Глава первая

— Будь я проклят, Торп, если один переезд действительно не равен двум… нет, трем пожарам! — говорил Турп, оглядывая кучу вещей, сваленных посреди комнаты. — Ты подумай: ведь все это надо еще и расставить по своим местам.

Действительно — особых причин для веселья не было. После того, как с домика, где размещалось сыскное агентство «Торп и Турп», исчезла (уже четвертая по счету в городе) алюминиевая крыша, двум друзьям пришлось срочно перебираться. Причем, не только со своей старой квартиры, но и вообще из города, где, ясное дело, все дома уже были заняты прочими его жителями. И хотя Торпа и Турпа давно тянуло пожить где-нибудь в глуши, среди дикой природы, но все-таки, не очень далеко от города, где оставались знакомые табачник, виноторговец, булочник и множество других прекрасных людей, без которых жизнь стала бы куда скучней и однообразней.

Вам, конечно, покажется странным и даже удивительным, кому и зачем могло понадобиться красть крыши с домов. Но не забывайте, что это были АЛЮМИНИЕВЫЕ КРЫШИ! Алюминий же считался в городе самым редким и драгоценным металлом — куда дороже золота или, скажем, серебра. И если, к примеру, жена бургомистра позволяла себе иной раз появиться на балу в ратуше в черном кружевном платье с алюминиевой брошью, то на следующий же день по городу ползли слухи, что накануне бургомистр ограбил банк, а заодно и ювелирную лавку Ньюзильбера.

Помимо украшений, из алюминия чеканились монеты, причем — только наибольшего достоинства, а также делались крыши всех городских домов. Это, конечно, было ужасно обременительно для казны, но члены магистрата да и сам бургомистр сочли, что никакие расходы не могут быть чрезмерными, когда речь идет о внешнем виде и репутации города.

И вот случилась первая кража…

Еще и украли не какую-то там брошь с груди жены бургомистра или набор чайных алюминиевых ложечек, который, по слухам, имелся в доме главного городского судьи, — украли целую крышу. Это была невиданно дерзкая кража, которую мог совершить только настоящий мастер своего дела. Ведь крышу сняли с дома… прокурора. У потерпевшего блюстителя законности немедленно начался приступ горячки: в бреду он метался на постели, сыпя ужасными проклятиями и угрозами в адрес похитителя, а один раз, почему-то даже обозвал бургомистра свиньей. Да и весь город на время превратился в огромный улей, только и жужжащий, что об этом неслыханном происшествии.

…А через два дня была украдена крыша с дома начальника городской тюрьмы.

— Хорошенькое дело, — сказал по этому поводу начальник городской тюрьмы. — Сначала они сняли крышу с моего дома ЛИЧНО, а потом снимут крышу с самой тюрьмы НЕПОСРЕДСТВЕННО. В связи с этим хочу предупредить вас ЗАРАНЕЕ, что, если это случится, я намерен снять с себя ВСЯКУЮ ответственность за содержащихся в тюрьме лиц.

— Да будет вам, — ответствовал оратору бургомистр. — И с чего это вы взяли, что он… или она… или они стащат крышу обязательно с вашей тюрьмы?

— Поражаюсь и удивляюсь вам, — парировал начальник тюрьмы. — Неужели от вашего взгляда ускользнула та существенная деталь, которая указывает на узкую направленность действий преступника касательно круга избираемых им лиц? Обратите внимание: сперва прокурор, затем начальник тюрьмы. Кто, спрашиваю я вас, должен быть следующим в случае, если не будут приняты самые ПРЕВЕНТИВНЫЕ меры?

При этих словах одновременно побледнели судья, глава полицейского управления, двенадцать присяжных заседателей и один незначительный человек, который хоть и был всего лишь торговцем скобяными изделиями, но, к несчастью, носил фамилию Судакофф, что могло быть, по его собственному мнению, неправильно истолковано преступником.

А на следующий день исчезла крыша с дома бургомистра…

Весь день бургомистр просидел дома мрачнее тучи, а под вечер надел свой парадный мундир с тремя серебряными, двумя золотыми и одним алюминиевым орденом и величественным шагом направился прямехонько в уже известное нам сыскное агентство «Торп и Турп».

— Приветствую вас, — заявил он с порога двум нашим сыщикам. — И обращаюсь я к вам не как лично я лично к вам, а как гражданин нашего города к двум своим согражданам. Вы обязаны нам помочь!

— А в чем, собственно, дело? — спросил невежливый Турп, а вежливый Торп добавил:

— Присаживайтесь, пожалуйста.

— Вы хотите сказать, — продолжал между тем бургомистр, так и оставшись стоять, — что вам ничего не известно об ужасных событиях, которые потрясли и продолжают потрясать весь город?

О событиях, которые могут враз лишить наш город его несравненного внешнего вида и доброй репутации?

О событиях…

Короче, вы что, не слыхали о краже алюминиевых крыш?

— Отчего ж не слыхали, — пробурчал Турп. — Мы вроде как не глухие.

— Не обращайте на него внимания, — снова вмешался Торп. — Он известный бурчун и ворчало. Мы, конечно, слышали об этом и негодуем вместе со всеми.

— Ваша задача, — мрачно заметил бургомистр, — не негодовать, а помочь городу поймать преступника.

Какая, однако, наглость! — его вдруг взорвало. — Украсть крышу с дома бургомистра — это ведь не просто украсть крышу с дома бургомистра! Это, по меньшей мере, означает нанести оскорбление всему городу в лице бургомистра, стоящего во главе этого города!

Кроме того, — добавил он, чуть поостыв и еще более помрачнев, — моя благоверная заявила, чтоб я не возвращался домой без крыши. Она, как вы понимаете, хоть и дура несусветная, но слово свое, черт бы ее побрал, держит. Так что сегодня я ночую у судьи.

В общем, город на вас надеется. Должно быть, вы понимаете, что это означает, — многозначительно закончил свою сумбурную речь визитер.

— Это означает, — снова-таки не удержался Турп, — что на полицию он не надеется.

Бургомистр открыл было рот, но не нашелся что ответить.

— Прошу вас только не подумать, — ринулся спасать ситуацию Торп, — что мой уважаемый коллега над вами издевается или, упаси Боже, смеется. Просто у него такая своеобразная манера острить. Во всяком случае, вы всегда можете рассчитывать на помощь сыскного агентства «Торп и Турп».

— Да-да, — подхватил осознавший свой промах Турп, — все-все могут надеяться на «Торпа и Турпа». Даже начальник полиции.

Бургомистр довольно сухо поблагодарил их и направился к дому судьи.

— Турп, — взорвался Торп, едва утихли шаги за дверью, — долго ты еще будешь паясничать да валять дурака? Тебе что, не нравится, что у нас, наконец, появилась интересная работа?

— Мне очень нравится, что у нас появилась интересная работа, — подчеркнуто спокойно ответил Турп. — Мне не нравится бургомистр. По-моему, он порядочная свинья. А впрочем, мне все равно — для разнообразия можно помочь и свинье. Свиньям тоже иногда приходится несладко.

После этого друзья еще немного поболтали, выпили по рюмочке апельсинового ликера и часа в три ночи улеглись спать. А когда на следующий день они проснулись, то первое, что бросилось им в глаза, было отсутствие крыши над головой.

— Турп, — задумчиво произнес Торп после десятиминутного молчания, — если б ты не был таким глупым человеком, ты бы не спрашивал у меня, что нам делать и где жить дальше.

— А я и не спрашивал, — обиженно возразил Турп.

— Только не говори мне, что ты и не СОБИРАЛСЯ об этом спросить.

— И не думал даже.

— Вот-вот. А не мешало б для разнообразия иногда думать о важных вещах, — съязвил Торп. — Слава Богу, что для таких случаев у нас есть я.

— Ну, и что ж ты надумал?

— Пока ничего, но сейчас я начну.

— Давай, давай, — сказал Турп насмешливо. — Только уж думай вовсю.

С этими словами он демонстративно уселся на подоконник и принялся стричь ногти.

— А тут и думать нечего, — неожиданно воскликнул, минут эдак через двадцать, Торп. — Знаешь, куда мы переедем?

— Нет, Торп, не знаю. Я ведь не такой умный, как ты.

— Вот тут не спорю, — парировал Торп. — Мы переедем в дом на холме. Насколько мне известно, там имеются свободные комнаты и, кроме того, крыша у него не из алюминия, а из красной черепицы, так что нечего опасаться, что какой-нибудь наглый ворюга однажды ее стащит.

— Это ты, Торп, здорово придумал, — с неохотой признал Турп. — И… и знаешь, что? Помоги мне, пожалуйста, обстричь ногти на правой руке. А то на левой у меня получается, а на правой — ну, никак.

— Десять нянек ему нужно, — проворчал Торп, явно, впрочем, польщенный похвалой, беря у Турпа ножницы. — Давай сюда свою лапу, чудовище!

…Дом, в который переехали друзья вместе со своей конторой, находился на самой вершине высокого холма, у одного из склонов которого, — более пологого, — располагался собственно город, а у другого начинался лес. Дом был двухэтажный, с мансардой, цоколем и подвалом. Сложен он был из красного кирпича, а одну из его стен — ту, что выходила к лесу, скрадывал густой ковер плюща. Окон на ней не было, зато была дверь. Точнее, не дверь даже, а запасной выход, ведущий к обрыву. С другой стороны находился парадный вход, в который Торп и Турп, сгибаясь под тяжестью неподъемного багажа, и вошли в дом. В цокольном помещении они с полчаса прождали кастеляншу, которая так и не подумала появиться, после чего, явно самоуправничая, взяли ключ, перетащили вещи наверх, на первый этаж, открыли дверь с деревянной табличкой, покрашенной, как и бирка на взятом ключе, в зеленый цвет, и забросили все свои пожитки внутрь.

Спустя каких-нибудь два часа их новая комнатка приняла приличествующий ей вид сыскного агентства «Торп и Турп».

В правом от дверей углу был установлен круглый стол с пишущей машинкой «Аберхюгель», в левом — фальшивый потайной сейф, в котором хранились ведро, швабра и половая тряпка. У двух противоположных стен стояло по большому письменному столу и креслу-качалке для наших сибаритов, так что каждый вошедший сразу же оказывался под перекрестным огнем пытливых взглядов сыщиков. Далее комнату пересекала строгая клеенчатая шторка, за которой находились два дивана и стол, прислоненный к окну. В диванах-то, кстати, и помещались настоящие потайные сейфы с секретными бумагами.

Покончив с надоедливой мебелью, Торп и Турп вышли на улицу и уселись на крылечке в ожидании непоседы-кастелянши. Но вместо нее они увидели кое-кого другого. А именно — некое крылатое существо, внешне напоминающее небольшого дракончика зелено-бурого цвета. Тот как раз пролетал над их головами по направлению к окну мансарды, но, засмотревшись на наших героев, промахнулся, стукнулся о козырек крыши и свалился прямо перед ними, не сводя с Торпа и Турпа изумленных глаз.

— Ну, — первым нарушил молчание Турп, — и чего это мы уставились? Мы никогда людей не видели?

— Видели, — ответил чуть пришедший в себя дракончик. — И людей, и еще много чего видели. Но мы думали, люди ходят в пледе и в цилиндре. Мы не знали, что бывают такие нарядные.

Друзья действительно были одеты с шиком. На них были белые костюмы с белыми жилетами, белые шляпы, белые галстуки на темно-серых рубашках, черные туфли с белыми носками и белыми задниками и, наконец, белые трости в руках.

— Разрешите представиться, — привстал Торп. — Торп. Это я. А вот этот, с ужасными манерами, — указал он на приятеля, — Турп. Мы, по всей видимости, ваши новые соседи. А вы, по всей видимости, наш новый сосед?

— Я — старый сосед, — задумчиво проговорил дракончик. — Ужасно старый. Я здесь уже ужасно долго живу. Даже страшно посчитать, сколько.

— Ну, и как же тебя зовут, старожил? — поинтересовался Турп.

— Нет, — энергично замотал головой дракончик, — я здесь никогда и никого не сторожил. Это кастелянша у нас тут всех сторожит. А зовут меня Сопер.

— Как, как? — переспросил Торп.

— Сопер. Эта в честь дедушки моего. Он в армии был сопером. Начал с простого майора и дослужился до фельдфебеля.

— По-моему, — шепнул Турп Торпу, — этот малый не в своем уме.

— У меня, — заявил Сопер, — превосходный слух. Плюс отменное зрение, несравненный нюх и изящные непринужденные манеры. И я в своем уме. А если вы завидуете военной карьере моего дедушки…

— Да ты хоть знаешь, что такое сАпер? — попытался смягчить разговор сконфуженный Турп.

— Конечно, знаю: сОпер — это самый главный управляющий войсками.

Торп с Турпом переглянулись и прыснули со смеху.

Впрочем, справедливости ради и несколько забегая вперед следует отметить, что Сопера назвали так вовсе не в честь его бравого дедушки (если таковой вообще когда-либо существовал), а просто потому, что он, когда спал, сопел носом на весь дом. А если бы Сопер еще и знал разницу между буквами «А» и «О», он бы, возможно, не так часто пускался в рассказы о своем славном семейном прошлом. Но он был существом на редкость необразованным и самоуверенным.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Торп. — Но, может быть, внук самого главного управляющего войсками сумеет ответить нам на один несложный вопрос: где ваша кастелянша? Она вообще когда-нибудь бывает на месте?

— А как же! Еще как бывает, — с готовностью отрапортовал Сопер. — Она даже на разных местах бывает.

— Как это? — удивились друзья.

— А вот так. Она то есть, то нет. То в комнату к нам ломится и требует, чтобы мы ей ключи отдавали, когда уходим, то сидит у себя внизу. А то и вообще нигде не сидит.

А с чего это я ей должен ключи отдавать? Я дверью и не пользуюсь никогда. Я в окно летаю, — добавил он хвастливо. — Один во всем доме. Я тут единственное крылатое существо.

— А еще кто тут живет?

— Еще?… Еще другие тут живут. Хотите — могу показать. А то вы еще подумаете, что я их от вас нарочно прячу.

Айда за мной! — и Сопер влетел в дверь.

— Псих, но забавный, — шепнул Турпу Торп, когда они поднимались на первый этаж.

— Забавный, но псих, — ответил Торпу Турп.

 

Глава вторая

— Ш-ш-ш, — прошипел Сопер, яростно вращая хвостом. — Тихо! Мы проходим мимо ужасной комнаты. Это просто невообразимо кошмарная комната, и туда лучше не совать нос. Поверьте мне — я не стану врать.

— Послушай, — удивился Турп, — но ведь это наша комната! Отныне в ней живем мы, и ничего там страшного нет.

— Я говорю не о вашей комнате, а о той, что напротив, с табличкой цвета беж. Эта комната пуста, — Сопер остановился, понюхал воздух и вздохнул.

— Да, абсолютно пуста, — озадаченно пробормотал он. — Это-то и странно.

— Чего же здесь странного! — удивился Торп, с интересом разглядывая дверную ручку в форме змеи. — Если комната пуста, значит — в ней никто не живет. Вот и все.

— В том-то и дело, что живет! — шепотом воскликнул дракончик. — Но никто не знает этого наверняка. Однако многие слышали подозрительные скрипы из-за этой двери. А иногда, в безлунные ночи, на подоконнике горит свеча. Если заглянуть со стороны реки, то можно увидеть. Я подозреваю, что там обитает привиденье.

— Что-о?

— Честное слово! Ну да поживите здесь — сами увидите. Ладно, продолжим путь наверх.

Лестница скрипела немилосердно. Торп и Турп морщились, а Сопер, казалось, наслаждался этими звуками:

— Чудесно! Где еще вы найдете такую тональность? — приговаривал он. — Но вот мы и пришли.

Друзья оказались перед двумя дверьми, точно такими же, как двери этажом ниже.

— Здесь, — Сопер показал когтистой лапой налево, — живет Хамяк.

— Ты хотел сказать Хомяк, — поправил Турп.

— Не вздумай называть его так! — воскликнул дракончик. — Он жутко вспыльчивый. Его зовут Хамяк, и точка.

Сопер постучал лапой в дверь и спросил несколько заискивающе:

— Э-эй, Хамяк! Скажи, ты дома?

За дверью кто-то фыркнул, и недовольный голос произнес:

— Конечно, дома. А где мне еще быть? Или ты вообразил, что я отправился покататься на водных лыжах?

— Это хорошо, что ты дома, — радостно затараторил Сопер, — потому что у нас гости. Вернее, не гости, а новые жильцы.

— Я их видел из окна, — буркнул Хамяк, однако дверь по-прежнему не открыл. — А что им от меня надо?

— Открывай, познакомимся, — веселился Сопер. — Новые люди все же.

За дверью воцарилось молчание. Торп, Турп и Сопер прилежно ждали.

— Эй, — вдруг всполошился дракон, — ты жив? Ой! Не отвечает. Наверное, что-то стряслось. Надо ломать дверь!

— Я-те дам, двери ломать, — раздраженно крикнул из комнаты Хамяк. — Сейчас как выйду, да как сломаю кое-что кое-кому!

Сопер сконфуженно умолк и виновато глянул на сыщиков.

— Вы его извините, — проговорил он. — Очень нервный зверь, прямо слова ему не скажи. Ладно, навестим его позже. Зайдем теперь к Джону Кишо.

— Отлично, — преувеличенно бодро сказал Турп, не шибко обрадованный таким приемом. — Зайдем к Джону Кишо. А кто это, кстати?

— О! Это великий поэт. Он написал уйму стихов.

— Это хорошо, — оживился также было приунывший Торп. — Я люблю великих поэтов. А он очень великий?

— Страшно великий! Он пишет стихи только про Джона Кишо.

— Про себя?

— Верно.

— А их печатают?

Дракончик на минутку задумался, сложил крылья, а потом тряхнул головой и уверенно сказал:

— Нет! Нет, их нигде не печатают. Нигде и никогда.

— Как же так? — растерялся Турп. — А где же он, в таком случае, берет деньги на то, чтобы жить?

— У Хамяка, — охотно объяснил Сопер. — У Хамяка и берет.

— Как же так? — повторил Турп, окончательно сбитый с толку.

— Понимаешь, у них в стене есть специальное окошечко. Они друзья. Они открывают окошечко, и Хамяк дает Джону Кишо деньги. На окошечке ставни. Если их откинуть, то получается как бы столик, и они играют на нем в шашки и настольные городки. Удобно! Каждый сидит в своей комнате, пьют, понимаешь ли, чай и играют. А еще — разговаривают друг с другом. Они друзья.

— А Джон Кишо, конечно же, потом возвращает деньги Хамяку? — опять спросил Турп, заинтересованный финансовым вопросом.

Сопер вновь подумал немножко и ответил:

— Нет. Никогда не возвращает. Но Хамяк исправно записывает все долги в специальную книгу. Я думаю, когда у Джона Кишо будут деньги, он отдаст их Хамяку.

Действительно, наши сыщики что-то ничего не понимали в этом доме. Но, правда, надеялись, что дальнейшая жизнь им все разъяснит. А пока они послушно следовали за Сопером, который уже стучался в дверь великого поэта.

— Джон, открой, это мы, — голосил дракон.

Дверь медленно, величественно распахнулась. На пороге стоял литератор, закутанный в клетчатый плед. Голову его украшал безукоризненный цилиндр черного шелка, а в глазу поблескивал монокль.

— О… — удивился он. — Сопер, да ты не один?

— Нас трое, — объяснил Сопер. — Это наши новые жильцы.

— Тогда — добро пожаловать, — провозгласил Джон Кишо. — Входите и располагайтесь, как вам удобно. Знаете, я совершенно не заметил вашего приезда. Я творил. Приношу свои извинения.

Сегодня я написал одно стихотворение, поэму «Джон Кишо в поезде» и эпиграмму на Джона Кишо. Мне кажется, вышло хорошо. Я получил большое удовлетворение.

В комнате великого поэта царил хаос. Предметы самого различного назначения лежали где только можно, в совершенно невообразимых комбинациях. А посреди всего этого развала, в центре комнаты, в очерченном мелом кругу стоял стул.

— Это мое рабочее место, — объяснил Джон Кишо. — Я здесь сижу, держу в руках папку и пишу. Запишу какой-нибудь стишок и думаю: «Ай да Джон Кишо!» Вам налить чаю?

Каждый получил по чашке душистого, крепкого чая, и завязалась интересная беседа. Сыщики долго рассказывали свою историю, то есть историю исчезновения алюминиевых крыш, а поэт сокрушался и радовался тому, что крыша в его, а теперь их доме обычная, черепичная. Потом он спросил, есть ли какие-нибудь подозрения, на что Турп туманно ответил, что следствие располагает всеми необходимыми материалами, и работы ведутся.

— Одно ясно, — заявил следом Торп, — здесь чувствуется работа опытного преступника, а не какого-нибудь мелкого воришки. Мы думали: а не действует ли здесь целая банда? Но где они прячутся, в таком случае? До ближайшего городка — сорок пять миль напрямик, через лес. Но такую уйму алюминия и не пронести через чащобу. Сплавлять по реке? Такой груз не выдержит никакой плот. Я чувствую, что преступники где-то рядом, буквально перед носом, и мы обязательно должны поймать их!

— Какая страшная история! — пробормотал Джон Кишо. — Это большое бедствие для города. Если исчезнут все крыши, то людям негде будет жить. И потом — все достояние нашей местности достанется каким-то ворам?

— Нет, это не обычные воры. Это что-то пострашнее, — сказал Сопер. — Наверное, здесь не обошлось без нечистой силы. Мне это не нравится.

— Пустяки, — махнул рукой поэт, — такие ребята как Торп и Турп справятся с этой задачкой. Я думаю…

Тут совершенно неожиданно, он прервал себя на полуслове, бросился к стулу, схватил папку и начал лихорадочно писать.

— Все, — сказал Сопер. — Это надолго. Он теперь ничего не видит и не слышит. Хоть из пушки под носом стреляй. Пока не допишет стих, в себя не придет. Вот смотрите, — и дракончик принялся усердно корчить Джону Кишо рожи и показывать язык, но тот настолько погрузился в творчество, что даже не поднял головы.

— Видели? — хвастливо воскликнул Сопер. — Вот так всегда. Но запомните одно: когда он находится в таком состоянии, крайне опасно подходить к нему ближе, чем на метр. Для этого он и очертил вокруг себя круг мелом. В качестве ограничителя.

— А что будет, если кто-то пересечет эту границу? — полюбопытствовал Торп.

— Лучше не пытаться, — помрачнел дракон. — В такие минуты Джон Кишо становится опасней разбушевавшегося Хамяка.

У сыщиков пробежали мурашки по коже.

— Да, — выдавил наконец Торп, — отрывать поэта от работы — это неблагородно. Не будем мешать, уйдем.

Они аккуратно поставили чашки с недопитым чаем на пол и вышли в коридор.

— Ну, — оглядел явно озадаченных сыщиков Сопер, — а теперь добро пожаловать ко мне! Поднимемся еще выше.

— На чердак, что ли? — простодушно полюбопытствовал Турп.

Дракон не на шутку обиделся.

— Не на чердак, — сказал он дрожащим голосом, — а в мансарду. Да, в чудную мансарду с двумя круглыми окнами. Одно выходит на город, а другое — в лес.

Мансарда и в самом деле оказалась хоть куда. Весь город был, как на ладони, и драгоценные алюминиевые крыши блестели горстью бриллиантов в лучах клонящегося к закату солнца. И с болью в сердце Торп и Турп смотрели на четыре темных квадрата, выпадающих из этого фона, — дома без крыш. Они смотрелись сиротливо и жалобно, как разоренные птичьи гнезда.

— Между прочим! — воскликнул Турп. — Между прочим, это отличный наблюдательный пост!

— Да, — согласился Сопер, развалясь в гамаке, подвешенном между балками, — пост, что и говорить, великолепный.

— Послушай, — спросил его Торп, — а ты не станешь возражать, если мы время от времени будем дежурить здесь с биноклем?

— Валяйте, — махнул крылом Сопер. — Хоть с биноклем, хоть с телескопом, хоть с астролябией. Все веселей.

Он перевернулся на другой бок и указал лапой на второе окно.

— Вы посмотрите туда — вот где красотища-то!

И был прав. Окно выходило в лес, а лес этот был разделен на две части рекой. Левобережная, ближняя к дому сторона, поросла ольхой и березой, а правый берег был мрачным и темным. Сосны и густые разлапистые ели покрывали его. Речка Паутинка, убегая вглубь бора, делилась на притоки, заводи и ручейки и превращалась в таинственную неизведанную Хлябь-Паутину. Кое-где синели болота со стаями диких и кровожадных комаров, кое-где отсвечивали розовым закатом светлые озера с чистым песочком на дне. Даль леса терялась в тумане. Велик и страшен был тот лес в эту пору…

— На эту сторону дома выходит черный ход, — вывел сыщиков из романтического состояния голос Сопера. — Мы сваливаем туда мусор. Сразу возле черного хода — обрыв. И ведет он прямо в лес. Все объедки советую бросать прямо туда. Там живут волки, и они кормятся тем, что мы выбрасываем. Они уже совсем ручными стали, честное слово. Бывало, забудешь вечером выбросить мусор, а они всю ночь воют-голодные…

Дракон пригорюнился, вспоминая бедных волков, и слеза скатилась по его широкому носу. Торп достал из кармана портсигар, вытащил из него две тонкие сигары марки «Монтекки и Капулетти», одну сунул в рот, другую отдал Турпу, чиркнул спичкой о подошву башмака, и они закурили, пуская ароматный дым. Дракон смотрел на них с нескрываемой завистью.

— Я тоже могу пускать дым, — заявил он. — Не сейчас… Когда захочу, в общем.

Сопер врал. Ни дыма, ни огня он пускать не мог, и очень этого стеснялся. Самым большим его достижением были две струйки пара из ноздрей, но для этого нужно было пролететь километра три в холодную погоду.

Впрочем, ни Торп, ни Турп не интересовались умением своего нового приятеля пускать дым. Они уселись на перевернутые бочонки из-под капусты и завели тихий разговор.

— Да, — сказал Торп, — мы не ошиблись в выборе дома. Это как раз то, что нам нужно.

— С одной стороны, — подхватил Турп, — отличный наблюдательный пункт. С другой — как здесь уютно! — и он снова глянул в окно.

— Скажи, Турп, — продолжал Торп, пуская колечки (Сопер вертелся ужом от зависти), — скажи, почему мы так редко обращали свой взор к природе? Мы провели жизнь в городе, мы носили белые костюмы и трости, дышали городской копотью…

— И бегаем, бегаем, бегаем. Все в делах, в заботах, — проворчал Турп.

— Тогда, как здесь — тишина… Скажи, Турп, когда ты в последний раз слышал тиши…

Торп не договорил, так как в этот самый момент пресловутая тишина огласилась такими чудовищными ревами и воплями, стонами и рыданиями, что сыщики от ужаса подлетели на метр в воздух.

— Что… что это? — пролепетал Торп. — Какие кошмарные звуки!

— Это Джон Кишо дописал стих, — флегматично отозвался с гамака Сопер.

— И что же?

— Когда стих ему особо удается, он на радостях начинает играть на волынке и петь шотландские баллады, — дракончик вздохнул. — А играет он отвратительно.

 

Глава третья

Попыхивая своими любимыми сигарами и элегантно постукивая о деревянные ступеньки белыми тросточками, Торп и Турп спускались вниз по лестнице в город. Лестница эта начиналась сразу у двери их нового дома и тянулась по склону холма аж до самого города. Через каждые сто ступенек на ней были устроены небольшие площадки, где можно было бы отлично отдохнуть, если б там стояла хоть одна скамейка.

— Все-таки, Турп, — сказал Торп, когда друзья преодолели уже добрую половину пути, — спуск по лестнице без багажа таит в себе ОГРОМНЫЕ преимущества в сравнении с подъемом по ней с багажом.

— Все-таки, ты удивительный чудила, Торп, — ответствовал приятелю Турп. — То напускаешь на себя черт-те знает какую серьезность, а то болтаешь всякую ерунду перед действительно важным делом.

— Турп, — спокойно продолжал Торп, — неужели же в тебе нет ни крупинки поэзии? Неужели жесткий здравый смысл настолько подчинил себе твою природу, что ты совершенно неспособен предаться таким вещам как фантазия и импровизация? И запомни, пожалуйста, — мы с тобой идем не допрашивать свидетелей, а купить «Монтекки и Капулетти» у табачника, апельсинового ликера у виноторговца, булочек и черного хлеба у булочника и по-дружески с ними поболтать о том, о сем. А если ты прямо с порога, не поздоровавшись, набросишься на них со своими крышами, они обидятся и ничего не скажут, даже если что и видели.

Так вот беседуя, сыщики добрались до города.

Дом табачника Спича, где также находилась и его лавка, стоял у самого подножья холма.

Сам Спич был человеком ужасно необщительным, целыми днями торчал в своем магазинчике, и постепенно его лицо, такое же тощее, как и он сам, приобрело табачный оттенок.

— Добрый день, Спич, — сказали Торп и Турп, едва очутившись в лавке. — Прекрасная сегодня погода, а?

В ответ Спич по обыкновению пробурчал что-то весьма невнятное. Это могло в равной степени означать и «Добрый день!», и «Идите вы к черту с вашей погодой».

— Как дела, Спич? Как здоровье? — поинтересовался Торп.

Спич молчал.

— Ну, и чего ты молчишь, как пень? — первым не выдержал нетерпеливый Турп.

— Жду, — наконец-то снизошел до ответа Спич. — Точнее, ждал. Ждал очередной банальности. Сначала погода, затем здоровье. И, наконец, дождался оригинального сравнения меня с пнем. Прекрасное начало для беседы, просто прекрасное.

— Ты чем-то огорчен, Спич? — участливо спросил Торп.

— Огорчен? Нимало. Жизнь полна радостных сюрпризов. В ее распоряжении имеются такие прелестные вещицы как землетрясения, наводнения, эпидемии, пожары. А теперь еще к этому прибавилась соблазнительная возможность, проснувшись поутру, не обнаружить крыши над своей головой.

— Ну, брось, старина, — утешил его Торп. — Не следует сгущать краски. Почему именно у тебя должна пропасть крыша?

— Уж я-то знаю, почему. Поживете с мое — и вы узнаете.

— Знаешь? — воскликнул Турп, не обращая внимания на сигналы, которые ему подавал Торп. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе что-то известно по делу похищения крыш?

— Вот это мило, — заметил Спич язвительно. — Я бы даже сказал, ЧРЕЗВЫЧАЙНО мило. Человек целыми днями сидит в лавке, единственно чтобы оказать услугу каждому, кому вдруг взбредет в голову покурить сигару. Естественно, казалось бы, что ОН вправе ожидать от своих посетителей новостей. Если же новостей требуют от него, и он в ответ на это не смеется любопытному в лицо, то это означает лишь одно: этот человек очень хорошо воспитан и умеет держать себя в руках.

С этими словами Спич принялся перекладывать на прилавке товар с видом человека, которого ничто не сможет заставить продолжать беседу.

— Ты не знаешь, Турп, — сказал Торп, когда они направлялись от дома табачника к дому виноторговца, — почему мы покупаем сигары именно у этого противного субъекта?

— Наверное, потому, — ответил Турп, — что у него единственная табачная лавка в городе.

— Пожалуй, ты прав, — согласился после небольшого раздумья Торп. — Что ж, жизнь учит нас смирению. Надеюсь, у виноторговца мы встретим более радушный прием.

В отличие от неприветливого табачника, виноторговец Шампаки был жизнерадостным толстяком, и его усы всегда весело топорщились над белозубой улыбкой.

— Ах, здравствуйте, здравствуйте! — закричал он, только завидя друзей на пороге. — Турп, как поживает Торп? Торп, как поживает Турп? Почему вы не спросите, как поживает старый Шампаки? Почему вы не спросите старого Шампаки, как поживает апельсиновый ликер? Почему…

— Да постой ты, старый Шампаки, — в один голос взмолились Торп и Турп. — Ты нас совсем оглушил. Мы еще даже не успели сказать тебе «Добрый день».

— В самом деле, — заметил Шампаки. — С каких это пор вы стали такими грубиянами, что не желаете здороваться со старым Шампаки?

— У тебя, Шампаки, не поймешь, — сказал Торп, — когда ты шутишь, а когда говоришь всерьез.

— Я шучу! — захохотал Шампаки. — Я всегда шучу! Я очень веселый человек! Ха-ха-ха! Сейчас я принесу ваш любимый ликерчик. А еще одну бутылочку мы сейчас разопьем просто так и забесплатно.

— С чего это вдруг? — удивился Турп.

— Потому, что у меня сегодня День рождения, — закричал Шампаки, — и я ужасно этому рад!

— Постой-ка, Шампаки, — заметил Торп. — Помнится, День рождения у тебя был две недели назад. Ты, конечно, очень славный человек, но даже очень славные люди не могут рождаться так часто.

— Это верно, — сказал Шампаки, — но что я могу поделать, если вы не можете просто посидеть со старым приятелем за бутылочкой ликера безо всяких там «чего» и «почему»? Вот и приходится придумывать повод.

— Что-то не похоже, — сказал Турп Торпу, пока Шампаки спускался за ликером, — чтоб наш толстяк был сильно опечален исчезновением крыш.

— А ты вообще видел когда-нибудь опечаленного Шампаки? — возразил Торп. — Шампаки всегда весел, за это его и любят все. За исключением, разве что, табачника. Ты же знаешь Спича — он, когда слышит смех, всегда считает, что это обязательно смеются над ним.

Тем временем вернулся Шампаки, держа в каждой руке по бутылке ликера.

— Вот, — сказал он, — это вы возьмете с собой, а это мы выпьем сейчас.

Все трое уселись за стол и налили по рюмочке.

— Давай, Шампаки, — сказал Торп, — выпьем за твое веселье и оптимизм.

— Точно, Шампаки, — подхватил Турп. — Уж чего-чего, а оптимизма в тебе навалом. Готов поспорить, что пропади с твоего дома крыша, ты и тогда останешься таким же бодряком.

— Ну, конечно! — воскликнул Шампаки. — Стану я переживать из-за какой-то дурацкой крыши. Вон, бургомистр, глупый человек, ходит и переживает. Ну и что? Ему от этого легче, что ли?

Они выпили ликера и налили еще по рюмочке.

— А по-моему, — заявил Шампаки, развеселившийся от выпитого пуще обычного, — все это чья-то шутка. Просто веселый розыгрыш, вот и все.

— Розыгрыш? — изумился Торп.

— Ну да! — жестикулировал Шампаки. — Вот поснимает он крыши со всех домов: все бегают, суетятся, ругаются на чем свет стоит. А на следующее утро все просыпаются с крышами. И к крышам на веревочке записка привязана: «Ну что, здорово я вас разыграл?» Весело!.. А то люди у нас в городишке совсем юмор перестали понимать. Ходят все с такими серьезными физиономиями, что смотреть не хочется. Ну что, еще по рюмочке?

— С этим Шампаки не соскучишься, — вслух размышлял Турп, когда они направлялись к дому булочника Круха. — От одной рюмки начинает такое городить, что хоть стой, хоть падай. Тоже выдумал: розыгрыш. За такие розыгрыши и по ушам можно схлопотать!

Булочник Крух встретил наших героев с огромным бутербродом в руках.

— Ага, — промычал он набитым до отказа ртом, — Торп и Турп пожаловали к булочнику Круху с целью выяснить, не известно ли ему чего по делу пропажи крыш. Ну-ну, валяйте, выясняйте.

— С чего ты взял, Крух? — спросил Торп. — Мы просто зашли купить у тебя булочек и черного хлеба.

— Ну да! Знаю я вас, сыщиков, — важно проговорил Крух. — Все вы с виду покупаете булочки и черный хлеб, а на самом деле только и думаете, как бы чего выведать у почтенного булочника. Так что уж давайте, задавайте сразу свои каверзные вопросики.

