1

Модьун цинично усмехнулся, когда оратор, закончив свою речь, проливающую новый свет на историю человечества, попросил задавать вопросы.

Было задано несколько глупых вопросов — люди, похоже, не совсем понимали, как отнестись к полученной только что ими информации. Модьун привлек к себе внимание, лениво задав вопрос:

— Вы уверены, что не описываете какую-то древнюю мифологию?

— Конечно, мы не можем быть уверены, — последовал осторожный ответ, — но думаем что нет.

— Ваш рассказ о наших далеких предках, — настаивал Модьун, — отнюдь не внушает мне доверия.

— Как и нам сначала, — ответил оратор. — Однако содержание и значительность полученных деталей гарантируют достоверность.

— Тогда выходит, что наши предки сражались, как животные, с непрекращающейся жестокостью, и это говорит о том, что они были способны на настоящую физическую активность.

— Это самое определенное из того, что мы обнаружили.

— И, подобно нашим животным, они действительно ходили на собственных ногах и не нуждались в искусственной поддержке?

— Вот именно, — ответил оратор.

— Могу представить реакцию тех, кто ранее заблуждался относительно этого вопроса, — саркастически заметил Модьун.

Слабые улыбки, выражающие согласие, появились на лицах многих людей.

— Представляю себе, — продолжил Модьун, — как они зачинали и рожали своих детей.

— О да, — последовал ответ. — В процессе спаривания женщина оплодотворялась, и через определенный период разрешалась от бремени.

Все в зале вздрогнули, словно перед их глазами на сцене совершался акт совокупления.

— Отвратительно, — пробормотала какая-то женщина.

— Боюсь, — добавил еще кто-то, — это начало человечества довольно-таки непросто принять. И теперь вы скажете нам, что они сами принимали пищу.

— Совершенно верно, — согласился оратор. — Пища проходила по пищеварительному тракту. Каждый человек усваивал ее индивидуально, а отходы удалялись в резервуар для удобрений.

Последовало еще несколько вопросов, но присутствующие охладели; докладчик по имени Дода почувствовал это через открытые усилители мысленного канала, посредством которого он связывался со своей «аудиторией». Заметив, что Модьун оставался в числе немногих, не отсоединившихся от канала, Дода мысленно обратился к нему:

— Кое-что заставляет меня предполагать, что вы больше других интересуетесь этими открытиями.

Модьуну стало смешно.

— У меня тело в два фута длиной и голова в четырнадцать дюймов в диаметре. Что может меня интересовать в древних людях, с их восемью футами мускулов и костей, которые могли самостоятельно поддерживать голову? Я догадываюсь, что вам бы хотелось, чтобы я вырос до таких размеров — как подопытный кролик.

— У наших предков рост был около шести футов.

— Да, но головы у них были меньше, вы же сами сказали это.

— Возможно, — в голосе Доды звучало отчаяние, — если бы какая-нибудь женщина согласилась вырасти, то для вас это могло бы стать интересным экспериментом.

Ответ Модьуна был язвительным и недоверчивым.

— Этого никогда не случится. Наши женщины куда как более изящны. — Он на мгновение умолк, а потом с иронией продолжил: — Почему бы вам не провести этот эксперимент на себе?

— Потому что я экспериментатор. Пройдет год, пока тело станет длиннее, потом, наверное, еще два года займет эксперимент, и еще один год, чтобы снова стать человеком. Кто-то должен наблюдать…

Модьун продолжил с насмешкой:

— Четыре года! Когда я хочу погубить чью-то репутацию, я руководствуюсь здравым смыслом. Позже я свяжусь с вами.

— Не говорите сразу же «нет», — умоляюще попросил Дода. — Не забывайте, именно вы сказали: кто-то должен время от времени выходить за барьер и смотреть, что происходит там, в мире снаружи.

— Я просто пошутил, — резко ответил Модьун.

— И все же вы сказали это. Все же… это было вашей мыслью.

И он был прав.

«Так всегда бывает, — угрюмо подумал Модьун, — что кто-то слушает даже случайные мысли и интерпретирует их по собственному усмотрению и сообразно своим целям…»

Не подлежало сомнению, что Дода выбрал его для эксперимента; свидетельство тому — эти его замечания. Во всяком случае… эти факты… их нельзя было просто отбросить в сторону.

Внезапно Модьун с задумчивостью сказал:

— Безусловно, тщательное изучение архивов и ранних обучающих устройств, от которых сейчас отказались, подтвердит большую часть этих сведений. Такое исследование необходимо для любого, кто отважится выйти наружу.

Дода благоразумно молчал.

— Часть этих сведений может быть интересной, — продолжил Модьун.

Он позвал своих слуг-насекомых, которые унесли его.

Через три дня Модьун лениво плавал в собственном, залитом солнцем бассейне. Именно сюда он обычно приходил поглощать энергию солнечных лучей — они ему помогали перерабатывать воздух, которым он дышал, и воду, которую он впитывал порами тела, в питательные вещества, поддерживающие в его теле идеальное здоровье на всю вечность.

Вернее, почти на всю вечность. Он был из третьего поколения существ, выведенного в пробирке за барьером. Каждый из двух предыдущих поколений прожил почти пятнадцать сотен лет.

Он плавал в бассейне и с восхищением любовался своим отражением в зеркале, погруженном в воду. Какая благородная и красивая голова, замечательное конусообразное тело! Крошечные ручки и ножки были частично спрятаны за почти неразличимым снаряжением.

И все же он почти видел намеки на изменения — он стал на несколько миллиметров длиннее. Такому восприимчивому и чувствительному мозгу, как у него, даже такие небольшие изменения были отчетливо видны.

Дода сказал, что могут возникнуть слабые боли, но с ними можно будет справиться, когда ученый-помощник насекомое Экет будет должным образом проинструктирован, как ввести ему в тело через трубки лекарства, понижающие чувствительность.

«Конечно, это, — извиняясь, подчеркнул Дода, — будет до тех пор, пока ты не достигнешь стадии, когда сможешь есть твердую пищу».

Модьун пожал плечами в ответ на такую заботу экспериментатора. Он уже принял решение, когда узнал, что женщина по имени Судлил согласилась вырасти и соединиться с любым мужчиной, который пойдет на тот же самый шаг… Это сообщение вызвало легкий интерес у мужчин: Судлил была очень женственной, и ее с радостью приняли бы в любом бассейне. Однако Дода поторопился нанести удар потенциальным соперникам, объявив, — с согласия Модьуна, — что выбор уже сделан.

Судлил призналась, что она рада иметь партнером его, Модьуна. Она станет таких же размеров, как и он, через месяц.

Прошло несколько лет — и вот он здесь.

Его принес сюда сам Экет и посадил на зеленой лужайке чуть вдали от шоссе, невидимом за насыпью, заросшей кустарником.

Со стороны шоссе доносились взвизгивания шин по дорожному покрытию. Эти звуки неожиданно взволновали Модьуна. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы задавить сильное желание подпрыгивать от возбуждения… Совершенно неожиданная реакция тела. Но, глядя на возвращающегося в горы Экета, он сознательно сдерживал дергающиеся мускулы. Скоро ученый-насекомое исчез за выступом утеса.

Модьун поднялся на пологий склон, все еще сдерживая себя и удивляясь тому, что происходило у него внутри под кожей. Добравшись до вершины, он начал пробираться сквозь заросли кустарника. Неожиданно он вышел на обочину дороги.

Давным-давно он приказал одному из своих носильщиков-насекомых принести его к этой дороге и в течение некоторого времени следил за движением транспорта.

Неисчислимое количество машин проносилось на безумной скорости мимо него, и почти в каждой находились пассажиры: нескончаемый поток животных всех видов. И от одного этого многообразия живых существ в нем росло удивление: он забыл, сколь много на свете разных животных. Теперь все уже за тысячи лет оцивилизованные и живущие в созданных человеком механических городах.

— Но куда все они направляются? — наконец спросил Модьун у своего проводника-насекомого, огромного богомола, первоначально видоизмененного для путешествий по неровной гористой местности. Богомол ответил вопросом на вопрос с типичной для насекомых практичностью:

— Сэр, почему бы нам не остановить сотню или больше этих машин и не поинтересоваться у пассажиров, куда они едут?

В тот раз Модьун отклонил это предложение. Оно показалось ему напрасной тратой времени. Но теперь же — когда он стоял и смотрел на казавшиеся теми самыми мчащиеся машины — жалел, что тогда он быстро отказался от этой авантюры и не решился порасспрашивать пассажиров.

Сейчас никакой скуки он не испытывал. Его полностью выросшее тело охватило возбуждение. Куда бы он ни посмотрел, все волновало его. Ему хотелось раскачиваться, кружить на месте, гримасничать и размахивать руками.

Там так много движения. Нескончаемый поток машин… Он видел их, слышал их рокот. И внезапно понял, что его двигательные центры оказались незащищенными.

В результате он почти потерял над собой контроль. Невыносимо… Модьун попробовал сдержаться. Сразу же трепет и подергивание мышц прекратились.

Успокоенный, он отказался от свободного автомобиля, который подъехал к нему. Через несколько секунд он поднял руку, когда показалась машина с четырьмя животными в салоне и двумя свободными местами.

Когда она остановилась, Модьуну пришлось пробежаться вперед и залезть в кабину. Тяжело дыша, он плюхнулся на сиденье. Модьун немного удивился тем усилиям, что ему пришлось на это затратить, и сделал себе пометку в уме, как реагирует его тело: усиленное сердцебиение, внезапное расширение легких, шумное дыхание. Внутренние химические изменения, последовавшие вслед за этим, оказались столь многочисленными, что он отказался от попыток проанализировать все их.

Интересно. Ново. Модьун подумал: «Препараты, которые давал мне Дода в последнее время, подавляли мою активность. И, безусловно, мирная обстановка, как в райском саду, вызывала только приятнее ощущения».

Модьун вдруг понял, что остальные пассажиры с любопытством смотрят на него.

Мысли о прошлом ушли куда-то в глубины подсознания. Он тоже стал рассматривать людей с легкой вежливой улыбкой.

— Кто вы? — наконец спросил мужчина, похожий на кота. — Не могу припомнить, чтобы видел раньше ваш вид.

Говоривший имел отдаленное сходство с южно-американским ягуаром.

Модьун уже собирался было ответить, что он человек, когда до него дошла суть замечания говорившего. Человек, повелитель этой планеты, теперь был им… неизвестен.

«Все правильно, — подумал он, — мы ведем замкнутое существование вместе с нашими насекомыми-слугами, которые носят нас, и животными — домашней прислугой. И нам самим не было дела до цивилизации животных и насекомых, которая существует за барьером».

Но то, что миру снаружи уже совсем ничего не известно о нем и его приятелях, — совсем другое дело. Безусловно, это не было предусмотрено в первоначальной программе…

Осознав это, Модьун решил не говорить правду о себе. Прежде чем он придумал, что же ему сообщить, это сделал за него видоизмененный гиппопотам. Стройное существо, в восемь футов в длину, с небольшой шеей, сидевшее на переднем сиденье, сказало, пожав плечами:

— Он обезьяна. В Африке много таких как он.

Другое существо, похожее на лису, сидевшее рядом с Модьуном, тут же слабо возразило:

— Я видел многих обезьян. Определенное сходство есть, но это не обезьяна.

— О Господи! — воскликнул человек-гиппопотам. — Обезьяны — совсем не то, что ваш или мой вид. У них много разных видов, и каждый из них не похож ни на какой другой.

«Что ж, — терпеливо подумал Модьун, — обезьяны так обезьяны. Почему бы и нет?»

Его приняли за обезьяну случайно, на некоторое время.

Ошибка в программировании, из-за которой эти люди-животные не смогли признать в нем человека, сбивала с толку, и проверкой этого еще следовало заняться, что-то здесь было такое, что могло даже стать темой для интересного доклада, когда он вернется за барьер.

Поэтому Модьун продолжил выдавать себя за обезьяну и завел дружескую беседу с человеком-гиппопотамом, человеком-ягуаром и красивым темнокожим существом, которое вскоре назвало себя медведем-гризли.

Все эти люди-животные имели рост от семи до восьми футов. Их тела изменились до получеловеческого вида. У каждого были руки, каждый сидел прямо… и, разумеется, мог ходить вертикально.

На время скучной дороги поездка с ними представляла некоторый интерес. Модьун откинулся назад и смотрел на быстро мелькавшую за окном сельскую местность, чувствуя внутри себя какое-то возбуждение. Волнение? Он сразу же отмел эту мысль. Но все-таки после анализа признался, что тело его реагирует по-новому, и предположил, что люди в те далекие, давно минувшие дни не могли понимать, что возбуждение на низком уровне именно такое — чисто физическое и химическое.

Модьун снова вспомнил, что говорил богомол — нужно спросить о причинах, заставляющих сотни людей-животных ехать куда-то. И поэтому он поинтересовался:

— Куда вы едете?

Он подавил внезапное желание добавить еще «так быстро». Но ведь действительно эти все машины мчались, словно механические демоны, на скорости, превышающей первоначально запрограммированную. Очевидно, в компьютерах, которые управляли ими, изменили данные касательно скорости. В сторону увеличения.

«Кто это сделал?» — подумал Модьун.

Все четверо его попутчиков — как они ему сказали — посещали подготовительную школу, где изучали работу огромного космического корабля. И сейчас они едут в город Хали, где будут ждать запуска. Модьун понял, что они подружились в лагере. Их отношения друг к другу были задушевными, даже нежными… И после недолгого любопытства к Модьуну, они забыли о нем. Что тому только и надо было.

Модьун почувствовал, как же он далек от повседневных дел планеты. Он отвлекся на некоторое время, пока его четыре попутчика обсуждали детали их обучения и предстоящего путешествия в космосе. Вскоре он увидел, что их машина въезжает в город. Неожиданно вокруг них оказалось множество зданий. Они поднимались по холмам, и Модьун мельком увидел вдали какую-то речку. Вскоре город окружил их со всех сторон. Огромные здания и куда более скромных размеров сверкали в лучах полуденного солнца.

Модьун вдруг понял, что его тело снова возбуждено. Если бы он не знал точно, что это касается только тела, то он мог бы ошибочно поверить, что и сам его разум возбужден. Придется остерегаться этого… Сильного стремления его «эго» отождествить себя с телесными ощущениями.

«Город Хали, — подумал Модьун. — Итак, вот я и здесь. Первый человек, который вышел за барьер через три с половиной тысячи лет».

В этом, вынужден был признаться он, было определенное величие.

2

Куда вы намерены отправиться? — спросил один из людей-животных.

Модьуну потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что обратились к нему. Он очнулся от своих грез и ответил, что не знает.

— Я здесь новичок. Только что, — запинаясь, пробормотал он, — прибыл из Африки. Куда вы посоветуете мне обратиться?

Они серьезно обсуждали этот вопрос, игнорируя его. Наконец ответил человек-лиса, и нотка удивления в его голосе показывала, что они об этом раньше не думали.

— Почему бы нам не взять его с собой?

Так они и решили.

— Мы можем показать ему все, — сказал человек-гиппопотам. — Будет забавно посмотреть, например, с каким типом женщин он сблизится.

Модьун вспомнил Судлил.

— Скоро сюда прибудет моя женщина, — сообщил он.

— Это даже лучше, — заметил человек-ягуар. — Мы сможем наблюдать, как обезьяны занимаются любовью. — Наверное, на лице Модьуна появилось какое-то странное выражение: его несколько узкие глазки расширились в невинности. — Вы ведь будете не против, не так ли?

Сам Модьун не видел причин возражать, но интуитивно предвидел, что Судлил может быть против. Как раз перед его отъездом они наблюдали за спариванием одной пары животных. Судлил, конечно, еще не успела в данный момент вырасти до нужных размеров, и, наверное, ее реакция отражает болезненно чувствительное состояние ее тела. Впрочем, во всем этом вопросе она ведет себя несколько странно.

Улыбнувшись при этом воспоминании, Модьун спокойно объяснил, что самки-обезьяны иногда возражают против наблюдения.

Четверо самцов посмотрели на него не мигая, сначала удивленно, потом с почти одинаковым презрением.

— О Господи, — произнес человек-ягуар, — вы что, имеете в виду, что вы, обезьяны, позволяете своим самкам указывать, что вам делать?

Он посмотрел на своих попутчиков с иронической усмешкой.

— Вижу, что нам придется учить этого приятеля, что значит быть мужчиной. — Он протянул руку и высокомерно похлопал Модьуна по руке. — Не тревожьтесь, сэр. Держитесь нас, и мы скоро приведем вас в нормальное состояние.

И в этот момент впервые четверка людей-животных представилась. Человека-ягуара звали Дуулдном, человека-медведя — Руузбом, человека-лису — Наррлом, а человека-гиппопотама — Иччдохзом.

Сообщив свои имена, они замолкли в ожидании, но Модьун несколько секунд колебался, торопливо роясь в памяти, чтобы понять, что же эти имена могут означать и откуда они происходят. При идентификации животных люди просто присваивали каждому определенное количество букв алфавита: пять для животных из Северной Америки, шесть — из Южной, семь из Африки и так далее. Компьютеры, запрограммированные на то, чтобы давать имена, не должны были использовать лишь одну букву для имени. Поэтому не было человека-животного, у которого было бы имя Ааааа или Ббббб. Но за исключением этого — полная свобода. В этой чехарде с именами его попутчикам еще повезло — их имена еще можно было произнести вслух.

И тут же Модьуна обеспокоила мысль, что способ, который использовали люди, когда давали имена, немного отличается от этого, и поэтому, если он назовет свое имя Модьун, тот тут же разоблачит себя, как человеческое существо… для любого, кто немного разбирается в этом.

Но колебался он недолго. Модьун сразу понял, что изменяя букву «ь» на «и», он сможет сохранить произношение, не разоблачая себя при этом, а, добавляя «н», благодаря тому, что в его имени семь букв, он укажет, что он из Африки. По крайней мере он сможет делать это, пока не введет в какой-нибудь компьютер комбинацию букв своего имени.

Что на самом деле не имело никакого значения. В конце концов, было бы нелепо слишком долго поддерживать обман, что он обезьяна.

Они приняли его измененное имя без вопросов. Итак, он теперь Модиунн… на несколько часов. Или минут.

После этого Дуулдн, человек-ягуар, сообщил, что он и его попутчики направляются в центр города.

— Понимаете, — сказал Дуулдн, — здесь обычная система поселений. Думаю, она такая повсюду в мире.

— Да, — коротко ответил Модьун.

Выбравшись из машины через несколько минут, он понял, что сердится. Разве понимает он, как управляются эти города?! Он, принадлежащий к расе, создавшей эти автоматические города и автоматические поселения… короче, все на этой планете!

Тем не менее когда машина отъехала, а четверо людей-животных быстро пошли по широкой улице, Модьуну потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что они направляются к двигающемуся тротуару.

«Конечно», — догадался он тогда, ругая себя.

В памяти всплыли давние воспоминания, и город показался более знакомым. Он припомнил, что жилая зона разбита так, чтобы принимать приезжих в одном секторе, затем идет намного больший сектор, где проживают семьи постоянных жителей, и наконец роскошные апартаменты для людей.

Путешествие по движущемуся тротуару закончилось через полтора квартала. Человек-ягуар указал на склон холма и сказал:

— Эй, здесь вся улица свободна. Давайте поселимся здесь, а потом выйдем и пойдем поесть.

Модьун последним преодолел четырехдорожечный переход от скоростного тротуара к среднескоростному, а затем к медленному тротуару и наконец шагнул на улицу. Его попутчики поднимались вверх по склону холма, а он медленно и нерешительно следовал за ними. Продолжать ли ему свой обман? Это казалось делом не очень несерьезным. Тем не менее, вскоре он, как и другие, стоял перед рядом кнопок. Он нажал свое обезьянье имя.

И ждал, пока дверь по сигналу компьютера откроется.

Однако компьютер отказался впустить его.

— Вы не правильно указали свое имя, — сообщил он.

Целая вечность прошла, а Модьун ничего не делал, никак не реагировал, даже не обдумывал то, что произнесла машина. Он был в смятении, подобного чувства он никогда прежде не испытывал. В каком-то отношении это и было его реакцией, но совершенно новой для него, неосознанной, и его разум не понимал реакции тела.

Самым фантастическим было то, что в таком же смятении оказались также и его мысли…

Модьун начал приходить в себя. Сначала он просто наблюдал. Перед ним рядом с дверью в квартиру находился механизм: кнопки, которые он нажимал, маленькая треугольная металлическая решетка под ними — откуда голос компьютера произнес эти невероятные слова.

С одной стороны Модьун видел длинный ряд стерильных квартир, точно таких как та, которую он выбрал для своего проживания. Ну, не совсем квартир. Они все были одноэтажными и простирались на весь квартал, как террасы. Перед каждой квартирой было несколько ступенек, ведущих на небольшое крыльцо, и Модьун предположил — хотя он не мог ясно видеть, что было у других дверей, — что на каждом крыльце были кнопки с буквами и система динамиков за решеткой.

В некотором смысле, он взирал на однообразный мир. Но каким еще образом можно обеспечить жильем миллионы существ? Действительно, если предки занимали такую же терпимую позицию по отношению к людям-животным, как и он, то они заботились не о красоте, а лишь о пользе.

Но, поскольку чистота была вещью полезной, они снабжали каждую квартиру в любом городе автоматической чистящей системой. Так что пластмассовые стены и пластмассовые двери, как и решетка из нержавеющей стали, блестели — так было чисто. И ступеньки выглядели вымытыми и выскобленными, а на тротуаре под ними не было ни пятнышка грязи.

Модьун все еще рассеянно осматривал мир вокруг, когда до него вдруг дошло, что же так подействовало на него.

Отказ.

«Мне отказали!»

За всю его жизнь в несколько сотен лет никто никогда не отказывал ему! Это был удар по его сознанию, перед которым никогда не существовало никаких барьеров, кроме философии о тщетности бытия… и особенно тщетности усилий. Действительно, ничего не стоит делать. Вот потому-то у тел есть чувства, а у мозга — нет. Человеческая натура такова, что человек может отдавать себе отчет, когда его тело испытывает чувства. Уделом людей был выбор, обращать или нет внимание на чувства своих тел.

И теперь он был лишен этого. Когда Модьун осознал всю удивительную глубину своего открытия, несшего беспокойство, он понял, что его тело испытывает раздражение.

Осознание физического чувства было подобно сигналу. Тут же весь его мозг вернулся к нормальному состоянию: отделился от тела, стал более спокойным, но и более любопытным.

— В чем проблема? — сказал Модьун. — Мое имя имеет нужную длину и правильный код для обезьяны из Африки. Почему меня не принимают?

— Личность с таким именем — Модиунн — в настоящее время зарегистрирована в Африке и проживает по определенному адресу.

Раздражение усилилось. Почему-то казалось, что его телом все труднее и труднее управлять. Несколько секунд понадобилось Модьуну, чтобы понять, что создавало такое беспокойство его телу. В прежние времена можно было запрограммировать компьютеры, чтобы они учитывали такие детали, но это не было сделано. Ни одно человеческое существо никогда не беспокоилось об отдельном животным, где оно находится или даже что случилось с ним.

Поэтому он произнес теперь угрожающим тоном:

— С каких пор компьютеру есть дело до местонахождения какого-то отдельного животного?

— Вы спрашиваете, имею ли я право отказаться впустить вас? — спросил компьютер.

— Я, — ответил Модьун, как человек, осознающий свое величие, — спрашиваю, откуда вы знаете, где находится Модиунн? Я хочу знать, кто связал вас с компьютером в Южной Африке.

Компьютер ответил, что он связан с другими компьютерами этой планеты уже в течение 3453 лет 11 часов 27 минут и 10 секунд. Пока он отвечал, Модьун подумал, что его не программировали отвечать на подобного рода вопросы.

Он уже открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, когда вдруг понял, что его тело испытывает болезненные ощущения. И тогда Модьун осознал, что все это время нервничал. Он не знал точно, сколько времени назад люди ушли за барьер, кроме того, что он был из третьего поколения. Но с помощью своих информационных центров у себя в мозгу он понял, что компьютеры были перепрограммированы через несколько лет после ухода людей.

«Кто же мог это сделать?»

— Вы отказываетесь открыть эту дверь для меня? — предпринял он еще одну попытку.

— Это невозможно, — последовал ответ. — Я всего лишь автомат, а вы не соответствуете требованиям, позволяющим войти.

Заявление компьютера, к несчастью, напомнило Модьуну об ограничениях механических устройств. Проблема не в машине, а в том — или тех — кто перепрограммировал его.

«Посмотрим, смогу ли я убедить кого-нибудь переехать в большую квартиру и поселиться со мной», — решил он.

Как Модьун сейчас заметил, люди-животные уже исчезли в своих маленьких домишках. Он вспомнил, что Руузб, человек-медведь, занимал квартиру слева от него. Поэтому он направился туда и постучал в дверь — игнорируя систему кнопок.

Пауза. Звук шагов. Потом открылась дверь, и Модьун увидел красивое лицо огромного человека-медведя. Он приветливо улыбнулся Модьуну.

— Эй, — гаркнул он, — вы очень быстро управились. Входите. Я буду готов через минуту.

Модьун вошел, боясь, что и сейчас дверной компьютер помешает ему. Но динамик молчал — механизм не был приведен в действие их с Руузбом разговором. И, очевидно, на него не влиял факт присутствия Модьуна, если хозяин дома.

«Включается при нажатии кнопки», — с облегчением подумал Модьун.

Он собирался предложить человеку-медведю поселиться вместе с ним в двухкомнатной квартире для приезжих. Однако теперь в этом не было необходимости. Но что именно и когда точно ему делать, он совершенно не знал. Однако было ясно, что что-то здесь не так, как должно быть.

Как он верил, что культура животных осталась прежней, стереотипной, без каких-либо неожиданностей. И сердечное приглашение Руузба дало ему немного времени, чтобы обдумать положение дел.

«Я попрошу его поселиться вместе со мной… немного погодя».

3

Через полчаса…

Пятеро приятелей зашли в столовую двумя кварталами далее. Оказавшись внутри, Модьун чуть поотстал от остальных, схвативших тарелки и ставших в очередь. В голове Модьуна мелькнул вопрос, а не откажется ли пищевой компьютер обслуживать его? И не хочет ли он прямо здесь и сейчас объявить, что он человек?

И Модьун решил идти дальше только потому, что он отказывался поверить, что кто-то взял на себя труд изменить программы миллионов простых машин. И что более важно, не было никаких внешних признаков того, что медленно создававшаяся (в течение тысяч лет) система бесплатного питания — где не задавали никаких вопросов — изменилась.

Машины автоматически возделывали почву и собирали урожай. Для тех, кто прежде был плотоядным, с помощью компьютера из съедобных зерен, фруктов, травы, кустарников и деревьев были созданы различные типы белковых продуктов. Для тех же, кто был травоядным, подходящая диета создавалась по тому же общему признаку. Почти все зеленое, желтое или растущее в лесу использовалось для разумных форм жизни. Почти ничего не выбрасывалось.

Слишком сложно. Изменение означало бы вмешательство во всю цепь операций. Модьун взял свою еду из контейнеров, которые компьютер позволил ему открыть. Он назвал свое имя, доверившись логике. В конце концов, насколько он помнит, обезьяны все еще питаются самыми разнообразными растениями, многие из которых не нравятся людям. Спасибо и на том!

Вскоре, когда его тарелка наполнилась съедобной пищей, он направился к столу, который заняли его спутники. Пока все шло хорошо. Его приятели оживленно о чем-то беседовали, Модьун сел и начал старательно жевать и глотать пищу. Хотя он не раз ел к концу своего пребывания за барьером, весь процесс в целом оставался еще неприятным.

Модьун помнил, что после того, как он покончит с этим неприятным для него процессом поедания пищи, то случится вещь еще более худшая. Позже… ему придется искать общественный туалет и в присутствии других существ в соседних кабинках избавляться от отходов организма.

«Жизнь за барьером, — подумал Модьун, — именно такова, какой я ее себе представлял: скучные, надоедливые, раздражительные переживания». Но на некоторое время его заманили в это большое тело, и ему придется выполнять его требования.

Модьун знал мнения старых людей: каждым отдельным индивидуумом управляют, его проблемы никогда не решаются; существует непрекращающаяся нужда бороться с окружающей средой, что повторяется с наступлением нового дня, вынуждая его продолжать это сражение.

«Какие мысли могут быть у такого существа? Никаких?»

Модьун без особого удовольствия пережевывал свою пищу, обдумывая ситуацию, когда, случайно услышав высказанное одним из своих четырех спутников слово, он понял, что они все еще обсуждают надоевшую ему тему предстоящего путешествия в космос.

Кто-то, по-видимому, убедил власти утвердить неверную цель экспедиции. И они считали, что должны противодействовать и убедить власть предержащих выбрать правильную звезду для межзвездного путешествия.

— … Значение… необходимое действие… жизненно важные… решающие для мира…

Слова с их скрытым смыслом, указывающим на обязательную необходимость выполнения каких-то вещей, проходили через воспринимающую систему Модьуна, и поначалу он просто регистрировал их. Наконец до него дошел их смысл, и он сказал с легкой улыбкой:

— Если вам не удастся отстоять свою точку зрения, что случится?

Человек-ягуар посмотрел удивленно на него.

— Кто-то другой выдвинет свой план.

— С какими результатами? — спросил Модьун.

— Они ошибаются. А наши идеи верны.

— Но что же все-таки действительно случится? — не отставал от него Модьун.

— Экспедиция отправится к группе желтых солнц, похожих на наше. Шансов найти жизнь на планетах, вращающихся вокруг звезд, как наше солнце, меньше, чем на планетах голубых звезд. Это уже доказано.

Модьун, взирая на все это со своих позиций, где все эти вещи были в равной степени бесполезными, снова улыбнулся наивности ответа.

— Но, предположим, — спросил он, — что экспедиция не обнаружит жизни ни в системе желтой, ни в системе голубой звезды?

— Значит, путешествие будет напрасным.

Безупречная логика этого существа не доходила до сознания Модьуна. Человек сам прошел через эту промежуточную стадию — когда-то он сам верил, что успех заключается в одних только результатах. Модьун сместил акцент своего вопроса.

— В подобного рода путешествиях не будут ли участвующие в них испытывать неудобств?

— О нет! Корабли совершенны — словно огромные города, летящие сквозь пространство.

— И они будут на борту звездолета есть, спать, развлекаться, общаться с особями противоположного пола, смогут тренироваться и обучаться?

— Конечно.

— Тогда, — с торжеством заключил Модьун, — какая разница, каким будет результат?

— Ну, если мы не обнаружим другую жизнь, то это путешествие окажется напрасным. Хотя звездолеты и мчатся в пространстве с огромной скоростью, но, как нам сказали, мы посетим множество планет, и это займет много времени. Всем станет тяжелее жить, если не будет достигнута основная цель.

Модьуну казалось, что жизнь на корабле абсолютно не изменится, независимо оттого, закончится полет неудачно или успешно. Забавляясь, он сместил акцент:

— Ну хорошо, а если вы обнаружите разумных существ в другой звездной системе — что тогда?

Человек-ягуар покачал головой.

— Вы, обезьяны, — сказал он, — задаете ужасные вопросы. О Господи, сэр, все, что нас окружает, — жизнь. А познавать новое — это и есть сама жизнь.

Но Модьуна уже нельзя было отвлечь от этой мысли.

— Скажите мне, — не отставал он, — как вы поступите с чужими существами, если найдете их?

— Ну-у-у… нам придется выработать политику относительно них. Все будет зависеть от их реакции.

— Приведите мне пример такой политики.

Настроение человека-ягуара изменилось. Он казался раздраженным, словно ему надоел этот разговор.

— Как могу я знать заранее! — взорвался он.

Пока продолжалась эта дискуссия, Модьун с растущей уверенностью вдруг отметил еще один факт из услышанного им. И спросил:

— Вы тут постоянно упоминали о том, что нужно убедить власти. Кто эти власти?

Потом Модьун ждал и думал: «Теперь я узнаю, кто враг».

— Люди-гиены, — таков был ответ.

Последовало мгновенное разочарование. Ответ казался слишком заурядным. «Не люди-тигры или люди-львы, — подумал Модьун. — И не люди-слоны. Никто из огромных и могучих зверей, а всего лишь вид, который прежде питался падалью, но сейчас добрался до вершин власти».

Но этот ответ вызывал беспокойство.

Никто никого не превосходил. Когда люди скрылись за барьером, самосохраняющиеся компьютеры управляли городами и селами. Люди-гиены прорвали эту оборону. Невероятно… но у него не было причин сомневаться в этом.

Однако теперь он чувствовал себя лучше. Одна группа, с которой можно говорить, вести дела. Неожиданно все это показалось Модьуну несерьезной проблемой.

Он расслабился и впервые за все время с искренним интересом принял участие в беседе. Эти разговоры что-то ему напомнили. Модьун сказал:

— Вы вот говорите о поисках других обитаемых звездных систем. А как насчет Нунули, которые обнаружили иную жизнь в нашей солнечной системе? Ведь вернулись они-таки на Землю? Так почему вы не спрашиваете у них об обитаемых системах? Я не сомневаюсь, что они с радостью расскажут это вам. Это очень услужливая раса.

Модьун остановился, увидев смущенные лица.

— Нунули! — повторил человек-лиса.

— Существа с другой звезды! Нет, мы никогда… — Теперь воскликнул человек-медведь.

— Где вы слышали об этих инопланетянах со звезд? — спросил человек-ягуар подозрительно. — И когда?

Модьуну, который на мгновение забыл, что он играет роль обезьяны и что не должен знать больше, чем они, удалось произнести:

— Я слышал это там, откуда я приехал.

«И это, — самодовольно подумал он, — чистая правда».

Четверо людей-животных, по всей видимости, приняли его утверждение за чистую монету. Очевидно, им было неизвестно, что происходит в далекой Африке. Еще после нескольких минут бурной дискуссии они пришли к выводу, что тем, кто прилетел из космоса, земляне позволили жить, но не дали случившемуся широкой огласки.

Это была неудача. Такая глупость! Но в этом была и хорошая сторона, заметил человек-медведь, они доказывали собой, что в космосе есть и другие расы.

— Весь район там должен быть исследован. — Человек-медведь неопределенно махнул рукой, охватывая полгоризонта.

Подходящий момент еще не настал — их внимание, кажется, все еще было занято навязчивой идеей, однако в голове Модьуна мелькнула еще одна мысль.

— Что вы делали до того, как вас выбрали для этого путешествия? — полюбопытствовал он. — Чем занимались?

— Я работал монтером на строительстве, — ответил Наррл. — Ну, понимаете — в автоматических системах случаются такие неполадки, что вы никогда не поверите. И я их находил.

Иччдохз, как выяснилось, работал на океанской ферме, где разводили морские водоросли.

— И я по-прежнему отлично чувствую себя у воды, даже несмотря на то, что она соленая, — признался он. — Каналы и болота… В общем, довольно хорошо.

Руузб был лесничим.

— Я люблю горы и расстояния, — сообщил он. — Вот почему, мне кажется, мне понравится и это путешествие. Весь этот космос.

Дуулдн не рассказал ничего о себе. Он выглядел немного смущенным.

— Вообще-то я не стыжусь того, чем занимался, — сказал он, — но профессия у меня была так себе, и я лучше не буду ничего говорить.

Отказ стал мгновенным вызовом Модьуну. Он смутно помнил, что, изменяя животных, человек имел в виду некоторые особые способности, которые он обнаружил в каждом виде существ… Какие же они могут быть у ягуара? Он не мог ни вспомнить, ни додуматься до этого.

И тут с запозданием ему пришло в голову, что им, наверное, хочется знать о его профессии. Он уже открыл было рот, чтобы ответить, что был специалистом по электронике, когда вдруг понял, что в этом признании нет нужды — его приятели вернулись к своей предыдущей скучной теме.

Информация о Нунули, пожалуй, возбудила в них еще больший интерес к предстоящей межзвездной экспедиции, сделала их еще более решительными — если это было вообще возможно — в настаивании на правильном определении места назначения экспедиции. Когда Модьун снова прислушался к их разговору, они обсуждали ряд способов, которые должны были склонить «власти» к их точке зрения.

Неожиданно человек-лиса вскочил на ноги.

— Эй! — чуть ли не завыл он в возбуждении, — лучше добиться, чтобы нас выслушала комиссия.

Когда встали и остальные, поднялся и Модьун. Он был слегка обескуражен — хотя и не сильно. Их неожиданное (но на самом деле не неожиданное) намерение, кажется, положит конец его туманному плану поселиться вместе с Руузбом. Ему и в голову не приходило, хотя должно было прийти, что они должны присутствовать днем на собрании.

Действительно, это не было настоящее препятствие. На самом деле перед ним стояла проблема: как найти комнату. И он должен был ее решить.

Модьун направился к ближайшей двери, понимая, что его приятели идут сзади и думал: «Пока они будут на собрании этого комитета, я займусь этим квартирным компьютером. И посмотрим, кто хозяин: человек, создатель, — или же машина».

С этой мыслью он переступил порог, повернулся и увидел, что он один стоит на улице!

4

Его приятели ушли.

Поразительно!

Только что они были сзади, Иччдохз хрипло смеялся, Дуулдн говорил что-то своим глубоким мурлыкающим голосом, Руззб тяжело громыхал по полу, а человек-лиса что-то пролаял в ответ…

Конечно, слова не имели никакого значения, но к звукам, которые они издавали, он успел привыкнуть как к неотъемлемой части своего окружения.

Модьун остановился и посмотрел назад. Вот дверь, через которую он вышел.

Он помнил, что она была непрозрачной, однако…

Непрозрачной!

Модьун заметил, что пошел в ее сторону, и у нее не было ни ручки, ни защелки. Он сделал три шага, а потом остановился, стал ощупывать дверь ладонями и пальцами и попытался открыть ее.

Но под руками была лишь маслянистая гладкая поверхность. Дверь не открывалась. Сзади, с улицы, он услышал какой-то слабый шум… Что-то в его мозгу тут же среагировало.

Модьун обернулся.

Высокий, больше восьми футов ростом, человек-гиена стоял всего метрах в шести от него с автоматическим пистолетом в одной руке, он сказал странным голосом:

— Что случилось?

Потом сделал неопределенное движение телом, словно покачнулся, так что пистолет выпал из его вытянутой руки и звякнул о тротуар с характерным металлическим звуком.

Это словно был какой-то сигнал. Огромный человек-гиена опустился на колени и прошептал:

— Помогите!

Модьун мог бы помочь, но оставался на месте. Он лишь стоял, осознавая свою вину.

Ощущение в его мозгу. Он понял, что это было — он сразил человека-гиену газом, выпущенным из своего тела!

Невероятно, но какая-то часть его мозга интерпретировала звук, раздавшийся сзади, или, скорее, уловила намерения существа-гиены, насколько это возможно при передаче мыслей, — интерпретировала это как угрозу.

Больше всего его удивило то, что его реакция оказалась агрессивной.

За всю свою предыдущую спокойную жизнь, с ее философией полного — именно полного — отказа от насилия, он никогда не совершал ни на кого мысленных нападений.

Итак, это просто рефлекс его тела, с его животным бешенством. «О Господи, — подумал он, — мне нужно следить за этим!»

Пока он принимал это решение, человек-гиена перекатился на бок и теперь лежал на бетоне, скорчившись, стоная и извиваясь. Модьун подошел к нему и с сочувствием посмотрел на подергивающееся тело.

Через несколько секунд он увидел, что пистолет лежит в метре от него. Модьун подошел, поднял его, осмотрел и увидел, что он заряжен.

Он не знал, что и думать. Поэтому спросил:

— Откуда у тебя это оружие?

Стон — вот какой он услышал ответ.

— А я считал, что пистолеты больше не выпускаются, — не отставал Модьун.

На этот раз ответ был более информативным.

— Ради Бога, — простонал человек-гиена, — я умираю, а вы задаете мне глупые вопросы.

Все оказалось не так уж плохо. По правде говоря, первоначальное чувство сильной вины отошло на задний план в сознании Модьуна. Оно еще было там, но стало более слабым, когда он с облегчением понял, что то, что он применил, оказалось газом, а не чем-нибудь иным.

И как результат — у человека-гиены начался обычный сильный приступ желудочных спазмов. Возможно, он чувствовал сильную изжогу и другие признаки отравления, которые испытывают животные и люди.

Это страшно, болезненно, но не смертельно.

— Через час с вами будет все в порядке, — успокоил его Модьун. — Однако, — он бросил пистолет в карман пальто, — у меня сильное подозрение, что вы собирались стрелять из этого пистолета. Это делает вас потенциальным убийцей, и поэтому я только запишу ваше имя…

Догадываясь, что ему не ответят добровольно, Модьун мысленно потребовал мгновенного ответа. И человек-гиена прореагировал:

— Глидллл.

— Все в порядке, Глидллл, — сказал Модьун, — мы не хотим дальше нарушать ваше право на свободу мысли, поэтому сейчас я не требую больше информации. Что-то не так в этом мире, и я не могу поверить, что вы лично ответственны за это. Но я буду знать, как связаться с вами, когда наконец приму решение.

После этих слов Модьун повернулся и пошел влево, туда, где заметил дырку в заборе, ведущую ко входу в столовую.

Когда Модьун достиг улицы, куда он сначала вышел, его четыре приятеля уже вышли из здания. Увидев его, Наррл, человек-лиса, облегченно вздохнул, и все остановились.

Несколько секунд они говорили вместе, и из этой смеси слов Модьун вскоре смог выделить всего несколько битов информации: они уже думали, что потеряли его. Модьун задумчиво посмотрел на них. Все они излучали ауру невинности, отчего он сразу и полностью поверил в их рассказ. Что бы ни случилось, они не были виновны в этом.

Модьун подумал, что этот инцидент приобретает совсем простое объяснение. Совершенно случайно он вышел через боковую дверь в тот момент, когда, по их словам, они остановились на несколько секунд и обернулись назад, чтобы посмотреть на что-то. Когда они повернулись обратно, его уже не было.

Но как вышло, что этот человек-гиена с автоматическим пистолетом ждал его снаружи на заднем дворе? Совпадение требовало напряжения воображения, но поскольку никто не знал, кто он такой и кем он был, то объяснение могло быть только одно: совпадение.

И от этой мысли Модьун почувствовал, как его напряженное тело начало расслабляться.

Он наблюдал, как четверо его приятелей заторопились на свое собрание. Сначала они добрались на движущемся тротуаре до улицы, по которой ездили машины. Один из них махнул рукой, и какая-то машина остановилась. Они забрались в него, закрылись дверцы, и через несколько секунд машина поехала дальше по улице. Вскоре Модьун Потерял ее из виду.

Чувствуя себя спокойным, но еще слегка несчастливым, Модьун направился в сторону квартир на террасе. Это состояние лишь слегка волновало его. «Тела, — подумал он, — вот это действительно удивительные творения!» Невероятно, но его тело уже начало скучать по его спутникам. Он чувствовал себя несколько счастливым в их компании.

Модьун пошел на это, чтобы показать, как одурманивают разум настоящего человека. Но Модьуна удивило, что обучающие машины никак не подготовили его к таким ловушкам. Тот, кто программировал их, уже забыл о таких подробностях. Или, наверное, даже зная о них, просто их игнорировал.

Модьун все еще мысленно тряс головой — хотя на самом деле его не беспокоили различия — когда добрался до улицы, где жили его приятели и где он тоже надеялся поселиться. С облегчением он увидел, что небольшая комнатка между человеком-медведем и человеком-ягуаром еще не занята. Так как она свободна, то теперь ему не придется объяснять, почему он переехал.

Теперь он не терял время на дальнейшие споры с машиной. То, что он делал, было одним из способов, посредством которых мозг человека контролировал положение дел. Сила, которая была мгновенно приведена в движение, уничтожила прочные электрические соединения специальной системы реле, открывающих дверь.

Поскольку он действовал с безупречной логикой, то он не повредил небольшую панель управления, посредством которой компьютер дистанционно контролировал этот крошечный дом. Модьун просто открыл дверь. Через несколько секунд, когда он повернул ручку и толкнул дверь, та распахнулась, полностью оправдывая его ожидания.

Теперь Модьун мог войти. Однако он не двигался с места. Внутри него появилось какое-то чувство, и оно шло от сознания к телу.

Модьун стоял на крыльце этого небольшой квартирки и смотрел с ее скромной высоты на часть города Хали, испытывая чувство, что лишь один он человек, а все остальные отличаются от него. Большая их часть просто приспособилась, но не изменилась внутри. Человек поднял их из глубин животной дикости, но это не оказалось для большинства трамплином для прогрессивного развития.

Чудеса биологии насильственно были применены к ним. После этого молекулярные цепочки оказались закодированными, чтобы сохранить изменения, и тысячи лет они справлялись с этой задачей.

Но и только! Модьун представлял себе огромные массы людей-животных, которые радостно общались, подходили к пищевым автоматам, забивались в свои квартиры, докладывая компьютерам, горячо обсуждали подробности того, на что они были запрограммированы, или, как это он только что узнал, выполняли приказания человека-гиены.

Какая удивительная случайность, что лишь человек-гиена из всех остальных людей-животных каким-то образом пробился через внутреннее кодирование.

Стоя здесь, Модьун предполагал, что это незначительный прорыв, что в человеке есть еще что-то, чего нет ни в одном животном.

И это ощущение засело у него в мозгу.

«Мы великие», — подумал он.

И тогда впервые он признался, что поступил хорошо, когда явился из-за барьера, чтобы узнать, что же время сделало с планетой Людей.

С такой оценкой своего пребывания здесь, за барьером, он вошел в эту маленькую квартиру, где проживет некоторое время, играя роль обезьяны.

Пока не прибудет Судлил.

Общение с человеком-гиеной, вооруженным пистолетом, в свете имеющихся фактов, казалось, к делу не относилось. Скрытый смысл заключался в том, что Модьун мог засветиться.

Но это, конечно, невероятно.

«Ведь никто не ищет меня, — подумал Модьун. — Я просто один человек-обезьяна, живущий, как приезжий, в городе Хал и».

Если пистолет предназначался для убийства, то собирались убивать вовсе не его. Простая логика, а значит, какого черта морочить себе голову над этим.

И он прекратил это занятие.

И проснулся в кромешной тьме, осознав, что в комнате кто-то находится, склонившись над кроватью с оружием..

5

У Модьуна не было времени подумать, как лучше отреагировать. Поэтому он превратил врага в камень.

Потом включил свет и встал. Склонившись над кроватью, застыл человек-гиена, сжимая крепко нож. Пойманный врасплох, когда наносил удар, и поэтому его положение было динамически неустойчивым.

Модьун, конечно, до этого никогда не пробовавший способ превращения в камень живых существ, с волнением посмотрел на свое собственное тело. Он — его «я», думающая сущность — внимательно разглядывал незваного гостя с полной беспристрастностью. Из того, что он знал о процессах, которые вызывались в результате подобного рода воздействия, Модьун понял, что все потенциальные возможности для затвердения тела были в один миг высвобождены посредством внутренних химических сил.

Модьун вызвал артрит, паралич, камни в обеих почках, затвердение в артериях и общее окостенение тела человека-гиены… Он подозревал, что тот чувствует сильную боль, поэтому прошел к нему, чтобы взять нож из руки — вернее, попытался это сделать…

Дело оказалось непростым: словно пальцы прилипли к рукоятке. Однако Модьун вытянул нож резким, сильным рывком. Потом проверил карманы человека-гиены, нашел несколько таблеток, которые благодаря своему особенному чувству запаха он опознал как ядовитые.

Модьун понюхал лезвие ножа. Тот же самый запах. Так вот какой избран способ — двойной подстраховки.

Больше он ничего не обнаружил.

После чего, ощущая жалость к страдающему в агонии существу, Модьун немного размягчил застывшую статую — чуть-чуть жидкости, самый минимум.

Казалось, человек-гиена медленно падал на постель. И остался лежать там, словно мокрая масса, чем в буквальном смысле и являлся на самом деле.

Теперь некоторое время его тело будет внутренне перестраиваться; возможно, лишь через день он придет в себя после шока и сможет двигаться. После этого еще какое-то время в мозгу будет избыток жидкости, как и в каждой клетке. Но поскольку, по всей видимости, он не был болен и в его системе не было естественного нарушения, то в конце концов все придет в норму.

Модьун не знал, когда можно будет допросить этого предполагаемого убийцу о мотивах, которые двигали им. Кажется, ему вспомнилось, что обучающие машины когда-то, давным-давно, сообщили Модьуну, что требуется от одной недели до двух, чтобы голосовые связки полностью восстановились, и человек смог говорить.

Все это не имело значения. Значение имело то, что вне всякого сомнения, кто-то ищет его.

Логика подсказывала, что такого не может быть, но факты были налицо. Уже два покушения на его жизнь. Невозможные в мире, где не существовало преступлений. Но тем не менее это случилось.

Модьун мгновенно решил, куда он должен пойти, чтобы провести первую проверку.

Поэтому, вскоре после трех часов ночи, он, полностью одетый, распахнул входную дверь работающей круглосуточно столовой и прошел к боковому выходу, через который каким-то образом он — случайно (?) — попал во двор, где оказался лицом к лицу с вооруженным пистолетом человеком-гиеной.

Что-то в этом беспокоило его. Мгновенное замешательство…

«Меня направлял мысленный усилитель», — понял он. И он был включен всего на несколько секунд, во время которых его осторожно мысленно подталкивали к этой боковой двери… Все выглядело так, словно это была его собственная мысль. Так осторожно, согласно его собственной цели, что в той шумной обстановке он не заметил этого.

Модьун предположил, что четверо его приятелей подверглись такому же мысленному давлению, которое направило их мимо этой двери, отвлекая их внимание. Но они Даже на мгновение не представляли собой проблему: люди-животные не в состоянии заметить подобные явления.

Убежденный в правильности своих догадок, Модьун предупредил себя: «След, по которому я сейчас иду, ведет в компьютерный центр, и там кто-то есть. Вот тогда-то я и Узнаю, в чем состоит проблема».

Модьун даже не предполагал, с какой невероятной Проблемой он столкнется.

Еще не кончилась ночь… только на востоке слабое сияние..

Модьун вошел в компьютерный центр через парадный вход и оказался в смутно освещенном мире металлических панелей, некоторые из них простирались от пола до высокого потолка.

Были слышны слабые звуки; насколько он мог определить, это были исключительно звуки машин и их органов управления. Легкие щелчки, когда одно устройство соединялось с основной машиной, потом другое отсоединялось, и так далее.

Это ничего не означало и не имело значения: обычный порядок, который продолжается в одном и том же автоматическим режиме тысячи лет и, вероятно, будет продолжаться, пока жизнь не исчезнет с этой планеты.

Важен же был только мыслепередатчик. Модьун, мысленно настроившись на это простое устройство, прошел несколько дверей, один коридор и спустился вниз по ступенькам к этому устройству.

«Ну что ж, — подумал Модьун, — вот где ты находишься».

Машина, перед которой он очутился, казалась обыкновенным компьютером универсального типа, способным подсоединяться к внешним интерфейсам и работать в интерактивном режиме. Но именно от него исходила направляющая мысль, которая заставила его выйти через боковую дверь столовой.

Через несколько секунд Модьун удивился, что ему позволили пройти так далеко без всяких помех. Он почувствовал… сопротивление… его присутствию здесь. Поразительно, что Модьун не мог осознать это яснее, он, который обладал столь удивительно восприимчивой чувствительностью.

«Ладно, скоро узнаю».

Модьун обратился к компьютеру, требуя объяснений. Эта комната, заполненная машинами, отозвалась эхом его голоса. Он явственно почувствовал, что много-много столетий прошло, как шум жизни нарушал тишину этого помещения.

Последовала долгая пауза — что само по себе было необычно: компьютеры всегда (за исключением этого раза) отвечали мгновенно.

Наконец:

— Мне были даны инструкции сообщить вам, — сказал компьютер, — что Нунули — повелитель этой планеты  лично поговорит с вами, как только он — оно — сможет прибыть в эту комнату, на что потребуется около минуты.

У Модьуна было в запасе шестьдесят секунд, чтобы оценить значение этих слов. Поскольку он полностью держал себя под мысленным контролем, то единственной его реакцией было удивление.

Минута прошла. Где-то за пределами поля его зрения открылась дверь.

6

Только в течение нескольких секунд существо, которое направлялось вперед по проходу мимо машин и металлических панелей, выглядело как человек. Оно было одето в костюм, закрывавший его тело и руки. У него были две ноги и две руки, и держал он их как человек.

Но вторым главным впечатлением Модьуна был его своеобразный зеленовато-голубой головной убор и пара перчаток из странной ткани в голубую полоску.

Мгновения, когда он казался знакомым, прошли.

Модьун понял, что пришелец не являлся земным созданием. То, что выглядело как разноцветный головной убор, оказалось массой небольших щупалец, поднимавшихся с головы и отражавшихся на гладкой коже лица как в зеркале.

А то, что походило на костюм, на самом деле было зеленовато-серой кожей, в отдельных местах скорее даже голубоватой, чем зеленой. На этом существе не было вообще никакой одежды.

Хотя Модьун лично сам никогда не видел Нунули, он понял, судя по тем сведениям, что слышал во время своего обучения, что перед ним инопланетное существо, племя которых впервые посетило Землю около пяти тысяч лет назад.

По меньшей мере, здесь был один из Нунули.

Создание остановилось и теперь находилось на одном Уровне с Модьуном. Ростом оно было в шесть футов и казалось скорее тщедушным. Землянин возвышался над ним на добрых полметра.

Тем не менее Модьун вдруг понял, что чувствует себя просителем.

— И что же вы собираетесь делать? — спросил он.

Вверх поднялись руки, и это также была поразительно точная имитация человеческого жеста, что-то вроде пожатия плечами.

— Все сделано, — ответил Нунули. — Больше ничего не нужно. Эта планета завоевана.

Голос его был мягким, но не женским. Сами слова были произнесены на универсальном земном языке без акцента. Или, во всяком случае, если и был какой-то акцент, то он казался легким местным диалектом.

Модьун оценил ситуацию.

— Но какие у вас планы относительно меня и других человеческих существ? — спросил он.

— Никаких, — был ответ. — Что вы в силах предпринять против нас?

— У нас есть системы мысленного контроля, — сказал Модьун.

— Сколько вас здесь?

— Около тысячи, — неохотно признался Модьун. На какое-то мгновение — одно лишь мгновение — он был поражен незначительностью этого числа.

— Когда мы только прибыли сюда, — сказал Нунули, — здесь жило около четырех миллиардов людей. Вот это действительно могло представлять опасность. Но теперь, говорю вам, мы охотно позволим этой тысяче делать все, что им только захочется… включая противодействие нам. Но к чему им тревожить нас, если мы не будет беспокоить их?

Модьун обдумывал эти слова — как он вдруг понял — с чувством облегчения, которое испытывало его тело. Напряжение возникло в его в мышцах и нервах, и ответные сигналы, которые они посылали в мозг, были слишком сильными.

Наконец Модьун сказал:

— Но зачем вам вообще завоевывать нас? Что вы собираетесь делать с таким разнообразием разумных форм на планете?

— Что будет сделано с этой планетой, — официальным тоном произнес Нунули, — еще не решено. Решение будет принято на собрании специального комитета. — Существо повторило знакомый жест пожатия плечами, распростерло руки и сказало: — Иногда трудно выносить такие вопросы на повестку дня.

— Но почему вы завоевали нас? — не отставал Модьун.

Нунули вернулся к официальному тону:

— Нам были даны инструкции уничтожить правящую группу, после чего будет принято решение, как поступить с планетой. Наш способ завоевания Земли заключался в предложении человеческим существам улучшить их тела и мозг. Ваши предки оказались под таким впечатлением от открывавшихся при этом возможностей, что не заметили, что среди стремлений, которые поощряются при этом, оказался и всеподавляющий импульс к возврату к философскому существованию.

Так как этот процесс продолжался, то вскоре люди по собственному желанию оставили свою цивилизацию для животных и насекомых. Позднее, когда нам понадобился какой-нибудь вид животных, кто бы представлял нас, мы выбрали гиен. Разумеется, не представляя отчетливо ситуацию, они не лучшим образом выполняют наши распоряжения. Поэтому вам и причинили беспокойство…

Модьун подумал, что это был намек на два покушения на его жизнь, и это объяснение показалось ему неудовлетворительным, но он решил не комментировать его.

— Подобного, — продолжил Нунули, — больше не повторится — если только вы будете вести себя благоразумно.

Модьун, быстро оценив все сказанное, глубоко вздохнул и сказал:

— Едва ли это выглядит как завоевание.

— Человек фактически исчез. Это и есть завоевание.

Модьуну было трудно оценить эту мысль. Сокращение численности людей до тысячи казалось ему довольно разумным, после чего могло последовать сокращение численности Нунули и огромного количества животных и насекомых, кишевших по всей Земле.

Он так и сказал.

Нунули отверг эту идею.

— Нам были даны инструкции завоевать Вселенную и вырастить такое количество людей-рабов, сколько необходимо для осуществления этой цели.

— Но почему?

— Это решает комитет, — последовал холодный ответ.

В голове Модьуна начала складываться смутная картина иерархической структуры захватчиков. Он произнес:

— Этот комитет… вы связаны с его членами?

— Нет, это они связываются с нами. Мы лишь получаем инструкции.

— Значит, они не живут вместе с вами?

— О, нет! — ответил потрясенный Нунули. — Они живут за барьером, и никто не бывает там. Никто!

— Они похожи на вас? По форме, я имею в виду.

— Конечно, нет. Это было бы смешно. — Нунули внезапно возмутился. — Члены нашего комитета — особая раса.

— Сколько же их там?

— О, около тысячи, — последовал ответ.

— Понятно, — заметил Модьун.

Из слов, произнесенных затем этим существом, было очевидно, что оно ничего не понимает:

— Комитет не должен иметь больше членов. Он стал бы слишком громоздким.

— Конечно, — поторопился заверить его Модьун.

И через несколько секунд добавил:

— Я вижу, что наших людей-животных посылают в космос к другим планетам. Очевидно, вы используете их как часть групп захвата?

— Конечно. Они действуют как дополнительные силы в нашем плане завоевания.

— Тогда слухи о том, куда направится звездолет, который уже готов к полету, просто камуфляж?

— На Земле, — сказал Нунули, — мы поддерживаем видимость демократии, первоначально установленной людьми. Поэтому мы и распускаем слухи и создаем видимость свободы выбора для большинства. Но действительно планеты, которые будут завоеваны, уже выбраны.

— Но в настоящее время, — заметил Модьун, — у вас еще нет плана, что же вам делать с людьми, которые живут на Земле… окончательного плана?

— До тех пор, — ответил Нунули, — пока комитет не примет решение по этому вопросу в соответствии с тем, что будет сделано с Землей. А что будут делать тем временем обитатели планеты, не имеет никакого существенного значения: Земля сейчас уже завоевана.

Существо сделало вывод:

— Я понимаю, что для нас может оказаться неудобным, что вы находитесь здесь поблизости, когда приближается время отлета. Поэтому я советую вам вернуться обратно за барьер.

— Мне кажется, — возразил Модьун, — что пока я нахожусь под личиной обезьяны, я не представляю для вас никаких проблем.

— Рано или поздно, — последовал ответ, — кто-то признает в вас человека, и это создаст сложности. Поэтому покиньте город… таков мой совет.

— Несмотря на то, что, как вы знаете, мы, люди, — не применяем агрессивных качеств, — продолжал настаивать Модьун, — у меня создалось впечатление, что если бы я захотел, то мог бы уничтожить всех Нунули на этой планете. Я ошибаюсь?

— Очевидно, — последовал раздраженный ответ, — мы должны будем доказать вам, что немногочисленность людей делает вас бессильными. Итак, я думаю, что на этом наша беседа должна закончиться. Вы можете выйти из этого здания тем путем, каким вошли.

Что Модьун и сделал. Уже наступило утро.

Когда он проснулся, он подумал, что не чувствует разницы между нынешним состоянием, когда он знает, что живет на завоеванной Земле, и прежним состоянием неведения.

Четыре миллиарда мужчин и женщин постепенно поумирали — и всегда по очень важным причинам, совсем не похожим на массовую резню. Или даже хуже, предположительно, остальным еще предстоит уничтожение.

Дело было сделано, и сделано тихо, самим человеком. Мог ли такой удел быть связанным с преднамеренным завоеванием?

Этот вопрос относился к области философии.

7

Размышления закончились.

Модьун отказался от дальнейших раздумий и встал с постели.

Закончив одеваться, он услышал шаги на маленьком крыльце.

Когда Модьун открыл дверь, он увидел стоявших на крыльце его четверых приятелей, одетых иначе, чем накануне: теперь на каждом из них были не только широкие брюки, но и подходящие пиджаки, под которыми — белая рубашка с высоким воротником, яркие разноцветные шарфы, завязанные вокруг шеи и свисающие вниз. Даже ноги их выглядели иначе. За день до этого они носили комнатные туфли неопределенного фасона. Но сегодня утром на его приятелях были блестящие черные туфли.

Модьун удивленно смотрел на всех четверых. Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, человек-медведь начал веселым голосом:

— Мы подумали, что возможно ты захочешь пойти вместе с нами позавтракать.

Приглашение было радушным. И сам Модьун не колебался. Да и делать ему было особенного нечего до тех пор, пока из-за барьера не прибудет Судлил. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, какой-то интерес будет представлять путешествие по всей планете; когда он присоединится к человеческой расе, от него потребуют письменного отчета. Но с путешествием можно подождать. По крайней мере, до завтрака. Модьун улыбнулся.

Он прошел на крыльцо. Повернулся. Закрыл дверь за собой. Снова обернулся лицом к приятелям. И в этот раз пожал руки каждому человеку-животному. Наррлу последнему. Тот сказал:

— У нас масса времени. Заседание комитета не возобновится до одиннадцати.

Снова ярко светило солнце. Модьун вдыхал воздух, который был все так же чистым и свежим. Не было никаких примесей. Модьун непринужденно спросил:

— Как прошло вчерашнее слушание?

Четыре возмущенных стона были ответом ему.

— Эти напыщенные люди-гиены! — пожаловался Дуулдн.

Другие выражали похожие чувства, и из слов вскоре выяснилось, что им не разрешили высказать свое мнение потому, что они не были соответствующим образом одеты. И поэтому они сидели среди публики и, расстроенные, слушали, а неуместные свидетельства в пользу их точки зрения поставили их в глупое положение в глазах комиссии.

— Мы уверены, что сегодня этому будет положен конец, — пробормотал Дуулдн своим мурлыкающим голосом.

Его узкие глаза и намек на кошачью ярость ягуара (о чем свидетельствовал яркий румянец на щеках) придавали его словам определенную свирепость.

Модьуну, помнившему о том, что сказал Нунули — что место назначения экспедиции уже выбрано, — стало жаль своих приятелей. И тут его что-то подтолкнуло.

— Почему бы мне не пойти с вами? — спросил он. — Мне бы хотелось лично понаблюдать за этими людьми-гиенами. Я не буду выступать. Просто наблюдать.

И это было правдой. Ему действительно хотелось посмотреть на этих животных.

Его приятелей обрадовало это предложение.

— Мы хотели бы, чтобы вы рассказали им о Нунули, — сказал Иччдохз. — Но ему нужно найти одежду получше, — проворчал Руузб. — Пусть оденется как мы.

— Я не собираюсь выступать, — повторил Модьун.

Утро уже было в самом разгаре, когда они позавтракали и нашли для него костюм. Модьун вместе с приятелями торопливо направился к улице, по которой мчались автомобили. Почти тут же остановилась одна машина и подобрала их.

Целью их путешествия было высокое здание, расположенное в центре города. На лифте они поднялись на верхний этаж. Оказавшись в коридоре, его спутники стали выказывать выражение подобострастного уважения, и вскоре они шепотом обратились к восьмифутовому человеку-гиене, стоявшему перед закрытой двойной дверью, очевидно, в конференц-зал. Это существо кивнуло им, попросило соблюдать тишину и очень тихо открыло дверь ровно настолько, чтобы они могли войти по одному.

Модьун сидел сзади и смотрел поверх огромного количества голов странных существ. Здесь были даже представители нескольких видов насекомых — конечно, не носильщиков. И они тоже, как выяснилось, пришли сюда, чтобы выступать и отстаивать свою точку зрения. Модьун не прислушивался к этим выступлениям, поэтому и не понимал, что они хотят.

Все его внимание привлекла комиссия: одни лишь люди-гиены. Это было удивительно. Он ощутил сильное желание приблизиться к ним. Модьун заметил, что люди, подходившие поближе, выступали перед публикой, и поэтому ему в голову пришло, что если он собирается оспорить право комитета принимать решение по этому вопросу, то должен разузнать побольше об этих людях-гиенах. А Почему бы и нет?

Поэтому, когда Наррл — чуть попозже — высказал свои страстные доводы и был отпущен, Модьун махнул ему рукой, чтобы он подошел, после чего прошептал ему, что он передумал и хочет, чтобы его имя было внесено в список выступающих.

Человек-лиса, наклонившийся к Модьуну, когда тот прошептал свою просьбу, выпрямился во весь свой двухметровый рост и громко и удивленно произнес:

— Конечно, мы запишем ваше имя прямо в начале списка. Мы хотим, чтобы вы рассказали им о Нунули.

Его громкий голос мгновенно привлек внимание комиссии, и секретарь собрания резко постучал по столу, призывая к порядку и тишине. Но в нужное время Модьун оказался на месте оратора. После этого один из членов комитета вежливо обратился к нему:

— Тут сказано, что вы обезьяна. Я видел обезьян, но по-моему, вы не очень-то похожи на обезьяну.

— Существует много видов обезьян, — повторил Модьун аргумент, высказанный одним из его приятелей-животных в машине.

— И какой же породы вы? — не отставал спрашивающий.

Модьун не обратил внимания на этот вопрос, больше занятый разглядыванием людей-животных, правивших Землей. Те люди-гиены, которых он видел раньше, во дворе столовой и в своей спальне накануне, были ввиду своего болезненного состояния неподходящими объектами для изучения.

Модьун подозревал, что, наверное, так же трудно отличить человека, страдающего жестокими желудочными спазмами или артритом, от здорового.

Поэтому теперь он внимательно приглядывался к ним.

И сразу же четко увидел одно отличие…

На первый взгляд у них был обыкновенный внешний вид измененных животных. Форма головы гиены осталась прежней, но только… ведь точно так же дело обстояло и с остальными измененными животными. Как и у них, облик людей-гиен был почти человеческим: благодаря тщательным биологическим манипуляциям им придали человеческий облик.

Разница существовала, хотя и неуловимая, но очевидная. Модьун заметил в них чувство превосходства. Это было логично: они правят планетой, поэтому они и выше.

В его голове возник вопрос: понимают ли они то, что они — агенты инопланетной расы? Сознательно ли они помогают Нунули? Ответ на этот вопрос нельзя было получить от людей-гиен, занимавших главенствующие места в комитете.

Когда цепочка этих ощущений завершила свой скорый путь в мозгу Модьуна, он решил бросить прямой вызов имеющемуся положению вещей.

Поэтому он сказал:

— Не могли бы вы процитировать мне указания людей, позволяющие человеку-гиене рассматривать вопросы подобного характера?

В публике началось волнение. Шарканье ног. Появилось даже тяжелое дыхание и бормотание.

Председатель опустил молоток, требуя тишины. Член комитета, уже начавший было говорить, приподнял брови и откинул назад голову, потом сел в прежнее положение и сказал:

— Ваш вопрос не относится к тем, по которым этот комитет может выносить решения. Мы работаем по указанию правительственного департамента и уполномочены решать вопросы, входящие только в этот ограниченный круг. Вас удовлетворяет этот ответ?

Модьун вынужден был молча согласиться. Он не заботился о том, кому бросал вызов: Модьун узнал, что противостоит второстепенной организации. Это была одна из тех, не бесконечных, но крупных, цепей управления, вроде разговора с компьютером, а не с человеком, который запрограммировал его, и потому совершенно бесполезного.

«Они все джентльмены», — подумал Модьун.

Все действительно выглядело очень цивилизованно и благопристойно. Модьун понял, что он не испытывает вражду к тем, кто достиг их уровня культуры.

— При подобных обстоятельствах, — обратился он к комитету, — мне больше не о чем говорить.

Когда Модьун поднялся, чтобы сойти с помоста, человек-ягуар выкрикнул из публики:

— Эй, а как насчет Нунули?

Очевидно, для человека-гиены это было слишком, и он в ярости опустил молоток. В конференц-зал ворвались люди-гиены в униформе, и через несколько минут помещение было очищено от публики, и в коридоре было зачитано объявление о том, что слушание возобновится после трех часов дня.

Модьун, направляясь вместе с приятелями к лифту, завернул за угол и увидел, что около двадцати человек-гиен в униформе блокировали коридор в ста футах впереди. Когда зрители и выступающие, которые присутствовали на слушании, подошли к этому живому барьеру, каждый останавливался и что-то говорил. И всегда, как заметил Модьун, ответ, похоже, был удовлетворительным: человеку позволялось идти дальше по узкому проходу, сделанному между двумя рядами людей-гиен в униформе.

Их маленькой группе из пяти человек пришлось дожидаться своей очереди. Наррл, который был впереди, вскоре вернулся с сообщением:

— Они спрашивают у каждого его имя, после чего пропускают.

У человека-гиены, задававшего вопросы, было суровое лицо и в одной руке какой-то лист бумаги. После того как Модьун сообщил свое обезьянье имя, офицер бросил взгляд на свой листок, а потом сказал официальным тоном:

— Вы не можете повторить по буквам свое имя?

Модьун терпеливо сделал это. Человек-гиена еще раз изучил свой документ, потом сказал:

— Это для вас.

И протянул листок. Человек взял его, удивленно переспросив:

— Для меня? Что это?

— Повестка.

— Что за повестка? — полюбопытствовал Модьун.

Человек-гиена раздраженно буркнул:

— Прочтите. Тогда и узнаете.

Потом он махнул в сторону другого человека-гиены в униформе. Вся группа застыла.

— Направо! Шагом марш! — скомандовал он.

Звук их шагов быстро затих.

Модьун стоял рядом с Руузбом, и остальные трое приятелей не сводили с него глаз.

— Что там? — спросил Руузб. — Что это он тебе дал?

— Повестку, — ответил Модьун.

— Что?

Модьун передал листок человеку-медведю. Тот посмотрел на сложенную бумажку, потом медленно громко прочитал сверху: «Государство против Модиунна». Потом огромное существо посмотрело на человека.

— Эй, — воскликнуло оно. — Это ведь твое имя. А кто он, этот парень по имени Государство?

Модьун не мог сдержать улыбки.

— Государство — это правительство, — ответил он и остановился. Улыбка его исчезла, когда он задумался над смыслом сказанного. Наконец он сказал: — По всей видимости, это относится к узурпирующим власть людям-гиенам.

Модьун увидел, как слегка розовое лицо Дуулдна хмуро скривилось.

— Ты задал хороший вопрос, Модиунн, на собрании. Почему это люди-гиены имеют право решать, куда полетит корабль? — Он насупил брови, и мускулы его челюстей как-то странно двигались. Дуулдн сжал зубы с почти металлическим лязгом.

— Никогда не думал об этом раньше, — признался он в конце.

— Да, — сказал Руузб, — это был хороший вопрос. Да, черт побери, — выругался он, — вы и я в одиночку, — он посмотрел на человека-ягуара, — можем прикончить с дюжину этих гиен! Так почему это они указывают нам, что делать?

Модьун быстро посмотрел то на одного, то на другого: оба — могучие люди-животные. У обоих лица покраснели и было очевидно, что внутри они кипят. Человек подумал: «Дикость на самом деле не слишком глубоко скрыта. Он удивлен, но…»

Для него это оказалось решающим. Лучше думать о том, что он говорит, потом. Очевидно, попытка возбудить этих людей-животных ни к чему хорошему не приведет: они только попадут в беду.

И Модьун громко сказал:

— Успокойтесь, друзья. Не будем волноваться. Все это не настолько важно.

Еще несколько секунд они были возбужденные. Потом румянец исчез с их лиц. Дуулдн протянул вперед руку и взял листок бумаги из руки Руузба.

— Давайте посмотрим, что это такое, — предложил он.

— Погоди, — возразил человек-медведь, но было уже поздно. Его приятель забрал повестку у него и развернул ее. Человек-ягуар посмотрел на первые слова, написанные в ней, и, казалось, на несколько секунд онемел оттого, что прочитал там. Потом он произнес вслух:

— Вызов в суд по уголовному делу.

— Уголовному делу? — повторил Наррл.

Все четверо людей-животных, как один, отодвинулись подальше от Модьуна, потом остановились и не мигая уставились на него.

На их лицах застыло выражение замешательства. Аура невинности покидала их.

— Как могу я быть преступником в мире, где нет преступлений? — спросил Модьун.

— Да, — согласился Руузб. — Он прав. Что мог сделать он?

— Ну, не знаю… — ответил человек-лиса, и в его голосе было слышно сомнение. — Если люди-гиены утверждают, что он преступник, то, наверное, это правда. — Он замолк. — Нам очень хорошо спорить о том, как они вошли в правительство. Но факт остается фактом: они правят нами.

— Там написано, в чем меня обвиняют, — сказал Модьун Дуулдну. — В чем же именно?

— Да, да, — сказал Руузб, — прочитайте.

Человек-ягуар снова поднес листок бумаги к лампе и произнес нежным, глубоким голосом:

— Обвинение… да… вот оно… повреждение выходного устройства компьютера, проникновение незаконным путем в помещение для приезжих… — Он мигнул. — Эй, это не похоже на серьезное преступление. — Потом снова посмотрел на повестку. — Здесь говорится, что вы должны предстать перед судом в следующий… э-э… вторник… До тех пор — слушайте — всех честных граждан призывают не общаться с обвиняемым. То есть нас, честных граждан. Итак, — он кивнул головой в сторону Модьуна, — вы должны до следующего вторника пробыть в одиночестве.

Он торопливо сложил повестку и передал ее Модьуну. Все признаки недавнего короткого возмущения, случившегося еще несколько минут назад, исчезли. Он сказал:

— Ну, друзья, нам лучше уйти отсюда.

Модьуну же он сказал:

— Увидимся в следующий вторник, приятель.

Он ушел, за ним последовал Наррл, небрежно махнувший рукой на прощание. Руузб и Иччдохз пребывали в нерешительности. Человек-медведь пробурчал неуверенно:

— Нельзя же просто так бросить друга в беде.

Модьун вновь подтвердил свое решение не втягивать этих людей в свои дела.

— Только до следующего вторника, — сказал он. — Вот тогда и увидимся.

Похоже, эти слова ободрили человека-медведя и человека-гиппопотама — они нуждались в этом. Они облегченно вздохнули и почти с благодарностью пожали ему руку. Потом торопливо удалились вслед за своими приятелями.

Когда Модьун подошел к шахте лифта, их там уже не было. Вообще вокруг никого уже не было. Когда подъехал следующий лифт, Модьун увидел, что и он пуст. Что тоже было удивительно. Тем не менее он уже собирался войти в кабину, когда факт полного отсутствия людей там, где еще пять минут их было очень много, привлек его внимание, заставив подумать об осторожности.

«Ла-а-а-дно, я пойду пешком, — решил он. — Нельзя забывать, что Нунули — коварные существа!»

Было бы обидно, если бы лифт застрял по пути вниз, вместе с ним. Чтобы спастись, ему бы пришлось, наверное, нарушить еще несколько законов… Когда Модьун спускался по первому пролету, ему вдруг в голову пришло, что он слишком драматизирует простую ситуацию.

«Полагаю, — вздохнул он, начиная спускаться по второму пролету из тридцати трех, — что именно так люди должны были все обдумывать в прежние дни, когда существовала конкуренция, интриги и все такое».

Спускаясь по третьему пролету, Модьун поймал себя, что испытывает отвращение к этой жизни за барьером. Наверное, ему следует поступить так, как советуют Нунули: вернуться туда и забыть все это безумие.

Однако, спускаясь по четвертому пролету, он с грустью осознал: «Я же обещал Доде. И кроме того, через несколько недель сюда придет Судлил».

Так что ничего другого не оставалось, кроме как спускаться вниз по еще тридцати этажам.

Что он и сделал.

Но к тому времени, когда он достиг вестибюля, он уже принял одно решение.

Он все сознавал.

Тишина и покой охватывали все… но то тут то там возникало беспокойство.

8

Модьун чувствовал единство со всем окружающим пространством, кроме этой зоны беспокойства, зоны вмешательства, воздействия, агрессивной энергии — насилия, так это называлось. Или, наверное, тут было только намерение насилия. Завитки, цепи, темнота, сверкающие пряди и потоки резкого и ослепительного серебра, вибрирующие в царстве безмерной тишины вокруг него.

Модьун понимал, что люди-животные — мирные и глупые существа. Здесь их было так много, что их доброжелательство наполняло пустоту.

Люди-гиены вызывали беспорядок в представляемой им картине окружающего. Подавляющее большинство их было просто незнающими простофилями. Сияние, смешанное с темными прядями, мешало понять, как они стали правящей группой. Но, в этом не было никаких сомнений, они согласились на эту роль. И поэтому от них исходил постоянный поток слабой агрессии. И в результате они создали… строгость, да, жесткость. Но ничего на самом деле серьезного.

Однако вожди людей-гиен имели другую окраску. Они-то знали. Это знание окрыляло их. Их окружали облака, состоявшие из излучений и частичек восхищения собой. Ликование полной безопасности. Безопасности, которая происходила из осознания того, что Нунули были всемогущи, и что поэтому те, посредством которых Нунули правили, были совершенно неуязвимыми.

…Гордость занимаемым ими положением переплеталась с бесконечной эйфорией: структура пространства скручивалась в многочисленные особые формы. Их было больше тысячи, слишком много, чтобы сосчитать; целый высший класс людей-гиен. И вокруг каждого вырисовывалась угрожающая аура…

Однако настоящее беспокойство исходило от одного Нунули. Вокруг него образовалось огромное бесформенное черное облако. Непроницаемая пелена закрывала все это существо.

Темнота тянула энергию из какого-то находящегося неподалеку источника. Но этот источник не имел определенного местонахождения. Мощь, исходившая от него, немного удивляла даже Модьуна.

«Эм, да это же Йлем, первородная материя! Значит, я сделал основное открытие, касающееся врага».

Его разум обдумывал эту мысль. Он отталкивал идею врага, потому что… есть ли вообще на самом деле враг?

Все мировоззрение, основанное на миролюбивой философии, утверждало: «нет». Здесь нет врагов. Здесь есть только люди, которые своими действиями вызывают враждебное отношение к себе.

Не будет таких действий, не будет и врага.

«Итак, — решил Модьун, — я вернусь в свою маленькую квартирку и останусь там, чтобы не создавать проблем и не вызывать к себе враждебного отношения, до следующего вторника… когда пойду в суд. Что будет мирным ответом на повестку, которую мне вручили».

И так он и сделал… если не считать появлений в столовой.

9

У дверей стоял человек-гиена, спереди его одежды висела карточка: «СЛУЖАЩИЙ ПО СУДЕБНЫМ ПОВЕСТКАМ». Он изучил повестку Модьуна и просто сказал:

— Входите, сэр.

Модьун вошел в большую комнату и огляделся в замешательстве. Прямо перед ним стоял длинный стол. За ним за маленькими прозрачными окошками находилось около дюжины женщин-гиен. Перед каждым из этих окошек располагалась очередь из людей-животных. Очереди отличались численностью от шести до двадцати.

Никаких признаков комнаты судебного заседания. Модьун вернулся в коридор и поглядел на остальные двери. Потом медленно прошел к ближайшей. Мысль, что, возможно, на повестке был указан неправильный номер комнаты, исчезла. Тут также не было никаких признаков комнаты судебного заседания.

Модьун медленно вернулся в большую комнату, снова показав свою повестку служащему по судебным повесткам, который, похоже, и не помнил его: он вновь пригласил его войти. В этот раз, когда Модьун оказался внутри, он подошел к человеку-гиене в униформе, стоявшему отдельно у стены. На его табличке были слова: «СЛУЖАЩИЙ СУДА». Снова приемлемым средством для общения послужила его повестка — «служащий» бросил взгляд на нее и безразличным тоном сказал:

— Восьмое окно.

Модьун прошел туда и встал сзади. Это была самая короткая очередь, сейчас состоявшая из пяти человек. Модьун был шестым.

Едва он только встал в хвосте очереди, успев лишь заметить, что первым в очереди был человек-тигр, как тот из окошка получил какой-то листок бумаги. Человек-тигр посмотрел на него. Потом наклонился и сказал что-то в окошко. Модьун не расслышал слов, однако выражение его лица подсказало их смысл: ярость. Ответ женщины-гиены прозвучал удивительно четко.

— Простите, — вежливо сказала она, — не я пишу законы.

Человек-тигр медленно выпрямился. Потом постоял, нахмурившись, наверное, не меньше десяти секунд. Наконец он сжал челюсти и быстро пошел к двери.

Человек-крыса, стоявший прямо перед Модьуном, покачал головой и прошептал:

— Парень несомненно получил суровый приговор.

— А какое было преступление? — спросил Модьун.

Человек-крыса покачал головой.

— Не знаю, оно было указано в его повестке. — Потом добавил: — Вероятно, поколотил кого-то. За это строго наказывают.

— Гм-м! — пробормотал Модьун. Его охватило любопытство. — А какое у вас преступление?

Человек-крыса несколько секунд пребывал в нерешительности, потом ответил:

— Кража.

— Кража! В мире, где все можно свободно достать! — Модьун был искренне удивлен, и лишь после этого непроизвольно вырвавшегося замечания до него вдруг дошло, что в этом мире могут быть преступления.

И действительно, первым ответом человека-крысы было:

— Ради Бога, это не так уж страшно!

Сказав это, он расслабился, похоже, поняв, по крайней мере, частично удивление Модьуна. Потом продолжил более спокойным тоном:

— Это трудно себе представить, но я начал кое-что замечать. Вы и я, — вдруг возмущенно сказал он, — можем пользоваться этими общественными автомобилями на главных дорогах. Если же мы хотим добраться до небольшой улочки, то нам нужно выйти из машины и пойти по двигающему тротуару или же просто идти пешком.

— Что здесь не так? — поинтересовался Модьун нейтральным тоном. — Когда говорят о деталях, все кажется очень справедливым. Никому ведь и не приходится ходить пешком больше, чем на пятьдесят метров.

Продолговатое лицо существа перед ним, имевшее только намек на крысиную морду, скривилось в знакомой ухмылке.

— Когда я заметил, что у этих людей-гиен из числа официальных лиц есть свои специальные автомашины, на которых они раскатывают прямо по этим улочкам… ну, я понял, что должен просто назваться другим именем. Поэтому я сел в одну и поехал на ней домой. И теперь вот я здесь.

Пока он рассказывал свою историю, очередь медленно продвигалась вперед. Теперь у Модьуна появилось время рассмотреть лицо существа, которому вынесли приговор и который уходил, — лишенное всякого выражения лицо, напоминающее крокодила или, по крайней мере, какой-то рептилии, и это лицо ничего не говорило ему. Модьун обратил все свое внимание снова к человеку-крысе и сказал:

— Как они поймали вас?

— Частные автомобили связаны со специальным компьютером, — последовал гневный ответ. — Ну, а тот послал за мной патрульного. Вот так я получил свою повестку, в которой сообщалось, что на сегодня назначено судебное разбирательство. И вот я здесь.

— Не очень-то похоже на судебное разбирательство, — заметил Модьун, когда третий человек в их очереди принял карточку, где должен был быть указан его приговор, посмотрел на него, тревожно оскалившись и, показав кроличьи зубки, отскочил к двери.

Смысл слов, сказанных Модьуном, похоже, не дошел до сознания человека-крысы.

— Что ж, — заметил он, — суд есть суд.

Модьуну же это отнюдь не казалось судом.

— Вам и мне, — пожал плечами человек-крыса, — просто не повезло, и поэтому мы в суде.

Четвертый человек отходил от окошка. Человек-крыса торопливо произнес:

— Мне лучше повернуться к окошку. Нужно показывать уважение своими манерами, иначе это может быть расценено как неуважение к суду.

— Как вас зовут? — спросил Модьун.

Имя этого существа было Банлт, и он постоянно проживал в Хали, с женой и тремя отпрысками. Банлт хотел узнать, почему Модьун заинтересовался им.

— В мире, — ответил Модьун, — который считается совершенным за исключением того, что приходится ходить пешком лишние пятьдесят метров, вы совершили кражу. Мне хотелось бы изучить вашу философию…

Банлт не ответил. Ему вручали его приговор. Он бросил взгляд на него, и на его лице появилось недоверчивое напряженное выражение. Он уходил ошеломленный. Модьуну хотелось догнать его, однако настала его очередь. И поэтому он сунул под решетку свою повестку и с большим интересом наблюдал, как женщина-гиена набрала ряд цифр, отпечатанных в его повестке, на дисплее справа от нее. Из автомата выполз лист бумаги, который развернулся в жесткую карточку.

Модьун с большим интересом взял этот небольшой листок бумаги и прочитал:

«Наказание: двадцать дней заключения в своей квартире. Вы можете выходить три раза в день поесть, проводя при этом вне пределов квартиры не больше одного часа».

Модьун был удивлен. Он наклонился и сказал женщине:

— Это кажется несколько нелогичным. Мое преступление состоит в незаконном занятии квартиры. А теперь я приговариваюсь к заключению в той же самой квартире, и пребывание в ней, очевидно, теперь не является незаконным. Есть здесь кто-нибудь, с кем я мог бы это обсудить?

— Пожалуйста, не мешайте очереди, отойдите от окошка. То, что вам нужно, спросите у служащего.

Модьун во время получения своего «приговора» краем глаза наблюдал за уходившим Банлтом, миновавшим уже служащего по повесткам. Модьун задержался лишь за тем, чтобы задать краткий вопрос, потом выпрямился и торопливо пошел к тому же выходу. Выйдя в коридор, он быстро оглядел находившихся поблизости людей, ища Банлта. И не увидел его.

«Ладно, он, наверное, убежал и полностью забыл о моей просьбе. Слишком плохо!»

Покачав головой, как это несколько раз делал Руузб, Модьун повернулся и пошел обратно в комнату суда. Однако путь ему у двери преградил служащий по повесткам.

— У вас должна быть повестка, чтобы войти в комнату суда, сэр, — вежливо сказал человек-гиена.

Модьун объяснил, что случилось, и показал листок со своим приговором. Страж у двери, в кого сейчас превратился этот служащий, лишь покачал своей головой.

— Прошу прощения, сэр, мне было приказано не пропускать никого, у кого нет повестки.

— Хорошо-о! — протянул человек. Потом сделал шаг назад и посмотрел на существо, загородившее проход. Он подумал: «В конце концов, все это судопроизводство — откровенная пародия. Смешно спрашивать о нелогичности одного аспекта, когда вся процедура несправедлива».

Однако еще несколько деталей волновали его.

Он сказал вслух:

— Не могли бы вы сказать мне, какого рода приговоры выносятся здесь? Например, тому человеку-крысе, который только что вышел, прямо передо мной. Какое наказание он мог получить за свой проступок? За кражу автомобиля?

Страж у двери выпрямился во весь рост.

— Сэр, — сказал он, — те из нас, в ком есть внутренняя сила, чтобы править, также имеют и сострадание, поэтому много лет назад был издан указ, что о наказании, которое выносит суд, сообщается исключительно только человеку, которому выносится приговор.

— Не понимаю, — протестующе сказал Модьун, — какую ценность имеет тайна для человека, которого неправильно наказали.

Страж оставался спокойным.

— Пожалуйста, отойдите в сторону. Вы мешаете работе суда.

И действительно, в этот момент подошел еще один человек с повесткой. Модьун отошел назад, постоял несколько секунд в нерешительности, потом направился в сторону лифта.

Он провел день в суде, и теперь настало время отбывать срок «наказания» — по крайней мере, пока не прибудет Судлил.

10

Когда автомобиль с визгом остановился, Модьун увидел женщину, стоявшую возле кустов, почти неразличимую. Он лишь мельком взглянул на нее: Модьун опаздывал и, следовательно, был виноват в этом, поэтому он выпрыгнул из машины и побежал к ней. Модьун пытался сделать все задуманное за тот час, что был у него: дольше ему нельзя было находиться вне пределов своей квартиры-тюрьмы.

Хотя он и не ходил в столовую, чтобы иметь в своем распоряжении дополнительное время, он понимал, что опаздывает. Поэтому — быстро вперед! Посадить ее в автомобиль — и в город.

Он думал так, когда карабкался по небольшому холму, пробираясь к кустам, где она ждала его, и тут он увидел Экета. Насекомое-ученый находился на высоте ста пятидесяти метров над долиной и, несомненно, возвращался назад за барьер.

Модьун остановился и направил мысль к насекомому. Сперва он поприветствовал ученого, для чего принял снова вежливое приветствие. Потом передал послание для других людей.

В этом мысленном сообщении он кратко описал то, что узнал. Изменения в программировании компьютеров. Новое положение людей-гиен. Завоевание Нунули Земли от имени какого-то далекого комитета.

Его сообщение являлось лишь информацией и ничем другим. Очевидно, интерес к таким подробностям среди настоящих людей будет небольшим. Возможно, у нескольких даже вызовет приятное возбуждение. Вероятно, Дода обрадуется и получит удовлетворение от результатов этого эксперимента, подвергавшегося резкой критике (некоторые мужчины особенно упирали на то, что в нем участвует Судлил). Тем не менее, было сомнительно, что кого-нибудь еще можно будет уговорить обрести тело, которое функционировало бы самостоятельно, со всеми унизительными потребностями.

В заключительных словах своего сообщения Модьун учел такую возможную реакцию оставшихся за барьером людей.

Он передавал Экету:

— Поскольку Судлил и я вынуждены еще три года терпеть мучения существования в полном теле, и два года из них будут проведены за барьером, я предлагаю, чтобы вы предоставили нам право самим принимать решения, связанные с вышеуказанным положением дел.

Этими словами заканчивалось послание.

Хотя связь была краткой по времени, Модьун понял, что женщина вышла из поля его зрения. В течение нескольких секунд он колебался. Смотрел на подернутую дымкой долину, где быстро исчезало вдали насекомое-носильщик.

В этот момент его больше всего волновало то, что он передал ложь. Правдой было то, что он не мог справиться с ситуацией, и он сомневался, захочет ли Судлил вообще помочь ему разрешить ее.

Это ощущение прошло. Потому что… да и что имело значение? Что могут сделать Нунули против людей? Ничего… вроде бы. Думая так, он стал обходить заросли кустарника. Обойдя их, он остановился. И посмотрел.

«Господи!» — подумал он.

Рядом с шоссе стояла Судлил, наблюдая за бесконечным потоком машин. Она находилась всего в тридцати метрах от него и сначала ничем не выдавала, что знает о его присутствии. Модьун двинулся вперед, и она повернулась к нему. Тут же. И, это уже удивило его, энергично.

Ее живость! Совершенно поразительно! Она улыбалась, глядя на него. Электризующей прекрасной улыбкой. Так она и стояла, одетая экстравагантно — в брюки и рубашку. Но ее золотистые волосы ниспадали на плечи. Голубые глаза были такими яркими, что, казалось, сияли собственным светом. Губы полуоткрыты, и создавалось общее впечатление яркой индивидуальности на грани… чего же?

Модьун не имел ни малейшего представления. Он никогда не видел женщины-человека в полный рост. Ее внешний вид еще и потому так поразил его, что когда несколько недель назад он видел ее в последний раз, она была значительно меньших размеров. И в ней ощущалась некоторая неповоротливость, что Дода объяснял чрезвычайно быстрым ростом клеток. Ну и, конечно же, лекарственными препаратами.

От всей этой неповоротливости не осталось и следа.

Вот она перед ним, так и пышущая здоровьем. Все ее тело и лицо трепетали. И это продолжалось и продолжалось, не прекращаясь ни на минуту! Это прелестное создание сказало приятным голосом:

— Экет позволил мне передать твое сообщение остальным.

Потом добавила:

— Значит, есть проблемы.

Тут наконец Модьун обрел дар речи:

— Отчасти, — признался он, а потом торопливо продолжил: — Сядем в машину, и я расскажу тебе остальное.

Теперь он чувствовал тревогу. Ему действительно нужно поскорее попасть в свою квартиру, и чем скорее они там окажутся, тем лучше.

Судлил не возражала против его предложения. Модьун остановил автомобиль без пассажиров. Они сели в кабину, и он начал свою историю. Как его по ошибке приняли за обезьяну. И что он из чистого любопытства не стал этого отрицать. И о постоянном заключении в своей квартире в качестве наказания за проживание в ней под фальшивым именем.

Когда Модьун закончил свой рассказ, Судлил сказала:

— Твой приговор действует двадцать дней?

— Да.

— И уже прошло восемнадцать?

— Да, — в растерянности ответил он, потому что она стремилась к какой-то цели.

— Ты думаешь, важно, чтобы прошло точно двадцать дней? — спросила женщина.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, эти двадцать дней понадобились им, чтобы закончить какое-то дело, связанное с тобой, вот почему им и нужно было, чтобы ты бездействовал все это время.

Эта мысль ни разу не приходила ему в голову. Но Модьун быстро понял ее скрытый смысл. Он сказал:

— Что же такое они могут сделать за три недели, чего нельзя сделать за три дня?

Модьун замолчал, потом закончил фразу:

— Я считал, что получил приговор в соответствии с преступлением.

— Значит, ты думаешь, что многие люди-животные неправильно называют себя?

После глубокомысленной паузы Модьун осознал, что он не верит ни во что подобное и что он сомневается, что кто-либо получал прежде приговор за такое «преступление».

— Это кажется странным, — медленно начал Модьун, — но все-таки, что они могут сделать? Что может их комитет?

По выражению лица Судлил было видно, что она пытается понять эту трудную мысль. На слова Модьуна она ответила сияющей улыбкой. И в этот миг она была прекрасна.

— Верно, — согласилась она. — Значит, на самом деле нет никаких проблем. Я просто полюбопытствовала.

То, как она сменила тему разговора после высказанной такой неплохой мысли, не полностью удовлетворило Модьуна. Это напомнило ему, что он теряет время.

— Я решил, — начал Модьун, — что, чтобы не создавать во всем этом деле в дальнейшем никаких проблем, не буду предпринимать никаких действий.

— Что кажется весьма разумным, — согласилась женщина.

Ее ответ был таким добродушным, что, казалось, настал благоприятный момент, чтобы высказать свою точку зрения. Поэтому он пересказал ей то, что сообщил о Нунули, считавшими себя завоевателями Земли.

— Давным-давно, еще до того, как человеческая раса достигла нынешнего высокого уровня, это сообщение заставило бы меня объявить войну захватчикам и попытаться изгнать их с нашей планеты, — признался Модьун. — У меня такое чувство, что они добились этой победы посредством какого-то ловкого трюка, и эти хитрости показывают их ужасный упрямый характер. Им нельзя позволить добиться успеха. Однако же… как сказали мои друзья-животные, — и ты должна согласиться с этим — все это преходящее.

— Я согласна, — ответила женщина.

— Значит, — закончил Модьун свою мысль, — нам придется прожить там еще несколько дней под личиной обезьян, чтобы не вызвать раздражение людей-гиен.

Последовала небольшая пауза. Автомобиль монотонно гудел, его резиновые колеса пели.

— Но ведь я не обезьяна, — сказала затем Судлил с какой-то странной интонацией в голосе.

Модьун слегка удивился этому ее ответу. Это казалось ему столь очевидным, что он никогда даже не подумал бы поднимать этот вопрос. И тогда он сделал то, что не считал нужным: мысленно проанализировал свои слова, чтобы понять, что же в них вызвало такую реакцию у нее. И не нашел ответа. Его рассказ был исключительно рациональным. Он четко объяснил свое затруднительное положение и то, как он собирается выйти из него.

Судлил продолжала:

— У вас, мужчин, бывают очень странные мысли. Ясно, что в этот раз мы прибудем в город уже как люди и это автоматически разрешит все предыдущие проблемы. Давай это обсудим.

Модьун продолжал сидеть рядом с ней с несчастным видом. Должна же быть какая-то неувязка в ее логике, однако что-то в ее голосе говорило ему, что обсуждение этого вопроса закончено. Поскольку он придерживался принципа полного уважения к ее точке зрения — как и любого другого человека — то это действительно был конец обсуждения.

Их молчание неожиданно прервалось через двадцать минут. Судлил что-то внимательно рассматривала за окном автомобиля. Потом вдруг показала рукой:

— Что это? — спросила она.

Модьун посмотрел в ту сторону. Там, вдалеке, за каньоном виднелась долина, над которой поднималась такая огромная конструкция, каких Модьун никогда в жизни не видел. Он успел лишь мельком посмотреть на ее очертания, когда автомобиль промчался мимо узкой расселины на крутых холмах, и чудовищных размеров строение скрылось из виду. Тем не менее и того, что увидел Модьун, было достаточно.

— Это, наверное, космический корабль, — сказал он.

И рассказал ей о своих четырех приятелях и их скором отлете к какой-то далекой звездной системе.

Он мягко продолжил описывать, как в день вынесение ему приговора они, испытывая робость, пришли к нем домой узнать, какое он получил наказание. И с каким облегчением они восприняли то, что в приговоре ничего не было сказано насчет того, что им запрещено общаться (ним.

— Поэтому они ходили со мной есть и навещали меня. Кроме сегодняшнего дня, потому что они сегодня получают оборудование для своего космического путешествия.

Судлил никак не комментировала его слова по этому поводу, она казалась равнодушной. Но это был дружественный нейтралитет. И поэтому позже, когда машина уже въехала в город, Модьун стал показывать ей различные достопримечательности: квартиры для приезжих, дома для постоянных жителей города, столовую, улицу с магазинами… Он понимал, что ему трудно сдерживать свои чувства. Но вскоре его стало беспокоить чувство гордости, словно человек, который знает такие мелочи, лучше того, кто их не знает. Однако его удивило то, что Судлил проявляет интерес к этим подробностям. Тем не менее, как того и следовало ожидать, наконец ее внимание привлек расположенный впереди квартал жилых домов, предназначенных в давние времена для людей.

— Как ты думаешь, они все еще пустуют? — спросила Судлил.

— Посмотрим, — ответил Модьун и указал на склон холма впереди. — Это здесь, справа.

Выбранный Судлил дом был с садами, террасами поднимавшимися до самого здания, которое представляло собой пять овалов, входивших один в другой. Овалы были разных цветов, и в общем эта картина производила совершенно поразительное впечатление. Поскольку именно Судлил предложила поселиться в одном из этих домов, Модьун не возражал. Он назвал компьютеру автомашины свое настоящее человеческое имя и потребовал, чтобы их доставили по крутой дороге к парадному входу.

Едва они только вышли из машины, та тут же уехала. И они остались одни.

11

Они прибыли точно на место назначения, но Модьун все еще колебался.

«Должен ли я согласиться с ее решением? — спросил он себя. — Перестать притворяться обезьяной?»

Повелитель Нунули предостерегал его против этого. И сейчас Модьуна волновало то, что этих глупых животных могут натравить прямо на них, двух человеческих существ. Тогда им придется решать, в какой мере использовать способы защиты.

Модьун обернулся к женщине, чтобы спросить ее, думала ли она над этим. И увидел, что она идет к прелестному забору в конце дороги. За оградой был крутой обрыв. А ниже простирался и сам город Хули; он раскинулся дальше, чем Модьун представлял себе раньше. Женщина прислонилась к забору и окинула взглядом всю панораму города. Модьун остался на месте, но и отсюда ему была видна часть этой прекрасной панорамы.

Теперь он заметил нечто, что до этого ускользало от его внимания — самое высокое здание. Благодаря тому, что они стояли на вершине холма, им открылся поразительный вид города; даже крыши далеких небоскребов, как тот, по лестнице которого ему однажды пришлось спускаться, были ниже того места, где они стояли.

Модьун подумал: «Возможно, ей нравится вовсе не разнообразие красок, а сама высота». Но даже в таком случае на самого Модьуна открывшаяся ему панорама произвела впечатление.

Тут ему пришло в голову, что поскольку он считается опытным человеком, то ему следует что-то сделать.

Но что именно?

Модьун огляделся. Они вышли из автомашины перед входной дверью. Дорога уходила дальше направо, исчезая из виду за домом. И, по всей видимости, совершала полный круг, потому что автомобиль появился уже внизу и помчался назад по той дороге, по которой прибыл сюда.

Этот дом заинтересовал Модьуна. Если он уже был занят, то ничего не свидетельствовало об этом: ни единого звука или движения. Хотя, впрочем, слышались какие-то звуки — полуденный ветерок шелестел кустарником; опавшие листья с шуршанием волочились по не подверженной действию времени пластмассовой дороге; жаворонок неожиданно запел громко.

Модьун направился ко входу. И почувствовал, что женщина обернулась. Он сообщил свое настоящее имя дверному компьютеру, и Судлил пошла к нему. Когда замок поддался, Модьун надавил на защелку и толкнул дверь, после чего, повернувшись, шагнул к женщине и одним движением поднял ее.

Его удивил ее вес, но он с еще большей силой напряг мышцы и после этого уже без труда перенес ее через порог.

Опуская женщину, Модьун лишь слегка запыхался и поддерживал ее, пока она не обрела равновесие.

— Что все это значит? — удивленно спросила Судлил.

— Свадебная церемония, — спокойно ответил Модьун.

Он объяснил, что видел это в нескольких драмах по телевидению во время своего заключения. В конце Модьун добавил:

— Телевидение быстро мне приелось, и я вскоре перестал его смотреть. Но пары людей-животных делали так. Вот почему, — он пожал плечами, как это часто делал Дуулдн, — я запомнил некоторые детали.

— Итак, теперь я твоя жена? — с интересом спросила Судлил.

— Да.

— Ну, — неуверенно начала она, — полагаю, что при таких обстоятельствах…

— Конечно, — остановил ее Модьун, — ведь мы собираемся заниматься сексом.

Она кивнула и отвернулась.

— Давай посмотрим, в каком состоянии наш дом через три тысячи лет.

Модьун не возражал. Он следовал за ней из комнаты в комнату, и все здесь выглядело столь же красиво, как в рассказах обучающих машин. Три спальни вместе с примыкавшими к ним ванными. Гостиная в сто квадратных футов. Огромная столовая. Кабинет. Несколько небольших спален для животных с отдельными ванными, две комнаты, назначение которых было не совсем ясным, и столовая с автоматическим обслуживанием.

Лишь одного машины не могли передать — красоту обстановки. Каждая мелочь была искусно выполнена из неразрушающихся пластмасс. Поверхности изгибались, чтобы по-разному отражать свет. Общее впечатление… да, именно этого и добивался давно умерший мастер: мерцающее палисандровое дерево в одной спальне; впечатление старины в другой; небольшие резные диваны в огромной гостиной были, похоже, из тикового дерева и там же — удобные кожаные кресла и пышные китайские ковры и драпировки, выглядевшие гобеленами.

Молодожены ходили из одной комнаты в другую, и Судлил была всем очень довольна. Наконец они пришли в столовую, и Судлил многозначительно сказала:

— Нам даже не придется выходить на улицу, чтобы поесть.

Модьун понимал ее. Но теперь ему казалось, что она совершила ошибку, не обратив должного внимания на негативные моменты.

Женщина продолжила:

— Как ты знаешь, мы во время роста были вынуждены удовлетворять определенные унизительные потребности наших тел. Еда и последующее избавление от отходов, сон, который отбирает много времени, необходимость стоять и сидеть — все это так отвратительно! Но как бы то ни было, мы здесь. Поэтому по крайней мере мы можем делать все это в уединении нашего жилища.

Модьун медлил.

— Нам нельзя забывать, что Нунули, вероятно, известно, где теперь нахожусь я, и, возможно, они уже узнали, что и ты здесь.

— С исторической точки зрения очень хорошо известно, — начала Судлил, — что эти вопросы совсем не должны заботить женщину. Поскольку мы вернулись на более низкий эволюционный план, ты, несомненно, не будешь думать о таких мелочах.

Модьуна вдруг осенило. Судлил всегда ценили за ее женскую точку зрения. И, очевидно, у нее было достаточно времени, чтобы обдумать свое новое положение, и теперь она демонстрировала свое новое понимание мира. Любопытно. Тем не менее, она не учитывает, что привлечет к себе такое же внимание Нунули, как и… он сам.

Женщина оглядела несколько шкафов. Наконец, довольная, она повернулась к Модьуну.

— Мы осмотрели дом, — сказала она. — Что теперь?

Модьун сказал, что он хотел совершить поездку по планете. Но думал, что они подождут несколько дней, пока будет длиться его наказание, но не сказал этого. Судлил терпеливо выслушала его, а затем спросила:

— Да, но что мы будем делать сегодня?

Модьун не растерялся — просто приспосабливался к ее постоянной потребности что-то делать.

— Мы можем заняться, — ответил он, — такими же философскими дискуссиями, какие вели за барьером…

Судлил оборвала его слегка дрожащим голосом:

— Мысли не имеют большой ценности для этого тела.

— Мы можем сесть, — продолжил Модьун, — либо лечь или же почитать книги о животных в кабинете, а потом пообедать. После чего могли бы посмотреть телевизор. И наконец, разумеется, отправиться спать.

— Ты имеешь в виду… просто посидеть?

Поразительная реакция. Но уже произнося эти слова, она увидела выражение его лица. И, наверное, поняла, что и у него есть проблемы с собственным телом.

— Я чувствую в своем мозгу… возбуждение, — медленно продолжила Судлил. — Словно все те нейтральные его части, которые управляют движением, подвергаются влиянию зрительных и особенно звуковых ощущений. То же самое происходит при прикосновении к моим ногам и когда ветерок гладит мою кожу. До сих пор органы обоняния и вкусовые рецепторы причиняют мне какое-то беспокойство. Но еще больше я хочу двигаться.

Судлил посмотрела на него.

— Хорошо?

Модьун терпеливо улыбался, когда она произносила это слово.

— Ты, возможно, заметила, насколько усилились эти чувства после выхода за барьер. Хотя они кажутся знакомыми и чудесными: пути нервных импульсов давно проложены природой. Но здесь все, — он огляделся, — дом, город, люди — незнакомо для нас, вот почему, хотя они и кажутся нам обыкновенными, но действуют возбуждающе. И ты должна осознать существование этих импульсов и понять, что тело должен контролировать философски идеальный мозг.

— А пока, — заключил он, — закрывай как можно чаще глаза. Если это не помогает, то вставай и танцуй, как животные. Я часто так делал во время своего ареста, особенно когда звучала подходящая музыка.

Модьун увидел по выражению ее лица, что сказанное им вызвало реакцию сопротивления, подобную той, которая, по ее словам, вызывалась у нее органами обоняния и осязания. Он поспешно добавил:

— Возможно, у тебя есть предложения?

— Почему бы нам не заняться сексом, — ответила Судлил. — У животных на это всегда уходит полтора часа — так мы проведем время до обеда. А уж после еды мы решим, чем займемся вечером.

Модьуну казалось, что сейчас еще неподходящее время для секса. Почему-то он полагал, что сексом нужно заниматься ночью или же рано утром. Но он уже установил, что обладание таким огромным телом являлось для Судлил слишком сильным переживанием. «Ну и замечательно», — подумал он.

— Исторически, как считает Дода, — добродушно заметил Модьун, ведя женщину через самый длинный овал в самую большую спальню, — пока мы не стали людьми, только немногие святые могли обходиться без полового акта. По всей видимости, что бы ни сделали Нунули, они создали в человеке это святое — полагаю, что именно это слово подходит здесь в философском аспекте — свойство. Поэтому мы и смогли измениться и подняться от человека-животного до настоящих людей.

После этого комментария ему вдруг в голову пришла еще одна мысль.

— Твои гениталии, — спросил он, — очень похожи на половые органы женщин-животных?

— Никогда об этом не задумывалась — ответила Судлил. — Внешне, по первому впечатлению, — да.

— Я взял на себя труд, — сообщил Модьун, — исследовать нескольких самок. Так что я могу дать тебе более точный ответ.

— Хорошо, — согласилась женщина.

— Очень похоже, — сказал он через несколько минут. — За исключением того, что женщины-животные выделяют огромное количество масла. У тебя же я его не обнаружил.

— Я заметила, — произнесла Судлил, — что у тебя нет признаков жесткости, которая наблюдалась у всех самцов, которых мы видели. Помнишь?

— Возможно, это явление возникает, как следствие активности, — заметил Модьун. — Давай-ка лучше начнем.

Попытка заняться сексом вскоре поставила их обоих в тупик. Они вертелись в постели, немного напуганные физическим соприкосновением их тел, вздрагивали, съеживались, но решительно не проявляли любопытства. Наконец, обескураженные, они отодвинулись друг от друга, оставшись лежать неподвижно на спинах.

Вскоре Модьун отметил:

— Животные, кажется, находятся в особом состоянии возбуждения. Вспоминаю, там присутствовал какой-то неприятный запах. Мы, похоже, не испытываем подобного возбуждения, и я ощущаю лишь запах пота.

— Когда ты прижался своими губами к моим, — сказала женщина, — ты выделял слюну, и она увлажняла мои уста, и это было довольно неприятно.

— Я думал, было бы нелепо, если бы сухой рот касался сухого рта, — оправдывался Модьун.

Она тут же ответила, но не словесно, а движением к краю постели, опустила загорелые ноги на пол и встала.

Потом начала одеваться. Через минуту на ней были брюки и блузка. Обувшись в туфли, Судлил сказала:

— Поскольку это не продлилось столько времени, как я думала, то я пройдусь погуляю. А что будешь делать ты?

— Я просто останусь лежать здесь с закрытыми глазами, — ответил Модьун.

Пока он говорил, она прошла в дверь и скрылась из виду. Он слышал ее удаляющиеся шаги по толстому ковру, потом далекие хлопки открывающейся и закрывающейся входной двери.

Прошло немного времени.

После захода солнца Модьун оделся, прошел в столовую и поел. После чего, слегка охваченный любопытством, он вышел наружу и огляделся в поисках женщины. Ниже него в сторону города вилась дорога. С того места, где он стоял, нельзя было рассмотреть всю ее, но уже зажглись уличные огни, и поэтому он смог установить, что Судлил не было нигде в поле его зрения.

Он вспомнил, как она возражала против того, чтобы есть в общественной столовой, и подумал: «Она скоро проголодается и тогда вернется».

Модьун вернулся в дом и лег на постель, к чему он уже стал привычен за время ареста. Через несколько часов пора было пойти спать.

Но Судлил все еще было.

«Ну и ну…» — подумал Модьун. Но у него было достаточно терпения. Женщина очевидно решила исследовать город в первый же день своего пребывания в нем, в отличие от него. Он вспомнил ее потребность в движении. Очевидно, все дело в этом.

Модьун разделся, лег в постель и уснул.

Где-то темной ночью раздался взрыв.

12

В доли секунды катастрофы все человеческие разумы за барьером автоматически получили мысленные указания о своих действиях. Модьун оказался в числе этих несчастных.

Каждый из них сразу же осознал угрозу и альтернативу: сопротивляться или нет. И самым невероятным из случившегося было то, что лишь один Модьун знал, как решить такие вопросы.

Его политика пассивного принятия правил людей-гиен и Нунули была единственной определенной мыслью. И во время роковых миллионных долей секунды, когда они еще могли бы что-то сделать, эта его установка смешалась с тем, что в другое время могло бы быть естественной реакцией.

Но в чем могла бы она заключаться, никто так никогда и не узнал. Мгновение, когда еще можно было бы что-то сделать, пролетело слишком быстро для того, чтобы пространство Йлем успело отреагировать.

И это мгновение ушло навсегда.

В предпоследний момент появился слабый намек на то, что все люди как бы сказали друг другу: «Прощайте, дорогие друзья!» А потом… Мгновенно наступившая темнота.

Модьун выпрямился на кровати и сказал:

— Боже милостивый!

Пока он произносил эти слова, прошел еще какой-то малый промежуток времени.

Модьун, наверное, выпрыгнул из кровати и включил свет. Потому что, когда стал что-то понимать, он стоял в ярко освещенной гостиной. Потом он осознал, что его правая нога дергается и почувствовал слабость: колени подогнулись под ним, и Модьун, грузно опустившись на пол, повалился на бок, ноги слегка подергивались, и его всего трясло.

В это время ему трудно было смотреть. Казалось, что пятно перед глазами возникло само по себе после нескольких сигналов, которыми отозвалось его тело в ответ на воздействие системы контроля его мозга.

«О Господи, что происходит?»

Он почувствовал жар от какого-то внутреннего источника. Тепло в глазах, лице, теле перешло в обжигающий жар. Это было удивительно и происходило автоматически.

Вода. Ему очень хотелось воды. Он, спотыкаясь, побрел в столовую. Стакан в его руке дрожал. Модьун держал его, расплескивая содержимое, затем поднес к губам. Но он почувствовал прохладу воды, струйкой бежавшей по подбородку и обнаженной груди, а потом по ногам.

Эта вода и прохлада вскоре вернули к нему способность рассуждать и он начал осознавать свои чувства.

Гнев.

Это мгновенно указало ему самое важное направление; всепоглощающая мысль захватила свободно плавающие в его разуме ощущения и показала, на что нужно направить это его чувство.

Так как им двигал гнев, то Модьун побежал обратно в спальню и набросил на себя одежду. Одевание немного задержало его. И гнев поэтому еще больше вскипал в нем. А потом он оказался на улице и побежал вниз по дороге.

Лишь когда он подбежал к шоссе и незанятый автомобиль подъехал к нему, он с запозданием осознал, что в то мгновение катастрофы он не почувствовал мозга Судлил. И пока он ехал к месту назначения, он никак не мог избавиться от этого ошеломляющего открытия.

13

Когда автомобиль Модьуна остановился перед компьютерным центром, то вокруг, за исключением уличных огней и ярко освещенных зданий, царила непроглядная тьма.

Модьун неспешно выбрался из машины. Прошло некоторое время. Его первоначальная бурная реакция уже значительно ослабела. Он даже начал критически оценивать собственное состояние.

Его собственная реакция казалась ему полудетской.

Тем не менее он решительно вошел в здание. Однако на самом деле он не полностью сознавал, что же теперь, после всего случившегося, ему делать.

Нунули, который вскоре появился из-за машин, был не тем существом, что сразу же понял Модьун, с которым он разговаривал раньше.

— Я прибыл на Землю, — сказал этот новый индивидуум в ответ на вопрос Модьуна, — через несколько минут после взрыва и сразу же направился сюда. Я так и думал, что вы сделаете это — приедете прямо сюда.

Нунули стоял на открытом месте перед небольшим металлическим ограждением, которое защищало гигантский компьютер. Даже в физическом отношении этот Нунули отличался от прежнего. Он был выше. И несколько сутулился. Может быть, он был и старше.

Открытие, что здесь новичок, который, предположительно, не отвечает непосредственно за случившееся, некоторое время сдерживало гнев Модьуна, уже немного поутихший. Внезапно показалось важным расставить все по своим местам.

— Что случилось с первым номером? — спросил Модьун.

— Он уехал поздно вечером с женщиной, — последовал ответ.

— До взрыва? — В голосе Модьуна звучало удивление.

— Конечно, — раздраженно ответил Нунули. — Взрыв организовал специальный комитет.

Наконец-то Модьун узнал то, что хотел.

— И где же он? — хмуро спросил он.

— Он отбыл приблизительно через тридцать секунд после взрыва, — ответил Нунули и сделал паузу. — Синхронность действий при этом, — продолжал он, — заключалась в том, чтобы никто из нас не знал, что собирается делать другой. В таких случаях отмечается непогрешимая логика комитета.

— Да! — только и мог воскликнуть человек. — И какова же ваша роль во всем этом?

— Я — заместитель Повелителя Нунули на Земле.

Все это поставило Модьуна в тупик.

— Что-то я никак не могу разобраться во всем этом деле, — признался Модьун. — У меня такое чувство, что должен что-то лично сделать с вами.

Если Нунули и понял тайный смысл сказанного, то не подал виду. Он лишь поинтересовался:

— Что, например?

— Мне, наверное, следует подвергнуть вас какому-нибудь наказанию.

— Какому именно? — спросил раздраженно Нунули.

— Есть одна старая поговорка, — сказал Модьун, — «око за око».

— Но мне кажется, что это входит в прямое противоречие с вашей философией. И, кроме того, — нетерпеливо продолжало инопланетное существо, — что это даст вам?

— Правду, — ответил в замешательстве Модьун.

Ощущение, что он должен что-то сделать, быстро уступило место очевидной логике ситуации.

Нунули продолжал:

— Дело в том, что они даже не пытались защищаться. Почему вы считаете, что обязаны предпринять какие-либо действия?

— Ну… — колебался Модьун.

Он с печалью думал о собственной роли в отказе людей действовать. Было трудно судить о подобного рода сложных психических аспектах, особенно если на нем лежит вся вина за их роковые колебания в тот критический момент. Избавится ли он когда-нибудь от этого чувства?

Среди прочих вещей это в некоторой степени переносило часть ответственности с Нунули на него. И хотя это было, разумеется, нелепо, но правда заключалась в том — поскольку катастрофа уже случилась — что в будущем не должно оставаться место упрекам.

Модьун вдруг понял, что размышляет над другими аспектами дела.

— Что заставило комитет пойти на подобное? — спросил он.

— Первый номер сказал вам. Вы угрожали, что станете мешать нам.

— Но ведь это были мои слова. А не их. Разве есть логика в том, чтобы нападать на тех, кто даже и не думал выходить за барьер?

— Откуда нам было знать, что они думают? Вы-то вышли, — продолжал Нунули. — Прежде всего комитет знал, что остатки человеческой расы могут причинить массу неприятностей. Поэтому они и выбрали лучшее решение.

— Полагаю, в ваших словах есть смысл — с их точки зрения, — неохотно признал Модьун. — Но вы, как и их намерение, беспокоите меня. Возникает вопрос: должно ли существо, подобное вам, связанное с комитетом, способным на подобные действия, иметь свободу выбирать и совершать разрушительные поступки, на которые вы, очевидно, способны? Ведь вы допустили это в данном случае.

— Какие еще примеры вы можете привести? — спросило инопланетное существо.

Модьун мог думать только об одном сравнении.

— Ваши олухи, эти гиены-люди, изводили меня. Что наводит на мысль, что прежний повелитель Нунули замышлял что-то против меня.

— Гм-м! — Нунули, похоже, обдумывал эту мысль. Блестящее серое лицо немного вытянулось.

— Я скажу вам вот что. Все издевательства должны прекратиться. Остаток вашего приговора отменяется. Вы можете делать все, что хотите, отправляться куда угодно на Земле.

— Почему-то это решение меня не удовлетворяет, — заметил человек. — Но я полагаю, что оно — лучшее при подобных обстоятельствах.

— Очень хорошо. Вы можете путешествовать… в качестве обезьяна.

— Значит, есть ограничение, — заметил Модьун.

— Совсем незначительное. Какой смысл последнему человеку на Земле заявлять о своем существовании?

Модьуну пришлось согласиться, что, конечно, это не столь уж необходимо.

— Но осталось еще одно человеческое существо, — возразил он. — Женщина, Судлил. Вы сказали, что она покинула планету прошлой ночью?

— Как пояснил член комитета, который занимался всей этой проблемой, — ответил Нунули номер два, — все дело в том, что только первый номер знает, где находится женщина, а он отправился в какую-то другую часть Вселенной и никогда уже не возвратится сюда, так что для вас невозможно проследить за ней.

Модьун стоял на металлическом полу компьютерного центра с высоким потолком и ощущал вибрацию всех этих дрожащих металлических пластин сквозь подошвы ботинок. В его мозгу возник мощный импульс другого рода. Наконец он сказал:

— Интересная проблема.

— Неразрешимая, — с удовлетворением заметил Нунули.

Торжество инопланетного существа оскорбило Модьуна. Однако он понял, что это просто реакция тела, словно какой-то части его «я» был брошен вызов — как решить эту проблему. Но, конечно, все было не так. Зачем решать проблему, которую невозможно разрешить? Судлил покинула дом и, очевидно, вскоре после этого оказалась на борту космического корабля. Эта цепочка событий заводила его в тупик, потому что, как он предполагал, Судлил не имела подобных намерений.

— Наверное, — заметил он вслух, — лучше всего будет, если вы разузнаете, где она, и сообщите мне об этом.

— Не может быть и речи, — последовал короткий ответ.

— Почему вы отказываетесь?

— Вы мужчина. Она женщина, — сказал Нунули. — С нашей стороны было бы глупо позволить вам спариваться и рожать детей. Поэтому ее увезли туда, где нет мужчин, а вас оставили здесь.

Модьун отверг возможность того, что Судлил когда-либо решится на воспроизводительный процесс и позволит дойти ему до конца. Его внимание поэтому переключилось на другую мысль. Он сказал:

— Действительно ли номер первый мог захватить ее и доставить на борт какого-нибудь космического корабля?

— Ну… нет!

На сероватом, гладком как стекло лице инопланетного существа прошлась рябь, когда напряглась одна мышца, вероятно, проявление какой-то эмоции. Модьун решил, что это самодовольное смешное превосходство.

— Как указано в отчетах, она очень доверчива, — продолжал Нунули, — и, естественно, не могла проникнуть в тайные мысли моего предшественника. Поэтому, когда он пригласил ее посетить один из быстроходных кораблей комитета, она без каких-либо подозрений поднялась на борт. Даже когда женщина поняла, что корабль взлетает, она оставалась беззаботной, как сообщил впоследствии капитан корабля.

Модьун успокоился.

— Ну, конечно, — добавил Нунули. — Не все ли равно, где находится. Это как раз то, чего вы, люди, кажется, никак не поймете.

Теперь интерес Модьуна быстро угасал. Он сказал:

— Теперь я понимаю, что вы собирались причинить ей и мне вред, но, к частью, человеческая мысль превозмогла ваши злобные намерения и не допустила ничего подобного. Поэтому Судлил на корабле, и ее куда-то увозят. В будущем, когда вы будете лучше оценивать реальность, вы постараетесь разузнать для меня о ее местонахождении.

— Повторяю, этого никогда не будет, — последовал ответ.

— Я так и думал, что вы скажете именно это, — произнес Модьун. Он повернулся, безразличный ко всему. — Я имею некоторые обязательства перед ней, поэтому я могу настаивать в будущем на том, чтобы мне сообщили о ее местонахождении.

— Это не приведет ни к чему хорошему, — сказал новый Повелитель Нунули. — Я не знаю, где она находится, и комитет специально издал инструкции, чтобы подобная информация никогда не попала ко мне. Поэтому ничем не могу вам помочь, даже при всем своем желании. Которого у меня нет. И давайте закончим на этом нашу дискуссию. Если только у вас нет других вопросов.

Модьун не мог ни о чем думать.

14

Снова на улице. Еще было темно. Но приближающийся рассвет уже заявлял о себе на затянутом облаками небе. Модьун шел по пустынному сейчас тротуару. По самой улице, конечно, мчались автомобили. Все они, как видел он, были свободными, но что еще они могут делать ночью, кроме как полагаться на случай, что кому-то захочется воспользоваться их услугами. Для этого они и были предназначены.

Модьуна волновали три вещи. Первое — то, что он не знал точно, что должен чувствовать. Второе — то, что, как заметил он, его тело было не в лучшем душевном состоянии. Но третьим было то, что его ум был спокоен.

Модьун понимал, что Судлил — самка его породы. С ее прибытием приходилось считаться с проявлениями чувств другого существа. И через пару часов она наскучила ему.

Когда-нибудь, несомненно, они будут вместе и станут обсуждать будущее человечества. Но едва ли в этом есть крайняя необходимость.

«Наверное, прямо сейчас мне следует пойти поспать и дать телу необходимый отдых. А потом, утром, решу, что мне делать».

Садясь в машину, он вдруг поймал себя на мысли, что ему уже больше не хочется совершать путешествие по планете: раньше это нужно было для блага тех, кто остался за барьером… а сейчас в этом не было никакого смысла.

«Так что теперь делать?»

Не забывая о том единственном ограничении, которое установил Нунули — хранить в тайне его человеческое происхождение (почему бы и нет?) — он направил автомобиль к квартирам для приезжих. Потом, откинувшись на спинку сиденья, Модьун подумал: «Член далекого комитета проявляет непосредственный интерес».

Невероятно. Но тем не менее об этом заявил Нунули.

Непосредственный интерес к небольшой планете Земле в малонаселенном — по сравнению с количеством звезд — наружном конце Млечного Пути… Тут Модьун понял, что у него в голове созревает идея заговора против двух людей — его и Судлил. Это казалось невозможным.

Да, член комитета мог советовать Нунули, если, конечно, у него спрашивали совета. И их общая установка, несомненно, распространялась на такие бесконечно малые по их стандартам, единицы, как он. Нунули просто проявляют старание, как и положено расе хороших слуг.

Единственное человеческое существо, миролюбивый философ, безобидный, ибо хочет, чтобы все остались живыми, который никогда не нанесет ответный удар, — такая личность не представляет даже малейшего интереса для правящей, завоевавшей Галактику расы. И ввиду таких огромных расстояний ее представители даже и не должны знать о его существовании, как об отдельном индивидууме. И любой совет, который они дали своим слугам, этим Нунули, не может, сам по себе, конкретно касаться того, против кого он направлен. Так должны были обстоять дела.

Несмотря на эту безупречную логику, он не мог до конца заставить себя принять этот довод.

«Я еще подумаю об этом, позже».

Модьун вышел из машины, когда добрался в своих рассуждениях до этого места. Когда он подошел поближе к своему дому, то с удивлением увидел человека-медведя Руузба, который сидел на ступеньках крыльца. Красивый человек-животное полудремал, прислонившись к одной из поддерживающих перекладин.

Когда Модьун приблизился, он открыл глаза, моргнул и сказал:

— Эй!

Его голос прозвучал громко в ночном воздухе. Наверное, он заметил это, потому что, вскочив на ноги, сказал почти шепотом:

— Где вы были? Вы заставили всех нас волноваться!

Человек спокойно объяснил, что возникло кое-что, заслуживающее его внимания. Когда он кончил говорить, Руузб взял его за руку и потащил к одной из квартир.

Руузб постучал в дверь, и, когда сонный Дуулдн открыл ее, толкнул Модьуна в объятия человека-ягуара и стремительно вышел, бросив через плечо:

— Позову остальных.

Через пять минут все собрались в квартире Дуулдна. И Руузб зарычал своим зычным голосом:

— Друзья, у этой обезьяны не все дома, — он постучал по лбу, — потому что он нарушил условия своего заключения за два дня до истечения срока приговора. Завтра у него может быть много хлопот, а нас не будет здесь, чтобы помочь ему.

Руузб повернулся к Модьуну. Он с печалью на своем красивом лице сообщил, что они вчетвером должны быть этим утром на борту звездолета, до полудня. Взлет назначен на следующее утро.

Модьун был удивлен.

— Вы имеете в виду… что они собираются загрузить на борт миллион людей за один день?

Дуулдн заметил:

— В случае крайней необходимости они вполне способны на такое. Но начали погрузку еще две недели назад. Мы попали в число последних пятидесяти тысяч.

Руузб жестом руки призвал приятеля замолчать.

— Не отклоняйся от темы, — сказал он. — Весь вопрос в том, что мы собираемся делать с этой обезьяной. Он, кажется, ничего не знает.

Человек-лиса напротив шевельнулся.

— Вот что пришло мне в голову. А почему бы не взять его с собой?

— Ты имеешь в виду в космос? — испугался человек-медведь. Потом покачал головой. — Наверное, это незаконно.

— По чьим это законам? — промурлыкал Дуулдн. — По законам узурпирующих власть людей-гиен. — Он пожал плечами. — Когда улетает столь много людей, то никто не обратит внимания на одну лишнюю обезьяну. А он потом просто заявит, что, наверное, его документы потерялись.

Внушающий благоговейный страх человек-гиппопотам, повернувшись, внимательно посмотрел на человека:

— Эй, Модьун, а что вы думаете? Хотите лететь?

В том, что происходило, Модьуна интересовало лишь их желание поинтриговать и помочь ему. Поразительно, что всего лишь одна его фраза насчет узурпации власти людьми-гиенами разрушила их преданность гиенам. Сначала Руузб и Дуулдн, а теперь, очевидно, после прошествия некоторого времени, и Наррл с Иччдохзом — как бы это назвать? — были совращены. Всего на несколько минут маски были сняты. Еще не зная всей правды, они реагировали на малейшее открытие истины с гневом, уничтожая свою прежнюю наивность и чистоту помыслов.

Модьун вспомнил о своем приятеле-преступнике, человеке-крысе, который был вынужден украсть, когда узнал, что руководители-гиены проезжают на автомобилях лишние пятьдесят метров т, о входных дверей. Эта привилегия возмущала его.

«Действительно, им немного нужно», — подумал Модьун.

Идеальное равновесие, которое оставил человек, когда ушел за барьер, было нарушено Нунули-завоевателями. Очень плохо. Но может быть, с этим можно что-то сделать.

Модьун вдруг понял, что все четыре пары сверкающих глаз все еще с нетерпением смотрят на него в ожидании его ответа. И это напомнило ему, что сначала нужно кое-что сделать.

— Я уйду на рассвете, — сказал он. — Но вернусь сюда к девяти или к половине десятого. Это не будет слишком поздно?

Они искренне заверили его, что не будет.

На рассвете он поехал туда, где вывел его Экет месяц назад… и где он встретил Судлил. Он мысленно помнил картину местности и возможный путь, по которому автомобиль мог провезти его по бездорожью. Как он и ожидал, робот-водитель подчинился его человеческому имени.

И поэтому вскоре Модьун стоял на холме, глядя на то, что еще совсем недавно было долиной, где в своем раю жила тысяча человек. Не осталось ничего: ни садов, ни соединяющихся каналов и прудов, ни золотистых домов и площадок, которые образовывали центральную часть диаметром в милю. Исчез и внешний край построек, где находились дома насекомых и животных, прислуживавших людям.

Там, где был маленький городок с остатками человеческой расы, теперь зияла яма длиной в три мили и в полмили глубиной.

Если он собирается полететь в космос, то, наверное, когда-нибудь ему придется потолковать обо всем этом с тем самым членом этого комитета…

Внезапно Модьуну показалось, что он действительно намерен это сделать.

15

Модьун сначала не заботился о том, чтобы найти себе место постоянного проживания. Расставшись со своими четырьмя друзьями, отправившимися в назначенные им комнаты, он прогуливался по коридору и вскоре оказался у каких-то ворот… Перед ним простиралось огромное открытое пространство.

Модьун быстро оценил, что в диаметре оно было с километр и не меньше ста метров в высоту. Там повсюду росли деревья, а вдали зеленело пастбище, и, конечно, тысячи людей-животных наслаждались этим приятным видом. Похоже, это было идеальное место, чтобы провести первые несколько часов на борту звездолета. Модьун сделал шаг вперед, чтобы пройти через ворота… и обнаружил, что они заперты.

Вперед вышла женщина-животное, изящно одетая и похожая, судя по внешнему виду, на обезьяну. Она посмотрела на него с высоты своего более чем двухметрового роста и сказала:

— Эти огороженные места являются неприкосновенными, сэр. Когда столько людей на борту, то открытые пространства должны использоваться лишь в определенные часы. Если вы сообщите мне свое имя и номер комнаты, я прослежу, чтобы вам сообщили о времени, когда вам можно будет прийти сюда.

Неожиданное препятствие, но вполне понятное. Так как у него не было комнаты, то Модьун лишь покачал головой, услышав ее предложение, продолжая с неподдельным интересом разглядывать женщину-обезьяну.

— Из какой части Африки? — спросил он.

— С восточного побережья. — Она ослепительно улыбнулась. — Откуда приезжают такие красавцы, — продолжила она. — Не хотели бы поселиться вместе со мной?

Теперь Модьун определенно почувствовал к ней интерес.

— Как это можно устроить?

Женщина прелестно улыбнулась ему с очевидным желанием:

— Если женщине удается найти себе мужчину, то это дает ей право на большую постель. Их несколько в каждой общей спальне.

— Мне кажется это неплохой идеей, — согласился Модьун. — И где же эта спальня?

— Я запишу для вас, — нетерпеливо сказала она.

Модьун смотрел, как она поспешно достала из маленькой сумочки небольшой блокнот и написала изящным почерком несколько строчек в нем. Потом вырвала лист и протянула его ему.

— Вот.

Модьун взял лист, посмотрел вниз и прочитал:

— «Палуба 33, секция 193, коридор Н, спальня 287». А снизу подписано: «Трольнд».

Модьун сунул листок в нагрудный карман. Женщина-обезьяна спросила:

— Как вас зовут?

Он сообщил ей свое африканское имя, Модиунн, и закончил:

— Увидимся, когда настанет пора ложиться спать.

Наступил вечер. А потом и время сна: пора было отправляться по тому адресу, который ему дала Трольнд.

Модьун проснулся ночью оттого, что женщина-обезьяна водрузилась на него, когда он лежал на спине. Она была довольно тяжелой, и поэтому, обдумав возможность позволить ей остаться лежать на нем без всяких комментариев с его стороны, он нарушил молчание и сказал низким вежливым тоном:

— Ты проснулась?

— Еще бы, я проснулась, — ответила она спокойным низким голосом.

— Это что, обычный для обезьян из твоей части Африки способ спать? — поинтересовался он.

— О, Господи, — воскликнула она, — Что еще за нелепый вопрос? Мужчина ты или пустое место?

Модьун не понял вопроса, поэтому ответил:

— Почему бы утром нам не обсудить загадку, наподобие этой? А сейчас я хочу спать.

Последовала долгая пауза. А затем, ни слова не говоря, женщина откатилась от него к противоположному краю постели. Наверное, она и провела там всю ночь, потому что Модьун почти сразу же уснул. Когда он проснулся утром, Трольнд уже встала и что-то делала у дальней стены спальни, возле зеркала.

Модьун начал одеваться. Когда он наклонился, чтобы одеть туфли, то почувствовал вибрацию пола. Он мгновенно принял во внимание этот немаловажный факт: растрачивание такого количества энергии автоматически без его сознательного участия отметил его мозг.

И он мысленно увидел картину.

Сначала просто волны и возмущения замкнутого пространства — целые квадриллионы волн наблюдаемого визуально мира.

«Магнитные и гравитационные, — подумал он. — И, конечно… этого и следовало ожидать, корабль должен соединиться с огромными магнитными и гравитационными полями Земли, чтобы его гигантская масса оторвалась от такого массивного тела».

Итак, они взлетают. Очень легко. Просто. Ничего опасного.

При этой успокаивающей мысли мысленная картина изменилась. Он увидел человека-гиену: какого-то офицера в форме с медалями, находившегося в огромном помещении где-то на корабле. В комнате блестели механические устройства, и перед панелями приборов стояли другие люди-гиены, тоже в форме.

Картина начала блекнуть, и на одно короткое мгновение на нее наложилось гладкое серое лицо.

Нунули, лоб которого покрывали похожие на червей волосы. Глаза этого существа, словно подернутые серовато-зеленым туманом лужи, казалось, смотрели прямо на Модьуна.

А потом и он исчез.

Модьун закончил обувать ботинки и понял, что испытывает радость. Теперь, когда они взлетели, он может отправляться поесть. Он согласился со своими четырьмя приятелями-животными, что в предшествующий день ему лучше воздержаться от посещения общественной столовой, что он и выполнил неукоснительно, но вот для его нынешнего тела это представило некоторые затруднения. Теперь это следовало исправить.

Модьун поднялся и подошел к женщине-обезьяне.

— Увидимся снова ночью, — весело сказал он.

— Не смей возвращаться сюда! — произнесла женщина-обезьяна.

Модьун, который уже начал было небрежно поворачиваться, обернулся и ней и внимательно посмотрел на нее.

— Я вижу явную враждебность в твоем тоне, — сказал он. — Меня удивляет это, поскольку я вел себя с тобой очень вежливо.

— Мне не нужна такая вежливость, — последовал печальный ответ.

Неожиданно Модьун понял, что ее раздражение связано с ее загадочным поведением прошлой ночью. Он спросил:

— Все дело в этом?

— Конечно, — с желчью в голосе ответила она. — Я рассчитывала, что мужчина будет вести себя как мужчина, когда он с женщиной.

— О! — только и мог вымолвить Модьун.

Он все понял и запротестовал:

— Вы допускаете смешение видов?

— А кто собирался размножаться? — резко бросила она.

Невразумительный ответ. Но он помнил свою неудачную попытку заняться сексом с Судлил и сказал:

— Действительно, есть одна проблема, которую мне надо решить. Поэтому почему бы мне не проконсультироваться по этому поводу у своих друзей, а потом снова поговорить с тобой?

— Можешь не беспокоиться, — холодно ответила Трольнд.

Она очевидно была не в лучшем настроении. Модьун решил отказаться от обсуждения и ушел прямиком в столовую, которую заметил по пути еще прошлой ночью, сообщил компьютеру свое настоящее имя и вскоре нес тарелку к небольшому столику в углу. Когда он неторопливо ел, то вдруг заметил, что люди-гиены в форме строятся снаружи у каждого из четырех входов в столовую.

Модьун вздохнул. Опять начинается вся эта глупость.

Вдруг он поймал себя на новой для него мысли: «Сколько же еще я должен терпеть?»

Это чувство прошло, когда человек-гиена, имевший побольше, чем у остальных золотых полосок, вошел в столовую и прошел прямо к нему.

— Вас зовут Модиунн? — вежливо спросил он.

— А если и так? — спросил в свою очередь Модьун.

— С уважением я прошу вас пройти со мной в жилище Нунули, Повелителя этого корабля.

Клокотавшие где-то внутри него эмоции значительно охладили тон этой вежливой просьбы. Они не испарились полностью, однако автоматически он стал вести себя повежливее.

— Что он хочет? — спросил Модьун.

— Он хочет задать вам несколько вопросов.

— Мне в голову не приходит ни единого стоящего вопроса, который он мог бы задать и на который я мог бы ответить. Поэтому я отвечаю вам «нет» и отказываюсь идти с вами.

Человек-гиена казался сбитым с толку.

— Но, — запротестовал он, — разве могу я вернуться с таким ответом? Насколько мне известно, он ожидает, что я применю силу, если убеждение не может. Хотя таких инструкций я не получал.

Модьун с достоинством ответил:

— Передайте этому джентльмену, что, если он выделит мне каюту на борту этого корабля и нанесет мне визит, я приму его.

Офицера-гиену, кажется, эти слова успокоили.

— Благодарю вас, — сказал он. — Мне нужен был какой-то ответ.

После чего он удалился.

Вот и все. Время шло, и никаких известий. Это казалось странным. И тут Модьун подумал, что Нунули — интриганы, и несомненно у них был какой-то план, связанный с его арестом на Земле. Хотя трудно было вообразить себе какой именно. Наконец, когда ничего другого не оставалось, он решил поискать своих друзей.

Их спальня была аналогичной той, в которой спала Трольнд — за исключением того, что тут были одни мужчины. При первом осмотре этой огромной комнаты с рядами многоярусных коек, он не заметил ничего, чтобы говорило о присутствии его друзей. Модьун прошел к кровати, где человек-мышь и человек-лиса размером поменьше Наррла играли в карты, и спросил о своих приятелях.

Их мгновенная реакция удивила его. Человек-мышь выронил карты на постель, вскочил на ноги и пронзительно завопил другим людям, находившимся поблизости:

— Этот парень ищет ту четверку!

Половина людей в комнате услышала эти слова. И каждый из них поднялся. А те, кто был на дальних койках, привлеченные этой суматохой, встали либо озирались. Несколько даже поднялись на ноги.

Слева от Модьуна дородный тип, чье лицо отдаленно напоминало тигриное, махнул ему приглашающе и сказал:

— Подойдите сюда!

Модьун, хотя и был сбит с толку, тем не менее выполнил его приказание. Сзади человек-мышь завизжал:

— Они арестованы. И нам были даны указания допрашивать любого, кто придет и станет искать их. Кто вы?

16

«Такое дурачье», — подумал Модьун. И это было хуже всего в сложившейся ситуации. Он автоматически повернулся и посмотрел на дверь, через которую вошел.

Но этот путь уже был отрезан — семь человекоподобных существ оказались между ним и дверью за те мгновения, что прошли между первым воплем человека-мыши и его ответом на команду человека-тигра. Это делало невозможным его мирное отступление из зоны возможного насилия, чего требовала от него его миролюбивая философия.

Модьун смирился с неизбежностью столкновения.

Буйная толпа. Пока он стоял в нерешительности, толпа полуживотных окружала его, толкая друг друга. Когда они оказались совсем близко от него, он тут же почувствовал неприятный запах животного пота. Тем не менее, ему не пришло в голову выключить обонятельные рецепторы. Не сопротивляясь, Модьун позволил оттеснить себя в угол. Это стало ожидаемой им частью первоначальной неудачной попытки уйти отсюда.

Откуда-то из толпы человек-тигр ударил Модьуна в лицо. Быстрый удар, который он отбил, так что лапа взлетела выше головы. Боль была незначительной, но само намерение возбудило его.

— За что? — спросил он.

— Ты грязный, вонючий, что еще надо? — последовал ответ. — И мы знаем, что делать с предателями и их друзьями, не так ли? Говорю, нужно убивать таких как ты!

Крик подхватили те, кто был поблизости:

— Убить его!

При этом несколько сильных ударов обрушились на плечи и голову Модьуна. Он уклонился от ударов, с сожалением понимая, что его тело, несомненно, будет защищать себя, когда давление станет достаточно большим. Поэтому он подавил боль, поднял левую руку, чтобы отражать удары их кулаков, и, поскольку он был достаточно неуязвимым, ударил человека-тигра в челюсть. Он ощутил удар, как толчок в суставы, отразившийся в плече. Боли не было, только сотрясение.

Поскольку боли он не чувствовал и не имел никакого опыта, он ударил, ничуть не сдерживаясь. А потом с испугом смотрел, как огромный человек-животное, шатаясь, сделал назад с десяток шагов и с грохотом упал на пол.

Все, буквально все, повернулись и посмотрели. Они тоже не умели драться и поэтому отодвинулись от Модьуна, и перестали обращать на него внимание; раскрыв рты, они стояли и смотрели на тело своего товарища.

Появился проход — достаточный, чтобы можно было идти, не пробивая себе путь кулаками, а пользуясь их временной нерешительностью. И Модьун направился к поверженному существу, огибая застывших от удивления людей-животных. Он прошел мимо них, наклонился и помог ошеломленному человеку-тигру подняться на ноги.

— Прошу извинить меня, — сказал Модьун. — Я только хотел задать вам несколько вопросов.

Огромное существо быстро приходило в себя.

— Вот это был удар! — с уважением воскликнул он. Потом повторил: — Вопросы?

Модьун высказал удивление их враждебным отношением.

— С каких это пор преступление — быть знакомым с кем-то? — спросил он.

И этот вопрос остановил излияния человека-тигра.

— Ну… — с сомнением начал было он и умолк. Потом повернулся к своим приятелям. — А что вы думаете, друзья?

— Но он знаком с преступниками, — ответил человек-мышь.

— Да. — Человек-тигр пронзительно посмотрел на Модьуна, став внезапно намного агрессивнее. — Что вы на это скажете?

— Вы сказали, что их арестовали? — спросил Модьун.

— Да, конечно.

— Взяты под стражу?

— Да.

— Значит, их должны будут судить. Их вина еще не доказана. — Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил: — Они имеют право на разбирательство в суде присяжных среди себе подобных, то есть вас, ребята. Двенадцать человек, выбранных среди вас, и судья в присутствии публики — то есть остальных из вас — выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят, подтверждают ли эти показания утверждения обвинения.

Модьун умолк.

— В чем их обвиняют? — спросил потом он.

Никто не знал этого.

— Ну, — со злостью сказал Модьун, — вам должно быть стыдно, всем вам. Признать человека виновным, не зная даже его преступления.

Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала ему яснее.

— Друзья, — начал он, — мы должны обеспечить этим четверым, которые являются такими же обычными людьми, как вы или я, справедливый суд.

Они были только людьми-животными, к тому же тупоумными. И они покинули идеальный мир, где от них требовался только минимум работы. В некотором смысле руководство людьми-гиенами и Нунули, вероятно, шло им на пользу: они чувствовали поддержу и получали пищу для размышлений. Создавали видимость работы.

На таких существ — как Модьун уже успел заметить — мгновенно производило впечатление все, что казалось справедливым. Тоже произошло и сейчас.

— Вы правы. Именно это мы и собираемся выяснить.

Общий хор голосов выражал согласие. Люди-животные повернулись и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.

Люди-животные разбились на небольшие группы, возбужденно беседуя между собой. Никто, кажется, и не заметил, как Модьун прошел к двери, через которую вошел и, осторожно осмотревшись, вышел в коридор.

Потом он пошел быстрее, взволнованный тем, что узнал о таинственном аресте своих друзей, но по крайней мере ему никто не мешал предпринять кое-какие действия по этому поводу.

Которые самому ему еще не казались ясными.

«Моя проблема в том, что я философ», — эта мысль была новой для него — думать об этом, как о проблеме.

Некоторое время после этого он бродил и бродил в темноте — мысленной темноте. Он автоматически ускорил шаг, что было вызвано его глубоким внутренним расстройством. Вскоре его внимание акцентировалось на быстром движении.

Затем, наконец, он еще раз осознал, что на телесном уровне он любит эту четверку и их затруднительное положение беспокоило его на этом уровне.

Модьун побежал.

Все быстрее и быстрее.

Сердце его заколотилось, дыхание стало неровным, он сознавал, что это клокотавшие в нем эмоции, связанные со случившимся с его друзьями-животными, ускользают. Модьун понял, что это было ответной химической реакцией определенных желез, которые с тех пор, как он вырос, определяли в основном его поведение. С грустью он отметил, что подобные химические вещества, выделяемые железами в кровь — и среди них адреналин — можно разогнать мышечной активностью.

Когда он бежал, ощущение, что он должен сделать что-то, исчезло.

Снова став философом, Модьун с улыбкой вспоминал те еще недавно казавшиеся такими серьезными побуждения, что едва не вовлекли его в дело, которое на самом деле ничего не значило для него.

Это была старая догма сторонников мирных отношений: нет предела безумству не умеющих сдерживать себя людей, и поэтому никогда не позволяйте втягивать себя в их конфликты, не отражайте ударов и не наносите ответных, избегайте эмоций.

Пусть они победят.

Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, порою это кажется неприятным, но ведь, если не давать втягивать себя во всякие конфликты, или по крайней мере сделать свое участие в них минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если при этом кое-кто пострадает, все равно это лучше.

Вновь согласившись с основными положениями своей философии, Модьун перешел на шаг.

Теперь он был голоден. Модьун вошел в ближайшую из многочисленных столовых.

И когда он сидел за столиком и ел, он снова увидел то же самое небольшое представление, что и этим утром, — людей-гиен в форме, выстроившихся снаружи каждого входа столовой. А затем тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул ему какой-то документ.

Внешне документ был очень похож на повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение он ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то в районе копчика. Он понял — гнев, и поспешно спросил:

— Что это?

— Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех человек, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имевшего на то разрешения властей. Судебное разбирательство начнется завтра утром в девять часов в месте, указанном в повестке.

Не только каждое предложение, но каждая отдельная часть того, что произносил человек-гиена, звучали разоблачающе. Модьун только округлил рот и из него выскакивало: «О! О! О!» И это неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.

Теперь он знал, почему их арестовали.

Очевидно на Земле шпионы заметили его связь с этой четверткой. Поэтому в ту же минуту, когда он Модьун, был обнаружен на борту корабля (несомненно, компьютером столовой), кто-то решил, что его друзья и были теми, кто помог ему пробраться на корабль.

Трудно угадать исход такого суда. Но, несомненно, Нунули-Повелитель начал одну из своих хитрых игр. В конце концов теперь выяснится тайная цель Нунули.

Гиена-офицер сказал с уважением:

— Меня просили обеспечить ваше присутствие на суде в качестве свидетеля.

Модьун колебался. Но что еще он мог сделать? Он постоянно думал о том, что должен позволить этим негодяям делать все так, как они того желают. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться — такова была его философия.

Тем не менее Модьун помнил и то, к чему еще час назад призывал людей-животных. И, хотя обвинение не казалось очень серьезным и, вероятно, было только частью другого, большего плана, направленного против него, он задал главный вопрос:

— Это будет суд с присяжными и судьей?

— Да.

— Вы уверены? — настаивал Модьун. — Вы понимаете, что это означает?

— Судья и двенадцать присяжных рассмотрят свидетельские показания, а у обвиняемых будет адвокат по их выбору.

Возможно, это действительно будет справедливый суд.

— Хорошо, — сказал человек. — Я буду там.

— Благодарю вас.

После этого офицер сунул руку в карман и, вытащив еще один сложенный листок бумаги, передал ему.

Модьун подозрительно посмотрел на бумажку.

— Что это? — спросил он.

— Мне было сказано, что если вы согласитесь выступить в качестве свидетеля, то вам будет выделена каюта, как вы просили сегодня утром. Здесь указан номер каюты и ее местонахождение.

Модьун взял бумажку с заметным облегчением. Он уже беспокоился, где же проведет вторую ночь.

— Пожалуйста, — произнес он, — передайте мою благодарность Нунули-Повелителю. Скажите ему, что я ценю его любезность.

Как и было обещано, суд начался точно в девять часов на следующее утро, и в качестве первого свидетеля был вызван Модьун.

17

Зал суда был устроен так, как Модьун и представлял себе по описаниям обучающих машин.

Двенадцать присяжных, все люди-гиены, сидели на скамье для присяжных, поставленной вдоль одной стены. Судья — тоже человек-гиена — облаченный в мантию, сидел на скамье. Место свидетеля, куда вызвали Модьуна, находилось слева от судьи. Гиена-прокурор сидел за одним из столов справа, а гиена-адвокат — за другим. Прямо перед Модьуном за специальной загородкой сидели четверо подсудимых, за ними в ряд выстроились гиены-офицеры полиции. Прямо напротив различных слуг закона, за низкой оградой, располагалось несколько десятков рядов стульев, и на них сидела публика.

Все было устроено так идеально, что, когда прокурор поднялся и тут же начал говорить, голос его прозвучал как-то резко в этой тишине:

— Этого свидетеля зовут Модиунн. Он обезьяна из Африки, и он нелегально проник на борт этого корабля с помощью четырех обвиняемых. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, или, другими словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью для всех четырех обвиняемых.

Он обращался с этими словами к присяжным. Потом повернулся к адвокату и сказал:

— Что может сказать свидетель в оправдание их ужасного преступления?

Адвокат, не вставая, ответил:

— Свидетель признается в том, что все ваши утверждения — правда. Продолжайте судебное разбирательство.

— Возражаю! — заорал Модьун в этот момент. Он весь горел с головы до ног. Со слабым удивлением он понял, что дрожит.

— Возражение отклоняется, — как-то слишком уж вежливо произнес судья. — За свидетеля говорит адвокат.

Модьун воскликнул:

— Я протестую против этой пародии на судебное разбирательство. Если оно будет продолжаться так и дальше, я откажусь выступать в качестве свидетеля.

Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным:

— Что, по-вашему, неправильно в суде?

— Я требую, чтобы вопросы задавались непосредственно свидетелю и чтобы ему было позволено отвечать на них самому.

— Но это неслыханная вещь, — запротестовал судья. — Ведь это очевидно, что адвокат, который знает закон, может отвечать более квалифицированно, чем свидетель.

Тут ему в голову, похоже, пришла новая мысль.

— Да, — продолжал судья, — вы ведь из Африки. Ваши требования, они что, у вас в порядке вещей?

Модьун глубоко вздохнул. Его потрясло, какие умственные усилия приходится прикладывать судье, когда он должен выходить за рамки тех простых истин, по которым живут люди. Но Модьун отказывался соглашаться с чем-то, более нечестным, чем неправильное произношение его имени. Или фальшивая идентификация себя в качестве обезьяны. И все. В остальном он требовал только правды.

Модьун сказал:

— Я требую, чтобы суд совещался по правилам, установленным человеком.

Последовала долгая пауза. Наконец судья подозвал к себе прокурора и адвоката и они втроем о чем-то стали шептаться. Затем оба юриста возвратились к своим столам. Когда они уселись, судья своим вежливым голоском обратился ко всем присутствующим:

— Поскольку показания этого свидетеля являются важными, мы решили согласиться на примитивную процедуру, к которой он привык в своей родной стране в Африке. — Судья повернулся к Модьуну и сказал ему с упреком: — Я искренне надеюсь, что вы потом извинитесь перед адвокатом за оскорбление, которое вы ему здесь публично нанесли. — После чего он вежливо продолжил: — Каким образом у вас происходят заседания суда, мистер Модиунн?

— Правильная процедура… — начал было Модьун, однако судья перебил его:

— Там, откуда вы прибыли.

— … Давным-давно установленная человеком, — продолжал Модьун, — заключается в том, что прокурор должен задавать мне ряд относящихся к делу вопросов, и каждый раз ждать моего ответа.

— Какого рода вопросы? — спросил человек-гиена на скамье, который, очевидно, готов был пойти на уступки, но находился в замешательстве.

— Сперва он должен узнать мое имя, — сказал Модьун.

— Но мы знаем ваше имя, — последовал удивленный ответ. — Оно написано на этой повестке.

— Такие факты должны устанавливаться во время непосредственного допроса, — твердо сказал Модьун.

Судья засомневался.

— Такой метод может задержать нас здесь на весь день.

— Может, даже на неделю, — заметил Модьун.

Почти у каждого в зале суда вырвался вздох удивления. И судья, мгновенно позабыв о своей вежливости, резко ответил:

— Это невозможно!

Но после еще одной паузы он обратился к прокурору со словами:

— Продолжайте, сэр.

И тот вышел вперед. Он выглядел неуверенно. Однако он задал главные вопросы:

— Как вас зовут?

— Действительно ли вы обезьяна из Африки?

— Тот ли вы человек, которого обвиняемые нелегально провели на борт этого корабля?

— Знаете ли вы, в чем обвиняют подсудимых?

Именно при этом вопросе Модьун впервые попытался сопротивляться, беря на себя, или пытаясь сделать это, роль одновременно как свидетеля, так и адвоката.

18

— Я протестую против такой постановки вопроса. То, в чем обвиняют подсудимых, не является преступлением по законам, которые установили люди, прежде чем удалиться за барьер и оставить остальную Землю своим друзьям, людям-животным.

Так аргументировал свое мнение Модьун. Потом он продолжал:

— Если это и проступок, то лишь совсем незначительный, и наказание за него не может быть большим, чем заключение в каюте на два или три дня.

Тут его прервал судья, заявив, что обвиняемые виновны в преступлении, караемом смертной казнью по определению.

— Определению? — переспросил Модьун.

— Да, определению, — подтвердил судья.

— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.

Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и сорочке с высоким воротником, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «…следует считать уголовным преступлением, караемом длительным тюремным заключением, штрафом или смертью».

— Разрешите мне посмотреть, — попросил Модьун.

Служащий посмотрел на судью, и, когда тот кивнул, передал том Модьуну. Модьун перечитал сроки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, и, бросив торжествующий взгляд на судью, сказал:

— Это не тот закон, что был установлен человеком, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.

Гиена-судья сказал:

— Я заявляю, что закон правильный и подходящий.

Его голос явно был уже не таким вежливым.

— По моему мнению, — возразил Модьун, — вы должны признать обвиняемых невиновными на том основании, что преступление не доказано.

— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал судья. — Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.

Он говорил с раздражением.

Едва ли это был подходящий момент, чтобы уйти, поэтому Модьун сказал:

— Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос.

Судья повернулся к гиене-прокурору.

— Продолжайте допрос этого важного свидетеля, — сказал он.

— Каким образом вы оказались на борту этого корабля? — спросил прокурор.

— Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов и подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из кабины лифта в какой-то коридор. Я к тому времени уже не сомневался, что благополучно поднялся на борт корабля и не могу сказать, что ошибся, — закончил Модьун.

В зале суда воцарилась тишина, когда фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Однако вскоре он взял себя в руки и сказал:

— Посмотрите на скамью подсудимых.

Модьун подчинился и, конечно, увидел своих четырех друзей.

— Вы узнаете этих людей? — спросил прокурор.

— Да, всех, — ответил Модьун.

Арестованные с шумом задвигались. Наррл осел в кресле, словно его ударили.

— Соблюдайте порядок в суде, — закричал судья пронзительным голосом.

Прокурор продолжал:

— Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, — он махнул в сторону арестованных, — когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?

С того места, где он сидел, человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие на местах для публики. Он чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье.

— Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается огромное значение. Как будто каждый автоматически предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?

Высокое худое существо наклонилось к нему:

— Ваша обязанность как свидетеля только правдиво отвечать на вопросы. Какие выводы я смогу сделать в своем окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.

— И все же, — возразил Модьун, — вы — член малочисленной группы, которая захватила все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебные разбирательства и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, то я с огромной радостью отвечу на этот вопрос.

— Он будет беспристрастным, — сказал судья.

Модьун покачал головой.

— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но как вы можете убедить меня, принимая во внимание то, что вы член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных.

— Боюсь, что мне снова придется попросить вас либо давать показания, либо уйти, — холодно сказал судья.

— Да, я буду давать показания, — пообещал Модьун.

— Очень хорошо. Так каким будет ваш ответ?

— Арестованные были со мной, когда я поднимался на корабль.

— Аааааааааах! — выдохнула аудитория, отреагировавшая, как один человек, и это прозвучало, словно много существ одновременно вздохнули.

Судья постучал молотком, призывая к порядку. Когда наконец в зале суда снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:

— Я понимаю, что из моих слов можно предположить, что связь четырех арестованных со мной, — важная улика против них.

— А что еще можно предположить? — спросил судья, едва скрывая свое торжество.

Человек с жалостью смотрел на него.

— То, что я сопровождал их, не может служить обвинением против них. Допустим, что хотя они и были со мной, но не догадывались о моих намерениях. — Модьун махнул рукой. — И можно привести еще с десяток подобных предположений.

Судья кивнул прокурору.

— Продолжайте допрос этого свидетеля и особенно обратите внимание на те вопросы, которые он поднял. Он, кажется, наконец-то решил отвечать честно, поэтому добейтесь от него правды.

В этом был смысл, Модьун должен был признать это. Хотя он мог философски рассуждать о правде, все дело было в том, что он не собирался лгать о происшедших в действительности событиях. Поэтому прокурор вытягивал из него одно признание за другим. Наконец, выяснилось, что да, действительно, четверо обвиняемых знали заранее, что он собирается попасть на борт звездолета; да, действительно, один из них предложил это, и остальные согласились.

Когда Модьун закончил, судья бросил взгляд на защитника:

— Есть вопросы к вашему свидетелю, сэр?

— Нет, — последовал ответ. — Признаюсь, что не вижу смысла продолжать дальше это судебное разбирательство.

— Я согласен с вами, — произнес судья.

После чего повернулся к арестованным.

— Встать! — приказал он.

Четверо обвиняемых неуверенно поднялись.

Судья продолжал:

— Ваша вина установлена благодаря этому свидетелю… — начал было он, однако громким возгласом Модьун остановил его:

— Эй!

Судья не обратил на него внимания и твердым голосом продолжал:

— Поэтому я приказываю, чтобы всех вас четверых отвели в камеру…

— А как насчет присяжных? — резким голосом закричал Модьун. — Считается ведь, что это суд присяжных.

— … и держали там одну неделю, пока вы будете ждать ответа на апелляцию в верховный суд. Если верховный суд вас не помилует, то ровно через неделю, начиная с сегодняшнего дня, вас четверых расстреляет группа стрелков, использующих N-энергетическое оружие.

Судья махнул полицейским в форме, которые стояли рядом с арестованными.

— Увести осужденных, — приказал он.

Потом он снова повернулся к Модьуну и вежливым тоном добавил:

— Я хочу поблагодарить вас за ваши честные свидетельские показания, которые помогли установить, что эти четверо обвиняемых действительно виновны в предъявляемом им обвинении и нам не нужно проводить дальнейшую бюрократическую процедуру.

— Да-а-а, — с сомнением протянул Модьун.

19

«Я сделал все, что мог», — уверял себя Модьун. Ему ничего другого не оставалось теперь, кроме как позволить событиям идти своим чередом.

И все же весь остаток дня, когда проходило судебное разбирательство, его тело оставалось неприятно разгоряченным. Что, несомненно, было нездоровой реакцией его желез на то, с чем не мог согласиться его идеальный с философской точки зрения мозг. И в привязанности его тела к Руузбу и остальным самым нелепым было то, что он встретился с ними совершенно случайно.

«Не то, чтобы я выбрал их за какие-то особые качества, которые впоследствии обнаружил в них», — мелькнула у него мысль.

В день своего выхода из-за барьера он остановил автомобиль, где находилось четверо существ, и занял одно из двух свободных сидений. Вот и все, с чего началось их знакомство. Между этой четверкой в автомобиле и любыми другими людьми-животными нет разницы.

«Это, — убеждал он себя, — реальное отображение моих отношений с ними».

И тем не менее его тело оставалось более разгоряченным, чем обычно.

Утром на четвертый день после суда раздался звонок в дверь. Открыв дверь, Модьун увидел офицера-гиену в форме. Он вежливо сообщил ему, что «четверо осужденных получили отказ в ответ на апелляцию верховному суду. Поскольку он проходил по делу как главный свидетель, то суд настоял, чтобы ему сообщили об этом решении».

Модьун уже собрался было поблагодарить офицера и закрыть за ним дверь, когда вдруг понял, что его лицо покраснело от этой новости. И поторопился сказать:

— Я хочу посетить осужденных перед казнью. Можно это устроить?

— Буду только рад навести справки от вашего имени, — ответил офицер, — и сообщу вам решение.

Выяснилось, что он может это сделать, и ему дали разрешение посетить осужденных перед казнью вечером на шестой день после суда.

«Они ведут себя очень любезно и законно во всем этом деле», — был вынужден признаться Модьун. Похоже, он совсем ошибался, когда думал раньше, что все это — какой-то хитрый план, нацеленный против него.

Снаружи тюремная камера выглядела просто, как обычная спальня, которая запиралась на замок. Перед дверью сидел гиена-караульный. Он внимательно прочитал разрешение на посещение Модьуном осужденных, после чего отпер дверь, подождал, пока тот войдет, а потом запер ее за Модьуном.

Несколько секунд ему казалось, что в камере никого нет. А потом неожиданно с низкой койки спустилась пара ног и Модьун увидел Наррла, выпрямившегося с приглушенным восклицанием:

— О Господи, посмотрите, кто здесь!

Вслед за этими словами поспешно показались и остальные три пары ног, и еще три знакомых лица людей-животных показались на нижних койках. Все четверо поднялись, подошли к посетителю и пожали ему руки.

Оглядываясь. Модьун увидел, что вообще-то имеются различия между этим помещением и другими спальнями: за койками был альков, и там находились стол и знакомое устройство из столовой.

Модьун робко сказал после краткого осмотра:

— Мне казалось, что лучше зайти попрощаться.

Большая слеза покатилась по щеке Руузба. Кожа его, кажется, приобрела бледный цвет, и он не очень хорошо выглядел, о чем свидетельствовали впалые щеки.

— Спасибо, дружище, — произнес он сдавленным голосом.

Модьун посмотрел на него с заметным удивлением.

— В чем проблема? — спросил он. — Каждый должен уйти, рано или поздно. Так почему бы не сейчас? — Потом Модьун поправился: — То есть завтра.

После этих слов наступило молчание. Затем Дуулдн подошел и остановился перед Модьуном. Щеки его горели двумя огромными розовыми пятнами. Он сглотнул, очевидно сдерживая свои эмоции, и сказал:

— Дружище, у тебя довольно странные взгляды.

Он помрачнел и продолжил:

— Модиунн, никогда раньше не встречал я обезьяны, похожей на тебя. Ты сидел в свидетельском кресле и наговаривал на нас.

— Но ведь правда всегда правда, — защищался Модьун.

В этот момент он понял, что замечание, высказанное человеком-ягуаром, отнюдь не дружеское.

— Ты ведь не сердишься за случившееся, правда? — спросил Модьун.

Розовые пятна начали блекнуть. Дуулдн вздохнул.

— Сначала я был зол как черт. А потом подумал: «Ладно уж, это же мои милый глупый друг, обезьяна, и снова говорит не то, что надо». И мой гнев прошел. Правильно, друзья? — он посмотрел на своих спутников.

— Да, — с печалью ответили Наррл и Иччдохз. Руузб молчал, уставившись в пол и потирая глаза.

Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун чувствовал необходимость попытаться перевоспитать их.

— Сколько вам лет? — поинтересовался он у каждого. И впервые узнал, что их возраст колеблется от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался старше всех, а человек-гиппопотам — самым младшим. А средняя продолжительность жизни у людей-животных составляла приблизительно шестьдесят лет.

— Итак, — рассуждал Модьун, — вы все уже прожили, грубо говоря, половину обычной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит сражаться.

Озабоченность появилась на их лицах.

Наконец человек-лиса в сердцах воскликнул:

— Подумать только, я попал в такие неприятности только потому, что захотел стать твоим другом!

Человек был поражен. Он не видел связи между этими двумя обстоятельствами.

— Вы намекаете, — сказал он, потрясенный, — что есть причинно-следственная связь. Но я так не думаю. Вы делали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что сами посчитали нужным. Рационально рассуждая, следует признать, что между этими двумя событиями нет никакой связи. Только в ваших головах существует эта связь. На самом же деле ее нет.

Модьун видел, что его друзья его не понимают. Они просто потупили взоры и выглядели еще более несчастными, покорившись своей судьбе. Модьун почувствовал к ним жалость.

— Вы должны понимать, — продолжал он, — что никто так и не постиг смысла жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к небольшой группе, в которой каждый отдельный индивидуум несет в себе всю совокупность генов, то есть полную генетическую наследственность своей расы и ждать. Поскольку на Земле остается много представителей ваших видов, то нет причин, по которой вы должны дорожить своим существованием. Да и довольно велика возможность того, что в этом завоевательном путешествии вас все равно убьют.

После этих слов в дверь громко постучал караульный.

— Всем посетителям выйти! — крикнул он резким голосом через огороженное решеткой окно в металлической двери.

— Одну минуту! — попросил Модьун и повернулся к своим друзьям. — Ну, что вы скажете?

Большая слеза проползла по щеке Руузба.

— Прощай, друг, — произнес он. — Я не понимаю твоих слов, но думаю, что у тебя добрые намерения.

Руузб протянул руку.

Модьун вздохнул, увидев этот жест Дуулдна.

— Должен признаться, — сказал Модьун, — что если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду. Не стоит проходить через то, чему вы так упорно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Это ведь так, не правда ли?

Четверо людей-животных внимательно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.

— Каким образом нам удастся выйти вместе с тобой? — спросил он. — Ведь снаружи вооруженный охранник.

Человек отмахнулся.

— Я только сделаю так, что он вас пропустит — минимальное воздействие на его мозг — и мы продолжим нашу дискуссию у меня в каюте.

«Естественно, — подумал Модьун, — власти как-то отреагируют на эти самовольные действия. Поэтому, наверное, сейчас для меня было бы лучше сразу поговорить с Нунули-Повелителем».

Примерно через час после того, как его четверо приятелей вместе с ним проследовали в его каюту, раздался звонок. Открыв дверь, Модьун обнаружил за дверью высокопоставленного офицера-гиену в форме.

— Мне снова, — шепотом обратился он к человеку, — было приказали попросить вас прийти и побеседовать с Нунули-Повелителем. Вы при тете?

Модьун вышел в коридор, устанавливая защитный энергетический барьер вокруг каюты, и ответил:

— Я готов незамедлительно отправиться.

Потом он закрыл дверь за собой.

20.

Модьун шел за офицером-гиеной по коридору и думал: «Я должен доказать Нунули, насколько нелогичным было это судебное разбирательство».

Пока они поднимались в кабине лифта, Модьуну казалось, что жизнь станет намного более сложной, если ему придется защищать своих четверых друзей-животных и самого себя всю оставшуюся часть этого путешествия Когда они шли по свободному пространству от первого лифта ко второму, он подумал: «Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».

Когда второй лифт остановился, офицер-гиена быстро посмотрел на панель управления. Когда на ней замигала белая лампочка, он нажал на кнопку. Бесшумный механизм разомкнул двери, и офицер-гиена заметил:

— Вы войдете один. Это будет частная беседа.

Когда Модьун прошел вперед, дверь мягко закрылась за ним. Не оглядываясь, он прошел в комнату, занимавшую не более десяти квадратных метров. В ней ничего не было, кроме чего-то, похожего на матрац. Он валялся на полу. На нем на спине отдыхал Нунули.

Модьун сразу понял, что это был незнакомый ему Нунули, отличающийся от тех двоих, с кем он общался на Земле. Что, разумеется, и было естественно: один Нунули нужен на таком корабле, как этот, еще один — на Земле По крайней мере, по одному в каждом месте, где необходимо руководство.

— Вы пришли ко мне, — произнесло инопланетное существо на полу, — тогда, когда я отдыхаю от всех своих многочисленных обязанностей.

Модьун огляделся еще раз, пытаясь найти выход в другое помещение. Или что-то другое. На первый взгляд ничего похожего не было.

— Это ваша каюта? — спросил Модьун.

— Да.

— Здесь вы живете во время путешествий на этом корабле? — не отставал Модьун.

— Да.

Туго натянутая серая кожа на продолговатом лице, казалось, немного подернулась, как бы непроизвольно. Это было проявлением охвативших Нунули чувств, но понять их было несколько трудновато. Нунули продолжал:

— Наверное, эта каюта кажется вам более аскетичной, чем та, что я выделил вам?

— Просто любопытно, — ответил Модьун. — Похоже, ваш комитет требует от своих представителей, чтобы они не проявляли ненужного интереса к роскоши или другим признакам власти.

И снова выражение лица существа, лежавшего на матраце, изменилось. Всего лишь на мгновение, однако Модьуну оно показалось похожим на улыбку высокомерного превосходства, которую он отметил на втором Нунули-Повелителе Земли.

— Мы и так были уже расой аскетов, когда комитет выбрал нас для своих высших целей, — сообщил инопланетянин. — Все, что нам было нужно… — Нунули остановился, потом пробормотал: — Неважно.

— Несомненно, — кивнул Модьун, — ваш вид пришел к окончательному правильному выводу, что все во Вселенной происходит по какой-то причине. Так зачем приобретать имущество, кроме минимума простых вещей, необходимых для выживания. Не так ли?

— Нет.

Нунули по-прежнему лежал на матраце. И через несколько секунд стало ясно, что ему не хочется распространяться на эту тему. Модьун принял этот отказ спокойно и произнес:

— Я с уважением отношусь к вашей тайне.

— Естественно, — согласился Нунули — Мы улучшили человеческую расу, чтобы она проявляла подобное уважение к правам других существ. Мы заметили это качество в людях и развили его с целью создания необходимого эффекта. И это нам удалось. Поэтому в ваших словах нет ничего удивительного.

— Внутри меня есть чувство, которое говорит мне, что ни одна связь не является автоматически полностью односторонней, как вы считаете. Например, меня раздражает ваша логика в связи с судом над моими четырьмя друзьями.

— Да вы же не знаете, какова она, моя логика, — последовал резкий ответ.

— Верно. Но тем не менее, это очевидно. Вы устроили суд над четверкой людей-животных с Земли из-за той незначительной роли, которую они сыграли в моем появлении на этом корабле.

— Что же нелогичного здесь?

— Корабль строился на Земле, не так ли? — спросил Модьун.

Похоже, этот вопрос удивил Нунули.

— Да, разумеется. Мы всегда, если удается, используем местные заводы и материалы.

— Вашими работниками были земные животные? — не отставал Модьун.

— Естественно. Кто же еще? Комитет настаивает, чтобы мы обходились местной рабочей силой.

— Тогда какие возражения могут быть у вас? — спросил Модьун. — По определению я имею право находиться на этом корабле.

— Не понимаю ваших доводов, — последовал холодный ответ.

Модьун широко развел руки в сторону.

— Земля принадлежит человеку и в меньшей степени животным, которых человек поднял от их дикости. Поэтому этот корабль, который собирался на Земле людьми-животными, принадлежит человеку и в меньшей степени животным. А я — единственный человек на борту этого корабля, поэтому он принадлежит мне.

— Земля — планета, которую мы завоевали, — с гордостью произнес Нунули. — Поэтому человек на ней ничем не владеет.

Модьун упрямо покачал головой и почувствовал, что его глаза слегка сузились — реакция тела, несколько удивившая его, потому что это был эмоциональный протест против иной точки зрения.

— Я еще не смирился с победой Нунули, — сказал Модьун. — Пока я существую, корабль принадлежит мне Однако, — он умолк на несколько секунд, — все это не имеет большого значения. Я пытаюсь отыскать наилучший выход из создавшегося положения. Я ищу одну женщину, которую — у меня есть основания так считать — один ваш коллега увез с Земли и переправил в какое-то другое место. Если вы сможете доставить меня к ней, то я с радостью покину этот корабль, где бы она ни находилась.

— Это совершенно невозможно, — ответило существо на полу. — Давайте теперь вернемся на некоторое время к вашей логике. Ее ошибочность в том, что вы не знаете о еще одной нашей цели насчет вас. Вы знаете, сколько дней уже прошло с момента отлета этого корабля с Земли? — В его голосе чувствовалась ликующая нотка.

— Около недели, наверное, — ответил Модьун.

Ему пришлось признаться самому себе, что он слегка обескуражен этим неуместным вопросом.

Существо снова обрело спокойствие, широко раскрыв зеленовато-серые глаза, а серая кожа на его лице слегка ослабла.

— Этот корабль преодолел, — сообщил Нунули, — примерно четыреста световых лет И несколько раз менял курс специально для того, чтобы нельзя было определить направление, откуда он отправился в путь.

Он остановился, как бы предоставляя Модьуну возможность как-то отреагировать И насколько очевидным для инопланетянина казалось то, что человека должна расстроить эта информация, что Модьун решил не разочаровывать его в этом. Сам же подумал «Хотя, конечно, без всякого сомнения это мудро — лишать своих потенциальных врагов каких-либо сведений о планете, откуда прибыл нападающий корабль».

По блеску глаз Нунули Модьун понял, что он ошибся И действительно, через несколько секунд инопланетное существо пояснило причину своего неприкрытого злорадства:

— То, что вы сказали о планете, разумеется, верно. Но эта тактика с изменениями курса корабля выбрана абсолютно только ради вашего блага. Чтобы намеренно запутать вас — чтобы вы никогда не вернулись на Землю И ту же цель преследовал и суд над вашими друзьями-животными Если вы поразмыслите, то поймете, что мы специально морочили вам голову этим судебным разбирательством и тянули до последнего момента, не позволяя узнать их судьбу, пока корабль не преодолел необходимое расстояние. Разумеется, этот корабль уже не вернется на Землю.

Итак, таков был их план Теперь все это показалось Модьуну каким-то излишеством. По-видимому, логика расы подчиненных агентов, какими являлись Нунули, была жестко ограниченной У этих существ была цель, связанная с Землей, которую они должны были выполнить. И вот теперь, уничтожив всех людей за барьером и удалив с Земли Судлил и Модьуна, их цель, по всей видимости, достигнута.

Полная иррациональность этой миссии и целей, которые они преследовали, вызвали у Модьуна ощущение что ему действительно нечего сказать на это безумие Он мог сделать только один логический вывод.

— В таком случае, — сказал он, — поскольку четверо моих друзей являлись не более, чем пешками в этой игре, вы не будете возражать против отмены смертного приговора и их помилования.

— Возражений не будет, — последовал мгновенный ответ. — Вообще-то это было одной из причин, по которой я вызвал вас сюда.

Потом Нунули продолжил более официальным тоном:

— Редддлл, офицер-гиена, который привел вас сюда, проводит вас обратно в каюту и даст каждому из ваших четверых друзей оправдательный документ.

Все так же лежа на спине в этой пустой комнате, Нунули сказал в заключение:

— Мне кажется, что на этом можно закончить нашу беседу.

Так же думал и Модьун. Но оставалась еще пара моментов.

— Ваш план против меня теперь уже полностью выполнен? — спросил он.

— Что вы имеете в виду? — Этот вопрос, похоже, удивил существо на полу.

— Схема была такой: нечто сделано против меня, я принимаю это. Я даже терплю отдельного Нунули, который замышляет чего-то добиться от меня. Вся картина так и не укладывается у меня в голове. Я продолжаю мирное существование. А потом вдруг обнаруживаю, что против меня существует тайный заговор. Поэтому я хочу знать: продолжается ли он еще? Этот тайный заговор. Или же ваша миссия относительно Земли и людей завершена?

— Теперь она завершена, — последовал ответ. — Что здесь еще можно сделать?

— Именно это и сказал мне второй Нунули-Повелитель, — ответил Модьун, — но, как оказалось, его слова были ложью. Мне осточертело все это вранье и заговоры. Они не согласуются с основной истиной Вселенной.

— Откуда последнему представителю расы знать ее? — раздраженно поинтересовался Нунули. — Хотя дайте подумать. — После паузы он продолжил: — Единственным другим результатом, связанным с вами в рамках нашей миссии, было бы убийство вас и той женщины. А на ваш взгляд, есть ли какая-то альтернатива этому?

— Вообще-то нет, — ответил Модьун после минутного раздумья. — Если только я стану чинить вам препятствия.

— Ну хорошо, — все еще раздраженно сказал Нунули, — значит, таков ваш ответ.

Внешне ответ казался удовлетворительным и правдивым. И все же…

— Есть еще одна вещь. — сказал Модьун, — которая так важна, что, возможно, я буду вынужден потребовать от вас ответ.

— Это, — выдохнул Нунули, — становится невыносимым.

Смысл этих слов потряс человека: для него немыслимо было делать что-то, чего не выносило другое существо.

Тем не менее через несколько секунд он продолжил думать об этом.

— С некоторым опозданием я начинаю понимать… — начал Модьун, но остановился, когда значение этих слов проникло в самые глубины его сознания, и утешения в них никакого не было, ибо он был последним уцелевшим представителем человеческой расы, если не считать Судлил. И осознание этой истины — если это была истина — пришло слишком поздно. Пока не совсем понятно было, что ему делать… Но разговор с комитетом, скорее всего… да.

Модьун закончил свою мысль:

— … начинаю понимать, что, возможно, неблагоразумно, чтобы одна раса позволяла усовершенствовать себя другой, намерения которой могли бы вовсе не быть альтруистическими.

Пока он говорил, он переживал старые, видоизмененные чувства, бессловесно заявлявшие о себе откуда-то из глубин его нервной системы. Он как бы издалека слышал свои слова:

— Такое решение этого дела не устраивает меня. Эти простые логические заключения естественного характера..

Потребовались сознательные усилия, чтобы остановить поток слов. Модьун долгое время стоял неподвижно, удивляясь полноте проявления своих чувств. Но вскоре он контролировал их и продолжил:

— Во время разговора с вами, я вдруг ловлю себя на том, что прислушиваюсь к реакции на мои слова, и эта реакция отличается от той, что выказывал второй Нунули. И поэтому я вынужден задать вам вопрос: как мне определить, входят ли сами Нунули в комитет, который они якобы представляют?

Неожиданно Модьун изменил тему беседы:

— Почему вы считаете, что я не смогу преодолеть свое естественное нежелание воздействовать на окружающих, если можно найти более приемлемое решение?

Тусклые глаза Нунули разглядывали его так пристально, что Модьун после долгой паузы добавил:

— Почему бы вам добровольно не открыть мне свой разум и не показать мне достаточно из истории расы Нунули, чтобы установить, что в самом деле мне не о чем больше беспокоиться?

Существо на полу, когда он закончил, зашевелилось. Тонкие ноги задвигались. Руки слегка согнулись. Шея изогнулась назад, когда существо село.

— Хорошо, — ответил Нунули, — я уступаю вашему преступному давлению. Но, предупреждаю вас, комитет может посчитать себя оскорбленным, и я не могу отвечать за действия, которые могут последовать вслед за этим.

21

Картины показывали простую аскетичную жизнь Нунули, похоже, жили на родной планете, как монахи Были видны длинные темные здания, где у каждого из этих существ была своя крошечная келья, в которой оно влачило серое существование Голые полы, и ничего другого, помимо матрацев для сна, в кельях не было.

Затем на картинах появились женщины Нунули в домах несколько иной формы Различие заключалось в том, что здесь были общие дворы и комнаты, где ухаживали за детьми в первые годы жизни их держали в удобных сооружениях, напоминавших детские кроватки.

Один раз в несколько лет женщина Нунули отправлялась поутру с определенной целью и разыскивала один из монастырей В картине, появившейся в сознании Нунули-Повелителя корабля, одна из женщин стучала по двери в какую-то комнатушку Потом во вторую дверь после — в третью, и так далее Мужчина в каждой из комнат очевидно, понимал, что это был за стук, потому что вставал со своего матраца и открывал дверь. Потом стоял и смотрел на нее И она стояла, ожидая Ее, кажется совсем не беспокоило то, что ее перед этим отвергли Так она переходила от одной кельи к другой Наконец, в каждом случае из трех, которые наблюдал Модьун, она оказывалась в комнатке, где мужчину привлекал запах то ли ее тела, то ли ее мыслей. С принявшим ее поклонником она оставалась на несколько дней и ночей Большую часть времени они проводили, лежа рядом и медитируя. Но дважды во время ее пребывания в этой комнате наступал один момент Возбуждения? Даже при хорошем мысленном контакте Модьун не был точно уверен, что же это было за чувство. Но что бы это ни было, оно приводило к спариванию, которое, казалось, никогда не кончится. Четыре часа. Пять. Естественно, в основном, ночью.

После второго раза женщина просто вставала и, даже не попрощавшись с мужчиной, покидала келью и монастырь. Потом она жила в своем маленьком уютном жилище, вместе с другими женщинами. Там, в безмолвной тайне своей комнатки она вынашивала и примерно через год рожала маленькое чудовище, которое вскоре принимало облик Нунули.

Внезапно все картины поблекли. Лежавший на полу своей маленькой каюты Нунули-Повелитель посмотрел на Модьуна и сказал:

— Такой была наша жизнь до того, как мы стали служить комитету.

Модьун ответил, не скрывая удивления и разочарования:

— И это все, что вы собираетесь показать мне?

Это краткое изложение нашей дозувговской истории, — последовал быстрый ответ — Именно это вы и спрашивали.

Модьун открыл было рот, чтобы возразить, что он не удовлетворен показанным, но вдруг остановился, осознав только что услышанный им поразительный факт.

«Дозувговской» — вырвалось у Нунули-Повелителя.

Из контекста следовало, что Зувг — название планеты расы комитета «Я, наверное, действительно надавил на него, раз он сообщил мне подобную информацию», — решил Модьун Несколько долгих секунд он смаковал про себя это слово Наконец ему пришло в голову, что то, против чего он сначала собирался протестовать, еще оставалось важным И он сказал:

— Показанные вами картины не объясняют скачка от сурового монашеского существования до массовых убийств. Как произошла такая трансформация?

Зеленые глаза смотрели на него с недоумением.

— Разве мы обсуждаем ту же самую тему? — начал было Нунули, но тут же остановился и воскликнул:

— О! — Глаза его расширились, как будто он только что осознал, что имеет в виду Модьун — То, что мы делаем от имени комитета, — продолжил инопланетянин, — не убийство.

— Позвольте мне, — заметил Модьун, — внести ясность в этот вопрос. Вы или другой Нунули уничтожили или потворствовали истреблению человеческого вида. В соответствии с убеждениями, которых придерживаетесь вы, что это как не убийство?

— Это — часть программы комитета по улучшению жизненной ситуации в Галактике. — Нунули махнул в несогласии тонкой рукой с серой гладкой кожей.

— По улучшению чего?

Существо сохраняло спокойствие.

— Прошу прощения. Я должен попросить вас оказать мне любезность покинуть мою комнату, чтобы я продолжил свой отдых. Ваша проблема разрешена. Вашим друзьям теперь ничто не угрожает. Вы получили информацию, о которой просили. Вы, разумеется, не собираетесь еще обсуждать этот вопрос, учитывая мой несомненный протест?

Модьун колебался. Вообще-то от разговора с Нунули он ожидал большего. В его голове все еще хранилось несколько вопросов, и он чувствовал, что беспокоило его, нетерпение к возражениям собеседника.

— У меня, кажется, необычное настроение, — сказал наконец Модьун. — Я хотел бы задать еще несколько вопросов и получить на них ответ. — И, не дожидаясь согласия Нунули, продолжил: — Я думаю, самый важный из них — как члены комитета сумели добиться поддержки от расы существ, подобных вам.

В голубых глазах, казалось, возникло легкое удивление. Потом на гладком лице появилось какое-то напряжение, вероятно, выражавшее у Нунули крайнюю степень озабоченности. В последовавших затем словах Повелителя не было и тени сомнения:

— Они высшая раса. В тот момент, когда один из них вошел с нами в контакт, он указал нам цель. После ознакомления с планетой с передовой культурой мы решили, что стоит попробовать использовать тонкие методы и вызвали члена комитета, чтобы он вложил эти цели в сознание наших лидеров. Вот и все. Со всяким инакомыслием было покончено.

— О! — воскликнул Модьун.

Все начинало проясняться.

— Цель, — отметил Модьун. — Конечно.

— Значит, когда Зувгайты вошли в контакт с Нунули, то это была мысленная связь? — вежливо спросил Модьун. — То есть мысленный разговор, диалог?

Нунули возмутился.

— Член комитета не обсуждает ничего с представителем низшей расы, — ответил он разгневанно.

Модьун постарался сдержать торжество. Хотя это и было не бог весть что, но он узнал кое-что, чего не знал Нунули. То, что способ мысленной связи Зувгайтов был не двухсторонним в обычном понимании. Они, очевидно, обладали способностью внушать какие-то скрытые цели.

А цели могли быть какими угодно. В этом смысле они могли передавать друг другу внушения, по-видимому, могли защищать себя от гипнотического воздействия подобных передач, и таким образом, ничего не опасаясь, переговариваться через мили и годы пространства, используя единое мысленное пространство. Подобным образом внушение цель может быть передано и другому человеку у которого нет защиты от этого.

С удивлением Модьун вдруг понял, что его тело дрожит от этой информации С огромным трудом он, запинаясь спросил:

— Могут ли они… внушать, э-э... объединившись?

— Вся тысяча, — с удовлетворением ответил Нунули. — Их мощь безгранична.

На этом обсуждение этой способности Зувгайтов было прекращено. Против такого защищенного одностороннего способа внушения тысяч отдельных индивидуумов, каждый из которых мог оказывать огромное сопротивление, человеческий способ воздействия нельзя было применять непосредственно.

Неожиданно Модьуну вдруг захотелось узнать и другие вещи.

— Цель этого народа, — сказал он, — продолжает удивлять меня. Их план улучшения Галактики включает уничтожение человеческой расы и, может быть, остальных разумных видов. Как научно объяснить все это?

У Нунули вообще отсутствовало воображение.

— Эта информация существует Я знаю ее, но не могу открыть.

У Модьуна промелькнула мысль, что четыре миллиарда мужчин и женщин Земли погибли во имя достижения этой цели Зувгайтов, и по крайней мере он должен узнать причину.

— В таком случае, — угрожающе сказал он, — мне, возможно, придется подвергнуть вас внушению.

— Это не даст вам ничего, — ответил Нунули. Он вел себя самодовольно. — Как меня уверили, никто, даже человек, не способен проникнуть сквозь специальный барьер в моем мозгу, который защищает эти данные.

— Это может оказаться любопытным испытанием, — заметил Модьун, — вот мы и проверим, действительно ли это так.

Но он говорил нерешительно и обнаружил, что внутренне одобряет эти ограничения, которые заложил раньше: если Нунули не откажется рассказать свою давнюю историю, то он не станет применять силу. Этот довод, как ему казалось, невозможно было опровергнуть. И это было довольно нелепо, поскольку в моменты возбуждения или напряжения он применял этот метод независимо от прежних моральных установок.

Думая так, но все еще продолжая колебаться, Модьун продолжил:

— Что сказали Зувгайты о природе вашего барьера в мозгу?

— Если вы примените свою силу в этой зоне, — последовал ответ, — то немедленно убьете меня.

— О?

— Принималось и принимается на веру, — спокойно продолжил Нунули, — что вы не станете делать ничего, что действительно навредит мне.

— Думаю, что это правда, — неохотно признался Модьун. — Но все же…

Он объяснил, что это область биологии, которую люди полностью изучили.

— То, что мы сделали для земных животных — только малая часть наших настоящих способностей манипулировать клетками и группами клеток. Я уже заметил, что у вас, хотя и не точно такой, но сравнимый с человеческим тип нервных клеток. Каждая из ваших нервных клеток имеет длинную соединительную нить из нервной ткани, выходящую из каждого конца. У людей подобные связи имеют название аксонов и дендритов.

— Я знаком с анатомическими подробностями, которые вы описываете.

— Хорошо. Одно время, — продолжал Модьун, — люди Земли придерживались мнения, что аксон — это просто линия, похожая на телефонный провод, способная передавать электрический импульс, то же касается и дендрита. Однако было обнаружено, что каждая из этих мелких нитей нервного вещества усеяна от пяти до десяти тысяч маленьких пятнышек. Последующие тесты установили, что у каждого из этих пятнышек есть свой вход или выход. Так что представьте себе оригинальный человеческий мозг с двенадцатью миллиардами клеток, каждая с нервными окончаниями, имеющими от пяти до десяти тысяч входов или выходов, и ни одно из них, очевидно, не используется для непосредственной передачи импульсов мозга.

— Я очень хорошо знаком с этими подробностями, — последовал краткий ответ. — Именно благодаря нашим передовым исследованиям этих входов и выходов, которые не были проведены другими расами, и стало возможным наше улучшение человеческой породы и достижение уровня, когда каждый индивидуум обладает совершенными способностями и силой, но применение ее против других существ сдерживается философскими ограничениями — припоминаете это?

Модьун с грустью вспомнил, но упорно продолжал высказывать вслух свои доводы.

— В работающем электронном приборе неиспользуемые входы и выходы создают шум. В человеческом мозгу они стали источником путаницы и неправильных связей. Однако впоследствии было обнаружено, что входы на самом деле принимают все мысли других людей, а выходы передают все содержимое мозга в единое психическое пространство. Но — и это мое мнение — входящая и выходящая информация настолько смешана с шумом, что невозможно было выделить эту информацию, пока не была развита наша система мысленной передачи.

— Я не вижу ничего такого неправильного в том, что вся сила ограничивается философскими установками, кроме тех случаев (я начал понимать это), когда это ведет к общему саморазрушению, — продолжил Модьун. — К тому же я обладаю способностями к мысленному внушению. Думаю, мне вполне по силам помочь вам обойти этот барьер внутри вас или вообще уничтожить его… — Модьун в этом месте нарочно немного помолчал. — Но, — закончил он, — в чем я действительно нуждаюсь, так это в дополнительной информации.

Последовала долгая пауза. Странные глаза внимательно изучали его. Наконец Нунули произнес:

— Я отвечу почти на любой ответ, кроме этого. Я не уверен, что ваши знания превосходят знания члена комитета. Что бы еще хотелось вам узнать?

— Где находится Зувг?

— Я не знаю. Никогда не бывал там. Очевидно, они не допустят близко к вам того, кто знал бы это.

И этот ответ также показался Модьуну правдивым. Он сказал:

— Тогда кратко изложите мне все, что вам известно о комитете.

— Это самая развитая раса в Галактике. Науки, которые они не развили сами, они заимствовали у других рас, применяя свой способ мысленного контроля. Они — единственная раса по-настоящему бессмертных существ…

Модьун прервал его:

— Вы хотели сказать, живущие дольше всех? — Он улыбнулся. — Человек в настоящее время живет около тридцати пяти сотен земных лет. Возможно, что эволюция в конце концов доведет этот срок до десяти тысяч. Существуют причины, из-за которых обычная человеческая клетка в конце концов угасает, что и приводит к смерти.

Гладкое загадочное лицо смягчилось, как никогда раньше.

— Я повторяю, они по-настоящему бессмертны. Некоторым членам комитета за сотню тысяч земных лет. Вы слышите?

— Н-но ведь это невозможно на данной стадии эволюции Галактики, — запротестовал Модьун, — если не считать одного пути. — Модьун казался встревоженным. — Давным-давно мы, люди, приняли решение не идти таким неестественным путем.

— Вы не смогли идти по нему из-за своей философии, правильно?

— В основном, думаю, да. И, кроме того, потому что…

Модьуна прервали.

— Это была ваша ошибка, — последовал спокойный ответ. — Природе нет дела до правильных или неправильных методов. Только фактическое положение дел имеет значение. А фактом является то, что все они невероятно старые индивидуумы, и вам никогда не достигнуть того, чего они добились. — Инопланетное существо на матраце замолчало. — Несомненно, теперь вы закончите этот допрос, и мы сможем расстаться.

— Да, — согласился Модьун. — Остальное я узнаю, когда побеседую с членом комитета. Можете вы устроить такую встречу?

— Невозможно, по причинам, которые я уже объяснил Они не принимают сообщения. Они только посылают их в форме приказов.

— Если это все же это когда-нибудь окажется возможным, — сказал Модьун, — то вы знаете, где найти меня.

— Разумеется, я знаю, где вы находитесь, — последовал ответ, в котором прозвучало удовлетворение, — и куда вы собираетесь.

— Куда же?

— В никуда.

22

Все закончилось.

По крайней мере вроде бы со всеми проблемами людей-животных было покончено. Четверо приятелей сначала нервничали, когда вернулись в свою спальню. Но ничего не случилось, а когда неожиданно их товарищи по спальне обступили их и принялись хлопать по плечам и пожимать руки, были даже аплодисменты, они быстро возобновили свое беззаботное существование.

Но они, несомненно, приобрели суровый опыт Впервые сила потрясения, которое пережили они, проявилась сразу после возвращения в каюту Модьуна. Когда тот после принятия ванны увидел, что они разглядывают все вокруг с удивлением и завистью. Они, похоже, вообще не помнили о том времени, которое они проводили здесь. Они издавали восклицания, поражаясь богатству этой роскошной гостиной. Затем осмотрели великолепно обставленную спальню. Но, оказавшись на кухне с его личной столовой, стали громко выражать свое изумление.

— Дружище! — воскликнул Руузб, подозрительно наклонив голову. — Это действительно класс. Откуда?

— Да, как? — спросил Наррл, вопросительно приподняв свой острый нос, также наклонив голову.

Иччдохз и Дуулдн стояли рядом с округлившимися от любопытства глазами.

Модьун дал им объяснение, исходившее от высокопоставленного офицера-гиены:

— Как мне объяснили, когда я переехал сюда, что поскольку меня не было в списках ни одной из спален, то не оставалось никакого другого места для меня, кроме одной из свободных офицерских кают.

— Дружище! — воскликнул Руузб. — Мне бы тоже стоило стать безбилетным пассажиром.

Модьун великодушно продолжил:

— Почему бы вам, друзья, не навещать меня иногда и не обедать со мной? Так мы сможем держаться вместе.

Они охотно согласились. Теперь он имел компаньонов на время обедов. Это было приятно. Не потому, что эта компания много значила для него, а потому что теперь они начали почти беспрерывно болтать о предстоящей посадке Это стало неизбежной темой разговоров. Когда они уходили для дополнительных тренировок и Модьун включал свой телевизор с замкнутым контуром, то видел на экране высокопоставленного человека-гиену, который говорил о том же самом. Только по одному каналу в эти подготовительные часы передавалась музыка, и не всегда она была одной и той же.

На второй день четверо приятелей прибыли в его каюту и у каждого был пакет и длинный прибор, излучавший статический заряд, который зарегистрировала одна из систем восприятия его человеческого мозга. Модьун исследовал одно из этих оружий и понял, что оно было неземного происхождения и конструкции.

— Очень остроумно, — заметил он, передавая оружие обратно человеку-ягуару, его владельцу. И снова знакомый румянец появился на щеках Дуулдна.

— Ты смеешься? — сказал Дуулдн. — Прошло несколько дней, пока до моей башки дошло, как работает эта штуковина. А ты ведешь себя так, словно уже понял.

— Ну… — начал было Модьун, однако Руузб, стоявший напротив, перебил его:

— Вероятно, видел их раньше, в Африке. Правильно Модьун?

Тот с готовностью ухватился за такое объяснение.

— Оно похоже на то, что я видел в Африке, — многословно сказал он. — Заряд находится вот в этом длинном стволе. — Он показал на блестящее тиснение вдоль дна барабана этого оружия, похожего на винтовку. — Если нажать на эту кнопку здесь наверху, то ствол высвобождает заряд, как батарея. Судя по размеру, мне кажется, что энергия мгновенной вспышки может сделать электропроводным столб воздуха величиной около пятисот ярдов. И поэтому электрический ток от маленькой динамомашины внутри ствола доходит до любой цели без потерь. Думаю, тысяча ампер при 660 вольтах — этого достаточно, чтобы убить не измененного слона. — Модьун печально покачал головой. — Слишком плохо.

— Что здесь плохого? — спросил Дуулдн. — Нам, возможно, понадобится что-то вроде этого, чтобы защищать себя, когда мы будем спускаться там. Кто знает, с чем мы столкнемся?

Поскольку им была неизвестна настоящая цель этой экспедиции, Модьун не стал развивать эту тему.

А когда они уже сидели за столом во время обеда, он узнал, что посадка назначена на следующее утро по корабельному времени.

23

По просьбе Нунули-Повелителя звездолета, Модьун оставался в своей каюте. При подобных обстоятельствах — как указало инопланетное существо — это было самое малое, что он мог сделать. Это казалось разумным и самому Модьуну Он принял это; в каком-то смысле он являлся непрошеным гостем, и поэтому должен доставлять как можно меньше беспокойства.

Его просьба — чтобы ему разрешили смотреть за посадкой по видеоустройству в его каюте — была отклонена Нунули Тело Модьуна — как он заметил — с сожалением восприняло этот отказ; но это действительно было не его делом И, конечно, похоже на правду, что такая высадка получится необычайно скучной, с бесчисленными повторяющимися действиями.

Модьуну не старался представить себе, что происходит там, внизу Континент планеты, который он видел мельком на ранних стадия приближения корабля, был достаточного размера, чтобы прийти к заключению, что там проживало огромное число жителей. И он предположил, что будет применен метод захвата.

Модьун выполнял обычные действия, которые требовало его выросшее человеческое тело. Когда подошло время дневного сна, он поел легкую пищу. Потом, во время небольшого расслабления, ожидая, пока его тело выполнит необходимые биологические функции, он позволил своему телу послушать какую-то живую животную музыку. Странно, но кровь, похоже, побежала немного быстрее, сердце забилось сильнее, а глаза сияли. Музыка продолжала быть для Модьуна источником обучения эмоциям, возможным объяснением человеческого поведения в те давние дни, когда такие эмоции было очень легко вызвать.

«Мы действительно произошли от существ очень примитивного типа», — подумал Модьун. Довольно поразительно осознавать, что именно такого примитивного человека и обнаружили Нунули — и безошибочно поняли, с какой стороны он наиболее уязвим. Это, конечно, не имело смысла. В конце концов, то, что, как им казалось, они достигли, и то, чего достигли на самом деле, оказались совершенно разные вещи.

Пока Модьун так размышлял, он закончил свой туалет, сбросил одежду и забрался в постель.

Через час к нему в дверь постучали, разбудив его.

«Стук, — подумал он. — Что-то случилось со звонком?»

Однако Модьун включил свет и встал с постели.

— Кто там?

— Это я, Нунули-Повелитель корабля. Мне нужно поговорить с вами.

— Почему бы не прийти после дневного сна? — спросил Модьун.

— То, что я сообщу, не может ждать.

Рассуждения Модьуна сразу же пришли в противоречие с его природной вежливостью. Его разум говорил: очевидно, что-то не так. Правда заключалась в том, что если бы он и Нунули никогда больше ни о чем не разговаривали, то он бы ничего не терял. И, конечно, ничего бы при этом не приобретал. Но Модьун всегда был любезен даже в противовес разуму. Так получилось и этот раз.

— Я раздет, — сказал Модьун. — Могу я одеться прежде, чем отвечу?

— Нет, нет, в этом нет необходимости. Я всегда сам раздет, вы знаете это. Ваше тело безобразно, но я могу вынести его вид.

«Смотрите-ка, кто кого называет безобразным», — думал Модьун, когда шел к двери и открывал ее. Нунули проскользнул внутрь с удивительной поспешностью. Он торопливо направился к кровати и опустился на нее.

— У нас там, внизу, возникла небольшая проблема, — сказал он. — Я бы хотел знать, не поделитесь ли вы своими соображениями.

— Что за проблема? — поинтересовался Модьун. Он не давал никаких обещаний — пока. Нунули встал с кровати.

— Быть может, вы оденетесь и пойдете со мной.

— То я должен одеться, то не должен. Решите же наконец, — сказал Модьун.

— Одевайтесь. Температура внизу около нуля. Мы, кажется, опустились на холодную часть планеты.

Когда Модьун одевался, то подумал, а потом и сказал, что, по его мнению, в любом случае было бы глупо покидать корабль.

— В конце концов, — подчеркнул он, — я нахожусь на борту корабля без вашего разрешения. Из всего того, что я знаю, когда я окажусь там, внизу, вы просто прикажете кораблю взлететь и покинуть этот район космоса, а я останусь здесь. И мне ведь даже не известно, где мы находимся.

— А я думал, что вам все равно, где вы находитесь, — последовал резкий ответ.

— Мое тело устало от того, что оно заполнено простыми устройствами, — сказал Модьун, — и я очень мало интересуюсь той неразберихой, которую вы пытаетесь создать вокруг меня.

Нунули, похоже, смирился с возражением человека. Он сказал коротко:

— Внизу идет битва, и поэтому я прошу вас применить одну из своих систем восприятия и спасти нашу армию.

Модьун был удивлен этим неправильным представлением о нем, сложившимся у его собеседника. Он подчеркнул, что системы восприятия строго ограничены и в такой ситуации неприменимы вообще.

— Они обеспечивают, — сказал он, — ограниченный контроль над элементарными силами в ограниченном пространстве. Если бы вы, Нунули, действительно захотели убить меня, то, вероятно, вам это удалось бы, однако вы должны были бы приготовиться к тому, что силы, которые вы используете, обратятся лично против вас. Вот так это и происходит.

Если о массе похожих на червей щупалец и гладком, как стекло, лице можно было бы сказать, что оно имеет отсутствующее выражение, то именно так Нунули отреагировал на его объяснение. Инопланетное существо казалось задумчивым, но в конце концов сказало:

— Какой же метод вы примените, чтобы отразить нападение врага на сам корабль?

— Забрать ваших людей на борт корабля и улететь, — просто ответил Модьун.

Его собеседник был вынужден признаться:

— Это проблема, с которой я сам никогда лично не сталкивался. — Должен сказать, что я сбит с толку тем, что не должным образом оценил этих., э-э… Гуньанцев во время предыдущих посещений. Я мог бы поклясться, что сложная техника не понадобится и что мы просто сможем прибыть с нашим мощным оружием и сокрушить все на своем пути.

Он объяснил:

— Это всегда самый простой способ. Дело делается сразу, и помех больше нет. Мы создаем правительство, подвластное нам, и ждем инструкций от комитета. — Нунули покачал головой. — Но не так, как на вашей Земле. Помните, там нам противостояла атомная цивилизация, и нам пришлось немного изменить этот метод, на осуществление которого потребовалось несколько сотен лет.

Нунули вдруг вспомнил о своей главной цели.

— Ситуация очень серьезная. Даже вам скоро могут начать причинять неудобство энергетическая заряды Гуньанцев, если вы не поможете нам.

Его голос звучал серьезно и убедительно.

— Так что же именно произошло? — спросил Модьун.

Последовала пауза, потом честный ответ:

— Наше посадочное судно повреждено и не может взлететь, а огромные силы Гуньанцев — наверное, в две дивизии — захватили всю заднюю часть корабля, включая расположенный там огромный парк. Добились они этого, применив метод, в котором ни я, ни мои технические советники не можем разобраться.

— Может быть, — кивнул Модьун, — именно там я и мог бы помочь. Почему бы вам и мне не посетить эту заднюю секцию? Думаю, что теперь вы хотите отказаться от атаки?

— Да, конечно. — Существо казалось расстроенным. — Но сначала мы должны освободить и вернуть наши наземные силы. Там, внизу, находится добрых двести тысяч человек.

Модьун был поражен.

— Это, конечно, огромное количество существ, и, вероятно, туда входят и мои четверо друзей-животных Они сказали мне, что они все были выбраны методом жеребьевки.

— Мне ничего не известно о таких мелочах, — торопливо произнес Нунули.

Модьун, держась одной рукой за дверь, повернулся и хмуро посмотрел на инопланетное существо.

— То, как вы сказали это, — медленно начал Модьун, — дает мне повод усомниться в вашей системе «жеребьевки» Может быть, она такая же честная, как и обсуждение места назначения экспедиции на Земле? — Его глаза сузились. — Может быть, моих друзей выбрали умышленно, и их направили на самые опасные задания в надежде, что их ранят или убьют?

— Нет, нет, клянусь, — прошептал Нунули — Этого не может быть. — Он в отчаянии замолчал. — Если ваши друзья внизу, то, чем скорее вы вмешаетесь, тем лучше Могу уверить вас: это кошмар! Что-то нужно сделать, иначе все наши войска будут уничтожены.

— Не совсем могу представить, что делать, — сказал Модьун, — но так как цель — прекратить атаку, то давайте пойдем и посмотрим.

С этими словами Модьун открыл дверь и вышел в коридор.

Нунули следовал прямо за ним.

24

Почти сразу же стало трудно двигаться.

Сзади шли толпы людей-животных. Раздавались пронзительные крики и топот ног, когда мужчины и женщины с волнением пробирались в переднюю часть корабля.

— Держитесь прямо за мной, — сказал Модьун Нунули вклинив свое большое тело между этим хрупким инопланетным существом и несколькими людьми-животными, такими же громадными, как и он сам. Они торопливо бежали в их сторону, отталкивали их, словно не замечая. Обезумевшая толпа и не осознавала, что они вдвоем пытаются пробиться в противоположном направлении. К счастью, толпа была неоднородной. Иногда образовывалось пустое пространство, в которое тут же устремлялись охваченные ужасом люди-животные. В такие моменты оба — и человек, и Нунули — быстро продвигались вперед.

Наконец они достигли района, где на полу лежали раненые и мертвые. Среди стонов раненых и умирающих Модьун почувствовал, как его сзади потянули за локоть.

— Куда вы идете? — спросил Нунули. Гладкое лицо, кажется, выражало что-то другое — его серый цвет стал вроде бы не таким ярким, как обычно. И казалось, червячки на его голове свернулись в крошечные узелки и очень ровно разлеглись на его черепе.

— Я думал, мы сможем пойти и поговорить с предводителем войск Гуньанцев, проникших на борт корабля.

Нунули оживленно заметил:

— Эй, я запрещаю вам делать это сейчас. Не будет ли несколько глупо, если я, хозяин этого корабля, отдамся на их милость.

— Сомневаюсь, что это имеет какое-либо значение, — сказал Модьун, слегка удивленный этим отказом. — Они, наверное, будут счастливы узнать, что вы намерены отказаться от атаки. Ведь это правда?

— Да, абсолютная, — искренне подтвердило существо. — Действительно, если вам удастся убедить их позволить нашим наземным войскам вернуться на корабль, то скажите им, что мы тут же улетаем.

— Я очень рад слышать это, — заметил Модьун. — Но полагаю, будет все же лучше, если вы сами это и скажете.

Нунули попятился назад.

— Мне кажется, я должен находиться в рубке управления, организуя наши силы для обороны передней части корабля на случай, если враг начнет атаку до того, как вы сможете переговорить с ними. Я заметил, что, похоже, никто этим не занимается.

Это была правда. Модьун вдруг понял, что тела лежавших вокруг них существ, как мертвых, так и живых, принадлежали людям-животным, которые каким-то образом выбрались или выползли из бойни дальше к задней секции. И войска Гуньанцев, наверное, маневрировали в нескольких больших парках, расположенных в той же части корабля.

— Хорошо, — громко согласился он, — ваше предложение в общем неплохо. Здесь могут начаться не очень согласованные действия и возникнуть трудности при передаче сообщений. Для спасения оставшихся в живых, что, — Модьун вспомнил о той заинтересованности в продлении жизни, которую проявили четверо его друзей, когда их приговорили к смерти, — я уверен, сейчас — самое главное. И как мне представляется, — обратился он к инопланетному существу, — это также и ваша обязанность.

Кажется, цвет кожи Нунули приобрел свою первоначальную ярко-серую окраску.

— Собственно говоря, — заметил он, — я имею указание комитета не подвергать себя ненужному риску. В своем стремлении к миру мне, похоже, придется поступить именно так. Поэтому я лучше быстро уйду.

— Я не знаю ничего о вас и мире… — начал было Модьун, но остановился, потому что его слова неслись вслед быстро удаляющемуся Нунули, который несколько секунд спустя юркнул в боковой коридор и исчез.

Модьун продолжил свой путь. Хотя в том не было особой нужды — в таком замкнутом пространстве его настоящая система защиты действовала автоматически — он включил сигнальную систему восприятия чисто из любопытства. Почти тут же поступил первый ответный сигнал, сообщавший, что за ним следят при помощи довольно сложных приборов, которые могут создавать изображение, непосредственно не видя цель.

Вскоре Модьун понял, что двери мягко отворились, и он оказался на территории, контролируемой Гуньанцами. Множество каких-то существ — скорее всего, солдат — вышло в коридор из комнат позади него, отрезав путь к отступлению.

«Хорошо, — подумал Модьун. — Надеюсь, они видели, что я шел сюда с какой-то целью».

Вдруг он почувствовал в своем мозгу какое-то ощущение воздействия Что-то яркое промелькнуло мимо плеча.

Не оборачиваясь, Модьун продолжал идти прежним быстрым шагом, беспокоясь лишь о том, чтобы не споткнуться о трупы. Еще одна яркая вспышка промелькнула у него над головой, а потом другая. В его мозг хлынул непрерывный поток энергетических воздействий. Но, заметил он, уровень энергии был минимальным, это была защита, не сопротивление.

Существа не целились прямо в него. Модьун предположил, что они проверяют его решимость продолжать идти в выбранном направлении.

Так же внезапно, как и началась, энергетическая стрельба прекратилась. А через несколько секунд, когда он достиг бокового коридора, с двух сторон его окружило с полдюжины существ, блокируя путь.

Модьун остановился. Он подумал, что сейчас точно узнает, чего будет стоить дальнейшее продвижение вперед.

Противостоявшие ему существа были грубыми и коренастыми. У них были головы, тела, руки, словно их грубые человеческие тела были вырублены из мрамора.

«Человек сделан из мягкой глины, — подумал Модьун, — а Гуньанцы — из твердого коричневатого мрамора» Одно из шести созданий, преградивших ему путь, махнуло ему рукой. Повелительным жестом. Оно, похоже, приказывало ему что-то сделать. После этого Гуньанец что-то резко прокричал, и тут же он и пятеро его товарищей разделились на две группы по трое. Одна группа заняла положение слева от него, а другая — справа. Модьун понял, в чем смысл этого. И действительно, когда он снова пошел вперед, обе группы отправились вместе с ним, не отставая Его сопровождают? Куда?

Модьун надеялся, что на командный пост Неожиданно существо, которое уже показало, что обладает некоторой властью, отделилось от своей группы и неуклюже побежало вперед к стоявшим впереди у открытой двери нескольким Гуньанцам, внимательно наблюдавшим за ними, что-то прокричало им, а потом, повернувшись, внимательно посмотрело своими глубоко посаженными глазами в спокойные глаза Модьуна и указало на открытую дверь.

И снова Модьуну показалось, что он понял, чего от него хотят Поэтому он прошел через двери.

И оказался в огромном зале, напоминающем театр Здесь была сцена и три яруса кресел, рассчитанных по меньшей мере тысяч на шесть зрителей, с небольшой галеркой у самого потолка, способной вместить еще несколько сотен.

Несколько Гуньанцев, по-видимому, солдаты, потому что в руках они держали что-то, похожее на металлические прутья, настороженно смотрели вниз на сцену, с высокой выгодной позиции. Все остальные, кто присутствовал в зале, были на огромной сцене, позади которой тремя рядами стояло около сотни Гуньанцев. В руках у них также были металлические прутья. А перед ними сидела вторая группа существ, не меньше трех дюжин. Какой-то индивидуум, не отличавшийся от остальных, по-видимому, что-то говорил сидящим.

Все сто тридцать Гуньанцев, кажется, глядели на экран, который поднимался вертикально перед сценой. Но с того места у двери, где остановился Модьун, нельзя было увидеть происходящее на экране.

25

Когда существа на сцене осознали присутствие Модьуна, то вся эта драматическая картина мгновенно изменилась.

Индивидуум, который обращался к остальным, умолк и тяжелой поступью сделал несколько шагов к краю сцены поближе к Модьуну, а потом заговорил громким голосом Слова эти были обращены к тем, кто сопровождал человека, а поскольку и другие слышали их, то Модьун мог присоединиться к их числу, не боясь выглядеть невежливым, почему он включил мысленное восприятие, и смысл слов, в несколько грубом переводе, стал ясен ему.

— Поставьте передо мной эту свинью!

Полученный при этом Модьуном из сознания этого Гуньанца образ животного, название которого соответствовало представлению о неизмененных земных свиньях, валявшихся в грязи, больше напоминал небольшую рогатую корову.

Модьун обиженно улыбнулся при мысли о таком неудачном сравнении И поэтому он заговорил вслух, одновременно передавая мысленное сообщение:

— Я пришел сюда добровольно Если вы хотите, чтобы я прошел на сцену, то я с радостью сделаю это.

— О… Да ты говоришь на нашем языке! — Гуньанский главнокомандующий был удивлен. — Хорошо, я рад, что у нас есть с кем побеседовать.

Модьун решил, что будет слишком сложно объяснить природу мыслевосприятия, которое при использовании в сочетании с произносимыми словами создавало впечатление, что собеседник слышит родную речь. В этом способе особенно хорошо то, что он ограничивал вторжение в мысли другой личности значением произносимых слов.

Думая так, он быстро пошел вперед. Шесть его эскортеров побежали несколько неуклюже рядом с ним, чтобы не отстать от него. Из-за кулис на сцену вели широкие ступени. И лишь когда Модьун поднялся по ним, он увидел то, что показывал огромный экран: прекрасный вид внизу, часть планеты Гуньанцев, очевидно, непосредственно под земным кораблем. Никто не помешал ему пересечь всю сцену и пройти туда, откуда он мог наблюдать всю картину.

Внизу был день. Ясный, светлый, все было хорошо видно, но, казалось, события разворачивались лишь в полумиле внизу. С одной стороны, изгибаясь в лесу, протекала река, неожиданно выныривая на огромную равнину в районе посадки корабля. На этой равнине, занимая часть обеих берегов, располагалась армия землян Она не окопалась — что создавало неправильное впечатление их отчаянного положения. Но отступить она не могла.

Со всех сторон их обступали войска Гуньанцев, теснили, сжимая в кольцо около двух квадратных миль. А это было очень малое пространство для четверти миллиона людей-животных и их снаряжения.

Между этими армиями — Земли и Гуньи — развернулась битва. Среди людей-животных Земли появлялись огромные вспышки яркого разноцветного огня, и сверкающие пятна пламени возникали в непрерывных брызгах огня среди отдаленных войск Гуньанцев.

Вот и все, что успел увидеть Модьун, перед тем как резко отвернуться or экрана, — очень жестокое и беспощадное побоище.

— Мы должны остановить эти битву как можно скорее Нет никакой необходимости армиям и Гуньи, и Земли продолжать эту бессмысленную резню.

— Кто вы? — резко спросил Гуньанский главнокомандующий.

— Меня зовут Модьун. А как вас?

— Я генерал армии Гердов. Меня зовут Дуэр.

— Генерал Дуэр, я представляю Нунули-Повелителя этого корабля Земли. Давайте остановим эту бойню.

Последовала долгая пауза. Потом грустный ответ:

— Это сражение может быть остановлено только при полном уничтожении или при полной капитуляции вторгшейся армии.

Модьун вздохнул так, как это делал Иччдохз, открыв рот и выдохнув воздух. Затем он сказал:

— В этом нет необходимости. В конце концов мы оба знаем, что страдают только простые люди. Естественно, руководители никогда не капитулируют и не позволят уничтожить себя. Поэтому ваше предложение нереально.

— Наказание должно соответствовать преступлению, — последовал беспощадный ответ. — Они входят в состав вторгшихся войск агрессора, пытающегося захватить Гуньу.

— У этих простых людей не было таких намерений, — возразил Модьун. — Кроме того, какой бы ни была индивидуальная ответственность, условия изменились. Теперь они хотят покинуть эту планету, отказываясь от атаки, если ваш передовой отряд покинет корабль и нам будет позволено вернуть своих людей.

Мысленная позиция существа, стоявшего перед ним, оставалась такой же неумолимой.

— Если война началась, — начал Гуньанец, — то ее не так просто прекратить. Мы требуем полной капитуляции этого корабля и планеты — Земля, так, кажется, вы назвали ее? — осмелившейся послать войска для захвата Гуньи.

Модьун покачал головой.

— Это неправильное, устаревшее мнение, — сказал он. — Война не устраивает ни ту, ни другую сторону. Прежде всего, она никогда не должна была начинаться. Но раз уж так случилось, то ее нужно прекратить как можно скорее. Вам очень повезло, что атака захлебнулась. Чем скорее вы начнете думать об этом с такой точки зрения, тем быстрее поймете, что ничего не выиграете своим непреклонным ответом. Прекратите эту войну, пока люди моей армии чувствуют себя побежденными. Они могут что-то придумать или у них появятся такие же желания, как и у вас, и тогда они не сдадутся.

Последовала долгая пауза. Генерал Дуэр стоял и смотрел на землянина глубоко посаженными глазами. Казалось, он переваривал смысл сказанного человеком. Наконец он спросил:

— Мы обсуждаем один и тот же вопрос?

Модьун был удивлен. Ему казалось, что он изложил свою позицию, как обычно, по существу. И все же, имея дело с неразумными индивидуумами, он уже обнаружил, что они стремятся искажать истину. Поэтому теперь, четко выговаривая слова, он сказал:

— Предмет моего разговора — отвод ваших армий с этого корабля и мирная высадка наших наземных сил. Взамен Нунули-Повелитель соглашается отказаться от агрессивных действий против Гуньи.

— Да? — иронически воскликнул генерал. — Я не могу быть уверен в этом. У меня создалось впечатление, что враг для ведения переговоров послал безумца.

— Здравомыслие, конечно, относительное понятие… — начал говорить Модьун, но его резко оборвали:

— Ваши армии и ваш корабль полностью в нашей власти. И тем не менее вы приходите сюда и ведете себя так, словно дела обстоят по-другому. Кто, черт возьми, вы такой? И что значит вся эта болтовня?

Разумеется, это был не точный перевод, а только вежливая интерпретация его грубой речи.

— Я пассажир, — ответил Модьун. — Ну, то есть… — Он остановился, размышляя, может ли он рассказать о своем положении последнего человека Земли. О его роли на корабле — непрошеный гость, который не считается опасным, но которого нельзя заставить покинуть корабль. Модьун подумал, что он лишь хочет найти Судлил и поговорить с одним из членов комитета.

— Я не участвую во всем этом, — закончил он свое предложение, скрыв неопределенность, и махнул в сторону Гуньанских солдат, захватывая и огромный экран. — Но я хочу поговорить с вами. Впрочем, если вы не измените своей точки зрения, тогда нет необходимости продолжать беседу. Если вы не сможете посмотреть на все с разумных позиций, а, очевидно, так оно и есть, я вернусь в свою часть корабля.

— Нет, — многозначительно сказало существо перед ним. — Вы никуда не пойдете. На Гунье мы отсылаем головы неудачливых посредников их начальникам.

От остальных существ на сцене донеслись какие-то звуки. Это был, как понял Модьун, их иронический хохот.

Он с упреком покачал головой.

— Должен предупредить вас, что мое тело не любит личных угроз. Для меня явилось открытием, что древние люди действительно не могли жить, придерживаясь пассивной философии. Я пытался понять, каким образом мне справиться с такой автоматической подавляющей реакцией, и решил, что в нынешней критической ситуации мне придется преднамеренно мягко вторгнуться в ваше сознание. Заранее извиняюсь и прежде чем сделать это, я хотел бы сообщить вам, что я единственный на корабле, кто может говорить на вашем языке. И вы уверены, что можете угрожать переводчику, который…

Модьун замолчал.

Потому что именно в этот момент он ощутил прилив тепла в один из своих восприимчивых центров. Он слегка повернулся и посмотрел туда, откуда исходило тепло. Когда он сделал это, лампочки в зале начали мигать.

Модьун успел подумать:

«Ради бога, подобное… в такой отсталой культуре, как Гуньанская!»

И тут он подумал, что их знания о таких явлениях не полные и они, по всей видимости, не осознают, что их нельзя применять у поверхности планеты.

Дальнейшие критические размышления стали невозможными.

Модьун воспринимал все, с чем только мог справиться его мозг, в каждое конкретное мгновение.

26

Модьун не задумывался над тем, что делать дальше. Если бы он задумался об этом даже на мгновение, это заставило бы его заколебаться, а на таких сверхскоростях это могло бы оказаться смертельно опасным. Произошедшее было энергетическим явлением. В этот миг он лишь с интересом, и очень сильным, наблюдал за пространственным явлением, которого никогда до этого не видел, но о котором слышал.

В первые полсекунды его мозг отметил появление черной дыры, действительный размер которой, как он определил, составлял восемь километров.

Довольно небольшая.

Первоначально, он отметил, это было голубое солнце. После сгорания всего водорода в ядерной реакции оно превратилось в красный гигант и быстро, необычайно быстро, израсходовало свой гелий, углерод, кислород, кремний и так далее вплоть до железа, когда (в понятиях звездного времени) установилось устойчивое состояние. Но железо тоже было исчерпано, после чего звезда на короткий миг устойчивого состояния превратилась в белый карлик.

Следующий коллапс должен был стать невероятным безумием нейтронной звезды. Но установить равновесие для такой малой массы, как эта луна, оказалось невозможным. И возникла особая область пространства в восемь километров в диаметре.

Гравитационная дыра.

Модьун с удивлением подумал:

«Эти Гуньанцы, наверное, уже экспериментировали с подобными гравитационными силами в ближнем космосе. Так что они узнали кое-какие из этих законов и собираются нанести поражение комитету. Это кажется невероятным. Трудно вообразить себе, что у них действительно есть развитая технология. Но нет никаких сомнений в том, что они управляют этой гравитацией.

Вот почему после посадки корабль потерял подвижность и не в состоянии взлететь — его удерживает уровень гравитации красного гигантского солнца».

Десять секунд он затратил на обдумывание этого — довольно большой промежуток времени по масштабам микроскопической Вселенной черной дыры.

Модьун чувствовал, как корабль содрогается под ним, когда его компьютеры пытались приспособиться к непрерывному сдвигу в гравитационном и магнитном потоке, пытаясь противостоять возникшему особенному состоянию пространства-вещества, энергетическому безумию. Что, конечно, было невозможно.

За эти десять секунд гравитационные силы преодолели уравновешивающую мощь гигантских машин звездолета, нарушив точку равновесия.

И в тот же миг огромный корабль начал падать вниз.

«Э-э, ведь гравитация не является силой, — напомнил себе Модьун. — В некотором отношении она даже не поле в обычном магнитном смысле этого слова. Для двух тел в пространстве легче стремиться к притяжению, чем к отталкиванию. И это единственная причина, почему такой огромный корабль мог приблизиться к поверхности планеты. Так что его „гравитационным двигателям“ нужно было только создавать поле, в котором каждая частица корпуса корабля игнорировала бы присутствие огромной массы планеты».

Силой можно управлять, уменьшая ее как угодно от максимальной. Потому-то корабль и кружился прежде, не приближаясь к планете, на расстоянии в полмили от ее поверхности, находясь в гравитационном равновесии.

Использование черной дыры нарушило это равновесие.

Но корабль все еще падал с ускорением свободного падения. На Земле его скорость составила бы шестьдесят футов в первую секунду и дошла бы до тридцати двух во вторую; на Гунье примерно то же самое. В таких вопросах разница между двумя планетами, измеряемая в дюймах или сантиметрах на секунду в квадрате, составляла… совсем малые величины.

Не существует систем восприятия, которые непосредственно могли бы иметь дело с такими колоссальными силами.

«Но кто-то сделал это, — продолжал свои размышления Модьун. — И с ним или ними можно войти в контакт».

Но он все еще не воспринимал происходящее как битву. Он просто привел в исполнение свое первоначальное решение получить информацию от генерала Дуэра. И ощутил растерянность. Страх. Весь мозг и тело Гуньанца отражали убежденность в неминуемой катастрофе.

— Хорошо, хорошо, — кричал в темноте Гуньанский военачальник. — Мы уйдем. Но, ради Бога, не разрушайте корабль!

«Он не знал!»

Удивленный Модьун предпринял следующий шаг: включил систему восприятия сознания окружающего пространства.

И увидел какое-то лицо..

Не человека. Не Гуньанца. И не Нунули.

Сосредоточенное лицо. Треугольная голова. Два глаза, узкие, почти кроваво-красного цвета. И эти прищуренные глаза, казалось, впились прямо в глаза Модьуна. Но лишь на короткое мгновение их взгляды встретились в грубом физическом смысле. И во время этого бесконечно малого времени мозг, скрывающийся за этими глазами, не сознавал, что за ним наблюдают.

И тогда же Модьун послал вперед мысль:

— Кто вы? Почему вы делаете это?

Автоматически последовал ответ:

— Я член комитета — специальный агент — который уничтожил людей за барьером. И теперь, применяя другой способ, столь же мощный, знание которого принадлежит исключительно членам комитета, я…

В этот момент существо осознало присутствие Модьуна И сразу автоматический поток мыслей прекратился.

Модьун был поражен этим отключением.

В темноте вокруг него Гуньанцы в смятении карабкались и издавали бессмысленные хриплые звуки. Корабль падал, У него возникло тошнотворное чувство, какое испытываешь на слишком быстро спускающемся лифте.

Для Модьуна все это было не так уж важно. В этот момент он почувствовал такое страстное желание получить информацию, что принудительным образом потребовал от далекого члена комитета ответа, не замечая, что вторгается в сознание инопланетного существа.

Когда сила его требования достигла максимума, странное сосредоточенное лицо вместо того чтобы становиться более ясным… поблекло, уступив место, словно в замутненном пруду, голове и плечам какого-то существа с золотистыми волосами. Видение задрожало, но потом успокоилось, и Модьун увидел…

Судлил.

Ему показалось, что между ними пролегло громадное расстояние. Но ее синие глаза смотрели прямо на него, словно она находилась всего в нескольких дюймах от него И мысленные рецепторы мужчины уловили ее мысли, четкие и безошибочные, но какие-то печальные:

«Модьун, я нуждаюсь в твоей помощи. Я угодила в ловушку, установленную Зувгайтом, членом комитета…»

Связь прервалась. Ее изображение на таком удалении оставалось четким, но если она все еще и передавала мысли, то они не доходили. И Модьун вспомнил то, что Нунули сказал ему о Зувговском способе одностороннего мысленного контроля.

«Так это правда!»

Невероятно, чтобы один Зувгайт, предположительно без посторонней помощи, был способен на столь интенсивный односторонний мысленный поток, что создавал препятствия и задержки в системах мысленной передачи.

27

Модьун проделал то, что было для него необычно: он вдруг понял, что верит, будто появление изображения Судлил на экране произошло намеренно. Это был какой-то план. Навязанная силой причинно-следственная связь, о существовании которой ему удалось узнать лишь потому, что он должен был постепенно подстраивать свой мозг к искаженным целям существа с неведомыми мотивами.

Вокруг него, когда он понял это, была сплошная темнота неосвещенного огромного зала космического корабля. Он накренился, как это бывает с огромными телами, падающими в воздухе. Словно огромная масса атмосферы, раздвигаясь перед падающим чудовищем, бурей пронеслась по всем нижним палубам корабля, отыскала выемки и выпуклости, что вызвало дисбаланс в скорости падения отдельных частей. Пол начал крениться вперед. Модьун вынужден был стоять, как на склоне горы, слегка согнув одну ногу и опираясь на другую.

Стоя в этом несколько неуклюжем положении, Модьун понял: «Меня специально заставили обратить внимание на затруднительное положение Судлил, чтобы занять меня на то время, пока корабль не упадет на землю.

Что и произойдет через несколько десятков секунд.

Ловко придумано…»

Тело Модьуна почувствовало тепло. Его лицо стало разгоряченным, напряженные глаза горели, зубы были крепко сжаты. Он продолжал думать.

«На самом деле член комитета все еще находится там — невидимый за изображением Судлил.

Ничего другого не остается…» — И Модьун мысленно потребовал, чтобы ему сообщили всю правду.

И тут же пришел мгновенный ответ, занявший, однако, несколько секунд. В течение всего этого времени сила его требования не отпускала члена комитета, связанного с образом, который тот пытался удержать.

Неожиданно изображение Судлил затуманилось. И снова ощущение расстояния… Модьуну казалось, что она отдаляется от него еще дальше.

Потом лицо Судлил исчезло. И там, где она была со своей странной просьбой о помощи, осталась..

Темнота.

В огромном зале театра замигали лампочки, затем включилось освещение. Одновременно возникло ощущение, как в останавливающемся лифте — словно прыгаешь с десяти или пятнадцати футов и падаешь на глинистую отмель. У Модьуна перехватило дыхание. Его колени подогнулись, и он неуклюже повалился на пол.

«Лифт» снова включился, теперь уже направляясь вверх. Скорость соответствовала ускорению свободного падения и потому его удерживало прижатым к полу. Лежа таким образом, на несколько секунд оказавшись беспомощным, Модьун понял, что произошло. Член комитета был вынужден удалиться, чтобы оказаться вне зоны воздействия Модьуна. И тем самым ему пришлось отказаться от своего замысла. Отсечь черную дыру.

Итак, что-то происходило.

Автоматически система подъема корабля восстановила свою предыдущую связь с планетой под собой. Напряжение было ужасным. Конструкции корабля стонали. Каждая молекула, по теории, должна отклоняться одинаково, но на самом деле между различными элементами существовали незначительные различия. Полы скрипели, стены дрожали, все немного изгибалось и поворачивалось вследствие этих крошечных отклонений.

К несчастью, то, что происходило, слабо напоминало реальную опасность. Черная дыра находилась в непосредственной близости от планеты. И где-то там эта внушающая благоговейный ужас огромная масса пыталась восстановить свое равновесие. И когда ее равновесие с макрокосмосом установится, то произойдут невероятно сильные возмущения.

Наконец Модьуну удалось подняться на ноги. И он увидел, что генерал Дуэр тоже пытается обрести равновесие. Очень быстро. Довольно смело. Но первые слова Гуньанца показались ему глупыми:

— Я знал, что вы не обрушите свой корабль на собственную армию внизу.

Неподходящий момент, чтобы объяснить главнокомандующему ему ошибку.

— Свяжите меня со своим главным руководителем.

Модьун мысленно потребовал мгновенного согласия.

Менее, чем через полминуты Модьун сжато изложил другому Гуньанцу с суровым лицом — чье изображение мгновенно появилось на экране — историю Зувгайтов, рассказал о стремящемся завоевать Галактику комитете и попытался описать гравитационный вихрь, который представляла собой черная дыра.

Последним его советом было:

— Передайте предупреждение по радио. Скажите своим людям, чтобы они забрались под прочно укрепленные объекты, например, под дома с бетонным фундаментом. Под полом закрепите матрацы или что-нибудь мягкое, чтобы, когда произойдет резкий всесокрушающий рывок гравитации, людей прижало к этим матрацам. Ввиду невероятно медленного течения времени в черной дыре первая реакция, вероятно, произойдет не раньше, чем через несколько часов.

Он закончил связь требованием общего согласия.

Сработает ли какой-нибудь метод защиты? Модьун не был в этом уверен. Он не исключал возможности того, что твердые остатки планеты разлетятся по всему космосу.

Он признавал, что перспективы для Гуньанцев казались ужасными, но не мог не сказать об этом генералу Дуэру:

— Я думаю, вашим штурмовым отрядам лучше оставаться на борту нашего корабля, и, если это возможно, доставить сюда и такое же количество женщин. Ну, а сейчас отведите меня туда, откуда я мог бы связаться с рубкой управления корабля. Как мне кажется, связаться с ними из этой части корабля я не смогу.

Когда его пожелание было выполнено, Модьун не стал дожидаться, пока окажется у передающего устройства, а просто включил свою систему восприятия и определил местонахождение Нунули.

Потом направил вперед мысль. И снова внушение согласия.

— … пусть войска поднимутся на борт корабля. Поднимайтесь медленно и, достигнув расстояния в сто миль над армией, удерживайтесь в этом положении. Передайте по кораблю предупреждение, что будут самые различные толчки в результате гравитационных возмущений, почему каждый, если захочет спать, должен привязаться ремнями Он сделал все, что было в его силах.

Модьун вернулся в свою каюту. И лишь тогда почувствовал себя виноватым.

«Разве когда-нибудь прежде я воздействовал на сознание других людей?»

Модьун спал неспокойно, с чувством этой вины.

28

Запыхавшись, Модьун вошел в свою каюту и подумал «Теперь Нунули не сможет действовать против меня и мне нужно опасаться какого-нибудь другого нападения уже со стороны самого комитета».

Раздевшись, Модьун прошел к кровати, привязался ремнями… и уснул.

… и проснулся оттого, что ремни чувствительно впились в его тело. «Три „же“», — оценил он.

Модьуну было тревожно, но ко всему ведь нужно подходить с философской точки зрения. Теоретически сила тяжести внутри черной дыры может достигать тысяч «же». Хотя двигатели корабля были рассчитаны на случай чрезвычайных обстоятельств, но в сочетании с огромными скоростями это делало возможным деформацию в любую сторону: вверх, вниз, влево, вправо. И встроенное устройство всегда найдет положение минимального напряжения.

«…Не о чем беспокоиться. Нужно доверить…»

Вообще-то всего четыре раза резко наваливалась сила тяжести. Все это время Модьун лежал в темноте — вернее, даже плыл — позволяя себе сознавать колоссальную скорость гигантского корабля, когда он сначала ускорялся, а потом резко тормозил, пролетая за секунду расстояние в десятки световых столетий.

И проскочил черную дыру.

Когда это случилось, Модьун спал. И в его сознании возник образ Судлил, раздетой, как в тот первый день, когда она вышла из-за барьера, но в тот раз ее вид нисколько не взволновал его А вот теперь, в этом сне, это воспоминание расшевелило в нем ранее не испытываемое им чувство И он уже собирался исследовать это чувство, когда его ошеломило понимание того, что он человек видит самый настоящий сон.

Модьун, удивленный этой мыслью, проснулся Сон! У него? Но лишь животные видят сны, чтобы разрешить все свои проблемы и избавиться от конфликтов предыдущего дня.

«Я начинаю ослабевать» — Эта мысль обеспокоила его То, что он видит сон, — первый симптом, что его бодрствующее днем сознание уже не справляется с грузом навалившихся на него проблем.

Сначала Модьун не обратил внимания на содержание сновидения Его испугал сам факт появления сна И все же вскоре он стал осознавать, что во сне его гениталии приобрели твердость, которую он до этого замечал только у мужчин-животных.

«Будь я проклят! Так вот как это происходит!» Испытывая огромный интерес, Модьун встал и внимательно изучил это явление в зеркале ванной комнаты Но, очевидно, его половой член не мог вынести такого осмотра, и вскоре он пришел в прежнее состояние.

Однако, когда Модьун одевался, он был весел Он несколько раз проигрывал в уме этот сон, главным образом ради — как осознал он — его эротического содержания Когда он расчесывал волосы, до него с опозданием дошло, что такой необычный случай, как сон, может иметь и совсем иное значение.

«Новое нападение?»

Возможно, пока его мозг был поглощен переживанием первой страсти, происходило действие, которое он не должен был заметить Охваченный тревогой, Модьун включил систему восприятия.

Но корабль мирно плыл в обычном пространстве, направляясь к ближайшей солнечной системе А в поле, которое охватывал его мысленный зондаж, имелась лишь одна темная область — Нунули. Но даже она была не такой темной, как раньше.

«Если что-то и случилось, — печально подумал Модьун, — то это уже произошло Да и не такое уж это важное событие, чтобы оставить после какой-нибудь след».

Но, конечно, такой сон — идеальное нападение на таких, как он.

Модьун закончил одеваться, все еще продолжая размышлять о возможной природе нападения, когда в дверь позвонили. Модьун мгновенно среагировал и направился к двери. Почти тут же в голове мелькнула мысль об осторожности, и он остановился:

«Пора перестать быть безупречным и понять, что их заговор направлен против одной личности — меня самого. Да, это кажется невероятным, но тем не менее в этом нет никаких сомнений. Началось все с нападений людей-гиен, а закончилось грандиозным появлением черной дыры, и человеческая раса, которую олицетворял лишь один мужчина — он сам — и есть их цель».

Они-то и вызвали этот сон о природе сексуального возбуждения. Очевидно, им нужно было чем-то занять все его внимание, пока они готовят последнее нападение. И поскольку он сделал невозможным для Нунули-Повелителя этого корабля предпринять любую попытку нанести ему какой-нибудь вред… Да, это, конечно, действия какого-то члена комитета.

Но все равно, трудно было представить себе, что один Зувгайт проявляет личный интерес к судьбе какого-то одного человека с какой-то небольшой планеты. Но в этом не было сомнений. Злобное создание с красными глазами, с которым он вошел в короткий контакт во время атаки черной дыры, позволило увидеть себя. Столь же важно было и то, что они хотели гибели своего слуги Нунули вместе с кораблем — не предупреждая об этом нападении. Фантастическая мысль, но она была верной.

«Как бы то ни было, но я готов как никогда!»

Остановившись, Модьун включил все уровни восприятия, так что, если включится один, то автоматически сработают и остальные.

Приняв эти меры предосторожности, он прошел к двери и открыл ее. Там, как он и предчувствовал, стояли все четверо его друзей-животных, глуповато улыбаясь.

— Эй! — воскликнул Модьун. — Входите же!

Произнося эти слова, он уже сражался за свою жизнь.

29

Дуло ружья выплюнуло пламя. Сверкающий заряд как молния пролетел несколько дюжин футов по коридору, вызывая ужасный треск, прежде чем вонзился в пол.

— Иччдохз, — раздраженно сказал Руузб, — следи за своими действиями. — Потом повернулся к Модьуну. — Привет! — поздоровался он, улыбаясь.

Все случилось так быстро, эта попытка снести ему голову. И, когда она не удалась, мгновенно был использован механизм уничтожения.

Теперь он не сможет проанализировать, какой метод они противопоставляют человеческой системе восприятия. Но в каком же, наверное, отчаянном положении они оказались, раз решились показать ему, что у них есть такой метод.

У Модьуна не было времени сразу же поразмыслить над этим: когда Дуулдн вошел, он вдруг обнаружил, что хватает и по очереди прижимает к себе каждого человека-животного.

— Ребята, я так рад видеть вас!

Его руку неистово трясли. Нежная рука Наррла обхватила его шею и плечи, а потом толкнула его на могучую грудь Руузба, который так сильно сжал Модьуна, что у того перехватило дыхание.

— Эй! — Только и смог выдавить из себя Модьун. — Хватит, друзья!

Как вскоре узнал он, они довольно хорошо оправились от переживаний. Но все равно еще были возбуждены.

— Друг! — воскликнул человек-медведь, качая головой. — Здесь внизу гнездо гремучих змей. Мы взяли на борт больше этих существ, чем, на мой взгляд, следовало. Чем скорее мы уберемся с этой планеты, тем будет лучше.

Потом он добавил:

— Нам удалось освободиться и вернуть обратно наши войска, однако… — Человек-медведь умолк, помрачнев.

Конечно, огромный корабль был уже далеко от Гуньи, но его друзья не должны были полагать, что ему что-то известно помимо обычных сведений. «Здесь внизу» теперь отстояло от них очень-очень далеко, но человек не сообщил им об этом.

Человек-лиса издал какой-то нечленораздельный звук, когда человек-медведь закончил говорить. Модьун посмотрел на него.

— В чем дело, Наррл?

Слеза скатилась по щеке человека-лисы.

— Странно, я никогда не думал об этом путешествии как о завоевании. Предположим, мы действительно завоевали этих — как их там? Что бы мы тогда с ними сделали?

— Это все проклятые люди-гиены, — проворчал Иччдохз — Как и говорил Модьун: группа, узурпировавшая власть, с ошибочными идеями.

Слушая их, Модьун почувствовал себя лучше Значит, они действительно обвиняют людей-гиен, которые лишь ненамного умнее их; и, конечно, они никогда не совершат нового нападения на эту планету. Но в силе их протеста заключалась и надежда, что, возможно, и у остальных людей-животных на борту корабля можно вызвать желание неповиновения властям.

За этой промелькнувшей в голове Модьуна мыслью не стояло пока что ничего серьезного, хотя она имела вид какого-то решения — словно человек мог взять снова под контроль людей-животных Земли.

Модьун понимал, что мысль эта несколько преждевременна Он участливо спросил:

— Итак, вы четверо больше не будете спускаться. В следующий раз наступит очередь кого-то другого, правильно?

— Тогда почему нас позвали сегодня утром и сказали, чтобы мы носили электрические ружья до получения дальнейших указаний? — пожаловался Дуулдн.

«Так вот в чем дело!»

— А что, с этими ружьями есть какие-нибудь проблемы? — небрежно поинтересовался Модьун.

Руузб с отвращением пожал плечами.

— Офицер-гиена обнаружил неполадку в ружье Иччдохза, и потому мы задержались с приходом сюда, пока его приводили в порядок. Но, быть может эй! — Его огромные карпе невинные глаза расширились. — Быть может, ружье так до конца и не отремонтировали. Быть может, поэтому оно и выстрелило у двери. А как ты считаешь, Иччдохз?

Человек-гиппопотам согласился, что, возможно, это действительно все объясняет. Поэтому Модьун, чувствуя огромное облегчение простотой объяснения случившейся попытки убить его (в которой, по всей видимости, член комитета действовал в обход Нунули и непосредственно воздействовал на офицера-гиену), сказал:

— Хорошо, в конце концов, что вас попросили ходить с ружьями, это всего лишь естественная мера предосторожности Это совсем не значит, что вас пошлют вниз в следующий раз.

Очевидно, такая мысль не приходила никому из них в голову Они тут же просияли и вскоре весело рассказывали о своих тяжелых переживаниях на Гунье Теперь, когда все закончилось, их смех звучал громко, словно они успокаивали себя, пересказывая и смеясь над самыми ужасными и опасными моментами высадки.

Вскоре Модьуну показалось, что прошло достаточно времени пока они все болтали и болтали, а он напряженно думал.

И он принял решение.

Модьун встал. Итак, вот он, подходящий момент Повернувшись, он встал лицом к четверым друзьям, поднял одну руку, чтобы привлечь их внимание, а затем сказал:

— Друзья, мне нужно сообщить вам нечто важное.

Потом он простыми словами рассказал им, кто он такой, что он уже успел сделать и какие проблемы еще предстоит решить Когда он закончил, наступило долгое молчание Наконец Руузб встал и, подойдя к человеку, молча потряс его руку Это послужило для остальных сигналом, и они сделали то же самое.

Но когда они снова уселись, их блестящие глаза неподвижно смотрели на Модьуна, ожидая продолжения. Однако первым начал Руузб, сказав рассудительно:

— Итак, ты находишься здесь — со всеми способностями своей уничтоженной расы.

Модьуну должен был согласиться, что это правда.

— Я вот не понимаю только одного, — сказал он. — Нет сомнений в том что, как они показали, они могут сделать со мной, в равной степени относится и Судлил. Но тем не менее они не убили ее. Почему?

Наррл мрачно ответил:

— Они сохранили ей жизнь, чтобы использовать против тебя так, как ты это уже говорил. Этот Зувгайт специально поставил ее перед собой, чтобы ты не мог ударить по нему.

— Но, — не согласился Модьун если они действительно могут полностью контролировать твой метод мысленною воздействия, зачем им вообще заниматься всей этой чепухой?

Дуулдн, который до этого молчал, вдруг сказал:

— Я не вижу в будущем ни одной настоящей проблемы. Тебе нужно просто держаться подальше от этих Зувгайтов и их хитрого метода управления вашим мозгом, и, — он махнул рукой, — тогда все проблемы отпадут сами по себе.

— Да! — воскликнул Иччдохз.

Руузб и Наррл тоже просияли.

— Да, только и всего, — сказал человек-лиса.

— Ну-у… — протянул Модьун нерешительно.

Последовавшая пауза смущала его. Их предложение бежать подальше от неприятностей не подходило для человека, люди так не поступают, человек, и это Модьун считал само собой разумеющимся, — высшая форма жизни.

Перед ним никогда не стояло такой проблемы: может ли он или посмеет ли? Модьун никогда не пренебрегал опасностью настолько, чтобы у него пропадало чувство страха. Если он и избегал какой-либо конфликтной ситуации, то только из философских соображений, но теперь это стало неприемлемым — при нынешних обстоятельствах, когда он решил поговорить с членом комитета. Он без особой радости объяснил свое решение друзьям.

Кому-то нужно отправиться вперед и разведать их замыслы, а потом убедить их отказаться от них, если они не смогут дать подходящее объяснение. И откровенно признаюсь, я не вижу, как они могут это сделать. Например, они взяли сюда с Земли миллион людей для завоевания новой планеты.

Кто-то должен сказать им, какой неподходящей была такая программа для всех участвующих в ней людей, для тех, кто атаковал, для тех, кто защищался, для тех, кого убили там всего за несколько мгновений.

— Вот вам, — сказал Модьун, — когда вы ползали там, в гуньанской грязи, было не до смеху, не так ли?

Четверо друзей согласились с этим.

— Вот что я имею в виду, — продолжал Модьун. — Я хочу совершить посадку вблизи одного из зданий внизу, выйти и поговорить с членом комитета.

— Но ведь он своими более мощными телепатическими способностями нейтрализует твою систему восприятия, — возразил Наррл, — и тогда ты окажешься в его власти.

Модьун махнул рукой, как это часто делал сам Наррл.

— Это неважно, — сказал человек.

— О Господи!. — воскликнул Дуулдн — Да ты совсем рехнулся?! — Потом он повернулся к остальным. — Друзья, у этих людей, похоже, размягчение мозгов.

Это была реакция, разрушающая барьер.

Они все испытывали благоговейный ужас. Перед человеком. Потомком их древних создателей! И поэтому они подчинились образу — представляемому ими — сверхчеловека. Вспышка человека-ягуара освободила их.

— Послушай, дружище, — проворчал Руузб, — ты храбрый человек, но с такой философией тебе никогда не уйти от Зувгайта живым.

— И вдумайся, — заговорил Наррл, — ты обладаешь всеми научными знаниями своей расы Разве они не могут помочь тебе найти уязвимое место Зувгайтов?

Этот вопрос человека-лисы удивил Модьуна.

— Вообще-то, — ответил человек, — если бы я позволил себе думать о насилии то верно, комитет знает меньше людей о едином мысленном пространстве или черной дыре, могущих использовать такие вещи.

Дуулдн вскочил на ноги.

— Никогда не занимался подобной интеллектуальной чепухой, — сказал он — У тебя есть какая-нибудь идея, которую можно было бы практически применить?

Модьун глубоко вздохнул.

— Третий закон движения, — спокойно ответил он, — действует в едином мысленном пространстве так же, как и в обычном, разумеется, с той разницей, что тут это волна, сохраняющая энергию.

— Что это значит? — спросил напрягшийся Иччдохз, наклоняясь вперед.

Дуулдн нетерпеливо пояснил остальным людям-животным:

— Действие и противодействие равны и направлены в противоположные стороны.

Потом он обратился к Модьуну:

— В чем же смысл?

— Им не следовало взрывать город людей за барьером, используя энергию единого мысленного пространства. Где-то там еще продолжаются ядерные реакции — Модьун с упреком покачал головой — Если кто-то когда-нибудь найдет того, кто знает о подобных вещах.

— А может, ты и есть этот кто-то? — рассудительно спросил Руузб.

— Я! — воскликнул Модьун.

И замолчал, пораженный. Он сообщил известные ему сведения, не обращаясь ни к кому лично, и меньше всего — к самому себе. Теперь он сглотнул комок в горле и выдохнул:

— Да, я не мог сделать это. Это могло окончиться массовым убийством.

— Только послушайте его! — с возмущением фыркнул Иччдохз.

Руузб поднялся на ноги и сказал:

— Мы тоже отправимся вместе с тобой туда и будем прикрывать тебя своими электрическими ружьями. Позже мы сможем обсудить твои действия.

— Думаю, — предположил Модьун, — что мы должны сперва высадить армию. Но не для пальбы или чего-то подобного, а просто потому, что тогда трудно будет предпринять что-либо против такого количества существ, особенно когда они будут именно там, где находятся Зувгайты.

— Это неплохая мысль, — согласился Дуулдн.

30

Они позавтракали. Потом в сопровождении четырех людей-животных, испытывающих благоговейный трепет перед ним, Модьун направился в рубку управления.

— Быть может, они не пустят нас, — с сомнением заметил Наррл, когда они подошли ко входу — огромной двери, сдвинутой глубоко в большую нишу.

Лампочки у входа ярко светили, а на металлической табличке было написано:

«ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!»

Мысленная сила человека снесла все эти барьеры. Кроме того, она разогнала существ, находившихся внутри: инженеров и техников-гиен. Когда никого из персонала не осталось, Модьун осмотрел запоры на всех дверях.

И через несколько минут после этого появился..

Зувг!

На огромном экране рубки управления он представлял собой только туманный светящийся круг на фоне черного неба. При увеличении стал виден какой-то небольшой город, расположенных в гористой местности, — город, где жили Зувгайты.

Комитет!

С такого расстояния слабое сияние барьера, окружавшего город, нельзя было рассмотреть. Но, конечно, он существовал. Впрочем, это не имело никакого значения.

Внизу нельзя было ничего ясно рассмотреть, одни лишь утесы и каньоны, бросавшие длинные тени, темные овраги; и то тут, то там мелькали здания. Одно стояло высоко на вершине горы, еще одно — на дне тысячефутовой пропасти.

Модьун, не отрывая глаз от этой величественной картины, сдерживал дрожь. Возникающую во всем теле, а не просто в одном месте. Иногда это была нога, иногда плечо и рука… желудок и внутренности, бедра, легкие и так далее, назад и вперед по кругу. Ощущения постоянно менялись, не останавливаясь ни на секунду.

Модьун снял все барьеры для восприятия и последующей стимуляции внутренних сил.

Он чувствовал давление пола на подошвы и пятки, гладкость внутренней материи его брюк. Он вдыхал воздух, который лишь слегка щекотал ему легкие. Лицо его горело от какого-то чувства, теперь уже ставшего вроде бы постоянным. Гнева? Впрочем, Модьун не был до конца уверен в этом. Но это чувство подталкивало его.

Просто чтобы удостовериться, каким было это чувство, Модьун мысленно повторил свои жизненные принципы: (1) Люди такие, как они есть, и жизнь такая, как есть — имеющая смысл. (2) Если вы доверяете людям, то они тоже будут доверять вам. (3) Полюбите их, и они ответят вам любовью. (4) Жизнь, в сущности, прекрасная вещь. Никогда не совершайте угрожающих движений, и вы будете удивлены, насколько мирной станет ваша жизнь. (5) Всегда подставляйте другую щеку.

Как он заметил, эти высказывания просто промелькнули в его голове, не дав ему мысленной подзарядки — просто приятная группа мыслей, которые, несомненно, были правильными в некоторых случаях, но нельзя было сказать, что так было всегда. Потому что, очевидно, Нунули не думали так. Да и эти Зувгайты… по крайней мере пока.

И так же думали некоторые земные существа. Может быть, позже, в будущем, они и будут так думать. Но не сейчас.

Конечно, ему еще нужно быть осторожным. Он по-прежнему не способен убивать. Есть и много других запретов. И о них Зувгайты не должны узнать.

Модьун и его друзья-животные большую часть дня следили за высадкой огромной армии в горах внутри барьера, не встречая никакого сопротивления. «Итак, они ждут меня», — Модьун теперь в этом не сомневался. Его ноги пустились в пляс, что было выражением его удовлетворения.

«Я действительно разрушил внутренние барьеры…» — Ощущаемые им внутри чувства тут же передавались его телу. И это было ему приятно.

Позднее, когда они сели пообедать, стало ясно, что друзья следили за ним, потому что Дуулдн сказал:

— А вы действительно умны! Откуда вы узнали все эти вещи насчет черных дыр?

— Системы мысленного восприятия способны непосредственно постигать все явления Природы, — ответил Модьун, потом скромно добавил: — Это совсем не значит, что я совершенен как личность. Нунули сделали нас такими. Я не умнее и не лучше любого другого существа — если не считать того, что у меня есть эти особые способности.

Руузб, довольно энергично накинувшийся на еду, посмотрел на человека:

— Друзья, наверное, это действительно так. Многое из того, что сделал этот парень с момента нашего знакомства с ним, выглядит довольно наивным. У него доброе сердце, но не острый ум. И все же, вне всякого сомнения, его котелок способен на кое-какие вещи, очень интересные Верно, Модьун?

Того отнюдь не обрадовала такая характеристика, полученная от человека-медведя. Однако Модьун очень хотел, чтобы его друзья-животные по-доброму принимали его, поэтому энергично закивал:

— Да, — согласился он. — Хотя, — добавил он через несколько секунд, — теперь я не столь наивен, как раньше.

— Мы посмотрим, — сказал Руузб, глядя на Модьуна. — Не обижайся, друг, я просто констатирую факты. Например, — он с грустью покачал головой, — только представь себе: ты позволяешь украсть единственную на весь мир женщину твоего племени путем простого заговора и даже не думаешь предпринять что-нибудь по этому поводу.

— Но я знаю, где она находится, — попытался защититься Модьун.

— И где же? — тут же проворчал Руузб.

— Она, конечно же, у этого Зувгайта.

Человек-медведь повернулся к остальным друзьям и беспомощно развел руками.

— Сами видите, ну, что я говорил, — сказал он.

Наррл улыбнулся сидевшему напротив него Модьуну:

— Я помню одну женщину, которая когда-то горячила мою кровь. Но до того, как я собрался бросить ее, она поменяла меня на другого, у которого был лучше подвешен язык. Я знал, где она оказалась впоследствии, правильно.

— И у меня, — охотно поддержал эту тему Иччдохз, — был друг, решивший пересечь океан на лодке, которая затонула в бурю. Он утонул. Я знаю, где он, правильно. Его останки — на глубине двух миль от поверхности воды.

— Видишь ли, Модьун, — Руузб не мигая смотрел на человека, — ты говоришь так, что порою кажется, что ты не можешь сложить два и два.

Их дружеское нападение сильно обидело Модьуна. Он только сейчас начал осознавать, что тут что-то неправильно… «Человек потерпел поражение, — подумал он. — Действительно уничтожен до последнего мужчины и женщины. А я здесь все еще разглагольствую и веду себя, как победитель.

В самом деле, смешно. И все же…»

Когда они наконец закончили есть, Модьун сказал:

— Давайте лучше отправимся спать. Возможно, ночью мы получим сообщение, что дело дошло до точки, что я смогу встретиться с Зѵвгайтами там, внизу Тогда в тот момент наши тела будут чувствовать себя лучше после отдыха.

Дуулдн с подозрением посмотрел на человека.

— У тебя есть план? — требовательно спросил он.

— Я же сказал вам, что я не такой наивный, как кажется, — запротестовал Модьун. — У армии внизу нет продовольствия. А они не привыкли обходиться без еды.

Сообщение пришло вскоре после трех часов полуночи по корабельному времени.

31

По видеоустройству они увидели, что к месту, куда их пригласили на встречу, нельзя приблизиться непосредственно — если только не приземляться на крышу. Само здание было плотно прижато к утесу, который отвесно поднимался за ним. А впереди тянулся еще один склон, хотя и не такой крутой, да и тянулся он не более чем на две сотни футов.

Ниже здания была довольно плоская равнина, украшенная аллеями и изгородями, которые вились среди кустарников и вдоль реки к краю леса, удаленного от здания на двести ярдов. При приземлении где-нибудь на этой равнине пришлось бы уничтожить какую-нибудь из этих аллей или изгородей, что, конечно, было бы очень невежливо со стороны гостей.

Модьун мог подняться по лестнице, ведущей вверх по склону горы из сада внизу — если это было садом — к зданию наверху. Но казалось совершенно очевидным: это здание и равнина внизу являлись частью одного и того же архитектурного и паркового комплекса.

По склону горы двигалось много фигур; несомненно, это перемещалась армия людей-животных. Но они находились еще далеко справа и должны были подниматься дальше вверх. До их прихода, наверное, еще где-то час времени. Модьун с волнением подсчитывал. Возможно, ему следует отложить посадку.

Другой ближайший луг, где можно было приземлиться, располагался на довольно крутом склоне на четверть мили ниже. Именно там Модьун и посадил свою спасательную шлюпку и оттуда повел своих четверых друзей по неровной земле. Ласковый ветерок дул вниз по склону холма. Для любого существа с такой же чувствительностью, как у Модьуна, этот воздух показался бы слишком насыщенным кислородом; поданным компьютера он составлял 35 процентов атмосферы Веселый квинтет вскоре стал передвигаться уже среди деревьев. И вот они увидели первые признаки жизни.

Эти существа казались птицами, маленькие крылатые создания, которые порхали по верхним ветвям деревьев. Модьун включил систему мысленного восприятия и ощутил мимолетные удары простых мысле-форм Он увидел картины веток, шумящих рядом, и неба, видимого маленькими блестящими глазками этих созданий.

Но никаких помыслов. Существа были тем, чем казались. И вокруг них — одна лишь дикая природа. Все естественно, даже примитивно.

«Почему, — спросил себя, удивившись, Модьун, — тот, кто живет в таком раю, чувствует необходимость связываться с другими планетами и управлять ими. Они могли надеяться лишь на то, что единственное, что им удастся получить от такого господства, — это особое сознание, что они оказывают влияние на жизнь в каком-то отдаленном неизвестном месте, и очень маловероятно, а, быть может даже и невозможно, что им когда-либо удастся посетить больше, чем несколько из этих контролируемых ими планет Поэтому полное удовлетворение зависит от их собственного представления хода событий.

Зачем им все это нужно?»

Все это выглядело очень печально и бесполезно.

Думая так, Модьун с друзьями достиг края сада. Прямо перед ними тянулась первая из этих светлых аллей. Модьун осторожно ступил на нее, остановился и повернулся.

— Я думаю, вам, друзья, следует подождать здесь, — сказал он людям-животным. — Спрячьтесь среди кустов. — Его слова прозвучали громко в обступившей их тишине. — Моя мысленная защита охватывает и это место; и поэтому то, что я смогу делать для самого себя, я смогу делать и для вас, даже находясь далеко от вас. Но если я вернусь до прихода солдат, то уходите обратно к спасательной шлюпке Быть может, вам еще придется спасать меня.

Четверо друзей безропотно, что было необычно, подчинились. Модьун посмотрел на их человеческие лица и увидел написанное на них благоговение и какую-то нарастающую тревогу.

Именно Руузбу удалось первым очнуться от этого столбняка, он сказал едва слышно, почти хриплым шепотом:

— Друг, мы вытащим тебя, верно?

Потом он пожал руку Модьуну и пробормотал:

— Удачи, приятель! Забей гол в их ворота!

Потом и остальные подошли каждый по очереди и тоже пожали руку Только Дуулдн сделал замечание:

— Не торопись, друг.

Модьун кивнул и пошел вперед.

Сверху все казалось невероятно близким. С земли же площадка, похожая на сад, выглядела более плоской, чем с неба. Теперь можно также заметить, что то, что казалось грязью, по всей видимости было какой-то пластмассой, на которой собралась пыль. Пыль была и на аллеях, но сами они были другого цвета. Здесь было несколько впадин, через реку было переброшено несколько мостиков, украшенных орнаментом, но что он обозначал (если и обозначал что-нибудь вообще), было неясно.

Землянин двигался вперед не оглядываясь, и вскоре пересек реку по одному из этих мостиков. Издалека он, как и остальные, выглядел хрупким; однако когда человек ступил на него, то под ногами он оказался твердым как сталь. А через минуту человек уже поднимался по лестнице, которая вела вверх к строению, похожему на замок.

Модьун, запыхавшись, забрался наверх и увидел покрытую пылью дорожку, которая вела к прозрачной как стекло двери, находившейся менее чем в двух дюжинах футов от края обрыва.

Лишь теперь Модьун, перед тем как продолжить путь, оглянулся и посмотрел на далекие фигуры своих друзей. Они все еще стояли там и смотрели на него.

Он махнул рукой, и они тоже замахали ему в ответ.

Вот и все… если не считать слезы, появившейся в одном глазу, когда он отвернулся от них.

«Когда имеешь такое тело, — подумал Модьун, — то ты действительно можешь привязаться к людям».

Но, очевидно, сейчас был неподходящий момент для подобных чувств. Поэтому он пошел вперед к двери, не думая сейчас ни о чем конкретно. Когда он подошел к двери, та автоматически открылась.

А потом и закрылась за ним, когда Модьун вошел.

32

Проснувшись, Модьун подумал:

«Полагаю, самоубийство — самый простой выход из создавшегося положения. Но столь же эффективным является и простое решение, что не стоит заводить детей».

Как-то и каким-то путем человечество должно закончить свое существование.

Модьун зевнул, потянулся и сел на кровати в маленькой комнате, которая примыкала к рубке управления спасательной шлюпки. Включился «дневной» свет, наверное, именно поэтому он и проснулся. Где-то в глубинах его сознания оставался какой-то вопрос, удивление. Это чувство было слишком слабым, чтобы он мог в этот момент обратить на него внимание.

Модьун слез с кровати — и едва не упал на Руузба, который спал мертвым сном на полу.

— Эй! — позвал его Модьун.

Как сразу же заметил человек, на полу дальше Руузба растянулись и остальные его друзья-животные. Они шевельнулись и сели, подняв головы. Дуулдн, Наррл и Иччдохз. Потом трое людей-животных вскочили на ноги и бросились к Модьуну, по очереди спотыкаясь о Руузба.

Наррл первым подбежал к человеку.

— С тобой все в порядке, приятель? — спросил он.

Модьун был удивлен.

— Конечно. А что должно со мной случиться?

Дуулдн, остановившийся чтобы потрясти Руузба, прекратил попытки и выпрямился.

— Полагаю, он сейчас пытается побороть древний инстинкт зимней спячки, присущий его племени. Обычно подобное происходит с ним в определенный период каждый год… — Очевидно, его слова относились к человеку-медведю, и лишь в этот момент он с запозданием осознал то, что сказал Модьун.

— Что должно с тобой случиться? — переспросил он. — Послушай, — продолжал он агрессивно, — прошлой ночью ты сказал нам, что утром объяснишь то, что случилось. Теперь, приятель, уже утро.

— Что ты сказал? — Человек казался удивленным. — Объяснение чего?

Потом Модьун замолчал. Молниеносно в голове пронеслось воспоминание.

— Я прошел в ту дверь… — пробормотал он и запнулся.

— Да, а потом что? — пробурчал Иччдохз.

Модьун оглядел круг пытливо уставившихся на него глаз. Даже Руузб сел и сонно смотрел на него.

Модьун покачал головой — чувствуя, как расширились его испуганные глаза.

— Я не помню. Как я попал сюда?

— Расскажи ты, Наррл. У тебя лучше подвешен язык.

— Особенно-то и рассказывать нечего, — пробурчал Наррл. — Ты вошел — мы видели тебя. Потом прошло немногим больше часа. За это время земные войска достигли этого места, вскарабкались по ступенькам и тоже вошли в здание. Затем мы получили мысленный зов от тебя, чтобы пришли туда и забрали Судлил, что мы и сделали. А затем ты сказал, что должен вернуться, чтобы сдержать какое-то обещание, но так как уже наступила ночь, то мы убедили тебя остаться до утра, — и вот мы здесь.

— Зачем я должен был вернуться? — растерянно спросил Модьун. — Что еще за обещание?

— Ты не сказал.

Модьун снова медленно опустился на кровать.

— Это похоже на самопроизвольную потерю памяти, — медленно сказал он. — Мне нужно хорошенько подумать, что же теперь делать дальше.

Дуулдн сказал голосом, в котором звучал благоговейный ужас:

— Ты имеешь в виду гипноз?

Человек спокойно кивнул:

— Они, наверное, преодолели мою защиту.

Модьун едва мог сдержать свое удивление.

— Будь я проклят!

Потом пояснил:

— Таков их способ контроля. Внушают цель, и после этого вы в их подчинении.

Модьун уже собрался было продолжать, когда вспомнил мысль, с которой проснулся, и сказал:

— Послушайте, я должен был убить себя. Нет! — поправил он себя. — Я должен был убедиться, что у меня и Судлил не будет потомства. Человеческий вид должен угаснуть…

Он снова замолчал Казалось, в его голове одновременно роится множество мыслей. Сидя на краю кровати, Модьун пытался разобраться в их клубке.

— Судлил!.. — Он вспомнил ее имя. — Вы сказали, что вы принесли ее сюда. Где же она?

Люди-животные посмотрели многозначительно друг на друга, а потом печально покачали головами.

— С этим парнем действительно что-то случилось, — заметил Дуулдн.

Руузб тихо сказал:

— Модьун, посмотри на кровать позади тебя.

Модьун медленно повернулся, еще не веря, что он мог быть таким бесчувственным. Прошло несколько секунд, прежде чем он вспомнил, что лежал лицом к двери, и первым его побуждением было встать. Итак, он лежал спиной к Судлил и не видел ее.

Почувствовав удовлетворение от этого объяснения, Модьун посмотрел на женщину. Те самые золотистые волосы, ее лицо не изменилось с тех пор, когда он впервые увидел ее… Даже во сне она излучала жизнерадостность — другого слова нельзя было подобрать.

«Интересно, выглядел ли я когда-нибудь так хорошо».

Впервые в жизни такая мысль пришла ему в голову как его воспринимают окружающие.

Не сводя глаз с женщины, Модьун спросил:

— Что с ней случилось?

— Ты сказал нам, что она без сознания. Поэтому мы сделали носилки и принесли ее сюда, — отвечал Наррл — И ее состояние не изменилось с того времени.

Модьун был очень удивлен.

— Я говорил это все прошлой ночью, словно я знал? Почему же я не привел ее в сознание?

Выяснилось, что ему не хотелось будить ее, пусть выспится, очевидно, к вечеру она проснется.

— Полагаю, — сказал Модьун расстроенным тоном, — я, наверное, знал прошлой ночью, что делаю. Поэтому я лучше не буду спешить.

— Я думаю, — раздался голос Руузба, — нам лучше собрать военный совет или что-нибудь в этом роде.

«Что-нибудь, непременно», — подумал Модьун.

Прошел час. Они уже успели поесть и сидели в рубке управления, держа совет. Модьун глубоко вздохнул и сказал:

— Вот я вижу, как иду к той двери Теперь я собираюсь включить систему памяти. И попытаюсь рассказать вам, друзья, что случилось..

33

Когда Модьун вошел, сидевший в двадцати футах прямо напротив двери Нунули встал из-за стола и сказал:

— Распишитесь здесь.

В одной руке он держал что-то, похожее на ручку, а другой показывал вниз на то, что выглядело как книга для записи гостей.

Модьун остановился прямо у входа. Он сознательно сдержал импульс сделать сразу же то, о чем его просили, оставаясь на месте и оглядываясь. Комната была небольшой, но с высокими потолками. Стены, казалось, были сделаны из той же самой сверкавшей белизной пластмассы, что и аллеи и изгороди снаружи. Он увидел две двери, находившиеся по обе стороны от, Модьун не мог подобрать лучшего слова, конторки портье. Двери были огромными — по меньшей двери десять футов высотой — и богато украшены узором из золотых листьев. С помощью какого-то способа, понять который Модьун и не пытался, это помещение имело яркое дневное освещение.

Удовлетворившись первым осмотром, Модьун медленно пошел вперед, включив все свои внутренние рецепторы восприятия. Он чувствовал твердый пол под подошвами и трение ткани брюк на ногах и бедрах. Рубашка натирала грудь и руки. Воздух казался теплым, щекотал легкие — Модьун чувствовал избыток кислорода. От его тела исходило множество других ощущений, каждое из которых утверждало: «Все в порядке!»

Вскоре он оказался рядом с конторкой и посмотрел вниз на чистую страницу. Изучая ее, Модьун краем глаза заметил, что ручка в протянутой руке Нунули уже лишь в нескольких дюймах от него.

В голове пронеслось две мысли, и обе критически оценивали то, что происходило. Первая мысль: «Эта обстановка создана для человека с Земли. Приемная, конторка, книга для записи гостей — все невероятно упрощено и сделано, несомненно, впопыхах, как в старых конторах людей». Модьун предположил, что знакомый вид должен убаюкать его. Наверное, они ожидали, что он автоматически проделает все процедуры, связанные с такой обстановкой. Вторая мысль вытекала из первой: поскольку они не поленились проделать все эти хлопоты, то, значит, против него замышляется новый заговор.

В его мозгу были готовы включиться все рецепторы. Но по правде говоря, ему совсем не хотелось, чтобы его втянули на уровень, который был ниже уровня Зувгайта. Поэтому он покачал головой, как делали это люди-животные, желая сказать «нет».

— Я условился о встрече, — сказал Модьун.

Нунули не стал возражать.

— Сюда, сэр.

Он показал на дверь слева от Модьуна.

Человек не двигался. Слова инопланетного существа вызвали в нем не одно, а целую группу ощущений. Его голос. То, как держал себя Нунули, пока говорил — слегка двигая мускулами. И самое главное, человек ощущал исходившее из его мозга чувство, похожее на коварство.

Еще один заговор? Что же это может быть? Сначала беспокойство при виде книги для, записи гостей, теперь такое же ощущение неправильности и в комнате, куда ему предлагают войти.

Модьун приложил определенные усилия, чтобы сдержать желание из простого любопытства исследовать то, что находилось за левой дверью. «Позже, — подумал он, — я пройду через эту дверь и сделаю запись в книге для записи гостей».

Он должен знать, какая здесь связь.

Вслух же Модьун сказал:

— Могу я сначала войти в эту комнату? — и указал на дверь справа.

— Конечно, — последовал вежливый ответ.

Все в нем: вибрации, звучание, тембры — утверждали: «правильно».

Нунули прошел к двери, открыл ее для прохода человека. Модьун, идя к ней, заметил, что сразу перед дверью находится небольшая ниша. Сама же комната, очевидно, находилась дальше вправо. Ее он пока не видел. Когда он подошел к двери, то, не останавливаясь, переступил через порог и вошел.

Почти одновременно произошли два события: дверь захлопнулась за ним с металлическим звуком, а лампы впереди погасли.

Во внезапно наступившей темноте, в сердце Зувговской твердыни, человек несколько секунд пребывал в нерешительности. Но только несколько. А потом он прошел десять футов, свернул налево и направился к стулу, присутствие которого ощущал благодаря включенной системе восприятия. Он сделал четырнадцать шагов к нему и сел.

Из темноты донесся какой-то голос:

— Итак, вы позволили завлечь себя в ловушку.

В течение нескольких секунд после произнесения этих слов внимание Модьуна занимал тот факт, что Зувгайт, как и Нунули в приемной, также говорил на универсальном земном языке.

«Как же они беспокоятся об одном человеке?!»

До его сознания постепенно доходил зловещий смысл этих слов, и он уже не думал, на каком языке они были произнесены. Модьун продолжал доверять своему первоначальному ощущению, что нужно было войти именно в эту комнату. Что же касается услышанных им слов, то он размышлял над ними, исследуя одновременно и окружающую обстановку.

Когда он только вошел в эту комнату, то ощутил теплоту тела и присутствие еще одного живого существа. Но лишь одного, находившегося метрах в десяти от стула и немного слева. В комнате стоял слабый запах инопланетного существа. Человек ощутил, что оно говорит, возвышаясь по меньшей мере на один фут над Модьуном.

«Стоит ли член комитета на возвышении?» Рыскающему в темноте сознанию Модьуна так не казалось. Поэтому он пришел в заключению, что рост Зувгайта от девяти до девяти с половиной футов.

Интересно!

Ощущая теперь, что член комитета смотрит на него из темноты, словно видя его каким-то образом, Модьун обратил все внимание на его слова.

«Стал ли я жертвой мгновенного убеждения Зувгайтов, применения их всесокрушающей силы?»

Как помнил Модьун, голос этого существа не походил на другие, что он слышал раньше. И конечно, ему с откровенной прямотой указали на смысл фразы: «Ты в ловушке!»

Он завершил изучение себя. «Пока все нормально Меня пока не трогают».

Тут Модьун вдруг понял, что ощущает и еще одно чувство — разочарование Встреча с членом комитета оказалась не такой, какой он себе ее представлял: открытым диалогом лицом к лицу Скорость совершенно не скрываемых действий, обстановка — темнота — уже, Модьун должен был признать, явно воздействовали на него. При таком противостоянии они начали не сначала, а на пике интенсивности.

Модьун сам провел небольшое исследование.

— К несчастью, я понимаю, — сказал он, — что ваши слова и манера поведения означают, что вы не собираетесь отказываться от завоевания Галактики.

Первым ответом Зувгайта было то, что он подошел поближе и вскоре остановился рядом с сидевшим на стуле человеком, глядя из темноты на него.

— Мы, кажется, не понимаем друг друга, — последовало затем второе его действие. — У нас нет завоевательных планов. Откуда вы это взяли?

Модьун сидел, откинувшись на спинку стула, с запозданием вспомнив, что то же самое ему сказал и Нунули-Повелитель корабля. Тогда он представлял себе последствия действий народа-прислужников Зувгайтов: захват по их приказам планет, уничтожение людей, безжалостное нападение на Гуньу.

Модьун вдруг понял, что говорит вслух и, подчеркнув эти неумолимые факты, закончил:

— У меня создалось впечатление, что подобные методы применялись и на десятках тысяч других планет.

— То, что мы делаем, — не завоевание, — возразил Зувгайт — Мы просто, но неумолимо останавливаем случайное эволюционное развитие неправильных жизненных форм Когда же на планете устанавливается правильное течение эволюции, мы позволяем в течение некоторого времени ей развиваться, под нашим контролем, но, в конечном счете, без дополнительного вмешательства. И — если не проявлять излишнего воображения — неужели это можно считать завоеванием?

Пораженный этими словами, Модьун открыл было рот, но тут же закрыл его. Вот ему и дали объяснение.

«О Боже, — подумал он, — всюду они нападают на самых приспособленных, кто пережил эволюционный процесс!»

Это была удивительная идея.

Даже когда человек изменял животных, такая идея не обсуждалась. И позднее, когда подстрекаемые Нунули люди изменили самих себя, они хотели лишь подчеркнуть черты, которые уже проявились в мутном потоке естественного отбора.

— По каким и чьим стандартам, — спросил он, — осуществляется выбор подходящих расовых черт?

— На каждой планете, — ответил Зувгайт, — мы выводим жизненную форму с самым большим естественным сроком жизни. Можете ли вы придумать лучший стандарт, чем долговечность?

Голос умолк. Модьун вежливо ждал, пока существо станет развивать свою мысль дальше. Когда прошло несколько секунд, Модьун по ровному дыханию собеседника понял, что дополнительного объяснения не последует.

— Послушайте — начал неопределенно человек, но замолк, потом несколько секунд посидел и затем спросил — Вы ведь долгоживущая раса… верно?

— Долгоживущая — неправильное определение Мы бессмертны. — В голосе звучала гордость. — Это одно из наших двух самых важных качеств.

Модьун молча предположил, что вторым важным качеством его собеседника является способность управлять сознанием других существ. Но он решил не привлекать к этому внимания.

— Короче говоря, — начал Модьун, — критерием для вас служит некое качество, которое ваша раса, очевидно, приобрела в результате естественного отбора без изменения. Я сказал «очевидно», потому что хочу снова вернуться к этому вопросу.

Член комитета остался спокойным.

— Мы были полностью объективны. Мы изучали всевозможные положительные черты сотен рас..

— И в конце концов решили, что ваша собственная — самая лучшая, — перебил его Модьун, — не спрашивая себя, как это случилось.

— Повторяю, вы можете придумать лучшее качество, чем долголетие?

«Неужели в его голосе уже чувствуется раздражение?» — спросил себя Модьун и ответил:

— Да, человеческая система восприятия. Да, человеческая миролюбивая философия Понимаете, — он замолчал на несколько секунд, — я вот размышляю над человеческими чертами, а вы думаете о своих собственных, Зувгайтовских. Мы оба, несомненно, субъективны, не правда ли?

— Я так понимаю, — последовал холодный ответ, — что поскольку вы здесь находитесь под нашим полным контролем, то дальнейший разговор будет просто напрасной тратой времени.

Итак, с этим покончено.

Модьун очень тихо сидел на стуле, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Насколько он мог попять, пока ничего не менялось. И в эти минуты, подводившие итог всему, как сообщала ему его система восприятия, ничего не происходило. Значит, что бы они ни делали, это было за пределами его чувствительности. Ни единое мысленное пространство, ни обычное не говорили ему о направляемом на него потоке энергии. Весь ближний космос двигался в пределах атомно-молекулярной логики, не потревоженный вмешательством разумов — это указывало, что проблема — внутри него, а не снаружи.

Когда он тревожно размышлял над этими возможностями, ему в голову вдруг пришло, что наступило время для осуществления его намерений. Правда, он не знал, с чего начать.

«Я пришел для беседы. И она уже завершена. Ни к чему не привела…»

По-прежнему не зная, с чего начать, он сказал для пробы:

— Биология — предмет, который в результате улучшения нас Нунули мы стали понимать, быть может, лучше кого-либо другого.

Из темноты донесся какой-то звук — исходивший от огромного существа, стоявшего перед ним. Не слова, просто какой-то звук. Иронический хохот?

Зувгайт заговорил терпеливым тоном:

— В принципе, мы не должны сейчас ничего предпринимать. Контроль над вами установлен давно. Вы должны понимать, что никто не может сделать ничего против своего образа жизни. Индивидуум может даже понять природу битвы, которую должен вести — и, кажется, этой стадии вы уже достигли — но вас всегда ограничивает мысль, что вашу кожу можно пронзить, сердце остановить, — группа клеток обладает особыми способностями — но и только. Например, несмотря на вашу систему восприятия, вы, люди, добились лишь увеличения продолжительности своей жизни почти до двух тысяч земных лет. Даже этим вы обязаны Нунули, улучшившему человеческую породу.

— Верно, — согласился человек. — Однако я собираюсь исследовать это для вас и…

Зувгайт резко оборвал его:

— Чтобы показать, как уверенно мы себя чувствуем, мы призываем вас применить свою систему восприятия против нас. И тогда вы поймете, что ничего не сможете сделать.

— Вы просите невозможного, — возразил Модьун. — Слово «против» не имеет смысла для меня. Я не против вас.

— Точно, — с удовлетворением заметил Зувгайт, — как прислуживающая нам раса и запрограммировала вас.

— Для меня было бы невероятно трудно умышленно предпринять против кого-либо деструктивные действия, — сказал человек.

— Вот именно, — радостно согласился член комитета. — Вас сдерживают эти рамки. Как я уже говорил, вы ведете нерешительную борьбу со своей вечной природой, но в сущности вы не сможете сделать ничего, кроме как… остаться тем, кто вы есть.

— Гм-м! — произнес Модьун. — Как я вижу, мы не полностью понимаем друг друга. — Потом он повторил то, что однажды сказал Руузб к огромному неудовольствию Дуулдна: — Существует отнюдь не один способ содрать шкуру с кота.

— Я не понимаю этого, — ответил Зувгайт.

Человек не ответил.

Модьун не мог дальше ничего вспомнить. Он снова находился на борту спасательной шлюпки и ничего не помнил.

— Это все, — раздраженно сказал он.

— Но с какого кота ты собирался содрать шкуру и каким способом? — спросил Руузб, бросив хитрый взгляд на покрасневшее лицо Дуулдна.

— Я сожалею, что использовал это сравнение, — извинился Модьун, сидевший за столом в столовой напротив человека-ягуара. — Прими мои извинения, Дуулдн.

— Ладно уж, — пробормотал огромный человек-кот. — Я не столько злюсь, сколько напуган. И все из-за этого Зувгайта!

Иччдохз покачал головой.

— Друзья, — начал он, — да он просто баба. — Он нахмуренно посмотрел на Модьуна. — Он не боится, но, несомненно, не знает, как драться.

— Я собирался начать драться, — возразил Модьун.

— Тогда ты говоришь что-то не то. Ты ведь сказал этому Зувгайту, что не можешь ничего сделать против него. А теперь утверждаешь нам, что можешь.

Все они обвиняюще посмотрели на человека.

— Да, ты что, лицемер? — спросил Наррл.

— Мы всегда ценили тебя за честность, — сказал Руузб. — А теперь ты сказал ему пустые слова. Пойми меня правильно, — поторопился закончить человек-медведь. — Мы хотим победить этих сукиных детей.

— Я собирался напасть на них, используя единое мысленное пространство, — объяснил Модьун, — и это был единственный честный способ, открытый для меня. Послушайте…

Когда Модьун закончил объяснения, Дуулдн сказал решительно:

— И ты думаешь, что именно это ты и должен был сделать?

— Да.

— Но тот момент, когда ты сделал это, и стал концом твоих воспоминаний?

Модьун был вынужден признать, что, безусловно, именно это и случилось.

— Полагаю, они, наверное, предприняли контратаку, намереваясь добиться чего-то другого.

— А что, энергия этого единого мысленного пространства могла убить этих Зувгайтов? — вступил в разговор Наррл.

Модьун был поражен.

— Конечно, нет. Это было бы убийство.

Дуулдн поднял руки.

— Вы только послушайте его! — зарычал он и, с трудом сдержавшись, продолжал: — Ты в состоянии обнаружить еще одну энергию, подобную энергии единого мысленного пространства?

Модьун покачал головой.

— Наверное, такие существуют. Но мне известна лишь одна энергия. Не забывайте, что единое мысленное пространство столь же огромно, как и обычное, если не учитывать, что там отсутствует время.

— Так ты говоришь, что использовал все, что знал, — не отставал от него человек-ягуар.

— Именно это я и собирался сделать, — согласился Модьун, защищаясь.

Лицо Дуулдна стало кирпично-красным, когда он откинулся на спинку стула.

— Мне лучше больше ничего не говорить, — пробурчал он. — Величайшая возможность в истории Галактики была утрачена одним мягкосердечным…

Модьун казался побежденным и остановил его слабым голосом:

— Друзья, возьмите бразды правления в свои руки!

Но ответил дипломатично именно Руузб:

— Хорошо, Модьун, почему бы тебе не включить свою систему восприятия? Может, нам удастся все же узнать, что произошло?

34

Модьун провел испытание. Провел на самом деле. Понимая, что не будет второй возможности, он провел эксперимент до конца. Как генерал, у которого появилась новая идея, как выиграть сражение, Модьун проверял ее не на предварительных маневрах, а прямо на поле боя.

Очевидно, он не мог атаковать тысячу могучих умов, соединенных линией односторонней связи с ним, подобно тому, как несколько гипнотизеров объединяются вместе, чтобы побороть волю одного человека. Поэтому он действовал не прямо, а использовал свою систему восприятия для поиска в едином мысленном пространстве уже существовавшего там источника энергии, включенного в соответствии с неизменными законами.

Поскольку этот процесс был фактически мгновенным, он не удивился, когда тишину этой темной комнаты разорвали слова Зувгайта:

— Как показывают наши приборы, вы включили свою систему восприятия. Однако ничего не случилось.

Зувгайт продолжил тем же раздраженным тоном:

— Мы все ощущаем слабое физическое воздействие на уровне единого мысленного пространства. Но всем известно, что в нем нельзя ничего вызвать без предварительной подготовки. Естественно, на это не требуется время, как это требуется для нашего пространства. И у вас нет слишком много времени.

Итак, они почувствовали что-то. Да еще Модьун узнал, что его попытки неизбежно обнаружат.

Модьун сказал с намеком на прежнюю вежливость:

— То, что сейчас происходит, конечно, физиологический процесс. Когда он усилится, не стоит волноваться. Но нужно сказать, что после изменения направления сдвинутся и химические связи. Это создаст особое…

Модьун остановился, с грустью осознав внезапно наступившее в комнате напряжение. Словно Зувгайт испытывал нечто, аналогичное человеческому потоотделению в результате нервных переживаний. Из темноты донесся хмурый голос существа:

— Вы говорите, что каким-то способом управляете мной… нами?

— Все, что я сделал, — вежливым тоном сообщил Модьун, — это использовал энергию, которую вы первоначально заложили в единое мысленное пространство, использовал ее в качестве носителя для активизации биологической перестройки. И это подействует на всех существ, связанных с вами, то есть, как вы сказали, с каждым. А теперь…

— Какую первоначальную энергию?

— Взрыв в едином мысленном пространстве, — ответил Модьун, — благодаря которому вы уничтожили людей за барьером. Откуда вы узнали о нем?

— От расы, которая теперь вымерла, — неохотно ответил Зувгайт.

— Полагаю, — заметил Модьун, — еще одно неправильное эволюционное развитие. Что ж, я должен сказать вам, что их знания были правильными. Поэтому я смог использовать энергию реакции взрыва, которая, и вы должны будете со мной согласиться, включает в себя все комбинации жизненных энергий…

— И что же достигается при этом, — резко перебило его существо.

Модьун глубоко вздохнул.

— Раса Зувгайтов теперь пойдет вперед по правильному эволюционному пути. В течение следующих нескольких тысяч лет продолжительность жизни каждого индивидуума будет составлять, полагаю, где-то семьдесят — восемьдесят земных лет.

Говоря это, Модьун постепенно начал чувствовать, что с каким-то напряжением в этом существе, возвышавшемся над ним в этой темной комнате, нарастает новое чувство.

— Это изменение направления в нас, которое вы произвели… — неожиданно начал напряженным голосом Зувгайт. — Один из моих товарищей только что спросил меня, нельзя ли отменить эту настройку и восстановить первоначальное направление?

Модьун молчал в нерешительности несколько секунд. Его удивила скорость ответа. Он нанес им такое мощное поражение, и все же в действительности еще можно было все мгновенно исправить.

«Вот и началась контратака, — подумал он, — хотя и с опозданием». Но теперь все было кончено, и больше ничего не оставалось. Впрочем, оставалась еще одна вещь — его запрограммированность, и они это понимали.

Естественно, он должен был честно ответить на их вопрос.

— Я действительно не думал над этим, но полагаю, что ответ будет положительным. Но восстанавливать вас нужно по одному, и на это требуется много времени. Однако должен заметить вам, что у меня нет намерений…

И снова тут же пришел ответ с поражающей сознание скоростью, принимая во внимание, какой огромной силы шок они должны были испытать.

— Мы были единственной бессмертной расой во Вселенной, — сказал Зувгайт, — и вы сделали нас смертными. Это неправильно.

В известном смысле так оно и было. Вероятно, не стоило вмешиваться в вещи, столь уникальные. «Однако они вмешивались во столь многое, — спорил сам с собой Модьун, — что теперь их доводы кажутся несущественными».

«Но ведь, все верно, меня атаковали».

— Нет ничего неприкосновенного в естественном отборе, — настаивал Зувгайт. — На Земле вы, люди, вмешались в него, когда изменяли животных…

Голос говорил еще что-то, но на некоторое время Модьун перестал слышать. Он устал физически. Не мог видеть. Звуки у него в голове превратились в бормотание. Каким-то дальним уголком своего сознания он наблюдал за происходящим и с легким изумлением подумал: «При помощи этих слов меня в данный момент контролируют».

Может ли он пойти на огромный риск, включив систему мысленной защиты?

С тревогой думая об этом, Модьун заметил, что, кажется, возмущения ослабевают. Всего лишь легкое головокружение, ничего на самом деле смертельного, вполне терпимое. Ему вдруг пришла в голову мысль, что оскорбления, неправильное обращение и заговоры этих существ нарушили безупречную чистоту его действий.

«Я прошел долгий путь, — подумал Модьун, — вероятно, большую его часть, в неправильном направлении».

Но при данных обстоятельствах он не чувствовал вины.

К тому времени, когда Модьун стал осознавать это, он уже настолько оправился, что снова стал воспринимать голос члена комитета.

— … Мой коллега, — говорил Зувгайт, — предлагает, чтобы мы вернули вам женщину-землянку в обмен на то, что вы вернете нас в прежнее состояние. Как объясняет он, эта женщина нужна вам для продолжения вашего вида. Она находится в бессознательном состоянии и ей угрожает опасность. Поэтому он считает, что у вас нет выбора.

Модьун был поражен безупречностью их логики. Да, они в своих планах допустили роковой просчет. Но тогда то же самое касается и человечества. И эти Зувгайты уже оправились от потрясения. И все же не было полной уверенности, что человечество…

«Они добрались до меня, — подумал Модьун. — Я не могу использовать свою систему восприятия для получения с помощью силы нужных сведений, потому что они могут свести ее на нет. Но теперь они уже не посмеют предпринять ничего против меня, потому что я — единственный, кто на самом деле может помочь им».

Безупречное равновесие сил между человеком и его самым опасным противником. В этой симметричности была какая-то зловещая красота.

И конечно, проблема еще не была решена.

— Я хочу восстановить вас. Но не знаю, как это можно сделать. Видите ли, — он распростер руки, как часто делал Наррл, — в тот момент, когда я верну даже одного члена комитета в его первоначальное состояние, он станет свободным, и после этого он уже не будет связан никаким договором о защите Судлил.

Модьун замолчал, задумавшись.

— Я признаю, что она находится в вашей власти, она сама сказала, что угодила в ловушку. Я представляю, что она с ее философией, не признающей насилия, и пассивной женской позицией была чрезвычайно доверчивой.

— Вот именно, — нетерпеливо прервал его Зувгайт. — Мы смогли привести ее тело в бессознательное состояние, но, разумеется, мы не хотели непосредственно наброситься на ее систему восприятия. Но теперь действительно есть причина для быстрого принятия вами решения. Мы понимаем вашу нетерпеливость и тоже считаем, что лучше не терять зря времени, а согласиться, что человек с вашей… э-э… безупречной философией — какой бы она ни была ошибочной — сдержит данное обещание. Поэтому, если вы пообещаете восстановить наше первоначальное состояние в течение следующей недели или даже быстрее, мы скажем вам, где именно находится Судлил.

«Итак, я под контролем».

Этот вывод казался единственным правдоподобным объяснением.

Ему было все равно. Словно он делал свободный выбор.

«… Я могу пообещать, а потом нарушить свое обещание…» — Такое чувство было у него внутри.

Но они действовали, не зная об этом.

Зувгайт сказал нетерпеливо:

— Вам лучше принять решение. Это важно для безопасности женщины.

Во всяком случае решение больше не являлось проблемой. Модьун просто сказал:

— Очень хорошо, даю обещание. Где она?

— Она в комнате, куда можно пройти через левую дверь в приемной, — выпалил собеседник. — Мы сделали так, что, если бы вы вошли в нее, то увидели бы ее. И тогда в момент умственного погружения в ее состояние мы всей тысячей набросились бы на вас.

Глаза Модьуна расширились.

— Гм-м! — сказал он. — Интересно, сработало бы это?

Пока он обдумывал, у него появилась другая мысль:

— Тысяча, — сказал он. — Как вы, Зувгайты, уменьшили себя до такого небольшого числа?

— Мы — одна семья, — объяснил член комитета. Казалось, он думал о другом. — Очевидно, что там, где имеется много семей, одна должна в конце концов уничтожить остальные. Это случилось очень давно…

35

Модьун встал в спасательной шлюпке.

— Именно тогда и появились животные-солдаты. Нунули и Зувгайты убежали по коридору, ведущему внутрь горы. А я поспешил в приемную и стал охранять вход в левую дверь. Несколько солдат хотели выломать дверь, но я просто мысленно внушил им уйти.

Модьун задумался.

— Это действительно была очень мирная компания. Однако я могу себе вообразить, какими дикими они показались членам комитета, которые никого не пускали за свой барьер и не имели защиты против огромного количества людей. С любой проблемой они могли бы в один миг покончить, после того как я приказал направить вниз походные кухни. Они были голодны так, как никогда раньше в условиях изнеженной жизни на Земле, но выстроились в ряд, образовав очереди, как добропорядочные граждане. Как только я это увидел, я позвал вас, друзья, и вы пришли с носилками для Судлил.

Руузб торжествующе произнес:

— Я хочу, чтобы ты обратил внимание, что в этот раз твоя память не отказала тебе до самого конца. Итак, они все же не смогли остановить тебя своим гипнозом.

— Я заметил уже это, — ответил Модьун.

Он прошел к пульту управления и, зная, что все они следят за ним, нажал на кнопку, которая открывала двери шлюза.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Модьун и направился к двойным дверям, остановился на несколько секунд у самого порога и добавил: — Вернусь завтра утром. Так что вы уж дождитесь меня, ладно?

После этих слов он шагнул наружу и начал подниматься по склону, вскоре достиг сада и здания Зувгайтов, расположенных в полумиле. Он прошел около двухсот футов, когда осознал, что четверо людей-животных вышли из спасательной шлюпки и бегут в ту же сторону, куда направляется и он. Модьун продолжал идти, поскольку они не звали его; но он не удивился, когда они, тяжело дыша, зашагали рядом с ним.

— Куда ты идешь? — спросил, запыхавшись, Наррл.

Модьун остановился и объяснил им, что обещал Зувгайтам сделать кое-что.

— Так что поймите, мне нужно идти.

Он хотел уже продолжить свой путь, когда увидел странное выражение, появившееся на лице Дуулдна.

Человек-ягуар сказал подавленным тоном:

— Хочешь, чтобы тебя снова одурачили!

— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросил Модьун.

— Ты же не собираешься выполнить обещание, данное самым большим сукиным детям, каких только свет видывал?

— Обещание есть обещание, — ответил Модьун, а затем с удивлением воскликнул: — Эй! — когда его друзья схватили его.

— Никуда ты не пойдешь, — прорычал Руузб.

И прежде чем Модьун смог ясно осознать их намерения, они потащили его обратно к спасательной шлюпке.

— Послушайте, друзья, — предупредил он, — мне придется применить внушение, если вы не остановитесь.

— Хорошо, — вызывающе произнес Дуулдн, — если ты сможешь сделать это с нами, твоими единственными друзьями, то давай начинай, дружище.

— Но мое обещание… — неопределенно начал Модьун, но Дуулдн перебил его:

— Помнишь, ты однажды спросил меня, чем я занимался до этой экспедиции? И я не ответил.

Модьун помнил. Но сейчас это казалось не совсем уместным напоминанием.

— Ну и что? — спросил он.

— Ну, — сказал Дуулдн, — я был охранником в психиатрической больнице.

Больше он ничего не произнес.

Четверо людей-животных продолжали крепко держать Модьуна. Они шли вместе с ним, подталкивали его сопротивляющееся тело, не обращая никакого внимания на его протесты, и даже подзадоривали его, чтобы он подавил их своей системой внушения, но именно этого сейчас он не был в состоянии заставить себя сделать. Они доставили его прямиком в рубку управления, усадили за командирское кресло и внимательно наблюдали, как он неохотно манипулировал на приборной доске, и вскоре они взлетели, взяв курс к огромному кораблю, который ждал их на орбите на высоте свыше 23 тысяч миль.

И в этот момент его система восприятия ощутила какой-то сигнал… Но оперативной части его мозга это ощущение показалось сравнительно безобидным.

«У меня разыгралось воображение…

Они пошли на это с отчаяния, когда увидели, что я улетаю. Может, мне включить какую-нибудь противодействующую систему восприятия на тот случай, если мне действительно будет что-то угрожать, но посмотрим, не игра ли это моего воображения».

Да.

Сразу же начались галлюцинации: он вернулся в приемную Зувгайтов. В правой руке у него ручка, и он наклонился над книгой для записи посетителей. Почему-то он понимал смысл происходящего. Чувство в его мозгу было, фактически, сигналом для него, что все идет как надо.

Все в порядке.

В этой галлюцинации он, кажется, действительно поставил свою подпись и даже начал выпрямляться, когда…

Модьун проснулся в темноте, помня, что говорил ему Дуулдн, и подумал:

«Черт возьми! Мои друзья-животные обращались со мной, как с сумасшедшим!»

Но его беспокоило то, что теперь он понимал, что так и нужно было действовать:

«Я действительно был безумен.

Я был запрограммированным продуктом улучшения расы».

И до последнего времени не использовал свой интеллект, чтобы перейти эти границы. «Если это не сумасшествие, то что тогда?»

Модьун лежал в тишине темноты; и теперь, когда его глаза привыкли к ней, он увидел, что находится на борту огромного земного корабля. Он видел смутные очертания двух человеческих существ, сидевших на стульях рядом с кроватью. Вскоре он даже смог узнать их: Руузб и Дуулдн.

«Они наблюдают за мной. Они мои друзья».

Модьун при этой мысли почувствовал теплоту и печаль. Печаль — потому что подозревал, что им было бы не по себе, если бы последний мужчина и женщина сделали то, что должны были сделать: уйти из жизни.

Модьун подозревал, что мысль эта появилась у него в мозгу в результате действия заложенной Нунули многие столетия назад программы. Но, понял он, истина везде остается истиной.

Внутри каждого мужчины есть тайная, ускользающая, беспредельно упрямая, бессмысленная умственно-эмоциональная жилка, которая делает его самым отвратительным созданием во всей Галактике.

В давние времена, при малейшем удобном случае он на всю катушку использовал любую возможность пролезть наверх за счет других. Ни одна политическая система не в состоянии была предотвратить этого. И не было предела его алчности.

Зувгайты были правы. Человеческая раса должна была уйти в небытие.

И тут с запозданием пришло ему в голову, что они, вероятно, внушили ему это намерение во время испытанного им головокружения. И значит, чувство, что все закончилось, было неверным. Профессионально внушенная иллюзия.

«Выходит, это была настоящая битва. Они победили меня, потом я победил их. А теперь они нанесли свой сокрушительный удар мне, как бы мстя».

Обе расы никуда не годятся. Но, конечно, то, что сотворили Зувгайты с собой, его совершенно не касается. Поэтому он должен исправить то, что сделал с ними. Это было очевидно.

Из темноты донесся близкий голос Руузба:

— Дуулдн, мне кажется, наш приятель проснулся.

— Уфф! — Человек-ягуар несколько секунд выглядел смущенным. Потом он неуклюже поднялся на ноги.

«Он собирается включить свет…» — Модьун непроизвольно напрягся, но все равно, когда загорелся свет, он моргнул и зажмурил глаза.

— Ага, он действительно проснулся. — Это сказал Дуулдн.

Оба человека-животных подошли к кровати и склонились на ним.

Руузб сказал хмуро:

— Мы воспринимали твои мысли. Судлил показала нам, прежде чем уйти на танцы, как не терять связь с твоим разумом. Эй, приятель, пропащая душа у тебя!

— Почему пропащая? — автоматически спросил Модьун. — Что еще за танцы?

Человек-медведь не обратил внимания на его вопросы.

— Она сказала — я имею в виду Судлил, — что ты сам справишься с их гипнозом. Для нее это означало вторжение в твой разум.

— Действительно, — согласился Модьун и задумался.

— Н-но как же быть с тем, что благодаря ее помощи вы поддерживаете мысленную связь со мной? Разве это не вторжение?!

— Она сказала, что это уж нам решать, — объяснил Дуулдн с удовлетворением в голосе. — И, брат, мы не испытываем никаких угрызений совести. Согласен, Руузб?

— Да, — возбужденно ответил человек-медведь.

— Послушай, дружище, — продолжал Дуулдн, — тебе предстоит принять решение. Либо ты убьешь нас — так постановила Судлил по нашей просьбе — либо же настроишь свою систему восприятия на стирание всех следов гипноза Зувгайтов. Будь готов сражаться за свою жизнь.

Модьун сел на кровати и быстро их оглядел. Удивленный выражением решимости на их лицах, он сказал:

— Мне придется применить внушение против вас…

— И этим, ты убьешь нас, — перебил его Руузб, — так это сделала Судлил.

И, не останавливаясь, он ударил своим огромным кулаком Модьуна в грудь. Удар был так силен, что у человека перехватило дыхание.

— Ради Бога… — выдохнул Модьун, не в силах закончить фразу. В ту же секунду ужасный удар угодил ему по скуле.

— Включи систему восприятия, чтобы избавиться от гипноза! — зарычал человек-ягуар.

— Послушайте, — резко закричал Модьун, — это нечестно…

Кулак Руузба попал ему прямо в челюсть, и человек издал странный звук.

— Это неправильно, — пробормотал Модьун. — Их бессмертие… — Дуулдн остановил его слова ударом в живот.

— Включай систему, сукин ты сын!

Модьун начал защищаться. А потом он с удивлением обнаружил, что стоит на коленях возле двери, а Руузб душит его и кричит:

— Включай систему, ублюдок!

Наконец Модьун подумал, несколько неопределенно, что внушение действительно может принимать разные формы. Этот метод был очень убедительным.

Примерно через минуту он лежал на полу, Дуулдн сидел верхом на его ногах, а Руузб коленями прижимал его бицепсы. Человек-медведь поднял кулак, намереваясь, похоже, ударить изо всех сил Модьуна в лицо.

Это было уже слишком. Человек съежился.

— Не бейте меня! — воскликнул он. — Я сделаю это.

В уголке его сознания возникло огромное удивление. Он подумал, что Зувгайты, несомненно, не рассчитывали, что еще кого-то может волновать будущее человеческой расы.

Поднятый над ним кулак разжался.

— Хорошо, включай систему.

Модьун так и сделал, а потом вздохнул:

— И все равно это неправильно, но сделанного уже не вернешь.

Они рывком подняли его на ноги. Обняли его. Руузб едва не расплакался.

— Дружище, — сказал он и прокашлялся. — Это самое трудное дело в моей жизни. Но теперь, — он замолк на несколько секунд, — тебе предстоит еще одна работенка. Четверо миллиардов людей решили, что жизнь не стоит того, чтобы цепляться за нее, правильно?

Модьун ждал. Он чувствовал, что ответ не нужен. И действительно, человек-медведь продолжал:

— Поэтому, наверное, такими были твои мысли, когда ты решил уйти, и для этого не требовалось даже гипноза Зувгайтов. Правильно?

«Да, это было так».

— Поэтому, — продолжал человек-медведь, — твои друзья и должны были помешать этому. Теперь, слушай. Ты хочешь, чтобы эта женщина забеременела в следующие две недели, и мы, твои друзья, останемся здесь лишь затем, чтобы проследить за этим, иначе побьем тебя сильнее, чем в этот раз.

— Ну-у-у… — с сомнением сказал Модьун. — Думаю, что так будет правильно. В конце концов, ведь она — моя жена.

Модьун смеялся и плясал. Все люди-животные вокруг него весело танцевали. Но он был самый свободный среди них. До этого всегда его двигательные центры имели сознательные ограничения, но теперь он убрал их на некоторое время. Ритмическая музыка вливалась в его уши, побуждая его к движению. В результате — быстрый, но удивительно изящный танец.

Он умело двигался в огромной толпе, пока после очередного поворота не оказался лицом к лицу к женщиной, схватил ее в тот самый момент, когда она, также засмеявшись, повернулась к нему.

Когда они оказались рядом, она, со смехом приняв его руку, сияя от счастья, вскинула вверх руки в такт движению танца.

И после следующего шага она впервые посмотрела ему в лицо.

36

Еще одна мысль — или, скорее, новый ее вариант — мелькнула в голове Модьуна:

«Все это очень убедительно».

Он обратил внимание на эту мысль, когда она уже промелькнула — простая фраза, одно-единственное наблюдение его «я», которое наконец дошло до его сознания.

В то же мгновение он с ужасом понял:

«Все это недостаточно убедительно».

На женском лице появилась нерешительность. Оба они продолжали танцевать. Однако иллюзия — так сейчас воспринимал окружающее Модьун — казалась вполне достоверной.

И все же он больше не верил в нее. Модьун ждал с любопытством, что же ему на самом деле покажут его органы чувств. И не был особенно удивлен появлением новой галлюцинации — Банлта, человека-крысы, единственного из всех человечески существ повернувшегося к нему лицом. Бантл неуверенно вымолвил:

— Моя… философия? Какая философия?

Они стояли друг напротив друга: высокий мощного телосложения человек и высокий и более худой человек-крыса… стояли в сверкающем мраморном вестибюле здания суда на Земле, когда Модьун объяснял, что философия — причина действий. Поэтому…

— Какая же у вас была причина красть тот автомобиль?

— Я же уже говорил вам, что вообразил, что у меня не меньше прав, чем у гиен. — Банлт остановился на несколько секунд, беспомощно глядя на человека и ожидая от него продолжения.

— Тогда на самом деле из ваших слов следует, — сказал Модьун, — что в этом мире, созданном людьми, люди-гиены могут взять на себя законное управление планетой, а остальные люди втягиваются в раздоры из-за незначительных нарушений равенства, которые они, бывает, замечают рядом?

Человек-крыса моргнул.

— Эй, — сказал он, — разве я это говорил.

Он казался удивленным.

После этой фразы Банлта его образ и здание суда потускнели.

И все же хотя Модьун не мог ничего разобрать вокруг себя, стоял он на твердой поверхности. Он терпеливо переносил это состояние, убежденный, что его мозг, очевидно, все еще пытается окончательно пробудиться, преодолевая сопротивление. Этот маленький диалог между ним и Банлтом, которого никогда в действительности не было, — еще одна попытка со стороны Зувгайтов ослабить человека. Они снова показали ему, что человек и его разумные животные — крайне испорченные… и нелогичные существа.

«Действительно, — подумал Модьун, — положение человека гораздо хуже, чем это слабое проявление недовольства Банлта. За обычным сопротивлением по поводу чьих-либо льгот таится эгоистичное безумие».

Импульс затаившейся перед прыжком пантеры, неутомимый поиск пути сквозь барьеры сопротивления других людей, сражающиеся между собой идеи… Если в этом сопротивлении запрограммированному промыванию мозгов и открывался когда-либо просвет (порою подобное случалось), то сжигаемый ожиданием безумец устремлялся туда. Какие бы импульсы им ни владели: желание царствовать, деньги, имущество, власть — какими бы способами он ни пытался это осуществить: с помощью убийства, пыток или арестов всех противников без сострадания — он подчинялся им и выполнял беспрекословно.

И женщина-землянка хотела быть именно здесь, рядом со своим богом — молчаливая принцесса, никогда не задающая вопросов, достигшая такого положения, требующая только одного: чтобы он, ее бог, оставался на вершине… и делал все, чтобы не слететь с нее.

Те мужчины и женщины, которые не добились этого, ждали, расстроенные и нетерпеливые, удобного случая.

Зувгайты были правы. Человеческая раса совсем не достойна того, чтобы существовать.

Модьун не удивился тому, что эта мысль, похоже, не волнует его. Он постепенно начал замечать изменения в самом себе.

Вся эта борьба. Такая длительная. Они были безжалостны и полны решимости — и поэтому заставляли его делать одно действие за другим, выполнять новую программу. Начиная с автоматического включения системы защиты против первого человека-гиены… потом та грациозная битва, которую он вовсе не считал таковой, с использованием всей мощи черной дыры, а теперь вот наконец, последовало это беспощадное нападение на него уже как на личность…

«Тупые идиоты, — подумал Модьун, — они превратили меня в воина, да так искусно, что я этого не заметил».

Уже думая так, его восприятие… прояснилось.

Модьун понял, что стоит перед прозрачной дверью здания Зувгайтов. Его окружала гробовая тишина.

«Конечно, — подумал он, — что же еще?»

Он вспомнил момент, когда только прибыл сюда.

Именно в эти самые первые мгновения его прибытия сюда Зувгайты пытались вместе подчинить его мозг контролю. И в течение всех этих ужасных мгновений его мозг с его способностями, так замечательно усовершенствованные Нунули, сражались в этой молчаливой битве за выживание на уровне, лежавшем в области подсознания, где, увы, человек действительно действует…

Бесконечность и безвременность подсознательных ментальных сил, которые-то и привели человечество на край гибели, этот никогда не задающийся вопросами и со всем соглашающийся идиотизм мгновенно сменяющихся настроений, которые привели в конце концов к положению, когда один мужчина и одна женщина противостояли в одиночестве своим врагам перед ликом вечности.

Еще раз Модьун оглядел горный пейзаж, а потом вернулся к двери и заглянул внутрь себя. «Да, — чувствовал он, — никаких сомнений: на этот раз я здесь».

Оставалось только решить один вопрос: о его будущем.

Модьун осторожно открыл дверь и прошел внутрь приемной.

Нунули-Повелитель, ожидавший его за конторкой в двадцати футах, протянул ручку и показал на книгу для записи гостей.

Модьун взял ручку и, наклонившись, решительно, без колебаний расписался:

«Модьун, человек с Земли, находится здесь, чтобы обсудить условия постоянного мира, которые победитель диктует побежденному в битве врагу…»

Написав эти слова, он заметил, что они, фактически, полностью отрицают всю его предыдущую жизненную философию.

«Да, — подумал он, — если ты изменяешься внутри, то это действительно изменение».

И его ощущения свидетельствовали: любая раса делает все необходимое для выживания. Без негативных мыслей по поводу группового существования. В таких рамках недовольные личности могут ожидать, что рост и изменение, возможно, постепенно уничтожат неприятные черты, возникающие в результате эволюционного приспособления расы к окружающей среде. Но человек никогда не согласится на такие качественные ограничения.

Любая раса принимала жизнь.

Да, это совсем другое чувство. Да, да, да, да.

Еще через несколько секунд более длительных раздумий Модьун снова воспользовался ручкой и добавил к написанному:

«…чтобы жить и действительно давать жить другим».

Он подчеркнул главную мысль:

«Действительно».

А потом выпрямился во весь рост, сознавая, что при этом испытывает чувство, которое никогда прежде у него не было, какое-то ликование; то, что он сделал эту запись, не повлекло за собой никаких последствий.

— Какая дверь? — спросил Модьун, и его голос громко прозвучал в тишине приемной.

Последовала долгая пауза. Странное, напряженное, испуганное выражение возникло на гладком сером лице. «Получает инструкции», — подумал Модьун.

Медленно и неохотно Нунули поднял руку вверх и указал на дверь справа.

Модьун направлялся в комнату за дверью с ликованием одержавшего победу воина.

Пролог

Глава первая

Нэт Семп, силки класса “Си”, очнулся в заданное им самим себе время и тут же, задействовав свои сенсорные каналы, определил, что уже находится совсем рядом с обнаруженным им еще час назад космическим кораблем.

На какое-то время он слегка размягчил внешнюю, твердую как сталь и похожую на хитин оболочку — свою своеобразную кожу. Это позволило ему воспринимать световые волны в доступном человеку диапазоне. Упорядочив затем их через систему линз, он обрел способность дальновидения.

Из-за ослабления герметичности между телом силки и вакуумом заметно повысилось внутреннее давление. Возникло особое ощущение, типичное для ускоренного расходования кислорода, накопленного в хитиновом каркасе. Так происходило всегда при переходе на кислородоемкий зрительный канал восприятия действительности. Потребление драгоценного газа быстро вернулось к норме, как только он, проведя несколько нужных визуальных замеров, восстановил жесткость и непроницаемость своего кокона.

То, что Семп увидел своим телескопическим зрением, весьма взволновало его. Стало ясно, что приближавшийся корабль принадлежал Вариантам.

Семпу было хорошо известно, что в обычных условиях Варианты на взрослого, в полном расцвете своих возможностей силки не нападают. В то же время недавно прошли слухи о непонятных пока изменениях в их поведении. Так, некоторые силки при встречах с Вариантами стали испытывать психологический дискомфорт. Поэтому нельзя было исключать, что, наткнувшись на него, Варианты, сконцентрировав всю энергию своей группы, смогут помешать его полету.

Пока Семп раздумывал, что предпочтительней — уклониться от встречи или, наоборот, смело идти, как обычно делали это силки, им навстречу, — он почувствовал, как корабль, слегка сменив курс, развернулся в его сторону. Итак, решение было принято, причем не им. Варианты сами искали контакта.

Естественно, в том, что касается ориентации в космосе, этот звездолет никак не мог быть ни “выше” и ни “ниже” его. Тем не менее Семп, ощутивший наличие на нем искусственной гравитации, решил считать ее для удобства точкой отсчета. При таком подходе получалось, что чужак подплывал к нему чуть снизу.

Используя другой сенсорный датчик с более высокой частотой восприятия — нечто вроде радара, — Семп внимательно наблюдал за маневрами космолета. Тот сбросил скорость, сделал большой виток и лег на параллельный курс впереди него, двигаясь несколько медленнее Семпа. Получалось, что если он будет продолжать свой путь по прежней траектории, то через несколько минут неизбежно настигнет его.

Семп решил не сворачивать. Постепенно корабль Вариантов наползал на него из мрака космоса, заметно увеличиваясь в размерах. На первый взгляд, они составляли тысячу шестьсот метров в ширину, восемьсот в высоту и пять километров в длину.

Семп не имел дыхательного аппарата, получая весь нужный организму водород за счет внутреннего электролизного обмена. И в общечеловеческом смысле он не мог видеть. Но ситуацию представлял себе достаточно ясно. Поэтому он чувствовал сейчас какую-то обреченность, испытывая печаль от того, что ему так не повезло и что в столь неподходящий для него момент он так нелепо напоролся на эту, судя по всему значительную, группу Вариантов.

Когда он вплотную приблизился к кораблю, тот несколько подался вверх и застыл над ним в нескольких метрах. На окутанном тьмой мостике Семп различил несколько дюжин поджидавших его Вариантов. Они также были без скафандров, находясь в этот момент в состоянии полной адаптации к космическому вакууму. Позади группы виднелся двойной люк, который вел вовнутрь космолета. Его внешняя входная дверь была открыта, а через заднюю прозрачную стену просматривалась заполнявшая весь корабль вода.

Ее вид и обмен предварительными приветствиями неожиданно доставили ему явно преждевременное удовольствие. Он даже слегка вздрогнул, подумав с тревогой: “Неужели я уже так близок к Перевоплощению?”

Силки в стадии “Си” являлись полностью космическими созданиями. Поэтому на палубу корабля Семп сел довольно неуклюже. Специальные костные структуры, которые в ином облике служили бы ему ногами, воспринимали твердые структуры на молекулярном уровне, и, когда он коснулся металла, между ними произошел энергетический обмен, который он тут же почувствовал.

В известном смысле он стоял. Но не путем мускульных усилий, а посредством тонкой калибровки энергополей. Мускулов у него в этом состоянии попросту не было. Закрепившись на поверхности корабля с помощью магнитного поля, он затем внутренним усилием сформировал — один за другим — два прочных, но высокой степени гибкости костных блока.

Это дало ему возможность двигаться, подобно двуногому существу, опираясь на эти эластичные костного характера отростки. Но в целом ходьба для него в нынешнем виде была делом очень трудным. Для этого при каждом шаге ему требовалось давать импульс костной системе размягчаться, чтобы почти тут же восстанавливать ее прежнюю жесткость. И хотя научился он этому искусству давно, все равно скорость передвижения была очень низкой. В открытом космическом пространстве он мог развить ускорение в пятьдесят “жи”. Но сейчас вышагивал со скоростью не более чем полтора километра в час да еще и испытывал удовлетворение от того, что был способен достичь такого показателя в этих условиях.

Так, медленно, но уверенно он приблизился к поджидавшей его группе Вариантов и остановился на небольшом расстоянии от ближайшей к нему коренастой фигуры.

С виду Вариант был тот же силки, но только более низкорослый. Но Семп знал, что на самом деле все эти несчастные создания были лишь неудавшимися моделями подлинных силки, что и объясняло их общее название. Было очень трудно по внешнему облику определить, к какому типу принадлежал тот или иной конкретный Вариант, или попросту “В”, поскольку различия касались внутреннего строения. Поэтому первое, что решил для себя Семп, — это определиться в отношении типа “В” космолета.

Для установления с ними связи он использовал ту функцию своего мозга, которую еще до того, как разобрались в ее сущности, называли просто телепатия.

После его мысленного посыла возникла пауза, но через некоторое время один из стоявших далеко в задних рядах “В” ответил ему тем же способом.

“У нас есть причины, не позволяющие нам себя идентифицировать. Именно поэтому мы и просим вас остаться с нами до того момента, пока вы сами не разберетесь в наших проблемах”.

“Но подобное утаивание незаконно”, — сухо заметил Семп.

Последовал ответ, на удивление не похожий на обычно враждебную реакцию “В”:

“Мы не стремимся создавать ненужных осложнений. Меня зовут Ралден, и нам очень бы хотелось, чтобы вы кое-что увидели на борту”.

“Что именно?”

“Девятилетнего мальчишку. Он сын силки и земной женщины. В последнее время проявил крайние вариантные качества. В этой связи просим разрешения уничтожить его”.

“О!” — только и смог вымолвить Семп. Его на мгновение охватило смятение. Память услужливо, хотя и мельком, напомнила, что и его сыну от первого брачного сезона сейчас должно было быть столько же лет.

И дело тут было не в особых родительских чувствах. Силки было запрещено видеть появившихся от них сыновей. Они были воспитаны в том духе, что к потомству всех силки подходили с одинаковой меркой. Но подлинным кошмаром для хрупкого равновесия, установившегося между обычными жителями Земли, Посредниками и двумя устоявшимися классами силки являлась перспектива гипотетического появления среди нестабильного сообщества Вариантов какого-нибудь высокоодаренного “В”.

На деле эти опасения оказались не очень обоснованными. Когда время от времени силки посещали космолеты “В”, они обнаруживали, что тот или иной подававший надежды парнишка устранялся самими Вариантами. Они не переносили выделения дарований в своей среде, опасаясь, что талантливый ребенок, став взрослым, установит над ними свою власть и лишит нынешней свободы.

Тогда стали требовать, чтобы подобные расправы были обязательно предварительно санкционированы каким-нибудь нормальным силки, что и объясняло первоначально созданную “В” атмосферу таинственности вокруг дела. Конечно, “В” могли уничтожить таких парнишек даже и в том случае, если бы не получили на то разрешения от силки, в надежде, что их корабль так никогда и не выявят в беспредельных просторах космоса.

“Так вот, значит, в чем дело?” — переспросил Семп.

“В” подтвердили это.

Семп заколебался. Его нерешительность объяснялась тем, что уже в течение некоторого времени он отмечал в своем организме определенные признаки того, что он вот-вот начнет Перевоплощение. У него просто не было в запасе одного дня или даже двух, которые ему пришлось бы провести на этом космолете для принятия решения в отношении мальчика.

Но, подумал он, если он не задержится здесь по их просьбе, то тем самым автоматически даст им свое согласие на убийство. А он прекрасно отдавал себе отчет в том, что пойти на это не сможет.

“Ладно, — важно сказал он. — Я пройду в корабль”.

Группа “В” сопроводила его до шлюзовой камеры. Они тесно сгрудились, когда за ними закрылась толстенная стальная дверь люка, изолировавшая их от открытого космоса. В шлюз начала неслышно поступать вода. Семп видел, как, проникая в находившуюся еще в вакуумном режиме камеру, вода в мгновение ока превращалась в газ. Однако по мере заполнения пространства она вновь обретала привычное жидкое состояние и постепенно стала обволакивать сбившихся в кучу “В” и Семпа.

Чувствовать вокруг себя водную стихию доставляло несказанное удовольствие. Костные структуры Семпа сразу же рефлекторно попытались размягчиться, и он был вынужден сделать заметное волевое усилие, чтобы воспрепятствовать этому. Но когда вода накрыла его целиком, Семп почувствовал, что тяга к размягчению нарастает уже во всей внешней оболочке. Возникло исключительно острое ощущение предстоявшего вскоре блаженства Перевоплощения. Ему пришлось мобилизовать всю свою сферу сознательного, чтобы удерживать под контролем начинавшийся процесс адаптации к новой среде. А так хотелось побыстрее и помощнее прогнать через жабры теплую и ласковую струю воды! Но Семп понимал, что подобная несдержанность и спешка выдадут особо опытным “В” его состояние, и неукоснительно придерживался обычной в таких случаях процедуры.

В свою очередь “В” тоже начали постепенно переходить из исключительной для них космической формы в свое нормальное состояние с жабрами. Наконец открылся внутренний люк, и вся группа изящно вплыла вовнутрь корабля. Шлюзовая камера закрылась, и они оказались в первом из громадных блоков-резервуаров, из которых собственно и состоял космолет.

К Семпу в состоянии “рыбы” вернулась нормальная способность видеть мир, и он огляделся, пытаясь разобраться в окружавшем его подводном мире. Но ничего необычного в нем не было — самая обыкновенная трансплантированная в эти особые условия морская фауна и флора. Колыхались под воздействием течений водоросли, но Семп знал, что воду гонят специальные мощные насосы. Он даже чувствовал по еле заметным перепадам напора струй ритм их работы.

Глава вторая

С новой средой обитания у Семпа каких-либо проблем не возникало. Вода для него была естественным элементом, и при переходе из состояния силки в форму рыбы он терял из своих прежних способностей совсем немного. Внутренний богатейший мир ощущений в целом оставался. Нервные центры, по одиночке или в различных друг с другом комбинациях, были связаны с различного рода энергополями. Когда-то в далекие времена все это называлось “чувствами”. Но вместо пяти чувств, которыми в течение многих и многих веков ограничивалось восприятие действительности человеком, силки могли фиксировать впечатления от внешнего мира по ста восьмидесяти четырем различного вида сенсорным каналам широчайшего спектра.

Результатом такого невероятно богатого отражения бытия являлся колоссальный внутренний “шумовой фон” из непрерывного потока поступавших извне информационных сигналов. Поэтому с первых же дней существования силки главным элементом его воспитания и постоянной тренировки являлось умение контролировать всю эту богатейшую палитру разнообразных внешних раздражителей.

Семп, ритмично работая жабрами, величаво проплывал вместе с “В” мимо сказочных подводных пейзажей. Эта водная вселенная чутко реагировала на их вторжение. Кораллы сначала приобрели кремовый оттенок, затем стали оранжевыми, пурпурными, пока не расцветились всем богатством оттенков. Тысячи морских червяков испуганно втянули головы в норки, но тут же повысовывали их им вслед. И то была лишь ничтожно малая часть развертывавшегося перед ними подводного ландшафта.

Между стенками отсека сновали более десятка голубых, зеленых и ярко-красных рыбок. Их нетронутая первозданная красота манила Семпа. Это была старая форма жизни, та, что создавалась самой Природой. Ее не коснулась магическая рука всемогущего знания, которое в конечном счете разрешило столько загадок таинства жизни. Семп протянул соединенные пленкой пальцы к одной из них, что стрелой проносилась мимо, но та вильнула и, взметнувшись, тут же куда-то умчалась. Семп от полноты испытанного удовольствия даже расплылся в широкой улыбке, за что поплатился, немедленно хлебнув теплой воды.

Внутри корабля он стал меньше ростом. Произошло это путем уплотнения его тела. Образовавшиеся мускулы сократились, а ставшая целиком внутренней костная система ужалась с трех метров, как это было в космосе, до чуть более двух.

Семп уже сумел разобраться в своих спутниках. Из тридцати девяти вышедших его встречать Вариантов тридцать один относились к разряду самых обыденных. Естественным состоянием для них была форма рыбы, и в ней они проводили основную часть своей жизни. В то же время на короткий срок они могли принимать человеческий облик, а в образе силки были способны продержаться от нескольких часов до недели и больше. Все тридцать девять “В” обладали, хотя и в ограниченных пределах, энергетическим потенциалом.

Из оставшихся восьми трое располагали значительными энергоресурсами, один мог даже создавать силовой барьер, а четверо были способны дышать воздухом в течение достаточно продолжительного времени.

Каждый из них был по-своему умен. Но Семп, который через тот или иной из своих многочисленных каналов восприятия мог улавливать малейшие запахи тела, определять температуру как в воде, так и вне ее, понимал сложную музыку расположения костей и мускулов в теле, в каждом из этих существ почувствовал мощный эмоциональный заряд недовольства, гнева, наглой дерзости и еще более сильного напластования — ненависти. Это не могло не заинтриговать его. Действуя в своей обычной при контактах с “В” манере, Семп вплотную подплыл к ближайшему из них. Затем, выбрав особо стойкую несущую волну — она сохраняла наложенное на нее послание лишь на расстоянии в несколько метров — в упор спросил соседа:

“У вас какой секрет?”

На какой-то миг “В” опешил. Ответ на этот направленный мощный посыл был настолько побудительно рефлекторным, что Семп получил его на той же волне практически немедленно.

Семп улыбнулся, довольный успехом примененного им маневра. Ответ позволял ему завязать разговор в нужном направлении. Поэтому он спросил вновь:

“Никто ведь не угрожает “В” ни в индивидуальном, ни в коллективном порядке? Непонятно, чем вызвана ваша ненависть”.

“Я ЧУВСТВУЮ себя в опасности!” — нехотя отозвался собеседник.

“Узнав вашу тайну, я понял, что вы женаты. Есть ли у вас дети?”

“Да”.

“Вы работаете?”

“Да”.

“Журналистика, литература, телевидение?”

“Да”.

“Спорт?”

“Только смотрю соревнования. Сам не участвую”.

В этот момент они проплывали сквозь подводные джунгли. Картина, что и говорить, впечатляла: огромные вздрагивавшие в струях течения чаши растений, стремительно тянувшиеся ввысь колонны кораллов, осьминог, настороженно выглядывавший из укрытия, быстро прошмыгнувший угорь, множество разнообразных рыб. Они все еще находились в той части корабля, где в первозданном виде были воспроизведены условия океана в тропических широтах. Для Семпа, который беспрерывно патрулировал в космосе вот уже целый месяц, сама возможность поплавать была и наслаждением, и отличной спортивной разминкой.

Но сейчас его занимали совсем другие мысли, и он опять обратился к своему спутнику:

“Послушайте меня, друг. Здесь все создано на благо всех. Такое спокойное и приятное времяпрепровождение, видно, лучшее, что нам могут предложить в жизни. Если вы завидуете моей службе в качестве полицейского, то, уверяю вас, напрасно! Я тоже привык к исполнению своих обязанностей, но подумайте, например, что из-за них я имею право на брачный период только один раз в девять с половиной лет. Понравилось ли бы вам это?”

Конечно, его заявление ни в коей мере не соответствовало действительности. Но сами силки и их ближайшие земные союзники — Посредники усиленно культивировали подобный миф, убедившись в его психологической необходимости. Дело в том, что от веры в подобную байку обычные земляне испытывали большое удовлетворение, поскольку считали это громадным изъяном в жизни силки, которым они по всем другим статьям откровенно мучительно завидовали.

Обращаясь с подобным утешением к плывущему рядом и почему-то чрезмерно озлобленному “В”, Семп рассчитывал именно на такого рода эффект. Но исходивший от “В” сумрачный эмоциональный настрой лишь усилился и перерос в откровенную враждебность.

“Вы обходитесь со мной, как с ребенком, — мрачно парировал тот. — Но мне кое-что известно о Логике уровней. И мне ваши софизмы ни к чему”.

“Не стоит искать в моих словах какой-то скрытый смысл. Просто реплика и не более того, — мягко уточнил Семп. — Лучше расслабьтесь и не бойтесь: о супружеской неверности я вашей жене не сообщу”.

“Будьте вы прокляты!” — взорвался “В” и рывком отпрянул в сторону.

Семп, ничуть не огорчившись, повторил свою комбинацию с другим “В” из числа сопровождавших его. Тот утаивал от всех профессиональный проступок, когда он дважды засыпал на посту у одной из шлюзовых камер, соединявших корабль с космическим вакуумом.

С аналогичным вопросом он обратился и к третьему Варианту — женщине. Как ни странно, но ее секрет состоял в том, что она считала себя сумасшедшей. Едва осознав, что он проник в ее тайну, женщина “В” впала в истерику. Изящная и привлекательная, она явно была из “воздуходышащих”, то есть “В”, способная сравнительно надолго обретать человеческую форму. Но вот нервы ее никуда не годились.

“Умоляю вас, никому об этом ни слова! — телепатически воскликнула она, полная ужаса. — Иначе они меня уничтожат”.

Прежде чем Семпу удалось установить, почему она так уверовала в свое помешательство, женщина, не скрывая удрученности, вдруг выпалила:

“Они намерены завлечь вас в отсек, заселенный акулами!”

Поняв, какую важную информацию она разгласила, женщина на миг застыла, ее почти земное лицо исказила гримаса.

Реакция Семпа была мгновенной:

“С какой целью?”

“Не знаю. На словах они говорят совсем другое… О! Пожалуйста, не надо больше…” — В определенной степени потеряв контроль за своим физическим состоянием, она стала судорожно дергаться в воде; еще немного, и на нее могли бы обратить внимание остальные “В”.

Семп поспешил успокоить женщину:

“Не волнуйтесь! Даю вам честное слово, что все останется между нами”.

Тем временем он успел выяснить, что ее зовут Менса и что она, по ее словам, становится очень красивой, когда трансформируется в женщину.

Поразмыслив, Семп пришел к выводу, что в будущем эта “В” может ему очень пригодиться и что поэтому он должен не подавать вида о своей осведомленности и позволить увлечь себя в злосчастный резервуар с акулами.

Все произошло как-то очень буднично и незаметно. Один из “В”, умевший генерировать энергию, приблизился к нему. Остальные, как бы вполне естественно, чуть поотстали.

“Сюда”, — показал направление проводник.

Семп последовал за ним. Прошло, однако, какое-то время, прежде чем он заметил, что вместе со своим гидом очутился по одну сторону прозрачной стены, а остальная часть группы — по другую. Он огляделся в поисках своего провожатого, но тот уже успел быстро нырнуть и втиснулся в небольшую пещеру между двумя скалами.

Неожиданно вода вокруг Семпа замутилась. Это не помешало ему увидеть, что все остальные “В” прильнули к прозрачной перегородке с другой стороны. В то же мгновение Семп уловил легкое движение в колыхавшихся водорослях, оттуда метнулись тени, сверкнул злобный пронзительный глаз, всплеснулись блики света на сероватом туловище… Семп тут же переключился на иной уровень восприятия — в условиях глухой темноты — и приготовился к бою.

В форме “рыбы” Семп мог повести борьбу методом электрического суперугря, с той только разницей, что его энергоразряд представлял собой пучок и для поражения противника прямого контакта с ним не требовалось. Он формировал свой залп из серии быстро чередующихся вспышек вне своего тела, стыкуя два потока частиц с противоположным зарядом. По своей мощности удар позволял легко справиться с дюжиной морских монстров.

Но нынешнее его состояние нормальным назвать было нельзя. Он по существу был на грани Перевоплощения. И поэтому любую борьбу с обитателем затерянного в космосе моря следовало вести с позиций логики уровней, а не на энергооснове. Сейчас он не мог позволить себе израсходовать хотя бы малую часть своих энергетических ресурсов.

В тот самый момент, когда Семп принял это решение, из чащобы заходивших ходуном зарослей угрожающе выскользнула акула. С ленцой, по-видимому, нарочитой, она направилась в его сторону, на ходу перевернулась, обнажив чудовищные зубы в мерзкой пасти, и неожиданно резко рванулась к нему.

На волну тут же последовавшего в ее адрес мысленного посыла Семп наложил нужную команду. Она подстегивала тот исключительно примитивный механизм в ее организме, благодаря которому в мозгу животного возникали образы.

Хищник, естественно, был абсолютно беззащитен против подобной сверхстимуляции своего органа воображения. Мгновенно его зубы сомкнулись, реагируя на ярчайшую картину якобы появившейся перед ним жертвы, тело взметнулось в яростной кровавой схватке, затем возликовало в танце роскошного пиршества. После этого, захлестнутая ощущением переполненного желудка, акула возмечтала о возвращении в сумеречный подводный лес, столь искусно воспроизведенный в одном из уголков громадины-корабля, мчавшегося где-то вблизи Юпитера.

Сверхстимуляция продолжалась, но теперь возникавшие образы уже никак не связывались с движением хищника. Поэтому акулу стало медленно сносить течением, пока, совершенного того не осознавая, она не тюкнулась тупо в стенку кораллов. В таком положении она и зависла, хотя все еще представляла себе, что продолжает неудержимо нестись вперед и вперед.

Монстра атаковали с использованием логики, соотнесенной с его структурой, на уровне, который превосходил его мощнейшее боевое оснащение.

Уровни логики. Люди давно уже ею баловались, в том числе и сами с гобой, вскрывая наиболее древние пласты мозга, в которых внушенные образы и звуки были столь же реальны, как и в действительности. В данном случае это был наиболее адекватный обстоятельствам уровень логики, ничего общего не имевший с человеческим. С таким животным, как акула, феномен был примитивен — просто серия машинальных рефлексов. Быстрая стимуляция и молниеносное ее купирование. Все время движение, обеспокоенность, неутолимая потребность в большем количестве кислорода, чем его имелось в этом конкретном месте. Это была логика уровней в ее Механическом цикле.

Погрузившись в мир грез, хищник стал впадать в забытье. Не дожидаясь, пока процесс станет необратимым, Семп холодно обратился к глазевшим на эту сцену зрителям:

“Хотите, чтобы я ее прикончил?”

Существа, скрывавшиеся за прозрачной стенкой, промолчали и жестом показали, где находится выход из блока с акулами.

Тогда Семп вернул монстру контроль над собой. Но он знал, что пройдет не менее двадцати минут, прежде чем тот полностью придет в себя.

Когда через несколько минут Семп выплыл из отсека и присоединился к “В”, то сразу же уловил, что их отношение к нему изменилось. Они не скрывали своего пренебрежения. Это было тем более забавным, что, насколько он знал, все они находились в полнейшей от него зависимости.

Кто-то в этой группе, очевидно, знал об истинном состоянии Семпа и приближавшемся Перевоплощении. Следовательно…

Он отметил, что группа вплыла в резервуар таких громадных размеров, что не было видно даже дна. Небольшие косяки ярко-пестрых рыбешек скользили в зеленоватых глубинах. Вода похолодала, была по-прежнему приятной, но уже не тяготила, что характерно для тропических морей. Семп подгреб к одному из “В”, способных генерировать энергию. Как и прежде, он врасплох подбросил ему:

“Каков ваш секрет?”

Его звали Гелл, а тщательно оберегаемая от всех личная тайна состояла в том, что он применял свои энергетические способности для физического устранения соперников, оспаривавших у него благосклонность той или иной особы женского пола. Выболтав столь компрометировавшие его сведения, которые могли стать достоянием его соотечественников, сосед Семпа пришел в неописуемый ужас. В таком состоянии ничего путного он сообщить уже не мог, разве что имя административного главы космолета — Рибер, а также то, что именно тот послал их встретить Семпа. Но и эта информация представляла интерес.

Семпа сейчас гораздо больше занимало другое: тревожное, на уровне интуиции, предчувствие, что он ввязался в решение задачи, намного трудней той, на которую указывали до сих пор поступавшие к нему сигналы. Он пришел к выводу, что нападение акулы было подстроено ему как испытание. Но ради чего?

Глава третья

Неожиданно прямо перед Семпом открылась панорама города.

Вода стала кристально чистой. Не было ни малейшего намека на загрязнение, которое так омрачает земные океаны, особенно в местах поселения людей. Среди видневшихся городских построек были куполообразные сооружения, аналогичные по виду тем, что распространены в подводном царстве на Земле. Там подобная форма была жестко обусловлена гигантским глубинным давлением. Но здесь, на корабле с его искусственной гравитацией, вода удерживалась стенками космолета и имела тот вес, который пожелают задать ей его хозяева. Поэтому была возможность воздвигнуть в городе строения достаточно высокие, изящных и порой чрезмерно вычурных форм. В целом их можно было считать красивыми, и не только в функциональном смысле.

Семпа привели к зданию с высоким куполом и напоминавшими минареты башенками. В конечном счете он оказался в помещении вместе с двумя “В”, которые умели стабильно принимать форму воздуходышащих. То были Менса и некий Григ.

Уровень воды в комнате стал понижаться. Со свистом ворвался воздух, и вскоре там установилась вполне земная по составу атмосфера. Семп быстро преобразовался в форму человека и вышел в коридор современного, оснащенного кондиционерами здания. Он и двое сопровождавших его “В” были совершенно нагими.

Мужчина распорядился, обращаясь к Менее:

— Отведи его к себе и дай какую-нибудь одежду. Когда позову, доставь его в апартаменты номер один наверху.

Григ был уже на пути к выходу, когда его внезапно остановил Семп:

— Кто дал вам это поручение?

“В” заметно колебался, явно смущенный тем, что имел дело с силки. Выражение его лица вдруг изменилось. Казалось, что он к чему-то прислушивается.

Семп тут же задействовал все сторожевые центры своего богатого набора рецепторов, включая и те, что на какое-то время были приглушены. Разумеется, в образе человека их гамма была намного беднее, чем в обличье силки. Тем не менее полностью они никогда еще его не подводили.

Григ наконец очнулся:

— Это он приказал… немедленно после того, как вы оденетесь…

— Кто это он?

Григ не скрывал своего удивления:

— Мальчик, конечно. — Сказано это было таким тоном, который подразумевал: кто же еще?

Пока Семп обсыхал и надевал одежды, которые ему предложила Менса, он размышлял о том, что могло лежать в основе ее уверенности в собственном помешательстве. Стараясь быть предельно осторожным и деликатным, он обратился к ней:

— Почему все вы, Варианты, столь скверного о себе мнения?

— Потому что существует кое-что получше, чем мы… Это — силки! — Свою тираду она произнесла запальчиво, гневно, в глазах стояли слезы существа, чувствующего собственную ущербность. — Я не могу этого объяснить, — устало продолжила она, — но с самого детства я чувствую себя какой-то надломленной. Вот и сейчас я вся охвачена смутной и лишенной всяких оснований надеждой на то, что вы немедленно наброситесь на меня и овладеете моим телом. Мне так хочется стать вашей рабыней!

Хотя Менса, только что выйдя из воды, была вся мокрая, а ее волосы слиплись, следовало признать, что она не преувеличивала, когда чуть раньше заявляла Семпу, что отлично выглядит в облике земной женщины. Можно было смело утверждать, что со своей молочного цвета кожей и стройной, с изящными формами, фигуркой она действительно выглядела красавицей.

У Семпа в этой ситуации не было альтернативы, поскольку в ближайший час, как он считал, ему, видимо, потребуется ее помощь. Поэтому он спокойно возвестил:

— Хорошо, я принимаю тебя как свою рабыню.

Менса реагировала на его слова исключительно бурно. В каком-то судорожном порыве она бросилась к нему, пытаясь на ходу освободиться от одежды, которая, однако, застряла у нее на бедрах.

— Возьми меня! — пламенно воскликнула она. — Возьми меня как женщину!

Семп, женатый на молоденькой Посреднице, мягко освободился из ее объятий, твердо заявив:

— Рабы требований не выдвигают. Они ждут, когда их хозяева выразят свое пожелание. Мой первый тебе приказ: немедленно открой свой разум!

Женщина, вся дрожа, отпрянула.

— Не могу, — прошептала она. — Мальчик запрещает это делать.

Семп пошел другим путем:

— Что за причина заставляет тебя считать себя ненормальной?

Она покачала головой.

— Что-то такое, что… связано с мальчиком, — выдохнула Менса. — Но я не знаю, что это…

— Тогда ты его рабыня, а не моя. В ее глазах застыла мольба.

— Освободи меня! Сама я не в силах сделать это.

— Где расположены апартаменты номер один?

Она объяснила, добавив:

— Можете пройти туда по лестнице или подняться на лифте.

Семп выбрал первое. Ему требовалось немного, пусть всего несколько минут, для того чтобы оценить сложившееся положение. И он решил сделать следующее. Увидеться с мальчиком! Определить его судьбу. Переговорить с административным распорядителем космолета Рибером. Наказать его! Распорядиться, чтобы корабль сейчас же направился к ближайшей контрольной станции!

С такими намерениями он и поднялся на верхний этаж и нажал на кнопку при входе в указанное ему помещение. Дверь бесшумно открылась. Семп вошел и тут же очутился лицом к лицу с мальчиком.

Ростом метра в полтора, тот выглядел прелестным земным ребенком. Семп должен был признать, что в своей жизни не часто видел детей столь очаровательной наружности. Он сидел перед экраном телевизора, вмонтированного в стену помещения. Когда Семп вошел, мальчик лениво повернулся в его сторону и произнес:

— Мне было так интересно узнать, как вы поступите с этой акулой в вашем нынешнем состоянии.

ИТАК, ОН ЗНАЛ!

Семп, поняв это, откровенно изумился. Молниеносно мелькнула мысль: лучше умереть, чем идти на какую-то сделку и раскрыться, одновременно удвоить осторожность в достижении поставленной цели.

Мальчик невозмутимо заметил:

— Вполне возможно, что теперь-то вы уж ни на что не способны.

Семп уже полностью овладел собой и не испытывал ничего, кроме острого любопытства. Как же так: он настроил свой организм таким образом, что информация о его внутреннем состояний совершенно не просачивалась наружу. Между тем этот мальчик спокойно ее считывал, причем в деталях. Как это ему удавалось?

Мальчик чуть улыбнулся, судя по всему этим его мыслям, потому что отрицательно покачал головой.

Семп произнес:

— Если вы не отважитесь пояснить, как вам это удается, я сделаю вывод, что речь идет не о каком-то новом методе. Тогда придется выяснить, кто вы такой на самом деле, а сделав это, я смогу с вами справиться.

Мальчик расхохотался, презрительно махнув рукой, и поспешил сменить тему разговора.

— Так вы считаете, что меня следует уничтожить?

Семп вгляделся в эти сверкавшие стального цвета глаза, в которых сквозило озорное лукавство, и почувствовал, что с ним сейчас играет некто, считавший себя неуязвимым. Значит, вопрос заключался в том, чтобы выяснить, соответствовала ли эта его уверенность реальному положению дел, или же мальчик просто заблуждался на свой счет.

— Соответствует, соответствует, — заверил его тот.

Но если это так, то обладает ли он изначально присущими ему свойствами, способными ограничить мощный потенциал силки?

— А вот на это я вам не отвечу, — сухо бросил мальчик.

— Ну и прекрасно, — ответил Семп, разворачиваясь и направляясь к выходу. — Если будете упорствовать в вашем решении, то буду считать вас вне закона. Никто не имеет права проживать в пределах Солнечной системы и оставаться вне контроля. Тем не менее даю небольшую отсрочку для того, чтобы вы могли отказаться от ваших нынешних намерений. Лично я советую вам вернуться на стезю законопослушного гражданина.

Семп вышел. Самым важным сейчас для него было то, что ничто не помешало ему сделать это.

Глава четвертая

В коридоре Семпа поджидал Григ. Теперь он почему-то изо всех сил старался угодить ему. Семп попросил отвести его к Риберу и поинтересовался, воздуходышащий ли тот. Оказалось, что нет. Посему Семпу и Григу пришлось снова трансформироваться в подводные существа.

Они приплыли в громадных размеров расщелину, на внутренних краях которой местами красовались чашечки глубинных растений. Именно здесь, в лабиринте из металла и пластика, заполненном водой, и обитал Рибер. Глава администрации корабля был крепким и крупным Вариантом, с несколько выпученными глазами, что являлось характерным признаком для стадии “рыбы”. В ожидании посетителей он плавал рядом с приемником сигналов. Взглянув на Семпа, он включил стоявший рядом аппарат и несколько вызывающе пояснил на использовавшемся при переговорах под водой языке:

— Считаю, что наш разговор следует записать. Не думаю, что силки можно доверять в том, что он объективно доложит о создавшейся ситуации.

Семп не возражал. Рибер начал докладывать, причем, как представлялось, во вполне откровенной манере:

— Космолет и все находящиеся на его борту лица находятся под полным контролем этого необычного мальчишки. Его воздействие на нас не носит постоянного характера, и большую часть времени мы проводим так, как это обычно принято среди Вариантов. Но, к примеру, те “В”, что выходили вас встречать, были бессильны как-то противостоять его приказу. Если вам удастся сокрушить его, то мы, несомненно, освободимся от его тирании. В противном случае мы останемся рабами, хотим мы того или нет.

Семп ответил:

— И тем не менее должен же быть у него какой-то уязвимый уровень. Давайте разберемся: почему вы выполняете его указания?

— Когда он впервые отдал мне распоряжение, — откликнулся Рибер, — я просто-напросто расхохотался ему в лицо. Но спустя несколько часов вдруг понял, что все равно выполнил его волю, оказавшись на необходимое для этого время в бессознательном состоянии. На следующий день я счел предпочтительным лучше делать это сознательно. И такое положение длится по земным меркам уже целый год.

Семп понял, что основным методом наведения бессознательного состояния служило отключение “В” от нормального восприятия ими мира. Он вспомнил, как один из Вариантов признался, что, находясь на вахте у внешнего люка, заснул. Семп попросил вызвать всех “В”, ответственных за входные шлюзовые камеры. Уже испытанным методом он опросил каждого из прибывших:

“Каков твой секрет?”

Выяснилось, что семеро из двадцати впадали в сон при исполнении служебных обязанностей. Таким образом разгадка оказалась до смешного простой: мальчик приближался к внешнему люку, погружал постового в дрему и легко проникал в космолет.

Стало очевидным, что проблема предстала намного более сложной, чем казалась на первых порах. Семп вернулся обратно в квартиру Менсы и переоделся. Та, провожая его до двери, шепнула:

— Только не покидайте корабль, не овладев мною. Мне абсолютно необходимо чувствовать, что я принадлежу вам.

Но Семпу уже было предельно ясно, что происходило с ней. Лично он был здесь ни при чем. Просто Менсу вопреки ее воле патологически и неудержимо влекло к кому-то, кого она не только не желала, но и глубоко презирала. Однако, щадя Менсу, он ласково заверил ее, что действительно тянется к ней. После этого Семп направился в апартаменты номер один.

На сей раз, отметил он, при его появлении на лице мальчика вспыхнуло смущение, а излучавшие раньше внутренний огонь глаза потускнели. Семп мягко обратился к нему:

— Вижу, что потрудились вы на славу. И это значит, что дела с осуществлением ваших планов обстоят далеко не так, как вам хотелось бы. И все же глубинная суть ваших трудностей в том, что Посредники не теряют времени, когда имеют дело с опасными аномалиями.

Мальчик внезапно тяжко вздохнул:

— Мне это известно. Должен раскрыться вам: я — Тем, ваш сын. Уловив, что вы приближаетесь к кораблю, я подумал, что должен обязательно встретиться со своим отцом. Я очень боялся, что мои способности, которые считаются необычными, обнаружатся. Поэтому я так отчаянно старался как-то обеспечить свою личную безопасность здесь, в космосе. Теперь я понимаю, что не обойдусь своими силами и что мои отношения с землянами нужно решительно изменить. Говорю это вполне осознанно и готов пройти соответствующий курс перевоспитания.

Для Семпа подобного заявления было достаточно. Ясно, что он не позволит ликвидировать этого мальчика.

Наскоро — Семп имел к тому основания из-за сроков Перевоплощения — они обсудили положение. Договорились, что по возвращении на Землю Семп доложит обо всем Посредникам, от которых силки не имеют права никогда и ничего утаивать. Сложность была в том, что сразу после этого он, Семп, утратит возможность эффективного контроля за развитием событий. Пройдя Перевоплощение, он вступит в брачный период и на многие месяцы лишится своего энергетического потенциала. А именно тогда мальчик окажется целиком и полностью во власти закона, над которым довлеют предрассудки.

Тем пренебрежительно бросил:

— Обо мне не беспокойтесь. С Вариантами я готов помериться силами. Для вас же сейчас лучший выход — незамедлительно лететь на Землю, но, — не удержался он, — как вы сами убедитесь, я окажусь там раньше вас.

Семп не стал выяснять, каким образом тот сумеет совершить подобное чудо. Ему нельзя было терять ни минуты. Раздеваясь потом в квартире Менсы, он с большой гордостью заявил ей:

— Мальчик — мой сын.

Она испуганно распахнула глаза:

— Ваш сын! Но…

— Что такое?

— Ничего, — как-то машинально ответила она. — Я просто удивилась, и все.

Семп подошел к ней и отечески поцеловал ее в темя.

— Я вижу, что вы втянуты в какую-то любовную связь.

Она отрицательно мотнула головой.

— Сейчас нет. С тех пор… — Она умолкла, явно чем-то ошеломленная.

Но у Семпа не было времени разбираться в любовных перипетиях этой женщины.

Как только он покинул помещение, там тут же появился мальчик. Он резко бросил Менее отнюдь не детским тоном:

— Еще немного, и ты бы меня выдала!

— Но я всего-навсего Вариант, — жалобно простонала Менса.

На ее глазах мальчик начал стремительно преобразовываться и вскоре предстал вполне взрослым и крепким мужчиной. Он немедленно послал в сторону Менсы энергоимпульс. Тот оказал на нее такое мощное воздействие, что Менса, несмотря на выступившее у нее на лице выражение глубокого отвращения, в томлении страсти так и потянулась к нему. Когда между ними оставалось всего несколько сантиметров, мужчина купировал исходивший от него призыв. Женщина тут же резко от него отшатнулась. Он ухмыльнулся. Но и сам отодвинулся от нее, а спустя несколько мгновений вошел в контакт с кем-то на одной из планет далекой звездной системы.

Между ними завязался проходивший в полном молчании разговор.

“Я наконец-то решился ввязаться в схватку с силки, одним из могущественнейших жителей этой системы. В своих действиях он руководствуется идеей, которую называет “логикой уровней”. Я обнаружил, что ее можно применить и к нему в цикле Интереса, в данном случае к своему сыну, которого он никогда в жизни не видел. Я очень осторожно модифицировал в нужном мне направлении его умонастроение. Полагаю, что после этого я вполне могу в полной для себя безопасности опускаться на их главную планету под названием Земля”.

“Но чтобы внести эти коррективы, вам наверняка пришлось создать между вами канал взаимодействия?”

“Естественно, но я все же рискнул пойти на это”.

“А какие каналы использовались еще, Ди-изаринн?”

Мужчина бросил взгляд на Менсу.

“Несколько. Но за одним возможным исключением, все эти существа способны воспротивиться любой попытке силки заглянуть в их мозг и попытаться их обнаружить. Мне попалась весьма строптивая группа так называемых Вариантов. Они никому и ни в чем не доверяют в своей солнечной системе. Допускаю, что они вообще относятся ко всем сугубо враждебно. А исключение, о котором я говорю, это женщина “В”, которая, однако, полностью находится под моим контролем”.

“Почему ты не ликвидируешь ее?”

“Дело в том, что все члены этой группы состоят между собой в какой-то сложной телепатической связи, в которой мне пока не удалось разобраться. Если она погибнет, то все ее сородичи в тот же миг узнают об этом. Поэтому я не могу поступить с ней так, как это принято у нас”.

“А что с силки?”

“Он отправился на Землю, полностью сбитый мною с толку. Для него характерен еще один существенный момент: он накануне периодической глубокой трансформации, во время которой теряет весь свой боевой потенциал, как наступательный, так и оборонительный. Я намерен не мешать этим физиологическим изменениям, дать им возможность нормально развиться, чтобы затем без труда спокойно покончить с ним”.

Глава пятая

Еще на подлете к Земле Семп послал через Пятерку-Р донесение Властям силки на имя своего Посредника Чарли Бэкстера. Прибыв на спутник и приняв человеческую форму, он ознакомился с ответом Чарли на свой рапорт: “Мальчик обнаружен. Власти запрещают вам спускаться на Землю, пока все не прояснится”.

“Другими словами, ждите, пока мы его не уничтожим”, — гневно отреагировал Семп. Итак, возникло препятствие, которого он никак не ожидал.

Командир спутника, обычный, ничем не выделявшийся землянин, проинформировал его:

— Господин Семп, я получил указание не разрешать вам спуск на Землю до получения дополнительных распоряжений. Весьма необычный приказ.

Действительно, никогда и никто до сих пор не ограничивал силки в их передвижениях. Но Семп уже принял решение. Самым естественным тоном он заявил:

— Ну что же, в таком случае я вернусь обратно в космос.

— А разве вам не предстоит в самое ближайшее время Перевоплощение? — с подозрением спросил собеседник. — Впрочем, поступайте как знаете. Но не забывайте, что в космосе нет такси, чтобы выручить вас в случае наступления…

— Перевоплощение — не мгновенный процесс, и мы можем оттянуть его на несколько часов, — отозвался он. Семп не стал добавлять, что Перевоплощение уже подступило вплотную и что он вынужден мобилизовывать все свои силы, чтобы как-то его сдержать.

Прежде чем покинуть спутник, он направил телеграмму жене:

“Дорогая Джоанн! Задерживаюсь из-за одного недоразумения. О времени встречи предупрежу. Но увидимся скоро. Позвони Чарли, и он тебе все расскажет. Любящий тебя Нэт”.

Это послание носило зашифрованный, понятный только им двоим, характер. Оно наверняка взволнует ее. Но Семп не сомневался в том, что Джоанн будет ждать его в заранее оговоренном месте. Она придет обязательно и, как надеялся Семп, не сообщит своим коллегам Посредникам о его намерениях, хотя и сама входит в их число.

Очутившись в космосе, Семп направился к точке, расположенной вертикально над Южным полюсом. Там он вошел в земную атмосферу. При этом он генерировал перед собой магнитное поле, заставив волны светиться. В тот же миг он почувствовал, как по созданной им энергосфере скользнул луч радара, посланный с поверхности Земли. Ясно, что движение его тела и тянувшийся за ним световой хвост будут зафиксированы, но на экране радара они будут, выглядеть в точности как падение метеорита.

На высоте в шестнадцать километров он уменьшил скорость падения и приводнился к северу от Антарктиды, примерно в тысяче шестистах километрах от южной оконечности Южной Америки. Затем он помчался на север со скоростью снаряда на высоте ста пятидесяти метров, иногда опускаясь, чтобы немного охладить нагревавшийся от трения о воздух хитиновый покров. Сорок минут спустя он уже был вблизи места своего проживания, на южной оконечности Флориды.

Недалеко от пляжа Семп опустился в море, превратился в “рыбу” и поплыл. В шестидесяти метрах от берега он принял облик человека. Завидев машину Джоанн на автостраде рядом с дюной, он выскочил на берег вместе с накатившейся волной как раз в том месте, где она поджидала его, сидя на подстилке.

Увидев Семпа, Джоанн встала. Это была элегантно выглядевшая, очень привлекательная блондинка с голубыми глазами. Ее лицо с классическими чертами было необычайно бледным. Семп подхватил протянутое ею полотенце и быстро надел привезенную одежду. Потом, вернувшись к машине, они расцеловались. Но она держалась как-то отчужденно, а ее тело было заметно напряжено.

Наконец она заговорила, причем вслух, не прибегая к телепатической связи.

— Надеюсь, ты понимаешь, что если будешь продолжать упорствовать в задуманном, то окажешься первым в течение более чем двухсот лет силки, которого либо сурово накажут, либо вообще лишат жизни?

И тогда Семп понял, что она все же сообщила о его незаконном возвращении на Землю Властям силки и что тем или иным образом, но при разговоре присутствуют их представители. Он не рассердился за это на Джоанн. Быстро оценив ситуацию, он даже пришел к выводу, что Посредники были обязаны как-то помочь ему в этот критический момент. Возможно, они уже проводят ускоренную проверку Тема, чтобы не затягивать с решением вопроса о его судьбе.

— Что ты намерен предпринять, Нэт? — В тоне жены скорее звучала обеспокоенность, чем гнев. Впервые ее лицо несколько порозовело.

Семп холодно ответил:

— Если они уничтожат этого мальчугана, то в любом случае я буду добиваться объяснения причин такого решения.

Она тихо произнесла:

— Никогда не думала, что силки способен так переживать за своего сына, которого он никогда даже и в глаза не видел. В конце концов, я ведь тоже была вынуждена отказаться от него. Пришлось ради этого пройти целый курс разблокирования устойчивых рефлексов.

— Дело не в личных сантиментах, — раздраженно прервал ее Семп.

— Тогда тем более ты должен понимать сложившуюся обстановку. Ясно, что мальчик владеет методом скрывать свои мысли и одновременно легко проникает во внутренний мир других. Ты же сам об этом сообщал. Даже ты не смог преодолеть воздвигнутый им барьер и не выяснил, что у него на уме. Столкнувшись с таким феноменом, Посредники оказываются не в состоянии осуществлять свою историческую охранительную миссию. А это уже политическая проблема.

— Когда я составлял свой доклад, — возразил Семп, — то предложил в нем пятилетнюю программу изучения и реадаптации мальчика. Так и следует поступить.

Но Джоанн, казалось, не слышала его. Она стала как бы размышлять вслух:

— Силки — это выведенная людьми мутация на основе крупнейших открытий в биологии, сделанных во второй половине двадцатого века. Когда была выделена химическая субстанция Жизни, стало возможным достичь громадного прогресса в создании форм, отличных от тех, что породила Природа.

Все это было Семпу давно известно, но он не перебивал жену.

— Но идти по этому пути надлежало с большой осторожностью. Поэтому было решено, что силки не будут обладать неограниченной способностью к воспроизводству. Поступили следующим образом: их гены наделили громадным количеством каналов восприятия внешнего мира. Тем самым силки стали обладать удивительными свойствами. Но одновременно в те же гены встроили определенные ограничения. В результате этого созданное людьми существо могло по желанию принимать три формы — человека, рыбы и силки. Но раз в девять с половиной лет силки обязательно должен проходить Перевоплощение — становиться на определенный срок человеком в целях воспроизводства. Это не что-то надуманное, а нечто, родившееся вместе с самими силки, и изменить это они не в состоянии.

Семп подумал, что возразить тут нечего, но Джоанн и не ждала никаких возражений.

— Много времени тому назад нашлись силки, попытавшиеся нарушить этот цикл, но их тут же уничтожили за подобный проступок. На время своего обязательного Перевоплощения силки теряет все свои особые качества и становится во всем подобен человеку. Именно таким образом мы, люди, контролируем свои создания. В течение этого периода мы имеем полную возможность наказать вас за все те незаконные действия, которые вы могли совершить в обличье силки. Наше второе оружие — это отсутствие женщин-силки. Если в результате брачного союза силки с женщиной из числа Посредников рождается девочка, то она не обладает особыми способностями силки. Это тоже предусмотрено на уровне генов…

Она перевела дыхание, затем продолжила:

— Посредники — это выявленная при появлении первых силки очень небольшая часть людей, которые оказались наделенными способностью читать мысли силки. Это обстоятельство было использовано для установления административного контроля над тогда еще немногочисленной группой силки и для создания гарантий выживания в целом для рода человеческого перед лицом существ, которые иначе бы в силу своих исключительных качеств быстро и полностью подчинили бы его себе.

Заканчивала свой монолог Джоанн в некотором замешательстве.

— Ты всегда был согласен с необходимостью таких защитных мер, направленных на то, чтобы человечество не угасло. Так неужели теперь ты изменил свое мнение? Почему бы тебе не пойти к Властям силки и не переговорить с Чарли Бэкстером? Достаточно одного такого откровенного разговора, и ты сможешь сделать куда больше, чем в случае открытого неповиновения. Мальчик здесь. Поэтому тебе все равно придется пойти к Властям. Умоляю тебя, Нэт!

Семп не думал, что высказанные ею мысли были прямым приглашением сейчас же пройти в административное здание Властей, но он и не удивился, когда скоростной вертолет сел непосредственно на террасу этого учреждения, а навстречу ему тут же вышел Чарли Бэкстер, высокий, худой мужчина, как всегда приветливый, но на сей раз очень бледный.

Когда они вошли в лифт, Семп сразу же почувствовал, как вокруг него возвели силовое поле, которое отрезало его от всех излучений внешнего мира. В этом не было ничего странного, если не считать необычайной мощности этого поля. По самой первой прикидке его хватало на защиту всего города или даже значительной части планеты.

Семп бросил вопрошающий взгляд на Бэкстера и натолкнулся на пару колючих глаз. Посредник спокойно предложил ему:

— Можете прочесть мои мысли.

Он не замедлил сделать это и с удивлением обнаружил, что его радиограмма о мальчике привела к спешному изучению всех связанных с его сыном документов. В результате специалисты единодушно пришли к мнению, что Тем был абсолютно нормальным подрастающим силки. Значит, произошло что-то необычное и пока неясное с самим Семпом.

— Вашему сыну никогда ничто не угрожало, — пояснил Бэкстер. — Мы предлагаем вам самому взглянуть и указать, кто из предъявленных вам на опознание мальчиков является вашим сыном.

Они вышли из лифта и направились в большой зал. На телеэкране в одной из стен виднелась обыкновенная уличная сцена. К скрытой камере приближалась, ничего не подозревая, группа подростков.

Семп быстро обежал взглядом их лица.

— Никого из них я никогда в жизни не видел.

— Ваш сын — справа от нас, — просто сказал Бэкстер.

В этот момент энергосвязи в мозгу Семпа возобладали над навязанными ему сцепками на уровне нейронов. В мгновенном озарении он понял все. При этом произошел и молниеносный анализ того, каким образом его естественный долг по защите потомства сияки был умело деформирован псевдосыном. Он сразу же распознал проделавший эту операцию энергетический уровень. Семп осознал также, что этот сигнал был следствием разового прямого контакта, который мальчик на корабле установил с ним. Во всех других ситуациях двойник Тема выступал лишь приемником сигналов.

Семп заметил, как внимательно наблюдает за ним своими заблестевшими глазами Бэкстер.

— Думаете, можно что-нибудь предпринять?

Но отвечать на этот вопрос было еще преждевременно. Вместе с тем он почувствовал, насколько благодарен Посредникам за проявленную ими заботу о его безопасности. Стало ясно, что если бы он догадался о подлинном положении дел до того, как пересек защитный барьер, теперь надежно прикрывавший его, то фальшивый Тем, вероятнее всего, попытался бы тут же отделаться от него.

Снова заговорил Бэкстер:

— Садитесь. Посмотрим, что скажет компьютер насчет введенного в вас сигнала.

Машина выдала три структурированных предположения, которые могли бы объяснить комплекс событий, связанных с лже-Темом. Семп и Бэкстер воззрились на эти выводы с изумлением, поскольку их собственные догадки не шли дальше какого-нибудь неожиданного вектора развития нестабильных Вариантов.

Все три гипотезы машины сходились на том, что земляне столкнулись с пришельцем из далеких миров. Экспресс-анализ, тут же проведенный Семпом и Бэкстером, показал, что в двух случаях чужак, располагая очень мощным боевым потенциалом, — а в этом никаких сомнений не было, — не стал бы столь тщательно заботиться о сохранении своих действий в тайне. В третьем же речь шла о возможности совершенно невероятной формы сексуальных отношений, при которой их кульминационным моментом являлось ритуальное убийство одним партнером другого, наподобие того, как это происходит у некоторых видов пауков.

Бэкстер заговорил тоном человека, который отказывается верить собственным глазам:

— Неужели верно заключение компьютера о том, что они нуждаются в большом количестве разнообразных сексуальных партнеров? — И он закончил чуть слышно: — Надо немедленно предупредить всех силки. Мы мобилизуем для отпора все наши силы. Семп, можете ли вы что-либо предпринять прямо сейчас?

Семп, который уже ввел в свою сенсорную систему характеристики всех трех подсказанных электронным мозгом возможных проявлений неземного разума, откровенно занервничал. Чувствовалось, что он напряжен и напуган.

— Я задал себе вопрос, куда бы сейчас направилось это чудовище, и пришел к однозначному ответу: ко мне домой! Думаете, Джоанн уже добралась к себе? Не собиралась ли она сначала заглянуть куда-нибудь?

Бэкстер медленно покачал головой.

В ту же секунду Семп выскочил через дверь на большую веранду, с ходу преобразовался в силки и, частично нейтрализовав гравитацию и силовые линии защитного поля, с невиданной для него ранее поспешностью ринулся в образовавшийся проход к своей резиденции во Флориде.

Глава шестая

Он ворвался к себе в громадный, расположенный на берегу моря особняк уже в человеческом облике, наиболее удобном на последних метрах пути и в передвижениях по коридорам дома. Подстроившись перед этим под сенсорную структуру пришельца, он проник в помещение практически незамеченным.

Нэт застал Джоанн полуобнаженной в главной спальне. Как никогда привлекательная, жена встретила его теплой, сердечной улыбкой. Она призывно раскинулась в розового цвета постели. Все ее тело, казалось, излучало неодолимый зов, и естество Семпа неудержимо устремилось к ней. Долгое время ничего больше в этом мире для него не существовало — только он и она. В безумном любовном таинстве.

Внезапно у Семпа перехватило дыхание: в чем дело? Почему так, в мгновение ока, он полностью потерял контроль над собой и безоглядно отдался всепожирающей страсти? Что стало с настоящей Джоанн? При этой мысли мигом улетучились наведенные чары. Наоборот: неистовым вулканом взорвалась вся его ненависть, злость и ярость беспощадной борьбы с коварным врагом.

В ту же секунду он выбросил в его сторону мощный энергозаряд. Бесполезно! Его нейтрализовал не менее эффективный защитный барьер, тут же возведенный существом. Тогда Семп в бешенстве набросился на него. Они сцепились в мертвой хватке.

Так продолжалось какое-то время — отчаянная рукопашная между совершенно обнаженным Семпом и полуголой женщиной. В конечном счете стальные мускулы противника, раз в десять крепче, чем у него, отшвырнули силки.

Семпу все же удалось приземлиться на ноги. На смену слепой вспышке гнева снова пришла холодная рассудочность. Вернулось понимание всей масштабности возникшей проблемы с точки зрения угрозы со стороны этой твари для Земли в целом.

Тем временем двойник Джоанн спешно менял форму. Вместо женщины перед Семпом возникла сугубо мужская фигура, правда, с остатками дамского туалета на крепком теле. Зло блестели глаза возбужденного до предела самца.

Нэта охватила безысходная тревога за судьбу жены, но ему в этот момент даже в голову не пришло наводить о ней у монстра справки. Он отрывисто бросил:

— Вон отсюда! В контакт вступлю в космосе и только тогда, когда нас будет разделять миллион километров.

Человекоподобное лицо пришельца передернула презрительная улыбка-гримаса:

— Сейчас уйду. Чувствую, что вынашивается план выйти через меня на планету, с которой я родом. Ничего не получится!

— Посмотрим, на что способны две тысячи силки в нашем противостоянии, — отрезал в том же тоне Нэт.

Кожа существа глянцево поблескивала здоровьем, от него исходило ощущение самоуверенности и сжатого в пружину могущества.

— На всякий случай пусть силки зарубят себе на носу, что нам, кибмадинам, полностью подвластны те силы, которыми они овладели лишь частично.

— Любая жесткая система всегда носит в себе гибкий элемент, — парировал Семп.

Чужак отреагировал очень резко, в манере, не оставлявшей сомнений в решительности его настроя:

— Не вздумайте напасть на меня — слишком дорого заплатите за это!

С этими словами кибмадин начал растворяться в воздухе. Что-то непроизвольно екнуло внутри у” Семпа, слабо протестуя против того, чтобы вот так запросто отпускать восвояси космическое создание, не сделав всего возможного для преодоления разделявшей их пропасти. Ведь что там ни говори, но это был первый контакт человечества с внеземным разумом! Несчетное число раз, подумал Семп, люди пытались представить себе, как он произойдет, строили столько надежд… Но это секундное колебание тут же развеялось, как только силки вернулся к безмерно враждебной реальности, воздвигнувшей эту бездонную пропасть между ними.

Пока эти мысли проносились в голове Семпа, пришельца и след простыл.

Семп срочно вызвал Бэкстера и попросил его:

— Надо послать сюда кого-то из других силки, чтобы тот подменил меня. Чувствую, что вот-вот начнется Перевоплощение.

Все было проделано в считанные минуты, и он тут же сконтактировал с неким Джеддом, с которым обо всем договорился. В свою очередь Бэкстер предупредил его:

— Я сам направляюсь к вам. Правительство наделило меня чрезвычайными полномочиями.

Только после принятия всех этих мер предосторожности Семп позволил себе заняться Джоанн. Он обнаружил ее в другой спальне на кровати, полностью одетой и погруженной в сон. Дыхание было ровным и глубоким. Семп не медля прозондировал ее мозг. Ответный рефлекс успокоил его: да, она действительно спала, хотя в клетках еще улавливалось присутствие посторонней, внеземного происхождения, энергии. Семпу удалось считать заложенную в эту чуждую силу информацию, которая объяснила, почему его жена осталась в живых. Оказалось, что кибмадин ограничился тем, что воспользовался ее телом как моделью для создания дубликата, призванного завлечь его, Семпа, в ловушку. На этот раз он решил играть только по-крупному и не желал довольствоваться чем-либо меньшим, чем силки.

Семп не стал будить жену. Вскоре появился и Бэкстер. Они обменялись впечатлениями в телепатическом режиме. Посредник неожиданно спросил:

“Нэт, я чувствую, что вас что-то гложет, не так ли?”

Семп кивнул.

“Чего вы опасаетесь?” — тихо осведомился Бэкстер.

“СМЕРТИ!”

И Семп снова, уже вторично после того, как они встретились с пришельцем, поклялся себе, что не остановится ни перед чем, рискнет, если понадобится, собственной жизнью, но обезвредит противника. Приняв столь бесповоротное решение, он без промедления приступил к делу. Начал с того, что свил в тугой жгут все свои рецепторы, тщательно очистив их от постороннего земного фона. Он отключил все ненужные ему в этот момент сигналы-раздражители — от телевидения, радио, радаров, всех излучавших энергию машин. Он целиком ушел в прощупывание космоса, стремясь во что бы то ни стало выявить кибмадина. На него обрушился оглушительный поток информации из бескрайней Вселенной.

Силки уже давно знали о многоголосье Космоса, о сонме бесчисленных пульсаций во всех его уголках. Час за часом, год за годом они жили в этом непрерывном “шуме”, и существенная часть их базовой подготовки сводилась к оттачиванию умения выделять из этого изобилия сведений нужные им элементы, овладевать механизмом запуска или выключения того или иного органа восприятия.

И сейчас Семп проводил в своем сложнейшем сенсорном аппарате “расконсервацию” отдельных участков, пробуждал те из них, которые по тем или иным причинам были на время приглушены.

Его мозг достиг максимума в своей функции осознания мира. В этом своем состоянии Семп начал воспринимать звучание звезд — дальних, ближних, их групп и могучих галактик. Каждое небесное светило имело свой неповторимый и сложнейший “голос”. Не только не было дублирования, но даже близкого совпадения.

Весь воспринимаемый им Универсум состоял из неоспоримых индивидуальностей. И Семп мог определять расстояние До каждой звезды, выявлять уникальный характер каждого поступавшего сигнала. И насколько радушным представал перед ним этот мир. В нем не было хаоса. Он отчетливо представлял себе собственное место в этой гармонии Пространства-Времени, и это укрепляло в нем веру в фундаментальное совершенство всего сущего.

Глава седьмая

Сознание Семпа постепенно сужало сферу рекогносцировки с дальних рубежей все ближе к Земле и остановилось в конце концов на рубеже примерно в миллион километров от нее. Силки провел тщательное просеивание информации, находящейся в этой сфере.

Не открывая глаз, он сообщил Бэкстеру:

— Не могу его уловить. Видимо, он обогнул Землю и отгородился ее массой от наших поисковых усилий. Нельзя ли задействовать отражательные установки?

Бэкстер переговорил по специальному каналу связи, и Семпу были приданы соответствующие спутники. С их помощью чужака обнаружили достаточно быстро.

Семп обратился к пришельцу:

“Мне нужны разъяснения случившегося”.

Кибмадин живо откликнулся:

“Тогда лучше всего рассказать о моем народе”.

И Семп услышал невероятную историю о вечных жрецах любви, о более чем миллионе существ, которые проводили жизнь в непрерывном кочевье с одной планетной системы на другую. Попадая в новые условия, они уподоблялись по форме населявшим эти небесные тела жителям и, повинуясь могучему зову смысла собственного существования, вступали с ними в сексуальные отношения. При этом для объекта их страсти эта связь оборачивалась страданиями с обязательным последующим уничтожением. Лишь дважды за все время существования этих удивительных любовных похождений они наталкивались на существ, обладавших достаточной мощью, чтобы отвергнуть их притязания. В обоих случаях кибмадины в отместку полностью уничтожили их звездные системы.

“Все. Дополнительной информации не будет”, — лаконично закончил свое повествование Ди-изаринн.

Семп прервал контакт. Потрясенный Бэкстер спросил:

— Неужели все это правда?

Семп убежденно заявил, что верит в то, о чем поведал чужак, и добавил:

— Учитывая смертельную опасность этого существа для всей Солнечной системы, необходимо быстрейшим образом выявить, откуда он прибыл, и ликвидировать монстра.

— Но как? — задумчиво протянул Посредник.

Это был хороший вопрос. Семпу уже довелось схватиться с этим созданием, и он натолкнулся на несокрушимую крепость. Как показывали все имеющиеся на его счет сведения, захватчик обладал способностью с одинаковой легкостью и быстротой принимать бесчисленное множество форм. И тем не менее не было оснований считать, что к его действиям неприменима логика уровней.

Его размышления прервала реплика стоявшего сзади Бэкстера:

— Вы уверены в этом?

Семп ответил громко и убежденно:

— Все всякого сомнения. Но для задействования логики уровней необходимо создать ситуацию максимально близкого контакта силовых полей. Если будет дано выбирать, то сантиметровые расстояния для этих целей предпочтительней дециметровых, а те в свою очередь — метровых. В любом случае операцию следует проводить мне, и, значит, я должен немедленно отправиться туда.

— Куда это — “туда”? — не понял Бэкстер. Он все еще не мог прийти в себя от полученного шока.

— На его космический корабль.

— Вы думаете, он у него есть?

— Это очевидно. Все остальное было бы менее удобным в практическом плане.

Семп рассуждал просто. Когда кто-то в просторах космоса приближался к звезде, он мог использовать ее притяжение для наращивания своей скорости. Но в данный момент кибмадин, судя по всему, как бы “поднимался” по планетам, двигаясь от Солнца. Видимо, он маневрировал гравитацией, нейтрализуя за собой солнечную и используя перед собой планетарную, в первую очередь Юпитера.

Разумеется, ни одному разумному существу даже и в голову не придет, что такой метод можно применить при межзвездных перелетах. Значит, у пришельца обязательно должен был быть звездолет. Непременно. И Семп знал, где тот находится.

Он обратился к Бэкстеру:

— Прикажите выделить в мое распоряжение космический корабль с переносным бассейном, заполненным водой.

— Вы думаете, что Перевоплощение состоится до того, как вы успеете туда добраться?

— Оно может начаться в любой момент.

Бэкстер сегодня не переставал удивляться:

— И вы собираетесь вступить в поединок с самым могущественным из известных нам существ, почти не располагая энергией?

— Придется, — ответил Семп. — Это — единственный способ заставить его приблизиться на сантиметровое расстояние от того источника силового поля, который я намерен расположить в бассейне. Ради всего нашего мира, Бэкстер! Начинайте с того, о чем я вас прошу!

Посредник нехотя направился к аппарату связи.

Глава восьмая

Как Семп и ожидал, Перевоплощение случилось во время его доставки на корабль противника. Он вступил в первую обязательную фазу — состояние рыбы. Пришлось размещать силки в логове кибмадина в специально подготовленном бассейне.

Теперь на срок немногим более чем двух месяцев Нэт перешел в класс силки “Би”.

Когда Ди-изаринн наконец прибыл к своему скромных размеров звездолету, находившемуся на сильно вытянутой орбите за Плутоном, он по состоянию входа шлюза сразу же обнаружил, что в его отсутствие кто-то побывал в его убежище. Более того, он мгновенно уловил и присутствие незваного гостя — Семпа.

За многие тысячелетия своей жизни рефлексы Ди-изаринна несколько ослабли, бдительность притупилась, а самомнение возросло. Поэтому он не очень обеспокоился сложившейся ситуацией, хотя не мог не признать, что налицо все признаки ловушки.

Первой его реакцией была всесторонняя проверка, нет ли на борту какого-то мощного источника энергии, способного нанести ему непоправимый ущерб. Выяснилось, что ничего, даже близко похожего на это, не было. Лишь из переносного бассейна, который он, к своему удивлению, обнаружил на космолете, исходит тонкий энергетический ручеек. Однако его целевого назначения он при всем старании так и не понял.

Кибмадин неожиданно подумал: неужели земляне столь примитивным способом стремятся запугать его, надеясь воспрепятствовать возвращению на свой корабль? Это разъярило его.

Он решительно запустил входные механизмы. Приняв человеческое обличье, Ди-изаринн сразу же направился к бассейну, установленному в его маленькой каюте, и сверху вниз взглянул на Семпа, который в своей форме рыбы распластался на дне. Он вызывающе обратился к силки:

— Если все эти проделки — ваша уловка, то она бессмысленна, поскольку мне все равно, кроме звездолета, деться некуда.

Семп в нынешнем состоянии был способен только воспринимать человеческую речь, но отвечать не мог.

Ди-изаринн не сдавался:

— Весьма любопытно, что единственный силки, чьи мысли в настоящее время я почему-то не могу прочесть, подвергает себя исключительной опасности, заявившись ко мне прямо на борт. Понимаю, что выйти на меня вам помог, видимо, компьютер. И все же я невольно задаюсь вопросом, а не примчались ли вы сюда, горя тем неистовым желанием, которое я пытался разбудить в вас при нашей последней памятной встрече? А может быть, вы руководствовались стремлением снова слиться в экстазе и вами двигала тоска по тому всепоглощающему состоянию, которое я дал вам возможность тогда познать?

Семп прикинул: “Кажется, клюнуло. Он не понимает своей роли в том, что происходит”. Логика уровней начала успешно действовать в новом цикле — Сладострастия.

После высказанных предположений Ди-изаринн успокоился. Он снова почувствовал себя хозяином положения. Ну что же, решил он, в сущности речь идет о том же самом силки, только в новой форме, и на сей раз ему уж не избежать кульминационного финала сексуальной оргии, когда страсть в буквальном смысле этого слова пожирала его через партнера.

И он внезапно почувствовал глубочайший восторг при одной только мысли о блаженстве, которое испытывал в прошлом при поглощении десятков миллионов клеток трепещущего тела любовника. Кибмадин живо представил себе, как это происходило: вначале у его объекта вожделения срабатывал рефлекс неприятия происходившего, возникал дикий ужас и взрывался инстинкт отторжения; затем в какой-то момент это внезапно превращалось в свою противоположность — в неуемное стремление каждой частицы быть полностью поглощенной в томлении взывающей к собственной гибели плоти.

Постепенно безмятежное настроение Ди-изаринна стало сменяться катастрофически быстро нараставшим возбуждением под воздействием проносившихся в его воображении сцен десятка тысяч пиршеств, в ходе которых он смачно пожирал своих напарников. Эти воспоминания об остроте пережитых тогда моментов распаляли его все сильнее и сильнее.

“ДА, Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛЮБИЛ ИХ ДО КОНЦА, — с тоской подумал он. — Жаль, что они сами не были в состоянии прочувствовать все сладострастие сексуальной вакханалии с такой концовкой”.

Сколько раз, продолжал неуклонно разматываться клубок откуда-то зародившихся в нем мыслей, он говорил десяткам тысяч своих жертв: “Когда-нибудь я повстречаю существо, способное пожрать и меня. И тогда…” При этом всегда заверял, что кто-кто, а уж он-то сумеет насладиться процессом собственного уничтожения.

В сущности это было извращением самой сути жизни, когда стремление к саморазрушению становилось не менее сильным чувством, чем инстинкт самосохранения.

Ди-изаринн продолжал стоять перед бассейном с водой, неотрывно глядя на Семпа, и чувствовал, как его размышления неумолимо перерастают в чудовищный ком поглощавших его эмоций. И тут он вдруг понял, что не заметил, когда переступил ту черту, перед которой в нем оставалось еще достаточно сил для возвращения вспять. Теперь он уже не принадлежал себе, потерял способность ориентироваться в действительности, стал неотделимой частицей этого извержения желания.

Кибмадин отошел от бассейна. Позабыв о Семпе, он принялся лихорадочно преобразовываться в одно столь запомнившееся ему по прежним жгучим ощущениям существо — длинношеее, с нежной шерсткой и грозными челюстями. Он с нежностью подумал именно об этой форме жизни, которая совсем недавно была его партнером по смертельной любви. Нервная система тех созданий Природы обладала какой-то уникальной особенностью взвинчивать в нем удовольствие при пожирании их тел.

Ждать далее было невмоготу. Подстегнутый присущей его роду безжалостностью и свирепостью, Ди-изаринн резко повернул свою голову на длинной шее и изогнутыми острейшими зубами разом отхватил громадный кусок своего бедра.

От нестерпимой боли он взвыл. Но в его мозгу, замороченном процессом, развязанным логикой уровней, этот трубный глас отозвался лишь эхом несчетного числа подобных завываний, которые в былые времена исторгали жертвы под безжалостное пощелкивание его собственных челюстей. Поэтому истошный звук лишь дополнительно стимулировал его к тому, чтобы превозмочь все границы переносимости боли.

Он еще свирепее, еще беспощаднее вгрызся в собственное тело, начал рвать его на куски и, давясь, глотать в каком-то исступлении.

Кибмадин уже почти наполовину уничтожил сам себя, когда откуда-то из глубины своего далекого прошлого в нем, наконец, возникло нечто вроде детского страха перед смертью. Робко и нерешительно, исходя слепой тоской и отчаянием, он судорожно попытался войти в спасительный контакт со своим сородичем на далекой планете, где в этот момент проживали существа его вида. Но тут вмешалась посторонняя сила, которая, пронзив его, повелительно и с непререкаемым превосходством перехватила коммуникационный канал. Это был сведенный воедино энергетический импульс двенадцати силки, настолько мощный, насколько в состоянии была его вынести несущая волна.

Суммарная сила энерговыброса достигала ста сорока тысяч ампер и более восьмидесяти тысяч вольт и была настолько несокрушимой, что прорвала все защитные барьеры застигнутого врасплох соратника Ди-изаринна. Тот мгновенно исчез в пламени и дыму.

Столь поспешно установленная связь столь же молниеносно перестала и существовать. И снова для Вселенной Солнце превратилось, как и раньше, в затерянную в беспредельности Космоса безымянную звездочку.

Подоспевшая вскоре подмога уже занималась решением вопросов транспортировки на Землю бассейна, в котором продолжал плескаться Семп. Очутившись в океане, он погрузился в его пучину. Там на специально сооруженной гигантской платформе вела свою неспешную жизнь в облике рыб колония силки класса “Би”.

К ним и подселился Семп, пробывший в их городах под куполами… положенное по циклу Перевоплощения время.

Глава девятая

Нэт Семп обогнал мужчину и… остановился как вкопанный.

От прохожего исходили неясные флюиды. Несмотря на то что в этот момент Нэт находился в облике человека, они затронули тот участок его нервной системы, где таилась частица его способностей силки.

Семп напряг память. Напрасно. Он был уверен, что никогда ранее подобного сигнала ни от кого не получал.

Семп обернулся и посмотрел через плечо. Заинтересовавший его человек остановился на ближайшем углу. Как только красный свет светофора сменился на зеленый, тот быстро перешел на другую сторону улицы. Ростом незнакомец напоминал Семпа, то есть был чуть выше метра восьмидесяти, и даже весил, видимо, столько же — под восемьдесят килограммов.

Этот человек, как и Семп, был брюнетом и одет в такой же точно темно-серый костюм. Теперь, когда их разделяло несколько сотен футов, Семп уже засомневался, действительно ли этот прохожий, как поначалу показалось, был ему знаком.

И все же, преодолев нерешительность, Семп быстрым шагом устремился вслед, догнал его и вежливо осведомился:

— Можно вас на минутку?

Мужчина остановился. Вблизи их сходство было настолько разительным, что наводило на мысль о кровном родстве. Все было одинаковым: серо-голубые глаза, правильной формы нос, плотно сжатые губы, форма ушей, могучая шея и даже манера держаться.

— Не знаю, как у вас, — сказал Семп, — но у меня сложилось впечатление, что мы похожи друг на друга, словно близнецы-братья.

Лицо его соперника исказил легкий тик, губы растянулись в чуть заметной саркастической улыбке. Он посмотрел на Семпа свысока и таким же, как у него, баритоном ответил:

— Именно этого я и добивался. Если бы вы с первого раза не обратили внимание на наше сходство, я бы возобновил попытку. Меня зовут А-Брем.

Озадаченный Семп промолчал. В тоне прохожего, в его манере держаться он уловил какую-то враждебность. А может быть, презрение?

Если бы незнакомец оказался обычным человеком, каким-то образом распознавшим в нем силки, несмотря на его человеческий облик, Семп воспринял бы это как в общем-то банальный инцидент. Случалось, что люди стремились разыскать тех, о ком было доподлинно известно, что они принадлежат к силки, чтобы просто обругать их. Обычно человека, поступившего столь неподобающим образом, силки избегали, либо обезоруживали его своим добродушием, либо отвечали тем же. Бывало и так, что не оставалось ничего другого, как вступить в драку.

Однако разительное сходство с этим прохожим говорило в пользу того, что встреча носила совсем иной характер.

Пока Семп все еще раздумывал над сложившейся ситуацией, незнакомец впился в него циничным взглядом серо-голубых глаз. Его губы приоткрылись в насмешливой улыбке, сверкнули белые ровные зубы.

— Примерно в это же самое время, — процедил он, — каждый силки, находящийся в пределах Солнечной системы, выслушивает послание от своего “второго я”.

Он немного помолчал, затем продолжил все с той же высокомерной улыбкой:

— Я вижу, как вы подобрались и насторожились…

Это соответствовало действительности. Семп на самом деле внезапно решил, что не упустит своего собеседника независимо от того, скажет ли тот что-либо соответствующее правде или слукавит.

Между тем человек продолжал:

— Вижу, что вы собираетесь с мыслями в надежде меня захватить. Ничего не выйдет, так как я ни в чем вам не уступаю.

— Так вы силки? — осведомился Семп.

— Да, я силки.

Если следовать логике истории силки, то для подобных утверждений никаких оснований не должно было быть. В то же время налицо был факт удивительнейшего и неоспоримого сходства с ним.

Эта мысль никак не повлияла на решение Семпа. Если перед ним был настоящий силки, то Семп обладал над любым своим соотечественником одним, только ему свойственным, преимуществом. Дело в том, что когда в прошлом году ему пришлось вступить в стычку и в прямой контакт с представителем внеземной формы жизни, кибмадином, он научился некоторым методам контроля над своим телом, о которых ранее даже и не подозревал. Власти силки приняли в то время решение о том, чтобы он не делился своими новоприобретенными качествами ни с кем из своих сородичей. Он твердо следовал этой установке.

Сейчас эти дополнительные знания шли ему на пользу, если, конечно, этот человек действительно был силки.

— Ну как, в состоянии выслушать послание? — с вызовом спросил незнакомец.

Семп, готовый к самой важной, может быть, в своей жизни схватке, коротко кивнул.

— Это ультиматум.

— Жду, — жестко ограничился Семп.

— Вам надлежит прекратить все формы связи с людьми. Приказано воссоединиться с народом силки. Для принятия решения дается неделя. По истечении этого срока вы будете рассматриваться как предатель, и с вами поступят так, как поступали с ними во все времена, то есть беспощадно.

Поскольку “народа” силки не существовало, причем никогда, Семп после небольшого раздумья над этим неожиданным ультиматумом решительно отклонил его и тут же нанес удар.

Он по-прежнему не верил, что стоявший перед ним “близнец” был настоящим силки. Поэтому Семп послал лишь минимальный электрический разряд на одной из тех частот, которые он мог задействовать в своем человеческом облике. Соответственно на человека он оказал бы только парализующее действие и не нанес бы ему никаких травм. К великому изумлению Семпа, его энергетический таран был тут же нейтрализован силовым экраном силки, сравнимым по мощности с тем, который он мог бы развить сам. Так, значит, и впрямь он имел дело с одним из силки!

Незнакомец, скрипнув зубами, смерил его грозным взглядом, в котором сверкнула неожиданная злоба.

— Это я вам еще припомню, — прорычал он. — Вы ранили бы меня, не располагай я соответствующей защитой.

Семп заколебался в оценке его слов. В конце концов, никто не обязывал его задерживать этого незнакомца.

— Послушайте, — настойчиво сказал он. — А не пройти ли нам вместе к Властям Силки? Если народ силки действительно существует, то наилучшим тому доказательством явилось бы установление с ним нормальных контактов.

Второй силки явно начал отступной маневр:

— Я только выполнял свой долг, — пробурчал он, — и не имею привычки ввязываться в драку. А вы пытались убить меня.

Второй силки, казалось, был в шоковом состоянии. Его глаза снова изменились, как бы на сей раз потускнев. Предыдущая самоуверенность пропала. Он продолжал отступать.

Семп задумчиво, полный неуверенности, наблюдал за ним. Сам он был настолько хорошо тренированным бойцом, что с трудом мог представить себе, что кто-то из силки слабо владеет искусством единоборства.

— Нам совсем не обязательно затевать потасовку, — примирительно заметил он. — Но не можете же вы всерьез рассчитывать на то, что, предъявив ультиматум, сразу же испаритесь, как будто уже выполнили свою задачу. Вы говорите, что вас зовут А-Брем. Откуда вы?

Произнося эти слова, он отметил, что люди стали останавливаться и приглядываться к этой странной уличной сцене, когда один человек надвигался на другого, а тот медленно, шаг за шагом, отступал.

— Сначала ответьте на один простой вопрос: если народ силки на самом деле существует, то где он — и вы в том числе — скрывался все эти последние годы? — настойчиво расспрашивал Семп.

— Пошли вы к черту! Перестаньте меня мучить. Ультиматум вы получили. Назначен срок — одна неделя. А теперь оставьте меня в покое!

Было ясно, что его “второе я” не задумывался над тем, как будет вести себя после предъявления ультиматума. И эта непродуманность придавала инциденту еще более пикантный оттенок. Но А-Брем опять впал в ярость и снова почувствовал себя храбрым.

Он внезапно атаковал Семпа. Однако зигзагообразная молния, порожденная его силовым полем, тут же, потрескивая, отскочила от мгновенно возведенного Семпом защитного экрана. Она срикошетила в один из домов, проскочила по тротуару и на глазах изумленных людей заземлилась через металлическую решетку сточной канавы.

— В эту игру можно поиграть и вдвоем! — гневно бросил ему А-Брем.

Семп ничего не ответил. Электрический разряд, выпущенный его противником, достигал максимума, возможного для силки в образе человека. Где-то вблизи испуганно закричала женщина. Улица быстро опустела. Люди разбежались в поисках укрытия.

Было самое время положить конец этому безумию, иначе оно могло закончиться смертельным исходом. Семп решил действовать исходя из постулата, что этот силки не был в достаточной степени тренирован и, следовательно, был уязвим в случае применения против него средств, основанных на простой логике уровней и исключающих поражение на смерть.

Не было даже необходимости использовать тайные приемы, которые он перенял у неземного существа в прошлом году.

Приняв решение, он проделал тонкий энергетический маневр. Он изменил специфический комплекс низкоэнергетических силовых линий в своем мозгу и направил их в сторону А-Брема.

Мгновенно сработала эта странная логика, присущая самой структуре и функционированию жизни. Логика уровней! Эта наука появилась в результате применения методов, разработанных земными учеными, к великолепным способностям силки изменять свою форму.

Каждая живая клетка обладает свойственной только ей жесткостью. Каждое сообщество клеток способно на присущее только ему действие. Возбудившись в этом особом нервном комплексе, его “мысль” проходит именно свой цикл, а когда имеются еще соответствующие действие или эмоция… то они проявляются абсолютно в соответствии с этой заданной жесткостью.

Но еще более существенно то обстоятельство, что определенные сообщества клеток могут в своей взаимосвязи образовать новую систему, и группы из этих конгломератов приобретают уже свое специфическое действие.

Такой системой сообществ клеток является участок мозга человека, регулирующий сон.

Примененный Семпом прием не оказал бы никакого воздействия на силки класса “Си”. Даже силки класса “Би” были бы способны успешно противостоять навязыванию сна.

Однако силки в образе человека, повстречавшийся Семпу, зашатался. Его веки внезапно отяжелели, а очевидная неконтролируемость им своего тела показала, что он заснул буквально на ходу.

Когда А-Брем начал падать, Семп быстро подхватил его под руки, чтобы не дать ушибиться об асфальт. Одновременно он осуществил свой второй тонкий маневр.

На другой силовой волне он послал ему команду, которая повлияла на систему сообществ клеток в мозгу А-Брема, ведавшую сознанием. Тем самым он попытался установить над своим “двойником” полный контроль с помощью логики уровней в цикле Сон-Сознание. Навязанный тому сон изолировал мозг от внешних восприятий, а манипулирование механизмом отключения сознания позволило блокировать те накопленные в памяти команды, которые в обычных условиях были бы способны стимулировать бдительность у того, кто действительно не был бы склонен засыпать.

Семп уже поздравил себя с одержанной так удивительно легко победой;’ как неожиданно почувствовал, что тело “двойника” в его руках напряглось. Семп ощутил присутствие третьей силы. Выпустив А-Брема из объятий, он попятился. С величайшим удивлением он увидел, как “двойник” свечой взвился в небо.

Ограниченный в своих возможностях своей человеческой формой, Семп был не в состоянии установить характер той энергии, которая оказалась способной вызвать этот в высшей степени невероятный феномен. Чтобы разобраться в случившемся, ему следовало — и он прекрасно это понимал — преобразоваться в облик силки. Однако существовало правило, запрещавшее делать это на виду у людей.

И все же Семп, мгновенно оценив уникальность ситуации и беспрецедентное стечение обстоятельств, тут же трансформировался в силки и купировал гравитацию.

И с Земли со скоростью ракеты стартовало трехметровое тело, напоминавшее своим силуэтом снаряд. Большая часть его одежды разлетелась в клочья и осталась на тротуаре. Несколько уцелевших кусочков, зацепившихся за тело, были в конечном счете сорваны вихревым потоком, возникшим в результате бурного взлета Семпа.

К сожалению, на переход из одного состояния в другое ушли добрых пять секунд. Еще несколько секунд он потерял на то, чтобы принять решение. В итоге он взлетел тогда, когда А-Брем уже превратился в стремительно удалявшуюся точку.

Семпа особенно поразило то обстоятельство, что даже с присущим ему как силки особым восприятием мира он никак не мог обнаружить на малейшего следа энергии со стороны беглеца — ни вслед за ним, ни вокруг. К тому же, несмотря на все свои усилия, Семп так и не мог сократить разрыв между ними. Поэтому, хотя и не сразу, он понял, что его гонка за А-Бремом бесполезна и что тело последнего вот-вот войдет в разреженные слои атмосферы, непригодные для жизни человека. Ему надлежало действовать очень быстро. Учитывая это, он снял свой контроль над центрами сна и сознания своего “двойника”.

Чуть позже он уловил, что А-Брем трансформировался из человека в силки, что ничуть не удивило, хотя и разочаровало Семпа. Это доказывало, что тот пробудился ото сна и был отныне в состоянии контролировать свои действия.

А-Брем продолжал свой вертикальный полет, но уже в облике взрослого силки. Вскоре стало очевидным, что он рискует пересечь пояса Ван Аллена. Семп не намеревался следовать этому безрассудному шагу.

Поэтому, когда оба силки приблизились к верхней границе атмосферы, Семп наложил свою мысль на энергетический пучок и послал его на спутник, находившийся на стационарной земной орбите. Он сообщил тем самым о происшествии.

Проделав это, Семп развернулся на обратный курс. Он испытывал глубокое смятение от разразившихся событий. К тому же, оказавшись без одежды, он не мог сейчас появиться в обществе в человеческом облике. Поэтому Семп прямиком направился к Властям силки.

Глава десятая

Спускаясь сверху к большому комплексу зданий, где располагалась центральная администрация силки, Семп обратил внимание, что туда же слетались и некоторые другие его сородичи. Он сделал отсюда вывод, что это вызвано теми же, что и у него, причинами.

Поэтому, используя природные особенности силки, он обшарил пространство позади себя и обнаружил большое количество стремительно приближавшихся черных точек. Предвидя неминуемую в этой связи сумятицу, он замедлил скорость, завис в воздухе и направил телепатический вызов Чарли Бэкстеру, своему Посреднику из числа людей, работавшему внутри здания. Семп изложил ему план по предотвращению подобного столкновения.

Бэкстер был в совершенной растерянности от случившегося, но отреагировал очень быстро.

— Это лучшее из поступивших к нам предложений. Вы правы: это могло бы стать опасным.

Последовала пауза. Видимо, Бэкстер сообщал в эти минуты о его плане другим членам группы Посредников, так как вскоре Семп принял по телепатической связи общее распоряжение:

“Всем силки! Внимание! Скопление слишком большого числа силки одновременно в одном и том же месте нежелательно. В этой связи разделитесь на десять групп согласно секретной номерной инструкции Группа, план “Джи”. Пусть к зданию приблизится и совершит посадку только один из вас. Всем остальным рассредоточиться до поступления новых указаний”.

Получив приказ, все силки вблизи Семпа стали описывать круги. Сам Семп в соответствии с названной инструкцией входил в группу номер три. Поэтому он свернул в сторону, достиг плотных слоев атмосферы и устремился к себе домой, примерно в тысяче шестистах километрах отсюда, на самой южной оконечности Флориды.

Во время полета, он вошел в мысленный контакт со своей женой Джоанн. Когда голый, как червяк, он вошел в свой дом, та уже подготовила ему одежду и знала о происшедшем столько же, сколько и он сам.

Одеваясь, Семп отметил, что Джоанн была типично по-женски обеспокоена и взволнована даже больше, чем он. Она сразу же поверила в существование нации силки. Это, по ее мнению, неизбежно означало, что должны быть и силки женского пола. Со слезами на глазах она заявила:

— Признайся, что так оно и есть на самом деле и что ты сам уже думал об этом, не правда ли?

— Я следую логике, — заметил Семп, — поэтому рассмотрел все возможные варианты. Но как разумное существо я хотел бы получить ответы на кое-какие вопросы прежде, чем отвергать все, что мы знаем об истории силки.

В отношениях между силки и людьми обе стороны признавали в качестве установленного факта, что силки появились на свет в результате биологических опытов. В свое время генетики сделали ряд интересных открытий, касавшихся АДН и АРН, и реализовали их, поместив в пробирку сперматозоид и яйцеклетку.

— Что станет с нашим браком? — разволновалась Джоанн.

— Да ничего не изменится.

— Скоро ты будешь считать меня чем-то вроде таитянки эпохи трехсотлетней давности, которая вышла замуж за белого на одном из островов Южных морей в тот момент, когда как раз стали высаживаться белые женщины.

Экстравагантность такого рода рассуждений поразила Семпа.

— Ну что же тут общего? — воскликнул он. — Обещаю до конца жизни оставаться тебе верным и преданным мужем.

— Никто не может ничего обещать, когда речь идет о личных отношениях, — парировала она. Тем не менее через некоторое время слова мужа возымели свое действие, и она успокоилась. Вытерев слезы, она подошла к нему и позволила себя поцеловать.

Чарли Бэкстер позвонил только через час. Он извинился за задержку, сославшись на совещание, состоявшееся в связи с разработкой задания для Семпа.

— На совещании говорили практически только о вас, — сообщил Бэкстер.

Семп терпеливо ждал разъяснений.

Оказалось, что окончательное решение уже было принято. Как и раньше, Семпу предписывалось воздерживаться от разговоров с остальными силки.

— По причинам, которые вам известны — добавил Бэкстер многозначительным тоном.

Семп сделал из этого вывод, что тот намекал на секретные знания, приобретенные им в ходе контакта с внеземным существом. Именно с той поры ему доверяли только специальные миссии, в результате чего он жил обособленно от других силки.

Бэкстер рассказал ему, что “двойники” вступили в контакт лишь с четырьмястами силки.

— Точнее, с тремястами девяносто шестью, — поправился он.

Семп испытывал смешанное чувство облегчения и смутного пренебрежения. Итак, утверждение А-Брема о том, что они обратились ко всем земным силки, было всего лишь пропагандистским трюком. Своим поведением тот убедительно доказал, что был всего лишь глуповатым силки. А эта ложь только добавила лишний чернивший его мазок к общей картине.

— Некоторые из “двойников” были очень грубыми подделками, — продолжал Бэкстер. — Видимо, у них плоховато с искусством имитации других существ.

В то же время — и теперь он должен был это признать — установление пусть даже всего четырехсот контактов убедительно доказывало наличие до сих пор неизвестной группы силки.

— Даже если они совершенно не тренированы, — подчеркнул Бэкстер, — все равно необходимо выяснить, кто они и откуда явились.

— Имеются ли другие признаки существования этой группы? — поинтересовался Семп.

Каких-либо иных сведений, кроме тех, которыми располагал Семп, не было.

— Все ли они успели скрыться? — допытывался изумленный Семп. — Неужели никто не преуспел лучше меня?

— В среднем результаты даже хуже ваших, — ответил Бэкстер.

Выяснилось, что большинство силки даже и не пытались задержать появившихся странных сородичей. Они ограничились сообщением об имевшем место факте и запросили указаний.

— Не стоит их упрекать за это, — сказал Бэкстер и добавил в доверительном тоне: — Могу также сказать, что как сама схватка с этим силки, так и причины, побудившие вступить в нее, дают нам основания считать вас одним из двух дюжин силки, на которых мы можем положиться в этом деле. Посему вам предлагается сделать следующее…

В заключение инструктажа он подчеркнул:

— Можете взять с собой Джоанн, но отправляйтесь сейчас же, не мешкая.

На панно виднелась надпись: “В этом здании звучит только музыка силки”.

Семп, который другой музыки и не слушал, заметил на лице Джоанн легкую гримасу отвращения. Она перехватила его взгляд, все поняла и, как бы в оправдание, заявила:

— Да, это так. Мне все время кажется, что звучит только одна струна. Будто тянут одну и ту же ноту или самое большее несколько близких друг к другу, неустанно повторяя их в различных комбинациях… От этого возникает что-то вроде морской болезни.

Для Семпа, который мог различить в этой музыке гармонии, недоступные человеческому слуху, этот эмоциональный взрыв со стороны Джоанн встраивался во множество других, аналогичных. Являясь мужем этой человеческой “супруги”, он уже давно к ним привык. Жены же силки с трудом адаптировались к особенностям их семейной жизни.

Джоанн не преминула лишний раз подчеркнуть это:

— Вот так все и бывает. В один прекрасный день вы разделяете судьбу с чудесным, физически совершенным мужчиной. Но все время твердите себе: это — не настоящий человек, это — разновидность монстра, который в мгновенье ока может превратиться в нечто вроде рыбы или космического создания… И уж конечно ни за что на свете я не захотела бы с ним расстаться.

Вскоре панно с предупреждением музыкального характера осталось позади, и они вошли в музей. Целью их визита был осмотр лаборатории, где, по официальной версии, якобы произвели на свет первого силки. Лаборатория занимала всю центральную часть здания. В музей она, согласно вывешенной при входе табличке, была переведена сто десять лет тому назад.

Как считал Бэкстер, следовало более основательно разобраться в технических обстоятельствах истории появления силки. Впервые, действительно впервые, вся концепция истории появления и развития силки была поставлена под вопрос.

Именно такого рода задачу сформулировали перед Семпом и Джоанн: еще раз оценить все относящиеся к этой проблеме прежние факты.

Лаборатория была ярко освещена. В помещении находилась всего одна посетительница — женщина, скорее невзрачная на вид, с черными как смоль волосами, но без какой-либо косметики, одетая крайне небрежно. Она стояла у одного из стендов, у двери в противоположном углу.

Уже при входе Семп почувствовал, как его мозга слегка коснулась чья-то возникшая извне мысль. Он повернулся к Джоанн. Как Посредник, та обладала способностью общаться с ним телепатически на расстоянии. Поэтому он подумал, что этот легкий мыслеобраз исходил от нее, и не стал углубляться далее в эту проблему, во всяком случае, в течение нескольких секунд.

И только с небольшим опозданием он осознал, что несущей для этой мысли была магнитная волна, свойственная только силки.

Семп круто развернулся на месте и пристально взглянул на черноволосую женщину. В ответ та несколько принужденно, как отметил Семп, улыбнулась. И тут же он четко и ясно уловил ее послание: “Прошу, не выдавайте меня. Я здесь поставлена специально для того, чтобы развеять сомнения у любого силки”.

Никаких объяснений и не требовалось. Это сообщение как громом поразило Семпа.

Если верить тому, что им говорили до сих пор, силки женского пола никогда не существовали. Все проживавшие на Земле силки являлись мужчинами, женатыми на женщинах, входивших в группу Посредников.

Однако эта брюнетка сельского вида была “женщиной” силки! Одним фактом своего присутствия она подтверждала это. Она могла бы добавить — впрочем, этого теперь и не требовалось — что-то вроде: “Не утруждайте себя копанием в старых и пыльных досье. Я являюсь живым доказательством того, что силки родились вовсе не в какой-то там лаборатории двести тридцать лет назад”.

Внезапно Семп почувствовал, как его мысли расплываются. Это подошла Джоанн. Он понял, что она, видимо, перехватила его раздумья и сама пришла в волнение. Взглянув он увидел, что в ее лице не было ни кровинки.

— Нэт! — донесся до него резкий, как при падении ножа гильотины, голос Джоанн. — Ее надо захватить!

Семп как-то неуверенно двинулся вперед.

В то же время его мысли, несмотря на проявленные колебания, уже подчинялись логике.

Прошло всего несколько часов после его встречи с А-Бремом. Значит, ее поставили здесь несколько раньше. Следовательно, она не вступала еще в контакт ни с кем из своих сородичей. Вывод: она наверняка не знает, что перед таким силки, как Семп, она столь же беспомощна, как гражданский человек перед вооруженным солдатом.

Со своей стороны брюнетка, видимо, почувствовала что-то неладное. Она резко толкнула дверь, перед которой стояла, и исчезла за ней.

— Нэт! — раздался пронзительный голос Джоанн всего в нескольких сантиметрах позади. — Не дашь же ты ей улизнуть!

Семп, замешкавшийся от удивления на несколько секунд, послал вдогонку беглянке:

“Я вовсе не собираюсь вступать с вами в борьбу, но буду тенью следовать по пятам до тех пор, пока не получу нужных нам сведений!”

“Слишком поздно! — отозвалась она на волне, используемой силки в форме человека. — Уже слишком поздно!”

Но Семп придерживался иного мнения. Он быстро подскочил к двери, за которой она скрылась. Его слегка расстроило, что та оказалась запертой. Ему пришлось разнести ее вдребезги разовым силовым зарядом, сверкнувшим извилистой молнией. Он быстро перешагнул через дымившиеся обломки и успел заметить женщину в тот самый момент, когда та убегала через потайную раздвижную дверь в стене.

До нее было не более пятнадцати шагов. Она полуобернулась, бросив взгляд в его направлении. То, что она увидела, явилось для нее полной неожиданностью, так как на ее лице отразилось замешательство.

Она поспешно протянула руку, на что-то нажала, и дверь закрылась. Именно в этот момент Семп, который бросился к ней со всех ног, успел рассмотреть, что далее тянется освещенный коридор. Наличие этого секретного прохода было чревато слишком большими последствиями, чтобы Семп мог позволить себе поразмышлять сейчас над этой проблемой.

Он уже добрался до стены и стал на ощупь отыскивать потайную дверь. После довольно длительных безуспешных попыток это ему удалось. Тогда Семп отошел на шаг и уже сдвоенным энергетическим разрядом, посланным его мыслями и материализовавшимся в виде яркой электрической дуги, сокрушил ее. Это было единственным энергетическим оружием, доступным ему в облике человека, но его хватило с лихвой.

Минуту спустя он перемахнул через дымящееся отверстие в стене и устремился вперед по узкому коридору.

Глава одиннадцатая

Коридор, куда проник Семп, был сделан из цемента и уводил его легким наклоном под землю. Прямой как стрела, он был освещен, хотя и скуповато. Все же это позволило Семпу увидеть убегавшую женщину метрах в пятидесяти от себя.

Она бежала на женский манер, путаясь в платье, то есть не очень быстро. Семп, сорвавшись с места с максимальной скоростью, за минуту сократил расстояние вдвое. Цемента под ногами уже не было. Впереди показался земляной грот, также освещенный, но еще более скудно, так как лампы размещались в нем через большие интервалы.

Добежав до грота, молодая женщина выстрелила в него на магнитной волне силки посыл: “Если вы сейчас же не прекратите преследование, я буду вынуждена прибегнуть к…” — и далее последовало не очень понятное слово, что-то вроде “могучей силы”.

Семп вспомнил о той энергии, которая вознесла в небо А-Брема. Он воспринял эту угрозу всерьез и тут же смодулировал волну, скомандовав отключение сознания.

Все произошло менее болезненно, чем если бы это случилось чуть раньше. Она вырубилась мгновенно, что доказывало эффективное воздействие приказа Семпа на соответствующие участки ее мозга.

Но упала она не на бетон, а на землю. Установка Семпа настигла ее на бегу, поэтому она сначала повалилась на колени, а затем подвернулась правым плечом. Судя по всему, ударилась не слишком сильно. Во всяком случае, так показалось Семпу, когда он приблизился к месту, где лежала незнакомка.

Он перешел на шаг. Оставаясь все время начеку, Семп подошел к распростертому телу, твердо решив не позволить на сей раз никакой посторонней “специальной силе” увести у него добычу.

Он испытывал лишь легкие угрызения совести от того, что применил достаточно сильное средство. Поразмыслив, он пришел к выводу, что не мог позволить себе какое-то более мягкое воздействие на эту женщину. Погружение в сон А-Брема не помешало последнему прибегнуть к тому, что Семп посчитал силовым полем, и благополучно спастись.

А он никак не мог позволить ей сбежать. Оказавшись лицом к лицу с необычной ситуацией, он действовал быстро и решительно. В данный момент женщина оказалась целиком в его власти. В создавшемся положении было слишком много неясного, чтобы продолжать медлить.

Он тут же опустился перед ней на колени. Поскольку она не спала, а была лишь без сознания, ее сенсорная система была открыта для внешних раздражителей.

Напротив, чтобы добиться нужных Семпу ответов, следовало перевести девушку в состояние сна, для того чтобы восстановить внутренние потоки восприятий, действующие в замкнутом цикле.

Так он и поступил: поочередно воздействовал на центр, отключавший сознание, когда задавал вопрос, и на центр сна для получения ответа. Это чем-то напоминало старинный метод работы радиолюбителей, которые по окончании передачи должны были произносить слово “конец!”.

Кроме того, — и это было вполне естественно — ему надо было удостовериться в том, что незнакомка отвечала на вопросы правдиво.

Для этого он задавал вопросы один за другим и каждый раз менял частоту магнитной волны, накладывая на нее команду для комплекса клеток мозга, восприимчивых к гипнотическим средствам.

Получился вполне связный мысленный разговор:

“Ваше имя?”

“Б-Росс”.

“Откуда вы?”

“Из дома”.

“Где ваш дом?”

“В небесах”, — появился мысленный образ небольшого скалистого тела в Космосе. У Семпа создалось впечатление, что речь шла о метеоре диаметром меньше тридцати километров.

“Где он находится?”

“Он облетает Солнце внутри орбиты первой планеты”.

Таким образом, она явилась на Землю заранее, и все эти “двойники” находились вдали от их дома. Они, судя по всему, совершенно не догадывались, что живущие на Земле силки намного превосходят их по своим способностям. Это позволяло Семпу получить сведения решающего значения.

“Какова его орбита?” — мысленно спросил он.

“Простирается до девятой планеты”.

Нептун! Какие поразительные расстояния!

“Его средняя скорость?” — быстро возобновил расспросы Семп.

Она ответила, приняв за меру измерения меркурианский год, что в переводе на земные мерки соответствовало примерно ста десяти годам на один виток.

Семп легонько присвистнул. В его мозгу сейчас же образовалась логическая цепочка. Первый ребенок силки появился на свет “из пробирки” немногим более двухсот двадцати лет тому назад. Так говорилось в официальной истории. А это время соответствовало двойному периоду обращения небольшого планетоида силки. Семп разом оборвал ход своих мыслей, чтобы спросить у Б-Росс, каким образом они находят свой “дом”, который можно было запросто спутать с тысячами подобных ему небесных тел.

Ответ был таков, что только силки могли использовать его как исходную точку для последующих операций. В ее мозгу были собраны все координаты и ориентиры, которые позволяли ей локализовывать метеор.

Семп тщательно запомнил эти данные. Он уже готовился выведать у женщины новые подробности, как почувствовал, что в его теле возник инерционный момент.

Его отшвырнуло назад…

Все произошло так, как если бы он сидел в машине, спиной по ходу движения… машина резко затормозила, а он продолжал двигаться по инерции…

Но в силу того, что у него был выработан устойчивый рефлекс на случай неожиданного падения, Семп был отброшен всего на несколько шагов, успев включить единственно доступное ему в облике человека защитное поле.

Созданный им барьер был не в состоянии мгновенно нейтрализовать силу гравитационного притяжения, но, будучи производным от магнитного поля Земли, он подпитывался силовыми линиями, проходящими в данной точке пространства.

Эти линии, которые Семп модулировал сейчас по своему усмотрению, начали взаимодействовать с гибкими металлическими пластинами, вшитыми в ткань его одежды, и удержали его. В итоге он оказался в подвешенном состоянии в нескольких футах от земли.

С этого наблюдательного пункта было удобно следить за развитием событий.

Он сразу же понял, что имеет дело с поразительным по своей природе феноменом.

В центре появившегося гравитационного поля он обнаружил микроскопическую группу молекул. Фантастическим во всем этом был тот факт, что гравитация — суть постоянная величина, зависящая только от массы и квадрата расстояния.

А Семп уже подсчитал, что это воздействовавшее на него возникшее гравитационное тяготение в три раза превышало земную норму над уровнем моря. То есть… согласно всем физическим законам столь удивительно малый по размерам комок частиц должен был обладать массой, в три раза превышавшей массу Земли!.. Что, естественно, было делом невозможным.

Насколько мог судить Семп, речь не шла о системе крупных молекул, и та не была радиоактивна.

Он уже готовился прекратить изучение этого феномена и заняться своим собственным положением, как заметил, что возникшее гравитационное поле имело еще одно совершенно невероятное свойство.

Его действие распространялось только на органическую материю. Оно совершенно не сказывалось на окружавших его земляных стенах и — что довело его изумление до предела — оно не влияло на тело женщины.

Эта грависила воздействовала лишь на одно органическое тело — его собственное!

Единственный объект, единственное человеческое существо — Нэт Семп — подвергся ее влиянию.

И тогда он вспомнил, что и в случае с А-Бремом его тело не реагировало на тягу, умыкнувшую того с Земли. Он чувствовал в тот момент наличие какого-то поля, но только в той мере, в какой проходившие через его голову силовые линии были затронуты им. Даже тогда, когда он трансформировался в силки и пустился в погоню за своим “вторым я” в атмосферу, феномен строго сохранял все те же характеристики.

Значит, то, что происходило в данный момент, было предназначено исключительно ему самому. Теперь он обладал персональным гравитационным полем и ничтожной группой молекул, которая его “знала”.

В то время как подобные мысли беспокойно метались в его сознании, Семп, повернув голову, взглянул на женщину.

Он ничуть не удивился тому, что увидел.

Поскольку его внимание было вынужденно отвлечено возникшим суперполем, тот контроль, который он осуществлял над ее мозговыми центрами, ослаб. Женщина задвигалась и начала приходить в себя.

Она села, огляделась и увидела его.

Тотчас же по-спортивному легко вскочила на ноги. Было очевидно, что женщина ничего не помнит из того, что произошло за время, пока она находилась в бессознательном состоянии, и ничуть не догадывается о том, что выдала Семпу самые сокровенные секреты. Доказательством этого служила появившаяся на ее лице улыбка.

— Вот видите, — сказала она, — я же вас предупреждала о том, что произойдет. Ну что ж, до свидания!

Видно было, что она находится в отличном настроении. Женщина повернулась, углубилась в грот и вскоре скрылась за левым поворотом.

После ее ухода Семп вновь сосредоточил все свое внимание на необычном гравитационном поле. Он подумал, что оно обязательно вскоре исчезнет или рассеется и что тогда он обретет свободу. Семп был глубоко убежден в том, что в его распоряжении, видимо, всего несколько минут, чтобы изучить этот феномен и раскрыть его природу.

“Если бы только я смог принять форму силки, то решить эту проблему не составило бы труда”, — подумал он с горечью.

Но Семп не решался попробовать сделать это в сложившейся ситуации.

Было невозможно одновременно и трансформироваться, и поддерживать свою безопасность.

Силки имели одну, так сказать, “слабинку”: во время перехода из одной формы в другую они становились крайне уязвимыми.

Учитывая это, он впервые после расставания вступил в телепатический контакт с Джоанн. Он рассказал ей о своем незавидном положении, передал ей все сведения, которые ему удалось выяснить, и закончил разговор словами:

“Думаю, что смогу продержаться весь день и узнать, что же из всего этого выйдет. Тем не менее считаю желательным присутствие рядом другого силки, чтобы противостоять любым неожиданностям”.

“Я попрошу Чарли Бэкстера связаться с тобой”, — пообещала она обеспокоенным тоном.

Глава двенадцатая

Джоанн позвонила Бэкстеру и телепатически передавала содержание состоявшегося разговора мужу.

Бэкстер проявил удивительную заинтересованность в сведениях, полученных Семпом о внеземных силки. Он считал, что гравитационное поле — это какая-то новая форма использования энергии, но проявил сдержанность в отношении того, чтобы выслать ему на помощь кого-нибудь из силки.

— Давайте трезво смотреть на вещи, Джоанн, — сказал он. — В прошлом году ваш муж узнал нечто такое, что в случае, если это станет достоянием других силки, хрупкое равновесие, в котором сейчас удается удерживать совместную с силки цивилизацию, будет поставлено под удар. Нэт прекрасно понимает нашу обеспокоенность на этот счет. Так что сообщите ему, что я вышлю машину, которая обеспечит его защиту на период трансформации в силки.

По мнению Семпа, еще более опасным для будущих отношений людей с силки являлся сам факт появления этих, дотоле никому не известных, силки. Но он поостерегся сообщить об этом Джоанне.

Бэкстер в завершение разговора подчеркнул, что для направления машины понадобится некоторое время, и в этой связи просил Семпа не терять присутствия духа.

Когда Бэкстер положил трубку, Джоанн телепатически выпалила своему мужу:

“Во всей этой авантюре есть один момент, который облегчает мне душу”.

“Что ты подразумеваешь под этим?”

“Если все женщины силки в облике человека в такой же мере лишены очарования, как эта Б-Росс, мне беспокоиться нечего”.

Прошел час, другой, потом… десять.

Снаружи, должно быть, уже наступили сумерки, солнце давно зашло, а звезды, как обычно, сверкали своими тонкими лучиками.

Машина от Чарли Бэкстера прибыла, затем укатила обратно. Семп, чувствуя теперь себя в безопасности в своем обличье силки, не покидал своего поста поблизости от самого замечательного энергополя, которое когда-либо существовало в Солнечной системе. И самым удивительным в нем было то, что оно не проявляло никаких признаков ослабления своей колоссальной гравитационной мощи. Семп надеялся, что благодаря сверхчувствительной сенсорике силки ему удастся обнаружить линии подпитывания поля из внешнего источника.

Но ничего подобного не существовало, не было ни малейших признаков этого. Вся энергия исходила из этой, единственной в своем роде, ничтожно малой группы молекул — и больше ниоткуда.

Минуты шли одна за другой, часы — за часами. Бдение продолжалось, и у него было предостаточно времени, чтобы оценить все значение той проблемы, с которой теперь должен столкнуться каждый земной силки: необходимость принять решение в отношении космических сородичей.

Наступило утро.

Вскоре после восхода солнца снаружи гравиполе проявило склонность к самостоятельности. Оно переместилось вдоль коридора, втягиваясь в глубину грота. Семп плыл в воздухе вслед за ним, сознательно слегка поддаваясь исходящему от того гравитационному притяжению. Но держался настороже, хотя и сгорал от любопытства, надеясь узнать о нем побольше.

Грот внезапно перешел в давно заброшенную глубокую сточную канаву. Цемент в ней потрескался. Стены были исполосованы бесчисленными глубокими щелями. Но этот участок, казалось, был знаком преследуемой Нэтом группе молекул, так как скорость ее возросла. Внезапно под ними появилась вода, причем не стоячая, а вся в завихрениях и покрытая рябью. “Сюда явно доходит прилив”, — сделал вывод Семп.

Вода поднималась все выше, и вскоре они на всем ходу, не уменьшая скорости, нырнули в нее. Постепенно мутная вода светлела. В конце концов они достигли освещенных солнцем вод ущелья в каких-нибудь тридцати метрах от океана.

Когда они чуть позже вынырнули на поверхность, странный комок молекул еще больше увеличил скорость. Подозревая, что сейчас он попытается от него оторваться, Семп мобилизовал все свои способности силки, чтобы снять с него характеристики.

Но он абсолютно ничего не добился. Не поступило ни единого сигнала, не обнаружилось ни малейшего следа возможного источника энергии. На какую-то долю секунды у него создалось четкое впечатление, что атомы, составляющие группу молекул, были в чем-то необычными. Но как только он сосредоточился на соответствующей этому ощущению частоте восприятия, молекулы, должно быть, “осознали” его временное прозрение и “закрылись”. Впрочем, возможно, это была просто игра его воображения.

В то самое мгновение, когда он начал анализировать эту мысль, у него возникло предчувствие, что комплекс молекул вот-вот оторвется от него. Скорость частиц быстро возрастала. В течение нескольких секунд она достигла предела того, что может выдержать мчащийся сквозь атмосферу силки. Хитиновый покров, защищавший тело силки, стал все больше и больше разогреваться.

Не скрывая огорчения, Семп начал перестраивать свою атомную структуру, что окончательно прервало его настрой на чужое гравитационное поле. Группа молекул стремительно неслась на восток, где уже с час как взошло солнце. Разрыв между ней и Семпом все увеличивался. Спустя несколько секунд после отрыва она покинула пределы атмосферы и со скоростью несколько километров в секунду устремилась, казалось, прямо к Солнцу.

Семп достиг границы атмосферы. Прощупывая с помощью особых органов чувств силки безбрежный и темный океан космоса, обступивший его со всех сторон, он вошел в контакт с ближайшим к нему геостационарным спутником и сообщил находившимся на его борту ученым координаты системы молекул. Он выжидал, продолжая все еще надеяться, что те установят ее положение. Наконец поступил ответ:

— Сожалеем, но мы не отметили никакого необычного явления.

Ошеломленный Семп отдался на волю земного притяжения. Затем, умело корректируя воздействие на него силы тяжести и магнитных полей планеты, он взял курс на административное здание, где размещались Власти силки.

Глава тринадцатая

Три часа бесконечных разговоров.

Семп как единственный силки среди присутствовавших на заседании занимал место у торца длинного стола. Он считал эту дискуссию нудной и скучной.

Ему давно уже казалось, что самым разумным решением было бы отправить на этот планетоид его или какого-нибудь другого силки. Тот собрал бы факты, принял меры, способные решить вопрос строго логически, но тем не менее гуманно, а потом вернулся бы и обо всем доложил Властям.

Если по каким-то причинам так называемая “нация или народ силки” не прислушается к голосу разума, тогда стоило бы заново обсудить этот вопрос.

Ожидая, когда три дюжины участников совещания соблаговолят договориться между собой, он не преминул отметить тот иерархический порядок, в котором сидели присутствовавшие.

Посредники, куда входил и Бэкстер, занимали место в конце длинного стола. Далее по обе его стороны размещались обычные люди. После них следовал он, а замыкали протокольный порядок три помощника меньшего ранга и официальный секретарь триумвирата, составлявшего Власти силки.

Такой порядок размещения был не нов для него. Он обсуждал этот вопрос с другими силки, и те говорили ему по этому поводу, что налицо распределение ролей, обратно пропорциональное реальной силе — уникальный случай в истории.

Самые могучие по своим возможностям существа в Солнечной системе, силки всегда занимали посты второстепенного значения.

Он вышел из задумчивости, заметив, что в зале воцарилась тишина. Он увидел, что Чарли Бэкстер, стройный человек с серыми глазами и напряженным выражением на лице, обогнул стол и остановился перед ним.

— Ну вот, Нэт! — сказал он. — Вот так мы видим общую картину случившегося. — Казалось, он испытывал смущение.

С быстротой молнии Семп прогнал автоматически фиксировавшийся в памяти весь ход совещания и констатировал, что в конце концов они пришли к предугаданному им решению.

Он отметил также, что они рассматривали его как чреватое серьезными последствиями. Действительно, предстояло выполнить очень сложное задание. Дело могло кончиться гибелью. Поэтому они воздержатся от критики в случае отказа с его стороны.

— Мне стыдно просить вас об этом, — продолжал Бэкстер. — Но мы находимся почти в состоянии войны.

Семп прекрасно отдавал себе отчет в том, что участники совещания держались не очень уверенно. На Земле войны не было уже сто пятьдесят лет. И теперь никто не мог претендовать на то, чтобы выступать экспертом в этих вопросах.

Он поднялся, испытывая груз озабоченности этих людей, давивший сейчас на него. По очереди оглядел повернутые к нему лица и сказал:

— Успокойтесь, господа. Конечно, я выполню то, что вы от меня ожидаете.

Все, казалось, вздохнули с облегчением. Очень быстро дискуссия перешла на обсуждение деталей: говорилось о трудностях локализации метеора, особенно с учетом столь длительного периода его обращения на орбите.

Было хорошо известно, что существовало примерно полторы тысячи крупных метеоров и планетоидов, а сверх того еще десятки тысяч небесных тел меньших размеров. У всех у них орбиты отличались тем, что, подчиняясь в целом общим законам небесной механики, зачастую выкидывали всякого рода эксцентричности. Некоторые из этих странников, например кометы, периодически подходили довольно близко к Солнцу, чтобы удалиться затем в просторы Вселенной и возвратиться через пятьдесят или сто лет и начать снова раскручивать свою карусель. Скалистых обломков промежуточных размеров было так много, что им даже не присваивали названий, а их траектории вычислялись только тогда, когда в этом возникала особая необходимость. В сущности какой-либо нужды вести наблюдения за этими небесными телами по-настоящему не было.

Семп неоднократно подлетал к этим метеорам-одиночкам, а при случае и высаживался на них. Воспоминания об этих посещениях были одними из самых мрачных, которые он вынес из своих многочисленных вылазок в космос. Абсолютная темень, безжизненная пустота этих бесплодных скал, сенсорный голод. Странно, но чем больше по размерам были эти небесные тела, тем более тягостное впечатление они оставляли.

Как-то раз он обнаружил, что мог испытывать нечто вроде интеллектуального родства с одной из скал диаметром порядка трехсот метров. Тогда он имел дело с одним аморфным телом, которое в конце концов ушло на гиперболическую орбиту. Когда он подсчитал, что оно обречено навечно покинуть Солнечную систему, то, к собственному удивлению, начал образно представлять себе, как долго это небесное тело бороздило космос, какие невообразимые дали оно покрыло за это время, как через некоторое время оно снова затеряется в безмерной бездне Вселенной и будет миллионы лет одиноко мчаться сквозь звезды.

Представитель Правительства — некий Джон Мэтьюз — прервал ход его мыслей.

Семп взглянул на него, наклонив голову.

— Если верить поступившим сообщениям, несколько сотен земных силки уже согласны подчиниться этим космическим сородичам. Вы же, как я полагаю, не считаете, что планетоид является вашей родиной. Почему?

Семп улыбнулся:

— Для начала я не позволил бы выдавать мне черное за белое, как это сделали они.

Немного поколебавшись, он продолжал серьезным тоном:

— Помимо чувства лояльности по отношению к Земле, у меня есть к тому и другие веские причины. Я не считаю, что живым формам жизни пойдет на пользу жесткая привязанность только к своему виду: я — де лев, а ты — медведь, и на этом кончим. Разумная жизнь развивается, или должна развиваться, в направлении общей цивилизации. Я, возможно, похож на мальчишку, который ушел с фермы в большой город, в данном случае — на Землю. Сегодня мои соотечественники требуют, чтобы я вернулся на ферму. Им никогда не понять, почему эта стало для меня невозможным, поэтому я даже не пытаюсь излагать им свои взгляды.

— Но может так случиться, — произнес Мэтьюз, — что в действительности большим городом окажется планетоид, а Земля — фермой. Как быть тогда?

Семп вежливо улыбнулся, но ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

— Еще один вопрос, — настаивал Мэтьюз. — На ваш взгляд, как надо относиться к силки?

Семп развел руками:

— Не вижу необходимости каких-либо реформ в этой области.

Он полностью верил в то, о чем говорил. Семп никогда не придавал значения вопросам ранга и старшинства.

В то же время он давно уже знал, что некоторые силки болезненно относились к отведенному им на Земле положению, считая, что оно ставило их в подчинение по отношению к людям. Другие, такие, как он сам, выполняли свой долг, были верны своим земным женам и стремились наилучшим образом использовать те, пусть несколько ограниченные, возможности, которые им предоставляла человеческая цивилизация. Она не позволяла им полностью раскрыть свои способности, поскольку силки обладали таким богатым набором органов чувств, что многие из них оставались на Земле без применения, поскольку не существовало организации, способной стимулировать эти творческие потенции.

Вполне возможно, что подобный порядок вещей мог бы быть и улучшен. Но пока силки оставались тем, чем они были. Семп охотно признавал, что всякие попытки изменить условия бытия силки породили бы страх и волнение среди людей. Так зачем же, считал он, предпринимать подобные действия ради единственной цели — удовлетворить самолюбие группы силки общей численностью менее чем в две тысячи индивидуумов?

Во всяком случае так обстояло дело до сегодняшнего дня. Появление же космических силки намного увеличило бы число его сородичей, недовольных своим положением. Однако, говорил сам себе Семп, этого было бы недостаточно, чтобы существенным образом повлиять на количественное соотношение людей и силки на Земле.

— Насколько я понимаю, — отчеканил он громко, — не существует лучшего решения проблемы силки, чем сейчас.

Чарли Бэкстер счел момент подходящим для того, чтобы положить конец дискуссии.

— Нэт, в выполнении миссии вас будут сопровождать наши лучшие, наши самые лучшие пожелания успеха и полное доверие. До орбиты Меркурия вы полетите на борту космического корабля. Это позволит сэкономить время. Успеха вам!

Глава четырнадцатая

Открывшаяся перед ним картина поистине была фантастической.

Планетоид силки выходил на свой период обращения вокруг Солнца, находясь далеко внутри эксцентрической орбиты Меркурия. Судя по всему, он должен был задеть солнечную корону — эти бескрайние облака раскаленного газа, которые исторгает из себя огненное светило в виде огромных огненных языков, бесформенных рукавов, мостиков…

Семп несколько сомневался, что дело дойдет до столь катастрофического развития событий. Но, периодически подставляя воздействию Солнца свое тело, защищенное прочным как сталь хитиновым покровом, он чувствовал, насколько могуче его притяжение на столь малом расстоянии.

Небо перед ним почти полностью закрывал добела раскаленный диск. Свет был настолько ярок и воспринимался им в столь широком диапазоне волн, что, как только он приоткрывал свою сенсорную систему, та мгновенно перенасыщалась. Тем не менее ему приходилось периодически идти на это, чтобы вносить необходимые коррективы в свой полетный курс.

Вскоре он и планетоид вышли на пересекающиеся орбиты.

Но сам момент встречи должен был произойти еще через несколько часов. Поэтому Семп полностью выключил свою систему восприятия среды. Он мгновенно и глубоко заснул, что силки позволяли себе крайне редко.

Он вышел из сна постепенно, отметив, что правильно рассчитал время. Планетоид уже был “виден” на одном из бесконечно малых нервных экранов на головной части его организма. Изображение на нем напоминало то, что бывает на радарах, и вначале соответствовало размеру с горошинку.

Но менее чем за тридцать минут он заметно приблизился, и его величину уже можно было оценить примерно в восемь километров, что на глазок составляло половину реального диаметра.

В этот момент Семп совершил свой единственно опасный маневр. Он позволил притяжению Солнца втянуть себя внутрь орбиты планетоида. Затем он нейтрализовал звездную тягу и с помощью нескольких энергетических выбросов по краям поля позади себя устремился к поверхности небесного тела со стороны светила.

Он исходил из того, что ни один силки в нормальных условиях не станет размещаться на солнечной стороне астероида. В их интересах было держаться где-нибудь внутри этого крупного скалистого обломка или уж, во всяком случае, на его неосвещенной части.

Вблизи в слепящем свете планетоид был похож на сморщенную головку старого лысого индейца. Он был красновато-серого цвета, весь в шрамах и трещинах и не совсем круглой формы. Эти щели оказались гротами. В один из них Семп и проскользнул, как рыба в свою норку.

Семп погрузился в то, что представилось бы человеческому взору как абсолютная чернота. Однако, находясь в личине силки, он прекрасно видел интерьер в самых различных диапазонах волн.

Вскоре он попал в коридор со стенами из полированного гранита. Его пол под ногами легким наклоном уходил вниз. Минут через двадцать показался поворот. Свернув, он натолкнулся на мерцавший, почти матового цвета, энергетический экран.

Семп сразу же понял, что преодолеть это препятствие для него не проблема. Впрочем, он весьма сомневался, что оно было воздвигнуто в этом месте для того, чтобы кого-то отловить. Мгновенный анализ его природы показал, что речь шла о стене, по прочности примерно равной внешней оболочке космического корабля.

Она была достаточно крепкой, чтобы устоять перед любым бронебойным снарядом.

Преодоление такого экрана входило в подготовку силки в рамках установления контроля над энергией.

Семп начал с того, что возбудил поле, равное по своей мощности защитному, и придал ему колебательное движение. Это вызвало в экране резонанс. Мгновение спустя они стали взаимно проникать друг в друга. При этом, однако, именно защитный заслон поглощался созданным Семпом полем, а не наоборот.

Тем самым за несколько минут силки оказался внутри объединенного поля и совершенно безопасно преодолел его. После этого ему оставалось только снова разделить оба поля, понижая частоту колебаний до тех пор, пока они окончательно не разомкнулись.

При этом раздался звук, напоминавший удар хлыста.

Факт щелчка доказывал, что отныне Семп находился в пространстве, заполненном воздухом. Очень скоро силки установил, что тот не имел ничего общего с земной атмосферой. В нем содержалось тридцать процентов кислорода, двадцать процентов гелия, остальное — сернистые образования. Что касается давления, то оно примерно вдвое превышало земное над уровнем моря.

И все же это был воздух, а его наличие, без сомнений, было чем-то обусловлено.

Со своей точки возле преодоленного барьера Семп различил метрах в тридцати под собой обширное помещение. В струившемся мягком свете оно выглядело как настоящее сокровище.

Стены были инкрустированы драгоценными камнями, покрыты тонкими слоями благородных металлов и разноцветных горных пород. Все это было умело обработано в серию рисунков. Они представляли собой непрерывно бегущую полосу, отражавшую историю существ, похожих на кентавров с гордой поступью. Крупным планом выделялись их лица, имевшие мало общего с человеческими, но сохранявшими определенную привлекательность своей чувственностью.

На полу этого грандиозного зала виднелся макет какой-то планеты, покрытой блестящей субстанцией, оттенявшей изогнутую и гористую поверхность со сверкающими линиями рек, деревьев и других растений в трехмерном изображении, океанов и фосфоресцирующих озер, с тысячами ярких точек, обозначавших расположение городов и поселков.

Бока планеты плавно закруглялись, и у Семпа создалось впечатление, что это шар и что если спуститься вниз, то, видимо, можно было бы рассмотреть и его обратную сторону.

Весь этот комплекс являл собой воплощение абсолютной, совершенной красоты.

Семп предположил, что как увиденные им изображения обыденной жизни, так и планеты в целом являлись точной ретроспективой какого-то вида живых существ и места, с которыми силки были связаны в определенный период их истории.

Семп испытал настоящее интеллектуальное потрясение от высочайшего уровня художественного оформления этого помещения.

Спускаясь по туннелю, Семп обратил внимание на несколько ответвлявшихся от него в соседние залы переходов с широкими арками. Бросая туда на ходу мимолетные взгляды, он видел размещенные в них новехонькие машины, мебель, различного рода предметы. Семп сделал вывод, что все это — промышленная продукция либо народа кентавров, либо других цивилизаций. Но времени на подробный осмотр не было. Его внимание привлекла лестница, ведущая вниз.

Он стал спускаться по ней и опять натолкнулся на защитный экран.

Проникнув через него тем же способом, что и раньше, он очутился в зале, наполненном морской водой.

В сумрачном свете подводной цивилизации на дне покоилась еще одна планета, заточенная в это гигантское хранилище.

И это было только начало. Углубляясь все дальше и дальше, Семп переходил с одного уровня на другой, каждый раз пересекая все новые и новые оборонительные заставы и натыкаясь на столь же художественно оформленные новые палаты.

Все они были отделаны драгоценными камнями и блестевшими на свету металлами. В каждом громадном зале он обнаруживал удивительные сцены, вероятно, из жизни обитаемых планет и далеких звезд, а также новый состав атмосферы.

Когда он проскочил таким образом с дюжину подобных помещений, Семп понял, что в недрах этого планетоида собрано богатство, которому не было равных где бы то ни было во Вселенной. Семп мысленно подсчитал общий объем внутренней части астероида. Получилось что-то около тысячи-тысячи двухсот кубических километров. И тогда он вспомнил слова члена Правительства Мэтьюза, который предположил, что “городом” мог оказаться планетоид, а Земля — “фермой”.

Факты как будто все больше и больше подтверждали эту гипотезу.

Семп все время ожидал, что вот-вот встретит жителя этого небесного тела. Пройдя еще три зала, где в миниатюре были представлены планеты, столь же далекие в пространстве, как и во времени, силки остановился, чтобы обдумать положение.

Он был твердо убежден в том, что, узнав о существовании подобного богатства, получил преимущество, которое ему следовало сохранить любой ценой. Он также пришел к заключению, что внеземные силки живут на стороне астероида, противоположной Солнцу, и что по этой причине они никак не ожидали визита, нанесенного им столь необычным путем.

Поразмыслив, Семп счел свои выводы достаточно обоснованными и без промедления отправился на темную сторону планетоида.

И опять он увидел входные отверстия гротов, а, шагнув туда, уже через несколько десятков шагов обнаружил энергетический барьер. Преодолев его, он констатировал, что воздух и сила притяжения в этих местах соответствовали земным над уровнем моря.

Планируя между полом и потолком, Семп втянулся в помещение, стены которого были сделаны из полированного гранита. В нем размещалась мебель — диваны и столы, вдоль одной из стен тянулась низкая библиотека. Общий вид комнаты, лишенной каких-либо личностных особенностей, говорил о том, что это представительская приемная. В целом она создавала впечатление чего-то нереального.

Сохраняя форму силки, Семп спустился по лестнице и вошел в другую комнату, в которой пол был устлан землей. Росли цветы и кустарники, характерные для умеренных широт Земли. И все тот же показушный вид…

На третьем, нижнем, уровне располагались офисы с компьютерами. Семп был знатоком в этой области и понял их назначение. Вместе с тем он отметил отсутствие пользователей этого специфического источника информации.

Он уже готовился опуститься на следующий уровень, когда исключительно мощный энергетический пучок возвел сверхбыстрый защитный экран, с природой которого он познакомился во время прошлогоднего контакта с пришельцем кибмадином.

От столкновения этого пучка энергии с охранительным полем Семпа вспыхнул ослепительно яркий свет, словно в комнату ворвалось само солнце. Сияние не ослабевало. Это давало основание предположить, что тот, кто направил энерголуч, хотел выявить, как долго продержится экран силки.

Для Семпа речь шла о схватке, развернувшейся с быстротой молнии по всему фронту его линии обороны. Но эта атака в конце концов захлебнулась, натолкнувшись на жесткое ядро второго приема, который он перенял у кибмадина.

И только это помогло сдержать нападение.

Глава пятнадцатая

Прошла целая минута, прежде чем агрессор сообразил, что для поддержания своего защитного барьера Семп использует его же собственный энергопучок. Иными словами, силки пока даже и не прибегал к своим собственным энергоресурсам и мог продержаться столько времени, сколько будет действовать энерголуч противника, повторяя маневр столь часто, сколь это будет необходимо.

Атака прекратилась так же внезапно, как и началась.

Семп растерянно огляделся вокруг. Все помещение превратилось в свалку добела и докрасна раскаленных обломков различных предметов. Обвалились гранитные стены, обнажив скальную основу метеорита, к которой они крепились. С потолка и раздробленных стен в двадцать ручьев стекали расплавившиеся горные породы. Целые куски и блоки продолжали рушиться со всех сторон, нагромождаясь друг на друга.

То, что совсем недавно выглядело современным офисом, за несколько минут превратилось в сплошные руины. В опустошенном зале смешались в кучу почерневшие металлические предметы с остатками скал.

Самым потрясающим открытием для Семпа было то, что его спас только сверхбыстрый защитный барьер кибмадина. Нападение было рассчитано так, чтобы своей мощностью и скоростью подавить всю оборонительную и наступательную систему обыкновенного силки.

Причем с явным намерением убить его.

Никаких тебе переговоров, вопросов друг к другу, попыток достичь согласия.

Эта беспощадная схватка вновь привела его к специальной логике уровней. В нем непроизвольно поднялась волна ненависти.

Затем спустя некоторое время ее сменило другое чувство. “Я выиграл”, — подумал он.

Обретя спокойствие, но по-прежнему кипя от злости, он спустился еще на пять уровней, и неожиданно перед ним возникла обширная панорама открытой местности.

И прямо под ним расстилался город космических силки.

Во всех своих деталях он повторял земной городок. Многоквартирные жилые дома, частные резиденции, улицы, обсаженные деревьями. Семп не мог оправиться от изумления, так как и здесь местные силки, это было очевидно, постаралась воспроизвести подлинно земную обстановку.

Далеко-далеко под собой он различал силуэты на тротуарах. Семп спикировал вниз.

Когда он завис в тридцати метрах над силки, те остановились, подняли головы и стали в него всматриваться. Один из прохожих — это была женщина — довольно резко телепатически спросила: “Вы кто?”

Семп ответил.

Четверо стоявших недалеко от нее людей выразили удивление. Однако они ничуть не испугались и не проявили никакой враждебности.

Небольшая группа из трех мужчин и одной женщины остановилась, поджидая его. Спускаясь, Семп видел, как они знаками подзывают других силки. Вскоре собралась толпа. Большинство были в облике человека, но добрая дюжина в образе силки.

“Не стражи ли это порядка?” — мелькнуло у него. Но они, как и остальные, не проявляли никакой недоброжелательности.

Наоборот, ни один силки не выставил защитного ментального барьера, и — что было самым удивительным — никто из них, кажется, не имел ни малейшего представления о том нападении, которому Семп подвергся в офисе, близ поверхности астероида.

Он решил воспользоваться их неосведомленностью. Сохраняя бдительность и не распространяясь о случившемся, полагал он, возможно, удастся обнаружить тайного недруга.

Семп предполагал, что проявление насилия в отношении него было задумано и осуществлено на административном уровне.

“Я все равно найду этих проходимцев”, — с ожесточением подумал он.

Затем он обратился к собравшейся безобидной аудитории:

— Я послан сюда Правительством Земли с поручением выяснить, на базе каких соглашений мы могли бы установить дружественные отношения между нашими двумя сообществами.

Вмешалась одна из женщин:

— Говорят, что нам невозможно трансформироваться в привлекательную для землян форму. Какие у вас на этот счет предложения?

Ее вопрос был встречен взрывом хохота. Семп был озадачен. Он никак не ожидал проявления столь непринужденной симпатии со стороны толпы.

В то же время это никоим образом не повлияло на его решительное настроение.

— Мне представляется, что и этот вопрос можно было бы обсудить на правительственном уровне, — усмехнулся он, — но не в качестве первого пункта повестки дня.

Видимо, что-то в его мысленном настрое все же отражало недавнее озлобление, поскольку один из стоявших в толпе мужчин язвительно заметил:

— Кажется, не столь уж он и дружелюбен.

Одна из женщин живо откликнулась:

— Послушайте, господин Семп! Но ведь вы вернулись на свою родину.

Семп уже обрел самообладание и ответил ей ровным, спокойным голосом:

— Как аукнется, так и откликнется. В этот момент вы выказываете замечательную доброжелательность. Но силки, которых ваши правители послали на Землю, сыпали кровожадные угрозы.

И все же он не мог избавиться от некоторого замешательства: силки, с которыми он имел дело в данный момент, явно не проявляли враждебных намерений. И этому факту он придавал очень большое значение.

Тем не менее он все же решил логически завершить свою мысль:

— Я прибыл сюда, чтобы раскрыть всю подноготную этой истории. В этой связи, почему бы вам не связать меня с властями?

— Но у нас нет никаких властей! — воскликнула одна из женщин.

— Господин Семп, — заявил мужчина, — мы живем здесь в условиях полной свободы и приглашаем вас и других земных силки присоединиться к нам.

— Кто принял решение послать на Землю эти четыре сотни эмиссаров? — настаивал Семп.

— Так повелевает делать обычай, как только наступает нужный час, — пояснила другая женщина.

— И подкреплять эти визиты угрозами? — упорствовал Семп. — Причем запугивать смертью?

Его слова, казалось, ошарашили женщину. Она повернулась к одному из соотечественников.

— Вот вы были там. Разве вы угрожали прибегнуть к насилию? — требовательно спросила она.

Мужчина замялся:

— Что-то я плохо припоминаю, как все это происходило, — произнес он. — Но думаю, что так оно и было. — Потом добавил: — Так бывает всегда, когда Энергией нас заряжает Е-Лерд. Память вещь ненадежная. По правде говоря, все, что связано с угрозами, у меня вылетело из головы, и только сейчас я вдруг вспомнил об этом.

Вид у него был растерянный:

— Черт побери! Надо поговорить об этом с Е-Лердом и выяснить, почему все так произошло.

Семп телепатически обратился к нему непосредственно:

“Какие у вас остались воспоминания от пребывания на Земле?”

В ответ он услышал:

“Я лишь помню, как сообщил земным силки, что их сородичи в Космосе прибыли и что давно уже пора проинформировать их о том, откуда они взялись на самом деле”.

Он замолчал, а затем, обернувшись к другим силки, вспылил:

— Это и впрямь фантастично! Я потрясен. Необходимо разобраться, какими методами Е-Лерд управляет Энергией. Подумать только! Я кому-то угрожал смертью, находясь на Земле! На меня это совсем не похоже.

То, как искренне он удивлялся случившемуся, свидетельствовало в его пользу больше, чем если бы он начал шумно протестовать.

— Из сказанного вами я делаю вывод, — заявил Семп, — что, вопреки предыдущим заверениям, у вас все же есть глава, имя которому Е-Лерд.

Один из присутствовавших, который был в облике силки, пояснил:

— Нет, это не так. Он не является нашим шефом, но я вижу, каким образом можно объяснить этот вопрос. Мы свободны. Никто не диктует нам, что нужно делать. Но, действительно, часть своих полномочий мы делегируем. Например, поручаем Е-Лерду заниматься Энергией, и мы получаем ее в пользование от него. Хотели бы вы переговорить с ним, господин Семп?

— Еще как! — воскликнул тот с очевидным удовлетворением.

Про себя он подумал: “Энергия! Ну конечно же! Чего еще надо? Только лицо, контролирующее Энергию, могло напасть на меня!”

— Меня зовут О-Ведд, — представился космический силки. — Соблаговолите в таком случае следовать за мной.

Его длинное вытянутое тело отделилось от группы соотечественников и стрелой помчалось над их головами. Семп ринулся за ним. Они остановились перед небольшим входом в облицованный гранитом узкий туннель и проникли в него. Метров через тридцать они оказались над вторым, не менее обширным, открытым пространством. То был второй город силки.

Во всяком случае, таково было его первое впечатление.

Однако, приглядевшись повнимательней, Семп заметил, что строения в этом городе носили другой характер. Не было громадных жилых домов. У Семпа, знакомого с большинством источников получения энергии, каких-либо сомнений не оставалось: некоторые из крупных зданий, которые он видел перед собой, напоминали помещения, где обычно вырабатывается атомная энергия. Другие служили распределительными центрами электричества. Третьи имели весьма своеобразные формы систем преобразования Илема.

Ни в одном из перечисленных объектов, конечно, не было собственно Энергии как совокупности. Но различных ее проявлений здесь было в достатке.

Семп приземлился вслед за О-Веддом во дворе одного из блоков строений, которые он, несмотря на все защитные экраны, без труда определил как источник магнитных излучений.

Космический силки принял форму человека и ждал, когда то же самое сделает силки.

— Нужды нет! — лаконично отказался Семп. — Лучше попросите его выйти сюда.

О-Ведд недоуменно пожал плечами. В своем человеческом обличье он оказался брюнетом небольшого роста. Космический силки прошел в здание.

Вокруг Семпа стояла тишина, которую нарушал лишь выползавший из строений легкий шум. Система сверхчувствительных сигналов обнаружения, которую он постоянно поддерживал вокруг себя, внезапно зарегистрировала легкое касание. Это отмеченное датчиками, похожее на вздох движение воздуха, однако, не вызвало у Семпа мгновенной ответной реакции — выставления защитных экранов.

В конце концов, речь шла о чем-то вроде слабого ветерка, который обычно тянет с моря, и он не программировал свои механизмы обнаружения опасности на столь незначительные раздражители.

Он уже собирался выкинуть из головы этот несущественный факт, чтобы заняться анализом своих впечатлений от встречи с космическими силки и возникшей к ним симпатии, как вдруг в мозгу Семпа шевельнулась мысль: а откуда ЗДЕСЬ мог появиться бриз!

Он мгновенно окутался заградительным полем и ощетинился детекторами.

Семп успел заметить, что это действительно был легкий ветерок, но вызван он был появившимся в окружающем его пространстве участком вакуума.

На глазах Семпа двор подернулся пеленой, а затем и вовсе исчез.

И вообще больше не было никакого планетоида.

Свою восприимчивость к сигналам любого рода Семп поднял до максимума.

Теперь он просто висел в космическом пространстве. Сбоку от него ослепительно белым светом пылал гигантских размеров солнечный диск.

Внезапно всем своим телом он ощутил, что кто-то пытается вытянуть из него энергию. Возникло впечатление, что его экраны силки все больше и больше напрягались, а его организм упорно противился какой-то внешней силе на самых различных уровнях.

“Ясно, что это нападение, — подумал он с тревогой, — опять меня пытаются устранить”.

Независимо от природы новой атаки она носила автоматический характер. Его собственная система восприятия оказалась изолированной от внешнего мира, а сам он очутился во власти агрессора.

И тут Семп почувствовал, как погрузился в глубочайший мрак. Но больше всего его деморализовало осознание того факта, что какие-то внешние силы заблокировали его органы восприятия действительности, что не позволяло ему определить характер предпринятой против него агрессии.

Он увидел, что…

И в этот момент исчезло всякое понятие о расстоянии!

Растянувшись цепочкой на несколько километров, в космосе летели силки. Семп отчетливо различал их. С присущей ему быстротой он сосчитал — двести восемьдесят восемь. Он перехватил их мысли и узнал, что то были силки-ренегаты, покинувшие Землю.

Семп догадался, что им сообщили координаты планетоида и что они возвращались на родину.

Время сжалось.

Буквально, как ему показалось, в одно мгновение всю группу силки перенесли непосредственно к планетоиду. Семп теперь видел астероид на расстоянии максимально километрах в тридцати от себя.

Но самым обескураживающим, а также самым смертельно опасным для него обстоятельством было то, что в тот момент, когда развертывались все эти удивительные события, которые он все-таки как-то воспринимал на одном из своих уровней, на другом он прекрасно отдавал себе отчет в том, что одновременно против него велась мощнейшая атака на уничтожение.

А он почти ничего не видел, не чувствовал, не осознавал.

В какие-то паузы у него возникали расплывчатые ощущения. Его защитные барьеры продолжали действовать. Но все это было далеко от уровня сознания и походило скорее на какой-то земной сон.

Будучи отлично подготовленным силки, Семп обостренно следил за развитием ситуации как внутри, так и вокруг себя. Он вел ни на мгновение не прекращавшуюся борьбу за обретение чувства реальности, фиксировал тысячи поступавших извне сигналов.

Наконец в нем пробудилось какое-то понимание происходившего. Сформировались некоторые первичные мысли о природе физического феномена, превратившего его в игрушку. Он уже приступил к анализу обстановки, как феномен вдруг исчез столь же внезапно, как и возник.

Разыгравшаяся в космосе сцена стала тут же размываться, а затем и вообще куда-то исчезла.

Семп снова находился во дворе, примыкавшем к строениям, в которых размещался комплекс, где вырабатывалась энергия магнитного характера.

Навстречу ему, перешагнув порог главного здания, двигался О-Ведд. Рядом с ним шел человек, который по росту и телосложению походил на Семпа, когда тот принимал форму человека, то есть его рост превышал сто восемьдесят сантиметров при хорошо развитой мускулатуре. Однако черты его лица были более грубыми, а глаза не голубыми, а карими.

Подойдя к Семпу, он представился:

— Меня зовут Е-Лерд. Я готов говорить с вами.

Глава шестнадцатая

— Для начала, — продолжил Е-Лерд, — я хотел бы в нескольких словах рассказать вам об истории силки.

Семп все еще жил недавней безжалостной борьбой, мобилизовавшей все его силы. В нем продолжала происходить перестройка множества энергетических потоков, в природе которых он хотел бы разобраться. Но слова Е-Лерда его взбудоражили.

В этот момент, когда он по-прежнему целиком был во власти негодования и злости, ничто другое, кроме этой темы, не могло бы отвлечь его внимание. Но…

История силки! Для Семпа уже ничего более важного на свете не существовало.

— Около трехсот лет тому назад, — повел свой рассказ Е-Лерд, — планетоид силки попал из дальнего Космоса в Солнечную систему. В нужный момент он был выведен на орбиту Солнце — Нептун. Уже в ходе первого орбитального полета некоторые силки, исследуя внутренние планеты, открыли, что лишь Земля была заселена разумными существами.

Силки обладали способностью менять форму тела по своему усмотрению. Поэтому они изучили вопрос о том, какие биологические структуры могли бы жить в двух земных сферах — в атмосфере и в океане, — а затем разработали соответствующую программу.

К несчастью, вскоре обнаружилось, что какой-то небольшой процент землян мог вступать с силки в телепатические контакты и читать их мысли.

Пришлось отозвать всех участников первого эксперимента и замять все воспоминания о них.

Поскольку продолжали встречаться земляне с необычайными способностями, возникла необходимость создать миф о появлении на Земле силки якобы в результате медицинского эксперимента, так сказать, “в пробирке”. Была разработана необходимая программа, побуждавшая силки вступать в интимные связи с земными женщинами и приводившая к тому, что их сперматозоид и женская яйцеклетка порождали силки, которые вообще ничего не знали об истории своего вида.

Для поддержания запущенного процесса на автоматическом уровне из людей-телепатов создали группу Посредников, которым поручили следить за ходом операции.

После этого все взрослые силки вернулись на свой планетоид, который к тому моменту выходил уже на самую дальнюю точку своей орбиты. Спустя сотню с небольшим лет силки вернулись в околоземное пространство и решили в осторожной форме нанести повторный визит.

Выяснилось, что за это время произошли непредвиденные события.

Земные биологи к тому времени уже приступили к собственным экспериментам. В результате уже на первом этапе появились на свет мутанты с отличавшимися друг от друга характеристиками. Отклонения от нормы передавались по наследству и усиливались по мере увеличения числа их носителей.

В конечном счете это привело к следующим последствиям: сохранился определенный контингент подлинных силки, способных по своему желанию производить тройную трансформацию; появились силки класса “Би”, которые могли совмещать жизнь на суше и в водной стихии, но были неспособны трансформироваться в космических силки; наконец, обнаружились мутанты в самых различных вариантах.

Две последние группы широко распространились в океанах. Поэтому было решено оставить силки “Би” в покое, но особо мутировавшие особи, то есть Варианты, загрузить в гигантские космические корабли, заполненные водой, и запустить их в космос в целях изоляции и во избежание дальнейшего распространения путем неконтролируемых скрещиваний.

Этот план должен был быть уже реализован, когда планетоид, завершив облет Солнца, вновь отправится к Нептуну.

Теперь силки вернулись в третий раз и столкнулись с досадной ситуацией.

Выяснилось, что земная наука, на которую в первые визиты силки не обратили должного внимания, сумела развить систему восприятия силки мира до такого совершенства, что та оказалась близкой к чуду.

Земные силки сплотились между собой, уверенно пользовались своим даром и были связаны с Землей узами непоколебимой лояльности. Но в их распоряжении не было Энергии.

Все эти сведения Семп извлек из мыслей Е-Лерда.

Он был так изумлен узнанным, что в целях воссоздания полной картины задал Е-Лерду вопрос, который, как ему показалось, был самым существенным упущением в переданной ему информации:

— Но откуда прибыл сам планетоид?

Е-Лерд впервые проявил некоторое раздражение.

“Мы слишком далеко и надолго уходим в космос, чтобы кто-то мог вспомнить об истоках, — телепатически ответил он. — Но ясно, что планетоид — порождение другой звездной системы”.

“Вы говорите это серьезно? — спросил смущенный Семп. — Неужели вы ничего не знаете об этом?”

Но Е-Лерд ничего, кроме уже сообщенного ему, добавить не мог, с какой бы стороны не подступался к нему Семп. В то же время мозг Е-Лерда оставался для него в целом закрытым и отзывался только тогда, когда тот контактировал с Семпом телепатически. Мозг О-Ведда, напротив, был для него распахнутой книгой. Но он обнаружил там те же самые сведения о роде силки и то же самое отсутствие информации о происхождении их планетоида.

“Но зачем вы стали воздействовать на биологию человека и смешивать два биологических вида?”

“Мы всегда это делаем. Это наш образ жизни — вступать в контакты с жителями посещаемой нами звездной системы”.

“Но каким образом вы можете знать, что так поступаете всегда? Разве вы только что не сказали, что абсолютно не помните, ни откуда прибыли сейчас, ни о тех местах, где были раньше?”

“Очевидность этого подтверждается теми орудиями производства, которые мы оттуда вывезли”.

Своим поведением Е-Лерд отвергал любые возражения, которые считал не относившимися к теме их разговора. Семп обнаружил у своего собеседника соответствующий умственный настрой, который объяснял такой подход. Для космических силки прошлое не имело никакого значения. Они извечно выполняли определенные действия, потому что были созданы определенным образом — умственно, физически и эмоционально.

Силки не должен был ссылаться на какой-то предыдущий опыт, а действовать только исходя из того, что в нем (или в ней) было врожденным.

Это фундаментально объясняло значительную часть того, что Семп смог подметить. Поэтому-то силки не получали никакого научного образования. Для космического силки не существовало самого понятия “образование”.

“Таким образом, — продолжал расспрашивать, не веря самому себе, Семп, — вы утверждаете, что не имеете ни малейшего понятия о причинах, которые побудили вас покинуть прежнюю звездную систему, где вы поддерживали отношения с местными жителями? А почему бы вам не остаться навсегда в какой-нибудь из облюбованных вами систем?”

“Вероятно, потому, — отрезал Е-Лерд, — что тогда кто-то посторонний сможет в опасной степени приблизиться к секрету Энергии. А допустить этого мы не можем. Именно поэтому, — продолжал Е-Лерд, — Семп и другие земные силки должны вернуться в свое лоно. Их природная сущность силки могла бы помочь им приобщиться к секрету Энергии”.

Вполне естественно, что дальнейший ход дискуссии сосредоточился на этом срочном вопросе.

“А что такое Энергия?” — наступал Семп.

Но Е-Лерд без обиняков ответил, что на эту тему разговаривать строго запрещено.

“В таком случае я буду вынужден прибегнуть к силе, чтобы вырвать у вас этот секрет, — заявил Семп. — Иначе будет невозможно достичь какой-либо договоренности”.

Е-Лерд сурово ответил, что всякое применение силы приведет к необходимости воспользоваться самой Энергией в целях защиты.

Семп потерял терпение.

“Вы уже дважды пытались меня уничтожить, — изрек он с холодной яростью. — Так что даю вам только тридцать секунд…”

Е-Лерд был явно удивлен:

“Я пытался вас уничтожить?”

Но как раз в тот момент, когда Семп сосредоточивался, чтобы пустить в ход уровни логики, произошло вмешательство третьей силы.

Один из рецепторов Семпа, расположенный в глубине его мозга, уловил пульсирование неизвестной низкой частоты. Она оперировала с простыми кратными звуковых частот и непосредственно воздействовала на его систему слуха.

Новым в этом приеме было то, что звуковая волна несла встроенную в нее мысленную нагрузку. В результате этого в его ухе как бы раздался ясный и отчетливый голос.

“Ты выиграл, — сказал он. — Хочу поговорить с тобой лично, без посредников, которые мне служат, не подозревая об этом”.

Глава семнадцатая

Семп понял, что переданная ему мысль означала установление контакта. Соответственно его мозг, запрограммированный на то, чтобы одновременно отвечать на множество сигналов, мгновенно настроился на прием потока импульсов, исходящих от нового излучателя.

…Промелькнул неясный образ, но настолько неустойчивый и мимолетный, что по прошествии нескольких секунд Семп уже затруднялся сказать, был ли он плодом его воображения, или существовал на самом деле.

Где-то в самых глубинах астероида, в полном мраке затаилось нечто безмерное. Из его убежища веяло поистине гигантской мощью. ЭТО держалось как бы в стороне, а для наблюдения за Семпом использовало лишь ничтожную часть своих возможностей. Взятое в целом, ОНО воспринимало Вселенную и могло манипулировать громадными участками пространства и времени.

“Другим обо мне — ни слова”, — возникла в мозгу Сем-па мысль прямого контакта, сформулированная в четких словах.

Растерянность, охватившая Семпа в течение нескольких промелькнувших мгновений, граничила с отчаянием.

Он проник в крепость силки, будучи убежденным в том, что образование, полученное им от людей, в сочетании со знаниями кибмадинов обеспечивало ему временное преимущество над космическими силки и что если он не будет слишком затягивать дело, то сможет быстро добиться такого решения, которое полностью устранило бы опасность, исходившую от этих настоящих силки.

Вместо этого Семп, сам того не подозревая, проник в логово космического титана.

“Это и есть то, что называют Энергией”, — подумал он, потрясенный своим открытием.

Если то, что ему на какой-то миг приоткрылось, соответствовало действительности, то тогда Семп оказался перед лицом до такой степени могущественного существа, что все то, чем он располагал с точки зрения силы и мастерства, по сравнению с этим выглядело просто смехотворным.

И, следовательно, оба нападения на него исходили от этого монстра.

“Ведь правда?” — спросил он на волне, соединявшей его с собеседником.

“Да, признаю это”.

“Но чем они были вызваны?” — тут же ввернул Семп.

“Чтобы не дать себя обнаружить. Меня постоянно терзает страх, что если другие формы жизни узнают о моем существовании, то они тут же начнут искать способ меня уничтожить”.

Посторонняя мысль внезапно сменила тему:

“А теперь слушай меня внимательно и поступай следующим образом…”

И это признание вновь внесло сумятицу в душу Семпа.

Учитывая, что возникшая в нем ненависть была стойкой и в своей основе стимулировалась на уровнях логики (в данном случае это была физическая реакция на попытку его уничтожения), он с трудом сдерживал побочные автоматические последствия.

Но все составные части этой картины-головоломки начали теперь становиться на свои места. Поэтому тотчас же, по просьбе чудовища, он обратился к Е-Лерду и второму силки:

“Подумайте над всем, что было сказано. И когда прибудут покинувшие Землю силки, я с ними переговорю. Тогда мы и продолжим наш разговор”.

Столь неожиданное изменение позиции Семпа поразило обоих его собеседников.

Но, как он заметил, в их глазах этот поворот выглядел проявлением слабости с его стороны, и оба они почувствовали в этой связи облегчение.

“Вернусь через час!” — сообщил Семп телепатически Е-Лерду.

Он повернулся, взлетел и, покинув двор, устремился к отверстию, которое вывело его к извилистому ходу в центр планетоида.

Снова на ультранизкой частоте прозвучал тот же голос, в котором слышалась настойчивость:

“Еще ближе”.

Семп повиновался, руководствуясь принципом неотвратимости: либо он мог себя защитить, либо нет. Он решительно устремился вперед, пересек с дюжину защитных экранов и в конце концов добрался до высеченного в глубине метеорита грота, лишенного каких-либо украшений. Не было даже света.

При входе туда в его мозгу прозвучал прежний голос:

“Вот теперь можно и поговорить”.

Семп лихорадочно обдумывал ситуацию: ему предстояло адаптироваться к столь фантастической опасности, что он был даже не в состоянии оценить ее.

Но ведь чудовище предпочло скорее раскрыть себя ему, чем позволить Е-Лерду заподозрить о своем существовании. Это было одно-единственное очко в пользу Семпа. Но, с другой стороны, он был глубоко убежден в том, что будет обладать этим преимуществом лишь до тех пор, пока находится внутри планетоида.

“Надо извлечь из этого максимум выгоды”, — подумал он.

Затем Семп телепатически обратился к незнакомцу:

“После всех этих наскоков на меня ты должен теперь совершенно откровенно ответить, хочешь ли ты достичь со мной договоренности?”

“Что конкретно тебе надо?”

“Ответь: кто ты? Откуда? Чего добиваешься?”

Существо не знало, кем оно являлось.

“Тем не менее у меня есть имя — Глис, — поправилось оно. — Когда-то давно у меня было много соотечественников. Но я не знаю, что с ними стало”.

“Тогда что ты есть?”

Существо не знало и этого. Что-то вроде энергетической формы жизни неизвестного происхождения. Оно перемещалось из одной звездной системы в другую, задерживалось на одном месте на некоторое время и опять пускалось в путь.

“Почему каждый раз ты срываешься с места, а не останешься где-нибудь?” — сердито спросил Семп.

“Наступает такой момент, когда я чувствую, что уже сделал все от меня зависящее для блага той системы, куда попал”.

…Используя неимоверную энергию чудовище передвигало крупные метеоры, располагавшие водой и воздухом, к планетам, не имевшим атмосферы, и делало их тем самым пригодными для жизни. Оно освобождало космическое пространство от опасных бродячих небесных обломков, преобразовывало токсичные атмосферы в годные для дыхания…

“Я скоро закончу свою миссию и здесь. Думаю, что настал момент опять заняться изучением безграничного Космоса. Короче говоря, я облагораживаю обитаемые миры, а затем вновь пускаюсь в паломничество по Вселенной”.

“А кто такие силки?”

“Это старая форма жизни, развившаяся на метеорах. Я открыл их существование очень давно. Мне были нужны средства, подвижные и способные мыслить. Удалось убедить их поддерживать со мной постоянные отношения”.

Семп даже не стал задумываться над тем, какие использовались методы, чтобы убедить силки. Учитывая, что силки даже не подозревали о существовании этих отношений, методы, надо думать, были особенно изощренные. Тем не менее, насколько он мог сам в том убедиться, это было достигнуто мирным путем. В конечном счете, у Глиса оказались на службе силки, которые действовали в его интересах в мире малых перемещений. Силки же, со своей стороны, по-видимому, получили в свое распоряжение различные предметы и определенные части его материальной формы, запрограммированные на выполнение задач, превышавших их возможности.

“Я хотел бы, — заметил Глис, — заключить подобное соглашение и с вашим правительством на то время, которое мне еще предстоит провести в Солнечной системе. Но все это следует сохранять в самой строжайшей тайне”.

“Почему?”

Ответ пришел не сразу. Но частота волны, на которой поддерживалась связь, осталась задействованной, и по ней пробежал поток информации, отражавшей суть реакции Глиса: уверенность в безграничной мощи, которая подавляла во Вселенной буквально все.

И вновь у Семпа возникла опустошавшая его мысль о своей полной ничтожности перед подобным могуществом.

Тем не менее он сразу же телепатически ответил Глису:

“Но ведь надо, чтобы кто-то еще узнал о твоем существовании. Не могу же я хранить этот секрет только для себя?”

“Я категорически возражаю, и это особенно касается силки”.

Семп воздержался от полемики. Тысячелетиями Глис не раскрывался перед космическими силки, и Семп был абсолютно уверен в том, что монстр, не колеблясь, уничтожит весь планетоид лишь ради того, чтобы сохранить свой секрет.

Семпу повезло. Глис атаковал его на таком уровне, когда пострадало всего-навсего одно помещение астероида. То есть он сознательно ограничил тогда свою мощь.

“Разрешаю посвятить в эту тайну только ведущих членов правительства и Совета силки”, — смирился Глис.

Уступка казалась вполне приемлемой. И все же Семп сильно подозревал, что в течение долгой жизни Глиса всякий, кто узнавал о нем, в конце концов расплачивался за это жизнью.

Поскольку он был убежден в этом, то пойти на компромисс не мог.

“Покажись мне целиком — таким, как ты есть, — попросил он. — То, что мне чуточку приоткрылось ранее, было лишь бледным отображением твоего существа”.

Он чувствовал, что Глис колеблется.

“Обещаю, — настаивал Семп, — что секрет узнают только лица, которых ты укажешь сам. Должны же мы знать, с кем имеем дело!”

Продолжая висеть в своей форме силки между сводом и полом грота, Семп вдруг почувствовал, как изменился энергетический потенциал воздуха и горных пород. И хотя сам он не выставлял никаких дополнительных средств слежения, он явно ощутил понижение уровня собственных энергетических барьеров.

Первое, что он испытал, — это ощущение чего-то совершенно необъятного.

После достаточно длительного изучения он констатировал, что существо, напоминавшее по внешнему виду скалу, имело округлую форму с диаметром около трехсот метров.

Оно жило, но не состояло из плоти и крови.

Оно питалось из какого-то источника энергии, сравнимого с тем, что бушует в недрах Солнца.

И все же Семп отметил странный феномен.

Магнитные импульсы, пронизывавшие существо и воздействовавшие на его чувства, были в чем-то изменены, причем эквивалента подобных различий он ранее не встречал. Все происходило так, как если бы они пронизывали атомы, структура которых отличалась от всего того, что было ему известно до настоящего времени.

Он тут же вспомнил о том необъяснимом впечатлении, которое произвела на него странная группа молекул во время встречи с женщиной силки на Земле. Речь явно шла об одном и том же явлении, но теперь в неизмеримо большем масштабе.

Его особенно тревожил тот факт, что все его блестящие познания в области строения материи не давали ему никакой зацепки, чтобы понять характер представшего перед ним феномена.

“Достаточно?” — осведомилось существо.

“Да”, — как-то неубедительно ответил Семп.

Однако Глис воспринял этот сдержанный ответ как безоговорочное согласие. Тут же образ, простиравшийся через и за пределы стенок грота, померк.

В мозгу Семпа опять прозвучал голос:

“Показав себя, я допустил очень опасную неосторожность. Поэтому я вновь настоятельно прошу не рассказывать о том, что ты только что увидел, другим лицам, кроме тех, о которых мы уже договорились. Только абсолютный секрет на этот счет гарантирует безопасность обеим сторонам, — продолжало существо. — Я считаю, что моя мощь может привести к громадным разрушительным последствиям. Возможно, я и ошибаюсь. Но я был бы весьма удручен, если бы под влиянием внезапного страха уничтожил целую систему”.

В этом заявлении звучала скрытая угроза, носившая апокалиптический характер. Оставаясь в пределах возможного, она далеко превосходила все то, что Семпу доводилось до сих пор слышать в своей жизни.

Поэтому Семп все время колебался. Он был потрясен, но его настойчиво терзало желание узнать как можно больше.

“Сколько лет может жить силки? — спросил он и сразу же пояснил: — У нас в этой области нет никакого опыта, поскольку никто из нас до сих пор естественной смертью не умирал”.

“Примерно тысячу ваших земных лет”, — ответило существо.

“Какие у тебя намерения относительно силки, родившихся на Земле? Почему ты захотел, чтобы мы вернулись на планетоид?”

Снова пауза, и опять ощущение всеподавляющей мощи. Однако вскоре все же последовал сдержанный ответ, состоявший в том, что силки, родившиеся на планетах, оказывались менее тесно связанными с Глисом, чем те, кто совершил вместе с ним последнее странствие.

Поэтому Глис был заинтересован в том, чтобы иметь достаточно времени для подготовки нового поколения силки на смену нынешнему.

“Нам с тобой следует заключить особое соглашение, — завершил беседу Глис. — Возможно, ты смог бы занять место Е-Лерда и служить мне посредником”.

Учитывая, однако, что Е-Лерд и не подозревал о том, что является упомянутым посредником, у Семпа создалось впечатление, что сделанное ему предложение ничего, кроме опасности для него, не представляло.

“Как только я удалюсь, — подумал он, — мне никогда уже не позволят сюда вернуться”.

Впрочем, это не имело никакого значения. Сейчас самым важным было найти способ покинуть планетоид. И как можно скорее.

Глава восемнадцатая

В помещении Властей силки компьютер выдал на его запрос четыре варианта ответа.

Два из них Семп отклонил сразу же. На техническом жаргоне они назывались “пробными шарами”. Машина просто выдавала информацию в виде двух сводных таблиц. Тем самым человек или силки могли изучать проблему в разбитом на элементы виде. Но Семп в такого рода ответе не нуждался, во всяком случае пока.

Из двух оставшихся вариантов один утверждал, что это существо и есть Бог.

Но Семп на собственном опыте убедился, что мощь Глиса уступала Всевышнему, так как дважды он не смог с ним справиться. Правда, нужно было учитывать при этом и то, что если монстру не удалось этого сделать, то, видимо, только из-за нежелания уничтожать весь планетоид. Но всемогущий Бог таких ограничений себе не стал бы ставить.

Значит, Семпу следовало исходить из того, что верным был четвертый ответ, каким бы невероятным он ему ни казался.

Эта наиболее вероятная версия уводила в покрытые мраком глубины времени.

Согласно ей чудовище, затаившееся в астероиде, было старше большинства планетных систем.

“Когда оно появилось на свет, — докладывал компьютер, — конечно, существовали звезды и их системы, но они отличались от нынешних. Законы природы тогда были иными, чем сейчас. С того времени изменились как пространство, так и время. Они постарели, так что вид сегодняшней Вселенной не соответствует тому, который Глис знал при своем рождении. В этом состоит его преимущество, так как ему известны некоторые из начальных форм бытия атомов и молекул, и он может воссоздавать их в этом состоянии. Часть этих комбинаций отражает состояние материи в тот момент, когда она была, если выражаться фигурально, в “молодом возрасте”.

Правительственная группа, которой Семп доложил эту информацию, была потрясена. Как и он, эти люди строили свои планы из расчета достичь компромисса с космическими силки. А тут внезапно появляется третья колоссальная величина, наделенная неведомой мощью.

— Не означают ли ваши слова, — задал вопрос один из министров изменившимся от волнения голосом, — что в определенном смысле силки являются рабами этого существа?

— Е-Лерд, — ответил Семп, — совершенно не ведал, с чем он имеет дело. Он полагал, что это всего лишь разработанный наукой механизм для использования определенной природной силы. Глис отвечал на его манипуляции с этой системой так, как если бы речь действительно шла о новой форме энергии. Но нет сомнения в том, что монстр уж давно контролирует Е-Лерда, соответствующим образом внутренне запрограммировав его.

Но, как подчеркнул Семп, столь гигантская форма жизни не может опускаться до каждодневных забот подчиненных ей субъектов. Ей достаточно получать от них то, что требуется.

— И чего же хочет это существо? — спросил другой министр.

— Он бродит по Вселенной, неся с собой благо, — ответил Семп с насмешливой улыбкой. — Во всяком случае, он хотел, чтобы я в это поверил. Он внушал мне, что был бы готов изменить Солнечную систему так, как мы того пожелаем.

В этот момент вмешался Мэтьюз:

— Господин Семп, — проговорил он, — как все это может повлиять на положение силки?

Семп ответил, что покинувшие Землю силки действовали безответственно и опрометчиво.

— Но, — закончил он, — должен вам заметить, что в целом космические силки произвели на меня очень благоприятное впечатление. И если хотите знать мое мнение, вопрос совсем не в них, так как наша проблема — это и их проблема, и они тоже должны найти ее решение, хотя и под иным углом зрения.

— Нэт, — спросил Чарли Бэкстер, — вы лично доверяете этому монстру?

Семп помедлил с ответом, вспомнив о нападениях, которым он подвергся, и о том, что его спасли лишь защитный экран кибмадина и метод инверсии энергии. Он не забыл и того, что чудовище предпочло раскрыть себя, чем позволить своему противнику, а именно Семпу, вынудить Е-Лерда дать ему возможность телепатического прочтения его знаний, что позволило бы силки узнать природу Энергии.

— Нет, — ответил он наконец.

Семп тут же понял, что столь простое негативное утверждение не может рассматриваться как полноценный ответ. Оно оставляло в стороне вопрос о реальной опасности, надвигавшейся на них из Космоса.

— Я отдаю себе отчет в том, — резюмировал он, тщательно подбирая слова, — что могут возникнуть сомнения относительно побудительных мотивов того, что я сейчас скажу. И все же, поверьте, я так считаю искренне. На мой взгляд, необходимо обучить всех земных силки оборонительной и наступательной системе кибмадина. Надо также объединить их в группы для постоянного наблюдения за Глисом. Следует запретить кому бы то ни было покидать планетоид, за исключением тех, кто решит сдаться.

Воцарилась глубокая тишина. Наконец один из ученых еле слышно спросил:

— Есть ли хоть малейший шанс на успех в случае использования логики уровней?

— Не вижу, каким образом, — ответил Семп.

— Я тоже, — с сожалением поддержал его спрашивавший.

Семп снова обратился к членам правительственной группы:

— Считаю, что мы должны объединить наши усилия, чтобы изгнать этого монстра из пределов Солнечной системы. Мы не будем чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока он не покинет ее.

Еще заканчивая эту фразу, он ощутил… столь знакомое ему нарастание энергетического потенциала.

Перед его мысленным взором раскрылись космические дали и безмерность космического времени.

Безграничная мощь!

Именно такое ощущение охватывало его при вторичной агрессии со стороны Глиса… когда все его органы восприятия мира оказались дезорганизованными.

Парализовавший его в этот момент страх был несравним по своей интенсивности с тем, что он когда-либо испытывал ранее. Это был ужас человека, которому внезапно приоткрылась перспектива гибели всех существ его биологического вида на всей планете в целом.

Движимый этим чудовищным страхом, Семп развернулся и бросился, наклонив голову, к находившемуся позади него широкому окну, одновременно разбивая его вдребезги мощным энерголучом. Закрыв глаза, чтобы не поранить их об осколки стекла, он выбросился в пустоту с семидесятого этажа.

Во время падения пространство и время стали рушиться словно карточный домик. Семп трансформировался в силки класса “Си”, что необыкновенно усилило остроту его восприятия. Он смог тут же составить себе представление о природе задействованной колоссальной энергии: речь шла о гравитационном поле такой интенсивности, что в сущности оно свернулось вокруг самого себя. Все органические и неорганические тела, которые попали в это поле, подвергались неодолимому чудовищному сжатию…

Защищаясь, Семп в первую очередь возвел инверсионную систему.

Но он быстро понял, что это было неадекватной реакцией на происходившие события.

Тогда он пустил в ход преобразователь гравитации. Это была система с неограниченной возможностью менять силу гравитации, и она стала низводить атакующее сверхполе до уровня безобидной для него энергии.

Только после этого Семп почувствовал, что сжатие уменьшилось, но не прекратилось совсем. И все же теперь оно не было до такой степени всеохватывающим и всеобволакивающим. Полной свободы действий он тем не менее не обрел.

В этот момент Семп понял природу явления, которое держало его в плену. Он был ориентирован в направлении крупного участка пространственно-временного континуума, который его охватывал. В определенной степени все, что происходило в этом участке, совершалось и в нем, Семпе. И в той же мере он не мог выскользнуть из этой ловушки.

Мир закрыла пелена. Исчезло Солнце.

Семп сделал шаг назад, увидев, что находится внутри помещения. Понял: только автоматически встроенные экраны помешали ему столкнуться с твердыми, сверкавшими стенами.

Он отметил и еще три факта.

Помещение было знакомо ему в том смысле, что внизу под собой он видел один из блестящих образов планеты в миниатюре. Ясно проступали океаны и континенты. То, что Семп мог видеть это со стороны, указывало, что он снова очутился внутри планетоида силки, в одном из его “художественных” помещений.

В то же время имелась и одна существенная разница. Вглядевшись повнимательнее в образ-макет планеты, он узнал знакомые контуры и океаны Земли.

И тогда Семп понял, что испытанное им ощущение безграничной мощи, концентрически сдавливавшей со всех сторон, соответствовало действительности.

Монстр, живший в логове своего планетоида, овладел Землей. Он ужал все, что находилось внутри и вне земного шара, доведя его до диаметра в тридцать метров, и пополнил им свою сказочную коллекцию.

То, что Семп видел внизу, совсем и не было макетом Земли. Это была сама Земля.

Одновременно Семп почувствовал, что возросла скорость планетоида. “Мы покидаем Солнечную систему”, — пришло ему на ум.

За эти несколько минут, что он висел между потолком и полом, неспособный ни во что вмешаться, скорость планетоида достигла сотен, а затем и тысяч километров в секунду.

Через час непрерывного ускорения скорость этого ничтожного по размерам небесного тела, выведенного на гиперболическую и постоянно расширявшуюся орбиту, достигла половины скорости света.

Спустя несколько часов планетоид пересек орбиту Плутона и мчался почти со световой скоростью.

А ускорение все продолжало нарастать…

Глава девятнадцатая

Где-то внутри себя Семп стал накапливать силы. Ярость клокотала в нем, как горный поток на скалистом склоне.

“Исчадие ада!” — телепатически “выстрелил” он в адрес чудовища.

Никакого ответа.

“Ты самое дьявольское создание, которое когда-либо существовало, — продолжил Семп вне себя от негодования. — Но погоди, ты у меня дождешься! Я позабочусь об этом!”

На этот раз ему ответили.

“Я навсегда покидаю Солнечную систему, — откликнулся Глис. — Почему бы тебе не покинуть астероид, пока еще не поздно? Я даю тебе возможность уйти”.

Семп в этом ничуть не сомневался. Он оказался самым опасным для монстра врагом. Его неожиданное появление здесь, то обстоятельство, что ему удалось проскользнуть сквозь ячейки наброшенной им “сети”, — все это являлось горьким сюрпризом для Глиса.

“Нет уж, никуда я отсюда не уйду, — огрызнулся он, — до тех пор, пока ты не вернешь Землю в ее прежнее состояние”.

Последовало молчание.

“Можешь ли ты это сделать и сделаешь ли?” — добивался своего Семп.

“Нет. Это невозможно”, — ответил тот с сожалением.

“Но смог ли бы ты, если бы действительно захотел, вернуть Земле ее истинные размеры?”

“Нет, но сейчас я сожалею, что унес твою планету с собой, — жалостливо протянул Глис. — Я всегда придерживался принципа не вмешиваться в дела обитаемых миров, которые защищены развитыми формами жизни. Я и думать не думал, что какой-то там силки сможет представлять для меня реальную опасность. Но я ошибся”.

Это был не тот тип покаяния, к которому Семп мог бы отнестись с уважением.

“Но почему ты не можешь вернуть ее в прежнее состояние?” — настойчиво допытывался он.

Выяснилось, что Глис был способен создать чудовищное гравитационное поле, но сейчас уже не мог повернуть этот процесс обратно. Для этого потребовалось бы столько же энергии, сколько пришлось затратить на само сжатие.

“Где же взять столько энергии?” — как бы извинился монстр.

Действительно, где? Но Семп не мог так просто отступить.

“Я научу тебя создавать антигравитацию, — предложил он, — на базе того, что я могу делать в собственной системе контроля за энергией”.

Но Глис ответил, что у него уже была возможность изучить эту систему у других силки.

“Не думай, что я не пытался добиться этого сам. Выяснилось, однако, что антигравитация является более поздним проявлением материи и энергии. Я же являюсь ее первоначальной, примитивной формой, о чем известно только тебе”.

Надежды Семпа разом рухнули. Где-то в глубине он рассчитывал на то, что решение проблемы все же существует. Но пока он его не видел.

Впервые его охватило отчаяние, впервые он по-настоящему подумал о неотвратимости гибели Земли.

Глис тем временем продолжал:

“Сейчас я вижу, что мы оба, ты и я, столкнулись с действительно серьезной проблемой. Значит, надо договариваться. Я сделаю тебя главой нации силки. Я буду оказывать на них незаметное воздействие с тем, чтобы все твои желания исполнялись. Женщин — сколько угодно. Власти — сколько пожелаешь. О будущем этого планетоида мы позаботимся вместе”.

Семп даже не снизошел до того, чтобы рассматривать подобный вариант.

“Ты и я, мы думаем в разных плоскостях, — с горечью передал он ему телепатически. — Хорошо представляю себе, что ты сделаешь со мной, как только я рискну принять человеческую форму. — Он на секунду прервался, затем язвительным тоном продолжил: — Я вижу наше соглашение только как ограниченное во времени перемирие, в течение которого каждый из нас будет искать способ сокрушить другого”.

“Ну если у тебя такой настрой, — раздраженно заявил Глис, — то позволь уж изложить и мою позицию. Если ты хоть что-нибудь предпримешь против меня, я начну с уничтожения Земли и народа силки, а потом уж займусь тобой”.

Семп отреагировал ледяным тоном:

“Если ты когда-либо нападешь на существо или на что-то, чему я придаю значение, — включая всех силки и все, что осталось от Земли, — я нападу на тебя, используя все имеющиеся в моем распоряжении средства”.

“А у тебя за душой нет ничего такого, чем ты мог бы нанести мне вред, — пренебрежительно отозвался Глис. — У тебя только и есть эти защитные экраны, которые обращают вспять поток энергии нападения. Именно так тебе и удается использовать против меня мою же собственную силищу. Но я просто не буду больше на тебя нападать. Следовательно, создалось бессрочное патовое состояние”.

“Поживем — увидим”, — уклонился Семп.

“Ты же сам сказал, что твои уровни логики бессильны против меня”.

“Да, это так, но только непосредственно, — отрезал Семп, — но ведь существует немало обходных путей для того, чтобы подобраться к мозгу”.

“Не вижу, каким образом подобная методика может быть использована против меня”, — пробурчал Глис.

Этого пока не знал и Семп.

Глава двадцатая

Семп летел внутри астероида, оставляя позади многие километры подъемов и спусков, извивающихся и прямых как стрела. По пути ему попадались большие помещения, забитые обстановкой и произведениями искусства с других планет.

Он видел на многих стенах замечательные и необычные, игравшие всеми красками барельефы. И все время ему попадались замурованные планеты. Они излучали красоту, но одновременно вызывали в нем острый протест в том смысле, что над каждой из них было совершено чудовищное насилие.

Семп направился к городу силки. Он добирался доиего внутренними коридорами, лишенный возможности использовать внешние пути, так как остерегался покидать планетоид. Глис практически признал, что не сумел предусмотреть, каким образом его смертельный враг смог остаться в живых. И если Семп когда-либо выйдет из гротов астероида, у него не останется ни малейшего шанса влиять на исход борьбы и на цену, которую придется за это заплатить. Участь силки будет решаться без него, поскольку — и в этом не приходилось сомневаться — вернуться ему уже никогда не позволят.

Дело было не в том, что Семп уже разработал какой-то план. Слишком тяжело, слишком трудно он переживал случившееся… Он не сумел ни защитить свой мир, ни добиться чего-то существенного. Он провалил задание, не исполнил своего долга.

Земли больше не существовало.

Семп не выдерживал и нескольких секунд, стоило ему только задуматься о всей полноте случившегося, о всеобъемлющей катастрофе, которая произошло так быстро.

Периодически он оплакивал Джоанн и Чарли Бэкстера, других друзей из числа Посредников и среди людей.

Все больше и больше погружаясь в свои тяжкие мысли, он занял наблюдательный пост на верхушке одного из деревьев, которое возвышалось на главной улице города силки.

И стал ждать, приведя в состояние боевой готовности все свои системы предупреждения. Так и нес Семп свою неутомимую вахту, в то время как вокруг него обыденная жизнь Сообщества силки продолжала идти своим чередом. Тот факт, что силки по-прежнему сохраняли земной облик, показался ему весьма существенным.

“Это сделано специально, — с возмущением подумал он. — Для того, чтобы сохранять их в уязвимом состоянии”.

В этом виде их можно было уничтожить одним выбросом всепожирающего пламени!

Он телепатически обратился к Глису:

“Освободи их от этого принуждения, иначе я расскажу им всю правду о тебе”.

Сразу же последовал чудовищный ответ:

“Только заикнись, и я одним махом смету их всех”.

Семп приказал:

“Перестань принуждать их все время носить личину человека, иначе я немедленно открою боевые действия”.

Подобный ультиматум, видимо, подействовал на монстра, так как он на некоторое время задумался. Наконец он телепатически ответил:

“Ладно, согласен освободить половину из них. Ведь мне нужно поддерживать какую-то власть над тобой”.

Семп обдумал это предложение Глиса и пришел к выводу, что оно достаточно разумно.

“Но пусть освобождение от этой принудиловки находиться в облике людей будет чередоваться: полсуток — для одной половины, полсуток — для другой”.

Глис пошел на этот компромисс, не торгуясь. Он был готов — и это ясно просматривалось во всем — признать равновесие сил с Семпом.

“Куда движется астероид?” — спросил Семп.

“В другую звездную систему”.

Такой краткий ответ Семпа не удовлетворил.

Не мог же Глис питать иллюзии, что ему и теперь позволят продолжать свою чудовищную игру в коллекционирование обитаемых миров.

“Мне кажется, ты что-то затеял”, — спровоцировал он Глиса.

“Не дури и оставь меня в покое”.

Да, сложилась действительно патовая ситуация.

Шли дни, за ними недели. Семп попытался рассчитать расстояние, которое прошел за это время планетоид, и направление, в котором тот двигался.

В среднем метеор мчался со скоростью примерно в один световой год за земной день. Прошло восемьдесят два дня. Внезапно он почувствовал, что астероид тормозит. Так продолжалось примерно два полных дня. Семп не колебался ни минуты. Он не мог позволить этому странному кораблю, ставшему ему прибежищем, достичь конечной цели, о которой он не имел ни малейшего представления.

“Останови метеор!” — крикнул он.

“Ты что, считаешь, что можешь вмешиваться в столь незначительные решения?” — гневно возмутился Глис.

Но поскольку ситуация могла представлять смертельную опасность, Семп продолжал:

“В таком случае открой мне все закоулки твоего интеллекта. Познакомь меня со всем, что тебе известно об этой системе”.

“Я в ней никогда не был”.

“Ну и отлично. Я смогу убедиться в этом, как только ты сделаешь то, о чем прошу тебя”.

“И думать забудь, чтобы я позволил тебе бродить по лабиринту своего мозга. Тогда ты сможешь обнаружить что-нибудь такое, что сделает меня беззащитным перед твоей техникой боя”.

“Тогда смени курс”.

“Нет. Это значило бы, что отныне я не смогу направиться туда, куда захочу, до самой твоей смерти, которая случится не раньше чем через тысячу лет. И я отказываюсь даже рассматривать подобное ограничение моей деятельности”.

Это повторное упоминание о долголетии силки заставило Семпа задуматься. На Земле никто из них не знал, когда умрет, потому что из всех силки, которые на ней родились, ни один еще не скончался естественной смертью. Лично ему было тридцать восемь лет.

“Послушай, — вымолвил он наконец, — если у меня в запасе всего тысяча лет, то почему бы тебе не подождать? Ведь этот срок ничтожен по сравнению с продолжительностью твоей жизни”.

“Что же, так и поступим”, — согласился Глис.

Тем не менее скорость планетоида продолжала уменьшаться.

“Если ты не изменишь курс, — с вызовом бросил Семп, — я приму свои меры”.

“Ну и что ты можешь сделать?” — с презрением отмел его браваду монстр.

Это был хороший вопрос. Действительно, а что он мог предпринять?

“Делаю тебе последнее предупреждение”, — тем не менее упорствовал Семп.

“Я запрещаю тебе лишь раскрывать факт моего существования кому бы то ни было. В остальном ты волен делать все, что тебе заблагорассудится”.

“Если я тебя правильно понял, — настаивал Семп, — ты убедил себя в том, что я для тебя не опасен. Именно так ты ведешь себя в отношении тех, кого считаешь для себя безвредными”.

Глис ответил, что он и в самом деле придерживается такой точки зрения, поскольку, если бы его противник был способен в чем-то нанести ему ущерб, он давно бы уже это сделал.

“Итак, — подвел он итоги, — и я заявляю тебе это без всяких обиняков, отныне я буду поступать так, как мне заблагорассудится. Что касается тебя, то у меня остается лишь одна просьба — не раскрывай мою тайну. А теперь перестань мне досаждать своими обращениями”.

Да, все встало на свои места. Его считали безвредным, поместили в раздел тех, чьи пожелания не стоит принимать в расчет. Восемьдесят дней бездействия оказались Семпу во вред. Он не напал на Глиса за это время, значит, не способен сделать это. Такова была очевидная логика монстра.

Так… Но что же все-таки он мог бы сделать?

Обрушить на чудовище энергетический удар? Но потребовалось бы время на его подготовку, да к тому же по закону возмездия — око за око — вполне вероятно, что тот уничтожил бы нацию силки и Землю.

Способствовать подобной катастрофе Семп ни в коем случае не хотел.

К своему великому смятению, он должен был признать непоколебимость логики рассуждений чудовища. Оставалось лишь закрыть свой интеллект и сохранять секрет монстра — третьего дано не было.

Видимо, стоило бы заявить Глису, что существуют разные виды тайн. Так сказать, их иерархия. Одно дело — хранить секреты о себе самом. Другое — о той звездной системе, к которой сейчас направлялся планетоид. В целом вопрос секрета…

Неожиданно на Семпа нашло озарение.

“И как я об этом не подумал раньше?” — недоумевал он.

И в тот же самый миг, когда он осознал всю свою невнимательность, он понял одновременно и действие того механизма, который ввел его в заблуждение. Стремление Глиса сохранить в тайне факт своего существования показалось Семпу вполне естественным. В какой-то степени именно эта естественность помешала силки проанализировать возможные причины последствия этого требования монстра. Но сейчас…

“Секрет! — подумал он. — Ну конечно — В ЭТОМ-ТО ВСЕ ДЕЛО!”

Поразмышляв еще несколько секунд на эту тему, Семп предпринял первые шаги. Он инверсировал гравитацию по отношению к планетоиду под собой. Легкий, как одуванчик, он поднялся в воздух и покинул вершину дерева, которое так долго служило ему наблюдательным пунктом.

Вскоре Семп уже с большой скоростью мчался вдоль гранитных стен коридоров.

Глава двадцать первая

Он без особых осложнений добрался до помещения, в котором хранилась Земля. Располагая свои экраны таким образом, чтобы полностью прикрыть ими этот столь дорогой ему шарик, Семп позволил себе подняться еще на одну ступеньку по лестнице Надежды.

“Ну конечно же, все дело в секретах!” — снова с воодушевлением подумал он. — В своем естественном проявлении жизнь не нуждается в сохранении каких-то ее секретов.

Ребенок постоянно щебечет, плачет или выражает свои потребности по мере поступления чувственных раздражений. Однако взрослея, он все больше испытывает давление различного рода запретов и наказаний, которые подавляют его естественные побуждения. В течение всей жизни растущий организм стремится с одной стороны свободно выразить свои желания, а с другой — все время подвергается принуждению. Фактически он как бы, всю жизнь пытается освободиться от детства с его непосредственной реализацией желаний. В этом и состоит “программирование” человека жизнью, или выработка условных рефлексов.

Само по себе это не логика уровней. Но между ними существует связь — условные рефлексы стоят на порядок ниже. Они являются своего рода контролирующими органами, то есть вырабатывают определенную жесткость поведения. Но это — центр, который создается воспитанием, путем неоднократного повторения и стимулирования определенных действий. Это происходит автоматически.

Решающий факт состоит в том, что раз уж Глис сам себя “запрограммировал” на сохранение тайны своего существования… то, значит, была возможность и разблокировать этот условный рефлекс, так сказать, “перепрограммировать” чудовище путем соответствующего цикла логики уровней.

Добравшись до этого, предпоследнего, этапа своего анализа, Семп заколебался. В качестве силки он сам был “настроен” скорее на нейтрализацию, чем на убийство, скорее на переговоры, чем на нейтрализацию, на то, чтобы сеять доброе начало.

Даже применительно к Глису вопрос о смерти должен был решаться как нечто стоящее на последнем, а не на первом месте.

Поэтому он телепатически передал ему:

“В течение всего твоего чрезмерно долгого существования тебя преследовал страх, что кто-то узнает способ, которым можно тебя уничтожить. Должен тебе сказать следующее: я — именно тот, кого ты опасался всю жизнь. Поэтому если ты не изволишь взять обратно все свои предыдущие наглые заявления, то должен будешь тоже умереть”.

“Я отпущу тебя на планету Земля, — холодно отреагировал монстр, — поскольку держу в полном подчинении заложников. Я говорю о народе силки!”

“И это твое последнее слово?” — спросил Семп.

“Да, и прекрати свои глупые угрозы! Они начинают меня раздражать”.

И тогда Семп произнес решающие слова:

“Я знаю, откуда ты появился, чем являешься и что стало с тебе подобными существами”.

Конечно, ничего этого он не знал. Но это было элементом разработанной им техники внушения. Этим заявлением общего характера он должен был начать расшатывать те связи мозга Глиса, которые ведали восприятием и памятью, то есть прежде всего знанием истинного положения дел. Затем по примеру всех живых существ у монстра должен был автоматически появиться рефлекс на выдачу информации в ее нынешнем состоянии.

Однако, прежде чем поддастся этому импульсу, он выдвинет вперед самоналоженное принуждение к неразглашению своей тайны. И здесь заработает запущенная им логика уровней в цикле Истина Вопреки Запретам.

Это и составит точную схему воздействия на него, которая явится повторением навязывания точно таких же принуждений, происходивших в течение всей его долгой-долгой жизни. Решение проблемы для Семпа состояло в том, чтобы использовать эту схему путем резкого усиления естественного стимула — стремления к правде, что в конечном счете должно было привести к разрыву наложенных на нее искусственных пут.

Задействовав схему в соответствии с теорией, Семп передал сигнал на активное расшатывание.

Глис откликнулся на его демарш удивленно:

“Что это ты затеял?”

Теперь настала очередь Семпа показать себя существом коварным, уклончивым, интриганом.

“Я должен был привлечь твое внимание к тому факту, что вести дело со мной отвечает твоим интересам”.

Отступать было уже поздно, а маневр в случае удачного исхода мог бы спасти много жизней.

“Хочу тебе заметить, — стал оправдываться Глис, — что до настоящего времени я не нанес вреда ничему, что представляло бы собой ценность”.

Семп воспринял эту ремарку с большим облегчением. Да и не испытывал он ни малейшего сожаления в связи со своими действиями. С таким созданием, как Глис, он не мог тешить себя надеждой, что ему удастся когда-либо повторить попытку, которую он предпринял против монстра. Раз уж процесс начался, надо было идти до конца — либо все, либо ничего.

“Ты только что говорил о необходимости вступить с тобой в переговоры. Повтори-ка еще раз свои слова”, — настойчиво попросил Глис.

Семп сдержал себя, чтобы не поддаться пробуждавшемуся к нему сочувствию.

Глис продолжал:

“Я согласен выдать тебе все мои секреты, если ты скажешь, что ты предпринимаешь против меня. Я чувствую, как во мне возникают какие-то расстройства и волнения, и я не понимаю, по каким это происходит причинам”.

Семп заколебался. Конечно, это было превосходное предложение. Но он понял, что если пообещает, то должен будет сдержать слово.

В мозгу монстра произошло следующее. Как он и надеялся, его последний сигнал привел в движение сообщества клеток, связанные с процессом, благодаря которому формы жизни медленно, годами и тысячелетиями, приспосабливаются к внешним изменениям. Тем самым у монстра оказались стимулированы те контрольные центры, которые обеспечивали последовательность цикла эволюции, механизм роста и изменений в организме.

Силки понимали толк в природе роста. Что касается изменений, то они прекрасно знали, как это происходит, благодаря особенностям собственного тела, которое обладало способностью к трансформациям. Но силки поздно вошли в процесс жизни. С точки сроков эволюции их клетки были так же стары, как скалы и планеты. Вся история жизни была записана в каждой клеточке силки.

Возможно, что у Глиса все было по-другому: монстр появился в предшествующую силки эпоху, и тогда же он остановил течение времени в самом себе. Во всяком случае, он не передавал свои свойства через семя, как это делается при обычной эволюции, развивающейся во времени. В своем лице он сохранил образчик старых примитивных форм жизни. Конечно, это были крупные формы. Но память, заложенная в каждую их клеточку, была ограничена в наборе содержащихся в ней сведений только тем, что произошло до нее.

Поэтому Глис не мог, заблокировав свою эволюцию принуждением к соблюдению секрета, знать, от чего он защищает себя.

“Обещаю, что я не буду входить в систему ниджэнов, — поклялся Глис, — смотри… я меняю курс”.

Семп уже заметил, что планетоид изменил направление полета, но это, видимо, было очень малой уступкой со стороны чудовища, не имевшей большого значения.

Семп ограничился тем, что походя запомнил название звезды, которое произнес Глис. Он сделал вывод, что раз монстр знал название системы, значит, он уже бывал в этом районе. А это в свою очередь говорило о том, что у него были основания направиться именно сюда.

Это уже не имело никакого значения, поскольку они сошли с намеченного курса и никогда в эту систему не попадут. Если в этом месте была ловушка, ставившая под удар его собственную жизнь или существование силки, то теперь она была нейтрализована. Опыт удался хотя бы уже с той точки зрения, что вынудил монстра действовать, не думая о последствиях.

Тенденция к покаянию, которую проявил Глис с момента, когда у него уже не было выбора, доказывала всю низость его натуры. Но это раскаяние пришло слишком поздно. Слишком поздно для многих планет.

“А для скольких точно?” — подумал Семп.

Он находится в таком странном состоянии, когда все мысли и силы сосредоточены на достижении одной, но страстно желаемой цели. Поэтому он и задал вопрос Глису, сделав это совершенно автоматически, как только мысль пришла ему в голову.

“Не считаю, что в моих интересах раскрывать тебе это, — парировал Глис. — Ты мог бы извлечь из этого нечто такое, что повредит мне”.

Но монстр, должно быть, чувствовал непоколебимую решимость Семпа, поскольку быстро уступил.

“Тысяча восемьсот двадцать три”.

Столь большое количество захваченных чудовищем планет не вызвало у Семпа шока. Это сообщение лишь еще больше опечалило его, поскольку среди бесчисленного множества невинных жертв на этих планетах находились также Джоанн и Чарли Бэкстер.

“К чему было так бессмысленно свирепствовать? — спросил Семп. — Зачем понадобилось уничтожить столько планет?”

“Они были так прекрасны!”

Да, это было так. Семпу неожиданно вспомнилось, как выглядит из Космоса Земля со своей атмосферой, в которой проплывают над океанами, горами и равнинами облака. Он не раз любовался этой картиной и никогда не уставал от нее, поскольку по красоте это зрелище превосходило все, что Вселенная могла ему предложить.

Это волнующее ретроспективное воспоминание быстро исчезло, поскольку планета прекрасна только тогда, когда о ней по-отечески заботится Солнце, а не когда она сморщивается до размеров музейного экспоната.

Глис вел себя по отношению к планетам, как жившие когда-то на Земле охотники за головами. Те ловко убивали свои жертвы, очень терпеливо доводили их головы до размеров большого апельсина, чтобы затем любовно положить их в свою коллекцию.

В глазах охотника за головами каждая из этих превосходных миниатюр представляла собой символ его мужественности. А чем были планеты для Глиса?

Семп никак не мог представить себе этого.

Но он уже достаточно долго тянул с ответом. Семп почувствовал, как по каналу его связи с монстром пульсирует волна ярости. Поэтому он поспешил заявить:

“Хорошо, я согласен: как только ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, я расскажу тебе все, что ты пожелаешь узнать”.

“Каковы твои условия?”

“В первую очередь выпусти всех силки в Космос”, — потребовал Семп.

“Но ты выполнишь свое обещание?”

“Да”.

“Смотри у меня! — с угрозой проворчал монстр. — Если ты не сдержишь слова, я сотру твою планету в пыль. Ни они, ни ты от меня никуда не денетесь, если ты не скажешь мне то, о чем я тебя попросил”.

“Я дам тебе ответ”.

Глава двадцать вторая

Все произошло следующим образом… Целый конгломерат скал в непосредственной близости от Семпа просто оторвался от планетоида и рванулся вверх. Семп очутился в просторах черного и пустого космоса в свободном парении среди обломков метеора.

“Итак, я выполнил свою часть договора. Очередь за тобой”, — донесся до него голос Глиса.

Едва заговорив, Семп стал внутренне мучиться вопросом, а действительно ли он сам понимает все то, что происходит вокруг.

Ему стало не по себе. Расшатывая процесс цикличной эволюции у монстра, он исходил из того, что Природа сама определит уровень равновесия. По тем или иным причинам в лице монстра до сих пор сохранилась архаичная форма жизни. А сейчас начался процесс молниеносного развития ее телесной оболочки. В течение нескольких минут она проскочила миллионы лет нормальной эволюции. Из того факта, что ни одно из существ этого вида не дожило до настоящего времени, Семп сделал вывод, что остальные его индивиды прошли свой эволюционный путь в далеком прошлом. Но чем он завершился?

Чем все же было это существо? Куколкой бабочки? Яйцом? Превратится ли оно в космическую бабочку? Или в чудовищного червя? А может быть, в колоссальных размеров птицу?

До настоящего времени такие варианты развития событий не приходили Семпу в голову. Он, в сущности, рассчитывал лишь на один вариант: угасание этого вида существ.

Но — и Семп вдруг осознал это очень остро именно в эту минуту — он, в сущности, не слишком серьезно продумал проблему и не ведал, чему могло бы соответствовать это… исчезновение вида… в своем конечном выражении.

По правде говоря, он вообще ни на секунду не задумывался о перспективе конечного продукта эволюции Глиса.

Расстроенному Семпу вспомнилось об одном из выводов компьютера, согласно которому атомная структура этого гигантского существа отражала примитивное состояние материи.

Не может ли случиться так, что в тот момент, когда частицы в его теле начнут перестраивать свои структуры, приводя их в соответствие с нынешним уровнем развития, высвободится такое количество энергии, которому вообще не было до сего дня эквивалента?

“Чем же завершится эта эволюция?” — мучился вопросом растерявшийся Семп.

А под ним стал развиваться титанический процесс. Часть планетоида вспучилась.

Из него медленно выплыл раскаленный докрасна шар размером в полторы тысячи метров. В то время как Семп поспешно рванул в сторону, чтобы этот немыслимый шар не задел его по пути, он отметил, что у него на глазах разворачивался и второй, еще более немыслимый феномен. “Восходящая” скорость этого скалистого шара, который в этот момент уже стал бело-красным, увеличивалась, а его масса стремительно возрастала.

Аэролит уже давно проскочил мимо него и достигал теперь диаметра не менее чем в сто пятьдесят километров. Спустя минуту его размеры уже превзошли восемьсот километров, а процесс расширения беспрерывно продолжался и дальше в головокружительном темпе. Вскоре он превратился в пылающую массу гигантских размеров.

Внезапно она достигла в ширину пятнадцати тысяч километров и, удаляясь, все продолжала раздуваться.

Семп подал сигнал общей тревоги:

— Спасайтесь… Как можно быстрее! Уходите!

В то время как он стремительно уносился прочь, инверсировав гравитацию по отношению к чудовищному небесному телу, удалявшемуся от него, он увидел, что в течение нескольких последних минут начальная масса превратилась в солнце, диаметр которого далеко превышал сто пятьдесят тысяч километров.

На этой стадии оно было превосходного розового цвета до странности красивого оттенка.

Его цвет менялся, стал светло-желтым, а диаметр небесного тела, сиявшего чудесным охряным светом, превысил сто пятьдесят тысяч километров.

Это соответствовало размерам Солнца.

Через несколько минут оно по величине уже сравнялось с голубым гигантом, то есть его диаметр стал в десять раз больше солнечного.

Тотчас оно вторично окрасилось в розовый цвет и увеличилось за десять минут в сто раз.

Оно сияло ярче, чем Чудесница Мира в созвездии Кита, было крупнее, чем славная альфа Рас Альгети из созвездия Геркулес.

Оно было розового, а не красного цвета. Эта розовость оттенялась более отчетливо, чем раньше, но не переходила в красный, хотя и не оставалась неизменной.

Вокруг расстилалась звездная Вселенная, помаргивая неизвестными небесными телами, далекими или близкими. Их насчитывались сотни, и они располагалась наподобие венецианских фонариков.

А внизу была Земля.

Семп залюбовался этой необыкновенной картиной неба. Потом взглянул на ближайшую планету, которая привлекла его внимание знакомыми контурами. Его охватило необычайное волнение.

“Возможно ли, — подумал он, — что все в мире обречено на развитие? Не перестроили ли случившиеся с Глисом перемены полностью этот участок пространства-времени?”

Архаичные формы не смогли удержать свою концентрированную структуру, едва лишь розовый сверхгигант перестал раздуваться, то есть как только разрешился тот процесс развития, который по какому-то случайному стечению обстоятельств вдруг прекратился где-то у истоков времени.

И теперь Глис превратился в солнце в пору его первой молодости и был окружен королевской свитой из тысячи восьмисот двадцати трех планет, рассыпанных, как звездные бриллианты, по всему небосводу.

В какую бы сторону ни посмотрел Семп — вокруг виднелись планеты, настолько близкие друг к другу, что их можно было принять за сестер Луны.

Обеспокоенный, он провел быстрый подсчет и с огромным облегчением отметил, что все планеты, находившиеся в поле его зрения, подпадали под живительные лучи чудовищного солнца, которое сияло наверху на расстоянии в половину светового года.

Когда Семп с ограниченной скоростью, которую могло выдержать его тело силки, пробивал плотные слои атмосферы, окружавшие Землю, ему показалось, что на ней ничего не изменилось — те же континенты, моря, города…

Он облетел автостраду и увидел цепочку автомобилей.

Тогда Семп, ошеломленный до предела, взял курс на здание Властей силки и тут же увидел выбитое окно, через которое так драматически вылетел…

Его даже не успели еще починить!

Когда Семп через несколько мгновений приземлился среди тех же самых людей, которые присутствовали при его бегстве, он понял, что произошел феномен временного спазма, пропорционального размерам случившегося катаклизма.

Для Земли и ее жителей эти восемьдесят дней продолжались всего восемьдесят секунд!

Уже позже он узнает, что люди чувствовали себя в тот момент “не в своей тарелке”, примерно как это происходит во время землетрясений: напряженность в организме, временное отключение от действительности, впечатление погружения в темноту…

Как только Семп вошел в здание, он вновь принял форму человека и громко возвестил:

— Господа, я сообщу вам сейчас самую сенсационную за всю историю Вселенной новость. Это розовое солнце, которое вы видите наверху, — не результат атмосферных искажений. Более того, информирую вас, господа, что на сегодня Земля обрела тысячу восемьсот планет-сестер. И все они обитаемы. Посему давайте готовиться к новому фантастическому будущему!

Несколько позднее, удобно устроившись в своем доме во Флориде, Семп говорил Джоанн:

— В настоящее время мы понимаем, почему проблема силки не имела решения при прежнем состоянии дел. Для Земли присутствие на ней двух тысяч силки составляло фактор перенасыщения. Напротив, в новой Солнечной системе…

Следовательно, больше не возникал вопрос о том, что делать с шестью тысячами представителей народа силки. Проблема заключалась в том, как увеличить эту цифру раз в сто, чтобы решать новые задачи.

И делать это надо было быстро!

Глава двадцать третья

Когда поступило обращение ко всем силки с просьбой о помощи, Нэт Семп занимался изучением новообразования, получившего астрономическое название Минус 1109-93. Земля теперь вращалась вокруг гигантского солнца и тысяча сто девятая по отношению к ней планета пересекала плоскость ее орбиты под углом в девяносто три градуса.

Конечно, все это было только временным каталогированием. Никто и не думал рассматривать Землю в появившемся соцветье небесных тел как какой-то естественный центр. Пока было не до приоритетов: требовалось просто разобраться в составе и структуре возникшей феноменальной космической системы.

Семпу в этой связи было поручено заняться тремя планетами — 1107, 1108 и 1109. Все они, на первый взгляд, были необитаемыми. Вот уже полдня, как он на низкой высоте летал между стройными и необычными на вид зданиями, которые, высоко вздымаясь ввысь, казались тем не менее поникшими — настолько все вокруг было пропитано печалью запустения. Для 1109-й переходный период к возрождению, очевидно, оказался слишком долгим, чтобы на ней могла сохраниться жизнь.

В момент приема этого экстренного оповещения Семп находился в густо застроенной части города, где раньше, по-видимому, располагался его энергетический узел. Но приемник силки был постоянно настроен на ретранслятор, установленный между 1109 и 1110.

Передали следующее:

“Вниманию всех силки и правительственных учреждений. Только что получено… послание от Лэна Джедда”.

Паузу в середине этой фразы заполнял специальный сигнал, означавший, что силки “выстрелил” эту информацию сразу же после своей смерти. В их организме имелся некий пороговый участок, генерировавший самостоятельный нейропучок, который автоматически исторгался из тела по телепатическому каналу в момент прекращения жизненных функций, унося с собой последние мысли силки.

Семп вздрогнул, как от электрического удара: Лэн Джедд был его самым близким другом в рамках того, что в отношениях между двумя силки вообще можно было назвать дружбой. Они вместе принимали решение заняться этими дальними планетами, чтобы потом обстоятельно обменяться мнениями в свете все более усложнявшихся отношений между силки и людьми.

Но более всего Семпа поразило то обстоятельство, что, если не считать того, кто передал это известие, он в настоящее время пространственно был ближе всех к Джедду. Семп незамедлительно ответил:

— Говорит Нэт Семп. Готов вылететь к месту происшествия. Кто вы и где?

— Оу-Дэн! На 1113-86.

Установить, кто это, было довольно сложно. Дело в том, что такое имя было типичным и широко распространенным среди тех силки с планетоида, о которых еще год назад никто и не слыхивал.

Появление этих “коренных” силки в новой, невообразимо более обширной, солнечной системе явилось для обитателей Земли фактором неопределенности, породившим немало до сих пор не решенных проблем. Семп и Лэн Джедд в последнее время часто дискутировали между собой на эту тему.

Ему стало немного не по себе при мысли о том, что этот Оу-Дэн, возможно, “прослушивал” их долгие беседы. Но главное беспокойство у Семпа вызвало то обстоятельство, что как бойцы эти новоиспеченные силки, на его взгляд, стоили немногого. А это означало, что в предстоящие долгие часы ему придется находиться, вероятно, одному лицом к лицу с противником настолько таинственным и наделенным такой мощью, что он сумел уничтожить отнюдь не беззащитного силки.

Продолжая размышлять над возникшим положением, Семп одновременно, не теряя ни минуты, пулей вылетел из здания, где он находился в момент вызова. Несколько мгновений спустя он уже покидал атмосферу этой безжизненной планеты, используя метод гравитационной инверсии.

Несмотря на развитую им в космосе максимально возможную скорость, прошло несколько часов, прежде чем он увидел перед собой застывший корабль черного цвета.

Этот космолет предназначался для сугубо оборонительных целей и был построен в соответствии с чрезвычайной программой мер, принятых сразу же после того, как Земля стала составной частью образовавшейся гигантской солнечной системы. У него отсутствовала внешняя оболочка, а оснащен он был новейшим оружием, действовавшим на принципах, почерпнутых Семпом в ходе его борьбы с Глисом. Он был одним из элементов того комплекса мер безопасности, которые были необходимы для обследования стольких никому неведомых миров.

Взяв командование кораблем на себя, Семп направил его туда, где находился Оу-Дэн, то есть на орбиту пятой от него планеты. Для такого могучего космолета, которым он располагал, это было пустяковой задачей.

При встрече с Оу-Дэном он узнал, что его друга обнаружили на метеорите, представлявшем собой плоскую глыбу, обращавшуюся вокруг планеты 1113-86. Неизмеримо малая песчинка в беспредельности миров, его тело после смерти гораздо более напоминало человека, чем при жизни.

По внешнему виду было невозможно сделать никакого заключения о том, при каких обстоятельствах и от чего погиб Лэн Джедд. Оу-Дэн телепатически передал Семпу, что, по его мнению, туловище силки было как бы ужато под чудовищным давлением, хотя, на первый взгляд, он если и укоротился, то самое большее сантиметров на двадцать.

При взгляде на своего так неожиданно ушедшего из жизни товарища Семп вдруг осознал, что случилось худшее из того, чего можно было опасаться. Взрослый, отлично подготовленный силки с его великолепным набором мощнейших энергетических полей как оборонительного, так и наступательного характера встретил на своем пути чужое и враждебное существо. И потерпел полное поражение.

Оу-Дэн, сам в чем-то напоминавший своей формой продолговатый небесный осколок, поспешил телепатически проинформировать Семпа о некоторых подробностях:

“Это случилось во время нашего с ним разговора. Лэм как раз сообщил, что никого в живых на планетах 1110, 1112 и 1113 он не выявил, а я, продвигаясь по нисходящей, зафиксировал перед этим точно такое же положение на 1115, 1114 и подлетал к 1113. Именно в этот момент контакт был прерван на ноте посмертного сигнала от него”.

Итак, подумалось Семпу, налицо убитый Лэн Джедд и след для раскрутки — последняя, перед тем как его покинула жизнь, “молния” от зрелого и грозного силки, каким был его друг. А передал он в этом послании мысленный образ пирамидальной формы и свою спонтанную реакцию: “Возник ниоткуда, совершенно ниоткуда!”

Семп содрогнулся, представив, насколько фантастические выводы напрашиваются после этого прощального слова друга: нападение произошло на невообразимой скорости… из абсолютно неизвестного места. Очнувшись от своих горьких размышлений, он по-прежнему телепатически предложил Оу-Дэну:

“Почему бы вам не перейти на мой корабль? В случае агрессии мы будем чувствовать себя намного уверенней под его защитой”.

Оу-Дэн согласился и последовал за ним до силового поля, воздвигнутого вокруг комплекса сложнейших машин, собственно и составлявших космолет.

— Я не намерен у вас оставаться, — предупредил он.

Семп почувствовал в этих словах не скрытый антагонизм к ним, земным силки, а скорее отсутствие интереса к столь взволновавшей его самого проблеме.

— Я просто счел необходимым побыть у тела погибшего до тех пор, пока кто-нибудь не откликнется на мое сообщение. Теперь, когда вы прибыли, думаю, что мне уже можно вернуться на Землю.

— Но на корабле безопаснее, — настаивал Семп.

— Встретиться с убийцей в таком необъятном пространстве можно только случайно, — упорно гнул свою линию Оу-Дэн. — Я считаю, что он обнаружил Лэна по задействованной им системе связи со мной. Следовательно, чем ближе вы будете к космолету, тем большей будете подвергаться опасности.

Глава двадцать четвертая

Семп остался в том же участке пространства, приведя в полную готовность системы вооружения корабля, в ожидании кого-то, о ком он не имел ни малейшего представления.

Открытый, без внешнего корпуса, космолет был погружен в полный мрак. На его борту не допускалось использование искусственных источников света. Своим излучением они могли повлиять на тончайшую настройку чувствительнейших инструментов, входивших в систему оснащавших его видов наступательного оружия. Этих наводок-паразитов и без того хватало с той техникой, которая была задействована для обеспечения его личной безопасности.

Томясь ожиданием, Семп взглянул в направлении Земли. Сколько же появилось новых, блиставших каждая своим неповторимым цветом планет! Воистину прекрасная и незабываемая панорама!

Он не раз в течение вахты вступал в контакт с Властями силки и другими учреждениями на родном ему небесном шарике, но ни разу никто не посоветовал ему каких-то мер безопасности, которых он уже не принял бы. Со своей стороны и Земля не верила, что при созданной системе защиты какое-либо живое существо было в состоянии незаметно приблизиться к нему в этих удаленных пограничных регионах. Тем не менее посмертное послание Лэна Джедда недвусмысленно указывало, что все происходит мгновенно, без предварительных настораживающих признаков!

Так оно и было.

На момент нападения Семп находился в режиме полной готовности уже четыре часа восемнадцать минут и сорок две секунды по земному времени.

Существо, которое органы восприятия Семпа уловили буквально лишь на ничтожную долю секунды, имело форму перевернутой пирамиды. Любопытно, что об этой “перевернутости” в сообщении Лэна Джедда не было ни слова. Передававший его ретранслятор-компьютер по своим аналогам выдал значение типичной пирамиды — с широким основанием и остроконечной вершиной.

Здесь же все было наоборот.

Собственно, только это и удалось “рассмотреть” Семпу за тот неуловимо малый промежуток времени, когда противник попался в расставленную для него ловушку.

Несмотря на то что нападавший исчез с немыслимой быстротой, Семп благодаря своим расширенным возможностям силки через комплекс нейронных и энергетических рецепторов в их определенной комбинации смог воспроизвести эту сцену для более тщательного ее изучения. Оно неоспоримо показало, что за время, в течение которого незнакомец находился в западне, он действовал агрессивно и пытался его уничтожить. Семпа спас только дополнительный, специально встроенный защитный блок.

Его так и подмывало бросить все и сосредоточиться на выяснении причин, по которым не сработали его собственные оборонительные барьеры силки, в результате чего он оказался уязвимым для чужака. Но он преодолел в себе импульс нетерпения и решил: “Сначала следует разобраться в том, как и что произошло, а уж потом анализировать сам процесс схватки”.

Ведь любая атака, в сущности, сводилась к тем или иным способам использования силовых полей, а сейчас было жизненно необходимо выяснить: ОТКУДА, из каких неведомых далей, возникло это абсолютно фантастическое нечто?

Еще раз пробегая запечатленные в его сенсорном аппарате образы, Семп с удивлением заметил, что пирамидальная форма на самом деле была не существом, а проекцией пучка энергии, исходившей из дальнего точечного источника. Но как ни старался Нэт, он так и не смог из-за невероятной быстроты нападения разобраться в том, что из себя представлял генератор этого луча. Эти необыкновенные скорости живо напомнили ему недавнюю схватку с Глисом, однако и ее анализ не подсказал чего-либо стоящего.

Такое бессилие серьезно встревожило Семпа, поскольку сомнений в том, что происходило что-то вполне реальное, не было, но что именно, выяснить не удавалось. Поэтому вопрос о природе феномена встал с пугающей остротой.

И все же по одному каналу пришло очень смутное — он уловил его только потому, что прокручивал стычку с пришельцем раз двенадцать — ощущение чего-то достойного внимания, хотя пока ему было совершенно неясно почему. В конце концов у него создалось, так сказать, “впечатление”, что видимое начало этой перевернутой пирамиды имело где-то далеко позади себя другую исходную точку, та — следующую и так далее с уходом в головокружительные по масштабам глубины… Но можно ли было это считать расстоянием? Семп не мог дать однозначного ответа.

Снова и снова всматривался он в запечатленную в его органах чувств смутную и еле различимую картину. И вдруг Семп неожиданно понял, что она ему напоминает: нескончаемо повторяющееся и убегающее куда-то в безмерную даль отражение предмета, находящегося между двумя идеальными, стоящими друг против друга зеркалами.

Но это была лишь приблизительная аналогия, поскольку в данном случае цепочка уходила в бесконечность лишь в одном направлении. То была загадка, найти ключ к которой пока не удавалось. Чтобы немного отвлечься от этой головоломки, он вновь задумался о самом характере столкновения не на жизнь, а на смерть, которое ему пришлось пережить.

Как и все стороны этого моментального контакта, саму стычку следовало рассматривать путем анализа последствий, пусть даже еще не совсем ясных. При таком подходе сразу бросалось в глаза, что выпад последовал в то же самое мгновение, как создание появилось в поле его восприятия. Подготовленная для него ловушка сработала незамедлительно. Она состояла на первой линии обороны из молекулы Глиса с гравитационной мощностью, сопоставимой с планетарной. Та развернулась в сторону противника в тот же миг, потому что это в принципе свойственно гравитации. Практически молекула сразу же “зацепила” чужака и затруднила его действия.

Тем не менее он что-то сумел этому противопоставить — но что? У силки были развернуты буквально все его собственные линии защиты: силовые поля, магнитные методы отталкивания излучений, то, чему он научился в битве с кибмадином — обращать энергию атаки на самого агрессора…

Вывод был очевиден: нападение производилось не на энергетическом уровне. Ни один из силовых экранов Семпа не шелохнулся.

Однако сам он почувствовал, что в теле началась непонятная, но губительная трансформация. Возникло ощущение, что его начали сжимать… Мысли Семпа странным образом исказились. Он оказался не в состоянии дать команду ни одному из своих охранных полей. Нэт чувствовал, как неотвратимо надвигалась смерть…

К счастью, к этому моменту сказалось затруднившее действия чужака влияние молекулы. И он исчез.

Схватка завершилась.

Глава двадцать пятая

Семп срочно установил связь с Землей. Сразу же обрушился град вопросов.

У кого-то, так же как и у него, возникло предположение, что пирамида — это оружие, работающее на принципе зеркала, находящегося на невообразимо далеком расстоянии. Эффект перехода из ничего во что-то с последующим новым уходом в ничто напоминал ситуацию, когда перед зеркалом включают и выключают в нужный момент свет, причем это продолжается ровно столько, сколько нужно для манипулирования рубильником.

— Нет, — возразил Семп. — Я думаю, что это какая-то форма жизни. Интуиция подсказывает.

Мнение главного участника событий положило конец дискуссии. Бэкстер проинформировал его о том, что полученные сведения введены для оценки в компьютер. В заключение он спросил:

— Пока суд да дело, не хотите ли переговорить с супругой?

Из слов Посредника он сделал вывод, что до сих пор ей ничего не говорили о пережитой им смертельной опасности. Семп с облегчением вздохнул. Поэтому он радостно приветствовал Джоанн и спокойно поинтересовался:

— Что у тебя нового?

Но, к его удивлению, Джоанн была вне себя.

— Ты знаешь, — возмущенно заявила она, — я тут столько напереживалась в последнее время. — И она рассказала мужу, что силки-женщины недавно начали активно вступать в контакты с подругами земных силки и требовать, чтобы те развелись с ними. Одна из них на днях обратилась к Джоанн с подобным ультиматумом, выпалив, не долго думая, в качестве главного аргумента тезис о том, что ее муж-силки проживет по крайней мере тысячу лет, а она умрет намного раньше.

Джоанн тут же ответила разлучнице, что сейчас ей всего тридцать лет, что в настоящее время средняя продолжительность жизни достигла ста пятидесяти и что за то время, что у нее осталось, могут быть сделаны открытия, которые существенно удлинят этот срок, а то и вообще приведут людей к бессмертию.

Разумеется, для Семпа данный момент не был наиболее благоприятным для того, чтобы обсуждать проблему будущих взаимоотношений между силки и людьми. Поэтому он, телепатически вложив в свое обращение максимум теплоты, заверил ее:

“Выбрось ты это из головы. Ты же прекрасно знаешь, как я тебя люблю, и из женщин, кроме тебя, у меня никого нет”.

“Самое интересное, что в этом ты абсолютно прав, но тем не менее ты меня не обманешь, — подхватила Джоанн. — Я чувствую, что ты находишься накануне каких-то новых для тебя больших испытаний, но, как всегда, опять все от меня скрываешь.

“Тебе, наверное, лучше всего представлять меня командиром боевого корабля, — отшутился Семп. — В настоящее время судно — это мое тело, а ты неизменно остаешься пылко любимой супругой командира”.

Это неуклюжее сравнение тем не менее понравилось Джоанн. Она улыбнулась ему на расстоянии и мысленно произнесла:

“Мне тут подсказывают, что пора прекращать разговор, но я хочу в свою очередь передать тебе, что продолжаю, несмотря ни на что, крепко тебя любить. До свидания, дорогой мой!”

Вмешался Чарли Бэкстер:

— Компьютер напомнил об одном вашем сообщении, заложенном в него несколько месяцев тому назад. Конкретно, речь идет о словах, сказанных вам Глисом перед смертью.

В тот период, поняв, настолько опасным для него созданием является Семп, Глис направился в дальнюю солнечную систему, заселенную, как он утверждал, давними их врагами. Эти существа сами себя называли Ниджэны, что на их языке имело грозное значение — “Создатели Вселенных”. Если же расшифровать это имя полностью, то получалось так: “Народ, Который Знал о Сущности Вещей и Может по своему желанию Создавать Вселенные”.

Пока обеспокоенный Семп обдумывал, насколько обоснованной была эта гипотеза, Бэкстер продолжал:

— Вспомните, Нэт, тогда Глис на самом деле куда-то направлялся. Вы всполошились и стали ему угрожать. Тот прервал полет и попытался мирно договориться с вами. Поэтому с достаточной долей уверенности можно предположить, что его цель сейчас находится сравнительно недалеко. Астрономам уже удалось установить на новом небосводе положение нашего доброго старого Солнца, и путем несложных расчетов они получили траекторию тогдашнего направления полета Глиса. Выяснилось, — завершил свое сообщение Бэкстер, — что пункт его назначения — звездная система, отстоящая от вас на расстоянии примерно в шесть световых лет.

Не теряя времени, Семп телепатически запросил:

“А нет ли у компьютера каких-нибудь идей насчет того, каким образом ниджэн расправился с Лэном и как мне противостоять ему, если он объявится вновь, но уже с подкреплением?”

Бэкстер в смятении ответил:

“Нэт, я понимаю, что это ужасно — говорить такие вещи тому, кто находится в вашем положении. Но компьютер заявляет, что не в силах выдать даже сколько-нибудь завалящую теорию насчет того, как эта штука выскочила из ничего и что за силу она применила против Лэна и против вас…”

Это было последнее, что Семп услышал от своего Посредника.

В этот момент пробудились датчики восприятия, которыми он охватил район, находившийся за границей появления ниджэна. Поскольку силки находился на связи с Землей, полученный им сигнал опасности был тут же зафиксирован и там.

Почти на том же самом месте, что и в первый раз, в пределах корабля, а еще точнее в тридцати метрах от него, возникло существо.

Чужак был один, без сопровождающих! Это было единственным отрадным моментом в ситуации. Перевернутая пирамида сверкала перемежавшимися вспышками.

Теперь Семп отчетливо различал, что находившееся в ее вершине создание также представляло из себя перевернутую пирамиду, хотя в известной степени условно, поскольку ее основание было намного уже. Кроме того, у него имелись руки и ноги. Ростом в метр восемьдесят, незнакомец был прекрасен, так как его жесткая на вид кожа ослепительно переливалась всеми цветами.

На его появление мгновенно отреагировало поле молекулы Глиса. Но ниджэн был уже готов к этому и лишь слегка покачнулся, после чего вообще перестал обращать на нее внимание.

Семп отметил, что ниджэн внимательно рассматривает его посредством одной — а возможно, и больше — ослепительной точки, находившейся в числе других у него на верхней части тела. Силки попробовал послать в его сторону мыслеобраз на одной из частот электромагнитных волн.

Ответ последовал в том же диапазоне, но был намного мощнее того, к которому привык Семп. Пришелец предложил:

“Поговорим”.

“Сначала вам придется кое-что объяснить, и немало”, — отозвался Семп.

“Нас поразил, — невозмутимо продолжило существо, — ряд недавних событий. Во-первых, всего в нескольких световых годах от нашей системы возникла грандиозная звезда. Проведенное нами обследование показало, что речь идет о внезапном появлении, по-видимому, самого крупного скопления планет в нашей галактике. Сейчас только некоторые из них заселены, но в прошлом многие из них тоже были освоены. Наше изумление достигло предела, когда одна из наших исследовательских единиц натолкнулась во время своего рейда на силки — могущественнейшее создание, которое, по преданиям седой старины является нашим опаснейшим врагом. Естественно, его тут же уничтожили”.

“Мы требуем, чтобы ваш народ подверг смертной казни того, кто так скоропалительно — или, как вы сказали, “естественно” — решил уничтожить силки”.

“Вы должны учитывать, что он действовал, повинуясь древнему инстинкту. Сейчас, как вы видите, положение исправлено. Таким образом, никакого наказания мой коллега не понесет. Это могло случиться с любым из ниджэнов”.

“Не вы ли сами это сделали? Не вы ли являетесь этой — как вы ее назвали? — “исследовательской единицей”?”

“Вам это очень важно знать?”

“Возможно, и нет”.

Ниджэн сразу же сменил тему разговора:

“Какую роль вы играете по отношению к людям?”

“Мы выполняем функции полиции”.

“О! Это интересно”.

“Видите ли, — заметил Семп, — волей случая и по независящим от нас причинам мы в настоящее время оказались космическими соседями. В нашей системе насчитывается тысяча восемьсот возможных к заселению и заселенных планет. Сколько обитаемых миров у вас?”

“Мне трудно ответить на этот вопрос. Дело в том, что мы не мыслим в категориях системы наших планет. Понимаю, что вам трудно это представить, но, чтобы выразиться понятнее, могу сказать, что мы как бы имеем одну планету — ту, на которой мы проживаем”.

“А больше, как я понимаю, вам и не нужно?”

“Нет, в том смысле, как это подразумеваете вы. Все это концептуально достаточно ново для вас. Но должен сказать, что наши предложения носят исключительно мирный характер”.

Семп этому не поверил. Хотя по земным меркам подобное заявление могло оказаться и правдой. Ведь в настоящее время на Земле живут мирно, бок о бок, потомки народов, когда-то смертельно враждовавших друг с другом. Но вся изюминка была в том, что ниджэны не были потомками тех, кто во время оно имел таких врагов. Они, как рассказывал Глис, были существами бессмертными, и, значит, это те же самые ниджэны, которые в далеком прошлом стремились полностью извести силки.

Именно тогда Глис, чтобы спасти силки от полного уничтожения, а заодно и использовать их в качестве своих рабов, предложил им жить в симбиозе. Тогдашние силки пошли на это. Но теперь положение коренным образом изменилось: Глис потерпел поражение и преобразовался, а силки оказались вновь предоставленными самим себе.

Эта мысль вызывала тревогу у Семпа, но он, не колеблясь, продолжил диалог:

“Я не могу поверить тому, что вы утверждаете. Вспомните, когда вы недавно здесь появились, причем, возможно, с уже принятым решением не пускать в ход силу, а лишь разобраться в обстановке, тем не менее попытались напасть на меня”.

“Ну, знаете, это был всего лишь защитный рефлекс. Что-то неожиданно обрушилось на меня. Теперь-то я понимаю, что это был всего-навсего необычный вариант гравитационного воздействия. Поэтому я среагировал двояко: немедленно контратаковал и тут же исчез. Но как только я сообразил, в чем дело, то сразу же явился обратно. И вот я снова здесь. Так что давайте лучше продолжим наш разговор”.

Объяснение было хорошее. Но внутренне Семп продолжал не верить словам своего визави. У него было тревожное предчувствие, что этим разговором ниджэн стремился выиграть время и что поэтому опасность для него увеличивалась с каждой минутой.

Семп стал быстро размышлять: “Зачем ему понадобилось выигрывать время?” Ответ был очевиден: чтобы разобраться в устройстве корабля, понять его структуру и определить, насколько мощным оружием он оснащен.

“Если то, что вы говорите, соответствует действительности, — возразил Семп, — тогда вы должны раскрыть мне свой метод нападения. Каким образом вашему коллеге удалось лишить жизни силки?”

“Было бы нелепо раскрывать свои возможности, — парировал ниджэн, — ничего не зная о ВАШИХ планах”.

В принципе чужак, конечно, был прав. Но имелось еще несколько моментов, которые Семп хотел бы для себя уяснить.

В тот же миг он послал импульс излучения на всех тех волнах, которые, по имеющимся у силки понятиям, должны были вызвать какой-то отклик в теле противника.

В полученной ответной информации не было ни единого элемента, который можно было бы использовать для анализа. Это была полнейшая неудача, и Семп еле сдержался, чтобы как-то не проявить свою досаду. Он резко бросил ниджэну:

“Тогда уходите прочь! Я не намерен вести с вами переговоры до тех пор, пока вы не раскроете, каким образом было совершено это преступление. И хочу вас заверить, что впредь, до прояснения этого вопроса, не стоит надеяться на их возобновление”.

“Разумеется, без соответствующего разрешения никаких сведений на этот счет я раскрыть не могу, — спокойно отозвался ниджэн. — Поэтому почему бы вам не отправиться со мной вместе и не вступить в контакт с…” — и он сформировал мыслеобраз, означавший нечто вроде правительства, но одновременно что-то совсем иное, пока неясное Семпу.

“Но тем самым я полностью отдаюсь на вашу милость?”

“Кто-то же должен вести переговоры. Почему бы именно вам не выступить в этой роли?”

“Каким же образом я смог бы сопровождать вас?” — уступчивым тоном поинтересовался Семп.

“Очень просто: встаньте передо мной в границах моей проекции и настройтесь на…” — И ниджэн указал на длину соответствующей волны.

И снова Семп не мог не почувствовать невольного восхищения хитроумной тактикой этого создания.

“Насколько я понимаю, стоит мне поддаться его уговорам, и он тут же воспользуется этим, чтобы покончить со мной”, — подумал он.

Но Семп не собирался так просто сдавать партию. А для начала он послал команду, чтобы разблокировать механизм ловушки, которой являлась молекула планетарной гравитации. Тем самым он освободил ниджэна от ее воздействия.

Расчет был следующим: до сего момента пришелец был вынужден как-то балансировать чудовищное гравитационное притяжение молекулы и соответственно расходовать на это громадное количество энергии. Внезапное его купирование вынудит его спешно перестраивать свою защиту с учетом неизбежного при этом инерционного момента, равного центростремительной силе целой планеты.

Одновременно Семп предпринял и второй шаг, гораздо более тонкий. Он попытался применить логику уровней к одной подмеченной в поведении этого существа характеристике: у того четко просматривалась тенденция к предательству.

С точки зрения логики уровней, это был не очень значительный шаг с его стороны. Поскольку она принципиально соотносилась с сутью жизненного цикла, а он в отношении ниджэнов был ему пока совершенно неясен, на большее идти сейчас было невозможно. В то же время эта мера могла побудить противника раскрыться более основательно и привести к неожиданным последствиям. Тем более что ничего другого не оставалось.

Итак, Семп ввел в бой сразу три фактора: отключил молекулу, запустил логику уровней в цикл Предательства и… вошел в то силовое поле, которое поддерживалось в большой пирамиде.

Силки охватила гамма ощущений, которых он никогда до этого в жизни не испытывал. К тому же как под ним, так и вокруг него исчезло все, что составляло корабль-западню…

Он осознал, что находится в… Но что это было?.. Место? Тогда совершенно необычное, поскольку тут вообще ничего не было. Но… тогда вставал резонный вопрос, а что же было это ничто?

Глава двадцать шестая

В жестко связанной группе предателем может стать только ее руководитель. Все остальные обязаны подстраиваться, соблюдать установленные правила. Преступна сама мысль о возможности оппозиции.

Шефу необходимо клясться в верности. Надо всемерно поддерживать заданную линию поведения. Идеал — доносить полиции главаря о любых отклонениях от нее как со стороны других, так и если это касается тебя самого.

В любой момент ради благополучия группы — но только по решению лидера — можно предать (или пожертвовать) любым членом этой группы, не утруждая себя объяснениями.

Более того, время от времени того или иного конформиста следует обязательно предать, даже если он и не уклонялся от предписанных установок.

Факт потери к нему доверия вожака самодостаточен, чтобы признать такого человека виновным. И все остальные члены группы обязаны отречься от него без каких бы то ни было колебаний.

Тот постулат, что предать может только шеф, применим к любой группе, включая и те, что состоят из выборных членов, если они его непосредственные сподвижники.

При разрастании группы главарь делегирует свои права на предательство в различной степени достойным этого лицам, действующим от его имени. Если этот процесс затягивается или чрезмерно расширяется, то в некогда жесткой группе появляется разболтанность, поскольку подначальники уже не столь чувствительны к неконформизму, как их лидер.

Но если верховный обладает способностью читать мысли и беспощадными методами использовать в свою пользу цикл предательства, он сможет продержаться в своем качестве… вечно.

И если предательство применять постоянно, то оно побеждает на всех уровнях. А самый из них высокий — это…

Существо, мысли которого воспринимал Семп, отринуло концепцию бескрайности. Наоборот, ему удобнее было чувствовать себя… малостью.

Но вдруг при всем удовлетворении своим бытием в виде простой точки оно подумало О ТОМ, чем могло бы стать при желании. Семп явственно уловил мысль: “Н’Ята была бы довольна, если бы в этот момент я объял почти всю реальность”. Логика уровней начала действовать.

Повинуясь этому неожиданному порыву, существо принялось стремительно рассеивать себя в окружающий мрак. Как тяжко было дробить столь крохотное на еще более мелкое, как отчаянно сопротивлялись отторжению частицы его самого, откликаясь на зов кровного родства. Чудовищно трудно было преодолеть первые метры, мучительно — первые километры, легче — когда пошли световые годы, и уж совсем просто — при межгалактических расстояниях. А дальше и вообще усилий почти не требовалось.

Внезапно его внимание привлекла одна из корпускул золотистого цвета, и он подумал: “Нет, нет, так нельзя!” Но тут же вспомнил, что сам пошел на то, чтобы добиться разбегания этих частиц, включая и эту, руководствуясь определенным интересом. Но вдруг в нем стало крепнуть убеждение, что эта частица интересна сама по себе, что в ней есть что-то привлекательное, независимое от его мнения.

Семп чутко уловил, что сразу же по возникновении этой мысли чистая энергия ниджэна стала убывать. Появилась эмоциональная неустойчивость: он переходил от взрывов радости к… раздражению, затем к всплеску негодования, вылившемуся в самообольщение: “А может быть, я Бог или, по меньшей мере, полубог. И значит, все ДОЛЖНО мне повиноваться!”

И снова возобладал цикл предательства, запущенный логикой уровней.

“Но мне ведь было хорошо, когда это случилось!”

Все это время Семп, пристально наблюдая за развитием событий, вел смертельный для него бой, только смысл его от него ускользал. В сущности, никто в обычном смысле этого слова с ним не боролся. Он барахтался в тенетах какой-то природной силы, которая выходила за рамки имевшегося у него до сего времени опыта. Это что-то было фундаментальным свойством пространства, о котором ни люди, ни силки пока даже не подозревали.

Воспользовавшись ослаблением внешнего воздействия, Семп воздвиг собственные барьеры, подтянул ресурсы корабля-ловушки и компенсировал свои энергопотери. Золотистая точка сразу же исчезла.

Семп снова очутился в громадном зале. Несколько человек, сидевших за пультом огромного комплекса приборов, удивленно уставились на него.

Семп узнал в них высший персонал Властей силки. Посредник Бэкстер в один прыжок преодолел разделявшее их расстояние. Между тем Семп испытывал особую, дотоле ему неизвестную, нестабильность в теле. Это не было неприятным ощущением, нет. Просто какая-то его часть как бы осознавала себя связанной с неким далеким миром. Он встревоженно подумал: “Видно, я все еще частично связан с тем местом, где только что находился. Так что в любую минуту меня могут вытянуть отсюда обратно”.

Самым неприятным моментом было понимание собственной незащищенности. Из всех возможных вариантов обеспечения безопасности в голову приходил только один — поскорее трансформироваться в человека.

Нельзя сказать, что это было тщательно взвешенное решение. Подумалось, что изменение структуры может оборвать эту ниточку… связи с дальними рубежами. Вот и все. И все же он тут же провел перевоплощение и в этой спешке даже чуть не свалился на пол.

Как он в то же мгновение убедился, этот его шаг, кажется, дал положительные результаты. Угнетавшее его чувство спеленутости чем-то далеким отступило. Совсем оно не исчезло, но притаилось тихой тенью, стало еле различимым шепотом, хотя до этого заявляло о себе громким повелительным окриком.

Семп, не давая опомниться Бэкстеру, потребовал:

— Чарли, нужна немедленная консультация с компьютером. Я не имею ни малейшего представления о том, что происходило со мной!

Кто-то услужливо подсунул Семпу плащ, в который он машинально закутал свой обнаженный торс. Бэкстер не удержался:

— Но что все-таки случилось?

— Пока я выиграл некоторое время, — нетерпеливо откликнулся Семп.

На самом деле все было, несомненно, сложнее. Противник не смог уничтожить его мгновенно. Семпу удалось сманеврировать и запутать своего врага. В столкновении с высшим для него существом он сумел проявить свою ловкость и умело использовать способности силки. Но теперь он остро нуждался в помощи.

Взвинченный Бэкстер бросил:

— Сколько у нас времени?

— Думаю, надо действовать максимально быстро. Самое большее… час.

В этой ситуации даже умопомрачительная скорость работы компьютера показалась Семпу черепашьей, и он сидел как на иголках, пока из чрева электронной машины не поступили четыре оценки происшедших событий.

Первая из двух отобранных, под номером “три”, представлялась совершенно необычной:

“Впечатление: случившееся с вами тесно связано с каким-то разумом. Но есть в этом что-то предельное, чего нельзя переступать, нечто сущностное для всех вещей в мире”.

Принять эту гипотезу было трудно. Что такое “предельное”, “сущностное для всего”?

“Мне нечего больше добавить, — продолжал компьютер. — Свободное оперирование пространством, что, судя по всему, доступно ниджэнам, для нас — дело абсолютно темное. Представляется: базовые элементы их систем настолько полно адаптируются к любым условиям, что всегда имеют преимущество перед всеми другими формами жизни. Получается, что они в чем-то господствуют над самой сутью вещей”.

Признание компьютера в собственном бессилии прозвучало для Семпа в крайне неприятный для него момент. Он вдруг почувствовал, что сила, так властно удерживавшая его прежде, когда он выступал в форме силки, теперь настраивалась на его человеческий облик. Возникло ощущение, что его вот-вот изымут из этого мира. Он поспешно проинформировал об этом Бэкстера.

— Наверное, лучше вернуться в состояние силки, — закончил он.

Ответ Бэкстера показал, что тот прекрасно понял, какая опасность нависла над Семпом — возможность оказаться в космосе в обличье человека. И все же он тревожно поинтересовался:

— А разве вы не спешили избавиться от формы силки потому, что чувствовали себя тогда более уязвимым для того, кто так упорно не желает выпустить вас из-под своего влияния?

Все верно. Но где альтернатива? В виде силки он по крайней мере хоть какое-то время будет чувствовать себя уверенно в опасной внешней среде.

Бэкстер настаивал:

— Нэт, почему бы вам не принять какое-нибудь иное состояние?

Семп удивленно воззрился на него:

— Чарли, последствия того, что вы предлагаете, непредсказуемы!

Бэкстер с жаром продолжал развивать свою мысль:

— Нэт, если в данном случае мы будем еще колебаться и в отношении доверия к самим себе, тогда проблема воистину неразрешима.

Ощущение неизбежности насильного внешнего преобразования становилось все острее. Но и то, что предлагал Бэкстер, отпугивало своей неизвестностью не меньше, чем угроза со стороны ниджэна.

Речь шла о том, чтобы принять какую-то новую форму, отличную от тех трех, что были его естественным состоянием. Но какую? Все дополнительно ему известные принадлежали чужакам: кибмадину, тому созданию, в которое тот превращался, и… ниджэну!

— Для перевоплощения в кого-то мне надо иметь его мысленный образ, — объяснил он Бэкстеру. — А я “видел” всего несколько других существ.

— Трансформируйтесь в ниджэна! — буквально выкрикнул Бэкстер.

Семп, полный недоумения, переспросил:

— Вы говорите это серьезно?

В этот момент он почувствовал, что какая-то его часть начинает отдаляться от него. Больше ждать было нельзя, и Семп молниеносно передал в свою систему преобразования образ ниджэна.

Каждая клеточка его тела получила одновременный и одинаковый заряд энергии, послуживший детонатором.

Процесс прошел быстро, потому что высвободившаяся таким образом химическая энергия нуждалась в последующих скоростных реакциях. Теоретически все должно было произойти менее чем за секунду. Практически, из-за скорости притирания друг к другу клеток, понадобилось ровно пять с половиной секунд.

И Семп оказался в странном для себя месте.

Глава двадцать седьмая

Первое ощущение Семпа — он снова читает мысли ниджэна. А тот в этот момент сосредоточился на чем-то, появившемся слева от него. “Присмотревшись”, ниджэн обнаружил, что к нему из своего далека пожаловала сама Н’Ята.

Само по себе подобное посещение было ему приятно и доставляло массу удовольствия, потому что она была по крайней мере на полфазы выше его по развитию. В обычных условиях он высоко оценил бы этот жест как льстящий его самолюбию и даже в известной степени полезный для него. Он не преминул бы использовать эту идеальную возможность для того, чтобы понаблюдать за ней и перенять кое-что из ее совершенств.

Но нынешнее положение ниджэна не было ни нормальным, ни обыденным. Она примчалась в ответ на его зов о помощи, учитывая вызывавшую беспокойство неспособность коллеги справиться с Семпом.

Охватившая в этой связи Н’Яту тревога проявилась в ее движении. Он воспринимал ее как простую золотистую точку величиной с атом. То обстоятельство, что она была такой невообразимо малой величины и расположилась слева от него, позволило ему скрестить свои силовые линии.

Семп все это автоматически фиксировал, но вдруг поразился: “А как получается, что я за всем этим наблюдаю?” Он задействовал свои энергополя (ниджэн это с горечью заметил) и понял, что опять стоит перед необходимостью использовать цикл предательства.

В который уже раз логика уровней с органически присущим ей пониманием природы эмоций оказалась для Семпа единственно возможным методом организации эффективной обороны. Конечно, в своем цикле предательства логика уровней выступала только как тактическое средство, не обеспечивавшее полной победы. Да и претило ему применять крайние его степени к Н’Яте, ниджэну на порядок выше его первого знакомца.

Посему Семп припас для нее эмоциональный вариант. Он тонко подвел ее к более игривой концепции предательства, внушив маневр соблазнения. Обосновал это приоритетом удовольствия над негативными моральными аспектами.

Результаты не замедлили проявиться: золотистая точка переместилась с левого фланга в центр, прямо напротив него.

Семп даже не мог помыслить, сколько Н’Яте при этом пришлось преодолеть световых лет — настолько далеко она находилась от этого участка космоса. Такие немыслимые расстояния не поддавались подсчету мерками даже того только на полфазы менее развитого, чем она, ниджэна-двойника, под личиной которого он сейчас выступал.

“Ну что же, продолжайте свою тактику предательства!” — вдруг послала ему мысленный сигнал золотистая точка. И начала исчезать. В тот же миг резко упал энергетический потенциал Семпа, которого теперь не только не хватало на обеспечение развертывания цикла предательства, но даже для поддержания его собственного эмоционального равновесия. Семп почувствовал, как на него навалились тоска и апатия, появились первые симптомы тяги к самоуничтожению…

Силки понял, что его план в отношении Н’Яты сорвался, что она сама перешла в контрнаступление, но сделала это в достаточно мягкой форме. Видимо, она быстро разобралась, что перед ней не настоящий Г’Тоно — так звали его противника, — пришла в некоторое смятение, но так и не решилась уничтожить другого, пусть даже лжениджэна… Ее поспешное бегство было продиктовано стремлением получше разобраться в возникшей проблеме. Но главное сейчас для Семпа состояло в том, что она оставила ему свободу действий…

Он поспешил вернуться в компьютерный зал. Увидел Бэкстера и телепатически спросил его: “Что происходило?”

Одновременно про себя силки отметил три обстоятельства. Первое представляло относительный интерес: во все время противостояния с Н’Ятой он Бэкстера не воспринимал.

Поэтому он повторил свой вопрос:

“Чарли! Что происходило, пока меня не было?”

Посредник на сей раз обеспокоенно посмотрел на него. Затем преувеличенно громко заявил:

— Нэт, я не улавливаю ваших мыслей. Ваше тело ниджэна излучает энергию выше порога моего восприятия. Вы находитесь в каком-то ином состоянии.

Семп вспомнил, что когда он впервые повстречался с ниджэном и попытался наладить с ним канал общения, то натолкнулся на точно такую же проблему. Поэтому он подстроился под уровень восприятия Бэкстера. Тотчас же на худом лице последнего появилось выражение облегчения.

— Ну наконец-то! Что стряслось?

Семп быстро ввел его в курс дела закончил свое изложение словами:

— Нет сомнения в том, что применение логики уровней при встрече с первым ниджэном Г’Тоно замутило его разум. Мне удалось одержать верх в том смысле, что у него ничего не вышло из задуманного. Во второй раз, став двойником Г’Тоно, я сумел на какое-то время ввести в заблуждение Н’Яту. Но она быстро сориентировалась и скрылась. Вывод: сейчас фактор времени приобрел для нас решающее значение.

— Выдумаете, что…

— Подождите!

Внезапно в памяти всплыло второе из подмеченных им по возвращении обстоятельств: находясь в обличье ниджэна, он отчетливо слышал звуки. Так, голос Бэкстера доходил до него, как и положено тому быть в земной атмосфере на уровне моря.

Исходя из этой посылки, он тут же проверил весь спектр обычных человеческих восприятий. Семп обнаружил, что может передвигаться. Его довольно необычные отростки внизу тела-пирамиды поддерживали его и с успехом выполняли функцию равновесия… Были у него и своеобразные руки — гибкие и извилистые.

Он ничуть не удивился, что процесс осознания действительности протекает у него, как у человека. Ведь он был силки родом с Земли, хотя и в виде ниджэна. Его клетки, родившиеся на этой планете, должны были отличаться от тех, что имелись у подлинного ниджэна.

Было очевидным, что ниджэны обладают той же, что и силки, способностью обитать в космическом пространстве. Причем для этого им в отличие от силки не требовалось менять свою форму. Так, значит, у них другая молекулярная структура.

Времени на выяснение этого не было! Семп восстановил и третье подмеченное им обстоятельство: в туловище ниджэна помимо таких же, как и у силки, центров, управляющих остальным функционированием организма в условиях открытого космоса, в самой плотной части пирамиды имелись какие-то другие органы чувств, назначение которых оставалось неясным. Это были ничем себя не проявлявшие нейронные зоны без признаков насыщения их энергией и не отвечавшие ни на одну из посылавшихся им команд. Какого-то автоматического, независимого от его воли режима деятельности этих участков Семп не фиксировал.

— Подождите… — снова повторил он Бэкстеру.

Семп направил телепатический посыл в штаб-квартиру космических силки, размещенных на Земле. Запрос носил открытый характер, так что не было ничего удивительного в том, что на него сразу же откликнулись трое, в том числе силки женского рода. Все ответы были одинаковыми:

“Мы, космические силки, договорились не обсуждать касающихся нас вопросов в индивидуальном порядке”.

“Но у меня исключительно срочное сообщение. Есть ли среди вас лицо, уполномоченное вести переговоры от имени всех?”

“Да, Ай-Юн. Но для ведения беседы вы должны явиться сюда. Он имеет право обсуждать вопросы только под нашим общим контролем”.

Итак, они мыслили всем коллективом и так же действовали. У Семпа внезапно сработала интуиция. Повернувшись к Бэкстеру, он поинтересовалсч:

— Сколько понадобится времени, чтобы доставить меня в штаб-квартиру космических силки?

— Пятнадцать — двадцать минут, — побледнел тот.

“Я буду у вас через двадцать минут, — вновь послал он телепатический сигнал космическим силки. — Но прошу к моему приходу собрать всю вашу группу!”

Семп, не теряя ни минуты, помчался к лифту и поднялся на крышу, где его уже поджидал скоростной вертолет. Тот взмыл, направляясь к трехэтажному зданию, где временно размещался управленческий центр космических силки.

Во время полета Семп продолжал переговариваться с ними, объяснив, с какого рода противником ему пришлось столкнуться. При этом он добавил:

“На личном опыте я убедился, что против ниджэнов не срабатывает ни одна из моих оборонительных систем. Следовательно, у земной разновидности силки нет защитного рефлекса на эту космическую угрозу. Но у космических силки, как мне представляется, могла сохраниться древняя оборонительная реакция на их извечного врага”.

Последовала продолжительная пауза, после которой в разговор вмешался новый партнер:

“Говорит Ай-Юн. Мы согласны. Временно сняты все запреты и дана установка на полностью раскрепощенное поведение”.

Вклинилась силки-женщина:

“Но ведь сменилось столько поколений… Неужели в^ думаете, что до сих пор у нас в генах может сохраниться память предков?”

“Могу только сказать, что надеюсь на это…” — буркнул в ответ Семп.

Он заколебался. Но в его голове промелькнуло еще более фантастическое предположение. Из разговоров с Глисом он вынес впечатление, что до сих пор жив кое-кто из самых первых силки. Об этом он и сообщил своим сородичам.

“Вы хотите сказать… что им сейчас сто тысяч лет?” — поразился один из тех, кто участвовал в обмене мнениями.

“Может быть, и не так много, — ответил Семп. — По правде говоря, я лично не считаю, что Глис сделал свое предложение силки жить с ними в симбиозе сто тысяч лет тому назад. На мой взгляд, с тех пор прошло где-то пять — десять тысяч лет”.

Снова последовала пауза. Затем другой космический силки скептически заметил:

“Но что в состоянии сделать этот древний силки, если он, конечно, сохранился? Расправиться с ниджэном? Но, насколько мы знаем, в свое время происходило как раз обратное: уничтожали именно силки, и они потерпели полное поражение. К тому же как мы их обнаружим, этих уцелевших реликтов? Ведь Глис стер из нашей памяти все, что относится к истории силки. Да и есть ли у вас какой-нибудь способ стимулировать этот предполагаемый старый защитный рефлекс?”

Да, у Семпа было припасено на этот счет одно превосходное и очень практичное средство. Но он пока не стал его раскрывать, а ограничился тем, что полюбопытствовал, сколько космических силки находятся к этому моменту в зале.

“Около сотни”, — ответил Ай-Юн.

Семп попросил уточнить, все ли они собраны в одном месте.

“Нет, но если понадобится, это не проблема”.

“Так сделайте это, и немедленно! Клянусь вам, что нельзя терять ни мгновения!”

Наконец вертолет прибыл на место. Бегом, все время бегом, Семп устремился с крыши здания в лифт, а выскочив на нужном этаже, с ходу рванулся к большой зеленого цвета двери.

Именно в этот момент Ай-Юн вдруг засомневался:

“Семп, мы сотрудничали с вами больше, чем с кем-либо еще на Земле. Но сейчас хотелось бы предварительно выяснить…”

Не обращая на него никакого внимания, Семп вихрем ворвался в актовый зал.

Он успел лишь заметить, что неотступно следовавший за ним до этого Бэкстер повернул назад под прикрытие силового поля, выставленного на всякий случай против строптивых космических силки. Посредник просто хотел взглянуть на место, где будет проходить встреча Семпа. К тому же он собирался непосредственно следить за ее ходом через оставленный Семпом открытым телепатический канал. Бэкстер полагал, что, в случае возникновения непредвиденной ситуации, его опыт может пригодиться. Во всяком случае, он надеялся на это…

Глава двадцать восьмая

Ниджэн, в облике которого сейчас пребывал Семп, обладал круговым зрением. Поэтому Семп тут же отметил четырех силки, которые “висели” под крышей по обе стороны от двери. “Охранники?” — подумал он. Скорее всего, да.

В общем-то это была нормальная страховочная мера. Но Семп молниеносно насторожил ту систему в своем организме, которая в случае возникновения опасности сама выставит защитный экран.

Нельзя было сказать, что собравшаяся в зале достаточно большая группа космических силки представляла очень уж эстетически приятное для глаз зрелище, поскольку они не столь совершенно владели искусством перевоплощения в облик людей. Но в любом случае вид у них был неоспоримо человеческий.

Они разом взглянули на стремительно влетевшего в зал Семпа — и в то же мгновение послышался треск раздираемых тканей. Большинство присутствовавших в зале тут же автоматически приняли вид силки, естественно, даже не подумав о своих земных одеждах. Лишь с дюжину лиц, в основном женского пола, застыли с раскрытыми от испуга ртами.

Трое, однако, рефлекторно преобразовались в форму ниджэнов и тут же бросились врассыпную.

Семп напряженно выжидал, хотя и не представлял себе, что произойдет дальше. Собственно, ради этого он сюда и явился. Итак, их оказалось трое. Почти невероятно! Трое из ста космических силки при виде неожиданно появившегося ниджэна слепо повиновались дремучему, заложенному в них инстинкту. Неужели лучшее средство борьбы с ниджэнами состояло в том, чтобы… принять их облик?

Это казалось слишком элементарным. Бэкстер, видимо, уловил настроение Семпа, так как направил ему посыл:

“Нэт, ты думаешь, что в прошлом силки погибали один за другим от внезапно выныривавших неизвестно откуда ниджэнов потому, что не успевали достаточно быстро перевоплощаться в них?”

Похоже, что именно так все когда-то и происходило. Ведь для силки самым уязвимым для их жизни моментом был процесс превращения в иную форму. Но простая констатация этого факта мало что давала. Оставался открытым главный вопрос: что могли — и могли ли? — предпринять против ниджэнов преобразовавшиеся в них силки?

Он надеялся, что из тьмы веков, из полузабытья, искусственно созданного Глисом для того, чтобы обеспечивать свое господство с помощью примененной им нехитрой комбинации, выплывет сам по себе и нужный ответ. Ведь он сознательно рисковал жизнью, окажись у его далеких родственников эффективное средство борьбы с ниджэнами… Секунды уходили, но ничего не происходило… Ничего.

Чувствуя нараставшую растерянность Сэмпа, Бэкстер попытался ему помочь:

“Нэт, спросите у них, не возникало ли у них в период перевоплощения в ниджэнов каких-либо ассоциаций, осознания какой-то цели, ради которой эта трансформация обязательно должна была пройти успешно?”

Семп задал этот вопрос всем трем силки. Один из них, подумав, ответил:

“Иными словами, вы хотели бы знать, что я чувствовал буквально по секундам? Так вот, все проходило с вполне нормальной по времени задержкой. Процесс трансформации длился, как я полагаю, семь секунд. Пока я ждал его завершения и сразу после, я чувствовал внутреннее побуждение бежать, причем все равно куда… Но едва сделав несколько шагов, я остановился, поскольку мне вдруг стало совершенно ясно, что вы — не настоящий ниджэн”.

“А у вас не возникало при этом потребности прибегнуть к средствам энергетической защиты или нападения?”

“Нет. Ничего, кроме этого рефлекторного стремления к превращению в ниджэна и могучего позыва немедленно отсюда бежать”.

Из двух других силки лишь один добавил кое-что новое:

“У меня возникло стойкое предчувствие, что один из нас обречен. Я затравленно спрашивал себя, кто им будет на этот раз?”

“А не виделось ли вам в этот момент, КАКИМ ОБРАЗОМ кто-то из вас будет убит? — не сдавался Семп. — Не мелькнуло ли у вас воспоминание о тех методах, к которым прибегает ниджэн, чтобы вот так, внезапно и без каких-либо предварительных признаков, возникать среди вас неизвестно откуда?”

“Ничего!” — единодушно ответили все трое.

“Нэт, не лучше ли вернуться к компьютеру?” — предложил Бэкстер.

Семп согласился. По ходу Бэкстер принял одно важное решение. Он послал мысленный сигнал всеобщей тревоги “всем силки и Посредникам”, то есть более чем шести тысячам лиц… При этом он оповестил всех о той опасности, которую представляли собой ниджэны, и о единственном пока найденном силки средстве противостоять им — немедленно преобразоваться в своих врагов и бежать сломя голову! После этого он предоставил возможность Семпу передать всем силки образ ниджэна.

Спустя некоторое время они уже работали с компьютером. После их беседы он выдал следующее резюме:

“Ваши свежие данные не наводят меня на какие-либо дополнительные соображения относительно характера тех методов, которыми пользуются ниджэны для покорения пространства. Тем не менее стало ясно, каким образом был постепенно и почти полностью уничтожен древний народ силки. Речь идет о сознательном и последовательном истреблении их поодиночке”.

Компьютер также посчитал важным сообщение Семпа о том, что даже Н’Ята, которая по уровню развития стояла на полфазы выше первого ниджэна, не предприняла сколько-нибудь серьезной попытки уничтожить Семпа, когда он оказался в облике ее сородича.

Семпа начинало охватывать отчаяние. Было очевидно, что при контактах с ниджэнами его спасли лишь использование гравитационного поля молекулы Глиса и более чем скромное применение логики уровней в ее цикле предательства. Он все время возвращался к предыдущему заключению компьютера, ломая голову над тем, о КАКОЙ характеристике пространства ни люди, ни силки до сих пор даже не задумывались?..

О той, при которой происходит переход от “ничего” ко “всему” и от “всего” к “ничему”, от которой смертельно, хотя и не намного, ужалось тело Лэна Джедда. Он еще раз обратился с этим вопросом к компьютеру.

“Пространство, — ответил тот, — рассматривается как упорядоченная и нейтральная протяженность, в которой Материя и Энергия могут взаимодействовать согласно большому, но конечному числу правил… Расстояния в Пространстве настолько велики, что у Жизни была возможность спокойно развиться в бесчисленных и определявшихся случаем формах на громадном, но конечном числе планет при возникновении — как полагают, опять же случайно, — благоприятных соответствующих условий”.

Казалось, что все в этом определении отражено правильно. Тем не менее если это так, то как ухитряются ниджэны мгновенно преодолевать, как он сам в этом убедился, невообразимые расстояния? Значит, что-то в этой концепции было не так и требовалось внести в нее коррективы. Во всяком случае, так ему казалось.

Совсем упав духом, Семп все же предпринял еще одну попытку и вновь запросил машину:

— Но нам, видимо, не стоит забывать о том, что, рассуждая о Пространстве, мы имеем дело с сегодняшней, продвинувшейся в своем развитии Вселенной. Нельзя ли предположить, что в начале своего существования Пространство было — как бы это сказать поточнее? — менее нейтральным, что ли… Другими словами, каким было бы неупорядоченное Пространство?

“Мы можем это узнать, если и в данном случае применим логику уровней”, — ответил компьютер.

— Что? — изумился Бэкстер. — Но как можно это сделать?

“Подумайте сами, — продолжала машина. — Приказ о задействовании подчиненных им зон пространства должен поступать из какого-то центра сознания ниджэна. Наша проблема состоит в том, что мы не знаем, что за приказ поступает в таком случае. Но нет никакого сомнения в том, что существует какая-то разновидность мысли, которая его стимулирует. А после подобной стимуляции приказа следует базовое ответное действие. Само собой разумеется, что для того, чтобы привести весь этот цикл в действие, кому-то придется спровоцировать внушительное столкновение с ниджэнами”.

Семп сразу же подхватил эту мысль:

— Значит ли это, что в этом случае мы можем вызвать потрясения намного более грандиозные и фундаментальные, чем те, что произошли при противостоянии с Глисом?

“Несомненно”.

— Но… что может оказаться еще более масштабным, чем то, что произошло с Глисом, когда сравнительно маленький материальный объект превратился в самое большее из солнц в известной нам части Вселенной?

“Это-то и надлежит выяснить, и мне представляется, что именно вы решите эту задачу”.

Семп, который до сих пор не думал в таком ключе, тут же преобразовался в силки. Он надеялся, что в этом состоянии он надежнее уловит воздействие, которое, возможно, пытаются оказать на него издалека ниджэны.

Но никаких признаков подобных попыток он не уловил. Он не чувствовал, как это было совсем недавно, какой-либо привязки к дальнему участку космического пространства. Он не ощущал никакого дискомфорта ни на одном из своих глубинных уровней. Все его телесное существо находилось в гармонии с окружающей средой. Он проинформировал об этом Бэкстера, а затем вернулся в форму человека, приняв тем не менее все возможные в данном случае меры предосторожности. И в этом виде он по-прежнему не ощущал ничего необычного.

Некоторое время спустя компьютер высказал то, что было уже и так очевидно:

“Ниджэны не хотят подвергать себя риску. Они никогда не идут на это, имея дело с силки. Возникла альтернатива: либо вы сами бросите им вызов и пойдете навстречу опасности… либо они, обнаружив, что силки все еще существуют, начнут уничтожать их одного за другим”.

Краешком глаза Семп ухватил странное выражение на лице Бэкстера. Тот как бы ушел в себя, казался чем-то загипнотизированным.

— В чем дело? — воскликнул, ухватив его за руку Семп. — Такое впечатление, что в этот момент вы во что-то вслушиваетесь. Что это за распоряжение?

Бэкстер, вяло попытавшись высвободиться из железной хватки силки, прошептал:

— Поступило абсолютно абсурдное послание. Ничего не понимаю…

Глава двадцать девятая

Мягко и музыкально тренькнул входной звонок. Джоанн оторвалась от своих будничных дел на кухне и подумала: “Ну вот и настал момент откровения. Конец беспамятству”. И она спокойно направилась к двери. Но вдруг остановилась как вкопанная, испытав такой шок, которого она не знала никогда в жизни. Джоанн вдруг осознала одновременно две вещи.

Первое: “Беспамятство!.. Откровение!.. Что за чушь!.. С какой стати такое взбрело на ум?”

Второе: она совершенно не улавливала мыслей того, кто только что позвонил.

Джоанн бросило в дрожь. Методом прямой телепатии она читала мысли других намного лучше, чем муж. Но сейчас тот, кто стоял под дверью, не воспринимался ею вовсе. Он даже звуков не издавал. Выскользнув в коридор, Джоанн прошла в комнату и вооружилась. Конечно, это была слабенькая защита против, как она полагала, вторично заявившейся к ней силки-женщины. Впрочем, то, о чем думала та в первый раз, легко ею угадывалось.

Все равно, решила она, оружие будет большим подспорьем, если посетителем окажется человек, тем более что и открывать она совсем не собиралась. Джоанн включила внутреннюю телекамеру и… никого не увидела.

Ее пронзила новая мысль: “Звонок нажат издалека, с расстояния во многие световые годы, для того чтобы оповестить тебя о неминуемом прибытии гонца. Поступай, следуя велению долга. Дело в том, что теперь будет запущен обратный ход мучительного, проходившего в лабораторных условиях, процесса превращения ниджэнов в людей… К сожалению, выяснилось, что ниджэны оказались не в состоянии естественным путем принимать форму человека. Пришлось прибегать к столь сложному способу трансформации для того, чтобы, обретя человеческое обличье, ты смогла выйти замуж за земного силки. Это было необходимо для того, чтобы ты разобралась в интересах нас, ниджэнов, в сути этих силки. Теперь же, когда выявлены также и остатки космических силки, можно принимать окончательное решение о том, что делать с этим опаснейшим видом жизни во Вселенной. От твоих поступков, как и от действий всех остальных Посредников, зависит их судьба”.

Джоанн нахмурилась, но никак не отреагировала на это послание. Что за глупости!

Но чужая мысль продолжала настойчиво стучать в мозгу:

“Ты, разумеется, воспринимаешь это обращение настороженно или с иронией, но получишь доказательства в самое ближайшее время. А сейчас можешь задавать любые вопросы, какие только заблагорассудится”.

Джоанн уже дала внутреннюю оценку этим “откровениям”: это — ловушка с целью выявить ее местонахождение в случае ответа.

В сущности, даже если бы все сказанное и было правдой, для нее это не имело большого значения. Джоанн была ПОЛНОСТЬЮ привязана к Земле. Ей подумалось: “Скорее всего, это начало финальной схватки между силки и ниджэнами. А этот конкретный эпизод — не более чем плод бредовых идей ниджэнов”.

Она боялась другого — того, что это или аналогичное ему послание получат все четыре тысячи семьсот Посредников. И среди них найдется кто-то, кто клюнет на эту приманку и ответит. Вот это, считала она, было бы катастрофой, потому что все лица, входившие в гильдию Посредников, знали ВСЕ, что относилось к силки.

И как раз в этот момент две женщины и один мужчина из числа Посредников ответили в оскорбленном тоне на эту провокационную вылазку.

“Но почему тогда многие Посредники умерли в течение последних двухсот лет?” — спросил один.

“Другими словами, этот факт говорит о том, что мы не можем быть ниджэнами, которые бессмертны”, — сделал вывод второй.

“Если то, что вы заявляете, соответствует действительности, значит, силки и ниджэны могут мирно сосуществовать”, — добавил третий.

“На этот раз спятившие убийцы зашли дальше, чем им следовало бы”, — не вытерпев, пренебрежительно пробормотал дополнительно вмешавшийся четвертый Посредник.

“Не знаю, чего они добиваются этой ложью, но лично я в нее не верю”, — подхватил еще и пятый телепат.

Этого было достаточно. Как было выяснено позднее, туда, откуда последовали эти ответы — домой, прямо на улицу и в прочие места, — моментально явились ниджэны и изъяли всех пятерых.

В момент похищения только одна из женщин сумела испустить отчаянный мысленный вопль. Остальные четверо молча приняли свою участь.

Между тем события в последнее время со стороны ниджэнов развивались весьма стремительно.

Вскоре после того, как космический силки Оу-Дэн покинул Семпа, оставшегося на корабле возле погибшего Лэна Джедда, он внезапно заметил какое-то едва уловимое движение сбоку от себя. Это было его последние впечатление в этой жизни.

В тот же миг он почувствовал сильнейшее давление изнутри, которому противопоставить что-либо из своего защитного арсенала был не в силах. Его застигли безоружным и врасплох, что в принципе должно было привести его к смерти. Но Г’Тоно, дважды перед этим потерпевший поражение от Нэта Семпа, стремился на сей раз заполучить не труп, а пленника. Поэтому Оу-Дэна в бесчувственном состоянии тут же доставили на планету ниджэна.

Проведенное затем тщательное обследование всех внутренних органов космического силки вызвало разочарование у многочисленных ниджэнов, специально прибывших туда ради этой цели из весьма отдаленных областей. В памяти Оу-Дэна не обнаружили ничего, что хоть как-то объясняло бы феномен успешного противостояния Семпа грозному Г’Тоно.

Однако датчики ниджэнов вскоре показали им, что между космическими и земными силки имелось громадное различие.

Следовательно, Семп был из числа неизвестной им земной вариации силки. Ниджэны пришли к правильному заключению о том, что космические силки не заслуживают внимания как объект изучения, поскольку они даже не пытались перенять у своих земных сородичей что-либо из их специальных знаний.

Изучая Оу-Дэна, ниджэны на какое-то время задержались с расшифровкой одного отчетливо исходившего от него импульса. Оу-Дэн настолько презирал отношения, существовавшие между силки и человечеством, что это породило у него своеобразный эмоциональный барьер. Поэтому ниджэны на определенный, но оказавшийся решающим период времени не смогли разобраться в сути Посредников как особой категории людей.

Именно за этот какой-то час задержки Бэкстер успел проинформировать Посредников о всех полученных на ниджэнов сведениях. Тогда же состоялась встреча Семпа и Бэкстера с космическими силки и их беседа с компьютером. Одним словом, к тому моменту, когда ниджэны пленили пятерых Посредников, Земля уже была готова к любым неожиданностям.

Ниджэны успешно извлекли все нужные им сведения из этих пятерых Посредников, и все, что касалось логики уровней, было без промедления распространено среди множества миллионов миров, где властвовали ниджэны.

Глава тридцатая

На планете, где обитал Г’Тоно, имелась высокая гора, возвышавшаяся на многие сотни метров. На ее вершине красовался его замок. В тронном зале нервно суетилась осьминожная публика, частично в рамках заведенного там порядка, частично из-за пяти плененных людей и одного космического силки Оу-Дэна.

Пятерка Посредников все еще надеялась, что их пощадят. Оу-Дэн, в результате проведенных на нем исследований, получил существенные внутренние травмы и лежал в бессознательном состоянии, покинутый всеми, кроме нескольких стражников.

По другую сторону зала метрах в ста прямо напротив людей сверкал внушительный трон. На нем восседал сам хозяин замка — Г’Тоно, фигура в своем естественном виде еще более впечатляющая, чем все окружавшие его предметы.

Около дюжины осьминожек замерли на мраморном полу перед своим тираном. Для них это была исключительного значения привилегия, и каждые полчаса они с неохотой уступали свое место другой жаждущей этого блага группе.

Г’Тоно не обращал внимания на рабов. Его всецело занимал мысленный разговор с Н’Ята, проходивший на расстоянии в две тысячи четыреста световых лет. Темой оживленного обмена мнениями была судьба пленников.

Г’Тоно полагал, что ни Посредники, ни Оу-Дэн им больше не нужны и согласно принципу предательства их следует умертвить. Н’Ята возражала, что не стоит принимать окончательного решения до того, пока не будет полностью решена проблема земных силки. А это возможно лишь при безусловном и полном уничтожении всех силки вообще.

Она поправила Г’Тона в том, что принцип предательства применяется только к системам, основанным на полном и безраздельном господстве. А о таковом по отношению к людям не могло быть и речи и не будет до тех пор, пока кто-то из ниджэнов не завладеет Землей.

Г’Тоно обуяло чувство активного мужского начала по отношению к Н’Яте. Повинуясь этому импульсу, он твердо заявил, что она, несомненно, демонстрирует очаровательную женскую слабость, но выказывает явно ненужную осторожность в то время, как проблема человечества и силки в сущности уже решена. По его мнению, узнав о концепции логики уровней, ниджэны навсегда избавились от опасности со стороны своих давних врагов.

— Создается впечатление, что вы допускаете возможность совершения нами какой-нибудь ошибки! — возмущенно закончил он.

— Посмотрим, — сухо отозвалась Н’Ята.

Г’Тоно гневно возразил, что способ мышления ниджэнов уже давно и на практике доказал свою эффективность. А раз сам их образ мышления был полностью отработан, то не было необходимости дожидаться результатов применения какой-то одной его логической части.

В подкрепление своих рассуждений он изложил причины, по которым, на его взгляд, силки в практическом плане можно было уже рассматривать как поверженных врагов. Он считал, что впредь все свои нападения ниджэнам следует проводить таким образом, чтобы ни у одного из атакуемых ими силки не появилось бы тех возможностей, которыми так успешно воспользовался в схватке с ним Семп. Кроме того, большинство ниджэнов после того, как техника логики уровней стала их достоянием, к счастью, отказалось от настоящей борьбы.

— Несмотря на наше вполне объяснимое в данном случае раздражение, — пояснил он, — то, что они сделали — точнее будет сказать, отказались сделать, — в сущности, пошло нам на пользу. — Он прервался, чтобы спросить: — Кстати, сколько ниджэнов твердо стоят на наших позициях?

— Почти со всеми вы виделись, — ответила Н’Ята. — Всего их насчитывается около сотни.

Тот факт, что их оказалось так мало, вынудил Г’Тоно чуть запнуться в своих разглагольствованиях. Но он вспомнил, что в реальной жизни два ниджэна редко совпадали в мнениях о чем бы то ни было. Всех их переполняла непомерная гордыня. Каждый был властителем целой планеты и рассматривался как король или королева. Порой какая-нибудь государыня позволяла себе снизойти до разговора с каким-нибудь царьком, как это делала, например, сейчас Н’Ята. Случалось, что и владыка милостиво выслушивал мнение августейшей персоны. Г’Тоно в этой связи с неудовольствием подумал, что вся сотня ниджэнов, откликнувшихся на призыв Н’Яты, состояла из особ мужского пола.

Но, по глубокому убеждению Г’Тоно, все это и предопределяло неуничтожимость ниджэнов. Они были так рассеяны по всей Вселенной, так слабо контактировали друг с другом, что и миллиона лет не хватило бы на то, чтобы истребить их всех. Да и вообще, сыщется ли кто-то, в принципе способный поражать их насмерть? До сих пор таких существ просто-напросто не существовало.

— Ну уж а теперь, когда мы ознакомились с единственным по-настоящему опасным для нас оружием — логикой уровней, которой владеют силки, наши позиции стали абсолютно неуязвимыми, — настойчиво убеждал он собеседницу.

Н’Ята ответила, что все еще продолжает изучать логику уровней и что она обеспокоена не ошибками, которые ниджэны могут сделать в будущем, а тем, сможет ли она вместе с Г’Тоно исправить те из них, которые уже были допущены в прошлом.

Г’Тоно был уязвлен.

— По-настоящему опасной могла бы стать только одна ошибка: если бы я создал для этого Семпа возможность вынудить вас или меня перенести его сюда с помощью нашего механизма господства над пространством. — И он добавил пренебрежительно: — Хотя в этом случае мне первому довелось бы столкнуться с последствиями, я все же не уверен, что он вообще отважится на противостояние со мной! Что может он мне сделать, когда я более могуществен, чем любой силки?

И он уверенно подвел итог их дискуссии:

— Таким образом, единственно через кого он может сейчас дотянуться до нас, так это через пленников. Посему считаю, что их немедленное уничтожение — необходимая мера предосторожности, а может быть, и более того. И не пытайтесь мне в этом помешать!

Он не стал дожидаться ответа Н’Яты, а послал мощный лучевой разряд в направлении двух женщин, трех мужчин и беззащитного Оу-Дэна. Все шестеро растаяли прямо на глазах.

После этого Г’Тоно вернулся к прерванной беседе. Он продолжал развивать полюбившуюся ему тему о благоприятных для ниджэнов моментах в нынешнем положении.

— В конце концов силки, не имея власти над пространством, обречены на прозябание в окрестностях Земли и могут передвигаться в Космосе самыми примитивными способами с ограниченной скоростью. Допускаю, что где-то через три недели по земному исчислению к моей планете причалит их звездный корабль и что я, если меня пригласят, смогу на какое-то время посетить их. Откровенно говоря, что могут они со мной сделать? Что они вообще могут заметить? Ведь ниджэн обладает способностью появляться и исчезать в ничтожнейшую долю секунды…

Внезапно он, явно ошеломленный, смолк.

Н’Ята телепатически поинтересовалась:

“Что случилось?”

“Я…” — порывался выдавить из себя Г’Тоно.

Но на большее его не хватило. Неожиданное головокружение переросло во всепожирающее смятение разума. Он с грохотом свалился с трона на мраморный пол, покатился по нему и наконец в безжизненной позе замер.

Глава тридцать первая

Ниджэны солгали. Это обстоятельство привлекло самое пристальное внимание Семпа.

Спешно проведенная проверка тысяч документов показала, что Посредники ни при каких обстоятельствах не могли быть преобразованными ниджэнами.

Не верилось, что противник мог подставить кого-то из своих под контратаку такого уровня. Но факты были налицо: они допустили этот роковой промах.

Семп доложил свои соображения Чарли Бэкстеру. Тот согласился с ним:

— Вы правы, Нэт. Ложь — это полный крах для того, кто к ней прибегнул в мире, в котором существа наделены подвластными им потоками энергии, как это характерно для силки. Порождая Ложь, создают ситуацию дихотомии при двух исключающих друг друга началах. Поэтому когда в чей-то разум внедрена дихотомия, то создается такое смятение, которое рассудок не выдерживает. В схватке с ниджэнами возникла слишком притягательная возможность, чтобы оставить ее без внимания.

Излагая созревший у него в этой связи план Бэкстеру, Семп заметил:

— Придется послать меня туда на звездолете. Иначе мне не добраться.

— Не кажется ли вам, что метод, который вы собираетесь применить против этого ниджэна, может заставить его вернуться? — засомневался Бэкстер.

— Нет. Но бдительность ослаблять не следует. Меня же наверняка захватят.

— Но у вас уйдет целых три недели на то, чтобы добраться до него на корабле, — упорствовал Посредник.

— В конечном счете неизвестно, — не сдавался Семп, — получится ли у меня что-нибудь или нет. Я пока просто надеюсь добраться до автора этой лжи. Но само по себе это еще не решает проблемы. Надо подготовиться также и к тому, чтобы сурово наказать и того, кто ему помогает. Если удастся развязать нужную реакцию, то она пойдет как цепная и закончится раньше, чем кто-либо сообразит, в чем тут дело.

— Но теперь им известно, что такое логика уровней, — поспешил выдвинуть новый аргумент Бэкстер. — Они смогут пустить ее в ход против вас, как это вы делаете против них. Об этом вы подумали?

Учитывая, что никакой защиты от логики уровней не было, Семп не стал затруднять себя размышлениями на эту тему. Просто не стоило заниматься этим… Он преобразовался в ниджэна и сделал мысленный посыл в адрес Бэкстера.

“Очень прошу вспомнить о том мгновении, когда вам пришло послание насчет того, что Посредники якобы на самом деле являются ниджэнами”.

Таким опытным в своем деле мастерам, как Семп и Бэкстер, понадобилось не более минуты, чтобы определить конфигурацию поступившей тогда волны и разобраться в тонкостях наложения, сделанного ниджэном на телепатическую волну Посредников. Теперь они в свою очередь умело препарировали этот уже готовый канал связи. Они наложили на несущую, модулированную самими ниджэнами, двести семьдесят восемь дихотомий, известных человечеству как наиболее сложные и запутанные со времен появления языка.

“Правильно — неправильно… плохо — хорошо… справедливо — несправедливо…” Если все это безумие живой мозг получит для размышления впервые и разом за несколько секунд, он просто не выдержит и впадет в полное замешательство.

В ключевых местах этой цепочки дихотомии Семп расположил гипнотические приказы, призванные воздействовать на рассудок ниджэна в момент его смятения в двух направлениях. Первое: обеспечить Семпу возможность пользоваться его способностью мгновенного перемещения в пространстве. Второе: настроиться на глубокое восприятие в своем мозгу базисной логики уровней силки.

В соответствии с этими тут же отправленными Г’Тоно гипнотическими приказами Семп моментально оказался на границе приатмосферного слоя планеты ниджэна. Спускаясь свободно на ее поверхность, Семп увидел громадный город, расположенный на берегу вольно раскинувшегося океана.

Он выбрал для посадки пустынный океанский пляж. Грохот накатывавшихся валов и стойкий запах воды на какое-то время словно околдовали его. Стряхнув очарование, Семп направился к городу. В пригороде он смело вошел в одно из причудливых зданий. Внутри находились три существа, сильно смахивавших на осьминогов. Он отчетливо различал их, но сами эти создания воспринимали его как одного из своих сородичей, поскольку Семп соответствующим образом задействовал их галлюцинаторные механизмы. Силки внимательно вчитался в мысли трех осьминожек, затем направился в ближайшую улочку, залез на крышу дома и принялся наблюдать за жителями планеты, проходившими внизу.

Лишь убедившись, что они не представляли для него никакой опасности и, более того, вообще были неспособны отстоять себя, Семп приступил к реализации второй фазы своего плана.

Спустя несколько минут он вступил в контакт с рядом основных членов правительства, заставив их под гипнозом увидеть себя в виде человека, и в упор мысленно задал каждому вопрос:

“Где находится то, что вы можете предать?”

Создания отшатнулись от него, поскольку не поняли значения его вопроса. Они единодушно утверждали, что на планете нет никого, кто был бы способен изменить.

Ответ в известной мере позабавил Семпа. Он означал, что, как он и подозревал, в этом мире существовал только один цикл предательства. И предателем был шеф — ниджэн.

Он мысленно послал им еще один вопрос:

“Всегда ли планета называлась Ниджа?”

Им было известно и другое ее название. Когда-то, много тысяч лет назад, еще до установления единого языка, ее величали “Тела”, что означало “Приют отважных”. Слово “ниджа” переводилось иначе: “Убежище непорочных”.

Было очевидно, что для настоящих ниджэнов название имело другой смысл.

“Все ясно”, — суммировал Семп.

Ему и на самом деле было понятно все. Поэтому он задал последний вопрос:

“Где я могу встретить того, кто требует абсолютной чистоты и непорочности?”

“О! Его можно видеть только с разрешения полиции!”.

“А разве могло быть иначе?” — с иронией подумал Семп.

В любом случае заданное время кончалось и приближался момент, когда Г’Тоно должен был пробудиться от своего мысленного ступора. В связи с этим Семп на телепатической волне Посредников выстрелил посыл:

“Говорит силки, который встречался с вами после того, как был убит его товарищ. Кстати, я по-прежнему уверен, что это преступление совершено вами. Насколько я понимаю, эта планета наглядно иллюстрирует высказанный вами тогда тезис о том, что ниджэны не имеют родины в общепринятом смысле этого слова. ВСЕ планеты, занятые ниджэнами, составляют вашу систему, не так ли?”

Вместе с этим посланием он направил в мозг Г’Тоно приказ о начале развертывания в нем цикла логики уровней. После чего снова обратился к фокусной точке, отстоящей от его месторасположения примерно на пятьсот километров.

“Лучше переговорить со мной сейчас, чем тогда, когда будет слишком поздно”.

Спустя несколько мгновений Семп почувствовал нечто необычное в своей системе трансформации.

“Н’Ята!” — догадался он и тут же вспомнил об опасениях Бэкстера, что ниджэны могут напасть на него самого. Это и происходило в данный момент. Интересно, что на агрессию отреагировал только механизм перевоплощения. Думая обо всем этом, Семп внутренне смирился с возможностью личного провала. Он ведь с самого начала допускал, что может потерпеть поражение.

Ему стало жаль Джоанн. Ей придется научиться жить без него. А то, что теперь случится с ниджэнами… Семп содрогнулся при воспоминании о судьбе Глиса. Он снова повторил про себя поразивший его сакраментальный вопрос: “Что может быть более грандиозным, чем то, что испытал тогда Плис?”

Но это были лишь мимолетные мысли, поскольку ему сразу же стало не до них. Все внимание целиком сосредоточилось на том, что начало разворачиваться в эти мгновения.

Глава тридцать вторая

Все это началось с бешеного мелькания в чудовищном калейдоскопе образов тел и — если верхнюю часть пирамиды позволительно так назвать — лиц ниджэнов. Некоторые из этих существ слали отчаянные мысленные сигналы.

Сам Семп, казалось, парил во вневременном вакууме, поскольку каждый пучок мыслей ниджэнов доходил до него отдельно и очень отчетливо.

“Кто это сделал?

“Что происходит?”

“Почему бы сначала его не прикончить, а затем решать нашу проблему?”

“Все произошло из-за нашей неосведомленности о том, что для нападения использована часть мозга ниджэнов. К тому же у нас нет доказательств, что мы в состоянии расправиться с ним. У этого силки логика уровней, видимо, является феноменом, связанным со Временем. А у нас, как это очевидно, — с Пространством”.

Вся система ниджэнов начала беспорядочно корчиться в немыслимом количестве вариантов реакции на случившееся. Она в этот момент напоминала муравейник, по которому кто-то крепко наподдал. Все ниджэны особенно боялись одного: два тела не могут занимать одно и то же Пространство, а два пространства не могут совмещаться в одним теле, а опасность подобного развития событий, на их взгляд, реально существовала. Это заинтересовало и поразило Семпа.

Откуда-то до него домчалась мысль: “Пространственно-временной континуум, хотя и является самодостаточным механизмом исключительной, но конечной сложности, нуждается в том, чтобы ниджэны выжили. Потому что если какой-нибудь из ниджэнов сверхвозбудится, то пространство может на это отреагировать очень резко”.

Ясно, значит, именно поэтому погиб Лэн Джедд: один из ниджэнов сознательно сверхстимулировал себя и в очень малом, но точно рассчитанном пространстве, занимаемом телом Лэна, вызвал возмущение.

Итак, воздействуя на пространство, можно было нанести ущерб ниджэну. Сверхраздражая кого-нибудь из ниджэнов, можно было ожидать какого-то ответного фундаментального всплеска со стороны пространства или его подстройки к этим действиям.

“Что они хотят этим сказать? — недоумевал ошеломленный Семп. — Что вообще значат эти мысли?”

Вероятно, речь шла об отношениях симбиоза между Вселенной и ниджэнами. Если один из членов этого сообщества становился нестабильным, то выходил из равновесия и другой. А в этот момент ниджэны как раз и входили в состояние неустойчивости.

Когда это наконец дошло до сознания Семпа, то со стороны всех ниджэнов, втянутых в разверзшийся катаклизм, последовала вспышка подтверждения правильности его догадки и жуткой тревоги. Именно тогда-то Н’Ята телепатически обратилась к силки:

“Выслушайте меня на нидже! Мы втянуты цепной реакцией от одного к другому в процесс уничтожения. Можно ли что-либо предпринять ради нашего спасения, например заключить какое-нибудь соглашение?

В нас, — продолжала в полном отчаянии Н’Ята, — не погасло осознание связи Жизни со всеми атомами Вселенной. В те давние дни начала всего сущего мы автоматически выработали метод сохранения этой связи в безопасном для нас виде. Другие формы Жизни ослабили или оторвались от прямого контакта с Пространством и его содержанием. Мы, ниджэны, можем быть уничтожены, если будем вынуждены войти в состояние упорядочения в необходимом для Жизни хаосе. Сейчас это и происходит”.

То, что ментально услышал Семп, показалось ему самым невероятным бредом, когда-либо слышанным в жизни.

“Вы шайка лгунов! — гневно воскликнул он мысленно. — И доказательством тому служит тот факт, что Г’Тоно удалось вывести из строя, насытив его мозг избытком противоположных понятий. А уж если говорить начистоту, — продолжал он, — то я не могу верить ни единому из ваших обещаний”.

Чувствовалось, что Н’Ята была предельно напряжена.

“Удивительно, — откликнулась она, — что именно тот вид, которого мы больше всего опасались, — силки, сумел столь успешно дать нам генеральное сражение. Из-за безудержной спеси бесчисленных ниджэнов мы оказались крайне уязвимыми. Каждый ниджэн, когда вступает в контакт с нами, немедленно заряжается этой логикой уровней, а у нас нет никакой возможности предупредить его вовремя не делать этого”.

Семп считал исключенной возможность сотрудничества между силки и ниджэнами. Даже ценой судьбы Вселенной. Слишком безжалостно ниджэны уничтожали силки. Да и в любом случае он был уже бессилен что-либо предпринять. Начавшую развертываться логику уровней остановить невозможно. Ее цикл непременно завершится в них и в нем, причем по тому руслу, которого требовала сама ЛОГИКА.

Его размышления внезапно были прерваны двумя событиями, произошедшими почти одновременно.

Первое: эмоцией отчаяния и тоски всплеснулся мозг Н’Яты.

“Началось”, — вырвалось у нее.

“Что началось?” — всполошился разум Семпа.

Но если с ее стороны и последовал какой-то ответ, то получить его Семп уже не успел. Потому что в тот же миг в нем возникло странное и в высшей степени острое ощущение.

Это и было вторым изменением в ситуации. Он вдруг оказался на Земле вместе с Джоанн. Они только что поженились, а за окном веселилось родное Солнце.

Затем все внезапно покрылось пеленой.

“Это произошло, видимо, еще раньше, — сообразил он. — За сто лет до моего рождения. Во мне происходят преобразования, связанные со Временем”, — подумал Семп. Логика уровней настигла его, унося в обратном направлении по стреле Времени.

Ночь. Черное небо. С неба бесшумно спускается силки… Семп понял, что это был первый силки, попавший на Землю. Тот самый, в отношении которого потом сочинят небылицу, что он был создан в лаборатории.

Эту сцену тут же сменил вид города силки в недрах планетоида Глиса. Далее последовала картинка открытого Космоса. Вдали сияло бело-голубое светило. Вокруг него во мраке — другие силки. У всех радостный и счастливый вид.

У Семпа создалось впечатление, что теперь он наблюдал жизнь силки в очень давние времена, за двадцать — тридцать тысяч земных лет тому назад, еще до контакта с ниджэнами.

Новая, еще более примитивная панорама. С тех пор прошли миллионы лет. Нечто — несомненно, это был он, но такой на себя непохожий: меньше размерами, глупее, ближе к животному состоянию, — вцепилось в некрупную космическую глыбу. Вокруг полная темень.

Еще один кадр. Миллиарды лет в прошлом. Никакого мрака, наоборот — яркий свет. Где это? Определить было невозможно. Внутри солнца? Вполне вероятно.

Невыносимо пекло. И вдруг — титанический выброс материи выкинул его в далекую черноту.

Еще один скачок во времени. Теперь Семп чувствовал что-то связанное с Г’Тоно и другими ниджэнами, нечто такое, что он, за отсутствием лучшего определения, расценил как ментальный контакт.

По этой тончайшей связующей ниточке между разумами он мог наблюдать за крахом ниджэнов с безопасного для себя расстояния.

И оказался единственным живым существом, свидетелем распада Вселенной, где Галактика, в которую входит Земля, была всего лишь ничтожнейшей космической пылинкой.

Глава тридцать третья

Начало очень походило на то, что случилось с Г’Тоно, когда Семп столкнулся с ним во второй раз и запустил в нем победный для него цикл предательства.

Очень скоро наступил момент, когда все взаимосвязанные тела ниджэнов достигли разделительной черты между Сверхмалым и Сверхбольшим. Но на этот раз жертвы не имели выбора. Речь не шла о победе. Это был цикл логики уровней в ее максимальном выражении, действующей на бесчисленное множество индивидуумов и через них, причем каждый имел потенциал, необходимый для максимальной фазы.

Это был конец для миллионов ниджэнов. В какой-то момент каждый из них был самостоятельной единицей, живым существом, со своей массой и местоположением. Но уже в следующее мгновение тот мозговой центр ниджэнов, который обладал способностью мгновенно перемещать их в пространстве, попытался это сделать одновременно во все пространства сразу. И в этот миг все ниджэны распались на составлявшие их атомы.

Став просто материальными объектами, они рассеялись — один атом сюда, другой — туда, квадриллионы — в третье положение…..

В то самое время, когда все ниджэны стали равновеликими Вселенной, та инверсировалась в свою очередь по отношению к ним, перейдя в естественное для себя состояние идеального упорядочения, изначально присущего точке величиной с одиночный атом.

Это не было феноменом сжатия. Просто мгновенный переход противоположностей друг в друга.

Семп со своей стороны вдруг почувствовал, что его разум, наоборот, начал стремительно рассеиваться по аналогии с тем, как это происходило с ниджэнами, обреченными достичь размеров Вселенной. Столь сугубо ментальным образом он вышел за рамки и Пространства и Времени и, чудовищным усилием преодолев подступавшее безумие, огляделся. В глубоком мраке что-то виднелось… Но он отвлекся и тут же забыл о точке, которая когда-то была Вселенной.

Точка исчезла. Вселенная схлопнулась.

Все это Семп отметил только малой долей своего сознания, поскольку его основная часть целиком сосредоточилась на другом.

Он увидел “ДРЕВО”!

Семп находился где-то далеко-далеко от него, но это великолепное, похожее на игрушку, золоченое “ДРЕВО” различал превосходно.

Но затем он отвлекся и от него.

Ему снова вспомнилось, что Вселенная исчезла. Семп подумал: “А как давно это произошло? Тысяча, миллион, миллиарды лет назад? Или в никакое время? Может быть, когда-нибудь в будущем я смогу установить это?”

Семп все еще продолжал размышлять, когда внезапно появилось ощущение нестабильности. “Сейчас состоится инверсия”, — пришло ему на ум.

Первым признаком того, что он потерял устойчивость, было исчезновение великолепного “ДРЕВА”. Он понял, что в его распоряжении всего несколько мгновений, чтобы встретиться с нужной ему Вселенной. Но как это сделать?

Оказалось, что такой проблемы по существу и не было. Полномасштабный смысл логики уровней опирался на постулат о том, что все формы Жизни в любом своем предшествующем корне знают первопричину всего сущего и самим характером своей структуры уравновешиваются против всех негативных воздействий.

И всегда самое мелкое насекомое, растение, скала или песчинка взаимодействуют между собой. В этом всеобщем процессе участвуют и атомы в центрах далеких звезд.

Проблема не в том, существует ли подобное взаимодействие в принципе, а в том, не следует ли его уменьшить, чтобы объект начал функционировать. Обычно подобное ослабление происходит неосознанно. Поэтому чувствительность ко многим объектам в этой Вселенной в нормальном состоянии сведена к нулю. Представлялось, что только ниджэны через все фазы своей эволюции пронесли на клеточном уровне метод осознания всеобщей связи и покорили тем самым пространство.

Когда Семп вспомнил об этой Вселенной, моментально началось его с ней взаимодействие, при котором он наделял ее всеми известными ему сущностными свойствами. И тогда вдруг вновь появилась золотистая блестящая точка.

В силу происходящего с ней взаимодействия Семп чувствовал, что эта Вселенная начинает сейчас формироваться изнутри в соответствии с его универсальной памятью о том, чем она была прежде. В этой ситуации Семпу пришла в голову замечательная мысль: “Пока она не сформируется точно такой же, как раньше, почему бы ее не усовершенствовать?”

Думать о деталях времени уже не было. Осталось довольствоваться импровизацией по ходу и отдельными яркими озарениями. Вопрос стоял ребром: сейчас или никогда. При этом навсегда.

Ниджэны?

В определенной степени он понимал их стремление обезопасить себя и свой пространственно-временной континуум, истребляя тех, кто был способен бросить вызов их гегемонии. Следовательно, они не были настолько уж виноваты, как он считал прежде. Но, с другой стороны, новая Вселенная не нуждалась в такой форме жизни, которая могла бы ее уничтожить.

И Семп решил вычеркнуть из памяти сам факт их существования, чтобы они не попали в новый мир.

А что делать с человечеством, Посредниками, космическими силки?

Решение созрело мгновенно… В его Вселенной ВСЕ будут земными силки, наделенными способностями принимать любые формы и безграничным желанием осуществлять благотворные функции полиции во всех областях космоса.

И все они овладеют методом ниджэнов господствовать над пространством, но их способность к взаимодействию будет сведена к возможности молниеносного перемещения. Кроме того, никто из силки не будет подвластен логике уровней, а все последствия развернувшегося в нем цикла будут обращены вспять. В конечном счете и чтобы не было на этот счет сомнений, все силки обретут бессмертие, решил он.

Нельзя допускать в образующуюся Вселенную кибмадинов. К столь извращенным существам Семп не чувствовал никакого снисхождения.

И уж конечно, Земля вернется к своему родному Солнцу.

Правильно ли он поступил? Никто и ничего не мог ему посоветовать. Он едва успел подумать об этом. Искать варианты и размышлять у него уже не было времени.

Внезапно бесподобное совершенство единственного лучика во мраке… утратилось и он начал разгораться. Охряного цвета точка подошла к моменту инверсии.

Для Семпа это означало возвращение к Сверхмалому. Какая-то чудовищная сила неодолимо скрутила его, сжала, навалилась…

Когда у Семпа восстановилось нормальное восприятие мира, то первое, что он увидел, — это усеянное звездами небо, раскинувшееся во все стороны вокруг него.

Он понял, что завис где-то в космосе в облике ниджэна. Он знал также, что для этой сверхчувствительной натуры ориентация в пространстве была инстинктивной. Итак, он внутри континуума и где-то здесь была Земля. Семп сманеврировал пространством по методу ниджэнов и вступил во взаимодействие с тем далеким, на расстоянии многих световых лет, участком, бытие которого он так отчетливо ощущал. Он провел инверсию только в малом масштабе. Обратился в точку, затем вернулся в прежнее состояние, опять в точку… во что-то… в ничто… в нечто…

И вот восемьдесят тысяч световых лет позади.

Как и прежде, он находился в помещении Властей силки и говорил Бэкстеру:

— Знаете что, пожалуй, не стоит посылать за звездолетом. Он мне не нужен.

Посредник смотрел на него блестевшими от волнения глазами.

— Нэт! — с облегчением выдохнул он. — Вам удалось добиться своего. Вы победили!

Семп помедлил с ответом. Его мозг терзала одна неотступная мысль: мог ли он участвовать в создании второй модели континуума, если в тот момент, когда Вселенная схлопнулась и возродилась, сам он пережил трансформацию во времени?

А МОЖЕТ БЫТЬ, ЭТО БЫЛА ТА ЖЕ САМАЯ ВСЕЛЕННАЯ?

Он понял, что так никогда и не получит ответа на свой вопрос.

А потом… не было ли все это фантазией, необузданной игрой отражавшего его желания разума все то время, пока он находился в бессознательном состоянии? Не было ли это самым причудливым сном, когда-либо привидившимся землянину?

Справа от него находилось громадное окно, выходившее на террасу, с которой могли взлетать силки. Семп направился туда.

Стояла ночь. В мутном небе проплывала старушка Луна. Небосвод был усеян столь знакомыми ему созвездиями.

Семп встрепенулся, осознав, что его победа была полной и окончательной.

— Пойду повидаюсь с Джоанн, — устало бросил он Чарли Бэкстеру, неотступно следовавшему за ним.

Взлетая в эти милые ему земные просторы, он подумал: “Милая женушка, как много мне надо тебе рассказать”.

Глава 1

Младшие ученые весь день дежурили у веревок колоколов, готовые возвестить новость о рождении. Ночью они обменивались грубыми шутками о причине задержки. Однако следили, чтобы их не услышали старшие или посвященные. Ребенок родился за несколько часов до рассвета. Он был слабый и худой, а некоторые его особенности привели в отчаяние отца. Его мать, леди Таня, проснувшись, некоторое время слушала его жалобный плач, затем ядовито заметила: «Кто испугал маленького негодяя? Он как будто боится жить». Ученый Джоквин, старший во время родов, принял ее слова за дурное предзнаменование. Он считал, что мать не должна видеть уродца до следующего дня, но теперь ему казалось, что он должен действовать быстро, чтобы отвратить бедствие. Он торопливо приказал рабыням принести колыбель, закрыв ее со всех сторон, чтобы отразить любую злую радиацию, которая может проникнуть в спальню. Когда удивительная процессия начала протискиваться в дверь, леди Таня лежала, приподняв свое стройное тело. Она смотрела с удивлением, переходящим в тревогу. Она терпеливо выносила мужу четверых детей и поэтому знала, что происходит нечто необычное. Леди Таня не была кротким существом, и даже присутствие ученого в комнате не остановило ее. Она с яростью спросила: «Что происходит, Джоквин?» Джоквин в отчаянии посмотрел на нее. Разве она не знает, что каждое слово, произнесенное в этот период со злым настроением, только обрекает ребенка на еще худшую судьбу? Он испуганно заметил, что она собирается продолжать говорить, и с мольбой к атомным богам взял свою жизнь в свои руки.

Он сделал три быстрых шага к ней и закрыл ладонью ей рот. Как он и ожидал, женщина была так изумлена его поведением, что не начала немедленно сопротивляться. К тому времени как она пришла в себя и начала слабо бороться, колыбель наклонили. И через ее рукоять она впервые увидела ребенка. Собиравшаяся в ее голубых глазах буря рассеялась. Мгновение спустя Джоквин мягко убрал руку с ее рта и медленно отступил к колыбели. Он стоял тут, дрожа от мысли о том, что он сделал, но постепенно, так как словесная волна не ударила в него с кровати, сознание правильности сделанного возобладало. Он начал внутренне сиять и впоследствии всегда утверждал, что спас положение, насколько его можно было спасти. И теплом самопоздравлений он почти забыл о ребенке.

Он пришел в себя от вопроса, заданного леди Таней опасно спокойным голосом: «Как это случилось?»

Джоквин чуть не допустил ошибку, пожав плечами. Он вовремя удержался, но прежде чем смог ответить, женщина сказала более резко: «Конечно, я знаю, что это атомные боги. Но когда это случилось, по-твоему?»

Джоквин был осторожен. Ученые храмов обладали достаточными данными, чтобы знать, что контролирующие боги могут действовать случайно и их трудно ограничить датами. Тем не менее мутации не продолжаются, когда плоду в чреве матери исполняется месяц, поэтому время приблизительно можно определить. Не позже января 533 г. П.В. и не раньше… Джоквин помолчал, вспомнил дату рождения четвертого ребенка леди Тани. И вслух закончил подсчеты: «Несомненно, не раньше 529 после варварства». Женщина теперь более внимательно смотрела на ребенка. И Джоквин тоже. И удивился, поняв, как много он раньше не позволял себе видеть. Сейчас впечатление у него было даже хуже, чем раньше. У ребенка слишком большая голова сравнительно с хрупким телом. Плечи и руки подверглись наиболее заметной видимой деформации. Плечи спускались от шеи под острым углом, делая тело почти треугольным. Руки казались перекрученными, как будто кость, а с нею мышцы и кожу повернули на 360 градусов. Казалось, каждую руку надо развернуть, чтобы привести в порядок. Грудь ребенка чрезвычайно плоская, и все ребра торчат сквозь кожу. Грудная клетка опускалась вниз гораздо больше, чем у нормальных людей. И все.

Но вполне достаточно, чтобы леди Таня с трудом проглотила комок. Джоквин, взглянув на нее, понял, о чем она думает. Она допустила ошибку, за несколько дней до родов похваставшись в тесной компании, что пятеро детей дают ей преимущество перед ее сестрой Урозоной, у которой только двое, и над сводным братом лордом Тьюсом, которому его удивительная жена родила только троих. Теперь преимущество будет на их стороне, потому что, очевидно, у нее не может быть больше нормальных родов, и они догонят или перегонят ее. Будет также немало остроумных замечаний по ее адресу. Возможность замешательства велика. Все это Джоквин прочел на ее лице, пока она твердеющим взглядом смотрела на ребенка. Он торопливо сказал: «Это худший период, леди. Через несколько месяцев или лет результат будет относительно… удовлетворительный.»

Он чуть не сказал «человеческий». Он чувствовал на себе ее взгляд. И беспокойно ждал. Но она только спросила: «Лорд-правитель, дед ребенка, видел его?»

Джоквин склонил голову. «Лорд-правитель видел ребенка через несколько минут после его рождения. Единственное его замечание сводилось к тому, что я должен установить, если это возможно, когда вы были поражены.» Она не ответила немедленно, но глаза ее сузились еще больше. Тонкое лицо застыло. Наконец она взглянула на ученого. «Я полагаю, вы знаете, — сказала она, — что причина может быть только в небрежности одного из храмов?» Джоквин уже подумал об этом, но теперь взглянул на нее с беспокойством. Раньше ничего не предпринималось по поводу так называемых «божьих детей», но сейчас Джоквину пришло в голову, что Линны будут рассматривать это как особый случай. Он медленно ответил: «Пути атомных богов неисповедимы.»

Женщина, казалось, не слышала. Ее холодный голос продолжал: «Я полагаю, ребенок будет уничтожен. Можете быть уверены, что в течение месяца столько ученых вытянут шеи, сколько свет не видал.»

Рассерженная, она не была приятной личностью, леди Таня Линн, сноха лорда-правителя.

Легко установить источник мутации. Прошлым летом леди Тане надоело отдыхать в одном из семейных имений на западном берегу, и она вернулась в столицу раньше, чем ее ожидали. Ее муж, главнокомандующий Крег Линн, проводил дорогостоящую реставрацию своего дворца. Ни сестра, живущая на другом конце города, ни мачеха, жена лорда-правителя, не пригласили леди Таню к себе. Волей неволей она вынуждена была остановиться в городском дворце.

Этот комплекс зданий, хотя по-прежнему содержавшийся государством, не использовался в качестве жилища уже несколько лет. Город сильно разросся, и уже давно вокруг дворца выросли коммерческие дома. Из-за недостатка предвидения у предыдущих поколений окружающие дворец земли не были объявлены государственной собственностью, и теперь было бы неразумно отбирать их силой. Особенно раздражало неумение видеть выгоды одного участка. На нем был расположен храм, примыкавший к крылу дворца. Он не раз вызывал головную боль у леди Тани. Оказавшись во дворце, она обнаружила, что единственная пригодная для обитания его часть соседит с храмом, а три лучших дворцовых окна выходят прямо на свинцовую стену храма.

Ученый, построивший храм, принадлежал к группе Рахейнла, враждебной Линнам. Весь город был возбужден, когда об этом стало известно. И то, что участок в три акра остался во владении храма, сделало оскорбление еще более явным. Линны до сих пор не забыли его.

Агенты лорда-правителя при первом же обследовании установили, что небольшой участок свинцовой стены радиоактивен. Они оказались не в состоянии определить источник радиации, потому что стена в этом месте была требуемой толщины. Но они доложили своему хозяину. До полуночи на второй день после рождения ребенка было принято решение.

Незадолго до двенадцати вызвали Джоквина и предложили изложить ход событий. Еще раз Джоквин держал в руках собственную жизнь. «Правитель, — сказал он, обращаясь прямо к великому человеку, — ваше справедливое негодование ведет вас к серьезной ошибке. Ученые — это маги, которые, обладая полным контролем над атомной энергией, выработали независимость ума и поэтому не воспримут легко наказание за случайный проступок. Мой совет: оставьте ребенка в живых и спросите мнение цвета ученых. Я посоветую им покинуть храм рядом с городским дворцом, и думаю, они согласятся.»

Сказав это, Джоквин взглянул на лица сидевших перед ним. И понял, что допустил ошибку в первоначальной оценке. В комнате находились двое мужчин и три женщины. Мужчины — серьезный строгий лорд-правитель и полный лорд Тьюс, единственный сын леди Лидии от первого брака. Лорд Тьюс в отсутствие лорда Крейга, мужа Тани, сражавшегося на Венере, исполнял обязанности главнокомандующего.

Женщины — леди Таня, еще в постели, ее сестра Урозона и жена лорда-правителя Лидия, мачеха двух младших женщин. Леди Таня и ее сестра не разговаривали друг с другом, но общались через лорда Тьюса. Тот легко справлялся со своей ролью посредника и, как казалось Джоквину, искренне забавлялся.

С надеждой смотрел Джоквин на леди Лидию, пытаясь понять ее отношение. Он считал ее необыкновенно злобной женщиной. Из-за нее общий характер поведения семьи Линнов радикально изменился. Красивая, средних лет женщина, с прекрасными чертами лица, она была опаснее любого хищника. Постепенно ее интриги, как щупальца спрута, охватывали все правительство, и каждый затронутый ими учился иметь с нею дело. Контр-интриги, заговоры, планы, постоянное насилие, сознание неизвестной опасности, которая может обрушиться в любое время, — такова была цена. Постоянное напряжение отрицательно отразилось на Линнах. И в них теперь был лед. Напряженные и нервные, несчастные и медлительные, сидели они в комнате; мысли их скрыты, но поступки предсказуемы, и все из-за этой женщины.

Тем не менее именно в леди Лидии искал Джоквин ключи к тому решению, которое будет принято. Высокая, стройная, поразительно хорошо сохранившаяся, она была главным двигателем разрушения. Если у нее есть мнение — а у нее всегда есть мнение, — она уже начала действовать за сценой. И если она убедит своего склонного к компромиссам мужа предпринять специальные действия, сцена готова для разрушений.

И хотя он определил по их манерам, что его вызвали по чисто психологическим причинам, Джоквин заставил себя верить, что с ним советуются. Но эту веру трудно было сохранить. У него сложилось впечатление, что они слушают его слова как пустую формальность, не обращая на них ни малейшего внимания. Лорд Тьюс взглянул на мать, слегка улыбнулся. Она опустила веки, как бы скрывая мысль. Две сестры с застывшими лицами продолжали смотреть на Джоквина. Лорд-правитель ослабил напряжение, кивком отпустив ученого. Джоквин вышел дрожа. У него появилась дикая мысль предупредить оказавшихся в опасности храмовых ученых. Но он быстро отказался от этой мысли, как от безнадежной. Его послание не выпустят из дворца. В конце концов он пришел к себе, но не мог уснуть. Наутро ужасный приказ, которого он боялся всю ночь, был вывешен для всеобщего сведения. Джоквин слепо смотрел на него. Приказ был простой и безоговорочный.

В соответствии с приказом все ученые храма Рахейнла должны были быть повешены до темноты. Имущество храма конфискуется, само здание сравнивается с землей. Три акра храмовой территории превращаются в парк.

В приказе не говорилось, что парк отходит к городскому дворцу, но впоследствии оказалось именно так. Приказ был подписан твердой рукой самого лорда-правителя.

Прочитав его, Джоквин понял, что война храмовым ученым объявлена.

Глава 2

Ученый Олдин вообще не испытывал предчувствий, тем более их не было у него, когда он медленно шел к храму Рахейнла. Взошло солнце. Мягкий ветерок веял на улице Пальм, на которой стоял его новый дом. Мозг Олдина представлял собой обычный калейдоскоп счастливых воспоминаний и спокойной радости, что простой деревенский ученый за десять лет сумел стать главным ученым храма Рахейла.

Было лишь единственное пятно в этих воспоминаниях, и именно оно стало истинной причиной его быстрого продвижения. Более 11 лет назад он как-то сказал другому младшему, что поскольку атомные боги передали некоторые тайны механической силы людям, стоит подольститься к ним экспериментальными методами, чтобы выведать другие тайны. И в конце концов, может, и есть зерна истины в легенде о городах и планетах, сверкающих атомной энергией и светом. Олден невольно вздрогнул при этом воспоминании. Только с течением времени понял он размеры своего богохульства. И когда на следующий день тот младший холодно сообщил ему, что проинформировал главного ученого, это казалось концом всех надежд.

Но, к его удивлению, оказалось началом нового этапа в его карьере. Через месяц его вызвали для разговора с приехавшим Джоквином, который жил во дворце Линнов. «Мы поощряем молодых людей, чьи мысли не идут по проторенным дорогам, — сказал Джоквин. — Мы знаем, что для молодых характерны радикальные идеи, а по мере того как человек становится старше, он обретает равновесие между своей внутренней сущностью и потребностями мира. Другими словами, — закончил ученый, улыбаясь младшему, — имейте свои мысли, но держите их при себе.» Вскоре после этого разговора Олден был назначен на восточный берег. Оттуда год спустя он перебрался в столицу. Становясь старше и приобретая все большую власть, он обнаружил, что радикализм среди молодежи встречается гораздо реже, чем говорил Джоквин. Годы власти привели сознание глупости его тогдашних слов. В то же время он гордился ими, как будто они делали его «отличным» от других, ставили выше других ученых. Как главный, он понял, что радикализм — единственный критерий, по которому отбираются кандидаты для продвижения. Рассматривались только те рекомендации, в которых указывались хоть малейшие отклонения от стандартного мышления у кандидата. Это ограничение имело одно счастливое последствие. Вначале жена Олдена, решившая быть властью над властью храмов, объявила себя единственной судьей в деле продвижения. Юные храмовые поэты навещали ее, когда Олден отсутствовал, и читали ей свои стихи.

Когда они обнаружили, что ее обещания ничего не значат, их визиты прекратились. Олден обрел мир в доме, а жена его стала гораздо более страстной…

Его размышления кончились: впереди была толпа, крики и гул имели в себе что-то неприятное. Олден увидел, что люди собрались вокруг храма Рахейнла. Он подумал: «Несчастный случай?» И заторопился вперед, протискиваясь сквозь внешний край толпы. Неожиданно он рассердился, когда ему не уступили дорогу. Разве они не понимают, что он главный ученый? Он увидел в нескольких десятках футов от себя стражников дворца верхом и уже открыл рот, чтобы позвать их на помощь, когда что-то остановило его. До сих пор все его внимание сосредоточивалось на храме. Теперь, повернувшись, он увидел окружавший парк.

Пятеро юных поэтов Розамунды свисали с ветвей дерева на краю храмовой территории. На большом дереве поблизости шестеро младших и трое ученых еще судорожно дергали ногами. Олден застыл, парализованный. И тут же несколько посвященных, кому на шеи набросили веревки, закричали. Их крик оборвался, как только телега, на которой они стояли, выехала из-под них.

Ученый Олден пробирался сквозь толпу на ватных ногах. Он наталкивался на людей, шатался как пьяный, он лишь смутно сознавал происходящее. Если бы он единственный в толпе вел себя так, его тут же заметили бы и потащили на виселицу. Но казнь захватила толпу врасплох. Каждый новый прохожий, подошедший, чтобы посмотреть, что происходит, испытывал ужасный шок. Женщины падали в обморок. Несколько человек тошнило, другие стояли с оцепеневшим взглядом. Выбравшись из толпы, Олден вновь приобрел способность думать. Он увидел открытую калитку, нырнул в нее и поплыл — совершенно новое ощущение в ногах — сквозь кусты. И тут только он сообразил, что находится на территории городского дворца лорда и леди Крег Линн.

Это было самым ужасным моментом за все утро. В ловушке — и по собственной вине! Олден упал за густыми кустами и лежал в полуобмороке от испуга. Постепенно он понял, что впереди длинное надворное строение и путь к нему защищен деревьями. Олден не смел вернуться тем путем, что пришел сюда, не смел оставаться на месте. Он поднялся на дрожащих ногах, и боги были с ним. И вскоре он уже лежал, сжавшись, в длинном узком амбаре, где хранилось сено, примыкавшем к конюшне.

Это тоже не очень хорошее укрытие. Оно оказалось почти пустым, и только в дальнем конце, ближайшем к конюшне, лежало сено. В него он и забился. Едва успел он улечься, как дверь из конюшни в десяти футах справа от него открылась. Сверкнули вилы с четырьмя зубцами и унесли груду сена. Конюх пинком затворил дверь, послышались удаляющиеся звуки шагов. Олден лежал, затаив дыхание. Он только начал приходить в себя, как — бум — открылась другая дверь, вилы выхватили еще груду сена и исчезли. Несколько минут спустя произошло новое вмешательство. За тонкой стеной, отделявшей это помещение от конюшни, остановились рабыня и конюх. Конюх, очевидно, солдат, а не раб, спросил:

— Где ты спишь?

— В западной рабской казарме. — Она отвечала с неохотой.

— Какой матрац?

— Третий.

Он, казалось, задумался. Потом:

— Я приду в полночь и лягу с тобой.

— Это против правил, — дрожащим голосом сказала девушка.

— Не будем думать о правилах, — грубо сказал солдат. — Пока.

Он ушел со свистом. Девушка не двигалась. Потом послышались чьи-то быстрые шаги. Девушка зашептала что-то, и слова ее не были различимы. Ответила другая женщина:

— Это второй раз с его появления на прошлой неделе. В первый раз мы подсунули ему старую Эллу. Он в темноте не заметил, а она охотно пошла. Но, очевидно, придется заняться. Я скажу мужчинам. — Они разошлись в разные стороны.

Олден, которого разгневало поведение солдата, теперь рассердился еще больше. «Эти ничтожные рабы! Заговор против граждан!»

Его поразило, что между рабами существует связь. Он слышал и раньше, что многие мелкие рабовладельцы стали очень осторожны из-за убийств. И вот он получил доказательство, что слухи эти справедливы.

Олден набожно подумал: «Мы должны повышать мораль владельцев и, — глаза его сузились, — с помощью силы сломить организацию рабов. Нельзя допустить такое вопиющее нарушение!»

Гнев его мгновенно исчез, когда в ста футах от него открылась дверь. Олден инстинктивно сжался и больше не думал о проблеме рабов.

Несмотря на нервное потрясение, к полудню он вернул способность нормально размышлять. Вначале он понял, почему ему удалось избежать облавы, в которую попали все остальные. Лишь две недели назад он переехал в новое помещение на улице Пальм. Солдаты, очевидно, явились по старому адресу, затем им нужно было пересечь весь город, в результате он вышел из дома до их появления. От такой ничтожной случайности зависело его спасение. Олден задрожал, потом в глубине его души поднялся гнев, смертоносный гнев несправедливо осужденного. Ярость подкрепила его силы, и он наконец оказался способен к характерному для него четкому логическому мышлению. Очевидно он не может оставаться в пределах городского дворца. На помощь пришли воспоминания, незначительные детали, которые он видел в прежние годы, не сознавая этого. Он припомнил, что каждые несколько ночей в ворота дворца привозят сено. Судя по пустоте амбара, новый запас скоро прибудет. Он должен выбраться раньше.

Олден начал пробираться направо. Он припомнил, что там имелись ворота. Однажды, гуляя, он мельком видел сквозь них конюшню. Если проникнуть в конюшню, а потом в те ворота… Хорошо бы переодеться! В конюшне должны висеть рабочие комбинезоны. Лучше бы женскую одежду из-за длинных волос, которые отращивали ученые.

То, что ему нужно было, он нашел в правом углу конюшни, отведенном под дойных коров. И он и животные молчали, пока он торопливо натягивал рабочую одежду, которую молочницы надевают поверх платья.

Городской дворец, переставший быть резиденцией Линнов, превратился в сельскохозяйственный и чиновничий центр. У ворот дежурили солдаты, но они не побеспокоились расспросить неуклюжую рабыню, вышедшую уверенным шагом, как будто ее послали с важным поручением.

Вечером Олден с тыла подходил к храму Ковиса. Когда перед ним показались свинцовые стены, он снова начал нервничать. Он боялся, что сейчас, когда безопасность рядом, что-нибудь случится. Робко постучал он в боковой вход и, дрожа, ждал.

Дверь открылась неожиданно; Олден был так напряжен, что реагировал немедленно и мимо удивленного младшего ступил в затененный коридор.

Лишь когда он закрыл дверь, так что они оказались почти в полной темноте, Олден назвал себя удивительно молодому человеку.

Глава 3

Медрон Линн, лорд-правитель, шел по улице Линна. В последние годы он реже выходил в город, но, как и в прошлом, испытывал любопытство и возбуждение. Как всегда, у него была определенная цель. Только так мог он оправдать затраченное время и усилия.

Его окружало обычное количество телохранителей, но они были специально обучены для таких выходов; как солдаты в увольнительной, шли они перед и за ним, как будто их совсем не интересовал худой бледный человек с кремовым лицом, приказ которого становился законом на Земле и других планетах.

Лорд-правитель отыскивал рынки в наиболее населенных районах. Вид многих цветных товаров напомнил ему о его молодых днях, когда эти части города были тусклыми и нераскрашенными, а уровень мастерства ремесленников оказывался чрезвычайно низок. Торговцы ворчали и сердились, когда в начальные годы своей власти он приказал, чтобы дома сдавались лишь тем, кто будет их ярко раскрашивать, а торговые лицензии получали лишь те, кто торгует высококачественным товаром. Забытый кризис. Под давлением конкуренции весело раскрашенные дома повлияли на внешность всего города, а требование на товары хорошего качества вызвало повышение мастерства ремесленников.

Лорд-правитель Линн вынужден был пробиваться сквозь толпу покупателей и продавцов. Рынок заполняли люди с холмов и из-за озера, было также значительное количество жителей с других планет с удивительными глазами. В такое время лучше всего завязываются разговоры.

Он заговаривал только с теми, кто не узнавал в этом небритом человеке в мундире отставного солдата правителя. Потребовалось немного времени, чтобы выяснить, что тысячи агентов, которых он разослал с заданием пропагандировать его точку зрения на повешения, проделали хорошую работу. Он сам встретил семерых таких агентов, и трое завязали с ним разговор. Пятеро фермеров, трое торговцев и два работника, с которыми он заговорил сам, на критические замечания лорда-правителя ответили проправительственными лозунгами, которые они могли услышать лишь от его людей.

Неплохо, сказал он себе. Первый же вызванный им кризис разрешился благополучно. Лишь одно поколение отделяло Линнскую империю от длительной гражданской войны, которая и привела семейство Линнов к власти. Сборщики налогов все еще приносили мало денег. Одной из причин тяжелого финансового положения служили храмы. Ученые держали народ так прочно, как никто в прошлом. Так казалось лорду-правителю. Храмовые обряды обладали гипнотической властью, а специально подготовленные люди внушали собравшимся необходимость пожертвований. В особенности подвержены этому были женщины, так что храмы сами сдерживали их, иначе они отдали бы все свое имущество. Мужчины, часто занятые на войне, менее поддавались власти храмов. За счет огромных доходов храмы содержали орды ученых, старших и младших, и посвященных. Армия храмов была так огромна, что почти в каждой семье был хотя бы один родственник, который учился, чтобы стать ученым.

Лорду-правителю начало казаться — и совсем не нужно было, чтобы Лидия напоминала об этом, — что нужно попытаться нарушить эту гипнотическую власть. Пока это не произойдет, финансовое положение останется напряженным. В самом Линне торговля расцвела, но в других городах она восстанавливалась гораздо медленнее.

Продолжались несколько завоевательных войн, три из них на Венере против венерианских племен. Цель, которую он перед собой поставил, — объединение Солнечной системы, — требовала, чтобы такие экспедиции обеспечивались любой ценой. Что-то нужно было принести в жертву, что-то большое. Лорд-правитель выбрал храмы как единственного реального конкурента правительства в сборе доходов.

Лорд-правитель остановился перед лавкой керамики. У хозяина внешность линнца. Он, несомненно, гражданин. Только мнение граждан имеет значение. Хозяин был занят обслуживанием покупателя. Ожидая, лорд-правитель снова подумал о замках. Казалось ясным, что ученым не удалось восстановить престиж, утерянный во время гражданской войны. За несколькими исключениями, они все поддерживали Рахейнла до того самого дня, когда он был захвачен и убит. Ученые тут же присягнули на верность новому режиму, а тогда у него не было достаточно сил, чтобы отвергнуть их присягу. Однако он никогда не забывал, что их временная монополия на атомную энергию чуть не привела к восстановлению прогнившей республики. И если бы им удалось это, то казнен был бы он.

Торговец заключил сделку. И двинулся навстречу потенциальному покупателю. Но тут лорд-правитель заметил, что один из прохожих узнал его. Ни слова не сказав торговцу, лорд-правитель торопливо отвернулся и зашагал по улице в сгущающейся тьме.

* * *

Члены совета ученых ждали его, когда он, убедившись в прочности своей позиции, вернулся во дворец. Встреча была не легкой. Из семи членов совета присутствовали шестеро. Седьмой, поэт и историк Коурайн, как сообщил Джоквин, заболел. На самом деле он испытал приступ страха, узнав об утренних казнях, и немедленно выехал в отдаленные храмы.

Из шестерых по крайней мере трое явно не надеялись выйти живыми из дворца. Оставались только трое: Мемнис, историк войн, смелый, седоглавый старик лет восьмидесяти; Тиар, логик, волшебник арифметики, который, как говорили, получал сведения о числах непосредственно от богов; и наконец сам Джоквин, который много лет служил посредником между храмовой иерархией и правительством.

Лорд-правитель своими желтыми глазами осмотрел собравшихся. Годы власти придали его лицу сардоническое выражение, которое даже скульпторы не могли устранить из статуй, опасаясь нарушить сходство между изображением и оригиналом. Ему в это время было около 50 лет, и, несмотря на худобу, он обладал отличным здоровьем. Начал он с холодного, обдуманного и уничтожающего обвинения храма Рахейнла. А кончил так:

— Завтра я выступлю перед Патронатом с объяснениями по поводу своих действий относительно храма. Надеюсь, Патронат примет мои объяснения.

И впервые за все время чуть улыбнулся. Никто лучше его не знал, что раболепный Патронат не осмеливался даже мигнуть в политическом смысле без его разрешения.

— Я предвижу это, — продолжал он, — так как одновременно попрошу рассмотреть многочисленные петиции о реорганизации храмов.

Молчавшие слушатели зашевелились. Три члена совета, ожидавшие смерти, со слабой надеждой взглянули друг на друга. Один из них, Горс, человек средних лет, сказал:

— Ваше превосходительство может рассчитывать на нас… —Его остановил гневный взгляд Мемниса! Он подчинился, и постепенно храбрость вернулась к нему. Он сказал все.

Лорд-правитель знал, что он на его стороне. Он испытывал огромное внутреннее облегчение, как человек, который спас свою шкуру.

Джоквин учтиво говорил:

— Как уже подчеркнул Горс, мы все будем счастливы выслушать ваши слова.

Лорд-повелитель угрюмо улыбнулся. Он учел критические моменты в своей речи и заговорил с точностью юриста.

— Правительство, — сказал он, — согласно наконец разделить храмы на четыре обособленные группы, как того давно хотят ученые. — Они впервые услышали о таком плане, но ни один из них ничего не сказал. — Как давно уже утверждают ученые, — продолжал лорд-правитель, — противоестественно, что четырем атомным богам: Урану, Плутону, Радию и Эксу — поклоняются в одних и тех же храмах. Соответственно ученые разобьются на четыре самостоятельные организации и распределят между этими организациями все храмы. Каждая группа будет служить только одному богу и его атрибутам, продолжая выполнять свои практические функции по поставке превращательной энергии в соответствии с распоряжениями правительства. Каждая группа будет возглавляться не советом равных, как в современных храмах, а единым руководителем, для которого будет подобран соответствующий титул. Руководители групп будут избираться пожизненно объединенным комитетом из представителей правительства и делегатов храмов.

Речь продолжалась, но дальше шли детали. Совету был предъявлен ультиматум. И Джоквин по крайней мере не тешил себя никакими иллюзиями. Четыре раздельные группы храмов, каждая управляемая ответственным только перед лордом-правителем, навсегда покончат с надеждами, которые питали наиболее просвещенные ученые. Сам Джоквин считал храмы собранием знаний, и у него были собственные мечты о той роли, которую смогли бы сыграть храмы в будущем. Он торопливо встал, чтобы никто из испуганных членов совета не заговорил первым. И серьезно сказал:

— Совет будет счастлив рассмотреть ваше предложение. Мы считаем огромной удачей, что правителем является человек, который посвящает свое чрезвычайно ценное время заботам о благополучии храмов. Ничто не может …

Он не надеялся получить отсрочку. И не получил. Лорд-правитель решительно заявил:

— Поскольку я лично буду завтра делать сообщение Патронату, совет ученых сердечно приглашается остаться во дворце для обсуждения подробностей реорганизации. Я полагаю, что на это потребуется от недели до месяца, и больше, и приказал приготовить для вас помещение.

Он хлопнул в ладоши. Открылась дверь. Вошли дворцовые стражники. Лорд-правитель сказал:

— Покажите почтенным господам их помещение.

Так был арестован совет.

* * *

На четвертый день ребенок еще был жив. Главная причина заключалась в том, что Таня никак не могла принять решение.

— Я выдержала тяготы беременности и боль родов, — гневно говорила она, — и ни одна женщина не может не принимать это во внимание. К тому же … — Она замолкла.

Правда заключалась в том, что, несмотря на бесчисленные препятствия, она могла себе представить определенное использование сына, которого боги переделают по-своему. И в связи с этим уговоры Джоквина не оставлялись без внимания. Большую часть четвертого утра Джоквин посвятил этой теме.

— Ошибочно считать, что дети богов — идиоты, — говорил он. — Это пустая болтовня бессмысленной толпы, которая преследует эти бедные создания на улицах. Им не дают возможности получить образование, и они постоянно находятся под таким сильным давлением, что неудивительно, что мало кто из них доживает до взрослого состояния.

Его примеры приняли более личный характер.

— В конце концов, — мягко сказал он, — он Линн. В худшем случае он будет вашим верным помощником, который никогда не захочет уйти от вас и жить самостоятельно, как нормальные дети. Тайно сохраняя его при себе, вы получите лучшего из всех возможных рабов — преданного сына.

Джоквин знал, когда остановиться. И в тот момент, как он увидел, что глаза женщины задумчиво сузились, — она взвешивала его аргументы, — он решил предоставить ей решать оставшиеся сомнения. Он вежливо удалился, присутствовал на утреннем совете лорда-правителя и здесь продолжил уговоры.

Глаза великого человека оставались настороженными, пока Джоквин говорил. Постепенно сардоническое выражение сменилось удивлением. Наконец лорд-правитель прервал Джоквина. «Старик, с какой целью защищаешь ты жизнь урода?»

У Джоквина было несколько причин. Одна чисто личная. Другая — он верил, что продолжение существования ребенка может принести, пусть небольшую, пользу храмам. Логика была простой. Рождение ребенка ускорило кризис. Его смерть лишь усилит этот кризис. Напротив, если ребенок будет жив, мстительные действия Линнов до некоторой степени смягчатся.

Но Джоквин не стал говорить об этом, не упомянул и о своих личных надеждах, связанных с ребенком. Он сказал:

— Никогда раньше ребенка богов не убивали намеренно. Всегда считалось, что у богов есть свои тайные причины для создания чудовищ в облике человека. Смеем ли мы сейчас подвергать это сомнению?

Этот аргумент заставил его собеседника изумленно взглянуть. Войны, которые вел лорд-правитель, дали ему контакт с передовыми мыслителями и историками на нескольких планетах, и он стал считать богов всего лишь средством для сохранения контроля за мятежными подданными. Он не отрицал совершенно их существование, но сомневался в их сверхъестественной власти.

— Ты на самом деле веришь в то, что говоришь?

В жизни Джоквина было время, когда он не верил. Постепенно, однако, он полуубедил себя, что могучие невидимые силы, вызываемые крошечными радиоактивными частицами, не могут иметь другого объяснения. Он осторожно сказал:

— В молодости я путешествовал и видел первобытные племена, поклоняющиеся богам дождя, богам рек, богам деревьев и разнообразным богам животных. Видел и более развитые народы, в том числе и здесь, на Земле, где божество — невидимое всемогущее существо, живущее где-то в пространстве, которое они называют богом. Я все это наблюдал и слушал, как в каждом племени рассказывается о начале вселенной. В одной легенде говорится, что все вышло из пасти змеи. Таких змей я не видел. В другой легенде говорится о потоке, затопившем все планеты. Не знаю, можно ли это сделать имеющейся в мире водой. Третья легенда: человек слеплен из глины, а женщина сделана из мужчины.

Он взглянул на своего слушателя. Лорд-правитель кивнул.

— Продолжай.

— Я видел народы, обожествляющие огонь, и народы, обожествляющие воду. И после всего этого я посетил долину, где, как говорят, живут наши боги. Я находил их резиденции — обширные опустошенные пространства в несколько миль глубиной и на много миль в длину и ширину. И в этих пространствах с безопасного удаления из-за свинцовых укрытий я видел невероятно яркие огни, которые до сих пор горят в своей бесконечной ярости в фантастических глубинах планет.

— Правда, — сказал я себе, — что эти Уран, Радий, Плутоний и Экс — самые могучие боги во вселенной. Конечно, — решил я, никто в здравом разуме не станет их оскорблять.

Лорд-правитель, который в ходе своих странствий тоже осматривал некоторые дома богов, сказал только:

— Гм… м…м… м!

У него не было времени для дальнейших замечаний. Откуда-то — казалось, с самого близкого расстояния — послышался резкий звук, громче самого громкого грома. Полминуты спустя за ним последовал рев, такой оглушительный, такой яростный, что весь дворец задрожал.

Наступила пауза, но все молчали. Со всех сторон раздавался звон стекла — разбивались окна. Потом послышался третий взрыв и почти немедленно за ним четвертый.

Этот последний взрыв был настолько силен, что всем стало ясно: конец света наступил.

Глава 4

Когда Олден в полдень на третий день после рождения ребенка Линнов вошел в большой храм Ковис, это был усталый, голодный человек. Эот был также загнанный человек, думающий только о бегстве. Он упал в кресло, предложенное младшим. И пока молодой человек осознавал ситуацию, Олден приказал никому не сообщать о своем присутствии, за исключением Горо, главного ученого храма Ковис.

— Горо отсутствует, — возразил младший. — Он совсем недавно отбыл во дворец правителя.

Олден начал снимать женское платье. Усталость быстро покидала его. «Отсутствует, — радостно думал он. — Это означает, что до возвращения Горо он главный ученый в храме. Для человека в его положении это как отсрочка смертного приговора.»

Он приказал, чтобы ему принесли еду. Занял кабинет Горо. И стал задавать вопросы.

Впервые узнал он объявленную народу единственную причину казней в храме Рахейнла. Олден обдумывал эту причину весь вечер, и чем больше он думал, тем больше негодовал. Он смутно сознавал, что мысли его очень радикальны, если не еретические; парадоксально, но он чувствовал также глубокую обиду из-за того, что богам нанесли такое сильное оскорбление в их храмах.

С абсолютной ясностью, в которой, однако, не было неверия, он знал, что боги сами по себе не проявят своего недовольства. Мысли беженца автоматически переключились на практические последствия. К концу вечера он уже рассматривал возможности.

С незапамятных времен боги одобряли некоторые процессы. Командиры и владельцы космических кораблей дарили храмам железо. После совершения предписанного церемониала это железо помещалось в непосредственной близости к закрытому божьему веществу и оставалось там ровно сутки. Через четверо суток — одни на каждого бога — энергия божьего вещества перемещалась в железо. Тогда его возвращали на корабль, где, также после соответствующих церемоний, помещали в металлический отсек. Там с помощью фотоэлектрических цепей — это приспособление также было известно с древних времен, как огонь, меч, копье и лук, можно было начать и прекратить серию взрывов заданной мощности. Когда использовалось достаточное количество таких металлических отсеков, самые большие из созданных людьми кораблей поднимались так легко, будто были сделаны из ничего. С самого начала времен божье вещество во всех замках содержалось в четырех различных помещениях. И было известно, что когда богов соединяют, они начинают сильно гневаться.

Олден тщательно взвесил небольшие количества каждого типа божьего вещества. Потом велел младшим перенести металлический цилиндр из испытательной камеры в сад в тылу храма. И тут ему пришло в голову, что остальные храмы тоже должны участвовать в протесте. Он знал, что шестеро из семи членов Совета ученых все еще во дворце, и у него было сильное подозрение, что их удерживают там насильно.

В богато украшенном кабинете Гора он написал приказ исполняющим обязанности главных ученых храмов отсутствовавших членов совета. Он приказывал делать то же, что и он сам. Он подробно описал свой план и кончил так: «Полдень будет часом протеста.» Каждое письмо было отослано с вестником-младшим.

У него не было сомнений. К полудню следующего дня он поместил зерна урана, радия, плутония и экса в систему фотоэлектрических реле. С безопасного, как он думал, расстояния нажал кнопку, последовательно соединившую все вещества. Когда удивительный и мощный экс присоединился к веществу, последовал страшный взрыв. За ним еще три. Только два храма не подчинились приказу беженца. И им повезло. Первый взрыв до основания разрушил храм Ковис, оставив лишь груду камней.

Ни в одном из четырех храмов не уцелел ни один человек. От Олдена не осталось ни клочка плоти, ни капли крови.

К двум часам у подножия дворцового храма собрались толпы. Дворцовая стража сдерживала напор, постепенно отступая к воротам, а окружение предводителя приготовилось к осаде.

Когда полчаса спустя ад был в самом разгаре, Джоквин, находившийся в городе и вернувшийся во дворец по туннелю, ведущему непосредственно через холм, попросил разрешения говорить с толпой. Лорд-правитель долго и внимательно смотрел на него. Наконец он кивнул. Толпа зашумела, когда ворота открыли, но солдаты сдерживали натиск. Джоквин протиснулся вперед. У него был скорее пронзительный, чем сильный голос, но площадка, выступающая из холма, была так искусно сооружена, что говорящий мог обращаться к толпе через множество мегафонов.

Прежде всего Джоквин развязал ленты и распустил волосы по плечам. В толпе поднялся крик: «Ученый, это ученый!»

Джоквин поднял руку. И наступившая тишина показала ему, что вспышка близка к концу. Толпа становилась управляемой.

Со своей стороны он не имел иллюзий относительно значения этой толпы, нападающей на дворец. Он знал, что уже посланы почтовые голуби в казармы трех легионов, расположенных сразу за городскими стенами. Скоро по улицам пройдут войска, проскачет кавалерия далеких племен, чей бог — гигантская мистическая птица Эрплен. Важно, чтобы толпа рассеялась до появления этих тренированных убийц.

— Жители Линна, — сказал он ясным, уверенным голосом. — Сегодня вы видели доказательство мощи богов.

Крики и стоны последовали за его словами. Потом снова наступила тишина. Джоквин продолжал:

— Но вы неправильно истолковали данные нам сегодня знаки.

На этот раз только молчание встретило его слова. Он овладел аудиторией.

— Если бы боги не одобряли лорда-правителя, — продолжал Джоквин, — они так же легко уничтожили бы дворец, как уничтожили четыре храма. Боги недовольны не лордом-правителем и его действиями. Некоторые ученые старались расколоть храмы на четыре отдельные группы, чтобы каждая группа поклонялась только одному богу. Это и только это — причина гнева богов.

Послышались крики:

— Твой храм тоже уничтожен.

Джоквин колебался. Ему совсем не хотелось становиться мучеником. Он видел два письма Олдена — в два храма, не подчинившиеся его приказу, — и лично уничтожил их. Теперь он не знал, как ему использовать то, что чисто механическое соединение божественного вещества производит взрыв. Но одно было несомненно. Боги не возражают против того, чтобы всем четверым поклонялись в одном храме. И поскольку только сохранение существующего положения оставляло храмы сильными, возможно, именно так боги выразили свое отношение.

Джоквин понимал, что его рассуждения — софизм. Но сейчас не время для утраты веры. Он опустил голову.

— Друзья, — покорно сказал он. — Каюсь, я был среди тех, кто отстаивал раздельное поклонение. Мне казалось, что боги будут приветствовать, если каждому из них будут поклоняться в особом храме. Я ошибался.

Он полуобернулся к дворцу, где его слушал гораздо более могущественный человек, чем вся эта толпа.

— Я знаю, что всякий, кто, подобно мне, верит в сепаратистскую ересь, отныне убежден, что только вместе можно поклоняться четверым богам. А теперь, чтобы не было больших неприятностей, идите по домам.

Он повернулся и медленно ушел во дворец.

Лорд-повелитель был человеком, признающим неизбежное.

— Остается один нерешенный вопрос, — сказал он позже. — Какова истинная причина, по которой ты хочешь сохранить жизнь ребенку моей невестки?

Джоквин просто ответил:

— Я давно хотел посмотреть, что произойдет, если ребенку богов дать нормальное обучение и воспитание.

И все. Но этого было довольно. Лорд-правитель сидел, закрыв глаза, и размышлял. Наконец он медленно кивнул.

Глава 5

Еще ребенком Клэйн постоянно чувствовал: «Я никому не нужен. Меня никто не любит.»

Рабыня, ухаживавшая за ним, переняла отвращение его родителей. Она прекрасно видела, что отец и мать редко навещают новорожденного. Бывало, часами маленький мутант оставался один. А когда рабыни обнаруживали его плачущим в мокрых и грязных пеленках, они не проявляли терпения.

Руки, способные на нежность, грубели, прикасаясь к нему. И тысячи случаев грубого обращения сообщались мышцам и нервам, становясь частью привычного восприятия окружающих. Он приучался раболепствовать.

Странно, но когда слова начали приобретать смысл, в условиях его жизни наступило некоторое изменение. Клэйн вполне невинно обронил несколько слов, из которых Джоквин заключил, что рабы не выполняют его приказы. Несколько вопросов при каждом посещении прояснили ему картину, и рабы тут же поняли, что неразумные действия влекут за собой наказание кнутом. Мужчины и женщины узнали, что когда ребенок становится старше, он может рассказать о том обращении, которому подвергался.

Однако способность ребенка понимать имела и свои неприятные последствия. В возрасте между 3 и 4 годами Клэйн понял, что он не такой, как другие. Между 4 и 6 его рассудок терпел ужасные удары, а стареющий ученый каждый раз пытался ликвидировать их последствия. Вскоре, однако, Джоквин понял, что если он хочет спасти рассудок мальчика, нужны более решительные действия.

— Это все другие дети, — сказал однажды Джоквин, белый от гнева, лорду-правителю. — Они мучают его. Они стыдятся его. И сводят на нет все, что я делаю.

Линн Линнский с любопытством смотрел на ученого.

— Но я тоже стыжусь его, стыжусь самой мысли, что у меня есть такой внук. — Он добавил: — Боюсь, Джоквин, твой эксперимент не удался.

Теперь Джоквин с любопытством смотрел на правителя. За шесть лет, прошедших со дня храмового кризиса, он научился по-новому смотреть на лорда-правителя. Ему пришло в голову, что перед ним величайший гражданский администратор с легендарных времен. Иногда сквозь спокойную внешность, с которой лорд-правитель смотрел на мир, проглядывала его главная цель — объединение империи. Перед Джоквином был человек, достигший почти полной объективности во взгляде на мир. И это было очень существенно. Если Клэйн будет спасен, то только с помощью лорда-правителя. Лорд-правитель понял, что посещение Джоквина имеет особую цель. Он угрюмо улыбнулся.

— Что же я должен сделать? Отослать его в провинцию, где он вырос бы в изоляции, окруженный рабами?

— Это было бы смертельно, — ответил Джоквин, — нормальные рабы презирают мутантов так же, как свободные рыцари и патроны. Борьба за разум должна вестись здесь, в городе.

Правитель нетерпеливо ответил:

— Ну что ж, забирай его в храм и делай с ним что хочешь.

— Храмы полны шумных невменяемых и младших, — ответил Джоквин.

Лорд-правитель сердито посмотрел на него. Он медлил. Это значило, что Джоквину будет трудно получить согласие.

— Боюсь, старик, — серьезно сказал лорд-правитель, — что ты в этом вопросе не проявляешь разумности. Мальчишка похож на оранжерейное растение. Нельзя из детей выращивать мужчин таким образом. Они должны выдерживать тяготы путешествий еще в молодости.

— Но ведь ваши дворцы — как раз и есть такие теплицы, где молодые люди живут, не зная тягот существования, — ответил Джоквин.

Старый ученый махнул в сторону окна, которое выходило на столицу. Правитель улыбнулся, признав правоту сравнения.

— Скажи, чего ты хочешь? Если можно, это будет сделано. Джоквин не колебался. Он коротко заявил, что во дворце у Клэйна должно быть убежище. Святыня, куда другие дети не смели бы входить под страхом сурового наказания.

— Вы здесь, во дворце, выращиваете всех своих внуков, — говорил Джоквин. — И вдобавок несколько десятков других детей — сыновей заложников, союзных вождей и патронов. Против этой толпы нормальных детей, грубых и бесчувственных, как все мальчишки, Клэйн совершенно беззащитен. Они все спят в одной спальне, поэтому у него нет убежища даже в своей комнате. Пусть ест и спит по-прежнему с остальными, но у всех должно быть место, где его не смогут преследовать.

Джоквин замолчал, лишившись дыхания. Голос был уже не тот. Да он и понимал, насколько необычна его просьба. Он просил, чтобы на высокомерных, гордых маленьких людей, из которых в будущем вырастут руководители Линна — патроны, генералы, вожди, даже лорды-правители, — чтобы на них было наложено ограничение. И ради чего? Чтобы бедный мутант мог показать, есть ли у него разум.

Джоквин видел, что лорд-правитель хмурится. Сердце у него сжалось. Но он неверно понял причину сердитого выражения. И действительно, он не мог бы выбрать для своей просьбы более подходящего времени. Накануне, гуляя по саду, лорд-правитель обнаружил, что его преследует непочтительно ржущая группа мальчишек. Такое случалось уже не впервые, и именно это воспоминание заставило его нахмуриться.

Он решительно поднял голову и сказал:

— Этим юным негодяям необходима дисциплина. Небольшое ограничение принесет им пользу. Строй свое убежище, Джоквин. Я поддержу тебя.

Дворец правителя размещался на капитолийском холме. Поверхность холма была искусно преобразована. Всю ее заняли террасы с садами и кустарниками, так что старики, вроде Джоквина, почти не узнавали прежнего холма.

В западном углу дворца находилась голая скала на возвышении. Чтобы добраться до нее, нужно было пройти узкой тропой по крутому склону, а затем подняться по вырубленным в холме ступеням.

Скала оставалась голой, пока ею не занялся Джоквин. Под его руководством рабы быстро нанесли почву, садовники насадили кусты, траву и цветы, чтобы была защита от горячего солнца, приятная зелень, на которой можно полежать, и прекрасный вид. Была поставлена прочная ограда поперек тропы, а у ворот — солдат, свободный, шести футов и шести дюймов ростом и с соответственно мощной фигурой. Этот солдат был выбран еще и потому, что четыре года назад его жена тоже родила ребенка богов. Солдат оказался веселым добродушным парнем, который не давал самым настойчивым мальчишкам проход, грозно загородив своим телом ворота.

Несколько недель после завершения строительства орлиного гнезда и введения запрета на его посещение мальчишки руганью и криками выражали свое негодование. Они часами стояли у ворот, выкрикивая угрозы и оскорбления. Но невосприимчивые, всегда добродушные стражники в конце концов заставили их отступить. И тогда дрожащий мальчик в орлином гнезде смог успокоиться, перестать чувствовать себя преследуемым и при первом же знаке опасности находить убежище. С этого времени на него перестали обращать внимание. Никто не играл с ним, и, хотя это равнодушие тоже было жестоким, оно по крайней мере оставалось пассивным. Он смог жить своей собственной жизнью.

Его мозг, этот раненый, испуганный и тонкий комплекс интеллекта и эмоций, медленно выходил из тьмы, в которую падал. Джоквин выманивал его оттуда тысячью уловок. Он учил мальчика запоминать простые стихи. Рассказывал ему о великих деяниях, больших сражениях, рассказывал длинные волшебные сказки с продолжением. Он давал мальчику вначале тщательно смягченные, а потом все более правдивые сведения о политической атмосфере внутри дворца. И снова и снова с нарастающей убедительностью внушал, что рождение мутанта — очень важное, особое событие. Любой человек может родиться нормальным, но мало кто бывает избран богами атома.

Джоквин знал, что это опасный путь. Мальчик может почувствовать превосходство даже над другими членами семьи Линнов.

— Но он быстро узнает свои возможности, когда станет старше, — объяснил как-то Джоквин лорду-правителю. — Самое важное, что теперь его восьмилетний опыт может противостоять самому вульгарному преследованию со стороны других мальчиков. Он все еще запинается и заикается, когда пытается ответить, и любой контакт со взрослыми для него болезнен. Но если его не захватить врасплох, он научился справляться с собой. Я хочу, — закончил Джоквин, — чтобы мальчик мог изредка навещать вас.

Он часто повторял эту просьбу и всегда получал отказ. Эти отказы беспокоили Джоквина, которому уже исполнилось 80 лет. И он часто думал о том, что будет с мальчиком после его смерти. Чтобы не погубить мальчика, он связался со многими известными учеными, поэтами и историками. Он убеждал их своими аргументами, а потом приставлял к мальчику как платных учителей. Он тщательно следил за этими людьми и быстро отсылал тех, кто не понимал всей важности предпринимаемой попытки.

Обучение мальчика оказалось чрезвычайно дорогостоящим: содержание, которое давали дед мальчика лорд-правитель и его отец лорд Крег, не покрывало платы многочисленным учителям, нанимаемым Джоквином. Когда Джоквин умер, как раз перед одиннадцатилетием Клэйна, почти весь доход с его имений шел на содержание мальчика.

Джоквин оставил 10 миллионов сестерций младшим, посвященным и старшим различных храмов. 5 миллионов сестерций он завещал своим личным друзьям, еще два миллиона — историкам и поэтам, чтобы они завершили начатые ими работы, и наконец его 5 праправнуков получили по миллиону сестерций каждый.

Эти суммы почти полностью составляли все денежное наследство. Около 500 тысяч сестерций оставлялось на покрытие многочисленных расходов по имениям и фермам до следующего урожая. Так как все эти имения, вместе с тысячами рабов, были завещаны Клэйну, был короткий период, когда новый владелец, сам того не зная, оказался на грани банкротства.

Об этом было доложено лорду-правителю, и он выдал из своего собственного состояния заем для поддержания имений. Он предпринял и другие шаги. Он узнал, что рабы Джоквина недовольны тем, что принадлежат мутанту. Он разослал своих шпионов, чтобы выявить заговорщиков, и потом для примера четверо были повешены. До лорда-правителя дошло также, что правнуки Джоквина, рассчитывавшие получить имения, делают темные угрозы по адресу «узурпатора». Лорд-правитель конфисковал их часть наследства и отправил всех пятерых в армию лорда Крега, которая готовилась к вторжению на Марс.

Совершив все это, старый правитель забыл о своем внуке. Лишь два года спустя, когда мальчик случайно прошел мимо окна его кабинета, он почувствовал любопытство.

В тот же день он отправился к орлиному гнезду, где жил самый странный отпрыск семейства Линнов.

Глава 6

Он тяжело дышал, добравшись до основания скалы. Это удивило его. «Клянусь четырьмя атомными богами, — подумал он, — я старею.» Через два месяца ему исполнялось 64 года.

64. Он взглянул на свое худое тело. Ноги старика, подумал он, не такие слабые, как у некоторых в его возрасте, но, несомненно, расцвет позади. «Крег был прав, — подумал он ошеломленно. — Пришло для меня время экономии. Больше никаких войн с Марсом, за исключением оборонительных. И пора произвести Крега в наследники и соправители.» Мысль о наследнике напомнила ему, где он. Там, вверху, один из его внуков с учителем. Он слышал бормочущий баритон мужчины и отдельные замечания мальчика. Все звучало нормально, по-человечески.

Лорд-правитель нахмурился, думая об обширности мира и малочисленности семьи Линн. Стоя здесь, он понял, почему пришел сюда. Все Линны нужны, чтобы удерживать власть. Даже тупоумные, даже мутанты должны исполнять обязанности, соответствующие их способностям. Ужасно сознавать, что он приближается к самой одинокой вершине своей жизни, способный доверять только кровным родственникам. И даже они держаться вместе из-за честолюбия.

Старый человек сухо и угрюмо улыбнулся. Что-то в форме его челюстей и подбородка говорило о стали. Это была внешность человека, выигравшего кровавую битву при Атмуме, которая отдала ему Линн; улыбка человека, который смотрел, как его солдаты боевыми топорами на куски разрубили Рахейнла. «Вот это был человек! — подумал он, еще и через тридцать лет удивляясь упорству противника. — Почему он отказался от всех моих предложений? Впервые в истории гражданской войны была сделана такая попытка примирения. Я предложил компромисс. Он хотел весь мир, а я нет, во всяком случае не таким путем, но волей-неволей пришлось взять его, чтобы спасти свою жизнь. Почему человеку нужно все или ничего?»

Конечно, Рахейнл, холодно и спокойно ожидавший первого удара топора, должен был осознать тщетность своих стремлений. Должен был знать также, что ни что его не спасет; что солдаты, бежавшие, терявшие кровь и боявшиеся за свои жизни, не будут милосердны к своему главному врагу. Правитель с кристальной ясностью помнил свой выбор палачей. Он приказал, чтобы первый же удар был смертельным. Толпа хотела пытки, зрелища. Она как будто получила его, но на самом деле перед взорами собравшихся разрубили на куски мертвеца.

Зрелище смерти великого Рахейнла навсегда вызвало холод в душе правителя. Сам он никогда не чувствовал себя участником убийства. Убийцей была толпа. Толпа, с ее безумными эмоциями, с ее силой численности, которую ни один человек не может игнорировать, не подвергая смертельной опасности себя и свою семью.

Толпа с ее примитивной кровожадностью пугала его, хотя он и презирал ее; она влияла на него, хотя он всегда использовал ее в своих целях. Ужасно было думать, что почти каждый шаг в его жизни делался с учетом толпы.

Он родился в мире, опустошаемом двумя могучими враждующими группами. Не возникало вопроса, к какой группе присоединяться. Когда оппозиция захватила власть, она старалась убить, обесчестить или изгнать всех членов всех семей другой партии. В такие периоды детей многих известных семей тащили по улицам на крючьях и швыряли в реку. Позже, если вам удалось выжить, вопросом жизни и смерти для вас становилось захватить власть и влияние в своей группе. И это тоже не предоставлялось случаю или чувствам. Существовали группы среди групп, убийства тех, кто мог соперничать в борьбе за власть. Убийства и предательства становились все изощренней.

Прошедшие через эту непрекращающуюся борьбу за существование становились крепкими.

Лорд-правитель Линн с трудом оторвался то своих раздумий и начал взбираться по ступеням на саму скалу. Вершина скалы — площадка длиной в 20 футов и почти такой же ширины. Рабы Джоквина натаскали туда плодородную почву, на этой почве росли цветущие кусты; два из них достигали 15 футов в высоту.

Мутант и его учитель сидели в легких креслах в тени самого высокого куста и не заметили появления лорда-правителя.

— Хорошо, — говорил, учитель, ученый, по имени Неллиан, — мы согласились, что слабость Марса в его водной системе. Различные каналы, по которым поступает вода с северного полюса, единственный источник водоснабжения. Неудивительно, что в марсианских храмах поклоняются воде, как мы атомным богам. Другое дело, — продолжал Неллиан, — знать, как использовать эту слабость Марса. Каналы Марса так широки и глубоки, что их невозможно, например, отравить даже временно.

— Макрокосмически рассуждая, — сказал мальчик, — это верно. Молекулярный мир предоставляет мало возможностей, кроме тех сил, которые может перенести человеческое тело.

Лорд-правитель мигнул. Правильно ли он расслышал? Неужели тринадцатилетний мальчик может рассуждать так? Он уже хотел выйти и показаться. Но теперь передумал и, заинтригованный и удивленный, ждал продолжения.

Клейн продолжал:

— Беда моего отца в том, что он слишком доверчив. Я не знаю, почему он считает, что ему просто не везет в этой войне. На его месте я внимательно отнеся бы к возможности предательства и тщательно проверил бы свое окружение.

Неллиан улыбнулся.

— Вы говорите с убежденностью юности. Если вам когда-нибудь доведется побывать на поле битвы, вы убедитесь, что мысли трудно охватить реальность. Смутные теории опрокидываются под дождем стрел и копий, под ударами мечей и топоров.

Мальчик невозмутимо ответил:

— Никто не сумел сделать правильное заключение из взрывов космических кораблей, перевозящих воду. Джоквин знал бы, что думать об этом.

Разговор, как показалось лорду-правителю, приобретал детский характер. Правитель сделал шаг вперед и кашлянул.

При этом звуке ученый повернулся и, увидев подошедшего, с достоинством встал. Реакция мутанта была более быстрой, хотя и не вся заключалась в движении. При первом же звуке он повернул голову. И все. Несколько мгновений он сидел неподвижно. Вначале выражение его лица оставалось прежним — спокойным. У лорда-правителя было время рассмотреть внука, которого он почти не видел со дня рождения.

Голова мальчика была нормальной, с явно линнским носом и голубыми глазами Линнов. Но было и нечто большее. Тонкая красота матери отразилась в этом лице. Ее рот, ее уши и подбородок. Лицо и голова были прекрасными, почти ангельскими. Но все остальное отличалось от нормального. Общая форма очень-очень человеческая. Тело, ноги, руки — все было на месте, но все искажено.

Лорду-правителю пришло в голову, что если мальчик наденет длинную одежду ученого, а руки спрячет в складки платья — кисти у него нормальные, — никто не заподозрит правду. Не было ни малейшей причины, почему бы это лицо нельзя изобразить на серебряной или золотой монете, которые разойдутся среди отдаленных и высокоморальных племен. Ангельское лицо Клэйна согрело бы сердца варваров. «Слава богам, — не в первый раз подумал лорд-правитель, — что у него не четыре руки или ноги.»

И в это мгновение мальчик очнулся от оцепенения. (Лишь тут лорд-правитель сообразил, что Клэйн буквально замер на месте). Произошла мгновенная трансформация. Прекрасное лицо изменилось. Глаза остекленели, рот дернулся и утратил свою форму. Все лицо стало таким идиотским, что на него больно было смотреть. Медленно тело мальчика сползло со стула, и он застыл, полусогнувшись и глядя на деда. Он начал скулить, а потом что-то неразборчиво бормотать.

Неллиан резко сказал:

— Клэйн, овладейте собой.

Эти слова были подобны ключу. С криком мальчик метнулся вперед и пронесся мимо лорда-правителя. С безрассудной скоростью, почти скользя, сбежал он по каменным ступеням. И исчез на тропе.

Наступило молчание. Немного погодя Неллиан спокойно спросил:

— Можно ли мне сказать?

Лорд-правитель заметил, что ученый обращается к нему не по форме, и мимолетная улыбка коснулась его губ. Антиимпериалист. Через мгновение он почувствовал раздражение: «Эти проклятые республиканцы!» — но коротко кивнул в знак разрешения.

Неллиан сказал:

— Он так же вел себя со мной, когда Джоквин впервые привел меня к нему. Это возвращение к эмоциональному состоянию, которое он испытывал ребенком.

Лорд-правитель ничего не ответил. Он смотрел на город. День был туманный, дымка затягивала пригороды. С высоты они, казалось, расплывались в дымке — дома, улицы. Но все же за ними он видел вьющуюся реку и местность, частично скрытую вуалью тумана. На местности виднелись круглые ямы, теперь пустые: большая война истощала человеческие ресурсы Земли, население которой достигло огромного числа в 60 миллионов жителей. За время его жизни население Земли почти удвоилось.

Удивительно, как раса, будто на невидимой привязи, устремлялась вперед, глядя своим коллективным взглядом в ослепительно яркое будущее, все еще скрытое за отдаленным горизонтом. Лорд-правитель вернулся мыслью и взглядом на скалу. Не глядя на Неллиана, он спросил:

— Что он имел в виду, когда сказал, что мой сын, лорд Крег, должен проверить возможность предательства в своем окружении?

Неллиан пожал плечами.

— Вы слышали это? Мне можно не говорить, что мальчик окажется в серьезной опасности, если кое-кто услышит о его словах. Откровенно говоря, я не знаю, где он получает информацию. Но у него очень хорошее представление о дворцовых интригах и политике. Он очень скрытен.

Лорд-правитель нахмурился. Скрытность он мог понять. Люди, слишком много знающие о делах других людей, имеют обыкновение умирать неожиданно. Если мутант действительно знает, что в ход марсианской войны вмешалось предательство, даже намек на такое знание означает его гибель. Правитель колебался. Потом:

— А что это он говорил о космических кораблях с водой, взрывающихся перед посадкой? Что он знает о таких вещах?

Теперь настала очередь другого колебаться. Наконец Неллиан сказал:

— Он говорил об этом несколько раз. Несмотря на всю свою осторожность, мальчик тоже нуждается в товарище, он так хочет произвести впечатление, что сообщает свои мысли людям, которым доверяет. Вроде меня. — Ученый украдкой взглянул на лорда-правителя. —Естественно, я держу такую информацию при себе. Я не занимаюсь политикой.

Великий человек слегка поклонился.

— Я вам очень признателен за это, — сказал он.

После небольшой паузы Неллиан продолжал:

— Он много раз говорил о происшествии в храме Рахейнла при его рождении, когда четыре храма взорвались. Я узнал, что Джоквин рассказывал ему об этом. Джоквин оставил в своем имении тайный архив, к которому мальчик имеет доступ. Он трижды навещал главное имение после смерти Джоквина.

Лорд-правитель смутно припомнил, что давал по просьбе Неллиана разрешение на эти поездки.

— Мне нет необходимости говорить, — продолжал Неллиан, — что у мальчика, в отличие от эмоционального состояния, вполне взрослый интеллект — на уровне 19 лет.

— Гм… м…м, — сказал лорд-правитель. Манеры его стали решительными. — Мы должны излечить его от этой слабости. Есть несколько методов. — Он улыбнулся, вспоминая. — На войне, когда мы хотим покончить со страхом солдата, мы подвергаем его повторяющейся опасности в сражении. Конечно, он может быть убит, но если выживет, приобретет уверенность и храбрость. Точно так же оратор вначале тренирует свой голос, но только настоящее выступление дает ему уверенность. — Правитель задумчиво улыбнулся. — Пожалуй, на войну его не пошлешь. Солдаты, к сожалению, считают мутантов дурным признаком… Публичные выступления… Можно наметить его в один из отдаленных храмов. Одетый в одеяние ученого, он сможет читать ежедневную службу, вначале лишь наедине с атомными богами, потом в присутствии ученых, посвященных и младших и наконец перед публикой. Я прикажу, чтобы подготовку начали завтра же. Ему совсем не обязательно жить в храме. Примерно через год мы отведем ему отдельную резиденцию и закрепим за ним привлекательных рабынь. Я отберу кротких, мягких девушек, которые не будут пытаться управлять им. Я их сам отберу и хорошо поговорю с ними. — И добавил — Позже их можно будет продать в отдаленные районы.

Лорд-правитель помолчал и пристально взглянул на Неллиана.

— Что вы думаете о таком начале?

Ученый кивнул.

— Прекрасно, прекрасно. Я рад, что вы лично заинтересовались мальчиком.

Лорд-правитель был доволен.

— Будете сообщать мне о нем раз в три месяца.

Он уже отворачивался, когда взгляд его остановился на чем-то полускрытом в кустах на краю скалы.

— Что это — спросил он.

Неллиан выглядел смущенным.

— Это… гм… это… прибор, сооруженный Джоквином.

Замешательство ученого удивило правителя. Он подошел ближе и взглянул. И увидел металлическую трубу, уходящую вниз. Трубу почти совершенно скрывали лианы, но кое-где на склоне ее можно было разглядеть.

Правитель все еще рассматривал трубу, когда из нее послышался хриплый женский голос:

— Целуй меня, целуй меня снова.

Лорд-правитель прикрыл травой открытый конец трубы и встал.

— Будь я… — начал он. — Подслушивающее устройство, другой конец размещен где-то в месте свиданий.

Неллиан сказал:

— По другую сторону еще одна.

Лорд-правитель хотел уже уйти, как заметил возле трубы блокнот. Он поднял его и просмотрел. Страницы чистые. Вначале он удивился, но потом увидел траве бутылочку чернил и ручку.

Теперь он по-настоящему заинтересовался. Взяв бутылочку, он вытащил пробку. Сначала он разглядывал чернила, потом понюхал. Наконец с улыбкой закрыл бутылочку и поставил ее в траву.

Спускаясь, он думал: «Джоквин был прав. Мутант может быть нормальным, даже сверхнормальным.»

Глава 7

К этому времени Марсианская война велась уже два года и оказалась наиболее дорогостоящей из всех войн. С самого начала, еще на стадии планирования, она вызвала невероятный накал страстей. Воевать или не воевать — три года назад этот вопрос расколол правительство на две враждующие группы. Лорд Крег Линн, отец Клэйна, сын лорда-правителя и главнокомандующий экспедицией, был с самого начала и полностью против войны.

Он прибыл в город с Венеры три года назад в своей личной космической яхте в сопровождении почти всего штаба. И затем целые месяцы спорил со своей семьей и различными влиятельными патронами.

— Пришло время империи прочно стоять на всех своих границах, — говорил он слушателям. — Из города-государства мы превратились в государство, охватывающее всю Землю, за исключением некоторых горных территорий. Четыре из одиннадцати островных континентов Венеры — наши союзники. И нам не нужно беспокоиться из-за обитаемых спутников Юпитера, потому что они населены варварами. Марсиане, правда, управляют своей планетой по своим диким обычаям, но будет разумно оставить их в покое. Племена, завоеванные ими, постоянно восстают, и марсиане все время заняты. Поэтому они для нас не опасны, а это должно стать нашим единственным соображением по поводу всех следующих войн.

Если сообщения верны, многие патроны и рыцари были убеждены его доводам. Но увидев, что лорд-правитель склоняется к войне, они тут же изменили свои взгляды, по крайней мере публично.

Жена лорда-правителя Лидия и лорд Тьюс, сын Лидии от предыдущего брака, особенно настаивали на вторжении. Их аргумент, постепенно ставший и аргументом лорда-правителя, заключался в следующем: марсиане сами обрекли себя на войну, полностью отказываясь от торговых и иных сношений с остальной частью Солнечной системы. Кто знает, какие планы они вынашивают, какие армии тайно готовят, сколько космических кораблей строится на планете, которая свыше десяти лет не допускает посетителей извне?

Аргумент убедительный. Сухое предположение лорда Крега, что, возможно, метод, использованный империей при вторжении на венерианский остров Кимбри, вызвал такое отношение марсиан, не убедило сторонников войны. Метод был простой и безотказный.

Кимбри, подозрительное племя, в конце концов согласилось принять посетителей. И очень забеспокоилось, когда в течение несколько месяцев около тридцати тысяч дюжих молодых мужчин прибыли в одиночку и группами. Беспокойство оказалось оправданным. Однажды ночью посетители собрались в трех главных городах кимбрийцев и одновременно напали на центры управления. К утру было перебито около ста тысяч венериан и остров был захвачен.

Этой экспедицией командовал лорд Тьюс. По настоянию его матери устыдившийся патронат проголосовал за триумф для лорда Тьюса.

Естественно, что группа Лидии-Тьюса рассматривала высказывания Крега как результат зависти. Одни говорили, что такие слова недостойны такого выдающегося человека. Другие — что собственные его войны велись неудачно. Некоторые заходили так далеко, что вообще не верили в боевые качества линнских армий, возглавляемых лордом Крегом, и тут же добавляли, что он просто трус.

Для лорда Крега, упорно придерживавшегося своего мнения, величайшим шоком оказалось открытие, что его собственная жена Таня поддерживает его противников. Он так рассердился, что тут же послал ей приказ о разводе. Леди Таня, которая поддерживала партию войны, только чтобы ускорить карьеру мужа, испытала сильнейшее нервное потрясение. Неделю спустя она частично оправилась, но состояние ее духа явно показывает тот факт, что она приехала в лагерь мужа на окраине города. И в обеденный час, на виду у сотен высших офицеров, на четвереньках подползла к нему, умоляя взять ее обратно. Изумленный Крег ввел ее в ближайшую дверь, и они помирились.

С этого времени леди Таня изменилась. Высокомерие ее исчезло. Она отошла от политической деятельности и посвятила себя дому. Ее гордая ослепительная красота перешла на стадию просто хорошей внешности.

Заботливая жена поцеловала на прощанье мужа в начале весны и смотрела, как его остроносая яхта взлетела, чтобы присоединиться к космическому флоту, ожидающему на другой стороне Земли вылета к Марсу.

Космические корабли, подобно другим известным с легендарных времен инструментам, транспорту и оружию войны, имеют свои ограничения. Они самое быстрое средство сообщения, доступное человеку, но насколько быстрое, никто не знал. Во время вторжения на Марс считалось, что космические корабли противника способны развивать огромную скорость в тысячи миль в час в безвоздушном пространстве. Поскольку полет к Марсу требовал от 40 до 100 дней, в зависимости от взаимного расположения планет, самое короткое расстояние расценивалось в миллион миль.

Ученые подозревали, что это число не соответствует действительности. Если оно верно, то звезды должны быть удалены на сотни миллионов миль. Это казалось настолько невероятным, что многие сомневались в способностях и знаниях храмовых ученых.

Космический корабль длиной в 150 футов мог перевезти 200 человек и не больше в полете на Марс, длящемся 60 дней. В корабле больше места, но не хватило бы воздуха. Воздух очищался, но до определенного предела.

200 человек в корабле, столько вез каждый транспорт в первом флоте. Всего во флоте было 500 кораблей. Назначением его служила большая пустыня, известная как Киммерийское море. По краю этой пустыни проходил канал шириной в милю, и на сотни миль по обе стороны канала тянулась зеленая растительность, питаемая тысячами крошечных распределительных каналов. Ослин, один из пяти крупнейших городов марсиан располагался в большой долине в пункте, где канал извивался как река.

В определенном смысле каналы и были реками. Весной вода по ним перемещалась с севера на юг, постепенно замедляясь, и к середине лета совсем останавливалась. Население Ослина превышало миллион. Его падение означало бы сильнейший удар по марсианам и давало большие выгоды завоевателям.

Флот достиг Марса в установленное время; лишь один корабль не появился в точке встречи за 48 часов ожидания. В полночь на второй день корабли группами по 10 устремились к каналу и городу. Была избрана площадка примерно в пяти милях от пригорода, и один за другим линии кораблей выстраивались среди кустарников и открытых полей. Они немедленно начали разгружаться; были выгружены войска, большая часть лошадей, оборудование и запас пищи.

Это были опасные 6 часов. Разгружающиеся корабли весьма уязвимы для нападения особого типа судов, снабженных длинными металлическими таранами, которые легко разрывают тонкие металлические пластины, из которых сооружены корпуса космических кораблей. Для атакующего корабля застать транспортник в воздухе означало неизбежную удачу. Атакующий, приблизившись сбоку, ударял и переворачивал транспорт. Поскольку на верхней стороне транспортника не было двигательных труб, поддерживающих корабль в воздухе, он обычно падал как камень. Периодические попытки установить двигатели сверху или внизу корабля вызывали радиоактивные ожоги у экипажей и пассажиров, и никакое количество свинцовых прокладок, казалось, не спасает от этого.

6 часов прошли без нападения. Примерно за два часа до рассвета армия начала двигаться вдоль канала по направлению к городу. Через час авангард поднялся на холм, за которым лежала большая долина, а за ней — Ослин. Солдаты остановились, осадив коней. К лорду Крегу был отправлен курьер с невероятным сообщением. В долине расположилась марсианская ария, такая огромная, что ее палатки и сооружения терялись в дымке расстояния.

Командующий выехал вперед, чтобы самому увидеть неприятеля. Сопровождавшие утверждали, что он был совершенно спокоен. Но надежды на легкую быструю победу рассеялись в это мгновение. Впереди стояла основная марсианская армия численностью в 600 тысяч человек. Ею командовал сам король Винатгин.

Лорд Крег уже решил атаковать немедленно, когда небольшой вражеский флот пролетел над холмами, осыпав стоявших там дождем стрел и ранив около 500 солдат. Главнокомандующий остался невредим, но противник знал слишком много. Лорд Крег быстро отдал необходимые распоряжения.

Цель его была простой. Король Винатгин и его штаб, несомненно, знали о приближающемся нападении. Но одно дело иметь информацию, совсем другое — передавать ее в огромную, разбросанную по широкой долине армию. Это была единственная причина, ставившая под сомнение исход сражения. Марсиане численно превосходили атакующих в 6 раз. Оборона вначале была неуверенной, но затем укрепилась. Позже стало известно, что марсиане потеряли сто тысяч убитыми и ранеными, но в маленькой линнской армии 30 тысяч было убито, ранено и пропало без вести. И когда к полудню не удалось продвинуться вперед, лорд Крег приказал отступать с боем.

Но беды еще не кончились. Когда его войско растянулось вдоль канала, пятитысячный кавалерийский отряд ударил в тыл, отрезал армию от лагеря и повернул отступающих в сторону пустыни.

Наступление темноты спасло армию от полного уничтожения. Отступление длилось до полуночи, только потом солдаты смогли лечь и уснуть. Но для лорда Крега отдыха не было. Он связался с флотом, ожидающим в космосе. Осторожно приземлилось сто кораблей, выгрузив добавочное оборудование и рационы. Ожидалось, что корабли подвергнутся нападению, однако этого не произошло, и им удалось благополучно взлететь до рассвета. И слишком быстро защитная темнота сменилась ярким дневным светом.

Привезенные запасы помогли выдержать этот день. Вражеская армия теснила их час за часом, но лорду Крегу было ясно, что король Винатгин использует свои силы неумело. Наступление велось неуклюже и нерасторопно. Врага удалось перехитрить, и к вечеру, оставив защитный кавалерийский заслон, линнская армия оторвалась от противника.

Ночью удалось отдохнуть, и лорд Крег снова начал надеяться. Он понял, что в случае необходимости сумеет погрузить свои силы и убраться с планеты без дальнейших потерь. Это была соблазняющая перспектива. Она соответствовала его убеждению, что марсианская война не имеет шансов на успех.

Но он неохотно осознал, что возврат линнской армии невозможен. Его будут считать несостоявшимся полководцем. Ведь в конце концов он выбрал место нападения, хотя и не одобрял кампанию в целом. И еще одно. Могли подумать, что он, противившийся войне, сознательно проиграл сражение. Нет, он, несомненно, не мог возвращаться в Линн. К тому же в любом случае нужно ждать, когда второй флот доставит через две недели еще сто тысяч человек.

Две недели? На четвертый день тонкие нити распределительных каналов начали пересыхать. К вечеру солдаты увязли в песке. Впереди, насколько хватал глаз, расстилалась красная пустыня. На восток примерно в 19 днях пути находился другой канал, но лорд Крег и не думал о таком опасном путешествии. 70 тысячам человек нужно много воды.

Впервые в своей военной карьере Крег оказался отрезанным от воды. Положение стало угрожающим, когда одиннадцать из двенадцати космических кораблей, посланных за водой, взорвались при приближении к лагерю и залили пустыню и несчастных, оказавшихся под ними, кипятком. Один корабль приземлился, но вода в нем закипела, и его удалось спасти, только срочно выпустив эту воду в песок.

Почти сварившийся командир с трудом выбрался из рубки и доложил лорду Крегу:

— Мы выполнили ваш приказ, сэр. Выбросили почти все оборудование и погрузились в канал, используя корабль как танкер. Вода немедленно начала греться.

Он выругался.

— Это проклятые водяные боги, которым поклоняются марсиане.

— Чепуха, — ответил Крег. И приказал отвести командира на его собственный корабль под арестом.

Тщетная предосторожность. У других солдат появилась та же мысль. Марсианские боги заставили воду кипеть, поэтому корабли и взорвались. Лорд Крег в горячей речи, обращенной к легионам, указал, что ничего не произошло с водой в обычных баках остальных кораблей.

Его прервал голос:

— Почему же тогда не привезти в них воду?

Солдаты подхватили это замечание, и после этого не имело смысла отвечать им, что нельзя рисковать флотом.

На седьмой день армия начала испытывать жажду. Лорд Крег понял, что не может ждать прибытия второго флота. Он начал осуществлять план, о котором подумал еще тогда, когда выбрал Ослин для нападения.

Ночью он вызвал свои двести кораблей и погрузил в них армию, почти по 350 человек на корабль. Он предполагал, что шпионы марсиан надели мундиры мертвых линнских солдат и кружат вокруг лагеря. И поэтому не сообщал пункты назначения до вылета кораблей.

План его был основан на наблюдении, которое он сделал, когда юношей посетил Марс. Во время путешествия по каналу в Ослин он приметил город Магга. В этот город, расположенный в труднодоступных горах, можно было пройти по четырем узким дорогам, которые легко защитить. Двадцать лет назад в нем был гарнизон. Но лорд Крег справедливо решил, что легко справится с этим гарнизоном, если тот не усилен. Был и еще один благоприятный фактор, хотя при принятии решения Крег о нем не знал. Король Винатгин не поверил полученной информации, что ему противостояла главная экспедиционная армия Линна. Ежечасно ожидая высадки больших сил, он удерживал свое войско у Ослина.

Маггу захватили вскоре после полуночи. К утру войска были готовы к осаде. Воды было множество. Когда неделю спустя прибыл второй флот, он тоже высадился в Магге, и экспедиция была спасена.

Даже сторонники лорда Крега не сумели оценить его оборонительную победу. В Линне видели только, что армия была зажата в маленьком городке и казалось обреченной. Даже лорд-правитель, захвативший в свое время много считавшихся неуязвимыми позиций, приказал тайно проверить утверждение сына, что войско в безопасности.

Армия оставалась в Магге все лето и зиму. Весь год она подвергалась осаде, а лорд Крег упрямо требовал у патроната еще 200 тысяч человек. Патронат отказывался слать войска на верную гибель. Однако лорд-правитель наконец понял, что положение Крега прочное, и лично потребовал посылки подкреплений. В тот день, когда лорд-правитель задумчиво спускался из убежища своего внука-мутанта, на пути к Марсу находилось еще 4 легиона.

Глава 8

Лорд-правитель не очень удивился, когда две недели спустя Неллиан передал ему письмо от Клэйна. В письме говорилось:

Моему деду,

почтеннейшему лорду-правителю

Я крайне сожалею, что не справился со своими эмоциями, когда вы пришли ко мне. Позвольте заверить, что я горжусь оказанной мне честью и что ваше посещение изменило мое мнение относительно многих предметов. До вашего прихода в Орлиное гнездо, я не считал, что у меня есть обязательство перед семейством Линнов. Теперь я решил поддержать имя Линнов, которое вы сделали великим. Приветствую вас, мой высокодостойный дед, величайший из живших когда-либо людей.

В письме содержались мелодраматические нотки, и лорд-правитель не мог согласиться с утверждением, что он величайший из людей. Он даже не второй, хотя, может быть, и третий.

«Мой мальчик, — подумал он, — ты забыл моего дядю, полководца из полководцев, и его противника, яркую личность, кому в двадцатилетнем возрасте был присужден триумф и которому в еще более раннем возрасте официально было разрешено пользоваться титулом „великий“. Я знал их обоих и знаю, чего я стою.»

Тем не менее письмо было приятно лорду-правителю. Но оно и удивило его. В нем был некий подтекст, будто решение было принято человеком, обладающим властью и правом принимать решения.

Он отложил письмо в раздел семейной корреспонденции и начал новый подраздел — «Клэйн». И забыл о нем. Но неделю спустя вспомнил, когда жена показала ему два послания, одно адресованное ей, второе, незапечатанное, — лорду Крегу на Марсе. Оба послания были от Клэйна. Лидия забавлялась.

— Тебя здесь кое-что заинтересует, — сказала она. Лорд-правитель прочел адресованное ей письмо.

Моей благородной бабушке.

Достопочтимая леди, чтобы не обременять своими просьбами вашего мужа, моего деда, почтительно прошу вас отправить письмо обычной почтой моему отцу лорду Крегу. В нем молитва, которую я прочту на следующей неделе в храме, молитва о даровании победы над марсианами. В следующей почте моему отцу будет послана металлическая капсула, освященная на этой церемонии прикосновением богов металлов Радия, Урана, Плутония и Экса.

— Ты знаешь, — говорила Лидия, — получив это, я сначала не поняла, кто такой Клэйн. Мне почему-то казалось, что он мертв. Напротив, он, похоже, вырос.

— Да, — с отсутствующим видом ответил лорд-правитель, — да, он вырос.

Он осматривал молитву, которую Клэйн посылал лорду Крегу. У него было странное чувство, что есть в этом что-то, чего он пока не понимает. Почему письмо передается через Лидию? Почему не через него непосредственно?

— Ясно, — сказала леди Линн, — что поскольку будет посвящение в храме, письмо должно быть отослано.

Именно так, подумал лорд-правитель. Ничего не оставлено на волю случая. Они должны послать письмо. Они должны послать металл, освященный богами.

Но почему все же информация передавалась через Лидию? Он прочел молитву, на этот раз поражаясь ее обыкновенностью. Такая заурядная, такая незначительная… Именно такие молитвы заставляют солдат думать, что они сражаются ради… слабоумных. Строчки располагались широко, и именно это заставило глаза правителя слегка сузиться.

— Что ж, — рассмеялся он, — я возьму письмо и сам отошлю его.

Придя к себе, он зажег свечу и подержал письмо над огнем. Через две минуты между строками появилась запись, сделанная невидимыми чернилами. Шесть строк из тесно подогнанных слов между каждыми двумя строками молитвы. Лорд-правитель, поджав губы, прочел подробную, точную инструкцию. Это был план действий марсианской армии, не столько военный, сколько магический. Несколько раз упоминался взрыв храмов много лет назад.

В конце было оставлено место для его подписи. Он не стал сразу подписывать, но в конце концов подписал, положил письмо в конверт и приложил большую государственную печать. Потом сел и подумал: Но почему Лидия?

В сущности не нужно было долго гадать о размерах предательства, которое преследовало легионы Крега в течение трех лет.

В такой семье, как наша, угрюмо думал лорд-правитель. Заговорщики договаривались здесь, в 60 футах под Орлиным гнездом, где ребенок богов прижимался ухом к трубе, слушал их слова и записывал невидимыми чернилами на страницах как будто пустого блокнота.

Лорд-правитель знал, что его жена бесконечно интригует за его спиной. Он женился на ней, чтобы оппозиция была представлена в правительстве. Она была дочерью одной из благороднейших семей Линна; все взрослые мужчины этой семьи погибли, сражаясь на стороне Рахейнла. Двое из них были захвачены и казнены. Ей было 19 лет и она была замужем и имела сына, впоследствии лорда Тьюса, когда лорд-правитель организовал самый скандальный бракоразводный процесс и последующий вторичный брак в истории Линна. Лорда-правителя это не беспокоило. К тому времени он уже принял название города и государства как фамилию для своей семьи. Следующим шагом надо было залечить, казалось, неизлечимую рану, нанесенную гражданской войной. Этим шагом была женитьба на Лидии, и шаг это оказался мудрым.

Она служила клапаном для всех сжатых сил оппозиции. По ее действиям он узнавал о намерениях оппозиции. И шел ей навстречу, насколько это было возможно. Будто бы следуя советам жены, он привлек на свою сторону сотни способных администраторов, солдат и патронов, которые помогали ему управлять все возрастающим населением Земли и ее колоний. В последующие годы все больше и больше оппозиционных членов патроната поддерживали его законы. Они смеялись над ним из-за его привычки читать главные речи. Они высмеивали его любимые словечки: «Быстрее, чем сварить спаржу», «Слова изменяют мне, джентльмены», «Будем довольны синицей в руках». И другие. Но снова и снова они поддерживали его в интересах империи. И когда его агенты докладывали о готовящихся заговорах, дальнейшее расследование показывало, что в этих заговорах не участвует ни один влиятельный человек.

Не раз винил он Лидию за ее разнообразные дела. Она не могла не быть в оппозиции, как и он не мог, еще будучи юношей, не быть втянутым в водоворот политических амбиций своей группы. Ее убили бы сами оппозиционеры, если бы она показалась им слишком «нейтральной».

Нет, он не винил ее за действия в прошлом. Но этот случай был особым. Огромные армии уничтожались, чтобы качества лорда Крега как полководца проигрывали в сравнении с лордом Тьюсом. Тут действовали личные интересы, и лорд-правитель понял, что пред ним серьезный кризис. Самое главное — спасти Крега. Но при этом не встревожить Лидию и остальных. Несомненно, у них есть возможность просматривать его личную переписку с Крегом. Посмеет ли он остановить их? Поступить так было бы неразумно.

Все должно казаться нормальным и обычным, или в испуге они могут предпринять попытку убить лорда Крега. Пока армии лорда Крега держатся, группа не будет делать решительных шагов.

Сумка с почтой для лорда Крега должна попасть в их руки, как и в предыдущих случаях. Если письмо будет вскрыто, вероятно, будет предпринята попытка убить Клэйна. Следовательно, что?

Лорд-правитель разместил стражников во всех местах свиданий, окружив ими также основание Орлиного гнезда. Он вывесил такой приказ, чтобы оправдать появление стражников: «Мне надоело наталкиваться на бесстыдно целующиеся пары. Это не просто плохой вкус. Это настолько распространилось, что требуются решительные действия. Стражники будут сняты примерно через неделю. Я рассчитываю на здравый смысл всех, особенно женщин, и надеюсь, в будущем такие спектакли не повторятся.»

Неделя, чтобы защитить Клэйна до посвящения в Храме. Интересно было бы посмотреть, что станет этот мальчишка делать с металлом, но, конечно, его присутствие невозможно. В день посвящения лорд-правитель сказал Неллиану:

— Я думаю, он должен поездить по Земле. Без всякого заранее намеченного маршрута. И инкогнито. И пусть выедет завтра же.

С Клэйном все. Лорд-правитель также посетил лагерь солдат за пределами города. Для солдат это был неожиданно прекрасный день. Правитель роздал миллион сестреций. Были организованы бега, состязания в скорости и в других видах спорта, и победители получили награды; и даже побежденные, которые честно боролись, получили значительные суммы.

Очень хороший день. Уезжая, лорд-правитель до самых городских ворот слышал приветственные крики. Потребуется несколько недель, если не месяцев, чтобы вызвать недовольство этих солдат.

Приняв все возможные меры предосторожности, лорд-правитель отправил почту и стал ждать результатов.

Группа Лидии действовала быстро. Рыцарь опустошил почтовую сумку. Рыцарь и патрон просмотрели каждое письмо, разложив их в две стопки. Одна из стопок, большая, была снова помещена в сумку. Вторую рассматривал лорд Тьюс. Отобрав несколько писем, он передал их матери.

Лидия просматривала их одно за другим и протягивала те, которые нужно было распечатать, одному из двух рабов, искусных в обращении с химикалиями. Именно эти рабы распечатывали письма.

Седьмым из отобранных было письмо Клэйна. Лидия взглянула на надпись на конверте, увидела имя адресата, и губ ее коснулась легкая улыбка.

— Скажите мне, — проговорила она, — может, я ошибаюсь, но разве в армии карлики, мутанты и другие уроды не считаются дурным предзнаменованием?

— Именно так, — ответил один из рыцарей. — Увидеть одного из них накануне битвы значит проиграть ее. Иметь дело с одним из них значит потерпеть неудачу.

Леди-предводительша улыбнулась.

— Мой благородный муж не интересуется такими психологическими феноменами. Нужно проследить, чтобы армии стало известно, что лорд Крег получил письмо от своего сына-мутанта.

Она бросила письмо в сумку.

— Я уже читала его.

Три четверти часа спустя курьер был на пути к кораблю.

— Ничего важного, — сказала Лидия сыну. — Твой отчим, по-видимому, занимается только сохранением морали во дворце.

Лорд Тьюс задумчиво сказал:

— Хотел бы я знать, зачем ему понадобилось подкупать охранный легион.

Еще более удивили заговорщиков события следующего дня, когда лорд-правитель объявил объединенное заседание обеих палат патроната. Как только об этом было объявлено, леди Лидия отправилась к мужу с расспросами. Но великий человек покачал головой, улыбнулся и сказал без явной хитрости:

— Моя дорогая, это будет приятным сюрпризом для всех. Ты должна позволить мне такие простые удовольствия.

Заседание должно было состояться через несколько дней. К этому сроку шпионы Лидии не сумели ничего выяснить. И она, и лорд Тьюс встретились с отдельными лидерами патроната в надежде, что у тех может быть, как выразилась Лидия, «щепотка информации». Но поскольку ее самое искусно расспрашивали, ей стало ясно, что они были в таком же неведении, как и она. И вот, впервые за много лет, она сидела в своей ложе в патронате, не зная, что за повестка намечена.

Решающий момент наступил. Она видела, как ее муж прошел по проходу и поднялся на помост. В раздражении она схватила лорда Тьюса за рукав и яростно прошептала:

— Что у него на уме? Вся эта история становится фантастической.

Тьюс ничего не ответил. Лорд-правитель Медрон Линн начал с предписанного обычаем обращения:

— Благородные члены моей семьи, мудрые и щедрые лидеры патроната, благородные патроны и их достойные семьи, рыцари империи и их леди, почетные члены, представители доброго народа империи Линн, я с радостью объявляю вам о своем решении и не сомневаюсь в вашей единодушной поддержке…

Аудитория затихла. Лидия закрыла глаза, дрожа от раздражения. Слова ее мужа означали, что не будет споров, не будет обсуждения. Патронат формально ратифицирует решение, но на самом деле оно станет законом, как только правитель произнесет свои слова.

Тьюс наклонился к матери.

— Обрати внимание, он не читает свою речь.

Лидия не заметила этого. А следовало бы, с опозданием подумала она. Ее шпионы среди домашней прислуги сообщали, что не нашли ни клочка бумаги, никакого черновика или набросков в частных помещениях лорда-правителя и в его кабинете.

На помосте Медрон Линн продолжал:

— Нелегко человеку, ведущему подобно мне активную жизнь, осознать, что годы проходят. Но не может быть сомнения, что я старюсь, что физически я не так крепок сегодня, как был 10 лет или даже 10 месяцев назад. Пришло время подумать о наследнике, причем я имею в виду не только преемника, но и соправителя. Он будет соправителем, пока я остаюсь правителем, и станет единоличным правителем после моей отставки или смерти. Размышляя об этом, я сообщаю вам с радостью, что назначаю на эту важную должность моего возлюбленного сына лорда Крега, чье долгое и честное служение империи в последние годы было подкреплено значительными военными достижениями.

Один за другим перечислил он успехи лорда Крега в его предыдущей карьере. Затем:

— Его первым большим достижением в Марсианской кампании, так злополучно начатой, стало спасение армии из тяжелого положения, когда по случайному совпадению в момент высадки ей противостояла намного превосходящая вражеская армия, в результате чего могло произойти небывалое поражение линнской армии. Почти чудом удалось ему привести свою армию в такое место, где она могла защищаться. А теперь мы уверены, что он одержит победу, которую у него вырвал случай два года назад.

Он помолчал, и пока Лидия слушала, открыв глаза и осознавая глубину своего поражения, сказал твердо:

— На своего сына лорда Крега я возлагаю совместное со мной управление Линнской империей и даю ему титул лорда-правителя. Этот титул не подчинен моему, как лорд Крег не подчинен мне, за исключением границ, связанных с подчинением сына отцу.

Лорд-правитель снова помолчал и улыбнулся странной бледной улыбкой на своем угрюмом лице, потом продолжал:

— Я знаю, что вы вместе со мной будете радоваться этому счастливому известию и быстро утвердите — я надеюсь, сегодня же — это назначение, так чтобы мой сын обладал всей властью накануне решающей битвы.

Он поклонился и сошел с помоста. Наступила тишина. Аудитории, казалось, требовалось время, чтобы понять, что он кончил. Но когда начались аплодисменты, они звучали яростно до тех пор, пока он не покинул мраморный зал.

Глава 9

Лорд Крег читал письмо Клэйна с хмурой улыбкой. Он понял, что молитва была использована мальчиком, чтобы замаскировать более важное сообщение, и необходимость такой уловки удивила его. Она придавала вес документу, с которым обычно такие планы не связываются.

Важной особенностью плана было то, что он требовал лишь незначительных изменений в расстановке войск. Целью плана была атака. Но добавлялся невероятный психологический фактор. В пользу плана говорил взрыв одиннадцати космических кораблей с водой. Со времени взрыва прошло два года, но феномен так и остался необъясненным!

Крег долго размышлял над тем местом в письме, где утверждалось, что присутствие армии короля Винатгина в Ослине не было случайностью, но было вызвано предательством. «Я просидел взаперти два года, — горько думал он, — сражаясь с превосходящими силами противника, потому что моя мачеха и ее толстяк сын стремятся к неограниченной власти.»

Он видел себя мертвым, а лорда Тьюса — наследником лорда-правителя. Мысль эта казалась ему отвратительной. Он резко, решительно вызвал к себе храмового ученого, прикомандированного к армии, человека, известного своими знаниями Марса.

— Как быстро движется в это время года вода по каналу Ослин?

— Примерно пять миль в час, — был ответ. Крег обдумал это. Примерно 130 миль в марсианский день. Достаточно трети или даже меньше. Если посвященный металл бросить примерно в 20 милях к северу от города, эффект будет достигнут как раз в момент давно планируемого наступления. Никакого вреда не принесет такое незначительное изменение плана, успокаивал он себя.

Армия все еще готовилась к наступлению, когда с Земли пришла новость, что Крег назначен лордом-соправителем. Новый правитель Линнской империи сообщил об этом в скромно сформулированном коммюнике и тут же удивился результату. Куда бы он ни шел, солдаты встречали его приветственными криками. Служба безопасности уже доносила ему, что войска ценят то хладнокровное мастерство, с каким он вывел армию из западни после первой высадки. Но теперь он чувствовал себя объектом личного преклонения.

В прошлом он изредка встречал офицеров, вызывавших у подчиненных дружеские чувства. Впервые он сам вызывал их. И сразу оказались оправданными годы тяжелой полевой жизни, напряженная работа среди множества измен. Как друг и старший товарищ, как главнокомандующий и собрат по оружию, лорд-соправитель Крег Линн в день наступления обратился к своим людям со специальным посланием.

Солдаты Линна!

День и час победы близок. У нас достаточно сил и вооружения для достижения любой цели. В эти мгновения перед решающей битвой вспомним еще раз, что цель победы — объединенная Солнечная система, один город и одна вселенная. Наша цель — немедленный и полный успех. Но помните: победа всегда результат несгибаемой целеустремленности, соединенной с искусством бойцов. Поэтому прошу вас: ради вашей жизни и нашей победы стойте на месте прочно и, когда можете, идите вперед. Как солдаты, мы посвятили себя с самыми чистыми и правдивыми намерениями атомным богам и победе. Каждому из вас желаю успеха.

Исход второй битвы при Ослине никогда не вызывал сомнения. В утро битвы жители города, проснувшись, обнаружили, что канал шириной милю и все мелкие каналы заполнены кипятком. Пар густыми облаками поднимался над городом. Он скрывал космические корабли, опускавшиеся прямо на улицы. Он скрывал солдат, выгружавшихся из кораблей. К середине утра солдаты короля Винатгина начали сдаваться в таких количествах, что королевская семья не могла бежать. Монарх, плача от стыда, попросил защиты у линнского офицера, который под охраной отвел его к лорду-соправителю. Побежденный король упал к ногам Крега и затем, помилованный, но закованный в цепи, стоял, как пленник, на холме рядом с победителями и смотрел на крушение военной мощи Марса.

Через неделю сдались все крепости, кроме одной, в далеких горах, и Марс был завоеван. В разгар триумфа в сумерках одного дня отравленная стрела вылетела из тени здания в Ослине и пронзила лорда Крега. Он умер через час в страшных мучениях, а убийца так и не был найден. Когда три месяца спустя известие о его смерти достигло Линна, обе стороны действовали быстро. Лидия приказала убить двух рабов, знатоков химии, и курьера через несколько часов после известия о победе Крега. Теперь же она послала убийц к двум рыцарям и патрону, помогавшим ей вскрывать почту. Одновременно она велела Тьюсу покинуть город.

Когда солдаты старого лорда-правителя явились, чтобы арестовать его, предупрежденный молодой человек уже находился на борту своего космического корабля. Его бегство вызвало первый приступ ярости у правителя. Он решил отменить свой визит к Лидии. Медленно тянулся первый день, и постепенно в нем крепло мрачное восхищение женой: он понял, что теперь, после смерти Крега, не может разорвать с ней отношения. Он решил, что не она организовала убийство Крега. Какой-нибудь испуганный приверженец, боясь за себя, действовал на свой страх и риск; а Лидия, прекрасно понимая ситуацию, лишь постаралась смягчить его. Для империи разрыв с ней мог бы оказаться роковым. Когда она со свитой явилась, чтобы выразить ему соболезнование, он уже принял решение. Лорд-правитель со слезами на глазах взял ее за руку.

— Лидия, — сказал он, — для меня это ужасный момент. Что ты предлагаешь?

Она предложила объединить государственные похороны и триумф. Она добавила:

— К несчастью, Тьюс болен и не сможет присутствовать. Похоже, что болезнь удержит его долго.

Лорд-правитель понял, что она смиряет свои честолюбивые устремления относительно Тьюса, по крайней мере на время. Это была большая уступка, и не необходимая ввиду его решения замять все дело.

Он наклонился и поцеловал ей руку. На похоронах они рядом шли за гробом. И поскольку мозг его мучился сомнениями относительно будущего, он продолжал спрашивать себя: «Что теперь?» Это была агония нерешительности, сознания ограниченных возможностей стареющего человека.

Он все еще рассуждал об этом, когда взгляд его упал на мальчика в траурном одеянии ученого. Мальчик шел рядом с Неллианом, и это позволило правителю узнать его. Клэйн.

Лорд-правитель шел за сверкающим гробом, в котором лежал его мертвый сын, и впервые за последнее время боль его слегка отступила; он задумался. Как будто особенно надеяться на мутанта нельзя. И все же он вспомнил слова Джоквина о том, что мальчику нужно дать возможность вырасти. «Тогда он себя покажет», — говорил покойный ученый. Он предсказывал, что Клэйн «займет свою нишу в линнском зале славы.»

Медрон Линн угрюмо улыбнулся. Обручение мальчика должно продолжаться. Нужно распорядиться об эмоциональной добавке.

Хотя Клэйн едва достиг половой зрелости, вероятно, пора ему узнать, что женщины представляют собой клубок эмоций, опасный, но восхитительный. Опыт общения с женщинами поможет ему достичь физического и душевного равновесия, иначе его существование станет односторонне интеллектуальным.

Глава 10

— Семья Деглет, позже переименованная в Линн, — говорил Неллиан своему ученику лорду Клэйну Линну, — вступила в банковское дело около 150 лет назад.

Стоял теплый летний день спустя несколько недель после похорон лорда Крега. Учитель и ученик сидели под большой смоковницей во дворе имения, унаследованного Клэйном от Джоквина. Четырнадцатилетний мальчик, не отвечая, приподнялся со своего сидения. Он смотрел на дорогу, которая вела в Линн, расположенный в 80 милях. На горизонте виднелось облачко пыли, один раз солнце блеснуло на металле. Возможно, повернулось колесо, но было еще слишком далеко, чтобы разглядеть подробности.

Клэйн понял это и сел, а слова его были ответом на слова Неллиана.

— Разве не правда, что основатель семьи сидел на углу улицы и давал прохожим деньги в обмен на заклад — драгоценности и кольца?

— Я считаю, — ответил старый ученый, — что ваш предок был проницательным ростовщиком и знал толк в благородных металлах и драгоценных камнях. Постепенно он завел свое дело.

Мальчик хихикнул.

— Однокомнатное деревянное сооружение, очень плохо защищающее от дождя и холода.

— И все же это был собственный дом, — сказал учитель, — с которым связано представление об определенном достоинстве. История говорит, что позже, когда он смог покупать рабов, он построил себе несколько домов, разнообразных по размерам, и проводил в каждом по одному дню, переодеваясь соответственно. Так он в разные дни недели встречался с разными слоями населения. В один он, сидя на деревянной скамье, ссужал деньги работнику, в другой имел дело с рыцарской семьей, которая закладывала свои земли и замки, чтобы продолжить вести жизнь, которую им не позволяли их средства. Ваш предок понял неразумность такой ложной гордости и с ледяной объективностью использовал ее в своих целях. Вскоре он владел большим количеством домов и имений и имел врагов, которые неразумно закладывали свою собственность, чтобы на месяц-два оттянуть выплату долгов. — Неллиан помолчал и вопросительно взглянул на своего ученика. Потом сказал:

— Выражение вашего лица свидетельствует, что вы задумались над моими словами, молодой человек.

Клэйн молчал, слегка покачивая головой. Наконец он сказал:

— Я думаю о гордости, которая послужила причиной падения многих семей и империй. — Он вспомнил свою собственную склонность к оцепенению в присутствии некоторых людей. Может, так он выражал свою гордость? Он объяснил это Неллиану. — Как я понимаю, я сохраняю тем самым самоуважение, как будто мной овладело что-то внутри меня. При таких обстоятельствах я могу жалеть себя, но не стыдиться.

Он покачал головой, потом вспомнил и посмотрел на зеленые холмы, где в облаке пыли теперь постоянно блестел металл. Но разобрать все еще ничего было нельзя, и Клэйн сказал:

— Я думаю, раньше это случалось со мной так часто, что теперь я с собой не справляюсь.

— Но вы с каждым разом все лучше владеете собой, — быстро возразил Неллиан.

— Это верно. — Мальчик кивнул и оживился. — Я как солдат, который с каждой битвой все больше становится ветераном. — Он нахмурился. — К несчастью, есть войны, в которых я еще не участвовал.

Неллиан улыбнулся.

— Вы должны продолжать преодолевать ограниченные препятствия, как вы давно решали с Джоквином. И — все об этом свидетельствует — такова же политика вашего деда.

Клэйн взглянул на него сузившимися глазами.

— Почему мой дед стал этим заниматься, с недавнего времени?

Длинное морщинистое лицо учителя насмешливо улыбалось.

— Это вполне закономерно.

— Закономерно? — Ваш статус после провозглашения вашего отца лордом-соправителем соответственно изменился.

— Ах, это! — Клэйн пожал плечами под свободной храмовой одеждой. — Но это не имеет практического значения. Как мутант, я в своей семье подобен горбуну, которого терпят из-за кровного родства. Когда я вырасту, смогу интриговать за сценой. В лучшем случае я смогу выполнять роль посредника между храмами и правительством. Мое будущее стереотипно и стерильно.

— Тем не менее, — возразил Неллиан, — у вас как у одного из троих сыновей лорда-соправителя Крега Линна имеются законные права в правительстве, и вам придется ими воспользоваться, хотите вы этого или нет. — Он сварливо закончил: — Позвольте сказать вам, молодой человек, что если вы пренебрегаете своими правами, мы с Джоквином зря тратили на вас время. В бесконечной Линнской империи вы либо будете жить в соответствии со своим рангом, или погибнете от руки убийцы.

Мальчик холодно сказал:

— Старик, продолжайте урок истории.

Неллиан улыбнулся.

— В другой манере, но ваши перспективы напоминают перспективы вашего предка, о котором мы говорим. Вы презренный мутант. Он был презренный ростовщик. Разумеется, вы понимаете, что перед ним стояли не меньшие, если не большие препятствия, чем перед вами. И все же, мой мальчик, мы говорим о человеке, который основал семью Линн. Когда вы заглядываете вперед, вы видите только трудности. Оглядываясь назад на его карьеру, мы видим, как просто все было для храброго человека, действовавшего среди неразумных людей. Видите ли, благородные семьи, занимавшие у него деньги, лишь старались как можно дольше сохранить видимость. И, конечно, когда истекал срок, они винили не себя, а коварного молодого Гована Деглета. Но тот лишь нанимал добавочных телохранителей и отнимал у должников имущество. К тридцати годам он был уже настолько богат, что смог взглянуть на почти разоренные семьи патронов в поисках невесты. Его предложение потрясло патронов до глубины их аристократических душ. Но патрон Сеппер был человек, считавшийся с реальностью. Чтобы спасти себя от гибели, он организовал брак своей прекрасной дочери Пиккарды Сеппер с презренным ростовщиком. И она делила его постель и рожала ему детей, хотя всю жизнь не любила их. Она называл их, включая вашего прапрадеда, «рабьим отродьем».

Тонкое лицо мальчика исказилось в циничной усмешке.

— Если она была так настроена, думаю, что дети были не его. Вспомните, Неллиан, в своем убежище во дворце я годами был свидетелем любовных свиданий самых известных придворных дам. Внешне все они респектабельны, все замужем, но переходили от одной связи к другой. Не раз я слышал признания, что ребенок, которого носит дама, совсем не от ее мужа. Конечно, неважно, являемся ли мы, Линны, прямыми потомками Гована Деглета. Мы унаследовали его деньги, а связи Сеннета дали благородство. Но… — он пожал плечами.

Неллиан улыбнулся.

— Гован знал аристократок и их мораль. Он все время следил за женой; будучи страстной женщиной, она вскоре поняла, что единственным источником для нее является муж. История утверждает, что он был счастливым и довольным мужем.

Ученый встал.

— Молодой человек, — сказал он, — я думаю, пора прекратить урок. Через несколько минут здесь будет ваш дед лорд-правитель…

— Мой дед! — Клэйн, дрожа, вскочил.

Мгновенно самообладание покинуло его. Крайним напряжением овладев собой, он спросил:

— Чего он хочет?

— Он везет с собой несколько недавно захваченных на Марсе девушек. Они будут вашими любовницами. Мне сказали, что девушки очень хорошенькие.

Он замолчал. Клэйн его не слышал. Для Клэйна слова Неллиана превратились в бессмысленные звуки, а потом…

Чернота! Позже, может быть, в тот же вечер, он осознал себя. Он лежал на полу в своей спальне. Из постели на него смотрела испуганная девушка. Она истерически говорила:

— Не хочу. Убейте меня. Но он ненормальный. Я не хочу!

Откуда-то вне поля зрения Клэйна донесся холодный голос лорда-правителя:

— Выпорите ее. Четыре хлыста. Но не калечьте.

Когда в следующий раз Клэйн пришел в себя, девушка склонялась над ним:

— Бедный! Тебе так же плохо, как мне. Иди в постель. Придется пройти через это.

Жалость в ее голосе снова вызвала его беспамятство. Жалости он не выносил.

Он чувствовал, что проходило время. У него было несколько любовных видений, которые казались нереальными. В этих видениях он был яростным и ненасытным, а девушка робкой и нежной.

Потом другие видения. Появилась другая девушка. Он слышал слова Неллиана:

— Поразительно! Я не знал, что у мужского тела такие огромные возможности для любви.

Но все это было как сон. Он узнал, что первую девушку зовут Селк. Имя второй он так и не узнал, не узнал имена других и даже не был уверен, что они, эти другие, были.

Потому что вскоре ему нужна была только Селк. В этот момент он достиг наибольшей остроты сознания. Его поучал дед; одну из фраз деда он запомнил навсегда. Дед сказал:

— Мой мальчик, если ты настаиваешь, чтобы была только она одна, тогда тебе придется приспособиться к ее возможностям…

Клэйн смутно припомнил, что согласился с лордом-правителем. Он приспособится.

Он полностью пришел в себя за обедом с Неллианом. Клэйн остановился, поднеся ложку ко рту. Что-то в нем привлекло внимание ученого, потому что тот спросил:

— Что, Клэйн?

Мальчик кивнул.

— Я хотел бы продолжить разговор, начатый в тот день, — сказал он, — о моем предке Говане. Что было с его детьми?

Неллиан облегченно вздохнул и мысленно продиктовал письмо лорду-правителю:

— Ваше превосходительство, — молча сочинял он. — Через год и восемь месяцев лорд Клэйн оправился от эмоционального шока, вызванного знакомством с женщиной. Мозг действительно странный инструмент.

Вслух он сказал:

— Ваш прапрадед Косан Деглет был банкиром и патроном. У него были отделения во всех главных городах…

* * *

Историю семьи Деглет-Линн изучал и другой, более взрослый учащийся. 7 лет после убийства Крега лорд Тьюс прожил в Аваях на море.

У него было небольшое имение на главном острове архипелага, и после случившегося мать посоветовала ему избрать именно его для жительства, а не большие поместья на материке. Умный осторожный человек, Тьюс понял ценность совета. Если он хочет оставаться живым, его удел — власяница и пепел.

Вначале это был сознательный обман. В Линне Лидия напрягала мозг в поисках объяснения и в конце концов заявила, что ее сын устал от политики и уединился, чтобы на покое предаться размышлениям. Долгое время ее вздохи были весьма убедительными, она так описывала его чувства, как будто сама стремилась избавиться от обязанностей своего положения. И ей верили.

Патроны, губернаторы и послы на своем пути из Линна через океан останавливались, чтобы отдать дань уважения сыну Лидии. Постепенно они начали сознавать, что он в немилости. В ужасной, отчаянной, опасной немилости.

Напряженное молчание лорда-правителя при упоминании Тьюса вскоре стало известно всем администраторам и политикам. После этого все стали умными. Вспомнили, как торопливо удалился из Линна Тьюс, когда было получено сообщение о смерти лорда Крега, сына лорда-правителя. В то время его отъезд был едва замечен. Теперь об этом вспомнили и сделали выводы. Большие корабли, несущие правительственных чиновников, перестали останавливаться на острове.

Изоляция глубоко повлияла на Тьюса. Он стал наблюдателен. Впервые заметил он, что островитяне выходят в океан. В воду, которая была с легендарных времен отравлена атомными богами. Значит, вода больше не смертоносна? Он отметил это для будущих исследований и впервые заинтересовался тем, как жители острова называют океан. Тих. Жители континентов передвинулись подальше от берегов, чтобы уйти от смертоносных испарений моря, забыли древние названия.

Он размышлял о возрасте цивилизации, которая претерпела такую катастрофу, что были забыты даже названия океанов. Сколько? Он мог только предполагать: тысячи лет.

Однажды он написал матери: «Ты знаешь, раньше меня это не интересовало. Но теперь впервые я задумался над происхождением нашей культуры. Возможно, вместо того, чтобы заниматься бесконечными интригами, мы должны были бы поинтересоваться своим прошлым и выяснить, какие смертоносные силы высвободились давным-давно на этой планете. Меня беспокоит вот что: те, кто действовал против Земли, готовы были буквально уничтожить планету. Такая безжалостность для меня неожиданна, и хотя все это лишь отвлеченные рассуждения, я с некоторым беспокойством смотрю в будущее. Возможно ли, чтобы борьба за власть между группами достигла такого размаха, что весь мир содрогнется от безумия этой борьбы? Я предполагаю внимательней всмотреться в эти проблемы, чтобы выработать здравую философию власти.»

В другом письме он заявлял: «Мне всегда досаждала примитивность нашего оружия. Я склонен верить сказкам о существовании в древности различных типов огнестрельного оружия. Как ты знаешь, в нашей культуре имеется очень странный парадокс. Мы владеем машинами, которые так тщательно сконструированы, что могут быть герметически закрыты для путешествий в безвоздушном пространстве. Знание металлов, которое делает это возможным, унаследовано Линном, но его истинное происхождение неизвестно. С другой стороны, наше оружие — луки, стрелы, копья. Я думаю, что в прошлом это примитивное вооружение было замещено другими, совершенно новыми типами оружия, которые, в свою очередь, сменились еще более новыми. Это означает, что промежуточные виды вооружения просто исчезали из нашей культуры: тайны их производства забылись. Эти сложные устройства трудно было производить — я все время рассуждаю, — и поэтому умение передавалось от отца к сыну, как произошло и с знаниями в металлургии. Мы знаем, что даже во времена варварства храмы были хранилищами производственных знаний, и похоже, что кто-то сознательно уничтожил некоторые виды древних знаний. Мы знаем также, что с древних времен храмы противятся войнам. Возможно, в них сознательно была уничтожена информация, касающаяся оружия.»

Среди прочего Тьюс тщательно изучал происхождение семьи Линн. Как и Клэйн, изучавший ту же историю, Тьюс отметил, что Косан Деглет, сын основателя семейства, был изгнан из Линна врагами семьи. Изгнанный формально, со всей собственностью, конфискованной патронатом, он переселился на Марс и там, с помощью отделения своего банка, сумел восстановить и дело на Земле. Как и многие проницательные люди до него, он предвидел изгнание; когда захватили его дома, там нашли удивительно мало сокровищ.

Враги Косана вынуждены были повысить налоги. Эти налоги оказались столь обременительны, что деловые люди все сильнее хотели возвращения Косана Деглета. Это желание, отметил Тьюс, мудро стимулировалось с Марса самим Косаном. В нужный момент представители народа формально пригласили его вернуться из изгнания, подавили попытку части благородных семей силой захватить власть и провозгласили Косана лордом-правителем.

В течение 30 лет Косан был фактически повелителем Линна. Тьюс вспомнил, как однажды посетил дом, где жил Косан Деглет. Теперь это было торговое здание, но у входа висела медная табличка с надписью:

Прохожий! Когда-то это был дом Косана Деглета.

В нем жил не только великий человек, но само

Знание обитало в этом доме.

Погоня за знаниями и банковское дело — таковы были краеугольные камни власти Деглетов. Так решил лорд Тьюс. В ключевые моменты банковские интересы семьи были такой притягательной силой, что подавляли всякое сопротивление. И во все годы их роста страсть к собиранию произведений искусства и связь с учеными приносили им уважение и восхищение, что помогало уменьшить влияние случайных ошибок.

В течение долгих месяцев изучения и одиночества, последовавших за изгнанием, Тьюс много думал об этом и постепенно стал критически оценивать свою жизнь в Линне. Он начал видеть ее безумие и бесконечное надувательство. Он со все большим удивлением читал письма матери. Это был рассказ о бесконечных обманах, заговорах и убийствах, написанный простым кодом, эффективным, поскольку он был основан на значениях слов, известных только его матери и ему самому.

Удивление перешло в отвращение, а отвращение вызвало понимание величия семьи Деглет-Линн сравнительно с ее противниками. «Нужно было что-то сделать с этой бандой невежественных воров и рвущихся к власти негодяев, — решил Тьюс. — Мой отчим лорд-правитель предпринял решительные действия, которые оправдались и временем.»

Его озарило. Такой подход больше не является правильным. Для объединения вселенной больше не нужно сосредоточивать власть в руках одного человека или одной семьи. Старая республика также невозможна, ее губят бесконечные раздоры. Но теперь, после десятилетий всеобщего, не разделенного на партии патриотизма под руководством лорда-правителя, можно восстановить республику, и, весьма вероятно, она уцелеет. А в качестве предосторожности члены семьи должны снова овладеть искусством банковского дела.

Тьюс решил: «Если я смогу вернуться в Линн, то лично займусь этим.»

Проходили месяцы.

* * *

Как обычно, Неллиан сообщил Медрону Линну: «… через две недели ваш внук лорд Клэйн со своей свитой поселится в храме Джоквина и возобновит свое обучение, чтобы в конечном счете стать ученым.»

Старик удивился, когда два дня спустя маленькой космической шлюпкой прибыл специальный курьер. Учитель мальчика приглашался В Капитолийский дворец для встречи с лордом-правителем. «Если возможно, — говорилось в письме, — прибудьте вместе с курьером и до наступления ночи вы вернетесь к себе.»

Неллиан мудро воспринял это приглашение как приказ. Через два часа его ввели к лорду-правителю. Он заметил, что у правителя уставшее лицо. Его пригласили сесть в большое кресло у окна, выходящего в сад.

Лорд-правитель тоже присел, но лишь на мгновение. Он ходил по комнате, останавливался, глядя в лицо учителю Клэйна, и снова начинал ходить. Потом садился в кресло, беспокойно вертелся, снова вскакивал и начинал ходить.

Они говорили о будущем 16-летнего лорда Клэйна Линна.

— Самая главная задача, — не в первый раз говорил Медрон Линн, — удерживать… гм … враждебные силы от того, чтобы его удушили.

Неллиан осторожно промолчал. У него не было иллюзий насчет «враждебных сил». Прямую опасность представляла леди Лидия, жена Медрона Линна.

Лорд-правитель снова остановился, лицо его стало задумчивым.

— У нас странная семья, — сказал он. — Сначала ростовщик, потом проницательный Косан Деглет, который единолично сумел стать лордом-правителем. Можно опустить Парили Старшего: его слабость позволила вырасти оппозиционным силам. Но кризис наступил в большой битве за контроль над храмами во времена Парили Деглета и его брата Лорана. Их не любили, потому что они действовали деспотически и потому, что они заметили то, чего почти никто тогда не заметил, — растущую власть храмов. Жрец-политик, действуя через легко поддающуюся воздействию храмовую конгрегацию, все более и более влиял на государство, и почти всегда его влияние было нереалистичным и узколобым, направленным только на усиление власти храмов. Парили и Лоран совершенно сознательно — я в этом не сомневаюсь — вели затяжные войны, главной целью которых было удержать большие массы людей подальше от храмов и одновременно придать им солдатскую философию, противостоящую власти храмов. Группа, позже связавшая себя с Рахейнлом, в это время пользовалась поддержкой, открытой и тайной, храмовых ученых, и следует отдать должное Лорану, моему отцу, и его брату: они сумели удержать власть и влияние, хотя все их ненавидели и против них непрерывно действовали храмы. Вспомним: они были изгнаны на 15 лет и вернулись уже в 30-летнем возрасте. Во время этих 15 лет в Линне действовал закон, по которому смертной казни подлежал всякий, кто хотя бы предложил разрешить Деглетам возвращение в Линн. По этому обвинению были повешены или обезглавлены некоторые друзья нашей семьи.

Лорд-правитель угрюмо помолчал, как будто чувствовал боль за смерть давно казненных. Немного погодя он оторвался от своих раздумий и сказал:

— Парили и Лоран вернулись в Линн во главе армии 60 лет назад. Они были решительными и жестокими правителями. Они отказались хоть в чем-то полагаться на толпу, истерически приветствующую их возвращение. В атмосфере убийств и казней они удерживали свою власть безжалостным контролем. Парили был замечательным полководцем, Лоран — выдающимся администратором; естественно, именно он вызывал наибольший гнев врагов семейства. Как сын Лорана, я много раз наблюдал его методы. Они были жестоки, но необходимы, но все же не удивительно, что, несмотря на все предосторожности, он был убит. Дядя братьев удержал власть до возвращения с Венеры Парили с несколькими легионами. Парили быстро восстановил положение нашей семьи, став лордом-правителем. Одним из первых его действий была встреча со мной. Мне было тогда 17 лет, и я был единственным прямым наследником Деглетов. То, что сказал Парили, встревожило меня. Он предвидел свою смерть, так как сильно болел, а это означало, что я буду еще очень молод, когда наступит кризис.

И вот в 17 лет я стал лордом-правителем со всей полнотой власти. Мне было 22, когда он умер, и через несколько месяцев началось ожидавшееся восстание. Из-за дезертирства части армии оно оказалось даже опаснее, чем мы думали. Потребовалось 8 лет гражданской войны, чтобы выйти из тупика.

Усталый стареющий правитель помолчал, потом сказал:

— Если возможно, нужно предотвратить такую катастрофу, когда придет мое время. Поэтому необходимо использовать всех членов семьи. Даже Клэйн должен сыграть большую роль.

Неллиан, который терпеливо ждал, когда же правитель скажет о цели вызова, спросил:

— Что же вы ему предназначили?

Лорд-правитель колебался, потом глубоко вздохнул и резко сказал:

— Мы не можем ждать, пока храмовые ученые завершат его образование. Со смерти Джоквина присутствие Клэйна не вызывает энтузиазма — это следы старых восстаний и интриг. Спроси Клэйна, готов ли он немедленно надеть мантию главного ученого и тем самым стать членом внутренней храмовой иерархии.

— В 16 лет! — выдохнул Неллиан. И это все, что он мог сказать.

В сущности он не видел ничего плохого в предложении сделать 16-летнего юношу одним из руководителей храмов. Представление о правах семьи Линн укоренилось в нем не менее прочно, чем в лорде-правителе. Но как старый сторонник храмов, он чувствовал беспокойство от явного стремления использовать Клэйна для подчинения храмов семье Линнов.

Он с тревогой подумал: «Если я правильно учил мальчика, он не будет полностью на стороне семьи, а будет самостоятельно использовать свое положение в храме.» Тем не менее это была лишь возможность. Клэйн по-своему высокомерен. Вслух Неллиан наконец сказал:

— Ваше превосходительство, интеллектуально мальчик готов. Эмоционально… — и он покачал головой.

Лорд-правитель, присевший ненадолго, вскочил и остановился прямо перед учителем, глядя на него сверху вниз. Он сказал обдуманным тоном:

— Клянусь атомными богами, он должен пройти и через это. И передай ему, что я не позволю оставлять единственной любовницей эту девушку Селк. Нельзя допускать, чтобы он оставался влюблен в одну женщину. Это не значит, что он должен отослать ее, просто должны быть и другие. Передай ему, что когда через 10 дней он войдет в храм Джоквина, то войдет как главный ученый, и я хочу, чтобы он действовал соответственно.

Он отвернулся, показывая, что решение окончательное. Потом снова повернулся к учителю и добавил:

— Напоминаю тебе об опасности убийства. Посоветуй ему держаться в стороне от Лидии. Все. Можешь идти.

И он вышел из комнаты. Через три месяца Неллиан вторично был приглашен в Капитолийский дворец; на этот раз лорд-правитель казался меньше напряженным.

— Я кое-что слышал о мальчике, — сказал он. — Но предпочитаю прямую информацию. Что это за лечебные методы, которыми он пользуется в своем главном храме?

Учитель нахмурился.

— Весьма предосудительная практика, — холодно сказал он. — Однако лорд Клэйн заверил меня, что у него чисто экспериментальные цели, поэтому я остаюсь наблюдателем.

Лорд-правитель, расхаживающий по комнате, остановился и взглянул на старого ученого, чьи кустистые брови были неодобрительно сжаты. Он вспомнил, что Неллиан в прошлом республиканец и сохранил республиканские взгляды. Поскольку приверженцы республики связали себя с пагубной практикой массового внушения, их неодобрение чего-либо было совершенно неприемлемо для лорда-правителя. Особенно верно это было в делах, связанных непосредственно с храмами.

Он уже хотел так и сказать, но потом передумал и спокойно спросил:

— Что же случилось и что ты не одобряешь?

Неллиан тепло ответил:

— Ваш внук давно интересовался храмовыми ритуалами и их воздействием на множество людей. В качестве эксперимента он поместил в храме Джоквина, который он, как вы знаете, теперь возглавляет, причудливо выглядевшую машину, которую извлек из древних раскопок. На машине множество циферблатов и движущихся частей, и она вызывает суеверный страх. К моему удивлению, ваш внук заявил, что он будет лечить больных и раненых, но предварительно их должна зарегистрировать эта машина. Это значило просто, что больной должен был сидеть и смотреть на циферблаты, очевидно, настраиваясь на их целительную радиацию. Я сам слышал, как лорд Клэйн говорил одному больному, что с этого момента все его ощущения будут исходить из машины и что он будет днем и ночью ощущать ее целительную силу.

Старый ученый помолчал.

— Ваше превосходительство, мне больно видеть, как ваш внук использует почтение людей к храмам. Меня беспокоит такой цинизм.

Лорд-правитель отбросил его критическое замечание.

— И каков же результат? — спросил он. — Я не верю услышанным рассказам, слишком уж они благоприятны. Лечит ли машина больных и раненых?

— Конечно, нет. — Неллиан говорил нетерпеливо. — Но, ваше превосходительство, вы не поняли. Использование преклонения перед храмами для таких мирных целей явно… — он запнулся в поисках слова… — кощунственно.

Медрон Линн с любопытством взглянул на него.

— Вы говорите, что Клэйн использует храмовые ритуалы внушения. А как, по вашему мнению, их можно использовать?

Неллиан был тверд.

— Только в духовных целях. Чтобы привести мирских мужчин и женщин к большему почитанию богов. Поскольку люди поддаются внушению, для этого должна быть основательная причина, близко связанная с богоданной жизнью. Использовать это в целях лечения… — Он содрогнулся, покачал головой и сказал решительно: — После нового года я не хочу иметь ничего общего с этим экспериментом.

Линн Линнский прогуливался у окна, пытаясь скрыть улыбку. Вот он остановился и спросил:

— Сам ли Клэйн исполняет ритуалы? Кажется, это слишком трудная задача для одного человека.

Учитель, неожиданно повеселев, покачал головой.

— Вначале он так и делал, но вы, наверно, знаете, что он давно стал чем-то вроде покровителя мутантов. Самых разумных из них он обучил ритуалам, связанным с машиной. Теперь они работают с машиной долгие часы, а ваш внук посещает храм лишь раз в неделю. Что хорошо в этой истории, так это изменившееся отношение к мутантам. Потребуется немало времени, чтобы изменения проникли и в низшие классы, поскольку Линн полон циников. Но наблюдается постоянное движение к терпимости, правда, пока еще очень медленное. Но должен существовать и другой способ изменить отношение к мутантам.

— Что вы предлагаете? — мягко спросил лорд-правитель. — У меня в данный момент ничего нет, — испытующе ответил Неллиан, — но я не сомневаюсь, что может быть найден метод, который не будет связан с таким святотатственным использованием внушения.

Правитель задумчиво кивнул и сказал серьезным тоном:

— Я глубоко уважаю вас, Неллиан, как вы знаете. Но меня очень беспокоит проблема мутантов. Я хочу, чтобы вы с терпимостью отнеслись к деятельности моего внука, а тем временем подумали бы о другом методе … принятия мутантов населением… Не будем волноваться об отношении высших классов. — Он ровно закончил: — Как только разработаете альтернативный метод, приходите ко мне, и, если он окажется практичным, я полностью поддержу вас.

Неллиан угрюмо кивнул.

— Очень хорошо, ваше превосходительство. Я не хочу казаться негибким. Всем известна моя терпимость, но это слишком для принципиального человека. Я разработаю такой метод и должным образом представлю его вам. Желаю вам всего наилучшего, сэр.

Медрон Линн окликнул его:

— Скажите Клэйну, чтобы он не попадался на глаза моей жене.

Учитель остановился в дверях, повернулся и серьезно ответил:

— Хорошо, ваше превосходительство.

Лорд-правитель сухо сказал:

— Что же касается лечащей машины, единственное мое сожаление, что я не легко поддаюсь внушению. Немного упрощенности сейчас мне бы не помешало.

Неллиан сказал:

— Почему бы вам не посетить храмы обычным порядком, сэр? Я уверен, боги дают успокоение даже благороднейшим умам.

— В этом мы с вами не согласимся, — последовал сардонический ответ. — Хорошо известно, что атомные боги интересуются только невежественными, простыми, верящими — и, конечно, своими верными слугами храмовыми учеными. До свидания.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Глава 11

Однажды, идя по улице Линна в сопровождении марсианской рабыни Селк — охранник незаметно шел в 50 футах сзади, — Клэйн увидел молодого художника за работой. Клэйн остановился.

Художник улыбнулся зрителям и продолжал наносить быстрые искусные мазки на полотно. Картина представляла веселый водоворот красок, создающий впечатление городской улицы. Клэйн, чье художественное образование было исключительно религиозным, удивился. «Сколько?» — спросил он.

— 500 сестерций. Мутант заплатил половину и сказал:

— Когда картина будет окончена, принеси мне ее домой. Он написал на карточке свое имя и адрес и протянул художнику. У того поднялись брови при виде подписи, но он ничего не сказал.

На следующий день он пришел в городской дом Клэйна в сопровождении темноволосой подвижной девушки и приземистого встрепанного молодого человека. Все они были очень приветливы, увлечены живописью и готовы обсуждать, в какую раму нужно поместить картину. Клэйн, повинуясь неожиданному порыву, пригласил их остаться на обед.

В ожидании обеда он следил за девушкой. Она непрерывно двигалась, разнося выбранные в баре напитки и смешивая себе другие. От услуг рабов она оказалась.

— Я не верю в рабство, — холодно сказала она в присутствии троих рабов. — Считаю это отвратительным варварским обычаем.

Клэйн ничего на это не ответил. Он был знаком с доводами противников рабства, но знал, насколько политически опасна эта тема. Поэтому он продолжал наблюдать за гостьей и заметил, что она внимательно осматривает дорогие занавеси и мебель. Приподняв конец бесценного ковра и ощупывая его, она почувствовала на себе его взгляд. Подойдя к нему, сказала:

— Я хочу спросить. Все равно это будет оставаться барьером между нами? Вы мутант Линн?

Его охватил озноб. Но ее манеры были так привлекательны, что оцепенение длилось недолго. Он склонил голову и впервые в жизни вслух рассказал о своей беде:"Атомные боги отметили меня узкой грудной клеткой, перекрученными руками и покатыми плечами.»

— Вас это беспокоит? — спросила она. — Меня нет. Прежде чем Клэйн смог ответить, объявили, что обед подан. Поскольку он обслуживался рабами, Клэйн следил за реакцией девушки. Но если она и поняла парадокс, то ничем не проявила этого. Очевидно, высказав свое мнение, она не стала требовать невозможного.

Во время обеда выяснилось, что непричесанный молодой человек композитор.

— Если хотите, — сказал он, — я сочиню музыку по этому случаю и посвящу ее вам.

Клэйн заинтересовался.

— Какие инструменты будут преобладать в вашем сочинении?»

— Струнные.

— Сочините, — сказал Клэйн. — Я буду счастлив заплатить за это и велю, чтобы струнный оркестр сыграл для нас.

— Заплатить! — сказал молодой человек. Казалось, он рассердился.

Девушка быстро сказала:

— О, мы можем сами собрать оркестр, но будет прекрасно, если вы заплатите Медде. Он ничего не смыслит в деньгах. Его родители торговцы, и с тех пор как отец отрекся от него, за то что Медда стал музыкантом, он говорит, что деньги ничего не значат.

Медда нахмурился и повернулся к Клэйну.

— Ваше превосходительство, — сказал он, — у этой девушки прекрасный голос и великолепная фигура. Она прекрасно играет на всех струнных инструментах. Но она так и не научилась не вмешиваться в чужие дела.

Девушка не обратила на это внимание. Она обратилась к Клэйну:

— Сколько вы заплатите за десятиминутное сочинение, приятное и мелодичное?

Клэйн улыбнулся.

— 500 сестерций?

Девушка захлопала в ладоши.

— Договорились, — сказала она. — Медда, у тебя на месяц есть еда.

Медда что-то пробормотал, но не выглядел недовольным. Вскоре он согласился через неделю представить композицию.

Позже, когда они уходили, девушка чуть задержалась и сказала Клэйну:

— Я слышала, вы ведете очень ученый образ жизни и окружены стариками и рабами. Почему бы вам не встречаться чаще с молодыми художниками? Вы узнаете, что люди создают красоту и сегодня.

Клэйн уже подумал об этом. Он не сделал ошибки, отказываясь от своего прошлого, но вечер был для него приятным сюрпризом. Прежде чем он смог ответить, девушка снова заговорила, на этот раз негромко.

— В городе немало талантливых художников и очень талантливых и привлекательных девушек, включая меня. — Она улыбнулась и отступила на шаг, чтобы он смог взглянуть на нее.

Она была настолько новым типом личности и настолько привлекательна физически, что Клэйн был потрясен. Он наконец с усилием ответил:

— Очень привлекательны.

Она с удовольствием улыбнулась и сказала:

— Я уверена, что девушки с радостью включат вас в нашу группу. Но у нас есть правило, ваше превосходительство, и мы ни для кого его не нарушаем. Пока вы дружите с нами, у вас не должно быть рабынь. До свидания.

Она повернулась и легко вышла из комнаты к ожидавшим ее товарищам.

Клэйн, оставшись один, думал о своих посетителях. Он догадался, что встретился с представителями безденежной артистической колонии, и предположил, что человек, платящий по 500 сестерций, будет с радостью принят в их ряды.

Может ли он позволить себе это? Теоретически, как главный ученый, предполагается, что он живет в аскетическом воздержании.

Но как мутант Линн, чья главная задача — приобрести контроль над собственным поведением, он вполне может стать покровителем искусств. И он улыбнулся несовместимости понятий.

Клэйн тщательно и осторожно избегал встреч с Лидией. Когда она находилась в Линне, Клэйн целые месяцы проводил в своих имениях, чтобы не рисковать встречей с женой лорда — правителя. Только когда она уезжала в один из отдаленных дворцов, он возвращался в свой городской дом.

Сохраняя такую дистанцию, он беспристрастно оценивал опасность для себя. Он знал, чего от нее ожидать, и действовал соответственно.

Он продолжал учиться. Ресурсы храмов и библиотеки Джоквина истощились. Знаменитые ученые, которых одного за другим приглашали к нему, один за другим отдавали свои мысли и знания. Среди многих других интересных сведений он узнал, что величайшим хранилищем знаний в империи является библиотека его деда в Капитолийском дворце.

Здесь, сказали ему, хранится много недоступных древних книг, которые агенты Деглетов и Линнов собирали сотни лет по всей Солнечной системе. Некоторые из этих книг никогда не были прочитаны за последние поколения. Происходило это потому, что лорд-правитель сохранял их для себя, надеясь когда-нибудь пополнить свое образование. Но, как и следовало ожидать у такого занятого человека, это время никак не наступало.

Клэйн подождал, пока леди Лидия выехала из города на отдых. Потом вернулся в Линн и попросил разрешения лорда — правителя на чтение редких книг. Великий человек, который давно перестал интересоваться книгами, дал разрешение, и Клэйн в сопровождении трех секретарей-рабов (двух мужчин и одной женщины) ежедневно в течение нескольких недель приходил в дворцовую библиотеку и читал о прошлом. Книги были написаны после золотого века, но прежде чем многие подробности забылись или были объявлены бессмысленным вымыслом.

Книги добавили немногое к тому, что он уже знал, но их авторы передавали слухи, которые от отца к сыну прошли через много поколений от самых туманных дней. Они указывали направление. Они прибавили ему уверенности, что он на правильном пути и впереди еще более ценные открытия.

Однажды он увлеченно читал, когда краем глаза замерил входящую в библиотеку свою неродную бабушку. Он не знал, что она в городе.

Для леди Лидии встреча была такой же неожиданностью, как и для Клэйна. Она почти забыла о его существовании, а вернулась в Линн, потому что получила сообщение о болезни лорда-правителя. Получив сообщение, она поняла, что больше нельзя тратить время. Нужно добиться возвращения Тьюса из изгнания.

Она увидела Клэйна в благоприятных для его внешности условиях. Он был скромно одет в одежду храмового ученого. Этот костюм очень хорошо скрывал его физические недостатки.

Складки костюма искусно скрывали изуродованные руки. Ладони казались продолжением нормального тела здорового юноши. Плащ был перевязан у шеи узкой красивой лентой, скрывая шею и грудь. Над воротником возвышалась прекрасная юная голова лорда Клэйна.

Такая голова заставляла любую женщину взглянуть вторично, красивая, благородная, с изумительно чистой кожей. Лидия, никогда не видевшая внука своего мужа, разве что на расстоянии — Клэйн заботился об этом, почувствовала страх в сердце.

«Клянусь Ураном! — подумала она. —Еще один великий человек. Как будто мне мало забот вытягивать Тьюса из изгнания.»

Казалось маловероятным, чтобы следовало позаботиться о гибели мутанта. Но если она хочет, чтобы Тьюс унаследовал империю, нужно присматривать за всеми прямыми наследниками. И вот она добавила этого нового родственника к списку наиболее опасных родных больного лорда-правителя.

Она видела, что Клэйн смотрит на нее. Лицо его изменилось, застыло, утратило свою привлекательность, и она вспомнила то, что слышала о нем. Его легко вывести из себя эмоционально. Эта перспектива заинтересовала ее. Она с тонкой улыбкой пошла к нему.

Он дважды попытался уйти. И не смог. Вся краска сбежала с его щек, лицо еще больше исказилось, исчезли последние следы красоты. Губы шевельнулись, но только нечленораздельные звуки донеслись до нее.

Лидия заметила, что стоявшая рядом юная рабыня почти так же возбуждена, как и ее хозяин. Девушка умоляюще смотрела на Лидию и наконец сказала:

— Можно мне говорить, ваше превосходительство?

Это шокировало Лидию. Рабы говорят, только когда к ним обращаются. Это не просто порядок, устанавливаемый отдельными владельцами, — это закон государства, и всякий, кто сообщит о таком проступке, получит половину штрафа, налагаемого на владельца. Леди Лидию поразило, что именно она стала предметом такого унижения. Она была настолько ошеломлена, что девушка успела выговорить:

— Вы должны простить его. У него бывают приступы нервного паралича, когда он не может ни двигаться, ни говорить. Неожиданное появление его благородной бабушки…

И тут к Лидии вернулась речь. Она выпалила:

— Плохо, что у рабов нет подобного паралича. Как ты смеешь обращаться ко мне?

Но тут же спохватилась. Не так часто позволяла она выходить из себя.

Девушка отшатнулась, как будто ее ударили. Лидия теперь с любопытством смотрела на нее. Может быть только одно объяснение, почему рабыня так смело говорит в присутствии хозяина. Должно быть, это его любимая наложница. Странно только, что сама рабыня как будто довольна их отношениями, иначе она бы не беспокоилась так о нем.

«Похоже, этот мой родственник-мутант может быть привлекателен, несмотря на свое уродство. И привлекателен не только для рабыни, побуждаемой обстоятельствами.»

В этом скрывались какие-то возможности.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Селк, — хрипло ответила молодая женщина. — Я, марсианка. Марсианская война дала несколько тысяч юношей и девушек для рабских школ.

В голове Лидии сложился план. Девушку нужно убить и тем самым вселить в мутанта страх. Этот страх удержит его, пока ей не удастся вернуть Тьюса из изгнания. В конце концов мутант не так уж важен. Невозможно презренному мутанту стать лордом-правителем. Но все же его нужно убрать, так как партия Линнов сможет как-нибудь использовать его в борьбе против Тьюса и ее самой.

Она снова взглянула на Клэйна. Тот сидел неподвижно, с остекленевшими глазами, с бесцветным и неестественным лицом. Лидия не пыталась скрыть свое презрение, когда, шурша оборками, повернулась и вышла в сопровождении свиты и личных рабов.

Рабов иногда делали убийцами. Выгода их использования заключалась в том, что рабы не могли быть свидетелями в суде ни за, ни против обвиняемого. Но Лидия давно обнаружила, что рабам не хватает решительности в преодолении препятствий. При малейшей опасности рабы отступали, а вернувшись, сочиняли фантастические истории о вставших перед ними преградах. Лидия использовала бывших рыцарей и сыновей рыцарей, чьи семьи из-за безденежья были лишены звания. Такие люди отчаянно нуждались в деньгах, и когда их постигала неудача, то для этого всегда были достаточные основания.

Лидия боялась незнания подробностей. Более 30 из 60 лет жизни мозг ее служил ненасытной губкой, впитывавшей подробности и подробности подробностей. Поэтому необычный интерес для нее представлял случай, когда два рыцаря, нанятые для убийства любовницы внука ее мужа Селк, доложили, что они не сумели найти девушку.

— В доме лорда Клэйна такой нет. Ее информатор, стройный юноша, по имени Меерл, говорил с той смесью храбрости и почтительности, с какой наемные убийцы говорили со своими высокопоставленными нанимателями.

— Леди, — продолжил он с поклоном и улыбкой, — я думаю, вас перехитрили.

— Думать буду я, — резко ответила Лидия. — А ты лишь нож с приданной к ней крепкой рукой. И больше ничего.

— И хороший мозг, чтобы направлять руку, — сказал Меерл. Лидия почти не слышала. Ответ ее был автоматическим. Потому что … может ли это быть? Возможно ли, чтобы Клэйн догадался, что она хочет делать?

Ее удивила решительность и быстрота действий, предпринятых на основе одного подозрения. Мир полон людей, которые ничего не делают по поводу своих подозрений. Если Клэйн сознательно обманул ее, значит, он гораздо опаснее, чем она думала. Следующий шаг придется спланировать более тщательно.

Она вспомнила, что двое убийц все еще стоят перед ней. Взглянула на них.

— Ну, чего вы ждете? Вы знаете, что за неудачу не простят.

— Великодушная леди, — сказал Меерл, — неудача не наша, а ваша.

Лидия колебалась, пораженная правдивостью и прямотой ответа. Некоторые убийцы вызывали у нее уважение.

— 50 процентов, — сказала она.

И бросила им кошелек. Он был искусно пойман. Мужчины быстро поклонились, сверкнули зубами, звякнули металлом. Повернулись и исчезли за темным занавесом, скрывавшим вход.

Лидия погрузилась в мысли, но ненадолго. Послышался стук в другую дверь, вошла одна из ее фрейлин с запечатанным письмом в руке.

— Письмо пришло, мадам, когда вы были заняты. Лидия слегка подняла брови, увидев, что письмо от Клэйна. Поджав губы, она прочла:

Моей благородной бабушке.

Благородная леди.

Приношу искренние извинения за оскорбление и расстройство, причиненные вам вчера в библиотеке. Могу лишь винить свою болезнь, хорошо известную в семье. Когда меня постигает приступ, я не могу себя контролировать.

Приношу также свои извинения за действия рабыни, заговорившей с вами. Первым моим намерением было прислать ее вам для наказания, но мне пришло в голову, что вы чрезвычайно заняты. Соответственно, я продал рабыню в сельскую местность, где ее, несомненно, отучат от наглости.

Еще раз приношу извинения и остаюсь Вашим послушным внуком Клэйном.

Лидия неохотно призналась, что восхищается этим письмом. Теперь она никогда так и не узнает, на самом ли деле ее перехитрили.

«Возможно, — сухо подумала она, — с определенными затратами я сумею установить, действительно ли он продал ее или просто отослал в имение, пока я не забуду, как она выглядит. Могу ли я это сделать?»

Она задумалась. Придется послать на расследование кого-то видевшего девушку. Кого? Она подняла голову.

— Далат.

Женщина, принесшая письма, присела.

— Да?

— На кого похожа вчерашняя рабыня в библиотеке?

Далат была обескуражена.

— Н… ну … я не помню, ваше превосходительство, Кажется, блондинка.

— Блондинка! Ну, ты тупоумная! У девушки были прекрасные золотые локоны, а ты не заметила!

Далат пришла в себя.

— Я не привыкла запоминать рабов, — сказала она.

— Убирайся отсюда! — Но Лидия произнесла это спокойно, без эмоций. Она признала свое поражение.

В конце концов главная задача — возвращение Тьюса в Линн. Лорд Клэйн, единственный мутант в семье лорда-правителя, может подождать.

Тем не менее досада от поражения осталась.

Глава 12

В течение года лорд-правитель превратился в больного старика. К 81 году он почти ослеп на левый глаз, и лишь голос его оставался сильным. У него был громовой баритон, который вселял ужас в сердца преступников, когда он занимал свое судейское кресло — обязанность, которую он благодаря сидячему образу жизни исполнял все чаще и чаще, по мере того как мелькали месяцы.

Но делами он тоже продолжал заниматься. Иногда, приняв решение, хотя в совете продолжался спор, он позволял себе задуматься о будущем своей семьи.

— Я должен сам увидеть молодых людей и оценить, кто из них может стать со временем лордом-правителем, — решил он однажды.

Совершенно сознательно он включил в число тех, кого собирался посетить, и мутанта.

В этот вечер он совершил ошибку, слишком долго просидев на балконе без одеяла. Он простудился и весь последующий месяц провел в постели. Беспомощно лежа на спине, остро сознавая слабость своего тела, ясно понимая, что жить ему оставалось немного, лорд-правитель окончательно понял, что не может больше откладывать выбор наследника. И хоть он не любил Тьюса, он начал прислушиваться к словам жены, вначале неохотно, затем с большим согласием.

— Вспомни свою мечту об объединенной империи, — говорила она ему снова и снова. — Ты не должен в последнюю минуту давать волю чувствам. Лорды Джеррин и Дрейд еще слишком молоды. Джеррин, конечно, самый выдающийся молодой человек в своем поколении. Он будущий лорд-правитель и так и должен быть назван в твоем завещании. Но еще нет. Нельзя вручить Солнечную систему 24-летнему юноше.

Лорд-правитель беспокойно зашевелился. Он заметил, что она ни одним словом не упомянула о причине изгнания Тьюса. И не позволила ни малейшего намека на тот эмоциональный факт, что Тьюс ее сын.

— Конечно, продолжала Лидия, есть еще дяди юношей с материнской стороны, оба способные администраторы, но им не хватает воли.

Она помолчала.

— И есть еще твои дочери и зятья и их дети.

— Забудь о них. — Лорд-правитель слабо махнул рукой. Второе колено родства его не интересовало. — Но ты забыла Клэйна.

— Мутант?! — удивленно воскликнула Лидия. — Ты серьезно? Лорд-правитель молчал. Пришлось неохотно согласиться. Но он знал, почему сделал это предположение. Отсрочка. Он понял, что его упорно толкают к признанию наследником толстого сына Лидии от первого брака.

— Если ты станешь рассматривать только своих кровных родственников, — настаивала Лидия, — это будет лишь наследование, обычное для наших подчиненных монархов и варваров Венеры и Марса. Политически это бессмысленно. Но если ты примешь во внимание интересы группы, то твои действия будут свидетельствовать об истинном патриотизме. Нет другого способа убедить мир, что у тебя в сердце лишь интересы империи.

Но старый пройдоха, хоть его дух и разум ослабили болезни и возраст, был не так прост. Он знал, что о нем говорят за спиной, будто Лидия делает из него что хочет, как из замазки. Подобное мнение его не очень волновало. Больше 50 лет слушал он непрестанную пропаганду врагов и сплетни друзей и выработал к ним иммунитет.

В конце концов решающим фактором оказалось отчаянное осознание, что у него нет выбора. Неожиданным фактором послужило посещение больного младшей из двух дочерей от первого брака. Она попросила разрешения на развод со своим мужем и позволения выйти замуж за изгнанного Тьюса.

— Я всегда любила Тьюса, — заявила она, — и теперь хочу присоединиться к нему в его изгнании.

Перспектива открылась столь ослепительная, что старик был одурачен. Ему не пришло в голову, что Лидия целых два дня уговаривала осторожную Гудрун, что это ее единственный шанс стать первой леди Линна.

— В противном случае, — сказала ей Лидия, — ты будешь всего одной из родственниц, зависящей от каприза жены лорда-правителя.

Линн Линнский не подозревал об этих закулисных переговорах. Его дочь выйдет замуж за лорда Тьюса! Эта возможность согревала его холодеющую кровь. Конечно, она слишком стара, чтобы иметь детей, но она будет служить Тьюсу, как служила ему Лидия, совершенным фоном, совершенным представителем его собственной политической группы. Его дочь!

«Я должен узнать, что думает Клэйн, — решил он. — А тем временем пошлю за Тьюсом.»

Он не сказал этого вслух. Ни один из членов семьи, кроме него самого, не сознавал, какие огромные знания давно умерший храмовый ученый Джоквин завещал Клэйну. Лорд-правитель предпочел сохранить эту информацию при себе. Он знал привычку Лидии нанимать убийц, а Клэйн и так подвергался опасности из этого источника.

Он рассматривал мутанта как неожиданную стабилизирующую силу во время хаоса, который может последовать за его смертью. Он написал письмо, приглашающее Тьюса вернуться в Линн, а неделю спустя, оправившись наконец от болезни, приказал отнести себя в резиденцию Клэйна в западном пригороде. Там он провел ночь, а вернувшись на следующий день, сместил два десятка ключевых начальников, которых Лидия умудрилась протащить во время его болезни: он тогда слишком уставал, чтобы вчитываться в бумаги, которые давали ему на подпись.

Лидия ничего не сказала, но заметила последовательность событий. Посещение Клэйна, затем действия против ее людей. Она размышляла над этим несколько дней, а затем, накануне возвращения Тьюса, сама впервые отправилась в скромно выглядящий дом лорда Клэйна Линна, позаботившись, чтобы ее не ждали.

По пути ей пришло в голову, что ситуация ее не устраивает. Десяток ее планов близок к осуществлению, а тут вмешивается совершенно неизвестный фактор — лорд Клэйн. Думая об этом, она удивилась. Какую опасность для нее, спрашивала себя она снова и снова, может представлять мутант?

В глубине души она сознавала: в этом что-то есть. Старик не стал бы беспокоиться из-за пустяка. Он либо спокоен спокойствием усталости, либо абсолютно нетерпелив. Молодые люди особенно легко выводили его из себя, и если Клэйн — исключение, для этого должна быть причина.

С расстояния, жилище Клэйна выглядело небольшим. Вначале кусты, а затем сплошная стена деревьев окружали подножие холма. Крыша дома виднелась за соснами и другими вечнозелеными растениями. Когда ее носилки приблизились, Лидия решила, что дом трехэтажный, что значительно меньше дворцов других Линнов. Носильщики, тяжело дыша, поднимались мимо прекрасной рощи и наконец остановились у низкой массивной изгороди, не видной снизу. Лидия, всегда обращавшая внимание на защитные устройства, подняла голову.

Она вышла из носилок, почувствовав прохладный ветерок вместо жара летнего дня. Воздух был полон запахом сосен и другой растительности.

Лидия медленно прошла вдоль изгороди, отметив, что она искусно скрыта растительностью, так что с улицы снизу ее нельзя увидеть. Материал похож на тот, из которого сооружены храмы ученых, только здесь заметна свинцовая облицовка. Высота изгороди примерно 3 фута, а толщина — три с половиной. Толстая, низкая и бессмысленная для обороны.

«В молодости я могла бы через нее перепрыгнуть», — подумала она. И, раздраженная, вернулась к носилкам: так и не смогла понять цели изгороди и в то же время не верила, что у нее нет цели. Еще более обескуражило ее открытие, что ворота представляли собой просто отверстие в стене, причем не было никакой охраны. Через минуту носильщики по тоннелю из разросшихся кустов пронесли ее мимо деревьев за ограду и вышли на открытую лужайку. И здесь начались настоящие сюрпризы.

— Стойте! — сказала леди Лидия. Перед ней раскинулось нечто среднее между лугом и садом. Приблизительно 50 акров открывались с этой точки. Грациозный ручей пересекал луг по диагонали. Вдоль ручья выстроились десятки гостевых домиков, стройных сооружений, каждое под навесом деревьев. Справа от нее возвышался главный дом. В дальнем углу луга аккуратно в ряд стояли 5 космических кораблей. И повсюду виднелись люди. Мужчины и женщины, в одиночку и группами сидели, прогуливались, работали, читали, писали, чертили, рисовали. Лидия задумчиво подошла к художнику, который со своим мольбертом и палитрой сидел в десятке ярдов от нее. Она не привыкла к тому, что на нее не обращают внимания.

Она резко спросила:

— Что это? — и взмахом руки указала на луг. — Что тут происходит?

Молодой человек пожал плечами. Он задумчиво добавил несколько легких мазков и, все еще не глядя на нее, сказал:

— Здесь, мадам, сердце Линна. Здесь создается мысль и мнение империи и затем передается общественности. Здесь рождаются идеи и потом, распространяясь, становятся обычаями народов по всей Солнечной системе. Быть приглашенным сюда — беспримерная честь, это означает, что ваша деятельность в искусстве или науке получает признание, какое только могут дать власть и деньги. Мадам, кем бы вы ни были, я приветствую вас в интеллектуальном центре мира. Вы не были бы здесь, если бы у вас не было бы непревзойденных достижений к какой-либо области. Но прошу вас не рассказывайте об этом до вечера. Тогда я буду счастлив выслушать вас. А сейчас, старая мудрая женщина, добрый вам день.

Лидия задумчиво отошла. Она подавила желание приказать раздеть и выпороть наглеца. Ей неожиданно захотелось как можно дольше оставаться инкогнито, пока она исследует этот странный салон под открытым небом.

Это была вселенная незнакомцев. Ни разу не встретила она знакомое лицо. Какими бы ни были их достижения, эти люди не принадлежали к знати империи. Патронов не было, лишь у одного мужчины она заметила на плаще герб рыцаря. Подойдя к нему, Лидия поняла по чуждому религиозному символу, что его рыцарство провинциального происхождения. Он стоял у фонтана, выпускавшего струю воды и дыма. Прекрасное зрелище — дым, поднимающийся тонким, подобным ручью облаком. Когда она остановилась у фонтана, прохладный ветерок на мгновение стих и она ощутила волну жара, напомнившую ей о парящем горячем нижнем городе. Лидия сосредоточилась на рыцаре и на своем желании получить информацию.

— Я здесь недавно, — очаровательно сказала она. — Давно ли действует этот центр?

— 5 лет, мадам. В конце концов нашему юному принцу всего 24 года.

— Принц? — переспросила Лидия. Рыцарь, бородатый, краснолицый мужчина, извинился. — Прошу прощения. В моей провинции это древнее слово означает предводителя высокого рода. В своих путешествиях в ямы, где живут атомные боги, а некогда существовали города, я обнаружил, что у этого слова легендарное происхождение. Так утверждают старые книги, найденные мной в развалинах старых зданий.

Лидия, ошеломленная, спросила:

— Вы спускались в дома богов, где горит вечный огонь?

Рыцарь засмеялся

— Некоторые из них совсем не вечные, как я установил.

— А вы не боялись?

— Мадам, — пожал плечами рыцарь, — мне 50 лет. К чему мне беспокоиться, если моя кровь будет чуть повреждена сиянием богов?

Лидия колебалась, заинтересованная. Но позволила себе отвлечься от своей цели.

— «Принц», — угрюмо повторила она. Применительно к Клэйну титул этот имел отзвук, который ей не понравился. Принц Клэйн. Странно подумать, что есть люди, считающие его своим руководителем. Что произошло со старыми предрассудками относительно мутантов? Она хотела снова заговорить, но тут впервые по-настоящему взглянула на фонтан.

И отшатнулась, подавив крик. Вода кипела. От нее поднимался пар. Взгляд ее упал на горлышко, и Лидия поняла, что от фонтана поднимался не дым, а пар. Фонтан кипящей парящей воды. Вода шумела, булькала. Она никогда не видела столько кипящей воды из искусственного источника. Лидия вспомнила почерневшие котлы, в которых рабы грели воду для повседневных нужд. И почувствовала зависть. Какая роскошь — фонтан кипящей воды!

— Как это получается? — спросила она. — Тут подземный горячий источник?

— Нет, мадам, вода поступает из ручья вот здесь, — рыцарь указал. — Она вытекает отсюда по трубам в дома для гостей.

— Ее нагревают углями?

— Нет, мадам. — Рыцарь явно наслаждался. — Под фонтаном есть углубление, вы можете заглянуть сами, если хотите.

Лидия хотела. Она была очарована. Она понимала, что позволила себе отвлечься, но в данный момент это было не важно. Лидия сверкающими глазами следила за тем, как рыцарь открывает дверцу в цементе. Наклонившись, она заглянула туда. Потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к тусклому внутреннему освещению. Она разглядела массивное основание горлышка, куда уходила труба, подающая воду. Лидия медленно распрямилась. Рыцарь закрыл дверцу. Когда он повернулся, она спросила:

— Но как это действует?

Рыцарь пожал плечами.

— Некоторые утверждают, что марсианские водяные боги покровительствуют ему, с тех пор как они помогли его покойному отцу победить в войне с марсианами. Вы помните, воды канала вскипели и привели в ужас марсиан во время атаки. А другие говорят, что атомные боги помогают своему любимому мутанту.

— Ох! — сказала Лидия. Такие разговоры она могла понять. Никогда в жизни она не беспокоилась из-за того, что подумают боги о ее действиях. И не собиралась беспокоиться сейчас. Выпрямившись, она величественно взглянула на рыцаря.

— Не будьте глупцом! — сказала она. — Человек, осмелившийся побывать в домах богов, должен иметь достаточно ума, чтобы не повторять старые бабские сказки.

Тот раскрыл рот. Лидия повернулась прежде, чем он мог заговорить, и пошла к своим носилкам.

— К дому! — приказала она рабам. Те понесли ее к входу в дом, и только тут она сообразила, что так и не выяснила секрет кипящей воды. Она захватила Клэйна врасплох. В своей пышной манере вошла в дом, и когда раб увидел ее и побежал в лабораторию доложить хозяину, было уже поздно. Она показалась в двери в то момент, когда Клэйн отвернулся от анатомируемого трупа. К ее крайнему разочарованию, он не оцепенел в эмоциональном спазме. Она ожидала этого и хотела без помех осмотреть лабораторию.

Но Клэйн подошел к ней.

— Благородная бабушка, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее руку. Двигался он с легкой грацией. — Надеюсь, у вас найдется время и желание осмотреть мой дом и мою работу. И то и другое имеет интересные особенности.

У него были такие свободные, человеческие манеры, что она была обескуражена. Не часто ей приходилось испытывать это ощущение. Она нетерпеливо отбросила слабость. Его слова подкрепили в ней желание, с которым она явилась.

— Да, — сказала она, — я буду счастлива увидеть твой дом. Уже несколько лет я собиралась навестить тебя, но все время была занята. — Она вздохнула. — Государственные обязанности очень утомительны.

Прекрасное лицо смотрело на нее с сочувствием. Стройная рука указала на мертвое тело, над которым работали эти тонкие пальцы. Мягкий голос сообщил ей, что целью вскрытия было установление взаимного расположения органов, мышц и костей.

— Я вскрываю мертвых мутантов, — сказал Клэйн, — и сравниваю их с нормальными людьми.

Лидия не вполне поняла его цель. Ведь каждый мутант отличается от других, в зависимости от того, как поразили его боги. Она так и сказала. Сверкающие голубые глаза мутанта смотрели на нее с почтением.

— Известно, — сказал он, — что мутанты редко живут более 30 лет. Естественно, — продолжал он со слабой улыбкой, — поскольку до этого момента мне осталось 6 лет, меня это беспокоит. Джоквин, мудрый старый ученый, к несчастью покойный ныне, считал, что смерть происходит в результате внутреннего напряжения из-за того обращения, которому подвергаются мутанты. Он полагал, что если это напряжение снять, как пытался делать со мной, мутант проживет нормальный срок и будет обладать нормальным интеллектом. Он считал, что мутант, если дать ему возможность, сможет реализовать нормальные для себя возможности. И возможности эти будут сверхчеловеческими.

Клэйн улыбнулся.

— Пока я не заметил в себе ничего необыкновенного.

Лидия вспомнила кипящий фонтан и похолодела.

— Этот старый дурак Джоквин! — подумала она с яростью. — Почему я не обратила внимание на то, что он делает? Он создал чуждый мозг в самом сердце правящей группы империи.

Тревога ее нарастала. «Смерть, — думала она, — через несколько часов после смерти старика. Нельзя рисковать, имея дело с таким созданием.»

И дальше ее интересовала только доступность для убийц различных комнат дома. Клэйн, казалось, понял ее настроение, потому что после короткого осмотра лаборатории, причем она прочти ничего не запомнила, он повел ее из комнаты в комнату. Ее внимание заострилось. Она заглядывала в двери, осматривала окна и с удовлетворением заметила, что полы повсюду покрыты коврами. Меерл сумеет напасть без шума.

— А твоя спальня? — спросила она наконец. — Мы идем туда, — ответил Клэйн. — Она рядом с лабораторией. Я хочу еще кое-что показать вам в лаборатории. Вначале я не был уверен, что покажу, но теперь, — у него была ангельская улыбка, — покажу.

Коридор, ведущий в спальню, был настолько широк, что мог выполнять роль приемной. Стены от пола до потолка увешаны коврами. Странно. Лидия приподняла ковер и заглянула под него. Стена чуть теплая и сооружена из храмового камня. Лидия вопросительно взглянула на Клэйна.

— У меня в доме немало божьего металла. Естественно, я не хочу случайностей. Из лаборатории в спальню ведет другой коридор.

Лидия заметила, что обе двери в спальню не имеют замков. Она напряженно думала об этом, идя вслед за Клэйном в лабораторию. Ей казалось, что он должен был принять меры для самозащиты. Убийца должен ударить раньше, чем Клэйн поднимет тревогу, чем быстрее, тем лучше. К сожалению, подумала она, это произойдет только после утверждения Тьюса наследником. Лидия вдруг заметила, что Клэйн остановился возле черного ящика.

— Джело Гриант, — сказал Клэйн, — привез мне это из своего путешествия в царство богов. Я войду в него, а вы пройдите вперед и загляните в темное стекло. Вам будет интересно.

Лидия повиновалась, удивленная. На мгновение после исчезновения Клэйна стекло оставалось темным. Затем оно начало слабо светиться. Лидия отшатнулась от этого чуждого сияния, Затем, вспомнив, кто она, вернулась к стеклу.

И закричала. Сквозь стекло виделся светящийся скелет. И тень бьющегося сердца, тень расширяющихся и сжимающихся легких. Она смотрела, окаменев. Скелет поднял руку, опустил. И ее парализованный мозг осенило.

Она смотрела на внутренности живого человека. Клэйна. Неожиданно она заинтересовалась. Клэйн. Как шальные, глаза ее скользили по его костям. Она видела ребра вокруг сердца и легких. Она заглянула в область почек, но тут свет погас. Клэйн вышел из ящика.

— Ну, — спросил он, довольный, — что вы думаете о моем маленьком подарке от богов?

Эта фраза удивила ее. Всю дорогу домой она о ней думала. Подарок от богов! В некотором смысле так и есть. Атомные боги послали своему мутанту способ заглянуть в себя, изучить свое тело. Какова их цель? У нее сложилось убеждение, что если боги действительно существуют и если, как кажется очевидным, они помогают Клэйну, тогда боги атомов снова, как и в легендарные времена, вмешиваются в человеческие дела.

Тревожное ощущение имело только один обнадеживающий ритм. И этот ритм барабаном стучал в ней. Убить! И быстро. Быстро.

Но проходили дни. Требования политической стабильности отнимали все ее внимание. Тем не менее среди множества забот она не забывала о Клэйне.

Курьер лорда-правителя, привезший Тьюсу приглашение вернуться в Линн, передал ему также письмо от матери. Написанное, казалось, в страшной спешке, оно объясняло, как было получено разрешение. Цена поразила Тьюса.

«Как, — думал он, — жениться на Гудрун!» Потребовался целый час, чтобы он смог успокоиться и обдумать предложение. В конце концов он решил, что его план слишком грандиозен, чтобы позволить ему потерпеть неудачу из-за отвращения к женщине, интерес которой к мужчинам определялся не их качеством, а количеством. Он не был привязан к другой женщине. Его жена семь лет назад, обнаружив, что изгнание из Линна может стать постоянным, быстро убедила отца развести их. Да, он свободен для брака.

Возвращение Тьюса стало триумфом дипломатии его матери и великим мгновением для него самого. Корабль его опустился на площадь, и тут, под непрерывные приветственные крики, его встретили лорд-правитель и весь патронат. Последовавший парад открыли пять тысяч кавалеристов, за ними 10 тысяч пехотинцев, тысяча инженеров и десятки машин для бросания камней. Дальше следовали лорд-правитель, Лидия и Тьюс, триста патронов и шестьсот рыцарей империи. Завершал парад еще один 5-тысячный кавалерийский отряд.

С рострума над зданием патроната лорд-правитель, чей львиный голос не ослабел с возрастом, приветствовал приемного сына. Все сплетни, распространявшиеся о причинах изгнания Тьюса, подтвердились. Он удалялся для рассуждений. Он устал от хитростей и интриг государственной деятельности. Возвращается он только после повторяющихся просьб своей матери и лорда — правителя.

— Как вы знаете, — заключил лорд-правитель, — семь лет назад я лишился наследника в момент высшего военного триумфа, какой испытывала когда-либо империя, — завоевания Марса. Сегодня, когда я стою перед вами, больше не молодой, больше не способный нести полный вес военного и политического руководства, для меня необыкновенное облегчение заявить с уверенностью: я прошу вас верить этому скромнейшему и достойнейшему члену моей семьи, сыну моей дорогой жены Лидии. Солдатам я скажу, что это не ослабление. Вспомните Кимбри, завоеванный, когда командующему было всего 25 лет. В особенности я обращаюсь к ветеранам Венеры, где подлые правители склонили дикие венерианские племена к восстанию. Вскоре Тьюс будет там с величайшей армией, какую видела империя после завоевания Марса. Я хочу сделать предсказание. Я предсказываю, что не пройдет и двух лет, как вожди венерианского восстания будут повешены на столбах, которые они сейчас используют для казни пленных. Я предсказываю, что их повесят по приказу лорда-правителя и главнокомандующего Тьюса, которого я назначаю своим наследником и преемником. И пусть его опасаются те, кто замыслил зло для империи. Вот человек, который поразит их и их планы.

Ослепленный Тьюс, который до сих пор во всем следовал советам матери, вышел вперед, чтобы ответить на приветствия и сказать несколько слов.

— Немного, — предупредила его мать. — Будь уклончив. — Но у лорда Тьюса были другие планы. Он тщательно продумал план будущих действий и хотел сделать заявление.

— Я уверен, — сказал он толпе, — вы согласитесь со мной, что титул лорда-правителя принадлежит исключительно первому и величайшему человеку Линна. Поэтому прошу, и пусть это будет обязательным титулом, чтобы ко мне обращались как к лорду-советнику. Я с радостью буду служить советником как лорду-правителю, так и патронату и в этой роли хочу быть известным народу великой Линнской империи. Спасибо за внимание, а теперь я советую устроить трехдневные игры и раздачу пищи по всему городу за мой счет. Идите и развлекайтесь, и пусть атомные боги пошлют вам удачу.

В первые минуты после того, как он кончил, Лидия была поражена ужасом. Неужели Тьюс сошел с ума, отказываясь от титула лорда-правителя? Радостные крики толпы несколько успокоили ее, а потом, идя вместе с Тьюсом и старым правителем по аллее, ведущей с рострума к воротам дворца, она начала осознавать мудрость нового титула. Лорд-советник. Прекрасный щит против тех, кто пытается возбудить народ и внушить вражду к абсолютным правителям Линна. Ясно, что долгое изгнание обострило прежде туповатый мозг ее сына.

Лорд-правитель, по мере того как проходили дни и становился все яснее новый характер Тьюса, начал испытывать сожаление. Определенные ограничения, наложенные на его приемного сына во время его пребывания на Аваях, оказались излишне суровыми и сослужили ему плохую службу. Не следовало давать жене Тьюса разрешение на развод. Нужно было, чтобы она последовала за ним.

Ему казалось, что теперь остается только одно решение. Он ускорит брак Тьюса с Гудрун, затем отправит их в медовый месяц на Венеру, послав в качестве предосторожности с ними четверть миллиона солдат, так чтобы будущий лорд-правитель мог совместить любовь с войной.

Решив главную проблему, лорд-правитель занялся вопросом о том, как уберечь других наследников от смерти, которую заботливая Лидия им, несомненно, готовит.

Но очень скоро, вопреки предосторожностям своим и врачей, лорд-правитель заболел неизлечимо. Он долгие часы проводил в постели. Все уловки, включая ледяные ванны, его любимое лекарство, не смогли помочь ему. За несколько часов был извещен патронат, и руководителей государства пригласили к постели умирающего. Лорд-правитель несколько лет назад ввел закон, по которому правителю не разрешалось умирать в одиночестве.

Это была предосторожность против отравления, которую в свое время он считал весьма разумной, но сейчас, когда он смотрел на толпу, вливающуюся в двери его спальни и слушал приглушенный гул голосов, она казалась гораздо менее разумной.

Он подозвал Лидию. Та кивнула, услышав его просьбу закрыть дверь. Люди в спальне беспокойно переглядывались, когда она выпроваживала их, но спокойный голос лорда-правителя повторил приказание, и они вышли. Потребовалось около 10 минут, чтобы очистить комнату. Лорд-правитель лежал, печально глядя на жену. Ему предстояла неприятная процедура, а близость смерти не делала ее менее противной. Он начал без предисловий.

— В последние годы я не раз намекал тебе, что опасаюсь за здоровье своих родственников. Твоя реакция не оставляет мне сомнений, что в твоем сердце нет нежных чувств, присущих женщине.

— Что это? — спросила Лидия.

Она знала, что последует. И спросила:

— Дорогой муж, не сошел ли ты с ума?

Лорд-правитель спокойно возразил:

— Сейчас, Лидия, я не собираюсь пользоваться дипломатическим языком. Не вздумай осуществлять планы убийства моих родственников, как только я буду мертв.

Язык этот оказался слишком силен для женщины. Краска неожиданно сбежала с ее щек, она стала бледна, как свинец

— Я убью твою родню! — выдохнула она.

Некогда серо-стальные, теперь водянистые глаза смотрели на нее безжалостно.

— Я обезопасил Джеррина и Дрейда. Они командуют сильными армиями, и в моем завещании тщательно обеспечено их будущее. Некоторые из администраторов защищены аналогично. Женщины не так счастливы. Я думаю, мои две дочери в безопасности. Старшая бездетна и лишена честолюбия, а Гудрун теперь жена Тьюса. Но я хочу, чтобы ты пообещала, что не будешь пытаться повредить ей и будешь воздерживаться от таких действий относительно троих ее детей от первого брака. Я хочу, чтобы то же относилось к детям моих трех двоюродных братьев. Наконец, я хочу такого же обещания относительно леди Тани, ее двоих дочерей и сына Клэйна.

— Клэйн! — сказала Лидия. По мере того как он говорил, мозг ее продолжал работать. Он перескочил через невероятное оскорбление, миновал все имена и задержался только на одном. Она вновь произнесла это имя, громче.

— Клэйн! — Глаза ее стали бездонными омутами. Она пристально смотрела на мужа. —Если ты считаешь меня способной на такие преступления, почему ты думаешь, что я выполню обещание, данное мертвецу?

Старик оживился.

— Потому, Лидия, — сказал он, — что ты не просто мать, защищающая ребенка. Ты руководитель, чья политическая прозорливость и ум сделали возможным создание огромной империи, которую теперь унаследует Тьюс. В глубине сердца ты честная женщина, если ты дашь мне обещание, я думаю, ты его сдержишь.

Теперь она знала, что он только надеется. И к ней вернулось спокойствие. Блестящими глазами следила она за ним, сознавая, как непрочна власть умирающего, как бы отчаянно он ни пытался навязать свои желания преемникам.

— Хорошо, мой дорогой, — успокоила она его. — Я обещаю тебе. Ни одни из тех, кого ты упомянул, не будет убит.

Лорд-правитель в отчаянии смотрел на нее. Он понял, что даже отдаленно не тронул ее. Внутренняя сущность этой женщины недоступна эмоциям. И он немедленно отказался от таких попыток.

— Лидия, — сказал он, — не рассерди Клэйна, пытаясь убить его.

— Не рассердить его? — подхватила Лидия. Она говорила резко, потому что его слова оказались для нее неожиданностью. С изумлением смотрела она на мужа, как будто не могла поверить, что правильно его расслышала. Она медленно повторила слова, вслушиваясь в них, как бы пытаясь постигнуть их скрытое значение.

— Не рассердить его?

— Пойми, — сказал лорд-правитель, — что после моей смерти тебя ожидает еще 15–20 лет жизни, если ты сбережешь свою физическую энергию. Если ты проведешь эти годы, пытаясь править миром за Тьюсом, он быстро и легко отстранит тебя. Ты еще этого не понимаешь, и я советую тебе перестроиться. Ты должна искать власть в других людях. Джеррин не нуждается в тебе, а Дрейд нуждается только в Джеррине. Тьюс сможет и будет обходиться без тебя. Из всех великих остается Клэйн. Он сможет тебя использовать. Через него ты сможешь сохранить хотя бы часть власти.

Взгляд ее не отрывался от его рта. Она слушала, как голос его становился все слабее, пока не затих окончательно. В наступившей тишине Лидия обдумывала его слова. Так ей казалось. Через своего умирающего деда говорил Клэйн.

Это Клэйн хитро предположил, что она будет опасаться за свое собственное будущее. Клэйн, перехитривший ее с этой рабыней Селк, теперь отчаянно пытается предупредить ее действия.

Глядя на умирающего, она в глубине души рассмеялась. Три месяца назад, распознав признаки окончательного распада в своем муже, она настояла на том, чтобы Тьюс был отозван с Венеры, а на его место назначен Джеррин. Ее умение рассчитывать теперь приносило плоды. Все получалось даже лучше, чем она надеялась. Пройдет не менее недели, прежде чем корабль Тьюса достигнет Линна. В течение этой недели вдова Лидия будет всемогуща.

Возможно, ей все же придется отказаться от своих планов относительно других членов семьи. Но они по крайней мере нормальные люди. Клэйн, чужак, чудовище, нелюдь, должен быть уничтожен любой ценой. В ее распоряжении неделя и, если понадобится, целых три легиона и сотня космических кораблей. Перед такой силой не устоят и боги, создавшие его.

Длинный напряженный разговор истощил последние силы лорда-правителя. За 10 минут до захода солнца огромные толпы, собравшиеся вокруг дворца, увидели, как открылись ворота. Вышла Лидия, опираясь на руки двух старейших патронов, в сопровождении толпы дворян. Через мгновение всем стало известно, что Линн Линнский умер.

Глава 13

Лидия лениво проснулась наутро после смерти лорда — правителя. Она потянулась, обнажив прохладные, белоснежные простыни, и зевнула. Потом открыла глаза и взглянула на потолок. Яркий солнечный свет врывался через открытые окна. У постели стояла Далат.

— Вы просили разбудить вас пораньше, благородная леди — сказала она.

В голосе Далат звучала такая почтительность, какой Лидия не замечала раньше. Она на мгновение задумалась над этим различием и поняла причину: «Линн мертв. На неделю она фактический правитель города и государства. Никто не посмеет возразить матери нового правителя … гм … лорда-советника Тьюса. Радостная, Лидия села в постели.»

— Вернулся ли Меерл?

— Нет, благородная леди.

Она нахмурилась. Ее убийца имел обыкновение, которое она вначале принимала неохотно, а потом, поняв его ценность, с великодушной улыбкой. Он имел доступ в ее спальню в любой час дня и ночи. И она удивилась, что, получив такое важное задание, он до сих пор не доложил об исполнении.

Далат заговорила снова.

— Я думаю, мадам, что вам нужно сказать ему, что с его стороны неразумно оставлять свой адрес для посылок, которые должны быть переданы вам.

Лидия выбралась из постели. Она взглянула удивленно и гневно.

— Грязный дурак, зачем он это сделал? Покажи посылку.

Она с яростью сорвала упаковку и увидела урну, полную пепла. К основанию урны была прикреплена записка. Удивленная, она развернула ее и прочла:

Дорогая мадам!

Ваш убийца был слишком влажен. Атомные боги, будучи пробужденными, становятся яростными в присутствии влаги.

Бах! Звук разбившейся о пол вазы вывел ее из оцепенения. Широко раскрытыми глазами смотрела она на горку пепла среди обломков керамики. Дрожащими пальцами подобрала записку. На этот раз ее привлекло не название, а подпись: Уран.

Ее как будто окунули в холодную воду. С ужасом она смотрела на пепел, который был Меерлом, ее самым надежным убийцей. Она поняла, что переживает эту смерть острее, чем смерть мужа. Старик и так слишком зажился. И пока в нем теплилась жизнь, он обладал властью для перемен. Когда он перестал дышать, она впервые за многие годы вздохнула спокойно. Как будто с ее души сняли груз.

А теперь груз вернулся. Она тяжело дышала. С яростью пнула пепел. Как мог Меерл потерпеть неудачу? Меерл, осторожный, искусный, Меерл, храбрый, отважный, дорогой!

— Далат!

— Да, леди?

Сузив глаза и прикусив губу, Лидия обдумывала дальнейшие действия. Но недолго.

— Вызови полковника Малджана. Пусть явится немедленно.

У нее неделя, чтобы убить человека. Пришла пора действовать в открытую.

Лидия приказала отнести себя к подножию холма, на котором располагался дом лорда Клэйна. Она надела густую вуаль. Носильщиками ей служили рабы, с которыми она никогда раньше не появлялась в обществе. Она сидела в старых носилках одной из своих фрейлин. Глаза ее под искусной маскировкой возбужденно горели.

Утро было необычайно жаркое. Порывы теплого воздуха доносились с холма, от дома Клэйна. Немного погодя Лидия увидела, что солдаты, пройдя вверх около ста ярдов, остановились. Остановка становилась все более долгой и удивительной. Лидия уже собиралась выйти из носилок, когда увидела спешащего к ней Малджана. Черноглазый, ястребиноносый офицер был весь в поту.

— Мадам, — сказал он, — мы не можем приблизиться к ограде. Она как будто в огне.

— Я не вижу никакого огня.

— Это невидимый огонь.

Лидия удивилась, заметив, что полковник дрожит от страха.

— Здесь что-то сверхъестественное, — сказал он. — Мне это не нравится.

Лидия вышла из носилок, охваченная ознобом предчувствия поражения.

— Ты дурак? — яростно спросила она. —Если не можешь преодолеть ограду, высади людей с космических кораблей.

— Я уже послал за ними, — ответил он, — но …

— Но! — произнесла Лидия как проклятие. — Пойду сама взгляну на эту ограду.

Она начала подниматься и остановилась там, где залегли солдаты. Жар стал нестерпим, от него захватывало дыхание. Ей казалось, что легкие ее полны огнем. В мгновение горло ее пересохло. Она спряталась за куст. Но это не помогло. Лидия видела обожженные, скрючившиеся листья. И отошла за небольшое возвышение на склоне холма. Она скорчилась тут, слишком пораженная, чтобы думать. К ней пробирался Малджан. Вот он подошел, тяжело дыша. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог заговорить. Потом указал верх.

— Корабли, — сказал он. Она следила, как они выползают из-за деревьев. Вот они пролетели над оградой и исчезли из вида за деревьями, окружавшими луг имения Клэйна. 5 кораблей пролетело и исчезло. Лидия почувствовала, как приободрились при их появлении солдаты.

— Пусть люди спустятся вниз, — хрипло приказала она и сама отступила быстрее всех. Улица внизу по-прежнему была почти пустынна. Несколько человек задержались при виде необычных маневров солдат, но их разогнали караульные, оставленные на дороге. Операция должна считаться частным делом.

Лидия ждала. Ни звука не доносилось из-за деревьев, где исчезли корабли. Как будто они упали в какую-то пропасть молчания. Прошло около получаса, затем неожиданно показался корабль. Лидия затаила дыхание, глядя, как он пролетел над деревьями и опустился на дорогу. Из него вышел человек в мундире. Малджан помахал ему и побежал навстречу. Последовал очень горячий разговор. Малджан повернулся и с видимой неохотой направился к Лидии. Он сказал негромко:

— Дом тоже покрыт непреодолимым горячим барьером. Но они разговаривали с лордом Клэйном. Он хочет поговорить с вами.

Лидия выслушала это в глубокой задумчивости. Она начала понимать, что такое положение может тянуться целые дни. «Если бы только подобраться к нему поближе, — безжалостно подумала она, — под предлогом, что нужно обсудить его предложение …»

Казалось, все идет прекрасно. К тому времени, как корабль перенес ее через изгородь, жар от стен дома сменился вполне терпимым теплом. И, как ни невероятно, Клэйн согласился, что она может взять с собой в дом для охраны дюжину солдат. Когда она вошла, ее охватило странное чувство. Никого не видно, даже рабов, ничего не двигается. Она направилась к спальне, идя все более медленно. Ее охватило восхищение. Казалось невероятным, что были сделаны такие тщательные приготовления, включая эвакуацию рабов. И однако все так и есть. Ни разу за все время общения с ней он не допустил ошибки.

— Бабушка, дальше не подходите. Она застыла. И увидела, что находится в ярде от коридора, ведущего в его спальню. В дальнем конце коридора стоял Клэйн. Он казался одиноким и совершенно беззащитным.

— Если подойдете ближе, — сказал он, — смерть постигнет вас автоматически.

Она не видела ничего необычного. Коридор был точно таким, каким она его помнила. Занавеси сняли со стен, обнажив храмовый камень. И все же она чувствовала слабую теплоту, неестественную и смертельную. С усилием отбросила она это чувство.

Лидия уже хотела отдать приказ, но Клэйн заговорил первым.

— Бабушка, не поступайте опрометчиво. Подумайте, прежде чем бросить вызов силам атома. Разве случившееся сегодня не убедило вас? Вы, конечно, понимаете, что тому, кого любят боги, не могут повредить смертные.

Женщина не отказалась от своей цели.

— Ты неправильно процитировал пословицу, — сказала она. — Тот, кого любят боги, умирает молодым.

И все же она заколебалась. Ее поразило, что он продолжает стоять менее чем в 30 футах, безоружный, беззащитный, со слабой улыбкой на губах. Как многого он добился, подумала она, совершенно победил свою первую болезнь. И какое прекрасное лицо, спокойное, уверенное!

Уверенное! Неужели за ним действительно боги? Может ли это быть?

— Предупреждаю вас, бабушка, не двигайтесь. Если хотите доказательств, что боги за меня, пошлите солдат. Но сами не двигайтесь!

Она почувствовала слабость, ноги ее подгибались. Ее охватила уверенность, что он не обманывает. В то же время она понимала, что не может отступить.

И все же придется. Она понимала, что в ее ужасной нерешительности безумие. Нужно смириться, отступить, признать поражение. Она раскрыла рот, чтобы отдать приказ, когда это произошло.

Неизвестно, чем руководствовался солдат. Возможно, им овладело нетерпение. А может, он надеялся на продвижение. Во всяком случае с неожиданным криком:

— Я перережу ему глотку! — он устремился вперед.

Миновав Лидию, он пробежал всего несколько футов и начал распадаться. Он опадал как пустой мешок. И вот только мелкий пепел опускался на пол. Всего лишь одна волна пара. Страшно горячий ветер лишь чуть коснулся Лидии, которая сделала несколько шагов назад, но ударил по солдатам. Послышались сдавленные крики и вопли, сменившиеся звуками свалки. Хлопнула дверь, и они остались одни. Лидия выпрямилась, чувствуя, что из коридора по-прежнему доносится горячий воздух. Осторожно оставаясь на месте, она окликнула:

— Клэйн!

Тот отозвался немедленно.

— Да, бабушка?

Она колебалась, испытывая чувства сдающегося полководца. Наконец медленно сказала:

— Чего ты хочешь?

— Прекращения нападений на меня, полного политического сотрудничества. Но люди не должны как можно дольше подозревать об этом.

— Ох! Ей стало легче дышать. Она боялась, что он потребует публичного признания.

— А если я не соглашусь? — спросила она наконец.

— Смерть!

Сказано было спокойно. Но женщина и не подумала усомниться. Ей давалась возможность. Но оставался еще один нерешенный вопрос. Очень важный вопрос.

— Клэйн, ты стремишься к посту лорда-правителя?

— Нет!

Ответ был слишком быстрым. Она почувствовала недоверие, убеждение, что он лжет. Но через мгновение она обрадовалась, что он отказался. Это в каком-то смысле его связывало. Мысли ее обратились ко всем возможностям ситуации, потом вернулись к трезвой необходимости настоящего.

— Хорошо, — сказал она, чуть вздохнув. — Я согласна.

У себя во дворце она прежде всего вызвала убийц для проведения необходимой операции — устранения свидетелей ее поражения. К полудню она получила новости. Первая заключалась в том, что корабль лорда Тьюса неожиданно прибыл раньше ожидания и сам Тьюс направляется во дворец. Вторая, более приятная, — полковник Малджан найден мертвым в саду.

И только тут Лидия поняла, что находится именно в том положении, которое покойный муж советовал занять ей для собственной безопасности и благополучия.

Слезы и сознание великой потери наконец пришли к ней. На могиле лорда-правителя народ Линна отдал ему дань, какая никогда раньше не давалась человеку:

МЕДРОН ЛИНН

ОТЕЦ ИМПЕРИИ

Глава 14

В правительственных и военных кругах Линна и Венеры последовательность битв с венерианскими племенами на трех центральных островах называли соответствующим словом — война! Но в пропагандистских целях при любой возможности использовали слово мятеж. Это была необходимая иллюзия. Враги сражались с яростью людей, отведавших вкус рабства. С помощью слова «мятеж» можно было хоть до некоторой степени поднять соответственно дух солдат.

Люди, противостоящие ужасным опасностям болот, едва ли могли признать, что все беды вызваны предателями империи. Лорд Джеррин, исключительно честный человек, восхищавшийся храбрым противником, не делал попытку навязать лживое мнение. Он понимал, что линнцы — угнетатели, и временами чувствовал себя по-настоящему больным из-за необходимости поддерживать это угнетение. Но он понимал также, что у него нет выбора.

Венерианцы были второй по могуществу расой Солнечной системы, уступая только Линну. Эти два народа боролись друг с другом 350 лет, и перелом наступил лишь около 40 лет назад, когда армия Рахейнла высадилась на Уксте, главном острове Венеры. Юному военному гению было всего 18 лет во время битвы в Казунских болотах. Последовало быстрое завоевание еще двух островов, но затем ослепленные сторонники Линнов вызвали гражданскую войну, которая через восемь лет кончилась казнью Рахейнла лордом-правителем. Линн Линнский с холодной яростью продолжил захват четырех главных островных крепостей Венеры. На каждом острове он установил особое правительство, оживил старые языки, одновременно подавляя общий язык, — тем самым заставляя жителей каждого острова считать себя отдельной нацией.

Так продолжалось много лет, а потом неожиданно одновременным выступлением венерианцы захватили главные города 5 основных островов. И обнаружили, что лорд-правитель более предусмотрителен, чем они полагали. Военные крепости находились не в городах, как все были уверены и как докладывали шпионы заговорщиков. Центры линнской власти были размещены в большом количестве небольших крепостей, разбросанных в болотах. Эти крепости всегда казались слабыми форпостами. И ни один венерианец не догадался сосчитать их. Внушительные городские крепости, нападение на которые было тщательно подготовлено, оказались буквально пустой скорлупой. Когда венерианцы решили напасть на крепости в болотах, было уже поздно нападать врасплох. С Земли прибывали подкрепления. Планировавшийся быстрый удачный ход превратился в затяжную войну. И вскоре венерианцев охватило убеждение, что они не смогут победить.

Месяц за месяцем стальные тиски, подкрепленные флотами космических кораблей, заметно сжимались вокруг сужающейся территории, контролируемой повстанцами. Не хватало продовольствия, ожидался очередной неурожайный год. Мужчины были угрюмы и раздражительны, женщины плакали, общая атмосфера страха передавалась детям. Ужас порождал жестокость. Пленных линнцев вешали на столбах, причем их ноги лишь на несколько дюймов не дотягивались до земли. Искаженные мертвые лица жертв смотрели на искаженные ненавистью лица убийц. Выжившие знали, что за каждую смерть будет заплачено. И увеличивали свою сумму долга.

Ситуация была гораздо сложнее, чем казалась. 6 месяцев назад перспектива неизбежного триумфа для Джеррина обеспокоила лорда-советника Тьюса. Он размышлял над ситуацией, сознавая, как эмоции толпы могут изменяться под воздействием победы.

Нельзя поставить под угрозу его собственные либеральные планы. Он продолжал лелеять их, хотя эти планы становились все более смутными. После долгих размышлений Тьюс вспомнил присланную больше года назад просьбу Джеррина о подкреплениях. Тогда Тьюс счел нецелесообразным ускорять конец венерианской войны. Теперь он передумал. Громогласно заявляя о своей заботе о Джеррине, он представил его просьбу патронату и добавил свои настоятельные рекомендации, чтобы не менее трех легионов были посланы на помощь «нашим доблестным армиям, противостоящим искусному и коварному врагу.»

Он мог бы добавить, что это именно он дает подкрепления и тем самым обеспечивает победу. Но не стал этого делать. Патронат не осмелился бы отказать ему в таком же триумфе, какой планировался для Джеррина. Тьюс обсудил готовящуюся ловушку с матерью, леди Лидией, которая, в соответствии со своим политическим соглашением с Клэйном, передала всю информацию мутанту. Лидия не считала, что предает сына. У нее не было такого намерения. Но она знала, что Тьюс сам собирается на Венеру, и сообщила об этом Клэйну.

Его реакция удивила ее. На следующий день он попросил аудиенции у Тьюса. И тот, державшийся очень любезно с внуками покойного лорда-правителя, тут же разрешил Клэйну организовать собственную экспедицию на Венеру.

Он удивился, узнав, что экспедиция вылетела через неделю после получения разрешения, но, подумав, решил, что это к лучшему. Присутствие Клэйна на Венере создаст затруднения для Джеррина. Рождение 25 лет назад мутанта в правящей семье Линна вызвало сенсацию. Его существование заглушило суеверия, но невежественное простонародье сохранило свои страхи. При соответствующих обстоятельствах люди забросают его камнями. И солдаты могут впасть в панику при мысли о неудачах, преследующих армию, которая накануне сражения увидит мутанта.

Он объяснил свои соображения Лидии, добавив: «Это даст мне возможность установить, замешан ли Джеррин каким-либо образом в тех трех заговорах против меня, что раскрыты за год. И если это так, я смогу использовать присутствие Клэйна.»

Лидия ничего не сказала, но ее обеспокоила ошибочность его логики. Она тоже в свое время замышляла против Клэйна. Теперь уже несколько месяцев она спрашивала себя, какая слепая материнская любовь заставила ее добиваться власти для Тьюса. Под руководством Тьюса правительство бездействовало, а он дергался в причудливой пародии на либеральное правление. Его планы на переходный период оказались слишком смутными. Она сама была опытным тактиком и легко различала зарождавшееся в сыне лицемерие. «Он начал ощущать вкус власти, — думала она, — и понял, что наговорил слишком много.»

Она беспокоилась. Для политика естественно дурачить других, на что-то отвратительное и опасное есть в политике, обманывающем себя. К счастью, опасность вряд ли подстерегает его на Венере. Ее собственные расследования убедили ее, что в заговорах против Тьюса не замешаны влиятельные семьи. К тому же Джеррин не из тех, кто ускоряет ход событий. Он будет раздражен прибытием Тьюса. Он поймет, что нужно Тьюсу, но ничего не предпримет.

После отлета Тьюса с его тремя легионами она взяла на себя управление. У нее были планы восстановления прежнего контроля над патронатом. К тому же существовало около ста человек, которых она хотела убить.

За весь период кризиса на Венере жизнь в Линне протекала абсолютно нормально.

Глава 15

Вначале поверхность внизу была тенью, видной сквозь туман. По мере того, как три космических корабля экспедиции лорда Клэйна Линна погружались в двухтысячемильную атмосферу, дымка, покрывавшая сцену, исчезла. Горы, ранее похожие на карту, приобретали объемность. Обширное море к северу ушло за горизонт, и потянулись болота, холмы и леса. Местность становилась все более дикой, но яма теперь находилась прямо по курсу — гигантская черная дыра на большой равнине.

Корабли опустились на зеленый луг в полумиле от ближайшего края ямы, расположенной на северо-востоке. Из кораблей вышло около 600 мужчин и женщин, половина из них рабы. Было выгружено огромное количество оборудования. К ночи были сооружены жилища для Клэйна и обслуживавших его трех рабынь, для двух рыцарей и трех храмовых ученых и пяти ученых, не связанных с религиозными организациями. Вдобавок для рабов был построен загон, а вокруг лагеря полукругом разместились два отряда солдат.

Были расставлены часовые, и космические корабли поднялись на пять тысяч футов. В течение всей ночи десятки костров, за которыми следили преданные рабы, разгоняли тьму. Наступил рассвет, и лагерь забурлил деятельностью нового дня. Клэйн не остался руководить ею. Сразу после завтрака были оседланы лошади; в сопровождении двадцати пяти человек — половина из них солдаты — он направился к ближайшему дому богов.

Все двадцать пять были отъявленными безбожниками, но не прошли они и нескольких сотен ярдов, как Клэйн заметил, что один из всадников побледнел. Клэйн подъехал к нему?

— Съел что-нибудь за завтраком? — спросил он мягко. — Лучше вернись в лагерь и отдохни сегодня.

Те, что должны были продолжать путь, следили за счастливцем, возвращавшимся в лагерь.

Местность становилась неровной. В земле появились трещины, устремляясь в сторону ямы, которая все еще не была видна из-за деревьев. Прямыми были эти трещины, слишком прямыми, как будто давным-давно под разными углами из ямы вылетали предметы, разрывая землю.

У Клэйна была своя теория относительно ям. Атомная война могучей цивилизации. Атомные бомбы вызвали реакцию в земле, и лишь постепенно эта реакция прекратилась в сопротивляющемся грунте, бетоне и стали огромных городов. Столетиями ямы полыхали смертоносной активностью. Сколько это продолжалось? Никто не знал. Клэйн думал, что если отыскать старые звездные карты, то можно было бы оценить промежуток времени. Период этот должен быть очень велик, потому что несколько человек, посетивших ямы на Земле, не испытали никаких плохих последствий.

Божьи огни умирали. Наступало время для разумных смелых людей исследовать ямы. Те, что придут первыми, найдут бесценные сокровища. Большинство ям было расположено в абсолютно пустынной местности, заросшей травой и кустарниками. В некоторых на глубине виднелись развалины, полуразвалившиеся здания, обвалившиеся стены, загадочные пещеры. Туда осмелилось спуститься несколько человек; они принесли с собой странные механические устройства, большей частью сломанные, но некоторые из них работали. В них скрывались удивительные чудеса, неизвестные храмовым ученым. Яма на Венере, к которой они теперь приближались, всегда возбуждала воображение авантюристов. Много лет посетители корчились за свинцовыми и бетонными барьерами и заглядывали в фантастические глубины. Безымянные города были когда-то построены в глубинах земли. Дно ямы представляло собой мешанину бетонных дамб, усеянных черными дырами, которые, казалось, вели в бездонные глубины.

Свита Клэйна застыла. Солдат, ехавший перед ним, испустил крик, потянул поводья и указал вперед. Клэйн заставил своего коня подняться на пригорок, где стоял солдат. И остановился. Он глядел на полого уходящую вниз травянистую насыпь. Насыпь тянулась примерно на сто футов. За ней была низкая бетонная стена.

А дальше — яма. Вначале они были очень осторожны. Использовали стену как защиту от возможной радиации, которая может исходить из ямы. Клэйн был исключением. С самого начала он стоял прямо и смотрел вниз через бинокль. Остальные постепенно утрачивали осторожность и наконец все, за исключением двух художников, смело стояли, глядя в самый знаменитый дом богов.

Утро не было ясным. Слабый туман поднимался со дна ямы. Но с помощью бинокля можно было разглядеть подробности и увидеть дно пропасти примерно в семи милях внизу.

К середине утра туман заметно рассеялся, большое солнце Венеры освещало глубины ямы. Два художника, уже зарисовавшие общие очертания, принялись заносить подробности. Их выбрали за умение составлять планы и карты, и теперь бдительный Клэйн видел, что они работают хорошо. Его собственное терпение, результат изолированного воспитания, было больше, чем у них. Целый день осматривал он глубины ямы с помощью бинокля, сравнивая реальность с рисунком.

К вечеру работа была завершена с весьма удовлетворительными результатами. Обнаружили не менее трех возможных выходов их ямы на случай необходимости. Все три выхода были привязаны на местности и на планах к заметным ориентирам.

Ночь прошла спокойно. На следующее утро Клэйн вызвал один из кораблей, и сразу после завтрака на борт поднялись два храмовых ученых, один рыцарь, три художника и дюжина солдат. Корабль легко поднялся с земли. Несколько минут спустя он повернулся носом к яме и направился вниз.

Корабль не делал попытки приземлиться, но просто кружил в поисках радиоактивных участков. Кругом и кругом на высоте от 500 до 200 футов. Задача рискованная. Корабль был их единственным инструментом для обнаружения присутствия атомной энергии. Давно уже было установлено, что когда один космический корабль проходит точно над другим, верхний корабль лишается движущей силы. И сразу начинает падать. В случае с кораблями они обычно движутся с такой скоростью, что тут же минуют друг друга. Как только они расходятся, к верхнему кораблю возвращается движущая сила и он продолжает движение по своему курсу.

Военные ученые неоднократно пытались использовать это явление для борьбы с космическими кораблями противника. Но эти попытки ни к чему не привели, так как корабль, находящийся на высоте в 500 футов над источником энергии, почти не испытывал помех.

Девять раз их корабль начинал падать, и каждый раз они кружили над районом, определяя его границы, нанося их на карты, отмечая вначале опасные зоны, затем зоны со средней радиацией и наконец безопасные зоны. День кончился, а эта работа все еще не была завершена. И только к полудню следующего дня стали ясны все подробности. Поскольку приземляться было уже поздно, они вернулись в лагерь и уснули, чтобы снять накопившуюся усталость.

Было решено, что первую высадку произведут сто человек и возьмут с собой припасов на две недели. Место высадки было избрано Клэйном после консультаций с рыцарями и учеными. С воздуха видно было большое бетонное сооружение с сохранившимися стенами и крышей. Главной его особенностью было то, что оно располагалось вблизи выхода, по которому люди могут пешком покинуть яму. Здание окружали десятки пещерообразных отверстий.

Космический корабль благополучно сел. Немедленно открыли люк. Подойдя к выходу, Клэйн испытал впечатление необыкновенной тишины. Он перебрался через край и впервые встал на почву, которую до сих пор видел только с расстояния. Остальные начали спускаться вслед за ним, тишину нарушили звуки деятельности. В утреннем воздухе слышалось дыхание ста человек, их шаги. Разгружались припасы.

Менее чем через час Клэйн смотрел, как космический корабль поднимается в воздух и уходит быстро на 500 футов. На этой высоте он выровнялся и начал кружить над исследователями.

И снова не было допущено никакой торопливости. Установили палатки и обозначили защитный круг. Пищу спрятали в укрытие из бетона. Незадолго до полудня, немного поев, Клэйн, один рыцарь, один храмовый ученый и шесть солдат покинули лагерь и направились к «зданию», которое и привлекло их в этот район. С близкого расстояния это оказалось вовсе не здание, а выступ из бетона и металла — остатки глубокого укрытия, сделанного людьми, памятник тщетности стремлений человека искать спасения механическими, а не интеллектуальными или моральными методами. Вид этого убежища подействовал на Клэйна. Тысячелетия стояло оно здесь, вначале в кипящем океане неукротимой энергии, а теперь в глубокой тишине, ожидая возвращения человека.

Сам Клэйн считал, что со времени великой войны прошло около 8000 лет. У него было достаточно данных из других ям относительно календарной системы древних. Получалось, что Линн существует в 12000 г. н.э.

Он остановился, осматривая частично открытую дверь, потом приказал двум солдатам открыть ее. Они не смогли пошевельнуть ее, и поэтому, отстранив их, он неохотно протиснулся мимо проржавленного косяка. Клэйн оказался в узком коридоре длиной примерно в 8 футов, оканчивавшемся другой дверью. На этот раз дверь была закрыта. Пол бетонный, стены и потолок тоже, но дверь металлическая. Клэйн и рыцарь, рослый черноглазый человек, открыли ее, почти не прилагая усилий, хотя дверь ржаво заскрипела.

Они стояли, пораженные. Внутренность оказалась не темной, как они ожидали, а тускло освещенной. Свет исходил из ряда небольших шаров на потолке. Шары не прозрачные, но закрытые чем-то похожим на медь. Свет проходил сквозь это покрытие. Ничего подобного в Линне не знали. Клэйн подумал, что свет загорелся, когда они вошли. После короткого обсуждения они закрыли дверь. Ничего не произошло. Они снова открыли дверь, но свет даже не мигнул. Он горел, очевидно, много столетий.

С усилием Клэйн подавил желание немедленно снять сокровища и отнести их в лагерь.

Смертельная тишина, ощущение невероятной древности говорили, что нет необходимости торопиться. Клэйн первым оказался здесь. Медленно, почти неохотно он обратил свое внимание на помещение. В одном углу стоял сломанный стол. Перед ним стул с одной сломанной ножкой и единственной полоской дерева на месте сидения. Тут же груда какого-то хлама, включая череп и несколько почти неопознаваемых ребер. Останки человека лежали на вершине длинного металлического стержня. Больше ничего в комнате не было. Клэйн прошел вперед и вытащил стержень из-под скелета. Это движение, хотя и легкое, оказалось слишком сильным для скелета. Череп и ребра распались в пыль, и беловатый туман осел на пол. Клэйн неохотно повернулся и, держа в руке стержень, вышел.

Снаружи все было по-другому. Он отсутствовал 15 минут, но многое изменилось. Принесший их космический корабль все еще кружил над головой. Но другой садился рядом с лагерем.

С шумом опустился он, воздух вырвался из образованной им впадины. Клэйн направился в лагерь. В это время люк корабля открылся и оттуда вышли три человека. Один в мундире офицера генерального штаба протянул Клэйну пакет. В пакете было письмо от его старшего брата лорда Джеррина, главнокомандующего линнской армией на Венере. В завещании покойного лорда — правителя указывалось, что Джеррин станет соправителем Тьюса, достигнув 30-летнего возраста, и сферой его деятельности будут планеты. В Линне он подчинялся Тьюсу. Письмо было коротким.

Мне стало известно, что ты прибыл на Венеру. Мне вряд ли нужно говорить тебе, что присутствие здесь мутанта в критический период войны против мятежников имеет неблагоприятные последствия. Мне сказали, что ты получил разрешение на эту поездку лично от лорда-советника Тьюса. Если ты не понимаешь сложных мотивов, которыми руководствовался Тьюс, давая это разрешение, это значит, что ты не сознаешь и последствий этого для нашей семьи. Приказываю тебе немедленно вернуться на Землю.

Джеррин. Клэйн прочел письмо и, подняв голову, заметил, что капитан корабля, привезшего посланца, делает ему знаки. Клэйн отвел капитана в сторону.

— Я не хотел бы беспокоить вас, — сказал тот, — но мне следует известить вас, что сегодня утром, вскоре после того, как ваша экспедиция углубилась в яму, мы видели большой отряд к северо-западу от ямы. Они не двигались в этом направлении, но рассыпались, когда мы пролетели над ними. Это значит, что они венерианские мятежники.

Клэйн постоял, нахмурившись, потом кивнул в благодарность за информацию. Он прошел в свою просторную палатку и написал ответ брату, который должен оттянуть кризис между ними, пока большой кризис на Венере не заставит Джеррина забыть о его присутствии.

Этот кризис должен был обрушиться на ничего не подозревавшего Джеррина через неделю.

Глава 16

Тьюс поселился во дворце давно умершего венерианского императора Херкеля в другом конце города, далеко от штаба Джеррина. Ошибки такого рода создают историю.

Тьюс привез с собой бесконечный отряд генералов и высших офицеров. Некоторые умные люди из лагеря Джеррина нашли возможность проехать через весь город, но даже они явно торопились и не могли выдержать медленных церемоний, связанных с представлением правителю.

Велась большая война. Фронтовые офицеры считали, что их взгляды будут поняты. Они были далеки от мирной пышности Линна. Только те, кто посещал Землю, сознавали крайнее равнодушие населения к венерианской войне. Для тех, кто оставался дома, это была далекая пограничная война. Такие войны велись империей постоянно, менялась только каждый раз их сцена.

Буквальная изоляция обострила подозрительность с которой высадился Тьюс. И испугала. Он не сознавал, как широко распространилось недовольство. Заговор зашел далеко, настолько далеко, что тысячи офицеров знали о нем и не хотели, чтобы их видели с человеком, который, по их мнению, должен проиграть. Они видели вокруг себя огромные армии под командованием Джеррина. Конечно, рассуждали они, никто не может победить человека, которому верны легионы превосходных солдат.

Тьюсу казалось, что необходимы быстрые, решительные действия. Когда неделю спустя после его прибытия Джеррин нанес ему формальный визит, он поразился тому, с каким холодом встретил Тьюс его просьбу, чтобы подкрепления были посланы немедленно на фронт для окончательного разгрома венериан.

— А что ты будешь делать, одержав победу? — спросил Тьюс, с удовлетворением отмечая недовольство Джеррина.

Тема вопроса, но не тон подбодрили удивленного Джеррина. Он много думал о будущей победе и после недолгого размышления решил, что именно за этим Тьюс явился на Венеру — обсудить политические аспекты завоевания. Манеры Тьюса он приписал его вступлению во власть. Таков был способ нового правителя вести себя соответственно своему положению.

Джеррин коротко высказал свои идеи. Казнь тех руководителей, которые ответственны за политику убийства пленников, обращение в рабство тех, кто непосредственно участвовал в казнях. Остальным нужно позволить спокойно вернуться домой. Вначале каждый остров будет управляться как особая колония, но даже в течение первой фазы будет восстановлен общий язык и разрешена свободная торговля между островами. Вторая фаза начнется через пять лет, ей будет предшествовать обширная реклама. На каждом острове появится самостоятельное правительство, но все они будут частью империи и будут содержать оккупационные войска. Третья фаза начнется через десять лет после второй и будет включать центральную венерианскую администрацию с системой федеральных правительств.

И эта система не будет иметь собственных войск, она будет существовать исключительно в рамках империи.

Пять лет спустя начнется четвертая и последняя фаза. Все семьи с двадцатилетним стажем верности получат линнское гражданство со всеми привилегиями и возможностями продвижения.

— Иногда забывают, — сказал Джеррин, — что Линн начинал как город-государство, завоевывая соседние города и удерживая их в своей власти путем постепенного распространения гражданства. Нет причин, почему бы эту систему с равным успехом не распространить на планеты. — Он закончил. — Все вокруг нас свидетельствует, что развивавшаяся на протяжении последних пятидесяти лет система абсолютной власти потерпела полную неудачу.

Пришло время для нового, более прогрессивного государственного устройства.

Тьюс чуть не встал, слушая Джеррина. Теперь он видел всю картину. Покойный лорд-правитель в сущности вручил планеты Джеррину. И это был план превращения планет в мощную военную силу, способную, если понадобится, завоевать сам Линн.

Тьюс улыбнулся холодной улыбкой. «Еще нет, Джеррин, — подумал он. — Я все еще абсолютный правитель, и еще три года будет делаться все, что я прикажу. К тому же твой план может помешать моему плану восстановления республики в удобный момент. Я абсолютно уверен, что ты, со всеми твоими либеральными разговорами, не захочешь восстанавливать конституционное правительство. А именно этот идеал должен быть достигнут любой ценой.»

Вслух он сказал:

— Я рассмотрю твои рекомендации. Но пока я хочу, чтобы в дальнейшем все перемещения по службе утверждались мной. Любой приказ, направляемый тобой полевым офицерам, должен быть передан вначале мне для внимательного изучения, а я отправлю его по адресу.

Он решительно закончил:

— Причина в том, что я сам хочу познакомиться с положением всех частей и с именами людей, командующих ими. Это все. Приятно было побеседовать. До свидания, сэр.

Но это было только начало. Начали прибывать приказы и документы, и Тьюс изучал их с прилежностью чиновника. Его мозг упивался бумажной работой, и возбуждение делало каждую подробность важной и интересной. Он знал эту венерианскую войну. В течение двух лет жил он во дворце в нескольких сотнях миль за линией фронта и действовал в должности главнокомандующего, теперь исполняемой Джеррином. Поэтому ему не нужно было изучать ситуацию с самого начала. Нужно было лишь ознакомиться с развитием событий за последние год — полтора. Трудная, но не непреодолимая преграда.

С первого же дня он начал осуществлять свою исходную цель: заменять офицеров, показавшихся ему сомнительными, подхалимами, которых он привез с собой из Линна. Тьюс иногда стыдился своих действий, но оправдывался необходимостью. Самое главное — добиться, чтобы армия не могла действовать против него, лорда-советника, законного наследника Линнов, единственного человека во вселенной, чья окончательная цель не эгоистична и не автократна.

В качестве дополнительной предосторожности он изменил расположение некоторых частей армии Джеррина. Это были легионы, привезенные Джеррином с Марса и, должно быть, наиболее преданные ему лично. Хорошо, если Джеррин не будет знать их точное расположение в течение ближайших критических недель. Через двадцать дней он получил от шпиона ожидаемое донесение.

Джеррин, два дня назад уехавший в инспекционную поездку на фронт, возвращался в Меред. У Тьюса был всего час на подготовку. Он все еще готовил сцену для предстоящего свидания, когда объявили о прибытии Джеррина. Тьюс улыбнулся собравшимся придворным.

Громким голосом он сказал:

— Сообщите его превосходительству, что в данный момент я занят, но если он немного подождет, я с радостью приму его.

Эти слова вместе с понимающей улыбкой произвели сенсацию в комнате. К несчастью, Джеррин не стал ждать ответа. Он был уже в комнате. Он не остановился, пока не оказался прямо против Тьюса. Тот оглядел его с ленивым высокомерием.

— Ну, в чем дело?

Джеррин спокойно ответил:

— Моя неприятная обязанность, милорд-советник, сообщить вам, что необходимо немедленно эвакуировать все гражданское население Мереда. В результате служебного несоответствия ряда офицеров венерианцы прорвались севернее города. Уличные бои начнутся еще до утра.

Многие присутствующие издали тревожные возгласы, последовало общее движение к выходу. Рев Тьюса остановил постыдное бегство. Тьюс тяжело опустился в кресло и искаженно улыбнулся.

— Надеюсь, — сказал он, — виновные офицеры понесли заслуженное наказание.

— Тридцать семь человек казнены, — ответил Джеррин. — Вот список, можете просмотреть сами.

Тьюс выпрямился. «Казнены!"Ему вдруг пришло в голову, что Джеррин не стал бы так быстро казнить людей, долго служивших под его командованием. Он рывком достал листок из конверта и пробежал список. Все имена принадлежали тем, кого он назначил за последние дни. Медленно поднял он голову и посмотрел на Джеррина. Взгляды их встретились. Голубые глаза Тьюса горели гневом. В стальных серых глазах Джеррина светилось презрение.

— Ваше превосходительство, — негромко сказал он, — один из моих марсианских легионов изрублен на куски. Тщательно создававшаяся годами стратегия уничтожена. По моему мнению, людям, ответственным за это, лучше убираться с Венеры назад к удовольствиям Линна. Или то, чего они так глупо бояться, действительно произойдет.

Слова его ошеломили Тьюса. Лицо его на мгновение превратилось в маску ярости. Огромным усилием подавив гнев, Тьюс выпрямился.

— Ввиду серьезности ситуации, — сказал он, — я остаюсь в Мереде и принимаю на себя командование войсками. Вы немедленно передадите свою штаб-квартиру моим офицерам.

— Если ваши офицеры явятся в мою штаб-квартиру, их высекут прямо на улице. И это относится ко всем в данном районе города.

Он повернулся и вышел. У него не было ни малейшего представления, что предпринять в развернувшемся фантастическом кризисе.

Глава 17

Клэйн провел три недели до крушения венерианского фронта, исследуя многочисленные отверстия в яме. И хотя угроза бродячих отрядов венерианцев не материализовалась, он для безопасности перевел весь отряд в яму. У трех главных выходов, ведущих в пропасть, были поставлены часовые, два космических корабля постоянно курсировали над местностью вокруг ямы и над самой ямой. Эти предосторожности не были полной гарантией безопасности, но все же действовали. Появление любого большого отряда в окрестностях лагеря не могло остаться незамеченным, и у людей Клэйна было бы достаточно времени, чтобы погрузиться на корабль и отступить.

Это было не единственным преимуществом экспедиции. Хотя венериане поклонялись морскому богу Сабмерну, после пятидесяти лет линнского владычества они уважали и линнских атомных богов. Сомнительно, чтобы они стали рисковать божественным недовольством, вторгаясь в один из домов богов. И вот шестьсот человек были отрезаны от вселенной не только недоступностью ямы, но и ограниченностью мозга. Но они не были изолированы.

Днем один из кораблей отправлялся в Меред, а когда он возвращался в глубины ямы, Клэйн поднимался на борт и обходил каюту за каютой. Его осторожно впускали мужчина или женщина, и между ними происходил разговор. Шпионы Клэйна никогда не видели друг друга. В сумерках корабль возвращался в Меред и высаживал их в различных районах города.

Шпионы не все были наемниками. В высших кругах империи были люди, считавшие мутанта Линна законным наследником покойного лорда-правителя. Для них Тьюс был лишь временным заместителем, которого в свое время можно будет отстранить. Такие люди были бесценным источником информации для Клэйна. Клэйн знал положение в целом лучше, чем его информанты. Хоть он и производил впечатление на интеллигентных людей, факт оставался фактом: мутант не мог стать правителем империи. Уже давно Клэйн оставил ранние честолюбивые стремления, преследуя лишь две главные политические цели.

У него было преимущество, поскольку его семья принадлежала к правящей группировке Линна. Хотя среди родственников у него не было друзей, его терпели из-за кровного родства. В его интересах, чтобы они оставались у власти. В кризисе он должен сделать все возможное, чтобы помочь им. Такова была цель номер один.

Целью номер два было участвовать каким-либо образом во всех главнейших политических решениях, принимаемых в Линнской империи. Он исходил из честолюбия, которое не надеялся когда-нибудь удовлетворить. Он хотел быть полководцем. Война в ее практических аспектах казалась ему грубой и неинтеллигентной. С детства изучал он военную стратегию и тактику, стараясь добиться, чтобы битвы выигрывались одним непобедимым маневром.

Он прибыл в Меред на следующий день после столкновения Тьюса с Джеррином и поселился в доме, который заранее тщательно подготовил для себя и своей свиты. Он постарался поселиться как можно незаметнее, но не обманывал себя: прибытие его все равно будет замечено. Другие тоже дьявольски хитры. Другие тоже содержат армии шпионов. Все планы, рассчитанные на секретность, рано или поздно терпят неудачу. И то, что они иногда удаются, лишь доказывают неразумность жертвы. Одно из удовольствий жизни — делать все необходимые приготовления на виду у противника.

Он неторопливо начал готовиться.

Глава 18

Когда Тьюсу впервые доложили о прибытии Клэйна в Меред — спустя час после того, как это произошло, — он почти не заинтересовался. Поступали более важные, как казалось, сведения о распоряжениях Джеррина по обороне города и размещению войск. Тьюса более всего поразило, что некоторые из этих сведений приходили в форме копий приказов, посланных самим Джеррином.

Неужели Джеррин пытается восстановить их взаимоотношения вопреки тому, что было? Неожиданный маневр, и означает он только, что кризис наступил раньше, чем Джеррин к нему изготовился. Тьюс холодно улыбнулся, сделав этот вывод. Его быстрые действия привели противника в смятение. Нетрудно будет на следующее утро захватить штаб-квартиру Джеррина тремя легионами и тем самым покончить с мятежом.

К трем часам Тьюс разослал необходимые приказы. В четыре его особый шпион, сын обедневшего рыцаря, сообщил, что Клэйн послал вестника к Джеррину с просьбой о свидании в этот же вечер. Почти одновременно другие шпионы доложили о деятельности в резиденции Клэйна. Среди прочего в дом с космического корабля были доставлены несколько маленьких круглых предметов, завернутых в ткань. В бетонную пристройку перенесли в мешках больше тонны медного порошка. И наконец металлический куб такого же типа, какие используются при строительстве храмов, осторожно опустили на землю. Должно быть, он был не только тяжелый, но и горячий, потому что рабы действовали при помощи рычагов и асбестовых рукавиц с свинцовыми прокладками.

Тьюс задумался над этими фактами, и сама их бессмысленность встревожила его. Он вдруг вспомнил разные слухи о мутанте, которым раньше не придавал значения. Сейчас не время для случайностей. Взяв с собой 50 охранников, он направился к дому Клэйна.

Увидев дом Клэйна, Тьюс удивился. Космический корабль, об отлете которого ему доложили, вернулся. С кораблем толстым кабелем соединялась гондола. Такие гондолы прикреплялись к кораблям для перевозки добавочного груза. Гондола лежала на Земле, и вокруг нее суетились рабы. Приблизившись к дому, Тьюс увидел, что они делают.

Рабы подносили в мешках медный порошок. При помощи какой — то жидкости им покрывали полупрозрачный корпус гондолы.

Тьюс вышел из носилок, полный человек с пронзительными голубыми глазами. Он медленно обошел вокруг гондолы, и чем больше глядел, тем бессмысленней казалось ему это занятие. Странно, что никто не обращает на него внимание. Присутствовали два стражника, но они, по-видимому, не получили никаких приказаний относительно зрителей. Стражники сидели, развалясь, курили, обменивались хриплыми шутками, не подозревая, что рядом с ними находится лорд-советник.

Тьюс не стал просвещать их. Удивленный, он нерешительно пошел к дому. Не было сделано никаких попыток помешать ему. В большой прихожей разговаривало и смеялось несколько храмовых ученых. Они с любопытством взглянули на него.

Тьюс спросил:

— Лорд Клэйн в доме?

Один из ученых кивнул.

— Найдете его в берлоге. Он работает над благословением.

В комнатах было еще много ученых. Тьюс нахмурился, увидев их. Он был готов к решительным действиям, если потребуется. Но неблагоразумно арестовать Клейна в присутствии такого количества храмовых ученых. В доме слишком много стражников.

К тому же он не мог придумать повода для ареста. Похоже, здесь готовят большую церемонию. Он отыскал Клэйна в «берлоге», небольшой комнате, выходящей во дворик. Клэйн, спиной к нему, склонился над кубом из храмового строительного материала. На столе рядом с кубом лежали шесть полушарий из медного вещества. У Тьюса не было времени их разглядывать, потому что Клэйн повернулся, чтобы посмотреть, кто пришел. Он с улыбкой выпрямился.

Тьюс стоял, вопросительно глядя на Клэйна. Младший подошел к нему.

Мы надеемся, — сказал он, — что этот стержень, который мы нашли в яме богов, есть легендарный огненный стержень. В соответствии с легендой, главное требование к просителю — чистое сердце. И тогда боги по своему усмотрению, но при определенных обстоятельствах активируют стержень.

Тьюс кивнул и указал рукой на куб. — Я доволен, — сказал он, — что ты интересуешься религиозными вопросами. Я считаю важным, чтобы член нашей знаменитой семьи занимал высокое положение в храмах, и хочу заявить, что бы ни произошло, — он многозначительно помолчал, — что бы ни произошло, ты всегда можешь рассчитывать на меня как на своего покровителя и друга.

Он вернулся во дворец Херкеля, но, будучи осторожным, благоразумным человеком и зная, что люди не всегда так чисты сердцем, как заявляют, он оставил шпионов следить за возможной враждебной для него деятельностью.

Тьюсу доложили, что Клэйн был приглашен Джеррином на ужин, но принят с той холодной формальностью, которой отличались отношения братьев. Один из рабов-официантов, подкупленный шпионом, рассказал, что за едой Клэйн просил, чтобы сто космических кораблей были отозваны с патрульных полетов для какой-то задачи, суть которой раб не понял.

Говорилось еще об открытии фронта на северо-востоке, но настолько неясно, что лорд-советник не думал об этом, пока вскоре после полуночи не проснулся из-за отчаянных криков и звона оружия за стеной своей спальни.

Не успел он сесть, как дверь растворилась и в спальню ввалилась толпа венерианских солдат.

Фронт на северо-востоке был прорван.

* * *

Наступила третья ночь его плена, ночь повешения. Тьюс дрожал, когда через час после наступления сумерек за ним пришли и отвели на освещенную факелами площадь. Он будет первым. И когда его тело закачается, двадцать тысяч венерян затянут петли на шеях десяти тысяч линнских солдат. Последующая агония растянется не меньше чем на десять минут.

Ночь, на которую остекленевшими глазами смотрел Тьюс, была ни на что не похожа. Бесчисленные огни горели на обширной равнине. Поблизости он видел столб, на котором будет повешен. Дальше рядами стояли столбы в пяти футах друг от друга, а между ними площадки для костров.

Осужденные уже стояли у столбов, со связанными руками и ногами, с веревкой на шее. Тьюс ясно видел только передний ряд. Первая линия жертв офицеры, все они стояли спокойно. Некоторые разговаривали друг с другом, но когда привели Тьюса, разговоры прекратились.

Никогда в жизни не видел Тьюс столько ужаса на лицах. Слышались крики, стоны отчаяния. Тьюс не ожидал, что его узнают. Трехдневная борода и ночные тени делали это трудным. Никто ничего не сказал, когда он поднялся на эшафот. Бледному и неподвижному, ему надели на шею петлю. В свое время Тьюс приказал повесить немало людей. Совсем другое ощущение — быть жертвой, а не судьей.

Гнев, охвативший его, был основан на том, что он понимал: он не оказался бы в таком положении, если бы действительно против него готовился заговор. Напротив, он рассчитывал на то, что Джеррин своими войсками будет удерживать врага, а он с тремя легионами отберет власть у Джеррина.

В глубине души он верил в честность Джеррина. Он хотел унизить его, свести к нулю заслуженные почести для молодого человека, с которым не желал делить власть. Отчаянная ярость Тьюса выросла из сознания, что Джеррин никогда не устраивал против него заговоров. И тут, случайно посмотрев вниз, Тьюс увидел у эшафота в группе венерианских руководителей Клэйна.

Шок был слишком велик, чтобы все понять сразу. Тьюс глядел на стройного молодого человека, и перед ним постепенно вырисовывалась вся картина. Между Джеррином и венерианцами было заключено предательское соглашение. Тьюс видел, что мутант в одежде храмового ученого и в руках держит четырехфутовый металлический «огненный стержень». Всплыло воспоминание. Он забыл о благословении в небе. Тьюс поднял голову, но чернота была непроницаема. Если корабль с гондолой находился вверху, он был частью ночи, невидимый и недосягаемый.

Тьюс снова взглянул на мутанта и собрался уже заговорить, но прежде чем он смог это сделать, Клэйн сказал:

— Ваше превосходительство, не будем тратить время на взаимные обвинения. Ваша смерть возобновит гражданскую войну в Линне. Мы меньше всего хотим этого и докажем сегодня ночью, вопреки всем вашим подозрениям.

Тьюс теперь овладел собой. Он быстро обдумывал шансы на спасение. Их не было. Если космические корабли попытаются высадить войска, венерианцам нужно только подтянуть веревки и повесить связанных, а потом их огромная армия будет сдерживать атаки. Это единственный возможный маневр, и поскольку он не может удаться, следовательно, слова Клэйна — ложь.

Мысли Тьюса были внезапно прерваны: венерианский император, человек лет пятидесяти, с угрюмым лицом, взбирался на платформу. Несколько минут стоял он, пока тишина постепенно не охватила всю огромную толпу. Потом подошел к мегафонам и заговорил на общем языке Венеры.

— Друзья венериане, в эту ночь мщения за все преступления, совершенные против нас империей Линна, здесь присутствует агент главнокомандующего армии нашего подлого врага. Он явился к нам с предложением, и я хочу, чтобы он вышел сюда и рассказал вам о нем. И вы рассмеетесь ему в лицо, как это сделал я.

Во тьме послышались крики:

— Повесить его! Повесить его тоже!

Тьюс был потрясен этим яростным криком, но в то же время вынужден был восхититься хитростью венерианского вождя. Это был человек, последователи которого, должно быть, не раз сомневались в его способности к борьбе. У него было упрямое лицо обеспокоенного полководца, ожидающего резкой критики. Какая возможность для него приобрести популярность!

Клэйн поднимался по ступеням. Он подождал, пока восстановится тишина, и затем сказал удивительно сильным голосом:

— Атомные боги Линна, чьим посланником я являюсь, устали от этой войны. Я призываю их покончить с ней. Сейчас!

Венерианский император смотрел на него.

— Ты не это собирался говорить! — воскликнул он. — Ты… — Он замолчал. Потому что взошло солнце.

В_з_о_ш_л_о С_о_л_н_ц_е. Несколько часов назад оно зашло за горизонт. И вот одним прыжком оно взлетело прямо вверх и повисло над головой.

Необыкновенно яркий свет залил сцену множества неизбежных смертей. Стояли столбы с привязанными жертвами, сотни тысяч зрителей-венериан, обширная равнина, прибрежный город в отдалении — все ослепительно освещено.

Тени начинались на другой стороне равнины. Город освещался более слабыми отражениями. А море к северу и горы на юге, как и прежде, были погружены во тьму.

Видя эту тьму, Тьюс понял, что вверху вовсе не солнце, а огромный огненный шар, источник света, на расстоянии в милю равный солнцу. Боги Линна ответили на призыв.

Послышался крик сотен тысяч глоток, ужаснее и сильнее звука Тьюс никогда не слышал. В нем был страх, и отчаяние, и испуганное почтение. Мужчины и женщины упали на колени. Венерианский вождь понял всю глубину своего поражения. Он тоже испустил ужасный крик — и прыгнул к рычагу, который опускал люк, на котором стоял Тьюс. Краем глаза Тьюс заметил, как Клэйн поднял стержень, который держал в руке.

Вспышки не было, но император исчез. Тьюс так и не мог решить, что же произошло, но у него сохранилось воспоминание о человеке, буквально превращающемся в жидкость. Жидкость, обрушившуюся на платформу и прожегшую дыру в дереве. Картина была такой невероятной, что Тьюс закрыл глаза и даже себе потом не признавался в увиденном. Когда он наконец открыл глаза, с неба опускались корабли. Для лежавших ниц венериан появление пятидесяти тысяч линнских солдат должно было показаться очередным чудом.

Вся основная армия была пленена в эту ночь, и хотя война на других островах продолжалась, большой остров Укста был полностью захвачен в течение нескольких недель. Клэйн доказал свою правоту.

Неделю спустя в туманный полдень Клэйн в числе других влиятельных линнцев провожал флотилию кораблей, которые сопровождали лорда-советника, возвращавшегося на Землю. Прибыл Тьюс в сопровождении свиты. Группа храмовых посвященных затянула гимн. Лорд-советник остановился и постоял с минуту, слушая со слабой улыбкой на лице.

Возвращение на Землю, предложенное Клэйном, полностью устраивало Тьюса. На него выпадет первое торжество по поводу победы на Венере. У него будет достаточно времени, чтобы подавить слухи об унизительном пленении самого лорда — советника. И к тому же именно он настоит на полном триумфе для Джеррина.

Тьюс удивился, что временно забыл свои сомнения относительно таких событий. Когда он поднимался на борт, посвященные снова запели.

Ясно, что атомные боги тоже довольны.

Глава 19

В своем обращении к патронату после возвращения с Венеры Тьюс среди прочего заявил:

— Нам сейчас это трудно осознать, но у Линна не осталось значительных противников. За последние два десятилетия наши войска нанесли решающие поражения нашим недругам на Марсе и Венере, и теперь мы оказались в уникальном историческом положении: мы единственная сила человечества. Кажется неизбежным период неограниченного мира и созидания.

Он вернулся во дворец, мысленно слыша еще приветственные крики патроната, настроение у него было ликующее. Шпионы уже донесли ему, что патроны считают победу на Венере его заслугой. В конце концов до его прибытия война тянулась бесконечно. И потом вдруг, почти за одну ночь, все кончилось. Ясно, что его мудрое руководство сделало это возможным. Тьюсу не нужно было быть мудрецом, чтобы понять, что в таких обстоятельствах он вполне может допустить триумф для Джеррина и при этом ничего не потеряет.

Несмотря на собственное заявление патронату, он сам на протяжении последующих мирных недель все более поражался своим словам: никаких врагов. Нечего опасаться. Трудно было поверить, что вселенная принадлежит Линну и что ему, лорду-советнику, подчиняется больше людей, чем кому-либо другому. Такое положение ослепляло Тьюса.

Он будет заботливым вождем, уверял он себя. Он предвидел великие деяния, которые озарят славой золотой век Тьюса в истории Линна. Видение было таким благородным и вдохновляющим, что Тьюс долгое время лишь играл величественными планами, не предпринимая никаких конкретных действий.

Вскоре ему доложили, что Клэйн вернулся с Венеры. Через несколько дней он получил письмо от мутанта.

Его превосходительству,

лорду-советнику Тьюсу.

Мой благородный дядя, Я хотел бы навестить вас и передать результаты нескольких бесед с моим братом Джеррином, а также мои собственные соображения относительно потенциальных опасностей для империи. Нас обоих тревожит преобладание рабов над гражданами Земли, а также наша полная неосведомленность относительно ситуации на спутниках Юпитера и Сатурна. Поскольку это единственные возможные пока опасности, чем скорее обсудим мы все их аспекты, тем увереннее будем, что Линну ничто не сможет угрожать.

Прочитав письмо, Тьюс почувствовал раздражение. Оно казалось надоедливым. Оно напомнило, что блестящее будущее, которое он предвидел для империи, и контроль над Линном не были подлинными, что его племянники могут принудить его к компромиссу, который затмит его славу. Тем не менее он дипломатично ответил:

Мой дорогой Клэйн!

Приятно было получить твое письмо. Вернувшись с гор, я буду счастлив принять тебя и обсудить дела самым тщательным образом. Я приказал собирать данные, так что, встетившись, мы сможем рассуждать, опираясь на факты.

Он действительно отдал приказ и действительно выслушал чиновника, который считался экспертом по спутникам Юпитера и Сатурна. Спутники населяли племена, стоящие на разных стадиях варварства. Доклад основывался на опросе жителей спутников, иногда оказывавшихся в Линне и на сообщениях тьюсовцев, навещавших определенные порты. Все свидетельствовало о том, что старая игра интриг и убийств среди вождей, жаждущих власти, продолжалась.

Убедившись, что ситуация не вызывает опасений, Тьюс отбыл на отдых в горы в сопровождении трехсот придворных и пятисот рабов. Он все еще был там, когда месяц спустя пришло второе письмо от Клэйна.

Благородному лорду-советнику Тьюсу.

Ваш ответ на мое письмо принес мне большую радость. Не могу ли я получить сведения относительно ваших агентов: сколько их и где они сосредоточены?

Причина моего вопроса в том, что я обнаружил: несколько моих агентов на Европе, величайшем спутнике Юпитера, были неожиданно казнены год назад. Вся моя информация об этой территории основана на докладах не менее двухлетней давности, да и те довольно туманные.

Похоже, что около пяти лет назад некий вождь начал объединение Европы, и с тех пор с каждым месяцем доклады моих агентов становились все более смутными. Я подозреваю, что мои агенты стали жертвой тщательно спланированной пропаганды. Если это так, то меня чрезвычайно беспокоит, что кто-то сумел перехватить мои каналы информации.

Это только подозрение, конечно, но желательно, чтобы ваши люди произвели расследование, имея в виду, что их нынешние источники информации могут оказаться ненадежными.

Письмо напомнило Тьюсу, что он живет в мире шпионов. «Я полагаю, — устало подумал он, — что уже сейчас обо мне распускают слухи. Люди представить себе не могут, какие планы я со своими помощниками разрабатываю для государства во время так называемой увеселительной поездки.»

Он подумал, не выпустить ли серию заявлений относительно блестящего будущего.

Весь день он испытывал раздражение, потом снова перечел письмо Клэйна и решил, что необходим спокойный и дипломатичный ответ. Он может заявить, что принимает предосторожности против любой случайности.

Он отдал необходимые распоряжения, посоветовал Клэйну поступить так же и начал серьезно обдумывать положение которое сложится, когда 6–8 месяцев спустя с Венеры за заслуженным триумфом прилетит Джеррин. Будущее уже не казалось таким безоблачным, как сразу после его собственного возвращения с Венеры. Племянники стремятся вмешиваться в государственные дела и имеют на это законное право. У каждого, в соответствии с законом, был совещательный голос относительно государственных дел, хотя прямо вмешиваться в управление они не могли.

«Клэйн в своем праве, — неохотно признал Тьюс. — Но моя мать однажды сказала: тот, кто постоянно использует свои права, не мудрец.» — и он рассмеялся.

Вечером перед сном Тьюса озарило: «Я снова начинаю подозревать: те же страхи, что беспокоили меня на Венере. Проклятая дворцовая атмосфера действует на меня.»

Он считал себя неспособным к низменным мыслям и признавал их присутствие в других, так он говорил себе, с большой неохотой и то только из-за их возможного влияния на дела государства.

Он был убежден, что для него подлинное наслаждение — выполнение своего долга. Именно оно заставляло его следить за возможными заговорами, хотя самому ему они были отвратительны.

Сознание собственной безупречной честности утешало Тьюса. «В конце концов, — думал он, — я могу иногда ошибаться, но не могу ошибиться серьезно, если буду внимателен к опасности из всех источников. И даже мутант с научными знаниями — это вопрос, которому я должен уделять тщательное внимание с учетом интересов государства.»

Он уже не раз думал об оружии, которое Клэйн использовал на Венере. И в продолжение следующих дней пришел к выводу, что должен действовать. Он продолжал уверять себя, что делает это неохотно, но в конце концов написал Клэйну:

Мой дорогой племянник!

Хотя ты и не просил о покровительстве, которое заслужил как своим происхождением, так и своими работами, я уверен, ты будешь счастлив услышать, что государство готово принять под охрану материалы, добытые тобой из ям богов и других древних источников.

Самое безопасное для них место — твоя резиденция в Линне. Поэтому я приказываю перевезти в город все оборудование из твоего сельского поместья. Через неделю в поместье прибудет отряд с соответствующим транспортом, другой отряд сегодня же приступает к охране твоей городской резиденции.

Командир отряда, ответственный передо мной, создаст тебе все условия для работы. Я рад, мой дорогой Клэйн, что оказал тебе столь дорогостоящее, но заслуженное внимание.

Вскоре я лично навещу тебя, осмотрю твои сокровища, чтобы в дальнейшем использовать их для всеобщего благодеяния.

С самыми сердечными пожеланиями

Отправив письмо и отдав необходимые приказы командирам отрядов, Тьюс подумал: «По крайней мере все материалы будут собраны в одно место. Позже всегда возможен более строгий контроль — если, конечно, возникнет необходимость.»

Мудрый руководитель предусматривает любую случайность. Даже действия любимых родственников нужно рассматривать объективно.

Тьюсу сообщили, что Клэйн не сопротивлялся и все материалы благополучно доставлены в Линн.

Тьюс все еще находился в горном дворце, когда пришло третье письмо Клэйна. Сжато сформулированное, оно представляло собой социальный трактат. В предисловии говорилось:

Нашему дяде, лорду-советнику.

Лорды Джеррин и Клэйн Линн полагают, что в Линне существует опасное преобладание численности рабов. Они полагают далее, что рабство нежелательно в любом здоровом государстве. Поэтому они предлагают, чтобы лорд-советник Тьюс во время своего правления придерживался следующих основных принципов и сделал их основополагающими для будущих поколений:

1. Всякое законопослушное человеческое существо обладает полным контролем над собственной личностью.

2. Там, где такого контроля сейчас не существует, он будет предоставлен постепенно, причем первые две ступени вводятся в действие немедленно.

3. Первая ступень: ни один раб не может быть физически наказан без постановления суда.

4. Вторая ступень: продолжительность рабочего дня раба не должна превышать десять часов.

Далее описывались следующие ступени постепенного освобождения рабов, так что спустя 20 лет только неисправимые будут «несвободны», да и те будут контролироваться непосредственно государством, причем с каждым из них в соответствии с законом будут обращаться как с индивидуумом.

Тьюс, удивляясь и забавляясь, читал этот документ. Он вспомнил другое высказывание своей матери: «Не беспокойся из — за идеалистов. В нужный момент толпа перережет им глотки.»

Но его благодушие быстро растаяло. «Эти мальчишки вмешиваются в дела государственного управления.» И к концу лета Тьюс приготовился вернуться в город. При этом он не переставал хмуро думать об «угрозе государству», которая, по его мнению, возрастала.

На второй день после своего возвращения в Линн он получил еще одно письмо от Клэйна. В письме содержалась просьба о свидании, чтобы «обсудить вопросы, касающиеся обороны империи.»

Тьюса больше всего разъярило то, что мутант даже не дал ему прийти в себя после возвращения. Конечно, ему при переселении особенно нечего было делать, но все же вежливость требовала подождать. Тьюс с гневом решил, что настойчивость Клэйна носит все признаки сознательного оскорбления.

Он послал в ответ коротенькую записку.

Мой дорогой Клэйн. Я приму вас, как только освобожусь от более важных дел. Подождите извещения.

Спал он спокойно, уверенный, что занял твердую позицию и сделал это вовремя.

И проснулся, чтобы узнать о катастрофе. Единственным предупреждением послужил стальной блеск металла в утреннем небе. Захватчики высадились в Линне с трехсот космических кораблей. Должно быть, предварительно высадились шпионы, потому что захватчики сразу оказались у главных ворот и казарм внутри города. С каждого корабля высадилось по двести странных воинов.

— Шестьдесят тысяч солдат! — произнес лорд-советник Тьюс, изучив донесения. Он отдал приказы о защите дворца и разослал почтовых голубей в три легиона, размещенные вне города, приказывая двум из них начать немедленное наступление. И сидел, бледный, но спокойный, глядя из окна на разворачивающийся спектакль.

Все было смутным и нереальным. Большинство нападавших кораблей скрылось за большими зданиями. Некоторые лежали на открытых площадках, но казались мертвыми. Трудно было представить себе, что поблизости от них идет яростная битва. В девять часов принесли послание от леди Лидии:

Дорогой сын. Есть ли у тебя новости? Кто на нас напал? Это ограниченное вторжение или нападение на всю империю? Связался ли ты с Клэйном?

Первого пленника привели, когда Тьюс хмурился из-за неприятного предложения искать помощи у своего родственника. Мутант был последним, кого он хотел бы видеть. Пленник, бородатый гигант, гордо признался, что он с Европы, одного из спутников Юпитера, и не боится ни человека, ни бога. Рост пленника и его явная физическая сила поразили Тьюса. Но его наивный взгляд на мир действовал ободряюще. Следующие пленники обладали сходными физическими и умственными характеристиками. И уже задолго до полудня Тьюс ясно представлял себе ситуацию.

Происходило вторжение варваров с Европы. Очевидно, лишь с целью грабежа. Если не действовать быстро, Линн в два дня лишится сокровищ, собранных столетиями. Кровавые приказы посыпались из уст Тьюса. Пленных не брать. Разрушить их корабли, их оружие, их одежду. Не оставить ни одного следа варваров в великом городе.

Медленно тянулось утро. Тьюс хотел осмотреть город в сопровождении дворцовой кавалерии. Но отказался от этого замысла, подумав, что командиры не смогут посылать ему донесения. По той же причине он не мог перенести свою резиденцию в менее заметное здание. Перед полуднем пришло успокоительное известие, что два из трех легионов наступают у главных ворот.

Новости успокоили Тьюса. Он начал размышлять в более широких рамках о случившемся. С неудовольствием вспомнил письмо Клэйна. Торопливо призвал нескольких экспертов и сидел, слушая их доклады.

Данных собралось множество. Европу, главный спутник Юпитера, с легендарных времен населяли яростно соперничающие племена. Говорили, что обширная атмосфера Европы была создана искусственно учеными золотого века с помощью атомных богов. Подобно всем искусственным атмосферам, она содержала большое количество тенеола — газа, пропускающего солнечный свет, но не позволяющего теплу уходить в пространство.

Пять лет назад путешественники начали рассказывать о вожде по имени Чинуар, который безжалостно объединял все враждующие племена планеты в одну нацию. Потом путешествия стали опасными, и торговцам разрешили посадку лишь в строго определенных районах. Там им говорили, что попытка Чинуара к объединению не удалась. Контакты после этого делались все более слабыми. Тьюсу становилось ясно, что на самом деле объединение удалось и что все противоположные сведения были ложной информацией. Хитрый Чинуар перехватил все каналы информации и, продолжая укреплять свое положение на планете, снабжал остальной мир дезинформацией.

Чинуар. В этом имени было что-то зловещее, какая-то сдержанная ярость, резкий металлический колокольный звон. Если такой человек уйдет хотя бы с частью приверженцев и с частью богатств Линна, солнечная система взорвется. Правительство лорда-советника Тьюса может рассыпаться, как карточный домик.

Тьюс колебался. В голове у него возник план, который лучше осуществить ночью. Но это значит дать варварам еще несколько часов для грабежа. Он решил не ждать, но приказал третьему, пока резервному, легиону войти в туннель, ведущий во дворец.

В качестве предосторожности и в надежде отвлечь внимание неприятеля он послал с пленным офицером письмо Чинуару. В письме он указал на безрассудность нападения, результатом которого будут лишь кровавые репрессии на Европе, и говорил, что еще есть время для почетного отступления. Только одно было неверно в рассуждении Тьюса. Чинуар собрал большие силы и сдерживал их, надеясь установить, находится ли лорд-советник во дворце. Освобожденный пленник, принесший письмо, сообщил о местонахождении Тьюса.

В последующей яростной атаке варвары овладели центральным дворцом и захватили врасплох легионеров, которые начали появляться из тайного туннеля. Люди Чинуара вылили в туннель масло из огромных дворцовых цистерн и подожгли его.

Так погиб целый легион. В эту ночь сотни резервных варварских космических кораблей высадились за линнскими солдатами, осаждавшими ворота. А наутро, когда варвары, находившиеся в городе, сами контратаковали, два легиона были изрублены на куски.

Лорд-советник Тьюс ничего не знал об этих событиях. Накануне его череп был отдан любимому златокузнецу Чинуара, тот залил его линнским золотом и изготовил кубок, чтобы отпраздновать величайшую победу столетия.

Глава 20

Для лорда Клэйна Линна, занимавшегося проверкой счетов по своему сельскому имению, новость о падении Линна была тяжелым ударом. За незначительными исключениями, все его атомные материалы находились в Линне. Он отпустил посланника, который неблагоразумно сообщил свои новости при открытых дверях, сидел за столом и размышлял. Когда он осмотрел комнату, где трудилось множество учеников, ему показалось, что по крайней мере один из рабов не мог сдержать радости. Он не стал откладывать, но немедленно подозвал этого человека к себе. У него была неизменная система обращения с рабами, унаследованная от давно умершего учителя Джоквина вместе с имением.

Работа, верность и положительное отношение давали рабам лучшие условия, более короткий рабочий день, большую свободу в действиях, право после 30 лет жениться, а после 40 обретать полную свободу. Лень и другие отрицательные свойства, как обман, наказывались рядом мер. Не будучи в состоянии изменить законодательство страны, Клэйн не мог представить себе лучшую систему ввиду существования рабства. И вот сейчас, несмотря на свое беспокойство, он действовал, как поступал в таких случаях Джоквин, когда не было явных доказательств вины. Он сказал рабу Оорагу, что тот вызвал его подозрения, и спросил, оправданы ли они.

— Если ты виноват и сознаешься, — сказал он, — то получишь мягкое наказание. Если не сознаешься, а позже окажешься виновным, будет три наказания, что означает, как ты знаешь, тяжелую физическую работу.

Раб, рослый мужчина, ответил с насмешкой:

— К тому времени Чинуар покончит с вашими линнцами, и ты будешь работать на меня.

— Полевые работы, — сказал Клэйн коротко, — на три месяца по десять часов в день.

Не время для милосердия. Империя, подвергшаяся нападению, не уклонится от самых жестоких действий. Все, что можно истолковать как слабость, теперь губительно.

Когда стражники уводили раба, тот закричал:

— Злобный мутант, Чинуар покажет тебе твое место.

Клэйн не ответил. Он считал сомнительным, чтобы новый завоеватель был избран судьбой для наказания Линна за все его злые деяния. Он выбросил эти мысли из головы и вышел. У входа он остановился, взглянул на десяток преданных рабов, которые сидели за столами.

— Не поступайте опрометчиво, — медленно ясным голосом сказал он. —Если вы испытываете такие же чувства, как Оораг, сдержите их. Падение города от неожиданной атаки не так уж важно. — Он остановился, поняв, что обращается к их инстинкту осторожности. Разум говорил ему, что в периоды больших кризисов люди не всегда осмысливают все возможности.