Глава 1

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Он — Пта.

Он не думал, что это его имя. Нет. Пта — это он весь, его мысли и тело, зоркие глаза и чуткие уши, сильные руки и ноги, которые уверенно шли по земле. И земля… Нет, земля не Пта, но он связан с ней чем-то прочным, хотя и неясным для сознания. Он был Пта и шел по земле, направляясь к Пта, возвращаясь в столицу Пта, столицу его империи Гонволейн после долгого отсутствия.

То немногое, что он осознавал, не вызывало никаких возражений разума, было очень важно. Он ощущал необходимость пройти весь путь и передвигался монотонным, но быстрым шагом, желая увидеть следующий поворот русла реки и повернуть к западу.

На западе он видел огромную долину, покрытую травой и редкими деревьями. Вдали, подернутые дымкой тумана, маячили горные вершины. Там цель его пути.

Его раздражала река, русло которой извивалось по долине и преграждало путь к цели, отнимая силы и время. Его тело и смутное сознание жаждали быстрее достичь манящих гор. И там смеяться, кричать во весь голос, скакать от восторга.

Надо идти… Идти туда… иду туда!

Вдруг в сознании промелькнула неуверенность в себе самом.

Он Пта, возвращающийся к своему народу. Как выглядит Гонволейн, на кого похожи его жители?

Этого он не может вспомнить. Искал в памяти и не находил ответов на эти вопросы. Это было за пределами его сознания.

Сейчас ему предстоит пересечь реку, которая уже знакома. Дважды он ступал на мокрый песок у кромки воды и каждый раз отступал, пораженный враждебным противодействием. Пришла неожиданная боль от сознания мысли, что ему неизвестно, что было до того, как Пта вышел из тьмы.

Растерянно он смотрел во все стороны на юг, восток, север. Везде были такие же горы, как на западе. Нет, совсем другие! Туда его не влекло.

И снова он смотрел на западные горы. Ему необходимо идти туда, не обращая внимания на противодействие реки. Ничто не может остановить его. Через реку, вперед к цели… Величественный мир манил Пта.

Он ступил в воду, шаг назад и снова вперед, в темный бурлящий поток. Река охватила его. Она казалась живой. Она тоже двигалась по земле и не была частью земли… И не была частью Пта.

Мысль оборвалась, когда он провалился в глубокую яму. Вода жадно взметнулась вверх, проникая в рот, нос, уши. Судорожно затрепетали легкие, дыхание перехватило. Он присел на дно и резко оттолкнулся от него ногами, опираясь ладонями на густую массу реки. Еще и еще пытался он выбраться на мелкое место. Удалось.

Он не испугался. Просто все происходило так, как хотел его разум. Надо идти к горам, а река пытается остановить его. Но он позволит реке задержать Пта. Если и будет кому-то плохо и больно, то реке, а не ему. Смело вперед.

Он не обращал внимания на спазмы, сдавившие горло. Шел прямо, преодолевая сопротивление темной, бурлящей жидкости. Он сильнее реки и боли. С этой мыслью боль ушла. Вода уже не тащила его вниз с такой силой, омывала ноги после того, как он отталкивался от мягкого дна. Каждый раз, как голова его возвышалась над бурлящим потоком, он видел: горы приближаются.

Резкая волна боли снова прошла сквозь тело, когда он почти достиг берега. Вода снова устремилась через рот внутрь тела и повлекла вниз. Он судорожно закашлялся, скрылся под водой и вышел на берег, опираясь на дно руками и ногами. Пройдя полосу мокрого песка, тело Пта рухнуло на траву.

Приступ кашля прекратился, он встал и посмотрел на мрачный бурлящий поток. Отворачиваясь, он познал одну истину — он не любил воду.

Дорога, на которую он вступил, поставила перед сознанием еще одну загадку. Она давала Пта возможность без препятствий идти прямо на запад. Ясно, что она ведет его к цели. Но куда? Не ясно. Снова мысль вернулась к реке, которая бурлила, извиваясь. Но она никуда не текла, не стремилась к своей цели, и можно было не познавать ее сущности до конца.

Надо идти дальше!

Когда он принял это решение, то раздался какой-то незнакомый звук.

Он прислушался. Звук приближался с севера, откуда пришла дорога, обогнув поросший деревьями холм. Источник звука не был виден, затем его глаза увидели нечто. Часть его была похожа на тело Пта. Эта часть была сверху, имела руки, ноги, голову и все остальное, что было у него. Но светлым было только лицо, остальное было темнее. Другая часть, которая была внизу, была ему совсем не знакома. Она состояла из кусков дерева и по бокам имела большие круги, катившиеся по земле. А впереди всего этого было еще что-то. Свирепого вида животное с четырьмя ногами и одним большим рогом, торчащим посередине лба.

Пта направился к этому зверю, широко открыв глаза и стараясь запечатлеть в мозгу все, что он видит. Уши ощутили, что верхняя часть приближавшегося объекта внимания пронзительно закричала, морда животного уперлась ему в грудь, рог застыл на уровне лица. Страшное нечто перестало двигаться.

Пта почувствовал растущее раздражение. Часть, похожая на человеческое тело, продолжала орать на него. Осмысление происходящего продолжалось. Пришло понимание, что части целого могут существовать отдельно. Стало ясно, что он слышит слова общения людей.

— Что с тобой? Лезешь прямо под повозку! Ты больной? Только идиоту придет мысль шляться нагишом! Хочешь повстречать воинов богинь в таком виде?

Слишком много нового смысла было в том, что он слышал. Слова роились у него в голове, мешая друг другу. Он с трудом улавливал суть. Усилие понять фразу вытеснило чувство раздражения.

Он произнес равнодушно:

— Повозка. Болен.

Человек с ухмылкой уставился на него и уже тихо произнес:

— Ты болен. Поехали со мной в Линн. Это всего в пяти канбах отсюда. Там есть замок, где тебя накормят и вылечат. Иди сюда, я помогу влезть на повозку.

Когда повозка тронулась, человек спросил:

— Где твоя одежда?

— Одежда? — наивно переспросил Пта.

— Ты хочешь сказать, что не сознаешь срама наготы. Ты не понимаешь, что раздет? Ну-ка не отводи глаза в сторону.

Пта тяжело повернулся. В тоне, каким была сказана последняя фраза, он ощутил особый смысл, а именно предположение, что с ним не все в порядке. Что-то должно быть по-другому.

— Раздет? Одежда? — в голосе появилась злость.

— Не психуй, — поспешно сказал спутник. — Посмотри… Одежда… вот такая… как у меня.

Человек снял свой пиджак и поднес его ближе к Пта.

Злость ушла из сознания. Пта всматривался в человека, пытавшегося объяснить, что он вовсе не темный ниже головы, просто покрыл свое тело чем-то темным, что не есть часть человека. Пта потрогал пиджак, развел руками в стороны, осмотрев их. Эта часть одежды шуршала и мялась в пальцах свободно. Пта засмеялся.

Человек снова повысил голос:

— Эй, ты что это…

Пта удивленно посмотрел на него и подумал, что это создание, такое шумное и беспокойное, задержало его, чтобы показать свою одежду. Случайно его ладони наткнулись на дырку в спине, плохо прикрепленную заплатой. Он просунул палец в отверстие и широко улыбнулся.

Глаза человека сузились, губы сжались, и он прошипел:

— Значит ты не знаешь, что такое одежда? Ну-ну! Ты совсем болен. Ты издеваешься надо мной…

По лицу человека было ясно, что он принял новое решение. Внезапно он рванул пиджак на себя и хлестнул им животное. Оно резко рванулось вперед, повозка подпрыгнула на кочке. Пта не был готов к этому и упал на дорогу.

Он лежал, а повозка быстро уносилась на запад. Все дальше и дальше, туда, куда надо идти. Возница стоял на ней и пиджаком хлестал животное, которое скакало все быстрее.

Пта шел по дороге и со злостью думал, что передвигаться в повозке, которую тащит животное, быстрее, легче и приятнее.

Он шел довольно долго, прежде чем увидел впереди много огромных зверей. Он следил за ними с возрастающим интересом, особенно тогда, когда заметил, что на них сидят люди. Наездники передвигались быстро, и расстояние разделявшее их, сокращалось с каждой минутой. Он ждал, дрожа от нетерпения. Хорошо рассмотреть наездников удалось тогда, когда четыре животных приблизились на десять шагов.

Животные были крупнее, чем он предполагал. Они были в два раза выше человека и очень массивные. Их шеи были длинны и оканчивались головами с тремя лошадиными мордами. Ярко-желтые шеи резко выделялись на фоне темно-зеленых тел, которые сзади несли длинные и пышные хвосты фиолетового цвета. Они нетерпеливо топтались на месте, осаживаемые седоками. Огромная масса не мешала им двигаться легко и быстро, поднимая клубы пыли.

— Это он, — сказал один из седоков, — тот псих, о котором рассказывал крестьянин.

— Малый прекрасно выглядит. Прямо просится под арест… Скоро ты, приятель, попадешь в тюрьму, не волнуйся, — добавил второй.

А третий всадник задумчиво произнес:

— Где-то я его видел… Точно! Но где, не могу вспомнить.

Они приехали сюда потому, что им рассказал человек из повозки. Значит, он был враг. Такая мысль не была до конца логичной, но возникала невольно. Неполное понимание происходящего раздражало Пта. Осознание было приятнее догадок.

Длинный хвост животного давал ему прекрасную возможность взобраться на спину зверя и такое желание возникло. Очевидно, о нем догадывались наездники, и сделать это было не просто. Но на животном он быстрее доберется до цели.

Пта сказал:

— Помогите мне. До Линна пять канб. Там в замке меня накормят и вылечат. Спуститесь и помогите мне подняться на животное. Я болен и без одежды.

Такая длинная фраза убедила бы даже Пта. Он ждал реакции на свои слова, изучая каждый жест, запоминая слова, звучавшие из уст всадников. Ему надо знать язык этих людей. Люди переглянулись. Один из них с улыбкой сказал:

— Будь спокоен, парень, мы поднимем тебя на спину гримбса и увезем в город. Мы этого тоже хотим и приехали забрать тебя с собой.

Другой добавил:

— Ты не совсем прав, незнакомец. До Линна не пять, а три канба. Твое счастье, что ты такой простак… Мы ожидали встретить мятежника… Дальярд, брось ему сверток с одеждой.

На траву у дороги что-то упало. Пта с недоумением разглядывал одежду, стараясь сравнить ее с тем, во что были облачены всадники. Но их одежда была совсем не похожа на ту, которая лежала перед ним.

— Ты что, совсем кретин? — Грубо сказал тот, кто бросил одежду. — Не знаешь, как это одевается или издеваться вздумал? Вот это одень первым… это наверх.

Мозг Пта начал работать быстрее. Теперь он знал больше и мог понять, что надо делать. Подгоняемый сердитыми возгласами, он оделся. Подошел к животному, на котором сидел ругавший его больше всех и названный Дальярдом.

— Наверх, — сказал он, — помоги мне подняться наверх.

Он был уверен, что ему помогут и не ошибся.

— Держись за руку и забирайся в седло. Это было легко. Совсем легко. Одну руку всаднику, другой помогать, держась за кожаную ленту. Как только он очутился в одном из седел, он легко выбросил из другого на землю человека, который говорил с ним грубо.

Пока тот вставал, выкрикивая проклятья, Пта хлестнул своего скакуна вожжами и направил его на запад. Он поехал туда, где исчезла вдали повозка крестьянина, ставшего его первым обидчиком.

Быстрая езда доставляла наслаждение. Он не ощущал ни монотонной тряски, ни толчков, подобных тому, который сбросил его с повозки. Все происходило плавно, ритм бега животного успокаивал. Он решил, что это лучший способ достичь цели.

Смотреть на ноги скачущего животного было интересно. Фиолетовый хвост колыхался в воздухе и, казалось, ограждал от пыли, клубившейся сзади.

Сквозь пыль он заметил, что за ним скачут еще трое животных и несут четырех седоков. Со стороны это должно было выглядеть великолепно. Гонки по долине. На огромной скорости несется первое животное, но его настигают трое других, даже последнее, несущее двух седоков… Они все ближе, ближе. Пта понял, что ошибся, ему не догнать того, в повозке. Придется иметь дело с теми, кого крестьянин назвал воинами богинь. Их крики раздавались совсем рядом.

С нарастающим раздражением Пта следил, как его окружают. Возможно, его животное было не столь резвым, как остальные. А может быть его преследователи знали способ более быстрой езды. Они так направляли своих животных, что их желтые шеи почти касались его и лошадиные морды дышали в плечи.

Животное под ним резко встало на задние ноги, и он чуть не вылетел из седла, затем остановилось.

Пта сидел сердитый, ожидая, когда его преследователи развернутся лицом к нему. Ситуация была абсолютно незнакома, и мозг не подсказывал, что надо делать. Он стал обдумывать, как следует поступать, если его будут стаскивать вниз.

Один из всадников сказал:

— Наконец догнали. Что будем делать с этим придурком?

— Предоставьте его мне! — крикнул Дальярд. — Эту смазливую рожу надо умыть кровью! Он сейчас будет плевать зубами!

Пта смотрел на кричавшего. Он не был уверен, что правильно понимает все слова, но его мускулы встрепенулись и напряглись. В мозгу стал возникать порядок действий, которые надо было предпринять. Подъехать к каждому сбоку, вышибить из седла и продолжить путь на запад.

Он увидел, как один из воинов вытащил из длинного кожаного чехла какой-то предмет с острым концом. Когда острый конец поднялся вверх, то в острие сверкнул луч солнца.

— Слезай! — закричал этот всадник. — Вниз, или я воткну копье прямо в шею, на которой ты зря носишь голову.

— Проткни его, проткни! — кричал Дальярд сбоку. — Научи, как вести себя со стражниками.

Мозг Пта наполнился яростью, расширившей его возможности. Он решал, как поступить. Надо вышибить из седла Дальярда и его напарника первыми. Одного рукой, другого ногой. Затем обезоружить держащего копье. Останется только один. Его тоже на землю надо.

Кулак обрушился на лицо Пта.

Это было неприятно, но боли он не почувствовал. Просто ощутил то, что еще не было осознано. Это заставило действовать решительно. Его нога устремилась в лицо человека, сидевшего сзади Дальярда.

Хрустнули кости, брызнула кровь. Человек, глухо вскрикнув, откинулся назад и скользнул на землю, не попытавшись даже смягчить удар. Так же резко Пта вышвырнул из седла Дальярда, тот грохнулся под ноги животного, но не остался лежать без движения, а закричал:

— Проткни его, Бир, проткни! Он убил Сэна.

Пта отпрянул в сторону, пригнулся и стал ждать боль. Но ничего не произошло. Человек с копьем и еще один стражник были уже далеко. Дорога уходила в лощину. Он подстегнул свое животное и бросился вдогонку. Когда он добрался до начала лощины, где скрылись преследуемые, то увидел, как вдалеке мелькнули среди деревьев и скрылись силуэты беглецов. Проехав лощину, он увидел, что дорога поворачивает вправо. С обеих сторон на полях работали какие-то люди. Уничтожают сорняки — осознал Пта. Но то, что он заметил несколько минут спустя, не было еще доступно его сознанию.

Одна дорога разделилась на две равные части. Это абсурд. Так не должно быть. Есть одна цель, должна быть и одна дорога. Изумленный Пта остановил животное, расслабился. Только что была одна дорога. Теперь их две. Одна снова поворачивает направо, другая — налево, в большую равнину. Закрыл глаза… Куда влечет?.. На запад!

Он ехал долго и спокойно, приближаясь к цели, которая манила Пта.

Где-то наверху раздался характерный звук. Что там в небе?

Едва не задев его огромными лапами, над головой пронесся летающий зверь. Его огромные серо-голубые крылья с шумом рассекли воздух, удлиненная, почти треугольная голова свешивалась, всматриваясь вниз пылающими от ярости глазами. Когда птица пролетела чуть вперед и стала делать вираж на повороте, то выяснилось, что на ее спине два седока, и один из них — Бир. Пта застыл на месте.

Его очередной враг на необычном летающем чудовище будет снова мешать ему, находясь в безопасности. Это преследование становится невыносимым.

Пта поднял руки, сжал кулаки и, грозя ими, закричал, что всадников птицы ждет участь всадников на длинношеих животных.

Летающий зверь сделал еще один круг над головой, затем поднялся выше и медленно полетел в западном направлении. Вот он уже превратился в точку на фоне заходящего солнца, затем вообще исчез.

Пта снова поскакал туда, где горел закат. Он не обращал внимания на солнце, почти достигшее линии горизонта, но понял, что оно непонятно быстро стало меркнуть в густом облаке пыли. Пыль приближалась, и вот уже стала различима лавина большого числа животных, каждое из которых несло седока. Появились в небе и серо-голубые крылатые звери.

Огромный табун несся навстречу, и вот уже он окружен сплошной стеной, издающей крики, топот. Хаос вокруг привел его в смятение.

Куда смотреть… что анализировать?

Что-то очень тонкое и длинное, похожее на уздечку, обвилось вокруг туловища, спеленало руки. Рывок и он упал на землю.

Придя в себя, Пта встал, освободился от лассо. Он понял, что уже не может ехать дальше на животном. Надо снова стать всадником, повторить то, что уже ему удалось раньше. Начал искать глазами Бира. Не нашел, значит, эти всадники не знакомы с его хитростью. Он выдержал паузу, заметив, что толпа вокруг притихла в ожидании дальнейшего развития событий. Припомнил нужную фразу и произнес, обратившись к ближайшему воину:

— Спуститесь и помогите мне снова сесть на животное… До Линна три канба… Там меня накормят и вылечат. Я… — Тут он осекся. На одном из животных сидел необычный человек… не мужчина. Он был почти такой же, как остальные, но вместо шорт на нем было длинное темное платье. Женщина… Она сидела не в седле, а в каком-то ящике со спинкой и не управляла животным. Это делал другой человек, сидевший в седле перед ящиком. Голос женщины зазвучал звонко и певуче.

— Мой лорд, он так странно произносит слова. Неужели он действительно сумасшедший?

Высокий мужчина с волосами серо-стального цвета ответил ей:

— Думаю, да. К тому же стражник, который рассказал нам об этом идиоте, доложил, что этот парень убил воина, — и, обратившись к одному из мужчин добавил, — капитан, вы лично отвечаете за безопасность принцессы.

Пта с интересом слушал этот разговор. Его внимание привлекали все слова, услышанные впервые, которые не вызывали ассоциаций с образом предметов или знакомыми понятиями. Но чувствовал, что угроза нарастает. Все люди пытаются задержать его, каждый по своему. Мысли о крестьянской повозке, воинах-стражниках раздражали. Этот лорд тоже хочет помешать… Главное препятствие — река. Она позади. Поступки людей повторяются и всегда без результата, на них можно не обращать внимания. Решено, он идет дальше.

Пта повернулся лицом к западу и, огибая зеленые туши, направился к цели. Он выбрался из кольца окруживших его воинов, ощутил дуновение прохладного ветра и с наслаждением вздохнул воздух, не несущий в себе запах животных.

Но не успел он пройти и десяти шагов, как был сбит с ног и очутился на траве у дороги. Снова его окружили животные и люди, снова воздух не доставлял удовольствия. Только крики не повторились.

Женщина сказала спокойным голосом:

— Даже для сумасшедшего логика его поведения слишком необычна. Что ты намерен с ним сделать, мой лорд?

Человек, к которому она обратилась, пожал плечами:

— Наверное, казню. Убийца есть убийца, — и, посмотрев в сторону капитана, добавил, — выдели шесть человек. Пусть оттащат его в поле и зароют подальше от дороги. Думаю, глубже трех футов копать не стоит, затоптать могилу плотнее и все. Выполняйте приказ.

Пта с улыбкой смотрел, как шестеро слезли на землю и направились к нему. Слова «мой лорд» наконец приобрели определенный смысл, но общая картина, стоявшая за услышанным, не была до конца понятной. Столько новой информации сразу не усваивалось. Но серьезность происходящего и общее состояние окружающих подсказывало, что положение угрожающее.

Ясность пришла в тот момент, когда двое всадников незаметно зашли за спину и резко схватили за оба локтя одновременно, и попытались заломить руки. Это было так неприятно и оскорбительно, что он в мгновение отшвырнул нападавших в грязь у дороги. Пта повернулся, и в тот момент третий нападавший попытался схватить его за ноги. Когда его плечо опустилось, а руки коснулись колен, два мощных кулака обрушились на голову воина. Бедолага рухнул на землю и остался недвижим, странно раскинув руки, лицом вниз.

Пта сообразил, что его нога против воли наступила на голову врага и удивился своему движению. В этот момент два всадника схватили его за руки, а третий одновременно вцепился в ноги и пытался обматывать их ремнем. Все боровшиеся потеряли равновесие, очутились на земле и подняли вокруг себя облако пыли. И это стало совсем невыносимо. Пта напрягся, высвободил одну ногу и пнул грудь того, который суетился с ремнем. Одним из нападавших уже не мешал. Вставая на ноги, Пта поднял и двух других, с силой столкнул их лбами и отшвырнул в разные стороны.

Затем он посмотрел на лорда… на женщину… опять на лорда. Переводя свой яростный взгляд с одного врага на другого, Пта оценивал расстояние, отделяющее от них его тело и молчал.

Молча следили за его движениями и окружавшие воины.

Всех поразил исход схватки.

Первой заговорила опять женщина:

— Кажется, его лицо мне знакомо. Как тебя зовут, человек? Как твое имя?

Прозвучавший вопрос расслабил мышцы и остановил его порыв к борьбе. Его имя?.. Конечно, Пта. Пта из Гонволейна. Вопрос удивил тем, что ответ на него очевиден. Он, подняв обе руки, произнес:

— Пта Трижды Величайший.

Вдруг закричали все люди. И те, которые помогали поднять на спины животных поверженных в драке воинов, и те которые сидели верхом на животных. Смысл крика не был ясен. Лорд махал руками, тыкал пальцем в его сторону и повторял много раз слово «стрелы». Что оно означает? И тут острая боль прошла в левой части груди.

Пта опустил голову и увидел, что из тела торчит тонкая деревяшка. С удивлением он выдернул ее и бросил под ноги. Вторая стрела пригвоздила ладонь к бедру. Он выдернул и ее, затем медленно повернулся к человеку, доставлявшему стрелами такое беспокойство, и услышал срывающийся от напряжения голос женщины:

— Лорд, останови их! Останови их всех! Неужели ты не слышал, что он сказал?! Неужели не видишь?!

— Чего? — мужчина повернулся к ней.

— Не видишь, что это тот, чья сила неисчерпаема, кто не ведает усталости, не знает страха…

— Бред, — раздался жесткий ответ. — Этот миф создал ум толпы. Мы тысячу раз говорили тебе, что богиня Инезия использует легенду о Пта для пропаганды своего величия. И потом, живой Пта — это невозможно.

Женщина снова крикнула:

— Останови их! Он вернулся к своему народу через века. Посмотри! Его лицо! Он похож на статую в замке.

— Принцесса, он похож не на статую. Грязный, голый. Если его помыть и одеть, пожалуй, он станет похожим. Он почти точная копия принца Инезио — любовника богини. Не мешай. Надо его прикончить. Хватит для замка одного фаворита.

Истерика изменила лицо женщины, глаза сузились. Она крикнула резко и повелительно.

— Не здесь! Доставь его в замок.

Лорд нехотя махнул рукой, подождал, пока Пта выдернет все стрелы из тела и сказал, обращаясь к нему:

— Ты пойдешь с нами в замок Линн. Мы накормим и вылечим тебя, потом дадим летающего скрира, который доставит тебя куда пожелаешь. Согласен?

 

Глава 2

БОГИНЯ В ЦЕПЯХ

В застенках громадного замка города Пта мрачно вздыхала темноволосая женщина. Ее облик был величественным, но она лежала полуобнаженная на сыром и холодном каменном полу. Красивое тело было опутано тяжелыми цепями, которые не позволяли даже выпрямить изящные ноги. Многие века она томилась в заключении, не подвластная ни смерти, ни болезням. Это была богиня.

Взгляд темноволосой богини был направлен в сторону кресла, на котором сидела не менее величественная золотоволосая красавица с торжествующей улыбкой на лице. По всему каземату звенел ее мягкий смех с оттенком сарказма. И вот зазвучал ее приятный чистый голос:

— Ты все еще сомневаешься в моих способностях, дорогая Лоони? Века тебе не прибавили мудрости. Помнишь время, когда ты не верила, что я смогу заточить тебя в темницу. Но ты же здесь…

После паузы блондинка продолжала:

— Вспомни, когда я впервые спустилась сюда поведать о намерении лишить Пта его могущества, а ты напомнила, что только мы вдвоем способны отбросить его в прошлое. Что для этого мне нужно опереться на твой полюс Власти, а ты не дашь на это согласия. Пойми, пока ты с простодушной надеждой ждешь своего Пта, проживающего миллиарды человеческих жизней, я познаю пределы божественной силы, которую он нам дал, и расширяю их.

Брюнетка шевельнулась, и сквозь шум цепей вместо тяжелого вздоха послышалось:

— Ты изменница, Инезия.

В полумраке на губах сидевшей в кресле снова заиграла лучезарная улыбка.

— Святая простота, — произнесла она нежно, — твои слова только доказательство моей неизменной победы. Это обвинение — пустой звук, потому, что Пта мертв и ты мертва. Навсегда.

Брюнетка приподняла плечи над полом. Дух ее окреп, дыхание стало ровным, и она произнесла:

— Никто из нас еще не умер. Слова мне раскрыли, что появилась причина беспокойства. В твоих глазах подтверждение моей правоты. Говори что угодно, Инезия, я не поверю. Ты отправила его в далекое прошлое Гонволейна, лишила его власти, совершила насилие над его личностью. Но многоликая и безгранично трансформирующаяся сущность Пта не может тебе позволить полностью верить в осуществление коварного плана… — не услышав ответа, богиня-узница продолжала.

— Помни, дорогая Инезия, строя любые коварные планы, помни о чарах. Столько веков они оберегают Пта от твоих злых помыслов. Сейчас ты наслаждаешься уверенностью в своей победе. Напрасно. Семь защит прикрывают его, Инезия. Не больше и не меньше, а как прежде — семь. Снять их, при этом не лишив нас могущества, может только он сам.

Ответа вновь не последовало, и Лоони закончила уже с иронией:

— Не пытайся заставить Пта делать то, что ты хочешь. Его воля порывиста и неукротима. С каждой твоей попыткой он становится более искусным и мудрым. Движется время, Инезия, оно драгоценно, необратимо, оно уходит.

Смех блондинки снова заполнил темницу, и голос Лоони угас. Внезапное понимание, что она зря расходует силы, заставило принять прежнее положение. Голова и плечи легли на холодные камни, руки расслабились.

На детском личике златоволосой Инезии отразился восторг, как у зверька, который удачно спровоцировал свою жертву на безнадежную попытку скрыться от противника. Наконец, она произнесла с напускным сожалением:

— Как странно. То, что ты пророчествуешь, известно мне, но я продолжаю свое дело. Я играла бы с огнем, если бы позволила Пта развиваться свободно, изучать мир обычным способом и как Пта.

Возможно, ты забыла, что у него много человеческих обликов с разной личностью. Я выберу одну из них, перенесу в наше время и буду господствовать над ней, запутывать ощущения, лишать воли… Ох уж эти наивные чары — семь защит. Как легко они рухнут! Вспомни божественный трон во дворце Нушира Нуширвана. Чтобы достичь его, Пта должен будет завоевать Нуширван. А я лишу его человеческую личность изобретательности, окружу огромными армиями. У меня теперь не один план, как раньше, а несколько, и все предусмотрено. Ты знаешь, пока трон существует, я не могу обладать абсолютной властью в Гонволейне. Этот трон — тайная основа его главенства. Но не навсегда.

Богиня Лоони никак не реагировала на рассуждения своей соперницы, но та продолжала:

— Я должна убедить или заставить Пта пересечь реку кипящей грязи. Эта река раньше мне не давала добраться до трона. Но в этот раз я смогу добиться своего. Теперь я знаю, как за несколько часов уничтожить его божественность…

…Мои чары опутают волю Пта. Он меня снова полюбит, признает мою божественность. И под могучей волной молитвенного экстаза даст мне право лишить тебя, дорогая Лоони, божественной жизни. Он пройдет через царство Тьмы и снова пересечет реку кипящей грязи. Он сам поможет победить его могущество…

…А теперь, дорогая Лоони, я вынуждена оставить тебя. Многое из того, что я тебе рассказала, уже исполнилось. Процессия, сопровождающая Пта, приближается к замку Линн. Мне нужно подчинить его мозг моей воле, быть рядом с ним в гуще событий и управлять всем происходящим.

Лоони открыла глаза и следила, как Инезия удобнее расположилась в кресле, и ее тело стало неподвижным. Давление присутствия ее личности ослабло, исчезло совсем.

Два тела, сидящей Инезии и опутанной цепями Лоони, казалось, беззвучно заполняли темнотой холодное помещение.

Опускалась ночь. День проходил.

 

Глава 3

ЧЕЛОВЕК ИЗ 1944 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ

Замок был местом, угнетавшим сознание. Низкие потолки угрюмо нависали над головой, из полумрака помещений почти не было возможности видеть пространство, окружавшее мрачное строение. Подавленный этой атмосферой, Пта стоял у стола и смотрел на пищу, лежавшую между его мощными, но безвольными руками.

От нее исходило тепло, пар и острейший аромат, который приятно раздражал обоняние. Ноздри ловили этот запах и отвлекали от происходящего. С дальнего конца стола раздался голос, принадлежавший лорду. Озадаченный происходящим, Пта принял предложение сесть, точнее, подчинился ему.

Он ничего не упустил из виду во время путешествия в замок Линн. Его чувства, обостренные опытом происходившего и новыми мыслями, отмечали все.

Замок был очень высоким. Его стены сложены из белого камня, который за многие века приобрел грязно-серый цвет. Наверно, раньше замок светился надеждой на лучшее для всех жителей города. Но сейчас он мрачно возвышался над городскими кварталами и был отделен от них широким пространством, заполненным деревьями. Замок производил неприятное впечатление и давно нуждался в ремонте.

Пта увидел, что он не один за столом. Среди других людей были лорд и принцесса, чьи волосы переливались и сверкали как вода, причинявшая боль. Но неприязнь к этим золотистым локонам не ощущалась. Пта видел теперь и группу мужчин, сидевших в глубине комнаты. Для него это были безымянные существа, которые, не двигаясь с места, с бесстрастными лицами следили за его движениями только уголками черных глаз.

— Так и должно быть, — раздался женский голос, — он видит пищу впервые.

Пта быстро взглянул в ее сторону. Что-то в манере, с которой была произнесена фраза, ему не понравилось. Но взгляд натолкнулся на очаровательную улыбку и раздражение отступило.

Лорд сказал шепотом:

— Внимание. Давайте есть. Посмотрим, станет ли он нам подражать.

Принцесса ответила нормальным и спокойным голосом:

— Я уверена, что нет необходимости шептаться. Он вернулся без памяти и пока ничего не знает. Посмотрите, как он начинает есть.

Это был первый вкус, который испытал Пта в новой жизни. Он поглощал пищу, не обращая внимания на окружающих. Каждый кусок был приятен языку и грел руки, рот, желудок. Ложки, вилки и ножи, лежавшие рядом, не пригодились. Отодвинув в сторону пустую тарелку, Пта, вытирая руки об одежду, произнес:

— Где скрир? Теперь я полечу в Пта!

Женщина улыбнулась.

— Пойдем со мной…

Лорд положил ей руку на плечо.