— Ты, Крух, — заметил Торп, — начитался всяких детективов без меры. Уж и не знаю, Турп, что нам делать с этим мнительным человеком. Как думаешь?

— Я думаю, — сказал Турп строго, — надо позадавать ему каверзных вопросиков, раз он так этого просит.

— Ну-ну, — только и сказал Крух.

— Итак, — продолжал Турп, — вопрос первый. Тебе известно, Крух, что в нашем городе похищено четыре алюминиевые крыши?

— Очень умный вопрос, — фыркнул булочник. — Вполне достойный такого сыщика, как Турп. Да, хитрец, мне об этом известно.

— Прекрасно. Ты кого-нибудь подозреваешь КОНКРЕТНО?

Булочник скорчил презрительную усмешку.

— Да, — сказал он, — я подозреваю.

— Кого? — спросил Торп.

— ВСЕХ. Я подозреваю ВСЕХ, потому что не знаю НИКОГО, кто был бы лучше ОСТАЛЬНЫХ.

— А себя ты тоже, в таком случае, подозреваешь?

Крух удивленно посмотрел на Торпа.

— Разумеется, нет. Про себя-то я, по крайней мере, ЗНАЮ, чего я делал, а чего — нет. Разве, что я лунатик?..

— А ты точно знаешь, что ты не лунатик, Крух? — спросил Турп многозначительно.

Крух посмотрел на Турпа, как на привидение.

— Ну, вот что, — сказал он. — Кто-то, кажется, говорил, что пришел купить булочек и черного хлеба? Так пусть этот кто-то поскорее покупает свои булочки и черный хлеб и перестает морочить голову порядочного булочника разными глупостями.

— Послушай, Турп, — сказал Торп, когда они, покинув дом булочника, направлялись домой, — ты когда-нибудь научишься разговаривать с людьми?

— По-моему, — заявил Турп, — я прекрасно умею разговаривать с людьми. В целом, я доволен сегодняшними результатами.

— О-хо-хо-х, — только и сказал Торп.

А тем временем в домике, где поселились наши друзья, происходил не менее интересный разговор. Джон Кишо, развалившись в непринужденной позе в своем любимом кресле, с насмешливой серьезностью поглядывал на Сопера, который, дико вращая глазами, размахивая лапками и сопя пуще обыкновенного, пытался что-то ему втолковать.

— А я тебе говорю, что я видел, ВИДЕЛ его! Вот, как тебя вижу! О, какое это было СТРАШНОЕ привидение!

— Сопер, — лениво отвечал Кишо, — а может, это была птичка колибри?

— Чего? — поразился Сопер.

— Или капуста кольраби, — продолжал издеваться поэт. — Очень уж многие драконы путают их с привидениями.

— Нет, нет! — закричал дракончик, ударив себя для убедительности в грудь лапкой. — Это было самое настоящее привидение!

— И что же, оно летело по воздуху?

— Да! Да! — обрадовался Сопер. — Именно летело по воздуху.

— И на чем же оно летело? На метле? Или на геликоптере?

— На чем? — не понял Сопер.

— Это такая машина, — пояснил Джон Кишо, — на которой обычно летают привидения.

— Нет, — сказал Сопер, — оно летело само.

— Тогда, — зевнул Джон Кишо, — это была капуста кольраби. Или птичка колибри. Они обычно летают без геликоптеров.

— Да нет же, — вскричал окончательно раздосадованный Сопер чуть не плача, — это было ужасное привидение.

— Спроси его, — раздался за стеной голос Хамяка, — может, это было привидение его дедушки-фельдфебеля?

— Ты, Хамяк, не видел, так и не говори, — закричал Сопер запальчиво.

— Чего? — переспросил за стеной Хамяк.

Сопер испуганно замолчал.

— Посопи еще, — сказал Хамяк с угрозой. — Ящурка!

— Но ты-то, Джон, мне веришь? — с мольбой прошептал Сопер, поглядывая на стенку.

— Поверю, — сказал Кишо, — если ты встанешь на передние лапки, трижды помахаешь задними и скажешь: «Клянусь святым Дунканом».

— А зачем? — опасливо спросил Сопер.

— Это старинный шотландский обычай. Так поступают все порядочные шотландцы, когда хотят, чтобы им поверили.

— Но я-то не шотландец, — заныл Сопер.

— А я шотландец, — гордо проговорил Джон Кишо. — Ну?

Бедняга Сопер встал на передние лапы, трижды помахал в воздухе задними и сказал:

— Клянусь святым Дунканом!

— В жизни не видел такого дурня, — меланхолично заметил Джон Кишо. — Не позвать ли сюда Хамяка?

— Позови, позови, — пробасил, подыгрывая приятелю, за стеной Хамяк. — Я ему точно все перепонки на крыльях отгрызу. Трусливая и брехливая ящурка.

— Ага, так вот вы какие! — вскричал со слезами Сопер. — Вы еще смеетесь и обзываетесь? Знать вас больше не желаю!

И с этими словами он пулей вылетел из окна Джона Кишо, сделал в воздухе три яростные петли и влетел к себе в мансарду. Торп и Турп в это время как раз подходили к дому.

— Ишь ты, как Сопер нынче разлетался, — заметил Турп.

— Прямо не дракон, а маленькая комета.

— Упражняется, — сказал Торп. — Когда-нибудь доупражняется, что сломает себе позвоночник.

Друзья вошли в дом, поднялись на первый этаж и зашли в свою комнату.

— Кхе-кхе, — послышалось вдруг чье-то покашливание.

Торп и Турп повернулись на звук и увидели сидящего за столом Торпа бургомистра.

 

Глава четвертая

Бургомистр тяжело опустил на колени свои широкие ладони.

— Так вот как повернулось дело, — проговорил он. — Мне горько признать это, но вы, оказывается, обыкновенные трусы. Да-да, и я не могу назвать вас как-то иначе.

При этих словах у Турпа от возмущения сузились глаза, а у Торпа, наоборот, — расширились. У Турпа от негодования побелел нос, а у Торпа — нет.

— Это жестокое оскорбление, бургомистр, — дрожащим голосом произнес Торп, а Турп в бешенстве закричал:

— Да как он смеет такое говорить!

— Да, смею, — повысил голос бургомистр. — Смею потому, что в такую трудную, тяжелую для города минуту вы, пав жертвой малодушия, удрали из родного дома, оставив горожан на произвол судьбы!

— Никто не падал жертвой! Просто у нас крышу украли, — перебил его Турп. — Что мы, как дураки, будем жить без крыши?

Бургомистр обиделся:

— Я, между прочим, два дня живу без крыши, и не бегу из города.

— Зря вы шумите, — заметил Торп. — Дело языком не сделаешь, а мы коль уж взялись за него, то и доведем его до конца. Во что бы то ни стало. И тем, что вы теребите нас за рукав, вы только мешаете.

— Лучше сидите себе в доме судьи да помалкивайте, — вновь вмешался Турп. — Сегодня ночью мы будем дежурить в городе, и пусть кто-то попробует совершить кражу, — он ловким движением выхватил пистолет из заднего кармана брюк и помахал им перед носом бургомистра…

После ухода градоначальника друзья поджарили яичницу с ветчиной, сварили кофе и сытно поужинали. Затем они достали револьверы и принялись их чистить и смазывать, удобно устроившись в креслах-качалках.

За работой сыщики обсуждали предстоящую ночь.

— Скажи, Турп, — говорил Торп, — как ты предполагаешь организовать дежурство в городе?

— Предполагаю, — важно отвечал Турп, — что лучше всего разделить город на две половины. Он у нас небольшой, и на то, чтобы обойти половину города, потребуется пятнадцать минут. И таким образом, за пятнадцать минут мы обходим весь город: ты — свою, а я — свою половину. Думаю, за такой короткий срок злоумышленникам не удастся снять даже самую маленькую крышу. Итак, мы обходим город, встречаемся на центральной площади возле ратуши, и вновь расходимся в разные стороны.

— Это очень хороший план, — заметил Торп. — Но я хотел бы внести некоторые дополнения. Если один из нас вдруг увидит что-то подозрительное, он должен немедленно стрелять в воздух. Тогда второй тот же час прибудет на помощь.

— Замечательная идея, — отозвался Турп, проверяя точность работы спускового крючка. — Ну, что ж, — мы готовы.

Они надели черные плащи и черные шляпы, и вышли из дома. Ночь была темная-претемная. Пока друзья спускались по лестнице вниз с холма, Турп два раза споткнулся и чуть не упал — ведь ступенек совсем не было видно. Наконец, они спустились и быстро пошли по улице к центральной площади. Дул сильный ветер, едва не срывая с них шляпы, и брусчатка мостовой таинственно поблескивала при свете фонарей.

— Итак, — сказал Турп, когда они вышли на центральную площадь, — ты идешь налево, а я — направо. Через пятнадцать минут встречаемся здесь, на этом самом месте.

С тем сыщики и разошлись в разные стороны.

Турп шел по городу с пистолетом наготове и внимательно смотрел по сторонам. Когда дело касалось работы, он становился чрезвычайно серьезным человеком. Вот и сейчас ему вдруг страшно захотелось подкрасться к дому булочника Круха, постучать в темное окно и напугать всю семью, но он сдержал себя и тихим шагом пошел дальше. Похоже, в городе все спали. Не засветилось ни одно окно, и даже дежурный полицейский в будке дремал, пощипывая длинный ус, чтобы не заснуть по-настоящему.

Неожиданно Турпу почудилось, что над ним пронеслось что-то огромное — то ли темное облако, то ли гигантская черная птица. Он задрал голову наверх и долго всматривался, пока шляпа не упала с головы на мостовую.

Махнув рукой, Турп продолжил путь и ровно через пятнадцать минут вернулся на площадь.

Вскоре подоспел и Торп, который сразу спросил:

— Ну как, ничего?

— Ничего.

— И у меня все тихо. В городе никакого движения.

— Вот это и опасно! — глубокомысленно заметил Турп. — В такую пору жуликам самое раздолье.

— Ладно, — сказал Торп, — расходимся снова.

И снова пустынные улицы. Тихо. Тихо… Разве что тявкнет где-нибудь за забором щенок (видимо, приснилось что-то страшное: может быть, исчезновение его любимого ошейника с алюминиевыми звездочками?) да рыба плеснет в реке. Покой. Все крыши на месте, и на этот раз нигде не видно людей с клещами для выдергивания гвоздей, с пилами и топорами.

Турп снова вышел на центральную площадь. Торпа не было. Прошло еще пять минут, потом еще, а он все не появлялся. Турп встревожился, подозревая самое худшее. Кто знает, что таится во мраке. Может быть, Торп попал в лапы шайки бандитов, ворующих крыши, и не успел выстрелить, чтобы он, Турп, пришел на помощь? А может быть, что и похуже? Прошло еще пять минут… Турп был серьезно обеспокоен и собирался уже будить дремлющего в будке полицейского, но неожиданно услышал шаги друга.

Торп приближался с довольным видом, прижимая к груди темный комочек.

— Что это? — удивился Турп. — И где ты так долго пропадал?

— Я котенка с дерева снимал. Гляди, какой маленький. Черный весь. Залез на березу, и орет. Еле я его снял.

— Ух ты! — удивился Турп. — Ты его положи под кустиком, пусть спит.

— Нет, я его с собой возьму. Пускай растет и мужает.

— Вот еще! У нас работа стоит. Ты все-таки положи его, пусть под кустиком мужает.

— Нет, так не годится. Он еще маленький, глупый. Я его оставлю, а он опять куда-нибудь залезет. Нет, я беру его с собой.

И с этими словами Торп положил зверя в карман.

Друзья достали по сигаре и, присев на лавочку, закурили. Котенок тихо мурлыкал в кармане Торпа.

— Как спать хочется! — пробормотал Турп, зевая. — Слушай, а может быть мы напрасно здесь бродим? Что-то непохоже, чтобы кто-то собирался воровать крыши в эту ночь. Конечно, может быть, я и ошибаюсь.

— Нет, здесь что-то не так. Возможно, именно в эту минуту преступник, осторожно прокравшись в город, выдергивает гвоздь за гвоздем. Я думаю, нужно дежурить до конца.

Оба сыщика, поднявшись со скамеечки, поправили шляпы, одернули плащи и вновь собрались было разойтись в разные стороны, как вдруг у Турпа вырвался вопль ужаса:

— Вон! Вон, смотри! — закричал он, показывая пальцем куда-то вверх.

Торп глянул и похолодел: на доме судьи НЕ БЫЛО крыши! Ну, просто не было, и все. Начисто! Как корова языком слизала. Торчали голые стропила, как ребра обглоданной рыбы, сквозь них были видны темные ветви клена, что стоял на соседней улице, — и все. И ни звука…

— Так, — произнес Торп тихо и очень серьезно. — Во-первых, надо убедиться, что мы не спим. Это легко. Турп, будь любезен, дай мне хорошую оплеуху.

Турп очень удивился и, пробормотав: «Ну я-то уж точно сплю, в таком случае!» — закатил Торпу пощечину.

Торп снес это без единого звука. Только подпрыгнул на месте.

— Ну точно — я сплю, — сказал Турп, но тотчас же получил пощечину от Торпа и заорал: «А-а! Нет, все-таки не сплю!»

— Прекрасно. Мы оба не спим, но крыша все же исчезла. И исчезла довольно быстро.

— Но как же так? Мы же никуда не уходили с этой площади последние тридцать минут! Когда я стоял здесь и ждал тебя, крыша еще была.

— Да. И когда я показывал тебе котенка, крыша тоже была!

— Мало того, она была еще и тогда, когда ты спрятал котенка в карман!

— Да, она была, когда мы закурили сигары!

— И, однако, когда мы докурили их, крыша исчезла!

Они ошарашенно глянули друг на друга и замолкли.

— Не хочешь ли ты сказать, — осторожно начал Торп, — что пока мы сидели на скамеечке и курили, кто-то за нашей спиной приставил лестницу к дому и быстро-быстро снял весь алюминий?

— Быстро-быстро и совершенно бесшумно, — продолжил мысль Турп.

— Ну, знаете ли! — скорей подумали, чем сказали оба друга.

Они подошли к дому поближе и осмотрели все вокруг.

Ничего! Никаких следов!!! Как будто крыша просто-напросто испарилась.

Турп почистил рукавом плаща шляпу и сказал:

— Знаешь что, дружок? Пойдем-ка потихоньку отсюда.

— Как же так? — воскликнул Торп. — Надо разбудить всех! Здесь происходит что-то странное! Давай-ка всех разбудим!

— Да что ты! Что ты!!! Подумай, что скажут нам отцы города, да и просто жители! Нам просто не поверят. В лучшем случае скажут, что мы проспали, а в худшем — поместят в Скворечник.

Скворечником в городе называли сумасшедший дом, располагавшийся на другом берегу реки на высокой скале. Дом этот пустовал, но два раза в год в него помещали поэта Липоса. Липос вовсе не был сумасшедшим — просто он любил время от времени запереться в Скворечнике и, стуча на машинке, в тиши и одиночестве составлять новый сборник стихов. Липос, в отличие от Джона Кишо, регулярно издавал свои стихи и жил припеваючи.

— Да, — сказал Торп, — в Скворечник мне неохота. Там, право, скучновато.

— Вот видишь! Нужно потихоньку уходить. Подумай, что о нас скажут люди! Тоже мне, сыщики! Пошли…

Торп согласился с другом, и они исчезли. К дому на холме приятели подходили уже под утро, когда небо начало светлеть. Сыщики осторожно приоткрыли дверь и были ошарашены. В прихожей горел свет, а за конторкой сидела длинная и худая женщина в роговых очках. Надет на ней был темно-синий балахон непонятного покроя, а волосы скрывал такого же цвета чепец.

— Явились, — проскрипела она, бросив на вошедших ядовитый взгляд. — Новые жильцы, значит? Ну-ну. Хороши жильцы! Всю ночь бродют где-то, черти, а ты сиди тут и жди. Ни сна, ни покоя из-за вас, негодяев собачих. Сыщики, тоже!

Торп и Турп молчали, обескураженные обильным потоком слов.

— Э-э… м. Так вы, значит, и есть Кастелянша? — осведомился деликатный Торп.

— Кастелянша, да! Каждый сопляк меня будет спрашивать!

— В таком случае, где вы шлялись целый день? — грубо спросил Турп. — Почему это ваше рабочее место пустует?

— Ах, мое рабочее место? Да ты поработай с мое, тогда и разговаривай.

К несчастью, тут из Торпового кармана высунул голову проснувшийся котенок. Ему, видимо, было интересно, кто это так шумит.

— А это еще что такое? — заверещала Кастелянша. — Кто позволил эту погань в дом тащить? А ну, вон отсюда!

— Это не погань, — вступился за котенка Торп. — Это наш котенок. И прекратите, пожалуйста, кричать.

— Вон отсюда, я сказала! Вон!

Но котенок и не собирался никуда уходить. Он сладко зевнул и вновь нырнул в теплый уют кармана, а сыщики, уставшие от разговора с Кастеляншей, принялись подниматься по лестнице к своей комнате. Настроение у обоих, надо признаться, было отвратительное.

— Я вас всех отсюда выкину вместе с котом вашим, — кричала им вслед Кастелянша, но ее уже никто не слушал.

 

Глава пятая

Исчезновение пятой по счету крыши было встречено в городе с каким-то мрачным спокойствием. Сам судья, правда, ужасно разнервничался и весь день принимал успокоительные капли, отчего нервничал еще больше. Бургомистр, прогостивший у судьи всего ночь, собрал свои вещички и поблагодарил его за гостеприимство. В ответ на это судья разразился истерическим хохотом и побежал на кухню за новой порцией капель. А бургомистр понуро побрел к дому начальника полиции. Тот встретил его без особого восторга, но сказать: «А пошел ты к чертовой бабушке!» — не решился. На следующее утро и его дом был уже без крыши. Начальник полиции стоял на пороге, глядя вслед удаляющейся фигуре бургомистра, и когда тот скрылся за поворотом, крикнул с запоздалой решимостью: «А пошел ты к чертовой бабушке!» И плюнул в сердцах.

«Воистину, — думал между тем бургомистр, направляясь к дому казначея, — меня преследует какой-то злой рок». К несчастью для бездомного градоначальника, он так думал не один. Казначей придерживался того же мнения и не пустил бургомистра на порог. Отчаявшийся бургомистр, не зная, куда приткнуться, выгнал, на ночь глядя, из конуры казначееву собаку, свернулся клубочком на ее месте, закурил сигару и заснул. Недокуренная сигара выпала у него изо рта, подожгла подстилку, и когда огонь перекинулся на стенки и крышу конуры, та ярко запылала.

Если бы жители города не спали часа в три ночи, они бы увидели незабываемое зрелище — обгорелый бургомистр мчался вприпрыжку по улицам, дико хохоча и распевая странные песни, очевидно, собственного сочинения:

В пять утра бургомистр попался на глаза полицейскому патрулю, который, не долго думая, сцапал этого подозрительного субъекта и доставил прямехонько в Скворечник. Бургомистр и не думал сопротивляться. Наоборот, — он был просто в восторге, что у него появились слушатели, и орал пуще прежнего:

— А вот сейчас как дадим тебе по ребрам, так будешь знать, как орать и называться бургомистром, — мрачно пообещали полицейские.

Однако бургомистр ни капельки не испугался и продолжал веселиться до самого Скворечника.

Потом, когда полицейские узнали, что они вели настоящего бургомистра, они сперва ужасно перепугались, но начальник полиции назвал их «молодцами» и сделал обоих сержантами, после чего те заметно успокоились. Они даже пошли в лавку Шампаки и купили у него бутылочку яблочного сидра — отметить повышение.

Явившись на следующий день в город за продуктами, Торп и Турп застали большую толпу людей возле дома булочника Круха. Дом был без крыши, а сам Крух стоял на тележке с мешками муки и ораторствовал.

— Итак, — кричал он, — посмотрите сюда, дорогие и почтенные сограждане! Что вы видите? Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы видите дом. Что, спрашиваю я, главное в доме? Дверь? Отнюдь. Окна? Нимало. Главное в доме, друзья мои, это — крыша. Ибо именно крыша придает дому уют, защищая от дождя в ливень, от снега в метель и от беспощадного солнца в зной. На что же похож дом без крыши? Вы молчите, уважаемые сограждане? И правильно молчите! Правильно, потому что дом без крыши не похож ни на что.

Тут взгляд разошедшегося булочника упал на Торпа и Турпа, и он воскликнул с новым приливом ораторского пыла:

— А теперь посмотрите туда, друзья мои! Что вы видите там? Вы видите двух людей, имеющих смелость называть себя сыщиками. Я бы даже сказал — детективами. Что можно подумать о детективах, глядя на этих субъектов? Очевидно то, что детективы — это бездельники, шарлатаны, тунеядцы, лодыри, мошенники, пьяницы, обжоры, наглые хвастуны и бесстыжие обещалки. Не эти ли двое торжественно клялись нам отыскать и обезвредить похитителей наших прекрасных крыш? Не на них ли возложили мы наши надежды и не их ли облекли нашим доверием? И как же они его оправдывают? Являются сюда, набивают мешки съестными припасами и преспокойно топают в свой паршивый домишко. Ну да! Чего им-то беспокоиться? Ведь их паршивый домишко крыт не алюминием, а черепицей. Это у нас, а не у них будут и дальше красть крыши, а они будут сидеть, сложа руки на толстых животах, попивая свой мерзкий ликерчик и покуривая свои отвратительные сигары!

Толпа угрожающе загудела.

— Слушай, Турп, — шепнул Торп, — скажи мне по совести: тебе нравится, когда в тебя швыряют камни?

— Не очень, — признался Турп. — А что?

— Тогда предлагаю уносить отсюда ноги. Да поскорее, потому что нас сейчас, как пить дать, зашвыряют камнями.

— Но ведь этот чертов Крух все наврал, — возразил Турп. — Каждому понятно, что наврал. Взять хотя бы то, что он говорил, будто мы сидим, сложа руки на толстых животах. Когда это у нас были толстые животы, если мы с тобой оба худые, как щепки?

— Вот поди и объясни это ИМ, — сказал Торп. — Про то, какой у тебя живот, и про все остальное. Разве можно что-то объяснить людям, когда их много и когда они злые? Не будь идиотом, — смываемся отсюда.

И друзья, показав на прощание вредному Круху по кулаку, задали стрекача.

Прибежав домой, они упали в свои кресла, чтоб отдышаться. Черный котенок, подобранный добряком Торпом, подошел к Турпу и начал тереться спинкой о его ноги.

— До чего славный котенок, — сказал Турп, беря зверя на руки.

— Ну да, славный, — ответил Торп. — Теперь-то ты так говоришь. А кто предлагал оставить его мужать в кустах?

— Так ведь не мог же я разглядеть, какой он, в темноте. Ночью все котенки серы. И вообще — что ты за злопамятный человек такой? Придумал бы лучше, как его назвать.

— В самом деле, — сказал Торп, — пора дать нашему зверю имя.

— Может, Черныш? — предложил Турп. — Смотри, какой он черный.

— И потому, — съязвил Торп, — нужно обязательно назвать его Чернышом? Ей-Богу, Турп, ты уж слишком щадишь свои мозги.

— Тогда Пиратом, — попытался реабилитироваться Турп.

— Почему это Пиратом? — возмутился Торп.

— Потому, что у пиратов флаг черного цвета.

— Еще раз скажешь про черный цвет, — сказал Торп, — и я тебя убью.

После этого друзья задумались.

— Барсик, — бормотал Торп, — Васька, Том, Геккельбери.

— Ты что, сдурел? — поинтересовался Турп.

Комнату снова наполнило задумчивое молчание.

— Вот что, — сказал наконец Торп, — давай действовать методически. Ведь мы, все-таки, сыщики.

— Давай, — согласился Турп. — А по какой методике?

— А по такой. Ты любишь нашего котенка?

— Ну, люблю, конечно.

— Значит и имя, которое мы ему придумаем, должно напоминать нам о том, что мы любим. Вот ты, Турп, что ты любишь?

— Тебя, — признался Турп.

Торп отвернулся, чтоб не показать, насколько ему приятно это признание, и сказал нарочито серьезно и сердито даже:

— Ты что же, предлагаешь назвать котенка Торпом?

— Нет, — ответил Турп, — не предлагаю. Два Торпа в одном доме — это уж для меня чересчур.

— Ну, то-то же, — успокоился Торп. — Так. Что мы еще любим?

— Сигары «Монтекки и Капулетти».

Дурацкое имя для котенка. Что одно, что другое.

— Я и не спорю. Потом, — апельсиновый ликер…

— Стоп! — воскликнул Торп. — Вот это то, что надо. Назовем зверя Апельсин.

— Апельсин? — удивился Турп. — А почему не Банан?

— Потому, что Апельсин. Сам посмотри! Кажется, котенку понравилось. Апельсин, иди сюда!

Котенок послушно откликнулся на новое имя, подошел к Торпу и принялся тереться о его штанину.

— Ласковый животный, — заметил Торп, гладя котенка.

— Ладно, Апельсин, иди погуляй. Ознакомься с новой обстановкой, — и он легонько подтолкнул Апельсина к дверям.

Котенок обрадованно шмыгнул за дверь. Подумать только — новый дом! Да ведь это целое приключение для маленького любопытного зверя! Итак, с чего бы начать? Наверное, с начала. То есть, с самого нижнего этажа. А потом — вверх по лестнице, и на крышу. Крыша — это самое подходящее для котов место, а он, что бы вы ни говорили, самый настоящий кот. Правда, пока он всего лишь маленький котенок, но очень-очень скоро он вырастет, возмужает, у него появятся друзья, и он будет устраивать с ними на крыше настоящие погони, драки и прочие замечательные вещи…

Котенок даже замурлыкал от удовольствия, но тут чья-то цепкая рука ухватила его за загривок, подняла в воздух, и Апельсин увидел перед собой лицо той самой противной старухи, которая накричала на него в первый день.

— Опять эта мерзкая тварь, — проскрипела она. — Ну, теперь ты мне попался, голубчик! — и она больно тряхнула его.

В ответ обиженный Апельсин мазанул ее лапкой по физиономии. Когти у него были совсем еще маленькие и не могли причинить злобной кастелянше вреда, но та совсем взбесилась.

— Ах, вот ты как, — взревела она. — Ну, я тебе сейчас покажу, как царапаться!

С этими словами кастелянша кинулась к черному ходу, распахнула дверь и бросила бедного котенка с обрыва так, что тот, проделав в воздухе десять сальто, шлепнулся прямо под развесистым дубом в лесу и остался лежать там, не шевелясь.

Тем временем ничего не подозревающие Торп и Турп сидели в своей комнате, молча попыхивая сигарами. На лице у Турпа отражалась напряженная работа мысли. Торп с интересом смотрел на него.

— Не верю своим глазам, — сказал он. — Ты, никак, о чем-то задумался?

Но Турп не ответил уколом на укол, что уже само по себе было странно.

— Слушай, Торп, — сказал он. — Помнишь, в ту ночь, когда у нас под носом сперли крышу с дома судьи…

— Ну, помню, — буркнул Торп, которому не очень нравились эти воспоминания.

— Так вот, — сказал Турп, — я видел что-то большое и черное.

— Что ты видел? — не понял Торп.

— Какую-то большую черную тень, которая пролетела у меня над головой.

Торп иронически посмотрел на Турпа.

— Ворону, что ли? — спросил он.

— Сам ты ворона! — разгорячился Турп. — Это была просто огромная тень!

— Может, ты, как Сопер, видел привидение? — ехидно предположил Торп. — Турп и Сопер! Славная компания, ничего не скажешь. Два неврастеника, которым вечно что-то мерещится.

— А я тебе говорю, что видел, ты, скептический балбес! — заорал Турп, не на шутку рассердившись.

— Кто-кто? — переспросил Торп.

— Скептический балбес, — с удовольствием повторил Турп. — А еще балда, болван и Фома Неверующий.

— А вот за Фому ты сейчас получишь, — сказал Торп с угрозой.

— Это ты сейчас получишь! — не унимался Турп. — Вот как дам сейчас по носу!

И тут же получил по носу сам. Торп, как видно, не на шутку рассердился. Даже глаза его, обычно зеленые, стали серыми. Вообще-то друзья частенько устраивали между собой потасовки, чтобы, как выражался Торп, «быть в форме». В таких случаях они изрядно колошматили друг друга, опрокидывая столы и кровати, а потом, подустав, садились и мирно беседовали, попивая ликерчик и покуривая сигары. Но на этот раз у них вышла самая настоящая, нехорошая драка, потому что оба ужасно разозлились друг на друга. Турп схватился за нос, из которого потекла струйка крови. Увидев это, Торп здорово перепугался и уже хотел было сказать: «Слушай, Турп, давай бросим это дело, мы ведь все-таки друзья». Но как раз в этот момент Турп зарядил Торпу кулаком в правый глаз, и Торп, позабыв о своих мирных намерениях, заехал Турпу в левый. Оба сыщика отлетели в разные углы комнаты и смотрели друг на друга, как два озлобленных серых волчонка.

— Имей в виду, Турп: ты мне больше не друг, — сказал Торп с горечью в голосе.

— Ох-ох, напугал! — закричал Турп, чуть не плача. — Нужен ты мне больно! Да я тебя знать не желаю!

— И больше я с тобой в одной комнате не останусь, — заявил Торп мрачно.

— Ох-ох-ох, — прокривлялся Турп все тем же противным голосом. — Как страшно… Ой, а куда ж ты пойдешь?

— Не твое свинячье дело… Да хоть в комнату напротив.

— К привидению, что ли?

— Хотя бы и к привидению, — сказал Торп. — Даже если там и водится привидение, я предпочитаю жить под одной крышей с привидением, чем с такой свиньей, как ты.

И он вышел, хлопнув дверью.

— Ну и целуйся со своим привидением! — крикнул ему вдогонку Турп.

После этого он, не раздеваясь, плюхнулся на диван, закутался в одеяло и начал старательно храпеть носом, чтобы скорее заснуть и ни о чем не думать. Но у него ничего не вышло. Тогда он начал припоминать все случаи, когда, по его мнению, Торп его обижал, но ничего такого припомнить не мог. Тут Турп вдруг почувствовал, что сейчас расплачется.

— Вот еще, — сказал он сердито самому себе. — Только этого не хватало. Нет уж, фигушки! Сейчас я засну, а утром проснусь, как ни в чем не бывало. И даже не вспомню про этого противного Торпа.

А Торпу тем временем тоже было не очень-то весело. Он с грустью думал о Турпе и ужасно жалел, что все так скверно получилось.

— Зря я его стукнул по носу, — подумал он. — Конечно, он теперь на меня обидится и не захочет со мной разговаривать.

Тут Торп подошел к двери, за которой, по слухам, обитало привидение, и, честно говоря, по коже у него пробежали мурашки. «Может, лучше было бы вернуться назад?» — подумал он, но тут же сердито оборвал себя.

— Ну, уж нет. Такого удовольствия я Турпу не доставлю. Вот был бы ему славный повод поехидничать! И вообще, сыщик не должен ничего бояться. В том числе и привидений, которых и не существует вовсе! — и храбрый Торп решительно дернул на себя ручку двери.

— Ну вот, — сказал он, входя в комнату, — ясное дело, никаких привидений здесь нет, не было и не будет. Зато, — добавил он, оглядываясь, — здесь имеется приличная кровать для нормального человека. Вот на ней мы и выспимся.

И Торп улегся на кровать. Но тут раздался чей-то глухой голос:

— Кто ты, о неведомый путник, дерзнувший забрести в сию уединенную обитель и голосом своим осмелившийся нарушить тишину ее стен?

 

Глава шестая

— Ого! — воскликнул Торп, вскакивая, как ошпаренный. — Кто это сказал?

Вой ветра из разбитого окна был ему ответом. Он огляделся. В комнате по-прежнему никого не было.

— Я тебя не боюсь! — храбро произнес Торп. — Выходи, гад!

— Ты действительно не боишься меня, о путник, зашедший отдохнуть? — вновь послышался тот же глухой, негромкий голос.

— Честное слово, не боюсь.

— Слова твои и радуют, и смущают меня, ибо людской род в трепет приходит, завидев мои зыбкие очертания подле себя.

— Ладно, — сурово одернул неизвестного Торп. — Кто бы ты ни был — появись!

— Хорошо, — со вздохом отвечал голос. — Зри!

И в тот же миг в темном углу напротив, прямо в воздухе, соткалось из тонких зеленоватых лучей подобие старика с посохом в руке. Старик был полупрозрачный, он мягко покачивался в воздухе, повинуясь ветру.

Торп обомлел, хотя и не подал виду.

— Ага, — сказал он. — Хм. Так ты и есть, значит, то привидение, о котором рассказывал Сопер.

Старик нахмурился и молвил:

— Имя мне не есть привидение, ибо призраком полнощным зовусь я. А привидения — суть предметы, благородному оку недостойные, смрадные изгои средь лиц, звездой увенчанных.

Слова призрака озадачили сыщика, потому что он был человек простой, и непривычный к столь напыщенным оборотам речи. Торп крепко задумался.

— Так ты призрак? — спросил он наконец.

— Призраком естем. Имя, на Земле жившее, умерло. Прах, в земле оставшийся, шахур. Дух беспокойный есть здесь.

— Как интересно! — осмелел Торп, подходя поближе и пытаясь протолкнуть сквозь призрака руку. Рука проскочила, не встретив никакого сопротивления.

— Эх, чудовище, — взволнованно вскричал Торп. — Что же это происходит-то?

— Субстанция моя нематериальна и проницаема до атомных глубин, — отозвался призрак горделиво. — Ибо дух питает видение. Дух силен мой, и я хозяин сей обители хладной. Веллен, селлен, горд!

Торп плюхнулся на кровать и нервно закурил.

— Хорошо, — сказал он. — Ты, значит, хозяин. Тогда я приношу свои извинения, что ворвался без спросу в твои владения.

— Благостны речи твои. Но сии чертоги суть не мои реальные владения, ибо дом сей нов…

— Ну, как это нов? — невольно перебил призрака Торп. — Очень даже старый домишко.

Но старик его не слушал.

— Много-много веков назад стоял на этом холме чудный замок мой, где я княжил, и имя мне было Палубник. И орды несметные пришли с севера, и замок пал, и пал я со стрелой каленой в груди, и был разрушен мой дом, и имя мое мертво. В пламени и ветре погибла чудесная страна, и холм стоял одиноко, глядя как застилают луну кровавые тучи. И пришли иные люди с востока и юга, и стал новый город, стенами ниже, и стал новый дом на холме, и жил там я.

— И сейчас живешь, — подсказал было Торп, но призрак глянул на него укоризненно.

— Ты замолчишь, наконец, или нет? — рассерженно воскликнул он.

— Ого! — вновь удивился Торп. — Так ты умеешь говорить по-человечески? Без своих словесных штучек?

— Да, когда сильно рассержусь.

— Ага. Это хорошо. Тогда скажи мне: значит, ты хорошо знаешь эту местность?

В Торпе вновь проснулся сыщик, и он вознамерился решительно допросить призрака, поскольку призраки, как известно, вездесущи. Однако старик, как видно, уже успел успокоиться и вновь принялся за старое:

— О, да! Холм и окрестности оного ведомы мне, ако длань моя, ибо дух мой витал средь сих равнин. И знаю я город новый, и лес окрест его вековой.

— Отлично! — обрадовался Торп. — Так, может быть, скажешь ты мне, что тебе известно об исчезновении крыш в городе?

Старец хитро прищурился и отвечал, не торопясь:

— Что есть — то и будет, что пропало — на месте покоем лежать велено, и по сию пору сует. Однако стоит за этим сила темная, и летит она черным облаком, навевая раздор и рабство вольному городу. Ибо Марс сияющий глядит в глаза наши, и чувствую я, что зло несет он, однако неведомо, какое. И лицо врага нашего неведомо мне, хотя, как по-моему, знал я его в жизни прежней, но он имеет лиц много и скрывается умело, Марсом питаем.

