Ветер стих, в Ваза-парке частые капли дождя тихо падали на двойной ряд киосков по продаже лотерейных билетов, карусель и двух полицейских в черных дождевиках. Карусель вращалась, и на одной из жестяных лошадок одиноко сидела девочка в красном пластиковом дождевике и платочке. Она ездила по кругу под сильным дождем и с важным видом смотрела прямо перед собой. Чуть в сторонке стояли под зонтиком ее родители и удрученно наблюдали за этим зрелищем. Из парка доносился свежий запах листьев и мокрой травы. Был субботний день и, несмотря ни на что, все-таки лето.

В ресторане чуть наискосок напротив парка было почти пусто. Тишину в заведении нарушало лишь слабое успокаивающее шуршание дневных газет в руках нескольких постоянных посетителей и приглушенный звук стрел, которые бросали в мишени в игровом зале по соседству. Мартин Бек и Колльберг сидели в буфете, в нескольких шагах от столика, где всегда заседал Альф Матссон со своими коллегами. Теперь за столом никто не сидел, но в центре стоял бокал с красной табличкой «ЗАНЯТО». Очевидно, она была там всегда.

— Обеденное время пик уже прошло, — сказал Колльберг. — Через час понемножку начнет снова заполняться, вечером здесь будет такая давка, что люди станут лить пиво друг другу по спине и не смогут пошевелиться.

Обстановка не располагала к глубокомысленным рассуждениям. Поздний обед они съели молча. На дворе журчало шведское лето. Колльберг допил пиво, сложил салфетку, вытер губы и сказал:

— Трудно попасть туда через границу без паспорта?

— Очень трудно. Говорят, границы очень хорошо охраняют. Иностранцу, незнакомому с порядками, это вряд ли удалось бы.

— А если уезжаешь обычным способом, необходимы паспорт и виза?

— Да, и, кроме того, так называемый вкладыш. Это такой листок бумаги, получаешь его после приезда, кладешь в паспорт, а когда уезжаешь, паспортный контроль забирает его у тебя. Кроме того, перед отъездом тебе ставят штамп в паспорт, на ту страницу, где у тебя виза. Посмотри.

Мартин Бек вытащил паспорт и положил его на стол. Колльберг долго изучал все штампы. Потом сказал:

— А если у тебя есть виза и этот вкладыш, ты можешь ехать, куда захочешь? Через любую границу?

— Да. Можешь ехать в пять стран: Чехословакию, Советский Союз, Румынию, Югославию и Венгрию. Причем можешь ехать на автомобиле или в поезде, лететь самолетом или плыть на пароходе или теплоходе.

— На пароходе? Из Венгрии?

— Конечно, по Дунаю. Из Будапешта на «Ракете» за пару часов можно добраться до Братиславы или Вены.

— Кроме того, можно ехать на велосипеде, идти пешком, плыть, скакать на лошади или ползти, — сказал Колльберг.

— Да, пока не дойдешь до пограничного пункта.

— А в Австрию и Югославию можно ехать без визы?

— Это зависит от того, какой у тебя паспорт. Если он у тебя, например, шведский, или западногерманский, или итальянский, то виза тебе не нужна. С венгерским паспортом можно ехать без визы в Чехословакию или Югославию.

— Но он этого не сделал.

— Нет.

Им принесли кофе. Колльберг все еще изучал штампы в паспорте.

— Датчане не поставили тебе штамп, когда ты прилетел в Копенгаген, — сказал он.

— Нет.

— Следовательно, не существует никаких доказательств того, что ты вернулся в Швецию.

— Нет, — сказал Мартин Бек и спустя несколько секунд добавил: — Если не считать того, что я сижу здесь перед тобой.

За последние полчаса ресторан уже порядком заполнился и начало не хватать мест. Мимо них прошел мужчина лет тридцати пяти, сел за столик с табличкой «ЗАНЯТО», заказал пиво и без всякого интереса уставился в газету. Время от времени он нервно поглядывал в сторону двери, словно кого-то ждал. Он был с усами и бородой, в темных очках, на нем были коричневый узорчатый пиджак, белая рубашка, коричневые туфли.

— Кто это? — спросил Мартин Бек.

— Не знаю, они все выглядят одинаково. Кроме того, иногда тут появляются самые разные случайные люди, приходят на минутку и сразу же исчезают.

— Это не Молин, его я бы узнал.

Колльберг покосился на него.

— Может, Гюннарссон?

— Нет, того я тоже видел.

В ресторан вошла женщина. Рыжеволосая, довольно молодая, в кирпично-красном свитере, твидовой юбке и зеленых чулках. Она двигалась непринужденно, рыскала глазами по залу и при этом ковырялась в носу. Потом присела за заказанный столик и сказала:

— Мое почтение, Пелле.

— Мое почтение.

— Пелле, — сказал Колльберг, — значит, это Кронквист. А эта женщина — Пиа Больт.

— Почему у них у всех усы и борода?

Мартин Бек произнес это в глубокой задумчивости, словно это была проблема, над которой он уже долго ломает себе голову.

— Наверное, это фальшивые усы и борода, — совершенно серьезно ответил Колльберг.

Он взглянул на часы.

— Только для того, чтобы нас раздражать, — добавил он.

— Нам уже пора возвращаться, — сказал Мартин Бек. — Ты сказал Стенстрёму, чтобы он пришел?

Колльберг кивнул. Уходя, они услышали, как мужчина по имени Пер Кронквист подзывает официантку:

— Поскорее дорогая! Я умираю от жажды!

Несколько человек рассмеялось.

В управлении полиции было тихо, как в кирхе. Стенстрём сидел в кабинете и раскладывал пасьянс.

Колльберг окинул его критическим взглядом и сказал:

— Что-то ты рано начинаешь. Что будешь делать, когда состаришься?

— Сидеть и говорить то же самое, что и сейчас: «Почему я здесь сижу?».

— Проверишь несколько алиби, — сказал Мартин Бек. — Леннарт, дай ему список.

Стенстрём взял список и бегло просмотрел его.

— Сейчас?

— Да, еще сегодня вечером.

— Молин, Лунд, Кронквист, Гюннарссон, Бенгтфорс, Пиа Больт. Кто это такой, Бенгтфорс?

— Это опечатка, — хмуро сказал Колльберг. — Там, естественно, должно быть Бенгт Форс.

— Девушку тоже проверять?

— Да, если это тебя развлечет, — сказал Мартин Бек. — Она сидит в ресторане «У кружки».

— Я могу говорить непосредственно с ними?

— Конечно. Почему бы и нет? Обычный опрос в связи с делом Альфа Матссона. Теперь уже все знают, о чем идет речь. Кстати, как там дела у ребят из отдела по борьбе с наркотиками?

— Я разговаривал с Якобсоном, — сказал Стенстрём. — Они уже набрали почти полные сети. Когда разнеслось, что Матссон в этом замешан, у всех развязались языки. Кстати, мне пришла в голову одна идея. Матссон продавал среди прочих нескольким полным развалинам и вытягивал из них неплохие деньги.

Он замолчал.

— Так какая же идея пришла тебе в голову? — спросил Колльберг.

— Возможно, один из этих бедняг, которых он обдирал, какой-нибудь его клиент уже был сыт по горло, если можно так выразиться?

— Ну, такое возможно, — с серьезным видом сказал Мартин Бек.

— Особенно в кинофильмах, — дополнил Колльберг. — Американских.

Стенстрём сунул список в карман и встал. В дверях он остановился и обиженно сказал:

— У нас иногда тоже так бывает.

— Возможно, — согласился Колльберг. — Но ты забыл, что Матссон исчез в Венгрии, куда поехал за товаром для этих своих бедняг. Ну, тебе уже пора уходить.

Стенстрём ушел.

— Ну, ты и ехидный, — заметил Мартин Бек.

— Он что, не может подумать, прежде чем говорить? — сказал Колльберг.

— Вот именно, он подумал.

— Ну да!

Мартин Бек вышел в коридор. Стенстрём как раз надевал пиджак.

— Посмотри каждому в паспорт.

Стенстрём кивнул.

— И не ходи один.

— Они опасны? — колюче спросил Стенстрём.

— Инструкция, — проворчал Мартин Бек.

Он вернулся к Колльбергу. Они сидели тихо, пока не зазвонил телефон. Мартин Бек взял трубку.

— Разговор с Будапештом состоится в семь часов, а не в пять, — сухо сообщила телефонистка.

Они немного поразмышляли над этим сообщением. Потом Колльберг сказал:

— Черт возьми. Это досадно.

— Гм, — сказал Мартин Бек. — Ты прав, ничего хорошего в этом нет.

— Два часа, — сказал Колльберг. — Может, поедем немножечко оглядимся?

— Почему бы и нет?

Они проехали через Вестерброн. Субботнее движение уже затихло, и на мосту почти не было машин. Посередине моста они обогнали немецкий автобус с туристами. Он ехал медленно, и Мартин Бек видел, как туристы встают и смотрят в окна на отливающую серебром воду залива и дождливую панораму города на заднем плане.

— Молин — единственный из них, кто живет не в центре, — сказал Колльберг. — Начнем с него.

Они продолжили путь через Лильехольмсброн, проехали по Орстаплан, где клубился густой туман, и повернули в аллею на Сокенвеген. Колльберг свернул с главного шоссе и немного попетлял по узким улочкам, застроенным частными домиками, пока не нашел нужный. Он медленно ехал вдоль живых изгородей и читал таблички на калитках.

— Здесь, — сказал он. — Молин живет слева. Эти ступеньки ведут к нему. Раньше в доме жила одна семья, но теперь его разделили. Второй вход сзади.

— Кто живет в другой половине дома? — спросил Мартин Бек.

— Какой-то таможенник на пенсии, с женой.

Сад перед домом был большой, заросший искривленными яблонями и густыми кустами смородины и крыжовника. Живая изгородь была аккуратно подстрижена, а белая калитка казалась свежевыкрашенной.

— Большой сад, — сказал Колльберг. — И должным образом защищен от любопытных. Хочешь как следует все это осмотреть?

— Нет, поезжай дальше.

— Ну, тогда поедем на Свартенгатан, — сказал Колльберг, — к Гюннарссону.

Они поехали по Нюнесвеген в Сёдермальм и припарковали автомобиль на Мосебакеторг.

Дом номер шесть по Свартенгатан находился почти на самой площади. Это был старый жилой дом с большим мощеным двором. Гюннарссон жил на третьем этаже, окна его квартиры выходили на улицу.

— Он живет здесь не очень давно, — через минуту сказал Мартин Бек.

— С первого июля.

— А до этого жил в Хагалунде. Знаешь где?

Колльберг остановился перед красным светофором возле кирхи Святого Якоба и кивнул в направлении большого углового окна ресторана «Опера-келларен».

— Может, они все как раз там сидят, — сказал он. — Кроме Матссона. В Хагалунде? Да, знаю.

— Ну, так мы потом туда тоже съездим, — сказал Мартин Бек. — Поезжай вдоль воды, чтобы я мог посмотреть на суда.

Они ехали по Страндвеген, и Мартин Бек смотрел на суда. У Блазиехольмстранд стояла на якоре огромная белая яхта с американским флагом на корме, а между двумя аландскими баржами у Юргордсброн втиснулся польский катер. Перед входом в дом Пиа Больт на Стриндберггатан маленький мальчик в пестром дождевичке и моряцкой зюйдвестке вез по первой ступеньке красный двухэтажный автобус из пластмассы и громко рычал, изображая звук мотора. Он зарычал еще громче, когда остановил автобус, чтобы дать возможность Колльбергу и Мартину Беку проскользнуть внутрь.

В коридоре стоял Стенстрём и хмуро изучал список Колльберга.

— Чего ты здесь стоишь? — спросил Колльберг.

— Ее нет дома. И в ресторане «У кружки» ее не было. Вот я стою здесь и размышляю, куда мне пойти теперь. Но если вы хотите меня сменить, то я могу идти домой.

— Попытайся сходить в «Опера-келларен», — посоветовал ему Колльберг.

— Кстати, почему ты один? — поинтересовался Мартин Бек.

— Я был с Рённом, он сейчас придет. Он заскочил к своей маме с букетом цветов. У нее сегодня день рождения, и она живет здесь за углом.

— А что ты узнал об остальных? — спросил Мартин Бек.

— Мы проверили Лунда и Кронквиста. Из «Опера-келларен» они ушли около полуночи и направились прямиком в пивную «Гамбург». Там встретили каких-то знакомых девушек и около трех поехали домой к одной из них.

Он посмотрел в список.

— Ее фамилия Свенсон, и она живет на Сагавеген на острове Лидингё. Там они остались до утра пятницы, аж до восьми часов, а потом поехали в такси на работу. В час дня пошли в ресторан «У кружки» и сидели там до пяти, а потом уехали в Карлстад делать репортаж. Остальных я еще не успел проверить.

— Это я понимаю, — сказал Мартин Бек. — Продолжай проверять. Мы будем в Кристинеберге в семь часов. Когда у тебя все будет готово, позвони.

Когда они ехали в Хагалунд, лило как из ведра. Колльберг остановился перед низким жилым домом, где еще два месяца назад жил Гюннарссон. Вода заливала лобовое стекло, а дождь стучал по металлической крыше так, что не было слышно собственного голоса.

Они подняли воротники и побежали через тротуар к дому. Он был трехэтажный и на двери одной квартиры на втором этаже была приколота кнопкой табличка. Имя на табличке значилось также и в списке в вестибюле, причем табличка выглядела белее и новее, чем все остальные.

Они вернулись в автомобиль, объехали дом и остановились с другой стороны. В квартире, где раньше жил Гюннарссон, было всего лишь два окна, и она, очевидно, была однокомнатная.

— Наверное, это малометражная квартира, — сказал Колльберг. — Теперь, когда у него квартира побольше, он женится.

Мартин Бек смотрел на дождь. Ему было холодно и хотелось курить. На противоположной стороне улицы было поле, а чуть дальше поросший лесом холм. На краю поля возвышался новенький многоэтажный дом, а рядом с ним строились другие. Очевидно, все поле хотят застроить рядами совершенно одинаковых многоэтажных домов. Из дома, где жил Гюннарссон, открывался спокойный, почти деревенский вид, но теперь он безнадежно погибнет.

Посреди поля были сгоревшие остатки какого-то дома.

— Что здесь горело? — спросил Мартин Бек и показал на обгоревшие развалины.

Колльберг подался вперед и прищурил глаза, вглядываясь в сильный дождь.

— Какая-то деревенская усадьба, — сказал он. — Помню, я видел ее здесь в прошлом году. Красивый деревянный домик, но там уже тогда никто не жил. Думаю, его сожгли пожарные. Сам знаешь, они используют такие дома для учений. Для учений поджигают, потом гасят, потом снова поджигают и гасят и так далее, пока от дома ничего не останется. Жаль, это был очень красивый домик. Тут, наверное, будут строить новый дом.

Он взглянул на часы и завел мотор.

— Придется поднажать, чтобы успеть до того, как соединят с Будапештом.

Дождь струился по стеклу, и Колльбергу пришлось вести машину осторожно. До кристинебергского управления они ехали молча. Вышли из автомобиля, когда было без пяти семь и уже стемнело.

Телефон зазвонил в семь с точностью, казавшейся сверхъестественной. Это действительно было сверхъестественно.

