В седьмом классе все, и правда, изменилось, но главные перемены произошли не в школе, а дома. С нами стал жить дедушка Дункан.

Сначала это было очень странно, ведь мы почти его не знали. За исключением мамы, конечно. И хотя последние полтора года она изо всех сил пыталась убедить нас, что он просто замечательный, лично я узнал о нем только одно — он обожал смотреть в окно гостиной. Оттуда ничего не видно, кроме двора Бейкеров, но каждый день с утра до ночи он сидел в огромном кресле, которое привез с собой, и смотрел в окно.

Ну ладно, еще он читал детективы Тома Клэнси и газеты и разгадывал кроссворды, но все это было скорее отвлечением от его основного занятия. Старик смотрел в окно, пока не засыпал, ведь его никто не тревожил. Это, конечно, нормально. Просто очень... скучно.

Мама говорит, что он ведет себя так, потому что скучает по бабушке, но со мной дедушка этого никогда не обсуждал. Честно говоря, он вообще со мной почти не разговаривал до тех пор, пока несколько месяцев назад не прочел о Джули в газете.

Нет, Джули Бейкер не попала на первую полосу в качестве вундеркинда из восьмого класса, как вы могли бы подумать. Нет, друзья, она попала на первую полосу из-за того, что отказалась слезать с платана.

Я никогда не мог отличить платан от, скажем, клена, но Джули-то точно знала, какое это было дерево, и не преминула рассказать об этом абсолютно всем.

В общем, это огромное дерево, этот платан, рос на холме не пустыре Колльер-стрит. Огромное уродливое дерево. Оно было все такое кривое и скрученное, и я всегда втайне ждал, чтобы его выдрал с корнем какой-нибудь ураган.

Однажды в прошлом году мне надоело слушать болтовню Джули об этом дереве. Я так прямо и заявил ей, что это не прекрасный платан, а самое уродливое дерево, какое только может существовать на свете. И знаете, что она ответила? Она ответила, что у меня зрительные галлюцинации. Зрительные галлюцинации! И это сказала девочка, у которой самый странный дом в районе. У них за кустами окон не видно. Кругом растут какие-то цветы, а во дворе целый зоопарк. Собаки, кошки, цыплята, даже змеи. Клянусь Богом, у ее братьев в комнате живет боа констриктор. Когда мне было десять, они заставили меня смотреть, как он поедает крысу. Настоящую живую крысу. Они держали ее за хвост прямо перед ним, и внезапно боа заглотил ее целиком. После этого мне целый месяц снились кошмары.

Обычно меня не интересуют чужие дворы, но двор Бейкеров так повлиял на моего отца, что он всерьез решил заняться нашим. Он сказал, что наш долг — показать соседям, каким должен быть нормальный двор. Так что пока Майк и Мэтт занимались своим боа, мне приходилось приводить в порядок наш двор, что, честно говоря, было для меня немного чересчур.

Если вы думаете, что после этого отец Джули — огромный и сильный — решил привести в порядок свое хозяйство, то вы ошибаетесь. Если верить моей маме, он все свободное время рисовал. Его пейзажи не производили на меня особого впечатления, но, судя по тому, какую цену он за них назначал, он был ими очень горд. Мы видели его картины каждый год на ярмарке округа Мэйфилд, и мои родители всегда придерживались того же мнения:

— Мир был бы гораздо прекраснее, если бы он вместо рисования привел в порядок свой двор.

Моя мама и мама Джули иногда разговаривали. Мне кажется, моя мама жалеет миссис Бейкер — она говорит, что миссис Бейкер замужем за мечтателем, и поэтому один из них всегда будет несчастлив.

Я в этом не разбираюсь. Может, именно под влиянием отца Джули считала этот платан подарком Бога нашему маленькому уголку вселенной.

В третьем и четвертом классах она со своими братьями проводила у этого дерева кучу времени. Они повесили качели на его кривых ветках и весело качались, а братья Джули излазили все дерево. А иногда она проделывала такие опасные пируэты, что рисковала свалиться и переломать все кости. Они играли там всякий раз, когда мы собирались куда-нибудь всей семьей. И вот мы ждали у машины, а Джули рисковала жизнью на этом дереве, а моя мама качала головой и говорила:

— Никогда не смей влезать на это дерево, слышишь меня, Брайс? Не смей даже подходить к нему!

