Глеб
Секундная стрелка бодро скакала по кругу. Глеб равнодушно следил за ней глазами, лежа на своем расстеленном диване. Надо же было куда-то смотреть, почему бы и не на стрелку в настенных часах? Один, два, пять, десять… Сколько делений, столько секунд. Двадцать, тридцать, пятьдесят… Секунды складывались в минуты, минутная стрелка тоже не стояла на месте, она медленно, но верно совершала свой путь на облупленном циферблате. Вот она обошла круг, потом еще один, потом еще полкруга. Когда Глеб проснулся, часы показывали семь, а теперь стрелки подобрались к половине десятого. Его не удивляло, что он смотрит на них уже так долго. Ему было все равно. Что бы ни происходило вокруг — все это не имело никакого смысла. Каждое следующее утро напрочь перечеркивало действия предыдущего дня, все дальше уводя Глеба от настоящей жизни. Все усилия пропадали впустую, и не было никакого выхода из обратного календаря. Хлопнула входная дверь — вернулся с дежурства отец. Увидев Глеба в постели, он поинтересовался, почему сын не в школе. Глеб недолго думая выдал ему вчерашнюю отмазку про больной живот. Ведь он все равно не помнил, что вчера Глеб не ходил в школу по той же причине.
— Съел что-нибудь не то? — во второй раз спросил отец и отправился в ванную.
— Угу, съел, — бесцветным голосом проговорил Глеб. — Древнюю пилюлю.
Он подумал, что отец сейчас ляжет спать, а вечером уйдет «по делам» и снова оставит его одного. Но эта мысль почему-то совсем не расстроила. Глеб ощущал тупое безразличие ко всему. Даже к тому, что совсем недавно вызывало у него бурю эмоций.
— Пап, — окликнул он отца, когда тот стелил себе постель. — Пап, а без меня тебе проще жилось бы?
— Чего? — выпрямился отец с простыней в руках.
— Я подумал — вот если бы меня не было, ты смог бы жить так, как тебе хочется. И с кем тебе хочется.
— Глеб! Ты опять за старое! Я же тебе сказал, чтобы ты этой темы не касался!
— Да нет. Я совсем про другое.
— Про какое другое?
— Просто скоро может случиться так, что я… Что меня не будет.
Отец бросил простынь и подошел к дивану сына.
— Ты что это задумал?
— Да ничего я не задумал, — сказал Глеб. — Просто… Кое-что произошло, и я не знаю, какие могут быть последствия. И как из этого выбраться, тоже не знаю.
— Что-то ты темнишь, дружок. Ну-ка, рассказывай, куда ты вляпался и что натворил, — потребовал встревоженный отец.
— Ладно, только в это очень сложно поверить, — предупредил Глеб.
— Я сам разберусь, чему верить, а чему нет. — Отец решительно уселся на его постель. — Давай выкладывай. Только подробно и честно.
Глеб глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, и начал рассказывать.
Последнего урока не было — учительница музыки уехала в город за новой аппаратурой к празднику. Шестиклассников отпустили раньше, поэтому Лена не особо торопилась домой — у нее хватало времени и пообедать, и дойти до работы. Она шла из школы вместе с Юрасиком, который сегодня не просто плелся, как обычно, а едва переставлял ноги. У него был вид смертельно уставшего человека.
— Почему не пришла твоя бабушка? — спросила Лена, когда они вышли со школьного двора. — Не знает, что нас отпустили раньше?
— Она бы и так не пришла, — вяло проговорил Юрасик. — У нас поминки. Девять дней. Ей надо быть дома, людей кормить.
— Ужасно, — посочувствовала Лена. — Снова те же самые поминки.
— Не хочу домой идти, — сумрачно буркнул Юрасик. — Получается, что с каждым днем дата смерти приближается. И обстановка все тяжелее. Все молчат, никто не хочет разговаривать, и бабушка постоянно плачет. Невыносимо. Как я устал от этого!
— А от чего он умер, твой дед?
— Сердце. Он и не болел совсем. Просто взял и умер. Так несправедливо!
— А у меня мама опять в больнице. Уже два дня. И каждый день ей будет становиться все хуже. А я опять буду метаться, как в заколдованном круге — дети, работа, больница…
— Разве у вас нет родственников, друзей, знакомых? Неужели тебе никто не может помочь?
— Нет у нас родственников. А друзья… Как папу посадили, так все и растерялись. Никто не хотел общаться. Да и маме некогда было по друзьям ходить, она работала по двадцать часов в сутки. Даже болезнь себе нажила. А в этом году обострение случилось. На две недели в больницу положили.
— А за что вашего папу посадили?
— Да… наделал глупостей… — махнула рукой Лена. — Кое-что провернул незаконно. Хотел побольше денег для семьи заработать. Вот и заработал. Оставил нас одних.
— А когда он вернется?
— Уже недолго осталось. Следующей весной. Поскорей бы.
Ребята помолчали.
— Лен, надо Глеба навестить, — осторожно сказал Юрасик спустя несколько минут. — Он в школу уже два дня не ходит. Я ему позвонил, а он трубку бросил. Сказал только, что ему плевать, что с ним будет. Странный он.
— Я к нему не пойду, — отрезала Лена. — Видеть не хочу этого балбеса. Все из-за него! Все наши сегодняшние мучения.
— Ну, он же не нарочно. Он точно в таком же положении.
— От этого не легче.
— Ты же понимаешь, что проблему надо решать. Все вместе мы обязательно что-нибудь придумаем. Выход наверняка есть! Просто мы его пока не видим.
Лена не ответила. Никакие слова не могли выразить, как она была сердита на Глеба. Втянуть их в такую жуткую историю! Навесить на них столько проблем! Неужели нельзя сначала думать, а потом делать?
— Я в классном журнале подсмотрел адрес. Это на Пролетарской, возле автовокзала. Мы могли бы пойти вечером, когда ты освободишься, — вкрадчиво продолжил Юрасик, не теряя надежды ее уговорить. Он видел, что Лена уже колеблется. Юрасик не понимал, какие могут быть обиды и ссоры, когда все так серьезно? Какая разница, кто виноват? Выяснения отношений никак не помогут им вернуться к нормальной жизни. Раз уж такое случилось, нужно искать выход, а не обвинять друг друга и не опускать руки. Разве непонятно?
— Ну что, где встречаемся? — не отступал Юрасик. — Давай прямо там, возле его дома?
— Ладно, — нехотя ответила Лена, сломленная его настойчивостью. — Мне все равно к маме в больницу ехать с этого автовокзала. Как раз потом и поеду.
Отец ушел в половине шестого, а через пять минут раздался звонок в дверь. Глеб нехотя сполз с дивана и поплелся в коридор, решив, что отец что-то забыл и вернулся. Мог бы и ключом открыть, чего понапрасну тревожить больного ребенка? Знает же, что сын животом мается, ворчал про себя Глеб, открывая дверь. Но, к его удивлению, это был не отец. На пороге стояли Лена и Юрасик. У Лены в руках был большой пакет.
— Чего надо? — хмуро пробурчал Глеб.
— Ты почему в школу не ходишь? — спросил Юрасик. — Мы сегодня годовой диктант писали. Второй раз.
— Ну и флаг вам в руки. — Глеб принял независимую позу, скрестив руки на груди и прислонившись к дверному косяку.
— Может, мы все-таки войдем? — холодно спросила Лена.
— Зачем?
— Думать будем! Выход искать из тупика!
— Шагайте думать в другое место, если вы еще не поняли, что никакого выхода нет и быть не может.
— Мне это нравится! — возмутилась Лена. — Сам нас втянул, а теперь в кусты? Нет уж, будь любезен думать вместе со всеми!
— Одна неудача — и ты уже скис? — спросил Юрасик.
