Соснин не возлагал на этот визит особых надежд и не думал, что он поможет ответить на волнующие вопросы. Собственно, к делу о сейфе эта история с Диком не имела никакого отношения. Правда, если откровенно, то Николаи вынашивал одну идею. Но не просто безумную, чтобы иметь хоть какое-то право на существование, а сверхбезумную.
Именно поэтому Соснин не поделился ею с Арсланом.
И все же, чем ближе подъезжал он на своем «Запорожце» к новому микрорайону, где недавно получил квартиру Карев, тем навязчивей становилась выдвинутая им версия. Подтвердись она - почти все сразу станет ясным, понятным, и можно подводить итоги, хотя и не совсем обычные. Ну что ж в этом деле с самого начала много необычного, почему же итог должен быть исключением? Впрочем, так ли уж он необычен? Просто по каким-то соображениям Карев решил сделать вклад на предъявителя, а сберкнижку держал у себя в сейфе. Об этом стало известно сыну, и Дик взламывает сейф отца, забирает сберкнижку и начинает шиковать. Карев, сразу поняв, что это дело рук Дика, и желая спасти сына меняет своей сейф на сытинский. Вот, собственно, и все. Конечно, в этой версии есть свои «белые» пятна. Откуда, например, Дик достал термитный порошок? Но самое главное заключалось в том, что сам Соснин протестовал против этой версии. Никак не вязалось сложившееся у него мнение о Дике с таким поступком. «Надо просто уточнить ряд деталей со сберкнижкой, выяснить ее дальнейшую судьбу и все», - решил Николаи.
… Дверь открыла жена Карева и удивленно посмотрела на Соснина.
- Вам кого?
- Здравствуйте. Капитан Соснин, - представился он. - Мне нужен Павел Афанасьевич, - улыбнулся Николаи. В это время в коридор вышел Карев, а из-за приоткрытой двери, ведущей в одну из комнат, выглянул Дик.
- Николаи Семенович, - радостно всплеснув руками, нараспев проговорил Карев, -какими судьбами? Прошу вас, проходите, - и, уже обращаясь к жене, объяснил: - Это, Лара, товарищ из милиции, они занимаются нашим сейфом, я тебе рассказывал.
Жена кивнула и пригласила Соснина пройти в комнату.
Вслед за ними боком протиснулся Дик, поздоровался с Сосниным, прислонился к пианино и вопросительно посмотрел на Николая. Тот понял его немои вопрос и приветливо сказал:
- Пожалуй, ты пока не нужен, Дик. Вы знакомы?! - не смог скрыть удивления Карев после того, как сын ушел. Более того, - вздохнул Соснин,- мои приход связан с ним…
- Он что-то натворил? - испуганно перебила его Лариса Константиновна.
- Нет, нет, - поспешил успокоить родителей Соснин, - но лучше по порядку. Итак, вопрос первый. Замечали ли вы в последние дни, что Дик изменился, точнее, изменилось его поведение? - Не-ет, - не совсем уверенно ответила мать и тут же спросила: -А в чем это должно было проявиться?
- Скажем, в непомерных расходах. - При этих словах Николаи внимательно посмотрел на Карева, но тот сидел с невозмутимым видом.
- Что вы имеете в виду? - вскинула брови Лариса Константиновна.
- Что? - Соснин на мгновенье задумался. - Посещение ресторана, покупку дорогого кольца для своей девушки.
- Этого не может быть! - не выдержал Карев. - У мальчика, кроме денег на завтрак, никогда нет другой наличности. Здесь несомненно какая-то ошибка.
- Ошибки, к сожалению, нет, Павел Афанасьевич. - Соснин сделал паузу и продолжал: - Появление у него крупных сумм денег Дик объяснял так. Возвращался из института и в почтовом ящике обнаружил конверт без адреса, в котором лежала сберкнижка на предъявителя с вполне приличной суммой вклада. Пять тысяч. И записка без подписи: «Чужого не надо». - При этих словах Николаю показалось, что по лицу Карева промелькнула тень, но он продолжал сохранять невозмутимость. - На эти деньги Дик купил Нонне кольцо, а обмывали покупку в ресторане, не обойдены и друзья. Получил некоторую сумму лучший друг Гулям.
- Боже мои! Какой ужас! - Лариса Константиновна закрыла лицо руками.
Но вскоре наступило прозрение, - несколько повысил голос Соснин. -Угрызения совести становились все сильнее, и Дик решил восстановить растраченные деньги. -Хотя это и не удалось полностью, он, запечатав сберкнижку и записку в конверт, опустил его опять в тот же почтовый ящик. - Николаи молча обвел взглядом Каревых, остановил его на Павле Афанасьевиче и спросил: - Какова же дальнейшая судьба сберкнижки, если Дик говорил правду?
- Да, мы получили этот конверт, - сухо проговорил Карев,- собственно, получил его я, доставая из почтового ящика корреспонденцию. Поскольку мне тоже чужого не надо, - усмехнулся он, - я сдал сберкнижку в стол находок. - Но я ничего не знала об этом, -растерянно обратилась к мужу Лариса Константиновна.
- Совершенно верно, я не счел нужным распространяться об этом. Видимо, кто-то устраивал экзамен моей порядочности.
- Почему именно вашей? - перебил его Соснин.
- Не знаю, но думаю, это именно так, - твердо произнес Карев. А вам не кажется, Павел Афанасьевич, несколько странным способ проверки? Он действительно странный, - с готовностью согласился Карев. Может, никакой проверки вовсе не проводилось? - медленно растягивая слова, спросил Соснин. - Почему же? -встрепенулся Карев.
- Потому что для отправителя эта сберкнижка - чужая, он так и написал в записке. Стало быть, она должна принадлежать тому, кому адресована, то есть, получателю.
- Вы вольны делать любые выводы, - обиделся Карев, - но я, как говорится, все свое ношу с собой, поэтому никто ничего возвращать мне не должен. Тем более подобным способом. - Это не вывод, Павел Афанасьевич, а предположение, но, согласитесь, основанное на логическом анализе факта.
- Позволю себе, Николаи Семенович, не согласиться с вами, ибо даже для предположения нужны достаточно убедительные факты, а не отдельный факт, изолированный от окружающего.
Соснин ушел от Каревых с чувством неудовлетворенности. Его не покидало ощущение чего-то невыясненного, недосказанного. Но в чем конкретно оно выражалось, он не знал. На следующий день Николаи получил ответ на запрос, сделанный в бюро находок.
Старшему инспектору УВД. тов. Соснину Н. С.
На ваш запрос сообщаю, что гражданином Каревым П. А. действительно была сдана в стол находок сберкнижка на предъявителя с суммой вклада 4.335 рублей, счет N 115483.
