В окончательном заключении патологоанатома значилось, что смерть Вальтера Петруса наступила между шестью и девятью утра. Не было никаких причин подвергать сомнению слова Мод Лундин, что он был жив, когда она уходила из дому около половины седьмого. Ни Оса Турелль, ни Мартин Бек не считали ее причастной к убийству.

Конечно, тот факт, что наружная дверь была отперта, помог убийце войти в дом и застичь Петруса врасплох в ванной, но самым загадочным было, как он вообще мог подобраться к дому незамеченным. Приехал ли он на машине – вероятнее всего – или поездом, все равно казалось странным, что никто из соседей не видел его.

В дачном поселке, где все знают друг друга, во всяком случае, знают ближайших соседей и их машины, именно утром, от половины седьмого до девяти, больше всего шансов быть увиденным. В это время все на ногах, мужчины отправляются на службу, дети идут в школу, домашние хозяйки заняты уборкой или работают в саду.

Несколько дней продолжался обход той части Рутебру, которая прилегала к дому Мод Лундин, и когда были опрошены практически все, оставалось только заключить, что никто не заметил ничего подозрительного. Перссон и его сотрудники, преимущественно Оса Турелль, разрабатывали версию, по которой убийца жил по соседству, однако пока не нашли никого, кто знал бы Петруса или имел причины убивать его.

Мартин Бек и Скакке изучали личную жизнь, деятельность и материальное положение Вальтера Петруса.

Это было не так-то просто, особенно в части материального положения. Петрус явно набил руку на обмане налоговых органов, свою продукцию он сбывал за границей и, надо думать, держал немалые деньги в швейцарских банках. Не приходилось сомневаться, что он занижал свои доходы и пользовался консультацией опытных юристов. Мартин Бек в этих делах не разбирался и охотно предоставил экспертам распутывать клубок.

Акционерное общество «Петрус-фильм» помещалось в старом доме на Нюбругатан, занимая капитально переоборудованную квартиру из шести комнат и кухни. У каждого из трех постоянных сотрудников был отдельный кабинет; правда, современная конторская мебель плохо вязалась с кафельными печами, дубовыми панелями и лепными карнизами. Сам Вальтер Петрус при жизни восседал за огромным письменным столом из дорогого дерева в красивой, просторной угловой комнате с высокими окнами. Одна комната служила просмотровым залом на десять мест, еще одна – складом и архивом.

Мартин Бек и Скакке провели два утренних часа в просмотровом зале, чтобы составить себе представление о кинопродукции Вальтера Петруса. Они посмотрели один фильм целиком и отрывки еще из семи фильмов, один гнуснее другого.

Скакке поначалу смущенно ерзал в кресле, потом начал зевать. Технически все фильмы были очень слабые, и называть их, как это сделала Мод Лундин, высокохудожественными было даже не преувеличением, а явной ложью. Мартин Бек заключил, что тут она покривила душой, – или же совершенно не разбирается в этом предмете.

Актеры – если вообще можно было называть так представленных на экране исполнителей – выступали преимущественно нагишом. Расходы на костюмы явно были минимальными. Если кто-то и появлялся одетым, то лишь для того, чтобы поскорее раздеться.

Во всех фильмах фигурировали три юные девушки, когда порознь, когда вместе. Одна из них заметно смущалась и неуверенно косилась на объектив, по чьей-то команде высовывая язык, вращая глазами и извиваясь всем телом. Молодые люди, за исключением одного негра, были все рослыми блондинами. Реквизит – весьма скудный, б óльшая часть действия происходила на одной и той же старой кушетке, только покрывало менялось.

Лишь один из фильмов можно было назвать сюжетным – тот самый, который упоминала Мод Лундин: «Любовь при полуночном солнце».

