Почему

Прошли годы.

В вестибюле Дома ученых в этот день было многолюдно.

– Александр, никак, ты?..

Васильев резко обернулся. Перед ним, широко улыбаясь, стоял Григорий Комаров.

– Гришка! Посланец сибирского академгородка! Вот не ожидал! – радостно воскликнул Васильев. – Давай отойдем в сторону… Ну, выкладывай, какими судьбами…

– Все очень просто. Приехал в Москву по делам и случайно узнал об этой встрече. Думаю, схожу, старых друзей повидаю. А Павел где? А Егоров?

– Павел в командировке, Егоров здесь, мы его должны увидеть. Рассказывай, как там в Сибири? Читал твои статьи – мне понравились. Да, кстати, от души поздравляю тебя с членкорством. Последний раз тебя видел кандидатом, а теперь – доктор, да еще членкор.

– Да и ты, друг мой, все эти годы не плошал. Когда я покидал столицу, ты еще даже кандидата не успел получить, а теперь тоже дважды остепенился.

Прозвенел звонок, приглашавший участников встречи в зал заседаний. Васильев оставил Григория, строго наказав не уходить с места. Через минуту он вернулся.

– Ну пошли… Ты как почетный гость приглашен в президиум.

– Зачем, Саша?

– Не упрямься. Сядем рядом, заодно и поговорим…

– Кто это? – шепотом спросил Григорий, когда к трибуне вышел первый выступающий.

– Святослав Миронович Царев – заместитель председателя секции экономистов при Доме ученых, заслуженный деятель науки, профессор. Заведует кафедрой политической экономии крупнейшего в стране вуза – института преподавателей общественных наук. В политэкономии придерживается консервативных взглядов, однако на словах хочет выдать себя за новатора. При всяком удобном случае нападает на доцента Александра Павловича Ермых, решительного противника товарного производства. Хотя все знают: только благодаря поддержке Царева он стал заместителем у него на кафедре. Сегодня идеи отрицания товарного производства и закона стоимости при социализме все откровеннее пропагандируются на кафедре, эти идеи даже положены в основу выпущенного ими учебника по политэкономии.

Друзья кончили шептаться, прислушались. Царев в этот момент излагал хорошо всем известные истины о важности изучения и обсуждения экономических вопросов. Его речь звучала как великолепное актерское выступление – красивая жестикуляция, умелое владение голосом, но ее содержание было общеизвестным. Он говорил штампованными заготовками, много цитировал. Уловив недовольный шумок в зале, оратор ловко «закруглился».

– Учитывая, что о создании академии экономических наук пока только пишут и говорят, мы посовещались на совете нашей секции и решили провести встречу молодых ученых, откровенно поговорить на ней об актуальных проблемах совершенствования системы управления экономикой.

– А вы не слышали р-русскую пословицу, что стар-рый мер-рин бор-розды не пор-тит? – иронически заметил кто-то из зала.

– Слышал… – нисколько не возмутился Царев. – Могу добавить к сказанному, что встреча наша не закрытая, объявление сделано своевременно, так что каждый желающий мог сюда прийти. Естественно, хотелось бы выслушать в первую очередь именно молодых ученых…

– А что вы вкладываете в понятие «молодых»? – перебил тот же голос. – Недавно журнал «Шпигель» перепечатал статью одного советского экономиста, в биогр-рафических данных сообщил: «Автор-ру в этом году исполнилось пятьдесят лет, по р-русским понятиям, это молодой функционер-р». Вы р-разделяете такое понятие «молодой»?

– «Шпигель» я не читаю и, естественно, разделять его взгляды не могу, но что касается понятия «молодой», то оно действительно весьма растяжимо. А теперь слово предоставляется председателю нашей секции, ректору Всесоюзного экономического института имени Карла Маркса товарищу Венидиктову. Пожалуйста, Сергей Илларионович.

– Товарищи! Вы знаете, что в последние годы в печати идет дискуссия о путях дальнейшего совершенствования хозяйственного механизма. Она особенно оживилась после публикации в «Правде» статьи Либермана «План, прибыль, премия». Нашему институту поручено подготовить предложения о совершенствовании показателей планирования и оценки работы производственных коллективов и ведомств. Мы мобилизовали все силы и, скажу без ложной скромности, многое успели сделать. Определенные надежды возлагаются и на эту встречу молодых ученых; думаю, они выскажут немало дельных предложений…

– Я с интересом читаю многие работы Венидиктова, – чуть склонился Комаров к Васильеву.

– Да, он известный специалист в области управления. И кроме всего прочего – прекрасный, отзывчивый человек, талантливый организатор. До него один за другим два ректора сменились. Обстановка в институте была нездоровая: склоки, группировки… Словом, Венидиктова послали в экономический институт на укрепление. Теперь там все по-иному. Он очень требовательный, даже строгий. Но демократичный. С учеными самого разного толка общий язык находит, сам много работает. Его книги во многих странах переводят, выступает часто на международных форумах. Ко всему прочему – фронтовик. На День Победы появляется в президиуме – вся грудь в орденах. Командовал полком во время войны… Достаточно информации?

– Вполне, спасибо, – поблагодарил Комаров.

– Здесь уже упоминалось о необходимости создания академии экономических наук, – говорил в это время Венидиктов. – К сожалению, мы пока об этом только рассуждаем. А ведь многие науки, к примеру, педагогическая, медицинская, сельскохозяйственная, имеют свои академии. Я нисколько не преуменьшаю роль этих и других отраслевых академий. Но почему кто-то решил, что академия коммунального хозяйства больше нужна стране, чем академия экономических наук?

В зале засмеялись. Венидиктов оглядел аудиторию, откашлялся и продолжал:

– На этот свой вопрос я, к сожалению, не могу ответить. А вот на реплику уважаемого Владимира Михайловича Бельского в отношении «старых меринов», которые «борозды не портят», – с удовольствием. Почему мы отдали сегодня предпочтение молодым? Да потому, что опытные, известные наши ученые имеют возможность высказать по нескольку раз и даже пересказывать свои взгляды, убеждения. Ведь издательства всегда в первую очередь берут работы маститых… Поэтому, чтобы узнать их точку зрения, не обязательно собираться на подобную встречу. Достаточно открыть их книги, прочитать статьи. К тому же мнения ветераны меняют, как правило, редко, подчас вопреки жизни иные ученые упорно отстаивают свои взгляды даже в тех случаях, когда они явно устарели. Спросим себя честно: всегда ли мы прислушиваемся к мудрому совету Льва Николаевича Толстого, который говорил: надо любить истину так, чтобы всякую минуту быть готовым, узнав высшую истину, отречься от всего того, что прежде считал истиной? Уместно напомнить высказывание Андре Моруа: «Искусство старения заключается в том, чтобы быть для молодых опорой, а не препятствием, учителем, а не соперником, понимающим, а не равнодушным». Всем нам давно полюбилась песня «О Родине». В ней есть строки: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет». Но чего греха таить: некоторые ученые преклонного возраста упорно цепляются за свои отжившие концепции, не торопятся уступать дорогу новым прогрессивным идеям… Именно поэтому мы и решили сегодня отдать предпочтение молодым… Но это вовсе не означает, что мы недооцениваем представителей старшего поколения… А теперь – поближе к сути дела.

В этой аудитории, я думаю, нет необходимости говорить об успехах социализма, о преимуществах плановой системы ведения хозяйства. Сам факт говорит за себя: в исторически кратчайший срок такая отсталая страна, как царская Россия, превратилась в одну из передовых, могущественных держав мира. Хотя какие беды на нее обрушились, сколько горя перенес наш народ! Самый страшный урон принесло фашистское нашествие, цифры вы знаете… Вам также известны заявления всяческих «пророков», что Советам потребуются десятилетия для того, чтобы достичь довоенных экономических рубежей. Оракулов на этот счет на Западе было хоть отбавляй. И тем не менее страна поднималась из руин на глазах! Мне довелось быть на предвыборном собрании избирателей в феврале 1946 года, где выступал Сталин. Когда он назвал цифры, которые следовало достичь за две-три пятилетки, они нам просто показались фантастикой. С той поры прошел небольшой исторический срок, и мы воочию убеждаемся: намеченные планы выполняются. Особенно быстрыми темпами развиваются прогрессивные отрасли народного хозяйства. Но полностью ли используем мы преимущества социализма?

К сожалению, нет. Экономическая наука мало влияет на хозяйственную практику, зачастую теория плетется в хвосте. Вспомним, к примеру, одно очень важное положение Программы нашей партии: «Достижение в интересах общества наибольших результатов при наименьших затратах – таков непреложный закон хозяйственного строительства». Сущность этого закона красной нитью проходит через все учебники и учебные пособия. Но это, так сказать, теория. А на практике? В жизни получается так: чем экономнее предприятия ведут производство, тем хуже согласно действующим оценочным показателям они работают. Разве это нормально?

По расчетам экономистов, промышленность может полгода работать на материальных ресурсах, которые скопились на складах… Здесь возникает вопрос: в чем дело? То ли эти ресурсы попали не по адресу и находятся не там, где надо, то ли созданы не те материальные ценности, которые нужны сегодня? С одной стороны, большое скопление запасов, а с другой – немало простоев предприятий из-за нехватки сырья.

Возьмем другую проблему. Дефицит запасных частей. Сколько уже исписано бумаги по этому поводу. По данным, которыми мы располагаем, до четверти автомобилей ежедневно не выходят на линию из-за отсутствия запчастей. На селе простаивает огромное количество тракторов. Обостряется снабжение запчастями нефтяного оборудования, полиграфических машин… Словом, деталей и узлов, которые быстро изнашиваются и которые надо всегда иметь под руками, повсюду недостает. Спрашивается: почему? Ответ на этот вопрос тоже хотелось бы от вас услышать…

Венидиктов ставил все новые и новые почему. Чувствовалось, что к выступлению готовился основательно. Он задавал вопросы аудитории, чтобы зажечь ее, подать пример партийного, принципиального подхода к наболевшим проблемам экономики.

– Весьма неважно идут дела в капитальном строительстве. Здесь сроки сдачи объектов затягиваются. Непомерно выросло число незавершенных сооружений. Вместо запланированного сокращения «незавершенки» ее объемы год от года продолжают нарастать. Почему это происходит? Почему меры, которые принимаются, не дают должного эффекта? Актуальнейшая проблема…

Не оставил без анализа Венидиктов и непроизводственную сферу:

– С ростом производительных сил появились возможности для расширения непроизводственной сферы. В сороковом году, например, восемьдесят восемь и три десятых процента деятельного населения было занято в сфере производства и лишь одиннадцать и семь десятых процента – вне ее. Ныне удельный вес занятых в сфере услуг почти удвоился. Но вот отдача обслуживающих отраслей оставляет желать много лучшего. Почему?

Не принесла должного эффекта реорганизация управления промышленностью и строительством, в ходе которой вместо отраслевых министерств созданы территориальные совнархозы. Главная цель этой революционной меры – полнее использовать преимущества социализма. В семилетием плане, принятом на Двадцать первом съезде партии, поставлена задача добиться улучшения всех качественных показателей, особенно снижения себестоимости и повышения качества продукции. Как она выполняется? Прямо скажем – не совсем успешно. Тревожит повышение материалоемкости продукции и рост производственных затрат. Заметно расширяется число убыточных изделий и предприятий, снижается фондоотдача. Теряются миллиарды дополнительных рублей, отвлеченных из национального дохода, которые мы могли бы использовать с гораздо большей выгодой…

И последний момент, – Венидиктов глянул на большие часы, вмонтированные в стену зала. – Все вы знаете, что ориентиром для нас с вами служит четкая, научно обоснованная экономическая политика партии и государства. Но в реализации этой политики есть пока немало шероховатостей. На пути от центральных ведомств к совнархозам и особенно к производственным и научным коллективам, мне кажется, нет должной обратной связи. Между верхним и нижними «этажами» «приводные ремни», «рычаги» где-то не срабатывают, пробуксовывают. Видимо, нет должной увязки между научной разработкой экономической политики и ее воплощением в практику. Несовпадение интересов общества и коллективов мешает применению «непреложного закона» социалистического хозяйствования. Потому и разговор на нашей встрече должен идти главным образом вокруг того, как лучше управлять социалистическим производством, как более достоверно оценивать работу коллективов, справедливее поощрять людей материально и морально.

Предоставляю слово кандидату экономических наук Кузнецову, автору брошюры «О роли рынка при социализме». Она, как вы помните, вызвала много споров. Пожалуйста, Генрих Яковлевич…

Молодой мужчина пружинисто взошел по ступенькам. Держался он уверенно и непринужденно.

– Мое выступление несколько облегчается тем, что, как уже здесь сказал уважаемый председатель, недавно вышла моя брошюра, в которой я рассматриваю ряд принципиальных вопросов дальнейшего улучшения нашего хозяйственного механизма. Вокруг брошюры разгорелись споры. Высказывались разные точки зрения.

Кузнецов зачитал несколько благосклонных откликов именитых ученых.

– Были, разумеется, и критические замечания, многие из них я учту в будущей работе.

А теперь перейду к вопросам, которых я хотел бы коснуться отдельно. Первый. Это вопрос о товарном производстве… Вы знаете, что некоторые экономисты пытаются доказать, что у нас нет товарного производства и закон стоимости не действует. Считаю эти взгляды ненаучными. Они отражают прошлое, когда наша наука топталась на месте. По моему убеждению, подлинное развитие экономической науки началось лишь в последние годы. И на нашу с вами долю выпала нелегкая задача создать настоящую науку о социалистическом хозяйствовании! Почему я говорю «настоящую»? Да потому, что в управлении главенствуют внеэкономические методы управления и наука оказалась не подготовленной к решению многих практических задач. Думаю, что с этим положением сложно спорить.

Венидиктов полуобернулся к Васильеву и тихо шепнул:

– Ну как, принимаешь такого сторонника товарного производства в свои ряды? Ведь противник-то у вас общий, – он хитро покосился на Царева, который с недовольной миной слушал выступающего.

– Поживем – увидим… – уклончиво ответил Васильев.

Что ж предлагал Кузнецов для создания настоящей науки о хозяйствовании? Он утверждал, что прибыль должна стать главным экономическим показателем работы социалистических предприятий. Более того, по его мнению, прибыль может быть целью производства и при социализме…

Критикуя действующие измерители производительности труда, Кузнецов предложил определять и этот показатель прибылью, она, дескать, служит наиболее объективным измерителем. Через нее же он предлагал устанавливать и пропорции развития социалистического производства. Получалось: прибыль посредством цен должна регулировать производство.

– К сожалению, в нашей экономической науке до сих пор в ходу такое утверждение: мол, закон стоимости в условиях социализма не является регулятором производства. Это предрассудок! – возмущался Кузнецов. – Цены должны колебаться под воздействием спроса, с одной стороны, и предложения – с другой. При дефиците какой-либо продукции, например текстильной, цены на нее должны расти, а соответственно должна возрастать и прибыль отрасли. Обратную картину мы наблюдали бы в условиях перепроизводства.

Наличие диспропорций в социалистической экономике Генрих Яковлевич объяснил отсутствием возможности свободного переливания капиталовложений из одной отрасли в другую, из одного предприятия в другое. По его мнению, нужен своеобразный регулятор, который бы автоматически то тут, то там открывал клапан и выпускал излишние средства, одновременно направлял их туда, где в данный момент можно получить наивысшую прибыль.

Кузнецов говорил напористо, хорошо поставленным голосом. Чувствовалось, что он умеет держать внимание аудитории и производить благоприятное впечатление.

– Все сейчас признают, что нынешние оценочные показатели деятельности производственных коллективов стали непригодными, ибо отражают работу предприятий как в кривом зеркале. Я, по крайней мере, не встретил ни одного серьезного выступления в их защиту. Возникает вопрос: какие же новые показатели должны прийти на смену, обрести законную силу?

Думаю, что те товарищи, которые не могут признать главенствующую роль показателя прибыли, попросту заблуждаются. Ведь основной упор критики делают на то, что, дескать, ни один из показателей не может быть главным. Они ратуют за систему неких равноценных показателей. Такое предложение я решительно отвергаю! Давно подмечено, что у семи нянек дитя без глазу. И это, пожалуй, является основной причиной нынешних срывов в экономике. Формально мы живем без основного показателя. У нас есть система показателей. Она-то и привела к тому, что эффективность производства не повышается, а на многих предприятиях даже ухудшается. Вот что значит не принимать прибыль за главный показатель! Примеров того, как непочтение к прибыли приводит к отрицательным последствиям, сколько угодно. Назову лишь фельетон Филиппова «Тайна пропавшего города», опубликованный в газете «Ленинское знамя». Если кто из вас не читал, советую прочесть. Главный бухгалтер совнархоза рассказывает, что у них две тысячи пятьсот изделий убыточны – начиная от чугуна и стального литья, кончая пряжей и тканями. Переведя эти убытки в квартиры, жилые дома и кварталы, которых так остро не хватает тем же самым предприятиям, бухгалтерия вычислила потерянный город на сто тысяч человек – это за один год и только по одному экономическому району! Сколько же мы теряем таких городов ежегодно?!

Кузнецов покинул трибуну под аплодисменты, но Васильев заметил в зале и много скептических улыбок.

•

– Выступает кандидат экономических наук, заместитель главного редактора журнала «Народное хозяйство» Егоров, – объявил председатель.

Егоров окинул быстрым взглядом зал, как бы призывая коллег в единомышленники.

– Хотел бы начать разговор о противоречиях в экономике социалистического общества. Раньше, вы знаете, мы их не признавали. Их называли недостатками. У меня в свое время на этой почве были серьезные трения с научным руководителем. Он все внушал мне: выбросьте из головы слово «противоречия», забудьте его. Нет и быть не может такого при социализме! Есть лишь отдельные недостатки, но они устраняются в процессе практической деятельности.

Аудитория оживилась: начало выступления нового оратора, судя по всему, понравилось всем.

– Что же это за противоречия? Прежде всего хочу сказать о противоречии между стоимостью и потребительной стоимостью. – Егоров достал из кармана пиджака журнальные гранки. – Не секрет, что предприятия всячески стремятся выпускать продукцию подороже, и, увы, они часто этого добиваются. Пути к достижению этой, с позволения сказать, коммерческой цели самые разнообразные. Наиболее распространен такой – замена старых изделий новыми, более дорогими. Покупатель в проигрыше, коллектив – на коне: план есть, а с ним, значит, и премии, и почет. Те же предприятия, которые снижают материальные и трудовые затраты, оказываются в числе отстающих, лишаются поощрений. На эту тему в редакцию журнала приходит немало материалов и писем. Перескажу вам содержание лишь некоторых из них.

На Восточном заводе тракторного электрооборудования освоили новый генератор «Г-306». Он на два килограмма легче и на треть дешевле ранее выпускавшегося. В результате государство получило более двенадцати, миллионов рублей экономии. Но завод «сел» по всем экономическим показателям. Коллектив оказался в исключительно трудном положении. Его взяла под защиту печать. Но и после этого план в рублях был уменьшен не настолько, чтобы полностью компенсировать сокращение вала от удешевления генератора, а лишь частично.

Недавно мы опубликовали заметку «Не на песке построено». В ней речь идет о том, что стекольные заводы Сибири завозят песок, необходимый для производства стекла, с берегов Волги. А вместе с тем между Торском и Суржанском залегает третья часть всех запасов такого сырья, имеющегося в стране. Может, об этих близлежащих песках стекольщики и не подозревают? «Нет, что вы, – удивляются работники Восточного научно-исследовательского института геологии, геофизики и минерального сырья. – Эти пески обнаружены более двадцати лет назад. К тому же они еще и очень удобно расположены – вдоль железной дороги. Пески эти прилегают… к проходной Суржанского стекольного завода. Но завод завозит песок с Волги». Почему такое стало возможным? Да все очень просто. Начни завод использовать местный песок, тонна его обойдется всего лишь в четыре рубля, а тонна песочка, поставленного с берегов великой реки, обходится более чем в десять рублей. Таким образом, если ему перейти на местное сырье, объем выпуска продукции в рублях резко сократится. А уж отсюда и все вытекающие отрицательные последствия, которые незамедлительно свалятся на предприятие, на его коллектив.

Егоров приводил случаи один любопытнее другого – видно, немало писем о наболевшем прислали читатели журнала.

– А вот письмо в редакцию начальника технического отдела Юровского из Гомеля. Послушайте: «Машины для литья под давлением за последние десять лет вздорожали в два с лишним раза, а производительность их не только не повысилась, но даже снизилась. Выпускавшиеся в прошлом десятилетии машины модели 515 более производительны, чем выпускаемые сейчас машины того же типоразмера модели 71107. Цена старой машины 9 тысяч рублей, новой – 18 тысяч рублей. Аналогичная картина наблюдается с агрегатными станками, прессами многих моделей». «Наше предприятие, – сообщает мастер Коровинского комбината, – оснащается ткацкими пневморапирными станками. Сейчас поступает последняя модель АТПР-100-2. Этот станок тяжелее своего собрата АТПР-100 на 440 кг, а чтобы его обслуживать, рост ткача должен быть баскетбольным. Естественно, станок стал намного дороже».

Южный компрессорный завод заменил чугунные кольца на капроновые. Металлические служили три тысячи часов, капроновые стали выдерживать тринадцать тысяч. Прежнее кольцо стоило два рубля двадцать копеек, новое – всего-навсего двадцать семь копеек. Завод таких колец выпускал полмиллиона в год. И на каждом из них экономилось около двух рублей плюс четырехкратное увеличение долговечности. Общество получило огромную экономию! Но что от этого имел сам завод? Сэкономил два рубля на кольце – потерял миллион рублей вала! Вот на этот-то миллион и недовыполнило план предприятие. Руководство обратилось в вышестоящую организацию с просьбой уменьшить на эту сумму план объема валовой продукции. Им не только отказали, но еще и отчитали: мол, своей самодеятельностью завод может сорвать выполнение программы управления в целом, и уж если сами, мол, снижали стоимость детали, то сами и выкручивайтесь.

К чему ведет эта погоня за рублем? Стоит лишь проследить заголовки в газетных и журнальных статьях на эту злободневную тему, и все станет ясно: «Терка в дефиците», «Дефицитная прищепка», «Невесомая табуретка», «Пуговица в опале», «Неуловимая конфорка» и так далее. Предприятиям невыгодно производить вещи мелкие, дешевые, хотя без них просто-напросто не обойдешься в быту, они нужны буквально каждой семье. Но сделай на них ставку – прогоришь с планом в рублях. Вот и получается: общество стремится удовлетворить материальные и культурные потребности населения с наименьшими затратами, производственные же коллективы заинтересованы в обратном – в увеличении этих затрат.

О чем говорят примеры и факты, которые я привел? Если прибегнуть к научной терминологии, они свидетельствуют о противоречии между общественными и коллективными интересами. А ведь мы знаем, что общественные, коллективные и личные интересы при социализме должны совпадать. Верно я говорю?

– Совершенно верно! – поддержали в зале.

– При социализме нет антагонистических противоречий, потому что в нашем обществе нет эксплуатации, нет классов, интересы которых противостояли бы друг другу. Но в то же время, как мы убедились, экономические противоречия существуют…

В заключение несколько слов о предыдущем выступлении. Я внимательно прочитал брошюру Генриха Яковлевича. Скажу прямо: у меня она вызывает недоумение. Если претворить те идеи, которые высказывает автор, в жизнь, то централизованное планирование, по существу, исчезнет. На словах Кузнецов ратует за укрепление планирования, а предлагаемый им механизм явно настроен на стихийное развитие экономики. Но не может же быть планово-стихийного развития производства! Оно может быть или стихийным, или планомерным… В брошюре много говорится о сочетании рынка и плана. Но это опять-таки несоотносимые категории. Рынок как сфера обращения может быть и стихийным, и плановым. У нас он является составной частью плана, который не сочетать надо, а выполнять! Понятию «план» противостоит стихийность. В общем, мне кажется, идея Кузнецова – одно из модных течений в экономике, претендующих на новаторство. Но я не нахожу в ней ничего новаторского…

Усевшись на свое место, чуть успокоившись, Егоров выжидательно посмотрел на Ирину, явно ожидая комплимента.

– Здорово выступил, тебя слушали как завороженные, – похвалила она. – Вот и мне бы так…

Лаврентьева замолчала и проводила взглядом до самой трибуны нового выступающего.

•

Председательствующий представил ученым аспиранта – Ивана Дмитриевича Петрова. Ему, пожалуй, не было и тридцати. Держался он на трибуне уверенно, хотя было заметно, что он волнуется.

Вслед за Егоровым он признал, что противоречия между общественными и коллективными интересами – факт неоспоримый, и сразу перешел к критике тех, кто утверждает, будто при социализме производственные отношения находятся в полном соответствии с состоянием производительных сил:

– Практика показывает, что к полному соответствию этих двух сторон способа производства можно лишь стремиться, – заявил он под одобрительный шумок зала. – Достигнуть идеального соответствия попросту невозможно. В век технической революции развитие производительных сил и количественно, и качественно заметно ускоряется. Отсюда и ряд противоречий, которые могут и должны устраняться в процессе постоянного совершенствования производственных отношений.

В своих утверждениях молодой ученый опирался на высказывания основоположников марксизма-ленинизма.

– Вспомним, – горячо и эмоционально продолжал Петров, – что у Карла Маркса и Владимира Ильича Ленина речь идет просто о «законе соответствия…». Затем появились сталинские дополнения «о полном» и «обязательном» соответствии. Я думаю, что от этих дополнений целесообразно отказаться и внести в связи с этим необходимые уточнения в учебные программы и учебники. Я убежден, что это будет содействовать активной разработке научно обоснованных методов хозяйствования с учетом объективных экономических законов. Вы знаете восточную поговорку: хоть тысячу раз повтори слово «халва», во рту слаще не станет. К чему я это говорю? А к тому, что многие противоречия – мы к ним постепенно привыкаем и считаем уже нормальными, – даже если мы к ним привыкли окончательно, все равно от этого не перестают быть противоречиями. В этой связи мне вспомнился один знакомый, который, будучи аспирантом, сформулировал вопросы, на которые необходимо найти ответы в процессе подготовки диссертации. Этот вопросник, висевший у него над письменным столом, друзья окрестили «поминальником».

Оратор повернулся в сторону президиума, подумал: «Как бы Васильев не возмутился…» Однако тот увлеченно шептался с соседом, и Петров продолжал:

– Соль вопросов «поминальника» сводилась к следующему: почему удорожание продукции выгодно предприятиям, а удешевление ухудшает экономическое положение? В дополнение к тому «поминальнику» мне хотелось бы назвать несколько «почему», хорошо известных любому из вас:

· Почему на вас косо посмотрят, долго и плохо будут обслуживать в ресторане, если вы не закажете спиртного?

· Почему в парикмахерской, после того как вас подстригут, очень торопятся освежить жидкостью, порой подозрительной свежести?

· Почему наша активная работа по борьбе с алкоголизмом пока еще не дает желаемых результатов?

· Почему в столовых и ресторанах довольно редко встречаются дешевые овощные блюда?

· Почему весной батареи в квартире настолько горячие, что приходится открывать не только форточку, но и окна, а холодной осенью батареи ледяные?

· Почему в булочных вы часто не находите разрезанных буханок и вам приходится покупать целую, большая часть которой попадает затем в мусоропровод?

Все эти «почему», на мой взгляд, имеют объективные причины. Если мы будем объяснять подобные явления несознательностью отдельных работников и стремиться исправить дело с помощью воспитательных мер, то, значит, «диагноз» окажется неточным и лечение не даст желаемого результата. Болезнь загоним внутрь, и, естественно, она станет хронической. А впрочем, некоторые «почему» уже давно стали как бородавки, к которым человек до того привыкает, что и замечать-то перестает. Хотя и отрицать в этом деле несознательность некоторых работников и важную роль организационно-воспитательной работы также значило бы допустить серьезную ошибку. Но если исключение становится правилом, а правило – исключением, то здесь налицо противоречие, игнорирование объективных условий…

Егоров наклонился к Ирине и вполголоса сказал:

– Молодец, Иван, как выступает! А вчера божился, что поджилки трясутся. Но смотри, как собрался! Как все четко излагает! Вот умница.

Ирина согласно кивнула.

– Пока трибуна в моем распоряжении, – начал тем временем Петров «раскручивать» новую мысль, – я хочу выразить свое отношение к «герою нашего времени». Я имею в виду того оратора, который нынче слывет, пожалуй, самым модным экономистом. Так вот: если пойти по пути, который он предлагает, то количество «почему» возрастет настолько, что постепенно из исключения они действительно превратятся в правило. По моему убеждению, причины многих болезней кроются в несовершенстве показателей планирования и оценки работы предприятий и организаций. Все несуразности отсюда! – рубанул воздух ладонью Петров. – Возьмем практику установления заданий от достигнутого уровня. Мне в этом видится сходство со снежным комом. Что ж, если я сегодня скатал из снега холм, то завтра от меня потребуют гору? А если снега не будет столько, сколько вчера? А если ударит оттепель?.. Конечно, достигнутый уровень игнорировать нельзя, но учитывать его надо не формально, автоматически, а с учетом реальных условий. Иначе неизбежны перекосы и просчеты в планировании, как неизбежны и отрицательные их последствия.

Время поджимает, и я не могу, естественно, ответить на все «почему», но для наглядности давайте рассмотрим хотя бы некоторые вопросы. Как, например, оценивается работа ресторана или столовой? Главный показатель – выручка в рублях: чем больше они заполучили денег по сравнению с предыдущим периодом, тем лучше! Каким путем им удается получить прирост? Это уже другой вопрос. Здесь вступает в силу принцип: победителей не судят. Поэтому и рестораны, и столовые все внимание направляют на выручку, на выполнение плана товарооборота. Еще бы! От этого зависит и рост производительности труда, и, естественно, зарплата.

Присмотритесь внимательнее… На рынках и в других бойких местах как грибы растут киоски, лотки и палатки от столовых и ресторанов, в которых продаются полуфабрикаты с наценкой. Хорошо это или плохо? В принципе, хорошо, когда б торговали пирожками, пончиками и другими собственными изделиями и полуфабрикатами. Но, к сожалению, сплошь и рядом эти ларьки торгуют не своей продукцией, а полуфабрикатами и продуктами, что предназначены для приготовления блюд в столовых и ресторанах. Почему? Да потому что гораздо проще получить готовые полуфабрикаты и не возиться с ними на кухне, а продать их на улице с лотка и иметь оборот.

Запомнился совет одного экономиста. Он рекомендовал для повышения рентабельности столовых вообще не открывать их двери.

В зале раздался дружный смех.

Улыбнулся и сам оратор:

– Так вот, он предлагал все полуфабрикаты, особенно мясные, благо на них спрос возрастает, получать и продавать с лотка: никаких тебе затрат на обслуживание в столовой, на приготовление пищи, на уборку помещения. Можно держать при столовой одного-двух продавцов – и все. Вот тогда-то, как это ни смешно и ни больно, общепит добьется высочайшей рентабельности и эффективности работы. Конечно, экономист предлагал это с иронией, но нет ли в ней доли истины?

Возьмем, например, самое ходовое блюдо – котлеты. Они бывают мясные и овощные. Трудовые затраты на них одинаковы, а стоимость мясных котлет в два-три раза дороже. Стоимость морковных и капустных котлет далеко не всегда покрывает расходы на зарплату. Поэтому они приносят общепитовцам немалые убытки, а мясные – солидную прибыль. Подобная картина происходит с овощными и мясными рагу. Цена многих пирожков на две-три копейки ниже их себестоимости…

Надо ли объяснять, почему пирожков вообще, а с капустой в особенности, овощных котлет и других дешевых изделий в кулинарных магазинах днем с огнем не сыщешь? По той же причине овощные и фруктовые блюда – приятное, но редкое исключение в заведениях общепита.

Таким образом, противоречие между интересами работников общепита и посетителями очевидно…

Или: почему борьба с алкоголизмом не дает желаемых результатов? Одна из причин в том, что выручка от спиртного существенно влияет на выполнение плана товарооборота. А от него, как известно, зависят и рост выручки, и премии, и моральные поощрения торговых работников. Если подходить к проблеме разумно, то давно бы надо исключить выручку от алкогольных напитков из плана товарооборота.

– Вы знаете, какой доход приносит эта статья? – наперебой спросили несколько голосов.

– Я прекрасно знаю о доходе по этой статье и крайне удивлен вопросом, прозвучавшим именно в нашей аудитории. Разговорами о бюджете, когда речь заходит о спиртном, прикрываются те, кто толком не разбирается в экономических законах.

Есть другие пути пополнить бюджет. Давайте прикинем. Если мы доведем незавершенное производство в строительстве до норматива, я подчеркиваю – научно обоснованного норматива, и в пределах намеченного повысим фондоотдачу, то казна получит столько дополнительных средств, что они с лихвой возместят тот самый доход от продажи «горькой». Да ведь и сухой закон вводить никто не предлагает. Значит, речь идет лишь о частичном возмещении «горького» дохода. Но самое главное, самое важное в этой проблеме то, что нельзя измерить никакими миллиардами рублей, – это моральная сторона. Исключительно важное социально-экономическое значение ее переоценить невозможно. Вспомним отношение Ленина к ней. В заключительном слове по докладу на Всероссийской конференции РКП(б), которая проходила 26 – 28 мая 1921 года и обсуждала вопрос о продовольственном налоге, Владимир Ильич сказал: «Я думаю, что в отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму…»

Угроза возврата к капитализму ныне ликвидирована. В материалах Двадцать второго съезда партии записано, что социализм в СССР «победил не только полностью, но и окончательно». Однако и в этих условиях вред от спиртного, к сожалению, достаточно велик. Пагубная привычка безвольных людей ущербно сказывается в экономике, в быту, на воспитании нового поколения…

Но особенно нетерпимой мне представляется погоня за валом и оборотом в рублях, когда речь заходит о хлебе. Вы знаете, что цена на хлеб у нас самая низкая в мире. Спрос на него давно и полностью удовлетворяется. По мере роста благосостояния стол советских людей становится все богаче и разнообразнее. Появляется больше высококалорийных продуктов, а это ведет к снижению потребления хлеба на душу населения. Если в 1940 году в среднем на человека приходилось сто девяносто пять килограммов хлебопродуктов в год, то сейчас – сто пятьдесят пять. Однако выпуск хлеба, так же как металла и цемента, потребность в которых растет, неизменно планируется от достигнутого уровня в рублях.

Передо мной – итоги работы десяти хлебных комбинатов разных городов страны. На каждом из этих предприятий вал вырос, а выпуск хлеба в тоннах снизился. Как это возможно, спросите вы, ведь цена на хлеб не меняется и ее никто не имеет права повышать? Удивиться можно. Именно этот парадокс и заинтриговал меня в свое время. Я решил заглянуть «вовнутрь» хлебной кухни, выяснить, как же удается такое. Вот что открылось на Щербаковском комбинате.

Петров взял со стола лист ватмана с диаграммой и, держа в широко разведенных руках, стал пояснять:

– Смотрите, объем валовой продукции за пятилетку увеличился на двенадцать процентов. Производительность труда с учетом уменьшения численности работников повысилась на восемнадцать процентов. Выпуск хлебобулочных изделий в тоннах сократился на девятнадцать процентов. Средняя же цена одной тонны изделий поднялась на двенадцать процентов. Это удалось благодаря замене одних видов булочек другими, естественно, более дорогими. А почему они становятся дороже? Да потому, что булочки все больше насыщают дорогой начинкой: орехами, медом, изюмом, жирами и прочим и прочим. Особенно обильные «урожаи» вала собирают комбинаты благодаря освоению новых видов кондитерских изделий, – ведь тут кроме тех деликатесов, что я назвал, учитывается и коньяк, который, кстати, нередко идет на опохмелку кулинаров. И наконец, часть муки превращают в оладьевую и реализуют ее уже как продукцию собственного производства.

Петров свернул лист, положил обратно на стол, продолжил:

– Хочу обратить ваше внимание и на такую сторону хлебной эпопеи. Основную массу хлеба выпекают килограммовыми и восьмисотграммовыми буханками. При нынешнем планировании, когда объем в рублях все время растет, а трудоемкость изделий в расчет не принимается, выпускать буханки мелкой расфасовки накладно.

Если учесть расходы, начиная от пахоты земли до прилавка хлебного магазина, то экономия каждого процента хлебопродуктов дает обществу десятки миллионов рублей. Поэтому потери производителей и продавцов хлеба, связанные с его экономией, выглядят копеечными монетами на фоне сторублевых купюр, получаемых обществом от такой экономии. Но эта огромная выгода находится за пределами интересов пекарей и торговцев. Здесь начинает действовать принцип: свой рубль дороже «чужого» миллиона. Поэтому на проблему дефицитных баранок и диетических изделий иногда полезно взглянуть и с позиций пекаря…

– Но ведь потребитель в первую очередь должен смотреть на прилавок с позиций потребителя… Не приспосабливаться же ему под интересы пекаря или торговца?! – не понравилась кому-то обтекаемость последней мысли Петрова.

– Это хорошо, что нас возмущает зависимость от хлебопеков, – улыбнулся оратор. – Если смотреть шире на проблему узкого ассортимента низкокалорийных хлебобулочных изделий, овощных и фруктовых блюд и полуфабрикатов, то она уж и не такая безобидная. Не боясь высокопарных слов, скажу прямо: недостаток невыгодных для пищевиков изделий на нашем столе ослабляет мощь производительных сил… Да, да, не улыбайтесь, пожалуйста. Я вижу, иные подумали: «Это уж, мол, слишком».

– А какая связь между булками и производительными силами? – иронически спросил кто-то из зала.

– Главная производительная сила общества – человек. Так ведь? – спокойно продолжал Петров. – Так вот: нехватка изделий, о которых я говорил, ведет к тому, что у многих людей появляется лишний вес, что снижает их производительность труда. В Кавказске меня познакомили с весьма любопытными данными. Число отдыхающих с лишним весом в возрасте от сорока и более лет увеличилось по сравнению с довоенным периодом почти в четыре раза! И в девять раз больше стало среди них курортников, превысивших норму на десять и более килограммов…

– А нет ли у вас такой статистики до сорока лет? – поинтересовалась женщина из президиума.

– До сорока лет отдыхают не в санаториях кавказских минеральных вод, а на море. И пьют не нарзан… – шуткой ответил председатель вместо Петрова.

– До войны в санаториях заботились о повышении веса многих отдыхающих, а теперь – об отвесах. Да, да, об отвесах, – повысил интонацию Петров. – И учет такой ведут. В прошлом году в Кавказске отдыхающие оставили девятьсот тонн. В среднем получается по восемьсот шестьдесят граммов на человека. Ближайшая задача – удвоить отвесы! Хорошо бы помогло этому увеличение выпуска низкокалорийных хлебобулочных и кондитерских изделий, овощных блюд, соков, компотов, томатов, то есть всего того, от чего ныне пищевики отмахиваются как черт от ладана…

– Простите, Иван Дмитриевич, что прерываю, – поднял вверх карандаш председатель. – Ваше время, увы, истекло, но говорите вы очень интересно, и нам хотелось бы услышать хотя бы в общей форме ваши рекомендации по устранению «хлебного» противоречия.

– Я, конечно, размышлял об этом… – продолжал Петров. – По-моему, не надо планировать рост производства и продажи хлеба. Премии продавцам платить не за увеличение оборота, а за строгое соблюдение утвержденного ассортимента. Считаю, что работу хлебных комбинатов стоит оценивать в зависимости от того, как они выполняют заказы торговли по количеству и по ассортименту. Что касается фонда зарплаты и производительности труда, то их следует определять по трудоемкости выпущенной продукции. Думаю, что эти меры сведут на нет «хлебные» противоречия…

И в заключение, товарищ председатель, несколько слов по поводу вашего вопроса: почему большие вложения в непроизводственную сферу пока не дают желаемого результата? На мой взгляд, основная причина в том, что господствующий в сфере производства рублевый вал здесь копируется в худшем виде. От невыгодных услуг предприятия быта отказываются под самыми благовидными предлогами, а зачастую предлагают заказчику неприемлемые сроки исполнения. Осенью мне потребовалось погладить пальто. Я объехал десятка два мастерских – и всюду один ответ: «Не принимаем!» А ведь еще недавно это делалось в любом ателье. Тогда я поехал в управление бытового обслуживания и спросил: почему мне отказывают? Там ответили, что ателье специализированное и оно не занимается глаженьем. «И кто же теперь должен гладить?» – спросил я. Называют ателье на Ленинском проспекте. Но я и там был. Слышу: они не имели права отказать, мы сейчас позвоним, отругаем их… После звонка у меня, что называется, со скрипом взяли пальто сроком… на восемь дней. Видимо, все же надеялись – откажусь. Ведь холода начались.

Еще пример из непроизводственной сферы. Во время сбора материала для диссертации в Северокавказске в воскресный день пошел прогуляться и у Красных камней решил сфотографироваться. Фотограф сначала сфотографировал две пары и меня, а затем всем начал выписывать квитанции. При этом выяснилось, что размер снимков только восемнадцать на двадцать четыре и количество их шесть штук.

– Сделайте, пожалуйста, нам девять на двенадцать, – попросили впереди стоящие юноша и девушка.

– У нас это не принято, – коротко ответил фотограф.

– Но ведь восемнадцать на двадцать четыре не войдет даже в конверт…

Когда я получил фото, невольно подумал: для удовлетворения моей потребности достаточно было трех снимков размером девять на двенадцать. Для этого потребовалось бы фотобумаги в двенадцать раз меньше.

Что кроется за этими фактами? Почему пальто невыгодно гладить? Копеечная работа! Именно в этом и кроются ответы на многие ваши, Сергей Илларионович, «почему». Вот если бы вы попутно с глажкой заказали пришить к пальто воротник подороже! Тогда бы милости просим! Почему невыгодно делать маленькие снимки и небольшим количеством? Потому что одинаковое количество трудовых затрат давало бы в десять раз меньше рублей для плана. Иначе говоря, все негативные моменты погони за планом в рублях в непроизводственной сфере проявляются еще острее и нагляднее для каждого потребителя услуг. О какой эффективности может идти речь, если возрастающие объемы плана в рублях от достигнутого уровня толкают на расточительство материальных ресурсов.

Благодарю за внимание!

– Молодец! – отозвались несколько человек, когда Петров шел на свое место.

 

С молотка!

– Товарищи, – поднялся председательствующий, – Владимир Михайлович Бельский прислал уже вторую записку. Просит дать ему слово вне очереди…

– Да. Я прошу поскорее дать мне слово… – тоже поднялся со стула Бельский – кругленький, среднего роста человек с глубокой пролысиной на голове, с узкими глазками-щелочками за массивными очками в роговой оправе. Весь он был какой-то воздушный, легкий и подвижный; многие коллеги часто подтрунивали над ним, называя его не Бельским, а Беленьким – это, мол, больше подходит к его облику.

– Нет возражающих? Ну что ж, прошу… Послушаем, товарищи, профессора Бельского. Да, кстати, пользуясь случаем, я хочу поздравить вас, Владимир Михайлович, с успешной защитой докторской диссертации.

Аплодисментов не последовало. Многие переглянулись, зашептались. Егоров наклонился к Ирине:

– Я его всегда считал доктором, он ведь давно профессор!

– А чего здесь удивительного? Он – один из тех, кого мы в обиходе называем «яловыми» или «юбилейными»…

Венидиктов, поняв реакцию зала, спросил Бельского, который стоял уже за трибуной:

– Сколько же вы, Владимир Михайлович, были профессором без докторской степени?

– Почти тринадцать лет… – ответил он, немного смутившись.

– Период, скажу я вам, – врастяжку произнес Венидиктов. – Пожалуй, вы побили все рекорды, если не считать тех профессоров, которые даже не ставят перед собой цели «разродиться» докторской… Но у вас-то, по-моему, давно были возможности стать доктором.

– Когда уходил из вашего института в заочный, рассчитывал, что прибавится свободного времени. Но ведь не зря говорят: хорошо там, где нас нет. Столько навалилось заданий и поручений, потом пошли неурядицы на кафедре… Работу долго не удавалось завершить, хотя в основном она давно была готова. – Он чуть помедлил и улыбнулся: – Благодарю вас за поздравление… Столь позднее, к сожалению.

Венидиктов кивнул головой и объявил:

– Итак, слово среднему ученому Бельскому Владимиру Михайловичу.

– То есть… – растерялся Бельский. – Это в каком же смысле?

– Ну, во-первых, вы сейчас уже не кандидат и, пока не состоялось решение Высшей аттестационной комиссии, – еще не доктор. А во-вторых, за сорок лет, насколько я знаю, вам уже давненько перевалило, а к шестидесятилетнему рубежу вы еще не добрались. Поэтому и молодым вас можно назвать с большой натяжкой, а в старики еще рано записываться. Так что куда ни кинь – кругом середина!..

Шутка пришлась по душе ученым. Они захлопали в ладоши.

– А я уж подумал – в другом смысле…

– Вы, видимо, подумали, средний – значит не выдающийся. Да, подозревать вас, Владимир Михайлович, в скромности, право же, грешно.

– Что поделаешь, дорогой Сергей Илларионович, сам себя не похвалишь, другие могут и не догадаться. Как говорят французы, селяви… Я почему так настойчиво просил слова-то? Мне показалось уместным высказать свои соображения именно сейчас, после только что выступивших ораторов. Мне совершенно не понравилось, что такие приятные молодые люди как-то уж очень просто, с маху, отвергли серьезные предложения, сделанные Генрихом Яковлевичем Кузнецовым. Егоров даже заявил, что эти предложения отрицают централизованное планирование. Такими фразами, простите, нельзя разбрасываться… Если вы и считаете, что Кузнецов игнорирует централизованное планирование, то объясните, почему это происходит?

Вновь послышался голос Венидиктова:

– Уважаемый Владимир Михайлович! Не могу не вмешаться, уж извините. Думаю, мы уйдем в сторону, если будем здесь обсуждать брошюру Генриха Яковлевича. Наша встреча нацелена на более широкий круг вопросов.

– Согласен с вами, Сергей Илларионович. Действительно, это не обсуждение предложений Кузнецова. Можно, конечно, обойти вниманием его брошюру. Однако позвольте мне закончить мысль: его рассуждения о рынке в социалистическом обществе я считаю смелыми, глубокими, новаторскими! Просто так отмахнуться от предложений молодого ученого было бы непростительной ошибкой. Они, поверьте, я не преувеличиваю, еще послужат серьезным вкладом в развитие теории и практики социалистического хозяйствования.

Здесь приводилось немало курьезных примеров из практики. Говорилось о противоречиях при социализме: да, как ни печально, интересы отдельных коллективов и общества в целом не всегда совпадают. Вместе с тем, признать эти противоречия – это лишь продвинуться на полшага вперед! – набирал «ораторские обороты» Бельский. – Главное – устранять эти противоречия! А как их устранять? Никто, к сожалению, кроме Кузнецова, не предложил кардинальных средств…

Такое заявление кое-кому показалось неэтичным. Зал загудел:

– Что это за средства такие?!

– Они указаны в брошюре Кузнецова, а также в работах других авторов, которые предлагают сделать прибыль главным показателем! – воскликнул Бельский. – Походя отвергать эти предложения нельзя! Слишком дорого нам обходится невнимание к показателю прибыли. Здесь упоминался фельетон «Тайна пропавшего города». Разве он не подтверждает правоту Кузнецова? Убытки только одного экономического района привели к потере целого города – такова цена игнорирования прибыли. Могу вам напомнить о фельетоне «Премия под занавес». В нем рассказывалось, как прекрасные ткани, предназначенные для женского платья, пустили на занавески ради премии. Такое предприятие по законам логики должно было вылететь в трубу! Но вот в чем заключается беда – превратив красивую ткань в занавеси, предприятие, наоборот, оказалось в лидерах. Закрывать надо подобные фабрики и заводы, закрывать! А их руководителей снимать, дисквалифицировать и направлять на рядовую работу. – Владимир Михайлович распалялся все больше, его праведный гнев рвался наружу. – Вот почему я считаю, если мы назначим главным арбитром деятельности коллективов прибыль, поднимем ее, как говорится, на царственный трон, то заодно мы поднимем на уровень современных задач и весь механизм управления.

А вообще, если говорить шире, как предлагал Сергей Илларионович, если говорить откровенно, то давайте прямо признаем: у нас пока нет науки об управлении экономикой. Нет ее!

– Позвольте, Владимир Михайлович, задать вам вопрос, – воспользовавшись паузой Бельского, вкрадчиво начал Венидиктов. – Вот вы утверждаете, что у нас нет практически науки о социалистическом хозяйствовании. Более подробно об этом говорится в вашей брошюре. Цитирую. – Он поднял над головой книжечку, обращая внимание зала, и стал читать: – «Задачи, которые стоят перед обществом, строящим коммунизм, делают нетерпимым „белое пятно“ на месте экономической науки – отсутствие, – далее вами подчеркнуто, – учения о социалистическом хозяйствовании. Предмет этой науки – народное хозяйство в целом, руководство народным хозяйством…» Таким образом, вы предлагаете ни много ни мало создать новую науку о руководстве народным хозяйством, ибо на ее законном месте сегодня режет глаз «белое пятно». Я вас правильно понял?

– Ну, в известной мере так… В принципе.

– Тогда позвольте уточнить еще один момент. В предисловии к вашей брошюре сообщается, что вы являетесь известным советским ученым, экономистом, имеете ряд фундаментальных трудов по вопросам экономики и финансирования, что ваши труды издаются не только в СССР, но и в братских социалистических странах, некоторые статьи переведены и в капиталистических… О вас пишут как об одном из видных ученых-экономистов нашей страны. Простите, но если у нас нет экономической науки, то о чем написаны ваши научные работы? Откуда взяться ученому, если нет науки?..

В зале раздался смех. Председателю пришлось громко постучать карандашом о графин.

– Не наука рождает ученых, а ученые создают науку, – недовольно отпарировал Бельский, когда все утихло.

Из его почти получасового разъяснения вырисовывалась некая схема экономического механизма эпохи свободной конкуренции. Она предусматривала полную самостоятельность коллективов, которые, в зависимости от рынка, сами определяют, что они должны выпускать и сколько. В процессе формирования новой науки о хозяйствовании профессор предложил создать экономические условия, которые оставляли бы предприятиям лишь два пути: либо работай хорошо, либо… исчезай. При этом он красноречиво доказывал, что имущество, материалы и другие средства производства разорившихся предприятий должны продаваться с молотка.

– Я подчеркиваю: с молотка! – почти кричал Бельский.

В тот момент, когда выступающий решил отхлебнуть чаю, с первого ряда привстал молодой человек, извинился, что он вынужден перебить оратора, и попросил его ответить на вопрос:

– Владимир Михайлович, вот здесь перед вами говорили – да об этом и в печати немало пишут, – что ныне действующие оценки работы предприятий необъективны, что они зачастую искажают картину производственной деятельности. Не получится ли и в вашем случае так, что закроются те предприятия, которые по оценочным показателям работали вроде бы плохо, а в действительности – хорошо?

– Вопрос резонный. Теперь все признают: показатель валовой продукции в роли главного экономического показателя себя не оправдывает. Он необъективен и, подобно испорченному компасу, неверно показывает курс. Потому я присоединяюсь к мнению тех экономистов, которые ратуют за единый, обобщающий показатель, охватывающий все стороны хозяйственной деятельности. А столь ответственную роль можно возложить только на прибыль!

Опытный оратор, Бельский выдержал паузу и, дождавшись полной тишины, повторил:

– Да, да. Только прибыль в качестве главного экономического показателя поможет утвердиться новому принципу социалистического хозяйствования: «Либо работай прибыльно, либо закрывайся». Принцип этот должен стать краеугольным камнем новой науки об управлении народным хозяйством. Он поможет нам раскрыть «тайну пропажи города». Само собой разумеется, в новых условиях мы должны предоставить предприятиям право отказываться от планово-убыточной продукции.

Новый принцип хозяйствования потребует изменений и в финансовой политике. Прежде всего надо пересмотреть очередность платежей. С 1929 года действует такой административный порядок: при нехватке средств предприятие в первую очередь выдает деньги своим рабочим и служащим, затем выполняет обязательства перед государственным бюджетом и лишь потом рассчитывается с поставщиками. Нередко предприятия получали зарплату и еще раз, вторично, за следующие две недели, а счета поставщиков все еще ждали своей очереди.

Именно в этом мелком, казалось бы, обстоятельстве, о котором мало кто и знает, открывается лазейка для необоснованного плана. Ведь посудите сами: выполнил задание или нет, хорошо ли потрудился, плохо ли, а заработная плата гарантирована. В этом гвоздь. Именно это прежде всего и надо изменить. Внедрять «хронологическую» очередность платежей. То есть чья очередь подошла, тому и плати. Вот когда руководство предприятия будет вынуждено хозяйствовать умело.

Бельский утверждал, что и в условиях социализма также неплохо сохранять либо возрождать конкуренцию, основанную на свободном колебании цен и свободном выборе партнеров, желающих как купить, так и продать товар. Он назвал вредными высказывания некоторых экономистов о том, что товарное производство исчезло и закон стоимости перестал действовать.

– Пора покончить с этими взглядами, они способствуют движению… вспять. – И сошел с трибуны.

•

Когда Лаврентьева встала со своего места, Васильев негромко напутствовал ее: «Ну, ни пуха…»

Ирина глазами поблагодарила за поддержку, улыбнулась. Ее лицо выражало спокойную уверенность, даже какую-то величественность. Строгий по случаю костюм, строгая, но со вкусом прическа – все это привлекало внимание в основном мужской аудитории.

Она говорила не обкатанными в научных работах фразами, а просто и доверительно, как бы размышляя вслух, делясь с коллегами давно продуманным и прочувствованным.

– У меня сейчас такое ощущение, словно я присутствую на одной из экономических дискуссий двадцатых годов. Сколько запала в суждениях!

Ирина обратила взгляд в ту сторону, где сидел Бельский.

– Я хочу, Владимир Михайлович, последовать вашему примеру и высказать свои критические замечания, но… в адрес вашего единомышленника Генриха Яковлевича Кузнецова, о брошюре которого вы так лестно отзывались. Меня давно интересует такой вопрос. Я знаю, что автор – кандидат наук, а есть ли у него экономическое образование? – Она нашла взглядом Кузнецова: – Простите, Генрих Яковлевич, если не секрет, какой вуз вы окончили?

– Факультет журналистики Серднеуральского университета.

– Это и чувствуется, – с едва заметным оттенком иронии сказала Лаврентьева. – По форме вы очень гладко написали брошюру, по существу же – на каждом шагу встречаются моменты, которые вызывают недоумение. О них я скажу несколько позже, а вначале попробую коснуться сути экономической науки, в отсутствии которой нас пытаются сегодня убедить. Правда, вы, Генрих Яковлевич, более благосклонны, чем Владимир Михайлович, и видите эту науку хотя бы «в зачаточном состоянии», то есть вместо «белого» вы находите «серое» пятно. Мне очень бы хотелось посоветовать вам, Генрих Яковлевич: освободитесь от миссии создателя науки, о которой вы столь заботливо печетесь. Вовсе не на вас выпала такая миссия. Изучите сначала собственную науку, а потом уже совершенствуйте ее. Изобретать велосипед заново вряд ли следует!

– Круто взяла, жестко, – шепнул Комаров Васильеву. – Но пока, извини, – бездоказательно… Как думаешь?

– Будут и доказательства, погоди, – загадочно улыбнулся Васильев.

– Я работаю над темой, посвященной развитию политической экономии социализма, и мне, естественно, постоянно приходится иметь дело с архивами, – продолжала между тем Лаврентьева. – В них столько интереснейшего! Встречаются и материалы экономических дискуссий. И я все больше убеждаюсь, что мысли, высказанные тогда, и сегодня не устарели: мы изучали, писали историю экономики, не зная как следует предыстории…

Полностью согласна с товарищами, которые подчеркивают большую роль решений Двадцатого съезда партии и постановления ЦК о преодолении последствий культа личности. Проблемы развития советской экономической науки в тот период разрабатывались крайне слабо. В первую очередь пропагандировались сталинские высказывания и положения. И вполне закономерно, что уровень экономических исследований отставал от жизни, что экономическая наука оказалась в большом долгу у хозяйственной практики.

В этой связи, на мой взгляд, в последние годы все более заметно проявляются две крайности. Представители первой из них полагают, что в отставании экономической науки повинен Сталин. Это упрощенное и одностороннее объяснение. Конечно же, культ личности отрицательно сказался и здесь, однако тогда научные учреждения и экономические ведомства не бездействовали. Сталин, как правило, поддерживал или отвергал чьи-то разработки и предложения. Вспомним, что предшествовало его работе «Экономические проблемы социализма в СССР»? После экономической дискуссии Сталину направили проект учебника с предложениями по его улучшению и доработке, а также «Справку о спорных вопросах». Изучив эти материалы, он и написал свои «Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года», которые стали основой работы «Экономические проблемы социализма в СССР». По многим важным вопросам Сталин поддержал, а в ряде случаев и развил взгляды большинства экономистов. Об этом он говорил и на встрече с экономистами в феврале 1952 года.

«Можно ли считать, – спросили Сталина, – правильной схему раздела „Социалистический способ производства“, данную в предложениях по проекту учебника?»

«Со схемой, имеющейся в „Предложениях“, согласен», – ответил он.

«Правильно ли, – задали ему еще вопрос, – что дифференциальная рента в СССР должна полностью изыматься государством, как это утверждали отдельные участники дискуссии?»

«По вопросам дифференциальной ренты я согласен с мнением большинства», – подтвердил Сталин.

Сегодня выяснилось, что принятая тогда концепция о дифференциальной ренте не способствует в должной мере повышению эффективности сельскохозяйственного производства. Чья же в этом вина? Думаю, что в этом недоработка прежде всего «большинства». Но это, так сказать, теория.

При разработке крупных военных операций, как теперь нам с вами известно, Сталин выслушивал командующих фронтами и соединениями и, бывало, изменял свое предварительное решение. Проведу параллель. Я много работаю в архивах, внимательно слежу за экономической литературой, однако не нашла еще примеров, когда руководители отраслей и сфер народного хозяйства после экспериментальной проверки предлагали новые, более эффективные методы хозяйствования и их отвергли. Видимо, готовых, проверенных практикой предложений по улучшению управления народным хозяйством у «командующих-практиков», так же как и у ученых в свое время, не оказалось.

Что же касается второй крайности, то ее представители, обоснованно критикуя отставание экономической науки, перечеркивают вообще все ее прежние достижения. Вместе с водой они выплескивают и ребенка. И на нашей встрече это отчетливо прозвучало. Поэтому, если вернуться к рассуждениям о «белом» и «сером» пятнах на месте экономической науки, то с ними я согласиться не могу. Считать, что якобы подлинное развитие экономической науки социализма началось лишь в последние годы, это все равно что начать летосчисление с момента появления на свет собственной персоны. От истории никуда не уйдешь. Обратимся к некоторым ее моментам.

Так, в начале двадцатых годов Бухарин утверждал, что политическая экономия как наука может иметь своим объектом исключительно и только товарно-капиталистическое общество. Взгляды эти он обстоятельно отразил в работе «Экономика переходного периода». Его кредо: конец капиталистического товарного общества будет концом и политической экономии. В печати появились критические выступления. Острую отрицательную рецензию на книгу Бухарина написал Михаил Ольминский. Это очень рассердило автора, и он ответил рецензенту в резкой, можно сказать, оскорбительной форме. Тогда в полемику включилась Елизарова-Ульянова. Она беспощадно раскритиковала Бухарина, и в частности за недостойную форму в обращении коммуниста к коммунисту, допущенную в ответе на критику Ольминского.

А в 1925 году известный экономист Иван Иванович Скворцов-Степанов выступил с докладом в Коммунистической академии на тему «Что такое политическая экономия?». Он убедительно доказал тогда: отрицать политическую экономию социализма – значит отступать от положений классиков марксизма-ленинизма. «Невыразимая нелепость!» – так окрестил Скворцов-Степанов догму об отрицании политэкономии.

Хочу особо подчеркнуть, – понизила интонацию Лаврентьева, – что дискуссия проходила до выхода в свет замечаний Владимира Ильича Ленина на книгу Бухарина «Экономика переходного периода».

Она чуть помедлила с началом следующей фразы, глянула на сидевших в одном ряду Бельского и Кузнецова. У единомышленников было и единое выражение лица в этот момент: наигранная непроницаемость, невозмутимость. «Ничего, – почему-то с некоторой злостью в душе, с растущей неприязнью к союзникам по заведомо ложной научной мысли подумала Лаврентьева, – слетит с вас эта искусственная позолота рекламы!»

– Давайте сошлемся, – продолжала она, – на авторитет Вознесенского. В 1931 году Николай Алексеевич опубликовал в журнале «Большевик» статью «К вопросу об экономике социализма», в которой он отметил, что делает лишь попытку написать «конспект» еще не написанной политической экономии социализма. Как известно, Вознесенский потом написал учебник «Политическая экономия коммунизма» объемом тридцать пять печатных листов. Сам Николай Алексеевич отзывался об этом труде так: «Эта книга моя – кредо ученого и коммуниста».

После такого краткого исторического экскурса в политическую экономию позвольте спросить: как же можно игнорировать все, что было сделано до нас? Разглагольствования, прошу простить мне это грубое слово, о «белом и сером пятнах», по-моему, представляют собой не что иное, как белые и серые пятна в знаниях.

Лицо Ирины покрылось бледно-матовым налетом, голос заметно дрогнул. Зал почувствовал: это только первая волна. Будут похлеще…

– Историю собственной науки надо знать. И не только ради памяти о предшественниках. Забвение истории политической экономии социализма подчас приводит к тому, что в работах некоторых экономистов под видом нового выдвигаются предложения и рекомендации, в свое время отвергнутые самой жизнью. Это плоды нашего невежества. Чтобы не быть голословной, приведу пример.

В своем выступлении Генрих Яковлевич критиковал тех, кто считает: закон стоимости не является регулятором при социализме. По его мнению, нужно создать условия, при которых бы закон стоимости регулировал производство. Иными словами, он ратовал за механизм регулирования производства в зависимости от спроса и предложения на рынке. При этом заметим: автор подобной идеи выдавал ее за нечто новое и весьма оригинальное.

Хочу огорчить вас, уважаемый Генрих Яковлевич. Подобные взгляды подробно изложены в книге Дашковского «Рынок и цена в современном хозяйстве». Вышла она в 1925 году в издательстве «Пролетарий». Автор утверждает: поскольку мы не можем сейчас осуществить измерение стоимости товара, то в силе остается норма прибыли, а следовательно, и закон образования цен, действующий при капитализме. Он так и выразился: тенденция к выравниванию нормы прибыли сохраняется и здесь, как и в капиталистическом хозяйстве. Особо я хочу, Генрих Яковлевич, обратить ваше внимание на то, что Дашковский в обоих случаях вел речь о сохранении капиталистического принципа образования цен и нормы прибыли, а вы выдаете это за новинку.

