Существует прекрасная пословица, которую зачастую приписывают Ганди, хотя на самом деле она центральноафриканского происхождения: «Все, что ты делаешь для меня без меня, ты делаешь против меня». В двух словах так можно было бы описать трагедию нынешней выборно-представительной демократии: если кто-то, пусть даже с самыми благими намерениями, управляет народом, не привлекая к этому сам народ, он управляет только наполовину. В XVIII веке, когда значительная часть народа была неграмотна, а значительная часть территории – недосягаема, предпочтение, отданное выборам, отчасти диктовалось практическими причинами. Но справедливо ли это сегодня?

 

Возрождение жеребьевки: делиберативная демократия (конец XX века)

В августе 1988 года американский журнал The Atlantic Monthly опубликовал примечательную статью некоего Джеймса Фишкина. Эта заметка занимала всего две страницы, но ее содержание многих удивило. Она появилась за несколько месяцев до президентских выборов, которые привели к власти Джорджа Буша-старшего после предвыборной борьбы с Майклом Дукакисом. Оба они были выдвинуты своими партиями после долгой серии primaries (первичных выборов) и caucuses (предвыборных собраний членов партии), проходивших по всей стране. Благодаря тому, что предварительные туры в США неизменно начинаются в штатах Айова и Нью-Гэмпшир и широко освещаются в СМИ, эти штаты получают гораздо больше власти, чем они, в сущности, заслуживают. Действительно, кто имеет там успех, тот получает очень много эфирного времени, а кто недобирает голосов – тому крышка: его спонсоры выходят из игры. Еще до того, как сторонники партий смогут внимательно рассмотреть различные кандидатуры внутри своих партий, спор уже в значительной степени решен частными законами средств массовой информации и спонсорства.

Правильно ли это? – задается вопросом Фишкин. Насколько это демократично? Этот молодой профессор университета в Техасе был знаком с новейшей литературой по своей специальности. Он хорошо знал «За пределами враждебной демократии» («Beyond Adversary Democracy») – работу политолога Джейн Мэнсбридж, вышедшую за несколько лет до этого. Мэнсбридж утверждала, что в Америке существуют две традиции демократии: adversary и unitary – враждебная и уважительная, одна происходит от противоборства партий, другая – от переговоров между гражданами. Разумеется, Фишкин знал также книгу Бенджамина Барбера «Сильная демократия» («Strong Democracy»), вышедшую в 1984 году, – одну из наиболее весомых книг по политической теории, появившихся в последние десятилетия XX века. Барбер проводил различие между сильной и слабой демократией и утверждал, что конфликтная представительная демократия настоящего времени является типичной слабой демократией.

То было увлекательное время. Джон Ролз и Юрген Хабермас, два ведущих политических философа послевоенного периода, ратовали за более широкую вовлеченность граждан в разговор о будущем устройстве общества. Такой разговор мог бы вестись разумно и сделал бы демократию справедливее в условиях, когда все больше исследователей предупреждало о границах существующего строя.

Не следует ли применить эти новые идеи на практике? В той знаменитой статье из «Атлантика» Фишкин предложил на две недели собрать 1500 граждан со всей Америки, вместе со всеми кандидатами в президенты от республиканцев и демократов. Граждане могли бы узнать о планах кандидатов и обсудить их между собой. Их совещания можно было бы показать по телевидению, чтобы другие граждане также могли сделать более обоснованный выбор. Фишкин совершенно сознательно позаимствовал из афинской демократии два аспекта: участников отобрали бы по жребию, и они получили бы материальную компенсацию, которая гарантировала бы максимальное разнообразие их состава. «Политическое равенство начинает действовать благодаря случайной выборке. Теоретически тогда все граждане имеют равные шансы быть избранными в качестве участников». Равномерное распределение политических возможностей – афинский идеал восстал из пепла. Но то, чего Фишкин добивался своей случайной выборкой, было не просто очередным анкетным опросом: «Такие опросы определяют, что публика думает, если она не думает. ‹…› Напротив, делиберативный опрос определяет, что публика думала бы, получив шанс подумать».

Так родился термин «делиберативная (совещательная) демократия» – демократия, при которой граждане не только голосуют за политиков, но и разговаривают друг с другом и с экспертами. Делиберативная демократия – это такая форма демократии, при которой коллективное обсуждение имеет главное значение и в которой участники на основе информации и аргументации формулируют конкретные, рациональные ответы на вызовы общества. Чтобы не позволить отдельным самостоятельным участникам монополизировать коллективный процесс, работа проводится в основном с малыми подгруппами, профессиональными модераторами и по намеченному плану. В последние годы наблюдается просто взрыв литературы по делиберативной демократии, но источнику, вызвавшему ее к жизни, уже 2500 лет. Сам Фишкин говорил: «Это сочетание политического равенства и совещательности восходит к древним Афинам, где совещательный микрокосм из нескольких сотен людей, выбранных по жребию, принимал жизненно важные решения. С упадком афинской демократии такая практика вышла из употребления, а затем была предана забвению».

Фишкин все это предлагал на полном серьезе. Он стал искать организационные формы и средства, но к президентским выборам 1992 года еще не был готов. Как всех доставить? Где они смогут остановиться? Две недели были бы слишком долгим сроком, 1500 граждан – слишком много. Он подкорректировал свое предложение: собрать 600 человек на выходные было бы выполнимо, а статистически это все еще репрезентативно. После нескольких менее крупных совещательных проектов, реализованных в Англии, он был готов к 1996 году, когда в президентских выборах участвовали Билл Клинтон и Боб Доул. С 18 по 21 января в Остине, штат Техас, состоялось первое совещательное выяснение обстановки, названное Конференцией по национальным проблемам (National Issues Convention). Фишкин получил поддержку, в частности, со стороны компаний American Airlines и Southwestern Bell, властей города Остина и вещательной компании PBS, которые в общей сложности выделили ему более четырех миллионов долларов. Компания PBS предоставила больше четырех часов эфирного времени для репортажей об этой инициативе, чтобы за совещанием отобранных по жребию граждан и различных кандидатов в президенты могла следить широкая публика. Несмотря на прекрасную поддержку, Фишкину пришлось столкнуться также с некоторым противодействием. Отдельные лица, формирующие общественное мнение, высмеивали его предложение. Еще до начала мероприятия журналисты по всей Америке получили экземпляры журнала Public Perspective, который предостерегал о неуместности этой инициативы. Граждане, которые собираются совещаться? Невозможно или, по крайней мере, нежелательно и во всяком случае опасно.

Джеймс Фишкин не падал духом. Как ученый, он просто хотел узнать, что делает такое обсуждение с людьми. Он дал им заполнить анкеты – перед совещаниями, во время и после них, – чтобы видеть, как развиваются их взгляды. Участники заранее получили папки с информационными материалами, они могли говорить друг с другом и с экспертами. Повлияет ли это на их взгляды? Во всяком случае, на наблюдателей произвели большое впечатление «преданность делу, взаимное уважение и чувство юмора большинства участников, благодаря чему в группах царила атмосфера толерантности к отличающимся мнениям».

Но и выводы из объективных обсуждений были налицо: различие между «до» и «после» в самом деле оказалось поразительным. Процесс обсуждения сделал граждан значительно компетентнее, они стали давать более тонкие политические оценки, научились корректировать свое мнение и лучше поняли сложность принятия политических решений. Впервые было продемонстрировано научно, что простые индивиды могут стать компетентными гражданами, если только получат для этого инструменты. Фишкин верил, что именно здесь заложены возможности укрепления демократии, путь от «направляемой совещаниями массовой демократии лозунгов и soundbites» к «настоящему голосу общества».

Работа Джеймса Фишкина вызвала настоящий deliberative turn в политических науках. В том, что делиберативная демократия может дать сильный импульс еле живой выборно-представительной демократии, никто из серьезных ученых уже не сомневался. Участие граждан заключается не только в том, что им дозволено приводить свои доводы, бастовать, подписывать петиции или участвовать в других формах разрешенной активности в общественном пространстве. Оно должно быть закреплено институционально. Сам Фишкин тем временем организовал десятки делиберативных обсуждений по всему миру, зачастую с весьма впечатляющими результатами. В Техасе, штате, где он работал, неоднократно отбирались по жребию граждане, чтобы обсудить проблемы возобновляемой энергии, – не самая очевидная тема для этого нефтяного штата. Благодаря таким обсуждениям с отобранными по жребию гражданами доля людей, заявивших, что они готовы платить несколько больше за ветровую и солнечную энергию, возросла с 52 до 84 %! Благодаря такому росту группы поддержки Техас в 2007 году превратился в штат с наибольшим количеством ветрогенераторов в США; десятью годами ранее он тащился в хвосте. В Японии речь шла о пенсиях, в Болгарии – о дискриминации цыган, в Бразилии – о карьере чиновников, в Китае – о городском управлении и т. д. Эти обсуждения всякий раз приводили к новому законодательству. Оказалось также, что делиберативная демократия работает и в таких глубоко разобщенных обществах, как Северная Ирландия. Фишкин побудил родителей – католиков и протестантов – обсудить реформу системы образования и увидел, что люди, которые чаще говорили друг о друге, чем друг с другом, все-таки в состоянии вырабатывать очень практичные предложения.

В других странах также шли поиски новых моделей для участия граждан. В Германии уже с семидесятых годов существовали «ячейки планирования» (Planungszellen). Дания в 1986 году учредила Технологический совет (Teknologi-radet) – организацию, работающую параллельно с парламентом и дающую гражданам возможность высказываться по вопросу общественных последствий новых технологий, в частности ГМО. Во Франции в 1995 году появилась Национальная комиссия для общественных обсуждений (Commission nationale pour le débat public), дающая возможность гражданского участия в решении проблем окружающей среды и инфраструктуры. Великобритания взялась за Гражданские коллегии присяжных (Citizen Juries). Для привлечения граждан к решению проблем технической политики Фландрия в 2000 году учредила Институт общества и технологии. И это только несколько примеров; на сайте participedia.net имеется информация о сотнях проектов по обсуждениям за прошедшие годы. С каждым днем этот список растет.

Особенно плодотворной такая практика оказалась на уровне городов. Так, жители Нью-Йорка в течение двух дней совместно решали, что строить на территории Всемирного торгового центра (Ground Zero). В Манчестере речь шла о предотвращении преступлений. В бразильском городе Порту-Алегри и некоторых других южноамериканских городах жители участвуют в представительных обсуждениях бюджета: граждане непосредственно привлекаются к бюджетной политике своих городов. В китайском городе Вэньлин отобранным по жребию гражданам разрешается давать партийному руководству советы по приоритетам в крупных инфраструктурных проектах. В Роттердаме-Южном и в Генке в 2013 году многочисленная выборка жителей обсуждала основные социально-экономические проблемы будущего.

Однако партиципативная демократия вовсе не сводится к демократии национальной или локальной. Европейский союз взялся за широкомасштабную делиберативную демократию (Совместное волеизъявление в 2005 году, Консультации граждан Европы в 2007 и 2009 годах), а 2013 год объявил Годом гражданина.

Идет ли речь о гражданских коллегиях присяжных, малых группах, консенсусных конференциях, делиберативных обсуждениях, Planungszellen, débats publics, citizens’ assemblies, people’s parliaments или town hall meetings, организаторы неизменно прилагают все усилия, чтобы услышать голос граждан в период между выборами. За счет алеаторно-представительной демократии выборно-представительная демократия обогатилась.

Каждый делиберативный проект должен решить, как будет выглядеть состав граждан. Если граждане сами хотят записаться, точно известно, что они будут мотивированными и вовлеченными. Недостаток такого самоотбора состоит в том, что придут в основном деятельные, образованные белые мужчины старше 30 лет, так называемые профессиональные граждане. Не идеально. Если набор происходит путем жеребьевки, состав получится более разнообразным, более легитимным, но издержки тоже будут выше: составить хорошую, репрезентативную выборку дорого, а недобровольные участники изначально будут не столь осведомленными и могут быстрее утратить интерес. Самоотбор повышает эффективность, жеребьевка – легитимность. Иногда предпочтительна промежуточная форма: жеребьевка, предшествующая самоотбору, или самоотбор, предшествующий жеребьевке.

А вот как быть не должно. В апреле 2008 года премьер-министр Австралии Кевин Радд созвал тысячу человек из числа виднейших австралийских граждан для разговора об Австралии 2020 года. Он искал «best and brightest» граждан страны – лозунг, пришедший из конца XVIII века. Граждане должны были самостоятельно выставить свою кандидатуру, представить список своих квалификационных данных и отправить мотивационное письмо о том, как они участвовали бы в процессе. Не было предусмотрено возмещение расходов на дорогу и проживание – и это в Австралии, стране с такими расстояниями. Сколько бедных женщин-аборигенов с севера заказало бы билет до Канберры? М-да, так избранную аристократию заменит не демократия, а самоизбранная аристократия, – час от часу не легче. Тогда участие граждан превратиться в «меритократический конклав».