Судя по всему, он был снят в стокгольмских шхерах. Героиня, пятнадцатилетняя девочка, отправилась на байдарке на остров, чтобы отпраздновать иванов день на шведский лад. В корзине у нее лежали бутылка водки, бокал, тарелка, вилка и нож, булка хлеба, салат и белая полотняная скатерть. Вынеся на берег корзину и спиннинг, она принялась неторопливо раздеваться, сопровождая этот процесс нелепыми ужимками, томными гримасами и непристойными жестами. Мотнув головой и издав глухой стон, героиня забросила блесну и сразу же извлекла из воды здоровенного дохлого лосося. Обрадованная уловом, она прыгала по камню, вскидывала ноги, вращала бедрами и выпячивала груди. Потом живо развела огромный костер из очень кстати очутившейся на берегу кучи плавника и поджарила на нем рыбу. Разостлала скатерть и налила себе водки в бокал, из какого обычно пьют шампанское. Едва она осушила бокал, как из моря появился юный голый блондин. Она пригласила его разделить с ней трапезу, они пили водку из одного бокала и закусывали лососем, который вдруг оказался копченым и аккуратно нарезанным, словно его купили в магазине самообслуживания. Наступила ночь, хотя июньское солнце стояло высоко в небе, и юная пара исполнила вокруг костра нечто вроде ритуальной пляски. После чего, взявшись за руки, отправилась на зеленый луг, подыскала подходящий стог и четверть часа предавалась любви в различных позах. В заключение молодые вместе вошли в переливающееся солнечными бликами море. Конец.

– Господи, – простонал Скакке. – Подумать только, что на таких вещах можно заработать миллионы. Как, по-твоему, во сколько обошлась Петрусу эта макулатура?

– Немногим больше того, что ушло на пленку, проявление и размножение, – ответил Мартин Бек. – Студия не нужна, реквизит минимальный, режиссуру, если можно говорить о таковой, он осуществлял сам. Оператору, конечно, заплатил, и подбросил немного денег так называемым актерам.

– Лосось, понятно, дороговат, – заметил Скакке. – Могла бы и сосиски поджарить.

Заведующий сбытом акционерного общества «Петрус-фильм» предложил показать еще какой-нибудь кассовый фильм из той же серии, например «Любовь и вожделение в Швеции» или «Три ночи с шведской Евой», но Мартин Бек и Скакке были сыты по горло и вежливо отказались. Им объяснили, что «Любовь при полуночном солнце» – один из боевиков фирмы, продан в восемь стран.

Исполнительница главной роли теперь находилась в одной из этих стран, кажется в Италии, продолжая делать карьеру. Другой девушке директор Петрус устроил контракт с западногерманской фирмой. По мнению заведующего сбытом, девчонки тем самым были щедро вознаграждены сверх тысячи крон, которые обычно получала героиня.

Мартин Бек предоставил Скакке рыться дальше в грязном белье фирмы «Петрус-фильм», а сам решил, что пора уже навестить ближайших родственников покойного. Он еще в пятницу звонил на дачу в Юрсхольме, но взявший трубку врач тоном, не допускающим возражений, сухо ответил, что госпожа Петрус не в состоянии принимать посетителей, тем более из полиции. И дал понять, что было бы возмутительной бесцеремонностью помешать несчастной вдове хотя бы в субботу и воскресенье немного отдохнуть.

Теперь настал понедельник, десятое июня, и солнце ярко светило, когда Мартин Бек вышел на улицу из конторы Петруса. Близились каникулы и отпуска, и тротуары были заполнены более или менее озабоченным людом.

Мартин Бек направился в сторону Эстермальмской площади. Поравнявшись с новым помещением седьмого полицейского участка, он зашел туда, чтобы позвонить по телефону.

Трубку на даче Петруса взяла женщина. Она попросила подождать, после долгого перерыва вернулась и сообщила, что госпожа Петрус готова принять его при условии, что визит будет коротким. Он обещал не засиживаться.

Потом вызвал такси.

Дачу в Юрсхольме окружал большой сад, чуть ли не парк; вдоль дороги, ведущей к дому, стояли высокие тополя. Железные ворота были распахнуты, и водитель приготовился въехать на участок, но Мартин Бек попросил его остановиться у ворот, расплатился и вышел из машины.