Тебя это тоже касается, Линетта. Это слишком опасно.

Моя сестра обычно закатывала глаза и отвечала что-то вроде:

— Как скажешь.

А я молил только об одном, чтобы Джули не начала выкрикивать с этого дерева мое имя.

Однажды в пятом классе я попытался влезть на него. Это произошло на следующий день после того, как Джули спасла моего воздушного змея, сняв его с самых верхних веток этого платана. Казалось, она проползла несколько километров, чтобы освободить его, а спустилась ужасно довольная. Отдала змея мне и ушла.

Я был рад, что все закончилось так быстро, и она ничего не выкинула, хотя в то же время мне было немного стыдно. Когда я увидел, где застрял мой змей, я был уверен, что его уже никогда не снять. Но Джули была другого мнения. Она достала его всего за несколько минут. Я чувствовал себя глупо.

Так вот, прикинув, насколько высоко она забралась, на следующий день я решил влезть даже немного выше. Я лез и лез, и вдруг решил проверить, насколько высоко забрался, и посмотрел вниз.

Это была большая ошибка! Мне показалось, что я без страховки оказался на самой вершине Эмпайр-Стейт-Билдинг. Я постарался разглядеть то место, где накануне застрял мой змей, но безнадежно. Что ж, стало совершенно очевидно, я не приспособлен к лазанию по деревьям.

Мы пошли в среднюю школу, и моя мечта о жизни без Джули разбилась вдребезги. Мне пришлось ездить на автобусе, и угадайте с кем. На нашей остановке собирались еще восемь ребят, и они создавали определенную буферную зону, только она не помогала. Джули всегда оказывалась рядом или даже заговаривала со мной.

А потом она начала забираться на дерево. Девочка в седьмом классе влезала на дерево — прямо на самую верхушку. Зачем? Оттуда она кричала что автобус в пяти, четырех, трех кварталах от нас! И каждое утро мы слушали ее сообщения о движении автобуса.

Джули пыталась заставить меня влезть на дерево вместе с ней.

— Брайс, давай! Ты даже не представляешь, как здесь красиво! Просто дух захватывает! Брайс, ты должен сюда влезть!

Да, я так и слышал это: «Брайс и Джули вместе на дереве...» Второй класс когда-нибудь отпустит меня?

Однажды утром я специально постарался не смотреть вверх, как вдруг она буквально свалилась с ветки прямо на меня. Сердечный приступ! Я упал и повредил шею. Все, с меня хватит. Я отказался ждать поддеревом вместе с этой чокнутой обезьяной. Я стал выходить из дома в самую последнюю минуту, ждал в другом месте, и когда видел приближающийся автобус, вскакивал прямо на ходу.

Нет Джули, нет проблем.

Так я поступал весь седьмой класс и почти весь восьмой. Но несколько месяцев назад кое-что произошло. Однажды утром я услышал шум на холме и увидел, как там останавливаются большие машины. Какой-то мужчина принялся орать на Джули, и у дерева тут же собралась толпа.

Я слышал, как другие ребята уговаривали ее слезть с дерева. С ней все было в порядке — в этом мог убедиться каждый, у кого была пара ушей — и я никак не мог понять, о чем вообще спор.

Я поднялся на холм, подошел поближе, увидел, что держат мужчины в руках, и сразу понял, почему Джули отказывалась слезать с дерева.

Бензопилы.

Не поймите меня превратно, ладно? Это дерево было уродливым мутантом. А защищала его Джули — самая приставучая и всезнающая девчонка в мире. Но у меня внутри все перевернулось. Джули любила это дерево. Как бы глупо это ни было, она его любила, и спилить его означало распилить на части ее сердце.

Все пытались уговорить ее спуститься. Даже я.

Но она наотрез отказалась спускаться и даже попыталась уговорить нас подняться.

— Брайс, пожалуйста! Поднимись ко мне. Они не спилят дерево, если мы все на него влезем!

Несколько секунд я раздумывал. Но потом приехал автобус, и я плюнул на это. Дерево было не мое и не Джули, хотя она и вела себя так, словно оно принадлежало ей.

