Пролог

Когда как-то раз заезжий генерал по пьяной лавочке нахлобучил на блестящую лысину капитана Лужина свою генеральскую папаху, все сидящие за столом дружно покатились со смеху. Капитан здорово смахивал на молодого чеченского старейшину: пышные чёрные усы, большой мясистый нос и торчащие из-под каракуля в разные стороны уши. С тех пор за Георгием Александровичем прочно закрепилась кличка "чечен". Дело было ещё во времена Союза, когда капитан Лужин проходил службу в далёком сибирском городке под названием Ужур. Так что на этот позывной Гера (так его иногда называли близкие друзья), совсем не обижался. Внешне Гера былинным богатырём не выглядел, хотя парнем слыл боевым и отвечал за охрану одной из ракетных шахт Ужурской дивизии РВСН. Отдав службе двадцать лет, прорву здоровья и шевелюру на своей голове, он был потихоньку уволен со службы из-за сокращения вооружённых сил. Ну, как уволен… Родное начальство, не долго думая, перевело капитана Лужина, вместе с десятком таких же бедолаг, военпредом на оборонный завод под Томском. На мизерный оклад в восемьдесят четыре рубля. И наплевать ему, начальству, да и государству вообще, было на то, что служебной квартиры лишился не только офицер, но и вся его немаленькая семья. Жена, два сына и малютка-дочь. И родители жены. И две собаки. И рыбки младшего сына. Получив две комнатки в рабочей малосемейной общаге при заводе, Гера унывать не стал. Всё-таки Томск — это не Ужур. Возможностей для умного и делового человека — хоть отбавляй. Армия, и так обошедшаяся с капитаном по-свински, расстаться окончательно, по-человечески не захотела. Наплевав на двадцать три квадратных метра общей площади, Лужин уволился по-плохому — лишившись напоследок по одной звёздочке с каждого погона. Руки у Георгия Александровича росли из нужного места, мозги — варили, и отставной сорокадвухлетний старлей, имеющий в загашнике ещё и красный диплом выпускника ТИАСУРа, снял однокомнатную квартирку и пошёл работать автослесарем в ближайшую к дому мастерскую.

А потом бабахнуло. Страны, которой он когда-то служил, не стало, и началось мутное время. Бизнес у Лужина не пошёл. Но и неудачником назвать дядю Геру назвать было никак нельзя. Старший сын, статью пошедший в мать, давным-давно служил в ОМОНе, обзавёлся собственной семьёй и регулярно подкидывал на выходные двух замечательных внуков. Средний, Алёшка, пока не женился, хотя постоянно грозился — вот-вот, вот-вот! Подросла и Анютка, превратившись из гадкого утёнка в прекрасную молодую девушку, за которой увивались все парни микрорайона. Долгий и тяжёлый труд, наконец, принёс свои плоды, и в свои шестьдесят дядя Гера являлся гордым владельцем большущей пятикомнатной квартиры на окраине Томска и дачи в шесть соток с маленьким домиком — за окраиной оного города. Из плюсов была праворульная "Тойота", возросшая военная пенсия и необременительная работа сторожем в гаражном кооперативе. Сын сосланного в Кемеровскую область донского казака оставался всё так же подтянут, сухощав и подвижен.

И с годами, напяливая на себя по случаю купленную папаху, он становился похожим на чеченского старейшину всё больше и больше.

Ту злополучную поездочку дядя Гера запомнил на всю жизнь и в малейших подробностях. Супруга его, Надежда Фридриховна, дочь ссыльного поволжского немца и ссыльной же кержачки из староверов, помимо высокого роста и голубых глаз, характер тоже имела совершенно нордический и однажды утром командным голосом объявила мужу, что пора съездить за престарелыми родителями, обычно всё лето и до поздней осени жившими на даче.

Фридрих Гансович и Алевтина Петровна, хоть и были уже сильно в возрасте, но бодрости духа не теряли, днями напролёт с удовольствием возясь на грядках. Дача, почему-то упорно именуемая томичами "мичуринский участок", давала неслабый урожай — солений-варений, зелени и картошки хватало до следующей весны. Тесть с тёщей, тусуясь в среде таких же соседей-пенсионеров, в город, на зимние квартиры не рвались, уезжая лишь в начале октября с первыми заморозками. Но на этот раз, Лужины, съездив на дачу, мнение своё поменяли. Возле дачного посёлка пёстрым палаточным городком встал табор.

Лошадей у дачников отродясь не было, но цыганскую молодёжь это ни фига не остановило. Дачи бомбились "на ура" и стахановскими темпами. Робкие попытки старика-сторожа дать отпор закончились расправой, больницей и растерянными глазами участкового. Что делать с этими уродами, он не знал. За пару лет до этого местные мужики спалили в соседней деревне несколько избушек, принадлежавших цыганам, так вони поднялось… по самое не могу. Фридрих Гансович, конечно, был ещё весьма крепким стариканом, да и ружьишко с десятком патронов имелось, но рисковать не хотелось.

Обычно вывоз имущества продолжался пару недель, и вывозилось при этом всё. От банок с огурцами до старых металлических кроватей. Даже навесной замок с двери снимался и увозился на хранение в гараж. На зимовку домик оставался без мебели, печки-буржуйки и с входной дверью, примотанной проволочкой. Бомжам, обильно заселявшим дачный массив зимой, не оставляли ничего. Некоторые соседи вынимали и увозили на хранение даже окна.

Вечерний семейный совет постановил выехать всем возможным транспортом. "Королла" главы семьи, старый "Паджерик" старшего, Славки, и раздолбанный "Жигуль" Лёшки. Прикинув количество вещей, которые нужно будет вывезти, дядя Гера пригорюнился — ехать придётся без женщин и детей, упаковывать и складывать придётся всё самим. Да и то понадобится, как минимум, пара ходок, чтобы осилить такой объём. Но тут, пожалуй, впервые за всё время, в семейный совет влезла Анюта. Сильно смущаясь, она сообщила, что "один её знакомый" сейчас — "временно, папа, временно!" — подрабатывает водителем на грузовой "Газели", перевозя из магазина мебель. Супруга победно посмотрела на Георгия Александровича, явно гордясь своей повзрослевшей дочерью, тот усмехнулся в пышные усы, и согласие было получено. Покрасневшая Анютка немедленно вызвонила Серёжку, и тот, заикаясь от счастья, немедленно заверил дядю Геру, что к восьми утра он "будет как штык" и "всё будет в лучшем виде". Тут уже в разговор влезла Ирина, жена Славки, и заявила, что последние тёплые выходные надо бы провести на природе. И, конечно же, с внуками. Потом сам собой организовался шашлык и сослуживец Станислава с женой и ребёнком.

Ехать решили всем гамузом и аж на два дня.

Когда впереди полыхнула вспышка молнии, и машину начало бросать на ухабах, дядя Гера немедленно затормозил — благо, из дачного массива на трассу всегда приходилось выбираться с черепашьей скоростью. То, что он увидел, поразило его до глубины души. Горы! Какие, нафиг, горы? Дядя Гера протёр глаза. Горы, густо поросшие деревьями, никуда не делись. Несмотря на наступившую уже ночь, было очень душно, и страшно болели уши — как после самолёта. Из машин раздался дружный детский рёв. Вот таким образом семья Георгия Александровича Лужина в полном составе прибыла в этот новый, странный, мир.

 

Глава 1

В которой всё вновь идёт кувырком, а Иван потихоньку приходит в себя

Целую неделю в лагере Маляренко стояла гробовая тишина. У Ивана, после невероятной находки начался отходняк и приступы депрессии из-за Алины. Вот так, взять и выкинуть из головы эту женщину он не мог. Сама же Алина, прекрасно понимая, что творится на душе у Маляренко, вновь постаралась стать невидимкой. А самым поганым было то, что Иван всё-таки разжевал всем присутствующим, включая себя самого, где они и КОГДА. А также тот факт, что здесь они НАВСЕГДА.

Сначала женщины тихо плакали, прощаясь с надеждой на возвращение к привычной жизни, а потом их тоже придавила апатия. Даже Бим притих, чувствуя состояние окружающих. Иван Андреевич, ошалело тряся головой от неожиданно наступившей тишины, потратил эти семь дней на обычные хозяйственные хлопоты. Дел было невпроворот. Сначала Маляренко провёл инспекцию запасов, сделанных покойным, и с удовольствием отметил, что и в этом Романов не соврал. Мяса и птицы, заготовленных впрок, было действительно много. Снова во весь рост встала проблема соли — надо было наведаться к Звонарёву и попытаться выменять килограмм двадцать на какой-нибудь ножик. А с другой стороны… ну чего напрягаться? Жратвы навалом, жить есть где, забор стоит и не падает. Чего не хватает-то? Русской печи и украинских вареников?

Ваня почесал бороду.

— Ладно, там видно будет!

И, растянувшись под солнышком на брезенте, уснул.

— Кхм.

— А? — Ваня продрал глаза. Над ним стояла Алина. — Вот это я даю! Сколько времени-то, а?

Женщина не верила своим ушам — после недели угрюмого молчания Ваня был снова лёгок и весел. И он с ней заговорил! Подмигнув женщине, Маляренко вскочил на ноги и сладко потянулся.

— На ужин-то, что у нас? Ну же, Алинка, не тормози.

Из глаз Алинки водопадом хлынули слёзы и, повалившись на колени, она вцепилась в ноги Ивана, лепеча что-то бессвязное и целуя ему руки. Иван некоторое время стоял в образе "утоли моя печали", поглаживая преданно заглядывающую ему в глаза женщину по голове и нашёптывая какую-то успокаивающую чушь. Мягко подняв "жену" с колен, Ваня поцеловал её в лоб и аккуратным шлепком по попке отправил её к кухне. Не верящая своему счастью, Алина, плача и смеясь одновременно, побежала накрывать на стол.

— Херово ты играешь. — Машка, стоявшая поблизости, с откровенной иронией глядела на Ивана.

— Да ладно. Ей сойдёт. Сама же видишь. — Ваня сплюнул вслед Алине и отправился умываться.

— А ты скот, Ваня. Похлеще Романова.

— Да и пох.

В душе Ивана не всколыхнулось ничего.

Серёга Звонарёв напряжённо всматривался в ночную мглу, каждую минуту ожидая новых неприятных сюрпризов. Рядом, вооружившись большим самодельным топором, замер Юра. Серый покосился в его сторону.

"Надо же! Кто бы мог подумать. Кем был — кем стал. Такой точно не бросит и не подведёт".

— Думаю, что сегодня они уже не придут. Пойдём, поговорим с этим дебилом.

Грузно спрыгнув с помоста у калитки, Звонарёв потопал к столовой. Там, хлопоча вокруг раненого Алишера, крутились все женщины посёлка. Только Светлана, как-то слишком спокойно сидела поодаль, постоянно переплетая свою косу.

— Ну что? Жив? Говори, дебил! — Звонарёв был вне себя от ярости. Эти два придурка-охотничка наткнулись на людей, но не придумали ничего лучше, чем затеять драку из-за паршивого сайгака! Урррроды!

— Чё сразу "дебил"? — Алишер ещё не врубился в ситуёвину и был не в меру борз. — Этого сайгака я подбил! Я! Он — мой.

У Серого помутилось в голове.

Ххек! Юра не выдержал первым и наотмашь ударил банкира по морде. Тот заорал и выплюнул из разбитого рта осколки зубов.

— За что?!

— Где Макс, дебил? Говори. Не ори, сволочь. Говори. — Звонарёв от души залепил Алишеру по уху — тот сразу заткнулся и принялся выдавать информацию.

— Я этого… подбил. Он ушёл на тот берег. Мы за ним, он в кусты.

— Где Макс?!

— Я и говорю. А там — трое. Уже добили и кровь спускают. Я… — Тут до Алишера дошёл весь его косяк, он побелел и прошептал. — Я не знаю, зачем я дротик кинул. Он сам как-то.

— Дальше, охотничек хренов. — Юра зарядил по другому уху.

— Они тоже бросили дротики и, вроде, лук у них. Макс там. Я не видел, что с ним. Я побежал, и мне в спину попали.

— В жопу тебе попали! Ты, значит, всю эту кашу заварил, потом Макса бросил, а потом к нам под забор является чувак и, полчаса матерясь, рассказывает, что они с нами со всеми сделают.

— Выдать тебя им, что ли? — Серый успокоился и задумчиво рассматривал Алишера, явно прикидывая, что с него на прощание можно снять.

— Мужики, вы чего?! Их же двое всего осталось! Да мы их… за Макса отомстить надо! — Позабыв о ране, Алишер подскочил, как ошпаренный. — Их возьмём — узнаем, кто они и откуда! И… и… — На этом его мысль закончилась.

Сергей и Юра мрачно переглянулись и снова пошли на пост.

Алёшка Лужин был точной копией своего отца. В отличие от викингоподобного старшего брата он был невысок, черняв и очень подвижен. А ещё он, как и его отец в молодости, был завзятым бабником и балагуром. Так же, как и отец, он всегда, даже под костюмом, носил тельняшку и классно играл на гитаре. Был, носил, играл — всё это теперь придётся говорить в прошедшем времени. Алёшка Лужин умирал. Дротик, пробивший лёгкое, вынули, но это не помогло. Поначалу бодрившийся и утешавший батю и младшую сеструху шутками-прибаутками парень слабел, пока час назад не потерял сознание. Дядя Гера держал на своих коленях голову сына и тихо-тихо плакал. Буденовские усы давно намокли от слёз и бессильно повисли. Рядом, вцепившись в руку брата, в полный голос выла Анютка. Её муж, Сергей, и ещё два парня из новеньких потрясённо сидели рядом. Никто и не думал, что встреча с людьми может быть такой опасной. Лужин-младший дёрнул головой и умер.

Светало. Всё ещё нервно всхлипывающая Аня устроилась в объятьях мужа и наконец-то задремала. Лужин, сидевший возле могилы сына, поманил к себе совсем молодого паренька, с ног до головы затянутого в чёрную, проклёпанную и всё ещё блестящую кожу.

— Нашёл, где они?

Парень вытянулся по стойке смирно и открыл рот. Лужин махнул — сядь.

— Так точ… да, дядь Гера. Вон в той роще. Там у них здоровенный забор. Метра три. Посёлок метров сто пятьдесят на сто пятьдесят. Сколько их там, не видно. Но, думаю, немного. Собак нет. Вроде всё.

Лужин подтянул к себе древнюю "тулку" деда Феди и, переломив, посмотрел на одинокую латунную гильзу, будто надеясь, что к последнему заряду утиной дроби невесть откуда прибавится ещё один.

— Я тоже пойду. — Сергей осторожно освободился от Ани и подошёл поближе.

— И я, — немедленно поддержал его "кожанный".

— И я. — Последний из разведчиков остервенело перематывал портянку. — Никак не получается, — тихо и стыдливо добавил он.

Лужин, не чуя под собою ног, поднялся, подошёл к парню и начал показывать ему, как правильно это делать. Все притихли.

— Папа! Я тоже пойду! — Аня повернулась к мужу и очень похоже изобразила свою мать. — Милый, не спорь. Я теперь за тобой всюду. Ой! Папка! — Девушка прижала руки к груди.

— Ты. Ты. У тебя.

Иссиня-чёрные усы и остатки волос на висках отца были белоснежно-белыми.

Ужин у Маляренко удался. Алина расстаралась на славу, доказывая своему мужчине, что она, помимо многих других талантов, ещё и чудесно умеет готовить. Иван слопал всё, что ему подали на персональной серебряной тарелочке с узорами, и довольно отвалился. Что делать с этой бабой, он так и не решил. Мысленно махнув на всё рукой, Маляренко хлопнул ладонью рядом с собой.

— Алина! Хватит тебе с Машей ночевать. Домой!

Мария с трудом подавила улыбку и отвернулась — именно так Иван Андреевич всегда подзывал к себе пса. Но сейчас Бим был слишком занят косточкой и на хозяина никакого внимания не обратил, зато Алина, восторженно пискнув, тут же пересела на указанное место. Машка расхохоталась и, эротично раздеваясь на ходу, ушла к себе в шалаш.

"Вот сука!" — подумал Ваня в восхищении.

Опять.

— Ну что? Отвёл душеньку? — Мария, как ни в чём не бывало, сидела у очага и разогревала завтрак. — Силён ты, Иван свет Андреевич. Ты её там, часом, до смерти не затрахал?

Ваня насмешливо посмотрел на повариху и нарочито вызывающе почесал своё хозяйство.

— Не знаю. Сходи — пульс пощупай.

Настроение у Вани сильно улучшилось. Всё-таки зависит душевное здоровье от женщин! Зависит! Впрочем, как в худшую, так и в лучшую сторону. Однозначно!

— Ладно, Маша, кушать давай. Пока прохладно, до Звонарёва на велосипеде съезжу. Может, соли выделит.

Ваня зевнул и взялся за ложку.

Больше всего эти велосипеды своим видом напоминали старую добрую "Каму". И формой рамы, и размером колёс, и даже толщиной труб, пошедших на эту самую раму. Вот только весили они раза в четыре меньше, да тормоза, как и у всех "современных" великов, были на руле. Бросив в металлическую корзину на переднем крыле пару ножиков в подарок и повесив, на всякий случай, на спину арбалет, Иван помахал рукой на прощанье и, не обращая внимания на кричавшую что-то вслед "жену", покатил к Звонарёву.

Резкий хлопок, донёсшийся от посёлка, заставил бездумно крутящего педали Ваню остановиться. Это было похоже… было похоже… Не долго думая, Иван спрыгнул с велосипеда и, слегка враскоряку перебирая ногами, ломанулся с ним к ближайшему кустарнику. До посёлка было не меньше полукилометра, и, как ни вглядывался Иван в стену деревьев, рассмотреть ничего так и не смог. Посидев в засаде пару минут, Маляренко совсем уж было решил, что выстрел ему померещился, как вдруг из рощи выскочила маленькая фигурка и со всех ног побежала в его сторону. Сначала Иван понял, что это — женщина. Потом — что это Светлана. А потом, когда девушка была уже совсем близко — что она вся зареванная, растрёпанная и страшно запыхавшаяся.

Иван осторожно выглянул из-за кустов. Погони никакой не наблюдалось.

— Светик!

— А-а-а-а! — Девушка истерично заорала и рванула обратно.

— Да стой ты, дура! Это я, Иван! — Маляренко, не напрягаясь, догнал и повалил девчонку. — Ты чего? Что случилось.

В безумных глазах Светланы постепенно проявились первые признаки узнавания, и девушка, ухватившись за Маляренко, бурно разрыдалась. Что она говорила, понять было совершенно невозможно, и Ваня, решив не выяснять посреди чистого поля, что же там произошло, подхватил её на руки и утащил в кусты.

Дав Свете отдышаться, Маляренко напоил её водой из фляги и приступил к расспросам.

— Что?

— У-у-убили! — Светка снова заревела.

— Кто?

— Чу-у-ужие!

— Кого? — Иван похолодел. Люди в посёлке жили, хоть и не самые близкие, но всё же не чужие. Свои. А уж про будущего крестника и говорить нечего — родной человек будет!

— Настю.

У Вани подкосились ноги.

— Юре прямо в голову выстрелили, а Алишерку — повесили. — Светку колотила крупная дрожь. Голова её тоже тряслась, как у старого деда. — А Максимушку ещё вчера у-у-убили.

Похоже, у Светки начался припадок — дрожь перешла в конвульсии, и девушку пришлось прижать к земле всем своим весом.

— Тихо, милая, тихо. Я что-нибудь придумаю. — Маляренко встряхнулся. Весь расслабон, пофигизм и депрессняк махом вылетел из головы. Ивана начало потряхивать — внутри росла мутная волна ярости.

"Дыши, Ваня, дыши. Дыши. Дыши. Спокойней".

— Света! Ты меня слышишь? — Иван взял лицо девушки в ладони, та кивнула.

— Ты на велосипеде ездить умеешь? Да? Молодец. Сейчас ты ответишь на два вопроса и поедешь по моему следу в мой лагерь. Поняла? Скажи Алине Ринатовне и Марии, чтобы спрятались в лесу. Поняла? Умница. Сколько их?

— Пятеро. И ружьё одно.

— Умница. Езжай.

Несмотря на своё состояние, Светлана удивлённо уставилась на невиданное здесь чудо техники и попыталась вякнуть что-то вопросительное. Маляренко сделал страшные глаза и показал рукой направление.

— Туда езжай.

Через полчаса из рощи, по направлению к затаившемуся в кустах с арбалетом Ивану вышло пять человек.

 

Глава 2

В которой "война план показала", а Иван обзавёлся новыми знакомыми

"Вон тот, с ружьём — он будет первым. А вот тот, здоровый — будет вторым".

Иван с сомнением оглядел арбалет — за неделю стрелковой практики он научился лишь сносно попадать в неподвижную мишень с пятидесяти шагов. Да и то мишень была… большая. Мешок с травой, например. Маляренко затихарился и стал ждать. Он совершенно ясно осознавал, что у него, максимум, два выстрела, и сделать третий, а тем более четвёртый, ему не дадут.

Враги тем временем совсем не торопились угодить в засаду меж двух роскошных "клумб". Едва выйдя из рощи, они попадали кто куда и занялись разными неприличными делами.

Ваня озадачился — на убивцев эти снусмумрики как-то не тянули. Пара затянутых в кожу парней повалилась прямо посреди чистого поля и активно принялась "вызывать Ихтиандра", ещё одна парочка ("явно гомики" — подумал Маляренко), принялась утешать друг друга, отойдя от остальных всего-то шагов на пятьдесят. Самый интересный персонаж — тощий дядька в годах и с ружьём, ушёл дальше всех, за маленькую "клумбу" и, упав на задницу, принялся тереть лицо.

"Чего это с ними? А, ладно… какая разница!"

Маляренко прикинул диспозицию, убедил себя, что "стрелок" никому не виден, взвёл арбалет и, петляя словно заяц, рванул короткими перебежками от куста к кусту.

"Ща. Погоди. Ща я тебя…"

Ивана охватил настоящий охотничий азарт.

"Ща я тебя, гада, подстрелю!"

Не добежав до сидящего на земле врага метров сто, Ваня залёг в траве — дальше укрытий не было.

Цель (а никак иначе этого покойника Ваня уже не воспринимал), сидела вполоборота, закрыв лицо ладонями и о чём-то размышляя. Дистанция в сто метров была для Маляренко великовата, и он решил рискнуть. Затаив дыхание и ощущая себя натуральным индейцем, бывший менеджер по продажам продуктов питания пополз вперёд. Ненависти не было. Да и злости и желания отомстить он не чувствовал. Просто очень хотелось попасть. Просто прицелиться, нажать курок и попасть. Совершенно некстати вспомнились строчки из Твардовского:

Иван прицелился.

"Сейчас я тебя…"

И тут из рощицы, руки-в-брюки, вышел "красивый", то есть, весь обмотанный тряпками, Юра. Несмотря на огромный кровавый тюрбан на голове, не узнать его было невозможно

Ваня отложил арбалет и протёр глаза. "Покойный" обошёл по синусоиде "ихтиандров" и "педиков" и направился к "стрелку". Минуты две они о чём-то тихо говорили, причём Юра, положив руку на плечо своему "убийце", явно его утешал. Маляренко снова понял, что он чего-то не понял. Плюнув на маскировку, он подхватил оружие и, наведя его на неизвестного мужичка, поднялся во весь рост.

— Доброе утро, Юрий Владимирович!

Толстяк немедленно обернулся и помахал рукой. Сидящий на земле мужик медленно повернул голову и с интересом уставился на наведённый на него арбалет.

Всё, чего сейчас хотел Георгий Александрович — это отмотать плёнку назад. На сутки. Когда Алёшка был живой и весёлый и не случилось ещё этой дурацкой истории с местными. И очень хотелось домой. В новый дом. И собраться всем вместе. И выпить. И обо всём забыть. Местный мужичок, чудом оставшийся в живых, что-то говорил и утешающее хлопал по плечу, но дяде Гере было не до него. Тут сбоку мелькнула тень, и из травы вылез ещё один человек, держа его под прицелом. Лужину было всё равно. Это было не с ним. Это было кино. Местный что-то радостно закричал — дядя Гера не понял, что.

— Папа! — Отчаянный крик дочери разом вернул Лужина в действительность. Мгновенно вспотев, он метнул взгляд на арбалетчика — тот на долю секунды, на долю миллиметра, на одну долю мысли дёрнул своё оружие в её сторону. Лужин почувствовал, что у него сейчас остановится сердце.

"Только не Аня, только не ёё!"

Но арбалетчик не подвёл. Болт всё также твёрдо продолжал смотреть в лицо Георгию Александровичу.

"Спасибо тебе, родной…"

В уши пробился крик местного:

— Ваня, не стреляй!

Неизвестно откуда взявшийся "Ваня" посмотрел на него, Лужина, на испуганную дочь и опустил арбалет. Позади слышался слоновий топот подбегавших ребят.

— Юрбан, какого хера? — Иван, забив болт на кучу вооружённого народа, обступившего его со всех сторон, с интересом рассматривал воскресшего приятеля. — Мне тут сообщают, что тебя грохнули, Настю… — тут Ваня смешался, — …э-э-э-э… тоже. "Убили-и-и-и". — Он очень похоже спародировал Светку. — И тех уродцев тоже. Что за дела? Как Настя?

Юра успокаивающе помахал рукой.

— Нормально всё. Настя — в порядке. Это тебя Светка настропалила? Дура психованная…

— Мы можем поговорить.

Слова, произнесённые поднявшимся на ноги мужчиной, не были вопросом. Они были спокойной и уверенной констатацией того факта, что они МОГУТ поговорить. Ребята, стоявшие вокруг Маляренко, разом расслабились и сбились в кучу.

— Можем. — Иван аккуратно разрядил оружие. — Но сначала я поговорю с Юрием Владимировичем.

В башке у Вани крутилось только одно: "Ну, блин, я крут!"

Вернувшийся в реальный мир и сбросивший маску пофигизма Иван сейчас очень боялся обделаться.

Юрбан, а в миру Юрий Владимирович Кузнецов, поведал Ивану совершенно дикую историю. Свихнувшийся на почве собственной неуязвимости и выживаемости Алишер окончательно заборзел и устроил, встретив этих ребят (Юрка кивнул на "кожаных"), разборку из-за драного сайгака. Смертельно ранил сына Георгия Александровича и подставил под ответный удар Макса.

На этом месте Юра разразился матом, из которого следовало, что жизнь — говно, потому что, хорошие ребята, почему-то, гибнут, а всякое… и так далее и тому подобное.

Потом Юра рассказал о том, что вконец озверевший от тупости этого урода Серый измордовал Алишерку до полной потери товарного вида, и что он тоже добавил от себя лично. А утром получилась совсем дурацкая история, потому что ребята дяди Геры влезли в посёлок не через калитку, а в совсем другом месте, и он, Юра, стоявший на часах возле входа, их благополучно проморгал. Зато на них наткнулась его Настенька и эта дура Светка, которые шли готовить завтрак.

На этом месте Юра замолчал, а рассказ подхватил "кожаный" паренёк.

— Дядь Гера, я не виноват! Я случайно её толкнул. Из-за ихней кухни выскочил и прям налетел. Я наконечник успел убрать! — Парень насупился. — Я уж извинился десять раз. Случайно ей нос копьём разбил и уронил. А эта… вторая… как заорёт!

Выяснилось, что на крик Светланы "Настю убили!" Юра вынесся, словно метеор, размахивая гигантским самодельным топором, и попёр на "кожаного" и Аню, пытавшихся как раз в это время поднять Настю на ноги. Нервы у дяди Геры окончательно сдали, и он, недолго думая, шмальнул в сумасшедшего топорщика. К счастью, основной заряд прошёл мимо, но немного подрало ухо, и сильно раскровянило скальп ближе к затылку. Вот.

Юра помялся и добавил.

— Вы, Иван Андреевич, не думайте. И за это, — он показал на повязку, — и за Настин нос я не в претензии. Повезло, можно сказать. А то, что этого придурка он повесил… так ему за это спасибо сказать надо. Серый Алишера так… как он ещё жив был — непонятно.

Юрка вздохнул.

— Максима жалко — хороший мужик был. Они сказали — он сразу умер.

Маляренко повернулся к "лысому".

— Пойдём, за столом поговорим. Нечего нам посреди степи болтаться. Приглашаю.

Лужин, слушавший рассказ Юры с каменным лицом, зло усмехнулся.

— Это твоё что ли, что ты приглашаешь.

Иван выдвинул челюсть и обвёл степь рукой.

— Это ВСЁ моё.

Получилось очень внушительно. Рядом согласно кивнул Юрка.

На немыслимо удобных, по меркам этого мира, креслах от "Газели" в столовой сейчас сидели только Маляренко и Лужин. Юра, Серый и ребята Лужина ушли копать могилу и наводить какой-никакой порядок после утренних разборок.

Вид у дяди Геры был, прямо скажем, не ахти.

Иван, привычно устроившись во главе стола, налил два стакана бражки.

— Как его звали? Алексей? Светлая ему память.

Мужчины выпили.

— О делах сейчас говорить не будем. Не знаю, зачем ты сюда пришёл и привёл своих людей… но дальше не ходи. Дальше нет ничего. И никого. Я проверил.

Лужин глазами показал на стакан. Иван снова налил, и мужчины снова выпили.

— Ты…?

— Иван.

— Георгий.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Так вот. Иди домой. Когда оплачешь сына — приходи сюда. Я буду ждать. Обязательно приходи. Нам есть о чём поговорить.

Иван поднялся из-за стола.

— До встречи.

И ушёл, не дожидаясь ответа убитого горем отца.

Первым делом вернувшийся домой Иван отыскал и вернул в лагерь баб. Начинало смеркаться, и оставаться вне лагеря было небезопасно. От души обматерив растерянную Светку и пообещав завтра с утра выдрать её прутьями, Маляренко, сам не понимая почему, ласково обнял жену и увёл её в палатку.

Проснулся Иван Андреевич слишком рано. Рассвет ещё и не думал начинаться. Было тихо, темно и прохладно. В роще пела ночная птица, и под порывами ветра шелестела степная трава. Маляренко осторожно освободился из объятий сонной женщины, натянул трусы и потихоньку выполз из палатки. Немного поползав, он нашёл тот самый колышек и, слегка помучившись, выдернул его из земли.

— Ни хрена здесь не будет.

И, не глядя, зашвырнул деревяшку далеко в темноту.

 

Глава 3

В которой Иван в который уже раз берёт власть в свои руки и остро жалеет, что плохо плавает

Известие о том, что отшельники намерены вернуться назад, вызвало у Звонарёва нескрываемый вздох облегчения. Как жить дальше в таком урезанном виде — он и представления не имел. Иван, приведший через неделю отлупцованную-таки Светлану, имел долгий и обстоятельный разговор с Сергеем и Юрием. Решив не повторять прошлых ошибок, Маляренко не советовался, а сразу поставил мужиков в известность относительно своих планов. Узнав о новом "председателе сельсовета", Звонарёв, втайне ликуя, лишь кивнул, а Юра заулыбался и полез обниматься.

— Начинаем с чистого листа, Иван Андреевич? — Прораб поднялся и протянул руку. — Дальше уж нам делить-то нечего.

— Я тебе щаз тако-о-ое раска-а-ажу… — Иван с удовольствием пожал крепкую ладонь Звонарёва. Юрка, гикнув от избытка чувств, накрыл их рукопожатие своими ладонями.

— Да ещё Вовка сюда переселится!

Ваня закашлялся.

— Кстати, о Вовке…

Новость про ещё одного покойника мужики выслушали довольно спокойно — ну убил и убил. Значит, было за что. Женщины, активно греющие уши по соседству, встревожено зашушукались и убежали пытать Светку насчёт морального климата у отшельников. Маляренко довольно ухмыльнулся.

— Мужчины, пойдёмте-ка, прогуляемся. Рассказать вам кое-что хочу.

Рассказ о нежданном богатстве произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Поначалу с сомнениями принимавшие историю о развалинах Сергей и Юра дружно обалдели, когда Иван добрался до находки памятника. А про результаты раскопок мужчины слушали уже на ходу, возбуждённо бегая вокруг упивавшегося славой Ивана. Перечень находок и демонстрация пары велосипедов, заныканных на окраине рощи, окончательно их добила. Упавший на пятую точку Звонарёв, одной рукой держась за сердце, а второй утирая пот со лба, только и выдавил.

— Ну, тихушник. Чего ж ты молчал?

Юра в это время уже с упоением крутил педали.

— За ради такого навару и весь бензин спалить не жалко. — Серый вытряхнул из канистры последние капли бензина в самопальную воронку. — Ну вот. Двадцать литров. На десяток рейсов хватит, а там — видно будет.

— Ты, Сергей Геннадьевич, вот о чём не забудь, — озарило Ивана. — Я так думаю, что та глина, которую я там вынул — не просто так глина. Я вот что-то больше такой чистой и жирной глины здесь не видел. Да и блоков там… много. Думаю — это тоже "посылка".

Мужики призадумались.

— Так, может, мы туда? — Звонарёв прикусил губу и с тоской обвёл взглядом обжитое место. Бросать его и начинать всё по-новой не хотелось.

Маляренко сел за руль.

— Там всё хорошо. И лесу много, и раскопки рядом. И воды побольше. Но вот до моря далековато. А рыба у нас… сам знаешь.

Рыба и моллюски, несмотря на все охотничьи усилия, всё равно составляли большую часть рациона. Сайгаки то появлялись, то исчезали, а рыба была всегда.

Из дальнего лагеря вывезли всё. За две недели "буханка", превращённая усилиями Юры и ножовки по металлу в грузовик, перетащила в посёлок не только все ящики и бочонки, которые запасливый Звонарёв по-хомячьи спрятал в доме, но и штабель бруса и досок, и даже пару кубов действительно чистой глины. Здорово выручила тележка. При всей своей внешней хрупкости, она оказалась чудовищно прочной. Сколько ни грузил её Иван, она только ниже усаживалась на амортизаторах и крепче впивалась в землю шипами.

Слава Богу, последние капли бензина закончились уже на обратном пути и всего в трёх сотнях метров от рощи. Пробегав по жаре до вечера, мужики перетаскали последние колья из разобранного забора. Поначалу была мысль оставить укрытие у дальней рощи в целости и сохранности, но, немного подумав, идею эту Иван забраковал. Ровные и длинные колья были в страшном дефиците, чтобы вот так просто, за здорово живёшь, бросать их неизвестно где. И Геннадьич, и Юра страшно горевали, что не смогли вывезти ВСЁ. Всё, по их понятиям, это было не только имущество Маляренко, но и глина и, самое главное, "камни", величиной с два обычных кирпича каждый. Как-то вечером Иван сложил из десятка блоков небольшую стеночку — камни были абсолютно одинаковые и по размеру, и по форме. Звонарёв поглядел на это дело, крякнул с досады и предложил "хотя бы для фундамента" нового дома притащить блоки на тележке своим ходом. Вымотавшийся за две недели Маляренко и этот почин Звонарёва отверг. Надо было передохнуть. Надо было хоть немного устроить свой быт на новом "старом" месте.

Целых три дня народ дружно предавался безделью. Запасы мяса ещё не кончились, рыбка ловилась, так что все рассосались кто куда. Юра вывел свою Настю к морю. Старый навес за зиму хоть и поистрепало, но в целом, от солнца он защищал вполне исправно. Звонарёвы оккупировал баньку, а Иван, взяв Алину и собрав всех девчонок, накачал волейбольный мячик и тоже двинул на пляж.

Солнце, воздух и вода на самом деле оказались отличными друзьями. Девчонки, немало пережившие за последние месяцы, оттаяли и принялись с удовольствием гонять мяч и купаться. Столько радостного визга Иван не слышал уже очень давно. Сидевший неподалёку, под навесом, Юра приволок бутыль бражки и праздник удался!

К вечеру третьего дня народ уже устал веселиться. Маляренко возвращался в посёлок в окружении искренних и довольных улыбок. Девчонки стряхнули с себя тяжесть прошлого и по-настоящему ожили.

"Узнаю. Как тогда. В самолёте".

Светка и Ольга весело перебрасывались шутками с Алиной и Машей, шедшими в обнимку впереди.

— Что, девочки? Простите, задумался.

Девчонки грохнули. Преследуемый летящими со всех сторон язвительными подначками о задумчивости некоторых "оболтусов", Маляренко поднажал и оторвался от пелотона.

Крайне упёртый Звонарёв всё же осуществил свою идею. Внимательно изучив схему сборки дома, нарисованную на пергаменте, он авторитетно заявил, что фундамент "по-любому" необходим, а иначе он гарантии не даст. Пришлось поверить главному строителю на слово, и Маляренко, вздыхая, впрягся в тележку. Вместе с ним к раскопу пошли и Серый с Юрой, и Алина, и все молодые девчонки. Всемером катить тележку оказалось не таким уж и сложным делом, и к вечеру весь необходимый материал для фундамента был уже в посёлке.

А дальше снова начались трудовые будни. Не очень приспособленные к строительным работам Иван с Алиной, оседлав велосипеды, каждое утро уезжали проверять ловушки для рыбы и собирать моллюсков, не забывая, впрочем, устраивать себе небольшой ежедневный отдых. Каждое утро обнажённая Алина, счастливо улыбаясь и глядя влюблёнными глазами на мужа, танцевала для него. Иван смотрел на дочерна загорелое, гибкое, изящное тело, и прошлое меркло. Не исчезало. Меркло. Заноза в душе саднила в десять раз меньше. Посёлок у дальней рощи, раскопки, разговор с Романовым — всё это казалось дурным сном. Прошлого не было. Было только "сейчас".

После обеда Иван обычно уезжал на охоту. Велосипеды и арбалеты здорово облегчили и ускорили этот процесс. До водопоя и обратно на двухколёсном транспорте можно было обернуться всего за час. И пусть добыча попадалась далеко не каждый день, ни Ваня, ни составляющий ему компанию Юра ни о чём не жалели. "Выхлоп" всё равно был очень приличный. А сил на это дело тратилось куда как меньше, чем раньше.

Вечерами охотники впахивали на сборке дома. Каким образом Звонарёв умудрился без нивелиров выставить каменные блоки по абсолютной горизонтали, Иван не знал, но его уважение к мастеровым качествам прораба взлетело до небес. А дальше было всё достаточно быстро и просто. Все балки пронумерованы, все соединения заранее вырезаны, и даже тонкие отверстия для болтов, скоб и шурупов уже просверлены. Имея на руках первоклассный инструмент, Звонарёв, при помощи остального народа, собрал каркас дома всего за неделю. Остальные работы заняли ещё десять дней и, наконец, красавец-дом был готов.

"Мдааа, Вовка, спасибо тебе!" — Иван не верил своим глазам — рядом с неказистым серым глиняным домишкой Звонарёва гордо высился тёмной деревянной крышей настоящий коттедж! С деревянными полами! С открывающимися окнами и с маленькой чугунной печкой. Это было как в сказке. Целых три маленьких комнаты сказок.

Весь торжественный момент новоселья скомкал Бим, ужом пролезший вперёд хозяйки и первым заскочивший в дом.

— Ну, не кошка, ну и что! — Рот у Алины растянулся до ушей. Бабы оттеснили мужиков и тоже ломанулись в дом. Из открытой двери неслись дружные ахи, охи и заливистый лай пса.

— Похоже, дом-то одобрили. — Маляренко удовлетворённо уселся на кухне.

— Большое дело сделали, Иван Андреич. — Звонарёв уселся рядом. — Очень большое. Надо подумать, где смолы взять. Крышу просмолить дополнительно. Что-то не верю я этому морению. Или из глины черепицы понаделать. Тут тебе ещё один сюрприз нарисовался.

— Да? — Иван заинтересованно обернулся. — Это какой же?

— Помнишь, ты мне показывал крепления на крышках ящиков? И говорил, что это щиты, мол?

— Ну.

— Взялся я за швейную машинку. Собрать решил. А там только два листа инструкции. А остальное — про мебель. Из этих ящиков можно два шкафа собрать и два сундука. И два табурета. И даже маленький столик. Вот так вот!

"Предусмотрительные, собаки!"

Маляренко ошарашено покрутил головой.

— А тот чёрный ящик, весь закрученный шурупами, я и не открывал ещё. Как ты и велел.

Иван хлопнул себя по лбу.

— Блин! Точно. Я с этим домом о нём и забыл уже.

Маляренко подскочил и направился к звонарёвскому дому, временно превращённому в склад. Из коттеджа выглянула неимоверно довольная Алина и призывно протянула руку.

— Не сейчас, дорогая!

Почему-то последнее слово получилось немного иронично.

Из этого последнего ящика Иван успел вытащить лишь коробочку с письмом. Содержимое письма Иван честно постарался выкинуть из головы и забыть, а само оно вместе с коробочкой давным-давно закопано в дальней роще. Кроме того почтового ящика, в коробке были три отдельных сундучка, и Иван их тогда так почему-то и не открыл. Из трёх сундучков, два были с замками, а один — самый легкий — просто зашуруплен, и Маляренко решил начать именно с него. Внутри оказались… часы. Обычные, очень похожие на старые часы с кукушкой, что видели на даче у деда. Даже гирьки — и те похожи. Ещё там лежали два ключа и короткая инструкция, опять-таки на двух языках — русском и китайском.

"Заводить один раз в сутки".

Хронометр впечатлял. Он был полностью покрыт каким-то составом, очень гладким на ощупь. Как ни пытался Иван карябнуть ногтем поверхность — у него ничего не получилось.

Ваня повертел в руках ключи.

"Ну, давай посмотрим".

Мысленно следующие десять минут Иван провёл в Монте-Карло и Лас-Вегасе. В одном сундучке оказались золотые украшения: цепи, цепочки, кулоны, браслеты и кольца. И сотня здоровых золотых монет, украшенных смутно знакомым гербом.

Маляренко пригляделся — ну точно, на тяжёлом золотом кружке был отчеканен двуглавый орёл. На обратной стороне монеты красовался затейливый иероглиф.

"Забавно! Ну, а тут у нас что?"

Во втором сундучке оказался почти такой же набор, но из серебра. Правда, монеты там были разные — большие, как и золотые, поменьше и совсем мелкие, вроде копеек.

"Мда…"

В глубокой задумчивости Маляренко запер оба ящика, спрятал ключи в карман и отправился на новоселье.

Три одинаковых комнатки по двенадцать квадратных метров Маляренко поделил просто. В одну заселился он сам, в другую — Юра с Настей, у которой уже прилично выпирал живот, третью заняла Машка, а также несколько ящиков и бочонков. В доме Звонарёва жил он сам с Ксенией, студентки и Алла с Леной. Таким образом, "на улице" не осталось никого.

Прошло почти два месяца после возвращения Ивана в посёлок. Название ему так и не придумали, просто называя "посёлком". Жизнь устаканилась и текла спокойно, размеренно. Каждое утро Иван, как и в прежней жизни, "ходил на работу" — то есть, ездил на рыбалку. Юрка занимался солью и охотой, а Звонарёв мастерил мебель и прочую мелкую ерунду. Женщины тоже распределили между собой обязанности, и в результате у каждого оставалось по три-четыре часа свободного времени. Снова, как и прежде, начались песни у костра и танцы по вечерам. От ушедших куда-то на юг Лужине с его ребятами не было ни слуху — ни духу. Перед уходом Юра попытался разузнать, где они живут и как их, "если что", найти, но получил в ответ тяжёлый взгляд Сергея и информацию о том, что их "если что, самих найдут".

В то утро Иван поехал на пляж в одиночестве. Настя что-то прихворнула, и Алина осталась хлопотать по дому вместе с Машей. Они, к удивлению Маляренко, по-настоящему сдружились. Внешне было трудно найти столь непохожих женщин. Алина — миниатюрная тёмной шатенкой, а Мария — во-первых, на голову выше Альки, а во-вторых, настоящая природная блондинка с оч-ч-чень выдающимися достоинствами. Да и разница в возрасте — почти восемь лет. И всё равно много вместе пережившие женщины стали "не-разлей-вода".

Маляренко неторопливо крутил педали, размышляя о женской дружбе вообще и об Алине с Машей, в частности. Дорогу он знал прекрасно и ехал, на автопилоте, петляя между "клумбами" и совершенно не глядя по сторонам. Да чего там — он даже вперёд-то толком не смотрел. Подъезжая к пляжу, Иван привычно, на ходу, соскочил с велосипеда и только тогда с удивлением обнаружил, что пейзаж-то сегодня какой-то другой. Сначала он ничего не понял, Маляренко просто стоял, бездумно пялясь в море. С морем было что-то не то.

— А-а-а-а-а-а-а! — Бросив к чёрту велик, Иван кинулся к воде. Там, всего-то в двух сотнях метров от берега величественно плыл большой белоснежный корабль. — А-а-а-а-а-а-а! Я здесь! — Иван прямо в одежде заскочил в воду и быстро выбрался на камни.

Через минуту оравший изо всех сил Маляренко сорвал горло и заткнулся.

Корабль не плыл. Он дрейфовал. Немного успокоившись, Иван чётко разглядел распахнутую дверь на надстройке и разбитые окна. В кораблях Ваня не разбирался, но мог отличить авианосец от буксира. То, что он сейчас наблюдал, больше всего походило на прогулочное судно. На таком он как-то раз, в далёком детстве, вместе с мамой катался по Чёрному морю. Слабо покачиваясь на волнах, судно медленно дрейфовало мимо Вани.

— Не. Это не морской корабль. — Юра авторитетно перекрыл возбуждённый гул столпившихся на берегу женщин. — Это вообще — речной трамвайчик. Ну, может, чуть больше чем трамвайчик. Но точно речной. У нас по Оке точно такие плавали.

Хотя в родном городе Ивана с реками, озёрами и кораблями была большая напряжёнка, но сейчас, на трезвый взгляд, Маляренко и сам понимал, что он слегка погорячился, обозвав это полузатопленное корытце кораблём. Так, кораблик, метров тридцати в длину с двухэтажной надстройкой. А верхний этаж у него — вообще… тут Иван замешкался, подыскивая определение… накрытая крышей открытая палуба, вот!

За то время, которое понадобилось Ивану, чтобы съездить за остальным народом, кораблик унесло дальше, вдоль берега, на юг ещё метров на двести. И, к огромному сожалению вождя, ещё метров на сто-сто пятьдесят дальше в море.

— Ну и кто у нас хорошо плавает? — Иван обвёл глазами присутствующих. Юра покачал головой и сделал шаг назад

— Я сплаваю. — Звонарёв прищурился, определяя расстояние. — Не вопрос.

— И я! — Светлана по-ученически подняла руку. — Только вы отвернитесь пока, ладно?

Девушка быстро сбросила с себя одежду и залезла в воду. За ней, как следует разбежавшись, в волну нырнул прораб.

Иван почесал репу.

— А я, почему-то считал, что прибой обязательно должен выбросить его на берег.

Пловцы довольно шустро добрались до судна и, дав пару кругов вокруг, поплыли назад. Выяснилось, что взобраться на эту посудину с воды не было никакой возможности — борт хоть и низкий, но преодолеть эти два метра никак не получалось.

— Уф. — Геннадьич лежал на песке тяжело дыша. — Давненько я не плавал столько. Судно заброшенное. Нет ни одного целого стекла. Трап оторван нахрен, аж с мясом — там дырки. И это… — Прораб перевёл дух. — С кормы свисает огрызок троса. Оборванный. Это всё.

— Юра, гони в посёлок и займись накачкой камер от "Волги". Снова плот будем делать.

Без плота на судно не заберёшься, других плавсредств у Маляренко не было. Оставалось только кусать локти и смотреть на удаляющийся кораблик. С севера стеганул песком новый порыв горячего ветра. Судёнышко заметно вздрогнуло и ощутимо прибавило ход.

Долбанный древний насос "подкачал" и в этот раз. Изрядно намаявшись, мужики сумели накачать все четыре камеры лишь через час с четвертью, за это время кораблик унесло от места рыбалки километра на полтора на юг. И ещё дальше в море. Ветер усилился и, хотя погода стояла солнечная, и никакого шторма не предвиделось, пускаться на таком… безобразии в плаванье Иван не решился. Разочаровано проводив взглядом уплывающую кучу добра, Маляренко отправился отдыхать.

Всю ночь Ивану снились круизные лайнеры. Белоснежные корабли-красавцы обеспечивали его, Ивана, немыслимым комфортом и уютом. Он дремал в шезлонге на верхней палубе, а перед ним, в бассейне, резвились обнажённые девушки. Ещё Ивану снился Андрей Миронов, сидящий в соседнем шезлонге и исполняющий свою знаменитую песню про невезучих дикарей.

— Ой, мля. — После вчерашней нервотрёпки и беготни под палящим солнышком проснулся Ваня с совсем больной головой. Хронометр, тускло поблёскивая в свете лучины, показал четыре часа утра. Иван зевнул и решил пойти сегодня на рыбалку пораньше.

К рассвету Ваня оприходовал все ловушки и сам набрал полный короб моллюсков. Поёживаясь под прохладным утренним морским бризом, Маляренко ещё раз внимательно оглядел горизонт. Как и следовало ожидать, кораблика он не увидел. Пару раз нецензурно выразившись, мужчина подхватил добычу и потопал до дома.

Как выяснилось к обеду, ругался Ваня зря. Уехавший на юг, к водопою, Юрка вернулся с круглыми глазами и сообщил, что этот самый кораблик сель на мель в километре от лагеря охотников. В аккурат за мыском и совсем близко от берега.

— Да-а-а-а, Геннадьич, кто-то нехило так уже тут поработал. — Маляренко смотрел на абсолютно пустую рубку управления. — Тут уже вообще всё поснимали. У тебя там что?

— Такая же ерунда. — Звонарёв вылез из почти затопленного трюма. — Всё выдрано. На воде пятен от масла и мазута нет. И не пахнет ничем. Баки пустые. Всё, суки, слили.

Кораблик, а по сути — совершенно голая скорлупка, зацепился за камни и, пробив в двух местах борт, лёг на дно. К счастью, здесь было не глубоко, и главная палуба торчала одной стороной из воды где-то на полметра. Другой борт, соответственно, на полметра уходил под воду.

Сверху, по лестнице, спустился раздосадованный Юрка.

— Охренеть. Там вообще пусто.

— Итого. Что мы имеем? — Звонарёв, сидя на палубе, опустил пятки в море.

— Да ничего не имеем!

— Неправильно, Юра, неправильно! А имеем мы тонн десять металла, который можно распилить, срезать, разобрать и так далее. Это уж немало, согласись.

Маляренко в диспуте насчёт будущей судьбы лайнера участия не принимал. Всё и так было ясно. Надо пилить, благо, что ножовки по металлу имелись, отменного качества и в достаточном количестве. Иван поднял голову и, прищурившись, посмотрел на жалящее солнышко. Пилить не хотелось. Срочно требовалась заёмная рабочая сила или, попросту говоря, гастарбайтеры.

— Ладно. Хорош трындеть, мужики. Возвращаемся.

 

Глава 4

В которой Иван получает "незачёт" по предмету ОБЖ

— Ну что с тобой? — Ирина подошла и обняла совсем убитого мужа. Стас только дёрнул головой и спрятал лицо в ладонях.

— Да мне эта роль феодала… не хочу!

Иришка оглянулась на мирно спящих детей, положила голову на плечо мужу и тихо заплакала.

Вернувшийся из очередного поиска людей совершенно седым и без брата, отец сильно сдал и долго, почти месяц болел. Мама из бодрой и активной дамы, "слегка за сорок", враз стала маленькой, сгорбленной пожилой женщиной с потухшими глазами. Деда Федя тоже слёг, никто не понимал, что с ним. Он просто обессилел. А самое страшное, что баба Аля — та, что вынянчила и вырастила Стаса — подкошенная смертью любимого внука, тоже заболела. Промучившись две недели и измучив окружающих, три дня назад она умерла.

Вот уже два месяца всю ответственность за Семью на своих могучих плечах нёс Станислав Лужин. Семьёй он считал не только родных, но и всех тех, кто составлял костяк их маленькой общины. Семья Олега — бывшего сослуживца и настоящего друга, семья доктора, ребята и девчата, примкнувшие к ним позже. Была и ещё хорошая новость — свояк, надуваясь от гордости, сообщил всему посёлку, что Анна беременна. Та ходила чрезвычайно важная, изо всех сил выпячивая вперёд пока ещё абсолютно плоский живот.

Стас тоже обнял жену и тоже посмотрел на своих сыновей. Пара мелких сорванцов, набегавшись до одури по посёлку, дружно сопели в четыре дырочки. Сердце Лужину-младшему захлестнула волна нежности и любви. Осторожно погладив округлившийся животик Иришки, он чмокнул её в ушко и уложил спать. Хандра схлынула, бывший омоновец встряхнулся, словно пёс, и пружинящим шагом вышел из дома в ночь. Дела не могли ждать.

Поиски Лужина-старшего привели к тому, что в общине, созданной вокруг их семьи собралось довольно много людей. Людей разных. Хороших и не очень. Стас и Олег, первые замы дяди Геры, быстро навели порядок среди "пришлых". Основным критерием оценки людей и дед Фридрих, и Георгий Александрович сделали полезность новичков для выживания внуков. Женщины семьи эту тему горячо поддержали, и мужики принялись за дело.

Кого-то, как, например, найденного в горах у разбитого вдребезги "Урала" с коляской доктора с его беременной женой, приняли с распростёртыми объятьями, а супругу его, находившуюся на пятом месяце беременности и сломавшую в аварии ногу, так вообще почти пятнадцать километров бывшие омоновцы несли на руках. Кого-то, признав полезным, но невоспитанным — перевоспитывали, заставляя пахать изо всех сил. С этими Стас не церемонился — затрещины и могучие пинки ленивым он раздавал от души. Кто-то, не выдержав, уходил сам. Таких не держали. Недалече, на берегу, организовался ещё один маленький посёлочек. Стас, взяв экспертом деда, подсадил того на закорки и, словно бульдозер, допёр сухонькое тело старика до моря. Фридрих Гансович походил, покрутил носом, поговорил с "беглыми" и признал этих ребят для Семьи неопасными и где-то даже полезными. Во всяком случае, рыбу и соль они теперь получали регулярно, взамен поставляя овощи и мясо. Стас сразу потерял к ним интерес и оставил в покое.

Без особых сантиментов силовики посёлка задушили двух цыганских подростков, "залетевших" с садовой тачкой ворованных вещей с чьей-то дачи и одного насквозь отмороженного наркомана.

И теперь, после почти что года каторжного труда, поиска, сбора и селекции людей, Станислав Георгиевич мог совершенно точно сказать, что если не произойдёт чего-нибудь экстраординарного, то они, а самое главное, их дети — ВЫЖИВУТ.

— Ну, чего там? — Олег сидел на лавочке у здания "правления". — Решил чего?

— Я с отцом ещё разок поговорил, надо к этим, степным, сходить. — Взгляд Лужина стал очень недобрым, смерти брата он так и не простил. — Батя говорит, там нормальные мужики остались, уроды все закончились. С ними можно иметь дело, а я бате верю. Тамошний хозяин отца приглашал, говорил — дело есть. Вот, думаю, схожу. Уважу.

Станислав многообещающе потёр огромный кулак и зло хохотнул.

— Сергей там девушек пересчитал. — Олег забарабанил пальцами по лавке. — Говорит, там две молодые девчонки без пары. И ещё пара баб постарше — тоже. Сам знаешь…

Стас знал. Несмотря на то, что девушек и женщин в общину брали вообще всех, кого смогли отыскать, здоровых женщин детородного возраста было на пять человек меньше, чем мужчин. Пока эту проблему удавалось сдерживать — одна из приглашенных дам "в возрасте" не отказывала никому. Но вечно так продолжаться не могло. Да и мама уже оч-ч-ч-чень сильно морщила нос при виде этой "мадам".

— Девчонки, Серёжка сказывал, красивые… — Олег улыбался. — Я просто боюсь, как бы у ребят крыша не съехала.

— Ты пойдёшь, я пойду, всех "женихов" возьмём. Они парни видные и не уроды моральные, глядишь, что у кого и сладится. Силой баб тащить не будем.

Стас снова погладил кулак и мысленно добавил: "Может быть…"

Маляренко смотрел на стоящего перед ним человека-гору и глазам своим не верил. Впервые за последний год он вдруг осознал что он, Иван Андреевич Маляренко, вовсе не так могуч, каким привык себя считать.

"Ни хрена ж себе!"

Ване было очень неуютно, но он не показал вида, а лишь изобразил искреннюю улыбку, когда его немаленькая ладонь исчезла в протянутой гигантом лапище.

— Так ты, говоришь, сын Георгия Александровича? — Иван сразу попытался расставить все точки над "ё", показав гостю, что хозяин здесь — он.

— Угу. — Лужин, не глядя на собеседника, похлопал его по плечу, осторожно, в треть силы, пожал ладошку местного, при этом быстро оглядывая собравшуюся толпу.

— Хлопцы, привал! — Второй детина, ещё большего роста, прошёл к столовой и аккуратно поставил на стол плетёную коробку. "Хлопцы", жадными глазами разглядывавшие местных "гарных дивчин", зашумели и, расточая щедрые улыбки женщинам, двинули к костру.

— Я ждал… Геогрия Ал… — Ваня растеряно смотрел на хозяйничающих пришельцев. Семеро здоровых, молодых парней были чисто выбриты, подстрижены и одеты в чистую и даже выглаженную одежду. Женщины посёлка оживлённо суетились вокруг гостей, украдкой постреливая глазами на самые понравившиеся экземпляры, и совершенно не обращали внимания на пришибленных Маляренко и Звонарёва. Угрюмо переглянувшись, вождь с прорабом поплелись к столу.

"Мда-а-а… пусти козла в огород…"

Маляренко со злобой буравил широченную спину Лужина-младшего, по-хозяйски осматривавшего посёлок и, особенно внимательно, новый коттедж.

"Хотя… чего это я? Сам же звал в гости, да и, если честно, запустил ты себя, Иван Андреевич!"

