Забор для… зарплаты

Проходя мимо «Девичьей башни», Татьяна рассказала связанную с ней историю:

– Когда дочери Ширваншаха, запрятанной в дальнем горном замке, исполнилось семнадцать лет, отец-шах стал добиваться ее любви. Узнав, что жених приходится ей отцом, она поставила перед «женихом» условие: построить самую высокую башню на берегу седого Каспия. Когда сооружение было готово, она поднялась осмотреть его и бросилась вниз… Ныне башня стала частью старой крепости «Ичери-Шехер» – лабиринта узких улочек, переулков, тупиков, застроенных домами с плоскими крышами. В центре крепости впечатляюще разместился «Дворец Ширваншахов» – комплекс уникальных сооружений пятнадцатого века с богатыми восточными орнаментами. Особенно запоминаются удивительные по красоте мечети, минареты… Видите, как часовые стоят!

«Она так и осталась девчонкой», – подумал Васильев, вслушиваясь в звонкий голос спутницы, увлеченно жестикулирующей руками.

– Вам, видно, совсем неинтересно слушать про «Девичью башню», – заметила Татьяна рассеянность Васильева. – Тогда с меня хватит. Расскажите о себе.

– Уж если что и неинтересно, так это слушать мою биографию…

– И все-таки я слушаю.

Васильев задумался и после небольшой паузы продекламировал:

– Это, по-моему, стихи Юрия Воронова?

– Ты не ошиблась, мальчишкой он перенес ленинградскую блокаду, потерял родных и близких… Его замечательная «Блокада» просто потрясает… А мои «блокадные дни» проходили в самом пекле Сталинграда. Здесь я впервые понюхал пороху, здесь обжег себе крылья… После госпиталя попал в части Советской Армии, находящиеся в Иране, служил там до самого их вывода, насколько помнится, в первый послевоенный год. И снова юг… Закавказье.

– Остальное я почти знаю, – тронула его руку Татьяна. – Потом вы, Александр Александрович, поступили на заочное отделение Всесоюзного экономического института имени Карла Маркса, где познакомились с молодым преподавателем…

– Татьяной Федоровной Николаевой…

– Которую вы теперь уже смело провожаете домой… – весело добавила Татьяна.

– Что вы, что вы, – смутился Васильев, – совсем даже несмело, хотя по годам мы с вами и ровесники. А вот по делу. По делу вы далеко оставили нас, фронтовиков, позади.

– К тому же теперь перед вами не просто юная вузовка, а начальник финансового отдела треста Кавказнефтеэлектромонтаж! Вот такая шишка на ровном месте! – рассмеялась Татьяна.

– Ого! И когда вы успели?

– Пока вы воевали…

После демобилизации Васильева Татьяна приняла деятельное участие в его трудоустройстве. Тресту требовались экономисты, и она представила его начальнику планового отдела треста Церцвадзе.

Когда Васильев в назначенный час постучался в кабинет Ноны Георгиевны Церцвадзе, из-за стола приветливо поднялась приятной наружности женщина лет тридцати: типичные грузинские черты лица, плавные движения рук, ровный строгий тон обращения.

После нескольких приветственных фраз Церцвадзе сразу перешла к делу:

– Сейчас вы пойдете в отдел кадров, потом – к управляющему трестом. Вы можете решать по-своему, но я вам не советую идти в директора автобазы… Да, да… Сначала вам предложат автобазу. Здесь, как только увидели ваши документы и узнали, что вы капитан, бывший командир автороты, в один голос сразу и выдохнули: вот кто порядок наведет нам на автобазе! Она у нас одна, а СМУ много, и каждый день идет дележ машин. Последнее слово всегда за управляющим или главным инженером треста, а все шишки валятся на голову директора базы. Если хотите стать настоящим экономистом, мой вам совет, не беритесь за гаражные дела…

Церцвадзе оказалась права: управляющий трестом, Мамед Абасович Рустамов, начал разговор с предложения стать директором автобазы, с самостоятельной руководящей работы.

– Какой из меня руководитель? – улыбнулся немного наигранно Васильев. – Сначала в подчиненных надо походить. К тому же я заочник, изучаю экономику…

– А разве директору автобазы не полагается знать экономику? – все более твердо вел свою линию управляющий.

Может быть, Васильев и сдался бы, спасовал перед напором Рустамова, но тут в кабинет уверенной походкой вошел полноватый, приземистый мужчина – он-то и помог разрешить спор. Послушав немного разговор, вошедший поднялся со своего стула и протянул через стол Васильеву крепкую шершавую ладонь, представился:

– Перхов Федор Александрович, начальник шестого СМУ. Мамед Абасович, – обратился он к управляющему, – уж если человека тянет чистая экономика, отпустите его ко мне – у нас должность начальника планового отдела свободна…

– И надо же тебе именно сейчас заявиться в кабинет, – проворчал беззлобно Рустамов.

Когда все решилось, Васильев зашел к Церцвадзе. Ему хотелось первой известить ее о своем назначении, ведь она теперь стала в какой-то мере его «опекуном».

– Поздравляю, – тепло пожала руку Нона Георгиевна. – Хотя и хлеб плановика о-ох какой нелегкий! Но тем не менее я бы тоже на вашем месте пошла только в СМУ. Работа там живая, интересная. Вы сделаете немало наблюдений, самостоятельных выводов, что-то впервые оцените, полюбите, а против чего-то восстанете.

Она как в воду смотрела: уже вскоре одно обстоятельство завладело всем его существом.

По курсу «Экономика строительства» Александр отлично усвоил главные задачи подрядных строительных организаций: своевременно сдавать объекты, снижать стоимость работ. Но на практике он скоро почувствовал: следуя этим целям, СМУ попадет в незавидное положение. Оказалось, что из всех планово-экономических показателей самый важный, самый главный – объем строительно-монтажных работ в рублях. Правило такое: чем больше вал, тем лучше!

В первые месяцы работы начинающему плановику много помогал Перхов. И ценил Васильев не только его практические советы, но и моральную поддержку в нелегких поисках истины, поисках соответствия между необходимостью и действительностью. Своими шутками-прибаутками начальник СМУ будто давал понять новичку: дерзай, брат, может быть, до чего путного и докопаешься, а я пока буду план-батюшку делать. Почти всякий раз при виде озабоченного лица начальника отдела Перхов произносил свой классический вопрос: «Не нашел еще потерянного звена? Икс-игрек есть, а зэта нету?»

По-настоящему серьезно относился к недоразумениям пытливого экономиста старший инженер проектно-сметного института объединения Кавказнефть Владимир Борисович Баулич. До назначения Васильева он работал в СМУ по совместительству. Зная неопытность нового начальника планового отдела, Владимир Борисович добровольно взял на себя опеку и подолгу объяснял Александру много такого, чего в учебниках не встретишь, а на практике не обойдешь…

Однажды, подытожив работу управления за месяц, Васильев обнаружил, что строители набрали по валу сто десять тысяч рублей. Фонд зарплаты был запланирован из расчета двадцати процентов от объема строймонтажных работ, то есть он исчислялся суммой в двадцать две тысячи рублей. Однако нарядов к оплате, что были приняты управлением, оказалось больше, чем предусматривал фонд зарплаты, на четыре тысячи рублей. Для их получения надо выполнить дополнительно работ ни много ни мало на двадцать тысяч рублей! Вот такое уравнение выпало Александру: вроде бы все просто, все известно, все налицо, а экономическое равновесие отсутствовало.

Пришлось обратиться за помощью к Бауличу. Тот попросил показать ему акты на выполненные работы. Когда через пару дней Васильев внимательно изучил документы, он не поверил своим глазам: не увеличивая физического объема выполненных работ, Баулич повысил их стоимость ровно на двадцать тысяч рублей – на столько, сколько требовалось.

Оказалось, он взял сразу несколько ценников (благо, их было тогда предостаточно: общие и порайонные, региональные и пообъектные, и т.д. и т.п.) и умело их применил. Ориентировался Владимир Борисович в бумажном море легко – сам составлял большинство ценников, и поэтому в дело пошли самые выгодные расценки. Более того, Баулич на вполне законном основании применил два или три каких-то коэффициента. Васильев же о них и не подозревал…

– Как же так могло случиться? – недоумевал он. – Я дважды проверял наряды. Все работы, что указаны в них, соответствуют действительности.

Баулич поневоле снисходительно глянул на Васильева:

– Очень просто: пока что в практике нашего треста тот объем, который вы выполняете по нарядам, и план по труду не стыкуются. Как говорится, в огороде бузина, а в Киеве – дядька.

– Ну и ну! Ведь фонд зарплаты планируется для того, чтобы мы выполняли не любую работу, а именно ту, что указана в сметах. Все же считается, пересчитывается. Так я понимаю?

– Не совсем так. При нынешней практике перерасходы порой неизбежны. А случается и наоборот – экономия, что также не большая радость для строителей.

– Позвольте, но почему же это происходит? – искренне изумился Васильев.

– А вот попытайся вникнуть в самую суть. Какой фонд зарплаты установили на текущий год вашему управлению?

– Двадцать копеек на рубль объема выполненных работ.

– Словом, в размере двадцати процентов, так? А вы подумали, откуда взялась эта цифра? Чем она обоснована? Какую связь имеет с теми работами, которые вы будете выполнять? Самую отдаленную, прямо скажем. Ведь в декабре прошлого года, когда управлению устанавливались эти двадцать процентов, мы еще не знали и половины – я подчеркиваю, по-ло-ви-и-ны! – объектов, на которых придется работать. Уловили? К примеру, о линии электропередачи, которую вы сейчас форсируете, не было и разговора. А коль точный объем работ неизвестен, установить заранее реальную трудоемкость практически невозможно.

Васильева удивила простота его логики. Но почему именно двадцать процентов, почему не восемнадцать и не двадцать пять?

– Эта цифра, как правило, определяется по среднепотолочному методу с оглядкой на достигнутый уровень, – начал объяснять Баулич. – В прошлом году в плане значилось двадцать два целых пять десятых процента, а фактически составило двадцать два. Вот эти-то две двойки и послужили базой, которую затем преспокойно снизили, округлили до двадцати, учитывая предполагаемый рост производительности труда. Но трудоемкость бывает разная – месяц на месяц, как известно, не приходится. Когда вы тянете дорогой медный провод (а стоимость его включается в объем работ), то объем получается солидный, расход же зарплаты мизерный – два-три процента к объему. А вот при монтаже оборудования – другая картина: цена оборудования не учитывается, и расход зарплаты в этом случае составляет восемьдесят – девяносто пять процентов к объему, а на земляных работах и все сто процентов.

Обычно земляные работы выполняет генподрядчик, но в наших условиях мы делаем это сами. Пойми: чем дороже под рукой материалы, тем легче «набирать» объем работ в рублях, а значит, и зарплату. Хотите ли вы этого, не хотите, вы должны внимательно следить в течение всего месяца, набирается ли нужный объем работ. Увидели, что недостает для начисления зарплаты – срочно ищите выгодные работы. Но если у вас их открылось слишком много, берегитесь экономии зарплаты. Покажите в актах лишь нужный объем. Остальное придерживайте на черный день, ибо сэкономленные в этом месяце средства в следующем уже не засчитываются, а, стало быть, пропадают…

Случай с «потерей» двадцати тысяч рублей, что чуть было не привел к большим потерям в заработке строителей, стал для Васильева своего рода показательным уроком. Мало-помалу он привык к экономическим изощрениям, хотя в душе протестовал против них. Но что поделаешь – вся отрасль так живет! Теперь он твердо усвоил жесткое правило действительности: есть объем работ в рублях – будет и план, и зарплата. А там, гляди, и премии, и благодарности…

Все чаще СМУ стало применять более дорогие, чем в проекте, материалы. «Обоснований» для этого находили предостаточно. Дешевое брали лишь тогда, когда не было дорогого. В конечном счете все усилия сводились к «набиранию» зарплаты. Случалось, что ситуация и сама по себе складывалась благоприятно (управление получало выгодные работы), тогда перед экономической службой вставала забота иного порядка: надо было часть выполненной работы оставить про запас. Кто гарантирует, что следующий месяц будет похож на этот?

Васильев заметил и такую закономерность: в начале месяца основные силы направлялись на незаконченные объекты (в обиходе их называли «бросовые»). Таких всегда набиралось немало, руки до них в напряженные будни, как правило, не доходили, потому что были они попросту невыгодными. Для плана, по сути дела, ничего не значили, а из фонда зарплаты пожирали девяносто, а то и все сто процентов выполненного объема. Но тем не менее пусковые стройки, хочешь ты того или нет, надо было как-то завершать, сдавать. Вот и заканчивали объект с горем пополам, возились с ним до середины месяца. А потом экономисты начинали прикидывать, как складывается вал, и сопоставлять его с потребностью в зарплате. Нередко обнаруживалось: управление снова «горит». Тогда бригады спешно покидали пусковые объекты и сосредоточивались там, где в считанные дни можно было с меньшим напряжением набрать побольше «очков». Достигнув этой цели, строители в тихую пору первой декады нового месяца вновь появлялись на «бросовых» объектах.

Теперь Васильев окончательно выяснил для себя, почему не везет большинству объектов, почему не сдаются годами уже почти законченные новостройки. Хотя, казалось бы, вся эта затяжка, все эти перестановки людей, техники, ресурсов проводятся без надобности и корысти… Делается это во имя обеспечения фонда заработной платы, о премиях в такие моменты не думают.

Все, казалось, шло благополучно, по единожды заведенному порядку. И все же спустя некоторое время в управлении произошло нечто такое, что заставило искать новый выход…

•

В конце сороковых годов в пятистах километрах от Закавказска открыли богатейшее нефтяное месторождение. Ударил такой фонтан, какого не знали прежде в краю «черного золота». Дело быстро закрутилось, на обустройство промысла бросили крупные силы строителей. Шестому СМУ поручили протянуть в новый нефтяной район линию электропередачи, соорудить несколько подстанций. Месторождение стало центром повышенного внимания.

Нефтяники торжествовали… Многие из тех, кто участвовал в открытии богатейшей подземной кладовой, получили Государственные премии. Но фонтаны оказались парадными. Еще не стихли аплодисменты в честь первооткрывателей, как скважины начали угасать и через несколько недель затихли совсем…

А между тем месторождение, на которое специалисты возлагали большие надежды, попало в задание пятой пятилетки. План на всех инстанциях был согласован и утвержден, иначе говоря, он уже стал законом. Что делать? Руководителей треста и других строительных организаций в двенадцать ночи пригласили к «хозяину» – так называли между собой нефтяники первого секретаря партийного комитета Закавказска. Тогда модно было все совещания проводить по ночам: чем выше начальство, тем позже оно проводило совещания. Секретарь коротко сообщил о сложной ситуации с нефтью в новом районе: угасшие фонтаны могут вызвать не только хозяйственные последствия, подчеркнул он. Но весь разговор закончил непререкаемой установкой: план добычи нефти не должен быть сорван! И сам подсказал выход: как можно скорее пустить в дело еще одно новое месторождение – Умбаки, запасы которого по прогнозам не меньше угасшего, тем более что оно находится неподалеку, лишь в ста километрах от Закавказска. В этой связи СМУ-6 обязано было в этот район провести стокилометровую электрическую линию.

– Сколько вам надо на это времени? – спросил секретарь управляющего трестом.

– Не меньше шести месяцев, – немного подумав, ответил Рустамов.

– Не больше четырех, – строго поправил его секретарь.

Он дал присутствующим понять: отныне добычу нефти сдерживают… только они, и попросил строителей через три дня положить на стол заявку – полный перечень материалов, оборудования, необходимых для выполнения поставленной задачи.

– А все, что касается других организаций, – не беспокойтесь: срывов не будет, – заключил встречу секретарь. – Сделаем все, чтобы завершить намеченную программу за четыре месяца.

Эта заявка Васильеву особенно запомнилась. Такой он больше не встречал.

В тот период СМУ-6 имело более полусотни незавершенных объектов, которые не могли сдать из-за срывов в снабжении: то трансформатора не хватало, то выключателя, то еще какой-то мелочи… В подобных случаях строителей не обвиняют, так как оборудованием обязаны снабжать их заказчики. И все же чтобы эти объекты не «висели» у них на шее, Васильев включил в заявку для Умбаков недостающее оборудование по всем «бросовым» объектам.

Через месяц сообщили: оборудование можно получить. Александр приехал в Кавказнефтеснаб и ахнул: изоляторы, провода, трансформаторы – все до шурупчика, точно по заявке, а главное в срок! «Если бы вот так поступало все заказанное для любого объекта, как бы шла работа! – размышлял он на обратном пути. – Не надо было бы завышать заявки, опасаться, что их „урежут“. Да если бы еще и фонд заработной платы планировали по сметным затратам… Строительство превратилось бы в обычную „легкую отрасль“, люди бы работали без авралов, нервотрепки, без экономических фокусов. А как снизилась бы его стоимость! Но мечты мечтами…»

В те годы все ямы под опоры и траншеи для кабеля рыли вручную. А грунт в районе Умбаков попался – что кремень: искры летели от кирки и лома во все стороны. Словом, неподатливый, скалистый грунт изрядно изматывал людей. Управление все свои силы бросило на земляные работы. Но аврал ничего хорошего не сулил: из ста рублей выполненного объема все сто уходили на зарплату.

А с другой стороны, заказчики наседали: чего же вы, братцы? Сами же помогли нам «выбить» для пусковых объектов оборудование, а дела не подвинулись ни на шаг – там даже людей нет. Ради бога заканчивайте пусковые, там же мелочь осталась! А те мелочи съедали восемьдесят – девяносто процентов объема на зарплату. В управлении скопилась вся невыгодная работа. Два месяца выручал трест. А на третий сказали: выкручивайтесь сами, помочь ничем не можем.

Васильев мучительно искал выход. И вдруг его осенило: да ведь мы можем пустить в дело крупные средства по статье «временные сооружения»! На каждом объекте, который строило СМУ, в зависимости от сложности условий предусматривалось от двух до шести процентов сметной стоимости данного объекта на подъездные пути, временные мостики, насыпи, срез вершин, прорубку просек и т.д. Отчисления на временные сооружения находились в полном распоряжении подрядчика. Банку оставалось только контролировать, действительно ли были выполнены указанные в актах работы…

По соседству со СМУ находился каменный карьер, и там что-то не ладилось с электроподстанцией – она нуждалась в реконструкции. Нужны были проект, средства и, наконец, подрядчик.

Васильев отправился к директору карьера с предложением:

– Давайте-ка мы вам эту подстанцию снесем, а на ее месте мигом поставим новую. Расходы оформим как капремонт, поэтому никакого проекта не надо. С нашей же стороны будет лишь одна просьба: продайте нам срочно, без наряда… камень. Как можно больше!

– С превеликой радостью, – обрадовался неожиданному чуду директор карьера. – Берите бесплатно сколько захотите, вон его сколько…

– Напротив, оформляйте нам самый дорогой!..

Ударили по рукам, и работа закипела – на радость обоим руководителям. Вскоре карьер обрел прежний ритм, а стройуправление соорудило уникальный в своем роде забор. Вокруг сварочной площадки поднялось сооружение что-то вроде великой китайской стены – в этот никому не нужный объект вложили именно столько денег, сколько недоставало для объема в рублях для фонда зарплаты. Забор для… зарплаты!

«Выкрутились все-таки!» – на душе у Васильева было и пакостно, и радостно. Забор этот невозможно было не заметить за многие версты. Даже Перхов и тот, возвратившись из командировки, ахнул от удивления: оказывается, можно и не ходить с шапкой по кругу, когда голова «варит»…

 

С потолка

– Следующий!

– Как экзаменатор, строгий? – успел спросить шепотом Александр у выходившей из аудитории раскрасневшейся девушки.

– Разговорчивый, – бросила та с улыбкой. – Иди смелей!

Взяв билет, Васильев облегченно вздохнул: вопросы хорошо знакомые. По первому вопросу надо было рассказать о системе показателей оценки работы предприятий, а по второму – о структуре себестоимости, а также путях ее снижения… Набросав схему ответа, он долго присматривался к столичному преподавателю, который сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Он был молод – около тридцати лет, не больше. Арханов Георгий Иванович. Один из авторов учебника, по которому готовились студенты-заочники. Когда он приехал из Москвы в Закавказский филиал принимать экзамен и прочитал обзорные лекции, Александру захотелось побеседовать с ним. Поэтому в аудиторию вошел последним, когда уже никого в коридоре не оставалось.

– Пожалуйста, начинайте, – обратился преподаватель к Васильеву.

– Показатели бывают директивные и расчетные. Первых немного, и они утверждаются вышестоящими, или, как говорят официально, директивными, органами. Что же касается расчетных показателей, то их намного больше, потому что они нужны для более глубокого анализа производства и его эффективности. Кроме того, система показателей делится на три группы: стоимостные (в рублях), натуральные (штуки, тонны, метры) и трудовые (в часах, нормо-часах).

В первой группе основным является показатель «валовая продукция». Что она собой представляет? Это объем выпущенной за определенный период продукции в рублях. Валовая продукция, в обиходе ее называют просто вал, включает в себя стоимость прошлого (чужого) труда в виде материалов, собственного (живого) труда в зарплате и прибыль. Если исключить из нее незавершенное производство, то получим товарную продукцию. К ней относятся изделия, полностью готовые к реализации.

Натуральные показатели в директивном порядке утверждаются лишь по основным видам продукции, необходимым для сбалансированного пропорционального развития народного хозяйства.

Трудовые показатели, к сожалению, применяются у нас пока на общественных началах…

Арханов удивленно посмотрел на студента:

– Что-то я такого положения в учебниках не встречал. Как это понимать – «на общественных началах»? Вы имели в виду расчетные показатели?

– Нет. Расчетные – это другое дело. Я хочу сказать, что трудовые показатели у нас при планировании и оценке работы не учитываются. Когда мы по собственной инициативе делаем расчеты по трудоемкости и с помощью их доказываем необоснованность плана, то трест и объединение не считаются с ними. И советуют нам не заниматься самодеятельностью. Ну а самодеятельностью, как вы знаете, занимаются на общественных началах…

– Ну ладно. Об этом поговорим потом… Переходите ко второму вопросу билета.

– Себестоимость – это сумма затрат на определенный вид продукции. Иначе говоря, по этому показателю мы определяем, во что обошлось заводу изделие… Основными элементами себестоимости являются: материальные затраты (сырье, материалы, электроэнергия, топливо и т.д.), заработная плата с отчислениями на социальное страхование, цеховые, общезаводские и прочие расходы.

Технический прогресс в общественном производстве, естественно, сокращает удельный вес живого труда, то есть расходы на заработную плату, а удельный вес материальных затрат, то есть прошлого, или, как писал Маркс, овеществленного труда, напротив, увеличивается. Скажем, в 1932 году заработная плата в структуре всей продукции составляла почти тридцать шесть процентов, а сейчас уже снизилась до двадцати. Основным фактором снижения себестоимости является повышение производительности труда на основе достижений технического прогресса.

– Так, так… – побарабанил пальцами по столу Арханов. – Хорошо, достаточно. Скажите, а что вы знаете о функциональной системе управления?

– Насколько я помню, она утвердилась в нашей экономике примерно в двадцатые годы. Ее суть в том, что указания давались по соответствующим функциям – специальностям. Главный инженер завода получал их от вышестоящего главного инженера, главный бухгалтер – от главного бухгалтера, начальник планового отдела – от плановика вышестоящей организации… По сути дела, каждый сам себе был начальником, отвечал только за свой участок, за исправное выполнение своих функций, а результаты работы всего коллектива его заботили очень и очень мало. Это порождало неразбериху, параллелизм и безответственность на предприятиях. Поэтому в 1929 году ЦК ВКП(б) принял постановление, которое предусматривало меры по упорядочению управления производством и установлению единоначалия.

Центральный Комитет рекомендовал сосредоточить непосредственное управление предприятием в руках директора (заведующего) и его заместителя (главного инженера), возложить на них всю ответственность за состояние производства.

– Вполне достаточно… Хорошо, видимо, на память не жалуетесь, коль помните постановления?

– В принципе, на память грех жаловаться. Но если говорить откровенно, этот документ у меня на особом счету.

– А почему, позвольте поинтересоваться?

– Да потому, что та пресловутая функционалка, как мне кажется, снова возрождается под видом специализации.

– Это где же вы видите такое возрождение? – придвинулся ближе к Васильеву экзаменатор. – Да и какая может быть связь между специализацией и функциональной системой управления?

– Самая прямая. Как, по вашему мнению, для чего создано объединение Кавказнефть?

Разговор само собой пошел на равных – они даже и не заметили этого.

– Каждый школьник знает, что оно добывает почти половину нефти в стране!

– Но не каждый школьник знает, что объединение – это не единый кулак, а растопыренные пальцы – десятки специализированных трестов, хозрасчетных управлений и организаций… А вот как раз и они-то, составляющие объединение, действуют на принципах функционалки. Планирование, оценка их деятельности ничего общего с добычей нефти не имеют, хотя существуют они на средства, выделенные для добычи нефти. Да посудите сами, есть ли связь этих организаций с приростом топлива – скважины еле теплятся, а ремонтники, например, получают премии, ходят в передовиках. Почему? Да потому, что они очень много освоили средств на ремонт скважин. Больше, чем указано в плане. А то что нефть не в хранилищах, а в недрах земли – это, как говорится, не их показатель. А взять наш трест Кавказнефтеэлектромонтаж… Откровенно говоря, Георгий Иванович, я пришел последним сдавать экзамен неспроста – мне хотелось с вами поговорить на одну тему… Тем более что вы являетесь автором главы по строительству. Дело в том, что у нас практика принципиально расходится с теоретическими положениями учебника.

– Это любопытно… Пожалуйста, продолжайте.

– Извините, вы в строительстве раньше работали? – спросил Васильев.

– Нет. После института меня рекомендовали в аспирантуру, а когда защитился, оставили на преподавательской работе. Сейчас вот докторской диссертацией занимаюсь.

– Почему же вы избрали строительство?

– Поскольку я на производстве не работал и своей темы, как говорится, не вынашивал, то мне было безразлично, о чем писать. Но моим научным руководителем назначили Подгорнова Игоря Алексеевича, это, вы знаете, известный специалист в строительстве, поэтому я и стал «строителем». А вы, как я понял, в строительстве работаете?

– Да, я заместитель начальника строительно-монтажного управления. И поэтому имею возможность сравнивать институтские знания с практикой. Вот вы, например, пишете, что трудоемкость применяется в строительстве при планировании производительности труда и заработной платы. К великому сожалению, Георгий Иванович, ни в нашем тресте, ни у тех строителей, с которыми имеем связь, ничего подобного нет.

– А как у вас это делается?

– Очень просто. В рублях… Берут прошлогоднюю выработку на человека и путем среднепотолочного метода добавляют семь-восемь процентов, как бы предугадывая рост производительности труда, и утверждают как готовое задание. Расчеты, как видите, неутомительны!

– Простите… – удивленно замялся Арханов, – но если вы не учитываете трудоемкость, то как же вы в таком случае определяете фонд заработной платы?

– А точно так же и фонд зарплаты определяется, на базе вала, от достигнутого.

– Из-ви-ни-те, – с расстановкой проговорил Георгий Иванович. – Не представляю себе такой приблизительности… Как же можно определить фонд зарплаты без учета трудоемкости? Ведь это может привести к удорожанию строительства, к погоне за выгодными работами, другим нежелательным последствиям…

– Совершенно верно. Так оно и есть. Могу предоставить интереснейший материал. Уверен: пригодится для вашей докторской диссертации. Если бы завтра вы смогли поехать со мной…

– К вам, на стройку? Что ж, если это недалеко, с удовольствием.

…Встретились они в девять утра. День занимался безоблачный, по-южному мягкий, приветливый.

«Газик», за рулем которого был сам Васильев, очень скоро домчал их до царства вечного покоя и тишины – вокруг были горы. Доцент, зачарованный красотой, забыл обо всем на свете.

Но Александр понимал: другой такой случай поговорить о строительных проблемах с ученым вряд ли будет, и потому, дав своему спутнику вдосталь повосторгаться природой, он снова завел разговор:

– Вот вы подробно описываете встречный план строек. Объем работ им планируется как в денежном, так и натуральном выражении. Теоретически все это правильно. Но представьте себе такую вещь: когда нам утверждают план на очередной год – а это обычно бывает где-то в декабре предыдущего, – мы, в лучшем случае, знаем половину своих объектов, а то и меньше. Короче, мы еще не уяснили толком, что будем строить, а нам уже утвердили основные показатели плана. Конечно, в рублях. Каково?..

– М-да… А как же определяется цифра плана?

– С потолка.

– Как это понимать?

– От достигнутого уровня. Если в прошлом году мы освоили полтора миллиона рублей, то в нынешнем нам меньше не дадут, а попытаются тем же среднепотолочным методом приподнять «достигнутый уровень» на пять – семь процентов. Да вот вам конкретный пример. В декабре прошлого года нам утвержден план на полтора миллиона рублей. Проработали уже квартал в новом году, а объектов – тех, что обеспечены финансами, документацией, – имеем только на миллион. Полмиллиона витают где-то в воздухе…

– Ну а если работ на полтора миллиона так и не наберется?

– Ищем. Причем не любую работу, а повыгодней, которая позволила бы превзойти прошлогоднюю производительность труда. Иначе мы останемся не только без премий, но и без зарплаты…

Позади остался крутой перевал, и машина резво покатилась по благодатной долине. Вдоль дороги шли добротные каменные дома, ухоженные сады – все говорило о достатке местного хозяйства. Проезжали крупный специализированный плодоовощной совхоз, который обеспечивал фруктами и свежими овощами Закавказск.

– А вы знаете, – повернулся Васильев к доценту, – у нас с этим совхозом были любопытные отношения! Однажды нам поручили построить для хозяйства линию электропередачи. Сначала мы согласились: надо – значит надо. Но когда совхоз дал нам свою проектную документацию, мы начали трубить отбой.

– Почему?

– Нас не устраивали материалы. Кстати, вот она, эта линия электропередачи, взгляните: опоры деревянные, провод алюминиевый. А наше СМУ на таких же линиях ставит опоры из компрессорных труб и с медным проводом. А это значит, что наш километр линии в три раза дороже, чем их. Естественно, мы отказались строить. Совхоз стал жаловаться, давить на стройуправление через партийные органы. Мы ответили, что построим линию, но лишь в том случае, если нам изменят показатели плана.

– Вы что же, так прямо и заявляли, что вам невыгодны проекты совхоза?

– А почему бы и нет? Речь-то идет об интересах коллектива… Ну, посудите сами: у нас заработная плата составляет двадцать процентов от рубля выполненного объема, и если бы мы начали строить по предложенному проекту, то фактически она достигла бы сорока. Заказчик это понимал и согласился взять на себя разницу в фонде зарплаты и выплатить ее нашим рабочим. Но и на это мы не могли пойти.

– Почему? – удивился Арханов.

– Потому что рабочим зарплату они доплатили бы. А выработка на человека все равно упала бы более чем в два раза, и плану крышка по всем показателям.

– Вот ведь какие дела… – Арханов уже окончательно забыл о прекрасном пейзаже за окном. Для него, теоретика строительства, Васильев-практик открывал удивительное искусство «приживаемости» строителей к несуразицам и просчетам в планировании, снабжении… – Как же все-таки вышли из положения?

– Договорились с сельской строительной организацией. Часть работ она взяла на себя. Монтаж вели наши люди, которых мы откомандировали в распоряжение сельской строительной организации, и они у нас не числились. Им на месте обеспечили средний заработок.

Некоторое время спутники молчали: машина шла по ущелью, в котором шумел горный ручей. Но вот скалы расступились, и в глаза снова ударил солнечный простор.

– Вот так мы и построили эту линию, – кивнул Васильев головой на стоявшие вдоль дороги опоры. – А не будешь разборчивым в подборе объектов, в трубу вылетишь… Вообще у меня вокруг показателей планирования и оценки нашей работы порой возникают довольно грустные размышления…

– В каком смысле?