Мы сели в автобус, а она осталась, но в школе было тоскливо. Я все время думал о Джули. Сидит ли она по-прежнему на дереве? Арестуют ли ее?

Когда вечером мы вышли из автобуса, Джули не было, а от дерева осталась только половина. Верхних веток, где застрял мой змей, и где она так любила сидеть, не было.

Мы немного посмотрели, как работают мужчины. Щепки летели во все стороны, пила словно вгрызалась в ствол. Когда спилили все ветки, дерево стало казаться голым, и через несколько минут я ушел. У меня было такое ощущение, будто я стал свидетелем расчленения тела. Мне хотелось плакать. Плакать. Из-за дурацкого дерева, которое я ненавидел.

Я пошел домой и попытался обо всем забыть, но меня не оставляла мысль: «А не должен ли я был влезть к ней на дерево? Принесло бы это какую-то пользу?»

Я собирался позвонить Джули и сказать, как мне жаль, но так и не сделал этого. Это было бы слишком, ну, я не знаю, странно.

На следующее утро Джули не пришла на автобусную остановку, и на обратном пути из школы я ее тоже не видел.

А потом вечером, прямо перед ужином, дедушка позвал меня в гостиную. Не сам позвал. Нет. Он попросил маму сделать это.

— Я не знаю, в чем дело, милый, — сказала она. — Может, он просто хочет получше узнать тебя?

Здорово. Этот человек жил здесь уже полтора года, но именно сегодня решил узнать меня получше. Но ведь я не мог отказать ему.

Мой дедушка довольно крупный мужчина с мясистым носом и зализанными назад волосами. Он носит спортивный костюм, и я никогда не видел на нем щетины — он бреется трижды в день. Это его главное занятие днем.

Руки у него тоже мясистые. Это особенно заметно, если посмотреть на его обручальное кольцо. Он никогда его не снимает, и хотя мама говорит, что так и должно быть, я думаю, чтобы его снять, дедушке пришлось бы отрезать палец.

Когда я подошел к нему, эти большие руки, сложенные вместе, покоились на газете у него на коленях.

Я сказал:

— Дедушка, ты хотел меня видеть?

— Садись, сынок.

Сынок. Все это время он не хотел знать меня, а теперь «сынок»? Я сел в кресло напротив него и стал ждать.

— Расскажи о твоей подруге, Джули Бейкер.

— Джули? Она не совсем моя подруга!..

— Почему? — спросил дедушка очень спокойно, словно знал ответ.

Я начал объяснять, но потом задумался и спросил:

— А почему ты спрашиваешь?

Он развернул передо мной газету, и я только сейчас понял, что вся первая полоса посвящена Джули Бейкер. Там была огромная фотография: она сидела на дереве, окруженном пожарными и полицейскими, и еще несколько маленьких фотографий, разглядеть которые я не мог.

— Можно я посмотрю?

Дедушка поднял газету так, чтобы я смог разглядеть статью.

— Почему она не твоя подруга, Брайс?

— Потому что она... — Я потряс головой и сказал: — Просто ты не знаешь Джули.

— Я бы хотел узнать.

— Почему?

— Потому что она очень сильная личность. Почему бы тебе как-нибудь не пригласить ее?

— Сильная личность? Дедушка, ты не понимаешь. От нее одна головная боль. Она всезнайка, выпендрежница, да еще и жуткая прилипала!

— Так, значит?

— Именно! Именно так! Она преследует меня со второго класса! Дедушка нахмурился, посмотрел в окно и сказал:

— Они живут здесь так давно?

— У меня такое чувство, что они все родились здесь! Он нахмурился еще больше, снова перевел взгляд на меня и произнес:

— Знаешь, не всем так повезло с соседками.

— Тогда они счастливые люди!

Дедушка долго и пристально изучал меня. Я спросил:

— Что?

Но он не ответил. Просто продолжал рассматривать меня, но я больше не мог этого выносить — я отвел взгляд.

Я понимал, что это мой первый настоящий разговор с дедушкой. Его первая попытка заговорить со мной. Но интересен ли я ему? Нет! Он хочет знать о Джули!

