Подо мной никого. Ночь, единственное утешение. Глаза открыты. С искренностью окон взгляд, как выпрыгнуть в них попытка. Никого, одеяло тьмы, рядом бродили шорохи. Это мысли ворочались от сердца ходьбы, растянувшись длиннее ночи. Подо мной никого, ни дивчины. Пододеяльником я в могиле грёз, сложенный глубоко лезвием перочинным, месяц светил и мёрз.