Я не знаю, как зовут мальчугана, которому выпало счастье наслаждаться уроком игры на рояле у такой прекрасной и величавой учительницы. Как раз сейчас прекраснейшие руки земли пытаются научить его легкости движения по клавишам. Руки дамы скользят над клавишами, как белые лебеди по темной воде. И с превеликой грацией первыми выговаривают то, что затем повторяют губы. Мальчик охвачен рассеянностью, которой учительница, кажется, не желает замечать. «Сыграйте это»; но он играет невообразимо плохо. «Сыграйте еще раз»; но он играет еще того хуже. Тогда сыграть нужно еще раз; но он опять играет плохо. «Вы ленивы». Он плачет, тот, которому это сказали. Она улыбается, та, которая это говорит. Он кладет голову на рояль, тот, который вынужден позволить ей такое говорить. Она гладит его по мягким каштановым волосам, та, которая должна была так сказать. Вот мальчик целует, лаской изгоняя стыд, нежную руку, весьма аристократичную и белую. Вот дама обвивает шею мальчика своими прекрасными руками, которые весьма мягки и являют собой подходящие для объятия клещи. Вот дама позволяет себя поцеловать, а вот и губы милого мальчика приносятся в жертву поцелую приветливой дамы. Вот колени одаренного поцелуем ничего более спешного не находят, кроме как согнуться, подобно сломанным тростинкам, а руки клонящегося долу — ничего более простого, кроме как снова обнять колени дамы. Колени дамы также неустойчивы, и вот они оба — добрая, прекрасная дама и простой бедный мальчик — объятие, поцелуй, крушение, слеза, — но самое главное: ужасный сюрприз для того, кто в этот самый момент отворяет двери комнаты; чем кладет конец как пресекшейся вмиг — обоюдно — любовной истоме, так и рассказу о ней.