Я вошёл поправить счета, в кассе толпился народ, поочерёдно они что-то протягивали в окошечко без герани на подоконнике из пуленепробиваемого стекла с пуленепробиваемой тёткой, что их объединяло? Её, всю жизнь считающую чужие купюры, и ползущую червем живую очередь из нищих стариков и старух с древним запахом — с запахом того света изо рта, от скелета, гасящих свет, телефон, квартплату своего запущенного жилища, среднего возраста женщин в чулках, готовых надеть их на голову, чтобы преступить бедности ту черту, дотаптывающих свою симпатичность с грустными от рождения детьми неврастении, охранников кассы, и остатков собственного мозга, чего им не хватало в жизни? Денег, лица в окнах автомобилей — как кактусы на подоконниках, цветущие раз в году, что их роднило с теми в людской подземной реке, в метро, что образовали стены или уже могилу с видом на женщин, потерявших изюминку из-за нудной бездарной работы, на гастарбайтеров, потерявших родину, на студентов – время, на мужчин – мотивацию? Что я не видел в этих разных глазах? Я не видел мелочи — счастья.