Утром двадцать первого ноября Гюстав Борглюнд умер в инфекционной больнице города Мальмё. Его доставили слишком поздно, и врачи ничего уже не могли сделать.

Зато Эмиль Элофссон и Давид Гектор выкарабкались во многом благодаря искусству хирургов. Конечно, обоим досталось, особенно опасным было положение Элофссона – одна пуля прошла сквозь печень, другая рядом с поджелудочной железой.

Элофссон и Гектор были не в состоянии говорить ни в понедельник, ни во вторник, а Борглюнд ничего не знал – даже того, что его подстерегает смерть.

Успехи оперативного штаба ЦПУ были на уровне ожидаемого. Машина не найдена, убитый не опознан.

Борглюнд увенчал свою долгую карьеру, состоявшую из сравнительно безобидных промахов, тем, что испустил дух в среду, в четыре часа утра. Весть о его кончине за несколько часов дошла до ЦПУ. Она вызвала бурю чувств и длинную череду телефонных переговоров между Стигом Мальмом и полицмейстером Мальмё. ЦПУ требовало активных действий.

Под активными действиями ЦПУ подразумевало отправку во все концы автобусов с полицейскими в пуленепробиваемых жилетах и шлемах с плексигласовыми щитками перед лицом. Далее подразумевалось использование снайперов, автоматического оружия и бомб со слезоточивым газом; всем этим полицию охотно снабжала армия.

Леннарт Колльберг подразумевал под активными действиями разговор с людьми. Весь понедельник и весь вторник он пассивно наблюдал поток молодых людей, произвольно задержанных ревностными полицейскими. Колльберг был достаточно опытным сыщиком и знал, что человек, который полгода не ходил в парикмахерскую, далеко еще не кандидат в убийцы. К тому же, насколько он понимал, об убийстве не было речи. Но после кончины Борглюнда все вошли в такой раж, что кто-нибудь должен был предпринять что-нибудь дельное. Поэтому Колльберг зашел за своей машиной в гараж при отеле «Св. Йорген», где обычно останавливались высокие полицейские чины, и отправился в городскую больницу Мальмё. Он собирался переговорить с Элофссоном и Гектором.

Колльберг был человек закаленный, и все же его потрясло то, что он увидел в палате. Он еще раз поглядел на бумажку с адресом, который ему написал Пер Монссон. Все правильно. А что он находится в Швеции, ему и без бумажки известно.

Здание было выстроено в прошлом веке, и в палате стояло три десятка коек. Запах невыносимый, и вся картина сильно смахивала на перевязочный пункт во время Крымской войны. Не больница, а сплошной позор.

Он показал свое удостоверение медсестре.

– Вы ошиблись, – сказала она. – Они не в общей палате, им отвели отдельную, у нас их четыре. Каждая на две койки. Вы можете сейчас поговорить с ранеными, – продолжала она. – Только не слишком долго. Элофссону больше досталось, но Гектор, пожалуй, дольше пролежит.

– Я постараюсь не засиживаться.

Войдя к коллегам, Колльберг убедился, что начальство позаботилось о своих раненых подчиненных. Цветы, шоколад, фрукты… Радио и цветной телевизор.

Гектор держался бодрее, хотя левая рука и обе ноги у него были подвешены.

Над Элофссоном висело сразу четыре капельницы, одна с кровью, другие с жидкостями разного цвета.

– Небось, несладко здесь валяться, – сказал Колльберг.

– Наш час еще не пробил, – отозвался Гектор.

– Парень, который в вас стрелял, убит.

– Да, это надо же, я его все-таки хлопнул, – оживился Гектор. – Сам лежал с двумя пулями, темно, да еще коллега упал как раз между нами.

– Вспомнил имя, – вдруг сказал Элофссон. – Каспер.

– Каспер?

– Точно. «В машину, живо, Каспер», – сказал тот, который стрелял в меня. Точно, Каспер.

– Ты совершенно уверен?

– Абсолютно. Я же говорю, странное имя. Каспер – я никого не знаю с таким именем.

– Я тоже, – сказал Колльберг.

– И не «крайслер», а «шевроле». Светло-зеленая, а не синяя машина, нам неправильно сообщили.

– Так, – протянул Колльберг. – Понятно.

– Вот, а еще номер, – продолжал Гектор. – Они сказали, что буква А. То есть, понимай, стокгольмская машина со старыми номерами. И сказали – три шестерки. А на самом деле буква была Б и номер начинался двумя семерками. Потом еще какая-то цифра, а после нее, кажется, еще одна семерка.

– Я на этот счет ничего не могу сказать, – заметил Элофссон.