Нач. стола находок Махкамов».
«… Вышеперечисленные совпадения признаков почерка устойчивы и в своей совокупности являются индивидуальный, а поэтому достаточны для вывода о том, что записи в графах: «сумма прописью», «куда», «кому», «от кого», «адрес», расположенные на почтовом переводе N 65/ 68 от… на сумму 600 рублей выполнены Каревым П. А.
Эксперт, старший научный сотрудник
Аверьянов Л. И»
По мере ознакомления с предъявленными ему документами с лица Карева медленно сходило добродушие, которым веяло от него.
- И, наконец, еще одно заключение экспертизы, свидетельствующее о замене инвентарного номера вашего сейфа сытинским. - Арслан протянул Кареву заключение, но тот бросил на него лишь беглый взгляд и откинулся на стуле. - Жду ваших объяснении, Павел Афанасьевич, - потребовал Туичиев.
- Да, да, - почти беззвучно прошептал Карев, - я расскажу. - Словно убеждая самого себя, он передернул плечами и хрипло произнес: - Молчать не имеет смысла.
Карев заговорил с трудом, глухим голосом, часто останавливался, то ли желая лучше продумать свои объяснения, то ли вспоминая обстоятельства совершенной им подмены сейфов.
- Вы можете смеяться надо мной, можете не верить, но в этой истории с сейфами я - жертва. - Помолчав, добавил: - И если хотите, жертва собственной порядочности. - Он старался держаться спокойно, но это давалось ему с трудом. - У, нас между двумя сотрудниками, - продолжал Карев после паузы, - роман. Возможно, вам это покажется обыденным, не стоящим внимания, но я как руководитель не мог безучастно пройти мимо такого факта. Во-первых, возникла реальная угроза распада семьи, что, впрочем, и имело место; во-вторых, они - руководящие работники, заведующие лабораториями -являли дурной пример подчиненным. Я говорю об известных вам Сытиной Варваре Петровне и Алехине Павле Ивановиче. - Он опять помолчал и, горестно махнув рукой, воскликнул: - Лучше бы мне не вызывать их. Но я вызвал для беседы сначала Сытину. Варвара Петровна возмутилась, полагая, что их отношения с Алехиным никого не касаются. Я успокоил ее, объяснил все. Она расплакалась, выбежала из кабинета,
но вскоре вернулась и бросила мне на стол пачку писем. «Читайте, Павел Афанасьевич, -выкрикнула она, - я доверяю вам самое сокровенное и полагаюсь на ваше благородство и порядочность! Прочтете, поймете, кто во всем виноват. Но прошу, убедительно, никому ни слова». Я дал ей честное слово. Знаете, вообще женщина она спокойная. Но здесь я просто не узнал ее. Письма были от Алехина. Прочитал их, я понял Сытина права. Моему возмущению не было предела, я пригласил к себе Алехина и не сдержался. Что же вы сделали? - прервал затянувшуюся паузу Туичиев.
- Я стал цитировать выдержки из его писем, - прошептал Карев упавшим голосом.- Алехин потребовал немедленно вернуть письма, но я положил их в сейф и посоветовал ему подумать хорошенько о своих взаимоотношениях с Варварой Петровной. Она же мужа из-за него оставила! - в сердцах воскликнул Карев. -Я предупредил его, что в противном случае вынужден буду сделать письма достоянием общественности. - Он умолк, упершись взглядом в одну точку.
- Продолжаете, я слушаю вас, - нарушил молчание Туичиев.
- Собственно, все, - вздохнул Карев. - На следующее утро мои сейф оказался взломанным и из него исчезли письма. Пришла расплата за ошибку, за нарушенное честное слово. Остальное вам известно. В пятницу после работы я поменял сейфы.
- И все же ваш поступок с подменой сейфов мне не совсем ясен. - Туичиев спокойно посмотрел на Карева. - Какую цель вы преследовали?
- Как какую? - оживился Карев. - Пусть виновный получит по заслугам.
- Кого же вы считаете виновным?
- Разве не понятно? - изумился Карев. - Конечно, Алехина. Письма же только ему нужны. - Возможно, в вашем сейфе находилось что-либо иное, заинтересовавшее преступника? - Что вы! - рассмеялся Карев. - В сейфе чиновника от науки, кроме макулатуры, ничего не бывает.
- Если я правильно понял вас, Павел Афанасьевич, то, меняя сейфы, вы рассчитывали, что подозрение падет на Алехина?
- Совершенно верно. Заяви я, что взломан сейф и похищены письма Сытиной, стало бы ясно, что я не сдержал слова. Этого я не мог допустить… Моя порядочность… В общем, понимаете…
- Довольно своеобразное понимание порядочности, - усмехнулся Туйчиев, - но, допустим, что так оно и было.
- Что вы находите здесь неправдоподобного? - спросил Карев не очень-то дружелюбно.
- Да то, что, обнаружив взломанный сейф в кабинете Сытиной, вряд ли можно заподозрить Алехина. Письма же находились у вас в сейфе, а не у нее. Согласитесь, что в этой части ваши объяснения выглядят по меньшей мере наивно.
- О, вы не знаете Варвару Петровну, - попытался улыбнуться Карев. - Она никогда и никому не скажет, что оставила письма у меня. В этом вы убедитесь…
Сытина действительно полностью отвергла факт передачи писем Кареву и выразила недоумение, откуда он узнал об их существовании.
- Его беседу я восприняла как желание выразить сочувствие по поводу вероломства, он так и сказал, «вероломства Алехина», - объяснила Варвара Петровна.
- Вас удивил его вызов? -Ничуть. Павел Афанасьевич очень чуткий человек, готовый всегда прийти на помощь. Это общее мнение. Поэтому его беседа со мной, если хотите, закономерна. Он никогда не проедет мимо чужого несчастья.
- Судя по вашему виду, вам не очень по душе пришлась отзывчивость Карева, -заметил Туичиев.
- Напрасно вы так считаете, - возразила Сытина. - Я отнеслась к этому спокойно, хотя… - Она минуту подумала и продолжала: - Если положа руку на сердце, то такое сверхвнимание не по мне, я не верю в его искренность. У нас, химиков, есть понятие -перенасыщенный раствор, вот таков и Карев. Но это, - предупредила Варвара Петровна, -исключительно субъективное мнение. Возможно, у Павла Афанасьевича такой характер, а я, в силу чрезмерного рационализма, делаю неверный вывод.
- Варвара Петровна, со слов Карева я пересказал вам содержание писем Алехина. -Соответствует оно действительности? Да, - негромко отозвалась Сытина.