Идя по хрустящей разровненным гравием аллее, он разглядывал дачу и сад. Со стороны улицы участок окаймляла искусно подстриженная, плотная живая изгородь в рост человека. Дорога разветвлялась, и правая ветвь оканчивалась у большого гаража. Огромный сад был прекрасно ухожен, идеально ровная линия разделяла газоны и узкие дорожки, которые извивались между декоративными кустами и клумбами. Судя по высоте тополей и возрасту фруктовых деревьев, сад был заложен очень давно.

К такому обрамлению подошел бы старинный дом, каких было немало в этом аристократическом дачном поселке. Но перед Мартином Беком стояло современное строение в два этажа, с плоской крышей и огромными окнами.

Пожилая женщина в черном платье и белом переднике открыла дверь раньше, чем он успел нажать кнопку звонка. Она молча провела его через просторный холл, мимо широкой лестницы, ведущей на второй этаж, еще через две комнаты и остановилась в сводчатом проеме у входа в большую солнечную гостиную, противоположная стена которой была сплошь застеклена. Светлый пол из сосновых досок блестел от лака. Мартин Бек не заметил ступеньку и чуть не упал, входя в гостиную, в углу которой, около стеклянной стены, возлежала на шезлонге вдова Петруса. На террасе за стеной стояли еще шезлонги, словно на палубе пассажирского парохода.

– Гопля, – сочувственно произнесла госпожа Петрус, отпуская в то же время женщину в черном таким движением руки, будто прогоняла муху.

Та повернулась, чтобы уходить, однако хозяйка остановила ее:

– Хотя нет, погодите, госпожа Петтерссон. Она обратилась к Мартину Беку:

– Может быть, господин комиссар хочет пить? Кофе, чай, пиво или что-нибудь спиртное? Лично я предпочитаю бокал хереса.

– Спасибо, – сказал Мартин Бек. – С удовольствием выпью пива.

– Пива и бокал хереса, – распорядилась хозяйка. – И принесите голландского печенья с сыром.

Мартин Бек подумал о том, что у вдовы Вальтера Петруса Петтерссона такая же фамилия, как у ее домашней работницы – кажется, так называют представительниц этой, слава Богу, все более редкой профессии. И возраст у них примерно одинаковый.

Он заранее навел справки и знал, в частности, что фамилия хозяйки и до замужества была Петтерссон, что звать ее Кристина-Эльвира, хотя она предпочитает называться Крис, что ей пятьдесят семь лет и она состояла в браке с Петрусом двадцать восемь лет. В молодости служила в конторе и перед замужеством была секретаршей в фирме, которой тогда заправлял Петрус. Продюсер Уолтер Петрус появился сравнительно недавно; много лет он был известен как Вальтер Петтерссон и торговал слегка подновленными старыми автомашинами. Занятие доходное, но не очень честное; строгие законы и усилившийся контроль вынудили его перейти в другую отрасль.

Стоя посреди гостиной, Мартин Бек продолжал рассматривать женщину в шезлонге.

Крашеная блондинка с модными мелкими кудряшками; под гримом угадывался загар; одета в черную чесучовую блузу и элегантные черные полотняные брюки. Очень худая; изможденное, болезненное лицо.

Он подошел к ней, и она милостиво подала ему тонкую морщинистую руку. В привычных выражениях, которые он, наверно, сто раз употреблял в подобных ситуациях, Мартин Бек выразил свое сочувствие и попросил извинить за навязчивость.

Он не знал, куда себя деть, – кроме шезлонга хозяйки, в этом углу не на что было сесть, но она наконец встала и прошла к огромным кожаным диванам, которые стояли в центре гостиной по обе стороны длинного стола с мраморной столешницей. Госпожа Петрус села на один диван, Мартин Бек на другой.