Иван посмотрел на Звонарёва — худой, как палка, чёрный, как папуас, да ещё и заросший, как дикарь.

"Мда, а ведь вы, Иван Андреевич, ничуть не лучше выглядите… да и одежда на вас…"

Одежда подкачала. Вещи от частой стирки, чистки и ежедневной носки постепенно пришли в почти полную негодность. Пока ещё держалась кожаная куртка Иваныча и башмаки, но это — пока.

"Мля!"

— Стас. — В глазах Лужина читалась нескрываемая брезгливость, но руку он протянул первым. — Давай уж познакомимся, как следует. И поговорим. Так сказать, о делах ваших скорбных покалякаем.

Маляренко изобразил самую простецкую маску придурковатого рубахи-парня.

— Ваня. Да чего ж ты нас так? Хорошо живём ведь!

"Началось… Интересно, убьют сразу или сначала помучают?"

Иван оглянулся на шумящих позади людей, мужчины и женщины перемешались и дружно знакомились. Лишь Юрка с Настей сидели с краю, держась за руки и ни во что не вмешиваясь, да Звонарёв с крыльца дома печальными глазами смотрел на звонко смеявшуюся Ксению. Ване почему-то стало очень обидно за прораба.

"И эта туда же…"

— Присядем? — Стас был серьёзен и шутку не воспринял.

"Попробую…"

— Нет. Пойдём, пройдёмся. — Иван кивнул на выход из посёлка. — Время есть ещё, так? — Он пристально вгляделся в холодные глаза гостя. — Пока бабы там на стол соберут…

"Не дурак".

Станислав внимательно рассматривал висящее на спине "местного" громадное мачете в ножнах.

"Соображает, зачем мы здесь".

— Рассказывай, Иван, рассказывай. Время нынче дорого.

Это было, как в сказке. Они словно пришли из другого мира. Из того, куда сами обитатели посёлка целый год не могли попасть. Алина, словно во сне, о чём-то разговаривала, чему-то смеялась, что-то делала. Пришедшие сегодня в обед из степи парни словно сошли с глянцевых обложек. Господи, как давно это было! Показательные выступления в Праге и Дрездене. Греция, яхта. А интересно, как там её "пыжик", кто на нём сейчас ездит? Алина оглянулась — Иван ушёл куда-то с главным этих ребят, ладно… Боже! Как она выглядит! Во что одета! Торопливо извинившись перед незнакомым мужчиной, которому она помогала выкладывать на стол овощи из принесённого им короба, Алька рванула в дом — переодеваться и приводить себя в порядок. Ура, будет Праздник!

Стас смотрел на бескрайнюю степь, слушая вполуха рассказ Ивана. То, что он рассказывал, не укладывалось в голове.

— Подожди, это что же получается, из тридцати пассажиров автобуса только та блондинка в живых осталась, а из вас, "аэропортовских", из десятка мужчин только трое в живых? Вы чего тут, совсем омуели?

Ивану эта арифметика была как серпом по одному месту, но он и не подумал оправдываться — во-первых, ничего не докажешь, а во-вторых… да, так всё и было. Все приготовленные им гневные речи о том, что разорять посёлок в нынешних условиях — стыд и срам, оказались не по адресу.

— Стыд и срам!

Маляренко вздрогнул и испуганно посмотрел на Лужина.

"Он что, мои мысли читает?"

— Стыд и срам! Я сюда пришёл, честно тебе, Иван, скажу, с недобрыми намерениями. Брата я вам всем, тебе лично, никогда не прощу. Знаю, что не ты, что ни при чём, но всё равно… Ну ладно, думал, Бог с ними… живут себе и пусть живут. Думал, приведу "женихов", уговоримся как-нибудь, пару девчонок заберём. По согласию, не силой. Специально ребят в лучшее нарядили, всем миром одежду собирали, готовили. А тут… одна баба беременная! Одна! И куча покойников. Вы жить хотите или доживать? Вы о чём вообще думаете? — Лужин покачал головой. — Теперь я буду думать, что с вами со всеми делать.

Иван обошёл омоновца по кругу и встал перед ним лицом к лицу.

"Мент. Ну-ну. Вопрос на миллион: как реагирует мент, когда ему говорят: нет".

— …?

— Тебя никто и спрашивать не будет. — Стас тоже собрался и приготовился. — Всех женщин, кроме беременной, уведём силой. Стерпится-слюбится. А вы тут… живите, как хотите. Ясно? А сейчас, расскажи-ка мне, откуда у вас столько таких занятных вещиц?

"Нет".

Долбанный Славик был всюду прав. Он, Иван, запорол этот проект и не мог требовать иного к себе отношения, но этот мент сейчас, в эту секунду, лишал его будущего.

— Нет.

Ваня прыгнул.

— Живой? — Настя осторожно побрызгала в лицо водой. Маляренко подавил стон и выплюнул изо рта сгусток крови и целую кучу осколков зубов.

— Едрёна… что это со мной? — Перед глазами летали разноцветные мошки, и сильно кружилась голова. Ваня аккуратно прикрыл глаза и потерял сознание.

— Живой? — На этот раз вопрос задал Серёга.

Ваня открыл глаза, осторожно потрогал языком развороченную челюсть и огляделся. Звонарёва было не узнать — оба глаза заплыли, губы, как оладьи, а нос, похоже, сломан. Они оба лежали в тенёчке под деревом, крепко, но не туго связанные, и были, по-видимому, пленниками.

— Ага. Что тут было-то?

Страшный, всклокоченный, похожий на бомжа Звонарёв глухо матюгнулся.

— Всё, нет нашего посёлка. А есть хутор Юрьево. Вот так, Иван Андреевич.

Из рассказа Сергея Геннадьевича выяснилось, что вчера вечером, притащив в посёлок бессознательного Ивана, бугай толкнул речь. Хорошую речь. Грамотную. Аж на полтора часа. Навешал всем лапши на уши, рассказав о славном посёлке в горной долине на берегу реки, и о том, как там замечательно и весело всем живётся. Про больницу, про детей, про защиту. Ну, баб и повело.

— Я к тому времени вот такой красивый уже был. Так что вытащили меня, как чучело, и показали всем. Смотрите, мол, это ваше будущее здесь, на этом месте.

— Ясно, на фоне молодёжи, мы не проканали. — Иван попробовал усмехнуться, но боль в щеке резанула так, что вместо усмешки градом посыпались слёзы.

— Ух, мля! Здорово он мне. И что? Никто не был против? — Иван напряжённо ждал ответа.

— Ну почему, Алина поплакала немного, Машка в истерике над твоим телом билась, да Настя этим козлам по мордасам надавала. — Про Ксению Серый даже не заикнулся, а Иван не стал уточнять.

— И что с ней? — Иван встревожено осматривал посёлок, никого не было видно.

— Да ничего. Вежливо попросили Юрку увести её. Сказали, что через неделю сюда пришлют настоящего врача, чтобы он её осмотрел, и всё. Больше никто не возникал.

"Эх, Алина-Алина…"

Боли не было. Была печаль и разочарование. Ваня припомнил их негласное соглашение.

"Тьфу, мля! Ну а ты, собственно, чего ожидал?"

— А почему "Юрьево"?

— А этот хрен всем бабам Юрку в пример привёл. Мол, вот мужик настоящий! Жена, ребёнок, дом. И у вас, мол, это всё будет. Там. А Юрка тут пускай с Настей живёт. И хутор в честь него назвал. Они ему картошки обещали привезти и рассады всякой. И твоих вещей честно четверть отделили. Вот так вот, брат.

— А где все?

— Бабы поутру ушли, с этими, с "женихами". Здесь только два бугая этих, Юра с Настей, Аллу тоже тут оставили, ну и мы. — Прогнусавил Звонарёв. — Гады они, я же ничего даже сделать не успел, а этот, как его, Олег… садист, мля.

Маляренко, несмотря на боль, расхохотался.

— Себя вспомни, бригадир!

Серый призадумался и через пару секунд тоже захохотал.

— Ну что, мужчины, настроение, я смотрю, хорошее? — Стас, вооружённый трофейным арбалетом и мачете, стоял над пленниками и соображал, что же с ними делать. — Поговорим?

Рассказанная девушками и Юрой история о том, что именно этот Иван и обнаружил удивительный склад, выбила у Стаса почву из-под ног. Всё дело в том, что своим "односельчанам" сам Ваня, не желая сообщать им ничего конкретного, слил простую, как мычание, байку о том, что ему было видение. Ничем иным объяснить, почему он вдруг принялся за раскопки посреди абсолютно плоской и голой степи, Маляренко и не мог. Руины от места схрона были на расстоянии полукилометра и все, даже Серый, в историю Вани поверили. Или сделали вид, что поверили. Во всяком случае, Маша, которая была единственным свидетелем разговора с Романовым, на эту тему молчала, как рыба об лёд.

Станислав впечатлился. Внешне это никак на нём не отразилось, но внутри этот громадный и сильный человек, почему-то испугался. Рассматривая избитого им человека, он вдруг, на секунду, почувствовал жгучее желание попасть в храм и помолиться. Пусть, на первый взгляд, эта куча тряпья и походила на бомжа, но у него была ТАЙНА. То, чего он не понимал и не мог объяснить. Стаса затрясло, и он поспешно вернулся к Олегу, грузить трофейное добро. И вот этот странный Ваня, наконец, очнулся.

— А поговорим, — Ивану не было страшно, совсем. Его охватили бесшабашное веселье и ощущение вседозволенности. — Начинай!

И он лихо подмигнул опешившему менту.

 

Глава 5

В которой Иван обзаводится родственником, ведёт беседы и принимает решение не разумом, а сердцем

После отъезда омоновцев на трофейных велосипедах и ухода с ними же впряжённого в тележку Звонарёва, посёлок окончательно обезлюдел. Ваня, от нечего делать, продолжал "автоматом" выходить каждое утро на рыбалку, а потом подолгу валяться на пляже, усиленно залечивая перекошенную морду. Ходить, а тем более бегать, получалось плохо — каждый шаг отдавался острой болью в челюсти, и Иван, поначалу пылавший жаждой мести, всё это дело отложил. Сначала нужно было прийти в себя.

Настя и Алла, почти не выходили из дому, занимаясь какими-то своими делами, а неулыбчивый Юрка сосредоточился на охоте и на будущем огороде. Огородив кусок степи вдоль ручья кольями из бывшей Ваниной усадьбы, он с усердием перекопал всю землю, выбрав камешки, и даже приготовил лунки для посадки.

Иван смотрел на бывшего мелкого чиновника и страшно ему завидовал. Этот человек осел на землю. Он — хозяин, у него есть всё, есть будущее. А у него, у Ивана Андреевича, что на выхлопе? Ну да, вещи, дом. А зачем? Для чего? Самое главное — для кого?

Маляренко задумчиво посмотрел на коттедж.

"Нахрена он мне? Я хочу здесь жить?"

Ваня подумал пять минут и честно вслух сам себе ответил:

— Не-а.

Захотелось вновь пошляться по округе, поискать людей и приключений. Посмотреть на что-то новое.

"Гадёныши, велики увели. Как бы мне сейчас один пригодился!"

Чёрт знает почему, но Лужин, совершенно спокойно объявивший Звонарёва своей собственной рабочей силой, с ним это сделать побоялся. Ваня улыбнулся.

"Побоялся, побоялся. Я видел…"

Зрелище было действительно забавным. Мент мялся, жался и смущался, как красна девица, не зная, что ему делать с этаким богатством (И. А. Маляренко, гр. РК, 1975 г р.), в конце концов, он развязал пленника и пригласил его "как-нибудь, по-соседски" в гости. Все, кроме Маляренко, прибалдели, а Иван мысленно послал его на три буквы.

Прошла неделя, потом вторая, пошла третья. Челюсть практически зажила и больше Ивана не беспокоила. Беспокоило его другое — Настя. И будущий крестник. Юрка так тот вообще себе места не находил — срок, каким-то образом высчитанный женщинами, приближался, а обещанного доктора всё не было. Как, впрочем, и картошки с прочей садовой рассадой.

Доктор пришёл, когда потерявший голову от беспокойства Юра уже уговорил Ваню "сбегать куда-нибудь" за врачом. Причём, пришёл не один, а в целой компании: с Лужиным-старшим, с Машкой и с тремя незнакомыми мужиками потрёпанного вида, впряжёнными в его драгоценную тележку, доверху нагруженную мешками, и при двух велосипедах.

Сначала за забором раздался знакомый заполошный лай, который подбросил Ивана с постели.

— Бимка! Бимка вернулся!

В одних трусах, босиком, Иван выскочил из дома и бросился отпирать калитку. Лохматый метеор налетел на него, визжа от счастья, и немедленно облизал Ване лицо. Счастливо хохоча, Маляренко прижимал к себе пса, не замечая ничего вокруг.

— Кхм. Доброе утро. Утро доброе, говорю!

— Здравствуйте, Иван Андреевич!

Иван оторвал взгляд от своего ненаглядного лохматого друга. Перед ним стоял дородный высокий мужчина, на лбу которого прямо-таки аршинными буквами было написано: "доктор".

— Наконец-то! Как же я вас ждал! — Счастливо выдохнул позади Юра.

Всё утро прошло в хлопотах по приёму новых гостей. Иван суетился, поглядывая на дядю Геру, не зная пока, как ему реагировать на этого человека. С одной стороны — нормальный мужик, умный и правильный. А с другой… папаша того урода. При воспоминании о Стасе челюсть у Вани сразу начинала ныть. Машка всё утро старательно прятала глаза и старалась не попадаться Ивану на пути, как впрочем, и остальным жителям Юрьева. Мужички невнятно представились и, следуя команде Лужина, поступили в полное распоряжение хозяина хутора. Растерянный Юрка кое-как определил им фронт работ на огороде, и парни, едва позавтракав, принялись за дело. Ну а врач, мобилизовав в помощь Аллу, занялся Анастасией.

Послеполуденная жара долбила по голове так, что думать не хотелось ни о чём, и делать тоже ничего не хотелось. Разговор, тщательно оттягиваемый обеими сторонами, был неизбежен, как крах мирового империализма. Маляренко вздохнул, достал из погреба бутыль бормотухи и кликнул Лужина.

— Надо обсудить кое-что, как считаешь?

Лужин, отдыхавший в теньке, немедленно поднялся, словно ожидал этого приглашения и направился к столу.

— Ты знаешь. — Дядя Гера тщательно обдумывал каждое слово. — Хочу у тебя прощения попросить. За Стаса. Погорячился парень. Я хочу, — голос Лужина стал твёрже и уверенней, — чтобы ты понял и осознал правоту его действий. И простил его за это.

Дядя Гера пальцем ткнул в сторону Ваниной челюсти.

"Нормально!"

Наглость Лужина восхитила Маляренко. Внешне его лицо не изменилось, но те крохи хорошего отношения к этому человеку, что у него ещё оставались — враз исчезли.

— Знаешь, что Я тебе скажу. — Иван улыбнулся самой милой улыбкой. — Если бы ты тогда пришёл, то я бы тебе, твоим людям, твоим внукам, почти всё бы отдал просто так. Понимаешь? Для меня выживание человечества, цивилизация — это не просто слова, как бы это высокопарно не звучало. Слишком много мы тут ошибок сделали, — Иван обвёл рукой посёлок. — Слишком много крови пролили. Я сильно поумнел. Раньше бы я ещё поборолся за то, что вы у меня УКРАЛИ, а сейчас… да подавитесь, нахрен!

Лужин откинулся на спинку кресла и присмотрелся к Ивану. Прищуренные глаза Георгия Александровича смотрели жёстко и зло.

— Мой сын был абсолютно прав, когда взял судьбу этих людей в свои руки. Ты просрал этот посёлок, просрал себя, свою бабу и своё будущее.

— Так! Стоп! — Иван хлопнул ладонью по столу. — Давай, Гера, — он выделил такое обращение голосом, — Гера, успокоимся. Руганью мы тут мало чего добьёмся. Я понимаю, почему вы меня ещё не грохнули, особенно сынок твой, мент поганый…

Дядя Гера дёрнулся. Иван хмыкнул.

— Беру свои слова обратно. И почему ты картошку привёз и рабочих, тоже понимаю. И почему сам пришёл. Тебе ведь очень-очень-очень интересна та история о моём… видении, — Ваня криво улыбнулся, — ведь так? Всех баб отсюда и Звонарёва поспрашали уже очень подробно, так?

Лужин кивнул.

— Если это хоть как-то сможет нам помочь… я не верю в такие истории, но…

— Ну так вот. — Иван довольно осклабился. — Времени у нас полно. Пока Настя не родит, доктор отсюда не уйдёт! Так что… расскажи мне, Георгий Александрович, о себе, о посёлке твоём. За жизнь расскажи. А уж потом и я тебе отвечу.

Дядя Гера смотрел на собеседника и размышлял. За этот год он нашёл и привёл в свой лагерь больше сотни человек. Не все остались в посёлке, не все — меньшая часть. Были они разными: хорошими и плохими, умными и дураками, трусами и смельчаками. Разными, но имелась в них одна общая черта, которая устраивала и его, и деда Фридриха как главного доморощенного эксперта-психолога. Все они были ПОНЯТНЫ.

А этот Ваня — он непонятный. Разный он. Предугадать, как он поведёт себя в следующую минуту, совершенно невозможно.

— А вот насчёт картошки ты не прав, Иван Андреевич, — Лужин разлил по первой, — привёз, потому что обещал. А я всегда держу своё слово. А то, что доктор так задержался… медведь двух рабочих подрал. Слава Богу, — Лужин истово перекрестился, — выжили. И с ними всё будет в порядке. Ну, за встречу!

Рассказ о посёлке пришлось отложить. Из дома вышел доктор и, не спрашивая разрешения, жадно допил стакан Лужина и утёр лоб.

— А вовремя мы. Воды ещё не отошли, но, судя по всему, вот-вот. Завтра-послезавтра, думаю, родит.

А дальше была беготня. Юра и Ваня, носились как сумасшедшие, отмывая одну из комнат коттеджа. Кипятили под руководством Аллы наиболее чистые тряпки из имевшихся в наличие и приготовили полный казан чистой кипячёной воды. Лужин, глядя на всю эту кутерьму, только посмеивался в усы — эти хлопоты были ему уже знакомы.

На следующее утро Иван Маляренко обзавёлся, наконец, родственником. Едва забрезжил рассвет, как из дома, вокруг которого шлялись нервничающие мужики, раздался громкий крик новорожденного.

Доктор выглянул из окна и подмигнул полуобморочному Юрке.

— Пацан. Здоровый. С мамочкой всё в порядке. Поздравляю, папаша.

Юрка кивнул и без чувств хлопнулся на землю.

За праздничным столом, приготовленным Аллой и Машей, сидели все, кроме счастливых родителей. Насте требовался отдых, малыш спал рядом, а Юра сидел над кроваткой, и с места его было сдвинуть невозможно.

— За Ивана Юрьевича!

— Урррра!

— Тише, дураки!

— Ой, ага.

— Тссс. За Ванечку! Чтоб он был здоров!

— За родителей!

Рабочие, натрескавшись до отвала, решили устроить себе выходной и завалились спать прямо на улице, в тени деревьев. Маша хлопотала по хозяйству, убирая весь срач, устроенный по случаю рождения человечка, а доктор, принявший на грудь почти всю бражку, уже с час как дрых в старом шалаше.

— Продолжим, Александрыч?

— Конечно, Андреич!

Из рассказа дяди Геры выяснилось, что о том, где и когда они находятся, Лужины знали и без бумаг и карт… э… позаимствованных у Маляренко. Супруга дяди Геры, хоть и проработала всю жизнь библиотекарем, образование имела искусствоведческое и когда-то давно, в молодости, даже писала кандидатскую на тему архитектурного наследия Крыма. Вот такое, блин, совпадение. Так что развалины Бахчисарая, лежавшие в часе ходьбы от посёлка Лужиных, Надежда Фридриховна узнала сразу. А примерный срок вычислили "на глазок". Вокруг было довольно много каменных развалин, так что поселенцы не испытывали никаких проблем со строительными материалами, да и сосен в окрестных горах хватало. Не корабельных, конечно, а скорее похожих на те, что росли в Турции в их время. Во всяком случае, так утверждали те, кто в этой самой Турции бывал. И сейчас в посёлке Лужина вовсю шло строительство каменных домов.

— А кроем их, — дядя Гера презрительно посмотрел на камышовую крышу первого дома, — черепицей. Вот так-то! Кстати, Сергей Геннадьич тебе привет передавал. Уже бригадир строителей. Замечательный специалист! У нас, если честно, таких не было.

Бимка, тоже наевшийся от пуза, осоловело огляделся, тявкнул и снова уснул, устроившись в ногах Ивана, под столом.

— И за пса спасибо. С нашей дворняжкой свели его… полуспаниели — это тоже хорошо. К охоте способные будут. — Лужин довольно улыбался.

Иван кивнул. То, что увели Бима, было хуже всего. Потерю ушастого друга он переживал сильней, чем уход Алины.

"Сука самодовольная. Ещё лыбится…"

— Я думал, вы баб отсюда забрали, чтобы замуж повыдавать. А что ж Машка? — Маляренко рассеяно слушал Геру, наблюдая за Марией. Три недели, проведённых у Лужина, дались ей, по-видимому, нелегко.

— О ней потом. Отдельно поговорим. А с остальными — всё в порядке. — Лужин усмехнулся, оценивающе глядя на Маляренко.

"Да и пох. Пошла она…"

— Кузницу построили. И мастерскую. Наковальня твоя и верстак с ножовками — бесценны просто. Что хочешь со мной делай — не верну! Зачем они тебе тут? — Гера развёл руки. — А для тебя — что хочешь. Бесплатно! Любые изделия с кузни. Как? Логично?

"Логично, логичный ты наш…"

— Про корабль, тобою найденный, тоже рассказали.

— Юра его нашёл.

— Неважно. Рабочие эти не для огорода. Помогли, и слава Богу. С Юрой я договорюсь. Возьмёт их на кошт. Они будут корабль разбирать, жить будут там же. У ручья. Металл для кузни нужен. И останки ваших машин тоже утащим. Что им тут гнить? И насчёт изделий для хутора — тоже никаких вопросов. Всё бесплатно и в первую очередь.

"Всё продумал… уродец…"

— А Машка?

— Машка с ними.

"Интересно, за что её так…"

— Тележку, велосипед, один, и один арбалет, я тебе верну.

"Ну спасибо, дорогой… утешил…"

— Зачем? — Иван впервые действительно заинтересовался.

— Набегался я за год — во! — Лужин провёл ладонью по горлу. — На восток, по горам у меня есть кому ходить. И на юге тоже. Тебя хочу… попросить на север и запад обратить внимание. Людей искать надо. Организовываться. Что ты там вчера про выживание человечества говорил, помнишь?

— Помню. — Мысли у Вани пошли враскоряку. То, что сейчас говорил Лужин, было правильно. Грамотно. Умно. Чёрт! Это было необходимо! Но душа к этим людям у Маляренко не лежала. Это было смешно, глупо и эгоистично. Дали по морде, выбили три зуба, уволокли треть всех инструментов и свели собаку. Ну и бабу. Подумаешь! Отказаться от этого предложения было бы верхом неразумности. Мля!

Холодея от тех слов, что он готовился сказать, Ваня представил себя, сидящим с пилой на суку.

— Знаешь, Георгий Александрович. Слова твои мне понятны. А я тебе скажу так. У каждого своя правда. Одной правды не бывает. То, что ты делаешь — это здорово! Ты — молодец. Но для меня вы все будете просто ворьём!

Лужин, расслабленно сидевший напротив, от неожиданности подскочил и потянулся к висящему на спинке кресла мачете.

— Стоп! Тихо. — Иван шустро вытащил из-под стола старый самодельный арбалет. Тот самый, из которого безуспешно стреляли по собакам. И хотя стрелял он — так себе, зато выглядел очень грозно.

— Только дёрнись. — Иван задавил в себе это опасное чувство бесшабашного веселья и сосредоточился на разговоре.

— Всё правильно ты говоришь. И ты мне как человек нравился. Но три зуба — это МОИ три зуба. И сын твой мне — враг.

Лужин закаменел. Его глаза не обещали ничего хорошего.

— Сиди смирно.

— Юра! Иди сюда! — Маляренко скосил взгляд на рабочих — те мирно спали.

Подошедший через минуту Юрка, увидев, что происходит, застыл столбом.

— Иван Андреевич, прошу вас, не надо. Они же потом нас…

— Приведи сюда Машу. Тихо. Сядете вон там, с краю. Выполняй! — Голос у Вани был совсем не командным, но Юра послушно ушёл исполнять приказ, а Лужин понял: надо будет — пристрелит и не поморщится.

Машка села не с краю, а рядом с Иваном, принеся с собой заряженный арбалет Лужина и направив его, на всякий случай, в сторону рабочих и доктора.

— А теперь будем договариваться. Да, милый? — Гера дёрнулся, как от удара. Иван захохотал.

Они договорились.

Юрьево и его жители, Юра, Настя, Алла и маленький Ванечка — ни при чём, и Лужин обязуется держать своих барбосов в узде.

На этом пункте Георгий Александрович уверенно кивнул.

— Даю слово офицера. Они уже под моей защитой. И за сына слово даю.

— Хорошо. — У Вани отлегло от сердца. Судьба мирного населения волновала его не на шутку.

Инструменты и часть гвоздей, уже увезённых Лужиным-младшим, остаются там. Хоть Ивана и давила жаба и злость, он решил не дурковать и нехотя признал, что там от них будет намного больше пользы. В том числе, и Юрке с крестником. Лужин возвращает подробный атлас Крыма на десяти листах. Стас не показывается в степи, иначе ему — конец. Маляренко не лезет в горы. Рабочие разбирают корабль и помогают по огороду. Тележку для перевозки металла Иван на время сдаёт в аренду Лужиным. В общем, всё. Общение Юрьево с Бахчисараем через бригадира рабочих и через Юру.

— Знаешь, — дядя Гера уже расслабился, — а Стас мой тебе этого не простит.

— Знаю. Видел я его. Такие, как он, не умеют ни слушать, ни договариваться. Они всегда делают только так, как нужно им, и они понимают только силу. Я не прав?

Гера пожал плечами.

— Это наши с ним разборки. Никого больше это не касается. Ни женщин, ни детей, так? Если узнаю, что с ними, — Иван покосился на коттедж, — что-то случилось…

Ваня вздохнул и, мысленно попросив прощения у мамы, добавил:

— С вашими тоже что-нибудь случится.

Машка ахнула и едва не выстрелила. У Лужина помутилось в голове.

— Убью…

— Сядь, мля! — Иван с размаху долбанул кулаком по столу. — Не психуй. Я просто предупреждаю. Живите там… у себя. Долго и счастливо. И не ходите сюда никогда.

— А сейчас забирай этого алкаша, и валите отсюда на хер! Да!

Злобно вполголоса матерящийся Лужин обернулся.

— И передай доктору моё искреннее мерси.

Напряжённо косясь на мачете и арбалеты, заспанные рабочие похватали узелки с припасами и бегом покинули враз ставшим негостеприимным посёлок. Иван стоял, глядя вслед ковыляющим вдаль Лужину и доктору.

"Сын за отца не отвечает… ну да, ну да… А отец за сына?"

— Гера! Подожди! — Иван сунул арбалет Машке, отцепил мачете и припустил бегом за Лужиным.

— Гера, погоди! У меня к тебе дело есть!

И не останавливаясь, с разбегу, со всей дури, зарядил Лужину в челюсть.

 

Глава 6

В которой Иван снова смотрит в космос

— А доктор этот — просто фашист какой-то. Как узнал про выкидыш, посмотрел меня и решил, что я уже всё… непригодна. — Маша всхлипнула. — А они новых кандидатов набрали для общины. И все, как назло, мужики. Ни одной бабы. Ну и Стас мне прямо дал понять, что я, мол, человек второго сорта, и определил меня… В сферу услуг. Прежнюю мадам к рыбакам отправили. А то они уже там чуть ли не с дельфинами жили.

Мария хихикнула.

— А сюда как? — Иван лежал на горячей земле, обдуваемый прохладным ночным ветром, и смотрел на мириады звёзд Млечного пути.

— Узнала, что сюда рабочих направляют. Не хочу рассказывать. Уговорила, кого надо.

— Понятно.

— Они странные, Ваня. Я их, если честно, боюсь. Многие боятся. И уходят. И сбегают. Они — как секта какая-то. Люди для них — винтики.

— Они правильную цель поставили…

— … и идут к ней неправильным путём!

— Да правильный путь, правильный. Я, например, другого пути не вижу. О! Звезда упала. Загадала желание?

— Не успела. — В темноте смуглое, почти чёрное тело Марии не было видно, хотя она лежала на расстоянии вытянутой руки. — Ты думаешь, они правы кругом?

— Нет, Машенька, конечно, нет. И цель, и путь у них — верные. А вот с методами… Как там раньше было? Железной рукой загоним человечество к счастью, так?

— Не слышала никогда.

— Да-а-а. Молодёжь.

— Сам-то! Старик выискался!

— Марррия! Прекрати!

— Хи-хи-хи…

— Что? Опять?!

 

Глава 1

В которой Иван отсутствует и шляется непонятно где

— Геша, у меня дурное предчувствие. Сон плохой видела.

Ксения сидела у входа в их шалаш и расчёсывала волосы. Звонарёв, мысленно уже пребывая на стройке, бездумно покивал и, кряхтя, выбрался наружу.

— Ты слышишь меня? — Голос жены всё-таки пробился через плотный заслон раздумий о том, каким образом из подручных средств соорудить в возводимом доме нечто вроде сейсмопояса, и Сергей с раздражением уставился на взволнованную женщину.

— Ну чего ты выдумала, а? Всё ж наладилось. Всё будет хо-ро-шо. — Бригадир строителей подошёл к супруге и нежно её обнял. За последний месяц, что он провел в посёлке Лужина, Серый здорово изменился. У него появилась цель в жизни — сделать эту женщину счастливой. Приведённый Стасом в качестве бесправной рабочей силы, он стал свидетелем знакомства и "распределения" женщин. Его Ксюша отвергла все предложения и, визжа и царапаясь, отбилась от насильника в первую же ночь. Правда, тут ей помогла Надежда Фридриховна, которая наорала на чересчур темпераментного "жениха" и увела плачущую женщину к себе в дом. Через три дня Ксения с боем прорвалась в землянку рабочих к мужу, и Стасу ничего не оставалось, как отселить эту парочку в отдельный шалаш. У Сергея открылись глаза. То, что раньше он воспринимал как вынужденное сожительство, оказалось простым и настоящим счастьем.

— Всё у нас будет хорошо. И дом я тебе построю. И дети у нас будут.

Звонарёв ещё раз поцеловал жену и бодрым шагом, насвистывая какой-то марш, двинул умываться.

"А жизнь то — налаживается!"

И в самом деле: синяки почти сошли, нос, правда, кривовато зажил, но ведь зажил же! А кроме того Геннадьич сделал просто-таки головокружительную по местным меркам карьеру. За две недели он из раба выбился в руководителя всей строительной индустрии! Даже за изготовление черепицы и добычу камня в развалинах отвечал теперь он. Вспомнив об этом, Звонарёв самодовольно усмехнулся.

"А всего-то — голова да руки".

Из пятнадцати семейных мужиков, считавшимися полноправными членами общины, только Док, благодаря своим знаниям, поднялся быстрее. Но тут уж ничего не попишешь — врач. А уж про десяток бессемейных кандидатов на вступление в общину — и говорить нечего.

Знания и умения Звонарёва серьёзно пришпорили строительный процесс в посёлке. Придирчиво посмотрев, кто как работает, Сергей вполовину сократил число строителей, повыгоняв неумех и активно обучая уму-разуму оставшихся. Дядя Гера только диву давался. Его дом, уже полгода строившийся ни шатко, ни валко, закончили за неделю. Стас и Олег тоже скоро справят новоселье, а жилище Дока, завершавшее внутренний периметр, подняли почти наполовину. И хотя внутреннюю стену, шедшую от дома к дому, временно соорудили такой же, как и внешнюю, из кольев и толстых веток, но это уже было кое-что. Внутри огороженной территории посёлка появился небольшой форт. Или кремль. Кому как нравится.

Как следует позавтракав, бригадир отправился к землянке, где каждое утро происходил сбор строителей и небольшая планёрка.

— Семёныч, а где все?

Удивлению Звонарёва не было предела. Вместо пяти семейных строителей и пяти разнорабочих-кандидатов, у землянки сидело двое хмурых мужиков из коренных, да, старательно отводя глаза, невдалеке топтался молодой парнишка из пришлых.

— Тут дело такое. Вчера поздно вечером Гера с Доком вернулись.

— Ну?

— Пешком, без оружия. У Лужина челюсть сломана в трёх местах и десяти зубов не хватает.

"Трындец!"

Ваню было до слёз жалко.

— Там? В том посёлке? Маляренко?

Семёныч, на правах старожила вхожий в дом Лужиных, кивнул.

— Он. Ночью Стас забрал Олега, всех молодых и пошёл его убивать. Даже мать не послушал. Так что нас тут, в посёлке, всего трое осталось, да в мастерской Женька с Николаем Егоровичем. Всё. Ну и Лужин с Доком. Оба лежат.

— А с Доком-то что?

Семёныч зло сплюнул.

— А он там нажрался. Как дошёл — непонятно. Обезвоживание плюс тепловой удар. Шляпу, урод, потерял. Ладно, бригадир, что делать-то будем?

Серый поманил разнорабочего пальцем.

— Остальные где? Почему не на месте?

Парень отвёл глаза.

— Ушли. Не знаю, куда.

— Тьфу, мля! И эти сбежали.

— Папа, дай я тебя подстригу. А то ты зарос совсем. — Надежда Фридриховна мягко положила свои руки на плечи отца.

"Господи! Какой же он старый!"

— Надежда! — Голос деда Феди был, как обычно, скрипучий, с ноткой недовольства — постороннему человеку показалось бы, что дед чем-то страшно раздражён, но Надежда Фридриховна прекрасно знала, что это обычная отцовская интонация.

— Надежда! Чего с лицом-то?

— Перелом челюсти и зубы выбиты. Что за люди — изверги!

— Не у него! — Дед презрительно скривился, — что у тебя с лицом? Всю ночь ревела?

Надя, несмотря на свои пятьдесят, вновь почувствовала себя маленькой девочкой.

— Да, папа. Из-за Стасика. Что с ним делать, не знаю. Он совсем неуправляемый. Меня не послушал — ушёл.

Женщина отложила ножницы и снова залилась слезами.

Ощущение надвигающейся беды, большой ошибки, появившееся у Надежды Фридриховны полгода тому назад, крепло день ото дня. Что-то пошло не так. Не правильно. В первые, самые тяжёлые месяцы задумываться об этом было некогда, надо было работать.

Надя слабо улыбнулась. Эти трудные дни оказались самыми лучшими днями её жизни за последние двадцать лет. Словно вернулась молодость, словно она снова попала в стройотряд, на БАМ. Люди, приходившие к ним, не делились на своих и чужих, а, закусив удила, весело и дружно впрягались в работу и тянули, тянули самих себя и её Семью из первобытного состояния. А потом что-то случилось. Её любимые мужчины, самые умные и самые добрые, ожесточились. Почему? Зачем? Отчего? Надя не спала ночами, пытаясь найти ответ и не находя его. Люди, жившие в посёлке, незаметно, исподволь, изменились. Стали лицемерны и злы. Стали делиться и делить. На своих и чужих, на нужных и лишних. На первый сорт и второй. Многих изгнали, избили, унизили. Некоторых убили. Женщина закрыла лицо руками. Её сын, её первенец, самый любимый, самый коханый. Как он мог? Его слова, что всё это делается ради детей, её не убедили. Никто никогда здесь не угрожал детям. Их все любили и баловали, как могли.

Злоба может родить только злобу, насилие — только насилие. Внешне всё было, как раньше, но червяк беспокойства в её душе всё рос и рос. Надя чувствовала — грядёт беда.

— Стриги давай. — Фридрих Гансович выпрямил спину. — Стас не прав был, когда разорил тот посёлок. Я уж знаю, что говорю. Помню ещё, как нас раскулачивали. Мало я ему про свою жизнь рассказывал, мало.

Дед окаменел, вспоминая те страшные годы. Из одиннадцати братьев и сестёр в ссылке выжили только двое. Он и его старший брат Вилли.

— И второй раз он был не прав — когда врага за спиной живым оставил. И зятёк мой… а, ладно. Стриги.

Дед снова недовольно скривил губы.

Вечернее собрание впервые проводил дед. Лужин сидел рядом с замотанной и зафиксированной челюстью и тянул через трубочку бульон.

— Ты, как тебя… Звонарёв. Назначаю тебя старшим по охране, понял?

Сергей оглянулся на Ксюшу и кивнул. В большом доме Лужина собрались все жители посёлка.

— Проверишь, как ворота заперты, обязательно, костёр проверишь. Дежурных назначишь. — Дед Федя неторопливо махал скрюченным пальцем перед носом Сергея.

— Утром ушли и не вернулись почти все рабочие. И из рыбацкого посёлка сегодня рыбы и соли должны были принести. Не было никого.

Звонарёв кивнул. Ситуация вырисовывалась какая-то говённая. Этот лось, не слушая никого, ломанулся убивать отцова обидчика и увёл всех. ВСЕХ, мля! Всех бойцов посёлка, которые ставили здесь существующие порядки. Остались только люди в возрасте, кто не мог быстро ходить. И сразу же исчезли все работяги и поселенцы в округе. Как по команде.

"Ой, ё! По команде…"

Серый почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы.

"По команде…"

Звонарёв огляделся. Кроме себя самого, он мог смело рассчитывать на своих двоих строителей и на одного из мастеровых — Женьку. Всё. Николай Егорович староват уже, если честно. Только за руки золотые тут и держат. Док, мля, не подойдёт. Трус и алкаш. Лужин не сможет. Ой, ё!

— Тут ещё такое дело. — Влез Женька. — Они с собой все самострелы унесли и тот арбалет — тоже.

— Как все? — Фридрих Гансович подскочил как ужаленный. — Он чем там думает?

— Да чего вы кипяшитесь? Скоро ребята вернутся, а там и рабочие найдутся. — Док снова был слегка "расслаблен". Лужин молча погрозил ему кулаком и Док заткнулся.

Женщины встревожено зашушукались, и даже неугомонные дети притихли. Звонарёв вздохнул поглубже и принялся раздавать указания.

Сергей Александрович был тихим и спокойным пожилым человеком. Имея глубочайшие познания в агрономии и в ботанике, он сразу пришёлся ко двору в посёлке дяди Геры. Именно он взял на себя всю ответственность за овощи, вывезенные с дачи, разбил огороды и устроил настоящие экспедиции за нужными растениями. Полгода тяжелейшего труда не пропали даром — урожай был просто отличным! Сообразив, что зима будет мягкой, Сергей Александрович рискнул и засеял всё вновь. Риск оправдался, и агроном уже было собирался получать заслуженные похвалы начальства, но неожиданно для себя, получил несколько ударов по почкам, пинок под зад и пожелание проповедовать агрожизнь где-нибудь ещё. Так мужчина оказался в маленькой мужской общине рыбаков и солеваров вместе с изгнанной "мадам". Женщину аборигены приняли на ура, а вот постоянные проповеди Александрыча о всеобщем братстве, любви и чистой жизни на лоне девственной природы восприняли в штыки, пару раз крепко поколотив философа за его слишком творческое и поэтическое отношение к жизни. Так что отныне свои мысли он держал при себе, занимаясь выпариванием соли из морской воды.

Оборванец возник из ниоткуда. Сумерки сгустились, и пришелец своим появлением изрядно напугал старика.

"Опять этот гонец…"

— Дед, где все? Не тормози, дед! — Пацан остекленелым взглядом смотрел сквозь Сергея Александровича.

— А… там. — Экс-философ махнул в сторону шалашей.

— Короче. С вами нас — тридцать человек. Большой со своими уродами прошлой ночью ушёл через перевал в степь. На три дня — минимум. Там пятнадцать тёлок и семеро стариков. Всё оружие унёс, ха! — Пацан, шарнирно виляя всем телом, сумбурно прыгал с темы на тему. — Сбор всех желающих — завтра к вечеру, ну там… где ручей поворачивает.

Тут взгляд гонца упал на приковылявшую к месту сбора "мадам".

— Фу, мля, нах! Западло. Ха. Я посплю лягу. У вас есть что пожрать?

И не дожидаясь ответа, пацан рухнул прямо на замусоренный глинистый берег.

— Ты?

— Да.

— Да.

— Иду.

— Да.

— Я с вами.

— Да.

— Знаете, ребята, — голос Сергея Александровича дрожал, — я тоже с вами пойду!

"Отольются кошке мышкины слёзки!"

— Геннадьич, как думаешь, когда вернётся Стас? Минимальный срок?

— Знаешь, Семёныч, если постараться, то и за два дня обернуться можно. Но это вряд ли. Дня три, а скорее — четыре.

— Значит, кроме этой ночи, ещё две.

— Не робей. Видишь — светает уже. — Звонарёв зевнул. — Только я думаю, Ваня себя так просто убить не даст. Там ещё беготни будет… Видел я уже однажды, как он в одиночку на десяток человек с дубиной кинулся. Отбивные те ещё были. Боюсь, как бы Стасу и его парням не досталось. Да и арбалет он обратно отнял. Страшная штука.

Дежурившие мужики навострили уши.

— Так всё серьёзно? Да? Расскажи о нём.

Серый призадумался.

— Здоровый, как медведь. Сильный. Он… — Звонарёв хотел сказать "добрый", но припомнил драку и замялся, — Он странный. Непонятный, если честно. Никогда не знаешь, чего же он хочет, и что он будет делать. Думаю, он и сам этого часто не знает. Одно могу сказать — он всегда держит своё слово. Он верный друг и страшный враг.

— Вы с ним друзья?

Звонарёв тоскливо посмотрел на тёмный силуэт гор.

— Приятели.

 

Глава 2

В которой Иван решил пойти на войну

И Юра, и Настя, сидевшие вместе с ними за столом, очень понимающе переглянулись. Маша не выдержала первой: хрюкнув от смеха, она подавилась и отложила ложку.

— Ну чего вы? Мы же просто так. По-дружески!

Стол грохнул. Даже Ваня от неожиданного пассажа девчонки зашёлся судорожным кашлем.

— Ну, Мария. Ну, сказала — так сказала.

Юра с преувеличенной серьёзностью приподнял свой зад с кресла и пожал Ивану руку.

— Это если так, до утра — по-дружески, то, блин, даже не знаю, что же будет, если не только по-дружески.

Отсмеявшись, жители хутора дружно разбежались по своим делам. Настя — к сыну, Юра — на огород, а Ваня решил помочь убраться на кухне.

Маша деловито мыла посуду, не обращая на топтавшегося поблизости Маляренко. Только по очень прямой и напряжённой спине можно было догадаться о состоянии девушки. Иван неслышно подошёл к Маше сзади и положил ладони на её талию.

— Спасибо тебе.

Тарелка с грохотом упала в тазик.

Через полсекунды Маша зарылась носом в рубашку Вани, лихорадочно, будто в припадке, шепча:

— Только не отдавай меня, только не отдавай! Я. Буду с тобой. Никому, слышишь, никогда не отдавай. Я не могу больше так. Пожалуйста. Не отдавай.

— Не отдам. Обещаю.

Маша зажмурилась, встала на цыпочки и поцеловала Ивана в губы.

Юрку пришлось с огорода вынимать. Увлечённо пропалывающего свежую грядку мужчину Иван просто выдернул за штаны, словно репку.

— Юра, есть дело. Надо сховать всё, что ещё не утащили. Так что бросай ты это дело и займись закопками. Только не наследи. Делай всё аккуратненько, ясно? Здесь и Алла справится.

Юра задумчиво посмотрел на Маляренко, потом на вооружённую арбалетом Марию.

— Думаешь, вернутся?

— Обязательно. Не сам Гера — сынок его точно заявится. Да не один. И клал он на все слова, его отцом данные. Маш, сколько времени им на дорогу понадобится?

— С тележкой сюда мы за три дня дошли. Особо не торопясь. — Маша пожала загорелым плечиком.

— Значит, туда Лужин с доктором ещё пару дней ковылять будут. Стас сюда за два дня добежит. Может, даже за сутки. Итого, у нас три дня в запасе есть точно.

Маляренко почесал подбородок.

— Первое: ты прячешь добро.

— Второе: я разбираюсь с работягами.

Юра вылупил глаза.

— Ты их…?

— Да ну! Скажешь тоже. Что я, упырь какой, по-твоему? Самого смирного и адекватного приведу к тебе в помощники. Да и Алле мужик нужен. А остальных — нахрен выгоню.

Пробыв в посёлке Лужина всего-то чуть больше трёх недель, Мария умудрилась собрать, систематизировать и проанализировать бездну информации, которую она сейчас порциями вкладывала Ивану прямо в мозг. Маляренко пялился на лицо классической блондинки и офигевал. Девчонка оказалась ящиком не то что с двойным, а с тройным дном! Умело пользуясь своим телом и своими мозгами, бывшая секретарша уже на третий день пребывания в плену поняла, что это — "не её", и надо предпринимать какие-то шаги, чтобы оттуда выбраться. Что она для этого делала, Маша не говорила, а Ивану было неинтересно, а вот полный расклад по посёлку и его экономике…

— В посёлке нет единого центра власти. Есть "хозяйственники" и "силовики". Первые — папины. Это все мужчины старшего возраста. И Звонарёв с ними. Другие — личная гвардия Стаса. Олег — его первый зам и друг. И ещё пятеро ребят. Все в возрасте до тридцати. Все служившие. У них лучшие женщины и лучшие условия жизни. Сами работают не очень много. Больше смотрят, как работают другие. Собирают дань с трёх окрестных хуторов. Но они — не бандиты. Ребята они все умные и образованные, лишний раз, без повода, не дерутся, а когда надо — помогут.

Маша посмотрела на Ивана, и в груди её неожиданно потеплело.

"Не отдаст!"

— Тебе интересно?

— Да. Дальше. — Иван прекратил пялиться на восхитительную фигурку девушки и сосредоточенно царапал веточкой землю.

— Очень большое влияние имеет Дед. И Надежда Фридриховна. Это замечательная женщина. Добрая и умная. У неё громадный авторитет среди всех. Док — он… алкаш и тихушник. Сам по себе. Рабочие — они разные. Трудяги всякие. Некоторых берут в общину и даже женщин дают, но чаще — используют на всю катушку, выжимают все соки и гонят. В основном, я так поняла, люди в посёлке и окрестностях из западной Сибири. Есть два твоих земляка.

— Алмаатинцы? — Иван удивлённо вскинулся.

— Нет. Два рыбака из Павлодара.

— Тоже мне. Земели. Полторы тыщщи кэмэ. Ты мне, солнышко, вот что лучше скажи. Дорога, по которой вы туда-сюда ходили — одна? Или вы разными путями пользовались?

Маша понимающе сузила глаза и хищно подобралась. Иван погрозил ей пальцем.

— Дэвушка! Нельзя же быть настолько умной и проницательной! Я ж рядом с тобой комплексы заработаю.

— Рядом со мной, — Маша тяжело задышала, — ты только бессонницу заработаешь.

— Уф! Продолжаем разговор! Маррррия!

— Поняла, поняла. А может, бедной девушке просто жарко в одежде?

— Не было забот — купила баба порося.

— Ты о чём это? Всё, всё, всё. Дорога всегда одна, очень удобная, перед перевалом есть места, где можно спрятаться и понаблюдать. Ты же об этом спрашивал?

— Умница!

С работягами на корабле получилось неважно. Все планы Ивана о полюбовном расставании пришлось похерить, ибо эти типы нарисовались сами. Вооружённые железными трубами, явно свинченными с кораблика, пара почерневших от солнца мужиков быстро бежала к огороду, на котором ковырялась Алла. Ивана, шедшего им навстречу, они не заметили.

— Мля! — Увидев, что они повалили кричавшую женщину на землю, Маляренко припустил со всех ног. Сотню метров от опушки до невысокой ограды огорода он пролетел за считанные секунды. Оглушительный визг Аллы глушил все звуки в округе. Отбросив так и не заряженный арбалет в сторону, Иван вытащил из заплечных ножен мачете и, прыжком перемахнув изгородь, изо всех сил полоснул насильника по спине. Мужик заверещал и, отвалишись от женщины, принялся кататься по картофельным грядкам.

Мыслей в голове Ивана не было никаких. На мгновение встретившись глазами со вторым мужиком, до сих пор державшим Аллу за руки, Маляренко спокойно засадил ему тяжёлый клинок прямо поперёк лица. Мужик дёрнулся, схватился руками за лезвие и, теряя пальцы, молча выдрал мачете из своей головы.

"Ага, спасибо…"

Иван примерился и вторым ударом снёс голову сидящему перед ним бандиту.

— Ну не плачь, Аллочка, пожалуйста. — Иван устало присел рядом. Первый бандит, раненый им в спину, наконец-то затих, вытянувшись в струнку в трёх метрах от них. Потрясённый Юрка взирал на свой разгромленный и щедро политый кровью огород с выражением крайнего отвращения.

— Мда. Эту картошку, я, пожалуй, на базаре продам.

Иван уставился на хуторянина.

"Растёт, парень!"

— Уведи её в дом. А я пойду, третьего поищу. И закопай этих… где-нибудь подальше.

— Сделаю, Иван Андреевич. — Юрка спокойно перешагнул через труп, поднял Аллу и повёл её к роще.

Маша догнала его через пять минут. Тщательно собранная и, вопреки обыкновению, полностью одетая. Так сказать, по-походному. Иван покосился через плечо.

"Шуточки кончились, так? Подруга ты моя боевая…"

Третьего парня они нашли в рубке корабля. Крепко избитого и связанного по рукам и ногам. От жары и жажды он почти ничего не соображал и только тихо стонал, прося пить. Питьевая вода в горло и мокрая тряпка на голову быстро привели бедолагу в чувство.

Из дальнейшего разговора Иван выяснил, что парня зовут Саша, что ему тридцать лет, и он из Омска. Что эвакуатор, на котором он выехал за город по вызову, куда-то провалился. И что он, Саша, этих гадов отговаривал и даже побежал предупредить, но его догнали и избили. И что нога у него совсем плоха. Гниёт.

Тут потихоньку снова впадающий в бред Саша, задрал штанину и показал Ване жуткую рану на голени. Не слушая бессвязный рассказ мужчины о двух дочерях, оставшихся "там", Иван взвалил невесомое тело рабочего на плечо и потопал к выходу. Следом, прихватив обе ножовки, печально шла Мария.

— Жалко мне его.

— С ним всё будет в порядке. Алла за ним присмотрит. — Ваня ухмыльнулся. — Я ей намекнул, что идти-то этому парню некуда, так что — всё будет тип-топ!

Дорогу, по которой она уже два раза ходила, Маша запомнила отлично. Неспешная пятичасовая поездка на велосипедах, с перерывами на ланч и секс, далась настолько легко, что Иван, наверное, смог бы прямо сейчас штурмануть подъём на перевал.

"Это глупо. Но я же Лужину слово дал, не лезть к ним… Подождём"

— Привал! — Ваня огляделся. Природа вокруг сильно изменилась. Степные просторы упирались в невысокие холмики, поросшие редкими деревцами. Холмики переходили в скалистые горки. Крымские горы Ивана не впечатлили. Мелочь, одним словом. То ли дело — Заилийский Алатау! Э-эх. Тьфу ты! Нельзя так расслабляться.

— Вон за теми деревьями палатку и поставим.

Маша взвела арбалет и, осторожно ступая, пошла вслед за мужчиной.

Станислав Лужин со своими карателями показался точно тогда, когда Иван и ожидал его увидеть. Тяжело дыша, семеро здоровенных мужиков, вооружённых маляренковскими мачете и самодельными самострелами, скорым шагом протопали мимо затаившихся в редких кустиках наблюдателей.

— Вань, а хорошо, что мы Бима оставили.

— Тссс. Да, наверное, хорошо. — Иван внимательно рассматривал бойцов. Дока не было. Не было и Звонарёва.

"Ну да, он же из хозяйственников".

— Вань, у Олега твой арбалет. Видишь?

— Угу.

Боевой арбалет — это было хреново. Про самоделки Маша сказала лишь то, что стреляют они гораздо хуже.

Иван смотрел в спину уходящему в степь отряду.

"Зачем вы так, пацаны? Вам эта война так нужна? Ну что же — вы сами напросились!"

Настроение было преотвратным.

У сидящего перед костром в десяти километрах от Ивана Звонарёва настроение тоже было так себе. До вечера оставалось всего ничего. Предстоящая ночь не сулила ничего хорошего. Единственный оставшийся с ними работник долго отнекивался и упирался — он очень не хотел никуда уходить, но Серый вместе с дедом дожали парня, отправив того в посёлок к рыбакам. Парень оглянулся, словно прощаясь, и рванул бегом. Воспоминание только ухудшило самочувствие Звонарёва — этот, как его… так и не вернулся.

"Может, просто не успел. Двадцать километров в один конец всё-таки… Как же его звали-то?"

Пока было ещё светло, народ суетливо доделывал свои дела внутри запертой изгороди. К огородам, а тем более в лес, выходить никто не решался.

— Геннадьич, иди — поспи, я подежурю. — Женька притопал к костру не один, а в обществе своей новой подруги, которой очень гордился. Такой красивой девчонки не было ни у кого! Дружески кивнув Ольге, Серый тяжко поднялся и пошёл к своему шалашу.

— Ксюша, ты здесь?

— Здесь, здесь… Милости прошу — к нашему шалашу.

В центре, прямо на его постели, сидел, удерживая помертвевшую от ужаса Ксению, Маляренко.

 

Глава 3

Которая доказывает, что пути Господни неисповедимы

Звонарёв поёжился. Глаза Ивана его пугали. Встреча со старым знакомцем прошла совсем не так тепло, как на это надеялся Серый. Маляренко абсолютно равнодушно приставил к боку Ксении нож и пригласил его войти в шалаш. За спиной, из ниоткуда, возникла вооружённая арбалетом Маша.

— Заходи, не стой столбом.

— Слышал я, — полуприкрытые глаза Ивана смотрели куда-то вдаль, — что ты тут здорово поднялся. В люди выбился. Мои поздравления.

— Геша. — Ксения умоляюще смотрела на мужа. — Скажи ему.

— Кхм! Иван Андреевич! — Звонарёв растерялся, что дальше говорить, он не знал. — Ваня, ни при чём мы. Я простой строитель и никак на то, что здесь происходит, не влияю. На Стаса вообще никто повлиять не может. Даже мать. Я, — голос Сергея Геннадьевича окреп, — хочу считать тебя своим другом, а не врагом.

Маляренко улыбнулся, и у Звонарёва волосы стали дыбом.

"Убьёт".

После возвращения из добровольной ссылки в посёлок, у Ивана нет-нет да и проскакивала эта, как её шёпотом называли все вокруг, "улыбка мертвеца". Звонарёва пробил пот.

— Пойдёшь со мной щенков стасовских резать?

В шалаше повисла гробовая тишина, слышно было, как вдалеке, у костра, звонко смеётся Ольга. Звонарёвы отчаянно переглянулись.

— Да пошёл ты. Я с дитятями не воюю. Я тебе не фашист какой, ясно?

Маляренко кивнул.

"Человек".

— Конечно ясно, Сергей Геннадьевич. — Иван устало закрыл глаза и убрал нож. Позади Маша аккуратно разряжала арбалет.

— Садись, дорогой. В ногах правды нет.

Маляренко лукаво покосился на сидящих в обнимку Звонарёвых. Серый смотрел на смешинки в глазах Ивана, и страх понемногу исчезал.

"Ещё издевается, гад. Проверку на вшивость решил устроить!"

— Я поговорить хочу. С Надеждой Фридриховной и с дедом. С Лужиными я уже наговорился — во! — Иван чиркнул ладонью по горлу. — И больше с ними я разговаривать не желаю.

— Через полчаса стемнеет, все на ночь в доме собираются. Там и поговорите. Я мужиков придержу, чтобы не рыпались. — От невероятного облегчения у Звонарёва на лбу выступила испарина. Он утёрся. — А как ты сюда…

— Да просто. Пристрелил собаку. Разобрал забор и залез. Где ты живёшь — мне Маша показала. Не грузись Серый — тебя эта война никак не коснётся.

— А остальных?

— Тебе не всё равно? Они сами свой путь выбрали. Никто их не заставлял.

Ксюша, спрятавшись за плечо мужа, молча смотрела на Ивана и не узнавала его — из весёлого и нескладного увальня, каким он пришёл в их лагерь и которого она когда-то давно решила "пожалеть", Маляренко превратился в… в… Женщина не могла подобрать слово. Просто это уже был не человек, а что-то другое: страшное, безжалостное и неотвратимое, равнодушное, словно надвигающийся поезд. Её муж — сильный и смелый человек — ощутимо вздрагивал, с облегчением вываливая все последние новости посёлка гостю. Она чувствовала эту дрожь своим телом.

Маша выглянула наружу.

— Нет никого, и стемнело уже. Пошли?

Идти не хотелось. Совсем. Ваня осторожно опёрся спиной на хлипкую стеночку и задумался.

Посёлок Лужина его поразил. Видно, сколько труда вложено в это поселение. Сколько пота пролито. Стоявший в широкой долине, на берегу горной речки между поросшими соснами холмами, городок был окружён высоким частоколом, из-за которого торчали бурые черепичные крыши домов. Весь берег вокруг городка был поделен на огороды. На фоне этого мегаполиса хуторок в роще смотрелся жалко. Пробираясь к шалашу Звонарёва, Иван толком не разглядел сами постройки, но и то, что он успел заметить, его здорово удивило. Это были настоящие дома! Каменные, крытые черепицей, с дверями и окнами. Больше всего удивило Ивана то, что здесь начали мостить улицы. Это было по-настоящему круто. Эти ребята были молодцы. Тогда Иван на секунду остро пожалел, что его тоже не увели вместе с бригадиром в плен. Пожить здесь было бы неплохо.

