Пришедшая, на смену лету осень, как-то сразу, не по доброму, началась с нудных дождей и холодным ветром с озера. Пожелтевшие листья, вяло сопротивляясь каплям дождя, но уже не могли противостоять ветру и, покружившись в прощальном полете, вяло ложились на сырую землю умирать.

Парк замирал. Однако с наступлением редких погожих дней он снова оживал, разноцветными детскими коляскам и воздушными шариками продавцов.

Заблуд уже несколько дней, прихватив с собой непромокаемую подстилку, для случая, если скамейка будет мокрой, с нетерпением вглядывался в силуэты гуляющих по парку с надеждой увидеть свою женщину. И только на пятый день ожидания, когда небо начало снова хмуриться и напоминать о том, что бабье лето кончилось, он увидел ее. Она не гуляла, а быстро шла, минуя художников, мимо своей любимой березки, которую всегда обнимала, держа путь к определенному месту. И вдруг он понял. Она шла к нему!

Впервые в жизни у него перехватило дыхание от неизвестного до сего времени чувства и, чего уже никогда от себя не ожидал, — на глазах выступили слезы.

Он был готов вскочить с места и побежать ей навстречу с тем же порывом, с которым она стремилась к нему.

— Как, вы тут? — сдерживая тяжелое дыхание, спросила она.

Искренность, прозвучавшая в ее вопросе, снова всколыхнула его сердце.

Он, молча постелил на чуть влажную скамейку подстилку и посадил на нее женщину. Поцеловал ей руку и только тогда ответил срывавшимся от волнения голосом — Ждал вас!

«Схвачу сейчас ее в охапку и унесу на край света, в Голубую лагуну. Брошу к ее ногам несметные богатства кладов, места которых я знаю. Буду служить ей верной собакой. Я ведаю, как можно продлить жизнь, вернуть молодость. И будем мы жить с ней долго и счастливо!» А завет отца? А Вирус Совести? Как быть с ним? — молнией ударила в мозг мысль, и… сразу все стало на свои привычные места.

— Очень мило, что вы меня ждали. Я тоже скучала без общения с вами и как только позволили обстоятельства — я здесь.

После непродолжительной беседы женщина, как обычно, вынула из очередной сумки книгу и показала ему. Бунин, 5 том, прочел он на обложке.

— В этом томе, сказала она, напечатан рассказ «Темные аллеи», который я очень люблю. Вы конечно помните о чем там шла речь?

— Да как-то не совсем промямлил Заблуд, хотя не только не читал, но никогда и не слышал об этом рассказе.

— Он славный и короткий. Хотите я вам его прочитаю?

— С удовольствием, поспешно согласился он.

Женщина стала читать рассказ о не сложившейся любви и верности героини повествования. Дочитав, она закрыла книгу и задумчиво, как бы про себя, негромко произнесла, — Вот и все.

Эта минутная загадочность, промелькнувшая во фразе, произнесенной с заметной грустинкой, подсказала ему, что женщина чем-то озабочена, но не считает нужным оглашать причину своего легкого волнения.

— У вас все в порядке? — спросил он, взяв ее за руку.

— Да, да, спасибо, все хорошо, поспешно ответила она, — просто настроение соответствует погоде.

«Лукавишь милая моя — подумал он, глядя на женщину, — не знаешь ты с кем завела знакомство. Стоит мне захотеть, и я через минуту буду знать все о твоей жизни с ее радостями и печалями, начиная со дня твоего появления на свет до сегодняшней нашей встречи. Но я не стану делать этого потому, что нежно и глубоко уважаю тебя и не позволю себе влезать в твою душу своими далеко нечистыми руками Заблуда».

Их романтическое общение было прервано появлением, направляющейся к ним пары.

Молодой, хорошо одетый мужчина, вел за руку мальчика лет 4-х, ухоженного и, как его старший спутник, модно и со вкусом одетого.

— Какая прелесть, сказала женщина, — наверняка это отец ребенка. Представляю, как он любит своего сынишку.

Ребенок подошел к молодому деревцу, растущему рядом со скамейкой и начал отламывать от него ветку. Мужчина, предоставивший сыну самому справляться с этой сложной задачей, молча, наблюдал со стороны за его стараниями. Поняв, что ребенку с веткой не справиться, стал давать ему советы:

— Ты крути ее, крути, гни к себе! Рви! Рви!

— Мальчик, не нужно ломать деревце. Ему же больно, — ласково обратилась к нему женщина.

— Ты это откуда нарисовалась? — рыкнул на нее, приличный папаша.

