Уже наступило утро, когда Гудо доварил кашу и поставил котелок на стол. Несмотря на то что палач уже около двух дней ничего не ел, он не испытывал особенного голода и сон не одолел его. До сих пор в его теле не ощущалось никаких признаков болезни или слабости. Но Гудо не исключал того, что чума могла проникнуть и в него. Согласно учению Гальчини явные признаки чумы появляются на третий, а то и на четвертый день. Внезапно жар охватывает все тело, начинает сильно болеть голова, появляется тошнота и рвота, на языке образуется белый налет, краснеют лицо и глаза, болят мышцы и возникает такое чувство, будто ты выполз из ужасной драки, где тебе порядком досталось.

Окончив вскрытие и прижигание бубонов у Аделы и дочери, Гудо силой заставил их выпить то, что сам назвал волшебным зельем Гальчини. Назвал потому, что оно должно быть таким. Если оно не является таковым, то в последнее мгновение жизни Гудо назовет его иначе — скорее всего, ядом Гальчини.

Но пока он верил, очень верил в волшебство своего учителя и в вековую мудрость рыцарей тамплиеров, которые начали борьбу с чумой еще несколько веков назад, столкнувшись с ней на дорогах, ведущих в святую землю Иерусалима.

Веря в это зелье, Гудо и сам допил то, что не поместилось в телах дорогих ему Аделы и Греты. Может быть, этим он отпугнет болезнь или выставит надежный щит против ее атаки.

Но все же для поддержания сил нужно было съесть хотя бы немного каши. У него есть хлеб, правда черствый, и несколько кружков колбасы. А еще немного сыра, овощей и большая корзина яблок. Хорошо, что у него образовался запас пищи. Значит, Бог предупредил его об этом необходимом действии. Но надолго ли этого хватит? Ведь когда его девочки поправятся, им нужно будет много еды, причем еды хорошей.

А еще им нужна одежда и обувь. И, конечно же, игрушки для маленькой Греты. Игрушки он сделает сам. Он придумает и сделает много интересных и даже забавных игрушек. Таких, каких и у детей императора никогда не бывало. Веселые, разноцветные, они будут сами двигаться и вращаться. И Грета будет улыбаться и смеяться.

Может, она даже улыбнется и ему — ее отцу! Может, скажет доброе, ласковое слово…

Но пока, кроме проклятий, он ничего не слышал от своих славных девочек. А в глазах дорогих ему людей он видел лишь жгучую ненависть и желание скорейшей смерти. Для них он демон, прилетевший исполнить чудовищное предназначение.

Но это пока. Они узнают, кто он, и он будет добр к ним и терпелив. Он отдаст им все, что накопил за этот год. Да что там… Он отдаст всего себя. А если такой он им не нужен, то Гудо станет другим — добрым, внимательным и даже угодливым. Он сможет, это нетрудно, когда очень хочешь понравиться.

А если этого не случится, если они не поймут и не простят… Что ж… он все равно будет где-то рядом и, невидимый и неслышимый, будет заботиться о них. Заботиться и оберегать от всех бед и несчастий. Они должны быть счастливыми, и жизнь должна стать для них постоянным праздником.

Нужно только поправиться, а дальше все будет хорошо.

Гудо подошел к кровати и наклонился. Измученные болезнью и причиненной палачом болью, они, хотя и тревожно, но спали.

Еще начиная лечение, Гудо решил, что если они доживут до утра, значит, Господь позволил им остаться в живых. Значит, болезнь приостановилась. Вот только бы она не проникла в его, Гудо, тело. Тогда все будет значительно сложнее.

Пусть девочки еще немного поспят. А ему нужно приготовить соляной раствор и раздобыть немного свежей крови. Лучше, конечно, свиной. На этой смеси Гудо приготовит новое зелье и попробует его на себе. Именно это зелье, как указано в книге, убивает чуму. Вот только почему-то состав его написан сложно, а в некоторых местах — и таинственными знаками. Получалось, что нужна чужая кровь, едва ли не слуги дьявола. Свинью часто воспринимают как животное сатаны. И даже некоторых демонов изображают с рылом свиньи. Так что свиная кровь, наверное, то, что нужно. И эта кровь должна бродить и созревать в закрытом сосуде. Затем в этот сосуд следует пустить посланников ангелов, которые победят то, что родит нечистая кровь. И эта победа посланников ангелов изгонит чуму. Уж очень сложно и непонятно для Гудо. Как бы он хотел, чтобы Гальчини оказался сейчас — хотя бы на несколько мгновений — здесь, в доме палача. За это Гудо готов был отдать несколько лет жизни. А может, и саму душу дьяволу, только бы тот отпустил мэтра и отдал его в руки господина в синих одеждах.

А уж тогда бы Гудо сумел выведать всю правду об этом спасительном зелье, как бы ни повел себя Гальчини. В его руках даже тень, прибывшая из ада, заговорила бы и во всем созналась бы. Ведь так велико желание господина в синих одеждах искупить свой грех и подарить его девочкам вторую жизнь. Для этого он готов на все.

А может, это и не понадобится. Ведь подарил Господь ему Аделу и Грету. Может, это означает, что он простил великие грехи Гудо? И теперь, в продолжение своей великой милости, Бог защитит и его, и девочек от проклятой болезни. Как бы это было прекрасно! Тогда можно начинать новую жизнь.