Иван открыл глаза и потянулся.

— Ладно. Пошли.

Дикие вопли, разом раздавшиеся со всех сторон, подбросили Маляренко с земли.

— А-а-а-а-а! — Отчаянный крик сменился хрипом и радостным матом нескольких голосов. Десятки человек одновременно орали что-то торжествующее, где-то визжали женщины и испуганно кричали дети. Звонарёв дикими глазами поглядел на Ксению и, схватив дубинку, выскочил из шалаша.

Ххек! Иван только и успел заметить, как широкая спина приятеля на мгновение замерла и резко, рывком, исчезла из поля зрения. Ксения жутко закричала и рванула к выходу.

— Этот готов! Хватай бабу!

В шалаш одновременно сунулись два тёмных силуэта и попробовали схватить женщину. Над плечом Вани тихо хлопнул арбалет, и одна тень без звука рухнула на землю.

— Лёха, ты чего? Ты…

Маляренко без замаха ткнул тёмного ножом в горло и, на ходу бросив Маше "заряжай", выскочил из шалаша. На улице было почти темно, вокруг носились десятки человек с факелами, вопя что-то нецензурное и кого-то избивая. Сзади, из шалаша раздавались визги Ксении и хрип подрезанного мужичка. Всё это сливалось в жуткую какофонию под названием "налёт на мирный городок".

"Ни хрена себе исторический кинофильм! О! А Серый-то живой!"

Звонарёв стоял в коленно-локтевой позе, мотал головой и шёпотом матерился.

"Куда ж ты, млядь!"

В руке Ивана само собой появилось мачете, и мужик с дубинкой, собиравшийся добить Звонарёва, вдруг остался без руки. Удивлённо посмотрев на фонтанирующую кровью культю, он собрался было заорать, но не успел.

Ххек!

Иван рывком поднял Серого.

— Живой?

— Угу. Копьём. В живот. В пряжку попали. Тьфу ты! Думал весь дух выбьют!

Впереди, у самого большого дома, на крыльце шла натуральная свалка. Десяток человек, подсвечивая себе факелами, толкаясь и мешая друг другу, ломились в двери. Еще несколько человек доламывали закрытые ставни.

Иван присел и огляделся. Возле стоящего на отшибе шалаша, кроме них, никого не было. Похоже, что группа, отправленная проверить жильё бригадира, полегла в полном составе. Рядом настороженно поводя арбалетом по сторонам, присела Маша. Хоть глаза у неё и были как два пятака, но вид она имела решительный, и руки у неё не тряслись. Девушка оглянулась назад, на тьму у забора.

— Уходим?

Женские вопли и визги, раздававшиеся от костра, сорвались в ультразвуковую истерику. Там явно кого-то насиловали. От дома доносился густой мат, проклятия и бабий вой. Хуже всего были детские крики и плач. Ваня скрипнул зубами. Выбора не было никакого.

"Зачем я это делаю? Ой, мама!"

— Нет. Ты идёшь за мной. Прикрывай справа. Серый — ты за мной слева. Под меч не попади. Ксюша, от мужа — ни на шаг.

Серый пожал Ване руку, а Маша — крепко поцеловала.

Маленький отряд с Иваном во главе молча врубился в спины занятых взломом дома налётчиков.

"Ну я крут! Вот это я могу! Ни хрена ж себе! Ну куда ты, маленький? И ты получи. Ну не плачь. Лови, мля! Лови!"

Почти метровой длины тяжеленное лезвие с лазерной заточкой с невероятной лёгкостью полосовало незащищённые спины и затылки врагов направо и налево. Люди оседали, словно снеговики на жарком солнце. В первые десять секунд никто ничего не понял, и Иван успел напластать кучу мяса.

— А-а-а-а-а-а!

Толпа расплескалась в разные стороны, моментально очистив крыльцо. Только бы подальше! Подальше от этого ужаса.

"Куда ж вы? Суки! Убью! Убью! Убью!"

— Вон он!

Хлопнул арбалет, и самый ретивый боец с воем согнулся пополам. Враги отошли кучкой к костру на площади, туда, где особо нетерпеливые соратники уже вовсю забавлялись со своей добычей. Маляренко мутно посмотрел на ощетинившийся кольями ёж и пожал плечами.

"Да хрен вы мне сдались? Что я, герой что ли?"

Голова снова закружилась и онемела, Иван посмотрел на орущего у него под ногами пожилого человека с разрубленной спиной и за ногу отволок его с крыльца. За спиной тенью стояла Маша.

— Э, народ. Сюда смотри!

— Гера! Свои! Надя! Это Ксюша! Откройте!

В изломанную дверь кто-то выглянул, внутри заскрипело дерево, и дверь медленно приоткрылась. Женщина с плачем нырнула в спасительную темноту, пытаясь затащить за собой и мужа.

— Погоди. Погоди, я сказал!

— Ваня, не зарывайся. Их — человек двадцать. — Маша была очень напугана, но твёрдо стояла рядом с Иваном. Впереди, в паре десятков метров, стояла толпа. Толпа была растеряна и ошарашена — лёгкий поход за женщинами превратился в кровавый кошмар. Орущие в полный голос раненные только добавляли растерянности бывшим рабочим.

Иван понял, что почти "перегнул".

"Тьфу, мля! Да заткнись ты!"

— Стреляй!

В ту же секунду, одновременно с выстрелом Марии, он снёс голову раненому и зашвырнул её в испуганно ахнувшую толпу. Весело загоготав, Маляренко схватил подругу за руку и вприпрыжку рванул на крыльцо к Звонарёву.

"Ну, мля, я даю!"

— Бей его!

Толпа взорвалась дружным рёвом и бросилась следом.

"А вот хрен вам!"

Позади уже подпирали кроватью истерзанные остатки двери.

Этой ночью Ивану даже удалось поспать. Штурмующие прекратили попытки взлома, ограничившись матом и градом камней, гулко барабанящим по двери и окнам. Неизвестный старикан осветил лучиной вновь прибывших, коротко поздоровался со Звонарёвым и вновь исчез в темноте. Маляренко упал на дощатый пол, устало вытянул ноги и принялся рукавом оттирать оружие от крови. В комнате постепенно установилась тишина, никто не плакал, не кричал. Люди, едва видимые во мраке, молча ждали рассвета. Снаружи донеслись глухие удары, и жалобно стонущие голоса оборвались. Снова раздался гогот, и снова застонали и заплакали женщины. Кричать, судя по всему, они уже не могли.

Иван осторожно лёг на спину и, вытянувшись, потихоньку расслабился. Всё тело ломило, словно он отпахал неделю в каменоломне. Мышцы гудели. Накатила такая усталость, что Маляренко испугался, что его сейчас стошнит. В голове эхом перекатывались крики людей.

"А ведь, по идее, у меня сейчас адреналиновые отходняки должны быть…"

Маляренко прислушался к своему телу.

"Ну нормально! Я что? Псих какой, что ли?"

Ещё раз зевнув и уставившись "в никуда", он громко сказал в темноту:

— Если что — будите.

Закрыл глаза и отрубился.

— Ваня. — Шёпот Маши заставил Ивана немедленно продрать глаза.

— Что?

— Уже утро. Светает. Сейчас, наверное, опять начнётся.

Маляренко громко зевнул. Да так, что чуть не вывихнул челюсть.

"Что тут у нас? Ага! У нас тут Алина Ринатовна. Утро началось херово".

Не обращая больше внимания на съёжившуюся женщину, Иван осмотрелся. Комната, надо сказать, впечатляла. Каменные неоштукатуренные стены из огромных блоков перекрыты массивными балками из цельных сосновых стволов. Двери и окна забаррикадированы массивной деревянной мебелью и разным хламом. Да так, что свет еле-еле пробивался в комнату сквозь немногочисленные щели. В самом дальнем углу на полу сидело с десяток женщин, некоторые — с детьми на руках, и что больше всего поразило Ваню, почти все они были беременными.

"Ни хрена себе орднунг!"

Ваня ошарашено переглянулся с Марией. Та скривилась — говорила, мол, тебе!

Впереди, в центре комнаты, на полу сидели и лежали мужчины. Кроме древнего старика, там был весь обмотанный окровавленными тряпками Лужин, Звонарёв, Док и ещё один незнакомый Ивану мужчина. Тоже раненый.

"Мда, не густо!"

Раненый, увидев, что Маляренко проснулся, окликнул Серого и, опираясь на него, перебрался поближе к Ивану.

— Это Семёныч, правильный человек. — Звонарёв был краток. — Это Иван — мой друг.

Маляренко согласно кивнул.

"Друг".

— Иван.

— Семёныч.

Мужчины обменялись крепким рукопожатием. Лужин дёрнулся было подойти, но Иван отрицательно покачал головой.

— Маша, иди сюда, садись. Ну что, мужчины, поговорим?

Диспозиция была патовая. При свете дня Иван не рискнул бы выйти, а противник никак не мог войти. Снаружи, наконец, угомонились — крики и стоны женщин стихли, а рабочие сбились в кучу и принялись завтракать. Пересчёт людей внутри дома показал пропажу четырёх женщин, и среди них — Оли со Светой. Если эти крики и стоны были… Маляренко почувствовал, что его начинает потряхивать.

"Спокойней, Ваня. Спокойней!"

Ещё Звонарёв недосчитался одного из своих строителей и двоих работников из мастерской. Дети, слава Богу, все были на месте. Итого, пока пропало семь человек.

К деловито обсуждавшим перспективы дальнейшего противостояния решительно подошла немолодая, но стройная и подтянутая женщина, поразительно похожая на Стаса.

"А вот и мама…"

— Здравствуйте, Надежда Фридриховна! — Маляренко вскочил на ноги и галантно, без намёка на шутовство, поклонился. — Наслышан, наслышан о вас!

Баритон Ванюши был полон бархата.

— Позвольте представиться, Маляренко Иван Андреевич. Увы, по какому-то злому стечению обстоятельств, сейчас — наипервейший враг вашей глубокоуважаемой семьи.

Комната замерла. Было слышно, как на улице звякают ложки.

— Надя. Знаете Иван, думаю, что вы уже не "наипервейший" враг. Да и враг ли вообще. Спасибо вам. И вам, Сергей Геннадьевич. Без вашей помощи мы бы долго не продержались. — Было заметно, что женщина держится лишь громадным усилием воли.

— Эй! Там! В доме! — Голос с улицы разорвал тишину. Все вздрогнули и как-то одновременно выдохнули.

— Эй! Мужик! Давай поговорим!

— Прошу меня извинить! — Иван галантно взял даму за локоток и отвёл её к женщинам.

— Чего тебе?

Лужин вдруг взвился и, яростно размахивая руками, принялся что-то мычать.

— А тебе чего?

Иван отвернулся к окну и отодвинул баррикаду. За разбитым стеклом, снаружи, оказалась прижата плотная плетёнка. Рассмотреть говорившего было можно, а вот выстрелить — нет.

"Предусмотрительный, собака!"

— Ну давай, поговорим. Ты кто?

Из дальнейшей вполне себе мирной и интеллигентной беседы Маляренко выяснил, что имеет дело с почти что коллегой. Витя оказался бывшим начальником маленького хуторка, благополучно разорённого Лужиным-младшим, а ныне он состоял в должности "ходока", то есть поисковика.

"Ну-ну, на юге и востоке, говоришь, у тебя есть кому ходить?"

Иван презрительно оглянулся на сгорбившегося дядю Геру. Надя стояла рядом с мужем с абсолютно каменным лицом.

Поболтав о том, о сём минут пять, Витя перешёл к делу.

— Слышь, Вань, бросай ты их. Ну не знали мы, что эти тёлки — твои знакомые! Да и что, убудет с них, что ли. Живы и ладно! Ты, что, думаешь, спас семью, и этот скот Стасик тебя расцелует? И всё забудет? Ну конечно!

— Я на это как-то и не рассчитывал.

— Вот и я о том. Ты что думаешь — ты в рай попал? В цивилизацию? Да это всё мной построено. Мной! И вот им. И им. — Витя выталкивал вперёд измождённых почерневших мужиков. — Это они на разборе руин надрывались, пока эти уроды тут жировали. Они! И я.

Иван насмешливо смотрел на сгрудившихся Лужиных. Казалось, что Надежда сейчас заплачет.

"Получите! Может, проймёт вас…"

— Они просто рабовладельцы. И убийцы.

— А вы?

— И мы тоже. Но мы только мстим. Послушай, Ваня. Я на тебя за ночь не в обиде. Родни у меня тут нет. Порезал народ и ладно. Но ты пойми, нам женщины очень нужны. Без них у нас нет будущего. Больше никакого насилия над ними не будет. Обещаю. И тебя не тронем. Просто уходи. Ты тут ни при чём. Ты — враг моего врага. Значит, можешь быть другом мне.

Ваня посмотрел на вихрастые лопоухие головки малышни, на женщин, с надеждой ждущих его решения, и отвернулся. За его спиной с заряженным арбалетом встала Маша, взяв под прицел дядю Геру. Семёныч потрясённо застыл.

— Ваня, не верь ему! Я не Лужин. Я вот — простой работяга. Не верь ему!

Поняв, что Ивана не так просто сковырнуть с места, Витя принялся обрабатывать Дока, пообещав ему всё, что тот захочет. Через три минуты уговоров, доктор подошёл к окну и десять минут торговался насчёт своего будущего. Будущего своей жены и ребёнка. Витя даже пообещал достроить его дом и сделать министром здравоохранения. К этому времени Ваня уже спокойно сидел в углу и с интересом наблюдал за присутствующими в комнате. Никто, кроме доктора, не выражал желания выйти.

"Интересно. Не хотят выходить. Понятно с семьёй. А остальные что? Ну ладно, посмотрим".

Надя, обняв дочь, тихо плакала, отвернувшись от мужа.

"Хоть её проняло".

Док взял на руки ребёнка и, подталкивая упиравшуюся жену, вышел из дома.

— Ваня. Не тупи. Выходи и иди себе с богом!

Маляренко смачно плюнул в сторону съёжившегося Лужина и пошёл к двери.

— Только я не один. Со мной подруга. И друг с женой. Знаешь Звонарёва?

— Это строитель, что ли? — Голос с улицы обрадовано пресёкся. — Знаю. Пусть уходит.

Женщины в доме закричали. Негромко, тоскливо и безнадёжно. Их бросили все защитники. Даже чужие.

"Сейчас на колени упадёт, дура…"

— Надя. Не надо. Это не поможет. У неё спроси. — Иван кивнул на Алину и вышел на улицу.

Витя оказался высоким худющим мужчиной лет сорока.

"Ровесник. Прости меня, Витя. Пожалуйста, прости. Тебе не повезло. И ты ошибся".

Иван вытащил из-за спины мачете. Виктор нахмурился, а мужики подобрались и взялись за копья.

— Парень, ты чего? Не дури.

"Кроме женщин и детей, кроме женщин и детей".

— Ты не прав.

Над ухом Ивана коротко свистнуло и Витя, поймав лбом арбалетный болт, без звука рухнул на землю. Иван заорал что-то матерное и огромными прыжками бросился прямо на врага.

"Во, мля, я даю! Во, бл…"

 

Глава 4

В которой судьба Ивана закладывает очередной крутой вираж

"Где я? Что со мной? Я умер? Почему вокруг звёзды? Я в космосе?"

— Ау! Люди! Здесь есть кто-нибудь?

"Чёрт! А где же моё тело? А руки?! Чёрт! Я ничего не вижу! А-а-а-а!"

— Почему тут так тихо? Я оглох?

Вокруг сияли мириады звёзд на фоне абсолютной тьмы.

"Вот как это происходит. Как красиво".

Мысли потекли медленно и расслаблено.

— Значит всё? Я умер?

"А-а-а-а-а! Не хочу!"

Разум задёргался и забился, как рыба на крючке.

"Не хочу!"

БУМ.

"Что за…?"

— Это что?

Звёзды тряхнуло и смазало. В ушах стоял звон.

БУМ.

— Да что это?

Тьма исчезла, исчезли звёзды. Всё вокруг заволокла серая пелена.

БУМ.

БУМ.

— Да что же ЭТО?

БУМ.

БУМ.

БУМ.

Хххх!

— Тётя Надя! Он ОЖИЛ!

"А потолки они классно сделали. Видно, что крепко. А это ещё кто? Алина. Ну надо же. Во. Ещё тётка какая-то незнакомая. А ну вас всех. Я лучше посплю!"

Новость о том, что покойный, которого успели оплакать и уже собирались похоронить, ожил, облетела посёлок со скоростью степного пожара. Народ, дружно бросив все дела, рванул к дому Лужина-старшего, где на хозяйской кровати ныне возлежал "воскресший". Звонарёв выпер из дому всех, включая хозяев, сделав исключение только для Марии и Дока, который с изумлением щупал пульс у вполне живого "покойника".

— Давно это со мной? — Иван, был непривычно рассеян, словно мысли его были заняты чем-то другим.

— Да уж полдня прошло. — Док, от которого традиционно несло бормотухой, цепко и профессионально осматривал пациента. Если не считать десятков ссадин и мелких порезов, густо покрывавших тело Вани, то он был в полном порядке. Док достал зеркальце и, поймав лучик, проверил реакцию зрачка. Норма.

"Обалдеть! Никогда с таким не сталкивался!"

— Ничего не болит?

Иван "вернулся" в комнату.

— А? А, нет. Всё нормально. Только слабость какая-то.

"Это мне приснилось! Точно приснилось! Всё!"

— Маша, мы отбились?

Абсолютно счастливая Мария закивала головой и, схватив Ивана за руку, разревелась.

— А-а-атби-и-лись.

Док увёл ревущую девушку, а её место занял ошалело лыбящийся Звонарёв.

— Расскажи. — Иван едва шевелил губами.

И Серый рассказал.

Оказалось, что в итоге спецназ "Иван-да-Марья", как окрестил их дед Федя, перебил почти всех нападавших. Двенадцать человек ночью и ещё восьмерых утром.

Ваню замутило.

"Мамочка! Я не хотел!"

Остальные от ужаса разбежались, но Иван к тому времени был уже… Звонарёв замялся — мёртв. В смысле — забили тебя, Иван Андреевич.

— А тут, на день раньше срока, прибежали наши мужики. В общем — разогнали этих козлов окончательно. В смысле — прочесали все окрестности и известные места обитания этих аборигенов. Кого — нашли и убили, кого — в плен взяли. Правда, несколько человек так и исчезли. И с ними две женщины. Оля и ещё одна, из местных. А Светлана — нашлась. Она всё это время на дереве в центре посёлка пряталась, представь себе!

Иван показал большой палец. На большее не хватило сил.

— И власть, в общем, тут теперь переменилась…

— …?

— Надежда Фридриховна с дедом нынче рулят. Стасу Олег с мужиками морду набил. За дурость. Качественно набил, от души. Да ещё жена ему такое устроила… Лучше б мужики его ещё разок отметелили, чесслово! Так что вот такие дела. Ты поспи лучше и это… я очень рад, что ты не умер.

Голос Звонарёва дрогнул.

— Ты у меня здесь один друг. Других нема.

Заскорузлые и чёрные ладони строителя неумело поправили подушку Ивана и, тяжело поднявшись, Звонарёв вышел из комнаты.

Станислава трясло. Каждый раз, когда взгляд его падал на детей, Станислава начинало трясти. Как он мог так поступить?! Идиот! Баран! Ублюдок вонючий! Ведь если бы не этот Маляренко, то… От одной мысли, что могло случиться с его ненаглядной Ирочкой, ждущей ребёнка, и с его мальчуганами, Лужина-младшего начинало мутить, голова кружилась, перед глазами роились цветные звёздочки и хотелось выть. Разбитая морда была ерундой, в сравнении с тем, что он сам чувствовал.

Вопреки всеобщему мнению, Лужин вовсе не был бесчувственным чурбаном с одной извилиной от фуражки. Он прекрасно понял, какой косяк запорол, поддавшись эмоциям и не послушав отца с матерью. И чем он отныне обязан Ивану. Олег — давний друг — и тот, вникнув в произошедшее, и представив, ЧТО грозило его жене и дочери, просто измордовал Стаса. Да и остальные парни от себя лично добавили.

А Лужин даже не сопротивлялся.

Только мама, подойдя к нему вечером, нежно обняла и поцеловала и, глядя на злую Ирину, гремящую посудой, тихо прошептала:

— Она простит тебя, Славочка, обязательно простит.

"Мам, ещё бы люди меня простили…"

Комната, предоставленная во временное пользование Ивану, была чудо как хороша! Даже деревянный коттедж в Юрьево ни шёл ни в какое сравнение с этим монументальным сооружением. В этом доме было ПРОХЛАДНО! Отвыкший при постоянной жаре и духоте от этого чуда Иван поначалу чувствовал себя непривычно, но зато как это было здорово! Прохлада! Ура! Виват! Маляренко наслаждался покоем и комфортом. Марья не отходила от него ни на шаг, чётко выполняя все установки Дока. Иван выспался, отдохнул и залился горячим бульоном на три года вперёд. А потом, на четвёртый день его пребывания здесь, Док счёл, что "клиент дозрел", дал отмашку и к нему "на приём" косяком пошёл народ.

Сначала заявилась вся Лужинская семья. Дядя Гера и разукрашенный во все цвета радуги Станислав скромно расположились около двери, Надя, Ирина и Анютка подошли к кровати "больного" и совсем уж было собрались объясниться Ивану в любви, как вперёд вышел дед. Под пронзительно-недовольным взглядом старикана Ивану вдруг стало очень неуютно.

"Эге! Что-то будет…"

— Ну чего? Всё лежишь? — Голос деда был сварлив и скрипуч, как несмазанная дверь. — Ты, внучок, давай, выздоравливай. — Фридрих Гансович развернулся и потопал на выход.

"Всё? Уф! Пронесло! А с этими-то что?"

Семейство Лужиных, выпучив глаза, смотрело вслед уходившему деду. Судя по их отвисшим челюстям, обращение "внучок" из его уст было чем-то вроде Нобелевской премии. Обстановка в комнате враз переменилась. Иван кожей почувствовал, что она, эта обстановка, стала ДОМАШНЕЙ.

"Эге! Ну-ну…"

Женщины, позабыв обо всех приготовленных речах, усиленно улыбались, трясли головами и бочком продвигались к выходу. Оставшиеся в комнате мужчины просто молча кивнули и тоже вышли.

"Не понял!"

Потом, одна за одной, пошли женщины со своими вернувшимися мужьями. Все эти аудиенции были похожи друг на друга, как однояйцевые близнецы. Бабы рыдали и целовали Ваню в щёчку, мужики невнятно благодарили и жали руку. Самым прикольным было второе посещение Алины Ринатовны. Сначала она, согласно "программы", посетила Ивана со своим новым мужем — весёлым молодым парнем, который, наверное, был даже моложе супруги. А потом, уже поздним вечером, пришла одна.

— Маша, ты не оставишь нас одних?

— Марья! Останься. — Иван смотрел на Алину и не мог определиться со своими чувствами к ней. Их вообще не было! Никаких!

"Уф! Хорошо!"

Иван успокоился и с интересом стал ожидать продолжения. Маша, до этой секунды напряжённо ожидавшая реакции своего мужчины, моментально уловила его настроение и тоже расслабилась. Самое интересное, что Алина это тоже почувствовала и, слабо улыбнувшись, дружески похлопала Ивана по плечу.

— Нам, наверное, уже не о чем говорить, так?

Иван смотрел в знакомые серые глаза.

"И чего я в ней нашёл?"

— Так.

Алина встала и своей фирменной танцующей походкой вышла вон.

Маша заперла за ней дверь и хулигански подмигнула.

— Хочешь, дам?

Иван от неожиданности поперхнулся.

Выползший к концу недели из дома Маляренко, опираясь на костыль и плечо Марии, стал гораздо более подробно изучать сам посёлок и его окрестности. За эти дни все последствия налёта были ликвидированы, и ничто уже не напоминало о той страшной ночи. Звонарёв, поднявшийся в местной табели о рангах ещё на одну ступеньку вверх и ставший первым заместителем Надежды Фридриховны по хозяйственным вопросам, вовсю припахал и бывшую рать Станислава, и немногочисленных пленных. Народ, крепко вздрюченный женской половиной населения, ударно вкалывал, укрепляя частокол и достраивая мастерские. С домами решили немного повременить, хоть лето и закончилось, но до зимы было пока далеко.

Вокруг посёлка, за огородами, на холмах, шумели сосны и деревья, здорово смахивающие на кипарисы. Речка, бежавшая вблизи, была куда полноводнее всех ручьёв, виденных здесь Иваном. Женщины дружно копались на огородах, а ребятня с криками и гиканьем носилась с палками между домов. Идиллия.

Маляренко оглянулся на подругу. Глаза Марии были затуманены — мысленно она была где-то совсем далеко.

— О чём задумалась?

— Ой! — Маша смутилась, словно её поймали за чем-то неприличным. — Ни о чём!

На самом деле она смотрела на чудную полянку на другом берегу реки и мечтала о том, что там у неё будет дом. И в этом доме будут жить её дети. Она украдкой взглянула на Ивана. Его дети.

— Ни о чём! — Маша старательно и очень ненатурально улыбалась.

"Ну-ну!"

Иван покачал головой, и Марья покраснела. Все мысли женщины были написаны на её лбу аршинными буквами.

"Ну-ну".

— Да! Места здесь — не то, что у нас там, в степи.

Для себя Иван уже всё решил. Он останется здесь. Нравится это кому-то или нет. Перевезёт сюда всё, что него имеется — Звонарёв найдёт этим вещам полезное применение. Осталось ещё уговорить Юрку сюда перебраться, и дело в шляпе. Здесь, на этом месте, у людей есть будущее. А вон та полянка, на том берегу, очень неплохо смотрится. Надо будет со Звонарёвым насчёт дома поговорить.

— Ну, что, все в сборе? — Иван, на ходу растираясь полотенцем, подошёл к "правлению", то есть, к дому Лужина, на крыльце которого уже сидело трое мужиков.

— Нет. Сейчас Стас с Олегом подойдут, и можно будет начинать. — Сергей Геннадьевич, сам тоже только что из бани, блаженно шевелил босыми ступнями. Вечера стали прохладными, духота спала, и дышать свежим горным воздухом, напоённым запахом хвои, было легко и приятно.

Стас с Олегом через пару недель после драки всё-таки помирились и, назначенные волей деда Феди на штрафные работы, совместно трудились на разборе руин. Строительные блоки были нужны, как воздух. Здоровые, как лоси, бывшие омоновцы, используя привезённые из степи инструменты Ивана, вдвоём выдавали на-гора в три раза больше камня, чем десяток работяг до них. Четверо пленных мужичков, вцепившись в Иванову тележку, шустро носились туда-сюда, не успевая перевозить всё, что наработали штрафники. К удивлению работяг, их никто не бил, не унижал, а наоборот, кормили от пуза и даже подарили поношенную обувь, снятую с погибших. Управляемый железной рукой Надежды Иосифовны посёлок активно готовился к своей второй зимовке.

За столом собрались все, кто хоть как-то влиял на жизнь общины. Сама "железная леди", дед, Звонарёв, оба Лужина и Олег. Маляренко, хоть и не принимал никакого участия в повседневной жизни общества, поскольку считался болезным, вес в этом самом обществе имел громадный. Без его молчаливого одобрения ни Надя, ни, тем более, Звонарёв, ничего не решали. Это, конечно, не касалось хозяйственной деятельности, в такие "мелочи" Иван предпочитал не вмешиваться. А вот идею с прочёсыванием местности, предложенную Олегом, он зарубил на корню. И вообще, с пленными им было приказано обращаться по-человечески и не обижать. А пару самых молодых и шустрых ребят Иван велел подкормить получше, обуть-одеть и, выдав им пару отличных ножей, отправил искать и разговаривать с уцелевшими аборигенами. Да и вообще, чем чёрт не шутит, может, и новеньких найти. У ребят пропало из глаз обречённое выражение, и, гордые оказанным доверием, обнадёженные появившимся надёжным тылом, парни, поблагодарив Ваню, рванули в горы. Тогда, помнится, Стас, задумчиво смотревший им вслед, свистом остановил насторожившихся парней и вручил им лучший из самодельных самострелов.

— Пригодится. Мало ли. Дуйте.

С Иваном оба Лужина сохраняли вежливый нейтралитет. Вернее, его соблюдал Иван, не позволяя сойтись с собой поближе. С остальными, в особенности с Семёнычем и с Олегом, Иван был в прекрасных, по-настоящему приятельских отношениях.

Этот месяц, который Иван прожил в посёлке Лужиных, был, наверное, самым мирным и спокойным за всё время жизни в новом мире.

— Хочу я вам, граждане, — Иван начал так тихо, что многие не поняли, что он говорит, — сообщить одну новость.

Народ вопрошающе замер.

Мысленно хохотнув, Иван соорудил самую таинственную улыбку и замогильным голосом рассказал собравшимся об очередных видениях, посетивших его во время "смерти". О новой посылке из прошлого, "только что возникшей из ниоткуда".

На самом деле всё это, конечно, было полнейшей ерундой. Схрон, о котором ему сообщил Романов, имел ДВА уровня. А Иван, едва не надорвавшись, сумел осилить лишь вход на верхний.

Ваня уставился на стол и мысленно перекрестил пальцы — отступать было поздно. Да и некуда.

В комнате повисла тишина. Судя по виду Стаса, у него загривку бегали табуны мурашек. Парнем он оказался, к немалому удивлению Маляренко, повёрнутым на всякой мистике и тому подобной чуши. Семёныч тоже… впечатлился. Лишь глаза прекрасно знакомого с Иваном Звонарёва смеялись. Похоже, прораб просчитал, откуда у этих "видений" ноги растут.

— В общем, так, — Маляренко перешёл на абсолютно нормальный, деловой тон. — Мне нужно пятеро добровольцев, пять лопат и моя тележка. Из Юрьево всё перевезли?

Стас кивнул.

— Всё, кроме того, что ты Юре велел оставить. И весь металл перетащили.

Немедленно влез Лужин-старший:

— И кораблик бы пощипать, а то кузница…

Упорно изучающий методом проб и ошибок премудрости кузнечного дела дядя Гера ежедневно переводил зазря кучу древесного угля и металла. Дед Федя морщился, пыхтел, но ничего поделать не мог — в кузнечном деле никто из поселенцев ничего не понимал.

— Иван Андреевич, мы вам верим и сделаем, как вы скажете, но… что там?

— Ох, Надежда Фридриховна! Если б я знал!

Преждевременно сообщать о том, что ждёт своего часа на нижнем и, к сожалению, последнем уровне схрона, Иван категорически не хотел.

"А то не пойдут".

Он бросил взгляд на горы, а потом припомнил степь.

"Нет. Не пойдут".

План у Ивана был простой — поставить всех перед свершившимся фактом.

Слава Богу, Юрка на уговоры эмиссара Ивана не поддался, категорически заявив, что свой дом и хозяйство не бросит, а при помощи выздоравливающего Александра, так и вообще — всё наладит так, что "этот Иван ещё мне обзавидуется, так ему и передай". Это было очень кстати, перевалочная база на западе очень нужна. Достанут они посылку или нет — неважно. Выброшенный на берег кораблик разбирать надо по-любому.

Прихватив для крестника выпрошенную у баб погремушку, Иван в сопровождении Марии и пяти добровольцев отправился назад. Собственно, они с Машей, посадив Бима в корзинку, докатили до Юрьева на велосипедах всего-то за три часа. Путь был почти всё время под горку, и даже педали почти не пришлось крутить.

Через сутки пришёл возглавляемый Олегом отряд.

Стас, в этот раз оставшийся дома, клятвенно заверил друга, что пока его нет, ни один волосок… что он лично будет бдить, да и остальной народ тоже. Скрепя сердце, парень согласился возглавить бригаду кладоискателей.

Помимо самого Олега, в нём были трое бывших пленных, которые натаскали такую кучу камней, что это дело пришлось временно прекратить, и ещё один парень из коренных, приземистый и плотный качок Андрюха, бывший чоповец, залетевший с рыбалки откуда-то из-под Кемерово.

Иван обозревал знакомые раскопки. Боже, как давно это было! Словно в другой, прошлой жизни. Свежий, порывистый ветер гнул редкие кустики и гонял волнами по сухой, почти белой траве. На небе, впервые с весны, появились тяжёлые и низкие облака.

— Ничего вы тут закопались! — Андрей, стоящий с киркой наперевес, присвистнул. — И это всё вы в одиночку?!

— Ага! — Иван сосредоточенно смотрел, как Юра и Саша, пользуясь моментом, грузят в бесценную тележку блоки и глину.

— Ну что, мужчины, поработаем?

 

Глава 5

В которой Иван радуется, определяется с личной жизнью и решает скорректировать свои планы

Как обычно, работы на раскопках оказалось несколько больше, чем Ваня мог себе представить. Копнув как следует в подземном хранилище, мужики, раздолбившие кирками бетонный пол, под очередным слоем глины наткнулись на отлично сохранившиеся доски. Раскопки внутри помещения ничего не дали — дощатый пол уходил за пределы комнаты. Выбравшись наверх, кладоискатели проводили задумчивым взглядом уходящих в очередной рейс к дому Юру и Сашу и принялись чесать репу.

— А может того? Доски эти порубим и дальше копнём?

— Я тебе порублю! — Иван поднёс кулак к носу качка. — Ты видал, какие это доски?

— Видал. — Вид у Андрея был не весёлый. — Это дуб. Точно дуб. Дед за эту доску съест и не подавится. Дефицит, мля!

Иван сидел с такой же грустной миной, как и все остальные. Работы было — непочатый край. Но в груди его рос огромный тёплый ком. Он рвался наружу. Хотелось кричать и прыгать. Хотелось улыбаться и петь песни. Хотелось побежать на хутор к Юре и поделиться радостью с Манюней.

"Скоро. Скоро! Совсем скоро! Ура!"

— Ну, значицца, будем делать так… — Олег вздохнул и решился. — Полностью вскрываем всю площадь над схроном. А там — дальше видно будет.

Народ зашумел.

"Это кубов пятьсот-шестьсот… Ни хера ж себе!"

Иван посмотрел на лопату.

— До дождей бы управиться.

Если бы не Сашка, ежедневно привозящий на велосипеде еду и воду, они бы не управились. И если бы не прохлада поздней осени. Две недели адского труда не пропали даром — в стороне, аккуратно сложенные в поленницу, ждали своего часа две тысячи бетонных блоков. Рядом курганом высилась огромная куча жирной светлой глины.

Десятиметровой длины раскоп на четырёхметровой глубине очистили от остатков глины и песка. Перед глазами измученных землекопов опять возникла самая обыкновенная дощатая поверхность.

— Шабаш, парни! — Олег был на последнем моральном издыхании. — Послезавтра будем доски поднимать. Сегодня идём в посёлок. Баня. Выпивка. И…

— Бабы?

— Нахрен! Спать!

За всё время, проведённое вместе, ни Иван, ни Марья ни разу не употребляли такие слова, как "любовь", "семья", "муж" и "жена". Оба старательно делали вид, что это лишь дружеские отношения, приправленные пикантной взаимопомощью в половом вопросе. Даже такое понятие как "подруга" Иван вслух никогда не произносил. Мария очень спокойно к этому относилась, всячески подчёркивая, что "это просто дружба". Народ, глядя на их взаимоотношения, впадал в непонятки, зависал и старался больше об этом не задумываться.

— Настя, а где Маша? — Маляренко недоумённо оглядывался по сторонам.

— Да она там с Ванечкой нянчится. — Женщина вытерла полотенцем руки и вновь склонилась над казаном. — Да куда ж ты! Умойся с дороги, на тебе ж картошку сажать можно!

Маша была прекрасна. Иван смотрел на подругу и не узнавал в этой мягкой и нежной женщине, качающей на руках ребёнка, ту жестокую и циничную особу, которую он привык в ней видеть. В горле стал ком.

— Маш.

— Тссс!

Женщина обернулась и прижала к себе малыша.

— Разбудишь!

"Какая же она красивая!"

— Маша, ты… я… — Иван, с дороги грязный как трубочист, смотрел на любимую и не смел подойти. — Ты…

— Да. Я согласна.

По щекам у счастливо улыбающейся Маши текли слёзы.

— Ну что, народ! — Иван был в особо приподнятом настроении. Они с Машей, наконец, объяснились. — Давай-давай-давай! Поднимай!

Всё опять пошло не так просто, как планировалось. Доски были совершенно неподъёмными. Сантиметров пятнадцать в толщину, в ширину — все пятьдесят, а длиной — аж десять метров. Вдобавок, чёрная древесина оказалась неимоверно плотной и тяжёлой. Вытащить доски на руках, даже с помощью Юры и Александра, не получилось. Олег долго матерился в пространство, вопрошая "какого хрена тут не положили обычные сосновые доски?". Пришлось отправлять гонцов в посёлок за увезённой лебёдкой и цепями. Гонцы не вернулись, зато вместо них явилось аж пять человек: Звонарёв, дед, гордо восседающий на тележке, Семёныч и пара разведчиков, отправленных Иваном в горы.

Снова началась скучнейшая работа лебёдкой. При помощи механизма, крюков и цепей за день кладоискатели сумели вытащить наверх и сложить все десять гигантских досок. Путь к сокровищам был открыт.

"Володька, спасибо тебе. Если ты меня слышишь — спасибо. Осталось совсем немного, а потом… потом я попробую сладить это дело. Хотя бы попытаюсь".

Три недели тому назад Маляренко случайно подслушал разговор двух приятелей — Олега и Станислава. Нет. На самом деле случайно — никакого криминала. Просто Ваня, ожидавший по какому-то мелкому вопросу деда, задремал, сидя на лавке у дома. Денёк был не по-осеннему тёплым, и Ванюшу разморило на солнышке. Проснулся он от холода — солнце ушло, да еще оттого, что за углом, на крылечке, бубнила пара голосов.

— Ты знаешь, я вот всё думаю — а чем бы мне заняться?

— В смысле?

— Ну, Стас, ну не тупи. Ты что умеешь делать-то? Служить и защищать? А ещё?

— А этого мало?

— Мало. Здесь — мало. Там это было профессией. А здесь это — половой признак, понял? Сижу и думаю — строитель из меня аховый. В земле ковыряться не хочу… да и чутья на это дело нет. Не то, что у агронома. Знаний врача, как у Дока, тоже нет. Что мне, в дворники идти?

(Сергея Александровича дед принял назад в общину при условии, что тот не будет доставать всех своими проповедями!)

— Ну разгоним мы всех вражин, построим каждому дом. А с чего я жить буду? А дочь моя? Надо дело себе придумывать. Полезное такое дело, чтоб и себе, и людям польза.

— Олег, я, честно говоря, об этом не задумывался пока. Но, думаю, к отцу в кузню пойду. Когда он сам более-менее разберётся… чтобы научить.

— Да. Это тема.

Иван тогда впервые задумался над своей… профессией. А он-то, собственно, с чего жить будет? А его дети?

В том, что у него обязательно будут дети, Маляренко нисколько не сомневался.

"Ну ладно, за прошлые заслуги и за инструменты мне тут царские палаты, наверное, отгрохают. А дальше? Денег у меня полно. Но кому они тут нужны? Ещё не время, не время. Пока что золотишко никому не нужно. И что делать? Ложки-поварёшки в аренду сдавать?"

По своему жизненному опыту Иван знал, что быть бесконечным рантье не получится. Рано или поздно окружающим это надоест, и он останется у разбитого корыта.

"А там и старость не за горами…"

Ваня поёжился. Надо было срочно определяться с планами.

Глядя на то, как из-под песка постепенно проявляется громадная металлическая станина, Иван нутром чуял — вот оно! Лично его. Перспектива. Он прекрасно помнил, как загрузился на неделю раздумьями о будущем, но так ничего путного и не придумал.

— Ваня, это чё за херь? — Звонарёв озадаченно чесал репу. — Буровая установка, что ли?

Мужики споро работали лопатами, и рядом с массивной станиной показался угол здоровенного ящика. Иван мысленно присвистнул и, поплевав на ладони, тоже взялся за лопату.

То, что они выкопали, повергло всех в ступор. Даже невозмутимый, как сфинкс, дед Фридрих впервые на памяти мужиков нецензурно высказался.

Сухой белый песок вёдрами вытаскивали наверх, а внизу… тут, внизу, на белоснежной глади чистейшего песка, вырисовывался чёрный силуэт лодки.

— Это что? Лодка? — Маляренко "не верил" своим глазам.

"Это — лодка? Да это крейсер какой-то!"

— Ну да. Лодка. — Звонарёв уселся на ящик. — И чего теперь?

Мужики растеряно переглянулись. Кругом стало тихо. По лицу Олега легко можно было прочесть "Мля!", и все остальные тоже разделяли его мнение. Почти двадцать дней тяжёлого труда привели к тому, что вместо ожидаемой всеми второй порции инструментов и гвоздей, они выкопали большущую лодку. И ящик. Громадный. И непонятные железки. А до моря тут было, Иван задумался, почти пятнадцать километров! А-ФИ-ГЕТЬ!

Самую разумную мысль, после того как все разморозились и "отвисли", высказал, как всегда, дед.

— Не закапывать же теперь её обратно. Ройте дальше.

"Как же эту падлу оттуда достать?"

Ещё через два дня дед Федя, составивший опись имущества и решивший, что ничего сверхнеобходимого здесь нет, дал команду сворачивать работы и уходить домой. Вконец измаявшиеся мужики, радостно побросали лопаты, усадили деда в тележку и ломанулись к родным очагам, оставив Ивана в одиночестве озадаченно чесать репу. Впрочем, всё было не так уж и плохо — песок вынули полностью, и лодка предстала пред ним во всей красе. Почти восьми метров в длину и трёх метров в ширину, сделана она была из того же чёрного дуба. Сделана капитально. У Ивана сложилось твёрдое убеждение, что это не работа кустаря, а заводское изделие. Стальные детали были просто-таки "вплавлены" в древесину. Точность и аккуратность изготовления кораблика потрясали. Как называются те или иные части лодки, "сухопутная крыса" Маляренко и понятия не имел, но не оценить качество кораблика не мог. У него были и палуба, и трюм, доверху забитый ящиками! И даже маленькая надстройка, в которой тоже складированы ящики. И съёмная мачта! И куча тонких стальных цепей вместо канатов. Самое интересное, что в корме, ниже ватерлинии, была дырка. Там явно должен устанавливаться винт! Это было круто! Будущее Вани и его детей лежало прямо перед ним. Вся эта красота покоилась на прикрученных винтами к центральной нижней балке кораблика тележках, вроде той, на которой уехал дед. Только эти две были значительно меньших размеров и гораздо массивней. Да и колёса у них очень широкие. Вот просто бери и кати, куда надо! Было, правда, одно маленькое "но". В смысле очень глубокое "но". Вся эта красотища стояла на глубине шести метров! То есть, прямо посреди окопчика шестиметровой глубины. Для полного счастья Ивану остро не хватало автокрана, грузоподъёмностью тонны в три.

Целую неделю Маляренко отсыпался у себя в коттедже. Ничто не могло этому помешать, и никто, даже исправно орущий по ночам за стенкой крестник. Ваня ел, спал и снова спал. Мыслей в голове не было никаких. Вернее они были, но совсем уж фантастические. До зимы оставалось совсем чуть-чуть, и отрывать от хозяйственных работ Юру и Сашу он не мог. Как и мужиков из Бахчисарая. Те и так почти на месяц пожертвовали третью работников. При всех своих заслугах Ивану было совестно вот так просто взять и потребовать себе рабочих! Э-эх! Придётся всё делать самому. Маляренко выглянул в окно. Небо было тёмным и низким, но сильные дожди пока, слава Богу, не начались.

Иван привязал к раме велосипеда лопату, попрощался с Машей и поехал на раскопки.

Маляренко автоматически крутил педали, не глядя на дорогу — мысли его были на шестиметровой глубине.

"Как-то эту бандуру нужно вытащить! Серый сказал, что станина — это основа для ворота. Значит, надо поискать остальные части этой машины. Цепи есть. Крюки есть. Лебёдка есть".

Ваня вспомнил, как они доставали "буханку".

"Будем копать!"

Оказалось, что Иван крепко ошибся, недооценив свою значимость для окружающих. Без каких бы то ни было просьб с его стороны, через три дня на втором велосипеде к его палатке подкатил Юра. На удивлённые расспросы Ивана он беззаботно пожал плечами и заявил, что погреба на хуторе полные, прокормить можно и десять человек, что дел особых нет, и что Саша там и один справится, а лично он, Юрий Владимирович, хочет немного отдохнуть от звона в ушах путём махания лопатой.

— Уж больно горластый мужичок растёт. Я тут недельку отдохну, а потом меня Саша сменит. За зиму, я думаю, мы управимся.

Ещё через неделю из Бахчисарая к раскопкам пришёл Стас с тележкой и двумя мужиками. О чём-то пошептавшись с Юрой, они ударили по рукам, и один, средних лет мужичок, вцепившись в тележку, ушёл к морю.

— Он кораблик потихоньку пилить будет. А босс его на довольствие согласился взять, ну а мы с Тёмкой, — он кивнул на второго пришедшего с ним парня. — Тебе помогать пришли.

"Ну надо же! Посмотрим, посмотрим…"

Иван одобрительно покачал головой и, старательно делая вид, что ничего особенного не происходит, пошёл копать. Рядом, с точно таким же видом, махал громадной тяжёлой мотыгой Лужин.

Юрка ухмыльнулся, глядя в спины двух непримиримых врагов.

"Как там Матроскин говорил? Совместный труд, для моей пользы — он объединяет!"

Зима оказалась не такой дождливой, как прошлая, но значительно холоднее. Ивану даже пришлось махнуть рукой на земляные работы и на две недели перебраться в тёплый коттедж.

— Ванюша, — Под одеялами было очень жарко, и Маша легла сверху, задумчиво разглядывая мужа. — А что мы дальше будем делать? Мы вернёмся назад? К Лужиным?

Иван руководствовался принципом "пар костей не ломит" и из-под одеяла не вылазил.

— Нет. Я много думал, чем же мне заняться таким, чтобы нас обеспечить…

Маша довольно замурлыкала.

— … теперь у нас есть лодка. Будем строиться на берегу. У нашего ручья. Спустим лодку на воду — поговорю с Надей насчёт строителей.

— Всегда мечтала жить на берегу моря!

— Открою тебе страшную тайну! Я тоже!

 

Глава 6

В которой Иван идёт в гости

Календарь, который, как и всякая женщина, вела Мария, показывал примерно середину февраля, когда земляные работы были вчерне завершены. В самом начале января, когда зима загнала Маляренко в дом, в свой посёлок ушёл и Стас с рабочими. С собой они укатили очень тяжело нагруженную металлом тележку. Иван было сунулся предложить свою помощь (груз действительно выглядел неподъёмным), но Лужин вежливо отказался, заявив, что с этим они справятся и сами. Переждав холода в тепле и как следует отдохнув, Маляренко с удвоенной силой принялся за раскопки. Земля тут была не в пример легче той, что они рыли, доставая автомобиль, и за месяц, с помощью то Юры, то Саши, он подготовил относительно ровный и пологий склон. Несмотря на тяжёлый физический труд, Иван даже поправился — Мария кормила его "на убой", привозя каждое утро на велосипеде казан тушёной картошки с мясом и овощами. Юркин огород дал замечательный урожай, труды не пропали даром, и картофеля мужики накопали много. Непонятно только, насколько много, потому что привычных мешков у хуторян не было, а мерить большими плетёными корзинами, в которых клубни и хранили, они ещё не привыкли. Половину урожая Юра решил отложить на семена — планы на целинные степи парень строил просто грандиозные.

— Это ещё хорошо, что сильных дождей почти не было. — Юра неторопливо поднимался снизу, то и дело буксуя на влажной земле. — А то бы тут всё залило к чертям собачьим! Тьфу, мля! — Землекоп всё-таки поскользнулся и немного съехал вниз.

— Поднимайся давай, — Иван уже полностью собрался и был готов уходить к хутору, — до ночи успеть бы.

Хотя собак с прошлой зимы люди и не видели, но забывать об их существовании было никак нельзя, и мачете, и арбалет Иван теперь всегда держал под рукой.

На хуторе уставших от долгого пешего перехода мужчин встретили очень неприятными известиями. Снова обострилась болезнь Аллы. Женщине постепенно становилось всё хуже и хуже, и три дня тому назад, несмотря на всю заботу подруг и Саши, она окончательно слегла и больше не поднималась.

Ваня вяло похлебал горяченького, немного посидел в кресле, вытянув гудящие от ходьбы ноги и закрыв глаза. Потом поднялся и молча принялся собираться в путь.

— Я с тобой! — Марья решительно натягивала на себя походное обмундирование — сшитые из старых кусков брезента широченные штаны и грубую куртку с капюшоном. Поглядывала на мужа она при этом с вызовом, готовая немедленно дать отпор, если тот заартачится. У Ивана потеплело в груди.

"Солнышко!"

— Да. Ты — со мной.

Ночной заезд едва не закончился плачевно. Спускаясь с перевала на приличной скорости, Иван не заметил в темноте камень, лежащий на пути, и улетел кувырком с велосипеда. К счастью ни ездок, ни велосипед сильно не пострадали, но скорость передвижения пришлось сильно сбавить.

Посёлок Ивана поразил. За три неполных месяца, что его тут не было, в этом… городке произошли грандиозные изменения. Во-первых, были полностью достроены все дома центральной части посёлка и все они были соединены настоящей каменной стеной двухметровой высоты. Крыши всех этих домов были покрыты буро-коричневой черепицей, а в окнах блестели большие плоские стёкла!

Маляренко протёр глаза.

"Это с недосыпу глюки. Не может быть!"

— Вань! — Маша тоже тёрла глаза. — Ты это видишь? Откуда?

Во-вторых, дорожки вокруг "кремля" были полностью замощены плоскими каменными плитами. Да так аккуратно и гладко уложенными, что Маляренко от удивления едва не позабыл, зачем они сюда приехали.

Ну а в-третьих, прямо посреди посёлка, у дома Лужина-старшего, стояла громадная смотровая вышка, сделанная из сосновых брёвен. На высоте двенадцати метров, наверху, была площадка, огороженная перилами и накрытая кровлей из веток. На краю площадки, болтая свесившимися ногами, сидел знакомый Ивану "кожаный" паренёк и приветливо улыбался.

— Здрасьте, дядь Вань! Как дела?

— Привет, — "дядь Вань" автоматом кивнул. — Док где?

— Дома. — Часовой указал вовсе не на тот дом, который ожидал Иван, а на небольшой, но очень аккуратный каменный домик, стоявший немного в стороне.

— Он там теперь живёт.

— А тут? — Маляренко кивнул на достроенный терем в "кремле".

"Серый!"

Предчувствия его не обманули.

— А тут дядь Серёжа теперь живёт.

Ксения, гордо выставляя напоказ свой округлившийся животик, наконец накрыла на стол и пригласила замаявшихся Маляренок завтракать. Дом Звонарёва впечатлял. Четыре комнаты, большая печь в центре, кое-какая самодельная мебель и… белёные стены! Иван только языком цокнул.

"Ну, блин! Цивилизация".

Да и сам хозяин как-то резко округлился, раздобрел и стал… ухоженным каким-то… домашним.

— Во-о-о-от, Иван Андреич, такие у нас дела. — Было видно, что Звонарёв изо всех сил напрашивается на похвалу от такого уважаемого человека. Уважаемый человек, хоть и выглядел совершенно непрезентабельно, хозяина не подвёл и, разведя в стороны руки, уважительно покачал головой.

— Силён, ты, Серый. Молодец! Поздравляю. — У Вани слипались глаза, но поспать после завтрака из настоящей яичницы-глазуньи ему так и не удалось. Маша, под стать мужу, тоже устала так, что не смогла даже подивиться, глядя на такое чудо — яичницу.

"А жизнь-то — налаживается!"

Оказалось, что Звонарёв как-то успел распорядиться насчёт баньки, и пока путники завтракали, дежурные успели её растопить. Помывшись с дороги, супруги вернулись в дом и совсем уж было собрались завалиться спать, как следом ввалилась целая делегация. Сама "железная леди" с мужем, Стас и Олег с Семёнычем в придачу.

"Ой, ё!"

— Ребята, я — спать.

И, не обращая внимания на обиженные лица, Маляренко упал на лавку.

Вечером пришлось всё-таки извиняться. Совесть, в лице Марии, его совершенно замучила, да и просто отношения портить с такими нужными людьми не хотелось. Но нужные люди и слышать про извинения не захотели, а совсем даже наоборот — накрыли в доме Надежды Фридриховны и Георгия Александровича праздничный стол по случаю приезда столь дорогих гостей.

— С Доком я своего парня отправил, вооружённого. — Язык у Стаса порядком заплетался. — Они уже там должны быть. А вот…

Что "а вот", Иван не узнал, потому что с очередным тостом "за встречу" и за здоровье Аллы поднялся Семёныч, и все дружно выпили. Настойка была хороша! Юркина бражка ни в какое сравнение с ней не шла.

— А сахару где взяли?

— А вот… — Слово взял донельзя собой довольный Звонарёв: — Слушай.

Дальше было шоу. Маша, приосанившись, гордо сидела рядом с мужем, которому все присутствующие, включая деда, поочерёдно делали доклады!

"Какой же он у меня!"

Сам Маляренко сидел с невозмутимым видом, как будто всё так и должно быть, и совершенно не выдавал своих истинных чувств.

"Ёлы-палы, да что ж это с ними?"

В конце концов, удивляться Ивану надоело, и он решил послушать, что же ему, собственно, говорят. А послушать было что.

Мама Надя сообщила, что за три месяца родилось четверо детишек, а ещё двое — "вот-вот".

Лужин-старший отчитался о том, что население посёлка без учёта детей составляет сорок пять человек, из них — семнадцать пар. И что Ванины разведчики очень хорошо порыскали по горам и, хотя беглецов с женщинами они не нашли, зато отыскали и привели к ним небольшой коллектив из четырёх до крайности истощённых женщин, живших в пещере за тридцать километров от них.

Звонарёв похвастался, что семь домов построено полностью, ещё для пяти заложены фундаменты и полностью построены каменные кузница и мастерская. И большая деревянная баня, куда утром их и водили.

— Правда, новые дома мы закладываем не в четыре комнаты, а только в две. Но это пока. Сейчас бы всех жильём обеспечить, а то сидим друг у друга на головах. А потом к этим двум комнатам сбоку ещё две пристроим — и будет нормальный дом.

Эта тема Ваню интересовала.

— И когда планируете с жильём полностью разобраться?

— К концу этой осени. — Голос Звонарёва был полон уверенности. Народ вокруг согласно закивал.

"Ни хрена ж себе! Строительное общество "Метеор"!"

Олег сообщил, что путём проб и ошибок они таки подобрали дикую смесь из растительного масла и самогона, которую старый атмосферный дизель стасовского "Паджерика" всё-таки кушал. И что он, припомнив историю группы Романова, смотался на северный берег, отыскал тот полузатопленный автобус и, ныряя в холодную воду, умудрился вытащить двенадцать отличных оконных стёкол. Которые теперь и красуются в некоторых домах.

— Там что хорошо: окна боковые — все двойные. Верхние части все побиты, наверное, через них народ и повылазил. А вот нижние части все целые.

Иван представил себе холодное зимнее море и поёжился.

— А чего до лета не подождал? Холодно же!

— Ха! — Омоновец усмехнулся. — Это мне-то?

"Ну да, они там, в Сибири все моржи".

— Так у вас теперь джипак на ходу?

Услышав этот вопрос, Олег мгновенно скис.

— Нет. Топливная сдохла. Разобрал всё. Почистил. Но что-то пока не работает. Никто ничего понять не может.

Лужин-младший заговорщицки подмигнул Ивану и, наклонившись, зашептал ему на ухо.

— Забери ты этого агронома! Не могу я больше его проповеди слушать! Сорвусь и отпинаю снова.

Ваня усмехнулся.

"Юра, держись!"

— Заберу.

Когда дед с землекопами вернулся в посёлок и сообщил о найденной лодке и каких-то запчастях, мама Надя приняла это к сведению и не более того. Лодка — вещь, конечно, нужная, но не самая. Чего уж тут говорить. Георгий Александрович было заинтересовался, но потом, закрутившись с делами, немного поостыл. В самом деле — что же с ней делать-то? Одних гребцов надо — до чёрта. Рыбу на ней ловить, что ли? И только Станислав, немного подумав, решил, что эта штука стоящая, и надо бы её приспособить как-нибудь к делу. А к какому именно, не знал даже он сам. Все жители посёлка были сухопутными жителями и про море думали в последнюю очередь.

Известие о том, что Иван докопался до нужного результата и хочет всё-таки лодку вытащить, все восприняли хоть и без энтузиазма, но и без особых возражений.

"Подзабыли уже. Подзабыли".

Маляренко не был удивлён тому, что люди не горят желанием ему помочь: память — штука ненадёжная. А благодарность так и вовсе скоротечна. Сегодня — брат, а завтра — просто знакомый. Но пока ещё у него был кое-какой авторитет, а у людей вокруг — чувство долга, так что общее согласие на участие в работах по подъёму лодки Ваня получил

"Надо скорей становиться самодостаточным!"

— Иван Андреевич, вы не думайте. Мы всё помним. Всё помним. И обязательно вам поможем. Столько, сколько потребуется.

Проницательный взгляд Надежды Фридриховны, казалось, проникал прямо в душу.

— Поможем, внучок, не сомневайся, а теперь иди — отдыхай.

Дед, как всегда, был чем-то страшно недоволен.

Док с сопровождающим вернулись через два дня, когда Иван совсем уж было собрался возвращаться пешком.

Док не успел.