 

Демократическое обновление на практике: международные поиски (2004–2013)

Среди процессов высказывания последних лет есть пять, которые, по моему мнению, особенно бросаются в глаза, потому что они были смелее и весомее, а кроме того, происходили на национальном уровне. Два из них имели место в Канаде, остальные – в Нидерландах, Исландии и Ирландии. Все они осуществились в прошедшее десятилетие (ирландский продлился до конца 2013 года); все получили от правительств временные полномочия и крупный бюджет; все относились к исключительно важным материям: реформе избирательной системы или даже конституции. Здесь действительно самая сердцевина демократии. Это нечто иное, чем дать гражданам поговорить о ветрогенераторах и кукурузных початках.

В таблице 2 представлены сведения по каждому из этих проектов. Я различаю два этапа. Первый продолжался с 2004 по 2009 год и охватывал гражданские форумы в канадских провинциях Британская Колумбия и Онтарио и в Нидерландах – три проекта, которые относились к реформе существующей избирательной системы или, по крайней мере, к разработке предложения по реформе.

Второй этап начался в 2010 году и продолжается до сих пор. В него входят Конституционная ассамблея в Исландии и Конституционное собрание в Ирландии – два проекта, которые смогли выработать предложения по изменению конституции. В Ирландии речь шла о восьми статьях конституции, в Исландии – о тексте в целом. Пригласить граждан переписать конституцию – дело нешуточное. И отнюдь не случайно, что зайти так далеко на пути демократического обновления отважились именно две страны, которые вышли из финансового кризиса 2008 года весьма потрепанными. Банкротство Исландии и рецессия в Ирландии подвергли господствующую модель суровому испытанию. Для восстановления доверия правительствам пришлось что-то делать.

Британская Колумбия в 2004 году запустила самый амбициозный делиберативный процесс, который происходил где-либо в мире в современную эпоху. Этот канадский штат пожелал доверить реформу избирательной системы произвольной выборке из 160 граждан. В Канаде до сих пор использовалась британская избирательная система, работающая на основе мажоритарного принципа: если в каком-либо избирательном округе кандидат лидирует с минимальным отрывом, ему присваивается весь выигрыш (the winner takes all, в отличие от пропорциональной системы). Было ли это наиболее справедливо? Участникам citizens’ assembly пришлось регулярно встречаться друг с другом в течение почти целого года. Преобразование избирательных правил игры – это такой сюжет, из которого политическим партиям не так-то легко выпутаться: вместо того чтобы служить общему благу, они должны непрерывно задаваться вопросом, до какой степени новое предложение навредит им самим.

Таблица 2. Демократические инновации в некоторых западных странах

Именно поэтому идея поработать с независимыми гражданами показалась разумной также в Онтарио. Население в этой провинции втрое больше, чем в Британской Колумбии, но и здесь приглашения были разосланы большой, произвольно выбранной группе граждан, включенных в списки избирателей. Заинтересованных пригласили на информационное собрание, где они при желании могли подтвердить свое участие. Из этих кандидатов была отобрана по жребию репрезентативная группа в составе 103 граждан: в нее должны были входить 52 женщины и 51 мужчина, по крайней мере один из них должен был быть представителем коренного населения, при этом следовало учитывать возрастную пирамиду. Назначался только председатель. В окончательном составе участников, вытянувших жребий, оказалось 77 человек, родившихся в Канаде, и 27 – за ее пределами. По роду занятий среди них встречались няня, бухгалтер, чернорабочий, преподаватель, служащий, предприниматель, специалист по информационным технологиям, студент и патронажный медработник.

Хотя в Нидерландах действует пропорциональная избирательная система, политическая партия D66 выступает за совершенствование демократических правил игры. В 2003 году, когда эта партия участвовала в переговорах о формировании правительства, она убедила своих партнеров по коалиции основать Гражданский форум по избирательной системе – по аналогии с канадским прецедентом. Другие партии не выразили большого энтузиазма, но поскольку только так можно было убедить D66 вступить в коалицию, они смирились. В 2006 году в результате досрочных выборов D66 вышла из правительства, и этот проект спокойно себя изжил – настолько спокойно, что большинство голландцев – даже те, кто регулярно читал газеты, – впоследствии ничего о нем не слышали и едва ли могут что-то о нем вспомнить. А жаль, потому что, как и в Канаде, там была проделана интересная работа.

В упомянутых трех случаях набор участников происходил в три этапа: 1) из реестра избирателей по жребию составлялась большая random sample граждан; они получали по почте приглашение; 2) проводился процесс самовыдвижения: заинтересованные приходили на информационное собрание и могли выставить свою кандидатуру для продолжения; 3) из этих кандидатов путем жеребьевки составлялась окончательная команда, причем соблюдалось равномерное распределение по возрасту, полу и т. д. Таким образом, это была система «жеребьевка – самовыдвижение – жеребьевка».

Переговоры продолжались от девяти до двенадцати месяцев в трех местах. За это время участники получали возможность вникнуть в суть дела с помощью экспертов и документов. Затем они совещались с другими гражданами и вели переговоры между собой. Наконец они формулировали конкретное предложение по изменению избирательного закона (кстати, заметим, что в Онтарио граждане выбрали избирательную модель, отличную от существовавшей в Британской Колумбии: делиберация не является манипуляцией в заранее заданном направлении).

При чтении отчетов об этих канадских и нидерландских гражданских парламентах в интернете бросается в глаза, как много нюансов присутствует в доводах, которыми подкрепляется технически отточенная альтернатива. Тому, кто сомневается, что простые граждане, отобранные по жребию, в состоянии принимать продуманные и разумные решения, стоит почитать эти отчеты. Выводы Фишкина еще раз нашли подтверждение.

Но бросается в глаза и то, что ни одному из рассмотренных трех проектов не удалось на деле оказать влияние на политику. Как же это могло быть? Здравомыслие на входе и почти никакого конкретного результата на выходе? Верно. Во всех трех случаях предложение citizens’ assembly следовало утвердить на референдуме. Как видно, жеребьевка в качестве демократического инструмента была еще слишком необычной, чтобы получить истинную легитимность, – как если бы решение американской коллегии присяжных следовало утвердить на всенародном совещании. Но дело обстояло именно так. Результатом было то, что многомесячную работу нескольких десятков граждан население должно было оценить за несколько секунд. В Британской Колумбии 57,7 % граждан проголосовало за. Это много, но недостаточно, чтобы преодолеть предусмотренный порог в 60 %. В скобках заметим, что в 2009 году, во второй попытке, энтузиазм упал до 39,9 %. В Онтарио за проголосовало только 36,9 % граждан. А в Нидерландах кабинет Балкененде решил оставить вообще без последствий рекомендации Гражданского форума по избирательной системе, на который сам же ассигновал более пяти миллионов евро.

Демократическое обновление – процесс постепенный. Поэтому заключительные неудачи канадских и нидерландского процессов особенно поучительны. Тому есть много причин: 1) граждане, голосовавшие на референдуме, как уже сказано, не следили за обсуждениями: в кабине для голосования их неквалифицированное мнение (raw opinion) пришло в резкое столкновение с informed opinion вовлеченных лиц; 2) форумы граждан представляют собой лишь временные учреждения с ограниченными полномочиями; вследствие этого их голос не так весом, как у официальных, постоянных органов; 3) зачастую политические партии были заинтересованы в дискредитации предложений или просто их игнорировали, потому что реформа избирательной системы стоила бы им власти; в Нидерландах правительство даже решило не объявлять референдум, а рекомендации сразу отправить в макулатуру; 4) в Канаде коммерческие средства массовой информации зачастую настроены враждебно по отношению к citizens’ assemblies независимо от содержания предложений; в Онтарио пресса вела себя даже «истерически негативно»; 5) часто гражданские форумы не располагали опытными ораторами и адекватным бюджетом кампании: хотя о решении сообщали СМИ, деньги шли скорее на содержательную работу, а не на маркетинг; 6) референдумы по предложениям о комплексной реформе, вероятно, всегда ставят в привилегированное положение лагерь голосующих против: if you don’t know, say no – так это называется; при голосовании по Европейской конституции также было достаточно противников, чтобы посеять сомнение, и голосующим за пришлось гораздо больше работать и общаться с людьми. Остается под вопросом, подходят ли вообще референдумы для принятия решений по сложным проблемам.

За прошедшие десятилетия референдум часто выходил на передний план в качестве эффективного средства преобразования демократии. В эпоху индивидуализации, когда организованное гражданское общество теряет ту значимость, которой оно обладало ранее, многим кажется, что целесообразно напрямую спрашивать мнение населения по спорным делам. Однако после референдумов по Европейской конституции в Нидерландах, Франции и Ирландии любовь к референдумам несколько остыла. Но они все еще пользуются большой популярностью, как показывают референдумы о независимости Каталонии и Шотландии, а также о выходе Великобритании из Европейского Союза. Референдумы и делиберативная демократия родственны тем, что они непосредственно обращаются к мнению простого гражданина. В остальном же они идут вразрез друг с другом: на референдуме всех просят проголосовать по теме, о которой обычно лишь немногие что-то знают, при делиберативной демократии репрезентативную выборку людей просят обсудить тему, о которой они получают всю возможную информацию. На референдуме еще очень часто говорит интуиция, при делиберации говорит просвещенное общественное мнение.

Citizens’ assemblies еще могут выполнить большую работу, но рано или поздно они должны заявить о своих выводах. Это всегда мучительный процесс. Закрытость гражданского обсуждения вдруг попадает на яркий дневной свет общественного пространства. Тогда в лагере политических партий и коммерческих СМИ неизменно появляются страстные оппоненты. Это явление широко распространено и весьма любопытно. Откуда такая неприязнь? Многие ученые и активные политики задаются этим вопросом. В то время как civil society зачастую настроено положительно по отношению к расширению гражданского высказывания – хотя бы потому, что профсоюзы, организации работодателей, молодежные движения, женские организации и другие участники общественной жизни сами делают это на протяжении более чем столетия, – пресса и политики настроены скорее пренебрежительно. Происходит ли это потому, что пресса и политики привыкли служить блюстителями общественного мнения и неохотно выпускают из рук эту привилегию? Это определенно играет свою роль. Потому что пресса и политики принадлежат к старой выборно-представительной системе и, следовательно, с трудом овладевают новыми формами демократии? Может быть и так. Потому что те, кто действует top-down, возможно, скорее испытывают неудобство от того, что возникает bottom-up? И это не исключено.

Но здесь играют роль еще и другие факторы. Политические партии опасаются своих избирателей. Хорошо известно, что граждане с недоверием относятся к своим политикам, но что и политики могут с точно таким же недоверием воспринимать своих граждан, пока еще ново. Вспомним исследование Петера Канне, который показал, что девять из десяти политиков подозрительно относятся к гражданскому населению. Если политики в массе своей считают, что население по определению думает иначе, чем они, то не следует удивляться, что они изначально скептически настроены по отношению к его участию.

У средств массовой информации свои сомнения. Делиберативные процессы с отобранными по жребию гражданами зачастую означают интенсивные переживания для самих участников, но плохо подходят к формату современной информации: они происходят медленно, в них нет своих теноров, известных лиц, заметных конфликтов. Граждане просто разговаривают, сидя за круглыми столами, держа под рукой стикеры и фломастеры. Этого мало, чтобы привлечь зрителя. Парламентская демократия – это театр, и иногда она осчастливливает телевидение, но делиберативная демократия содержит мало драматического и с трудом выливается в рассказ. Когда британский «Четвертый канал» (Channel 4) транслировал «Народный парламент» («The People’s Parliament») – серию передач, консультантом которой был Джеймс Фишкин и в которой сотня отобранных по жребию граждан вела дебаты на такие дискуссионные темы, как молодежная преступность и право на забастовку, – вещатель прекратил передавать эту серию уже после нескольких выпусков. Просто она не завладевала вниманием зрителя. Это тоже проясняет сдержанность средств массовой информации.

В Исландии учли печальный результат нидерландского и канадских экспериментов. Во избежание того, что работа группы граждан отправится в мусорный бак, были введены три существенных изменения. Во-первых, после жеребьевки брались за дело не 100–160 граждан, а только двадцать пять, которые были избраны! Кандидатам нужно было представить по 30 подписей; всего предложили свои кандидатуры 522 человека. Остальное население пришло к избирательным урнам, чтобы выбрать команду из 25 человек. В скобках заметим, что вследствие политических препирательств между официальными политическими партиями это голосование позже объявили недействительным, после чего парламент просто-напросто сам назначил избранных, но это сейчас несущественно. Принцип заключался в том, что конституционный форум должен быть избран. Во-вторых, было желание избежать того, что деятельность одной этой маленькой группы не будет пользоваться легитимностью у граждан и политиков. Поэтому тысячи граждан заранее пригласили обсудить принципы и ценности новой конституции, а семи политикам поручили составить предварительное заключение объемом 700 страниц. Так было задумано, чтобы впоследствии выбить почву из-под ног критиканов. В-третьих, организаторы совершенно сознательно решили не сажать команду из 25 человек в black box, из которого после нескольких месяцев внутреннего обсуждения появилась бы готовая к употреблению конституция. В процессе написания конституции assembly каждую неделю выкладывала предварительную редакцию статей на сайте. На основе отзывов, которые приходили через Facebook, Twitter и другие СМИ, писали более новую редакцию, которая снова выкладывалась в интернете, и так далее. Процесс был откорректирован на основе почти четырех тысяч комментариев. Прозрачность и обсуждение стали решающим фактором. Газета International Herald Tribune написала, что это первая конституция, которая осуществилась через crowdsourcing.