Гудо присел за стол и усмехнулся. Но усмешка вышла горькой. Новая жизнь среди тысяч смертей — это звучало смело.

Как хорошо, что в своих тревожных заботах город позабыл о нем. Вот уже приближался полдень, но палача никто не звал. Даже Патрик не явился спросить, где пропадал Гудо столько времени. И это просто здорово. Совсем не нужно никому, даже Патрику, знать, что в доме палача находятся двое больных черной чумой. Люди глупы, а напуганные — безумны. Кто знает, уж не захотят ли они выгнать Аделу и Грету в ужас рушащегося мира. А может произойти и совсем страшное. И запылает домик палача. Ведь он не позволит выгнать дорогих ему людей навстречу смерти. Он будет защищать их до последнего вздоха. И он убьет, убьет каждого, кто посмеет прикоснуться к его девочкам. Лучше уж он сгорит вместе с ними в очищающем огне. Вместе.

Гудо показалось, что Адела застонала и склонила голову. Он тут же вскочил и подошел к кровати. Нет. Она еще не пришла в себя.

Гудо посмотрел на своих девочек и улыбнулся. Они спят, они останавливают болезнь. А ему можно сходить в город и прикупить кое-что необходимое. Он успеет еще до того, как они откроют глаза. Они не уйдут. Им некуда идти. Да и уж очень слабы их тела. Хотя они уже и свободны. Опротивевшие даже самому палачу ремешки валялись у кровати. И не уйдут же они, обернувшись в обрывки плаща палача.

Ах да, плащ. Старый плащ не годился для господина в синих одеждах. Что ж, пока можно обойтись и без плаща. Дни стоят жаркие. И кто еще на этой земле не имел неудовольствия увидеть его безобразное лицо? Можно, конечно, надеть и старый плащ. Но есть ли в этом необходимость?

Достав из тайника пригоршню золотых и серебряных монет и сунув в мешок пустые кувшины и бутылки, Гудо еще раз посмотрел на своих девочек и вышел за дверь.

В лагере Альберта мирно клубились многочисленные дымы. Люди, по-видимому, подчиняясь строгому приказу, не выходили за круг своих повозок. Только несколько крепких парней с мечами на ремнях таскали с запруды большие котелки воды. Их-то и попросил палач отдать лошадь и повозку купцу Арнульфу.

После этого Гудо направился к городским воротам. Непривычно было видеть то, что ворота в дневной час были закрыты и перед ними не торчали стражники, не разгуливали парочки, покрикивая на шустрых детей.

Его заметили еще издали и приоткрыли одну половинку ворот. Стражники пытались с безразличием смотреть на палача города, но дрожь в руках не оставляла сомнений, что страх сегодняшнего дня проник глубоко в их сердца. Каждая перемена в это мгновение вызывала у них чувство беспокойства. И каждое непонятное движение — необъяснимый страх.

— Что там, палач? — робко спросил один из стражников.

— Все хорошо, — неожиданно для себя ответил Гудо.

Стражники переглянулись и с недоумением посмотрели на удаляющегося палача. Они еще не видели его без привычного плаща и натянутого на лицо капюшона.

Улицы были пустынны. Горожане в предчувствии чего-то ужасного не покидали своих жилищ. Даже дети не носились в своих постоянных играх. Только привычно бродили тощие козы и грязные свиньи копались в уличных отбросах.

Гудо сразу же направился к Ратуше. Если и были какие-то новости, то, скорее всего, о них можно было узнать там. К тому же за время его отсутствия в нем могла возникнуть потребность. Это тоже нужно было узнать.

На Ратушной площади Гудо, к своему удивлению, обнаружил множество дров, сложенных в пирамиды, а также почти все доски и балки, которые за последний месяц произвела лесопильня.

Здесь же, на ступенях Ратуши, стоял бюргермейстер в окружении известных в городе людей. Но вопреки обычаю он молчал и внимательно слушал. А говорил лекарь Хорст:

— Чума, иначе называемая «черный мор», происходит обычно от черного колдовства, и с ветром зараза переносится из одного места в другое. Болезнь эта скоротечна и очень заразна. Более всего бедствий приносит она городам, где люди живут тесно. Если в округе начался черный мор, надлежит, прежде всего, отделить больных от здоровых и стараться, чтобы как можно меньше народу соприкасалось с заболевшими. Случается, что у человека достает жизненной силы, чтобы одолеть чуму и он безо всяких лекарств, хотя и ценою страшных мук, выздоравливает. Поэтому нужно поддерживать силы заболевших и надеяться на счастливый жребий. А дабы зараза не распространялась, вокруг места, где собраны больные, следует жечь костры, и все, кто выходит оттуда, должны между тех костров проходить и окуриваться их дымом. Еще черный мор случается от мертвого тела, которое не похоронили. Когда оно начинает разлагаться и гнить, то испускает миазмы, разносимые ветром. Поскольку мы не можем покинуть город, то его нужно изолировать. Не допускать никого из чужаков. И хорошо бы в эти трудные дни не ходить в гости и в харчевни. Уже сегодня мы начнем жечь костры для очистки воздуха. Кто знает, может быть, ветер успел занести в город заразу. Это все, что касается улиц и площадей. А в доме каждый бюргер должен окурить помещения смолистыми веществами. И почаще вдыхайте пары сожженной селитры.