— Да при чем же тут Марс? — недоумевал Торп.

— Марс — есть планета войн и горя, и лишь при его приближении нам, мы, призраки, видимы становимся и силу голоса берем, а значит — жди беды скорой. Ибо всякий призрак — есть предостережение народам сущим.

Теоретические рассуждения не интересовали нашего сыщика, хотя басни, рассказываемые стариком, были небезынтересными. Торп от нетерпения подпрыгнул на месте, и задал следующий вопрос:

— Слушай, старче. Так ты знаешь, кто этим занимается, или нет? Очень интересно ты рассказывал о черной туче, что летает над городом по ночам. Мой друг мне говорил то же самое, да я ему, к сожалению, не поверил.

И Торп, вздохнув, пощупал фонарь под глазом. Тот болел.

— О да! Зрил я то зло в ночи.

— Отлично! — воскликнул Торп, хлопая в ладоши и вытаскивая блокнот и ручку. — Записываю. Кто же занимается этим безобразием?

— Под ноги глянь свои, загляни в бездну и ужаснись, отрок. Ибо силы тьмы совсем близко, и они силу берут. Все, что ни есть в небесах темного, все под земь уходит и сети плетет.

Призрак замолк. Торп был изрядно разочарован таким объяснением, поскольку ничего не понял. В глубине души он надеялся, что старик назовет ему конкретных лиц, которые воруют драгоценный металл, а на деле все обернулось очередной сказкой.

— Да… — задумчиво сказал он. — Из тебя ничего путного не выжмешь. Тебя, к сожалению, можно рассматривать лишь как интересное атмосферное явление.

Призрак обиженно хмыкнул и сказал:

— Воля на то не есть моя, чтобы духи бестелесные загадками объяснялись. На роду так написано им. Мысль же моя помочь тебе жаждет, дабы избавить город от гнета грядущего.

Торп поразмыслил.

— Знаешь, что? Идем-ка к Турпу! Может, он что-то подскажет. Одна голова хорошо, две — лучше!

— Да будет так! — ответил старик и исчез. Торп удивился и даже немного разозлился на него, но в тот же момент призрак возник вновь.

— Дух мой, — объяснил он, — может мгновенно перемещаться в пространстве на многие мили. Я уже был в комнате Турпа и разбудил его.

Турп сидел на диванчике, завернувшись в одеяло, и стучал зубами.

— Знаешь, — закричал он, когда Торп вошел в комнату. — Я видел привидение.

— Не привидение, а призрака, — поправил призрак, бесшумно залетая в дверь.

Когда Турпа познакомили со стариком, тот немного успокоился, и они с Торпом начали придумывать, как бы выведать у старца побольше сведений.

— Слушай, — сказал наконец Турп. — Давай я его разозлю, и он нам все-все расскажет.

— Попробуй, — согласился Торп.

Что-что, а злить людей Турп умел. О начал с того, что отпустил несколько едких замечаний по поводу внешнего вида призрака, продолжил рассуждениями о его умственных способностях, а под конец добавил, что от него жутко воняет. Под градом обвинений призрак из зеленого стал белым, а затем покраснел.

— Ты, осел! — закричал, наконец, он. — Что ты понимаешь в призраках! Призраки не могут вонять!

— Ура! — воскликнул Торп. — Он вновь может говорить нормальным языком. — Старик, скорее говори, где скрывается преступник, ворующий крыши?

— Ничего я вам не скажу, — обиделся призрак. — Нашли дурачка! Повезло вам, что я призрак, а то как дал бы!

— Ну, не тяни, — молил Торп. — А то вновь станешь таким, как был!

— Ладно, — смилостивился старец. — Слушайте. — Под нашим холмом есть небольшая пещера. А в недрах ее живет тот, кого вы так долго ищете. В пещеру ведут два хода. Первый — под обрывом, со стороны леса. Оттуда злодей вылетает на черном воздушном шаре и отправляется в город. Ночью он летит бесшумно, невидимо. Что он делает с крышами — я не знаю.

— А второй? Второй подземный ход? — выкрикнул нетерпеливый Турп.

— Второй ход ведет под наш дом и выходит у конторки кастелянши.

— Как?! Кастелянша — сообщница преступника? — сообразил смекалистый Турп.

— Кастелянша, — продолжал призрак, — вовсе не женщина… Ибо стоит нам бояться волка в овечьей шкуре, поскольку, как толковал я, много личин у врага, и все они безобразны.

— Все понятно, — сказал Торп. — Он опять изъясняется по-своему. А про Кастеляншу он верно заметил — личины безобразней и не сыщешь.

— Ты что, не понял? — закричал Турп. — Он же объяснил, что Кастелянша и есть преступник, только переодетый. Теперь мне все ясно! Она… то есть он, уходит по подземному ходу вглубь холма и там готовит свои черные делишки! Вот почему ее никогда нет на месте, а появляется она в самые неподходящие моменты, и всегда неожиданно. То есть, он.

Призрак молча кивнул, как бы подтверждая слова сыщика.

— Вот так, — сказал Торп, поразмыслив. — Теперь все стало на свои места. Но что он делает с крышами, мне до сих пор непонятно.

— Что есть — то и будет, что пропало — то на месте лежать вольно, — повторил призрак таинственно.

— От него теперь опять никакого проку, — заметил Турп. — А злить его вновь нет времени. Нужно прямо сейчас арестовать Кастеляншу… то есть Кастеляна… то есть. В общем, ты понимаешь.

Сыщики быстро оделись, достали из секретных сейфов пистолеты и осторожно вышли за дверь. В доме было темно и тихо в этот предрассветный час. Друзья осторожно спустились по скрипучей лестнице вниз. Призрак летел за ними.

Неудача! Конторка вновь оказалась пустой, и Кастелянши за ней не было. Друзья осмотрелись… Сразу за конторкой, не доходя до доски, на которой висели ключи, можно было заметить две неплотно пригнанные половицы.

— Это здесь, — тихо сказал Торп.

— Поднимаем, — так же тихо скомандовал Турп.

Они подняли доски и за ними обнаружили темный ход, ведущий в глубину холма. Турп включил фонарик, и сыщики начали поход в неизвестное.

А в это время в городе, который мало-помалу просыпался, поднялась настоящая паника. Дело в том, что за эту ночь события страшно ускорились, и исчезло еще сорок три крыши. Такого массового исчезновения, конечно, никто не ждал, и слухи поползли самые противоречивые. Говорили, что это происки шпионов Города-на-Воде и что скоро будет война; говорили, что скоро начнут исчезать и сами стены домов и что после того, как исчезнут стены, станут исчезать люди (причем первым исчезнет прокурор). Да и как тут не судачить, когда больше половины городских крыш растаяло, испарилось за одну ночь?

Самое же интересное было то, что люди, у которых исчезли крыши, менялись прямо на глазах: становились нервными, злыми и чрезвычайно раздраженными. Они с подозрением косились на тех, у кого крыша еще не исчезла, и обвиняли их во всех собственных бедах. Обстановка в городе становилась все более и более напряженной.

Торп и Турп этого, конечно, не знали и продолжали спускаться вместе с призраком по подземному ходу. Широкие каменные ступени завивались винтовой лестницей, в воздухе ощущался запах сырости и плесени. Через десять минут спуска они почувствовали, что лестница закончилась. Турп снова осторожно включил фонарик, опасаясь, что преступник где-то рядом.

Они стояли в узком длинном коридоре, выходящем в большой пещерный зал с гулким сводом. Зал был совершенно пуст, за исключением центрального возвышения, на котором стоял коротконогий столик с толстой книгой на нем.

— Эт-то еще что? — в недоумении пробормотал Турп, и друзья подошли поближе. Книга называлась «Прикладная алхимия для действ магических».

— Для «действ», — говорил Турп, листая тугие шелестящие страницы. — Для злодейств, скорее. Ох, попадись мне этот химик в руки!

— По-моему, — заметил Торп, — злодей просто растворяет алюминий какой-то специальной кислотой. Но зачем ему это нужно?

— Ладно, идем дальше, — отозвался Турп. — Там, в углу, есть проход.

В конце пещеры действительно чернел новый короткий коридор, ведущий в следующий зал, в котором (он был не очень велик) находился целый гардероб хозяина. Да какой! Сотни костюмов различных эпох, париков, шляп, накладных усов и бород, развешанных на специальных подставочках, заполняли этот зал. У стены стояло большое зеркало, а возле него на вешалке висел темно-синий балахон Кастелянши.

Пока Торп и Турп изучали всю эту бутафорию, призрак углубился в дальний конец зала, и оттуда донесся его приглушенный крик, полный страдания.

— Что? Что случилось?! — воскликнули сыщики, подбегая к нему. Призрак молча застыл возле рыцарских доспехов в углу и заломил руки.

— Брось ты эту рухлядь, — сказал презрительно Торп. — Пошли дальше.

— Это… — глухо сказал старец, — это мои доспехи. В них я был убит при обороне замка. Тело мое враг, смеясь, бросил с обрыва в реку, а доспехи забрал себе. И вот они здесь, и я знаю теперь хозяина этой норы. Это человек, убивший меня, и имя ему — Картар!!!

— Брось, — попытался урезонить его Турп. — Это же было так давно. Тот человек давно умер.

— Нет, — не унимался призрак, — он жив, ибо бессмертно зло, которое может менять обличья.

— Да ведь с тех пор прошло столько веков! — воскликнул Турп. — Ты что-то не то городишь.

Но призрака было не оторвать от доспехов.

— Ладно, — сказал Турп. — Пусть он тут постоит возле своего скафандра, а мы пойдем дальше.

И они перешли в следующий зал. Тот был огромен — видимо, это было центральное помещение подземелья.

— Да тут целый химический завод! — удивился Торп, оглядываясь.

Чего тут только не было! Колбы, реторты, хитрые змеевики и бунзеновские горелки. И все это булькало, шипело, переливалось, а из главного крана капали ядовито-зеленые капли в серый чугунный чан.

— Злодейство! — негодовал Турп, обходя сооружение кругом. — Какой коварный план!

— Знаешь что, — сказал Торп. — А давай-ка вооружимся палками и разобьем все эти приборы вдребезги?

— Славная идея! А потом мы сделаем здесь засаду и будем ждать злодея.

— Гляди, вон в углу подходящий ломик! А ну, идем!

Они взяли лом и начали приглядываться, с чего лучше начать разгром агрегата, как вдруг сзади послышался злобный скрипучий голос:

— Ни с места! Бросьте оружие и поднимите руки вверх!

Но Торп и Турп не зря были детективами и великолепными стрелками. Они мгновенно выхватили пистолеты и открыли огонь по темной фигуре, возникшей перед ними. Однако — странная вещь! — мишень даже не шелохнулась. Сыщики в бессилии опустили оружие, и тогда странный человек достал свой пистолет.

— Бросьте оружие, — вновь прошипел, он, растягивая бледные губы в кривой усмешке и обнажая мелкие острые зубы.

Турп еще раз пальнул для проверки, и пуля, отскочив от человека, с металлическим звоном умчалась в темноту.

— Пистолет на пол! — взревел незнакомец, взводя курок.

Друзьям ничего не оставалось делать, как подчиниться.

— Вот так… Хорошо… А теперь отойдите назад, — властно скомандовал неизвестный.

Торп и Турп, с поднятыми руками, отошли к стене, В тот же момент перед ними что-то лязгнуло, и они оказались в прозрачной, невидимой клетке.

— Браво! — воскликнул неизвестный и громогласно захохотал, пряча пистолет за пояс. — Оба охотника попались.

Он сорвал с себя черную шляпу, подошел поближе и свирепо спросил:

— Узнаете?

— Кастелянша! — охнул Торп. — Только совершенно лысая.

Человек и вправду был лыс, как колено, и его морщинистый череп напоминал грецкий орех.

— Нет, — загремел он. — Нет, не Кастелянша! Не Кастелянша, а Картар, если вам это о чем-то говорит.

Торп сделал большие глаза и пихнул Турпа локтем в бок.

— Итак, — продолжал Картар, важно расхаживая перед невидимыми прутьями клетки, — вы оказались хитрее, чем я предполагал. Что ж, жаль. Тем хуже для вас, поскольку вы скоро умрете.

— И вы, значит, гад, нас жалеете, — хмуро подытожил Турп.

— Нет, — пожал плечами Картар. — Просто в скором времени мне понадобятся мужественные люди, и я хотел бы сделать вас своими.

— Ну, на это не надейся.

— Теперь уж нет. Слишком поздно. Вы слишком много узнали о моем подземном хозяйстве. Мало того — вы вознамерились разрушить мой химический центр по производству авизала, или скрывача.

— Чего-чего? — не поняли друзья.

Картар самодовольно усмехнулся и проговорил:

— Три месяца назад я придумал специальный раствор, который делает алюминий почти невидимым. Металл при этом сохраняет все свои свойства, но становится прозрачней, чем стекло. С помощью такого алюминиевого щита я укрылся от ваших пуль, и они не нанесли мне никакого вреда. Вы находитесь сейчас в прозрачной клетке-ловушке из алюминия. Я получил неограниченную власть над благороднейшим металлом…

Он помолчал, с хрустом разминая длинные пальцы. Торп и Турп, волнуясь, слушали.

— Раньше, — продолжал злодей, — мой аппарат давал в сутки совсем немного драгоценнейшего эликсира. Его едва хватало на одну крышу, но я регулярно вылетал в город и делал невидимой одну крышу за другой. Теперь мне удалось усовершенствовать процесс изготовления скрывача, и сегодняшней ночью я обработал полгорода! Жители по наивности полагают, что крыши их домов куда-то исчезли, а они между тем остаются на месте. Просто становятся невидимыми!

— Но зачем тебе это надо? — вырвалось у Торпа.

Картар внезапно посерьезнел.

— А уж это не ваше дело. Вы и так знаете слишком много. Сегодня, — продолжал он, глядя, как капли зелья наполняют чан, — я закончу свой план. А вы умрете, и трупы ваши я брошу волкам, как вашего паршивого котенка.

Он вновь злобно ощерился и разразился сухим смехом, похожим на кашель.

— Что? — закричал Турп. — Что ты сделал с нашим котенком?

Но Картар его не слушал. Он наполнил скрывачом (или авизалом) большую садовую лейку и куда-то скрылся. Видимо, пошел к своему черному воздушному шару.

— Вот так история, — заметил печально Торп. — Крепко мы влипли.

— Да уж. Хуже некуда.

Турп яростно подергал решетку из прозрачного алюминия. Очень крепкая была решетка.

— Та-ак, — произнес Картар, вновь появившись в поле зрения, — щас мы будем вас умерщвлять.

И он потер хищные руки.

 

Глава седьмая

А в это время Джон Кишо сидел в кресле, протирая уголком пледа свой монокль и желая тем самым подчеркнуть, что Соперовы бредни его ни капельки не интересуют. Зануда же Сопер стоял перед ним, снова и снова повторяя свою историю о привидении.

— И оно пролетело перед самым моим носом. Поверишь ли, Джон…

— Не поверю, — спокойно отвечал Джон Кишо. — Ни за какие коврижки не поверю. Даже если ты снова поклянешься Святым Дунканом.

Сопер вспомнил недавнюю обиду и надул нижнюю губу.

— И все-таки, я его видел! — сказал он. — А ты, Джон, просто… просто… Вот! А еще поэт!

— В первую очередь, — заметил Джон Кишо, — я шотландец. А первое правило всякого шотландца — не верить россказням глупых драконов. Кроме того, у тебя, Сопер, появилась скверная привычка морочить людям голову прямо с утра. Ты сбиваешь мой утренний поэтический настрой. Посему я хотел бы тебя предупредить: если ты не уберешься отсюда в течение одиннадцати секунд, я, невзирая на наши добрососедские отношения, буду вынужден…

— Я уберусь! — воскликнул Сопер с горечью. — Я уберусь еще раньше, чем окончатся твои дурацкие одиннадцать секунд. И все равно, все равно это привидение существует! Вот так.

— Пошел вон, Сопер, — устало сказал Джон Кишо.

— Существует!

— Я кому сказал? Пошел вон! — Джон Кишо, кажется, начал сердиться.

— Существует!

Тут Джон Кишо, потеряв всяческое самообладание, вскочил с кресла. Сопер испуганно забился в угол. Но вдруг произошло что-то по меньшей мере странное. В темном углу комнаты появился мерцающий силуэт старца в белом плаще. Мало того — силуэт этот сказал:

— Крылатый отрок истину речет. Я существую, ибо я естем.

— А? Что я говорил?! — обрадованно воскликнул Сопер и грохнулся в обморок.

Джон Кишо вставил в глаз монокль и приблизился к призраку.

— Кто вы такой? — спросил он. — И что вам здесь угодно?

— Не время есть, — ответил призрак (а это был именно он). — Не время есть вопрошать в годину ту, когда други твои бедствия терпят великие, и самому житию их угроза таится смертная в обличьи злобного слуги Марсова. Поспешим же, о благородный и доблестный рыцарь, к тем, кто уповает на помощь нашу.

— Прежде всего, — заметил Джон Кишо, — я хотел бы знать, с кем имею честь беседовать. И попросил бы вас прекратить паясничать и выражаться нормальным языком.

Призрак сокрушенно взмахнул тощими руками, но, видя, что ничего не поделаешь, пустился в рассказ.

— Узнай же, о медлительный, — изрек он, — что я естем призраком доблестного Палубника, столь долго по неверию отрицаемым тобою. Ныне же явился я, дабы…

— Так, — сказал Джон Кишо. — Обождите минуточку.

С этими словами он подошел к стенке и постучал в нее.

— Хамяк, — сказал он, — ты не спишь, друже?

— Сплю, — сонно ответил за стенкой Хамяк.

— Давай, просыпайся. Тут пришел какой-то старый чудила и утверждает, что он и есть привидение нашего Сопера.

— Не привидение, — обиделся силуэт, — а призрак. И не вашего Сопера, а доблестного Палубника.

— Слыхал? — снова сквозь стену обратился к приятелю Джон Кишо. — Либо шарлатан, либо клоун. В первом случае мы его выкинем в окошко. Во втором — по крайней мере позабавимся.

— Щас иду, — пообещал Хамяк. Буквально через минуту он появился в дверях во всем своем великолепии.

Хамяк был необыкновенный верзила и здоровяк. Ростом он оказался на целую голову выше Джона Кишо, но не потому, что Джон был маленьким, а потому, что Хамяк был настолько большим.

— Привет, — пробасил Хамяк, входя. — Так кто тут, говоришь, привидение?

Призрак, очевидно, устал и смирился с тем, что его все называют привидением, потому на сей раз промолчал.

— Вот этот, — указал на призрака Джон Кишо. — А Сопер вон, в обмороке валяется.

— Понятно, — деловито сказал Хамяк. — Так чего тебе надобно, старче?

— Явился я сюда, — в который раз пустился излагать цель своего визита несчастный призрак, — с тем, дабы поведать вам известия страшные и на другов ваших обрушившиеся. Два отрока, и имя одному из них Торп, а другому — Турп, в полон захвачены Картаром злобным…

— Я ему щас отгрызу ухо, — пообещал раздражительный Хамяк.

— Постой-постой, Хамяк, — перебил его Джон Кишо. — Он что-то сказал про Торпа и Турпа. Каким таким Картаром злобным они захвачены?

— Картар сей, — продолжал призрак, содрогаясь, — убийца есть и злодей невиданный. И личинам его несть числа. Обиталищем его недра земли суть, и от дома сего вглубь уходят они. И быть мне нитью путеводной вам, ибо путь сей ведом мне.

— Ни фига не понял, — пробурчал Хамяк.

— А я, кажется, кое-что начинаю понимать, — сказал Джон Кишо не без гордости. — Должно быть потому, что я все-таки поэт. И весьма недурной поэт. Значит, Торп и Турп в плену у Картара?

— Так, — сказал призрак.

— И Картар этот обитает под землей, причем недалеко отсюда?

— Так, — снова подтвердил призрак.

— И ты, старик, знаешь, где он обитает и готов провести нас к нему?

— Так, — обрадованно воскликнул призрак, очень довольный, что его поняли.

— Тогда, Хамяк, приведи, пожалуйста, в чувство этого неврастеника, — Джон Кишо кивнул в сторону Сопера, — и поторопимся на помощь к нашим друзьям.

— Щас он у меня вскочит, как ошпаренный, — заявил Хамяк, и, подойдя к Соперу, гаркнул ему в самое ухо:

— А ну, вставай, ящурка! Кому Хамяк сказал!

Одного слова «Хамяк» было достаточно, чтобы поднять Сопера не то что из обморока, а, по всей видимости, и из могилы. Он подскочил в воздух и испуганно вытаращил глаза.

— Ну вот, — самодовольно сказал Хамяк и добродушно потрепал Сопера по щеке могучей лапой, от чего тот окончательно пришел в себя.

— Сопер, — обратился к дракончику Джон Кишо, — будь добр, постарайся в ближайшее время не падать в обморок.

Мы торопимся на помощь нашим друзьям, и у нас не будет времени всякий раз приводить тебя в чувство.

— Пусть только попробует, — пробурчал Хамяк. — У меня всегда найдется хорошая затрещина для слабонервной ящурки. Что за дурак! Сам натрепался нам про это привидение, и сам же теперь в обморок грохается!

— Я больше не буду, — пообещал Сопер.

— Только… Только пусть оно летает чуть подальше от меня.

— Оно будет лететь впереди, — утешил его Джон Кишо, — и показывать нам дорогу. Верно, старик?

— Путеводной нитью буду вам, — вторично пообещал призрак. — Ступайте вослед мне.

И с этими словами, вся компания двинулась по уже знакомому нам маршруту в логово Картара. Пролезши сквозь откинутые Торпом и Турпом половицы и спустившись вниз по винтовой лестнице, они очутились в первом зале и принялись оглядываться по сторонам. Но призрак не дал им вдоволь полюбоваться этим зрелищем.

— Не здесь, но далее и глубже, — пропел он и полетел вперед.

Хамяк, Джон Кишо и Сопер поспешили в вышеуказанной последовательности за ним. Из глубины пещеры доносился некий шум.

— Так, — услышали они чей-то удивительно противный и странно знакомый голос. — Щас мы будем вас умерщвлять.

— Щас мы будем кому-то башку отрывать! — прогремел эхом Хамяк и галопом помчался вперед.

Прочие едва поспевали за ним, но бежать оставалось совсем немного. Через каких-нибудь двадцать шагов они ворвались в третий зал и увидели уже знакомого нам отвратительного лысого старика, который целился в Хамяка из пистолета.

— Ни с места, зверюга! — шипел Картар. — Эта штука отлично стреляет, так и знай.

Хамяк, однако, не слишком испугался. Во-первых, он не больно хорошо разбирался в оружии, предпочитая орудовать лапами, а во-вторых, Хамяк действительно был ужасно храбрым зверем. Одним гигантским прыжком он подскочил к противнику и выбил у него пистолет из рук. Вторым ударом Хамяк отправил в полет самого Картара.

— Недурно, — заметил Джон Кишо, — весьма неду…

Тут он вдруг затрясся в приступе неистового возбуждения, схватил какой-то острый предмет, бросился на пол и принялся что-то лихорадочно на нем царапать.

— Опять на него стих напал, — заметил Сопер тоном знатока. — Но это ничего. Хамяк и сам отлично справится.

Эти слова он нарочно произнес погромче, чтобы Хамяк мог их услышать. Но Хамяку было не до лести — этот чертов Картар оказался не таким уж хилым старичком, каким казался с виду. Он довольно быстро оправился от удара, вскочил на ноги, бросился на Хамяка и несколько раз стукнул его по груди и по морде. Хамяк не был готов к этому нападению и пропустил все удары. Впрочем, большого вреда они ему не причинили.

— Чего?! — взревел Хамяк и двинулся на Картара.

Тот струхнул и пустился наутек.

— Убью! — пообещал Хамяк и бросился догонять негодяя.

Картар в ужасе метался по всем залам и коридорам своей пещеры, а Хамяк неотступно следовал за ним, с каждым своим движением обрушивая что-нибудь на пол: доспехи, коробки, какие-то колбы с жидкостями.

«Боже мой, — думал на бегу Картар, — этот чертов зверюга все мне тут расколотит!»

Тут он забежал за поворот и увидел здоровенную булаву. Злобный Картар схватил ее хищной рукой и, когда Хамяк проносился мимо, несколько раз огрел его по голове. Будь на месте Хамяка кто другой, он испустил бы дух после первого же удара. Хамяк выдержал шесть, после чего начал потихоньку оседать на пол и, наконец, с грохотом плюхнулся навзничь, опрокинув напоследок стопку толстенных книг.

Картар издал исполненный торжества крик, вслед за которым раздался полный горя и отчаяния вопль призрака:

— О, боги! — стонал призрак. — Для чего бестелесны члены мои! О, будь на них хоть малость плоти, жебы мог нанести я удар сокрушающий врагу моему меж очей его гадких!

— Это кто там еще попискивает? — крикнул Картар. — Ты, что ли, писака? — и он направился прямиком к Джону Кишо, который, не замечая ничего вокруг, с остервенением царапал пол.

— Ну, с этим очкариком много возни не будет, — и Картар, подойдя к Джону Кишо вплотную, надменно щелкнул его пальцем по моноклю. Не сделай Картар этой роковой глупости, неясно, как бы пошла дальше наша история. Но Картар, к несчастью для себя, сделал это. Наверное, он не знал, что к Джону Кишо НЕЛЬЗЯ приближаться более, чем на метр, когда тот творит…

То, что произошло дальше, не поддается никакому описанию. Почти одновременно раздались два вопля: первый принадлежал Джону Кишо, второй — Картару. Вслед за этим посреди зала поднялся смерч, громыхнул гром и ударила молния. Для полной картины не хватало только ливня. Когда же это удивительное явление природы закончилось, все увидели Джона Кишо, который, несколько успокоившись, методично добивал поверженного Картара цилиндром.

— Негодяй, — приговаривал он, — подлец, мерзавец, вор, скотина, сволочь, мошенник, кретин, хам! Мешать поэту, когда тот создает, быть может, лучшее свое творение! «Джон Кишо в пещере врага»! Одно название чего стоит! Да за это не то что убить — четвертовать мало!!!

— Джон, Джон, успокойся, Джон. Ну, пожалуйста, — умолял поэта Сопер, испуганно забившись под стол, на котором стояли какие-то колбы с реактивами.

Но Джон Кишо уже пришел в себя. И первым делом бросился к Хамяку.

— Хамяк, друже мой, — проговорил он, склонившись над Хамяком и шлепнув его несколько раз ладонью по морде (потому что, как известно, у зверей не бывает лица, а бывает морда). — Как ты себя чувствуешь?

Хамяк открыл один глаз, затем, подумав, другой.

— Ничаво, — сказал он наконец. — Где эта тварина Картар?

— Возможно, я несколько погорячился, был отчасти несправедлив к этому человеку. Во всяком случае, он валяется вон там, неподалеку.

— Дохлый? — живо поинтересовался Хамяк.

— Не думаю, — сказал Джон Кишо, — хоть гнев мой был велик.

— О да, — немедленно отозвался призрак, заслышав знакомые интонации. — Велик был твой гнев, но праведен.

— Это хорошо, что он не дохлый, — сказал Хамяк. — Когда он очухается, мы с ним продолжим, и тут уж я из него, гада, фисташек наделаю.

— Нет, нет, — раздались вдруг сразу два голоса. — Его нужно доставить в город и там судить!

Все оглянулись на голоса и увидели Торпа и Турпа, о которых как-то позабыли.

— Какое счастье! Вы живы! — воскликнул Сопер, вылезая из-под стола, и в приливе чувств бросился к Торпу и Турпу. Но, подлетев к ним, словно наткнулся на какую-то преграду, сделал кульбит в воздухе и шлепнулся на пол.

— Что за дурацкие шутки? — сказал он обиженно, потирая ушибленный нос. — Чего вы деретесь? Это свинство.

— Это не мы, — ответил Турп. — Это решетка невидимая.

— Она из алюминия, — пояснил Торп, — а этот противный Картар изобрел такой эликсир, который делает алюминий прозрачным.

— Он и крыши в городе этим эликсиром обработал, — добавил Турп.

— Все думают, что их нет, а на самом деле они есть — только невидимы. И вовсе он не Картар, а кастелянша. Точнее, кастелянша — вовсе не кастелянша, а Картар.

— Ну, мы вам потом все расскажем, — подытожил Торп. — А сейчас, выпустите нас как-нибудь отсюда.

— А как? — спросил Сопер.

— Ну, это, я думаю, не столь уж сложно, — произнес Джон Кишо. — Как ты полагаешь, Хамяк?

— Тоже мне, проблема! — важно сказал Хамяк. — Мне и видимые решетки нипочем, а уж невидимые — это мы в два счета. Где тут она у вас? — и он принялся наощупь искать прозрачные прутья.

— Ага! Вроде как чего-то нащупал. Раз-два — взяли! Гоп-ля! Крепкая, сволочь… Еще-е взяли! Гоп-ля!..

Тут он полетел на пол, но, судя по самодовольной улыбке, попытка его удалась.

— Кажись, сломал, — удовлетворенно отметил Хамяк.

Торп и Турп, шаря перед собой руками, сделали несколько шагов вперед. Решетки не было.

— Силен, Хамяк! — сказал Торп и заулыбался.

— Ну, так… — смущенно пробасил Хамяк.

— Здоровый, чертяка! — сказал Турп с уважением. — Торп, мы на свободе, ура!

И друзья радостно обнялись.

— Ура, ура, ура! Молодец, Хамяк, — радостно закружил по пещере Сопер.

— Щас как дам, — сказал Хамяк. — За мелкое подхалимство. За кого ты меня принимаешь, ящурка?

— А я чего? Я ничего, — испуганно сник Сопер. — Приведение тоже молодец, что привело нас сюда. И Джон Кишо молодец — здорово он ему врезал, Картару этому… Ох!

— Что «ох»? — спросил Торп.

— А где… а где же он?

Все, как по команде, уставились на то место, где еще совсем недавно валялся без чувств Картар. Но теперь Картара там НЕ БЫЛО!

Воспользовавшись тем, что все на радостях о нем позабыли, очухавшийся злодей потихоньку прополз через всю пещеру до маленького потайного зала, который был скрыт здоровенным камнем, и поднялся на ноги.

— Радуйтесь, радуйтесь, — проворчал он. — Вы у меня еще наплачетесь. Наша схватка только началась.

С этими словами он нажал какой-то камешек в стене, который на самом деле был вовсе не камешком, а потайной кнопкой. Камень, закрывавший вход, медленно отполз в сторону, и Картар вошел в зал. В этом зале не было ничего. Ничего, кроме огромного шара, на котором Картар совершал свои ночные налеты на город.

— Еще посмотрим, чья возьмет, — продолжал бурчать он, залезая в корзину шара. — Тьфу, ты черт! — Картар вдруг выругался. — Совсем голову потерял.

Он вылез из корзины, подошел к стене и нажал еще одну потайную кнопку. Еще один огромный камень откинулся в сторону, и зал залило солнечным светом. Это был второй выход из пещеры. Картар снова залез в корзину и включил подачу воздуха. Шар, наполняясь, медленно приподнялся и выплыл наружу.

— Что ж, — злобно ухмыльнулся беглец, — оставим дверь открытой. Все равно в ближайшее время это пристанище мне, судя по всему, не понадобится.

Шар тем временем проплывал над розовой лентой реки, в которой отражалось утреннее небо.

— Ну, а напоследок заглянем в город, — сказал Картар сам себе. — Надо же попрощаться с милыми горожанами.

И он направил шар в сторону мирно спящих у подножия холма домов.

— Жаль, — продолжал бормотать себе под нос злодей, — очень жаль, что они не увидят столь достопамятного зрелища. Ну что ж, устроим на прощанье небольшой фейерверк.

Он снизил свой летательный аппарат и, пролетев над городом, щедро попил еще оставшиеся видимыми крыши скрывачом. Покончив с этим гнусным делом, Картар снова набрал высоту.

— Прощай, город! — воскликнул он. — Надеюсь, мы встретимся, и очень скоро! Только тогда ты уже будешь другим. Совсем другим! — и Картар злобно расхохотался.

Его шар медленно уплывал в сторону леса, постепенно превращаясь в маленькую черную точку. Вскоре и эта точка скрылась за горизонтом. А ничего еще не подозревающий город по-прежнему спал. Проснулся лишь бургомистр в своем Скворечнике.

— Ха-ха! — засмеялся он радостно, глядя в окно. — Я вижу небо! Я вижу небо! Над сумасшедшим домом, оказывается, тоже бывает небо! — и бывший (теперь уже бывший) градоначальник затянул какую-то бодряцкую песню. Очевидно, собственного сочинения:

Как выяснилось, у бургомистра был такой прекрасный слух и такой нежный голос, что вскоре от его пения, доносящегося с противоположного берега реки, проснулся весь город. Город без крыш…

 

Глава восьмая

Весть о том, что произошло в пещере под Большим Холмом, разнеслась по городу быстро. Недоверчивые горожане тотчас же раздобыли, кто где, лестницы и принялись осматривать свои невидимые крыши. Крыши действительно оказались на положенных местах, по ним можно было ходить, и только как-то странно было смотреть на людей, словно парящих в воздухе над собственными домами.

Новость, однако, была встречена неоднозначно…

Умные горожанки смущались и говорили, что они давно уже подозревали, что крыши никуда не исчезли, и что если бы за все это время в городе прошел хоть один дождь, то тут уж и самый последний дурак смог бы заметить наличие крыши над головой, поскольку дождь не лился бы внутрь, но стекал по прозрачным сводам на землю.

Глупые горожане просто радовались и с криками носились по улицам, намереваясь устроить фейерверк.

Словом, от былой паники и уныния не осталось даже следа.

Не радовался один лишь казначей. Он собрал отцов города в ратуше и, нахмурившись, предложил обсудить создавшееся положение.

— Все крыши, — заявил он, — есть часть городской казны, поскольку они, как будто, алюминиевые. Но кому нужен невидимый алюминий? Тут еще нужно разобраться: хорош ли этот прозрачный алюминий, алюминий ли это вовсе, и можно ли причислять такой металл к драгоценным. Во всяком случае, на внешний облик города это влияет плохо, поскольку дома потеряли-таки свой былой лоск. Да и мало того!.. Теперь любая птица может заглянуть сверху и увидеть, что творится в семьях.

Вопрос этот вызвал бурные прения среди членов магистрата.

А в это время Торп и Турп сидели на чердаке у Сопера и наблюдали из окна, как веселится остальной город.

— Все это хорошо, — вслух размышлял Торп. — Глянешь, и прямо душа радуется. Но мысль о том, что мы упустили негодяя Картара, не дает мне покоя. Ох, чует мое сердце, не напрасно он так легко сдался и удрал. Что-то за этим кроется… И потом! Скажи, зачем ему нужно было делать прозрачными все крыши? Наверняка, он неспроста старался.

— А может быть, — ответил Турп, — Картар поступал так просто из подлости?

— Ха! Из подлости! Даже самый законченный негодяй не станет строить в глубине холма целую лабораторию ради того лишь, чтобы напугать пару сот жителей города. Не-ет, дружище, — тут что-то пострашней. Так или иначе, но нам нужно отправляться в путь и поймать Картара.

— Легко сказать — поймать, — пробурчал Турп. — Поди, сыщи ветра в поле!

— Призрак сказал мне, — объяснил Торп, — что у Картара есть замок где-то в глуши леса, в Хлябь-Паутине. Видимо, злодей полетел на своем воздушном шаре именно туда.

— А может быть, и нет, — упорствовал Турп, которому очень не хотелось покидать дом. — Откуда ты знаешь?

