— Крух, — сказала жена булочнику, проснувшись утром и глядя в потолок. — Или я все еще сплю, или наша крыша вернулась на место.

— Ты спишь, — ответил булочник, не открывая глаз. — Ты спишь, но так как ты женщина вредная, то одновременно мешаешь спать другим. Мне, например. Немедленно перевернись на другой бок и закрой рот.

— Да проснись же ты! — возмутилась жена, пихая булочника локтем.

— Вот вздорная баба! — выругался Крух и разлепил левый глаз…

Несколько минут он разглядывал новенькую крышу над собой, затем поспешно разлепил второй глаз и радостно вскочил с криком:

— Эге-гей! Вот так чудеса творятся в нашем городе! Век живешь, да не знаешь, до чего здорово свою крышу отыскать!

Булочник мигом одел свой парадный накрахмаленный халат и принялся месить тесто.

— Напечем пирожков славных, угостим мы весь город на славу! — мурлыкал он себе под нос песенку собственного сочинения.

Просто удивительно, как сильно изменился человек за одну ночь! Но это можно понять. Во-первых, крыша нашлась, что уже само по себе радость! Во-вторых, Крух всю ночь провел защищенный от вредного воздействия Марса, что тоже немедля сказалось. Единственное, чем было омрачено столь чудно начавшееся утро — это отсутствие дров. Нечем было даже растопить печку. Можно, конечно, сходить в дровяную лавку к бородатому Чуку, но Крух вспомнил, как тот два дня назад кинул в него поленом из форточки, и идти расхотелось.

И тут неожиданно раздался робкий стук в дверь. На пороге стоял бородатый Чук, держа в руках вязанку дров.

— Вот, понимаешь… — начал Чук, неуклюже извиняясь за позавчерашнее. — Я тебя не сильно ушиб-то? Что-то нашло — прямо не знаю… Я вот дровишек тебе принес… Все же друзья. А, Крух?

— Конечно, друзья! — успокоил его Крух. — Да еще какие друзья! Таких друзей еще поискать надо!

— Ну… — смутился Чук. — Давай, я тебе хоть печку помогу растопить, что ли?..

Они вмиг затопили печку и поставили в нее противни с булочками и пирожками.

— Послушай, Чук, — взмолился вдруг булочник. — Проследи, будь добр, за хлебом, а я только сбегаю к Шампаки, выпрошу у него бутылочку рома. Не из чего делать ромовые бабки!

Крух выскочил из дома и остолбенел. Город, вновь обретший свои драгоценные крыши, сверкал в лучах яркого утреннего солнца, как пригоршня серебра, и блестящие зайчики бегали по стенам и мостовой.

— Что творится, что происходит! — крикнул Крух, забегая в лавку Шампаки. — Город просто не узнать!

— Как раз узнать, дорогой, — вышел навстречу гостю Шампаки. — Все, как прежде. Только еще лучше. Праздник, честное слово!

— Послушай, — робко, вдруг вспомнив о прежних ссорах, начал Крух, — ты не продашь ли мне рому…

— Нет! — загремел Шампаки. — Нет, не продам! Бери бесплатно, а с деньгами и не приходи ко мне! Бери две… нет — три бутылки! Одну мы разопьем сейчас.

— Шампаки! — загорелся Крух. — Айда ко мне! У меня скоро пирожки готовы будут. Опять же, Чук там сидит, нас ждет!

Шампаки вмиг набрал полную корзину разнообразных вин и выбежал вслед за веселым Крухом.

Улицы быстро наполнялись ликующим народом. Люди так внезапно изменились в хорошую сторону всего за одну ночь! Это означало, что зло еще не успело как следует пустить корни в душах наших горожан, и, едва излучение Марса перестало действовать на них, как они вновь стали теми, которыми были всю жизнь.

Во всем городе лишь Картар и наши друзья, томящиеся в тюрьме, не знали о произошедших переменах.

Картар привык вести ночной образ жизни и заснул поздно-поздно. А когда проснулся, было уже за полдень. Он не любил солнечного света, потому позавтракал при задернутых шторах. Но когда, после завтрака, злодей их раздвинул…

Честное слово, если бы за окном пряталась гремучая змея, Картар и то испугался бы меньше! Вид города, вновь нашедшего свои драгоценные крыши, был равносилен для него сразу двум ударам Хамяка. Он несколько секунд стоял у окна, а затем, схватив жезл, кинулся на улицу.