А если, не приведи Господь, чума все же проникнет в ваш дом, не подходите близко к больному. Подавайте ему пищу и воду на длинных шестах. И сразу же поставьте у кровати несчастного блюдце с молоком. Молоко тоже очищает отравленный воздух. Надеюсь, уже все умертвили своих кошек и котов, этих слуг дьявола, которые на своей шерсти приносят болезнь…

Многие из тех, кто слушал лекаря, согласно закивали.

— Вот и хорошо. Мы должны пережить это тяжелое время. Господь не оставит нас. Мы будем денно и нощно возносить к нему свои молитвы. Я правильно говорю, отец Марцио?

Стоящий возле бюргермейстера священник возвел руки к небесам.

— Господь милосердный, спаси и сохрани нас! Братья и сестры, ваши молитвы — это ваше спасение. Молитесь и днем и ночью. Молитесь с чистым сердцем и открытой душой…

Гудо протиснулся к бюргермейстеру и стал рядом с ним. Венцель Марцел грустно посмотрел на городского палача и ничего ему не сказал. Облегченно вздохнув, Гудо решил, что пора выбираться из толпы. У него было сегодня очень много дел.

***

Гудо с волнением в сердце распахнул дверь своего домика. Нет, они не ушли. Да и не могли уйти. Для этого его девочки были очень слабы. Да и куда бежать без одежды, денег… Остаться без крыши над головой, среди властвующего повсюду черного мора?

Все, на что хватило их сил, были слезы. Гудо укутался в плащ и посмотрел на своих девочек.

Они лежали, крепко обнявшись, и плакали. Жалость кошачьей лапкой сдавила горло палача, потом скользнула по сердцу и уселась где-то глубоко в печени.

Гудо положил возле кровати мешки, корзины и лыковые короба. Не понимая почему, он вдруг ощутил дрожь в ногах и небывалую усталость.

«Неужто болезнь добралась-таки до меня? Господь не может этого позволить. Нужно готовить зелье тамплиеров. Оно обязательно поможет. Только бы все правильно понять. Думай, думай, Гудо… У тебя такая большая голова. Такой чудовищно огромной головы больше ни у кого нет. Я буду думать и молиться всю ночь. Все время, пока мои дорогие девочки будут спать. Им хорошо спится после зелья Гальчини. Спасибо тебе, злой и добрый Гальчини…»

Низко опустив голову, Гудо немного посидел за столом. Нужно встать и говорить с ними. Ведь слезы забирают силу. А они ох как нужны.

Палач встал и подошел к принесенным вещам. Пытаясь не показывать из-под капюшона своего лица ни Аделе, ни дочери, он опустился на колени и начал выкладывать на пол все, что было куплено сегодня. Придавая доброты голосу, Гудо говорил медленно и очень тихо:

— Вам еще больно. Я знаю. Те раны, которые я прижег, перестанут болеть к вечеру. Сейчас посмотрим, что у нас есть, и я приготовлю снадобье. От него вам станет лучше. Через несколько дней вы поправитесь. А пока нужно спокойно лежать, много есть и пить то, что я приготовлю. Вот посмотрите. Это замечательный кусок окорока, самый большой, что был у колбасника Рута. Еще я купил у него отличные колбасы и большой круг сальтисона. А в этой бутылочке свиная кровь. Она почти такая же, как человеческая. Эта кровь нам поможет. Но это вам неинтересно. А вот смотрите, я купил тебе, женщина, красивое платье. Оно из фламандской шерсти. Проклятый портной долго не соглашался продавать платье, но я убедил его. Я умею убеждать. А еще он едва не плакал, когда уступил мне платьице для девочки. Из этих кусков материи мы сами сошьем все, что вам нужно. Но что было самым сложным, так это найти у башмачников готовые туфельки. И для тебя, Адела, и для тебя, крошка Грета. Теперь у вас есть что надеть и в чем выйти. Дни еще теплые и солнечные…

Гудо не сразу понял, что произошло. И только чуть приподняв голову, он заметил напуганные и побледневшие лица женщины и ее дочери. Гудо крепко сжал веки. Не нужно было называть их по именам.

— Нет, нет… Вы не подумайте, что я дьявол и знаю ваши имена. Нет. Мне сказали ваши добрые соседи. И я не прилетел на крыльях ночных мышей, чтобы похитить вас… Нет… Я просто проезжал мимо. И случайно зашел. Я могу лечить… И поэтому пожалел вас и привез к себе. У меня вам будет хорошо. Пищи хватает. Вода в запруде свежая. Не та, что раньше текла из-под стен города. Одежда у вас уже есть. Вот одеяло из козьей шерсти. А это горшок. Ночной горшок. Ну и дневной тоже. А то, что сейчас кровать в этом самом… Ну… Я это сейчас уберу и положу другие покрывала. А вот, смотрите, я еще много чего принес. Но это потом. Сейчас я вас покормлю. Чтобы поправиться, нужно много есть.

Гудо принес на доске сваренную утром и уже застывшую кашу, предварительно порезав ее на маленькие кусочки. На каждом кусочке каши лежали пластины розового окорока и душистого овечьего сыра. Все это он протянул женщине.