За стеклянной стеной с раздвижными дверями простиралась каменная терраса; ниже поблескивал плавательный бассейн. От бассейна широкий зеленый откос спускался к шеренге высоких прямых берез метрах в пятидесяти от дома. Сквозь кружевную зелень берез просвечивало голубое зеркало морского залива.

– Что верно, то верно, вид у нас красивый, – сказала Крис Петрус, проследив взгляд Мартина Бека. – Жаль, прибрежный участок не наш. Я велела бы срубить березы, чтобы лучше было видно воду.

– Березы тоже хороши, – заметил Мартин Бек.

Вошла госпожа Петтерссон, поставила на стол поднос, подала Мартину Беку пиво, а госпоже Петрус – бокал с хересом и вазу с печеньем. Забрала поднос и, не говоря ни слова, вышла.

Хозяйка подняла свой бокал и кивнула Мартину Беку. Сделав глоток, поставила бокал и сказала:

– Мы тут так уютно устроились. Когда купили участок шесть лет назад, здесь стояла какая-то жуткая старая развалюха, но мы ее снесли и построили взамен этот дом. Проект делал один из знакомых Уолтера, архитектор.

Мартин Бек подумал, что старая развалюха, несомненно, была уютнее. Помещения, которые он пока что видел, выглядели холодно и неприветливо, а сверхсовременная и, несомненно, весьма дорогая обстановка была рассчитана скорее на то, чтобы производить впечатление, чем на то, чтобы обеспечить тепло и уют.

– Вы не мерзнете зимой с такими большими окнами? – спросил он учтиво.

– Нет, что вы, у нас отопление в потолке и под полом. На террасе тоже. К тому же зимой мы здесь мало бываем. Уезжаем в более теплые края. В Грецию, Португалию, Африку…

Эта женщина явно еще не осознала, что в ее жизни наступила серьезная перемена. А может быть, перемена и не такая уж серьезная. Она потеряла мужа, но у нее остались его деньги.

Возможно, она даже желала его смерти. За деньги можно купить все, даже убийство.

– Какие отношения были у вас с мужем? – спросил он. Она озадаченно посмотрела на него, как будто полагала, что он пришел исключительно за тем, чтобы потолковать о доме, о виде из окна, о заграничных поездках. Наконец ответила:

– Очень хорошие. Мы были женаты двадцать восемь лет, у нас трое детей. Этого достаточно для прочного брака.

– Но это еще не значит, что брак был счастливый, – заметил Мартин Бек. – Что вы скажете об этом?

– За много лет привыкаешь друг к другу, приспосабливаешься, на недостатки смотришь сквозь пальцы. А вы верите в настоящие счастливые браки? Во всяком случае, мы не ссорились и не помышляли о разводе.

– Вы были посвящены в занятия мужа?

– Нисколько. Его фирма меня совсем не интересовала, я вообще не вмешивалась в его дела.

– Что вы думаете о фильмах, которые выпускала фирма вашего мужа?

– Я их никогда не смотрела. Конечно, мне известно, какого рода фильмы это были, но я свободна от предрассудков и воздержусь от оценок. Валле работал не жалея сил, всячески старался обеспечить мне и детям сносное существование.

Слово «сносное» вряд ли правильно характеризовало существование семейства Петрусов, но Мартин Бек воздержался от комментариев.

– Кстати, о детях, – сказал он. – Они, должно быть, уже взрослые. По-прежнему живут с вами?

Крис Петрус подняла бокал, повертела его в пальцах. Сделала глоток, поставила бокал на стол, потом ответила:

– И да, и нет. Старшему сыну двадцать шесть, он военный моряк. Живет у нас, когда бывает в Стокгольме, но по большей части он находится в плавании или в Карлскруне. Пьеру двадцать два, его привлекает искусство. Тоже хотел в кино работать, но эта отрасль переживает трудные времена, и он пока разъезжает, собирает впечатления, налаживает контакты. А вообще-то у него есть комната на втором этаже, так что и он тут живет, когда возвращается из поездок. Я отправила телеграмму на его последний адрес в Испании, но пока ответа нет. Не знаю даже, дошло ли до него известие о смерти отца.

