Продолжаю свое повествование в хронологическом порядке.

Антонийская крепость – это чисто оборонительное сооружение, и места в ней очень мало. У меня не было никакого желания задерживаться здесь надолго, поскольку я чувствовал себя объектом постоянного наблюдения. Да и сам прокуратор готовился покинуть ее и вернуться в свою официальную резиденцию в Кесарии. Я подарил ему приносящего счастье египетского скарабея, а его жене – александрийское зеркало; они заставили меня дать обещание навестить их в Кесарии во время моего обратного путешествия – Понтию Пилату не хотелось, чтобы я покинул Иудею до того, как он сумеет расспросить меня обо всем, что мне удалось узнать, а Клавдия потребовала с меня клятву рассказать ей все о воскресшем.

Я также преподнес значительную сумму денег коменданту крепости; мне хотелось сохранить с ним хорошие отношения, а в случае необходимости – найти прибежище в крепости, хотя я чувствовал, что в городе мне не грозит опасность при условии, что я буду соблюдать обычаи страны, в которой нахожусь, и не стану никого шокировать своими привычками.

Центурион Аденабар стал мне настоящим другом. Благодаря ему я устроился не на постоялом дворе, а неподалеку от дворца Асмонидов, в доме его знакомого сирийского купца. Мне давно известны сирийцы: они любят вкусно поесть, чистоплотны и честны до тех пор, пока речь не заходит об обмене денег.

Купец вместе со своей семьей жил на первом этаже, и каждое утро выставлял перед входом в дом столик с галантерейными товарами, У меня была возможность прямо по лестнице подниматься на террасу, где я жил, принимать посетителей так, чтобы никто этого не знал, о чем не преминули упомянуть Аденабар вместе с его другом. Жена и дочери галантерейщика приносили мне еду прямо в комнату, в их обязанности входило наполнять водой глиняный кувшин, свисающий с потолка; сыновья галантерейщика делали для меня покупки, носили вино и все то, в чем я нуждался.

Эта семья, едва сводившая концы с концами, казалось, была рада найти постояльца после отъезда всех чужеземцев, прибывших на праздник.

Устроившись в своем новом жилище, я дождался часа, когда придет ночь и на небе вспыхнут звезды, чтобы незаметно выскользнуть по наружной лестнице. Гончарная мастерская Никодима была так известна, что мне не составило труда ее найти. Дверь была оставлена приоткрытой, а во дворе меня ждал слуга.

– Тот ли ты человек, которого ожидает мой хозяин? – предупредительно осведомился он.

Вслед за ним я поднялся по лестнице на террасу. Звездное небо Иудеи было таким ясным, что не понадобилось освещать мне путь. Наверху на подушках восседал почтенного возраста человек, любезно приветствовавший меня.

– Ты ли тот человек, что ищет Бога и о котором мне сообщил банкир Арисфен?

Предложив мне присесть рядом с ним, он монотонным голосом заговорил о Боге Израиля. Начал он с рассказа о том, как было создано небо и земля, затем поведал, что Бог взял горстку пыли и сотворил из нее человека по своему подобию.

– Израильский раввин, мне все это известно из ваших святых книг, – в нетерпении прервал я его – Я пришел к тебе, чтобы ты рассказам об иудейском царе, Иисусе из Назарета. И тебе это хорошо известно, поскольку ты принимаешь меня ночью и на террасе.

– Его кровь пала на меня и на мой народ, – сказал он дрожащим голосом. – Из-за него моя душа исполнена боли и ужаса. Приход его был Божьим промыслом, поскольку никому не дано совершить ничего подобного.

– Он был чем-то большим, нежели просто раввин, и я, хоть и чужестранец, весь содрогаюсь при мысли о нем, – заметил я. – Ты, конечно же, знаешь, что он воскрес, несмотря на то что сам обернул его тело в саван и затворил в гробнице накануне шабата.

Никодим устремил свой взгляд к свету звезд.

