Когда в двух изумрудных пещерах глазниц, хранящих покой, открою свои музеи, пойму, что радость ущербна, и солнце жёлто-золой пока не увижу, пока вновь не прозрею, когда в ресничной брезгливости, защищаясь от звёздной пыли, светила неистребимого я найду слова, что вырасти смогли бы, даже если их скрыли во имя меня, любимого, когда замёрзну в твоих хрусталиках и ничего не будет глубже той глупости вытаращенной, захочется стать одновременно тут же мальчиком маленьким и мужем пронзительным.