В подземной комнате был бетонный пол, но в клетке Вестерли лежало несколько затертых ковриков и тряпок. Еще там стояли небольшой биотуалет, несколько бутылок с водой, койка и были разбросаны строго запрещенные журналы с фотографиями людей, занимающихся сексом. Вестерли поднялся с груды подушек посреди клетки и подошел к Руперту, волоча за собой цепь.

Он улыбался кривым щербатым ртом.

— Я тебя знаю, — сказал он, — я тебя раньше видел.

— Всегда приятно встретить поклонника, — ответил Руперт.

— Кто сказал, что я твой поклонник? — Вестерли посмотрел на Туринского. — А теперь дай мне сигарету.

— Это будет уже третья сегодня, Холлис, — напомнил Туринский.

— Ты обещал дать мне сигарету, когда он придет.

Туринский пожал плечами и достал мятую пачку «Честерфилда». Он протянул Вестерли сигарету через прутья решетки и дал ему прикурить.

Вестерли глубоко затянулся и зашелся в громком кашле. Казалось, что у него в груди перемалывается гравий. Он взглянул на Руперта влажными глазами.

— Они приставили ко мне цветного парнишку, и он решает, когда мне курить, когда мне есть, когда мне пора почистить сортир, — пожаловался Вестерли. — Как тебе такое?

— Должно быть, вам нелегко приходится, — ответил Руперт. Мышцы его рук и пальцев сокращались сами по себе. Он подумал, что какая-то часть его, возможно, осталась запрограммированной на убийство, несмотря на усилия Смита.

— Да уж, нелегко, — сказал Вестерли и снова закашлялся. У него на губах выступила кровь. Он перевел взгляд на Люсию, которая крепила цилиндрическую голографическую камеру на штатив в нескольких футах от решетки. Медленно осмотрел ее тело сверху донизу. — Это еще кто?

— Это, ммм… Карен. Карен Андерс. Андерсон. Оператор.

Вестерли продолжал похотливо разглядывать Люсию.

— По мне, так она смахивает не на Карен Андерсон, а на Марию Гонсалес. Эй, ты же Мария Гонсалес?

Люсия не обращала на него внимания и переговаривалась с Арчером, не выходя из образа:

— Нам нужно больше света.

— Скажи, чтоб Мария подошла сюда, — потребовал Вестерли. — Пусть подойдет поближе и встанет на колени.

— Она занята, — ответил Руперт. — Мистер Вестерли… Я не ошибаюсь? Вы Холлис Вестерли?

— Ага.

— Меня зовут Дэниэл Руперт, я ведущий вечерних новостей телекомпании «Глобнет Лос-Анджелес». Насколько я знаю, вы готовы рассказать нам очень важную историю сегодня вечером… Сегодня утром.

— Про Рагнарек, — Вестерли снова улыбнулся окровавленным ртом.

— Про что, простите?

— Рагнарек. Конец света. Когда волки сожрут солнце и луну. Вы уже записываете?

— Мы готовы? — спросил Руперт у Люсии.

— Да, хотя свет тут не очень, — ответила Люсия с полуулыбкой.

Руперт сел на складной садовый стул, который принес для него Арчер. Вестерли устроился на корточках прямо у решетки, жадно затянулся остатком сигареты и растер окурок по бетонному полу.

— Что они тебе рассказали? — спросил Вестерли.

— Почти ничего, — честно признался Руперт. И еще более откровенно добавил: — Все считают, что лучше мне ничего не знать, пока вы сами не расскажете.

— Правильно, — согласился Вестерли. — Чтобы как следует рассказать про Рагнарек, надо начать с брата Зеба.

— Кто такой брат…

— Заткнись и слушай, потому что я хочу получить свою хренову синюю таблетку. Меня взяли в Детройте двадцать лет назад, зимой 2014-го или 2015-го. Мы с другом ввалились в корейский винный магазин. Думали все сделать быстро, ну, знаешь, забрать наличные, прихватить пару бутылок и свалить.