– Даже не знаю, во что мне верить! – жалобно протянул он. Тогда, указав ему на небосвод, я спросил:

– Был ли это Мессия, о приходе которого возвещали пророки?

– Не знаю, – ответил он, – ничего не могу понять, я недостоин быть израильским раввином. Как утверждали члены синедриона, пророк не должен был явиться из Галилеи, однако мать Иисуса, с которой я недавно познакомился, говорит, что он родился в иудейском Вифлееме во времена Ирода Великого. А в Письменах сказано, что Спаситель должен прийти из Вифлеема. Свершилось все, что предсказывали пророки, даже то, что на кресте ему не переломят кости!

Он стал напевать мне пророческие псалмы, а затем перевел их смысл. Я прислушивался к его беспрестанно повторяющемуся пению, а затем нетерпеливо произнес:

– Мне безразлично, исполнились или нет предсказания ваших пророков! Для меня важнее всего знать правду о его воскресении, потому что если он действительно вернулся к живым, то любой государь по сравнению с ним – ничто, а мир еще никогда не видел равного ему человека. Я вовсе не стараюсь заманить тебя в какую-то ловушку – уже никто не сможет сделать ему ничего плохого. Отвечай же! Мое сердце готово вырваться из груди, настолько я желаю узнать правду!

– Мне говорили об этом, но я не знаю, чему верить! – признался старик полным сомнения голосом. – Прошлой ночью, опасаясь преследований, его ученики собрались в одном уединенном месте. Большинству из них не давал покоя страх. И тогда Иисус из Назарета явился им и показал раны на руках, на ногах и в боку. Он еще дунул на них и исчез из комнаты так же, как и появился. Вот что мне рассказали, но должен признаться, что мне трудно в это поверить!

В темноте мое тело охватила дрожь.

– Расскажи мне о его царстве, что он о нем говорил? – взмолился я.

– Когда он в первый раз приехал в Иерусалим на праздник Пасхи и очистил храм, я тайно виделся с ним. С тех пор я не могу забыть то, что он мне сказал, хотя не понял этого ни тогда, ни теперь. Он заявил, что никому не дано попасть в его царство, если он не родится заново.

В этот момент в моей памяти всплыли теории орфейцев и пифагорейцев, а также некоторых других философов, утверждавших, что человек рождается много раз, иногда даже в виде животного или растения: все зависит от его поступков в последней жизни. Я почувствовал разочарование, поскольку в том, что мне рассказал старик, не было ничего нового. Однако Никодим продолжал, и в голосе его не чувствовалось фальши:

– Тогда я его спросил: как человек может родиться еще один раз? Или он возвращается в лоно матери, чтобы увидеть свет вторично? И Иисус дал мне ключ к разгадке, пояснив, что никто не сможет войти в мое царство, если не будет рожден от воды и духа. Его слова о воде мне полностью понятны, поскольку немало людей уходят в пустыню и там, живя в небольшой общине и молясь, дожидаются своего часа, чтобы пройти крещение в водах одного из озер. Иоанн тоже пришел из пустыни и крестил людей в воде до тех пор, пока его не казнил Ирод Антипас.

Я прервал его:

– Те, кто проходит посвящение в тайны Изиды, во время церемонии должны входить в глубокие и темные воды, однако посвящаемых при этом поддерживают крепкие руки, чтобы они не утонули. Это – всего лишь символическая церемония и ничего более!

– Да, конечно, в погружении в воду нет ничего нового. Однако я спросил его, что значит возродиться духом, и вот слово в слово ответ Иисуса: «То, что родилось от тела, есть тело, то, что рождено отдуха, есть дух. Ветер дует повсюду. Тебе слышен его голос, но ты не знаешь, откуда он пришел и куда следует. Так происходит и с тем, кто рожден духом».

Никодим достаточно долго хранил молчание, пока я размышлял над этими словами. Небо Иудеи было покрыто звездами, а до нас долетал сильный запах сырой глины и тепло от печи для обжига. То, что я только что услышал, странным образом затронуло меня до самой глубины души, хотя я прекрасно знал, что это выходит за рамки моего понимания!

– Это все, что тебе известно о его царстве? – наконец поинтересовался я.

Никодим на минуту задумался.

– От его учеников мне известно, что, до того как начать свои проповеди, он уединился в пустыне, – продолжил он. – Там он провел в посте и бдении сорок дней и подвергся видениям и явлениям, которые используют силы земли, для того чтобы ввести в искушение постящегося. Однажды дьявол вознес его на самую высокую гору, откуда были видны земные царства во всем их великолепии, и пообещал ему обладание всем этим, если он падет к его ногам и станет поклоняться ему, отказавшись от того, ради чего он сюда пришел. Однако Иисус устоял перед этим искушением, и тогда приблизились ангелы и стали служить ему. Затем он вернулся в мир людей: читал проповеди, совершал чудеса и, наконец, набрал себе учеников. Вот все, что мне известно о его царстве; он не принадлежит к миру людей, и поэтому было преступлением приговорить его к смерти.

Упоминание об ангелах и видениях несколько смутило меня, ведь после продолжительного голодания и бдения любой человек, хоть немного способный к чувственному восприятию, может иметь различные видения, которые, впрочем, исчезают сразу же после того, как он начинает принимать пищу, питье и возвращается к нормальной жизни.

– А в чем заключается его царство? – неожиданно спросил я Никодима.

Воздав руки к небу, он в отчаянии воскликнул:

– Откуда это знать мне, человеку, слышавшему лишь шепот ветра? Увидев его, я уверовал в его царствие на земле. Он рассказал, что Бог послал его на землю вовсе не для того, чтобы вершить суд над миром, а для того, чтобы мир был спасен через него. Однако этого не случилось! Его распяли на кресте, и он умер постыдной смертью. А без него нет царствия.

Несмотря на то что сердце нашептывало мне совершенно иные слова, разум заставил меня произнести ироничным тоном:

– Немногое же ты слышал, израильский раввин! Лишь шепот ветра. И при этом даже не веришь до конца в то, что он воскрес.

– Нет, никакой я не израильский раввин! – униженно пробормотал он – Я – самый ничтожный из сынов Израиля, а моя душа исполнена боли. Но кое-что я могу тебе дать. После того как сеятель бросил в почву зерно, он больше не заботится о нем: зерно прорастает, а ветер и дожди помогают выбиться из земли нежному побегу, который продолжает тянуться вверх даже тогда, когда сеятель отдыхает, ожидая периода жатвы. То же случится со мной и с тобой, если ты этого действительно желаешь. Возможно, в меня было посеяно такое зерно, и оно начинает давать свои всходы. Возможно, такое же зерно находится и в тебе, в назначенный час оно начнет давать свои плоды. Мне остается лишь ждать, признав, что понял я очень немногое и что вера моя хрупка.

– Но я не собираюсь ждать, – лихорадочно возразил я, – Разве тебе не ясно, что полученное сегодня впечатление еще не стерлось из нашей памяти, а каждый прошедший день уносит его частицу? Помоги мне встретиться с учениками Иисуса! Думаю, им он поведал тайну своего царствия. Душа моя горит, и я готов поверить во все, лишь бы мне доказали истинность произошедшего!

Старик глубоко вздохнул:

– Страх, смущение и разочарование переполняют души одиннадцати его учеников. Это простые люди; они молоды и лишены жизненного опыта. Когда он был еще жив, то обсуждая между собой его учение, они распределяли посты в будущем царстве, не переставая «пророчествовать» на этот счет и не обращая никакого внимания на то, что говорил их Учитель; до самой последней минуты они надеялись на земное царствование! Так было и в последнюю ночь перед тем, как его схватили. Тогда он разделил с ними пасхального ягненка по обычаю тех, кто дожидается этого праздника в пустыне, и принес клятву, что не станет пить от плодов виноградника до тех пор, пока они вновь не встретятся вместе в его царстве. Думаю, именно поэтому он отказался от опьяняющего вина, которое перед распятием предложили ему иерусалимские женщины. Однако это обещание вселило в наиболее наивных из его товарищей уверенность в том, что он призовет на помощь целый легион ангелов, которые станут сражаться за него, и заложит царство, в котором каждый из них будет править одним из израильских племен, Теперь ты понимаешь, что они все еще не постигли его учение. Эти бедные необразованные люди не знают, как применить его, несмотря на то что находились рядом с Учителем и были свидетелями всех его деяний. Они опасаются за собственную жизнь и не показываются на людях. Если ты повстречаешься с ними, тебя удивят их рассказы и ты смутишься еще больше, чем они сами.

Мне никак не удавалось этого понять.

– Почему он выбрал своими единственными спутниками и учениками простолюдинов? – раздраженно спросил я. – Если он мог совершать такие чудеса, о которых мне приходилось слышать, то почему же не пригласил более образованных людей?

– Сейчас ты затронул самый больной для меня вопрос, – признался Никодим – Он не призывал к себе ни мудрецов, ни эрудитов, а лишь бедняков, униженных и угнетенных. Мне сказали, что однажды, обращаясь к толпе, он заявил, что нищие духом – блаженны, поскольку именно им принадлежит его царство. А перед мудрыми и богатыми он воздвигал дополнительные препятствия. Я мог бы стать одним из его сподвижников, но для этого мне требовалось покинуть семью, продать имущество, а деньги раздать нищим! Он выдвигал такие жесткие условия, что никто из нас не смог пойти за ним. И все же у него было несколько богатых и влиятельных друзей, тайно помогавших ему, а также немало знакомых, о которых не знали даже самые близкие ему люди, если он не считал нужным сам известить их об этом.

– Я хотел бы познакомиться с одним из них, – не унимался я. Однако раввин столь же настойчиво воспротивился моему желанию.

– Я полностью уверен в том, что ты не лазутчик, подосланный римлянами, но пойми, они пребывают в страхе и не смогут доверять тебе. С другой стороны, ты и сам не поверишь им, когда увидишь столь униженное их состояние. Если бы они тебе рассказали, что увидели в наглухо закрытой комнате воскресшего Сына Божьего, ты подумал бы, что в приступе отчаяния они выдумали эту сказку, чтобы спасти собственное лицо!

Он с горечью усмехнулся и добавил:

– Они сами не верили женщинам, которые, побывав у гробницы, рассказывали, что та пуста. Один из них, который совершенно случайно не был в их прибежище в последний вечер, не верит рассказу своих сотоварищей. Как же сможешь поверить им ты?

Я использовал все свое красноречие, чтобы заполучить адрес этого прибежища учеников Иисуса или хотя бы совет, как вступить с ними в контакт. Но совершенно очевидно, он не доверял мне и ответил категоричным отказом, после чего я почувствовал, что он раскаивается в том, что принял меня.

– Посоветуй хотя бы, как мне быть! – упрашивал я. – Нельзя же безвольно ждать чего-то, что должно произойти!

– Сеятель бросил свое зерно, – тихо ответил он – Если оно досталось тебе, самое разумное – смиренно ждать. Однако ты можешь отправиться в Галилею, откуда он пришел, разыскать там кротких сердцем и расспросить их о том, чему он учил в своих проповедях. Ты еще можешь поговорить с больными, которых он исцелил и убедиться, что один лишь Божий Сын способен на подобные чудеса.

Такое предложение мне ничуть не улыбалось.

– Но как мне отыскать кротких сердцем? Галилея далеко, а я – чужестранец! – воскликнул я.

После некоторого колебания он наконец решился поведать мне заветные слова.

– Все время путешествия спрашивай дорогу, и если кто-то, кивнув, скажет: «На свете много путей, и все ведут в никуда», ты должен ответить: «Существует лишь один путь. Укажи мне его, поскольку моя душа полна кротости и смирения». Так они признают в тебе своего и начнут доверять. В любом случае ты ничем не сможешь им навредить, даже если донесешь на них, потому что они подчиняются законам, платят налоги и никого не трогают.