Просто встать и уйти я не мог, но мне жутко хотелось поступить именно так. Но я почему-то знал, что если сделаю это, он больше никогда не заговорит со мной. Даже соль не попросит передать. Так что я сидел словно на допросе с пристрастием. Он злится на меня? Но за что? Я ведь не сделал ничего плохого!

Когда я снова посмотрел на дедушку, он протягивал мне газету.

— Прочти это, — сказал он. — И отбрось все предубеждения.

Я взял газету, а дедушка снова уставился в окно. Я понял, что должен уйти.

Я жутко злился, поднимаясь к себе в комнату. Хлопнул дверью, плюхнулся на кровать и бросил газету в ящик стола. Будто мне нужно знать о Джули Бейкер что-то еще!

За ужином мама спросила меня, почему я такой нервный, и постоянно поглядывала на дедушку. Соль и этот вечер дедушке не понадобилась, и это хорошо, потому что я мог ненароком просыпать все на него.

Сестра и папа, как всегда, были заняты. Линетта выбирала изюм из морковного салата, а потом долго стаскивала кожу с куриных крылышек. Папа тем временем завел тоскливый разговор о политике и управлении.

Его никто не слушал, и на этот раз мама даже не притворялась, что слушает. И она впервые не пыталась убедить Линетту, что блюдо гораздо вкуснее, если ничего из него не выковыривать. Мама не сводила глаз с меня и дедушки, стараясь понять, что между нами произошло.

Не то чтобы на меня это сильно подействовало. Да и в конце концов, что я ему такого сделал? Ничего. Абсолютно. Но он, похоже, так не считал. Поэтому я старался почти весь ужин на него не смотреть. А потом я решился.

Он все так же изучал меня. Но взгляд был не злой или серьезный, а мягкий. Какой-то отеческий. Меня это жутко удивило. Да что с ним такое?

Больше я на него не смотрел. И на маму тоже. Я просто уткнулся в свою тарелку и притворился, что слушаю отца. При первой же возможности я извинился и ушел в свою комнату.

Я собирался позвонить моему другу Гэррету, как делал всегда, когда меня что-то беспокоило. И даже набрал номер. А потом просто повесил трубку.

А когда позже ко мне зашла мама, я притворился, что сплю. В жизни так не делал. Но все было так странно. Мне просто нужно было побыть одному.

На следующее утро Джули снова не появилась на остановке. И в пятницу тоже. В школу она ходила, но заметить это было сложно: ее надо было искать специально. Она больше не тянула руку на уроках и не махала учителям в коридорах, чтобы они заметили ее в толпе. Она даже не делала замечаний ученикам, у которых на губе были усы от молока. Она просто сидела. Тихо.

Я говорил себе, что должен радоваться этому, ведь ее словно и вовсе не было, а разве не об этом я мечтал все эти годы? Но, несмотря на это, мне было плохо. Из-за ее дерева, из-за того, что она пошла обедать в библиотеку в одиночестве, из-за того, как покраснели ее глаза. Я хотел сказать Джули, как мне жаль ее платан, но слова так и не сорвались с моих губ.

К середине следующей недели они закончили спиливать дерево. Они даже выкорчевали пень.

Джули по-прежнему не показывалась на автобусной остановке, и в конце недели я узнал от Гэррета, что она ездит на велосипеде. Он сказал, что видел ее пару раз на дороге на этой ржавой развалюхе.

Я надеялся, что она придет в себя. Путь до средней школы был не близкий, и как только она перестанет переживать из-за дерева, то снова станет ездить на автобусе. И я как-то даже поймал себя на

Том, что высматриваю ее. Не пристально, просто огляделся на всякий случай.

Потом пошел дождь, и я подумал, что уж сегодня то она точно будет на остановке. Но нет. Гэррет сказал, что видел ее на велосипеде в желтом дождевике. А на математике я заметил, что ее джинсы все еще мокрые до самых колон.

После урока я пошел за ней, чтобы сказать, что она снова должна ездить на автобусе, но вовремя остановился. О чем я думал? Эта Джули обязательно поймет все неправильно. Нет, приятель, берегись! Лучше оставить ее в покое.

В конце концов, меньше всего мне было нужно, чтобы Джули Бейкер решила, будто я скучаю по ней.