— Советчица нашлась. Отдыхать людям мешаешь. Сидишь и сиди со своим мухомором.

Он подошел к деревцу и оторвал ветку для сына, вместе с половиной ствола, до самого корня. Сынишка взял ветку и, выйдя на дорожку, по которой гуляли отдыхающие, стал размахивать ней, задевая прохожих. Пройдя несколько шагов, ребенок бросил ветку и стал наблюдать за утками, плавающих в озере.

Отец — Заблуд с нескрываемым восхищением наблюдал за своим наследником.

Ученый — Заблуд, вопреки мужским законам чести не стал заступаться за оскорбленную женщину. В какой-то мере его оправдывало то, что его попытка встать со скамейки и разобраться с нахалом была пресечена женщиной, схватившей его за рукав и не давшей ему подняться. Если б она только знала, как он был благодарен ей за это! Ну что бы он сделал с молодым мужчиной? Ему было достаточно, не поднимая рук, одним взглядом травмировать, искалечить, убить нахала. А ребенок? Да и скандал с разборками в худшем случае в правоохранительных органах, были для него крайне опасны.

Она же сидела, словно натянутая струна, с влажными от подступившими х к глазам слезами.

— Не стоит так расстраиваться, из-за, невоспитанного хама. Он не стоит ваших слез — успокаивал он женщину. Вера, промокнула платочком глаза, и, уже почти спокойным голосом, объяснила свою слабость.

— Да он поступил со мной неучтиво. Но меня больше расстроило то, что такой порядочный с виду молодой отец не приучен к элементарному человеческому поведению. И, думаю, не стоит так уже и строго осуждать его. Это мы родители, воспитатели, учителя, видимо, в свое время, уделяли таким, как он, недостаточно внимания, любви, не привили навык/ов общения, с окружающим миром. Нынешнее смутное время, кажущейся свободы, завершило формирование поколения, представителем которого он является.

Какое-то мгновение он смотрел на расстроенную до слез женщину и поражался тому, что ее речь оправдывает проступок оскорбившего ее мужчину. Открытие покоробило его, и он разразился потоком возмущенных слов.

— Да когда же кончиться ваше раболепство перед подлостью? Любая крупная провинность, хамство, воровство и даже порой убийство находит, среди, таких, как вы, оправдание, то совершившим неполноправные поступки должно не занимались, не уделяли им внимания, не до любили.

Оказывается все виноваты: родители, школа, учителя, общество-все, кроме самих подонков, совершивших преступление. Особенно, если эти преступления совершаются в детском или подростковом возрасте. Между прочим некоторые «детки», не достигшие еще совершеннолетия, оскорбляют родителей хамят, учителям, срывают уроки. Ваша ходовая фраза в отношении их: «ну это же дети».

Начиная с подросткового возраста, а иногда и ранее, подросшие «детки», сколько бы не вкладывали в них нежного воспитания, начинают употреблять спиртные напитки, поднимать руку на учителей, заниматься развратом, беременеть, а потом убивать своих детей, выбрасывая трупики на помойки. Ну, какой с них спрос? — заявляют сердобольные взрослые тети и дяди: «Это же переходной возраст». Подобные рассуждения под лозунгом не трогать маленького, свободного человека, порой, и приводит к тому, что из подобных детишек вырастают подонки общества. Нужно четко уяснить, что сюсюканьем и вседозволенностью настоящего человека не воспитаешь. Какая может быть дискуссия, когда 14-и летний подросток убивает свою сестру, а группа подонков систематически избивали свою учительницу. Им всем нужно в зависимости от тяжести, преступлений сроки мотать, а «сердобольные», предлагают по заднице ремнем врезать. Поздно! Это надо было делать много раньше! Тогда бы и толк был.

Она слушала его гневную речь с широко раскрытыми глазами, в которых не осталось и следа от слез.

— Вы предлагаете при воспитании детей бить их?

— Не бить, а наказывать, что, не одно и тоже. Ранее за незначительную провинность ребенка ставили в угол, лишали каких-то удовольствий, а за значительную провинность, и по заднице, ремнем пороли. И ничего. Во всяком случае, подобное воспитание давало лучший результат, чем нынешнее сюсюканье. Никто не спорит, что только родившейся ребенок уже человек, но никак не личность, которую в нем нужно кропотливо воспитывать лаской и уговорами, а при необходимости и наказывать. За значительные проступки подросший член общества, должен отвечать в полной мере по существующим законам.

Вера как-то серьезно и, как ему показалось, с нескрываемым сожалением посмотрела на него.