— Черт возьми, где там застрял Леннарт? — допытывалась жена Колльберга.

Мартин Бек передал трубку и попытался не слушать ответы Колльберга в следующем диалоге:

— Ну да, так я ведь уже скоро приду.

— Ну да, это уже долго не продлится, я ведь тебе говорю.

— Завтра? Ну, понимаешь, не сердись, но это будет трудно…

Мартин Бек сбежал в туалет и не возвращался, пока не услышал, что Колльберг положил трубку.

— Нам нужно завести детей, — заявил Колльберг. — Бедняжка, сидит там одна и ждет меня.

После их свадьбы прошло только полгода, так что со временем это дело можно поправить.

Через минуту дали Будапешт.

— Не сердитесь, что вам пришлось ждать, — сказал Слука, — но в субботу трудно кого-либо найти. Вы были правы.

— Относительно этого паспорта?

— Да. Один бельгийский студент потерял его в гостинице «Ифьюшаг».

— Когда?

— Точно мы это еще не установили. Он приехал в гостиницу двадцать второго утром. Альф Матссон приехал в тот же день вечером.

— В таком случае все, очевидно, сходится.

— Вы думаете? Трудность состоит в том, что этот студент, его фамилия Редер, в Венгрии впервые и совсем не знает, какие здесь порядки. Утверждает, что ему это вовсе не показалось странным, он отдал паспорт и полагал, что получит его, когда будет уезжать. Поскольку он приехал сюда на три недели, он все это время даже не вспоминал о паспорте и начал разыскивать его только в понедельник, другими словами, в тот день, когда мы с вами впервые встретились. Ему понадобился паспорт для того, чтобы проставить там болгарскую визу. Впрочем, это следует лишь из его собственных слов.

— Возможно, это правда.

— Да, возможно. В бюро регистрации мгновенно заявили, что Редер получил свой паспорт утром на следующий день после приезда, то есть двадцать третьего, в тот день, когда Матссон переехал из «Ифьюшага» в гостиницу «Дунай» и исчез. Редер клянется, что паспорт не получал, а в бюро регистрации так же непреклонно уверяют, что положили его паспорт в ячейку для ключа в пятницу вечером и что он, следовательно, должен был получить паспорт в субботу утром, когда спустился в вестибюль.

— Кто-нибудь помнит, что действительно давал ему паспорт в руки?

— Нет. Персонал получает ежедневно около пятидесяти паспортов и приблизительно столько же каждый день возвращает. Кроме того, вечером паспорта раскладывает по ячейкам один человек, а утром их выдает другой.

— Они видели этого Редера?

— Да. Он еще живет в гостинице, и посольство хлопочет, чтобы он мог уехать домой.

— А вы что на это скажете? Думаете, все сходится?

— У него есть усы и борода. В остальном они, правда, не похожи, по крайней мере на фотографии. Но люди, к сожалению, вообще на себя не похожи на старых фотографиях. Этот паспорт ночью кто-то преспокойно мог украсть. Нет ничего проще. Ночной портье дежурит один, иногда ему приходится поворачиваться спиной или вообще уходить. А у паспортного контроля нет времени на изучение лиц, когда границу в обоих направлениях пересекают толпы народу. Если этот ваш соотечественник прикарманил паспорт Редера, он мог по этому паспорту спокойно уехать из Венгрии.

Минуту было тихо. Потом Слука сказал:

— Кто-то ведь это сделал.

Мартин Бек выпрямился.

— Вы в этом уверены?

— Да. Мне сообщили это двадцать минут назад. Вкладыш Редера находится у нас. Паспортный контроль в Хедешхаломе получил его днем двадцать третьего июля. Его отдал пассажир скорого поезда Будапешт — Вена. А этим человеком не мог быть Редер, потому что он еще здесь.

Слука снова замолчал. Потом нерешительно произнес:

— Думаю, необходимо полагать, что Матссон все же из Венгрии уехал.

— Нет, — сказал Мартин Бек. — Его вообще там не было.