 

Глава 7

Векселя и их оплата в условиях дикой природы

Людей Ваня ненавидел. В смысле — абстрактных людей. Человечество вообще. Веры у него к нему, к человечеству, не было никакой. Ну, то есть, совсем никакой. Некоторым конкретным людям Иван, несмотря ни на что, всё-таки доверял. Хоть и постоянно одёргивал себя, напоминая самому себе о том, как его за последний год неоднократно "кидали". Совсем некоторых — Иван любил. Помимо Маши, в этот список, безусловно, входил горластый тёзка, его родители и Звонарёв. К остальным своим знакомцам Маляренко относился с уважением и вежливостью, но без тех особых тёплых чувств, которые принято называть дружескими.

Эти размышления, которым Иван предавался, гостя в доме Звонарёвых, натолкнули его на весьма интересные выводы. А именно: "да какого чёрта я вообще стесняюсь?" и "не пора ли, нахрен, пересмотреть свою жизненную позицию?"

Настроение было говённым — утром, еле-еле крутя педали, в посёлок притащился Док и сообщил, что Алла умерла за три часа до его приезда и, судя по всему, диагноз там был такой, что он, опытнейший сельский врач, без аппарата по гемодиализу помочь ей ничем не мог. Маша ударилась в слёзы, а Док, жахнув стакан бормотухи, только развёл руками.

— Не судьба.

Доку Ваня верил. Несмотря на некую гнильцу в душе и страсть к выпивке, он был, в общем, неплохим человеком, истинным профессионалом и иногда творил настоящие чудеса. Да такие, что местные, бывало, молились на него едва ли не больше, чем на самого Ивана.

— Серый. Собери здесь народ. Весь нужный народ. — Маляренко подвигал челюстью и сгорбился. — Надо хорошего человека помянуть. И поговорить с вами хочу.

Вечером Иван толкнул программную речь, которая сводилась к тому, что всех строителей из Бахчисарая, а также пленных, он забирает на всю весну и лето для своих нужд. Что работы у него на всех хватит, и если тут найдутся ещё добровольцы, то он с удовольствием их примет. И что дополнительным условием он ставит собственные запасы еды, потому что сам кормить их точно не будет!

На этой фразе Маляренко изо всех сил ёкнул кулаком по столу и обвёл присутствующих тяжёлым взглядом.

— С домами здесь придётся обождать. Вопросы?

На лице Звонарёва было написана полнейшая готовность помочь другу. Олег недовольно щурился, а все Лужины, растеряно переглянувшись, только кивнули.

Дело выгорело.

"А как вы хотели? Саночки возить вам тоже придётся".

— Чего задумал, Иван Андреевич? — Дядя Гера, глубоко в душе офигевший от сверхнаглых запросов Маляренко, был само внимание.

Ваня припомнил Петра Алексеевича Романова и, чувствуя себя совершенно оборзевшим, снова шарахнул кулаком по столу.

— Порт!

Слово это было… грандиозным! Настолько, что народ впечатлился "по самое не могу". Непонятная лодка, валяющаяся неизвестно где, сразу превратилась в нечто глобальное, способное связать затерянное поселение со всем миром. Люди очнулись, ожили и дружно загомонили, обсуждая идею Ивана. Глаза дяди Геры и Славки заблестели, Олег разом перестал хмуриться, и даже мама Надя изобразила заинтересованность.

— Что вы имеете ввиду?

Ваня почувствовал, как рука сидящей рядом Маши лезет под столом ему в штаны и широко улыбнулся.

— Э-э-э-э-э… будущее, Надежда Фридриховна. Наше общее будущее.

Они опять договорились.

Лодку вытащили "на ура". За полчаса, с шутками-прибаутками и весёлыми матерками, светлое будущее людей выкатилось из ямы и замерло посередь крымской степи. Зрелище это было сумасшедшим — кораблик на колёсах за сто вёрст от моря.

Ну ладно — за пятнадцать. Но всё равно!

Тяжелее всего дался огромный ящик с массивными железками. Что это были за железяки, никто не знал — никаких инструкций к ящику не прилагалось. Только серые стальные болванки замысловатых форм, какие-то валы, маховики и полуметрового диаметра винт. Промучившись полдня и так и не вытащив воротом ящик целиком, Маляренко дал команду разобрать содержимое и вытащить детали поодиночке.

— Иван Андреевич, это точно двигатель! — Глаза Юры азартно блестели. — К лодке двигатель. Только я пока не могу понять, что это за двигатель. На паровик не похож — котлов нет. И не дизель какой-нибудь.

Маляренко стоял над разложенными на земле массивными деталями и задумчиво ковырялся в носу. То, что это лодочный мотор, и ежу понятно — в лодке были предусмотрены гнёзда для крепления. Но вот что это был за мотор — никто не знал. Ни Лужин-старший, ни Олег, ни Звонарёв. На консилиум собрали всех, кто хоть как-то разбирался в технике. Мужики дружно сопели и чесали затылки. Принцип сбора запчастей в единое целое был, в общем, ясен, а вот как эта штука будет работать — оставалось загадкой.

Иван скосил взгляд в сторону. Дядя Гера, Станислав и Олег, позабыв обо всём на свете, в том числе и о своём недавнем скепсисе, оживлённо обсуждали открывавшиеся для общины перспективы. Лодка с мотором — это вам не вёсельная шлюпка и даже не парусная яхта. Это гораздо, гораздо серьёзнее. Все прекрасно понимали, что искать людей надо именно на побережье, а такой агрегат в нынешних условиях просто незаменим.

— Ладно, народ. Заканчивай дискуссию, пойдём ужинать. — Иван махнул рукой в сторону кухни, где вовсю суетились женщины. Долгий и тяжёлый день закончился. Лодку, двигатель и ворот перевезли. На вечернем небе, одна за одной, стали зажигаться звёздочки, пора уже было подумать и о заслуженном отдыхе.

— А я тебе говорю — надо строиться на месте бывшего посёлочка наших рыбаков! — Стас махал руками, словно мельница. — От этого места до нас ближе будет, и камня там много. Эти аборигены его мно-о-ого натаскать успели.

— Так-то оно так, но там уж очень дорога крутая до нашего посёлка. Да и не дорога это вовсе — а тропа. Горная. — Сергей Геннадьич был весь в сомнениях. — Будет там порт, а как туда… эээ… какие-нибудь товары возить? На себе таскать?

Кораблик, перевезённый к хутору и спрятанный под свежей зеленью деревьев, продолжал вызывать ожесточённые споры. Все спорили со всеми. Лужин — со Звонарёвым, дед — с Юркой, а сам — Иван с Машей. Та упёрлась и ни в какую не желала уезжать к рыбакам.

— Один раз я чуть туда не залетела, — шипела она мужу, — и теперь даже хозяйкой туда ехать не хочу! Понял?

Точку в дискуссии поставил, как ни странно, неизвестный Ивану тощий мужик средних лет, работавший на разборе выброшенного на берег корабля. Он долго хмыкал, кашлял и мялся, боясь прервать жаркий спор руководства, но, в конце концов, не выдержал и, по-ученически подняв руку, взял слово. Удивлённые выходом на сцену пленного работяги, люди моментально заткнулись.

— Так что получается? Я так понимаю, что из всех присутствующих только я один побывал и там, и там. Что я хочу сказать. Здесь, на ручье, можно построиться. Дерево и камень можно на лодке привезти от рыбачьего посёлка. Это не сложно. Но тут нет бухты и каменистое дно. Это опасно. Зимние шторма здесь очень сильные. Да и летом — тоже случаются. Там, у рыбаков, есть и бухточка, и стройматериалы, но с водой там не очень — источник совсем хилый. Я бы предложил построиться возле того корабля, где я нынче работаю. Там и дно песчаное, и коса от моря как волнорез работает. И затон такой… приличный. Даже в шторм там вода почти спокойная.

Маша подскочила и захлопала в ладоши.

— И ручей там большой! И отсюда совсем недалеко!

Маляренко об этом варианте как-то и не подумал. Предложение, озвученное рабочим, что называется, щёлкнуло. Разрозненная картина сложилась в единое целое, и он улыбнулся.

— Так тому и быть! Я согласен. Будем строиться именно там!

Следующие три недели пролетели как один миг. Дел было столько, что Иван даже успел подзабыть, как выглядит тело его жены. Денно и нощно приходилось решать массу вопросов, каждый из которых, на первый, второй и третий взгляды, был совершенно неразрешим. А где? А как? А это? А то, а сё? Голова шла кругом, и если бы не спокойная уверенность Сергея Геннадьевича, то Иван, скорее всего, махнул бы на всё рукой и согласился на бухту рыбаков. Самолично выбранное Иваном место, там, где раньше находился старый охотничий лагерь, постепенно превращалось в некое подобие строительной площадки. Рабочие перевезли на тележке все каменные блоки от раскопа и даже, на всякий случай, несколько тонн глины. Тяжеленные доски, сложенные там же, на раскопе, пришлось распилить пополам. И всё равно — каждую пятиметровую дубовую плаху пришлось перевозить на тележке отдельным рейсом. На берегу затона, сразу за линией пляжа, заложили основательный фундамент под лодочный сарай. Звонарёв, покумекав и начертив на песке какие-то каракули, вышел со следующим предложением: поставить две параллельные каменные стены, сверху настелить крышу, используя пятиметровые доски как балки, на которые лягут стропила и кровля, и не делать у сарая ни передней, ни задней стенки. Иван Серому доверял. Он был профи. Выдав строителю карт-бланш на все строительные работы, Маляренко сосредоточился на самом главном вопросе. На лодке. Спустить её на воду пока не представлялось возможным — в корпусе у кораблика было аж три дырки. Одна, самая большая, в корме — явно под винтовой вал, и ещё две, поменьше, расположенные в самом низу днища, симметрично относительно киля. Инструкцию по сборке и установке двигателя найти так и не удалось. Иван честно обшарил все ящики, сундуки и ящички, извлечённые из маленького трюма, но безрезультатно. Была целая куча цепей, цепочек, деревянных и металлических деталей, были вёсла, уключины и мачта. Был туго свёрнутый и отлично упакованный настоящий шёлковый парус, при извлечении которого женщины издали просто-таки ультразвуковую ударную волну. Но инструкции нигде не было.

"Это чего? Тест на сообразительность?"

Всего деталей мотора набралось немного. Двадцать две железных штуки. Из них полтора десятка соединялись и крепились между собой совершенно очевидным способом, а вот остальные семь… Ну вот куда, например, надо поставить настоящую чугунную печку? Котлов-то для пара не было никаких! А охлаждающие испарители? Точь-в-точь как на холодильниках, только в десять раз больше. Их куда? Иван оказался в тупике. Этот вопрос надо было решать безотлагательно.

Надежда Фридриховна, посовещавшись с отцом, разбила всех мужчин посёлка, включая пленных работяг, на две смены. В каждой из них было поровну как звонарёвских строителей, так и бывших стасовских парней. Благодаря такому половинчатому решению, и посёлок не оставался без защиты, и строительные работы удавалось вести и там, и там. Отработав десять дней, смена собирала вещички и уходила домой, а через четыре дня приходила другая. На эти четыре дня жизнь на стройплощадке и в Юрьево затихала. Возле стройки, на кораблике, оставался рабочий, назвавшийся Борисом, а на хуторе, возле лодки — Кузнецовы, Маляренки, агроном Сергей Александрыч и Саша, наотрез отказавшийся возвращаться в Бахчисарай. Потерю Аллы молодой человек переживал очень тяжело. Иван внутренне удивлялся такой привязанности, но, постоянно костеря себя за толстокожесть и цинизм, мысли свои держал при себе. Собирая за ужином за столом всех жителей, включая Ванечку и Бориса, Иван с тщательно скрываемой нежностью оглядывал всех семерых жителей ЕГО будущей вотчины.

"Лужины — это отдельная тема. А это — МОЁ! Это мои люди. И Борю я не отдам. И женщин для мужиков своих найду, и дома всем построю"

Сегодня, по Машиному календарю, который, как ни странно совпадал с календарём, ведомым Надей, было воскресенье. А значит обычный ужин, на который, как обычно в пересменок собрались только свои, начали совсем рано и закончили ещё засветло.

Сытно отдуваясь и одновременно ругая себя за техническую неграмотность, Ваня снова поплёлся к кораблику и разложенному рядом с ним движку. Маша сочувствующе покачала головой, глядя вслед мужу — эта нерешённая проблема грызла его похлеще иной болезни. За последние пару недель Маляренко стал нервным и замкнутым — судьба всего проекта висела на волоске. НЕ моторная лодка Лужиным была не нужна. Да и самому Ивану тоже. Маляренко держал себя лишь чудовищным усилием воли, старательно излучая уверенность в успехе дела, и только жена чувствовала — муж на грани.

Иван оглянулся — за ним сегодня увязался Саша. Он постепенно отошёл от смерти Аллы и немного ожил, перестав всё время угрюмо молчать. На всеобщем консилиуме он тоже присутствовал, но именно "присутствовал" — мысленно он был где-то далеко и не произнёс тогда ни одного слова.

— Можно с вами?

— Нужно. Есть идеи?

— Есть, Иван Андреевич! — Сашку так и подпирало выложить свою идею.

"Оп-па! Ну давай, давай!"

Маляренко с надеждой уставился на парня.

— И что это такое?

— Это! — Саша едва не прыгал. — Двигатель. Внешнего. Сгорания!

"Чего? Что за…? Никогда о таком не слышал!"

— Бррр! Стоп. Ещё раз.

— Я о таких читал. Давно. Ещё в детстве. У отца подшивка "Техника-молодёжи" была. Я вспомнил. Были такие штуки. Старинные. Сейчас нигде не применяются. Двигатели внешнего сгорания! Был такой изобретатель. В девятнадцатом веке. Стерлинг, кажется. Знаете?

"А вот и матрос-моторист нашёлся…"

Иван круто развернулся и упёр свой фирменный "ермаковский" взгляд в омича. Тот заметно струсил. Шеф, как он мысленно называл Ивана, его и пугал, и восхищал.

— Сделаешь — первая найденная женщина — твоя. Второй дом — твой. Понял? Матрос-моторист…

Иван хлопнул ошарашенного парня по плечу и спокойно пошёл к дому.

"Теперь он горы свернёт. Маша. Готовься!"

Иван в предвкушении улыбнулся и, насвистывая весёлую мелодию, заметно ускорился.

 

Глава 8

В которой Иван плюёт на предрассудки и проявляет своеобразное чувство юмора

— И-и-и-и раз, взяли! И-и-и-и два, взяли!

"Ух! Ух! Мля! Ну давай, сволочь, давай!"

Иван поднатужился ещё немного, колёса тележек вязли в песке, вокруг хрипели и приглушённо матерились мужики из очередной смены. Лодка со смонтированным на ней двигателем и с подсыпанным песчаным балластом весила ОЧЕНЬ много.

— А-а-а-а! А-а-а-а! Дава-а-а-ай!

— Поднажми.

— Мля-а-а-а-а! Пошла-пошла-пошла!

Восьмиметровый кораблик, увязший было в песке, дрогнул и покатился в воду.

После того как Александр, наконец, решил вопрос с двигателем, Иван при помощи Семёныча и Олега собрал эту полуторатонную бандуру на своём законном месте. Крепежи подошли идеально, ещё раз подтвердив догадку Маляренко о заводском происхождении лодки. Сашка, гордый до невозможности, счастливо брызгая слюной, рассказывал всем подряд о подобных устройствах. Тяжёлые и неуклюжие, они, тем не менее, имели отличный КПД и чрезвычайно простое устройство. Правда, помимо жуткого веса, имелся у них и ещё один недостаток — они, со слов моториста, очень медленно "раскочегаривались". Ну просто очень медленно. Зато, при определённых условиях, им не нужны были ни топливо, ни смазка… да вообще ничего не нужно было! Заценив такую полезную штуку, мужики совсем уж было собрались спустить судно на воду, но тут в процесс вмешалась Маша и снисходительно объяснила "этим мужланам", что кораблю перед спуском обязательно надо дать имя.

Ваня озадачился и отложил спуск на следующее утро. Надо было как следует подумать над именем и приготовить "шампанское" — в смысле, самый ненужный и корявый кувшинчик с Юркиной бражкой. Подумать как следует Мария не позволила, всю ночь занимая Ваню разными интересными делами, а под утро вдобавок прозрачно намекнув, что было бы неплохо…

"Нет, ну конечно. Э… Мария — красивое имя…"

Ваня замер. Маша, почувствовала, что на мужа снизошло озарение, и затаила дыхание.

— Есть! — Маляренко вскочил, на ходу, прыгая на одной ноге, натянул штаны и пулей вылетел из дома.

— Нарекаю этот корабль, — Голос Ивана торжественно гремел на всю округу, — именем "Беда"! — Маляренко вытащил из-за спины доску с самолично вырезанным названием.

Собравшийся народ, совсем уж было приготовившийся кидать в воздух чепчики, кричать "ура" и хлопать в ладоши, растеряно замер. Шеф опять чего-то отчебучил.

Не обращая никакого внимания на остальных, Иван спокойно прибил доску с именем к корме своего корабля. Ситуацию разрядила Мария. В гробовой тишине, нарушаемой лишь прибоем и шумом ветра, она громко хмыкнула:

— Ну ты, блин, Врунгель!

Мужики дружно грохнули, а Маша, вышагивая так, словно она была на подиуме, подошла к лодке и разбила о её нос кувшин.

"Кажется, я только, что получил прозвище… мда"

— Мля-а-а-а-а-а! Пошла-пошла-пошла!

Восьмиметровый кораблик, увязший было в песке, дрогнул и покатился в воду.

 

Глава 1

В которой Иван отдыхает, оглядывается на пройденный путь и — словно Россия — прирастает Сибирью

Вся весна, лето и осень прошли в страшной суете и беготне. Всё-таки строительство и переезд на новое место — это точно как половина пожара. И пусть Иван ещё и не успел как следует обрасти вещами, но всё равно — муторное это было дело.

Зато Маша расцвела!

Каждая женщина тайно или явно, в полный голос, мечтает о своём гнезде, где она смогла бы вывести птенцов. Вот именно этим Мария и занималась — обустройством семейного гнёздышка. Строители уже потихоньку стали постанывать под её чутким и мудрым руководством, достраивая новенький каменный особняк на берегу моря. Только хорошие личные отношения бригадиров: Серого и Семёныча с "самим", не позволяли хозяйке развернуться в полную силу. "Самого" хозяйка любила, уважала и всегда слушалась. Хотя и то, что в итоге получилось, впечатлило Ваню до глубины души. Признаться, когда он затевал всю эту стройку, он ожидал получить на выходе… ну домик. С забором. Да причал в затоне и сарай для лодки. И сарай для вОрота позади сарая для лодки. И всё!

А тут… Маляренко аккуратно причалил к дощатому пирсу, уходящему в затон почти на двадцать метров, и Саня шустро принялся привязывать "Беду" к торчащим из воды брёвнам. Иван снова, как в первый раз, не веря своим глазам, посмотрел на свой дом. Это был ДОМ! О таком он и мечтать не мог и в том, прошлом мире. А уж тут…

Посмотреть было на что: дощатая дорожка с пирса бежала по песку пляжа до самого лодочного сарая — монументального сооружения десяти метров в длину и пяти метров в ширину. Две каменные параллельные стены, сложенные из блоков известняка, привезённых Иваном из бывшего посёлка рыбаков, были покрыты основательной черепичной крышей. Лодочный сарай "под ключ" бригада Звонарёва сложила всего за десять дней — как потом выяснилось, дед накрутил всем хвосты, заявив, что лодка "она же из дерева, её беречь надо!", и мама Надя дала команду всячески ускорить строительство места хранения аппарата. А потом как-то само собой получилось так, что принятый ударный темп сохранился. Этому очень поспособствовала хозяйка, жёстко взяв за одно место всех мужиков разом.

За полусараем-полунавесом стоял ещё один маленький домик, в котором пока жил Борис, и в нём же был установлен ворот, с помощью которого лодку нет-нет да и вытаскивали на берег, посмотреть, что там да как.

Справа от "портовой инфраструктуры", в десятке метров, высилась громада дома. Ивану припомнилась та, первая "громада" из рощи, крытая камышом и набитая сеном, и он довольно заулыбался. Новый дом действительно был огромен!!

Звонарёв, перетерев с Марией и получив согласие Ивана, построил двухэтажный особняк. Ну как, двухэтажный… скорее, полутораэтажный. Цокольный этаж был довольно низким и с утрамбованным земляным полом. Там располагалась здоровенная кухня, огромная печка и какие-то чуланы. Была ещё комнатка для Сашки, и всё. Зато бельэтаж был хорош! С высокими потолками и просторными комнатами, которых было аж шесть штук. Зачем столько, Иван пока не представлял, но, как верно заметила жена, "запас карман не тянет", и десяток строителей, надрываясь, выстроил за четыре месяца эдакую помесь средневекового замка и курортной виллы. Осень заканчивалась, на небе вновь появились тёмные и тяжелые облака, но черепичная крыша была уже закончена, а двери — навешены, и даже ставни к окнам успели приделать. Жаль только, что стёкол нигде так найти и не удалось. Снимать окна с коттеджа, несмотря на уговоры жены, Иван не захотел, и сейчас внутри дома полным ходом шли отделочные работы. Мария каким-то непостижимым образом уговорила маму Надю задержать бригаду ещё на "самые-самые последние" десять дней, и громко матерящиеся мужики принялись штукатурить и белить стены.

Всю эту красоту обнесли довольно хилым и невысоким частоколом с плетёнкой, в самом дальнем углу двора стояла маленькая бревенчатая банька, а за ней, так сказать, "удобства".

Самым интересным в доме Маляренко было отнюдь не количество комнат, а то, что в одной из комнатушек цокольного этажа вырыли неглубокий колодец, который, несмотря на близость моря, снабжал жильцов отличной питьевой водой. На будущий сезон Иван планировал строительство двух домишек для Бориса и Александра и возведение капитальной каменной стены.

Подумав о крепостной стене, Иван, автоматом сматывающий цепи на палубе "Беды", призадумался — камня надо будет привезти столько…

"Ой, мама! Снимите с меня коньки!"

Для того, чтобы обеспечить бесперебойную работу строителей за весну, лето и осень, "Беда", с экипажем из капитана-рулевого и матроса-моториста, совершила к разгромленному посёлку рыбаков почти пятьдесят рейсов. Вывезли оттуда всё. Вплоть до самого распоследнего колышка. Сейчас, намотав по воде в общей сложности, не одну неделю, Иван только улыбался, вспоминая свои первые морские шаги.

Первый "морской" поход от любимого пляжа до затона, расстоянием в четыре километра, до сих пор снился Маляренко в кошамарных снах. Кораблик мотало и мотыляло в разные стороны, лодка плыла куда угодно, только не туда, куда было нужно. Мотор никак не раскочегаривался. Весла, суки, были тяжеленными. Парус — вообще "левым". Качка — сильной. Вдобавок ко всему, корпус лодки, хоть и отличался невероятным качеством изготовления и тщательностью подгонки досок, рассохся и весело фильтровал в трюм воду. Иван всю дорогу пробегал между рулём и насосом, проклиная себя за дурацкую мысль стать мореходом. Апофигеем всей этой катавасии стал движок, который внезапно ожил и показал такую прыть, что лодка едва не вылетела на песчаную косу. Как он умудрился тогда вырулить и попасть в затон — Ваня до сих пор не понимал. Это было чудо. Не иначе.

Дальше началась учёба. В полном смысле этого слова. Через месяц Ваня рискнул и сходил до Рыбачьего. Всё получилось. Они с Сашкой понимали друг друга с полуслова. Лодка слушалась. Дело выгорело.

— Шеф! — Саня уже перебрался на пирс. — Думаю, это всё. Шторма начинаются.

Иван посмотрел на серое небо и согласно кивнул.

— Разгружаемся, и лодку — в сарай! Двигатель посмотри. Законсервируй, как сможешь. Ну и вообще.

Маляренко сделал неопределённый жест рукой, перескочил на причал и двинул к дому. Навстречу ему, заливаясь весёлым лаем, уже спешил Бим.

"Ё-моё! И это всё, всё МОЁ!"

Смена строителей уходила в Бахчисарай завтра поутру, и женщины приготовили грандиозный праздничный ужин.

Юркина фазенда, ошарашенная мозгами и руками агронома Сергея Александровича, поднатужилась и выдала на-гора такой урожаище, что сам хозяин схватился за голову — куда это всё девать? Немного спасали рабочие, которых кормили от пуза, да два новых огромных погреба. Кузнецов постоянно мечтал вслух о том, как Иван "отвезёт всё это добро куда-нибудь на продажу". Иван отмахивался — стройка съедала всё время, но, в целом, мысль была дельная.

"Интересно, что пара этих гавриков задумала?"

Иван с любопытством поглядывал на сидевших с другой стороны стола Олега и Семёныча. Боевик и строитель сидели бок обок, частенько перешёптываясь и буравя взглядами Маляренко.

Никакой опасности Ваня не ощущал — за прошедший год он хорошо узнал этих крепких и основательных мужчин, и неприятных сюрпризов от них не ждал. Наконец Олег не выдержал и глазами указал на выход.

"Ну что ж, мужчины, послушаем вас!"

Тридцатилетний, здоровый, словно шкаф, налысо бритый Олег и толстый, бородатый и низенький Семёныч вместе смотрелись довольно комично. Но вот люди они были очень даже серьёзные и требовали к себе такого же серьёзного отношения.

Выйдя из дому, вся троица, не спеша, прогулялась к морю и устроилась прямо на пирсе. Холодная тёмная вода затона почти не шевелилась, хотя от косы доносился могучий рёв прибоя.

— Хорошее место выбрал. Шеф. — Олег старательно смотрел куда-то в сторону.

"Шеф? Интересно, интересно…"

— Значит так, — Семёныч плюнул в воду и "взял быка за рога", — мы с Олегом подумали, посовещались и решили сюда, к тебе переселиться. Примешь нас, Иван Андреич? — Бригадир заглянул в глаза Ивану, Олег тоже выжидающе обернулся.

На лице Маляренко не дрогнул ни один мускул, хотя душа запела, и захотелось подпрыгнуть и заорать: "конечно, мои дорогие, конечно же!"

— Почему? — Иван спокойно смотрел в точку за горизонтом.

— Мы там — лишние. — Олег тоже был спокоен. — Перспектив — никаких.

Семёныч горячо закивал.

— За морем — будущее. Здесь вам, Иван Андреевич, одному никак не управиться. И строиться надо, и за порядком присмотреть, и на кораблике вашем третий человек нужен.

"Прибью Сашку! Трепач муев.

Хм… уже "на вы"… быстро!"

Иван на самом деле задумался. В словах бригадира строителей был резон, но это дело надо хорошенько ПРОДУМАТЬ.

— Дальше.

— Там мне только в землекопы идти, или на лесопилку, — Олег тяжело вздохнул, — ну, не мастеровой я человек. Морду кому набить — легко, службу нести — запросто, а в земле ковыряться не хочу. Могу, но ведь так, как у того же агронома, Александрыча — не получится! А в бандиты уходить я не хочу. Я ведь человек, а не скотина какая. — Голос у бывшего омоновца был тоскливый.

"Не примет, и здесь не нужен".

— А там только и дел, что разнорабочим на побегушках у Звонарёва быть. Спору нет, он — отличный мужик, но мне-то от этого не легче. А девочки мои? Жёнами батраков будут? Попробовал джип оживить и перевозками заняться — не получилось, сдох движок совсем, окончательно. Да и машина-то эта — Стаса.

— Мы, Иван Андреевич, и там, в посёлке, всё это время без дела не сидели. Ну не десять домов построили, как запланировали, а всего четыре, но дело-то идёт. За зиму добьём. А потом? Я вот тоже за сына задумался. Полгодика ему.

— Поздравляю.

— Спасибо. А у него какое будущее? Дострою я дома, а потом? Я не знаю, чем буду заниматься, Иван Андреевич. На лесопилку или на камень только.

— А тут? — В голосе Ивана сквозила неприкрытая ирония. — А тут? Тут офисов нет. Да и дома ваши в Бахчисарае как же?

"Не примет!"

— А здесь, если я не ошибаюсь, стройки хватит и мне, и сыну моему. Порт этот только развиваться будет!

"Хм… ну-ну…"

— На будущий год ведь рабочие уже не придут.

"Та-а-ак! Интересно".

— Лужины — те ни да, ни нет. Они вроде как согласные были, что вам надо помогать до упора. Звонарёв — тот вообще за вас горой. А вот остальные мужики недовольны.

— Ага, — встрял Олег, — мы их долго убеждали, что это для них необходимо. И для детей их. Но им их хаты — ближе к телу. А наши дома там… семьи пока там останутся — с мамой Надей договоримся. А мы с Семёнычем — сюда. А будущим летом и семьи перевезём. Жена моя, Татьяна, уже согласная. Я им дом — там, они мне дом — тут. Нормальный размен.

"Не врут".

Семёныч кивнул — моя, мол, тоже согласна.

Из освещённого дома выскочила Маша и принялась высматривать в сумерках мужа.

— Я здесь, милая. — Иван помахал рукой и поднялся. — Завтра утром поговорим. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, шеф.

Амбициозность мужчин, не пожелавших гнить в болоте захолустья, а решивших попытать счастья в новом проекте, Ивану понравилась. Это были правильные люди, вместе с которыми можно чего-то добиться. Сашка и Боря, слов нет, хорошие ребята, но они… Иван, лёжа на охапке травы в своей свежевыбеленной спальне, поморщился, они так — "по хозяйству". Иван пока не чувствовал в них желания "двигаться", созидать и творить. Впрочем, и такие люди, конечно же, тоже необходимы. Как и Юра, как и агроном. Как Настя.

Ваня улыбнулся. Юрий Владимирович позавчера порадовал — Настя снова беременна.

"Пора бы уже и нам".

Иван посмотрел на спящую Машу. Дыхание молодой женщины было спокойным и ровным. Иван снова улыбнулся.

"Займусь-ка я этим вплотную! Пора. А мужики… ладно, пусть приходят"

Маляренко, довольный тем, что принципиально решил два сложных вопроса, повернулся на бок и заснул.

Новость о том, что муж наконец готов обзавестись наследником, Маша восприняла с внутренним ликованием, но, вопреки ожиданиям Ивана, без писка, визга и сюсюканья. Это Ваню, честно говоря, изрядно удивило. Женщина спокойно сверилась с календариком и нежно поцеловала мужа.

— Через неделю я буду готова. Копи силы.

— А-а-а-а! — Иван, не в силах сдержать в себе рвущееся наружу счастье, захохотал, подхватил жену на руки и закружил её по комнате. Вместе с ним, крепко обняв его за шею, счастливо смеялась Маша.

— А Олег и Николай Семёнович здесь очень даже нам полезны будут. Я вот хочу за зиму на первом этаже пол камнем замостить. — Маша мечтательно перечисляла ещё десять минут, что она хотела бы сделать в доме, и как эти ребята смогут ей в этом помочь. Иван щурился, хмыкал и улыбался.

"Домовитая!"

Маляренко припомнил жену с арбалетом в руках.

"Ну кто бы мог подумать!"

 

Глава 2

В которой у Ивана начинается "сбыча мечт" и появляется цель в жизни

Третья по счёту зима сильно отличалась от двух предыдущих. Если первая была дождливой и тёплой, а вторая — сухой и холодной, то третья оказалась и сухой и тёплой одновременно. Без дождей и заморозков. Заготовленные дворней дрова совершенно не понадобились — в каменном доме было на удивление тепло и уютно, и если бы не почти полное отсутствие мебели и разваливающаяся на глазах одежда, то быт можно было бы считать устроенным.

— Ты чего такая? А?

— Какая?

— Загадочная. А? Что?

— Хм!

— Да? Да? Дааа?!

— Мгм.

— Точно?

— Мгмммм…

— Урра-а-а!

Уже целую неделю ошалевший от счастья Иван ходил с глупой улыбкой на лице. Мужики без устали поздравляли, подмигивали и ободряюще хлопали по плечу, Маша с деловитым видом перебирала тряпки, шуршала по хозяйству и вообще — всячески готовилась к расширению семьи, при этом, однако, не забывая командовать не только Борисом и Сашкой, но и недавно пришедшими с кое-какими пожитками Олегом и Семёнычем. Необжитая территория вокруг дома с кучами строительного мусора махом превратилась в сияющий чистотой двор. Запряжённые в тележку рабочие привезли ещё немного камня и крупной гальки и принялись мостить площадку между домом и лодочным сараем. Отправленный вместе с ними агроном притащил саженцы сосенок и кипарисов и взялся озеленять разбитые хозяйкой палисадники. Ваня только головой крутил, слушая, как его супруга чётко и ясно ставит Сергею Александровичу задачи. Отсель досель — цветы. Вот тут — кусты. А вот тут, тут и тут — кипарисы. И чтоб росло. И так далее. И вообще — найди и посади дикий виноград. Будем стены заплетать. Чтоб, значит, в английском стиле.

"Нет, мать, в итальянском стиле! Виноградом — в итальянском!"

Море Ивана не радовало: небольшие, но частые шторма, с рёвом бившие в косу-волнорез весь последний месяц, переросли в одну сплошную непрекращающуюся бурю, которая бушевала уже две недели и даже не думала заканчиваться. Со стороны моря постоянно доносился тяжёлый гул, словно тысячи товарняков проносились по кромке прибоя. Ветер нёс параллельно земле мельчайшие брызги, отчего стена дома, обращенная к воде, была всегда мокрая.

Маляренко провёл ладонью по влажному песчанику.

"Мда. Виноград или плющ тут точно не помешают".

Укутавшись поплотней в старую кожаную куртку и помянув добрым словом Иваныча, Маляренко двинул в дом.

"Home. Sweet home!"

— Марья! Ужин!

Проснувшись ещё затемно, Иван понял, что оглох. Вокруг стояла нереальная тишина. Спросонья Ваня испугался. Сердце заколотилось в груди и, мгновенно прогнав остатки сна, мужчина вскочил с ложа.

Тик-так, тик-так.

"Фух! Часы"

Во сне что-то неразборчиво пробормотала Маша. Где-то скрипнула под напором ветра дверь.

"Не может быть!"

Маляренко подскочил к окну и распахнул ставни. Горизонт на востоке едва начал сереть, но Иван прекрасно рассмотрел море. Тихое и спокойное, оно ничем не напоминало вчерашнюю буйную стихию. Шторм закончился.

Переговоры в Бахчисарае насчёт дальнейшего строительства, к полнейшему изумлению и Ивана и приехавшего с ним Олега, оказались совсем непростыми. Почти все "рядовые" мужики организовали профсоюз. За Стасом, помимо Звонарёва, Дока, мамы Нади и Анюты, не было никого. Жители посёлка, признавая заслуги Семьи, тем не менее, со всей любовью и уважением, популярно объяснили Лужиным, что они не являются их собственностью и отказались уходить на работы к морю "за так". На вполне резонный вопрос Ивана насчёт оснащённой именно им кузницы и мастерской, лидер профсоюза, тот самый качок Андрюха, не менее резонно ответил, что это всё — собственность семьи Лужиных, которую они свято чтут и уважают. Вот, типа, "пусть Стас с дядей Герой вам дома и строят".

Глядя, как наливается кровью лицо его служивого, Маляренко успокаивающе похлопал Олега по плечу. Переход к рыночным отношениям в посёлке завершился, и бороться с этим было бесполезно.

"Но Стас-то, каков, а! Молодец! Держит себя. Понимает, что кулаками ничего тут не добиться"

— Ребята. А вы — молодцы. — Иван уважительно поднял большой палец. Олег и Стас растеряно переглянулись. — Тот, кто себя уважает, и от остальных уважения достоин.

Андрюха неуверенно заёрзал — от Маляренко он ждал другого. Разборок и наездов. Кемеровчанин ждал этого со страхом, но отступать ему было некуда — жена на сносях и никаких жилищных условий.

— Ну, на нет — и суда нет. — Маляренко широко и "искренне" улыбался своей фирменной "мёртвой" улыбкой. Деятели профсоюза побледнели — среди малознакомых с ним людей у Ивана была репутация непредсказуемого отморозка. Не обращая больше никакого внимания на десяток притихших мужиков, Иван повернулся к Звонарёву.

— Как дом, семья, сын? Как Ксюша?

Из дальнейшего публично громкого диалога все присутствующие уяснили, что, во-первых, Звонарёву-младшему срочно нужен крёстный отец. Тут Сергей Геннадьевич обвёл всех взглядом а-ля "только попробуйте косо на мою семью посмотреть!" Как относится к своему первому крестнику Маляренко — знали все. Дураков здесь не было.

Во-вторых, из неторопливого диалога "на публику" выяснилось, что первый заместитель мамы Нади вовсе не прочь стать самым крупным владельцем недвижимости в Крыму, ибо и большой дом Олега в "кремле", и дом Семёныча, "в престижном пригороде" — очень даже лакомые куски. Олег, напряжённо стоявший за спиной шефа, с заметным облегчением выдохнул — лично за Звонарёвым точно не заржавеет. Народ вокруг заволновался. И Лужины, и все остальные. Каждый из присутствующих явно имел свои виды на эти два прекрасных больших обжитых дома.

В-третьих, Маляренко и Звонарёв пришли к выводу, что было бы неплохо всё-таки дом Семёныча "продать". Например, за стройматериалы и их доставку. За каменные блоки и сосновые брёвна. И за кипарисовые доски. На этом месте диалога Серый отметил чрезвычайную важность тех пил, которые в посёлок доставил Иван. А поскольку самодельная пилорама, работающая от водяного колеса, находилась в полной собственности Звонарёва, то с его стороны было бы огромным свинством не сделать "моего лучшего друга Ивана" совладельцем данного предприятия. Лужины громко выдохнули, мужики зашептались, а Ваня отмутил себе неиссякаемый источник пиломатериалов.

"Серый, ты — умница!"

— Знаешь, Стас, честно тебе скажу. Я тебя по-настоящему зауважал. — Иван первым протянул руку. — Ты, парень, сильно повзрослел.

Ужин у Звонарёвых удался. И поговорили, и выпили, и закусили. А ещё — дружно посмеялись над своими пустыми и никчёмными страхами. Доверительные и открытые отношения никуда не делись.

А утром Ивана нашёл Андрей и предложил поговорить насчёт дома Семёныча и доставки стройматериалов.

Через неделю к усадьбе Маляренко пришла первая смена строителей.

Опять, как и год тому назад, строительство началось с суеты и беготни — надо было раздать кучу указаний и проконтролировать кучу дел. Побегав в бешеном темпе по растущей территории своей усадьбы и порта пару недель, Маляренко окончательно задолбался и, свалив все заботы на Семёныча, принялся готовить к походу лодку.

Первый, по-настоящему большой поход на "Беде" состоялся лишь через месяц, когда весна окончательно вступила в свои права, а море — полностью успокоилось.

Из затона вышли на вёслах. Медленно, зато верно. Моторист Сашка был довольно щуплым, хотя и жилистым парнем, поэтому пару Олегу пришлось составить лично капитану.

— И, раз!

— И, раз!

— Сашка, когда ты уже свою бандуру раскочегаришь, а?

— Греется уже!

— И, раз!

Спор о том, куда плыть не утихал несколько дней. Олег и Саша тыкали пальцем на юг, в сторону гор, и утверждали, что там природа и климат лучше, и люди там точно должны быть. Маша и Борис им возражали, заявляя, что на плоском берегу будет проще разглядеть поселения, тем более что бинокля у них нет, и поэтому надо двигаться на север. Оставшись наедине, Иван просто бросил монетку — выпал юг.

Двигатель понемногу раскрутился, и лодка заметно ускорилась. Работала эта штука почти бесшумно и без всякой вибрации, выдавая скорость приблизительно в девять километров в час. Волна была совсем небольшая, и восьмиметровая лодка уверенно шла навстречу солнцу. Олег валялся на палубе, смазывая жиром мачете, Сашка напросился рулить, а Иван, велев мужикам поглядывать на проплывающий по левую руку берег, завалился спать. Дорога до бывшего посёлка рыбаков занимала пять часов, была отлично известна и никакого интереса у капитана не вызывала.

— Мама, а можно я птичек хлебушком покормлю?

Маленький Ванечка стоял на корме прогулочного теплохода, крепко держался за мамину руку и смотрел на висящих в воздухе чаек. Крикливые птицы ловко ловили кусочки хлеба, которые им кидали люди. Самые наглые умудрялись выхватывать пищу прямо из рук. Стоявшую рядом с ним женщину Ванечка не видел, всё его внимание было поглощено диковинными белыми птицами. Но он маму ЧУВСТВОВАЛ. Тёплая и ласковая ДОБРОТА нежно потрепала малыша на макушке.

— Конечно, милый.

Родной запах на секунду затмил запахи моря и ветра.

— Мама?

Иван резко, рывком сел и продрал глаза. Сердце снова, как тогда, в прошлый раз, гулко бухало в груди.

"Это знак. Всё будет хорошо!"

Маляренко задумался, вспоминая эти два года своей жизни.

Сначала он просто выживал. Физически. Потом вживался в социум. Потом изменил социум под себя. И ни разу, при этом, никого не предал, ни разу просто так никого не обидел.

"Я — хороший человек? Я — правильный? У меня есть семья, дом, дело. Даже родня появилась. Вокруг меня живут мои люди. Я им нужен? Наверное, да. Программа минимум выполнена. Почти. Осенью совсем будет выполнена. Что дальше? Просто жить?"

Бездонное синее небо притягивало взор. Ивану казалось, что он сейчас упадёт вверх. "Просто жить" почему-то не хотелось.

"Цель. Мне нужна цель в этой жизни. Прошлую жизнь я уже прожил впустую. Хватит!"

— Вот, Сашок. Шах тебе и мат! — Радостный бас Олега вернул капитана к действительности.

"Я подумаю об этом завтра".

Путешествие на юг прошло впустую. Собственно, Иван и не надеялся, вот так сразу найти кучу контрагентов, с которыми можно будет вести выгодную торговлю. Или просто переселенцев. За три дня, не торопясь и останавливаясь на ночь у берега, Маляренко добрался до самой южной оконечности полуострова. Дальше путь лежал на восток. Берег из просто гористого превратился в самый натуральный горный хребет, высота которого, даже у Ивана вызывала искреннее уважение. Все склоны были так густо облеплены растительностью, что толком разглядеть землю никак не получалось. И нигде ни дымка, ни блеска стёкол. Ничего.

Вечером, похлебав супчику и прикинув имеющиеся запасы еды и воды, Маляренко решил пройтись ещё немного дальше на восток, вдоль берега. Места здесь были обильные и для жизни очень даже приспособленные, и в глубине души Иван очень надеялся хоть кого-нибудь встретить. Потому как, кому, нахрен, нужен порт, если он, этот порт, на всём белом свете ОДИН? Прошарашившись у южных берегов ещё пару дней и так никого и не встретив, горе-путешественники повернули домой.

Первый блин вышел комом.

Олег сидел на палубе, молча поглядывая на шефа. Этот человек, который дал ему и его семье будущее, вызывал в душе мужчины противоречивые чувства. С одной стороны — благодарность за жизни дочерей и жены, а с другой — было у бывшего прапорщика чувство, что он связался с чем-то, что ему не по зубам. Это — как ручной лев. Сегодня добрый-добрый, а завтра голову оторвёт. И понять его, предугадать его действия было совершенно невозможно, а ещё шеф частенько "зависал" с отрешённым видом, о чём-то тяжело задумавшись. Лицо его при этом изменялось так, что двухметровый милиционер в эти минуты мечтал только об одном — оказаться от него подальше. Иван, уставившись стеклянными глазами за горизонт, что-то шептал себе под нос и ласково поглаживал рукоятку мачете, явно кому-то обещая нечто очень нехорошее. Омоновца передёрнуло.

"Хорошо, что это не я!"

Олег был из той породы людей, которых принято называть "честный служака", сначала он тянул лямку в армии, потом — в ОМОНе, а потом попал сюда. Где каждый сам за себя и нет СИСТЕМЫ. Никакой системы. Что делать и как себя вести в новых условиях, Олег не понимал. И вот он снова на службе. Бывший прапорщик подтянулся, выкинул все мысли из головы и "автоматом" оправил свою заношенную одежду. Шеф был рядом, и надо соответствовать.

— Кхм. Иван Андреевич, а какие у нас планы на лето?

Из рулевой рубки с интересом высунулся Сашка.

— Да. Мне тоже интересно.

Иван долго молчал. Так долго, что мужики уже и не надеялись получить ответ.

— Планы? Мои планы? — Иван, прищурясь, посмотрел на Олега. Эти мужчины составляли его ближайшее окружение, и с ними планами поделиться стоило. Маляренко припомнил экзамен на зачисление у Ермакова. Экзамен на профпригодность у Николая. Сейчас ему предстояло сдать самый тяжёлый экзамен. Экзамен на право НАЗЫВАТЬСЯ шефом. По факту он им был, но…

"Как там китайцы говорят? Несказанного — не существует? Я придумал себе цель в жизни, мама. Даже если я её и не добьюсь, я всегда буду к этому стремиться".

— Планы простые, парни. Первое — не утонуть.

Мужики заулыбались.

— Второе — искать людей, а через них — прибыток нашим семьям. Да и тебе, Саш, женщину найти надо. И Борису с агрономом.

Сашка заулыбался в два раза шире и бодро закивал. Женщина ему нужна была очень-очень. Хозяйка, привыкшая передвигаться по усадьбе и дому в очень легко одетом виде, измотала парню нервы по самое "не могу".

— Третье — самим кому-нибудь не попасться. А то схарчат и не подавятся. Лодка — это слишком лакомый кусок.

Олег мрачно кивнул. За имущество шефа и будущее своих дочерей он готов был драться насмерть.

"Блин! Косяк! Арбалет-то — в рубке! Надеюсь, шеф не заметит".

Ваня поймал взгляд прапора и понимающе усмехнулся — Олег понурил голову.

— Больше такого не повторится.

"Служи, служивый!"

— Хорошо. Но всё это — не главное. Ни наши жизни, ни лодка, ни прибыток и достаток семей.

Лица экипажа выразили полное непонимание.

"Несказанное — не существует".

— Калиточку искать будем. Калиточку домой.

 

Глава 3

В которой Иван убеждается в правильности своих решений, которые, наконец-то, начинают приносить прибыль

Первый поход показал слабые места в подготовке и экипировке экспедиции.

Во-первых, начисто отсутствовали средства наблюдения. У одного из ребят, живших в Бахчисарае, был слабенький китайский бинокль, но продать или обменять его он наотрез отказался.

Во-вторых, карты, имевшиеся у Ивана, подозрительно неточно показывали береговую линию. Покумекав, мужики пришли к выводу, что уровень моря заметно изменился. Агроном, припомнив уроки географии, высказал идею, что Крым теперь — остров.

"Остров Крым. Где-то я это уже слышал".

И самое главное — ни у кого не было ни малейшего представления, где надо искать. Прошлая экспедиция, направленная монеткой, это красноречиво доказывала. По прибытию в порт, отныне именуемым гордым именем Севастополь, произошла очередная планёрка из серии "мы посовещались, и я решил". На этот раз все без исключения тыкали пальцем в северном направлении, уверяя шефа, что уж там-то точно "абсолютно точно всё будет, зуб даю!". Иван поморщился. Эти горе-советчики вечно советовали не то, что нужно.

— Так. Хватит. Сядьте там и слушайте сюда. — Цитата из Жванецкого выскочила сама собой. Судя по полуулыбке, понял шефа только Юра. Народ примолк.

— Пойдём снова на юг. Сами, может, и не разглядим ничего, но, может быть, дадим возможность увидеть НАС. Поплывём медленно. На корме устроим дым. Олег, озаботься сырой травой. Ночью, на стоянке, будем факелы жечь.

Маша тревожно посмотрела на мужа. Маляренко мягко улыбнулся.

— Мы аккуратненько.

Травы и камыша погрузили целую копну. Плюнув на вёсла, Иван велел Сашке сразу начинать "кочегарить" движок — идти на вёслах пару километров по затону не хотелось абсолютно. Несмотря на раннюю весну, солнышко припекало нещадно, и ворочать тяжеленные дубовые вёсла не было никакого желания. Провожающие дружно столпились на берегу и пирсе и пожелали счастливого пути. Потом, обождав пару минут, пожелали ещё раз. Через пять минут томительного ожидания Маша ещё разок послала воздушный поцелуй мужу и ушла домой. Ещё через пять минут на пирсе возле намертво стоявшей лодки остался лишь верный Бим.

— Сашка!

— Греется, Иван Андреич, греется!

Мысль о том, что можно попробовать "засветиться", оправдала себя на все сто процентов. Снова, как и в прошлый раз, "Беда" дошла до южной оконечности острова и, повернув налево, устремилась на восток, вдоль горного хребта. Все запасы травы и камыша сожгли уже через два дня пути, так что пришлось искать укромную бухту, высаживаться на берег и заниматься сенозаготовками. Эта непредвиденная операция отняла у Ивана два дня, но дело того стоило.

— Шеф, — Сашка, вылезший из трюма, выглядел весьма озабоченным. — Там один бочонок с водой протёк. Так что у нас только полбочонка осталось!

"Вот тебе, блин, и космические технологии!"

— Уронил, небось?

— Да что вы! Иван Андреевич!

Маляренко с досадой оглядел неторопливо изменяющиеся виды берега. До него было рукой подать — метров двести. Можно было рассмотреть каждую сосенку, каждый кипарис. Кроме них, на склонах иногда встречались здоровенные раскидистые деревья неизвестного вида. Наверное, агроном смог бы их узнать, но его тут не было. Лодка бодро шла вперёд, море было спокойным — плыви себе и плыви. Иван скрипнул зубами.

— Олег, разворачивай! Идём домой.

"Что за невезуха!"

Солнце падало в море, отчего, казалось, вода горела огнём. Иван на секунду представил себя средневековым пиратом.

"Ёлки-палки, какая непредсказуемая штука жизнь! Офис, квартира, одиночество. И вдруг — БАЦ! И я — капитан. Плыву совершать географические открытия. Охренеть!"

Лодка шла почти бесшумно, только немного поскрипывала палуба, когда по ней вышагивал мающийся от безделья Олег, да волны негромко бились в борт. Маляренко, убаюканный, монотонным движением, совсем уж было собрался отдать приказ становиться на ночёвку.

— Сашка, глуши…

Два выстрела разорвали тишину, словно гром.

— Ложись!

Иван ничего ещё не успел понять, а Олег уже сбил его с ног.

— В трюм! Сашка — гони, бля! — Прапорщик зашвырнул шефа в открытый проём трюма и рыбкой нырнул следом. — Сашок, пригнись и не высовывайся!

— Это в нас стреляли? Все целы? Олег?

— Норма.

— Саня?

— Я тут. Всё в порядке.

— Я посмотрю.

— Сиди ты! — Иван отпихнул от проёма Олега и осторожно выглянул. Лодка, с закрепленным штурвалом продолжала сама собой плыть на запад, мимо берега. Стволы сосен, густо облепивших высокий склон, в закатном солнце казались ярко оранжевыми, а хвоя — жёлтой.

— А-а-а-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а!

У самой кромки воды, на камнях, суматошно прыгал человечек, размахивая зажатым в руках оружием. Подняв ствол, человек снова дважды пальнул в воздух. Рядом с Иваном, тяжело дыша, появился Олег. В руках у него уже был заряженный арбалет.

— Похоже, просто внимание привлечь хочет.

— Похоже на то. — Иван предостерегающе положил руку на плечо служивого и осторожно приподнялся над фальшбортом.

— А-а-а-а-а-а-а-а!

Человечек, увидев Ваню, осторожно положил оружие на камень и принялся усиленно орать нечто непонятное, при этом размахивая руками, словно мельница.

— Сашка. Стоп машина! Олег, не высовывайся. Тебя не должны видеть.

Впрочем, бывший омоновец уже и сам это сообразил и растянулся на палубе, подтянув к себе поближе арбалет и мачете.

— Сашка. Якорь.

Иван изо всех сил всматривался в берег. Солнце ушло за горизонт, и быстро наступающие сумерки мешали как следует рассмотреть, что же там происходило.

Увидев, что лодка остановилась, маленький человечек заметался по берегу, что-то крича. Усилившийся ветер свистел в ушах и сносил звуки в сторону. Понять, о чём им кричали, было невозможно.

— Чего это с ним? — Сашка с любопытством разглядывал незнакомца.

— Похоже, плыть собирается. — Иван скосил глаза на Олега. Тот с готовностью кивнул, мол, я наготове.

— Саша, приготовь-ка камеру с верёвкой. На всякий случай.

Человечек быстро разделся, сделал небольшую разминку и сиганул в воду.

— Доплывёт?

— Захочет — доплывёт. Олег, поднимайся. Этот товарищ ружьецо на берегу оставил.

— А если…

— А если бы нас хотели перестрелять, то давно уж перестреляли бы. Есть там у него напарник или нет — уже не важно.

Олег вздохнул.

— Это точно. Судя по звуку — у него что-то автоматическое. Но не "калаш" точно. Импорт. Триста метров это для таких аппаратов — не расстояние. А уж если с оптикой…

Человечком оказалась совсем юная девица. Коротко, по-мальчишечьи, стриженная, загорелая и худая. Триста метров по открытому и всё ещё довольно холодному морю она проплыла, на неискушённый взгляд Ивана, ну очень быстро.

— Ни хрена себе, это ж — баба!

Повинуясь приказу шефа, Саша с огромным энтузиазмом выбросил за борт автомобильную камеру с привязанной к ней верёвкой. Пловчиха сообразила, что лестницу ей не подадут, вцепилась в спасательный круг, натянула его на себя и принялась судорожно дышать. Воздух с хрипом и свистом вырывался из её глотки, девушка явно была не способна вымолвить ни слова. Иван припомнил рассказы Маши о болезнях, сопровождавших её группу, и присмотрелся внимательнее: кроме излишней худобы, лицо и руки ничем особым не отличались.

— Ну, привет. Ты кто?

Девчонка замерла. Даже дышать перестала. В её глазах на миг промелькнула растерянность.

— Вас?

— Вася? — Иван удивлённо посмотрел на "Васю". Та немедленно разразилась длинной речью на немецком языке. По-немецки Ваня не понимал, но не узнать язык было невозможно.

— Гансуха! — Маляренко удивлённо присвистнул. Все, кого он тут встречал, были или русскими, или русскоязычными.

— На борт просится. — Олег внимательно наблюдал за тёмным берегом. — Мля, не видать ни хрена. Что делать будем?

Немка, болтавшаяся за бортом в холодной воде, жалобно залепетала и указала пальцем на лодку.

"Ну ты, "Вася", шустрая!"

— Сашка! Факел!

— Олег, отложи арбалет и тащи верёвку. Вытяни её из воды, но на палубу не вытаскивай. Мало ли. Сашка, твою мать, факел где?

Внешний осмотр "Васи" никаких подозрительных язв или пятен не выявил. Впрочем, это могло ещё ничего и не значить. Девушка покорно и молча болталась над водой, пока Иван дотошно её рассматривал, подсвечивая себе факелом. Красивая, стройная девчонка. Излишне плоская. Рёбра торчат, как у цыганской лошади. Мосластая и ноги "от ушей". Представить себе такое Ивану было трудно, но, пожалуй, эти ноги были даже длиннее, чем у Марии.

— Ладно. Затаскивай.

Олег поднатужился и одним рывком втянул озябшую пловчиху на палубу. Немка оказалась тощей, высоченной моделькой лет двадцати. Замёрзла он капитально — озноб колотил её так, что всё тело ходило ходуном, а зубы стучали так громко, что заглушали всё вокруг.

— Ну что, парни. Кто у нас тут полиглот?

Из немецкого Иван помнил лишь расхожие фразы из фильмов про войну.

— Хенде хох!

Немка явно испугалась, но, тем не менее, послушно задрала руки. Следом немедленно влез Олег.

— Гитлер капут!

Немка от удивления даже перестала стучать зубами. Парни дружно расхохотались, а "Вася" неуверенно заулыбалась и опустила руки. Своей почти полной наготы она совершенно не стеснялась и, усиленно растирая себе ноги, снова начала что-то лопотать.

Олег сразу заявил, что никаких языков, кроме русского и плохого русского, он не знает. Саша задумчиво сказал, что сначала учил английский в школе, а потом в институте и… в общем, "нет, не владею". Иван припомнил свои переводы сопроводительной документации к импортным продуктам и приступил к расспросам.

Девица, замотанная в кусок брезента и залитая горячим чаем, ожила и, путаясь в английских словах, принялась о себе рассказывать.

— Утро красит, нежным цветом… или светом? — Настроение у Ивана было просто отличным. Если эта "Вася" с русским именем Таня не наврала, то их ждёт обалденно большой приз. Гран-При, так сказать. Целый, в смысле поломанный, транспортный самолёт бундесвера. А Танька эта оказалась самой натуральной военнослужащей, отправленной начальством послужить фатерлянду и антитеррористической коалиции на авиабазе в Киргизии. Самолёт, доверху набитый всякими невоенными грузами, вроде обмундирования, мыла и прочих памперсов, спокойно пересёк воздушное пространство Украины, но над Россией попал в жуткую грозу и оказался неизвестно где. Пилоты четыре часа мотались над непонятно откуда взявшимся морем, пытаясь сориентироваться, а потом, заметив тёмную полоску гор на горизонте, на последних каплях горючего дотянули до земли, где и сели. Ну, как сели… гробанулись, одним словом. Из пятнадцати человек бывших на борту, после приземления осталось в живых только трое. Из которых только Танька и могла передвигаться. Двое инженеров по водоочистительному оборудованию, которых ждали в Афганистане, сильно переломались и до сих пор лежали. Ванина идея с сигналами сработала — именно по дыму Танюха их и обнаружила. К сожалению, она не успела на берег, когда "Беда" шла на юг, подавая дымовые сигналы, но, подумав, девчонка сообразила, что "мейби ю вилби бяк". И через четыре дня её ожидание увенчалось успехом. Самым интересным в Танином рассказе было то, что залетели сюда эти "дойче зольдатен" всего два месяца тому назад! Хотя дата их пропажи "там" совпадала с датой пропажи Ивана с точностью до минуты.

"Неизвестные явления природы, иху мать!"