— Вы меня извините, но я не ожидала от вас, как мне кажется, образованного и порядочного человека, что вы живете с понятием воспитании детей со столь дремучими, неприемлемыми в наше время понятиями. Вы считаете, что главным в воспитании подрастающего поколения являются наказание, розги, ремень, а не уважение и повседневная работа по их воспитанию.

— Вовсе нет! Я ни на йоту не отвергаю нынешние постулаты по воспитанию поколения, но изложенные мною мысли также не должны исключаться при возникшей необходимости.

А, впрочем, если честно, то я считаю, что при любом виде воспитания все должно зависеть от самого человека. И каким он станет в жизни, либо Порядочным, либо негодяем мешающим жить нормальным людям, должно зависеть только от него самого. Японцы начинают заниматься воспитанием детей с момента рождения. Мое твердое убеждение, что за воспитание своего ребенка по получении им статуса гражданина общества, ответственность должны нести родители и никто иной. Ясли, детские сады, школы, а уж тем более последующие образовательные учреждения, должны осуществлять только функции всестороннего развития подрастающего поколения. В детский сад, а затем в школу ребенок должен явиться с сознанием того, что хорошо, что плохо, а что вообще недопустимо совершать в обществе. С десятилетнего возраста, молодые люди должны полностью отвечать за свои поступки, при этом никакие доводы: «не до воспитали», «не до любили», «учителя не те попались» и т. д, не должны приниматься во внимание. При совершении же тяжкого преступления, намеренного лишении жизни человека, убийца должен уйти вслед за своей жертвой, не смотря ни на какие обстоятельства, в том числе и на возраст.

Ее голубые глаза, смотревшие на него в упор, приобрели оттенок темно синего моря перед штормом.

— Не хотелось бы вас обидеть, но вы явно находитесь под влиянием бульварной газетки «Юла», вернее тех идей, которые проповедует мифический Заблуд. При существующей в наше время «свободе слова», редакция газеты разносит несусветную чушь о создании с помощью ВС «чистого» общества людей, зарабатывая на этом немалые деньги. Варварским воздействием на людей ничего и никогда не создашь и не построишь.

— А вдруг «Юла» права? — спросил Заблуд.

— Бред! — без минуты колебания повторила женщина.

— И все же по моему мнению Заблуд, публикующий свои материалы в газете, существует. И подтверждением этому служат события, происходящие с людьми которые распространяют, странным образом, его идеи с некоторыми из которых я готов согласиться. — На свете есть Бог! — отпарировала она. Он не допустит превращение всего человечества в одноликую массу, вечно находящихся в стрессовом состоянии людей, боявшихся совершить даже небольшую оплошность в повседневном поведении. И если ВС завладеет миром, человечество проклянет его создателя и сделает все возможное чтобы уничтожить его творение.

Вот так! — не терпящим возражения голосом сказала собеседница и рубанула по воздуху рукой.

Почувствовав, что явно переборщил в защите своего детища, Заблуд решил прекратить опасную для него полемику, к которой женщина отнеслась столь серьезно. Она сидела, как взъерошенная на ветру птица и искоса смотрела на Заблуда.

— Да успокойтесь, вы — сказал он, стараясь сгладить разногласия между ними. — и не принимайте меня, пожалуйста, за какого-то монстра, сподвижника мифического создателя ВС.

И чуть улыбнувшись подумал: «Посмотрим что ты скажешь, когда мой вирус завоюет мир».

Холодный ветер отчуждения стих, и птичка пригладила свои перышки, а глаза снова приобрели голубизну чистого неба.

— Скоро кончится осень и придет зима, сказала женщина и, как ему показалось, с нескрываемым сожалением, хотя ранее так восхищалась этим временем года. — Скоро нашу скамейку занесет снегом и, как знать, увидимся ли мы с вами, когда место наших встреч освободится от него.

Она взяла его за руку и крепко пожала ее.

— Прощайте. Мне будет не хватать наших, таких добрых и чистых посиделок — сказала женщина и резко поднявшись со скамейки, стала уходить. Отойдя на несколько шагов, она повернулась и, послав ему через ладонь воздушный поцелуй, пошла по направлению к центральной аллее. Все произошло, как будто, в одно мгновенье, после которого, Заблуд осознал, что женщина уходит. Совсем!. Навсегда!. Он же не успел спросить у нее почему «прощайте», вместо, «до свидания», почему она снова обрекает его на одиночество? Почему он не успел сказать ей, как он бесконечно дорожит свиданиями с ней?! Он хотел было нагнать ее. Сказать ей что-то самое главное, что возможно удержало бы ее, но женщина уже смешалась с многоликой толпой, среди которой было, как и она сама, больше Порядочных людей, чем его представителей.