В двадцатые годы по такому пути шло немало экономистов. И потому, даже не вдаваясь в существо дела, вам, Генрих Яковлевич, следовало бы на них сослаться… Взгляды, мол, такие были в свое время высказаны, но «несправедливо» отвергнуты. Прошу не обижаться на меня за откровенность, но о вашей брошюре можно сказать то, что писал в свое время Вильгельм Либкнехт Энгельсу о трудах Лассаля: то, что в его работах хорошо – не ново, что ново – нехорошо.

Суть механизма стихийного (по вашей терминологии «автоматического») регулирования вы раскрыли и здесь, с трибуны. Вы сказали, что механизм этот хорошо знаком всем экономистам, но они-де сочли его непригодным в условиях социалистического хозяйства. Действительно, он знаком экономистам как механизм стихийного регулирования капиталистической экономики. Но вы, Генрих Яковлевич, в отличие от Дашковского об этом стыдливо умалчиваете…

Этот механизм всесторонне рассматривается в третьем томе «Капитала» Маркса, в котором анализируется процесс капиталистического производства, взятый в целом. Верно я говорю, товарищи?

– Абсолютно правильно… Так оно и есть, – вразнобой ответили в зале.

– Но ведь всем нам хорошо известно и то, что Маркс анализировал эпоху свободной конкуренции, которая давно канула в Лету. Теперь-то утвердилась монополия!

Я убеждена, что вы, Генрих Яковлевич, серьезно ошибаетесь. Позвольте предложить вашему вниманию мнение известного советского ученого академика Глушкова. Говоря о слабости классического рыночного механизма в условиях научно-технической революции, он справедливо отмечает и его привлекательную сторону – внешнюю простоту потребительной стоимости товаров. Ее определяет никем не конструируемый и не регламентируемый механизм взаимодействий между спросом и предложением. Кое-кому кажется, что стоит только ввести этот механизм, и все сразу образуется. Но это не так просто. Я процитирую Виктора Михайловича:

«Классический рыночный механизм может выполнять функцию определения цены товара в соответствии с его стоимостью лишь при соблюдении следующих трех условий. Во-первых, наличие большого количества экономически и юридически независимых покупателей, способных совершать большое число покупок данного товара (многие тысячи и даже более), чтобы сработал закон больших чисел в процессе случайных колебаний цены. Во-вторых, необходимо наличие достаточного числа также независимых продавцов, чтобы исключить возможность сговора и установления монопольной цены. И, наконец, в-третьих, необходимо, чтобы товар существовал на рынке в неизменном виде (без всяких улучшений или тем более замены его другим видом аналогичного назначения) достаточно долго для возможности стабилизации случайного процесса колебания цены».

Есть ли подобные условия в социалистическом обществе? – обратилась к залу Лаврентьева.

– Конечно, нет, – недружно выкрикнули с разных рядов.

– И быть не может! – добавила Лаврентьева. – Более того, таких условий в прежнем их виде не существует даже в условиях современного капитализма. Конечно, закон стоимости там по-прежнему остается стихийным регулятором, но все же механизм серьезно изменился.

Григорий, внимательно слушавший Лаврентьеву, откровенно поделился с Васильевым:

– Интересная женщина! А глаза, ты только посмотри, так и сверкают! Ты с ней знаком?

– Да вроде бы, – неопределенно ответил Васильев. – А что?

– Да познакомил бы.

– Пожалуйста…

– Раньше, в эпоху свободной конкуренции, рост дохода капиталиста главным образом был связан со снижением издержек производства, – продолжала свою мысль Лаврентьева. – Чем меньше издержки, тем ближе к победе. При монополистическом капитализме уровень издержек имеет важное, но не решающее значение. В настоящее время исключительное значение для выколачивания прибыли имеет уровень монополизации в отрасли. Если, допустим, пять-семь монополий объединились, договорились о ценах и выпускают девяносто процентов продукции в той или иной отрасли, то они в состоянии диктовать цену. И они ее диктуют!..

В президиуме звякнул колокольчик.

– Я заканчиваю. Можно еще две минуты? – попросила Лаврентьева.

Председательствующий согласно кивнул головой, зал притих.

– Кузнецов в своей брошюре, – чуть торопливо говорила Лаврентьева, – достаточно убедительно критиковал учебник политической экономии: мол, плохо дана характеристика экономических законов, о многом не сказано вообще… И знаете, ваши претензии во многом справедливы. Но, как говорится, если во время действия пьесы на сцену повесили ружье, то должно же оно выстрелить? Покритиковав учебник, по логике вещей, вы должны бы предложить что-то лучшее, более совершенное, хотя бы в общих чертах. Увы, наше собрание ничего не услышало сегодня, да и в брошюре бесполезно искать что-то позитивное о механизме сознательного использования экономических законов или о научной системе курса политической экономии социализма. Дело выиграет больше, если мы будем бороться не столько против чего-нибудь, сколько за что-нибудь. Уж больно часто мы стали критиковать плохое прошлое, не предлагая лучшего настоящего взамен.

Прошу понять меня правильно, Генрих Яковлевич. Я высказалась здесь с глубоким убеждением в том, что вы серьезно ошибаетесь, переоценивая показатель прибыли, пытаясь сделать ее целью работы предприятий. Мне кажется, вам надо глубже изучить опыт хозяйствования. Практика, по справедливому замечанию Чернышевского, – великая разоблачительница обманов и самообольщений… На этом я, пожалуй, и закончу.

 

Прокрустово ложе

– Сейчас выступит директор завода резинотехнических изделий товарищ Игнатьев. Пожалуйста, Иннокентий Константинович, – объявил Венидиктов.

– Благодарен организаторам встречи за приглашение, – добродушно улыбнулся руководитель предприятия. Держался он на трибуне несколько неуверенно – видно, не часто приходилось выступать перед учеными. – Думаю, такой острый и в то же время доброжелательный, откровенный разговор поможет решить важные проблемы управления народным хозяйством. Ведь мы с вами пионеры создания и внедрения механизма социалистического хозяйствования. Нам учиться не у кого. Нам все приходится делать впервые. И вполне естественно, что мы подчас и ошибаемся. А истину можно найти лишь в результате неустанного совместного поиска ученых и практиков. Но коль человек ошибся, ему надо помочь понять это – тактично, с помощью научно обоснованных выводов. К сожалению, мы порой спешим навесить на «инакомыслящего» самые броские ярлыки и клички…

Полностью согласен с товарищами, которые передо мной критиковали нынешнюю систему планирования и оценки работы предприятий. У нас действует сейчас не один, конечно, вал, а целый набор показателей. Многие из них утверждаются сверху. Думаю, что директивных показателей нынче значительно больше, чем требуется: ведь иные из них носят формальный характер. Господствует же, как справедливо здесь говорили, вал.

В этой связи на память приходит одна байка… Царь всея Руси заехал в заштатный городок. После доклада губернатора царь спросил: «А почему встречаете без колокольного звона?» – «На то у нас пять уважительных причин имеется», – ответил тот. Царь свое: «А что это за причины?» – «Первая – в городе нет ни одного колокола…» – «Остальные, – оборвал государь, – оставьте себе». Другие причины его, естественно, не интересовали…

Среди ученых раздался негромкий смешок, кто-то даже пару раз хлопнул в ладоши. Это вдохновило директора завода, он как-то подтянулся, расправил плечи:

– Во вступительном слове уважаемый председатель спросил: почему предприятиям невыгодно выпускать дешевые изделия? А дальше можно продолжить: почему невыгодно выпускать запасные части? Почему снижается фондоотдача? Существует, конечно, много и других почему. И о них здесь очень хорошо говорил молодой симпатичный ученый.

Все эти «почему» объясняют уважительными причинами. Но колоколом среди них мне видится принцип планирования фонда заработной платы на рубль валовой продукции. Определять таким методом фонд зарплаты – все равно что искать иголку в стоге сена на движущейся автомашине… Судите сами. По науке любое изменение ассортимента продукции или сырья, кооперированных поставок влечет за собой изменение величины фонда зарплаты. А что происходит, например, в нашем совнархозе на практике? Заводу планируют фонд зарплаты двадцать три копейки от рубля валовой продукции. Это на круг в среднем. Дал на миллион рублей продукции – получи двести тридцать тысяч рублей заработной платы.

– А чем вам это не нравится? – раздался недовольный голос. – Для вас вал – как палочка-выручалочка, он позволяет выполнять план даже при срыве задания по конкретным видам продукции.

Игнатьев нахмурился, строго глянул на спросившего:

– Чем? Тем, что прежде чем предлагать продавать имущество социалистических предприятий с молотка, надо глубже вникнуть в суть дела…

Он подошел к столу и стал выкладывать из портфеля с грохотом какие-то мелкие замысловатые детали.

– Перед вами образцы нашей продукции… Самые крупные, а значит, и наиболее выгодные я привезти и показать здесь не мог. Их без крана не поднимешь. А эти вот – весят меньше грамма каждая. Так вот сравним. На выпуск десяти килограммов этой мелочовки нам надо затратить двадцать тысяч минут. А для получения такого же количества изделий, вес которых колеблется от шести до десяти килограммов, нам достаточно всего двести минут. То есть в сто раз меньше. Затраты в нормо-минутах на рубль валовой продукции на самую мелкую деталь в шестьсот раз выше, чем на тяжелые детали! Но выпускать мелочовку мы должны – ведь потребность в ней постоянно растет. Рост производства мелких изделий, как я показал сейчас на примере завода, связан с повышением трудоемкости продукции и увеличении расхода заработной платы. А совнархоз под предлогом роста производительности уменьшает удельный вес фонда зарплаты на рубль вала! Мы оказываемся в прокрустовом ложе. И нам ничего другого не остается, как сокращать выпуск дефицитных мелочей. Потому-то копеечные прокладки, пробки, вентиляторные ремни, прочую мелочь днем с огнем не найдешь, а тяжелыми деталями любой склад завален на многие годы вперед…

– Позвольте уточнить один момент, – обратился к директору Венидиктов. – Я понимаю теперь, почему вам выгодно выпускать тяжелые и несложные изделия, ну а зачем потребитель их берет на много лет вперед? Зачем ему большие запасы? Ведь таким образом он сознательно замораживает, омертвляет свои оборотные средства…

– Теоретически, Сергей Илларионович, вы правы. Но практически все обстоит сложнее. У потребителя нет выбора. Он имеет наряд, допустим, на наш завод. И мы стараемся дать вместе с дешевыми дефицитными изделиями и тяжелые – «в нагрузку». Если он откажется, то сорвет свой план по всем статьям. А если он план выполнит, то омертвление средств ему в великий грех не поставят. Глядишь, еще и повысят норматив оборотных средств на будущее. Конечно, мы прекрасно понимаем, что это не по-хозяйски, но, к сожалению, когда у нас с планом туго, не «набираем» зарплату, мы вынуждены идти на это.

Вы можете возмутиться: а где же сознательность руководителей предприятий? Теоретически вроде бы да, – действуют не по-государственному. Однако надо и учитывать реальные условия, в которые они поставлены. Одной сознательности мало, когда речь идет о своевременной выдаче заработной платы рабочим и служащим. Пока фонд зарплаты определяется по нынешнему методу, мы вынуждены производить то, что подороже и потяжелее, хотя общество в этом меньше всего заинтересовано. Вот вам наглядный пример противоречия между общественными и коллективными интересами…

– А как, по-вашему, можно избавиться от такого противоречия? Пусть это будет, как говорится, революционная мера, какая угодно. Ведь вы об этом не могли не думать? – спросил председатель.

– Вы правы, Сергей Илларионович, я над этой проблемой много думал. Бывал на родственных предприятиях за рубежом, в том числе в капиталистических странах, и, знаете, к какому «открытию» я пришел?

– Интересно, к какому же?

– Лучше того, что написано в учебнике «Экономика труда», не придумаешь. Вот я вам сейчас приведу выдержки: «Определение планового фонда заработной платы, – говорится на странице триста двадцатой, – производится на базе нормированной трудоемкости и производственной программы в нормо-часах и средневзвешенной часовой тарифной ставки рабочих, соответствующей среднему разряду работ».

А что такое трудоемкость, как она определяется? И на это мы находим ответ.

«Трудоемкость продукции, – пишут авторы учебника, – определяется количеством труда, необходимого для изготовления намеченного планом объема продукции. Она исчисляется суммированием затрат труда по всем операциям при изготовлении каждого изделия, а затем и по всем изделиям производственной программы. Трудоемкость продукции определяется в нормо-часах и в фактических часах работы, затраченных на изготовление продукции».

Что это означает в переводе на практические рельсы? Это значит, что фонд зарплаты надо определять не в среднем на круг по валу, как это делают в нашем совнархозе, а строго в соответствии с трудоемкостью выпускаемых изделий. План не догма. Если коллективу изменяют задание по номенклатуре, то соответствующие изменения надо сделать и по фонду зарплаты. Тогда предприятие прекратит делать крен в сторону выпуска тяжелых изделий: ему просто будет экономически невыгодно это делать – отказываться от мелочи.

Между прочим, уважаемый Сергей Илларионович, те принципы определения фонда зарплаты, что изложены в наших учебниках, успешно применяются в капиталистических странах как обычное, само собой разумеющееся явление. Так зачем же нам изобретать что-то еще? Не лучше ли воплотить в практику все то, чему учили нас в институтах?

– Позвольте, Иннокентий Константинович, – вновь перебил Венидиктов. – Среди «уважительных причин», которые плохо сказываются на нашей экономике, «колоколом» из стародавней байки вы назвали научно необоснованный принцип определения фонда зарплаты. Видимо, есть и другие «уважительные причины»?

– Хотите? Пожалуйста…

Игнатьев снял очки, потер переносицу, как бы выигрывая время для размышлений, и не без удовольствия от столь широкого научного внимания к себе начал:

– Вторая причина – это снижение темпов роста производства. Раз уменьшился вал, на базе которого определяются темпы роста производства, то упали и темпы. Третья, очень важная, причина – снижение темпов роста производительности труда, которая определяется путем деления валовой продукции на число рабочих. Четвертая: каждое предприятие имеет категорию. Если оно сократило объем, то его могут по своей значимости опустить на ступеньку ниже. А это, в свою очередь, приведет к весьма заметному снижению окладов всех инженерно-технических работников и служащих… Как видите, Сергей Илларионович, нам, практикам, есть над чем серьезно подумать, прежде чем решиться на снижение издержек производства и соответствующее уменьшение валовой продукции…

– А как, на ваш взгляд, можно выйти из такого неестественного положения? – поинтересовался Васильев.

– Что касается оценки работы предприятий в целом, то, на мой взгляд, здесь нужна более продуманная система показателей. Я не согласен с позицией тех экономистов, которые предлагают сделать прибыль неким универсальным показателем. Это несерьезно! Вряд ли найдется какой-то один показатель, способный охватить все стороны производства. Объективно оценить работу предприятия можно только через систему показателей. Именно си-сте-му! Причем каждый из них должен быть на своем месте главным, каждый должен максимально «работать» в заданном направлении.

Серьезным препятствием на этом пути я считаю принцип планирования от достигнутого, который иначе как петлей на шее и не назовешь: чем лучше работает завод или фабрика, тем быстрее затягивается эта петля… И еще: большой порок в нынешнем планировании – бесконечные изменения заданий. Это просто бич. В прошлом году нам изменяли план четырнадцать раз! Это за двенадцать-то месяцев… Поэтому метод непрерывного планирования практики с иронией называют «беспрерывным планированием».

Игнатьев обернулся к председателю:

– Сергей Илларионович, во вступительном слове вы говорили о запчастях. Верно говорили. По этому вопросу есть много решений. Идут годы, а проблема не теряет остроту. Я хотел бы объяснить, почему такое происходит. Но в этой связи к вам просьба.

– Какая?

– У меня регламент на исходе…

– Вот видите, все вы выбиваете регламент, каждый по своему методу, как запчасти… Однако проблема-то всех волнует. Как, дадим, товарищи, директору время сверх лимита?

– Дадим! Пусть выскажется!

– Я эту проблему хорошо изучил на собственном опыте. Она у меня, можно сказать, вот где сидит, – Игнатьев похлопал себя несколько раз по короткой шее. – Около двадцати процентов нашей продукции относится к категории «запасные части». Их выпуск особо контролируется. Если задание по запчастям срываем, к нам применяют санкции. Наученные опытом, мы это задание «выполняем», но таким же образом, как и общий план, – в рублях, то есть за счет тяжелых и дорогих запчастей перекрываем недобор мелких и дешевых.

– Как вы снабжаете ваших заказчиков запчастями, нам теперь ясно, – бросил кто-то ехидно. – А вот как самих вас обеспечивают?

Игнатьев тяжело вздохнул:

– Точно так же… И у нас на заводе плохо с запасными частями. Вернее сказать, перебои стали нормой, а нормальная обеспеченность – исключением. Оборудование простаивает то и дело. Недавно я ездил специально к поставщикам и просил их войти в наше положение. Директор, милый человек, говорит: я всей душой готов тебе помочь, но и ты меня пойми – не могу же я своих рабочих оставить без зарплаты! Задание по выпуску запасных частей у них составляет одну треть объема валовой продукции. Для того чтобы выполнить его полностью, объединение должно израсходовать семьдесят процентов планового фонда зарплаты, потому что это очень трудоемкие изделия. Таким образом, на остальные семьдесят процентов производственного плана остается лишь треть фонда зарплаты, а надо минимум половину… Тут, как ни крути, получается заколдованный круг. Тебя выручу – другого накажу…

Ну хорошо, мне, допустим, он все же помог. Значит, другим заказчикам что-то недодал. Это как коротким одеялом: укрыл ноги – открыл голову…

В заключение выскажу просьбу. Она относится к секции экономистов, к тем товарищам, кто ближе стоит к нашему производству. Просьба такая: примите, пожалуйста, участие в нашем эксперименте! Суть его в том, что мы с разрешения Госэкономсовета переходим на планирование по чистой продукции. Все плановые показатели будут определяться на основе трудоемкости изделий, намеченных заданием. Реальную власть получает показатель «нормо-часы». В этих условиях, думаю, появится возможность увязать план с действующими нормами. Ведь не секрет, что на многих предприятиях часто случается такое: все рабочие выполняют свои нормы на сто процентов, я подчеркиваю – на сто процентов, а план по заводу в целом не выполняется. Бывает, расхождение достигает до тридцати процентов. Между нормами и планом нет стыковки! Разве это нормальное положение?! Более того, иной раз рабочие перевыполняют нормы на тридцать – сорок процентов, а завод ходит в отстающих. Вот вам еще одно из противоречий, о которых сегодня немало говорилось. Думаю, в ходе эксперимента нам удастся устранить этот парадокс. Важно то, что производительность труда и фонд зарплаты будут определяться на базе чистой продукции с учетом трудоемкости фактически выпущенных изделий. Это позволит нам покинуть прокрустово ложе. Так что просим уважаемых ученых в совместный поход-поиск!

•

Директора завода сменил на трибуне кандидат экономических наук Степан Владимирович Масобин. Он выглядел старше своих тридцати пяти, был полноват и сед, говорил в назидательной манере, которую, видимо, приобрел, работая в Госэкономсовете и по совместительству заведуя кафедрой статистики.

Отыскав взглядом Лаврентьеву, он обратился к ней лукаво и вкрадчиво:

– О чем я сейчас думаю, глядя на вас, как вы считаете?

– Чужая душа – потемки… – пожала плечами Ирина.

– Я хотел бы видеть в вас несомненного противника товарного производства.

– Не получится, – сухо отозвалась Ирина. – Я люблю товары. Особенно красивые, ну и… вкусные…

Зал отреагировал смехом.

– Видите ли, вообще против товаров я не выступаю, – хихикнул в ответ на смех в зале Масобин. – Только против товарного производства…

– Если не будет товарного производства, откуда возьмутся товары? Я много о вас наслышана, и вряд ли в моем лице вы обретете единомышленника.

– В каком смысле наслышаны?

– В том, что вы чуть ли не главный вдохновитель всех наших «антитоварников», или, как их иначе называют, «ликвидаторов».

– Это за что же так? – немного растерялся Масобин.

– А за то, что вы «ликвидировали» товарное производство, а вместе с этим исчезли и некоторые товары…

– Спасибо за информацию… – только и нашелся сказать Масобин. Круглое лицо его слегка заблестело. Он промокнул лоб платком. И кажется, одним этим жестом он вновь обрел уверенность. – Я лишь хотел подчеркнуть, что вы очень удачно выступили и поэтому вас неплохо бы иметь в числе союзников. Но это была шутка, не более…

А суть моего короткого выступления состоит вот в чем. Дело в том, дорогие товарищи, что товарное производство и общественная собственность на средства производства – это взаимно исключающие понятия. И я со всей категоричностью еще раз заявляю: мы можем признать наше хозяйство либо товарным, либо социалистическим – третьего не дано! Предложения, связанные с законом стоимости, с прибылью, идут оттого, что товарищи ищут именно третий путь. А его нет, не существует, поиски абсолютно напрасны. Товарное хозяйство несовместимо с планированием… Это – «сапоги всмятку»…

•

– А теперь, – сказал Сергей Илларионович, – эстафету в дискуссии принимает Ермых Александр Павлович, кандидат экономических наук.

Ермых относился к разряду «чистых теоретиков». Недавно он пережил серьезную неудачу: пытался защитить докторскую диссертацию, посвященную отрицанию товарного производства в условиях социализма, но до защиты дело так и не дошло. На кафедре его поддержали, однако ни один из шести докторов наук, которых просили выступить официальными оппонентами, после знакомства с работой не согласился принять на себя эту роль.

Выступление Ермыха ничего нового не принесло. Он с упорством стоика долго и нудно доказывал свою точку зрения. В конце концов договорился до того, что «товары у нас есть, а товарного производства… нет». В зале это утверждение вызвало смех.

– Откуда же тогда берутся товары, аист их, что ли, приносит? – дерзко спросила тонколицая девушка, насмешливо глядя на долговязого Александра Павловича.

Тот начал смешно, неуклюже переступать с ноги на ногу. Отвечать стал путано, не по существу. В зале усилился шум, и председатель, подстегиваемый криками «Регламент! Регламент!», решительно попросил оратора закругляться…

•

– Товарищи! Есть предложение дать слово еще одной женщине. – Венидиктов секунду-другую помолчал, взглядом отыскивая, видимо, ту, что должна подняться на трибуну. – Это человек от практики – директор фабрики, в прошлом аспирантка нашего института. Ее «слава» после публикации фельетона «Премия под занавес», о котором уже здесь говорилось, разошлась широко. Итак, послушаем кандидата экономических наук, директора Белонежской швейной фабрики Харитонову Ларису Семеновну. Мне помнится, у вас раньше была двойная фамилия?

– Она и сейчас сохранилась, но после назначения меня директором больше пользуюсь сокращенным вариантом, – шутливо ответила Харитонова. – На областных совещаниях меня частенько задевают, и иногда – несправедливо. Зачем же мне еще и фамилию мужа подставлять под огонь критики? Раньше он недоволен был, что его фамилию сделала приставкой: Харитонова-Холина. А после фельетона, где имя мужа не упоминалось, он наговорил комплиментов о моей дальновидности больше, чем за всю предыдущую пятилетку…

Подобный доверительный «заход» очередного оратора вызвал у многих любопытство.

Сергею Илларионовичу пришлось пояснить:

– Да, товарищи, это героиня появившегося недавно фельетона. Для тех, кто его не читал, вкратце перескажу содержание. В конце февраля фабрика получила большую партию модной и красивой импортной ткани. Это был момент, когда «горел» план. Объявили аврал: собрали всех, кто мог мало-мальски строчить на машинке, и круглосуточно строчили, как в жарком пулеметном бою. К исходу февраля всю ткань превратили в занавески. В итоге штурма коллектив овладел и планом, и премией. Занавески в магазинах шли нарасхват: женщины шили из них красивые кофточки, отделывали платья. Лариса Семеновна, я верно суть дела изложил? А впрочем, если что не так – поправьте. Вам слово. Прошу… Хочу лишь заметить: проблемы, с юмором описанные фельетонистом, очень серьезны, они имеют самое прямое отношение к теме, которая обсуждается на сегодняшней встрече.

Харитонова стояла за трибуной и нетерпеливо поглядывала на Венидиктова. Ее красивые большие глаза словно говорили: достаточно, Сергей Илларионович, я сама в состоянии все объяснить, позвольте лишь, коль пригласили выступать.

Трудно было не залюбоваться ею мужчинам: миловидное маленькое личико, стройная фигура, аккуратная гладкая деловая прическа, еле приметные сережки, отсвечивающие сапфиром. Ничего броского, ничего лишнего. Все говорило о том, что женщина эта придает своему внешнему виду немаловажное значение, что она умна, строга и в то же время нежна и душевна. Нелегко было угадать ее истинный возраст. Может быть, тридцать, а может быть, и все тридцать пять!..

– Суть фельетона вы, Сергей Илларионович, передали верно, – начала она спокойным, чуть холодноватым тоном. – Что же касается существа дела, то его в фельетоне, к сожалению, не уловить читателю. А полезно бы хоть немножко коснуться и самой проблемы. Люди ведь… Начиная с седьмого и по шестнадцатое февраля включительно фабрика стояла – не было материала. Я обошла все инстанции, обязанные обеспечивать нас необходимым сырьем. Удалось выбить немного, и два цеха из шести начали работать. В управлении труда и зарплаты совнархоза я рассказала о критическом положении и просила помощи с зарплатой. Мне категорически отказали. И вдруг – о, везение! – двадцать шестого февраля получаем ткань, о которой идет речь в фельетоне. Надо было спасать зарплату. И мы решились на ту самую операцию. Если говорить честно, при этом старались предугадать интересы покупателей – делали занавески большими, чтобы хватило материала на кофточку.

– Но это же вам выгодно, – бросил кто-то реплику.

– Верно. В данном случае интересы фабрики «совпали» с интересами покупателей.

Но, товарищи, разумеется, я взяла слово не для таких вот объяснений. Я бы хотела, как практик, направить ваше внимание, внимание ученых, на нынешний порядок определения фонда зарплаты. Скажу прямо: он не только не годен – он вреден. Мне начальник управления совнархоза как-то сказал: «Ваши куртки сидят на людях как мешки». Я ответила, что это вполне закономерно. «Почему?» – удивился он. «Да потому, что фонд зарплаты на куртки нам выделяют такой же, как и на мешки». Он сконфузился, признался, что даже не догадывался о подобном курьезе, обещал исправить положение. Но, увы, время идет, а воз и ныне там.

Харитонова, услышав одобрительный гул ученых, поняла, что перед ней заинтересованная, внимательная аудитория, что от нее ждут откровения, а не приглаживания действительности, и решила разговаривать с представителями науки в остром, «заводном» ключе.

– Нам планируют фонд зарплаты в отрыве от реального положения вещей, – продолжила она с какой-то жесткостью в голосе. – И тем самым, как тут верно сказано, усаживают нас в прокрустово ложе. К чему это приводит? Мы зачастую попадаем в безысходное положение. И мы вынуждены искать какой-то выход. Единственной научной основой для определения фонда зарплаты, как верно здесь говорил мой коллега Игнатьев, служит трудоемкость изделий, и только! Этому учили нас в институтах, этого требуют учебники. Но на практике почему-то все наоборот: работаем с дорогими материалами – обеспечена и зарплата, и премия. Пошла хлопчатка, другие дешевые ткани – мы «горим». Выход один: срочно пускать на конвейер нетрудоемкую продукцию – простыни, занавески, мешки…

В первой половине прошлого года фабрика переработала большую партию хлопчатобумажных тканей, ситца, и положение с товарной продукцией сложилось архинеблагоприятное. И экономист Галя Думова, недавняя выпускница института, знаете что предложила? Заказать фурнитуру – пуговицы, запонки, застежки для кофточек, «молнии», крючки – из серебра и золота. Да, да, не смейтесь… Она сделала расчеты и показала, что это даст: государству – высокие темпы роста объема производства, а коллективу – план, зарплату и премию. У нас теперь, чуть возникнут затруднения, кто-нибудь и скажет на полном серьезе: а что, если вернуться к предложению Думовой? Лучше ее ничего не придумаешь!

Теперь вы понимаете, что нынешний, ненаучный, принцип определения фонда зарплаты – главная причина деления продукции на выгодную и невыгодную, в зависимости от стоимости материала.

– Но все же: как вы в тот раз вышли из положения?

– «Разов» было много… Всегда как-то выкручивались. Вам что, нужен материал для очередного фельетона?

– Нет. Просто для интереса. Я ваш коллега. Может, придется воспользоваться опытом…

– Вы, дорогой коллега, лучшего места не нашли для обмена опытом в таком щепетильном деле? Лично меня с каждым днем все больше тревожит вопрос: почему мы должны все время «выкручиваться», искать лазейки?.. В фельетоне дело представлено так, будто операцию с занавесками организовали во имя премии. Чепуха. Сущая чепуха. В среднем премия у нас составляет лишь два-три процента к зарплате! Мне даже трудно представить, чтобы кто-то из моих коллег ради этих копеек стал переводить прекрасную ткань на занавески, а заодно проваливать задание по номенклатуре изделий…

– Вот вы накинулись на действующую систему показателей, а ведь она для вас выгодна. – Это подал голос Бельский. – Вал как спасательный круг, благодаря ему вы всегда «выплываете». Использую ваши же примеры. Задание по номенклатуре провалили, а вам государство выплатило не только зарплату, но и премию выдало… Чем же вы еще не довольны?

– Уважаемый Владимир Михайлович, извините, но вы несколько оторвались от жизни. Сужу не только по вашему выступлению, но и по статье «Работай хорошо либо закрывайся», в которой вы предлагаете продавать социалистические предприятия с молотка.

– И чем же вам не понравились мои предложения, если не секрет? – В голосе Бельского появилась нескрываемая ирония.

– Не секрет. Ваши предложения о ликвидации очередности платежей совершенно неприемлемы. Почему? Да потому, что, действуя по вашей указке, рабочие многих предприятий остались бы без зарплаты. Но ведь вы сами исправно получаете зарплату? Более того, вам то и дело идут гонорары за статьи и брошюры, проповедующие идеи, которые могут никогда не пригодиться практике. А других вы хотите лишать действительно заработанной платы. Разве рабочие повинны в перебоях с материальным обеспечением? Или в затоваривании некоторых изделий? Или в необоснованности некоторых цен, не покрывающих издержки производства?.. В идее «работай хорошо либо закрывайся» нет ни грана науки. Это просто декларация. Вы тут ссылались на фельетон «Тайна пропавшего города». Прежде всего позвольте заметить: фельетон – не самый лучший источник для доказательства научных выводов. Я хорошо знаю один из комбинатов, что фигурируют в фельетоне. Он поставляет нам ткани. Отличное предприятие… В составе этого комбината есть современные заводы и цехи, но две фабрики построены, как говорится, при царе Горохе. Издержки на них в четыре раза выше, чем на новых. А цены – одинаковы. Прибыль новых производств не перекрывает ошеломляющие убытки «гороховских» фабрик. Однако если вы продадите с молотка эти две сверхубыточные фабрики, то, простите… без штанов можете остаться.

В зале раздался дружный хохот. Бельский явно смутился, развел руками – дескать, не спорить же мне с женщиной, тем более такой симпатичной и острой на язычок.

А Харитонова, не дожидаясь, когда полностью успокоятся самые эмоциональные ученые, продолжила:

– Закрывать, и, безусловно, в плановом порядке, нужно лишь те заводы, без продукции которых можно обойтись. Вот из какого принципа надо исходить, а не судить столь облегченно, дескать, есть прибыль – живи, а нет – закрывайся. Ведь цель-то наша первоочередная не прибыль, а продукция. К примеру, в магазинах большой спрос на хорошие ткани. Разве можно закрывать предприятия, выпускающие их, даже если какое-то время они не будут рентабельными для фабрики? Разве это не будет противоречить главной цели социалистического хозяйствования? «Тайна» же злополучного города кроется в несовершенстве цен. Кое-где их давно бы надо пересмотреть. Ценообразование, на мой взгляд, – краеугольный камень хозяйствования. Это одна из серьезных экономических проблем, и пока мы ее не отработаем с учетом закона стоимости, многие аспекты рентабельности и убыточности не будут решены. Вы же, Владимир Михайлович, предлагаете всех под одну гребенку…

Несколько слов о самостоятельности предприятий. Вы хотите нам дать свободу. Да лучше уж воспользуйтесь такой свободой сами. Сегодня мы занимаемся только снабженческими вопросами, а вы еще хотите взвалить на нас и сбыт. Сейчас продукция реализуется в плановом порядке по твердым ценам. Если же они будут меняться в зависимости от спроса, то и производство придется то расширять, то свертывать… Цена подскочила – покупательский спрос упал. Куда же прикажете в таком случае девать товары?

– Но все-таки согласитесь, что вал спасает в трудных ситуациях, – не сдавался Бельский. – Если бы не он, никакие занавески фабрике не помогли бы выйти из тяжелейшего положения с зарплатой. Верно я говорю?

– Надо отработать как следует планирование, и тогда мы не будем попадать в «занавесочные» ситуации. Мы должны удовлетворять потребность людей, а не добиваться любой ценой высокой прибыли. Да и неужели вам не известно, что практики активно выступают против господства вала? Поработать бы вам, Владимир Михайлович, у нас хоть месяц дублером начальника планового отдела. Мне думается, вам это было бы полезно. Вспомним одно высказывание Плеханова: между наукой и жизнью существует теснейшая, неразрывная связь, ни для одной из них нимало не унизительная.

– Спасибо за приглашение, – отозвался уже не столь бодрым голосом Бельский. – Хотелось бы посмотреть, и как директор работает…

– Вижу, вы понимаете, что моя роль в коллективе не самая последняя, но я половину рабочего времени и примерно столько же свободного, имею в виду выходные дни, трачу на дела неэкономические. Занимаюсь снабженческими вопросами, а они связаны чаще всего с «хождением по мукам». Много трачу времени на доказательства того, что показатели плана не стыкуются, концы с концами не сходятся, а значит, задание нереально. И кроме того, одну треть рабочего времени высиживаю на многочисленных совещаниях и заседаниях. Говорю все это к тому, чтобы вы поняли: никто так не страдает от серьезных просчетов в планировании, как руководители коллективов. С них спрашивают план. Они должны обеспечить зарплату рабочим и служащим, что сделать порой бывает ох как нелегко! При этом все требуют средней зарплаты, и тут разговор короткий: не будет – уйду.

А теперь, товарищи, позвольте по примеру Иннокентия Константиновича показать вам образцы нашей продукции. – Харитонова взяла стоящую за кафедрой объемистую сумку, подошла к столу президиума и разложила для обозрения красивые оригинальные куртки, кофточки, брюки…

– Что-то в магазинах таких не встречается. Это, видимо, импортные? – задали ей вопрос с некоторой ехидцей.

– И не встретите, пока зарплата будет зависеть от объема выполненной работы в рублях. Вы думаете, наши модистки и швеи хуже немецких, французских и прочих зарубежных? Глубоко ошибаетесь! Если кто будет из вас в Белонежске, зайдите в наш фабричный музей. В нем собрано немало оригинальных красивых изделий наших мастеров. Ничего подобного за границей я не встречала. И неудивительно. Россия испокон веков славилась мастерами на все руки.

– Почему же вы не запускаете эти образцы в серию?

– Я об этом уже в принципе говорила, – спокойно сказала Харитонова. – Если хотите на конкретном примере, пожалуйста. – Она подняла вверх модную элегантную куртку. – Цена этой куртки сорок восьмого размера пятнадцать рублей. Чтобы она появилась в магазине, необходимо затратить дополнительно еще два рубля тридцать копеек на отделку. А имей мы на это право – я уверена, что такую куртку за восемнадцать рублей станут хватать, как говорится, с руками. Покупатель будет доволен, фабрика выиграет и государство от каждой куртки получит по семьдесят копеек дополнительной прибыли.

С нового года мы приступаем к эксперименту по нормативной стоимости обработки (НСО), постараемся показать все это на практике…

– А в чем же суть НСО? – подал голос все тот же настойчивый слушатель.

– Нормативная стоимость обработки – это трудовые затраты в денежном выражении, необходимые для выпуска изделия. В наших условиях – на пошив пальто, куртки, платья. В прошлом году объем продукции фабрики составил один миллион четыреста пятьдесят тысяч рублей, а собственные затраты на превращение тканей в изделия – девяносто тысяч. Эти девяносто тысяч и некоторая доля накладных расходов и станут для нас плановой цифрой. Из них и будем исходить. Тогда операции, подобные пошиву занавесок, потеряют смысл, а стоимость ткани перестанет влиять на выполнение плана, на рост или сокращение фонда зарплаты – он будет зависеть от трудоемкости выпущенной продукции.

Эту идею нам подсказала все та же Галя Думова, наш бывший экономист. Сейчас она вышла замуж и работает в Комитете легкой промышленности… Некоторые предприятия нашей отрасли уже применяют НСО, и Галя говорит, что дела у них идут совсем по-другому: желающих строчить простыни резко поубавилось, люди стремятся повышать квалификацию и шить красивую модную одежду, получать то, что заработал…

– А вы не боитесь, что из-за этих нововведений коллектив разбежится и вы останетесь без рабочих рук? – прозвучал вопрос из притихшего зала.

– Если плановики не создадут искусственный дефицит трудовых ресурсов, никто не разбежится. Но если на одного работоспособного будет два рабочих места, то текучесть кадров будет запланированной, так же как и перебои в снабжении.

– Молодчина! – не удержался кто-то от похвалы покидавшей трибуну Харитоновой и захлопал в ладоши. Зал дружно подхватил аплодисменты.

•

– А сейчас перед вами выступит Бурлаков Кирилл Григорьевич, – произнес Венидиктов и сделал рукой приглашающий жест.

– Товарищи, мое положение как оратора несколько облегчается тем, что у меня недавно вышла брошюра «Прибыль и стимулирование». Многие из вас, я знаю, читали ее. Поэтому передавать содержание не буду, лишь сделаю некоторые обобщения. Но прежде, – он предостерегающе поднял вверх указательный палец, как бы подчеркивая важность того, что хочет сказать, – я хотел бы заявить, и заявить решительно: я на стороне Кузнецова и Бельского! Ведь вы, экономисты, прекрасно знаете: прибыль – это источник удовлетворения общественных потребностей независимо от социальной природы общественного строя. Вы также знаете, что прибыль – это денежная форма выражения прибавочного продукта, который присутствовал во всех социально-экономических формациях. Так что социализм, по моему мнению, в этом смысле исключения не представляет.

Бурлаков приостановился, словно в тишине зала стремился угадать реакцию своих коллег; в его прищуренных глазах проскользнула чуть заметная ироническая усмешка:

– Мы уже убедились и еще не раз убедимся, что прибыль при социализме будет приобретать все большую роль, как бы и кто бы ни силился ее принизить. Прибыль станет основной движущей силой в развитии народного хозяйства, в увеличении производства продукции. А теперь, – Кирилл Григорьевич повернулся к председателю, – мне хотелось бы поговорить о проблемах сельского хозяйства. Так получилось, что здесь в основном шла речь об экономике промышленности, и прежде всего, понятно, о планировании. Ну а я, как вы знаете, экономист-аграрник…

Условия для дальнейшего развития сельского хозяйства сейчас созданы неплохие. Я их вижу перво-наперво в том, что несколько лет назад было наконец принято предложение о ликвидации МТС. Думаю, что продажа техники колхозам – это наиважнейший поворот в судьбе сельского хозяйства. Однако я должен заметить, что даже эта исключительно важная мера не даст должной отдачи, если не предоставить колхозам полной самостоятельности. Раз мы передали хозяйствам технику, сказали, как говорится, «а», надо сказать и «б» – открыть перед ними широкие возможности для самостоятельного хозяйствования.

Что для этого необходимо сделать?

Первое. Сейчас хозяйствам в централизованном порядке устанавливают задания по продаже тех или иных видов продуктов. Есть смысл отказаться от такой практики. Надо предоставить хозяйствам право самим намечать объемы реализации продуктов, а за государством оставить лишь планирование цен и материально-техническое снабжение.

Второе. Задание по заготовкам сельскохозяйственной продукции в натуре целесообразнее доводить только до заготовительных органов, а колхозам и совхозам плана продажи не устанавливать. Именно заготовительные органы должны определять, где и что им выгоднее закупить. При таком порядке они будут не везде и все закупать, а лишь там, где дешевле, и то, что дешевле. То есть будут содействовать правильному развитию специализации.

Третье. Пора изменить методику планирования. От натуральных показателей надо перейти к стоимостным, то есть планировать прибыль в денежном выражении, а как хозяйства ее получат, зависит от них самих – от их инициативы, предприимчивости. Сама ситуация, экономическая конъюнктура заставят их приспособиться к рынку и давать то, что пользуется сегодня наибольшим спросом. Уверен, в этих условиях они всегда будут производить самые нужные для потребителя продукты…

Собственно, – сделал небольшую передышку Бурлаков, – мы вернулись к тому, о чем здесь уже говорилось: главным оценочным показателем для сельскохозяйственных предприятий должна стать прибыль. Кто из нас, участников этой встречи, может сосчитать, сколько раз за последние годы списывали задолженность с хозяйств, сколько у нас убыточных совхозов? С этим пора кончать! Во главу угла надо поставить прибыль, рентабельность, доходность. Именно то, что предлагал Владимир Михайлович для промышленности.

И в заключение несколько слов о колхозном секторе. Раз в колхозах существует кооперативная собственность на средства производства, значит, они должны быть полностью самостоятельными в своей внутренней жизни. Что и сколько им производить, кому, когда и сколько своей продукции продавать – это надо позволить решать им самим. Собственность колхозов на средства производства не только предполагает взаимоотношения с государством на исключительно коммерческой основе, но и настоятельно требует этого.

– Так что же, вы хотите совсем обособить колхозный сектор, свести его экономические связи к сугубо коммерческим отношениям? – не выдержал кто-то. – Плановое хозяйство превратится в какую-то стихийную коммерцию.

– Извините, – пожал плечами Бурлаков, – мы говорим с вами на разных языках. Вы отталкиваетесь от административных методов руководства экономикой, я – от экономических методов управления. И пока среди нас будут сторонники первых методов, об эффективности сельского хозяйства нечего и говорить.

 

Принцип, неприемлемый в принципе

Венидиктов коротко объявил о выступлении доктора экономических наук Кальмана.

Между кресел по центру зала уверенно, твердым, почти солдатским шагом прошел мужчина лет шестидесяти. Во взгляде его улавливалось что-то решительное. Чувствовалось, что он настроен весьма боевито. Наверное, всего этого прибавилось в нем естественно: Борису Абрамовичу не так давно присвоили звание заслуженного деятеля науки…

Начал он безо всяких предисловий. С громким шорохом, чуть ли не хлопком детского пистолета, развернул газету и, мельком скользнув по странице, заговорил:

– Товарищи, я не знаю, как вы отнеслись к этому, но сегодня меня крайне удивило одно объявление в газете «Экономика и жизнь». Позвольте его зачитать: «С 1 апреля электромеханический завод имени 1 Мая закрывается. Заработная плата рабочим будет выплачена после продажи заводского имущества. Все претензии предъявлять к ликвидационной комиссии в течение месяца со дня опубликования настоящего объявления».

В рядах поднялся шум – недоумевали все ученые.

Ирина шепотом спросила у Егорова:

– Неужели действительно закрыли?

Кальман стоял с довольным, победным видом. Он явно наслаждался произведенным эффектом. Когда зал немного поутих, он снисходительно начал:

– Успокойтесь товарищи, успокойтесь! Объявление, которое я прочитал, – плод моей фантазии. Однако если пойти по пути, предложенному уважаемым Владимиром Михайловичем Бельским, то подобные сообщения станут нормой. Собственно, это и побудило меня выступить. Ведь к молодым ученым меня уважаемый председатель даже с натяжкой отнести не сможет и к средним тоже – научное совершеннолетие позади. Докторская защищена почти четверть века назад. Видимо, более всего мне подходит определение «пожилой ученый».

– Пусть оно вас, Борис Абрамович, не смущает, – прервал его Венидиктов. – Вольтер писал: «Для глупца старость – бремя, для невежды – зима, а для человека науки – золотая жатва». Девятое издание учебника по организации производства, прошлогодняя монография по совершенствованию управления, которую я прочитал с большим удовольствием и написал рецензию в «Народное хозяйство», и, наконец, ваши статьи в периодической печати по актуальным проблемам – это ли не «золотая жатва» на вашем научном «огороде»? Извините, что перебил. Продолжайте, пожалуйста.

– Дорогой Владимир Михайлович! – прямо и смело глянул Кальман на Бельского. – При всем глубоком уважении к вам хочу сказать, что идея «работай хорошо либо закрывайся», пожалуй, самое неудачное ваше творение. В научном отношении оно ниже всякой критики. И наши милые женщины, очень симпатичные, эрудированные, справедливо вас тут критиковали. Поддерживая мысль Лаврентьевой, которая призывала изучать историю собственной науки, хочу сообщить: ведь вы не первый «закрыватель» предприятий, и вам следовало бы делать ссылки: так, мол, и так, были раньше похожие предложения, но их несправедливо отвергали…

Как-то вы мне рассказывали, что в свое время каждый год сдавали зачеты по «Краткому курсу истории ВКП(б)». Но, видимо, мало оказалось тех зачетов, коль вы не заметили в «Курсе…» одно очень важное для ваших идей обстоятельство. Первым «закрывателем» был Троцкий. На двенадцатом съезде партии он предложил закрыть такие крупные заводы, как Путиловский, Брянский, и другие из-за того, что они не давали прибыли, были убыточными. В чем же новизна вашего предложения? Вы ничего не объясняете, а я принципиальных отличий не вижу.

Ирина наклонилась к Егорову и тихо сказала:

– А ведь это убийственный довод против нашего «новатора». Я как-то не обратила на это внимания, хотя знала о подобном факте.

Борис Абрамович продолжал говорить напористо, уверенно, свободно; создавалось впечатление, что его совсем и не волновало то, о чем он говорил.

– Выдвинутый вами «краеугольный камень» новой науки – песчаный. Он рассыпается при первом дуновении ветра, поэтому «принцип „работай хорошо либо закрывайся“ неприемлем в принципе».

Должен также сказать, что вы чересчур увлеклись финансовой стороной вопроса. Роль финансов я, разумеется, не собираюсь недооценивать… Но и ваши реформы у меня не вызывают симпатии. Вы советуете изменить очередность платежей, ликвидировать некоторые формы кредитования. Но это приведет опять же к тому, о чем с тревогой говорила Лариса Семеновна: коллективы будут несвоевременно получать зарплату, а ведь это граничит с хаосом… Руководители предприятий будут заранее отказываться от убыточной продукции, узрев в ней все корни зла, и в первую очередь наивысшую угрозу – оставить рабочих без зарплаты.

А если разобраться поглубже, необоснованный план, убыточная продукция – это не вина, а беда предприятий. Вы же, подменив беду виной, обрушиваете на производственников свой неправедный гнев. Бороться с необоснованными планами надо, но не таким образом. Вы пытаетесь решить задачу, поставив ее с ног на голову. Неужели вы думаете, что предприятия сами для себя разрабатывают и утверждают несбалансированные планы, которые включают в себя и убыточную продукцию? Почему же вы не пытаетесь докопаться до первопричины? Не интересуетесь, почему комитеты, министерства и совнархозы вяло борются с изъянами в планировании?

Казалось, под напором столь опытного, искусного оратора Бельский на глазах сник, съежился, он словно бы хотел слиться воедино с креслом, чтобы не чувствовать на себе ни сожалеющих взглядов своих коллег, ни победно-проницательных глаз Кальмана. А тот, видя растерянность Бельского, все напористее и напористее вершил свой суд:

– Ваше кредо, или, как вы говорите, «гвоздь вопроса», – ликвидировать порядок внеочередной выдачи заработной платы рабочим и служащим. Пытаетесь доказать, что это основа основ вашей будущей науки. Но, к сожалению, вы далеки от истины. Лозунг «работай хорошо либо закрывайся», по существу, дорогой Владимир Михайлович, ведет к ликвидации централизма в управлении производством, и он на деле означает: «Работай на свой страх и риск». Полностью поддерживаю Ларису Семеновну, которая говорила: вместо того чтобы поправлять и совершенствовать наши методы планирования, вы предлагаете, по существу, ликвидировать само планирование. Она права: сейчас производственники сталкиваются главным образом с перебоями в снабжении, однако стоит лишь им принять вашу методу, как тут же появится проблема сбыта, ибо цены начнут расти по принципу цепной реакции. Да и как же им не расти? В погоне за максимальной прибылью предприятия пойдут на все!

– Я не согласен, – привстал со своего места Бельский. По лицу было видно, что сделать это ему стоило немало душевных сил. – Ваше утверждение бездоказательно, и выводы ни на чем не основаны.

– Вы так думаете? – удивился не столько самому заявлению Бельского, сколько его смелости Кальман. – Но об этом свидетельствует опыт.

– Какой опыт?

– Прошу не перебивать оратора. Вопросы в конце, – сказал председатель. И, обращаясь к Кальману, сказал: – Продолжайте.

– Об этом свидетельствует наш собственный опыт. Однако вы, уважаемый Владимир Михайлович, так же как и Кузнецов, о нем почему-то умалчиваете, в поте лица создаете «новую» науку, и вам все недосуг изучить как следует «старую».

Позвольте привести выдержку из приказа Высшего Совета Народного Хозяйства номер триста девяносто четыре от 16 июля 1923 года: «Государственная промышленность вступает в новую фазу своего развития – в фазу коммерчески упорядоченного ведения хозяйства отдельных государственных предприятий и централизованного коммерческого управления государственными предприятиями, находящимися в ведении ВСНХ со стороны последнего. Производственными единицами управляет правление треста. Трестами руководит ВСНХ. В основу управления кладется прибыль хозяйственной единицы, то есть треста, и под углом зрения прибыли направляется вся деятельность треста и оценивается деятельность правления треста (разрядка авторов приказа).

…Таким образом достигается возможность для правления треста приспособить деятельность треста к условиям развивающегося товарного хозяйства и в то же самое время устанавливается определенная система государственных промышленных предприятий, прибыль коих идет на пользу всего рабоче-крестьянского государства. Отсюда ясно, что общим руководящим началом для деятельности как предприятий, так и ВСНХ на ближайший период является прибыль».

Этот приказ экономического штаба страны вам, уважаемые Владимир Михайлович и Генрих Яковлевич, знать было бы весьма полезно.

– Может, хватит поучать нас, как школьников?! – не сдержался от вспышки Бельский. – Мало ли было в истории приказов!

– Извольте, – поднял руку Кальман. – Приказ, о котором я веду речь, появился не случайно. Он результат горячих споров о прибыли, о необходимости закрывать убыточные предприятия. Это итог теоретических рассуждений. И принят не для формы, а, как подчеркивается в нем, для «последовательного и решительного осуществления на практике».

Что же дала народному хозяйству официально объявленная погоня за прибылью? «Последовательно и решительно» выполняя этот приказ, тресты начали вздувать цены на свою продукцию. Причем подняли их очень резко. А это не прошло бесследно. В конце 1923 года разразился кризис, который, по оценке Тринадцатой партконференции, был «кризисом с большим раствором „ножниц“», то есть большой разницей в ценах на товары промышленности и сельского хозяйства. Произошел отрыв нашей промышленности от сельскохозяйственного деревенского рынка. На Тринадцатой партконференции приказ номер триста девяносто четыре был зачитан и подвергнут резкой критике.

Поэтому, прежде чем объявлять новую всесоюзную погоню за прибылью, надо бы показатель прибыли опробовать, провести эксперимент. Активность в этом деле должна исходить от Кузнецова, Бельского и их сторонников. Но они на это не идут. Да и желания такого они, по-моему, не высказывали. Они хотят включить в поход за прибылью сразу всех, хотят повторить двадцать третий год. Я глубоко убежден, что, если мы сейчас пойдем на это, наша экономика не выиграет, а проиграет! В этом я абсолютно убежден. Посему, дорогой Владимир Михайлович, организуйте сначала эксперимент, и он, уверяю, очень скоро развеет миф о вашей так называемой новой науке. Вообще поиски универсального показателя – некая алхимия. Еще раз искать философский, вернее экономический, «камень», думаю, бессмысленно.

Борис Абрамович понизил голос. Чувствовалось, что он собирается завершить выступление, и на этот раз не изменит своей пунктуальности и обязательности. И уж если установили регламент, то он, как это было видно и по интонации, и по тому, как он поглядывал на часы, намеревался его соблюсти – первым из выступавших до сих пор.

Но женский голос нарушил его намерение:

– А не могли бы вы изложить свое мнение по поводу показателя «валовая продукция»?

Кальман на секунду заколебался, затем сказал:

– Если мне будет позволено несколько минут сверх регламента, я мог бы сказать о новом аспекте «деятельности» вала.

– Я сомневаюсь, что о вале можно сказать что-то новое, – с некоторой сухостью заметил председатель. – Вся его «деятельность», как вы подчеркнули, изборождена вдоль и поперек. Но мы готовы вас послушать…

– Согласен, о валовой продукции написано много. Пожалуй, больше, чем обо всех остальных показателях, вместе взятых…

– И это, видимо, закономерно, – снова включился в разговор Венидиктов. – Как здесь отметили выступавшие директора, в судьбе предприятия главную роль играет все-таки вал, а не остальные показатели, вместе взятые.

– И тем не менее, – невозмутимо парировал Кальман, – я хочу сказать о малоисследованном аспекте вала, а точнее – о сравнительно новом методе искусственного увеличения валовой продукции. В этой аудитории нет нужды говорить о том, что одним из важнейших направлений технического прогресса сейчас является развитие специализации и кооперирования. В моей книге есть специальный раздел об этом. Во время сбора и анализа материала для нее я встретил ряд фактов, которые иначе как курьезы и не назовешь. Судите сами.

Объединение Дормаш выпускает приспособления для бульдозеров, скреперов, экскаваторов и другой дорожной техники, которые потом монтируют на различные марки автомобилей и тракторов. Расходы, связанные с превращением, например, трактора Т-330 в бульдозер ДЗ-94, составляют четыре с половиной процента стоимости бульдозера. А собственный вклад, или чистая продукция, будьдозеростроителей – всего лишь один-полтора процента. Получается что-то вроде пальто и пуговицы. Экономическая логика и даже здравый смысл подсказывают, что бульдозерный ковш надо везти к месту выпуска трактора и там собирать в единый агрегат. Однако находятся «предприимчивые» хозяйственники, которые поступают наоборот – везут пальто к пуговице. За сотни, а порой и тысячи километров привозят автомобили и тракторы, навешивают те или иные приспособления, добавляют к ним стоимость трактора или автомобиля и отправляют «свою» продукцию во все районы страны, в том числе и туда, откуда получили «полуфабрикаты».

Этот метод увеличения объема валовой продукции в почете и на предприятиях фирмы Спецмаш. Они получают автомобили разных марок без кузова. Устанавливают на них кузов специального назначения и добавляют к его стоимости цену автомобиля. Причем эта прибавка делается с учетом расходов на доставку, плюсуется и определенный процент рентабельности. Таким образом формируется цена специальных машин: чем больше расходов было на пути к конечной продукции, тем больше вал.

Вы знаете, что фальшивые ассигнации расстраивают механизм денежного обращения. Точно так же липовая, или бумажная, продукция ломает ритм хозяйственной жизни, порождает диспропорции, перебои в снабжении и розничной торговле. Хозяйственные руководители, которые выполняют план за счет подобного «увеличения» объема продукции, не только наносят большой вред обществу, но и подрезают сук, на котором сидят. По образному выражению одного из ораторов, они сами набрасывают себе «петлю на шею» и постепенно затягивают ее. В первый год внедрения подобной «специализации» они добиваются большого скачка по основным экономическим показателям и, естественно, выходят в передовики социалистического соревнования. А что же дальше?

Липовая продукция заметно повышает их «достигнутый уровень», от которого впредь устанавливаются все показатели. Но каждый процент прироста объема продукции и повышения роста производительности труда достается все труднее и труднее. Добиться роста без расширения специализации-профанации становится просто невозможно. Но, идя по этому пути, они все туже и туже затягивают петлю на шее. Так «предприимчивые» хозяйственники ради сиюминутного успеха становятся жертвами экономической близорукости. Но рано или поздно таким «успехам» приходит конец. Урон обществу от них немалый. Поэтому я убежден, что чем раньше мы устраним производственные связи, установленные под видом специализации ради увеличения объема в рублях за счет повторного счета изделий, тем благоприятнее будут условия для повышения экономической эффективности общественного производства…

– Простите, Борис Абрамович, что перебиваю, – обратился к оратору Игнатьев, – но если повторный счет прекратить, у многих предприятий резко сократится объем валовой продукции. Соответственно упадет производительность труда и уменьшится фонд зарплаты, хотя выпуск продукции в натуре сохранится или даже возрастет. Как же тут быть? Поэтому ваши рассуждения в отношении экономической близорукости с позиций предприятия представляются спорными…

– Когда устанавливали нерациональные связи ради дешевого успеха, то близорукость была бесспорной. Но теперь ваше замечание, Иннокентий Константинович, вполне справедливо. Поэтому, прежде чем их ликвидировать, надо отказаться от вала как основного оценочного показателя. Вот на этом, пожалуй, я и закончу.

•

– Время уже позднее, – поднялся из-за стола Венидиктов, – а желающих выступить еще немало. Мы рекомендуем продолжить нашу встречу в следующую субботу. Нет возражений?

– Нет! Согласны! – дружно ответили в зале.

– Вот и прекрасно, когда такое единодушие… Сегодня прозвучало много интересных предложений, но к концу иные товарищи стали повторяться. Во избежание этого есть предложение попросить Васильева, который в следующий раз выступит первым, подготовить по возможности, с учетом мнений выступавших сегодня, ответ на вопрос: как целесообразнее измерять объем производства? Как объективнее оценивать работу предприятий и отраслей? А выступающих попросим высказать свое отношение к его предложениям. И, таким образом, мы сможем более конкретно определить наше отношение к обсуждаемой теме. Нет возражений?

После небольшой паузы он сказал:

– Молчание – знак согласия. Хочу сделать еще небольшую информацию. Товарищи, у кого из членов нашей секции изменился адрес или телефон – просьба зайти в шестнадцатую комнату и внести поправки. Если кто-то еще не уплатил за этот год взносы – зайти в третью комнату и выполнить эту приятную процедуру. Далее. Внизу висят объявления о наличии зарубежных туристических путевок, а также перечислены маршруты летних экскурсий по стране. Мы все эти данные сообщаем в институты, но они почему-то не всегда доходят до вас, а потом слышим нарекания, что члены Дома ученых не знали о путевках. И нам иной раз приходится продавать их на сторону…

– Знакомым, так будет вернее, – выкрикнули звонким голосом. – В прошлом году ездил во Францию, так половина группы никакого отношения не имела к Дому ученых. В основном работники торговли…

Сергей Илларионович слегка занервничал и сразу заторопился:

– К сожалению, товарищи, случается и такое. Оставьте заявки в четвертой комнате… На сегодня все.

…Васильев внимательно оглядывался по сторонам – он искал Ирину. И наконец увидел ее: она стояла наверху лестницы и беседовала с Кузнецовым. Судя по выражению их лиц, разговаривали о чем-то веселом и пустячном. Вот Кузнецов по-актерски галантно раскланялся и пошел к выходу. Ирина обернулась и, заметив Васильева, направилась ему навстречу. Григорий, неотступно следовавший за Александром, тронул его за руку:

– Смотри, Лаврентьева. Познакомишь?

– Познакомлю, коль обещал.

Когда она подошла и несколько вопросительно глянула на Комарова, Васильев почти торжественно произнес:

– Ирина, позволь представить тебе моего старого друга Григория Евгеньевича Комарова, бежавшего от нас в Сибирь. А это, Григорий, Ирина Терентьевна Лаврентьева. – И, сделав небольшую паузу, добавил, уже не сдерживая озорной улыбки: – Моя жена.

Комаров посмотрел на Васильева, потом на Ирину.

– Ну, Александр, и конспиратор же ты. Вы себе представляете, Ирина Терентьевна, мы с ним рядом целый день, а он хоть бы словом обмолвился, что женился. А я его еще просил с вами познакомить… Ох, Александр, я тебе это когда-нибудь припомню. Но раз уж я с вами наконец познакомился, то это надо как-нибудь отметить. Я в «Москве» остановился, давайте ко мне.

– Вы езжайте, а я никак не могу, – сказала Ирина.

– Нет, так не пойдет. Идти – так всем…

– У нас дочь дома с бабушкой осталась. Нужно пораньше прийти. А знаете что, Григорий Евгеньевич, давайте к нам. Посидим, вы с Александром поговорите.

– Идет, – согласился Комаров.

Они вышли из Дома ученых и не спеша двинулись по Кропоткинской…

 

Закон вредности

После женитьбы Васильев переехал к Ирине, которая жила с мамой в двухкомнатной квартире, выходящей окнами на сад «Аквариум». Молодоженам нравилась их чистенькая уютная комнатка. У Васильева сразу сложились добрые отношения со своей тещей. Кто бы ни приходил к ним в гости, хотя это было очень редко, замечали искреннее радушие, теплоту обитателей этой старой московской квартиры.

Вот и в тот вечер, когда они привели к себе Комарова, мама Ирины сразу захлопотала об угощении, посоветовала гостю «чувствовать себя как дома».

– Но не забывать, что находишься в гостях, – дополнил он ее с улыбкой.

Что же касается дочери Васильевых, то она особого интереса к гостю не проявила. Пятилетняя Оля забралась на диван и старательно разрисовывала цветными карандашами светлые обои. Это было, судя по всему, ее привычным занятием: почти вся стена на высоте ее роста была «украшена» смешными человечками, сказочными домиками, какими-то странными, похожими на морковку фигурками, очевидно, изображавшими космические корабли.

Григорий полюбовался Олиной «фреской» и немного удивился спокойствию родителей и бабушки, не «замечающих» своеобразного оформления гостиной.

– Должен же быть в семье творческий человек, или, как их теперь именуют, интеллектуал, – шутливо заметила Ирина и отправилась готовить ужин…

За столом разговор будто по инерции зашел о встрече в Доме ученых.

– Извините за любопытство, Ирина Терентьевна, а как вы относитесь к Кузнецову как человеку? – спросил Комаров. – Я видел, вы с ним очень мило беседовали после встречи.

– Мне он нравится. Человек очень приятный, остроумный собеседник. Слава, конечно, на него подействовала… Он честен, безусловно, и говорит то, что думает. Вот идеи его – вздорные, а ведь он твердо убежден в их будущем. И настаивает-то он на их воплощении искренне, бескорыстно. Пока, по крайней мере…

– Как это пока?

– Ну знаете, как бывает… Выскажет ученый какую-нибудь мысль. Его похвалят, начнут проповедовать его идеи. Он возомнит себя пророком, открывшим новые горизонты, создаст свою школу. Ученики, приверженцы… И если даже сам поймет, что его мысли абсурдны, то не всегда смелости хватит это признать. Слишком все далеко зашло уже – степени, титулы, должности.