– Благодарю тебя за совет, которым я обязательно воспользуюсь, – ответил я – А в Иерусалиме он не сотворил чуда?

– Здесь ты можешь встретить одну женщину с дурной репутацией, которую он освободил от вселившихся в нее демонов, – ответил он, теперь уже заметно тяготясь моим присутствием. – Приблизительно в двух часах пути отсюда есть деревня Вифания в ней живут две сестры и брат, которые принимали у себя Иисуса. Одной из них он позволил, сидя в ногах, слушать его речи, несмотря на то что она – женщина. Он также воскресил их брата до того четыре дня пролежавшего в гробнице, тело которого, как утверждают, уже начало источать запах. Повстречайся с этим человеком. Его зовут Лазарь. Таким образом, у тебя будет достаточно доказательств, чтобы удостовериться в сотворенных им чудесах. Они примут тебя, если ты придешь от моего имени.

– Действительно ли этот человек был мертвым? – с недоверием переспросил я.

– Конечно! – воскликнул Никодим, – Я не хуже тебя знаю, что есть случаи, когда люди лишь внешне кажутся мертвыми. Мне известны случаи, когда человек под плач толпы и траурные звуки флейты открывал глаза и вставал. Немало рассказывают о том, что многие из погребенных, пытаясь сдвинуть с места погребальный камень, и не имея сил этого сделать, срывали себе ногти и кричали до потери сознания. Наш закон обязывает хоронить покойника в день его смерти. Поэтому подобное вполне возможно. Однако у меня достаточно опыта, чтобы самому во всем разобраться.

Между нами установилась тишина.

– К чему приведет тебя сомнение? – прервал он молчание – Я могу прочесть твои мысли: это были его друзья, и им не составило особого труда обмануть тех, кто в него не верил, – достаточно было лишь поместить Лазаря в бессознательном состоянии в гробницу и дождаться прихода Иисуса. Только что они от этого выиграли бы? Тебе лучше встретиться с самим Лазарем и его сестрами. Тогда ты сможешь убедиться, говорят они правду или же всех обманывают.

Безусловно, Никодим был прав. И поскольку мне нечего было от него больше ожидать, я вместе с выражениями благодарности предложил ему вознаграждение за полученные сведения, от чего он категорически отказался.

– Я не беглый цирковой артист, который зарабатывает на жизнь тем, что обучает детей читать, как это бывает в Риме, – с презрением ответил он, – Израильские раввины не торгуют своими знаниями, и тот, кто желает стать им, должен научиться зарабатывать на хлеб своими руками. Мой отец был горшечником, и я – горшечник. Однако, если хочешь, можешь раздать свои деньги бедным. Возможно, таким образом ты заслужишь благословения.

Он проводил меня по лестнице вниз и пригласил в дом, чтобы при свете лампы я смог убедиться в его значительном благосостоянии, несмотря на профессию горшечника. Здесь всего был вдоволь, и наполненный предметами роскоши дом был домом богатого человека.

Одет он был в плащ из наилучшего сукна, однако при свет· лампы мне больше всего хотелось рассмотреть его лицо.

У него был усталый взгляд от долгого чтения Писания, но несмотря на седую бороду, в чертах его лица улавливалось что-то детское. Даже если он хорошо знал свое дело, его руки уже давно не прикасались к глине.

Со своей стороны, он тоже внимательно меня разглядывал, чтобы хорошо запомнить.

– В твоем лице нет ничего злобного, – заметил он – Взгляд выражает беспокойство, но это не взгляд скептика или же бесчестного человека. Тебе все же следовало бы отрастить бороду, что бы все поверили, что ты – богобоязненный человек.

Я и сам уже пришел к подобному решению и перестал бриться, но за два дня мой подбородок лишь успел покрыться черной щетиной. Хозяин дома проводил меня до самого порога и сам закрыл за мной дверь.