— А ты уверена…

Она быстро ответила:

— Не волнуйся. Мы можем потерять только голову, но если добьемся своего, то наградой будет превращение нашего замка в королевский, Линн станет столицей огромной империи. Уверяю, я знаю, что делаю. Не сомневайся.

Принцесса улыбнулась Пта, который следил за происходящим, почти не понимая его смысл.

— Сюда! — сказала она. Ее голос был таким уверенным и чувственным, что спрашивать ничего не хотелось. — Скрир ждет тебя внизу у входа. Нужно спуститься ступеньками. — Ее улыбка манила, и он согласился. В мыслях он уже летел по воздуху, как это делал Бир. Воображаемая картинка была яркой и устойчивой.

Ступеньки вели гораздо ниже, чем это можно было предположить. Память подсказывала, что поднимаясь вверх от входа, пришлось меньше переступать ногами. Но это была другая лестница. Наконец, они пришли на этаж, где пол был из камня. По всей длине коридора виднелись факелы, торчавшие через ровные интервалы в одной из стен. С обеих сторон было множество закрытых дверей. Женщина остановилась перед открытой.

— Иди, — улыбнулась она. И мягко прикоснулась к нему ладонью. Ее тело было мягким и теплым. Все тело Пта затрепетало от желания прижать к себе женщину.

Пта переступил порог и оказался в крохотной комнате без окон с низким каменным потолком. Кроме факела здесь ничего не было. За спиной раздался резкий звук. Пта медленно обернулся и увидел, что дверь закрыта. В ней открылось маленькое отверстие, где он заметил женское лицо.

— Не беспокойся. Мы выбрали иное решение. Скоро сюда прибудет твоя жена, величественная Инезия, и заберет тебя в великую столицу.

— В Аккадистран! — раздался в коридоре голос лорда. — Неужели ты надеешься, что он будет ждать спокойно…

Окно и двери резко захлопнулись. Голос оборвался на середине фразы. Факел потух. Наступила тишина.

Пта растерянно стоял в темноте. Он ждал, что дверь откроется и объявит о прибытии той, имя которой произнесла принцесса. Величественная Инезия придет и заберет его в Пта. Он помнил все, что ему пообещали.

Время шло. Нетерпение нарастало в нем, убеждая, что в Пта можно добраться и пешком, только надо идти без остановок. Мысль о путешествии, которое не начинается, заставила сесть. Пол был жестким и холодным, но он ждал, ждал…

В сознании непрерывно возникали туманные образы. Они были странные, хаотичные, незаконченные, лишенные конкретного смысла. Пришла только одна ясная мысль — безумие.

Что-то было неверным. Он должен действовать. У него отнимали время, не давали принять решение. Переполненный яростью, Пта встал и с ужасной силой обрушился на дверь. Но та даже не шелохнулась под тяжестью его тела.

Он опять сел на пол и был удивлен этим. Он не помнил, что когда-то сидел в такой позе.

Время шло. Темнота и тишина существовали отдельно. Неведомые силы раздирали его тело на части, побеждали сознание. Очередные образы возникали в его голове.

— Танк не должен стоять. Что с двигателем… Мы почти… Мы почти у… Внимание… Штурмовик пикирует… Он над нами…

Сознание рухнуло в темноту.

Много веков душа Холройда боролась против тьмы, в которой не было ни прошлого, ни настоящего, а только оболочка из сырого камня, которая слепо и беспощадно сжигала его тело. Неумолимая сила давила его плоть, медленно, но уверенно безжалостный холод тьмы высасывал из него тепло.

Холройд очнулся. Он ощутил усталость после кошмарного сна. Словно это был не сон. Его пальцы вновь ощутили грубый каменный пол, который не давала видеть глазу обволакивающая тьма.

Он попытался сесть. Получилось не сразу, разум отказывался признавать окружающую черноту и реальность этого помещения. Наконец, он окончательно пришел в себя и смог оторвать туловище от камней.

Сев в ту же позу, которая была незнакома, он внезапно ощутил волну ярости, захлестнувшую сознание, которое отказывалось признать необходимость пребывания в этом месте.

— К чертям весь этот бред! — повторил он вслух свою мысль.

Раньше в голове не возникали слова, теперь они начали выплывать из тумана, и он разразился тирадой:

— Здесь ничто не похоже на Соединенные Штаты. Это не Германия, где мы сражались. Может, Северная Африка?.. Нет! Здесь безумие, фантастическое безумие, пронизывающее мир, замки, больше похожи на крепости и тюрьмы. Безумны мысли и действия, и все происходящее.

Его мозг продолжал работать в темноте ночи, может быть, дня. Неопределенные, не связанные воедино образы теснились в сознании. Хаос воспоминаний, событий, географических понятий, знакомых и незнакомых языков. В голове наиболее часто возникали слова — Америка, Германия, Северная Африка. Все эти понятия били в его мозг как тяжелый, все сокрушающий молот.

— Отзовись, тот, который зовет себя Пта, — это был мужской голос, звучавший в темноте глухо, но не вызывающий раздражения. Обращались к нему.

Холройд резко обернулся. Холод обволакивал все тело, словно оно было вморожено в ледяную глыбу, занимавшую все пространство камеры, где он очутился. Мозг лихорадочно искал слова для ответа. Губы шевельнулись, и он пробормотал:

— Холройд Пта. Нет, неверно. Надо Пта Холройд. Нет. Холройд — американец… Питер Холройд, капитан 29 танковой бригады… но кто же Пта?

Вопрос, с таким трудом прозвучавший из его уст, послужил ключом, приоткрывшим дверь памяти. Нахлынули воспоминания. С удивлением он произнес, но уже увереннее и громче:

— Я — сумасшедший?

Пта, трижды великий бог Гонволейна, чье последнее воплощение было Питером Холройдом, капитаном танковых войск США. Эта истина выплыла из глубины подсознания и породила стрессовое состояние… После паузы он снова пришел в себя:

— Черт возьми! Я — Холройд. И я…

Горло перехватил спазм ужаса. Его тело трепетало от невообразимого страха перед своей половиной. Вновь вернулась мысль о безумии. Кошмар! Полное безумие…

Спустя минуту он все же заставил себя успокоиться. Темная комната, вероятно, тюремная камера. В мозгу не одно, а два сознания. Но он жив. Жив, несмотря на прямое попадание в танк. И еще внутренний голос говорил, что теперь он — Пта.

Нет, это не совсем верно. Только что ему сказали: «Тот, который зовет себя Пта». В этой фразе не все ясно. И мозг смог уловить эту неопределенность. Лежа на полу, он спокойно стал вспоминать все, что произошло по дороге в замок Линн.

Опять нахлынула волна беспокойства, переросла в страх. Ужас снова рвался в его мозг. Но стресс и в этот раз принес спокойствие, оставив осознание двойственности, заключенной в нем.

Она не ощущалась физически. Но Пта был частью его, или, скорее всего, он был частью Пта. Но сейчас доминировал Холройд, его мысли, его личность. Почему было так, он не мог понять. Но пришло облегчение. Его могучие мышцы расслабились, стали по силе равны человеческим. Темную тишину тревожило только его прерывистое дыхание. Вдруг показалось, что мелькнул лучик света. Где же он, показалось, что в углу снизу.

Действительно, оттуда все больше и больше стал струиться ослепительно белый свет. Небольшая камера стала видна вся. Тот же мрачный и гнетущий потолок, закрытая дверь и монолитный пол из камня. Нет, камни не везде одинаковы, а одна плита у дверей исчезла. Очевидно, это туннель.

Медленно, прилагая все силы, Холройд повернул свое тело и стал следить за источником света, находившимся в туннеле. Почти сразу он заметил стоявшего рядом с отверстием в полу человека очень маленького роста. Он был в шортах и рубашке навыпуск. Выражение его округлого лица было добродушным. Сверкающие от любопытства глаза обежали всю комнату и снова остановились на Холройде. Их взгляды встретились.

— Вижу, — сказал он. — Ты неважно выглядишь. Я не знал, в какую камеру тебя поместили, а то пришел бы раньше. Ждешь, когда принесут еду? — сжал губы и снова осмотрелся. — Не приносили еще, ну, ну… Ладно не волнуйся. У меня есть суп, он тебе понравится.

Человек исчез в дыре…

Через некоторое время он снова появился и протянул Холройду котелок:

— Это тебя подкрепит.

Еда была теплой, и тело стало оживать. Суп щекотал язык и огнем растекался по рукам, ногам, оживил задеревеневшие пальцы. Ужасное чувство холода покинуло плоть, пришло успокоение и даже блаженство. Холройд стал прислушиваться к нагромождению слов, которые маленький человечек произносил все время, пока еда еще была в котелке.

— От имени всех узников замка Линн приветствую тебя. Меня зовут Тар. Добро пожаловать в наши ряды. Узники создали свой союз. Организацию, которая действует заодно с мятежниками. Предательство у нас карается смертью. Это ты должен знать. Мы о тебе знаем все. Называть себя Пта, это гениальная идея. Никто еще до такого не додумывался. Ты выбрал хорошую линию поведения. Это ново.

После паузы человечек продолжил:

— Возможно, мятежники и согласятся использовать твое положение. Но надо им рассказать, что ты можешь сделать. Крестьянин сказал, что у тебя была полная потеря памяти. Это правда?

Холройд все это время наслаждался, утоляя голод, и упивался теплом, растекавшимся по телу. Слова незнакомца звучали не для него, но внезапно он осознал, что вторая половина его сознания все воспринимает. Кто-то использовал его мозг… познавал назначение фраз… внимательно анализировал происходящее. И эта вторая половина тоже был он. Он сам слушал и понимал Тара.

Холройд снова ощутил холод камня, на который опирался рукой, согретой съеденным супом. Вокруг была мрачная тюрьма, из которой надо выбираться. С этого момента и сам Холройд стал ясно осознавать свое положение. Тот, другой, который слился с ним, понял это чуть раньше. Две личности слились в одном желании, но оставались при этом самостоятельны в мыслях. Холройд вздохнул. Нет, это нельзя называть потерей памяти… когда помнишь о своей другой половине. Он сосредоточился, пытаясь распутать логический клубок истины, познать двойственную суть собственной личности и фактов, которые ему уже были известны.

Принцесса сказала, что послала за той, кого называют богиней Инезией. Это имя снова всплыло из глубины памяти. Теперь это не кажется обычным воспоминанием о слове. Мозг замер. Послали за ней?

Надо раскрыть сущность этого понятия — богиня Инезия!

Этот титул заполнил весь разум, проник во все закоулки сознания. Затем сверкнул тонкий луч догадки, будто острый нож воткнулся в мягкий плод.

Он должен выбраться из тюрьмы. Питер Холройд не мог этого сделать. А что может Пта? Он должен освободиться. Должен! Если еще не поздно.

Глаза Пта широко раскрылись и яростно засверкали. Каждый мускул затрепетал, наливаясь силой. Он свирепо вглядывался в Тара.

— Сколько времени я нахожусь здесь? — голос Пта эхом отозвался в его же ушах. Произнося эти слова, он понял, что прервал говорившего, но тот уже отвечал ему.

— Вот что я скажу… вам. Говорят, что вы сильны, как гримбс, но уже семь дней… ничего не ели и не пили… не могу спорить с тем, что говорят… Вы умерли здесь…

Он говорил еще что-то, но Холройд уже не слушал.

Семь дней, — думал он… Семь дней бог Пта в безумии лежал на камнях подземелья, и его смогли низвергнуть так низко, что он вернулся в свое последнее воплощение. И мозг восстал, потому что… сильное истощение… через семь дней? Невозможно…

Прошло более семи лет или даже столетий. Пта не был подвластен времени, он существовал как бог, и этот срок мог пройти для него не так, как для людей. Может, намного быстрее. Можно ли так объяснить то, что произошло с его телом и сознанием?

Снова мысль Пта прервалась. Он сел, удивленный этим, в привычную теперь позу. Что за безумие нахлынуло на него. Семьсот лет, семь дней? Облизнув пересохшие губы, он стал думать о семи днях.

— Сколько займет, — громко произнес он, — займет времени… — мозг двадцатого столетия пытался подобрать слова, соответствующие ситуации, затем он решил спросить просто. — Сколько понадобится времени для полета на скрире в город Пта и обратно?

Яркие глаза Тара внимательно изучали его.

— Ты парень с юмором, — наконец произнес он, — говорят, что ты шел в Пта пешком. Это только доказывает, что с разумом у тебя было не все в порядке, когда тебя посадили в подземелье.

Он покачал головой, и Холройд понял, что Тар разочарован. У него возникло желание схватить собеседника и вытрясти из него ответ на вопрос. Он поборол дикое чувство, но почувствовал, что снова наливается яростью. Сдерживая себя, он угрожающе повторил:

— Сколько времени… Сколько времени уйдет на это?

— Поймите, этот вопрос не имеет смысла. Нет такого скрира, который мог бы долететь от Линна до Пта не отдыхая. Это слишком далеко. Наша принцесса уже побывала там. Но вначале она летела до прибрежного города Тамардин, затем через Линисар, великолепный Гэй и другие города вдоль побережья. Ее путешествие заняло два месяца. Хотя существуют быстрокрылые птицы. Говорят, что некоторые из посланцев богини на специально обученных скрирах долетают в другой конец Гонволейна за восемь дней без остановок. А до Пта — за шесть дней. Но послушай…

Холройд вздохнул.

Шесть дней туда, шесть обратно. Богиня уже целый день знает о нем. Через пять дней она будет здесь. Пять дней в запасе, чтобы выбраться из тюрьмы.

 

Глава 4

ЧЕРЕЗ 200 МИЛЛИОНОВ ЛЕТ В БУДУЩЕМ

Какое-то время Холройд вовсе не чувствовал себя подавленным, но почти не двигался и совсем прекратил мыслить, пока Тар не принес еще один котелок с супом. Его запах и вкус снова пробудили сознание. Вернулись страх и смятение.

Одна часть сознания спокойно ждала прибытия богини. Эта холодная и неприрученная сила обладала возможностями, пределы которых были неведомы Холройду. Он начинал сознавать, что воля Пта решает, когда телом и мыслями может владеть человек двадцатого века, а когда главенство переходит к божественной сущности.

Понимание этого было ясным и не допускало тени сомнения. Пта, могучий бог Гонволейна, знакомый с миром людей не больше, чем ребенок, и умудренный опытом участия в мировой войне американский офицер Питер Холройд были в одном теле. И бог считал боевого танкиста только частью своей сущности. Холройд вздрогнул и ощутил уже собственную ярость, направленную на Пта.

— Ты, идиот! — вскрикнул он. — Не ты ли сам породил хаос, который смешал нас вместе. Это ты, а не я позволил смазливому личику двумя улыбками заманить нас в темницу! Самому распоследнему олуху… одного взгляда на эту систему тирании… с ее удельными принцами в замках, королями, императорами… какой-то богиней на вершине пирамиды власти… только взгляда достаточно, чтобы понять: — твое прибытие — это мина под ее фундамент. Ты не можешь…

На этих словах он осекся. Голос гулко отражался от низкого потолка, эхо последнего звука угасло в маленькой камере. В наступившей тишине Холройд охватил руками перекошенное яростью лицо и понял, что это истерика безнадежности, безумный крик самому себе. Успокоившись, он почувствовал себя лучше. Более того, он даже ощутил, что все же способен быть полным хозяином своего тела, мыслей и поступков.

Божественная сущность Пта доверяла ему, не наказывала болью за своеволие. Не было боли и тогда, когда пришло осознание двойственности духа в одном теле. Сомнения нет, он имеет право на свободу. И он чувствует себя бессмертным.

Еще раз появился Тар. На этот раз он принес большие зеленые фрукты, похожие по запаху на цитрусовые. Они были на удивление сочные и сладкие, по вкусу не напоминали те, что были знакомы Холройду прежде. Незнакомые фрукты поставили перед ним простой вопрос, который почему-то раньше не приходил в голову — Где находится Гонволейн? Что это за страна с городами Пта, Тамардин, Ланизар и Гэй? Прекрасный Гэй, сказал Тар. Холройд попробовал представить себе незнакомый город на незнакомом побережье… и не смог. Для него названия этих городов не вызывали никаких ассоциаций. Картина, встававшая перед глазами, отображала виденные им на Земле в 1944 году города с их руинами, опустевшими улицами, угасшей экономикой. Он начал громко произносить незнакомые слова: Гонволейн, Пта, Тамардин…

В них был своеобразный ритм, странная притягательность, музыкальная гармония. Надо узнать о них как можно больше. Холройд хотел просить Тара рассказать о стране Гонволейн, обернулся и увидел, что находится в камере один. Камень, загораживающий вход в подземелье, вернулся на место.

Холройд долго лежал на твердом полу. Наконец, камень сдвинулся, и снова вышел Тар. В этот раз он принес еще фрукты и кусок мягкого белого хлеба, совсем недавно испеченного. Увидев первую знакомую пищу, Холройд схватил драгоценный кусок, запихал его в рот, и слезы застлали его глаза. Боевому офицеру было стыдно рыдать над куском хлеба перед этим маленьким хозяином подземелья. Слезы пересохли, стыд отступил. Может, в Гонволейне много хлеба и всего остального. Он представил знакомые картины безграничных пшеничных полей, которые способны прокормить много людей. Холройд уже проглотил кусок хлеба и не успел раскрыть рот, как услышал голос Тара:

— Меня удивляет полная потеря памяти у такого физически крепкого человека. Стальные мускулы и слабый мозг. Если бы вы могли читать книги, то быстрее бы вспомнили, кем были раньше.

— Читать книги? — эхом отозвался Холройд. Ему раньше и не приходило в голову, что в Гонволейне могут быть книги.

— Конечно, смотри, — и Тар ловко выдернул из внутреннего кармана своей одежды обыкновенную брошюру, похожую на памятки солдата в ту, последнюю мировую… последнюю… которая была известна Холройду. Только те памятки были грязными, согнутыми и потрепанными. А эта совсем новая, не залапанная грубыми пальцами механика танка или наводчика орудия.

Холройд взял брошюру, и после камня ее обложка показалась теплой, шелковисто-гладкой. Он вгляделся в слова на обложке.

«Воин, бей врага на его территории» (возможность нападения на Аккадистран). По стилю похоже на памятки союзников, Дядюшка Джон и его мудрецы любили такие выражения.

…Грязная акция царя Аккадистрана, использующего территорию нейтрального Нуширвана для содержания пленных граждан Гонволейна, требует отмщения, войны до полного разгрома врага. Правительство богини Инезии должно сокрушительным ударом ответить на эти вероломные действия подлого врага.

Следует прежде всего добиться того, чтобы их люди не соблюдали свои обеты. Это угрожает божественной власти богини. Люди должны…

— Отлично, вы умеете читать, — маленький человечек отвел в сторону ладонь Холройда, желавшего перелистнуть страницы. — Не отрицайте, я видел, как вы шевелили губами, читая в уме. Для начала надо взять что-то попроще.

Он нырнул в дыру, но вернулся очень быстро, неся под мышкой две обыкновенные книги с обложками, явно побывавшие в руках других читателей.

— Я буду приносить вам книги по утрам, вместе с едой. Читайте их, когда не будет хотеться спать. Может быть, они помогут вернуть память, может, и нет, но надо попытаться. А я пока уберу здесь на полу. Столько шкурок от фруктов, можно поскользнуться.

Минутой позже Холройд уже перелистывал дрожащими пальцами страницы обеих книг. Первую просто пролистал. Он спешил увидеть все сразу, бросал жадные взгляды на рисунки и не обращал внимания на текст. Все иллюстрации были цветными и сделаны с такой четкостью, как фотографии. Каждая деталь была различима, цвета не отличались от натуральных. Текст тоже был очень четким. Аккуратные черные буквы на ярко-белом фоне. Бумага почти не гнулась и была очень гладкой, но не давала бликов от света факела, который зажег Тар. Книга называлась «История Гонволейна с древнейших времен». Читать ее Холройд решил с первой страницы.

«В начале был Сияющий Единственный Пта, бог Земли, моря и пространства, которые не были разделены. Глубоко религиозный народ Гонволейна миллионы лет верит, что Пта вернется, чтобы слиться с людьми, которых он создал для их же величия и укрепления его могущества. О, Дайан, о Колла, о божественный Рэд…»

Холройд вчитывался в слова, почти не понимая их. Затем вернулся к тому месту, где говорилось о миллионах лет и улыбнулся. В этой фразе автора книги угадывалась тонкая, но циничная ирония. Следующий абзац вроде подтвердил эту догадку.

«… Земля — древняя планета, издавна заселенная людьми. Континенты и моря за миллионы лет не были всегда одинаковыми. Страшные катаклизмы меняли их облик. Первый из этих катаклизмов разделил материк Гондвану на несколько частей и раздвинул их в разные стороны…»

Холройд прочел всю книгу до конца на одном дыхании, отложив ее в сторону и сразу взялся за вторую. Это была «История мира в картах и описаниях».

Картографы воспроизводили всю картину трансформации материков в различные эпохи истории планеты Земля. Четкость изображения была настолько неправдоподобной, что не позволяла оторваться от деталей, отвлекая от общей картины. На четвертом листе была карта мира, которую он помнил. Дальше было все непривычно. Исчезла Япония, так им и надо. Нет Англии, это неприятно. Очертания материков изменились неузнаваемо.

В самом конце книги был изображен современный Гонволейн. Это был большой и очень вытянутый континент, занимавший бóльшую половину южного полушария. В левой части он был прогнут к северу, а слева — на востоке — был более широким и кончался на том месте, где, судя по комментариям, более миллиона лет назад находилась древняя Аведралия.

Гонволейн простирался на одиннадцать тысяч канб в длину и пять тысяч канб в ширину. В северной части от Нуширвана его отделял узкий, не более тысячи канб шириной, гористый перешеек. Холройд прикинул в уме размеры Земли и цифры, нанесенные на карту. Получалось, что один канб составлял милю с четвертью. Это должно быть так, если планета не изменилась в размерах.

Севернее Нуширванского перешейка, где ранее располагались континенты, называвшиеся историками Америга и Бретония, располагались земли Аккадистрана. На месте Атлантического океана была отмечена только группа крупных озер. А водное пространство между Аккадистраном и Гонволейном именовалось морем Тета. Больше всего Холройда поразили не изменения очертаний суши и ее привычных названий, а численность жителей новых стран. В Гонволейне было пятьдесят четыре миллиарда жителей, в Аккадистране — девятнадцать миллиардов. В самом молодом государстве — Нуширване, на территории, которая поднялась со дна моря всего около тридцати миллионов лет назад, проживало пять миллиардов человек.

Карта показала, что замок Линн и город, где он находится, расположены в юго-восточной части континента. От него надо лететь на скрире к северо-западу и, пролетев восемьдесят канб, птица принесет седока в город Пта. Великая столица находится на берегу моря Тета в бухте Большой скалы. Пролив, отделяющий город от ближайшего мыса государства Нуширван, не больше двадцати сотен канб.

Пораженный прочитанным, Холройд вскочил на ноги и стал ходить по камере из угла в угол, держа книгу перед глазами. Он снова перечитывал главы, описывающие империю, управляемую богиней. Она была так огромна для масштабов двадцатого века, что представить это было сложно. Медленно его мозг стала заполнять мысль, что бравый танкист в 1944 году погиб, и сейчас ему не следует так волноваться, созерцая новую картину цивилизации.

Он был мертв. Если не считать бога Пта, то тело его покоится в сгоревшем танке на поле боя. Прошло столько времени, что душа наверняка покинула тело и забыла о его существовании. Последняя мысль показалась нелепой, даже смешной.

Раздался шорох. Камень, загораживающий лаз в полу, шевельнулся. Холройд шагнул к нему порывисто, без видимых усилий, поднял гранитную глыбу, затем медленно положил ее у дверей. Сознание принесло чувство уверенности и готовность к решительным действиям. План был предельно прост. Голова Тара просунулась в отверстие.

— Благодарю, — пропыхтел он. — Эту плиту толкать снизу довольно тяжело. У меня для вас завтрак.

— У тебя для меня… что? — воскликнул Холройд. Вся его воля сконцентрировалась, и думать он мог только о побеге. Он не спал уже сутки. Всю ночь не сомкнул глаз и даже не вспомнил о сне. Поняв это, он глубоко вздохнул. Боги не спят, по крайней мере, не испытывают в этом необходимости. Может, он бы и уснул, если бы устало тело.

Тар удивленно смотрел на узника:

— О чем вы спросили?

Холройд энергично потряс головой.

— Не обращай внимания. Я просто не разобрал слов… Слишком долго спал.

Маленький человечек ухмыльнулся.

— Это хороший признак. Вы чувствуете себя значительно лучше. Завтрак я оставлю. Поешьте, потом я хочу с вами поговорить.

— Я тоже, — ответил Холройд.

Тар нырнул в подземелье, но остановился и оглянулся назад, внимательно глядя на собеседника. Какое-то время он пристально изучал Холройда, затем произнес:

— Для человека, который вчера был почти мертв, вы проявляете слишком большой интерес к жизни. Что вы задумали?

— Поем, отвечу, — насмешливо произнес Холройд. — Это связано с тем, о чем ты сам упоминал.

— Я упоминал только об одном, — прозвучал удивительно равнодушный голос Тара, — о том, в чем вы можете быть заинтересованы, учитывая сложившееся положение. Я сказал, что мятежники могут найти вас и использовать то, что вы называете себя Пта. Только это.

Холройд молчал. Он не думал о пудинге, стоявшем на полу в грубой миске. Он был удивлен. Раньше казалось, что Тар тоже узник замка Линн. Надо попытаться понять об этом больше, чем приходило в голову. Тар связан с внешним миром.

— Что еще? — спросил Холройд.

Тар вздрогнул.

— Извините, что я больше не говорил об этом. Но они не заинтересовались. Они не знают, как можно это использовать с пользой для их замыслов. А для вас будет очень просто исчезнуть потом. Теперь я сказал все как есть.

— Они могут освободить меня?

Человечек окаменел, словно почувствовал свою смерть в словах, которые только что прозвучали.

Его глаза насторожено смотрели на Пта. Наконец, он нерешительно кивнул.

— Хорошо, — воскликнул Холройд. — Скажи, чтобы они меня забрали этой ночью.

Тар рассмеялся. Смех разрушил гнетущую тишину тюрьмы. Когда его голова почти скрылась в темном квадрате норы, он еще раз обернулся. Его глаза прищурились, губы стали тонкими, выражение лица приобрело агрессивный оттенок, как у зверя перед прыжком на жертву. Он колючим голосом произнес:

— Чтобы потом ты рассказывал всем, как наша организация спасла тебе жизнь, а ты улизнул?

Справедливость этих слов ужалила самолюбие. Но Холройд был уверен, что мораль здесь не пользуется особой популярностью. В этом было и преимущество Пта. Трижды Величайший Пта выше любой этики и морали, он бог.

— Послушай, — сказал он, — вожди восставших зря так решили. Они не учли мой характер, мою личность. Они думают, что я безумец и не смогу понять их цели. Безумный человек, конечно, ничего не стоит.

Он перевел дыхание и продолжил.

— Передай им, что я могу играть роль Пта так, как никто другой, на высшем уровне. Если они так сильны, что смогут захватить замок, то здесь и будет моя штаб-квартира. Передай им, что они не смогут сами собрать такую армию, которая сплотится вокруг меня. Воины будут идти в бой за мной, как за богом. Я знаю достаточно, чтобы одурачить всех, включая… — Он уже хотел произнести «включая богиню», но вовремя остановился. Такое заявление было бы слишком самоуверенным и могло породить недоверие, — … включая людей довольно высокого ранга.

Тар холодно произнес:

— Пустая болтовня человека, который хочет выкрутиться из опасной ситуации.

— Я был болен, очень болен…

— Хорошо. Я постараюсь еще раз связаться с мятежниками. Но не раньше, чем через неделю.

Холройд покачал головой, всем своим видом показывая, что такой срок его не устраивает. Ссора с Таром была нежелательна. Но с побегом надо спешить. Богиня уже на пути сюда и очень скоро прилетит в Линн. Он был уверен в этом.

— Только этой ночью! — сказал он и не услышал ответа. Собеседник исчез в норе. Холройд заглянул вниз, затем выпрямился, мрачно улыбаясь. Почти сразу появился Тар, выставил на пол суп, фрукты, хлеб и спокойно произнес:

— Помоги поставить камень на место. Я подумаю, что можно сделать для тебя.

Холройд, удивленный такой переменой его настроения, с улыбкой ответил:

— Извини. Но я увидел, что камень держится на слабых опорах и может в любое время упасть вниз. Что, если в это время ты будешь в подземелье. Да и мне будет спокойнее, если подпереть им двери.

Вместо ответа Тар бросил на него долгий пристальный взгляд и удалился. Он приходил еще с обедом и ужином, но никак не реагировал на попытки продолжить разговор о побеге. Оставалось действовать самому.

 

Глава 5

ПОДЗЕМЕЛЬЕ РАСКРЫВАЕТ ТАЙНЫ

В узком туннеле были светлые участки и провалы ужасающей темноты. Крохотные факелы торчали у самого потолка, но Холройду приходилось сгибаться почти в двое, чтобы не задеть их головой. По сторонам разбегались туннели еще меньшего размера. В их черные дыры не мог пролезть человек обычного роста. На них не следовало обращать внимания. Главное не заблудиться в лабиринте туннелей побольше. Он должен идти только по этому, главному коридору.

Холройд обратил внимание на один из факелов. Как и другие, он был деревянным… и холодным. Холройд лишь дотронулся до факела, и свет исчез, будто повернули выключатель. На ощупь он обнаружил шарнир, к которому был прикреплен кусок дерева, изображавший факел… чуть повернул его, затем еще… еще… свет снова вспыхнул только тогда, когда факел вернулся в прежнее положение.

Холройд уже собирался тронуться в путь, когда заметил у основания факела табличку, на ней было написано:

КАМЕРА 17.

Имя: случай амнезии

Отметки: заключенный, никакой информации.

У следующего светильника он прочитал:

КАМЕРА 16.

Имя: Нрад

Отметки: заключенный, одиночное нападение на стражников.

Мрачными глазами Холройд изучил эту лаконичную фразу. Пока он был способен только оценить бессмысленность поступков этого неведомого Нрада.

Последний из цепочки светильников был у камеры 1. Здесь кончался освещенный коридор, и Холройд, интуитивно шагнув в темноту, обнаружил на ощупь крутые ступени. Он крадучись стал подниматься наверх. По тускло освещенным коридорам от лестницы в глубину здания, он считал этажи. Окон рядом с лестницей не было, и беглец мысленно пытался представить, как выглядел на фоне темно-голубого неба замок, когда его взяли сюда лорд, принцесса и стражники. Сколько было этажей выше поверхности, сколько вросло в землю. Сколько из двухсот миллионов лет, прошедших со дня рождения Холройда, простояли эти стены. Время сбивало логику рассуждений, оно было более враждебно, чем смерть. Забавно, теперь все, что произошло с ним до смерти — ничего не значит. Надо только взобраться по лестнице до самого верха… Десятый этаж, одиннадцатый… двенадцатый.

Он добрался до последнего — двенадцатого, тщательно поискал выход на крышу, и, не найдя его, вступил в проход и осторожно двинулся вдоль него. Потолок здесь был достаточно высок для того, чтобы идти не сгибаясь. Холройд шел как и по уровню темницы, исходя из простой мысли, что игнорируя ответвляющиеся туннели и перемещаясь по прямым коридорам, он не сможет заблудиться. Здесь тоже были таблички на каждом светильнике. На первой он прочитал:

Имя: Садра

Отметки: кухарка, сочувствует мятежникам, любовник — младший сержант Гэн.

Доступ к смотровой щели, без права выхода.

Надписи были похожи. В каждой жили служанки, большинство имели любовников и сочувствовали каким-то бунтовщикам. И все спали. А выхода не было.