– Да, пожалуй, вы правы, – согласился Комаров и, обернувшись к Васильеву, озорно улыбнулся: – Тебе-то, Александр, не грозит спокойная «лавровая» жизнь. Уж больно горячи те проблемы, которые тебя интересуют!

Разговор о науке затянулся.

– А не хватит вам, друзья, экономическую пластинку крутить? – решительно вмешалась в беседу на правах хозяйки Ирина. – Расскажите лучше, Григорий, о своей сибирской жизни.

– Да что там рассказывать? Сибирская жизнь – здоровая жизнь, – попробовал отшутиться он, но все же поведал об интересной работе в сибирском академгородке.

В какой-то момент он неожиданно поднял взгляд на стену и спросил у Ирины:

– Я вот все собираюсь вас спросить: кто этот генерал на фотографии? – Григорий показал на большой портрет в скромной темной рамке. – Сколько у него орденов…

– Это мой папа.

– А ты с ним знаком? – спросил Григорий у Васильева.

– Нет, к сожалению, не застал. Он умер еще до нашего знакомства. А вот биографию его хорошо знаю.

Терентий Петрович был ровесником века, потомственным уральским рабочим. В партию вступил в год революции, в двадцать лет стал комиссаром полка на Дальнем Востоке, потом – дивизии. А в годы коллективизации работал секретарем одного из райкомов партии на Кубани. Потом снова армия, война. Так и умер, не дожив до отставки…

– Да, богатая боевая биография. А впрочем, нет – для тех лет, наверное, вполне типичная. На таких людей многое история возложила: они и войну на своих плечах вынесли, и мирную жизнь налаживали…

– Ты прав, Григорий. А теперь эти люди, к сожалению, от нас уходят. И экономику нам дальше развивать… А что я опять возвращаюсь к «запретной» теме?.. Вот посмотри – еще интересная фотография. Узнаешь?

– Постой, постой… Очень знакомые лица.

– Раскова и Гризодубова. Они сняты вместе с отцом Ирины – он участвовал в их поиске, когда случилась вынужденная посадка при перелете…

Ирина поставила на столик чай и только что испеченное на скорую руку печенье. За чаем разговор перекинулся на общих знакомых.

– А что слышно о Денисове? – поинтересовался Комаров.

– Он же в твоих краях обитает, – ответил Александр.

– Интересно, куда его занесло?

– Сейчас он, кажется, не то в Томске, не то в Иркутске. В политехническом преподает.

– Он так и не защитился? – Григорий живо вспомнил Илью Денисова: чуть рассеянного, неустроенного, но открытого и веселого парня.

– Увы, пока нет, – вздохнул Александр. – Водка помешала. Диссертацию завалил, нажил кучу неприятностей на работе. Жена несколько раз от него уходила. Он нам иногда позванивал. Помнишь, Ириша?

– Что-то давно его не слышно, – заметила жена.

– У него все сейчас налаживается. Бросил пить. Был здесь как-то проездом. В институте встретились, я там на защите докторской оппонентом выступал. Так он даже от банкета отказался. Все, говорит, – завязал, диссертацию заканчиваю. Дай-то бог…

– А Лазарева в какие края судьба забросила, не знаете? – продолжал выспрашивать Григорий.

– Женьку-то? – переспросил Васильев. – Да здесь он, у нас в газете редактором отдела работает.

– Да ну! – изумился Комаров. – А как же он московскую прописку получил?

– Если ты помнишь, он снимал комнату у одинокой старушки. Так вот она оформила его опекуном, и это дало ему прописку. Хозяйка уже несколько лет как умерла, теперь за ним осталась ее квартира.

– Он встречался тогда со студенткой, по-моему, Викторией звали. Очень красивая девушка. Они поженились?

– Нет, он привез жену из деревни. Родственники для него там приглядели невесту.

– Да, а Павел-то где работает? – спохватился Григорий. – Ты сказал, что он в командировке.

– Ну да. В составе делегации отбыл, как говорится, с дружеским визитом в Берлин. Вернется через неделю. Может, ты его еще и застанешь.

– Насколько я знаю, он увлекся общественной работой, завалил диссертацию и вернулся в свое министерство начальником отдела планово-экономического управления. Как-то я спросил его: для чего, мол, все это. Он, помню, так вычурно выразился! Для завершения практически полезной диссертации на базе теории, полученной в аспирантуре, говорит.

– Все верно, – подтвердил Васильев. – Но когда все это было, Гриша? Павел слов на ветер не бросает. После этого он успешно защитился, работал начальником главка, секретарем парткома министерства, и года два, наверное, прошло, как его избрали секретарем райкома партии. Я все забываю о твоем долгом отсутствии…

Григорий удивленно покачал головой, обрадовался:

– Ну, Павел, молодец. Хотя все закономерно. Я помню, каким он в институте был комсомольским вожаком: не формальным, а настоящим – всегда поймет, поможет, если надо. Да и дома-то у него как хорошо всегда было! Помнишь?

– Еще бы не помнить… Этот дом всех притягивал как магнит. Мы с Ириной у них по-прежнему часто бываем. Могу тебе сказать, что инициатором встречи молодых ученых стал именно Павел…

Воспоминаниям, казалось, не будет конца. И никто этим не тяготился. Васильев и Комаров, люди вечно занятые, по-настоящему увлеченные делом, неожиданно вдруг открыли для самих себя, как бывает хорошо посидеть вечером со старым приятелем, вспомнить былое, старых друзей.

В соседней комнате давно уже спала Оля, женщины тихо позвякивали посудой на кухне, а друзья, не замечая времени, все говорили и говорили.

Наконец, взглянув на часы, Григорий заторопился и, не слушая уговоров Васильева посидеть еще хоть полчасика, сказал:

– Пора трогаться. А то еще в гостиницу не пустят.

– Я тебя провожу, – одеваясь, сказал Александр, – и прослежу, чтобы ты не остался без крыши над головой.

До гостиницы было близко – три остановки на троллейбусе. Давно уже схлынули вечерние потоки людей, обычно заполняющих после спектаклей ярко освещенную площадь Маяковского – пожалуй, самую театральную из всех площадей Москвы.

Добродушно поглядывая на обнявшуюся впереди молодую пару – единственных, кроме них, пассажиров троллейбуса, Александр наконец задал вопрос, который вертелся у него на языке весь вечер:

– Ну а ты, Григорий, не женился?

Первая жена Комарова, переводчица по профессии, отказалась уехать вместе с ним из Москвы. Они были женаты несколько лет, жили, как всем казалось, очень дружно и вдруг… Григорий тогда еще пытался шутить: «Я же не декабрист, добровольно еду, вот жена и не едет за мной в Сибирь». Он еще верил, что это решение не окончательное – вот он поедет, устроится, найдет для жены интересную работу, и все станет на свои места. Вышло иначе… От общих знакомых Васильев слышал, что жена Комарова вышла замуж то ли за своего бывшего профессора, то ли за писателя.

– Да нет, не женился, – помрачнел сразу Григорий. – Сам знаешь, обжегшись на молоке… А я-то уж обжегся… Завидую я тебе, Александр, повезло, что и говорить.

Когда друзья стали прощаться у гостиницы, Комаров сказал:

– У меня есть к тебе просьба.

– Какая?

– Выбери время и расскажи мне о своей поездке в Югославию. Я бы очень хотел подробнее узнать, что собою в жизни представляет их система самоуправления.

– А ты не был в Югославии?

– Пока нет.

– Я с утра должен поехать в редакцию. Если можешь, приезжай к десяти часам. Мы поговорим и с двенадцати, как и договорились, отправимся в культпоход… по старым московским адресам.

– Добро!

– Тогда до завтра!

•

Когда Комаров появился в кабинете Васильева, тот говорил по телефону, и потому ритуал приветствия происходил одними жестами: молча пожали друг другу руки, Васильев взглядом указал другу на кресло у приставного столика.

Освободившись, хозяин кабинета сразу предложил:

– Если не возражаешь, то я вкратце познакомлю тебя с историей газеты.

– Нет, конечно.

– Тогда пройдем в наш микромузей.

Они вошли в большую светлую комнату. Ее стены были увешаны увеличенными фотографиями, а полки заставлены многочисленными подарками и сувенирами. Васильев дал время гостю осмотреться, а потом как заправский гид начал:

– Вот перед тобой первый номер газеты «Экономика и жизнь». Он вышел в 1918 году. Внимательно просматривая старые подшивки, я все время убеждаюсь в справедливости выражения: «Газеты пишут историю». Я бы назвал их еще и путеводителем в истории. Ведь на газетных страницах отражены в первую очередь те события, которые в свое время были наиболее важны. Они поданы на первой полосе. Набраны крупным шрифтом. К иным из них даны комментарии. Словом, читаешь старую газету и оцениваешь дела давно минувших дней с позиции того времени. Это так интересно!

В нашей газете активно сотрудничали видные публицисты, партийные и хозяйственные деятели, известные ученые и писатели, соратники Владимира Ильича Ленина. Вот перед тобой портреты многих из них.

– Кржижановский, Калинин, Ногин, Куйбышев, Красин, Чубарь, Губкин, Демьян Бедный, Струмилин, – читал вслух Комаров.

– В грозные дни гражданской, в тяжкие времена индустриализации и коллективизации, – продолжал Александр, – наша газета регулярно освещала положение дел в народном хозяйстве. Поблекшие полосы того времени представляют собой летопись хозяйственных успехов и побед, невзгод и трудностей на пути строительства первого в мире социалистического государства. Все писалось по свежим следам. Обрати внимание. Это первомайский номер за 1930 год. В нем помещена серия материалов, посвященных окончанию строительства Туркестано-Сибирской дороги. Демьян Бедный публикует свою знаменитую поэму «Шайтан-Арба». Хочешь, прочитаю? Вот послушай:

Когда Васильев закончил увлеченный рассказ об истории газеты, Комаров заметил другу:

– Я вижу, ты серьезно «заразился» журналистикой.

– Думаю, что это увлечение, как сказал первый марксист России, «надолго и, может быть, навсегда!».

– Что-то я подзабыл, по какому поводу эти слова были сказаны…

– Ты знаешь, что Плеханов к революции 1917 года отнесся с недоверием и непониманием, пытался доказать, что Россия «не созрела еще для социалистической революции». Но на предложение эсера Савинкова возглавить правительство, которое белогвардейцы надеялись создать после подавления революции, Плеханов ответил: «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и не я его буду расстреливать…» Когда же люди из окружения Плеханова стали предрекать Советам скорый конец, он в серьезной задумчивости пророчески сказал: «Большевики взяли власть надолго и, может быть, навсегда!»

Вернувшись в кабинет Васильева, друзья, с удовольствием отхлебывая из чашечек кофе, еще немного поговорили о газете, а затем Александр протянул Комарову массивную книгу:

– Возьми. Перед отъездом вернешь.

– А что это за трактат?

– Это «Хроника о рабочем самоуправлении», изданная недавно в Белграде на русском языке. Здесь подробно дается описание югославской системы самоуправления. Поэтому я коснусь только основных ее положений.

– Ты когда вернулся оттуда?

– Недели две назад. Но я ездил туда и раньше. Было много разных встреч, разговоров. И всегда я чувствовал доброе, порой просто душевное отношение к советским людям. Югославы хорошо помнят огромный вклад нашего народа, наших воинов в разгром фашистской Германии. Ты знаешь, что и Югославия немало сделала для победы. Миллион семьсот тысяч югославов погибло во второй мировой войне. Когда едешь по стране, то на пути встречается много братских могил, памятников… И всюду цветы…

Но поговорим о системе управления. До 1950 года в Югославии существовала система управления народным хозяйством, которая сейчас в официальных документах и в экономической литературе этой страны именуется «административно-бюрократическим» или «государственным» социализмом, а зачастую просто «этатизмом».

– Что представляет собой «этатизм»?

– Это понятие не имеет буквального перевода. Оно происходит от слова «etat», что по-французски означает «государство». По смыслу этатизм – это государственное управление народным хозяйством. Ликвидация этатизма, согласно югославской трактовке, означает «высвобождение народного хозяйства из-под влияния государства». «Мы отказываемся от этатизма, – говорил Иосип Броз Тито, – потому что он оказался неспособным разрешить общественные противоречия и проблемы эффективного развития…» В 1950 году был принят закон о передаче в «непосредственное ведение рабочих коллективов» фабрик, заводов, железных дорог и других производственных объектов, включая торговые предприятия. Для управления ими созданы рабочие советы.

– Туда избирают только рабочих?

– Нет, конечно. ИТР и служащих и прежде всего директора.

В книге, которую я тебе предложил почитать, в частности, говорится, что «сама идея об управлении рабочих фабриками содержала в себе отрицание существовавшей тогда административно-централистской системы управления хозяйством. Им все было запланировано сверху. Дирекции предприятий получали от государственных органов задания. В таких отношениях новоизбранным рабочим советам, по существу, нечего было делать…»

Поэтому прежде чем закон о рабочем самоуправлении стал «работать», правительству пришлось принять еще несколько постановлений и нормативных актов, направленных на предоставление предприятиям свободы. Это, естественно, ослабляло, а порой и устраняло централизованное управление. Хотя теоретически стоит задача: сочетать плановое руководство с рыночным регулированием. Некоторые руководители и экономисты говорят: «Мы не должны относиться к рынку как к всемогущему механизму» – и призывают «к сознательным действиям на основе самоуправления, где бы рынок служил полем для соревнования».

Васильев взял со стола листок, просмотрел его и продолжил:

– В законе, принятом в 1951 году, предлагалось устанавливать предприятиям сверху круг заданий, «ограниченный только основными пропорциями общественных планов, направленных исключительно против анархии общественного производства и распределения, присущей стихийному воздействию закона вредности».

– Какой вредности? – с недоумением спросил Григорий.

– Это не тот закон, который в обиходе мы называем законом вредности или подлости… Стоимость по-сербски – вредность, поэтому закон стоимости в Югославии называется законом вредности. Я первое время все никак не мог к этому привыкнуть, когда был там, а сейчас, как видишь, автоматически говорю…

Ну так вот. Уже в 1952 году предприятиям сверху утверждались такие показатели: обязательный минимум использования производственных мощностей, задание по капитальному строительству, размер фонда заработной платы и норма накоплений, отчисляемая в фонд государства. В процессе децентрализации экономики отраслевые министерства и другие центральные хозяйственные органы упразднили. Были созданы союзная, республиканские и общинные хозяйственные палаты.

– А что они представляют собой?

– Это общественные организации, но все хозяйственные организации и учреждения обязательно должны быть членами и отчислять взносы на их содержание. Раньше они создавались по отраслевому принципу, а в 1962 году принят закон о единых хозяйственных палатах по территориальному принципу – от общинных до хозяйственной палаты страны. Основная их задача – координировать деятельность предприятий и организаций. Действуют палаты на общественных началах и поэтому материальных средств и фондов не имеют. Основные «рычаги» помощи – это советы и рекомендации.

В кабинет заглянула секретарь:

– Александр Александрович, вас просит дежурный.

Васильев подошел к тумбочке у письменного стола, на которой стояла целая батарея телефонных аппаратов, поднял нужную трубку и, выслушав дежурного редактора, сказал:

– Можете сокращать. Только не за счет последнего раздела. Предложения автора надо сохранить полностью.

Давай договоримся так, – обратился Васильев к Комарову. – Спрашивай, что тебя больше интересует. Не стану же я пересказывать тебе всю «Хронику»?

– Прежде всего скажи о форме собственности. Что она собой представляет в Югославии: государственная или кооперативная?

– В нашем понимании ни то, ни другое. Термины «государственная» и «общенародная» форма собственности там не применяются. В стране существует понятие «общественная собственность». За такой на первый взгляд формальной заменой понятий скрывается глубокое содержание.

Васильев взял «Хронику», нашел нужную страницу:

– Вот послушай, что говорится во вступительной статье к книге:

«В настоящее время в рамках социалистического движения этот вопрос (о характере собственности. – Д.В.) ставится как дилемма: государственная или общественная собственность на средства производства. В зависимости от ответа на этот вопрос имеются две основные формы управления: государственное, то есть административное, в котором органы государственной власти управляют производством, распределением, обменом, и рабочее самоуправление, в котором непосредственные производители – прямо или через выборные органы самоуправления – управляют своими трудовыми организациями…»

В своей речи в Скупщине по поводу самоуправления Иосип Броз Тито сказал: «Отныне государственная собственность на средства производства фабрик, рудников, железных дорог постепенно переходит в высшую форму социалистической собственности… В этом заключается наш путь в социализм, и это единственно правильный путь, когда речь идет об отмирании государственных функций в народном хозяйстве».

– Но понятие «общественная собственность» у нас тоже широко применяется, – сказал Григорий.

– Совершенно верно. Но мы это понятие не противопоставляем государственной (общенародной) форме собственности, а используем его как синоним.

– Что же представляет собой тогда их «общественная» форма собственности?

– В отличие от государственной, которая считается собственностью в масштабе всего общества, югославская «общественная собственность» ограничена рамками предприятий и объединений (трудовых формирований). По своей сущности она ближе к коллективно-групповой форме собственности и служит юридическим основанием для ограничения централизованного управления и планирования.

– Тогда и планирование должно быть в рамках коллективных владений? В такой экономической ситуации они же не могут планировать развитие народного хозяйства в целом?

– Планировать все можно, – ухмыльнулся Васильев.

– Как это понимать? – не понял собеседник.

– Между составлением и выполнением планов, как говорят в Одессе, две большие разницы. В этой связи представляет интерес беседа корреспондента «Экономического вестника» с доктором Дарко Бранковичем. – Васильев шумно развернул газету. – Послушай:

«Корреспондент: Просим вас, товарищ Бранкович, высказать свое мнение о том, что следовало бы предпринять для того, чтобы можно было составлять хорошие планы?

Д. Бранкович: Мы не можем составить хороших планов по той простой причине, что, какой бы план мы ни составили, он не выполняется, а невыполненный план – плохой план. Таким образом, главный вопрос заключается не в том, как составлять планы, а в том, чтобы выполнять план, каким бы он ни был.

Плановое управление составляет новый план, его всенародно обсуждают, депутаты в Скупщине его утверждают, все мы крутимся с этим, а оказывается, что „машина работает вхолостую“. Дело в том, что наша экономическая политика не срабатывает. И если надо дать поручение, то это будет поручение не плановикам и тем более не плановому управлению, а поручение политическим органам, чтобы они принятое однажды решение последовательно проводили в жизнь…»

Ты прекрасно понимаешь, – отложил в сторону газету Александр, – что для успешного выполнения планов предприятия должны быть обеспечены в плановом порядке всеми необходимыми ресурсами. Заводы и фабрики должны иметь рынок сбыта своей продукции. Причем не по любым ценам, а лишь по тем, что обеспечивают рентабельную работу. Но как раз этих условий югославские предприятия не имеют. Они действуют на свой страх и риск, приобретают оборудование, сырье, материалы и другие необходимые ресурсы по ценам, которые складываются на внутреннем и мировом рынке. Исходя из конъюнктуры рынка, они сами решают: какую продукцию и сколько выпускать, стараясь возместить затраты и получить как можно больше прибыли.

Планы в Югославии не имеют директивного характера. Они представляют собой нечто типа рекомендаций. Образно говоря, планы не имеют права решающего голоса, наделены только совещательным…

Васильев взял из папки тоненькую синюю брошюру, показал Григорию:

– Это издание союзного бюро по экономическому планированию.

– «Система общественного планирования в Югославии», – вслух прочитал Комаров. – А что представляет собой это бюро планирования?

– Формально это вроде нашего союзного Госплана, но права и обязанности у бюро совершенно иные. Вот что говорится в этой брошюре:

«В системе рыночной экономики и самоуправления планы не могут быть формально-юридически обязательными ни для нижестоящих общественно-политических содружеств, ни для трудовых организаций». Таким образом, в Югославии каждая хозяйственная организация самостоятельно планирует свою деятельность с прицелом на максимальную прибыль.

– К чему же привела ликвидация централизованного планирования? Начался ли подъем экономики?

– Увы, децентрализация плохо отразилась на использовании производственных мощностей. По данным союзного бюро по экономическому планированию, производственные мощности во всей промышленности используются примерно на семьдесят процентов, а в отдельных отраслях и того меньше. В такой важнейшей отрасли, как машиностроение, примерно наполовину.

– Почему же? – не удержался от вопроса Комаров. – Ведь предприятия настроены только на прибыль!

– Югославские экономисты называют первой такую причину: трудности сбыта. Говорят с тревогой о проблеме неликвидности, затоваривания. Когда я слушал в Доме ученых выступление Харитоновой, которое мне очень понравилось, невольно вспомнил о югославских неликвидах. Она метко заметила, что сегодня директора заботят в основном перебои в снабжении, а если во главу угла встанет прибыль, то цены возрастут, и тогда придется тревожиться о сбыте. В погоне за прибылью югославские предприятия все время повышают цены.

– А зарплата?

– Зарплата тоже растет, но не в такой же пропорции, – ответил Васильев. – И кроме того, следует иметь в виду такой факт. В целом по стране с начала децентрализации она увеличилась почти на восемьдесят процентов. Но у одних – в четыре-пять раз, у других – на десять – пятнадцать процентов. А кое у кого доходы остались на прежнем уровне. В конечном итоге покупательский спрос падает. Происходит, как у нас говорят, затоваривание. По оценке югославских экономистов, неликвидность по товарам массового спроса порой достигает почти половины годового их потребления. В этих условиях укрепляется потребительский кредит. Его доля в розничном товарообороте тоже заметно увеличилась.

Вот что писал в этой связи Драгомир Мекич – директор одного из белградских предприятий – в статье «Непознанный рынок». У меня есть вырезка. «Нам сказали, – пишет он, – что наши выступления на рынке должны быть основным показателем нашей деятельности. Так мы и поступали – производили, загребали все, что могли, инвестировали, тратили… А ныне попали в неликвидность. К счастью, ни в нашей теории, ни в практике еще не найдена система экономических санкций за экономические ошибки и падения».

Далее. После замены централизованного планирования рыночным регулированием заметно ухудшилось использование главной производительной силы общества – трудящихся. В стране сотни тысяч рабочих не могут найти работу, и, кроме того, сотни тысяч югославов работают за границей.

– А пособие безработным выдается?

– Выдается, но не всем. Молодежь или люди, ранее не работавшие на производстве, например, мигранты из деревни, что впервые ищут себе дело в городе, в промышленности, не имеют права на пособие.

Ну а теперь несколько слов о законе вредности, или стоимости, который многие югославские ученые считают основным законом социалистической экономики.

Васильев подошел к шкафу, взял книгу, полистал страницы:

– Вот что пишет в учебнике «Политэкономия» Радомир Борач: «Нужно создать такие условия, чтобы максимально развивать саморегулирующие функции закона стоимости как основного закона всякого товарного производства». Автор критикует экономистов, которые подходят «к закону стоимости не как к основному закону социалистической экономики». По его мнению, в Югославии нет условий для спора: закон стоимости или план? «Я утверждаю, – заключает профессор, – что у нас полностью господствует закон стоимости и не существует „или-или“!» И профессор прав! Его утверждение соответствует новой экономической реформе.

Как же проявляется закон стоимости на практике?

Как ты знаешь, на практике он реализуется через механизм ценообразования. Еще восьмой съезд СКЮ признал необходимым «обеспечить более свободное действие рынка, быстрый отказ от административного регулирования цен с тем, чтобы устранить существующее соотношение цен, которое порождает различия в условиях хозяйствования».

Время идет, а добиться действительно свободных цен все не удается. Почему? В погоне за прибылью производители все время повышают их, и государство, стремясь защитить жизненный уровень трудящихся, вынуждено замораживать цены.

Откровенно говоря, Григорий, знакомство с югославской практикой привело меня к такому убеждению: чем активнее происходит «высвобождение народного хозяйства из-под влияния государства», тем острее требуется его вмешательство в экономику. Чтобы предотвратить диспропорции. Чтобы стабилизировать жизненный уровень. Одним из рычагов такого вмешательства и служит контроль за цепами.

Перед реформой в Югославии было три вида цен: твердые, контролируемые и свободные. На некоторые товары государство по-прежнему устанавливало твердые цены. Более широкий круг цен находился под контролем союзного управления по ценам, республиканских или местных органов. И таким образом под контролем государства до реформы находилось не менее тридцати процентов цен. Остальные складывались свободно, как у нас на колхозном рынке.

– А какая разница между твердыми и контролируемыми ценами?

– Твердые цены устанавливаются государством, и только оно может через какое-то время менять их. Контролируемые цены предприятия могут изменять, но они должны сообщить мотивы, по которым это делают. Если производители представили заявку о необходимости повышения какой-либо цены и в течение тридцати дней не получили ответа, то они имеют право осуществить свое намерение.

– Я прихожу к выводу, что в югославской системе самоуправления условия для сознательного использования объективных экономических законов ликвидированы, а для стихийного их проявления в должной мере не созданы. Ведь административное вмешательство нарушает свободное колебание цен под воздействием спроса и предложения. Я не ошибаюсь, Александр?

Васильев поднялся со стула, походил, в задумчивости прикусывая губы.

– Видишь ли, Григорий, теоретически суть югославского самоуправляемого социализма заключается в том, что объединения, предприятия и учреждения, получившие статус самоуправления и избравшие для этой цели рабочие советы, должны и свободно принимать экономические решения. Цель их деятельности – прибыль и только прибыль. Никто ничего сверху им не гарантирует, а поэтому и не имеет ни материального, ни морального права вмешиваться в их дела. Поэтому естественно, что замораживание и контроль за ценами вызывает недовольство у производителей. Тем более – когда замораживание цен одним производителям дает солидную прибыль, другим – скромную или мизерную, а третьи и вовсе ничего не получают. Как тут быть?..

В 1965 году многие цены объявили свободными, но они начали на глазах повышаться. И государство вновь было вынуждено большинство из них заморозить…

Васильев взял отложенную газету:

– Вот что говорится в том же интервью Дарко Бранковича по поводу цен:

«Корреспондент: Вы настаиваете, что и цены складываются не так, как это предусматривалось реформой?

Д. Бранкович: В вопросе цен духу реформы противоречит то, что сейчас мы имеем больший контроль, чем десять лет назад, и что нет никаких видимых перспектив его ослабления. Это полностью противоречит реформе. Когда объявили о реформе, то были на шесть месяцев заморожены цены с тем, чтобы после этого дать полную свободу рынку. Время идет, а все остается по-прежнему…»

Но, несмотря на усиление государственного контроля, – продолжал Васильев, – цены все время растут. И не только свободные, но и контролируемые. Повышаются даже твердые. За предыдущие пять лет рост оптовых цен в торговле составил шестьдесят процентов. А в условиях рыночного регулирования экономических процессов это влечет за собой рост розничных цен. За этот срок они возросли на восемьдесят два процента. Особенно быстро повышались цены в сфере обслуживания и на предприятиях общественного питания – в столовых, кафе и ресторанах. Здесь они возросли почти в четыре раза.

Истоки роста цен – оптовых и розничных – в неуклонном повышении цен производителей, которые примерно соответствуют нашим оптовым ценам предприятий. За пять лет цены югославских производителей на промышленную продукцию в целом возросли на сорок один процент, а на сельскохозяйственную – в три раза!

– Недавно одна сотрудница нашего института была в Югославии и рассказывала, что цены на одни и те же товары в разных городах неодинаковы. Так ли это? – попросил уточнить Григорий.

Васильев улыбнулся.

– Если речь идет о свободных ценах и значительной части контролируемых, то она совершенно права. Даже в одном городе в разных магазинах цены на однотипные товары могут быть самыми различными.

Ты пойми, Григорий, что в условиях рыночной экономики рост цен одних товаров вызывает повышение на другие. Это как цепная реакция. Тон тут задают свободные цены. Их рост на отдельные виды сырья и стройматериалы чуть ли не автоматически ведет к повышению цен на готовую продукцию и квартплату. А раз так, то появляется необходимость увеличения заработной платы. Это, в свою очередь, служит поводом для роста цен на твердые и контролируемые цены, а также на культурно-бытовые услуги. Потом все идет по новому кругу… И так круг за кругом, виток за витком…

Со свободными ценами кое-где доходит до курьезов. В аэропорту в Дубровнике мы зашли в буфет. Я подал динары и попросил трехсотграммовую бутылку минеральной воды. Подождал сдачи. Увы. Тогда сопровождающий объяснил: ты понимаешь, здесь свободные цены.

«Но это же в десять раз дороже, чем в магазине, – удивился я. – Должен же быть какой-то предел?» – «Тут есть вопрос, – согласился сопровождающий. – У нас сейчас идет обсуждение: как с этим бороться? Выдвигаются разные предложения: одни за установление контроля, а другие за то, чтобы в таких местах было по два буфета и между ними шла конкуренция…»

Иные экономисты стараются доказать, что, дескать, в условиях свободы рынка образуются наиболее объективные цены. Подобные взгляды не имеют ничего общего с марксистско-ленинской теорией. Их воплощение в практику как раз и ведет к тому, что рост одних цен служит «объективной» основой для повышения других. Поэтому я рекомендовал Кузнецову познакомиться с критикой Торренса Марксом.

– При чем тут Торренс? – Григорий настолько увлекся рассказом Васильева, что не хотел оставлять для себя никаких неясностей.

– Образование рыночных цен так называемые модные экономисты ныне пытаются выдать за нечто новое в экономике. Но эта «новинка» впервые появилась… в 1821 году в трактате Торренса, который подменил теорию трудовой стоимости Давида Рикардо вульгарной теорией издержек производства. Эту идею «разгромил» Джеймс Милль, которого потом беспощадно критиковал Маркс за разложение рикардианской школы. Но, показывая неправоту Милля, Маркс делал такую оговорку: «Против этого молодца (Торренса. – Д.В.) прав Джеймс Милль, когда он говорит: „Сказать, что стоимость товаров определяется стоимостью капитала, значит сказать, что стоимость товара определяется стоимостью товара“». Так выглядит легенда об объективности рыночных цен…

Васильев открыл бутылку боржоми, налил Григорию и себе, отпил несколько глотков и продолжил:

– Теперь скажу коротко о принципах оплаты труда в югославской системе самоуправления. Закон распределения по количеству и качеству труда действует у них в рамках самоуправляющихся трудовых коллективов. За их пределами на арену выступает так называемый закон доходов, который в конечном счете регулирует личные доходы в разных отраслях и регионах. В условиях стихии рынка доходы зависят от многих факторов, не зависящих от деятельности коллектива.

– Что же представляет собой «закон доходов»?

– Каждая хозяйственная организация в результате своей деятельности имеет определенный доход. Из него надо сделать все отчисления согласно действующим законам и постановлениям, и только то, что после этого останется, распределяют между членами коллектива. Иначе говоря, действует так называемый «остаточный» принцип распределения.

– И много таких отчислений?

– Они достигают более сорока процентов от валового дохода. Причем все имеют строго обязательный характер. Вот за всеми этими директивными отчислениями, взносами и вычетами и начинается только «свобода» самоуправляемых коллективов.

Поэтому о свободе деятельности хозяйственных организаций в Югославии много спорят, экономисты высказывают различные точки зрения. Касаясь этой проблемы, Эдвард Кардель говорил: «На деле же свободу получили не рабочие и самоуправляющиеся коллективы, а свободу получило развитие технократического монополизма. Я не говорю о жуликах. Я говорю о тех честных людях, которые трудятся на руководящих постах в экономике, глубоко уверены, что работают хорошо и правильно, однако они создают такую ситуацию в нашем обществе, что оно отступает от того курса, который принят. Другими словами, я говорю о слабостях системы».

– А что такое «технократический монополизм»?

– «Технократия» – довольно распространенный в Югославии термин. По словам Ристо Валича, «технократическая идеология – это идеология паразитов. Ее главная опасность в узурпации общественно-экономической силы рабочего класса. Она появляется при корпорационной групповой собственности». Валич утверждает, что «нарастание технократических явлений захватило все структуры общества».

В результате такого распределения доходов зарплата трудящихся в различных отраслях и сферах резко отличается. В отраслях материального производства оплата ниже, чем в непроизводственной сфере…

– А не наоборот? Ты не перепутал?

– Нет, Григорий, я не ошибся.

– Но если, скажем, строитель получает меньше, чем продавец, то почему бы строителю не пойти работать в магазин, в сферу обслуживания?

– Я же сказал, что в стране сотни тысяч безработных. Если где-то в торговле освободится место, то оно тут же будет занято очередниками. К тому же и у работников торговли и сферы обслуживания, несмотря на сравнительно приличные заработки, есть свои проблемы. Многие из них заняты не круглый год.

Все это ведет к дифференциации, и порой довольно значительной, между специалистами одинаковой квалификации, но занятыми в разных отраслях. Во время недавней поездки в Югославию я побывал в редакциях двух белградских газет и мимоходом поинтересовался заработками журналистов. Сотрудники «Вечерних новостей» получают намного больше, чем их коллеги из газеты «Экономска политика». Почему? В первой много рекламы и платных объявлений. Тираж газеты, естественно, большой, и доход высокий. А в «Экономской политике» тираж в несколько раз меньше, и за статьи надо гонорар платить. Доход получается более чем скромным, но из него они так же, как и в «Вечерних новостях», должны сделать все директивные отчисления и платежи и только «остатки» распределить между сотрудниками.

Васильев взял из папки газету.

– Вот любопытная таблица из «Экономического обозрения». В ней приведены минимальные и максимальные доходы одинаковых профессий разных предприятий и организаций по Белграду:

Генеральный директор – разрыв между минимальным окладом и максимальным – в пять раз.

Далее идут должности технического и коммерческого директора, разрыв в четыре раза.

Самый высокий разрыв у делопроизводителей – в семь раз.

Затем представлены такие должности и профессии: инженер, квалифицированный, полуквалифицированный и неквалифицированный рабочий, уборщица и курьер.

Обрати внимание на последнюю строку.

Курьер: минимальная оплата ниже, чем у всех остальных профессий, а максимальная больше, чем у генерального директора в первой строке с минимальной оплатой…

Любопытно отметить, что заработки не связаны с размерами предприятий, количеством занятых на них рабочих и объемом выпускаемой продукции. Сплошь и рядом большие доходы могут быть на мелких полукустарных предприятиях, где занято всего несколько человек. Все зависит от прибыли, на которую влияют многие факторы, не зависящие от количества и качества труда работников.

– А большая ли разница в оплате различных категорий работников внутри предприятия?

– По данным Загребского института, в хорватских хозяйственных организациях и учреждениях оплата специалистов с университетским образованием выше средней в четыре-пять раз, а в некоторых случаях бывает и больше.

Таким образом, личные доходы далеко не одинаковы. В тех отраслях и сферах, где рыночная конъюнктура хороша, заработки растут быстрее, а там, где плоха, они повышаются медленно или какое-то время остаются на прежнем уровне, а то и снижаются. Зависимость трудовых коллективов от стихии рынка создает неуверенность в работе, в заработке.

– Какое в Югославии соотношение между социалистическим и частным сектором?

– В стоимости основных производственных фондов на долю социалистического сектора приходится восемьдесят семь процентов. Более восьмидесяти процентов конечного продукта создается в социалистическом секторе. Основные позиции частного сектора находятся в сельском хозяйстве, где только четырнадцать процентов пахотной земли принадлежат социалистическому сектору.

– А как выглядит социалистический сектор?

– Он возник сразу же после победы революции. В основном на базе национализированных крупных землевладений. После аграрной реформы в стране появились первые государственные сельскохозяйственные предприятия – имения. Ныне среди них есть хозяйства, владеющие десятью – пятнадцатью и более тысячами гектаров обрабатываемой земли. Особенно крепко стоят в Югославии агропромышленные объединения, в которых сельское хозяйство органически соединяется с промышленной переработкой его продукции. На некоторых из них я побывал. В частности, на агропромышленном комбинате «Белград». Он расположен в тридцати минутах езды от столицы, специализирован на обеспечении Белграда свежими продуктами. Комбинат огромный! Он имеет восемьдесят пять тысяч гектаров земли, десятки промышленных предприятий. В его составе агроэкономический институт. Хозяйство занимается растениеводством и животноводством молочно-мясного направления. Такие комбинаты не только перерабатывают продукцию. Они имеют десятки фирменных магазинов в ближайших городах страны и продают в них мясо, овощи, фрукты, молоко. Комбинаты имеют выход и на внешний рынок, где реализуют свою продукцию и закупают необходимое оборудование, сырье и материалы.

Кроме того, в Югославии существуют различные формы кооперирования единоличных хозяйств. Если захочешь подробно узнать о них, то в этой книге есть специальный раздел.

– Судя по количеству земли, – вспомнил Григорий, – видимо, больше всего сельской продукции производит частный сектор?

– Я бы этого не сказал. Хотя в социалистическом секторе трудится четыре процента крестьян, а в частном – девяносто шесть. И тем не менее на долю социалистического сектора приходится почти половина товарной продукции отрасли! Дело в том, что у «частников» очень низкая товарность. Социалистический сектор, например, дает двадцать семь процентов всего объема пшеницы, а индивидуальный – семьдесят три. А по закупкам они поменялись местами: семьдесят три и двадцать семь. Производство кукурузы в социалистическом секторе составило четырнадцать процентов, а закупки – сорок.

– А что представляет собой частный сектор?

– В нем все время идет дробление частных владений на мелкие и мельчайшие участки. – Васильев открыл журнал. – Вот взгляни, обзор на эту тему за последние десять лет. Картина складывается такая:

· число хозяйств до полгектара увеличилось на двадцать пять процентов;

· от половины до гектара – на десять процентов;

· от одного до двух гектаров – на полпроцента.

Количество хозяйств размером от трех и более гектаров уменьшилось:

· от четырех до пяти гектаров – на восемь процентов;

· от пяти до восьми гектаров – на десять процентов;

· свыше восьми гектаров – на девятнадцать процентов.

– Это новое явление, – удивился Комаров. – Во всем мире происходит обратный процесс…

– Совершенно верно, – подтвердил Васильев.

– Скажи, а каково соотношение между номинальными и реальными доходами?

Васильев отыскал нужный лист и ответил:

– За пять лет номинальные доходы увеличились в три с половиной раза, а реальные на десять процентов. В последние годы рост доходов довольно заметно опережает рост производительности труда. Это один из факторов, и довольно существенных, ведущих к инфляции, к разрыву между номинальными и реальными доходами.

– Я читал, что в Югославии есть специальный централизованный фонд, предназначенный для ускорения развития отсталых в экономическом отношении республик. Что он собой представляет?

– Этот фонд не очень солидный – примерно два процента всех доходов хозяйственных организаций. Разрыв в уровне экономического развития по-прежнему остается весьма заметным. Производство, например, национального дохода на душу населения в таких республиках, как Босния и Герцеговина, Черногория и Македония, составляет лишь семьдесят процентов к среднеюгославскому и тридцать восемь процентов к уровню Словении. При этом надо иметь в виду, что разрыв не сокращается, а увеличивается. Это ведет к тому, что и личные доходы по республикам и краям заметно отличаются. Самой развитой в экономическом отношении считается Словения. Личные доходы здесь на шестнадцать процентов выше, чем в целом по стране, и на тридцать три процента по сравнению с Македонией.

Васильев взял новый листок со стола:

– Вот как разнятся доходы работников транспорта. В Белграде и Загребе они на двенадцать процентов ниже, чем в Словении, в Скопле – на девятнадцать, а в Титограде – на двадцать пять процентов. Примерно такая же картина в строительстве. Большая пестрота в доходах и у работников общественных и государственных учреждений, хотя все союзные ведомства находятся в Белграде. Тем не менее в Белграде и Загребе оплата этой категории сотрудников ниже на шесть процентов. Еще большее колебание в сельском хозяйстве. В Словении доходы работников в этой отрасли, например, выше против Сербии на шестнадцать процентов, а Боснии и Герцеговины – на тридцать шесть, Македонии – на сорок один процент.

– Как распределяются в Югославии средства на капитальные вложения?

– Раньше примерно двадцать процентов этих средств оставлялись в хозяйственных организациях, а восемьдесят находились в руках государства, что хорошо сказывалось на поддержании пропорционального развития экономики.

Реформа дала право оставлять в распоряжении хозяйственных организаций до семидесяти процентов средств на капитальные вложения. Мотивировали это решение тем, что, мол, объекты, которые строятся административным путем, то есть из фонда государственных средств, малорентабельны, а порой и убыточны. То, что строится из фондов предприятий, высокорентабельно и быстро окупается! Хозяйственные организации-де лучше знают, куда направлять капиталовложения. Об этом мне много, в частности, рассказывали руководители Хорватской хозяйственной палаты. С ними, конечно, трудно согласиться. Смотря с каким позиций и как определять рентабельность! Государство вкладывает средства, которые оно имеет, в такие отрасли, как энергетика, сельское хозяйство, добывающая промышленность и другие сырьевые отрасли. Они, как правило, малорентабельны. Но ведь без них и пропорциональность развития народного хозяйства затрещит по швам, и диспропорции появятся! Хозяйственные организации же вкладывают свои средства туда, где можно больше получить отдачу. И в кратчайший срок. Приведу такой пример.

Я был на агропромышленном комбинате в Словении «Эмона». У него немало достижений. Я поинтересовался, куда они направляют очередные капиталовложения? Оказалось, срочно заканчивают строительство пансионата на Адриатике.

«Вы же агропромышленное объединение, а строите пансионат?» – удивился я.

«Это очень выгодно», – ответили мне.

Ларчик открывается просто. Пансионат они построили для того, чтобы получать валюту в сезон. Они посчитали, что окупится этот объект за год-полтора, а затем будет давать солидную чистую прибыль… Я поинтересовался тогда: будут ли в пансионате отдыхать сотрудники «Эмона».

«Кто пожелает, пожалуйста, но в сезон это обойдется очень дорого».

И это действительно так. Цены в летний сезон в пансионатах очень дорогие. Сопровождавший меня, например, подсчитал, что союзный секретарь (министр) с женой и двумя детьми или внуками на свой заработок сможет прожить в хорошем пансионате неделю. Поэтому среди отдыхающих большинство иностранцы. Туризм в стране стал мощным источником получения валюты. В этом плане пансионатам, гостиницам, ресторанам и другим туристско-развлекательным заведениям, прямо скажем, повезло. Если же смотреть на подсобное использование капитальных вложений с позиций всего общества, то тут нетрудно обнаружить недостатки. Развитие сезонных пансионатов получается гораздо выгоднее объектов добывающей и перерабатывающей промышленности. Но разве это может предотвращать диспропорциональность в развитии народного хозяйства? Разумеется, нет! Определять рентабельность с позиций отдельного коллектива, а этого объективно требует закон вредности, – значит еще более обострять, а не решать социально-экономические проблемы. Такой подход в экономике вызывает увеличение разрыва в личных доходах и уровнях экономического развития республик и краев.

Васильев посмотрел на часы и, спохватившись, стал быстро собирать разбросанные на столике материалы.

– Пора собираться. Мне надо еще позвонить дежурному и посмотреть макет очередного номера.

Комаров прошелся несколько раз по кабинету, постоял у окна, а затем подошел к длинному столу, на котором навалом лежали книги и статьи, ожидавшие, видимо, очередной разборки. Его внимание привлекла папка с пометкой «цензура»…

– Ты изучаешь историю цензуры? – спросил он Васильева.

– Мне часто приходится выступать перед журналистами, и для «разминки» между экономическими проблемами я рассказываю, как трудно было писать при царском режиме. Если помнишь, середину прошлого века Герцен назвал «моровой полосой». В России тогда господствовал полицейский произвол, жестокая помещичья эксплуатация. Палками отвечали на малейшее проявление свободолюбия. Слова «вольный дух» вычеркивались даже из поваренных книг… Так вот в этой самой папке собраны любопытные примеры. – Васильев вытащил один листок. – Смотри, как лирически описал поэт:

А цензор вынес приговор: запретить, ибо во Вселенной есть высшие власти, которые должны быть нам дороже взгляда женщин. И далее:

Цензор пишет резолюцию: «Запретить, ибо к блаженству должно приучаться не близ женщины, а близ Евангелия».

– Я могу подбросить тебе интересный пример из редакционной жизни, – загорелся Комаров.

– Прошу.

– Недавно прочитал интересный рассказ «Собачка – приманка». Речь идет об известном художнике Фаворском. Когда он делал иллюстрации к книге, то на одном из рисунков в уголке ни к селу ни к городу рисовал собачку. Естественно, художественный редактор всякий раз просил убрать ее. Фаворский начинал спорить, упираться. Когда спор доходил до ожесточения, Фаворский уступал и стирал собачку. На этом обычно усердие редактора исчерпывалось, требования его кончались. Он был доволен: ведь самолюбие было удовлетворено, он сделал свое дело, добился поправки, стало быть, недаром занимает свой пост и ест свой хлеб…

– Интересно. Но сам понимаешь, использовать его в журналистской среде, пожалуй, не стоит. Как диалектик, ты прекрасно понимаешь, что любое положительное явление имеет и теневые стороны. Негативные моменты сплошной грамотности проявляются в том, что добрая половина сознательного населения что-то сочиняет, пишет. От стихов до анонимок. Качество их творений зачастую весьма и весьма… Переваривать редакторам массу этой писанины ох как нелегко. Поэтому вместо твоего примера я употребил бы другой.

– Какой же?

– Лев Николаевич шутливо писал одному из своих друзей: «Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает сто ударов розог».

– В какой-то мере ты, конечно, прав, но думаю, что отрицать «дух» ведомственности не станешь.

– Все, дорогой Григорий Евгеньевич, время поджимает… Поехали.

– Жаль, – разочарованно протянул Комаров. – А мне бы хотелось еще о многом спросить тебя.

– Не горюй, остальное почитаешь. У нас с тобой сегодня еще много будет разговоров и встреч. А вечером Ирина нас приглашает в театр. И еще кое-кого…

– Кое-кого? Александр, брось интриговать. Говори правду и только правду.

– И не подумаю. Сюрприз должен оставаться сюрпризом. Через два часа узнаешь.

•

Ровно в назначенный срок машина мягко затормозила у гостиницы «Москва». Комаров едва успел закрыть за собой дверцу «Волги», как оказался в дружеских объятиях Татьяны и Бориса Антоновых.

– Сколько лет, сколько зим!

– Ба, вот это встреча, вот это сюрприз… Мы же не виделись со времен золотой аспирантской вольницы, – радостно восклицал Григорий. – А ты почти не изменился – вид у тебя такой же спортивный. По-прежнему фехтуешь? Я помню, ты даже выступал за сборную столицы! А на членкора ты не очень похож. Кстати, поздравляю.

Татьяна с запалом тараторила, даже не дожидаясь ответов. Григорий едва успевал вставлять короткие фразы.

– А семьей… не обзавелся?

– Нет, не обзавелся. Оставляй своего Бориса – и поедем в Сибирь…

– Уж если мужа бросать, то ради академика, на меньшее не согласна. Вот станешь им, тогда и подумаю…

– Ты что, приехал мою жену в Сибирь сманивать? – вступил в шутливую перепалку Борис.

– Да ты не бойся, – расхохотался Комаров. – Ведь для этого нужны способности не только экономические!

Долго б, видно, шла еще развеселая словесная кутерьма, если бы не Васильев:

– Друзья мои, я вас временно покину. Пойду прогуляюсь и встречу Ирину.

– А где вы встречаетесь? – поинтересовался Борис.

– У нашего памятника, в Александровском саду.

– Это какой же такой «ваш» памятник?

– Пойдем вместе, и посмотришь какой…

– А что? Пойдем!.. – задорно подхватила Татьяна. – Интересно узнать, что у них там за памятник.

Когда вошли в Александровский парк, Васильев подвел Татьяну и Бориса к обелиску и сказал:

– Вон он, наш монумент.

Борис начал громко читать:

– Маркс, Энгельс, Либкнехт, Лассаль, Бебель, Кампанелла, Мелье, Уинстлей, Мор, Сен-Симон, Вальян, Фурье, Жорес, Прудон, Бакунин, Чернышевский, Лавров, Михайловский, Плеханов.

– Все знакомые имена? – спросил Васильев.

– Откровенно говоря, я кое-кого не знаю, но и ваши имена что-то мне не по глазам. Видимо, стар стал, плохо видеть стал, – съехидничал Борис.

– Об Уинстлее и Вальяне не имею представления, – призналась Татьяна. – Их имена рядом с основоположниками научного коммунизма, а в Большой Советской Энциклопедии ничего не сообщается. Это я точно помню… А ты, Саша, – повернулась она к Васильеву, – ты о них что-нибудь знаешь?

– Теперь знаю…

– А почему теперь?

– Да потому, что, когда мы с Ириной после знакомства в Ленинке здесь прогуливались, тоже вот так терли свои лбы, прочитав некоторые фамилии. С тех пор мы занялись изучением жизни и деятельности этих мыслителей.

– Это интересно. Расскажи…

– Об Уинстлее есть немного в энциклопедии, но здесь его имя высечено не совсем точно. Надо – Уинстенли. Его имя Джерард. О нем сохранились очень скромные биографические сведения. Не только фотографии или портретного рисунка – даже описания внешности истории не досталось. Родился он в графстве Ланкшир 10 июля 1609 года. А вот когда и где умер, никто не знает. Предполагают, что в 1652 году… В молодости Уинстенли был торговцем, но в годы гражданской войны разорился. Сначала нанимался пасти скот соседей, а затем увлекся литературной деятельностью. В своих памфлетах он критиковал прогнившую власть короля, помещиков и церкви. Смело, зло писал Уинстенли: «Священники околдовывают народ и предают его во власть тиранов, ибо они сами за свои проповеди кормятся добычей, которой делятся с ними тираны. Все они враги народа».

Уинстенли так же решительно и бескомпромиссно осудил частную собственность. В памфлете «Новый закон справедливости» он объявил частную собственность главной причиной всех социальных зол. По его утверждению, она виновник того, что люди начали красть друг у друга. Благодаря ей стали издавать законы, вешать тех, кто украл. Частная собственность толкала людей на преступления…

А в «Декларации угнетенных бедняков Англии» досталось господствующим богачам. «Вы и ваши предки, – обращается он к ним с ненавистью, – получили вашу собственность путем убийства и воровства и той же силой удерживаете ее от нас, имеющих на землю равное право с вами. Англия – это тюрьма…»

– Это же Шекспир, – насторожилась Татьяна.

– Исследователи считают, что Уинстенли был знаком с творчеством Шекспира. Не исключают, что он читал «Утопию» Мора. Но с абсолютной достоверностью известно, что Джерард не получил сколько-нибудь систематического образования.

– Самоучка из народа…

– И стойко защищал его интересы. Наиболее ярко его идеи засветили в последнем произведении «Закон свободы». Памфлет, изданный в 1652 году, начинается с обширного предисловия, обращенного к Кромвелю. Разоблачая антинародный характер революции, автор спрашивает: «За что боролись?..» – и отвечает: «Обещания и присяги давались только для того, чтобы втянуть простой люд в войну. Теперь, когда война закончена, обещания не выполнены, народ обманут. Новые дворяне – худшие воры и тираны, чем король, которого изгнали…»

Произведения Уинстенли достойно стоят в одном ряду с «Утопией» Томаса Мора и «Городом Солнца» Томмазо Кампанеллы, в числе выдающихся произведений утопического социализма шестнадцатого – восемнадцатого веков. Как видите, не случайно Уинстенли удостоен чести быть увековеченным на этом обелиске.

– Спасибо. Подготовочка чувствуется… Целые высказывания на память цитируешь! А Вальян?

– Подобная история получилась и с Вальяном. Он в энциклопедии фигурирует как Вайян. Бывают такие звучания, которые можно перевести и так и эдак…

Это был один из активных участников Парижской коммуны, чудом оставшийся в живых… Его политические взгляды складывались в тот период, когда режим Наполеона III все дальше и дальше заходил в тупик. Во время поездок в Германию и Австрию Вайян загорелся социалистическими идеями и вступил в немецкую секцию Интернационала в Женеве. Был участником Лозанского конгресса I Интернационала в 1867 году. Известие о капитуляции французской армии под Седаном всколыхнуло Париж, в котором тогда находился и Вайян. Стихийно возникла мощная манифестация рабочих. Они ворвались в Бурбонский дворец и провозгласили республику. Вайян был в первых рядах. По его предложению Марксу тотчас же была отправлена телеграмма о революции и падении империи…

После торжественного провозглашения Парижской коммуны Вайяна избрали ее членом. Героически, до последнего вздоха, сражались окруженные коммунары в битве с превосходящими их в двадцать раз силами версальцев… После поражения Вайяну удалось скрыться, а затем эмигрировать в Англию.

Бывшего коммунара заочно приговорили к смертной казни. В Лондоне его избрали членом Генерального Совета I Интернационала. После амнистии в 1880 году Вайян вернулся на родину. Через три года после возвращения его избирают в палату депутатов. Вайян очень многое сделал для развития социалистического движения в стране. Бывший коммунар выдвигался и кандидатом на пост президента Франции. В этой связи Владимир Ильич Ленин писал: «Голосование за Вальяна было демонстрацией в честь Коммуны. Вальян – живая память о ней. Достаточно хоть раз видеть, как встречают парижские рабочие появление на трибуне седого как лунь Вальяна, чтобы понять это».

– Это очень интересно, – сказал Борис. – Но вы же с Ириной экономисты, а не историки…

– Историю знать полезно всем ученым, – убежденно произнес Васильев. – Да, а что же, мы так и будем как столбы стоять здесь? Давайте присядем на скамейку! – спохватился он и увлек друзей за собой.

Вечерний сад был полон отдыхающих. То и дело слышалась речь иностранцев. Васильев замечал: редкие из них не останавливались перед обелиском. Видно было по всему, что он для многих становился открытием – этот уникальный список революционеров мировой истории…

– Я глубоко убежден, – снова обратился Васильев к своим друзьям, – что каждому экономисту очень и очень полезно, просто необходимо знать биографии этих мыслителей. Ведь большинство из них серьезно занимались экономической теорией. Не говоря уже об основоположниках научного коммунизма. Татьяна Федоровна знает, что сейчас многие наши коллеги не признают товарное производство при социализме и для «обоснования» своих взглядов часто кивают на классиков. При этом они выдергивают из контекста те или иные положения или не учитывают, в какой конкретной связи оно было сказано или написано. Изучение рукописей и переписки Маркса и Энгельса со многими корреспондентами дало нам много дополнительных материалов по многим дискутируемым ныне проблемам… Кстати, а вы знаете историю этого обелиска? – неожиданно повернул свои объяснения Васильев. – Ведь она сама по себе весьма любопытна…

– В каком смысле? – поинтересовался Борис.

– Обелиск был воздвигнут в честь трехсотлетия царствования династии Романовых…

– Как?..

– В 1913 году Романовы торжественно отмечали свое трехсотлетие. В честь этого события и соорудили этот монумент. Венчал его вверху двуглавый орел – герб царской России. На обелиске были высечены имена всех царей династии и еще больше было оставлено чистого места для имен будущих российских монархов. Но увы!.. История распорядилась иначе. Революционная буря смела с престола последних представителей царской фамилии. По образному выражению Ленина, за несколько дней была опрокинута трехсотлетняя телега, залитая «кровью и грязью романовской монархии».

В апреле 1918 года появился декрет Совета Народных Комиссаров о снятии памятников царям и их слугам, не представляющих исторической или художественной ценности. Вместо них решили поставить монументы в Москве и других городах Советской России видным деятелям социализма и революционного движения. Учитывая трудности того времени, Ленин предложил снять с обелиска царский герб, стереть имена царей и высечь на нем имена, которые мы теперь изучаем… Я сделал такой подсчет: эти деятели провели в изгнании, ссылках, карцерах и казематах в общей сложности более трехсот лет! Это почти половина их сознательной жизни!

– Скажи, Саша, несколько слов о Мелье, – попросила Татьяна. – Если я не ошибаюсь, это французский материалист?

– Да, но явным материалистом он стал после смерти…

– А при жизни?

– После окончания духовной семинарии он сорок лет служил священником прихода деревушки Этрепиньи в Шампани. По утрам под звон колоколов он открывал для всех страждущих двери церкви. А вечером писал свое тайное «Завещание» к прихожанам, в котором грезил о справедливом обществе, где не будет ни церквей, ни священников, ни частной собственности… «Я всей душою ненавидел нелепые обязанности своей профессии, – исповедовался он на бумаге. – Тысячу и тысячу раз проклинал их в душе. Как я внутренне мучился, когда бывал вынужден проповедовать вам благочестивую ложь, которую ненавидел всей душою. Сколько угрызений совести вызывала во мне ваша доверчивость! Тысячу раз я готов был публично покаяться, но страх, превышавший мои силы, меня вдруг удерживал и вынуждал молчать до самой смерти». Вот так было дело.

– Вот это священник! – покачал головой Борис. – А что произошло после смерти?

– В бумагах Мелье нашли большую рукопись. Обращаясь к людям, он писал, что ему нельзя было, опасно при жизни открыто высказать то, что он думал о порядке и способе управления, о религиях и правах. Поэтому он и решил сказать всю правду после своей смерти.

Вся рукопись посвящена разоблачению сильных мира сего. С особой силой священник обрушивался, как это ни странно, на священников. Обвинял их в том, что они в своих проповедях под страхом проклятия и вечных мук проповедуют повиновение князьям и государям, а те, в свою очередь, одаривают их большими доходами. Он решительно выступает против частной собственности, а государственную деятельность называет «узаконенным разбоем».

Мелье призывал народ объединиться для борьбы за освобождение. «Начинайте, – советовал он, – с тайного сообщения друг другу своих мыслей и желаний! Распространяйте повсюду писания, подобные этому. Поддерживайте все друг друга в этом справедливом деле, которое касается общего интереса всего народа!»

Справедливое устройство общества Мелье видел в единой коммунистической общине. Он призывал людей объединиться и расправиться с тиранами. Его смелый клич «Перевешать всех благородных и сильных мира сего в петлях из кишок священников» помнили и последующие поколения. Спустя почти сто лет после смерти Мелье Александр Сергеевич Пушкин повторил мысль французского священника-бунтаря в стихах:

Церковники и тираны сразу же после смерти Мелье позаботились, чтобы замести следы «слишком бунтовщической рукописи». Но запретный плод особенно сладок. Под угрозой казни за большие деньги ее размножили и продавали. Попал экземпляр и Вольтеру. «Прекрасный катехизис дьявола», – отозвался он о рукописи. Но время и принятые меры сделали свое черное дело. Подлинники «Завещания» бесследно исчезли. И немецкие профессора объявили, что никакого Мелье вообще не было, что его выдумал Вольтер.

И вдруг более ста лет спустя Рудольф Шарль в Голландии в букинистической лавке обнаружил один из подлинников «Завещания». В 1864 году в Амстердаме вышел полный текст этого замечательного произведения. Вскоре профессор Московского университета Шахов выписал амстердамское издание «Завещания» и стал широко использовать его в своих лекциях о Вольтере и его времени. Потом он передал замечательный труд своему ученику Випперу, а тот – Волгину, который написал ряд интересных работ о Мелье и его «Завещании».

Идеи и призывы Мелье во многом перекликаются с мыслями Кампанеллы.

– Только Кампанелла вступил в открытую борьбу с тиранами и священниками при жизни, – уточнила Татьяна. – Но это ему дорого обошлось…

– Совершенно верно. В этом отношении они прямая противоположность, – согласился Александр. – Я сейчас работаю над очерком о Кампанелле. Пока все свежо в памяти… Ведь я недавно был в тех местах, что связаны с этой легендарной личностью…

– Сколько он просидел в тюрьмах?

– Тридцать три года. Причем сидел в пятидесяти тюрьмах Италии!

– Он был осужден, насколько я помню, пожизненно, как же ему удалось выйти на свободу?

– Помогло одно обстоятельство – очень любопытное, кстати.

– Какое?

– Италия в то время находилась под игом испанцев, и у папы Урбана VIII возникли серьезные трения с испанским двором, который пожелал избавиться от неугодного папы. Способ испанцы нашли очень оригинальный: начали распространять ложные предсказания многочисленных астрологов о скорой смерти папы. В гороскопах называли даже дату смерти, предсказанную расположением звезд. К этому времени друзья Кампанеллы издали его труды во многих странах Европы, автор был признан крупным ученым и считался «знаменитым узником». Когда через охранников Кампанелла узнал о гороскопах, он заявил, что может предотвратить предсказания… Это дошло до папы, который был очень мнительным и окончательно потерял покой.

Папа потребовал доставить к нему «знаменитого узника». Кампанелла не стал опровергать предсказания астрологов, а, наоборот, добавил несколько наблюдений, подтверждающих опасность, нависшую над папой. Однако Кампанелла сумел искусно посеять в душе Урбана VIII надежду избежать предсказанной судьбы…

«Что для этого надо?»

«Я должен быть свободным и иметь в своем распоряжении все необходимое для изменения предсказания…»

В июле 1628 года Урбан VIII приказал освободить Кампанеллу. По вполне понятным причинам процедура «спасения» папы была делом совершенно секретным. Верховный служитель церкви беспрекословно выполнял все, что повелевал ему «спаситель»: становился на колени перед камином, в котором пылали большие поленья, пел, произносил молитвы, послушно повторял за Кампанеллой различную тарабарщину магических формул… Заметьте, что за подобные «языческие ритуалы» святая церковь немедленно отправляла других на костер, Кампанелла все процедуры проводил нарочито медленно. Он наслаждался тем, как первосвященник любой ценой стремился подольше задержаться на этом свете. Вопреки собственным проповедям папа пытался изменить «волю божью» и отсрочить свое отправление в «рай». Урбан VIII, естественно, не умер в роковую дату. Это укрепило его веру в силу и знания Кампанеллы… Папа открыто высказывал признание своему «спасителю», часто приглашал его на беседы. Кампанелла воспользовался высоким покровительством и добился, чтобы ему вернули многочисленные рукописи, конфискованные и запрещенные инквизицией.

Но душа его неугомонна! Пользуясь своим положением, он снова готовит восстание за освобождение любимой Калабрии. В заговор вошли многие влиятельные лица Неаполя, но, как и треть века назад, его постигло предательство… Глубокой ночью под чужим именем в экипаже французского посла он навсегда покидает свою любимую Италию… Вот так он, друзья, оказался на свободе…

– А куда он направился?

– Давний враг Испании – Франция с большими почестями встретила знаменитого философа, легендарного узника инквизиции и ярого противника Испании. Его даже пригласили в королевский совет. По поручению Ришелье он руководил учеными собраниями, на базе которых вскоре вырастет Французская академия наук. Умер он в монастыре святого Якова, что стал через полтора века политическим клубом якобинцев…

– Саша, а ведь все, что ты рассказал, так интересно. Почему бы вам не издать книгу очерков о деятелях, увековеченных на этом обелиске? – заметил Борис.