Но мелкий желтопузый ублюдок развопился, как ненормальный на своем языке, и я ударил его прикладом разок-другой, просто, чтоб утихомирить. Сказали, будто я сломал ему челюсть в пяти местах, но я не верю. У него такая мелкая челюсть, что ее и сломать-то негде.

Короче, из-за этого корейского недоумка мне дали сорок лет в Ионии. Что стало с другом, не знаю. Я попал в Ионию где-то в середине 2015-го, почти летом. Там был кое-кто из братьев.

— Братьев? — переспросил Руперт.

— Ну, из движения за права белых. Я состоял в национал-социалистической партии в Миссисипи, а в тюрьме была группа из Мичигана. Называлась «Белый арийский молот». Там верховодил Трейс МакКалли. Я к ним присоединился.

Месяца через два-три, как я попал в Ионию, появился брат Зеб. Сначала никто не знал, за что его упекли, а потом оказалось, что он пристрелил шестерых гопников средь бела дня. Говорят, когда он это сделал, у него было всего пять пуль. И я верю, брат Зеб мог такое сделать.

Брат Зеб — это тебе не простой уголовник. Он был очень тихий, даже ходил так тихо, что ни за что не услышишь, если он не захочет. Вокруг него как будто облако тишины было.

Помню, через пару дней, как Зеб появился в тюрьме, кое-кто из крутых ребят решил, что его надо малость проучить. Нет, он не нарывался, конечно, но видно было, что он может воду заморозить, если на нее поссыт.

И один здоровенный черномазый, в нем было четыреста фунтов, не меньше, перегородил брату Зебу дорогу в столовой. А брат Зеб, в два раза его меньше, даже не посмотрел, кто перед ним. Одной правой схватил парня за руку и свернул ее, как газету. Клянусь, прямо до плеча. Я такого никогда не видел. А брат Зеб просто пошел себе дальше, даже не оглянулся.

Мы знали, что брат Зеб из наших, у него были татуировки, вот как моя скандинавская свастика, прямо на сердце. Из нас мало кто встречал таких, как Зеб. Я и сам кое-что понимал в расовых делах, но брат Зеб наизусть помнил стихи и главы из книг всяких умников, типа Дарвина или как его, немца… Нишце. Брат Зеб объяснял нам про ход истории, про то, что белая раса должна править миром. Ну, то есть он был умный, наверное, сто книжек прочитал, а то и больше.

Ну, и парни стали ходить за ним, слушать его. А Трейс МакКалли завидовал, потому что его никто не слушал, и все знали, что Зеб умнее Трейса. Да вот кто круче? Трейс был здоровенный, как шкаф, и никого не боялся.

В итоге Трейс запретил нам разговаривать с братом Зебом, типа тот запудривал нам мозги. Но мы-то все знали, что Трейс завидует, потому что он больше не вожак в стае.

На следующий день надзиратели нашли Трейса на полу в его камере. Он валялся кверху брюхом, весь выпотрошенный, и истек кровью. Никто не мог доказать, что это сделал брат Зеб, даже надзиратели. И тут мы про брата Зеба все поняли. Во-первых, он в сто раз сильнее Трейса и изворотливый, словно уж. Во-вторых, он мог что угодно сделать, а никто бы и не заметил. А в-третьих, он разобрался с Трейсом по-честному, не воткнул в него перо втихаря за обедом, как некоторые делают, а убил один на один.

— Понимаю, — сказал Руперт. В этот момент он особенно радовался, что его отделяла от Вестерли металлическая решетка.

— После этого мы много времен проводили с братом Зебом. Он объяснял нам, что белые люди от природы превосходят полукровок, что либералы и евреи контролируют СМИ. Они врут нам о нашей истинной роли в истории и скрывают, что низшие расы ведут себя, как животные. Брата Зеба приятно было слушать. Поэтому мы и стали называть его братом, он был как настоящий святой. Белый пророк.