Одиннадцатый этаж полностью был занят слугами, которые тоже спали. Холройд беззвучно проследовал вниз по узкой лестнице. На восьмом жили представители общественного зоса, на седьмом — общественного фазоса. Разглядев через маленькое отверстие в дверях раскиданную по их комнатам темную одежду, Холройд понял, что это жрецы и жрицы.

На четвертом этаже располагались апартаменты лорда-принца и табличка рядом с ними гласила: «Принцесса Гия, любимая дочь и наследница».

Значит, эту спесивую красавицу зовут Гия, подумал Холройд. Коварная, алчущая власти и способная на любую подлость Гия. Сцепив зубы, он стал вглядываться в окошко на ее двери, которое было прикрыто занавеской недостаточно плотно. Сквозь щель он увидел большие апартаменты, убранные коврами, заставленные креслами, столами, тумбами. В дальнем конце на правой стене зала была дверь в спальню, которая освещалась большим количеством светильников. Принцесса не спала.

Холройд увидел часть кровати, длинный и узкий полированный стол, в конце которого было закреплено зеркало. Через него можно было видеть кресло, расположенное в стороне от двери за стеной. Там сидела принцесса Гия, и ее губы шевелились.

Прильнув ухом к замочной скважине, Холройд услышал невнятные звуки, создающие монотонную мелодию. Они звучали почти беспрерывно, но смысл слов, произносимых принцессой, был ему недоступен.

Кем бы ни была эта женщина, что бы ни бормотала, но это не помогает ему выбраться из замка Линн.

Холройд еще долго бродил по этажам, увы сбился со счета и, вновь очутившись перед дверью принцессы, понял — это снова четвертый этаж и она все еще говорит.

Справа от двери в апартаменты коварной Гии была еще одна, правда, без окна, но из замочной скважины пробивался тонкий луч света. Присев на корточки, Холройд взглянул туда. Кресло загораживало говорившую, и он снова попытался разобрать слова:

— … сделай, чтобы его минуты стали днями, часы годами, — дни веками. Дай ему познать бесконечность времени, пока он не вышел из тьмы… его минуты — днями… его часы… годы…

Это молитва! Сначала Холройд не пытался вникнуть в ее смысл. Верующие могут без конца повторять заученные догмы, не несущие конкретного значения для мира людей. Монотонный ритм убаюкивал сознание, но Холройд продолжал слушать.

Постепенно его мозг стал воспринимать происходящее более четко, но одновременно закружилась голова, светильники начали слепить глаза. В тело проник ужас, пришла и утвердилась в сознании всеобъемлющая, пронзившая эмоции, как смертоносный клинок, мысль.

«Пусть его дни станут веками».

Они уже стали такими… для Пта!

Слишком поздно Холройд ощутил, что его собственный разум перестал контролировать тело. Теперь над ним властвовал другой разум, не ведающий страха и поступающий безошибочно в любой ситуации. Руки, уже помимо его воли, надавили на дверь, и дело было сделано. Он вошел в спальню принцессы, и та, услышав сухой треск лопнувшего запора, вскочила из кресла.

Паника человека, который привык быть чрезмерно самоуверенным, должна выглядеть смешной, — подумал Пта-Холройд, — доказательство этой истины перед глазами. Но вдруг движения женщины стали нечеловечески легки и быстры, изменилось выражение лица, и взгляд приобрел уверенность в собственной безопасности.

Пта осознал, что произошло на его глазах. Слишком мало он ведал об окружающем мире, но понял — теперь перед ним стоит богиня. Вспышка сознания молившейся принцессы Гии, понявшей, кто стоит у дверей ее спальни, пронеслась через восемь тысяч триста канб к столице Пта, и в ту же секунду богиня Инезия завладела ее телом.

Но Пта в это мгновение позволил Холройду подумать о Таре, которого он предал, оставив камень в полу открытым. Тайные ходы заговорщиков теперь будут раскрыты. Холройд был зол на ту дикую силу, которая снесла дверь, использовала побег из заточения в своих интересах, пренебрегая опасностями и не думая о последствиях. Но перед ним богиня.

Злость ушла из сознания, остался только облик спокойной и красивой женщины, стоявшей перед ним. Память Питера Холройда подсказывала, что ее облик при первой встрече произвел не такое впечатление. Но она тогда уступила ему и первой улыбнулась. Вот и сейчас улыбка ее обезоруживает. Холройд понимал, что Пта не просто поразить улыбкой даже такого очаровательного существа, но если он слит со смертным человеком, то красота и гармония не так уж бессильны.

Эта женщина божественно красива. Это уже не принцесса Гия, а богиня. Из ее глаз струится свет, тело окружено мерцающим ореолом, способным затмить свет всех светильников. Лорд-принц не узнал бы сейчас свою дочь Гию. Мягкий голос богини прозвучал с такой страстью и проникновением, что казался нереальным.

— Питер Холройд. О, Пта! Этот миг — главный в нашей жизни. Не бойся того, что я знаю тайну твоей личности. Мы одержали первую победу, смогли сделать ее реальной. Но это не конец борьбы. Богиня Инезия все еще может уничтожить тебя. Она извлекла тебя из параллельного времени с одной целью — убить Пта окончательно. Без божественной мудрости, лишенной абсолютного могущества, ты можешь быть материализован и уничтожен.

— Подожди! Не говори сейчас ничего, — эта фраза прозвучала резко, голос зазвенел как натянутая струна. Холройд закрыл рот, не успев произнести ни единого звука. «Не богиня!» — подумал он. Это не богиня Инезия. И это было самое удивительное во всем происходящем.

Красавица заговорила быстрее и каждым словом пыталась убедить Пта в истинности ее рассказа.

— Ее первый замысел я расстроила. Собрав остаток божественной силы, о котором Инезия не знала, я направила тебя в самый отдаленный от столицы город Гонволейна. Мне пришлось проникнуть в тело принцессы, когда вы впервые встретились. Твой дух в глубине мозга постоянно испытывает угнетение от действия личности твоего же последнего воплощения. В этой борьбе вы оба можете быть уничтожены, — затем ее голос окреп, и каждое слово, как удары колокола, стало проникать во все самые спокойные точки сознания, — Питер Холройд, начинается и твоя борьба за жизнь. Действуй так, будто кругом враги. Будь сверхподозрителен ко всему окружающему, забудь все свои планы и намерения. Тебе предстоит завоевать Нуширван. Используй любые средства, которые будут доступны. Этой ночью ты полетишь в столицу Пта. Твоему мозгу не понадобится много времени, чтобы осознать необходимость захвата Нуширвана.

Она одарила его печальной улыбкой и продолжила:

— Это все, что я могу тебе сказать. На моих губах те же оковы, которые опутывают мое настоящее тело в темнице замка Пта уже так много веков, что я не способна их сосчитать. Пта… Питер Холройд… твоя вторая жена, забытая тобой Лоони, попытается сделать больше… не только защитить от происходящего. Поторопись! Через мой балкон к пернатым скрирам и…

Ее голос дрогнул, взгляд устремился через плечо Холройда. Он обернулся и увидел голову Тара, выглядывающую из-за дверного проема и сверлящего глазами полуобнаженную грудь принцессы. Холройд-Пта шагнул к принцессе, схватил ее за руки, но она улыбнулась мягко и нежно, шепнув:

— Хорошо, что это тело умрет. Иначе оно запомнит… слишком много. Удачи!

Тар закричал:

— Торопись, парень. Пора уносить ноги.

Вдалеке послышались другие крики и приближающийся топот многих ног.

Вид прекрасного женского тела, которое только что покинуло пламя жизни, стоял перед глазами Холройда до тех пор, пока он не очутился в седле, расположенном на спине огромного скрира. Его руки ощутили жесткие перья, и зрительная память пережитых событий подсказала — держаться надо только за седло. В первом седле уже был Тар.

Могучие крылья птицы с шумом распрямились, их первые взмахи породили ветер, пригнувший ветви деревьев. Резкий крик Тара уколол сознание, скрир взмыл в ночное небо.

В мозгу Холройда отпечаталась картина звездного неба и спина маленького человека, из которой торчала стрела. С каждым взмахом крыльев добровольный погонщик скрира сползал в сторону, но не выпускал поводья из рук. Выдирая огромные перья, Холройд стал карабкаться по спине птицы к Тару, но не успел. Тот соскользнул вниз, еще держа в одной руке поводья.

Голова птицы резко рванулась вниз, но сразу выпрямилась. Крик устремился вниз и угас.

Холройд-Пта остался один на неуправляемом скрире посреди огромного и странного мира.

 

Глава 6

ПОЛЕТ СКВОЗЬ НОЧЬ

Луна просматривалась через причудливые облака. Холройд подумал, что ее диск слишком велик. Будто Земля и ее серебряная дочь сошлись друг с другом гораздо ближе, чем были в далеком двадцатом веке. Сияние огромного лунного диска сочилось сквозь ночь и позволило последний раз взглянуть на Линн.

Башня замка, где он недавно был пленником, возвышалась над темными домами, как белая и чистая колонна. Он еще успел различить кольцо деревьев, ближние дома. Но город быстро превратился в фантасмагоричный сгусток теней и затерялся вдали, слился с бескрайней темной плоскостью.

Холройд попытался сосредоточиться и оценить ситуацию, в которой очутился. Но в мозгу снова возник образ женщины, которая умерла у него на руках. Красота лежавшего на ковре тела, его мягкость, тепло, и… необъяснимая смерть. Все это вместе настолько поразило воображение, что он инстинктивно пытался стереть из памяти эту картину, но не мог.

На своем веку Холройд пережил немало смертей. Погибали однополчане, приходилось наблюдать агонию врага. Но даже тогда, когда пушка его танка разносила людей в клочья, отправляя в ад, он знал, что личной ответственности за смерть человека не несет. Война есть война.

Но в Замке Линн умер друг. Больше чем друг — освободитель, сознательно отдавший жизнь за свободу другого человека. Холройд думал… Еще одна жизнь прошла. Еще одно тело станет прахом. Оно было прекрасно. Сколько же их вступило в ужасный союз с Землей за эти двести миллионов лет? Эта мысль потрясла так сильно, что осознавать ее значение в полной мере мозг отказывался.

Ветер трепал одежду, путал волосы, размазывал по лицу слезы. Мускулистые крылья скрира монотонно вздымались и с шумом рассекали воздух. Ночь казалась бесконечной. В кромешной тьме возникла ярость.

«Черт побери! Пта! Куда ты стремишься? Что делаешь? Сколько можно балансировать на спине, покрытой перьями? День… Год… века… сплошного мрака?»

Мысли Холройда-Пта вновь вернулись к событиям в замке Линн. Что-то тревожило, было необъяснимым и казалось нарушением обычной логики. Почему там все спали, пока он бродил по коридорам. Побег прошел слишком гладко и не казался результатом собственных усилий. Да и в полете сквозь бесконечную ночь была какая-то фальшь.

Холройд грузно ворочался в седле, безуспешно пытался разглядеть, болтаются ли снизу поводья, позволяющие управлять полетом птицы. Но свет луны только тускло мерцал на перьях, до которых могли дотянуться руки. Не удавалось даже разглядеть голову птицы на фоне черного неба.

Лоони, кем бы она ни была, обещала помогать. Нет ли подвоха в этой неожиданной помощи? Маловероятно. Зачем нападать на Нуширван? Каких изменников надо уничтожить? Мозг Холройда пылал мыслями, приходящими одна за другой.

ОН ДОЛЖЕН напасть на Нуширван. На страну, где живет пять миллиардов человек. Где огромная армия. Где горы будут помогать своим и мешать ему. Представив себя полководцем, он ухмыльнулся. Короткий возглас сорвался с губ и унесся в бесконечность ночи. Но мысли остались. И он понял, что такое возможно. Лоони говорила о реальных вещах.

Во все века поступки отдельных людей, способных принимать решения, правили ходом истории. Огромные толпы выполняли волю единиц. Вполне логично допустить, что полубог Пта-Холройд способен достичь границы Нуширвана, подчинить своей воле огромную армию и разгромить это неведомое государство прежде, чем богиня Инезия поймет, что происходит.

Его сердце забилось в груди, дыхание стало прерывистым. Мысли потекли в едином направлении.

Надо наладить связь с мятежниками, в первую очередь найти главарей. Очевидно, это группа офицеров.

Надо понять, что означает фраза из книги, которую давал Тар: «Божественная сила богини всегда приходила к ней от верующих». Если это правда, то откуда черпает свои силы Пта?

Сознание явно наталкивалось на какое-то препятствие. Необъяснимость подобных истин двадцатого века доминировала в теле и душе бога Гонволейна. Она не давала постичь и бесконечность ночи, которой не было конца.

Рассвет пришел внезапно. Солнце вздыбилось над горизонтом и почти сразу оторвалось от поверхности земли, осветив лучами лес, напоминающий тропические джунгли. Внизу можно было увидеть признаки жизни. Маленькие поселения, фермы, обработанные поля. Эта земля была обжитой и плодородной.

Далеко на севере сверкали волны темного моря, а впереди был огромный город. Утренняя дымка не позволила четко разглядеть все постройки. Хорошо различался лишь гигантский утес на берегу, похожий на башни средневекового замка. Утес?

Холройд нахмурился. Столица Пта — город огромного утеса. Скрир не мог за одну ночь преодолеть расстояние от города Линн до столицы. Тар говорил, что самому быстрому требовалось семь дней полета. Это не могло быть реальностью. Но бесконечность ночи подсказывала, что пришедшая мысль верна. Кто-то подтолкнул его к Пта. Может быть, Лоони?

Сознание подсказывало, что надо найти способ, как заставить скрира приземлиться, использовать любой шанс. Он должен посадить звероптицу на землю. Сейчас. Здесь. Немедленно!

И в это мгновение скрир, словно гигантский ястреб, сложив крылья, устремился вниз, направляясь к границе джунглей.

В этом месте, где должно было закончится парение птицы, Холройд не видел признаков жилья. Лишь в последний момент ему удалось разглядеть под зелеными ветвями деревьев одинокий домик. Почти задев лапами огромные, похожие на листья пальмы, ветви, массивный скрир спланировал к самой опушке, взмахнув несколько раз крыльями и плавно опустился на траву. Его голова поднялась. Перед глазами очутились хохолки перьев, торчавших из складок толстой кожи, покрытой крупными бугорками. Это было неожиданно. В двадцатом веке Холройд знал не более десятка названий птиц. Сейчас он пытался вспомнить, на кого из знакомых обитателей Земли похож скрир. Кто был предком этого монстра? Слишком много времени прошло, слишком большой период эволюции этого существа был неизвестен. Его мысли прервал звонкий смех женщины:

— Питер Холройд-Пта. Ты поступишь разумно, если немедленно спустишься вниз.

Холройд вздрогнул, и руки непроизвольно вцепились в жесткое седло. Футах в двадцати от птицы на узенькой тропинке спокойно стояла девушка. В ее смуглых глазах светилась уверенность, а выражение лица напоминало печальный образ, который нельзя было не узнать:

— Лоони!

— Быстрее! Летающий скрир долго не стоит на одном месте. Будь осторожен, не приближайся к голове птицы. Ее клюв может убить. Прошу тебя, Пта, торопись. У нас есть всего один час, и не стоит терять время.

Очутившись на земле, Холройд почувствовал смущение. Трудно было даже сразу определить, чем вызвано такое необычное чувство. Затем он пошел. Лоони безоговорочно воспринимает его только как Пта, не замечая, что телом владеет слабый разум Питера Холройда. Но это не доставляло каких-либо неудобств. Пта сейчас действительно был больше Холройдом.

Возможно, это был Холройд, взявший от истинного хозяина тела чуть больше, чем следовало. Холройд, устремившийся в сферу Гонволейнского варианта безумия… Если он действительно жил в СОБСТВЕННОМ теле.

Слияние бога и человека в теле сейчас было таким, что божественный дух затуманился в сознании человека, ощущавшего близость женщины. Он медленно приблизился к ее влекущей плоти. Бог уступал дорогу любви.

Лоони стояла не шелохнувшись. Ее темные глаза ярко сверкали, черные волосы волнами покрывали плечи и небрежно спадали еще ниже. Это была простая сельская девушка, юное тело которой дышало жизнью. Холройд видел, что его желание не осталось незамеченным, загадочная улыбка озарила лицо красавицы. Наконец она произнесла:

— Питер Холройд, не смотри так на мое тело. Это крестьянская девушка по имени Мора. Она живет здесь с отцом и матерью. Их домик в четверти канбы. Не обращай внимания на форму.

Не обращать внимания? Эту просьбу он не мог выполнить. Когда девушка повернулась, направившись по тропинке, он вздрогнул. Ее движения были так грациозны, так пленительны. Каждым своим мускулом Холройд ощутил ее молодость, невинность, весеннее пробуждение женского начала в каждом движении.

Несколько минут он молча следовал за юной Морой, потом решился задать вопрос:

— Куда мы идем? Что будет со скриром? Ответа не было. Они вошли в лес. Тропа огибала деревья, густые листья которых лишь изредка пропускали косые лучи утреннего солнца. Их окружил таинственный полумрак мира, пронизанного мистической сущностью. Холройд осмотрелся вокруг и снова спросил:

— Как получилось, что я смог долететь до столицы Пта за один ночной перелет?

— Потом все поймешь сам. А скрир тебе уже не понадобится.

Девушка продолжала идти вперед не оборачиваясь. Холройд стал снова вспоминать бесконечность ночи, сквозь которую перенесла его гигантская птица. В сознании зарождалось чувство приближающейся опасности. Оно возрастало с каждым шагом. Стало казаться, что в любую минуту может произойти непредвиденное. Неужели эта женщина заманивает его в ловушку?

Размышляя об этом, Холройд следил глазами за изящными движениями бедер, грациозной походкой спутницы. Потом перевел взгляд на свои ноги и решился задать еще один вопрос:

— Куда… — подняв голову, он увидел маленький домик, стоявший в дальнем конце поляны, залитой лучами утреннего солнца. Здесь царили тишина и спокойствие. Наверное, это именно тот домик, который промелькнул перед его глазами при посадке скрира. Продолжать вопрос не было смысла.

В домике тоже было тихо. Девушка прошла через открытое пространство и перешагнула порог. Постройка, в которую она вошла, была из тесаных бревен и произвела на Холройда хорошее впечатление. Подойдя ближе, он решил, что здесь жили приятные люди, все казалось ухоженным, опрятным, без каких-либо излишеств…

«Жили… Почему нет хозяев сейчас? О коврик на пороге, кажется, давно никто не вытирал ноги. Неужели и в доме жизнь замерла?» — с этой мыслью Холройд заглянул внутрь и снова увидел девушку Мору.

— Я рада, что ты не решаешься входить сюда. Постарайся понять меня. В замке Линн Пта надо было заманить в темницу. Только так можно было разбудить сознание Холройда. Теперь я всегда буду идти первой туда, куда позову тебя. Будь уверен в этом.

«Действительно, все произошло так, как она говорит. Но зачем они пришли сюда?» — подумал Холройд, шагнул вперед и осмотрелся.

Обстановка в комнате была более чем скромной. Три стула, стол, сундук, ковер на полу… На потолке деревянный светильник… В дальнем углу какой-то помост, из центра которого торчит металлический стержень… Он окружен тусклым фиолетовым ореолом…

Холройд понял, что девушка перехватила его взгляд.

— Это молитвенный жезл, — сказала она. Молитвенный жезл… Источник божественной силы Инезии…

Холройд подошел к помосту и сконцентрировал мысли на желании понять назначение жезла и возможность его использования. Но сознание молчало, он растеряно взглянул на девушку и догадался, что та продолжала говорить все это время не останавливаясь:

— Родители Моры уехали в город. Пта, мы здесь одни. Ты и я впервые одни.

Заметив, что он теперь слушает внимательно, красавица продолжала:

— Время не имеет значения. Его прошло столько, что я умирала сто миллионов раз ради тебя. Сегодня ты будешь со мной, как с крестьянкой Морой, завтра — как с прелестной горожанкой из серебряного города Триа, которую увидишь на улице. В следующий раз заключишь в объятия придворную красавицу. Но каждый раз это буду я, твоя счастливая жена. Все будет так же, как и в далеком прошлом. Все повторится… Если только нашему счастью не помешает коварная Инезия.

Последние слова Холройд почти не расслышал. Но все, что она сказала, вошло в мозг. Значение слов было мало понятно. Не смог он определить и смысл знаков на помосте, рядом с молитвенным жезлом. В голове была одна мысль, достойная только солдата Второй мировой войны. И Пта-Холройд произнес:

— Неужели тебе будет приятно, если я стану наслаждаться с другими женщинами…

Пленительное выражение лица Моры сменилось разочарованием:

— О, Пта. Неужели ты так изменился. Неужели сейчас ты считаешь, что в прошлом нам было плохо? Что мы не были счастливы тогда? Ты же всегда был таким раскрепощенным. И я не противилась твоим желаниям. Исполняла волю мужа всегда так, как он этого хотел.

На эти слова трудно было ответить. Если это было так, то она обиделась не напрасно. Можно было услышать любую отповедь на такой бестактный вопрос, но эта просто обезоружила солдатскую логику американца. Женщина, которая способна из любви выполнять любые прихоти супруга, даже самые абсурдные — богиня.

«Лоони! Лоони считает своей чужую плоть. Ее настоящее тело заковано в темнице дворца Пта. Узница хочет получить хоть немного удовольствия, если все ей не доступно», — подумав так, он произнес уже вслух:

— Послушай, неужели ты перенесла меня сюда только для того, чтобы заниматься любовью? Но сначала я хочу узнать, как ты это сделала. Почему скрир летел именно туда, где была только крестьянская девушка Мора? И объясни мне, будь добра… тот карлик, который хотел управлять полетом скрира… Тар… стрела в спине, это случайно или…

— Все объясню, — ее голос прозвучал резко. Все… по порядку… сначала ты узнаешь о молитвенном жезле. Ты хотел понять, как он действует.

Холройд заметил, что свечение вокруг жезла усилилось. Он действительно из металла. Вроде бы из обычной стали. Память явно свидетельствовала, что это первый металл, который попался на глаза со времени пребывания в Гонволейне. И он произнес уверенным голосом:

— Говори, я слушаю!

Девушка сейчас была серьезной, но от взгляда Холройда не ускользнул мимолетный смешливый прищур темных глаз. «Надо быть настороже с этой красоткой. Женский характер не поддается анализу мужской логики». Так он думал, инстинктивно ощущая, что девушка тоже в уме оценивает возможные варианты его поступков. Очевидно, она не боится его, если в ее глазах неуловимо-насмешливый вызов. «Твои опасения смешны, парень. Мы же здесь одни».

Спустя мгновение она шагнула на помост, где светился молитвенный жезл, и молитвенным голосом произнесла:

— Возьми мою руку. Я покажу, как молятся крестьяне. Очень важно, чтобы Пта научился делать это именно здесь. От миллиардов подобных молитвенных жезлов этот отличается тем, что способен установить наличие божественной силы в молящемся.

Холройд молча кивнул. Говорить не было смысла. Он чувствовал, как воля и понимание растут. Теперь он был уверен, что не совершит неверного шага, не поверит чьим бы то ни было интригам, избежит сомнительных соблазнов. Он шагнул к ней, но внезапно остановился.

«Надо еще несколько дней, чтобы понять происходящее, определить, как надо действовать». Сознание подсказывало также, что Лоони понимает, почему он не решается подойти поближе.

Девушка поспешила навстречу и нетерпеливо произнесла:

— Не будь глупцом. Нет времени ждать. Промедление может все погубить.

Это могло быть верно. Любая ошибка увеличивала опасность, могла помешать достижению цели. Не в характере Холройда было пассивно ждать, чем же закончится трансформация его сознания. Сопротивляться девушке, которая влекла его к жезлу, не было смысла.

— Идем, — говорила она. — Тебе не надо будет ничего делать. Ты должен просто научиться этому.

Ее руки были сильны, но Холройд стоял на месте.

— Мне кажется, что прежде, чем совершить что-то другое, следует отправиться в столицу Пта, — произнес он, и, высвободив свою руку, молча пошел к двери.

Проходя поляну, он дважды обернулся. В доме не ощущалось никаких признаков жизни. Кругом было так тихо, как могло быть только в могиле. Это ощущение еще больше усилилось, когда Холройд-Пта шагнул в тень густой листвы.

 

Глава 7

ПРОСТРАНСТВО ТЬМЫ

В джунглях было душно. Тяжелый влажный воздух, полумрак и тишина угнетали. Он хотел быстрее избавиться от неприятных ощущений и непрерывно шел на запад, не выбирая дороги. Взобравшись на высокий холм, где почти не было деревьев, он остановился. Впереди было видно бесчисленное множество таких же холмов, возвышавшихся над джунглями. Город Пта не был виден. На севере была видна еле различимая темная полоса. Это море, догадался Холройд.

Затем он увидел, что, спустившись с холма, можно попасть в большую долину, где нет зарослей пальмовых деревьев. Там…

Там был огромный военный лагерь. Всюду много воинов, животных… и женщин.

Присутствие женщин в армии сначала удивило. Затем он сообразил, что это огромное войско не на маневрах. Это — поселение, где семьи некоторых воинов живут в постройках, похожих на казармы.

Повсюду можно было видеть, как происходят учения отдельных подразделений. Вот равнодушно галопирует слоноподобная кавалерия. Всадники держат перед собой длинные пики, и главная их забота — не нарушить строй. Будничная картина надоевших всем маневров, без которых немыслима регулярная армия. Издалека было видно, как отдельные всадники покидают свои отряды, подъезжают к женщинам, но затем возвращаются в строй. Это нарушало стройность рядов, но было по-человечески объяснимо. На дальнем краю долины виднелись другие казармы, рядом с которыми маршировала пехота.

Путь на запад лежал через эту долину, кишащую воинами. Холройд решил, что надо идти дальше и вести себя как Пта. А, может, на него просто не обратят внимания. Вся долина протянулась миль на пять, и пройти ее можно часа за полтора, если не останавливаться.

Он прошел треть пути и приблизился к группе мужчин и женщин, готовивших пищу, когда сбоку услышал тяжелый топот целого строя всадников на грузных животных-гримбсах. Первая шеренга остановилась в десяти футах от него. Всадники с насмешливыми улыбками следили за Пта-Холройдом. Тот, который был одет лучше всех, поднял руку и, отделившись от строя, направил своего гримбса к Холройду. Лицо его вытянулось в изумлении. Он снял шляпу, украшенную цветными перьями и, взмахнув ею, прокричал:

— Принц Инезио! Ваше удивительное посещение нашего полка вдохновит всю армию. Один, без свиты. Это подвиг! Разрешите информировать маршала о вашем визите.

Он умчался прочь, оставив Холройда посреди огромной толпы мужчин и женщин с мыслью, что кроме статуи во дворце на него похож еще человек по имени Инезио… Принц Инезио. Такое сходство тревожило.

Холройд попытался оценить положение, в котором он очутился. По всей долине маневрировали отряды наездников и пеших воинов. У каждой казармы выстраивались шеренги. А вокруг собралась масса мужчин в шляпах с перьями и женщин. Значит, это офицеры и их жены. Путь на запад перекрыт.

Ничего не оставалось иного, как играть роль принца Инезио. К тому же, здесь можно изучить, на что способна такая армия, как надлежит ею управлять. А затем… Вперед на завоевание Нуширвана!

Внезапно он осознал рискованность своих планов, но нетерпение нарастало. Он был возбужден возможностью приблизиться к цели.

Почти наверняка он похож на принца Инезио не только внешне, но и голосом, манерами. Но главное в другом. Он был Пта. Трижды величайшим Пта. Пта всего Гонволейна. Осознание близости к богу гулко отозвалось во всех уголках его тела.

Холройд надменно окинул взглядом окружавших его женщин, офицеров, ждавших распоряжений главнокомандующего, и самоуверенным тоном произнес:

— Готовьтесь к войне. Я буду наблюдать за маневрами. Продолжайте!

По реакции окружающих он понял, что эта фраза прозвучала убедительно. Это сказал не Холройд, а Пта. Скорее, это сказал высокомерный принц Инезио. Пта становился все мудрее, набирался опыта и шел к цели.

Толпа вокруг вела себя естественно. Молоденькие и миловидные жены офицеров смотрели на принца с нескрываемым любопытством. Высокий мужчина средних лет в шляпе с десятью белыми и пятью красными перьями вышел вперед и с достоинством произнес:

— Мы все польщены, повелитель. Я сохранил в памяти тот день, когда был представлен вам во дворце. Разрешите напомнить мое имя — маршал Нанд. Все 9430 усиленных корпусов, которыми мне поручено командовать, готовы хоть сегодня отправиться к границам Нуширвана.

Его речь продолжалась. Холройд хотел ее дослушать до конца, но не мог. Всплеск личности Пта начал быстро угасать, а мысль Холройда закружилась в водовороте подсчета численности армии.

«Девять тысяч четыреста тридцать армейских корпусов. Если в каждом от сорока до девяноста тысяч человек, как было раньше (а в этой долине, кажется, маршируют больше ста тысяч человек). Даже если всего сорок тысяч, то во всех корпусах наберется четыреста миллионов воинов. Это трудно представить».

Шоковое состояние проходило. Наверное, для страны с населением в пятьдесят четыре миллиарда человек это не очень большая армия. Даже Нуширван, с его пятью миллиардами населения, был способен вывести на поле боя миллиард своих воинов. Холройд пытался сдерживать учащенное дыхание. Его переполнил восторг полководца, получившего в подчинение армию, возможности которой невообразимо велики. Надо подумать о тактике блицкрига. Скриры — авиация. Гримбсы — танки. Пехота способна захватить любую территорию противника.

С каждой минутой неведомая и огромная страна становилась все более понятой. Здесь можно не умирать, а жить вечно. Он должен жить в этой стране, Холройд-Пта, божественный правитель Гонволейна.

— Ваша светлость, извольте последовать за мной. Если Вам будет угодно, я распоряжусь провести парадное перестроение всего корпуса. Если это доставит Вам удовольствие, то каждый из трехсот пятидесяти тысяч офицеров и солдат…

— Из скольких? — тихо спросил Холройд. Сознание снова захлебнулось грандиозностью прозвучавшего числа воинов. Мозг снова отказывался воспринимать информацию. Он ошибся ровно в девять раз. В армии Гонволейна может воевать три с половиной миллиарда человек. В год смерти Холройда на всей планете жило почти в два раза меньше людей.

Величайшая армия могучего государства. Его армия. Его земля. Надо только завладеть ею до конца, спутать планы богини. Овладеть тем, что принадлежит ему по праву.

Где-то сзади, за спиной, раздался мягкий женский голос:

— Я здесь, Пта, в новом теле. Чтобы помогать… советовать тебе…

Эти слова произвели странный эффект. Появилось чувство абсурдности происходящего. Питер Холройд, простой американец, демократ и вдруг владыка мира. Чертовски недемократический бред. Сможет ли он убедить свое второе «я» отказаться от таких намерений. Сомнения охладили разум, и Холройд угрюмо взглянул на новый облик Лоони. Теперь она была в пухлом теле женщины среднего возраста. Он не успел ничего произнести в ответ и снова услышал ее шепот:

— Я — жена маршала Нанда. Та, что слева, его любовница, не обращай внимания. Пта, армия должна быть преобразована. Раньше женщинам не разрешали жить вместе с мужьями. Но Инезия решила уничтожить тебя и привела все войска в такое состояние. Многие офицеры понимали, что это расхолаживает солдат и продолжали проводить учения. Дисциплина в армии не так плоха, но Инезия не знает об этом.

— Моя дорогая, — раздался голос маршала, не отвлекай его высочество от государственных дел.

