Общая картина византийского образования

Византийская образовательная система складывалась в течение ряда столетий непрерывного существования школ. Вначале преподавание было добровольным занятием; школы имели светский характер, и в них принимали всех, кто желал и мог учиться. Византийцы во все времена с глубоким уважением относились к знанию и признавали особую ценность образования, полезного как народу, так и императорам.

Но и византийские теологи признавали важность знания, прежде всего знания грамматики и риторики. Без этого, по их словам, невозможно было постичь Писание, приобрести навыки ведения диспутов с язычниками и еретиками, а тем более создавать собственные произведения духовной литературы, — но при этом они опирались на знания эллинов, называя его классическим.

Василий Великий (330–379) в трактате «К юношам о том, как с пользой читать языческих писателей» хотя и призывает строго отбирать писателей, предназначенных для обучения детей христиан, и толковать их в свете евангельской морали, тем не менее, считает языческую литературу полезной. В общем, эллинизм и христианство не мешали друг другу. По свидетельству Сократа Схоластика, христиане изучали культуру эллинов, хотя она была пропитана духом политеизма, а вера в языческих богов и богинь была запрещена. Для объяснения столь парадоксального явления Сократ Схоластик ссылается на авторитет Евангелия, в котором, по его словам, не содержалось «ни одобрения, ни осуждения эллинской культуры».

В Византии за светским обучением признавалась и практическая ценность. Получение классического образования открывало дорогу к служебной карьере, к изменению социального статуса, к богатству. Не только светская, но и церковная администрация, как правило, набиралась из тех, кто окончил школу. Выпускники школ, даже дети простых людей, могли стать чиновниками императорской или церковной канцелярии, податными сборщиками или судьями, секретарями, адвокатами, офицерами, переписчиками-каллиграфами и т. п. Чаще всего простые граждане, окончив светские школы, становились преподавателями, которые либо вели занятия в общественных учебных заведениях, либо давали частные уроки. Хотя материальное положение их было нередко незавидным, однако только таким путем дети бедняков имели возможность обеспечить себе более почетное занятие, зарабатывать на жизнь и избавиться от нищеты.

Несмотря на все это, в стране было много неграмотных. Однако по сравнению с жителями средневековой Европы византийцы были, несомненно, существенно более образованными.

Со временем в светское образование были включены элементы церковного обучения, но они были ограничены религиозно-этической сферой, и все же произведения языческих писателей продолжали оставаться в основе образования. Даже в Константинопольском университете, основанном Феодосием II, богословия как особой дисциплины не было среди предметов. Знаменательно, что постановление Феодосия II об учреждении университета было помещено в разделе Кодекса об изучении именно светских наук.

В школах Византии читали, заучивали наизусть, комментировали литературные памятники эллинизма. Язык, на котором вели занятия, был греческим. Он широко распространяется и на Востоке империи. Даже в школах Сирии, где преобладал сирийский язык, говорили и писали по-гречески. На нем не только учились и говорили, но и вели богословские дискуссии, издавали законодательные постановления, совершали церковные службы. К VII веку он приобрел господствующее положение в византийском обществе.

Тетради школьников-христиан из Египта и других провинций империи во многом совпадают с эллинскими учебниками. Византийские школьники переписывали те же списки имен мифологических героев, те же сентенции, те же занимательные истории, что и якобы древние эллины, только иногда в тетрадях школьников-христиан, помимо обычных упражнений в письме, встречаются стихи из Псалтири. Единственным отличием тетрадей христиан является обращение к Богу в начале первого листа и тщательно вычерченный крест в начале каждой страницы.

Полный курс школьного преподавания в Византии слагался из изучения орфографии, грамматики, риторики, философии, математических дисциплин и юриспруденции.

Обучение начиналось в элементарной школе. Когда ребенку исполнялось шесть-восемь лет, его отдавали в школу грамматиста по месту жительства, где учили чтению и письму. Преподавание орфографии имело большое значение в образовании, поскольку наблюдались значительные расхождения между произношением и начертанием слов. Дети знакомились с литературными произведениями и усваивали классическое произношение, отличавшееся от общепринятого. Кроме чтения и письма, школьников учили считать и петь, а также сообщали элементарные сведения по мифологии, светской и библейской истории. В программу не были включены занятия по физической подготовке.

Позже деятели церкви рекомендовали составлять списки имен на основании евангельских генеалогий Христа и запоминать их. Но, даже обращаясь к изучению Писания, и прежде всего Книги псалмов Давида, которые учащиеся должны были учить наизусть, продолжали читать и произведения языческих авторов.

Первичное обучение продолжалось около трех лет. Большинство жителей империи на этом и завершало свое образование. Для тех же, кто хотел продолжать учиться, элементарная школа была лишь ступенью для перехода в школу грамматика. Здесь они в течение шести-семи лет штудировали грамматику, считавшуюся основанием и матерью всех искусств. Преподаватели стремились достичь «полной эллинизации ума и речи учащихся» с тем, чтобы защитить классический греческий от посягательства народного языка. В школе грамматика ученики должны были усвоить правила фонетики и морфологии, включая учение о придыхании и ударении, синтаксис и стилистику, чтобы избежать варварского способа выражения мыслей, и не писать с ошибками.

Для лучшего понимания содержания древних книг учащимся сообщали сведения по античной литературе, истории, мифологии, географии, метрике. С течением времени стали изучать и памятники христианской литературы: библейские книги, разнообразные комментарии к ним, молитвы, стихотворные труды «отцов церкви», прежде всего Григория Богослова. Методика обучения в школе грамматика мало отличалась от методики элементарной школы: материал тщательно штудировали, заучивали наизусть и комментировали слово за словом.

Следующей ступенью обучения была школа ритора, куда поступали в 16–17 лет либо после полного усвоения курса школы грамматика, либо еще до его окончания.

В VI веке Иоанном Филопоном были созданы школьные учебники по орфографии; ему же принадлежат трактат об ударениях (перечень слов, изменяющих значение в зависимости от постановки ударения) и историко-грамматические схолии к Библии. Применялось в практике и произведение Георгия Хировоска об орфографии; оно сохранилось до нашего времени только в извлечениях.

Кроме учебников, в школах ранней Византии использовались самые разнообразные лексиконы: собрания аттических и устаревших слов, этимологические глоссарии, словари синонимов и т. п. Наиболее обширными лексиконами были словари Гесихия и Кирилла Александрийского. А особую группу византийских лексиконов составляют этимологические словари, в которых главное внимание уделялось выяснению первоначального значения слова, его корня.

Стефан Византийский (VI век) написал «Лексикон», содержавший географическую, топографическую и этнографическую информацию. Это чрезвычайно обширное произведение, состоявшее из 55 книг, впоследствии было сокращено. Именно краткий вариант был широко распространен в Византии. В «Лексикон» наряду со статьями, посвященными исторической и мифологической географии, были включены цитаты из авторов и множество грамматических заметок, объясняющих формы образования названий местностей, жителей, их орфографию, склонения и этимологию.

Наличие в греческом языке слов, различных по форме, но тождественных или очень близких по значению, вызвало появление многочисленных словарей синонимов. Самым известным из них был «Лексикон», дошедший до нас под именем Аммония. В нем помещены 525 синонимов, расположенных в алфавитном порядке, с цитатами из поэтов и других авторов.

Риторика, высшее, совершеннейшее и благороднейшее, по мнению византийцев, искусство, была одним из важнейших факторов образования. В ней видели средство для развития духовной жизни, для усовершенствования личности. Хотя в Византии не существовало сословных ограничений на получение риторического образования, тем не менее на практике им овладевал сравнительно узкий круг лиц, которые могли заплатить за свое обучение и жили в городах, имевших школы риторов. Состав их был классово ограничен.

Основным предметом курса риторики была теория словесного искусства. Воспитанники должны были читать и заучивать наизусть выдающиеся работы эллинских и церковных писателей, — ораторов, богословов и историков, а также отдельных философов, слушать риторов и проповедников, упражняться в написании сочинений и в составлении речей в соответствии с классическими правилами и в подражание стилю древних и свободно их декламировать. Важное место в школьных программах занимало также обучение навыкам комментирования предложенных текстов.

Образцом стиля и объектом особого изучения был Григорий Богослов, которого ставили выше всех эллинских ораторов.

Курс обучения в ранневизантийских школах завершался преподаванием философии (квадривиума), которую византийцы рассматривали как «науку наук», «искусство искусств» и называли знанием. Содержание ее было всеобъемлющим и включало познание мира, человека и божества. Ее они считали вершиной внешней мудрости, душой общего, так называемого свободного образования, высшим объединенным знанием о «подлинно сущем».

Отношение представителей духовенства к философскому образованию было двояким. С одной стороны, они опасались чрезмерного увлечения философией, что могло привести к возникновению ересей. С другой стороны, они признавали значимость философского обучения при подготовке образованных служителей церкви. В целом византийские церковные деятели рассматривали занятия философией как предварительную ступень к изучению богословия. Они считали первую служанкой, вернее — служебным инструментом последнего, которое, по их словам, было венцом и целью всех наук.

Программа преподавания в школах философов включала множество предметов. Изучали не только труды Платона и Аристотеля, неоплатоников и их комментаторов, но и арифметику, геометрию, музыку, астрономию, физику, этику. Первоначально обучали также логике; ее рассматривали как орудие, с помощью которого можно выявить противоречия в суждениях оппонентов и доказать их несостоятельность путем хитроумных софизмов.

В качестве руководства по изучению логики использовались труды Аристотеля, а именно его «Органон», который был приспособлен для школы неоплатоником Порфирием. Труд Порфирия «Введение в категории Аристотеля» был учебником логики на протяжении всего Средневековья как на византийском Востоке, так и на латинском Западе, образуя исходный пункт и основу преподавания философии.

Прошедшие курс логики приступали к изучению «математической четверицы» (арифметики, геометрии, музыки и астрономии) и физики. Считалось, что изучение математических дисциплин тренирует ум, придает ему проницательность и остроту, развивает познавательные способности и логическое мышление.

В преподавании математических дисциплин соблюдалась определенная последовательность. Начиналось с изучения арифметики. В качестве основного пособия использовали «Введение в арифметику» Никомаха из Герасы; несмотря на то, что этот труд был больше пригоден для философской пропедевтики, чем для преподавания арифметики, он был широко распространен и вплоть до падения Византии оставался популярнейшим учебником по математике. Феодор Метохит в XIII веке называл его самым распространенным учебным руководством. Ямвлих, использовавший этот труд Никомаха для обучения в своей школе, считал его непревзойденным.

Определенной известностью пользовался и учебник, составленный Домином Ларисским, в котором он полемизировал с Никомахом но поводу разъединения им арифметики и геометрии Евклида и требовал возвращения к учебным методам последнего. Как учебное руководство применялась и «Арифметика» Диофанта.

Сохранились и другие пособия, которые употреблялись в школах Византии. В египетском папирусе, как полагают, VI–VII веков содержится руководство по арифметике, в котором наряду с другими материалами приведены таблицы и упражнения на дроби.

После усвоения учащимися теории абстрактных чисел, являвшихся предметом арифметики, переходили к изучению их пространственного воплощения, то есть к геометрии, исследующей неподвижные тела, величины, фигуры, их формы и положения в пространстве. Основным учебным пособием служили «Начала» Евклида, дошедшие до нас в поздних, средневековых копиях, древнейшая из которых датируется второй половиной IX века. И это — несмотря на то, что «Начала» Евклида были настольной книгой каждого занимающегося дисциплинами квадривиума, которую многократно переписывали, комментировали и перерабатывали!

Весьма популярным был также учебник по геометрии Герона Александрийского «Метрика», содержавший правила и формулы для точного и приближенного измерения различных фигур. Вообще произведения, подобные трактату Герона, были широко распространены. В папирусах сохранилось большое число отрывков, содержащих аналогичные тексты. От ранневизантийского периода, — и тоже в более поздних списках, — дошли сборники по геометрии и стереометрии, многие из которых приписаны Герону.

Существенной составной частью квадривиума было преподавание музыки, или, как ее называли, гармонии. Включение ее в школьные программы объяснялось тем, что гармонию признавали наукой, которая вместе с арифметикой, геометрией, астрономией помогала раскрывать вечные законы Вселенной. Предметом исследования были не только количественные свойства звуков, но и их физическая природа, а потому ее помещали между физикой и математикой, как не вполне чистую от материи науку.

Курс обучения математическим дисциплинам квадривиума завершался астрономией, изучение которой давало учащимся возможность усвоить понятие подвижных величин, ибо само движение и все астрономические понятия обычно основывались на числах и выражались числами. Поэтому астрономия считалась наукой о числах, прилагаемых к движущимся объектам. Тут из учебников наиболее популярным был труд Клавдия Птоломея «Альмагест».

Важно отметить, что среди византийцев авторами учебных пособий были, как правило, сами преподаватели. Так не им ли мы обязаны многими классическими трудами, которые дошли до нас? Чтобы придать авторитет своим книгам, средневековые авторы вполне могли прикрываться «древними» именами.

В программу преподавания наряду с астрономией была включена и астрология. В Александрии ее считали равноправной частью квадривиума, а следовательно, учебного курса по философии. Известно, что Кесарий, брат Григория Богослова, изучал в Александрии астрологию наравне с арифметикой, геометрией, астрономией и медициной. Профессор Александрийской школы Олимпиодор, комментатор Аристотеля, в 564 году вел занятия по астрологии. Главным пособием по астрологии было «Четверокнижие» того же Птоломея, но в первой половине VII века оно было вытеснено учебником Павла Александрийского «Введение в астрологию».

В школах Византии изучали также физику, которая рассматривалась как наука о природе. Некоторый интерес проявляли и к изучению биологии и географии.

И вот после всего этого приступали к изучению философии.

Сохранившиеся от раннего периода истории Византии комментарии знакомят нас с методикой преподавания философии. Для обучения профессора использовали и лекции, и собеседования. На лекциях, которые студенты обязаны были записывать, обычно зачитывали небольшой по объему фрагмент трактата и снабжали его пояснениями. Довольно часть лекции прерывались вопросами слушателей. Отвечая им, преподаватели излагали и развивали свои мысли и, в свою очередь, спрашивали их. Возникала дискуссия. Споры были характерны для бесед учителя с учениками, и занятия представляли собой свободные собеседования. Метод вопросов и ответов играл существенную роль в процессе преподавания.

Наряду с этим учащихся заставляли заучивать наизусть фрагменты из произведений философов. Нередко они дословно запоминали и работы Платона и Аристотеля, и лекции своих наставников. Применяя подобную методику, стремились научить студентов читать, понимать и пересказывать философские трактаты, а также составлять по их образцу диалоги. Так им прививали способность думать, говорить, писать и делать заключения.

С превращением христианства в государственную религию отношение к изучению философии начинает меняться. Церковные деятели, хотя и признавали ее значение, смотрели на нее как на пропедевтическую дисциплину, подготовляющую умы к восприятию божественных истин и являющуюся естественным переходом к преподаванию теологии. Казалось бы, оно должно было стать заключительным этапом в школьном курсе. Однако этого не случилось. В школах ранней Византии указанный предмет отсутствовал. Образцы христианской литературы привлекались в редких случаях и главным образом в конце ранневизантийского периода.

Обязанность обучать молодых людей основам христианского вероучения была возложена на семью и церковь. По мнению представителей духовенства, семья — естественная среда, где должна была формироваться душа ребенка. Иоанн Златоуст советовал родителям проявлять заботу о религиозном воспитании детей: знакомить их с догматическими положениями вероисповедания, принципами морали и нормами поведения и библейской историей. Данные житий святых показывают, что именно старшие члены семьи были наставниками молодежи в делах веры.

Со временем задачу обучения верующих стали выполнять религиозные учреждения. Катехизическое образование было оставлено за церковью. Этим должны были заниматься или священники, или какое-либо другое духовное лицо. Под их руководством молодые люди совершенствовали свое знание Писания и церковных догматов. Правда, объяснять их обязаны были и преподаватели грамматики тоже, но, будучи в большинстве своем язычниками, они, как правило, не уделяли этому внимания.

Религиозным воспитанием верующих занимались и монастырские деятели. Однако монастырских школ в Византии было сравнительно мало, и в них принимали только тех, кто собирался вступить в ряды клира. Однажды Василий Великий разрешил обучать в монастырях всех, но очень скоро эту практику запретили.

Образование, получаемое в монастырях, было чисто религиозным. Воспитанников обучали основным догматам христианского вероучения, правилам морали и нормам поведения. Если в монастырь приходили не умеющие ни читать, ни писать, то им в помощь давали образованного монаха, с его слов они заучивали псалмы и послания наизусть. Это было скорее духовно-аскетическое, нежели интеллектуальное воспитание.

И все же на практике законченное образование в ранней Византии получали единицы, а для большинства населения обучение ограничивалось приобретением навыков чтения и письма в элементарных школах грамматиста, которые функционировали не только в городах, но и сельских местностях.

 

Высшее образование в Византии раннего периода

То, что можно назвать высшим образованием, можно было получить только в крупных городах. В школах Александрии преподавали грамматику, риторику, философию, латынь, право. Но были здесь и естественнонаучные дисциплины: геометрию, астрономию, музыку, медицину. Тот же набор, что и в эллинском Мусее. Многие ранневизантийскиё ученые либо преподавали, либо учились в школах Александрии. Основная специализация в этом городе была медицинской. Центром юридического образования наряду с Константинополем был Бейрут. В Пергаме, Эфесе, Сардах работали философские школы, в Кизике, Никее, Анкаре — риторские. Во многих населенных пунктах Памфилии, Киликии. Ионии, Финикии и других провинций также были открыты школы.

Все они поставляли кадры для центральной и провинциальной администрации государства и церкви, а также для вновь создаваемых школьных учреждений столицы.

Константинополь, после того как он в IV веке был провозглашен столицей государства и резиденцией августов, стал главным центром просвещения в империи. Сюда из Греции, Сирии, Малой Азии, Африки прибывали грамматики, риторы, философы либо самостоятельно, либо по вызову правительства. Вслед за ними появлялись и многочисленные слушатели. В столице появились частные и общественные школы. В 425 года указом Феодосия II в столице было основано заведение, которое уже можно назвать университетом. Число преподавателей было определено в 31 человек, из них 20 грамматиков, 8 риторов, два профессора права и один философ. Этот университет некоторое время был единственным на византийском Востоке.

В правление Юстиниана I началась борьба с язычеством. Были изданы законы, запрещавшие преподавать еретикам, евреям и язычникам. Через некоторое время многие грамматики, риторы, юристы, медики столицы были арестованы, заключены в тюрьму, подвергнуты пыткам, а некоторые казнены. Спустя шестнадцать лет новое преследование обрушивается на эллинов, которые были арестованы, проведены под градом насмешек через город, а книги их сожжены. Прокопий приписывает Юстиниану намерение уничтожить звание адвокатов и отменить плату профессорам и медикам. Он же сообщает о нужде императора в деньгах для грандиозного строительства, об упразднении им выплаты пенсий в городах учителям словесных искусств, что якобы привело к закрытию школ.

Византийская школа

Однако, несмотря на преследования профессоров-язычников и потерю ими чинов и привилегий, школы при Юстиниане не были ликвидированы. И при его преемниках учебные заведения продолжали работать. Максим Исповедник, родившийся в Константинополе около 580 года, изучал здесь грамматику, риторику, философию, несмотря на действительно тяжелое положение, в которое попал здешний университет. Оно оставалось таким и в царствование Фоки, но с восшествием на престол Ираклия университет снова занял подобающее ему место в культурной жизни. В нем столетие спустя приобрел обширные познания наставник Иоанна Дамаскина Косьма.

С распространением христианства в крупнейших центрах античной образованности — Александрии, Антиохии, Кесарии Палестинской, Эфесе и в других местах стали возникать богословские академии. Основными предметами здесь были экзегеза, гомилетика, литургика, полемическая апологетика, догматическое богословие, а также чтение и толкование Писания. Усвоение кардинальных положений нового вероучения являлось главной целью этого обучения.

С таким учебным учреждением в Александрии были связаны многие духовные иерархи: Климент Александрийский, Орион, Дионисий Александрийский и другие. Создание и расцвет в V веке богословской школы Эдессы связывают с деятельностью Ефрема Сирина. По распоряжению императора Зенона она была закрыта как рассадник несторианского учения, а ее преподаватели и ученики были вынуждены покинуть Эдессу. Они перебрались в находившийся под властью персов Нисибис, где организовали новую школу.