Однако Адела, крепко обняв девочку, отвернулась от пищи. Палач нахмурился, но при этом как можно ласковее произнес:

— Ешь, Адела. Ты должна показать пример дочери. Если вы не будете есть, то до утра Грета может и не дожить. Ты же не хочешь, чтобы твоя единственная дочь умерла на твоих руках. Помоги ей, помоги себе, помоги мне… У меня много дел. Постарайся ее покормить сама. Мне еще нужно подумать, как сделать снадобье. Я пойду за водой.

Гудо поднял с пола купленный сегодня медный котелок, побольше того, что был у него, и шагнул к двери. Задержавшись у двери, он сказал, четко выговаривая каждое слово:

— Вы можете уйти, когда пожелаете. Но за порогом этого дома вас ждут ужасные испытания, скорее всего, смерть. Тот, кто спасает жизнь человека, не может быть дьяволом или демоном.

Гудо вернулся скоро. Он разжег очаг и поставил греть воду. Его девочки лежали, повернувшись к нему спиной. Адела что-то очень тихо нашептывала дочери. Доска лежала на краю кровати. Все, что он положил на нее, было съедено. Палач усмехнулся и, налив в чашу свежего молока, поднес женщине.

— Нужно пить молоко, — сказал он. — В нем для человека большая польза.

Адела повернулась и, все еще не смея взглянуть в лицо своему лекарю, протянула руку. Палач улыбнулся и вложил в нее чашу.

— Отдыхайте. Я пока займусь книгами. Может, я что-нибудь пропустил или неправильно понял. А еще мне нужно подумать. Это не мешает, это помогает. Вы живы, значит, снадобье Гальчини приостанавливает болезнь. Отдыхайте.

Гудо широко открыл дверь и подтащил к ней стол. При дневном свете читать было намного приятнее и полезнее. Палач перелистал все книги и пересмотрел все пергаментные свитки, но о проклятой болезни нашел только три страницы. И из этих трех страниц последнюю, как и ранее, он не смог до конца понять. Теперь он читал медленно, слово за словом, часто возвращаясь к началу предложения, а то и всего отрывка. Значения некоторых слов, а также знаков он, как и прежде, не понял и поэтому решил поискать их в других текстах. И только уже в полночь Гудо решил, что сумел познать смысл написанного. Свиная кровь в этом зелье ни при чем.

Осознав то, что ему предстояло, господин в синих одеждах застонал. Тихо, чтобы не разбудить своих девочек. Застонал, а потом почувствовал, как пот покрывает его лицо. Холодный пот страха. Каждая его мышца задрожала, а стук сердца колоколом отозвался в голове.

Гудо вспомнил все свои волнения, что были связаны с его искалеченной рукой. И даже то, как он примерялся маленьким топором отсечь себе руку. И тогда ему было страшно. Но этот страх не шел ни в какое сравнение с тем страхом, что охватил его сейчас. О, сколько же он видел смертей на своем веку! Сколько слышал криков пытаемых и последних всхлипов умирающих. И крики, и всхлипы — это страх. Страх перед болью и наступающей за ней смертью.

Гудо увидел приближающуюся смерть. Но он не будет ни кричать, ни всхлипывать. Просто его девочки сейчас спят. Их не нужно тревожить. До утра.

Гудо и сам не заметил, как уснул. Он только на мгновение положил голову на руки, лежащие на столе. И этого оказалось достаточно, чтобы провалиться в глубокий сон.

А под утро из глубин сознания вдруг вынырнули картинки и стали выстраиваться в определенной очередности. В этом сне Гудо увидел себя капельками крови. Нет, не капельками, а мельчайшими точками. Много, много Гудо… А еще больше едва заметных злых демонов, многоруких и беспрерывно атакующих. По два, по три на одного крошечного Гудо. И демоны были воинственны и до ужаса свирепы. Многие Гудо уже исчезли, пораженные теми топорами, мечами и копьями, которыми были вооружены беснующиеся слуги дьявола. И тогда Гудо взмолился. Он попросил у Господа дождя, и не просто дождя, а дождя из святой воды. И Господь явил свою милость. Каждая капля хлынувшего дождя была посланником ангелов. Они метали в демонов острые стрелы и копья, и каждое из них попадало точно в цель. Демоны корчились от боли и гибли во множестве, пока их вовсе не осталось.

А Гудо смеялся и радовался тому, что сумел выжить. А еще больше тому, что Господь смилостивился над ним и защитил его святой водой, состоящей из посланников ангелов. Дождь еще не прекратился. На радостях Гудо подставил лицо, и жизнеутверждающая жидкость вошла в него. Он попробовал ее на вкус и в то же мгновение проснулся.

Палач удивленно осмотрелся. Он все еще был за столом у открытой двери. На кровати в наступающем утреннем свете тихо спали его дорогие девочки. Они еще были живы. Они и будут живы. Живы, потому что теперь Гудо точно знал вкус божественного дождя. Теперь он наконец-то понял, из чего складывался вкус того зелья, что спасет их от страшной болезни. А главное — ему было известно, как приготовить это зелье.

***

— Я принес свежего молока, пейте. А потом вы покушаете яблок. Это лучшие яблоки, которые тут растут. Дайте я посмотрю…

Гудо осторожно снял с женщины и ее дочери покрывало. Адела тут же покраснела и укрыла руками свои женские места. По примеру матери поступила и дочь.