В дверях Картар столкнулся с настоящим бургомистром, которого, по случаю праздника, выпустили из Скворечника.

— Это МОЙ ДОМ, — сказал бургомистр.

— Прочь с дороги, — взревел Картар. — Убирайся!

— Ты сначала скажи, что это ты делал в моем доме! — нахмурился бургомистр и цепко ухватил Картара двумя пальцами за нос. Второй рукой он несколько раз щелкнул злодея по лысине, приговаривая: «Вот тебе за то, что грубишь! А это — от меня лично!»

Чтобы как-то отвязаться от назойливого бургомистра, Картар размахнулся и ударил его жезлом. И тут произошло событие, предрешившее исход всей нашей истории.

Огромный, сверкающий «Глаз Ягуара» отломился от верхушки золотой палки, покатившись по мостовой, как какая-то чудная елочная игрушка, и не успел еще Картар и слово молвить, как на камень с крыши, словно небольшая черная пантера, прыгнул Апельсин. Подхватив алмаз, кот молнией понесся вдоль улицы по направлению к центральной площади.

— Стой! — закричал яростно Картар, бросаясь вдогонку. Но, видимо, это действительно был один из самых неудачных дней в его жизни, поскольку Апельсина и след простыл. Он летел, едва касаясь лапами земли, и издавая боевой клич, которому его научили волки.

Погоня мчалась по улицам, мимо ошарашенных горожан, и остановилась лишь на центральной площади, где запыхавшегося Картара поджидал призрак, едва различимый при дневном свете, но, тем не менее, грозный и величественный.

— А! Ты еще здесь, — проскрипел Картар, отдуваясь. — Тебе-то что от меня надо?

Призрак же, не говоря ни слова, протянул руку и вырвал у Картара свой золотой магический жезл. Это выглядело весьма странно, поскольку призрак был, как вы помните, существо нематериальное и проходил, не задерживаясь, сквозь все предметы. Однако жезл с легкостью вырвал из Картаровых рук.

— Кончилось Марсово царство, — произнес он. — И силы его на исходе. Уходит Марс от Земли все дальше, и все, что с ним было связано, пылью падет. Ты был хитер и проворен, сын зла! И близок к цели был ты. Но и эту схватку проиграл. И остается мне последний раз сей посох в пользу пустить, и сказать слова чудные…

Картар побледнел и закрыл лицо руками.

— Слова те, — все величественней изрекал призрак, — «рах», «кереб» и «хем».

Тут голос призрака зазвенел, и горожане, столпившиеся вокруг, увидели, как нижний конец посоха стал светиться, словно нагретый до чудовищной температуры, потом побледнел, расплылся и стал ПРИЗРАЧНЫМ. В то же время босые ноги призрака перестали быть полупрозрачными и обрели плоть, но стали они уж не босые, а обутые в черные блестящие сапоги со шпорами. И чем более прозрачным становился жезл, тем более реальным становился призрак. Он обретал краски и жизнь, стал отбрасывать настоящую тень, и вскоре в центре площади стоял могучий доблестный Палубник. Такой же живой, как и мы с вами, истинный правитель Города. И все жители тотчас же узнали в нем того рыцаря, что был изображен на городском гербе, а узнав, удивились и обрадовались несказанно.

Даже бургомистр обрадовался. Потому что, честно говоря, ему порядком надоело быть бургомистром. В Скворечнике он начал писать стихи, и стихи, по его мнению, неплохие. Сейчас же бывший градоначальник решил вернуться в Скворечник навсегда, выгнать оттуда Липоса, и писать, писать, писать. Поэтому он, не долго думая, торжественно вручил Палубнику свою бургомистровскую цепь и хотел скромно ретироваться, но ему не дали. Кто-то закричал: «Качать его!», бургомистра подняли на руки и уж совершенно непонятно, за какие заслуги, вместе с Палубником пронесли круг почета вокруг ратуши.

А нам, кажется, самое время вспомнить о наших друзьях, что до сих пор томятся в городской тюрьме под наблюдением капрала Чоха. Мы-то о них совсем забыли в радостной суматохе. Да и весь город забыл. А так как тюрьма — учреждение от внешнего мира весьма изолированное, то ни Торп, ни Турп, ни Хамяк с Джоном Кишо ничего и знать не знали о последних городских событиях.

— Чох! А, Чох, — спросил нетерпеливый Турп охранника. — Что это за шум такой на улицах?