Результат был соответствующим: на референдуме 20 октября 2012 года, когда проект конституции был представлен гражданам Исландии, две трети из них проголосовали за. На дополнительный вопрос, который возник во время обсуждений в конституционном совете, – должны ли природные богатства острова, которые не являются частной собственностью, стать достоянием нации – положительно ответили не менее 83 % проголосовавших.

Хотя утверждение в парламенте уже долгие годы заставляет себя ждать, этот исландский опыт до сих пор остается наиболее впечатляющим примером делиберативной демократии. Обязан ли его успех широкой открытости процесса? Или назначению выборов вместо жеребьевки? Трудно сказать. Но не вызывает сомнений, что благодаря выборам в процесс были вовлечены сведущие люди. Это положительно сказалось на эффективности: они составили новую конституцию всего за четыре месяца. Но, с точки зрения легитимности, это было несколько хуже. Насколько мог быть разнообразным состав constitutional assembly из 25 человек, если в ней заседали семь руководителей (университетов, музеев, профсоюзов), кроме того, пять профессоров и доцентов, четыре представителя средств массовой информации, четыре художника, два юриста и священник? В ней нашлось место даже отцу певицы Бьорк, видному профсоюзному деятелю. И среди них был только один крестьянин. Такой состав собрания, с методологической точки зрения, был, возможно, самым слабым звеном в исландском гражданском обсуждении. Возможно, впечатляющая прозрачность, которая проливала свет на весь процесс, способствовала массовому одобрению проекта конституции больше, чем состав гражданского собрания. Поэтому остается под вопросом, могла бы команда, состоящая только из выбранных по жребию граждан, за более длительное время и при той же открытости составить конституцию, которая получила бы на референдуме столько же голосов.

Этот вопрос вскоре был вынесен на обсуждение в Ирландии. Конституционное собрание, которое открылось в январе 2013 года, также извлекло уроки из первого этапа демократических экспериментов. Выводы были таковы: привлекать гораздо больше политиков (как в Исландии), но граждан отбирать по жребию (в отличие от Исландии). Ирландцы также сочли, что шансы на успех и осуществление будут выше, если пораньше подключить политиков к процессу. В этом они продвинулись гораздо дальше исландцев. Отсюда – никакой горстки избранных, которые составляли бы предварительное заключение, но сознательный выбор в пользу совместной работы политиков и граждан в течение всего процесса: 66 граждан и 33 политика, выходцы из Республики Ирландии и из Северной Ирландии, в их числе такой, как Джерри Адамс, целый год совещались друг с другом. Может показаться странным, что в процессе гражданского участия слово вновь предоставляется известным личностям из сферы партийной политики, со всеми их риторическими талантами и знанием дела. Но этот выбор будет способствовать быстрому применению решений, снятию у политиков леденящего душу страха перед участием граждан и предупреждению насмешек со стороны партийных политиков в дальнейшем. Делиберативный процесс иногда может оказывать серьезное влияние на участников: политики теряют свое недоверие по отношению к гражданам – точно так же, как и граждане теряют свое недоверие к политикам. Участие граждан может укрепить взаимное доверие. Значит ли это, что нет опасности, что перевес окажется на стороне политиков? Следует подождать анализа ирландской модели, но если процесс хорошо организован, то вес некоторых участников компенсируется такими внутренними checks and balances, как разбиение на подгруппы и рассредоточение принятия решений.

Кроме того, ирландцы решительно выбрали жеребьевку. Их Конституционное собрание опиралось на движение «Мы, граждане» («We the Citizens») – успешный проект Дублинского университетского колледжа с участием отобранных по жребию граждан. Независимое исследовательское бюро составило произвольную группу из 66 граждан с учетом возраста, пола и происхождения (Республика Ирландия и Северная Ирландия). Возникшее вследствие этого разнообразие стало хорошей основой для разговора на такие щекотливые темы, как однополый брак, права женщин и запрет богохульства в нынешней конституции. Они делали это не одни: в Ирландии участники также выслушивали экспертов и получали предложения от других граждан (по вопросу об однополых браках поступило более тысячи сообщений). Впрочем, решения Конституционного собрания еще не имели силы закона: сначала его рекомендации следовало направить в обе палаты ирландского парламента, затем в правительство, а уже после этого на референдум. Иными словами, они должны были пройти еще множество шлюзов, потому что на втором этапе гражданских форумов тоже можно опасаться, что жеребьевка вызовет бурления.

Однако на национальном референдуме 22 мая 2015 года население Ирландии согласилось с изменениями в конституции, которые сделали возможным однополый брак. Доля голосов, поданных за, составила ни много ни мало 62 %. Этот референдум произошел после того, как в 2013 году Конституционное собрание подало 79 % голосов за рекомендацию изменить конституцию в этом отношении. Я не знаю лучшего примера того, как делиберативная демократия на практике сыграла действительно решающую роль. В современную эпоху такое в мире случилось впервые: совещание с отобранными по жребию гражданами привело к изменению конституции.

Для сравнения: в «католической» Ирландии введение однополого брака произошло более или менее спокойно – в частности, благодаря гражданскому участию, а в это время в libertaire Франции целый год продолжались сильные политические волнения по тому же поводу. В демонстрациях по улицам Парижа приняли участие более 300 тысяч человек. Там гражданину не дали высказаться.

 

Демократическое обновление в будущем: ассамблеи, собранные по жребию

Я потому так подробно остановился на примерах из Канады, Нидерландов, Исландии и Ирландии, что они представляют собой исключительно интересные эксперименты в сфере демократического обновления. Хотя у них был большой размах и речь шла о существенных темах, ведущие зарубежные СМИ сообщали о них лишь изредка. Поэтому сведения о накопленных знаниях и опыте не пробились к широкой международной аудитории. Такая задержка мешает другим задумываться больше чем на два этапа вперед. Демократия продвигается разными темпами: в то время как политики опасаются, СМИ подозревают, а граждане пребывают в неведении, ученые и общественные деятели устремляются к дальним горизонтам. Как сказал бельгийский философ Филипп Ван Парейс, их задача – «слишком рано оказаться правыми». В середине XIX века, когда Джон Стюарт Милль приводил доводы в пользу того, что женщины достойны права голоса, современники объявили его сумасшедшим.

Зная, что их уделом будет пренебрежительное отношение и даже издевательский смех, в прошедшие десятилетия различные авторы тем не менее выступали за то, чтобы институционально и конституционально закрепить в демократии жеребьевку. Они считали, что она не может ограничиваться лишь разовыми проектами; отобранные по жребию граждане должны составлять часть государственной структуры. Как именно это должно быть, представляло бы тему для обсуждения. Большинство мыслителей предлагало составлять путем жеребьевки один из законодательных органов. К настоящему времени представлено более 20 сценариев такого рода. Авторы каждого из них пришли к выводу, что произвольно составленный парламент может сделать демократию более легитимной и эффективной. Более легитимной – потому что это восстановит идеал равномерного распределения политических возможностей. Более эффективной – потому что эта новая, отобранная по жребию совокупность народных представителей не потерялась бы в перетягивании каната между политическими партиями, предвыборных играх, баталиях средств массовой информации и законотворческих торгах. Она могла бы печься только об общем благе. Ниже я разбираю пять из важнейших предложений (таблица 3).

В 1985 году американские авторы Эрнест Калленбах и Майкл Филлипс предложили преобразовать существующую в США Палату представителей в Представительскую палату. Народные представители в количестве 435 человек не избирались бы, а отбирались по жребию. Авторы вовсе не были фантастами. Уже за много лет до этого Эрнест Калленбах прославился своей книгой «Экотопия» («Ecotopia»), которая разошлась тиражом в миллион экземпляров. Многие из его смелых для того времени взглядов ныне стали общепринятыми. Майкл Филлипс был банкиром, опубликовавшим такие работы, как «Семь магических законов денег» и «Честный бизнес». В шестидесятые годы он организовал платежную систему MasterCard.

Современная чисто выборная система, по их мнению, непредставительна и слишком чувствительна к коррупции. Слишком много значит власть больших денег. Жеребьевка могла бы это поправить. Из существующих списков для назначения присяжных заседателей (дело в том, что в США они более обширны, чем списки избирателей) произвольно отбирали бы граждан, чтобы в течение трех лет они исполняли обязанности членов парламента. Вознаграждение было бы соответственным, потому что нужно, чтобы бедные хотели в этом участвовать, богатые могли прервать свои дела, а люди, загруженные работой, могли освободить время. Чтобы гарантировать преемственность, уходить в отставку палата могла бы не вся в один и тот же день, а по частям, например треть состава ежегодно. Их компетенция не должна отличаться от той, которой обладает современная палата: предлагать Сенату законы и оценивать законопроекты Сената.

Бросается в глаза, что Калленбах и Филлипс не выступали за полный отказ от выборов. Наоборот, они считали разумным, чтобы наряду с Сенатом, состоящим из избранных граждан, существовала палата, состоящая только из граждан, отобранных по жребию. Представительство должно было осуществляться как электорально, так и алеаторно. «Мы полагаем, что идея прямого представительства не оторвана от жизни. Как только это будет повсеместно понято, это станет столь же честно и справедливо, столь же действенно и привлекательно, как когда-то было распространение избирательного права».

Таблица 3. Предложения по жеребьевке в законодательные ассамблеи

За прошедшие годы их предложение совершенствовалось различными авторами. Появились предложения и для Великобритании. Энтони Барнетт и Питер Карти сочли, что пора демократизировать и Палату лордов – единственный сенат на Западе, членство в котором для некоторых все еще остается наследственным. Барнетт является основателем сайта openDemocracy и регулярно пишет для газеты The Guardian; Карти пишет для различных солидных британских изданий (The Guardian, The Independent, The Independent on Sunday, Financial Times и т. д.). В отличие от своих американских коллег, они хотят формировать по жребию не Палату общин, а верхнюю палату. Они также считают, что такой составленный по жребию орган не должен иметь права инициировать законы: следует ограничиться надзором за законодательной деятельностью Палаты общин. Новая, составленная по жребию Палата лордов, которую они переименовали в Палату равных (равнозначных), должна тогда проверять ясность, целесообразность и конституционность законопроектов. Разумеется, авторы сознавали, что их план радикален, но сейчас демократии нужны перспективы. «Говорят, что жизненный цикл любой важной идеи проходит через три этапа. Сначала ее отрицают. Затем ее высмеивают. Впоследствии она становится общепризнанной мудростью».

Кит Сазерленд, исследователь при Эксетерском университете, называющий себя консерватором, считает, что все должно быть наоборот. Палата лордов остается Палатой лордов, а Палату общин следует преобразовать в орган, формируемый по жребию, то есть парламент, – в точности как в американском предложении. Он тоже считает, что высокое денежное вознаграждение важно, и разделяет предложение своих британских коллег о том, чтобы не наделять выбранную по жребию палату правом законодательной инициативы. При этом он задается вопросом, не должны ли при жеребьевке предъявляться какие-либо минимальные требования, касающиеся возраста, образования и компетентности кандидатов. Будучи консерватором, он высказывает предложение проводить жеребьевку только среди граждан старше 40 лет: к нуждам более молодых слоев населения, по его мнению, уже проявляется достаточно внимания со стороны СМИ, политических партий и рынка. Как к этому ни относиться, вывод ясен: «Жребий представляет собой необходимый компонент любой формы правления, которая хочет называть себя демократической».

Во Франции политолог Ив Синтомер предложил не заменять Национальное собрание или Сенат палатой, сформированной по жребию, а дополнить систему новой палатой. Эта Третья палата формировалась бы на основе жеребьевки среди кандидатов-добровольцев. Он тоже указывает на важность достойного денежного вознаграждения и предоставления информации. Назначенным по жребию народным представителям следует предоставить возможность пользоваться помощью сотрудников, какой сейчас располагают избранные депутаты. Он не говорит, кто должен иметь какие права, но предлагает, чтобы Третья палата занималась вопросами, требующими долгосрочного планирования (экология, социальная сфера, избирательная система, конституция). Ведь это именно те сферы деятельности, до которых при существующей модели слишком часто не доходят руки.

Немецкий профессор Хубертус Бухштайн также выступает за то, чтобы создать дополнительную палату – не на национальном, а на наднациональном уровне. Должен появиться второй Европейский парламент, говорит он, на этот раз сформированный из граждан, отобранных по жребию. Он называет это Палатой по жребию. Двести ее депутатов должны быть отобраны по жребию из всего взрослого населения Европейского союза при соблюдении пропорционального представительства по государствам – членам ЕС, на срок в два с половиной года. Участие должно быть обязательным, если только не имеется серьезных препятствий. В отношении таких депутатов также должны действовать финансовые и организационные условия такого рода, чтобы не было оснований уклониться. В отличие от британских авторов, он считает, что сформированный по жребию парламент ЕС как раз должен иметь право законодательной инициативы, а также консультативные полномочия и даже право вето. Это далеко идущие меры, но Бухштайн придерживается мнения, что оказывать eine deliberative Entscheidungsdruck необходимо, чтобы компенсировать недостаток демократии в Европе. Только под таким делиберативным давлением ЕС может достичь эффективности и прозрачности при принятии решений.