— Я должен убедиться, что моя мазь успокоила ожоги и на их месте нет воспалений, — как можно мягче произнес палач. — Я не сделаю вам ничего плохого. Закройте глаза и поднимите руки. Вот так, хорошо. Теперь откройте ноги. Хотя бы немного. Ладно, и так хорошо. Все у вас хорошо. А теперь я положу на ваши лица руку. Я хочу убедиться, что жар покидает ваши тела. Хорошо, хорошо, отворачивайтесь. Я уже убрал свою руку. Видите, даже вечером жар не такой изнуряющий. Еще два-три дня, и вы встанете на ноги. Я почти приготовил то снадобье, что нас спасет… Я еще подумаю, как его назвать. А теперь пейте молоко…

Вечерело.

Гудо поднял ночную вазу и вышел с ней за порог. Он вдохнул полной грудью и ощутил прилив сил. На небе уже появилась луна и стала зажигать звездные точки.

«Сегодня все случится. Никакой страх меня не остановит…»

Гудо выплеснул содержимое вазы и вытер ее пучком травы.

«Сегодня ночью я могу смело заснуть, ничего не опасаясь. Это будет хороший и приятный сон».

Гудо согласно кивнул и вернулся в дом. Не снимая капюшона, он долго смотрел на своих девочек, а те со страхом взирали на него. Наконец он решился.

Палач подошел к кровати и быстро схватил Грету. Ее мать только успела вскрикнуть. На этот крик у нее ушли все силы. Их не осталось даже на то, чтобы поползти за чудовищем, схватившим ее ребенка. Она только услышала, как закричала Грета, и тут же зашлась в плаче.

Адела зарыдала. От бессилия и обреченности. Она продолжала плакать и тогда, когда это чудовище в синем плаще, скрывающее половину своего лица огромным капюшоном, принесло ее дочь. На запястье левой руки Греты была чистая повязка с маленькой каплей просочившейся крови.

«Демон пил кровь моей девочки», — сразу же поняла Адела и потеряла сознание.

Адела очнулась от разрывающего горло желания пить. Возле кровати стояла зажженная свеча, и в ее мерцающем свете к ее губам спасительная рука поднесла кружку с теплой горьковатой жидкостью. Плохо понимая, что она делает, женщина с жадностью выпила содержимое кружки и опять погрузилась в беспамятство.

Она и сама не знала, сколько времени находилась в плену вязкой черноты, но ощущала, что то, в чем она находилась, было теплым и подвижным. Время от времени эта чернота сползала с век и ее глаза приоткрывались. Но лишь затем, чтобы увидеть протянутую к ней руку со спасительной кружкой жидкости и успеть заметить, что ее Грета рядом, что она тихо и спокойно спит.

Так, погружаясь в вязкое озеро черноты, Адела иногда приподнимала голову над его волнами. Только вместо воздуха она глотала то, что было в кружке возле кровати, или то, что протягивала чья-то рука. Однажды она ощутила на своих губах тепло человеческой кожи. Только кожа была рассечена и из нее выливалась соленая и горячая кровь. Но Адела и кровь восприняла как спасительную влагу, способную хотя бы ненадолго утолить ее иссушающую жажду.

Но ничто не длится вечно. Чернота постепенно отпустила Аделу. Да и горло уже не сжимала железная рука жажды. Однако тело все еще было слабым от неимоверной усталости, а вялые мышцы едва повиновались проснувшемуся мозгу.

С трудом протянув руку, Адела нащупала тельце дочери. Слава Господу, девочка была рядом, а ее грудь приподнималась и опускалась, как и у всякого, кто пребывает в здоровом сне. Так, положив руку на грудь Грете, женщина и пролежала, пока в распахнутую дверь не заглянули первые лучи солнца. Веселая игра солнечных бликов заставила Аделу медленно повернуть голову и осмотреть жилище. Она тяжело вздохнула. Здесь живет демон. А самое ужасное то, что она слышала беспокойное дыхание и прерывистый храп на полу у кровати.

Он здесь. Всего лишь на расстоянии вытянутой руки. А значит, рядом с ее дочерью. Но Адела больше не позволит исчадию ада пить кровь ее девочки. Она собственными руками задушит мучителя.

С огромным трудом женщина повернулась на бок. Еще некоторое время понадобилось ей, чтобы набраться храбрости взглянуть в лицо этого чудовища. «Я должна спасти дочь», — твердо решила Адела и почувствовала, как эта внутренняя твердость заставила ее напрячь мышцы.

Она приподнялась и взглянула…

Мужчина лежал на спине, на старом тощем матрасе. В беспокойном сне его плащ оказался под ним, так что огромный капюшон сполз с лица…

Это был не демон. Это было еще страшнее и печальнее.

Адела узнала своего насильника… И отца Греты!

О, сколько лет прожила она, так и не сумев вытравить из своего сердца чудовищный лик этого негодяя! Тысячи и тысячи раз она воображала, как вонзает в это лицо огромный нож. В глаза, рот, щеки, лоб. Она даже ощущала струи проклятой крови, фонтанирующей из ран. И теперь Господь предоставил ей эту возможность. К тому же Адела увидела лежащий рядом с телом этого чудовища короткий меч.

Осталось только дотянуться до него и заставить свои руки окрепнуть настолько, чтобы проткнуть ненавистное лицо до самого мозга.