- Если вы не передавали Кареву письма, то как могло стать известным ему их содержание? - Ума не приложу…
Не внес ясности и допрос Алехина. Подтвердив, что Карев беседовал с ним о его взаимоотношениях с Сытиной, он категорически отрицал все, касающееся писем. По словам Алехина, Карев лишь уговаривал его жениться на Сытиной, всячески расхваливая ее.
- Ты заметил, - говорил Арслан Соснину, рассказывая о допросе Карева, - как только нам кажется, что мы выходим на финишную прямую, то оказывается, нам предстоит еще бежать неизвестное количество кругов? А второе дыхание что-то не спешит открываться. Устал я.
- Планида у нас такая, - вздохнул Соснин, удрученный тем, что все приходилось
начинать сначала - искать, кто и для чего взломал сейф Карева. - Высказанное Каревым подозрение насчет Алехина призрачно, если не считать термитный порошок.
- Ты мне скажи, - подступал к другу Арслан, - как ты расцениваешь поступок Карева с подменой сейфа?
- Если взять за основу его показания - это сверхчестность. Желание любой ценой загладить свою вину. Но не все гладко в его объяснении.
- Ага! Будем считать, что он говорит правду. Но попытка любой ценой исправить свою ошибку уже не честность и не порядочность. И потом, где у Карева гарантии, что сейф взломал Алехин? - задумчиво произнес Арслан. - И откуда ему стало известно о письмах? Письма Алехина - реальность, и Карев кладет их в основу своих объяснении.
- В этом вся суть, - согласился Николаи. Воцарилось молчание. Каждый искал объяснение случившемуся, перебирая все известные по делу факты, анализируя их, выстраивая версии.
- Послушай, Коля, - Арслан подошел к другу, - а если все было несколько иначе. Сначала взломали сейф Карева. Чтобы скрыть это, Карев заменяет сейфы и таким образом становится обладателем писем, которые и берет на вооружение. Ему не пришлось ломать сейф Сытиной, ибо ключи он утром, в понедельник, поменял, взяв их у Сытиной, а мне передал свои ключи. - Как?
- Хорошо. Это объясняет, как Карев узнал содержимое писем. Но зачем ему скрывать факт взлома своего сейфа? Пожалуй, здесь вывод однозначен: ему не хотелось делать акцент на содержимом. Вот я и говорю: надо искать взломщика сейфа Карева. Придется для этого до конца отработать выдвинутую им версию.
- Ты веришь, что это дело рук Алехина?
- Если честно, нет, но проверять придется. Иначе вряд ли удастся заполучить у Карева правдивые показания.
Тогда путь один-орудие взлома. Термитный порошок…
… который находится в лаборатории Алехина, - добавил Николаи. - Прямо-таки порочный круг.
Получилось нелепо и глупо, и во всем, конечно, виноват был он сам. Допустить такую оплошность, взять письма домой! Как он теперь выкрутится - Карев просто не представлял.
Зайдя вечером в свои кабинет, Павел Афанасьевич застал там жену. Лариса Константиновна стояла спиной к нему у торшера, плечи ее вздрагивали от беззвучных рыдании. Лара, что стряслось? - Павел Афанасьевич подошел к жене, дотронулся до ее плеча.
- Не прикасайся ко мне! Ты исковеркал мне жизнь, я руки на себя наложу. - Она повернула к нему опухшее от слез лицо разгладила зажатый в кулаке клочок бумаги и начала читать: «Паша, родной! Проклятый отпуск никак не кончается, еще целая неделя до того дня, когда я увижу тебя…»
«Надо же, - чертыхнулся про себя Карев, - допустить такую оплошность! Теперь попробуй расхлебать». Но виду не подал.
- И все? - рассмеялся Карев. - Глупенькая. Это не мне, это…
- Ты за кого меня принимаешь? - изумилась жена.
Перебивать было бессмысленно. Надо дать ей выговориться, потому как, до тех пор пока она это не сделает, слушать его не будет.
Слушал и вспоминал, кто же сказал: «Брак - долгий разговор, прерываемый спорами». К их семье такое утверждение не подходило: он никогда не позволял себе повысить тон или снизойти до скандала. Супруга с успехом делала это за двоих. На поле боя, который она не так уж редко затевала, ее высоты были господствующими, а он чаще всего отступал, зализывая невидимые миру раны. Самое грустное заключалось в том, что спокойствие мужа в таких критических ситуациях распаляло ее фантазию. Все. Кажется, пошло на убыль. Можно вступать в диалог.
- Ларочка, клянусь честью, письмо адресовано не мне. Тебя смущает имя. Милая моя, сколько на свете Павлов, начиная от святого Павла. Прошу тебя, дай мне письмо.
- Почему ты хочешь забрать его у меня? Чтобы лишить козырей и потом от всего отказаться, сделать вид, будто никакого письма не было? Не дам. Теперь мне ясно, почему ты не хотел давать мне в прошлом году деньги, когда я собиралась в Пицунду. Варвара Петровна писала, - начал объяснять Карев, но ему не дали докончить фразу.
- Ага, признался, распутник! - торжествующе продекламировала жена. - Что ты нашел в ней?
- Можно, я закончу мысль? Письмо предназначено не мне…
- И она просила тебя передать его, - перебила жена. - Конечно, ты только почтовый ящик! Не кричи, Лариса, успокойся. Дик услышит.
Пусть он слышит и знает, какой у него отец. Я не верю ни одному твоему слову. Воистину, женщина видит только то, что хочет увидеть. В данном случае она хочет видеть себя обманутой, а его распутником. И нет такой силы, которая могла бы этому помешать.
В этом году зима выдалась на редкость суровая. Из дома Заботин вышел рано, когда бывает особенно холодно, и вскоре пожалел, что оделся чересчур легко.
Особенно мерзли ноги, когда он стоял в больничном дворе и напряженно всматривался в окно на третьем этаже, где обязательно должна показаться мама. К ней его не пустили, дежурный врач сказала, что сей час, перед операцией, не следует ее волновать. Михаил был убежден, что мама не сомневается: ее сын здесь. Она непременно постарается подойти к окну.
Заботин начал притопывать ногами, чтобы немного согреться, и в это время увидел маму. Она улыбалась и приветливо махала ему рукой. Всем своим видом она давала понять, что нисколько не волнуется, но Михаил знал: она успокаивает его. Как всегда, мама переживала не за себя, а за него.
Вчера вечером она особенно настойчиво интересовалась его делами, словно чувствовало материнское сердце беду. Как мог, он успокоил ее, заверил, что все в порядке. Не мог же он, в самом деле, рассказать ей накануне операции о происшедшем, о заседании ученого совета, где обсуждался его вопрос. Это было суровое испытание, по-новому высветившее казалось хорошо знакомых ему людей.