Она взяла сигарету из большой серебряной сигаретницы на столе и прикурила от огромной, тоже серебряной, зажигалки.

– Ну и, наконец, Титти. Ей всего девятнадцать, но она уже неплохо зарабатывает, позируя фотографам. Живет когда у нас, когда в маленькой квартирке в Старом городе. Сейчас ее нет дома, а то бы я вас познакомила. Очень милая девочка.

– Не сомневаюсь, – учтиво заметил Мартин Бек и подумал, что в таком случае дочь явно пошла не в отца.

– Но даже если вы не интересовались делами мужа, то, все-таки, наверно встречались с его знакомыми, – продолжал он.

Крис Петрус расправила пальцами свои кудри:

– Ну как же, встречалась. Мы часто устраивали дома обеды для разных лиц, причастных к миру кино. Кроме того, Валле должен был посещать всевозможные приемы. Правда, в последние годы я редко ходила с ним.

– Почему?

Хозяйка посмотрела в окно.

– Не хотелось. Там всегда столько незнакомых людей, да еще куча молодежи, с которой у тебя мало общего. Да и Валле не очень настаивал. У меня есть свои друзья, мне с ними лучше.

Другими словами, Уолтер Петрус предпочитал не брать пятидесятисемилетнюю жену на вечеринки, на которых профессия и деньги позволяли ему волочиться за девчонками, не достигшими двадцатилетнего возраста. В шестьдесят два года он был жирный уродливый импотент с подмоченной профессиональной репутацией, но в определенных кругах он по-прежнему котировался высоко как создатель серьезного, высокохудожественного фильма, получившего приз на фестивале. Притягательная сила кино настолько велика, что многие юные девушки идут на любые жертвы и унижения, лишь бы пробиться в этот мир. И, конечно, Уолтер Петрус без колебания этим пользовался.

– Полагаю, у вас было время поразмыслить, кто мог убить вашего мужа, – сказал Мартин Бек.

– По-моему, это мог сделать только умалишенный. Страшно подумать о том, что он все еще ходит на свободе.

– В окружении вашего мужа не было никого, кому бы он дал повод…

Она перебила его, и впервые в ее голосе зазвучало волнение.

– Повод для такого поступка мог возникнуть только у сумасшедшего. Среди наших знакомых сумасшедших нет. И вообще, господин комиссар, что бы люди ни думали о моем муже, во всяком случае, никто не мог его настолько ненавидеть.

– Я вовсе не намеревался критиковать вашего мужа или его знакомых, – отозвался Мартин Бек. – Но может быть, он кого-то опасался, или кто-то чувствовал себя обиженным…

Она снова перебила.

– Валле никого не обижал. Он был добрый человек, всегда заботился обо всех своих сотрудниках. Конечно, в мире кино царит жестокая борьба, иногда приходится идти напролом, чтобы тебя не затоптали, он сам об этом говорил. Но чтобы он кого-нибудь настолько задел, это просто немыслимо.

Она допила свой херес и снова закурила. Мартин Бек подождал, давая ей успокоиться.

Через газон за стеклянной стеной шел человек в синем рабочем костюме.

– Кто-то идет, – произнес Мартин Бек. Она поглядела в сад.

– Это наш садовник, Хелльстрём.

Около плавательного бассейна садовник свернул вправо и пропал из поля зрения.

– У вас еще кто-нибудь здесь работает, кроме госпожи Петтерссон и садовника?

– Больше никого. Госпожа Петтерссон занимается хозяйством, два раза в неделю приходит уборщица. Когда мы устраиваем обед, понятно, нанимаем еще людей. Кстати, Хелльстрём не только нашим садом занимается. И живет не у нас, а в домике на соседнем участке.

– За машиной тоже он следит? Она кивнула:

– За машинами. У Валле «бентли», у меня маленький «ягуар». Хелльстрём содержит их в порядке, иногда он отвозил Валле в город. Валле сам не любил водить, так что Хелльстрём был еще и шофером. Конечно, иногда совпадало так, что мы с Валле ехали в город вместе, но вообще-то я предпочитаю свою машину, а Валле больше любил «бентли».