– Материал мы уже накапливаем. В свободное время как раз и занимаемся «нашим памятником», так мы называем его между собой. И во время прогулок стараемся побыть здесь, и в дни рождений кого-нибудь из этого славного списка стараемся положить цветы.

Но что касается книги, о которой ты, Борис, заговорил, то в ближайшее время до нее руки не дойдут. Ирина завершает докторскую, и, кроме того, мы с ней готовим монографию о товарном производстве. Времени свободного, сами понимаете, очень мало. Но скажу честно: изучать жизнь таких людей очень интересно и полезно.

Я теперь яснее представляю развитие коммунистических идей от возникновения до претворения в жизнь. Период этот – пять веков. Какие трудности были на пути! Когда это знаешь, более оптимистично смотришь на современные проблемы…

– А все началось с Мора, – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла Татьяна.

– Да, с Томаса Мора, – подтвердил Васильев. – От его «Утопии» идет название «социалисты-утописты». И, единственный из этих деятелей, он был казнен, хотя занимал высокие должности…

– А за что его казнили, за «Утопию»? – спросил Борис.

– Нет, «Утопия» тут ни при чем. Глубокий смысл этого замечательного и нестареющего произведения ожиревшей и отупевшей королевской знати был «не по зубам». Как раз после выхода «Утопии» началась головокружительная карьера Мора: его избирают членом королевского совета, затем он становится спикером палаты общин, а в 1529 году лорд-канцлером Англии.

Король Англии Генрих VIII, так же как и Мор, в свое время отверг Реформацию. Более того, король опубликовал книгу против Мартина Лютера, на которую тот ответил очень грубой статьей. И тогда появился на свет «Ответ Томаса Мора на глумления, которыми Мартин Лютер осыпает короля Генриха VIII английского». В нем Мор поддержал короля как ревностного католика, хотя сам Томас им никогда не был.

Но вы прекрасно знаете, что в жизни все «течет и изменяется». Стали другими и убеждения короля. Он решил разорвать узы дружбы с папой римским…

– Почему?

– В свое время Генрих VIII по расчету женился на испанской принцессе. Когда этот брак по политическим мотивам стал не нужен, он попросил у папы развод, чтобы жениться на Анне Болейн. Папа в угоду испанскому королю отказал… Тогда Генрих, используя этот предлог, разорвал отношения с папой римским. Он стал сторонником Реформации и объявил себя главой английской церкви. Это сберегло для страны солидную сумму, которую ранее платили Риму. Кроме того, Генрих конфисковал имущество монастырей, их земли и пополнил свою казну.

Прямой и принципиальный Мор не мог одобрить этой авантюры, и тогда король затеял вокруг него грязную возню. Даже после того, когда запуганный угрозами короля парламент признал его главой церкви и объявил наследницей престола рожденную до брака дочь Анны Болейн (будущую королеву Елизавету I), Мор отказался принести требовавшуюся от него присягу. Такую выходку приравняли к государственной измене. Согласно приговору Томаса должны были четвертовать, а затем прибить по одной четверти его тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на Лондонском мосту. Но Генрих VIII оказался «милостив». Учитывая огромные заслуги Мора перед Англией, он заменил этот мучительный приговор отсечением головы…

– Слушай, Саша, а как Бакунин оказался на обелиске рядом с Марксом и Энгельсом? Он же анархист! – вдруг вспомнила Татьяна. – Вы с Ириной не задумывались над этим?

– Конечно, задумывались. Список имен для обелиска готовил Луначарский, потом документ был на доработке и одобрении у Ленина. Поэтому мы полагаем, что Бакунин, так же как и Лассаль, которого критиковали Маркс и Энгельс, оказался здесь потому, что Ленин придерживался в данном случае принципа, согласно которому «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно с своими предшественниками».

С этих позиций Бакунин – личность. Белинский писал, что в Бакунине его «пленило движение жизни, беспокойный дух, живое стремление к истине…». Этот беспокойный дух увлекал его в гущу масс, он появлялся всюду, где назревали революционные события, шли ожесточенные бои. Бакунин – участник революционных восстаний середины прошлого века во многих европейских странах. В 1848 – 1849 годах он был на баррикадах Парижа и Берлина, среди руководителей Пражского и Дрезденского восстаний. Довелось Бакунину быть и под флагом Парижской коммуны. В ту горячую пору он писал Огареву из Франции: «Чем бы это ни кончилось, а надо сказать, молодцы! В Париже нашлось то, чего мы тщетно искали в Лионе и Марселе: организация и люди, решившиеся идти до конца. Вероятно, они будут побеждены. Но вероятно то, что для Франции отныне не будет другого существования, кроме социальной революции».

Бакунина дважды приговаривали к смертной казни. Восемь лет провел он в саксонских, австрийских и русских карцерах одиночного заключения, четыре года – в ссылке в Сибири и более двух десятилетий, до конца своей жизни, – в эмиграции. После его смерти ленинская «Искра» дала объявление о сборе средств на памятник революционеру Михаилу Александровичу Бакунину. В том объявлении была такая приписка от редакции: «Нам остается добавить, что, несмотря на глубокие различия, отличающие наши взгляды от взглядов М.А. Бакунина, мы умеем ценить в нем человека, в течение всей своей жизни твердо и самоотверженно боровшегося за свои убеждения. Таких людей, к сожалению, слишком мало еще у нас в России, и память их должна быть дорога даже для их противников».

– Замечательно сказано! – отозвался Борис с восхищением. – А где он похоронен?

– В Швейцарии. А ты знаешь жизненный финал Лассаля?

– Нет.

– Во время лечения в Швейцарии он встретился с красивой и обаятельной дочерью баварского дипломата Еленой фон Деннигес, которая была помолвлена с румынским магнатом Янко фон Раковица. Елена влюбилась в Лассаля, и, несмотря на категорический запрет родителей на этот брак, она предложила ему бежать… Но он хотел все же уговорить родителей, все решить по-мирному. И это приблизило конец. 31 августа 1864 года между женихами состоялась дуэль, и Фердинанда Лассаля не стало. Мы с Ириной побывали в прошлом году на его могиле – он похоронен в Бреслау, на своей родине. На памятнике высечена надпись: «Здесь покоится все, что было смертным в Лассале, мыслителе и борце».

После его гибели Энгельс писал Марксу: «Можешь себе представить, как это известие поразило меня. Каков бы Лассаль ни был как личность, как литератор, как ученый, но что касается политики – это был, несомненно, один из самых значительных людей в Германии. Он был для нас в настоящем очень ненадежным другом, в будущем – довольно несомненным врагом, но все же становится очень больно, когда видишь, как Германия губит всех сколько-нибудь дельных людей крайней партии. Какое ликование будет теперь в лагере фабрикантов и прогрессистских собак, – ведь в самой Германии Лассаль был единственным человеком, которого они боялись».

Если дело у нас с Ириной дойдет до издания книги, то очерк о Лассале мы назовем словами Маркса о нем: «Враг наших врагов!»

– Семейную тайну выдаешь? – незаметно подошла сзади к сидящим на скамейке улыбающаяся Ирина. – А вы собираетесь в театр или нет? Взгляните-ка на часы – поторопиться надо…

– О-о, друзья, вперед! Время экскурсии истекло. Назначенная встреча у «нашего памятника» состоялась, – Васильев взял под руку жену и шутливо скомандовал: – Не отставать!

После театра Александр с Ириной проводили Комарова до гостиницы; когда стали прощаться, он спросил:

– Как у вас со временем во вторник вечером?

– Я провожу занятие семинара пропагандистов в райкоме партии, – сразу заявил Васильев.

– А в четверг?

– А почему ты нашим временем интересуешься?

– Хочу собрать друзей – отметить членкорство.

– Думаю, что удобнее всего это сделать в субботу, после встречи в Доме ученых. Большинство знакомых там будет. Прямо с корабля на бал…

– Что ж, пожалуй, это идея.

 

Резиновый метр

Слухами Москва полнится. Узнав, что на встрече молодых ученых ведется острая дискуссия по актуальным проблемам, особняк на Кропоткинской привлек массу дополнительных посетителей. Было ясно: мест для всех не хватит! Васильев с Ириной немного припоздали и теперь поглядывали по сторонам, недоумевая, куда мог запропаститься Комаров.

– Долго спите, товарищ выступающий, – хлопнув по плечу, приветствовал друга невесть откуда появившийся Григорий. – Я уже с полчаса здесь прохлаждаюсь. Доброе утро, Ирина Терентьевна. Егоров велел передать, что место вам займет, видите, что творится…

В дверях уже образовалась «пробка».

– Молодец Андрей, что не забывает о друзьях. А то я уже стала беспокоиться: попаду ли вообще на сегодняшнее заседание?

Венидиктов вошел в зал, когда он уже был забит до отказа: люди нетерпеливо гудели, то и дело поглядывали на часы. Как всегда, подтянутый, моложавый, он подошел к микрофону и сказал:

– Товарищи, очевидно, на всех мест не хватит. Я попрошу «лишних» ученых принести стулья из фойе и буфета.

Через несколько минут, когда аудитория притихла, Венидиктов продолжил:

– Я думаю, сегодня мы обойдемся без вступительных речей. Все было сказано в прошлый раз. Просто начнем работу…

«Доктор экономических наук, главный редактор газеты „Экономика и жизнь“, регулярно ведет „Круглый стол“ по экономическим вопросам по Центральному телевидению и вам, наверное, хорошо знаком, как и его статьи…» – долетали до Васильева обрывки фраз из президиума, когда он подходил к трибуне…

Зал встретил его заинтересованно.

– Если сравнить современные автомобили с их прообразами – телегами-самокатами, – начал без каких-либо плавных заходов Васильев, – то на первый взгляд покажется, что между ними нет ничего общего. А между тем основа у них одна: колесо – изобретение древности. Затем двигатель внутреннего сгорания, передаточный механизм… На этих же трех «китах» базируется и современный автомобиль. Но в результате естественного развития науки и техники примитивная телега, передвигавшаяся со скоростью не более десяти километров в час, превратилась в прекрасный скоростной лимузин. Однако и сам автомобиль постоянно совершенствуется. Скажем, появилась резина – и отпала необходимость в колесе с жестким металлическим ободом. Нашли применение и другие материалы, более надежные в эксплуатации.

Меняется и конструкция машины.

И вот какая тут любопытная особенность… Совершенствуя автомобиль, конструкторы и инженеры меньше всего критикуют своих предшественников! Они рассматривают свою деятельность как закономерный, естественный процесс, который диктует научно-техническая революция. К сожалению, этого, товарищи, не скажешь об экономистах, о чем лишний раз свидетельствует и наша встреча. В экономике еще случается такой подход: изменилось что-то к лучшему в хозяйственном механизме – начинается критика его старых деталей.

А между тем если провести аналогию «автомобиль – хозяйственный механизм», не забывая при этом, что любая аналогия условна и относительна, то нетрудно будет удостовериться: совершенствование хозяйственного механизма социалистического общества во сто крат сложнее. Улучшая хозяйственный механизм, надо учитывать не только достижения науки и техники во всех отраслях и связанный с этим рост производительных сил, но и развитие общественных отношений, субъективные факторы и даже психологические моменты.

Важно иметь в виду и другое: автомобиль имел хоть какую-то предшественницу – телегу, ведь первые «авто» в буквальном смысле были телегой с двигателем. А механизм социалистического хозяйствования прообраза своего не имел, он, как говорится, начинался с белого листа!

Словом, в свое время социалистическая система управления экономикой действительно создавалась на «белом пятне», о котором тут так горячо говорил Владимир Михайлович Бельский.

Васильев глянул в зал: Бельский сидел немного ближе, чем в прошлый раз. Их взгляды встретились.

– В этой связи хочу особо отметить, что капиталистический механизм хозяйствования не мог послужить «телегой» для развития социалистической системы руководства народным хозяйством. Трудная, но благородная миссия ее создания выпала не «на нашу с вами» долю, как в прошлый раз выразился уважаемый Генрих Яковлевич Кузнецов, – нас в ту пору просто-напросто еще не было на этом свете. Формировать новую систему выпало на долю партии большевиков и первого в мире социалистического государства. Важнейшие принципы социалистического хозяйствования были научно обоснованы Владимиром Ильичем Лениным, затем партия развивала их с учетом накопленного опыта. В острой классовой политической борьбе ленинские принципы хозяйствования отстаивали первые поколения советских экономистов.

Товарищи, меня просили сегодня высказаться с учетом уже прозвучавших здесь мнений о наиболее объективной оценке работы производственных коллективов. Чем измерять экономический рост? Какой из показателей целесообразнее сделать главным?

– А выступающие, прошу прощения, что перебиваю, – постучал карандашом по графину председатель, – должны критически подойти к предложениям: с чем они согласны, а с чем нет и почему? Продолжайте, пожалуйста.

– Прежде чем перейти к показателям, хочу коротко напомнить о ленинских принципах социалистического хозяйствования. Выделю три, на мой взгляд главных:

· централизованное управление социалистическими предприятиями на основе принципа демократического централизма;

· директивное планирование народного хозяйства;

· экономическое стимулирование производства на основе хозрасчета.

Эти основополагающие принципы и впредь должны служить фундаментом хозяйственной системы при социализме.

– Александр Александрович, извините, что перебиваю. – Это подал голос Кузнецов. – Вы не раз и довольно убедительно критиковали в своих статьях показатель валовой продукции, а сейчас рассуждаете о принципах, которые породили вал и которые, как вы считаете, должны по-прежнему оставаться фундаментом хозяйственного механизма. Мне кажется, вы не совсем откровенны и последовательны…

– Генрих Яковлевич, вы немного опережаете события. Говорю я совершенно откровенно. И даже думаю: моя откровенность может оказаться вам не по душе. Я не случайно заговорил о принципах социалистического хозяйствования. Дело в том, что необходимость улучшения показателей оценки работы предприятий ныне не вызывает сомнений. И ученые, и практики тут единодушны. Но что касается конкретных путей их улучшения, то на нашей встрече, как и в дискуссии, которая ведется сейчас в печати, выявились два принципиально различных подхода.

Первый я бы назвал научным. Совершенствование системы управления производством в данном случае рассматривается как объективный процесс, развивающийся в соответствии с законами диалектики: позитивные количественные изменения подготовили переход к новому качеству. Если снова провести параллель, речь идет об улучшении автомобиля, который заметно устарел и не отвечает достижениям научно-технической революции.

А второй подход – нигилистический. Его сторонники перечеркивают прошлый опыт хозяйствования, действующий механизм считают ошибочным и потому предлагают изобрести кое-что «новое»: велосипед. Причем взгляды эти стали очень модными, популярными. И ситуация складывается таким образом – если ты не разделяешь этих взглядов, значит, ты консерватор. Ни больше ни меньше! Вот Владимир Михайлович, – вновь обратился оратор к Бельскому, – предлагает создать новую науку якобы на пустующем ныне месте, или на «белом пятне». И что же это будет за наука? Ее суть, насколько я понял, в том, чтобы вознести на экономический пьедестал прибыль. Если, дескать, предприятия работают нерентабельно, их надо закрыть, а имущество «продавать с молотка».

А теперь представьте себе такую картину. Сейчас, как известно, большинство совхозов нерентабельно. С убытками работают угольная промышленность и добрая треть предприятий других отраслей народного хозяйства. Что ж, давайте все это позакрываем… Не далеко ли мы зайдем в своих «научных» изысканиях?

Отставание экономической науки от жизни бесспорно. Однако огульно отвергать все достигнутое несправедливо. У нас есть и серьезные монографии, и десятки неплохих учебников по экономическим дисциплинам, в которых отражены многие научно обоснованные положения о руководстве народным хозяйством. К сожалению, далеко не все, что рекомендуют ученые, применяется на практике. За претворение научных выводов в жизнь надо бороться. Тут мы с вами не должны занимать позицию петуха – прокукарекал, а там пусть хоть не рассветает. Написал учебник – и дело сделано. Ведь в иных ведомствах появляются такие инструкции, которые порой начисто перечеркивают элементарные научные истины…

Что касается вас, Генрих Яковлевич, то вы в своей оценке экономической науки оказались более благосклонным, когда заявили, что она хотя и в зачаточном состоянии, но все же существует. Я внимательно, буквально с карандашом в руке, прочел вашу брошюру. Ничего не скажешь: хорошо написана, особенно критическая часть. Но что касается позитивных предложений, то они, на мой взгляд, ниже всякой критики.

– А нельзя ли конкретнее: чем вам мои предложения не нравятся? – бросил реплику Кузнецов.

– Пожалуйста! – Васильев отпил глоток чая и повернулся к Кузнецову. – Если говорить коротко, то ваши предложения исключают централизованное управление и планирование…

Кузнецов резко вскочил с места.

– Александр Александрович! Извините, пожалуйста. Но вы предъявляете мне слишком серьезные обвинения. Вы сказали, что внимательно читали брошюру. Вот вам, пожалуйста, брошюра, покажите, где это сказано.

– Генрих Яковлевич, не надо волноваться. Я вашу просьбу выполню, но при одном условии…

– А если без всяких условий? Вы и ваши единомышленники говорите, что я ратую за стихийность, за анархию. В моей брошюре этого совершенно нет… Это ваши домыслы. Вот я и прошу вас подкрепить сказанное без всяких условий.

– Мое условие – сущий пустяк: не включать ответ в регламент…

Зал, предвкушая удовольствие от назревающего острого спора, заметно оживился. «Пусть говорит!», «Дать ему дополнительное время!» – раздалось со всех сторон. Особенно бурно отреагировали сторонники Кузнецова.

Выделился голос Бельского:

– Надо согласиться с условием оратора. А то стало уже модно обвинять нас во всех грехах, хотя я лично не знаю ни одного советского экономиста, который бы ратовал за ликвидацию централизованного планирования…

– Пожалуйста, Александр Александрович, продолжайте, – сделал легкий жест рукой председатель.

Васильев, дождавшись тишины, спокойно заговорил:

– Товарищи, я хочу вам напомнить общеизвестный факт. Вы знаете, что первоначально носителями коммунистических идей были социал-демократы. Это было в большинстве стран, в том числе и в России. Как вы все отлично знаете, социал-демократическую партию в России создал Владимир Ильич Ленин. С тех пор как слово социализм стало привлекательным, многие партии используют его в своих названиях, хотя по сути и являются сугубо реакционными. Даже Гитлер нарек свою партию социал-националистической. А сколько мы знаем сегодня самого разного толка социалистических, социал-демократических партий и центров? Создан даже «Всемирный союз национал-социалистов» – открыто неофашистская организация. Однако рабочие судят о партиях не по названиям, а по характеру их деятельности, по тому, чьи интересы они защищают.

Поэтому я вас хочу спросить, уважаемый Владимир Михайлович: неужели вы полагаете, что после того, как мы убедительно доказали всему миру преимущество централизованного планирования, у нас найдется экономист, который выдвинет лозунг: «Долой централизованное планирование! Да здравствует стихия, анархия – мать порядка!»

Обратимся к брошюре. Действительно, слов «план», «планирование» в ней больше чем надо. Но это – слова. И только. Давайте будем судить не по словам, а по существу. «Зри в корень!» – советовал Козьма Прутков. – Васильев вышел из-за трибуны и попросил у Кузнецова брошюру. – Откроем раздел «Пропорциональность и прибыль». Здесь вы справедливо отмечаете, что у нас еще немало диспропорций. Как же вы объясняете их появление и что предлагаете для ликвидации? Читаем: «Причины возникающих диспропорций таковы: во-первых, невозможность своевременного переливания капиталов из одной отрасли в другую, из одного предприятия в другое; во-вторых, отсутствие критерия, позволяющего автоматически открывать то тут, то там клапан, чтобы выпускать излишние средства, направляя их туда, где их можно эффективнее использовать…» Таков ваш вывод, уважаемый Генрих Яковлевич! – обратился Васильев к Кузнецову. – Надеюсь, вы не станете упрекать меня в неточном изложении вашей мысли?

– Нет, конечно. Но как же этот вывод вы используете против планирования, когда в нем даже этого слова нет?! – недоумевал Кузнецов.

– Вот именно: в ваших рекомендациях по устранению диспропорций о планировании нет даже упоминания! Что значит «автоматически выпускать средства из одной отрасли в другую»? Автоматизм автоматизму рознь. Автоматизм, регулируемый планом, в соответствии с общегосударственными интересами, не родня «автоматизму», регулируемому рынком, погоней за прибылью. Как явствует из ваших трудов, вы понимаете автоматизм в экономике как стихийное развитие ее под воздействием каких-то сверхъестественных факторов. Экономика может развиваться планомерно или стихийно. Третьего не дано!

Далее. Что значит «выпускать излишние средства туда, где их можно использовать эффективнее»? Что вы понимаете под эффективностью?

На следующей странице, рассуждая о повышении нормы прибыли, вы ставите точки над «и». Читаю: «Где выше норма прибыли, туда и устремляются деньги, средства производства». Это и есть, по-вашему, путь к наиболее эффективному использованию денег и средств производства?! Для внедрения такого механизма в жизнь вы предлагаете создать условия, при которых цены могли бы «под воздействием спроса и предложения отклоняться в том направлении, которое подсказывает всеобщее тайное и равное голосование на рынке с помощью рубля». Что это за условия? Речь идет о капиталистическом механизме эпохи свободной конкуренции, где закон стоимости является стихийным регулятором…

Васильев подошел к Кузнецову, вернул ему брошюру с извиняющимся и в то же время победным выражением глаз, давая понять: «Сам же напросился!»

– Прошлый раз один молодой человек тут рассказал о «поминальнике», висевшем у меня над столом в аспирантские годы, – продолжил Васильев с трибуны. – В нем было несколько вопросов, на которые я искал ответы. Более десяти лет минуло с начала моего поиска… Многое давно для меня прояснилось. И чем яснее я себе представляю эти ответы, тем более простыми они кажутся. Еще работая в строительстве и на заводе, я убедился в непригодности показателя «валовая продукция» для измерения стоимостного объема продукции и оценки работы предприятий. Естественно, меня заинтересовало: кто, когда и почему предложил определять на его базе объем производства в денежном выражении?

Я внимательно изучил литературу двадцатых и тридцатых годов. Выяснилось: частенько мы спорим о том, что еще в двадцатые годы было совершенно очевидным. Позвольте привести вам выдержку не из научного трактата, а из массового издания – первой Большой Советской Энциклопедии, изданной в 1927 году. – Васильев взял лист и начал читать: – «Исчисляя валовую продукцию какой-либо совокупности хозяйственных единиц, объединенных хозяйственной связью, как, например, какой-либо отрасли промышленности и тем более всей промышленности в целом, путем простого суммирования валовой продукции отдельных хозяйств, составляющих данную систему, – мы удаляемся от действительного стоимостного объема производства, а именно: преувеличиваем его. Это увеличение вызывается повторным счетом, происходящим вследствие того, что продукция одних хозяйств, будучи однажды учтена, может вновь и вновь попасть в учет продукции других хозяйств, куда она поступает в порядке дальнейшей обработки. Так, например, ткань, будучи раз учтена как продукция текстильной промышленности, может затем вновь попасть в учет при исчислении продукции швейной промышленности.

…Несостоятельность метода валовой продукции как для нахождения общего стоимостного объема производства, так и для сопоставления удельного веса отраслей производства между собой вызвала к жизни ряд других методов учета продукции, ставящих себе задачей возможно ближе подойти к определению ее реального объема. Таковы, например, методы исчисления: „ценности, прибавленной обработкою“ (value added by manufacture) у американцев и „чистой выработки“ (netoutput) у англичан».

Как видите, атака на вал началась не сегодня и не вчера. Еще в двадцатые годы экономисты стали искать другие стоимостные (в рублях) показатели, которые более объективно отражали бы объем выпущенной продукции и результаты работы трудовых коллективов. Это отражено и в энциклопедии: «В советской статистике получили распространение методы: валового оборота, товарной продукции и чистой продукции».

Однако постепенно культ вала настолько стал непререкаем, что во втором издании Большой Советской Энциклопедии, вышедшей в 1951 году, о его недостатках не говорится уже ни слова! А о чистой продукции нет даже упоминания. Хотя повторного счета стоимости одних и тех же материальных ресурсов в составе валовой продукции стало гораздо больше. Развитие специализации и кооперирования привело к тому, что наряду с сырьем и материалами в повторный счет теперь пошли и готовые изделия, узлы и даже машины.

Чем больше углубляется специализация, тем больше многократного повтора стоимости одних и тех же материалов, полуфабрикатов и готовых изделий. В погоне за планом в рублях под видом специализации кое-где проводят кооперирование, которое противоречит не только экономическим законам, логике хозяйствования, но и… здравому смыслу. Положение обострялось еще и тем, что валовая (товарная) продукция постепенно стала и основным оценочным показателем работы хозяйственных звеньев. На базе вала определяются темпы развития экономики и роста производительности труда.

– От этого показателя зависит и категория предприятий и организаций, – дополнил Венидиктов. – А чем выше категория, тем выше оклады административно-управленческого аппарата…

– Тоже верно, – согласился Васильев. – И еще надо учесть, что увеличение объема валовой продукции имеет решающее значение в определении победителей социалистического соревнования, связано с моральным и материальным поощрением.

Товар, как известно, имеет два свойства: потребительную стоимость и стоимость. Вспомним Маркса: полезность вещи, указывал он, делает ее потребительной стоимостью. Стоимость же данной потребительной стоимости определяется лишь количеством труда или количеством рабочего времени, общественно необходимого для ее изготовления. Чем меньше затрачивается прошлого и живого труда на создание конкретных потребительных стоимостей, тем выгоднее обществу – ведь производство организуется ради потребительных стоимостей, а стоимость является лишь средством достижения этой цели.

При господстве же валовой продукции хозяйственные звенья ставят своей целью увеличение прежде всего стоимостного объема. Постепенно складывалось противоречие между стоимостью и потребительной стоимостью. Общественные интересы в должной мере не совпадали с коллективными. Обществу выгодно производство продукции при наименьших затратах, а предприятиям наоборот: чем выше затраты, на базе которых устанавливаются цены, тем лучше! В результате сложился так называемый затратный метод оценки работы коллективов: чем больше затраты, тем лучше показатели.

До войны и в период восстановления народного хозяйства лозунг «план любой ценой» не сходил со страниц прессы. И вы прекрасно знаете, что в ту пору, в тех исторических условиях он был не только правильным, но и необходимым: надо было обеспечить экономическую независимость нашей страны в капиталистическом окружении. Мы должны были любой ценой надежно защитить наши границы, обеспечить людей продовольствием, товарами первой необходимости. И под руководством партии наш народ добился этого.

Но жизнь не стоит на месте, в экономике произошло много перемен. Сейчас все больше практиков и ученых убеждаются: интересы дела требуют принципиального совершенствования хозяйственного механизма. Настала пора внедрить более объективные показатели планирования и оценки работы производственных коллективов. Но вот спорный вопрос: чем измерять объем, какой из показателей должен быть главным?

В прошлую субботу на эту роль выдвигали несколько показателей. Особенно настойчиво предлагалась прибыль. Если вы мне позволите, – повернулся Васильев к председателю, – я выскажу свое мнение по этим предложениям.

Венидиктов согласно кивнул головой:

– Милостиво просим!

– Скажу откровенно: поиск главного, или, как его некоторые называют, универсального, показателя мне представляется напрасным. Мне кажется, что этот поиск в чем-то похож на попытки ученых средневековья найти философский камень.

Зал оживился. Было видно: такого заявления от оратора не ожидали. Многие свое удивление стали выражать чересчур эмоционально. Председатель нажал на кнопку звонка и попросил успокоиться…

– Попытаюсь объяснить столь отрицательную позицию, – спокойно продолжил Васильев. – С помощью показателя «валовая продукция» мы измеряем стоимостный объем совокупного общественного продукта и оцениваем хозяйственную деятельность производственных коллективов. Как справляется вал с этими задачами?

Все единодушны в том, что неудовлетворительно. Откровенно говоря, они ему, так же как и любому другому директивному показателю, просто не под силу. Поэтому поиск альтернативного показателя для выполнения названных функций – пустая трата времени. Надо идти по другому пути – по пути разделения названных функций, так как они находятся в определенном противоречии. Разве можно с помощью метра определить качество и прочность измеряемой ткани? Разумеется, нет. А с помощью тонны узнать качество взвешиваемых шерсти и сахарной свеклы? Тоже нет. В экономике каждый показатель или норматив, подобно медицинскому прибору, имеет свое назначение. Термометром не измеришь кровяное давление и не прослушаешь хрип в легких. Давайте рассмотрим это конкретно.

Начнем с определения совокупного общественного продукта.

Можно использовать для этой цели валовую продукцию? Думаю, вы согласитесь, что нельзя!

– А разве «валовой общественный продукт» не является «совокупным общественным продуктом»? – с недоумением спросил юноша из первых рядов.

– Конечно нет! – ответил оратор. – «Валовой общественный продукт» представляет собой сумму денежного объема продукции отдельных хозяйственных звеньев, в которой стоимость многих изделий и машин неоднократно повторяется. Иначе говоря, прошлый труд не переносит свою стоимость на новый продукт, а при каждом повторе вопреки марксистско-ленинской теории воспроизводства и реализации совокупного общественного продукта «увеличивает» стоимость нового продукта.

Таким образом, вал по своей сущности непригоден для измерения объема производства. Он подобен резиновому метру: чем выше уровень специализации и кооперирования, тем больше промежуточных повторов стоимости сырья и полуфабрикатов и тем быстрее увеличивается вал, что ведет к росту разрыва между объемом в рублях и реальной продукцией в натуральном выражении. Поэтому измерение объема производства необходимо делать на базе конечного общественного продукта, но для этого нам необходимо на всех уровнях хозяйствования определять чистую и условно чистую продукцию.

– Но ведь Маркс не признавал чистую продукцию, – попытался возразить Бельский.

– Внимательнее надо читать Маркса, – парировал Васильев. Он взял из папки нужную бумажку. – Послушайте: «Чтобы не запутывать дела, создавая бесполезные затруднения, необходимо отличать валовую выручку и чистую выручку от валового дохода и чистого дохода», – предупреждает Маркс в третьем томе «Капитала». И далее он раскрывает содержание этих понятий и объясняет, почему их надо отличать. Валовая выручка или валовой продукт у Маркса соответствуют показателю валовой продукции, а валовой доход – чистой продукции.

А теперь несколько слов об оценке работы хозяйственных звеньев. О том, что валовая продукция не подходит для этой цели, ныне ясно всем. Какой же показатель при социализме лучше всего может «сыграть» роль оценочного? При капитализме эту роль выполняет прибыль. Может ли она, уважаемые Генрих Яковлевич и Владимир Михайлович, и при социализме оставаться в этой роли? – обратился к Кузнецову и Бельскому Васильев.

Но те, видимо почувствовав подвох в этом вопросе, решили промолчать.

– Наверно, может, – неуверенно произнес молодой человек из первых рядов.

– Нет, не может! – резко махнул перед собой рукой Васильев. – Почему прибыль при капитализме служит главным оценочным показателем? Потому что ради нее и организуется производство. Получить максимальную прибыль – это цель, оправдывающая любые средства для ее достижения. И тем не менее хочу обратить внимание, что прибыль – показатель далеко не универсальный. Объем производства, производительность труда и темпы их развития и при капитализме определяются на базе других показателей.

Социалистическая же экономика направлена совсем на иную цель: на удовлетворение материальных и культурных потребностей народа на базе непрерывного развития производства с учетом достижений научно-технического прогресса. Как конкретно сделать эту державную цель и целью всех предприятий и организаций? Как заинтересовать их в ее реализации и наиболее объективно оценить вклад каждого коллектива в общее дело? Сделать это с помощью какого-либо одного показателя очень сложно. Практически невозможно. Для этого следует разработать и внедрить дифференцированную систему натуральных, трудовых и стоимостных показателей и нормативов, что открывало бы дорогу научному применению в практике хозяйствования объективных экономических законов.

Для убедительности своей мысли хотелось бы провести такую параллель из области медицины. Вам, к примеру, потребовалась справка о состоянии здоровья. Прежде чем сделать заключение «практически здоров», врач, несмотря на то что температура, пульс и давление у вас нормальные, заставит пройти диспансеризацию. Ведь нередко после получения кардиограммы, результатов анализов и заключений специалистов выясняется: больной нуждается в срочном лечении… Неужели сторонники главного показателя думают, что количественный и качественный анализ деятельности завода или совхоза более простое дело, чем определение состояния здоровья человека? Если это так, то они глубоко заблуждаются.

Никакой показатель «единолично» не может дать ответа на вопрос: хорошо или плохо работает завод? Для этого нужна «диспансеризация», в процессе которой следует выяснить: как выполнено задание по номенклатуре и ассортименту? Как использовались производственные мощности, материальные и трудовые ресурсы? Какова производительность труда, себестоимость, рентабельность и прибыль? Это можно сделать только с помощью системы натуральных стоимостных и трудовых показателей, о чем справедливо в прошлый раз говорили здесь многие товарищи…

– Вы ломитесь, Александр Александрович, в открытую дверь, – перебил Бельский. – У нас и сейчас имеется система показателей!

– Надо, чтобы она не только «имелась», но и действовала! – отпарировал Васильев. – Что представляет собой нынешняя система показателей?

Первый из них – выпуск основных видов продукции в натуре (штуки, тонны, метры). Случайно ли это? Разумеется, нет! Из этих «основных видов» состоит материальный баланс народного хозяйства. Их выпуск диктуется законом пропорционального развития хозяйства, без реализации которого о сбалансированности экономики и речи быть не может.

Ведь в чем причина возникающих у нас диспропорций? Далеко не в отсутствии «возможности переливания капиталов из одной отрасли в другую – где выше норма прибыли», как пишет Кузнецов. Причина кроется в срыве многими предприятиями задания по важнейшим видам продукции! Почему же случаются срывы?

Да потому, что задание по важнейшим видам продукции лишь формально стоит на первом месте, а в «экономической пьесе» по оценке работы предприятий ему роли не досталось и он ждет своей очереди «за кулисами». Натуральный показатель подобен английской королеве или японскому императору, которые формально провозглашены главами государства, но реальной власти не имеют. При выполнении предприятием плана в рублях вступает в силу принцип: победителей не судят!

Если бы система показателей не только «имелась», но и четко действовала, то невыполнение первого директивного показателя рассматривалась бы как ЧП. И понятно почему. При нынешней зависимости предприятий друг от друга невыполнение задания по важнейшим видам продукции в одном месте дает цепную реакцию срывов и сбоев ритма. Поэтому в условиях централизованного планирования этот показатель должен не только стоять на первом месте, но и быть первой скрипкой при оценке работы хозяйственных звеньев всех уровней!..

Сбалансированное народное хозяйство нам нужно не само по себе, а для наиболее полного удовлетворения материальных и культурных потребностей трудящихся. А для этого постоянно необходима «тысяча мелочей». Отсюда следует: предприятия должны полностью вовремя и в нужном ассортименте выпускать продукцию согласно хозяйственным договорам и принятым заявкам от торговых организаций. Если оно не выполняет своих обязательств, значит, не отвечает в полной мере своему предназначению, не справляется с целью, ради которой оно создавалось. По экономическим законам и хозяйственной логике это производственное звено надо считать отстающим. Времена, когда мы вынуждены были выполнять план любой ценой, канули в Лету. Во что обходится нам продукция и каково ее качество, ныне не менее важно, чем четкое выполнение плана в натуральном выражении. Словом, когда предприятие срывает задание по выпуску конкретных видов в натуральном выражении, то оно нуждается даже не в «диспансеризации», а в лечении. Болезнь тут налицо. При «лечении» надо установить ее причины, принять все меры к тому, чтобы недуг не повторился.

Только разумное сочетание натуральных и стоимостных показателей создает необходимые условия для более глубокого использования системы экономических законов. Недооценка стоимостных показателей (так же, как сейчас натуральных) может плохо сказаться на повышении экономической эффективности общественного производства.

– У вас получается, что показатель «валовая продукция» вообще не нужен? – спросили из зала.

– Почему же не нужен? Пока существуют товарно-денежные отношения, без него мы никак не можем обойтись. Только с помощью вала мы можем узнать динамику материалоемкости продукции и общий ее оборот. Но этот показатель должен быть расчетным. Мне думается, что и чистую продукцию в роли обобщающего показателя для определения вновь созданной стоимости целесообразнее сделать тоже расчетным. Допустим, что вместо вала директивным показателем станет чистая продукция. Из двух зол это будет, безусловно, меньшее. Однако предприятия не перестанут делить продукцию на выгодную и невыгодную. В погоне за выполнением плана в рублях предприятия будут отдавать предпочтение более трудоемкой и рентабельной продукции…

Поэтому повышение роли натуральных и трудовых показателей не следует принимать как недооценку показателей стоимостных – их роль в хозяйственном механизме также очень велика. Назначение натуральных, трудовых и стоимостных параметров продукции – различное. Дополняя друг друга, оптимально и гармонично сочетаясь, они призваны стать «советниками» при выборе вариантов решения экономических проблем и оценке вклада хозяйственных звеньев в реализацию высшей цели социалистического производства. Стоимостные показатели, образно говоря, должны прочно стоять на плечах показателей натуральных и трудовых, а не парить на воздушном вале. Лишь при таком условии они, подобно компасу, способны указывать ближайший путь к цели.

И в заключение позвольте несколько слов сказать о «загрязнении» чистой продукции… Согласно марксистско-ленинской теории новая стоимость создается живым трудом, и только живым! Но согласитесь, что это общеизвестное положение игнорируется на практике. Возьмем оптовые цены. Как они сегодня определяются? К полной себестоимости согласно норме рентабельности в процентах добавляется прибыль, и получается оптовая цена. При таком методе ценообразования в создании новой стоимости участвует и труд, овеществленный в материалах. Использование чужого, то есть прошлого, труда увеличивает не только вал, но и прибыль. А чем больше прибыли, тем больше чистой продукции, а в масштабе народного хозяйства – национального дохода!

Так, превращая трактор Т-330 в бульдозер, завод дорожных машин тратит на зарплату одну тысячу шестьсот рублей, а получает от каждого бульдозера четырнадцать тысяч рублей прибыли! Но ведь не прошлый труд, овеществленный в тракторе, создал солидную новую стоимость. Видимо, надо совершенствовать ценообразование. Нельзя допустить, чтобы на каждый рубль прибыли все меньше и меньше приходилось реальных ценностей, а экономические расчеты на базе национального дохода становились бы все менее достоверными.

Из-за несовершенства ценообразования во многих случаях заметно «загрязняется» чистая продукция. Если придерживаться положения Маркса, то рентабельность надо устанавливать в процентах не ко всем затратам, а к расходам на зарплату с учетом фондовооруженности труда. Вот тогда мы и «очистим» чистую продукцию.

Из первого ряда, привлекая внимание оратора, подняла руку девушка – по-видимому, аспирантка:

– А вы не идеализируете показатель чистой продукции? Не может получиться так, что в погоне за трудоемкими изделиями предприятия начнут свертывать специализацию и кооперирование, потеряют интерес к механизации и автоматизации?

– Я уже говорил, что такое вполне может случиться. Идеальных показателей нет, – ответил Васильев. – Замена культа вала культом чистой продукции мало чего даст. Фетишизация любого экономического показателя, в том числе и чистой продукции, может плохо сказаться на сочетании общественных и коллективных интересов. Нет показателя, который мог бы одинаково отразить все стороны деятельности производственного коллектива. «Жюри» для этой цели должно состоять из системы показателей, отступление от любого из них должно ущемлять интересы коллектива.

Именно поэтому я решительно выступаю за систему показателей. Ведь если сделать чистую продукцию директивным показателем, то, естественно, коллективы будут стремиться выполнить его любой ценой. Хотите вы того или нет, – будет действовать принцип: чем больше затрат живого труда и выше предусмотренная в цене рентабельность, тем лучше.

Нам нужна система показателей, которая бы звала, я бы сказал – принуждала трудовые коллективы выпускать именно те виды продукции и товары массового потребления, которые пользуются спросом. И чем лучше и дешевле получатся изделия, тем доходнее это должно быть для тех, кто их выпускает. Короче говоря, все, что необходимо и выгодно обществу, должно быть выгодным и для предприятий. Интересы общества и коллектива должны совпадать. Только с таких позиций надо подходить к подбору системы показателей для оценки работы предприятий, объединений и отраслей.

Васильеву зааплодировали – не так дружно, как громко. Это его подбодрило, он стал говорить еще жарче, эмоциональнее прежнего:

– Говорят: кто деньги платит, тот и музыку заказывает. Ныне оплату ведут по валу, стало быть, он и заказывает соответствующую музыку. Поэтому оплата должна быть накрепко связана с количеством, качеством и ассортиментом изделий. Иначе говоря, натуральные показатели должны заказывать музыку, помогающую по-хозяйски вести дела в экономике. Невыполнение задания в натуральном выражении должно бить по интересам коллектива так же, как сейчас недовыполнение плана по валу.

– Советую вам поразмыслить на досуге, – обращаясь к девушке, продолжил Васильев, – станете ли вы делать ставку на ручной труд, если срыв задания по номенклатуре проваливает план, лишает коллектив не только премии, но и зарплаты? И с другой стороны, выполнение задания в натуральном выражении слишком дорогой ценой тоже создает экономические затруднения.

Только система показателей может быть объективным арбитром оценки работы коллектива. И в этом направлении, по-моему, нам надо вести поиск. Любая крайность в этом деле неприемлема, ущербна.

Чтобы скорее улучшить хозяйственный механизм, надо повысить активность и действенность экономической науки, сблизить науку с производством, а производство – с наукой. В этом плане, мне кажется, нынешняя встреча дала нам всем добрый творческий заряд, богатую пищу для размышлений. Считаю, что полезно проводить и семинары, посвященные отдельным проблемам.

Пользуясь случаем, приглашаю участников сегодняшней дискуссии на заседания «Делового клуба» в редакцию нашей газеты «Экономика и жизнь». На них, как правило, обсуждаются актуальные экономические проблемы. Материалы заседаний публикуются в газете, а наиболее важные войдут в сборники. Так что милости просим быть нашими гостями…

– Слово доктору экономических наук, профессору Арханову Георгию Ивановичу, – коротко объявил председатель.

Арханов наигранно-театральным жестом поправил очки.

– Я не собирался выступать, но предложения Васильева, только что прозвучавшие здесь, вряд ли оставят равнодушным мало-мальски мыслящего ученого… Оратор пытался нас убедить, по крайней мере у меня создалось такое впечатление, что мы планируем и оцениваем работу хозяйственных звеньев только в рублях.

– А у нас не создается, – выкрикнул кто-то из зала.

– Прошу не мешать оратору, – строго одернул Венидиктов. – Продолжайте, пожалуйста, Георгий Иванович.

– Как составляются у нас сейчас годовые и пятилетние планы? Сначала предприятия, взвесив свои возможности, делают наметки – в натуре и в рублях и передают проект задания в свою вышестоящую организацию. Постепенно документ поднимается все выше и выше. В конечном счете территориальные совнархозы и союзные ведомства направляют его в Госэкономсовет. Здесь план обобщают, балансируют, с материальными и трудовыми ресурсами, при необходимости корректируют и отправляют в обратный путь – но уже в ранге директивы…

Арханов еще долго разъяснял ученым технологию рождения заданий, повторялся – чувствовалось, что вышел на трибуну не столько с мыслями, сколько с желанием показать незыблемость существующей системы планирования. И только после третьего тактичного напоминания председателя о регламенте Арханов наконец высказался по существу:

– Считаю, что нам не надо создавать какую-то новую систему показателей, о которой говорил Васильев…

– А он и не предлагает новой системы… – подал голос тот, кого уже одернул председатель.

– А что же он тут предлагал?

– Задействовать имеющуюся систему показателей, повысив при этом роль натуральных и трудовых показателей. И кроме того, измерять стоимостный объем производства на базе показателя, исключающего повторный счет прошлого труда, – подсказал Васильев. – Резиновый метр надо заменить нормальным, чтобы он не накручивал рубли за счет многократного повтора стоимости сырья и полуфабрикатов.

Венидиктов косо взглянул на него, но промолчал…

– Если в системе показателей на первом месте стоит задание по выпуску продукции в натуральном выражении и кое-где оно выполняется плохо, то за это руководителей предприятий, комитетов и совнархозов надо наказывать самым строгим образом, – запальчиво заключил свою речь Арханов.

– А как быть с зарплатой, которая зависит от объема в рублях, независимо от выполнения задания по выпуску продукции в натуральном выражении и ее трудоемкости? – громко спросила женщина из первых рядов. Но Арханов уже сошел с трибуны и на вопрос не ответил.

– Разрешите, товарищ председатель, несколько слов, – попросила женщина, задававшая вопрос.

– Пожалуйста.

Председатель внимательно наблюдал за симпатичной грузинкой и, когда она подошла к трибуне, спросил:

– Как вас зовут?

– Нона Георгиевна.

– Я прошу вас, Нона Георгиевна: представьтесь, пожалуйста, аудитории…

– Моя фамилия Церцвадзе, – приятным голосом с чуть-чуть заметным акцентом заговорила она. – Работаю начальником планового управления Закавказского совнархоза. Я не собиралась выходить на трибуну, но выступления Васильева и последнего оратора побудили меня сказать несколько слов.

…Церцвадзе часто бывала в Москве и в каждый приезд старалась увидеться со старыми друзьями и знакомыми. Воспользовавшись ее очередной командировкой, Васильев пригласил Церцвадзе в Дом ученых, предложил выступить. Она решительно отказалась. А теперь вот попросила слова. «Что же она надумала сказать?» – размышлял Александр.

– Я решительно поддерживаю мысль Васильева о разграничении измерительных (учетных) и оценочных функций в хозяйственном механизме. Если мы культ вала заменим культом чистой продукции и взвалим на нее ту ношу, которая ныне возложена на валовую продукцию, проку будет мало. Для измерения стоимостного объема производства надо использовать показатель, исключающий повтор стоимости прошлого труда. Что же касается определения вклада хозяйственных звеньев в конечной продукции – это можно сделать на базе чистой продукции. Но я полагаю, что этот показатель целесообразнее использовать в качестве расчетного – так он отражает уровень трудозатрат, повышение которых не следует стимулировать.

– Какой, по вашему мнению, показатель больше всего подходит на роль оценочного? – спросил председатель.

– Васильев прав, что выполнение задания по номенклатуре и ассортименту еще не значит, что завод работает хорошо. Чтобы убедиться в этом, надо сделать, как он выразился, «диспансеризацию», для проведения которой надо применять систему показателей дифференцированную, с учетом специфики и особенностей отраслей и сфер общественного воспроизводства.

Церцвадзе медленно обвела взглядом зал и продолжила:

– Работать я начинала на строительстве Мингечаурской ГЭС на реке Куре. Многие из вас, наверное, о ней слышали. Кроме гидроэлектростанции, там построили несколько сложных оросительных систем. И вот когда все это было готово, наступил торжественный момент – перекрытие старого русла реки. Вода пошла в новом направлении, и вся система заработала, задействовала! К чему я клоню? Здесь кто-то бросил Васильеву реплику, что система, мол, у нас есть…

Да, система показателей у нас есть. Но чтобы ее задействовать, надо перекрыть старое русло и направить течение в новом направлении – исчислять стоимостный объем производства не по валовой, а по конечной продукции. Мы должны и просто обязаны привести нашу практику в соответствие с марксистско-ленинской экономической теорией. Васильев тут уместно напомнил о схемах Маркса и Ленина по воспроизводству и реализации совокупного общественного продукта. В учебниках об этом хорошо говорится, а на практике – игнорируется. Разве можно пользоваться резиновым метром, как образно окрестил вал Васильев?..

Церцвадзе сделала небольшую паузу, и ряд слушателей ответили:

– Нет, нельзя…

– А ведь вал ныне является экономическим метром. Им измеряется объем производства в денежном выражении. В итоге стоимость предметов труда многократно включается в объем производства, а затем на этой липовой базе определяем эффективность производства… А разве можно на такой основе получить научно обоснованную сбалансированность в стоимостной форме? Разумеется, сделать это очень сложно, а порой и невозможно. Но, пожалуй, самым расточительным последствием использования вала не по назначению является определение на его базе фонда зарплаты. Судите сами.

Прошлый раз тут Егоров называл Южный компрессорный завод, который заменил чугунные кольца на компрессорные. Последние в десять раз дешевле, и в четыре раза увеличился срок их эксплуатации. Следовательно, реальная потребительная стоимость этих изделий возросла более чем в шесть раз. Огромная экономия для общества! Кроме того, на заводе еще кое-какие изделия удешевили. В конечном счете объем валовой продукции уменьшился на два миллиона. Фонд зарплаты у них составлял восемнадцать процентов к валу. Значит, потеряли триста шестьдесят тысяч рублей фонда зарплаты. Внедрение достижений научно-технического прогресса и удешевление продукции привело к тому, что зарплату коллективу платить сполна нет средств. По мере возможности мы им помогали. Но возможности наши ограничены, и в конце концов недавно принято решение об освобождении директора завода…

– А за что же его освобождать? – недоуменно спросил немолодой человек из президиума.

– Его награждать надо! – эмоционально произнес юноша из первых рядов.

– За что освобождать? – повторила вопрос Нона Георгиевна. – Этот вопрос следует переадресовать Георгию Ивановичу, который читал нам тут лекцию о том, как составляются наши планы, и не стал отвечать на мой вопрос: почему зарплату платим не за количество фактически выпущенной продукции с учетом ее трудоемкости, а в процентах от объема накрученного вала? И пока этот абсурд вопреки не только теории, но и… здравому смыслу будет существовать в нашей практике, внедрение достижений технического прогресса, удешевляющих изделия, будет противопоказано. Ведь технический прогресс позволяет сокращать общественно необходимые затраты и в конечном счете снижать оптовые цены. Это ведет к уменьшению объема валовой продукции, а следовательно, и к снижению рассчитанных на базе этого показателя темпов роста объема производства и производительности труда. При такой практике расчетов, как видите, технический прогресс для предприятий ухудшает основные показатели их работы, о чем справедливо тут говорили директора…

 

Петля на шее

– Теперь послушаем Нефедова, председателя колхоза. Фигура для нашей аудитории, согласитесь, редкая… Что же, тем с большим интересом послушаем. Прошу, Аркадий Захарович, – жестом пригласил Венидиктов на трибуну оратора.

– Начну с того, как оказался ваш покорный слуга в роли председателя колхоза. Работал-то ведь я прежде в институте… Многие из вас, видимо, не знают, что раньше в колхозах с себестоимостью не считались, хозрасчет не внедрялся, цены на продукцию научного обоснования не имели… Я работал доцентом на кафедре экономики сельского хозяйства и предложил тему докторской диссертации по себестоимости колхозной продукции. Крамола! Ведь категория себестоимости колхозной продукции тогда считалась антимарксистской. Подумал я, подумал да и пошел в райком с просьбой направить меня в колхоз. Решил на месте разобраться с действием закона стоимости и попытаться найти пути исчисления себестоимости колхозной продукции.

Зал отнесся к новому оратору с повышенным интересом. За трибуной стоял среднего роста мужчина лет под сорок, крепкий, судя по его уверенности, волевой и решительный.

– Кстати, как у вас с диссертацией? – поинтересовался председательствующий. – Брошюры и статьи ваши читал внимательно, многого достигли в колхозе.

– Да в общем-то на месте не стоим, – кивнул Нефедов. – А с диссертацией посложнее. Принципы, о которых в ней должна идти речь, на практике давно действуют. Не только у нас – теперь уже исчисление себестоимости во всех колхозах официально узаконено. Но вот завершить и защитить диссертацию не удается – захлестнули дела…

Только меня сейчас больше беспокоит другое. Посмотрите: ведь ни в одной отрасли экономическая работа не запущена так, как в сельском хозяйстве, и особенно в колхозах… Уважаемый Владимир Михайлович, – обратился Нефедов к Бельскому, – если вам хочется найти «белое пятно» в экономической науке, то обратите свои взоры на сельское хозяйство. С действием экономических законов, и прежде всего с законом стоимости, в этой отрасли долго не считались. Поэтому и не в полную меру использовались огромные преимущества колхозов и совхозов.

Претворение в жизнь гениальных идей ленинского кооперативного плана позволило нам в течение жизни одного поколения коренным образом изменить социально-экономический уклад советской деревни. Но чем быстрее наше движение, тем больше возникает проблем.

Особо хотелось бы отметить такие: несовершенство системы планирования и управления, непоследовательное или половинчатое выполнение директивных решений.

Большие надежды работники села возлагали вот на этот документ. – Аркадий Захарович показал залу тоненькую желтую брошюру. – Это постановление об изменении практики планирования сельского хозяйства. Сложившийся порядок, говорится в нем, при котором хозяйствам указывается сверху, какие культуры и сколько нужно сеять, какие виды скота и сколько надо содержать, приводил во многих случаях к нерациональному ведению хозяйства.

В постановлении предложено перейти на новый порядок планирования, в котором за отправное начало принимается объем товарной продукции. Планирование и учет должны вестись не по количеству засеянных гектаров той или другой культуры и не по количеству голов скота в стаде, а по количеству полученной продукции полеводства и животноводства. Верное, нужное решение! Но жизнь не раз подтверждает, что принять решение, даже самое хорошее, – это половина дела. Главное – воплотить задуманное в практику. Но как раз тут произошла пробуксовка. Годы идут, а намеченные изменения в планировании в должной мере не реализуется. Регламентация сверху стала еще более жесткой. Кукуруза превратилась в «политическую культуру». Расширение ее посевов свидетельствовало о зрелости руководителей. Многолетние травы и чистые пары были объявлены «вне закона». А поскольку в нашей зоне без них доброго урожая не получишь, приходится наличие их скрывать…

– Простите, – обратился Венидиктов к оратору, – мне и раньше приходилось слышать, что посевы трав и пары скрывают. Но ведь это же не драгоценности, которые можно спрятать в сейф, и даже не мотор, который можно упрятать в складских помещениях. Речь идет о гектарах земли. Как же ее можно спрятать? Ответьте, пожалуйста, если, конечно, это не секрет.

– Никакого секрета тут нет. Посевные площади мы завышаем на количество гектаров земли, занятой под парами и травами. А затем полученный урожай делим на всю пашню. В прошлом году мы фактически получили зерновых по двадцать девять центнеров с гектара, а по отчету получилось двадцать четыре, а в среднем по району – только одиннадцать. Как видите, искусственно занижая урожайность, мы все же имеем хорошие результаты. А если мы не будем иметь паров и трав при том пока еще недостаточном количестве удобрений, то вряд ли и на пятнадцать центнеров выйдем. Примерно такая же картина и с поголовьем коров. Нам установлено строгое задание. Его мы по отчету и указываем, а на самом деле содержим меньше, но получаем высокие удои и делим на списочное поголовье…

– Настоящее шулерство! – изумился искренне кто-то на весь зал.

Нефедов на это никак не отреагировал.

– Многие ораторы говорили о порочности принципа планирования «от достигнутого уровня». Его справедливо сравнивают с петлей на шее. Чем более высокого уровня объема производства достигаешь, тем выше новый план. И петля затягивается все туже и туже! В сельском хозяйстве порочность такого планирования усиливается тем, что оплата зависит не от количества и качества полученной продукции, а от выполнения плана. Отсюда стремление колхозов закрепиться в рядах середняков и добиваться заниженных планов. Ведь вместе с повышением урожайности и продуктивности скота хозяйству автоматически увеличивают план. И вот что характерно: недовыполнение, пусть даже небольшое, этого повышенного задания уменьшает оплату и премии по сравнению с тем, что было при заниженном плане. Поэтому руководители хозяйств добиваются облегченного плана под всякими предлогами! И под видом специализации, и под видом механизации – кто во что горазд. Чем меньше план, тем легче его выполнить и перевыполнить и получить доплаты за сверхплановую продукцию.

У нас в хозяйстве в два раза с лишним выше урожайность и продуктивность скота, чем у соседей, а они получают доплат не меньше наших, так как у них плановая урожайность и надои молока в два – два с половиной раза ниже, им легче, как говорится, набирать себе очки. Поэтому нередко случается, что в отстающих хозяйствах, имеющих низкие планы, заработки не меньше, чем в передовых, а бывают и выше. Поэтому глубоко прав Васильев: на первое место при планировании и оценке работы коллективов надо поставить реальную продукцию и ее качество, то есть то, во имя чего организуется производство. И тут нужна система показателей с учетом специфики отраслей. Но если задание по производству продукции не выполнено, то и оценивать нечего. Реальная продукция – это та «печка», от которой в экономике во всех случаях надо танцевать. Только так должен стоять вопрос!

Раздались дружные аплодисменты.

Нефедов смутился от приятной неожиданности: все-таки аудитория серьезная…

– Нельзя допускать, чтобы с помощью «эквилибристики цифр» отдельные горе-руководители годами ходили в передовиках, – с заметным подъемом продолжил он. – Передовик – тот, кто больше получил продукции с гектара земли. Васильев, по-моему, прав, делая упор на то, что мы не должны выполнять план «любой ценой», – надо добиваться неуклонного снижения издержек производства.

Посмотрите, сколько у нас пропадает сегодня фруктов и овощей. Когда я выполняю план по зерну и животноводческой продукции, то уверен – реализую их полностью и по твердой цене. А что получается с фруктами и овощами? Нам рекомендуют побольше выращивать их, а иногда и задание дают. Но как только вырастим – не знаем, что с ними делать, хотя имеем полную свободу по их продаже. Если серьезно думать об эффективности производства, включая плодоводство и овощеводство, то надо прежде наладить порядок, дисциплину исполнения. Обязательства надо взаимно выполнять! Нужна гарантия: все выращенное в срок согласно договору и установленной цене будет вовремя принято и оплачено. А дальше пусть у других голова болит… Нельзя допускать, чтобы колхозы и совхозы, как фермеры, которые без конца разоряются тысячами, десятками тысяч, зависели от стихии рынка. Иначе какое же это планирование?

– А что, по вашему мнению, надо сделать для улучшения планирования? – снова поинтересовался Венидиктов.

– По-моему, надо комплексно выполнять недавно принятое постановление партии и правительства «О фактах грубых нарушений и извращений в практике планирования колхозного и совхозного производства», – ответил Нефедов. – В нем сделан критический анализ реализации постановления, о котором я говорил в начале своего выступления, и намечены практические меры по внедрению нового порядка планирования на практике. Позвольте привести из него некоторые выдержки.

Нефедов развернул «Правду» и начал читать:

– «Там, где строго придерживаются нового порядка планирования, обеспечивается более разумное использование земли, растет производство сельскохозяйственных продуктов. В таких колхозах и совхозах повысилась ответственность работников за результаты труда, возросла их заинтересованность в более высоком урожае зерновых, технических и других культур, в увеличении продуктивности животноводства.

Однако за последнее время в ряде областей, краев и республик допускают давно осужденную партией практику шаблонного планирования производства сверху, бесцеремонно навязывают хозяйствам планы по посевным площадям и урожайности сельскохозяйственных культур, поголовью скота и его продуктивности, регламентируют приказным порядком всю работу колхозов и совхозов. Тем самым парализуется деятельность руководителей и специалистов хозяйств, глушится инициатива колхозников и рабочих совхозов».

Видимо, товарищи, – отложил газету Нефедов, – примеры, которые я приводил из опыта нашего хозяйства и района, – не исключение. Чувствуется, что в период подготовки нового постановления сделан глубокий анализ положения на местах – об этом свидетельствуют намеченные меры.

В постановляющей части этого документа говорится: «Установить, что набор культур, размеры посевных площадей, поголовье скота, сроки выполнения сельскохозяйственных работ, агротехнические и зоотехнические приемы и мероприятия определяются, исходя из местных условий, непосредственно в колхозах и совхозах их специалистами и руководителями с широким привлечением к этому делу колхозников и рабочих совхозов. Колхозам и совхозам необходимо доводить лишь государственный план закупок сельскохозяйственной продукции, а планирование производства должно осуществляться самими колхозами и совхозами, исходя из необходимости обеспечить выполнение государственного плана закупок».

Это и есть полная самостоятельность колхозов и совхозов в решении хозяйственных вопросов на основе централизованного плана. Такую свободу мы горячо одобряем, так как она снимает петлю с нашей шеи. Перед нами открываются новые возможности для дальнейшего использования огромных преимуществ колхозно-совхозного строя, повышения эффективности общественного производства.

Самостоятельность хозяйств в планировании, на мой взгляд, следует дополнить расширением прав при определении форм оплаты по труду и дополнительного стимулирования за сверхплановую продукцию. Во-первых, оплата должна быть в прямой зависимости от количества и качества продукции. И во-вторых, надо снять ограничения в дополнительной оплате за сверхплановую продукцию…

Несколько слов о реорганизации МТС. Я думаю, что в свое время предложения об их ликвидации отклонили правильно: все мы помним, насколько мелки и слабы были колхозы, как мало имело сельское хозяйство техники. Продажа ее сельхозартелям обернулась бы большим распылением средств. Сейчас, конечно, иные условия. В одном нашем колхозе машинный парк теперь намного больше эмтээсовского… Да, отношения, которые сложились между машинно-тракторными станциями и колхозами, становились нетерпимыми. У земли оказалось два хозяина, причем каждый из них преследовал свои интересы.

С ликвидацией МТС вроде бы остался наконец один хозяин. Если не считать одной «мелочи»: у техники по-прежнему два хозяина: с одной стороны, колхоз, а с другой – Сельхозтехника. От техники, как понимаете, все больше и больше зависит и урожайность полей, и продуктивность скота, и прибыль колхозов, то есть все – и земля, и люди, и производство, и быт… Один наш механизатор так сказал: «Трактор для меня что конь для моего деда – и кормилец и поилец». Только разница, думаю, заключается в том, что в коне – одна лошадиная сила, а в тракторе – десятки. Если же взять ЛТК-601, то их, этих сил, тут целых двести. И если он простаивает, то этот простой равен простою десятков, а то и сотен лошадей и людей. У нас два таких трактора. Как они используются?

Нефедов на секунду остановился, отыскал нужный листок:

– Я прихватил с собой некоторые подсчеты… Плохо мы владеем машинами, плохо. Дело в том, что, создавая эту махину, конструкторы не позаботились о шлейфе прицепных орудий. Приходится прицеплять к мощным машинам орудия и тележки, которые и наполовину не загружают их мощность. Это все равно что быка запрячь в детскую коляску… А бывает и хуже. Я имею в виду нехватку запасных частей.

У одного трактора в двигателе вышли из строя кольца – цена им шесть рублей. Проще простого: доставь комплект в колхоз, вмиг замени кольца и продолжай работать. Так нет. Кольца – в специализированной мастерской, за триста километров. Отправили туда двигатель, а там делают только капитальный ремонт, и на очереди таких моторов – конца не видать. Через три месяца отремонтировали!

Посчитали наши экономисты, во что обошлась эта операция хозяйству. За капитальный ремонт, в котором и нужды-то не было, – полторы тысячи, да продукции из-за простоя трактора недополучили (тракторо-день стоит девяносто рублей) на шесть тысяч семьсот рублей. Всего – восемь тысяч двести. Вот и судите: мы боремся за экономию каждой копейки, за снижение себестоимости продукции, а тут вместо червонца расход превысил восемь тысяч… Но зато Сельхозтехника получила сотни рублей прибыли.