— Неудача? Да это катастрофа! Чтобы попасть в настоящее, мы должны стереть надпись, а чтобы ее стереть, мы должны попасть в настоящее. Это замкнутый крут.
— Но ведь может быть и другой способ.
— Это какой же? — равнодушно произнес Глеб.
— Мы так и будем разговаривать в дверях? — рассердилась Лена и решительно ступила в квартиру, отодвинув его плечом. Глеб недовольно посторонился, пропуская незваных гостей.
— Только идите на кухню, в комнате постели разобраны, — мрачно бросил он ребятам. Те разулись и один за другим прошли в кухню.
— Ну и свинарник, — поморщилась Лена, оглядываясь по сторонам. — Как ты можешь жить в таком бардаке?
Она показала на гору немытой посуды и засохшие объедки на столе.
— Да плевать, — сказал Глеб. — Завтра утром все равно будет так, как было в реальный день. Так чего напрягаться?
— Когда человеку на все плевать, значит, у него депрессия, и его надо лечить, — изрек Юрасик, осторожно опускаясь на не совсем чистый стул.
— Это тебя надо лечить, Карась, а я совершенно здоров. Просто я, в отличие от вас, понимаю, что все бесполезно и шансов нет. Зюзина, что ты творишь? — оглянулся Глеб на Лену, которая уже раздобыла тряпку и принялась наводить порядок на столе. — Кто тебя просит?
— Я не собираюсь сидеть в этом хлеву, — отозвалась та, убирая грязную посуду в раковину. — Лучше бы чайник поставил, тоже мне, гостеприимный хозяин.
— А вас никто не звал, — огрызнулся Глеб, но зажег конфорку на плите и водрузил на нее закопченный чайник. — Только оладий не ждите, у меня нет бабушки. И еды никакой нет. Вон, только батон засохший.
— Чем же ты питаешься?
— А я не питаюсь. Мне не хочется. Молоко пью весь день.
— Говорю же — депрессия, — вставил Юрасик.
— Если молоко еще осталось, то можно сделать гренки. Если хотите, конечно, — сказала Лена и почувствовала, как ее желудок обиженно заурчал — последний раз она ела еще в школе, в одиннадцать. Но признаваться в этом не собиралась — еще подумают, что она выпрашивает еду.
— Гренки? А ты умеешь? — недоверчиво спросил Юрасик.
— Это не труднее, чем причесаться, — усмехнулась Лена, стараясь не показать свою радость, и взяла протянутую Глебом бутылку с остатками молока. Привычными движениями она нарезала черствый батон, налила в миску молока и поставила на плиту чугунную сковороду. Ребята с любопытством наблюдали за ней, сидя за уже убранным столом.
— В субботу дали интернет, — сказал Юрасик, возвращаясь к главной теме их собрания, — и я два дня искал хоть какое-то упоминание о нашей стене. И вот, нашел. Номер «Абинского вестника» за одиннадцатое мая.
Он вытащил из кармана сложенный в несколько раз лист А4 и развернул его.
— И что там? — поинтересовалась Лена, энергично взбивая единственное яйцо, найденное в холодильнике. Глеб подвинулся к Юрасику и заглянул в листок через его плечо.
— Пишут, что на том пустыре собирались строить коттеджный поселок, нагнали техники и рабочих, — принялся рассказывать Юрасик, не глядя в статью. — Экскаватор стал копать и наткнулся на стену, верхняя часть которой немного выпирала из земли, но была скрыта высокой травой. Сначала подумали, что это просто большой камень, потом немного очистили от бурьяна и почвы и увидели на поверхности первые два символа. Тут же все остановили и вызвали специалистов. Те осмотрели часть стены и заявили об уникальной находке. Это было в двадцатых числах апреля. А тридцатого там уже был разбит волонтерский археологический лагерь. Пишут, что энтузиасты-добровольцы копают очень быстро и уже освобождены от земли практически все символы на этом фрагменте стены. Они расположены в четыре строки. Последнюю, четвертую строку очистили к вечеру пятого мая. Сама стена еще откопана не вся. И пока эти символы не расшифрованы.