– Рост объема производства в рублях зачастую не соответствует количеству изделий на складах или на прилавках. Показатели недостоверно отражают реальное создание потребительных стоимостей. Я рассуждаю так: чем с меньшими затратами мы построим объект, тем лучше. А раз люди по-хозяйски сумели сберечь деньги, материалы и свой труд, надо и поощрять их как следует, а не ставить их в трудное финансовое положение…

– Совершенно верно вы рассуждаете, – подтвердил доцент

– Это вы поддерживаете меня как ученый, – улыбнулся Васильев, – но вряд ли стали бы так утверждать, оказавшись на месте нашего управляющего трестом.

– Вы хотите сказать, что у вас в тресте непоказательные показатели?

– Расчеты на базе заданий с потолка не могут быть достоверными. Мне довольно часто приходится видеть, когда результаты деятельности предприятия, проходя через призму показателей, на бумаге выглядят несколько иначе, чем в жизни…

– Как в кривом зеркале?

– Пожалуй, вы правы.

Машина, скрипнув тормозами, застыла у ограждения какой-то стройки.

– Наши владения, – очертил взмахом руки Васильев пространство, на котором возвышалась подстанция. От нее уходили вдаль опоры линии электропередачи. – Видите вот тот забор?

– Вижу. Впечатляет. Будто крепостная стена…

– Всем известна знаменитая присказка строителей: нет ничего долговечнее временных сооружений. Ну, так вот. Перед вами одно из временных сооружений. Колоссальный забор, не правда ли? А история его такова… – И Васильев поведал доценту, почему здесь появился явно ненужный объекту великан. – Но забор на этой площадке не оригинален. Есть у него «сестра», одного поля ягодка: линия электропередачи. Шестикиловольтная линия. Тоже «временная». Только ее появление на свет божий вызвано не перерасходом фонда зарплаты, а «экономией», или, как это называется, «относительной экономией».

Георгий Иванович непонимающе взглянул на Васильева.

– В прошлом месяце у нас были очень выгодные работы – тянули медный провод. Получилась большая экономия зарплаты, но она пропала…

– Почему же вы не придержали ее на черный день?

– Объект находился под особым контролем. Его строительство широко освещалось не только в местной печати, но и в центральной прессе две заметки прошли. И вот сложилась бы ситуация: все знают, что ЛЭП уже дает ток району Умбаки, а мы представляем акты о том, что на этом объекте продолжается натяжка провода. Вспыхнул бы настоящий скандал: передача тока без проводов! Прекрасный материал для фельетона!

– Простите, Александр Александрович, я не совсем уловил связь между основной ЛЭП и этой вот шестикиловольтной, которая, как вы сказали, явилась результатом экономии фонда зарплаты.

– Вы знаете, что зарплата выдается согласно плану по труду. И ни копейки больше. А если нам повезло на выгодную работу в прошлом месяце, то фактический расход зарплаты оказался почти в два раза меньше положенного. Экономия! Но недолговечная. Воспользоваться ею в следующем месяце уже нельзя. Давно говорят о необходимости разрешить коллективам распоряжаться экономией в течение квартала или года, но это пока лишь разговоры. В прошлом месяце наше СМУ имело относительную экономию, но эти средства пропали и выявили нехватку объема для зарплаты в будущем. Что нам оставалось в такой ситуации делать? Вот мы и решили построить эту ЛЭП за счет временных сооружений.

– Но зачем эта линия?

– Как памятник его величеству валу, – усмехнулся Васильев. – Я же сказал: чтобы набрать объем работ в рублях для начисления людям зарплаты…

– Ничего себе… И вы не боитесь, что банк узнает?

– Мы не посягнули на букву закона – нам бояться нечего. А вас, Георгий Иванович, я и привез сюда с целью – такой «порядок» ликвидировать. Рано или поздно эти перекосы надо исправлять… Может быть, вы в докторской диссертации развенчаете нынешнюю практику и покажете, как надо по-хозяйски распоряжаться капитальными вложениями?

– А что бы вы сами, как практик, предложили?

– На ваш вопрос мне трудно ответить. Ведь я не знаю специфики других строительных организаций и больших строек… Но вот в трестах, вообще там, где объекты сравнительно небольшие и сроки их строительства редко выходят за пределы одного года, я бы разрешил маневр как перерасходами, так и экономией фонда зарплаты в пределах сметы. Допустим, три месяца выпали строителям сплошь невыгодные работы, перерасход. Но когда наконец подошли выгодные, все компенсируется.

Кстати, если вернуться, как вы, Георгий Иванович, выразились, к непоказательным показателям, то перед вами наглядный пример. Стоят этот величественный белокаменный забор и линия электропередачи с медным проводом на опорах из компрессорных труб примерно сто тысяч рублей. Значит, если верить показателям, благодаря сооружению этих объектов и объем общественного продукта также возрос на сто тысяч. Где-то на сорок тысяч рублей увеличился национальный доход. Но ведь мы-то с вами понимаем, что реальной продукции от этих объектов не прибавилось, а убавилось… Ради того, чтобы обеспечить коллективу двадцать тысяч фонда зарплаты, мы выбросили, считайте, на ветер на шестьдесят тысяч рублей материалов – белого камня, металла и медного провода.

– Но такие ситуации, видимо, редко бывают, – неуверенно возразил ученый.

– К сожалению, не так уж и редко. Но ведь размышления и начинаются, как правило, с курьезов… Меня этот случай привел к убеждению: на стройках ежемесячные акты приема-сдачи работ надо отменить. Ведь их вводили в практику временно, и они нужны были строителям, когда в стране еще не встало на ноги проектно-сметное дело. Теперь же на каждый объект выдается проектное задание и смета, где указывается стоимость материалов, оборудования, расходы на зарплату, накладные и прочие… Строй по смете, а заказчик пусть авансирует тебя по мере продвижения работ. А когда сдал объект – значит, полностью выбрал смету. Если сэкономил средства не в ущерб качеству, получай определенную долю… Казалось бы, все очень просто.

– А если отступили от сметы?

– Вы правы – отклонения неизбежны. И в акте сдачи объекта следовало бы отражать все изменения – повышение или снижение стоимости строительства. Но вы взгляните на нынешние акты формы номер два. Это не только громадная, но и совершенно лишняя работа. Скажем, одно стройуправление строит одновременно в среднем свыше ста объектов. В конце месяца надо составить сто актов… Каждый в среднем по десять страниц.

Вы только посмотрите… – Васильев достал из портфеля толстенную кипу документов. – Тысяча страниц! Увлекательный детектив, сотворенный рукой строителя! Из месяца в месяц новый и новый. А в три раза больше бумаги и усилий требуют наряды – почти две с половиной тысячи страниц в месяц набегает… «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо»… За год двенадцать увесистых томов актов формы два и тридцать шесть томов нарядов! А сколько их плодится в целом по стране?! Но главное – Это сизифов труд. Ненужной работой заняты лучшие инженерно-технические силы!

– Однако без нарядов не обойтись же, – пожал плечами Арханов.

– Нам они совершенно не нужны, – отчеканил Васильев. – Посудите сами. Бригады у нас комплексные. Построили объект одна или две бригады – выплати им что положено по смете. А уж между собой люди деньги поделить сумеют: тому накинут за квалификацию, этого поощрят за отношение к делу, а третьего, напротив, накажут рублем за нерадивость… Будьте уверены: ни одна бухгалтерия не сделает это лучше, чем сами рабочие. Кстати, мы иногда на срочных объектах так и поступаем, но наряды все же сочиняем и подгоняем их под договорную сумму.

Они уже проговорили около часа и не заметили этого. Посмотрев на часы, Васильев поднялся в кабину и пригласил доцента: поехали?

Вырулив с обочины на дорогу, он спросил Арханова:

– Вы сказали, что пишете докторскую. На какую тему, если не секрет?

– Роль производительности труда в снижении себестоимости продукции.

– Очень нужная, актуальная тема, здесь так много неясного, я бы сказал, противоречивого…

– Что ж тут неясного? Внедрение достижений технического прогресса ведет к росту производительности труда, что влияет на снижение себестоимости, – привычно начал развивать мысль Арханов…

– Теоретически это верно, – согласился Васильев. – А вот практически дело обстоит не совсем так. Я вам уже показывал ЛЭП, что протянута к совхозу «Свет Октября». Но если бы ее от начала и до конца строили мы, объект стоил бы в три раза дороже. Я уже говорил: мы строим опоры из отработанных труб и применяем медный провод даже там, где хорош и алюминиевый. Представьте, что мы проявили сознательность и там, где по техническим условиям это возможно, стали применять только алюминиевый провод и дешевые деревянные опоры. Как бы резко упала производительность труда! Ведь чем меньше выработка на человека в рублях, тем ниже производительность… И наоборот…

Они надолго замолчали. О чем в эти минуты думал каждый? Возможно, об одном: насколько же далеки друг от друга теория и практика. Ведь и встретились-то Васильев и Арханов сегодня не для горной прогулки, а развеять свои сомнения, убедиться в своей правоте. Первый – в том, что практике стало тесно в старой теоретической одежде, второй – в жизненной необходимости предоставить практике новое научное обоснование нынешних и завтрашних дел в экономике.

– Я хочу, Александр Александрович, попросить у вас кое-какие материалы. Не могли бы вы прислать их в Москву? – заговорил Арханов.

– Почему же! Мы, строители, готовы от души послужить науке…

– Тогда я составлю вопросник и попрошу вас по нему подготовить кое-какие данные.

– Договорились! – весело откликнулся Васильев. – Если уж нам многотомные детективы под силу, то несколько страниц для науки – сущие пустяки!

 

Без вины виноватые

…Годы заочной учебы пролетели незаметно, Васильев сдал в Москве государственные экзамены, получил диплом с отличием. Но Александр понимал, что на этом его образование не закончится: слишком много неясностей, недосказанностей находил в, казалось бы, точной и строгой экономической науке. Наверное, никто столько не осаждал преподавателей самыми неожиданными вопросами, как Васильев. Он вновь и вновь допытывался, почему сама система показателей толкает хозяйственников на то, чтобы строить как можно дороже. Ведь, казалось бы, государство кровно заинтересовано в снижении стоимости. Но многие вопросы его оставались без ответа. Кое-кто вообще не пытался вникать в подобные парадоксы: у одних у вас, что ли, так?

В институте, разумеется, обратили внимание на достойного выпускника. Ученый совет единогласно рекомендовал Васильева в очную аспирантуру. «Опять садиться за те же учебники?» И он решил повременить с этим.

После возвращения из столицы его пригласил к себе управляющий трестом. Поздравил с успешным окончанием института, а затем объявил: принято решение назначить Васильева директором трестовского электромеханического завода. Предложил как можно скорее приступить к работе в новом качестве: положение, дескать, на предприятии довольно сложное…

– А что случилось? Ведь Харитонов отличный директор, давно работает.

– Видите ли, – задумчиво произнес Рустамов, – Харитонов сам прекрасно все понимает… Разговор не новый… Поначалу у него действительно все шло хорошо, но в последние два года завод топчется на месте. О Харитонове можете не беспокоиться, мы с ним договорились: перейдет в трест старшим инженером – организатором социалистического соревнования и пропаганды передового опыта. Дадим персональный оклад.

Рустамов немного помолчал, повертел в руках карандаш, потом, чуть замявшись, сказал:

– Вчера у меня состоялся разговор и с главным инженером завода – просит отпустить и его. Сначала подумали: обиделся, что ему не предложили пост директора. Нет, оказалось дело в другом – по образованию он технолог и на электромеханическом ему трудно. А тут со стороны сделали интересное предложение. Подумали мы и решили отпустить его в порядке перевода в объединение Кавказнефтезаводы. Возразить мы не могли – человек хочет работать по специальности…

– А почему бы не оставить главным инженером Харитонова? Производство знает, людей знает… – предложил Васильев.

– А вы уживетесь, новый и старый директор? Не начнутся ли меж вами распри?

– Думаю, что мы с Харитоновым наверняка поймем друг друга. Делить нам нечего – он ведь знает, что я не добивался его места.

– Не возражаю, поговорите с ним сами. Постарайтесь найти общий язык. Договоритесь – считайте вопрос решенным. Вообще, если вам удастся вывести завод из прорыва, считайте, что совершили восьмое чудо… Кстати, а почему, когда создают что-либо из рамок вон выходящее, его называют восьмым чудом? – неожиданно спросил управляющий.

– Да потому, что в древности было только семь чудесных созданий: Египетские пирамиды, Галикарнасский мавзолей, Колосс Родосский, Александрийский маяк, храм Дианы Эфесской, статуя Зевса Олимпийского и висячие сады Семирамиды. Чудесами их провозгласили в третьем веке до нашей эры. Сила античного авторитета была настолько прочной, а каноны древности настолько непоколебимы, что и через тысячу лет, когда многие из семи чудес исчезли с лица земли и сохранились лишь в преданиях, попытки добавить к ним новые чудеса всякий раз категорически отвергались. Тогда-то и появилось крылатое выражение: восьмое чудо света. К нему относили в разное время Петербург, Венецию, Эйфелеву башню… А теперь вы, Мамед Абасович, предложили отнести к восьмому чуду еще и будущий передовой завод. Что ж, у кого что болит… Для нас с вами это, пожалуй, важнее всех чудес на свете…

Рустамов молча прошелся по кабинету и протянул руку Васильеву:

– Ну, не будем углубляться в историю. Надо сегодняшний день делать. Успехов вам!

По-разному представлял себе Александр первые минуты на заводе. Однако все произошло как-то обыденно, незаметно.

Харитонова он не застал на месте. А в приемную вошел секретарь парткома Геворкян и пригласил Васильева к себе:

– А-а, новый директор. Милости просим…

Стали говорить о заводе, о Харитонове. Аванес Хачатурович поведал, что замену директору подбирали долго. Предлагали заместителю главного инженера треста Сабирову – обиделся. Его пытались убедить, что речь идет об укреплении руководства заводом… Не помогло. Два начальника управления – Аванесов и Асланов – также наотрез отказались. И все были удивлены, когда вдруг совершенно неожиданно замаячила кандидатура Васильева.

– А знаете, – улыбнулся Геворкян, – кто первым предложил вас нам? Перхов. Ваш бывший начальник. Он, говорят, узнал, что вас приглашают на хорошую должность в Метрострой. Повышение большое, оклад соответствующий и работа в центре города… Ну, и как человек, знающий ваши способности, решил сохранить вас для треста. Кроме того, Перхов сказал Рустамову, что на заводе больше нужен экономист, чем энергетик или механик.

– Что же мне об этом раньше не сказали? Мне объяснили, мол, вопрос решен наверху, и я воспринял это как должное.

– Ну теперь чего уж разбираться, – успокоил секретарь парткома.

– Вы знаете, – решил Васильев открыть ему свои карты. – Я хочу поговорить с Харитоновым насчет его работы. Кстати, как у него настроение?

– Держится вроде бы неплохо. Но переживает! Я же Харитонова знаю давно. Он на три года больше меня на заводе, мы с ним начинали здесь еще до войны. Харитонов вырос тут быстро! На фронт ушел уже начальником цеха. Воевал на совесть – шесть орденов, медали, несколько нашивок о ранениях. Когда после победы вернулся в свой цех, оказалось – заводом некому руководить. Давай, мол, Василий Семенович, креслом повыше садись. И первые годы электромеханический шел в гору, его везде отмечали, премии сыпались. А в последнее время захромали… Даже зарплату вовремя не получаем. Харитонова, однако, на заводе любят, несмотря ни на что. Признаюсь: мы с ним давние и большие друзья. Да и что тут скрывать – наша дружба у всех на виду и всегда помогала делу. Что же касается нынешнего срыва, то я почему-то уверен: Харитонов тут без вины виноват. Ведь все задания завод выполняет в срок и без штурмовщины. Рабочие нормы перекрывают. Нарушений дисциплины нет, прогулов – тоже. Прямо какая-то несуразица…

Геворкян подошел к окну, отдернул занавеску – в кабинете стало светлее, просторнее. Снова заговорил тихим, приглушенным голосом:

– До войны со мной подобное приключилось: чуть было не угодил в тюрьму… После школы я работал в магазине, так получилось, нужны были грамотные продавцы. Однако оказалось, мало быть грамотным, если вокруг тебя жулики. Одним словом, вскоре у меня обнаружилась крупная недостача, которую подстроили мне в потребсоюзе: приходят в магазин, говорят, давай накладные, мы тебе поможем с отчетом. Как тут отказать? Люди солидные! А они, оказывается, подтасовывали документы, чтобы скрыть свои махинации. И глядеть бы мне на мир через тюремную решетку, если б во время следствия не поймали жуликов с поличным. Тут все и распуталось… Вот и Харитонов, мне кажется, в таком же положении оказался – без вины виноват. Даже хуже – его ведь никто не обманывал, жуликов вокруг не было, а он в беде…

– И мне подобное знакомо. Если вы в тюрьму чуть не угодили, то я однажды чуть на тот свет не отправился…

– На фронте все бывает…

– Если бы… Не так обидно было бы… Все случилось уже здесь, в Закавказске. В полку мне предложили временно заменить начальника продовольственного снабжения. Поначалу дела шли вроде нормально. И вдруг однажды завскладом Умаров подходит встревоженный. Знаешь, говорит, недостача у меня в складе большая…

Стали с ним советоваться, что же делать? Пойти и заявить проще простого. Да и чем все это кончится? Кроме этого, обнаружилась большая пропажа и на вещевом складе… Началось затяжное следствие, заведующего наверняка посадят. Ну, а чем докажешь, что не сам ты обобрал склад? Ведь он опечатывался на ночь, часовой у дверей… Тогда я предложил Умарову: «А что, если нам по очереди ночевать в складе? В конце концов, тот, кто узнал сюда дорогу, вряд ли сразу остановится». Умаров согласился с моим планом. И вот мы начали свои ночные бдения. Нелегко это было – ведь утром на службу! Но ладно бы только такая трудность. В полку стали поговаривать, что я веду разгульный образ жизни: будто меня с Умаровым видели не раз с девицами. Эти слухи меня насторожили: уж очень хорошо они увязывались с недостачей.

И вот в ночь на одиннадцатое июня Умаров уж в который раз закрыл меня в складе и сдал пост часовому. Тут его вызывают к замполиту. Заходит, у того в кабинете сидят начальник штаба, заместитель командира полка по строевой части… Спрашивают обо мне. Умаров решил держать нашу тайну: не знаю, говорит, где он. Тогда ему приказывают: разыщи и привези сюда. Сел завскладом в машину и для видимости начал колесить по городку. Часов в одиннадцать вернулся, докладывает, нигде нет. «Значит, не зря, – говорят командиры, – идут слухи, что вы с Васильевым недостойно себя ведете, разбазариваете продукты».

Я же тем временем в холодном складе поджидаю преступников. И ведь точно! Уже глубокой ночью вижу: мелькает между ящиками фонарный огонек. Не раздумывая, открываю стрельбу. Словом, взяли жуликов…

Выяснилось, что в склад они проникали весьма просто: ломиком поднимали дверь с петель, не трогая пломбы. Продукты таскали под присмотром… часового!

– Ничего себе история, – проговорил Геворкян, – тогда вас стрельба в упор избавила от чувства «без вины виноватого», а теперь?

– Чувствую, что виноват тоже в чем-то, но в чем – трудно объяснить. Посмотрим, может, на заводе будет по-другому. В СМУ очень часто приходилось выходить из затруднений такими путями, которые противоестественны…

Я прошу вашей помощи. Уговорите, пожалуйста, Харитонова остаться на заводе главным инженером… Все-таки вы с ним друзья…

– Я уверен, что он согласится… Без уговоров, – улыбнулся секретарь.

•

Однажды, обходя заводскую территорию, новый директор обратил внимание на большие запасы металлического уголка. В то же время труб, из которых в основном делали опоры для линий электропередачи во всех строительно-монтажных управлениях треста, не было видно.

– Опоры из уголка намного дешевле, чем из труб, – объяснил ему Харитонов.

– А зачем вам дешевые опоры? – поинтересовался Васильев. – Ведь нам, безлесному нефтяному району, разрешено использовать трубы, и этим надо пользоваться.

– Но ведь мы и так еле справляемся с заданием по снижению себестоимости.

– И много вы сэкономили?

– Думаю, что немало, – развел руки главный инженер.

– Я вас попрошу сделать такой расчет: сколько рублей дают нам для плана опоры одинакового назначения из уголка и из труб и сколько расходуется зарплаты на каждую из них.

– Как срочно это надо, Александр Александрович?

– Если сможете, к концу недели.

Экономическому анализу работы завода Васильев отдавал каждую свободную минуту. Он понимал: прежде чем что-то предпринимать, надо установить главное – почему завод оказался в тяжелом положении. Лечить без диагноза – что корабль вести без компаса. Изучая номенклатуру выпускаемой продукции за несколько лет, он обратил внимание на большой рост выпуска дешевых крепежных изделий – болтов, гаек, скоб, штырей, раскосов.

В субботу в конце дня Харитонов зашел к директору.

– Расчеты готовы. Вот посмотрите… И знаете, я не ошибся, экономия солидная. Опоры из уголка на пятнадцать процентов легче, чем из труб. И, кроме того, тонна уголка в среднем почти на двадцать процентов дешевле труб…

– Проценты нужны для больших чисел и ретуши, Василий Семенович. А мы постараемся обойтись простой арифметикой, – улыбнулся Васильев. – Сколько стоит опора из компрессорных труб?

– Девятьсот одиннадцать рублей.

– Округляем: девятьсот. А из уголка?

– Пятьсот девяносто четыре.

– Будем считать – шестьсот. Итак, опора одинакового назначения из труб стоит девятьсот рублей, а из уголка – шестьсот. За квартал мы изготовили сто пятьдесят опор из уголка. Сто пятьдесят на шестьсот – получается девяносто тысяч рублей валовой продукции. А скажите-ка, Василий Семенович, если бы мы пустили в дело трубы, а не уголок, сколько бы надо было сделать опор на такую же сумму?

– Гм… Сто… Сто опор…

– Что же помешало нам так поступить?

– Но тогда мы недодали бы на объекты пятьдесят опор!

– Зачем же недодавать? – спокойно отреагировал Васильев. – За такие вещи по головке не погладят. Но если бы мы изготовили все сто пятьдесят опор из труб, то они дали бы нам сто тридцать пять тысяч рублей. Значит, на этой экономии мы потеряли сорок пять тысяч. В нашей ситуации они ох как пригодились бы… А как с производительностью труда? – продолжал расспрашивать новый директор.

– Здесь разрыв еще больше, – без прежнего запала стал объяснять Харитонов. – Опоры из труб готовить значительно проще. Сварщик с помощником и слесарем-разметчиком в смену дают три опоры с дневной выработкой на каждого девятьсот рублей. Из уголка такая же бригада варит лишь одну опору, вырабатывая по двести рублей на брата. Во втором случае производительность труда в четыре с половиной раза ниже.

– Это что же получается-то? – Васильев стал выписывать на маленьком листке цифры. – Выходит, сто пятьдесят опор из уголка «съедают» две тысячи двести пятьдесят рублей зарплаты, а из труб – всего лишь семьсот пятьдесят, в три раза меньше. Вот она где, дорогой Василий Семенович, собака зарыта. Подрубаем сук, на котором сидим. Стараемся делать опоры дешевле, а что имеем? Одни минусы. Раз объем валовой продукции уменьшился, значит, и другие показатели ухудшились: снизилась производительность труда, сократился фонд заработной платы…

– Значит, чем дороже, тем лучше? – не сдержал своего искреннего удивления главный инженер.

– При троекратном снижении расхода зарплаты мы могли бы иметь в четыре с половиной раза выше производительность труда рабочих… Я имею в виду цех металлоконструкций, – уточнил Васильев.

– Да, математика… А мы-то считали: чем дешевле, тем лучше… Уж так избегали дорогих материалов! На каждом участке, считай, вывесили призывы о снижении издержек производства.

– Пойдем дальше. Насколько увеличил механический цех выпуск крепежных и монтажных изделий за два последних года?

– На тридцать процентов… Как и предусматривал приказ по тресту.

– Читал. Только руководители треста упустили из виду одну важную деталь: они были обязаны повысить заводу удельный вес зарплаты в объеме валовой продукции. Ведь посмотри, что получается: дневная выработка на одного рабочего при изготовлении металлоконструкций – двести рублей, а на выпуске болтов с гайками – десять. Зарплата же, к примеру, слесаря пятого разряда при выполнении нормы в обоих случаях – четыре рубля. Улавливаете?

– Еще бы… – вздохнул Харитонов. – Рабочий цеха металлоконструкций дает для плана в двадцать раз больше, чем механического при одинаковом расходе зарплаты… Ну, если мы, Александр Александрович, нашли, где «собака зарыта», то нам теперь не так уж сложно ее «откопать»: завезем побольше дорогих труб и будем делать из них опоры! На трансформаторные будки железный лист пустим потолще, металлоконструкции для подстанций – тоже потяжелее и подороже пойдут… Найдутся такие резервы и по другим видам продукции. И тогда выберемся наконец…

– Вряд ли, – перебил его Васильев. – Я сделал расчеты по всем основным показателям за два последних года, и выяснилось, что план в рублях превышает задание по конкретным видам продукции. Даже при стопроцентном выполнении плана по натуральным показателям мы все равно не наберем плана в рублях… Словом, у нас образовался воздушный вал на двести тысяч рублей.

– А что такое «воздушный вал»?

– Это разрыв между заданием по выпуску продукции в натуральном выражении согласно производственным мощностям и планом в рублях.

– Но мы не виноваты, что трест дает нам такой план.

– Точнее сказать, без вины виноваты! Поскольку не оказывали должного сопротивления. Что же касается вашего предложения относительно удорожания продукции, то делать это надо с ведома начальства.

– Неужели вы думаете, Александр Александрович, что трест может дать такое согласие?

– Мы должны доказать, что если не утвердят нам экономически обоснованный план, то у нас просто не будет иного выхода, как только идти на удорожание продукции – в противном случае мы оставим людей без зарплаты. Удастся нам убедить начальство в этом – оно будет закрывать глаза на эту деятельность, а в трудный момент окажет и поддержку.

– М-да. А я вот и не думал, что можно на наши проблемы так взглянуть, – признался Харитонов. – Не искушен я в экономике. Честно работал, тянул как вол и думал – этого за глаза хватит. Ан нет… Не те времена, брат… Трудно руководить без экономического образования…

Харитонов посмотрел на часы:

– Мне пора уходить. Благодарю вас, Александр Александрович, за урок.

Как ни было ему неловко за свою неосведомленность, последнюю фразу сказал он искренно. Новый директор, что называется, был на голову выше его, мыслил шире, смелее, и Харитонов в душе благодарил еще и судьбу за то, что свела с таким интересным человеком.

Васильев между тем, расхаживая по кабинету, обдумывал будущую полемику в тресте. По опыту работы в строительно-монтажном управлении он уже знал: на получение реального плана особых надежд возлагать не приходится…

•

Бумаги, что получили руководители треста от нового директора, убедили их: они не ошиблись в выборе. Перед ними лежал скрупулезный анализ экономического положения завода, который показывал, почему произошел срыв, как его преодолеть – словом, все считали, что предприятие, севшее на мель, заимело в лице Васильева лоцмана, который ни при шторме, ни при тумане не сойдет с нужного курса. Приняв логику Васильевских расчетов, трест обратился в объединение с просьбой пересмотреть план заводу и выделить дополнительный фонд зарплаты. Но, увы, объединение все заботы свалило на трест: «Вы поддержали Васильева, вы и помогайте ему. С большими деньгами-то и старый директор вышел бы из прорыва!»

Обескураженный Васильев бросился к Церцвадзе:

– Нона Георгиевна, причины отставания электромеханического завода вы хорошо знаете, они объективны… На энтузиазме тут не выедешь…

– Никаких резервов в тресте сейчас нет, – сказала Церцвадзе устало. – Будет что – поможем…

Обещание осталось обещанием. И Васильев больше не тревожил трест после той встречи. Однако предприятие снялось с мели и пошло дальше.

– Как же завод выкрутился с зарплатой? – позвонила однажды Церцвадзе. – Ведь я берегла для вас пятнадцать тысяч. А вы словно забыли об этом. Может, новый забор из дорогой стали построили? – Последнюю фразу она произнесла уже с иронией.

– Голь на выдумку хитра, – отозвался Васильев. – Обязательно расскажу, как мы обошлись без помощи, секретов от вас у меня нет. Знаете, Нона Георгиевна, теперь я окончательно убедился: заочное образование в наших условиях имеет свои неоспоримые преимущества. Если бы я одновременно не учился в институте и не работал бы на стройке, я бы никогда не узнал, что система показателей существует лишь теоретически, а фактически господствует его величество вал. От него зависит и план, и зарплата. Вырвал удачный процент зарплаты, добился низкого плана – и ты победитель! А как у тебя используются основные фонды, рабочая сила – вопросы второго порядка, до их анализа, как правило, дело не доходит…

Разговор они продолжили в кабинете Церцвадзе, было видно, что слушала она Васильева чисто из интереса – не перебивая, не навязывая своего мнения. А начал тогда новый директор с того, что в повседневной практике он пользуется не более как одной десятой тех знаний, которые получил в институте. А «выкручиваться» с планом, другим экономическим хитростям-премудростям учился здесь, на производстве. Все пришло со временем, по мере накопления опыта.

– Мне порой кажется, что исполнять роль экономиста в нынешних условиях можно с успехом после шестимесячных курсов, – размышлял Васильев. – Ведь как учат бухгалтеров: полгода – дебет-кредит, затем практика, и готов специалист. Причем вряд ли кто усомнится, что специалист стоящий. Разумеется, если голова у него на плечах, если дело свое любит. Таким же образом можно и экономистов готовить.

Нона Георгиевна улыбнулась, видимо, хотела возразить, но поняла, что таким образом может умерить откровенность своего собеседника, и кивнула головой:

– Продолжайте, продолжайте, пожалуйста.

– Нет, я не против института, – улыбнулся и Васильев. – Но коль мы тратим огромные средства на приобретение знаний, должны же предоставлять им простор на практике? Ведь это дало бы возможность организовать нашу работу на прочной научной основе. А у нас с вами господствуют среднепотолочные методы… Ведь вот как вы планируете, например, выработку рабочих на стройке и заводе? Берете достигнутый уровень в рублях, прибавляете пять-семь процентов в расчете на рост производительности труда, и задание готово. Так ведь?

– Думаете, легко в наших условиях придумать что-либо другое?

– А зачем придумывать? Умные люди давно придумали велосипед, нам только остается научиться ездить на нем. Вот я вам прочитаю из учебника, подождите… Та-ак. Вот нашел – страница двести одиннадцатая. Цитирую: «Чтобы определить численность основных работников, необходимо знать прежде всего трудоемкость продукции (работы) в нормо-часах…» Таким образом, трудоемкость – это та печка, от которой надо танцевать при планировании численности рабочих и фонда зарплаты. Но разве мы с вами определяем количество рабочих по трудоемкости?

Церцвадзе с любопытством смотрела на Васильева, словно только что с ним познакомилась и выслушивала неожиданные откровения. Васильев понял, что сейчас она ничего не скажет, ей, наверное, еще не до конца ясен затеянный разговор, а точнее, степень его серьезности. Говорить об этом и раньше приходилось не раз, но до цитат из учебников еще не доходило.