— Сашка, да отлипни ты от неё! Успеешь ещё знаки внимания оказать!

— Иван Андреич! Я её русскому обучаю!

— Тьфу, зараза! Никуда она от тебя теперь не денется. Если глупить не будешь и думать будешь башкой, а не яйцами! И ещё — никакого насилия! Понял?

— Иван Андреич! — Александр обиженно засопел.

Слова босса возымели действие и моторист, поулыбавшись на прощание, занялся своими прямыми обязанностями.

Лодка встала на якорь всего в тридцати метрах от берега. Олег, ещё раз недоверчиво оглядев сосновые заросли, аккуратно скатал одежду и поплыл к берегу, держа узелок над головой.

— Давайте! — Голый Олег схватил вожделенный автомат, повертел его в руках, чем-то там щёлкнул и присел на одно колено, наведя ствол на склон горы. Ваня в своих силах не был настолько уверен, поэтому поплыл на камере. Таня же, украдкой стрельнув глазами на Алекса, быстро стянула с себя брезент и сиганула следом за "Russische Kapitдn".

Самолёт лежал в микроскопически маленькой горной долинке всего в получасе ходьбы от бухты. Иван искренне зауважал пилотов люфтваффе, решивших садиться ЗДЕСЬ. Фюзеляж самолёта был почти цел, только морда разбилась всмятку, да ещё оторвало крылья и хвост. Лётчикам не хватило чуть-чуть — полянка, заросшая кустами, оказалась слишком короткой. Под боком у туши фюзеляжа, приютились три маленькие, песчаной расцветки палатки, чуть дальше идеально ровным рядком виднелись идеально насыпанные могильные холмики. На них были установлены идеально ровные кресты.

"Тьфу, бля! Орднунг!"

Таня решительно обогнала мужчин и что-то закричала. Ей ответили. Измождённый мужик лет пятидесяти, совершенно гражданской наружности, со стоном опустил автомат. Ноги его были плотно примотаны к доскам. Второго выжившего инженера нашли в палатке. Мужчина был без сознания.

— Шеф! Да это просто праздник какой-то! — Олег вынырнул из распотрошенного контейнера с комплектом обмундирования светло-песчаного цвета. На шее его болтался автомат.

— Шеф! Можно?

"Соблюдает! Молоток, парень".

— Одевайся. И мне подбери по размеру, и Сашке. Нечего нам в обносках ходить.

Олег радостно матюгнулся и снова исчез в самолёте. Иван призадумался. Плюсов в этой находке было много. Очень. Только оружия собрали — четыре пистолета и два короткоствольных автомата с оптикой. Правда патронов к ним было совсем мало — Таня, выпучив глаза, рассказывала о puma. И ещё очень натурально изображала медведя. Франц согласно кивал, показывая рукой на ближайшие заросли.

— Олег. Хватит рыться. Пакуй всё. Закрой контейнеры. Возьми носилки — нам этого фрица до лодки тащить. — Ваня вынул из прихватизированного баула пистолет и отдал его Тане.

— Жди здесь. Э-э-э-э… Ахтунг, в общем.

А минусы… А минусов — не было! Маляренко представил счастливые глаза жены и издал победный вопль.

Все затраты и усилия окупились сторицей.

 

Глава 4

В которой Иван кардинально и окончательно решает вопросы безопасности своей семьи

— Иван Андреевич, вы, конечно, человек авторитетный… — Мама Надя с сомнением поджала губы. Для неё это было выражение крайней степени неудовольствия.

"Угу, как там было… "ты, Доцент, вор, конечно, авторитетный…"

Ваня зажмурился от удовольствия. Сидеть под большущим тентом на удобнейших раскладных креслах было чертовски приятно. Особенно, если учесть, что тент стоял на НАБЕРЕЖНОЙ — часть берега возле пирса Мария велела очистить, замостить и озеленить. И сложить из камня стационарный мангал. Хозяин, когда вернулся из своего второго южного похода, на какое-то время потерял дар речи. Это было очень круто. Это был показатель. Иван впервые почувствовал, что он здесь, в этом мире, не только прекратил "выживать", но и стал просто жить в своё удовольствие! Да что там — он стал получать от этой жизни просто-напросто курортные блага! Посидеть вот так, тихо, по-семейному, вечерком на пляже у моря, под шашлычок и кувшинчик бражки — милое дело!

С тех пор как Иван объявился в порту вместе с тремя немцами и кучей разного барахла, прошло уже два месяца. "Беда" сделала уже пять рейсов за имуществом германской армии и сейчас, ведомая эрзац-капитаном Алексом и его юнгой Таней, совершала шестой. Рабочие, вкалывавшие на строительстве домов для Олега и Семёныча, увидав на моряках новенькую форму и, самое главное, шикарные тяжёлые ботинки, резко ускорили работы. Шеф, окинув мудрым взором заложенные фундаменты, с барского плеча пообещал каждому, кто себя проявит на трудовом фронте, по точно такому же комплекту. Энтузиазм подскочил сразу на триста процентов. За три года жизни в диком мире проблема с одеждой почти для всех стала очень актуальной. А про обувь и говорить было нечего — это была просто беда. Гонцы, отправленные за Доком, растрезвонили об Ивановом хабаре на весь Бахчисарай, и через три дня к порту пришло ещё пятнадцать человек, сильно желавших поработать на Маляренко.

Надо сказать, что Иван, раздавая рабочим одежду и обувь сверх обещанного, не только стимулировал их к трудовому подвигу, но и, самое главное, заботился об этих людях. Зимы, как ни крути, были прохладными и людей, даже чужих, следовало беречь. Да и отношение бахчисарайских ребят к Ивану, и без того опасливо-уважительное, стало совсем уж трепетным. На Семёныча, Борю, Сашку, Агрономыча и Олега смотрели с откровенной завистью.

Док, обалдевший от немыслимого количества лекарств и прочих медицинских прибамбасов, смог спасти Франца, заново переломав и сложив ему кости и заодно вычистив от осколков раны. И хотя замотанный по уши немец до сих пор лежал и не вставал, но он медленно и уверенно поправлялся. Со вторым инженером чуда не произошло. Как Док потом объяснил — Таня перекормила несчастного антибиотиками, начисто убив его иммунитет. И, кстати, об антибиотиках, не желает ли Иван Андреевич поделиться фармакопеей с ним, с Доком, исходя, так сказать, из гуманитарных соображений?

Иван не пожелал и, вручив опечаленному Доку пару отличных ботинок, отправил того обратно в Бахчисарай.

Потом, на новеньком, "в масле", ослике, в порт приехал Стас и попробовал выпросить пистолет. Иван презентовал ему очередную пару ботинок и сделал вид, что не понимает, о чём речь. На заднем плане внушительно дефилировал вооружённый автоматом Олег.

И вот сейчас, через два месяца после начала всей этой кутерьмы, в Севастополь явилась тяжёлая артиллерия в виде деда и мамы Нади.

Мама Надя надавила больнее всего. Она надавила на совесть Ивана, рассказав ему о бедных, раздетых-разутых детях. Маляренко "поплыл". К такому бабьему прессингу он не был готов абсолютно. Как всегда, в трудную минуту на помощь пришла жена. Выпятив свой, пока ещё небольшой животик вперёд, она доступным и простым языком посоветовала маме Наде "на чужой каравай…" и так далее. И вот мама Надя делала последнюю попытку выпросить у Ивана кое-что по списку Дока.

— Надежда Фридриховна, — Иван был безукоризненно вежлив, ибо он понимал, как нелегко этой гордой женщине ПРОСИТЬ, — конечно, вы, лично, получите от меня в подарок, некий минимум лекарств…

Загоравшая по соседству Маша негодующе фыркнула, но перечить мужу не посмела.

— … но, конечно, не столько, как просит ДОК.

Надя благодарно улыбнулась — Иван спасал её реноме. Вокруг была куча "греющих уши".

Самым "конкретным пацаном" оказался дед Федя. Он выяснил у Семёныча, что тому нужно для стройки, поторговался и, взяв авансом десяток тонких шерстяных одеял, уехал домой выполнять заказ. Стройка из разряда "ударной" перешла в "сверхударную".

— Ванечка, — Маша ластилась, как котёнок, водя рукой мужчины по своему животику, — а когда дед мебель привезёт?

— Ну, — Иван сонно повернулся на бок, — месяц где-то… спи!

— А когда у нас электричество будет?

— Будет… — Иван зевнул. — Спи!

Утро началось с переполоха. В усадьбу прибежала измученная Светлана и сообщила, что на посёлок снова напали "эти уроды" и едва не украли нескольких женщин. Стас с отцом, с Серым и оставшимися мужиками сумели отбиться, но почти все они получили ранения. Даже Док. И что тяжелее всего досталось Станиславу и дяде Гере. Женщина упала, а все женатые мужики дружно бросили работу и рванули "на выход".

"Блин. На хера мне четыре пистолета? Солить?"

— Стоять!

Тяжёлый рык босса остановил всех. Маляренко своей мощью подавлял, пугал и восхищал одновременно. Сейчас Иван явно ничего не видел, глаза его налились кровью, а взгляд замер где-то за горизонтом.

"Там же Серёжка маленький! Ах вы… Всех убью! Убью! Убью!"

Планка рухнула, Маляренко страшно, нечеловечески замычал.

Шлёп! Маленькая ладошка наотмашь приложилась к лицу. Шлёп! Шлёп!

"А? Чего это?"

Шлёп!

"Её глаза. Почему они такие злые?"

Шлёп!

— Маша… — голос Вани сипел, — ты чего?

— Пойдём.

"Пойдём".

Маленькая ладошка взяла Ванину руку и куда-то повела за собой. Маляренко шёл, не чуя под собой ног. В голове стучалась только одна мысль.

"Всех убью!"

— Олег! — Хозяйка затолкала мужа в дом и обернулась. — Никого не отпускать! Сюда, — она резко показала на дверь, — никого не впускать! Ис-пол-нять!

Подкорка служивого отдала команду, инстинкты заставили щёлкнуть каблуками и, на ходу успокоив встревоженную супругу, Олег отправился исполнять приказ.

— Ванечка.

— А?

"Почему у неё такой дрожащий голос?"

— Ванечка, помнишь, ты меня просил, если вдруг…

Маша зажмурилась и изо всех сил влепила мужу сильнейшую оплеуху.

— Сначала, млять, головой думай, а потом — делай!

"Ё!"

Иван "проснулся", помотал звенящей головой и обмяк. Ноги подкосились, и Маляренко повалился на лавку, следом, к нему на колени, с плачем уселась Мария. Муж напугал её досмерти. Теперь она понимала, почему все окружающие ТАК смотрят на хозяина.

"Сначала думай, потом — делай!"

Маляренко припомнил одного знакомого, тоже, не подумав, рванувшего мстить, и ему стало плохо. Он посмотрел в чистые, небесно-голубые глаза жены и прочёл в них полное понимание.

"Умница. Какая же она умница".

— Как ты думаешь, кто?

— Думаю, как минимум — не мои.

— Гонцы?

— Может быть. Они же из бывших пленных. Семей нет. Домов нет. Терять им, в общем, нечего.

— Но это же не всё? — Глаза Маши стали знакомо жестокими. За своего будущего ребёнка женщина была готова драться насмерть.

— Светлана. Вот кто мне покоя не даёт. Прислали её именно потому, что я к ней хорошо отношусь, это факт. Значит, кто-то за всем этим стоит точно. Это точно не семейные мужики, работающие здесь. Тот, кто всё это провернул, должен был постоянно всё координировать на месте.

— Ваня, зачем? Почему всё опять начинается?

— Жадность, зависть, злоба. Я не знаю, милая. Это точно не Звонарёв, — сердце Маляренко на миг покрылось инеем: а вдруг? — нет, точно не он. Светка говорит, Ксюшу тоже поранили, а ведь она снова беременная.

Маша удивлённо подняла брови.

— Мама Надя сказала. Нет, Серому ввязываться в это дело не с руки. Он и так очень жирно живёт.

— И это не Лужины.

— Да. Это может быть… Док?

"Я параноик или нет? На посёлок налетают, всех бьют и ранят… но не досмерти, а так, позлить, бьют баб, некоторых трахают, потом исчезают. А потом сюда прибегает Светка, и все срываются мстить. И я тоже. Я же не дал Стасу пистолет. Ну да. Логично. Здесь двое-трое мужиков, и нападения они не ждут. И полный дом добра. И Маша. Так я параноик или нет?"

Словно читая его мысли, Мария отрицательно покачала головой.

"Нет, не параноик. Будем делать перебздеть!"

Мужики ушли через час. Иван толкнул речь, предложив одиноким парням остаться и поработать здесь. Неженатики разделились. Большая часть порысила вслед за семейными, а четверо решили остаться. Маша незаметно наступила мужу на ногу.

"Сам вижу. Гонцы тут. Оба"

— Как думаешь, когда? — Олег был очень озабочен. Новости, которыми его огорошил шеф, многое объясняли — отказ прийти на помощь Бахчисараю теперь выглядел совершенно логичным.

Несмотря на царящую вокруг мрачную атмосферу, Олег не мог не восхититься.

"Ну, шеф! Ты или псих, или гений!"

— Железно отряд можно проконтролировать только на перевале. Там одна единственная дорога. Это ближайшая к нам точка. Мужики там будут к вечеру, и оттуда идти ещё часов шесть-семь. Вот и считай.

— Завтра на рассвете?

— Ага! — Ваня беззаботно зевнул. — Вот тогда-то мы и выясним — параноик я или нет.

К обеду пришла "Беда". Иван, ничего не объясняя, велел Сашке снова уйти в море и проболтаться там ещё сутки. А завтра, в это же время, подойти к берегу и в бинокль высмотреть лично его. Ивана.

— Уяснил?

На лодку погрузили Франца, туда же сели все женщины и дети, и Сашка отчалил.

"Олег, Борис, Агрономыч, Юра, Семёныч, я. Негусто. И четверо гавриков. Из которых, возможно, кто-то — "казачок засланный". А может, и все. А может — и никто".

Вариант, при котором, гонцов использовали "втёмную", Маляренко не исключал. Юрка попробовал было канючить, чтобы он, значицца, остался героически защищать свою фазенду, но мужики ему популярно объяснили, что на ферму никто не полезет, пока не разберутся с портом. Юрка задумался и успокоился. К драке он был готов. Жена и ребёнок в безопасности, а остальное — ерунда!

— Шеф, все четверо смылись! — У Олега вид был — как у побитой собаки.

Маляренко довольно сощурился.

— А ты сомневался! Увидели, что ни лодки, ни баб нет. Сообразили, что всё пошло не по плану, и сдёрнули. Ну что. Они знают, что мы знаем, и наоборот. Лепота! Всё! Нехрен тут сидеть. Подымай народ, выходим.

Всё оказалось значительно проще. Налётчики НЕ ЗНАЛИ, ибо действительно засланный казачок (а это был, как правильно догадалась Маша, один из гонцов) просто струсил в последний момент и уговорил остальных парней пойти "на выручку" Лужиным, а не отсиживаться "позорно" в тылу.

В серых предрассветных сумерках замаскировавшиеся в ближайшей к усадьбе "клумбе" мужики прекрасно видели приближавшихся к ним врагов. Видок у них был откровенно жалкий. Ободранные, все в лохмотьях, тощие как скелеты, семеро налётчиков лёгкой трусцой двигались к своей цели. До порта оставалось около километра. А впереди них… Иван протёр глаза. Отряд вела Ольга? Ольга?!

"Быть того не может!"

Женщина, одетая, словно мужик, коротко стриженная, ничем не напоминала прежнюю красавицу. И всё же это была она.

"Ну, тля!"

— Живьём брать демонов! — Услыхав страшный шёпот Ивана, мужики дружно хрюкнули. Мандраж прошёл, и бойцы Ивана заметно успокоились. Олег украдкой показал шефу большой палец.

Дальше было шоу. Омоновец просто вылез во весь свой богатырский рост, просто навёл на доходяг автомат и просто велел всем валиться на землю. Самого прыткого пришлось пристрелить, остальные, видя такую незавидную судьбу товарища, махом побросали самодельные луки и повалились на землю. Налёт закончился.

"Дурачьё. Лучше бы вы пулю просто словили… Подыхать вы будете долго и затейливо".

— Доброе утро, Оленька. Какими судьбами?

Пленных отвели на ферму, покормили и заперли в погребе. Ольга, с удовольствием помывшаяся в знакомой баньке под присмотром Ивана, теперь сидела за знакомым кухонным столом и неторопливо рассказывала свою историю.

После налёта избитая и изнасилованная женщина смогла как-то устроиться в этой общине изгоев. Вторая взятая в плен женщина, не выдержав насилия, умерла через три дня, а Оля выжила и, руководствуясь принципом "разделяй и властвуй", потихоньку выбралась в атаманши. Узнав от гонца историю о находке, она поняла — это шанс. Последний шанс на нормальную жизнь. Женщина разработала нехитрую комбинацию и осуществила её. Вот и всё. Иван облегчённо выдохнул.

"Слава Богу — Док ни при чём!"

На центральной площади Бахчисарая собрались все. Вообще все. Жители самого посёлка, двух маленьких хуторов и несколько бирюков.

Пятеро оборванцев лежали на земле, привязанные ремнями за руки, за ноги и растянутые, словно морские звёзды. Красивая женщина спокойно сидела на земле в двух шагах от крайнего. Внезапно тот повернул к ней голову и лихорадочно зашептал.

— Оленька, я тебя всегда любил. Слышишь? Я. Тебя. Люблю! Я тебя-а-а-а-а-а-а-а-а-а!

Страшный крик оборвал его страстный шёпот. Толпа вздрогнула и попыталась рассыпаться.

— Стоять!

Рык Ивана плетью стеганул по нервам. Люди присели и на полусогнутых вернулись на свои места.

— Смотреть сюда! Так. Будет. С каждым. Кто. Пойдёт. Против. Меня!

Иван махнул деревянным молотом, и второе колено несчастного превратилось в кашу. Мужик завизжал, а Оля даже бровью не повела.

— Ваня. — Голос её был на удивление спокоен. — Ты, когда с ними закончишь… пожалуйста, ради памяти Коли. Убей меня быстро, ладно?

Среди зрителей снопом, без чувств, на землю рухнула Светлана, женщины заплакали и запричитали, а мужчины онемело смотрели на этот ужас.

— Конечно, моя хорошая. — Иван подмигнул старой знакомой и принялся махать молотом.

Иван обманул. Ольгу постигла та же участь, что и остальных.

А продажного гонца Олег просто-напросто повесил.

 

Глава 5

В которой Иван плачет, а потом успокаивается

Всю следующую неделю Иван не мог толком спать. В ушах постоянно стояли вопли тех несчастных, что попали ему под руку. Зачем он это сделал, Маляренко не знал. Вот не знал, и всё тут! Ещё в Юрьево, глядя, как моется в бане Оля, Иван совсем уж было решил пощадить всех этих уродов и пожизненно загнать их по дешёвке в рабы. Например, Звонарёву на лесопилку. А Олю подарить Борьке. И забыть про них, как про страшный сон. И жить долго и счастливо.

Но когда связанных пленников привели в Бахчисарай, Ивана "понесло". Башка онемела совершенно, и что он будет делать в следующий миг — не знал никто. Даже он сам.

А очнулся Маляренко уже ПОСЛЕ всего этого. Он стоял с окровавленной деревянной кувалдой, а перед ним, на земле, извивались и кричали шесть изломанных тел с раздробленными коленями и локтями. И Оля. Почему-то голая. И тоже изломанная. С трудом подавив рвотный позыв, Маляренко велел вывезти их за огороды и выбросить.

— Чтобы сдохли! Увижу, что кто-нибудь их попробует добить…

Голова снова стала неметь. Глаза застилала пелена. Это было восхитительно! Иван отдался этому безумию полностью и с восторгом.

"Нахрен этого бояться! Это я! Я — такой!"

Окончательно в себя Иван пришёл уже дома. Рядом с любимой. Рядом с Бимом и с лодкой.

И тогда начался отходняк.

Маша тихо плакала в новую синтепоновую подушку и старательно делала вид, что она НЕ БОИТСЯ. Но она боялась. Боялись все. Даже двухметровый Олег прижух и казался ниже ростом. В порту воцарилась тишина.

Его огромный по всем меркам дом неожиданно превратился в общежитие. Одну комнату занимал Франц. По соседству жили Сашка с Таней, которая ухаживала за соотечественником. Ещё одну, самую большую комнату временно занимали Олег с супругой и двумя дочками. Ну и Семёныч с женой и сынишкой жили в четвёртой спальне. Ване и Маше, у которой живот уже начал выпирать, осталась одна спаленка и ещё одна комнатушка. В общем, негусто. Да и шум, особенно от младенцев, по ночам стоял такой, что Иван предпочитал спать на веранде.

Открытая всем ветрам веранда, пристроенная к дому, обсаженная цветами и завитая вьюнком, оказалась прекрасным местом для отдыха. И можно было не напрягать Машеньку своим присутствием.

"Как же так? Она меня боится! Я — чудовище? Почему? Зачем я ЭТО сделал? Ведь для чего-то я это сделал! Не может быть, чтобы это было ПРОСТО ТАК!"

На глаза навернулись слёзы, и Ваня, лёжа на топчане, отвернулся к стене и заплакал.

— Вы знаете, Борис, я не понимаю…

Тихие голоса, доносящиеся с недалёкого крыльца, разбудили Ивана. Стояла глубокая ночь. На мощёной площадке между верандой и лодочным сараем в каменном очаге слабо мерцал огонёк. С моря дул свежий и вкусный морской ветер, смешивающийся с одуряющим запахом цветов и разнотравья, а полная луна заливала всё это великолепие волшебным серебристым светом. В кустах, высаженных на набережной, пела ночная птица.

"Как в сказке!"

Иван осторожно приподнял голову с подушки. На крылечке, спиной к нему, сидела Маша. Перед ней, на лавочке, Борис. Там же крутился Бим.

"А, ну да. Он же сегодня дежурный…"

— … как он мог? Такая страшная жестокость. — Голос жены подрагивал.

В животе у Вани разлился жидкий азот.

Боря поправил на плече ремень автомата и устало потёр шею.

— Мария Сергеевна, а почему вы думаете, что хозяин жесток?

— Как? Вы же всё это видели сами, Борис. Что с ним произошло? Почему?

"Почему. Если б я знал!"

— Да. Да, Мария Сергеевна. Я. Это. Видел. А ещё я видел, как Надежда Фридриховна пряталась от шефа. Избегала встреч с ним. Ещё я видел, как Стас, разговаривая c шефом, смотрел в пол и не смел поднять глаза. Хотя разговор-то был — ни о чём. Просто трёп, и Иван Андреевич был очень дружелюбен. И я видел, что когда Серый, несмотря на запрет, всё-таки добил этих… хозяин воспринял это с огромным облегчением.

— Разве нельзя было их простить?

— Простить? Их? Каждый выбирает свой путь. Они выбрали свой. Сами. Никто их не заставлял. Очень многие ведь там, на хуторах, живут и ничего… хотя тяжко живут, без женщин, в шалашах и пещерах. Но на кривую дорожку же их не потянуло. А эти…

Зато у вашего ребёнка, Мария Сергеевна, будет долгая и счастливая жизнь. Поверьте. И у нас. У всех.

Борис обвёл рукой вокруг.

— Мы все теперь — ВАША семья. И казнь — это не наказание и не проявление жестокости. Это послание. Всем остальным. "Мою семью не трогать"!

Ветер шумел листвой, и отдельные слова Иван разбирал с трудом. Холод постепенно исчезал. Слова Бориса, обычного работяги, поразили его до глубины души — перед ним открылся совершенно иной человек.

— И знаете что, Мария Сергеевна. Теперь Стас вот так, походя, по привычке не пнёт "по-дружески" нашего агронома. Я вам это точно говорю. И строители не будут щипать Таню за попу, предлагая ей отс… а… извините. — Борис смешался.

— Это правда? — Голос Маши был полон неподдельного изумления.

— Правда. Саша — очень хороший человек. Но он такой… безвредно-безответный какой-то. И Андрюха-бригадир уже никогда не подначит его "саечкой за испуг". И мне никогда и никто из чужих не будет больше "тыкать" и указывать, что делать. И все ваши люди скоро "отойдут" от казни и развернут плечи. А это очень, очень дорогого стоит. Поверьте!

— Я вам верю, но куда Олег-то смотрел? — Женщина забыла про свои переживания и была изрядно возмущена свалившимися новостями.

— Он смотрит. Но не разорваться же ему! И, кстати, я знаю, что хозяин велел Олегу присмотреться к неженатым парням — набрать дружину, так?

"Быстро новости разлетелись!"

— Так вот. Олег уже НИКОГДА не вильнёт. Он теперь навсегда человек Ивана Андреевича…

"Ну Боря! Аналитик хренов! Да я и сам это знаю!"

— … и он всегда будет беречь покой вашего дома.

Женщина задумчиво смотрела на этого странного работягу.

— Вы меня удивили, Борис…

— Михайлович.

— Борис Михайлович, а кем вы были раньше? Там?

Мужчина помолчал.

— Директором. Простым директором, простой школы.

"Ого!"

— Скажите, Мария Сергеевна, вы в добро верите?

— А? Что? — Маша, сбитая с толку внезапной сменой темы, на секунду замешкалась. — Ну да. Верю. А что?

— А в то, что добро обязательно победит зло, верите?

— Да. — Голос Маши прозвучал тихо, но уверенно.

— А Иван Андреевич здесь, в этих землях, — Борис кивнул на степь, — ПОБЕДИЛ ВСЕХ. Это значит, что он здесь — САМЫЙ ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Иван положил голову на подушку и закрыл глаза. Голоса убиваемых им людей в голове исчезли. Остался лишь шум ветра, пение птицы, шелест волн и поскрипывание лодки.

"Завтра в море!"

Эта мысль привела Ивана в хорошее настроение. Он укрылся с головой одеялом, улыбнулся и уснул.

 

Глава 6

В которой Иван срывает настоящий джек-пот и сильно озадачивается

Целый месяц Иван со своим экипажем, состоящим из Саши и Тани, посвятил разрушительно-созидающей деятельности. В смысле — разбору самолёта и перевозке всяческих полезных штук на склады, выстроенные Семёнычем в усадьбе. Собственно, его присутствие на борту "Беды" и не требовалось — Александр прекрасно управлялся и сам. Но Ивану просто нравилось плавать по морю. Или, как говорят мореманы — ходить. Он даже было попытался уговорить супругу составить ему компанию, но та решительно отказалась, сославшись на то, что на воде её укачивает. Выпятив вперёд живот, Мария в шутку погрозила мужу пальцем, намекая на нового члена команды — Таню. Та, под чутким руководством Сашки, делала в русском большие успехи и уже вовсю пыталась разговаривать. При этом на судне она вела себя так непосредственно, что её друг постоянно краснел. Раскованность в поведении девчонки Иван списывал на европейское воспитание, и особого внимания на почти полное отсутствие униформы на юнге не обращал.

"Зато выглядит красиво и готовит вкусно!"

Красоту, даже абстрактно-теоретическую, Иван уважал.

Дымовые сигналы не дали никакого толку, больше никто не откликнулся, и, перевезя последние остатки груза в порт, капитан решил попытать счастья на севере.

Олегу же Иван дал поручение не только вернуть на место строителей из Бахчисарая, но и присмотреться к неженатой молодёжи на предмет их будущей вербовки в личную дружину Ивана. Олег отправился к Лужиным и пинками вернул строителей на брошенные объекты, предложив несогласным вернуть "на родину" камуфляж и ботинки. Народ безропотно собрал манатки и двинул доделывать обещанное. Там же он имел долгий разговор со Звонарёвым на предмет "присмотреться к молодняку" и вообще, к ситуации на месте — Бахчисарай без присмотра Иван оставлять не хотел.

Мужчины после первого знакомства не ладили, но оба были "людьми Хозяина" и общий язык им всё-таки пришлось найти.

За этот месяц дома Семёныча и Олега были, наконец, достроили, и счастливые новосёлы заняли свои жилища. Особенно этому радовалась хозяйка — спать в доме, где есть пара горластых малышей, было сложновато. Семёныч, руливший стройкой, поставил на отшибе бревенчатую баню, здоровенный склад и заложил дома для Сашки и Бориса. Дел было невпроворот.

— Докладывай. — Пару дней отдыха на берегу Иван использовал на всю катушку и сейчас принимал отчёт от Олега прямо за обеденным столом, с ложкой в руке. Олег встал и машинально оправил камуфляж.

— Перевозчики цену ломят. Камни и брёвна-то у нас золотыми получаются.

— Знаю. Сядь. — Маляренко помрачнел. Проблема доставки строительных материалов в усадьбу становилась очень серьёзной. Как так получилось — никто толком не знал, но сухопутные перевозки были полной монополией азербайджанца Толика, живущего на хуторе за Бахчисараем.

На самом деле транспортный магнат носил гордое имя Лом-Али, но и на "Толика" охотно отзывался. На подхвате у него было четверо пожилых мужчин, с помощью которых беженец из Нагорного Карабаха отловил и переправил в загон небольшое стадо диких ослов. Полтора года в его затею никто не верил, но упорный кавказец продолжал приручать животных. Морковки и капустные кочерыжки уходили корзинами, но скотина продолжала брыкаться, лягаться и кусаться. Ослы входили в клинч, боролись в партере и неоднократно пытались Толика обгадить, но азербайджанец не сдавался и, в конце концов, победил. В это время, найденные им в горах и спасённые от голодной смерти, никому не нужные четыре старика смастерили несколько страшненьких корявых волокуш и тележек, да ещё кое-какую сбрую. И бывший водитель маршрутки, заносчиво задрав нос и по привычке выставив "в окно" левый локоть, выехал "на линию". Сначала это никому не было интересно, но потом, после того как стройматериалы, доставляемые по морю, закончились, дела у парня пошли. Да так, что за последние три недели за свои услуги он отмутил у Семёныча комплект камуфляжа и две пары ботинок! И прекрасный нож. И ножовку. С этим надо было что-то делать…

— Может, того? — Олег вопросительно потёр кулак.

— Ну конечно! Человек все эти годы впахивал, как вол, а ты его "того"! — Иван покачал головой. — Завтра я выйду в море. Ровно на две недели. Когда вернусь — будем держать совет. Чтобы здесь были: Сергей Геннадьевич, Юрий Владимирович, Николай Семёнович, Сергей Александрович, ты и сам Толик.

На каждое имя, произнесенное хозяином, Олег отвечал кивком.

— И представишь мне два-три кандидата из молодняка, ясно?

— Так точно! — Олег снова кивнул, поднялся и, спросив разрешения, вышел. Он был на службе. Жизнь впереди вырисовывалась понятная, стабильная и сытная. Засвистев весёлую мелодию, служивый улыбнулся и упругим шагом двинул решать проблемы начальства.

Форштевень резал волну, и лодка бодро шла, подняв единственный парус, на север мимо пустынного берега. Впрочем, о том, что берег пустынный, Иван мог только догадываться. Высота изрезанного расселинами обрыва, тянувшегося на многие километры, была такой, что рассмотреть, что же там, наверху, не было никакой возможности.

"А когда-то я там пешком ходил…"

Припомнив, как он толкал копьём колесо, залитое водой, Маляренко только улыбнулся.

"Ха! Дела-то идут! Да и фиг с ним, что маленький… зато — корабль! Зато — мой!"

Ваня удобно развалился на раскладном кресле, стоящем на носу лодки, и время от времени оглядывал в "трофейный" монокуляр берег. Окромя жуткого прибоя, бившего в глиняные стены обрыва, смотреть пока было не на что. Разве что…

"Тьфу ты! Нет. Надо Сашке сказать, чтобы он, всё-таки, Таньку помаленьку уму-разуму учил. Эдак нервное расстройство заработать недолго!"

Сам Сашка торчал в рулевой рубке, держась за маленькое колесо штурвальчика, и наблюдал, как его подруга колдует на палубе над обедом.

Иван уставился вперёд. Высоченный, изломанный берег уходил за горизонт.

— Сашка, крепи штурвал! Иди сюда — поговорим!

Через три дня пути обрывистый склон, неспешно проплывающий по правую руку, исчез. Вместо него за бортом оказалась низкая, абсолютно плоская и безжизненная песчаная пустыня. Даже километровое удаление от берега не спасало от раскалённого воздуха, временами приносимого ветром с суши.

— Мда. Места тут невесёлые. — Даже привыкший к жаре Иван обливался потом, который, выступив, немедленно высыхал. И так далее. И снова, и снова. И дальше — по кругу. Пить хотелось неимоверно.

Сашка только облизнул ссохшиеся губы и кивнул, а уже тщательно одетая Таня разразилась речью на немецком. Впрочем, всё было понятно и без перевода. Дойче зольдат громко интересовалась у окружающего пространства, какого лешего тут так жарко, и когда эта хрень закончится?

Иван с ней был полностью согласен и мысленно порадовался, что его не выкинуло здесь.

"Я бы тут и дня не протянул. Точно!"

Так прошёл ещё один день тяжёлого путешествия.

— Шеф! Берег исчез! — Сашка был немного испуган. Плавать посреди открытого моря ему было страшновато.

Маляренко, разбуженный воплем рулевого, вылез из-под тента, достал атлас и, прикинув, что почём, велел поворачивать вправо. Похоже, они достигли самой западной точки Крыма, впереди был тот самый, безжизненный северный берег, на который попал автобус Романова. Правда, до него ещё плыть и плыть…

"Ладно, до точки возврата ещё один день. Идём дальше".

— Капитан! Капитан! — Таня трясла Ивана за плечо. — Там! Там!

На берегу действительно появились холмики, чахлые кустики и камыш. Но не это привлекло внимание немки. По песчаному берегу суетливо мельтешила маленькая белая точка.

"Клюнуло!"

Ваня аккуратно развинтил пластиковый тубус и вынул монокуляр. Сорокакратная цейссовская оптика рывком приблизила пляж, отдельные камышины и … ребёнка?

— Сашка, стоять! Там ребёнок на берегу!

"Откуда тут мальчишка? Точно, ребёнок".

Маляренко пригляделся — чумазому мальчугану вряд ли можно было дать больше десяти лет. На голове его белела панамка, а одет он был в шорты и в замызганную майку. Судя по его виду, лодку он ещё не заметил — парнишка увлечённо что-то собирал, стоя по колено в воде.

— Рули помалу к берегу. Сейчас разберёмся.

Эти люди Ивана потрясли. За два с половиной года, проведённых в этом мире, он успел навидаться всякого, но такого… Маляренко смотрел на исхудавших и измождённых людей, и ему хотелось одновременно и заплакать, и обнять их всех. И вместе, и по отдельности. Таня с Сашкой лихорадочно вытаскивали из трюма все корабельные запасы продовольствия, а Ваня, наплевав на санитарную осторожность, засунул пистолет подальше за пазуху и снова крепко пожал руку Валентину.

На берегу, за невысоким холмиком, стояли старые развалины. В тени северной стороны к остаткам каменной стены прилепились две ярко синие палатки и большущий, крытый камышом, навес. Под ним, жадно следя за тем, как Саша тащит еду, сидели двое скелетообразных мужчин и четыре женщины. Тоже истощенных до крайности. Вокруг них, возбуждённо поблескивая глазёнками, собралось…

"Раз, два, три…"

Иван принялся пересчитывать детей.

— Не трудитесь, — молодая женщина с малышом на руках слабо улыбнулась, — три мальчика и десять девочек. Это все, кто выжил.

Из глаз её брызнули слёзы.

— Извините. Я — Аня. Это — мой муж Валентин. А это — наши друзья.

— Алексей, — Ярко-рыжий лохматый парень протянул Ивану руку. — Это — моя жена Елена, это — мой сынок Егорка.

Мужчина показал на трехлетнего карапуза, державшегося за мамку.

— А это — мама Валерия и мама Света. — Мужчина показал на двух худющих женщин "слегка за тридцать".

"Училки, как пить дать — училки!"

Больше всего эта странная компания удивляла тем, что дети истощёнными НЕ БЫЛИ! Они, конечно, не были упитанными, но и на малолетних узников Бухенвальда, в отличие от взрослых, никак не тянули.

У Маляренко зашевелились волосы на голове.

"Боже ж ты мой! Они кормили чужих детей, а сами…"

Иван сглотнул ставший в горле комок и внезапно севшим голосом просипел:

— Давно вы? Тут?

— Двести пять дней.

В глазах почему-то защипало.

Валька Воронин и Лёха Демидов были друзьями ещё со школы. С первого класса. Как их вместе посадили на первом уроке, так до выпускного они за одной партой и просидели, став, по сути, настоящими братьями. Но после школы их пути разошлись. Валька поступил в консерваторию, а Лёха ушёл в армию. Лишь через десять лет судьба снова свела их вместе. Оба были уже женаты, у обоих родились дети, но старая дружба не угасла, и даже переросла на семейный уровень. Аня и Лена тоже стали подругами.

Привычку рыбачить на Волге Лёхе привил отец. Потом Лёха вытащил раз-другой на природу всю компашку, и дело пошло. Никто уже и представить себе не мог — как это можно раз в месяц не съездить, не позагорать-поесть ушицы. В тот жаркий сентябрьский день они разбили палатки прямо у воды, оставив машины подальше, под деревьями. А ночью случилась гроза — и вот они тут.

Иван покивал. История до боли знакомая.

У ребят не было машин, зато были жёны и дети. И удочки-палатки-котелки. В общем, полный туристический набор. Кстати, выкинуло их не здесь, а в полукилометре отсюда. Причём, прямо в воду. Палатки — на мелководье, а машины…

— А тачки так там на дне и стоят. Я туда нырял, кое-что вытащил. — Лёха махнул рукой на море.

Выбравшись на берег, робинзоны кое-как сориентировались и отыскали вот эти развалины. И если бы здесь не оказалось маленького родничка, то на этом историю можно было бы и заканчивать, но им повезло. Вода здесь была.

— Вот так, с тех пор на рыбе и сидим. И на мидиях. Море тут бедное — совсем мало ловится. Хотя со снастью у нас — полный порядок.

Было заметно, что говорить Валентину тяжело.

Варёную картошку съели с кожурой. И выпили всю картофельную воду. Каждому досталось по морковке и огурцу. И по половинке луковицы. И по кусочку вяленого мяса. По местным меркам это был пир!

Вечером разговор продолжился. Иван, вспомнив, что забыл представиться, спохватился и исправился.

— А дальше? Дальше что?

А дальше началась борьба за существование. Того, что ловилось, на две семьи, в принципе, хватало. Попытки выбраться и найти людей жёстко пресекла песчаная пустыня. Сил у Алексея хватило лишь километров на тридцать пути. Назад он едва смог добраться. А через две недели, по воде на них вышел семнадцатилетний школьник. Парень был весь в алых пятнах и в испарине, и Аня, которая оказалась настоящей медсестрой…

Ваня мысленно подпрыгнул.

"Ес!"

… его вовремя тормознула. Игорёк умер, но успел рассказать, что к востоку, на берегу, стоит школьный автобус. И там всё очень плохо.

"Наверное, та же зараза, что и Романовских доходяг косила".

— Вот. А потом он умер. Я сама себя в карантин записала. Сама его похоронила. Потом пошла туда. Там тоже развалины. И много всяких новых вещей. А автобус в песке закопался совсем. — Аня показала на учительницу: — Света, расскажи, я устала.

Света оказалась учительницей частной школы, которая вместе с коллегой сопровождала сборную солянку учеников разных классов на экскурсию в соседний город. Тоже гроза. Тоже удар. Сначала они просто сидели и боялись выйти. Потом началась жара, и все тридцать учеников…

Как ТРИДЦАТЬ?! Ване захотелось завыть. Школьников осталось ОДИННАДЦАТЬ.

"Мамочки мои! Да как же это!"

… и обе учительницы с водителем выбрались на берег, где и нашли почти целое здание. Только без крыши. В нём был настоящий склад. И четыре мёртвых тела. Почти скелеты. Их похоронили, а потом началась эпидемия.

Учительница спокойно закрыла глаза. Все слёзы она, похоже, уже выплакала.

— Старшие мальчики разошлись по берегу за помощью. И больше мы их не видели. А потом пришла Аня, а за ней Валентин. Он принёс водку и аптечку. А потом Лёша принёс еду. И так продолжалось почти три месяца. Я их всех сама похоронила.

Женщина всё же заплакала.

— А потом мы перебрались сюда. А потом приплыли вы.

Иван лежал на палубе "Беды", пялился на Млечный путь и никак не мог заснуть. В рубке тихо плакала Таня. Сашка шлялся по пляжу. Его бил озноб.

— Что за мля, что за мля…

— Сашка, заткнись! И без тебя, млять, тошно!

Рассказ Ивана о том, где они и когда, люди восприняли почти равнодушно. Валентин помялся и спросил, не смогут ли они забрать и увезти хотя бы детей?

У Ивана случился культурный шок.

"Эти ЛЮДИ мне нужны!"

Перед отбоем, угомонив возбуждённых детей, Ивана отыскала Аня.

— Иван Андреевич. Простите моего мужа. Он глупый и гордый… дурак. Он не будет ни о чём вас просить, даже если будет умирать. И Лёшка такой же. Это у них с детства. Пожалуйста, заберите нас отсюда! Я считаю калории. Мы не выживем! С каждым днём мы всё больше слабеем и скоро все умрём. А без нас дети не выживут. Я прошу вас!

Аня упала на колени. Иван ахнул и легко поднял невесомую женщину на ноги.

— Да. Я заберу вас. Всех. Обещаю!

Звёзды сияли, как бриллианты. Так и не уснувший Маляренко встречал рассвет, сидя на холодном песке пляжа. Из серых рассветных сумерек бесшумно вынырнула мужская фигура. Валентин молча подошёл и, всё так же молча спросив разрешения, сел рядом.

— Меня зовут Иван Андреевич Маляренко. Мне тридцать шесть лет, и я родом из Алма-Аты.

Ваня спокойно и обстоятельно рассказывал мужчине свою историю. О том, как выживал и убивал, как любил и ненавидел, как строил и разрушал.

Он не смотрел на Валентина. Он смотрел на восток, в пустыню. Прямо в восходящее солнце. Из глаз его текли слёзы.

Когда Иван закончил исповедь, то обнаружил, что вокруг него в полнейшей тишине стоят и сидят ВСЕ, а утро уже давно стало "поздним".

 

Глава 7

В которой Иван становится многодетным "дядюшкой" и испытывает сожаление

Чего делать с такой прорвой народа, Маляренко не знал. В смысле он знал… но как их доставить к себе — вот что непонятно. Еды на лодке нет. Ёмкостей для воды тоже недостаточно. Самым оптимальным было бы бросить найдёнышей на пару недель и смотаться до дому за припасами. Но… Иван не мог этого сделать! Он не мог позволить себе оставить их здесь ни на день.

Надо сказать, что взрослое население всё это прекрасно понимало, но дети… Дети не отходили от лодки ни на шаг, прочно поселившись на пляже. Как он им будет потом в глаза смотреть, если сейчас уйдёт?

"Мальчишки маленькие ещё, но девочки, девочки-то уже почти взрослые!"

Иван призадумался. Вокруг Тани болталась стайка девочек, о чём-то оживлённо с ней болтая на дикой смеси русского, английского и немецкого языков.

"Две — совсем ещё малышки, лет по семь-восемь, но остальные-то! Ещё год-два и невесты будут! А там у меня полтора десятка "голодных" мужиков вкалывают! Мда-а-а-а!"

Проблемы лезли со всех сторон.

Несложный подсчёт показал, что для пятидневного похода на двадцать два человека потребуется, как минимум, триста тридцать литров воды. Суммарная ёмкость имевшихся на борту бочонков и всех котелков новобранцев была вполовину меньше.

"Чёрт!"

Положение спасла Аня.

— Иван Андреевич, — женщина, после утренней исповеди Маляренко, держалась с некоторой опаской, — я думаю, что на месте стоянки детей можно будет раздобыть фляги и вёдра. Во всяком случае, я их там видела.

Это была тема!

— А зараза?

— Думаю, что вещи — ни при чём. Заразился водитель, когда хоронил найденные тела. А вещи там довольно аккуратно сложены в сторонке.

— Далеко это?

— Пешком, по берегу — три часа. Я покажу.

Иван не колебался ни секунды.

— Сашка! Заводи!

Место стоянки школьного автобуса произвело на экипаж гнетущее впечатление. Рядом с весело блестевшим на солнце оконными стёклами автобусом находились десятки могил. Иван потрясённо разглядывал таблички из кусочков пластика, на которых аккуратным детским почерком были выведены имена. Особую жуть почему-то нагоняли пририсованные авторучкой на обороте солнышки, цветочки и — на табличках с женскими именами — принцессы. Несмотря на страшенную жару, Иван почувствовал, что его бьёт озноб.

"Ужас!"

В двух сотнях метров от автобуса, на берегу стоял величественный трёхэтажный особняк. Без крыши и без межэтажных перекрытий. Что это было за здание — Маляренко так и не понял. Для завода — маленькое. Для дома — большое. В особо прочный ступор ввела толщина кирпичных стен — полтора метра. Да и сами кирпичи были странными.

"Наверное, клинкер. Э-эх!"

То, что обнаружилось внутри, больше всего напомнило Ване откопанный им схрон. В углу дома была сложена гора всяких вещей, тщательно укрытая громадным куском плотного, местами промасленного брезента.

Мужчины быстро стянули брезент.

— Фью-у! Сашок. Я, кажется, знаю, откуда к нам наш кораблик принесло.

— Ага, — моторист, позабыв о кладбище, радостно улыбался, — это ж тот самый трап!

Неизвестные моряки, перед своей смертью полностью вычистив свой (или не свой) кораблик, собрали нехилую коллекцию занятных вещиц.

"У-у-у-у. Вот Маша порадуется!"

Ваня с восторгом обозревал кучу МЕБЕЛИ. Деревянной! Буфет, три шкафа, куча стульев. И одно трюмо! С целым, в рост человека, зеркалом! По меркам этого мира — роскошь, которую трудно описать.

С восторженных мыслей Ивана сбил грохот кастрюль и сковородок, слетевших с холодильника. Холодильник был самый обычный. Белый, весь в наклейках и с шильдиком "Бирюса". У Маляренко отвалилась челюсть.

"Это мне мерещится!"

Сашка уже залез наверх и увлечённо ковырялся в недрах железной кучи.

— Во! Нашёл!

Крякнув, мужчина вытащил обычную пятидесятилитровую алюминиевую флягу.

— Там ещё одна.

Иван засучил рукава и тоже полез наверх.

Пятидневный голодный переход дался всем очень тяжело. Алексей постоянно закидывал в море удочки, но так ни разу ничего и не поймал. Дети страдали от жары и солнца и много плакали. Особенно маленькие. Женщины, падая с ног от усталости, не успевали их утешать и поить водой. С водой тоже была задница. Приплюсовав все найденные фляги, бутылки, кастрюли и вёдра к уже имевшимся ёмкостям, Иван получил триста сорок четыре литра объёма. Воды было в обрез.

К концу похода голодные обмороки среди взрослых пассажиров стали нормой, а у Ивана начались галлюцинации. Всюду мерещился запах жареной картошки. В животе давно уже перестало урчать, голова постоянно кружилась, а перед глазами мелькали разноцветные звёздочки.

— Сашка, в порт не пойдём. Рули к Юркиному ручью.

— Там камни.

— Сам знаю! — С голодухи Маляренко был чертовски раздражительным. — Рули туда, я сказал.

— Капитан, вода. — Таня держалась лишь на морально-волевых. Девушка снова исхудала, и теперь, казалось, её зелёные глазищи занимали половину осунувшегося лица. Капитан облизнул потрескавшиеся, солёные губы и, с тоской поглядев на полупустой стакан, отрицательно покачал головой.

— Сашка! Ходу давай!

К знакомому пляжу подошли уже в вечерних сумерках. Лодка замерла на якоре всего в десяти метрах от гряды камней, с которых так любил рыбачить Николай. Плюнув на осторожность, Иван сиганул в тёмную воду. Глубина оказалась под подбородок.

— Сидите все там! Никто никуда не прыгает! Я сейчас вернусь.

Слава Богу, никого из чужих на хуторе не оказалось. Юра, выпучив глаза на неизвестно откуда взявшегося шефа, собрался встревожено закудахтать, но был остановлен ударом кулака. Шеф выгреб из холодного котелка остатки ужина и, на ходу хрустя куриной косточкой, принялся раздавать указания. Находящейся на последнем месяце беременности Насте поручил срочно готовить ужин. Нет. Не так. УЖИН. Агроному, сонно хлопавшему глазами, вручил арбалет и приказал стрелять в любого чужака, буде таковой объявится.

— Ну, Юрбан, готовься!

— А?

— За мной!

Через три с половиной часа все девятнадцать найдёнышей были благополучно высажены на берег и доставлены на хутор. Так Иван Андреевич Маляренко стал самым многодетным "дядюшкой" в этом новом мире.

— Борис… э… Михайлович, возьмите автомат. Вы переселяетесь на хутор. Временно. Присмотрите за детишками и за порядком.

"И за учительницами, тоже, "присмотришь"

— За забор никого не выпускать. Чужих — тупо отстреливать. Всё. Можете идти.

— Олег. Толика — взашей. Звонарёв пусть меня дождётся. Архаровцев привёл? Сколько? Четверых? Все годны? Запомни — ты теперь за них полностью отвечаешь, понял? Согласен? Ну что ж… пусть их будет четверо. Начинай их гонять, чтобы не расслаблялись. Всё. Ступай.

— Сашка, грузись и выходи в море. Пойдёшь с Таней к лагерю ребят, — Иван кивнул на оцепеневших Валентина и Алексея — таким они Босса ещё не видели, — вывезешь всё их имущество и снимешь стёкла с автобуса. Чтобы через две недели железно был здесь. Возьмёшь в помощь двоих парней Олега. Скажешь, я велел. Всё. Выполняй!

— Теперь вы.

Иван обернулся к спасённым мужчинам. Те изобразили полное внимание. Маляренко постарался говорить как можно мягче.

"Только бы не спугнуть!"

— Ребята. То, что вы сделали — это подвиг. Это лучшая ваша рекомендация. Я бы с удовольствием принял вас к себе, что думаете?

— А у нас есть выбор? — Голос Валентина был полон горечи и сарказма. Становиться пейзанином ему совершенно не хотелось.

— Выбор есть всегда. Буду с вами откровенен. Я заинтересован в вас. Особенно в Анне. Медработник нам очень нужен. Я дам вам жильё, пищу и безопасность. Все ваши вещи останутся у вас. От вас потребуется верность и труд.

Иван поймал себя на мысли, что говорит, словно средневековый феодал.

Кхмм!

"Дожил!"

— А где ж тут выбор-то? — Лёха ощетинился, словно ёж. Глаза его недобро поблёскивали — то, что ему предлагали, называлось простым словом "рабство".

— Вы можете уйти. Вы не крепостные, в конце концов. Заплатите мне десятой частью своих вещей за перевозку и можете быть свободны. Или просто отработаете. Обоснуетесь, где захотите. Выживете — я вас, ребята, равными считать буду. И сильно уважать. Но на мою помощь можете больше не рассчитывать. Бандитов я в этих краях почистил, но кто знает? Женщины — это слишком большой приз.

"Останутся"

— А дети?

— А дети — мои! — Иван моментально вызверился.

— И учительницы тоже. Я им дам кров, пищу, свою заботу и защиту. И всё, что они нашли, включая автобус, будет их "приданным". Ясно?

— Мы дадим вам свой ответ завтра.

Парни одновременно поднялись и, пошатываясь от слабости, вышли из комнаты.

"Какие ершистые, однако! Останутся. Не дураки…"

— Мы вам, Иван Андреевич, очень благодарны, но мы хотим попробовать сами. Мы отработаем перевозку, кров и еду и уйдём.

На лице Ивана не дрогнул ни один мускул.

"Бли-и-и-и-ин… Как жаль!"

— Три месяца будете работать у Юрия Владимировича на огороде и в птичнике. Будете уходить — получите рассаду. Всё. Свободны.

"Как жаль!"

Лето закончилось. Началась тёплая осень. Маша, толстая, словно уточка, теперь всё чаще просто сидела среди цветов, на веранде в удобном мягком кресле, привезённом мужем с севера. Вечная стройка почти закончилась, и лишь на доме Бориса ковырялся Семёныч, доделывая последние дела. Муж был дома, лодка вернулась из очередного рейса, привезя чудесную мебель и кухонное оборудование. Маша мечтательно улыбнулась.

"Это будет лучший дом на свете!"

В живот мягко упёрлись. Женщина положила ладонь на выпирающую шишку. Ребёнок поворочался и успокоился.

"Уже скоро".

Ровно через три года после начала новой жизни в новом мире у Ивана и Марии Маляренко родилась дочь.

 

Глава 8

Короткая глава просто ни о чём

В которой Иван живёт и не решает никаких глобальных задач

Пьянка на смотринах Анны Ивановны вышла знатная. Да что там знатная. Грандиозная вышла пьянка. То есть, поначалу то всё было чинно-благородно — Маша и все девочки, живущие отныне в их доме, вырядились в свежепошитые из парашютной ткани белоснежные платьица, счастливый папаша — в отутюженный камуфляж. Стол ломился от блюд и бутылок, а гости дружно желали здоровья, счастья и дарили подарки.

Лужины привезли изумительно сделанную детскую кроватку, Звонарёвы отдарились настоящей литровой бутылкой "Хеннеси", а хитрый повелитель ишаков, поняв, что немного перегнул палку в вопросах ценообразования, пригнал в подарок пару осликов, запряжённых в маленькую тележку. Иван, глядя на все эти, искренние и не очень, выражения любви, только крякал и довольно улыбался — всё-таки быть, хоть и мелким, но пупом земли чертовски приятно!

Потихоньку мужчины накидались, путём перемешивания лёгкой шипучей и хмельной бражки имени Юрия Владимировича и мутного первача от Фридриха Гансовича, и все женщины удалились, уведя с собой детей.

Что было дальше, Маляренко не помнил. Совсем. Жутко болела голова, и хотелось как-нибудь тихо умереть. Иван разлепил левый глаз, увидел пустую бутылку из-под подаренного коньяка и тихонечко застонал.

"Да что бы я ещё раз!"

Проснулся Ваня уже поздно вечером. На своей веранде. На вопрос, как он тут оказался, Маша, отпаивающая его бочковым рассолом, сослалась на курсантов, которым Олег строго-настрого запретил пить.

Иван закрыл глаза.

"Да что бы я ещё хоть раз!"

Курсанты оказались по-настоящему ценным приобретением. Причем настолько ценным, что Босс начисто выкинул из головы пару отказников, привезённых им с севера. Четверо пареньков в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет жили на самом дальнем хуторе, потихоньку охотясь, ковыряясь в земле и бегая в Бахчисарай к "мадам", за услуги которой приходилось отрабатывать поисковыми походами по горам и строительными работами. Пацаны все подобрались жилистые, живучие и привыкшие ко всему. Поначалу Ивану было не до них — надо откормить и устроить детей, но потом, познакомившись с новобранцами, он решил сократить их число до трёх, велев Олегу гонять их до посинения.

"Авось кто-нибудь, да отвалится".

Прапорщик с готовностью кивнул и принялся за дело. С утренних тренировок пацаны приползали на подгибающихся ногах, все в синяках от учебных дубинок. После обеда за них принимался Семёныч, ставя молодняк на самые тяжёлые и грязные работы. Курсанты скрипели зубами, падали от усталости, но никто не сдавался. Посмотрев три месяца на эти жуткие издевательства, хозяйка закатила "инструкторам" скандал, а мужу — популярно объяснила, что теперь, когда для этих ребят на горизонте замаячили белые платьица "племянниц" шефа, а также служебная жилплощадь на берегу моря, "эти мальчики скорее умрут, но не отступят". По глазам "мальчиков" было видно, что после таких слов хозяйка для них стала кем-то вроде богини.

Иван плюнул и сменил гнев на милость, повелев выдать всем четверым обмундирование и ботинки. Долгожданную новость бедолаги встретили радостным рёвом, а их командир довольно потёр руки — ЕГО парни не подвели, что было лишним плюсиком в глазах шефа.

Наверху, в доме, раздался счастливый детский визг и топот. Там явно играли в догонялки.

— Ой, малышня… — Маляренко с трудом продрал глаза. Стояло свежее прохладное осеннее утро. С чистым голубым небом и холодным ветром с моря. Иван зевнул, поёжился и побежал в дом.

Две маленькие дальние спаленки бельэтажа занимали теперь два "племянника" — десятилетние Женька и Пашка, и две "племянницы" — первоклашки Надя и Тома. Этих детей Иван не мог отдать никому.

"Они будут жить в моей семье. В моём доме".

Семь старших девочек, в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет, с прошлой недели занимали здоровенный каменный флигель, спешно пристроенный сбоку к дому Ивана. Отчего сам дом, с учётом веранды и крыльца, превратился в настоящую махину тридцати шагов в длину и пятнадцати в ширину. Позади усадьбы, подальше от моря, стояли большие четырёхкомнатные дома Семёныча и Олега и два домика поменьше, в которых жили Саша с Таней и Борис с бывшей учительницей Светланой. Другая учительница, Лера, обосновалась на хуторе, помогая Насте нянчиться с детьми и по хозяйству.

Иван одно время надеялся, что Агрономыч проявит к ней интерес, но тот, печально улыбнувшись, сообщил, что он "человек уже очень немолодой и вполне может обойтись и без женщины, тем более — такой молодой и красивой". Лера, на вкус Вани, была далеко не красавица, но тридцать пять лет разницы — это тридцать пять лет разницы.

Вспомнив об этом, шеф досадливо крякнул. С этой невестой пора было что-то решать, потому что в гости на хутор зачастили все неженатые мужики Бахчисарая. Это могло добром не кончиться, да и Юрка сильно нервничал, принимая в своём доме малознакомых людей.