– Почему же такое происходит? – прозвучал в зале хорошо поставленный бас.

– Почему? – Нефедов нахмурился. – А все потому, что Сельхозтехника оторвана от земли. Деятельность этой организации оценивают по другим критериям, чем земледельцев. Планы у них иные, свои. Все это ставит Сельхозтехнику не в положение партнера колхозов и совхозов, а в положение стороннего наблюдателя-подрядчика. Нередко случается, что урожай в районе снижается, а прибыль у Сельхозтехники возрастает. Все потому, что она действует по другим показателям – показателям, которые отвечают ведомственным интересам. Два у нее показателя: первый – товарооборот, второй – объем ремонта в рублях. От выполнения и начисляется прибыль, премия, зарплата…

Кстати, о ремонте. Тут налицо явный парадокс. Колхоз заинтересован, чтобы машины работали как можно дольше и надежнее, Сельхозтехнике это невыгодно: она может «завалить» план по ремонту. Чем чаще машины выходят из строя и попадают в ремонт, тем лучше. Искусственному увеличению ремонтов содействует то, что запчасти теперь почти полностью находятся в ее руках. Разве это разумно? – Голос Нефедова даже задрожал от обиды. – Ремонт ведут два звена – хозяйства и Сельхозтехника, а запчасти отданы одному из них. Чьи интересы Сельхозтехника блюсти будет? Неужели интересы колхозно-совхозной ремонтной базы? Как бы не так: своя рубашка ближе к телу. Вот и получается сплошь и рядом – нужна нам пустяковая деталь, они говорят: гони трактор или комбайн в районную мастерскую, мы все исправим. И приходится гнать. Словом, поток машин направляем… к запчастям! Во что это обходится, нетрудно догадаться.

Кто-то из вас может возмутиться: разве так уж бесправны и беспомощны хозяйства?! Да, мы можем предъявить свои требования к Сельхозтехнике, можно в чем-то не согласиться, но все равно остаемся в проигрыше.

Однажды работник Сельхозтехники мне знаете что сказал? Для нас самое невыгодное – отдавать запчасти хозяйствам. Какой сапожник, говорит, будет раздавать гвозди, он сам постарается их забить. Вот и забивают. А нам, чтобы не гонять технику, приходится выкручиваться.

Например, получив запчасти, оформляем, будто ремонт провела Сельхозтехника. Это, конечно, бьет по экономике хозяйства. И тем не менее будто выгодно – не надо гнать машину в мастерскую и терять там лишнее время. То же самое с монтажом оборудования ферм. Полгода у меня лежат возле коровника механизмы – завезла Сельхозтехника и не монтирует. Сколько к ним обращался – ответ один: нет людей. Наконец управляющий мне говорит: «Если торопишься, монтируй сам, но подпиши акт, что установили оборудование мы».

Но самое удивительное, что за этот грабеж среди бела дня мы еще и благодарим работников Сельхозтехники: иначе запчастей не получишь, оборудование вообще не завезут, отправят его другим, более покладистым. Вот в какие поставлены мы условия. – Аркадий Захарович снова горько усмехнулся. – Получается, что не Сельхозтехника работает на нас, а мы на нее. Вот так и создается видимость ее эффективности, вот таким образом получает она высокие прибыли…

Не могу говорить о других, но наша облсельхозтехника поднаторела и в искусственном раздувании товарооборота. Немалое количество техники и других материально-технических средств мы получаем непосредственно от поставщиков. Сами разгружаем и доставляем в хозяйство. Иногда прямо от поставщиков вывозим их продукцию своим транспортом. Однако Сельхозтехника берет с нас и за эти изделия такую же наценку, как и за те, что получаем у них на базе. Спрашивается, за что? Кроме того, для увеличения товарооборота работники Сельхозтехники пользуются и таким неблаговидным методом: продают по нескольку раз одни и те же детали внутри своей системы…

Начальник планово-экономического отдела областного объединения Сельхозтехники рассказал мне, что объединение получило большую партию траков. Из траков – вы наверное знаете – составляются гусеницы для тракторов. Они легко собираются и разбираются. Так что же сделали с этими траками? С областной базы продали их не потребителям, а специальному магазину, и благодаря этому товарооборот базы увеличился на восемь тысяч рублей. Спецмагазин продал их тоже не потребителям, а районным базам Сельхозтехники и тоже повысил свой товарооборот на такую же сумму. Те, в свою очередь, отгрузили траки не колхозам и совхозам, а своим мастерским, которые, разумеется, тоже увеличили товарооборот. В мастерских траки соединили по три – пять штук – простейшая операция! Но это уже производственная деятельность, которая включается в объем ремонта. Соединенные в «узлы» траки на пятьсот рублей стали дороже. Эти восемь с половиной тысяч уже как «своя» продукция вернулись в спецмагазин. А отсюда узлы теперь уже продавались колхозам и совхозам, которые легко разбирали эти узлы и пускали в ход. Таким образом партия траков стоимостью восемь тысяч рублей благодаря «находчивости» дала для плана восемь с половиной тысяч рублей «ремонта» и тридцать две с половиной тысячи рублей для плана товарооборота!

Не могу умолчать сегодня и о «национализации» коров. Думаю, что уже скоро эта мера плохо скажется на снабжении населения животноводческой продукцией. Вину за это потом будут сваливать на того, кто принимал решение. Но свою долю вины за это должны нести и ученые. В последние годы они опубликовали немало материалов против личного подсобного хозяйства. У меня в портфеле десятки вырезок – авторы статей предлагают избавиться от таких пережитков прошлого, как содержание скота в личном пользовании и подсобных участков колхозников и рабочих. На мой взгляд, это вредные предложения! Подсобное хозяйство нельзя считать личным. При социализме – это серьезное подспорье в удовлетворении потребностей в продовольствии, и его надо развивать.

– Простите, Аркадий Захарович, что перебиваю, – сказал Венидиктов, – ваше время почти истекло, но нам, ученым, хотелось бы услышать ваше мнение и об управлении сельским хозяйством.

– Вы знаете, что в управлении сельским хозяйством есть пока немало изъянов и оно действительно нуждается в совершенствовании. Но не в таком, какое мы подчас наблюдаем сегодня. Что я имею в виду? Мне не нравится прежде всего процесс создания все новых управленческих организаций. Сельское хозяйство на глазах дробится и дробится. Появилось объединение Сельхозтехника, которое призвано заниматься снабжением сельского хозяйства запчастями, ремонтом, монтажом оборудования. Появились строительные межколхозные, государственно-колхозные организации. Возникают самые различные тресты и объединения. Все эти организации перетаскивают, как магнит, из колхозов и совхозов и людей, и технику, и фонды. А показатели их работы не связаны с ростом сельскохозяйственной продукции. У каждой из них свои ведомственные цели и задачи…

Мне кажется, сегодня теория и практика должны направить свои дружные усилия на управление единым агропромышленным комплексом в районе. Такой комплекс надо оформлять организационно и экономически, подчинив единой воле и единой цели. В этой же связи встают проблемы специализации. Ее необходимость уже ни у кого не вызывает сомнений. Но настораживает поспешность, с которой в иных колхозах и совхозах избавляются от многих отраслей. Особенно тут не везет животноводству. Специализируют отдельные хозяйства на производстве свинины и говядины, строят комплексы, а в срок они не вступают. Бывает, строители не подведут, уложатся в сроки, но встает уже другая проблема – перебои с кормами. Из-за этого комплексы на запланированное поголовье не могут выйти. А там, где раньше и кормов хватало для небольшого стада, и люди были, – от ферм избавились. Такая картина, например, в нашем районе. Несмотря на то что появились комплексы и специализированные хозяйства, животноводческой продукции стало меньше. Этого мы, конечно, допускать не вправе. Специализация должна проводиться, во-первых, постепенно, во-вторых, продуманно…

– Уж если вы, Аркадий Захарович, сказали «а», надо бы и сказать «б»… – уловив, что Нефедов собирается покинуть трибуну, с улыбкой заметил Венидиктов. – О специализации мы услышали, а как вы смотрите на проблему кооперирования?

– В этом отношении, я думаю, дела у нас получше, – чуть подумав, начал Нефедов. – Созданные в республиках и областях агропромышленные комплексы, объединяющие совхозы и колхозы, с одной стороны, и перерабатывающие их продукцию предприятия, с другой, а кое-где и торговые организации, с третьей, показали себя неплохо. Однако, несмотря на многие решения и рекомендации всемерно расширять этот процесс, дела тут не блещут. Главная причина – ведомственность. На словах все за, а на деле никто не хочет передавать «свои» предприятия «чужому» ведомству…

В одном убежден я твердо: не дробить отрасль мы должны, а, напротив, объединять, сливать в одно целое производство, транспортировку и переработку продукции. Мне представляется целесообразным в порядке эксперимента организовать в районе единый агропромышленный комплекс. Кроме колхозов и совхозов, в него должны войти все специализированные предприятия, связанные с переработкой продукции и обслуживанием сельского хозяйства.

– А как вы бы стали оценивать работу партнеров? Есть ли у вас наготове универсальный показатель? – решил снова заявить о себе Бельский.

– Да, я думал об этом, – спокойно ответил председатель колхоза. – За основные показатели надо принять такие: прирост сельскохозяйственной продукции, повышение ее качества и снижение издержек производства. И все должны быть в этом заинтересованы. Тогда бы во время сева и уборки практически весь район занимался сельскохозяйственными работами, а остальное время – переработкой продукции, строительством, ремонтом, подготовительными операциями. Уверен, наше будущее в агропромышленном комплексе… Нам нет необходимости держать на селе круглый год людей и технику, способных за пятидневку убрать урожай и за несколько дней провести посевную кампанию.

И в заключение позвольте мне высказать суждения о прибыли. Здесь некоторые товарищи утверждали, что прибыль является источником удовлетворения потребностей независимо от социальной природы общественного строя. Это не совсем так. Для капиталиста любая прибыль хороша, каким бы путем она ни шла в руки. Тут и повышение цен, и интенсификация труда, и много других мер, включая даже взятки. Любая прибыль мила капиталисту, ибо она для него является целью производства.

Иное дело при социализме. Абсолютизация прибыли – это принцип, как тут образно сказано, неприемлемый в принципе. Прибыль, получаемая за счет искусственного удорожания сельскохозяйственной продукции или повышения цен на промышленные изделия, не может быть «источником удовлетворения общественных потребностей». Наоборот, она ведет к снижению эффективности производства, к несоответствию товарной и денежной массы. По-моему, мы забываем простую истину, которую очень емко выразил Пушкин в романе «Евгений Онегин»: «…как государство богатеет и почему не надо золота ему, когда простой продукт имеет».

Поэтому я полностью поддерживаю предложение Васильева, который весьма кстати напомнил одно из принципиальных теоретических положений Маркса о том, что прибавочный продукт создается живым трудом. Прошлый, овеществленный труд не создает и не может создавать прибыли. Прибыль, полученная без увеличения реальной продукции, – это воздух внутри воздушного шарика. Столь же иллюзорна и валовая продукция, которая получена в результате повторного счета стоимости материалов и полуфабрикатов. Учет чистой продукции и реальной прибыли во всех отраслях народного хозяйства и на всех его уровнях – вот над чем нам надо думать, чего добиваться!

Зал встретил последние слова оратора одобрительным гулом.

– Следующим выступает Николай Филимонович Пономарев, кандидат экономических наук, – объявил председатель. – Насколько помню, вы строитель и, по-моему, аспирантуру заканчивали у нас на кафедре экономики строительства?

– Совершенно верно, Сергей Илларионович, – отозвался Пономарев, открывая перед собой объемистую папку.

– По-моему, мы с вами после защиты говорили о работе на кафедре преподавателем. Ну и почему же вы покинули институт?

– Во время учебы я женился. Жили мы в однокомнатной квартире, которую я получил до аспирантуры, работая заместителем управляющего строительным трестом. А тут жена сюрприз преподнесла – подарила мне трех дочерей – Веру, Надежду и Любовь. Жить стало тесновато, а получить у вас квартиру я рассчитывать не мог, вот и пришлось вернуться на свое место. Управляющего трестом, с которым я работал, как раз тогда назначили начальником главка, он меня и порекомендовал на свою прежнюю должность.

– Так, так… Вы что же, навечно связали свою судьбу с трестом? К нам не собираетесь вернуться? Нам практики очень нужны!

– Опять осложнение, Сергей Илларионович! Жена одарила меня еще одной радостью – двух сыновей преподнесла… В скором времени матерью-героиней стать может. А тут начальника главка заместителем министра назначили, он предложил мне занять освободившийся пост. Поэтому я, можно сказать, выступаю перед вами в новой роли, хотя говорить буду с позиции старой…

Прежде всего мне, как человеку, давно работающему в строительстве, хотелось сказать, что в этой отрасли, и особенно в послевоенные годы, мы достигли многого. Очень многого. За годы Советской власти на пустом месте созданы новые отрасли индустрии – чего только стоят тракторная и автомобильная… Построены и восстановлены десятки тысяч предприятий, цехов и других производственных и культурно-бытовых объектов. Создана мощная строительная индустрия: сейчас действуют более одиннадцати тысяч подрядных строительных организаций. В первой и второй пятилетках только треть объема работ выполнялась подрядным способом, а сегодня уже – девяносто процентов. Но и резервов еще в строительстве предостаточно. И хорошо, что о них идет здесь откровенный разговор. Мне особенно понравились два прозвучавших сравнения – образных и глубоко отражающих суть дела.

Первое касается сравнения действующего метода определения фонда заработной платы с «колоколом», без которого немыслимо устроить колокольный звон. Здорово сказано! И второе: принцип планирования «от достигнутого уровня» образно сравнили с петлей на шее – чем лучше работаешь, тем петля затягивается все туже и туже. Я на себе это испытал.

– Ну а теперь, с высоты начальника главка, вы можете снять эту петлю с треста? – вставил Венидиктов.

– Трудно сказать… Ведь я и раньше был в добрых отношениях с начальником главка и просил его уж если не снять, то хотя бы дальше не затягивать петлю. Он так сказал мне однажды: «Мне труднее, чем тебе. Пойми, дорогой, что и у меня есть такая петля. Ведь у главка план превысил уже триста миллионов рублей. И каждый год еще по восемь – десять процентов добавляют. Если я перестану тебе затягивать петлю, то кому-то другому я должен затянуть ее в два раза туже. Тот, другой, может задохнуться, и мне же придется его экстренно спасать, то есть снижать ему план. А за счет каких резервов?» Посему я и воздержусь от прямого ответа на ваш вопрос, Сергей Илларионович. Поживем – увидим.

– Сразу чувствуется почерк строителя. Давать уклончивые ответы вы мастера, – съязвил председатель.

– Жизнь учит… – философски резюмировал Пономарев. Чуть помолчав, продолжил: – Хочу поддержать предложения Васильева. При планировании и оценке работы производственных коллективов всегда и везде на первом месте должна быть реальная продукция, ради которой и создано то или иное предприятие. Особо мне пришлась по душе его мысль о том, что обобщающий показатель надо сделать расчетным. Затрат на это никаких не надо, а экономия будет огромная.

Возьмем строительство. Подрядным организациям с учетом их материально-технической базы надо планировать число объектов. Каждый из них имеет нормативные сроки строительства. Определить, сколько и каких объектов может построить та или иная организация, – нетрудно. Это надо отражать в плане. На каждый объект выдается проектно-сметная документация. В ней указано, каких и сколько потребуется материальных ресурсов, включая трудовые затраты. Оценивая работу организации, прежде всего следует выяснить: выдерживаются ли сроки ввода объектов в строй и их качество, нет ли превышения сметной стоимости?

Я много размышляю над положением в строительстве и прихожу к выводу: простое дело мы искусственно усложняем, создаем массу проблем. Представьте себе, что вот на этом столе, – оратор показал рукой на длинный стол президиума, – стоят десять чемоданчиков с набором необходимых инструментов и приборов разных специалистов – сантехника ЖЭКа, мастера телеателье, электромонтера, парикмахера, врача, фоторепортера и так далее. На каждом чемоданчике указана стоимость содержимого. Давайте теперь все вытряхнем и свалим в одну кучу, а затем снова на указанную сумму разложим по чемоданам что куда попадет. Смогут ли и после этого специалисты работать нормально, как и прежде?

Но ведь в строительстве происходит нечто подобное. Каждый объект имеет свой чемоданчик с нужным набором. Перечень содержимого в нем указан в проекте и смете. Если нашему тресту поручают строить какой-то объект, то, по законам элементарной логики, содержимое чемоданчика именно данного объекта надо полностью передать в распоряжение подрядчика. Но на практике это делается по-иному. Содержимое чемоданчиков всех плановых объектов сваливают на большой стол, именуемый Главснабом. И выделяют нам объекты с пустыми чемоданчиками, на которых указано лишь, на какую сумму, каких приборов и инструментов туда надо вложить. И вот мы выстраиваем эти чемоданчики в ряд, открываем их крышки и по мере выделения ресурсов с большого стола заполняем их. Длится этот процесс долго, порой очень долго. Многие чемоданы почти полностью заполнены, но годами стоят открытыми из-за каких-то мелочей.

Все, что говорилось тут о ненаучном методе определения фонда зарплаты, в полной мере относится и к строительству. Когда более пяти лет назад я вернулся в трест после аспирантуры, фонд заработной платы составлял двадцать четыре процента от «объема строительно-монтажных работ, выполненных собственными силами». Так длинно у нас называется валовая продукция.

– А почему «собственными силами»? Вы что, разве можете привлекать шабашников?

– Вы слышали слово «субподрядчик»?

– Слышали, что за вопрос…

– А знаете его смысл?

– Нет, – признался кто-то откровенно.

– Трест, как генеральный подрядчик, заключает договор с заказчиком и обязан сдать ему готовый объект. Кроме нас, заказчик ни с кем не имеет отношений. А мы заключаем по некоторым объектам десятки субподрядных договоров на выполнение специальных работ с соответствующими организациями – с теплотехниками, связистами, энергетиками, монтажниками, наладчиками… Их работы мы включаем в отчетность, но они нам не дают ни плана, ни зарплаты. В общем объеме работ выделяется то, что выполнено «собственными силами». Как видите, шабашники тут ни при чем.

Итак, пять лет назад фонд заработной платы у нас составлял двадцать четыре процента от «объема строительно-монтажных работ, выполненных собственными силами».

Постепенно этот фонд снизили до восемнадцати процентов. Это значит – восемнадцать копеек на рубль валовой продукции в среднем на всех объектах.

Прошу обратить внимание: нам планируют в среднем восемнадцать копеек на рубль объема выполненных работ. А по сметам и фактически трудовые затраты колеблются от десяти до пятидесяти процентов к объему. На строительстве домов культуры, где много дорогих материалов, расходы на зарплату составляют примерно десять – двенадцать, а при сооружении стадионов – более пятидесяти процентов.

Откуда же взялась цифра «восемнадцать»? Обоснована ли она? Увы, и рассчитывать-то эту цифру невозможно… и иметь нельзя.

– Это почему же? – удивился председатель.

– Да потому, уважаемый Сергей Илларионович, что в тот момент, а точнее, в конце года, когда обычно утверждают фонд зарплаты на будущий год, еще никто не знает, какие объекты каких заказчиков в конечном счете нам включат в титульные списки для финансирования Стройбанком. Как же можно определять фонд зарплаты, не зная объектов строительства? Даже самые знаменитые провидцы и астрологи вряд ли могли бы взяться за это дело. А вот в нашем ведомстве не только «определяют» его, но и утверждают!

«В огороде бузина, а в Киеве дядька» – так образно сравнил один экономист в одной из своих статей связь фонда зарплаты строителей с объемом выполняемых работ. Верно, очень верно подметил!..

– Почему же вам планируют именно восемнадцать процентов? Вы не сказали, откуда взялась эта цифра, – напомнили Пономареву.

– Формально исходили из того, – начал объяснять он, – что в прошлом году у нас было девятнадцать процентов. Намеченный рост производительности труда должен снизить трудовые затраты до восемнадцати процентов…

– Вполне логично, – заметил Венидиктов.

– Формально да, но по существу никакой тут логикой не пахнет, – возразил оратор. – Дело в том, дорогие товарищи, что в прошлом году в девятнадцать процентов не мы укладывались, а просто нас «укладывали» в это прокрустово ложе. Лимитом по труду нам утвердили девятнадцать процентов к объему выполненных работ, и ни копейки больше Стройбанк нам не отпускал. Если бы мы нормально работали и вводили в строй объекты по графику, то не смогли бы обеспечить коллективу зарплату. Как же мы выкручивались, можете спросить вы.

А очень просто: брали все новые и новые объекты и выполняли там самые выгодные работы. Это вело к тому, что незавершенное производство у нас год от года росло – сейчас оно равно почти трехгодичной трестовской программе. Иными словами, чтобы сдать недостроенные объекты, нам надо в течение трех лет работать только на них, не начиная ни одного нового. Такая картина не только в нашем тресте. Почему же растет незавершенка? Она, как вы знаете, стала притчей во языцех. Чем больше мы говорим о ее снижении, тем быстрее она растет. Главная, коренная причина ее роста, на мой взгляд, – ненаучный принцип определения фонда зарплаты. Я убежден: пока зарплата зависит от объема в рублях, сократить незавершенку до норматива очень трудно, а кое-где просто невозможно. Буду очень рад, если мой прогноз не подтвердится…

Что же происходит? Мы срываем сроки сдачи, об этом вы знаете. За нарушение графиков ввода объектов в строй нам, как правило, объявляют выговор. На мне, например, перед новым назначением «висели» строгий и два обычных выговора. Какой порядочный строитель без выговоров? В нашей отрасли их количеством иногда просто гордятся. Выговор можно стерпеть, а вот если вы не выплатите рабочим зарплату – голова с плеч. Поэтому единственная «палочка-выручалочка» в наших условиях – увеличение незавершенки.

Росту ее способствует и неверный метод распределения капиталовложений. У нас есть немало так называемых замороженных строек, то есть чемоданчиков, которые перестали заполнять, и они стоят с открытыми крышками. Откуда они берутся, такие объекты-чемоданчики? Дело в том, что каждый заказчик пытается пробить, утвердить, включить в титульные списки свой объект и зачастую этого добивается. Мы начинаем строить: ведем земляные работы, устанавливаем кран, укладываем фундамент, завозим кирпич… А на следующий год другие заполучают капиталовложения, более пробивные заказчики… Начатая стройка замораживается, а мы, подрядчики, узнаем об этом нередко лишь в феврале – марте, после утверждения титульных списков. Нам ничего не остается, как переходить на другие объекты-чемоданчики и заполнять их выделяемыми ресурсами под объем работ в рублях… И таких объектов немало. Обратите внимание, сколько стоит в иных городах «мертвых» кранов!

Вы знаете, как много занимаемся мы и реконструкцией предприятий. Очень нужное, выгодное для экономики дело, но строители отбиваются от него как черт от ладана. Их можно понять. Реконструкция – это прежде всего большой расход заработной платы – ведь стоимость вновь устанавливаемого оборудования в объем работ не включается, а работать в действующих цехах приходится в основном вручную.

Реконструкция просто разоряет строителей…

Для удорожания работ иные коллективы стараются отказываться от дешевых материалов, применяются более дорогие, хотя сейчас в строительстве можно использовать дешевые, легкие материалы и конструкции…

В общем, проблем у нас немало. Но особенно волнует работников нашей отрасли планирование материально-технического снабжения. Ныне в строительстве все более широкое распространение получает так называемый «миллионник».

– Что это такое? – нетерпеливо бросил сразу кто-то из зала.

– «Миллионник» – это принцип распределения материальных ресурсов на миллион рублей капитальных вложений по определенным нормам, – принялся пояснять Пономарев. – Например, тресту утвердили план на год тридцать миллионов рублей. На эту сумму ему Главснаб и выделяет по норме металл, цемент, кирпич, гвозди и другие материалы, вместо того чтобы выделить то, что указано по смете каждому замороженному объекту-чемоданчику. Между фактической потребностью согласно проектно-сметной документации, обозначенной на чемоданчике, и выделяемыми ресурсами по «миллионнику» по многим материалам разница составляет от десяти до двадцати процентов. На многих объектах вечно чего-нибудь для завершения не хватает, а по ряду материалов образуются излишки. Отсюда и начинается натуральный обмен: ты – мне, я – тебе…

Как видите, материальные ресурсы, так же как и фонд зарплаты, определяются округленно, приблизительно. Какое уж тут научное обоснование! К тому же в каждый чемоданчик мы стараемся вложить побольше дорогих инструментов и приборов – это чтобы выполнить план.

– Но тогда вы не уложитесь в сметную стоимость, обозначенную, как вы говорите, на чемоданчике… – захотел уточнить Венидиктов.

– А мы и не укладываемся, – усмехнулся Пономарев. – Уложиться можно лишь в том случае, если к объекту дают не пустой чемоданчик, а с полным набором ресурсов и в срок. Но такое пока, к сожалению, бывает редко.

– А на чей счет относят все-таки перерасход сметы?

– За перерасход расплачивается заказчик, а точнее – государство… Ведь многие сметы по нескольку раз пересматриваются в сторону повышения их стоимости. И чем дольше строится объект, тем больше таких пересмотров. Для этого мы заранее по каждому объекту готовим перечень объективных причин. Например, редко применяем материалы, указанные в проекте. Трубы, как правило, используем больших диаметров, чем надо, железный лист толще положенного и так далее… К тому же простои из-за перебоев в снабжении рабочим оплачивать тоже надо.

– Но простои идут по другой статье, – встрял один из знатоков строительства.

– Должны идти, но не идут, – возразил Пономарев. – Простои бывают практически во всех строительных организациях. Но пойдите поищите их по документам – днем с огнем не найдете. Если мы будем платить за простои по тарифу – рабочие потеряют в заработке и уйдут туда, где и за простои платят сполна!

Сергей Илларионович вновь подал голос:

– А что бы вы могли предложить для устранения недостатков в строительстве?

– Прежде всего надо отладить планирование. Вы можете сказать, что это общие слова. Верно. Давайте порассуждаем. Как раньше крестьянин строил избу? Он сначала готовил все необходимое для этого. Порой, бывало, год-другой у него лес лежит, а не строит: пока весь набор материалов – до стеклышка, до кирпичика – не соберет. Да и что бы получилось, построй он дом без печки или без окон, дверей? Все равно не жилье. А вот когда он все собрал, то сразу зовет знакомых, друзей и родственников – и за две-три недели дом готов! Этот древний метод значительно ближе к науке, чем наша трестовская практика.

Ведь посмотрите: мы начинаем объект, а на следующий год финансирование его по каким-то причинам закрывают, и стройка замирает – порой на долгие годы. А надо все делать быстро, без проволочек доводить до конца. Всем должна верховодить смета: по ней надо выделять все необходимые материалы и, конечно же, заработную плату. Рассчитывать фонд зарплаты не по валу, а согласно трудоемкости работ. Собственно, все в учебнике об этом написано…

– Если я вас правильно понял, Николай Филиппович, – сказал Венидиктов, – беда в том, что на практике вы делаете не так, как говорится в учебнике?

– Большинство наших бед идет от того, что ведомственные инструкции не согласуются с учебниками даже по важнейшим, принципиальным вопросам. Ведь вот послушайте, что говорится в учебнике «Экономика строительства»: «Плановый фонд заработной платы определяется прямым расчетом по отдельным видам работ и конструктивным элементам, исходя из плановых объемов работ и соответствующих укрупненных расценок». Четко и ясно. Следуй мы этому правилу на практике, парадоксов бы никаких не случалось…

Или возьмем, например, планирование производственной программы. Учебник дает нам научно обоснованные рекомендации о том, как рассчитывать производственную мощность, как на ее основе определять реальный план. Именно взвешенный, рассчитанный на полное использование техники и рабочих рук план – ибо заниженная или завышенная программа не содействует повышению экономической эффективности производства.

Должен вам сказать, что научные рекомендации, о которых говорится в наших учебниках, давно применяются в развитых капиталистических странах. Недавно я побывал на симпозиуме строителей в Цюрихе. К старой гостинице, в которой мы жили, пристраивался новый шестнадцатиэтажный корпус. В ту пору как раз возводили каркас – ежедневно по этажу. Людей почти не было видно. Работало там всего несколько монтажников и довольно активно действовал кран. Мы попросили владельца гостиницы показать нам стройку, познакомить с организацией работ.

«Сначала, – рассказывал нам хозяин, – я заказал проект с учетом специфики этого конкретного места. А потом заключил договор с фирмой на сооружение каркаса».

«Сколько человек должно работать?» – спросили мы.

«Меня это не интересовало, – ответил он. – В договоре указана сумма, которую я плачу, и срок окончания работ».

«А какой срок?»

«Два месяца. Одновременно я нанял группу подготовки производства. Она закупает, доставляет и, пользуясь тем же краном, что и монтажники, одновременно расставляет на каждом этаже все, что нужно для полной его отделки под ключ. К моменту окончания каркаса они свою работу тоже должны завершить. На днях я подписал договор с организацией, которая за три месяца закончит все остальные работы и сдаст корпус в эксплуатацию».

Игнорирование научных положений противоречит порой и здравому смыслу. Помню, после аспирантуры, на одном из трестовских совещаний, я много говорил о сетевых графиках и других прогрессивных новинках в строительстве.

Послушал меня один из наших ветеранов, начальник СМУ, и сказал: «Вы, Николай Филиппович, здесь очень красиво говорили. Но впредь не тратьте время, не агитируйте нас за технический прогресс. Мы заранее с вами согласны, только создайте сначала необходимые условия. А сейчас я и без сетевого графика до конца года могу сдать не менее пятнадцати объектов, если бы выделили нам ресурсы по смете. Перечень их я передал вам две недели назад, но пока – ни ответа ни привета. С высоких научных небес вам придется опуститься на землю-матушку и заняться сугубо земными делами. Главный наш бич был и остается – перебои в снабжении материальными ресурсами. А в таких условиях никакой сетевой график не поможет. Вы лучше добейтесь, чтобы строек у нас было ровно столько, сколько можно обеспечить всем необходимым. И ни одной больше. Вот тогда и вернемся к разговору о сетевых графиках…»

Жизнь быстро вернула меня на «землю-матушку», и я вынужден был отложить идеи, которые излагал в диссертации, до лучших времен. Приблизить это время – значит содействовать тому, чтобы достижения научно-технического прогресса как можно скорее пришли в строительство. Очень важной мерой в этом направлении, на мой взгляд, было бы внедрение показателя чистой продукции. Откровенно говоря, я даже не догадывался, что эту «новинку» в двадцатые годы не только знали, но и пытались внедрить. Выходит, изобретаем велосипед заново…

Думаю, – Пономарев посмотрел на часы, – что если у нас утвердится показатель чистой продукции, то он поможет устранить недостатки, о которых шла речь выше. И к тому же сделать это в строительстве проще простого. Ведь что у нас нынче получается? Когда мы устанавливаем, например, розетки, штепселя, электросчетчики, раковины, унитазы и прочее оборудование, их стоимость из объема выполненных работ исключается. А стоимость проводов, кабелей, труб, кирпича, паркета и всех других материалов включается. Разве это справедливо? Конечно, нет. Паркет и кабель – это такой же прошлый или овеществленный труд, как электросчетчик и унитаз. Они не могут увеличивать вновь созданной стоимости, а лишь переносят свою стоимость на строящийся объект.

С этим бороться надо еще при составлении смет: стоимость материалов, так же как и оборудования, исключать из объема выполненных работ. Вместо них, на мой взгляд, целесообразнее ввести другую графу: стоимость нормативной обработки. Что она собой представляет? Ответ на этот вопрос есть в учебниках. А к НСО следует установить единый процент рентабельности. Тогда мы перестанем делить работы на выгодные и невыгодные.

И в заключение позвольте несколько слов сказать не по теме. На прошлой неделе одного нашего водителя самосвала в подмосковном селе ослепил встречный МАЗ, и он сбил… корову. В милиции водителю предъявили обвинение в том, что он уничтожил половину молочного стада села.

«Позвольте, – возмутился водитель. – Я же сбил всего одну корову!»

«Но их здесь было две», – сказали ему.

По залу прокатился дружный хохот.

– Когда у нас с женой появились Вера, Надежда и Любовь, – молоко, как и многим соседям, нам привозила молочница. Наполняла через день выставленные на площадке бидоны, а в конце месяца мы рассчитывались. Нам удобно, и ей не терять время на рынке. Дачу мы многие годы снимали в Фирсановке. Раньше там молока было хоть залейся, а теперь на всю округу тоже осталось две коровы. Вот и приходится все возить из Москвы. В столицу теперь едет за продуктами и вся сельская округа. Естественно, начались перебои… Я несколько дней накапливаю в холодильнике продукты, а затем отвожу их на дачу. А на прошлой неделе сумку повесил на крючок в электричке и забыл. Целая трагедия! Поэтому я полностью согласен с предыдущим оратором, что вряд ли «национализация» коров, как он выразился, будет способствовать улучшению благосостояния…

Закончить хочу откровением: нелегко работать в строительстве. Так что, уважаемый Сергей Илларионович, при случае возьмите меня, пожалуйста, к себе в институт. Наблюдений у меня теперь – более чем достаточно…

Приподняв вверх указательный палец, Венидиктов хитровато улыбнулся:

– К тому времени вашего замминистра назначат министром, и он опять возьмет вас в заместители.

– Я все же предпочел бы работать в институте, чем заместителем министра…

– Свежо предание, да верится с трудом… – пробасил кто-то осуждающе.

•

– Слово Каверину Алексею Васильевичу. Будьте любезны, представьтесь аудитории, – суховато промолвил Венидиктов, когда к трибуне подошел молодой человек, всем обликом выражающий простоту и скромность.

– Я аспирант Института транспорта. Вы, товарищ председатель, верно заметили вначале, что молодым не так просто высказать свое мнение, публиковаться. Знаю по собственному опыту… С юных лет работаю на транспорте, был рабочим, мастером, заместителем начальника станции. После института назначили заместителем начальника планового отдела Дороги.

Два года назад я выдержал конкурс в аспирантуру, сдал кандидатский минимум и в основном подготовил первый вариант диссертации – материалом запасся раньше. Тема касается совершенствования показателей работы транспорта. Но когда с диссертацией ознакомился мой научный руководитель, Неверов Григорий Захарович, он разгромил ее в пух и прах и посоветовал впредь этой темой не заниматься. Уверяет, что я занял неверную в принципе позицию. Мол, практика развивается иным путем… В общем, все у меня получилось, конечно, не как в сказке. Я на распутье. Друзья советуют согласиться с руководителем…

– А чего же требует от вас научный руководитель? – поинтересовался Царев и строго посмотрел на молодого человека. Неверова он знал хорошо – был в приятельских отношениях – и потому нарушил так долго хранимое им молчание.

– Григорий Захарович предлагает прежде всего отказаться от критики показателя «тонно-километр». Я же доказываю, что оценивать работу транспортных организаций по тонно-километрам неэффективно. Это, по-моему, можно сделать лишь с помощью системы показателей, отражающих количество перевезенного груза. А Григорий Захарович в свое время защитил докторскую диссертацию, в ней все сводится к тому, что тонно-километр больше, чем другие показатели, подходит на роль главного. Сегодня на транспорте, как известно, все инструкции, вся практическая деятельность держатся на тонно-километрах. Вот друзья и говорят: согласись с руководителем, а станешь кандидатом, потом и критикуй свои тонно-километры на здоровье.

Каверин начинал горячиться. Говорил с мальчишеской порывистостью, с горьким чувством несправедливо обиженного человека.

– Получается: сначала защитись, а для этого пиши не то, что считаешь нужным обществу, а то, что по душе научному руководителю, потом уж воюй. Я таким путем не пойду. Я как-то сказал товарищам, своим советчикам: не посчитайте высокопарными мои слова, но мы ведь марксисты. И давайте вспомним, чему учит Маркс… В предисловии «К критике политической экономии», цитируя Данте из «Божественной комедии», он пишет, что у входа в науку, как и у входа в ад, должно быть выставлено требование: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета».

– Если же мы с первых шагов в науке, – более уверенно заговорил Каверин, – начнем придерживаться конъюнктурных вариантов, то уже одним своим присутствием окажем ей медвежью услугу. Ведь в свое время классическая буржуазная политическая экономия достигла больших высот, но как только она стала, примерять свои выводы – выгодны они капитализму или невыгодны, и все неугодное капиталисту уже отвергалось, перечеркивалось, наука начала на глазах перерождаться из классической в… вульгарную.

Допустимо ли науке подстраиваться под практику? Думаю, что нет. Ведь практика не всегда бывает научно обоснованной: примеров тому на нашей встрече приводилось немало. И если мы не будем смотреть вперед, утратим самостоятельность, откажемся от поиска, мы не оправдаем доверия, возложенного на нас партией и государством. А ведь страна ждет от науки отдачи затрачиваемых средств – немалых, как вы знаете, средств.

Конечно, я могу ошибаться, как всякий ученый, тем более молодой, но убеждения свои буду отстаивать. А препон на моем пути, по всей видимости, возникнет немало. Первая уже существует реально – Неверов. Я подготовил статью для журнала, но по институтскому порядку ее должен одобрить отдел. Неверов прочитал ее и предложил отредактировать, тогда, мол, статью опубликуют. Но я-то хорошо понимаю, что после его редактуры это уже будет совсем другая, не моя статья.

Ну, это так, для вступления. А теперь скажу по существу. Прежде всего о том, почему я твердо убежден в ненаучной оценке работы транспорта, ее планирования.

Позвольте сначала зачитать выдержку из статьи заместителя начальника Центральной дороги по экономике И. Мыланского. Вот что он пишет в «Правде»: «Можно ли представить бригаду рыбаков, работу которой учитывали не столько по количеству выловленной рыбы, сколько по объему прошедшей через невод воды? Любой скажет, что это несуразица. Но вот о наших железнодорожниках столь категорично этого заявить уже нельзя. Нет, и для тружеников стальных магистралей, бесспорно, важна „рыба“, то есть количество принятых и отправленных грузов, но не меньшее значение имеет и „вода“ – грузооборот в тарифных тонно-километрах. Именно от них в первую очередь зависит оценка работы железной дороги, различных ее служб и подразделений. Если тонно-километры в ажуре, то почти автоматически оказываются перевыполненными задания по росту производительности труда, прибыли, снижению себестоимости перевозок. С другой стороны, даже если поезда мчат беспрепятственно, составы формируются и обслуживаются отлично, пути и технические средства содержатся в образцовом порядке, топливо и энергия расходуются бережно, но план грузооборота недовыполнен, тогда сразу же все экономические показатели резко ухудшаются. Таким образом, сама система оценки результатов работы транспорта побуждает заботиться не об увеличении перевозки грузов в тоннах, а о том, чтобы „накрутить“ как можно больше тонно-километров».

Далее Мыланский приводит конкретные примеры, как удлиняются маршруты для того, чтобы накрутить побольше тонно-километров. Впрочем, уже само название его статьи говорит об этом – «Кружным путем»… Она, естественно, вызвала очень бурную реакцию в нашем институте. Особенно разносил публикацию Неверов. А я считаю, что Мыланский прав. Судите сами…

Алексей положил перед собой тетрадь, надел очки:

– Что такое тонно-километры? Неверов во всех своих статьях и в учебниках пишет: «Грузооборот и пассажирооборот являются продукцией транспорта». Надо же, продукция транспорта! Чем длиннее маршруты перевозок, тем больше создается «продукции» при прочих равных условиях. В пику Мыланскому в нашей ведомственной газете Неверов напечатал как бы ответную статью, где утверждает, что «грузооборот – единственный из показателей, наиболее объективно отражающий работу всего процесса перевозки».

Итак, по мнению Неверова, тонно-километры – это продукция транспорта, и она, эта «продукция», – единственный наиболее объективный показатель оценки деятельности транспортников. Тонно-километр выдается за идеальный показатель, полностью исключающий возможность приписок. Несмотря на то что подобную точку зрения поддерживают многие транспортники, с этим трудно согласиться.

– Не будете ли вы так любезны, уважаемый… – Царев посмотрел в список выступающих, – Алексей Васильевич, назвать хотя бы основные недостатки, которыми, по-вашему, страдает этот показатель?

– Начнем с «продукции», – набирался на глазах уверенности Каверин. – Могут ли тонно-километры быть продукцией? Мой опыт работы на транспорте убеждает меня: нет. В этом отношении я полностью разделяю взгляды профессора Бакланова. Вот что он пишет, послушайте: «Что же представляют собой тонно- и пассажиро-километры? Это масштаб измерения проделанной транспортной работы по перемещению грузов и людей. Так же, как метр, килограмм не могут быть продукцией, они только являются мерилом продукции, не выражают ее качества и содержания, так и тонно-пассажиро-километры не могут быть транспортной продукцией». С такой постановкой вопроса, если не уходить от реальной действительности, трудно не согласиться.

Разве может быть продукцией абстрактный метр, килограмм? Если бы метр чего-то, все было б ясно, либо тонна муки, сахара, угля… Но сам-то по себе метр? Оттого, что мы делаем показатель условно натуральным, каковым и есть тонно-километр, он никак не может быть продукцией. Измеритель, как вы его ни крутите, не способен превратиться в продукцию. Поэтому рост тонно-километров далеко не равнозначен росту продукции транспорта. А поскольку господствует мнение, что тонно-километр – это продукция, от погони за тонно-километрами нам не уйти. Особенно видно это на примере железной дороги.

Да, железнодорожники нашей страны работают очень напряженно. И успехи у транспортников велики. Это все бесспорно. Грузооборот превысил три триллиона тонно-километров в год! Астрономическая цифра. Это – больше половины перевозок, выполняющихся на всех стальных путях планеты, и почти втрое больше, чем в США. А протяженность наших стальных магистралей сто сорок тысяч километров, что составляет одиннадцать процентов длины всех железных дорог мира. Выходит, что каждый километр пути у нас «работает» в шесть-семь раз напряженнее, чем в США, Канаде, странах Западной Европы.

Когда называют подобные цифры, я невольно задумываюсь: а сколько же этих тонно-километров проделано ради самих тонно-километров? Или просто приписано? Думаю, немало.

Вряд ли кто станет отрицать такой факт. План по грузообороту утверждается Дороге в декабре предшествующего года, а план по отправлению грузов, причем далеко не всех, а лишь основных, – в марте планируемого года. Как видите, разрыв четыре месяца. Это делает план грузооборота волевым или основанным только «на достигнутом уровне», который тут справедливо называют петлей на шее. Планирование грузооборота, значит, и доходов, и прибыли ведется без распределения по родам грузов и видам сообщений. Поэтому задание по доходам, себестоимости и прибыли устанавливают без учета реальных изменений структуры грузооборота. А ведь именно от структуры грузооборота зависит доходность перевозок: ставки по разным грузам колеблются от одной до семи копеек за десять тонно-километров…

– Меня удивляет, – заговорил председатель, – как же можно утверждать план грузооборота и связанные с ним качественные показатели, когда у транспортников нет под руками данных о грузах, которые надо перевозить, и расчетов о дальности их доставки?

– Ничего удивительного здесь нет. Такая практика ныне получила постоянную «прописку» во многих отраслях экономики, в том числе и на транспорте. Делается это так: берут уровень, достигнутый в прошлом году, и по среднепотолочному методу прибавляют несколько процентов – и завтрашняя деятельность Дороги запрограммирована. И таким образом, как тут уже говорили ряд товарищей, петля затягивается все туже и туже.

Таким образом, план грузооборота – сугубо ориентировочная, приближенная цифра. Но уж коль она появилась на свет, не важно каким образом, все остальные будущие показатели зависят от нее, от тонно-километров. И значит, ее надо выполнять!

При этом стоит подчеркнуть: для подсчета тонно-километров берутся не реальные тонны, грузы, взвешенные на весах, как думают некоторые товарищи, а в основном условные технологические – те, что показаны отправителем грузов в документах, или принятые по технической норме загрузки вагона или контейнера. Нередко случается, что отправители, лишь бы не платить штраф за простой, не загружают вагоны до нормы, а в документах отражают полную загрузку. Такие операции вполне устраивают транспортников, и потому все, как правило, обходится без санкций. Они также вынуждены «закрывать глаза» на миллионы тонн встречных перевозок металла, железобетонных изделий и других видов продукции. Избавиться от них – все равно что забить гол в свои ворота. А кто на это пойдет? Не станет встречных перевозок, и транспортники потеряют огромные объемы «продукции» со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями.

Или возьмите автотранспорт. Автомобилисты часто требуют, чтобы им в путевке отмечали не тот груз, что они на самом деле перевезли, а вес, равный грузоподъемности машины. Если писать будете меньше, говорят заказчику водители, я не заработаю на хлеб насущный и завтра к вам не приеду. Так и растут, как снежный ком, «липовые» тонны и рейсы. Затем благодаря простой арифметике они превращаются в тонно-километры. Я как-то читал: контролирующие органы проверили, сколько земли в плотину в действительности засыпали строители. Теоретически это было подсчитать легко, но, когда проверили путевые листы водителей и сопоставили данные, оказалось: в плотине грунта в три с половиной раза меньше, чем указано в документах…

А между тем сколько тонн или кубометров грунта предстоит вывезти или привезти, определить путем геодезического замера проще простого. Определить и передать комплексной бригаде по аккорду. Вот когда появится реальная продукция. И отпадет нужда в учетчицах и журналах, в которых процветает сплошная липа…

Недавно меня с одним сотрудником министерства послали в Североуральск – на этой железнодорожной станции скопилось триста тысяч тонн невывезенных грузов. Стали выяснять, в чем дело. Машин нет? Есть машины, но многие из них заняты перевозками грузов в Баку, Ереван, Ташкент и другие дальние города. Что же заставило автотранспортников увлечься столь неблизкими рейсами? А вот какой интерес двигал ими: шестнадцать тысяч тонн грузов, вывезенных в дальние города, дали им десять миллионов тонно-километров. Но если бы они отдали эти грузы железной дороге, а сами вывезли тем временем триста тысяч тонн, которые лежат на складе в Североуральске, то при средней дальности десять километров один рейс они бы «накрутили» всего-навсего три миллиона тонно-километров.

Как видите, уважаемый Святослав Миронович, – повернулся к Цареву Каверин, – для получения тех десяти миллионов тонно-километров в городе автотранспортникам потребовалось бы погрузить, перевезти и разгрузить свыше миллиона тонн грузов вместо шестнадцати тысяч! О дальних рейсах мечтают не только руководители транспортных предприятий, но и шоферы. И вот почему. – Каверин взял с кафедры листок и, внимательно посмотрев в него, продолжил: – Передо мной результаты работы двух водителей за июль прошлого года – Ларина и Журавлева. Первый – отстающий в междугородной колонне. Перевез он шестьдесят четыре тонны груза и выработал «продукции» девяносто четыре тысячи тонно-километров. Второй – передовик внутригородской колонны. Этот перевез тысячу триста тонн, то есть в двадцать раз больше первого водителя, но дал всего лишь четырнадцать тысяч тонно-километров. Ларин заработал пятьсот семнадцать, а Журавлев триста десять рублей.

В зале возник оживленный шумок.

– Любопытно, – снова вступил Каверин, – что за прошлую пятилетку объем перевезенных грузов городской автобазой возрос на семь процентов, а грузооборот в тонно-километрах увеличился в два раза. Вот она, «продукция» тонно-километров… Я забыл сказать, что поводом для поездки в Североуральск послужила заметка в газете «Поездом по городу». В ней говорилось: на ряде предприятий грузы со станции на заводы доставлялись… поездом, а автомашины в это время находились в дальних рейсах, «накручивали» тонно-километры…

Приведу еще один пример. Вы знаете, сейчас во многих районах создаются транспортные автобазы – для обслуживания сельскохозяйственных предприятий того или иного района. Дело, видимо, стоящее. Но, оценивая работу автобаз количеством тонно-километров, мы отталкиваем их от колхозов и совхозов, создаем противоречия. Сельхозтрансам невыгодно возить продукцию хозяйств. Маршруты внутриколхозных перевозок коротки – всего десять – пятнадцать километров, до элеватора – двадцать пять. Машины больше стоят под погрузкой и разгрузкой, чем находятся в пути. И потому директор Сельхозтранса новые большегрузные машины отправляет в дальние рейсы – чтобы набрать тонно-километры, гарантировать себе экономические показатели.

Встретился я в отпуске с одним директором автобазы и говорю: что же вы делаете? Государство дает новые машины для того, чтобы продукция не гибла в поле, чтобы срочно ее вывозили, а вы вместо этого возите промышленные товары на дальние расстояния. «А что мне делать? – разводит руками он. – Ведь автобазе нужны тонно-километры. Без них я план не выполню, а не будет плана, значит, и зарплату не смогу выплатить…»

Заколдованный круг получается. И до того меня возмутило это очковтирательство под благовидным предлогом, что я уколол директора: тогда, говорю, вообще всю технику, которая предназначена перевозить сельхозпродукцию, отправьте по маршруту Мурманск – Ашхабад, и пусть она накручивает вам тонно-километры. Вон какое длинное плечо-то! Или возьмите Брест – Владивосток, еще выгоднее… Отвечает: нет, это неразумно, тогда меня либо освободят, либо строгача вкатят. Надо, мол, все делать в разумных пределах. По его мнению, «разумно» в колхозы посылать старые машины, малотоннажные. Поломалась – ничего. Все равно считается, что в поле была. Да и не будет она там одинокой. Ведь промышленные предприятия присылают на вывозку урожая не лучшие свои машины…

Алексей тяжело вздохнул, снял очки, обвел близоруким взглядом аудиторию.

– Разве это нормально, что транспортные расходы все время растут, предприятия, по существу, не имеют ограничений на расходы по транспорту. Сколько и куда хочешь – пожалуйста, вези! И в министерствах поэтому полно встречных перевозок.

Я говорил о Североуральске. Так вот, две с половиной тысячи вагонов там пустили на отправку железобетонных конструкций из города. А на тысячу больше потребовалось для того, чтобы доставить в Североуральск примерно такие же конструкции, разумеется, по каналам других ведомств. Растет и дальность перевозок. По Североуральску она за год увеличилась с семисот двадцати до девятисот шестидесяти километров.

Поэтому мне хотелось бы, уважаемый председатель, чтобы в том документе, который вы готовите, особое внимание уделили совершенствованию показателей работы транспортных организаций.

– Я бы вас попросил подготовить материал со своими предложениями по новой системе оценки работы транспортных предприятий, по системе, которую вы считали бы наиболее подходящей, – сказал Венидиктов. – И еще. Скажите, пожалуйста, коротко: какой показатель, по вашему мнению, наиболее объективно отражает деятельность транспортных предприятий? Иначе говоря, чем бы вы предложили заменить тонно-километры?

– Вашу просьбу, Сергей Илларионович, я выполню в ближайшие дни. Что же касается замены тонно-километра, то на транспорте так же, как в промышленности и строительстве, необходимо иметь систему показателей. Систему, которая бы учитывала специфику видов транспорта и назначения предприятий. А показатель тонно-километр, на мой взгляд, надо сохранить как расчетный.

И в заключение поделюсь размышлениями о прибыли. Ее поклонники активно навязывают этот показатель в качестве главного и в транспортных предприятиях. Но здесь он может принести наиболее ощутимый урон. Недавно в Харбинске среди водителей автобусов организовали так соревнование: кто больше привезет выручки в рублях, тот и победитель. К чему это привело? В часы пик многие водители далеких, но малонаселенных районов покидали свои маршруты и выколачивали деньгу в центре – на коротких рейсах. А пассажиры окраин часами ждали автобусы на стоянках. Эту «авантюру», как назвали новшество в местной печати, вскоре разоблачили. Сейчас водители имеют в соревновании совершенно верную цель: строгое соблюдение графика на своих маршрутах. Их цель – не доход и не прибыль, а перевозка пассажиров строго по графику.

Сделать прибыль главным показателем в нашем городе хотели в тот момент, когда появились маршрутные такси. Взгляды на использование этого вида транспорта тогда разошлись. Одни предлагали дать водителям твердый план, и пусть они его выполняют как хотят, то есть предоставить им полную свободу, как таксистам. Другие ратовали за постоянные маршруты. Стали проверять оба варианта. Поначалу чаша весов склонилась к первому… Но недолго. С каждой неделей второй вариант, по мере поступления информации, пользовался все большим и большим успехом и, кстати, больше приносил дохода. Да и водителям «свободных маршрутов» быстро надоело бегать в поисках выгодного клиента на рынках, вокзалах, в аэропортах. А после того как несколько шоферов микроавтобусов угодили на скамью подсудимых, желающих пользоваться «полной свободой» больше не оказалось. И тогда машины закрепили на твердые маршруты. Полностью разделяю критику в адрес сторонников прибыли и прошу оградить транспорт от «свободы», связанной с поисками прибыли…

Сопровождаемый дружными аплодисментами, раскрасневшийся от волнения Каверин пошел через зал к своему креслу.

– Благодарю вас! – сказал председатель. – Итак, товарищи, список желающих выступить исчерпан. Если нет возражений, будем закругляться.

•

Неожиданно в третьем ряду встал молодой человек в расстегнутой куртке и смущенно проговорил:

– Не собирался я выступать… Но вот Каверин подал пример, и я решил высказать кое-какие мысли. Возможно, они вас заинтересуют… Если позволите, конечно…

– Представьтесь, пожалуйста. Из какого института, ученая степень… – попросил Сергей Илларионович.

– Моя фамилия Думов… Георгий Николаевич… Я прошу прощения за свою навязчивость. Я ведь не ученый. Я инженер-металлург. И у меня нет научных выводов. Но у меня есть много наблюдений, которые могут привлечь внимание ученых. А ведь металлургия – отрасль далеко не последняя в нашей экономике.

Ну, я думаю, что об успехах металлургов вы знаете. Наши достижения в этой отрасли признают во всем мире. По производству важнейших видов металла мы не только догнали, но и перегнали развитые капиталистические страны. Металлургам есть чем гордиться и в области техники. Но что касается эффективности работы и качества продукции, тут резервов еще немало… С чего же начать?

– Смелее, смелее, – подбодрил председатель. – Кстати, а вы не брат той Думовой Гали, о которой здесь говорила Харитонова?

– Да, Галя – моя сестра. Но она теперь не Думова, а Захарова. Вышла замуж… Я, конечно, знаком с ее идеей пропускать драгоценности через производственный процесс швейных фабрик. И говорил ей тогда, что это чепуха. И государству это ничего не даст, кроме «липового» роста объема производства. Но она в порядке ответного довода спрашивала: а зачем же мы вторично включаем в объем работ стоимость тканей, мехов и других материалов? На это я ей дать вразумительного ответа не мог. У нее принцип: если вести двойную бухгалтерию, то везде и во всем, а если нет, то нигде этого не делать… Переход на работу по нормативной стоимости обработки, о чем здесь говорила Харитонова, как раз и поможет избавиться от двойной бухгалтерии. Но я хочу сказать, что двойную бухгалтерию ведут не только швейники. Это относится и к отрасли, где я работаю, – к металлургии. Мы много говорим на эту тему с Галей и ее мужем. Он экономист. К сожалению, сейчас в командировке. Он бы обрисовал вам ситуацию более четко и обстоятельно. Но я попытаюсь объяснить суть дела. С чего бы начать…

– С футбола, – подсказала девушка из зала.

– Спасибо, Галя, за совет, – кивнул сестре головой Думов.

– Есть такая игра – футбол. Ученые своей команды не имеют, и многие, наверно, не являются болельщиками, но смысл игры наверняка знают. Так вот, представьте себе, что металлурги – это одна команда, а потребители металла – другая. У футболистов иногда бывает так, что команда, имеющая перевес в голах, «тянет» игру, пасует мяч между своими игроками – лишь бы провести время.

Болельщики кричат, свистят, а те свое… В игре же с потребителями «перевес» всегда на стороне металлургов: в их руках металл, и они пасуют его между своими заводами… Потребители, естественно, все делают для того, чтобы овладеть им. А нам невыгодно выпускать металл из своего отраслевого круга. Чем дольше мы будем его пасовать с одного металлургического завода на другой, тем лучше. Переброска миллиона тонн металла с одного завода на другой для очередного технологического передела равнозначна отправке такого же количества металла потребителям. Каждый внутриотраслевой пас приравнивается к голу…

– Простите, что перебиваю, но я хочу уточнить, – подал голос Венидиктов. – Ведь вы на потребителей работаете. И чем больше дадите им металла, тем выгоднее для вас должно быть…

– В принципе, Сергей Илларионович, вы правы. Но у нас, по-моему, происходит какое-то отступление от правил. Чтобы стать готовой продукцией, металл должен пройти как минимум три передела: доменный цех из руды выплавляет чугун, мартеновский, или кислородно-конвертерный, цех перерабатывает его в сталь, которая в прокатном производстве превращается в конечную продукцию – готовый прокат. А уж он затем идет потребителям разных отраслей народного хозяйства. Для государства выгодно, чтобы эти переделы были в одном месте, чтобы процесс превращения руды в прокат проходил как можно скорее. Но, разрывая технологию переделов во времени и пространстве, металлурги получают большие возможности работать на себя… Пасовать друг другу. Как плохая футбольная команда – стараемся не отпускать мяч от себя, тянем игру…

– Но почему такое происходит?

– А вот посмотрите. Я, скажем, чугун продал коллеге. Он мне – сталь, что выплавил из моего же чугуна. Я ему обратно отправляю, заготовку, а он мне продает крупносортный прокат, из которого я и сделаю конечную продукцию. Улавливаете? Два раза я продал металл в «своем» кругу и только в третий раз – потребителю. А если бы мой чугун прошел у нас на комбинате все переделы, то есть из него на месте выплавили бы сталь, а из стали тут же изготовили бы нужный прокат, то мы продали бы металл только один раз – готовую продукцию.

Зачем и кому нужна эта карусель, спросите вы. Это надо нам, металлургам, надо отрасли. Дело в том, что металлургическим комбинатам утверждают план и в тоннах, и в рублях. Причем второй показатель важнее первого. А учет поставили так, что путь металла от руды до готового проката на одном предприятии при переходе с одного передела на другой прибавляет ему стоимость трудовых затрат. Если металл уходит на другой комбинат, безразлично, с какого передела и куда, то стоимость чугуна, стали, проката каждый раз повторяется. Словом, если идет обмен полуфабрикатами, то вал с учетом повтора стоимости одного и того же металла растет и растет… Теперь улавливаете смысл пасовки?..

– И много катается такого металла внутри отрасли?..

– Немало, Сергей Илларионович, – вздохнул Думов. – В этой «игре» участвуют тысячи железнодорожных вагонов. И разорвать этот замкнутый круг пока сложно.

В прошлом году на Южный металлургический комбинат планировалось завезти шестьсот тысяч тонн слябов низколегированной стали с Верхневоронежского металлургического комбината. Намечалось прокатать ее на местном стане в трубную заготовку. Столько же углеродистой стали своего кислородно-конвертерного цеха южане должны были отправить на Северный комбинат. Но инженеры Южного комбината постарались освоить выплавку трубного металла из собственной углеродистой стали. Необходимость везти сюда слябы из центра страны, а отсюда сталь на Север отпала. Выгодно это государству? Еще бы! Посудите сами.

Для перевозки шестисот тысяч тонн металла с Южного на Северный комбинат потребовалось бы более девяти тысяч вагонов. Тариф на этом плече достигает где-то двести семьдесят рублей за вагон. К тому же на укрепление слябов надо пустить на каждый вагон по кубометру бруса стоимостью двадцать восемь рублей… Словом, инициатива южан только по накладным расходам сулила экономию почти трех миллионов рублей. С учетом того, что верхневоронежцы возместили северянам эти шестьсот тысяч тонн, чистая экономия составила полтора миллиона рублей, не считая эффекта от разгрузки железной дороги. Поэтому южане попросили уменьшить им план в рублях на стоимость неполученной стали – сорок восемь миллионов рублей. Но тут произошла осечка… А кому эти сорок восемь миллионов добавить к плану? Естественно, что «наверху» на это не пошли. И вот итог ситуации: комбинат не справился с планом, оказался в числе отстающих. Коллектив пострадал материально и морально. Как же в таких случаях призывать к сокращению перевозок? К тому, чтобы не делать лишних пасов…

Вот еще один пример из прошлого года. По плану Северный комбинат должен был отправить на Уральский завод сто пятьдесят тысяч тонн слитков, перекатать их там в слябы и привезти обратно. Связано это было с недостаточной мощностью своего обжимного цеха. Но северяне все же нашли возможность перекатать у себя дополнительно сто тысяч тонн металла. Хорошо? Прекрасно для общей пользы. Но в воздухе автоматически «зависли» восемь миллионов рублей валовой продукции. План энтузиастам так и не уменьшили…

– Простите, что снова перебиваю, – не терял интереса Венидиктов. – Вы говорите довольно странные, по крайней мере для меня, вещи. Хочу уточнить вашу мысль. Если я правильно понял, вы считаете, что перевозки металла между металлургическими заводами или, по вашему выражению, «пасы между своими заводами» – это зло и от этого надо избавиться. Каждый комбинат должен доводить свою продукцию до готового проката соответствующего назначения и отправлять потребителям.

– Нет, нет, – забеспокоился Думов. – Это невозможно. Вы неправильно меня поняли, видимо, потому, что я не до конца высказал свою мысль. Переброски металла между металлургическими заводами – вещь необходимая, но их можно резко уменьшить. А как это сделать, уже предложил Валентин Петрович Захаров, который, по-моему, резонно считает: надо изменить порядок планирования и оценки работы металлургов. В план засчитывать надо только «голы», то есть металл, отправленный потребителям: пасы же между своими заводами, так же как и на футбольном поле, не следует брать в расчет. Расходы на переброски металла внутри отрасли целесообразнее относить на внутренние расходы, сокращение которых, так же как и собственное потребление металла, повышало бы доходы отрасли. Сегодня для металлургов сокращать пасы невыгодно. Поэтому при строительстве новых и реконструкции старых объектов металлургии стараются не только не допустить этого, но и по возможности расширить внутриотраслевые переброски. Как это делается?

Новые цехи стараются строить вдали от сырья. Например, прокатный стан проектируют там, где нет своей стали, а кислородно-конвертерный цех – где нет излишков собственного чугуна, и так далее. Вот пример. На Северном комбинате построили прокатный стан, а лишней стали там тогда не было. Четыре года стан работал на привозном сырье… Пока не соорудили на комбинате собственные конвертеры, стан подолгу простаивал, не выдавал продукции. А между тем на него регулярно выдавались наряды потребителям…

Есть в нашей отрасли и другие недостатки. Если позволите, Сергей Илларионович, продолжить. – Думов взглянул на свои часы.

– Не возражаю, – устало кивнул председатель. – Хотя повестка дня уже исчерпана. Но вы у нас последний выступающий, и то, что вы говорите, – очень важно. Поэтому продолжайте, прошу вас.