Здесь основное внимание уделялось изучению и комментированию Писания и трудов раннехристианских авторов, но проходили и светские дисциплины: грамматику, риторику и философию. Система обучения и распорядок жизни студентов и профессоров регламентировались уставом, являвшимся, по сути дела древнейшим статутом средневекового университета. Первая редакция его была составлена в конце V, а вторая — в конце VI века. Многие общественные деятели Сирии, ученые, писатели, переводчики окончили это училище. Кассиодор, убеждавший папу Aгeпита открыть школу в Риме, предлагал взять за образец организацию преподавания в учебных заведениях Александрии и Нисибиса.

С течением времени церковная литература постепенно проникла в программы светских учебных заведений и заняла в них равноценное с классическими работами положение. В программах школ начался синтез языческих и христианских элементов. Особенно это было свойственно элементарным школам, где изучали как произведения эллинов, так и Псалтирь, Библию, творения «отцов церкви». Основная масса грамотного населения тогдашней Византии посещала именно эти учреждения. Дети поступали сюда, уже получив дома первоначальное религиозное воспитание.

 

Византийское образование VII–XII веков

В VII–XII веках, в период господства христианства, в школах продолжали изучать грамматику, риторику, философию, то есть те предметы, которые проходили здесь и в предыдущий период. Именно изучение этих дисциплин считали необходимым для воспитания образованного члена общества.

К человеку, овладевшему сокровищами наук, по-прежнему относились с глубоким уважением, и он пользовался у современников огромным авторитетом. Источники полны восторженных отзывов о людях, получивших образование. Даже авторы агиографических памятников непременно отмечают образованность своих героев, считая ее одним из достоинств. В житии Феодора Студита говорится о значимости светской науки и полезности ее изучения.

Настаивает на изучении светских дисциплин и биограф патриархов Тарасия и Никифора диакон Игнатий. Он старается убедить своих собратьев-монахов, что овладение науками помогает лучшему пониманию богословских трудов. Правда, он сразу же оговаривается, что «внешнюю», светскую мудрость, нельзя сравнивать со священной наукой, так как последняя является госпожой, а первая — ее служанкой.

Подлинный гимн наукам содержится в трактате Михаила Пселла «О дружбе», адресованном племянникам патриарха Михаила Кирулария.

Он пишет:

«Науки смывают грязь с душ и делают их природу чистой и воздушной. Если кто начинает одинаково мыслить о вещах значительных, то скоро и в малом уничтожается различие их мнений. Вместе избрав науку, сделайте ее нерушимым залогом единомыслия».

Осведомленность в светских и христианских науках Анна Комнина считает непременным условием для императоров, полководцев, придворных и государственных деятелей, которым требуются обширные познания в разных областях, главным образом в военном деле и юриспруденции. Особенно большое значение, полагает она, имеет образование для монархов, которые должны разумно управлять государством, что возможно лишь с помощью знаний. Эта мысль неоднократно высказывается в сочинениях, появившихся в рассматриваемый период.

Византийские тексты полны порицаний невеждам, которые не могли правильно выразить свою мысль и говорили по-деревенски; в том числе и женщины, получившие образование, пользовались большим почетом.

Михаил Пселл порицает тех, «кто не изучил египетскую, халдейскую и иудейскую мудрость, кто не познал эллинские науки и не использовал всего, что есть в них полезного».

Порицают византийские писатели и неграмотных императоров, которые в силу этого не могли поступать в соответствии с ромейскими законами и обычаями. Их правление они рисуют черными красками. Константин VII Багрянородный характеризует как деспотичное и самовластное царствование Романа I (920–944), который «был простым и неграмотным человеком… и не повиновался запретам церкви и не следовал заповедям и повелениям великого Константина».

Подготовка и издание законодательных сборников VIII века свидетельствуют о наличии образованных юристов, которые смогли отобрать и обработать законодательный материал предшествующего времени, внести в него изменения, соответствующие нуждам и требованиям эпохи. Императоры не только поощряли юристов, помогали им и вдохновляли их, но и активно включались в эту работу. Известно, что Лев III (717–741) сам исправлял законы.

Весьма заметным стало оживление научных исследований при императорах аморийской династии (820–867). Стараясь не отстать от багдадских халифов, они оказывали покровительство науке и просвещению, поддерживали морально и материально ученых. Император Феофил (829–842), заботился о распространении грамотности, покровительствовал выдающемуся византийскому ученому Льву Математику, назначив его профессором с выплатой из казны вознаграждения за работу.

Основатель македонской династии Василий I (867–886), будучи сам малограмотным, сделал Фотия, одного из образованнейших людей эпохи, воспитателем своих сыновей. Один из них, Лев VI (886–912), «наибольший философ из императоров», в историографии известен как ученый и писатель. Его перу принадлежит большое число светских и богословских сочинений; за свою многостороннюю эрудицию он получил прозвище «Мудрого».

А в школах готовили образованные кадры для империи.

Покровительственное отношение монархов к образованию объяснялось не столько их любовью к знанию, сколько чисто практическими соображениями. Византийская империя была централизованным государством. Во главе его стояло правительство, которое, по образному выражению, было «правительством писцов». Оно осуществляло правосудие, распоряжалось финансами, занималось дипломатией и многими другими видами деятельности. Огромный бюрократический аппарат нуждался в хорошо обученных чиновниках, которые должны были уметь безукоризненно записывать то, что им диктовали начальники, без ошибок переписывать бумаги, составлять доклады, речи, послания, предписания, постановления, законы, инструкции, тексты договоров и прочее. Документы полагалось излагать изысканно-литературным стилем, то есть от чиновников требовали не только профессиональных знаний, но и общей культуры.

Все эти навыки и знания приобретались лишь образованием. Правда, оно не было специальным и не готовило чиновников к выполнению их функций; общее образование мог приобрести в школе каждый желающий. Однако от него во многом зависело не только получение места в канцелярии, но и сама карьера чиновников.

Образование не только позволяло подняться вверх по служебной лестнице и занять более почетное положение в обществе, но и гарантировало более сносные условия существования. Даже дети простых и бедных жителей империи, получив образование, могли улучшить свой социальный статус: стать духовными лицами, военачальниками, чиновниками, нотариями, писцами, библиотекарями, учителями и т. п. В одной из поэм отец, наставляя сына, призывает его прилежно учиться, чтобы по окончании школы достичь более завидной участи, и приводит в качестве примера человека, который в годы учебы был очень беден, а начав работать учителем, приобрел довольно значительное состояние.

Чтобы получить образование, способное изменить их судьбу, люди были готовы на большие жертвы. Есть сообщение, что один юноша, чтобы платить за свое обучение, вынужден был работать истопником в бане. Родители жалели средств, нередко они распродавали свое имущество, лишь бы иметь возможность внести плату за обучение своих сыновей.

В школы, которые существовали как в городах, так и в сельских поселениях, могли ходить не только сыновья привилегированных жителей империи. Известно, что Алексей I Комнин организовал грамматическую школу для детей воинов, павших на полях сражений, а также школу для детей, потерявших родителей, и сыновей неимущих. Среди них, по словам Анны Комниной, было немало иноземцев: «латинян» и «скифов». Педагоги и ученики находились на полном государственном содержании. Порой даже рабов учили грамоте. Среди домашних рабов богатых византийцев имелись рабы-писцы, врачи, воспитатели детей.

Курс обучения, позволяющий, по мнению византийцев, получить всестороннее и законченное образование, следовал плану, принятому в школах ранней Византии. Он слагался по-прежнему из дисциплин тривиума и квадривиума. В состав первого входили грамматика, риторика, диалектика, в состав последнего были включены арифметика, геометрия, музыка или гармония, астрономия, а также физика. Изучение предметов квадривиума, как и раньше, было уделом единиц, и лишь немногие из византийцев овладевали ими.

Как и в ранней Византии, в рассматриваемый период курс обучения состоял из трех этапов: подготовительного, среднего, и высшего. В VII–XII веках, как и раньше, дети посещали школы грамматиста, где они учились чтению и письму, затем школы грамматика, а заканчивали свое образование в школах ритора и философа.

Методы преподавания в начальной школе оставались прежними. В обучении соблюдался принцип постепенного усвоения материала, оно шло от более простого к более сложному. Кроме чтения, письма и счета, школьников учили петь, а также сообщали самые общие сведения по светской и библейской истории.

А вот содержание курса второй ступни претерпело существенные изменения. Если в ранней Византии в основе преподавания лежали произведения эллинских писателей и лишь со временем учителя стали обращаться к христианским текстам, то теперь на первый план выдвигаются книги Священного писания, и прежде всего Псалтирь, из которой заучивали наизусть псалмы, а также подборки из агиографических памятников и трудов отцов церкви.

Таким образом, в это время в византийских школах самой популярной и широко распространенной учебной книгой стала Псалтирь. Знание ее считалось обязательным и необходимым для всех.

В отличие от элементарных школ, которые были широко распространены в Византии, учебные заведения повышенного типа: школы грамматика, ритора и философа, были сосредоточены в основном в Константинополе, который продолжал оставаться центром самого разнообразного обучения, науки и культуры. Именно здесь готовились кадры гражданской и церковной администрации, государственного центрального и провинциального аппарата. Именно сюда, покидая родные места, устремлялись молодые люди, жаждущие получить образование и сделать карьеру.

Начиная с IX века, в Константинополе появляется большее число специализированных школ, часто с весьма высоким уровнем преподавания. Можно предположить, что было немало частных школ. Крупнейший ученый своего времени Лев Математик после возвращения в Константинополь в 20–30-х годах IX века с острова Андрос, где он изучал риторику и точные науки, занялся частным преподаванием школьных дисциплин, уделяя преимущественное внимание математике, и прежде всего геометрии Евклида.

Впоследствии император Феофил назначил его профессором с выплатой жалованья в школу при церкви 40 мучеников севастийских, и это школьное учреждение было связано только с личностью Льва Математика, и есть сообщения, что после возведения его в сан архиепископа Фессалоники оно прекратило свое существование. Однако сведения об этой школе неожиданно вновь появляются в источниках XI века. Иоанн Мавропод в одной из своих эпиграмм говорит об участии ее питомцев в состязаниях по схедографии с воспитанниками других школ. Об этих соревнованиях идет речь также в небольших анонимных стихотворениях, помещенных в ватиканском кодексе XIV века.

Нельзя быть полностью уверенным, что это было то же учреждение, в котором преподавал Лев Математик, хотя возможно, что школа при церкви 40 севастийских мучеников продолжала работать в течение трех столетий, а может быть, и дальше. Или перед нами очередная хронологическая ошибка традиционной истории.

После восстановления иконопочитания в 843 году и низложения Льва Математика с кафедры фессалоникийского митрополита он вновь вернулся к частному преподаванию.

От эпохи Льва Математика имеются сведения еще об одном учебном заведении, расположенном при церкви св. Апостолов. Считается, что именно в нем преподавал просветитель славян Константин (Кирилл) после своего возвращения из миссии к хазарам. Эта школа также функционировала в течение длительного времени, а при патриархе Иоанне Х Каматире (1198–1206) приобрела громкую славу. Школа была разделена на два отделения: одно для изучающих предметы тривиума, другое для тех, кто занимался арифметикой, геометрией, музыкой, физикой и медициной. Особенностью этого учреждения являлось то, что студенты обучали самих себя, обсуждая каждый вопрос школьного курса, а главным арбитром для них был патриарх Иоанн Х Каматир. Богословие здесь не преподавали. Это было учебное заведение, в котором главное внимание было обращено на занятия свободными искусствами.

Известно, что во 2-й половине IX века в Константинополе правительством было создано высшее государственное училище, по сути университет. Тем самым как будто был повторен указ Феодосия II от 425 года, когда тоже было создано подобное заведение. По синусоиде Жабинского V и IX века находятся на одной линии.

Кесарь Варда, дядя малолетнего императора Михаила III (842–867) основал школу математических наук в Магнаврах (точная дата открытия школы остается не установленной), а руководителем назначил Льва Математика. Школа находилась во дворце, и в ней обучали четырем предметам: философии, грамматике, геометрии и астрономии. Сам Лев вел занятия по философии, включая все дисциплины этой науки. Его ученик Феодор преподавал геометрию, Феодегий — астрономию, Комитас — грамматику. Традиция не сохранила никаких сведений о первых двух. О последнем, грамматике Комитасе, известно, что он был автором ряда эпиграмм, комментатором и издателем Гомера. Магнаврское учебное заведение имело светскую направленность, ни один из византийских историков не называет среди предметов, преподаваемых в нем, богословие.

Часто сами императоры не чурались учености. Так, Константин VII Багрянородный (Х век), отстраненный Романом I от управления государством, всецело посвятил себя изучению самых разнообразных наук. Он не только сам стремился приобрести разносторонние знания, но и заботился о распространении их, стараясь приобщить к ним как можно больше людей. По его распоряжению и при его непосредственном участии были составлены труды энциклопедического характера по различным отраслям знаний.

Его преемники, напротив, уделяли мало внимания делу просвещения, и в сочинениях писателей-современников эта эпоха представлена как царство невежества.

Поэт Иоанн Геометр пишет:

«Все изгнано — отвага, разум, знанье, — невежество царит у нас и пьянство».

Анна Комнина также отмечает пренебрежение науками, которое наблюдалось у большинства людей в период, охватывающий время правления Василия II и его преемников до Константина IX Мономаха (1042–1055), однако она не говорит о полном исчезновении знаний. Все это свидетельствует скорее о некотором снижении уровня образованности во второй половине Х — первой половине XI века, но ни в коем случае не об упадке научных занятий в империи в указанный период.

При Константине IX Мономахе наступает новое оживление научной деятельности. Этот василевс по характеристике Михаила Пселла, хотя и «не слишком преуспел в науках и не обладал даром красноречия», тем не менее весьма благожелательно относился к ученым, оказывал им покровительство. В своем дворце он собрал образованнейших людей эпохи. При их содействии в Константинополе было открыто высшее учебное заведение с двумя отделениями права и философии. Сам Константин IX посещал занятия, слушал и записывал лекции его профессоров.

Благоприятным было положение ученых и при Исааке I Комнине (1057–1059). Он был малообразованным, не обладал достаточными познаниями ни в грамматике, ни в юриспруденции, однако к ученым относился благосклонно и охотно принимал их при своем дворе.

А вот Михаил VII (1071–1078) почти не занимался государственными делами, проводя время в научных беседах. Он сочинял стихи и писал истории. При его дворе можно было встретить и философов, и риторов, и астрологов, и математиков, и физиков, и оптиков, и музыкантов.

В середине XI века Константином IX Мономахом была создана в столице высшая школа с двумя отделениями (права и философии). Руководителем философии был назначен блестящий знаток и преподаватель этой науки Михаил Пселл, который был уже известным в столице профессором риторики и философии. Однако между «юристами» и «философами» развернулась борьба. Первые хотели, чтобы была учреждена школа права во главе с Иоанном Ксифилином, вторые настаивали на открытии школы философии во главе с Михаилом Пселлом. Император пошел навстречу пожеланиям обеих враждующих сторон и решил создать два разных учебных учреждения: школу права и школу философии.

Слава о преподавании Михаила Пселла распространилась далеко, и среди его учеников можно было встретить жителей не только Византии, но и западных стран, а также Багдада, Египта и других арабских областей. Занятия по философии он начинал с изучения «Логики» Аристотеля, а затем переходил к объяснению его «Метафизики», а завершал свой курс преподавания толкованием трудов Платона, которого считал величайшим в мире мыслителем и даже ставил на один уровень с самим Григорием Богословом.

Учеником Михаила Пселла был Иоанн Итал, происходивший из южной Италии. В царствование Константина IX Мономаха около 1050 года он прибыл в Константинополь, где стал заниматься науками и в том числе философией. Особое внимание Иоанн Итал обращал на познание диалектики. Завершив курс обучения, он стал сам преподавать, а после удаления от дел Михаила Пселла Михаил VII назначил его главой всей философии. Основным направлением профессорской деятельности Иоанна Итала было изучение со студентами сочинений Платона, Порфирия, Ямвлиха, Прокла, и в особенности трудов Аристотеля. Он стал настолько опытен в диалектике, что никто не мог победить его в диспутах.

Как преподаватель философии, Иоанн Итал пользовался необыкновенным успехом. Молодежь стекалась на его занятия со всей империи. Его учеником был Евстратий Никейский, известный ученый, составивший трактат по космографии и географии.

В 60-х годах XII века Мануил I Комнин (1143–1180) назначил главой философов Михаила Анхиала, позднее ставшего патриархом (1170–1178). Современники смотрели на учебное заведение, в котором трудился Михаил Анхиал, как на школу мудрости, которая вновь была основана Мануилом, оказывавшим ей материальную поддержку. Преемником Михаила Анхиала на посту главы философов был снова церковный деятель, а именно Феодор Ириник, занявший в 1214 году патриарший престол.

Наряду с этими светскими учреждениями были и другие. С конца XI века действовала учрежденная при патриархии Алексеем I Комнином духовная школа (Патриаршая Академия). Программа обучения была сосредоточена на библейской экзегезе, то есть на толковании псалмов, посланий апостола Павла и Евангелий. Наряду с этим его слушатели получали риторическую подготовку. Обучали здесь и другим светским наукам.

В стенах Патриаршей Академии преподавали самые видные деятели византийской культуры конца XI–XII века, авторы многих дошедших до нас литературных и педагогических произведений. Наиболее выдающимися среди них были Евстафий Солунский, Никифор Василак, составивший учебное пособие по истории, мифологии, риторике и богословию; Михаил Италик вел занятия по предметам квадривиума (арифметике, геометрии, музыке, астрономии), а также механике, оптике, медицине и философии.

Церковь постепенно ставила под свой контроль деятельность школьных учреждений. Однако, как видим, преподавание светских знаний продолжало оставаться характерной чертой византийской системы просвещения. Даже в училищах, существовавших при церквах, преподавали светские дисциплины, без знания которых в Византии не могли представить образованного человека.

Среди византийского монашества также встречались весьма образованные люди. Главная цель обучения монахов — подготовка из них каллиграфов, певчих, составителей церковных песнопений и чтецов. Чтобы привить им навыки чтения и письма, их обучали грамматике. Некоторые из них отличались незаурядной образованностью. Таким был Феодор Студит, который прошел полный курс светского обучения, усвоив грамматику, поэтику, риторику и философию. Николай Студит, знаменитый каллиграф, великолепными манускриптами которого восхищаются даже и в наши дни, также изучал светские науки, и прежде всего грамматику.

Многие монахи были авторами трудов по богословию, поучений, жизнеописаний знаменитых духовных лиц. Один из самых прославленных из них — Симеон Новый Богослов, родоначальник византийского мистицизма, перу которого принадлежит ряд сочинений по данному вопросу. Игнатий, диакон церкви св. Софии, составил жития патриархов Тарасия и Никифора. Стефан, диакон той же церкви, написал житие Стефана Нового, монах Никита — житие Филарета Милостивого.

Захватившие в 1204 году Константинополь участники 4-го крестового похода с презрением смотрели на византийцев, считая их грамотеями, а не воинами, насмехаясь и потешаясь над их привычкой носить с собой тростниковые перья, чернильницы и книги, — об этом тоже сохранились сведения. Очень напоминает захват варварами культурного Рима.

Однако, несмотря на возможность посещения школ выходцами из всех социальных слоев, грамотность, тем не менее, не была всеобщей. В стране оставалось много неграмотных, по оценкам византинистов, почти 9/10 населения империи. Монастырские уставы нередко упоминают неграмотных монахов. Учитывая, что в стране не все были образованными, императоры при отсутствии грамотных разрешали брать в качестве свидетелей (особенно при составлении завещаний) людей, не умеющих ни читать, ни писать. Для удостоверения подлинность документов они ставили кресты вместо подписи.

 

Византийское образование XIII–XV веков

Культурный расцвет в Византии, получивший название Палеологовского ренессанса, уходит своими корнями в Никейскую империю тех времен, когда исконной столицей владели латиняне. Здесь, за пределами Константинополя, появилось поколение византийских ученых, которому суждено было после восстановления Византийской империи в 1261 году возрождать ее былую славу, как одного из крупнейших центров средневековой образованности.

Начальное обучение — изучение основ грамоты, письма и счета, — не требовавшее от учителя высокой квалификации, оставалось традиционным, мало меняясь на протяжении столетий.

Вскоре после освобождения столицы здесь была вновь открыта и высшая школа. Доступ в это заведение, находящееся на государственном содержании, не был свободным, и в нем велась подготовка главным образом высших чиновников.

Курс обучения начинался с основ силлогистики и аналитики, затем следовали занятия по риторике. Один из учеников, будущий патриарх Григорий Кипрский признавался, что риторика давалась ему нелегко. Слабая подготовка вызывала насмешки товарищей, и задетое самолюбие побудило его основательно заняться риторическими упражнениями. С гордостью он сообщает, что в учителя себе он выбрал не тех, кто исказил, что есть хорошего в риторике, аттического, священного и истинно эллинского, — нет, он выбрал себе в учителя знаменитейших из древних риторов. Впоследствии современники не раз отмечали изысканный слог патриарха.

Закончив школу, Григорий Кипрский сам занялся преподаванием. Видимо, он отбирал для обучения наиболее способных молодых людей. Например, отказав своему другу, который рекомендовал ему родственника как многообещающего юношу, Григорий сообщает, что не испытывает угрызений совести, ведь познания и умственные способности молодого человека не соответствовали требованиям. Многие из его воспитанников заняли в дальнейшем высокие посты в государстве и церкви.

В правление Андроника II (1282–1328) вновь начался образовательный бум. Общественные и частные школы открывались не только в Константинополе, но и в других городах империи. В Фессалонике, к примеру, такие школы могли открывать и греки, и иностранцы. Среди столичных учреждений славилась школа Максима Плануда. Его школа приобрела репутацию лучшей в столице, настолько, что Плануд принимал в нее лишь самых подготовленных. Так, он отказал даже ученику, направленному к нему патриархом Иоанном Гликой, правда, с намерением принять его, когда юноша закончит предварительный курс у другого учителя.

Педагогическую деятельность Максима Плануда иллюстрируют его сочинения — многие из них написаны специально для использования в школе. Они позволяют представить себе огромную работу, проделанную Планудом для усовершенствования обучения. Пересмотру подверглись практически все школьные дисциплины и учебники, которыми пользовалось в школе не одно поколение учителей. Плануд создал новый учебник по грамматике, сочинение о синтаксисе греческого языка. Он был тонким знатоком и ценителем греческой литературы. Высокая требовательность к качеству текста, пусть даже учебного, заставляла его постоянно заниматься поисками древних рукописей, их редакцией и комментированием.

В конце 1280-х — начале 1290-х годов Плануд создал учебник по математике, используя новую для византийцев индийскую систему цифрового обозначения. В качестве учебника использовалась и «Арифметика» Диофанта; Плануд написал подробный комментарий к первым двум ее книгам. Для обучения астрономии обращались к сочинению Арата «Явления», но Плануд и в него внес поправки, опираясь на Птоломея. Гармония также не осталась без внимания ученого монаха: он собрал и отредактировал важнейшие тексты прежних авторов о музыке, своего рода corpus musicum. К сожалению, этот труд Плануда был утрачен еще при его жизни.

Также Плануд подготовил работу по географии. После долгих поисков ему удалось найти рукопись «Географии» Птоломея, и это событие так его взволновало, что он написал стихи, выразив в них радость в связи с возвращением труда александрийского географа после длительного периода забвения. Однако изучение рукописной традиции «Географии» показало, что большинство ее древнейших списков написано в окружении Плануда. Эти списки, кроме того, содержат старейшую из сохранившихся карт Птоломея, реконструкция которых, возможно, принадлежит Плануду.

Существенное место в программе его школы отводилось медицине. С XIII века она прочно вошла в круг предметов, изучаемых в высшей школе, и в результате в палеологовское время византийская медицина достигла замечательных успехов. Если раньше специальную подготовку в этой области можно было получить, лишь обратившись в больницы, при которых существовали медицинские школы, то в конце XIII — начале XIV века медицина стала одной из полноправных дисциплин высшей школы. Так, в школе Плануда учился, а затем преподавал Меркурий, известный как автор сочинения «О пульсе». Ее же закончил Иоанн Захария Актуарий, ставший впоследствии крупнейшим медиком.

Принадлежащие перу Плануда схолии к Фукидиду, Плутарху, Филострату, Эзопу и многим другим авторам позволяют причислить его к выдающимся филологам своего времени, о которых несколько столетий спустя писал Виламовиц:

«Этих византийцев следует рассматривать не как писцов, а как исправителей текста. Они не коллеги прилежных тупых монахов, старательно копировавших то, что они не только не понимали, но полагали, что это невозможно понять, они — наши коллеги».

Совершенно точно. «Этих византийцев» можно даже рассматривать не как испраивтелей, а зачастую и как создателей «древних текстов».

Известными учителями стали ученики Плануда Георгий Лакапин и Мануил Мосхопул. С учебными сочинениями Лакапина были знакомы итальянские гуманисты. Франческо Филельфо упоминает о них в письмах, а в 1515 году они были изданы во Флоренции.

Среди многих созданных Мануилом Мосхопулом учебников наибольшую популярность приобрела грамматика, написанная в традиционной форме вопросов и ответов. Метод изучения языка, предложенный Мосхопулом, имел большое практическое значение вследствие растущего разрыва между разговорным и классическим греческим языком. Учебник широко использовался итальянскими гуманистами: в 1493 году «Грамматика» была издана в Милане, а затем в 1540 в Базеле вместе с грамматикой Феодора Газы.

Помимо учителей поэзии и риторики (а они, несомненно, составляли большинство), в столице можно было найти и преподавателей, обучавших математическим дисциплинам. Одним из таких был Мануил Вриенний. Первые сведения о нем встречаются в письме Плануда (ок. 1292), в котором он хвалит астрономические познания Вриенния. Любопытно, что многие современники принимали Вриенния за шарлатана. Личностью астронома заинтересовался Андроник II, и лишь после продолжительной беседы с ним, состоявшейся около 1313 году, положение Вриенния изменилось, и его познания были оценены по достоинству. Он был представлен Метохиту, который выразил желание изучать под его руководством астрономию. Метохит, в свою очередь, обучал Никифора Григору (также имевшего впоследствии знаменитых учеников и последователей). Преемственность в деле образования налицо.

Сам Никифор Григора свое обучение начинал под руководством дяди, митрополита Ираклия Понтийского; позже у патриарха Иоанна Глики обучался искусству риторики; Феодор Метохит ввел его в математику и астрономию, Иосиф Ракендит учил философии. Эти люди, занимавшие высокое положение в государстве и церкви, часы досуга отдавали образованию юношей. Практика обращения к частным учителям (причем не всегда профессиональным) была, видимо, распространенной в тот период.

Снискавший себе славу человека ученого, Григора открыл собственную школу. Здесь помещались учебные комнаты, астрономические и физические приборы, библиотека. Григора говорил, что время быстро уносит эллинов, способных преподавать такую важную часть философии, как квадривиум. Несмотря на то, что курс обучения в новой школе включал риторику, аристотелевскую философию, физику, центральное место в нем принадлежало математическим дисциплинам. Учебное заведение Григоры существовало, однако, недолго — по приказу Иоанна Кантакузина школа была упразднена.

Следует отметить, что в Византии заинтересованность учителя играла важнейшую роль, и поэтому увлечение некоторыми предметами неизбежно угасало с его смертью, если он не оставлял достойных учеников, или если предмет не был зафиксирован в программе высших учебных заведений. Другая причина, затруднявшая изучение таких дисциплин, — недостаток рукописей, которые всегда были дороги, а труд переписчика — трудоемким.

Важную роль в научных занятиях играло самообразование — автодидаскалия. Самостоятельным занятиям способствовал обмен книгами (об этом свидетельствует переписка того времени), диспуты между учеными. Формой духовного общения, получившей особенно широкое распространение в палеологовский период, были неофициальные литературно-философские сообщества. Именно так стремление к образованию вышло за традиционные рамки школ. Однако зависть и соперничество между учеными группами были делом обычным. Личные амбиции, желание приобрести расположение императора или более высокое служебное положение приводили к жестоким столкновениям на интеллектуальном поле битвы.

В последнее столетие существования империи значительно увеличились контакты с западной культурой. С конца XIV века возрос приток европейцев. Многие итальянцы приезжали в Константинополь, чтобы под руководством византийских учителей изучить греческий язык и литературу.

Эней Сильвий Пикколомини писал:

«Никто из латинян не может считаться достаточно образованным, если он не учился некоторое время в Константинополе».

Византийские школы в тот период находились в зените славы. Большой популярностью в столице пользовалась школа Мануила Хрисолора. После отъезда во Флоренцию, куда он был приглашен для преподавания греческого языка и литературы, школу возглавил его племянник Иоанн Хрисолор. Здесь учились итальянские гуманисты Франческо Филельфо и Гуарино.

В начале XV века императорскую высшую школу возглавил Георгий Куртесис. Его прозвище — Схоларий — свидетельство того, что он был популярным учителем, однако об этой стороне его деятельности сохранилось немного сведений. Известно, что он владел латынью и знал сочинения западных богословов, особенно Фомы Аквинского. В письме к Марку Эфесскому Схоларий сообщает, что в философии и богословии он самоучка. После поездки на Флорентийский собор, где Схоларий выступил на стороне униатов, его положение переменилось, и через некоторое время должность судьи и попечителя школы была передана Иоанну Аргиропулу, чья жизнь и деятельность были тесно связаны с Италией. В 1441 году в возрасте 31 года вернулся в Падую, где давал уроки греческого языка и одновременно учился в Падуанском университете.

В это время исихастские споры, завершившиеся торжеством монашеских идеалов, коренным образом изменили дух интеллектуальной жизни столицы. Если в первой половине XIV века Константинополь был центром византийской гуманистической культуры, то со второй половины XIV и особенно с начала XV века наблюдался обратный процесс — бегство представителей столичной культуры в провинцию и за границу, на Запад, положившее начало исходу. Причина этому была не только в росте турецкой угрозы, но и в тех сдвигах, которые произошли в интеллектуальной жизни империи.

Теперь важнейшими центрами гуманистической культуры стали провинциальные города, и прежде всего Мистра, духовный климат которой благоприятствовал занятиям эллинской философией. Благодаря деятельности Георгия Гемиста Плифона здесь расцвели платоновские штудии. Школа Плифона приобрела большую популярность; изучать языческую мудрость в Мистру приезжали Марк Евгеник, Георгий Схоларий, Михаил Апостолий, Виссарион.

Независимо от светского образования в Византии всегда существовало духовное образование. Высшая школа богословия при константинопольской патриархии была, пожалуй, самым стабильным учебным заведением империи. К ней был причастен патриарх Герман. Здесь преподавал и Григорий Пахимер, автор известной истории правления Палеологов. Его перу принадлежат схолии к Гомеру; среди его математических трудов — парафраза «Арифметики» Диофанта и «Квадривиум», использовавшийся в качестве учебника и итальянскими гуманистами. Он написал еще и краткое изложение философии Аристотеля, парафразы сочинения Псевдо-Дионисия Ареопагита, ряд богословских сочинений, схолии к псалмам. Таким образом, круг интересов Пахимера очень широк.

Последним главой школы был Матфей Камариот. Он продолжал исполнять свои обязанности даже после падения Константинополя в 1453 году, сохранив и при турках титул ритора великой церкви.

 

Образование на Ближнем и Среднем Востоке

Развитие педагогической мысли в обширном регионе (Иран, часть Средней Азии и Сирия, Египет и Северная Африка) с VII–VIII веков отмечено печатью ислама. Духовные ценности, заключенные в Коране, определяли религиозные и нравственные принципы воспитания и образования. Однако надо иметь в виду, что ислам складывался одновременно с расширением христианства; многие каноны Корана сходны с библейскими нравственными заповедями.

В этот период в названных регионах Евразии отнюдь не произошло полного разрыва с культурными и педагогическими традициями Византии. Исламский мир воспринял и освоил эллинскую философию, в частности Платона и Аристотеля, найдя в ней источник рационалистического взгляда на человека.

В эволюции образования заметен ряд этапов. В раннюю эпоху (VII–Х века) проблемы воспитания не являлись специальным предметом рассмотрения. Первые специальные трактаты по воспитанию появились в XI веке (Авиценна, Абу Хамид аль-Газами и другие).

Историки сообщают нам, что IХ–ХII века оказались «своеобразным восточным Ренессансом». Что же возрождали арабо-мусульманские ученые? Оказывается, они «подвергли глубокому изучению философско-педагогическое наследие античности». А мы уже показали, что как раз незадолго до этого и были выработаны основные «античные», эллинские труды. Так что перед нами не возрождение, а закономерное продолжение и развитие. В этот период задачу воспитания здесь видели прежде всего в том, чтобы человек обретал высокие духовные и нравственные качества.

Сами мыслители арабского Востока были примером гармонического развития. Осуждая как образованных негодяев, так и благочестивых невежд, они отнюдь не всегда были религиозными фанатиками. Посмотрим же, кто они, и каковы.

Открывает список ученых-энциклопедистов исламского мира основатель арабской философии Абу-Юсуф Якуб ибн-Исхак Кинди (801–873). Он выдвинул концепцию четырех видов интеллекта: актуального, потенциального, приобретенного и проявляющегося. Он ставил науку выше религии.

Другой ученый и философ, аль-Фараби (870–950) глубоко и оригинально рассмотрел ряд сущностных педагогических проблем. Он утверждал, что лишь безумцы могут полагать высшее благо находящимся вне существующего мира. Цель воспитания, по Фараби, — подвести человека к этому благу через поощрение стремления совершать добрые дела, причем осознать, что именно является добрым или злым, помогают знания.

Фараби предложил систему приемов воспитания добродетелей. Приемы делились на «жесткие» и «мягкие». Если воспитанник проявляет желание учиться, трудиться и совершать добрые поступки, уместны мягкие методы. Если же он злобен, нерадив, своенравен, — вполне оправданы наказания, «жесткое» воспитание.

Более чем в ста пятидесяти трактатах другого мыслителя Востока, алъ-Бируни (970–1048) во множестве разбросаны такие свежие для того времени педагогические идеи, как наглядность и системность, развитие познавательных интересов обучения и т. д.

Названный современниками «владыкой наук», советник правителей разных стран Ближнего и Среднего Востока Ибн Сина, или Авиценна (980–1037), занимался и преподаванием тоже, и во множестве работ писал о всеобъемлющем воспитании и развитии, средствами которых должны стать прежде всего музыка, поэзия, философия. Он полагал необходимой организацию совместной учебной деятельности со внесением в процесс обучения духа соперничества. Основой образования называлось овладение чтением и письмом. Общее развитие должно было предшествовать профессиональному обучению; как только подросток овладевает грамотой, его следует готовить к будущей профессии (например, учить составлять отчетность и иные документы). Затем надлежало вводить собственно в профессию: подросток должен начать трудиться и зарабатывать.

Проблемами воспитания занимался один из наиболее выдающихся философов Востока аль-Газали Мухаммед (1056/59–1111). Четырехтомный компендиум ученого «Воскрешение наук о вере» посвящен, в частности, развитию человеческих способностей, приемам наблюдения за детьми с целью их воспитания. Аль-Газали указывал на необходимость с раннего возраста приучать ребенка избегать излишеств, учить умению вести себя за столом, неприхотливости в быту, закаливанию путем физических упражнений.

Нравственное начало, полагал аль-Газали, формируется одновременно посредством подражания мудрым наставникам и самовоспитания. По мере образования, укрепления интеллекта увеличивается роль самовоспитания. Чтобы преодолевать нравственные пороки, необходимы Божья помощь, долготерпение и постоянные душевные усилия. Телесные наказания аль-Газали не осуждал, но указывал, что увлекаться ими не следует. Наказывать надо наедине, дабы не унизить ребенка в собственных глазах и глазах окружающих. Предпочтительно, впрочем, действовать убеждением, заботясь, чтобы не докучать воспитаннику увещеванием.

Вообще тема нравственного самосовершенствования — одна из постоянных у восточных философов. Эта тема, например, ведущая в трактатах по психологии, логике и этике «мудреца мудрецов» Ибн Бийджа (конец ХI века — 1139 год).

Популяризатор аристотелизма и оригинальный ученый из Андалузии Ибн Рушд (Аверроэс) известен прежде всего благодаря трактату «Система доказательств». Последовательный рационалист, он обосновывал важные дидактические принципы сознательности, научности, наглядности в педагогике.

Разнообразные идеи о воспитании и образовании содержатся в трактатах иранского философа Насирэддина Туси (1202–1273) «Обучение мудрости», «Книга мудрости», «О воспитании обучающихся», «Наставление обучающемуся на пути учебы» и других.

Еще один великан просвещения, арабский ученый Абдуррахман Ибн Халдун (1332–1406), заложил такие основы. Следует избегать изучения одновременно нескольких предметов, а обучать так, чтобы учащиеся передвигались от одного предмета к другому. Сначала дать краткий очерк предмета, затем сосредоточиться на деталях, а в итоге рассмотреть неясное и спорное. Обучение должно усложняться постепенно, иначе ученик испытает утомление и замешательство, потеряет надежду овладеть знанием. На высшей ступени образования наиболее эффективным приемом обучения Ибн Халдун называл дискуссии. Он горячо поддерживал давний обычай приобретать знания в путешествиях, общаясь со многими учителями.

Ибн Халдун отвергал традицию начинать обучение с Корана (предпочтительней, говорил он, начинать с изучения арабского языка и литературы). Он писал, что малые дети не в состоянии понять Коран, поэтому, чтобы заставить их учиться, прибегают к насилию, а насилие запугивает, подавляет самостоятельность, порождает лживость. Арабская письменность была создана в VII веке на основе арамейского письма. Овладение ею было непременным условием для образованного человека и учителя.

Арабский писатель Мухаммед Ибн Сухнун (817–880) в трактате «Поведение учителя» советовал наставникам избегать вспыльчивости, не превращать физическое наказание в избиение. Так, в соответствии с традицией число ударов ограничивалось тремя. Подчеркивались недопустимость физического наказания детей до 10 лет, поручения старшему ученику наказывать товарищей.

По исламской традиции, выработавшейся не без влияния этих и других мудрецов, обучение начиналось в семье. Важной вехой такого обучения являлась церемония бисмаллах: по достижении возраста в четыре года, четыре месяца и четыре дня ребенок должен был произнести молитвенное бисмаллах и несколько стихов из Корана. Считалось, что ответственность за проступки детей лежит на самом преподавателе. «Начало воспитания моих детей есть твое собственное воспитание», — писал учителю один из родителей ученика.

Образование в Исламском мире делилось на два уровня (в некоторых странах имелись непринципиальные различия). В городах и крупных селениях существовали частные религиозные школы начального обучения (китаб). Учитель договаривался с родителями учеников о плате, обычно невысокой. По крайней мере, до XII века школы не имели особых помещений; занятия проходили в мечетях, реже — в доме или лавке; учителю помогали старшие ученики. Учились шесть дней в неделю (кроме пятницы), утром по средам и четвергам повторяли пройденное. Детей обучали арабской грамоте, основываясь на чтении и запоминании текстов Корана. Применялись также диктанты. Соблюдение исламской направленности процесса контролировали местные духовные и светские власти.

Основную часть учеников составляли дети ремесленников, торговцев, состоятельных крестьян. Феодальная верхушка предпочитала нанимать домашних учителей; в этом случае образование включало не только чтение, письмо и счет, но также арабскую грамматику и литературу, и дополнялось изучением истории, приучением к хорошим манерам, физическими и воинскими упражнениями (плавание, верховая езда, стрельба из лука и т. п.).

Обучение на втором (высшем) уровне образования чаще всего происходило в мечетях, обычно с рассвета до полудня. В больших мечетях могли заниматься десятки ученических групп (кругов), и на занятия приходили сотни юношей. Преподаватель, прислонившись к стене, сидел на ковре в кругу учеников. Программа делилась на два цикла предметов: традиционные и рациональные (умопостигаемые).

К первому циклу относились религиозные дисциплины (толкование Корана, интерпретация преданий о жизни пророка Мухаммеда, мусульманское право, богословие), сюда же относились арабская филология и риторика. Во второй цикл входили каллиграфия, логика, математика, астрономия, свод правил поведения, медицина и другие естественные науки в связи с философскими концепциями аристотелевского толка.

Главными методами обучения на втором уровне образования являлись чтение и комментирование разнообразной литературы. Ученики под руководством наставника изучали наиболее авторитетные сочинения по тому или иному предмету, причем обычно ученик читал, а преподаватель прерывал его чтение комментариями. Иногда комментарии переходили в развернутую лекцию. Студенты вели конспекты, а специальные глашатаи время от времени громко повторяли то, что учитель считал наиболее важным. Глашатаи выполняли также роль репетиторов и контролеров.

Приобретшие образование высшего уровня получали ученую степень — ияз. Порой у них на руках оказывались свидетельства о получении такой степени от многих преподавателей.

Власти мало вмешивались в организацию высшего образования. Лишь в некоторых местах (в Багдаде и Египте) они следили за соблюдением ортодоксального ислама в процессе такого образования.

Заметные изменения в организации процесса образовании произошли в XI–XII веках, когда появились новые учебные заведения — медресе. Первая подобная школа была создана в 1055 году в Багдаде, а затем медресе распространились по всему исламскому миру. Самой знаменитой была медресе Низамейи в Багдаде, ее основал в 1067 году политический деятель аль-Мульк.

Медресе имели свой устав и статус частных учебных заведений и жили на средства богатых дарителей. Студенты обеспечивались жильем, продовольствием, небольшим денежным пособием; получали жалованье и преподаватели. Порой (в Басре, Исфагани, Герате, Мерве и других городах) их финансировали власти. Постепенно, однако, контроль государства становился все более жестким.

Медресе давали не только религиозное, но и светское образование. Сначала в них изучали грамматику, право, философию, но постепенно программа расширялась: стали изучать труды эллинских, иранских и индийских авторов, штудировали учебную литературу всего тогдашнего цивилизованного мира.

Типологичность системы образования в исламском мире не исключала особенностей в отдельных регионах и странах. Так, в Иране к Х веку наряду с арабско-грамматической школой мактаб уже существовала школа персидского направления — куттаб, где изучали иранскую историю и литературу.

Крупным культурным центром исламского мира являлась мусульманская Испания. Просвещение здесь достигло наивысшего расцвета при Абдурахмане III (912–961) и Галеме II (961–976). По всей стране открывались школы и библиотеки. Ученики многих китаб получали одежду и еду. В одной лишь Кордове насчитывалось около 80 учебных заведений, в том числе несколько высших школ, в которых женщины посещали занятия изящной словесности. Высшие школы Кордовы, Толедо, Саламанки, Севильи предлагали программу по всем тогдашним отраслям знания, как то: богословие, право, математика, астрономия, история и география, грамматика и риторика, медицина и философия. В этих учебных заведениях царила изрядная веротерпимость, преподавателями и студентами были мусульмане, христиане и иудеи.

Идеи и практика воспитания и образования арабского Востока во многом предвосхитили школьно-педагогические достижения Европы и нередко являлись эталоном для Запада. Через арабов в Европу проник аристотелизм, ставший одним из стержней философско-педагогической мысли в Западной Европе в эпоху Средневековья.

И восточные школы университетского типа в значительной мере оказались прообразами средневековых университетов Европы. В арабских высших школах обучались европейцы, ставшие впоследствии учеными, политическими и религиозными деятелями. В мусульманской Испании, например, получил образование будущий папа Сильвестр II. Даже когда в XI веке в Болонье и Париже появились центры просвещения, выросшие затем в университеты, европейцы отправлялись в Северную Африку или арабскую Испанию, чтобы посетить тамошние школы, познать мудрость Востока.

 

Образование в средневековой Индии

Первые сведения о наличии образованности в Индии относятся ко временам после падения империи Гупта (V век, традиционная дата). При этом кастовая система построения общества ограничивала доступ к образованию многочисленных групп населения. Детей брахманов готовили к занятию должностей священнослужителей. Практическую направленность имело и обучения детей из двух других высших каст. Мальчик касты вайшьев, например, должен был уметь сеять и различать плодородные и неплодородные земли, замерять вес, площадь, объем и т. п.; ему преподавали основы географии, иностранные языки и прочее, нужное в торговых операциях. Все эти знания приобретались не только в школе, но и у родителей.

Более демократический характер имела буддистская система образования; она не учитывала кастовых различий. Буддисты отказались от домашнего обучения, передав образовательные функции монастырям, где дети и подростки обучались в течение 10–12 лет. От учеников ждали полного послушания, нарушителей дисциплины изгоняли. Обучение имело сугубо религиозно-философскую основу.

Образование в средневековой Индии не было прерогативой государства и рассматривались как личное дело человека и семьи.

Постепенно произошло сближение брахманской и буддистской педагогических традиций, и сложилась некая единая культурно-образовательная система, которая пришла в упадок лишь в XI–XII веках, когда значительная часть Индии оказалась под властью мусульман. Но и после этого у немусульманского населения была возможность получать образование. А в общем-то, мало что известно об индийском образовании до XV века, а датировки раннего периода вообще сомнительны.

Гораздо подробнее разработана историками тема мусульманского образования в Индии. Воспитанным считался человек, активно использующий знания (истинные идеи). Предполагалось, что усвоению «истинных идей» мешают два препятствия: неточность слов и неясность мысли. При воспитании и обучении предлагалось находить адекватные слова и мысли для понимания «истинных идей». Среди наук, которые обеспечивают решение таких педагогических задач, на особое место ставилась логика. В целом система мусульманского образования в средневековой Индии во многом была сходна с той, которая существовала во всем исламском мире. Вместе с тем у нее были свои особенности.

Образование можно было получить с помощью домашних учителей и в школах. Школы существовали при мечетях и монастырях, но доминировали частные учителя и учебные заведения. Материальная поддержка школ зависела от каприза властей и богатых покровителей. В конце обучения преподаватели могли рассчитывать на плату от учащихся, а их постоянным приработком была переписка рукописей, за которые платили немалые деньги.

Здесь были мусульманских школ начального и повышенного начального образования четырех типов. В школах Корана учили чтению Святой книги, но без уроков письма и счета. В персидских школах преподавали счет, чтение и персидское письмо на образцах поэзии Саади, Хафиза и других. В школах персидского языка и Корана сочетали программы первых двух школ. В арабских школах для взрослых помимо чтения и толкования Корана ученики получали литературное образование в духе персидской традиции.

Высшее образование мусульмане Индии получали в медресе и монастырских учебных заведениях — даргаб. К числу наиболее крупных можно отнести даргаб в Дели. Высокой репутацией пользовались медресе Хайрабада, Джампура, Фирозабада. Расцвет этих центров просвещения пришелся на XV–XVII века. Здесь в десятках учебных заведений с тысячами студентов различных конфессий преподавали известные ученые и литераторы со всего Востока.

Обучение в медресе шло на фарси (персидский язык), но студенты-мусульмане обязательно изучали и арабский. В программу входили грамматика, риторика, логика, метафизика, теология, литература, юриспруденция. Обучение было по преимуществу устным.

Школьное образование предназначалось мальчикам, но почти в каждой богатой семье содержались учителя для обучения девочек.

Примечательные попытки реформирования средневековой системы мусульманского образования в Индии относятся к XVI веку, когда основатель династии Великих Моголов Бабур (1483–1530) счел необходимой организованную подготовку в школах верных слуг государства. Продолжая эту политику, император Акбар (1542–1605) и его ближайший советник Абу-л Фазл Аллами (1551–1602) предприняли меры по изменению и обновлению системы образования и воспитания.

Аллами выступил против деспотического домашнего воспитания, религиозного фанатизма и сословности обучения. Источником человеческих пороков он считал дурное воспитание. Впрочем, как правоверный мусульманин он признавал и божественную предопределенность жизни и характера человека. А император Акбар предполагал ввести в обязательные учебные планы светские науки: арифметику, алгебру, геометрию, медицину, агрономию, основы управления, астрономию. Подобные новшества отражали стремления приблизить школу к практическим потребностям своего времени. Вот как об этом говорил Акбар: «Никто не должен пренебрегать требованиями дня». При дворце была школа для девочек, где изучались гуманитарные науки и фарси.

Акбар попытался ввести для всех подданных, независимо от касты и вероисповедания, единое светское образование. Но все эти планы по большей части остались нереализованными.

 

Образование Китая

Китай, полагают, имеет длинную историю, — более длинную, нежели Византия или арабский мир: уже в очень далекой древности тут достигли много всяческих успехов. Трудно объяснить, почему же в таком случае культуры Китая и Европы встретились лишь в Средние века, причем Китай был открыт европейцами. Еще труднее понять, почему Китай, имея приоритеты во всех отраслях науки и техники, заимствовал иностранные изобретения в конце тех же Средних веков.

Еще больше необъяснимого обнаруживают специалисты, когда берутся за изучение отдельных сторон культурной жизни Китая. Например, можно ли было ожидать, что Древний Китай — это одновременно и Средневековый Китай?.. Однако именно это утверждает А. Н. Джуринский в своем очерке о китайской педагогике:

«Средневековая эпоха заняла в истории Китая громадный временной отрезок — с конца I тысячелетия до н. э. до конца XIX в. Эта эпоха складывалась из ряда периодов, каждый из которых отмечен определенными тенденциями и событиями в педагогической мысли и школьном деле».

Сразу после этого историк, почему-то пропустив 800 лет «средневековой эпохи» (которая в Китае, оказывается, началась за тысячу лет до н. э.), тратит ровно сорок слов, чтобы охарактеризовать письменность и школьную систему Китая II века до н. э. Возникшая ещё до начала н. э. система удержалась, оказывается, аж до ХХ века:

«При династии Цинь (II в. до н. э.) были произведены упрощения и унификация иероглифической письменности, что существенно облегчило обучение грамоте. Была создана централизованная система из правительственных (казенных) школ (Гуанъ сюэ) и частных школ (Сы Сюэ). Подобная типология учебных заведений просуществовала до начала XX в».

Затем в трех абзацах умещены двенадцать столетий, вплоть до Х века н. э. Мы узнаём из этих трех абзацев: о бумаге, о трехступенчатой системе образования (начальные, средние и высшие школы), о конфуцианстве как официальной идеологии воспитания и образования, об экзаменах на ученую степень, чтобы занять место в государственном аппарате, о появлении заведений университетского типа. Тут же помещен список пяти классических конфуцианских трактатов: «Книга перемен», «Книга этикета», «Весна и осень», «Книга поэзии», «Книга истории». Три абзаца на всё! Можно смело сказать, что это изложение не исторических сведений, а перечисление предрассудков и ошибок, потому что ничего другого об этом мнимом «Китае» неизвестно.

Следующие два абзаца в книге Джуринского посвящены XI и XII векам. О Византии этого времени сведений — масса. Здесь же мы лишь узнаем, что «на излете «золотого века» китайского Средневековья все сильнее проявлялся отрыв системы образования от практических нужд», а также встречаем два имени: Ван Аньши (1019–1086), реформа которого так и не была осуществлена, и Чжу Си (1130–1200), который «трактовал жизнь как победу человеческого разума и правил любви», обосновывая идеи безусловного подчинения младших старшим, детей родителям, подчиненных начальнику. Ничего здесь нет ни сугубо китайского, ни древнего.

При монгольской династии Юань (1279–1368), полагают историки, наряду с традиционными типами учебных заведений распространяются монгольские школы. Но в самой Монголии школ, кажется, не было до ХХ века.

Более достоверны сведения о Китае, относящиеся к династии Мин (1368–1644). В течение этого времени возникли предпосылки организации всеобщего начального обучения. Увеличивалась сеть учебных заведений элементарного образования. В Пекине и Нанкине наконец-то появились учебные заведения для подготовки кадров высшей администрации. Проводилась жесткая регламентация государственных экзаменов: экзаменующимся вменялось писать определенным стилем, сочинение должно было составлять восемь разделов со строго ограниченным числом иероглифов.

Здесь мы дадим краткий обзор китайской истории — откуда она стала известна, и как складывалась.

Считается, что первым европейцем, сообщившим в XIII веке сведения о Китае, был Марко Поло. Пережитое и описанное им было настолько непривычным, что общая реакция на его книгу варьировалась от бешеного энтузиазма до резкого недоверия. Современники обвиняли его в преувеличениях, а в XIX веке вся книга воспринималась как мистификация. И неудивительно: Марко «не заметил» в Китае Великую стену, популярный напиток чай, развитую печать. Он не увидел никаких особенностей китайского письма, что представляется весьма странным упущением для лица, полагавшего себя хорошим лингвистом и овладевшим четырьмя местными языками. Проще предположить, что Марко Поло в Китае не был.

В своей книге он представил Китай в виде купеческого рая. О чем бы он ни писал, — обязательно в превосходной степени. Например, в описании Ханчжоу сказано, что это город «вне всякого сомнения прекраснейший и благороднейший в мире».

Еще один «свидетель», Плано Карпини, тоже в Китае не был.

Другой путешественник, фламандский францисканец Вильгельм Рубрук идентифицирует Китай со страной, населявшейся в древности серами, и рассказывает о количестве производимого там шелка и о мастерстве китайских ремесленников и врачей.

Иоанн Монтекорвино в начале XIV века пытался основать постоянную миссию в Ханбалыке. Его письма в Европу представляют интересный источник с точки зрения описания религиозной жизни, но в них же можно прочесть, как император восхищался пением церковного хора мальчиков, купленных, крещенных и обученных латыни. Сообщение сомнительное, ибо императора, по местным правилам, никто не мог видеть.

Одорик Порденоне приехал в Китай в начале 20-х годов XIV века. Он как эхо повторяет описания, сделанные Марко Поло о великолепии городов, населенности страны, мастерстве жителей и плодородии природы; описывает Кантон так, как если бы он был отдельным городом-государством наподобие Венеции. Восхищаясь различными экзотическими деталями, впервые упоминает бинтование ног и длину ногтей, как знак благородного происхождения.

В XVI веке португалец Галеот Перейра побывал узником в Южном Китае с 1549 по 1552 год; он сидел в тюрьме за контрабанду. Его описание довольно коротко и в основном замечательно тем, что мнение о китайской юридической системе дано очевидцем:

«Я буду говорить о том, как китайцы придерживаются судопроизводства, чтобы стало известно, насколько эти уступчивые люди этим превосходят христиан, делая все справедливо и по совести».

Еще одно описание принадлежит монаху-доминиканцу Гаспару да Круцу (1556). Он был в Китае всего лишь несколько месяцев, но и его поразило процветание страны. Даже жалкий удел кантонских жителей на воде, образ жизни которых, судя по отчету монаха, не слишком отличался от современного, и тот при сравнении с жизнью бедноты в Португалии говорил в пользу Китая.

Наконец, испанец Мартин де Рада посетил Фуцзянь в 1575 году.

Сообщения этих трех путешественников XVI века послужили базой для написанной Мендозой истории Китая, которая долго после ее публикации в 1585 году оставалась классической книгой об этой стране. Изданная до конца столетия тридцать раз, переведенная на все основные европейские языки эта книга, без сомнения, оказала огромное влияние на историческую науку и современников; ведущие мыслители того времени, такие, как Рэйли и Ф. Бэкон, почерпнули свои знания о Китае почти исключительно из нее.

Отраженное в ней видение Китая все еще характеризовалось впечатлениями о богатстве и процветании, — в плане широко распространенного достатка. Здесь же сделан новый акцент на значимости справедливого администрирования и управления страной. Но в этой работе не было хоть какого-то описания интеллектуальной жизни китайцев и идеалов, которые лежали в основе той самой «справедливости», которая столь высоко ценилась. Путешественники XVI века проводили свои наблюдения на рыночной площади, но не имели доступа к тайнам духовной жизни. А со временем концепция великолепия и легендарного благосостояния Китая трансформировалась от относительной правды в полный миф.

В 1636 году в Китай прибыла первая английская экспедиция, о которой сообщает Питер Манди:

«Об этой стране можно сказать, что она выделяется следующими особенностями: древностью, величиной, богатством, здоровьем, изобилием. В искусстве и образе действий правительства, я думаю, ни одно из королевств мира не может быть сравнимо с ним, даже если они будут взяты вместе».

Исследователей удивляет, как столь вдохновенное описания мог дать Манди. Администрация последних лет правления династии Мин во многом была коррумпирована. Он сам и его сотоварищи столкнулись с относительной военной слабостью китайцев. К англичанам, по их же мнению, отнеслись несправедливо, а цель экспедиции (наладить торговлю) не была достигнута. Почему же Манди столь некритичен? Вероятно, это было стандартное восхваление Китая, которое любой пишущий стремился повторить вне зависимости от того, подтверждалось оно его собственным опытом или нет.

Д. В. Дубровская. пишет:

«Как бы то ни было, представление о богатом и процветающем Китае, правители которого обитали в изумительных дворцах, а народ был благословен даже избыточным обеспечением природными ресурсами, постепенно угасало в новое время, хотя оно, тем не менее, выжило и продолжало иметь некоторое литературное и философское влияние. Легендарные сказки Поло и Мэндевилла, хорошо настоянные на изрядной доле фантазии, породили в Европе манию «шинуазери» (chinoiserie)».

Даже на более серьезном уровне Мальтус счел возможным в самом конце XVIII веке говорить о Китае, как о самой богатой стране мира. Такого же подхода придерживались и в начале XX века. Неизбежно многие, попавшие в Китай с завышенными ожиданиями, были разочарованы. Это зафиксировано в литературе того же XVIII века, когда синофилия была еще в самом разгаре; например, Даниэль Дефо вложил в уста Робинзона Крузо следующие слова:

«Я должен признаться, мне показалось странным, когда я приехал домой и услышал, что наши люди говорят такие распрекрасные вещи о власти, славе, великолепии и торговле китайцев, потому что, насколько я видел, они являют собой презренное стадо или толпу невежественных злобных рабов, подчиненных правительству, только на то и годному, чтобы управлять подобным народом».

Впрочем, в те времена подобные выпадения из общепринятой традиции были относительно редки.

Одним из наиболее выдающихся иезуитских миссионеров, установившим первую постоянную миссию в Китае, был Маттео Риччи, проживший в Китае с 1583 года до своей смерти в 1610 году.

В отличие от «шоковой» тактики доминиканцев и францисканцев, которые незадолго до него пытались внедрить в Китае свои идеи, он предложил нечто-то вроде «культурной аккомодации». Ему с помощниками удалось поселиться во внутреннем Китае, в Чжаоцине, но разрешение от губернатора он получил при условии, что они будут сами себя содержать, носить китайскую одежду и жениться на китаянках, если вообще намереваются это делать.

Риччи поразительно быстро отстроил здание миссии. Посмотреть на образец чужеземного строительства собирались большие толпы народа. Однако идея повесить над алтарем изображение Девы Марии оказалась явным промахом, потому что китайцы сходу посчитали, что приезжие поклоняются женскому божеству. Богоматерь заменили изображением Христа, тщательно подписанного Риччи как тяньчжу — Властитель Небесный, что было встречено с большим одобрением. Уже это переименование показывает, что начиналась постепенная подгонка христианских догм под китайские реалии.

Сначала этот итальянский проповедник и его коллеги одевались в буддийский костюм, но затем, из тех соображений, что буддийские монахи не имели особого уважения у населения, переоделись в типичных китайских шэньши, учены мужй. Сам Риччи мог смело причислить себя к этому сословию, поскольку отлично знал конфунцианское учение. Даже есть мнение, что он кое-что конфуцианству прибавил, желая доказать, что конфуцианство не противоречит христианству.

Одним из важнейших предприятий, осуществленных Риччи, было создание карты мира. Вот что он сам говорил об этом:

«Отцы вывесили в своем зале карту целого мира… Когда китайцы поняли, что это было, все наиболее серьезно настроенные зрители захотели увидеть ее напечатанной с китайскими обозначениями, чтобы лучше понимать ее содержание, так как никогда раньше не видели и не представляли подобной вещи. Поэтому Отец ( Риччи упоминает себя в третьем лице. Авт .), который немного разбирался в математике, будучи в Риме учеником Клавия, взялся за выполнение этой задачи с помощью одного ученого, своего друга, и достаточно быстро они сделали карту мира большую, чем любая другая в доме…До тех пор китайцы напечатали много карт мира с заголовками типа «Описание всего мира», где Китай со своими пятнадцатью провинциями занимал мир полностью; по краю изображалось небольшое море, где были разбросаны несколько островков, на которых были написаны названия всех государств, о которых когда-либо слышали; все эти государства, сложенные вместе, не равнялись по размеру одной из китайских провинций…Когда они увидели, что мир так велик и Китай находится в его углу, наиболее невежественные стали насмехаться над таким изображением, но более умные, увидев упорядоченное устройство линий долгот и широт, не могли противиться чувству, что вся карта верна… Она была напечатана вновь и вновь, и весь Китай был наводнен копиями».

Когда позже в Чжаоцине Риччи сделал для китайцев несколько глобусов, понятие координат стало им еще более ясным. Историки нас убеждают, что китайцы всё это давно знали, — а ведь только Риччи в конце XVI века показал им, что Земля шарообразна, и Китай занимает достаточно скромную часть поверхности суши, а остальные страны гораздо больше, чем китайцы думали до того.

Однажды Риччи показали обсерваторию в Нанкине, и он был поражен великолепием содержавшихся там инструментов. Оказалось, они были сделаны во время правления монгольской династии Юань. Но кем? Мы полагаем, что европейцами, побывавшими там помимо Риччи; историки же уверенно говорят, что сделали инструменты китайцы, просто потом (по словам Дубровской):

«…китайцы забыли, как ими пользоваться, забыли настолько безоговорочно, что, когда инструменты были привезены в Нанкин из другого места, они не смогли отрегулировать настройку под широту нового местоположения».

Постепенно Риччи приобрел среди китайских ученых репутацию выдающегося человека. Позже он написал об этом своему другу:

«Поразительно, сколь мало они знают, так как заняты они исключительно морализаторством и красотой стиля, которым они… пишут об этом… Они думают обо мне, как о столпе учености и считают, что ничего подобного мне никогда не покидало наших берегов. Все это заставляет меня смеяться».

Демонстрируя китайцам достижения западной науки и технологии, иезуиты надеялись хотя бы в этом завоевать доверие и уважение правящих классов. В научной оболочке они пытались пронести христианство, которое туземцы оценили бы как составную часть всей западной учености. В самом деле, наука оказалось существенно эффективней, чем костры доминиканцев и шпаги португальцев.

Однажды из Европы привезли большие часы для губернатора провинции. Через некоторое время их вернули обратно в миссию, ибо никто не мог их отрегулировать, а попросту — заводить. Затем передали властям различные математические инструменты и книги; они вызвали особый интерес разнообразием переплетов с большим количеством золота и прочей орнаментировки. Позже прибыли музыкальные инструменты, вызвавшие огромный интерес к христианам: миссию целыми днями осаждали серьезные люди, а берег реки перед домом был полон лодок.

Прочитав некоторые фундаментальные классические произведения китайской литературы, Риччи приобрел полное понимание китайской культуры. После этого он начал поиски пути приложения христианских верований к этой культуре. Погружаясь в китайскую литературу, он обнаружил в канонических книгах много сюжетов, которые прекрасно сочетались с предметами веры, таких как единство Бога, бессмертие души, «слава благословенных».

Маттео Риччи стал первым европейцем, переведшим китайские классические тексты, и он был первым человеком с Запада, который в совершенстве овладел китайским языком. И ведь ему приходилось составлять свои собственные словари, чтобы в одиночку одолевать труднейший омонимичный иероглифический язык, в котором значение слога зависит еще и от тона, а в письменности — от индивидуальных особенностей употребления иероглифа тем или иным книжником. Перевод пяти классических книг конфуцианского канона даже сейчас кажется делом, которого хватило бы на целую жизнь, для Риччи же это было лишь побочным занятием.

«Китайский мудрец Кун Фу-цзы был неизвестен на Западе до тех пор, пока Риччи не перевел его работы и не дал ему имя, которое стало известно всем — Конфуциус, — сообщает Дубровская. — Тем временем он пытался восполнить пробел, который оставляло конфуцианство в трансцендентальной сфере, с помощью христианских идей. ( То есть попросту дополнил конфуцианство своими идеями. Авт .) В рационалистическом и гуманистическом наследии самого Конфуция и приписываемых ему трудах не остается места мистицизму, который легко можно найти у других древних учителей, таких как Будда или Мухаммед. Его взгляд на жизнь, на людей, на то, как надо распоряжаться делами — это взгляд разумного человека, способного к компромиссам … Конфуцианство представлялось Риччи прекрасной идеологией-партнером, которую можно было дополнить идеями о Всевышнем … Мысль о Божественном присутствии в душе каждого человека полностью отсутствовала в конфуцианской схеме, и именно эту лакуну Риччи собирался восполнить тенетами христианской веры».

Можно предположить, что ему просто времени не хватило «обнаружить» подобное у китайского классика. Зато он внезапно обнаружил, что с ним держат себя, как с равным. Ему больше не приходилось падать на колени в присутствии великих мира сего. В новом длинном одеянии фиолетового шелка с обширными рукавами, обрамленном у шеи голубым, в высокой черной шапке, несколько напоминавшей митру христианского епископа, с новым именем — Ли Мадоу, Риччи стал совсем новым человеком. Он носил наряд представителя китайского образованного сословия. Эта одежда, как признают исследователи, во многом напоминала облачение высших иерархов Римской церкви. Случайно ли?

Осенью 1598 года Риччи отправился в Пекин. Однако сколь много он ни знал о том, как делаются дела в Китае, он не мог пробиться сквозь препоны бюрократии, пронизавшей всю структуру власти Минской династии, близившейся к своему концу. По пути в Пекин он чуть было не потерял свободу, а когда наконец достиг столицы, все попытки получить аудиенцию у императора Ваньли были заблокированы ревнивыми и подозрительными легионами сановников.

Успех пришел неожиданно: Риччи пригласили во дворец, чтобы завести часы. Во многом этот начальный эпизод оказался симптоматичным для судеб иезуитов в Пекине, где им еще долгие годы предстояло служить «по научно-технической части», а не в идейной сфере, как они того желали. В любом случае, миссионер сумел извлечь максимум выгод из представившегося ему случая, а ведь он был первым европейцем, проникшим внутрь дворца.

Забота о часах была передана во дворце придворным математикам, их же попечению на целых три дня вверили и Риччи для того, чтобы он восстановил целостность часов. За этот срок ему не только пришлось изобрести китайские наименования для каждой части часов, но и, разобрав их, собрать снова. Конечно же, он объяснил, что через определенные промежутки времени часы необходимо заводить. Три дня Ваньли буквально изводил Маттео Риччи вопросами о незнакомой стране, из которой тот был родом. Вопросы касались многих сторон итальянской жизни: традиций, плодородия земли, одежды, архитектуры, драгоценных камней, брака и церемоний свадьбы и похорон. А самое главное, Ваньли был в восторге оттого, что часы снова ходят и мелодично отбивают время. После этого можно ли верить в достижения древней китайской механики?

Следующим пунктом соприкосновения стала музыка. К Риччи направили четверых дворцовых евнухов для обучения игре на клавикордах. Интересно, что евнухи неоднократно порывались делать коутоу (ритуал почитания) и самим учителям, и клавикордам.

Риччи задолго до приезда в Пекин понял, что один из способов получить влияние в Китае — это выправить китайский лунный календарь, который в течение почти четырех столетий находился в запущенном состоянии. Правила, по которым производились необходимые вычисления, были давно уже утеряны (а были ли они вообще?); проводились лишь чисто эмпирические замеры, которые давали большие ошибки. Ввиду того, что почти каждое важное событие в Китае приурочивалось к календарным вехам, календарь был своего рода политическим инструментом, а летосчисление — весьма серьезной и проблематичной сферой.

В своем письме в Рим в 1605 году Риччи жаловался:

«У меня нет ни одной книги по астрологии, но с помощью определенных умозаключений и португальских альманахов я иногда предсказываю затмения более точно, чем они … Если бы математики … приехали сюда, мы могли бы перевести наши таблицы на китайский язык и исправить их год. Это укрепило бы нашу репутацию, шире открыло бы ворота в Китай и дало бы нам возможность жить более защищено и свободно».

Эта просьба была выполнена уже после смерти миссионера.

Друг Риччи, китаец Сюй Гуанчжи (крещеный как Павел), блестящий ученый, выдержав государственный экзамен на занятие места в императорской Академии, смог претендовать на пост официального историка, составителя императорских указов или же, что было намного важнее для Риччи, — на пост учителя императорских детей. Вдвоем Риччи и Сюй перевели на китайский язык «Элементы» Евклида. Из всех знакомых Риччи только Сюй и еще один обращенный, Ли Шицзао, смогли овладеть предметом.

Ли Шицзао (крещеный как Лев) служил в Министерство общественных работ в Пекине. Он был географом старой традиции; карты Риччи открыли ему глаза на географическую реальность. Именно ради него Риччи сделал грандиозную настенную проекцию карты под два метра высотой и о шести панелях, отображавшую глобальный образ Земли. Он также перевел одну из книг Клавия и ввел в культурный оборот в Китае книгу англичанина Джона Холирудза «Трактат о сферах». К этому трактату Риччи написал стихотворение, озаглавленное «Трактат о созвездиях», в котором двадцати восьми созвездиям китайского неба давались четкие характеристики в форме легко запоминающихся рифмованных строк. А ведь по традиционными представлениям в Китае все это давным-давно знали.

В 1610 году Риччи умер. Стела над его могилой гласила:

«Человеку, который приобрел известность за справедливость и написал прекрасные книги. Ли Мадоу, человеку с Великого Запада. Воздвиг Хуан Чи-ши, губернатор столичного города Пекина».

Эта история имеет продолжение.

В 1620 году Павел Сюй сумел пригласить португальских заводчиков — производителей пушек, чтобы вооружить китайские армии современным оружием и оказать отпор маньчжурам, но общественное мнение в Китае по-прежнему противодействовало всему, что делалось иностранцами, и производители были высланы. Сами китайцы производить пушки не умели.

Чиновник Чу Шису (крещеный как Томас) в 1628 году представил императору доклад с просьбой разрешить ему изучать западное искусство литья пушек и другого оружия. Он сообщил, что в 1619 году уже было добыто четыре иностранные пушки. Таким образом, Мины стремились получить европейские пушки для защиты против маньчжур. Позже, в последние годы правления династии Мин, не только иезуиты, но и другие иностранцы приезжали в Пекин чтобы делать оружие, и для службы в китайских войсках.

В 1639 году иезуит Франсискус Самбиасо преподнес императору много подарков, включая часы, бинокли, карты, орган, зеркало и попугая. Он представил доклад, обращающий внимание на необходимость располагать хорошим календарем, разрабатывать различные руды, развивать межгосударственную торговлю и покупать западное оружие. В сущности, это была программа модернизации Китая, однако император, занятый войной с маньчжурами, из всех рекомендаций заинтересовался только календарем и оружием.

Консерваторы возражали против применения западных научных приборов, говоря, что часы дороги и бесполезны, что пушки не уничтожают противника, а в первую очередь сжигают самого бомбардира, и что Китай на карте мира Маттео Риччи не находится в самом центре и недостаточно велик. Они даже возражали против западного изобразительного искусства.

«Критики западной науки пытались ложно трактовать научные открытия европейцев, приводили пространные и неконкретные цитаты из конфуцианской классики и заявляли, что западная наука берет свои истоки в китайской, — пишет Д. В. Дубровская. — Таким образом, было заявлено, что западные календари были взяты из главы «Яотянь» в «Лишу», базовые идеи западных воззрений на Землю в ее астрономическом статусе исходили из комментария к 10 главе Цзэнцзы, а формула для вычисления длины окружности была найдена и освоена Цзы Чунчжи (425–500). В отношении алгебры заявлялось, что тут был позаимствован метод Ли Е времен династии Юань, тогда как другие элементы западной математики были извлечены из древнего математического трактата «Чжоуби суаньцин».

Между тем астрономы, о которых просил Риччи, прибыли в Пекин (в 1622). Это были два высокообразованных священника — Адам Шалль фон Белл (в латинской транскрипции Скалигер) и Иоанн Шрэк, или Терентиус. Четыре года спустя Шалль опубликовал здесь первое описание телескопа Галилея на китайском языке, а Терентиус в 1628 году напечатал на китайском же языке трактат о движении звезд и планет, в котором без обиняков навесил на старую китайскую астрономию ярлык «фантазии». Он наглядно, с помощью телескопа показал недостатки древних заблуждений.

«Момент истины» наступил, когда в Пекине ожидалось солнечное затмение 21 июня 1629 года. Ответственные за небесные предсказания астрономы получили официальное указание предоставить свои расчеты. Они предсказали, что затмение произойдет в 10 часов 30 минут и продлится два часа. Иезуиты же вычислили, что оно начнется на час позже, а продлится не более двух минут. Затмение произошло в точно предсказанное иезуитами время.

Через два дня высшие сановники государства представили императору доклад, превозносивший выдающихся западных астрономов. Через два месяца Палата Церемоний, главой которой был Павел Сюй, представила трону доклад о возможных исправлениях лунного календаря, страдавшего существенными неточностями в течение уже 360 лет. Наконец появился императорский указ, вверявший проведение реформы календаря иезуитам. Спустя две недели Павел Сюй в сотрудничестве с Терентиусом изложил долгосрочную программу по переводу западной научной литературы по математике, оптике, гидравлике и даже музыке на китайский, о сооружении десятков современных астрономических инструментов и об изменении счисления времени.

Такова история китайской истории. Риччи, как и его последователи, посылали в Европу доклады, в которых Китай рисовался страной, управлявшейся философами. Эти сообщения оказали глубочайшее влияние на такие важнейшие фигуры, как Лейбниц и Вольтер, а вкупе с китайской убежденностью в превосходстве и древности всего китайского породили мифический «древний Китай».

Наибольшее влияние на мыслителей середины и конца XVIII века оказал труд иезуитов «Географическое, историческое, хронологическое, политическое и физическое описание Китайской империи и китайской Тартарии», впервые опубликованный в 1735 году. В это время из различных частей мира, не только из Китая, приходили новости о добродетельных и даже великолепных цивилизациях, находящихся вне европейского влияния. Эти описания подпитывали всеобщее недовольство социальными и этическими реалиями, характерными для века, и дали толчок новой литературной форме вымышленного путешествия, в которой традиции и институты, рожденные воображением автора, приписывались отдаленным народам.

В политической области вывод, что столь чудесная цивилизация, которая ничем не была обязана Европе, в принципе могла существовать, произвел огромный эффект. Разделявшаяся многими надежда политического прогресса в Европе того времени состояла в том, что в Китае существовала абсолютная монархия, какой ее видели в идеале. Этот пример был хорош потому, что сама Европа не имела прецедента, на который можно было опереться, а в Китае нашли то, что хотели. Нашли, по словам Хадсона:

«…империю, столь же старую, как Римская, и все же до сих пор существующую, населенную так же, как вся Европа, свободную от кастовых, дворянских и церковных привилегий, управляемую правителем, посаженным небесами посредством бюрократии, состоящей из ученых-чиновников».

Для многих европейцев XVIII века Китай был страной мечты (особенно учитывая тот факт, что мало кто мог туда поехать). Китай был не реальностью, а воплощением Утопии. Это была страна Бога, такая, какой чуть раньше в воображении угнетенных и обездоленных европейцев была Америка.

Но уже в XIX веке европейцы достаточно резко писал, что переводы классических китайских работ, сделанные римскими миссионерами (в том числе Риччи) показывают, сколь малоценны эти работы для европейцев. Они говорили, что китайская литература — «детская», и это правильно, учитывая состояние общества и интеллекта, из среды которого эта литература произошла. Возникло мнение (даже среди китайских поклонников западной цивилизации), что китайской философии нечего добавить к европейской мысли.

Возвращаясь к теме образования, отметим, что хотя многие позднейшие писатели полагали, будто соревновательные экзамены во Франции обязаны своим происхождением Китаю, все же и сама экзаменационная китайская система, и вообще «огромное уважение к учености», якобы свойственное китайцам, были значительно преувеличены.

Китайская школа прожила без каких-либо серьезных перемен весь последний отрезок своей средневековой истории при манчжурской династии Цин (1644–1911). «Китай будто уснул, охваченный летаргическом сном», пишет А. Н. Джуринский.

Ценные и оригинальные идеи педагогов, например, Хуан Цзунси (1610–1695), которого иногда называют «китайским Руссо», оказались невостребованными и не повлияли на практику воспитания и обучения. Содержание образования носило сугубо гуманитарный характер. Учащиеся фактически не получали никаких сведений о соседних и дальних странах, им внушалась мысль, будто «Китай есть весь мир». Школьная система и государственные экзамены сохранялись в традиционном виде.

Обучение мальчиков грамоте начиналось с 6–7-летнего возраста в государственных школах за небольшую плату. Длилось обучение семь — восемь лет. Девочки получали лишь домашнее воспитание. Состоятельные родители нанимали домашних учителей или отдавали детей в частную школу.

Придя впервые в школу, мальчик кланялся изображению Конфуция, припадал к ногам учителя и получал иное — школьное имя. Понятие учебного года отсутствовало, так как прием в школу проходил в любое время года. Учились весь год, кроме праздников и новогодних каникул, с 7 часов утра до 18 часов вечера с перерывом на двухчасовой обед. Символ власти учителя — бамбуковая трость красовалась на видном месте и то и дело пускалась в ход. Каждый учился в собственном ритме. Главным способом было мнемоническое обучение: отвечая урок, ученик поворачивался спиной к тексту и старался воспроизвести его по памяти. Отсюда, кстати, китайский иероглиф, который одновременно означает «повернуться спиной» и «учить наизусть».

В итоге первоначального обучения нужно было заучить 2–3 тысячи иероглифов. Программа предусматривала последовательное заучивание текстов трех классических книг — «Троесловие» (начала философии, литературы и истории), «Фамилии всех родов» (типология китайских имен), «Тысячесловник» (содержанием сходный с «Троесловием»). Заучивали и другие тексты, например, «Детские оды» нравоучительного характера.

Особое внимание при элементарном обучении уделялось каллиграфии — искусству иероглифического письма.

После успешного экзамена в начальной школе учащиеся могли продолжить образование на следующей ступени. Обучение здесь длилось пять — шесть лет. В программу входили философия, литература, история, стилистика. Главными учебными пособиями являлись два конфуцианских компендиума: «Четверокнижие» и «Пятикнижие». Программа естественнонаучного образования фактически отсутствовала, преподавались лишь начала арифметики. Учащиеся регулярно и часто сдавали экзамены (месячные, семестровые, годовые). По окончании обучения 18–19-летние юноши могли готовиться к сдаче государственных экзаменов.

Процедура экзаменов была громоздкой и утомительной, и просуществовала вплоть до 1905 года. Во время экзаменов соискателей, предварительно обыскав, запирали в одиночные кельи, где те писали сочинение на заданную тему и согласно рутинному канону. Экзамены включали три последовательных этапа. Первый — уездные экзамены. Неудачники обычно становились школьными учителями. Успешно прошедшие экзамены удостаивались первой ученой степени Сюцай (дословно «расцветающее дарование»). Они могли занять должности уездных чиновников и получали право на прохождение следующего этапа — провинциальных экзаменов.

Подобные испытания проходили один раз в три года в Пекине, Нанкине и главных городах провинций. Экзамены контролировали столичные и крупные провинциальные чиновники. Прошедшие экзаменационное сито получали ученую степень Цзюйжэнь (буквально «представляемый человек») и крупные административные должности в масштабе провинции. Им предоставлялась возможность испытать себя на столичных экзаменах, которые проводились с интервалом в три года. Успех улыбался немногим; третью ученую степень Цзиньши (буквально — «прогрессирующий ученый») получал только каждый третий из экзаменовавшихся. Три сотни счастливцев (обычное число выдержавших экзамены) могли рассчитывать на блестящую бюрократическую карьеру.

По сути, государственные экзамены подменяли функции школы, которая оказалась лишь началом многолетней и многоступенчатой процедуры самообразования. Причем экзамены отнюдь не являлись подлинным инструментом отбора талантов. В истории Китая есть немало примеров, когда известные ученые так и не сумели преодолеть бастионы восьмичленных экзаменационных сочинений. Для успешного экзамена требовались вовсе не творческие способности. Как говорили в Китае, «чтобы выдержать экзамен, нужно обладать резвостью скакуна, упрямством осла, неразборчивостью вши, выносливостью верблюда».

 

В отличие от истории развития педагогической мысли Византии, в Европе этот процесс изобилует такими необъяснимыми скачками, что пора вспомнить синусоиду А. М. Жабинского.

«Негоже одними и теми же устами возносить хвалу Юпитеру и Иисусу Христу», — писал папа Григорий I, как полагают, в VI веке (линия № 3 синусоиды), требуя устранить из программы образования греко-римскую литературу. В Византии в это время вполне уживалось одно с другим, а вот в XI веке (та же линия № 3) даже в Византии такое заявление было возможным.

В педагогике Европы с XI века начинает играть определяющую роль схоластика (от латинского scola — школа). Будучи универсальной философией и теологией, схоластика господствовала затем в общественной мысли в течение XI — начала XVI веков. Как философия она разрабатывала алгоритмы дедуктивных рассуждений и силлогизмов; как педагогика — имела в виду преподать в логически стройном виде христианское вероучение, довести учащихся до совершенного систематизированного знания.

 

Варварское воспитание

«Ученый мир раннего Средневековья не предал полному забвению античные традиции. Они были использованы религиозными и педагогическими деятелями V–VI веков при обосновании иной системы обучения и воспитания»,

пишут историки (например, А. Н. Джуринский), и тут же сообщают, что

«в практике воспитания и обучения раннего Средневековья причудливо сплетались языческая (варварская), античная и христианская традиции».

После чего идут совсем другие рассказы: оказывается, эти же самые века были временем расцвета варварского воспитания и обучения.