— А это все к войне готовятся, — лениво ответил тоже отставший от жизни Чох, сворачивая «козью ножку». — А тебе-то что?

— К какой войне? — не понял сыщик.

— К обыкновенной. Послезавтра выступаем в поход. И будет наша империя править отсюда — и аж до самого моря. Вот победим врага, и страшно богато заживем.

— Чох, а с нами что будет? — поинтересовался Торп.

— А вас завтра расстреляют на Главной площади, — охотно объяснил капрал. — Как смутьянов и народных бунтарей. Чтоб другим неповадно было, — и он смачно закурил свою самокрутку, сплевывая на грязный пол.

— Ну, — сказал Хамяк, — хоть Сопер выжил. Пусть! Он молодой, у него вся жизнь впереди.

— Грустные стишки, — сказал Чох. — Очень грустные. Но я вам все равно ничем не могу помочь.

— Зато я могу! — раздался знакомый голос, и друзья увидели Сопера, который вразвалочку входил в дверь.

— Сопер! — рассердился Хамяк. — Ты что, свихнулся? А ну, лети отсюда, пока тебя не поймали.

— Спокойно! — сказал Сопер горделиво. — Чох, не маячь на дороге!

Но капрал и не думал уступать дракончику путь. Он выплюнул окурок, раздавил его каблуком и сказал:

— А ну, потише, голубь! Сейчас и ты окажешься за решеткой.

Тогда Сопер взлетел в воздух и элегантно пыхнул огнем, опалив Чоху его обвисшие усы.

— На публику работает, — громко прошептал Торп. А Сопер крикнул:

— Дорогу НАСТОЯЩЕМУ бургомистру города!

Чох отшатнулся в сторону, и в дверном проеме возник высокий черноволосый и чернобородый мужчина с золотой цепью на груди.

— Узнаете? — задорно спросил он.

Удивленное молчание было ему ответом. А гость весело расхохотался и сказал:

— Ребята, да я же тот самый Палубник. Но уже не призрак, а человек.

— Не похож, — сказал подозрительный Турп. — Тот был глубоким стариком.

— Это потому, что я был весь белый. И волосы, и борода. Вот и казался старше, чем есть.

— Но ты и говоришь теперь по-человечески! — все еще сомневался сыщик.

— Это потому, что я теперь и есть обычный человек. Магическая энергия жезла перешла в мой дух, и я обрел плоть. А жезл, наоборот, стал призрачным. Но почему вы до сих пор в тюрьме? — вдруг спохватился Палубник. — А ну, Чох, немедленно открой двери и сними с них кандалы!

Чох, ворча себе под нос, что это градоначальство не поймешь, подчинился, и друзья вышли на свободу. На пороге тюрьмы их ждал еще один сюрприз: их любимый котенок Апельсин, которого наши герои столько времени считали погибшим. Кот скучающе ожидал их, положив передние лапы на алмаз «Глаз Ягуара», все еще отблескивающий таинственным красным светом, но уже не страшным.

Камень Палубник сунул себе в карман, кота посадил на плечо, и они, оживленно разговаривая (а им всем было что рассказать друг другу), направились на центральную площадь, которая в последние дни превратилась прямо-таки в место сборищ всех жителей города. Вот и сегодня вечером решили устроить пир. Крух испек два огромных торта с марципаном и кучу маленьких пирожков и булочек, Шампаки выставил лучшие свои вина и наливки, бакалейщик принес сочные окорока, свежие колбасы и выдержанные сыры, а зеленщик буквально завалил площадь спелыми фруктами и овощами. Для Хамяка выделили персональную тележку с уже очищенными фисташками, и даже несчастный Судакофф, не знающий, куда себя деть, приволок новую партию платяных щеток, неизвестно, впрочем, для чего.

— Стоп! — сказал вдруг Торп посреди этого веселья. — Стоп!!! Может быть, мне кто-то скажет, где сейчас находится негодяй Картар? Надеюсь, он уже схвачен?

Но увы, никто не видел Картара после его встречи с Палубником. Он, как всегда, исчез. Испарился, словно талая вода. И никого его судьба, похоже, больше не заботила. Разве что Торпа и Турпа, честных частных детективов. И это была единственная капля дегтя в море всеобщего веселья, которое продолжалось всю ночь и закончилось лишь под утро следующего дня, когда лучи теплого осеннего солнца вновь заиграли на драгоценных алюминиевых крышах нашего Города…