— Я говорю принцу Инезио очень важные вещи. Правда, Ваша светлость?

Улыбнувшись, Холройд кивнул. Он вдруг почувствовал вернувшуюся уверенность. Ответ женщины был дипломатичен и вполне удовлетворял окружающих. Это была жизнь, открывающая каждый миг очередную грань своего многообразия.

В действиях Лоони было много такого, что не нравилось. Но она пыталась помочь ему.

Надо снова попытаться оценить все происходящее, понять логику развития событий. Ее тело, ее настоящее тело, заключено в темницу, оковано цепями. Но она до смешного просто попадает в другое тело. Из-за нее Пта должен идти на риск. Нет, ему еще многое неясно, так же туманно выглядят мысли о нападении на Нуширван. Где тюрьма, в которой заключена Лоони? Почему она не все может говорить ему? Кто мог запечатать уста богини?

Действительно, до нападения на Нуширван еще далеко. Но… оно возможно. Дорога к цели казалась открывшейся на долгое время. Возможно, сознание противится действию из-за сочувствия и уважения перед истинным телом Лоони. И вновь зазвучал ее голос:

— Пта! Ты не должен оставаться здесь. Ты увидел все, что имеет решающее значение. Ты уже знаешь главные недостатки армии. Дисциплина падает потому, что в каждой солдатской хижине есть любовница, офицеров отвлекают от дел жены. Богиня Инезия хочет уничтожить тебя. Теперь ты знаешь и это. Не теряй время на эту мизерную часть твоей армии. Клянусь тебе, каждый час, каждая минута твоей жизни важны.

Помни, Пта, мое тело все время лежит во мраке темницы. Если Инезия увидит мою плоть без души, то сможет уничтожить ее. Тогда вернуть мне все способности сможет только Пта, обладающий абсолютным могуществом. Ради твоего и моего спасения, позволь провести тебя через пространство тьмы. Ты должен познать и ее. Это необходимо для победы над коварством Инезии.

Холройд слушал ее напряженно, но неохотно. Он был почти уверен, что сам смог бы оценить недостатки армии, но услышав последнюю просьбу Лоони, с изумлением повторил ее слова:

— Пространство тьмы!

Она нетерпеливо взмахнула руками.

— Это всего лишь возможность покинуть долину. То, что ты открыл сегодня, можно было узнать еще вчера. Утро началось. Ты узнал, что надо исправить в армии. Знай, что у Инезии есть человек, необыкновенно похожий на тебя, даже голоса у вас неразличимы. За эти несколько минут я не смогла рассказать тебе все, что должна… Пта, проведи все утро со мной. Выслушай все, чему я должна научить тебя. А затем иди своим путем. Пта, скажи, что ты будешь желать, проходя через пространство тьмы. Ты должен сказать это… Если бы я могла, то заставила бы тебя сказать это немедленно.

Холройд перестал ощущать нерешительность и заинтересовался. Она была права. Из всех проблем, возникших с момента прибытия в Гонволейн, сложнее всего было накопить необходимое количество знаний. Познать сущность этого мира. Внутреннее сопротивление выполнению некоторых желаний Лоони не мешало провести с ней несколько часов в простой беседе. Может, он поспешил в прошлый раз, покинув ее так невежливо в лесной избушке.

В это время маршал Нанд отчетливо произнес:

— Войска построены! Принц, назовите любое подразделение, которое вы желаете увидеть в действии.

Назвать подразделение! Холройд презрительно ухмыльнулся. Только назвать, и все. Произнести его точное наименование по уставу армии Гонволейна. Только раскрыть рот и продемонстрировать его полнейшее невежество, незнание командующим прописных истин. Он повернулся к жене маршала и поспешно прошептал:

— Я согласен пройти через пространство тьмы. Что делать?

Ответ не прозвучал. Все вокруг исчезло. Сплошная темнота. Она была густой и непроницаемой. Через мгновение он ощутил, что Лоони рядом. Он и эта женщина были тенями в ночи. Тенями темнее кромешной тьмы.

КАК ДАЛЕКО ?

Слова коснулись его мозга, хотя они не прозвучали в ушах и не были адресованы ему. Он не осознал, откуда пришла эта мысль, но она пришла. Все было ясно. Он существовал в этом пространстве тьмы. Его мозг обладал сверхчеловеческими способностями и ждал ответа на вопрос. Сознание звенело, как перетянутая струна.

Ответ пришел издалека. Все пространство и время вздохнули ответной мыслью, отзвуки которой пресытили черный водоворот тьмы, уходя снова вдаль быстрее, чем летели тени мужчины и женщины.

ДАЛЬШЕ, РАБ!

НО ГОДЫ УЖЕ ДЛИННЫ!

ОНИ БУДУТ ДЛИННЕЕ!

Ночь времени углублялась. Века растворились во тьме. К Холройду пришло бездонное чувство, что вечность так же близка, как эта всеокружающая ночь. Он осознал, что сознание женской тени тоже было двойственным. Одна сущность корчилась в бессильной ярости, подчиняя своим желаниям тело, другая была рабски безвольна, зависела от прихоти растущей.

Лишенная даже искорки света, вселенная пульсировала, переполненная страхом, горевшим в угнетенной части ее сознания, потерявшей надежду. Надежда может умереть в этом черном НИГДЕ. Эта мысль пришла резко и отчетливо прозвучала в сознании.

КАК ДАЛЕКО?

ДАЛЬШЕ, ГЛУПЕЦ!

СТО МИЛЛИОНОВ ЛЕТ?

ДАЛЬШЕ… О, ГОРАЗДО ДАЛЬШЕ.

Порабощенный женский ум успокоился, доверился силе, властвовавшей над ним. Длинная ночь завершилась.

Холройд все еще продолжал грезить пространством тьмы, балансируя на грани подсознания и окружающей реальности. Мозг был в смятении. Что произошло? Он слабо попытался стряхнуть со своего тела что-то лишнее, необычное, раздражающее. Ночь смыла чувство обладания телом, но оно продолжало существовать.

Наконец, он открыл глаза. Тело вовсе не лежало, как ему казалось. Ноги стояли на полу лесной избушки. А рядом стояла крестьянка Мора. В той же позе, в какой он оставил ее несколько часов назад. Мозг Холройда окунулся в воспоминания. Назад, сюда. В джунгли, в знакомый домик на поляне, где не чувствуется жизнь.

Она перенесла его назад — через пространство тьмы. Назад, в прошлое. Но как? И Холройд растерянно спросил:

— Я сплю?

— Это было воспоминание, — спокойно ответила девушка.

Смысл фразы был непонятен. Холройд изучал выражение лица девушки, но оно было бесстрастным. Потом она произнесла:

— Это было воспоминание о том, как Пта был впервые перенесен в Гонволейн. Только с твоего разрешения и очень кратко я смогу показать тебе, что случилось. Ты ведь желаешь познать эту ценную истину.

Холройд не спешил, пытаясь вспомнить все пережитое им в Гонволейне. Наконец он произнес:

— Но и ты была в моем воспоминании! — На мгновение его пронизала уверенность, что он пробил брешь в окружавшей его фантасмагории. — Это ты перенесла меня!

Он замолк и заново попытался представить, как одна часть сознания девушки корчилась от боли, мятежно пытаясь освободиться от влияния второй сущности. Мягкий голос девушки прервал эти мысли:

— Да, я была тогда с тобой. Но не по своей воле. Возможно, теперь ты сможешь представить могущество силы, противостоящей тебе…

Холройд кивнул. Неприятная дрожь медленной волной хлынула по всему телу. Ее объяснения совпадали с догадками, но не воспринимались как реальность…

Женщина, существо из пространства тьмы, властвующее над временем… Богиня Инезия! Да, это точно.

Впервые Холройд полностью осознал, что он действительно должен драться за свою новую жизнь… Уже дерется.

Импульсивно Холройд шагнул к помосту, из которого торчал молитвенный жезл. Подойдя вплотную, он вопросительно оглянулся. Затем шагнул на помост.

Она кивнула и рванулась вперед. Ее нетерпение заставило Холройда улыбнуться, и он уступил дорогу девушке, как бы извиняясь за то, что в прошлый раз убежал. Уж очень спешила Мора тогда продемонстрировать божественную силу жезла, показать, как он действует. Она не могла знать, о чем думал Холройд уходя, и должна подумать, что Холройд-Пта действительно извиняется. Риск есть, но он неуловимо мал. Девушка хочет помочь, но почему она так нетерпеливо рванулась вперед?

Стоя у жезла, крестьянка Мора говорила:

— Молитвенный жезл имеет большой смысл. Но прежде нужно понять — тебе надо владеть Гонволейном. Пусть тебя не удивляет, что для этого надо покорить Нуширван. Там находится Великий Трон Власти. Раньше он стоял в твоем дворце, в крепости Пта. Инезия перевезла его в столицу Нуширвана по разрешению Нушира. Но это даже хорошо. Ведь все могущество придет сразу, как только ты, Пта, сядешь в него. И в Гонволейн вернется Лучезарный Единственный Пта.

Инезия верит, что сможет уничтожить тебя прежде, чем ты доберешься до Трона и овладеешь им. Пта, умоляю, поверь мне. Только вторжение в Нуширван во главе самой могучей армии позволит тебе сесть в Божественный Трон Пта.

Девушка умолкла, будто уже не хватало сил произносить слова, отягченные таким глубоким значением. Переведя дыхание, она продолжила с возросшей энергией:

— Пришло время действовать решительно. Нам нельзя останавливаться. Как только ты познаешь действие молитвенного жезла, я объясню, что еще ты должен совершить. Возьми меня за руку.

Холройд осторожно дотронулся до ее ладони и ощутил тепло охвативших его кисть пальцев. Жизненная энергия пульсировала в теле девушки, обволакивая и его плоть, волосы шевелились, будто наэлектризованные. Пришла мысль поцеловать Мору прямо сейчас. Поцеловать! А не сама ли она внушает ему это желание? Неужели это ее мысль через пальцы струится в мозг Холройда-Пта? Да нет, он и сам способен был так реагировать на тело крестьянки.

С любопытством он наблюдал, как девушка коснулась верхушки молитвенного жезла, охватила его пальцами, на мгновение застыла, обернулась и, глядя в глаза Холройду, стала опускать руку, говоря при этом:

— Хочу повторить, действуй уверенно. Ты практически неотличим от принца Инезио, даже манера говорить, оттенки голоса совпадают.

— Почему…

Холройд осекся, когда пальцы девушки достигли места, где молитвенный жезл соприкасался с помостом. В это мгновение он ощутил, что держится не за теплую руку женщины, а будто за высоковольтный кабель без изоляции.

Тело Холройда-Пта корчилось в конвульсиях. Он пытался высвободиться, но его усилия были тщетны. Телом владела вливающаяся в него огромная энергия. Сознание пронзала острая, как игла, мысль: Обман!

 

Глава 8

АЛЬПИНИСТ НА УТЕСЕ

Последние несколько дней Лоони в любое время могла увидеть плоть Инезии. Плененной богине достаточно было приподнять голову над каменным полом и повернуться в сторону кресла, где покоилось полуосвещенное тело.

В очередной раз открыв глаза, Лоони увидела слабое сияние золотых кудрей, покрывающих изящный силуэт фигуры. Голова склонена на бок, руки безвольно повисли — души Инезии в теле не было.

Поняв это, Лоони тут же ощутила нарастающее напряжение, словно ментальный ветер всколыхнул полумрак темницы. Его нарастающее давление заполнило все пространство. Темнота растворялась, и неведомая сила прижала цепи, опутавшие ее тело к холодному полу. Ее голова рухнула на камни, только темные волосы смягчили удар.

В этот же момент золотоволосая женщина шевельнулась в кресле. Ее глаза открылись, и улыбка осветила лицо. Инезия посмотрела на пол, увидела темноволосую красавицу в цепях и произнесла звонким голосом, переполненным триумфом победительницы:

— Милая Лоони, все происходит так, как я задумала. Он считает, что я — это ты. Он позволил взять его душу и тело в пространство тьмы. Чары, не позволявшие показать Пта его путь в Гонволейн, разрушены. К тому же Великий Пта познал могущество молитвенного жезла не так, как надлежит богу — прямым течением. Энергия, способная оживить его память, отфильтрована моим духом.

В камере зазвенел мелодичный смех златовласой богини. Тело Лоони не шевельнулось. Инезия продолжала нарочито громко:

— Я намерена сломить гармонию духа Пта. Уже разрушено три уровня защиты. Еще три слоя чар будет сломлено до нападения на Нуширван. Пта сам поможет это сделать. Последний уровень защиты я способна уничтожить сама, надо только раньше Пта добраться до Трона. Думаю, что ему даже на придется сесть на трон…

Кстати, дорогая, чуть не забыла сказать одну важную деталь. Твое имя включено в список людей, которых казнят по приказу принца Инезио. И Пта подпишет его… Даже если он не решится, то список заговорщиков сделает реальным нападение на Нуширван…

Лоони уже спокойно наблюдала за выражением лица своей мучительницы. Юное личико златовласки торжествовало. Глаза широко открыты, губы сжаты. Инезия не могла за маской безразличной уверенности в своих действиях полностью скрыть азарт и риск борьбы между мужским и женским величием.

Богиня Лоони поняла, что сломлено только две защиты. Две из семи. Но насколько искусно это проделала Инезия, выдав себя за Лоони? Она позволила памяти Пта начать возрождаться в той области, где не было ощущения противостояния, привлекла его доверие и сняла два слоя чар, хранящих его жизнь. Пта сам пошел по дороге смерти.

Не без усилия Лоони придала своему голосу оттенок насмешливого сарказма:

— Так ты хочешь стать и мною тоже? Несчастная Инезия! Как это трудно — быть двумя богинями одновременно. Я не верю, что Пта уже любил тебя. Ты не способна так быстро снять эти чары без моей помощи. А я тебе не помогала.

Золотые кудри дрогнули.

— Эту неудачу я не собираюсь скрывать. Этот идиот Холройд — целомудренный моралист.

— Но ведь и Пта был таким. Неужели ты, его жена, забыла это, — голос Лоони звучал увереннее. — Он никогда не соблазнялся телами, украденными тобой у других женщин.

В глазах Инезии вспыхнул огонь, дыхание прервалось. Гнев охватил все ее существо, но это продолжалось недолго. Ответная реплика прозвучала грубо, но не гневно, а с насмешкой:

— Ты, кажется, не осознаешь, что Пта идет к смерти во времена Гонволейна, а его телом управляет разум из далекого прошлого, не принадлежащий богу. Человеческий ум силен, но не настолько, чтобы полностью приспособиться к миру Гонволейна и миновать все ловушки, расставленные мною на пути к цели…

Он проснется завтра с мыслью, что принц Инезио не может не стать любовником Инезии. Он будет думать, что ты изменила планы, чтобы доказать неизбежность войны с Нуширваном. Его психика не устоит перед моим очарованием. Пта овладеет телом, в котором буду я, а не ты. Он познает мои права…

В голосе Инезии появились нотки грусти. Колени сжались, изящные руки судорожно вцепились в подлокотники кресла. Затем она расслабилась и насмешливо продолжала:

— Неужели ты думаешь, что он способен устоять перед моим желанием. Один, в роскошных апартаментах дворца, окруженный чужим миром. Он будет уверен, что назваться принцем Инезио — единственная надежда уцелеть. Теперь тебе ясно, почему этот идиот стал принцем. И я баловала его настолько, что даже позволила носить мое имя все эти годы. Теперь его сходство с Пта сыграет свою роль…

Лоони, я ухожу. Пора забрать его во дворец принца Инезио. Еще день он будет возвращаться к сознанию. Пусть это происходит там, так лучше. Меня беспокоит уходящее время, но за равновесие Пта-Холройда надо бороться без лишнего риска.

Каменная стена за креслом, в котором сидела богиня Инезия, дрогнула. Ее половинки распахнулись, как ворота и в щель вошли четверо мужчин в темных одеждах. Они молча обогнули кресло и опустились на колени перед златовласой красавицей. Та указала рукой в дальний угол темницы, который скованная богиня не могла видеть. Монахи молча направились туда, пронесли рядом с Лоони безжизненное тело Холройда и скрылись в проеме стены.

Инезия встала и также направилась к выходу, но обернулась:

— Дорогая, я обязана предостеречь тебя от безрассудных поступков. Сейчас мне нужно опираться и на твой круг власти. Поэтому впервые за долгие века тебе возвращена часть могущества. Советую не покидать свое тело. Я буду иногда заходить сюда. Если в этой плоти не окажется души, то она немедленно будет уничтожена. Ты знаешь, чем это грозит. Оставайся хозяйкой своей судьбы. Ты в полной зависимости от сил, которые не вернулись в тело Лоони. А те, которые пришли, угасают с каждой минутой. Лоони не сможет вернуться в свою плоть и умрет в теле, которое не сможет покинуть. Смерть человека страшна агонией ухода из жизни. Ты не понимаешь, что не сможешь вселиться в живое тело любого жителя Гонволейна, тем более из дворцовой прислуги, так, чтобы мне это не стало известно.

… И не питай призрачной надежды на могущество духа Пта. Он сейчас не способен восстановить чары, хранящие божественный дух или воспользоваться какой-либо мелкой оплошностью с моей стороны. На любом шаге по дороге к божественной смерти я смогу уничтожить тело Пта и попытаться повторить попытку в следующем его воплощении. На этот раз я смогу добиться своего. Я стану единым и вечным правителем Гонволейна. Оставлю тебя с этой приятной мыслью.

Последние слова она произнесла, уже скрывшись в темной щели каменных ворот, которые бесшумно закрывались. Свет в помещении угас, тело Лоони вновь ощутило холод пола и тяжесть цепей.

Она долго лежала без движения, не пытаясь поднять головы. Даже мысли ее замерли. Но в сознании нарастало чувство невозможности бездействия. В висках застучало: «Ты не богиня, а хвастливая дура. Он в апартаментах принца Инезио. Ко мне не вернулось столько могущества, чтобы победить соперницу, тут Инезия права. Но мне хватит сил убить тело Холройда и спасти Пта, чтобы он снова мог родиться с полной защитой».

Тело было покидать намного сложнее, чем рассчитывала Лоони. Усилие сохранить свою плоть в человеческом облике отняло больше сил, чем раньше. Мизерная доля вернувшегося могущества истощилась. В тюрьме было невероятно холодно. Каждая минута жизни, каждый градус теплоты тела требовал расходовать ограниченные возможности. Но она покинула плоть, ощущая свое тело лежащим внизу, в непроглядной тьме. Глаза, уши, осязание уже не требовалось. Дух снова ощутил великое чувство восторга божественной сутью, бывшей основой ее существования.

Раньше она могла управлять покинутым телом, контролировать его чувства на расстоянии. Но сейчас это было невозможно. Надо рисковать. Лоони, Инезия, Пта находится на грани, отделяющей бога от человека. Пта должен быть спасен любовью.

Пройти сквозь стену было достаточно легко. Дорога была знакома. Как часто в далеком прошлом Лоони проходила через глыбу утеса, вонзаясь в воду, которая принимала тела самоубийц и благополучно выносила их на скалистый берег во время прилива.

Она проникала через гранит медленнее обычного, но чувствовала неотвратимое приближение к воде. Все ближе… ближе. Вот и берег. Вода влекла дальше, там есть человеческое тело. Их там много. Дважды она ошиблась, устремив свой слабый дух к мужчинам. Надо не спешить… С трудом она определила необходимое направление, влечение было слишком слабым. Смерть наступила давно.

Затем… у Лоони появилось тело. Невозможно было определить, когда погибла девушка, но аура жизни, хранившаяся в клетках тела, была еще сильной, резко отличавшейся от мертвой материи воды, проникшей внутрь организма.

Существо Лоони заполняло мертвые нервные ткани. Тело облегало ее, вяло сопротивляясь приходящей жизни, будто песок поглощал густую жидкость. Смерть для человеческого существа была окончательным исходом. Даже божественный дух мог вернуть жизнь телу только на время.

Как долго лежало окруженное безвременьем тело Лоони на скалистом побережье, определить было невозможно. Время замерло. Истерзанное тело освобождалось от смерти.

Ощущение жизни возвращалось, приходя с каждой волной прибоя, омывавшего девушку. Судорога, пробегавшая по телу каждый раз, эхом откликалась в сознании богини Лоони. Она ждала.

Медленно возникали ощущения острых камней, врезающихся в кожу… галька… песок… брызги, летящие в лицо… Вернулась возможность двигаться. Мышцы рук напряглись, ноги согнулись в коленях. Ощущения человеческого тела пробуждались после смертельного сна.

Последним вернулось зрение. Лоони видела ночное небо со зловещими облаками. Утес, возвышавшийся почти до облаков. Звезды. Ее тело находилось в глубине лагуны среди острых камней. На другом берегу лагуны виднелись огни ночного города, ностальгически манившие новое тело.

Одна рука все еще полностью была во власти бушующей бездны моря и безвольно колебалась вместе с пеной прибоя. Увидев это, Лоони подумала, что человеческим мышцам не под силу без ее помощи доставить тело наверх утеса. Но выбраться из этой пропасти было необходимо. Она должна убить, чтобы спасти себя и Пта.

Девушка встала на ноги и пошла к месту, где много веков лежало спрятанное оружие. Она не обращала внимание на воду, стекавшую с волос, одежды. Раньше она часто гуляла по этому берегу, когда ей надоедали холодные стены тюрьмы. Здесь всегда были тела утопленниц, которые не успел поглотить древний океан. Как давно она была здесь. Но память сохранила каждый камень, каждую песчинку. Оружие было на месте.

Девушка начала взбираться вверх по острым безжизненным скалам. Ночь продолжалась. Мокрая одежда прилипала к телу. Облака неслись над заливом к северо-западу. Звезды мерцали холодным светом, а Луна помогала различать щели в граните. Скоро можно будет держаться за лианы, которыми был опутан утес серху. Внезапно ветер переменил направление и облака устремились обратно, темнея с каждой секундой. Они впитывали столько дождя, сколько могли, и возвращались мучить тело. И хлынул ливень… Струи дождя слепили глаза… Сделали тело снова холодным… Руки скользили по камням… Ноги с трудом находили опору… Девушка приближалась к лианам…

Дождь прекратился с первыми лучами восходящего солнца. Зарево над горизонтом еще не согревало, но надежда добраться до вершины утеса в этом теле окрепла.

Самый трудный этап был преодолен, хотя необходимо еще много сил, а тело утомлено. Руки отказываются подчиняться воле. Они боятся возвращения смерти, но надежда не умерла. Даже у самого тяжелого пути есть конец. И он приближается.

 

Глава 9

ДВОРЕЦ — КРЕПОСТЬ

Время для Холройда остановилось. Он сразу начал бороться, сопротивляясь ужасающей энергии, заполнявшей все тело. Эта необузданная сила исходила с ужасающей неотвратимостью от руки девушки, державшей молитвенный жезл.

Затем пришло понимание, что он лежит на полу огромного зала, залитого солнечным светом. Холройду еще не доводилось видеть таких больших залов. Футов сто на двести, и ни одной опоры для потолка, кроме стен. Но уже через мгновение его поражали не размеры, а изысканное великолепие окружения.

Ослепительный свет из больших окон потоками заливал все пространство. Мебель сверкала безукоризненным лаком. Огненные отблески играли на креслах, шкафах и изящных столиках, созданных умелыми мастерами. Стены, облицованные панелями из какой-то удивительной породы древесины, сияли мягкой синевой. В дальнем конце зала он заметил несколько дверей, каждая из которых вызвала бы восторг у любого ценителя искусства. Лучи света рисовали на стеклах дверных проемов миражи фантастических деревьев. Что в действительности располагалось за ними, было неразличимо.

Восхищенный Холройд смотрел на иллюзорные пейзажи и только краем глаза ощутил движение в зале. Та, которая шла к нему, была самым главным украшением зала. Юная золотоволосая красавица с голубыми глазами. Ее тело, достойное античной богини, было облечено в снежно-белое платье. Голос оказался сладострастным, но тревожным:

— Инезио! Что произошло? Ты рухнул, как подстреленный врилл.

Ангельски красивая женщина стояла перед Холройдом, ожидая ответа. А он лихорадочно искал в сознании правильную линию поведения, пытаясь сосредоточиться. Мозг уловил имя, которое прозвучало. Он понял, что перенесен во дворец и заменил собой принца Инезио.

Лоони просила действовать решительно. Эта мысль прибавила самообладания, вернула мужество, и Холройд произнес:

— Я просто споткнулся. Извини.

Он встал. Мягкие белые пальцы златовласки помогли принцу. Оказалось, что ее нежные руки достаточно сильны.

Наблюдая за движениями уходящей девушки, Холройд невольно сравнил пластику движений тела в белом платье с изяществом львицы. Уже в самых дверях девушка обернулась и произнесла:

— Сегодня утром Бенар собирался принести тебе список мятежников, которых надо приговорить к казни. Будь добр, подпиши его. Мне очень хочется покончить со лже-патриотами, ведущими Гонволейн к войне с Нуширваном. Даже с Аккадистраном они не хотят мира. Но об этом поговорим позднее.

Она ушла. Холройд опустил руки, не зная, как удержать красавицу. О чем она говорила? Списки отправляемых на казнь. Мятежники… Мятежники… Война…

Лоони перенесла его во дворец. Он — принц Инезио. Зачем? Предотвратить казнь? Познать новые истины, позволяющие избежать смерти? Одно было ясно. Он во дворце-крепости.

Холройд шагал по роскошному ковру, размышляя о необходимости в очередной раз покориться обстоятельствам. Он должен осознать свое новое положение, выбрать верный путь к цели. Очутившись у дверей, он распахнул радужные стекла, смягчавшие солнечный свет.

Перед ним была терраса, украшенная клумбами пышных цветов, окруженная стриженными деревьями, за которыми виднелись городские крыши. Над головой — чистое голубое небо.

В лицо пахнул теплый ветер, пропитанный ароматом цветов и запахом моря. Больше всего Холройда заинтересовал город Пта. Он заполнял все видимое пространство побережья как слева, так и справа, далеко впереди виднелся зелено-голубой океан. Причудливый силуэт крыш затейливо переплетался с кронами высоких деревьев. Столица Пта утопала в зелени.

Под ногами тоже зеленела мягкая трава. Холройд шагнул на террасу, сделал несколько шагов и заметил тонкий ручеек. Вода весело журчала, струясь по каменистому дну, и бежала вперед. Ветерок уронил в ручей несколько лепестков розового цвета, и Холройд пошел вслед за ними от дворца. Вдруг ручей исчез внизу, забрав с собой розовые искорки.

Трава стала редкой, а вместо плодородной земли вокруг виднелись камни. Холройд осторожно сделал несколько шагов туда, где скрылись лепестки, споткнулся и замер в изумлении. Под ногами разверзлась бездна… Он на краю пропасти.

Опершись на камни, Холройд-Пта следил за уходящим в глубину маленьким водопадом. Сколько лететь лепесткам до земли, полмили, милю? Это место могло быть только Великим Утесом. Узкий залив внизу был окружен скалами, и вода в бессильной ярости разбивалась об острые гранитные глыбы. Ни один корабль не мог бы пристать к этому берегу. Уши уловили шум прибоя. Вода пенилась по всей поверхности залива. На противоположном берегу тоже были дома. Это тоже столица Гонволейна или другого города?

Море-океан, Великий Утес, бездна под ногами. Все отпечаталось в памяти и ушло в подсознание. Город. Город. Он был белым… и голубым, и красным, и желтым — разноцветным. Под лучами яркого солнца город выглядел, как драгоценный камень невероятных размеров… Нет, это впечатление обманчиво.

Колокольни, купола, шпили соборов, замки. Их линия изгибалась вместе с берегом океана и уходила за горизонт. Далеко за всеми крышами виднелся и лес. Где-то там домик в джунглях, молитвенный жезл и Мора.

Холройд ухмыльнулся. С этой Лоони надо быть начеку. Дважды она завлекала в ловушку, обещая защищать.

В камень, на который опиралась мужская рука, впилась стрела. Она как бы прилипла к чему-то липкому, но все же не удержалась и, набирая скорость, исчезла в бездне пропасти. Холройд взглянул вниз и застыл в изумлении.

Футах в пятистах от края террасы, цепляясь за сплетения лиан, карабкалась человеческая фигура. Рука соскользнула с камня. Это спасло Холройда. Не пригнись он сейчас, вторая стрела попала бы в голову. В него стреляла молодая, довольно высокая и худая брюнетка.

Шок прошел. Холройд-Пта внимательно следил, как женщина цепляется за корни, лианы, выступы утеса, неумолимо приближаясь к нему. Лук, выпустивший стрелы, был перекинут через плечо и не представлял опасности. Широкий кожаный пояс обвивал талию женщины и держал ножны с кривой саблей. Телу Холройда передавалось каждое усилие чужих мышц, пальцы искали малейшей опоры на отвесной скале. Мозг ощущал жажду к жизни, пронизавшую тело женщины.

— Кто ты? Чего хочешь? — крикнул Холройд.

Снизу было слышно только хриплое дыхание. Внезапно в мозг вонзилась мысль об одиночестве. Он одинок в этом мире. Она одинока на отвесной скале. И каждый борется со смертью.

Вокруг все чужое. И город… И море… И дворец. Обернувшись назад, Холройд увидел часть дворца, дверь в роскошный зал. Стены дворца были обвиты такими же лианами, как и утес. Дворец-крепость не был виден целиком. Мешали кроны деревьев. Белый дворец, покрытый зелеными пятнами. Никаких признаков жизни, никаких звуков. Дворец-призрак. Старый и мертвый. Только он сам жив. Только он… и эта женщина, которая хочет убить… Все остальное нереально.

Посмотрев в бездну, Холройд увидел, что нападавшая отдыхает на выступе скалы и внимательно смотрит вверх. Их взгляды встретились.

— Не удивляйся моему появлению. И прости. Именем бога Пта, прости меня. Я думала, что ты стражник. Я очень устала, и глаза обманули меня.

Холройд улыбнулся. Бессмертный Пта не боится стрел. Зачем эта отважная мученица хотела убить принца Инезио? Почему она извиняется?

Мужчина и женщина следили друг за другом. Она уже была футах в десяти. Грязная, исцарапанная. Жалкое существо в серых шортах, изорванной блузе, водорослями во всклокоченных черных волосах. Брызги водопада попадали на камни, которые предстояло преодолеть женщине, делали их скользкими. А силы у нее на пределе.

Холройд нахмурился, что с ней делать? А если она снова начнет стрелять? Тело Пта не погибнет, но психика Холройда не утратила инстинкт самосохранения. Ему будет больно.

Женщина достигла границы, отделявшей отвесную стену от террасы. Холройд спокойно произнес:

— Будет лучше, если ты бросишь наверх свое оружие. Лук мешает тебя вытащить. Быстрее. И не бойся. Я помогу.

Женщина уверенно ответила:

— Саблю не отдам. Лучше прыгнуть вниз с Утеса, чем живой попасть в руки дворцовых стражников. Я брошу тебе лук и стрелы. Ты будешь в безопасности. Но сабля будет у меня.

Взяв лук и стрелы, Холройд хотел положить их подальше от края пропасти, шагнул в сторону и сообразил, что женщина уже стоит рядом.

Странная брюнетка не знала равных по ловкости передвижения. Каждый жест был быстр и точен. Она устремилась к дворцу, но это оказалось лишь попыткой скрыть от глаз мужчины попытку вытащить саблю из ножен. Холройд отпрянул в сторону, выронил лук, рассыпал стрелы по траве. Одним движением женщина сбросила сразу все стрелы в пропасть и бросилась к своему врагу. Худое тело извивалось, пытаясь вонзить оружие в сердце Пта. Попытка не удалась. Холройд уклонился и сделал попытку схватить яростную фурию.

К его изумлению, попытка оказалась неудачной. Женщина также смогла ускользнуть от быстрых рук Холройда-Пта, который вдруг осознал, что сабля не металлическая. Неужели она из дерева? Полированное дерево!

Такая мысль на мгновение ослабила внимание. Острие вонзилось в правый бок. Холройд почти не ощутил боли. Он инстинктивно схватил кривое лезвие и вырвал саблю из рук нападавшей.

Перед ним уже стояла не яростная фурия, а женщина, изумленная всем происходящим гораздо больше самого Холройда.

— Магический укол… Он не убил тебя, — смущенно бормотали ее губы.

— Какой укол?

Холройд уже не ждал ответа на свой вопрос. Лезвие сабли пульсировало в его руках. Оно было живым. От сабельного клинка исходил поток, напомнивший тот, который вошел в тело Пта через руку Лоони от молитвенного жезла. Острый конец сабли еще находился в теле Пта, и это место пылало огнем. Бросив саблю на камни, Холройд-Пта рванул на себе одежду и посмотрел на место, где должна была зиять рана. Увидев, что кожа цела, он перевел взгляд на саблю. Женщина взяла ее за рукоятку, вложила в ножны. Затем сняла пояс и бросила его вместе с ножнами вниз. Магическая сабля вернулась к подножию Великого Утеса.

— Слушай внимательно, — произнесла она, — магический укол должен был убить тебя. Но ты жив. Значит, некоторые женщины Гонволейна долгие века хранили веру в могущество Пта и сейчас молятся у своих жезлов. Правда их мало. Много времени прошло с тех пор, как жены перестали молиться за жизнь своих мужей. Но некоторые любят их и молятся за тебя, Великий Пта. Это дает им новую надежду. Пта, не забывай об этом, ты должен…

— Пта! — повторил Холройд. До этого момента он считал, что женщина пытается убить принца Инезио. Как настоящий принц должен реагировать на имя Пта? Теперь каждая травинка здесь знает его тайну.

Незнакомка пыталась убить Пта! Это потрясло сознание. Мозг отказывался понимать происходящее. Он смотрел женщине прямо в глаза и молчал. Наверное, выражение его лица выглядело очень глупым, потому что он услышал:

— Не делай больше глупостей. Можешь убить меня хоть сейчас, но это ничего не даст… Очнись… и слушай.

Я могла бы… помочь тебе. Но не здесь, и не сейчас. Я должна покинуть тебя… Если ты дашь мне документы, написанные перьями скрира.. Они там…. в апартаментах принца. Иди за мной.

Холройд шел, будто во сне. Женщина знает, что говорит с Пта. Она хотела убить Пта. Она точно знает, что надо делать Пта. Она способна подчинить Холройда-Пта своей воле.

Незнакомка шла быстро и немного опередила Холройда. Когда он вошел в зал, женщина уже держала в руках лист плотной бумаги, украшенной гербами, чудную стеклянную ручку в форме пера и массивный металлический перстень.

— Надень это, — сказала она, протянув Холройду перстень, — это большая печать принца. Она дает власть над людьми, вторую по могуществу после Инезии.

Кто эта незнакомка, зовущая богиню просто по имени? Как вести себя с ней?  — Так думал Холройд, приняв перстень. Мозг продолжал анализировать ситуацию.

Это не Лоони. Она ведет себя слишком просто, не так, как прежде.

Женщина написала что-то стеклянным пером на бумаге с гербом и спокойно произнесла:

— Поставь печать вот сюда.

Холройд взял бумагу в руки и молча исполнил просьбу, но ощущение опасности не покидало его. А вдруг женщина, знающая о нем больше других, подослана со злым умыслом? Нельзя позволить ей уйти просто так. Кто она? Это надо выяснить прежде, чем документ попадет в ее руки.

Гулкие шаги раздались за стенами зала. Женщина выхватила документ, метнулась к двери, ведущей на террасу, распахнула стеклянные створки и быстро заговорила:

— Прости, Пта, что успела сказать так мало. На моих устах печать, запрещающая раскрыть тебе…

Она стояла между двумя фантастическими деревьями. Высокая, худая, в грязных лохмотьях, совсем чужая среди дворцового великолепия. Голос снова вернулся к ней.

— Пта, будь осторожен! Ты пока не способен до конца осознать опасность ее поступков. Если сможешь познать все могущество божественной силы, то поймешь и свою личность. Только тогда сможешь делать все, что захочешь сам. И с ней тоже. Но ты должен познать могущество первым. Думай…

И снова она онемела, виновато улыбнувшись. Потрясла головой и, преодолевая невидимое сопротивление, продолжала:

— Видишь, здесь я не могу тебе больше помочь. К тебе идут. Удачи, Пта.

Дверь на террасу закрылась, и в эту же секунду раздался стук в другую дверь.

Раздражение охватило мозг. Кто посмел его беспокоить. Он — Пта. И он сам решает, как поступать, что делать, каким путем идти. Холройд — это Пта. Любая победа Пта будет и его победой. Он обязан победить.

По телу пробежала дрожь, которую остановил второй стук в дверь. Холройд почти крикнул:

— Войди!

Вошла высокая плотная женщина в одежде воина. Отсалютовав копьем и щелкнув пятками сандалий, необычная стражница доложила:

— Великий принц Инезио! Купец Миров заявил, что прибыл сюда по желанию богини и просит принять его немедленно. Приказывайте.

Холройд стоял посреди зала невозмутимый и чувствовал, как тело наливается сверхъестественной силой. Решив, что возможности Пта сейчас не понадобятся, он жестом приказал открыть дверь.

Купец? Чем торгует? Посылая сюда Холройда-Пта, Лоони наверняка знала, что принц встретит купцов. Значит, из общения с ними можно узнать что-то важное о Гонволейне, о пути достижения цели. Он будет познавать мир.

 

Глава 10

КНИГА СМЕРТИ

В коридоре послышалось хриплое сопение и шаркающие шаги. Звуки приближались, и вот на пороге появился тучный мужчина, явно страдающий одышкой. С грацией слона он раскланялся, прошлепал несколько шагов по ковру, низко склонил голову и забубнил, не поднимая глаз:

— Принц Инезио! Ваше Высочество!

Холройд холодно глянул на толстяка.

— Ну?

Дверь в зал закрылась, и с пришедшего вмиг слетело подобострастие, будто он получил разрешение снять маску и показаться в истинном облике. Однако голос его не претерпел особых изменений и сохранил интонации просителя.

— Мой повелитель! Вы всегда держите данное слово. Исполните и в этот раз то, что обещали. Уже три дня мне оказывают почести как посланцу Зард. И только сегодня я случайно встретил богиню Инезию. Ее божественность сообщила мне, что Вы сможете уделить мне внимание сегодня. Могу ли я надеяться на это?

— Да, — ответил Холройд-Пта.

Он чувствовал одиночество и безразличие к происходящему. Вникать в тонкости происходящего не хотелось. Смысл встречи с торговцем пока был неясен, надо узнать больше и только потом делать выводы.

Грушевидный субъект расплывался в улыбке.

— Ваше Величество, разрешите сопровождать Вас в торговую палату. Там Вы сможете поставить свою печать на свиток, как положено по ритуалу.

В коридоре Холройд обратил внимание, что дверь в его апартаменты охраняли только женщины. У других дверей охрану несли уже мужчины. Толстяк привел в белую без всяких украшений, в центре которой стояли огромные каменные весы. Рядом стоял человек с носом, как клюв попугая, и манерами подхалима. Он услужливо поправил стул и произнес:

— Ваша светлость! Мы начнем сразу, как только вы займете свое место.

Мужчина начал взвешивать на весах тяжелые коричневые камни, а носатый делал какие-то пометки. Холройд понял, что учитывается каждый кусок, а взвешивается не что иное, как железная руда.

Железо — особая ценность. Вот зачем Лоони свела его с купцом. В Гонволейне нет железа, его привозят из страны, где правит Зард. Из металла делают молитвенные жезлы, поддерживающие и укрепляющие власть богини Инезии. За двести миллионов лет человеческая цивилизация почти исчерпала рудные залежи планеты.

— Где свиток? — спросил Холройд у сопевшего рядом толстяка. Тот растерянно улыбнулся, а носатый учетчик быстро вынул из кармана два свитка сразу и залебезил:

— Благодарю, Высокочтимый принц Инезио, за оказанное доверие. Все сокровища будут немедленно доставлены в казну. Вот свиток для отправки в Аккадистран, а этот — для хранения в покоях Вашей Светлости, как это предусмотрено ритуалом.

Купец Миров провожал Холройда до самых покоев и по дороге бормотал:

— Теперь я уверен, что получу сполна за все железо… Высокочтимый принц Инезио так справедлив… Сегодня же пошлю посыльного к Зард, передать, что Вы дали обещание и сдержите слово, как было всегда… Кого я вижу, военный министр Бенар. Мое почтение и наилучшие пожелания, дорогой Бенар.

Холройд кивком поздоровался с тем, кого торговец железом назвал военным министром. Это был почти старик с темными пятнами под глазами, дряблой кожей и обиженным выражением лица. Министр поприветствовал принца Инезио почти так же сухо, как иностранного торговца. А в мозгу Холройда вязко ворочалась одна из последних фраз Мирова:

— Зард Аккадистранская будет довольна… его обещанием.

Купец остался у дверей, а старик-министр вошел в покои принца вместе с Холройдом и заговорил об угрозе Зард Аккадистранской… угрозе возвращения за обещание… Что было в книжке, которую Тар приносил в подземелье? Зард Аккадистранская незаконно похищала людей? Это был памфлет или памятка солдатам и офицерам?.. Вернет за обещание?..

А голос Бенара все дребезжал над ухом:

— Я рад, что вы согласились. Истребить шайку — единственный способ.

— О чем это ты? — резко спросил Холройд.

Старик вздрогнул, глянул на дверь напыщенно произнес:

— Хирургическая операция необходима. Список уже готов. Туда включены все офицеры, дважды публично призывавшие к нападению на Нуширван. Каждый случай доказан, и это снимает с нас все обвинения. Казнь — только способ выполнить наши обещания. После такого решения наша армия не станет вмешиваться в конфликт, когда войска Зард захватят всех изменников вместе с семьями.

Равнодушие Холройда будто ветром сдуло. Стало ясно, какую проблему надо решать Пта. Пока еще оставалась неопределенность мотивов поведения, это беспокоило, но желание действовать стало явным. Перед ним во мраке стояла невидимая стена, преодолеть которую можно только разрушив ее.

Военный министр пригласил принца войти в дверь, которую еще не приходилось открывать. В большой комнате, где они очутились, стены закрывали огромные карты. Невольно взглянув на них, Холройд узнал очертания, знакомые по книгам Тара. Стена Гонволейна, стена Нуширвана, стена Аккадистрана. Имел ли хотя бы один из главнокомандующих времен Второй мировой войны такие подробные карты военных действий?

В центре комнаты, на столе, лежала огромная книга. Что в ней? Имена и фамилии призывавших к войне. Перелистывая страницы, человек-бог анализировал ситуацию.

Зард прислала дары, стоимость которых выражается не только деньгами. В цену входят и те люди, которых она собирается похитить из Гонволейна, причем без развязывания войны. Богиня Инезия предает своих подданных.

Мороз пробежал по телу Холройда. Опасность! О ней предупреждала Лоони и та, которая хотела убить Пта! Он очутился здесь, чтобы принять решение. Лоони считает, что Холройд-Пта не осознает всей ответственности за нападение на Нуширван. И это так. В чем смысл такой войны?

Бенар произнес:

— Как видите, принц, список велик. Мы не забыли никого…

Он ждет благодарности за усердие, подумал Холройд. Напоминает о старании доносчиков, но рассчитывает на похвалу в свой адрес. Как во все времена. Сколько же они вписали сюда имен? По десять колонок на каждой странице, в каждой по сорок имен. Писцы умудрились втиснуть на лист бумаги четыреста жизней. Такой мелкий почерк, что трудно прочесть. И всех их хотят убить! Знает ли военный министр, сколько своих офицеров он собирается отдать палачам?

— Сколько страниц в книге?

— Тысяча восемьсот. Уверяю вас, принц, мы старались. Надо вырвать с корнем всю крамолу. Она слишком быстро размножается.

Сколько трупов? Тысяча восемьсот на четыреста… Только офицеры… Сколько же… Шестнадцать дюймов на десять и еще на четыре… В этой книге шестьсот сорок кубических дюймов мертвецов.

Холройд поднял книгу и ощутил ее тяжесть. Пришла мысль. Непроизвольно его уста произнесли:

— Я беру книгу с собой. Некоторых можно не казнить. Проверка не займет много времени.

Вдогонку Холройду звучал старческий фальцет Бекара:

— Клянусь, Ваше Высочество, имена и доказательства вины офицеров высшего круга власти, старших чинов и всех, кто был вам представлен, проверялись с особой тщательностью. Здесь вписаны только генерал Маарик и полковник Дилин. Применен принцип разумной достаточности.

— Тем не менее, я беру книгу в свои апартаменты. Решение будет принято там. Вас оповестят.

Закрыв за собой дверь, Холройд обернулся и увидел у окна маленький столик, переполненный яствами. За ним сидела золотоволосая богиня Инезия и ласково улыбалась. Указав на одно из кресел, она произнесла:

— Садись, дорогой Инезио. Я хочу поговорить о новом пути успокоения народа. Министр полиции предложил восхитительный вариант. Надо тебе самому поехать на Нуширванский фронт и объявить о начале войны, но не начинать наступления. Несколько ложных выпадов, два-три боя и мятежники будут удовлетворены. Давай обсудим это предложение за чашкой нира…

 

Глава 11

ПЕРСТЕНЬ ВЛАСТИ

Улыбка богини опустошила сознание Холройда. Он не сразу понял, о чем идет речь. Но ощущение пустоты в мозгу проходило. Правда, его эмоции были направлены в иное русло. Решительность противостоять казни офицеров сменилась раздражением от бесцеремонного вторжения сиятельной красавицы в его апартаменты.

Память подносила все новые детали пребывания во дворце, складывая, как мозаику, общую картину новой действительности. Он отчетливо представил первую встречу с богиней. Детское личико, миниатюрное тело без малейшего изъяна, голубые глаза. Мантия, величаво плывущая по белому мрамору и коврам. Раньше она казалась фантастическим существом, порожденным игрой воображения. Сейчас она была реальна. За столом сидела живая богиня Инезия и говорила с ним мягким голосом:

— Милый Инезио. Ты сегодня утром очень задумчив. Меня удивляет необычность твоего поведения.

— Я размышляю над предложением министра полиции, — услышал из своих уст Холройд. Он действительно еще не решил, как действовать дальше. Свои слова его удовлетворили. Нужно быть внимательным и осторожным. В голубых глазах, внимательно следивших за каждым его жестом и выражением лица, было отнюдь не детское любопытство. Что-то неуловимо тревожило в облике златовласки. Но что?

Понимание источника тревоги пришло не сразу. «Осторожнее! Ты несусветный идиот! Это не просто женщина! Она обладает огромной властью.»

Но сознание было сковано. Новая ситуация приводила в смятение. Наверное, надо протестовать, не соглашаться с тем, что поступки принца «необычны». Смутное ощущение неведомой опасности не только заставляло трепетать мозг, но и мешало принимать решения. Нельзя долго молчать.

— Ты хочешь послать меня на войну, которая не начинается? Нападение на Нуширван будет ложным?

Наконец он понял, что предложила богиня. Он шагнул к столу, и мозг сразу стал оценивать возможные варианты. Холройд-Пта ощущал, что появляется возможность использовать ситуацию для достижения своей цели. Контролировать ход событий будет не сложно.

Богиня звонким голосом объяснила суть своих замыслов:

— Я отправлю гонцов во все замки лордов-принцев. Они объявят, что ты со штабом завтра отправляешься на фронт. Всем прикажут поддержать твои планы, призвать и вооружить ополчение. По всем дорогам к фронту повезут запасы пищи, военное снаряжение. Надо убедить народ, что предстоит долгая война. Всех бунтовщиков надо направить на левый флаг фронта, где их уничтожит противник или они сами погибнут во время маршей по горам. Там сотни квадратных канб ущелий, вулканов и никаких дорог. Пойдем, я покажу эти места на карте.

Холройд воспринимал каждое слово, но не совсем ясно понимал, как использовать ситуацию и не подвергаться опасности. В голове ощущался мягкий и теплый туман, пронизывающий радостью и яростью одновременно. Некоторые мимолетные мысли приносили боль, которая затем растекалась удовлетворением. Остальные эмоциональные всплески  соединялись в буйство дьявольского восторга.

«Ложная атака на Нуширван… О, Даяна! О, Колла! О, божественный Рэд!.. Нападение на страну Нушира по желанию богини, а не Пта. Надо его готовить так, чтобы никто не догадался, что оно будет настоящим».

Мысли привели к логическому концу и застопорились на этой идее. Изящная белая рука указывала пальцем на его лоб и отвлекала от дальнейших рассуждений.

— Ты их наведешь сам. Пошли, я покажу где это будет.

Рука красавицы парила перед глазами и тревожила. Холройд сдержал порыв отпрянуть назад. Он боялся выдать свои мысли или совершить неверный поступок. Перед ним богиня, чья власть так велика, что даже Лоони, способная владеть временем и пространством, боится Инезию.

Палец коснулся лба!

— ИДИ ЗА МНОЙ!

Холройд не двинулся с места. Их взгляды встретились. Стали различимы мелкие морщинки в уголках синих глаз. Ее изящные губки дрогнули:

— Странно. Ты способен сопроти…

Рука богини опустилась, она почти рухнула обратно в кресло, и Холройд услышал собственный спокойный голос:

— Что случилось?

— Ничего, ничего.

Было неясно, отвечает ли Инезия на вопрос или успокаивает себя, говоря против воли…

Холройд ждал. Происшедшее не было понятно. Откуда этот теплый туман в сознании? Что так поразило Инезию? Может, он начал овладевать могуществом Пта? Пта, вдавленного в личность Питера Холройда. Богочеловек, видимо, не способен совершать чисто человеческие поступки. И ему нельзя приказывать безнаказанно. Но она тоже богиня? Она требовала повиновения принца Инезио, а не Пта. Это не одно и то же. Божественная сила должна понять, с кем она имеет дело. Пта может быть разоблачен. В сознании возник сгусток огня, затем холод пронизал все мысли, и напряжение снялось.

— Инезио, чем ты занимался после того, как мы расстались в последний раз?

Фраза прозвучала резко, и не ответить было нельзя. Голубые глаза излучали искрящийся поток света, озаривший мерцающими бликами все вокруг. Смотреть на богиню было тяжело. Перед ним была голубая вода, смешанная с лучами солнца. Лицо Инезии загораживала пульсирующая стена света, заполнившего все пространство.

Как эхо богине ответил голос Холройда:

— После того, как мы расстались в последний раз… Сейчас вспомню… Я ходил в сад… туда, где ручей… Приходил толстый Миров… Мы считали сокровища, присланные Зард… Потом…

Глаза Инезии снова изменились. Теперь они приобрели цвет моря под небом, затянутым грозовыми тучами и рассекаемым беспрерывными всполохами синих молний. Зрачки смотрели уже не на лицо, а на руки. На его левую руку.

— Кто дал тебе это? — гневно спросила Инезия.

— Перстень?

Холройд вглядывался в перстень с таким же удивлением, как и богиня. Надо было объяснить, но мозг не подсказывал нужных слов. Он неуверенно произнес:

— А разве я сам..

Звонкий женский смех дал понять, что продолжать бессмысленно. Звонкий смех напомнил, что юное лицо и грациозное тело принадлежат той, которая может убить Пта. Она снова прекрасна, и глаза уже не свинцовые, правда, не такие, как при первой встрече. Они сверкают адской яростью, на которую человек не способен.

— Кто дал его тебе? Кто? Кто? — кричала Инезия.

Холройд был потрясен переменой поведения золотоволосой красавицы, но чувствовал, что сейчас он владеет ситуацией. Этот взрыв негодования, демонические глаза и почти истерический крик не подавили волю Пта, и он спокойно сказал:

— Все очень просто. Купец Миров спросил, где моя печать. Надо было опечатать свиток с перечнем даров Зард. Может быть в спешке я перепутал и надел другой перстень.

Он понимал, что ответ не прозвучал убедительно. Кольцо было не в комнате с сокровищами, а там, где его взяла незнакомая женщина, там, где были слитки с именным гербом Пта. Зачем эта странная гостья заставила одеть этот перстень принца Инезио? Оно принесло опасность, гнев богини. Кажется, богиня уже не так разгневана. Глаза снова становятся нормальными, спокойными. Голос тоже прозвучал мягко и без раздражения:

— Прости меня, Инезио! Я не смогла сдержать своих чувств. Есть силы, о которых ты еще не знаешь. Не все мои планы осуществляются, и это слишком взволновало меня. Сними перстень и я возьму тебя в путешествие умов, — она улыбнулась удивительно нежно и продолжала. — А потом мы будем любить друг друга и расстанемся, как любовники. Ну а пока, положи перстень обратно…

Туда, где он лежал раньше.

Холройд медленно пошел к одним из дверей, открыл их и понял, что интуиция подвела. На столике в этой комнате лежали листы бумаги с гербами. Темноволосая незнакомка взяла перстень здесь. Он закрыл за собой дверь и почувствовал желание убежать отсюда немедленно. Он узнал это ощущение. Так же произошло тогда, в маленьком домике среди джунглей. Словно кто-то толкал в спину. Уходи. Уходи.

Надо брать тайм-аут, оценить ситуацию. Но только не теперь. Позднее. Есть возможность узнать что-то важное. Он решился вновь испытать судьбу, но все еще стоял с перстнем в руках.

Путешествие умов. После него любовь богини. Это будет нелегко. До появления в Гонволейне Холройду было тридцать три года и его фамилия не могла быть занесена в список безгрешных мужчин. Любовь сама по себе не пугала, но почему-то казалась невозможной. Мешал Пта, он всегда был рядом. Холройд желал интимной любви.

«Но если она будет настаивать… Глупости… А вот путешествие умов беспокоит. Что это означает?…

Инезия говорила, что бунтовщиков поглотят ущелья и вулканы Нуширвана. И потом она сказала… что она сказала?»

Холройд пытался вспомнить, но время работало не в его пользу. Надо было возвращаться в апартаменты, там ждала богиня. Он заметил маленькую нишу в стене прямо над столом с гербовыми бумагами и сунул перстень внутрь.

 

Глава 12

ВЫРВАННАЯ СТРАНИЦА

Богиня стояла в центре зала спиной к Холройду. И он шел по ковру, спокойно оценив всю прелесть ее фигуры. Глядя глаза в глаза, это не удалось бы сделать объективно. Она была ростом не выше пяти футов. Золотые волосы венчали голову, как корона, придавая величие юной красавице. Шелковистые локоны мерцали мягким блеском. Казалось, она была способна только на детские шалости, не более. Но это ощущение вмиг улетучилось, когда она села в кресло, положив на колени толстую книгу. Там были вписаны имена тех, чьей смерти желала богиня. «Надо быть осторожным», — подумал Холройд и сел рядом с ней в кресло. Равнодушно перелистав страницы страшной книги, она задумчиво глянула на принца и тихо произнесла:

— Инезио, дорогой. Нельзя быть таким нерешительным. Ты еще не подписал список. Жаль.

Холройд хотел как-нибудь ответить на эту реплику, но это не понадобилось. Она продолжала:

— Наверное, ты не понимаешь всю важность этой акции или плохо знаешь простых людей. Все наше молодое поколение не хранит верности религии. Они ничему не верят, думают только о себе и крайне нетерпеливы. Надо перекрыть этот источник крамольных мыслей, уничтожить всех вождей мятежников, сорвать их планы. Не давать им опоры в психологии толпы. Сейчас есть возможность сделать их виновными во всех бедах.

Инезия говорила долго и старалась убедить Холройда-Пта в том, что все беды от пренебрежения к молитвам, что надо вернуть миллионы людей к жезлам, и жизнь вернется в старое русло. Она убеждена, что мятежный дух отступничества не продержится после казни главарей больше двух поколений.

Холройд спокойно слушал, затем взял кубок, стоявший рядом. Нир был еще горячим, и это доставило удовольствие. Он отхлебнул несколько глотков и удивился — вкус напитка оказался странным. В мозгу стали возникать фантасмагорические картины. Мужчины… Женщины… Их души, раздавленные катастрофой, отброшенные назад, в старые времена. В мрачные могилы, без надежд выбраться из них, пока золотоволосая богиня продолжает жить. Пока замки с принцами и императорами продолжают хранить железную власть над людьми. Рабство без проблеска надежды. Все это напоминало ад. АД!

Он почти физически ощущал схватку сознания с воображением. Мозг яростно, словно конь, закусивший тугие удила, рвался к познанию истины, которой не было. Ее просто не могло быть. Но он боролся.

Богиня продолжала говорить:

— Наверное, ты прав. Всех сразу подвергать наказанию может и не нужно. Но здесь есть страница, которую тебе следует все же подписать. Инезио, я этого хочу. Это необходимо! Каждое имя, внесенное туда, принадлежит убийце. Пока они живы, законы попираются. Народ презирает мое правительство за нерешительность. Ты подпишешь эту страницу, не так ли?

Холройд не шелохнулся, и она повысила голос:

— Инезио! Не заставляй меня злиться. Ты же знаешь, кто дал власть тебе, всем министрам, принцам и генералам. Правьте народом, но самые важные решения принимать буду я. И это — одно из них. Ты должен подписать этот лист.

Ответ Холройда прозвучал тихо, но уверенно.

— Подумай. Ты хочешь успокоить души, но решение убить столько людей может лишить веры тех, кто еще не потерял ее навсегда.

Инезия вскочила, схватила стеклянную ручку в форме пера скрира, ткнула ею в раскрытую страницу и воскликнула:

— Подпиши здесь!

Она вырвала страницу из книги, что-то написала на полях и подвинула скомканный лист к рукам Холройда.

— Я даю им отсрочку казни на шесть месяцев. Всем! Пиши!

Не выдержав ее взгляда, Холройд взял стеклянное перо, прочитал новую надпись. Действительно, казнь откладывалась на полгода. И он подписался именем Инезио под колонками имен.

Через шесть месяцев он будет сидеть в божественном кресле. Он станет Пта, а может, погибнет вместе с богом. Из тысячи восьмисот страниц он подписал только одну. Пожалуй, это был самый безобидный вариант развития событий. Удалось спасти даже больше людей, чем он рассчитывал.

Палец коснулся лба Холройда. Голос богини снова стал ласковым:

— Пошли со мной, принц Инезио!

 

Глава 13

ПУТЕШЕСТВИЕ УМОВ

Холройд ожидал чувства боли, но оно не возникло. Текли секунды. В сознании родилось ощущение полета с огромной скоростью. Все быстрее… быстрее… и вдруг остановка, такая резкая, что дыхание перехватило. Он смотрел с высоты на горную страну.

Горы, горы… вулканы. Огнедышащие жерла кратеров извергали клубы грязного дыма в пасмурное небо. Сотни пиков, сотни вулканов… Везде, где глаза видели землю, картина была одинаковой. Из черных трещин в истерзанной земле клубился желтоватый пар.

«Нуширван», — подумал Холройд. Тут же в мозгу появилась боль. Сюда не надо посылать людей. Приглядевшись, он понял, что не совсем прав. Внизу была не безжизненная земля. Склоны гор у подножий зеленели виноградными плантациями, фруктовыми садами. Люди жили в этой стране и не умирали. Достаточно большая армия способна покорить эту страну. Где же жилища? Вот они, у берегов горных рек, в долинах, рядом с плантациями. А там впереди, на горизонте, большой город. Крыши домов, шпили соборов, башни крепостей. Мозг требовал:

— Надо лететь туда! Сейчас!

Так же мысленно пришел ответ:

— Это невозможно. Я не могу пересечь реку кипящей грязи.

— Почему?

На сей раз ответа не было. Холройд сам пытался понять… Река кипящей грязи! Эти слова породили в голове неприятные воспоминания. Как он не заметил этого раньше. Всю долину, которая была под ними, пересекала змееподобная темно-серая лента, шириной около четверти мили. Армиям, идущим из предгорьев Гонволейна, пришлось бы пересечь ее. Страшная река. Сюда не надо посылать людей. Преодолевая сопротивление, в сознании возникла мысль о мосте. Воображение нарисовало картину, как по понтонам, словно танковые колонны, идут тяжелые гримбсы с наездниками, марширует пехота. Летают скриры. Каждый солдат, и тем более офицер, во Вторую мировую преодолевал еще более опасные реки, да еще под огнем артиллерии и бомбами врага. А в Гонволейне нет бомб и снарядов.

Маршрут путешествия умов проходил вдоль реки, кипящей грязью. Судя по ощущениям Холройда, они с богиней летали со скоростью не менее четырехсот миль в час. Пейзаж внизу менялся достаточно быстро. Интерес к познанию предстоящего поля боя не угасал. Сначала река текла на запад. Сейчас полет продолжался в северном направлении. Река змеилась, но общее направление движения было почти круговым. Поток кипящей грязи большим кольцом окружал столицу Нуширвана. Для командующего армиями это была ценная информация, но почему этот барьер не может преодолеть Инезия?

Время летело вместе с ними. Солнце уже опускалась за горизонт. Его лучи рисовали отчетливые тени от горных вершин, долины и ущелья погрузились во мрак. Ужасная страна, здесь не хочется жить вечно.

Снова налетел вихрь, такой же, как в начале полета, и Холройд очутился в апартаментах принца Инезио. Путешествие умов завершилось, но тайна реки кипящей грязи не была открыта.

В зале уже было сумеречно. Огромные окна выходили на восточную сторону дворца-крепости. Кресло скрипнуло под весом тела Холройда. Богиня, сидевшая напротив, смотрела на своего спутника с забавной улыбкой на губах. Ее глаза были безмятежны.

— Ну вот ты и познакомился с окраинами Нуширвана. От того места, где мы были, недалеко до страны Зард — Аккадистрана. Путешествие умов дало знания, которые будут нужны на войне.

Холройд понимал, что армии Гонволейна, привыкшие к плоскогорьям, не сразу приспособятся к действиям в горах. Но тайна реки его беспокоила. Что из увиденного было новостью для принца Инезио? Что он уже знал раньше?

Принц Инезио задавал богине много лишних вопросов о Нуширване. Она нехотя отвечала. Наконец прозвучал вопрос:

— Эта река кипящей грязи… Почему мы не могли пролететь дальше ее берегов?

Женщина тряхнула головой. Золотистый ореол волос испустил снопы искр. Голос Инезии был нежен и ласков.

— Есть вещи, дорогой Инезио, о которых даже ты не должен спрашивать. Да и мои возможности сейчас не беспредельны.

Она встала. Обошла вокруг стола. Теплые и мягкие руки обвились вокруг его шеи. Сначала губы показались холодными, но они быстро согрелись. Вопросы, роившиеся в мозгу растерянного Холройда, улетели во тьму, которую не освещали золотые локоны. Он думал:

— Не сейчас. Обдумаю все потом… Богиня…

Холройд взял ручку-перо и начал писать:

«Величайшим могуществом в Гонволейне сейчас обладает богиня Инезия. Перед тем, как был убит Пта, она принесла его сюда. Как это произошло, мне показали».

Написав этот абзац, он почувствовал удовлетворение. Возможность видеть эту истину написанной придавало уверенности. Весь вчерашний день он пытался обрести уверенность в себе. Каждое утро замедляло течение времени. Надо спешить.

Холройд сидел за письменным столом и обдумывал, что надо сделать. Будничная обстановка позволяла не отвлекаться и размышлять спокойно. Казалось, его положение начинает проясняться.