"Сегодня съезжу, поговорю с ней. Хорошо бы сюда какого-нибудь работника переманить…"

У входной двери по хозяйству ковырялся Франц. Инженер наконец поднялся на ноги и теперь постепенно восстанавливался, занимаясь всеми мелкими работами в усадьбе.

"О! Чем не жених! Блин. Я теперь и об этом должен думать? Кого с кем женихать. Свах какой-то. Тьфу ты!"

Пожелав ему доброго утра, Иван перешагнул через порог.

— Honey! I'm home!

— Дядя Ваня!

Счастливый визг нёсся, казалось, отовсюду.

"Я дома".

 

Глава 9

В которой выясняется, что море вовсе не так безобидно, как кажется на первый взгляд

Плотно позавтракав, Иван полностью и окончательно пришёл в себя. Правда, супруга ехидно ухмылялась, но Маляренко постарался проигнорировать эти взгляды.

— Поеду, к Юре съезжу. С этими гавриками пообщаться нужно. Гнать их пора. Загостились уже.

— Да куда ж ты их? — Маша встревожено присела напротив. — Зима на носу, а там детки.

— Мать! Вот только ты мне ещё мозги… — Иван поперхнулся и гораздо спокойнее продолжил. — У них своя голова на плечах. И это их дети.

— С Лерой поговори. — Вид у Маши снова стал деловым, словно они были на планёрке.

"Почему "словно"? Это так и есть".

Маляренко улыбнулся жене, поднялся и вышел.

В Юрьево Ваню ждал целый ворох хороших новостей.

Во-первых, поправился захворавший было Ванечка. Сильно помогли в этом деле лекарства с самолёта и знания Анны.

"С меня причитается!"

Во-вторых, жёны "отказников", видя, что ничего ужасного вокруг не происходит, допилили мужей и те, сильно смущаясь, сообщили, что хотели бы остаться. Маляренко не стал прыгать и кричать "ура". Даже мысленно. Посмотрев долгим взглядом в глаза Валентину, он лишь кивнул.

— Живёте здесь. Работаете на Юрия. Весной поговорим.

И, в-третьих, его сильно удивила Лера.

Ещё на подходе к роще, на опушке, Иван заметил стреноженных пасущихся осликов, незнакомую "бричку" на автомобильных колёсах и сидящего в ней пожилого человека. Человек приподнялся и вежливо поздоровался, сообщив, что в гости к господину Кузнецову прибыл по важным вопросам господин Гуссейнов.

"Толик, блин, женишок… ну-ну!"

Оказалось, что, пользуясь наличием транспорта, Толик навещает учительницу уже в четвёртый раз, попутно решая с хуторянином кое-какие деловые вопросы.

— Добрый день, шеф! — По-русски азербайджанец говорил очень чисто, без малейшего акцента. Дальше чернявый крепыш показал, что он настоящий мужчина и очень конкретный человек. Сначала прилюдно, очень красиво, в стихах, предложил покрасневшей Валерии Владимировне руку и сердце, заявив, что он будет самым лучшим, самым верным и так далее. Минут на двадцать. Иван аж заслушался.

"Опасный человек. К Маше его и близко подпускать нельзя!"

Женщина замерла, не в силах сказать ни да, ни нет. Всё произошло так стремительно…

Толик громко прокашлялся.

Дверь отворилась, и в Юркин коттедж протиснулся тот самый дед с гигантской охапкой цветов.

Ваня восхитился.

"Во даёт! Где же он их взял?"

Валерия Владимировна недоверчиво наклонила голову к плечу, сжала губы и быстро кивнула.

— Да.

Толик не пил вообще, а Юра и Иван больше не могли, так что помолвку отметили травяным чайком и жареной картошкой. Женщины ушли мыть посуду, а мужчины остались в Ермаковском "офисе". Лом-Али начал издалека. Со здоровья своих драгоценных ослов. Оказывается, в горах им плохо. Болеют они. И трава там совсем плохая. И ходить по горам животным тяжело. Опасно.

— Никакого сравнения с такой степью! — Азербайджанец даже подпустил акцента и добавил грузинское "вах!"

А в степи он, Лом-Али Гуссейнов, сможет развести такой табун скакунов, что…

"Во даёт!"

Внезапно Толик стал серьёзным.

— Не хочу я туда Леру вести. Много людей там завистливых и недобрых. От одиночества недобрых. Да и хибара моя там… А… Шалаш большой.

Мужчина печально махнул рукой.

— Примешь?

— Приму. Договорись с Юрой. Он покажет тебе, где загоны ставить.

Юрка молча кивнул, а Иван пожал руку Толику и попылил домой.

"А-фи-геть!"

— Сашка! Готовь лодку!

— Шеф, а вдруг шторм? Зима то — на носу уже.

— Успеем, Сашка, надо движок с автобуса до зимы забрать. Обязательно надо.

На этот итальянский не турбированный дизелёк у Маляренко были огромные планы. Нынче у него завёлся настоящий немецкий инженер, который скорбно покопавшись в разбомбленных останках мотора "Газели", пожаловался на то, что у них нет дизеля. У Вани щёлкнуло.

"Да будет свет!"

Иван окинул взглядом горизонт. Море хоть уже стало совсем холодным, и дул пронизывающий ветер, но небо было чистым, а волны — совсем небольшими.

— Надо успеть. Возьмём людей побольше, чтобы быстрее управиться. Готовь лодку. Завтра поутру — выходим.

Настроение после посещения хутора было отличным. Маляренко вдохнул полную грудь солёного ветра и, задыхаясь от нахлынувшего восторга, заорал, лупя себя кулаками в грудь.

— А-а-а-а!

"Беда" отчалила с первыми лучами солнца. Вместе с Иваном шли Сашка и Таня, Франц и двое ребят Олега. Море было всё-таки не летнее. Глубина уже не сияла лазурью, а мрачно темнела мутной синевой. Резкий ветер, хоть и не поднял пока высокую волну, иногда срывал шипящую пену с макушек волн. Иван поёжился.

"Как бы всё это не оказалось авантюрой".

На весёлые барашки ленивых летних волн это походило мало. Порыв ветра пахнул холодом и ледяными брызгами.

— Ух ты! Шеф, вы это почувствовали? Хорошо, что небо чистое.

Сашка весело скалился, стоя за штурвалом. Абсолютно сухопутный человек влюбился в море, с восторгом ожидая каждый выход.

— Ходу, Сашок. Ходу!

Лодка получила удар в левый борт, вздрогнула и прибавила ходу. В спину подул сильный и ровный ветер. Иван прикинул его силу и решил рискнуть — поднять парус.

Парус был самым простым — прямоугольным и всего в пятнадцать квадратных метров. Осторожно подняв это своенравное устройство, яхтсмены-любители сразу ощутили резко возросшую скорость. Лодка немного накренилась и шустро рванула на север.

Иван вспомнил, как он ехал ночью по трассе Алма-Ата — Усть-Каменогорск за рулём служебной машинки. Узкая двухполосная дорога петляла среди холмов, а навстречу, слепя дальним светом, неслись гигантские фуры. Это была одна гигантская "русская рулетка", вызвавшая чувство бесшабашности, заставлявшая всё сильнее вжимать газ в пол.

"Ладно! Была не была!"

— На ночь останавливаться не будем.

Сашка задумчиво посмотрел на капитана. От былого веселья не осталось и следа, но и море, похоже, успокоилось. Ветер стих и перестал швырять ледяные брызги на промокших людей.

— Да, шеф.

До автобуса добежали всего за два дня. Из него давно уже были выдраны стёкла, которые теперь красовались в доме Ивана, сняты кресла, фары, лампы внутреннего освещения и смотана вся проводка.

"Беду" отвели от берега и поставили на якорь, для надёжности примотав цепью к вбитому в землю колу.

Двигатель и прочие железки, на которые показал пальцем Франц, сняли быстро, потратив на это дело всего половину дня. Потом пришлось отдирать лист металла с борта автобуса, чтобы волоком оттащить тяжеленный кусок железа к берегу. А вот как это всё поднять на борт? Работы, как обычно, оказалось несколько больше, чем рассчитывал Ваня. Злобно ругающийся Франц, сидя прямо на песке у кромки прибоя, бешено орудуя ключами, разбирал движок на мелкие запчасти, которые тут же заматывали в куски брезента и на руках, по пояс в воде, несли на лодку.

— Д-д-д. — От холода у парней зуб на зуб не попадал. — Надеюсь, немец, сможет обратно всё собрать.

На синий нос Сашки было страшно смотреть.

"И ведь вода-то не ледяная. Градусов десять-двенадцать. Что значит полчаса в воде!"

— С-сможет, С-сашок. С-с-сможет.

Лишь поздно вечером, когда окончательно стемнело, а люди окончательно вымотались и окоченели, последний свёрток промасленного брезента занял своё место в сухом трюме "Беды". Проверив надёжность цепей и якоря и громко послав море к чёрту, Иван выбрался, наконец, из воды и побрёл к развалинам. Там, над булькающим котлом уже вовсю колдовала Таня, готовя ужин. Мужики молча сидели возле стены. Говорить было лень. Двигаться — тоже. Очень хотелось жрать, о чём постоянно сообщали желудки, и спать.

Ваня лениво похлебал сытного супчику. Глаза слипались. Распределив порядок дежурств, Маляренко отдал пистолет Тане, разложил нарезанный камыш по земле и отрубился.

Последние восемь месяцев своей жизни бывший рядовой бундесвера и бывший младший специалист по логистике Таня Дорнхоф чётко делила на два этапа. "До" и "после".

В этапе "до" были лишь страх, боль, голод, отчаяние и чувство абсолютной беспомощности. Раненные умирали у неё на руках один за одним, и она ничего не могла сделать. А потом с гор пришли две огромные кошки и убили Йозефа, весёлого и умного парня, который ей так нравился, и вслед за которым она напросилась в эту проклятую командировку. А потом приплыли они. Спокойные, уверенные в себе люди, от которых веяло надёжностью и безопасностью. И начался этап "после". В котором она встретила ЕГО. Она влюбилась в него как девчонка. С первого взгляда. Таня с нежностью посмотрела на спящего капитана. Только так, во время походов, когда Ivan Andreevich спал на палубе, она могла себе позволить эти нежные, говорящие сами за себя взгляды.

"Нет! Так нельзя! Надо держать себя в руках. Не распускайся!"

Таня бросила взгляд на мужа. Хороший, милый, добрый человек. И любит её безумно. Но… безответно. Правда, он об этом не знает. И никогда не узнает. И будет счастливым. Ja!

Глаза снова зацепились за капитана. Боже, что она только не делала! Улыбалась, ходила по палубе почти нагишом, даже научилась готовить! Вспомнив, как хозяин сделал ЕЙ замечание о внешнем виде, Таня чуть не расплакалась. Это было так стыдно.

"Нет, так нельзя. Надо подумать о чём-то другом".

Женщина встряхнулась, сунула пистолет за ремень и вышла на пляж. Тонкий серпик Луны висел прямо над горизонтом. Мириады звёзд и неспешный шелест прибоя постепенно успокоили Таню, и через пять минут, подышав прохладным солоноватым ветром, пройдясь туда-сюда и порядком озябнув, она решила вернуться к костру в доме. Там было тепло и уютно. Там был ОН.

До входа в здание, неярко освещённого изнутри еле тлеющим огнём костра, оставалось всего полсотни шагов, когда бесшумно идущая по песочку девушка потрясённо замерла. Несколько тёмных человеческих силуэтов, на секунду возникнув на светлом фоне проёма, исчезли внутри здания. И сразу внутри раздались дикие вопли.

— Иван! — Выхватив пистолет, вне себя от ужаса, Таня бросилась в дом.

Снов Маляренко не видел. Он просто спал. Потом палуба заходила ходуном, и на него упала громадная и тяжёлая волна, придавив его так, что невозможно было вздохнуть.

— …ан!

И сразу. Как молотком по рельсу. Дзанг, дзанг, дзанг.

Пулемётная частота выстрелов разбудила Ваню окончательно. На нём лежало что-то жутко вонючее и тяжёлое. Рядом орали несколько голосов, и кто-то нечеловечески визжал.

— Ах ты ж!

Маляренко столкнул с себя мёртвое тело и вцепился в ещё один вонючий комок тьмы. Тьма завизжала и попыталась ткнуть Ивана заточенной деревяшкой, но тут сзади прилетел удар мачете, и замотанный в жуткое тряпье человек разом лишился обеих ступней. Треснув противника по макушке кулаком, Иван, наконец, подхватил автомат.

Время остановилось. Алые языки огня, лениво облизывающие угли в очаге, застыли, окрасив полумрак каменного мешка кроваво-красным.

"Там только шесть патронов. Только шесть. Чужой. Пять. Чужой. Четыре. Три. Чужой. Два. Один. Всё".

Через секунду всё закончилось. Кошмар исчез. Остались мёртвые тела, запах крови, сгоревшего пороха и пролитого в огонь супа. В почти кромешной тьме Иван метался по комнате, схватив мачете, и вглядывался в лежащих и сидящих людей, полосуя любого, кого не узнавал.

— Огня! Огня! Живо!

Нереально ярким пламенем загорелась промасленная ветошь возле немца, осветив картину полного разгрома. У входа изломанной кучей лежало пять или семь тел налётчиков. Ещё трое лежали прямо в центре комнаты, возле потухшего костра.

— Танька, дверь ахтунг! Ферштейн?

— Ja. — Таня странно вcхлипнула.

"А мои?"

— Сашка? Сашка?

— Нет. — Франц, мелко дрожа, указывал на лежащего в углу Александра.

"Нет. Только не это!"

— Игорь?

— Здесь.

— Франц?

— Я.

— Димка?

— Димка? — Эхом повторил Игорь. — Димон! Уроды! Убью накуй!

Парень сорвался с места и бросился к двери.

— Стоять!

— Таня?

— Таня?

Тряпка возле Франца вся прогорела, оставив после себя слепящую тьму и кучу вонючего дыма. Снаружи тихо стонала женщина.

У Сашки был вдребезги разбит затылок. Скорее всего, он умер, так ничего и не почувствовав. Прямо во сне. Самому молодому из курсантов, Диме, рассекли живот, и именно его дикий крик разбудил всех. Таня получила удар заточенным колом в живот, когда остатки нападавших поспешно бежали. Девушка лежала на боку, согнувшись калачиком. Она не стонала и не плакала, а просто лежала, держась за замотанную тряпками рану. Вокруг неё, что-то тараторя по-немецки, хлопотал Франц. Справа от входного проёма с мачете наготове стоял Игорь. Прямо напротив него — с пистолетом Тани — Иван.

"Два. Всего два выстрела".

К утру Таня потеряла сознание. Едва засерел рассвет, Иван, велев Игорю сторожить вход, решительно выбрался наружу. На пустынном широком пляже не было никого. Полное безветрие и абсолютный штиль. И очень-очень тихо. Одинокая цепочка босых следов шла по утрамбованному пляжу от входа к воде. Там, на берегу, у самой кромки моря, лежала маленькая лодочка, полностью вытащенная на песок.

"Ну-ну".

Иван протёр пистолет рукавом и, взяв на прицел борт, пошёл к лодке. В ней оказался мальчишка. Маленький, щуплый, смуглый и почти голый. Кроме набедренной повязки на нём был хороший кожаный ремень, которым он туго перетянул простреленную ногу. Ещё в лодке были четыре пластмассовых весла и эмалированное ведро с водой.

Увидев незнакомого человека, мальчишка задрожал и съёжился, залепетав на непонятном языке.

"Жить хочешь?"

Кровавая пелена застила глаза. Душа порвалась, и Иван закричал.

Мальчишку перевязали и, крепко связанного, сунули в трюм. Таня очнулась и попросила пить. Восемь убитых налётчиков при свете дня оказались очень щуплыми и худыми азиатами невысокого росточка, вооружённых лишь палками и дубинками. Только у одного из них был хороший кухонный нож. Франц вякнул что-то про Филиппины, а Иван считал их вьетнамцами или тайцами. Допросы пацана ничего не дали — тот молчал, как рыба.

Никто не верил, но Таня выжила. Срочно вызванный Док при помощи Ани сделал полномасштабную хирургическую операцию и сумел спасти девушку. Маляренко молча отвёл врача в чулан, где хранились медикаменты, развернулся и ушёл, оставив Дока наедине с этим богатством.

"Она спасла меня".

Иван боялся себе признаться, но то, что кричала Таня на alarm или "тревога" никак не походило. И не "Саша" точно.

"Иван? Почему "Иван"?

Раз в два-три дня Маляренко вместе с Олегом пытался допрашивать пацана. Они сломали ему обе ноги и выдернули ногти на правой руке. Омоновец выжег мальчишке глаз, но тот только орал, брызгал слюной и дрыгал окривевшими ногами. И ни слова не говорил. Кое-что узнать помог доктор. Выйдя из заветного склада с объёмным свёртком, он скептически покачал головой, глядя, как мальчишку уносят на носилках подальше в степь — на допрос.

— Вы позволите?

Врач положил свёрток на землю. Достал из баула тоненький скальпель и, ласково улыбнувшись, добавил.

— У меня получится. Несите бумагу и карандаш.

Мальчишка нарисовал всё, что смог. Рассказал, как его зовут и из какой он деревни, кто был его отец и кем был он сам. А потом он умер. Очень медленно и очень больно.

Маляренко вытер окровавленные руки и посмотрел на хмурое серое небо. Холодный ветер принёс первые капли дождя. Олег, закончил демонстрировать своим курсантам, как правильно разделывать ещё живого человека, и тоже посмотрел на небо.

— Зима пришла, Босс. Я пойду готовить лодку к выходу?

— И раздели оставшиеся патроны пополам.

 

Глава 1

В которой Иван собирает войско и выходит в поход

Док, вернувшийся с побережья с большой сумкой лекарств и медицинских инструментов, произвёл на Станислава гнетущее впечатление. Врач явно мысленно был уже ТАМ. В новом посёлке. Где бурлила жизнь, и куда один за другим уходили люди. Лучшие люди. Последней каплей был уход, вернее отъезд Толика, который откочевал к Ивану вместе со всеми ослами, тележками и своими стариками, оставив Бахчисарай вообще без гужевого транспорта. Надо было что-то делать — посёлок из столицы западного Крыма медленно, но верно превращался в захолустье. И отец, и мама, и дед были ровно такого же мнения.

Известие о том, что пленник заговорил, и что хозяин собирается нанести ответный визит вежливости, заставило Стаса встрепенуться. Это был шанс. Шанс окончательно наладить отношения с Боссом и уговорить его перестать сманивать людей.

Стас поморщился.

"Надо же. Я его уже Боссом называю. Дожил…"

Делать было нечего — ситуация вырисовывалась очень даже неприятная. Его Семью выдавливали на обочину. Они, Лужины, уже не вели, а в лучшем случае шли рядом.

"Если не в хвосте!"

Да и всё имущество, на чём зиждилось благополучие семьи, если честно, принадлежало Ивану Андреевичу, и Станислав не представлял себе, что бы он стал делать, потребуй Босс оборудование мастерской и кузни назад. Силы были уже не в их пользу. Дружина, с уходом Олега, развалилась окончательно, да и Звонарёв со своими работниками постоянно мозолил глаза. Серый со своей лесопилкой был, пожалуй, даже влиятельнее матери. Люди, зная, чьи интересы тот представляет, прислушивались к мнению Звонарёва намного чаще, чем к Лужиным.

"Стучит. Нет. Докладывает".

Стас представил себе уходящий поезд, как он вскакивает в последний вагон.

"Если что-то невозможно запретить, то лучше это что-то возглавить! Решено! Утром уйду к Маляренко. Пойду с ним в набег".

Выйдя рано поутру в путь, Станислав Лужин с удивлением и досадой встретил ещё четверых мужиков во главе с Андрюхой, двигавшихся в том же направлении, что и он.

— Ванюша, а Стаса и его ребят ты с собой возьмёшь?

Маша, отойдя от бурной утренней "разминки", валялась на кровати и внимательно рассматривала одевающегося мужа.

Иван улыбнулся. Мария была в своём репертуаре. С места — в карьер. Не отходя от кассы. Нежность, страсть, стоны, а потом — бац! Планёрка в постели.

Маляренко неопределённо пожал плечами.

— Посмотрим.

Мальчишка, со страхом глядя на ласковую улыбку Дока, заговорил быстро. Врачу потребовалось всего лишь десять минут, чтобы сначала наложить блокирующий жгут на запястье, а потом покопаться своим жутким скальпелем в нервных узелочках и прочих суставчиках. Пацан поначалу орал, потом дал пену изо рта, а потом вздумал потерять сознание, но Док этого счастья ему не позволил, сунув под нос жутко воняющий пузырёк.

Оказалось, что мальчишку зовут Май. Что он действительно, как и предположил Франц, филиппинец, и что ему на самом деле шестнадцать лет.

— Ни хера се! — Маляренко только удивлённо присвистнул. — Я б тебе больше десяти и не дал.

Май умел говорить на английском языке, составляя фразы очень правильно и очень медленно. Было видно, что парень языку УЧИЛСЯ. Неторопливую беседу пришлось продолжить в тёплом и уютном сарае, потому что почти голый пленник дрожал на ветру как осиновый лист, непрерывно чихая и страшно кашляя.

"Не жилец".

Иван поманил к себе Дока, тот снова достал инструмент, и Май, взвизгнув от ужаса, затараторил.

Он, Май, был в составе экипажа из двадцати филиппинских моряков, нанятых на польский краболов, ходивший под камбоджийским флагом в Охотском море.

Иван помотал головой и сделал б-р-р-р…

— Ещё раз. Помедленнее.

На судне было два белых. Капитан и старпом. Они вышли с Хоккайдо на промысел, но попали в сильный шторм, и их выбросило на пустынный берег. Причём, аж на три километра вглубь песчаной пустыни.

Мальчишка замолчал, а Иван понимающе покачал головой.

"Те же яйца, вид сбоку".

Это было три года тому назад.

"Хе хе хе… Ровесники, блин!"

Сначала было плохо — корабельные запасы воды быстро подошли к концу. Но его отец нашёл неподалёку родничок, и они смогли выжить. Полгода никуда не могли выбраться из-за песка и никого не видели. Потом приплыла эта лодка — Май показал на подвешенный к потолку пластмассовый трофей. Там были плохие люди.

— Такие, как вы.

— Ты о чём? Русские? Они по-русски говорили?

Май кивнул головой. В этой лодчонке сидело двенадцать человек, и у них было оружие. Два kalashnikov. Вот. И они убили капитана и его отца — главного механика судна. А потом, за полгода, они на этой лодке привезли откуда-то много людей. Три сотни и ещё пятьдесят. И ещё одну лодку пригнали. Большую. Деревянную. С винтом. Почти такого же размера, как ваша.

— А люди? — Иван слушал молодого моряка со всё возраставшим интересом.

Люди у корабля собрались разные. Всякие люди. Да, и русские там тоже, кроме этих gangsters, были. И много-много всяких.

Тут Май потерял сознание, и с допросом пришлось повременить.

Придя в себя, моряк уверенно показал по карте, откуда они приплыли. По всему выходило, что принесло их штормом откуда-то с северо-востока. Май с сомнением потыкал здоровым пальцем в перешеек полуострова и пожал плечами. Типа, не должно его тут быть.

— Женщины там есть?

— Да.

— Сколько?

Май задумался, явно подсчитывая что-то в уме.

— Половина. Почти.

"Ё!"

Девять человек, ушедших в море за рыбой на той лодке — это всё, что осталось от филиппинского экипажа. Остальные или умерли, или их убили. На самом деле они сбежали. Смогли украсть компас, кухонный нож и ведро для воды и сбежали. Хоть куда-нибудь. Куда глаза глядят. Жизнь под началом criminals была совершенно невыносима. А потом они заметили белый парус "Беды" и погребли за ним. Маленькая серая лодка на фоне моря и грозовых туч была почти незаметна, да и в сторону открытого моря экипаж "Беды" вообще не смотрел, так что филиппинцы смогли незаметно подобраться к месту высадки. А потом разведчик сообщил, что это тоже русские, и у них отличная тёплая одежда.

— Нам очень холодно было. И мы решили сначала у вас одежду забрать, а потом — лодку. Нашли на берегу палки, заточили их ножом и всё.

Иван припомнил ледяное море, брызги и холодный ветер.

"Отчаянные ребята. На таком корыте. Нагишом. По открытому морю. Видать, допекло их там окончательно. Русские гангстеры… интересно!"

Маляренко без всякого сожаления посмотрел на моряка — именно этот Май и ударил Таню колом в живот.

— Олег, зови своих хлопцев, отнесите этого подальше, и покажи им, как это делается. И пусть тоже потренируются, ладно?

Прошло пять дней и, видимо, извещённые Доком, в Севастополь притопали пять добровольцев из Бахчисарая.

Татьяна, жена Олега, увела к себе всех детей, так что в доме Ивана были только мужчины, Маша, да наверху, в спаленке, лежала после операции Таня. Сашкин дом теперь пустовал.

Маляренко проводил производственное совещание.

Ну, как "совещание"… Иван просто собрал всех своих "подданных" и пришлых мужиков и поставил каждому из них совершенно конкретную задачу.

Во-первых, был назначен новый экипаж на "Беду". Мотористом становился Франц, а всем остальным — Игорь, один из боевиков Олега, уже неоднократно ходивший в море. Сам Иван так и остался почётным капитаном. Новоназначенных морячков озадачили учебными походами по затону и выставили вон.

— Учиться, учиться и ещё раз учиться! Игорь, переведи ему.

Во-вторых, в поход из местных, кроме экипажа и самого босса, шли только два дружинника, а их командир, Олег, оставался в усадьбе "на хозяйстве". Во временное подчинение к нему поступали все остающиеся: Борис, Семёныч, Юра, Толик, все работники фермы и агроном.

В глубине души Олег, конечно, расстроился. Даже обиделся. Но виду не показал, а лишь спокойно кивнул в знак согласия. Если его оставляют здесь, значит, хозяину это зачем-то нужно. Рыжий Лёха было попытался качнуть права, вякнув, что тоже хочет в поход, но быстро заткнулся, получив в ответ тяжёлый взгляд Ивана и совершенно зверское выражение лица Олега. Выражало то лицо… нет, совсем не то. Оно красноречиво обещало отбитые, в ближайшем будущем, почки и вырванный с корнем язык, чтоб не смел впредь перебивать начальство.

"Да. Я нужен шефу здесь!"

Омоновец, сидевший по правую руку от шефа, развернул плечи и приосанился.

Ну, и в-третьих, все пятеро добровольцев, конечно, тоже шли в поход.

Целых две недели, под жуткий грохот прибоя и гулко барабанящий по палубе дождь, команда "Беды" совместно с десантниками отрабатывала в затоне манёвры. Борис и Семёныч бросили все свои дела и из огромного куска брезента, найденного на складе возле школьного автобуса, сшили отличный тент, которым, на манер палатки, затянули всю палубу лодки от носа и до кормы. В борта, по всему периметру, для крепежа всей этой конструкции Иван лично вкрутил две сотни драгоценных больших стальных шурупов. На пятнадцатый день тренировок Маляренко рискнул и, как следует разогнавшись, выскочил из безопасного затона.

— Ах! Тля! Твою мать!

Лодку швыряло и качало, ветер выл и свистел, промасленный брезент трещал по швам под напором стихии, но внутрь, на палубу и тем более в трюм, не попало ни капли воды. Кораблик слушался руля и уверенно штурмовал двухметровые волны. Правда, качка была сумасшедшей, но это можно было перетерпеть. К немалому облегчению Ивана, ни он сам, ни экипаж с десантом морской болезнью не страдали.

— Милый, зачем тебе всё это нужно? — Маша с неприкрытым страхом вслушивалась в далёкий гул бушующего моря, вздрагивая после особо мощных ударов прибоя о берег. — Сгинете, пропадёте.

Женщина заплакала и уткнулась мужу в плечо.

— Всех, кто виновен в гибели ребят, ты убил. Эти люди там уже три года живут, и никуда они не денутся. Лодка у них всего одна, и она даже меньше, чем наша. Сейчас они точно не рискнут никуда плыть. Про нас они не знают — значит, нападения от них ждать не приходится. Ну, подожди до весны!

Ваня с нежностью обнял жену. Родив ребёнка, Маша расцвела, превратившись из молодой и чертовски красивой девчонки в молодую и чертовски красивую ЖЕНЩИНУ. Любоваться ею Иван мог бесконечно, дети к Маше тоже всё время липли, а дворня, завидев Марию Сергеевну, замирала, вытягивалась по стойке смирно и вежливо начинала пунцоветь. Если хозяина или боялись, или уважали, то хозяйку все просто любили.

Маляренко проморгался, смахнув украдкой слезу, собрался и постарался придумать контраргументы на чрезвычайно дельные мысли супруги.

"Блин! И сообразить-то ничего не могу. Хочу! Вот такой я самодур, любимая. Хм… любимая… иди-ка сюда!"

— Ваня! — У Маши высохли слёзы, и она, довольно улыбаясь, отпихнула шаловливые руки мужа. — Ты ответь мне сначала.

— Я тебе потом отвечу.

— Ну ты и гад!

— А то!

Несмотря на огромное желание Ивана немедленно поближе познакомиться с общиной людей, живших на северо-востоке, здравый смысл и аргументы супруги возобладали, и экспедиция была отложена на целый месяц. Этому сильно поспособствовал страшнейший шторм, разразившийся аккурат в ночь перед намеченным выходом и продолжавшийся три недели.

Стас и остальные добровольцы, до одури наплававшись вдоль берега, обменявшись на прощание крепкими рукопожатиями, отправились по домам. Впереди была короткая, но бурная крымская зима.

Лишь в начале февраля, когда море немного успокоилось, а на тёмном от туч небе стали появляться светло-голубые просветы, Иван Андреевич Маляренко отправил гонца за десантниками.

— Ну что, хлопцы, готовы? — Капитан бросил взгляд на пирс. Там, у самого края, с ребёнком на руках, стояла Мария, а за ней, тоскливо глядя на лодку и её капитана, Таня.

"Эх, девчонки, девчонки…"

Иван уверенно улыбнулся, ободряюще кивнул женщинам и, не дожидаясь ответа "хлопцев", скомандовал.

— Франц, ходу!

 

Глава 2

В которой Иван становится агрессором, пиратом, грабителем и убийцей

— Вот суки! Сильно? — Завёрнутый в лохмотья скелет по фамилии Лукин участливо склонился над располосованной кнутом спиной Аудрюса.

— Терпимо. — Было видно, что литовцу очень больно, но он лишь скрипел зубами, изредка бурча что-то на своём языке.

Бывший старпом злополучного краболова прекратил ругаться и, шипя от боли в спине, уставился на приятеля.

— На себя посмотри. Морда вся расквашена.

В самом Лукине было почти невозможно узнать того уверенного и сильного человека, что приплыл в этот сволочной лагерь полтора года назад. Добрый со своей кодлой сначала принял парня с распростёртыми объятьями, посчитав его кем-то вроде разведчика-спасателя, но потом, выслушав от прапорщика пару нелицеприятных монологов насчёт порядков, царивших в общине, и узнав, что новичок в прошлом был "судейским", пахан велел наглеца пригнуть.

Совсем пригнуть не получилось — парень рубился, как сумасшедший, искалечив нескольких шестерок и свернув шею одному из "коренных". Таких бойцов Добрый очень ценил и всю свою свору придержал, велев новичка боле не прессовать, а лишь урезал ему пайку и норму выдачи воды, рассчитывая, что со временем голод и жажда заставят прапора поменять свою точку зрения и примкнуть к бригаде. Прошло уже больше года, но пока ничего подобного не происходило: Лукин время от времени продолжал взбрыкивать, вступаться за обиженных и учинять разборки с братвой. Братва нервно оглядывалась на пахана и регулярно била Лукина. Била страшно, но без увечий и не насмерть. Сам Добрый уже не рассчитывал перетащить упрямца к себе, просто ему было любопытно, как долго этот чудак на букву "м" сможет продержаться.

Чудак, мало того, что не собирался сдаваться, а ещё и крепко закорешился с Аудрюсом, бывшим старпомом корабля, вокруг которого ныне и кипела жизнь. А тот по своему характеру был ещё большим упрямцем и правдолюбом.

Старпом прикрыл глаза, чтобы не видеть эту опостылевшую пустыню, и призадумался.

Перспективы вырисовывались невесёлые. Бригада рыбаков-филиппинцев, которую он курировал и за которую отчитывался перед Добрым, смылась, бросив его на произвол судьбы. Пахан озверел, и с тех пор, вот уже два месяца, жизнь моряка была сущим адом.

— Хрен их, этих азиатов, поймёшь. То друг, друг…

Община, которой "руководил" Добрый, уменьшалась чуть ли не еженедельно. Люди бежали в пустыню — куда глаза глядят, умирали от недоедания, болезней и побоев, но такого массового побега, да ещё и на лодке, раньше не было. Пахан понял, что слишком сильно "закрутил гайки" и что рискует вообще остаться без рабочих рук. Только поэтому и Лукин, и Аудрюс, и ещё три десятка таких же бедолаг-штрафников были ещё живы. А ведь всего полгода назад, когда доведённая до отчаяния издевательствами и насилием маленькая корейская община подняла бунт, пахан не церемонился. ВСЕ мужчины-бунтовщики были показательно посажены на колья. Все брожения тогда моментально прекратились, а в рядах "шестёрок" появилось нехилое пополнение.

Лукин сидел рядом с приятелем и бездумно пялился на море.

А как всё хорошо начиналось! Всего через десять дней после ухода из посёлка Спиридонова Лукин совершенно случайно наткнулся на настоящий походный бивак. Там стояли палатки, валялись котелки, разбросанные там и сям части скелетов и вытащенные на берег байдарки. Похоронив "байдарочников", путешественник собрался было повернуть назад, чтобы похвастаться массой полезных вещиц, но потом передумал, упрятал добычу в яме и двинул дальше. Уже на байдарке. Поначалу было непривычно и тяжело, но со временем он приноровился, пообвык и дело заладилось. За несколько месяцев парень обшарил кучу лиманов, устьев рек и островов. Нашел много интересного, и даже с успехом перезимовал на маленьком островке в отлично сохранившейся каменной церкви. А потом…

А потом чёрт его дёрнул поприветствовать первых встреченных им на пути людей.

"Ёшкин кот!"

Левый глаз окончательно заплыл и вообще не открывался.

"А хорошо, что они мою карту не нашли. Хрен им, а не мои находки!"

И Лукин показал в пространство фак.

— Во, мля, сам — доход-доходом, а факи показывает! — Стас возмущённо оторвался от монокуляра и вернул его Боссу.

— Сколько их там? — Маляренко не стал пялиться на скопление шалашей, стоящих на приличном отшибе от основного лагеря, а завалился на спину и с наслаждением перевёл дух. Всё-таки передвижение по-пластунски на длинные дистанции — хрень запредельная. А как жалко камуфляж! Не помогали ни брезентовые рукава, ни наколенники.

"Маша меня убьёт! Точно убьёт!"

— Человек тридцать. Вроде несколько азиатов видел. И негров пару.

— Болезные?

Стас пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Отходим.

Иван перевернулся на живот и неторопливо пополз следом за Лужиным.

Поначалу Маляренко, сидя вечерами над своим арсеналом и осваивая под руководством Тани премудрости сборки-разборки и чистки оружия, решил, что в поход возьмёт ровно половину огнестрела. И половину боеприпасов. Но потом, посовещавшись с Олегом и окинув скорбным взором все оставшиеся невеликие запасы патронов, мнение своё поменял. Так что в маленькой балке, куда Иван возвращался из разведки вместе со Стасом, его ожидала встреча с неплохо вооружённым отрядом. Его собственные бойцы — Коля и Лёша — были вооружены автоматами, Андрюха и его ребята — мачете и самострелами, а сам Иван предпочёл пистолет. Стас тоже получил во временное пользование небольшой пистолетик, когда-то давно принадлежавший погибшему пилоту.

— Чего там? — Часовой нервно суетился, выскочив навстречу разведчикам. Иван не успел даже поморщиться, как раздалось приглушённое "мля", короткий глухой удар и любопытный улетел обратно в "окоп". Впереди за редкими кустами раздавалась тихая ругань Лужина и звуки оплеух. К огромному удовольствию Маляренко, его личные бойцы не пялились на экзекуцию, а лежали с оружием наготове на отведённых им позициях, внимательно глядя по сторонам.

"Вернёмся — Олегу благодарность и звёздочку лейтенанта".

Мысль эта так понравилась Ване, что он, махнув рукой, отменил очередную порцию люлей.

"А что, это дело. Надо будет ещё премию имени меня учредить… хе хе хе…"

— Отставить! — Иван жадно глотнул воды из фляги. — Слушаем сюда. Посёлок, о котором говорил морячок, мы нашли. Во всяком случае, других тут нет. Корабль в трёх кэмэ от моря имеется, значит, мы там, где нужно. Посёлок большой. Вокруг какие-то постройки и огороды. Что растёт, не понятно. На отшибе — ещё посёлочек. Сильно меньше и хуже. Шалаши. Можете задавать вопросы. Коротко и по существу.

Над балочкой повисло молчание. Бойцы Ивана даже не голов не повернули, выслушав речь начальства на своих позициях, а остальные боялись влезть "не по существу". Наконец, по праву зама, голос подал Станислав.

— А — Сиплый голос дал "петуха", мужчина тихо прокашлялся, -

каков план — Стас на секунду замялся, — Босс?

В душе Иван усмехнулся.

"Привыкай, родимый, привыкай".

— Первое. Взять "языка", с которым можно по-русски пообщаться и разузнать, что почём. Это — план-минимум. Если я сочту, что эти люди могут быть опасны, то…

Иван собрался с мыслями. Перед глазами стоял дом, жена и дочка.

— … то надо будет утопить их лодку. А лучше — угнать. Деревьев здесь нет. Других лодок — нет. Всё. Они нам не опасны. Воевать с сотнями людей, имея на два автомата четырнадцать, а на два пистолета — восемь патронов, как-то глупо. Ты не находишь?

Иван неожиданно подмигнул провинившемуся часовому и, улыбнувшись, дружески ткнул его кулаком в бок.

— Ты — на часы. Остальным — отдыхать.

И, не дожидаясь реакции остальных, завалился спать.

Спал Иван плохо. Всю ночь ему снились "русские гангстеры", голая Таня на палубе "Беды" и Бим, укоризненно качающий ушастой головой. Потом Ване приснилась Маша, поливающая на веранде цветы. Тоже голая. А потом под кусок брезента, в который завернулся Маляренко, натекла вода, и чертыхающийся командир отряда моментом проснулся.

Дул холодный пронизывающий ветер, нёсший параллельно земле редкие капли дождя. Глинистая, с налётом песка, земля намокла, а на дне балочки так и вовсе была небольшая лужица.

"Чудо чудное!"

Настоящую лужу в этом мире Иван видел в первый раз.

"Север" однако!"

На востоке медленно начинало сереть. Маляренко вытер мокрое лицо и принялся поднимать бойцов.

План, предложенный Стасом, был прост, как мычание. С рассветом навестить выселки и умыкнуть оттуда пару человек. Иван поначалу засомневался было, как отличить среди спящих тех, кто говорит по-русски, но, так ничего путного и не придумав, идею зама одобрил. Станислав приободрился и с превосходством глянул на Андрея. Между ними уже давно шло негласное соперничество за влияние на десантников из Бахчисарая.

Маляренко, хоть и был невеликим психологом, всю эту тему давно просчитал и только ухмылялся. Главой группы захвата он назначил как раз качка Андрея.

"Ну-ну, родимые, на подеритесь".

Отряд спокойно протопал в сумерках два километра до цели, тихо радуясь, что нет необходимости ползти на брюхе по раскисшей земле, но тут всю малину испортили сами потенциальные "языки".

Всё, как всегда, получилось не так, как планировалось. Всё получилось и проще, и сложнее одновременно. С другой стороны лагеря раздались пронзительные крики, состоящие из "ёу!", "мазафака" и прочих воплей бабуина. Отряд, ведомый Иваном, молча рухнул мордами в грязь. Впереди загорались огни, суетились и бегали люди. Одни испуганно вжимая головы в плечи, а другие щедро раздавая всем подряд удары палками.

Стас, валявшийся по соседству, присмотрелся и удивлённо присвистнул.

— Негры!

— Это не негры, мать их!

— А кто?

— Конкуренты! Сейчас угонят всех куда-нибудь, и жди их целый день.

Иван с досады плюнул. До заветной цели оставалось всего-то метров двести, но самым поганым было то, что уже почти рассвело и лишь перепачканный землёй камуфляж спасал их от обнаружения.

"А ещё то, что эти макаки по сторонам-то не смотрят!"

"Макаки" тем временем шустро согнали около тридцати оборванцев к краю посёлка, вручили каждому по корявой лопате и, крича что-то вроде "глииньа", погнали толпу в чисто поле. Аккурат мимо десантников и подальше от большого посёлка.

— Слушай, Стас, а ты конвойной службой занимался?

— А? — Лужин выпучил глаза.

— А куда ж мы такую толпу-то денем?

Иван выждал, когда три десятка работников и десяток конвоиров уйдут на полкилометра, спокойно поднялся и двинул следом.

"Глииньа", как Ваня и думал, оказалась просто глиной. Раскопки до боли напоминали те, на которых когда-то надрывался сам Маляренко. Рабочие ковырялись внизу, в распадке, периодически выволакивая наверх огромные полные корзины, а конвоиры спокойно сидели под навесом, сбившись в тесный кружок вокруг хилого костерка.

"Взмэрзли, Маугли!"

Как ни рассматривал их в монокуляр Иван, никакого огнестрела он так и не увидел. Негры, как негры. Реперы какие-то, одним словом. Куча блестящих цацок, дубинки и самодельные… эээ… Ваня затруднился с определением. Палаши? Что-то похожее на его собственное мачете.

Оставалось только понять, как проделать по голому полю последние триста метров, которые отделяли снова лежавший на земле отряд от врага.

В трубу было отлично видно, что конвоиры весело ржут, машут руками и сидят лицом к огню, но не слышно было ничего. В ушах свистел ветер, глуша все звуки.

"А да хрен с ним!"

— Делай как я!

Иван встал в полный рост, молясь, чтобы пасмурная погода и камуфляж подольше скрывали его от глаз врага, и негромко скомандовал.

— За мной. В колонну по одному. Стройся!

— Арбалетчики, к бою.

За спиной тихо заворочались стрелки, и заскрипела натягиваемая тетива.

— Стас, Коля, Лёша. Огнестрел не используем. Стрелять, если что, буду только я, понятно? Готовы? Вперёд.

"Реперы" оказались раззявами. Одинокую фигуру, приближавшуюся к ним с запада, они так и не заметили. Повинуясь знаку Ивана, четверо арбалетчиков, неслышно ступая, разошлись в стороны и прицелились. Маляренко вытащил пистолет.

"Четыре выстрела. Четыре".

— Пли!

Четыре тяжёлых болта ударили в спины конвоиров почти одновременно. Шестеро бойцов Ивана заорали что-то матерное и ломанулись на врага.

"Реперы" оказались крепкими парнями. Ни один не струсил, не убежал и не сдался, на что так надеялся Иван. Шестеро оставшихся африканцев дружно похватали колюще-режущие предметы и развернулись лицом к врагу.

"Нет. Так дело не пойдёт!"

— Стоять! Ко мне! Назад! Коля, Лёха. Одиночными. Огонь!

Раздалось шесть выстрелов, и негры попадали на землю.

— Стоять! Арбалетчики. Добить!

Маляренко тревожно оглянулся назад. Сильный ветер дул в спину, да и до посёлка было не меньше трёх километров, но кто знает…

Каждое тело, лежащее под навесом, получило по болту в голову, а потом Стас, повинуясь указанию Босса, перерезал каждому горло. Полный, так сказать, контроль.

"Мда. Картина маслом".

С края раскопа открылся живописный вид. Примерно двадцать рабочих лежало на дне, прямо посреди глинистых луж, прикрыв головы руками и согнувшись в три погибели, а позади них, на обратном склоне, настороженно СТОЯЛ десяток мужиков, крепко сжимавших в руках штыковые лопаты.

В животе у Вани громко заурчало. Жрать хотелось зверски. Походная кухня осталась на "Беде", стоявшей в лимане в тридцати километрах отсюда.

— Мужики, а у вас пожрать, случайно, ничего нет?

Трое из стоявших рабочих бросили лопаты и истерически расхохотались.

— Босс, этот "байдарочник" — или из спецназа, или из ОМОНа, никакой он, нахрен, не водила. — Стас делал вид, что перешнуровывает ботинок.

— ?

— Чувствую. Коллега.

— Ясно. — Иван повернулся к троице, сидевшей под навесом, напротив него. — Ты, значит, Игорь.

Маляренко перевёл взгляд на широкоплечего красномордого мужика.

— Аудрюс.

— А ты?

— Леонид.

Протянутые руки Иван проигнорировал. Он наклонился к собеседникам и упёр в "красномордого" тяжёлый взгляд.

— Рассказывай. Всё. Я ложь чую.

— Нет. — Прибалт отвечал неторопливо, растягивая слова. — Добрый — это не кличка. Это фамилия у него такая. Он единственный из них, кто когда-то сидел. А так это — банда рэкетиров. Молодежь, все как один — отморозки и беспредельщики. Все — бывшие спортсмены. Я слышал, они куда-то на разборки ехали, вот так и залетели сюда.

— Оружие? Дошли слухи — у них калаши?

Игорь помотал головой.

— Нет. Это "Сайга", четыреста десятая. Гладкоствол. Их две штуки, точно. Боеприпасов у них почти нет. По слухам, у Доброго есть ТТ, а у Лысого — его правой руки — обрез. Но я их не видел, врать не буду.

"Угу. Водила. Ну конечно!"

— Так вот. Эта банда нашла где-то рыбака на лодке и случайно выбралась к нам. Поначалу Добрый своих ублюдков в узде держал. Но потом, как они аэропорт нашли, совсем с цепи сорвались. Капитана моего убили. И ещё четверых из экипажа. И рыбака этого — тоже.

— Что за аэропорт? — Иван прекратил рассматривать разномастную бригаду землекопов и уставился на литовца.

Аэропортом оказался ровный как стол кусок степи в двадцати километрах отсюда. Через три месяца после прибытия бригады к кораблю, с востока донёсся гул турбин, и Пахан тут же отрядил разведку, которая доложила, что у берега лежат на брюхе три самолёта. Два больших иностранных и один наш, маленький и разбитый. И вокруг всего этого торчит прорва народу, а на пляже были замечены бабы в купальниках. Все орут и просят пить. Тогда Добрый сел на вёсла и повёз людям воду. Лодка моталась туда-сюда без остановки почти месяц, перевезя к роднику у корабля четыреста человек и весь багаж. Они бы не справились, но филиппинцы надыбали на берегу выброшенную лодку с винтом, который можно было вращать вручную, и дело ускорилось в три раза.

Старпом помолчал.

— А всех тяжелораненых и пожилых Добрый там и бросил. Свои, не свои — ему похрен. Некоторые сюда сами добрались. По берегу. Их убили.

— А возил он сначала тех, кто ему приглянулся. Шестёрок, одним словом. Сейчас у Доброго десять своих и тридцать шестёрок.

Аудрюс посмотрел на раскоп и поправился.

— Двадцать. Хотя вообще-то они парни крепкие. И не трусы.

— А где лодка?

— Дальше на восток, в двух часах ходьбы, есть залив. Там она на берегу и лежит. Её охраняют, конечно, там есть и из бригады люди, и эти… дружинники, мать их! После побега моих матросиков, ту лохань охранять стали — будь здоров!

На этом месте прибалт завернул такую сложновыстроенную конструкцию на великом и могучем, что у Маляренко едва не рухнула челюсть. Увидев удивление на лицах слушателей, он лишь усмехнулся.

— Ну а … вы думали — три года на Курилах.

Рабочих пришлось гнать с собой. Эта разномастная толпа состояла из самых разных людей. Тут были и белые, и арабы, и индусы. Было даже два негра, которых их соплеменники лупцевали без всяких скидок на родственный цвет кожи. Тех, кто испугался и лёг, Иван в расчёт не принимал. Их просто выгнали наверх из ставшего братской могилой раскопа и направили впереди себя к лодочной стоянке. Десяток Аудрюса разошёлся по сторонам, зорко следя за тем, чтобы никто не разбежался. Люди постоянно оглядывались на пришельцев. Лица расцветали улыбками и надеждой. Позади, отстав на полсотни шагов, уверенно шагали восемь вооружённых бойцов.

Лодка спокойно лежала на берегу, рядом стояли два шалаша и большой навес. В подзорную трубу Иван насчитал шесть человек, хотя их могло быть и больше.

Не дойдя до берега с полкилометра, Иван отпустил рабочих. Многие уже отошли от шока и тоже, как и те, кто не лёг, с любопытством и надеждой смотрели на незнакомцев. Назад, в посёлок к кораблю, ушло всего четверо. Остальные сели на землю, чтобы дождаться, чем всё это закончится, а трое так вообще присоединились к старпому и его людям.

— Шеф. Вижу огнестрел. — Стас задумчиво посмотрел на оптику автоматов. — Подойти метров на двести да и расстрелять их чёрту. Лодка — вот она. Или уплывём, или сожжём нахрен.

Восемь последних автоматных патронов было безумно жаль, но Лужин прав. Слишком велик риск получить в рукопашной схватке пулю или заряд картечи.

Стрелки не подвели. Коля и Алексей залегли между полутора десятками бывших рабов, которые, подойдя на двести метров к шалашам, заорали на разных языках и принялись размахивать оружием. Их заметили. Из шалашей вылезли ещё два гаврика с дубинками и палашами, и все восемь гангстеров направились разбираться с оборзевшими "пейзанами". Как Иван и думал, "Сайгу" несли на виду, но стрелять из неё не стали. А потом и вовсе стрелять стало некому.

— Вы не можете так поступить с нами! — Леонида трясло. — Почему вы бросаете нас? Вы должны…

— Стоп!

Иван круто развернулся, а рядом, из ниоткуда, тут же возникли его бойцы.

— Ты. Запомни. Я. Никому. Ничего. Не. Должен. Ты понял?

Мужчина закрыл лицо ладонями.

— Мы возвращались из Штатов. В Токио должна была быть пересадка, но мы сели здесь. Моя жена там. У этих… тварей. И дочь. Она ещё совсем маленькая. Помогите. Пожалуйста. И здесь почти все такие, как я.

Волна мерно покачивала спущенную на воду лодку. Маляренко окинул долгим взглядом полтора десятка оборванных, измождённых, но не сломленных людей. В руках у них были трофейные палаши, дубинки и "Сайга", без единого патрона в магазине.

— Нет.

Иван повернулся к своим людям, которые напряжённо ожидали решения босса.

— Крутите.

— И-раз!

Вал скрипнул, провернулся, и лодка, вздрогнув, потихоньку начала набирать ход.

— Будьте вы прокляты!

"Блин! Ну что за патетика. Как неприятно".

Иван прошёл на нос, на ходу бросив Андрюхе:

— Застрели его.

За спиной раздался скрип, стук и короткий крик боли.

"Надо к этому качку присмотреться…"

Игорь Лукин растерялся. Лодка точно собиралась отчаливать. Так не должно быть! Это же неправильно. Он привык делить всё на белое и чёрное, на хороших и плохих. Своих и чужих. Эти люди были СВОИМИ. Он это чувствовал. И громила — явно омоновец или десантник. И два молодых волчонка с автоматами, грамотно оберегавших своего шефа и смотревших по сторонам. И квадратный качок с пудовыми кулаками, и остальные мужики. Все они были ПРАВИЛЬНЫМИ.

Но вот шеф. Шефа Игорь не понял. Он — точно не СВОЙ, но и не чужой. Он был… сам. И все, все эти люди, кто пришёл сюда с ним, слушались его беспрекословно.

Чёрт! Да они же его БОЯЛИСЬ!

Игорь вздрогнул и вернулся в этот мир. В этом мире стоял многоязычный ор.

— Будьте вы прокляты! — Белые от бешенства глаза Лёньки ничего не видели.

"Ой, дурак! Был".

Сорокалетний бизнесмен Лёнька всхлипнул, отлетел назад и упал на спину. Из середины его груди торчал короткий кончик арбалетного болта.

Четырнадцать человек на пляже издали стон, полный тоски и отчаяния. Надежда исчезала на глазах, вместе с уходящей в море лодкой. Их оставили здесь умирать.

— Гоша, что же нам теперь делать, что делать. — Аудрюс сидел на песке и бездумно вертел в руках железную палку. Мужчина был выбит из колеи внезапным предательством тех, кого он считал своими спасителями и союзниками.

Внезапно на Лукина накатила такая волна злости, что его стало потряхивать.

— А вот хрен им! Мы ещё побарахтаемся!

И, сдирая с себя на ходу остатки одежды, парень бросился в воду.

Лужину было не по себе. То, что сделал шеф, его покоробило. СВОИХ он бросать в беде не привык, а тут…

Стас помотал головой и крепче вцепился в рукоятку вала. Ещё больше его потрясло беспрекословное подчинение своенравного и диковатого Андрюхи, по одному движению брови Ивана убившего того несчастного мужа и отца. И этот Андрюха жил через два дома от него. От его семьи. Стаса пробил озноб. Он оглянулся и увидел, как вслед за лодкой, в море бросился человек.

— И… кхм! Иван Андреевич! Похоже, за нами плывут.

— Стоп машина!

"Блин, какая тут, нафиг, машина? Ага. Тёмная лошадка плывёт. Ну что ж, послушаем…"

— Кто ты? Ещё раз скажешь про "водилу", вот он, — Иван указал на Стаса, — тебе уши отрежет.

Рука Станислава, сама собой, отдельно от головного мозга, вытянула из ножен мачете.

— Служба судебных приставов. Группа быстрого реагирования. — Лукин смотрел твёрдо и уверенно.

"Сейчас начнутся припрятанные козыри".

— Я не летел на самолёте.

— Я знаю. — Иван благожелательно улыбался. — Это и ежу понятно.

— И я вправду приплыл на байдарке. Я знаю места, — Игорь нагло уставился на Босса, — эти места далеко отсюда. Там живут люди. Такие же, как и вы. Я ведь вижу — вы НЕ плохие люди, и мы можем стать друзьями.

— Так ты, получается, разведчик и дипломат? Покажешь путь к своим? — Ваня подмигнул Игорю.

"Не скажет, и Док тут не поможет".

— Летом.

"Умён, собака!"

— Ты доживёшь, до лета-то?

Лукин многозначительно посмотрел на рукоятку пистолета, торчащую из кобуры на поясе Ивана.

— Уверен в этом.

"Красава! Уважаю!"

Иван достал пистолет, вынул обойму и выщелкнул из неё все четыре патрона. Потом завязал всё это в брезентовый нарукавник и пододвинул узелок к приставу.

— Чем могу.

 

Глава 3

В которой Иван доказывает, что в жизни всегда есть место "подвигу"

Назад шли в приподнятом настроении. Даже Стас, пораскинув умом, согласился с Боссом в том, что лезть в чужие разборки — глупость, которая, кстати, запросто может обернуться кровью. И не абстрактных негров, а своей собственной.

Море не то чтобы успокоилось, но и штормов на обратном пути, занявшем десять дней, не было. Постоянные хлопоты доставляла лишь "пленница". Угнанная лодка, тащившаяся на буксире позади "Беды", ни тента, ни палубы не имела, вдобавок по валу внутрь просачивалась вода, и приходилось постоянно её вычерпывать. Намаялись тогда все, включая капитана. Но рано или поздно всё заканчивается, и солнечным тёплым утром пара лодок неторопливо вползла в ставший уже родным затон. На берегу возле пирса в радостно-тревожном ожидании собралось всё население порта.

Иван выскочил на нос, помахал рукой и, широко улыбаясь, поднял большой палец. Набережная взорвалась радостными криками.

"Ну вот я и дома!"

Первыми, на самом краю причала стояли Маша и Таня, державшая на руках ребёнка. Обе женщины смущённо улыбались, держась за руки, хотя глаза у обеих были красные и опухшие, словно они проплакали всю ночь.

— Что? — Ваня, перепрыгнул с лодки и, поцеловав жену, недоумённо отстранился. — Что?

Мария отодвинулась, а Таня, поднеся дочку к отцу, неожиданно привстала на носочки и быстро поцеловала капитана в щёку.

"Кажется, я попал".

Никакого особенного пира Иван устраивать не стал. Десантники не задержались и на час, сразу же после скорого завтрака уйдя домой, а самому хозяину устраивать пирушку было лень. Всё празднование ограничилось баней в узком семейном кругу. Тут-то у Ивана "вынос мозга" и состоялся.

Маша взяла с места в карьер.

— Таня тебя любит.

"Вот те на!"

— Э…

— Она не хочет в свой дом возвращаться. Попросила меня оставить её жить у нас.

Маша старательно не смотрела в глаза мужу, оттирая свои ступни кусочком пемзы.

— А… — Новости были, мягко говоря, сногсшибательные. Ваня, сидя на полке, неуверенно заёрзал.

— Солнышко, я никогда…

— Я знаю, — Мария стрельнула глазами на мужа. — Таня мне так и сказала. А я ей верю. Сначала я ей хотела глаза выцарапать, но потом подумала — а куда ей идти? Делить тебя я с ней не хочу, но и гнать рука не поднимается. А пока ты, носорог бесчувственный, месяц по походам шлялся, мы даже подружиться успели.

"Вот это номер!"

Ваня представил себе, как сюда входит Таня. Маша смешливо фыркнула.

— Ну ты кобель! У тебя всё на лбу ж написано!

Женщина поддала пару. Иван закряхтел и пришёл в себя. Ситуация была пикантная, со множеством недоговорённостей со стороны женщин и, в общем, занятная. Помечтать — оно, конечно, полезно, но воспитание у Ванюши было не то.

Всю жизнь прожив среди мусульман, Иван знавал многих людей, у которых было две-три жены. Неофициально, конечно, ибо светские законы государства этого не дозволяли, но тем не менее… Люди жили и радовались жизни, и Иван к этому относился вполне лояльно и с пониманием, но вот себя представить в роли бая не мог.

