Хотя Васе Ширяеву было всего 15 лет, но он уже работал на заводе токарем по металлу и имел третий разряд.

Отец Васи с первых дней войны ушёл на фронт, и Вася встал к станку вместо отца. Конечно, заменить в работе старого прославленного токаря Вася не мог. Куда там! Далеко ему ещё было до мастерства Ивана Егорыча. Но работал Вася не по годам искусно. У него никогда не было брака. И на заводе говорили, что «токарёнок Васька Ширяев высоко держит рабочую честь».

Районный сибирский городок славился металлургическим заводом, на котором отец Васи проработал всю жизнь. Ширяевы и жили не очень далеко от завода в собственном маленьком домике с садом и огородом, где Вася любил, бывало, с отцом помастерить в воскресный день. По дому ведь всегда найдётся разнообразная работёнка. Вот, может быть, здесь в разных поделках Вася и начал познавать мудрёное искусство токарного ремесла. Но это было, как теперь казалось Васе, очень, очень давно…

Шёл конец сентября сорок третьего года. Отец воевал на фронте. Советская Армия громила фашистов, выбрасывая их из Рославля и Смоленска.

На завод прибыло новое оборудование, и Вася двое суток не показывался домой. На замену старых станков новыми были даны очень короткие сроки. Весь фабричный коллектив работал не покладая рук, и паренёк не хотел отставать от других.

Вася был весь измазан маслом и мазутом, взлохмачен и сердит от усталости, но ни на какие уговоры матери «пойти домой и отдохнуть» не соглашался.

Наконец всё было готово. В токарном цехе стояли новые станки, поблёскивая радужными отсветами вазелина и машинного масла.

Вася накинул ватник и вышел на улицу. Перенапряжённые, уставшие мышцы болели и налились такой тяжестью, что, казалось, и гаечного ключа не повернуть. От долгой бессонницы веки смыкались, глаза болели, а в ушах всё время бился какой-то противный ноющий звук.

Ночная улица была пустынной. Шаги Васи гулким стуком отдавались на деревянных мостках. Он шёл медленно, чувствуя каждый свой шаг в утомлённом, словно побитом теле. Ему хотелось пить, есть и спать. Последнее желание было самым сильным.

Невдалеке загрохотал автомобильный мотор. Вспыхнули фары, и два жёлтых луча легли вдоль улицы, осветив размытую и развороченную осенней непогодой мостовую.

Под косогором стоял грузовик. Колёса, погружаясь по самую ось в чёрную липкую грязь, буксовали. Пущенный на последнюю скорость мотор неистово гудел, выл и грохотал, грузовик сильно вздрагивал, но не двигался с места.

Пользуясь светом фар, Вася стал переходить улицу, выбирая на мостовой подсохшие места.

У машины, хлопоча и ругаясь, возилась одинокая фигура.

— Доски надо под колёса! — крикнул Вася. — Не съедешь!

На минуту возня прекратилась, и из-под кузова показалась голова шофёра.

— Во, умный какой нашёлся! Изобретатель! — огрызнулся шофёр. — А где я тебе доски сейчас достану?

Он полез в кабину, включил мотор и попытался сдвинуться с места. Задние колёса бешено завертелись, обдавая Васю хлопьями мокрой грязи. Машину потянуло боком и занесло к канаве.

Проклиная всё на свете, шофёр выключил мотор и безнадёжно уткнулся головой в стенку кабины.

Темнота охватила улицу. Чтобы не попасть в лужу, Вася зажёг спичку и стал обходить грузовик.

— Не гаси, дай прикурить! — сказал шофёр.

При свете спички Вася взглянул на шофёра и увидел, что это был совсем молодой белобрысый и безусый парень.

— Куда едешь? — спросил его Вася, передавая спички.

— Да на станцию… — ответил шофёр. — Муку везу. Через два часа поезд, а я вот завяз тут… Два рейса сделал, а на третьем скис. Не улица, а болото! — добавил он с ожесточением. — К поезду не попаду!

— С другим пойдёт твоя мука, — заметил Вася. — Что поделаешь?!

Шофёр прикурил и, передавая спички, сказал с упрёком:

— С другим! Скажешь ты, паря! А если эта мука на фронт идёт, откладывать-то можно? Время какое! Надо, паря, по-комсомольски думать!

— Это ты прав! — сказал Вася. — Под колёса-то подложено что-нибудь?

