Как долго можно стимулировать железы: страх угасает и переходит в апатию, только шок может возобновить остроту чувств.

Наконец, приговоренный взбирается к виселице и понуро стоит, не замечая даже мгновения, когда распахивается люк.

Подобное ощущение темноты обволокло разум Кэкстона на неопределенный период, после того, как до него дошел смысл слов Клодена Джонса.

Все это время Джонс продолжал говорить: в конце концов, отложилось из этого продолжительного монолога только: «…Если вы хотите рискнуть, нам надо спешить. Селани сказала, что даст десять дней, после чего сольет меня».

Это походило на чушь, но смысл, наконец, дошел. Кэкстон кивнул. Он впервые почувствовал неясную горечь. По крайней мере это было чувство, а не физиологическое опустошение. Чувство не принимало никакой формы, ни на кого не устремлялось: просто покоилось там, в его теле, как первое пробуждение сознания.

— Я приготовлю завтрак, — сказал он наконец. И добавил. — Я хотел бы также познакомиться с тем, как работает оборудование трейлера, раз я остаюсь здесь один.

Он повернулся и прошел внутрь. Он уже занялся тем, что обычно делала Селани с кухонной утварью, как его осенила новая мысль. Он не помнил, чтобы пошел искать Джонса, но он вдруг очутился в дверях лаборатории и сказал:

— Если вы сольетесь там с еще одним Клодом Джонсом, вы восстановите свою способность проходить сквозь время. Почему бы тогда не вернуться за мной?

— Это будет иной мир вероятности, — сказал Джонс, — поэтому я не буду знать, как сюда вернуться.

— Ради Бога, — взорвался Кэкстон, — это реальный мир. Вы должны вернуться к нему рано или поздно.

Последовало долгое молчание. Джонс выпрямился. Его серые глаза с крошечными темными пятнышками смотрели в загнанное лицо Кэкстона. — Питер, — сказал он трезво, — вы не понимаете. Реального мира нет. Вы, очевидно, не поняли всю громадность того, с чем мы имеем дело. Я думал, вы говорили Селани, что Прайс описал вам миры вероятности. Послушайте! Существует бесконечное число миров вероятностей. В этом одна из наших трудностей. Например, мы не можем найти временной поворот, когда оно предположительно снова идет вперед в 1977, и мы не можем найти ничего, что идет дальше после 9812, когда начинается поворот назад. Пока что, насколько нам известно, мир заканчивается четырнадцатым ноября 9812 года нашей эры в каждой вероятности.

Кэкстон в изумлении открыл было рот, чтобы сказать:

— Но это же смешно. Ведь очевидно, что Вселенная существует и дальше.

Он этого не сказал, потому что вдруг оказалось, что это не столь очевидно.

Наконец, ему пришло в голову логическое следствие, и он сказал:

— А как ваша дочь рассчитывает открыть эту случайную вероятность?

— О, — Джонс уже снова качнулся над длинным, призрачным ящиком, который стоял у него на полу трейлера. При вопросе Кэкстона, он еще раз выпрямился и сказал:

— Не знаю, сможем ли мы все это разъяснить вам. Есть два хода. Первый — это то, что сказал Бастман перед тем, как порвать с нами. Он сказал, что он сейчас — на то время — единственный Обладатель без какой-либо вероятности самого себя. Когда кто-то показал на меня, он просто многозначительно рассмеялся и отказался обсуждать это. Селани полагает, что у него параноидальная потребность свалить вину на меня и тешить себя тем, что исключительным условием был его идеал.

Глаза старика не хотели отпускать Кэкстона. Он спросил:

— До сих пор — все понятно?

С ним говорили, как с шестилетним, но, может быть, — Кэкстон кисло улыбнулся при воспоминании о смутном периоде с тех пор, как он впервые услышал об «отъезде» Селани — может быть, он заслуживал этого.

Джонс продолжал:

— Второе — это то, что одна из наших рассказала дочери, что видела меня в каком-то мире вероятности. Селани собирается разузнать у этой женщины, где это было. Женщины отправятся туда и сообщат все тому Клодену Джонсу, после чего он сольется со мной, и тогда он будет мной. В следующий раз, когда я вернусь в семнадцатый век, это уже будет в другом мире вероятностей: это будет в том, а вы — в этом. Так что лучше, если вы сделаете то, что я предложил.

Во рту Кэкстона появился привкус горечи от мысли: «Конечно. Селани мне ничего не должна. Так почему я переживаю, что она уехала?» Не то, чтобы ему ее очень не хватало, но он ругал себя за то, что докучал ей, когда, в общем, каждое его слово было ей неприятно.

Через час Кэкстон мрачно подумал про историческую параллель с отъездом Селани. Даже черная чума имела хорошую сторону для выживших. Неожиданно люди, у которых никогда не было никаких прав, которые никогда ничем не владели и у которых даже не было надежд на богатство — они вдруг стали наследниками остатков и целых владений.