Маляренко скептически уставился в потолок, и Маша поняла, что её смелое предложение никакого понимания у мужа не нашло.

Иван вздохнул — Таня была красивой девушкой, но…

— Ладно, пусть живёт у нас. Не гнать же её, в самом деле. Война план покажет.

В сумраке бани тело жены белело светлым пятном. Ваня почувствовал, как в нём нарастает желание.

Маша хихикнула.

— Злыдень!

— Угу! Писюкатый. Ну-ка, иди ко мне! Это ж каким-таким образом вы с ней "подружились"?

Маша снова хихикнула и занялась любимым делом.

 

Глава 4

В которой Иван показывает себя настоящим заботливым хозяином

Весь следующий день Ивану было не до личных переживаний. Со всех сторон, как из пулемёта, посыпались проблемы, которые необходимо немедленно решить. Сначала с хутора пришло известие, что рыжий Лёха избил Юрку и агронома, а заодно и Валентина, который вступился за своего работодателя. Потом старшие девочки устроили разборку, деля трёх холостых парней из личной гвардии Ивана. Потом прибежала Лера и сообщила, что на одного из стариков Толика напали неизвестно откуда появившиеся собаки. Старик отбиться не смог, и его сильно искусали. Если бы не гора мяса в виде ослиной туши — тут ему бы и конец, но свора отвлеклась, и дед смог убежать. И, наконец, после вчерашнего, едва не сгорела баня. Сруб удалось отстоять, но крышу точно придётся переделывать.

"Что-то я не так сделал, что на меня всё это свалилось".

Иван собрал мужиков, заскочил по пути в Юрьево, сунул охреневшего Лёху в старый погреб и двинул в степь искать собак, попутно полируя своим бойцам мозги на предмет распоясавшихся девочек.

Собак нашли очень быстро, всего через два часа неспешной прогулки охотники буквально наткнулись на свору, которая лениво грелась на ласковом весеннем солнышке на берегу ручья. Увидев людей, три десятка собак насторожились, но никуда бежать не стали, а собрались в плотную кучу и принялись рычать. Иван вспомнил, как эти самые псы терзали Николая, посмотрел на свою изуродованную правую руку и многообещающе оскалился.

"Ну что, твари. Кто кого?"

Молча, абсолютно неожиданно, громадный чёрный пёс бросился на людей. Через миг за вожаком неслась вся свора. Собаки ни черта не боялись. Ни арбалетных болтов, выбивших пяток их товарок, ни редких хлопков пистолетных выстрелов. Ничего.

Иван вытащил своё мачете.

— Ну, тля!

На одно мгновение вожак стаи встретился взглядом с вожаком людей и сразу немного довернул. Прямо на Ивана.

"Ха! Ну давай!"

Маляренко готовился встретить врага ударом мачете, но всё равно немного опоздал — прыжок пса был невероятен. Действуя на автомате, Иван отклонился назад и со всей дури махнул тяжеленным метровым лезвием.

Тварь почти по-человечьи закричала, а потом умерла. А потом Иван заорал что-то невнятное и сам понёсся вперёд, рубя направо-налево.

Вид мужиков, вернувшихся в Юрьево, был ужасен. Не помогло ни купание в холодном ручье, ни экспресс-стирка — охотники с ног до головы устряпались кровью. К счастью и величайшему облегчению Маляренко, ВСЯ кровь оказалась собачьей. Ни на одном из бойцов не было ни царапины! А из трёх десятков псов в степь удрало меньше трети. Проблему со сворой на какое-то время удалось решить.

"Повезло, а вот что же мне с этим Лёхой делать?"

На самом деле вопрос, как поступить с рыжим, волновал Ваню куда больше, чем все собаки и девичьи разборки вместе взятые. Ему предстояло СУДИТЬ. Как это сделать по уму, да так, чтобы все его люди приняли его решение и осознали, что он, босс, суров, но справедлив, Иван и понятия не имел.

Лёха Демидов, в отличие от своего другана Валентина, своей жизнью на ферме в старом домишке, крытом камышом, был очень недоволен. Поддавшись на уговоры жены, он согласился остаться тут, втайне надеясь, что так высоко оценивший их дела Босс, найдёт ему другое занятие. Да и дом хотелось свой. И не делить с этой размазнёй Валиком. И в земле ковыряться — зае… Агроном этот — сука занудливая.

А Босс, похоже, о нём и не вспоминал. Урод!

Жизнь на природе Лёху достала окончательно. Жена плакала и упрашивала его смириться и потерпеть, но мужика уже начало "заносить", и как-то весенним утром, получая от Юры задание на день, он сорвался.

Юра не хотел выносить сор из избы, решив разобраться лично, но Толик уже успел отчитаться перед хозяйкой, и дело приняло крутой оборот.

Маша "жаждала крови".

— Доставайте его оттуда.

Иван сидел на старом кресле от "Газели" с самым мрачным видом. Что делать — он не знал. Друга побили — плохо. Надо мстить. Человек не сдержал своей клятвы — плохо. Слово здесь, в этом мире, было всем. Вообще — всем. За слова здесь надо отвечать. А тем более — за поступки.

"Выгнать? Так ещё, чего доброго, в разбойники подастся. Парень-то он шебутной, а жрать его семье точно будет нечего. По уму б его повесить…"

Взгляд хозяина упал на заплаканную жену и трёхлетнего сынишку Лёхи.

"Угу, вот так кровники и появляются. Что мне, пацана и мать тоже вешать?"

Маляренко передёрнуло.

"Ладно, скажу Олегу — пусть по башке настучит, да и выставлю всю его семейку нахрен!"

Приняв такое решение, Иван успокоился.

— Ну, что скажешь, дорогой?

Лёха Демидов, светя фонарями, поставленными ему Олегом, нагло ухмылялся, глядя прямо в ненавистное лицо шефа.

— Я тебе не дорогой. Понял?

И добавил ещё пару крепких словечек. Хутор замер.

— Ну что ты сделаешь? Прикажешь своему громиле меня избить? Да пошёл ты! Самому слабо?

Парня несло, он брызгал слюной, орал, дёргался на сидящего Ивана и всячески нарывался. Лишь крепкие руки Олега и Игоря не давали ему броситься на хозяина.

Иван спиной чувствовал. Все ждут. Ждут его решения. Ждут команду "фас".

Жена Алексея, прижав к себе ребёнка, испуганно смотрела на мужа. Маляренко уловил этот испуг в её глазах и приободрился.

"А может быть, этот, как его… Егорка, когда вырастет, и не станет "кровником". Если вырастет…"

Ване надоело слушать вопли, и Олег коротко ткнул кулачищем в Лёхин живот. Крики и мат сразу прекратились.

Иван зевнул и потянулся.

— В погреб его.

"Завтра же за Андрюхой пошлю".

С девочками разбиралась Маша. Точнее, она выслушала несколько дрожащих, со слезами и истериками, монологов, из которых стало ясно, что эти, уже не девочки, а юные девушки, вполне ясно отдавали себе отчёт в том, что их семеро, а вот молодых и красивых парней в усадьбе — всего трое.

— Вичка сказала, что Игорь — её. Янка сказала, что Коля — её парень, а у Оли — Лёша. А мне что? За стариков замуж вы-ы-ы-ыходи-и-и-и-и-ить?

Когда Мария Сергеевна, сама немного одуревшая от такого количества слёз и нытья пятнадцатилетних соплюшек, пересказала всё это мужу, Ивану срочно захотелось немедленно куда-нибудь уплыть. Жена сочувственно посмотрела на него своим всё понимающим взглядом, а Ваня вздохнул, переоделся в чистое и отправился к "племянницам".

Дядю Ваню девочки немного опасались, а потому никаких жалоб, слёз и истерик не было.

— Хорошие мои. Я обещаю, что у каждой из вас будет семья. Молодой и красивый муж…

"Боже, что я несу!"

— … и каждая из вас, от меня лично, получит в приданое дом.

Глазки у девушек заблестели и моментально высохли. Переглянувшись, они подсели поближе. Горохом посыпались вопросы.

А откуда? А где? А когда? А можно? А вот если… и так далее и тому подобное.

Ваня безбожно врал, рассказывая о куче молодых парней, которых он нашёл в походе и которых обязательно привезёт. Рассказывал о своих планах на обустройство их флигеля и изготовления своим "любимым племяшкам" новых кроватей и шкафчиков, о том, что он подарит им на платья последний нетронутый парашют и красивые серебряные цепочки и колечки. "Любимые племяшки" оттаяли и облепили дядюшку со всех сторон. Маляренко почувствовал, что дети успокоились, тоже расслабился и, усадив, самую младшую к себе на колени, принялся рассказывать о своём путешествии, на ходу выдумывая самые фантастические подробности и умалчивая о ненужном.

До вечера они успели обсудить тысячу важных, с точки зрения девочек, вопросов и договориться о том, что у них в жизни всё точно будет хорошо.

На веранду Ваня выполз уже в сумерках. С моря дул холодный ветер. Ранняя весна ещё не успела вступить в свои права, и по ночам было довольно холодно, но Маляренко этого не замечал.

Всего вчера утром он вернулся из похода. А вчера вечером парился с женой в бане и едва её не спалил. А Маша недвусмысленно предложила принять в семью ещё и Таню.

"Кстати, надо подумать, зачем ей это нужно".

А утром он охотился на собак, а потом разбирался с Демидовым, а потом общался с племянницами.

"Бля! Ну и денёк!"

Ваня повалился на любимый топчан, укрылся одеялом и сразу уснул.

 

Глава 5

В которой Иван разговаривает с умным человеком, строит грандиозные планы и делит шкуру неубитого медведя

Проснулся Иван затемно. Поёживаясь от предрассветной прохлады, Маляренко быстро сбегал до ветру и совсем уж было собрался уйти в дом, забраться в тёплую постель под бок к жене и досмотреть прерванный сон, как на горизонте нарисовался часовой, обходивший усадьбу.

Часовым сегодня оказался Борис. Сон у Ивана как рукой сняло. Он всё это время собирался поговорить с бывшим директором школы, но никак не находил времени. А сейчас спешить было некуда. Иван негромко окликнул мужчину, пожелал ему доброго утра и пригласил присесть на крыльце.

Борис Михайлович с трудом удерживался от зевоты. Дежурство выдалось на редкость суетным. Из бывшего Сашкиного дома, превращённого ныне в казарму для молодняка, постоянно норовили выскочить тени и пробежаться до хозяйского флигеля, пошептаться у окна. Сначала Борис понимающе усмехался, а потом ему надоело за ними бегать, и он пригрозил пожаловаться Олегу. Тени угрожающе зашипели в ответ, но послушно убрались к себе в дом и больше оттуда не появлялись.

Борис прошёл мимо своего дома. Это, чёрт возьми, было так приятно. Свой. Собственный дом. Правда, пока небольшой, всего две комнаты. И с мебелью пока туго, зато там, внутри, спит его женщина. Которая уже ждёт его ребёнка.

Мужчина взбодрился и пошёл дальше. Жизнь постепенно наладилась, но умному и образованному человеку, каким, собственно, и был Борис, чего-то всё-таки не хватало. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что, если понадобится, он всю жизнь добросовестно проработает простым рабочим под началом Семёныча. Но — чёрт-чёрт-чёрт! — хотелось большего. Уж такая натура человеческая. Всегда ей всё мало.

Его окликнули. Борис узнал силуэт хозяина и тоже, в ответ, от всей души пожелал Ивану Андреевичу доброго утра.

— Борис Михайлович, присядьте, будьте добры.

Голос шефа был очень серьёзен. Борис понял — сейчас или никогда.

— По образованию я — историк. Сначала просто учительствовал, а затем меня директором назначили. Хлопотное это дело, я вам скажу.

— Понимаю.

— Иван Андреевич, могу я с вами поговорить?

— Так мы уже разговариваем.

"Ну давай, Боря, рассказывай! Чего ты там удумал".

Иван рассматривал собеседника. Тот мучительно собирался с духом, собираясь родить некое предложение.

— А знаете, Иван Андреевич, чем отличалась, по моему мнению, принципиально отличалась западно-европейская цивилизация от русской?

"Ну, Боря…"

Иван умело скрыл своё разочарование, он ожидал конкретного предложения от этого человека по его ПРОДВИЖЕНИЮ. Использовать Борю, как простого работягу — было верхом расточительности, но Иван ждал, что этот человек сам проявит ИНИЦИАТИВУ.

"Ну давай, послушаем тебя. Историк".

— И в чём же?

— Я не буду касаться глобальных идей о "цивилизации камня" и "цивилизации дерева". Скажу конкретнее. Где-то с двенадцатого века в западном обществе массово появился светский институт, которого у нас, по большому счёту, не было до семнадцатого века. Это институт непрерывного накопления информации.

— Школы, что ли?

— Университет.

"Ай да, Боря! Ай да сукин сын! Высоко метишь. Молодчина!"

Мысленно Иван присвистнул. Мысль бывшего учителя он уловил на лету.

— Понимаете, Иван Андреевич, мы выжили, организовались. У нас, у нашей, то есть, извините, вашей общины есть всё. Агропромышленная база, безопасность. Даже какое-то здравоохранение налажено. Но это всё можно потерять, если мы не возьмёмся сначала за школу, а потом и за университет. Если этого не сделать — мы, наши дети и внуки, обречены на деградацию. Не физическую, конечно, а моральную. Впереди их будет ждать тьма средневековья.

Мужчина помолчал.

— Если не хуже — первобытная дикость.

Маляренко не спешил с ответом. Всё, что говорил Борис, было правильно, но… Университет может осилить только государство. Но не он. Не с сотней же людей закладывать города, порты и прочие ВУЗы. А, с другой стороны, там, где есть школа, всегда будут дети. А там, где есть университет — всегда будет город. Вне зависимости от успешности порта и морской торговли.

— Даю вам два дня, Борис Михайлович. Продумайте всё хорошенько и представьте мне план.

Ваня усмехнулся.

— Будет у вас защита диплома. В комиссии — я и Мария Сергеевна.

Ночной разговор посеял в душе Ивана странное ощущение. Ощущение и радостного ожидания, и тревоги, и даже страха. То, что предложил ему сделать Борис, было настолько глобально, что перед этим меркла даже идея с закладкой порта. Фактически, бывший учитель, сам, наверное, того не подозревая, предложил Ивану создать ГОСУДАРСТВО. Помаленьку, потихоньку, но тем не менее. Потому как осилить озвученную цель может только система.

Спать уже не хотелось. Маляренко громким стуком в дверь поднял Олега и велел ему собирать остальных. Когда окончательно рассвело, на площади перед домом, зевая и поёживаясь, собрались все мужчины городка и окрестностей. Иван собрал вообще всех. Даже стариков Толика, даже агронома. В окнах домов то и дело мелькали любопытные лица женщин, но к мужчинам никто из них не вышел. Народ расслабленно сидел на завалинке, недоумевая, с чего это вдруг хозяин с утра пораньше собрал их всех. Считая троих ходячих дедков, всего собралось аж тринадцать человек.

Иван выглянул в окно, пересчитал всех присутствующих и оправил тщательно выглаженный свежий комплект камуфляжа. То же самое сделали и Маша с Таней.

— Пошли.

Иван решительно распахнул дверь и вышел в сопровождении женщин на веранду.

— Стройся!

Олег целую секунду переваривал давно не слышанную команду. Потом подскочил и начал судорожно выволакивать заспанных людей на середину площади.

— Стройся! Стройся!

Кое-как расставив людей в некое подобие строя, бывший прапорщик, старательно печатая шаг, подошёл к стоящему на крыльце командиру и без запинки отрапортовал.

— Товарищ командующий, личный состав порта Севастополь и окрестностей построен! В строю двенадцать человек, один под арестом, один в лазарете, доложил заместитель командира по боевой подготовке Степанов.

"Удивил! Быстро ты ориентируешься, Олег батькович!"

Иван запросто, за руку, поздоровкался со всеми подряд и, не распуская строй, объявил о присвоении господину Степанову Олегу Николаевичу, внеочередного воинского звания — капитан. За, так сказать, заслуги в подготовке личного состава и прочие личные достоинства. Собравшиеся вокруг площади женщины посёлка дружно зааплодировали, а бедный Олег не знал, куда деваться. Громила трогательно покраснел, но сдержался и бодро оттарабанил.

— Служу России!

— Вольно. Разойдись. Господин капитан. На совещание.

И Юра, и Толик, и все остальные мужики расходились, негромко переговариваясь. Этот "парад" произвёл на всех сильное впечатление. С одной стороны, конечно, дурдом. А с другой… Все поняли и осознали, что они уже живут не просто в общине, а в чём-то значительно большем.

Юрка залез в бричку к Толику, и тот тронул вожжи. Ослик привычно покатил тележку обратно в Юрьево.

— Знаете, Юрий Владимирович, — Лом-Али задумчиво чесал в затылке, — чувствую я, что мы очень правильно и очень вовремя здесь оказались.

Юра оглянулся на порт. Над домом хозяина, на невысоком флагштоке, кое-как закреплённом над коньком крыши, развивался российский триколор.

Никогда не служивший бывший чиновник попросил остановить бричку, поднялся на ноги и, неуклюже приложив правую ладонь к непокрытой голове, отдал флагу честь.

Первым делом Иван послал гонца в Бахчисарай за Звонарёвым и за Андрюхой, попросив их прибыть как можно скорее. Затем вручил новоиспечённому капитану "наградной" нож из схрона и маленький кошель с десятком самых мелких серебряных монеток.

— Деньги? Зачем?

— Во-первых, это премия. Имени меня. — Маляренко довольно подмигнул ошарашенному капитану. — А во-вторых, не думаешь ли ты, что мы вечно будем жить натуральным обменом? Деньги рано или поздно придётся вводить. Так что ты, мой друг, теперь финансово обеспеченный человек. А пока будет тебе задание.

Олег, услышав про задание, подтянулся.

— Бери своих орлов и собирай медь. Ищи, вынюхивай, отбирай, угрожай. Это я про Бахчисарай и окрестности. Здесь, если медь найдётся, то её и так принесут. Запомни — ВСЯ медь должна быть у меня.

Капитан кивнул.

— Мелочь чеканить?

— Точно. В ящиках с монетами есть разные пресс-формы.

Иван пристально посмотрел на служивого. Мол, дальше эту тему не поднимай. Тот понятливо кивнул.

— Да, и ещё, пусть жена тебе погоны вышьет. Ты теперь — государственный человек. Не хухры-мухры. Понял?

Маша проводила Олега задумчивым взглядом.

— Он уйдёт туда, за медью, а сюда придёт Андрей? Так? Я тебя правильно поняла?

Лицо женщины было бесстрастным. Сердце Вани похолодело.

"Ну пожалуйста, любимая, пожалуйста, не надо".

Хозяин судорожно вздохнул, сгорбился и, поникнув головой, глядя в пол, кивнул.

— Так. Олегу не стоит в этом участвовать.

— Я поняла. Он — защита, Андрей — наказание, а ты…

"А ты, любимый, берёшь все их грехи на себя"

Пальцы у Маши задрожали, а на глаза навернулись слёзы. Ей было безумно жаль своего мужа. Только сейчас до неё в полной мере дошло, ЧТО на себя взвалил этот человек. Какое бремя он несёт.

Женщина соскочила со стула и обняла мужа, прижав его к своей груди и взлохматив его волосы.

— Ты знаешь, что делаешь, я уверена в этом. И я тебя люблю. И всегда буду на твоей стороне.

Маляренко почувствовал, как у него вырастают крылья.

"Ура!"

— А с построением ты хорошо придумала.

— Конечно, — Женщина довольно улыбалась — похвала мужа ей была очень приятна. — Главное, в эти игры не заиграться. Но иногда, понемногу…

Глаза Марии хищно сузились. Она оглянулась на запертую дверь и, наклонившись поближе, жарко прошептала Ивану на ухо.

— Пусть знают своё место.

"Царица!"

— Не знаю, сможет этот Лукин что-либо сделать или нет, но сходить туда нужно.

— Когда пойдёшь? — Маша спокойно, не обращая никакого внимания на детский топот и окрики Тани, раздававшиеся за дверью, приводила себя в порядок. Совещание началось как обычно. С секса.

— Повешу рыжего. Озадачу Борю переписью населения в Бахчисарае и окрестностях и уйду. — Иван блаженно вытянулся на кровати. Ни о чём думать не хотелось, абсолютно.

— Разведаю, посмотрю, что да как. Там три сотни человек. Половина — женщины. Может, кого и сманю. Места там невесёлые, так что, думаю, с этим проблем не будет.

Маша прилегла рядом.

— Ты говорил, там негры, арабы, индусы?

— Ага. Но в основном белые, конечно. Наш ЯК-40, так вообще с Сахалина летел битком. Да и те два "Боинга"… не азиатские. Один, мне говорили, кажется, канадский, а другой — штатовский. Оттуда можно семейные пары собрать. И баб одиноких для бахчисарайских.

Маляренко мечтательно улыбался. Рулить переселением народов, вот так, лёжа на кровати, было чертовски приятно.

Ваня зажмурился от удовольствия.

"Режим Бога".

Когда-то давно, в офисе, он поигрывал в компьютерные игры.

"Поселить бы здесь с десяток пар, да к Звонарёву ещё десяток отослать. Да пяток на ферму к Кузнецову. Да у дальней рощи посёлок поставить. Э-эх!"

Некстати вспомнилась Алина. Ваня мысленно сплюнул.

— Знаешь, Манюня, я, когда на север пойду, с собой Таню возьму. Согласна?

"Манюня" победно сверкнула глазами и одобрительно царапнула коготками по груди.

"Этих баб хрен поймёшь. Часть вторая!"

 

Глава 6

В которой говорится о том, что каждый человек должен делать, что должно

Новость о том, что она включена в состав экипажа, Таня сочла дурной шуткой. Весь последний месяц, что она прожила в доме любимого после его возвращения из северного похода, Ivan Andreevich не обращал на неё никакого внимания. Просто ровно, по-дружески, общался, перекинувшись с ней за всё это время двумя десятками фраз. Masha, как могла, успокаивала её, уговаривая подождать и потерпеть, но, напуганная холодностью мужчины, Таня впала в отчаяние. Слёзы в подушку ночь напролёт стали для неё нормой. Только постоянная и ежедневная возня с малышнёй и кухонные обязанности не давали девушке окончательно уйти в депрессию.

Толстый и весёлый Франц бодро заскочил на кухню, жахнул стакан наливки и, подмигнув, велел идти собирать вещи. Таня, всегда очень хорошо относившаяся к единственному соотечественнику, набычилась и, разразившись сочной немецкой руганью, швырнула в инженера стакан.

Франц сначала ловко увернулся, а потом обиделся и ушёл. Самодельный глиняный стакан разбился, а девушка села за стол и горько разрыдалась.

Через полчаса в кухню притопал Игорь и, осторожно выглядывая из-за двери, изобразил руками лодку, море и поход. Таня удивилась, а потом завернула в три этажа и добавила, что она не дура и прекрасно понимает русский язык.

— Ну а если не дура, то собирай манатки и бегом к лодке! — Игорь тоже обиделся, хлопнул дверью и ушёл.

Таня растеряно замерла, а из-за двери донеслось:

— А то шеф вот-вот из Юрьево приедет!

А потом вихрем ворвалась лучшая подруга и, сверкая глазами, потащила её собираться.

А потом в её спальню зашёл ОН.

Приветливо улыбнулся, что-то спросил (она автоматом кивнула), подхватил её рюкзачок и, спокойно повернувшись, вышел. Не чувствуя ног, не слыша ничего из-за бьющегося сердца, Таня пошла за ним следом.

Напоследок она успела почувствовать, как её локоть ободряюще сжала Машина ладонь.

— Вот же ж, твою мать! — Франц, облитый морской водичкой, плевался и протирал свободной рукой глаза. Волна поднялась нешуточная, и экипаж, ругаясь на чём свет стоит, лихорадочно натягивал тент.

"Обрусел вконец. Быстро он".

Маляренко вцепился в рвущийся из рук брезент с другого краю и держал его из последних сил. Как обычно, поход начался не ахти. То есть, вышли-то они из Севастопольской бухты при ярком ласковом солнышке, тихом и спокойном море и с замечательным настроением. Всё дерьмо осталось в прошлом. Впереди был бескрайний простор моря и ожидание чего-то нового и прекрасного.

Иван натянул тент, плюхнулся на палубу и призадумался — в голову упорно лезли мысли о том, что осталось позади. За кормой его корабля.

Когда из Бахчисарая пришёл улыбающийся Звонарёв, а с ним — крепко озадаченный срочным вызовом Андрюха, Ваня провёл две очень разные встречи.

Сначала, вызвав Бориса, посадив рядом жену, Иван долго и весело пил со старым другом, вспоминая прошлое и фантазируя на тему будущего. Затем, когда градус уже подошёл к опасной черте, Иван отставил алкоголь в сторону и просветил Серого насчёт идеи Бориса.

Серый не впечатлился. Растолстевший делец вообще заявил, что де "школа — это ещё туда-сюда, а Университет — это, брат, такая херня…"

Пришлось разъяснять, что университета, они, скорее всего, увидеть не успеют. А вот училище — возможно, и вообще…

Тут Иван хлопнул ладонью по столу, как это делал дядя Паша, и совершенно трезвым голосом объявил о введении налога на образование.

— С тебя, мил-человек, через полгода — бумага.

Серый икнул и тоже протрезвел. Друг-то, он, конечно, друг. Но вот когда он ТАК говорит…

— К-какая бумага?

— Любая, на которой можно писать! Придумывай, ищи, пробуй. Опроси всех. Может, хоть кто-то знает, как её делать. Опилок у тебя много. Нехрен их на удобрения пускать. К тебе придёт Борис, будет делать перепись населения, знаний и умений. Жить будет у тебя, а охрану ему Стас выделит, я договорюсь. Вот такие, брат, пирожки с котятами. Выпьем?

Маша принесла ещё бутылку, а на веранду притопали Олег, Семёныч и Франц.

"Пирожки с котятами" удались на славу.

С кемеровчанином Маляренко говорил в доме. Запершись и с глазу на глаз. Долго. Почти весь день. О чём они говорили — никто никогда так и не узнал. На следующее утро Андрюха, не торопясь, с чувством собственной значимости, ушёл в Юрьево.

Вслед ему со страхом смотрели десятки глаз, а Иван закрылся в своём доме и, прямо с утра, в одиночестве, напился.

"Господи, прости!"

Впрочем, таким его видела только Маша. Для всех остальных жителей он по-прежнему был сильным и уверенным человеком. Хозяином. А они за ним — как за каменной стеной.

Андрей сделал всё, как надо. Так, как ему велел сделать хозяин. Жену и ребёнка он лично, ласково и с уговорами, привёл в усадьбу и велел дождаться, когда их примет САМ. Потом палач вернулся на ферму, собрал народ и ЗАЧИТАЛ приговор.

А потом привёл его в исполнение.

Елену с маленьким Егоркой Иван Андреевич велел поселить в бывшем доме Сашки, к чертям повыгоняв в сараи весь молодняк. Женщина не просила за мужа, даже не плакала, да и Иван не просил прощения за то, что осиротил её ребёнка. Маляренко отпер дверь, пропустил женщину внутрь уютного, меблированного домика и, не глядя на неё, добавил.

— Однажды я уже дал слабину. Не пресёк неумеренные амбиции неумного человека.

Иван долго молчал, уставясь на море. Позади изваянием замерла женщина. Ваня чувствовал её дыхание на своей спине.

— Я дал слабину, и от первого посёлка здесь почти никого не осталось. Надеюсь, вы, Елена Васильевна, сможете ЭТО объяснить своему сыну, когда он подрастёт. Знаете, молодость порой бывает так горяча, так… неосмотрительна. Я, — Ивану было стыдно за эту угрозу. — Я прошу вас. Не дайте ему навредить самому себе.

— Франц! Ты съезжаешь! Будешь квартировать у Елены. Там же теперь будешь столоваться. Насчёт продуктов я распоряжусь.

Если бы у босого немца были каблуки — он бы ими щёлкнул.

— Яволь!

"Ну всё, одной заботой меньше".

Штормовой переход на север, до побережья, занял больше недели — в общем совсем неплохой результат. Единственным недостатком была сумасшедшая качка и, как следствие, сухой паёк, потому что ничего жидкого сварить у Тани не получалось.

Что зимой, что сейчас, в начале марта, берег был всё таким же — серым, унылым и пустым. Неприветливым, одним словом. Оставив "Беду" в уже знакомом лимане и чмокнув на прощание в щёчку Таню, Иван, вместе с Игорёхой, высадился на влажный глинистый берег.

— Какой хороший цемент! Не отстирывается совсем! — Боец, навьюченный рюкзаком с припасами, шёл позади и постоянно чертыхался. Глина здесь оказалась жи-и-и-и-ирная. На ботинках у Вани чугунными гирями висело по многокилограммовому комку грязи. И очистить её не было никакой возможности. Через два шага всё налипало по новой. Кроме того, размокшая после дождей глинистая корка стала чертовски скользкой, и в результате оба ходока с ног до головы покрылись мокрой грязью.

Ваня сунул руку за пазуху. Пистолет был тёплый и сухой. Он приятно грел ладонь и придавал чувство уверенности. В этот поход Маляренко шёл с двумя пистолетами и со всеми имевшимися патронами.

"Кто его знает, что там этот Лукин наворотил. Сначала осторожненько издалека посмотрю. Осторожненько. Осторожненько, я сказал! Твою дивизию!"

Иван в очередной раз поскользнулся и плюхнулся в жидкую грязь.

Тридцать километров до посёлка мужчины шли полтора дня.

"И почему мы не высадились прямо там?"

— Слышь, братан! — Аудрюс вздрогнул от неожиданности и оглянулся. Позади него с флягой в руках стоял высоченный араб и скалил зубы.

— Братан! Move!

"Вот бля! Выучили русский язык, называется! Как тебя там… Али? Мохаммед? Ибн-ибн? Хоттабыч, одним словом!"

Когда-то давным-давно, в детстве, маленький мальчик Одря очень любил эту книгу.

Очередь к роднику двигалась очень медленно, но никто не жаловался и не старался влезть без очереди. Прошлый месяц выработал у оставшихся в живых великолепные манеры и безукоризненную вежливость.

Когда Лукин пристрелил Доброго и его замов из подаренного пришельцами пистолета, а потом, подхватив заряженную "Сайгу" пахана, расстрелял ещё пятерых самых оголтелых бандитов, в посёлке началась анархия. Сначала все дружно гоняли уцелевших "шестёрок" и "коренных", потом, когда их разорвали на куски, начались межобщинные столкновения. Все "воевали" со всеми. Арабы, индусы, китайцы, англосаксы. И все, все вместе, против "русских". После правления Доброго отношение к тем, кто говорил на этом языке, было самым что ни на есть поганым. Причём в разряд "русских" попали не только пассажиры и экипаж сорокового ЯКа, но и полтора десятка пассажиров из Канады и США. Евреи, украинцы, сербы. Даже вот его, литовца, в эту партию записали. А он и не возражал.

Аудрюс усмехнулся.

"А чего — не самые худшие люди, по крайней мере, крыс среди них нет, и друг друга поддерживают. И не делятся, татарин ты или еврей. Тьфу ты!"

Старпом припомнил, как позавчера из арабской общины пинками гнали пакистанца. Старика изгнали за то, что он не араб. А внешне похожие на него индусы не приняли пакистанца за то, что он мусульманин. Чёрный, со сморщенным, словно старый изюм, лицом мужичок, завёрнутый в лохмотья, долго скулил под дверью арабского дома, пока одна из русских женщин не сжалилась и не привела его к своему костру. По ночам под открытым небом было очень холодно.

"Скорей бы лето!"

Глиняный карьер не работал. Лагерь штрафников тоже отсутствовал. Иван перевёл монокуляр на скопище глинобитных домиков вокруг лежащего на боку корабля. Сквозь камышовые крыши кое-где пробивались сизые дымки, а вдоль главной "улицы" тянулась длинная очередь людей с бидончиками.

"Ба! Знакомые всё лица!"

Потрепанную фуражку старпома невозможно было не узнать.

— Мужики, присмотрите там, — Лукин мотнул головой, и от костра, горевшего в центре недостроенного сарая, в разные стороны разошлось с десяток человек, — Вот такие дела, Иван Андреевич. Людей я сберёг, хотя тяжко пришлось. Что и говорить. Женщин пришлось с боем у этих козлов отбивать. Да и с жильём у нас не очень. Все самые лучшие дома и родник теперь васпы держат.

— Кто?

— Американцы, да канадцы. Белые. Их — примерно половина от общего числа людей.

— Ясно. Что там стряслось после Доброго.

Лукин помрачнел.

— Резня. Все против всех. За воду. За еду. За баб. Почти сотня человек легла.

Было видно, что парню нелегко, и он корит себя за то, что произошло.

— Наших отстоял. Все патроны расстрелял, но отстоял. Потом как-то все буйные легли, а остальные — успокоились. Договорились, в итоге.

Иван посмотрел на измученных русских людей разных национальностей и разного вероисповедания, и его желание вывезти отсюда ВСЕХ сильно уменьшилось.

Три девочки-подростка с очень серьёзными и взрослыми глазами. Женщины, раньше времени превратившиеся в старух. Тощие, почерневшие на солнце мужики. Два совсем маленьких ребёнка непонятного пола.

— Сколько вас? Докладывай.

Лукин словно этого и ждал.

— Пассажиры и экипаж самолёта — всего в живых осталось двадцать человек. Тринадцать человек "приблудных", в том числе я и Аудрюс. Мужчин — включая детей — двенадцать, женщин — двадцать одна. Пожилых, — Игорь помолчал, — спасибо Доброму, нет вообще. Самому старшему из наших — Аудрюсу — сорок два. Вот такие дела.

Маляренко поскрипел зубами — тридцать семь человек разом не перевезти, а если увезти половину, то что будет с оставшимися — один Бог ведает!

— Болезные есть? Заразные?

Все повернулись к какой-то женщине. Та отрицательно покачала головой.

— Только простуды. И травмы. Пока. Что будет дальше — я не знаю. Здесь нет никаких условий, вы понимаете?

— Врач? — Иван с интересом рассматривал незнакомку.

— Главврач! — Лукин важно поднял указательный палец. Все вокруг тихо рассмеялись. Люди оживали на глазах. У них в гостях сидел билет в лучшую жизнь, в будущее.

"Воды, в принципе, хватит".

Обжегшись несколько раз на нехватке питья, Иван теперь выходил в море только с очень большим запасом.

"Еды немного, но ничего, потерпим, не впервой. В крайнем случае, добежим до автобуса, там оставлю мужиков, а сам рвану дальше".

Из дальнейших разговоров выяснилось, что, благодаря учинённой резне, женщин в посёлке осталось немного больше, чем мужчин. Это была полезная информация. Воды тут мало. А одиноких мужчин в Бахчисарае и округе — много. По подсчётам звонарёвских опричников — никак не меньше трёх десятков.

"Нормалёк! Баб куплю. За картошку. Но позже. Хе-хе-хе. Летом!"

Уходили под утро. Провожать Ивана и Игоря ушёл только Аудрюс. Лукин тоже было дёрнулся пойти с ними, но Маляренко отрицательно покачал головой, и недоумевающий прапорщик остался возле своих людей.

— Значит так. Ты с нами сейчас не пойдёшь. Останешься здесь. Сможешь к кому-нибудь прибиться?

Мужчины стояли на берегу моря, Игорь гулял поблизости, не желая встревать в разговор босса.

"Меньше знаешь… и так далее!"

Старпом немного помедлил, размышляя, но потом кивнул.

— Смогу.

— Втихаря составишь списки. Вот тебе блокнотик и карандаш. Первый список — одинокие женщины детородного возраста.

Маляренко помялся, почему-то говорить такое ему было неудобно.

— В первую очередь — белые женщины. Потом — остальные. Посмотри, может быть, кто-то из замужних недоволен своей парой, кого-то можно сманить. Таких нужно десятка два.

Аудрюс снова кивнул.

— Потом присмотрись к парам. Устойчивым. Их профессии, навыки и так далее. Выбирать можешь любых. Единственный критерий — задавай себе вопрос: "хотел бы я жить с этими людьми по соседству". Тебе ясно? И НИКОМУ об этом не говори. Понял?

Старпома проняло. Этот человек доверял ему. Доверял его чутью. Полностью и без оговорок.

Литовец в третий раз кивнул.

Ваня хлопнул моряка по плечу и, не прощаясь, потопал по пляжу.

— А, совсем забыл!

Литовец тоже обернулся.

— Немцы в селе есть? Есть? А партизаны? — Ваня хохотнул. — Отдельным списком их запишешь.

"Чёрт, чуть про Танюхину просьбу не забыл!"

Через двое суток, на рассвете, собрав все имеющиеся запасы пищи и заранее наполнив все фляги водой, тридцать два человека, считая и Маляренко, тихо ушли из посёлка к морю. Впереди их ждала новая жизнь.

В опустевшем недостроенном сарае остались лишь "избитый" Аудрюс и убитый пакистанец.

 

Глава 7

В которой Иван понял, что устал

Этот переход Ваня запомнил даже лучше, чем свой первый выход в открытое море. Даже лучше, чем голодную и "сухую" перевозку детей с северного берега. К счастью, волнение на море немного стихло, и битком набитый пассажирами кораблик, уверенно взрезая форштевнем волну, взял курс на Севастополь.

Люди сидели ровными рядами, плечом к плечу, передние упирались спинами в колени задних, освободив лишь узкий проход по центру палубы для "стюардессы". На самом кончике носа оставили малюсенький, полтора на полтора метра, пятачок, куда все ходили по очереди размяться и поприседать. Зарядку сделать. Да и в туалет сходить заодно. Многочасовое сидение было настоящей пыткой.

Все одиннадцать дней, что длился этот переход, Иван ощущал себя придурком и авантюристом. Глядя из рубки на пассажиров, он крыл себя последними словами. Руки тряслись, в животе разливался предательский холод, а в голову постоянно лезли кадры из фильма "Титаник".

"Малейшая волна и всё. Я уж про шторма молчу! Идиот! Надо было десяток баб сначала забрать. И детей. А потом — в два рейса — остальных! Когда ж ты головой-то начнёшь думать, Иван Андреевич? А не ж…й"

Тане тоже было не до личных переживаний. Она варила. Нет. Не так. Она варила-варила-варила-варила. Маленький котелок на чугунной печке в машинном отделении булькал, не переставая. Иногда вымотавшуюся девушку подменяла одна из пассажирок, но и это не спасало. Места на "кухне" хватало только для одного повара. Вдвоём готовить не получалось.

"Надо бы завязывать такие подвиги, мать их, совершать!"

Маляренко призадумался.

А ЗАЧЕМ, собственно? Зачем он везёт этих людей к себе? Чего ему ещё не хватает?

Эта, так некстати пришедшая мысль, ошарашила.

Иван посмотрел на спящую на полу рубки Таню.

"Вот. Может быть, ещё одна женщина у меня будет. Дом. Дети. Друзья. Всё ведь есть! Чего ж тебе на месте то не сидится?"

Маляренко так устал, и морально, и физически, что хотелось заорать, вылезти из осточертевшей рубки на палубу, пинками всех повыбрасывать за борт и уснуть. И чтоб — лето. И ничего не надо делать, и чтоб Таня была голая, а на носу, на своём привычном месте было кресло, а не, млять-млять-млять, толчок для этих…!

Из трюма донёслись плач и стоны, кого-то из укрытой там ребятни снова начало рвать.

Главврач Евгения Валерьевна отменила ею же объявленный карантин ровно через десять дней. Хотя планировала провести в шалашах на берегу моря у Юркиного ручья, минимум, две недели. Но, то ли действительно со здоровьем у новичков всё оказалось в порядке, то ли Главврач боялась гнева Марии Сергеевны, которую не пускали к мужу, то ли просто в шалашах было холодно. В общем — карантин сняли. За это время людей как следует подкормили, а кого нужно — подлечили. Юрка мотался на берег каждый день, привозя полные корзины продуктов и безропотно скармливая переселенцам плоды своих трудов.

— Иван Андреевич, — Кузнецов сидел в пяти метрах, за карантинной чертой, нарисованной прямо на земле, — у меня там, конечно, припасы ещё имеются, но не прокормлю я их всех. Пусть больше рыбу едят и мидии собирают.

Мужик поморщился и перешёл с шёпота на отчаянное сипение.

— Настя пилит. Работники мои ворчат. Высаживать-то чего будем? А потом?

Эти только и знают, что жрут да… спят. Понимаю — им не сладко пришлось и надо в себя прийти, но почему ж мне-то должно быть плохо?

"Кулак-мироед! Единоличник! Сквалыга! Но… прав, стервец, прав!"

Ваня выслушал жалобы приятеля, почесал репу и велел больше сюда с продуктами не приходить. Юрка обрадовано подскочил, поздоровался с подошедшей Таней и рванул до дому до хаты.

— Милый, мы можем ходить домой. — В глаголах немка всё ещё путалась. — Карантин конец!

Какое счастье снова оказаться дома! В тепле и уюте! Сходить в баню. Покушать из нормальных тарелок. Серебряной ложкой. За полированным деревянным столом. И прижать к себе жену. И покачать ребёнка. И спать на белых простынях в мягкой кровати.

Маляренко "проникся".

"Почему ж я этого раньше не замечал и не ценил?"

Иван упал на кровать, вытянул ноги и моментально уснул.

Обе хозяйки в это время сидели в Таниной комнатке по соседству и шушукались о вещах, понятных только им.

— А он… — Таня покраснела и шёпотом продолжила Маше на ушко.

— Да? А ты?

— А я…

Карантин стал самым прекрасным временем в жизни Тани. Все тревоги, невзгоды и неурядицы исчезли и растворились в небытие. Остался лишь ОН.

Таня заурчала от удовольствия, словно кошка, и довольно потянулась. Десять дней и ночей в шалаше на берегу моря пролетели как одно мгновение, и она так и не успела отдохнуть от изнуряющего похода.

Teufel! Это было прекрасно! Ja!

Маша прислушалась к себе. Снова начинались головокружение и тошнота. Подавив усилием воли проклятые симптомы, женщина беззаботно улыбнулась и, ласково поцеловав Таню, подтолкнула её в сторону своей спальни.

— Ступай. Поспи. Тебе точно нужно отдохнуть.

Вечер десятого дня стал для Игоря Лукина настоящим холодным душем. Местные, во главе с Боссом, просто разошлись по домам, оставив его людей в шалашах на берегу моря. Прапорщик велел всем оставаться на месте и пошёл поговорить с фермером, который ежедневно снабжал их пищей. Но тот, приоткрыв калитку в заборе, просто послал его куда подальше. В смысле — к шефу. Мол, с ним эти вопросы и обсуждай, а сюда больше ходить не надо. Прямо в живот Лукину смотрел здоровенный заряженный арбалет, и предводитель переселенцев решил судьбу не искушать.

Придя, на ночь глядя, в порт, Лукин был остановлен часовым, который направил на него пистолет и посоветовал до утра тут не появляться. На шум из крайнего дома вышел огромный мужчина в камуфляже и с самодельными капитанскими погонами, смерил немаленького Игоря взглядом сверху вниз и тоже посоветовал идти обратно.

— И ещё. Не дай бог, я узнаю, что кто-то из твоих по огородам Юрия Владимировича пробежался…

Капитан что-то тихо сказал часовому и ушёл в дом.

Лукин скрипнул зубами и тоже пошёл. "Домой".

Целую неделю всем западным Крымом рулила Маша. "Сам" залёг в спальне и ни в какую оттуда выходить не желал. Больше того, Иван Андреевич никого не желал видеть. Исключением была только маленькая Анечка, в спаленку к которой отец иногда заходил.

Ваню подкосили апатия и пофигизм.

— Ещё вопросы?

Маша, стоявшая на крыльце, гордо подняла подборок и, царственно выпрямив спину, "даванула" просителей большой упругой красотой.

Лукин непроизвольно уставился на грудь хозяйки, поперхнулся и помотал головой.

— Капитан, проводите гостей и поднимитесь ко мне. Будет совещание. Соберите всех.

Голос Марии Сергеевны был холоден, словно лёд.

По итогам совещания началась кутерьма.

Сначала к жившим на одной рыбе новичкам сходил Олег со своими орлятами и вежливо попросил освободить жилплощадь. Мол, места тут изобильные, благодатные, даже по ночам уже стало тепло, и вообще — делать вам тут нечего. Спасли, привезли, подкормили — скажите спасибо и алга! Дальше — сами.

Женщины заплакали, а мужики… кто скрипел зубами, а кто растеряно разглядывал абсолютно пустые степные просторы. Где тут можно было начать новую жизнь, было непонятно.

— Вот степь, воооон там есть лесок и родник, можете жить там. Вон туда — два дня ходу через перевал — долина и большое поселение. Можете идти туда. За перевоз и еду с вас платы велено не брать. Всё. Свободны!

Главврач гневно высказалась об ответственности за доверившихся им людей, а капитан в ответ посоветовал ей и всем остальным завтра утром отсюда исчезнуть.

Многообещающе посмотрел на Лукина и ушёл в усадьбу.

Следом за "кнутом" пришли "пряники" — Юра, Толик и Семёныч и принялись окучивать семейных. Таковых среди прибывших было аж семь пар, две из которых — ещё и с детьми. "Семейные" с облегчением выдохнули, а одинокие женщины растеряно облепили такого же одинокого и растерянного Игоря.

Если бы не объявление о том, что завтра утром с оставшимися приедет поговорить хозяйка, "пряники" бы не сработали. Семейные мужики набычились и бросать своих не желали. Женщины — так вообще вцепились друг в друга и залились слезами. Тогда завхоз почесал репу, сплюнул и в сердцах выдал:

— Нянчиться с вами времени нет. Не хотите — не надо. Никто вам руки не выкручивает.

Ещё раз сплюнул и ушёл.

Четыре семьи отправились за ним в Севастополь, а к фермеру подались три оставшиеся. Юрка и всех прочих забрал бы тоже — рабочие руки на огромных полях были нужны, как воздух, но хозяйка строго-настрого запретила ему уводить к себе оставшихся женщин.

Игорь стоял, как громом поражённый.

"Три деревни, два села, восемь девок, один я".

Вообще-то женщин и девушек вокруг него было четырнадцать. Весь праведный гнев и боевой задор бывшего прапорщика моментально испарились. Что делать дальше с этими несчастными женщинами, он не знал.

Делать было нечего — еда закончилась. Лукин разделся и полез в холодную воду за мидиями, а Евгения Валерьевна командным голосом раздавала указания остальным.

"Утро вечера мудренее. Авось!"

 

Глава 8

В которой происходит беда, скотство, а Иван впервые в жизни пытается получить ответ

Из страусиного (это когда засовываешь голову под подушку и не о чём не думаешь), состояния Ваню вывели две плохие, очень плохие новости.

Маша, наконец, рассказала ему о старой травме головы, о кисте и снова начавшихся головных болях. Маляренко поседел, а Таня, впервые на памяти всех присутствующих, устроила истерику.

Маша нарочито бодро улыбнулась и выдала сакраментальное:

— Не дождётесь!

Впрочем, никого эта бодрость не обманула. Ваня взял дочку на руки, ушёл на веранду и долго её баюкал, временами прикладываясь к бутылке. Потом пришла мать и унесла ребёнка в дом.

Запой продолжался три дня, до того момента, когда в порт пришёл гонец и принёс известие о смерти Деда.

Эта новость доходила до сознания Ивана тяжело. Долго. Сквозь алкогольный туман и качающуюся Вселенную.

Маляренко поднялся на ноги. Пол веранды ходил ходуном и норовил ударить его по лицу.

— Не дождётесь!

На последних граммах сознания Ваня вылил остатки пойла на землю.

— Олег, пошли кого из пацанов за Толиком. Мне нужна лучшая его бричка. Еду я, мои… — Иван послал все свои заморочки к чёрту, — … женщины, ты и Семёныч. Немедленно!

Капитан вытянулся по струнке и откозырял. Душа, несмотря на грустную весть, пела.

"Он снова с нами!"

Бахчисарай Ивана опять поразил.

"Всего-то год меня здесь не было! Или чуть больше".

Почти три десятка капитальных каменных домов стояли вдоль широкой мощёной улицы. И это не выглядело деревней. Это был… город. Городок. С красивыми палисадниками, клумбами и… Ваня вытаращил глаза, с маленьким фонтанчиком на центральной, возле "кремля", площади!

"Ну ребятки! Я даже не знаю, что сказать! Я-то думал, что моя усадьба хороша, но это…!"

До Ивана дошла разница.

В Севастополе жил он, человек авантюрный, склонный к путешествиям и приключениям, а здесь жили простые, работящие люди.

"Завидовать — дурно! Завидовать — дурно!"

Маляренко включился. Вся хандра слетела, как прошлогодняя листва. Снова запахло разнотравьем, зашумел ветер, и запели птицы. Снова, как когда-то давно, после первого затяга кальяна, "навелась резкость".

Жизнь заблистала.

Это было не пробуждение. Это была просто злоба, звенящая, будоражащая злоба на весь — такой несправедливый — мир.

"Манюня, почему ты?"

На похороны они, конечно, не успели. Ни к кому не заезжая, Иван сразу проехал на маленькое кладбище и долго рассказывал Деду о своих делах, прося прощения за всё то, что он сделал и то, что он НЕ сделал. Потом Маляренко налил стакан дедовского первача и пустил его по кругу. Выпили все. Даже Таня.

— Показывай!

Хозяин был явно не в настроении. Это чувствовали все. Особенно стоявший за его спиной Олег. Он уже вынул мачете и только ждал намёка шефа.

Серый струсил. Он прекрасно понял, что Иван перешёл в такую весовую категорию, где друзей уже нет, а есть только или враги, или подчинённые.

— Что?

— Опричников МОИХ показывай.

Иван глухо рычал, глядя пьяными глазами куда-то вдаль. Звонарёв понял, что зарвался. Он не мог, не имел права, будучи ЧЕЛОВЕКОМ Ивана, тянуть людей под себя.

Из дома вышли улыбающиеся женщины. Маша, Таня и его Ксюша. С надеждой проводив их глазами, Серый шустро рванул на лесопилку.

Троих мужиков, работавших у Звонарёва, Иван забрал, сказав, что вернёт их через месяц. Геннадьич понял, что вернутся к нему другие люди. Люди Хозяина. Как, например, Андрюха, о котором в посёлке ходили жуткие слухи. А ещё Сергей Звонарёв понял, что его сын и крестник Ивана Серёжка Звонарёв-младший всегда будет на своём месте. ПОД Хозяином.

В душе что-то защемило.

— А на этот месяц я тебе своих ребят в помощь пришлю, уяснил?

Строитель закивал.

"Ещё немного и смотрящим будет Андрюха. Ё!"

Внезапно у Сергея сильно заболел живот.

Работников Звонарёва Иван забрал, конечно, не просто так.

Во-первых, надо было познакомиться.

Во-вторых, Олегу было дано задание хоть чему-нибудь их научить. Конечно, парни они и так были неслабые и кулаками помахать умели — другие тут не выживали, но всё-таки… Это резерв, а резерв должен быть обучен.

Ну, и, в-третьих, женщины.

"Мои люди имеют право на выбор. Надеюсь, они это оценят".

Парни оценили. Через две недели, после долгого собеседования с капитаном, все трое присягнули на верность Хозяину. В Бахчисарай каждый вернулся с молодой и красивой женой. Те самые девочки с серьёзными глазами получили шанс на счастливую жизнь.

К концу апреля Иван "распродал" всех оставшихся свободных женщин. Распродал цинично, жёстко, не спрашивая их мнения. Он просто вызвал к себе Бориса и, матом прервав его доклад о знаниях и умениях всех жителей западного Крыма, просто потребовал отметить из тридцати двух одиноких мужчин Бахчисарайского округа одиннадцать самых достойных. Молодых и работящих. И не конченых уродов.

— Понял, мля?

Бывший директор школы испуганно вжал голову и, немного подумав, отметил галочками нужных людей.

— Отдашь этот список Стасу. Скажешь ему: я велел ему этих людей собрать и привести ко мне, понял? Пшёл!

Борис Михайлович кивнул и пулей унёсся вдаль.

— Слушать меня, твари!

Олег, в окружении своих бойцов стоял перед кучкой оборванцев, созванных по воле шефа.

— Сейчас. Каждый. Из вас. Получит. В пожизненное пользование. По бабе.

Мужики сначала замерли, а потом радостно заорали.

— Молчать! Через некоторое время я лично, в сопровождении Андрюхи, проверю всех и спрошу у ваших женщин, как вы с ними обходитесь. И не дай бог мне узнать что-нибудь плохое. Хозяин велел убить каждого. Сразу. На месте. И сделает это кемеровчанин. Дошло? Ясно? Не слышу!

Бирюки, вытягивая шеи в надежде рассмотреть вожделенных женщин, нестройно пробормотали: "ясно".

— Теперь вы. Все. Должны. Ближайшие три месяца будете со своими женщинами жить здесь. Будете строить дома. А потом — уйдёте.

Стройся! На пра-а-аву! Шагом-м-м арш!

Маша угасала. Не помогало ничего. Все три медика, имевшихся в распоряжении Ивана, лишь разводили руками и отводили глаза. Даже Док, которому в плане медицины Иван доверял абсолютно.

— Либо выживет, либо нет. Как там эта штука надавит на мозг — никто не знает.

Док поцеловал руку Марии и, впервые отказавшись от традиционного стопарика, вышел.

Никаких молитв Ваня не знал. И молиться не умел. Даже как перекреститься — не знал. Впервые в жизни почувствовав себя беспомощным, Маляренко захотел прислониться к чьему-нибудь плечу. Укрыться от невзгод и бед. И попросить Его о прощении. За все годы неверия. За гордыню и за злые слова.

Сегодня ночью Манюне было особенно плохо. Иван, плача, как мог, помогал ей, утешая и целуя её, но она его не слышала. За стеной, обняв Анютку, рыдала Таня.

Утром Маше стало немного лучше, и она уснула. Поглядев в окно на серое утро, Иван оделся и вышел из дома.

Кто-то его окликнул, он не ответил.

"Часовой, наверное".

Иван шёл навстречу солнцу, не чуя под собою ног. Море и посёлок остались далеко позади. Наконец, силы оставили его, и он повалился на землю.

"Господи, помоги!"

Перед глазами колыхалась зелёная травинка. По ней полз жучок.

"Прошу тебя, пожалуйста, я сделаю всё…"

Жучок посмотрел Ване в глаза и кивнул.

Всё вокруг заволокла тьма, и мужчина потерял сознание.

"Снова эти звёзды, зачем я здесь? Почему, как это может помочь?"

А потом звёздное небо снова стало серым, и Иван второй раз потерял сознание. Всё, что он успел запомнить — тихий и тоскливый плач.

БУМ!

Кажется, это плакал он сам.

БУМ! БУМ! БУМ!

Иван захрипел и пришёл в себя. Вокруг стояли люди. Много людей. Он лежал на своём топчане, на своей веранде, а в лицо ему с тревогой заглядывала заплаканная Таня и, со слабой улыбкой на бледном лице, утомлённая Маша.

Кризис миновал.

Такое когда-то случилось с Таней. Никто не верил, а она выжила. То же самое сейчас происходило с Машей. Неделя шла за неделей, а ухудшения больше не было. Женщина понемногу приходила в себя, на щеках снова появился румянец и снова серебряным колокольчиком зазвучал её смех. Усадьба облегчённо выдохнула. Иван ходил с глупой улыбкой на лице, Танюша щебетала и порхала вокруг подруги, а дети, все как один, принялись делать маме Маше подарки. Конечно, самым преданным поклонником Марии Сергеевны оказался Бим. Тот вообще и дневал, и ночевал у её ног.

Док тоже улыбался, разводил руками и от стопарика теперь не отказывался. Как утверждала народная молва, это был верный признак — больной идёт на поправку.

После того как изрядно вымотанные учёбой "резервисты" вернулись в посёлок с жёнами, а ещё куча народу по призыву Хозяина ушла в порт, оставшиеся не у дел мужики заволновались. Видимо опять проболтался Док — новость, что и эти одиннадцать счастливчиков получили себе женщин, и при этом здоровых, не старых и не уродливых, облетела окрестности посёлка со скоростью молнии.

Настроение у Ванюши было, чёрт возьми, отличное! Всё утро он осуществлял свою мечту. Катал на "Беде" по затону своих женщин. Это было как в кино из прошлой жизни. Жаркое солнце, синее море, яхта и две длинноногие грудастые блондинки ню. Ну ладно, грудастая блондинка была только одна, Таня была шатенкой и… неважно.

"Эх! Всё дела, дела…"

Иван вышел к двум десяткам просителей, явившихся к нему по понятному делу, и толкнул речь. Короткую, но ёмкую. Речь сводилась к одной мысли: утром деньги — вечером стулья. Сначала от вас — ударный труд на моё благо, потом от меня вам — женщины. Гарантия — моё слово.

В ответной речи выборного главы "женихов" были упомянуты такие слова как "зуб", "глаз" и "чтоб я сдох!"

Стороны ударили по рукам, и стройка закипела.

 

Глава 9

В которой Иван решает вопросы геополитики, знакомится с соседями и начинает величайшую финансовую аферу

К началу лета Маша почти совсем оправилась от рецидива старой травмы, а Таня по секрету сообщила всей своей немаленькой семье, что беременна. После этого Босс решил, что "гулять — так гулять", и благословил всех своих бойцов на женитьбу. Но только, как и полагается, по осени.

"Это ж сколько мне надо домов до зимы поднять? Мамма мия!"

Получалось, минимум, десять! План, конечно, был жёсткий, но вполне реальный. Размышления о том, как бы ещё больше подстегнуть сверхударную стройку и заманить сюда ещё и женатых строителей, привели к решению, которое впоследствии, всего через год, назовут самым великим делом Хозяина. Правда, этого Ваня пока не знал.

— Девочки, я вот подумал: а если этих ребят за деньги нанять?