— Я еще не знаю, — сказал Торп, — но призрак уже полетел к тому замку. Разведать: там Картар, или нет. Призракам — им расстояния не страшны.

— Зато мне страшны, — заметил недовольно Турп.

— Послушай! В конце концов, мы сыщики. Надо довести дело до конца. Заодно узнаем у преступника рецепт его зелья и, быть может, возвратим нашим крышам их алюминиевый блеск!

Вскоре после этого разговора прибыл призрак с добрыми вестями. Картар действительно прилетел в свой замок и засел там. Хочешь-не хочешь, а тут уж пришлось Турпу собирать в дорогу свой рюкзак, хотя и очень неохота было ему менять элегантный городской костюм на кургузую походную куртку. Но, к чести наших героев, сыщики умели в нужный момент отказываться ради выполнения долга от всех благ и принимать жизнь такой, какая она есть.

А пока суд да дело, Торп решил сходить к Джону Кишо и показать тому несколько стихотворений, которые написал в часы досуга. Джон взял протянутую смущенным Торпом тетрадку, перелистал ее и с отвращением бросил на пол.

— Какие мерзкие, ничтожные стихи! — гневно закричал он. — Знаешь, Торп, если бы ты не был моим другом, я бы немедленно выставил тебя из комнаты.

— Но почему, почему же? — спросил оробевший Торп. — Неужели они так плохи?

— Это еще мягко сказано! В них же нет ни одного упоминания про Джона Кишо! Что ж, по-твоему, я должен сказать, что это хорошо? Забери, забери свою мерзость немедленно!

Бедный Торп не знал, куда и деваться. Он подобрал с пола тетрадь и уныло сунул ее в карман.

— В следующий раз, — наставлял между тем сыщика чуть поостывший поэт, — попробуй вставить в текст что-нибудь обо мне. Можешь начать с малого: вставь, скажем, строчку «Мой шотландский друг». К примеру. Увидишь — стих получится гораздо лучше!

Только сейчас Торп заметил, что Джон Кишо как-то странно одет. Вместо обычных пледа, цилиндра и монокля на нем красовались нарядная клетчатая юбка, зеленый жакет, шляпа с пером и высокие башмаки на шнуровке.

— Куда это ты так принарядился? — спросил сыщик.

— Как куда? С вами, в путешествие. Я чувствую, что вы одни не справитесь в таком деле, как ловля преступника. Кроме того, если ты вновь надумаешь писать стихи, я должен быть под рукой, чтобы ограждать тебя от дурного стиля. Понял теперь?

Торп почувствовал прилив благодарности к великому поэту и потому сказал:

— Нет-нет, Джон! Ты не можешь отправиться вместе с нами — ты слишком занятой человек для этого.

— Могу, — спокойно возразил Кишо. — И очень даже просто. Так что ступай, а я буду собирать саквояж.

На лестничной клетке Хамяк занимался гимнастикой по системе профессора Шацкенгольфа. Увидев Торпа, он приостановил вращательные движения туловищем и пробурчал:

— Что, Джон с вами едет?

Получив утвердительный ответ, зверь что-то недовольно пробурчал в усы и продолжил прерванное занятие.

«Какой-то он необщительный, — подумал Торп, спускаясь вниз по лестнице. — Хоть и симпатичнее, чем может показаться с первого взгляда. Конечно, тип он немного скрытный, да к тому же прижимистый, но ведь на то он и Хамяк. В мире есть немало животных, которые грубы, а все же нельзя считать их только из-за этого злыми».

Так думал Торп, входя в комнату. Посреди комнаты стоял Турп, застывший, как столб.

— Ага! — заметил он. — Вот, наконец, и ты.

— Неужели в тебе проснулась наблюдательность? — съязвил Торп. — Ты собрал рюкзак?

— Да погоди ты со своим рюкзаком! Я тут придумал кое-что. Вот подойди ко мне, и стукни меня по голове.

Торп порядком удивился.

— Ты что, серьезно? — спросил он.

— Вполне. Ну, давай, не бойся. Я не обижусь. Будем считать это научным опытом.

Но Торпа не нужно было просить дважды. Он подошел и стукнул коллегу в ухо. Правда, не сильно. И это, надобно заметить, его спасло, поскольку голова Турпа, казалось, была сделана из чугуна.

— Ой-ой-ой! — завопил Торп, потрясая в воздухе ушибленной рукой. — Это что ж такое?

— Ага! — победоносно воскликнул Турп, не сходя с места.

— Это — старые доспехи доблестного Палубника, которые мы нашли в пещере. Они, если ты помнишь, из чистого алюминия. Я, для интереса, обработал их эликсиром Картара, и вот — универсальное, надежное и невидимое средство против внезапного нападения. Хочешь — ударь меня еще разок. Ну, хочешь?

— Нет уж, спасибо, — вежливо ответил Торп, обещая про себя, что это он Турпу припомнит.

— А еще, — воодушевленно продолжал Турп, — у меня есть невидимый меч. Он был в комплекте с доспехами. Где-то тут он валялся… — Турп растерянно обшаривал глазами пол.

— Где-то в этом районе. Я его тут бросил…

Он попытался нагнуться в латах, но не смог. Тогда! Турп чуть согнул ноги в коленях, пытаясь присесть. Доспехи жалобно скрипнули и заклинили на полпути. Горе-рыцарь оказался в глубоком полуприседе, после чего, потеряв равновесие, медленно и величественно завалился набок, с треском сломав табурет.

— Чего смеешься, — обиженно произнес он, болтая в воздухе конечностями, словно майский жук, перевернутый кверху лапами. — Хоть бы помог!

Но Торп был не в силах помочь другу, так как от хохота буквально валился с ног. Вскоре он и в самом деле упал, споткнувшись о невидимый меч, и неожиданно оказался придавленным к полу Турповыми доспехами. Тут уж стало не до смеха обоим.

— Эй, — сказал Торп. — А ну, вставай с меня! Немедля!

— Не могу, — с каким-то мрачным восторгом отвечал Турп.

— Раньше надо было об этом думать! Тоже мне еще — Рыцарь Печального Образа.

Так, поругиваясь, друзья совершили еще ряд безуспешных попыток и принялись во все горло звать Хамяка.

На их счастье, Хамяк услышал призывы, спустился и поднял незадачливых детективов на ноги.

— Фу-уф, — пробормотал Турп, вылезая из невидимых лат и вытирая пот. — Спасибо тебе, Хамяк. Нам вдвоем вовек бы не управиться.

Хамяк ничего не ответил, фыркнул и ушел, а друзья принялись упаковывать рюкзаки.

Они взяли все-все необходимое, включая теплые свитера и шарфы. Кто знает, какая погода встретит их в лесу. Тем более, что скоро уже осень, и ночи становятся все холодней.

Кроме того, друзья прихватили удочки, дробь на бекаса, две пары болотных сапог, фонарики и зажигалки, котелок, различные концентраты и специи, мокасины, чтобы ходить бесшумно, как индейцы, одеяла, небольшую канистру бензина, сигары и ликер. А еще — всякие спасательные мелочи вроде веревок, топоров, крючьев каких-то… Одним словом, груз получился довольно солидный.

Торп с тоской озирал громадные рюкзаки, а узнав, что Турп собирается взять с собой в довесок еще и доспехи Палубника, вообще рассвирепел.

— Представь себе, дурило, — возмущался он, — как мы идем через лес, утопаем в болотах, и хищные корявые лалы сосен цепляют нас, не давая ходу. Мы изнемогаем от тяжести вещмешков, ноги наши спотыкаются о корни, а комары сосут кровь… Так о каких доспехах может идти речь?

Турп понуро молчал, ковыряя пальцем застежку ремня, но отступать, чувствовалось, невзирая на мрачные живописания Торпа, не собирался.

— Все равно, они нам пригодятся в пути, — глухо бубнил он.

И неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы не вмешательство подоспевшего, как нельзя более кстати, Джона Кишо, который предложил совершать путешествие не пешком, а на лодке, одолженной им у Хамяка. Плыть по течению на лодке — одно удовольствие. Да и быстрее, чем плестись по лесным оврагам и бурелому.

Торп и Турп с радостью приняли предложение.

Подошло время расставания. Хамяк, по обыкновению, заперся в комнате и проститься не вышел. Зато Сопер, размазывая сопли, прощался словно бы навсегда.

— Как же мы без вас-то, — причитал он. — На весь дом два мужика остались: Хамяк да я…

— И призрак, — напомнил Турп. — Будет шнырять то к вам, то к нам. Он скорый. Новости будет сообщать.

Сопер вспомнил о призраке и еще раз всхлипнул.

Торп, Турп и Джон Кишо спустились по лестнице, пересекли город и вышли к причалу, где стояли лодки. Паутинка была небольшой рекой, не судоходной, но лодочек у причала качалось немало, поскольку каждый уважающий себя житель почитал делом престижа уплыть на выходные за город и устроить там пикник. Правда, уплывали все больше вверх по реке, на светлые заливные луга и солнечные поляны, а вниз по течению плавали мало. Лес там был дремучий, нерадостный, и звали его горожане Волчий. Именно над ним стоял на холме дом наших героев.

Но те волки, что жили на этом берегу, были почти ручными, поскольку их прикармливали жильцы дома. А вот волки с противоположной стороны ручными не были. Жили они впроголодь, и потому любому, кто попадался им на пути, приходилось туго. Проще говоря, он рисковал быть съеденным. И если бы, скажем, котенок Апельсин угодил на ту сторону реки, то рассказ о нем можно было бы на этом и закончить. К счастью, ему повезло, и он очутился на этой стороне. Поэтому, когда Апельсин, едва придя в себя, поднял голову и увидел перед собой волка, он не очень испугался.

Волк (а звали его Горюн) внимательно осмотрел и обнюхал котенка, после чего незлобно, для солидности больше, прорычал:

— Ты чего это шляешься здесь?

— С обрыва упал, — тихо ответил Апельсин.

Волка это, кажется, развеселило.

— Ох, пацан! Ну здоров ты врать!!! Упал, говоришь? И жив остался?! Ха-ха-ха-ха!

Если бы Горюн побольше знал о кошках, он не удивился бы, наверное, что те могут падать практически с любой высоты без большого риска. Но Горюн был зверем лесным и не шибко эрудированным.

— Ну ладно, — сказал он, отсмеявшись. — Ходить можешь? Айда за мной! — и они скрылись в чаще.

Конечно, если бы Торп и Турп видели все это, они не стали бы так сильно переживать за Апельсина. Увы! Видеть этого друзья не могли. Впрочем, мы, кажется, отвлеклись. Итак, наши путешественники подошли к причалу…

А на причале столпилась добрая половина города (злая половина так и не пришла провожать детективов в поход). Каждый норовил сунуть друзьям чего-то вкусненького, как, например, булочник, виноторговец, зеленщик, владелец бакалейного ларька и, даже, вредный табачник Спич; или чего-то полезненького, как, скажем, оружейник Порохор, притащивший с собой небольшую пушку.

Ну, уж этого никакая лодка не могла выдержать!

Даже сумасброд Бургомистр (будем, все же называть его так), высунувшись из окошечка Скворечника, махал платком и распевал написанную нарочно к этому дню песню:

При последнем «Ура» Бургомистр чуть было не вывалился из окна, но два санитара ловко подхватили его за ноги.

Лодка тем временем отчалила, и Порохор, так и не сумев подарить пушку друзьям, произвел из нее торжественный салют.

Лодка Хамяка была по-хамяковски добротна и основательна. Она имела мачту с парусом, небольшую каюту на носу, рассчитанную на четырех нормальных людей или на двух Хамяков, тент на палубе, струганый из светлой сосны, и, конечно, штурвал. В общем, ее с полным основанием можно было назвать шлюпом, что мы и сделаем. Кроме всех вышеперечисленных достоинств, шлюп сей имел еще и гордое имя «Полундер»…

Город медленно проплывал перед Торпом, Турпом и Джоном Кишо. Вернее, как вы, конечно, понимаете, город стоял на месте, а мимо него проплывал «Полундер» с нашими героями на борту. И течение мягко покачивало их, а легкий ветерок трепал спущенный до поры парус.

Когда река сделала поворот, путешественники увидели тыльную сторону своего дома, обрыв и мост через реку. Мост этот назывался «Волчий мостик» и служил границей для двух волчих стай. На городской стороне моста стоял волк Горюн. Он приветствовал путешественников дружеским рычанием. На противоположной стороне стоял вражеский пограничный волк. Он отозвался рычанием злобным.

Шлюп проплывал мимо дома, и наши странники уже хотели бросить на него прощальный взгляд, как вдруг Джон Кишо сказал:

— Послушайте, ребята. Давайте причалим к нашему берегу. Хочу нарвать дубовых орешков и сделать из них чернила. Я всегда рву здесь орешки для чернил.

Торп и Турп не стали спорить. Им тоже хотелось подольше задержаться в знакомых местах. «Полундер» ткнулся носом в мягкий ил, и Джон Кишо резво выскочил на берег. Сыщики остались в лодке, лениво наблюдая как птицы несмело залетают в черный зев пещеры Картара, не скрытый более камнем.

Неожиданно из-за кустов вышел Хамяк с большой зеленой сумкой на плече.

— Привет, Хамяк, — сказал Джон Кишо, продолжая неторопливо срывать орешки с веток.

— Привет, — ответил Хамяк, деловито направляясь к лодке. Сумку свою он сразу бросил в каюту и присел на борт «Полундера», насвистывая какую-то хамячью мелодию.

— Как? — проговорил ошарашенный Турп. — Ты же, вроде, остался дома?

Хамяк прекратил свистеть и охотно объяснил:

— Дурак я был, что ли, дома сидеть? Во-первых, Джон едет с вами. Во-вторых, если ты снова застрянешь в своих доспехах, кто будет тебя вытаскивать? В-третьих, мне полезен свежий лесной воздух.

— Так что ж ты раньше не сказал?

— Во-первых, — снова пустился в разъяснения обстоятельный Хамяк, — я сказал Джону. Во-вторых, вы меня об этом и не спрашивали. В-третьих, я не хотел вас беспокоить раньше времени.

На самом деле Хамяку просто лень было тащиться по жаре через весь город, и он предпочел спуститься по тропинке к реке и там поджидать лодку.

Объяснив причины своего внезапного появления, Хамяк вновь засвистел, обнажив мощные передние зубы, которые, к слову, называются резцы, и названию своему вполне соответствуют. Джон Кишо закончил сбор орешков и вернулся к лодке. «Полундер» вновь отчалил и поплыл, влекомый течением, навстречу неизвестности.

Лес только-только начинался. Деревья здесь росли редко, далеко друг от друга что на той, что на другой стороне реки.

Торп и Турп закурили золотистые потрескивающие сигары и решили вволю насладиться природой. И то правда — они всю свою жизнь провели в городе, расследуя всякие мелкие делишки и мошенничества, причем чувствовали себя там вполне уверенно. Им никогда не приходилось уезжать из города дальше, чем за семь миль, и даже о Городе-на-Воде друзья знали только понаслышке. Такие вот домоседы были жители нашего Города. Большинство довольствовалось так называемой Городской Жизнью: то есть мелкими слухами и сплетнями, да еще рядом магазинчиков, куда продукты доставляют с Фермы-за-Рекой, плюс парой-тройкой клубов с биллиардом и музыкальными автоматами. А к тому, пожалуй, позавчерашними новостями из местной газеты и, конечно, блестящими, ласкающими глаз алюминиевыми крышами. Еще неделю назад Торп и Турп наслаждались такой же «искусственной» жизнью, покачиваясь в своей квартире (в самом центре города!) в креслах-качалках, и не мечтали ни о чем более. Но жизнь реальная бросила сыщиков в самую пучину стремительно разворачивающихся событий, и они были действительно увлечены ими.

Если бы они знали, куда приведет их эта поблескивающая в лучах клонящегося к закату солнца, невинная на первый взгляд речка! Если бы они знали, как неожиданно будет нарушен их спокойный размеренный образ жизни! Если бы они знали!..

Но ни Турп с Торпом, ни их попутчики даже не догадывались об этом. И все, казалось, были вполне довольны столь мирным путешествием. Оно напоминало им обычную прогулку с традиционным пикником на лоне природы в конце, и сыщики все попыхивали сигарами, браво стряхивая пепел за борт.

Хамяк достал свою зеленую сумку, вытащил из нее клубок шерсти, спицы, и принялся мирно вязать что-то.

— Ого! — удивился Турп. — Так ты еще и вяжешь?

Хамяк буркнул в ответ что-то невнятное, не отрываясь от работы. Спицы так и мелькали в его умелых лапах.

— Вяжет! — шепотом сказал Турп. — Лопни моя душенька, вяжет. Не верю своим глазам.

— Вяжу, — громко сказал Хамяк. — Ну и что же здесь плохого? Или ты что-то имеешь против?

— Брось, — смутился Турп. — Я просто… Честное слово, ни разу не видел Хамяка, который вяжет.

Хамяк обиженно фыркнул.

— В кои-то веки он увидел Хамяка, который вяжет, — пробасил он, — и еще недоволен этим!

Клубок шерсти постепенно разматывался, а полотно на спицах все более и более приобретало вид носка. Наконец, носок был готов, и Хамяк с видимым удовольствием нацепил его себе на лапу.

— Изумительно сидит, — проговорил он. — Как будто…

Фразу закончить он не успел, ибо окрестности огласились свистом подлетающего артиллерийского снаряда, и, мгновение спустя, на корму лодки шлепнулся взмыленный Сопер с криком:

— Хамяк! Ты бросил меня ОДНОГО в доме?! Ты бросил меня на съедение призраку?! Да?!! Я тебя другом считал, а ты, ты…

— Ну, — сурово прервал Сопера Хамяк, мелькая, как ни в чем не бывало, спицами. — Ну же!

— А ты… ты… — все не унимался дракон. — Я, конечно, могу тебя понять: чего тебе дома-то торчать… Но! — он встрепенулся. — В таком случае я сидеть дома не намерен. Куда все — туда и я. А один в пустом доме я не останусь.

— Послушай, Сопер, — удивился Джон Кишо. — А кто за вещами смотреть будет?

— Я дверь на ключ закрыл, — сказал дракон. — Вот.

Посоветовавшись, решили Сопера не прогонять. Крылатая разведка, все же.

Последний раз река дала плавную излучину, последний раз лучи заходящего солнца блеснули в окнах едва видимого из-за деревьев Дома-на-Холме.

На ночь решено было пристать к берегу…

 

Глава девятая

— Что ж, прекрасное место, — проговорил Джон Кишо, поблескивая моноклем. — Я бы сказал — поэтическое. «Ночлег Джона Кишо на реке»! Чудесно звучит, не правда ли?

— Кстати, о ночлеге, — отозвался практичный Турп, не разделявший, как видно, поэтические умонастроения шотландца. — Как мы разместимся на ночь?

— А «Полундер» мой на что? — удивился вопросу Хамяк. — Для ловли бабочек? Вы с Турпом уляжетесь вот под этим тентом, а мы с Джоном и Сопером уж как-нибудь в каюте разместимся.

— А не холодно ли будет ночью под тентом? — обеспокоенно спросил Торп.

— Не баре, — отрезал Хамяк. — Оденетесь потеплее да закутаетесь в одеяло. И вообще, шерсть нужно отращивать, если холода боитесь. Вот так, — Хамяк любовно потрепал свой густой коричневый мех.

Устроив себе некое подобие постели, Торп и Турп сошли на берег и принялись разводить огонь.

— А ну, с огнем подальше, — повелительно крикнул Хамяк, узрев это.

— Что? — переспросил Турп.

— А ничего! «Полундер» мне еще опалите, вот что. В лесу костер разводите!

Сыщики послушно удалились в лес и продолжили прерванное занятие там. Сложив шалашиком тонкие сухие хворостинки, прикрыв их сверху ветками потолще, они облили все сооружение бензином и подожгли.

Сопер наблюдал это из-под ствола здоровенной сосны и тяжко вздыхал.

— Вот огонь, так огонь… — тихонько приговаривал он. — И ничего-то сложного тут нет… Пых-пых… Почему же у меня ничего не получается? Пых-пых… Может, попробовать залить себе в ноздри бензину?

Хамяк, напротив, смотрел на «огненные» манипуляции сыщиков крайне неодобрительно.

— Лентяи, — бурчал он. — Ищут себе легкой жизни, а топором как следует поработать — это дудки. Не то воспитание…

И Хамяк, не переставая недовольно ворчать, улегся на корме, подперев щеку рукой. На носу лодки с совершенно отрешенным видом сидел Джон Кишо. Снятый с головы цилиндр покоился на его коленях, дабы ветер мог беспрепятственно развевать густые желтовато-рыжие волосы поэта.

— Ну что? — сказал Торп Турпу, когда костер разгорелся вовсю. — Приготовим что-нибудь на ужин?

— Угу, — согласился Турп. — Как насчет жареных сосисок?

— Недурно. Скромно, и со вкусом.

И Торп с Турпом принялись за дело. Оба друга считали себя отличными кулинарами. И, надобно заметить, не без основания. Никто не сумел бы лучше них заварить кофе или поджарить яичницу с ветчиной, луком и всем, что полагается.

Наломав тонких веток, друзья насадили на каждую, как на вертел, по сосиске, концы которых разрезали на четыре части и смазали внутри горчицей.

Вскоре по всей округе распространился изумительно аппетитный аромат. Сопер жадно ловил вкусный запах ноздрями и громко сопел. Даже Джон Кишо вышел из своей поэтической задумчивости.

— Не поэзией единой жив человек, — провозгласил он и направился к костру.

Один лишь Хамяк остался совершенно равнодушным к соблазнительному запаху.

— Дикари, — только и буркнул он, — каннибалы.

Выругавшись, Хамяк нырнул в каюту, но вскоре вылез оттуда с двумя пакетами в руках.

— Варвары, — пробурчал он снова и направился к костру, прижимая ношу к груди.

У костра, в предвкушении трапезы, уже сидели Сопер, Джон Кишо и Торп с Турпом. Над углями дымились аппетитные румяные сосиски.

— А ну, подвинься, — велел Хамяк Соперу. — Троглодит…

Сопер испуганно захлопал глазами.

— А что такое «троглодит»? — робко спросил он.

— Ты и есть троглодит, — пояснил Хамяк. — И остальные не лучше. Ну, кому я сказал? Подвинься. Хамяк что, два раза повторять должен?

Сопер живо потеснился. Хамяк уселся между ним и Джоном Кишо и, бросив презрительный взгляд на сосиски, развернул оба принесенных пакета. В одном оказался кочан капусты, в другом — фисташки.

— Вот эта пища — для настоящего мужчины, — удовлетворенно, едва ли не первый раз за вечер, произнес он и захрустел сочным капустным листом.

С удивлением покосившись на Хамяка, Торп и Турп взяли с костра по сосиске. Сопер и Джон Кишо последовали их примеру. Через миг ночная тишина огласилась дружным щелканьем челюстей.

— Тьфу ты, черт, — неожиданно выругался Турп. — Про хлеб забыли. Сидите, я сейчас принесу.

Он поднялся и направился к берегу.

— Хлеба ему захотелось, — снова недовольно пробасил Хамяк. — Может, еще масла сливочного? — и он бросил в пасть пригоршню фисташек.

Торп тем временем доел свою сосиску и с удивлением почувствовал, что сыт.

Звездное небо, раскинувшееся над лагерем наших путешественников, мерное покачивание сосен и тихий плеск реки за деревьями навевали на него иные, далекие от еды мысли.

«До чего все-таки удивительно хорош мир, — подумалось ему. — Каким, однако, надо быть мастером, чтобы сотворить такие простые, и в то же время прекрасные вещи. Вот небо, вот звезды, вот лес, вот костер… И мы сидим у костра. И… Об этом, право, надо написать что-нибудь такое-растакое, раззамечательное!»

Тут его взгляд упал на Джона Кишо, с аппетитом уплетавшего свою сосиску, и Торп вдруг припомнил, что сказал тот по поводу его поэтических опытов.

«Нет, — подумал он, — если я хочу написать НАСТОЯЩИЙ СТИХ, то придется вставлять туда Джона Кишо, черт бы его побрал. Как, бишь, он там советовал? «Мой шотландский друг»? Что ж, попробуем.

И Торп принялся сочинять:

«Вот сидит у костра мой шотландский друг».

— Вроде ничего, — подумал он. — А что дальше? Какая там рифма к слову «друг»?.. «Вдруг»? Тогда, что именно «вдруг»?.. Что может произойти вдруг?

Но тут жизнь сама ответила Торпу на мучивший его вопрос. За спиной сыщика послышалось некое урчание, Торп оглянулся и буквально в нескольких шагах увидел здоровенного волка, который смотрел на увлеченного стихотворчеством детектива нехорошим взглядом.

— Волк! — воскликнул Торп испуганно.

— Зубами щелк, — тут же зарифмовал Хамяк, через мгновение, впрочем, насторожившийся. — Где волк?!

— Вон, вон стоит! — пробормотал Торп, отступая. — Ой, — уже в голос заорал он, — а вон еще один… И еще!..

Действительно, валков оказалось несколько, и они, вдобавок, окружили костер со всех сторон.

— Ну, волк, — снова невозмутимо сказал Хамяк. — Ну и что? Волков, что ль, не видел?

— Это ж наши волки, ручные, — успокоил Торпа, а больше себя, Сопер. — Верно, Джон?

— Определенно верно, — отозвался Джон Кишо. — Поскольку мы находимся на нашей стороне реки, то, следовательно, и волки — наши. Должно быть, они просто прибежали на запах пищи.

— Проголодались, волчары, — дружелюбно обратился к пришельцам Хамяк. — Ничего, щас мы вас покормим.

Он взял капустный листик и направился с ним к одному из волков.

— На! Жри, зверюга, — весело сказал он, протягивая волку лакомство.

Тот зарычал и щелкнул челюстями. Хамяк едва успел отдернуть лапу.

— Ты че, озверел? — изумился он. — Да я…

Но больше Хамяк ничего не успел сказать, поскольку волк молнией бросился на него… Хамяк схватил зверя за челюсти и стиснул их могучей лапой.

— Совсем зажрались, — возмущенно сказал он, отбросив полуживого волка шагов на десять.

— Хамяк, друже, — вдруг растерянно пробормотал Джон Кишо. — Кажется, это не наши волки.

В самом деле, волки (а их все прибывало) совсем не походили на ручных. Напротив, вид них был свирепый и злобный.

Друзья тесней прижались к костру — последнему своему спасению: приближаться к огню волки все-таки боялись. Пока…

Тем временем Турп возвращался назад с буханкой черного хлеба в руках. Ночь была довольно прохладная, он поеживался и торопился поскорее снова оказаться у жаркого пламени костра, уже мерцающего сквозь стволы деревьев невдалеке. Тут-то Турп и увидел схватку Хамяка с волком. Он хотел было уже броситься на помощь, как вдруг заметил несколько четвероногих силуэтов, несущихся в его сторону.

«Волки, — мелькнуло в Турповой голове. — Мама…»

«Мама» — было последнее, что он успел подумать, ибо времени на размышления больше не оставалось. Турп повернул назад и помчался, словно заяц, к реке. Но волки, конечно же, бегали гораздо быстрее. Понятное дело: четыре ноги — это не две. До лодки оставалось совсем немного, однако Турп уже слышал яростное тяжелое дыхание за спиной. Волки настигали его. Турп сделал отчаянный рывок и из последних сил запрыгнул в шлюп. Буквально в ту же секунду два огромных волка со всего размаху врезались мордами в борт «Полундера», своим лихим прыжком Турп спас себе жизнь.

Дело в том, что от сильного удара лодка высвободилась из песка и отчалила. Один из нападавших волков бросился в воду и попытался было преследовать ускользающую добычу вплавь, но успевший уже оправиться от первого испуга Турп выхватил из уключины весло и огрел им назойливого зверя по башке. Волк взвыл. На его счастье, он не успел еще далеко отплыть от берега, не то бы утонул, как котенок.

Избавившись от погони, Турп вставил весло назад в уключину и принялся энергично грести. Добравшись до середины реки, беглец поубавил ход и призадумался.

Он-то был в безопасности, но его друзья… Они, похоже, влипли в жуткую историю, и ему, именно ему, нужно что-то придумать, чтобы помочь им. Но что? В голову Турпа, как назло, не приходила ни одна стоящая мысль.

«Ну, шевели мозгами, — приказал он сам себе. — Если, конечно, они у тебя еще есть. Недаром Торп все подсмеивался над твоими умственными способностями, ой, недаром… Бедный, милый Торп! Что с ним будет теперь? С ним, и со всеми остальными? Ну, думай же, ты! Безмозглый осел! Баран!! Дубина!!! Или у тебя совсем уже мозги заклинило?»

— Стоп! Заклинило… Вот именно: за-кли-ни-ло. А клин, как известно, клином вышибают, — уже вслух произнес Турп, повеселев.

— Клин — клином, а волков — валками.

И он снова принялся лихорадочно грести. Проплыв метров шестьсот вверх по течению, Турп увидел на прибрежной скале небольшой отряд волков. Те сидели, повернув морды к луне, и дружно выли на нее.

«Бедняги, — подумал добрый Турп. — Проголодались, видать. Ну да, конечно. В доме-то никого не осталось, а значит, и объедки им никто не выбрасывал».

Просто удивительно, до чего часто в последнее время в голову Турпа приходили умные мысли.

— Что, братцы, — крикнул Турп волкам. — Поди, жрать хотите? Волки обернулись на голос, заметили Турпа и завыли приветливо и жалобно. Это, как вы уже, конечно, поняли, были наши, ручные волки. Турп вдруг с ужасом подумал, что совершенно не знает волчий язык.

«Как же я с ними договорюсь? — мелькнуло у него в голове. — Разве что тоже попробовать повыть?»

И Турп, встав зачем-то на четвереньки, принялся завывать, подражая валкам.

— У-у-у! — выл Турп.

— У-у-у! — отвечали ему валки.

— У-у-у! Айда за мной! — выл Турп.

— У-у-у! У-у-у! — отвечали волки.

«Ни черта не понимаю. Чего они там воют? — подумал Турп. — Что же делать?»

Но тут ему снова (который уже раз) пришла в голову мысль. Никогда еще Турп не вел себя таким умником. Он снова взялся за весла и, не переставая выть, погреб назад, к злополучной стоянке. И так же, не переставая выть, волки затрусили по берегу вслед за ним.

Достигнув стоянки, Турп выпрыгнул из лодки и смело помчался по направлению к костру. Волки бросились следом. На сцене они возникли одновременно.

— Торп! — только и крикнул Турп.

— Турп! — только и крикнул Торп.

Сказать что-то большее у них не было времени.

— Я не один! Я привел НАШИХ валков!!! — прокричал еще Турп.

— Ура! — раздался вопль Сопера, за которым, естественно, последовало ворчание Хамяка:

— Не «уракай» раньше времени, выскочка.

Отряды противоборствующих волков между тем выстроились мордами друг к другу, позабыв о голоде.

— Какое хамство! — начал речь вожак добрых волков, уже известный нам Горюн. — Как вы смели, подлые псы, переплыть на наш берег? Убирайтесь вон!

— Сами убирайтесь вон! — огрызнулся вожак злых волков, которого звали Куц. Имя свое он получил после того, как в одной из драк потерял добрых полхвоста…

— Сами вы псы. Вот захотели, и посмели! И переплыли на ваш паршивый берег!

— Даем вам восемь секунд, — заявил Горюн, — на то, чтоб убраться отсюда. После этого мы вам не завидуем!

— Это мы вам не завидуем! — угрозой на угрозу ответил Куц. — И никаких ваших восемь секунд ждать не станем! А ну, бей их, ребята!

И волки бросились друг на друга. Завязалась жестокая битва. Силы были примерно равны, но добрые волки дрались все-таки на своей территории, и это придавало им уверенности. Да тут еще Хамяк вмешался. Он, правда, не собирался этого делать — просто четыре незадачливых волка оказались слишком близко от его лап, и Хамяк не смог отказать себе в удовольствии схватить их за задние ноги да хлопнуть головами оземь. Мало-помалу добрые волки оттеснили злых к реке. Те, надо отдать им должное, не сдавались и продолжали отчаянно сопротивляться.

Тут Турпу, для которого эта ночь и без того оказалась такой богатой на идеи, пришла в голову еще одна мысль.

— Торп, — сказал он. — Экие мы, все-таки, с тобой дураки! У нас же есть револьверы!

— Не узнаю этого человека, — восхитился другом Торп. — Не голова — а магистрат!

И они с Турпом выхватили свои револьверы, сделав, для начала, по выстрелу в воздух.

Волки, — как с той, так и с другой стороны, — прервали потасовку и задрали удивленные морды вверх. Было видно, что стрельба им в диковинку. Тогда, чтоб окончательно расставить все точки над «i», Торп прицельным выстрелом оторвал Куцу остаток хвоста. Куц взвизгнул, бросился в реку укрыть свой позор, и поплыл по-собачьи, точнее, по-волчьи, на тот берег. Его соратники, почуяв, что дело пахнет жареным, бросились наутек вслед за вожаком. Добрые волки, правда, тоже не остались отпраздновать победу. Эта стрельба и их так напугала, что серые пустились бежать вдоль берега, забыв об обещанной Турпом еде.

— Эй, вернитесь! — кричал им вслед Турп. — Доешьте хотя бы сосиски!

Но бедным волкам было не до сосисок. Они неслись по лесу до тех пор, пока не выбились из сил, оставшихся после драки, окончательно, и лишь тогда присели отдохнуть, высунув языки и вздрагивая всем телом.

Итак, берег был свободен, и друзья снова были вместе.

— Ну, слава Богу! Вроде пронесло, — сказал Турп. — Будем считать, что отделались легким испугом.

Никто ему не ответил. Сперва к Турпу подошел Хамяк. Он посмотрел на сыщика и одобрительно хмыкнул, что было для него, очевидно, высшей похвалой.

— Турп! — завопил следом Сопер. — Да ты просто герой!!!

— В самом деле, Турп, — сказал Джон Кишо. — Нельзя не отметить, что ты оказал нам неоценимую услугу.

Турп не знал уже, куда и деваться, но Торп его доконал окончательно. Он подошел к Турпу, похлопал друга по плечу и, не сдержавшись, чмокнул в нос. После чего, порядком смущаясь, сказал:

— Вот уж не думал, что ты будешь действовать так умело и обдуманно.

— Но-но, — поводил указательным пальцем Турп, — не подлизывайся. Вот если хочешь заехать мне в нос, тогда пожалуйста.

— Уж я-то не откажусь, — заверил приятеля Торп и легонько стукнул по носу.

В ответ Турп, шутя, несильно двинул его по подбородку. На это Торп ответил герою дня небольшой оплеухой. Спустя минуту, друзья, придя в азарт, привычно тузили друг друга. К обоим окончательно вернулось прекрасное настроение.

— Ну ладно, хватит танцы тут устраивать, — проворчал также вернувшийся в свое привычное состояние Хамяк, и одним движением развел драчунов в стороны. — Спать пора. Завтра еще как-нибудь вставать надо.

Все отправились в лодку и, уставшие от пережитого, скоро заснули.

Наутро, беспощадно разбуженные Хамяком, путешественники наскоро позавтракали и отправились в путь. Дул попутный ветерок, и друзья решили воспользоваться этим, чтобы опробовать парус.

До чего же чудесно было плыть по реке под парусом, летя навстречу неизвестному!

Сосны и ели на одном берегу, береза и ольха на другом махали им вслед своими верхушками. Мимо проплывали кувшинки, а ветер все сильней надувал парус «Полундера», и тот весело мчался вперед, соревнуясь с течением.

Путешественники, освобожденные от необходимости грести веслами, занимались кто чем.