— Негусто, — сказал Глеб. — К тому же эта информация нам теперь не нужна. Мы и без газеты все сами нашли.
— Только зря, — вскользь заметила Лена, выкладывая на раскаленную сковороду смоченные в молоке и яйце ломтики батона. Разговор снова угас — ребята завороженно смотрели на шкворчащие в масле гренки. Глеб вдруг ощутил, как рот наполняется слюной, и понял, что очень проголодался.
— Здорово у тебя получается, — не выдержал Юрасик.
— Подумаешь! — фыркнул Глеб из духа противоречия. — Жарить хлеб — много ума не надо. Я в семь лет уже яичницу себе жарил, а в восемь — картошку варил.
Лена усмехнулась про себя. Яичницу, картошку… А слабо в одиннадцать лет каждый день готовить и завтрак, и обед, и ужин на шестерых? А перед этим постараться раздобыть деньги на продукты. Это намного сложнее, чем стоять у плиты.
Готовые гренки Лена выложила на чистую тарелку и сверху густо посыпала сахаром, благо сахар у Елизаровых был. Глеб разлил кипяток по чашкам, выдал всем по чайному пакетику, и компания принялась за импровизированный ужин.
— Слышь, Юрок, а как ты смог позвонить мне? — спросил Глеб с набитым ртом. — В смысле, откуда ты взял мой номер?
— Здрасьте! — воскликнула Лена. — Он же записал его в свой телефон еще тогда, в понедельник.
— А ничего, что в воскресенье утром он благополучно исчез?
— Как исчез?
— Бесследно! Так же, как и твой телефон.
Лена озадаченно уставилась на Глеба. Тот хмыкнул:
— Ты что, не заметила, что телефона нет?
— Заметила, но я подумала… что это дети…
— Мы же ничего не можем перенести с собой в завтра — ни синяки, ни постриженные ногти, ни телефоны. Мы просыпаемся утром в том месте, в ту минуту и в той одежде, как это было в настоящий день. Поняла? Юрок, ведь та трубка у тебя?
— У меня, — подтвердил Юрасик, облизывая сладкие пальцы, — я все забывал сказать. А твой номер я просто запомнил. У меня память на цифры хорошая. И тебе придется мой номер наизусть выучить.
— Точно, — сказала Лена, думая о своем, — телефон исчез. А я и не подумала, что он вернулся к Юре.
— Ну да, — сказал Глеб, с наслаждением откусывая гренку, — готовишь ты и в самом деле вкусно, но головой работать не привыкла, и с интеллектом у тебя явно проблемы.
— Куда уж мне до твоего интеллекта, которого хватило только на то, чтобы испортить древнюю стену, а вместе с ней и жизнь трех человек! — с обидой ответила Лена. — Если ты такой умный, почему сразу не сообразил, что мы не сможем стереть надпись, потому что она еще не нацарапана?
Глеб проигнорировал ее вопрос, сделав вид, что очень занят едой. Чего привязалась, в самом деле? Ну не сообразил, ну и что? Сами-то, небось, тоже не сообразили. Тяжело соображать в обратном направлении, мозг привык иметь дело с событиями, которые последовательно движутся вперед.
Юрасик прикончил вторую гренку, запил ее чаем и сказал:
— Я тут вот что подумал… Если мы сами не можем попасть в будущее, то мы можем кого-то попросить.
— О чем попросить? — спросила Лена. — Стереть надпись?
— Ну не обязательно стереть. Ведь все остальные живут вперед, и у них еще не было того дня, когда мы ездили на экскурсию. Можно не допустить, чтобы Глеб вообще написал ее. Например, попросить Клару Борисовну, чтобы она не брала его на раскопки или получше за ним следила.