– Раньше я по наивности думал, что это только у нас, строителей, с потолка да на глазок расчеты идут, а теперь смотрю, и на заводе то же самое – трудоемкость продукции при планировании учитывается формально…

Вот и получается: высшее образование нужно экономистам, чтобы понимать… учебники. Ну а если работать, к примеру, как в нашем тресте, нужен ли вузовский диплом? У нас одна предельно простая задача: вытянуть валовую продукцию. Так будет продолжаться до тех пор, пока мы не начнем с почтением относиться к трудоемкости при составлении планов. А пока нашими верными спутниками останутся авралы и провалы, бесконечные изменения планов, а точнее, подгонка их к фактически складывающемуся положению в разных предприятиях треста. И ведь что обидно: чаще всего нынче проваливаются те, кто строит свою практику по книжкам. Нам-то с вами, Нона Георгиевна, легче – мы знаем, что к чему, почем фунт лиха. Мы будем и дальше находить, открывать новые и новые методы и способы увеличения объема валовой, не увеличивая при этом реальной продукции. Практика переучила нас по-своему…

– Вы, должно быть, не выспались сегодня, Александр Александрович, либо начитались чего-то очень мрачного, – насмешливо произнесла хозяйка кабинета.

– Вы провидица… Боюсь, что мне скоро начнет сниться тот забор, что стоит в районе Умбаки. Ведь до смешного доходит – вчера взял томик Франсуа Вийона, открыл наугад, и знаете, какая строка мне сразу бросилась в глаза?

– Не стану гадать, – отмахнулась Церцвадзе.

– «Чтоб он сгорел, забор проклятый». Ну и дальше что-то о заборе. Вы сегодня тоже с забора начали разговор. Хотя прекрасно знаете, что городил его не для своей дачи, а ради того, чтобы СМУ-шесть могло нормально работать, чтобы люди не разбежались кто куда.

– А знаешь, Александр Александрович, родимый, тебе жениться пора! Ты начинаешь иногда брюзжать, как старая дева.

– Значит, от всех казусов в экономике одно лечение – сватовство! Ну, Нона Георгиевна, и умница же вы! Может, и невесту присмотрели?

– Ой, да мало ли невест! Вот, например, Татьяна Федоровна. Твоя бывшая преподавательница. Симпатяга, умница, характер золотой – что еще нужно? И ты ей, как мне кажется, небезразличен…

– Да откуда вы взяли такое? – смутился Васильев. – Видел я ее в прошлый выходной. Шла с военным, кажется, майором. Ну, я сделал вид, что не замечаю, сторонюсь понемногу. А она тащит его прямо на меня, в лобовую идет. Знакомит: «Друг детства, Борис…» Пошли дальше втроем. Заглянули в кафе на бульваре, посидели, поболтали за кружкой пива…

– Это действительно друг детства, не более, – заулыбалась Церцвадзе. – Однако не скрою: майор сделал ей предложение. И если б не ты, возможно, Татьяна стала б его женой… Ну, пожалуй, хватит об этом. Думаю, что вы обойдетесь без посредников в своих отношениях. Давайте-ка о деле. Выкладывай секреты, прожженный практик, постигший все премудрости не по учебникам. Как там у Маяковского: «Мы диалектику учили не по Гегелю». Верно? Что же вы придумали на заводе, чтобы получить зарплату?

– Кстати, у нас еще и резерв некоторый остался, так что мы теперь и сами можем кое-кому помочь, – похвастался Васильев.

– Да говори же наконец о деле! – Церцвадзе сгорала от любопытства.

– Поехал я как-то в родное СМУ-шесть. Перхова на месте не оказалось. Я – к начальнику планового отдела. «Дай, – говорю, – мне материалы о работе площадки, на которой ведете сварку опор». Тот не отказал. Покопался я в бумагах, побывал на сварочной площадке, уяснил для себя, чем сварщики заняты. И у меня родилась идея: вытянуть план завода с помощью сварщиков СМУ. На следующий день вечерком позвонил Перхову, пригласил прогуляться по бульвару. О трудностях наших много толковать не стал, он и сам все знает. А сказал только: я оформляю его бригаду сварщиков рабочими на завод, плачу им зарплату… Он все понял с полуслова. По бумагам выходило, что бригада в поте лица трудилась в цехе электромеханического, на самом же деле она, как обычно, работала у Перхова на площадке. Но поскольку бригада числилась на заводе, то и опоры, что она варила на старом месте, проходили как продукция заводского изготовления. Зарплату сварщикам начислял завод. Поэтому все законно. Одно только маленькое отступление от правил было… Стоимость опор засчитывалась два раза: в план завода и в план строителей. Вот так, Нона Георгиевна, мы и выкрутились. И с выполнением задания, и с зарплатой.

– Ну и мудрецы! – покачала головой Церцвадзе. – Это же надо додуматься! Молодцы-хитрецы! Ничего не скажешь. А я ведь проверила отчет завода, все в ажуре, нигде комар носа не подточит. Думаю, как же он вывернулся? Ход конем, да и только.

По интонации трудно было понять: возмущается она или искренне удивляется как специалист столь простому выходу из сложного положения. Но уже следующая ее фраза развеяла все сомнения:

– Молодец, Васильев, прямо молодец. Это ты великолепный почин сделал!

– Все гениальное просто, – без ложной скромности ответил он. – Вообще, Нона Георгиевна, если наш опыт с Перховым поставить на широкую ногу, – трест заработает устойчиво… Всего-то надо – оформлять продукцию, полученную на сварочных площадках СМУ, через завод.

– Одним словом, ты свою идею хочешь поставить на индустриальные рельсы, действовать планово, с учетом условий всего треста?

– А что делать?

– Гм-м… Есть в этом деле что-то весьма и весьма сомнительное… Не то слово – непри-ем-ле-мое!..

– Но, уважаемая Нона Георгиевна, коль предлагаемая «специализация» приводит нас к желаемому результату, коль в результате мы получаем то, чего желали, не причинив никому ущерба, значит, само мероприятие лишь следствие чего-то еще более неприемлемого – самой системы отсчета, принципов оценки деятельности наших предприятий. Вот об этом я собираюсь выступить на совещании о задачах на будущий год.

•

Трестовское совещание, как обычно, открыл управляющий.

Завершался трудовой год, и оратор волей-неволей говорил о вещах привычных и необходимых: как сработали предприятия, что дал технический прогресс, результаты соревнования – словом, это было обычное производственное совещание. Но приглашенные на совещание знали: за обыденным и несколько скучным началом должны последовать горячие споры. И в первую очередь – вокруг Васильевского «эксперимента».

Управляющий, чувствовалось, уже подводил свою речь к этому:

– В новом году нас ждут, товарищи, немалые трудности, связанные с освоением новых районов, – сказал он. – А главная проблема в том, что предстоит делать опоры в основном из бурильных труб и уголка. Это прямая потеря почти ста рублей на каждой тонне металлоконструкций!

Иначе говоря, объем строительства возрастет, но трест от этого ничего не выиграет – стоимость работ резко снизится.

Мы просили объединение скорректировать план и соответственно повысить удельный вес зарплаты в объеме выполненных работ. Начальник объединения отнесся к нашей просьбе с пониманием, поручил экономическим службам поддержать трест, найти резервы (хотя речь идет не о помощи, а о реальном плане). Время идет, а дело не меняется. Экономисты нам говорят: «Вы слишком многого требуете, если мы и сможем дать вам, то не более трети запрошенного». В этой ситуации, я думаю, нам придется принять предложение электромеханического завода. Предлагаю послушать Васильева. Вы знаете, в каком тяжелом положении находился завод, а теперь он работает устойчиво. Так что мы должны использовать этот опыт… Пожалуйста, Александр Александрович, прошу.

Васильев поднялся на трибуну. Он понимал: многое из того, что выскажет здесь, руководителям не понравится, и потому решил начать с самого главного, наболевшего – с крутой волны, которая, как ему казалось, к концу выступления обязательно уляжется, успокоится. Начал чуть приглушенным, но твердым голосом:

– Прежде всего я хочу сказать, что сняли бывшего директора завода совсем зря. Несправедливо Василия Семеновича отстранили от руководства… Его вины в том, что электромеханический оказался в прорыве, не было. За два года работы я убедился: завод и при Харитонове был образцовым предприятием. Василий Семенович человек редкого трудолюбия и прекрасный организатор. Знает завод как свои пять пальцев…

Все обернулись к Харитонову. Тот смутился от нежданной похвалы, глаза его подозрительно увлажнились, но он моментально взял себя в руки и стал внимательно слушать молодого директора.

– Но тогда, скажете вы, почему же завод постоянно лихорадило? Почему он срывал план, не укладывался в положенный фонд зарплаты? В чем дело?

Главная причина в том, что, стремясь удешевить свою продукцию, коллектив применял дешевые материалы и этим сам себя наказал. Ведь вы сами понимаете: раз в обороте находился копеечный материал, то и цена изделию копейка. План горит, зарплата пылает… Что же касается снижения производительности, то в этом повинны руководители и прорабы строительно-монтажных управлений…

Многие участники совещания начали переглядываться, перешептываться. Кто-то выкрикнул:

– А в чем наша вина, если, конечно, не секрет?

– За два года перед моим назначением количество изготовленных и установленных опор всеми строительно-монтажными управлениями увеличилось на пятнадцать процентов. За этот срок по вашим заявкам электромеханический завод изготовил и отпустил вам на одну треть больше крепежных и монтажных изделий – траверс, раскосов, болтов, штырей и тому подобной мелочовки. Куда же она девалась, эта прибавка? Валяется на законченных объектах.

А ведь на «мелочовку» потрачено очень много труда! Так что и вы, представители стройуправлений, то и дело ставили подножку электромеханическому… Ну, а о том, как завод вышел из положения, многие знают уже, тут секрета нет: часть опор, изготовленных на площадках СМУ-шесть, мы оформляем как заводскую продукцию, а ее стоимость включается в план дважды: и у нас, и в СМУ…

Признание молодого директора вызвало кое у кого ироническую усмешку. Стали перешептываться, обмениваться мнениями. Те, кому не по душе пришлась выходка оратора, рассуждали примерно так: «Каждый выкручивается по-своему, но зачем же на всю ивановскую вещать о тех лазейках, которыми ты пользуешься. Нет, молод этот Васильев, чересчур горяч».

Васильев тем временем перешел к анализу деятельности треста.

– Давайте-ка обратимся к истории нашего треста, – продолжал Васильев, – она поможет нам кое-что сопоставить, а то и подскажет, как лучше планировать и оценивать работу. Один, казалось бы, наивный вопрос: для чего создавался трест? Я перерыл архив… Трест возник на базе одного СМУ в 1932 году. Завод в ту пору, я имею в виду наш электромеханический, изготавливал опоры и трансформаторные будки, а стройуправление прокладывало линии электропередачи. С интересом я прочитал первые приказы. Первый начальник СМУ Алекперов Гасан Ахмедович геройски погиб под Курском, он командовал танковым батальоном. Первый главный инженер – Мустафаев Фазиль Глуямович. Он жив, Герой Советского Союза, в танковых войсках и поныне служит. Воды утекло много… Здесь сидят несколько ветеранов, которые работают в тресте с момента его организации. Они-то хорошо знают, с чего начинали строители и чего достигли. Если в первые годы деятельности треста выработка на человека не доходила до трех тысяч, то теперь этот показатель равен двенадцати тысячам… В четыре раза увеличилась выработка!

Трестовское начальство одобрительно закивало головами. Наконец-то докладчик начал говорить нечто приятное слуху. Но их ожидало разочарование – об успехах треста Васильев говорить не собирался.

– А давайте задумаемся, товарищи: за счет чего же вчетверо повысилась выработка? Примерно половину роста дал технический прогресс, а остальное – заслуга дорогих материалов. Прежде все шестикиловольтные линии строились на деревянных опорах. Сейчас такие мачты днем с огнем не отыщем. Некоторые даже забыли, как их делают. Медный провод тянем там, где вполне можно обойтись алюминиевым. Если говорить честно, мы боремся не за лишний объект, а за лишний рубль. Мы постепенно загоняем себя в заколдованный круг: чем больше мы даем объема в рублях, тем выше нам дают план в последующем. По всем, разумеется, показателям. Нам становится все труднее и труднее набирать рубли. А сейчас мы находимся на грани, пожалуй, самых трудных испытаний. Как уже сказал Мамед Абасович, запас компрессорных труб почти полностью использован. Отныне опоры и многие металлоконструкции для электроподстанций будем изготовлять из бурильных, тонна которых почти на сто рублей дешевле. Помножьте потребляемые нами тонны на сто, и вы получите довольно внушительную сумму. Пострадают план, производительность труда и, конечно, фонд зарплаты. Еще легче и дешевле опоры и металлоконструкции из уголка…

Какой выход из этого положения видится лично мне? Есть два выхода. Первый – добиться экономически обоснованного плана. Именно таким и является проект плана, о котором говорил в начале своего выступления управляющий трестом. Но, как вы уже слышали, объединение не торопится его принимать, хотя ввести научное планирование в нашем тресте несложно: на каждый объект мы имеем смету. В ней указано, какие материалы на какую сумму выделяются, сколько заработной платы предстоит израсходовать. Так вот, от этой сметы и надо исходить. Принцип должен быть такой: меньше затратил средств на объект, показал хозяйскую заботливость на каждом кирпичике, каждом гвоздике – больше получай. У нас действуют балансовые комиссии, которые в конце года призваны определить, как использовались производственные мощности, техника, с какой отдачей трудились люди. Но все, к сожалению, проходит формально, потому что все решает рубль, и, как бы отлично Харитонов ни использовал мощности и рабочую силу, если не выполнил план по рублям, итог один – освобождай кресло.

Если бы мы перешли к научно обоснованному планированию, строительно-монтажные управления вовремя сооружали бы линии электропередачи, завод и автобаза бесперебойно обслуживали бы СМУ, а не гонялись за длинными рублями. В конце прошлого месяца, например, нашему заводу понадобилось вывезти опоры с площадки, но директор автобазы угнал все машины за девятьсот километров, на самые дальние участки, трубы туда повезли. Спрашивается: там что – караул кричат? Нет, труб там было в достатке. Дело было в другом: автопредприятию позарез нужны были тонно-километры. План трещал по швам, зарплата была под угрозой, вот и решили автомобилисты «выкрутиться» из критической ситуации с помощью дальних рейсов. Но ведь транспорт призван обслуживать не себя, а строительство. Подчеркну: рационально обслуживать. А это значит – чем меньше у строителей транспортные расходы, тем лучше выглядят показатели автомобилистов. Увы! На деле все обстоит наоборот.

Централизация транспорта – вещь в принципе хорошая. Но организация работы, ее оценка никуда не годятся. И так будет до тех пор, пока мы не уберем с пути показатель «тонно-километры». Ведь до чего доходим сегодня: чтобы вытянуть нужную зарплату водителю, вписываем в его путевку все что угодно – тонны, километры, часы… Порой он даже не знает, куда после всего этого бензин девать – машина-то и половины не сделала того, что на бумаге. Бензин сливают, раздают направо и налево. Досрочно списывают и резину, и саму машину…

Тонно-километры – главнейший показатель на всех ступенях автотранспортной епархии. Повсюду срабатывает общий принцип: сегодня их должно быть больше, чем в прошлом году, в следующем – больше, чем в нынешнем.

Нечто подобное и на заводе происходит, мы давно и напрочь позабыли о реальной, расчетной трудоемкости. Хотя всем известно – производственные мощности налицо, пожалуйста, прикинь, подсчитай, что по силам предприятию, и тогда планируй. А в строительстве, на объектах, надо во всем следовать смете. Тогда и работа с дешевыми материалами ничем грозить не будет. Нам останется одно: сверять каждый свой шаг со сметой, вводить мощности, километры линий электропередач. И чем дешевле каждый объект обойдется стране, тем лучше.

А пока не освоено научное планирование, нам остается использовать второй выход – установить повсюду отношения, подобные тем, что установились между нашим заводом и шестым СМУ – вести двойной счет продукции. Надо будет для этого создать цех легких металлоконструкций при заводе и включить в него тех людей, которые сегодня трудятся на сварочных площадках СМУ. Если на следующий год в новый цех перейдут люди еще из двух стройуправлений, то по объему работ мы переберемся в первую категорию. Ежегодно вовлекая в это дело одно СМУ за другим, мы обеспечим пять-шесть процентов прироста объемов. Одним словом, надо постепенно перейти на двойной счет стоимости металлоконструкций, которые готовятся в СМУ на сварочных площадках. Это реальный путь, если, повторяю, первый не найдет поддержки.

– У меня вопрос, – спросил секретарь парткома треста Давиташвили. – Мне не совсем понятна бухгалтерия двойного счета. Нет ли тут нарушения наших взаимоотношений с кодексом?

– А разве сейчас трест с кодексом конфликтует? – отпарировал Васильев.

– Пока вроде все в порядке. Персональных дел по этой линии не было, – пробасил Давиташвили.

– Так будет и впредь, – заявил Васильев. – Правовые отношения не меняются. Все законно.

– Можно мне минуточку? – поднялся степенный полноватый мужчина.

– Пожалуйста, Владимир Маркелович, – улыбнулся ему управляющий. – Слово начальнику СМУ-одиннадцать Аванесову…

– Я в тресте не новичок, – произнес он с некоторым кавказским акцентом. – На моих глазах происходило все, о чем здесь говорилось. Да, мы достигли многого, работать научились, и прошлый опыт надо беречь. Если сейчас изменить планирование, мы можем потерять и объемы, и выработка резко упадет, а оценивать все равно будут по рублям. Поверьте моему опыту…

– Ну если вы считаете, что искусственное накручивание объема в рублях – выгодная операция, давайте закажем золотые провода и серебряные опоры, – не удержался Васильев от реплики. – Знаете, какой будет сразу скачок в рублях! Но ведь хозяйству нашему проку от этого мало: строительной продукции не прибавится, электроэнергии – тоже…

– Действующий механизм хозяйствования уже давно отлажен как следует, – не стал углубляться в полемику Аванесов, – и ремонта ему не требуется. А вот второе ваше предложение дельное. Это я поддерживаю.

– Я вижу, что обстановочка накаляется, – заметил ведущий совещание Рустамов. – Это хорошо: в споре рождается истина. А теперь следующий, пожалуйста… Мухтар Зейналович. Слово Асланову, главному инженеру СМУ-четыре.

– А я не могу согласиться с тобой, Владимир Маркелович, – повернулся он к ветерану. – На пятнадцать – двадцать, а кое-где и на тридцать процентов можно снизить стоимость объектов без ущерба для энергоснабжения. Это же здорово! Какая польза государству! Мы всегда должны помнить о социалистической бережливости. Деньги-то народные. А ведь кое-кто еще живет по принципу «царева казна на поживу дана». Примеры такого отношения у нас есть – и немало. Да вы поезжайте сегодня на заброшенную сварочную площадку: ограды не сняты, болтов, штырей, всяких обрезков – тысячи. А ведь они не с неба свалились, это труд наших людей. Такое расточительное отношение к ценностям бьет по себестоимости продукции. Мы бог весть как удорожаем наши электролинии уже за счет этого. А бензин?! Целыми бочками бросают, лень погрузить при переезде – ведь он уже списан. А то еще хуже: бензин – в землю, а пустые бочки грузят. Получается, ищем, потом с таким трудом добываем нефть, а готовый бензин льем.

– Это ты уже сгущаешь краски! – выкрикнули из зала.

– Вот слушал я Васильева и думал: действительно, надо начинать работать по-иному, – пропустил реплику Асланов. – Мы заразились практицизмом: давай план любой ценой, и чем дороже обходится продукция, тем лучше выглядят показатели работы. Я поддерживаю первое предложение: требовать по-новому оценивать работу – согласно проектно-сметной документации. Чем дешевле будет ЛЭП, тем лучше. Если это утвердится на практике, то постепенно проектная стоимость объектов снизится. И прежде всего – за счет применения более дешевых материалов. При этом хорошо бы заинтересовать и проектировщиков в снижении стоимости строек. Ведь их работа пока еще тоже оценивается в рублях…

Поднялся из-за стола директор автобазы Гасанов:

– Я, товарищи, поддерживаю первое предложение Васильева. Это настоящий партийный и государственный взгляд на проблему. Ну, сколько можно за рублями и тонно-километрами гоняться? С каждым годом эта «болезнь» укореняется, больше возрастают приписки, все больше иллюзорного благополучия. Ведь даже школьнику понятно: чем дешевле будет стоить линия, тем это лучше для всех. У нас же происходит обратное. Часто задумываюсь: кто это выдумал тонно-километры? Может, они и хороши где-то на автострадах, на междугородных маршрутах, не спорю… Но нам-то зачем километры? У нас цель совершенно определенная: перевезти груз от А до Б. Не дальше. Когда начнем оценивать работу по смете, вы ни за что не станете просить лишние машины – ведь вам надо будет снижать, а не увеличивать транспортные расходы. А сегодня вам сколько угодно подавай машин. Можете и десятитонники использовать как легковые или вообще держать на приколе – вас это не смущает. Потому-то и не хватает повсюду автотранспорта. Понятное дело: чем больше на него отпускают средств, тем охотнее их тратят. У нас даже нет лимита на использование машин. А шли бы расходы строго по смете, как Васильев говорил, все стали бы хозяевами! Машины без дела бы не стояли – они ведь неустанно рублики забирают… Что касается наиболее объективной оценки нашей работы, то я думаю, главная наша задача – вовремя выпускать нужное количество исправных машин на линию.

Ну, как можно тонно-километрами оценивать перевозку труб по трассе? – развел руками директор автобазы. – В один конец – всего шестьдесят километров. Часто шофер делает лишь один рейс – дороги такие. На другой трассе можно и вдвое больше, и втрое накрутить на спидометре. Тем не менее планируют одинаково: тонно-километры… Что нам остается делать? Не дать человеку заработать? Он завтра бросит баранку. Я думаю так: машина – это производственная мощность. И если она сегодня находится в распоряжении СМУ, то мы уже, считайте, сработали хорошо. Надо по-другому оценивать наш вклад – по работе машин на линии. А что касается тонно-километров… Правильно здесь Васильев говорил, почему я загнал машины в глубинку. И в тресте знают. Но ведь трест мне не добавит фонд зарплаты, если я не накручу тонно-километры.

Более десяти человек выступили на совещании. Большинство ратовало за реальные планы. «Надоело выкручиваться, искусственно раздувать выработку в рублях», – эту мысль высказали многие.

– Нам, инженерам, на каждом шагу приходится идти на сделку с собственной совестью, – признался главный инженер треста Кеворков. – Даже для ЛЭП шесть киловольт и линий телефонной связи опоры делаем из дорогого металла. Куда ни глянь – везде тянут медные провода, алюминиевых я что-то не вижу совсем. Трансформаторные будки варим из самого толстого листа, какой только есть в Кавказнефтеснабе. Вместо шести кирпичных столбиков полметра высотой, на которые с давних времен устанавливались эти будки, ныне возводится весьма замысловатое сооружение из металлоконструкции весом полторы, а то и две тонны, именуемое фундаментом.

Рядом с Кеворковым кто-то фыркнул от смеха:

– Зато надежно, Нерсес Сергеевич! Строим на века!

– Но хорошо, когда на века что-то делаем, а ведь и во временные сооружения пихаем много лишнего, – будто не поняв шутки, продолжил главный инженер. – Если быть предельно откровенным, то многие из них не нужны, строятся только ради объема. Васильев верно тут говорил, что погоней за увеличением объема и выработки мы создаем порочный круг: чем большего мы достигаем, тем выше новый план. Когда-то надо же назвать вещи своими именами и сделать выводы! Считаю, что мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы пробить наш проект плана, который реально отражает экономическое положение треста!

Участники совещания одобрительно загудели: «Правильно!», «Надо добиваться».

– Если наш проект не пройдет, то всем придется последовать опыту Васильева… Повторный счет дает солидную прибавку, не требует дополнительного расхода материальных ресурсов. Короче говоря, этот вариант урона обществу не принесет, а трест выйдет из трудного положения. Будут, конечно, некоторые неурядицы в работе, поскольку бригады на сварочных площадках окажутся в двойном подчинении, но другого выхода я, по крайней мере, не вижу.

Черту под дискуссию, у которой, казалось, не будет конца, подвел управляющий:

– Если в ближайшее время объединение не одобрит наш проект, то нам ничего не остается, как создать при заводе цех легких металлоконструкций…

Люди задвигали стульями, собрались было уходить. Но в этот момент к Рустамову подошла его секретарь и подала записку. Лицо управляющего стало будто гипсовым. Он выронил бумажку:

– Только что по радио сообщили – умер товарищ Сталин…

Все замерли, долго не смея нарушить тишину…

•

Год был завершен трестом на редкость удачно – содействовало тому создание нового цеха металлоконструкций… Плановые показатели выглядели отлично, постоянно имелся резерв фонда зарплаты. Вся эта деятельность развивалась под флагом углубленной специализации. Эти успехи не остались незамеченными. В канун нового года трест был переведен в первую категорию, и Васильев был назначен заместителем управляющего трестом по экономическим вопросам.

Работа заместителя управляющего дала Васильеву очень много. Для него как-то заметно раздвинулись горизонты: если на уровне СМУ и завода потолком для него был трест, то теперь контакты за пределами треста стали обычным делом. Трест был связан практически со всеми нефтедобывающими и общестроительными трестами, предприятиями строительной индустрии, снабженческо-сбытовыми организациями, проектно-сметными институтами объединения. На заседаниях в объединении принимали участие руководители трестов и всех самостоятельных предприятий и организаций. Это дало Васильеву более полное представление о структуре объединения и его деятельности…

Харитонов уже несколько раз приглашал Васильева к себе домой, работа на заводе крепко сдружила их.

– Пощади, меня уж семья замучила, все хотят с тобой познакомиться. А тем более прослышали, что ты собираешься уезжать на учебу, – заговорил он при очередной встрече.

– Нет, не могу, – решил отшутиться Васильев. – Говорят, у вас дочь красавица. Боюсь красивых девушек. Впрочем, шутки шутками, а времени остается мало, так что давайте в следующее воскресенье, не откладывая, и встретимся.

– Договорились.

•

…Когда Александр шагнул за калитку директорского дома, он не удержался от восторга:

– Прямо пиши натюрморт!

Двор, увитый виноградом, утопал в зелени настолько, что контуры дома были почти неразличимы. А посредине чисто выметенного двора уже стоял полностью накрытый стол с яркими дарами южной осени.

Навстречу гостю и встретившему его Василию Семеновичу вышла хозяйка – простая и симпатичная женщина, довольно высокого роста, с аккуратно уложенными на голове тугими темными косами. В гостях у родителей оказался и взрослый, женатый сын. А дочь Галя действительно оказалась красавицей: гибкая, статная, улыбчивая.

Вскоре все сидели за столом, за которым то и дело появлялись новые блюда: то южные, пикантные, то деликатесы русской кухни. Разговор постепенно шел свободнее, будто сам собой. А все же, как ни старались, не прошли мимо заводских забот.

– Я хотела вас поблагодарить, – неожиданно сказала Екатерина Александровна, жена Харитонова. – Муж говорит, что он с вами целую академию прошел. Мол, даже пелена какая-то с глаз сошла. Стремился как лучше, а вышло – сам рубил сук, на котором сидел. В этой связи я хотела бы задать вопрос уже по моей специальности.

– Пожалуйста, если смогу – отвечу…

– Я работаю на швейной фабрике имени Володарского. И вот никак не могу одной вещи осмыслить. Нас, рукодельниц, мастериц высокого класса, в конце квартала всегда заставляют строчить… простыни. Это стало системой. Спросишь иной раз: «Что же вы людей с таким опытом на ученическое дело посылаете?» Объясняют всякий раз одинаково: план горит. А раз план горит, мы уже знаем: значит, простыни пора строчить… Вот и не могу понять, как же это на простынях можно план выполнить? Блузки с отделкой, куртки, костюмы сложные не могут дать плана, а на простынях выезжаем… В чем же дело?

– Екатерина Александровна, «загадка» здесь пустяковая. Ведь план-то у вас в рублях? Ну так вот, когда вы строчите простыни, рубли очень быстро набегают… Сколько вам требуется времени, чтобы прострочить одну штуку?

– Две-три минуты…

– Давайте прикинем. Если мастерица тратит на каждое изделие по три минуты, то за час она обработает двадцать простыней. За восемь часов – сто шестьдесят штук. Простынь стоит шесть рублей. Это девятьсот шестьдесят рублей для плана. А сколько блузок в день можете сшить?

– Если с отделкой – три штуки.

– А сколько она стоит?

– Десять рублей.

– Значит, для плана дадите тридцать рублей… В тридцать раз меньше, чем на простынях! Но платить за блузки мастерице надо больше, чем за простыни… А фабрике фонд зарплаты дают в процентах от объема в рублях. За три блузки банк отпустит ей столько же зарплаты, как и за пять простыней. Вот почему вас каждый квартал и бросают на прорыв. И пока планирование не изменится, никуда вам от простыней не уйти…

– Но в таком случае мы скоро будем в простыни заворачиваться вместо кофточек… Вот уж не думала, что простыни тоже экономический рычаг, – возмущалась хозяйка дома. – А ведь у нас есть план по костюмам, брюкам, платьям, но почему-то по этим изделиям он ни разу не горел, хотя именно их мы чаще всего недодаем…

– Если вы сорвете задание по конкретным видам изделий, в том числе и по таким важным, как костюмы, юбки, брюки, а план в рублях выполните, то ваше начальство маленько пожурят или, если это уже не первый раз, поставят на вид, выговор объявят. А вот если фабрика не выполнит задания в рублях, тогда дела ваши плохи. Ведь на вале держатся все другие показатели – начиная с фонда зарплаты и кончая темпами роста объема производства. Чтобы этого не случилось, ваше руководство каждый раз, когда намечается недобор рублей, объявляет аврал. И дело не в том, уважаемая Екатерина Александровна, что план по простыням горит. Они просто являются палочкой-выручалочкой, с помощью которой вам каждый раз удается спасти вал, а вместе с ним и зарплату.

– А знаете, Александр Александрович, как мы выполняем план? – вмешался в разговор сын Харитоновых – Анатолий.

– Простите, а где вы работаете?

– Заместителем главного инженера авторемонтного завода. В вашей же Кавказнефти…

– У каждого свои приемы выколачивания вала, – улыбнулся собеседнику Васильев. – А ремонтники… Думаю, что у вас нет выгодных и невыгодных работ. Ведь вы имеете нормы разборки и сборки всех узлов по всем маркам автомобилей и в часах, и в рублях. Какую работу выполнил, за такую и получай. Тут, по-моему, вся ясно и просто! Вы же не можете заранее знать, что и на каких машинах сломается, чтобы учитывать это в плане?

– Предугадывать не можем, но тем не менее план утверждают заранее.

– Не в рублях же, конечно?

– В том-то и беда, что в рублях, – вздохнул Анатолий. – Поэтому проблема выгодных и невыгодных работ у нас стоит еще острее, чем где-либо. В первое время я многого недопонимал. А когда отец «погорел» на снижении себестоимости опор, у меня будто глаза шире открылись. Я увидел, что и на авторемонтном такая же картина, только директор давно приспособился к накручиванию вала…

– На конкретном примере не можете показать?

– Отчего же… У нас стало правилом: машина, на которой надо заменить весь двигатель, обслуживается вне очереди, а машина, у которой полетел лишь один клапан, подшипник или шестеренка, может и месяц простоять. Почему? Не догадываетесь? Да потому, что план утверждают в рублях и каждый год он растет от достигнутого. В рублях планируется и выработка на человека. Чем она выше, тем выше и производительность труда.

– А как определяется фонд зарплаты?

– Тридцать четыре процента от объема выполненной работы. Если мы заменили двигатель – это сразу рублей сто шестьдесят для плана и полсотни в фонд зарплаты. Хотя фактически мы ее здесь расходуем в четыре раза меньше. Для замены толкателя, который стоит тридцать шесть копеек, или подшипника ценою сорок две копейки нам надо разобрать и собрать двигатель. Такая «мелочовка» нам не выгодна. Хлопоты на рубль, а навару – копейка. Она пожирает более тридцати рублей зарплаты, или девяносто девять процентов от объема выполненной работы. Так вот, чтобы свести концы с концами, мы при разборке машины или двигателя стараемся как можно больше заменить деталей. Даже тех, что в замене совершенно не нуждаются…

– Знакомая картина, – заметил Васильев. – Но ведь запчастей всегда не хватает. Разве вам выделяют сколько захотите?