– Это очень важно, – сказал Колльберг. – Значит, зеленый «шевроле» зарегистрирован в Стокгольмской губернии, в номере две или три семерки.

– Вот именно, – подтвердил Гектор. – Я всегда стараюсь все примечать и редко ошибаюсь.

– Что верно, то верно, – согласился Элофссон. – Коллега всегда начеку.

– Ну и как же был одет этот Каспер?

– Темная куртка и джинсы, – ответил Гектор. – Маленький, волосы светлые. И длинные.

– Теперь все так одеты, – заметил Элофссон.

Вошла младшая медсестра, она катила тележку с множеством пробирок. Пока она занималась Элофссоном, Колльберг отодвинулся в сторонку.

– Можешь еще говорить? – спросил он Гектора.

– Сколько угодно. О чем ты хотел спросить?

– Да как все происходило… Вы останавливаете их, выходите из машины. Перед этим ты успел заметить марку машины, цвет и номер.

– Все верно.

– А они что?

– Они тоже вышли. Коллега Эмиль посветил фонариком внутрь их машины. Потом схватил того парня, что стоял ближе. А тот начал стрелять.

– Тебя сразу ранило?

– Почти сразу. По-моему, первые пули коллега принял на себя. Все это так быстро произошло… А потом и мне досталось.

– Но ведь ты тоже мог выхватить пистолет?

– Он у меня был в руке.

– Значит, ты шел к машине с пистолетом в руке?

– Ну да, у меня было словно предчувствие.

– А парни в машине, по-твоему, видели твой пистолет?

– Должны были видеть. Но патрон не дослан. Не положено. Надо было дослать, прежде чем отстреливаться.

Колльберг бросил взгляд на Элофссона – тому стало совсем плохо. Исследование показало, что у Элофссона и Борглюнда патроны были досланы. Но ни тот, ни другой не стреляли, а Элофссон даже не расстегнул кобуру, это точно установлено.

– Слушай, – окликнул Колльберга Гектор. – Тут поговаривают, будто Гюстав Борглюнд убит. Это правда?

– Правда, – сказал Колльберг. – Умер сегодня утром.

Колльберг видел, что Элофссон совсем обессилен, но требовалось задать еще несколько вопросов.

– Вы заметили, они оба в вас стреляли?

– Мне казалось, второй тоже стрелял, – ответил Элофссон. – В тот момент, когда все это происходило, я был уверен, что оба стреляют. Потому что за спиной у меня звучали выстрелы. Но теперь получается, что это коллега стрелял.

Колльберг снова повернулся к Гектору:

– А ты что скажешь?

– Уверенно могу сказать только, что длинный брюнет стрелял в Эмиля и меня, когда мы на земле лежали. Затем я услышал, как машина сперва развернулась, потом рванула с места.

– Значит, никто из вас не берется точно сказать, что светловолосый стрелял? Может, у него и оружия не было?

– По-моему, нет, – сказал Гектор. – Я ничего такого не видел.

Элофссон промолчал. Похоже было, что он дремлет.

Колльберг смотрел на Гектора. В уме у него вертелся один вопрос: «У тебя всегда бывают такие предчувствия? Что ты сперва выхватываешь пистолет, а потом задаешь вопросы?» Но сейчас не время выяснять такие вещи.

– Ладно, ребята, я пошел, – сказал он. – Поправляйтесь.

Беседу с ранеными он расценил как полезную и поучительную.

В полицейском управлении Мальмё Пер Монссон перекусил пополам зубочистку, швырнул в мусорную корзину и сказал:

– Вот это номер. Трое суток разыскиваем по всей стране не ту машину. Не та марка, не тот цвет, не та буква, не те цифры. Полный набор.

– Отчего умер Борглюнд? – спросил Колльберг.

– Убит в связи с перестрелкой, – произнес Монссон с каменным лицом. – Так будет написано в газетах.

Он достал из нагрудного кармашка новую зубочистку, не спеша снял с нее целлофан.

– Вот, у меня тут все точно записано во избежание недоразумений.

Он протянул Колльбергу листок, и тот прочел:

«Полицейский Гюстав Борглюнд, 37 лет, скончался сегодня утром вследствие травм, полученных им в связи с перестрелкой между полицией и двумя вооруженными головорезами в Юнгхюсен. Еще двое полицейских были тяжело ранены в той же перестрелке. Однако их состояние можно считать удовлетворительным».

Колльберг положил листок на стол.

– Отчего он умер на самом деле?

Монссон невозмутимо уставился в окно и сказал:

– Его ужалила оса.