– Ваш муж совсем не водил машину?

– Редко. Только при крайней необходимости. – Она покрутила бокал, посмотрела на дверь. Потом встала: – Я только позову госпожу Петтерссон. Единственный недостаток этого дома – нет звонка на кухню.

Хозяйка вышла, и он услышал, как она кричит госпоже Петтерссон, чтобы та принесла графин с хересом. Вернулась и снова села на диван.

Мартин Бек подождал со следующим вопросом, пока госпожа Петтерссон не принесла графин и не удалилась. Глотнул пива, которое успело стать теплым, и сказал:

– Вам было известно о связях вашего мужа с другими женщинами?

Она ответила немедленно, глядя ему в глаза.

– Конечно, я знала про женщину, у которой он находился, когда его убили. Эта связь началась года два назад. Других у него, по-моему, не было, разве что какие-нибудь случайные, и ведь он был уже не юноша. Повторяю, я свободна от предрассудков и не мешала Валле жить, как ему удобно.

– Вы встречали Мод Лундин?

– Нет. И не желаю с ней встречаться. Валле тянуло к женщинам второго сорта, и я полагаю, что госпожа Лундин именно такова.

– У вас были связи с другими мужчинами? Она ответила не сразу:

– По-моему, это к делу не относится.

– Относится, иначе я не спросил бы.

– Если вы полагаете, что у меня есть любовник, который убил Валле из ревности, могу вас заверить, что вы ошибаетесь. Правда, много лет назад у меня был любовник, но это был друг Валле, и муж не возражал, пока это оставалось между нами. Я не собираюсь говорить вам, как его звали.

– Пожалуй, это и не нужно, – сказал Мартин Бек.

Крис Петрус провела рукой по лбу и зажмурилась. Ее жест показался ему театральным. Он заметил, что у нее наклеенные ресницы.

– А теперь я вынуждена попросить вас, чтобы вы оставили меня в покое, – произнесла она. – Право же, мне отнюдь не приятно сидеть здесь и обсуждать нашу с Валле личную жизнь с абсолютно чужим человеком.

– Сожалею, но это моя работа, я пытаюсь найти убийцу вашего мужа. Вот и приходится задавать нескромные вопросы, чтобы составить себе представление, что могло послужить причиной убийства.

– Вы обещали по телефону, что разговор будет коротким, – пожаловалась она.

– Не буду сейчас больше мучить вас вопросами, – заверил Мартин Бек. – Но, может быть, мне еще придется побеспокоить вас. Или прислать кого-нибудь из моих сотрудников. В таком случае я вам позвоню.

– Конечно, конечно, – нетерпеливо произнесла хозяйка. Он встал, и она снова милостиво протянула руку на прощание.

Выходя из гостиной – на этот раз он не споткнулся, – Мартин Бек услышал, как булькает наливаемое в бокал вино.

Госпожа Петтерссон явно была наверху. Оттуда доносились ее шаги и гул пылесоса.

Садовник тоже не показывался; ворота гаража были закрыты.

Покидая участок, Мартин Бек заметил на столбах калитки фотоэлементы, очевидно, связанные с сигнальным устройством в доме. Вот почему госпожа Петтерссон впустила его, не дожидаясь звонка.

Идя мимо соседнего участка, он увидел сквозь железную решетку садовника, который незадолго перед тем пересек газон за домом Петруса, а теперь стоял, нагнувшись, и возился с чем-то в траве. Зайти, поговорить с ним? Но в эту минуту садовник выпрямился и быстро зашагал прочь. С шипением заработала дождевальная установка, и размашистые струи оросили брызгами сочную зелень.

Мартин Бек пошел дальше, направляясь к станции.

Он думал о Рее, о том, как при встрече опишет ей быт и нравы семейства Петрусов.

Он точно знал, как она будет реагировать.