В Галлии как раз к V веку фактически исчез институт языческих жрецов (друидов), выполнявших ранее функции наставников и учителей, и начали складываться варварские традиции — особенно нравственного, физического, военного воспитания, которые сохранялись затем очень долго. И в других местах традиции варварского воспитания, начавшись с V века, развивались и крепли очень долго.

Из саг XIII века мы узнаем, что у скандинавов существовало только домашне-семейное воспитание. Мальчики и девочки до семилетнего возраста находились на попечении матери, затем воспитанием мальчиков занимались мужчины семьи и рода.

Программа воспитания мальчиков, подростков и юношей состояла прежде всего в физических упражнениях, которые одновременно готовили к крестьянскому труду (рыбака или хлебопашца) и профессии воина. Нордическая педагогическая традиция исключала участие жрецов (друидов); умственное воспитание (варварское право, генеалогия родов, мифология, руническое письмо как магический феномен) давали старейшины семьи и рода.

Будучи верным таким традициям, король остготов Теодорих (ок. 454–526, эпоха так называемых «варварских королей») не только требовал, чтобы подданные приучали мальчиков к военному делу и укрепляли их физически, а даже возражал против интеллектуального римского (ромейского, византийского) образования. Это — линия № 4 синусоиды Жабинского. И в XII веке, линия № 4, идеалом воспитания было наличие физических и вполне определенных интеллектуальных достоинств. Ярл (региональный руководитель) Орхад Рогнвалдр Кали (ум. 1158) перечисляет следующие необходимые знания и умения для мужчины: игра в шахматы, знание рун и поэзии, работа по металлу, бег на лыжах, стрельба из лука, владение мечом и копьем, игра на арфе.

Эти варварские традиции сохранялись в семейно-домашнем воспитании, которым довольствовалось абсолютное большинство населения Европы даже в эпоху Возрождения, когда эллинская образованность пришла, наконец, в Европу. Традиция имела сословные черты и особенности, и организовалась в систему ученичества для третьего сословия и рыцарского воспитания детей феодалов.

Ученичество было основной формой обучения ремесленников и купечества. Мастер брал за определенную плату одного-двух учеников, которые становились даровыми работниками. Последнее обстоятельство подвигало мастера увеличивать срок обучения (в XIV–XV веках оно длилось восемь-десять лет). Во многих договорах об ученичестве оговаривалось, что мастер позволяет посещать ученику в течение одного года или двух лет школу, или сам берется выучить его грамоте. Завершивший учебу становился подмастерьем, работая у мастера за плату, пока не открывал собственное дело.

Светские феодалы, помимо школьного обучения, прибегали к иному пути формирования подрастающего поколения — рыцарскому воспитанию. Его идеал включал идею жертвенности, послушания и одновременно личной свободы, при понимании превосходства над остальными сословиями. В этой среде было распространено презрительное отношение к книжной школьной премудрости. Ей противопоставлялись «семь рыцарских добродетелей»: владение копьем, фехтование, езда верхом, плавание, охота, игра в шахматы, пение собственных стихов, игра на музыкальном инструменте.

Первые упоминания о рыцарстве, по сообщениям энциклопедий, относятся к концу Х века, но называли их тогда по разному. Например, в латинской терминологии рыцарь — milites. Сначала под рыцарями понимали категорию военных слуг знати, преимущественно конных. В XI–XII веках (линии № 3–4 синусоиды Жабинского) рыцарями стали называть всех светских феодалов-воинов, а позже, с образованием духовно-рыцарских орденов, и церковных феодалов.

Однако мы с легкостью находим и рыцарей, и принципы их воспитания в более ранних веках традиционной истории. Например, варварского короля Артура (V–VI века, линии № 3–4), явного участника Крестовых войн (которые начались в конце XI века) тоже называют рыцарем. А вот что говорится о воспитании рыцарей в англосаксонском эпосе «Беовульф» (VI век):

«С детства наследник добром и дарами дружбу дружины должен стяжать… ратное дело (ему) с детства знакомо».

И в средневековом эпосе («Парсифал», «Тристан и Изольда», «Бедный Генрих») мы находим образцы рыцарского воспитания. Очевидно, мнимая история раннего средневековья есть некое отражение реальной истории более поздних веков.

В качестве педагогов выступала обычно придворная челядь. Приглашались для обучения музыканты и поэты (менестрели, трубадуры, мейстерзингеры). С семи лет мальчики приобретали знания и умения, будучи пажами при супруге сюзерена и ее придворных; в 14 лет переходили на мужскую половину и становились оруженосцами при рыцарях. Эти рыцари являли для них образец нравственности, силы, мужества, воспитанности.

Пажи и оруженосцы должны были усвоить «основные начала любви, войны и религий». К «началам любви» относились вежливость, доброта, великодушие, знание этикета, благородные манеры и речь, умение слагать стихи, воздержанность в гневе, еде и прочее. «Началами войны» назывались воинские профессиональные умения. Ближе к завершению службы у оруженосцев на первый план выводилось религиозное воспитание. В 21 год, как правило, происходило посвящение в рыцари: юношу благословляли освященным мечом. Обряд предварялся испытаниями на физическую, воинскую и нравственную зрелость в турнирах, на поединках, на пирах и пр.

На протяжении Средних веков рыцарское сословие постепенно приходило в упадок. Распалась и традиция рыцарского воспитания, но не исчезла бесследно: «кодекс чести», как и вообще идеи эстетического и физического развития юных рыцарей, выйдя за сословные рамки, вошли составной частью в идеалы педагогики Возрождения.

 

Церковные школы средневековой Европы

Если для третьего сословия имелась своя система ученичества, а для феодалов — система рыцарского воспитания, то естественно, что церковь тоже создала свою систему школ.

В школьном деле «на развалинах Римской империи», говорят историки, поначалу существовали «традиционные и сравнительно новые формы». К первым относят школы грамматиков и риторов, ко вторым — церковные школы (схолии). Традиционное образование эпохи развала Римской империи (IV век) совпадает по синусоиде Жабинского с XIII веком, когда действительно развалилась Ромейская (Византийская) империя под ударом крестоносцев.

В мнимой истории Европы античные школы исчезли не вдруг. На синусоиде Жабинского 2-й трак — регрессный, и действительно, история как бы течет вспять. Сначала существует хорошо развитое образование. Потом оно становится все хуже, хотя короли его поддерживали. Так, говорят, что король Теодорих (V век, линия № 4) материально поддерживали труд грамматиков и риторов. Во Франкском государстве при династии Меровингов в Галлии, Аквитании, Бургундии действовали школы, ученые кружки, где изучались латинские риторика и грамматика, римское право, но, как сообщают историки, «к VII веку, однако, школы античного типа полностью исчезли». Причины этому странному событию предлагаются такие: постоянные войны, отсутствие кадров преподавателей, конкуренция церковных учебных заведений, но главное, — исчезло античное общество, которое обслуживали эти школы.

В Византии, однако, при всех тех же причинах развала школьного образования не произошло, что подтверждает мифичность европейской истории этого периода.

Приведем мнение А. Н. Джуринского, а потом дадим свой комментарий:

«Восприемником античной традиции оказались церковные школы. Наиболее приметным ее проявлением являлась (хотя и искаженная) латынь, ставшая языком образованной и обучающейся Средневековой Европы. Следы античности мы находим в программах («тривиум» и «квадривиум»), методах средневековой школы.

На протяжении V–XV вв. церковные школы выступали сначала единственными, а затем преобладающими учебно-воспитательными учреждениями Европы.

Школьное дело в V–VII вв. оказалось в плачевном состоянии. В варварских государствах повсеместно царили неграмотность и невежество. Жизнь едва теплилась в немногочисленных церковных школах … Неграмотной была и верхушка общества. Так, основатели династии Меровингов не умели даже писать по-латыни. При первых Каролингах (VIII в.) знать была чужда грамотности. Один из основателей династии Карл Великий (742–814) оставался невеждой до 30 лет».

И такая беда — отсутствие научного образования, была характерной для всей Западной Европы вплоть до XII века. А по синусоиде Жабинского вся история выглядит так: на линиях № 1–3 наличествует только варварское (семейное) воспитание, это века с VI по XI, затем на линиях № 4–5 (а это и IV–V, и XII–XIII века) обнаруживаются и школы «римского» (ромейского, византийского) типа для воспитания церковных деятелей, и рыцарское воспитание, и ученичество для детей купцов и ремесленников. Понятно, что «ранней эпохой» следует считать не IV–V, а именно XII–XIII века.

Повторим здесь то, о чем писали в первой части этой книги:

Если бы во времена господства аристотелевской динамики, или в эпоху флогистонной теории в химии, или птоломеевской системы в астрономии вы стали объяснять людям, что их занятие — сплошное мракобесие и антинаучность, вас бы не поняли. ТОГДА эти уважаемые и общепринятые концепции природы не были ни менее научными, ни более субъективистскими, чем сейчас — наши современные. Они просто были другими.

Это была подлинная наука своего времени.

Схоластика выработала культурные ценности, опиравшиеся на аристотелизм и христианское богословие. Важную роль в создании новой идеологии обучения и воспитания сыграл философ и теолог Фома Аквинский (1225/26–1274). Он попытался сопрячь светское знание и христианскую веру, поставив первыми постулаты религии.

Блестящими схоластами были французский богослов и педагог Абеляр (1079–1142) и глава парижской кафедральной школы, автор «Дидас-калиона» (трактата, вводившего в систему средневековой образованности) Гуго Сен-Викторский (1096–1141), оставивший важные дидактические рекомендации, в частности о целесообразности изучения прежде всего сущностей («не умножай боковые тропинки, пока не пройдешь по главному пути»). Здесь только та проблема, что по нашим исследованиям эти двое, как и некоторые другие мыслители XII века, должны быть хронологизированы не ранее, как XIV веком, но не будем останавливаться на этом.

Еще стоит упомянуть таких деятелей, как наставник детей французского короля, автор трактата «О воспитании знатных детей» Винсент де Бове (1190–1264), предлагавший завоевывать интерес детей шуткой и играми. Он, может быть, первым обратил внимание на детскую специфику, важную при воспитании: незлобивость, искренность, бескорыстие, слабоволие, капризность, необоснованный страх. Важной идеей можно считать тезис о целесообразности взаимосвязи интеллектуального и нравственного воспитания («что пользы видеть дорогу, если нет знания, как идти по ней»).

Другой французский педагог, канцлер парижского университета Жан Шарль Герсон (1363–1429) в трактате «Приведение детей ко Христу» призывает наставников к кротости и терпению («детьми легче руководить ласками, нежели страхом»). Испанский мыслитель Раймонд Луллий (ок. 1235 — ок. 1316) считал, что начинать обучение надо на родном языке, приучать детей к труду, давать с детства навыки профессии («я нахожу весьма привлекательным обычай мусульман учить детей профессии»).

Прежде чем появились светские учебные заведения, в Европе сложились два главных типа церковных: епископальные (кафедральные) школы и монастырские школы.

Школы готовили служителей культа (внутренняя школа) и обучали мирян (внешняя школа). Учебные заведения элементарного образования именовали малыми школами, повышенного образования — большими школами. Учились только мальчики и юноши (в малых школах 7–10-летние, в больших школах — более взрослые).

В малых школах один учитель (схоласт, дидаскол, магнискола) преподавал все предметы. С ростом количества учащихся к нему присоединялся кантор, преподававший церковное пение. В больших школах, кроме учителей, за порядком надзирали циркаторы.

О епископальных школах сообщают, что они в течение IX века переживают упадок, но в соответствии с версией Жабинского они только тогда и появились, ибо «в Х веке рост сети епископальных и кафедральных школ возобновился». Во Франции «вновь» возникли подобные учреждения в Суассоне, Вердене, Реймсе, Шартре, Париже (школы Нотр-Дам и Святой Женевьевы). В числе основателей этих школ можно указать Лефранка (1005–1089).

Монастырские школы заведомо должны были появиться раньше других подобных заведений, в силу общинного характера самих монастырей. Среди создателей первых монастырских школ Средневековья выделялся Кассиодор. В монастыре, который он возглавлял, была устроена школа с библиотекой.

Заметно выделялись монастырские школы Англии и Ирландии. Ирландия вообще слыла у современников «островом ученых». Ирландские и английские монахи (наиболее известный — Алкуин, ок. 735–804) создали довольно многочисленную учебную литературу по грамматике, стихосложению, астрономии, арифметике, истории и литературе, подготовив дальнейшие реформы образования.

В течение шести веков монастырские школы бенедиктинцев оставались наиболее влиятельными учебными заведениями такого типа. В конце VIII века, например, в Западной Европе существовало до 15 тысяч монастырей св. Бенедикта, при каждом из которых действовала школа. Но к ХШ веку влияние бенедиктинцев на духовную жизнь упала. Средневековое общество справедливо обвинило многих членов ордена в разврате и излишествах. Первенство в организации монастырских школ захватил орден капуцинов — францисканцы (создан в 1212) и доминиканцы (создан в 1216). У капуцинов обучались по преимуществу дети высших сословий, а руководителями ряда учебных заведений ордена являлись видные богословы: Роджер Бэкон (ок. 1214–1292), Фома Аквинский (1225/26–1274).

Церковные школы были важным инструментом религиозного воспитания. Ведущими и постоянными объектами изучения являлись Библия, богословская литература. Сквозь сито христианства просеивался весь учебный материал. Так, в школах повышенного типа, руководствуясь установками христианского аскетизма и благочестия, предпочитали изучать Сенеку, но не Цицерона, не Катона, не Эзопа и не Вергилия. «Для вас достаточно священных поэтов. Нет основания загрязнять умы излишествами стихов Вергилия», — говорил ученикам кафедральной школы в Туре Алкуин. По тем же причинам почти полностью пренебрегали физическим воспитанием, руководствуясь догматом «тело враг души».

Впрочем, школа не забывала, что имеет дело с детьми. Порой устраивались «дни веселья», когда дозволялись игры, беготня, борьба и т. п. Хотя формально каникул не существовало, дети могли отдохнуть во время церковных праздников.

В школах царили жесткие наказания: голодом, карцером, избиением. Науку предлагалось вбивать кулаками. При этом подавляющее большинство церковных школ ограничивалось рудиментарным образованием. В школах бенедиктинцев учили в течение трех лет началам грамоты, пению псалмов, соблюдению религиозных празднеств. Немного шире была программа школ капуцинов, которая складывалась из религиозного учения и общей подготовки (письмо, счет, пение); иногда к этому добавляли начала астрономии.

Основными учебными книгами были Абецедарий и Псалтырь. Абецедерием называлось пособие, напоминающее современный букварь. Его изучение приобщало учеников к христианской идеологии, которую они сопоставляли с устными наставлениями на родном языке. Псалтырь учили сначала наизусть, затем (после знакомства с алфавитом) читали.

Церковные школы, где давалось образование выше начального, исчислялись единицами. Сами же историки сообщают об этом: единичные школы с образованием выше начального были в конце VIII века в Англии, Ирландии и Шотландии. Лишь со временем, через несколько столетий некоторые школы превратились в крупные учебные центры. И уже в начале XII века в Парижской богословской школе, по сохранившемуся свидетельству современников, обучались до 30 тысяч студентов. Цифра явно преувеличенная; столько сейчас учится в МГУ. Возможно, это общее количество обучавшихся в заведении за какой-то большой промежуток времени.

Обучали в церковных школах повышенного образования по программе семи свободных искусств. Первые формулы такой программы для средневековой Европы выработали, по мнению историков, философы-педагоги Марциан Капелла (410–427), Боэций, Кассиодор, Исидор (570–636), — это линии № 2–4 синусоиды Жабинского. Удивительно ли, что их учебники по программе семи свободных искусств пользовались популярностью еще и в XIV веке, линия № 6.

Канон семи свободных искусств включал следующие дисциплины: грамматика (с элементами литературы), диалектика (философия), риторика (включая историю), география (с фрагментами геометрии), астрономия (с элементами физики), музыка, арифметика.

Программа делилась на две части: низшую — тривиум (грамматика, риторика, диалектика) и высшую — квадривиум (арифметика, география, астрономия, музыка). Эта система совершенно аналогична византийской.

Грамматика, как и в Византии, была главным учебным предметом. Изучение латыни начиналось с элементарных правил, освоения простейших фраз (правила были весьма сложными, например, знаки препинания появились только в VIII веке). При обучении грамматике пользовались учебниками Присципиана, Доната, Диомеда, Алкуина (до IX века), Ратерия (в Х веке), Александера (до XV века). Постепенно учебники упрощались, становились доступнее. Например, в учебном пособии Александера латинская грамматика и Библия излагались в рифмованном виде.

После освоения грамматики переходили к изучению литературы. Сначала читали короткие литературные тексты вроде басен. Далее приступали к правилам стихосложения, читали поэтические сочинения. Учитель рассказывал о личности поэта, кратко сообщал содержание его произведений. Выбор литературы был крайне консервативен. Изучались прежде всего сочинения «отцов церкви» (например, Пруденция, Седулея). В программу входили сочинения Сенеки, Катона, Орозия и некоторых других.

Классическая греческая литература изучалась в латинских переводах, поскольку греческий язык исчез из программы (он появился «вновь» в XV веке). Не было в программе и новейших языков.

Диалектика и риторика изучались одновременно. Первая учила правильно мыслить, строить аргументы и доказательства, выступая и как логика. Вторая — правильно строить фразы; искусство красноречия высоко ценилось у священнослужителей и аристократии. При изучении философии и диалектики опирались прежде всего на произведения Аристотеля, но заучивали также тексты из святого Августина и других отцов церкви.

География и геометрия являлись науками об устройстве обитаемого пространства с помощью чисел. Число не отделялось от пространственной формы, каждая цифра имела свою геометрическую фигуру. В соотношении фигур и чисел искали глубокий нравственно-философский смысл. Собственно геометрию изучали по скудным отрывкам из Евклида. Географическая наука была развита крайне слабо, ибо среди ученых было мало географов. Основные географические сведения черпали из арабских источников.

Астрономия выступала прежде всего как прикладная наука, связанная с вычислениями череды многочисленных церковных праздников. Школяры должны были выучить и помнить «Цизиоланус» — праздничный церковный календарь из 24 стихов. Всеобщим признанием пользовалась Птоломеева картина мира. В силу неразвитости собственной астрономии опирались опять же на труды арабских астрономов; на их основе были созданы первые трактаты европейских ученых, например, «астрономические таблицы» Альфонса Кастильского (XII век).

В музыкальном образовании главным было, что музыка отражает гармонию природы, человека, общества и Бога. Инструментальной музыке обучали с помощью нот, означаемых буквами алфавита; в 1030 году появилась линейная нотная грамота.

Универсальным методом обучения являлись заучивание и воспроизведение образцов. Усидчивость почиталась наилучшим способом овладения христианским школьным знанием. «Сколько напишут букв на пергаменте школяры, столько ударов они нанесут дьяволу», — таким был девиз средневековой школы.

В итоге церковные школы принесли немного пользы. Детям из низших слоев, то есть абсолютному большинству населения, доступ к образованию остался закрытым. Уровень подготовки выглядел крайне низким. Достаточно сказать, что в университетах XIII–XV веков нередко обучали первогодков элементарной латинской грамоте, поскольку те не овладевали ею в школе.

 

Светское образование в Европе

Первоначальная Ромейская (Византийская) империя, объединившая большинство стран Евразии, уже к V веку превратилась в конгломерат стран, в значительной степени самостоятельных, но признававших Константинопольского иерарха (кайсара по-еврейски, василевса по-гречески) высшим из всех владык земных, помазанником Божиим. Религия основывалась на Ветхом завете, а, видимо, единственным письменным языком был древнееврейский. Соответственным было и государственное устройство «членов» этой империи: цепь каганатов протянулась от Испании до Восточной Сибири.

На основе древнееврейского алфавита появился греческий, от него — латинский алфавит, а затем и другие письменности; религия по-разному эволюционировала в разных областях; появилось апокалиптическое христианство; менялись принципы государственного устройства; — но до поры все признавали верховенство константинопольского императора, получали от него благословение на власть. Соответственно светское образование, готовившее чиновников для власти, концентрировалось в основном в самом Константинополе, а «на местах» готовили только религиозных специалистов, развивая сеть церковных школ.

В VII веке арабская часть, возможно, не желая признавать отхода от семитического языка к греческому, отделилась от империи. Отделение сопровождалось исправлением Ветхозаветных текстов в соответствии с арабской культурой; в дальнейшем исправленные тексты сформировались в новую религиозную книгу, Коран. Возникший арабский халифат нуждался в кадрах для государственного управления, и началось развитие светских школ, причем в организации педагогического процесса многое заимствовалось у Византии.