Что бросается в глаза, если рассмотреть эти различные предложения вместе? Во-первых, что каждый раз речь идет об очень крупном целом: Франция, Великобритания, США, ЕС. Прошло то время, когда жеребьевка подходила только для городов-государств и карликовых государств. Во-вторых, что, несмотря на значительное расхождение во мнениях, существует консенсус относительно срока (предпочтительно несколько лет) и денежного вознаграждения (предпочтительно высокое). В-третьих, что неравномерное распределение компетентности граждан должно быть устранено благодаря их подготовке и поддержке со стороны экспертов, как это происходит в парламентах сейчас. В-четвертых, что орган, сформированный по жребию, никогда не рассматривается в отрыве от выборного органа, а представляется дополнением к нему. И наконец, в-пятых, что каждый раз речь идет о формировании по жребию только законодательной палаты.

 

Модель демократии, основанная на жребии

Весной 2013 года специализированное научное издание Journal of Public Deliberation опубликовало замечательную статью американского исследователя Террилла Бурисиуса. Бурисиус, который ранее 20 лет проработал в штате Вермонт в качестве выборного политика, задался вопросом, насколько были осуществимы предшествующие предложения. Могла ли бы замена выборной палаты на палату, формируемую по жребию, обеспечить демократии большую поддержку и придать ей больше энергии? Его вопрос был чрезвычайно своевременным. В идеале действительно хотелось бы получить сформированный по жребию Европейский парламент, который представляет весь ЕС, но сколько литовских деревенских булочниц закроют свои магазины на несколько лет, чтобы отправиться заседать в Страсбурге в Палате по жребию? Сколько молодых инженеров с Мальты отложат свои многообещающие строительные проекты на три года, потому что на них пал европейский жребий? Сколько безработных из английской глубинки оставят паб и приятелей, чтобы годами сидеть с незнакомыми людьми, ковыряясь в текстах законов? И даже если они этого захотят, насколько хорошо они будут это делать? Сформированный по жребию парламент мог бы стать легитимнее (потому что был бы представительнее), но работал ли бы он эффективнее? Или большинство назначенных по жребию стало бы придумывать всякие отговорки, чтобы не ехать, вследствие чего представительство народа опять превратилось бы в занятие для высокообразованных мужчин? Укрепление демократии путем назначения ассамблеи по жребию звучит красиво, но вызывает множество возражений. Желание дать слово каждому сопряжено с опасностью возникновения новых форм элитаризма. Как примирить идеал с практикой? Над этим вопросом и бился Бурисиус.

Он вернулся к афинской демократии, изучил механизмы ее действия и задался вопросом, как выглядело бы их современное применение. В целом в афинской демократии жеребьевка использовалась не для отдельных учреждений, а для целого ряда, за счет чего создавалась система checks and balances: один сформированный по жребию орган следил за другим. «Совет пятисот определял повестку дня и подготавливал законопроекты для Народного собрания, но сам голосовать по законам не мог. Закон, который был принят Народным собранием, мог быть отозван Народным судом, хотя суды, в свою очередь, сами голосовать по законам не могли». Следовательно, процесс принятия решений был распределен между различными учреждениями (ср. рис. 2b). Это кажется волокитой, но имеет важные преимущества.

Афинское разделение властей между различными сформированными по жребию органами и самовыдвинувшимися участниками Народного собрания служило трем важным целям, которых нет у наших современных законодательных органов: 1) законодательные органы относительно хорошо представляли гражданское население; 2) они в большой степени были устойчивы к коррупции и к слишком высокой концентрации политической власти; и 3) шансы на участие в обсуждении и в принятии решений были широко распределены среди релевантного населения.

Работа с несколькими сформированными по жребию органами (multi-body sortition, по терминологии Бурисиуса) обеспечивала бы больше легитимности и больше эффективности.

Как могло бы нечто подобное работать сегодня? На рисунке 3 я попытался схематически представить модель Бурисиуса. Делаю это на основе его статьи, дополненной более ранним исследованием и перепиской по электронной почте с ним и его коллегой Дэвидом Шектером.

В сущности, говорит Бурисиус, нужны шесть различных органов. Почему так много? Потому что нужно суметь согласовать друг с другом противоположные интересы. Будучи знатоком в области демократических инноваций, он знает, как это непросто. Желательно, чтобы жеребьевка обеспечила большую репрезентативную выборку, но известно также, что работать удобнее в маленьких группах. Желательна быстрая ротация, чтобы благоприятствовать широкому участию, но известно также, что более длительные полномочия обеспечат более эффективную работу. Хочется позволить участие каждому, кто пожелает, но известно также, что тогда будут излишне представлены высокообразованные активные граждане. Желательно заставить граждан советоваться друг с другом, но известно также, что это грозит групповым мышлением, склонностью быстро находить консенсус. Желательно дать как можно больше власти органу, сформированному по жребию, но известно также, что некоторые индивиды будут оказывать слишком сильное давление на групповой процесс – с непредсказуемыми последствиями.

Рис. 3. Множественная жеребьевка: модель демократии, основанной на жребии (числа вымышлены)

Эти пять дилемм знакомы всякому, кто когда-либо работал с альтернативными формами обсуждения. Они касаются идеальной численности группы, идеальной продолжительности работы, идеального метода отбора, идеального метода обсуждения и идеальной групповой динамики. Ну вот, как говорит Бурисиус, идеала нет, откажитесь от его поисков. Гораздо лучше спроектировать модель, состоящую из нескольких органов: так преимущества различных опций смогут друг друга усилить, а недостатки – друг друга ослабить.

Вместо того чтобы отдавать органу, сформированному по жребию, всю власть, вполне можно разбить законодательную работу на этапы.

На первом этапе должна быть определена повестка дня. У Бурисиуса это происходит в Совете по повестке дня – широком органе, участники которого отбираются по жребию из тех, кто записался самостоятельно (следовательно, есть некоторое сходство с афинскими народными судами). Совет по повестке дня обрисовывает проблематику, но дальше ее не разрабатывает. Таких полномочий у него нет. Граждане, которые не принадлежат к Совету по повестке дня, но все же хотят привлечь внимание к какой-либо частной проблеме, могут реализовать свое право на ходатайство: при достаточном числе подписей их вопрос также будет рассмотрен.

На втором этапе начинают действовать различные инициативные коллегии; их может быть сколько угодно, хоть сто. Инициативные коллегии представляют собой группы по 12 граждан, каждый из которых может предложить законопроект (или часть законопроекта). Они сформированы не по жребию и не в результате выборов, а из граждан, добровольно выставивших свою кандидатуру, чтобы вместе подумать над какой-либо частной темой. В такой коллегии могут заседать 12 граждан, которые друг с другом не знакомы и не преследуют общих целей, но с таким же успехом они могут оказаться группой, проталкивающей выгодный ей законопроект. Это не страшно: последнее слово также не за ними, и они должны учитывать, что их предложение будут оценивать другие. Благодаря работе с инициативными коллегиями те, кто обладает релевантным опытом, смогут объединить свои знания для выдвижения конкретных политических предложений. Это обеспечит эффективность системы. Если на повестке дня стоит безопасность дорожного движения, то речь пойдет о местных организациях, объединениях велосипедистов, о кондукторах автобусов, людях из транспортной сферы, о родителях, чьи дети погибли в дорожно-транспортных происшествиях, об автомобильных федерациях и т. д.

На третьем этапе все эти предложения направляются в обзорные коллегии. Для каждой сферы управления существует одна такая коллегия. Тогда, например, предложения по безопасности дорожного движения попадают в обзорную коллегию, которая занимается мобильностью. Эти коллегии можно сравнить с парламентскими комиссиями. Они не обладают правом законодательной инициативы и в итоге не голосуют по законопроекту. Они выполняют чисто посредническую работу (подобно Совету пятисот в Афинах). На основе данных, полученных из инициативных коллегий, они организуют публичные слушания, приглашают специалистов и разрабатывают законопроекты. Во всех обзорных коллегиях, по предложению Бурисиуса, заседает около 150 членов, отобранных по жребию из граждан, которые записались сами. Речь идет о должностях с очень высокой ответственностью. Члены коллегий заседают по три года, работают на постоянной основе и получают за это справедливое денежное вознаграждение, сравнимое с парламентским окладом. Ротация происходит не коллективно по окончании трехлетнего срока, а постепенно, по 50 мест за рабочий год.

Чтобы избежать концентрации всей власти в обзорных коллегиях, имеется четвертый, очень важный, орган: законопроект представляют в Политический суд – самый странный орган в схеме Бурисиуса. Дело в том, что в этом суде нет постоянных членов. Всякий раз, когда нужно голосовать по законопроекту, отбирают путем жеребьевки 400 граждан, чтобы они собрались на один день. В исключительных случаях речь может идти о нескольких днях, не более недели. Важно, что жеребьевка происходит среди всего взрослого населения (следовательно, не только среди тех, кто выставил свою кандидатуру; в этом отношении больше похоже на гражданскую коллегию присяжных в судебном процессе). Тот, на кого пал жребий, должен явиться, если только у него нет по-настоящему уважительной причины. Это важно для представительности. Поэтому участники также щедро вознаграждаются за свое присутствие. Политический суд заслушивает различные законопроекты, составленные обзорной коллегией, выслушивает беспристрастное изложение аргументов за и против, а затем проводит по ним тайное голосование. Следовательно, какие-либо дискуссии более не ведутся, нет партийной дисциплины, нет группового давления, нет тактических соображений при голосовании, нет политического торга, нет подхалимажа: каждый по чести и совести голосует за то, что, по его мнению, в долгосрочной перспективе наилучшим образом послужит общим интересам. Чтобы избежать влияния харизматичных спикеров на исход голосования, законопроекты представляют нейтральные служащие. Поскольку здесь хорошо проявляется срез всего общества, решения Политического суда приобретают силу закона.

Чтобы направить процесс в верное русло, Террилл Бурисиус предлагает еще два дополнительных органа: Совет по регламенту и Совет по надзору. Оба они также формируются по жребию; первый занимается составлением процедур жеребьевки, слушаний и голосований; второй следит за тем, чтобы правительственные чиновники соблюдали эти процедуры, и рассматривает возможные жалобы. Таким образом, эти два совета выполняют метаполитическую функцию: они – составители и блюстители правил игры. Совет по регламенту мог бы формироваться по жребию из людей, которые когда-либо уже получали место в органе, сформированном по жребию: ведь они разбираются во всех тонкостях процедур.

Этой модели добавляет привлекательности ее способность к развитию. Не все твердо установлено заранее. «Самое главное заключается в том, что все это относится только к стартовому проекту», – написал Бурисиус по электронной почте.

Он будет развиваться так, как это сочтет желательным Совет по регламенту. Единственное правило, которое я тем или иным образом хотел бы сделать постоянным, – это чтобы Совет по регламенту не мог дать больше власти себе самому. Возможно, основным правилом должно быть, что новые правила игры для Совета по регламенту вступают в силу только после того, как его состав сменился на 100 %. Кроме того, когда система уже будет функционировать в течение некоторого времени, на мой взгляд, число лиц, из которых можно выбирать по жребию членов Совета по регламенту, можно будет ограничить добровольцами, прежде работавшими в каком-либо другом органе, сформированном посредством отбора по жребию. Следовательно, вместо того чтобы детально описывать все заранее, он набросал «самообучающуюся» систему.

В этом проекте характерно то, как вековой поиск демократии – поиск благоприятного равновесия между эффективностью и легитимностью – принимает здесь форму системы, основанной чисто на жеребьевке. То, что граждане могут по желанию записаться в пять или шесть органов, идет решительно на пользу такому подходу (для инициативных коллегий им даже не нужно проходить жеребьевку: взяться за дело может каждый желающий). Но заключительное суждение, последнее слово в принятии решения, основанное на репрезентативной выборке Политического суда, существенно для легитимности. Короче говоря, тот, кто считает себя в состоянии послужить обществу, получает возможность участвовать в обсуждении, но окончательное решение – за сообществом.

В конце XVIII века такое равновесие между поддержкой и деятельностью не считалось возможным. Американские и французские революционеры полагали, что государственные дела слишком важны, чтобы поручать их народу: отдав предпочтение выборной аристократии, они отдали первенство эффективности перед легитимностью. Сегодня мы за это расплачиваемся. Народ ропщет. Легитимность выборно-представительной системы громко подвергается сомнению.

Предложение Бурисиуса чрезвычайно воодушевляет. Оно представляет собой вдохновляющий пример того, что демократию можно устроить совершенно иначе. Оно отталкивается от древних Афин, но не перенимает процедуры слепо. Оно основано на недавних исследованиях делиберативной демократии и экспериментах с жеребьевкой и благодаря этому учитывает потенциальные ловушки отдельных формул. Оно моделирует систему checks and balances, позволяющих избежать этих ловушек и воспрепятствовать концентрации власти. Но в первую очередь оно возвращает политику гражданам: элитарное разделение на управляющих и управляемых полностью отменяется. Мы возвращаемся к аристотелеву идеалу попеременного правления и подчинения правлению.