Заседание совета уже подходило к концу, когда слово взял Карев.
- Товарищи члены совета, когда Михаил Сергеевич пришел к нам в институт, я был счастлив. Способный, энергичный, диплом на уровне кандидатской написал. Перед ним открылась, - Павел Афанасьевич широко, как для объятий, распахнул руки, -«зеленая» улица в науку. Первые многообещающие эксперименты, благодарности, премии… Ты в чем перед ним провинился? - прошептал Алехин.
- Я не совсем вас понимаю, - озадаченно протянул Заботин.
- Я спрашиваю, за что мой тезка так взъелся на тебя? Раз он поет тебе дифирамбы, твое дело - труба. Хвала Павла Афанасьевича у меня ассоциируется по меньшей мере с выговором, - продолжал Алехин. - Ведь ты - научный работник, значит, должен мыслить ассоциативно. Вот, к примеру, - он ткнул пальцем в обложку «Крокодила», который читала Богачева: там был изображен петух, - с чем он у тебя ассоциируется?
Михаил пожал плечами. - С бульоном.
- Ха! С бульоном. Это же примитив! А с исполнительным листом, не хочешь? С чем?
- удивленно подняв брови, переспросил Заботин.
Петух - многоженец, а раз так, то должен платить алименты по исполнительному листу. Элементарно. - Ну, это мне не по зубам, - вяло улыбнулся Заботин.
- По-видимому, Заботин, вас перехвалили, - продолжал, между тем, Карев. -Вы решили, что вам все дозволено. И вот результат: тема заброшена на шкаф и там пылится, государственный план не выполнен, вы начинаете заниматься вопросами, которые не имеют даже отдаленного отношения к деятельности института…
- Но имеют существенное значение для народного хозяйства, - негромко бросил с места Алехин.
- Не знаю, уважаемый Павел Иванович, не слышал, не видел, не осязал, так сказать. Но если даже так, то и это не может оправдать Заботина. Профиль не тот, надо работать по специальности, а если мы хотим совершать качественные сдвиги в других
отраслях, то наше место там, а не здесь.
С высоты своего роста Карев обвел глазами присутствующих и остановил взор на Заботине.
- Скажите, Михаил Сергеевич, вы не знаете, как называлась глава десятая «Положение о наказаниях Российской империи»? Заботин покраснел и опустил голову.
- При чем здесь «Положение?» - вскипел Алехин.
Директор постучал карандашом по стакану.
- А при том, что название эта глава носила весьма оригинальное. - Карев сделал паузу и четко продекламировал: - «О медленности, нерадении и несоблюдении установленного порядка в правлении должности». Он сел, довольный собой.
Слово взяла Сытина.
- Мне кажется, на глазах у нас происходит подмена понятий. Я работала некоторое время с Заботиным в одной лаборатории.
- Вот именно, - бросил Карев.
Варвара Петровна не обратила на этот выпад никакого внимания и продолжала:
- Михаила Сергеевича мы знаем как трудягу, он работает в высоком значении этого слова, товарищи члены совета. И не его вина, а беда, если направление его деятельности не во всем и не всегда совпадает с нашим. Конечно, он запорол тему, и мы оказались не без его помощи в затруднительном положении. Но я уверена, Заботин еще может спасти работу…
- Срок кончился, - сказал Усманов, - Я не имею права его продлевать. Может такое право имеете вы, Варвара Петровна?
Карев улыбнулся.
- Можно выкроить, Саид Усманович, пару недель. Пока остальные отчеты оформляют, отправим его последним. Я думаю, и Павел Иванович не останется в стороне. Можно спасти тему. Заботин будет работать по восемнадцать часов в сутки. У меня все.
- Есть еще желающие высказаться? - Усманов встал, подождал немного. -Думаю, товарищи, все ясно. Здесь не спасательная станция, а НИИ, и темы надо выполнять качественно, в срок, чтобы высоко держать марку нашего института. Заботин великолепный экспериментатор, и очень жаль сегодня констатировать провал темы. Вещи надо называть своими именами. Вместе с тем, Михаил Сергеевич молод, работает у нас всего второй год. И вместо того, Павел Иванович, чтобы пытаться защищать его здесь с помощью реплик, лучше бы вы ему своевременно помогли, как старший товарищ.
- Правильно, - сказал Карев.
- А вы, Павел Афанасьевич, - повернулся к нему Саид Усманович, - на полугодовом собрании уверяли нас, что по теме Заботина все идет по плану. Эта искаженная информация - результат и вашей работы. Что касается Заботина… вопрос о нем решим в рабочем порядке…
Разве об этом можно рассказать маме? Ни в коем случае! Жаль, что так получилось. В институте ему было хорошо, он полюбил и Варвару Петровну, и Алехина… Теперь с ними надо расстаться… Заботин посмотрел на часы, по его расчетам, операция уже длилась полтора часа.
Всю ночь Лариса Константиновна Карева не сомкнула глаз. Нервное потрясение, видимо, было так велико, что не помогло и снотворное. Скорей бы утро! Тогда она пойдет к мужу в институт и расставит все точки над «и».
Впервые за восемнадцать лет супружеской жизни Лариса Константиновна не приготовила мужу завтрак. Предпринятая Павлом Афанасьевичем очередная попытка выяснить отношения и объясниться оказалась безуспешной. Жена оставалась непреклонной.
Дождавшись ухода мужа, Лариса Константиновна позвонила к себе на работу и предупредила, что задержится, сославшись на необходимость пойти с сыном к врачу.
После долгих ночных раздумий Лариса Константиновна твердо решила: с мужем она больше жить не будет, уедет с Диком к маме, но предварительно она непременно должна поговорить с Сытиной, по край ней мере, посмотреть ей в глаза. Хотя с Варварой Петровной она лично знакома не была, но практически знала о ней заочно все, впрочем, как и о других сослуживцах Карева. Павел Афанасьевич подробно рассказывал с присущим ему юмором о многих сотрудниках, о разных историях, происшедших с ними.
Лариса Константиновна от души смеялась над одним научным сотрудником, влюблявшимся поочередно во всех новых работниц института, посвящая им одно и то же четверостишие; вместе с Алехиным и Сытиной переживала перипетии их романа. Поэтому она чувствовала себя не просто обманутой, а преданной. Преданной людьми, которым безоговорочно верила. Особенно ее возмущала Сытина, ведь ей она особенно сочувствовала, когда у нее с Алехиным произошла размолвка. И вот эта самая Сытина, оказывается, ни о каком Алехине не помышляла, все россказни были мифом, ширмой, прикрывающей связь с Каревым.