«Ну вот, — подумал он, — для начала я получаю велосипед».

Джонс был чем-то занят в своей лаборатории, так что отказать Кэкстону было некому, когда он вытащил машину, нажал на кнопку, как это делала Селани, и смотрел, как она сама раскладывалась. Через минуту он сидел на ней верхом, скользя по воздуху и набирая высоту.

Он взглянул на трехмерную дикость этого мира, это было так же интересно, как часами раскладывать пасьянс. Расстояние. Горы. Потоки. Голубое небо. Облака… Не забирайся слишком далеко. Запомни приметы…

Наступило четвертое утро после отъезда Селани. После завтрака Джонс поднялся из-за столика и сказал:

— В любое время, когда вы захотите прийти в лабораторию и посмотреть, чем я занимаюсь, пожалуйста. Я буду рад объяснить.

Кэкстон промычал:

— Спасибо.

Но он не пошевелился. И воспоминание о приглашении погасло, когда Джонс прошел в дверь.

Как-то в этот день, когда он взял велосипед и улетел в свои часовые грезы, Кэкстон спросил себя: «Возможно ли, чтобы я мог оставаться в этом полусознательном состоянии целых десять дней?»

Оказалось, что он потерял счет дням. Дважды в утро, что должно было быть десятым, он звал Джонса прийти позавтракать.

В ответ — тишина, если не считать слабого эха собственного голоса.

— Эй! — прошептал Кэкстон. — Вы не ушли? Он разговаривал сам с собой.

Кэкстон вышел наружу. Мысленная нечувствительность этих десяти дней, казалось, распространилось на его тело: он стоял в ледяном ручье, почти по пояс мокрый, прежде чем понял, что он не заметил, как вошел прямо в воду.

Отрезвев, он выбрался на берег. «Этого мне только не хватало, — подумал он, — простудиться и умереть от пневмонии».

Около полудня, когда он все еще ждал, пока высохнут его брюки, туфли и носки, его поразила мысль, что все проблемы его были внутренними, для человека, обладающего — как он сейчас — такой комбинацией — супертрейлер-грузовик-аэроплан, на всей этой земле объективно не было ничего, из-за чего можно было беспокоится.

Надо принять решение. Да. Решение.

О чем?

Когда на дикий мир первобытной Америки медленно спустились сумерки, у него все еще не было ни малейшей идеи. Кроме того, что он находится внутри трейлера, за дверями, прочно запертыми… от страха. Он без труда признался себе в этом страхе.

Несмотря на беспокойство, он мгновенно уснул.

Это был ясный день, и все же, когда он проснулся в первый раз, по крыше трейлера стучал дождь. Снова сон пришел легко. Проснувшись, он осознал две вещи.

Дождь прекратился. Это первое. Второе: он понял, каково должно быть его решение. Он такой человек — это надо признать, как он признавал это в прошлом — который умел выбивать себя из колеи. Это помеха, которая заставила бы сникнуть большинство людей. Но каким-то образом он каждый раз спасал свое раненое эго, осторожно возвращал его себе и всякий раз после этого считал трофеи,

«Я не посчитал трофеи, — подумал он. — Сейчас». Фантастический трейлер, со всем этим… на что он по-настоящему не обращал внимания.

Он понял, что давно проснулся. Часы показывали три минуты четвертого, когда он вошел в лабораторию Клодена Джонса. Мгновенно и впервые он понял, что это была самая большая комната в громадном транспорте, и несомненно самая компактная научная мастерская, какую он когда-либо видел.

Несколько минут осторожного осмотра подтвердили, что каждый дюйм на стене использовался для хранения каких-то складывающихся приспособлений такой же сложности, что и велосипед Селани. А каждая ячейка сама по себе была конструкцией, сделанной так, чтобы служить для многих вещей. Самым большим предметом был тяжелый, обложенный свинцом, проекторный механизм, занимавший часть одной стены, с припаянной к основанию инструкцией. Книга была открыта на семнадцатом утверждении: «Производит все 154 элемента из воздуха. (Осторожно: радиоактивные вещества получаются только при соблюдении определенных мер — см. стр. 98)»

От этих слов Кэкстона отшатнуло, он буквально сделал несколько шагов назад. Сейчас же захотелось изучить замечательную машину. Что произошло, так это то, что последним шагом он споткнулся о какой-то гробообразный ящик на полу и, удерживая равновесие, наполовину опустился на колено.

Согнувшись, он заметил письмо на дне ящика. На лицевой стороне было написано: «Для Питера Кэкстона». Вскрыть и выхватить содержимое было делом одной минуты. Содержимое состояло из нескольких листов бумаги и письма.