Лоони послали против ее воли вернуть Пта в Гонволейн, и она сделала это. Так все началось. Если все воспоминания записать, то из этой мозаики можно сложить всю картину. Надо писать дальше.

«Вторым величайшим могуществом в Гонволейне, правда, очень ограниченным, обладает Лоони. Она сорвала попытку богини Инезии лишить Пта защиты от опасности. Как это было, мне показали…»

Холройд перестал писать. Нет, ему не показывали этого, только сказали, и то не обо всем. Он тихо присвистнул и начал писать, макая стеклянное перо в чернильницу и уже не сомневаясь в своих догадках.

«Женщина, которую я принимал за Лоони, конечно же, была Инезией. Значит, то, о чем мне говорила принцесса Гия, крестьянка Мора, жена маршала Нанда — лишь искаженная картина истины, может, даже ее полная противоположность. А та, худая и грязная женщина с темными волосами, которая стремилась убить Пта и не могла говорить обо всем до конца, должна быть настоящей Лоони. Она дала перстень власти».

Холройд бросил перо и вглядывался в написанные слова. Он был потрясен. Тысячи новых вопросов теснились в голове, требовали ответа, приводя в изумление…

«Зачем… Зачем они поступают так, как поступают?»

Ответа на этот вопрос не существует. Инезия не пожелала дать ключ к разгадке всех тайн. Так она и должна была поступать. Пта готовился вновь слиться со своим народом, и он был не глуп. Он сохранил свою защиту. Защита имеет несколько уровней. Холройд стал их выписывать на листы бумаги.

«Первый: Пта позволил пробудиться личности человека, чье воплощение достигло Гонволейна. Он вернул Холройду сознание. Для бога это слишком низкий уровень. Но Пта пожелал этого. Такова первая защита.

Второй: Область тьмы должна быть показана. Не зная истинного пути, Пта не может быть уничтожен как бог.

Третий: Молитвенный жезл должен дать истинную, чистую силу.

Четвертый:

Путешествие умов раскрыло простую вещь. Богиня не способна пересечь реку кипящей грязи, окружающую трон.

Пятый…»

Холройд задумался. В чем его смысл. Здесь нельзя ошибаться. Инезия добивалась еще чего-то и очень настойчиво…

Домик в джунглях и желание овладеть крестьянкой Морой… И здесь, во дворце, она добилась своего. Холройд понимал, что это произошло помимо воли, но очень естественно. И это понятно.

Секс был великой основой жизни. В мире людей, если не нарушать гармонии чувств, то женщина становилась богиней, мужчина — богом. В мире, где секс способен на это, он может быть силой, дающей власть над любым народом, даже если в нем пятьдесят четыре миллиарда индивидуальностей. Мужской характер склонен к возданию всяких почестей героям, королям. Они не всегда верят в существование богов, но боготворят любимых. В этом и состоит пятый уровень защиты.

«Шестой:

Он связан с книгой смерти, именами людей, которых так хочет казнить Инезия. Иначе она не была бы так настойчива, когда требовала подписать хотя бы один лист.»

Холройд нахмурился. Озарение пришло внезапно, молнией сверкнув в сознании. Острая боль пронизала тело. Как безумец, он вскочил и заметался по апартаментам принца… Вот эта страшная книга. Все имена по алфавиту. Как мелко написано. Где буква «Л»? Он прав. Страница вырвана здесь. Предыдущая кончается именем Линра, следующая начинается неким Лотибаром.

Он не ошибся. Его заставили подписать приговор Лоони. Мрачный и растерянный, Холройд старался оценить последствия своего поступка. Только слабая надежда теплилась в сознании. Он все же добился отсрочки казни на шесть месяцев.

Медленно приходило понимание, что не все потеряно. Он еще не садился на божественный трон. Река кипящей грязи не подвластна Инезии. Что же делать с нападением на Нуширван?

Стук в дверь прервал его рассуждения. Женщина-стражник доложила:

— Маршал Горо передает слова почтения принцу Инезио и желает сообщить, что генеральный штаб готов отправиться на Нуширванский фронт.

Надо было действовать так, чтобы найти выход из дворца, не заблудившись в лабиринте его коридоров. Принц Инезио не может так оконфузиться. И Холройд громко произнес фразу, придуманную заранее.

— Пришлите сюда эскорт для торжественного отъезда на войну. Отправление немедленно.

Стражницы бегом удалились, а он вернулся в комнату, где писал, собрал заметки и застыл на месте, пораженный мыслью, пришедшей только сейчас. Мозг медленно наполнялся холодом и решимостью. Он обошел стол, сунул руку в нишу, где по настоянию Инезии оставил таинственный перстень и спрятал его в карман. В большом зале Холройд забрал огромный том со списком заговорщиков. Книга могла еще пригодиться.

В сознании возник образ бога, способного нести смерть. Проживший столько веков, Пта не мог быть так глуп, чтобы не расставить западню для бунтовщиков. Значит, надо продолжать действовать по выработанному плану, пока не придет более мудрое решение проблем.

Напасть на Нуширван. Захватить так называемый божественный трон, но не садиться в него. Хотя можно и сесть, если не будет другого выхода. Времени мало и пора действовать. Осторожность не выигрывает сражений. К тому же иного плана в сознании просто нет.

 

Глава 14

ТРИУМФ ЗОЛОТОВОЛОСОЙ БОГИНИ

Ручей струился и пенился. Лоони сидела на траве пытаясь привести в порядок волосы. Мокрая одежда лежала рядом, а худое, долговязое тело, пережившее смерть, переливалось коричневыми и белыми бликами. Рассматривая свое отражение, Лоони удовлетворенно улыбалась.

Тело, которое она заняла почти неделю назад, успело загореть и уже не напоминало о судьбе его прежней хозяйки. Теплое солнце и божественный дух превращали утопленницу в миловидную девушку. Волосы, так тщательно вымытые и приглаженные гребнем, сверкали темным сиянием. Зеленые глаза смотрели более уверенно, и вода отражала их, будто два изумруда, сиявших мягким светом. Лицо…

Лоони вздохнула. Она сделает его получше, но… слишком выступают скулы. Девушка будет выглядеть простушкой.

Лоони все еще вглядывалась в свое отражение, но ощущение присутствия чужого духа внезапно заставило поднять голову. В десяти футах от нее, над водой из ничего возник голубой смерч. Вращающийся сгусток цвета и света уже отбрасывал тень и становился менее прозрачным, приобретая форму женского тела. Из ничего возникла Инезия. Маленькое, изящное, обнаженное тело пульсировало, проходя материализацию на отмели. Вода у ее ног бурлила. Ручей боролся с новым препятствием нехотя и без надежды на успех.

Не спеша Инезия вышла на берег и села в двух ярдах от своей соперницы. Лоони насмешливо смотрела на золотоволосую богиню, которая презрительно произнесла:

— Дать ему перстень власти, и ты думаешь, что это разумно?

Лоони пожала плечами. Она хотела ответить, но передумала, поняв, что вопрос прозвучал чисто риторически. Инезия пришла не спрашивать, а утверждать. В выражении лица богини кроме безмятежности было и торжество. Поэтому в ответ на вопрос она также спросила:

— Значит, он подписал приказ о моей смерти. Я ждала твоего появления именно сейчас. Сколько моей жизни еще осталось, дорогая Инезия?

Безмятежность богини рассыпалась звонким смехом.

— Неужели ты надеешься, что я отвечу?

— Тогда я буду продолжать бороться, будто этого не случится никогда.

Видеть, как с изнеженного лица Инезии исчезает выражение самодовольства, было приятно. Маленькая, но победа. Она ответила грубо и надменно:

— По крайней мере, истинное тело я могу уничтожить в любое время, если пожелаю. Хоть сейчас.

Чувство победы угасло. Лоони с трудом произнесла:

— Ты хочешь сказать, что оно еще существует?

Она дрожала, похолодев от ужаса. Истинное тело! Глупо даже надеяться спасти его. Сейчас она не может свободно покинуть новое. Ему не помочь. Лоони была уверенна, что ее божественное тело, которое так любил Пта, уже не существует. Поэтому все свои планы она строила, учитывая реальное положение дел… Тело, в котором был полюс божественного могущества, еще не уничтожено. Надо его вернуть, надо действовать быстро и решительно. И она хмуро произнесла:

— Ты умнее, чем я предполагала. Но, дорогая Инезия, тебе не хватило мудрости понять главное. Я буду жить или умру вместе с Пта.

— Вы оба умрете… и очень скоро, — холодно сказала златовласка. — Пять чар из семи уже разрушены. Кажется, Пта уже чувствует опасность, но это теперь не имеет значения. Он попал в мою сеть, скоро падет и шестая защита. Моя маленькая хитрость сработает, любая его мысль может быть полностью независимой. Тем более, что эта идея уже давно вошла в сознание Пта. Новый план действий для него в действительности не нов. Идея в голове Пта возникла по моей воле, и он осуществит ее через день или два. Ты понимаешь, что все твои надежды на вернувшуюся свободу и крохи божественной силы — напрасны?

Лоони устало села. Беседа с глазу на глаз с соперницей могла вести к победе, и прерывать ее не стоило. Она позволила молчанию продлиться, пока не почувствовала возвращение уверенности. Ее преимущество было настолько мало, что почти не помогало бороться с хитрой соперницей. Неделя, которую она провела у ручья в ожидании визита богини, позволила укрепить новое тело, но подавляла волю. Нельзя было отходить от воды, которая позволяла быстрее и с меньшей потерей сил вернуться в истинное тело.

Помогал и характер Инезии. Она всегда была тщеславной, смешно хвасталась даже маленькими победами, надеясь унизить Лоони. Такие беседы помогали сохранить волю и силу духа закованной в цепи сопернице, но Инезия не могла отказать себе в удовольствии унизить ее. Так же было и сейчас.

Лоони спокойно сказала:

— Честно говоря, я не верю, что он способен организовать вторжение так, как это надо. Горы, вулканы, совсем не та война, которую он знает. С большими потерями и мучениями ты семь раз попытаешься добраться до трона Пта, и семь раз армия Гонволейна потерпит неудачу.

Инезия нетерпеливо отмахнулась. В ее голове появились интонации триумфа, и Лоони уловила изменение.

— Через день или два, — сказала Инезия, — мой план осуществится. Можешь не сомневаться…

Лоони подумала, что так уверенно Инезия может говорить о будущем только в случае, если оно уже стало прошлым… Или настоящим.

Или настоящим!

— … Во второй день пребывания на фронте Пта собрал десять тысяч маршалов с женами и долго рассказывал, как следует воевать. Я была одной из жен и знаю, что выбранная стратегия должна привести к победе. Он значительно увеличил количество скриров и гримбсов на передовой линии. Это имеет смысл…

Инезия прервала свои откровения о новой тактике и стратегии армии, улыбнулась и продолжала слащавым голосом:

— Только ты, дорогая Лоони, можешь понять, что это означает. Но твой язык опечатан, не так ли милая? Ты все поймешь, когда услышишь ключевое слово — АККАДИСТРАН. И я тебе говорила об этом раньше.

— Дьяволица! Ты убийца! Это подло! — с яростью вскричала Лоони.

В ответ прозвучал звонкий смех, переходящий в сатанинский хохот. Сомнений в безнадежности души и разума Инезии не могло быть. Золотоволосая богиня, ведущая своего мужа и соперницу по дороге смерти, воскликнула:

— Какие мы сентиментальные! Что можно поделать с этим, если всем человеческим существам судьба уготовила смерть еще раньше, чем они родились.

Инезия разлеглась на зеленой траве, раскинув волосы среди цветов. Ее совершенное тело купалось в лучах утреннего солнца. Глаза, напоминавшие голубые льдинки, смотрели на долину, простиравшуюся до северных холмов. Убегающий в глубину пейзажа ручей был достаточно широк. Недалеко стоял огромный скрир Лоони и методично погружал свою голову в поток, каждый раз вынимая серебристо-белую рыбу. Длинная шея птицы при этом резко выгибалась, и улов исчезал в клюве.

Лоони сначала показалось, что она может прочесть мысли соперницы, следившей за птицей. Но затем она поняла: золотоволосая богиня не пытается прогнать птицу, а думает о решении более сложной задачи. Инезия вздохнула и произнесла с досадой:

— Плохо, что Пта инструктировал армию после того, как назначил на высшие посты мятежных офицеров. В его действиях чувствуется уверенность, но и нетерпеливость. Мятежники поверили в серьезность предстоящей войны. Даже я была удивлена его смелым замыслам и манерой отдавать приказы всей огромной армии. Сомневаюсь, что человек Холройд не осознает пределов своей власти. Он наверняка понял, лишь полу-Пта способен был ее получить. Но это уже не важно. Мятежники потерпят поражение благодаря моей небольшой хитрости.

Взгляды женщин встретились. Лоони понимала, что благодушие соперницы не искренне.

— Хитрости? — эхом отчаяния прозвучал ее голос.

— Вчера он отправился с мятежниками-офицерами и художниками изучать с воздуха район предстоящей атаки на врагов. Они летели на скрирах, рисовали карты и расположение войск. Сегодня они поедут туда же на гримбсах, уточнять детали.

— Но я не понимаю…

— Поймешь, дорогая Лоони, когда я скажу, что два дня назад в руки бывшего генерала мятежников, а теперь маршала Маарика, попали донесения. Их, якобы, принц Инезио написал мне сам. И он уже знает, что настоящей войны не будет. Будет только небольшая стычка, где погибнут почти все мятежники, — Инезия лениво поднялась, сверкнув волосами, и продолжила. — Мятежники сегодня утром начнут действовать… И моя хитрость разрушит шестую защиту Пта. Это случится сегодня утром, а вечером божественный трон будет в моей власти.

— Я тебе предоставила на время определенную власть и свободу. Будь счастлива мыслью, что моя спешка связана с тем, чтобы помешать тебе вмешаться в ход событий и не позволить чинить препятствия. Прощай, дорогая!

Она вступила в ручей и исчезла.

Долго смотрела Лоони в то место, где только что была жестокая соперница. Неделю она дала своему новому полуживому телу, чтобы вернуться к жизни. Какой долгой оказалась эта неделя.

Одеваясь, Лоони размышляла о дальнейших действиях. Пта успел приготовиться к войне раньше, чем она предполагала. Надо действовать быстрее. Ее план помощи Холройду-Пта в осознании истины надо приспособить к новой ситуации. Сейчас главное найти Пта. Где бы он ни был, надо найти его немедленно. Штаб мог быть на центральных холмах, противостоящих Нуширванскому городу Триа. Где-то в этой огромной долине среди огромного скопления людей и боевых животных был Пта. ОН В ОПАСНОСТИ.

Лоони завязала сандалии, жестом подозвала скрира, и через минуту птица унесла ее в небо, на север.

Нападение на Нуширван состоится. Но оно не будет логичным. Месть настигнет владыку Аккадистрана и Нуширванскую армию, которая похищает граждан Гонволейна. Подлости нет прощения. Великая война начнется через месяц.

Потрясение прошло. Мрачный Холройд спокойно сидел на спине гримбса и смотрел на приближавшегося противника, который вовсе не спешил, видимо, уверен в успехе своего десанта. До первых шеренг оставалось около полумили.

Сегодняшнее могущество бога Пта не способно было изменить ситуацию. Но он не должен попасть в плен. Надо дать понять этим болванам, что Гонволейнской армии необходимо еще три, даже четыре месяца, чтобы подготовиться к победоносной войне среди гор и вулканов. Нужно накопить здесь огромные запасы продовольствия, увеличить в несколько раз число грузовых гримбсов и скриров. Горы можно покорить только хорошей организацией снабжения армии, прочным тылом. Жуткие жерла вулканов, пузырящиеся темные зыбучие пески. Кто из этих новоявленных генералов способен организовать марш миллионов животных с грузом через труднопроходимую горную страну? Холройд засмеялся.

Полковник вновь заговорил.

— Глупо даже помышлять о сопротивлении. Их на пятьсот человек больше. Вы не сможете вырваться из этой западни.

Краем глаза Холройд уловил движение на крутом склоне по правую руку. Всадники уже спускались вниз и исчезали среди зарослей. Маневр, достойный подражания. Слева тоже перерезали путь в ущелье. Кольцо смыкается. Противник использовал свое численное преимущество наиболее разумно. Они знают, что Пта не будет идти на прорыв со своим штабом. А одному не вырваться.

Изменить ситуацию вряд ли возможно. Холройд еще раз оценил позицию и определил, что есть два варианта поведения. Он развернул своего гримбса и направился к молодому офицеру, который внимательно следил за противником. Офицер заметил это движение и стал следить уже за Пта, при этом он улыбался. Улыбка положила конец надежде на первый вариант. Поэтому Холройд остановился и крикнул:

— Маршал Уубриг, прикажите людям рассыпаться во всех направлениях. Попробуем сбить с толку этих нуширванцев. Может, кто-нибудь и сможет вырваться из кольца.

Все сопровождавшие принца дружно засмеялись, а маршал вежливо ответил:

— Господин, этим людям сложно приказывать. Вы же знаете, в штабе отборные люди. У каждого из них сестра, брат или мать с отцом в плену. Они знают, Нушир недоверчив, и убеждены, что, пожертвовав собой, они погубят и родных. Если же вы сдадитесь, то это другое дело. Подумайте, как люди с такими мыслями исполнят мой приказ, если он прозвучит громко и от имени великого принца Инезио.

Холройд молчал. Он не знал, как живут родственники мятежников в плену, о чем думают жители провинции Нуширвана, которая раньше принадлежала Гонволейну. Именно эта провинция и послужила началом распри народов. Нельзя не учитывать, что мятежники сейчас так же будут напористы, как немцы во Вторую мировую после первых успехов.

«Напади на Нуширван» — предложила Лоони. Она действовала коварно. Сначала подала эту мысль, затем пыталась отговорить от нападения, что и дало убеждение в необходимости вторжения. Все ее поведение было обычной хитростью, заставившей Пта самому принять решение о войне с Нуширваном.

Ближайшие всадники были всего лишь в трех сотнях ярдов. Надо торопиться, найти того, кто поможет осуществить второй вариант спасения. Холройд уже открыл рот и хотел подать команду, но заколебался. Все тело ощутило предстоящее чувство, которое Пта хранил в памяти. Он почти физически переживал неприятное ощущение.

Всадники приближались. Оставалось не больше ста ярдов, и Холройд решился.

— Воины Гонволейна! Кто из вас способен пронзить мое сердце стрелой?

Никто не ответил. Блестяще экипированные офицеры только переглядывались между собой, смотрели на приближающегося противника и не двигались с места. Наконец заговорил тот же полковник:

— Видите ли, принц, мы обещали передать вас живым. Только в этом наша надежда.

Чувство безнадежности положения покинуло Холройда. Он решился. Тело пронизал холод, но похищения Пта допустить нельзя. Другого выхода не было. В прошлый раз смертельный удар привел его в ярость. Как будет сейчас?

Он видел, что полковник держит в руках тонкое копье из прочного дерева с каменным наконечником. Офицер уже знал его желание, но Холройд направил своего гримбса к нему. Борьба между ними была короткой. Глаза полковника широко раскрылись, когда копье было вырвано из его рук, точно у слабого ребенка. Холройд торжествующе вскрикнул, копье в его руках совершило несколько кругов, со свистом рассекая воздух.

Тысяча врагов приближалась. Время неумолимо уходило, и Холройд-Пта с силой вонзил копье в свою грудь. Наконечник пронзил сердце человека-бога, и в глазах потемнело.

Первое мгновение боль была ужасной. Затем агония прекратилась. Холройд ощущал вес копья в том месте, где оно пронзило кожу. Ощущение было омерзительное, но он терпел сколько мог. Только позволил туловищу откинуться на круп животного и медленно сползти набок. Ноги остались в стременах, а руки по-прежнему крепко держали кожаные поводья. Кто-то совсем рядом разразился отборной бранью, он говорил по-гонволейнски.

— Так вот как вы решили передать принца в наши руки. Нушир отплатит вам за это сполна. Не отпускайте этих грязных предателей.

Голос полковника ответил:

— Мы не виноваты. Вы сами видели, как он отнял у меня копье и закололся. Кто мог подумать, что этот изнеженный любимчик богини поступит таким образом.

Холройд невольно проникся симпатией к этому человеку. Недовольные заговорщики были правы. Какая еще группировка решилась бы восстать против бессмертной женщины, религиозного рабства, поддерживаемого могущественными владыками замков Гонволейна. Каждый, кто решился на это, был готов к своей смерти и не верил в мужество принца.

Вождь нуширванцев проревел:

— Живого или мертвого, но мы заберем этого наглеца. Пора отсюда уходить. Ждать здесь я не намерен. Вперед!

Холройд слышал, как тяжелые когтистые лапы царапали землю. Гримбс бежал во всю прыть, ломая кусты, не огибая холмы и овражки. В голове кружилась только одна мысль: «Никто не додумался вынуть копье из груди». Оружие болталось из стороны в сторону. Не может же оно торчать весь день в его сердце. Тело и дух Пта должны быть гармоничны, надо что-то сделать.

Полуоткрыв глаза, Холройд смотрел в небо, покрытое редкими облаками. Поза была неудобной и не позволяла расслабиться. Вдруг на его лицо упала тень. В небе летел одинокий скрир с наездником. Если бы этот глупец на птице мог понять, что случилось внизу. Может, он и успел бы прислать подмогу, перекрыть подступы к границе. Но птица продолжала лететь на север и, наконец, исчезла из виду.

Как же избавиться от копья? Холройд стал потихоньку сползать вниз, будто мертвое тело не могло удержать равновесие на широкой спине гримбса. Он стремился занять такое положение, чтобы рука дотянулась до древка. Затем начал продавливать каменный наконечник глубже. Вернулась боль и отвращение к происходящему. И вот уже копье царапает спину животного. Гримбс споткнулся и сбился с темпа.

Холройд наблюдал сквозь веки за мятежниками, скакавшими рядом. На него обратили внимание. Сквозь боль в мозгу прозвучал чей-то голос:

— Прекратить движение! Эй, ты, вытащи копье. Еще немного и он свалится, а гримбсы затопчут труп так, что никто не узнает принца Инезио.

Омерзительное ощущение исчезло. Холройд ликовал. Вечером он убежит. Темнота поможет обмануть стражников, а силы хватит справиться с десятком людей. Тут раздался крик:

— Командир, смотри! На копье нет крови. Тут что-то не так.

Гримбс остановился. Чьи-то грубые руки стащили тело Холройда на землю и стали ощупывать. Самодовольный голос командира произнес:

— Так я и думал. Нет даже раны. Любовник богини решил пошутить с нами. Вставайте, принц Инезио. Мы знаем, что вы не мертвы.

Не говоря ни слова, Холройд поднялся с земли и взобрался на своего гримбса.

Все нуширванцы вокруг были рослыми и сильными мужчинами. Многие носили усы или бороды. Отборная группа, подумал Холройд. Они должны были смеяться над неудачной хитростью принца Инезио. Но никто не смеялся. Все смотрели на принца с удивлением, но никто из этих силачей не хотел встретиться взглядом с Холройдом.

Отряд снова двинулся в путь. Странная реакция на оживление человека, чье сердце было пронзено копьем. Надо сделать их своими друзьями. Но как? Поведение незнакомых воинов не было естественным и предсказать их поведение трудно.

Длинная колонна гримбсов преодолевала вершину очередного холма. Кто-то подал Холройду плетенную корзину с фруктами, другие пленники еды не получили. В корзинке было три вида фруктов. Один из них был незнаком. Круглый плод со шкурой красного цвета, которая снималась как с банана. Толстый, мягкий, около трех дюймов в диаметре. Вкус, как у винограда, и совершенно без запаха. Ни хлеба, ни другой пищи, кроме фруктов, в корзинке не оказалось.

Увидев, что к нему приблизился нуширванский офицер, Холройд протянул ему корзинку и с улыбкой произнес:

— Если хотите есть, то берите это. Я могу обходиться без пищи… — он сделал паузу, улыбнувшись посетовав на забывчивость — … около семиста лет.

— Пошел ты в Аккадистран! — выругался офицер.

Уже смеркалось, а караван пленников все шел вперед. Холройд так и не притронулся к пище. Голодные люди в ней нуждались больше, чем полубог. Но поделиться фруктами можно было только с гримбсами. Холройд обратился к тому, чье имя успел узнать в пути:

— Генерал Ситейл, известно ли вам, сколько времени осталось до реки кипящей грязи?

Худой мужчина, лет сорока, с ястребиным носом неохотно ответил:

— Мы достигнем ее раньше, чем стемнеет. Через реку перекинуто двенадцать мостов. По одному из них мы переправимся. Тогда до города Триа останется восемь канб.

Холройд спокойно кивнул в знак благодарности за исчерпывающий ответ. Но в мозгу возникло ощущение беспокойства. Что означает невозможность пересечь реку кипящей грязи для Инезии? Даже в путешествии умов она не способна на это. Надо быстрее понять, что за этим кроется.

Он изучал профиль нуширванского генерала. Весь его вид показывал, что он не намерен вступать в беседу с пленником. Время уходило. А время — это единственное, чего не хватало Холройду-Пта.

Горы вокруг становились выше, чем в начале путешествия. Новые вершины были более острыми, почти не покрыты растительностью. Густой дым, извергаемый вулканами, струился по ущельям. Холройд почти чувствовал мир мглы, укрывающей Нуширван. Он решил еще раз поговорить с офицером:

— Клянусь, что не притронусь к еде. Если не хотите есть сами, то отдайте другим воинам, которые не будут знать, что она от меня. С едой нельзя передать ненависть или идеологию.

На этот раз генерал Ситейл взял корзинку и передал ее другому. Холройд не стал следить, кому досталась пища, он продолжил разговор:

— Скажите, если я поклянусь, что прибыл на фронт сражаться до победы и завоевать столицу Нуширвана, то изменит это ваше отношение ко мне? Вы же Гонволейнцы из этой провинции, которая сейчас принадлежит Нуширу. Я не ошибся?

— Можете произносить любые клятвы. Все знают, принц Инезио — марионетка в руках богини Инезии.

— Вы правы, — мрачно ответил Холройд — но я не принц Инезио. Слушайте и верьте, я — Пта.

Генерал внимательно глянул на собеседника, но тут же рассмеялся:

— Хорошо сказано. Но это неправда. Никто не может убедить нас, что эта личность существовала когда-либо. Тем более, это не может быть правдой сейчас. Смотрите, впереди уже река кипящей грязи. Сегодня поздно вечером мы будем в городе Триа.

Когда гримбс топтал каменный мост над рекой, Холройд чувствовал тепло, исходящее из кипящего болота. Караван пересек реку кипящей грязи и углубился на территорию Нуширвана. Пта в плену.

 

Глава 15

ГОРОД ТРИА

Как только последний гримбс каравана пересек реку, в сознании Холройда-Пта стало расти чувство радостного возбуждения. Он подумал — так мог радоваться человек, не знающий, что находится на пути к камере пыток. Мрачная аналогия не задержалась в мозгу, она не была связана с конкретными фактами. Доминировало предчувствие глобальных и великих событий. Мог ли простой смертный человек желать большего. Попасть в двухсотмиллионное будущее Земли и жить в фантастическом мире, как полубог. Сознание Холройда не вмещало все происходящее.

Пта! Могущественный Пта! Если сможет он вернуть великую власть, которой владел раньше, то цивилизация власти лордов-принцев рухнет. Мрачные замки не будут больше тюрьмами для людей.

Мозг трепетал. Чувства, охватившие Холройда-Пта, не были ему знакомы. Они родились после перехода через мост. Сидя на широкой спине гримбса, Холройд постарался расслабиться, очистить мысли от суетных устремлений. Он ждал, высматривал по сторонам знак судьбы, означающий новую, ужасающую силу его личности. Но ощущал только неуклонное движение грузного животного вперед. А впереди неизвестность.

И снова ярость от бессилия охватила полубога. Молнией ударила в мозг мысль о перстне власти. Он нащупал перстень в кармане, вынул его. Как этот кусочек металла мог помешать Инезии? Он пытался вспомнить подобный сюжет из сказок, слышанных или прочитанных в детстве. Криво ухмыльнувшись, Холройд надел перстень на палец, трижды его повернул и громко произнес:

— Повелеваю властью перстня немедленно перенести меня в штаб армии Гонволейна…

Ничего не произошло, и Холройд закатился от хохота. Его рассмешила яростная наивность Пта, гнев исчез. Так и должно было случиться. Божественная сила — это не просто фокус-покус. Она может вырасти только из глубинных, наиболее устойчивых и сверхэмоциональных чувств человека.

Когда-то, давным-давно, король по имени Пта ощутил в себе состояние гениальной божественности. И он смог его сделать реальностью. Это случилось, когда первый вассал пал у ног первосвященника. Бога сделали люди, и некоторые из них помнили об этом.

Как только катастрофическая сила была открыта, то люди с мечами, помня о происхождении величия бога, начали яростно сражаться за право на власть. Они надеялись подчинить удачу силой оружия. Однажды открытая великая сила не могла исчезнуть, но надежда трансформировать ее, взять в свои руки жила века. Новый божественный правитель занимал место свергнутого. Эта сила никогда не исчезнет из мира людей. Она родилась навечно. Пта верил, что успокоение он может найти, только слившись с расой, которая верила в него, делала богом.

Почему Пта натворил столько глупостей по дороге к цели? Холройду казалось, что он способен найти ответ на этот вопрос. Но ответ не возникал в сознании. Мозг безмолвствовал. Рой вопросов нарастал, становился бесформенным и колебался в такт шагам гримбса.

Караван конвоиров и пленников поднимался все выше и выше в город.

Холройд уже видел замок. Он без удивления осознал истину, что эта провинция Нуширвана раньше была частью государства Гонволейна. Перед ним был первый замок Пта. Вот почему трон власти находится здесь.

Замок построен из темного камня, высокие башни венчали не шпили, а купола, будто старая ведьма сидела, поджав колени, среди игрушечного города на склоне холма. Место, куда стремился Пта, в воображении Холройда представлялось иначе. Сначала это мешало, но затем в голове начался процесс осмысления. Холройд-Пта начал разрабатывать тактику и стратегию штурма мрачной крепости.

Армия не имеет осадной артиллерии. Значит, эскадрильи скриров должны высадить десант. Волна за волной с неба будут прибывать войска. Надо нарушить сообщение между башнями. Пусть каждая крепость или фронт защищаются в одиночку. Главное — провести всю операцию внезапно и действовать решительно. Можно за три дня до штурма крепости войти в город колоннами гримбсов и парализовать коммуникации врага. В исторических книгах сказано о семи штурмах, но ни один из них не похож на этот план. Хорошо, что несколько высших маршалов уже в курсе дела.

Тени в долине заметно удлинились. Кроваво-красное солнце погружалось в жерло курящего вулкана на западе. Оттуда к городу по дороге полз поток каких-то телег. Он растекался среди фронтов, казарм и жилых домов, которыми был усеян каждый холм. Внезапно в их рядах появилось оживление. Затем весь конвой принялся громко кричать.

— Нушир! Нушир! Нушир летит в замок Триа! Нушир будет допрашивать принца Инезио! Слава Нуширу!

Минутой позже гримбс достиг вершины холма, откуда был виден весь город Триа. Нуширванцы свою столицу так не называли, но каждому это слово было знакомо. Один из офицеров как-то сказал, что этот город местные жители вслух именуют Уир, Уит или Уик. На военных картах Гонволейна по-прежнему писали Триа. Во всем Нуширване только два города были ближе к границе с государством, от которого откололась эта провинция. Но один из них был далеко на западе, другой так же далеко на востоке. Идея Инезии погубить мятежников в горах этого района толкала Холройда-Пта на кратчайшую дорогу к трону власти.