Он знал, что неожиданный уход женщины — конец их безобидных отношений и, нарушив установленное им правило не вмешиваться в дела Веры, выяснил, что она собирается переехать на постоянное жительство к дочери, проживающей в другом городе.

СМИ развернули активную травлю, порочащую как самого Заблуда, так и его ВС.

Все чаще стали раздаваться упреки в адрес правоохранительных органов, которых обвиняли в бездействии и отсутствии профессионализма, по обнаружению и ареста человека намеренного управлять миром.

В отличии от СМИ, Заблуд чувствовал, что тайная охота ведется за ним с момента первого его опубликования сведений о вирусе. Он живет среди людей. И какими бы феноменальными способностями не обладал не в состоянии держать в напряжении мозг, чтобы полностью оградить себя от окружающего мира. Опера его родины не глупые и дотошные сыскари и выявят и «прошерстят» всех, кто имел, хотя бы малейшее отношение к разыскиваемому. Он прекрасно понимал, что рано или поздно нападут на его след и тогда Вера может стать свидетелем общения с ним. Заблуд не хотел, чтобы опера приставали к ней с расспросами об их встречах в парке.

В одном из дней Заблуд подкараулил Веру в продуктовом «Армянском магазине» недалеко от ее дома. Она стояла у прилавка покупала фрукты и, по присущей ей манере, о чем — то оживленно разговаривала с продавщицей. Заблуд прошел в ювелирный отдел, расположенный неподалеку от прилавка у которого стояла женщина и дал ей команду: «Посмотри на меня!». Вера резко повернулась. Взгляды их встретились. Не ожидая ее реакции на встречу, Заблуд приказал:

«Забудь меня!». Женщина тряхнула головой и приложила руки к вискам, уронив сумку с купленными апельсинами на пол.

— Что с вами, Вера? — Вам плохо? — всполошилась продавщица и стала помогать собирать ей рассыпанные по полу фрукты.

— Нет! Нет! Спасибо! Что-то голова закружилась.

— Это ничего, бывает. — Погода — то нынче для нас неблагоприятная, стала успокаивать ее собеседница.

Выходя из магазина, Вера, равнодушно, взглянула на стоявшего у выхода, на своего бывшего знакомого по парку, и отправилась по своим делам.

Теперь любому оперу при первой беседе с Верой станет очевидным, что Заблуд вычеркнул себя из ее памяти и добиться от нее каких либо показаний — пустая трата времени.

После прощания с Верой, Заблуд стал замечать, что чувствует себя необычайно тоскливо и не уютно. Вместо обычно установленного времени, отведенного для зарядки, он в любую погоду уходил в парк и бродил вокруг места их свиданий до самого вечера. Темными, промозглыми осенними вечерами, лежа на кровати, вспоминал, каждые мелочи при встречах с ней. Особенно эпизод, как однажды они не сошлись мнениями по пустяковому вопросу и он, выразив недовольство, насупился и даже отодвинулся от нее. Женщина улыбнулась и придвинувшись почти вплотную к нему, стала гладить его руку от плеча до запястья и нежным, ласковым голосом повторять: «Хо-ро-ший. Хо-ро-ший. Хо-ро-ший». Какое неизведанное со дня своего далекого детства теплое, нежное, доброе чувство испытал он тогда от прикосновения руки женщины и ее ласковых слов. Сейчас же, чтобы сгладить тоску, старался внушить себе, что ее поведение напоминало небрежное отношение к нему, чем добрую ласку. «Только собакам, котам и жеребцам говорят таким тоном, когда гладят! Я что для нее животное?». И тут же давал оценку столь нелепым мыслям. «Дурак»!

Попытки заглушить тоску по женщине из парка, посещением проституток, успеха не имели. Продажные женщины доставляли ему физическое удовлетворение, а вот так искренне, только для него одного, прочитать, в серый, промозглый день, рассказ «Темные аллеи» — не могли. Наконец окончательно осознав, что Вера, и даже только воспоминание о ней, стала занимать слишком значительное место в его жизни, соперничая с главной целью, Заблуд решил навсегда избавиться от женщины. Мысленно попрощавшись с ней, он дал команду компьютеру: «Забыть Веру!».

Слабый росток чего-то чистого, до конца не опознанного, был вырван и растоптан в угоду Вируса Совести.