— А еще можно сказать Мухину, чтобы он накануне посильнее наподдал Глебу, и тот вообще не придет в школу! Тогда он не поедет на экскурсию, не попадет на раскопки, не испортит стену, и у нас наконец наступит правильный день, двадцать четвертое мая.
— Шикарная идея! Нет слов! — проворчал Глеб. — Только ни фига у вас не выйдет, можете не надеяться.
— Почему это?
— Ну, во-первых, сегодня шестнадцатое мая. То есть для тех, кто живет вперед, до нужного числа осталась целая неделя. За эту неделю может произойти все что угодно. Тот, с кем мы договоримся, может за это время что-нибудь забыть, перепутать, может попытаться уточнить детали у нас самих, у тех нас, которые тоже живут вперед. Представляете, что мы, те мы, ему ответим? И где гарантия, что тот я кого-то послушаю и не буду царапать стену? Во-вторых, у нас тоже пройдет неделя, только в обратную сторону. Мы откатимся еще дальше и даже не будем знать, что там происходит. Ну а в-третьих, нам просто никто не поверит.
— Да, — почесал затылок Юрасик, — логично.
— Логично? — повысила голос Лена. — Происходит что-то непонятное и невероятное! С чего вы взяли, что у этой абракадабры есть законы? Мы живем назад! Какая вообще логика тут может быть?
— Знаете, а это все-таки майя, — отрешенно произнес Глеб после небольшой паузы, в течение которой все задумчиво допивали чай. — Они же обещали конец света. Вот он и наступил. Только не в двенадцатом году, а в тринадцатом, и не для всех, а только для нас троих. Но это точно конец света.
— Что ты ерунду городишь? — дрожащим голосом спросила Лена. — Почему конец света?
— Эти майя включили нам обратный календарь, — не слыша ее, будто сам с собой, говорил Глеб. — Последний день уже был. А теперь мы будем двигаться назад, все дальше и дальше, пока не израсходуем все свои прожитые дни. А потом мы просто исчезнем, как будто нас никогда не было.
Лена застыла с чашкой в руке. У Юрасика округлились глаза. Так далеко в прошлое они еще не заглядывали и о подобных последствиях не задумывались.
— Что уставились? — Глеб мрачно взглянул на них. — Я что, не прав?
— До этого не дойдет, — неуверенно пробормотал Юрасик.
— Почему? Если постоянно двигаться назад, то рано или поздно придешь к началу пути. Разве не так? — безрадостно усмехнулся Глеб.
— Это невозможно! — ужаснулась Лена. — Мне нельзя исчезать. Без меня вся семья пропадет.
— Могу тебя успокоить — твоя семья пропадет раньше тебя. Ведь ты старшая из детей, — цинично заметил Глеб.
Лена часто заморгала, стараясь сдержать подступившие слезы.
— Зачем ты ее пугаешь? — укоризненно сказал Юрасик. — Лен, не слушай его.
— Да никого я не пугаю! — вышел из себя Глеб. — Посмотрите правде в глаза! Нам осталось жить тринадцать лет. Из них в здравом уме всего семь-восемь. А потом мы превратимся в бестолковых малышей и даже не будем понимать, что с нами происходит.
— Прекрати! — в смятении воскликнул Юрасик и повернулся к плачущей Лене. — Этого не будет, Лена, не плачь. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Нужно посоветоваться со взрослыми, они умнее, опытнее. Они подскажут, что делать.
— И не надейся, — угрюмо бросил Глеб, — не подскажут. Я уже советовался. Отцу сегодня рассказал.
— И что? — спросила Лена сквозь слезы.
— Ничего. Вся беда как раз в том, что они умнее и опытнее. Такие истории не для них.
— Он тебе не поверил?
— Нет. Сказал, чтобы я перестал плести чушь, что мои выходки и мой переходный возраст уже стали вызывать у него опасения. И если я еще раз выкину что-либо подобное, ему придется отправить меня к детскому психологу.