– Ну, если говорить откровенно, то оформить по ведомости и действительно заменить – это не одно и то же. Ведь детали не номерные…

– Но тогда у вас могут образоваться большие излишки?

– Многие детали и узлы мы сами готовим в нашем токарном цехе. Поэтому имеем практически неограниченные возможности ставить и то, что якобы изготовили у себя. Это нам особенно выгодно – ведь стоимость таких деталей в план включается дважды – у токарей и у ремонтников. Бывали даже случаи, когда излишки запчастей выручали нас с планом по металлолому…

– Может, хватит наседать на Александра Александровича с вопросами?.. – подал голос Харитонов-старший. – Давайте лучше о погоде поговорим.

– Это что – намек на окончание обеда? – повернулся к нему с улыбкой Васильев.

– Почему ты так решил?!

– Да ведь давно замечено: люди говорят о погоде при встрече и при расставании… Я шучу, Василий Семенович… А вы, Галя, где работаете?

– Я пищевой техникум окончила. Мне предлагали технологом, калькулятором… Папа отговорил. Пошла в цех… Начинала помощником мастера, а сейчас уже мастер.

– Даже так! Мастер… Не рановато ли записали в учителя?

– Ну, нет. Мне уже скоро двадцать.

– Мастер в двадцать лет. Это хорошо, молодец.

…После обеда Васильев с Галей сходили на «Тарзана», прогулялись по бульвару. Шутили, говорили ни о чем. Им было просто и легко друг с другом.

– Вы знаете, а я вас заочно так ненавидела! – призналась Галя. – В вашем лице видела злейшего врага нашей семьи…

– Это почему же? Я-то чего плохого вам сделал? – опешил Васильев.

– Я понимаю, что вы ничего плохого не сделали. Но если бы вы знали, как папа переживал, когда завод был в прорыве, когда его освобождали. Даже страшно себе представить, как он переживал. Ходил туча тучей, и, конечно, мне его было жаль. Он-то рассчитывал, что ему на смену придет человек с опытом, в годах, в авторитете… Но когда вдруг назначили директором вас, папа вне себя был. «Дали какого-то юнца, опыта кот наплакал, – возмущался он. – Подумаешь, в СМУ поработал три года – и уже в кресло повыше тянется. Тоже мне начальство! Директора настоящего подобрать не могут…» В то время я возненавидела вас, а потом папа мне много хорошего о вас рассказывал, восхищался вами. И я… почти влюбилась в вас…

– Ну и ну… – только и нашелся ответить Васильев.

Вернувшись домой, они увидели здесь Геворкяна.

– Ну, наконец-то, – шумно встретил их Харитонов. – Мы с Аванесом Хачатуровичем уже заждались! Он заглянул ко мне по-приятельски, я и говорю: подожди, Васильев скоро придет, поговорим перед его отъездом. А вас все нет и нет… – Хозяин с укоризной посмотрел на дочь, считая, видимо, ее виновницей задержки.

Геворкян, широко улыбаясь, протянул Александру руку:

– Ну, здравствуй, директор, хотя теперь уже бывший. Рад тебя повидать. Я думал, ты уже в Москве…

Галя с Екатериной Александровной ушли готовить чай. Молодая чета Харитоновых с сынишкой собралась домой. И бывшая руководящая тройка завода на какое-то время осталась в прежнем составе.

– Извините меня, друзья, за откровенность, – начал Харитонов. – Все же что у нас получается? Мы же хозяева, у нас общественная собственность, и беречь каждую копейку мы просто обязаны! А мы разоряем родное государство. Как же так получается?.. А?.. Как только начинаешь работать, поступать по совести – сразу летишь в трубу. На себе испытал… Кто придумал систему показателей, что она не укрепляет нашу экономику, а порой и расшатывает? Меня это как коммуниста глубоко волнует. Вот вы, Александр Александрович, человек ученый и опытный, хотя молодой, и я бы в хорошем смысле слова добавил – из ранних. Я в некоторой степени вам завидую: вы отлично ориентируетесь в любой ситуации, находите выходы из труднейших положений. Я вас даже не осуждаю за придуманную вами «специализацию», за создание цеха для повторного счета стоимости металлоконструкций. Это крайний выход из положения. Не скрою, первый вариант был более разумным. Я бы сказал, честным. Почему же, по-вашему, в объединении его не приняли?

Васильев помедлил с ответом, затем уклончиво начал:

– На основе опыта нашего объединения не стоит делать широкие обобщения. Скажу откровенно, что и учиться я отчасти решил потому, что хочу все-таки докопаться до многих первопричин… Как родилась и утвердилась нынешняя система учета и оценки работы хозяйственных звеньев? Кому она выгодна? Это меня тоже волнует.

– И я думал об этом, – вступил в разговор Геворкян. – Мне очень понравилось, как ты выступал в тресте. Но ведь мало, наверное, лишь поставить вопросы. Надо и найти ответы…

– Да, Аванес Хачатурович, ответа я пока дать не могу, хотя давно его ищу. Проштудировал Маркса, Энгельса, Ленина. Прочитал немало учебников и вообще литературы по планированию. И знаете, что я заметил в нынешних книгах? Авторы делают вид, будто все в экономике происходит чуть ли не по указаниям классиков. Цитатами так и сыплют… Возникает порой такое ощущение, словно классики расписали все и вся раз и навсегда, и нам остается лишь строго это выполнять, а если у тебя иные мысли вдруг возникли, значит, ты вроде бы отходишь от классиков…

– А разве это не так? – удивился Геворкян. – Вы же сами говорите, что есть высказывания классиков по вопросам экономики. И мы, естественно, им следуем…

– На самом деле все обстоит несколько иначе, – начал объяснять Васильев. – В свое время социалисты-утописты пытались описать будущее коммунистическое общество во всех деталях и подробностях. Но это себя не оправдало. Классики марксизма-ленинизма не только не пытались определить детали общественной жизни и управления производством, а, наоборот, постоянно подчеркивали: их учение не догма, а руководство к действию и его следует постоянно развивать. Детальных разработок в отношении планирования и оценки работы хозяйственных звеньев не было и не могло быть. Поэтому я сейчас все больше склонен считать: это плоды руководителей хозяйственных ведомств, которые разрабатывают инструкции и нормативы. Если поступлю в аспирантуру, постараюсь серьезнее, глубже разобраться в различных методиках, принципах планирования. Ведь все не так просто…

– Вот и я иногда задумываюсь: сколько это может продолжаться? По всему объединению идет погоня за рублем! – горячо продолжил Аванес Хачатурович. – Мы, например, пока еще можем каждый год включать продукцию одного СМУ для повторного счета. Но ведь с каждым годом, хотим мы того или нет, затягиваем петлю на шее завода все туже и туже. Как трудно будет добиться прироста, когда двойной счет охватит все стройуправления! Тогда процент будет составлять огромную сумму. И что дальше делать?..

– Я думаю, что к тому времени, когда вы исчерпаете все подобные, с позволения сказать, «резервы», в стране утвердятся более правильные показатели и более разумные методы хозяйствования, – произнес Васильев с оттенком философской мечтательности в голосе. – Знаете, не так давно я встретил весьма любопытную вещь… У… у Дзержинского…

– Какая же связь могла быть у ВЧК с управлением и планированием экономики? – В глазах Харитонова светилось любопытство.

– Как вы помните, с 1924 года Феликс Эдмундович одновременно с работой в ВЧК выполнял обязанности председателя Высшего совета народного хозяйства. Тогда-то ему и пришлось столкнуться с проблемой, которая нас сейчас с вами волнует. И вот какова его реакция: он направил руководителю одного подразделения при ВСНХ Гинзбургу записку такого содержания… Я с собой взял записную книжку, сейчас прочитаю… Вот его слова, цитирую: «В доклад о производительности труда необходимо включить и понятие о чистой продукции, то есть указать, что эту производительность определяет в отрицательную сторону и чрезмерный расход не только на подсобную силу, штаты и содержание лишних аппаратов, но и на топливо, сырье, материалы, орудия производства, поступающие на данный завод извне. То есть без экономии и рационального использования вышеназванного не может быть высокой производительности труда, понимая эту производительность как результат, поступающий в непосредственное потребление». Каково?

В августе 1924 года на Пленуме РКП(б) обсуждался вопрос «О политике заработной платы». В докладе предлагалось следить за соответствием роста зарплаты и производительности труда. Затем выступил Дзержинский. Он одобрил положение об опережающем росте производительности труда против зарплаты, говорил о негодном методе определения производительности труда. Рост производительности, подчеркнул Феликс Эдмундович, должен быть реальным, а не результатом «эквилибристических номеров» с цифрами. После ряда конкретных примеров неправильного определения производительности труда он сказал… Цитирую:

«Здесь необходимо отметить еще один момент, который не учитывается многими хозяйственниками и профессионалистами при определении высоты производительности труда. Когда мы берем всю нашу промышленность в целом и подсчитываем всю валовую продукцию, складывая продукцию каждой отрасли, складывая добытое топливо, руду, чугун и другое промышленное сырье с готовыми изделиями – как машины, паровозы, ткань, сапоги и т.д. – и полученную, таким образом, валовую продукцию делим на количество участников и получаем среднюю производительность труда на человека, то мы совершенно упускаем наше неэкономное, прямо хищническое обращение с сырьем, с топливом, с материалами. А по нашим подсчетам выходит, чем больше мы в воздух пускаем, тем больше у нас продукции, тем большая производительность. Мы вот эту всю расточительность не принимаем во внимание и не учитываем, и очень часто наша нефтяная промышленность, угольная, металлургическая и другие работают не на полезные предметы и изделия, а работают на то, чтобы другие пускали потом эту добычу в воздух».

А дальше произошел такой диалог. Один из участников Пленума, Шварц, бросил реплику: «При чем же тут производительность?» На это Феликс Эдмундович ответил: «Если вы возьмете и сожжете дом, то что это будет, производительность или уничтожение ее? (Смех) Если вы для того, чтобы произвести предмет, уничтожаете зря другие предметы, то вы этим сокращаете общую производительность? Если вы этого не понимаете, то экономика страны понимает это своим горбом». Тогда Шварц сказал: «Но вы путаете, производительность тут ни при чем». На что Феликс Эдмундович заявил: «Я буду очень рад, если Шварц выступит здесь и докажет, что чем больше тратить материала на предмет, тем больше производительности».

– Здорово сказано, – отозвался Геворкян.

– М-да, – пробасил Харитонов, – глубоко подмечено. Чем больше мы расходуем металла, топлива и электроэнергии на продукцию, тем выше производительность труда. Чем больше строители разбрасывают на трассах наши изделия, разливают горючее, тем успешнее выполняют план… Ты прав, Аванес: прекрасно сказал Феликс Эдмундович. Умные, пророческие слова! Никогда бы не подумал, что при его огромнейшей работе, занятости он еще так серьезно занимался экономическими проблемами.

– Как видите, эти проблемы возникли не сегодня… – Васильев хотел было продолжить разговор, но в этот момент появились хозяйка с дочерью, принесли чай и домашние сладости. Екатерина Александровна воскликнула:

– Ну хватит, все о работе да о работе! Давайте-ка сменим тему.

– Действительно! Мы будто на совещание к директору собрались, – поддержал жену хозяин.

– О, какой пирог! – восхитился Васильев.

– Вы знаете, этот пирог необычный, – сказала Галя. – У него своя история: такой пирог любила делать Софья Андреевна Толстая. – Галя положила на тарелку Александру огромный кусок золотистого, посыпанного крошкой пирога.

– Да, пирог удался. Такие пироги нашим пищевикам бы делать, – заметил он.

– Что вы, Александр Александрович, возни с ними… много, а выручки мало. Для продажи мы стараемся выпускать изделия с большим содержанием жира и шоколада. Подороже, одним словом. Для плана это хорошо. Все как у вас в тресте: чем дороже, тем лучше. Ведь у нас тоже план в рублях. …Да вы пейте чай – остынет же.

– Продолжайте, Галя, продолжайте, это мне очень интересно знать…

– Когда вы с папой взяли курс на удорожание вашей продукции, у нас примерно в то же самое время состоялось совещание у директора. Он приказал дешевые торты и булочки снять с производства и подготовить что-либо взамен. Наши работники возмутились: с какой, мол, это стати булочки, торты, пирожные – все, что идет, как говорится, нарасхват, вычеркивать из ассортимента? Пришлось тогда поддержать директора. «Что вы, товарищи, – говорю, – шумите? Вы ведь хотите зарплату получать вовремя? Хотите, чтобы премию вам начисляли? Видимо, – обращаюсь к директору, – нам план в рублях прибавили на следующий год?» – «Да, – кивает тот, – на десять процентов. Надо запускать в производство изделия подороже…»

После совещания директор попросил меня задержаться. Спросил: как догадалась, ради чего меняем ассортимент? Я рассмеялась и привела печальной памяти пример, как мой папа пытался удешевить продукцию и что из этого в конце концов вышло…

Васильев внимательно посмотрел на Галю:

– Видали, какая умница! Далеко пойдете, Галя… А пирог у вас замечательный! Я думаю, что настал момент поднять тост за прекрасных хозяев этого дома, которые воспитали замечательных детей. За вас, Екатерина Александровна и Василий Семенович.

•

В назначенный час руководители объединения пришли в зал заседаний послушать выступление Васильева на тему о совершенствовании планирования.

Александр немного волновался – впервые перед такой аудиторией все-таки: весь руководящий состав объединения собрался на занятия партийной учебы. Но волнение быстро прошло – вопросом, как говорится, он владел. А это главное для оратора.

Полтора часа Васильев отвечал на вопросы после лекции, в которой он затронул острые проблемы объединения. Когда баталия окончилась, начальник объединения Ибрагимов пригласил Васильева к себе. Он провел его в комнату отдыха, по пути в приемной попросив секретаря подать чай.

– Доклад и ответы на вопросы мне очень понравились, – медленно, обдумывая каждое слово, сказал Ибрагимов. – Главное достоинство, что все было построено на примере объединения. Сейчас в моде делать доклады и лекции в целом по стране или даже в мировом масштабе. А тут все конкретно. Это для работы полезно. Значит, решили дальше учиться?

– Думаю, в ином случае вряд ли бы вы со мной беседовали, – ответил Васильев. – Видимо, вам сказали, что лучше его выслушать здесь, иначе он будет ходить со своими идеями по министерским коридорам и кабинетам…

– Не совсем так, но неужели вы думаете, что можно изменить практику планирования? – спросил Ибрагимов.

– Такая мысль мне даже в голову не приходила.

– Но вы же разгромили наше планирование, и не скрою – во многом справедливо.

– Принципы планирования у нас верные, ленинские. Но вот порядок, пути осуществления этих принципов не совсем отвечают интересам общества. Это я и пытался показать на примере объединения.

Ибрагимов, неторопливо помешивая ложечкой чай, цепко присматривался к собеседнику.

– А что, по-вашему, надо сделать?

– Прежде всего планирование должно быть целевым – средства надо выделять под определенную продукцию. А работу организаций и предприятий следует оценивать по конечной продукции, а не по принципу: чем больше израсходовал ресурсов, тем лучше сработал! И потом, партия давно осудила функциональную систему управления – вы знаете, что это такое, – а сейчас, когда повсюду идет специализация, функционалка снова поднимает голову!

– А в чем это выражается?

– Вот смотрите. Цель нашего объединения – добыча нефти, верно?

– Конечно.

– Но работа нефтяников оценивается по двум основным показателям – количеству добытого топлива в тоннах и объему валовой продукции в рублях. И на первом месте, конечно же, рубли. За тонны тоже спрос строгий, но в основном – административный. А недовыполнишь задание в рублях, и твои основные экономические показатели, в том числе производительность труда и фонд зарплаты, покатятся вниз… Далее. В объеме валовой продукции, кроме стоимости нефти и газа, включается и стоимость вспомогательной продукции, удельный вес которой достигает пятнадцати процентов. Ее же производят главным образом функциональные тресты и организации. И чем дороже она будет, тем лучше для выполнения плана объединения в рублях.

– Так вы хотите сказать, что именно мы, объединение, возглавляем и поощряем эту погоню за рублем? – В голосе Ибрагимова появились суровые нотки. – Верно я вас понял?

– Верно, – не дрогнул Васильев перед надвигающимся гневом начальника. – Действительно… погоня за рублями выгодна не только нашим обслуживающим организациям, которые существуют за счет средств, выделенных для увеличения роста добычи нефти. Эта погоня выгодна всему объединению. Ведь при нынешней оценке работы нехватку нефти в рублях вы можете возместить, восполнить стоимостью другой продукции или объемом выполненных работ. Поэтому: чем дороже обойдутся нефтяные вышки, линии электропередачи, подстанции, промысловые дороги и другие объекты, тем выгоднее и строителям, и объединению!

– Интересно, Александр Александрович. А скажите, пожалуйста, ваши выводы только к нашему объединению относятся?

– Предполагаю, что проблема выходит за рамки нашей организации, – вздохнул Васильев. – Но я, разумеется, изучал и анализировал материалы лишь нашего объединения и могу говорить только о нем. Возьмем, например, одно из его звеньев – Кавказнефтеснаб. Цель этого управления понятна: снабжать всем необходимым нефтяников для четкой ритмичной работы. А как на деле все обстоит? Дешевой мелочовки – шурупов, мелких гвоздей, инструмента – у них часто не бывает. Они копейки стоят. По нескольку раз приходится просить, заказывать, добиваться. Их обещают, записывают. И все без толку. Но как только заказываешь кабель, медный провод и другие дорогие материалы, снабженцы проявляют такую прыть! Смотришь, через неделю, месяц уже все готово, получай. Это все равно что в ресторане: заказ с коньяком, водкой подают быстро. Как только попросишь обед с минеральной водой – не дождешься. Почему все это происходит? Потому что Кавказнефтеснаб существует как бы сам по себе. Его работа оценивается по товарообороту. Чем больше через него пройдет дорогого оборудования, материалов, тем лучше он сработает. Если же будет выполнять все наши заказы на мелочовку, то, считай, прогорит по всем статьям. То же самое можно сказать и об ОРСе. Ведь его работа оценивается не по качеству обслуживания рабочих, а по количеству рублей товарооборота…

Как видите, получается, что вспомогательные предприятия и организации нефтедобывающего объединения не заинтересованы в росте добычи нефти и снижении ее стоимости. Хотя парадокс – именно для этого они созданы. Но у каждого из них свои функции, показатели, оценки. Благополучие строителей зависит прежде всего от роста объема выполненных работ в рублях. Ремонтных предприятий – от объема ремонта в рублях, транспортников – от тонно-километров, снабженцев и работников ОРСа – от товарооборота в рублях. Всюду рубли, рубли… Таким образом, выделенные средства для увеличения добычи нефти расписывают по строчкам-функциям и зачастую используют с плохой отдачей. Разве я не прав?

Ибрагимов помолчал, потом как бы нехотя сказал:

– К сожалению, все это уже настолько укоренилось, что стало само собой разумеющимся. Ни у кого даже сомнений, мне кажется, не вызывает такой порядок.

– И тем не менее рано или поздно многое придется менять. И чем раньше, тем лучше, – Васильеву польстило, что начальник объединения принял и поддержал его полемический тон разговора. – Надо отказаться от излишней погони за валом, а на первое место поставить конечный продукт. Для объединения это будут тонны нефти и газа. И чем дешевле обойдется добыча, тем выше должно быть поощрение. Согласитесь, Рашид Сулейманович, что сегодняшние показатели оценки работы объединения стимулируют в первую очередь увеличение затрат в рублях, а не увеличение реальной продукции. За последние годы добыча нефти у нас заметно сокращается…

– Но это вполне закономерный процесс – пласты истощаются…

– Совершенно верно. Но тогда и объем в рублях должен соответственно уменьшиться! А он у нас, напротив, растет! Значит, затрат в рублях на каждую тонну приходится все больше и больше. Иначе говоря, каждая тонна нефти обходится обществу все дороже и дороже…

– Может быть, вы и правы, – медленно произнес Ибрагимов. – А вот как практически исправить положение?

– Я думаю, надо утвердить подлинное единоначалие. Начальник объединения со своими службами должен стать полновластным хозяином выделяемых средств. Пора покончить с растаскиванием их по строчкам-функциям, как предписывают это всевозможные инструкции, рожденные в кабинетах различных ведомств. Почему удельный вес расхода на зарплату от рубля вала устанавливается где-то далеко наверху, а объединение должно лишь расписывать выделенную долю, раздавать всем сестрам по серьгам? Разве сверху виднее?

– Насколько я вас понял, – прервал Васильева Ибрагимов, – реальное осуществление принципа единоначалия вы видите в том, что начальник объединения должен оценивать работу всех подведомственных учреждений и организаций?

– Совершенно верно. Но самое важное заключается в другом. Показатели должны учитывать специфику и конкретные условия деятельности той или иной организации, а не определяться где-то на верхних этажах хозяйственной пирамиды по единому шаблону для всех и вся. Ведь посмотрите: если бы объединение не гналось за ростом объема в рублях, оно более активно бы выступало за снижение издержек производства. Это позволило бы сэкономить солидную сумму…

В комнату неслышно вошла секретарша Ибрагимова, поставила на стол новую порцию свежезаваренного чая, халву, какие-то восточные сладости. Приветливо улыбнулась и вышла.

Ибрагимов на правах хозяина вновь разлил чай и кивнул Васильеву: продолжай.

– Ну, так вот, Рашид Сулейманович. На мой взгляд, все предприятия и организации нашего объединения должны быть заинтересованы в снижении затрат. Дело стоит поставить так: сумел сберечь народную копейку – получай дополнительное поощрение – какую-то, положим, часть из сбереженных средств. Такое положение поставило бы всех в зависимость от количества и стоимости добытой нефти. И тогда функциональные организации и службы не только не гонялись бы за рублями, но и думали каждый на своем участке, как сократить затраты.

Снабженцы беспокоились бы не об увеличении оборота, а лишь об одном – как не допустить перебоя в работе предприятий и организаций, которые обслуживают. Считаю: совершенно необоснованно определять фонд зарплаты и уровень производительности труда в снабжении по обороту в рублях. Одно дело – переработать на сто тысяч рублей лесоматериалов, и совсем другое – провода из цветных металлов, кабеля, тканей.

То же самое можно сказать и о транспортниках. Меньше всего их заботили бы тонно-километры. На первое место встала бы своевременная доставка всех грузов по назначению.

– Допустим… – Ибрагимов задумчиво покачал головой. – Но это все касается объединений. А как ваши идеи применять на предприятиях?

– Особой разницы я не вижу, Рашид Сулейманович. Там тоже весьма прозрачно просматривается функционалка. Формально все подчиняются первому лицу, то есть директору, начальнику. Но при всем при том возможности для экономического маневра у него весьма ограниченны. Выделяемые предприятию средства, как правило, расписаны по строчкам, и за каждой из них сидит ее телохранитель-функционер. Он и является ее хозяином. Если его строка расходовалась – хорошо работал, а если не истратил отпущенного – плохо! Сверху расписано, сколько надо пустить на рацпредложения, подготовку кадров, технику безопасности, канцпринадлежности… Чем реально располагает единоначальник – так это фондом директора. Это примерно полпроцента от фонда зарплаты. Вот какой рычаг, с позволения сказать, дало ему единоначалие в экономическом плане. Даже элементарных изменений в штатном расписании в пределах отпущенных средств он сделать без райфинотдела не может.

– Что так, то так, – согласился Ибрагимов. – Да вы, Александр Александрович, чаю-то выпейте, – заметив, что Васильев за разговором ни к чему не притронулся. – Халву попробуйте, фундук, все свежее-свежее. Это Фатима постаралась, – с доброй улыбкой заметил он.

– Я так и подумал… Обаятельная девушка. – Александр невольно глянул на дверь.

– И не только обаятельная, но еще и очень серьезная. На третьем курсе института учится. Фатима – дочь моего старого друга. – Ибрагимов погрустнел, потом добавил: – Он на фронте погиб, в самом конце войны, под Прагой. Фатима старшая. Остальные ребятишки еще в школу бегают.

Рашид Сулейманович покачал головой, как бы стряхивая горькие, незаживающие воспоминания.

– Вернемся к нашему разговору, – тихо сказал он. – Так каким же, по-вашему, должно быть единоначалие на предприятии?

– Действительное единоначалие – это не только и не столько право администратора нанимать и увольнять сотрудников. Без экономических рычагов в руках руководителя единоначалие – что ощипанный воробей. Директор предприятия должен быть полным хозяином средств, которые выделяет государство для выпуска определенной продукции. Но в то же время он должен и нести полную ответственность за их рациональное использование…

Отхлебнув немного чаю, Васильев закончил:

– Поэтому, Рашид Сулейманович, я и пытаюсь убедить вас в необходимости реального, а не формального единоначалия. Оно как раз и должно помочь нам улучшить порядок планирования и оценки работы подведомственных предприятий. Разве это нормально, что деятельность нашего ОРСа оценивает Главурс, а снабженцев – Главснаб министерства? Главки присуждают им призовые места победителей, дают премии, а они этим иногда прикрывают недостатки в своей работе. Никто не может лучше оценить работу подведомственных объединению предприятий и организаций, чем само объединение…

Все было окончательно решено: Васильев уезжал в Москву поступать в аспирантуру. Собирался в Москву с двояким чувством. С одной стороны – ехал за знаниями. А с другой – понимал: то время, что отдает учебе, отнимет у него ежедневное общение с живым делом и друзьями. Воскресным днем он сидел в своей скромной холостяцкой квартире, разбирал книги перед отъездом. Он никого не ждал, никого не приглашал – дел еще было невпроворот, и поэтому очень удивился, когда в дверь позвонили… Кто бы это мог быть? Александр открыл дверь и отступил, изумленный:

– Галя?!

Галя Харитонова, раскрасневшаяся, пыталась скрыть свое смущение торопливой и бойкой скороговоркой:

– Здрасьте, Александралексаныч, а я рядом была, шла-шла, дай, думаю, загляну, вдруг дома, чаем угостит…

Васильев отступил в сторону, стараясь выглядеть галантным, повел рукой:

– Да что вы! Милости прошу…

– А чай будет? – уже не так смело, как вначале, щебетала Галя, войдя в комнату.

– Будет чай, и торт, кажется, есть… А вина хотите? Сухое, грузинское… – Он даже губами причмокнул, как бы показывая, что за нектар обещает, и Галя как-то облегченно засмеялась:

– С удовольствием! Тем более грузинское…

Пока кипел чайник, пока Васильев, оттеснив книги, устраивал на столе неумелую сервировку: чашки, разномастные блюдца, половинку торта в картонной коробке, – Галя, стараясь не обращать внимания на его застольные ухищрения, разглядывала книги:

– Сколько их у вас… И все прочли?

– И все прочел…

Он подал книгу в синем переплете и спросил:

– Читала?

Галина взглянула на обложку: Каверин. «Два капитана».

– Да, она мне очень понравилась. Я ее читала, как говорится, запоем. Так интересно!

– Это моя настольная книга, – признался Васильев.

– А вы, кажется, тоже капитан? И тоже отправляетесь в поиск… – Галина подняла бокал. – За успешный поиск третьего капитана…

– А я, Галя, хочу, чтоб ты была счастлива… За тебя!

В оставшиеся до отъезда Васильева дни Галя навещала его допоздна… В один из последних вечеров говорили особенно долго и откровенно. Васильев настоятельно советовал ей поступить в институт.

– Не останавливайся на полпути, Галя. Ты молодая, умная, красивая. У тебя все впереди. Поступи обязательно. Чем выше человек восходит в познаниях, тем шире открываются ему виды, так утверждал Радищев, один из великих умов России.

– Обязательно поступлю…

– Советую пойти в пищевой, но не на технологический факультет, а на экономический. Технологию ты знаешь, новое – изучишь на практике, а экономический поможет тебе взглянуть на жизнь по-новому…

•

Вдруг настойчиво зазвонил телефон. Васильев с неохотой поднял трубку.

– Срочно приезжай! – услышал он голос Давиташвили. «Чего это ему вздумалось, – размышлял Васильев. – Знает ведь, что я занят сборами…»

Еще не успел Васильев подать руку секретарю парткома, как тот без предисловия сообщил:

– Сегодня нас будут слушать в райкоме. На заседании бюро. Скоро поедем…

– А я при чем? – ничего не понял сразу Васильев. – У меня же билеты на руках, вы знаете.

– Вот и прекрасно, – с заметной иронией в голосе произнес Давиташвили. – На дорогу душ холодный… Полезно будет.

– Да что случилось-то в конце концов?!

– А ничего особенного! В райкоме будут разбираться, как мы с твоей помощью успешно выполняем план… Вот и все. – Секретарь парткома нервно походил по кабинету, постоял в задумчивости у окна. Васильев не видел таким его никогда. Значит, дело серьезное.

– Турский написал письмо в райком, – уже спокойно начал Давиташвили. – На твое предложение насчет создания цеха легких металлоконструкций он посмотрел иначе, чем остальные… Турский считает, что все это предпринято тобой только ради собственной карьеры. Чтоб, дескать, тресту дали первую категорию, ввели новую должность заместителя управляющего. Словом, автор письма представил дело так: ты хотел большого портфеля и ты его добился вот таким путем – за счет создания нового цеха. Ну, естественно, что он против повторного счета продукции. Привел все расчеты, все подсчеты – сколько государству убытка принесла твоя идея…

– Так ведь тогда Турский поддержал организацию цеха… – Васильев даже привстал от возмущения. – И потом, если он видел какие-то финансовые нарушения, почему же сразу не забил тревогу?!

– Он ждал, когда ты соберешь чемодан в аспирантуру, – невесело пошутил секретарь парткома. – Нам пора ехать, однако.

…Уже по тому, как сдержанно-холодно встретили трестовских члены бюро, Васильев понял: выдадут на всю катушку.

– Ну, что, товарищи, начнем, – поднялся секретарь райкома. – Мы не стали создавать специальную комиссию, чтобы проверить факты, о которых нам сообщил главный бухгалтер треста – руководители полностью признают, так сказать, их наличие. Они поддались соблазну легко и безболезненно выйти из прорыва, пошли на поводу у Васильева, которому пришла в голову идея, я бы сказал – авантюристическая идея, вести двойной счет продукции. Я слышал, что вы собираетесь на учебу – это правда? – неожиданно спросил секретарь.

– Да, поступаю в аспирантуру…

– Вы что же, собираетесь учить потом студентов, как по три раза включать в план стоимость одних и тех же изделий? – усмехнулся секретарь, окинув взглядом сидящих за столом.

– Зачем же их учить? Эту арифметику знает на заводе каждый пэтэушник…

Члены бюро переглянулись, недоуменно пожали плечами.

– Какую арифметику вы имеете в виду?

– Не мы первые ее придумали, – заявил Васильев. – Ведь трубы и металл, которые мы используем, вначале были рудой, коксом и так далее. Их стоимость повторялась в чугуне, чугуна – в стали, а стали – в прокате. Как видите, до поступления на наш завод стоимость материалов уже включалась в план по крайней мере три раза…

– Значит, вы считаете вполне нормальным, что опоры для линий электропередачи общей стоимостью восемь миллионов рублей включены в план дважды?

– Думаю, что стоимость сильно занижена…

– Даже так?!

– Да, занижена. Цех легких металлоконструкций, о котором речь идет в письме, выпускает опоры для шестикиловольтных линий электропередачи и телефонных линий. Его продукция составляет в среднем одну четверть всего заводского объема. Опоры же для тридцатипяти- и стадесятикиловольтных ЛЭП, все трансформаторные подстанции и остальные виды изделий изготавливаются в других цехах завода и отправляются в СМУ. Их стоимость включается в план и на заводе, и в стройуправлении. Поэтому я считаю, что сумма повторного счета занижена. На самом деле она больше, чем указано в письме, примерно раза в четыре.

