Если это не игра воображения, однажды вечером я вошёл в подъезд со школьницей на руках. А вторая маленькая девочка попросила: «Возьми меня тоже на руки!»
Не правда ли, существовал такой иллюстратор, Туманн, и Мезонье был когда–то художественной сенсацией? Что случилось, скажем, с эпическим наследием Феликса Данса?
А между тем, я пережил автомобильную пассажирскую перевозку, и не могу понять, имела ли она решающее значение. Однажды одна прекрасная барышня отправилась искать у некоего законника укрытия от жаждущей мести подруги.
Находясь в городе, который никак нельзя назвать престольным, я умудрялся поддерживать в себе иллюзию пребывания в метрополии.
То и дело я обнаруживаю в себе неосквернённости. Один из моих глубоко уважаемых коллег написал мне о том, что раздобыл себе поместье писательскою деятельностью.
Дабы не совершать пешей прогулки, я последовал дружескому приглашению и сел в автомобиль, и пока я так ехал, шедевры нашего времени полёживали нечитанными. Со сдержанной скоростью я катился прочь. Сомнение, высказанное мной в адрес вращавшей руль средства передвижения водительницы, а именно, не будет ли курение ей неприятно, было благосклонно отклонено.
Мещанство всегда несколько опасается, что писателям и проч. случается бывать «не в себе».
Однажды я проехал мимо водителя, ремонтировавшего свой экипаж, а в другой раз — мимо храма, всё ещё строившегося.
То, что водителям присуща терпимость, мягкость, гибкость, подтвердилось в процессе удовлетворительно продвигавшейся вперёд езды.
Вслед за скалистой частью путь пролёг через провинциальное местечко, видавшее меня долгие годы неутомимо сооружающим и тщательно оттачивающим прозаические отрывки.
Стройно пересекли элегантную публичную площадь. Пешие барышни и господа в автомобилях смотрели на меня как на личность, умеющую жить.
Воздух овевал мне лоб; время от времени случался рывок или стопор, переходивший в новую стремительность. Исключающая сомнения журналистская речь, со всей очевидностью, не входит в полноту моих достижений. Я не совершаю ошибки, когда подчас замечаю за собой неловкости.
Казалось, дороги сами шли ко мне; мост показался почти слишком узким; в фабричном районе бросилось в глаза здание кинематографа; не оставалось ничего иного, кроме как спокойно оставаться на месте; позади меня тянулись дороги, а также и простирались передо мной; иногда меня обгонял автомобилист, через некоторое время остававшийся позади; временами улица, казалось, выгибалась дугой; экипаж плясал, летел, плыл, играл, смеялся, припрыгивал.
Я позволял себе производить подходящие и неподходящие сравнения между скоростью и медлительностью, потому вынул, сочтя момент подходящим, из дорожной сумки что–то вроде развлекательной книжонки и нашёл в этом никак не безынтересном издании следующую любопытную историю: