Бывший сарай – он же будущий ресторан «Керидж-Хаус» – встроен в склон холма. Белое здание, отделанное светло-серым камнем по цоколю, полностью перекроено. Теперь оно потрясающее. Я очень впечатлена, нет, больше чем впечатлена.

Ошеломлена.

– Шейн, это… с ума сойти, – говорю я, когда мы поднимаемся на веранду второго этажа, идущую вдоль задней стены дома. Решетчатая крыша веранды увита гирляндами лампочек – тем, кто будет сидеть под ней, гарантирована звездная ночь.

Шейн идет впереди с широкой улыбкой.

– Мы сможем регулярно принимать много посетителей. Здесь и внутри будет достаточно столов. Но самая лучшая часть… – Шейн отпирает замок на огромных амбарных дверях и раздвигает их в стороны, – …находится здесь.

В огромном помещении с открытыми балками еще не закончен ремонт. Мы выходим на открытую площадку. На задней стене висит белый экран высотой в два этажа.

– Под нами кухня, а здесь… – Шейн указывает на голые стены по обеим сторонам от нас, – будут фрески… твои фрески. Идем.

Спускаюсь по лестнице вслед за Шейном. Глаза у меня все еще опухшие от слез, а за завтраком я была не в состоянии ничего проглотить. Я еще не понимаю, что я делаю здесь и вообще в своей жизни, но рада, что есть чем отвлечься, а от достижений Шейна я просто в восторге. У него всегда были большие идеи, и я знала, конечно, о «Керидж-Хаус», но я удивлена тем, как преобразился старый сарай. Шейн действительно воплощает свою идею в жизнь. Наверное, он правда повзрослел.

Шейн весь горит энтузиазмом, когда показывает мне кухню, прилегающий к ней обеденный зал и кинотеатр. Мне нравится видеть его таким. Даже притом что он в поношенных джинсах и его волосы в невероятном беспорядке, он никогда не выглядел лучше. Ну, может, еще чуть раньше, в полотенце.

Разглядываю голые стены, рассчитанные на фрески.

Мои работы, мои фрески, они будут… такими огромными. Меня охватывает легкое волнение. И вдруг сердце у меня замерло.

С раскрытым от изумления ртом я моргаю, не веря собственным глазам.

– Не может быть. Не может быть!

В коридоре висят три натянутых холста на подрамниках. Мои картины.

Те самые, из альбома в «Фейсбуке», которые Шейн распечатал и которые висят сейчас в переговорной агентства. Два изображения влюбленных пар и один портрет, выполненный в инверсных цветах. Те самые, которых не оказалось под коробкой, помеченной «Кенсингтон».

Мама их не выбросила.

Я хранила холсты в папках. Он натянул их на подрамники? Картины висят на уровне глаз, и каждую освещает небольшой светильник. Они… красивые.

Шейн засунул большие пальцы в карманы джинсов и прислонился к стене. На губах играет лукавая улыбка.

– Но как? – изумленно бормочу я. – Как они к тебе попали? Когда?

В голове крутятся предположения, одно невероятнее другого. Вопросительно наклоняю голову, переводя взгляд со своих работ на него.

– Я заезжал к твоим родителям примерно месяц назад, перед тем как мы встретились в агентстве. Даже пообедал с твоим отцом.

– Что?

– Ну, я заскочил, и мы разговорились.

– Ты… заскочил? Зачем?

Он улыбается и качает головой, как будто ответ очевиден.

– Хотел увидеться с тобой. В мои намерения не входило огорошить тебя неожиданным появлением в офисе. Я уже говорил, что проект «Керидж-Хаус» появился во многом благодаря тебе. Поэтому я заехал узнать, не захочешь ли ты принять участие в разработке проекта. – Мягкая улыбка скользит по его губам. – И отличный предлог, чтобы встретиться с тобой.

– А потом? Один ланч с папой – и ты передумал? – От новой догадки у меня перехватывает дыхание. – Только не говори, что он…

– Нет. Нет, совсем наоборот. Он принял меня очень радушно, угостил обедом, и мы отлично поболтали. Я поведал ему о своих деловых планах, а он рассказал, где ты работаешь. Я задумался, не нанять ли мне ваше агентство, сказал, что моя концепция основана на твоих картинах и твоей любви к романтическим комедиям… Ну и когда я подвез его до дома, он их для меня разыскал.

– И отдал их тебе?

– Я не думал их присваивать, – смеется Шейн. – Собирался показать их на первой встрече по обсуждению дизайна, чтобы наглядно продемонстрировать то, что я ищу, но… мне понравилось, как они тут смотрятся.

Я совсем запуталась.

– На переговорах ты показывал распечатки из моего альбома.

– Знаю.

– И ты не общался со мной до… ну, кроме «Фейсбука»… ты ничего не говорил…

– Знаю.

Жду объяснений, но он молчит.

– Шейн?

– Твой отец сказал, что ты обручена, и поэтому… – Он меняет позу, прислоняется к стене плечом. – Я… не знаю, не хотел вмешиваться.

– Так уж и не хотел? – усмехаюсь я.

– Сначала не хотел, а потом увидел тебя вместе с ним и… – Его взгляд помрачнел. – Как говорят в боксе, я снял перчатки. Он тебя не заслуживает.

Делаю шаг назад, осмысливая его слова. Рен сообщила мне, что родители тогда поссорились. Вот почему мама мне не отвечала, вот почему они мне тогда ничего не сказали – потому что не хотели говорить при Брэдли. Она, наверное, злилась на папу… Ох. Вина тяжелым камнем ложится на сердце. Мама… видимо, мама не хотела, чтобы Шейн вернулся в нашу жизнь. Мама твердо стояла за Брэдли. Или стоит до сих пор?

– Так что вот, твои картины у меня. Они очень мне нравятся. Я не успел…

Тут я его удивляю: подхожу и целую в щеку. А потом, улыбаясь, говорю со значением:

– Ты купил мои стулья.

– Не представляю, о чем ты, но если тебе так нравится, то ладно, я купил твои стулья.

– Это из фильма «Феномен», помнишь такой?

Он хмурится, припоминая, но я не дожидаюсь ответа.

– Лейс, героиня Киры Седжвик, мастерит стулья и пытается их продать. И вдруг, внезапно, их начинают активно покупать, и она делает еще. – Не уверена, что он помнит фильм, но продолжаю: – Оказывается, все стулья купил Джордж, герой Джона Траволты. У него весь двор был ими заставлен. – Я пожимаю плечами, заканчивая краткий пересказ фильма, и показываю на картины. – Ты купил мои стулья.

– Точно, – кивает Шейн с теплой улыбкой. – Сейчас приду, ты пока присядь. – Он показывает туда, где стоит большой деревянный стол. И исчезает в кухне.

Из динамиков, висящих вдоль стен, раздается музыка, и Шейн появляется с… Недоуменно смотрю на то, что он держит в руках.

– Что это?

Цветы… Венок?

– Это тебе, – говорит он и водружает венок на мою голову.

Он стоит так близко, что я чувствую запах лосьона после бритья. Знакомая смесь древесных ароматов и Шейна. Немедленно снимаю венок с головы, чтобы получше его рассмотреть.

Розовые и белые полевые цветы небрежно сплетены в кольцо. Что он задумал?

– Нет. – Шейн отбирает у меня венок, снова надевает мне на голову. – Не снимай! И погоди-ка секундочку…

Он опять убегает на кухню.

Касаюсь пальцами венка на голове. Мои губы трогает легкая улыбка, и я возвращаюсь взглядом к картинам, освещенным мягким светом. На стене. Для всеобщего обозрения. Не спрятаны под коробкой, а выставлены напоказ. На душе становится тепло.

В динамиках звучит знакомая песня. Это же…

«If You Leave» группы OMD. Давно ее не слышала. Я невольно подпеваю: «Семь лет прошли безвозвратно, словно время остановилось…»

Семь лет… Забавно, в следующей строке спрашивается: «Что будет дальше?» Вопрос на миллион долларов.

Телефон в кармане снова вибрирует – весь день не унимается. Достаю его, мысленно повторяя данную себе установку. Я не стану слушать ничьих сообщений. Только посмотрю на экран.

Три пропущенных вызова.

Открываю список звонков и вижу: два пропущенных от Элли и один от Брэдли. Захожу в электронную почту, чтобы посмотреть список фильмов «Любовь как в кино».

Я понимаю, Шейн что-то задумал.

1. «Неспящие в Сиэтле».

2. «Красотка».

3. «Дневник Бриджит Джонс».

4. «27 свадеб».

5. «Грязные танцы».

6. «Шестнадцать свечей».

7. «Реальная любовь».

8. «Скажи что-нибудь».

9. «Вам письмо».

10. «Свадьба лучшего друга».

Шестой номер. Когда Шейн возникает из-за кухонной двери, моя догадка подтверждается. На мне – венок, звучит «If You Leave» и… Он несет торт со свечами. Мое сердце взмывает вверх, как воздушный шарик.

Шестнадцать свечей.

И это нереально.

Шейн улыбается.

– По-моему, ты должна сидеть там. – Он кивает в сторону деревянного стола. – Сложив ноги по-турецки.

Забираюсь с ногами на стол. Горло у меня сжимается, на глазах – слезы.

Складываю ноги по-турецки и расправляю над ними юбку. В фильме все забывают о дне рождения Саманты из-за свадьбы ее сестры. О моей свадьбе все забыли из-за беременности Рен. Я – невидимка. Важнейшие события моей жизни никого не волнуют. И вот Шейн, как красавец Джейк Райан, устраивает для меня праздник. Для меня одной.

Он ставит передо мной торт, затем осторожно забирается с ногами на стол.

– Так… отлично. Не был уверен, что стол выдержит.

Смеюсь сквозь слезы, глядя, как он усаживается напротив меня.

– Спасибо, что заехала, – с усмешкой говорит Шейн.

– Спасибо, что… заехал за мной, – произношу я реплику из фильма. От волнения перехватывает дыхание. Улыбаюсь, не разжимая губ.

Вытираю слезы и смотрю, как Шейн зажигает свечи. Две, четыре, шесть…

– Семь? Здесь всего семь свечей.

Медово-золотые глаза поднимаются на меня. Он тихо произносит:

– Я пропустил только семь дней рождения.

Я прерывисто вздыхаю. Когда он уехал, мне было двадцать три года. Семь дней рождения. Семь лет. Немало. Но, как поется в той песне, время словно остановилось.

– С днем рождения, Кенсингтон. Загадывай желание.

Мгновенно опускаю взгляд к торту, потому что прекрасно помню следующую реплику. И сцену.

Поцелуй Саманты и Джейка.

Внутри меня разгорается свет. Маленькие нервные бабочки летят на него. Они могут подлететь слишком близко. Могут опалить крылышки.

Бросаю на него быстрый взгляд из-под ресниц и кусаю губы. Я не решаюсь произнести эту реплику, зная, что за ней следует. Зная, что я не готова. Не зная, на что он рассчитывает.

Но он не дает мне шанса.

Наклоняется и целует меня.

– Мое уже сбылось, – выдыхает Шейн на расстоянии шепота от моих губ.

Помедлив долю секунды, целует меня в щеку. Меня охватывает трепет. Чуть больше – и это было бы слишком. Чуть меньше – и сцена лишилась бы своей законченности.

Слов дальше нет.

Поверх кадра, на котором Саманта и Джейк замерли в поцелуе, бегут титры. Гипнотическая мелодия продолжается в фильме, так же как и сейчас. Зритель знает, что у Саманты все будет прекрасно. Кто-то наконец ее видит.

Шейн видит меня.

Он всегда меня видел.

– Любимый цвет? – Раньше был синий. Я хочу узнать все, хотя бы для того, чтобы отвлечься от мыслей о телефоне. Очень беспокойных мыслей.

Мы расположились в креслах-качалках на балконе главного дома. Балкон выходит на задний двор. Здесь очень тихо, лишь дует легкий ветерок. Помню, как много лет назад мы сидели здесь с его бабушкой и дедушкой и пили холодный чай.

– Хм, пожалуй, все-таки синий, – подумав, отвечает Шейн.

– Синий? Просто синий? Не небесно-синий, не цвет океана? – отталкиваюсь от пола, чтобы раскачать кресло. – Существует пятьдесят девять оттенков синего цвета, и это не считая выдуманных, типа «цвет унитазной смывки».

– Цвет унитазной смывки? Отличное название для краски. – Он улыбается. – Нет, просто синий.

– Ладно, синий. Поехали дальше. Любимое число?

– М-м, я бы сказал – два. И пять. Да, всегда любил номер пять.

Сдвигаю брови, пытаясь понять, на что он намекает.

– Под номером пять идут «Грязные танцы», а два – «Красотка». Понравилось ходить по магазинам?

– Понравилось смотреть на тебя.

– А по-моему, тебе понравилось, как перед тобой прыгали обе Мэри, – смеюсь я.

Он пожимает плечами.

– Мне понравилось видеть тебя счастливой, Кенсингтон.

Щеки у меня вспыхивают. Оборачиваюсь и мгновение молча смотрю на него. В его глазах понимание. И может быть, крошечный отблеск счастья.

– Мне это было нужно, – признаюсь я шепотом. – Спасибо, Шейн.

– Всегда пожалуйста!

Он откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза. По губам скользит довольная улыбка. Под легким ветерком тихо шелестит листва, стайка воробьев ссорится у кормушки, висящей на нижней ветке дерева.

Качаться так приятно.

– Думаю, твой дед одобрил бы планы «Керидж-Хаус». Ему понравилось бы то, что ты делаешь. Он бы тобой гордился.

Шейн не многое рассказал о смерти деда. Только то, что он оставил все внуку, включая заботу о бабушке.

Его качалка останавливается.

– Ты когда-нибудь думала всерьез уйти из «Сафии»? Открыть собственную студию?

Смотрю в сторону горизонта. В лучах заходящего солнца желтые подсолнухи наливаются темно-коричневым.

– М-м… ну, не знаю.

– У тебя получится, – уверенно говорит Шейн, перегибаясь ко мне через подлокотник. – Я бы тебя нанял. Не возвращайся в «Сафию».

– Что? Работать на тебя?

Он смеется.

– Нет, ты будешь работать на себя, а я стал бы твоим первым клиентом, ну, или единственным клиентом, а потом ты могла бы… не знаю… писать картины, например.

Сердце гулко бьется. Это то, чего я всегда хотела. Жизнь мчалась вперед, не давала времени оглянуться, подумать о своих желаниях. Я погружаюсь в мысли о том, что у меня есть, чего нет, что я оставила позади. Я хочу того же самого, чего хотела вчера. Хочу замуж. Ребенка. Однако сегодня, прямо сейчас, я от этого далека, как никогда.

Зато я теперь ближе к себе.

– Тебе понравился коттедж? – вдруг спрашивает Шейн.

– Конечно. И ты был прав: вид прекрасный.

– Что, если мы оборудуем его под твою студию?

– Почему…

– Так, даю тебе пищу для размышлений. Можешь жить здесь, если хочешь. Летом город так и кишит туристами. Удобная возможность сделать себе имя. – Он наклоняется ко мне и понижает голос: – Я очень хотел бы, чтобы ты была рядом.

Он хочет, чтобы я была рядом.

Покачиваюсь в кресле, обдумывая его слова. Закрыв глаза, пытаюсь представить коттедж и себя в нем. Я рисую. Окна открыты, полуденный ветер прогоняет из комнаты запах красок. Я вся в разноцветных брызгах. Я всегда с ног до головы перемазываюсь краской, когда рисую. И перемазываю все вокруг.

Шейн любит мои картины. Он хочет, чтобы я жила здесь. Почему мне снова вспоминается «Красотка»? Эдвард предложил Вивиан квартиру, машину, лучшие магазины – все, что она хочет. Но она хотела его. На большее я сейчас не способен, говорит он.

Шейн предлагает мне дом, собственную студию, себя? Но сейчас, на данный момент… я к этому не готова. На такое я сейчас не способна.

Откинувшись в кресле-качалке, поворачиваюсь к нему.

– Это все слишком быстро… Пожалуй, собственное дело действительно то, что мне нужно, только…

Шейн шумно вздыхает.

– Только не здесь? – спрашивает он с нерешительной улыбкой.

– Пока нет. Наверное, мне нужно побыть какое-то время одной. Понимаешь? До вчерашнего дня я была помолвлена и еще на прошлой неделе считала, что моя жизнь идет в правильном направлении, а потом появился ты…

Шейн встречается со мной взглядом.

– Ты не та импульсивная девушка, которую я некогда знал. Ты стала более сдержанной. – Он щурится с усмешкой. – Наша девочка теперь совсем взрослая, да?

Улыбаюсь ему в ответ. Побывав здесь и увидев все, чего достиг Шейн, нельзя не прийти к выводу, что мы оба сильно повзрослели.

Звук автомобильных шин на гравийной дорожке перед домом нарушает безмятежную тишину. Наверное, приехала бабушка.

Шейн выглядит озадаченным.

– Пойду посмотрю. – Он встает и уходит.

Я тоже поднимаюсь. Поправляю на себе юбку и приглаживаю волосы. Я давно с ней не виделась и немного нервничаю. Хотя я всегда ей нравилась. Все будет хоро…

Шейн почти бегом взбегает по лестнице, высовывает голову из дверного проема. Лицо у него напряженное.

Глаза у меня невольно округляются от испуга.

– Что? Что случилось?

– Там Брэдли.