– Вы представляете себе, что это самый настоящий обман государства? – спросил кто-то из членов бюро.

– Система неоднократного повтора стоимости многих изделий узаконена действующими инструкциями, и нарушать ее никто не имеет права, – твердо ответил Васильев.

Участники заседания задвигали стульями, стали тихо переговариваться друг с другом.

– Чистая демагогия, – послышалась реплика из группы приглашенных.

Стали выступать. Мнения членов бюро сходились: в тресте сознательно пошли на завышение объема работ.

– Думаю, что дело тут ясное: руководители треста встали на легкий путь достижения славы, – жестко сказал секретарь райкома. – Все они заслуживают серьезного наказания. А Васильев, как видите, так и не понял своей вины. А скорее всего – не захотел понять. Предлагаю к нему применить крайнюю партийную меру – исключить.

Его поддержали. Единодушно проголосовали и за строгие выговоры остальным: управляющему, секретарю парткома.

Так бы и кончилось все, но уже после голосования слова попросил Давиташвили.

– Извините, что нарушаю регламент, – сказал он. – Но я буду краток. Товарищи члены бюро! Считаю, что партийную ответственность должен понести и автор письма.

– За то, что вынес сор из избы? – перебил его секретарь райкома.

– Нет, не за это. За то, что на трестовском партактиве согласился на создание цеха, а теперь выступает в роли разоблачителя! Почему же он, как страж финансов, не пресек сразу безобразие? Почему же подписывал отчеты, если считал их липовыми? И потом: Турский обвиняет Васильева в карьеризме – он-де, мол, рвался к креслу заместителя управляющего. А между тем у нас есть письменная просьба Васильева не назначать его на эту должность! Он на учебу собирался еще тогда… Вообще считаю, если бы заместителем управляющего стал Турский – а его кандидатура тоже обсуждалась у нас, – то не было бы и письма в райком.

Неожиданное выступление Давиташвили возымело свое действие. После короткой, но жаркой дискуссии все сошлись на одном решении: объявить «строгача» и автору письма.

Сразу же после заседания бюро Васильев написал апелляцию в горком партии, в результате проверки которой все взыскания отменили, так как было установлено, что расширение повторного счета процесс закономерный. Васильев, покидая теплые южные края, был в этом уверен. Но не такого он ждал прощанья с Закавказском, который стал для него второй родиной. Совсем не такого…

На следующий день Галина вместе с друзьями Васильева пришла на вокзал проводить его в Москву. Началась новая полоса его жизни и поиска…

 

Невыразимая нелепость

Давно схлынул поток первых посетителей. Близился вечер, уже расходились и те, кто пришел после обеда. Это самое лучшее время в первой читальне страны, в крупнейшей из ее трехсот пятидесяти тысяч библиотек. Стихнет шелест страниц, приглушенные разговоры, а если кто и пройдет мимо столика, то шаги – будто через комнату спящего человека. А уж как в городе зажгут фонари, это огромное здание вновь заполнит поток посетителей.

Посмотрев на часы, Васильев закрыл книгу, решительно встал и быстрым шагом направился в регистратуру. У самого входа он столкнулся с Егоровым.

– Я ему названиваю, всех знакомых на ноги поднял, а он тут в книгах закопался. А ну-ка дай посмотреть, что ты читаешь, когда на душе черти канкан пляшут, – протянул руку Егоров.

– О-о… «Жизнь двенадцати цезарей». С древними советуешься? Это полезно…

– Не тяни, говори, – оборвал его Васильев.

– Пойдем присядем, – взяв под руку Васильева, Егоров направился к свободным креслам в углу маленького овального зала.

– Ты не волнуйся. Я и стоя выдержу твое сообщение. За полтора года канители я настроился на худшее, – усмехнулся Васильев. И тут же спросил: – Провалили?

– Не совсем, – усаживаясь в кресло, ответил Егоров.

– Как это понимать?

– Не расстраивайся, операция провала твоей диссертации, считай, сорвана. Я уверен: все будет в порядке.

– Откуда такая уверенность?

– Как ты и предполагал, организатором канители стал Арханов, – начал Егоров свой рассказ о заседании экспертной комиссии ВАКа. – Чтобы задать тон обсуждению, он выступил на заседании первым. Почти сразу заявил: уровень твоей диссертации ниже всякой критики, в практическом отношении никакой ценности не представляет. Договорился до того, что, дескать, отдельные положения диссертации просто несовместимы с марксизмом… Но тут, извиняясь, перебил его мой шеф, которого я посвятил во все подробности твоих взаимоотношений с Архановым. Так вот шеф его спрашивает: «Скажите, дорогой Георгий Иванович, а почему на ученом совете во время защиты диссертации вы говорили о высоком теоретическом уровне и большой практической ценности работы Васильева? Как понимать прямо-таки противоположную оценку одного и того же научного труда? И кстати, это не тот ли Васильев, которому вы во время защиты своей докторской выражали сердечную благодарность за помощь в сборе материала?..» Расчет шефа был верным. Остальную часть выступления Арханов посвятил оправданию своего поведения. И тогда председатель попросил шефа и еще одного члена совета основательнее ознакомиться с твоей работой и на следующем уже заседании решить ее судьбу…

– Огромное спасибо тебе, Андрюша, за такую заботу и поддержку, – растрогался Васильев.

Они еще немного поговорили, потом Егоров заторопился, чтобы успеть просмотреть заказанную литературу, а Васильев направился к выходу. «Диссертация Арханова, в которой он пытается подвести научное обоснование отжившим, расточительным методам хозяйствования, проходит на ура! Мою же попытку показать все изъяны этих методов на словах все признают, одобряют, а на деле столько преград выставляют, – размышлял он. – Особенно обидно, что делается это зачастую не в честной, откровенной полемике на трибуне, а за кулисами. Там бросили реплику, тут высказали сомнение, и вот чьи-то слова уже обросли всякими домыслами и стали „общественным“ мнением».

Мысленно возвращаясь к своей работе, Васильев подумал: сколько еще возникнет трений по мелочам – никому не нужных, амбициозных, связанных с позицией, точкой зрения, уже однажды кем-то занятой, незаметно утвердившейся либо навязанной, а потому долгие годы господствующей, хотя и далеко не самой верной, не говоря уж о ее прогрессивном, новаторском содержании – оно, как правило, отсутствует начисто. Сколько черной, именно черной, а не черновой работы добавляет эта снобистская, эта околонаучная, конъюнктурная возня, сколько она отнимает здоровья и творческих сил…

«Все. Хватит об этом!» – Васильеву хотелось сбросить с себя груз неприятных мыслей, напрочь освободиться от внутреннего, потайного брюзжания…

•

Александр положил номерок на плоский барьер гардероба. Слева к барьеру прилип еще номерок… «Она, – вспыхнуло в его сознании. – Но кто же она? Какие мы все книжники, однако. Только нужный абзац, только нужная мысль, только искомый ответ в „айсбергах“, „эльбрусах“ и „монбланах“ разложенных на столе монографий… А рядом с тобой такая девушка…»

– Товарищ… Возьмите пальто…

Гардеробщица выжидающе смотрела на него. Он извинился, подхватил свое легкое серое пальтишко, удобное для слякотной московской погоды…

А вот и она принимает пальто. Воротник и шапка – модный длинный мех…

– Позвольте помочь? – Откуда эта легкость пришла к нему? Больше года видел Васильев за своим постоянным столом в аспирантском зале Ленинки одну и ту же соседку, а вот не мог преодолеть в себе скованности, чтоб когда-нибудь сказать девушке что-то, кроме обычных приветствий, завязать непринужденный разговор – язык словно деревенел при встрече с ней. Лицо ее он узнал бы и из тысячи, доведись встретиться в городе. Узнал бы… А вот оно рядом.

– Спасибо, вы очень внимательны…

Голос мягкий, бархатный. Плавный, будто выписанный рукой художника, красивый овал чуть удлиненного лица. Немного вздернутый нос придавал всему облику девушки оттенки озорства и смешливости. Глаза – голубые, просторные и светящиеся…

– Мы с вами давно знакомы, а между тем и незнакомы… Александр Александрович. Просто Александр, – поправился он.

– Меня зовут Ирина. Лаврентьева… – Она улыбнулась, а Васильев подумал, что улыбки-то ее, открытой, невольно располагающей к себе, он еще не видел там, за столом, – лишь замечал или, скорее, чувствовал ее хорошее настроение.

– Может, побродим? – предложил он.

– С удовольствием, – ответила Ирина.

Они прогулялись в Александровском саду, затем прошли на улицу Горького. Разговор вначале не клеился. Они задавали друг другу ничего не значащие вопросы, и каждый чувствовал, что говорит не то и не так. Незаметно дошли до Советской площади. Справа чернела фигура всадника – основателя города. Слева высилось красиво подсвеченное здание Моссовета. Ирина остановилась, засмотрелась на дом:

– Когда-то он стоял на двенадцать метров ближе к оси улицы. На целых двенадцать! Затем мостовую стали расширять и дом… передвинули. Целехоньким. Знали, видимо, об этом?

– Да, в общем-то.

– В свое время здесь жил губернатор Москвы Долгорукий – однофамилец основателя города, а может, и дальний потомок. Так вот: в дом губернатора был вхож известный жулик, аферист международного класса – Штайнер. Однажды он появился здесь на приеме со своим приятелем, как он сказал, – известным английским лордом. Штайнер объяснил губернатору, что сей знатный господин заинтересовался домом и хотел бы подробнее осмотреть его планировку, кабинеты, комнаты. Губернатор великодушно распорядился показать заморскому гостю свое жилище во всем его блеске и богатстве. Лорд ни единого слова не понимал по-русски, и Штайнер сам отвечал на его вопросы, по-своему переводя ответы тех, к кому обращался иностранец.

Вскоре Штайнер исчез из Москвы. И кажется, навсегда. Все бы ничего, но через пару месяцев к губернатору пришел представитель лорда и очень удивился, что здание до сих пор не освобождено. Он предъявил купчую на губернаторский дом. Разразился грандиозный скандал – ведь лорд, оказалось, уплатил Штайнеру за дом свыше ста тысяч золотом. Губернатор пожаловался царице, но та только высмеяла его, сказав, мол, как же тебе город можно доверять, коли у тебя из-под носа украли собственный дом. Во избежание дальнейшей огласки, нежелательных пересудов губернатор постарался замять эту историю, но ему пришлось возместить злополучные деньги…

– А вы, между прочим, прекрасная сочинительница.

В голосе Ирины прозвучала нотка обиды:

– Ошибаетесь, я ничего не сочиняла, этот эпизод прочитала у Гиляровского.

Помолчала, потом добавила:

– Мне очень нравится Гиляровский! И писатель оригинальный, и журналист отличный – все вместе. А сколько он написал о Москве! Если хотите, могу дать вам почитать его книги…

Шли по сверкающей огнями главной улице, и Ирина увлеченно рассказывала и рассказывала о великолепном мастере московского репортажа – о его скитаниях по России, об унижениях, которые он терпел от антрепренера, когда был провинциальным актером, об участии в русско-турецкой войне и о том, как ценою невероятных усилий он в конце концов «выбился в люди».

Александр восхищался ее памятью. Девушка легко называла массу имен, фактов, приводила исторические даты – про таких обычно говорят: ходячая энциклопедия.

– Я вас не утомила? – забеспокоилась Ирина, заметив задумчивость спутника.

– Да что вы! Так интересно…

– А вы знаете историю, что приключилась здесь много лет назад? – остановилась Ирина у бывшей филипповской булочной.

– Нет. Может, зайдем?

– Пойдемте, здесь можно выпить хорошего кофе.

Они заняли место за высоким столиком, и Ирина продолжала пересказывать смешную историю, которую вычитала у Гиляровского.

Властному генерал-губернатору Закревскому каждое утро к чаю подавали горячие сайки от Филиппова. «Эт-то что за мерзость? Подать сюда булочника!» – возмутился он однажды. Слуги, не ведая, в чем дело, привели к нему перепуганного хлебопека. «Эт-то что?» – заорал губернатор, сунув под нос Филиппова сайку с запеченным тараканом. «И очень даже просто, ваше превосходительство, – поворачивает перед собой сайку старик, – это изюминка!» И съел кусок с тараканом. «Врешь, мерзавец! Разве сайки с изюмом бывают? Пшел вон!..» Влетел Филиппов в пекарню, схватил решето изюма да в саечное тесто, к великому ужасу пекарей, и вывалил. Через час Филиппов угощал Закревского свежими сайками с изюмом, а через день от покупателей отбоя не было. Вот такая история у наших булочек, – засмеялась Ирина.

– Вы, наверное, изучаете историю?

– Вы почти угадали. Я закончила Институт внешней торговли. Но за границу направляют чаще всего семейных, и мне пришлось расстаться со своими первоначальными планами. Немного поработала во Внешторге и поступила в аспирантуру. Теперь занимаюсь историей политической экономии социализма…

Они шли по улице Горького, не замечая вечерней толчеи.

Ирина остановилась у книжной витрины.

– Не могу спокойно проходить мимо книг – это ведь лучшее, что мог изобрести человек, – воскликнула она.

– Согласен. Я все больше убеждаюсь в правоте Кампанеллы. Помните эти строки?

– Прекрасная мысль и очень верная, – откликнулась Ирина. – Я вот после окончания института была глубоко убеждена, что хорошо знаю свой предмет: одни пятерки, меня хвалили… А начала учиться в аспирантуре и поняла – ой как много еще непонятного для меня есть.

– Я знаю то, что ничего не знаю, – в тон ей ответил Александр. – А помните, какому принципу следовал герой Апулея из «Золотого осла»? Нет? Он заявлял: хочу знать если не все, то как можно больше…

– Не пришлось читать Апулея, – сказала Ирина. – Сколько в Ленинке его заказывала, всегда отвечали: «На руках». По этому поводу один мой знакомый сострил: «Сотрудники библиотеки стоят на страже твоей нравственности, потому и не дают тебе „Золотого осла“».

– Возможно, ваш знакомый был недалек от истины, – улыбнулся Васильев. – Не случайно еще при жизни Апулея священники называли стиль писателя игривым и развратным… Но Апулей пережил своих критиков. Его переводят и читают во всем мире. Пушкин как-то признался, что в юности предпочитал Апулея Цицерону… А разве не говорит о всемирной славе автора такой факт: спустя двести лет после его смерти среди восьмидесяти статуй, украшавших термы в Константинополе, оказалось лишь четыре знаменитых римлянина: Цезарь, Помпей, Вергилий и Апулей… А «Золотой осел» недавно появился в магазинах, и я его купил. Могу предложить обмен: вы мне – Гиляровского, я вам – Апулея.

– Странно… Мы с вами знакомы где-то всего два часа, а отношения уже стоят на деловой основе: ты – мне, я – тебе, – не удержалась от иронии девушка.

– Век такой, – смутился Васильев. – К месту сказать, похождения апулеевского осла по сравнению с капиталистической действительностью выглядят просто детской шалостью.

Вы, видимо, знаете, что в образе осла, вернее в шкуре осла, путем волшебных превращений оказался красивый молодой человек Луций. После долгих и страшных мук, что выпали на его долю – у каких только хозяев он не был, – ему наконец повезло: очередной владелец создал ослу нормальные условия. Но однажды ночью его навестила богатая матрона… Об этом узнали. И тогда возникла идея: повторить сцену встречи женщины с ослом… в театре. Но поскольку женщины для этой цели не нашлось, решили, что «спектакль» состоится с одной особой, осужденной за тяжкие злодеяния на растерзание дикими зверями. Апулей-Луций услышал о нечистых приготовлениях, и в последний момент, когда зрители ждали его появления, ему удалось бежать. Словом, на сцене этот низкий акт не свершился.

А вот на Западе подобный «спектакль» состоялся.

– Это ужасно, – зябко поежилась Ирина. – Где же тот спектакль допустили!

– В Дамагонии… Эта страна порнографию сделала государственной монополией. Один известный французский публицист по этому поводу писал, что на следующий же день специальное общество, пекущееся о животных, яростно выступило в защиту осла. Но кто выступит в защиту девушки? В самом деле, кто?..

Когда я был в Дамагонии, местная печать и радио горячо обсуждали такой случай. Один молодой офицер фотографировался для порнографических изданий. Его заверяли, что они пойдут только на экспорт… Однако журналы вскоре появились в киосках. Военное начальство заговорило об отставке офицера. Об этом узнали журналисты и развернули настоящую дискуссию! Одни требовали увольнения, другие утверждали, что это противоречило бы духу свободы. У третьих был в ходу довод: при хорошей зарплате военный не пошел бы фотографироваться… Вот вам, так сказать, предмет для всеобщего обсуждения. А такие проблемы, как безработица, инфляция, буржуазной печати вроде бы и не касаются…

– Теперь налево, – тронула за рукав спутника Ирина, когда они очутились на ярко освещенной площади Маяковского. – Я уже почти дома.

– Так быстро? – искренне огорчился Александр. – Я понимаю, вас, наверное, дома заждались? Вы ведь с родителями живете?

– С мамой живу. Папа умер год назад…

– Я могу вам позвонить? – чувствуя, что пришла пора прощаться, осмелился Васильев.

– Да, конечно. Меня легче застать дома утром, вечера я часто провожу в Ленинке. Запишите телефон…

•

Они встретились через несколько дней. На этот раз Ирина предложила пройтись по старым арбатским переулкам. Она показала дом, где жили сестры из «Хождения по мукам», известную Медведевскую гимназию, дом декабристов.

Васильев слушал Ирину с удовольствием.

– А почему вы заинтересовались политэкономией, а не историей как таковой? – не удержался он от вопроса.

– История политической экономии пока еще мало исследована. Занимаясь этой проблемой, я узнала очень много интересного… И очень скоро по-настоящему «заболела» предметом.

– А у вас не сложилось мнение, что в этой науке все ясно и никаких проблем?

– Было бы так – наука оказалась бы «безработной». Политэкономия долго и трудно завоевывала право быть наукой. Ведь в двадцатые годы у нас многие светила были искренне уверены, убеждены: социализму эта наука вообще не нужна…

– Почему?.. Я читал, правда, что в двадцатые и даже тридцатые годы некоторые экономисты отрицали действие при социализме объективных экономических законов. Но чтобы отрицать науку в целом – это, конечно, слишком…

– И тем не менее… Сказалось влияние идеалистического учения неокантианцев. Они, как вы знаете, толковали о несовместимости объективного закона и сознательно поставленной цели. Наиболее рьяным проповедником этой науки был Бухарин, труды которого в ту пору широко распространялись. Он утверждал: конец капиталистически-товарного общества будет и концом политической экономии…

– Но, насколько помню из прочитанного в архивах, – наморщил лоб Васильев, – где-то в двадцать пятом году в Коммунистической академии прошла дискуссия, и на ней Бухарину досталось на орехи?

– Да, там запевалой выступил Скворцов-Степанов. Мысль прозвучала сильная! Может, где-то и ошибусь немного, но он сказал, что в последнее время мы переживаем любопытную полосу ослепления известной предвзятостью… Начиная с элементарных кружков политграмоты и кончая коммунистическими университетами у нас уже около четырех лет повторяют как прочно установленную истину, будто марксистская политическая экономия есть теория только капиталистического общества. Невыразимая нелепость подобных утверждений не бьет в глаза ни авторам, ни читателям, делает их слепыми к подобной чепухе…

– К сожалению, – чуть помолчав, продолжила Ирина, – справедливые доводы Скворцова-Степанова повисли в воздухе. Талантливого и смелого ученого поддержали лишь два человека. Да, всего двое… Поэтому один из участников дискуссии, Розенберг, с полным основанием писал, что после дискуссии отрицание политэкономии приобрело характер догмы…

– И кто же осмелился в конце концов посягнуть на эту догму?

К удивлению Васильева, вместо ответа Ирина громко рассмеялась:

– Не зря мы, вижу, столько вечеров в Леннике провели! Целыми цитатами свободно оперируем!

– И все-таки: кто посягнул на догму? – спросил Васильев.

– Ленин – кто же еще?! Толчком к наступлению на «невыразимую нелепость» послужил его одиннадцатый сборник, изданный в 1929 году. В нем впервые были напечатаны его знаменитые замечания на книгу Бухарина «Экономика переходного периода». Владимир Ильич отмечал, что бухаринское определение политической экономии – это «шаг назад против Энгельса». На тезис Бухарина «Итак, политическая экономия изучает товарное хозяйство» Ленин возразил: «Не только!» Политическая экономия как наука, утверждал он, будет существовать и дальше, даже в чистом коммунизме.

С этого и начинается признание этой науки. Многое для этого сделал Николай Алексеевич Вознесенский. Он ставил вопрос ребром: нужно ли и пора ли разрабатывать теорию социалистической экономики? И тут же отвечал: «Несомненно, и нужно, и пора взяться за выполнение этой задачи». В 1931 году он выступил в журнале «Большевик». Одним из первых советских экономистов Вознесенский употребил термин «политическая экономия социализма». Но дело не только в термине. Ученый обосновал это понятие, развил интересные и прогрессивные по тому времени идеи…

– А разве политэкономию не преподавали в институтах в двадцатые годы? – поинтересовался Васильев.

– Преподавали. Но как науку, изучающую только капитализм. Правда, в конце курса преподаватель по собственному усмотрению мог давать студентам некоторые сведения и о социализме… Как высказался один ученый, преподавание политэкономии социализма велось в «благотворительном порядке». О недостатках в преподавании политэкономии написал записку в ЦК Яков Аркадьевич Яковлев. В свое время он заведовал отделом ЦК партии по сельскому хозяйству, был наркомом земледелия, возглавлял Колхозцентр. С запиской познакомили Сталина. Он согласился с доводами и предложениями Яковлева. И тогда ЦК ВКП(б) принял решение о перестройке преподавания политической экономии. В нем указывалось на ошибочность сложившихся взглядов и намечались меры по устранению недостатков.

– Да у вас талант архивиста. Откопать такую записку…

– А вот недавно я натолкнулась на интересный документ в архиве Института экономики. – Ирина сделала вид, будто она не уловила в голосе спутника комплимент. – Там я нашла стенограмму совещания преподавателей вузов в ноябре 1936 года, на котором обсуждалось то решение ЦК партии.

Мне запомнилось выступление Константина Васильевича Островитянова. Ученый сказал, что нам необходимо сдвинуть тяжелый воз политэкономии с абстрактно-схоластических рельсов на конкретно-исторические, чтобы наши учебники и программы, как сказано в решении ЦК, воспитывали действительно ненависть к капитализму, а не ненависть к авторам этих учебников…

Однако издать учебник по политической экономии социализма до войны не успели. К этому активно приступили после войны. Проект учебника – его подготовила группа авторов – обсуждался на ноябрьской экономической дискуссии 1951 года. С материалами дискуссии ознакомился Сталин. Он высказал свои «Замечания», которые потом были опубликованы в брошюре «Экономические проблемы социализма в СССР». Эта работа и легла в основу первого, скажем прямо, долгожданного учебника политической экономии социализма. Издали его, если вы помните, в 1954 году… А не хватит ли нам об истории политэкономии говорить? – спохватилась Ирина. – Лучше расскажите о своей диссертации. Она ведь посвящена будущему… Кстати, недавно я натолкнулась в последнем номере журнала «Народное хозяйство» на вашу статью о совершенствовании показателей. Она мне понравилась…

– О, моя тема более чем прозаична. По-научному называется так: «Совершенствование системы показателей планирования и оценки работы производственных коллективов».

– А почему вы говорите, что «по-научному»? Разве диссертации бывают ненаучные?

– Бывают иногда, но их очень трудно сразу распознать: прячутся под наукообразными названиями, а уж стиль такой, что до сути добраться далеко не каждому дано. Вы знаете, как по неопытности я назвал вначале свою тему? Я назвал свою тему так: «Почему: чем дороже, тем лучше?» Меня чуть на смех не подняли… Теперь я понимаю, что это было не совсем серьезно.

– Для диссертации такое название, конечно, несколько странно. А почему вы так хотели ее назвать?

– Под впечатлением момента. Я тогда поставил перед собой вопросы, на которые стремился найти ответ, и прикрепил их над письменным столом. Друзья окрестили листок «поминальником».

– Что же это были за вопросы? Назовите хотя бы те, что помните.

– Да я их все в памяти держу. Потому что на иные все еще ищу ответы. Вот послушайте:

· Почему удорожание продукции содействует выполнению и перевыполнению плана и ведет в передовики, а удешевление ее, наоборот, – к срыву плана и в отстающие?

· Почему удорожание продукции повышает производительность труда, увеличивает фонд зарплаты и сумму премий, а удешевление снижает их?

· Почему предприятиям порой невыгодно осваивать новую технику и товары, которые дешевле и легче уже освоенных?

· Почему зачастую плановые задания не полностью обеспечиваются материальными ресурсами?

· Почему коллективы не заинтересованы в составлении напряженных планов и повышении качества работы?..

– Вопросики, откровенно говоря, интригующие… – покачала головой Ирина, с удовлетворением отмечая про себя глубокое знание предмета собеседником.

– Но они, как видите, отражают суть заголовка, который я определил вначале. А таких «научных» названий, как мне порекомендовали, много, поди в них разберись… Да, собственно, и сделаны они зачастую на одну колодку.

– Вы давно защитились?

– В прошлом году.

– Поздравляю, хотя и с опозданием, – протянула свою ладошку Ирина.

– Наоборот. Еще рано, – сказал с улыбкой Александр, но руку девушки, однако, принял и на какой-то миг задержал в своей горячей ладони. Он понимал, что их встречи чем-то напоминают «интимный семинар», но изменить что-либо еще не решался. Так было обоим легче… Целый час разговора об экономике был естественнее и проще для них, чем одно вот это непривычное пожатие рук…

– Как это понимать – рано? – Ирина осторожно высвободила руку.

– Да ведь моя диссертация еще пока в ВАКе… Полтора года маринуют. А ведь там и сомнений, казалось бы, не должно: диссертация основана на материале, накопленном во время работы в строительстве и на заводе. Я пытаюсь доказать, что показатель «валовая продукция», или, как его именуют, просто вал, непригоден не только для оценки работы производственных коллективов, но и для определения стоимостного объема производства.

– Вал все время критикуют. Неужели от него так много зависит, что ему уделяется столько внимания?

– А мне кажется, что, наоборот, мало – надо бы больше ему уделять внимания, – не согласился Васильев. – Ведь этот показатель, подобно метру или весам, когда речь идет о расстоянии или весе, служит измерителем нашей экономики. Объем производства этот показатель измеряет рублями, которые отражают… расход материальных, трудовых и финансовых ресурсов. В результате складывается такая ситуация: чем дороже продукция, тем успешнее выполняется план. Снизив издержки производства, коллектив может оказаться в экономическом затруднении.

Сейчас, как вы знаете, делают упор на специализацию и кооперирование производства. Многие заводы пятьдесят – семьдесят и более процентов стоимости выпускаемой продукции получают со стороны в виде материалов, полуфабрикатов и узлов. В результате происходит двойной, тройной и даже больший счет стоимости одних и тех же материалов и полуфабрикатов. Чем больше таких поворотов, тем больше получается по отчетам объема производства. Но реальной продукции от этого не прибавляется! Измерение стоимостного объема производства с помощью валовой продукции образно можно сравнить с гирями и метрами, которые в действительности на пятнадцать, а порой на тридцать и более процентов меньше их цифрового обозначения…

– Вот уж не предполагала, что экономика пользуется столь недостоверными измерительными приборами, – искренне изумилась Ирина.

– Тем не менее на базе вала определяется объем производства и темпы его роста. Поэтому коллективам невыгодно отказываться от повторного счета продукции, удешевлять ее – все это ведет к искусственному падению темпов роста производства и производительности труда. Положение усугубляется тем, что показатель валовой продукции постепенно, спонтанно превратился в директивный оценочный показатель. В различных формах вал проник во все сферы нашей экономики: в промышленности – валовая продукция, в строительстве – объем строительно-монтажных работ, на транспорте – тонно-километры, в сельском хозяйстве – валовая выручка, в торговле и снабжении – товарооборот…

Васильев сделал короткую паузу, внимательно взглянул на собеседницу – не утомилась ли слушать? Ирина уловила этот безмолвный вопрос.

– Мне это очень интересно. Продолжайте, пожалуйста.

В скверике, где они сидели, становилось пустынно – город сбавлял свой бешеный ритм, сник поток проносившихся по улицам машин; вечерняя влажная зябкость гнала людей к домашнему теплу, уюту.

Они поднялись со скамейки и медленно зашагали к выходу из скверика.

– Знаете, Ирина, – снова начал Васильев, – когда вы говорили, что отрицание политэкономии социализма Скворцов-Степанов назвал «невыразимой нелепостью» и возмущался тем, что она «не бьет в глаза ни авторам, ни читателям и делает их слепыми к подобной чепухе», мне пришла мысль о второй «невыразимой нелепости»…

– Имеете в виду вал?

– По-моему, он вполне может удостоиться такой чести. Противоречия личных и коллективных интересов тут налицо. Трудящимся с разным уровнем дохода нужны дорогие, средние и дешевые товары одинакового назначения. Предприятиям же дешевые выпускать невыгодно. Ради роста объема производства в рублях дешевый ассортимент постепенно загоняют в угол. За счет расширения выпуска дорогих изделий объем в рублях растет, а в штуках и метрах сокращается. Отсюда и появляется дефицит…

– То, что работники заводов и фабрик выигрывают как производители товаров в зарплате и премиях за увеличение выпуска продукции в рублях, потом проигрывают как покупатели, приобретая дорогие товары вместо дешевых, – подметила Ирина.

– Вот именно… – кивнул головой Васильев. – Но, как говорится, сие от них не зависит. Все диктует ситуация: если заводчане снизят издержки производства, то есть затраты в рублях, причем при сохранении и даже росте продукции в натуральном выражении, то по отчетам это будет выглядеть как ухудшение работы.

– Почему? – приостановилась Ирина.

– Если увеличение выпуска изделий будет достигнуто за счет более дешевых новинок, то отчеты отразят снижение темпов роста производства и производительности труда. Ведь эти же показатели зависят от размеров вала… Разве это нельзя назвать «невыразимой нелепостью»?

Чувствуя, что Ирина слушает с интересом, Александр все больше увлекался:

– Сложилась довольно парадоксальная ситуация. Теоретически все единодушны, что при социализме товарно-денежные категории играют подчиненную роль. Это записано и во многих решениях, и во всех учебниках… А практически почти всюду – от автомобилестроительного гиганта до киоска «Союзпечати» – господствует вал, который не способен достоверно отражать дела в экономике.

Все это наводило меня на бесконечные размышления, порождало много безответных «Почему?».

Тогда я решил обратиться к помощи истории, проследить, как зарождалась система показателей учета, планирования и оценки работы наших предприятий, отраслей. Меня особенно интересовало: когда и почему валовая продукция стала измерителем объема производства и основным директивным показателем? Предлагались ли другие показатели? Почему они были отвергнуты? Короче говоря, я задался целью отыскать, кто и когда узаконил господство вала.

– Но почему вы избрали путь кустаря-одиночки? – удивилась Ирина. – Надо было обратиться на кафедру статистики и планирования, и там бы вам все это запросто разъяснили. Ведь для них это дважды два!

– В том-то и дело, что я обращался ко всем ведущим специалистам, но эти вопросы у них, кроме удивления, ничего не вызывали. Они считают, что нынешняя практика не должна вызывать сомнений: чуть ли не классиками марксизма-ленинизма предписана, мол. Но я к этому времени уже точно знал, что классики тут ни при чем.

– Вот как?