Хамяк, устроившись на корме, что-то по обыкновению вязал, время от времени поглядывая на реку и поворачивая руль. Сопер ужом вертелся вокруг Хамяка, пользуясь тем, что у того было сегодня явно благодушное настроение.

— Слышь, Хамяк! А, Хамяк? А чего ты вяжешь? — вопрошал он, заходя справа.

— Гроб тебе вяжу, — буркнул в ответ Хамяк. — Не видишь, что ли, — пуловер.

— А что за штука такая, «пуловер»? — не унимался Сопер, заглядывая слева.

— Свитер такой, — терпеливо пояснял Хамяк, удивляясь собственной выдержке.

— А-а, свитер, — важно протянул Сопер. — Понятно.

— А не маловат он тебе будет?

— Ты еще поучи меня вязать, ящурка, — ощерился в конце концов разозленный Хамяк. Что-что, а замечания выводили его из себя мгновенно.

Сопер на всякий случай отлетел от Хамяка и примостился возле Торпа с Турпом.

Друзья откровенно бездельничали и от нечего делать решили разыграть Сопера.

— Слышь, Сопер, — заговорщицки поманил его Турп. — Хошь услышать большой секрет?

У Сопера от любопытства аж ноздри зашевелились.

— Ну? — прошептал он, подставляя ухо.

— Убери свои уши, — набивал себе цену Турп. — Или помой их сперва, а потом подставляй! Так вот… Ладно, Торп, говори.

— Думаешь, у Хамяка настоящий мех? — с важностью в голосе шепнул Торп Соперу.

— А то какой? — удивился дракон.

— Не ори, дурья башка. Так вот, никакой это не мех, а просто комбинезон.

— Чего? — опять взвизгнул Сопер.

— Комбинезон из коричневой шерсти. Он его себе сам связал. Вязать он мастер.

— А под этим ком… комбизоном что?

— Ничего, — на ходу импровизировал Турп. — Одно голое тело с татуировками.

Не веришь? Спроси его самого. А еще лучше — подкрадись тихонько сзади и надави на шею. У него там кнопка. Как нажмешь на кнопку, комбинезон — бряк! — и вниз.

— Не-ет, — протянул Сопер, глядя на Хамяка. — Он меня убьет. Такой «бряк» сделает, что не очухаешься.

— Брось, Сопер, — подбодрил дракона Торп. — Хамяк добрый. Это он с виду грозный, а в душе — и мухи не обидит.

— Ну да, — недоверчиво сказал Сопер. — Видали мы этих мух. Где они теперь, эти мухи?

— Да ты не боись, — продолжал между тем Торп. — Если чего и случится, Хамяк только посмеется. Знаешь, какое у него чувство юмора?

— Не знаю, — мрачно ответил Сопер. — Зато я знаю, какая у него…

— Ну и правильно он тебя трусливой ящуркой называет, в таком случае, — презрительно процедил Турп. — Какой ты дракон? Никогда ты так огонь пускать и не научишься! Так и будешь до старости одни сопли из ноздрей высмаркивать.

Расчет был точен. Упоминание о его огнепускательных способностях тут же взвинтило дракончика.

— Я боюсь? — крикнул он хриплым фальцетом. — Я ничего не боюсь! — и он отважно юркнул за спину Хамяка, который не замечал ничего вокруг, целиком поглощенный своим вязанием. Тут Сопер понял, что кое-чего он все же боится, но отступать было поздно. Сопер зажмурил глаза и ткнул Хамяка пальцем в шею.

— Тебе чего, дурило? — сердито поинтересовался Хамяк, оглянувшись.

— Ай! — испуганно воскликнул Сопер.

— Во, чокнутый! — удивился Хамяк, и обернулся к Торпу с Турпом, словно призывая их в свидетели чокнутости Сопера.

Торп и Турп смотрели на Хамяка остекленевшими глазами.

— Торп, — тихо сказал Турп, — ты никогда раньше не замечал в себе прорицательского дара?

— А вы чего уставились? — спросил тем временем недоумевающий и злой Хамяк. Что я вам…

Тут он опустил глаза и осекся. Его роскошный коричневый мех сполз до самого пояса, обнажив голый торс, на котором красовались несколько татуировок: «Не забуду папу-Хамяка», «Не забуду маму-Хамяка», а чуть ниже, помельче и другим почерком — «Не забуду Надюшу-Хамяка».

Несколько секунд лицо Хамяка напоминало каменное изваяние. Потом его исказила гримаса страшного гнева, а из пасти вырвался леденящий душу вопль: «УБЬЮ!»

Сопер почему-то сразу поверил Хамяку и пулей взвился в воздух.

— Все равно убью! — ревел Хамяк.

Однако летать он не умел, а у Сопера хватило ума не спускаться вниз до самого вечера, пока гнев Хамяка немного не остыл.

Хамяк принялся свирепо напяливать свой опавший мех обратно, но у него никак не получалось застегнуть проклятую кнопку на шее.

— Давай, помогу, — сказал услужливо Торп, чувствуя за собой вину.

— Чего?! — снова взревел Хамяк, и Торп испуганно сел на место.

Наконец, Хамяку удалось застегнуть кнопку и вернуть себе прежний пушистый вид. Показав напоследок убито порхающему над лодкой Соперу многообещающий кулак, он снова уселся на корму и принялся свирепо махать спицами, продолжая столь неудачно прерванное вязание.

Джон Кишо сидел на своем излюбленном месте на носу лодки. Ничего из происшедшего поэт не заметил, поскольку как раз в это время творил. Он только что закончил свой стих, но вид у него был не торжествующий, а скорее растерянный и смущенный. Дело в том, что события прошедшей ночи побудили Джона написать стихотворение, в котором должен был воспеваться героический поступок Турпа. Однако в результате у великого поэта вышло следующее:

На сей раз сам Джон Кишо чувствовал, что написал явно не то.

«Я готов даже допустить, — думал он, — что в чем-то, пожалуй, отошел от первоначального замысла. Возможно, мне следовало написать не «советам», а «заветам»? Ох, не знаю, не знаю. Кажется, подобное случается со мной впервые. Хотя, в целом, я всегда считал себя весьма и весьма недурным мастером героического жанра. Придется еще поработать».

Тут его размышления были прерваны голосом, который невозможно было спутать ни с каким другим:

— Приветствую другое моих отважных, к цели своей несущихся!

Все задрали головы вверх, однако призрака (а голос был, несомненно, его) не увидели.

— Ты что, старчило, надумал с нами в прятки играть? — рявкал все еще не успокоившийся Хамяк. — А ну, живо показывайся!

— Ау, дед! Где ты? — завопил баловник Турп. — Где ты, привиденье? Человек-невидимка, ку-ку!

Сверху раздался сдавленный кашель и крик:

— Сколько раз вам можно повторять: не привидение, а призрак! Черт бы вас забодал!

— Но-но, без хамства, — пригрозил Торп, — а то как дам по шее!

— Я тебя, молокососа, самого как тресну по уху! — продолжал горячиться призрак.

Однако, он хоть и заговорил по-человечески, но так и не показался.

— Тебе не кажется странным, Турп, — заметил Торп ехидно, — что когда это привидение бесится, оно начинает выражаться теми же словами, что и ты?

— Перестаньте, — вмешался Джон Кишо, — иначе мы не получим необходимых объяснений.

— Ты можешь втолковать нам, где ты находишься? — обратился он уже к призраку.

— Здесь я, — отвечал почти успокоенный (это чувствовалось по слогу) обходительностью Джона Кишо призрак, — подле сего крылатого змия.

Услышав это, перепуганный Сопер хотел было спикировать вниз, на «Полундер», но, увидев свирепую физиономию Хамяка на корме, предпочел остаться в соседстве с призраком.

— А почему же мы тебя не видим? — спросил Торп.

— На то причина есть, — отвечал окончательно пришедший в себя призрак. — Ибо мы, призраки, по природе своей таковы суть, что явственность наша читается не очертаниями при свете белом, но мерцанием во мраке всяческом.

— Ага, понятно, — сказал Турп. — А сейчас тебе, значит, хоть кол на голове теши, все равно не разглядишь.

— Туманна для меня суть большей части слов твоих, но в едином есть правота твоя: разглядеть меня ныне не вольно. Посему прощаюсь я с вами, а явлюсь вам с зарею вечернею. И вновь путеводимой нитью буду вам, ибо и сей путь мне ведом. Прощайте!

— Решительно, — сказал Джон Кишо после того, как призрак умолк, — решительно все пути ему ведомы. Ну-ну.

— И всюду он нам, видишь ли, путеводной нитью будет, — пробурчал Хамяк. — Не привидение, а летающий клубок шерсти.

И Хамяк снова принялся за вязание. Вязал он так яростно, что к вечеру закончил целых два пуловера.

— Вот, — сказал он мрачно, протягивая рукоделие Торпу и Турпу, — это вам.

— Нам? — хором удивились сыщики.

— Ну да. Не еноту же, — буркнул Хамяк. — Чтобы не замерзли под тентом, неженки городские.

— Спасибо, Хамяк, — сказали Торп и Турп, расчувствовавшись.

— Спасибо, спасибо, — передразнивал их Хамяк. — Из «спасибо» пуловер не свяжешь.

И он, все такой же мрачный, улегся на корму. Впрочем, гнев его почти прошел, и сердился он скорее по инерции, а бурчал по привычке.

Уставший от порхания над лодкой, Сопер решился, наконец, приземлиться на борт «Полундера». Хамяк лишь бросил на него угрюмый взгляд, словно говоря: «Ладно, сиди тут. Черт с тобой — я тебя после придушу». Сопер неловко улыбнулся этому красноречивому взгляду и уставился на воду. Вода, вторя небу, теряла розоватый оттенок заката и быстро темнела. Вскоре на ней появились первые, подрагивающие от ряби, звезды. Ольха и березы, росшие на левом берегу, постепенно уступали место соснам и елям. Начиналось царство бесчисленных заводей, притоков и ручьев. Паутинка превращалась в таинственную Хлябь-Паутину.

— Да это же целый лабиринт! — воскликнул Джон Кишо. — Честно говоря, я себе очень слабо представляю, куда нам плыть дальше.

— Пора бы появиться нашему уважаемому привидению, — заметил Торп. — Уже, вроде бы, стемнело.

— Путеводной нитью он, видите ли, будет, — пробурчал Хамяк. — Интересно бы узнать, где эта нить ошивается.

— Не доверяйся гласу гнева твоего, но доверься взору очей твоих. Я ошиваюсь над вами, — раздался голос призрака.

Все подняли глаза вверх, но никакого призрака не увидели.

— Что за чертовщина! — воскликнул Торп. — Ведь в темноте он должен быть виден!

— А это и не привидение вовсе, — подал голос Турп, очень довольный собою. — Это я вас разыграл.

— Вот здорово! — восторженно закричал Сопер. — Совсем-совсем, как привидение!

— Замолкни, ящурка, — грозно оборвал драконовы восторги Хамяк, а Джон Кишо добавил с укоризной:

— Что за дурацкие шутки, Турп! Сейчас, когда нервы у всех напряжены, когда мы не знаем, куда плыть, когда поднимается ветер и, кажется, начинает накрапывать дождь… …Точно, начинает, — подтвердил он, подставляя руку под большие редкие капли и кутаясь в плед. — Так вот, в такую минуту…

— Ветер поднимающийся задержал меня в пути, — раздался сверху голос призрака. На сей раз настоящего, в чем все поспешили убедиться, немедленно задрав головы вверх.

— Ибо мы, призраки, — продолжал тот, — внушению ветра подвержены и движением его несимы в силу сходности природы нашей. Но ныне здесь я, и готов перстом указующим быть вам.

— Ишь ты! Перстом указующим, — съязвил Хамяк. — А нитью путеводной что, слабо стало?

— Понятия сии тождественны суть, — важно пояснил призрак, — и толкование им есть таково: лететь мне впереди вас, ветром влекомым, вам же — вослед мне плыть.

— Ты только не очень-то влекись своим ветром, — заметил Турп, — а то мы еще заплывем тебе вослед к черту на кулички.

Но призрак его не слушал. Он, как и обещал, полетел впереди «Полундера», петляя от ветра.

С дождем призрак, очевидно, был различной природы, ибо тот проходил сквозь него, никак не влияя на траекторию его полета.

Ночь выдалась безлунной, и «Полундер» чуть ли не на ощупь продвигался по воде за мерцающим призраком. Тем временем ветер усилился, а дождь превратился в настоящий ливень. Торп и Турп натянули свои новые пуловеры и подняли над головами одеяло. Хамяк сидел и ворчал, почему-то злясь на призрака.

— Навязался на нашу голову, — бубнил он, — да еще за собой тянет. Порядочные покойники лежат себе в гробу и разлагаются тихо, а этот все рыщет, как хорек. Видать, при жизни вел себя по-свински, вот и не успокоится никак. Нежить полосатая!

Почему именно «полосатая», — этого Хамяк пояснить не мог.

Призрак, однако, его не слышал.

— Близки мы к цели нашей, — раздался его радостный возглас. — Вот заросли сии камышовые и вода у подножия их, и название ей протока, и плыть нам по протоке сей далее!

«Полундер» послушно двинулся вслед за призраком, но тот вдруг точно спятил и помчался вперед с дикой скоростью, выкрикивая что-то на лету.

— По-моему, старик впал в детство, — заметил Джон Кишо.

— Старый балбесина, — выругался Хамяк. — Двумя уже ногами в могиле, а все не угомонится. Дурко!

«Полундер» пустился в погоню за призраком. Парус, естественно, сняли как только ветер стал крепчать, и Торпу с Турпом, сидящим на веслах, пришлось изрядно попотеть. Они долго-долго плыли мимо густых зарослей камыша, сгибающихся от ветра до самой воды. Сквозь всплески от яростных ударов о воду и вой ветра едва доносились чудные крики удаляющегося призрака: юэ-о-ии-ээ-ы-уу-о — э-аа!»

— Чего он там орет? — зло спросил Хамяк.

— Мудрено разобрать, — промолвил Джон Кишо.

— Дикция у него плохая, верно? — рискнул еще раз подать голос Сопер.

До сих пор он благоразумно не напоминал Хамяку о своем существовании, но будучи драконом болтливым, на сей раз не удержался.

— Ага! — коротко и зло сказал Хамяк. — Щас кое-кто у меня за все ответит. И за привидение, и за собственные мерзкие поступки. Если еще раз вякнет, — добавил он.

Сопер испуганно замолчал и на всякий случай зажал себе рот лапой.

Тем временем камышовые заросли кончились, и путешественники увидели перед собой чистую водную гладь. Где-то вдали в последний раз мелькнуло тусклое мерцание призрака и скрылось за черными верхушками сосен.

— Правь туда, — приказал Хамяк.

Торп с Турпом взялись за весла, и минут через десять «Полундер» уткнулся носом в прибрежный песок.

— Что за черт! — выругался Турп. — Откуда здесь взяться берегу, если этот старый летун болтал про какую-то протоку?

— Возможно, мы чуток ошиблись в темноте, — предположил Торп. — Отчаливаем, поищем путь.

Они отчалили от берега, поплыли влево, но вскоре снова уперлись в берег.

— Дьявольщина какая-то! — сказал Торп. — Поплыли дальше.

Друзья проплавали еще часа полтора, однако, куда бы они ни направляли свой шлюп, всякий раз неизменно натыкались на берег. Сомнений быть не могло: они заплыли в какое-то озеро.

— Ну вот что, — сказал Джон Кишо после очередной неудачной попытки. — Больше мы никуда плыть не будем. Это совершенно бесполезно. Предлагаю лечь спать, а утром, которое, как известно, вечера мудренее, продолжить наши поиски, но уже при свете.

— Спать? — разочарованно протянул Сопер. — А ужинать?

— Ежа тебе дохлого в постель, а не ужин! — прикрикнул на него Хамяк. — А ну, марш спать, оглоед.

Сопер, Джон Кишо и Хамяк спустились в каюту, а Торп с Турпом, закутавшись в теплые верблюжьи одеяла, улеглись под тентом. Крыша ходила ходуном под мощными ударами ливня и яростными порывами ветра, который все крепчал и уносил все дальше и дальше беднягу призрака, не перестававшего вопить:

— Ветром свирепым унесло меня!

Но он был уже так далеко от лодки, что измученные путешественники не смогли бы услышать даже прежних его «ээ-о-и-ээ-ы-о-э-аа».

 

Глава десятая

Первым, как всегда, проснулся Хамяк. Он протер лапами глаза, достал из корзины морковку и принялся яростно, с каким-то ожесточением ее грызть.

Следом проснулся Джон Кишо и тоже вылез из каюты. Приятели вместе встали у борта и оглядели озерцо.

Оно было небольшим, и камышом заросло только с восточного берега. Западная же часть была чистой и гладкой. На мелководье лениво плескалась рыба.

Хамяк наклонился к двери, ведущей в каюту, и гаркнул:

— Эй, Сопер! А ну, подъем, крылатое племя!

Дракон заворочался и нехотя вылез из-под одеяла.

— Что, уже утро? — спросил он, зевая во всю пасть.

— Да. — сказал Джон Кишо. — Уже половина седьмого. Вставай, завтрак проспишь!

Услышав о завтраке, Сопер пулей выскочил из каюты и сладко потянулся.

— Так-то, — сказал Хамяк, — щелкнув дракончика по носу. — Ну, а теперь разбудим наших сыщиков.

Торп и Турп не любили вставать в такую рань, но выбирать не приходилось. Оба, как миленькие, вскочили и, быстро умывшись студеной водицей, закурили свои утренние сигары.

После этого весь отряд наскоро перекусил консервами с подмоченным хлебом и стал держать совет.

— Перво-наперво, — сказал Торп, — я предлагаю запустить Сопера в качестве разведчика. Пусть осмотрит местность с высоты драконьего полета. А когда найдем протоку, ведущую из этого озерца, мы сможем продолжить путь.

Предложение одобрили, и Сопер, свечою взвившийся в воздух, завис в нескольких метрах от палубы «Полундера», принявшись старательно вертеть башкой по сторонам. Внезапно разведчик издал радостный вопль и стремглав спикировал вниз.

— Нашел! — радостно возвестил он. — И так близко.

— Яснее излагай, — нахмурился Хамяк.

— Яснее некуда! Видите эти кусты на берегу? Вот сразу за ними начинается река. А на реке, там, впереди, что-то непонятное, я не разглядел. А с той стороны нашего озерца — протока в камышах. Та самая, по которой мы сюда приплыли. Но обратно мы по ней плыть не станем — это лишний крюк в миль пять. Лучше просто протащить лодку по берегу через кусты — и мы в реке!

Так и сделали. Лодку тащили все вместе: на одной стороне Торп и Сопер, на другой — Турп и Джон Кишо. Хамяк толкал сзади. Наконец, с треском прорвавшись через прибрежный кустарник, «Полундер» шлепнулся в воду.

— Видите, какая от меня большая польза! — радовался Сопер, прыгая по крыше каюты.

— Если бы еще ума побольше, — хмыкнул Джон Кишо. А Хамяк пробасил:

— А ну! Грязными лапами по чистой крыше? А ну, брысь отсюда!

Дракончика как ветром сдуло.

Тем временем вновь подняли парус, и шлюп заскользил по утренней глади реки.

Впереди действительно, как и объяснил Сопер, виднелось что-то непонятное. Река там расширялась, а над водой выделялись то ли коробки какие-то, то ли еще что…

— А-а-а, — закричал Турп, хлопая себя ладонью по лбу. — Ну, я дурак! Как же я сразу-то не догадался. Да это ведь Город-на-Воде!

Конечно же, Турп был прав. И каждый из наших путешественников, хоть раз в жизни, что-нибудь слышал об этом городе.

Жители Города-на-Воде выбрали себе, надо сказать, крайне неудобное местечко для жилья. Стоял он в самом центре реки Паутинки, где суши почти нет — одни болота да заливчики. Правда, говорят, что раньше, когда Паутинка не разливалась еще так широко, город твердо стоял на берегу. Но низины начали со временем заболачиваться, а уровень паводка поднимался с каждой весной все выше и выше. Горожане сначала решили построить несколько плотин вокруг, но потом передумали и поставили все здания на сваи. Вода отвоевывала у людей все больше и больше жизненного пространства, и, вслед за этим, все выше становились сваи, и все глубже они уходили под воду. Вскоре уже можно было спокойно нырять из окна, не боясь стукнуться головой о дно, а горожане постепенно привыкли к такому образу жизни и даже находили его весьма привлекательным.

Вот к этому самому городу и подплывали наши путешественники.

Вначале тянулись долгие окраины, где домишки стояли маленькие, хилобокие, на подгнивших сваях. Между домом и водой сохранялось достаточно места, чтобы держать там лодочки и челноки для детишек. Изо всех окон торчали удочки с натянутыми лесками, и яркие поплавки пестрели на зеленой воде, как цветы на лужайке.

Ближе к центру дома становились выше и появились даже здания из кирпича, на основательных каменных сваях, обросших ракушками и водорослями. В центральной части преобладал стиль двухэтажного барокко.

Наконец, «Полундер» выплыл на центральную площадь города, которая была в этот ранний час пуста и представляла собой своеобразное квадратное озеро. В центре квадрата высился мраморный постамент со сваей наверху. Памятник (а вышеописанное сооружение было именно памятником) назывался «Свая — основательница».

Вслед за нашими героями на площадь выплыл на водном велосипеде дворник, который начал деловито вылавливать сачком бумажки от мороженого, щепки и прочий мусор из воды.

— Э-эй! Почтеннейший! — окликнул его нетерпеливый Турп. — Утро доброе!

— Доброе, — живо отозвался словоохотливый старик. — Отчего же ему не быть добрым? Самое, что ни есть доброе утречко. Да оно и всегда так в это время года — добренькое. Проснешься, бывало, поутру, да думаешь: «Что за диво? Утро-то какое, а? Эвон какое-растакое добрячее…»

— Ну вот, — недовольно произнес осознавший свой промах Турп. — Призрака нам мало было! Один говорун исчез — другой появился.

— Послушайте, — прервал дворника Джон Кишо. — Мы хотели у вас лишь спросить дорогу. Заблудились мы, понимаете ли.

— Отчего же не понять? — удивился дворник. — Очень даже понимаю. В наших местах и немудрено заплутаться, поскольку глухо тут, диковато. Чуть свернул не туда — и все. И ищи-свищи. Да и болота, обратно…

Тут на палубу вылез Сопер, который, до поры-до времени, валялся под тентом, и уставился на дворника. Дворник замолк и тоже уставился на Сопера, беззвучно пожевывая губами.

— М-м-мда, — с оттенком недовольства произнес он наконец. — Экую мразь с собой возите.

Дракон от такого оскорбления пискнул, но быстро пришел в себя и, что было мочи, взвопил: «Ха-а-мяк!»

Хамяк вылез из-под тента и расправил плечи со словами:

— Чего орешь, пернатый?

Увидев Хамяка, дворник сложил губы трубочкой и присвистнул, буркнув себе под нос: «Ну и ну! Кажись, к нам зверинец пожаловал». На его счастье, Хамяк этих слов не расслышал.

— Вишь ты, — сказал дворник уже громко. — Вот гости, так уж гости! Отродясь таких гостей не видывал, хоть у нас разные бывали.

— Сами-то из каких мест будете? — поинтересовался он.

— Мы из Города, что вверх по реке, — терпеливо объяснил Джон Кишо. — Вчера мы попали в бурю и заблудились. Не могли бы вы подсказать нам до…

Тут Джон схватил перо и чернила и принялся лихорадочно писать стихотворение.

— Дорогу, — закончил за него Торп, улыбаясь, как ни в чем не бывало.

Старик был заинтригован до предела. Он уже отбросил версию о зверинце и подозревал, что в город приехал самый настоящий цирк. Сейчас дворник размышлял, где же этот цирк будет давать представление.

Он бросил сачок с мусором позади себя и сказал:

— А мы вот что сделаем, милые люди. Поедем-ка к Бургомистру! Он у нас мужик головастый и подсобить завсегда сможет. Айда за мной! — и дворник бойко завертел педалями. Велосипед скрылся в одной из боковых улиц, и путешественникам ничего не оставалось делать, как последовать за ним.

Приплыли к дому Бургомистра. Тот, оповещенный дворником, самолично вышел встречать гостей.

— Добро пожаловать, добро пожаловать к нам! — говорил он, дробно смеясь и теребя поясок синего атласного халата. — У нас в городе еще ни разу не было бродячего цирка, и вот вы! Какая честь!

— Что? — удивился Сопер. — А мы вовсе и не бродячий цирк. Мы путешественники.

— Да? — сконфузился Бургомистр и бросил уничтожающий взгляд на дворника. — Ну-ну. Пусть так. Но это ничего не меняет! Добро пожаловать, так или иначе!

Друзья привязали шлюп к одному из множества толстых медных колец, что были вделаны в стену дома подле лестницы, и вошли в дверь. Бургомистр был с ними мил и приветлив. Прислуга быстро накрыла на стол, и путешественники уселись, ожидая ленч.

В Городе-на-Воде считалось, что все блюда должны производиться из рыбы, поэтому у горожан каждый день был рыбным. Даже крем и мороженое делали из карасей. Хамяк, конечно, от такой еды отказался, поэтому пришлось специально для него заказывать небольшую дыньку с бахчи, что размещалась, благо, неподалеку, на маленьком пустынном островке.

За обедом завязался разговор. Бургомистр рассказывал о городской жизни, шутил, сам хихикал над собственными шутками и вообще, подлизывался страшно.

Торп и Турп, в свою очередь, рассказали о путешествии по реке, однако умолчали о том, что преследуют Картара и об исчезновении крыш в их городе. Затем друзья стали осторожно расспрашивать о замке посреди болот, а Бургомистр также осторожно и уклончиво отвечал. Таким образом разговаривали минут двадцать, а затем путешественники неожиданно почувствовали дикую усталость, и все, даже неутомимый Джон Кишо, начали зевать. Еще минуты через две друзья спали.

Сон их был крепок и похож на забытье. Очнулись наши путешественники в комнате без мебели, с железной кованой дверью и решеткой на единственном небольшом окошке. В тюремной камере…

— Вот так-так, — плаксиво сказал Сопер, оглядевшись. — Вот так попали. Из огня да в полымя.

Впрочем, расстраивайся, не расстраивайся, но что-то надо было делать. Друзья глянули в оконце и обомлели. Их камера находилась на верхушке высокой каменной башни, возвышающейся над городом. Они ее, эту башню, заприметили еще раньше, когда плыли к дому Бургомистра.

Дело, словом, было ясное. Бургомистр Города-на-Воде оказался предателем и подсыпал снотворного в пищу гостей, а затем их перевезли сюда, в тюрьму, предварительно вытащив из карманов Торпа и Турпа револьверы.

— Да я их городишко паршивый вдребезги разнесу! — сказал гневно Хамяк, подходя к двери и пытаясь ее взломать. Дверь, однако, оказалась крепкой и не поддавалась даже таким усилиям. Хамяк еще пару раз ударил в нее всем телом, и неожиданно дверь распахнулась сама. На пороге стоял Бургомистр, окруженный до зубов вооруженной гвардией. Гвардейцы мигом взяли на прицел озлобленного Хамяка и оттеснили его к стенке.

— Ну-с, — процедил Бургомистр Города-на-Воде, потирая свои пухленькие ручки и злорадно хихикая. — Ну-с-с, дорогие господа шпионы, добро пожаловать еще раз!

— Послушайте, — сказал Торп, возмущенный таким обращением до глубины души. — Это какая-то странная ошибка! Вы нас с кем-то перепутали. Мы вовсе не шпионы.

— Ну да! Вы бродячие цирковые артисты, — съехидничал Бургомистр.

— Мы же объяснили, — вмешался Турп, как всегда некстати, — что мы путешествуем. И кому какое дело до нас? Нам и своего бургомистра было предостаточно, а тут…

— Вы можете сейчас выкручиваться, как угодно, но мне известна правда. Нам все рассказал этот благородный человек.

— Какой благородный человек? — насторожился Торп.

— Тот, которого вы чуть не отправили на виселицу. Он прилетел к нам на воздушном шаре и специально приземлился здесь, чтобы предупредить о надвигающейся опасности! Да-да, не прикидывайтесь простаками! Теперь мы предупреждены и знаем, что ваш город готовит войну, что вы желаете захватить весь край, вплоть до Моря. Я всегда подозревал, что у людей, живущих под алюминиевыми крышами, могут возникнуть такие злобные идеи. И если бы не этот человек…

— Его зовут Картар, — выкрикнул Турп. — И он негодяй!

Бургомистр смерил Турпа презрительным взглядом.

— Он благородный герой. Он не хотел войны и сумел ускользнуть от ваших хищных лап. Он предупредил нас и полетел предупреждать жителей других городов. И он рассказал мне о вас… Очень точно описал каждого и пояснил, что вы собираетесь здесь шпионить. Но теперь это вам не удастся.

Бургомистр одернул сюртук и произнес официальным тоном:

— От имени жителей Города-на-Воде считаю вас арестованными. Вы будете находиться здесь, в дозорной башне, а через несколько дней предстанете перед судом. Все!

— Это действительно страшная ошибка! — волнуясь, проговорил Джон Кишо. — Мы преследуем Картара. Картар — преступник, и каждый день промедления отзовется новым его злодеянием!

Но Бургомистр уже не слушал. Он развернулся и вышел из камеры. Гвардейцы последовали за ним. Тяжелая дверь вновь захлопнулась.

— Эх, — злобно воскликнул Турп. — Ну почему все бургомистры такие ослы?

Но ему никто не ответил. Все сидели возле стены, изрядно приунывшие, и один только Хамяк бродил по камере, пробуя поочередно на прочность стены, двери, решетки на окне.

— Ну, решетку-то, положим, сорвать пара пустяков, — рассуждал он по ходу, — а что толку? В такое оконце разве что Сопер пролезет. Да и высоковато здесь, честно говоря…

…Сопера пропихнуть можно… А что с того? Ну, полетает он, да назад вернется.

А дверь, конечно, не прошибешь. Да если вдруг и удастся, то что с того? Там, небось, часовых полно на лестнице, плюс в караулке внизу взвод отдыхает…

Нет, тут что-то придумать нужно, что-то хитрое…

Дозорная башня, где томились наши узники, была самым высоким строением в городе. Караульное помещение внизу, три этажа (на каждый по камере) и островерхая крыша. Внутри башни шла винтовая лестница с площадочками на каждом этаже. Две нижние камеры пустовали, а наверху, на третьем этаже, прямо под самой крышей и помещались Торп, Турп, Джон Кишо, Сопер и Хамяк, который все не переставал ходить по кругу и бубнить себе под нос:

— Кроме того, мы имеем пол и потолок. И тот, и другой можно при желании проломить. К примеру, если высоко подпрыгнуть и топнуть ногами, я могу проломить пол. И что с того? Ну, попадем во вторую камеру. Зато, если мы разберем потолок…

Ага… Вот, кажется, и то, что надо! Тогда мы попадем на крышу, а там уж что-то придумаем.

Между тем день подходил к концу. На ужин друзьям дали овсяную кашу в деревянных мисках. Каша была липкая и пригорелая. Даже обжора Сопер есть ее не стал.

Джон Кишо оторвался от сочинения своего последнего произведения «Смерть Джона Кишо» и спросил Хамяка:

— Ну что, друже, надумал что-то?

— Есть идея, — ответил тот. — Сможете подсадить меня вон до той поперечины? — и он указал на балку, подпирающую потолок.

Сыщики и Кишо сплотили усилия и приподняли Хамяка к потолку. Зверь намертво вцепился в балку и проговорил, отдуваясь:

— Э-э, а древесинка-то — с гнильцой!

Больше он ничего добавить не успел, поскольку балка, не выдержав его веса, хрустнула, и могучее тело Хамяка рухнуло на пол. Как попутно выяснилось, древесинка, из которой был сделан пол, тоже порядком подгнила, поскольку она затрещала под весом падающего зверя еще громче, и Хамяк, проделав в ней дыру, полетел вниз. Следом посыпались Джон Кишо, Сопер и, конечно же, Торп с Турпом.

Таким же манером Хамяк проломил перекрытия второго, затем первого этажа и пол караульного помещения, после чего все наши герои плюхнулись в воду между сваями башни.

— Хамяк! — заверещал Сопер, выныривая. — А мы пол проломили.

— Неужели? — притворно изумился Хамяк и тут же рявкнул:

— А ну, не болтай! Пора сматываться отсюда!

И все поплыли, за исключением дракона, который, как вы помните, умел летать, чем и воспользовался.

Часовые в башне не сразу сообразили, что произошло. Сперва им показалось, что башня рушится и разваливается на мелкие кусочки. Потом они решили, что началась война, и спешно бросились заряжать оружие. И только минут через десять суматохи и беспорядочной беготни до них, наконец, дошло, что узники совершили побег. Вот тут-то они взвыли! Капрал отдал громогласный приказ, гвардейцы попрыгали в лодки и началась погоня.

Вам когда-нибудь приходилось уходить от погони в незнакомом городе? Причем, вплавь? Причем, догоняют вас те, кто знает этот город, как свои пять пальцев? Причем, догоняют они вас на лодках? Не приходилось? Ну — ваше счастье.

Осенняя водица была холодна, и, вдобавок, плыть в одежде оказалось делом достаточно трудным. С другой стороны — в тени домов и за сваями можно было легко прятаться, и погоня несколько раз проносилась мимо буквально на расстоянии вытянутого весла.

Однако, через полчаса друзья совершенно выбились из сил. Блуждание по темному городу далее становилось совершенно бесполезным, и они отдались на волю течения.

Как ни странно, — то ли случай, то ли счастливое совпадение помогли беглецам, — течение вынесло их прямо к дому Бургомистра. Им же, как будто, только это и было нужно, поскольку возле этого самого дома друзья оставили свою лодку, родной «Полундер».

Увы!.. Хамяк первым подплыл к крыльцу и тотчас же тихо, но яростно выругался. Лодки не было.

— Увели! — горестно шептал он. — Угнали!!!

— Поздно горевать — урезонил приятеля Джон Кишо. — Теперь уже ничего не поделаешь. Нужно попытаться хотя бы как-то выбраться из этого города. Но тут, наверняка, повсюду патрули и, я уверен, русло реки тоже охраняется.

— Все равно — вперед! — прошептал Турп, и они тихо-тихо поплыли дальше.

Джон оказался прав… Гвардейцы, казалось, были разбросаны повсюду. Куда бы ни сунулись усталые и продрогшие беглецы, везде они натыкались на силуэт охранника в лодке, с винтовкой наизготовку. Но вот, когда ими почти уже овладело отчаяние, случилось невероятное: на воду спустился туман. Приближалось утро. Торп, Турп, Хамяк и Джон Кишо вновь вверили свои судьбы течению, а дракон, собака, порхал следом, соблюдая безопасную дистанцию.

Река плавно несла наших героев, и, наконец, они, благополучно миновав все патрули, оказались за чертой города.

Там друзья выползли на какой-то маленький островок и перевели дух.

Положение их, тем не менее, оставалось незавидным. Без лодки, без теплой одежды, без пропитания и огня. Без оружия, в конце-концов! С севера дул пронизывающий ветер, откуда ни возьмись налетели злобные комары, которые принялись энергично кусать наших героев. Особенно страдал от насекомых Хамяк: ведь он не мог даже дать им как следует по ушам! Зверь хлопал себя по всему телу и сам же стонал от собственных тяжелых ударов.

А меньше всех страдал Сопер. Он, во-первых, был покрыт чешуей, а во-вторых, комары не очень любят кровь драконов.

— И еще, — похвастался Сопер, — мне совсем не холодно. Потому, что я почти не вымок. Я все время летел.

Тут все остальные (а у них от холода зуб на зуб не попадал) посмотрели на гордого собой дракона так мрачно, что он осекся и, дабы загладить вину, проговорил:

— Но, конечно, если вы замерзли, мы можем немного побегать, чтобы согреться.