Так в каком направлении нам теперь нужно двигаться? Проведены блестящие исторические исследования, политические философы выполнили великолепную работу, имеется масса вдохновляющих практических примеров, предложены некоторые усовершенствованные схемы, из которых схема Бурисиуса представляется особенно многообещающей. Каков следующий шаг?

Хотя модель Бурисиуса эволютивна, она начинает видоизменяться только тогда, когда уже существует. Остается неясно, как должен происходить переход к ней от современной системы. В более ранней статье, написанной в соавторстве с Дэвидом Шектером, Бурисиус утверждает, что эту модель можно применить in a variety of ways:

• чтобы разработать отдельный закон (как ассамблея граждан Британской Колумбии);

• чтобы разработать все законы в рамках определенной политической сферы (например, в сфере, которая является настолько спорной, что избранные должностные лица предпочтут уступить ее гражданам, либо где у законодателей есть конфликт интересов, обусловленный сроками полномочий, зарплатой или избирательным законом);

• чтобы повысить делиберативное качество гражданской инициативы или референдума;

• чтобы заменить избранную палату двухпалатной системой;

• чтобы вместо выборного законодательного органа провести в жизнь целый законодательный процесс.

А что, если в этих пяти возможных применениях мы сейчас увидим пять последовательных шагов исторического преобразования? Робко начать и завершить с энтузиазмом. Собственно говоря, насколько я понимаю, в некотором смысле этот процесс уже начался. Этап 1 произошел в Канаде. Этап 2 полным ходом идет в Ирландии. Этап 3 существует уже дольше всего. Этапы 4 и 5 – да, это самые серьезные проблемы; к ним мы еще не подошли. Для общего применения схемы Бурисиуса (этап 5) точно еще не настало время. Если только нет угрозы революции, политические партии сами себя так быстро не отменят, чтобы в один прекрасный день сделать возможной multibody sortition. Но для этапа 4 время уже подходит.

 

Своевременность введения бирепрезентативной системы

Демократия подобна глине, а лепит ее время. Конкретные формы, которые она принимает, всегда определяются историческими условиями. Как форма государственного устройства, в центре которой стоит обсуждение, она весьма чувствительна к имеющимся средствам связи. Этим обусловлено, что демократия древних Афин сформировалась культурой устной речи. Этим обусловлено, что выборно-представительная демократия XIX и XX веков созрела во время печатного слова (газеты и другие однонаправленные средства массовой информации – радио, телевидение и интернет 1.0). Но сегодня мы живем в эпоху постоянной интерактивности. Сверхбыстрая децентрализованная связь создает новые формы вовлечения в политику. Но какая демократия ей подходит?

Как должно правительство обходиться со всеми этими дееспособными гражданами, которые сегодня кричат, будто стоя у боковой линии поля во время футбольного матча? Во-первых, с радостью, а не с недоверием. Потому что за всей яростью и в интернете, и в реальной жизни кроется нечто положительное, а именно вовлеченность. Это подарок, обернутый колючей проволокой. Безразличие было бы куда хуже. Во-вторых, оно должно развязать им руки, не стремясь все делать вместо граждан. Гражданин – не дитя и не клиент. В начале третьего тысячелетия отношения стали более горизонтальными.

Врачам пришлось учиться обхождению с пациентами, которые отыскали картину своего заболевания в интернете. Сначала это казалось обременительно, теперь оказывается козырем: empowerment может способствовать излечению. То же происходит в политике. Власть меняется. Раньше мог говорить тот, у кого власть. Сегодня власть как раз приобретают, разговаривая. Leadership заключается теперь не в разрубании узлов от имени народа, а в инициировании процессов – вместе с народом. Если обращаться с ответственным гражданином как с голосующим быдлом, он и будет вести себя как голосующее быдло, а если обращаться с ним как со взрослым, то и он поведет себя как взрослый. Связь между правительством и гражданами теперь представляет собой связь не между родителями и потомством, а между равными взрослыми. Политикам хорошо бы не смотреть через колючую проволоку, а доверять гражданам, принимать всерьез их эмоции и ценить их опыт. Поэтому пригласите их. Дайте им власть. И – поскольку это остается справедливым – соберите все их имена и проведите жеребьевку.

Я верю, что из драматического системного кризиса демократии можно выйти, дав новый шанс жеребьевке. Использование жребия не является чудодейственным средством или идеальным рецептом – как никогда не были ими и выборы, – но оно может помочь исправить многие пороки современной системы. Жеребьевка не иррациональна, она арациональна: это заведомо нейтральная процедура, при которой политические шансы распределяются равномерно и удается избежать раздора. Риск коррупции снижается, выборная лихорадка спадает, внимание к общему благу возрастает. Отобранные по жребию граждане, возможно, не так компетентны, как профессиональные политики, но у них есть нечто иное – свобода. Ведь им не нужно избираться и переизбираться.

Поэтому на данном этапе истории демократии целесообразно вверять власть не только избранным гражданам, но и гражданам, отобранным по жребию. Если мы доверяем принципу жеребьевки в судопроизводстве, почему бы не доверять ему и при законотворчестве? Он принесет покой. Избранные граждане (наши политики) не будут зависеть только от коммерческих средств массовой информации и социальных сетей, но почувствуют поддержку второй ассамблеи, для которой выборная лихорадка и рейтинги совершенно ничего не значат, – ассамблеи, для которой на первом месте все еще стоят общие интересы и долгосрочная перспектива, ассамблеи граждан, которым действительно удается обсудить что-то вместе – не потому, что они лучше остальных, а потому, что в сложившихся обстоятельствах проявляются.

Демократия не является формой правления, осуществляемого лучшими в нашем обществе; нечто подобное называется аристократией, будь она даже выборной. Можно выбрать ее, но сразу изменить название. Демократия, напротив, процветает за счет предоставления слова самым разным голосам. Речь идет о равном праве решать, о равном праве «определять политические действия», как однажды выразился американский философ Алекс Герреро: «Каждое лицо в какой-либо политической юрисдикции должно было бы иметь одинаковую власть, чтобы определять, какие политические действия следует предпринять этой юрисдикции». Одним словом, речь идет о том, чтобы управлять и быть управляемыми, о government of the people, for the people, но в конце концов также by the people.

Но впереди еще много подводных камней. «Граждане на это неспособны!», «Политика – трудная штука!», «Вся власть глупцам!», «Плебс у кормила – будьте бдительны!» и т. д. Прежде чем двигаться дальше, следует остановиться на наиболее распространенном возражении против жеребьевки, а именно на предполагаемой некомпетентности неизбранных. Такая критика несет в себе нечто положительное, она доказывает, что многие бережно относятся к качеству своей демократии. Горе той стране, где демократическое обновление не вызывает вопросов: там обеспокоенность поглощена пучиной и царит апатия. Горе и той стране, которая не может спокойно вести разговор о будущем демократии: там царит истерия.

Паника, которую у многих вызывает сама идея жеребьевки, демонстрирует, до какой степени за два века выборно-представительной демократической системы в умах укоренилось иерархическое мышление, вера в то, что государственные дела могут блюсти только исключительные индивиды. Перечислю некоторые контраргументы:

• Важно сознавать, что доводы, которые сегодня приводятся против отбора граждан по жребию, зачастую идентичны доводам, которые в свое время приводились против предоставления избирательного права крестьянам, рабочим или женщинам. Тогда противники тоже высказывали предположение, что теперь-то демократия действительно погибнет.

• Несомненно, избранный парламент обладает более высокой внутренней технической компетентностью, чем отобранный по жребию. С другой стороны, каждый является знатоком своей собственной жизни. Что толку в парламенте, полном высокообразованных юристов, если лишь немногие из них знают, сколько стоит хлеб? Жеребьевка приведет в законодательный корпус более точный срез общества.

• Избранные тоже не всегда одинаково компетентны. Иначе зачем им нужны помощники, эксперты и исследовательские центры? Почему министры могут возглавлять то одно министерство, то другое? Не только ли потому, что они окружены штатом профессионалов, которые помогают с технической работой?

• Парламент, сформированный по жребию, не будет изолированным: можно приглашать экспертов, рассчитывать на профессионалов, которые будут модерировать дебаты, и спрашивать граждан. Кроме того, депутатам можно будет выделить время, чтобы они освоились, и предоставить в их распоряжение административный персонал для подготовки документов.

• Поскольку отобранным по жребию гражданам не нужно заниматься партийной работой, проводить кампании и выступать в СМИ, у них останется больше времени, чем у их избранных коллег в другой законодательной палате. Они смогут полностью посвятить себя законодательной работе: знакомиться с делами, выслушивать экспертов, совещаться друг с другом.

• Вклад каждого соответствует его таланту и амбициям. Тот, кто считает себя способным к тяжелой управленческой работе, может записаться на жеребьевку в Совет по повестке дня, обзорные коллегии, Совет по регламенту или Совет по надзору. Тому, у кого есть конкретные идеи по определенному законодательству, будут рады в инициативной коллегии. Тот, кто предпочитает легкую работу, наверное, подождет, пока его ненадолго призовут в Политический суд. Это как участвовать в голосовании, даже если постоянно не следишь за политикой.

• Отобранные по жребию коллегии присяжных в судопроизводстве доказывают, что обычно люди относятся к своим обязанностям весьма серьезно. Опасения, что законодатели поведут себя легкомысленно и безответственно, беспочвенны. Если мы соглашаемся, что 12 человек по чести и совести могут принимать решение о свободе или неволе своего согражданина, то можем рассчитывать и на то, что большее их число захочет и сможет ответственно послужить интересам общества.

• Все эксперименты с гражданскими форумами показывают, как целеустремленно и конструктивно ведут себя отобранные по жребию участники и какими отточенными зачастую бывают их рекомендации. Разумеется, это не значит, что все будет идти как по маслу, но слабые стороны есть и у избранных народных представителей. Их законы также иногда грешат изъянами.

• Почему мы признаем, что лобби, аналитические центры и разного рода группы по интересам могут оказывать влияние на политику, но не решаемся наделить ответственностью простых граждан, о которых и идет речь?

• Кроме того, палата из отобранных по жребию граждан не будет единственной. На этом этапе демократии законодательство должно будет формироваться на основе взаимопонимания между избранным парламентом и сформированным по жребию. Вся власть глупцам? Если угодно, так. Но все-таки не тиранам.

Тот, кто сейчас хочет отыскать что-либо на Google Maps, видит, что можно выбирать между картой и видом со спутника. По первой можно точнее составить маршрут, на втором лучше видно окружение. Точно так же и с демократией. Парламент похож на картографическую проекцию общества, упрощенное отображение сложной действительности. Поскольку на основе этого отображения намечается будущее (что такое политика, как не наметки будущего?), картографическая проекция должна быть как можно детальнее, штабная карта и аэрофотосъемка дополняют друг друга. Сегодня мы должны двигаться в направлении бирепрезентативной модели – парламента, который строится как посредством голосования, так и посредством жеребьевки. У обоих способов есть свои преимущества: компетентность профессиональных политиков и свобода граждан, которым не нужно переизбираться. Следовательно, электоральная и алеаторная модели идут рука об руку.

Бирепрезентативная система в данный момент представляется наилучшим средством для лечения синдрома демократической усталости, которым страдает так много стран. Взаимное недоверие между управляющими и управляемыми снижается, когда роли разграничены не так явно. Граждане, получившие доступ на государственный уровень благодаря жеребьевке, открывают для себя сложность политических отношений. Жеребьевка – удивительная школа демократии. Но и политики открывают ту сторону гражданского населения, которую они по большей части недооценивали: способность к рациональному и конструктивному принятию решений. Они приходят к выводу, что голосование по некоторым законам проходит быстрее, когда граждане привлечены к этому с самого начала. Если поддержка шире, то и эффективность возрастает. Одним словом, бирепрезентативная модель формирует у управляющих и управляемых адекватное представление о себе и окружающих.

Возможно, такая двойная система со временем уступит место системе, полностью основанной на жребии (этап 5 у Бурисиуса), ведь, в конечном счете, демократия – постоянно развивающийся процесс. Но в данный момент сочетание жеребьевки и выборов является лучшим лечебным средством. Ведь оно будет использовать лучшее из традиции популизма (стремление к все более подлинной представительности) без опасной иллюзии монолитного народа. Кроме того, она вберет в себя лучшее из традиции технократии (признание технических знаний неизбираемых профессионалов) без предоставления им решающего слова. Оно будет также использовать лучшее из традиции прямой демократии (культуру горизонтального партиципативного обсуждения) без антипарламентаризма этого течения. Наконец, так будет произведена переоценка лучшего, что есть в классической представительной демократии (значение делегирования возможности управлять), без электорального фетишизма, которым она всегда сопровождается. Благодаря такому сочетанию положительных элементов возрастет легитимность и повысится эффективность: чем больше управляемые будут ассоциировать себя с правительством, тем эффективнее смогут управлять те, кто облечен властью. Бирепрезентативная модель направит демократию в более спокойное русло.

Когда должен начаться этот переход? Сейчас. Где? В Европе. Почему? Европейский союз обладает преимуществом. Каким? Он предоставляет убежище государствам-членам, которые имеют мужество обновить свой демократический фундамент.