– Я самым внимательным образом перечитал Ленина и не нашел у него даже малейшего стремления предсказать методы учета объема производства, показатели планирования и оценки работы хозяйственных звеньев. Окончательно в этом убедился после того, как прочитал его указание управляющему ЦСУ Попову. Документ написан 16 августа 1921 года. Владимир Ильич отмечал, что вся организация ЦСУ неправильна. Подчеркивал, что об этом он уже писал два с половиной месяца назад, однако все остается по-старому, недостатки не исправляются. Ленин требовал обратить внимание на необходимость ускорить переорганизацию работы Центрального статистического управления. Он также потребовал в том указании от ЦСУ и Госплана выработать показатель оценки всего нашего народного хозяйства. При этом советовал учесть, как составляет эти «числа-показатели» заграничная статистика. К сожалению, первое письмо Ленина от 4 июня 1921 года, о котором он упоминал в записке Попову, не разыскано. А в нем, судя по ссылкам, были очень важные пожелания.

– Ну, вот теперь я вижу, что и вы с архивариусами не менее дружны, чем я, – вспомнила Ирина комплимент Васильева.

– Есть такая слабость, – признался Александр. – Иначе нельзя. В каждой старой книжке или журнальной статье находил «наводку». Так, в первом номере журнала «Проблемы статистики» за 1926 год я узнал о полемике, что развернулась вокруг учета продукции еще в двадцать третьем и двадцать четвертом годах. Оказывается, в конце 1922 года проходил Третий Всероссийский съезд статистиков, и в докладе на нем отмечалось, что в вопросах учета продукции есть несогласованность: объем продукции измеряли всяк по-своему. На эту тему в печати началась дискуссия. Многие экономисты доказывали, что валовая продукция не дает и близкого представления о положении дел в промышленности. Ссылались на то, что один и тот же вид сырья неоднократно повторяется. Любопытно, что на съезде статистиков предложили ввести новый показатель: чистую продукцию.

– Чистая продукция? А чем она отличается от вала? – поинтересовалась Ирина.

– Да это тот же вал, но без учета материальных затрат. Чем хорош этот показатель? Во-первых, тем, что устраняет повторный счет стоимости сырья и материалов и поэтому более объективно отражает реальный объем конечной продукции предприятия, отрасли. Я узнал, что в двадцатые годы и на практике пытались подойти к чистой продукции… Изучил я и зарубежный опыт. Выяснилось: в США показатель, соответствующий чистой продукции, называется «добавленная или приращенная стоимость». Он в ходу с середины прошлого века. Такой показатель встретишь и во многих европейских капиталистических странах.

– Нет, все-таки история – это вполне современная вещь, – заметила Ирина.

– Еще бы! – согласился Васильев. – Именно она подковала меня в теоретическом и методологическом отношении. Соединив историю с опытом работы на заводе и стройке, я подготовил и опубликовал в газете «Экономика и жизнь» статью «С позиций предприятия». Она, собственно, и предрешила мою дальнейшую судьбу.

– В каком смысле?

– Статью заметили. Редакция организовала на страницах газеты полемику – отклики были совсем неожиданные и разные… А я к этому времени в аспирантуре оказался не у дел… И, по сути дела, наравне со штатными работниками редакции с головой ушел в подготовку откликов читателей.

– А найти вам не удалось? – спросила Ирина.

– Кого найти?

– Вы же сказали, что пытались найти, кто и когда узаконил господство вала…

– Ах да! Я проштудировал постановления правительства и ничего подобного в них не нашел. Поэтому у меня сложилось убеждение: вал – это самозванец на экономическом престоле. Пробрался туда, как говорится, тихой сапой, а закрепить и упрочить власть ему удалось благодаря многочисленной рати отраслевых и междуведомственных инструкций, положений, указаний и прочих нормативных актов, узаконивающих и прославляющих его величество…

– Разве? – удивилась сказанному Ирина. – Ведь еще Ленин неоднократно выступал против ликвидации товарно-денежных отношений, за укрепление советских финансов и наведение строгого социалистического учета. С этой целью были приняты многие декреты и постановления. Разве все это не означает необходимость стоимостного объема производства?

– Означает. Но классики марксизма-ленинизма научно обосновали необходимость строго различать полную стоимость выпускаемой продукции, включающую все затраты по производству продукции, и вновь созданную стоимость (чистая продукция), которая образуется из зарплаты и прибыли. На базе какой из них целесообразнее определять вклад хозяйственных звеньев в создание совокупного общественного продукта? Несмотря на то что экономисты единодушно выступали за измерение динамики производства и производительности труда на базе чистой и условно чистой продукции, на практике утвердился метод исчисления этих показателей по валовой (товарной) продукции.

– Получается нечто похожее на историю отрицания политической экономии социализма, которое столь убедительно критиковал в 1925 году Скворцов-Степанов, – вставила Ирина.

– Совершенно верно, – согласился Александр. – Иначе как «полосой ослепления известной предвзятостью» такое положение не назовешь. Даже постановка вопроса о методе определения стоимостного объема производства на обсуждение у многих уважаемых ученых вызывает недоумение. Существующая практика искусственного завышения объема производства посредством многократного повтора в учете затрат прошлого труда, мягко говоря, не соответствует марксистско-ленинской теории общественного воспроизводства. При разработке своих схем Маркс сделал ряд абстракций. Чтобы избежать повторного счета прошлого труда в число этих абстракций, он включил положение, согласно которому весь постоянный капитал потребляется в течение данного года.

– В числе таких абстракций Маркс предполагал, что органическое строение капитала из года в год остается неизменным, – дополнила Ирина.

– Верно! Развивая теорию воспроизводства, Ленин в работе «По поводу так называемого вопроса о рынках» разработал схему реализации совокупного общественного продукта за четыре года в условиях научно-технического прогресса с учетом роста органического строения капитала. На этой основе он впервые сделал научное обоснование закона преимущественного роста производства средств производства. Но и в его схемах исключается повторный счет стоимости прошлого труда…

– А как понимать ваши слова «в аспирантуре не у дел»? – возвращаясь к прежнему разговору, спросила Ирина.

– Я на полгода раньше срока сдал научному руководителю профессору Сергеевой диссертацию. Но она мне посоветовала не защищаться досрочно, а идти по графику.

– Почему?

– Почему, почему, – усмехнулся Васильев. – Мне популярно объяснили, что члены ученого совета не любят «выскочек». Ученые мужи, дескать, более благосклонны к опаздывающим – такие, мол, глубже вникли в проблему. А «досрочников» часто прокатывают. О моей диссертации она отзывалась хорошо, однако на всякий случай готовила меня к провалу, даже рассказала о защите Барковской. Вы знаете Барковскую?

– Знаю.

– А историю ее защиты?

– Я слышала, что она дважды защищала докторскую, – пожала плечами Ирина.

– Не дважды, а трижды! Барковская, как член ученого совета, часто критиковала слабые диссертации. И ничего, казалось бы, в этом плохого нет. Но ведь за каждой диссертацией, кроме аспиранта, стоят научный руководитель, кафедра и, наконец, официальные оппоненты. Естественно, что относиться к Изольде Аркадьевне стали прохладно, хотя все понимали, что она талантливый ученый. Да ведь куда денешься: по ее учебнику – математической статистике – десять с лишним лет учатся в вузах, он выдержал пять изданий. И поэтому, когда она защищалась, на ученом совете в ее адрес раздавалось очень много хвалебных слов, все шло прекрасно. Но когда подсчитали голоса, оказалось – только два «за» и двое воздержались, остальные – «против». А самое интересное – на ученом совете выступили шесть его членов, которые хвалили диссертацию, шесть! Хвалили шесть, проголосовало «за» только два… Понятно, что Барковская была потрясена, начала писать везде и всюду о беспринципности совета… Через год снова вышла на защиту. Результат улучшился, но кое-кто для проформы начал ее критиковать. После этого Барковская махнула на все рукой и защитилась в другом институте.

– Так что же, как я понимаю, и у вас были недоброжелатели?

– Козьма Прутков верно изрек: «И устрица имеет врагов». Один Арханов чего стоит! Это заместитель заведующего кафедрой организации и управления производством в институте. Мы с ним познакомились, когда я был еще студентом-заочником, а он приезжал к нам в Закавказск с лекциями и принимать экзамены. Поначалу вроде сложились даже приятельские отношения… Но после моего выступления на ученом совете, когда он защищал докторскую, все разом изменилось.

– Почему?

– По его просьбе я прислал ему для докторской большой материал по строительству в Закавказье, но он сделал из него неправильные выводы…

– А может быть, он не смог разобраться в вашем материале? Вы не пытались с ним переговорить?

– Разобрался он прекрасно. Я говорил с ним до защиты. Именно поэтому и выступил…

– А как за Арханова голосовали?

– Два «против» и один воздержался. Сразу после его защиты Сергеева посоветовала, чтобы я больше не «вылезал» на советах. Защитишься, мол, сам – тогда пожалуйста. А пока сиди и не высовывайся. Как в воду глядела: ко дню моей защиты Арханов стал членом ученого совета.

– Интересно, а как же у вас прошло голосование?

– Еле-еле, всего один голос перевесил. А выступившие, как и принято, говорили много хорошего. Особенно красиво выступал Арханов. Вспомнил наше давнее знакомство, делал упор на то, что моя диссертация лишний раз подтверждает – в аспирантуру надо брать побольше практиков, они, дескать, люди целенаправленные. В общем, дифирамбов было много, а голосов оказалось мало. Более того, как теперь выясняется, в ВАКе против моей диссертации выступил – кто бы вы думали? – не кто иной, как Арханов, и только благодаря его «заботам» диссертация моя до сих пор не утверждена. Вот как бывает.

– М-да, извилистая у вас тропка в науку… А как вы оказались в редакции?

– Я уже говорил: моя статья в газете вызвала массу откликов и меня попросили подготовить наиболее интересные для печати. Я это делал с большим интересом, не подозревая, что дублирую работу отдела планирования. Материалам, которые я готовил, редколлегия отдавала предпочтение. Когда я защитился, в редакции ввели должность еще одного заместителя главного редактора. Предложили мне… Я, конечно, вначале удивился такому предложению – у меня нет опыта редакционной работы. «Не беспокойтесь, – сказали. – В редакционной коллегии достаточно опытных журналистов, а вот экономистов, тем более с практическим опытом, нет». Так я стал журналистом…

– Экономистом-журналистом! – уточнила Ирина.

 

Миллионные долги… миллионеров

Васильев приглашал Ирину на прогулку во всякий удобный момент. И она не отказывалась: знала, что у него приготовлен билет или в кино, или в театр, или на концерт. А чаще они, как и раньше, часами ходили по городу, выбирая наиболее интересные места старой Москвы. Незаметно перешли на «ты»…

Александр познакомил Ирину со своими друзьями, и в первую очередь с Павлом Мироновым. Павел с женой Настей и ее сестрой Ольгой постоянно были «охранниками» квартир преподавателей, уехавших на работу в загранкомандировку. В тот год они «охраняли» профессорскую трехкомнатную квартиру в одном из арбатских переулков, хозяин которой работал в Китае. Ирина любила бывать в этом гостеприимном доме: Павел подкупал ее своей добротой, искренним гостеприимством.

Вскоре Ирина знала уже всех завсегдатаев этой уютной квартиры. Андрея Егорова с женой Машей, Ваню Петрова – высокого молодого человека, застенчивость которого совсем не вязалась с его броской спортивной внешностью. Оля и Ваня были бывшими одноклассниками. Теперь Ваня учился в экономическом институте, а Оля работала медсестрой и готовилась вторично «штурмовать» Первый медицинский…

Большинство друзей Павла были экономистами, и с чего бы ни начинался разговор, он всегда приходил к тому, что их больше волновало и тревожило, – их работе. Напрасно Настя умоляла переменить тему разговора, угрожая, что, если они не перестанут превращать свои встречи в дискуссионно-экономический клуб, она разведется с Павлом. Эти шутливые реплики только оживляли атмосферу.

Пришелся по душе Ирине и Женя Лазарев. Он младше остальных, потому и относились в компании к нему ласково, чуть снисходительно. Его успехами гордились, неудачи переживали… Женя приехал в столицу из саратовской деревни. Друзья Павла всячески опекали Лазарева, в то же время порой, как они сами говорили, «эксплуатировали» его, пользовались простотой, доверчивостью и безотказностью, свойственной большинству сельских парней. В очередь за колбасой и хлебом бегал Лазарев, он же помогал Павлу в его вечных переездах с квартиры на квартиру. Все это он делал легко, с желанием и даже с радостью, всегда предлагал свою помощь. А уж когда аспиранты получали спецстипендию на литературу и по этому поводу устраивали пир горой, главным организатором, интендантом выступал, конечно, Лазарев.

Реже других приходил Илья Денисов. Он был неистощимым весельчаком, хорошо знал литературу, пробовал и сам писать. После института несколько лет работал за рубежом. В отличие от своих друзей имел несколько повышенный интерес к спиртному.

Однажды Илья с шумом ворвался в квартиру и, грохнув о стол винными бутылками, провозгласил:

– Хозяин, неси стаканы. Пить будем.

Все оторопели от столь бурного явления Денисова. У Павла пили редко, в основном по праздникам или в дни рождения… И на тебе…

– А что, собственно говоря, произошло? – поинтересовался Васильев.

– Прошу всех встать.

Все встали.

– Прошу выпить за упокой души… – скорбным голосом провозгласил Денисов. – За упокой души… Министерства совхозов.

Настя прыснула со смеху, выронила стакан, звук разбившегося стекла разрядил атмосферу.

– Тьфу ты, черт, – выругался Павел. – Разве можно так людей пугать! Мы-то невесть что подумали. Все шутишь…

– Какие шутки, – серьезно ответил Денисов, – для меня это печальное событие. Я же диссертацию пишу об эффективной деятельности Министерства совхозов. Понятно? – Однако уже не выдерживал взятого серьезного тона, и, произнося последнюю фразу, он улыбнулся: – Не хотите за упокой, пейте за здравие – я уже новую тему подобрал.

– Какую? – спросил Васильев.

– Хочу порассуждать о принципах определения себестоимости колхозной продукции.

– Тема интересная и важная, – вмешался в разговор Павел. – Но вчера был у меня в партбюро Михаил Борисович, и он дал тебе, Илья, нелестную характеристику. Он сказал, что у тебя с марксизмом не все в порядке. Ссылается именно на твой выбор новой темы диссертации. Он по-прежнему убежден, что себестоимость колхозной продукции категория антимарксистская…

– А кто такой Михаил Борисович? – спросила Ирина у Павла.

– Профессор Норкин, его научный руководитель, – кивнув в сторону Ильи, ответил Павел. – На очередном заседании кафедры он пообещал официально отказаться от него.

– Ну и пусть отказывается! – с раздражением выкрикнул Илья. – По новой теме пользы от него будет как от козла молока. Это по совхозам у него были заготовлены разные детали типа детских кубиков, из которых аспиранты, по образу и подобию Сашиного «доброжелателя» Арханова, складывали свои диссертации. Менялись лишь области, на материалах которых они готовились. И конечно же, годы и пятилетки. А что Михаил Борисович может предложить мне по новой теме, если по ней вообще ничего путного пока не написано? Все надо начинать на пустом месте. Себестоимость продукции в колхозах до сих пор выступала в роли поручика Киже.

– Как это понимать? – поинтересовалась Ирина.

– Очень просто. В колхозах не только не считали, во что обходится та или иная продукция, но даже имели неписаный запрет на такой счет. Ходит мнение, что закон стоимости в колхозном секторе не действует. Поэтому такие категории, как хозрасчет, себестоимость, рентабельность, здесь не применяются. Группа ученых-аграрников, типа моего научного руководителя, присвоила себе право отлучать от марксизма экономистов, выступающих за хозрасчет в колхозах.

Вы, конечно, слышали о колхозах-миллионерах? – уточнил Илья у Ирины.

– Еще бы, о них столько пишут и говорят по радио.

– А вы знаете, что такое колхоз-миллионер?

– Хозяйство, которое получает миллион и более рублей прибыли, – уверенно ответила Ирина.

– Ну вот видите – тут вы и засыпались… Как же вы можете узнать количество прибыли, если затраты на продукцию не считаются, себестоимость не определяется? И этот абсурд кое-кто хотел бы увековечить. Колхоз-миллионер, – объяснял Илья, – это хозяйство, общая выручка от продажи продукции которого превысила миллион рублей. А сколько было затрачено на эту продукцию, никому не известно. У некоторых «миллионеров» миллионные долги ждут своего очередного списания… «Колхоз-миллионер» – это показатель сугубо административный. Он ни в какой мере не может отражать экономическую эффективность хозяйствования. Одно дело получить миллион дохода в колхозе, где пятьсот гектаров земли и триста человек трудоспособных, и совсем иное – в хозяйстве, имеющем три тысячи гектаров земли и тысячи трудоспособных. В движении за превращение колхозов в миллионеры было немало показухи… Некоторые районы при укрупнении колхозов старались провести эту операцию так, чтобы доход объединенных хозяйств составлял никак не менее миллиона рублей…

– Последняя надежда рухнула, – перебивая Илью, взмолилась Настя. – Уж ты-то никогда свой досуг не занимал экономическими проблемами…

– Каюсь, каюсь, Настенька. Больше не буду.

•

Утро следующего дня выдалось на редкость солнечным. Васильев, перебирая в памяти подробности вчерашней встречи, задумчиво смотрел в окно, залитое ярким светом. Телефонный звонок вернул его к действительности.

– Здравствуй, Саша, – услышал он в трубке мелодичный женский голос. – Узнаешь?

Интонация показалась ему знакомой. Но кто это, кто? – мучительно вспоминал Васильев, и неожиданно в его сознании всплыл тот давний день, когда он еще студентом совершал занимательные экскурсии по старой закавказской крепости «Ичери-Шехер» с очаровательным гидом – своей молодой преподавательницей Татьяной Федоровной Николаевой.

– Татьяна Федоровна?! Ужель та самая Татьяна?!

– Да, Саша, это я. Только фамилия у меня теперь другая.

– Кто же он, этот счастливчик, не тот ли самый майор, друг детства?

– Угадал… Он сейчас учится в Военной академии, а я вот в аспирантуре в Финансовом институте. У меня, Саша, к тебе дело.

– С удовольствием помогу.

Они договорились о встрече, и Татьяна передала ему доклад, выступить с которым готовилась на ученом совете института. Тема была ответственной, и она попросила Васильева, если что не так – говорить прямо, без боязни обидеть. Через неделю он был готов к разговору.

Едва войдя в рабочий кабинет Васильева, Татьяна, еще не успев поздороваться, нетерпеливо спросила:

– Ну как?

– Что как? – уточнил Васильев.

– Как мой доклад?

– Доклад у тебя получился серьезный. Чувствуется, что поработала. Но статьи, подобные твоему докладу, наш редактор отдела экономической теории называет «правильной мутятиной».

– Как это понимать?

– Это значит, что статью можно публиковать. В ней все есть и все правильно, но она сложна, и докопаться до ее сути не каждому дано. Даже интересные рассуждения по некоторым вопросам в докладе изложены настолько казенным языком, что пришлось по нескольку раз читать, чтобы понять их.

– Что ты конкретно советуешь?

– В разделе о Законе стоимости, финансах и налоговой политике для иллюстрации и оживления, пожалуй, можно использовать статью Шолохова «Свет и мрак». Приехал я как-то, еще будучи военным, в отпуск к родителям в Белогорск и решил навестить дедушку, жил он в тридцати километрах в деревеньке из полутора десятков хат. Деревня – красотище! Называлась Некрасово, стояла на пригорке, а вокруг – прямо-таки рисованные поля, извилистая речушка Гончарка. У каждого дома – изумительные сады. А тут вышел из машины и поразился: ни одного деревца, все голым голо. Вечером спрашиваю дедушку: где же ваш прекрасный сад? Неужели во время войны на дрова пожгли? «Ты Шолохова читаешь?» – озадачил он меня встречным вопросом. Разумеется, отвечаю. Но какое отношение он имеет к садам в Некрасове? «Кабы ты читал Михаила Александровича, то не спрашивал бы, куда девались сады…» Разворачивает тут дед весьма зачитанную газету и показывает статью Шолохова «Свет и мрак». Откровенно говоря, тогда я ее еще не читал.

– И я не помню этой статьи, – пожала плечами Татьяна.

– Давай-ка откроем восьмой том Шолохова. – Васильев подошел к книжной полке и без труда отыскал нужную книгу. – В вагончике тракторной бригады зашел разговор о преобразовании природы путем посадки лесополос и фруктовых деревьев вдоль дорог. А был среди других в вагончике и дед Трифон. Впрочем, давай отсюда и начнем, с этого эпизода: «Помимо прочего дед Трифон еще и скептик: он выдерживает многозначительную паузу, обводит присутствующих испуганными глазами и зловещим шепотом вопрошает:

– А финотдел?

– Что финотдел? При чем тут финотдел? – в свою очередь спрашивает бригадир и глядит на него изумленными глазами.

Багровея от смеха, тракторист Никонов говорит:

– Тебе бы, дедуня Трифон, только военным министром в Америке быть… Что-то ты на него запохаживаешься, что-то ты вроде заговариваться начинаешь. Ты, случаем, не того?.. Умом не тронулся?

– Кабы тронулся, так давно уж в вашей вагонюшке окна не было бы, и я давно уж без портков, не хуже этого министра, по пахоте бы мотал, как худой щенок по ярмарке. И мы еще поглядим, кто из нас с тобой дурнее и подходящей на министерскую должность в этой Америке, – беззлобно отзывается старик и, повернувшись к бригадиру, запальчиво говорит: – При чем финотдел, спрашиваешь? А при том: в прошлом году вызывают меня в сельсовет, финотделов агент спрашивает: „Сколько, папаша, деревьев в твоем саду?“ А чума их знает, говорю ему, иди сам считай. Он не погордился, пришли комиссией, пересчитали все дерева, финотделов агент и говорит: „Каждое косточковое дерево, ну, слива там или еще какая-нибудь вишня, четыре штуки их считаются за одну сотую платежной земли, а каждое семечковое, яблоня ли, груша, – за одно дерево – одна сотая“. Это, говорю ему, даже уму непостижимо, как у вас получается. С одной стороны, указание, чтобы сады разводили, а с другой – плати за каждое дерево, а мне от этих деревьев пользы, как от козла молока, они ни фига не родят. Я уже прикидываю: не порубить ли часть дерев?»

Васильев вздохнул, захлопнул книгу и, прищурив глаза, всматриваясь в прошлое, произнес:

– Показал мне дедушка эту статью и говорит: «Шолоховский Трифон еще раздумывал, а нам раздумывать было некогда, пошли в свои сады с топорами…» Неужели не жалко было губить такую красоту, спрашиваю. «Был бы карман потяжелее, – отвечает, – могли сохранить. Да ведь который год на трудодни ни шиша не дают. Чем же платить за сады? Предположим, собрали мы фрукты, можно было бы продать их, но до рынка – тридцать верст, а транспорта никакого. Да этих фруктов в Белогорске и своих полно, копейка им цена в базарный день. Так что налог за уют и красоту в садах оказался нам не по карману…»

– Слушай, Саша, – перебивая Васильева, сказала Татьяна, – а это интересно. И главное, по существу. Там, где речь идет о критике прежней системы налогов на селе, лучшего примера не придумать.

– В общем, подумай в шолоховском духе…

Татьяна сделала некоторые пометки на полях доклада и спросила:

– Что еще можно придумать в этом же духе?

– Что касается сокращения штатов, то, мне думается, тут уместно использовать Твардовского…

– Твардовского? – удивленно переспросила Татьяна.

– Помнишь, как Теркин на том свете спросил у экскурсовода насчет сокращения штатов? Нельзя ли, мол, поубавить бы чуток данную систему? А экскурсовод ему ответил:

– Верно подмечено, – ответила Татьяна.

– А затем на размышление членов совета поставь вопрос: почему ежегодные сокращения штатов ведут к увеличению последних?

Ежегодно все предприятия и организации обязывают сокращать штаты примерно на два-три процента. Значит, ведомства в «возрасте» сорока лет нынче должны иметь в своем штате всего несколько работников, а то и вовсе перейти к управлению на общественных началах. Однако попробуй найти организацию, в которой бы штат был меньше, чем десять, а тем более двадцать лет назад.

– Думаю, что это весьма сложно. Но как это объяснить?

– Давай поразмышляем вместе. Сколько лет ты работала начальником финансового отдела треста «Кавказнефтеэлектромонтаж»?

– Семь лет.

– Ты помнишь, чтобы вас когда-нибудь освобождали от сокращения?

– Такого не бывало.

– И что, многих уволили по сокращению штатов?

– Не припоминаю подобного случая…

– Но ведь, судя по отчетам треста, сокращение происходило?

– По отчетам да, так как сокращали вакансии, а в СМУ иногда пользовались случаем, чтобы избавиться от склочника или неугодного работника.

– Но ведь штат треста все время увеличивался! Как это происходило?

– Как только заканчивалось «сокращение», – начала вспоминать Татьяна, – через месяц-другой трест начинал пробивать создание нового отдела или группы. Вспомни: вместо одного старшего инспектора по кадрам вначале создали отдел из трех человек, потом из четырех. Появилась группа по организации социалистического соревнования и распространению передового опыта из шести человек. Создали отдел научно-технической информации – девять человек. Организовали проектно-сметное бюро – пятнадцать человек… Где-то в сентябре в райфинотделе нарастал протест: как же так – мы готовим сокращение, а вы идете с расширением? Не пройдет. И не проходило. К январю в тресте всегда находились вакансии, которые тут же безболезненно сокращались. Отчитавшись, трест снова начинал думать о расширении штатов. Иначе говоря, в оборот все время шли «мертвые души».

– Мне кажется, в этой связи, чтобы нарушить дремоту слушателей, стоит использовать «Закон Паркинсона». О нем рассказывается в последнем номере журнала «Иностранная литература». Вот послушай, как осмысливается здесь рост управленческого аппарата, – открыл нужную страницу Васильев. – «Политики или налогоплательщики почти никогда не сомневаются в том, что чиновничьи штаты так растут, потому что дел все больше. Циники, оспаривая этот взгляд, предположили, что многим чиновникам делать просто нечего или что они могут работать все меньше. Но ни вера, ни безверие не приблизились к истине. Истина же в том, что количество служащих и объем работы совершенно не связаны между собой. Число служащих возрастает по закону Паркинсона, и прирост не изменится от того, уменьшилось ли, увеличилось или вообще исчезло количество дел. Закон Паркинсона важен тем, что он основывается на анализе факторов, определяющих вышеуказанный прирост».

Свое открытие, – прервал чтение Васильев, – автор назвал «Закон Паркинсона, или Растущая пирамида». Для обоснования этого открытия он приводит два, по его выражению, почти аксиоматических положения. Первое: чиновник множит подчиненных, но не соперников. Второе: чиновники работают друг на друга. Вот как он это дальше разъясняет: «Чтобы освоить фактор 1, вообразим, что некий чиновник А жалуется на перегрузку. В данном случае не важно, кажется это ему или так оно и есть; заметим, однако, что ощущения А (истинные или мнимые) могут порождаться и упадком сил, неизбежным в среднем возрасте. Выхода у него три. Он может уйти; он может попросить себе в помощь чиновника Б; он может попросить двух подчиненных, В и Г. Как правило, А избирает третий путь. Уйдя, он утратил бы право на пенсию. Разделивши работу с равным ему Б, он рискует не попасть на место Д, когда оно наконец освободится. Так что лучше иметь дело с двумя подчиненными. Они придадут ему весу, а он поделит работу между ними, причем только он один будет разбираться и в той и в другой категории дел. Заметьте, что В и Г практически неразлучимы. Нельзя взять на службу одного В. Почему же? Потому что он разделил бы работу с А и стал бы равен ему, как отвергнутый Б, и даже хуже, он метил бы на место А. Итак, подчиненных должно быть не меньше двух, чтобы каждый придерживал другого, боясь, как бы тот его не обскакал. Когда на перегрузку пожалуется В (а он пожалуется), А с его согласия посоветует начальству взять и ему двух помощников. Чтобы избежать внутренних трений, он посоветует взять двух и для Г. Теперь, когда под его началом служат еще и Е, Ж, З, И, продвижение А по службе практически обеспечено.

Когда семеро служащих делают то, что делал один, вступает в игру фактор 2. Семеро столько работают друг для друга, что все они загружены полностью, и А занят больше, чем прежде. Любая бумага должна предстать перед каждым. Е решает, что она входит в ведение Ж, Ж набрасывает ответ и дает его В. В смело правит его и обращается к Г, Г – к З. Однако В собрался в отпуск и передает дело И, который снова пишет все начерно за подписью Г и вручает бумагу В, а тот, в свою очередь, просматривает ее и кладет в новом виде на стол А.

Что же делает А? Он мог бы с легким сердцем подписать не читая, так как ему есть о чем подумать. Он знает, что в будущем году он займет место Д и должен решить, В или Г заменит его самого. Он же решит, идти ли в отпуск З – вроде бы еще рановато, и не отпустить ли лучше И по состоянию здоровья – тот плохо выглядит, и не только из-за семейных неурядиц. Кроме того, надо оплатить Ж работу на конференции и отослать в министерство прошение Е о пенсии, что Г влюблен в замужнюю машинистку, а З неизвестно почему поссорился с Ж. Словом, А мог бы подписать не читая. Но не таков А. Как ни терзают его проблемы, порожденные самим существованием его коллег, совесть не позволит ему пренебречь долгом. Он внимательно читает документ, вычеркивает неудачные абзацы, привнесенные В и И, и возвращает его к тому виду, который был избран изначально разумным (хотя и склочным) Ж. Правит он и стиль – никто из этих юнцов языка своего толком не знает, – и в результате мы видим тот вариант, который создал бы А, если бы В, Г, Е, Ж, З и И не родились. Но вариант этот создало множество людей, и ушло на него немало времени. Никто не отлынивал от работы, все старались. Лишь поздно вечером А покидает свой пост, чтобы пуститься в долгий путь домой…»

– Как интересно. Здорово подмечено.

– Паркинсон подтверждает свои рассуждения статистическими данными на примере ряда ведомств. Так, в тысяча девятьсот двадцать восьмом году число военных судов в Англии уменьшилось с 62 до 20, а число занятых чиновников в Адмиралтействе увеличилось с 2000 до 3569 человек, образуя, по его выражению, «могучий сухопутный флот». В 1935 году его численность возросла до 8118, а в 1954 году – до 33 788 чиновников. Мысль о том, что количество служащих и объем работы совершенно не связаны между собой, автор убедительно подкрепил примером по министерству колоний. В 1935 году в штате этого ведомства было 372 человека. В 1954 году же, когда большинство колоний добились самостоятельности, аппарат возрос почти в четыре раза!

Изучив сметы многих английских ведомств за несколько десятилетий, Паркинсон математически вычислил, что увеличение армии чиновников идет на уровне от 5,17 до 5,56 процента «независимо от объема работы и даже при полном ее отсутствии».

Примерно на столько процентов и мы получали задания по сокращению штатов. Только прошу учесть, что «Закон Паркинсона» написан в жанре памфлета. Хотя автор считается видным ученым и свое произведение он строит на солидном статистическом материале, тебе в докладе надо прибегнуть к некоторым оговоркам. В частности, можешь отметить, что «Закон Паркинсона» при капитализме, как и другие экономические законы, проявляются стихийно. В условиях же общественной собственности на средства производства законы реализуются сознательно. Чтобы предотвратить стихийное действие закона Паркинсона, у нас ежегодно и проводится сокращение управленческого аппарата. Но при этом ты должна отметить: такого сокращения сейчас стало недостаточно. Можешь привести несколько примеров, показывающих неуклонный рост управленческого аппарата.

– Где я могу взять такие примеры?