– Так вот. Центробежная многороторная машина выпускает в час сорок пять штук чугунных труб. Но они могут быть диаметром пятьдесят или сто миллиметров. Первые весят пятьсот килограммов, а вторые – тысячу сто тридцать. Объем валовой продукции в первом случае будет семьдесят рублей, а во втором – сто тридцать два рубля. Это означает, что производительность одного и того же рабочего, так же как и оборудования, во втором случае будет в два раза «выше»! Эта вилка на выпуске проволоки разных сечений, уголкового и листового железа различной толщины на одном к том же оборудовании еще больше. Вот и получается: чуть-чуть отпустил винтики, регулирующие параметры продукции, и – в несколько раз «повысил» производительность труда, «увеличил» объем производства. Как только туговато с планом, так руки сами тянутся к винтикам…

По расчетам Валентина Петровича, перерасход металла в результате превышения нужного диаметра труб, толщины материалов исчисляется миллионами тонн. Единственное утешение, что потребители, не имея выбора, берут все, что им дают. А не отказываются потому, что им тоже выгодней получать уголок больших размеров, лист и проволоку потолще – в этом случае потребитель легче выполнит план в рублях. Облегченные и дешевые профили создают ему немало трудностей…

И еще в этой связи мне хотелось сказать несколько слов вот о чем. В прошлом месяце в Челябинске прошло Всероссийское совещание металлургов, машиностроителей и строителей – там как раз шла речь об освоении производства и внедрении в машиностроение и строительство облегченных и экономичных видов проката, труб, метизных изделий и проката из низколегированных сталей. О совещании писали центральные газеты и многие из вас, видимо, читали.

Мы с Валентином Петровичем принимали участие в работе этого совещания. Он встретил там много своих друзей – экономистов, работающих в разных отраслях. И вот однажды все собрались в нашем номере и устроили вечер воспоминаний. Незаметно, как это часто бывает, разговор перешел на работу. И тогда Валентин Петрович сказал: при нынешних показателях учета объема производства и оценки работы предприятий намеченные совещанием меры, даже если их выполнить только наполовину, наша отрасль, грубо говоря, обанкротится. Друзья начали его успокаивать. Мол, не стоит волноваться, мы не погонимся за вашими облегченными и удешевленными изделиями. Один, помню, Феликсом звали, рассказывал, как машиностроители переживали, когда химики начали предлагать свои изделия вместо металлических. А они ведь в десятки раз дешевле и порой в несколько раз прочнее. Поэтому лобовое сопротивление тут было бы делом неразумным. Кое в чем машиностроителям пришлось с химиками согласиться, что-то принять и даже внедрить. Но многое пришлось «замариновать» и постепенно спустить на тормозах… А вскоре после химиков, как вы помните, к нам со своими услугами стали приставать железобетонщики. Изготовление базовых деталей для машин из железобетона сократит расход металла на восемьдесят, а их стоимость на шестьдесят процентов. И при этом еще на двадцать процентов снижается трудоемкость изделия. При изготовлении из железобетона фундаментной плиты, например, металла расходуется меньше, чем идет в отходы при изготовлении ее из стали. Все это, как вы понимаете, неплохо. Но дешево, слишком дешево! «Разориться» можно… «Будем надеяться, – сказал тогда Феликс, – что в нашу бытность и до облегченных профилей дело не дойдет!»

Я не знаю, уважаемый председатель, – заключил Думов, – насколько я говорил убедительно, но мне кажется, что мои размышления должны привлечь внимание ученых. Если вы поручите своим коллегам изучить проблемы металлургии, то советую включить в группу Захарова. У него богатый материал собран.

– А где работает Захаров?

– Он заместитель начальника планового отдела управления черной и цветной металлургии совнархоза.

 

…Потому

Сергей Илларионович приподнялся из-за стола президиума:

– Теперь, товарищи, я думаю, будем окончательно закругляться. Позвольте мне сказать несколько слов в заключение… – Он собрал свои записи, сложил в папку и занял место на трибуне.

– На сегодняшней дискуссии выступили представители разных поколений советских ученых и научных школ. Наряду с молодыми высказались люди среднего и старшего возраста. Подобный обмен мнениями, несомненно, будет полезным для экономистов. От имени экономической секции Дома ученых позвольте поблагодарить всех и пожелать больших творческих успехов. А теперь коротко выражу свое отношение к поднятым здесь проблемам.

Прежде всего поддерживаю тех выступавших, которые, ссылаясь на конкретные примеры, говорили о том, что «продукция», получаемая за счет повторного счета, «разбавляет» реально созданную продукцию. Кстати, это противоречит марксистско-ленинской экономической теории. Маркс научно обосновал, что прошлый труд, осуществленный в средствах производства сразу (сырье и материалы) или по частям (амортизация орудий труда), в неизменном объеме переносит свою стоимость на новый продукт. А живой труд, применяемый в процессе производства, делится на необходимый и прибавочный. Поэтому он не только возмещает авансированные на него средства, но и создает прибавочный продукт. Благодаря этому и только этому стоимость вновь создаваемого продукта соответственно увеличивается. Это гениальное открытие Ленин особо подчеркивал в своей статье «Карл Маркс». Именно на этой основе, как тут уже говорилось, и построена марксистско-ленинская теория воспроизводства и реализации, исключающая повторный счет стоимости прошлого труда!

Если анализировать назревшие задачи хозяйственной практики с позиций теории, то на многие «почему», о которых речь шла в начале встречи и в ряде выступлений, в итоге нашего откровенного обсуждения более определенно можно сказать: «Потому!..» Первая группа экономических парадоксов возникает потому, что валовая продукция по своей сущности не пригодна для измерения стоимостного объема: чем больше повторов в процессе специализации, тем больше объем в рублях. Васильев правильно назвал этот измеритель резиновым метром. Все расчеты, которые производятся на базе этого показателя, не могут быть в должной мере обоснованными. Они выглядят как в кривом зеркале. Это корень зла многих наших бед. По словам Менделеева, «наука начинается с тех пор, как начинают измерять», физика и химия, как все вы прекрасно знаете, стали науками, лишь когда были найдены точные единицы учета, познаны законы их развития. Электричество, например, стало возможным для изучения и применения после установления вольт и ампер. Экономика, как и любая другая наука, не может эффективно развиваться без научно обоснованных измерений ее результатов. Ей нужны стоимостные «вольты» и «амперы». Ими, безусловно, могут быть только конечные результаты на всех уровнях хозяйствования.

Вторая группа парадоксов возникает потому, что в нашей хозяйственной практике игнорируется положение классиков марксизма-ленинизма о том, что прибавочный продукт создается только живым трудом. Васильев правильно ставит под сомнение реальность прибыли, «создаваемой» прошлым трудом. Ведь что же получается? В процессе специализации некоторые виды изделий по технологии от сырья до первой продукции проходят три – пять предприятий, а порой и более. И каждый раз они не только увеличивают стоимость нового продукта, но и «создают» прибавочный продукт…

– Как это создают? – с недоумением спросил кто-то из зала.

– «Создают» в кавычках, лишь на бумаге… – спокойно продолжал председатель. – Ведь норма рентабельности устанавливается не к затратам живого труда, а к полной себестоимости. Поэтому прошлый труд при каждом повторе искусственно завышает не только стоимость общественного продукта, но и национального дохода.

Валовая продукция не оправдала себя в роли основного директивного показателя планирования и оценки деятельности хозяйственных звеньев на всех уровнях. В этой связи убедительными надо признать и предложения о неправомерности определения уровня производительности труда на базе валовой продукции. Для этих целей следует шире применять натуральные и трудовые показатели, а в качестве сквозного учетного, видимо, лучше использовать в зависимости от специфики отрасли чистую продукцию или нормативную стоимость обработки. Разумеется, все это требует дополнительного изучения и специального обсуждения.

В целом разговор, на мой взгляд, у нас получился интересный и деловой. Даже те предложения, о которых приходилось уже читать и слышать, как бы ожили, представились более предметно, ярко.

Выступающие отмечали, что преимущества социалистической системы хозяйствования используются пока еще не в полной мере. Назывались причины – объективные и субъективные. Если говорить о первых, то они вполне закономерны. Никакого опыта мы не имели, учиться было не у кого. Все приходилось делать впервые. С другой стороны, быстрый, я бы сказал бурный, рост производительных сил требовал непрерывного совершенствования социалистических производственных отношений. Поэтому немало наших проблем объясняется трудностями роста.

Наши успехи в развитии экономики общеизвестны. Достигнуты они благодаря системе централизованного управления и планирования народного хозяйства. Попытки отрицать это здесь натолкнулись на справедливую и научно обоснованную критику. Поэтому я не буду повторяться. Нет необходимости добавлять критических стрел и в адрес сторонников нигилистической оценки состояния экономической науки в целом, хотя отставание ее от практики отрицать нельзя.

Венидиктов отпил несколько глотков чая, откинул назад пышные вьющиеся волосы.

– Более подробно мне хотелось остановиться на причинах субъективного характера. Ведь не секрет, что для претворения в жизнь многих «потому!» не требуется каких-либо дополнительных затрат…

Здесь немало говорилось, и совершенно справедливо, об изъянах в практике определения фонда заработной платы. Об этом, кстати, свидетельствуют и материалы, которые подготовили сотрудники нашего института. Механизм реализации закона распределения по количеству и качеству труда на практике нуждается в серьезной доработке. Научные основы этого закона четко сформулированы классиками марксизма-ленинизма: оплата рабочих и служащих должна быть органически увязана с количеством и качеством произведенной продукции или выполненных работ. К сожалению, эта истина во многих инструкциях и других нормативных актах недооценивается.

Я не случайно спросил у выступавшего здесь директора Игнатьева: как бы он предложил определять фонд заработной платы? Его ответ мне очень понравился. Он предложил просто следовать тому, о чем говорится в учебниках. Там все четко и научно обосновано – определять фонд зарплаты на базе трудоемкости планируемой продукции. Как же можно иначе?

Трудоемкость различных изделий на одном и том же заводе бывает одна выше другой в десятки раз, а порой и в сотни! Если добавить к этому, что в условиях технического прогресса номенклатура и ассортимент продукции стремительно меняются, то можно ли надеяться на успех усредненного определения фонда зарплаты на рубль валовой (товарной) продукции? Такой метод кто-то справедливо здесь сравнил с поиском иголки в стоге сена на движущейся автомашине, когда иголка все время перемещается с одного места на другое. Поэтому всем нам должно быть ясно: метод округления и усреднения здесь явно не подходит…

Мне понравилась сегодня такая мысль, – продолжал Венидиктов после короткой паузы, – предлагая что-то новое, надо убедиться, правильно ли применялось старое… Представьте, что какую-то машину используют неумело, с грубыми нарушениями технических условий. Можно ли в этом случае правильно определить пути улучшения данной машины? Конечно, нет! Так же, как и больному не помогут никакие лекарства, если он нарушает предписанный ему режим.

Возьмем, например, принцип планирования «от достигнутого уровня». Его, этот уровень, нельзя не учитывать. Но весь вопрос: где и как? В спорте, например, рекорды служат для других ориентиром, проходит какое-то время, и достижения мастеров-одиночек становятся обычным, массовым явлением. А разве при нормировании мы не должны учитывать достигнутый уровень?! Но когда речь идет о плане в целом и тем более в рублях, то здесь есть объективные пределы. Бесконечно увеличивать задание неразумно. Искусственное завышение плана толкает хозяйственников на удорожание выпускаемой продукции. При этом многие из них оказываются в роли без вины виноватых.

Ораторы образно сравнивали эту ситуацию с петлей на шее: чем лучше работаешь и большего достигаешь, тем туже затягивается петля, и в конце концов предприятие начинает задыхаться, потому что резервы исчерпаны, а планы ему все добавляют и добавляют… Поэтому, прежде чем предлагать замену принципа «от достигнутого уровня», надо выяснить, каковы предписания науки по этому вопросу? Я последую примеру некоторых выступавших и прочитаю кое-что…

Венидиктов, медленно полистав книгу, нашел нужную страницу.

– Передо мной учебник «Планирование на промышленном предприятии». Давайте вспомним, как должны составляться планы: «План производства продукции – основной раздел техпромфинплана. Именно ради выпуска продукции и создаются предприятия, организуется производство. Основными показателями плана являются: 1) номенклатура и количество продукции в натуральном выражении; 2) объем валовой и товарной продукции в денежном выражении».

Каковы исходные данные, необходимые для составления плана? В учебнике следует такое перечисление:

«а) научно обоснованная потребность в данной продукции;

б) научно обоснованные расчеты производственной мощности с учетом ее роста или уменьшения в расчетном периоде;

в) перспективы развития специализации и кооперирования с учетом внедрения достижений научно-технического прогресса;

г) данные о реальных возможностях удовлетворения потребностей предприятия в сырье, материалах, топливе, энергии, а также в рабочей силе».

Как видим, в научных рекомендациях о «достигнутом уровне» нет даже упоминания. Поэтому, прежде чем предлагать ему замену, сначала надо реализовать то, что предлагает наука. А применяются ли ее рекомендации на практике? Судя по выступлениям, далеко не полностью… Кое-где научные основы планирования под видом упрощения нарушаются, игнорируются. В результате упрощение превращается в упрощенчество.

Виновато ли планирование в тех парадоксах, о которых здесь говорили и пишут в печати? Конечно, нет. Поэтому прежде всего мы должны позаботиться о том, чтобы практическая деятельность хозяйственных звеньев на всех уровнях соответствовала научным основам управления народным хозяйством. Видимо, дело ученых не только писать учебники. Если мы учим: вот так надо планировать фонд зарплаты, а так – производственную программу, но в жизни все это упрощается донельзя, преобладает примитивизм, что очень вредит общему делу, то, на мой взгляд, святой долг ученых решительно выступать против этого, а не подгонять свои научные выводы под инструкции хозяйственников, которые не всегда учитывают объективные экономические законы.

В зале после этих слов зааплодировали. Венидиктов всегда отличался тем, что «срывал» аплодисменты аудитории не артистичностью, приятной дикцией или эмоциональными выходками, а новизной взгляда на привычное, несокрушимостью логики.

– Это, однако, не означает, что мы имеем до конца отлаженный хозяйственный механизм, – поднял он руку, как бы успокаивая коллег. – Взять показатели оценки работы хозяйственных звеньев. Полностью разделяю мнение выступавших здесь товарищей о том, что искать для этой цели универсальный или главный показатель – значит попусту тратить время. Объективно оценивать деятельность производственных коллективов можно только с помощью системы натуральных, трудовых и стоимостных показателей. Поскольку здесь много говорилось о стоимостных показателях, то позвольте и мне высказать одну «крамольную» мысль.

Сказав это, Венидиктов сделал паузу, осмотрел затихший в напряжении зал, а затем перевел свой взгляд на президиум…

– Позволяем, позволяем, – громко сказал Царев. – Интересно, что у вас за крамола?

– Я думаю, что когда речь идет о затратах в рублях, то их не следует отождествлять со стоимостью. Ведь они зачастую используются как синонимы.

– Я прошу прощения, что перебиваю, но разве можно определить стоимость иным путем, кроме денежного? Насколько мне известно, раньше многочисленные попытки сделать это не имели успеха, – показал свою «эрудицию» Бельский.

Венидиктов обратил свой взор к Бельскому, внимательно выслушал его и, когда тот с чувством исполненного долга опустился в кресло, продолжал:

– Попытки, которые вы, уважаемый Владимир Михайлович, имеете в виду, не имели ничего общего с научным коммунизмом. Более того, они преследовали цель – опровергнуть теорию трудовой стоимости Маркса. Пока существует товарное производство, нам и не требуется иная форма выражения трудовой стоимости, кроме денежной.

– Об этом я и говорю, – не сдавался Бельский.

– А я веду речь о другом…

Бельский немного привстал, видимо, что-то еще хотел сказать, но в этот момент раздался звонок, и председательствующий Царев попросил не перебивать оратора, а подавать вопросы в письменном виде.

– То, что стоимость мы должны определять в денежной форме, сомнений не вызывает. Речь идет о другом. Затраты в денежном выражении далеко не всегда могут выражать стоимость продукции. Короче говоря, величина стоимости товаров определяется в денежной форме, но многие объемы в рублях не имеют ничего общего со стоимостью произведенной продукции, кроме… названия. Широко распространенное в экономической литературе отождествление денежных затрат со стоимостью, по существу, уводит нас от решения весьма актуальных задач. Таких, например, как поиск научно обоснованных методов измерения общественно необходимых затрат, показателей измерения, полной и вновь созданной стоимости в производственных коллективах и по народному хозяйству в целом.

Возьмем, например, показатель «валовой общественный продукт». Отражает он стоимость совокупного общественного продукта? Здесь много приводилось убедительных примеров тому, что он не может выполнять этой функции, так как его объем значительно завышается повторным счетом стоимости прошлого труда. Или возьмем вновь созданную стоимость. Теоретически она измеряется показателем чистая или нормативная чистая продукция. Но если при определении цены применяется разный уровень рентабельности, о чем здесь говорили ораторы, то объем чистой или нормативной чистой продукции не будет соответствовать вновь созданной продукции, так как амплитуда колебания уровня рентабельности более чем в три раза. В этих условиях одинаковое количество и качество труда на выпуске одних изделий может «давать» в три раза чистой продукции больше, чем на других, менее рентабельных. Представьте, что часть производимых килограммовых гирь мы пометили бы «2 кг» и «3 кг» и начали их применять на практике. Что из этого бы получилось, догадаться нетрудно.

Сказанное в полной мере относится и к прибыли как составной части вновь созданной стоимости. Теоретически сумма прибыли должна выражать стоимостную форму прибавочного продукта в его натуральной форме.

Борис Абрамович Кальман зачитывал здесь приказ по ВСНХ, который узаконил прибыль в роли главного показателя и определил ее как цель деятельности трестов. В приказе никаких оговорок насчет того, каким путем получать прибыль, не было. И нынешние сторонники прибыли эту «деталь» тоже опускают. А далеко не всякая сумма прибыли представляет собой стоимость реально созданного прибавочного продукта.

Основными путями ее увеличения являются:

· рост объема выпуска продукции;

· снижение себестоимости изделий;

· улучшение качества и освоение новых, более рентабельных и эффективных видов продукции;

· изменение ассортимента с учетом повышения удельного веса более выгодной для предприятия продукции;

· повышение цен за счет псевдоновой продукции, или, попросту говоря, благодаря смене этикеток.

Первые три направления отвечают интересам общества. Они дают реальную прибыль и повышают экономическую эффективность производства. Но этого нельзя сказать о двух последних. К сожалению, иные нерадивые работники предпочитают идти именно по пути выпуска выгодной для предприятия продукции, повышение цен – это для них легче, доступнее! Поэтому мы не можем мириться с увеличением прибыли любым путем. Система показателей должна быть построена так, чтобы побуждать хозяйственников к получению не липовой, а реальной прибыли.

Поэтому я решительно поддерживаю мысль о том, что принцип установления прибыли в роли главного оценочного показателя неприемлем в принципе, так как это неизбежно ослабило бы централизованное планирование… Планирование и стихийность – понятия несовместимые. Конечно, если понимать планирование как элемент организации труда в рамках предприятия, в таком виде оно сохранится. Именно так понимают и трактуют планирование многие буржуазные экономисты, разглагольствующие о конвергенции, сближении социализма и капитализма. Такое «планирование» действительно применяется и на капиталистических предприятиях и фирмах. А что же за их стенами? Анархия и конкуренция, которые противостоят высокой организации производства в рамках частных владений. В конечном счете стихия и анархия при частной собственности – такие же естественные спутники, как насморк или кашель у простуженного.

Ленин писал, что при капитализме есть элементы планомерности, но полной планомерности тресты не дали, не дадут и не могут дать. Автоматический, считай стихийный, перелив капиталовложенинй «туда, где выше норма прибыли», означает превращение планомерности в придаток стихийности, которая займет господствующее положение.

Ныне мы заранее определяем, сколько выделить средств на энергетику, сколько на машиностроение, сколько на развитие других отраслей. Но представьте себе, что в пищевой промышленности рентабельность намного выше, чем в энергетике, а тем паче при добыче угля. Значит, из угольной промышленности, а также из энергетики капиталовложения автоматически должны перекочевать в карман пищевиков. Для чего, спрашивается, нужна такая акция? Чтобы получить больше прибыли? Но ведь в этом случае сократится производство угля и электроэнергии. Это по вашим, Генрих Яковлевич, расчетам должно привести к росту цен, а следовательно, и прибыли. Затем вы предлагаете привлечь сюда, то есть на шахты и электростанции, в обратном порядке капиталовложения со счетов кондитерских фабрик и молочных комбинатов. Но к чему, простите, вся эта чехарда? Зачем же допускать стихийный рост цен? Если требуется их где-то повысить, это можно и надо сделать в плановом порядке…

Первейшая задача экономики – обеспечивать спрос населения на продукты, товары при наиболее низких ценах, а еще лучше – при последовательном их снижении за счет роста производительности труда. Вы же, Генрих Яковлевич, пытаетесь достичь этого путем стихийного переливания капиталовложений, искусственного создания дефицита, взвинчивания цен. Так и будем мы вечно гоняться за прибылью. В одном месте упала, зато в другом подскочила. Нет, как хотите, но не зря вам, Генрих Яковлевич, сегодня досталось от коллег на орехи. Сознательно ли, нет ли, но своими идеями вы отрицаете централизованное планирование!

– Ну это какими глазами взглянуть на идеи, – хорохорился Кузнецов, хотя понимал, что вместе со своими сторонниками оказался в изоляции. Это было видно всякому и невооруженным глазом…

Венидиктов сделал глоток чая и продолжал:

– Думается, вам и вашим сторонникам полезно изучить приказ ВСНХ 1923 года о прибыли, посмотреть, как сказалось это на практике, и, кроме того, есть еще и опыт братских социалистических стран, которые экспериментировали прибыль в роли главного показателя.

Рассуждая о путях успешного развития экономики, соблюдении комплексности и пропорциональности в развитии народного хозяйства, вы, Генрих Яковлевич, утверждаете: это сделать «возможно лишь путем перехода от натуральных к стоимостным началам». Но ведь это и есть последняя точка в отрицании централизованного планирования.

В этой связи, думаю, нелишне напомнить, что в резолюции съезда нашей партии записано: «Обеспечить выполнение государственных плановых заданий всеми отраслями промышленности и предприятиями не только по валовой продукции, но и по всей установленной номенклатуре и качественным показателям».

По многим изделиям задания в натуральном выражении выполняются не полностью. Это очень тревожный факт. Ведь срыв плана по выпуску продукции в натуральном выражении на одном предприятии автоматически становится «объективной» причиной для срыва таких заданий на многих заводах и фабриках, с которыми отстающий коллектив связан поставками. В результате этой цепной реакции появляются диспропорции между отдельными отраслями и сферами народного хозяйства и дефицит отдельных товаров массового спроса.

Правы, полностью правы товарищи, которые делали упор на то, что выполнение заданий по номенклатуре – это важнейший рычаг реализации основного экономического закона. Не случайно партия всегда уделяла большое внимание повышению ответственности за выполнение предприятиями взаимных обязательств. В 1931 году ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об ответственности за невыполнение заказов и поставок по договорам для обобществленного сектора народного хозяйства».

В нем говорится, что в случае невыполнения или ненадлежащего выполнения хозяйственными органами принятых на себя обязательств по договорам заказов и поставок для государственной промышленности, транспорта, обобществленного сектора сельского хозяйства, а также для других отраслей обобществленного сектора народного хозяйства директора заводов и другие должностные лица, ответственные за выполнение данного заказа или поставки, привлекаются к ответственности, как за должностное преступление.

Должностное преступление! Не правда ли, строгий подход определен? – заострил внимание зала Венидиктов. – А ведь в тот период специализация и кооперирование только начинались. Удельный вес получаемых по кооперации изделий и полуфабрикатов не достигал и двадцати процентов, а ныне он на многих предприятиях превысил восемьдесят. Надо ли объяснять, как в таких условиях важна четкая дисциплина взаимных поставок?!

Все вы знаете, что для пропорционального развития отраслей ныне составляют материальный баланс, в котором учитывают производство и расход важнейших материальных ресурсов, В директивном порядке это доводится до предприятий как обязательная номенклатура основных видов продукции. И плохо, что иные коллективы буквально годами подводят своих многочисленных потребителей, а руководители умудряются даже получать премии! Сдаст больше положенного металлолома – вот тебе и отличился!

Считаю, надо подходить так: если задание по номенклатуре не выполняется, то данное предприятие или строительная организация, которая вовремя не сдала объект, должны попадать в достаточно сложное экономическое положение, в какое сегодня они, к примеру, попадают в случае срыва плана в рублях.

Венидиктов откашлялся и продолжил:

– В связи с необходимостью повышения роли натуральных показателей стоит, видимо, затронуть вопрос, касающийся самостоятельности предприятий. Некоторые товарищи здесь рассуждали о предоставлении предприятиям, включая сельскохозяйственные, полной свободы. Но что значит полная производственная свобода? Это значит: каждый действует на свой страх и риск. Давай прибыль и действуй как хочешь… Я должен заметить, что подобной «свободы» заводы не имеют даже в рамках империалистических объединений и концернов. Недавно я с группой ученых побывал в ФРГ. Познакомились с работой нескольких предприятий и научных учреждений. На одном из крупнейших заводов Сименса, который выпускает детали и узлы к электронно-вычислительной технике, я спросил у директора: сколько показателей утверждает предприятию фирма? Он долго не мог понять мой вопрос. Наконец, когда уяснил суть, взял несколько томов и сказал: «Это вот задание фирмы для участка, на котором мы находимся. Здесь несколько тысяч разных изделий, все их мы должны выдавать по заданной программе и отправлять по назначению». – «А если вы, – говорю, – в состоянии эти детали сами продать по более высокой цене, чем та, которую установила фирма, – можете это себе позволить?» Мой вопрос привел его просто в изумление. «Конечно, нет, – отвечает. – Без этих деталей и узлов невозможно будет собрать машины, и фирма понесет колоссальный урон. Ведь завод специально для этого существует, чтобы выпускать продукцию для своей фирмы!»

Вот ведь как дело обстоит. И в условиях капитализма один какой-нибудь завод не позволит себе устроить гонку за прибылью. Прибыль – дело фирмы. Она обеспечивает завод всем необходимым, выдает заработную плату, а завод должен выпускать то, что требует фирма. Заводу утверждают тысячи и тысячи изделий, и он их точно по графику выпускает. При этом хочу подчеркнуть: на каждую деталь, даже мельчайшую, есть карточка. В ней указано, сколько и какого материала, времени, зарплаты требуется на изготовление детали. На основе карточки и выделяются материалы, деньги. Карточка идет в бухгалтерию с пометкой, на каком рабочем месте сделана деталь, соответственно под этот номер и начисляется зарплата.

Трудоемкость абсолютно всех изделий и машины в целом на заводах Сименса определяют в нормо-часах. Это важнейший показатель. Во время встречи в Институте труда нам говорили полушутя-полусерьезно, что вы, мол, на словах клянетесь в верности Марксу, на деле же его используете плохо. Он умные вещи написал. И мы его используем вовсю, хотя этого нигде не афишируем. Любая работа имеет «регламент» в рабочих часах или нормо-часах. Учитывать и экономить время в странах Запада действительно научились в совершенстве.

Кстати, каждое рабочее место, включая должности служащих, имеет описание. Нам дали в Институте труда несколько карточек с подробным описанием видов работ, которые должны выполняться на данном рабочем месте. Если кто хочет с ними познакомиться, обратитесь в библиотеку нашего института. Там есть один экземпляр отчета о нашей поездке.

– А посторонним можно? – поинтересовались в зале.

– Пожалуйста… Почему бы нет?.. К отчету о поездке я приложил более двух десятков карточек с детально зафиксированными обязанностями самых различных исполнителей. Например, секретаря директора. В карточке указано, что на ответы по телефону и на разговоры с посетителями секретарь должен затрачивать четыре часа. Следовательно, она ежедневно обязана получать в машинописном бюро дополнительную работу еще на четыре часа, напечатать ее и сдать. Уборка рабочих мест вписана почти во всех карточках. Любопытно, что портье в гостиницах обязан делать и уборку прилегающей территории. Нет, капиталист копейкой не швыряется. Он очень уважает строгий учет. Особенно если это касается повседневной загруженности исполнителей. Курьер, уборщица, рабочий, инженер – все при найме подписывают перечень своих обязанностей и одновременно гарантируют качественное выполнение их. Любопытно, что если указанное в карточке занятие по каким-либо причинам отпало, работник сразу требует заменить это занятие другим. Ибо если «пустоту» обнаружит позже контролер, то деньги за невыполненную работу будут удержаны.

Учет и распределение общественного труда в денежном выражении Маркс и Энгельс назвали косвенным. В период бешеной инфляции на Западе денежный измеритель стал совсем ненадежным. И капиталисты весьма широко и успешно применяют для учета рабочие часы и нормо-часы. В нашем же хозяйственном механизме – это наиболее слабое звено. Опыт передовых коллективов по аттестации рабочих мест распространяется медленно и во многих случаях формально.

Поэтому я хочу особо подчеркнуть, что хозяйственная самостоятельность наших предприятий и объединений не имеет ничего общего с так называемой полной свободой. Совнархозы, министерства и комитеты обязаны обеспечить свои предприятия всеми необходимыми ресурсами по научно обоснованным нормативам для выпуска предусмотренной планом продукции. Как рациональнее использовать эти ресурсы, производственным коллективам на местах виднее, и в этом они должны быть полностью самостоятельны. Соблюдается такой порядок в жизни? К сожалению, далеко не всегда. Позвольте мне в этой связи привести одну выдержку из статьи Васильева.

«Выделяемые предприятию средства, как правило, расписаны по строчкам, и за каждой из них сидит ее „телохранитель“ – функционер. Он является ее хозяином. Если его строка расходовалась – хорошо работал, а если недорасходовалась – плохо! Сверху расписано, сколько надо расходовать на поощрения рационализаторов, на подготовку кадров, на технику безопасности, на писчую бумагу и скрепки для канцелярии…»

Да и на селе любителей поучить земледельцев, покомандовать в обход науки и крестьянского опыта пока еще немало. Вспомним выступление у нас председателя колхоза. Нефедов рассказывал, что руководителям и специалистам хозяйства указывают сверху, когда, сколько и чего сеять, какого и сколько голов скота надо иметь. Да разве при такой мелочной опеке у людей постепенно не заглохнет, не угаснет смелый хозяйский поиск, огонь гражданской инициативы? Откуда же человек будет гореть, если он знает, что за него все решат наверху…

Нам надо чаще обращаться к нашему бесценному кладу – к опыту передовых коллективов. У нас, например, на многих предприятиях прекрасно используют нормо-часы. А на московском заводе «Динамо» изобрели нормо-рубль. Мне кажется, он весьма перспективен…

Сергей Илларионович повернулся к Васильеву:

– Александр Александрович, вот, пожалуйста, прекрасная тема для заседания «Делового клуба».

– Она уже у нас в плане, а с директором завода есть договоренность, что заседание проведем прямо на заводе, – ответил Васильев.

– А теперь о преодолении противоречий между общественными и ведомственными интересами. Как покончить с этим? Думается, что надо постепенно переходить от затратного метода планирования и оценки деятельности хозяйственных звеньев, суть которого: чем больше затратил средств, тем лучше работал, к результатному: чем больше дал продукции с меньшими расходами, тем лучше.

В этой связи я согласен с теми, кто говорил о необходимости повышения роли натуральных и трудовых показателей и нормативов. Объемные стоимостные показатели надо использовать в качестве расчетных. Так, валовая (товарная) продукция не только необходима, но и просто незаменима при анализе изменений структуры производства, изучении путей снижения материалоемкости и фондоемкости продукции. А без чистой продукции нельзя определить реальный вклад предприятий и отраслей в создание конкретных потребительных стоимостей. Если эти показатели будут отражать общественно необходимые затраты, то они смогут выступать в роли «консультантов» по вопросам о том, как удовлетворить конкретную потребность общества с наименьшими материальными и трудовыми ресурсами. Они будут способны правильно «подсказывать» наиболее близкие и выгодные пути перехода от пресловутого «затратного метода оценки работы производственных звеньев к результатному».

– А не получится ли переоценка роли трудовых и особенно натуральных показателей? – спросил Бельский. – Ведь сегодняшняя промышленность выпускает миллионы различных изделий, и появляются все новые и новые. Как же их учесть?

– Вопрос дельный, Владимир Михайлович, – заметил Венидиктов. – Но обычного покупателя не интересуют сотни тысяч и миллионы изделий, которые вмонтированы в космические корабли, ракеты, подводные лодки, автоматизированные системы управления, электронно-вычислительные машины разных поколений, морские лайнеры, электровозы, автомобили, телевизоры… Эти изделия, как правило, интересуют только тех, кто их выпускает, и тех, кто их использует. Покупателя же заботит всего лишь «тысяча мелочей». Начиная с хлеба, мяса, молока и кончая носками, зубной пастой, иголкой. Именно эти «мелочи» и должны быть на контроле, их призваны гарантировать покупателям руководители ведомств и объединений, ответственные за их выпуск.

Программно-целевое планирование – основа перехода от затратного метода к результатному. Такое планирование предполагает выделение капиталовложений под определенные виды продукции тем, кто гарантирует рост их выпуска с наименьшими затратами.

Пару слов о «Тайне пропавшего города». Для меня эта пропажа не тайна. Я не отрицаю, что на упомянутых в фельетоне предприятиях есть недостатки, но не в этом суть. «Тайна» кроется в несовершенстве принципа ценообразования. Мы должны обеспечивать рентабельность всем нормально работающим предприятиям. Этого можно добиться разными путями, как известно, самый плохой из них, по моему глубокому убеждению, – это предоставление заводам и фабрикам права отказываться от убыточной продукции. Такое право внесло бы в экономику анархию. Ведь действительно: поди потом разберись, какие изделия приняты к исполнению, а какие нет и как с ними дальше поступать? Реализация только одного этого предложения сторонников прибыли как главного показателя весьма существенно ослабила бы централизованное планирование. Ликвидацию убыточной продукции наиболее целесообразно осуществлять путем планомерного совершенствования цен, максимального приближения их к общественно необходимым затратам.

Много выступлений, заслуживающих внимания, прозвучало в этом зале. Мне хотелось бы поблагодарить всех ораторов. А кто не успел выступить или просто не решился – пожалуйста, передайте свои соображения в письменном, виде. Мы внимательно изучим материалы. Считаю, что нам следует подумать о создании постоянно действующего проблемно-теоретического семинара. Польза будет огромная! Особенно для аспирантов и молодых преподавателей. Что касается вашего приглашения, Александр Александрович, принять участие в работе «Делового клуба», – Венидиктов встретился взглядом с Васильевым, – то я готов. С удовольствием! Думаю, что хорошо бы на заседания вашего «Делового клуба» приглашать представителей центральных экономических ведомств, включая авторов инструкций и других нормативных документов. Знаете, если бы на нашей встрече побольше выступило таких товарищей, то не сомневаюсь, что они назвали бы немало проблем, требующих научной разработки, высказали бы ученым полезные советы и пожелания. Думаю, что прозвучали бы справедливые упреки и в адрес практиков. Ведь не секрет, что некоторые из них в интересах своих коллективов нарушают действующие нормативные акты. Мы располагаем, например, данными о таких премудростях иных руководителей: чтобы предприятию или объединению утвердили более высокую оптовую цену на какое-то изделие, они специально завышают издержки производства и особенно трудовые затраты.

В общем, чем вы больше расширите круг участников заседаний «Делового клуба», тем более глубоко и предметно пойдет разговор о сути проблем, коль разговор будет, как говорится, с глазу на глаз…

На этом мы, пожалуй, и закончим нашу встречу. Еще раз выражаю всем участникам встречи благодарность, желаю новых творческих успехов.

•

…Прошло сравнительно немного времени.

В марте и сентябре 1965 года состоялись Пленумы ЦК КПСС, на которых были рассмотрены принципиальные вопросы экономической политики партии и государства с учетом предшествовавшей широкой экономической дискуссии. На сентябрьском Пленуме, в частности, отмечалось, что в обсуждении основных мероприятий, которые вносятся на настоящий Пленум, принимали участие руководители, партийные работники, экономисты и другие работники многих предприятий Москвы, Ленинграда, Волгограда, Минска и других городов, ученые, специалисты плановых и хозяйственных организаций. Предложения рассматривались также Советами Министров союзных республик, Госпланом СССР, президиумом Академии наук, министерствами, государственными комитетами и ведомствами. Принципиальные положения проекта получили всеобщее одобрение.

В принятом постановлении Пленум признал целесообразным устранить излишнюю регламентацию деятельности предприятий, сократить число плановых показателей, утверждаемых предприятиям сверху. В свете решения Пленума Совет Министров СССР, Госплан СССР совместно с другими центральными экономическими ведомствами разработали и утвердили ряд документов, направленных на улучшение управления, планирования и усиление экономического стимулирования производства, получивших обобщенное название: «Хозяйственная реформа».

Васильеву приятно было, что многие вопросы, которые ставились на страницах газеты «Экономика и жизнь», нашли отражение в решениях партии и правительства. Но это уже пройденный этап. Впереди большая работа по пропаганде решений Пленума и освещению практического осуществления хозяйственной реформы…

•

– Вас просят из отдела печати МИДа, – сообщила секретарь Васильеву.

– Слушаю, – быстро взял нужную трубку с маленького телефонного столика Васильев.

– Черников приветствует. Как дела?

– В бегах по заседаниям, конференциям и встречам, а между ними, как видишь, иногда и в редакцию попадаю.

– В плане работы с иностранными корреспондентами, аккредитованными в Москве, намечено провести пресс-конференцию по хозяйственной реформе в СССР.

– Только пресс-конференции мне не хватало…

– Вы же то и дело печатаете материалы о ходе реформы, и в Комитете по печати нам советовали провести это мероприятие вместе с вами.

– Что конкретно от меня требуется?

– Сделать обзор в пределах сорока минут, а затем ответить на вопросы…

На Западе много пишут, что реформа стала-де отходом «от традиционных марксистских методов руководства», выискивают какие-то отступления от централизованного планирования, а кое-кто находит в ней и «подтверждение» теории сближения социализма с капитализмом… Многие, конечно, делают это сознательно. Но среди журналистов есть и такие, которые толком не разобрались в проблемах нашей экономики. Поэтому хорошо бы показать объективную закономерность реформы, принимаемых мер и дать отпор наиболее типичным извращениям.

– Когда конференция?

– Примерно через пару месяцев…

– Согласен. За две недели договоримся о дате. И если можно, я попросил бы заранее собрать у корреспондентов вопросы. Тогда на многие из них – наиболее типичные – я смогу сразу ответить…

 

Мюнхгаузен в Голландии

Они встретились в Доме журналиста примерно за полчаса до начала пресс-конференции – как и условились. Черников увидел Васильева первым – тот оживленно говорил с Егоровым.

– Я сегодня специально не стал обедать в министерстве в надежде на Домжур. Грешным делом, люблю вашу «журналистскую» кухню, готовят здесь отлично, – пожимая крепко руки обоим, улыбнулся Черников.

– Вот уж не ожидали такой похвалы, Анатолий Карпович. Хотя – может быть… Мы тут сами-то очень редко бываем, да и в отличие от международников наверняка не можем выступать дегустаторами и ценителями напитков и блюд – не избалованы, – с той же теплотой ответил Васильев. – Мы с Андреем только что с заседания жюри по присуждению премий Союза журналистов… Честно признаться, на обед не надеялись.

– Времени до пресс-конференции еще достаточно, может, все же перекусим?

– Пожалуй… Как, Андрей? Кстати, познакомьтесь – Андрей Варламович Егоров, главный редактор журнала «Народное хозяйство», мой старый друг. А Анатолий Карпович, – обращаясь к Андрею, сказал Васильев, – представляет отдел печати МИДа. Да вы, может, и раньше встречались?

– Встречались, конечно, – кивнул Егоров. – Да только познакомить нас никто не удосужился.

Они прошли в ресторан, заняли свободный стол в центре зала.

– Как Ирина Терентьевна поживает? – поинтересовался Черников. – Докторскую еще не защитила?

– Защиту пришлось отложить.

– Неужто анонимки помешали?

– Да нет, тут дело в другом, хотя редкая защита докторской обходится без этого жанра… Жена подарила мне вторую дочь, Дарью.

– Поздравляю. От души. Как там восточная пословица гласит? Если хочешь жить как человек, а умереть, как собака, не имей детей. Если хочешь жить как собака, а умереть как человек – обзаводись детьми…

– Ну нам это не грозит. Родной профсоюз позаботится.

– А верно говорят, что именно ресторан Дома журналиста описан у Булгакова в «Мастере и Маргарите»? – оглядывая уютный зал, поинтересовался он, успокоившись.

– Эта версия вроде не подтверждается. Старожилы утверждают, что раньше перед Литературным институтом, на Тверском бульваре, был ресторан, где собирались литераторы.

– Жаль, а я-то считал себя причастным к месту событий дней минувших…

– Не огорчайся: наш особняк имеет более славную историю.

– Какую же?

– Во-первых, сразу после венчания в церкви у Никитских ворот Пушкин и Наталья Николаевна приехали в этот дом, в котором жил тогда приятель поэта, и тут в их честь состоялся бал. А в двадцатом году здесь открыли Дом печати, и в зале, где будет сегодня пресс-конференция, Маяковский читал свою поэму «Владимир Ильич Ленин». Эти стены слышали и голос Луначарского…

– Что будете заказывать? – подошла к столику миловидная официантка.

Заказывать взялся Черников:

– Солянку и «фирменную поджарку», на жаровне конечно. А на закуску – икру зернистую, запеченные грибочки и капусту провансаль…

– Не уснуть бы после такого обильного обеда на пресс-конференции…

– Если интересно будешь отвечать на вопросы, то можешь не волноваться.

– Нелегкая ноша предстоит… – заметил Васильев.

– И кто же будет очередными лауреатами журналистских премий, если не секрет? – вспомнил вдруг начало разговора Анатолий Карпович.

– Демидов, Казначеев и Гудов.

– Гудов ваш?

– Да, Аполлинарий Иванович Гудов, специальный корреспондент газеты «Экономика и жизнь».

– Откровенно говоря, я вашу газету бегло просматриваю, но его репортаж «Неделя в такси» читал с большим удовольствием. Кто ему подал идею «перевоплотиться» в таксиста?

– Новое – это прочно забытое старое. Идея принадлежит Михаилу Кольцову, но Гудов ее творчески развил и уже успел сменить несколько профессий.

– А в какой «шкуре» он побывал после «таксиста»?

– Был, например, стажером директора вагона-ресторана. Когда директор узнал, что Аполлинарий Иванович многие годы провел на Колыме, то очень его зауважал и старался искренне сделать из него образцового директора: раскрыл ему тонкости выполнения плана, научил, как получать солидный дополнительный доход, не вступая в конфликт с законом.

– Но если Гудов опубликует тайну вагонной эпопеи, то директор может отказаться?! Разговор у них, видимо, шел без посторонних?

– Это само собой. Но все ценные советы и инструкции директора были увековечены на пленку… Затем Гудов попросил устроить его продавцом галантерейной палатки у Курского вокзала.

– А чем могла привлечь его палатка?

– Решил выяснить, как это многие продавцы таких палаток на рынках и вокзалах при скромной зарплате умудряются покупать машины и дачи?

– Ну и как, выяснил? – нетерпеливо бросил Черников.

– Конечно. Сначала под предлогом «выпить хочется, а денег нет» его попросили купить по дешевке новые носки с этикетками, затем платки и т.д. Как говорится, дальше в лес – больше дров. А когда прошел «испытательный срок», то предложили сбыть солидную партию левого товара. От его продажи доля Гудова превысила бы стоимость «Москвича»…

Извинившись, собеседников прервала молодая женщина, иностранка, судя по акценту, и попросила огонька. Когда она отошла, Черников заметил:

– Насколько помню, это бельгийская корреспондентка. Симпатичная женщина. Ты, однако, обратил, как своеобразно она одевается?

– Еще бы, – глянул вслед журналистке Васильев, – глаз отдыхает после всех этих стандартных мини-юбок и близнецов-причесок.

Действительно, гостью трудно было не заметить. Длинная, намного ниже коленей, юбка в цыганском стиле; прозрачная белая блузка с замысловатыми рюшками и оборочками; волосы, убранные в прическу, заставляющую вспомнить картины Вермеера…

– Мои знакомые недавно спросили меня, – снова вступил Черников, – что же теперь диктует парижская мода, и я не смог ответить. На улицах французской столицы я каждую поездку вижу девушек и в мини, и в миди, и в макси… Они ходят в брюках клеш, в брюках дудочкой, в платьях наподобие индийского сари и в чем-то вроде кимоно. И главное, никто друг друга не провожает взглядом и ничему не удивляется. Кажется, хоть в купальнике выходи на Монмартр и гуляй… И знаешь, хорошо бы и нам перенять у парижан что-то из раскованности. А то что получается: пришла мода на мини – все бросаются на мини, даже те, кого короткая одежда уродует. Если мода на длинные плащи или пальто, то все – как солдаты в шинелях. И все потому, что модно… А не было бы такого преклонения перед таким поветрием, носили бы что кому больше идет, не было бы и погони за сверхмодными тряпками…

– Пожалуй, ты прав… И вот на какую мысль ты меня навел. Вот сейчас в моде короткие юбки, так? А помнишь, сколько разговоров было, когда они только-только появились! В чем только не обвиняли их первых обладательниц!

– Как же, как же… Дело чуть ли до профсоюзных собраний не доходило.

– Ну вот, – подхватил Васильев. – А представь себе, что скоро начнут входить в моду юбки – макси. Те же, кто бичевал мини, обрушатся на новую моду. Почему? Да потому, что она будет новой, бьющей в глаза… Улавливаешь параллель?

– С темой сегодняшней пресс-конференции? Пожалуй…

– Да, у нас, экономистов, все так же – каждое изменение в хозяйственном механизме принимается поначалу настороженно. Только осмотрелись, привыкли, хозяйственники довольны – как жизнь требует новых изменений. И еще неизвестно, что быстрее меняется – женская мода или условия хозяйствования.

Некоторое время за столом слышалось только звяканье обеденных приборов: времени до конференции оставалось совсем немного.

– Да, Александр, я все хотел тебя спросить: с кем ты тогда так незаметно смылся с банкета Комарова, если, конечно, не секрет? – нарушил паузу Егоров. – Мне надо было с тобой поговорить, ринулся, а твой уж след простыл. Спросил у Комарова, тот ответил: «Встретил какую-то знакомую, извинился и ушел».

– И совсем не «какую-то». Галина – грех моей молодости. Если бы я познакомился с ней в Закавказске чуть раньше, то наверняка бы все сложилось по-иному. – Александр положил вилку, задумался. – Мы встретились, когда я уже заказал билет в Москву, а у нее был назначен… день свадьбы – через неделю после моего отъезда. Знаешь, Андрей, впервые тогда я поверил в любовь с первого взгляда. До моего отъезда мы встречались ежедневно… Но увы… Обстоятельства разлучили нас… А как писал древний восточный поэт Гургани –

– И с тех пор ты о ней ничего не знал? – Для Егорова, который считал, что он знал все о своем друге, эта «сердечная история» была неожиданностью. – А как вы вообще-то познакомились?

– Меня назначили директором завода вместо ее отца, которого освободили за срыв плана и перерасход фонда зарплаты. Когда я изучил положение дел, убедился: единственная вина Харитонова была в том, что он достиг резкого снижения себестоимости продукции. Когда я предложил ему остаться на заводе главным инженером… Когда меня выдвинули, я рекомендовал его снова директором.

– И его назначили?

– Назначили. Несколько лет завод шел в гору, следуя моей идее вести двойной счет стоимости опор, – об этом я тебе, Андрей, рассказывал. А когда этот прием накручивания вала освоили все СМУ треста, то завод снова оказался в тупике. И Харитонову пришлось приехать ко мне и к бывшему тогда управляющим трестом, а ныне замминистра Рустамову за советом и помощью.

– А как Галина оказалась на банкете у Комарова?

– Помнишь, в Доме ученых выступала директор швейной фабрики Лариса Семеновна? Так вот она – родная сестра отца Галины. Защищала диссертацию вместе с Комаровым на одной кафедре, там и познакомились.

– Ну как же, как же! Выступление Ларисы Семеновны хорошо запомнил. Да и женщина она яркая, умная. Ты что-то знаешь о ней более подробно?

– Если ты так заинтересовался…

Родом она из Закавказска. Когда училась в местном филиале института имени Карла Маркса, познакомилась с гвардии подполковником Казначеевым и вышла за него замуж. А когда Дмитрий Васильевич демобилизовался, молодые уехали на его родину – в самый центр земли русской – Белонежск, где жили отец с матерью Дмитрия. Родители несказанно обрадовались их приезду, жили они одиноко – старших сыновей потеряли в войну, а тут единственный сын вернулся с красавицей женой и маленькой прехорошенькой дочуркой Юлей. Словно солнце поселилось в их доме…

Вскоре Казначеев поступает на заочный в политехнический институт, а Лариса – в заочную аспирантуру. Успешно защитилась и продолжала работать заместителем директора Белонежской швейной фабрики. Фабрику лихорадило, трижды менялись директора, взятые «со стороны». И вот назначили Ларису, выращенную, как говорится, в родном коллективе.

– Судя по ее выступлению в Доме ученых, руководитель она грамотный, сильный, умеет выходить из сложных ситуаций, – сказал Егоров. – Кстати, ты только что говорил, что Харитонов приезжал к тебе за поддержкой. Ну и как, помог вывести завод из тупика?

– Конечно.

– Интересно, как? Посоветовал третий раз считать стоимость одних и тех же опор? – ехидно поддел Андрей.

– Наоборот, ни разу не считать!

– Как это понимать?

– В порядке эксперимента перевели завод на работу по чистой продукции, – довольно улыбнулся Васильев. – Этим обстоятельством удачно воспользовалась Галина.

– В каком смысле? Кем она работает?

– Она закончила пищевой техникум. Работала помощником мастера, мастером, начальником цеха. Когда я уехал, поступила в заочный институт. После его окончания стала директором комбината. В это время как раз вернулся из Москвы отец, который, как я говорил, получил разрешение действовать по новому показателю – чистой продукции. Галина изучила методику эксперимента и предложила перевести комбинат на работу по чистой продукции. Результаты эксперимента превзошли все ожидания. Комбинат резко расширил выпуск дешевых, но вкусных новинок… Ну, а за успехом пришла честь: в прошлом году Галину избрали депутатом Верховного Совета республики…

– Знаешь, Саша, – после небольшой паузы начал Егоров, тактично переводя разговор на другую тему, – та выписка, которую ты зачитал из первого издания Большой Советской Энциклопедии о чистой продукции, произвела впечатление на встрече молодых ученых. Выступил ты, конечно, здорово. Молодец.

– А разве ты плохо? Мне очень понравилось.

– Мы с тобой действуем как герои крыловской басни, – рассмеялся Егоров. – А вообще встреча получилась очень интересной. Раньше я многие экономические парадоксы валил на плохих руководителей, низкий уровень их сознания и ответственности. А после, читая статью «Одну машину делают, три ломают…», по-иному стал представлять положение участников описанной в ней эпопеи.

– А где она опубликована?

– В «Правде».

– Почему-то пропустил, – пожалел Васильев. – До реформы или после вышла та статья?

– В шестьдесят пятом, незадолго до сентябрьского Пленума. Не запомнить ты ее не мог.

– О чем там речь шла?

– Буравский завод выпускает специальные агрегаты – сеять травы на железнодорожных насыпях, – начал рассказывать Егоров. – На каждом агрегате устанавливаются два бункера для семян от обычной зерновой сеялки и один бункер от какой-то, не помню марки, другой сеялки. Буравский завод обратился через свое ведомство к тем, кто выпускает эти изделия, с просьбой поставлять им нужное количество бункеров. Не можем – последовал ответ. Если хотите, берите сеялки в комплекте. Нужный бункер стоит тридцать три рубля, а сеялка в комплекте около тысячи. Завод, естественно, отказался.

– И какой же финал у этой эпопеи? – нетерпеливо спросил Черников.

– Завод получил сверху телеграмму: «В нормы расхода травосеющих агрегатов включена полная стоимость необходимых сеялок. Во избежание срыва поставок агрегатов в суточный срок отзовите отказы от поставок сеялок в комплекте». В конце этой грозной директивы требовали прислать объяснение: почему отказались от сеялок без согласования с трестом?

В конечном счете Буравский завод стал получать новые сеялки, снимал с них нужные детали, а остальное – на свалку. В результате цена простенького травосеющего агрегата, с учетом полной стоимости тех сеялок, подскочила до трех тысяч рублей…

– Останови, пожалуйста, свой монолог. К нам, по-моему, снова направляется дама, – прервал Черников Егорова.

Действительно, к ним вновь подходила бельгийка, но теперь уже в сопровождении мужчины средних лет, которого Васильев сразу узнал. Это был Ричард Корстун – корреспондент английского «Экономиста».

– Разрешите вам представить коллегу из Бельгии мадам Мари Верлан, – обращаясь к Васильеву и Черникову, произнес англичанин. – Мадам приехала недавно и просит познакомить ее с вами.

– Я представляю газету деловых кругов Бельгии, – дополнила Мари. – И мне бы хотелось встретиться с вами, господин Васильев, и побеседовать об экономике. У меня есть вопросы и по реформе. – И она неуверенно подала ему исписанный лист.

Васильев бегло пробежал по нему взглядом и, вручая Мари Верлан свою визитную карточку, сказал:

– На эти вопросы я постараюсь ответить сегодня. Что касается встречи, договоримся по телефону.

Пора было подниматься на второй этаж, в конференц-зал.

•

Черников постучал «открывалкой» по бутылке с боржоми и попросил всех успокоиться. Дождавшись тишины, сказал:

– Уважаемые господа, вчера мы разослали вам проект плана работы на второе полугодие с иностранными корреспондентами, аккредитованными в Москве. Просьба внимательно ознакомиться с ними и до конца месяца прислать свои пожелания. Сегодня очередная наша встреча, как и намечалось, посвящена хозяйственной реформе.

Окинув взглядом заполненные ряды кресел и подождав, пока усядутся несколько опоздавших, Черников заметил:

– Такое количество гостей в этом зале – явление редкое. Видимо, привлекла тема. Лично я в экономике не силен, но благодаря Александру Сергеевичу Пушкину кое-что запомнил…

– Неужели Пушкин занимался экономикой? – искренне удивился один из иностранных корреспондентов.

– Конечно. Послушайте:

Такой поэтический «запев» пресс-конференции явно пришелся по душе гостям – многие захлопали в ладоши.

– В одной из работ Маркс приводит такой факт, – продолжил Черников. – Много веков назад на территории нынешней Чехословакии обнаружили богатые залежи золотого песка. Началась «золотая лихорадка», люди настолько увлеклись, что забыли посеять хлеб. И когда наступила зима, многие владельцы золота умерли от голода. Я, конечно, не собираюсь отрицать роль золота в экономике. Но полностью разделяю мнение немецкого писателя Георга Лихтенберга, который утверждал, что более, чем золото, изменил мир свинец, и более – тот, что в типографских литерах, нежели тот, что в пулях… Думаю, и вы, как работники прессы, согласитесь со мной… Кстати, а как наш докладчик? – повернулся к Васильеву Черников. – Ведь у него положение несколько сложнее. Как главный редактор газеты, он должен отдать предпочтение «типографским литерам», а как профессор политической экономии, не может недооценивать и роли золота…

Итак, господа, слово Александру Александровичу Васильеву. Все ваши записки с вопросами переданы ему заранее. Если у вас появятся какие-то неясности во время беседы, пожалуйста – спрашивайте оратора.

– Повышенный интерес к нашей реформе вполне понятен, – начал Васильев. – О ней много пишут на Западе. Пишут по-разному. Выходят в прессе объективные материалы, появилось и немало небылиц и домыслов. Это, естественно, не могло не повлиять и на вас, что чувствуется по запискам. Многие вопросы повторяются, и потому я решил их сгруппировать по темам. Первая из них: причины реформы, чем она вызвана?

Прежде чем рассказать, почему нам необходима реформа, я хочу обратиться к вам с просьбой проявить максимум объективности при изложении материалов нашей беседы.

– А мы всегда пишем объективно, – с наигранной обидой в голосе бросил кто-то.

– Хотелось бы уточнить: кто это «мы»? – раздосадовался Васильев тем, что его перебивают в самом начале.

– Корреспондент голландской газеты «Трау квартер» Нико Кьюсендрагер, – приподнялся из первого ряда высокий, представительного вида мужчина.

– Ах, это вы, господин Кьюсендрагер? Любопытно… Вы слышали русскую пословицу: «На воре шапка горит»?

– Нет.

– А ведь она имеет к вам прямое отношение. Смысл ее таков: в одном селе завелся воришка, и, чтобы его разоблачить, жители пригласили мудреца. Когда тот приехал, собрали все село. Он долго, внимательно осматривал всех, а потом, показывая рукой в толпу, произнес: «Смотрите, на воре шапка горит». У вора нервы не выдержали, и он схватился за шапку…

– Простите, – не понял Кьюсендрагер, – но какое отношение все это имеет ко мне?

– В декабре прошлого года вы опубликовали статью, в которой утверждали, что советские плановые органы дали обувной фабрике заказ на ботинки лишь на правую ногу, а на левую забыли. Так и выпускает, дескать, фабрика ботинки только на правую ногу… На основе этого и других подобных фактов вы делаете такое вот обобщение. – Васильев нашел в папке нужный листок, видимо, приготовленный на всякий случай, и прочитал: – «План, таким образом, выступает как по секторам, так и по районам в роли носителя зла». Естественно, господин Кьюсендрагер, мы дали в нашей газете реплику «Мюнхгаузен в Голландии». Она перепечатана в газете Компартии Нидерландов «Ваархайд». Не читали?

– Нет, не читал, – раздраженно отрезал голландец.

– В этой связи, – обращаясь к Черникову, сказал Васильев, – пожалуй, уместно вернуться к «типографским литерам». Кстати, Анатолий Карпович, я должен признаться, что раньше не слышал замечательного высказывания Лихтенберга. Но в качестве дополнения к нему я хотел бы привести слова Анатоля Франса: «Говорят, что книгопечатание приносит столько же зла, сколько творит добра, ибо наряду с хорошими книгами печатают и плохие, а наряду с распространением знаний и истины оно распространяет ложь и заблуждения. Это было бы верно, если бы лжи было так же выгодно предстать перед нами при полном свете, как выгодно это истине. Но это отнюдь не так. Заблуждения зреют в тени, а знание пышно расцветает в лучах света…» Итак, о причинах реформы…

– Разрешите уточнить? Вильсон из агентства Рейтер, – представился пожилой мужчина. – А в каком состоянии находилась советская экономика до реформы? Это очень важно. Как мы знаем, обычно кризис заставляет обращаться к таким мерам…

– Разговоры о «крахе советской экономики» стали, господин Вильсон, очередным домыслом наших недругов на Западе. Судите сами. – Васильев достал приготовленные материалы и продолжил: – Среднегодовой прирост промышленного производства за 1918 – 1966 годы составил в СССР около десяти процентов, а в США и во Франции – всего лишь три и семь десятых процента, в Англии – два и одну десятую процента. При этом прошу учесть, в каких условиях эти успехи достигнуты: около двадцати лет из пятидесяти ушло на войны и послевоенное восстановление экономики…

– На Западе утверждают, что признаки кризиса советской экономики стали наблюдаться в последние годы, – настаивал Вильсон.

– Ничего подобного! – возразил Васильев. – Решение о проведении хозяйственной реформы в промышленности, как вы знаете, было принято в 1965 году, то есть в год завершения семилетнего плана. Объем промышленного производства за семилетку увеличился не на восемьдесят процентов, как намечалось, а на восемьдесят пять. Национальный доход за этот период возрос на пятьдесят три процента.

Поэтому нужно потерять всякое чувство меры, чтобы, осмысливая итоги семилетнего плана, утверждать (как это делают Гардт, Галлик и Тремл в «Сборнике подкомиссии конгресса США об экономике Советского Союза»), что «этот период экономического беспорядка можно в общих чертах сравнить с периодом депрессии в Соединенных Штатах в 1929 – 1940 годах. Оба эти периода сопровождались значительной неудовлетворенностью экономическим порядком, серьезными опасениями в отношении действенности существующей системы»… Именно о таком «беспорядке» мечтают капиталисты, когда предпринимают отчаянные, но безуспешные попытки планировать развитие своей экономики, предотвратить анархию производства…

Васильев остановился, оглядел знакомый зал – просторный, с высоким лепным потолком, резными белыми дверями, массивной хрустальной люстрой. Со сцены, где стояла трибуна, ему хорошо были видны все лица присутствующих.

– Подобные извращения советской действительности не новы, – более мягким голосом продолжил он. – В 1932 году американский журнал «Каррент хистори» утверждал: «Обозрение нынешнего положения дел в России ведет к заключению, что пятилетняя программа провалилась в отношении объявленных целей». Ныне этот журнал вынужден заговорить по-иному. «Быстрое развитие советской экономики» он рассматривает как следствие «десятилетий планирования, основанного на материалистической философии»… Вот видите, господин Кьюсендрагер, какую оценку планированию дает журнал, который вы вряд ли можете подозревать в симпатиях к социализму. Ваша фантазия о планировании как «носителе зла» повторяет бульварные газеты двадцатых годов. И мы в редакции были немало удивлены, когда газета опубликовала ваши псевдоновые размышления…

Кьюсендрагер молчал.

– Таким образом, уважаемые господа, подлинные мотивы реформы ничего общего не имеют с домыслами о «крахе» и «застое» в советской экономике. Необходимость реформы диктуется объективными экономическими законами. В частности, законом соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Не люблю злоупотреблять статистикой, но одну цифру назову. Только за двадцать послевоенных лет – с 1946 по 1965 год – объем промышленного производства у нас увеличился в десять раз! Такой быстрый рост возможен только благодаря научно-техническому прогрессу, который, как вы знаете, содействует быстрому развитию специализации и кооперирования производства. А это, в свою очередь, ведет к расширению и усложнению производственных связей – как по горизонтали, так и по вертикали. В этих условиях без дальнейшего совершенствования форм и методов управления на всех уровнях экономической пирамиды не обойтись.

– А соответствует ли реформа методам, которые предлагали Маркс и Ленин? – заявила о себе Мари Верлан.

– Госпожа Верлан, корреспондент из Бельгии, – с укоризненной улыбкой, глядя на журналистку, сам представил ее Васильев участникам конференции. – В Москве она совсем недавно, и многие из вас, по-видимому, не знакомы с ней. Перед самой конференцией она вручила мне свои вопросы. Первый из них такой: «На Западе многие экономисты объясняют причины реформы отступлением от экономических методов Маркса и Ленина, которые якобы исчерпали себя и стали неэффективными. Верно ли это?» Отвечу: никакого отступления нет и быть не может!