Кэкстон поднялся на ноги и перенес письмо к откидному столу возле стула. Он намеревался сесть и прочесть его, но первые слова сразу привлекли его внимание. Так, стоя, он и прочел письмо от начала и до конца. «Дорогой Питер К.

Прекрасно понимаю ваше нежелание предпринять то, что в вашей эре — конце двадцатого века — пока еще было экспериментом. Что я хочу сказать — с этим транспортом и его возможностями вы можете чувствовать себя спокойно и уверенно. Так, с абсолютной точностью контроля за температурой (пока сам трейлер не развалится на части — а чтобы этого не произошло, я предлагаю найти какую-нибудь пещеру), примите мои заверения, это оборудование перенесет вас туда, куда вы захотите. Однако я рекомендую вам или двадцатый век (1979), или 2476 г. н. э. Не отправляйтесь никуда больше — вот мой совет. Селани и я сошлись на том, что вы недостаточно устойчивы эмоционально, чтобы вынести поход в другую эру. Мне очень жаль сообщать вам, что мы (Селани и я) также согласились с тем, что Обладатели не примут вас во Дворец Бессмертия. И все же куда вам отправиться — решать вам. Только удостоверьтесь, что вы сделали все правильно, чтобы выжить.

Клоден Джонс».

Прилагаемые листы состояли из чертежей, которые, как Кэкстон быстро определил, были связаны с прозрачным гробом на полу, и сугубо технического описания механизма, производящего различные операции. Одна стрелка наконец привлекла его внимание, потому что указывала на контейнер и гласила: «Кровь стекает сюда и замерзает!»

Кэкстон вдруг сел на стул, а когда он быстро прочитал остальное, он с неожиданным осознанием задохнулся от осознания реальности.

«Крионика!»

Но это его не убедило.

Потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к письму Клодена Джонса с его заверениями. Чтобы решиться, времени потребовалось больше, однако в конце довод его был тем же: «Что еще остается делать человеку с моими целями?»

Слабый свет зари пробивался на востоке, когда Кэкстон открыл внешнюю дверь и сошел на мокрую от дождя траву. Позже он с беспокойством позавтракал, но понял, что ждет дневного света, и ожидание это было тяжелым, когда знаешь наконец, что ты намерен делать… Он намеревался поискать подходящую пещеру.

Когда он нашел ее, на третий день, он подъехал и осторожно завел туда трейлер. Понадобился еще один день, чтобы загородить вход в пещеру. Но наконец дело было сделано. Раздевшись, он лег на дно гроба.

То, что он сделал потом, было бы легче сделать, если бы у него был помощник. По инструкции он должен был ввести четыре иглы в ноги и две — в левую руку. Каждый раз Кэкстон морщился, но, как в 2476 г. н.э., это было не больно, неприятно было ожидание укола, а не сама игла.

Еще некоторое время он обвязывал эти иглы специальным материалом, это очень важно, написал Джонс.

Наконец, работа была завершена.

Кэкстон осторожно лег, аккуратно опустил крышку и запер ее.

Инструкция гласила: «Опустив крышку, не теряйте зря кислород. Немедленно переходите к дальнейшей операции».

Но он не мог удержаться от сомнений. Он дотянулся до кнопки, которая должна начать «процесс» путешествия во времени при помощи замораживания. И уже, коснувшись пальцем кнопки, остановился.

«Я сумасшедший? — спросил он себя. — Ради Бога — это будет мое второе путешествие сквозь время…»

Путешествие при помощи способа Дворца Бессмертия почему-то не имело для него такой абсолютной реальности.

И снова было впечатление, что колеса его мозга крутятся вхолостую. Потому что вопреки сдерживающим мыслям, его негнувшийся палец, ведомый упрямством, нажал на кнопку.

Он услышал щелчок.

Дальше было не совсем то, чего он мог ожидать, если бы думал, что там могло быть все, кроме пустоты (чего он не думал). Где-то кто-то в изумлении произнес: «Я почувствовал отдаленный сигнал снизу. Настройщики, быстро проверьте». Последовала пауза, а затем другой голос — женский — сказал: «Это не сигнал. Это поток энергии». Третий голос — второго мужчины — сказал: «Но откуда? Ощущение такое, будто издалека». Снова заговорила женщина: «Человеческое тело преодолело барьер…» Голоса стали удаляться. Как шепот они становились все менее различимы — мужской или женский: «…Мертвое тело — похоже на…» Потом что-то еще: «Нет, не мертвое, замороженное… Да».

Другой голос: «Искусственно… А-а, один из тех… обычно они не показывают такой выносливости… А этот начал нормально, так что выживет… Хорошо, проследите…»

Какое-то время после этого они, казалось, все еще шептались, но Кэкстон уже не мог различить ни одного звука. Наконец, прекратился и тихий шепот.

Кэкстон попробовал открыть глаза — и не смог.

Одеревенел — вот ощущения, переданные ему телом… Не шевелись!

Он не шевелился.