– Это не очень сложно. Для начала посиди у нас в бюро проверки, полистай старые телефонные справочники. Сравни их с нынешними. Откроется прелюбопытная картина! Недавно я анализировал справочники по одному солидному ведомству. Скажем, до войны у его руководителя был всего один заместитель. Теперь только первых три зама. А уж просто заместителей – одиннадцать. Соответственно разрослись подразделения, аппараты и появилось много новых различных служб… Потом тебе надо будет покопаться в ведомственных архивах, изучить сметы административно-управленческого аппарата за несколько лет. Не забудь зайти в наше министерство и полистать отчеты родного объединения «Кавказнефть». Подозреваю, что ты там можешь обнаружить картину, подобную английскому министерству колоний…

– В каком смысле?

– Добыча нефти там сократилась почти в два раза, а, как тебе известно, объединение теперь разделено на два – «Кавказнефть» и «Закавказскморнефть». Это привело к значительному увеличению управленческого аппарата. И, кроме того, при них образован ряд новых учреждений и служб – вычислительный центр, институт научно-технической информации, пресс-центр и некоторые другие. В них заняты сотни людей.

– А что бы ты посоветовал в этой связи предложить?

Васильев несколько минут полистал доклад, внимательно посмотрел несколько страниц, а затем, размышляя, начал медленно говорить.

– Начиная с четырнадцатой страницы у тебя идет речь о расширении права руководителей предприятий и учреждений. Это хорошо и актуально, но высказано это слишком в общей форме. Вот здесь как раз уместно сделать некоторые конкретные предложения, причем ссылаясь на свой опыт работы. Это всегда хорошо воспринимается членами ученого совета. Подумай, что тебе больше всего во время практической работы в тресте мешало, и выскажи.

– Это не сложно.

– Кстати, можешь предложить отмену утверждений штатных расписаний в финансовых органах. Целесообразнее разработать научно обоснованные нормативы управленческих расходов с учетом специфики сфер управления и на этой основе выделять средства предприятиям и учреждениям. Кроме того, для каждого предприятия и управления с учетом его специфики и роли в реализации народнохозяйственных планов следует утвердить примерную схему окладов для соответствующих категорий руководителей, специалистов и служащих. В этих рамках предоставить право руководителям коллективов утверждать штатные расписания. Сколько и каких специалистов и служащих требуется той или иной организации? Какой оклад каждый из них заслуживает? Эти вопросы на местах будут решаться гораздо эффективнее, и к тому же само собой ликвидируется огромное количество финансовых нарушений, которые ныне вынуждены совершать руководители организаций во имя интересов общего дела.

– Ты думаешь, это реально? – спросила, внимательно слушавшая и что-то записывающая Татьяна.

– Убежден, что рано или поздно мы к этому придем. Об этом убедительно свидетельствует наш опыт.

– Какой опыт?

– Кстати, ты им можешь воспользоваться. Пять лет в редакции газеты «Экономика и жизнь» работало сто шестьдесят два человека, а в настоящее время – девяносто шесть. И никаких указаний по сокращению штатов мы не имели.

– Как это произошло?

– По нашей просьбе Комитет по печати договорился с комитетом финансов провести в редакции экономический эксперимент. Нам сохранили утвержденную ранее сумму фонда зарплаты и предоставили право редколлегии в пределах этой суммы решать: сколько и каких работников иметь в штате редакции?

– А как с окладами?

– Кроме того, нам утвердили вилку минимальных и максимальных окладов для всех должностей. Раньше в каждом отделе был редактор, один или два заместителя, два старших литсотрудника, три литсотрудника и три-четыре младших литсотрудника. Последние получали по девяносто рублей, литсотрудники – по сто десять, старшие – по сто пятьдесят, заместители редактора – по двести тридцать – двести шестьдесят и редактор – триста восемьдесят рублей. Редактирование шло примерно по схеме, описанной Паркинсоном. Начинал младший литсотрудник, и когда статья доходила до редактора отдела, в ней порой от автора оставались, как говорится, рожки да ножки. Нередко бывало, редактор просил рукопись автора и сравнивал ее с отредактированным экземпляром. А затем поправлял немного рукопись и загонял ее в набор…

– А почему произошло сокращение? У вас по повой схеме более высокие оклады?

– Нет. Уровень окладов сохранен на прежнем уровне.

– Что же тогда выиграли?

– Мы ввели ряд новых должностей – консультант с окладом двести двадцать рублей, обозреватель – двести рублей и спецкор – сто восемьдесят рублей. Главный выигрыш в том, что мы получили реальную самостоятельность – распоряжение выделенными средствами в интересах общего дела. В новых условиях отделы всеми возможными путями начали самосокращаться. Если кто-то ушел на пенсию, в армию или перешел на новую работу, другого человека на его место не берут. Освободившаяся сумма распределяется между сотрудниками редакции с учетом их реальных заслуг. Раньше придет в редакцию способный старший литсотрудник, поработает два-три года, и если на стороне ему предлагают что-то лучше, он уходит. Порой без особого желания, но вынужден, так как здесь у него нет перспективы. А сегодня любого способного человека мы можем поднять от литсотрудника до заместителя редактора, так как в пределах фонда зарплаты мы можем вместо двух литсотрудников иметь одного консультанта и т.д. Поэтому в количественном отношении отделы заметно сократились, а в качественном значительно укрепились.

•

…Уже больше года встречались Васильев и Ирина. Свидания были то ежедневные, долгие, то редкие и быстротечные – это когда виделись в Ленинке, куда Васильев после работы забегал иногда по делу, а иногда просто с надеждой увидеть Ирину, без которой он уже не мыслил своего существования. Летом они расстались на целый месяц – Ирина уехала отдыхать на Кавказ. Обещала прислать открытку, но не прислала. Александр нервничал, ему мерещились сцены из фильмов и книг о красотах курортной жизни – море, солнце, галантные кавалеры…

Как-то в воскресенье он заглянул к Павлу. Тот жил в это время один: жена уехала вместе с родителями на неделю к родственникам, на Тихий Дон. Увидев гостя, Павел очень обрадовался, стал рассказывать о своем житье-бытье, об успехах на работе, но, заметив меланхолическое настроение приятеля, переменил тон и спросил, хлопнув его по плечу:

– Что, тоскуешь по Ирине? Сам виноват… Кто же такую девушку на юг одну отпускает? Ох, уведут ее у тебя, брат, как пить дать, уведут. – «Подбодрив» таким образом Васильева, отправился на кухню колдовать над кофе…

Ирина появилась в конце августа – с выгоревшими, ставшими почти соломенными волосами, вся коричневато-золотистая, в ярком цветастом, как она говорила, «жизнеутверждающем» платье. Вскоре они отправились на долгожданное новоселье к Павлу, который после многолетних скитаний по частным квартирам обрел наконец собственное жилье.

Новоселье получилось веселым, по-студенчески сумбурным, с постоянными звонками в дверь, приходом все новых и новых гостей.

Танцуя с Ириной, Александр почувствовал пряный запах духов, ощутимый даже в насквозь прокуренной комнате.

– Что за духи? – не удержался от вопроса. – Прямо пьянеешь от них…

– Французские, – кокетливо тряхнув пушистыми волосами, ответила Ирина.

– Да ну… Откуда же, неужели из Парижа? – с иронией полюбопытствовал Васильев.

– А ты не язви, они действительно из Парижа. Бывший однокурсник привез в подарок, – Ирина обвела глазами полупустую комнату, имевшую пока вид необжитого гостиничного номера: новые обои в мелкий цветочек, снежно-белый потолок, одиноко висящую под ним лампочку, несколько неразобранных чемоданов в углу…

– Интересно, что это за однокурсник такой… Я его не знаю?

– Однокурсник как однокурсник. Просто хороший знакомый. В прошлом году жена умерла. Срочно ищет новую… – легко, но с налетом какой-то загадочности проговорила Ирина.

Васильеву показалось, будто что-то в нем оборвалось.

Разговор расклеивался, он начал принимать несколько напряженный оборот. Павел это заметил и подошел с бокалами шампанского.

– Вы что-то все танцуете и танцуете. Ирина, он что, тебе в любви объясняется? – полусерьезно-полунасмешливо спросил Павел.

– Да что ты, от него разве дождешься, – в голосе Ирины прозвучала легкая досада на несколько бесцеремонное вмешательство хозяина застолья в интимные отношения гостей.

– А жаль… – разочарованно протянул Павел. – Я уж и шампанское приготовил для такого случая. Тогда предлагай тост, Васильев.

Александр взял бокал с искрящимся под яркой лампочкой напитком:

– За наших дорогих новоселов, их гостеприимный дом. Пусть и на новом месте живет наша добрая традиция дружеских бесед и горячих споров!

Проводив Ирину, Александр долго не мог успокоиться. Что-то неясное, безотчетное волновало и тревожило его – то ли сама Ирина, очень похорошевшая, оживленная, то ли неотвязная мысль о ее однокурснике, который ищет себе жену, чтобы отправиться с ней в Париж…

 

Триумф гортензии

– Вам несколько раз звонила какая-то девушка, – сообщила секретарь, когда Васильев вернулся в редакцию с очередного совещания.

Видимо, Ирина. «Наверно, решила объявить, что едет в Париж», – подумал Александр.

– Телефона не оставляла?

– Нет. Обещала позвонить позже.

Примерно через час раздался звонок. Но это было не то.

– Я звоню по поручению Савельева, – услышал Васильев незнакомый девичий голос. – Юрий Борисович просил напомнить, что завтра ваш доклад перед коллективом нашей редакции.

– Спасибо. Я помню, – ответил Васильев. «Только доклада мне сейчас не хватает…» – заметил он про себя.

…Когда все уселись и угомонились, главный редактор «Комсомольской правды» Савельев объявил:

– Товарищи, сегодня перед вами выступит наш коллега – заместитель главного редактора газеты «Экономика и жизнь» Александр Александрович Васильев. Наверное, многие из вас его знают. Если не лично, то по статьям, посвященным экономическим проблемам…

– Читали, – отозвалась бойкая блондинка из первого ряда.

– Ну, если отдел культуры заинтересовался, то это, наверное, лучший комплимент в адрес нашего гостя… Тема его лекции, пожалуй, сейчас самая модная. Речь пойдет об экономических законах… Пожалуйста, Александр Александрович. Можно и сидя.

– Не могу, привычка, – произнес Васильев, вставая из-за стола и медленно осматривая знаменитый Голубой зал «Комсомолки». – Давайте договоримся: лекции читать я не буду, а проведу с вами на эту тему беседу…

– А какая разница? – попросил уточнить Савельев.

– Видите ли, когда я читаю лекцию студентам, то обязан дать многие формулировки и определения – им это надо для экзамена. Некоторые из них записывают, зубрят и сдают, так и не поняв сути. В этой связи И.П. Бардин очень метко заметил, что разница между знанием и пониманием большая. Знание постигается памятью, а понимание разумом… А поскольку вам экзамены не сдавать, я попытаюсь объяснить сущность экономических законов в популярной форме, покажу необходимость их использования на практике. Многим из вас это может пригодиться: «мода», как вы, Юрий Борисович, сейчас выразились в отношении экономических законов, на них будет непреходящей…

– Однако нас учили, что в жизни нет ничего постоянного, все течет, все изменяется, – возразил из зала молодой человек.

– Прошу не перебивать лектора, – осадил его Савельев.

– Почему же, – не согласился Васильев. – Ведь мы отреклись от лекции – там реплики неприличны, а в беседе это можно и нужно.

Он внимательно оглядел присутствующих и после небольшой паузы продолжил:

– Представьте, что общество прекратило производство…

– Это трудно представить, – откликнулись в зале.

– Верно. Маркс пишет, что общество не может прекратить производство материальных благ, так же как оно не может прекратить их потребление. А если это так, то, пока существует человеческое общество, будет существовать и производство. Согласны?

– Конечно.

– А пока существует производство, будут существовать и экономические законы, так как они выражают отношения, которые складываются между людьми в процессе производства материальных благ. Но формы этих отношений, – обращаясь к юноше, подавшему реплику, продолжал Васильев, – «текут и изменяются». Экономическая теория должна не только и даже не столько фиксировать, фотографировать эти изменения, а главное – определять, предсказывать, как и почему будут и должны изменяться производственные отношения.

– Но ведь раньше у нас экономических законов не было? – уточнила девушка из отдела культуры.

– Законы были, но мы их игнорировали. А они независимо от нас действовали! Причем действовали далеко не в пользу производства!.. Последствия этого мы до сих пор ощущаем…

– А вы не могли бы сказать: кто и почему их отрицал?

– Многие, – вздохнул Васильев. – И это понятно. Ведь в двадцатые годы не считались и с политической экономией социализма как наукой, призванной изучать экономические законы. А потерявши голову, как вы знаете, о волосах не жалеют. Особенно активно против объективных экономических законов выступал Бухарин. Он утверждал, что они-де, мол, могут действовать только в стихийно-анархическом хозяйстве. Ему вторили другие экономисты двадцатых годов. Тогда считалось: при плановом хозяйстве экономические законы совсем устраняются, поскольку, дескать, производство носит здесь организованный характер. А возьмите известного советского экономиста Леонтьева. И он не избежал заблуждений. Ученый так выразился: говорить, мол, об объективных экономических законах социализма – значит говорить о горячем льде…

По лицам присутствующих Васильев понял, что они оценили образность этого сравнения.

– Против подобных взглядов тогда выступил Николай Алексеевич Вознесенский. «Есть мудрецы, – писал он в 1931 году в журнале „Большевик“, – которые говорят, что социализм не знает экономических законов: это по меньшей мере пустяки».

Однако и после признания в тридцатых годах политической экономии социализма объективные экономические законы не смогли занять должного места в науке и практике. Мешал широко распространенный тогда взгляд, согласно которому экономические законы «сознательно устанавливались государством». И знаете, какие «законы» имелись в виду? – выступающий сделал паузу. – Тут действительно трудно догадаться, – улыбнулся Васильев. – Так вот: в ранг экономических законов возводились планирование, индустриализация, социалистическая реконструкция сельского хозяйства, социалистическая организация труда и распределение общественного продукта, социалистическое соревнование… То есть под законами подразумевались первоочередные экономические задачи Советской власти и методы хозяйствования!

И только в начале пятидесятых годов, после выхода работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», объективный характер законов получил постоянную прописку в нашей литературе. Я вам могу привести выдержку из этой работы. Послушайте внимательно.

«Некоторые товарищи отрицают объективный характер законов науки, особенно законов политической экономии при социализме. Они отрицают, что эти законы отражают закономерности процессов, совершающихся независимо от воли людей. Они считают, что Советское государство, его руководители могут отменить существующие законы политической экономии, могут „сформировать“, „создать“ новые законы. Эти товарищи глубоко ошибаются. Они, как видно, смешивают законы науки, отражающие объективные процессы в природе или обществе, происходящие независимо от воли людей, с юридическими законами, которые создаются по воле людей. Но их смешивать нельзя. Объективные законы люди могут лишь открыть, познать их и учитывать в своих действиях в интересах общества. Но они не могут изменить или отменить их. Тем более они не могут сформировать или создавать новые подобные законы науки».

Любопытно, что после выхода в свет названной работы Лев Абрамович Леонтьев «взглянул» уже на проблему совершенно другими глазами. Он писал: «Бесспорной истиной является объективный характер экономических законов: они действуют независимо от воли и сознания людей».

– Видимо, не только у него одного произошла перемена взглядов? – спросил Савельев.

– Естественно. И тем не менее период превращения «горячего льда» в «бесспорную истину» продолжался три с половиной десятилетия! Разумеется, это не могло не сказаться на теоретической разработке проблемы хозяйственного механизма.

В этой связи хочу сказать несколько слов о теории вообще. Издавна говорят: «Нет ничего практичнее, чем научно обоснованная теория». Вспомните, например, теорию Коперника. Вращением Земли вокруг своей оси ученый открыл сущность закона природы, согласно которому происходит смена дня и ночи. На этой основе Кеплер установил законы движения планет, пользуясь которыми можно предсказать и объяснить многие явления в солнечной системе. Используя эти законы, астрономы определяют затмения Солнца за сотни лет вперед с точностью до секунды. А ведь «почернение Солнца», которое произошло в Китае 22 октября 2136 года до нашей эры, вызвало такой ужас и панику, что высочайшая власть сочла нужным казнить двух жрецов Жи и Хо за нерадивость и забвение обязанностей предсказывать всякое бедствие…

Ученик Ньютона Галлей на основе теоретических расчетов предсказал: «Комета 1682 года вновь должна появиться». Француженка Гортензия Лепот много лет продолжала рассчитывать путь кометы Галлея и подтвердила: «Появится в 1758 году». И действительно появилась! Это был триумф астрономии. В тот год из дальних стран вернулась группа ботаников с цветком, еще не имевшим названия. В честь выдающейся женщины-астронома его назвали гортензия…

Немало примеров говорят о практичности теории в общественной жизни. Скажем, Маркс и Энгельс пришли к выводу, что социалистическая революция возможна «одновременно во всех цивилизованных странах, то есть, по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии». Для многих русских большевиков это положение стало камнем преткновения, иные из них не верили в победу социалистической революции в России. Но Ленин открыл закон неравномерности политического и экономического развития капитализма в эпоху империализма и доказал, что в этот период социалистическая революция возможна в ряде или даже в одной, отдельно взятой, стране. Вооружившись этой новой теорией, партия большевиков повела народ на штурм Зимнего дворца и победила.

Этим примером я хотел показать, товарищи, что в обществе научно обоснованная теория подобна компасу…

– А если теория научно не обоснованная? – поинтересовался настойчивый юноша, «диалектик», как про себя окрестил его Васильев. Савельев представил его:

– Михаил Карасев из отдела науки; у нас он известен своим дотошным журналистским любопытством.

– Я это только приветствую, – откликнулся Васильев. – Но сначала о теории. Если теория ненаучна, то тогда она подобна испорченному компасу… Но вы знаете, что теорию знать мало, ее надо уметь применять на практике. Карпинский так эту мысль выразил: знающие теорию, но не умеющие ее применять на практике похожи на машину без двигателя…

Перейдем к законам. Что такое закон? В природе и обществе масса самых разнообразных явлений и связей. Одни из них – случайные, эпизодические, а другие – устойчивые, постоянные. Законы как раз и выражают последние: устойчивые, постоянно повторяющиеся явления и связи. Отсюда и название: закономерное явление. Никто не может сказать, какая погода будет, например, на Новый год. В эту пору в Москве бывают морозы под сорок, но случаются и дожди. Но есть в природе явления иного характера. Скажем, любой предмет, подброшенный вверх, возвращается на землю. Это явление случайным не назовешь. Значит, здесь мы имеем дело уже с законом. С каким? Раньше люди этого не знали. Теперь мы знаем – законом земного притяжения. И не только знаем, но и сознательно его используем.

Спрашивается: а до открытия этот закон использовался? Да, он учитывался. Человек прекрасно знал: упавший сверху предмет может упасть на голову. Учитывал он силу земного притяжения и при разгрузочно-погрузочных работах, хотя ему, как и мольеровскому герою, который не подозревал, что всю жизнь говорит прозой, даже в голову не приходило, что имеет дело с законом. Но чем глубже люди проникают в тайны природы, познают законы ее развития, тем успешнее противостоят они силам стихии.

Однако многих явлений природы мы, к сожалению, еще объяснить не можем. Непознанный закон, считал Ленин, делает нас рабами слепой необходимости. Раз мы узнали этот закон, действующий, как он писал, независимо от нашей воли и от нашего сознания, – мы господа природы. Владимир Ильич пророчески предсказывал, что человеческий ум, открывший уже немало диковинного в природе, откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней…

Думаю, что нет необходимости говорить вам о новейших достижениях науки и использовании их на благо человека. Это каждый знает.

А в экономике разве мало происходит самых разнообразных явлений и событий? Причем многие из них – непредсказуемые, случайные. Например, недавно с завода Лихачева вместо Краснодарского края партию запчастей к автомобилям ошибочно отправили в Красноярский край… Это закономерное или случайное явление?

– Случайное, – первым живо откликнулся юноша, хорошо усвоивший диалектику…

– Совершенно верно, – улыбнулся ему Васильев, – таких случайных, эпизодических явлений в хозяйственной жизни не перечесть: кто-то чего-то недопоставил, кому-то не дали вагоны, и он не отправил продукцию заказчику. Все это, безусловно, тормозит производство. Но не подобные явления нас интересуют. В экономической жизни масса устойчивых явлений. Например: чем сложнее, тяжелее труд, тем выше он оплачивается. Шахтеры и нефтяники повсюду и во все, наверное, времена зарабатывают больше, чем уборщицы и курьеры. Верно?

– Это само собой разумеется…

– Значит, тут мы имеем уже дело с экономическим законом, который выражает это устойчивое явление.

– Каким законом?

– Законом распределения по труду. Еще пример. Чем выше затраты на производство товара, тем дороже он стоит. Как бы ни менялись цены, сахар всегда дороже соли, а кожаная обувь ценится выше резиновой. Значит, и здесь мы имеем дело с экономическим законом, законом стоимости…

– А нельзя ли более подробно сказать об этих законах? – спросил Карасев.

– Позвольте для этого привести вам один пример. Правда, прошу учесть, что всякое сравнение условно, а это в особенности. Представьте, что вы купили собаку. Сознательно ли это сделали или стихийно, под влиянием моды или по капризу жены – значения не имеет. Объективный факт: она у вас появилась. Не замечать теперь ее вы уже не можете. Животное надо кормить, в определенное время выводить на прогулку… Если вы махнете рукой на это, то собака устроит вам в собственной квартире… собачью жизнь.

Любое устойчивое производственное отношение, независимо от того, стихийно ли оно складывалось веками или сознательно устанавливалось при социализме, выражает определенный экономический закон. И не считаться с ним, игнорировать его нельзя.

– Как и присутствие в доме собаки, – дополнили из первого ряда.

– И пока существует данное отношение, – продолжал Васильев, не обращая внимания на реплику, – будет действовать и выражающий его закон. Отменить экономический закон невозможно, так же как нельзя избавиться от тени, не убрав предмета, который она отражает. Образно говоря, каждый экономический закон служит «тенью» какого-нибудь постоянно повторяющегося явления или процесса, в отношениях между участниками производства. Ясно это положение или показать на примере?

– Лучше на примере, – попросил мужчина средних лет, пристроившийся на приставном стуле неподалеку от стола.

– Хорошо. Все вы знаете, что при капитализме существует частная собственность на средства производства. Владельцы фабрик и заводов нанимают специалистов и рабочих, организуют выпуск той или иной продукции. Но делают они это не ради спортивного интереса, не от нечего делать, а ради получения прибавочной стоимости. Хозяин предприятия, не получающий прибавочной стоимости, разоряется как не выдержавший конкуренции. Короче говоря, без прибавочной стоимости капиталист существовать не может. Вот почему закон прибавочной стоимости Маркс назвал основным законом капитализма.

После победы социалистической революции частная собственность исчезла, а вместе с ней и эксплуатация человека человеком. Если нет эксплуатации, может ли действовать закон прибавочной стоимости, который выражал это отношение?

– Наверно, нет… – откликнулся кто-то из зала.

– Совершенно верно. Не стало отношений эксплуатации при социализме – не стало и закона прибавочной стоимости. В этой связи Маркс писал: «Если я устраняю этот наемный труд, – то, естественно, я устраняю и его законы, будь они „железные“ или мягкие, как губка».

– Простите, Александр Александрович, что перебиваю, – привстал один из журналистов, – но прошу кое-что уточнить. Законы мы отменить не можем. Это ясно! Но если они сами прекращают действовать после того, как исчезли явления, которые они отражали, то у меня возникает такой вопрос: потеряет ли силу тот или иной закон, если мы устраним хозяйственную связь, которую он выражает? Иначе говоря, убрать предмет, чтобы его тень не мешала нам загорать…

– Да, можем, – Васильеву стал нравиться все растущий интерес молодых журналистов к беседе. – Можем, но что из этого получится? Допустим, нам не по душе закон распределения по труду. Но он действует помимо нашей воли и сознания! Ведь этот закон выражает отношение, которое сложилось между людьми в процессе распределения материальных благ. Если этого отношения не будет, не станет и закона. Но вот вопрос: чем заменить это отношение? Как распределять материальные блага между людьми? По потребности? Такой возможности у нас пока еще нет. Допустим, решили платить всем поровну. Тогда вместо закона распределения по труду постепенно начнет действовать принцип равной оплаты. Кстати, в первые годы Советской власти были попытки ввести уравниловку, но жизнь ее решительно отвергнула…

– Стало быть, плохих, неугодных большинству членов общества, экономических законов не бывает. Так вас понимать? – уточнил журналист, задавший вопрос.

– Именно так, – кивнул согласно головой Васильев. – Отношения, которые выражаются законами, стихийно складывались веками: нерациональные отмирали, отбрасывались, а разумные крепли и развивались. В этой связи хочу напомнить, что экономические законы есть общие и специфические. Первые действуют при всех способах производства, а вторые лишь при одном из них. Поэтому с утверждением социалистических производственных отношений отмирают далеко не все экономические законы, а лишь те, которые выражали суть капиталистических отношений. Законы, которые выражают отношения, присущие ряду способов производства, сохраняются и при социализме. К ним относятся, например, закон пропорционального развития, закон стоимости и другие. Однако социализм рождает и новые специфические законы, которые объективно выражают те отношения, которые складываются, развиваются и совершенствуются в практике социалистического производства и распределения материальных благ. Давайте рассмотрим некоторые из них…

– Если я не ошибаюсь, в вашей газете была большая статья против основного закона? – спросил пожилой мужчина.

– Верно. Такая статья была у нас. Правда, я тогда еще не работал в газете. Но знаю, что в редакцию поступило много статей и писем ученых несогласных с автором, и редакция поместила статью, в которой высказано несогласие с отрицанием основного закона. В каждом способе производства основной закон выражает сущность, цель данного способа производства. Целью социализма является наиболее полное удовлетворение непрерывно растущих потребностей трудящихся.

Итак, начнем с общего закона – закона пропорционального развития. Он действует и при капитализме. Закон предполагает соблюдение определенных пропорций в экономике. Если в стране намечено выпустить, допустим, миллион автомобилей, то для этого надо произвести и соответствующее количество металла, резины и прочих материалов…

– Простите, Александр Александрович, но, как мы знаем, при капитализме существует анархия производства. Разве можно в этом случае вести речь о пропорциональном развитии экономики?

У Михаила Карасева, казалось, был заготовлен вопрос на каждое положение выступающего.

– Действие закона и его использование не одно и то же, – отхлебнув глоток воды из стакана, продолжил Васильев. – Ведь раньше, как я вам уже сказал, мы не считались с объективными законами. Но от этого они не переставали действовать. Действуют эти законы и при капитализме и при социализме помимо воли и сознания людей. Но на практике применяются по-разному. Есть две формы реализации законов – стихийная и сознательная. Но люди не могут произвольно выбирать ту или иную форму; она зависит от господствующих в обществе производственных отношений.

При частной собственности на средства производства отношения между людьми складываются стихийно. Каждый фермер, владелец мастерской, завода и корпорации, будучи полновластным хозяином, сам решает, какие изделия и сколько выпускать. Отсюда начинается анархия, здесь берет начало конкуренция. Никакой возможности для сознательного использования законов – даже если они и познаны – там нет. Они проявляются стихийно. Фридрих Энгельс отмечал, что знание экономических законов само по себе не может спасти капиталиста от убытков и банкротства, а рабочего – от безработицы и нищеты.

– Сказано в прошлом веке, а как современно звучит!.. – заметил негромко Савельев.

– У классиков всегда много современного, – согласился Васильев. – Вот посмотрите, что дальше пишет Энгельс: «Одного только познания… недостаточно для того, чтобы подчинить общественные силы господству общества. Для этого необходимо прежде всего общественное действие». Энгельс так и подчеркивает: действие! А частная собственность и планомерное действие в масштабах всего общества, как вы понимаете, абсолютно несовместимы. Планомерное действие людей в рамках отдельных предприятий и фирм сталкивается с анархией, господствующей в западном обществе в целом.

Экономическая согласованность в масштабах государства возможна лишь при общественной собственности на средства производства. И только в этих условиях появляется возможность и, я подчеркиваю, необходимость сознательного использования экономических законов.

– А почему вы подчеркиваете «необходимость»? – не успокаивался Карасев.

– Потому что мы не только можем, но и должны, просто обязаны сознательно применять экономические законы – ведь у нас нет условий для их стихийного проявления. Если мы допускаем какой-нибудь просчет, то стихийно положение не исправится. Его мы должны сознательно исправить. Это делается с помощью системы экономических рычагов, категорий и показателей. В их числе – управление, планирование, хозрасчет, цена, кредит, финансы, режим экономии, материальное стимулирование. В комплексе и взаимодействии они образуют хозяйственную систему.

– Мы, кажется, отдалились от закона пропорционального развития, – послышалось из дальнего угла Голубого зала.

– Не волнуйтесь, – успокоил Васильев. – Мы просто к нему логически приближаемся… Этот закон, как я уже сказал, действует и при капитализме. Его знают и стремятся учитывать. Но из этого ничего не получается и получиться не может. Обратимся к Марксу: «…При капиталистическом производстве, – писал он, – пропорциональность отдельных отраслей производства воспроизводится из диспропорциональности как постоянный процесс… как слепой закон…» А Ленин отмечал, что пропорциональность «есть идеал капитализма, но отнюдь не его действительность…».

Правда, следует признать, что в условиях империализма, когда концентрация производства стала довольно высокой, капиталистам удается значительно лучше использовать закон пропорционального развития. Мощным рычагом у них служат исключительно жесткие санкции за невыполнение взаимных обязательств. За срыв поставок приходится полностью возмещать партнеру убытки…

– Такие меры и нашему хозяйству не помешали бы, – выкрикнул кто-то из слушателей.

– Да, но если ущерб будет возмещаться так же, как ныне штрафы, из государственного кармана, то вряд ли дело изменится, – ответил на реплику Васильев и, не теряя главной мысли, продолжил: – При социализме закон пропорциональности применяется сознательно. Каким образом? Материальные балансы включают важнейшие виды продукции, от которых зависит сбалансированность народного хозяйства. Эти виды продукции затем в директивном порядке доводятся до министерств, которые распределяют их между предприятиями как обязательную номенклатуру…

– Но ведь и у нас случаются диспропорции?

– К сожалению, да. Если говорить в общем, то это происходит из-за недооценки закона пропорционального развития. А конкретно – из-за срыва заданий по выпуску важнейших видов продукции. Допустим, план выполнен на девяносто процентов. Недодано десять процентов металла, цемента, древесины, топлива и так далее. В экономике начинается разлад, или, говоря языком специалистов, дисбаланс. Начинается цепная реакция сбоев на зависимых друг от друга предприятиях. Производство сокращается, эффективность его падает.

Научное применение закона пропорциональности исключает срыв выпуска важнейших видов продукции, на которых базируется материальный баланс. Если где-то произошло ЧП, то на такой случай мы должны иметь необходимые резервы и не допустить разбалансирования. Только тогда общественное производство сможет действовать, как предсказывал Ленин, подобно часовому механизму.

Когда нет должной пропорциональности, скажем, между производством сельскохозяйственной продукции и мощностью предприятий по ее переработке в оптимальные сроки, страна несет огромные потери. Много продукции гибнет из-за нехватки транспорта для своевременной доставки ее к потребителям. Это дорогая плата за недооценку закона пропорциональности. К урону материальному надо добавить моральный: каково людям наблюдать, как гибнет продукция, которую они вырастили с таким трудом и заботой.

Однажды в командировке я это хорошо прочувствовал… Приехал по заданию редакции в лучшее хозяйство одной из южных республик. В ту пору там вовсю убирали помидоры – второй урожай. Колесили-колесили по колхозу – никак не можем найти председателя. Неужели, думаем, дома? Оказалось – точно! Сидит за столом, что-то пишет.