Таня недоумённо подняла брови.

— Золото?

Маша фыркнула.

— Скажешь тоже! Серебро?

— Ээээ… Я, вообще-то, думал о медных копейках.

Копеек Ваня наштамповал много. Лужин-старший из собранной Олегом меди наковал кучу тонких пластинок, из которых пресс-формы вырубали готовые монетки. Небольшие, но очень аккуратные, с очень чётким тиснением.

— Золото и серебро — это как-то жирно будет. Копейка в день за работу. Нормально.

Женщины переглянулись, а Ваня почувствовал себя старым евреем из шести семей.

"А что, это вариант! Я же не бумажные доллары печатать буду, а твёрдую монету штамповать!"

— Помаленьку, потихоньку. Не сразу, ласково, с уговорами, введём валюту. За фальшивку — смерть. За чужие монеты — смерть. А через десять лет никто и представить себе не сможет, что может быть по-другому. Ну как?

Таня была очень серьёзна и о чём-то напряжённо размышляла.

— Ja! — В минуты волнения она всегда начинала говорить по-немецки. — Это самый лучший вариант. Торговать тем, чего нет. Но тебе, мой милый потребуются авианосцы.

Иван припомнил, как вчера к нему в резервисты просились два "бирюка".

— Будут вам авианосцы.

Всю весну Игорь провёл на стройке — таскал камень, месил глину и стругал брёвна. А стройки тут были капитальные, не чета тем глинобитным домикам, что они сооружали у себя, на севере.

Здесь, в пустой и голой степи, царил камень. Хозяин не жалел никаких сил и средств на его перевозку с гор. Лукин, ради интереса, пробежался во второй посёлок и после долго пытался понять — где же ему нравится больше? Предпочтений не было.

Да и, честно говоря, у него вообще ничего за душой не было. Ни кола ни двора. Нравилась ему одна девушка из канадских, но её спрятала от "этого русского" община, а среди своих женщин ни одна на душу не легла.

"Вот такие дела! Как там моя Джесс?"

Парень встряхнулся и приладил на известковый раствор очередной блок песчаника. Дом для тёзки-дружинника вырастал на глазах.

Если бы Лукину кто-нибудь сказал, что всё это время его ни на секунду не выпускали из виду, докладывая о каждом его шаге лично Ивану, то он сильно бы удивился. Никто и никогда не говорил ему, что делать и куда идти. Парень был абсолютно свободен, предоставлен самому себе — Ваня не велел ничего скрывать. Любопытный прапорщик облазил все окрестности, перезнакомился с местными жителями и вник в хозяйственное и политическое устройство крымчан. Ему даже дали внимательно изучить атласы и карты. Никто не скрывал ничего.

— Игорь, надо бы сходить, Аудрюса проведать.

Маляренко пристально посмотрел на собеседника. На самом деле идти никуда не хотелось. Хотелось сидеть дома, заниматься хозяйством и баловать своих женщин. И возиться с дочкой. И с Бимом надо бы прогуляться. На охоту. И вообще — устроить сафари подальше в степь. И…

"Так. Стоп! Ещё немного, и ты опять куда-нибудь не по теме свалишь. Дурная голова ногам покоя не даёт!"

— Да и лето не за горами. Ты обещал к своим дорогу показать. Помнишь? — Голос Маляренко был полон мёда.

Лукин незаметно поёжился. Босс, несмотря ни на что, ему НЕ НРАВИЛСЯ. Вести его к СВОИМ, не хотелось. Пусть Спиридонов и остальные не были ему закадычными друзьями, но он как-то привык их считать своими. А Замок — своим настоящим домом, из которого он просто на время уехал.

— Помню. — Лукин, на всякий случай припомнил и про имевшийся у ребят огнестрел и повеселел. — Покажу.

Познакомиться с большой общиной русских людей Ваня, в общем, не отказался бы, но гораздо важнее был поход на север. К кораблю. От того, как литовец выполнил своё задание, и выполнил ли его вообще, зависело очень многое. Два десятка добровольных строителей не простили бы ему такого "кидалова".

Снова проблемы, снова заботы. Казалось — только всё разгрёб, и на тебе! Нанась! Опять двадцать пять за рыбу деньги!

Ваня тяжело вздохнул и пригорюнился. Роль феодала оказалась очень нелёгким делом.

"Кстати о деньгах, что у нас там?"

— Маша? Ты можешь подойти?

Главный бухгалтер и казначей Мария Сергеевна была немного озадачена. Идея мужа, казавшаяся… утопически-благодушным мечтанием, неожиданно для всех оказалась очень востребованной! Люди с удовольствием продавали им за самодельные монетки излишки продуктов питания для кормёжки новосёлов и строителей, а женатые мужики, поторговавшись для виду, запросто согласились поработать за полторы копейки в день плюс кормёжка. Более того, на общем собрании в Бахчисарае все дружно поддержали предупреждение Вани насчёт фальшивых монет. Денег людям, как оказалось, очень не хватало. Всех достало считать в тушках кур или в вязанках дров. За месяц госзакупок "в народ" ушло восемь сотен копеек. За которые её семья получила вполне реальные две тонны картофеля и полсотни корзин прочих овощей. Не говоря уже о больших заказах на мебель и строительные работы. Случались, правда, и инциденты. В Бахчисарае произошло несколько драк, когда контрагенты не сошлись в цене, но никто, никто не ставил под сомнение саму МОНЕТУ. Со временем примерные цены на основные товары устаканились, и дело пошло.

Признаться, Иван и сам не ожидал такого эффекта от введения денег. Расчёт был на постепенный ввод в оборот медной мелочи, потом мелкого серебра, а уж потом-потом… А тут вчера ему доложили, что Олег, недолго думая, подрядил бригаду шабашников и тебе за три серебряных монетки (а это, как-никак, триста медяков), согласились построить ему ещё один дом по соседству со старым!

Семь домов вдоль набережной росли, как грибы, не по дням, а по часам.

"Такими темпами мы их не то что до зимы, а к осени под ключ закончим".

Сразу появлялась проблема мебели и прочего домашнего барахла.

"Ё! Пусть у них самих голова об этом болит!"

Два десятка "женихов" строительством не занимались. Они возили и возили стройматериалы из развалин старого города, натаскав за это время каменных блоков, минимум, в два раза больше, чем требовалось. Энтузиазм мужчин был понятен — Хозяин пообещал им будущее.

Иван с удовольствием посмотрел на подошедшую супругу.

"Ах, какая женщина!"

— Завтра уйду на север. Ты справишься без меня? Этих архаровцев в узде держать…

Мария улыбнулась.

— Мне помогут. Но… Вызови сюда Андрея. Ладно?

Весь последний месяц Аудрюс упорно запрещал себе вспоминать об обещании Ивана забрать его на юг. Старпом уже не верил в то, что за ним придут, и постарался выкинуть все мысли об этом из головы.

"Буду устраиваться здесь".

"Здесь" было хреново. После падения режима Доброго, вся налаженная система распределения работ, пайков и норма выдачи воды рухнула. И даже при том, что после резни и бегства русских в округе осталось меньше двухсот человек, еды и воды на душу населения выходило МЕНЬШЕ, чем при бандитах.

Половина огородов с этим говённым "силосом" без полива и ухода просто высохла. Витаминов не хватало, люди жили только за счёт рыбалки и сбора моллюсков. Охота в этих бедных, засушливых местах была очень скудной. Американцы и арабы устроили две экспедиции по берегу в разных направлениях. Янки вернулись через две недели, едва волоча от усталости ноги. Арабы продержались в пустыне дольше. Ополовиненная экспедиция вернулась только через месяц и сообщила, что на восток, вдоль берега вообще ничего нет. Только песок, глина и пыль.

"А хорошо, что я блокнотик тот прикопал".

Литовец проверил удочки и пошагал в сторону моря.

 

Глава 10

В которой освещаются некоторые особенности бизнеса с иностранцами

— А скажи мне, мил-человек…

Когда эти слова, произнесённые за его спиной на русском языке, дошли до сознания рыбака, он решил, что просто перегрелся на солнышке.

— … рыбка ловится? Или так, в своё удовольствие посидеть решил?

Старпом обернулся. В пяти шагах позади него, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, стоял Иван. Из глаз Аудрюса сами собой градом хлынули слёзы.

— Переводи ему. — Маляренко оглядел делегацию, прибывшую к нему на переговоры на пляж. Два американца, араб, индус и мелкое чмо непонятного происхождения. — Сюда — ни шагу. Этот пляж — мой. Сунетесь — убьём!

Франц и Игорь, сидя на палубе "Беды", продемонстрировали свои автоматы. Янки с уважением кивнули, а мелкое чмо требовательно протянуло руку и что-то заверещало.

"Тьфу ты! Король, блин, Джулиан".

Араб, не торопясь, развернулся и отвесил карлику тяжеленного пинка, тот заткнулся и порысил обратно в посёлок.

— Он говорит, они согласны. Корзина картофеля за женщину из списка сейчас и обещание вывезти их отсюда позже — это справедливо.

Араб говорил тихо и очень вежливо, а вот американцам такой договор совершенно не понравился. И если бы не автоматы (в которых, кстати, не было ни одного патрона), и Ванин пистолет (одна полная обойма), то, судя по их лицам, уже сейчас бы вовсю шёл штурм лодки.

"А вот хрен вам!"

— Сейчас мы уйдём в море. Далеко. Утром вернёмся сюда. На пляже должен быть Аудрюс и с ним двадцать женщин. Ну, или те, кого он сможет нынче вечером уговорить.

"Хотя бы десяток, для начала".

В то, что вот так, очертя голову, женщины рванут в неизвестность, Иван не верил.

— Давай, парень, я на тебя надеюсь.

Литовец молча пожал Ивану руку и, взвалив на плечо "пробник" — тяжёлую корзину с картошкой, луком и кабачками, потопал в посёлок.

"Надеюсь, мы с тобой всё-таки ещё свидимся".

— Иван, ты верить им? — С Франца можно было лепить скульптуру "Сомнение".

Маляренко показал половинку ногтя мизинца.

— Ни на вот столько не верю.

Лукин согласно кивнул.

— Байдарка-то моя, двухместная, где-то там, — он ткнул пятернёй в сторону берега, — и вернёмся ли мы за ними потом — они не знают.

— Ja. Я, как они, делать риск.

"Угу, я бы тоже, на их месте рискнул. Эта лодка — единственный шанс на выживание, если всё то, что Аудрюс рассказал — правда"

— Жаль его.

Лукин похолодел.

— Вы думаете…?

— Да что тут думать. Война план покажет.

Иван зевнул и спрятал замызганный блокнотик в карман.

— Франц, выходи в море. Всем, пока не стемнело — спать.

— Хорошо, что Луна полная, — Лукин прикидывал, как далеко можно будет засечь тёмную байдарку при свете Луны, — повезло.

Ваня жалостливо поглядел на прапорщика.

— Повезло.

"Ну нельзя же быть таким простодушным!"

Время прибытия к месту назначения под полную луну Борис, по приказу Ивана, просчитал абсолютно точно.

Пять километров от берега до дрейфовавшей лодки русских каяк с двумя гребцами и вцепившиеся, словно гроздь винограда, в привязанную к ней верёвку восемь пловцов, преодолели всего за один час. Питер, несмотря на лето и тёплую воду, страшно замёрз. Руки, примотанные к верёвке, окоченели, и парень их уже не чувствовал. Крепыш из арабов, болтавшийся на привязи сразу за ним, отвалился еще десять минут назад. К его чести, утонул он молча, без единого звука.

Перед этим "заплывом отчаяния и надежды", как назвал его пастор, все пловцы договорились тонуть молча. Эта лодка, на которой пришли проклятые русские ПОКУПАТЬ их женщин, была последней надеждой на выживание. Питер, тридцатилетний юрист из Эдмонтона, поцеловал жену и сынишку, скинул с себя лохмотья, зажал в зубах нож и привязался к канату. Два могучих гребца-американца синхронно взмахнули вёслами, и каяк ушёл в тёмное море. Питер, на секунду оглянувшись, успел заметить освещённый Луной пляж, на котором в полном молчании стояли десятки людей. Успел разглядеть сына.

Каяк остановился, и усталый гребец три раза дёрнул за верёвку.

Пятеро оставшихся пловцов отвязались от буксира и, окружив каяк, прислушались к полковнику. Тот был первым гребцом. Вторым был его сын.

— Лодка там. Триста ярдов. — Шёпот морпеха был едва слышен, — сейчас я топлю каяк, мы плывём туда и по моему двойному стуку лезем на борт. Борт у них низкий — должны дотянуться. У них винтовки, но, может быть, кому-то и повезёт. С нами Бог!

Мужчина посмотрел на тёмное лицо последнего оставшегося арабского пловца.

— И Аллах!

Полковник взял нож и разрезал днище каяка.

— Пошли-пошли-пошли!

Как только стемнело, Иван собрал совещание. Предчувствие, которое его обманывало крайне редко, просто-напросто визжало о грядущей беде. Иван задумался, а потом начал рассуждать вслух.

— Понятно, что эти ребята обязательно используют байдарку. Проплыть пять километров по открытой воде вплавь, да ещё разглядеть с поверхности воды лодку — это крайне сомнительно.

— Это если они решатся напасть, — вставил Лукин свои пять копеек.

Маляренко поморщился. Он уже отвык от того, чтобы его перебивали.

— Будем делать перебздеть. Меня это уже не раз выручало.

Экипаж дружно закивал головами.

Иван представил, как при полной луне к борту "Беды" швартуется байдарка, и оттуда, матерясь и факая, лезет пара гребцов.

"Нет, не годится. Значит, подплывут на байдарке, а последние сотню-две метров — вплавь. Вариант возможный. С топорами не поплывут. Значит, ножи. Ладно. Посмотрим".

Команда "Беды" поставила в центре палубы большой квадратный ящик, молча уселась спина к спине, положив на колени тяжёлые, остро отточенные мачете, и принялась ждать.

Полковник повёл всех грамотно, с тёмной стороны, оставив лунную дорожку с другого борта судёнышка. Питер, стараясь не шуметь, грёб из последних сил. Икру свело судорогой, и канадец, нырнув под воду, изо всех сил потянул стопу на себя.

Это помогло, но мужчина немного отстал от группы.

"Нет, так не пойдёт! Скажут — струсил".

Питер крепче сжал зубами нож и припустил за остальными. Порезанные лезвием губы жгло солью, а эмаль на прекрасных ровных зубах крошилась о ржавое железо.

"Плыви, поганец! Плыви!"

Франц мягко толкнул в плечо.

— Там.

— Тсс!

Они приближались тихо-тихо, почти незаметно. Если бы шумел ветер, и была чуть сильнее волна, их ни за что не засекли.

— Франц, — голос Вани был на грани слышимости, — готовь факелы. Фойер, понял?

С тёмной стороны за фальшборт светлым пятном зацепилась чья-то рука.

— Ну что, мужчины, поработаем? Франц, огонь!

В свете внезапно зажёгшегося факела Питер прекрасно видел, как лишился руки полковник, первым рванувший наверх. Уже уходя под воду, раненный вояка метнул свой нож во врага. И, кажется, даже попал, но это был единственный успех абордажников. Команда кораблика, подсвечивая себе факелами, спокойно рубила измождённых пловцов огромными мечами. Питер отчаянно замычал и изо всех сил заработал руками и ногами. Ему хотелось орать, но проклятая железка во рту мешала.

"Не успел, Боже, не успел! А! Атака!"

— Стой, куда? — Питера остановил Джейк, стюард американского "Боинга". — Не видишь, мы одни остались.

Он мотнул головой в сторону дрейфовавшей в пяти метрах лодки. Люди на её борту, просто стояли, освещая всё вокруг, и слушали, о чём говорят два уцелевших пловца.

— Не повезло нам. — Джейк слабо улыбнулся, дыша как загнанная лошадь.

— Эй! Ком, ком. Пис, браза! — Люди на лодке махали факелами и звали пловцов к себе. Джейк показал русским средний палец, резко выдохнул и нырнул в тёмную воду.

На востоке засерел краешек неба.

Диверсанты оказались крепкими парнями. Назад повернул только один, остальные упорно лезли наверх, не обращая внимания на падающих в воду зарубленных товарищей.

"Сволочи они, конечно, но храбрецы!"

Иван только сейчас обратил внимание на распоротый рукав камуфляжа.

— Ты смотри! Даже руку зацепил!

— Сильно, Иван Андреевич?

— Пустяки, царапина. Эй ты, ком цу мир, бля! Франц, как это на английском сказать?

На глазах потрясённой команды один из двух оставшихся пловцов, показал фак, выдохнул и утопился. Последний оставшийся диверсант выплюнул в море нож и посмотрел на рассвет. Было видно, что он не боится. Ни смерти, ни боли, ничего не боится. Просто, по каким-то своим причинам, он не хочет умирать. Мужчина перевернулся на спину, отдохнул минутку и, экономя силы, поплыл к далёкому берегу.

— Франц, заводи и давай-ка за ним. Он мне нужен. Договариваться-то насчёт баб, всё-таки придётся.

— Всё, шеф, он спёкся.

— Ну, чего стоите? Ныряйте за ним!

 

Глава 11

В которой освещаются некоторые особенности бизнеса с иностранцами (продолжение)

Аудрюс, как ни странно, был ещё жив. Старпом лежал на песке, у самой линии прибоя, а позади него, столпились, с надеждой вытянув шеи, ещё человек пятьдесят-шестьдесят.

Литовец делал странные движения руками, как-будто пытался плыть, мотал головой и пробовал подняться. В монокуляр Иван хорошо рассмотрел обрезанные уши и располосованную ножами спину.

— Кожу снимали.

— Что? — Не расслышал Лукин.

— Кожу со спины ему сняли, да уши обрезали. А так — жив ещё. — Маляренко искоса наблюдал за реакцией Игоря.

"Молодец!"

Парень не стал устраивать истерики и бесноваться с пеной у рта, а лишь немного побледнел и крепко сжал челюсти. На щеках перекатывались желваки.

"Эге! Что-то будет".

Жалости к будущим покойникам, пока ещё спокойно стоявшим на пляже, Иван не испытывал совершенно.

— Ты, на всякий случай имей ввиду, мил-человек, что патронов-то у нас — одна обойма.

— Я понял, Иван Андреевич, — Лукин сплюнул и пошёл собираться.

— Франц, давай к берегу!

В десант пошли сам Иван и два Игоря. Связанный диверсант валялся в трюме, а на самой "Беде", которая отвернула в море, остался только немец.

Высадку русских моряков в двадцати метрах от пляжа, толпа встретила ошеломлённым молчанием. Подняв над головами автоматы, по грудь в воде, три мрачных мужика решительно шли на берег.

Страшно закричала женщина, за ней ещё одна. Потом плач подхватили ещё несколько женщин.

Толпа подалась назад и рассыпалась, на песке остались лишь Аудрюс и воющие вдовы.

Литовец умер через полчаса, так и не придя в сознание. На нём, что называется, не осталось живого места. Было видно, что моряка пытали очень долго, умело и вдумчиво. Лукина проняло.

Парень облизал ссохшиеся губы и, едва сдерживаясь, процедил:

— Верите-нет, Иван Андреич, вернусь сюда. Обязательно вернусь. Соберу ребят и всех…

Костяшки сжатого изо всех сил кулака побелели и затрещали.

— Верю, Игорь, верю. Да заткнись ты!

Иван от всей души отвесил пинка особо громко воющей бабе. В ней что-то хрустнуло, она всхлипнула и вырубилась.

Над пляжем повисла тишина.

"Так. Не считая этой дуры, имеем ещё четырёх баб. Неплохо".

Второй Игорь согнал пленниц в кучу и, надавав для профилактики тумаков, вязал женщинам руки их собственной одеждой. Полунагие пленницы смотрелись очень аппетитно — все они были довольно молоды и стройны. И, кстати, замученными совсем не выглядели. Припомнив, в каком виде он вывозил отсюда русских женщин и девочек, Иван почувствовал, как в нём мутной волной поднимается ненависть.

"Суки! Самым скотам вас отдам! На самые глухие хутора!"

Среди двадцати "женишков", вкалывающих сейчас у него в усадьбе, было несколько таких "кадров", рядом с которыми Иван не хотел бы жить ни за какие коврижки.

Штурмовать укреплённый лагерь глупо. Это понимали все. Даже кипевший ненавистью Лукин.

Что делать дальше, было непонятно, и Иван, скрепя сердце, мигнул Францу зеркальцем, подзывая "Беду" обратно к берегу. Пяток баб — это мало, но лучше, чем ничего.

— Шеф, глянь. — Лукин недобро смотрел в степь. — Идёт кто-то.

Этим "кем-то" оказалось то самое маленькое чмо. Тощий и худой оборванец, ростом метр с кепкой, тащил за собою пустую корзину из-под овощей. В другой руке у него была кривая палка с привязанным к ней серым от грязи бывшим белым платком. Чмо заискивающе улыбалось и что-то лепетало на непонятном языке.

Иван сплюнул.

— Ком, бля! Вот держи, — он выдрал из блокнотика Аудрюса страничку с именами женщин, — ту хавер, понял, бля?

Для верности Маляренко показал два пальца и ткнул в циферблат часов.

— Го!

Маленький человечек понятливо кивнул и припустил обратно к посёлку.

"Как же пить хочется!"

Питер открыл глаза и огляделся. Он всё-таки попал на эту чёртову лодку!

"Вот дерьмо!"

Последнее, что он помнил — это тёмная зелёная вода над головой. Он утонул. А эти русские, его, видимо, спасли.

"Вот дерьмо!"

Питера основательно связали по рукам и ногам. Сбежать отсюда было невозможно. Канадец вздохнул и успокоился. Смерти он не боялся, просто было очень жаль оставлять одинокой жену. А ещё жаль, что он не увидит, как вырастет сын.

Надо было срочно с кем-нибудь поговорить, и Ваня велел вытащить из трюма пленника. Увидав связанного, но живого мужчину, одна из пленниц, апатично сидевших на песке с потухшими глазами, вдруг подскочила, как сумасшедшая, и разрыдалась от счастья.

"Угу, а вот и супруга. Маленький, ну что ж ты так дёргаешься-то? Ну и что, что жена твоя почти голая? Победители, однако, имеем право, хе-хе-хе!"

Лукин засандалил мужику в челюсть, а Игорь, дежуривший возле баб, пинками успокоил остальных. Разговора не получилось.

Ровно через два часа к пляжу вышли десяток испуганных и побитых женщин, "мелкий" и четверо здоровых лбов с палками. Увидав русских, конвоиры напоследок придали ускорение невольницам и отвалили обратно в степь, от греха подальше. "Мелкий" тряс головой, улыбался и, показывая на валяющуюся пустую корзину, требовательно лопотал.

"Ну, Снусмумрик!"

Больше всего Ивану хотелось просто убить их всех. Чмо. Диверсанта. Конвоиров.

"Млять!"

— Лукин!

Иван пересчитал женщин. Вместе с пленницами выходило пятнадцать голов. Пополнение, честно говоря, Маляренко сильно порадовало — женщины были не старые и не уродливые. За исключением четырёх азиаток, все остальные — белые.

"Мелкий" протянул список — напротив половины имён стояли галочки.

— Фу-у-у-уд?

— Игорь, Франц! Пятнадцать корзин сюда тащите.

Иван посмотрел пленного и его жену.

— Хрен с ним. Четырнадцать.

Питер сидел на песке, обняв любимую, и смотрел вслед уходящему кораблику. Рядом крутился Коротышка Ло, пискляво командуя носильщиками — русские честно расплатились за женщин. Их капитан перед уходом посмотрел Питеру в глаза и, сунув ему в руки несколько мятых листочков, на корявом английском языке попросил о помощи.

"Хорошо. Жизнь. Там. Еда. Много. Дружба. Посмотри имя. Список. Уговори. Пожалуйста!"

Линда, наконец, успокоилась и затихла. Питер осторожно поцеловал любимую и, косясь на могилу замученного арабами литовца, сунул список себе в карман.

"Я осторожненько…"

 

Глава 12

В которой Иван отдаёт долги и затевает новое путешествие

Привезя первую партию невольниц, Маляренко впервые столкнулся с открытым бунтом. Драки между "женихами" за желанную добычу и делёж понравившихся женщин постепенно переросли в откровенную агрессию по отношению к Хозяину. Богатой и комфортной жизни Маляренко завидовали все. Но молча и внутри. А тут, что называется, прорвало.

Иван собрал ополчение и задавил бунт в зародыше, выцепив из толпы заводил и смутьянов. Оставшиеся мужики опомнились, растеряно почесали репы, мол, и чего это мы в самом деле и, похватав в охапку своих женщин, разбежались по хуторам. Каждому из таких "опомнившихся" Хозяин презентовал по комплекту камуфляжа и паре ботинок.

Таня ругалась, указывая на то, что таких комплектов почти не осталось, Маша вставала на защиту семейных припасов всей своей большой грудью, но Иван был непреклонен — этим людям, а особенно прибывшим с севера женщинам, срочно требовалась одежда и обувь.

Двух самых дерзких смутьянов казнили в Юрьево, собрав в назидание всех неофитов из Севастополя и его окрестностей. Еще двоих отвели в Бахчисарай и там, на центральной площади городка, Андрюха жестоко высек их кнутом, а потом объявил, что эти два индивидуума на веки вечные становятся рабами и поступают в полное распоряжение владельца лесопилки. "Опричники" шустро нацепили на бедолаг колодки и уволокли к месту работы.

Так в Крыму появилась ВЛАСТЬ.

Лукин задумчиво посмотрел на свежеповешенных придурков и решительно направился к Боссу.

— Когда пойдём к Спиридонову?

Маляренко, закончив шептаться с Юрой, с интересом уставился на прапорщика.

— Дозрел, наконец? Сам видишь, дела у меня. Может, через недельку?

Выйти в поход получилось только через месяц.

Сказать, что Ваня сомневался насчёт похода к Спиридонову, значит, ничего не сказать. Маляренко не просто сомневался, а вообще идти туда не хотел! Лукину Иван верил. Верил, но не доверял. Конечно, всё то, о чём ему рассказывал Игорь — правда. Иван в этом был абсолютно уверен. А ещё больше уверен в том, что о многом Лукин умолчал. Да и времени прошло… два года, как-никак. Мало ли.

А ещё Иван боялся. Просто боялся. Уйти и сгинуть. И оставить здесь в одиночестве своих женщин и своего ребёнка. Чем больше Маляренко обживался, обрастал хозяйством, тем страшнее было его терять.

"Мля! Вспомни, баран, как шарашился по степи с ножиком и с водяным колесом! Ты ж ни черта не боялся!"

Настроение было, прямо скажем, не очень. Маляренко прикидывал так и сяк. По всему выходило, что эти люди ему вовсе не нужны. И делать там нечего. И вообще, можно запросто всё там и потерять. Даже жизнь.

"Что-то я чересчур подозрительным становлюсь. А ладно! Была не была!"

Но перед тем как уйти, надо сделать ещё кое-что.

Лукина, на всякий случай, отправили с мужиками на "сафари". Подальше в степь и на две недели. В это время Маляренко разослал во все стороны гонцов и провёл в Севастополе учредительное собрание.

Собрались все, кто хоть что-то значил в крымском обществе. Мужчины и женщины, старые и молодые, богатые и бедные.

Огромный лодочный сарай был забит под завязку. Ваня оглядел притихших людей и судорожно сглотнул. На него выжидающе смотрели десятки человек.

"Родные мои…"

— Гхм! Так! Я собрал вас всех здесь, этим летом, первого июля четвёртого года…

"Как же я вас всех люблю…"

— … чтобы объявить о том, что сего дня, здесь. В городе Севастополе…

"Вы уж меня простите за всё…"

— … я объявляю, — голос Ивана звенел, — о том, что время становления закончено! И настал момент, когда ВЫ ВСЕ должны принять решение о создании здесь и сейчас ГОСУДАРСТВА. Мы прошли долгий путь. От землянок и голода, от бунтов и бандитизма до налаженной, сытой жизни. Жизни безопасной и стабильной.

"Я не могу больше…"

— Пришло время подумать о будущем. О будущем наших детей и внуков. Убеждён, что только сильное и справедливо ОРГАНИЗОВАННОЕ общество равноправных и независимых людей сможет дать нашим детям будущее. Дать знания, безопасность и уверенность! Спасибо за внимание.

Маляренко выдохнул и украдкой вытер со лба пот.

"Ну не оратор же я!"

Коленки снова задрожали, и Ваня поспешно сел на лавку. Народ ошеломлённо молчал. Маша безмятежно улыбалась и смотрела в потолок. Олег озадачено чесал репу, а Стас и мама Надя одинаково подперев голову правой рукой, задумчиво изучали дрожащие Ванины коленки.

Первой взяла слово, к немалому удивлению Ивана, Алина Ринатовна, пришедшая на собрание вместе с мужем — зажиточным мастеровым.

— Ох и дурак ты, Маляренко, хоть ты и вождь, а — дурак!

Плотину молчания прорвало. Люди разом зашумели, загомонили и принялись орать на Босса, мол, нечего сваливать с капитанского мостика, когда тебе все доверяют, и так далее и тому подобное.

Маша всё так же улыбалась, глядя в потолок, и мечтательно накручивала на палец свой золотистый локон, а Таня смотрела на любимого с каким-то искренним сочувствием.

"Ему надо отдохнуть. Как это будет по-русски? Отпуск! Ja!"

Ваня понял, что он так ничего до сих пор и не понял.

Да, очень многие его боялись и ненавидели, но ещё большее число людей, лучших людей, его искренне уважали и любили.

Маляренко встал, поклонился людям в пояс и ушёл, оставив позади себя оглушительное молчание.

Глотки драли три дня. Каждый вечер, в том же самом сарае, за тем же самым столом, устраивали пирушку, а на утро споры начинались заново. Иван на собраниях не появлялся, копаясь на огородах Юрки, пока тот, в числе остальных "делегатов", решал судьбу крымского общества, и отсыпаясь в своей старой палатке.

Утром четвёртого дня за ним пришёл очень серьёзный Звонарёв.

— Пошли. Люди хотят тебя видеть.

Ваня с надеждой зевнул.

— Может, попозже?

Спина, после вчерашней прополки, болела неимоверно.

— Вставай. Они хотят тебя видеть немедленно!

Руководителем он уже де-факто являлся.

Пятого июля четвёртого года Иван Маляренко стал Главой Крыма де-юре.

— А если я не вернусь?

Маша перестала улыбаться и, уткнувшись носом мужу в грудь, принялась сосредоточенно откручивать пуговицу.

— Ты вернёшься. Я знаю, ты вернёшься.

— А если…

— Тогда Я соберу новое собрание, и они изберут нового Главу!

Глаза женщины смотрели твёрдо и зло.

— Дать бы тебе по шее, любимый, за твои идеи с походами! Но… не могу.

Женщина снова прильнула к груди мужа.

— Ты знаешь, что делаешь.

Она всхлипнула.

— Только вернись.

 

Глава 13

В которой Иван улыбается и машет

— Да где-то здесь.

— Где "здесь"? Ты уже тридцать раз мне это говорил.

— Да точно — здесь! Ну, или, может, чуток…

Лукин растеряно замолк. Берег был однообразным и никакими признаками цивилизации не блистал.

"Блин! А если промахнулись?"

— Кэп, давай до вечера пройдёмся, а? Точно здесь должен быть посёлок.

"Если он ещё существует…"

"Беда" уверенно шла на запад вдоль берега. Места, проплывавшие в полукилометре по правую руку, были точной копией того берега, куда выбросило Ваню больше трёх лет тому назад. Восхитительная степь, покрытая разнотравьем, впрочем, уже довольно выгоревшим на солнце. "Клумбы" кустов, да торчащие там и сям кривулины, которые и деревьями-то не назовёшь. И солнце, и синее безоблачное небо, и жара. Море было спокойным, и, если бы не заноза неизвестности, в которую они шли, Иван счёл бы это путешествие приятной курортной прогулкой. Весь экипаж (Франц и Игорёк), кроме вперёдсмотрящего Лукина, залез под тент и лениво перебрасывался в картишки. Ваня, стоя за штурвалом, потихоньку начал клевать носом.

— Есть! Есть! Пришли! Вон там!

Лукин возбуждённо орал и подпрыгивал, указывая пальцем на далёкие скалы.

— Наконец то, ура.

Парень рухнул на пятую точку и расслабленно выдохнул.

— Добрался.

В сорокакратную цейссовскую оптику был отлично виден посёлок, приютившийся за стеной у скалы, устье реки и ещё один посёлочек на другом берегу этой реки. На самом верху торчала смотровая вышка, на которой, в свою очередь, торчал какой-то торчок, неспешно ковырявшийся в носу. На плече у "торчка" висел автомат…

"Ой, бля! Лукин, Лукин… что ж ты…"

… а на груди бинокль.

За вышкой виднелся ветряк, лениво вращающийся на слабом ветерке. И вокруг — огороды, огороды.

Издалека посёлок не впечатлил. Ну никакого сравнения с Бахчисараем и — Иван самодовольно хмыкнул — с его усадьбой. Но и нищим, как тот, на Севере, он не выглядел.

"Пойдём-ка, поближе его рассмотрим".

— Франц, тише ход. Игорь. — Маляренко глазами показал на прыгающего на носу кораблика Лукина. Дружинник понятливо кивнул и зарядил арбалет.

"Мало ли".

"Торчок", наконец, соизволил их заметить, и над берегом мощно завыла сирена. Ваня открыл рот.

— Ни хрена ж себе!

Здесь, метров за пятьсот от вышки, тревожный сигнал был ОЧЕНЬ хорошо слышен, а что уж творилось там…

— Стоп-машина.

Вой продолжался минуты три. В монокуляр было отлично видно, как к часовому присоединилась пара вооружённых автоматами людей и что-то на русском народном сказала этому растяпе.

Вой смолк.

"Как тараканы, чесслово!"

Народ лихорадочно разбегался, кто куда. Ваня помрачнел.

— Слышь, Лукин, а чего это они такие нервные-то? А? Пуганные, что ль?

Лукин, косясь на арбалет в руках дружинника, пожал плечами и тоже помрачнел.

— На, посмотри, никого не узнаёшь?

Игорь поднёс трубу к лицу — на вышке стоял Спиридонов и пялился на него в бинокль.

— Серёга! Свои, Иван Андреич, свои!

В сброшенную на воду пластмассовую лодочку Лукин погрузил все свои нехитрые пожитки. Две "Сайги", завёрнутые в брезент, и узелок с пистолетом. Жаль только, проку от этого оружия пока никакого. Ни одного патрона у Лукина не было.

Иван кивнул на лодочку.

— Там меня подожди, да?

— Франц, Игорь, слушайте и запоминайте.

Иван перешёл на шёпот.

— Сейчас уходите. Километров на пятьдесят на восток. Помнишь, лиман там был?

Франц кивнул.

— Ждёте неделю ровно. Утром седьмого дня придёте сюда. Отсюда смотрите в трубу. Если в десять ноль-ноль меня нет — домой! Ясно?

Игорь насупился.

— Так точно!

"Молоток, парень! Лычку ему… если вернусь".

— Если я есть и машу рукой, то тоже уходите! И только если я буду махать веткой — к берегу. Уяснили?

Маляренко зашвырнул в лодку мешок с копчёной рыбой и луком.

Настроение было отчаянно-весёлым.

"Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Да и хрен с ним! Будь что будет!"

— Шеф!

Иван удивлённо оглянулся.

"Чего ещё?"

Дружинник облапил его своими могучими ручищами.

— Удачи!

Следом, на прощание, Ивана обнял Франц.

— И-и-и, раз!

Ни бить, ни убивать Ваню, как оказалось, никто и не собирался. Мужчины, которые его встретили на берегу, все как один были серьёзные, положительные и с выправкой.

Ваня затосковал.

"Це ж сердюки!"

На лбу Войтенко аршинными буквами читалось: "восемь классов и спецназ". Спиридонов тоже… изо всех сил изображал отца-командира, рассказывая о "законе степи" и тому подобной чуши.

Маляренко мысленно хрюкнул. Перед глазами проплывали картинки из далёкого стройбатовского прошлого и фильма "ДМБ". Почему-то отчётливо вспомнился "дикий прапор". Ваня "хрюкнул" в полный голос. Местный босс удивлённо обернулся и пригласил Ивана откушать чем бог послал.

Целый день Ваня прошлялся в одиночестве. Ну, как в одиночестве? Компанию ему составлял специально обученный Вася. Конвоир и гид в одном лице. Лукин исчез среди шумных женщин и больше не появлялся, а сам Иван, то сидел в бане, то в столовой, а то и вообще — раздербанил малую копёшку сена, сложенную у стены, и завалился спать.

— Ты! — Злобный шёпот раздался прямо над ухом. — Ты чё, баран? Не мог его в гостевой дом проводить?

"Войтенко".

— Станислав Данилович, я только на минутку отвлёкся. Откуда ж я мог знать, что он вот так сразу вырубится? Будить?

"Хе хе хе. Боец, боец".

— Я тебе разбужу! Карауль!

Ваня незаметно улыбнулся и по-настоящему заснул.

Дурацкое пофигистическое настроение, с которым он высаживался на незнакомую территорию, поутру исчезло словно дым. Вокруг был реальный посёлок, в котором жили настоящие люди, которые требовали к себе настоящего, серьёзного отношения. Иван открыл глаза. Он всё так же лежал на сене, но голова его уже покоилась на подушке, а сам он был укрыт тёплым шерстяным одеялом. Почищенные ботинки аккуратно стояли рядом.

"Спасибо вам, добрые люди!"

Маляренко обулся, растолкал бессовестно дрыхнувшего конвоира и отправился наводить мосты любви и дружбы.

Видимо Лукин уже доложился своему начальству, потому как перемену в отношении к себе Иван уловил сразу. Вчера оба — что Войтенко, что Спиридонов — были нейтрально-вежливы и не более. Сегодня они смотрели напряжённо, испытующе, как будто ожидая от него какого-нибудь подвоха.

"Уже наплёл, уррродец".

Ваня широко улыбнулся и отложил ложку.

— Это был не я! Я — хороший!

Начальство ошарашено переглянулось.

"Что за клоун?"

Маляренко вздохнул, согнал с лица придурковатую улыбку и постарался тщательно сформулировать свои мысли.

— Здравствуйте, меня зовут Иван Маляренко, я родился в городе Алма-Ате…

Подробный рассказ занял три часа. Мужчины слушали его молча, не перебивая и не торопя. Иван время от времени прикладывался к кувшинчику и говорил, говорил. Он говорил чистую правду, не утаивая и не скрывая ничего. Ну, почти ничего. Про лодку и схрон он упомянул лишь вскользь, не уточняя подробностей, просто дав понять, что на это богатство он наткнулся случайно.

Войтенко завистливо подобрал слюни, а в умных глазах Спиридонова было написано станиславское "не верю!". Впрочем, сомнения свои старший оперуполномоченный держал при себе.

— В заключение хочу сказать, — Иван резко подался вперёд, — я всегда держу своё слово. На том стою.

Местное начальство снова ошарашенно переглянулось — переход от расслабленного состояния к агрессии был слишком резким и неожиданным.

— И, кстати, посёлок мне ваш — не нравится!

"Тля, кто меня за язык тянет? Заткнись, урод!"

Сергей оскорблённо вскинулся.

— Это ещё почему?

Иван посмотрел на низкий корявый потолок и пожал плечами.

— Домишки не очень. Не веришь — у Лукина спроси.

Судя по всему, местным боссам требовалось время, чтобы переварить всё то, что на них вывалил Иван, поэтому они вызвали бойца и попрощались до завтра.

Давешний конвоир отвёл Ивана на кухню, где симпатичная и смешливая женщина налила ему огромную миску горячей ущицы и вручила полкраюхи горячего ХЛЕБА!

Ваня выпал в осадок. Тарелка, случайно задетая локтём, полетела на пол. Гость, к полному изумлению всех присутствующих, вцепился двумя руками в хлеб, поднёс его к лицу и принялся им ДЫШАТЬ.

Какое же это было чудо! Хлеб, настоящий, серый, ноздреватый хлеб. Как же он пах! Трясущимися пальцами Ваня отщипывал от краюхи кусочки, мял их и отправлял в рот.

С замирающим сердцем, боясь услышать отрицательный ответ, Маляренко заискивающе посмотрел на повариху.

— А ПИВО ЕСТЬ?

Весь лёд недоверия растаял сам собой. Мужики сидели под камышовым навесом на берегу реки. Разумеется с удочками. И, конечно, с пивом и вяленой рыбкой. Рядом, на самодельном гриле, жарились и шкворчали домашние колбаски. Запах был — умопомрачительный! Только ради этого стоило сюда приплыть! И пусть эти люди живут в неказистых домишках, но они знали толк в нужных и правильных вещах!

— А Фермер еще и тёмное варит. Крепкое, зараза. И душистое!

Маляренко страдальчески застонал и очень захотел в гости к неведомому Фермеру.

На вопрос Ивана, как же они при такой жаре умудряются сохранять пиво холодным, Войтенко загадочно закатил глаза и сообщил, что это и есть "самая главная военная тайна".

Войтенко, наконец, прекратил корчить из себя Главнокомандующего Всея Руси и запросто поведал Ивану в ответ всю их историю, жалуясь на отсутствие врачей, пиломатериалов, ледяной водки и жареной картошки с салом.

— Эти топинамбуры, мать их, достали уже!

Спиридонов скривился и тоже сплюнул. Маляренко залпом выхлебал литровую кружку и тоже влез в базар со своими проблемами.

Пикник удался.

— Это у вас КОРАБЛЬ такой?

Маляренко вытаращил глаза. Перед ним лежали огромные тугие вязанки камыша, куча кривоватых палок и моток верёвок.

— Вы на этом по морю ходить собираетесь?

Иван захохотал. Смеялся при этом он так искренне и открыто, что поначалу нахмурившиеся кораблестроители, тоже помаленьку заулыбались.

— Ребята, я вас очень уважаю, но, честное слово. Это только в хорошую погоду и только в двух шагах от берега. Причём — буквально в двух шагах!

Ваня припомнил зимние штормовые переходы на север, и его передёрнуло.

— Я просто вас прошу, не делайте этого. А лучше знаете что… — глаза у Маляренко заблестели, — … купите у меня брус и доски, а? И постройте настоящий корабль! А то мне их уже девать некуда.

"У него этого гуталину — завались! Вот и шлёт, кому попало…"

Мужики переглянулись.

Так, на четвёртый день пребывания Вани в гостях. начался деловой разговор.

Как, к полнейшему изумлению Маляренко, выяснилось — ни Войтенко, ни Спиридонов окончательно ничего не решали. Они оба в местной иерархии были кем-то вроде Олега у него в усадьбе. Армия. А всеми хозяйственными и прочими делами здесь заведовал и рулил некий Совет.

Так вот — с этим Советом у Ивана сложилось полное взаимонепонимание. Началось всё со знакомства. Три степенных и уверенных в себе мужчины по очереди сграбастали изуродованную псами Ванину ладонь и, не обращая внимания на испарину, выступившую на лбу пришельца, жали её до тех пор, пока Маляренко от болевого шока чуть не взвыл.

Но не взвыл. Удержался.

"Уф! Молодец, Ваня! Молодчина!"

Чёрная пелена сходила с глаз. В голове покалывало, а ноги дрожали.

Ваня через силу улыбнулся.

— Очень приятно, Иван. Будем знакомы!

"Бля! Клянусь! Мамой клянусь — в следующий раз привезу сюда Андрюху! Пипец вам, козлы!"

С бывшим тяжелоатлетом Андреем играться в рукопожималки не рисковал даже Лужин-младший. Даже Олег. Потому как это был верный путь к Доку, гипсу и шинам.

Вдобавок эти ухари оказались помешаны на язычестве и прочих подобных обрядах. Маляренко, когда он услышал об этом впервые, решил что ослышался.

"Вроде бы взрослые люди".

Эти "взрослые люди" благожелательно выслушали идею Ивана насчёт досок, предложив взамен МУКУ и КРУПУ. Зерно продавать они категорически отказались! Маляренко сообщил о редиске, помидорах и огурцах. Те отмахнулись, мол, ерунда, травы здесь много. Ваня завёл разговор о картошке.

Спиридонов был явно согласен на такую сделку, но высшее руководство великодушно пообещало за картошку отвалить ещё энное количество МУКИ и КРУПЫ.

Ваня закатил глаза, вздохнул и принялся торговаться.

Никакого понимания не случилось и в вопросе аренды пары автоматов, с обещанием за каждый использованный патрон привезти крепкого раба, зато, видимо, проинформированные Лукиным, мужички, ничтоже сумняшеся, предложили Ване "поделиться" трофейной лодкой. Опять-таки за муку, крупу и резные ложки.

"Не, ну я. конечно, Ванята, но не папуас же, в конце-то концов! Золото на бусы не меняю!"

Ваня скис и, не скрывая своего разочарования, помотал головой.

Они не договорились.

Провожать Ивана пришёл только Спиридонов. Ни Войтенко, ни Лукин попрощаться не пришли. "Беда", повинуясь сигналу Ивана, замерла в трёх сотнях метров от берега. В любезно предложенный Сергеем бинокль, Иван рассмотрел, как в подзорную трубу его и его провожатого внимательно разглядывает Франц.

Маляренко столкнул в воду пластмассовую лодчонку и запрыгнул в неё.

— Ну что, Сергей, давай прощаться.

Ваня изо всех сил пытался улыбаться. Самым честным определением успешности его поездки на север, было бы слово "фиаско". Ни по одному пункту, предложенному Иваном, Совет и Войтенко ему навстречу не пошли.

— Давай, Иван.

В глазах Сергея было неприкрытое сожаление, что всё так получилось.

"Умный парень. Надо бы к нему приглядеться".

Маляренко даже и представить себе не мог, насколько он был прав. На самом деле Сергей Спиридонов совершенно искренне считал все предложения Ивана дельными, справедливыми и заслуживающими внимания. Да и негативного отношения к этому человеку, которое своим рассказом попытался привить ему Лукин, не было. Войтенко — тот да. Впечатлился. А оперуполномоченный, привыкший думать своей головой, посчитал, прикинул, и пришёл к выводу, что прибывший к ним человек — СВОЙ. И что он, Сергей Спиридонов, вёл бы себя в тех условиях точно так же. Да и вообще — этот человек был ему чертовски симпатичен! С ним просто хотелось по-настоящему дружить.

Сергей улыбнулся и грохнул кулаком себя по груди.

— Приезжай. Я. Буду рад тебя видеть!

Это "Я", сильно выделенное интонацией, и решило будущее человечества.

 

Глава 14

В которой Иван сначала едва не получает пулю, а потом находит себе друга и единомышленника

Услышав это "я", Иван застыл. Человек, стоявший в трёх метрах на берегу, был тем, кого он давно искал. Умным. Сильным. Независимым и самодостаточным. Способным повести за собой местных. Помощь Ивану была нужна. Очень-очень. А ещё Спиридон, как его называли местные, был, по мнению Ивана, потенциальным ХОЗЯИНОМ этой общины. Равным ему человеком.

Вёсла замерли.

Сергей ничего не понял, но нутром почувствовал, что его гость ИЗМЕНИЛСЯ. Иван Маляренко принял решение, помертвел лицом, глухо матюгнулся и погрёб к берегу.

— Дело есть.

— …?

— Садись в лодку. — Иван выпрыгнул на глинистый бережок и ещё раз попросил по-хорошему. — Садись.

Сергей всё ещё колебался. Человек, стоявший перед ним, был жесток, циничен и безжалостен. Но почему то Спиридонову очень хотелось ему верить. Интуиция опера ещё никогда не подводила.

Иван нажал голосом.

— Садись на вёсла, Серёжа. Нам надо поговорить.

Лицо Маляренко было каменным, но глаза Ивана отчаянно молили.

"Садись"

Спиридонов сел.

— Стой! Куда?

Часовой на вышке, из бывших пограничников, растерялся. Спиридон не должен был никуда плыть!

Бинокль прилип к глазам. Сергей вовсю работал вёслами, а из-за спины у него торчала голова этого… как его.

Палец сам собой вдавил кнопку. Снова, как и неделю тому назад, над мирными посёлками завыла сирена.

— Лукин, пля, ты, твою мать, кого к нам привёз?

Войтенко разрывался между биноклем и автоматом. Расстояние до лодки было метров двести и быстро увеличивалось.

"Сейчас или никогда".

Игорь метался по площадке и заворачивал этаж за этажом — этот грёбаный "шеф" их всё-таки кинул! Ведь не хотел же он его сюда вести. Идиот!

— Стреляй, не то уйдёт.

— Не уйдёт.

Войтенко бросил, наконец, бинокль и тщательно прицелился.

На вышке грохнул выстрел.

"В воздух".

Спиридонов сплюнул и стал грести медленно-медленно.

— О чём ты хотел со мной поговорить, Ваня?

Маляренко судорожно потёр лицо ладонями.

— О том, ПОЧЕМУ мы здесь.

Спиридонов бросил вёсла, встал в полный рост и, повернувшись к далёкому берегу, замахал руками.

Больше по ним не стреляли.

"Беда" ушла в открытое море так далеко, что даже в монокуляр рассмотреть берег не получалось. Франц и Игорь, повинуясь приказу Ивана, под изумлённым взглядом Сергея запрыгнули в пластмассовую лодочку и отчалили от стоявшего на плавучем якоре кораблика.

— Пойдём.

На носу "Беды" стояло два раскладных кресла. Спиридонов ошарашенно покачал головой — качество лодки потрясало.

"Такое чудо просто так найти?! Быть того не может!"

Иван поставил на маленький столик бутыль бражки и два стакана. Серебряных. Сергей задумчиво вертел один из них в руке и пристально смотрел на хозяина лодки. Иван разлил по первой и, не торопясь, выпил.

— Был у меня тут один… приятель.

Маляренко налил по второй.

— Зарезал я его. Живот вспорол. Он умер, но не сразу. Мучался долго. Кричал. — Голос рассказчика скрипел как тележное колесо. — Почему и за что — тебе не важно будет. Скажу одно — дело того стоило.

Иван оторвал взгляд от дрейфующей в сотне метров от них лодочки с экипажем "Беды" и долго, не мигая, смотрел на Сергея.

— Ты знаешь, где мы?

Спиридонов почувствовал, что волосы на голове у него встали дыбом.

— Где?

— Вот смотри.

И Ваня выволок из-под стола атлас.

— Один человек нашёл в глухой степи развалины. А среди развалин — памятник. Древний памятник. А на памятнике надпись: "Морякам-краснофлотцам, павшим при освобождении Крыма" и год. Тысяча девятьсот сорок четвёртый..

Атлас открылся на нужной странице, и палец Ивана упёрся в кусок степи на севере Крыма.

— Вот тут.

Ваня пнул пустую бутылку и выудил из сумки ещё одну.

— Ты молчи. Ничего не говори. Ладно? А там был шар. Он светился. Этот человек хотел уйти, но шар его догнал. А потом у этого человека в голове голос появился. Да. Наливай, наливай. А потом я его убил. Не голос — человека. Но он мне рассказал. Успел.

Маляренко пьяно рассмеялся.

— Это эксперимент. Научный. Исследование социальное, твою мать! Понимаешь? А где человечество, а? Неважно. Он мне рассказал. Про схрон. Про то, что должен был, используя все эти ништяки, стать вождём. Повести людей. Куда-то. К светлому будущему. А знаешь, чей это эксперимент?

На этот раз Маляренко пьяно и истерично заржал.

— ИНОПЛАНЕТЯН. Они нас на тысячу триста лет в будущее занесли. Прикинь, да?

Спиридонов был тоже изрядно пьян, но смеяться ему не хотелось. Перед глазами потемнело, в ушах шумела кровь. Он поверил всему, что ему рассказал Иван. До последнего слова.

"Эксперимент".

Он вспомнил всех, кого уже здесь ему пришлось схоронить, и скрипнул зубами.

— Почему я?

Иван его понял. Враз став трезвым, он сжал кулаки.

— Ты мне поможешь. Ты сможешь, остальные — нет. Я им не доверяю.

Серёга понимающе наклонил голову.

— Где-то там, — Иван махнул рукой на северо-запад, — у этой сволоты База есть.

— Ты хочешь …? — Спиридонов хищно подался вперёд.

— Да. Я хочу с ними поквитаться.

Старший оперуполномоченный поставил на столик стакан и, поднявшись на ноги, протянул свою руку.

Маляренко тоже встал и, неловко извернувшись, очень крепко пожал ладонь нового друга левой рукой.

"Пипец вам, козлы!"

— Вилли! Вилли! Ты где?

'Что ж ты так орёшь?'

Человек попытался плотнее втереться боком в глинобитную стенку дома, крепче закрыл глаза и сделал вид что его здесь нет.

'Я сплю'

Вставать и тащиться с этими дурами за две мили к морю не хотелось. Вот абсолютно.

— Вилли!

Визгливый голос продолжал своими переливами лезть в уши. Вокруг зашевелились остальные жильцы дома.

— Вил. Вставай и вали отсюда. Визгля всех достанет.

По ноге не больно, но вполне увесисто прилетело из темноты.

'Сэм'

Это было серьёзно. С Сэмом не рисковали связываться даже эти чернож…ые ублюдки. Сэмуэл хоть и был худ и невысок ростом, но характер имел совершенно мерзкий и злопамятный. И дрался он всегда так, будто в последний раз.

'Хрен с вами!'

— Иду! Заткнись, стерва.

Бывший второй пилот семьсот пятьдесят седьмого, так и не долетевшего из Ванкувера в Токио, Уильям Маршалл, ныне известный всем, как просто Вилли, сел, протёр сухими и пыльными ладонями лицо и, наконец, окончательно проснулся.

Очередное жаркое лето с его зноем, пыльными ураганами и сухими грозами осталось позади. Сто восемьдесят четыре человека, намертво привязанные к источнику у лежащего на боку корабля, пережили его гораздо легче, чем в прошлые годы. Во-первых, число едоков сократилось больше чем в два раза, а значит и норма воды на каждого выросла вдвое. Во-вторых — русские. Они привезли почти полтонны картофеля и лука, что здорово обогатило местный рацион.

Вил почесал криво обстриженный затылок и, с тоской поглядев на большой общинный дом, где спали его жена и дочь, побежал к кухне. Мысли о приплывших с юга русских не оставляли его ни на миг вот уже четыре месяца. С тех пор, как полковник и пастор затеяли этот дурацкий абордаж. Зачем они это сделали, Вил не понимал. Почему нельзя было договориться?

А потом к нему втихаря подошёл Пит и сообщил такое… Он, Уильям Джозеф Маршалл, оказывается, был в списке! Вместе со своей женой, бывшей стюардессой, и годовалой дочерью. Это было счастье. Надежда. Свет.

Чёрт его знает, что ждало их ТАМ. Но хуже чем здесь — уже не будет. Это Вил понимал совершенно отчётливо. Пит попросил его не болтать и отвалил, но бывший второй пилот не утерпел и, в итоге рассказал обо всём жене. Лили его не поняла. Она отвела мужа подальше от чужих ушей и, прижимая к себе ребёнка, устроила истерику. Ехать неизвестно куда женщина просто боялась. Она недолго думая объявила ему, что он, Уильям Маршалл, хочет так же как и остальных ПРОДАТЬ её этим ужасным русским. Как и её лучшую подругу, ещё из ТОЙ жизни, Надин. Грязный и пыльный посёлок, прилепившийся к борту корабля, вдруг показался женщине самым прекрасным и безопасным местом на земле.

Пилот пригорюнился. Кто ж знал, что Надин тоже была в списке? Бывшая стюардесса из его экипажа плакала и упиралась, но эти уроды избили её палками и угнали к морю. Он тогда едва сумел отстоять СВОЮ жену. Крики и плач стояли над посёлком. Этот долбанный абордаж встал общинам очень дорого.

Вил хлебал жидкую рыбную похлёбку и страдал. Месяц ссоры с любимой дался ему очень нелегко. Издалека он видел, что и Лили выглядит не лучшим образом.

'Будь что будет — сегодня же пойду мириться!'

Приняв решение Вил шустро дохлебал мерзкое варево, сунул ложку за пазуху и вприпрыжку помчался за остальными рыбаками к морю. Настроение бодро пошло вверх.

Сборная команда рыбаков от всех общин поселения состояла из десятка мужчин и полутора десятков женщин. Мужчины пытались рыбачить со спасательного плотика, закидывая сети, а женщины разбредались по берегу в поисках моллюсков и следили за расставленными удочками. К счастью в этой пустынной местности дикими зверями и не пахло. За всю свою жизнь здесь Вил ни разу не видел ничего крупнее змеи. Хотя, как рассказывали охотники и вернувшиеся члены экспедиций, следы в степи имелись. И весьма неприятные.

Начало светать и серые рассветные сумерки понемногу стали рассеиваться. Куцая колонна во главе с Визглёй шла в сотне шагов впереди и Вил слегка поднажал.

'Первым делом — искупнусь!'

Красноватая глиняная пыль — мелкая как сильно молотый кофе, достала окончательно. Впереди показался пляж и послышался мерный шум прибоя. Не выдержав, Вил обогнал свою бригаду и, на ходу сдирая с себя лохмотья, ломанулся в воду.

'Мыться! Да! Да! Да!'

Какое это было наслаждение! Наплевав на все свои обязанности, лётчик, позабыв обо всём, с восторгом нырял, а потом, заорав от удовольствия, размашисто поплыл прямо в открытое море. Подальше от этого опостылевшего берега. От этой жизни.

— Вил! Далеко не заплывай.

Голоса с берега едва доносились до его слуха.

'Пошли вы…'

Перевернувшись на спину, Вил долго смотрел в светлеющее небо и наблюдал, как одна за другой на нём гаснут звёзды. Вокруг не было ничего. Только солёная вода и небо над головой.

'Пора работать'

Пилот перевернулся и от неожиданности едва не утонул, позабыв даже болтать ногами.

Прямо на него, из тьмы, лежащей на западе, шла та самая чёрная лодка.