Брату Зебу пофигу было, что он в тюрьме. Он мог достать что угодно. Наркотики не одобрял, говорил, что мы должны оставаться чистыми перед будущей межрасовой войной, но если кто-то просил добыть дури, он не отказывал. И дурь всегда была что надо.

Брат Зеб часто подолгу разговаривал со своими адвокатами. Он вышел из тюрьмы месяцев через пять-шесть. Я, блин, гарантирую, что у него были не гребаные государственные защитники. Эти козлы ни о чем с тобой не станут говорить, только предложат сделку с прокурором.

А потом оказалось, что мы про брата Зеба много чего не догоняли. Он вышел на волю, и за три месяца освободились парни, которые были к нему ближе всех, нас таких было человек двенадцать. За кого-то залог заплатили, хотя они сами не ожидали, ну, и всякое такое.

— А как вы оказались на свободе? — спросил Руперт.

— Это самая странная история. Я мотал первый год из сорока, и тут мне звонит по телефону брат Зеб. Мне тогда нельзя было говорить по телефону: один надзиратель на меня за что-то окрысился, но мне все равно разрешили разговор. Он мне рассказал, что купил большую ферму в Айдахо и собирается устроить церковь Белого Создателя, чтобы защищать наследие белой расы, и попросил ему помочь.

Я ему говорю: «Зеб, да я бы помог тебе, не вопрос, но я уже буду стариком, когда выйду. А он мне ответил так тихо и спокойно, что я аж испугался: «Все можно устроить». Но он сказал, что я должен пообещать, что никогда не предам его. А мне тогда и клясться не надо было, я и так был за него.

И через пару-тройку дней явились эти чудныме адвокаты, чтоб со мной поговорить. Трое их было. Они сказали, что работают в Фонде защиты свободы, ездят по стране, следят за арестами и судами и вытаскивают из тюрьмы ребят, которых посадили по ошибке. Они что-то там придумали и пошли к судье. Я ни хрена не понял, о чем они говорили, да и, честно говоря, они почти всегда ходили к судье без меня.

Но главное, что меня в итоге выпустили из тюрьмы. Сказали, что я на «полупостоянном испытательном сроке». Это не было досрочное освобождение, потому что мне следовало отмечаться у адвокатов, а не в полиции. Я мог в любой момент вернуться в тюрьму, а мог остаться на воле. Я о таком ни до, ни после не слыхал. Да я, по-хорошему, и о Фонде защиты свободы никогда не слыхал.

Адвокаты дали мне конверт, там было триста долларов и билет на автобус до Эдема в Айдахо. Я был так рад выбраться на волю, что даже не подумал, откуда они знают, что я собираюсь в Айдахо.

У брата Зеба был дом, несколько больших сараев и много земли. Ферма стояла в глуши, далеко от людей. Она со всех сторон была огорожена деревянными стенами, как крепость в Гражданскую войну.

Когда я приехал, большинство парней из тюрьмы уже были там. Они мне закатили крутую вечеринку. Пиво лилось рекой, мы зажарили поросенка, Зеб даже стриптизерш из города привез. У меня такого ни разу в жизни не было.

— Чем вы занимались в Айдахо? — спросил Руперт.

— В основном тренировались. Брат Зеб сказал, нам нужно подготовиться к межрасовой войне, в которой белые должны будут доказать раз и навсегда свое превосходство. Мы учились пользоваться разными автоматами, азиатскими ножами и мечами, делать взрывчатку. Брат Зеб все умел. Он рассказывал нам, как можно уйти от полиции на дороге, как взламывать системы безопасности и приборы для слежки, что делать, чтобы тебя не поймали в большом городе. Он говорил, что межрасовая война будет идти в городах.

Брат Зеб тренировал нас, как солдат. Он посвятил каждого из нас в рыцари Белого Создателя, сделал нас защитниками расы. Он это так называл, для него это было важно. Новенький должен был пойти в сарай за домом и перерезать горло свинье. Брат Зеб кровью рисовал ему по всему телу свастики, а тот стоял голый, и все парни смотрели на него. Потом он клялся в верности, говорил, что готов умереть, если надо, и всякую такую фигню. Но мы тогда всерьез верили брату Зебу, и нам важно было, что мы делаем общее дело.

— Вы хоть раз связывались со своими адвокатами? — спросил Руперт.

— Неа, брат Зеб сказал, что разобрался с этим. Сказал, что адвокаты — его друзья. Мы были очень благодарны, что он вытащил нас из тюряги, но хорошо понимали — он может засадить нас обратно, если его чем-то разозлить. Но когда мы стали рыцарями, все и думать об этом забыли.

— Откуда он брал деньги на все это? — спросил Руперт. — Чем он платил?

— Некоторым тоже было интересно, — сказал Вестерли. — Кое-кто говорил, что он торгует наркотиками, но я в это никогда не верил. Зеб не сорил деньгами. Я вообще ни разу не видел, чтобы у него в руках был хоть доллар. Все, что нужно, появлялось само собой. Много еды, выпивки, оружия, — Вестерли снова улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. — Много женщин. Он время от времени привозил их, сразу несколько. Иногда их было мало, и нам приходилось делиться, но никто не возражал.

— Как вы думаете, откуда он брал деньги?

— Тогда я думал, что он богатый. Он заумно говорил и все такое, держался, как богач. Теперь-то я знаю, что он проматывал ваши налоги.

— Что вы имеете в виду? — спросил Руперт.

— Не перебивай хоть минуту, и я объясню.

— Извините, — сказал Руперт.

Он посмотрел на Люсию, она сидела в раскладном садовом кресле, уставившись на Вестерли широко распахнутыми глазами, и совершенно забыла, что должна изображать оператора. Она вцепилась в ручки стула, как будто ей было дурно. Возможно, она не могла больше выносить ужасную вонь.

— Где-то летом 2016-го на ферме брата Зеба все стало меняться. Сначала появились посторонние. По ночам приезжали парни в классных черных костюмах и о чем-то долго разговаривали с братом Зебом. Мы спрашивали его, что происходит, и как-то вечером, когда мы собирались обсуждать «Майн Кампф», он встал и все нам рассказал.

Брат Зеб сказал, что у нас появилась поддержка, о которой мы и мечтать не могли. Он сказал, в верхах есть важные шишки, которые хотят нам помочь, но им придется делать это тайно, иначе им помешают евреи, цветные и либеральные журналисты. Он сказал, что все изменится после большой национальной трагедии. Он называл это Рагнарек — конец времен. Он сказал, после Рагнарека. Как там… «Навеки установится новый порядок». Сказал, что устроить Рагнарек — наш священный долг.

И тут все поменялось. Ферму заперли, ворота опечатали, никто не мог выйти или войти без разрешения Зеба. Стриптизерш из города тоже больше не возили.

А дальше не знаю даже, как рассказать. Как-то утром, вроде в июне, к воротам подъехали два грузовика, такие нанимают, когда переезжают. Зеб впустил их, и они припарковались в амбаре за домом. Тогда-то брат Зеб и сказал, что пришло время Рагнарека. — Вестерли закашлялся, содрогаясь всем телом. Он утер с губ кровь, посмотрел на нее и размазал по седым волосам на груди.

— Мне больно говорить, — он взглянул на Туринского. — Дай мне таблетку от боли. Хорошую, синюю.

Туринский достал из кармана куртки коричневый пузырек с таблетками. Он снял крышку, заглянул внутрь и потряс пузырек:

— Пока дам тебе белую.

— Дай синюю, парень.

— Получишь синюю, когда закончишь.

— Но мне надо сейчас, — заскулил Вестерли. — Ну, дай.

Туринский наклонил пузырек, и ему на ладонь выкатилась белая капсула.

— Держи белую, — сказал Туринский. — Когда закончишь, получишь две синих, если захочешь.

Вестерли хмыкнул, взял белую таблетку и запил ее водой из бутылки, валявшейся в клетке.

— Мы записываем? — спросил Руперт у Люсии.