Мужчина застонал и с трудом пошевелил рукой. Адела замерла и с удивлением уставилась на эту руку. По самый локоть она была перевязана. Но перевязана неудачно, так как во многих местах на полотне проступили большие пятна крови. Страшная догадка пронзила мозг женщины. Этот непонятный человек поил ее своей кровью! И если ее, то, значит, и маленькую Грету. Но девочка спит спокойным сном. Да и в теле самой Аделы нет уже тех разрывающих болей, что так ее мучили.

И все же ее рука потянулась за мечом…

***

Гудо открыл глаза, и тут же склонившееся над ним женское лицо исчезло. По скрипу кровати он понял — Адела вглядывалась в его ужасные черты. Что за мысли были в этот миг в ее прекрасной голове? Добрые или… Может, она хотела поблагодарить за свое чудесное спасение? А может, присматривала место на шее, куда повернее всадить острый меч?

В углу еще теплился очаг. Над ним висели несколько колечек колбасы и свежий окорок, которые он надеялся спасти от семейства крыс.

«Надо завтра купить каплунов или гуся. Жирная пища теперь им полезна. А еще немного вина. И, возможно, что-нибудь для Аделы. Интересно, что бы ее больше всего порадовало? Нужно было бы спросить у Патрика. Он все знает о тайнах женской души. Вот только интересно, куда это мой помощник запропастился? Уже который день, как он и носа не показывает. Совсем от рук отбился. Чем же он так занят? Обо мне все забыли. Наверное, все же Господь простил меня. Как все хорошо! Хорошо, что у девочек новый, набитый шерстью матрац. На нем им удобно. Ах да! — встрепенулся Гудо. — Скоро Грета уже сможет подняться. Ей нужны какие-то игрушки. Завтра… Завтра утром я за них возьмусь. И с чем любят играть девочки? Да и не такая уж она и маленькая. Сколько ей? Одиннадцать? Десять? О, годы, годы…»

Гудо еще долго ворочался, заставляя замирать сердце Аделы, но так и не придумал, какой игрушкой можно порадовать дочь.

«Ах, если бы Патрик был рядом. Он бы подсказал. И где его дьявол носит? Ему можно было бы поведать об этих днях. И, может быть, о зелье тамплиеров. Особенно о том, как я в нем разобрался. Нужно в собственный сосуд собрать дьявольскую кровь. То есть отравить себя чумой. И потом в этот же сосуд ввести зелье. Нет. Основу зелья. А само зелье — это кровь. Моя кровь спасла их и меня же. Гальчини, я шагаю рядом с твоей мудростью. Но теперь она у меня собственная».

Палач медленно поднялся. Он уже не прятал лицо. Отойдя на несколько шагов, он тихо сказал:

— Адела, мне нужно пойти в город. Не выходите за дверь. Вы еще слабы, и… Может случиться беда. Хотя ты вольна поступать, как тебе хочется. Теперь вы здоровы. Я думаю, ты уже можешь встать и сама накормить дочь. Все, что в этом доме, — это ваше. Только то, что на полках, не трогайте. Там есть такое, что опасно для человека.

Адела, отвернувшись к стене, молчала. Палач покачал головой и закрыл за собой дверь.

Прежде чем отправиться в город, Гудо завернул в лагерь Альберта.

Несмотря на утренний час, жизнь в лагере кипела. Мужчины раскладывали костры, носили воду. Женщины покрикивали на детишек и пересматривали свои запасы. Со стороны леса у лагеря стояли несколько повозок местных селян. Пользуясь такой замечательной возможностью, они привезли в лагерь продукты на продажу. К повозкам были привязаны овцы и даже годовалый теленок. К повозкам селян еще никто не приблизился, но они были уверены, что у них все купят, и поэтому вели себя с большим достоинством.

Немного подумав, Гудо решил не входить на территорию лагеря, а посидев в задумчивости на холме пару часов, отправился в город. И если еще несколько дней назад ворота распахивали при его приближении, то сегодня пришлось постоять. Наконец створка вздрогнула и приоткрылась. Показавшийся стражник едва кивнул ему:

— Заходи…

Гудо протиснулся в узкий проем и с удивлением уставился на городского воина.

— Что-то произошло?

Стражник огляделся и тихо сказал:

— Вчера несколько семей наших богачей выехали со всем своим имуществом. Бюргермейстер велел держать ворота закрытыми. А ночью многие спускались по веревкам. Бегут бюргеры. Не верят, что город устоит против чумы. На север бегут, за императором. Может, и правильно делают, а, палач? Говорят, сегодня утром старая Эрми вынесла на рынок паршивого цыпленка, а попросила цену хорошего гуся.

Гудо ничего не ответил. Он пожалел, что не взял с собой деньги. В трясущемся от страха городе все стало стремительно дорожать. Да и денег у палача оставалось не так уж много. Теперь нужно покупать только необходимое. И в первую очередь, травы, минералы и настойки для его зелья… которому он еще не придумал название.

Но прежде Гудо решил отправиться в Ратушу. Раньше он так и поступал. Лишь в последние несколько дней он обходил и саму Ратушу, и ее площадь.

Эти последние дни стали самыми страшными и тревожными в его жизни. Но теперь они позади. Болезнь утихла и скоро совсем исчезнет. А когда не будет угрозы жизни ни ему самому, ни его девочкам, Гудо сможет назвать себя самым счастливым человеком на земле. Только бы карантины выдержали и не подвели. При первых же холодах чума пойдет на спад, если совсем не отступится.