Обновление управления – всегда рискованное предприятие. На местном уровне города и муниципалитеты принимаются за работу с широкомасштабным участием граждан только по приказу сверху, когда их побуждают к этому национальные правительства. Европейский союз, в свою очередь, мог бы предусмотреть стимулы привлечения государств-членов к полезным пилотным проектам с жеребьевкой. Ведь это именно ЕС первым взялся за широкое внедрение random samples и делиберативной демократии. И это ЕС провозгласил 2013 год Годом гражданина. Чего стоят возвышенные идеалы ЕС, если в стольких странах, в него входящих, демократия рассыпается?

Кризис в южных государствах – членах ЕС (в Греции, Италии, Испании, Португалии, на Кипре) приближает пугало постдемократии. В Венгрии и Греции криптофашистские движения уже не кажутся такими крипто. В Италии и Греции на смену демократии на короткое время пришла технократия. В Нидерландах, Франции и Великобритании популизм стал значимым фактором. Бельгия не так давно прожила полтора года без правительства. И так далее.

Было бы интересно впервые применить бирепрезентативную модель в такой стране, как Бельгия. Никакая другая страна Европы так остро не испытала на себе синдром демократической усталости: после выборов 2010 года правительственная команда сформировалась только через 541 день – абсолютный мировой рекорд. Кроме того, никакая другая страна не предоставляет такой отличной возможности осуществить жеребьевку. С 2014 года в Бельгии больше нет непосредственно избираемого Сената. На федеральном уровне законодательная власть отныне основана исключительно на парламенте – Палате народных представителей. Помимо этого за последние десятилетия львиная доля общенациональной власти была переведена на более низкие уровни управления: Фландрии, Валлонии, Брюсселю и немецкоязычной части страны. Чтобы официально сохранять связь этих уровней друг с другом, Сенат постепенно превращается в палату для размышлений, где встречаются различные региональные власти страны. Если когда-то Сенат, подобно британской Палате лордов, был собранием бельгийской аристократии, то теперь это скорее палата регионального многообразия страны, как американский Сенат. Пятьдесят сенаторов из шестидесяти пришли из региональных парламентов, остальные десять кооптируются. Доля избираемых сенаторов систематически снижается: если в 1830 году Сенат в полном составе избирался непосредственно, то сегодня не избирается ни один из его членов, что открывает возможности для жеребьевки. Благодаря последовательным изменениям конституции население постепенно привыкнет к мысли, что прямые выборы более не являются абсолютным условием формирования национальных ассамблей. Если и есть в Европейском союзе место, где можно реализовать алеаторно-представительную демократию, то это недавно реформированный бельгийский Сенат.

В бирепрезентативной Бельгии Сенат мог бы состоять исключительно из граждан, отобранных по жребию, тогда как в парламенте все еще заседали бы избираемые граждане. Сколько должно быть сенаторов, как будет происходить жеребьевка, какие полномочия получит такой Сенат, каков будет срок его полномочий и какое вознаграждение будет справедливо – на эти вопросы пока еще рано давать ответ. Важнее остановиться на постепенном введении multi-body sortition. Национальное правительство при поддержке со стороны ЕС могло бы впервые применить жеребьевку для принятия какого-либо отдельного закона (например, касающегося того, какие полномочия сохранит за собой федеральное государство). Для этого нужно созвать некоторые инициативные коллегии, Обзорную коллегию и Гражданскую коллегию присяжных. Политики заранее решат, как поступить с результатами. Будет рекомендация обязательной к исполнению или нет? Когда она приобретет законную силу?

Если этот опыт окажется положительным, работу с жеребьевкой можно будет распространить на отдельные политические сферы – преимущественно на сферы, слишком деликатные для того, чтобы их можно было разрешить в рамках партийной политики (этап 2 у Бурисиуса). Поэтому в Ирландии Конституционное собрание занялось рассмотрением однополых браков, прав женщин, богохульства и избирательного закона. В Бельгии можно было бы подумать об окружающей среде, предоставлении убежища и миграции, а также о проблемах, касающихся различных языковых общин. Для осуществления этого необходимо организовать Совет по повестке дня, Совет по регламенту и Совет по надзору. Тогда гражданское высказывание станет постоянной частью управленческого архипелага – совокупности островков, которые в новой демократии будут сообщаться друг с другом, чтобы придать форму целому. На следующем этапе политики решат, стоит ли закрепить участие граждан путем жеребьевки, и заключат необходимые для этого соглашения: Сенат можно перестроить в законодательный орган, состоящий из нескольких частей (этап 4 у Бурисиуса).

Бельгия может стать первой страной Европы, где на практике будет осуществлена бирепрезентативная система. Как Исландия и Ирландия воспользовались финансово-экономическим кризисом прошедших лет, чтобы смело привлечь массы к изменению своих конституций, так и Бельгия может воспользоваться политическим кризисом прошлых лет, чтобы существенно омолодить свою демократию. Но для пилотного этапа подойдут и другие страны: Португалия – вследствие кризиса, но также вследствие хорошей осведомленности о партиципативных бюджетах в этой все еще молодой демократии; Эстония – еще более юная демократия, которая сталкивается с серьезной проблемой, обусловленной необходимостью определить место русского меньшинства; Хорватия – самый новый член ЕС, где продвигаются active citizenship и good governance; Нидерланды – благодаря Гражданскому форуму по избирательной системе и в силу давних традиций общественного обсуждения (при планировании польдеров) и т. д. Мне кажется, в любом случае целесообразно начать с относительно малых государств – членов ЕС.

Это предложение менее футуристично, чем кажется на первый взгляд. Граждане, отобранные по жребию, ныне уже обладают властью. Изучение общественного мнения с помощью random samples всего за несколько лет повсюду в Европе превратилось из нейтрального барометра для политического климата в чрезвычайно важный инструмент, на основе которого политические партии корректируют свой дискурс. Теперь оно не только служит для измерения популярности той или иной партии, политика или мероприятия – нет, теперь оно само по себе стало политическим фактом. Его влияние велико. Управляющие придают ему большое значение, decision-makers его учитывают. Те, кто предлагают жеребьевку, преследуют лишь одну цель: сделать уже существующий процесс прозрачным.

Одним словом: чего же мы ждем?

 

Заключение

Мы разрушаем свою демократию, сводя ее к выборам, тогда как выборы не были даже задуманы как демократический инструмент. Так можно одной фразой обобщить рассуждения, которые я развивал в первых трех главах этой работы. В четвертой главе я рассмотрел, как в наши дни можно снова ввести жеребьевку – исторически более демократичный инструмент.

А что, если ничего не изменится? Что, если национальные правительства, партии и политики скажут: «Жеребьевка? Очень хорошо, но мы уже много сделали для гражданина в последние годы, правда же? Мы же придумали много новых инструментов». Верно. Тот, у кого есть жалобы, во все большем числе стран может попасть к омбудсмену. Тот, у кого есть собственное мнение, уже может время от времени голосовать на референдуме. Тот, кто соберет достаточно подписей, может в порядке «гражданской инициативы» внести что-либо в повестку дня. Все это формы высказывания, которых не существовало раньше – раньше, когда правительство вело диалог с союзами, советами, комиссиями и с самим собой.

Эти новые инструменты ценны, особенно теперь, когда организованное гражданское общество обладает меньшим влиянием. Но их все еще далеко не достаточно. Гражданская инициатива доставляет нужды народа до порога законодателя, как если бы это были бутылки молока. Не дальше. Народ может принять на референдуме уже подготовленный и выданный ему через окошко законопроект. Не раньше. Только тогда можно критиковать его с пеной у рта. Поэтому разговоры с омбудсменом ведутся в саду – подальше от законодательного процесса. Не ближе. В скобках замечу, что омбудсмен и является, фигурально выражаясь, садовником правительства: он болтает с соседями и таким способом узнает об их заботах.

Новые инструменты? Конечно, но гражданина все еще боязливо держат снаружи. Двери и окна законодательного дома остаются закрыты. Внутрь никому не попасть, даже через лаз для кошки. В свете нынешнего кризиса такая агорафобия может только удивлять. Похоже, что политики испуганно закрылись в своем собственном замке и украдкой смотрят из-за занавесок на уличную суматоху. Не лучшая позиция: она только еще больше возбуждает беспокойство.

Без коренных перемен этому строю не суждено просуществовать долго. При виде того, как снижается явка на выборы и членство в партиях, как презирают политиков, при виде того, с каким трудом формируется правительство, как мало оно может сделать и как трудно его за это наказать, при виде того, как быстро набирают силу популизм, технократия и антипарламентаризм, при виде того, как все больше граждан жаждут высказаться и как быстро их стремление переходит в разочарование, сознаешь: мы уже тонем. Времени осталось немного.

Все очень просто: или двери распахнут сами политики, или в обозримом будущем их выломают рассерженные граждане, скандирующие лозунги вроде «No taxation without participation!», одновременно вдребезги разбивая в доме демократии обстановку и вынося на улицу люстру власти.

К сожалению, это не фантазии. Пока я дописывал эту книгу, организация Transparency International опубликовала свой «Global Corruption Barometer». Приведенные в нем сведения откровенно шокируют. Повсеместно политические партии рассматриваются как наиболее коррумпированные организации в мире. Почти во всех западных демократиях они красуются на первом месте. Цифры по Европейскому союзу драматические.

Как долго это еще может продолжаться? Ситуация шаткая. Будь я политиком, потерял бы сон. Как страстный демократ, я уже плохо сплю. Это бомба замедленного действия. Сейчас, кажется, еще спокойно, но это затишье перед бурей. Это безмолвие 1850 года, когда казалось, что рабочий вопрос сошел на нет. Это затишье перед длительным периодом высокой нестабильности. Тогда речь шла об избирательном праве, сегодня речь идет о праве высказаться. Но, в сущности, это одна и та же борьба – борьба за политическое освобождение и за демократическое участие. Мы должны деколонизировать демократию. Мы должны демократию демократизировать.

Еще раз: так чего же мы ждем?

 

Послесловие

Три года назад я написал работу, которая вызвала много споров. Когда книга была еще в типографии, на нее обрушились два очень известных политолога, не успевшие ее прочитать. Когда она вышла в свет, некоторые критики вместо текста книги отрецензировали ее название. Кроме того, некоторые сложившиеся политики и журналисты отреагировали со странной обидой, как будто я у них что-то отнял, – до сих пор не знаю, что именно: игрушку, привилегию, кусок власти? В их аргументах зачастую просто невозможно разобраться.

Все-таки моя основная мысль была проста: что выборы не являются синонимом демократии, а иногда даже наносят ей ущерб. Что это не так уж глупо, учитывая, что они были введены два века назад именно для того, чтобы остановить демократию. Что существует еще одна древняя, но забытая процедура, с которой стоило бы стряхнуть пыль.

Но были также и разумные комментарии. Множество разборов, однодневных конференций и дебатов, которые расширили мои представления. Некоторые дискуссии в интернете доказали, что в социальных сетях могут не только кричать. Многие ветераны политики в Бельгии и Нидерландах в конце концов признали, что с нынешней демократией не все в порядке, и изъявили готовность обдумать предложение о проведении жеребьевки в дополнение к выборам, чтобы сделать представительную систему еще представительнее.

Что, кстати, было такого революционного в этом предложении? Уже сейчас мы ежедневно используем жеребьевку в наших демократиях, вот только используем самый плохой из ее возможных вариантов – изучение общественного мнения. При изучении общественного мнения у случайной выборки людей спрашивают, что они думают, если не думают, – и их ответ влияет на политику. Но не было бы целесообразнее узнать, что думают те же самые люди, имея возможность подумать? Да еще если бы к этому прислушивались политики?

Сравним общество с кастрюлей супа. Чтобы узнать, вкусный ли он, мы пробуем от него немножко, чтобы можно было приправить остальное, которое мы не пробовали. Вопрос в том, как мы выбираем это «немножко». Используемая кухонная утварь имеет значение. Потому что с шумовкой выборов дегустируют нечто иное, чем со столовой ложкой жеребьевки, – и принимают другие решения. Инструменты не обладают нейтральностью. Процедурами определяются результаты. Я ратую за сочетание обеих – столовой ложки и шумовки, жеребьевки и выборов, двух форм народного представительства одновременно, хотя бы только для того, чтобы прекратить непрерывную выборную лихорадку и краткосрочное мышление современной системы. Потому что тот, кто в XXI веке сводит демократию к одним только выборам, преднамеренно ее выхолащивает.

Я выступал за то, чтобы помимо выборов ввести сочетание жеребьевки, ротации и делиберации. Как я полагаю, при важных решениях избранные правительства могут пригласить граждан (жеребьевка), чтобы вместе обговорить курс, который следует проводить (делиберация), и это – всякий раз с другими гражданами (ротация). Благодаря жеребьевке можно избежать того, что слово получат только богатые высокообразованные белые мужчины. Благодаря делиберации – структурированным переговорам граждан с экспертами, политиками и друг с другом – можно избежать того, что слушаться будут только интуиции. А благодаря ротации можно избежать того, что только минимальное меньшинство будет к этому подключено.

Изучение общественного мнения? Достаточная жеребьевка и достаточная ротация, но нет делиберации. Следствие: безосновательное заключение.

Приемные часы по вечерам? Достаточная ротация и достаточная делиберация, но нет жеребьевки. Следствие: дипломная демократия.