— Щас, — пообещал Хамяк. — Щас мы и побегаем, и согреемся, и черепаховый суп кой из кого сварим. Щас!

А есть, к слову, хотелось страшно. Хамяк попробовал пожевать кустики, что росли на острове, но это оказалась полынь, и он долго не мог отплеваться от жуткой горечи во рту.

— Представь себе, — распинался, обращаясь к Торпу, Турп. — Представь, что у нас с собой специальный водонепроницаемый портсигар и водонепроницаемая коробка спичек. Мы достаем по сигаре…

— Ой, да заткнись ты! — не выдержал Торп, слишком живо представивший себе эту картину.

— Да, по сигаре! И мы нежно прокатываем ее между пальцев, а она слегка похрустывает. Ну, ты знаешь, как она похрустывает, — не унимался Турп. — А потом я откусываю кончик…

— Вот то-то и оно, — мрачно перебил его Торп. — Ты всегда откусываешь кончик, он у тебя потом лохматится, и ты постоянно плюешься табаком, как свинья. Вот я бы обрезал кончик перочинным ножом…

— Ну и где, — съязвил обиженный Турп, — где твой перочинный нож?

— А где твоя паршивая сигара? — огрызнулся Торп.

— Тише! — остановил обоих Джон Кишо. — Сюда кто-то или что-то плывет.

Все прислушались, и действительно услышали какой-то скрип вдалеке. Сквозь серый предрассветный туман к ним приближалось что — то темное.

— Ложитесь, — хором скомандовали оба сыщика, но никого уже рядом не было видно. Все замаскировались без напоминания.

Темный предмет приблизился к самому островку. Оказалось, это дворник на своем водном велосипеде. Он привстал с сиденья и оглядел пристанище друзей.

— Эй! Да где же вы? Вылезайте! — позвал нежданный гость. — От меня-то чего таиться?

Молчание было ему ответом.

— Вот чудные-то, а? — пожал плечами старик, снова усаживаясь. — Вот уж чудаки, так уж правда. А у меня гостинец тут для вас!

Он схватил за веревку, привязанную к корме и вытянул из тумана… «Полундер». Целый и невредимый.

Первым не выдержал Хамяк. Он выпрыгнул из ложбинки и подскочил к своей лодке, одновременно ощупывая и поглаживая ее.

— Видал? — хвастливо заметил старик. — Доставил в полной сохранности. Ни одна шпулька не пропала! Я, конечно, понимаю — Бургомистр наш на вас осерчал. Уж не знаю, из-за чего, правда, но я-то здесь при чем? Вы мне сразу приглянулись.

Мало-помалу, все вылезли из укрытий и столпились вокруг лодки.

— Хорошего человека, — развивал свою мысль дворник, — завсегда видать. Ежели, скажем, человек дурной — так оно и есть. А хороший человек — он обыкновенно хорош. Бургомистр мне говорит: ты, говорит, отгони лодку во двор полицейского участка. А я себе думаю: зачем это мне отгонять ее туда? Это что, думаю, полицейская лодка? Да нет, не полицейская. И не его, Бургомистровская, думаю, лодочка эта. Дай-ка, думаю, хозяевам отгоню ее. Люди они, всяко видать, хорошие…

Тут взгляд его упал на Сопера. Старик сперва нахмурился, а потом ткнул дракона пальцем в живот и сказал:

— Смяшной.

— А как же ты нас здесь нашел? — поинтересовался Турп.

— Ну, я-то человек здешний. Мне всяки места ведомы. Знал, где искать.

На радостях Торп с Турпом вытащили бутылку апельсинового ликера и пустили ее по кругу. Даже Хамяк отхлебнул. Однако глотать не стал: прополоскал горло и выплюнул за борт. Дворнику же ликер понравился, и он долго цокал языком, рассматривая пеструю этикетку.

Быстро навели порядок на лодке и собрались отплывать.

— Послушайте, — попросил Джон Кишо. — Может быть, вы, как знаток этих мест, укажете нам дорогу?

— К замку Картара? — спросил дворник уже без улыбки.

— А вы откуда знаете? — насторожился Торп.

Дворник улыбнулся, поправил шапку и ответил загадочно:

— Я многое тут знаю… Видел я Картара намедни. Он пролетал на воздушном шаре.

— Так ты его знаешь? — удивился Турп.

— Как не знать. Раньше тут были славные земли — без болот, без трясины всякой. Речушка была тут, озера, ключи чистые. А когда Картар на эти земли пришел и начал замок строить, захотелось ему, чтобы окружали замок болота непроходимые, кустарник-колючка и топи. И сделал он так, что разлилась Паутинка и затопила все вокруг. Да и заболотилась, понимаешь ты, округа. Комарья налетело, нечисти всякой, змей да лягушек… Вот тогда и появился Город-на-Воде.

— Неужели ты, деда, такой старый? — спросил Турп.

Дворник сбил шапку на ухо и ответил:

— Э, сынок! Я помню этот лес, когда одни еще росточки из земли пробивались малюсенькие.

Торп ничего не ответил, но решил, что старик, верно, приврал.

— Ты, наверное, леший, — догадался Сопер.

— А называй, как хоть. Я тут и за лешего, и за водяного, и за Бабу Ягу. Дворник, одним словом. Слежу, чтобы чисто было в округе. И вам помогу, поскольку знаю, зачем вы к Картару идете. А в правом деле я завсегда пригодиться рад.

— Ну, что вы там копаетесь? — сказал Хамяк недовольно. — Лодка давно готова! Мы плывем, или нет?

— Сейчас, — ответил дворник. — Я вот соображаю, как нам лучше проскользнуть. Вы, небось, думали, что из города выбрались — и все. Путь открыт? Ан нет… На главном русле гвардейцы патрулируют вовсю, так что будем идти мышиным ходом, через хитрые протоки и мелкие заводи. Я вот свой велосипед сховаю в том заливчике, и на вашей лодке пойдем. Она и бесшумна, и на ход легка. Ладная лодочка, что и сказать!

Так и сделали. Весла старик приказал убрать, а мачту снять. Все эти вещи положили вдаль настила палубы и передвигались, отталкиваясь от дна шестом. Проплыли несколько заводей, а затем старик, приложив палец к губам, прошептал:

— Ивовой дорожкой пойдем. Не шуметь, и лежать на дне!

«Ивовая дорожка» представляла собой узенький канал, параллельный главному руслу, весь заросший серебристыми ивовыми кустами. По сути, это был туннель, своды которого состояли из переплетения густых ветвей.

Проходила «Ивовая дорожка» всего в трех-четырех метрах от основного русла реки, и на этом узком перешейке было полным-полно гвардейцев. Они жгли костры и поджаривали рыбу на шомполах. Дразнящий запах приятно щекотал ноздри наших беглецов, лежащих на дне лодки, которая бесшумно скользила внутри полутемного коридора. Дворник управлял «Полундером» весьма умело, пользуясь при этом одним лишь шестом.

Сквозь густые переплетения ветвей изредка пробивались солнечные лучи. Они падали на теплую воду канала и поблескивали, как алмазы.

Лодка продвигалась никем не замеченная.

Наконец, «Ивовая дорожка» закончилась. Путешественники выплывали в тихое, слегка заболоченное и подернутое ряской озерцо, тесно окруженное со всех сторон плотной стеной тростника.

— Ну вот, — с облегчением вздохнул дворник. — Первую трудобину мы проскочили.

— Как, только лишь первую? — возопил было Сопер, но Хамяк заткнул ему пасть тяжелой лапой и прошипел на ухо:

— Молчи, ящурка, если зубы дороги!

— Еще две трудобинки нам осталось, — заметив это, весело молвил дворник. Он привстал и огляделся. — Нет, напрямик не пройти — лодки на озере. Через топь пойдем, — и он развернул шлюп.

— Как же, через топь, — заволновался Торп. — Завязнем же?

— Ничего, авось не завязнем, — отвечал старик, правя прямо на берег.

Несколько секунд казалось, что лодка вот-вот врежется в землю, поросшую чахлой травой с желтыми цветочками, но вышло так, что земли там вовсе не было. Травяной покров подмялся, провалился под лодкой, но не прорвался совсем, а выдержал вес. Лодка продолжала скользить вперед, правда, не так быстро, как по воде, а коряво, натужно.

— А что же под этой травкой? — поинтересовался любознательный Торп у дворника.

— А ничего. Жижа черная, всякая грязь. Слякоть и пакость, одним словом. Землица здесь давно перегнила и превратилась в Топь-Трясину. Если провалишься — ни за что назад не выбраться. Очень обманчивая трудобина. А на лодочке, если знать как, то можно, — объяснил старик, умело отталкиваясь шестом от кочек.

Один раз он уперся в кочку, а та оказалась жабой, большой, как табурет. Жаба скакнула в сторону и обиженно заквакала, раздувая морщинистые щеки.

— У-у, гадина, — пробормотал старик. — Это она такая трусливая потому, что одна. А как соберется стая таких мерзопакостей, то тут держи ухо востро: сцапают и сожрут, как миленького.

Тут показалась опушка леса.

— Видите ту сосенку, хилую да кособокую? — спросил дворник. — На нее правлю. Там до вечера отсидимся.

В этот момент его шест с треском переломился пополам.

— Беда! — заволновался дед. — Ох, беда! В трясине останавливаться нельзя — затянет, как пить дать!

Торп хотел было спросить, как же это так их затянет, у них ведь лодка, в конце-концов, но тут увидел, как травяной ковер за бортом треснул, разошелся по швам, а из-под него брызнула отвратительная коричнево-черная жижа.

— Караул! — завопил Сопер и тут же взлетел (из соображений безопасности).

— Возьмите весло вместо шеста, — взволнованно воскликнул Джон Кишо.

— Куда… — махнул рукой дворник. — Коротковато весло будет. Вот мачту бы! Да тяжела она, не осилить!

— Почему же не осилить? — спокойно возразил Хамяк, хватая мачту, как тростиночку. — Нам, Хамякам, это раз плюнуть. Показывай, отец, куда двигаем, — и Хамяк, поднатужившись, уперся в кочку.

И вовремя! Болотная гадость уже подступала к краю лодки, но под суровым напором Хамячьих лап злобно зачавкала и неохотно отпустила добычу. Вырвавшись из зловонной пасти трясины, лодка подпрыгнула и резво помчалась к одинокой сосенке, что служила ориентиром.

— Вырвались-таки, — сказал дворник, хлопнув Хамяка по спине. — Молодец, зверь! Дело знаешь. А местечко гиблое было! Туда щепку сухую плавучую брось — сожрет, и не подавится. Ну, считай, вторую трудобину минули счастливо, — и он суеверно постучал по дереву.

Тут подъехали к сосенке. За ней — вновь открытая вода, но темная, неприветливая. Сопер при виде ее опасливо поежился и спросил, что это такое.

— Не бойся, — ответил дворник, закуривая самокрутку, — это уже не опасно. Просто мертвая вода. Ни рыба здесь не ходит, ни птица не пролетит. И лес стоит мертвый.

Действительно, прямо из черной воды торчали гладкие белые стволы мертвых деревьев без коры. Жуткая тишь царила в этом месте.

— Для человека страха здесь нету, — объяснил дед. — А деревья, конечно, жалко. Но стоят, не сдаются. Силы в них много.

Он пыхнул самокруткой и добавил:

— Дождемся сумерек тут. А там дернем к третьей трудобине.

Так и поступили….

Когда начало темнеть, старик велел достать прочный канат, отмерил около ста локтей и привязал один конец к металлическому кольцу на корме лодке. После этого тронулись в путь.

Мертвый лес преодолели часа за два. К этому времени совсем стемнело. Перед выходом на главное русло дворник самолично привязал второй конец каната к прочному дереву и осмотрелся по сторонам.

На реке стояли две гвардейские лодки, и в каждой лодке сидели по два солдата. Они беседовали.

— Говорят, — произнес один, — что сегодня весь день вдоль реки металось жуткое привидение. Всех пугало, искало своих друзей.

— Враки, — авторитетно заявил другой. — Какие еще друзья?

— Вот и я думаю, — продолжал первый. — Уж не те ли, которых мы здесь караулим?

«Пора», — решил дворник и громко скомандовал:

— Вперед!

Они выплыли из укрытия и устремились вниз по течению.

Гвардейцы сразу обнаружили «Полундер» и принялись палить из винтовок, однако никакой пользы это не принесло, поскольку было достаточно темно и, кроме того, все наши герои легли на дно лодки. Тогда гвардейцы бросились в погоню. Лодочки у них были узенькие, быстроходные, и они быстро нагоняли беглецов. Но впереди уже слышался недовольный гул. Это шумел водопад Тамарк. Увлеченные погоней и разгоряченные желанием поймать «шпионов», за головы которых была обещана приличная награда, гвардейцы совсем позабыли о нем.

Дворник же рассчитал все точно… Когда до водопада осталось метров десять, веревка, связывающая «Полундер» с дубом на берегу, натянулась, и шлюп остановился. А лодки преследователей, влекомые быстрым течением, пронеслись мимо. Гвардейцы уже ничего не могли сделать: сила воды цепко ухватила их и швырнула вниз, в белую от пены заводь.

В тот момент, когда лодка мчалась к водопаду, Сопер хотел по привычке взлететь, но Хамяк цепко ухватил его за хвост:

— Сидеть, рептилия! Чуть что, так в кусты, да? Вот гад!

Сопер ничего не ответил, лишь забился под лавку, шмыгая носом, и чуть не расплакался. Он же не виноват, что он не такой бесстрашный, как Торп с Турпом, Хамяк и Джон Кишо. Конечно, если бы он мог, он бы сдержался, но внутри него сидит страх, который так и тянет скрыться куда-то, убежать.

«Пожалуй, — подумал Сопер, — мне лучше было остаться дома, с привидением».

Тем временем Хамяк ухватился за веревку и начал подтягивать лодку к берегу. Для него это была пустяковая работка. Снизу, от подножья водопада доносились крики гвардейцев, которые сожалели о разбитых лодках и обвиняли друг друга в случившемся.

Под этот аккомпанемент «Полундер» достиг берега. Дворник отвязал веревку и встал у воды, опираясь рукой о дерево.

— Ну вот. Прошли и третью трудобинку. Тут последний гвардейский пост был, а дальше вам путь открыт. Все плыть и плыть по левой протоке до конца, да и прибудете на место. А я с вами не ходок: тут мой лес кончается, и начинается Картаров лес. В тех местах я нечасто бываю и подсобить вам не смогу. Да и пора мне в Город-на-Воде — уборку наводить. Здесь расстанемся.

— Как же вы до города доберетесь без лодки, — удивился Джон Кишо.

— А так. Прыг-скок, с кочки — на колдобину, с бережка — на бережок. Обо мне тут не тужите, о себе вспомните.

С этими словами он махнул на прощание шапкой и исчез среди деревьев, словно его и не было. А «Полундер» свернул в левую протоку и поплыл по ней, скрытый густой мглой.

 

Глава одиннадцатая

Луна, выглянувшая из-за туч, освещала своими лучами идеально прямую гладкую протоку, словно нарочно созданную для того, чтобы по ней плыть. Хамяку, настроенному, как всегда, пессимистически, это ужасно не понравилось.

— Уж больно ровная, — проворчал он, — эта дорожка. Того и жди какой-нибудь гадости.

— Брось, друже, — успокоил его Джон Кишо. — Мы и так столько натерпелись, что вполне заслужили простой и не слишком трудной дороги. Без приключений.

— Ну-ну, — недоверчиво буркнул Хамяк.

«Полундер» мягко скользил по воде, которая ласково, словно черный котенок, терлась о его борта. Протока тем временем заметно расширилась, и вода принялась плести под шлюпом неторопливые петли. Они двигались все быстрее и быстрее и, наконец, превратились в стремительные круги, которые понесли лодку за собой. Убаюканные мерным журчанием за бортом, путешественники слишком поздно поняли, что произошло.

— Водоворот! — закричал вдруг Турп. — Мы попали в водоворот!

На лицах друзей появился ужас. Шлюп с неумолимой силой несло прямо в огромную воронку, напоминающую раскрытую пасть хищного зверя, брызжущую пеной.

Сопер смотрел в эту жуткую бездну, и его глуповатые глаза наполнялись страхом, а за спиной уже невольно расправились перепончатые крылышки. Дракон привычно взмахнул ими и… не взлетел. Он даже сам не понял, почему. Просто ему подумалось, что если сейчас он спасется, а его друзья потонут в этом водовороте, он до конца жизни будет самому себе противен. И что он так никогда и не научится пускать огонь, и что все, кому не лень, будут звать его ящуркой. Причем с полным на то основанием.

С этой мыслью Сопер сложил крылья и обвел глазами остальных, желая убедиться, что те заметили, какую храбрую штуку он выкинул. Но им было не до мелкого драконового героизма. Лодка неумолимо приближалась к воронке, и друзья ничего не могли поделать.

Внезапно послышался треск. Это «Полундер», не выдержав страшного напряжения, раскололся на две части. Путешественники оказались в воде, и тут же огромная волна приподняла их над разбушевавшейся стихией, пронесла по воздуху и вышвырнула на берег. Следующая волна выбросила рядом обломки «Полундера».

Минут десять все лежали, не шевелясь. Первым пришел в себя Хамяк. Он огляделся по сторонам и тут же взвыл, горько и яростно причитая:

— Бедный мой «Полундер»! Эх-эх… А-а-а! Я эту гадину Картара убью! Я его задушу!.. Нет, я его загрызу!

От этого рева пришли в себя остальные. Они поглядели, как убивается Хамяк, и Джон Кишо, исполненный сострадания к другу, примялся его утешать.

— Хамяк, друже… Ну не надо так, ей-Богу! Конечно, превосходная была лодка, что и говорить, но ведь главное то, что мы живы!

— Молчи, Джон, — зарычал Хамяк. — Знаешь, чем был для меня «Полундер»? Он мне, как брат родной был. Вот так!

Честно говоря, Хамяк пользовался своим «Полундером» крайне редко, потому что был ужасно ленивым зверем. Но сейчас все посчитали бестактным напоминать ему об этом.

Нагоревавшись, Хамяк начал вытаскивать уцелевшие вещи из-под обломков лодки. Торп и Турп принялись ему помогать, и тут уж настала их очередь причитать и ругаться. Во-первых, разбились все бутылки с апельсиновым ликером, а небольшая его порция была бы сейчас весьма и весьма кстати. Во-вторых, намокли коробки с сигарами и спичками, а это уже было настоящей катастрофой для наших сыщиков: ни тебе покурить, ни костер развести. Бедняги так опечалились этим событием, что намокшие хлеб, колбаса, чай и утонувшие овощи и консервы их ни капельки не расстроили. Зато Сопера и Джона Кишо именно это взволновало куда сильнее.

— Неприятная история, — сказал Джон Кишо раздосадованно.

— Ой, как же мы будем без еды? — воскликнул Сопер.

— Без сигар? — хором добавили Торп и Турп.

— И без «Полундера»! — поставил точку Хамяк. — Вот влипли, так влипли.

Друзья принялись совещаться, как быть дальше. Решено было не терять больше времени на всякие сетования и жалобы, а немедленно отправляться в путь.

— Ох, — заныл Сопер, — а может, лучше на берегу заночуем, а утречком пойдем себе потихоньку? Ночью в лесу темно и страшно, — добавил он, понизив голос и округлив глаза.

— Не боись, Соперка, — подбодрил его Хамяк. — С Хамяком не пропадешь.

Это было так неожиданно, что Сопер, не веря своим ушам, без единого слова зашагал вместе со всеми.

Лес и вправду выглядел жутковато. Высоченные сосны с огромными сухими ветвями навевали мысли о неведомых опасностях, подстерегающих беспечного путника: ведьмах, леших, разбойниках, кровожадных хищных зверях, которых в этом лесу, кстати, водилось немало. Ученые Города-на-Воде, по рассказам охотников, даже сумели дать научные описания трех совершенно новых зверей, обитающих здесь: крокотера, душелапа и муравьедоеда. Самым безопасным из них для наших путешественников был бы, случись такая встреча, муравьедоед, потому что ничем, кроме муравьедов, не питался. Куда страшнее были крокотер и душелап.

Первый не имел ничего общего с крокодилом, как можно подумать, судя по его названию, но был похож на огромную черную пантеру с небольшими пятнами лунного цвета. Благодаря такой раскраске, он мог отлично охотиться ночью, оставаясь практически невидимым. А КРОКОтером его назвали потому, что, прикончив свою жертву, он тут же начинал безутешно рыдать над ней крокодильими слезами, и даже сосны, казалось, приходили в ужас от этих страшных звуков.

Душелап походил на большой мохнатый шар с двумя огромными лапами, каждой из которых он мог бы дважды охватить самого себя. Передвигался сей зверь катаясь по земле, но самым странным было то, что лапы его при этом не катились вместе с ним, а всегда оставались на одном и том же месте, точно существовали отдельно от всего остального тела. Душелап всегда подкатывался к своей жертве сзади и начинал душить ее. Самое свинское во всем этом было то, что жертвы своей душелап не съедал никогда, поскольку у него не было даже пасти. А убивал он просто ради собственного удовольствия и еще, пожалуй, из подлости.

Вот в какой страшный лес вступили наши путешественники.

Чтоб отвлечь товарищей от мрачных мыслей, Джон Кишо принялся рассказывать о своем детстве и юности в далекой родной Шотландии.

— У отца моего, — говорил он, — был большой старинный замок всего в нескольких милях от Эдинбурга. К западу от него возвышались серые скалы над седым от пены морем, а к востоку простирались вересковые пустоши. Помню, мальчишкой я все бегал по этим пустошам да проказничал…

Тут Турп представил себе, как маленький Джон Кишо, в пледе, с цилиндром на голове и моноклем в глазу, бегает и проказничает и, не выдержав, прыснул со смеху.

Джон Кишо посмотрел на Турпа с укоризной и строго заметил:

— Турп, я не вижу здесь ничего смешного. Решительно, ничего смешного.

— Нет-нет, Джон, не обращай внимания, — поспешил успокоить его Турп. — Просто я тоже вспомнил свое детство. И как я бегал по вересковым пустошам да проказничал.

— По каким еще вересковым пустошам? — еще больше рассердился Джон Кишо. — Где это ты нашел здесь вересковые пустоши? Или ты тоже провел свое детство в Шотландии?

— Прошу тебя, Джон, не сердись так. Я хотел сказать — по нескошенным лугам.

Джон Кишо окинул Турпа уничижительным взглядом, но все же продолжил свое ностальгическое повествование.

— А еще любил я бродить среди папоротника и дрока. Бывало, отодвинешь кустик, а за ним… Сопер, ты чего не слушаешь? — спросил он раздраженно.

Сопер от неожиданности вздрогнул.

— А? — растерянно сказал он. — Я? Я это… Я… я стих сочинил!

Джон Кишо удивленно приподнял бровь над свободным от монокля глазом, пожал плечами и ничего не ответил. Зато оживился Хамяк.

— Чего-чего? — переспросил он. — Стих? Ты глянь, и Сопер туда же! А про что стих?

— Про Хамяка, — робко ответил Сопер.

Хамяка аж перекосило от удивления.

— Про меня? Ого! А ну-ка, прочитай.

Сопер откашлялся и с неподдельным страхом принялся завывать:

— Но-но, ты, я щурка, — вдруг оборвал его Хамяк. — С какими еще такими «Хамяками»? Меня что, одного не хватит с тобой расправиться? Ишь, поэт тут нашелся. Цыц! — и он (прямо как у Сопера) ощерил желтый зуб.

Обескураженный такой критикой, Сопер замолк. А поскольку Джон Кишо также не желал больше ни за какие коврижки рассказывать про свое шотландское детство, дальше друзья шли молча.

Лес становился все гуще и гуще. Сосны росли тут так тесно, что ветви их сплетались, и Хамяку то и дело приходилось обламывать их, прокладывая путь. Обломанные ветки издавали скрипучий треск, и Сопер, слыша его, всякий раз вздрагивал. Бедняге все время мерещились какие-то ужасы. Да и не ему одному, честно говоря. Торп и Турп тоже поминутно оглядывались назад, желая убедиться, что за ними никто не крадется, а Джон Кишо, хоть и считал ниже своего достоинства опасливо озираться, все же не переставал вслушиваться в звуки леса.

И тут неожиданно раздался вопль, который не на шутку всполошил всех. Вопль принадлежал Соперу.

— Ты чего орешь, ящурка? — зашипел на него Хамяк. — Чего орешь?!

— Шишка, — всхлипнул несчастный дракончик. — На голову, мне… свалилась шишка.

— Если ты от каждой шишки будешь истерики устраивать, — сказал Хамяк грозно, — долго не протянешь. Вон их как много! — и он задрал Соперову голову вверх. — А ну, сосчитай!

Тут Сопер завопил еще сильней.

— Чего ты орешь?! — рыкнул опять Хамяк. — Чего ты…

Все при этом подняли головы вверх и увидели вдруг какое-то зеленое мерцание, опускавшееся прямо на них.

Сопер вопил, не переставая, а Торп, Турп и Джон Кишо невольно прижались к Хамяку. Но мерцание вдруг окликнуло их сверху знакомым голосом:

— Сколь отрадно мне, други мои, зреть вас вновь в добром здравии.

Раздался дружный вздох облегчения, а вслед за ним рев Хамяка:

— Отрадно ему! Ах ты, торшер летающий! Ты хоть и привидение, а совесть имей!

Призрак был ошарашен таким нерадушным приемом. Затем оскорбился:

— Ты чего разорался? — крикнул он. — Я к ним, понимаешь, лечу с чертовых куличек, чтоб провести через этот проклятый лес, а они на меня с криком! Вот сейчас брошу вас тут, и полечу назад на кулички!

Когда призрак разговаривал по-человечески, на него трудно было сердиться. Тем более теперь, когда страх у друзей прошел, и в компании призрака им было даже как-то спокойней. В самом деле — не глупо ли болтать вот так, запросто, с представителем загробного мира, и бояться при этом какого-то там зверя или разбойника. Друзья продолжали свой путь, уже не оглядываясь и не прислушиваясь.

— Слышь, старик, — сказал Торп. — А куда это ты подевался тогда, у протоки?

— Ветром свирепым унесло меня, — произнес призрак заученную фразу. — Не твердил ли я вам, что подвержен внушению его в силу родства природы нашей?

И пронес меня ветер сей многие версты над лесом темным, над холмом одиноким и над градом скорбным. И многое видел я, и многое постиг, не видя. Но сие предстоит вам постичь самим, и скорбью наполнятся сердца ваши.

— Не каркай, дед Палубник, — перебил его Турп. — Что будет, то будет. А не хочешь говорить, так и намекать нечего.

Призрак хотел было снова оскорбиться, но Торп поспешил его успокоить:

— Но-но, не сердись, брат-призрак. Расскажи-ка ты нам лучше, как ты княжил в своем замке.

И тут случилась удивительная штука. Оказывается, на призрака можно было действовать не только зля его, но и доставляя ему большое удовольствие. В восторге от того, что его впервые за все время назвали призраком, старик засветился вместо зеленого света розовым и затараторил. Но если от злости он начинал говорить по-человечески, то от удовольствия, напротив, принялся изъясняться на каком-то совершенно тарабарском наречии:

— Чи то не пеньктно нам, бяше, — воскликнул он, — заслухачь сагур про шветнего Палубника? И сагур тэн в ензыках жие, и в руках жие, и в люджях пшадар! И…

— Хватит, хватит! — закричали хором друзья, но призрак уже никого и ничего не слушал.

— И быв тэн Палубник кунэгэм моцнэм, и лыцажем нездоланэм, и помоц дужа для жружев своих, и смерчь гружна для вружев своих, — пел он, покачиваясь в такт словам.

Беднягам-путешественникам пришлось смиренно идти под речитатив разошедшегося призрака. Они прошагали часа два, а тот все никак не мог перейти к изложению основных событий, застряв на деталях описания:

— И быв у него вавель шветни, и вояцы хорубжи, и коньство поспешне…

А друзья все шли. Идти стало немного полегче, поскольку сосны стояли уже не так близко друг к дружке, и меж их кронами можно было даже разглядеть клочки неба. Призрак тем временем продолжал тарабанить:

— И об яд нешли му на шребле, а коляцию на злоче. И вин вшиських быво задуже, и фриток, и флячек, и бризолей, и парувок с кжимняками, и канапок, и…

Если б проголодавшиеся путешественники понимали хоть слово из речи призрака, они бы его пристукнули. Ведь у них уже почти сутки росинки маковой во рту не было, а тот битых полчаса описывал княжий стол. Торп и Турп мечтали о яичнице с ветчиной и чашке ароматного кофе. Сопер с тоской думал о сосисках, которые они жарили на костре в страшную ночь битвы с волками. Джон Кишо вспоминал о далеком шотландском детстве, когда он маленьким сидел за дубовым столом в столовой их родового замка и не хотел есть овсянку, а добрая мама его уговаривала:

— Ну, пожалуйста, милый Джон Кишо, съешь хоть немного!

Практичный Хамяк ни о чем не мечтал, не думал и не вспоминал. Он попросту оторвал здоровенный кусок сосновой коры и принялся его жевать, но тут же выплюнул.

«Какая гадость! — подумал он. — Хуже мяса»…

А призрак все не унимался. Теперь он рассказывал о страшной битве, в которой, по его словам, почти все его войско «впадло с коньства». Путешественникам грозило легкое помешательство, но, к счастью для них, лес в это время кончился, и началось болото.

— А ну, хватит, дед, — окрикнул призрака Турп. — Вишь, в болото забрели.

Призрак, остановившийся на моменте, когда его пронзило каленой вражеской стрелой, запнулся и удивленно глянул вниз.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Он сказал, что началось болото, — ответил за друга Торп.

— Ты знаешь, что за этим болотом?

— Сие ведомо мне, — ответил призрак. И все, кажется впервые, обрадовались его привычной старомодной речи.

— За болотом сим море лежит. Посреди болота — остров. А на острове том — замок, а в замке том…

— Сундук с яйцом? — догадался Сопер, который очень любил сказки.

— Не перебивай меня, змий, — раздраженно сказал призрак. — В замке том — цель скитаний ваших, Картар злобный.

— А путь через болото тебе ведом? — спросил Джон Кишо, который старался говорить с призраком на его языке, считая, что тот так лучше поймет.

— Ведом, — важно отвечал призрак.

— И ты готов нам быть нитью путеводной и перстом указующим? — продолжал выяснять Джон Кишо.

— Указателем дорожным, — отвечал старик, хитро щурясь.

— Хамяк, не очень-то доверяющий призраку, сломал небольшую сосенку и сделал из нее себе шест.

— Не торопись, Хамяк, — сказал Джон Кишо. — Отдохнем часок-другой, а как стемнеет — отправимся дальше. Верно я говорю? — обратился он к призраку.

— Темнота — союзник наш есть, — подтвердил тот. — Дайте ж отдохновение членам вашим и вкусите сон. А в час урочный разбужу я вас окликом моим.

— Только звони погромче, будильник, — сказал Хамяк. — А то у меня сон — богатырский.

И в подтверждение своих слов он немедленно захрапел, как небольшой Ниагарский водопад.

Остальные последовали его примеру. Торпу и Турпу снилось, что они сидят в лавке весельчака Шампаки, и тот угощает их апельсиновым ликером. Соперу снилось, что он — большой дракон, и лучше всех в мире умеет пускать огонь. Джону Кишо, наоборот, снилось, что он маленький, и бегает по вересковым пустошам с миской овсянки и криками «Гоп-ля!»

Хамяку снилось, что он гуляет с Надюшей Хамяк по фисташковому полю. Хамяк держался этом сне необычайно галантно. Он придерживал Надюшу за лапку и ворковал в ее маленькое ушко: «Здесь, душенька, растут самые вкусные фисташки в мире. Не желаете ли откушать?» Надюша Хамяк кокетливо потупляла глазки и говорила, что желает, но самую чуточку, потому что вовсе не голодна. Тогда Хамяк срывал целую горсть фисташек и уж хотел было начать класть их по одной в Надюшин ротик, как тут над полем взвилась сигнальная ракета и дурным голосом завопила: «Час урочный настал! Настал час урочный! Откройте сомкнуты негой взоры!»

— Простите, душенька, — с досадой произнес Хамяк, — но я вынужден покинуть вас ненадолго.

И Хамяк… проснулся.

— Чего ты разорался, старый репродуктор? — зло крикнул он призраку. — Не видишь, что ли, — Хамяк проснулся. И вы вставайте! Нечего тут разлеживаться, — живо растормошил он всех остальных.

Заспанные путешественники, позевывая и ежась от ночной прохлады, отправились в путь. Каждый вспоминал прерванный сон и вздыхал.

Призрак, очевидно, действительно неплохо знал дорогу. Путешественники перепрыгивали с кочки на кочку, ползли в некоторых местах по-пластунски, но ни разу не увязли. Исключение составил только Турп. Самый легкий из всех, кроме, разве, Сопера, он то и дело проваливался в болото, и Хамяку приходилось вытаскивать его оттуда своим шестом.

— Ты что, издеваешься? — не выдержал, наконец, он, вытаскивая Турпа в пятый раз. — Я, такой Хамяк-здоровяк, не проваливаюсь, а ты, кожа да кости, разнырялся, понимаешь, как оляпка.

— Это я-то кожа да кости? — возмутился Турп. — Да на мне, если хочешь знать, целые доспехи, плюс меч впридачу.

— Какие еще доспехи? — подозрительно спросил Торп, начавший кое-что понимать. — Ты что, балбесина, нацепил-таки Палубников скафандр?

— Ну, — потупился проболтавшийся Турп.

— Вот дурак, так дурак! — сказал Торп. — Лезть в болото с головы до ног в железяках! Какого лешего, спрашивается?

— А вдруг на нас нападут, — нашелся Турп. — Тут-то эта штуковина и пригодится. А ты, чем ругаться, помог бы лучше, и взял у меня меч.

— Да уж давай сюда, — сказал Торп. — А то еще напорешься на него. У тебя, я вижу, ума хватит.

Он забрал у Турпа меч, и путешественники отправились дальше.

Вопреки опасениям предусмотрительного Турпа, никто на них не напал, и единственной их задержкой в пути был сам Турп, которого пришлось еще раз шесть выуживать шестом из болота.

— Славную ты мне работенку придумал, — ворчал Хамяк. — Не будь я таким безнадежным добряком, лежал бы ты в своей жестянке на дне, как консерва.

Было уже далеко за полночь, когда путешественники ступили, наконец, на твердую почву.

— Может, передохнем немножко, — предложил Турп. — Что-то я устал в своих доспехах.

— В крематории отдохнешь, — оборвал его Хамяк. — В следующий раз умнее будешь. Ну, пошли!

Все направились вглубь острова. Призрак летел впереди, мерцая зеленоватым огнем. Друзья прошли шагов триста, когда он вдруг остановил их.

— Вот! — произнес призрак дрожащим шепотом, вытянув вперед тощую руку. — Вот он, замок Картара!

 

Глава двенадцатая

Стена, темнее мрака, окружающего ее, уходила наверх, к, казалось, самым облакам.

— Хм, — сказал Хамяк угрюмо. — Вот мы и на месте. Теперь осталась самая малость — внутрь попасть.

— За мной следовать надлежит, — пробормотал призрак, — ибо вход в чертоги зла — со стороны моря.

Они медленно пошли вдоль стены, на ходу счищая болотную грязь с одежды. Один лишь Турп не мог этого сделать, так как жижа просочилась под доспехи, и стряхнуть ее было невозможно. Раздосадованный, Турп чертыхался себе под нос.