Город Триа начинался на небольшом плато и карабкался от этого центра на окрестные холмы и склон большого вулкана. В сумерках столица Пта была похожа на город из легенд Эйм. Темная, таинственно искаженная, необыкновенно смутная мечта древности.

Ветер донес шум города, сдул в сторону вонь навоза гримбсов и помета скриров и наполнил ноздри Холройда ароматом кухонь, другими запахами человеческого жилья. Он ощущался на каждой улице, у каждого дома. Растянувшийся по узким улицам конвой поднял облако пыли. Но воздух в городе был привычным и приятным.

— Принц!

Это крикнул генерал Ситейл. Холройд понял, что уже знает, о чем хочет спросить этот вояка с ястребиным носом.

— Там, у реки, вы назвали себя Пта. Почему же сейчас вы не используете свое могущество? Зачем была эта ложь?

Холройд ответил не сразу. Он забыл о попытке вырваться на свободу и сделать конвоиров своими союзниками. Он забыл, что сказал тогда на мосту этому генералу. Надо было объясниться, и Холройд попытался это сделать как можно более естественно.

Генерал Ситейл слушал его внимательно и с удивлением, наконец он воскликнул:

— Вы хотите сказать, что когда река кипящей грязи осталась у нас за спиной, то разрушились чары, не пускавшие богиню Инезию в Нуширван?

— Я не знаю, каким образом это происходит. Она не раскрыла мне этой тайны. Мой разум не смог прорваться через сеть интриг и провокаций.

Было уже темно, и собеседники почти не видели друг друга. Свет исходил от факелов, освещавших двери домов. В окнах было темно. Над городом стоял темный туман. После марша под палящим солнцем, в столице Нуширвана веяло холодом от каждой стены, каждого камня мостовой. Путешествие подходило к концу. Холройд спросил:

— Генерал, что со мной будут делать в первом дворце Пта?

Ответа на этот вопрос не последовало. Пауза затянулась так долго, что оба собеседника были смущены. Нехотя генерал произнес:

— Надеюсь, что вас вместе с остальными отправят в Аккадистран. Вы наверняка знаете, что Зард делает с похищенными. — Голос звучал иронично. — Правительнице Аккадистрана нужны колонисты. Но еще ни один из похищенных не смог убежать из колоний. Мы думаем, что там не райская жизнь, подозреваем самое худшее, но никто не знает точно. Говорят такие невероятные вещи, что трудно поверить… Ваше утверждение о тождестве с Пта нас интересует независимо от того, сколько в нем правды. А сведения о мятежниках, которые посылают своих людей в тюрьму замка Линн, когда хотят, мы проверим. Жаль, что карлик Тар погиб, но мы найдем нужных людей. Так что мы поговорили не без пользы. А теперь, принц, разрешите подстегнуть вашего гримбса. Мы отстали от конвоя.

Прибытие в замок прошло спокойно. Гримбсы выстроились вдоль стен, каждый знал свое место. Животное Холройда остановилось у парадного входа и замерло, позволяя седоку спуститься на землю. Стражники окружили пленника, но не позволили себе грубого обращения.

— Принц Инезио! Вас хочет видеть благородный Нушир.

По длинному мраморному коридору его ввели в огромный зал. Здесь на троне сидел мужчина, рядом с ним на креслах расположились две женщины. Остальные стояли.

 

Глава 16

НУШИР НУШИРВАНСКИЙ

Нушир Нуширванский оказался крупным, упитанным молодым мужчиной с голубыми глазами. Почетные кресла его жен стояли чуть сзади огромного трона, оба по правую руку.

Когда Холройд вошел в зал, обе женщины непроизвольно переглянулись, шепотом перебросились парой фраз и снисходительно закивали. Одна из них была стройной и темноволосой, другая пухлой блондинкой. Их жесты были такими слаженными, будто жены Нушира думали и говорили в полном согласии. Холройду стоило больших усилий перевести взгляд на владыку Нуширвана и сконцентрировать внимание на его словах. Не оборачиваясь, он догадался, что стражники закрыли за ним дверь.

Пухлый мужчина спросил мягким голосом:

— Ты действительно принц Инезио?

В этих словах ощущалось нетерпение. Нушир встал и сделал два шага навстречу пленнику. Глаза его были почти бесцветными, с голубоватым налетом, и смотрели без выражения. Холройд насторожился и ограничился кивком в ответ. Не было сомнения, что наследственный вождь отколовшейся провинции был в сговоре с мятежными офицерами только по захвату принца в плен.

— И ты не желаешь нападать на мою страну?

По каждому нерву Холройда пробежало понимание ситуации. Он, прищурившись, вгляделся в чересчур упитанного владыку. Такой допрос можно завершить в свою пользу. Если мнение жен может быть решающим, то через десять минут Холройд-Пта может из пленника превратиться в гостя. Он прикинул в уме ситуацию, которую следовало создать. Теперь было понятно, какие чувства окружающих могут привести к этому.

Бледно-голубые глаза излучали презрение, большие пухлые руки сжимали и разжимали пальцы, будто пытались схватить Холройда. Толстые губы обвисли, не давая закрыться рту. Тяжелые ноздри порывисто раздувались. Весь облик владыки раскрывал его мысли. Нушир Нуширванский жаждал узнать все о нападении на его страну. Прошлое вторжение окончилось неудачей для нападавших. Насколько серьезна новая угроза? Вот что волновало этого толстяка. Холройд произнес:

— Если вы предприняли меры к обороне столицы, то бояться нечего.

— Что ты имеешь в виду?

— Вторжение, — равнодушно сказал Холройд, — планируется провести только для успокоения бунтовщиков. Ваша армия могла уничтожить тех, кто призывает к войне. Доводить ее до конца никто не собирается. Захватив меня, вы сыграли на руку людям, жаждущим уничтожить лично вас.

— Он лжет! — Голос — пронзительный голос эхом отозвался в каждом углу тронного зала. Это крикнула брюнетка. Она схватила своего мужа за руку и продолжала:

— Он слишком долго думал, прежде чем ответить. Видишь, как он ведет себя. Он что-то скрывает. Прикажи палачу допросить этого лгуна. Под пытками мы узнаем все.

— Неужели в Нуширване и Гонволейне одинаковые принципы управления государством? — Спросил Холройд.

Пустые голубые глаза пристально изучали пленника. В из взгляде была неуверенность. Нушир растерянно пробормотал:

— Объясни свои слова, принц.

— Этими странами правят женщины. Разве ты не понял, что все решают жены, а владыка Нуширвана только исполняет их капризы.

Женщины задохнулись от злости. Они переглянулись, поняв друг друга без слов. Брюнетка снова села в кресло. Обе выглядели растерянными.

Нушир тоже вернулся на трон и бесстрастно ждал, когда закончится эта неприятная пауза. Брюнетка попыталась дотронуться до руки мужа, он никак не среагировал. Так и не поняв настроение Нушира, она, обращаясь то ли к Холройду, то ли к Нуширу произнесла:

— В Нуширване только один правитель. Но мы его жены. Его интересы в наших сердцах. Мы блистаем в лучах его величия. Наши советы — это продолжение его мыслей. Мы действуем во благо Нушира и смогли уличить тебя во лжи. Поэтому мы настаиваем на пытках… и немедленно.

Последние слова она почти прошипела, сверля глазами пытающегося быть равнодушным Холройда. Попытка сыграть на самолюбии Нушира и лишить влияния жен была с трудом, но отбита. Брюнетка оказалась достойной соперницей.

Затем в мозгу созрела мысль — никакие пытки не страшны телу Пта. Зря эта брюнетка стремится отослать его к палачам. А вот блондинка смотрит без ярости, даже доброжелательно. Судя по ее поведению и месту, она — младшая жена Нушира. На глазах у Холройда блондинка менялась. Глаза приобретали осмысленное выражение, в них разгорелась жизненная сила. Щеки зарумянились, тело напряглось и приняло более величественную позу. Как бы обдумав происшедшее, она сказала звонким голосом:

— Послушай, Нийа. А если принц говорит правду. Некоторые разведчики тоже докладывали, что готовится ложное нападение. Значит, он наш союзник, а не враг. Давай подождем до утра. А сейчас гостю надо отвести достойные принца апартаменты и предоставить женщину, способную усладить владыку могучего государства.

Наступило молчание. Дважды брюнетка Нийа пыталась возразить, но была настолько поражена предложением партнерши, что так и не решилась произнести что-либо. Обе женщины ждали решение Нушира.

Тот в задумчивости потирал свой гладкий подбородок. Наконец он отважился и принял решение.

— Так и сделаем. Я тоже пришел к этому выводу. Высокий ранг гостя позволяет ему выбрать одну из моих жен на ночь. Беседу продолжим утром. Если она окончится удачно, то почетный эскорт скриров доставит принца в штаб Гонволейнской армии. Достойный Инезио, которая из моих жен тебе более желанна?

Отказ Холройда был равносилен смертельному приговору, и он это понимал. Колебаться долго было тоже нельзя, и он смело произнес:

— Выбираю ту, которую зовут Нийа, и благодарю за честь, великий Нушир. Вы не пожалеете о принятом решении.

Про себя Холройд думал, что глупо оставлять эту скандалистку с мужем. За ночь она настроит владыку против принца Инезио.

Нушир рассмеялся.

— Те, кто раньше удостаивался такой чести, всегда выбирали белокурую Калию. Их соблазняла молодость. Но ты, принц, не ошибся. А для Нийи это будет интересным развлечением. Я согласен.

Он дернул за шелковый шнурок, и тронный зал заполнился стражниками и прислугой. Через десять минут Холройд был уже наедине с брюнеткой в ее апартаментах.

В дальнем конце спальни было окно, украшенное витражами. Темноволосая Нийа пристально наблюдала, как Холройд осматривает панораму города Триа. Столица Нуширвана походила на город, напоминающий средневековую Европу. Факельное освещение, островерхие крыши домов, редкие стражники на узких улочках. Обманчивое спокойствие.

Чувство возбуждения, возникшее при переходе через реку кипящей грязи, усиливалось. Мозг был окутан удовлетворением от маленькой победы, одержанной сейчас. Холройд-Пта добился свободы. Пусть на время, но за эту ночь можно обдумать ситуацию, найти верное решение. Решится ли Нушир утром отправить его в Гонволейн, как обещал? Равновесие между победой и поражением неустойчиво. Тревожит то, что он пересек реку кипящей грязи. Пта в опасности, но пока свободен. Надо использовать шанс для достижения главной цели. И ни шагу назад. Как сейчас не хватает знаний. Думай Пта, анализируй каждую мелочь.

Холройд сухо рассмеялся. Одинокий человек в мире, о котором он почти ничего не знает. Он жаждет действия, но не в состоянии своевременно учитывать важные обстоятельства. Риск огромен. Но сейчас самое главное — свобода.

Он вспомнил о Нийе. Надо переспать с этой злюкой. Любое пренебрежение с его стороны не останется без внимания. Утром она, наверняка доложит мужу, что принц пренебрег честью овладеть женой правителя Нуширвана. Не стоит рисковать.

Холройд отвернулся от окна и был немало удивлен картиной. Брюнетка прислонила ухо к замочной скважине, внимательно вслушиваясь в звуки, исходящие оттуда. Их глаза встретились. Приложив палец к губам, Нийа выпрямилась и плавной походкой подошла к принцу, сказав:

— Нам надо действовать быстро. Ты совершил ошибку, выбрав Нийу вместо Калии, в чье тело я вошла, желая выручить тебя. Теперь я переселилась в тело Нийи, а блондинка пусть смутно, но помнит, что ее принуждали защищать принца Инезио. Поэтому надо спешить. Время уходит.

Она смолкла, а Холройд гневно воскликнул:

— Что…

Тело словно окаменело, глаза сузились. Еще более грозно он спросил:

— Ты кто?

Женщина прошептала:

— Я та, которая вскарабкалась на утес, чтобы убить тебя. Это я дала тебе перстень Пта. Вспомни, говорил ли ты кому-нибудь об этом? Если нет, то ты поверишь, что я не Инезия.

Холройд попытался что-то сказать, но брюнетка резким жестом не позволила прервать себя.

— Мы не смеем терять время, клянусь. Сейчас Инезия здесь, во дворце Нушира. Она пытается уничтожить божественный трон Пта. Трон — последняя…

Ее голос умолк. Язык распух и стал слишком велик. Она пыталась закончить фразу, но не смогла. Брюнетка села в кресло и руками закрыла лицо. Через минуту она продолжила скороговоркой, говоря явно через силу:

— Мы пойдем туда немедленно. Час, даже минута могут решить все. Пта, я поняла, что ты слишком поглупел. Но это тоже может помочь спастись.

Холройду показалось необычным, что все его планы, казавшиеся такими надежными, рухнули в один миг. Слова женщины были правдой. Он никому не говорил о встрече на террасе замка Линн, Инезия пришла в ярость, увидев перстень Пта на руке Холройда. Даже если она догадалась, кто дал перстень, она не знала, как незнакомка смогла добраться до Пта. Значит, перед ним Лоони. И если она говорит, что нельзя медлить, то в этом нет смысла сомневаться.

Явно, что в его похищении главным режиссером всего фарса была Инезия. Пта пересек реку кипящей грязи, и кульминация всех ее планов уже не за горами. Защитные чары, которые много веков назад создал Пта, разрушены. Было безумием знать это и оставаться здесь в бездействии. Но он не мог принять какое-либо решение. Пта колебался не без основания.

Ему сказано, что вернуть божественную силу он может только сев на трон. Какая нелепость. Только дети могут поверить в это. Но Лоони и Инезия утверждают это. Зачем Инезия, обманывавшая на каждом шагу, сама сообщила Пта эту великую правду? Зачем вообще она упоминала трон Пта? Она должна была открыть ему эту тайну в силу неведомых причин, связанных со стремлением словом и делом сломать защиту Пта. Кроме того, это был психологически оправданный шаг. Мозг Пта был сфокусирован на эту цель и сокрушал по пути оставленные уровни защиты самостоятельно. Но теперь дорога смерти пришла к финишу. Надо действовать решительно.

Холройд видел, что… Лоони… следила за ним широко раскрытыми и полными печали глазами. Он оценил, что женщина позволила ему самостоятельно размышлять и не перебивала ход мыслей, и решительно произнес:

— Как мы можем попасть туда?

— Изъяви желание совершить прогулку. Теплые одежды сложены в седельных сумках скриров Нийи. Я — жена правителя и могу приказывать охранникам скриров в любое время дня и ночи! Идем!

Холройд направился за ней, затем остановился и воскликнул:

— Погоди! Среди мятежников есть генерал Ситейл. Нельзя ли его освободить и дать скрира. Думаю, что в Гонволейне он может быть нам полезен…

Лоони оборвала его.

— Это невозможно. Он на такое не способен. У нас нет времени. Торопись, Пта.

Через пятнадцать минут они взлетели.

 

Глава 17

СТРАНА ВУЛКАНОВ

Наверху было очень холодно. Звезды на небе были незнакомые, но очень близкие. Вокруг виднелись мрачные силуэты гор, лишенных растительности и других признаков жизни. Но не вся земля внизу была погружена во тьму. Вулканические кратеры пылали тысячами костров. Их кроваво-красное пламя и красно-черные клубы дыма обезображивали ночной пейзаж, делали его ужасным. Каждый конус огня оранжевыми корнями потоков лавы врастал во тьму, которая казалась еще более зловещей. Вершины без кратеров выглядели страшней вулканов. Скрир, на спине которого летели Холройд и Лоони, лавировал среди потоков ядовитых вулканических испарений.

Холройд чувствовал, что маневры птицы-зверя становятся менее уверенными. Они летели на огромной высоте. Дважды внизу промелькнули скриры с наездниками, но они не поднимались и до половины высоты гор. Крылья птицы накапливали усталость, их взмахи становились более медленными.

Холройд невольно думал о конечной цели их полета. Мозг инстинктивно пытался определить события. Скрир начал снижение, и сразу стало теплее. Руки и ноги вновь наливались силой, сознание становилось более четким. Внизу уже не было красных пауков — вулканических кратеров. Изредка попадались огоньки маленьких поселений. И вот внизу разбрызгал свои огни город, затем еще один и еще. Города располагались в долинах и были связаны друг с другом цепочками редких огней.

И вот внизу огромное плоскогорье, плавно переходящее в равнину, на которой виднелись огни множества городов. Воздух стал еще теплее, и Холройд уже не волновался. У птицы хватит сил долететь до цели.

Прошло еще часа полтора, когда Лоони, управлявшая полетом скрира, повернулась и крикнула:

— КОТАХЭЙ! Столица Нуширвана!

Экзотическое название столицы звучало чарующе. Голос Лоони, манера говорить заставляли сердце Холройда биться чаще. Котахэй выглядел так же, как и другие города, разве что был чуть больше. С высотки его огибала широкая река, а на севере уже виднелись другие горные хребты.

Лоони снова заговорила:

— Вчера я металась в панике между двенадцатью мостами через реку кипящей грязи. Надо было найти тебя. Когда я смогла перелететь через реку, стало ясно, что ты разрушил шестую защиту. Мне не удалось найти мост, где это произошло. И я устремилась сначала в Котахэй. Но поняла, что ошиблась и вернулась в Триа. Над этим городом я ощутила твое присутствие. Твое величие исходило от старого замка, и я вошла в тело одной из служанок. От нее перейти в нужное время в тело белокурой жены Нушира Калии было просто.

Холройд жадно слушал ее рассказ. Она открывала новое знание, убирала пробелы в том, что уже было известно раньше. От Лоони исходил поток жизни. А в городе с таинственным именем Котахэй, там внизу, была Инезия, несущая смерть. И там был трон Пта.

Образ златокудрой богини возник перед глазами. Неправдоподобная красота ее тела не вписывалась в эту ночь. Ветер свистел в ушах, прижимая одежду к груди. Холройд-Пта весь отдался движению и молча следил за темными крыльями скрира.

Божественный трон Холройд не мог даже представить. Мозг отказывался представить его образ хотя бы в общих чертах. Но он наверняка существует. Он там, внизу. Лоони верит в это. Инезия строит все свои планы, также считая, что трон — реальность. Это было очень давно. Тогда Пта не было смысла вводить в заблуждение жен, которых он сделал богинями своей волей. Он не должен был обмануть своих любимых.

«Если бы я был Пта…» — подумал Холройд и тут же улыбнулся, осознав абсурдность этой мысли. Он БЫЛ Пта. По крайней мере, другого Пта не было. Но мысль вернулась.

«Если бы я был Пта, то не доверился бы женщинам до конца. Я бы обеспечил надежность своей защиты, оставил себе шанс, о котором не сказал бы ни одной из них». Но в чем этот шанс? Надо попытаться найти его. Продумать все варианты, изобрести способ нарушить любой враждебный план, выработать тактику, гарантирующую от смерти всемогущего бога. Не стоит пренебрегать даже ничтожной возможностью действовать самостоятельно. Может стоит сесть в этот трон, или придумать еще что-нибудь.

Скрир стал делать круг над городом, и Холройд увидел, что за ним летела большая группа птиц с наездниками. Это прислуга Нийи. Эскорт стал резко снижаться, скриры протяжно кричали. Внизу замелькали огни, и огромный двор замка наполнился светом. Одна за другой птицы заходили на посадку, пробегая по двору несколько шагов и выстраиваясь вдоль стен. Наконец, приземлился и скрир, доставивший сюда Холройда и Лоони.

Прислуга узнала супругу Нушира. Захлопали двери, вынесли большие факелы.

Лоони-Нийа приказала:

— Придворных будить не надо. Гость Нушира и я войдем во дворец без эскорта.

Проходя по коридорам, весело мерцавшими огнями факелов, отраженных во многочисленных зеркалах, Холройд везде видел воинов-гвардейцев, вытягивающихся по стойке смирно перед женой их господина. Их лица не были враждебны. Холройд прошептал на ухо своей спутнице:

— Ты знаешь, где она? Где трон?

В его сознании возникло чувство приближения к точке, где решалась его судьба.

Лоони также шепотом ответила:

— Я точно знаю. Нийа знала… где трон… дверь в конце коридора. Иди.

Они прошли к массивной деревянной двери, украшенной изумительной резьбой. Холройд попытался ее открыть, но она была заперта изнутри. Всей тяжестью он навалился на дверь, ударил плечом по резному орнаменту. Тяжелая дверь не шелохнулась.

— Не спеши, — сказала Лоони. — Она там, внутри. Стражники по моему приказу взломают дверь. На этот раз мы хозяева положения. Во дворце нет женского тела, которое по рангу выше Нийи… Ой!

Дверь бесшумно раскрылась. На пороге стояла Инезия. Золотые локоны сверкали, как корона, и спускались на плечи богини, одетой в черное платье. Улыбаясь, она произнесла:

— Входите, я жду вас.

 

Глава 18

БИТВА БОГИНЬ

Голубые глаза Инезии сверкали крошечными золотыми искорками, а улыбка была, как восковая. Точно не она сама была счастлива, а лучи, исходящие от волос, заставляли радоваться встрече. Она повторила:

— Входите. Я следовала за вами и ждала. Конечно, без воды трудно повелевать духом, если, конечно, он есть в теле. Входите оба. Буду рада рассказать вам об этом.

Пта ощутил в ее голосе торжествующие нотки. Угрюмо улыбаясь, он шагнул в зал и остановился у порога. Нет, его не сковал страх предстоящего. Просто он был удивлен, и чувство нереальности ситуации усилилось. Вместе с ним окрепло и чувство уверенности. Он не грезит. Трон за той дверью в дальней стене.

Минуту все трое стояли молча. Холройд-Пта изучал выражение лица Инезии. Он думал, что даже красавица не выглядит привлекательно, когда злорадствует.

Паузу прервала Инезия.

— Дорогая Лоони. Наступил финал мелодрамы. Он тебе не нравится? Как жаль, ты не хотела проиграть, увы. И не волнуйся. Нас никто не побеспокоит. Смотрите на трон сколько угодно. Но вы опоздали, я здесь почти шесть часов. Ты меня поняла?

«Паук зовет в гости муху, входи, дорогая» — подумал Холройд. Напоминание о троне его не взволновало, мозг решал другую проблему. Почему Инезия так уверена, что никто не войдет сюда. Многие во дворце сейчас не спят. Откровение было внезапным, и он обратился к Лоони:

— Самое удивительное для меня, что вы обе можете входить в любое тело человека. А если…

Лоони внимательно следила за поведением соперницы, старалась не упустить то, что Инезия хотела скрыть от ее интуиции. Она бросила взгляд на Холройда и ответила:

— Не в любое, а только в женское или в самку животного. Есть природный барьер, который…

Фраза оборвалась, потому что Лоони увидела, как тело Инезии обмякло и плавно опустилось на ковер. Из глаз темноволосой богини брызнули слезы.

— Пта, она ушла в другое тело.

Распахнулись двери, и в зал вошли пять женщин. Одна из них что-то прятала в складках платья. Холройд быстро оттолкнул Лоони к трону и, улыбаясь, приблизился к женщинам. Он не ошибся, сверкнуло тонкое лезвие каменного ножа. Отнять его у нападавшей не составляло труда. Полубог, не прекращая улыбаться, бросил оружие к бездыханному телу Инезии. Но чувство опасности не проходило, наоборот, он ощущал его повсюду.

— Быстрее, — торопил он, — прикажи этим женщинам удалиться. Та, которая попытается убить Нийу и захватить тело самой высокопоставленной женщины во дворце, и будет Инезия. Торопись!

Лоони поняла все раньше, чем он закончил фразу, и приказала служанкам удалиться. Трое подчинились и отправились к выходу, а две остались на месте. Одна просто испугалась, а другая закричала:

— Стойте. Это не хозяйка, а самозванка. Мы знаем, что жена Нушира улетела с ним в город Триа.

Говорившая была женщиной мощного телосложения. Судя по одежде, она исполняла во дворце обязанности суперинтенданта.

Одна из уходивших служанок спросила дрожащим голосом:

— Если это правда, почему ты не зовешь гвардейцев?

Лоони шепнула Холройду:

— Что делать? Звать стражу?

Он колебался. Мозг не успел сосредоточиться на этой опасности. Сознание анализировало все варианты. Умение переходить из тела в тело открывало перед богинями практически беспредельную власть над миром. Они проникали куда угодно: во дворец, в крепость, в любое место, где были женщины. Могли убить кого угодно. Никто не в силах противостоять этим демоническим созданиям. Понимание этого опустошало мозг. Любой замок мог пасть без осады, если в нем загадочно погибали люди.

Холройд-Пта осознал, что независимость государства Нуширван кончилась. Оно беззащитно с тех пор, как Инезия переправилась через реку кипящей грязи. Успела ли она распространить свое влияние на колоссальную территорию Аккадистрана? Есть ли у Зард Аккадистранской своя защита? Пта должен попасть в эту страну!

Все, что произошло в этом зале до их прибытия, ясно. Они с Лоони прибыли раньше, чем Инезия завершила свои козни с троном. За шесть часов лишить всего могущества божественный трон она вряд ли смогла. Наверняка она испугалась, когда Пта стал ломиться в двери. Ее улыбка была наигранной. Но дверь открылась очень быстро. Значит, эта коварная бестия имеет запасной план. Вот эти женщины и пришли его реализовать. Пятеро смогут справиться с одной Лоони, если им внушить, что во дворце самозванка. А потом Инезия вернется в свое тело и доведет до конца разрушение мощи трона. Схема простая. Безжалостная Инезия задумала уничтожить тело, в котором находится Лоони, чтобы в этом дворце не было женщин главнее суперинтендантши. Холройд шепнул Лоони:

— Зови гвардейцев. Скажешь, что эскорт может подтвердить, что Нийа прилетела из города Триа.

Стражники сразу схватили всех шестерых женщин. Ошалевшая суперинтендантша не оказала ни малейшего сопротивления. Никто из гвардейцев не сомневался, что выполняет приказы не своей госпожи.

Лоони распорядилась:

— Всех пятерых заприте в их комнатах и поставьте стражу у дверей, но утром освободите. Потом я найду способ наказать их за наглость.

Один из гвардейцев молча наблюдал, как Холройд поднял нож и выкинул его через открытую дверь. В это время тело Инезии дрогнуло. Золотоволосая красавица поднялась с ковра, и уже все стражники смотрели на нее с восторгом. Наконец, старший из них спросил:

— Госпожа Нийа, а что делать с этой?

Лоони улыбнулась и холодно сказала:

— Она останется здесь. Девушка пострадала без вины. Уходите все.

Дверь за гвардейцами закрылась. Из всех троих сейчас улыбнулась только Лоони. А Холройд молча прошел между двумя богинями к двери в дальней стене и остановился у порога. Мозг наполнялся новыми знаниями и анализировал их. Он многое увидел за стеной, снова обернулся к соперницам и спокойно ждал, что произойдет дальше. Первой нарушила молчание Лоони, которая с улыбкой обратилась к Инезии:

— Ну, дорогая, ты превзошла самое себя. Твои хитрости стали слишком наивны для богини. Затем, уже серьезно, она продолжала:

— Не торопись, Пта. Я посмотрю на порог этой двери. Под ковром может быть металл, и она сможет помешать тебе войти.

Лоони опустилась на колени и стала ощупывать ковер у порога двери, ведущей к трону. Инезия метнулась туда же, пытаясь помешать сопернице. Холройд не без труда тащил золотоволосую фурию в другой конец зала, которая гневно кричала:

— Как только пройдут шесть месяцев, я не буду ждать ни секунды. Ты умрешь!

В ответ Лоони рассмеялась:

— Благодарю, моя милая, теперь я знаю, сколько времени у меня в запасе. Можно успеть сделать больше, чем ты думаешь.

Она продолжила, обращаясь уже к Холройду:

— Путь свободен. Идем!

Брюнетка шагнула в дверь, и Холройд услышал ее восторженный крик:

— О, Пта, Пта. Мы не проиграли! Она испугалась моего отказа от божественного тела.

Лоони обернулась, увидела недоуменное лицо Холройда и постаралась объяснить свою мысль:

— Инезия хотела, чтобы принц Инезио напал на Нуширван и недели две, а, может, месяцы пробивался с армией через горы к этому дворцу. Пта пересек реку кипящей грязи, и путь для нее открылся, но время еще есть. За две недели она смогла бы полностью лишить могущества этот трон. Ее испугал перстень, которым завладел Пта. Это не был перстень власти, а лишь печать принца Инезио. Я только отдала ему часть своей божественной силы. Инезия решила, что война объявлена, и стала спешить. Но и я не теряла времени.

Лоони смеялась так весело, как способна была хозяйка тела Нийи. А Инезия неподвижно стояла в центре тронного зала. Ее лицо стало белым, как мел, из голубых глаз струился леденящий холод. Она глухо промолвила:

— Лоони, ты умрешь, и никто не сможет тебе помочь. Пта не способен взять из трона истинно безграничное могущество. Сила к богам приходит от верующих. А я много веков делала все возможное, чтобы народ о нем забыл. Твоему телу не много осталось времени томиться в цепях.

Голос Инезии зазвучал более уверенно, и она продолжала:

— Может быть, он и получит божественного могущества больше, чем сейчас есть у тебя. Но это меня не страшит. Я покорюсь твоей маленькой победе. Но запомни. Все решится в Аккадистране. Не забывай это слово.

АККАДИСТРАН!

— Ты — коварная дьяволица! — вскричала Лоони.

Брюнетка и блондинка с ненавистью смотрели друг на друга. Холройд-Пта перестал слушать их. Он почти не понимал, о чем говорят его жены, и был уверен, что ему сейчас не надо быть рядом с ними. Мужчины обожают наблюдать обнаженные женские тела, но обнаженные души сразу двух женщин его разум не хотел воспринимать.

Затратив определенное усилие, он стряхнул оцепенение не только с тела, но и с сознания.

Холройд-Пта перешагнул порог тронного зала. Он знал, что Лоони следит за его действиями, а Инезия ждет, чем закончится его попытка. Это отвлекало, и он забыл обеих женщин.

 

Глава 19

БОЖЕСТВЕННЫЙ ТРОН

Зал, в котором очутился Холройд, был облицован серым камнем. Здесь не было никакой мебели. Пол, стены… потолок… повсюду серые полированные плиты. Казалось, что этот зал существовал бесконечно долго. Время не властвовало над этими серыми плитами. Они могли ждать бога сколько угодно.

Трон был слева. Он сиял. Свет был таким ярким, что глазам было больно смотреть. Мистическое сооружение имело необычные формы. Мерцающие струи кристаллического света сплетались в таинственный узор. Опаловые тона были забрызганы янтарными блестками. Контуры цвета киновари прерывались пятнами бледной охры. В центре этой сложной конструкции, как драгоценный камень, выделялся куб идеальной формы со сторонами около пятнадцати футов. И все это висело над полом, не имея опоры.

Трон не имел связи с окружающей реальностью, манил неясной надеждой. Холройд приблизился к этому мистическому сооружению и замер, восхищенный величием увиденного. Нижняя грань куба находилась, по крайней мере, в десяти футах над головой.

Оцепенение прошло, и он огляделся по сторонам, изучая, что может помешать взойти на трон. Две пары глаз следили за ним. И в каждом взгляде пылал огонь восхищения. Они ждали рождения бога.

Эти глаза обладали гипнотической силой для Холройда. Он попытался сбросить с себя их влияние. Ощущение, которое он испытал при этом, можно сравнить с падением со скалы в стеклянный шар, которым на самом деле был его собственным мозгом. Стекло не разбилось вдребезги, а волнами стало разбегаться вокруг трона. Чары рухнули, и он увидел каменные ступени, выбитые в стене. Они вели к потолку, где начиналась строгая полоса каменных скоб. Последняя скоба была точно над кубом. Даже ребенок смог бы, перебирая руками, добраться до последней скобы и спрыгнуть на трон. А уж у него тем более достаточно силы для этого.