А со мной в машине был представитель из области. Он сразу – разнос председателю: «Такое время, страда идет, люди все от зари до зари в поле, а тебя днем с огнем не сыщешь. За домохозяйку, что ли, время отсиживаешь?..» – «Не могу я сейчас быть в поле, – спокойно отвечает председатель. – Мне стыдно людям в глаза смотреть… Ведь зряшной работой они занимаются…» – «Как это – зряшной?» – взвился товарищ из области. «Очень просто – помидоры-то все равно погибнут… Поедем, покажу кое-что».

Привез он нас на железнодорожную станцию, где идет погрузка овощей в рефрижераторный состав. Что тут творилось! Хвост машин с помидорами, и конца не видно…

«Я считаю так, – сказал председатель, – если нет возможности для нормального хранения продукции, для ее своевременной доставки в торговлю или на переработку, то лучше ее не производить! Будет солидная экономия». Как вы думаете: прав председатель в своих рассуждениях? – обратился к журналистам Васильев.

– Совершенно прав! – раздались голоса вразнобой.

– Ну вот видите, какое единодушие, – улыбнулся Васильев. – Вообще примеров игнорирования закона пропорциональности пока хватает. Вот, скажем, такой: недостает запасных частей для автомобилей, тракторов и другой техники. Кое-где до тридцати процентов машин простаивает по этой причине. Кстати, еще один пример. Недавно был в командировке в двух областях. Всюду жаловались: примерно треть автомобилей «босые», то есть стоят на колодках без резины. В редакцию идет поток тревожных писем. Думаю, что и вас они не обходят.

– Очень много, – подтвердили несколько человек.

– Каждый день с конвейера сходят все новые и новые машины, а те, что выпустили раньше, ржавеют, портятся. Научное применение закона предполагает: коль диспропорция допущена и обнаружена, ее надо устранить как можно скорее. Это значит: надо несколько сократить выпуск новых автомобилей, а те агрегаты, запчасти, резину, которые есть на складах, пустить на комплектацию простаивающей техники. Это дало бы нам огромную экономию…

– А как же быть с рабочими завода?

– Во-первых, если мы выплатим всем рабочим средний заработок, то и тогда получим огромную экономию материальных ресурсов и особенно металла.

Во-вторых, из сэкономленного металла эти же рабочие на тех же станках и за ту же зарплату могут выпускать товары народного потребления.

И в-третьих, и пожалуй, самый выгодный вариант – тот, который предложил бы коллектив завода. Он лучше знает, как использовать свои мощности и силы на благо народа…

– Александр Александрович, – обратился Савельев, – но, по-моему, даже временная остановка автозаводов может привести к снижению наших темпов развития.

– В какой-то мере это не исключено. Но ведь темпы сами по себе не являются самоцелью. Главное, надо всегда видеть: служат ли любые экономические акции основному закону, цели социалистического производства – более полному удовлетворению материальных и культурных потребностей трудящихся. В процессе производства между людьми сложились определенные отношения. Вот это, в частности, отношение и выражает основной экономический закон. И мы должны учитывать его в своей деятельности. Как это конкретно происходит? Что необходимо для удовлетворения потребностей людей?

Васильев сделал паузу, как бы выжидая, что кто-нибудь ответит на вопрос, но слушатели молчали.

– Для этого нужны самые разнообразные товары, – продолжал он, – хлеб, мясо, молоко, одежда, жилье и т.д. и т.п. Когда речь идет об удовлетворении потребностей людей, то главных и второстепенных изделий не бывает. Без пуговицы, как вы понимаете, брюки не будут держаться на положенном месте. Именно поэтому в планах предприятий по выпуску товаров на первом месте стоит задание не только по важнейшим видам продукции в натуральном выражении, но и производство товаров по заказам торговли.

– Однако же они стараются выполнять задание прежде всего в рублях, – заметил Карасев.

– И тем самым игнорируют основной экономический закон, – согласился Васильев. – Только виноваты ли в этом предприятия? Думаю, что далеко не всегда.

– Кто же виноват? – развел руками «диалектик».

– Неполадки в механизме реализации основного экономического закона. В результате цель социалистического производства как бы раздваивается: выпуск многих изделий, и особенно дешевых, но крайне нужных обществу, может не совпадать с интересами иных производственных коллективов. Поэтому они вынуждены под всякими предлогами отказываться от них, а если это не удается, то просто срывать задание. И, к сожалению, это бывает для них порой меньшим злом, чем его выполнение.

– Почему?

– Да потому, что если с выпуском продукции в натуральном выражении будет все в порядке, а план в рублях будет провален, тогда коллектив остается в накладе: снижаются показатели роста производства, падает производительность труда, уменьшается фонд зарплаты, премии… Ныне главной целью предприятий, по сути дела, стало увеличение объема продукции в рублях. Погоня, как говорится, за длинным рублем поставлена во главу угла. Отсюда вывод: основной экономический закон в должной мере не реализуется. Поэтому хотите вы этого или нет, такое положение вовсе не будет способствовать максимальному удовлетворению потребностей людей.

Научное применение основного закона предполагает, что все обязательства предприятий по хозяйственным договорам и заказам торговли должны выполняться полностью, в заданном ассортименте и своевременно. Отклонение от намеченной номенклатуры должно «бить» по благополучию коллектива еще более ощутимо, чем невыполнение плана в рублях. Но для этого надо строго следовать принципу: что выгодно и нужно обществу, должно быть экономически выгодно и предприятию. В этом отношении предстоит еще немало поработать. И чем раньше мы это сделаем, тем быстрее ликвидируем перечень дефицитных товаров… Ясно?

– Вполне.

Васильев взглянул мельком на часы. Беседа явно затягивалась, надо покороче. И потом, где-то в глубине мозга билась мысль: «Должна же она позвонить…»

– Перейдем к следующему закону – закону стоимости.

 

Законное беззаконие

– Судьба этого закона, – продолжал Васильев, – еще более коварна, чем других законов. На одной из научных конференций, посвященной обсуждению товарного производства и закона стоимости, Л.В. Канторович сказал: «По ходу обсуждения видно, что усилия многих товарищей направлены на то, чтобы как-то обойти закон стоимости. Им хочется на словах признать этот закон, а на деле оставить беззаконие. Такой подход к закону стоимости берет начало еще с его отмены…»

– Вы же сказали, что их нельзя отменять, – удивился невысокого роста мужчина в кожаной куртке.

– И тем не менее ученый совет Коммунистической академии в 1925 году принял решение об «отмене закона стоимости». И эта формулировка долгие годы «гуляла» по различным учебным пособиям и журналам. В одном из них, в частности, говорилось: «Отмененный закон стоимости заменяется плановым началом. Процесс становления плана и его ускорения есть вместе с тем процесс уничтожения последних основ возможной реставрации позиций закона стоимости».

– Ну и ну-у… – послышалось из зала.

– Я вам напомню, в чем суть закона стоимости, – довольный неравнодушием аудитории, продолжал Васильев. – Этот закон предполагает, что цена должна возмещать общественно необходимые затраты по выпуску продукции и давать тем, кто ее выпускает, определенную прибыль. Поэтому главным рычагом реализации этого закона служит цена. «Цена, – писал Владимир Ильич Ленин, – есть проявление закона стоимости».

При капитализме закон стоимости, да и не только этот, проявляется стихийно и является регулятором производства. Как это происходит? Цены колеблются в зависимости от спроса и предложения на рынке. Если на какой-либо товар предложение не удовлетворяет спрос, то цена на него быстро растет. Соответственно увеличивается и прибыль. Почуяв, что на каком-то товаре можно поживиться, дельцы направляют в соответствующую отрасль крупные капиталы. Проходит время, выясняется, что предложение на ходовой товар превысило спрос. Само собой понятно, что цена начинает снижаться, а прибыль уменьшается. Недавно выгодная сфера приложения капитала становится невыгодной. И предприниматель ищет другую – где прибыли повыше. Капиталы постоянно перемещаются в поисках большей прибыли, а трудящиеся вынуждены все время переплачивать то за одни товары, то за другие.

При социализме же закон стоимости используется сознательно – с помощью планового регулирования цен. Они устанавливаются с учетом затрат и плановой рентабельности. Если цены не возмещают затрат, то предприятия стремятся сократить выпуск невыгодного товара и тем самым сократить убытки, а заодно… и удовлетворение спроса населения.

Зал слушал внимательно. Васильев продолжал:

– Почему же в подобных случаях закон стоимости не содействует росту цен до уровня, возмещающего затраты? Потому, что для этого он должен иметь условия для стихийного проявления, а при социализме их нет.

– А какие это условия?

– Я вам называл: цены должны свободно изменяться под влиянием спроса и предложения. Как на колхозном рынке.

– А как вы относитесь к предложениям сделать прибыль основным показателем работы предприятий, а закон стоимости регулятором производства в пределах плана? – спросил пожилой журналист из задних рядов.

– Отрицательно! – сразу ответил Васильев.

– Почему, объясните, пожалуйста…

– Закон стоимости может быть регулятором только при одном условии: цены и в магазинах должны свободно колебаться как на колхозном рынке. А предприятия должны выпускать прежде всего то, что даст им больше прибыли…

– В пределах плана?

– Планомерность и стихийность – взаимно исключающие понятия. Поэтому планово-стихийный регулятор – это такая же бессмыслица, как юго-северное или западно-восточное направление. Судите сами: при плановом регулировании производства государство обязывает свои предприятия выпускать нужные обществу товары, выделяет ему все необходимое для этого по твердым ценам и гарантирует сбыт продукции. Только при таких условиях оно может требовать выполнения его задания. Если же предприятие покупает оборудование, сырье и материалы по ценам, которые диктует рынок, то и продукцию оно должно сбывать по рыночным ценам. Именно здесь кончается план и начинается стихия.

Сегодня мы осуждаем погоню предприятий за валом и справедливо требуем повышения роли натуральных и трудовых показателей в оценке их работы. А если сделать прибыль главным показателем, то, хотите вы этого или нет, она будет целью производства, так как предприятия будут производить в первую очередь не то, что нужно обществу, а то, что прибыльнее. И понять их надо, ведь они вынуждены будут действовать на свой страх и риск. Когда идет погоня за прибылью, цены, естественно, растут как снежный ком…

Споры вокруг использования закона стоимости продолжаются и сейчас. До последнего времени, например, считалось, что на селе закон стоимости не действует. На практике это означало, что себестоимость колхозной продукции не исчислялась и хозрасчет не применялся. А когда после двадцатого съезда партии начали считать себестоимость и в колхозах, то выяснилось, что большинство участников Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в качестве передового опыта страны пропагандировали производство… убыточной продукции.

– Как же они сводили концы с концами? – спросила девушка из середины зала.

– Сдерживали рост оплаты, нажимали на кредиты, которые время от времени списывались за счет госбюджета.

– Но сейчас-то закон стоимости в ходу?! – Карасев все подмечал, все контролировал.

– В настоящее время действие закона стоимости при социализме является общепризнанным, но споры в основном идут вокруг механизма его применения на практике. Это, я думаю, вполне закономерно. Идем дальше, товарищи, – Васильев снова взглянул на часы. – Несколько слов о механизме использования закона распределения по труду… Суть этого закона, думаю, вам ясна; оплата должна соответствовать количеству и качеству труда. В первые годы Советской власти кое-где стихийно создавались сельскохозяйственные коммуны, но они не выдержали испытания временем. Почему? Да потому, что не хотели считаться с законом распределения по труду. Среди членов коммун, созданных в основном на основе помещичьих усадеб, было много красногвардейцев, партизан. Все, что производилось, они делили по количеству членов семьи – по едокам, независимо от того, сколько из них выходило на работу. Коммунары видели в этом высшую справедливость. Они просто и не подозревали, что, искренне стремясь приблизиться к коммунизму, поступали вопреки его научным основам.

Социализм и уравниловка несовместимы. В этой связи Ленин отмечал: «…В области потребления уравнительность, в области производства ударность. Это абсурд экономический, ибо это разрыв потребления с производством».

Теоретически ныне уравниловка единодушно отвергается. А практически в некоторых инструкциях и методических указаниях просматривается курс на усреднение оплаты. Это противоречит закону распределения по труду, согласно которому надо платить сполна тому, кто добросовестно, в срок выполнил работу. В этом случае добросовестный человек или бригада могут и должны получить и два, и три, и более средних оклада за сделанное. Ведь опыт работы по расценкам в натуральных измерителях убедительно подтверждает, что менее проворный труженик, да еще с ленцой, делает за смену меньше опытного, добросовестного работника нередко в три раза, а разрыв в их производительности один к двум – массовое явление.

– А вы знаете, почему подтягивают средний заработок? – спросили Васильева.

– Тут «ларчик» открывается просто. Стараются сохранить человека. Ведь если он уйдет, то «унесет» с собой и средний заработок. Видимо, вы знаете, что предельный фонд зарплаты «регулируется» средней зарплатой, помноженной на количество занятых рабочих. «Плановый фонд зарплаты, – говорится в методических указаниях, – определяется умножением расчетной численности работников на их среднюю зарплату». Что сие означает? Меньше стало людей на предприятии – уменьшился и фонд зарплаты. А объемы-то производства остались! Потому-то и хозяйственники стремятся запрашивать в планах как можно больше работников – чтоб иметь соответствующую базу для роста фонда зарплаты.

– Министерства-то понимают это. Ведь они же такие запросы изучают… – заметил Карасев.

– Но ведь не будет же министерство рубить сук, на котором сидит… – усмехнулся Васильев. – Я продолжу мысль. В прошлом году во время отпуска в Кисловодске наш корреспондент предложил мне побывать в одном из совхозов Предгорного района. Хозяйство действительно оказалось очень интересным. Здесь внедрили полный хозрасчет во всех подразделениях и добились заметных успехов. Четыре человека, в том числе и председатель, стали Героями Социалистического Труда. Перед отъездом я поблагодарил за интересные беседы, спросил: «Какие проблемы вас больше всего волнуют? Что сдерживает дальнейшее развитие?» И вместо расхожих сетований о том, что не хватает техники и удобрений, услышал: нас как якорные цепи сдерживает нынешний метод оплаты труда. Это сказал председатель колхоза Шумилов Кондратий Савельевич. Он рассказал, что после проведенной специализации и внедрения полного хозрасчета они ввели оплату за конечную продукцию. В течение года оплата происходит как обычно: по расценкам за выполненную работу. А в конце года шесть процентов валового дохода, полученного комплексным специализированным звеном, распределяют между членами звена. Например, в прошлом году звену, которое выращивало сахарную свеклу, причиталось получить девяносто тысяч рублей. Пятьдесят в течение года им выдали в форме зарплаты, а остальные сорок – в качестве дополнительного поощрения. Первое время все шло хорошо. Люди по достоинству оценили новшество, и оно обернулось большой отдачей. Но теперь многие достигли потолка и интерес к дальнейшему росту упал…

Шумилов разъяснил мне тогда, почему у людей погас энтузиазм. Дело в том, оказывается, что существует масса инструкций разных лет, которые ограничивают дополнительную оплату пятью, а для некоторых специальностей – восемью месячными окладами в год. И ни копейки больше. К чему это ведет? Шумилов привел мне такой пример. Известный в крае чабан Расул Рахимов со своей бригадой за год от каждых ста овцематок получил по сто шестьдесят ягнят – на шестьдесят три больше плана. К моменту отлучки ягнят от овцематок они сохранили тысячу двадцать ягнят – добились двойного превышения задания. Такая же картина и по шерсти. Сорок тысяч чистой прибыли дала бригада хозяйству. Когда начислили им дополнительную оплату, то оказалось, что она на три тысячи больше пяти месячных окладов. И эти три тысячи им, разумеется, не выплатили. Разве такой порядок может содействовать росту производства?

И еще об одном случае рассказал мне председатель. Раньше он работал главным инженером в соседнем колхозе. У них там звеньевой Петр Михлин на площади в триста гектаров вырастил небывалый урожай зерна кукурузы – по семьдесят пять центнеров на круг. Другие же звенья получили в среднем по тридцать пять. Выходило, что звено Михлина вырастило тридцать пять центнеров сверх плана на каждом гектаре! Это же здорово! Согласно условиям о дополнительной оплате двадцать процентов сверхпланового урожая необходимо было выдать членам звена…

– Выдали? – нетерпеливо спросили из зала.

– Целую неделю вопрос обсуждали на правлении и решили не выдавать. Дали только десятую долю начисленного… Районное начальство не рекомендовало. Люди сильно обиделись. Звеньевой уехал в другую область. С тех пор столь высокого урожая там никто больше не получал. Перед расставанием Шумилов так прямо и заявил: «Я считаю, что действующий порядок оплаты серьезно сдерживает рост сельскохозяйственного производства. Обидно, очень обидно, что такой мощный рычаг, как материальное стимулирование, и к тому же не требующий дополнительных капитальных вложений и материальных ресурсов, используется не в полной мере».

В сельском хозяйстве руководители всех уровней под самыми разными предлогами добиваются заниженных планов. И это можно было понять: ведь оплата идет не за продукцию, а за план. Принцип такой: превысил задание – получай повышенную оплату. А вот какое это было задание – напряженное или облегченное, «выторгованное» – это неважно. Поэтому нередко в отстающих хозяйствах оплата бывает выше, чем в передовых. Бывало, что урожайность и продуктивность у передовика в два раза выше, но до плана он чуть-чуть не дотянул, а отстающий превысил плановые показатели. И он на коне! У него и заработки выше. Поэтому планирование от достигнутого уровня и оплату за план, а не за продукцию является наглядным примером игнорирования объективного закона…

– Законного беззакония, – дополнил кто-то из слушателей.

– Верно, – согласился Васильев. – Теоретически закон признаем, а на практике игнорируем его. В декрете Совета Народных Комиссаров, подписанном Владимиром Ильичем Лениным 7 апреля 1921 года, указывается: «Отменить с 1 мая с.г. ограничения приработка при сдельно-премиальной оплате труда, предоставить всем рабочим, повышением производительности и добросовестным отношением к работе, увеличивать свой заработок независимо от процентного отношения суммы заработка к основной тарифной ставке».

Аудитория оживилась, загалдела.

– Научное применение закона распределения по труду, – чуть повысил голос Васильев, – предполагает, что действительно заработал, то и получи сполна! Однако инструкции и многочисленные дополнения к ним диктуют свои, ненаучные ограничители, которые зачастую ориентируют на усреднение оплаты…

А возьмите оплату инженерно-технических работников предприятий, хозяйственных ведомств, научных, проектных и конструкторских организаций и учреждений. Уравниловка тут просматривается еще отчетливее. Возможностей для поощрения более производительного творческого труда у руководителей коллективов совсем мало. Выделяемый фонд строго расписывается по строкам штатного расписания. Разница между «младшими» и «старшими», начинающими и опытными, инициативными, творческими работниками и флегматиками, высиживающими положенные часы, порой иллюзорна. Даже за счет экономии фонда хорошему работнику нельзя прибавить оплату. Он должен дожидаться, пока «освободится» строка с окладом на десять – двадцать рублей больше.

Если подходить к закону с научных позиций, то фонд зарплаты должен планироваться не «по головам», не по числу занятых на предприятии, и объему валовой продукции, а по нормативной стоимости обработки (НСО). Иначе говоря, по количеству планового выпуска продукции в натуральном выражении с учетом ее трудоемкости. Чем с меньшим числом рабочих предприятие справится в установленный срок с заданием, тем больше люди должны заработать. А ограничения в оплате по действующим нормативам просто сдерживают рост производительности труда. Уберем мы искусственные потолки, и она сразу пойдет вверх. Это уже многократно доказано.

Вдалеке от научных обоснований ныне стоит и планирование численности административно-управленческого персонала. Сейчас она зависит от достигнутого уровня или определяется по прецедентам. Специалисты высказывают немало разумных предложений о планировании фонда зарплаты управленцев по нормативам и коэффициентам к числу занятых рабочих и с учетом объема выполняемой работы. Оплату сотрудников проектных, конструкторских и многих научных учреждений можно поставить в зависимость от уровня квалификации и объема выполняемой работы или количества времени.

В свое время планирование коллективам численности работников, средней зарплаты и усредненных окладов было необходимостью, так как перед нашей страной стояла задача обеспечить работой все население. Ныне положение изменилось коренным образом, а многие методы и рычаги уравниловки сохраняются и развиваются. Это заметно сдерживает рост производительности труда и повышение эффективности производства, а в перспективе с учетом демографической ситуации урон будет еще более заметным.

– Разрешите вопрос, – поднялся в центре зала полноватый парень. – На заводе, где работает моя жена, несколько человек окончили заочно институты и остались на своих рабочих местах – токарями, слесарями: переход в инженеры связан с потерей в заработке. Многие инженеры получают меньше рабочих. Как это сочетается с законом по труду?

– К деятельности инженера, – начал объяснять Васильев, – надо долго и упорно готовиться, поэтому его труд является более квалифицированным, и естественно, что труд дипломированного специалиста должен оплачиваться выше труда рабочего за одинаковый отрезок времени. Но для этого надо, чтобы инженер делал ту работу, которая по своей сложности не только рабочему, но и технику с его средне-специальным образованием была «не по зубам».

Ведь не секрет: кое-где заметна «инфляция» инженеров. Стали искать праведные и неправедные пути повышения окладов сотрудникам административно-управленческого аппарата. Во многих штатных расписаниях, например, появилась приставка инженер: инженер-организатор, инженер по технике безопасности, инженер по организации социалистического соревнования и тому подобное. «Инженерами» ныне нарекли немало сугубо канцелярских работников, в том числе и тех, кто не имеет специального образования. И вряд ли справедливо платить им больше квалифицированных рабочих. В век технической революции управление многими аппаратами, машинами, технологическими процессами и операциями требует от рабочих не только школьного аттестата, но и техникумовского диплома. Во многих случаях профессия требует напряженного умственного и физического труда. Поэтому оплату, на мой взгляд, надо органически увязать с напряженностью и сложностью работы.

Васильев отпил несколько глотков давно остывшего чая, осмотрел аудиторию, глянул на часы:

– Наверно, пора закругляться. Нет возражений?

– Пора…

– В заключение я хочу еще раз сказать, что экономическая теория, подобно компасу, может и должна указывать нам путь к увеличению производства материальных благ с наименьшими затратами, к повышению эффективности общественного производства. Без такого компаса народное хозяйство развивается на ощупь, эмпирически приспосабливаясь к действию объективных экономических законов, или, как выразился Ленин, методом «проб и ошибок». Экономические законы в народном хозяйстве имеют не меньшее значение, чем законы природы. С их помощью можно предвидеть результаты экономических явлений и процессов на десятилетия вперед и делать из этого своевременные выводы.

Конечно, надо иметь в виду, что законы природы проявляются более наглядно и чувствительно, чем экономические. Отсюда некоторый пессимизм и сомнения кое у кого относительно объективности последних, настроения типа «что хочу, то и ворочу». Иные так и рассуждают: если закон не нравится, можем и не считаться с ним… Все вы хорошо знаете закон смены времен года. Хотели бы мы или нет, но на смену лету обязательно приходит зима. Я лично, например, люблю ее. Некоторым же товарищам она не нравится, однако они знают, что если будут игнорировать этот закон и появятся на улице в летней одежде, то… Тут закон действует мгновенно и чувствительно! Чего не скажешь об экономических законах.

– Конкретный пример не могли бы? – обратился к оратору журналист, все время делавший записи в блокноте.

– Ну хотя бы такой… – чуть задумался Васильев. – Игнорируя в свое время закон стоимости, соответствующие ведомства установили на продукцию животноводства закупочные цены, не возмещающие затрат. Чем больше колхозы и совхозы давали стране мяса и молока, тем больше были их убытки. Естественно, хозяйства под самыми благовидными предлогами уменьшали производство невыгодных для них продуктов. Медленно, постепенно, но это давало о себе знать. А прошло какое-то время, и в конце концов положение с продукцией животноводства резко обострилось. После сентябрьского (1953 года) Пленума ЦК КПСС закупочные цены резко повысились, по отдельным видам продукции в десятки раз, и дела сразу стали изменяться к лучшему. Среднегодовое производство мяса за 1956 – 1960 годы возросло на сорок процентов, а молока – в полтора раза по сравнению с предыдущим пятилетием. Такого прироста мы никогда ранее не знали!

Поэтому ныне одна из наиболее актуальных проблем – разработка механизма применения экономических законов в практике, – подчеркнул интонацией Васильев. – Это, по-моему, как раз то звено в цепи хозяйственной жизни, взявшись за которое можно вытянуть всю цепь.

Научное применение экономических законов – это, если хотите, альфа и омега в преодолении недостатков в руководстве экономикой, оно открывает перед нами практически неограниченные возможности для использования огромных преимуществ социализма. У меня, товарищи, все. Спасибо за внимание!

– Есть вопросы к Александру Александровичу? – спросил Савельев.

– Александр Александрович, автор очередной нашей статьи по экономическим законам много места уделяет закону экономии времени. Ссылаясь на Маркса, он называет его первым законом. Если можно, скажите несколько слов, что представляет собой этот закон.

– Учитывая, что отведенное мне время истекло, предлагаю поступить так: отпустим тех, кто связан с выпуском номера, а я отвечу на вопросы. Согласны?

– Вполне, – кивнул Савельев и объявил: – Дежурная группа и те, у кого срочные дела, – можете быть свободными.

– Время необратимо. Потерянные часы и минуты невозможно вернуть никакой ценой, – стал объяснять Васильев. – Маркс действительно назвал экономию времени «первым экономическим законом на основе коллективного производства… законом даже в гораздо более высокой степени». Что же представляет собой этот закон?

Представьте себе лыжный марафон на сто километров по эстафете из десяти участков. На каждый из них с учетом местности определено расчетное время. Одна из команд поставила цель сэкономить на всех промежуточных участках по одной минуте и достигла этой цели. И хотя лыжник заключительного участка показал самый далеко не лучший результат, команда завоевала первое место.

Успех в экономике так же, как и в лыжной эстафете, складывается из многочисленных промежуточных итогов работы. Конечным результатом социалистического производства является удовлетворение спроса трудящихся на пищу, одежду, жилища и другие материальные и культурные блага. В этой связи Маркс пишет: «Чем меньше времени требуется обществу на производство пшеницы, скота и т.д., тем больше времени оно выигрывает для другого производства, материального или духовного». Я здесь не буду развивать мысль Маркса, тем, кого не устроит моя краткая информация, советую прочитать раздел «Общественный характер производства в буржуазном обществе в отличие от общественного характера производства при коммунизме». Его объем, по-моему, менее десяти страниц.

– А в какой работе? В «Капитале»? – поинтересовался Михаил Карасев.

– Нет. «Экономические рукописи 1857 – 1859 годов». В самом общем виде сущность этого закона заключается в необходимости сокращения рабочего времени на производство материальных благ. Эта экономия складывается из бережного расхода живого и овеществленного труда. Возьмем, например, хлеб. Испокон веков крестьянин с помощью самых примитивных орудий пахал, сеял, убирал, молол зерно и выпекал для себя, а порой и для других хлеб. Сапожник покупал шкуры, выделывал их и шил обувь. Раньше чужого труда в конечном продукте было немного. Однако по мере развития технической революции доля овеществленного труда в потребительских товарах неуклонно и быстро растет. Ныне к производству хлеба, например, имеют отношение рабочие также, которые добывали руду и выплавляли металл; доставляли чугун или сталь на машиностроительный завод и изготавливали тракторы и другие сельскохозяйственные машины; пахали, сеяли, убирали и перевозили зерно на заготпункты; мололи его, пекли хлеб и продавали его потребителям. И так по всем изделиям и товарам – единоличников сегодня днем с огнем не встретишь. Чтобы килограмм хлеба, мяса, метр ткани или квадратный метр жилья стоил дешевле, нужно добиваться снижения затрат по всей цепочке производства, а не только в конце конвейера. Из дорогой руды дешевого металла не получишь, а из дорогого металла дешевой машины не сделаешь. Дорогие же машины, электроэнергия, удобрения, цемент повышают себестоимость хлеба, мяса, тканей, жилья… Таким образом, закон экономии времени предполагает сокращение живого и овеществленного труда на единицу конечной продукции.

– А как использовался этот закон на практике?

– Пожалуй, хуже всех других законов, – ответил Васильев. – Почему? Основной преградой на пути этого закона является применение показателя «валовая продукция», долго и незаслуженно царствующий вал в качестве основного экономического показателя. На его основе определяются темпы производства и уровень производительности труда всех отраслей. Экономия живого и овеществленного труда ухудшала основные показатели их работы. А раз так, то коллективы в этой экономии не были заинтересованы. Более того, они по возможности старались выпустить новое изделие подороже… Поэтому нередко новый станок или машина повышает производительность рабочих, обслуживающих их, на двадцать – тридцать процентов, а стоит в три – пять раз дороже прежнего. Повышение производительности труда на таких машинах оборачивается для общества в конечном счете ее снижением… Вот, пожалуй, все о законе экономии времени… Нет больше вопросов?

– Если позволите, – вставая, сказал молодой человек. – Я готовлю к печати статью, в которой речь идет об экономической стратегии партии и затрагивается вопрос о регуляторе производства при социализме. Вы не могли бы высказать свою точку зрения в этом плане?

– Это наш редактор отдела пропаганды Казначеев, – подсказал Савельев.

– Какие у вас молодые редакторы, – удивился Васильев и, обращаясь к Казначееву, спросил: – А что, по мнению автора статьи, служит у нас регулятором?

– Закон планомерного, пропорционального развития.

– Такая точка зрения утвердилась после выхода работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Два года назад журналист-экономист Кузнецов выступил в печати с утверждением о том, что и при социализме закон стоимости является регулятором. Вокруг этого началась дискуссия. Свою точку зрения по этой проблеме я обстоятельно изложил в статье «О роли закона стоимости в социалистическом обществе». Она опубликована в нашей газете в ноябре прошлого года. Я пришел к выводу, что объективным регулятором общественного производства при социализме выступает система экономических законов, сознательно используемых обществом, людьми в практической деятельности.

Этим я хочу подчеркнуть, что любой закон является регулятором на своем участке. Наибольшего эффекта в хозяйственном строительстве мы достигнем лишь в том случае, если будем сознательно использовать всю систему экономических законов в их совокупности и взаимодействии.

Как ни странно, эту мысль мне подал человек, далекий от экономики. За несколько месяцев до публикации статьи в Тартуском университете проходило обсуждение литературы, выпущенной издательством «Народное хозяйство» в последние годы. Выступил со своей идеей тогда Кузнецов. С ним скрестили шпаги сторонники господствовавшего в тот период взгляда… Третьи увидели регулятор в основном экономическом законе. И пошло-поехало…

И тогда выступил заведующий кафедрой неорганической химии, доктор химических наук Пальме. «Я не экономист, но суть спора уловил и считаю его беспредметным, – сказал он. – В переводе на язык химиков это означает следующее. При подготовке очередного опыта они вдруг заспорили: какому из факторов, учитывающихся в этом процессе, надо отдать предпочтение? Одни утверждают, что главное внимание надо уделить температуре, другие – свету, третьи – влажности и т.д. Но у нас так не бывает. Мы в каждом случае, учитывая объективные законы природы, выбираем оптимальный режим, в котором определяем не только влияние всех факторов, участвующих в данной реакции, но и степень влияния каждого из них…»

При разработке экономической политики мы, безусловно, должны учитывать всю систему экономических законов, потому что каждый из них регулирует какое-то отношение людей в производстве. А на практике перед нами стоят самые разные задачи, и тут степень влияния каждого закона может быть неодинаковой…

– Есть еще вопросы? Нет? Тогда разрешите от вашего имени поблагодарить Александра Александровича за интересную и полезную беседу.

Савельев пригласил Васильева заглянуть ненадолго к нему в кабинет – выпить кофе. Когда они вошли в приемную редактора «Комсомолки», Васильеву подали маленький листок с семью цифрами:

– Ваша секретарша просила передать, чтобы вы позвонили по этому телефону.

Телефон был Иринин…