Процессия огибала черную башню, внимательно вслушиваясь в ночные шорохи. Все, как будто, было спокойно. Не доходя до ворот, призрак остановил отряд и велел затаиться, а сам отправился на разведку. Через несколько минут он вернулся и обеспокоенно поведал, что у ворот стоят два стражника, и еще несколько стражников бдят внутри, в коридорах. Раньше такого не было, — объяснил призрак. Раньше Картар жил один, в затворничестве. Видимо, почуял недоброе, раз нанял побольше охраны.

Торп и Турп поинтересовались, какое оружие есть у стражников, и призрак объяснил, что охрана вооружена арбалетами и короткими мечами, удобными для близкого боя. Огнестрельного оружия у них нет. Видимо, Картар нанял себе телохранителей из диких, горских племен, незнакомых с пистолетами и винтовками.

Друзья выработали план действий и пошли вперед.

Вот и ворота. И два стражника, выскочив из темноты, наставили на них арбалеты и что-то закричали на гортанном, непонятном языке.

— А ну! — недовольно заворчал Хамяк, поплевывая на левую, ударную лапу. — А ну, потише! Ишь, раскудахтались, шибзики!

Горцы вскинули оружие, целясь Хамяку прямо в нос.

— Ох, ох! Испугался я, испугался, — притворно завопил зверь, поднимая лапы вверх. Но тут вперед вышел Турп и уверенно двинулся прямиком к воротам.

Стражники не стали долго раздумывать и спустили стрелы почти одновременно. Тренькула тетева, стрелы ударили в невидимые доспехи и, высекая фонтан искр, скользнули по прозрачному металлу в разные стороны так, что стрела первого стражника наповал убила второго, а стрела второго убила первого. Турп и сам не ожидал такого чудодейственного эффекта. Он остановился и, моргая глазами, произнес:

— Вот так штука!

— Сила в доспехах моих таится дивная, — начал было призрак. — Разящая врага и победу несущая сила…

Но времени на хвастовство не было.

Вошли в ворота. Внутри замка, на стенах, красовались причудливые светильники в форме драконов, изрыгающих пламя.

— Вот, смотри, Сопер, — назидательно произнес Джон Кишо. — Эй, Сопер?! Где ты?

— Опять сбежал, — с презрением процедил Хамяк. — Трус. Я с этим ящуром отныне не разговариваю. Все!

Он покрепче сжал палку и уверенно зашагал по коридору. Впереди показалась лестница, а за ней друзей встречал еще один отряд горцев.

На этот раз события развернулись несколько иначе. Турп вновь бесстрашно ринулся вперед, восклицая: «Бей врага!». Горцы выстрелили, но стрелы никого не поразили. Одна чиркнула по стене, а другая вонзилась в доспехи и застряла там. Со стороны казалось, что она висит в воздухе в сантиметре от Турповой груди. Стражники выхватили еще по одной стреле, но перезарядить арбалеты не успели, поскольку Хамяк подскочил к ним и, взмахнув два раза палкой, раскидал противников по углам, разбив арбалеты в щепки.

Тут неожиданно сзади на друзей напали еще три охранника. Эти стрелять не стали, а сразу выхватили мечи и бросились в атаку. Тогда в свалку — вмешался Торп. Спокойно глядя, как нападающий стражник бежит на него, выпучив глаза, он выставил вперед невидимый меч, и горец со всего разбега сам напоролся на него.

Хамяку пришлось похуже. Противник все зажимал и зажимал его в угол, а Хамяк все защищался и защищался своей палкой. Но меч с легкостью обрубал древесину, враг чувствовал близкую победу, злобно орал и заносил меч все выше.

Увидев это, Торп поспешил на помощь и, подбежав сзади, огрел стражника по голове рукояткой своего меча. Тот упал, заливаясь кровью из разбитого лба, а Хамяк, переломив его клинок о колено, бросился на помощь Турпу.

Тому, правда, видимо не нужна была ничья помощь. Он, хоть и был безоружным, но в невидимых доспехах чувствовал себя прекрасно. Противник бегал вокруг Турпа, нанося удары до тех пор, пока не свалился от усталости. Турп лишь улыбнулся тихо, и они с Хамяком принялись связывать поверженных врагов.

Обезвреженных стражников сложили в угол и продолжили восхождение по лестнице.

— Э-э, — обеспокоился неожиданно Торп. — А где же Джон Кишо?

И вправду, Джона Кишо с ними не было. Участия в драке он тоже не принимал.

— Что за шутки! — разозлился Хамяк. — Ну, не дай Бог, с его головы упадет хоть один волос!!!

Таким разгневанным Хамяка еще никто и никогда не видел. Усы его топорщились, обнажая ужасные желтые резцы, каждый из которых был толщиной в ножку от стула. Хамяк зарычал, как лев, и бросился на поиски друга.

Что же в действительности произошло с Джоном Кишо? А вот что. Он шел позади отряда, и неожиданно заметил, как в стене приоткрылась маленькая потайная дверь. За дверью оказалась темнота, а в темноте этой горела яркая красная точка. Джон хотел было предупредить друзей, но почему-то не стал делать этого. Поэт завороженно глядел в черный проем, не в силах оторвать взгляд от огонька. Казалось, он притягивает, как магнит. Джон Кишо повернулся и вошел в потайную дверь, которая неожиданно затворилась.

Это была еще одна хитрость Картара. Он решил применить магический жезл. Жезл этот был из чистого золота, а на вершине его красовался знаменитый алмаз «Глаз Ягуара».

Если бы камни умели говорить, то «Глаз Ягуара» рассказал бы множество страшных историй о своих бывших владельцах. Он был так обильно омыт кровью, что приобрел легкий красноватый оттенок, и казалось, что камень подсвечивается изнутри. А сейчас, когда планета Марс подошла так близко к Земле, «Глаз Ягуара» и вовсе светился ярким вишневым светом.

Была у него и еще одна особенность — алмаз притягивал людской взор, вводил людей в состояние сонного оцепенения, сродни гипнотическому сну, и полностью подчинял их воле владельца жезла.

Вот эту хитрость и использовал Картар для того, чтобы завладеть Джоном Кишо. Когда дверь за поэтом захлопнулась, Картар приказал Джону следовать за ним и устремился вперед по потайному ходу, чтобы расставить ловушки для остальных наших путешественников.

А те, конечно, ничего не подозревали. Они искали пропавшего поэта и поднимались все выше и выше по лестнице, осматривая этаж за этажом.

— Ох, — горячился Хамяк, — ох, как поймаю Картара, ох, голову ему оторву. Как врежу ему промеж глаз кулаком…

— Так что сначала? — заинтересовался Турп. — Голову оторвешь, а потом будешь кулаком промеж глаз?

— Помолчи, — оборвал его Хамяк грубо. — Не твоего цыплячьего ума дело!

Турп хмыкнул, но примолк. Тут вновь появился призрак, который рыскал в поисках Джона Кишо по всем этажам со скоростью пули.

— Открылось мне, — возбужденно заговорил он, — таинство похищения. И видел я нашего сказителя на этаже шастнадцатом, и сидит он на стуле связанный, сон вкушая.

— Ага! — завопил Хамяк, подпрыгивая метра на два. — Вперед! За мной, ребята!

— Но Картар злобный, — продолжал призрак на лету. — Затаился, как тать в ночи. И коварственные думы в голове его…

Однако друзьям было уже все нипочем. Они преодолели столько опасностей, что не намерены были останавливаться и перед «коварственностями» Картара. Примчавшись на шестнадцатый этаж и ворвавшись в зал, где томился поэт, друзья увидели злодея, стоящего прямо перед ними и держащего в обеих руках жезл, на вершине которого мерцал «Глаз Ягуара».

— Хашум-дыш, — распевно начал Картар. — Берук-сарбо!

— Чего? — зарычал было Хамяк, но красный луч — отблеск алмаза — уже упал ему на глаза и он застыл, обмякнув, как мешок с овсом. Вслед за этим луч скользнул на Турпа, который попросту грохнулся в обморок, сбив с ног и Торпа.

— Турп! — закричал Торп. — Запомни: подобную штуку ты уже второй раз вытворяешь. Я тебе обещал…

Что именно он обещал, Торп не успел напомнить. Глаза его остекленели, и отважный сыщик, как и все остальные, впал в гипнотическое оцепенение.

— Так! — закричал Картар, злобно усмехаясь. — Действует! Значит, Марс уже достаточно силен, и я смогу, наконец, осуществить свои планы! Все-все планы!!!

— Велико коварство твое, но никто за тобой не пойдет и ратью не станет! — завыл призрак. Единственный, на кого не подействовало волшебство жезла. — Я же тенью твоей буду, и не будет покоя тебе ни днем, ни ночью от плача моего, стенания и скрежета зубовного!

— Молчи, Палубник, — отмахнулся бандит. — Я тебя один раз убил — и второй убью. Есть в моей книге средство от надоедливых привидений. А с этой падалью я расправлюсь прямо на твоих глазах!

С этими словами он подошел к Турпу и со всей силы двинул его ногой по ребрам. Бедняга, как в свое время Торп, не знал, что на Турпе одеты невидимые доспехи. Его стало немного жаль; с таким же успехом он мог стукнуть ногой по каменной стене.

— А-а-а! — заорал Картар, хватаясь за разбитую ногу и прыгая на месте. Жезл выпал у него из рук, и в тот же момент чудодейство рассеялось, поскольку «Глаз Ягуара» силен до тех пор, пока находится в руках хозяина.

Друзья разом повскакивали на ноги. Только Турп не смог подняться без посторонней помощи. Хамяк вмиг оценил ситуацию и схватил Картара за горло с криком:

— Убью!

Злодей, еще не отошедший от пинка по Турповым латам, только заверещал от страха.

Торп тем временем помог Турпу встать на ноги и сказал:

— Хамяк, отпусти этого мерзавца. Его нужно отвезти в Город и судить по закону.

— По морде его надо судить, — заявил Хамяк. — Ох, морда у него хитрая! А что он сделал с Джоном Кишо?

— Ничего не сделал, — ответил за его спиной Джон Кишо, который тоже пришел в себя. — Однако, почему я привязан к этому стулу? Что все это значит? Я что, проспал самое интересное?

— Выходит, что так, — сказал Торп, разрубая мечом путы. — Ну, Хамяк, отпусти же Картара. Он уже весь синий. А отсюда все равно никуда не деться: дверь заперта.

Хамяк нехотя отпустил злодея и пробасил:

— Подумаешь, синий стал! Он у меня еще зеленым будет.

Хамяк поднял с пола золотой жезл и хотел было его переломить на две части, но призрак остановил зверя:

— Посох сей есть скшавль магичный, и беречь его должно, ако себя самого. И беда, коли тот стик в руки сил темных помещен будет.

— Ну, правильно! — обрадовался Хамяк. — Я щас его сломаю, и он ни в какие руки больше не попадет.

— Не можно! — заволновался призрак и забормотал что-то уж совсем непонятное.

Тем временем Картар, никем не замеченный, отошел к стене, где у него был потайной ход, и нажал какую-то деталь орнамента. Затем открыл маленькую, неприметную дверь…

— Стой, держи! — завопил Турп, бросаясь в погоню. Все остальные кинулись за ним.

— Говорил я! — причитал на бегу Хамяк. — Эту жабу из рук нельзя выпускать!

Они поднимались все выше и выше узким лазом, проложенным между стен коварного замка.

— У него же воздушный шар на крыше! — вспомнил Торп, ужаснувшись собственной догадке. — Уйдет! Как пить дать, уйдет!

— Быстрее!

Они бежали из последних сил, но надежд задержать Картара становилось все меньше и меньше. Наконец, преследователи выскочили на крышу.

От утреннего солнца, заливавшего лучами окрестности, стало больно глазам. Все непроизвольно зажмурились, а когда глаза привыкли к яркому свету, взорам наших друзей предстала следующая картина.

На краю крыши стоял мрачный, злой и обиженный Картар, а над ним, метрах в шести, парил Сопер, держа в зубах веревку, не дающую воздушному шару улететь.

Увидев друзей, он яростно замахал крыльями и подтащил шар к ним.

— Сопер! — растроганно произнес Хамяк, заключая дракона в объятия. — Вот уж не ожидал… Вот уж, дружище…

Он замолк от недостатка слов и крепко пожал Соперу лапу.

А дело в том, что, когда все пошли в ворота замка, Сопер неожиданно вспомнил о шаре и решил слетать поглядеть, там ли он. И он полетел, причем безо всякой задней мысли.

Шар оказался наверху, но был привязан веревкой к перилам, а возле него стоял охранник. Увидев Сопера, тот вскинул арбалет и выстрелил. К счастью для дракона, он не сумел так быстро прицелиться, и стрела просвистела мимо. А Сопер стремительно спикировал и, подлетая к горцу, неожиданно для себя выпустил из пасти великолепный фонтан огня с искрами фиолетового цвета.

Стражник от испуга вскрикнул, откинулся назад и, не удержавшись, полетел с крыши прямо в болото. Сопер же, ошалевший от собственной ловкости, попробовал пыхнуть огнем еще раз. И снова получилось! Тогда он, довольный собой, перекусил веревку от воздушного шара, взял ее в рот и стал ждать, кто появится первым.

Первым появился Картар, и Сопер еле-еле успел взлететь, увлекая последнюю надежду злодея за собой.

А потом подоспели друзья. Преступника связали, сели рядышком и стали делиться впечатлениями.

— Я бы все на свете отдал за хороший кочан капусты, — мечтательно произнес Хамяк, почесывая за ухом. — Или за пригоршню фисташек… Как давно я не ел фисташек!

— Подумать только, — сказал Турп. — Мы всего неделю путешествуем, а сколько приключений успели пережить!

— А домой-то как хочется! — сказал Сопер.

Только Джон Кишо ничего не говорил, потому что дописывал новое стихотворение. А закончив, встал и громко прочел его вслух:

Джон Кишо замолк и поклонился.

— Как, это все? — удивился Торп. — А где же упоминание о Джоне Кишо?

— Что? — всполошился Джон. — А-а-а! Вот ведь штука! Совсем позабыл!..

И он мгновенно дописал две строки:

После прослушивания стихотворения, друзья засобирались в обратный путь. Добираться решили на Картаровом воздушном шаре, раз уж подвернулась такая возможность!

— Но прежде, — сказал Торп, — надо заставить негодяя изготовить раствор, который делал бы алюминий видимым!

— Вот еще, — огрызнулся Картар. — Стану я утруждаться!

— А ну, — пробасил Хамяк, — дайте его мне. Я из него живо душонку вытрясу!

Картар побледнел и пробормотал:

— Не давайте меня ему. Лучше отвезите назад в Город!

— Нет, дайте, — куражился Хамяк. — И немедля! Щас он узнает, как с Хамяком шутить!

— Нет! — закричал Картар. — Давайте, я вам приготовлю эликсир!

— А ну, идем в таком случае, — сказал Торп. — Где тут у тебя лаборатория?

 

Глава тринадцатая

А в это время в городе, из которого наши друзья отправились в свое необыкновенное путешествие, происходили очень странные вещи. Что-то непонятное случилось со всеми его жителями. Из прежних, славных веселых горожан они враз превратились в мрачных, озлобленных людишек. Даже весельчак Шампаки ходил угрюмый, как наводнение, и смотрел на всех волком.

Раньше, помнится, он обожал угощать своих друзей ликером, вином, яблочным сидром. А вот на днях отказался дать в долг бутылочку дешевого вина табачнику Спичу.

— Но, Шампаки, — сказал удивленный Спич, — я просто забыл дома свой кошелек. Я верну тебе все деньги завтра.

— Вот завтра и приходи за вином! — прорычал в ответ Шампаки. — Много вас тут шляется. Что, я всех задарма поить должен? Вот, гляди сюда, — он достал из-под прилавка газету и сунул ее Спичу под нос. — Читай, что здесь написано: «Во время большой грозы, пронесшейся недавно над нашей местностью в районе Фермы-за-Рекой, побило градом значительную часть урожая яблок, слив, абрикоса и винограда…» Вот! Понял? И винограда! Из чего я теперь вино стану делать? Особенно, ежели такие, как ты, будут все время приходить и клянчить задарма. По миру пустить меня хотите? Голодом уморить?

Спич и раньше-то не отличался приятностью в общении, но сейчас он был вовсе даже не человек, а какой-то мешок желчи. Правда, очень тощий мешок. С презрительной усмешкой оглядев толстяка-виноторговца, он заметил:

— Тебя, Шампаки, пожалуй уморишь голодом! Ты, поди, собственным жиром еще десять лет питаться сможешь.

— А вот это ты видел, Спич? — угрожающе двинулся на табачника Шампаки, сунув ему под нос свой здоровенный волосатый кулак. — Знаешь, что это такое? Хочешь получить этим по уху?

Спич еще раз презрительно усмехнулся, но, будучи человеком не очень сильным, решил не связываться со здоровяком Шампаки и неторопливо направился к двери. В дверях он повернулся и сказал:

— Заруби на своем толстом носу, Шампаки, что больше я у тебя вообще ни бутылки не куплю!

— А я не стану покупать твоих вонючих сигар! — закричал Шампаки. — От них у всех в городе кашель никогда не проходит!

— А ты, Шампаки, спаиваешь весь город своим дрянным вином. Это из-за тебя повсюду столько пьяниц!

Тут Шампаки подскочил к Спичу, вытолкал его за порог, а дверь запер.

— Бурдюк вина, — обзывался за дверью Спич. — Бочонок из-под эля!

— Табачная душонка, — не уступал ему Шампаки. — Спичка обгоревшая.

Вот так, мило поговорив, бывшие друзья расстались. Шампаки остался дома рычать на семью, а Спич отправился к булочнику Круху. Рассказать тому, какая этот Шампаки свинья.

Крух, выслушав его, согласился, что Шампаки и вправду свинья, но все же добавил, что тот правильно сделал, не дав ему, Спичу, вина в долг.

— Это почему же? — возмутился Спич.

— А вот представь себе, — с удовольствием начал пояснять Крух, — что ты приходишь ко мне и говоришь: «Дай мне, Крушенька, в долг буханку хлеба». Я, дурак эдакий, даю, а накануне ты, допустим, совершил какое-то преступление, и завтра тебя уличат, поймают и посадят в тюрьму. И что же тогда, плакали мои денежки? Нет, брат — шалишь. Ищи кого поглупее!

Спич после этих слов как-то неестественно выпрямился и торжественно провозгласил:

— Вот что, Крух! Если Шампаки свинья, то ты, Крух — тоже нехороший человек. И если у Шампаки я больше не куплю ни бутылки вина, то у тебя, Крух, я больше не куплю ни крухи… то есть, я хотел сказать — ни крохи хлеба. Прощай, негодяй, — и Спич гордо ушел.

Но это было еще только начало. Все торговцы города обвиняли друг друга в жульничестве и крохоборстве и ничего не желали друг у друга покупать. Товары залеживались в чуланах и амбарах, а семьи многих лавочников голодали.

— Папа, мы хотим кушать, — кричали торговцу скобяными изделиями Судакоффу его дети.

— Цыц, баструки, — отвечал им Судакофф, чувствуя, как у него самого кишки слипаются от голода.

— Но, дорогой мой, — вмешалась его жена. — Должны же мы покупать хотя бы еду. И не можем же мы, в самом деле, питаться ведрами и тазами!

— А почему бы и нет? — возразил Судакофф и, подойдя к железному ведру, попытался откусить от него кусок, но сломал себе два передних зуба.

— А-а, анафемы! — завопил Судакофф, после чего начал так ругаться, что его жене пришлось увести детей в другую комнату.

Кстати, не только у торговцев, но и в самом городском магистрате дела шли из рук вон прескверно. После того, как бургомистр был помещен в Скворечник, члены магистрата ежедневно собирались на Большой Совет, чтобы избрать нового бургомистра. Заседания вел казначей, который был совершенно уверен, что изберут именно его, поскольку у него в руках находятся все финансы города. Но казначей здорово просчитался — бургомистром его не избрали. И вообще никого не избрали, потому что ни один член магистрата не хотел голосовать за другого, а голосовали только сами за себя. Наконец, на шестом подряд заседании у казначея лопнуло терпение.

— Если вы меня не изберете, — заявил он, — я ни одному из вас не выплачу денег из казны.

После такого дерзкого шантажа в зале поднялась настоящая буря возмущения.

— А если меня не выберут, — кричал судья, — я всех засужу на пожизненный срок!

— А я всех арестую! — крикнул начальник полиции.

— А я, — пригрозил начальник тюрьмы, — посажу всех в тюрьму. Причем, НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО!

Все уже чуть было не подрались, но тут раздался голос Судокоффа, который, хоть и был человеком незначительным, тоже являлся членом магистрата как представитель торговой части населения города.

— А я, если меня не выберут, — заявил Судакофф, — никому из вас не продам ни одного ведра.

Тут прочие члены магистрата принялись хохотать, и хохотали минут шестнадцать, если не больше.

— Ох, не могу! — стонал судья. — Он не продаст нам НИ ОДНОГО ВЕДРА! Ох, держите меня!..

— Даже… даже… даже детского ведерочка не продашь? — захлебываясь от смеха, спросил начальник полиции.

— Не продам, — угрюмо подтвердил Судакофф.

— Ах… ах! А как же мы будем играть в пе… сочек? — с трудом проговорил прокурор, и все повалились на пол от хохота.

Насмеявшись вволю, члены магистрата приосанились. Они вдруг почувствовали себя как-то значительнее, что ли. Все-таки все они, за исключением этого клоуна Судакоффа, довольно важные персоны. Отцы города, а не какая-нибудь сошка. И каждый из них вправе стать бургомистром. Каждый, а в особенности…

— Ну что, — предложил казначей, вытерев слезы, — может, проведем еще одни выборы?

— Отчего ж не провести? Проведем, — откликнулись остальные.

Все взяли по листику бумаги с изображением герба города, написали на нем имя кандидата и бросили в большую стеклянную вазу. Результаты выборов оказались такими: каждый снова проголосовал сам за себя.

— Так, — проговорил казначей среди всеобщего гробового молчания. — Значит, вот как? Ну ладно! Не хотите по-плохому — по-хорошему хуже будет.

После этой непонятной угрозы казначея все угрюмо разошлись по домам.

Но и на следующий день, и на последующий, и на после-после-последующий избрать бургомистра не удалось. Городом, по сути дела, никто не управлял. Члены магистрата перессорились, торговцы перессорились, и, наконец, все жители города тоже перессорились между собой.

Что же все-таки случилось с нашим славным городом, в котором всегда было так хорошо и уютно? Вот он, вроде, стоит, как прежде. Только дома в нем без крыш. Точнее, с крышами, но невидимыми.

Вот-вот! В том-то все и дело. Не зря призрак говорил тогда Турпу про Марс. Негодяй Картар был все-таки неплохим ученым. Он точно рассчитал, когда Земля будет находиться под знаком Марса, и именно в это время сделал все крыши в городе невидимыми. Невидимые крыши не могли остановить лучи Марса — планеты войн и зла — и люди, открытые этим злым лучам, стали злыми сами.

Единственным, на кого Марс никак не повлиял, оказался бывший бургомистр, поскольку он был сумасшедшим, а на ум сумасшедшего не могло повлиять ничто. Бургомистр целыми днями шлялся по Скворечнику, придумывая какие-то новые шутки, которые доводили следивших за ним санитаров до бешенства. Любимой же его выходкой была игра в птичку. Бургомистр влезал на подоконник и принимался махать руками и кричать:

— Я маленькая птичка. Мое гнездышко за речкой. Там сидят мои маленькие птенчики и ждут свою маму с червячком в клювике. Сейчас, мои хорошие, сейчас я к вам прилечу — и бургомистр делал вид, что хочет вылететь из окна.

Тогда санитары кидались к нему, стаскивали с подоконника, давали тумака, связывали рукава смирительной рубашки за спиной, после чего шутник на время успокаивался. Но не надолго. В запасе у него еще оставались стишки, которые он сочинял и тут же читал санитарам вслух:

И бургомистр принимался горланить арию из «Травиаты». А пел он ее до того отвратительно, что, слушая его, недолго было и самому сойти с ума.

Бургомистр был единственным обитателем Скворечника. Даже поэт Липос больше не появлялся там, чтобы в затворничестве и уединении сочинять новый сборник стихов.

— Мне там больше делать нечего, — говорил Липос с нескрываемой иронией. — Кажется, в Скворечнике уже имеется один поэт.

На самом же деле Липос просто не писал больше стихов. Он занимался тем, что подсчитывал, сколько денег он получит, если издаст сборник, скажем, из ста стихов, по странице на стих в среднем.

Впрочем, был, кроме бургомистра, еще один человек в городе, не поддавшийся влиянию Марса. Но этот человек так редко появлялся на людях, что и мы о нем позабыли. Это был городской архивариус — маленький, сухонький старичок в очках, внешне смахивающий на крота. А не повлиял на него Марс потому, что все дни архивариус проводил в своем подвале, роясь в старинных рукописях и документах. Настоящее мало интересовало сего почтенного гражданина, ибо прошлое целиком занимало его ум.

— Да разве может в наше время, — рассуждал он, — произойти что-нибудь удивительное и величественное? В то время как эти, покрытые пылью веков бумаги, — он любовно поглаживал свои архивы, — хранят свидетельства о событиях воистину невероятных.

Вот, хотя бы, эта рукопись, — и архивариус развернул пожелтевший от времени пергамент, исписанный старинными готическими буквами, погрузившись в чтение.

«Было сие в века давние. Нам же везомо о том со слов предшественников наших. И процветал наш Город, и всего было в нем в достатке, и были жители его довольны и сыты. Но свирепый жук колорадский принялся опустошать поля наши картофельные, и голод воцарился в Городе, и царил много дней и ночей. И тогда рыцарь славный собрал свое войско, и с мечом в руке повел его на жука. И битва рыла свирепая, и дрогнул жук, и в бегство обратился, и ушел из наших мест навсегда. И минул голод, и снова были жители сыты и довольны. А с тех пор Герб Города таков есть: имеет он форму щита, а на щите том — алюминиевый рыцарь в доспехах, и в правой руке его меч, и мечом тем жука колорадского он пронзает. Левая же рука его победоносно вверх вскинута. И все сие на червонном поле, кое червленной наискось лентой пополам из верхнего угла, что справа, делится, а на ленте той — треугольники алюминиевые. Сиречь крыши — главное достояние Города нашего».

— Вот какие раньше дела творились, — говорил сам себе архивариус, потирая озябшие от холода руки. — А штиль-то, штиль! До чего знатно и важно писано! Кто сейчас уже так пишет? Никто…

И архивариус, повздыхав, надевал шляпу и плащ и поднимался наверх, в город, куда выходил раз в месяц.

В городе он узнал следующее: крыши на всех домах стали невидимыми, бургомистр в сумасшедшем доме, городом никто не управляет, и все жители в нем перессорились.

«Боже мой! — думал архивариус, торопливо спускаясь обратно к себе в подвал. — Неужели свершилось?»

Оказавшись в подвале, он тут же бросился к одной из полок и схватил стоявшую на ней толстую старинную книгу.

Это были труды его любимого Абракадабруса — городского астролога, жившего много-много веков назад. Архивариус лихорадочно листал страницы, пока не нашел нужное место. Наконец, он остановился.

«И наступит время, — писал Абракадабрас, — когда узрите вы небо над вашими головами. И посулит вам это небо силу злую. И опустеет трон. И ад наступит кромешный. И черный ворон спустится на трон и будет сидеть на нем. И просидит он, пока белый гусь не сойдет с неба и не сядет рядом. А был тот гусь ранее убит вороном, нынче же сам ворона изгонит. И вновь узрите вы свод над головами своими, и души ваши миром наполнятся».

— Многое мне здесь понятно, — размышлял архивариус, — но многое кажется совершенным бредом. Что за ворон? Что за гусь такой? И почему ворон сначала убил гуся, а гусь потом изгнал ворона? Как такое может быть?..

Все эти «как» и «почему» до того утомили почтенного архивариуса, что он уснул прямо над книгой, даже не погасив свечку. Та погорела еще минут десять, пока не погасла сама, а подвал не наполнился мраком, в котором, время от времени, раздавалось беспокойное храпение архивариуса.

 

Глава четырнадцатая

— Вот, — зло сказал Картар, — вот вам ваш эликсир. Можете назвать его «раскрывач».

— Так, вшистко можно раскрывачь, — подхватил разговорчивый призрак.

Решили проверить действие эликсира на невидимых доспехах. Результат превзошел все ожидания: доспехи не только стали видимыми, но и заблестели, как новенькие.

— Видишь, Картар, — произнес Джон Кишо. — Голова-то у тебя варит! Тебе бы не злодеем быть, а химиком каким-нибудь. Или ученым.

— Не учите меня! — огрызнулся Картар. — Я знаю, что делаю. Вы радуйтесь своей победе! Но хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— А я вообще никогда не смеюсь, — с угрозой проговорил Хамяк и мрачно улыбнулся, сверкнув желтыми резцами.

Стали собираться в дорогу. В корзину воздушного шара наложили побольше продуктов, которые нашли в подвалах замка, несколько пачек спичек, сигар (к великой радости Торпа и Турпа), связанного Картара, и тронулись в путь.

Шар, подхваченный свежим ветром, поднялся над замком, и путешественники оглядели местность, куда их забросила судьба.

Круглой серой тенью вокруг замка раскинулось унылое болото, окруженное со всех сторон неприступным черным лесом. На северо-западе виднелось море, далекое, но уже ясно различимое, а чуть правей, на востоке, начинались горы. В том месте, где в море впадала река, располагался городок, в котором ни Торп, ни Турп ни разу не были. Рассказывали, правда, что в этом городе находится здоровенный порт, а в тот порт прибывают корабли из разных далеких стран.

Тем временем ветерок отнес воздушный шар далеко от замка, и море скрылось за вершинами дальних деревьев. Теперь прямо под ногами путешественников мелькала река, в одной из заводей которой наши друзья разглядели на берегу разбитый «Полундер».

— Э-э-эх, — сокрушенно вздохнул Хамяк. — Эх-э-эх!

Но продолжать не стал. Только отвернулся от реки и начал рассматривать магический жезл, который сжимал в лапах.

— Вот ведь бирюлька! — недовольно сказал он. — Вроде бы обычная палка с камнем, а какую силу имеет! Хамяку это не по вкусу. Когда нужно сражаться с обычным человеком — ну, скажем, с каким-нибудь захудалым чемпионом мира по боксу — так это я с радостью, всегда пожалуйста. Но когда в дело вмешиваются волшебники… Прямо не знаю, что и сказать. Для Хамяка это дело темное.

— Да Картар вовсе не волшебник, — заметил Торп, раскуривая сигару. — Куда ему! Просто ему в руки попал этот жезл, вот и все.

— Интересно, откуда он его взял? — поинтересовался Турп, и хотел было спросить у призрака, да тот, как всегда, куда-то исчез.

— Мне кажется, — вступил в разговор Джон Кишо, — что этот жезл сам по себе ни добрый, ни злой. Это смотря в какие руки он попадет. Попал в лапы Картара — и вот вам результат. Попал бы в наши руки — совсем другое дело.

— А вот если бы он в мои руки попал, — начал Сопер, который втихомолку пооткрывал все консервные банки и теперь лакомился консервированными персиками, — если бы он попал в мои руки…

— Ох, и суматохи бы тогда было! — закончил за дракона Торп.

— Да кто б тебе эту бирюльку дал… А ну, не тронь! — взревел Хамяк, заметив, что Сопер подбирается к пакету с сушеными финиками. — Не тронь, тебе говорят! — и слегка шлепнул дракона по лапам.

Здраво рассудив, что если они промедлят еще немного, Сопер слопает все, друзья принялись ужинать. Но мысли их все время вертелись вокруг жезла, и разговор не умолкал. Сомнения разрешил призрак, который появился, по обыкновению, сразу после того, как стемнело. Он важно напыжился и поведал собравшимся историю жезла. Здесь мы приведем ее в переводе со сложного привиденьческого языка на простой русский. Итак,

История магического жезла

В тот самый год, когда доблестный Палубник совершил свои двенадцать подвигов, на севере страны мало-помалу собирались темные тучи, грозящие бедой всему побережью. Объявившийся самозванец Картар собрал свое войско и пошел войной на мирных селян. Никто не мог остановить распоясавшегося негодяя, кроме, конечно, могучего Палубника на белом коне.

Палубник, владея магическим жезлом, бесстрашно засел в замке на холме и не показывал носа. Картарово войско окружило замок, но взять его приступом не смогло. Пытались взять измором, но пока у Палубника в руках оставался магический жезл, он был непобедим.

Смекнув это, Картар решил пойти на хитрость. Он самолично, переодевшись конюхом (а переодеваться Картар был мастер), пробрался в замок и, отравив охрану на дверях спальни Палубника, выкрал жезл.

Наутро замок пал, доблестный Палубник был убит и в призрак превращен, а Картар увенчал магический жезл огромным красным алмазом «Глаз Ягуара».

С тех пор глядит он на мир с верхушки жезла и творит зло…

— Невеселая история, что и говорить, — заметил Торп, заканчивая ужин и вытирая рот уголком платка. — Но так как жезл теперь у нас, то и беспокоиться не о чем.

— Кто знает, — беспокойно прошелестел в ответ призрак, — какие еще хитрости таятся в Картаровой голове?

— Какие бы ни таились, а он сейчас абсолютно беспомощен, — безапеляционно заявил Турп.

Но не стоило недооценивать коварства Картара. Он хоть и лежал связанный по рукам и ногам в углу корзины, но голова его от этого хуже работать не стала. Скорее наоборот — стала работать лучше. Он давно уже думал о том, как бы ему выпутаться из этой неприятной ситуации, а к тому же спасти свой магический жезл. Наконец, когда уже казалось, что все потеряно, злодей нашел выход. Глаза Картара зажглись мрачным злорадным огнем, и он поскорее отвернулся к стенке, чтобы остальные не увидели этого торжества.

План был хорош. Оставалось лишь выждать минутку для его выполнения.

Тем временем Сопер устроил шутку. Он стащил у Джона Кишо чернильных орешков и спикировал вниз. Друзья как раз пролетали над Городом-на-Воде, и Сопер, на глазах у изумленной публики, подлетел к дому Бургомистра и на ослепительно белой стене вывел неровными буквами: «Бургомистр — дурак». После чего дал свечку вверх и приземлился на борту воздушного шара, страшно довольный собой.

Эта надпись на стене вызвала в Городе-на-Воде неожиданный резонанс. Дело в том, что Бургомистр, человек необычайно бравый, развернул в городе военную компанию. Он утверждал, что шпионы, сбежавшие из тюрьмы и разрушившие ее, немедленно доставят ценные сведения в свой город и тогда не миновать войны. Какие «ценные сведения» могут доставить эти шпионы, Бургомистр не сообщал, зато предлагал нанести по Городу, что вверх по реке, неожиданный удар. Как ни глупа была идея, но воинственный градоначальник уже начал собирать армию.

Возможно, эти мечты и воплотились бы в жизнь, но тут на стене его собственного дома появилась та самая злосчастная надпись «Бургомистр — дурак», и новость мгновенно разнеслась по городу. Бургомистр потерял всякую популярность и авторитет, армия развалилась прямо на глазах, а жители, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься ловлей рыбы.

Горе-полководец потерял сон и аппетит. Он закрасил Соперову мазню, а вместо этого большими буквами написал: «Бургомистр — хороший человек, добрый семьянин и правильный гражданин. Он заботился о благе людей, а вы, ослы, в этом деле ничего не понимаете. Будь моя воля, я бы вас всех в острог упек».

Тут уж жители Города-на-Воде всерьез обиделись на Бургомистра, посадили его в лодку и сплавили вниз по течению.

Но Сопер, конечно, не знал, какие последствия принесет его проделка. Он приземлился в корзине воздушного шара и рассказал друзьям, зачем летал вниз. Все дружно посмеялись, доели ужин, а затем побросали за борт консервные банки и наблюдали, как те медленно тонут в реке.