Она проверила камеру. На экране появилось крошечное изображение Руперта, слушающего Вестерли:

— Выглядит отлично.

— Мистер Вестерли, мы можем продолжить? — спросил Руперт.

— Вроде да, — Вестерли выпил еще воды.

— Что было в грузовиках?

— Что в грузовиках? Там были солдаты.

— Военные?

— Да нет же. Они все были в черной форме, в армии такую не носят. Но это точно были солдаты.

— Из Департамента террора? — спросил Руперт, подумав о капитане.

— Ну, да, похожи, но тогда еще не было никакого Департамента террора, я о нем точно не слыхал. Короче, они были то ли солдаты, то ли агенты, то ли ниндзя: не простые парни, это сразу было видно. Брат Зеб отобрал из нас четверых, две группы по два человека. Одна группа основная, другая запасная. Я был в запасной.

Эти агенты, или кто они там были, привели нас четверых к одному из грузовиков. В кузове лежала большая старая металлическая труба. Они сказали, что внутри ядерная бомба, и собирались научить нас ею управлять. Ну, и научили.

— Вы утверждаете, что государственные агенты, похожие на сотрудников Департамента террора, передали вам, участникам расистской группировки в штате Айдахо, ядерное оружие?

— Блин, да так они и сделали, — ответил Вестерли. — И взорвать ее было — раз плюнуть, так они ее настроили. Нажал три кнопки на пульте и готово. Только жать надо быстро и в правильном порядке. Любой кретин справится.

— Что они поручили вам сделать с бомбой? — спросил Руперт.

— Сейчас расскажу. Ты мне слово вставить не даешь. Когда солдаты свалили, брат Зеб усадил нас на пол у себя в кабинете, разложил карты и сказал, что одна команда повезет бомбу в Колумбус, Огайо…

— Подождите, подождите, — Руперт встал и стал расхаживать по комнате. — Вы утверждаете, что устроили взрыв в Колумбусе? В том самом Колумбусе? — Произнося слова «Колумбус» во второй раз, Руперт имел в виду даже не сам город, а все, что тот символизировал в последующие годы.

Руперт вспомнил, как доктор Смит сказал ему: «Ты помнишь, когда одновременно возникли все эти организации: Департамент террора, Департамент религии, Новая Церковь, бригады освобождения». Руперт помнил. Все они появились в ответ на катастрофу в Колумбусе — ядерный взрыв в американском городе, подготовленный иностранными террористами, которых так и не нашли.

Руперт потер виски. У него разболелась голова, словно после удара кувалдой.

— Да я не про то, идиот, — сказал Вестерли. — Он заставил нас запомнить дорогу до Колумбуса. Он даже сказал, где нам нужно остановиться в пути, в маленьком мотеле в Небраске, который держат «друзья». Мы должны были вести машину по очереди, по три часа.

Мы еще несколько часов разглядывали на карте центр Колумбуса. Зеб показал, где нужно оставить грузовик, у торгового центра. Сказал, что если мы уложимся в график, то приедем туда примерно в обед. Нам надо было просто закрыть машину и уйти. Он обещал, что нас прямо оттуда заберут какие-то его приятели и отвезут домой, в Айдахо.

У Руперта подкосились ноги, и ему пришлось сесть, чтобы унять дрожь в коленях. Сомнений не было. Психологический корпус организовал взрыв, чтобы воплотить свои планы в жизнь. Закон о продолжении борьбы за демократию на шестьсот страниц приняли на следующий день после катастрофы в Колумбусе, но на его написание должно было уйти несколько месяцев. «Психи» расставили костяшки домино и ждали, пока упадет первая и повалит все остальные.

— Почему вы на это согласились? — спросил Руперт. — Как же все эти люди, миллионы людей?

— Я про них как-то не думал, — ответил Вестерли. — Мы вели священную войну. Нас так учил брат Зеб. Я просто готов был сделать для родины, что мог.

— И вы этим гордились.