Гражданские коллегии? Достаточная жеребьевка и достаточная делиберация, но нет ротации. Следствие: разочарование у непричастных.

Сбалансированное сочетание этих трех аспектов, по моему мнению, могло бы способствовать сокращению разрыва между гражданами и правителями. Это было предложение вернуть покой и разум в нашу измотанную парламентскую систему. Оно было не атакой на политиков, а попыткой побудить политиков снова принимать решения по актуальным проблемам, чтобы добиться доверия граждан.

Эта новая динамика не кажется мне преждевременной, потому что пока граждане и политики, как сейчас, держат друг друга в клещах взаимного недоверия, власть будет доставаться другим. Когда две собаки дерутся из-за кости, ее уносят наднациональные рынки. А сколько власти уже перешло от национальной демократии к международной технократии (МВФ, ЕЦБ, еврозона)… В результате – еще больше разочарования у гражданина, еще больше бессилия у политиков, еще больше подозрительности с обеих сторон, еще большее давление в котле, и система готова взорваться.

Здесь и там кое-что начинает созревать. Такой город, как Утрехт, решился сделать шаг. Теперь муниципалитет на регулярной основе отбирает по жребию около 150 граждан, чтобы вместе обсудить такие долгосрочные цели, как план по энергетике и план по интеграции беженцев. В Бельгии различные муниципалитеты, провинции, политические партии и даже министры участвуют в экспериментах с новыми формами гражданского высказывания. В крупнейших городах Нидерландов (Амстердам, Гаага, Амерсфорт, Апелдорн, Гронинген, Неймеген и т. д.) проведены встречи G1000. В таких городах, как Мадрид и Барселона, начаты исследования, возможно ли введение жеребьевки на местном уровне. Некоторые политики в Бельгии выступают за то, чтобы конституционная комиссия или даже весь Сенат формировались путем жеребьевки. А в Швейцарии – стране, которую многие считают лучшей демократией в мире, – сейчас идет сбор подписей за референдум по вопросу о том, чтобы формировать Nationalrat, нижнюю палату парламента, на основе жеребьевки, а не выборов.

Собственно, речь идет о совершенно естественном дальнейшем развитии демократии от права голоса к праву высказывания. Этот процесс так же неотвратим, как распространение избирательного права на женщин веком ранее: сначала он вызывает споры, позже становится само собой разумеющимся. В то время как уровень образования высок, как никогда, а информация распространяется быстрее, чем раньше, совершенно нормально, что мы доводим свою демократию до уровня XXI века. Давайте не забывать, что выборы пришли из того времени, когда большинство населения было неграмотно.

Но происходит ли оно на самом деле, такое обновление? Или мы продолжаем маяться с устаревшей системой?

Здесь я могу без ложной скромности указать на 12 изданий книги «Против выборов», тысячи экземпляров которой были распределены по всем муниципальным управлениям в Нидерландах, на многие переводы, которые, в свою очередь, дали повод к дебатам в Осло, Копенгагене, Париже, Лондоне и Берлине и к симпозиумам в бельгийском Сенате, а главное – в Александрийской библиотеке, где двадцать бывших глав государств и правительств вместе с ключевыми фигурами «арабской весны» занимались этой проблемой. Но речь все же идет не о приключениях одной отдельно взятой книги.

Да, на местном уровне есть какие-то подвижки. А на национальном? Если даже в Ирландии и Исландии – в странах, которые дальше всего продвинулись в сфере демократического обновления, – сегодня избранные политики не решаются прислушаться к рекомендациям своих гражданских собраний, то чем мы тогда, собственно говоря, занимаемся? Если во времена колоссального недоверия к партийной политике нигде в Европе политики национального уровня ни на дюйм не приблизились к более взрослому обращению с гражданином, то чем мы тогда, собственно говоря, занимаемся? Если даже Европейский союз в самый критический момент со дня его основания все еще думает, что это «вопрос лучшей коммуникации с гражданином», и не сознает, что сама вертикальная система «сверху вниз» представляет собой основную проблему, то чем мы тогда, собственно говоря, занимаемся?

Демократия – это такая форма правления, при которой народ правит сам. Хотим ли мы, чтобы это когда-нибудь до нас дошло? Проблема не в том, что граждане хотят и могут вместе думать о политике, – ответ на этот вопрос безоговорочно положителен. Проблема в том, что большинство политиков этого все еще не хочет. Они ведут себя так, как французская аристократия в 1788 году, но полагают, что последствия такими же не будут.

Что демократическая система будет обновляться, не подлежит сомнению. Вопрос только в одном: когда? Начнется ли наконец это насущное обновление сейчас, или сначала должен наступить конец демократическим ценностям, должны произойти серьезные беспорядки, насилие или даже крах парламентской системы? Иными словами, займемся мы обновлением до или после аварии? Я долго думал, что еще не поздно, что политики будут достаточно мудры, чтобы ввести необходимые изменения до наступления полного краха, хотя бы только в собственных интересах. Но с лета 2016 года я все больше в этом сомневаюсь. Разумеется, неудобно ремонтировать автомобиль, пока на нем едешь. Но еще труднее ремонтировать его после аварии.

Я пишу это в начале сентября 2016 года. Последние несколько дней я живу в бывшей столице фашизма. Вчера впервые в послевоенной истории Германии правые экстремисты одержали важную победу на выборах: в федеральной земле Мекленбург – Передняя Померания «Альтернатива для Германии», прежде незначительная партия, набрала больше голосов, чем ХДС канцлера Меркель. Можно считать это кульминацией «лета тревоги нашей». Лето 2016 года и без того войдет в историю как лето, когда западная демократия расшиблась о собственные границы. В Великобритании несуразное предвыборное обещание привело к несуразному референдуму (честное, нормальное большинство, никаких обсуждений в парламенте или правительстве) с «Брекзитом» в результате – самое важное политическое событие в Европе со дня падения Берлинской стены в 1989 году. В США едва ли вменяемый madman неожиданно стал кандидатом в президенты от республиканской партии, навсегда изменив тональность политических дебатов в Америке. А турецкий президент Эрдоган после неудачного путча определенно встал в один ряд с такими демократически избранными авторитарными лидерами, как Путин и Орбан.

В Бразилии был отправлен в отставку президент, который когда-то был надеждой всего континента; испанским политикам после двух раундов выборов все еще не удалось сформировать правительство. Во Франции, Нидерландах и Австрии стало еще понятнее, что явно ксенофобские партии при следующих выборах смогут загрести высшую должность. Несколько мерзких нападений со стороны совершенно распущенных индивидов привели к тошнотворной охоте на ведьм в отношении целых групп населения. Присовокупить к этому такие долгосрочные проблемы, как вопрос беженцев, банковский кризис, офшорные зоны, растущее неравенство, судьба Европы, а над всем этим – проблема изменения климата, – и невольно возникнет вопрос: способна ли вообще еще на что-нибудь западная демократическая система?

Три года назад на заключительных страницах своей книги я предупреждал о «длительном периоде высокой нестабильности», который наступит, если мы вовремя не приведем свою демократию в чувство. Я в самом деле не знал, как быстро пойдет процесс. Я надеялся, что ошибаюсь. «Чего же мы ждем?» – написал я в конце своего текста – нетерпеливо, но с надеждой. Я все еще задаюсь этим вопросом, все громче – но надежды все меньше.

Берлин, 5 сентября 2016 года

 

Слова благодарности

Замысел этой книги созрел летом 2012 года, когда я прошел Пиренеи с запада на восток. Застряв из-за сильного тумана в деревушке Альдюд (французская Страна Басков), я нашел в бывшей школе экземпляр «Общественного договора» Жан-Жака Руссо. Меня так поразил фрагмент о жеребьевке, что я переписал его себе в записную книжку. Он неделями не выходил у меня из головы. Во время длительного восхождения на высокогорье я мысленно выстраивал структуру своей работы. И все-таки эта книга больше, чем просто les rêveries du promeneur solitaire. Это результат нескольких лет чтения, поездок и выслушивания.

Без опыта, полученного в организации G1000, я никогда не начал бы эту книгу. В феврале 2011 года, когда я решил инициировать в Бельгии этот объемный проект с целью расширить гражданское участие, я еще не знал, что он превратится в такое яркое предприятие, которое многому меня научит. Я многим обязан чрезвычайно вдохновляющей команде, стоящей за этой организацией. Прежде мы (почти) не были знакомы, но я неизменно чувствовал, какая это теплая, умная и расторопная команда. Колумнист Паул Хермант впервые обратил мое внимание на жеребьевку. Специалист по конституции Себастьен Ван Дрогенбрук уже на первом собрании говорил со мной о труде Бернара Манена. Наши методисты Мин Решан и Дидье Калювартс только-только закончили свои диссертации о делиберативной демократии и рассказали мне об экспериментах Джеймса Фишкина. Лидер нашей кампании Като Леонард пришла из телекоммуникационного сектора и во время бесчисленных автомобильных поездок на fundraising events указала мне на растущее значение «сотворчества» и stakeholder management в деловой жизни. Я бережно храню воспоминания об этих бесконечных, полных энтузиазма беседах. Полезно было поговорить и с Бенуа Дереном. Он представлял франкоязычную сторону, а я – фламандскую. Будучи основателем Фонда для будущих поколений, он обладал огромным практическим опытом организации гражданского участия на региональном и европейском уровне. А будучи швейцарским бельгийцем, он зачастую высказывал свежие идеи – как в тот раз, когда на собрании он вслух задался вопросом, почему бы просто не назначать некоторых членов Сената жеребьевкой.

В организации G1000 я благодарю также Петера Вермеерса, Дирка Якобса, Дэйва Синардета, Франческу Вантилен, Мириану Фраттаролу, Фатму Гирретц, Мириам Стоффен, Джонатана Ван Парейса и Фатиму Зибу: они оказались не только прекрасными собеседниками, но и хорошими друзьями. Алине Гуталс, Ронни Давид, Франсуа Ксавье Лефевр и многие другие присоединились к нам не с самого начала, но теперь тоже впряглись. Здесь не хватит места выразить благодарности сотням волонтеров, тысячям жертвователей и двенадцати с лишним тысячам сочувствующих проекту, но хочу особо поблагодарить всех участников гражданской встречи на высшем уровне 2011 года и собрания граждан 2012 года. Более чем кто-либо они убедили меня в том, что граждане хотят и могут работать над будущим демократии.

Эта книга стала прорастать, когда в 2011/2012 учебном году я смог занять кафедру Клеверинги в Лейденском университете – почетную профессорскую должность, учрежденную, чтобы размышлять о праве, свободе и ответственности в духе великого, мужественного юриста Рудолфа Клеверинги. Моя речь при вступлении в должность называлась «Демократия в удушье. Опасности электорального фундаментализма». Я благодарен Коллегии деканов и в особенности ныне покойному Виллему Виллемсу, бывшему декану факультета археологии, и бывшему ректору Паулу ван дер Хейдену за проявленное ко мне доверие. Благодарю также всех студентов, обучавшихся по программе honours college, за исследовательские работы на тему выборов и демократизации в такой незападной стране, как Афганистан. Кроме того, бельгийские исследователи Филипп Ван Парейс, Шанталь Муфф, Мин Решан и Паул Де Грауве предоставили мне возможность изложить свои идеи. Два выдающихся знатока древности, Могенс Херман Хансен из Копенгагена и Пол Картледж из Кембриджа, были так добры, что поделились своими мыслями о жеребьевке в Древней Греции. Я искренне им признателен.

В зарубежных поездках мне выпала честь встретиться с многочисленными политологами и демократическими политическими деятелями. В Нидерландах я многому научился у Йосин Питерсе, Ивонны Зондероп и Виллема Схинкела. В Германии на меня произвели большое впечатление Карстен Берг и Мартин Вильгельм; то же относится к Карлу Хенрику Фредрикссону в Австрии, Инге Вахсман и Пьеру Каламу во Франции, Игору Штиксу и Сречко Хорвату в Хорватии и Бернис Шоли и А. Самаду Саиду в Малайзии. Последний является символом нации, легендарным поэтом-диссидентом, который в свои 78 лет продолжает неустанно бороться за демократию.

Я не принадлежу к категории граждан, которые по определению презирают политиков. Я как раз считал поучительным и внимательно слушал то, что рассказали мне из своей практики такие люди, как Сабин де Бетюн, председатель Сената Бельгии, и Герди Вербеет, тогдашний председатель Второй палаты Парламента Нидерландов. В ходе подготовки этой книги я имел долгие беседы с некоторыми ветеранами бельгийской политики; особенно щедро поделились опытом Свен Гатц, Инге Вервотте, Каролин Геннез, Йос Гейселс и Хюго Ковелье. Я не приводил прямых цитат – книга выходит за пределы бельгийского контекста, – но то, что они рассказали, расширило мой кругозор.

Всем большое спасибо.