— Лежат две плахи…

— Мостки надо сделать.

— Чё, чё? — переспросил шофёр.

— Мостки, я говорю…

— Из воздуха, что ли?! — язвительно заметил шофёр.

— А вот давай от забора досок с десяток отломаем, — предложил Вася.

— Посоветуешь!.. А в нарсуд кто пойдёт?

— Никто! Это мой забор.

— Как твой?

— Мой, ну… от моего дома. Я тут с мамашей живу. Давай ломай, другого выхода нет. Завтра приколочу на место, что уцелеет. Не велика беда!

— А ты не брешешь, паря?

— Вот чудак! Ломай, тебе говорю, а то к поезду опоздаешь. Топора-то у тебя, верно, нет? Подожди, я домой зайду.

— Не надо! — сказал шофёр, роясь в кабине. — У меня ломик имеется.

— Так давай, да поживей, а я тут тебе камешков поднатаскаю.

Шофёр включил фары и, расспросив подробно, какой забор можно ломать, пошёл через дорогу, хлюпая по грязи.

Вася стал собирать булыжник и обломки кирпичей, подкладывал их под колёса грузовика.

Сбоку уже доносился треск и визг стаскиваемых с гвоздей досок. Наконец появился и шофёр. Он тащил целую охапку досок и поперечных брусков.

— Заборчик-то у тебя неважнец, хозяин! — сказал он, бросая в кабину ломик.

Они положили доски сплошной рельсовой дорогой до самого подъема. Затем Вася залез под кузов и построил там в грязной жиже несколько крепких островков из кирпичей и булыжников.

— Ну, двигай теперь, только плавно, без рывков, поспокойнее, а я тут буду помогать тебе.

Шофёр дал газ, и колёса, сдавив бруски, кирпичи, булыжники и плахи, въехали на доски и стали медленно поднимать машину вверх.

Вытаскивая из грязи уже прокатанные доски, Вася забегал вперёд, выкладывал их быстро перед колёсами, потом, пропустив грузовик, упирался двумя руками в задний борт, помогая подъёму.

Через десять минут машина стояла на верху косогора. Дальше шла прямая, ровная дорога на станцию.

— Счастливый путь! — сказал Вася, отдуваясь и вытирая вспотевшее лицо и шею. — Теперь, верно, всё будет в порядке, а?

— Вот уж не знаю, в порядке ли! — сказал шофёр, и в его голосе послышалось беспокойство. — Успею ли один выгрузить сорок мешков? Не шутка!

— Почему же один? — удивился Вася.

— А грузчиков в ночное время не бывает, да и опоздал я, — верно, уж никто не надеется, что приеду…

— Беда мне с тобой! — сказал рассерженно Вася. — Неудачник ты какой-то! У меня без тебя хлопот полон рот.

Подумав немного, он прибавил уже примирительным тоном:

— Ладно, это я так сказал, сгоряча. Вдвоём-то мы эти мешки перекидаем? Как думаешь, паря?

— Вдвоём и разговору нет! — обрадовался шофёр. — Дело обеспечено на все сто!

— Ну, подожди пять минут, — сказал Вася. — Домой загляну. Неудобно, мать двое суток ждёт не дождётся…

— Давай действуй! — весело крикнул шофер и стал обтирать ветошью радиатор, насвистывая какой-то бодрый мотивчик.

Вскоре Вася вернулся.

— Отругала меня мамаша, — сказал он извиняющимся тоном. — Ясно, заботится обо мне, тревожится… За батьку душа болит — немцы бы не убили. Вот так! — глубоко вздохнул он.

Шофёр тоже глубоко вздохнул и сказал:

— Мамаша — она всегда будет мамашей. Святая душа!

— Едем! — сказал Вася, влезая в кабинку.

В руках у него был узелок с горячей картошкой и несколько огурцов.

— Хочешь? — спросил он шофёра.

— От огурчика не откажусь.

Шофёр захлопнул дверцу и дал полный газ.

Грузовик, набирая скорость, пошёл по шоссе.

Вася выглянул из кабинки и посмотрел на свой дом.

У освещённого окна стояла мать, глядя на тёмную пустынную улицу.

Вася приветливо помахал ей рукой и громко крикнул:

— Ма-а-ать! Вернусь зараз! Не тревожься!

Она что-то ответила и укоризненно покачала головой, а впрочем, может быть, это только показалось.