— Ага. Но я так ничего и не сделал. Первая группа выехала третьего июля 2016-го, я даже помню день. Мы все сидели в доме и ждали, когда они отзвонятся. Зеб дал им мобильник и велел звонить каждые три часа.

Четвертого июля Зеб сказал, что ему надо уехать и встретиться с кем-то. Он обещал вернуться на следующий день. Мы не думали, что это связано с нашим делом, потому что бомба должна была рвануть в полночь. Обидно было, что он забрал с собой телефон, но никто ему не смел ничего сказать.

Я вот тут с тобой разговариваю, потому что мне охренительно повезло. Мы решили, что нам надо будет выпить пива за Рагнарек, когда в Огайо начнется фейерверк. Брат Зеб строго запретил нам выходить, мы все должны были сидеть в доме и запереть двери. Мы не могли связаться с братом Зебом, подумали, может, он не знал, что у нас закончилось пиво. Я взял на ферме грузовик и поехал в город.

До сих пор помню лицо парня в магазине. Тощий коротышка, весь в прыщах. У него аж челюсть отвисла. Я набрал пива, принес его на кассу, а он меня даже не заметил. Он смотрел переносной телевизор, раньше были такие, и вот там показывали ядерный гриб в Огайо.

— Я в это время сидел на уроке обществознания, — сказал Руперт. — В десятом классе. Нашего учителя вырвало прямо на доску.

— Ну, вот, а я покупал пиво в Эдеме, штат Айдахо, и первое, что подумал: «Эти болваны поджарились». Было слишком рано, еще до обеда, они должны были только-только приехать в Колумбус. Я подумал, они наверняка находились возле грузовика или даже в кабине.

Я вернулся в машину, но не успел завести мотор, как заметил большую колонну: восемь или десять черных здоровенных машин. Таких, знаешь, спортивных… Их все водили, пока бензин не подорожал. Они ехали прямиком на ферму брата Зеба. Все стекла, даже лобовые, — темные, и снаружи ничего не увидишь. А тогда ведь тонированные стекла были запрещены. Если б я их не заметил, то поперся бы на ферму рассказать парням про бомбу.

Но я сообразил, что к чему. Нас подставили. Сначала взорвали грузовик вместе с Джей-Ти и Билли, а потом послали солдат на ферму добить остальных. Вот почему брат Зеб свалил утром: чтобы его не пристрелили за компанию с нами. Он нас поимел и выкинул, как использованный гондон.

— Какой ужас, — пробормотал Руперт. Он снова начал расхаживать по комнате. — Что вы сделали?

— А что бы любой на моем месте сделал? Положил пиво в грузовик и поехал в другую сторону. С тех пор они за мной охотятся, — Вестерли опять разразился громким, надсадным кашлем. — Все эти годы я бегал от Департамента террора, а доконали меня чертовы сигареты.

— Позже вы встречали кого-нибудь из вашей группировки? — спросил Руперт.

— Нет, конечно. Вряд ли кто-нибудь из них пережил День независимости. Мы думали, с нами ничего не случится, и уж тем более не ожидали, что к нам пришлют отряд убийц на спортивных машинах. Брата Зеба я тоже больше не видел. Если бы мы встретились, я бы вряд ли сейчас с тобой разговаривал.

Руперт пытался придумать следующий вопрос, но был слишком потрясен и не мог сосредоточиться. Он подумал о зрителях, которые увидят эту запись, миллионы людей по всему миру. Что им захочется узнать?

— Как вам удалось так долго скрываться от Департамента террора? — спросил наконец Руперт.

— Отсиживался в бедных районах, — объяснил Вестерли. — В местах, где они не ищут внимательно, потому что там нечего искать. Держался подальше от больших городов, это самое главное.

— Что вы думаете о своем поступке теперь, когда понимаете его истинные цели, после предательства Зеба?

— Хорошо, что мы это сделали, — ответил Вестерли. — Я думаю, это было правильно. Важно. — Вестерли сел, вздохнул и снова закашлялся, кровавая пена потекла с его губ на подбородок. — Это ведь было важно для всех.