Многие люди отвечали на мои вопросы: Марк Свейнгедау, Марникс Бейен, Валтер Ван Стеенбрюгге, Филип Де Рейнк, Йелле Хамерс, Фабьен Моро, Томас Саалфелд и Сона Н. Голдер. С Кеннетом Картером я смог обменяться мыслями об ассамблее граждан Британской Колумбии по реформе избирательной системы: он был там ведущим исследователем. Такими же увлекательными были беседы с Эйрикуром Бергманном и Джейн Суитер, которые тесно связаны с конституционными советами в Исландии и Ирландии. Терри Бурисиусу и Дэвиду Шектеру из США я особенно благодарен за оживленную и продолжительную переписку по поводу их multi-body sortition model. То же относится и к Йэйну Уокеру и Дженет Хартц-Карп, которые провели великолепную новаторскую работу в Австралии.

Петер Вермеерс, Эмми Десхюттер и Люк Хейсе прочитали текст и, как обычно, порадовали меня своими меткими комментариями. Без их дружбы я бы ничего не добился. Шарлотт Бондюэль помогла мне с поисками в интернете и составлением некоторых таблиц. Работать с ней вместе было большим удовольствием. Вил Хансен снова был моим бесподобным редактором. И это он в один прекрасный день в моем кабинете предложил название. Он подумал о «Против интерпретации» Сьюзен Сонтаг, а я – о «Против метода» Пола Фейерабенда, и мы оба смаковали эти слова.

Брюссель, июль 2013 года

 

Библиография

Главной книгой, которую я прочитал для этого эссе, были «Принципы представительного правления» Бернара Манена (Manin Bernard. Principes du gouvernement représentatif. Paris, 1995). Их продолжением стали некоторые великолепные работы: британский политический мыслитель Оливер Даулен написал «Политический потенциал жребия: исследование случайной выборки граждан для государственной службы» (Dowlen Oliver. The Political Potential of Sortition: A Study of the Random Selection of Citizens for Public Office. Exeter, 2009), немецкий профессор политической теории и истории идей Хубертус Бухштайн опубликовал книгу «Демократия и лотерея: жребий как политический инструмент принятия решений от античности до ЕС» (Buchstein Hubertus. Demokratie und Lotterie: Das Los als politisches Entscheidungsinstrument von Antike bis zur eu. Frankfurt, 2009), парижский политолог Ив Синтомер излагает «Краткую историю демократических экспериментов: жеребьевка и политика от Афин до наших дней» (Sintomer Yves. Petite histoire de l’experimentation democratique: tirage au sort et politique d’Athenes a nos jours. Paris, 2011), а канадский профессор политических наук Франсис Дюпюи-Дери выпустил книгу «Демократия: политическая история этого слова в США и Франции» (Dupuis-Deri Francis. Democratie: Histoire politique d’un mot aux Etats-Unis et en France. Montreal, 2013).

Желающие узнать более общую историю приключений демократии могут многое почерпнуть из книги Джона Кина «Жизнь и смерть демократии» (Keane John. The Life and Death of Democracy. London, 2009). Более техническими, но весьма впечатляющими являются исследования Пьера Розанваллона «Контрдемократия» (Rosanvallon Pierre. La contre-democratie. Paris, 2006), «Демократическая легитимность» (Idem. La legitimite democratique. Paris, 2008) и «Общество равных» (Idem. La societe des egaux. Paris, 2011). На нидерландском языке появилась очень хорошая антология этих содержательных работ: «Демократия и контрдемократия» (Idem. Democratie en tegendemocratie. Amsterdam, 2012). Две лучшие книги о демократии времен Античности: «Афинская демократия в эпоху Демосфена» Могенса Германа Хансена (Hansen Mogens Herman. The Athenian Democracy in the Age of Demosthenes. London, 1999) и «Демократия: жизнь» Пола Картледжа (Cartledge Paul. Democracy: A Life. Oxford, 2016). Аналогичные фактические сведения о современной системе можно найти в превосходном справочнике Майкла Галлахера, Майкла Лейвера и Питера Мэра «Представительное правление в современной Европе» (Gallagher Michael, Laver Michael, Mair Peter. Representative Government in Modern Europe. London, 2011). У последнего автора этого справочника – к сожалению, слишком рано умершего крупного ирландского политолога Питера Мэра – в 2013 году вышел посмертный сборник «Управление пустотой: пробелы западной демократии» (Mair Peter. Ruling the Void: The Hollowing of Western Democracy. London, 2013). При написании первой главы я находился под сильным влиянием его работ.

В последние годы аргументы в пользу жеребьевки снова рассматриваются и обсуждаются в академических кругах со всей открытостью. Барбара Гудвин, профессор политологии Университета Восточной Англии, в 1992 году опубликовала оказавшую большое влияние книгу «Справедливость в лотерею» (Goodwin Barbara. Justice by Lottery Lottery. Chicago, 1992), в которой она поставила на повестку дня принципиальное значение жеребьевки для демократии. Австралийские исследователи Лин Карсон и Брайан Мартин написали в соавторстве «Случайный выбор в политике» (Carson Lyn, Martin Brian. Random Selection in Politics. Westport, 1999). В последнее время исследования в этой области стремительно развиваются. Оливер Даулен, автор уже упомянутого ранее «Политического потенциала жребия» и соучредитель Общества за демократию, включающую случайный выбор (Society for Democracy including Random Selection), совместно с Жилем Деланнуа выпустил сборник «Жеребьевка: теория и практика» (Sortition: Theory and Practice / Gil DeLannoi and Oliver Dowlen, eds. Exeter, 2010). Он также написал более основательный труд «Отобранные по жребию: гражданские лотереи и будущее гражданского участия» (Dowlen Oliver. Sorted: Civic Lotteries and the Future of Public Participation. Toronto, 2008), который находится в открытом доступе в формате pdf. В свою очередь, Террилл Бурисиус работает над книгой с многообещающим названием «Проблемы с выборами: все, что вы думали, что знаете о демократии, неверно» (Bouricius Terrill. The Trouble With Elections: Everything You Thought You Knew About Democracy Is Wrong).

Конкретные предложения по возврату к жеребьевке я нашел у Эрнеста Калленбаха и Майкла Филлипса в «Легислатуре гражданина» (Callenbach Ernest, Phillips Michael. A Citizen Legislature. Berkeley, 1985), у Энтони Барнетта и Питера Карти в работе «Афинская альтернатива: радикальная реформа для Палаты лордов» (Barnett Anthony, Carty Peter. The Athenian Option: Radical Reform for the House of Lords. London, 1998), у Кита Сазерленда в работе «Народный парламент: исправленный сценарий для очень английской революции» (Sutherland Keith. A People’s Parliament: A (Revised) Blueprint for a Very English Revolution, Exeter, 2008) и в ранее упомянутых работах Синтомера и Бухштайна. Это только выборочный материал. Более полный список можно найти в статье Антуана Верня «Краткий обзор литературы по жеребьевке» (Vergnes Antoine. A brief survey of the literature of sortition) в названном выше сборнике под редакцией Жиля Деланнуа и Оливера Даулена. Мой рисунок 3 также отсылает к новейшим предложениям. В интернете выложена статья Террилла Бурисиуса «Демократия через множественную жеребьевку: уроки Афин для современности» (Bouricius Terrill. Democracy through multi-body sortition: Athenian lessons for the modern day // Journal of Public Deliberation. 2013. Vol. 9. Iss. 1. Article 11).

Обширна литература по делиберативной демократии. В частности, я ссылаюсь на последнюю работу Джеймса Фишкина «Когда говорят люди: совещательная демократия и общественное обсуждение» (Fishkin James. When the People Speak: Deliberative Democracy and Public Consultation. Oxford, 2009) и недавнюю антологию Шарля Жирара и Алис Ле Гофф «Совещательная демократия: антология основополагающих текстов» (La démocratie délibérative: anthologie des textes fondamentaux // recueil édité par Charles Girard et Alice Le Goff. Paris: Éditions Hermann. 2010. ISBN 9782705670450) на французском языке. С самыми последними разработками можно ознакомиться по материалам таких научных журналов, как International Journal of Public Participation и Journal of Public Deliberation.

Очень многое появляется в последнее время о высказывании гражданина. Филип Де Рейнк и Каролин Дезер выполнили работу «Гражданское участие во фламандских городах: введение новшеств в управление» (Rynck Filip De, Dezeure Karolien. Burgerparticipatie in Vlaamse Steden: Naar een innoverend participatiebeleid. Brugge, 2009), Жорж Ферребеф написал «Гражданское участие и город» (Ferreboeuf Georges. Participation citoyenne et ville. Paris, 2011). Ценные конкретные рекомендации можно найти в работах «Мы вбрасываем высказывание: исследование отправных точек для надлежащего гражданского участия» (‘We gooien het de inspraak in’. Een onderzoek naar de uitgangspunten voor behoorlijke burgerparticipatie. Den Haag, 2009) Национального омбудсмена Нидерландов и «Решать решительно иначе. Дополнение к управлению, когда в нем участвуют жители» (Beslist anders beslissen. Het surplus voor besturen als bewoners het beleid mee sturen. Brugge, 2011) Общественной надстройки Западной Фландрии. Фонд короля Бодуэна опубликовал превосходный справочник «Методы участия: руководство для пользователей» (Participatieve methoden. Een gids voor gebruikers. Brussel, 2006). Он выложен в интернете в формате pdf.

В Бельгии и Нидерландах также ведутся бурные споры о будущем парламентской демократии. Для Фландрии можно сослаться на книги Томаса Декреса «От шторма веет раем. О рынке, демократии и оппозиции» (Decreus Thomas. Een paradijs waait uit de storm. Over markt, democratie en verzet. Berchem, 2013) и Ману Клайса «Застой. О политике властей, правлении всезнаек и закулисной демократии» (Claeys Manu. Stilstand. Over machtspolitiek, betweterbestuur en achterkamerdemocratie. Leuven, 2013). Для Нидерландов первой приходит в голову работа Виллема Схинкела «Новая демократия. К другим формам политики» (Schinkel Willem. De nieuwe democratie. Naar andere vormen van politiek. Amsterdam, 2012), а также «Польдеры 3.0. Нидерланды и общее благо» Ивонне Зондероп (Zonderop Yvonne. Polderen 3.0. Nederland en het algemeen belang. Leusden, 2012) и «Доверять – хорошо, но понимать – лучше. О жизненной силе нашей парламентской демократии» Герди Вербеет (Verbeet Gerdi.Vertrouwen is goed maar begrijpen is beter. Over de vitaliteit van onze parlementaire democratie. Amsterdam, 2012). К важнейшим научным исследованиям относятся два сборника: «Просвеченная демократия. Функционирование нидерландской демократии», составители Руди Андевег и Жак Томассен (Democratie doorgelicht. Het functioneren van de Nederlandse democratie / samengesteld door Rudy Andeweg en Jacques Thomassen. Leiden, 2011) и «Спорная демократия. О проблемах истории успеха», составители Ремиг Артс и Петер де Гуде (Omstreden democratie. Over de problemen van een succesverhaal / samengesteld door Remieg Aerts en Peter de Goede. Amsterdam, 2013).

Некоторые организации за демократическое обновление особенно активны в интернете. Рекомендуемые международные сайты:

• openDemocracy.net: независимый некоммерческий сайт, зачастую с весьма примечательными статьями;

• participedia.net: важнейший международный сайт о партиципативной демократии;

• sortition.net: портал с историческими текстами и множеством полезных ссылок;

• Equality by Lot (equalitybylot.wordpress.com): богато оформленный блог «Равенство по жребию» с живым онлайновым сообществом «клеротерианцев», которые обсуждают жеребьевку.

Все больше западных стран обзаводится также национальными платформами за демократическое обновление, зачастую с весьма интересными сайтами:

• Джефферсоновский центр за новые демократические процессы, США (The Jefferson Centre for New Democratic Processes): название говорит само за себя;

• Центр за делиберативную демократию, США (Center for Deliberative Democracy): связан со Стэнфордским университетом, центром Джеймса Фишкина; полезная информация об оценках совещательности;

• AmericaSpeaks и GlobalVoices (США): организуют широкомасштабные гражданские форумы; богато оформленные сайты;

• newDemocracy.com.au (Австралия): много внятной информации о жеребьевке;

• We the Citizens («Мы, граждане», Ирландия): сайт широкомасштабной гражданской инициативы в Ирландии;

• 38 Degrees (Великобритания): влиятельная организация за высказывание граждан, более миллиона членов;

• Mehr Demokratie (Германия): существует 25 лет, но все еще боевита, ратует за право на инициативу и за референдумы;

• Democracy International («Международная демократия», ЕС): базирующаяся в Германии панъевропейская организация, которая уже долгие годы выступает за европейскую гражданскую инициативу;

• Teknologi-radet (Дания): Датский технологический совет, инициатор множества партиципативных процессов, по которым на этом сайте даются пояснения на английском языке;

• NetwerkDemocratie (Нидерланды): Нидерландская платформа за обновление управления, в частности на основе применения цифровых технологий;

• G1000 (Бельгия): четырехъязычный сайт одноименной организации, которая вошла в состав Фонда для будущих поколений;

• Koning Boudewijnstichting (Фонд короля Бодуэна, Бельгия): признанная в мире организация – в частности, благодаря многолетнему проекту по управлению;

• Democracia Real Ya! (Испания): боевая организация за демократию, выросшая из гражданских протестов марта 2011 года;

• Association pour une démocratie directe (Ассоциация за прямую демократию, Франция): сайт молодой, динамичной французской организации, которая ратует за большую открытость.