Гудо вошел в здание Ратуши. Коридоры и залы, всегда полные народа, были удивительно пусты, и поэтому шаги палача звонко разносились по всем уголкам и лестницам. Немного побродив, он решил заглянуть в зал заседаний.

Из обычных заседателей в зале сидело не более одной десятой. Перед ними держал слово купец Альберт, но обращался он к восседавшему в своем бюргермейстерском кресле Венцелю Марцелу:

— Мы ничего в дополнение не просим. Всего лишь то, о чем мы договаривались. Нашим женщинам и детям нужна крыша над головой. Не сегодня-завтра пойдут дожди. Что же нам, мокнуть и болеть? Да, у нас пока все есть. И вода, и продуктов почти на две недели. Но мы не можем оставаться без поддержки города. Тем более, что ваши селяне уже предлагают нам продукты по высоким ценам. А что они будут с нас просить, когда у наших жен и детей не станет еды? Город должен позаботиться об этом. Ведь мы защищаем не только сам город, но и этих жадных селян. Примите решение. Правильное решение. Это не только наша беда, она общая. Так почему бы городу не послать несколько десятков мужчин на карантины? Мои люди смогли бы немного побыть с семьями, да и для нашей дружбы это полезно. Мы не рвемся в город. Тем более что его ворота уже крепко захлопнуты. Но мы просим рассмотреть все те просьбы, о которых я упомянул. И как можно скорее.

Альберт умолк и оглядел присутствующих. Так же внимательно посмотрел на них и Венцель Марцел. Особенно на судью Перкеля и отца Марцио.

— Если больше вопросов к совету нет, можешь идти, Альберт. Мы сообщим свое решение. — Бюргермейстер махнул ему на прощание рукой и подождал, пока он выйдет за дверь. — И что же вы, умные головы, посоветуете? Молчите?

— Но ведь впустили же наши бюргеры в свои жилища некоторых флагеллантов… — робко заметил судья Перкель. — А люди Альберта тоже христиане.

— Да, это так. Но сейчас наши бюргеры напуганы и никогда на это не согласятся, — мрачно заметил Венцель Марцел.

— Нужно с ними поговорить, — подал голос отец Марцио.

— Вот и говорите. А пока, я думаю, ворота нужно открыть. Пусть селяне и дальше торгуют на рыночной площади. Пусть те, у кого поджилки трясутся, бегут. Нам от них пользы не будет. А может, и легче станет. Сколько у города продовольствия? На какой срок его хватит? Думайте, думайте, как быть дальше. И я пойду думать. У меня еще есть немного мяса и круп. А что будет дальше? Я вас спрашиваю! Пусть старейшины проведут собрания в своих цехах. Завтра мы заслушаем всех, кто пожелает сказать что-либо полезное.

Венцель Марцел встал и направился к двери. Здесь он увидел палача и остановился.

— С каждым днем все больше и больше забот. Проклятая чума. Проклятое время.

— Нужно продержаться до холодов, — спокойно произнес Гудо.

— Да, до холодов… Продержаться. А как с этим народом продержишься? Бегут из города. Вот в их жилища я и впущу пришлых людей. Может, тогда и станет полегче.

— Захотят ли они тогда выходить на карантин?

— Тоже интересно… Послушай, палач, что-то в тебе не так. Ты здоров?

— Здоров. И думаю, что смогу помочь, если кто-нибудь заболеет этой проклятой чумой, — слабо улыбнувшись, сказал Гудо.

— Ну-ну. Наш палач — сам Господь Бог. А мы трезвоним в колокола и молимся. Знаешь что, палач, наведайся-ка ты к могильщикам. Пусть они на всякий случай роют ямы. И пусть не ленятся. Пошире и поглубже.

— А для меня нет какой-либо работы? — с надеждой спросил палач.

— Ее всю забрала чума.

— Бюргермейстер, а вы не подскажете, где Патрик?

— Нет, не знаю. Возможно, тоже побежал на север. Пусть все бегут. И я побегу. Там и построю новый Витинбург и заселю его умными и трудолюбивыми бюргерами. Я понял, что в тебе не так. Без плаща и своего капюшона ты выглядишь… как-то странно.

***

Венцель Марцел пил вино и улыбался.

Все горестное и печальное осталось за порогом его дома. А здесь, утонув в любимом кресле, с чашей чудесного рейнского вина он предавался сладостным мечтам. Ведь не вечно же будет чума пожирать людей. Насытится и уйдет прочь, за моря, в дикие степи и пустыни. И тогда наступят радостные и счастливые дни.

Будет работать лесопильня, и множество ценного распила принесет бюргермейстеру груды серебра и золота. Потом они построят еще одну… Нет, две лесопильни. Леса хватит на многие годы. Селяне будут рубить его за сущие медяки, поскольку, освободив от деревьев новые участки, они получат места для будущей распашки. И это тоже польза для города и Венцеля Марцела. Ведь новые пашни дадут зерно. А вот его-то и можно будет молоть на мельнице, которую ниже по течению канала устроит бюргермейстер.

Можно еще что-нибудь придумать. Если не он сам это сделает, то палач. Как странно — в такой чудовищной голове и такие здравые мысли.