– И даже быть не может? Почему вы так уверены и категоричны? – спросил сосед Мари.

– Да потому, уважаемый господин Корстун, что ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин – никто из них никогда не предсказывал конкретных методов управления хозяйством! Мало того: они были против попыток отдельных социалистов определить детали руководства коммунистическим обществом.

– Как это понимать? Нельзя ли пояснить эту мысль конкретнее? – дернулся в кресле англичанин.

Васильев достал из «дипломата» синюю папку, пошелестел листками.

– Можно и конкретнее. Ну вот хотя бы такой пример. В мае 1893 года корреспондент французской газеты «Le Figaro» попросил интервью у Энгельса. Среди других вопросов был такой: «А какую вы, немецкие социалисты, ставите себе конечную цель?» Процитирую ответ Энгельса: «…Мы сторонники постоянного, непрерывного развития, и мы не намерены диктовать человечеству какие-то окончательные законы. Заранее готовые мнения относительно деталей организации будущего общества? Вы и намека на них не найдете у нас. Мы будем уже удовлетворены, когда нам удастся передать средства производства в руки всего общества…»

– Если можно, назовите, пожалуйста, источник, – попросила мадам Верлан, делая пометки в блокноте.

– Двадцать второй том сочинений Маркса и Энгельса.

– Благодарю вас. А как насчет взглядов Ленина?

– Еще до революции Ленин писал: мы не доктринеры. Наше учение не догма, а руководство к действию… «Мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают путь к социализму во всей его конкретности. Это вздор. Мы знаем направление этого пути, мы знаем, какие классовые силы ведут по нему, а конкретно, практически, это покажет лишь опыт миллионов, когда они возьмутся за дело».

Эту же мысль Ленин повторил после победы революции, на I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства. Послушайте: «Нам нужно в самом ходе работы, испытывая те или иные учреждения, наблюдая их на опыте, проверяя их коллективным общим опытом трудящихся… строить наше экономическое здание… В таком гигантском деле мы никогда не могли бы претендовать, и ни один разумный социалист, писавший о перспективах будущего, никогда и в мыслях не имел того, чтобы мы могли по какой-то заранее данной указке сложить сразу и составить одним ударом формы организации нового общества».

– Однако же Маркс, Энгельс и Ленин оставили вам работы, в которых характеризуется коммунистическое общество, – не сдавался Корстун.

– Совершенно верно, – признал Васильев. – Классики марксизма-ленинизма оставили нам богатое наследие. Мы его изучаем и стараемся применить на практике. Они научно доказали объективную необходимость замены капитализма коммунизмом. Определили важнейшие принципы нового, более прогрессивного общества… В «Манифесте Коммунистической партии» говорится: «…Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности». Таким образом, главнейшим шагом в переходе от капитализма к социализму является превращение частной собственности на средства производства в общественную. Кстати, – Васильев извлек из папки другой листок, – если вернуться к речи Ленина на I съезде ВСНХ об организации нового общества, выдержку из которой я только что привел, то в ней говорится следующее:

«…Мы знали… что частная собственность на средства производства осуждена историей, что она лопнет, что эксплуататоры неизбежно будут экспроприированы. Это было установлено с научной точностью… Это мы знали, когда брали власть для того, чтобы приступить к социалистической реорганизации, но ни форм преобразования, ни темпа быстроты развития конкретной реорганизации мы знать не могли. Только коллективный опыт, только опыт миллионов может дать в этом отношении решающие указания…»

– Простите, господин Васильев, что перебиваю, – поднявшись из центра зала, заговорил мужчина лет сорока. – В последнем номере американского журнала «Тайм» опубликована большая статья о реформе в СССР. Вы успели познакомиться с ней? И если да, то как вы относитесь к публикации?

– Это господин Питерсон, корреспондент «Юнайтед пресс интернейшнл», – представил задавшего вопрос Черников.

– Да, я знаком с этой статьей. Журнал поместил ее под заголовком «Россия заимствует у капитализма». Я скажу о ней по ходу ответов на ваши вопросы. По «секрету» могу вам сообщить, что мы готовим ответную статью под названием «Абсурдные вымыслы журнала „Тайм“». Ведь он утверждает, что Советский Союз якобы порывает с основами социалистической экономики, с коренными принципами марксистско-ленинской экономической теории и переходит на капиталистические… Плохо, крайне плохо, значит, авторы этого недобросовестного сочинения знают учение Маркса, Энгельса и Ленина о коммунизме!

Разве решения сентябрьского (1965 года) Пленума Центрального Комитета нашей партии о хозяйственной реформе предусматривают ликвидацию общественной собственности и передачу заводов и фабрик в частные руки? Разве мартовский того же года Пленум, обсуждавший вопросы дальнейшего развития сельского хозяйства, наметил организацию частных ферм, а не укрепление колхозно-совхозного строя? А если ничего подобного в нашей действительности нет, о каком же «отходе от коренных принципов марксистско-ленинской теории» разглагольствует «Тайм»?

Питерсон промолчал.

– Рассуждения об отходе от «основ социалистической экономики» и «переходе на капиталистические основы» – не что иное, как досужие вымыслы многочисленных советологов разных мастей и оттенков. Их рвение можно понять. Ведь подобным «исследователям» хорошо платят владельцы средств производства, стремящиеся затушевать пороки капитализма и продлить ему жизнь…

– Но, по-моему, журнал «Тайм» верно пишет, что в реформе используется показатель «прибыль», а это капиталистическая категория. Разве не так? Я специальный корреспондент французского еженедельника «Ля ви Франсез» Жан-Мари Ланье, – представился молодой человек в клетчатом, спортивного покроя пиджаке.

– Очень приятно, господин Ланье, что экономический еженедельник «Французская жизнь» проявил интерес к пресс-конференции, устроенной при участии представителя советской газеты «Экономика и жизнь», – обыграл схожесть названий Василев. – Но кто сказал, господин Ланье, что прибыль – капиталистическая категория?

– Как кто? Все. Об этом много говорят и пишут, – несколько растерянно, как показалось Васильеву, проговорил Ланье.

– Когда много говорят и пишут, то это должно настораживать. У разных народов встречается такая поговорка: ты сказал – я поверил, ты повторил – я засомневался, а когда ты одно и то же сказал в третий раз, я перестал верить…

– А у нас говорят, что язык у дипломата для того, чтобы скрывать свои истинные мысли.

– Но поскольку я не дипломат, а экономист, то не буду скрывать от вас то, что думаю. В ваших записках очень много самых различных вопросов о прибыли. И я подробно остановлюсь на этой проблеме несколько позже. В большинстве записок вы просите рассказать о сущности хозяйственной реформы. Многие спрашивают: каковы наиболее серьезные изменения в экономическом механизме, намеченные реформой? В частности, госпожа Верлан пишет: «Если возможно, разъясните, что нового дает реформа по сравнению с прежней системой?» Поэтому если вы не возражаете, то давайте рассмотрим сначала сущность реформы и постепенно дойдем до прибыли. Итак, что же представляет собою хозяйственная реформа? В чем ее главное содержание, сущность?

Хозяйственная реформа – это комплекс мероприятий, которые задуманы для того, чтобы еще лучше использовать преимущества нашего строя, органически соединить их с достижениями научно-технического прогресса. Реформа – это и своего рода толчок к более глубокому использованию экономических законов. В системе этих мер можно выделить три главных направления: первое – изменение структуры управления народным хозяйством; второе – внедрение новой системы планирования и оценки деятельности предприятий; третье – применение новой системы экономического стимулирования производства.

– А нельзя ли сказать о них подробнее?..

– Можно и нужно. Начнем с управления. Кто и как должен управлять национализированными предприятиями? Как планировать и оценивать их работу? Как оплачивать труд рабочих, инженеров и служащих? Эти и тысяча других вопросов встали перед нами впервые в истории после социалистической революции. Никаких указаний на этот счет у классиков, как я уже сказал вам, не было и быть не могло. Все надо было начинать на пустом месте, не имея никакого опыта. Для оперативного руководства предприятиями во многих случаях создавались различные коллегии, советы, комиссии. При обсуждении различных методов руководства наиболее спорным оказался вопрос о соотношении коллегиальности и единоначалия. Ленин активно защищал единоначалие. На основе обобщения опыта первых лет работы он сказал: «…Мы будем безусловно требовать, чтобы коллегиальная система управления не выражалась в болтовне, в писании резолюций…» «Коллегиальность в лучшем случае дает громадную растрату сил и не удовлетворяет быстроте и отчетливости работы, требуемой обстановкой централизованной крупной промышленности». Однако предложение Владимира Ильича перейти к единоначалию в управлении предприятиями вызвало серьезную оппозицию. Решение этого вопроса затянулось. Многие годы у нас действовала функциональная система управления.

– В чем суть этой системы?

– Руководители и специалисты заводов и фабрик подчинялись непосредственно соответствующим службам вышестоящей организации. Подробно об этом я рассказал в очерке «Приобщение к поиску». Если кого интересует, можете почитать…

– А когда вы перешли к единоначалию?

– Постановление ЦК ВКП(б) «О мерах по упорядочению управления производством и установлению единоначалия» было принято в 1929 году. Но в некоторых отраслях функционалка процветала и в тридцатые годы, – чуть помедлил с ответом Васильев. – Сегодня мы не мыслим управления без единоначалия и персональной ответственности руководителей предприятий и организаций за результаты работы. Этот метод управления путем «проб и ошибок» утверждался на практике более десяти лет.

Или возьмем такой пример. Сегодня трудно себе представить руководство народным хозяйством без централизации управления. Но в свое время и вокруг централизации шли горячие споры. На I Всероссийском съезде Советов народного хозяйства под давлением «левых коммунистов» секция организации производства приняла проект «Положения об управлении национализированными предприятиями», который предусматривал полную свободу действий фабрично-заводских правлений или советов…

– А какую позицию в этом отношении занимал Ленин? – подняв над собой блокнот, громко спросил английский журналист.

– Когда Ленин ознакомился с этим проектом, он сделал такое замечание. Я могу процитировать, у меня есть под рукой ленинские заметки: «Коммунизм требует и предполагает наибольшую централизацию крупного производства во всей стране… Отнять право у всероссийского центра подчинять себе непосредственно все предприятия данной отрасли во всех концах страны, как это вытекает из проекта комиссии, было бы областническим анархо-синдикализмом, а не коммунизмом»…

Вернемся к системе управления. Царская Россия, как вы знаете, была в основном аграрной. Она заметно отставала по уровню промышленности от передовых держав. Фабрик и заводов было немного. Для руководства ими в начале двадцатых годов на местах решили создать советы народного хозяйства, деятельность которых направлял и координировал Высший Совет народного хозяйства при Совнаркоме.

Индустриализация страны содействовала бурному росту промышленности, созданию многих новых отраслей и подотраслей. Управлять ими в рамках совнархозов становилось все сложнее. В начале тридцатых годов ВСНХ преобразовали в Народный комиссариат тяжелой промышленности. Появились комиссариаты легкой и лесной промышленности. Потом из комиссариата тяжелой промышленности выделилось несколько самостоятельных отраслей. Таким образом, в тридцатые годы постепенно у нас сложилась отраслевая система управления народным хозяйством. Успехи, достигнутые в довоенный и послевоенный периоды, убедительно подтвердили целесообразность такого решения…

– Почему же потом ликвидировали министерства?

– Постепенно в деятельности министерств накапливались и негативные явления: каждое старалось создавать свое замкнутое хозяйство, стало «государство в государстве, которому недоставало лишь своего флага и герба», как выразился один критик. И в этом была большая доля истины. Ведь любое министерство имело свою систему снабжения и сбыта. В городах и городках ютились сотни ведомственных баз и контор. Ведомство стремилось обзавестись своими строителями, создать собственную ремонтную базу автомобилей, тракторов, станков, не говоря уже о специальном оборудовании. В этом скрывались немалые резервы для роста производства и повышения его эффективности. Начался поиск лучших путей управления…

– А предложений о свободном предпринимательстве не было? – спросил седовласый пожилой мужчина в очках.

– Это корреспондент газеты «Лос-Анджелес таймс» господин Терренс, – подсказал Черников, когда Васильев обернулся к нему с вопросительным взглядом.

– Нет, господин Терренс. Я лично таких предложений не встречал. В дискуссии шла речь о дальнейшем укреплении централизованного управления и планирования. В 1957 году эту тему вынесли на всенародное обсуждение, а затем – на рассмотрение Верховного Совета СССР. В конечном счете появилось решение создать территориальную систему управления. В республиках и крупных регионах создали совнархозы, которые стали руководить фабриками и заводами всех отраслей данного экономического района. Однако практика показала, что поиски наиболее рационального управления не дали желаемого результата. Об этом подробно говорилось на Пленуме ЦК нашей партии в сентябре 1965 года.

– Как видно из ваших слов, вы сами признаете, что все эти годы шли по неправильному пути! – с нескрываемым удовольствием воскликнул Терренс.

– Такая оценка противоречит диалектике, – невозмутимо отреагировал Васильев на эмоциональный всплеск американского журналиста. – Нельзя же видеть только две краски: белое или черное. У такого сложного явления, как система управления, – целая палитра цветов и оттенков. В территориальной системе было немало и хорошего, и негативного. Поэтому я хочу подчеркнуть: хозяйственная реформа шестидесятых годов – это не механическое возвращение к досовнархозовской системе. Нынешняя отраслевая система имеет важные отличия от прежней. Она закрепляет то положительное, что было в территориальной системе. Во-первых, сохраняются территориальные органы материально-технического снабжения – они будут обслуживать все предприятия и организации, независимо от их ведомственной принадлежности. Для руководства ими создан комитет – Госснаб СССР, который возглавляет заместитель Председателя Совета Министров СССР. Во-вторых, создаются вневедомственные территориальные строительные организации и управления. В-третьих, многие заводы и производства – ремонтные, литейные и прочие – будут по-прежнему выполнять планы предприятий разных отраслей.

– Все разумное сохраняется, – вставил Черников.

– А теперь, – после короткой паузы продолжил Васильев, – перейдем к планированию. Что тут нового? В нашей практике долго основным показателем планирования и оценки был показатель валовой продукции, или просто вал. Что он собой представляет? Это объем выпущенной предприятием продукции в денежном выражении.

– Господин Васильев, я читал, если не ошибаюсь, в «Комсомольской правде» статью одного директора завода. Называлась она «Свержение вала». Директор писал, что если в последний день месяца в цех завезут металл для изготовления машин, то он уже включался в план. Так ли это? И если да, то какие изменения намечены реформой?

– Господин Херст из «Дейли экспресс», – представил задавшего вопрос Черников.

– Если на заводе или в цехе «горел» план, то стоимость завезенного металла формально могли включить в отчетность. Многие так и поступали. Но если задание перевыполнялось, то происходила обратная картина. Готовые машины не спешили отправить на склад готовой продукции – чтобы создать запас на будущее. Теперь это исключено. Вместо вала введен новый показатель – объем реализованной продукции.

– А чем же он отличается от вала? – разом спросили несколько человек.

– В объем реализованной продукции включается стоимость уже проданных заказчику изделий. Теперь в отчете предприятия значится только та сумма, которая поступила на его расчетный счет в банке за продукцию реализованную.

А раньше в объем вала входила не только готовая продукция, которая уже хранилась на складе, но и то, что было в цехе в стадии производства, то есть незавершенное производство. Поэтому до реформы с отправкой готового товара можно было и не торопиться – ведь все равно он уже включен в объем продукции и все, что положено коллективу за его изготовление, получено. Даже в том случае, если товар не найдет спроса.

В новых же условиях надо заботиться о соблюдении сроков поставки и повышении качества. Если продукция не отвечает стандартам или договору, заказчик может отказаться от оплаты, и ее стоимость не будет засчитана планом. Таким образом, новый показатель в большей мере отвечает принципу реформы: все, что выгодно обществу, должно быть выгодно и предприятию.

– Об этом как раз и пишет журнал «Тайм», – заметил Питерсон.

– Нет, уважаемый господин Питерсон, журнал «Тайм» пишет совсем о другом. Послушайте: «В ходе реформы осуществляется провозглашенная в экономической дискуссии формула: „Что хорошо для фабрики, то хорошо и для общества“». В этой формуле «Тайм» поставил проблему с ног на голову. И действовал он при этом по образу и подобию одного из президентов «Дженерал моторс»: «Все, что выгодно для „Дженерал моторс“, выгодно и для Америки…»

– Простите, господин Васильев, что перебиваю, я из журнала «Форчун» и так же, как мосье Ланье, прибыл специально на эту конференцию, потому что у нас пока еще нет своего корреспондента в Москве, – заговорил высокий худощавый мужчина в сером костюме. – Моя фамилия Милберг. Я прошу вас ответить на такой вопрос. Вы назвали несколько цифр о быстром росте экономики. Успехи СССР известны и на Западе. Вы их достигли в те годы, когда у вас применялся показатель «валовая продукция», который все ныне резко критикуют. Не находите ли вы тут противоречия?

– Никакого противоречия, господин Милберг, в этом нет.

– Почему же нет? – не отступал корреспондент.

– Объясняя причины реформы, я упомянул закон соответствия производственных отношений уровню производительных сил. Его сформулировал Маркс…

– А что вы вкладываете в понятие «производительные силы» и в чем суть этого закона? – попросил объяснить Милберг.

– Производительные силы – это люди с их опытом работы и средства производства, с помощью которых они создают материальные и духовные блага. А производственные отношения – это отношения между людьми, которые складываются в процессе производства и распределения благ. Суть этого закона в том, что по мере роста производительных сил должны совершенствоваться и производственные отношения. Иначе последние будут сдерживать развитие первых.

Представьте себе, как использовались бы станки с автоматическим управлением, ЭВМ и АСУ на мелких заводах и фабриках, которые существовали в Америке в начале века?

Появление новой, более производительной техники требовало изменения организации и управления производством, его укрупнения. Можете представить, как использовались бы у нас мощные современные тракторы, если размеры колхозных полей оставались бы на уровне тридцатых годов. Да им бы просто развернуться негде было! В свое время наша партия осудила «гигантоманию», практику создания крупных колхозов и совхозов. И это было верно. Потому что на полях работали в основном только лошади и волы. Даже телефона и радио на селе не было. Иное дело сейчас. То, что раньше считалось «гигантоманией», стало обычным явлением. Рост производительных сил требовал совершенствования производственных отношений. В этом и суть закона соответствия.

– Этот закон действует и при капитализме?

– Да, это общий экономический закон. Он действует во всех способах производства. Но используется при социализме он совершенно по-иному, чем при капитализме.

– А в чем заключается отличие?

– При капитализме закон соответствия производственных отношений уровню производительных сил, как и все другие экономические законы, – начал объяснять Васильев корреспонденту журнала «Форчун», – реализуется стихийно. Как у вас происходит укрупнение ферм и заводов? В процессе анархии конкуренции одни разоряются, а другие укрупняются. У нас укрупнение колхозов, совхозов и промышленных предприятий по мере необходимости проводится планомерно, сознательно, с учетом действия закона соответствия.

А теперь перейдем к валу. Что главное в совершенствовании производственных отношений? Главное – умело выбрать наиболее эффективные в данных условиях показатели оценки работы и ее стимулирования. Нередко бывает так: в одних условиях показатель хороший, в других – плохой, а в третьих – негодный.

– И вал оказался в подобном положении? – спросил снова Милберг.

– Когда мы оказались в капиталистическом окружении, нас вынудили производить все необходимое любой ценой, чтобы отстоять свою политическую и экономическую независимость. В то время вал был хорошим показателем. Неплохо послужил он и в послевоенный период восстановления народного хозяйства. Господству вала в свое время содействовали, на мой взгляд, два важных обстоятельства. Первое. Постоянное опережение спроса над предложением – все, что выпускалось, с ходу шло в дело, и еще не хватало. И второе. Раньше отрицательное влияние вала в значительной мере поддавалось контролю и ограничению. Его недостатки в современных условиях стали слишком заметны.

Обращаю ваше внимание, что реформа предусматривает сокращение числа обязательных показателей. Раньше вышестоящие органы не только утверждали своим предприятиям целый набор показателей, но и вносили затем в течение года в них многочисленные изменения. Все это ограничивало самостоятельность заводов и фабрик, нарушало их ритм работы. Против подобных явлений теперь направлено такое положение из постановления о реформе: «Прекратить неправильную практику внесения частых изменений в утвержденные планы, а также изменений отдельных показателей плана, без соответствующего уточнения других показателей».

Васильев отложил в сторону брошюру, глянул поверх рядов.

– Далее хочу обратить ваше внимание на такой факт: заинтересовать предприятия в том, чтобы они намечали напряженные планы, решено заметно сократить материальное стимулирование за сверхплановый выпуск продукции по сравнению с плановым… Так что все изменения в системе планирования направлены на то, чтобы еще рациональнее, эластичнее сочетать централизованное планирование с расширением инициативы на местах, предоставлением большей самостоятельности предприятиям и организациям в хозяйственных делах.

– В «Правде» прошла статья директора завода. Она называлась «Освободить предприятия от мелочной опеки», – встал с места корреспондент «Лос-Анджелес таймс». – Намечены ли реформой в этом плане какие-либо изменения?

– И довольно серьезные, – кивнул Васильев. – Их много. Подробнее об этом можно узнать из нового положения о социалистическом предприятии, которое справедливо называют Уставом заводов и фабрик.

– Оно было в печати? – поинтересовалась госпожа Верлан.

– Конечно. Положение опубликовано в нашей газете. И кроме того, его напечатали в сборниках официальных материалов по реформе…

– Господин Васильев, давайте вернемся к свободному предпринимательству… – заговорил корреспондент из «Вашингтон пост». Васильев читал его статьи и не раз спорил с ним на приемах. Прекрасно зная его несколько развязную манеру вести беседу, Васильев решил сразу же немного «осадить» его.

– Ничего, господин Саймон, не получится. Свободное предпринимательство попало под колеса истории…

– Но простите, вернуться я имею в виду в другом смысле. Хочу продолжить вопрос господина Терренса о свободном предпринимательстве.

– Тогда – пожалуйста, – улыбнулся Васильев.

– Разве предложения, изложенные в статье Либермана «План, прибыль, премия», что опубликована в «Правде», не означали призыва именно к свободному предпринимательству?

– А вы читали эту статью?

– Просматривал, довольно внимательно просматривал.

– Статью или публикации об этой статье на Западе вы просматривали? – попросил уточнить Васильев.

Саймон пожал плечами:

– А какая разница?

– Очень большая. Об этой статье на Западе публикуется много домыслов: дескать, «Правда» поддерживает линию отхода от централизованного планирования. Поэтому позвольте привести некоторые выдержки. В самом начале автор статьи предлагает доводить до предприятий задания по объему продукции в номенклатуре и сроках поставок. Затем речь идет о мерах против погони заводов и фабрик за прибылью, которую они стремятся получить любой ценой, против незаслуженного поощрения коллективов. Суть этих мер сводится к тому, что «при несоблюдении заданий по объему, номенклатуре и срокам поставок продукции предприятие лишается права на премирование». И далее говорится: «Все стоимостные, трудовые и важнейшие натуральные показатели будут определяться из центра…» О каком же свободном предпринимательстве может идти речь, если все основные показатели утверждаются из центра и каждое предприятие имеет задание по выпуску продукции в номенклатуре и ассортименте? В данном случае вы, господин Саймон, как и многие другие читатели, «клюнули» на удочку советологов, которые выдают желаемое за действительное.

Пойдем дальше, – отложил вырезку «Правды» Васильев. – Реформа открывает путь новой системе экономического стимулирования производства. В чем же конкретно она проявляется? Прежде всего в создании предприятиям условий для рентабельной работы и укреплении хозрасчетных отношений.

– А разве у вас раньше хозрасчета не было? – раздался вопрос.

– Хозрасчет был у нас и раньше. Но, как отмечалось на сентябрьском Пленуме, он носил в основном формальный характер. Теоретически заводы, фабрики и совхозы должны были покрывать свои издержки производства за счет реализуемой продукции. А практически многие из них несли убытки. Почему? По ряду объективных причин и недостатков в практике ценообразования почти треть предприятий работали с убытками в плановом порядке – то есть они были запрограммированы. Даже рентабельные предприятия в целом выпускали немало убыточных изделий, что служило поводом делить продукцию на выгодную и невыгодную. Разумеется, заводы и фабрики всячески стремились уменьшить выпуск убыточной продукции. Это в конечном счете вело к нарушению пропорциональности и созданию искусственного дефицита по отдельным товарам. Согласитесь, что если цены не возмещают плановых затрат, то чем больше отрасль выпускает продукции, тем больше убытков…

– Кто же покрывал эти убытки? – недоумевающе спросил Жан Ланье.

– Они списывались за счет госбюджета. Теперь признали, что для общества выгоднее выделять средства из бюджета на повышение оптовых цен, чем на покрытие убытков. При убыточных ценах у коллективов не было заинтересованности в экономном хозяйствовании – как ни старайся, в итоге убытки, которые все равно спишут. Иное дело при научно обоснованных ценах – чем рациональнее ведешь хозяйство, тем выше заработки и премии коллектива. Да и моральное удовлетворение – немаловажная вещь. Лучшие работники заслуженно представляются к наградам и другим видам поощрения.

– А какие меры намечены, чтобы не было убытков?

– Составная часть реформы – изменение оптовых цен. На высокорентабельные изделия они снижаются, а на убыточные повышаются. Новые цены позволяют сделать все отрасли индустрии рентабельными. Заметно повышены заготовительные цены на многие виды сельскохозяйственной продукции. Хочу обратить ваше внимание: повышение оптовых цен проходит без повышения розничных.

Вам, видимо, не надо объяснять такую истину: чем больше прибыли, тем выше рентабельность. Поэтому забота о рентабельности есть не что иное, как повышение роли показателя прибыли. В постановлении Пленума о реформе предложено улучшить использование таких важнейших экономических рычагов, как прибыль, цена, премия, кредит.

Вот теперь, пожалуй, и подошел черед поговорить о прибыли… Начну зачитывать ваши вопросы.

Отпил глоток боржоми из стакана и чуть приподнято начал:

– О прибыли, если перейти на поэтическую волну, «немало песен сложено». Но в них не только музыка фальшивит, но и слова неверны. О прибыли как раз и больше всего у вас вопросов. При этом самых противоречивых. Вот господин Вильсон просит объяснить: «Почему идеи Бельского, который первым из советских экономистов предложил использовать в советском хозяйстве прибыль, не нашли отражения в реформе?»

«Как сочетать, – пишет в своей записке господин Саймон, – использование в вашей практике прибыли с марксизмом? Не является ли это отступлением от методов Маркса и Ленина?»

И далее примерно в таком же духе… – Васильев положил стопку записок на трибуну. – Почему, господа, вокруг прибыли столь много всякой путаницы и кривотолков? Дело в том, уважаемые господа, что идеологи антикоммунизма пытаются изобразить прибыль чуждой категорией для социализма, утверждают, что она «противоречит марксистско-ленинской теории». Известный, наверное, вам экономист Жюль Гратье пишет, что «плановое хозяйство теоретически враждебно прибыли». Цель подобных «научных» выводов нам понятна. Их авторы представляют дело таким образом, что прибыль – родное дитя капиталистической экономики. И если она нашла приют и при социализме, то, значит, налицо возврат к капитализму. Или, по крайней мере, происходит сближение социализма с капитализмом. Разумеется, и то и другое – досужие вымыслы наших недругов…

Ведь что такое прибыль? Это денежная форма прибавочного продукта, который появился еще на заре рабовладельческого строя. В разных видах и формах существовал он и при феодализме. Крепостные крестьяне работали на своего помещика, как говорится, за кусок хлеба и создавали для него прибавочный продукт. По мере развития товарно-денежных отношений феодалы стали облагать своих подданных денежной рентой. При капитализме прибыль – основная форма прибавочного продукта. Его необходимость при социализме доказывал Маркс в работе «Критика Готской программы», где он показал несостоятельность лассалевской формулы о «неурезанном» трудовом доходе. Поскольку при социализме сохраняются товарно-денежные отношения, то прибыль остается основной формой прибавочного продукта… Откуда вы взяли, – обратился Васильев к корреспонденту агентства Рейтер, – что Бельский первым предложил использовать прибыль в советском хозяйстве?

– Читал об этом, – сразу ответил Вильсон.

– Так вот: сообщу вам, что первым, кто предложил использовать прибыль в советском хозяйстве, был не профессор Бельский, а Владимир Ильич Ленин. Обобщая опыт первых лет, он решительно выступал за хозрасчет, требовал, чтобы тресты «сами отвечали и притом всецело отвечали за безубыточность своих предприятий».

– Господин Васильев, – это подал голос корреспондент «Форчуна», – в своих статьях вы критикуете Бельского, Кузнецова и других сторонников прибыли. А сейчас сами выступаете в роли адвоката прибыли, Ленин тоже, оказывается, был ее сторонником. В чем тут дело? Если можно, откройте секрет?

Васильев усмехнулся:

– Не слишком ли много «секретов» для одной пресс-конференции?..

– Вы же сказали, что в отличие от дипломатов не скрываете свои мысли, – напомнили ему не без иронии.

– Надо отличать две главные функции прибыли, – начал объяснять Васильев. – Во-первых, как критерия выгодности, эффективной деятельности и, во-вторых, как оценочного показателя работы предприятий.

Необходимость использования первой функции прибыли, как я уже сказал, обосновал еще Ленин. Теоретически это нашло отражение во многих решениях партии и государства. Но в практику они воплощались трудно, медленно. Почему? Причины тут разные. Есть объективные. Ну, к примеру, серьезные недостатки в ценообразовании, об этом я уже сказал. Но немало и субъективных препятствий. В ходе реформы мы должны устранить их и создать условия для рентабельной работы всем предприятиям. В этом ученые и практики единодушны.

Споры о прибыли начинаются, когда речь заходит о ней как об оценочном показателе. Некоторые экономисты предлагают сделать ее главным, или основным, показателем. Чем больше прибыли – тем лучше работает предприятие, рассуждают они. А профессор Бельский идет еще дальше. Убыточные заводы он предложил закрывать, а их имущество «продавать с молотка».

Я лично убежден и много раз об этом писал, что подобные предложения нам не подходят в принципе. Теоретически они необоснованы, а практически вредны. Ведь есть немало путей увеличения прибыли, по которым мы не можем пойти…

– Каких, например? – быстро среагировал Вильсон.

– За счет повышения цен на новые изделия под разными благовидными предлогами, за счет увеличения выпуска дорогих и сокращения дешевых видов продукции…

– Но подобные явления, судя по вашей печати, у вас и сейчас – не редкость. Не так ли?

– Совершенно верно. Но это делалось за счет срыва задания выпуска продукции в натуре и ассортименте, что было грубым нарушением. Мы это осуждаем и критикуем. Сделать прибыль главным показателем – значит узаконить эти явления, сделать их правилом.

При капитализме цель оправдывает средства. Ради прибыли идут на все – на разорение конкурентов, повышение цен, взятки, шпионаж и прочее. И это понятно. С прибылью богатеют, а без нее владельцы капитала разоряются и пополняют армию наемного труда. В условиях нашего общества нужна только реальная прибыль – та, что получена при строгом соблюдении выпуска продукции согласно хозяйственным договорам и заявкам торговых организаций за счет рационального использования материальных, трудовых и финансовых ресурсов.

– Стимулирует ли реформа рост прибыли? – спросила Мари Верлан.

– Довольно серьезно. За счет отчислений от прибыли на всех предприятиях впервые создан фонд материального стимулирования, фонд социально-культурного и жилищного строительства.

– Чем больше прибыль, тем выше отчисления в эти фонды? – попросил уточнить Ричард Корстун.

– Не совсем так. Если прибыли нет, то и отчислять нечего. Если прибыли много, но завод не выполнил задание по каким-то видам продукции, то отчисления сокращаются. И кроме того, за счет собственной прибыли он должен возмещать штрафы и пени за нарушение договора…

Многие из вас спрашивают: не противоречит ли усиление материальных стимулов марксистскому учению? Ни Маркс, ни Ленин не пытались предсказать формы и методы материального стимулирования. Но они решительно выступали против уравниловки при социализме. Не в пример журналу «Тайм», который утверждает, что «согласно марксизму людей можно заставить работать как солдат или святых только ради благ государства». Это, конечно, чепуха!

Принцип распределения материальных благ по количеству и качеству труда знают в нашей стране со времен нэпа.

– А что такое нэп? – поинтересовался Терренс.

– Новая экономическая политика. Ее разработал Ленин, и с 1921 года под его руководством она начала утверждаться в стране взамен «военного коммунизма». Одно из принципиальных положений нэпа – внедрение хозрасчета, то есть прибыльной работы всех заводов и фабрик, создание личной материальной заинтересованности рабочих и крестьян в результатах своей работы. Социализм надо строить «не на энтузиазме непосредственно, а при помощи энтузиазма… на личном интересе, на личной заинтересованности, на хозяйственном расчете… иначе вы не подведете десятки и десятки миллионов людей к коммунизму. Так сказала нам жизнь», – эту мысль Ленин обнародовал в канун четвертой годовщины Октябрьской революции.

А вот как высказывается об этом «Тайм»: «Развитие экономических стимулов в СССР означает отказ от централизованного планирования и капитуляцию перед рыночной стихией». По логике авторов этого издания получается, что мы начали «отказываться» от централизованного планирования еще до его появления.

Когда мы говорим об управлении экономикой в масштабах всего государства на базе народной собственности, то следует иметь в виду, что речь идет о ломке общественных отношений, которые развивались веками и тысячелетиями в условиях частной собственности, что речь идет о формировании принципиально нового общественного строя. Об этом у Ленина есть довольно любопытное сравнение. Послушайте, как образно и как ярко он показал трудности строительства нового общества:

«Представим себе человека, совершающего восхождение на очень высокую, крутую и не исследованную еще гору. Допустим, что ему удалось, преодолевая неслыханные трудности и опасности, подняться гораздо выше, чем его предшественники, но что вершины все же он не достиг. Он оказался в положении, когда двигаться вперед по избранному направлению и пути оказалось уже не только трудно и опасно, но прямо невозможно. Ему пришлось повернуть назад, спускаться вниз, искать других путей, хотя бы более длинных, но все же обещающих возможность добраться до вершины… Этот опаснейший спуск, который нельзя даже назвать… „спуском на тормозах“, ибо тормоз предполагает хорошо рассчитанный, уже испробованный экипаж, заранее подготовленную дорогу, испытанные уже ранее механизмы. А тут ни экипажа, ни дороги, вообще ничего, ровно ничего испытанного ранее!

Голоса же снизу несутся злорадные. Одни злорадствуют открыто, улюлюкают, кричат: сейчас сорвется, так ему и надо, не сумасшествуй! Другие стараются скрыть свое злорадство, действуя преимущественно по образцу Иудушки Головлева; они скорбят, вознося очи горе… К счастью, наш воображаемый путешественник, в условиях взятого нами примера, не может слышать голосов этих „истинных друзей“ идеи восхождения, а то бы его, пожалуй, стошнило. Тошнота же, говорят, не способствует свежести головы и твердости ног, особенно на очень больших высотах».

Как видите, Ленин подтверждает свое положение о том, что «мы не претендуем на то, что Маркс или марксисты знают пути к социализму во всей его конкретности». Далее он показал, что, начав строительство нового общества, мы не имели никакого опыта, «ровно ничего, испытанного ранее!». И наконец, если в процессе созидательной работы и приходится на каких-то участках отступать, то это вовсе не поражение, а поиск новых путей к победе, не отказ от движения «вперед по избранному направлению», а стремление быстрее достичь вершины.

– Будьте любезны, господин Васильев, – попросила Мари Верлан, – назовите работу Ленина, из которой вы привели нам выдержку.

– «Заметки публициста». Они написаны в начале 1922 года, когда вместо «военного коммунизма» вводилась новая экономическая политика… Как видим, господа, строить новое общество, в котором нет эксплуатации человека человеком, – дело сложное. Видимо, поэтому учение Маркса привлекает к себе все больше и больше сторонников, и особенно среди молодежи… Послушайте, например, что пишет об этом массовая буржуазная газета «Франкфуртер альгемайне цайтунг»: «Едва ли теперь можно встретить серьезную публикацию, в которой не велась бы дискуссия о марксизме. Молодежь ищет правильный путь, и для нее, по-видимому, нет более ясного путеводителя, чем Маркс…» Как бы продолжая эту мысль, американский писатель, кстати тоже буржуазного толка, Эдмунд Вильсон в книге «Путь к Финляндскому вокзалу» назвал марксизм «полной и последовательной теорией, которая вскрыла в прошлом больше тайн, прояснила в настоящем больше сложных проблем и открыла в будущее более практичный путь, чем какая-либо другая до него созданная теория».

Думаю, господа, что в этом нет преувеличений. Судите сами. Истории известно великое множество самых разнообразных политических учений. Их разделяют века и даже тысячелетия. И тем не менее у них есть общая черта: все они выражают и защищают интересы господствующего класса: рабовладельцев, феодалов, царей, королей.

Шли века, тысячелетия. На смену рабовладельческому строю пришел феодальный. А более двух веков назад появился капитализм… Что он дал бедным, неимущим? – сделал намеренную паузу Васильев.

Никто из журналистов не решился нарушить тишины. Напряжение зала выдал только скрип нескольких кресел.

– Вы хорошо знаете, – продолжил Васильев, нарушив напряженную тишину зала, – что в средние века в Англии бедняков, не имевших работы, жгли каленым железом и вешали. При капитализме безработным подобное не грозит. Они свободно могут умереть с голоду или покончить с собой… Я надеюсь, вы слышали об утописте Фурье?

– Естественно…

– Французский ученый…

– Верно, – поддержал Васильев. – Шарль Фурье – один из великих социалистов-утопистов. Он критиковал буржуазное общество сто лет тому назад. Но и сегодня его мысли не устарели! Послушайте:

«Слуги капитала без конца говорят о правах человека, но забывают установить принцип права на труд, без которого дары капиталистической цивилизации становятся бесполезными или равны нулю…»

В середине прошлого века в безбрежном океане политических учений появилось еще одно – учение о научном коммунизме. В начале этого века оно превратилось из гениальной теории в действительность. За полвека социализм стал могучей силой современности. Чтобы меня не обвинили в предвзятости, обратимся за подтверждением этих истин к книге крупного специалиста своего дела, профессора политических наук Калифорнийского университета Робера Вессона «Ну, почему же марксизм»:

«Маркса после смерти ждал беспрецедентный успех. Почти повсюду марксизм является очень важной частью политической атмосферы. Марксизм-ленинизм – единственное политическое движение всемирного характера. Коммунистические партии существуют во всех странах, где они не подавлены силой…»

Васильев остановился, взглянул на часы. «Явно увлекаюсь», – отметил про себя.

– Продолжим, господа, однако, по существу записок. На очереди такой вопрос: «В связи с реформой в СССР, – бегло начал читать он, – на Западе многие советологи утверждают, что она является подтверждением теории сближения социализма и капитализма. В чем оно проявляется?»

Теория о сближении социализма с капитализмом не нова. На Западе о ней давно пишут и говорят. Дело представляют так, что капитализм берет все хорошее у социализма и тем самым приближается к нему, а социализм, дескать, впитывая в себя капиталистические категории, тоже идет ему навстречу, и в конце концов различия исчезнут и образуется единое индустриальное общество.

Один из видных «архитекторов» такого общества, известный американский экономист Гэлбрайт, например, утверждает:

«Научно-технический прогресс автоматически преобразовал капитализм в общество, где рынок уступил место планированию. Господство перешло от монополий к техноструктуре. Деление общества на противостоящие друг другу классы – буржуазию и пролетариат – ликвидировано научно-технической революцией. Массовые противоречия в современном капиталистическом обществе стираются. Отношения носят все более мирный характер. Это является следствием того, что интересы, некогда резко враждебные, ныне гораздо в большей степени находятся в гармонии. Поведение людей не улучшилось, – подчеркивает автор, – дело просто в том, что интересы совпадают».

Словом, господин Гэлбрайт всерьез рассуждает о совпадении интересов миллиардеров и безработных… То есть желаемое выдает за действительное. Разоблачают иллюзии о сближении двух систем не только коммунисты. Западно-берлинский буржуазный профессор Тальгейм, который, как нам известно, особой любви к социализму не питает, приводит такие доводы:

«Во-первых, в странах социализма остается в силе обобществление средств производства. Поэтому нет оснований сравнивать положение хозяйственных руководителей социалистических стран с ролью капиталистических менеджеров. Во-вторых, в социалистических странах сохраняется централизованное планирование, а рыночные экономические методы служат ему. В-третьих, ценообразование осуществляется государственными органами, вследствие этого цена не играет роли индикатора хозяйственной недостаточности и не может служить надежным базисом для принятия решения о капиталовложениях. В-четвертых, не может быть и речи о настоящей конкуренции, так как предприятия возникают и исчезают не под углом зрения конкуренции».

Чтобы не затягивать время ответа, позвольте выдать вам еще один «секрет»: реальное сближение между нашими системами начнется тогда, когда наши заводы, фабрики и другие производственные объекты перейдут в частную собственность или при капитализме они станут общественной собственностью. Лично я убежден, что наше «сближение» пойдет по второму пути…

– Простите, господин Васильев, – поднялся молчавший до этого корреспондент, – но частной собственности в том виде, как описывал Маркс, давно нет! Она превратилась в общественную собственность миллионов акционеров, свободно покупающих и продающих акции. Выходит, что все же наши системы сближаются…

– Это господин Штольц из журнала «Штерн», – представил корреспондента Черников.

– И вообще, капитализма, о котором писал Маркс, теперь уже нет в помине, – продолжал с запалом Штольц, – Маркс показывал капитализм середины прошлого века. Разве его можно сравнить с нынешним? Позвольте сослаться на такого известного в Советском Союзе американского политического деятеля, как Аверелл Гарриман. Послушайте, что он пишет: «Для народов Азии капитализм почти синоним колониализма. Мне кажется, что мы не должны позволять коммунистам изображать нас знаменосцами капитализма. Наша экономическая система мало в чем сходна с марксистской концепцией капитализма вековой давности, и мы должны отказаться от этого слова…»

– Господа, вопрос, устарел ли Маркс, в разных аспектах ставится во многих ваших записках, – Васильев поднял над головой стопочку бумажек. – Но я полагал, что это не относится к теме пресс-конференции, и поэтому не стал об этом говорить во вступительном слове. Но если господин Штольц так настаивает, то я готов…

– Я не настаиваю, а прошу…

– Это уж не так и важно… Я полностью согласен с вами, господин Штольц, в том, что нынешний капитализм совсем иной, чем век назад, по уровню развития техники и технологии. Но эти вопросы изучает механика, физика, биология и другие естественные науки. Отношения же между людьми входят в сферу обществоведения…

Маркс обстоятельно исследовал процесс возникновения и развития новых отношений между людьми в процессе производства по сравнению с феодализмом и назвал их капиталистическими. Он показал: несмотря на то, что частная собственность и эксплуатация человека человеком существовали и при рабстве, и при феодализме, капиталистических отношений между людьми раньше не было и быть не могло. Для их возникновения нужны два условия.

– Какие? – нетерпеливо встрепенулся Штольц.

– Первое: наличие класса, владеющего средствами производства, но в отличие от рабовладельцев и феодалов не имеющего собственной рабочей силы. И второе условие – появление армии юридически свободных людей, но не имеющих абсолютно никаких средств существования.

Как прикажете жить этим «свободным» людям? – глянул на Штольца Васильев.

– Зарабатывать деньги и жить…

– А зарабатывать можно лишь у владельцев капитала, которые эксплуатируют «свободных» людей. Вот как описывает этот процесс Маркс в главе «Превращение денег в капитал»…

– А разве деньги не капитал? – громко удивилась Мари Верлан.

– Нет, конечно. Деньги появились на свет, когда еще о капиталистах ни слуху ни духу не было. Апологеты капитализма, пытаясь увековечить свое детище, даже палку, с которой охотился древний человек, не говоря о деньгах, называют капиталом. По Марксу же, капитал – это не вещь и не деньги, а общественные отношения между людьми. И только когда хозяин покупает средства производства и рабочую силу и организует производство ради прибыли, его деньги превращаются в капитал, а он становится капиталистом. Если вам, госпожа Верлан, кто-нибудь подарит в день рождения миллион франков, которые вы потом начнете расходовать на свои личные нужды, вы капиталисткой не станете.

– А если я их положу в банк?

– Станете.

– Почему же, интересно?

– Потому что будете получать нетрудовой доход, который в конечном счете является частью прибавочной стоимости, создаваемой наемными рабочими. А теперь послушайте, как описывает Маркс сцену после состоявшейся сделки на рынке труда:

«Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить».

Если капиталист в процессе производства не будет иметь прибыли, то он разорится, и тогда уже «его шкуру будут дубить». Как выжить в условиях жестокой конкуренции? Нужна прибыль и только прибыль. Поэтому Маркс пришел к выводу: целью капиталистического производства является прибыль. Может быть, господин Штольц, у нынешних владельцев заводов, концернов и банков появилась иная цель? – понизил голос Васильев. – Недавно в США родился «консультативный и предпринимательский совет». Послушайте его вывод: «Наша главная задача – осуществление традиционной роли и права корпораций обеспечения максимальной прибыли при любых социальных правилах поведения»…

Почти век назад Маркс сформулировал всеобщий закон капиталистического накопления, который гласит: «Чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания… тем больше промышленная резервная армия. …Но чем больше эта резервная армия… тем обширнее постоянное перенаселение, нищета которого прямо пропорциональна мукам труда активной рабочей армии… Это – абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления».

Я лично, господин Штольц, не встретил ни единой попытки опровергнуть этот закон. Его просто обходят, замалчивают. И понятно почему. Целые тома фактического материала – списки безработных – публикуются на Западе, свидетельствующие о том, что этот закон не только не устарел, но стал во сто крат более актуальным, чем век назад. Позвольте привести некоторые данные из вашего журнала, в котором опубликована статья господина Бьюцера. Прошу внимания:

«Экономика капиталистического мира являет мрачную картину: пятнадцать миллионов безработных. Во всем мире производится все меньше холодильников, меньше строится заводов, дорог, квартир. Напрашивается вопрос: не изжил ли себя капитализм, можно ли еще спасти эту систему». Ответ таков: «Большинство граждан ФРГ склонны считать, что эта система не имеет больше шансов…»

Как типичный защитник капитализма, автор все же стремится его оправдать, найти пути спасения. Любопытно в этом отношении такое его признание: «Как это ни парадоксально, но факт, что капитализму вредят именно те, кто готов защищать его самым усердным образом. Ибо они стараются скрыть его слабости и создать впечатление благополучия. Хотя любому заметно, что оно ложное. Будто система абсолютно совершенна, не нуждается в каком бы то ни было исправлении…»

Что же надо, по мнению автора, для «исправления»? Он предлагает «использовать ряд методов социалистических, внедрить их в капитализм и таким образом его модифицировать, чтобы он стал более эффективным, более рациональным…»

Отложив в сторону «Штерн», Васильев взял другой журнал:

– А корреспондента «Шпигеля» среди вас случайно нет?

– Увы… – развел руками Штольц.

– У «Шпигеля», как и «Штерна», симпатий к коммунизму, как вы все знаете, очень мало. Вот свежий его номер, временной разрыв с данными прошлогоднего номера «Штерна» отразился и на публикуемых данных. Обратите внимание на эту диаграмму, – развернув журнал, сказал Васильев. – Она очень красноречива: семнадцать миллионов без работы! «Положение было худшим только во времена кризиса, в начале тридцатых годов, – отмечает „Шпигель“, – когда не имели работы двадцать пять миллионов человек».

Штольц попытался найти спасительный аргумент:

– И тем не менее миллионы рабочих являются владельцами акций…

– Верно, – согласился Васильев. – Пытаясь доказать, что ныне капитализм стал иным, профессор Лернер в своей книге «Американская цивилизация» пишет: «Раньше были „титаны“, столь хорошо описанные Драйзером. Теперь великих капиталистов сменили акционерные компании, корпорации распылили капиталистическую собственность среди миллионов мелких акционеров…»

В этой связи, господа, позвольте сообщить, что, по данным журнала «Экономист», только семейству миллиардеров Дюпонов принадлежит в десять раз больше акций, чем всем американским рабочим… А вот признание журнала «Ньюсуик»: «Если же мы приглядимся к тому, как распределяются богатства, то увидим, что двадцать процентов семейств, принадлежащих к высшему слою нашего общества, владеют восьмьюдесятью процентами всей частной собственности в США, в то время как двадцать пять процентов семейств, находящихся внизу, не имеют во владении ничего, а долги многих значительно превышают их личное имущество…»

Обратимся снова к тому же «Шпигелю»: «Из года в год каждый из примерно тысячи самых крупных богачей Федеративной республики тратит на свои личные удовольствия один миллион марок и больше». Это примерно столько же, сколько Мюнхен ежегодно «планирует по бюджету на благо одного миллиона своих жителей», среди которых наверняка многие владеют акциями. Эти «владельцы» вместе с остальными лишаются работы на предприятиях, акциями которых они владеют, и пополняют армию «постоянного перенаселения»…

Замечу, кстати, что «распыление» собственности путем выпуска мелких акций, вплоть до одного доллара, исключительно выгодно владельцам фирм и корпораций. Во времена Маркса, и он об этом пишет, хозяева, чтобы не упустить бразды правления своим детищем, сохраняли за собой «контрольный пакет», включавший пятьдесят один процент акций, а теперь многие из них обходятся двадцатью. Делая доступными акции широкому покупателю, они вовлекают в оборот огромные дополнительные средства, не рискуя потерять решающего голоса. Так, миллионы владельцев акций не имеют даже малейшего представления, чем занимается фирма, которой они «владеют»… Таким образом, для «контрольного пакета» вместо пятидесяти одного процента акций теперь требуется всего двадцать.

Как видите, превращение частной собственности в «общественную собственность миллионов акционеров» придумали умные капиталисты в собственных интересах. А уже позже их ученые защитники «обосновали» это мероприятие как изменение сущности капитализма, придумали ему благородные приставки типа «народный», «демократический». Подчеркивая силу частного интереса к собственности, Маркс писал: высокая англиканская церковь скорее простит нападки на тридцать восемь из тридцати девяти статей ее символа веры, чем на одну тридцать девятую долю ее денежного дохода…

Это положение и сегодня актуально. На память приходит такой пример. Когда стали входить в моду мини-юбки, а затем и брюки, то в них в римский музей Ватикана перестали пускать женщин. Поэтому, когда мы ехали в Рим из Чивитавекии, где стояла у пирса наша «Литва», совершавшая круиз по Средиземному морю, женщин строго предупредили, чтобы они «прилично» оделись. Иначе в музей Ватикана не пустят. Но когда мы оказались в нем, то обнаружили, что посетители одеты кто во что горазд! Ватикан не потерпел потери дохода и махнул на «благопристойность», отменил свои ограничения… Лучше нарушить «символы», чем сокращать собственность…

Будьте уверены, господин Штольц, – темпераментно заканчивал Васильев, – что если бы владельцы капиталов на «распылении» своей собственности потеряли даже «одну тридцать девятую долю» своей прибыли, то они не стали бы придумывать ни «народного» капитализма, ни «демократического» капитализма!

Не пора ли нам заканчивать, господа, – Васильев сделал выжидающую паузу.

– Пожалуй, пора… – откликнулось несколько человек.

– А об изменениях в сельском хозяйстве вы не расскажете? – выкрикнул Терренс.

– Вы что, хотите еще одну пресс-конференцию? Мартовский (1965 года) Пленум наметил целую систему мер по дальнейшему развитию сельского хозяйства. Так же, как сентябрьский в промышленности и строительстве. Если они вас интересуют, то попросите господина Черникова, и он вам организует брифинг по сельскому хозяйству, и, может быть, где-нибудь в колхозе, на лоне природы, – полушутя заметил Васильев.

– Позвольте тогда частный вопрос, – несколько неуверенно обратился Терренс. – Почему раньше Россия продавала сельхозпродукты, а теперь покупает?

– Хорошо, пойдем на компромисс: на этот вопрос я отвечу, а другие готовьте к следующей встрече. Согласны?

– Да. Конечно, – дружно загудели журналисты.

Чуть подумав, Васильев начал:

– «Недоедим, но продадим», – любил повторять царский премьер-министр Витте. И действительно, продавали. И недоедали. Но кто? Царь и его министры? Помещики и капиталисты? Конечно же, нет. Все они были сыты. А вот многие крестьяне и рабочие жили впроголодь. Раньше от голода умирали не только семьями, но и целыми деревнями. А помещики, владея сельхозпродуктами, продавали их где подороже и повыгоднее, в том числе и за границу. Кстати, так же, как ныне Соединенные Штаты. Вы продаете продукты всему миру, а миллионы людей в стране недоедают и голодают. В свою пору президент США Франклин Рузвельт сказал: «Наш прогресс проверяется не увеличением изобилия у тех, кто уже имеет много, а тем, способны ли мы достаточно обеспечить тех, кто имеет слишком мало…»

Как, по-вашему, способны?.. – обратился к американскому журналисту Васильев.

– Голодающие у нас, конечно, есть, но мы способны их накормить, – поторопился ответить Терренс.

– Точнее сказать – у вас есть реальные возможности накормить досыта всех. Но возможность и действительность – вещи разные. Все программы борьбы в США с нищетой, в том числе и «Решительная война с бедностью», объявленная в свое время президентом Джонсоном, как вы знаете, провалились с треском! У меня под рукой есть публичное признание члена консультативного комитета предпринимателей, бывшего главного экономиста торговой палаты США господина Мэдэне. Цитирую: «Становясь все богаче, Америка все меньше пользуется плодами этого богатства. Инфляция, рост налогов съедают любые реальные прибавки к доходам промышленных рабочих, национальных меньшинств. В то время как рост затрат на образование, медицинскую помощь сводит на нет любые приобретения семьи со средним доходом. Наше богатство не помешало нам скатиться на пятнадцатое место в мире по уровню грамотности и занять десятое место по детской смертности… Особенно в бедственном положении оказываются безработные…»

Вы, видимо, господин Терренс, знаете, что раньше в США был закон: если в каком-то регионе уровень безработицы достигал четырех процентов к деятельному населению, то он объявлялся бедственным и за счет федерального бюджета принимались меры по сокращению безработицы.

– А разве он отменен?

– Вам лучше это знать… Если его не отменили, тем хуже для закона. Ведь жизнь давно позабыла его. Указанный в нем рубеж солидно превышен в целом по стране. А безработица растет и растет… В начале прошлого года ваш министр труда Митчелл поклялся съесть свою шляпу, если число безработных к октябрю месяцу не уменьшится на миллион человек. Но за этот период армия незанятых возросла почти на миллион. Недавно один из ваших журналов поместил фото: сидит министр за столом, перед ним на тарелке шляпа. А подпись под снимком такая: «Приятного аппетита, господин министр!» Но, как вы понимаете, у министра труда, так же как и у царских министров и помещиков, есть что кушать, есть что пить!..

Когда я был в Сан-Франциско, мне показали знаменитый тысячетонный мост «Золотые ворота», что соединяет южный и северный берега залива. Длина его около трех километров, высота – семьдесят два метра. Очень гордятся им – и законно гордятся жители Сан-Франциско! Но этот мост держит абсолютный мировой «рекорд» по числу совершаемых здесь самоубийств. По официальным данным, с 1937 года – это время его открытия – с него бросились почти шестьсот человек. Предсмертные записки раскрывают главные причины, толкающие людей к смерти: безуспешные поиски работы, нищета…

Что же касается нашего сельского хозяйства, то должен сказать вам, господа, что на Западе давно бытует мнение, что Россия – это, мол, страна с бескрайними просторами для пашни, страна с благоприятным для земледелия климатом…

– А разве мало земли у вас?

– На одного жителя в нашей стране, так же как и в США, приходится по восемьдесят пять сотых гектара пашни. Но в Америке шестьдесят процентов земли приходится на районы с количеством осадков семьсот и более миллиметров, а у нас только один процент такой земли. Почти семьдесят процентов американской пашни расположено в зоне с продолжительностью безморозного периода свыше ста семидесяти дней, а у нас такой пашни только пятнадцать процентов. Вся территория США находится к югу от сорок восьмой параллели, а у нас в этих широтах находится только одна треть сельскохозяйственных угодий. К этому следует еще добавить: у нас центральная и северная части слишком переувлажнены, надо много тратить средств на мелиорацию. А на юге, где много солнца и где можно получать по два урожая, – напротив, не хватает воды. С учетом всех природных факторов специалисты пришли к такому выводу: в эквивалентных гектарах на одного жителя в Соединенных Штатах приходится три с половиной гектара сельхозугодий, а в Советском Союзе – только полтора.

И тем не менее голодных у нас давно уже нет. Почему? Благодаря преимуществам колхозно-совхозного строя. До революции в сельском хозяйстве было занято семьдесят процентов работавших в стране, ныне их удельный вес сократился в два раза, однако производство сельскохозяйственной продукции возросло в два и восемь десятых раза. Это позволило значительно повысить потребление на душу населения. По мясу оно возросло в полтора раза, молоку – в один и семь десятых, рыбе и овощам – в два, яйцам – почти в три, сахару – в четыре с половиной раза. И только по хлебу потребление уменьшилось на двадцать пять процентов. И эта позитивная тенденция у нас продолжается…

Васильев умолк, захлопнул папку с материалами и решительно направился к столу президиума, давая тем самым понять, что разговор окончен…

– Господин Васильев, у меня к вам вопрос не по теме конференции. Разрешите? – направился к Васильеву «наперехват» корреспондент журнала «Форчун» Милберг.

– Пожалуйста, – остановился Васильев.

– Я в Москве еще пробуду несколько дней, и мне хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из официальных лиц. Вы не посоветуете, к кому мне обратиться с такой просьбой?

– В связи с реформой создан специальный комитет, который занимается внедрением новых методов хозяйствования. Видимо, лучше всего туда вам и обратиться…

– И еще хочу сказать вам, что вы являетесь хорошим пропагандистом и защитником своей системы.

– Это верно, – поддержали его несколько подошедших к ним корреспондентов.

– Дело, уважаемые господа, не в мастерстве, а в учении, – заметил Васильев. – У меня есть что пропагандировать и защищать.

– Так же, как и нам, – пытался парировать Милберг.

– Смотря что журнал «Форчун» защищает, интересы капиталистов, защищает их право частной собственности на средства производства, которой владеет все более и более узкий круг лиц, что, в свою очередь, умножает число наемных работников – рабочих, инженеров, служащих, ученых. Это объективно не может не обострять основное противоречие капитализма.

– А в чем оно заключается? – преследуя свою цель, спросила Мари Верлан.

– Маркс сформулировал его так: противоречие между наемным трудом и капиталом. Суть его коротко вот в чем. Интересы наемных работников и владельцев средств производства не совпадают: чем больше материальных благ и ценностей достается первым, тем меньше остается вторым. И наоборот. В эпоху свободной конкуренции, когда капитализм развивался еще по восходящей линии, спрос на рабочих превышал их предложение, за исключением экономических кризисов, в период которых возникала безработица. При империализме же, когда капитализм стал, по меткому выражению Ленина, «загнивающим, умирающим», положение резко изменилось. Безработица. Инфляция. Неостановимый рост цен на потребительские товары. Все это стало неизбежным, непреходящим. Стало все опасным, угрожающим. Есть ли предел этому?!

– Но с этими явлениями постоянно ведется борьба… – заметил кто-то из зарубежных корреспондентов.

– Эта борьба обречена, – сразу обрывисто прикрыл всякие сомнения Васильев. – И вот почему. Даже крупнейшие империалисты мира, те, что определяют мировую и национальную политику капиталистических стран, не могут сесть за «круглый стол» и принять такую резолюцию: «Давайте умерим свой пыл к обогащению и за счет сокращения наших прибылей обеспечим всех работой и больше будем им платить… Иначе нам не удержаться…» Договориться об этом невозможно потому, что между капиталистами, как на внутреннем, так и на мировом рынке, идет борьба не на жизнь, а на смерть. Тот, кто не добивается высшей прибыли, разоряется и пополняет ряды наемных работников, а то и – безработных. Такова природа капитализма. Таков объективный его интерес. Заставить капиталиста думать и действовать по-другому так же невозможно, как заставить нашу планету вращаться в обратном направлении. Поэтому защита капитализма его приверженцами подобна борьбе с ветряными мельницами. Чем больше будут обогащаться владельцы средств производства, тем больше они будут производить «своих могильщиков» – наемных тружеников. В конце концов их терпению придет конец и пробьет час капиталистической собственности – экспроприаторов экспроприируют!

В этом отношении наш опыт социалистического строительства имеет огромное международное значение. Он убедительно демонстрирует преимущества планомерного развития экономики на базе общественной формы собственности. Вы знаете, что нашей системе всего лишь полвека. Почти двадцать лет ушло на войны, навязанные молодой Советской Республике, и послевоенное восстановление народного хозяйства. И тем не менее за столь короткий исторический срок по общему объему промышленного производства мы вышли на первое место в Европе и второе в мире. В 1913 году объем промышленной продукции в царской России составлял всего лишь двенадцать процентов к объему США, а теперь почти семьдесят. По выпуску важнейших видов продукции мы вплотную подошли к США и скоро будем обгонять их. И это не утопия. Статистика говорит нам: темпы нашего развития в два с половиной раза превышают американские…

Мы не скрываем, что у нас есть противоречия. Но они у нас не антагонистические, все делается для того, чтобы их ликвидировать. Это в полной мере относится и к экономике, пожалуй, самой сложной сфере общественной деятельности. Завершим вот эту реформу, выявим ее полезные стороны и недоработки и на основе этого подумаем, как нам идти дальше. Этот путь бесконечен так же, как и процесс познания природы. Могу вас заверить, что у нас беспредельные возможности отрегулировать хозяйственную систему с учетом объективных экономических законов так, чтобы она действовала как электронный механизм, запрограммированный на многие десятилетия вперед. И это будет, безусловно, сделано!

 

Цыплят по осени считают

– Долго же ты собирался… – усаживая в кресло Егорова, укоризненно сказал Васильев.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Тоже верно. Кофе или чай?

– Чай, пожалуй…

Васильев нажал кнопку на письменном столе, в кабинет вошла секретарша.

– Леночка, Андрею Варламовичу – чай, а мне – кофе.

– И если можно, бутылочку минеральной, – добавил Егоров.

Он поднялся, прошел вдоль шкафов с книгами.

– Смотри, смотри, – улыбнулся Васильев, – там есть чего посмотреть…

Они помолчали, ждали, пока Леночка сервирует журнальный столик. Когда она, приветливо улыбнувшись, аккуратно прикрыла дверь кабинета, Андрей оторвался от книг, спросил, словно ждал, когда они окажутся наедине:

– Как твой сын?

– Сын… – Васильев долго размешивал сахар в чашке.