Как ни старалась Лариса Константиновна настроить себя на спокойный разговор с Сытиной, получилось все по-иному.
Увидев свое письмо у Ларисы Константиновны, Сытина охнула, схватилась за сердце и прошептала: -Боже мой! Откуда оно у вас? Как оно к вам попало?
- Вы еще спрашиваете, откуда, - возмутилась Лариса Константиновна. - Нет, это вы мне объясните.
- Оно же было в сейфе, у меня в сейфе, - не обращая внимания на тон Каревой, будто разговаривая сама с собой, продолжала твердить Варвара Петровна.
- В каком сейфе? - изумилась в свою очередь Лариса Константиновна. - При чем здесь ваш сейф, когда я взяла его вчера вечером у Павла Афанасьевича?
- У Павла. А-фа-нась-е-ви-ча? - от удивления раздельно произнесла Сытина. -Почему у Павла Афанасьевича? Потому что вы писали ему, - зло ответила Карева.
- Ему? - Сытина смотрела на Кареву непонимающе. - Зачем мне… - Она вдруг смолкла, на ее лице промелькнула догадка и, откинувшись на спинку стула, Варвара Петровна безудержно расхохоталась.
«Что это с ней,- мелькнуло у Ларисы Константиновны,- уж не нервный ли припадок?»
Словно угадав ее мысли, Варвара Петровна, прервав смех и вытирая выступившие на глазах слезы, успокоила Кареву:
- Нет, нет. Со мной все в порядке. Воистину: грустное и смешное рядом. - Она опять улыбнулась. - Я действительно писала это письмо, но только Павлу Ивановичу Алехину. - Сытина помолчала. - Писала, но не отправила, держала, как и другие письма, у себя в сейфе, откуда они были похищены. Вот, собственно, и все. Непонятно лишь одно, -задумчиво произнесла Варвара Петровна, - как оно оказалось у Павла Афанасьевича
Лариса Константиновна смущенно пожала плечами, не зная, что ответить, а Сытина, поняв риторичность своего вопроса, попросила: Если можно, Лариса Константиновна, оставьте письмо мне.
- Конечно, конечно, - поспешно проговорила Карева, протягивая ей письмо, -ради бога, простите меня.
- Что вы, -устало улыбнулась Сытина, - я отлично понимаю вас.
После ухода Каревой Варвара Петровна некоторое время неподвижно сидела, не спуская глаз с письма, лежавшего перед ней. Потом решительно вынула из сумочки записную книжку, нашла нужный номер телефона.
- Капитан Соснин слушает, - раздалось в телефонной трубке.
- Мне нужен товарищ Туичиев, - попросила Сытина. - Его сейчас нет, а кто спрашивает?- Сытина. - А, Варвара Петровна! У вас что-нибудь случилось? Да… Собственно, нет… Нашлось мое письмо, которое было в сейфе, оно оказалось у Карева…
- Письмо у вас? - перебил ее Соснин.
- Да. - Ждите меня, я сейчас приеду.
Выслушав рассказ Сытиной и взяв письмо, Николаи направился к Кареву, но сидевшая в приемной секретарь решительно преградила ему путь. Пришлось показать удостоверение.
Вид у Карева был измученный, во все время разговора с Сосниным он бросал на инспектора настороженные взгляды.
- Простите, Николаи Семенович. - Карев откинулся в кресле и устало посмотрел на Соснина. - В чем вы меня обвиняете? В краже денег? Но я вернул их Сытиной, к тому же, вы знаете, они оказались у меня случайно. В хищении чужих писем? Но Сытина сама дала их мне. - Он помолчал и добавил: - Надеюсь, вы не допускаете мысли, что я собирался торговать любовной перепиской.
- Вы совершенно правы, Павел Афанасьевич, - согласился Соснин. - В том-то и дело, что вы правы, - повторил он. - Но, как ни парадоксально, именно эти факты заставляют нас задуматься, а если откровенно, то насторожиться.
- Я не совсем улавливаю ход ваших рассуждении, - извинился Карев.
- Да чего уж там. Абстрактные факты и абстрактные истины - удел философов.
А мы ищем прозу быта: воссоздаем по кирпичику ретроспективу. И вдруг, представьте, в этом здании оказываются лишние кирпичи. Один из них - ЭТО письмо. Просто Алехин, взломав мои сейф, забрал только свои письма, а ее письма оставил.
- Согласитесь, что ваше объяснение даже не детски наивное, а просто нелепое, -улыбнулся Соснин. - Раз вы подменили сейф, а в этом вы уже признались, значит, была причина. И причина это отнюдь не деньги и не письма. Здесь что-то другое, и это другое -недостающий кирпич. Понимаете, не лишний, как это письмо, а недостающий, ибо место для него уже имеется.
- Я сказал все, - опустив голову, глухо произнес Карев.
Уже у дверей приемной Соснина неожиданно остановила секретарь Карева.
- Извините меня, товарищ Соснин, возможно это глупость, но… - девушка замялась.
- Я слушаю вас. Говорите пожалуйста, - одобрил ее Соснин. - Давайте сядем. Как вас зовут?
- Дильфуза. Собственно, - неуверенно начала она, - наверно, это не имеет значения… Но мне показалось, что вам будет интересно… Вы же занимаетесь расследованием взлома сейфа у Варвары Петровны? Правда? Соснин утвердительно кивнул и в свою очередь спросил: - А вы что-нибудь знаете об этом?
Кажется… В общем, сегодня утром Павел Афанасьевич пришел на работу расстроенный и просил никого не пускать к нему. Я и вас поэтому не пускала, - засмущалась Дильфуза, но Соснин ободряюще улыбнулся ей. - Вскоре пришел посетитель и сказал, что Карев вызвал его на девять утра. Я спросила, как доложить о нем, и вошла в кабинет… - Девушка сделала паузу. - Мне показалось, что Павел Афанасьевич разволновался, когда я доложила о посетителе. - Она опять помолчала. - Но наверно, мне показалось… Вы знаете, - оживилась Дильфуза, - разговор у них почему-то был очень громкий, хотя слов разобрать было нельзя. В это время раздался телефонный звонок: из Москвы звонил профессор Осокин. Он, знаете, уже несколько раз звонил, но Павел Афанасьевич просил говорить, что его нет. В последний раз профессор очень рассердился, спросил - бывает ли Карев на работе, и сказал, что позвонит в начале рабочего дня. И вот- теперь, когда Осокин опять позвонил, я вошла в кабинет Павлу Афанасьевичу сказать об этом… - Девушка вновь замолчала.
- И что же? - спросил Николаи. Понимаете, и Карев и посетитель были очень возбуждены, когда я входила, то услышала, как Павел Афанасьевич выкрикнул: «Нет у меня! Понимаешь, нет, все было в сейфе!…» Соснин быстро встал, подошел к Дильфузе и переспросил: Вы говорите, он сказал «в сейфе»?,
- Да. Я и подумала…
- Правильно подумали, Дильфуза, и хорошо сделали, что рассказали мне. Кстати, а посетитель как представился, не вспомните?
- Почему же? Я всегда записываю. - Дильфуза встала, подошла к столу и взяла блокнот. - Вот Мамедов Мирза Исмаилович.
- Умница, - весело похвалил девушку Соснин. Николаи вышел из приемной, но тотчас вернулся.
- А что, разговор Карева с Осокиным состоялся? - спросил он.
- Что вы! - замахала руками девушка. - Он на меня накричал, что я лезу не вовремя со всякими там Осокиными.
- Вот как?! Любопытно. Большое спасибо, пробормотал, уходя, Соснин. Знаешь ли ты, что такое «Де минимус нон курат леке»? - сразу с порога обрушил на Туйчиева вопрос вошедший Николай. - Чего? - не понял Арслан.
- Эх ты! А ведь в университете, помнится мне, ты у старика-латиниста Беляева в фаворитах ходил. Зря, значит, «Кентавр» тебя хвалил…
- Ты без лирических отступлений не можешь, перебил его Арслан, -выкладывай, с чем пришел. Что за нелепая привычка тянуть.
- Ладно, не свирепей, - миролюбиво предложил Николай.- Итак, сначала перевод: вещь не может являться предметом, если она не имеет стоимости. А изрек сию мудрость небезызвестный тебе Павел Афанасьевич Карев.
Насладившись недоумением друга, Соснин рассказал о звонке Сытиной, своем визите в институт к Кареву и разговоре с его секретаршей.
- Что ж, - задумчиво произнес Туйчиев, - вроде, все становится на свои места. Ты имеешь в виду, что взломали раньше сейф Карева?
- Совершенно верно, - подтвердил Арслан и, помолчав, добавил: - Неясно лишь, зачем.
- Почему не ясно? Все ясно: в сейфе находилось то, что Карев предпочел лучше потерять, чем сообщить о взломе.
- Не только потерять, но и самому для сохранения тайны пойти, скажем мягко, на неблаговидный поступок. Знаешь, - усмехнулся Арслан, - я подумал сейчас, какую бы характеристику дали Кареву на наш запрос? - Известно какую - хорошую, чистую, голубую.
- Вот именно - голубую… Прочтешь, и сразу у него нимб над головой засияет. Ведь составители документа надеются смягчить вину и, соответственно, - наказание.
- Ну и что? Все равно наказание назначается с учетом личности правонарушителя. Послушай, Коля, ты никогда не задумывался над тем, что некоторые смягчающие обстоятельства в действительности очень напоминают отягчающие? - Что ты имеешь в виду, не вижу связи,- насторожился Соснин. - Ошибку законодателя?
- Суди сам. Закон обязывает учитывать личность правонарушителя при вынесении наказания. Это значит, при прочих равных условиях, высокая сознательность и положительная характеристика некоего среднестатистического индивидуума позволяют надеяться на более мягкое наказание. Не так ли? Разумеется.
- Ага. И ты туда же, А как быть с тем непреложным тезисом, о котором писал еще Владимир Ильич, что с коммуниста надо спрашивать строже, чем с беспартийного? Очевидно же, что более высокий уровень сознания позволяет лучше, яснее понимать противозаконность содеянного.
- А вам не кажется, Арслан Курбанович, что речь идет о том, что более сознательному достаточно назначить, при прочих равных условиях, менее тяжкое наказание, и этого будет достаточно, чтобы он раскаялся.
- Нет, не кажется, Николаи Семенович. Если хочешь знать, нас не столько раскаяние его должно интересовать, сколько побудительный мотив правонарушения, на которое интеллектуал не должен был идти, но тем не менее, пошел…
- Что, кстати, меня всегда поражает, - произнес Соснин.
- Если хочешь, то этому, на первый взгляд противоестественному, факту можно найти объяснение. Да, конечно, статистика свидетельствует неоспоримо: образовательный ценз правонарушителей весьма низок. Но все-таки среди правонарушителей попадаются и люди с вузовскими поплавками. Почему? Очень просто: все дело в том, какое место в жизни человека занимает познание. Еще древнегреческий мудрец Протагор утверждал, что образование не дает ростка в душе, если не доходит до известной глубины.
- По-видимому, не все методы. обучения эффективны,- согласился Соснин. -Хотя обучение у нас решает двуединую задачу: воспитывать и давать знания…
- Почему же тогда появляются безнравственные люди? - перебил его Туичиев. -Дети не рождаются нравственными или безнравственными. Они учатся в школе, техникуме, институте, получают по окончании соответствующие документы. Но разве эти документы не свидетельствуют только об уровне знании и не более? Возьмем аттестат зрелости. Что в нем мы находим? Отметки по математике и истории, химии и литературе. Какую же зрелость он подтверждает? Физиологическую? Гражданскую? Нравственную? Об этом ни слова.
- Ты прав, не во всех случаях одинаково успешно решаются задачи привнесения знании и нравственного совершенства.
- Интересно, о чем, например, свидетельствует аттестат зрелости и диплом об окончании института у Карева? - продолжал стоять на своем Арслан. - Может быть, о нравственном облике? - Что ты предлагаешь? В аттестате и в приложении к диплому ставить оценку нравственному облику? - А почему нет?
- А как же определять нравственный! облик? Уж не по пятибалльной! ли системе? -рассмеялся Николай!.
- Об этом пусть подумают педагоги и психологи.
- А что делать с теми, кто не выдержит испытание? - иронически поинтересовался Николаи. Доучивать! - решительно рубанул Арслан.
- Печально, очень печально, - сокрушенно покачал головой Соснин. - Что? - не понял Туйчиев. В тебе погиб великий педагог и реформатор школы. Это, конечно, не дело о взломе сейфа расследовать. Хотя, может, ты предложишь тест на выяснение содержимого сейфа Карева? - вполне серьезно спросил Николаи, и лишь глаза улыбчиво смотрели на Арслана.
- Это по твоей части, по-сыщицкой. Как это у вас: на слух, на нюх и тому подобное. Вот и давай.
- Придется, коль у следователя нет тестов, - рассмеялся Соснин.