Испания перешла к халифату, Южная Италия и Балканы (включая Грецию) были «в руце» Ромейского (Римского) императора. Остальная Европа, население которой живет в значительно более суровых природных условиях, продолжала оставаться в сфере его влияния в силу недостаточности избыточного продукта, без которого невозможно было проводить собственную амбициозную политику.

Это, разумеется, упрощенное описание процесса. Широкое распространение в Х веке текстов Евангелий и появление письменной латыни породило религиозное противостояние, поскольку церковная наука, раздельно развивавшаяся в Западной Европе и Византии, по-разному толковала их тексты. Так что переход Европы к самостоятельной политике был подготовлен выпускниками немногочисленных церковных школ, и обеспечен открытием в XIII веке месторождений Рурского угольного бассейна и быстрым ростом выплавки железа.

Естественно, потребовались подготовленные для науки, производства и управления кадры. На протяжении XII–XV веков школьное образование начало постепенно выходит за стены церквей и монастырей. Это выразилось прежде всего в создании так называемых городских школ и университетов; общепризнанно, что такие учреждения зарождались в недрах церковного образования.

В городских школах преподавали и на латинском, и на родном языке. Раздельно обучали мальчиков и девочек.

Первые такие школы возникли во второй половине XII — начале XIII века в различных европейских городах: в Лондоне и Париже, Милане, Флоренции, Любеке, Гамбурге и других. Они появлялись несколькими путями, и один и них — трансформация приходских школ. Одними из первых светских учебных заведений во Франции стала разновидность городских школ — малые школы, впервые основанные в конце XII века в Париже. Преподавали в них светские лица, но под руководством каноника Нотр-Дама. Эти школы просуществовали около ста лет; в 1292 году их насчитывалось двенадцать, в том числе одна для девочек, в 1380 году — 63, включая 22 женских. В школах учились дети высших сословий. В ходе обучения мальчики выучивались читать, писать и считать, немного знали латинскую грамматику. Выпускники могли получить звание клирика, что позволяло быть учителем или священнослужителем.

Городские школы рождались также из системы ученичества, цеховых и гильдейских школ, школ счета для детей торговцев и ремесленников. Цеховые школы возникали с XII века. Они содержались на средства цехов и давали общеобразовательную подготовку (чтение, письмо, счет, элементы геометрии и естествознания). Обучение велось на родном языке. Сходная программа была у возникших в то же время гильдейских школ.

Поначалу городские школы целиком находились под контролем церкви, которая определяла программы и утверждали учителей. Постепенно, однако, города избавлялись от подобной опеки, отвоевывали право определять программу и назначать преподавателей.

Обычно городскую школу открывал нанятый общиной педагог, которого часто именовали ректором. Ректор сам подбирал себе помощников. Учителями становились поначалу духовники, позже — бывшие студенты университетов. Учителя получали плату деньгами и натурой (оплата была нерегулярной и меньшей, нежели в церковных школах). По истечении контракта педагогов могли уволить, и те подыскивали для работы другое место. В результате возникла определенная социальная группа — бродячие учителя.

Программы городских школ отличались от церковных, поскольку были ближе к практике. Кроме латыни, изучались арифметика, элементы делопроизводства, география, техника, естественные науки.

Происходила определенная дифференциация городских школ. Часть из них (школы счета) давали элементарное образование и готовили в латинские городские школы, которые даали образование повышенного типа. Были и другие учебные заведения. К ним можно отнести возникшие в XIV–XV веках во Франции коллегии. Эти светские учебные заведения выступали связующим звеном между начальным и высшим образованием. До середины XV века коллегии были также приютами детей малоимущих слоев, а позже превратились в землячества университетов и коллежи, учебные заведения общего образования.

 

Университетское образование

Светское образование не было бы полным, не появись такие учреждения, как университеты. В конце XI — начале XII веков ряд кафедральных и монастырских школ Европы приобрели статус крупных учебных центров, которые затем стали первыми университетами. Парижский университет (1200) вырос из Сорбонны, богословской школы при Нотр-Даме и присоединившихся к ней медицинской и юридической школ. Схожий путь прошли и другие университеты: в Неаполе (1224), Оксфорде (1206), Кембридже (1231), Лиссабоне (1290).

Сеть университетов росла довольно быстро. Если в XIII веке в Европе насчитывалось 19 университетов, то в следующем столетии к ним добавились еще 25 (в Анжере, Орлеане, Пизе, Ферраре, Гейдельберге, Кельне, Вене, Праге, Кракове и других городах). Появление в каком-либо городе университета сулило оживление общественной жизни и торговли, рост доходов, вот почему города охотно соглашались на открытие университета. Известно, например, что власти опустошенной войной Флоренции открыли в 1348 году университет, полагая тем самым поправить дела.

Церковь стремилась удержать университетское образование под своим влиянием. Ватикан являлся официальным покровителем ряда университетов. Престижными в университете были факультеты богословия. Почти сплошь преподавателями являлись выходцы из духовного сословия. Ордена францисканцев и доминиканцев контролировали значительную часть кафедр. И тем не менее, университеты Средневековья по программе, организации и методам обучения выглядели светской альтернативой церковному образованию.

Важной чертой университетов являлся в известной мере наднациональный, демократический характер. Так, в Сорбонне обучались люди всех возрастов и многих стран. Рядом оказывались кардиналы и политические изгнанники вроде итальянского поэта Данте. Для организации университета не требовалось больших затрат; годились практически любые помещения, а вместо скамей слушатели могли располагаться на соломе.

Порядок записи в университет выглядел весьма вольным, но обучение было платным. Студенты-бедняки снимали для жилья каморки, перебивались случайными заработками, уроками, нищенствовали, странствовали. К XIV веке даже сложилась особая категория странствующих студентов (ваганты, голиарды), которые перебирались из одного университета в другой. Многие из них не отличались особой нравственностью, но встречались и подлинные подвижники науки.

Первые университеты были весьма мобильны. Если окрест возникали чума, воина и прочие беды, университет мог сняться с насиженного места и перебраться в другой город или страну. Студенты и преподаватели объединялись в национальные землячества (нации, коллегии). Так, в Парижском университете насчитывалось несколько таких корпораций: французская, пикардийская, английская и германская. В Болонском университете и того больше: семнадцать.

Позже землячеств в университетах появились факультеты или колледжи. Ими назывались учебные подразделения, а также корпорации студентов и профессоров.

Постепенно происходила определенная специализация заведений. Так, Парижский университет славился преподаванием теологии и философии, Оксфордский — канонического права, Орлеанский — гражданского права. Университет в Монпелье (южная Франция) отдавал предпочтение медицине, университеты Испании — математике и естественным наукам, университеты Италии — римскому праву. Содержание обучения определялось программой семи свободных искусств. На факультете искусств в основном читали сочинения Аристотеля по логике и физике, этике и метафизике, которые ещё в XII веке были переведены с арабского и греческого языков.

От студента требовалось посещать лекции: обязательные дневные (ординарные) и повторительные вечерние. В один и тот же час, в одном и том же помещении профессора диктовали выдержки из сочинений латинских авторов. Студенты записывали эти выдержки, затем переводили и комментировали. Наряду с лекциями еженедельно происходили диспуты. Один-два раза в год устраивались диспуты «о чем угодно» (без жестко оговоренной темы). В этом случае нередко обсуждались животрепещущие научные и мировоззренческие проблемы. Участники диспутов вели себя весьма свободно, нарушая запреты прерывать оратора свистом и криками.

 

Европейские школы и университеты в XV–XVII веках

Учебные заведения XV–XVII веков приобрели уже четкую классификацию: элементарного, общего и высшего образования.

Школы элементарного (начального) обучения оказались одной из арен соперничества между католиками и протестантами. И это соревнование, в общем, двинуло дело образования вперед.

Крупнейшие представители Реформации понимали важность начальных школ как средства влияния протестантизма на население. Лютер (1524), а затем и Кальвин (1533) провозгласили идею всеобщего элементарного обучения детей Катехизису на родном языке.

Чтобы облегчить задачу учителей-пасторов, Лютер в 1529 году составил «малый Катехизис»; аналогичные пособия на французском языке подготовили де Вез и Кальвин. Во второй половине XVI века протестантские начальные школы пользовались особыми школьными катехизисами на английском, французском и немецком языках.

Протестантские низшие городские школы предназначались для детей горожан, реже крестьян в возрасте от 5 до 11–12 лет. Отдельно обучались мальчики и девочки. Деятельность учебных заведений была регламентирована рядом документов: уставами, учебными планами. Предусматривалось обучение религии по протестантскому «школьному Катехизису» и латыни (чтение, письмо, грамматика), ежедневные занятия церковным пением. Курс делился на три класса. Планом И. Бугенгагена (1528) в программу дополнительно включалось изучение древнегреческого языка.

Католики — выходцы из первого и второго сословий, дети состоятельных представителей третьего сословия получали начальное образование в особых учебных заведениях, либо в школах полного общего образования, программа которых включала как минимум чтение, письмо, счет, церковное пение. Но в организации элементарного обучения широких масс римско-католическая церковь уступала протестантам. Чтобы выправить положение, Тридентский вселенский собор принял «Катехизис собора» и предложил повсеместное открытие католических воскресных школ для низов.

В католических приходских воскресных школах обучали чтению Библии. Этим же занимались в своих «школах для бедных», «благочестивых школах» и прочих подобных заведениях католические конгрегации: пиаристы, лазариты, урсулинки, елизаветянки.

И в католических, и в протестантских странах множилось число городских школ начального обучения, учреждавшихся властями и общинами: в них учили читать и петь псалмы. Особые помещения у таких школ имелись крайне редко и только в городах. В сельской местности учитель с учениками кочевал из дома в дом. Обычно все ученики занимались вместе. В первой половине XVII века появились школьные классы, где учеников делили по уровню подготовки.

В школах не было и намека на физическое воспитание, зато продолжали свирепствовать физические наказания. Секли всех без исключения. Из дневника воспитателя малолетнего французского короля Людовика XIII можно, к примеру, узнать, что юный монарх 15 мая 1610 года был коронован, а 17 сентября высечен наставником.

Долго продолжалось господство метода словесного мнемонического обучения, но в XVI веке при обучении родному языку все же отказались от автоматического запоминания отдельных слов, и стали обучать по звукам и буквам. Появилась школьная доска. В XVII веке повсюду вместо угля начали писать перьями. При обучении счету в середине XV века перешли от римских к арабским цифрам. В XVII веке наряду с абакой появились счетные кубики и жетоны, которые применяли вплоть до конца XVIII века.

Учебных пособий, приспособленных для детей, фактически не существовало вплоть до XVI века, когда появились особые учебники для школьников (те же «малые катехизисы»). Они были доступнее и меньше по объему, чем те, которыми пользовались учителя.

Но результаты все же были плачевными: в сельской местности царило поголовное невежество, в городах было немногим лучше. Заставляли зазубривать Писание, но, как следует из документов начала XVII века, большинство учащихся «не могли сколько-нибудь удовлетворительно читать». Масштабы и качество элементарного обучения в Западной Европе этого времени были столь удручающи, что французский ученый Летурно, оценивая их, пишет: «Если Европа не оглупела окончательно, то только потому, что вследствие малого числа особенно низших школ масса населения вовсе не училась и жила в относительно здоровом невежестве».

Заведения общего образования — городские (латинские) шкалы в XV веке были уже во всех крупных городах Западной Европы, и сеть их продолжала расти в XVI–XVII веках. Они имели более светский характер и постепенно вышли из-под церковного управления, стали подчинялись местным и общегосударственным властям. Церковь, впрочем, оставила за собой особое влияние, что выражалось в построении школьного воспитания на религиозных основах.

В Центральной Европе особую роль в учреждении и реформировании городских школ сыграли педагоги Реформации. Мартин Лютер учредил в Эйслебене низшую и высшую латинские школы (1527); спустя два десятилетия в Германии появились еще шестьдесят протестантских городских школ.

Первую крупную протестантскую городскую школу в Эйслебене возглавлял И. Агрикола. Программа высшего отделения включала изучение «школьного катехизиса» на немецком языке, церковное пение, латинскую грамматику и литературу, изучение древнегреческих авторов, беседы на «мирские темы». Для последних использовалась «Педология» Мозеллана (1518). В пособии предлагались, например, примерные образцы бесед о сборе винограда и птицеводстве, супружестве, личной гигиене, этикете, театре и т. п.

Программа постепенно усложнялась и обогащалась. Меланхтон, развивая идеи И. Агриколы, дополнил программу преподаванием древнегреческого и древнееврейского языков. В центр учебного процесса было поставлено изучение латинского языка и литературы. Были определены три этапа пяти-шестилетнего изучения грамматики, чтения произведений Теренция, Плавта, Эзопа и других греко-римских классиков, сочинений на латинском языке П. Моселана, Эразма Роттердамского и других авторов.

Кроме городских школ, в Центральной и Западной Европе были созданы другие заведения повышенного общего образования: гимназии, грамматические и публичные школы, коллежи, школы иеронимитов, дворянские (дворцовые) школы, школы иезуитов.

Первые гимназии появились в Германии. «Отцом» этих учебных заведений был Ф. Меланхтон. В «Саксонском учебном плане» предусматривалась третья ступень обучения, которая вместе с низшей и старшей городскими школами становилась гимназией: предлагалось обучать наиболее способных учащихся. При изучении римской литературы прибавляли сочинения Цицерона, Вергилия, Овидия. Учащиеся должны были сами упражняться в сочинительстве латинских виршей. Вместо латинской грамматики вводилось преподавание диалектики и риторики. В стенах гимназии узаконили обязательное общение лишь на латыни. Меланхтон отрицательно относился к изучению в гимназии немецкого языка.

Гимназии явились едва ли не лучшим типом тогдашнего общего образования. В этих учебных заведениях вульгарная латынь уступила место классическому латинскому языку, формальная риторика — изучению литературы, средневековая диалектика — математике. Было введено обучение древнегреческому языку, часто преподавали древнееврейский язык.

В Англии первые публичные школы основаны в конце XIV — первой половине XV века в Винчестере (1387) и Итоне (1449). Школы учреждались на частные пожертвования или королевские субсидии. Обучались дети состоятельных родителей, способных вносить высокую плату. В 1512 году Дж. Колет при участии Эразма Роттердамского создал Лондонскую публичную школу. В ее программе записано следующее: «катехизис на английском языке, изучение наилучшими учениками классической латинской и греческой литературы».

Коллежи появились во Франции в середине XV века при университетах Нанта и Сорбонны. Статусом 1452 года ученикам коллежа вменялось публично экзаменоваться на факультетах университетов. В XVI веке они были платными или бесплатными пансионами, и экстернатами. Ученики изучали курс наук соответствующего факультета, но постепенно коллежи отделились, превратившись в самостоятельные учебные заведения повышенного общего образования.

В учреждении коллежей участвовали представители и католической, и протестантской (гугенотской) партий. Так, статус коллежа 1452 году был разработан кардиналом д'Эстувилем, но основал коллеж и лидер гугенотов — адмирал Колиньи. Коллежи оказались столь хороши, что в 1627 году на севере Франции (Париж, Тулуза, Шампань) они насчитывали до 25 тысяч учеников.

В коллежах изучали латинскую литературу и язык. Ученики дважды в месяц писали латинские сочинения, а во время каникул должны были готовиться к очередным конкурсным сочинениям по классической литературе. Религиозное обучение шло вне стен учебного заведения. Учащиеся освобождались по средам и воскресеньям от занятий для отправления религиозных обрядов.

Особое место в системе западноевропейского школьного образования XV — начала XVII века занимали традиционные учебные заведения для дворянства — дворцовые школы. Подобные учреждения получили распространение в небольших государствах Германии и Италии: в Мейссене, Вероне, Падуе, Венеции, Флоренции; Царскосельский лицей в Санкт-Петербурге продолжил эту традицию. Обыкновенно учащихся дворцовых школ готовили к деятельности на государственном, военном и церковном поприще. Программа была несколько объемнее гимназической и приближалась к университетской. Лучшие дворцовые школы обращали особое внимание на умственное и физическое развитие воспитанников, в результате чего были объединены лучшие традиции рыцарского и гуманистического воспитания.

Прочные позиции в сфере повышенного образования заняли в XVI–XVII веках школы иезуитов. Орден иезуитов стремился взять на себя воспитание господствующих классов и тем самым влиять на политическую и общественную жизнь Европы.

Среди воспитанников иезуитов было немало крупных ученых, писателей, философов, политиков: Ж Боссюэ, Р. Декарт, П. Корнель, Ж.-Б. Мольер и другие. Правда, позже некоторые из них отреклись от своих учителей. Вольтер, например, писал: «Отцы научили меня лишь немного латыни и глупостям». Ему вторит Г. Лейбниц: «Иезуиты в деле воспитания остались ниже посредственности».

Продолжался рост сети университетов.

Свои университеты (studia superiora) открывали и протестанты, и орден иезуитов. Университетский курс у иезуитов распадался на два цикла: трехлетний философский и четырехлетний теологический. В основе занятий философией лежало изучение аристотелизма в католической интерпретации. Кроме того, на первом цикле в небольшом объеме изучались математика, геометрия и география.

В XV веке в Европе насчитывалось до 80 университетов, в следующем столетии — уже около 180; увеличивалось и число студентов в отдельных университетах. Так, в университете Лёвена (современная Бельгия) количество записавшихся студентов составляло ежегодно в среднем в 1426–1485 годах 310 человек, а в 1528–1569 годах — 622 человека, увеличившись вдвое. Некоторые университеты были просто огромны: в Саламанкском университете (Испания) в 1600-х годах насчитывалось ежегодно более 6 тысяч студентов.

В пределах германских государств в XVI–XVII веках действовали семь университетов, контролируемых Ватиканом. Они сохраняли традиции схоластической образованности.

 

Академии

Академия — название некоторых научных учреждений и учебных заведений. Название выводят то от местности вблизи Афин, где, якобы, возникла платоновская Академия, то от имени древнего героя Академа: ему была посвящена роща, в которой прогуливались, беседуя на высокие темы, ученики Платона. Всё это крайне недостоверно и больше похоже на литературный домысел, чем на описание реальных событий.

На более надежных основаниях построены сведения об Александрийской академии. Александрия была торговым, культурным и религиозным центром Востока. Правители Египта стали приглашать к своему двору знаменитых византийских ученых, которые основали знаменитый Мусейон (греч. musion, храм или святилище муз), — ученую академию, посвященную сначала развитию наук, но впоследствии превратившуюся в школу для образования молодых ученых. Здесь жили и работали учёные многих областей знания, приглашенные из различных стран Средиземноморья. Возглавлял его жрец высшего ранга, назначавшийся правителем Египта.

Члены Мусейона получали от египетских правителей годовое жалование, чтобы иметь возможность жить, не отвлекаясь от ученых занятий. Были созданы зоологический и ботанический сад и анатомическая школа. Для астрономической обсерватории были заказаны инструменты неслыханной до того точности; но, что всего важнее, в распоряжение ученых была предоставлена библиотека, собрание различных научных трудов.

Александрийскую библиотеку возглавляли крупнейшие учёные: Эратосфен, Зенодот, Аристарх Самосский, Каллимах и другие. Судьба библиотеки неизвестна. То ли она сгорела, то ли ее разорили христиане-фанатики, то ли арабы. Главное, ее содержание утеряно.

Заслуги александрийских ученых очень значительны в математике, астрономии, а также в географии, истории и филологии. Это было уникальное для своего времени учреждение по богатству средств, которыми оно располагало и, наконец, по числу работников, занятых научными исследованиями в течение ряда столетий. К сожалению, дата появления Академии в Александрии весьма сомнительна.

После основания Каира (969) начинался упадок Александрии, а во время турецкого завоевания Египта (1517) она была сильно разрушена.

В конце VIII века стали создаваться научные институты и в исламском мире, центром которого стал Багдад, расположенный на Тигре, как считается, вблизи развалин Вавилона. Основатель Багдада — халиф Мансур (707–775) хотел, чтобы его столица превзошла великолепием и ученостью Александрию и Константинополь. Позже халифа ал-Мамун (813–833) создал здесь свою академию — «Дом мудрости». В «Доме» сочетались черты современной академии наук и научной библиотеки, а в целом он был сходен с Мусейоном и его библиотекой. Здесь объединялись творческие усилия ученых для решения наиболее актуальных в ту пору задач различных отраслей науки, прежде всего астрономии.

Ал-Хорезми, уроженец Средней Азии, большую часть жизни провел в Багдаде. Как и многие его выдающиеся соотечественники, он был привлечен для работы в этом научном центре, «Доме мудрости». Ученых арабов в ту пору было еще мало, поэтому ведущую роль в новом «Доме Мудрости» в Багдаде играли сирийцы и персы, согдийцы и византийцы, принявшие ислам.