Пока мои глаза не привыкли к темноте, я, спотыкаясь, продвигался по старинной мостовой. В этот поздний час лишь главные улицы города оставались освещенными. Однако, направляясь к Никодиму, я хорошо запомнил путь и не беспокоился о том, что у меня могут возникнуть какие-нибудь сложности, дабы найти свое новое жилище, хотя оно находилось довольно далеко от нижнего города. До стены, отделяющей верхний город от пригородов, я добрался, не встретив ни одной живой души, не считая двух местных стражников. Вдруг из-под свода ворот до меня донесся несмелый женский голос:

– Мир тебе, чужестранец!

От этого неожиданного приветствия я вздрогнул, однако вежливо ответил:

– Мир и тебе, женщина!

Она бросилась передо мной на колени и униженно произнесла:

– Я твоя рабыня, прикажи – и я сделаю все, что захочешь.

Я понял, какой презренной профессией она занималась, и оттолкнул ее.

– Иди своей дорогой, мне от тебя ничего не нужно!

Однако она настойчиво уцепилась за полу моего плаща.

– Я бедна, у меня нет комнаты, куда я могла бы тебя пригласить, однако в стене есть углубление, где нас никто не сможет увидеть.

Она была полностью закутана в одежды, а лицо, по обычаю иудейских женщин, было прикрыто да так плотно, что мне никак не удавалось заглянуть ей в глаза и определить возраст. Однако бедность ее тронула меня, заставив вспомнить о совете Никодима. И я вложил в ее ладони все серебряные монеты, которые предназначались старому раввину. Мне пришлось долго и настойчиво объяснять, что взамен мне от нее ничего не нужно. Когда она наконец все поняла, то была готова броситься к моим ногам и целовать их.

– Мне еще никто не давал денег, ничего не требуя взамен. Да благословит тебя Бог Израиля, хоть я не имею права никого благословлять от его имени и даже деньги мои не могут быть приняты в храме. Назови мне хотя бы свое имя, чтобы я могла помолиться за тебя.

Называть свое имя женщине, занимающейся подобным ремеслом, мне казалось совершенно неподходящим, однако мне не хотелось ее обидеть.

– По принятому у римлян обычаю, меня называют Марк. Я не из Иерусалима.

– Мария к твоим услугам, – ответила она – Но Марий здесь больше, чем косточек в плоде граната, меня зовут Марией из Беерота, деревни множества колодцев, и говорю я это тебе для того, чтобы такой щедрый человек, как ты, смог меня отличить от других Марий, которых ты еще немало встретишь на своем пути.

– Вовсе я не щедрый, – возразил я, чтобы отделаться от нее. – Я просто рассчитался с одним долгом, и тебе не стоит меня благодарить. Ступай себе с миром, как и я, и забудь обо мне, как я забуду о тебе.

Женщина сделала попытку в темноте рассмотреть мое лицо.

– Не отвергай молитву несчастной! – взмолилась она. – Возможно, мне удастся тебе помочь в самый неожиданный момент.

– Ты ничего не должна, и я от тебя ничего не требую, – повторил я. – Мне всего лишь надо найти путь, но не думаю, чтобы ты смогла мне в этом помочь.

– Ты ищешь путь, чужестранец? – поспешила переспросить она – На свете много путей, и все ведут в никуда. Ты обязательно заблудишься, если будешь сам себе проводником.

Ее ответ не мог быть случайным. Однако я испытал разочарование, видя, что кротких сердцем представляют презренные существа, живущие отдельной от других жизнью. И все же я вспомнил историю о крысе, которая перегрызла веревки и освободила попавшего в плен льва.

– Мне сказали, что существует лишь один путь, – был мой ответ. – Я хотел бы обрести кротость души и смирение, но не знаю, с чего начать.

Тогда женщина протянула руку и провела ладонью по моему лицу, отметив начинающую отрастать бороду. Несмотря на страстное желание обрести смирение, это прикосновение показалось мне отвратительным, и как только я отпрянул назад, она сразу же одернула руку.