Установление личности «визитера», как окрестили посетителя Карева Арслан с Николаем, оказалось делом несложным. Соснин даже посетовал на отсутствие масштабности, получив данные о том, что Мамедовых в городе всего двое. Правда, у обоих были одинаковые имя и отчество: Мирза Исмаилович. Однако один из них, преподаватель института, уже в течение трех месяцев находился в Москве на курсах. повышения квалификации. Второй, Мамедов Мирза Исмаилович, работающий начальником цеха райпромкомбината, был тем самым посетителем, о котором рассказала секретарша Карева.
Мамедов, непомерно располневший и очень медлительный в движениях, после каждой фразы делал паузу и тер рукой правую щеку. Держался он спокойно и уверенно, всем своим видом давая понять, что от ошибок никто не застрахован, а его вызов в милицию - несомненное недоразумение.
- Известен ли вам Павел Афанасьевич Карев? - спросил Туйчиев.
- Да. То есть, нет. Мне известен Павел Карев, а отчества я его не знаю. Мы вместе учились и звали друг друга только по имени. Отчество - это элемент солидности, -хохотнул Мамедов, - о нем узнают, когда человек перестает быть студентом.
- Павел Афанасьевич Карев учился на химико-технологическом факультете, -уточнил Арслан, не обращая внимания на шутку Мамедова. - Насколько нам известно, вы тоже окончили этот факультет.
- Точно. Вместе с Лашкой учились. Сокурсники мы, а точнее согруппники, - опять хохотнул Мамедов, - потому что в одной группе были. Хороший он парень был.
- Почему вы говорите о Кареве в прошедшем времени? - в разговор вступил Соснин. - Разве его уже нет?- Что вы! Я не в том смысле, - смутился Мамедов, - я имел в виду студенческие годы. Давно же это было. А Павел жив, здоров.
- Поддерживали вы с Каревым связь после окончания института?
На этот раз Мамедов надолго задумался и особенно отчаянно тер щеку.
- Как вам сказать. Иногда встречались в городе, но очень редко. Он ведь в науку подался, а я - производственник.
- Последняя ваша встреча давно была?
После этого вопроса пауза затянулась надолго.
- Вы так долго вспоминаете,Мирза Исмаилович, будто последний раз встретились с ним несколько лет назад, хотя виделись с Каревым позавчера. Не так ли?
- Совершенно верно, - радостно, словно сняв с себя груз, подхватил Мамедов. -Именно так. В институте у него был. - О чем же беседовали?
- Как вам сказать? О разном.
- Ну, а основная: цель вашего визита в чем заключалась?
- Решил, понимаете, обратиться за помощью к науке. Говорили с ним о хоздоговорной работе. Меня директор комбината, узнав, что мы сокурсники, попросил переговорить с Каревым.
- Понятно, - чуть насмешливо протянул Туичиев, - а какое отношение к этому имеет сейф Карева? - Простите, не понял. Какой сейф вы имеете в виду?
- Каревский.
- Простите. Опять не понял.
- Что же здесь непонятного? Карев еще вам так настойчиво объяснял, что его сейф взломали.
- Ах, это. Теперь понял. Действительно, Павел рассказал мне о случившемся у него несчастье. - Поэтому Карев вам ничего не мог вернуть? - подошел к Мамедову Николай.
Он не должен был ничего возвращать… Я ничего не знаю,… - растерянно забормотал Мамедов…
- Знаете, Мамедов, прекрасно знаете: потому что Карев несколько раз повторял вам, что все это, - на последнем слове Туичиев сделал ударение, - было в сейфе.
- Нет, нет. Мне абсолютно ничего не известно о содержимом сейфа. Да и какое мое дело! - в сердцах воскликнул он.
- Хорошо, оставим пока сеиф. Как протекали ваши переговоры,о хоздоговорной! работе? Вы пришли к соглашению?
Было ясно, что пока от Мамедова больше ничего добиться не удастся. Соснин и Туйчиев переглянулись, без слов поняв друг друга.
- Арслан Курбанович, - предложил Соснин, - думаю, есть смысл прервать допрос и пригласить сюда Карева и директора райпромкомбината. Возможно, общими усилиями сумеем заключить договор, поможем производству. Заодно и ряд деталей выясним…
Туйчиев протянул Мамедову для ознакомления и подписи протокол допроса и попросил его обождать в коридоре. - Что предпримем? - спросил Арслан, когда Мамедов вышел. Соснин несколько раз прошелся по кабинету и остановился перед Арсланом, старательно разминавшим сигарету. Молча взяв ее у опешившего от такой бесцеремонности друга и закурив, он сказал:
- Пока ясно, что Мамедов не рассчитывал на нашу осведомленность. Хоздоговорная работа, разумеется, выдумка. Это первое, что пришло в голову. Видимо, при очной ставке все рухнет. - Арслан согласно кивнул. - Но тогда он придумает еще что- нибудь, и каждый раз надо будет опровергать новый миф.
- Конечно, он знает содержимое сейфа Карева, - задумчиво произнес Туйчиев, -но с нами он делиться этими сведениями не станет. - Послушай, Арслан! А если вновь допросить Карева? Он ведь не знает, что нам известен его посетитель.
- Ты предлагаешь… - начал было Арслан, но Соснин тотчас перебил его, не сомневаясь, что тот уже понял идею, - Точно! Сыграем на опережение, Так сказать, психологический эксперимент. Я поехал. Не возражаешь? Давай. Только, Коля, без всякого обмана о показаниях Мамедова. Не пережимай.
- Обижаете, гражданин следователь, - огрызнулся Соснин, - мы закончим. Расчет Николая строился на эффекте неожиданности: тактически правильно поставленный вопрос о визите Мамедова может вывести Карева из душевного равновесия, и он «заговорит», вот почему Мамедова решено было пока оставить у Туйчиева.
Войдя в кабинет Карева и усевшись напротив, Соснин начал разговор с безапелляционного предложения: - Хочу продолжить с вами, Павел Афанасьевич, разговор, который позавчера вы вели с неким Мамедовым Мирзой Исмаиловичем. И, пожалуйста, не заставляете меня попусту тратить время на доказательство того, что между вами состоялась беседа о сейфе, потому что, - он посмотрел на часы, - через тридцать минут Мамедов будет доставлен сюда для очной ставки с вами.
Потрясенный услышанным, Карев лишь беззвучно шевелил губами, а в мозгу буравчиком сверлила одна и та же мысль: «Продал, подлец. Продал». В этот момент он отчетливо осознал, что Мамедову, по сути дела, ничего не будет: нет в его действиях никакого криминала, потому спокойно и «заложил» он его. И этот махровый жулик может остаться безнаказанным, а он, Карев, совершил преступление и теперь должен держать ответ, «Надо немедленно все рассказать, чистосердечное признание облегчит мою участь»,- пришла на память общеизвестная формула о значении раскаяния, и Карев заговорил. Подчас проглатывая окончания слов, он торопился рассказать все до мельчавших подробностей, не забывая подчеркнуть неприглядную роль в этом деле Мамедова как организатора и вдохновителя.
- После окончания института мы не виделись с Мамедовым почти пятнадцать лет. И вот совсем недавно случайно встретились. Стали вспоминать студенческие годы, рассказали друг другу о себе. Мирза предложил посидеть в ресторане. Зашли в «Бахор», хорошо провели там время и расстались. Через пару дней он позвонил мне, пригласил к себе. - Карев горестно задумался, - Там он и сделал мне это предложение, а где-то дней через восемь-десять пригласил приехать к нему на дачу, отдохнуть семеино.
- Сначала, пожалуйста, конкретнее о предложении,- попросил Соснин. Речь шла о получении сверхнормативной продукции вискозы, - уточнил Карев. - Для этого нужен был качественно новый подход, несколько иные технологические схемы… В общем, нужна была научная разработка,… Мне трудно объяснить в деталях, ибо это требует…- он замялся, и Соснин пришел ему на помощь. Вы хотите сказать, что здесь нужны специальные познания, чтобы разобраться в сути?
Вот именно,- благодарно посмотрел на него Карев.- И вы приняли предложение?
- - Да, - опустил голову Карев. - Я вспомнил, что буквально накануне, один наш сотрудник… Нет, пожалуй, лучше с другого конца. Работает у нас Заботин Михаил Сергеевич. Способный, талантливый исследователь, но недостаточно организованный. Так вот, он вместо своей плановой работы занялся вискозой и получил довольно интересные результаты. За провал плановой работы ему грозило увольнение, а то, что он делал, Заботин намеревался представить в качестве диссертации. Я не путанно объясняю?
- Все понятно. Продолжаете.
- Заботин пришел ко мне за помощью, и я обещал направить его работу на отзыв в Москву профессору Осокину. Не знаю почему, но Заботин очень торопился получить отзыв от Осокина, все время ссылался на больную мать.
Через несколько дней Заботин опять явился и заявил, что Осокин давно выслал его работу с положительным отзывом. Заботин потребовал немедленно вернуть ему работу с отзывом, но я не мог этого сделать. - Карев горестно вздохнул и пояснил: - Тогда на даче Мамедов, чтобы материализовать, как он выразился, нашу договоренность, вручил мне сберкнижку на предъявителя.
- На сумму пять тысяч рублей!, - перебил Соснин, - не так ли?
В ответ Карев молча кивнул и глубже вжал голову в плечи.
- Почему вы сразу не передали все материалы Мамедову, а держали у себя? Ведь к моменту посещения дачи Мамедова работа уже была у вас? Колебался.
- Колебались до получения сберкнижки?
Карев промолчал и еще ниже опустил голову. - А потом?
- Потом все и случилось, передавать мне было уже нечего, да и деньги Мамедову по тои же причине я не мог вернуть.
«Что деньги, - подумал Карев, - в конце концов, их можно вернуть. Но как вернуть доброе имя, честь, сына, наконец? Как вернуть Дика? Неужели это навсегда. Разве есть большее наказание… «Отцов, к сожалению, не выбирают, - сказал вчера вечером Дик,- но от бесчестных отцов уходят». И ушел… Навсегда…»
- Понимаешь, - рассказывал Соснин Туичиеву, - сберкнижку Карев положил в папку с рукописью Заботина.
- Теперь понятно. Ну что ж, содержимое сейфа известно. Кому оно могло понадобиться? Кстати, речь может идти только о рукописи, потому что о сберкнижке никто не знал.
- Верно, - согласился Соснин. - А рукопись кому нужна? - и, не дожидаясь ответа, предложил: - Короче, я сейчас еду в стол находок за запиской. Назначим экспертизу.
- Ты уверен в положительном выводе?
- Тебе же известно, что уверенность дает лишь полис Госстраха, - рассмеялся Николаи. - Так что, если эксперт даст отрицательный вывод, то…
- Тогда начнем все сначала, - продолжил его мысль Арслан, и друзья невесело рассмеялись.
Ему предъявили заключение эксперта о том, что слова «Чужого не надо» в записке написаны им. Заботин не шелохнулся и надолго умолк. Туйчиев напомнил: чистосердечное признание смягчит вину.
- И уменьшит наказание, не так ли? - подсказал Михаил Сергеевич.
- Наверняка., - подтвердил следователь.
«Наивные люди, - подумал Заботин, - они серьезно полагают, что меня еще можно наказать. Вот лежит на столе уголовный кодекс, но в нем и в помине нет тех тяжких и бессрочных кар, на которые я обрек себя».
Как же это все могло случиться? Он, Михаил Заботин, в чьей честности никто никогда не сомневался, совершил кражу. Собственно, почему кражу? Он взял свое! Да, но из чужого сейфа, путем взлома…
Когда же он решился взломать сейф Карева? На заседании совета, когда Карев с трибуны метал в него молнии, ссылаясь на положение о наказаниях, а в это время его, заботинская, работа лежала в сейфе Карева? Нет, не тогда. В больнице? Конечно, в больнице.
Он видел - это конец. Мама умирала. А в глазах ее даже в эти предсмертные часы - немой вопрос. И сын знает, о чем спрашивает она, - о том, чем жила, чем дышала все последние годы, что стало смыслом ее существования. О его работе, о его исследованиях, в результаты которых верила, пожалуй, больше, чем он сам.
Михаил не осмеливался смотреть ей в глаза. Чем утешить? Что сказать? Что в институте на ее сына как на ученом поставлен крест? Но есть, есть ведь отзыв профессора Осокина. И до него, Заботина, дошла информация, что,отзыв этот блестящий!
Так почему же из-за чьей-то подлости он не может доставить последней радости уходящей из жизни матери! Почему должен в панике опускать голову? А вдруг… это было бы тем чудом, о котором толковал доктор, бывают же случаи, когда эмоциональный взрыв способен вырвать человека даже из лап смерти.
Взять! Любой ценой добыть и рукопись, и отзыв, принести сюда, маме, увидеть последний отблеск радости в ее глазах!
Что испытывал, что ощущал он там, в институте, возле искромсанного сейфа?! На этот вопрос Михаил ответить не может. Но самое ужасное, что все оказалось напрасным - когда он прибежал в больницу с отзывом п руках, мамы уже не было.
А теперь каждую ночь она приходит к нему, укоризненно смотрит и задает один и тот же вопрос: Как ты мог пойти на такое, Миша? - Не знаю, мама, - отвечает он. - Я ничего уже не знаю.