В Испании, где в 756 году Кордова была превращена в столицу самостоятельного халифата, науки достигли полного расцвета уже в царствование Абдуррахмана III (912–961), а в еще большей степени при его сыне Хакаме II (961–976). При нем кордовская академия приобрела такую славу, что затмила своим блеском все школы передней Азии. Хакам поручал особым посланникам в Аравии, Сирии, Персии и Египте покупать рукописи, не щадя денег, или, по крайней мере, приобретать списки, вследствие чего число томов в кордовской библиотеке достигло трехсот тысяч.

Кордовские профессора не только получали от халифа постоянное жалование за преподавание, но и щедрую помощь для свободного завершения научных трудов. Кроме Кордовы, в Гренаде, Толедо, Севилье, Валенсии и других городах были учреждены высшие школы, библиотеки и ученые академии. Испания сделалась средоточием научной жизни и, если прежде просвещение шло из Багдада в переднюю Азию, так теперь оно начало распространяться по Европе из Кордовы.

Считается, что Карл Великий по совету Алкуина основал академию, распавшуюся после смерти императора. Но в продолжение следующих столетий мы на Западе долго не находим и следа академий: наука и ученость укрывались в монастырях. По версии А. М. Жабинского, временем Карла Великого следует считать XIII век, и действительно, в этом веке началось основание первых университетов христианской Европы — в Болонье, Салерно, Падуе, Париже, Оксфорде, Кэмбридже, и начался европейский период развития наук.

После 4-го Крестового похода Афины были превращены в столицу Афинского герцогства (1205–1456). Герцоги из Бургундии, а затем короли Сицилии сделали своей резиденцией Акрополь. К этому времени, вероятно, и относится рассказ об академии Платона, первом общедоступном университете Западной Европы.

Афинская Академия являлась важнейшим центром преподавания платонизма. Оканчивающие Академию, как правило, получали глубокие знания по византийской философии. Скорее всего, именно здесь, в период господства на греческих землях латинян, и была выработана та философия, которую ныне относят в глубокую древность. Лишь в 1456 году Афины, после захвата их турками, стали турецкой крепостью, и весь прошедший период — 250 лет, неминуемо должен был перейти в разряд «древней истории». Но свидетели событий вовсе не склонны были относить Платона к каким-то «древним язычником»!

Не случайно епископ святой Римской церкви, кардинал Сабинский и патриарх Константинопольский Виссарион в трактате «На клеветника Платона» (1456–1466) отвергает утверждения Георгия Трапезундского об опасности платонизма для христианства. Виссарион, в пику такому мнению, писал: «Книги Платона более соответствуют христианской религии, нежели книги Аристотеля».

И средневековые читатели этой книги Виссариона отмечали на полях его трактата: «Заклинаю, обрати внимание, сколь велики подобие и соответствие этих слов (Платона) со Священным писанием!», или: «Чтение Платона полезно христианам», а также находили прямые соответствия, отмечая: «О Боге согласно Платону»; «О Троице, о сыне Бога и духе»; «Заметь, что сказал Платон о Троице», и так далее. Другое дело, что впоследствии победила точка зрения Георгия Трапезундского и подобных ему схоластов, и Платон «оказался» древним греком.

Наряду с философской Академией в Афинах существовала и школа риторов, где преподавали грамматику и риторику. Главной задачей, стоявшей перед студентами этого учреждения, было изучение аттического языка. Одновременно в школе преподавали три профессора, которым город выплачивал жалованье. Абсолютное подобие правил, принятых в поздней Византии.

Афинская академия, как уже сказано, с поражением от турков осталась в прошлом, но в это время в Западной Европе уже началось серьезное развитие науки и искусства, — как раз с середины XV века. В противоположность церковной и монастырской замкнутости стали возникать тут общества ученых и научно образованных людей, стремившихся к свободному общению умов.

Первым из таких обществ гуманистической направленности следует считать академию, основанную в 1433 году в Неаполе. Затем в 1474 году Лоренц Медичи основал во Флоренции Академию Платона, имевшую в числе своих членов таких лиц, как Марсилиус Фицинус, Пико делла Мирандолла, Макиавелли и других. Академия занималась преимущественно философией Платона, облагораживанием итальянского языка и изучением Данте, и служила образцом для многих других обществ подобного рода, образовавшихся в течение XVI века во всех значительных городах Италии.

Ученые цели преследовала основанная в 1560 году в Неаполе Academia secretorum naturae (Академия тайн природы) для изучения естественных наук. Цель ее заключалась в изучении медицины и натурфилософии. Она, однако, скоро закрылось после обвинения академиков в занятиях магией. По образцу ее была учреждена в 1609 году князем Чези Accademia dei Lincei (Академия зорких, или рысеглазых) в Риме, к членам которой принадлежал и Галилей; она закрылась после смерти Чези в 1632.

Все эти многочисленные общества в Италии были свободными академиями: хотя им и покровительствовали зачастую государи, но они не получали денег на свое содержание.

«Любительский» стиль коллективной работы в науке был неизбежен и даже удобен, пока во всей Европе одновременно работали всего два-три десятка крупных ученых. Как только их стало больше, общую работу пришлось организовать с помощью научных учреждений. Этот перелом произошел в 1660-е годы. В 1662 году объявило о своем рождении Королевское Общество в Лондоне, а в 1666 году по его образцу возникла Парижская Академия Наук. Оба эти содружества ученых сразу начали публиковать отчеты о своих собраниях и о тех открытиях, которые там обсуждались. С этого момента научный интернационал европейцев начал развиваться быстро и неудержимо.

Университеты, долго стоявшие во главе умственной жизни, окончательно перестали руководить ею. Даже в тех случаях, когда своей слепой привязанностью к устарелым схоластическим традициям они не создавали препятствий для движения науки вперед, они все же оказывались неспособными к преобразованию, чтобы отвечать требованиям Нового времени. Тем сильнее сознавалась необходимость создания таких организации, которые были бы способны объединять в своих руках производство научных исследований и покрывать связанные с этим расходы.

Пример создания подобных организаций уже давно был показан Италией. С тех пор, как Козимо Медичи назвал академией работавшее под его покровительством собрание последователей философии Платона, это же название, пусть и со странными прибавлениями, стали присваивать себе бесчисленные ассоциации ученых, задававшихся самыми разнообразными целями. Подобные ассоциации получали денежные поддержки не от правительств, а от каких-либо частных покровителей, поэтому существовали они обычно недолго. Рассмотрим подробнее историю некоторых из них.

Академия деи Линчеи (Accademia dei Lincei, буквально — Академия «рысеглазых»), основанная в 1603 году Федерико Чези (1585–1630) вместе с тремя соучредителями, имела целью изучение и распространение научных знаний в области физики. Ее гербом служила рысь, которой приписывался столь острый взгляд, что он проникает сквозь предметы.

Академия, первое заседание которой состоялось в Риме 17 августа 1603 года, сразу же подверглась яростным нападкам со стороны отца Федерико Чези, человека грубого, презиравшего всякие исследования; ему удалось заставить прервать заседания в 1604 году. Но в 1609 году Федерико Чези преобразовал Академию, пригласив в ее состав новых членов, не только итальянцев, но и иностранцев, в первую очередь Галилея, который дал согласие на вступление в Академию 25 апреля 1611 года.

Между 1609 и 1630 годом, когда Чези умер, Академия процветала и постоянно выступала с открытой защитой учения Галилея.

Попытки поддержать ее деятельность после смерти Чези ни к чему не привели. В 1745, а затем в 1795 году ее пытались преобразовать, в 1802 году переименовали в Новую Академию деи Линчеи (Accademia dei Nuovi Lincei), а двумя годами позже вернулись опять к прежнему названию — Академия деи Линчеи.

Академия опытов (Accademia del Cimento) была основана в 1657 году князем Леопольде Медичи, братом великого герцога Фердинанда II. Под председательством князя Леопольде 19 июня того же года состоялось первое заседание Академии. Подобно Академии деи Линчеи, Академия опытов замышлялась для пропаганды науки и должна была способствовать расширению познаний в области физики путем коллективной экспериментальной деятельности своих членов, следуя методу, установленному Галилеем, на работы которого она прямо опиралась. Ее гербом была печь с тремя тиглями, над которой помещена надпись — изречение Данте «provando е riprovando» (доказательством и еще раз доказательством).

Действительными членами Академии были Винченцо Вивиани, Джованни Альфонсо Борелли, Карло Ренальдини, Алессандро Марсили, Паоло дель Буоно, Антонио Олива, Карло Дати, Лоренцо Магалотти. Потом к ним добавились многие итальянские и иностранные члены-корреспонденты.

Лучшая часть многосторонней десятилетней научной деятельности Академии была представлена «ученым секретарем» Магалотти в знаменитой работе 1667 года «Очерки о естественнонаучной деятельности Академии опытов». После общего введения в «Очерках» приводится описание термометров и методов их конструирования. Затем дается описание гигрометров, барометров и способов применения маятников для измерения времени. Далее идут описания четырнадцати серий систематических экспериментов: исследования атмосферного давления, затвердевания, термического изменения объема, пористости металлов, сжимаемости воды, магнитов, электрических явлений, цвета, звука, движения брошенных тел.

Примитивный галилеевский воздушный термоскоп Торричелли преобразовал в жидкостный (спиртовый) термометр. Его конструкция была настолько улучшена Торричелли и членами Академии и оказалась столь удобной для различных применений, что в XVII веке «флорентийские термометры» стали знамениты. Они были введены в Англии Бойлем и распространились во Франции благодаря астроному Бульо (1605–1694), получившему в дар такой термометр от польского дипломата.

В 1694 году один из членов Академии опытов Карло Ренальдини (1615–1698) первым предложил принять в качестве фиксированных температур при градуировке термометра температуру таяния льда и температуру кипения воды. Идея была поддержана в 1742 году астрономом Цельсием (1701–1744), предложившим стоградусную шкалу с точкой «0», соответствующей кипению воды, и точкой «100», соответствующей ее замерзанию. Изменение направления шкалы от 0 к 100 было произведено в 1750 году другим астрономом, Мартином Штремером (1707–1770).

Улучшив конструкцию барометров и термометров, члены Академии начали систематические метеорологические наблюдения. Измерения производились сначала в различных местах в Тоскане, затем в Милане, Болонье и Парме по определенным часам пять раз в сутки, причем отмечалось также направление ветра и состояние неба. Исследование накопленных таким образом Академией данных позволяет заключить, что метеорологические условия в Тоскане во второй половине XVII века не отличались от нынешних.

5 марта 1667 года Академия провела свое последнее заседание, и в том же году она была распущена. Точные причины ее роспуска неизвестны, но свою роль сыграли, по-видимому, и анонимность открытий, предписываемая правилами устава (согласно правилам, автор любого суждения, опыта, наблюдения должен оставаться неизвестным, принести себя в жертву Академии); и соперничество и зависть, зародившиеся между ее членами, в особенности между двумя крупнейшими — Вивиани и Борелли, и, наконец, подозрительность римской курии, которая разжигала вражду между учеными, осмеивала их труды, угрожала их. Некоторые авторы сообщают, что князю Леопольдо была обещана кардинальская шапка (которую он и получил в конце того же 1667 года) при том единственном условии, что Академия будет распущена.

Какова бы ни была причина, роспуск Академии опытов был прискорбным событием для науки. Примерно в течение целого столетия итальянская наука ничего не могла дать европейской, на формирование которой она в свое время столь сильно повлияла.

Академия натуралистов. Прежде всех других стран примеру Италии последовала Германия. В 1652 году доктор Бауш основал «Академию натуралистов» (Academia naturae curiosonun или Cesarea Leopoldina), занимавшуюся специально медициной и переносившую центр своей деятельности туда, где постоянно жил ее президент. С 1705 года она стала издавать свои мемуары. Организация Бауша долгое время оставалась в одиночестве, потому что в немецких университетах XVII столетия было больше жизненных сил, чем в университетах французских и английских, и особой нужды в академиях не было.

Англия. Вернувшись в 1644 году в Англию из Италии, Бойль стал инициатором объединения энтузиастов нового научного направления. Эти «виртуозы», как он их называл, образовали некую «невидимую коллегию», которая с 1645 года начала свою деятельность в Лондоне и Оксфорде. Вскоре она стала столь авторитетной научной организацией, что в 1660 году была официально признана Карлом II и преобразована в Royal Society for the Advancement of Learning (Королевское общество для развития знания).

Денежные средства общества долгое время были весьма скудны, но, несмотря на это, оно начало с 1665 года издавать специальный журнал «Philosophical Transactions».

Постоянной тенденцией общества было производство экспериментальных исследований в духе Бэкона, исследований, не руководимых никакой предвзятой системой. Самым выдающимся из его членов в описываемый период был физик и химик Бойль. Бессмертные открытия Ньютона скоро придали деятельности общества огромную известность и выдвинули в нем на первый план занятия математикой.

Франция. Основанию Парижской академии наук также предшествовали постоянные собрания, которым ошибочно давали название академических, потому что, по-видимому, собиравшиеся время от времени ученые никогда не имели ни статутов, ни денежных средств, необходимых для регулярной деятельности. В 1636 году усилиями Роберваля и Этьена Паскаля было создано общество, собиравшееся по четвергам поочередно у каждого из своих членов. В состав этого общества был включен и Блэз Паскаль, бывший в то время почти ребенком. Это общество, состоявшее, по-видимому, большею частью из любителей, принадлежавших к числу членов парламента, закрылось во время Фронды. Несколько последующих попыток заново организовать его остались бесплодными.

Одновременно с деятельностью этого общества Габер начал собирать у себя общество картезианцев, последователей Рене Декарта, находившееся некоторое время в цветущем состоянии.

Учреждение в Лондоне Королевского общества побудило французских ученых сплотиться в Париже в Академию точных наук (Academic des Sciences); ее основал в 1666 году министр Кольбер. Ей было вменено в обязанность никогда не говорить на заседаниях ни о религиозных таинствах, ни о государственных делах:

«И если иногда и говорится о метафизике, морали, истории или грамматике, пусть даже мимоходом, то лишь в той мере, в какой это относится к физике и к отношениям между людьми».

Она состояла первоначально из 21 члена. Тут мог появляться Роберваль с некоторыми из своих личных друзей, картезианцам, однако, доступ туда был закрыт. Затем во Францию пригласили иностранцев: сначала Гюйгенса, и он прославил академию своими работами, а затем Кассини (1669) и Ремера (1672), эти трое затмили своими произведениями труды французских коллег. Но общество начало публиковать мемуары только с 1693 года, и лишь после этого стало пользовалось большим влиянием.

Несмотря на то, что иезуиты имели в своей среде нескольких даровитых профессоров, по странному недостатку предусмотрительности они не сумели добиться для этих профессоров звания членов академии. Таким образом, как бы с единодушного согласия между новой организацией ученых (академией) и схоластической традицией установился радикальный разрыв. Что же касается первоначального решения о не включении в академию картезианцев, то оно не продержалось долго. Избрание представителей школы Декарта, хотя и с некоторым запозданием, все же состоялось: в 1697 в академию был избран Фонтенелль, а в 1699 — Мальбранш. В итоге физическая система Декарта стала господствующей в академии, в иезуитских школах и в университетах именно тогда, когда открытия Ньютона обнаружили ее недостатки.

Берлинская академия. Берлинскую академию, исполняя желание своей жены Софии-Шарлотты, основал по предложенному Лейбницем плану прусский король Фридрих I. Это было простое подражание Лондонской и Парижской академиям. Внук Фридриха I позже говорил Вольтеру, что его деда уверили в необходимости содержать Академию, подобно тому, как человека, возведенного в дворянское звание, уверяют в необходимости содержать стаю гончих собак.

Фридрих II был первым из прусских королей, серьезно занявшихся академией, которая до той поры влачила довольно жалкое существование, хотя и начала с 1710 году издавать свой «Литературный сборник». Ее роль сделалась действительно блестящей с середины XVIII века. К числу ее особенностей относилось то, что в ее составе имелся раздел филологии и истории, и поэтому она вела переписку одновременно и с Парижской академией наук, и с Парижской академией надписей и изящной литературы.

Следует отметить, что хотя правительства основывали эти академии наук со вполне определенными целями, все же со временем они стали совершенно независимыми учреждениями.

Главная сила старых академий заключалась в том, что они могли доставить ученым известность; это прежде всего поняли члены Лондонского королевского общества. Однако, хотя оно пользовалось гораздо большей свободой, чем однородное парижское общество, история этого последнего дает нам гораздо более ясное представление о тенденциях правительств, основывавших академии.

Правительства имели в виду создание чего-то вроде Мусейона. Они основывали учреждения, члены которых должны были заниматься необходимыми для государства работами по директивам министров. Чтобы набрать достаточное число членов, для самых выдающихся из них назначалось пенсион, и они назывались пенсионерами. В состав учащихся брали совершенно молодых людей, обративших на себя внимание не столько своими работами, сколько желанием отличиться. Среднюю группу между учащимися и членами академии составляли ассистенты, которые имели право участвовать в заседаниях и часто получали различные награды.

На подобное учреждение можно было возлагать определенные задания; можно было, например, потребовать от него нивелировки страны (выполнение этого задания составило важную работу астронома Пикара) или составление ее карты и т. д. Изучение математики и астрономии служило именно такой практической цели. Физикам, химикам и натуралистам точно также давались лишь такие проблемы, разрешение которых могло содействовать развитию промышленности и искусств. Эти практические установки правительств и объясняют, почему за первый период существования академий в них сравнительно мало занимались теоретическими исследованиями.

Эти же причины привели и к другим следствиям. Для того, чтобы получить возможность возлагать на академиков все работы, какие оно найдет нужным, правительство выбирало в состав членов академии, за очень редким исключением, лишь людей, не имеющих отношения к преподавательской работе.

Научные журналы. Для постоянного развития научных исследований, кроме академий, необходим был и другой орган. Серьезные научные работы не находили большого числа читателей и поэтому не могли покрывать расходов, связанных с их печатанием в виде книг. Однако их все же нужно было издавать, и притом так, чтобы с ними могли знакомиться небогатые ученые. Было необходимо также своевременно опубликовывать все научные новости, результаты всевозможных наблюдений и мелкие заметки.

Первый периодический орган, предназначенный для удовлетворения потребностей этого рода, был основан советником Парижского парламента Дени де-Салло (1626–1669), который, получив от Кольбера привилегию, выпустил в свет 5 января 1665 года первый номер своего ежемесячника. Отчеты о вновь вышедших сочинениях сопровождались у него, правда, оценками, зачастую сильно раздражавшими самолюбие авторов.

Скоро Дени де-Салло пришлось вступить в борьбу с иезуитами. Его обвинили в сочувствии янсенизму, а папский нунций даже стал жаловаться на то, что журнал дурно отзывается об инквизиции. Кольбер был вынужден запретить де-Салло руководство изданием, но вознаградил его назначением на выгодную должность по финансовому ведомству. Журнал продолжал выходить под руководством разных лиц. В 1701 году правительство приняло на себя расходы по его изданию и поручило редактирование специальному комитету ученых. Этот способ оставался неизменным вплоть до нашего времени, за исключением перерыва с 1792 по 1816 год, в связи с известными событиями.

Успех французского журнала вызвал подражание в других странах. В 1682 году Отто Менке (1644–1707) основал в Лейпциге научный журнал. Благодаря статьям Лейбница журнал этот скоро приобрел огромное значение для математики; его издание продолжалось вплоть до 1774 года. Также и в Голландии стали издаваться три научных журнала. Все они занимались столько же литературой, сколько и науками. Ученый мир не подвергся еще достаточной дифференциации, необходимо вызываемой самим развитием науки. Например, когда Гюйгенс открыл существование спутника Сатурна, французской академии эту важную новость сообщил не имевший никакого отношения к астрономии Шапелен. Разумеется, его сообщение возбудило в академиках сильнейший энтузиазм.

Французские названия журналов, издававшихся в Голландии, достаточно ясно показывают, что деспотизм Людовика XIV заставил его поданных (протестантов, янсенистов и других) искать страну, где печатание книг и журналов не подвергалось бы таким затруднениям и опасностям, как во Франции. Отмена Нантского эдикта сильно содействовала распространению в Европе французского языка и поставила его почти на целое столетие в разряд всеобщего языка науки, наряду с латинским.

В то же время в результате этой отмены Франция лишилась многих гениальных людей, могущих ее прославить, так как ряд крупных ученых вынужден был покинуть отечество.