Шар, подгоняемый свежим ветерком, подлетел к тому месту, где несколько дней назад происходила битва с волками. Все столпились у борта корзины и с волнением рассматривали остатки костра со множеством следов волчьих лап вокруг.

«Пора», — решил Картар, увидев, что все отвернулись и не обращают на него никакого внимания. Он быстро обрезал путы о меч Палубника, лежащий рядом, затем схватил этот меч, на секунду задумался (очень уж ему хотелось пырнуть в спину Торпа и Турпа) и… смелым широким махом вспорол оболочку воздушного шара. Шар издал громкое «Паф-ф», накренился и, теряя газ, начал снижаться…

Никто даже и не понял сразу, что произошло. Всех сильно тряхнуло и бросило на дно корзины.

— Шар! — закричал Торп.

— Оболочка! — закричал Турп.

Хамяк единым прыжком вскочил на ноги и попытался как-то стянуть рваные края дыры, но не тут-то было! Поток ветра отшвырнул его прочь, и зверь полетел вниз, ломая сосны и страшно крича.

Воспользовавшись тем, что Хамяк, падая, выпустил жезл из рук, Картар подхватил магический предмет и, прижимая его к груди, прыгнул за борт. Он все рассчитал точно — прыжок пришелся на середину реки, и злодей остался цел и невредим. Беглец вынырнул, проводил взглядом шар, падающий вниз, и поплыл к противоположному берегу, отфыркиваясь, как морж.

— Ох и молодцы вы, ох и умники, — бормотал он, выгребая на мелководье. — Да только я поумнее вас буду, и скоро вам придет полный и окончательный…

— …Капут! — закричал Картар, выходя на берег и выбивая воду из уха.

А шар пролетел над лесом, сшибая верхушки деревьев, и шум вокруг стоял, как при землетрясении! Наконец корзина зацепилась за какую-то крепкую ветку, хрустнула и развалилась на мелкие кусочки.

Путешественники попадали на землю и разом потеряли сознание от столь сильного удара.

Первым пришел в себя Турп. Он сел, обхватив руками голову, которая гудела, как чугунный колокол. «Сотрясение мозга, не иначе», — подумал сыщик, прикладывая ко лбу широкие прохладные листья лопуха. Боль немного улеглась, и он огляделся.

Полянка была буквально усеяна предметами с разбитого воздушного шара. Среди этого разнообразия в живописных позах валялись Торп, Джон Кишо и Сопер, который так и не воспользовался своим умением летать и не оставил друзей. Хамяка нигде не было видно.

Кряхтя, Турп привел в чувство всех троих, и они принялись обсуждать, что же делать дальше.

— Первым делом, — горячился Торп, — надо поймать мерзавца Картара!

— Картар может и подождать, — отмахнулся Джон Кишо. — Нужно найти Хамяка. Он свалился где-то неподалеку.

— А я считаю, — вступил в разговор Сопер, — что нужно идти в город.

— Поддерживаю Соперку, — сказал Турп. — Он дело говорит. Мы:

а) — без провианта;

б) — без оружия;

в) — без медицинской помощи;

г) — без транспорта.

Чего нам в лесу делать, на ночь глядя? Тем более, что все мы помним местных валков. Давайте поскорее отсюда убираться.

— Но как же Хамяк? — воскликнул Джон Килю. — Я даже стихотворение о нем сочинил. Называется «Ода Джона Кишо о Хамяке».

— Нет-нет, Джон, пожалуйста, только не сейчас! — раздался из-за кустов сконфуженный голос Хамяка. — Я так смущаюсь, когда ты читаешь про меня стихи.

— Друже! — радостно воскликнул поэт. — Да я же ни разу про тебя стихов-то не писал!

— Вот потому-то я раньше и не смущался. А сейчас смущаюсь. И еще, пожалуй, Джон, я прощаю тебе все долги.

— Ну, это уж чересчур, — заявил Кишо, отмахиваясь от Хамяка. — Так не годится!

— Ладно, — вмешался Торп. — Ссориться будете дома.

— Мы не ссоримся, — проговорил Хамяк, вылезая из кустов окончательно. — Мы из вежливости.

И друзья, отряхнув с боков прилипшие сосновые иголки, направились, прихрамывая, к городу.

— Первым делом, — мечтал Торп, — купим сигар и апельсинового ликера. Затем направимся домой, примем ванну. После ванны плюхнемся в кресла и будем покуривать «Монтекки и Капулетти» и потягивать апельсиновый ликер.

Увы, увы! Их мечтаньям не суждено было сбыться. Мы ведь совсем упустили из виду Картара, а тот времени даром не терял. После того, как злодей очутился на берегу, он немедленно отправился в город, в котором к его приходу уже творилось черт-те что.

Весь город собрался на центральной площади для выборов нового бургомистра. Каждый хотел быть градоначальником. В воздухе запахло поголовной дракой.

Коварное сияние ночного Марса стерло улыбки с лиц горожан, вытравило все то доброе, чем были наполнены их души. Теперь на площади стояли угрюмые, мрачные субъекты, разбойники с большой дороги. Но разбойники без атамана. Сейчас они пытались честным путем выбрать его.

— А ну, тихо, — неожиданно зычно закричал Картар, пробившись сквозь толпу и вскарабкавшись на трибуну. — Всем молчать и смотреть сюда! — уверенно продолжил он, подняв вверх магический жезл.

«Глаз Ягуара» вспыхнул, как звезда, впитывая, усиливая и отражая лучи Марса. И огромная толпа людей вдруг успокоилась, как по мановению волшебной палочки.

— Надеюсь, вам теперь ясно, кто ваш новый предводитель? — жестко спросил Картар.

Люди, завороженные зловредным сиянием камня, молчали. Один лишь слабонервный Судакофф вскрикнул: «Да здравствует новый Бургомистр!» Однако Картар прервал его словами:

— Отныне приказываю называть меня не Бургомистром, а Полководцем!

— Ура Полководцу! Ур-ра! Ур-ра!! Ур-ра!!! — закричали некогда мирные горожане.

— Слушай мой первый приказ! — командовал новоявленный Полководец. — Сейчас с окраины города приближаются Торп, Турп, поэт Кишо, Хамяк. Схватить их, и посадить в тюрьму! Начальник тюрьмы! Начальник полиции! Выполняйте! И чтобы через десять минут я выслушал ваш рапорт о том, что задание выполнено!

Вот так наши друзья попали из огня да в пекло. Не успели они пересечь границу города, как немедленно были взяты в плен своими же согражданами.

— Сопер, беги! Ты нас выручишь! — воскликнул Хамяк, уверовавший в то, что и «ящурка» иногда может быть полезен, подбросив Сопера в небеса. Туда, где его уже не могли доспать пули озверевших полицейских.

После этого Хамяк, Джон Кишо, Торп и Турп достойно сдались в плен, поскольку действительно глупо было бы сопротивляться карабинам и автоматическим пистолетам. Их провели под конвоем через весь город, и вчерашние друзья и товарищи теперь глядели на них с озлоблением.

— Что же это такое? — говорил Торп, чуть не плача. — Что с ними случилось вдруг? И что, в конце концов, плохого мы им сделали?

— Много будешь знать — скоро состаришься, — злобно отвечали ему полицейские и сильней подталкивали друзей штыками в спину.

 

Глава пятнадцатая

Подброшенный могучей лапой Хамяка, Сопер взлетел в воздух на несколько метров и с грустью наблюдал оттуда, как его друзей ведут под стражей. Он проводил их взглядом до самых дверей тюрьмы и, когда те с грохотом захлопнулись, засопел, всхлипнул и принялся причитать вслух.

— Бедный, несчастный дракончик, — говорил он, размазывая лапкой слезы. — Остался ты один-одинешенек! И куда ты теперь денешься? И кому ты теперь нужен? И… Однако, — добавил Сопер с обидой в голосе. — Почему это они не захотели взять меня с собой в тюрьму? Вот всегда так: без меня, да без меня. А может… может, они ждут от меня помощи?

При этих словах дракончик весь встрепенулся и приосанился.

— Ну конечно! Больше-то ждать ее неоткуда, кроме как от тебя, Сопер! Только… Только как же я им помогу? — и Сопер принялся в раздумьи описывать круги над городом.

Во время очередного облета он вдруг столкнулся с призраком. Точнее, не столкнулся, а пролетел сквозь него.

— Здравствуй, змий, — окликнул дракона призрак. — Куда несут тебя крыла твои?

Сопер затормозил и развернулся в воздухе.

— Ой, это ты! — обрадованно воскликнул он. — До чего я рад тебя видеть, дорогое привидение!

Призрак же особой радости не выказал, а наоборот, разозлился.

— Еще раз, — сказал он, — ты назовешь меня привидением, и я не знаю, что с тобой сделаю!

— Ну, не сердись, не сердись, — попытался успокоить его Сопер. — Я, ну честное слово, больше не буду. Или, по крайней мере, постараюсь больше не быть.

— Бред какой-то, — поморщился призрак. — В жизни своей не видел более косноязычного пресмыкающегося. Ну, и чего ты тут делаешь?

— Ох, ты ведь и не знаешь, что у нас случилось! — засуетился Сопер. — Их всех, всех; и Торпа, и Турпа, и Хамяка, и Джона Кишо в тюрьму арестовали, а Картар…

— Все сие мне ведомо, — заявил призрак, который уже успел успокоиться и напустить на себя прежнюю важность. — Не ведомо же мне только одно: что ты, змий крылатый, предпринять намерен, дабы другое своих из неволи выручить?

— Я… я не знаю, — признался дракончик растерянно. — Может… Слушай, а айда сегодня ночью на пару туда слетаем, а? Ты стражу напугаешь, а я у них ключи заберу, двери открою и всех выпущу! Здорово я придумал? Скажи, нет?

— Мало разума в твоих речах, — с горечью констатировал призрак. — Коль даже и дано нам будет волю вернуть им, то что далее? Зло остается на престоле, и властью своей новое зло чинить будет. Зри в корень, змий!

— В какой еще корень? — не понял Сопер.

— В плену у Марса жители города вольного, — пояснил призрак, — ибо нет свода над головами их, дабы мог Марсу препятствовать. Верни людям свод, и иными, сиречь прежними станут они. И восторжествует добро, и валя вернется к другам твоим.

— Да говори по-человечески, — взмолился Сопер. — Что ты за привидение такое непонятное?

Тут призрак почувствовал, что, несмотря на свою бестелесность, сейчас лопнет от бешенства и от невозможности стукнуть этого гадкого безмозглого дракона. Поэтому он полетел от греха подальше, но напоследок все же обернулся и свирепо прокричал:

— Крыши, крыши снова видимыми сделать надо, дурья твоя башка! — и с тем улетел окончательно.

«Вот так вот! — подумал Сопер. — Что я, волшебник, что ли, — крыши видимыми сделать? Стоп! Да ведь Картар же сам отдал нам этот, как его, «раскрывач». Он еще в канистре такой был, зеленой. И когда мы попадали с этого чертового шара, канистра, наверное, тоже упала и теперь валяется где-то в лесу.»

— Ура! — закричал победоносно Сопер и, не мешкая ни минуты, полетел со скоростью кометы в сторону леса.

Прилетев на место недавней аварии, он приземлился возле разбитой корзины воздушного шара, опустился на четвереньки и, тычась, как собака, носом в землю, принялся искать канистру. Но канистры нигде не было.

— Эге, кого я вижу! — послышался голос прямо над ухом дракона. — Сопер!

Сопер поднял голову и увидел перед собой большого черного котенка.

— Апельсин! — аж заверещал от радости Сопер. — Дорогой котейка! Привет, пропажа!

— Без фамильярностей, — важно ответил Апельсин. — Я теперь не котейка, а весьма уважаемый кот. Притом, вице-вожак волчьей стаи и приемник Великого Горюна. А вообще, — добавил он уже с улыбкой, — я тоже ужасно рад тебя видеть…

И Апельсин ласково потерся спиной о лапу Сопера, потому что, все-таки, он был еще котенок.

После того, как Сопер, сбиваясь от волнения, сопя и размахивая лапками, поведал ему историю всех злоключений друзей от начала и до конца, Апельсин задумался.

— А какая она из себя, эта канистра? — спросил наконец он.

— Такая зеленая, из железа, — объяснил Сопер.

— Так-так, понятно. Я думаю, кое-кто из волков ее в лес утащил. Волки — народ любопытный. Как что-нибудь непонятное увидят — сразу к себе тащат, а потом уже смотрят, нельзя ли это чего-нибудь как-нибудь слопать. Ну, да не беда. Сейчас мы пойдем к Горюну, он всех волков созовет, допросит по правилам, и канистра ваша отыщется. И Апельсин с Сопером направились вглубь леса.

На главной Волчьей Опушке сидел Великий Горюн, важно пуская голодные слюни.

— Эй, папаша Горюн, — окликнул его Апельсин. — Я к тебе дракона привел.

При этих словах Горюн, который сидел спиною к друзьям и не видел, о ком идет речь, едва не грохнулся в обморок. Обернувшись же, облегченно вздохнул:

— Ох, и напутал же ты меня, сынок, — сказал он. — Я уж было подумал, ты и впрямь привел дракона.

— А я кто? — обиделся Сопер. — Не дракон, что ли? Кто же я по-твоему? Вешалка для полотенец?

— На вешалку ты не похож, — рассудительно заметил Горюн, — но и на дракона тоже. Во всяком случае, я тебя не боюсь.

— Вот и прекрасно, — вмешался Апельсин. — Его не надо бояться, ему надо помочь. Он канистру потерял. Здесь, в лесу. Ты созови всех волков — может, кто ее и видел. Он — мой старый друг.

— Лады, — согласился Горюн и, подняв морду вверх, издал тройной вой.

Это был сигнал сбора. Буквально через три минуты опушка заполнилась волками, и Горюн обратился к ним с речью.

— Волки, — сказал он. — Нужна ваша помощь. Старым другом Апельсина утеряна зеленая канистра. Знаете ли вы, волки, что такое зеленая канистра?

— Не знаем… Не-а… Не, не жнаем! — послышались голоса.

— Что такое? — насторожился Горюн. — Кто это там позволяет себе иронизировать? Кто сказал «не жнаем»?

— Это Пузырь сказал, — пискнул один из волков, известный в стае ябеда.

— А ну-ка, выдь сюды, Пузырь! — приказал Горюн.

Валки расступились, и из их рядов вышел толстый-претолстый волк на коротеньких ножках.

— Ты чего это, Пузырь, себе позволяешь? — строго молвил Горюн. — Ты как смел дразниться и говорить «не жнаем»?

— Жуб болит, — пояснил виновато Пузырь.

— Зуб, говоришь? А с чего это он у тебя болит?

— Шломал, — ответил Пузырь.

— И обо что же ты его сломал? — поинтересовался Горюн.

— Шам не жнаю, — пожал плечами Пузырь. — Я шебе шел по лешу, вдруг вижу — штука какая-то лежит. Я думаю: «Эге… А нельжя ли ее как-нибудь шьешть?» Ну, и шхватил ее, потащил в леш. Дотащил до штарой бережки, только кушать — а жуб раж… и шломался. Нешьедобная штука. Жележная какая-то.

— А какого она была цвета? — вмешался Апельсин.

— Желеного, — прошепелявил Пузырь.

— Ура! — закричал Сопер. — Это канистра!

— Ну-ка, живо тащи ее сюда! — приказал Горюн. — Да пусть кто-нибудь с ним отправится, не то этот проглот по дороге попробует ее с другого боку куснуть — авось там помягче.

Через десять минут канистра стояла на опушке. Сопер схватил ее обеими лапами и встряхнул. В канистре забулькала жидкость.

— Ура! — снова закричал он. — Вот он, раскрывач. На месте! И крыши в городе опять станут видимыми!

— План наш будет таков, — прервал Соперовы восторги Апельсин. — Ночью мы проберемся в город. Сопер, я и несколько волков. Пока Сопер будет брызгать крыши своим раскрывачом, я и волки под моим началом будем стоять на стреме.

— На чем будем штоять? — не понял Пузырь.

— Сторожить будем, — пояснил Апельсин. — Чтоб никто не подошел.

— А ешли кто-то подойдет? — снова поинтересовался Пузырь.

— Тогда вы его съедите, — ответил котенок.

— Ну, как же, — возразил волк-ябеда. — Мы не можем. Мы все-таки Добрые волки, а не людоеды.

— Съедите в виде исключения, — отрезал Апельсин. — Или, в крайнем случае, напугаете.

Решено было ограничиться напуганием, а в город выступить в полночь в составе одного Сопера, одного Апельсина и четырех волков.

В городе тем временем на всех улицах и на Главной площади шли военные учения. Мужское население превратилось в солдат и офицеров и занималось строевой подготовкой и упражнениями с оружием. Все готовились выступить в победоносный поход под предводительством полководца Картара. Впрочем, уже в восемь вечера учения закончились, и жители разбрелись по своим домам, потому что Картар объявил в городе комендантский час, и каждый, кто был бы замечен на улице после восьми вечера, рисковал немедленно оказаться в тюрьме.

Сам Картар, который вселился в дом бывшего бургомистра, сидел в кабинете хозяина. Все шторы на окнах были задернуты, в подсвечниках горели свечи, тускло освещая пыльный стол, на котором были разложены огромные листы бумаги, перья и чернила разных цветов. Картар сидел за столом и рисовал карты будущих сражений. Нарисовав карту всей страны и отметив стрелочками маршруты передвижения своей армии, он принялся за план Города-на-Воде, который полководец собирался покорить первым.

Покончив с рисованием, Картар откинулся на спинку кресла, довольно и злобно потирая руки.

— Итак, — сказал он сам себе, — начало положено. Я стал-таки повелителем этого города. Но это только начало. Вскоре я сделаюсь диктатором всей страны, а со временем — и всего мира. Пока эта штука в моих руках, — Картар взял со стола магический жезл, увенчанный зловеще поблескивающим при свечах «Глазом Ягуара», — … да-да, пока эта штука в моих руках, я непобедим! Да поможет мне Марс.

И негодяй снова принялся за составление карт.

Часы на городской ратуше пробили полночь… С последним их ударом в город, никем не замеченные, вошли шестеро: Сопер, с канистрой в лапах, Апельсин и четыре волка — Пузырь, Ябеда и два волка-близнеца Шышли и Мышли.

— Итак, — сказал вполголоса Апельсин, взявший на себя руководство всей операцией, — обрисовываю наши дальнейшие действия. Сопер взлетает вверх и обрабатывает крыши. В это время каждый волк стережет свой угол дома: Пузырь и Ябеда — ближние, Шышли и Мышли — дальние. После того, как первая крыша будет обработана, Мышли и Шышли остаются на местах, а Пузырь и Ябеда перебегают к дальним углам следующего дома. Затем Шышли и Мышли перебегают к ближним, и так далее. Я хожу кругами и наблюдаю за всем сразу. Понятно?

— Понятно, — хором отвечали валки, а Пузырь добавил:

— Только вот ешть — ужаш, как хочетша.

— Потом наешься, — обрезал Апельсин. — Сможешь слопать хоть все канистры, которые попадутся тебе по дороге. А сейчас — за дело. Ну, Сопер, — вперед!

И Сопер взмыл в воздух.

Да!.. Бедному дракончику пришлось изрядно попотеть этой ночью. На каждую крышу уходило не меньше пяти минут, а таких крыш в городе было штук восемьдесят, если не больше. Сопер совсем выбился из сил, да и волки, бегающие от дома к дому, тоже. Один Апельсин, казалось, не знал усталости и командовал вовсю.

Уже рассвело, когда Сопер принялся за последнюю крышу — крышу на доме бургомистра, в котором теперь жил Картар. Он плеснул струйку раскрывача на невидимую пока поверхность, и через миг та радостно блеснула зеркальным алюминием с розоватым оттенком зари. Но у дракончика уже не было сил для торжества, и он рухнул на крышу вместе с канистрой, немедленно захрапев.

— Дело сделано, — важно заметил Апельсин. — Можете отправляться в лес.

— А ты что же? — поинтересовался Ябеда.

— А я попозже вернусь, — ответил Апельсин. — У меня в городе еще кое-какие дела имеются. Ясно?

— Ясно, — ответили хором Пузырь, Ябеда, Шышли и Мышли и затрусили в сторону леса.

Апельсин сладко потянулся, зевнул и ловко вскарабкался по водосточной трубе на крышу, где уже сладко дремал Сопер. Примостившись рядом с ним, Апельсин еще раз потянулся, еще раз зевнул, свернулся черным клубком и тоже закрыл глаза.

А Сопер уже спал, как убитый, шумно сопя, и из его ноздрей валил густой дым, в котором иногда мелькали маленькие искорки огня.

 

Глава шестнадцатая

— Крух, — сказала жена булочнику, проснувшись утром и глядя в потолок. — Или я все еще сплю, или наша крыша вернулась на место.

— Ты спишь, — ответил булочник, не открывая глаз. — Ты спишь, но так как ты женщина вредная, то одновременно мешаешь спать другим. Мне, например. Немедленно перевернись на другой бок и закрой рот.

— Да проснись же ты! — возмутилась жена, пихая булочника локтем.

— Вот вздорная баба! — выругался Крух и разлепил левый глаз…

Несколько минут он разглядывал новенькую крышу над собой, затем поспешно разлепил второй глаз и радостно вскочил с криком:

— Эге-гей! Вот так чудеса творятся в нашем городе! Век живешь, да не знаешь, до чего здорово свою крышу отыскать!

Булочник мигом одел свой парадный накрахмаленный халат и принялся месить тесто.

— Напечем пирожков славных, угостим мы весь город на славу! — мурлыкал он себе под нос песенку собственного сочинения.

Просто удивительно, как сильно изменился человек за одну ночь! Но это можно понять. Во-первых, крыша нашлась, что уже само по себе радость! Во-вторых, Крух всю ночь провел защищенный от вредного воздействия Марса, что тоже немедля сказалось. Единственное, чем было омрачено столь чудно начавшееся утро — это отсутствие дров. Нечем было даже растопить печку. Можно, конечно, сходить в дровяную лавку к бородатому Чуку, но Крух вспомнил, как тот два дня назад кинул в него поленом из форточки, и идти расхотелось.

И тут неожиданно раздался робкий стук в дверь. На пороге стоял бородатый Чук, держа в руках вязанку дров.

— Вот, понимаешь… — начал Чук, неуклюже извиняясь за позавчерашнее. — Я тебя не сильно ушиб-то? Что-то нашло — прямо не знаю… Я вот дровишек тебе принес… Все же друзья. А, Крух?

— Конечно, друзья! — успокоил его Крух. — Да еще какие друзья! Таких друзей еще поискать надо!

— Ну… — смутился Чук. — Давай, я тебе хоть печку помогу растопить, что ли?..

Они вмиг затопили печку и поставили в нее противни с булочками и пирожками.

— Послушай, Чук, — взмолился вдруг булочник. — Проследи, будь добр, за хлебом, а я только сбегаю к Шампаки, выпрошу у него бутылочку рома. Не из чего делать ромовые бабки!

Крух выскочил из дома и остолбенел. Город, вновь обретший свои драгоценные крыши, сверкал в лучах яркого утреннего солнца, как пригоршня серебра, и блестящие зайчики бегали по стенам и мостовой.

— Что творится, что происходит! — крикнул Крух, забегая в лавку Шампаки. — Город просто не узнать!

— Как раз узнать, дорогой, — вышел навстречу гостю Шампаки. — Все, как прежде. Только еще лучше. Праздник, честное слово!

— Послушай, — робко, вдруг вспомнив о прежних ссорах, начал Крух, — ты не продашь ли мне рому…

— Нет! — загремел Шампаки. — Нет, не продам! Бери бесплатно, а с деньгами и не приходи ко мне! Бери две… нет — три бутылки! Одну мы разопьем сейчас.

— Шампаки! — загорелся Крух. — Айда ко мне! У меня скоро пирожки готовы будут. Опять же, Чук там сидит, нас ждет!

Шампаки вмиг набрал полную корзину разнообразных вин и выбежал вслед за веселым Крухом.

Улицы быстро наполнялись ликующим народом. Люди так внезапно изменились в хорошую сторону всего за одну ночь! Это означало, что зло еще не успело как следует пустить корни в душах наших горожан, и, едва излучение Марса перестало действовать на них, как они вновь стали теми, которыми были всю жизнь.

Во всем городе лишь Картар и наши друзья, томящиеся в тюрьме, не знали о произошедших переменах.

Картар привык вести ночной образ жизни и заснул поздно-поздно. А когда проснулся, было уже за полдень. Он не любил солнечного света, потому позавтракал при задернутых шторах. Но когда, после завтрака, злодей их раздвинул…

Честное слово, если бы за окном пряталась гремучая змея, Картар и то испугался бы меньше! Вид города, вновь нашедшего свои драгоценные крыши, был равносилен для него сразу двум ударам Хамяка. Он несколько секунд стоял у окна, а затем, схватив жезл, кинулся на улицу.

В дверях Картар столкнулся с настоящим бургомистром, которого, по случаю праздника, выпустили из Скворечника.

— Это МОЙ ДОМ, — сказал бургомистр.

— Прочь с дороги, — взревел Картар. — Убирайся!

— Ты сначала скажи, что это ты делал в моем доме! — нахмурился бургомистр и цепко ухватил Картара двумя пальцами за нос. Второй рукой он несколько раз щелкнул злодея по лысине, приговаривая: «Вот тебе за то, что грубишь! А это — от меня лично!»

Чтобы как-то отвязаться от назойливого бургомистра, Картар размахнулся и ударил его жезлом. И тут произошло событие, предрешившее исход всей нашей истории.

Огромный, сверкающий «Глаз Ягуара» отломился от верхушки золотой палки, покатившись по мостовой, как какая-то чудная елочная игрушка, и не успел еще Картар и слово молвить, как на камень с крыши, словно небольшая черная пантера, прыгнул Апельсин. Подхватив алмаз, кот молнией понесся вдоль улицы по направлению к центральной площади.

— Стой! — закричал яростно Картар, бросаясь вдогонку. Но, видимо, это действительно был один из самых неудачных дней в его жизни, поскольку Апельсина и след простыл. Он летел, едва касаясь лапами земли, и издавая боевой клич, которому его научили волки.

Погоня мчалась по улицам, мимо ошарашенных горожан, и остановилась лишь на центральной площади, где запыхавшегося Картара поджидал призрак, едва различимый при дневном свете, но, тем не менее, грозный и величественный.

— А! Ты еще здесь, — проскрипел Картар, отдуваясь. — Тебе-то что от меня надо?

Призрак же, не говоря ни слова, протянул руку и вырвал у Картара свой золотой магический жезл. Это выглядело весьма странно, поскольку призрак был, как вы помните, существо нематериальное и проходил, не задерживаясь, сквозь все предметы. Однако жезл с легкостью вырвал из Картаровых рук.

— Кончилось Марсово царство, — произнес он. — И силы его на исходе. Уходит Марс от Земли все дальше, и все, что с ним было связано, пылью падет. Ты был хитер и проворен, сын зла! И близок к цели был ты. Но и эту схватку проиграл. И остается мне последний раз сей посох в пользу пустить, и сказать слова чудные…

Картар побледнел и закрыл лицо руками.

— Слова те, — все величественней изрекал призрак, — «рах», «кереб» и «хем».

Тут голос призрака зазвенел, и горожане, столпившиеся вокруг, увидели, как нижний конец посоха стал светиться, словно нагретый до чудовищной температуры, потом побледнел, расплылся и стал ПРИЗРАЧНЫМ. В то же время босые ноги призрака перестали быть полупрозрачными и обрели плоть, но стали они уж не босые, а обутые в черные блестящие сапоги со шпорами. И чем более прозрачным становился жезл, тем более реальным становился призрак. Он обретал краски и жизнь, стал отбрасывать настоящую тень, и вскоре в центре площади стоял могучий доблестный Палубник. Такой же живой, как и мы с вами, истинный правитель Города. И все жители тотчас же узнали в нем того рыцаря, что был изображен на городском гербе, а узнав, удивились и обрадовались несказанно.

Даже бургомистр обрадовался. Потому что, честно говоря, ему порядком надоело быть бургомистром. В Скворечнике он начал писать стихи, и стихи, по его мнению, неплохие. Сейчас же бывший градоначальник решил вернуться в Скворечник навсегда, выгнать оттуда Липоса, и писать, писать, писать. Поэтому он, не долго думая, торжественно вручил Палубнику свою бургомистровскую цепь и хотел скромно ретироваться, но ему не дали. Кто-то закричал: «Качать его!», бургомистра подняли на руки и уж совершенно непонятно, за какие заслуги, вместе с Палубником пронесли круг почета вокруг ратуши.

А нам, кажется, самое время вспомнить о наших друзьях, что до сих пор томятся в городской тюрьме под наблюдением капрала Чоха. Мы-то о них совсем забыли в радостной суматохе. Да и весь город забыл. А так как тюрьма — учреждение от внешнего мира весьма изолированное, то ни Торп, ни Турп, ни Хамяк с Джоном Кишо ничего и знать не знали о последних городских событиях.

— Чох! А, Чох, — спросил нетерпеливый Турп охранника. — Что это за шум такой на улицах?

— А это все к войне готовятся, — лениво ответил тоже отставший от жизни Чох, сворачивая «козью ножку». — А тебе-то что?

— К какой войне? — не понял сыщик.

— К обыкновенной. Послезавтра выступаем в поход. И будет наша империя править отсюда — и аж до самого моря. Вот победим врага, и страшно богато заживем.

— Чох, а с нами что будет? — поинтересовался Торп.

— А вас завтра расстреляют на Главной площади, — охотно объяснил капрал. — Как смутьянов и народных бунтарей. Чтоб другим неповадно было, — и он смачно закурил свою самокрутку, сплевывая на грязный пол.

— Ну, — сказал Хамяк, — хоть Сопер выжил. Пусть! Он молодой, у него вся жизнь впереди.

— Грустные стишки, — сказал Чох. — Очень грустные. Но я вам все равно ничем не могу помочь.

— Зато я могу! — раздался знакомый голос, и друзья увидели Сопера, который вразвалочку входил в дверь.

— Сопер! — рассердился Хамяк. — Ты что, свихнулся? А ну, лети отсюда, пока тебя не поймали.

— Спокойно! — сказал Сопер горделиво. — Чох, не маячь на дороге!

Но капрал и не думал уступать дракончику путь. Он выплюнул окурок, раздавил его каблуком и сказал:

— А ну, потише, голубь! Сейчас и ты окажешься за решеткой.

Тогда Сопер взлетел в воздух и элегантно пыхнул огнем, опалив Чоху его обвисшие усы.

— На публику работает, — громко прошептал Торп. А Сопер крикнул:

— Дорогу НАСТОЯЩЕМУ бургомистру города!

Чох отшатнулся в сторону, и в дверном проеме возник высокий черноволосый и чернобородый мужчина с золотой цепью на груди.

— Узнаете? — задорно спросил он.

Удивленное молчание было ему ответом. А гость весело расхохотался и сказал:

— Ребята, да я же тот самый Палубник. Но уже не призрак, а человек.

— Не похож, — сказал подозрительный Турп. — Тот был глубоким стариком.

— Это потому, что я был весь белый. И волосы, и борода. Вот и казался старше, чем есть.

— Но ты и говоришь теперь по-человечески! — все еще сомневался сыщик.

— Это потому, что я теперь и есть обычный человек. Магическая энергия жезла перешла в мой дух, и я обрел плоть. А жезл, наоборот, стал призрачным. Но почему вы до сих пор в тюрьме? — вдруг спохватился Палубник. — А ну, Чох, немедленно открой двери и сними с них кандалы!

Чох, ворча себе под нос, что это градоначальство не поймешь, подчинился, и друзья вышли на свободу. На пороге тюрьмы их ждал еще один сюрприз: их любимый котенок Апельсин, которого наши герои столько времени считали погибшим. Кот скучающе ожидал их, положив передние лапы на алмаз «Глаз Ягуара», все еще отблескивающий таинственным красным светом, но уже не страшным.

Камень Палубник сунул себе в карман, кота посадил на плечо, и они, оживленно разговаривая (а им всем было что рассказать друг другу), направились на центральную площадь, которая в последние дни превратилась прямо-таки в место сборищ всех жителей города. Вот и сегодня вечером решили устроить пир. Крух испек два огромных торта с марципаном и кучу маленьких пирожков и булочек, Шампаки выставил лучшие свои вина и наливки, бакалейщик принес сочные окорока, свежие колбасы и выдержанные сыры, а зеленщик буквально завалил площадь спелыми фруктами и овощами. Для Хамяка выделили персональную тележку с уже очищенными фисташками, и даже несчастный Судакофф, не знающий, куда себя деть, приволок новую партию платяных щеток, неизвестно, впрочем, для чего.

— Стоп! — сказал вдруг Торп посреди этого веселья. — Стоп!!! Может быть, мне кто-то скажет, где сейчас находится негодяй Картар? Надеюсь, он уже схвачен?

Но увы, никто не видел Картара после его встречи с Палубником. Он, как всегда, исчез. Испарился, словно талая вода. И никого его судьба, похоже, больше не заботила. Разве что Торпа и Турпа, честных частных детективов. И это была единственная капля дегтя в море всеобщего веселья, которое продолжалось всю ночь и закончилось лишь под утро следующего дня, когда лучи теплого осеннего солнца вновь заиграли на драгоценных алюминиевых крышах нашего Города…

 

Эпилог

Так сбылись предсказания Абракадабруса.

Картар исчез, и никто не мог с точностью сказать, куда же он подевался. Ходили слухи, что злодей скрылся в Приморские горы и готовил там новую каверзу. Другие говорили, что он съеден лесными волками. Третьи утверждали, что волки выплюнули его, ибо Картар оказался человеком совершенно несъедобным.

Факт, впрочем, остается фактом — в Городе он больше не появлялся. Не появлялся Картар ни в пещере под холмом, ни в замке на болоте. Кстати, замок пришел в запустение и погрузился в трясину, зато Паутинка прекратила заболачиваться и стала течь ровно и широко. Дворник Города-на-Воде утверждает, что именно в этом проклятом замке было все дело!

Сейчас река судоходна, лодочки и даже небольшие пароходики так и шныряют по ней до самого моря. Жители Города-на-Воде и жители Города-с-Алюминиевыми-Крышами подружились между собой и ездят друг к дружке в гости.

Теперь, что касается наших героев. Палубник оказался неплохим бургомистром, и люди быстро полюбили его. Вредный камень «Глаз Ягуара» поместили в городской музей под стеклянный колпак, и теперь любой зевака мог полюбоваться им. Алмаз пролежал так несколько лет, а затем таинственно исчез. Сигнализация не сработала, и некоторые астрономы полагают, что это Марс притянул его к себе. Впрочем, кто знает…

Сопер открыл в городе спортивный клуб дельтапланеризма имени дедушки Сопера и со своими ребятами уже три раза выезжал в Швейцарию на соревнования. Наград они не привезли, но разговоров, разговоров-то!

Джон Кишо все никак не выпустит свой первый сборник стихов. Ему все кажется, что следующее стихотворение он напишет еще лучше. А Хамяк сказал, что когда Джон Кишо, наконец, выпустит сборник, он, Хамяк, женится.

Кто навыпускал кучу книг — так это бывший бургомистр. И стихи, и драматургия, и романы, и истории в картинках. Первая его книга называлась «Над кукушкиным гнездом — и прямо в Скворечник».

Что же до Торпа и Турпа, то они продолжают жить в доме на холме, наслаждаясь тишиной и покоем. Кот Апельсин живет с ними, а по вечерам ходит гулять в лес, к знакомым волкам. Друзья по-прежнему курят «Монтекки и Капулетти», пьют апельсиновый ликер, а хлеб покупают у Круха. В их жизни, как видите, не очень-то многое и поменялось. Но ведь если все хорошо, то и не нужно, наверное, ничего менять. Верно?..

(Конец первой книги)