– Ну да. Я тогда не стал при Черникове спрашивать: как да что…

– Я, Андрюша, и сам ничего не знал, пока с Галиной тогда не встретился у Комарова… А сын уже в десятом. Вот как… Сын… – повторил, будто прислушивался к слову, которое всякий раз звучало для него внове. – Веришь, никак привыкнуть не могу…

После моего отъезда Галина рассказала жениху все, что произошло… Сообщила, что она беременна и поэтому о свадьбе не может быть и речи. Предложила расстаться и забыть друг друга.

«А он обещал на тебе жениться?» – пытливо спросил жених.

Галя ответила ему: «Он ничего не знает. Разговора об этом не было».

На другой день жених предложил ей сохранить в тайне все, что случилось, и не откладывать свадьбу… Положение у нее, сам понимаешь, не из простых…

– Любил, выходит?

– Выходит.

– А она?

– А что она? Мы с ней о завтрашнем дне не говорили. Я знал, что у нее есть жених, и не решался предложить ей выйти за меня… – Васильев встал и заходил по кабинету. – Когда узнал, что она замуж вышла, о чем только не передумал. Решил: легкое увлечение мной было. И все. А там – серьезно, там – настоящее. Глупо вышло. Сам во всем виноват…

– Да, виноват, – жестко сказал Андрей. – За любовь надо было бороться.

– Не спорю. – Васильев залпом опрокинул чашку с кофе. – Мне-то от этого не легче.

– Она по-прежнему директором комбината?

– Нет. В конце прошлого года ее назначили министром пищевой промышленности республики.

– Однако-о… – присвистнул Егоров. – А как у нее с экспериментом по чистой продукции?

– Внедряют на всех предприятиях министерства. Начало обнадеживает…

– Вот молодцы. Как говорят газетчики – попали в струю. Может быть, напишешь на эту тему для журнала? Ты давно у нас не выступал.

– Я уже готовлю для газеты экономическое обозрение.

– Кстати, о чистой продукции. Это как раз один из тех вопросов, по которым я хотел сегодня с тобой посоветоваться. Какая разница между чистой продукцией и нормативно чистой? – спросил Егоров.

– Чистая продукция состоит из зарплаты и прибыли. В отличие от валовой, товарной и реализованной она не включает прошлый труд, овеществленный в материальных затратах. А нормативная чистая состоит из тех же элементов, но она отражает не фактические зарплату и прибыль, а нормативную величину зарплаты и прибыль с учетом нормы рентабельности изделий.

– А условно чистая?

– К чистой продукции добавляем амортизацию и получаем условно чистую. Иначе говоря, она состоит из зарплаты, прибыли и амортизации.

– Спасибо, Александр, за пояснения. Но ты знаешь, что в связи с экспериментами по чистой продукции мы получаем много материалов на эту тему. Одни ратуют за чистую, а другие – за нормативную чистую. Кто из них, по-твоему, ближе к истине? – накалял разговор Егоров.

– Ты помнишь горячие споры после Двадцатого съезда партии вокруг принципов исчисления себестоимости колхозной продукции?

– Еще бы! Сколько шума было…

– Вокруг чего спорили-то? Напомню: какие расходы на оплату включать в себестоимость? Одни предлагали фактические, то есть те, которые складывались в каждом конкретном колхозе. А другие – нормативные на уровне средней оплаты рабочих совхозов. Спорили до хрипоты!

Если согласиться с первой точкой зрения, справедливо доказывали представители второй, то экономические результаты разных хозяйств нельзя сравнить. За низкой себестоимостью могут скрываться большие затраты, и наоборот.

– А как может быть низкая себестоимость при больших затратах? – спросил Егоров.

– Очень просто. Оплата в колхозах тогда колебалась от пяти рублей в передовых хозяйствах до двадцати копеек за человеко-день в слабых, отстающих. А в иных хозяйствах на трудодни вообще ничего не выдавали… Вспомни Твардовского:

А сторонники первой точки зрения убеждали своих противников, и тоже справедливо, что если включить в себестоимость колхозной продукции нормативную (усредненную) оплату, то это сделало бы ее сопоставимой, но практически ненужной, – продолжал Васильев. – Как можно сравнивать результаты работы, если у всех хозяйств дневные затраты труда определены в два рубля, а на самом деле они колеблются от двадцати копеек до пяти рублей? Разница, как видим, огромная. Такая ситуация подобна испорченному термометру, который всегда показывает одинаковую температуру, хотя она в действительности у каждого больного разная…

Как видишь, истина, как это часто бывает, находилась где-то посредине. Для объективного анализа хозяйственной деятельности колхозов нужна и плановая, нормативная, себестоимость, и фактическая.

Полемика между сторонниками чистой продукции и нормативно чистой во многом напоминает прошлую дискуссию. Исчисление чистой продукции дает нам возможность определять собственный вклад предприятия в конечную продукцию, не позволяет добиваться успехов за чужой счет. Но как определить, хорошо или плохо сработало предприятие? Для этой цели больше подходит нормативно чистая продукция. Сравнение нормативно чистой продукции с фактической позволяет сделать более объективный анализ работы того или иного коллектива. При этом важно, чтобы нормативы чистой продукции, как правило, были отраслевыми, научно обоснованными. Тогда можно более точно сравнивать итоги работы подведомственных предприятий. Поэтому противопоставлять эти показатели не следует. Они дополняют друг друга.

– Ты на встрече говорил о «загрязнении» чистой продукции, о необходимости «очистить» ее. Что ты имел в виду? Ведь чистой ее называют, как я понимаю, потому, что она уже очищена от прошлого труда, то есть от стоимости материальных затрат на данную продукцию. Так я понимаю?

– Совершенно верно. Но тут еще одна «мелочь», я попробую раскрыть тебе ее суть на конкретном примере.

Васильев подошел к письменному столу, взял «дипломат» с металлической обводкой, который только входил тогда в моду, и достал оттуда несколько листков. Бегло просмотрев один из них, он сказал:

– Начнем по порядку. Изучая ход эксперимента на Машковском машиностроительном заводе, я сравниваю результаты одной и той же работы по валовой и чистой продукции. Показывая преимущество нового показателя, говорю и о минусах чистой.

Этот завод выпускает три основных вида продукции: автосамосвалы, вагоны для метро и запасные части… Выполняя норму на сто процентов на производстве самосвалов, каждый рабочий за час дает для плана сто пятнадцать рублей валовой продукции, на сборке вагонов – около десяти, а на выпуске запчастей – только пять рублей. Производительность труда рабочего в первом случае в двадцать три раза выше, чем в последнем.

Какой путь, по-твоему, самый легкий для обеспечения плана? – хитро прищурил глаза Васильев.

– Нажимать на самосвалы, – не задумываясь, ответил Егоров.

– Так завод и поступал. В позапрошлом году он выполнил задание по запасным частям на тридцать семь процентов, по вагонам – на девяносто и по автосамосвалам – на сто и шесть десятых процента. И вот эти плюс «шесть десятых» к плану по выпуску самосвалов позволили заводу с лихвой перекрыть недобор в рублях по другим видам продукции и стать победителем соцсоревнования в городе и по отрасли…

А как ты считаешь: виноват коллектив в том, что пошел по самому легкому пути?

– Думаю, что да, – пожал плечами Егоров. – Руководители, по крайней мере, бесспорно. А ты как думаешь?

– По-моему, и да и нет… Потому как есть обстоятельства, толкающие их на этот путь. И они оказываются в роли без вины виноватых.

– Какие обстоятельства ты имеешь в виду?

– Прежде всего – фонд зарплаты. Ты помнишь, как много о нем говорили на встрече.

– Конечно.

– Вот какая складывается картина на заводе.

Васильев достал какую-то таблицу, положил перед собой:

– Лимитом по труду в фонд зарплаты выделяется восемь копеек от рубля валовой продукции. Самосвал стоит четыре тысячи. Значит, его выпуск даст заводу триста двадцать рублей зарплаты, а фактический ее расход по нормам только семьдесят. Цена вагона семьдесят тысяч, что дает пять тысяч шестьсот рублей зарплаты. А фактический ее расход, и тоже, конечно, по нормам – семнадцать тысяч рублей. Еще хуже обстоит дело с обеспечением зарплаты на выпуске запчастей. Короче говоря, фактический расход зарплаты на вагоны в три, а на запчасти – в шесть раз выше планового.

– Красноречивые цифры убивают наповал, – не удержался Егоров.

– Думаю, что тебе не надо объяснять: если бы завод выполнил задание по выпуску вагонов и запчастей, то он не смог бы обеспечить коллектив зарплатой. А кроме того, у него резко снизилась бы производительность труда, и тогда уж не победителем бы коллектив стал, а оказался бы в числе отстающих.

– Интересно, а как складываются итоги при оценке работы коллектива по чистой продукции? – поинтересовался Егоров.

Васильев взял новую таблицу.

– Данные о выполнении задания по основной номенклатуре за прошлый год выглядят таким образом. Автосамосвалы – на сто и четыре десятых процента, вагоны метро – на сто, запчасти – на сто восемнадцать процентов. За многие годы план по всей номенклатуре был выполнен полностью.

– А как с зарплатой?

– В норматив они уложились. Но методика определения этого фонда остается прежней. Раньше планировали восемь процентов от объема валовой продукции, а теперь сорок семь к объему нормативной чистой продукции. В результате такого округления снова появились выгодные и невыгодные изделия с позиций возмещения зарплаты по нормам ее расхода.

– Ну почему же? Ведь стоимость шасси автомобиля, на который они устанавливают кузов, в чистую продукцию не включается.

– Если рабочий занят на выпуске запчастей, то за восемь нормо-часов дает прибыли четыре рубля, на вагонах – восемь, а на самосвалах – тридцать два рубля! Складываем зарплату и прибыль, и во всех случаях получается разный объем вновь созданной стоимости. Как видишь, и по чистой продукции рабочий на самосвалах дает намного больше объема, чем на запчастях. Намного выше у него и производительность труда…

– Почему так получается?

Васильев усмехнулся:

– Потому что игнорируем положение Маркса о том, что прибавочный продукт создается только живым трудом, о котором многое говорилось в Доме ученых. При действующей системе ценообразования уровень рентабельности устанавливается ко всем издержкам. В результате чужой (прошлый) труд, овеществленный в шасси автомобиля, учитывается при определении прибыли наравне с живым трудом, затраченным на установку кузова. Это «загрязняет», и по некоторым изделиям довольно серьезно, чистую продукцию. На одном заводе, где трактор превращали в бульдозер, был такой факт: расходовали одну тысячу шестьсот рублей на зарплату, а прибыли получали от каждого бульдозера четырнадцать тысяч! Как видишь, на прошлый труд, овеществленный в готовом тракторе, а на Машковском заводе – в шасси, приходится в несколько раз большая часть «созданного» прибавочного продукта. Хорошо ли это?

– По-моему, нет, – немного подумав, заключил Егоров.

– Нет, конечно. Искусственное завышение прибавочного труда образует липовую прибыль, от которой общество не становится богаче… Чем больше такой прибыли, тем меньше реальных материальных и культурных благ приходится на один рубль национального дохода. Поэтому надо «очищать» чистую продукцию.

– Каким образом это можно сделать?

– Цены на изделия должны быть только научно обоснованными, то есть они должны возмещать разумные издержки предприятия и приносить ему прибыль. Но чтобы прибыль стала реальной, надо уровень рентабельности устанавливать не ко всем издержкам, а только по отношению к трудовым затратам, определяемым на основе прогрессивных, мобилизующих нормативов. И кроме того, по-моему, этот процент рентабельности, по крайней мере в отрасли, должен быть единым. Тогда все изделия станут более или менее одинаково выгодными и общество будет получать реальную прибыль.

И вот на что еще хочу обратить твое внимание: на то, каким образом определяют сейчас фонд зарплаты. Оказывается, и на предприятиях, работающих по чистой продукции, и там, где трудятся по старинке, на вал, этот фонд пытаются определять методом укрупненного расчета.

– В чем это выражается?

– Удельный вес зарплаты в себестоимости разных изделий колеблется от пяти до восьмидесяти процентов. При планировании фонда зарплаты, как и раньше, пытаются найти «золотую середину». Машковскому заводу, как я тебе сказал, например, фонд зарплаты установили сорок семь процентов от чистой продукции. И что же? Изделия, трудоемкость которых выше этой цифры, оказались в ряду невыгодных, а ниже – выгодных.

Научной основой для определения фонда зарплаты является нормативная трудоемкость изделий. В условиях работы по чистой продукции при утверждении цены или тарифа на услуги одновременно утверждается и норматив чистой продукции.

– Отсюда и название «нормативная чистая продукция»?

– Конечно, отсюда…

– А что представляет собой этот норматив?

– Он состоит из двух частей. Первая – это трудовые затраты согласно нормам на изготовление данной детали (машины) или на выполнение работы (услуги). Вторая – прибыль. Если сохранить разный уровень рентабельности по изделиям даже к трудовым затратам, то получается такая зависимость: чем выше норма рентабельности, тем больше прибыли при прочих равных условиях, а следовательно, и чистой продукции, что ведет к снижению достоверности показателя. Выравнивание нормы рентабельности позволит при переходе на чистую продукцию в основном устранить такой недостаток, как деление продукции на выгодную и невыгодную.

В этих условиях намного облегчится научно обоснованное определение фонда зарплаты. Посуди сам, как будет просто. Число готовых изделий (товаров) перемножаем на норматив чистой продукции каждого из них, исключив сумму, приходящуюся на прибыль согласно проценту рентабельности, и получаем искомую величину. Тогда равный труд и на запчастях, и на вагонах, и на самосвалах будет давать одинаковое количество и чистой продукции, и фонда зарплаты, и прибыли…

– Видимо, тогда и не останется основного расхождения с Бельским, Кузнецовым и другими сторонниками прибыли. Ведь они тоже ратуют за обоснованные цены?

– Не обижайся, Андрюша, но тебе надо было присуждать кандидата исторических наук. История народного хозяйства, так же как и медицины, техники, остается наукой исторической.

– Согласен с тобой, но это не от меня зависело. Я считаю себя историком.

– Знаю. А что у нас получается? Степени и звания экономических наук присуждают историкам, инженерам, агрономам, но кое-кто из них имеет самое общее представление об экономических законах.

– Не заводись… – мягко осадил друга Егоров. – Лучше объясни, в чем дело.

– Как тут не заведешься, когда ты «клюешь» на их приманку…

– На какую приманку?

– В понятие «обоснованные цены» Бельский и его компания вкладывают совсем иное содержание. – Васильев резко поднялся и начал расхаживать по кабинету. – Такие цены, по их мнению, должны складываться под воздействием спроса и предложения на рынке… Их не интересует источник прибыли. Мы осуждаем липовую прибыль, которая «создается» прошлым трудом, и предлагаем научно обоснованный путь ее устранения, а они ратуют за рост прибыли любой ценой…

– Знаешь, Александр, мысль о равной рентабельности вызывает у меня сомнение…

– Почему?

– Ведь повышенная норма рентабельности устанавливается, насколько я понимаю, для того, чтобы заинтересовать производителей в увеличении выпуска изделий, в которых мы особо нуждаемся.

– Но такой метод дополнительного стимулирования производства необходимых видов продукции далеко не самый лучший. И вот почему.

Во-первых, снижается научная обоснованность стоимостного показателя, на базе которого будет определяться объем производства и уровень производительности труда.

Во-вторых, нарушаются объективные пропорции между необходимым и прибавочным трудом, что ведет к искусственному завышению прибавочного продукта.

И наконец, в-третьих, такой метод стимулирования зачастую не достигает цели. В распоряжение предприятия отчисляется примерно десять – двенадцать процентов получаемой прибыли. Поэтому немалая доля прибыли, получаемой за счет повышенной рентабельности, отчисляется в бюджет как свободный остаток, не выполнив своей стимулирующей роли.

– Но план-то по прибыли она помогает выполнять? – неуверенно возразил Егоров.

– А зачем устанавливать завышенное, научно не обоснованное задание по прибыли? Ведь такая прибыль не отражает реальные материальные ценности, от нее, как я уже сказал, мы богаче не станем…

– А как же повышать заинтересованность в необходимых случаях?

– Варианты могут быть разные. По-моему, лучше всего вводить специальную надбавку к цене, определенная часть которой должна поступать прямым назначением в фонды экономического стимулирования предприятия. Эта надбавка, по-моему, соответствует понятию Маркса «страховой фонд»…

Васильев подошел к шкафу, взял третий том «Капитала».

– Сейчас я тебе зачитаю… Та-ак. Вот раздел «Доходы и их источники», и вот что тут говорится. Послушай: «Это единственная часть дохода, которая не потребляется как доход и не служит обязательно фондом накопления. Служит ли она фактически фондом накопления или лишь покрывает пробелы воспроизводства, это зависит от случая. Это также единственная часть прибавочного продукта, которая наряду с частью, служащей для накопления, должна будет существовать и по уничтожении капиталистического способа производства».

– Такая наценка не противоречит хозяйственной реформе?

– Наоборот. На товары со Знаком качества, пользующиеся повышенным спросом, такие наценки кое-где уже практикуются…

– А что ты можешь сказать вообще о реформе? У нас на редколлегии однажды такая дискуссия разгорелась! Кое-кто весьма отрицательно относится к переменам…

– Есть мудрая поговорка: «Цыплят по осени считают!..» Окончательные выводы делать пока рано… – задумчиво произнес Васильев. – Но, по-моему, крайние оценки тут совершенно неуместны. Реформа, безусловно, дала заметный толчок в развитии экономики, позволила решить ряд проблем. Однако и переоценивать ее, как это делают некоторые экономисты, – из тех, что участвовали в разработке принципов и методов реформы, – вряд ли следует…

– В связи с реформой хочу вернуться к показателям. Если реализованная продукция не смогла заменить вал, с чем теперь согласны многие ученые и практики, то какой показатель больше всего подходит для его замены…

– Никакой, – отрезал Васильев сразу.

– Как это понимать?

– Мне не хочется повторять то, что Церцвадзе и я говорили тогда по этой проблеме в Доме ученых. Ты можешь почитать стенограмму. Суть моей точки зрения, которую многие тогда решительно поддержали, заключается в том, что для этого необходима система натуральных, стоимостных и трудовых показателей. Ведь нельзя же, скажем, термометром измерять кровяное давление или определить хрипы в легких… Для определения состояния пациента в каждом отдельном случае врачи имеют приборы особого назначения. Такое же положение у инженеров, химиков и всех других специалистов. Но этого пока еще нельзя сказать об экономистах, которые одним и тем же прибором…

– Ты имеешь в виду показатель?

– Разумеется. Одним и тем же показателем мы пытаемся измерять разные и порой противоречивые процессы. На базе валовой (товарной) продукции, например, пытаемся определять стоимостный объем производства и динамику его развития. Это означает: чем больше предприятие расходует при прочих равных условиях материальных, трудовых и финансовых ресурсов, тем больше у него объем валовой (товарной) продукции, тем лучше оно работает! Если за счет научно-технического прогресса коллектив снизит затраты, не уменьшая, а даже увеличивая выпуск товаров по номенклатуре и ассортименту, то все равно согласно действующим показателям оно ухудшит работу и у него сразу же «горят» основные показатели: снижаются темпы роста производства, падает производительность труда и сокращается фонд зарплаты…

– Но ведь Венидиктов тогда на встрече убедительно показал, что валовая продукция не может выражать стоимостную форму продукции, и насколько мне известно, в ходе реформы вместо нее для оценки применяется реализованная продукция…

– Совершенно верно, – согласился Васильев. – Но что представляет собой объем реализованной продукции? Валовая, товарная и реализованная продукция – это родные сестры разных возрастов. Между ними нет каких-либо принципиальных различий. В объем реализованной продукции, так же как и в валовую (товарную), включается стоимость материальных затрат. Уменьшение объема валовой продукции автоматически ведет к сокращению объема реализованной продукции – со всеми вытекающими последствиями. Так что хотя и новый показатель имеет некоторые преимущества, но основной порок вала он сохранил. Кроме того, он имеет и собственные недостатки.

– Например?

– Его применение породило особого рода «толкачей».

– Что же они собой представляют?

– План предприятия теперь считается по сумме денег, поступивших на расчетный счет за реализованную продукцию. У многих потребителей зачастую денег на счету нет. Продукцию получают, а платить нечем. Если же я за свою продукцию своевременно не получил деньги, то не смогу в срок рассчитаться со своими поставщиками, а те со своими, и пошло-поехало… Сейчас трудно найти предприятие, у которого нет должников. Раньше гоняли «толкачей», чтобы «выбивать» фондовые материалы и машины, а теперь еще и… деньги за свою продукцию. Неплатежеспособные предприятия размножаются ныне методом цепной реакции.

– Решаем одни проблемы, создаем другие, – горько усмехнулся Егоров.

– В какой-то мере это неизбежно…

Какое-то время друзья помолчали. Потом Егоров спросил:

– Как, по-твоему, стоимостный объем производства надо определять по чистой продукции?

– Венидиктов в выступлении на встрече, на которое ты только что ссылался, очень популярно объяснял, что когда речь идет о показателях измерения стоимостного объема, то надо различать полную и вновь созданную стоимость.

Первая, как ты знаешь, включает все затраты. Для измерения целесообразнее применять конечный общественный продукт, который, как известно, исключает повторный счет стоимости прошлого труда. Теоретически существует во всех учебниках политэкономии, так как он соответствует марксистско-ленинской теории воспроизводства и реализации совокупного общественного продукта, но, к большому сожалению, на практике его пока нет и в помине, хотя данные для его исчисления в существующей системе учета имеются…

– А что представляет собой этот показатель?

– Он включает национальный доход и амортизационные отчисления. Для более глубокого анализа материалоемкости продукции к нему нужно добавить стоимость предметов труда, впервые вовлекаемых в процесс производства, и мы получаем полную стоимость, но без повторного счета.

– А вновь созданную стоимость?

– Тут у нас тоже особого выбора нет. Ее можно определять лишь на базе чистой и нормативной чистой продукции. Для повышения уровня ее достоверности целесообразнее применять единый уровень рентабельности, о чем мы уже с тобой говорили.

– А НСО не подходит?

– НСО ведь представляет только часть вновь созданной стоимости – трудовые затраты. Более чем пятилетний опыт применения этого показателя в швейной промышленности дает позитивные результаты. На его базе более объективно определяется фонд зарплаты и уровень производительности труда. Я думаю, что если к НСО установить единый уровень рентабельности в отрасли, то его вполне можно будет использовать для определения объема вновь созданной стоимости. По крайней мере, он будет более достоверным, чем НЧП с ее разнобоем в рентабельности.

– Почему же этот показатель не получает более широкого распространения?

Основная причина в том, что он является отраслевым. Многие местные партийные и советские органы о его существовании даже не подозревают. Они со «своих» швейников требуют прежде всего объем реализации. Формально у швейников основным показателем является НСО, но расчетно им устанавливается объем поставок продукции, то есть объем товарной или реализованной продукции. Выполнение этого показателя с них в первую очередь и спрашивают. Поэтому швейники по-прежнему вынуждены заботиться о «длинных» рублях за счет дорогих материалов, хотя для объема НСО им это ничего не дает. В результате основной показатель оказался в загоне, он задыхается под давлением «расчетного».

– А какой тогда показатель, по твоему мнению, должен быть основным оценочным? – старался допытаться Егоров.

– Сейчас основную оценку работы хозяйственных звеньев всех уровней ведут по выполнению объема реализованной продукции, то есть плана в рублях. Создается такая ситуация: многие производственные коллективы не справляются в полной мере с поставками по хозяйственным договорам и заказам торговли, а планы перевыполняют! Общество недополучает на многие миллиарды необходимой продукции, а план в рублях перевыполняется…

Не подходит для этой роли, по-моему, и чистая продукция. Ведь это тоже стоимостный показатель: чем больше расходы на зарплату и прибыль, тем выше объем производства. Чем больше расходуется зарплата на изделие и выше его рентабельность, тем оно выгоднее. А раз так, то предприятия могут спокойно выполнять и даже перевыполнять план по чистой продукции, срывая задание по номенклатуре и ассортименту.

Поэтому оперативную оценку работы предприятий лучше всего сосредоточить на выполнении всеми хозяйственными звеньями своих договорных обязательств. Для этого подойдет показатель реализованной продукции с учетом договоров. Объем реализации должен находиться в полном соответствии со стоимостью продукции согласно договорам и заказам торговли. Ни больше ни меньше! Производство и поставки незаказанной продукции, так же как и поставки сверхзаказов, не должны идти в счет. Тогда нельзя будет выполнить плана по объему реализованной продукции без полного выполнения задания по номенклатуре и ассортименту.

– А как же быть с цепной реакцией неплатежей?

– При желании ее легко можно «погасить». Если я тебе поставил продукцию строго по договору и соответствующего качества, а у тебя не оказалось денег, то банк оплачивает мой счет и оформляет тебе кредит на определенную сумму. Я получил деньги в срок и рассчитался со своими поставщиками.

Но оценивать работу предприятий лишь по четкому выполнению договорных обязательств недостаточно. Это только оперативный контроль. Окончательную оценку надо делать с помощью системы натуральных, стоимостных и трудовых показателей. Только с их помощью можно определить, какой ценой выполняются обязательства.

– А как тебе нравится динамовский метод? – вдруг сменил тему Егоров.

– Я убежден, что он так же, как и щекинский метод, выдержит испытание временем. Ты напрасно не приехал на заседание «Делового клуба», которое мы проводили на заводе. Оно прошло очень интересно.

– Я хотел, но не получилось. Если есть стенограмма, дай мне почитать.

Васильев взял из шкафа солидную папку и положил перед Егоровым.

– Что ж, благодарю тебя за полезную для меня беседу-консультацию, – посматривая на часы, сказал тот. – Да, чуть не забыл спросить тебя. Ты собирался пойти со мной двадцать второго июня на встречу выпускников моей сто десятой школы. Не передумал?

– Непременно приду.

…Этот памятник у школы Васильев видел только издали. Пять юношей в серых шинелях с винтовками за плечами на низком пьедестале – кажется, будто идут по земле живые, нынешние солдаты. Монумент находился в глубине двора, зажатом с двух сторон домами. Васильев по рассказам Егорова знал, что в навечно застывшей пятерке не просто символ, а реальные образы одноклассников сто десятой школы, откуда в июне сорок первого они отправились на фронт. Васильеву было известно и то, что Егоров знал в лицо погибших пареньков – они учились классом ниже, когда он прощался со школой.

Каждый год 22 июня в школе собирались люди, которые когда-то открывали здесь для себя большой мир знаний. И эти пятеро, что застыли в граните, могли бы приходить на встречу со своей юностью. Один из них, Дивальковский, написал берущие за душу строки:

Эти мальчики старались не себя сохранить. Землю свою. Из ушедших на фронт учеников и учителей школы № 110 не вернулись больше ста человек…

Подходили к памятнику юные, подходили седовласые ученики сто десятой, и рос на глазах яркий холмик живых цветов, на которых тонко дрожали прозрачные капельки утренней росы.

«Как давно была война и как недавно… – подумалось Васильеву. – Десятиклассники стали дедами, а дед может еще обнять своего бывшего одноклассника…»

На плечо мягко легла чья-то рука. Васильев обернулся.

– Ты давно здесь? – тихо спросил его Егоров.

– Да. Решил немножко понаблюдать за твоими однокашниками.

Друзья прошлись в глубь школьного двора. Он был уже заполнен почти до отказа. Егорова узнавали, к нему то и дело подходили, крепко жали руку, обнимали, у Васильева глубоко в душе даже шевельнулась зависть – такая у людей давняя человеческая спайка…

У самого памятника образовалось полукольцо, – обнажив седеющие головы, стояли в основном пожилые люди.

– Ты не знаешь их? – спросил Васильев.

– Как не знать… – приглушенным голосом ответил Егоров. – Видишь женщину в темной одежде? Это тетя Лиза, Елизавета Семеновна Филатова… Наша бывшая нянечка.

– А кто это с ней рядом стоит – справа, с пышной шевелюрой, не знаешь?

– Почитай надпись на памятнике.

– «Реквием. 1941. Памяти моих погибших одноклассников». Д. Митлянский… – полушепотом зачитал Васильев.

– Тот мужчина, что стоит рядом с Филатовой, как раз и создал этот памятник. Он Даниэль Митлянский. Говорят, каждое утро он приходит к монументу, к своим бывшим друзьям…

Застыли в почетном карауле красногалстучные бойцы – две девочки и два мальчика. Падали и падали к подножию памятника их погибшим ровесникам скромные букетики – все больше алые гвоздички. Не было громких речей здесь в то свежее июньское утро, людей собрало здесь глубокое и молчаливое понимание долга перед павшими. Это была извечная и естественная связь ушедших и нынешних поколений. Просто и скрытно – величественно.

Васильев выходил из школы с каким-то обновленным чувством, его старый друг открылся еще одной доброй своей стороной. Чего греха таить: в затяжной текучке будней мы порой отрываемся памятью от многого, что в прошлом казалось нам святым, вечным, незабываемым…

•

Ближайшие друзья пришли на день рождения Егорова пораньше, – гостей ожидалось много. Накануне своего сорокапятилетия он был избран член-кором Академии наук. Жена Андрея быстро спровадила ранних гостей в кабинет и, чтобы не мешали, приставила к ним отца Андрея – Варлама Петровича, строго наказав ему «впускать, но не выпускать». «Арестанты» быстро освоились.

Покрутив ручку настройки транзистора и найдя какую-то спокойную мелодию, Васильев обратился к своей соседке по креслу Леонтьевой. Когда-то они работали вместе, а сейчас Елена Аркадьевна стала руководителем отдела эффективности и качества журнала «Народное хозяйство».

– Как обстановка на вашем фронте?

– Хотелось бы большего.

– Откуда такой скептицизм? – встрял в разговор Павел Миронов.

– Почитай нашу почту. Вот недавно получила статью. В ней много ссылок на вашу, Александр Александрович, газету и наш журнал. Авторы цитируют те места статей, где мы с вами справедливо критиковали планирование заводам выпуск эмалированной посуды в тоннах, а обоев в рулонах. Приложили даже карикатуру из вашей газеты. На ней изображена огромная кастрюля, поднятая мощным краном для погрузки на платформу. Рядом играет оркестр. На кране висит лозунг: «100%». А подпись такая: «Вот и разделались с планом!»

В комментарии к карикатуре названы предприятия, которые перевыполняют задания по ведрам и большим кастрюлям и систематически срывают задание по кружкам, чайникам и маленьким кастрюлям, пользующимся повышенным спросом. В результате средний вес металлической посуды из года в год растет.

– Неужели это до сих пор продолжается? – удивился Миронов. – Ведь собирались изменить планирование?

– Изменили, но как? Принято решение, пишут авторы, отменить тонны для посуды, а рулоны для обоев из числа тех показателей, что утверждаются сверху…

– Ну и прекрасно!

– Ничего прекрасного, – возразила Леонтьева. – Вы только послушайте. Тонны отменили, а ввести, как предлагалось в наших статьях, штуки для посуды и квадратные метры для обоев по основным видам ассортимента забыли. Оставили только рубли. В результате получился перекос.

– Какой? – подсел поближе к беседующим друзьям Ваня Петров, или, как его теперь величали, Иван Дмитриевич.

– За два года перед этим решением выпуск посуды в тоннах увеличился на восемь процентов, в штуках на два, а в рублях на пятнадцать процентов. Как видим, рубли и тонны лидировали, но производство посуды и в штуках хоть на два процента, но возросло.

– А теперь?

– За два года после этого решения в штуках оно сократилось на двадцать процентов, в тоннах – на тридцать, а в рублях увеличилось на двадцать восемь.

– Ничего себе… – протянул Миронов.

– Такой же скачок произошел и с выпуском обоев. В статье приведена таблица по двенадцати изделиям, включая обувь, в которой показан рост их производства в рублях и сокращение в натуре. Приведены данные, как выражаются авторы, о «выталкивании» и «вымывании» дешевого и расширении дорогого ассортимента по многим товарам.

– Обычная погоня за валом, – заметил Васильев, – ее пути поистине неисповедимы…

– Ты прав, – согласилась Леонтьева. – Как пишут авторы статьи, теперь выгодно выпускать крохотные кружки, тарелки, мелкие кастрюли, но богато украшенные разными цветочками, завитушками, которые прибавляют в план рубли…

– А я тогда из вашей встречи в Доме ученых многое для себя взяла! – вспомнила Настя Миронова.

– Неужели и ты была на встрече экономистов? – удивился Илья Денисов. Он проходил в Москве курсы переподготовки преподавателей. – Ты же, бывало, грозилась развестись с Павлом, если мы не прекратим разговоры об экономике. И какие же ты выводы сделала?

– Пошла и сразу же купила третий утюг…

– Почему третий?

– Когда в первом утюге перегорела спираль, полгода искала ей замену и не нашла. Пришлось купить второй утюг. Теперь я знаю, что запчасти и прочую мелочовку предприятиям выпускать невыгодно и они отбиваются от нее как черт от ладана…

– У меня Борис консерватор, – взглянув на мужа, заговорила Татьяна Федоровна Николаева. – Никак не хочет переходить с зубного порошка на пасту. А порошок исчез. Сейчас по пути сюда на всякий случай заглянула в галантерею на улице Горького. И такая удача. – Она вытащила из сумки три металлические коробки защитного цвета.

– Покажи, покажи, – попросил муж. – Разве это зубной?

– А какой же еще? Но сколько я помню, порошок всегда был в картонных коробочках и стоил пять копеек. Теперь он, посмотрите, в металлической коробке из толстой жести. И цена другая – десять копеек.

Настя попросила у Татьяны Федоровны банку с зубным порошком, внимательно осмотрела покупку и сказала:

– Угадайте, какая меня идея осенила?

Гости притихли.

– От великого до смешного один шаг, – иронически улыбнулся муж. – Давай валяй…

– Будь моя воля, я запретила бы расходовать на эти банки металл и заставила бы делать из него крышки для консервирования…

– А почему крышки-то? – удивились гости.

Настя усмехнулась:

– Видимо, вас мало гоняют на переборку гибнущих овощей и фруктов… Из этой банки получится три крышки. Значит, каждая банка может спасти девять килограммов овощей и фруктов, если мы обеспечим любителей домашнего консервирования крышками.

– Молодец, Настя! – похвалил Илья Денисов. – Давай пиши диссертацию на эту тему…

– А разве инженеры могут писать экономические диссертации? – не поняла шутки Настя.

– Экономические все могут… – ухмыльнулся Петров.

– Вы поймите меня правильно, – укладывая коробки с зубным порошком в сумку, вновь заговорила Татьяна Федоровна. – Дело, конечно, не в цене этого злосчастного порошка, товары повседневного спроса у нас дешевые. Мы на этом не разоримся…

– А родное государство помаленьку разоряем, – вставил Варлам Петрович.

– Не волнуйся, батя, государство наше богатое, и к тому же реформа должна устранить эти парадоксы, – сказал Егоров, который незаметно подошел к беседующим вместе с Венидиктовым.

– Я очень хотел бы ошибиться, но, по-моему, многие из них пока еще останутся, – засомневался Васильев. – Подобные баночки, какие показала нам Татьяна Федоровна, а ныне на многих предприятиях изобретаются свои «баночки», позволяют заводу улучшить сразу несколько показателей, причем самых решающих.

– И что они могут дать, кроме выполнения объема реализованной продукции? – с недоумением спросила Татьяна.

– Многое. То, что ты купила, – это ведь новый товар. Его же раньше не было?

– Как новый? Порошок существует испокон веков!

– Порошок да, но в железной коробке этот завод выпустил впервые. И значит, «обновил» ассортимент, внедрил достижение технического прогресса. Это один момент. Объем продукции в рублях на каждого рабочего за счет цены коробочки, полученной с другого завода, удвоился. Значит, в два раза возросла и производительность труда. Это второй момент. Выпуск порошка в рублях удвоился, а расход сырья не увеличился. Тут тебе и технический прогресс, и хозяйский расход материальных ресурсов, и бережливость. За это полагается особая премия. Уже третий момент. Увеличился фонд зарплаты – четвертый… Как видишь, Татьяна Федоровна, игра стоит свеч. Даже смена этикетки порой дает предприятию немалую выгоду… Поэтому творческая мысль в этом направлении бьется довольно горячо…

– Вижу, что Александр Александрович недоволен реформой, – улыбнулся Венидиктов, пожимая Васильеву руку.

– Позвольте вашу мысль, Сергей Илларионович, маленько подредактировать: «недоволен» заменить словами «не вполне удовлетворен».

– Газетчиков хлебом не корми, им бы только редактировать…

– Экономическая реформа захватила практически все стороны хозяйственной системы. Перемены к лучшему видны повсюду, – начал развивать свою мысль Васильев. – Но по иным позициям мы ограничились полумерами, не довели дело до конца. Некомплексный подход к решению той или иной проблемы порой сводит на нет принятые меры, и желаемой отдачи мы не получаем.

– Ты имеешь в виду злополучный вал? – поинтересовался Венидиктов.

– Не только. Но главная полумера – это, конечно, вал…

– Но вал-то теперь исключен из системы директивных показателей?

– Формально – да, – согласился Александр.

– А фактически?

– По-моему, он по-прежнему будет на пьедестале… – Васильев помолчал. – Новый показатель – объем реализованной продукции, безусловно, прогрессивнее вала. Но главный порок последнего он сохранил.

– Какой же интересно?

– А такой вот. Ведь что значит «реализованная продукция»? Это проданный вал. Если объем валовой продукции уменьшится, то и продажа тоже. Поэтому принцип «чем дороже, тем лучше», по-моему, пока еще будет в большом ходу.

– Я считаю, что Александр Александрович прав, – подтвердил Петров.

– Ведь посудите сами, – продолжал доказывать Васильев. – Если завтра предприятия, выпускающие зубной порошок в металлических коробках, прекратят эту самодеятельность, то у них в два раза уменьшится объем продукции. А чем ее возместить? Разве станет министерство рубить сук, на котором сидит? Ведь принцип планирования от достигнутого уровня пока еще действует. В этих условиях удешевление продукции может, как говорится, «выйти боком». К сказанному надо добавить, что у валовой (товарной) продукции, кроме темпов, сохранились и другие мощные корни.

– Какие? – спросила Татьяна Федоровна, которой предстояла лекция о реформе у аспирантов.

– Реформа не затронула порядка планирования фонда зарплаты от объема валовой продукции. Пересмотр оптовых цен позволил избавиться от убыточных изделий. Выпуск запчастей и товаров народного потребления теперь позволит предприятиям получать солидную прибыль. И тем не менее производство их растет очень медленно. Дефицит практически не уменьшается, а кое в чем даже возрастает. Почему? Фактический расход зарплаты по нормам на запчасти, товары массового спроса и прочие дешевые изделия, как правило, выше планового.

– Почему же такое происходит?

– Потому что этот фонд, так же как и до реформы, планируется в среднем на рубль объема валовой продукции. При таком положении выпуск дорогой продукции выгоден, а дешевой – нет. Недостатки в определении фонда зарплаты, о которых говорили директора предприятий и другие участники встречи в Доме ученых, пока не устранены. Естественно, что предприятия будут всячески открещиваться от выпуска дешевого ассортимента, стараться заменить его более дорогим, а при удобном случае и совсем откажутся от такой обузы.

– Ничего у них не получится, – убежденно заявил Миронов. – За выпуском товаров народного потребления сейчас установлен очень строгий контроль.

– Верно, – согласился Васильев. – Но когда речь идет о зарплате коллективу, то административный контроль вряд ли может предотвратить этот процесс. Тут надо пустить в ход экономические рычаги…

– Цены, что ли, повысить?

– Ни в коем случае. Я же сказал, что изделия ширпотреба теперь рентабельны, а многие высокорентабельны. Не в этом суть. Надо зарплату и премии начислять не по объему вала, а по нормативной трудоемкости готовых изделий.

– С этим я согласен полностью, – кивнул Миронов.

– И, наконец, третий «кит», на котором будет держаться вал, – это прежний принцип определения роста производительности труда – на базе валовой продукции…

– Но чистая продукция тоже имеет серьезные изъяны, – сказал Венидиктов.

– Совершенно верно, – согласился Васильев. – Она не может быть панацеей от всех бед. Ее надо использовать в системе показателей. Для определения стоимостного объема производства по сравнению с валом и реализацией она имеет немалые преимущества. Но она, так же как и любой другой стоимостной показатель, не может выступать в роли основного оценочного показателя работы коллективов…

Этой фразой, как крепким гвоздем, он закрепил свои убеждения. Никто не стал возражать – рядом были единомышленники. Хотя друзья и любили время от времени поспорить по самому малому пустяку.

Чуть помолчали. Первой нарушила паузу Леонтьева:

– Вам не удалось прочитать последнюю статью Бельского? – обратилась она к Васильеву.

– Прочитал. Я думаю, что она принесет ему более печальную славу, чем идея закрытия неприбыльных предприятий…

– Почему? Он мне, наоборот, сказал, что учел критику в Доме ученых…

– Учесть можно по-разному. Он бросился из одной крайности в другую…

– В какую же?

– Бельский впервые в нашей литературе, насколько мне известно, откровенно выступил в роли адвоката показателя валовой продукции, попытался показать ее «преимущества» по сравнению с чистой продукцией. При этом он неправомерно противопоставил эти показатели и допустил серьезные передержки…

– Какие? Я внимательно прочитала…

– Аспирантам трудно замечать промахи своих научных руководителей… Андрей, дай-ка, пожалуйста, мне последний номер журнала «Маяк», – попросил Васильев хозяина кабинета.

Егоров подошел к большому, во всю стену, шкафу, который в семье называли «крокодилом», нашел журнал.

Васильев отыскал нужную страницу:

– Второй упрек в адрес вала… Прошу обратить внимание на «второй упрек», – подчеркнул он интонацией. – До этого был «первый», а после «третий» и «четвертый». От четырех упреков, а точнее, пороков защищает вал ваш учитель, Елена Аркадьевна. Скажу лишь об одном из них. Итак:

«Второй упрек в адрес вала вызван тем, что в стоимость валовой продукции завода, объединения, отрасли входит не только продукт труда данного коллектива, но и материалы, комплектующие изделия, поступающие со стороны. Машковский машиностроительный завод делает лишь металлические кузова, все остальное он получает от автозавода, а в отчете показывает полную стоимость автомобиля-самосвала. И никакой тут липы нет, так как автозавод учитывает продажу только шасси, а Машковский завод, добавив к нему кузов, реализует как готовый автомобиль. Без многократного повторения невозможно производство: в стали повторяется чугун, в прокате – сталь, в машине – прокат. Это общепризнанный во всем мире метод учета производства…»

При случае передайте вашему руководителю, Елена Аркадьевна, – обратился к Леонтьевой Васильев, – что такой «метод учета производства» никогда не был общепризнанным во всем мире.

– Он же безбожно путает технологический процесс с экономическим, – поддержал Александра Денисов. – Разве Бельский не знает, что в капиталистических странах валовой национальный продукт исчисляется по принципу «добавленной стоимости», то есть без материальных затрат? Их «добавленная стоимость» по своему экономическому содержанию представляет примерно то же, что и наша условно чистая продукция. Популярно об этом рассказывает и показывает на графиках и в таблицах Самуэльсон, учебник которого, «Экономика», недавно перевели у нас. Посоветуйте, Елена Аркадьевна, вашему учителю познакомиться с этой книгой…

– Зачем ему Самуэльсон? – вмешался в разговор Петров. – Пусть откроет восьмой том первой Большой Советской Энциклопедии и прочитает статью о валовой продукции. В ней очень убедительно показано, что вал непригоден, не подходит для учета объема продукции. Там можно почитать и о том, что в целях более достоверного учета объема производства у американцев, англичан, немцев применяются показатели, подобные нашей чистой или условно чистой продукции. Кстати, об этом в Доме ученых, где присутствовал и Бельский, подробно говорил Александр Александрович.

– А ты читал статью Бельского? – спросила Леонтьева у Петрова.

– Конечно. И очень внимательно. Эта статья полна дифирамбами в адрес вала. Таких рьяных и откровенных защитников у валовой продукции не было даже в самые лучшие годы ее безраздельного господства.

– Дай мне этот журнал на пару дней, – попросил Венидиктов у хозяина квартиры.

– Пожалуйста, о чем речь…

– Конечно, все, о чем здесь говорилось, по сравнению с такими крупными изменениями, как, скажем, перестройка управления народным хозяйством по отраслевому принципу, и другими принципиальными мерами реформы, – мелочи, – вернулся к тому, с чего начал, Васильев. – Но бывает, мелочи влияют на крупные дела… Вчера в редакцию с одного харьковского завода пришло тревожное письмо. Поставщики не прислали вовремя конденсаторы, и на предприятии остановился главный конвейер. В конверт вложен этот конденсатор. – Васильев достал из нагрудного кармана пиджака маленький сверточек, развернул его и приподнял над собой крохотную детальку: – У кого зрение хорошее, попытайтесь рассмотреть изделие. Сделать это невооруженным глазом довольно непросто. Мелочь? А главный конвейер остановила! Мне кажется, что «мелочи», о которых мы тут говорили, тоже могут вызывать перебои в нашем экономическом конвейере…

– Не сразу Москва строилась…

– Это верно, Сергей Илларионович. Я уверен, что наступит время, когда наш экономический конвейер будет действовать как часовой механизм. Но хочется приблизить по возможности это время…

– Пора к столу! – громко и властно объявила хозяйка.

По праву старшего первый тост произнес Венидиктов. Он тепло рассказал о научной деятельности юбиляра, его работе в журнале. Поздравил с избранием член-кором.

– После назначения Егорова главным редактором «Народного хозяйства», – сказал он, – тираж журнала удвоился. До этого, помню, многие годы роста никакого не было. Этот факт говорит сам за себя.

Вскоре пришел черед и Васильева сказать несколько слов о юбиляре…

– Дорогие друзья, товарищи, – начал он шутливым тоном. – Сорок пять лет – дата полукруглая. Если говорить о круглых, то начнем с сорока. Сорок лет – это старость юности.

– Точно сказано! – восхитилась Настя. – В семнадцать лет сорокалетние нам казались древними стариками…

– Прошу не сбивать с толку оратора, – наигранно-строго одернул жену Миронов, который на подобных мероприятиях действовал по принципу: «Самозванцев нам не надо – тамадою буду я!»

– Бестолкового трудно сбить с толку, – в тон ему ответил Васильев. – Сорок лет не только «старость юности», но и «молодость старости». Когда академика Струмилина чествовали в связи с его восьмидесятилетием, юбиляр говорил, что после сорока лет у него наступил творческий подъем в научной деятельности. Вслед за Андреем скоро и я доберусь до полукруглой даты. Сейчас эту разницу в возрасте можно обнаружить лишь по паспорту. А как она давала знать о себе во время войны…

– В каком смысле? – поинтересовалась Оля Петрова.

– Когда Егоровы уходили на фронт, на заявления братьев Васильевых уйти добровольцами в армию отвечали, что молоко матери на губах еще не обсохло. А однажды в военкомате нашелся человек, который не выдержал и заорал на нас: «Марш домой, сопляки!» Чтобы попасть на фронт, мне пришлось добавить два года…

– Тогда получается, что вы «вторую молодость» отмечали досрочно? – улыбнулась Оля Петрова.

– Нет. При вступлении в партию я чистосердечно в этом признался. Когда зачитали мое заявление, первым выступил наш политрук. «Васильев, – сказал он, – совершил серьезный проступок. Но свою вину он смыл кровью. Я подтверждаю свою рекомендацию и призываю коммунистов голосовать за принятие его в партию…» Я очень рад, что судьба свела меня с этим скромным, но решительным и смелым старшим лейтенантом…

– Он жив, тот политрук?

– К счастью, он и сегодня рядом со мной – подполковник запаса, член-корреспондент, главный редактор журнала «Народное хозяйство» Андрей Варламович Егоров…

Все повернулись в сторону юбиляра и оживились. О давней и крепкой дружбе Васильева с Егоровым знали, но о такой детали многие услышали впервые.

– Вы посмотрите на него, – немножко волновался Васильев. – Даже Звезду Героя не надел… Андрей по праву считается ведущим ученым в области истории народного хозяйства. Его учебник хорошо знают в научном мире, он выдержал четыре издания. Позволь, дорогой друг, пожелать тебе большого счастья и новых успехов.

– А еще мы должны пожелать счастья и доброго здоровья нашей дорогой Маше, – подхватил эстафету Павел Миронов, – или, как теперь ее величают, Марии Агеевне… Вспоминаю, как однажды вместе с боеприпасами к нам забросили радистку Машу, и вскоре все ее стали называть «наша Маша». Она была не только прекрасной радисткой, смелым бойцом, но и быстро освоила технологию приготовления партизанской каши…

– А из чего? – проявила чисто женский интерес Леонтьева.

– Из того, что удавалось раздобыть, – с улыбкой ответила хозяйка.

– Я и сегодня просто поражаюсь, как юная хрупкая девчонка могла целый километр тащить меня, такого лба, когда я получил порцию фашистского металла… Кстати, чтобы попасть на фронт, Маша совершила такой же проступок, что и Саша. Тогда так поступали сплошь и рядом.

Вздохнув, Миронов продолжил:

– Во время одной из крупных партизанских операций Машу ранило. В тяжелом состоянии отправили мы ее на Большую землю в госпиталь… А в нем после очередного ранения лечился капитан Егоров. Дальше они воевали вместе рука об руку. В марте победного сорок пятого Машу экстренно вызвали в штаб фронта и для выполнения особо важного задания с рацией перебросили в Берлин. Нелегко ей там, бедняжке, пришлось… Но вера в нашу победу и любовь помогли ей выдержать все испытания, и девятого мая они с Андреем расписались на… рейхстаге… Неделю назад я рассматривал их подписи в музее немецких друзей… Несколько лет я возглавлял главк, в котором трудится сейчас «наша Маша». Она стала ведущим специалистом, люди ее искренне уважают. Много лет подряд Марию Агеевну избирают секретарем партбюро…

Миронов перешел на шутливый тон:

– В этой связи мне часто приходит в голову такая мысль: раньше мужья платили слугам и даже посторонним лицам за то, чтобы те следили за их женами. Наступило равноправие, и мы решили эту проблему. Когда у жены хозяйство, дети, работа да еще и общественная нагрузка, то в ее преданности можно не сомневаться…

– Даже когда буду на заслуженном отдыхе, верность Андрею сохраню! – заявила с присущим ей остроумием веселая хозяйка под общий смех гостей…

– Позвольте мне, – расправляя усы, поднялся Варлам Петрович. – Вы, наверное, не знаете, что прежде чем Маша стала радисткой, она почти два года была медсестрой и вынесла с поля боя около двухсот раненых бойцов и командиров. Недавно за этот подвиг к ее боевым наградам прибавилась еще медаль…

– Батя, я же просила…

– Мало ли что ты просила по своей скромности. Нехорошо своими заслугами кичиться, но и не к чему их скрывать.

– А какая это медаль? – живо поинтересовалась Оля.

– Найдиг… Найчит… – пытался вспомнить название медали Варлам Петрович.

– Найтингейл, – помог ему Васильев. – Это очень почетная награда. Думаю, что ее удостоены иметь в нашей стране не более двадцати человек.

– А кто этой медалью награждает и за что? – спросил Петров и достал из кармана блокнот с карандашом, чтобы ликвидировать, как он любил выражаться, еще один пробел в своих познаниях и расширить кругозор.

– Эта медаль, – начал объяснять Васильев, – учреждена Лигой Международного Красного Креста в 1912 году в честь английской сестры милосердия Найтингейл… Ею награждаются медсестры, которые отличились храбростью и мужеством по спасению и уходу за ранеными на полях сражений, а также проявившие исключительную преданность больным и калекам в мирное время. Медалью могут награждаться посмертно, если медсестра погибла при выполнении своего долга. Награды присуждаются через год, и каждый раз их получают только тридцать шесть человек на весь мир. Советский Красный Крест впервые выдвинул кандидатов на эту медаль в 1961 году. Тогда наградили Ирину Левченко и Лидию Савченко.

– Левченко – это писательница? – спросил кто-то из гостей.

– Гвардии подполковник Герой Советского Союза Ирина Левченко после войны стала известной писательницей. В 1941 году семнадцатилетней комсомолкой она добровольно ушла на фронт. Отчаянная, храбрая санитарка вывела из окружения обоз со ста шестьюдесятью ранеными. Позже она была санинструктором танковой части и спасла жизнь двадцати восьми танкистам. К концу войны стала офицером-танкистом, проявила в боях исключительные мужество и храбрость, за что удостоена пятнадцати правительственных наград.

– А почему медаль в честь Найтингейл, кто она такая? – допытывался Петров.

– Флоренс Найтингейл родилась в очень состоятельной английской семье. Появилась на свет в дороге – во время путешествия ее родителей по Италии во Флоренции. Поэтому они и дали ей имя Флоренс. Во время Крымской войны она вместе с подготовленными ею 38 помощницами организовала госпитально-полевое обслуживание раненых английской армии. При этом она проявляла высокую организованность, смелость и чуткость к раненым и больным. Флоренс каждую ночь обходила бараки, не боясь никакой заразы. Когда в своем госпитале положение улучшилось, она в 1855 году совершила инспекционную поездку по Крыму, где в английских и французских войсках в это время свирепствовали различные болезни, в том числе холера. Хрупкая, очень хрупкая Флоренс в то же время отличалась необыкновенной выносливостью… Один за другим умирали военные врачи, девять ее наилучших сотрудниц скосила смерть, а она продолжала рваться в госпитали, в казармы и даже в окопы на передовых позициях.

Но в Балаклаве сестру милосердия все-таки настигла изнурительная крымская лихорадка. Флоренс перевезли в Турцию. Через несколько недель ей предложили уехать в Англию, но она категорически отказалась, посчитав это за дезертирство. После болезни она снова в Крыму. Помогала не только своей армии, но и армии союзников, особенно французской, в которой весной 1856 года вспыхнула эпидемия сыпного тифа. На зло всем болезням Флоренс прожила девяносто лет. Всю свою жизнь она посвятила милосердию и ненавидела войну. Она писала: «Все народы должны сделать все, что от них зависит, для того, чтобы уменьшить угрозу тяжелого проклятия, каким является война». Согласно завещанию ее похоронили на сельском кладбище, где покоятся ее родители. Во Флоренции в старинном храме святого Христа, рядом с гробницами Данте и Микеланджело, в глубокой нише стоит изваяние леди со светильником в руке. На постаменте надпись: «Она была примером служения людям и прообразом милосердия, носителем которого позднее стал Красный Крест».

В Великую Отечественную семнадцать наших сестер милосердия стали Героями Советского Союза. Есть среди них и кавалер всех трех степеней ордена Славы. Десятки тысяч медсестер награждены боевыми орденами.

За наших самоотверженных подруг. За Машу, за ее новую медаль! Счастья этому дому, а всем нам – мирного неба!..

Кто-то затянул песню «Ехал я из Берлина», и ее дружно подхватили остальные.

– Давайте все танцевать! – разошелся Варлам Петрович, бывалый моряк. Несмотря на свой возраст, он оказался неутомимым танцором и своим весельем заразил гостей. А после этого было чаепитие. Гости разбрелись группами по квартире…

Васильев подсел к Венидиктову, который в кабинете хозяина просматривал статью Бельского.

– Ну, и какое впечатление складывается от беглого просмотра?

– Ты прав. Из одной крайности шарахнулся в другую. Такого откровенного защитника у вала еще никогда не было, – усмехнулся Сергей Илларионович. – Эксперименты по чистой продукции только разворачиваются, а он уже порочит новый показатель на всю ивановскую…

– Обратите внимание, он задается вопросом: не слишком ли много, дескать, за последние годы предпринимается экспериментов?

– При этом допускает явные передержки, – дополнил Венидиктов. – Он показывает крупным планом теневые стороны чистой продукции. Зато монолог, посвященный достоинствам реализованной продукции, занимает почти две страницы и ни слова о ее недостатках…

Но самое главное – автор статьи умалчивает о том, что показатель реализованной продукции никто не собирается отменять. Так же как и вал, который сохраняется в качестве расчетного.

– Это вы верно заметили, – сказал Васильев. – Бельский пытается представить картину таким образом, что-де, мол, чистая продукция идет на смену валовой и реализованной продукции, и на этой, экономически безграмотной, основе, не имеющей ничего общего с действительностью, строит свои рассуждения. – Васильев взял журнал, перелистал несколько страниц. – Послушайте, до чего он договорился. «Показатель НЧП, – заявляет автор, – исключает стоимость овеществленного труда, составляющего около восьмидесяти процентов всех затрат промышленной продукции. Целесообразно ли жертвовать столь многим во имя НЧП?» При чем тут жертвы? Ведь валовая продукция отражает полные затраты, и в качестве расчетного показателя она вполне подходит, а чистая продукция – это вновь созданная стоимость. Мы ее не только должны, но и обязаны знать, ибо в вале она смешивается с ранее созданной стоимостью – так получается видимость благополучия. Все это он обходит молчанием. Зато какие почести валу!

– Знаешь, на какие размышления наводит статья меня? – Сергей Илларионович заходил по кабинету. – Если так дело пойдет и дальше, то постепенно все станет на круги своя… Вернемся к исходному рубежу, то есть к тому, с чего начали двадцать лет назад… Выросло новое поколение ученых, и то, что пишет Бельский, для них ново. Начнут его развивать, дополнять. Им интересно, а ему лестно. Гляди и выйдем на круги своя. Ведь в дискуссиях пятидесятых годов и даже на нашей встрече молодых ученых экономисты предлагали немало «новинок», которые в свое время справедливо отмела жизнь…

– С одной стороны, а с другой – напоминали о ранее признанном, одобренном и… забытом.

– Тоже верно…

– Ладно, как говорят в Закавказье, аллах с ними, с дискуссиями, – махнул рукой Васильев. – Хочу подбросить вам одну идею для размышления. Приближается юбилейное – сотое – заседание нашего «Делового клуба». Хочу и вас к нему подключить. Видимо, неплохо было бы обсудить на нем итоги реформы и проблемы дальнейшего совершенствования хозяйственного механизма…

– В принципе идея хороша, и есть время, чтобы подготовиться к этому как следует.

– Ведь если говорить по крупному счету, то позитивное влияние реформы на развитие народного хозяйства в целом, мне кажется, не должно вызывать сомнений. На днях мы опубликуем итоги работы по-новому за пять лет. Они показывают, что наметился поворот к лучшему. Судите сами.

Национальный доход увеличился на сорок один процент против тридцати двух за пятилетку накануне реформы. Рост производительности труда составил соответственно тридцать два и двадцать пять процентов, а реальные доходы возросли и того больше – на тридцать три процента по сравнению с девятнадцатью…

– Очень важно, что удалось предотвратить снижение фондоотдачи, – отметил Венидиктов.

– Не только предотвратить, но и повысить ее на три с половиной процента. Это нам позволило сэкономить пятьдесят миллиардов рублей. И кроме того, за счет снижения материалоемкости получено тридцать миллиардов рублей.

– А рост численности рабочих и служащих за эти годы составил семнадцать процентов вместо двадцати четырех в предыдущее пятилетие.

– Совершенно верно, – кивнул Васильев.

– Но ты учти, что в первые годы нам удалось ввести в действие многие резервы, которые, как говорится, лежали на поверхности. Поэтому с каждым годом удерживать намеченные темпы, на мой взгляд, будет все труднее…

– Согласен. Об этом красноречиво говорит и такой факт. Раньше на многих предприятиях годами, а порой и десятилетиями мертвым грузом лежало не используемое ими оборудование – на сотни тысяч рублей. А когда ввели плату за производственные фонды, они начали от него избавляться… Нам пришлось выделять дополнительные полосы для объявлений: «Продадим…»

– А как ты думаешь организовать юбилейное заседание?

– Одним из вариантов мне представляется такой. Вначале послушать выступление председателя Междуведомственной комиссии на тему: «Реформа: итоги и проблемы» и ваше, Сергей Илларионович: «Реформа и технический прогресс», а затем перейти к обсуждению.

– Если позволишь, то я выступлю на другую тему.

– Но ведь это же ваша коронная тема, а какую вы хотите предложить? – поинтересовался Васильев.

– О противоречии между марксистско-ленинской экономической теорией и хозяйственной практикой. Подойдет?

– По существу да, но по форме звучит несколько резковато…

– А до каких пор мы будем сглаживать острые углы? В целом о реформе говорить рановато. Тут весьма к месту твоя любимая поговорка: цыплят по осени считают… Но мы-то, ученые, должны и обязаны видеть дальше и глубже. Ведь подводных камней на пути к техническому прогрессу реформа не убавила, а кое-где и прибавила…

– В этом вы, пожалуй, правы, – согласился Васильев.

– Не пожалуй, если выражаться бюрократическим языком, то «целиком и полностью»! – повысив темперамент, увлеченно продолжал Сергей Илларионович. – Ведь в основе реформы сохранились затратные методы планирования и оценки работы хозяйственных звеньев. Ведь измерение объема производства сохранено на базе валовой (товарной) продукции. Это значит, что повышение темпов роста объема производства возможно только путем увеличения затрат на выпускаемую продукцию или за счет искусственного завышения оптовых цен. Третьего тут не дано! Разве это не противоречит марксистско-ленинской экономической теории? Помимо схем воспроизводства Маркса и Ленина, в которых они исключали сумму повторного счета из совокупного общественного продукта, эти схемы популярно излагаются в учебнике политической экономии, а на практике игнорируются. Владимир Ильич Ленин специально в ряде работ отмечал, что в процессе специализации повторный счет прошлого труда искусственно завышает стоимость продукции, и это следует учитывать. Ты же справедливо и удачно назвал на встрече молодых ученых этот измеритель резиновым метром. Но ведь реформа даже не предусматривает замену этого резинового метра…

– Это верно…

– Этот же резиновый метр реформа сохраняет и для измерения роста производительности труда. Поэтому внедрение достижений научно-технического прогресса, снижающих общественно необходимые затраты, будет по-прежнему содействовать снижению производительности труда. И опытные хозяйственники по-прежнему будут отмахиваться от таких новинок как черт от ладана. Им, наоборот, надо повышать затраты, так как реформа не сняла у них петлю на шее. Сохранение принципа планирования от достигнутого затягивает эту петлю все туже и туже! Сохраняет реформа и самый главный порок затратного хозяйствования – планирование фонда зарплаты в процентах к объему валовой (товарной) продукции. Поэтому удешевление выпускаемой продукции будет противопоказано, а темпы «вымывания» дешевого ассортимента дорогим будут неуклонно возрастать…

Ведь все это для нас, ученых, совершенно очевидно. Это азы марксистско-ленинской теории, и тем не менее они игнорировались раньше и по-прежнему не учитываются реформой. А ты мне предлагаешь говорить о научно-техническом прогрессе. Что я могу сказать о нем нового в ходе реформы? Что он по-прежнему противопоказан?! Агитировать за научно-технический прогресс в наш век – это все равно что ломиться в открытую дверь…