— Я знаю, куда ты идешь, — сказала Мэдлин. Она смотрела на двигавшуюся впереди машину, избегая встречаться глазами с мужем. Они ехали домой с воскресной службы в церкви.

— Я не вру, Мэдлин. Можешь позвонить Джорджу Болдуину, куратору «Глобнета» из Департамента террора. Он подтвердит, что сегодня вечером я должен ему помочь. Он не сказал точно, но…

— Конечно, приятель с работы тебя прикроет, Дэниэл.

— Он мне не приятель. Он работает на Департамент террора.

— А я-то надеялась, что после отпуска это кончится. Думала, путешествие сблизит нас и все станет, как раньше. Наверное, я ошибалась.

— Какого отпуска?

— На Сент-Люсии, — лицо Мэдлин перекосилось от злости. — Я думала, ты забудешь об этой девке.

— Мэдлин, я тебе никогда не изменял. И, черт возьми, ни разу в жизни мы не были на Сент-Люсии. Тебе это известно.

Мэдлин закатила глаза и отвернулась к окну.

— Тут никого нет, Мэдлин. Можно обойтись без этого.

— Без чего? Без разговоров о твоей любовнице? — прошипела Мэдлин. — Любовница. Звучит даже изысканно.

— Тебе и в голову не приходило, что у меня интрижка, пока об этом не сказали агенты.

— Департамент террора здесь вообще ни при чем! — отрезала Мэдлин. — Будь дома в следующие выходные. У меня овуляция.

Руперт промолчал. Трещина между ним и Мэдлин превратилась в непреодолимую пропасть. Честнее всего они были друг с другом сразу после возвращения из тюрьмы. Теперь Мэдлин отсекла его от себя, считая одним из тех, кому нужно доказывать свою беспрекословную веру и патриотизм.

Руперт понимал, что их ждет: они будут все сильнее отдаляться, замыкаясь в себе. Департамент террора порвал все связи между ними. Руперт не знал, то ли так поступали с каждым, заставляя людей чувствовать себя одинокими и беспомощными, то ли с ним одним, чтобы он всегда помнил, что его жизнь полностью подчиняется государственной машине. Затаенная ненависть разгорелась в нем при мысли, что они с Мэдлин глубоко искалечены и, возможно, никогда не оправятся.

До вечера они не разговаривали.

Власти Лос-Анджелеса не стали заново отстраивать Малибу после оползня в 2019 году и восстанавливать южные районы после землетрясения в 2024-м, зато не пожалели денег, чтобы в 2027 году воздвигнуть стадион «Никсон» на семьдесят тысяч мест. Над навесом стадиона с четырех сторон возвышались одинаковые статуи ангелов, вернее, архангелов. Они широко распростерли крылья и склонились над полем с блаженными лицами, молитвенно сложив руки.

Руперт купил билет в сектор 469 и уселся в середине ряда 472. Эти места не пользовались спросом. Нижние ряды трибун были переполнены, а сверху сидели лишь разрозненные группы фанатов. Ряды ниже и выше Руперта пустовали. Немногие поклонники «Пэкеров» готовы были добираться из самого Висконсина на проходную внесезонную игру в июне.

Руперт посмотрел половину матча, поедая попкорн, напоминавший по вкусу соленое мыло. Он надел кепку с логотипом «Архангелов», которую купил в позапрошлом сезоне, и поглубже надвинул ее на глаза. Хотя он сомневался, что встретит знакомых на верхней трибуне, когда внизу пустовали гораздо более привлекательные места.

К концу второй четверти «Архангелы» вели 12–7, и игра была не особенно зрелищной. Когда прозвучал сигнал об окончании второй четверти, кто-то заговорил Руперту прямо на ухо, и он подпрыгнул от неожиданности:

— Я что-нибудь пропустил?

Руперт повернулся и увидел молодого худого мужчину примерно на фут ниже, чем он, с пышными рыжеватыми волосами. На мужчине был свитер с эмблемой «Грин-Бей Пэкерс». Он сидел прямо позади Руперта и наклонился вперед, чтобы поговорить.

— Ничего особенного, — сказал Руперт. — Мы потеряли мяч в первой четверти, немного потолкались, но ваши его так и не взяли. Вот и все. — Он пожал плечами.

— Ох, уж эти внесезонные игры, — отозвался фанат «Пэкерс», покачав головой. — По-моему, игрокам вообще все равно.

— А по-моему, даже тренерам и тем все равно, — согласился Руперт, и мужчина рассмеялся, встал и опустился на пластмассовое сиденье рядом.

— По телевизору ты кажешься выше.

— Я все время сижу, — ответил Руперт.

— Наверное, дело в этом. Рад, что ты все-таки решил со мной встретиться. Молодец, что не побоялся.

Руперт несколько раз нервно оглянулся, но никто не обращал на них внимания. Все взгляды были прикованы к полю, где во время перерыва началось шоу. На газоне установили сцену и Древо справедливости — пятиэтажный помост с лучами, расходящимися в разные стороны. Большинство лучей заканчивались квадратной платформой, и на каждой из них стоял узник с повязкой на глазах и скованными за спиной руками. На помосте было больше сотни человек. На шее у каждого висела незатянутая петля, прикрепленная к балке над головой.