– В лекаре нуждаются больные, а не здоровые, – грустно сказала она – Ты не сжалился надо мной, а лишь хотел избавиться от долга, который угнетает тебя. Ты не настолько болен, чтобы Действительно желать отправиться в путь. Однако я была послана, чтобы испытать тебя. Если ты пошел бы за мной к стене, то отправился бы домой таким же грустным, как я сейчас. Если ты действительно жаждешь найти путь, Марк, я готова дать тебе надежду.

– Верь мне я никому не желаю зла – заверил я – Однако мне хотелось бы узнать правду о вещах, о которых тебе вряд ли известно.

– Не пренебрегай тем, что известно женщине, – ответила она, – То, что знает женщина, в царстве может быть важнее всех рассуждений мужчины, хотя я самая презренная из всех женщин Израиля. Мое познание говорит, что мы живем в дни, когда сестра может встретить сестру, не отвергая ее, а брат может встретить брата, не убивая его. Вот почему у меня на душе светлее, чем раньше, хоть я и потерянная женщина.

В ее голосе звучало столько радостной надежды, что мне пришлось поверить в то, что ей что-то известно.

– Сегодня вечером я был у израильского раввина, – сообщил я – Однако его вера не прочна, а его слова не согрели мою душу. Можешь ли ты преподать мне лучший урок, чем он, Мария из Беерота?

Говоря это, я подумал, что эта Мария, возможно, не такая плохая женщина, как кажется. Чтобы добраться до своего нового жилища, я обязательно должен был пройти через эти ворота, и возможно, ее действительно послали, чтобы так или иначе испытать меня.

– Что за надежду ты можешь мне дать? – спросил я.

– Знаешь ли ты ворота у Источника?

– Нет, но мне не составит никакого труда их найти, если возникнет такая необходимость.

– От этих ворот начинается дорога в долину Кедрона и на Иерихон. Возможно, это именно тот путь, который ты ищешь. Если же нет, дождись, когда у тебя отрастет борода, а затем приди к воротам у Источника и осмотрись вокруг. Может быть, ты увидишь мужчину, несущего кувшин. Следуй за ним. Если ты к нему обратишься, возможно, он захочет тебе ответить. Но если нет, то и я тебе не смогу помочь.

– Ходить за водой – это не мужская работа, – возразил я. – В Иерусалиме, как и во всем мире, воду носят женщины.

– Именно поэтому ты сможешь его узнать, – ответила Мария из Беерота – Но если он не заговорит с тобой, не отчаивайся. Приди в другой день и попытай счастья еще раз. Это все, чем я могу тебе помочь.

– Если ты дала мне дельный совет, я буду перед тобой в долгу, Мария.

– Указывая путь другому, я оплачиваю собственный долг, – живо произнесла она – Но если твой долг довлеет над тобой, раздай свои деньги беднякам и позабудь обо мне. Не стоит приходить сюда и искать меня у стены – я больше не вернусь к этому месту.

Мы расстались, а мне так и не удалось рассмотреть ее лицо, чтобы узнать ее при свете дня. У меня все же осталось ощущение, что я всегда смогу отличить от других ее полный радости голос, если мне представится случай еще раз услышать его.

Я добрел домой и поднялся наверх по наружной лестнице. Вспоминая обо всех событиях прошедшего дня, я не смог сдержать раздражения по отношению к здешним людям, которые испытывали немалое пристрастие к тайнам. Никодим, несомненно, знал больше, чем сказал; помимо этого я чувствовал, что за мной следили, чего-то ожидая от меня.

Ученикам воскресшего царя и иудейским подругам Клавдии Прокулы, похоже, казалось, что я знаю то, что не известно им самим, но они не решались открыто заговорить со мной об этом. Конечно, нельзя обижаться на них за подобное недоверие к чужим: прошло очень мало времени с тех пор, как их раввин был осужден, проклят и распят на кресте.

А садовник, которого я видел у могилы, не перестает бередить мою душу. Он сказал, что знает меня и что я тоже должен его знать; И все же я не вернусь в его сад: совершенно уверен, что там я его больше никогда не встречу!