— А почему он так сказал? — спросил Юрасик. — Ты часто выкидываешь что-то подобное?
— Просто… — Глеб запнулся и сбивчиво пояснил: — У нас вышла одна история, с год назад. И с тех пор мы не очень ладим.
— Что же можно было такое сотворить, чтобы родной отец не мог простить тебя целый год? — всхлипнула Лена, вытирая глаза носовым платком.
— Не твое дело, — огрызнулся Глеб и раздраженно отшвырнул от себя чайную ложку. Эта история до сих пор причиняла ему почти физическую боль.
— Если бы мой дед был жив, он бы обязательно поверил, — с горечью произнес Юрасик. — И непременно что-нибудь придумал бы. Он бы меня в беде не бросил.
— Ну-ну, посмотрим, — сказал Глеб. — Скоро у тебя появится возможность это проверить.
— В каком смысле «проверить»?
— В прямом. Он же скоро будет жив.
Юрасик оцепенел. Ему и в голову не приходило, что он снова может увидеть деда живым. Хотя, если они движутся назад, они и правда доживут до того дня, когда дед еще не умер.
— Точно! — радостно воскликнула Лена, перестав тереть опухшие глаза. — Он же археолог, профессор! Он нам поможет. Вот вам и выход! Через несколько дней мы выберемся из этого ужаса. Правда, Юр?
Юрасик не ответил. Он пребывал в состоянии шока. Неужели он вновь увидит деда, сможет до него дотронуться, поговорить с ним? Дед, которого он потерял навсегда, через девять дней будет с ним рядом? Невероятно! Это чудесный сон!
— Такой специалист по раскопкам нам бы не помешал, — согласился с Леной Глеб. — Он может дать дельный совет. Кажется, у нас появился шанс.
Идея с участием профессора его немного воодушевила, и забрезжила слабая надежда на благополучный исход их затянувшегося приключения.
— Это, конечно, хорошо, но слишком долго! Мы что, будем сидеть сложа руки и ждать Юриного деда? Это же не просто девять дней, а девять дней в обратную сторону! — сказала почти успокоившаяся Лена.
— Самое ужасное не это, — покачал головой Юрасик, — а то, что у нас в доме снова будут похороны.
— А у меня снова будет тот ужасный день рождения, — тоскливо проговорила Лена.
— Почему ужасный? — спросил Юрасик.
— Потому что все о нем забыли. И я сама забыла. Работала, как всегда. Да еще садик был закрыт после праздников, и младшие остались дома. Вот я закрутилась и забыла. Вспомнила только четырнадцатого.
— А когда у тебя день рождения? Тринадцатого?
— Ну да.
— Что? Тебе тринадцатого мая тринадцатого года исполнилось тринадцать лет? — восхитился Глеб. — И учишься ты в тринадцатой школе. Ты везучая!
— Да уж, невероятно везучая. Особенно если учесть, что тринадцать мне исполнится два раза подряд. Ладно, пора мне, — вздохнула Лена, поднимаясь. — В больницу к маме поеду. В шесть двадцать автобус на Абинск идет.
— Я тоже пойду. — Юрасик встал из-за стола. — У нас, наверно, уже все разошлись. Сейчас бабушка начнет звонить.
— Подождите, я с вами, — поспешно сказал Глеб, но тут же пожалел о своем порыве. И чтобы гости не подумали, что его устраивает их общество и не хочется с ними расставаться, он пробурчал в своей обычной манере: — За молоком пойду. Мое-то все истратили. Ждите здесь, я переоденусь.
— Прошла депрессия, — негромко сказал Юрасик Лене, когда Глеб вышел из кухни. — Здорово, правда? А ты идти не хотела.
— Да ладно, не было у него никакой депрессии, — шепотом отозвалась Лена. — У эгоистов депрессии не бывает, потому что они любят только себя.
— А ему больше некого любить, — заметил Юрасик. — У него никого нет.