— Ты дружишь с Салли? — спросил Руперт.

— Да, дружил…

— О нем что-нибудь слышно?

— Нет. Для таких, как мы, у них есть специальные места. Они меняют личность. Исправляют поведение. Пытаются вырезать из нас грех. Если ему повезло, его просто убили.

— Господи.

— Не будем сейчас об этом.

— Ладно.

— Дамы и господа, — прогремел голос из динамиков, — просим вас подняться и прослушать «Боевой гимн Республики» в исполнении женского хора торгового центра «Божье царство» церкви Святого Духа.

Руперт и его собеседник встали и зааплодировали вместе с толпой. Несколько десятков женщин в белых одеждах выстроились на сцене посреди поля, спиной к Древу справедливости.

— Нам нужно кое-что сделать, — сказал мужчина. — Я тоже рискую. Насколько я понимаю, ты работаешь на Департамент террора. Но Салли доверял тебе, а я доверяю Салли.

— Чего ты от меня хочешь?

Хор запел. Дюжина прекрасных женских голосов выводила:

Когда женщины дошли до первого припева «Славься, славься, Аллилуйя!» платформа на вершине Древа справедливости качнулась и ушла из-под ног узника. Веревка у него на шее затянулась. Он болтался в петле, дергая ногами.

Толпа с ревом подалась вперед. Зрители скучали первую половину игры, но сейчас буйствовали. Руперт представил, как выглядят они сверху: многотысячная масса людей, стремящаяся к центру, чтобы разглядеть действо на поле. На громадных экранах перечислялись преступления осужденных: убийство, поджог, наркотики, подстрекательство к мятежу, проституция, аморальное поведение, содомия, террористическая деятельность (подробности засекречены по соображениям национальной безопасности), производство пропагандистских материалов…

— Это опасно, — сказал новый знакомый Руперта. — Твоя карьера кончится, а жизнь рухнет. Ты до самой смерти будешь в бегах. И это если у нас все получится.

— А если нет?

Мужчина кивнул в сторону Древа справедливости. Платформы продолжали падать, висельники бились в конвульсиях и задыхались. Мертвые тела раскачивались в петлях. Хор выводил песню, а казнь набирала темп.

Руперт смотрел.

— Салли считал, что ты болен, так же как мы, — сказал мужчина.

— Чем?

— От этой болезни страдают многие. Мы не приспосабливаемся. Помним разные вещи, которые не вписываются в текущую версию событий. Иногда об этом хочется прокричать перед целой толпой.

— Салли был прав. Я этим болен.

— Он разбирался в людях, — мужчина вытер глаза. — Он готов был все бросить. А потом мы бы вдвоем поехали в Канаду… — Он покачал головой и посмотрел Руперту в глаза. — Салли выбрал тебя на свое место. Ты готов сказать народу правду, нечто очень важное?

— Не я решаю, что покажут в новостях. Передачи записывают заранее, их редактируют, у нас даже есть свой куратор из Департамента террора.

— Новости нас не интересуют. У нас свои каналы. Нам нужно твое лицо.

— Не понимаю.

Мужчина взял Руперта за подбородок:

— Твое лицо, дружище. Твоим словам верят миллионы людей от Сан-Диего до Фресно. Если им скажешь ты, они не будут сомневаться.

— Что я им скажу?

— Узнаешь потом. Ты сможешь озвучить важный секрет. Если ты дорожишь правдой и хочешь что-то изменить, ради такого шанса стоит всем пожертвовать.

Мужчина отпустил Руперта, но не сводил с него глаз.

— Что я должен сделать? — спросил Руперт.

— Иди домой.

Руперт покачал головой.

— Я хочу знать больше.

— Ты узнаешь, дружище, но не сегодня. Ты доверяешь Салли?

Руперт обдумал вопрос. Хор допевал финальный куплет, и мужчин в последнем ряду стали вешать по двое.

Он является во славе, словно яростный восход, Будет Разумом для власти, Помощь смелому дает, Мир у ног Его смирится, и покорно Время ждет, Наш Господь здесь держит шаг.

— Я доверяю Салли не больше, чем всем остальным.

— Ты с нами или нет? Это твой единственный шанс отказаться. Можешь пойти домой и забыть о нашей встрече. Но если ты согласишься, а потом передумаешь… К сожалению, нам иногда приходится быть такими же безжалостными, как Департамент террора. Риск слишком велик.

— Понимаю.

— Подумай как следует. Твоя собственная жизнь в обмен на правду. Салли считал, что за это стоит умереть.

Руперт вспомнил своего старого преподавателя журналистики, профессора Горски, одну из первых жертв Департамента террора. Что он говорил? «Власть боится правды больше всего: больше пуль, больше бомб, больше самой смерти, потому что правда способна сокрушать вождей, даже когда они лежат в могилах».

На последней ноте гимна раздалась пушечная канонада. Толпа ревела, выла и аплодировала, жадно уставившись на зловещую гирлянду из тел на Древе справедливости. По всему стадиону зрители размахивали поролоновыми перчатками с выставленным пальцем, огромными флагами Новой Америки и золотыми флажками с логотипами «Архангелов».

— Я с вами, — сказал Руперт. — Кто-то должен показать миру, во что он превратился.