И за это спасибо дочери. Ведь именно она настояла на том, чтобы покалеченный Гудо отправился с ними в Витинбург. В сущности, с этого Гудо и начались хорошие дни и для города, и для самого Венцеля Марцела.

Спасибо Эльве. Она притягивает удачу. А может, и счастье. Как же иначе. Кому как не прекрасной девушке притягивать столь изменчивое человеческое счастье. Это позже она станет всем озабоченной женщиной, а затем и сварливой старухой. Благо, что отец до этого события не доживет. А сейчас Венцель Марцел улыбался. Он был счастлив. Счастлив тем, что судьба дала ему в руки еще один источник, фонтанирующий золотом и серебром. И бюргермейстер уже заранее задумал, как использует это неожиданное пополнение. Хотя за него еще нужно побороться.

Хотя о чем это он? О какой борьбе? Все происходит по воле Божьей!

Венцель Марцел отпил вина и стал ритмично покачивать головой. И хотя он не был знатоком музыки и совсем не чувствовал ритма, музыка доставляла ему огромное удовольствие. Его дочь играла на лютне и божественным голоском пела какую-то старую и добрую балладу.

Не зря. Ох, не зря Венцель Марцел пять лет назад нанял странствующего миннезингера. Тот, правда, ел за двоих и мог выпить бочку пива, но свою музыку и стишки о благородных рыцарях и прекрасных дамах исполнял с удивительным мастерством. Этому он и обучил тогда еще маленькую Эльву. И хотя Венцелю Марцелу было жалко тратиться на эти благородные развлечения и на долгое обучение, сейчас он был счастлив, что все же переборол свою врожденную скупость. Да, как чарующе играет дочь! А как мило поет! Кто перед этим устоит? Наверное, даже сам император пал бы к ногам Эльвы, а не только какой-то барон Гюстев фон Бирк. Или теперь его называть графом? Нет, пока ему не стоит знать о привалившем счастье — о том, что он стал владельцем замков и земель. Пусть пока слушает балладу о благородном рыцаре Роланде, павшем в битве с сарацинами, сладостную пастораль о страстной любви пастуха и пастушки или простенькую сельскую песенку о полях и лугах.

Он должен отдать свое сердце милой Эльве, а ее отцу — возможность правильно распорядиться наследством умершего графа.

Вот только бы не выплыла на поверхность пропавшая невеста. Пропала, так и пропала. Чего ей выплывать? И зачем? Ведь несколько дней после того, как молодой рыцарь пришел в себя, Венцель Марцел и вторивший ему лекарь Хорст убеждали барона, что он действительно видел у костра свою невесту Имму. Падшую невесту. Только сошедшая с ума могла прибиться к флагеллантам, только омерзительная грешница могла участвовать в свальном грехе, что устраивался еженощно, только наказанная Господом могла впустить в себя смертельную болезнь — сифилис. Это подтвердил лекарь Хорст. Он сам осматривал сектантов и был убежден, что все те, кто грешил в ночных оргиях, были больны этой второй после проказы страшнейшей болезнью.

Впрочем, многие лекари при любых сомнениях приговаривали больного к сифилису, следуя правилу «In dubio suspice luem».

Да и где искать эту невесту? Тем более среди океана чумы. И зачем? Чтобы коснуться прогнившего тела и не иметь наследника?

И пусть молодой рыцарь несколько дней проплакал и не хотел никого видеть. Это прошло. Ведь рядом, ничего не желая и не навязываясь, все же была Эльва. А как она ухаживала за раненым рыцарем! Кормила его из белых ручек, меняла ему повязки и даже выносила за ним ночную вазу. Постепенно молодые разговорились. И вот уже второй день из спальни доносится сладкий голосок милой Эльвы. Она читает ему поучительные книги, поет и просто беседует. Уже несколько раз раздавался веселый смех Гюстева. А после того, как он согласился принять горячую ванну, Венцель Марцел твердо убедился, что рыцарь готов пойти на все, о чем попросит его спасительница.

Очень скоро барон (или все же лучше граф?) не сможет обходиться без нее. И тогда он падет ей в ноги.

А Венцель Марцел? О, он будет рад. Какой добрый отец не желает счастья своей дочери? Да и самому себе.

— Отец! Смотри, отец!

Бюргермейстер едва не поперхнулся вином, услышав громкий возглас дочери. Он тут же поспешил на ее голос и увидел Эльву и молодого рыцаря, спускающихся по лестнице под руку.

— Отец, наш гость уже твердо стоит на ногах. Он почти здоров, — со счастливой улыбкой сообщила девушка.

— И это только благодаря вам, — тоже улыбаясь, сказал фон Бирк, который не отрывал глаз от своей спасительницы. Хотя благодарность относилась и к самому бюргермейстеру.

— Хвала Господу, дети мои… — Лицо Венцеля Марцела светилось от счастья. Особенно ему были приятны собственные слова «дети мои».

— А почему непрерывно звонит колокол? — спросил молодой рыцарь.

— Так ведь чума… — бюргермейстер развел руками.

— Да, проклятая чума. Наверное, мне придется надолго задержаться у вас.

— Если угодно Господу, то и на всю жизнь. — Венцель Марцел засмеялся и подмигнул дочери.

Эльва смутилась и прикрыла лицо ладонью.

Гюстев взял ее руку в свою и с нежностью поцеловал.

— А теперь можно выпить и вина! — воскликнул счастливый отец.