Уже поднимаясь по лестнице, он ощутил внутреннее сопротивление, но не отказался от своего намерения. Опасения были выброшены из мозга. Он будет сидеть на троне. Выбора нет. Даже если его поступками руководит одна из богинь, он должен пройти через это, чтобы испытать тело Пта. Но сейчас стало ясно — этого будет не достаточно. Пришло знание, что божественная сила приходит из молитв людей, один трон не способен превратить его в трижды Величайшего Пта.

Трон — лишь фитиль, детонатор, а, может, аккумулятор божественного начала, которое способно породить истинное могущество Пта, наполнить которое смогут миллиарды верующих женщин через молитвенные жезлы. Инезия много веков изгоняла из женских умов веру в величие Пта. Но религиозные обычаи в человеческой психике были очень устойчивы и жили долго. Надежда теплилась в сознании.

Взойдя по лестнице к потолку, он понимал, что Холройд-Пта сможет победить смерть только защищаясь. Нападать он не способен. Жизнь Пта будет спасена, но Лоони может умереть. Тогда цивилизация Гонволейна, основанная на тирании владельцев замков, останется на века. Стоит ли бороться, зная это?

Он глянул на двух женщин, глаза которых неотрывно следили за каждым движением. Трудно было представить, что когда-то они были его женами. Страстная и капризная златокудрая девчонка Инезия. Смуглая Лоони сейчас дрожит от нетерпения. Как выглядит ее истинное тело? Он его не видел со времени изгнания Пта из Гонволейна, такова истина.

Мысли смешались, утратили четкость. Может быть, это произошло оттого, что тело Холройда раскачивалось, как маятник. Перехватывая руками каменные скобы, он то приближался, то удалялся от трона. И вот последняя скоба.

Бриллиантовый свет освещал Холройда. Сверху трон напоминал зеркало, где отражался только он сам. Внизу не было ни потолка, ни скоб. Только будущий бог имел право отражаться в таинственном кубе. Пальцы разжались. Он на троне власти.

Тело Холройда начало медленно погружаться в куб. Он тонул в троне, исчезал. Вот его уже нет.

Время тянулось медленно. Из нижней грани показались ноги. Также медленно Холройд возвращался в реальный мир. Его тело рухнуло на пол с шестнадцати футов. Еще мгновение куб мерцал, затем раздался слабый хлопок и трон лопнул, словно мыльный пузырь.

Холройд лежал на полу без движения, как труп.

Тишину нарушил звонкий смех Инезии. Лоони резко обернулась и гневно глянула на золотоволосую богиню. Ее глаза расширились. Нескрываемое ликование было на лице соперницы. Слабо вскрикнув, она бросилась к телу, лежащему на полу. Она тормошила Холройда, трясла за плечи, колотила в грудь, пыталась обнять. Затем положила ладони на его лицо и попыталась открыть глаза. Веки, подергивались, снова закрылись.

Инезия продолжала смеяться. Лоони встала, щеки ее порозовели и она выдохнула из себя:

— Пта жив! — и снова опустилась на колени рядом с телом.

— Конечно, он еще жив, — откликнулась Инезия. — Я не успела найти источник смертоносной силы, скрытой в троне.

Но божественное могущество не было скрыто так тщательно, и его большую часть удалось уничтожить.

Самодовольный тон Инезии привел Лоони в ярость.

— Не пытайся убедить меня, что ты способна победить божественную силу Пта без него.

— Я и не пытаюсь. Это был сюрприз для меня. Но конечно теперь, когда это случилось, мое участие становится абсолютно очевидным.

Лоони отказывалась верить глазам. Если бы она подозревала такой исход, то наверняка смогла бы предотвратить катастрофу. Глядя в лицо изнеженной и алчной Инезии, она поняла, что та не станет больше отвечать на вопросы. Сейчас она будет только хвастать своими способностями.

Инезия продолжала:

— Мне стало ясно, что Пта не осмелится сесть на свой трон до того, как получит силу от молитв женщин. Но он с ними практически не мог общаться. Я была во всех телах женщин, говоривших с ним. Отторжение от женского мира сработало. Честно сказать, я не верила, что это его воплощение даже без моего противодействия было способно вступить в круг власти.

— Зачем ему было стремиться к трону, если он хотел привлечь веру в него для инициации божественной силы? На этот вопрос ты не сможешь мне ответить. Его могущество опиралось на любовь каждой женщины Гонволейна. Не забывай, Пта во все времена был более велик, чем мы обе. Сколько бы людей тебе ни помогало, он останется непобедим.

Инезия грациозно пожала плечами. Глядя на нее, Лоони думала, что богиня-правительница сейчас решает свои проблемы. Она борется с желанием закричать от восторга. Щеки ее пылали, пальцы не могли и секунды находиться в покое, все тело ее охватил радостный трепет победы, сравнимый только с любовным экстазом. Было даже удивительно, как ей удавалось говорить тихим, вкрадчивым голосом.

— Если бы Пта перестал бояться, то лишил бы меня шансов на победу. А теперь я перевезу его в Аккадистран, в великую столицу Гадир. Он пройдет дорогой похищенных до конца.

Смех Инезии звучал резко, словно по склону горы катилась гроздь металлических колокольчиков.

— Интересно будет посмотреть, что случится, когда божественное тело Пта расчленят на куски. Когда эти безмозглые бунтовщики начнут вторжение на Нуширван, мои небесные всадники получат приказ действовать.

Побелевшая Лоони не сводила глаз с Инезии. Дважды она пыталась заговорить, но ужас сковал ей язык. Заметив эти попытки, Инезия свирепо произнесла:

— Не пытайся убедить меня, что в этом нет необходимости. Есть только один вид союза Гонволейна с Аккадистраном — союз на основе сокрушительного поражения. Запомни, пока боевые скриры в моей власти, каждый молитвенный жезл Гонволейна будет под контролем. Шансов у вас нет. В Аккадистране я еще позволяю молящимся создавать божественную силу, она укрепляет не его, а мое могущество. Но в Гонволейне молящихся женщин не будет. И Пта умрет.

Она умолкла. Голубые глаза сверкали, лицо было безмятежным. Помолчав немного, она произнесла тоном, не допускающим возражений.

— Какой будет форма правления после уничтожения последних бунтовщиков, еще не решено. Лорды и принцы в замках сильны, но их поведение может породить новые мятежи. Родятся новые наглецы, посягающие на власть сильных.

В голосе Инезии появились мрачные нотки.

— Не терплю, когда мне противоречат. Если на это не обращать внимания и приобрести способности старого Пта вести за собой народ, то можно даже восстановить курьезный тип правительства, который он терпел. Но то, что имело смысл при жизни Пта, без него может стать неуправляемым. Помнишь, дорогая, что творилось в стране, когда я свергла тебя? Но мы не могли править вдвоем. Две суверенные богини в одном государстве — это абсурд.

Лоони наконец поняла, куда клонит ее соперница. Она рванулась к ней, но опоздала на мгновение. Инезия яростно набросилась на тело Пта, и оттащить ее было не так просто.

С нескрываемой злобой Инезия кричала:

— Смотри не него, дура! Это все, что ты можешь! Я ухожу…

Лоони знала, что сейчас она ничего не может сделать. Но чувствовала происходящую перемену ситуации.

Вдали от воды процесс шел медленно и тяжело, но через несколько минут началось движение сквозь тьму. И вот она уже лежит на твердой земле. Начинается новый день.

 

Глава 20

ЗАРД АККАДИСТРАНСКАЯ

Лоони ощутила, что атмосфера пронизана ужасом. Но это чувство было не ее. Оно исходило от рыдающих женщин, кричащих детей и надрывного гомона мужских голосов. Все люди были охвачены страхом перед омерзительной реальностью своего существования.

Богиня поднялась с земли, осмотрелась, и вздох надежды вырвался из ее груди. Инезии здесь не было. А тело Пта лежало рядом на подстилке. Он выглядел, как мертвец, та же поза, ни единого движения. Лоони еще раз внимательно осмотрелась.

Они с Пта находились внутри пространства, размером не меньше квадратной канбы, окруженного высокой стеной и переполненного людьми. За одной из стен можно было видеть боевых скриров, которые группами маневрировали в небе. Лоони содрогнулась от ужаса. Здесь был один из тысячи полигонов тренировки скриров в нападении на людей. Жертвами наверняка были похищенные Гонволейнцы.

Подстилка, на которой лежал Пта, была одной из многих, разделенных между собой небольшими перегородками. На всех подстилках лежали люди по одному или даже группами. Некоторые вставали и медленно прохаживались по земле, их место немедленно занимали другие.

Дети, женщины, мужчины. И ни одного спокойного лица. Тысячи глаз вокруг, и никто не смотрит на Пта.

Лоони сидела на краю подстилки и ждала. Она понимала, что Инезия медлить не станет. Особенно сейчас, когда тело Пта беззащитно и нельзя даже определить, что он сознает, а что не задевает его чувств. Наверняка она вернула свое истинное тело в столицу. Здесь, где много молитвенных жезлов не под ее контролем, она не станет рисковать красотой. Но душа Инезии в Аккадистране. Конечно, она вошла в тело Зард Аккадистранской и отдает распоряжения в замке Гадира. И воины уже спешат сюда так быстро, как способны лететь боевые скриры и скакать гримбсы.

Лоони в отчаянии стала трясти неподвижное тело и шепотом кричать ему в уши:

— Очнись, Пта!.. Очнись… Пта…

Тело не оживало. Холройд-Пта был в трансе, близком к смерти. Его руки, ноги безвольно принимали любое положение, пальцы Лоони чувствовали только их вес.

Она давно бы отправилась назад, в Нуширван, и оставила тело Нийи. Но страх перед желанием Инезии уничтожить это тело останавливал, искорки надежды не угасли совсем. Пта еще не умер. Сейчас решалась судьба огромных стран, целые континенты приближаются к грани, за которой катастрофа. Надо действовать, но она не могла решиться.

Безжалостное солнце стремилось к зениту. Почти полмиллиона ног поднимали пыль, серым туманом стелившуюся над лагерем пленников. Жара, духота и бездеятельность подавляли волю попавших сюда.

Двое мужчин несли третьего к Лоони. Один из них сказал:

— Отойди, женщина. Мой брат болен, пусть полежит немного.

Другой устало добавил:

— Повезло парню. Он уже не видит, как мы тут маемся.

Даже не посмотрев на Лоони, они посадили больного на землю, прислонив к ограде, и подошли к Холройду-Пта. Лоони встала между ними. Брат потерявшего сознание произнес:

— Надеюсь, вы не возражаете, что этого мы сбросим. Брат еще жив, а вашему уже все равно.

Лоони молчала. Их намерение было таким понятным, но неприемлемым. Не получив ответа, один из мужчин принялся сталкивать безжизненное тело на землю.

Схватив за руки, Лоони с силой отпихнула его в сторону. Но он был сильнее женщины и упрямо добивался своего. Через минуту изможденное тело любимой жены Нушира покрылось синяками и выбилось из сил. Только фанатичная верность Пта давала женщине силы продолжать борьбу, но они иссякали.

Хватая нападавших за одежду, пиная ногами, она не удержала равновесие и упала. В глазах потемнело, а уши уловили шепот.

— Отправляйся в Нуширван!

Открыв глаза, она увидела, что брат больного перестал бить ее и произнес:

— Отправляйся в Нуширван. Я встречу тебя во дворце Котахэй… но после…

Лоони похолодела, вскочив на ноги и вцепилась в одежду сказавшего это. Оба, потрясенные, смотрели в глаза друг другу. Страх и недоумение не давали говорить. Наконец, мужчина выдавил из себя:

— Наверное, я схожу с ума. Я не пойму, как это произошло.

Слишком мало сил осталось в теле Нийи, и оно опустилось на колени, затем женщина легла и поджала ноги. Но тут же выпрямилась.

Тело Пта исчезло.

Шоковое состояние Лоони прошло. Она снова глянула на мужчину, пославшего ее в Нуширван. Как долго Пта боялся проявить себя. Он боялся, что Инезия узнает о его новых способностях. Божественный Пта прав. Он скрылся в суматохе драки. Это могло пройти незамеченным.

— Если вы не возражаете, то на этой подстилке будет лежать мой брат, — прозвучал знакомый голос.

Лоони вглядывалась в усталое лицо собеседника, но никаких признаков присутствия Пта не было. Может, он только выполняет повеление бога. И ей тоже Пта уже сказал, что надо делать.

«Отправляйся в Нуширван».

Но Лоони еще колебалась. Инезия наверняка будет их обоих поджидать именно здесь. Пусть убедится, что все идет по ее плану, это тоже важно.

Почти одновременно по верхнему краю высокой стены забегали воины. Внизу тоже все пришло в движение. Стражники с лестницами-стремянками группами бежали в район загородок с подстилками для больных, окружили «больницу». Тех, кто лежал совсем близко от стены, бесцеремонно сбрасывали на землю и отталкивали в сторону. В ход пошли большие пилы, кувалды. Воины разрушали стену.

Минут через десять в стене, отделявшей резервацию для пленников от свободной территории, были проделаны ворота. Через них въехала на огромном гримбсе стройная, с карими глазами женщина. Каждое движение прибывшей подчеркивало ее превосходство над остальными людьми. Карие глаза пылали янтарным блеском. Но в их взгляде было больше спесивого самодовольства, чем истинного величия. Зард Аккадистранской были подвластны более двадцати миллиардов человек. Есть ли в ее теле Инезия?

Гримбс остановился в двадцати шагах от Лоони. Зард спустилась на землю по спинам своих охранников. Те окружили ее кольцом. Правительница знала, кто ей нужен из больных, и уверенно направилась к подстилке, где раньше лежал Пта.

Увидев мужчину, лежавшего там, и спокойный взгляд Лоони, она отпрянула назад. Коричневые зрачки расширились от испуга.

Зард пыталась говорить, но не могла. Ее руки непроизвольно тянулись к незнакомцу на подстилке, будто пытаясь изменить его облик. Затем она справилась с волнением и, обращаясь к Лоони, произнесла низким злым голосом:

— Где он? Где этот безумец? Он только что был здесь.

Лоони поняла, что именно сейчас она должна подтвердить обезумевшей правительнице, что ее ложное впечатление о состоянии Пта после пребывания на троне верно. Все ее тело дрожало от возбуждения. Впервые за многие века заключения она могла победить соперницу. Только надо говорить естественно и не раздумывая.

— Ни ты, ни я не можем быть в двух местах одновременно, даже богиням это неподвластно.

Такая фраза позволяла перехватить инициативу в разговоре и легче сделать очередной шаг. После небольшой паузы Лоони продолжала:

— Я решила дать ему столько шансов выжить, сколько имеют другие пленники Зард. Теперь он в толпе этих несчастных мучеников. Ищи его, Инезия, теперь даже я сама не знаю, где Пта…

Лоони умолкла. В ее сознании шла внутренняя борьба. С одной стороны, она боялась действовать излишне самоуверенно, речь шла о жизни и смерти. Но ведь Пта не хочет, чтобы Инезия знала о его истинном состоянии. Значит, он не получил достаточно могущества для борьбы со злом. Ему надо выиграть время, найти выход из тупика. Значит, надо любой ценой отвлечь Инезию. И Лоони продолжила:

— Инезия, благодарю тебя. Пойми, что я хочу сказать. Речь о народе. Благодарю, ты не начала эту бессмысленную войну. Ты победила, и этого достаточно. Властвуй над Гонволейном и Аккадистраном. Объединить их народы теперь можно и без войны. Есть десятки способов. Распорядись, что теперь возможны только смешанные браки, и через поколение страны сольются. Только не надо войны. Это же миллионы трупов. Каждая смерть подданного уменьшает величие правителя. Это истина, с которой не спорят даже богини…

Глаза Зард Аккадистранской менялись медленно, их коричневые зрачки светлели, мерцание становилось не таким зловещим. Они уже не пылали яростью и страхом. Инезия-Зард смотрела на Лоони уже с усмешкой и злорадством.

— Бедняжка! Ты никогда не была способна подняться выше человечности. Какая сентиментальность! Но она родилась из истерики, не забывай об этом. Дорогая моя, богиня должна подобно ветру нести все запахи: и полевых цветов, и ядовитых испарений. Клянусь, я не так свирепа и своенравна, как тебе это кажется. Эти два народа не могут соединиться естественным путем. Но это совершится. Клянусь!

Правительница поняла, что ее не слушают и стала вглядываться в толпу пленников. Огромная масса людей, похожих друг на друга, была подавлена своим жалким существованием, и никто не смотрел в сторону грозной Зард. Инезия злобно прошипела:

— Он ушел туда, пусть так. Но еще никто не смог убежать из резервации. Стражники получат портрет принца Инезио и мне доложат, когда он найдется. Я сама хочу видеть его тело мертвым, — саркастическая улыбка скользнула по лицу правительницы. — Радуйся, дорогая Лоони. Приказ о нападении на Гонволейн армия получила еще утром. Теперь никто не сможет остановить эту силу, даже я. Колесо истории закручено, и у него слишком велика инерция.

Ее улыбка стала демонической.

— Посмотрим, что получится, когда один главнокомандующий в двух телах будет руководить двумя враждующими армиями. Прощай, милая Лоони! Твое тело пока останется невредимым. Я хочу уничтожить вас вместе.

Зард Аккадистранская резко повернулась и пошла к своему гримбсу. Спины охранников услужливо пригнулись. Правительница проследовала по этим ступеням, не оглядываясь. Спустя несколько минут каменщики заделали дыру в стене, и ничто уже не напоминало о происшедшем.

Лоони не могла решить, что же делать. Ее тянуло в толпу узников. Но даже Инезия с ее стражниками не стала искать Пта, эта затея была почти безнадежной. Среди моря людей, потерявших интерес к жизни, найти единственного, способного к борьбе, было почти невозможно. Глупо терять время. Надо отправиться в Нуширван, выполнить то, что задумано. И ждать Пта. Надо сообщить ему о начале войны. Но это можно сделать только там, где они условились встретиться. Что он предпримет, когда узнает о нападении, предугадать невозможно. Война способна уничтожить ту молитвенную силу, которой он овладел.

Волна безжизненности всколыхнула сознание Лоони. Происшедшее было слишком тяжелым ударом для богини. Приказ о начале войны отдан, близится развязка. Злодейские замыслы богини Инезии воплощаются медленно, но неуклонно. Ночью хорошо обученные скриры-убийцы перелетят через древнее море Тета. Лоони попыталась избавиться от страшных мыслей. Ей стало жаль несчастное тело Нийи, которому суждено остаться здесь. Пора в Нуширван.

 

Глава 21

МЕЖ СТЕН СМЕРТИ

От подстилки, рядом с которой Лоони дралась с мужчинами, до границы «больничной» зоны Холройд добежал за несколько секунд. Он перепрыгивал тела корчившихся от боли, лежавших без сознания. За последним барьером, отделявшим подстилки от общей зоны резервации, он с силой вдавил свое тело в толпу.

Только в узкую щель между чьих-то плеч он заметил, что Лоони еще борется с человеком, который хотел уложить на подстилку больного брата. Остальные продолжали без движения лежать на своих местах. Среди больных были и женщины. Даже если в одном из женских тел богиня Инезия, она не успела бы заметить, куда скрылся Холройд-Пта. Похоже, что непосредственная опасность в данную минуту Пта уже не угрожает.

Он попытался найти место, где не было бы так тесно. На каждом квадратном футе находился человек. Протискиваясь через толпу пленников, Холройд искал свободное место. Ему казалось, что ноги идут по зыбкому песку, как будто он стоял в вязкой жиже. Но это была иллюзия, его угнетало чувство страха и безысходности, пронизывающее все пространство резервации. Наконец Холройд нашел уголок, где между стоящими людьми было немного пространства. Здесь он успокоился, и в сознании возникла мысль спрятаться в укромном уголке. Необходимо найти тайное убежище и оставить там свое тело. Бессмысленно блуждать в людском океане.

Пришла ночь. Холройд все еще оставался у подножия стены, к которой примыкала «больница». Как и другие, он улегся прямо на землю, ежеминутно его пинали в спину. В поисках свободного места бродили сотни людей, то и дело наступая на лежащих. Грязная босая ступня прижала волосы Холройда к земле. Он резко дернул незнакомца за ногу и поднялся. Потревоживший его спокойствие молча улегся на свободное место и закрыл глаза. Надо искать ворота, через которые можно выбраться из этого каменного мешка, подумал Холройд. Он понимал, что там наверняка много охранников, но это не тревожило.

Холройд бродил, переступая спящих и пытаясь встретить хоть кого-нибудь способного на побег. Наконец он спросил одного мужчину:

— Как нам отсюда выбраться? Куда идти?

Мужчина глянул на него с интересом, но не ответил. Десятки других глаз безумно следили за теми, кто не находил места для ночлега. Холройд ощущал, что его сознание стремится пробить массивную стену отчуждения и открыть истину этим несчастным, но все попытки тщетны.

Продолжая медленно бродить среди спавших, Холройд искал закуток, где его тело не будут топтать. Он был подавлен людской массой и сознавал, что место, огражденное от внешнего воздействия, сможет дать покой не только телу но и мозгу. О своей душе он волновался меньше, чем о плоти. Если телесная оболочка Пта попадет в руки Инезии, то она постарается уничтожить тело. Надо найти какой-то выход, он должен существовать.

Неожиданно в ушах зазвучал голос. Холройд сразу уловил, откуда он исходит. Футах в пятидесяти справа на стене стоял человек с рупором. Над толпой произносились отрывистые фразы:

— Резчики… те, кто обучен уходу за боевыми скрирами… подходите к плотницким ямам… там на склоне холма…

Глашатай прошел футов сто по гребню стены и снова повторил свой призыв. Кто-то из узников произнес:

— Нас заманивают на крутой склон. Это ловушка, я резчик, но не пойду туда.

Холройд понимал, что никто из пленников не знает истинных целей резервации. Коварство ночных глашатаев было более изощренным. Они заманивали жертвы для обучения атаке на людей боевых скриров. Генеральный штаб Аккадистрана здесь проводил учения пернатых эскадрилий в условиях, максимально приближенных к реальности. Но рабочие места резчиков могли стать местом, где удастся скрыть свое тело и отправиться в Нуширван. Кроме того, надо узнать о тактике боя с участием дрессированных скриров. Пробраться сквозь толпу к дальней стене не составило большого труда. Там было значительно просторнее. Наиболее отчаянные мужчины и женщины расхаживали по самому краю холма. Дальше был пологий спуск. Надсмотрщики время от времени сталкивали туда тех, кто был ближе. Внизу их строили в колонны по сто человек и подводили к каким-то норам у подножия высокой стены. Вооруженные охранники следили за порядком в колоннах, а безоружные, но физически сильные солдаты впихивали людей в норы. Жертвы кричали от ужаса, но их не было слышно из-за общего шума, стоявшего внизу.

Сверху было видно, что справа от нор, где исчезали люди, находились большие ворота. А за ними начинался ряд стен, перпендикулярных той, которая отгораживала резервацию от остального мира. Эти стены были чуть выше основной, и можно было заметить их продолжение за пределами резервации.

Пока Холройд изучал обстановку, воины с копьями дважды пытались спихнуть его со склона, там формировалась новая сотня. Но он каждый раз ускользал от них, и стражники хватали других пленников, которые не сопротивлялись. Решив, что сверху ничего нового не узнать, Холройд сам ринулся вниз. Он бежал по склону, обгоняя тех, кого спихнули стражники, ловко протиснулся сквозь толпу и очутился перед одной из ям. Оттуда доносились глухие удары деревянных и каменных кувалд. Каждый удар будил в сознании Холройда забытое чувство божественной ярости. Он бросился дальше, в сторону ворот.

Раздался крик:

— Назад! В строй! Жди своей очереди, иначе проткну!

Его били, кололи копьями, толкали, но Холройд пробивался к воротам. Словно бульдозер, он протаранил охрану и добрался до цели. Там стояла дюжина мужчин, вооруженных легкими пиками или луками. Стрелы и пики у всех были с каменными наконечниками. Их головные уборы украшали перья. Холройд сообразил: долговязый с четырьмя перьями должен быть старшим офицером.

Ярость молнией осветила мозг, и он устремил свое существо в офицера. Сначала тот сопротивлялся… затем..

— Бросьте этого торопыгу в яму, если ему так хочется резать камни, — крикнул он глухим голосом и указал рукой на свое тело, которое стражники крепко держали под руки…

«Как плохо я выгляжу. Грязный, худой, волосы всклокочены. На месте Лоони я бы давно забыл о таком доходяге».

Холройд вернулся в свое тело, когда оно уже лежало на дне ямы, ближней к воротам. Она была размером около двух сотен квадратных ярдов и проходила под стеной. Холройд позволил себе передышку и лежа осмотрелся. Мозг впитывал информацию, как губка.

На дне длинной ямы стояли ряды скамеек, где сидели такие же изможденные люди, как и он сам. Перед каждым стоял небольшой стол, рядом горшок с клеем, в руках пила из светлого металла. Холройд зачарованно смотрел, как мастера кувалдами разбивали каменные глыбы, выбирали подходящие осколки, обрабатывали их пилой. Как они умудряются не разбить или же не отрезать себе пальцы, думал Холройд. Такое количество мастерских может обеспечить наконечниками копий и стрел всю армию Аккадистрана. Из какого металла сделаны эти пилы? Режут камень, как масло. Каким клеем они прикрепляют камень к дереву? Много интересного можно узнать здесь, но сейчас важнее другое.

Холройд медленно поднялся и пошел под стену. Какой-то толстяк тут же подбежал к нему, крича на ходу:

— Ты новенький? Почему один?

Он повязал Холройду на левый локоть ленту с номером и продолжил:

— Теперь ты номер триста сорок семь. Ищи себе место. Я потом покажу, что надо делать. Учти, работа тяжелая, но жить будешь дольше. Ленту не потеряй. Кто отказывается работать или теряет ленту, уходит первый. А так будешь ждать своей очереди.

Холройд молча смотрел в глаза говорившему.

— Ну, что уставился? Я старший сотни. Или надеешься, что тебя назначат на мое место? Не рассчитывай прожить лишний месяц и есть три раза в день. Мне еще неделя осталась. Будешь получать свою пайку только утром и последним, я прослежу. Сегодня ушел сто сорок седьмой. Вопросы будут?

Проходя мимо скамеек, Холройд смотрел на номера ленточек резчиков по камню. Свободное место он нашел на краю одной из скамеек. Рядом работал парень с номером сто пятьдесят три. Это означало, что сегодняшний день может оказаться последним в его жизни. Холод проник в мозг, Холройд сел рядом и сказал:

— Добрый человек. Я вижу, ты не трясешься от страха даже перед лицом смерти. Как твое имя?

Парень ответил:

— Мое имя Крэд, уважаемый.

Затем он обмакнул древко пики в клей, насадил только что выточенный наконечник, бросил его в сторону и взглянул на Холройда.

Его лицо расплылось в улыбке:

— Что бы сделали со мной, назови я просто уважаемым того, кто очень похож на тебя. Пошли к старшему нашей сотни.

Пробираясь за парнем, Холройд так же, как он собирал готовые пики и копья. При этом он продолжал оценивать свое положение.

Он не ошибся, скрыв от богинь знание своего нового могущественного дара, который влился в его тело, побывавшее на троне. Там, на полу, лежал тот, кого привела к цели звериная ярость, переходящая в агонию. Это чувство исчезло. Нет агонии. И нет зверя. Но есть капитан Питер Холройд из танкового корпуса армии США. И он способен перенести свою сущность в любое тело.

Это грандиозно.

Размышляя о стратегии войны с Нуширваном, Холройд понял, что новые возможности дают шанс нарушить планы Инезии, даже если учесть, что она способна посылать свое тело через пространство. Пожалуй, и раньше он вел себя правильно, логика его рассуждения оказалась верной. Трон был всего лишь источником хранившейся части могущества Пта. Оно уже использовано, и дополнить божественную силу могут только молитвы женщин.

Сознание подсказывало, что ситуация требовала практически раздвоения его личности. Необходимо знать, о чем будут говорить, как действовать две богини Гонволейна. Только в их беседе между собой с губ Лоони снимается печать молчания, а Инезия, оправдывая и хвалясь старыми победами, невольно дает ключ к разгадке новых козней. Теперь у него начинал вырисовываться достаточно мрачный план действий. Инезия намеревается начать наступление. Если предотвратить атаку, то Великий Пта выиграет схватку со смертью в образе златокудрой красавицы.

Полубог был ближе к людям, чем богиня. Он чувствовал — Инезия обречена на гибель. Обладая магической силой, она забывает или презрительно игнорирует одно свойство, присущее каждой личности. Может быть, божественный разум не в силах понять его значение.

Люди способны противостоять божественной мощи, если…

— Мы пришли, — сказал Крэд.

Холройд внимательно смотрел на высокого, сероглазого и абсолютно седого мужчину. Крэд обратился к нему со словами:

— Старший по яме, я привел новенького. Думаю, что ему надо показать.

— Ладно, — равнодушно ответил старик. — Покажи ему.

 

Глава 22

ПИЩА БОЕВЫХ СКРИРОВ

Сначала Холройд смотрел только на скриров, круживших над огромной ареной. Только в подсознании отложилось то, что огромное пространство вокруг заполнено людьми, наблюдавшими своеобразный спектакль. Он отметил, что в полетах стай огромных птиц есть определенная система. Боевые скриры летали десятками. На спине одного из скриров, составлявших своеобразную эскадрилью, сидел наездник. Остальные летающие чудовища повторяли каждый маневр ведущего скрира, словно самолеты в строю. Внезапно одна из эскадрилий резко спикировала вниз. Только сейчас Холройд понял, что на арене находились сотни мужчин и женщин, предназначенных в пищу птицам, проходившим обучение участию в боях.

Холод сжал мозг, словно металлический обруч. Глаза Холройда не могли оторваться от ужасного зрелища. На арене шло сражение, жертвы пытались защитить свою жизнь. Они держали над головой грибообразные щиты, пытаясь поразить или просто отпугнуть прожорливых врагов длинными пиками. Птицы были неплохо натренированы и ловко уклонялись от уколов пиками, и выклевывали из толпы людей, словно червяков. Кошмарная атака длилась минуты четыре, затем эскадрилья взмыла вверх, унося в клювах и лапах страшный груз. Проследив за полетом, Холройд увидел, что птицы отнесли несчастных к месту, где располагались птенцы боевых скриров и начали их кормить.

— Они откармливают свой молодняк мясом? — спросил Холройд. Старший по яме, казалось, не расслышал вопроса. Крэд собирался ответить, но не успел. В голосе Холройда появилась свирепость.

— Невероятно! Хотел бы я знать, что за дьявол выдумал эти дурацкие щиты?

Крэд в удивлении раскрыл рот, не зная, как реагировать на поведение новичка. Седой старик угрюмо произнес:

— Сначала ты ответь мне…

Взглянув на лицо Холройда, старик осекся. Зрачки его расширились. Потрясенный своим открытием, старший по яме не мог говорить. Затем…

— Принц!.. Принц… Инезио!

Он упал на колени, слезы градом катились по лицу. Старик пытался целовать руку Холройду и бормотал:

— Я знал… Я верил… Богиня должна была прислать помощь… Я знал, что это издевательство над жителями Гонволейна не может продолжаться бесконечно… Принц Инезио! Хвала богине! Хвала богине!

Холройду с трудом удавалось сохранить спокойствие. Мозг переполнялся необузданной яростью, способной разнести на кусочки его тело. До этого мгновения он был способен оставаться холодным и внешне спокойным. Это было спокойствие вулкана, покрытого снежной шапкой, но переполненного бурлящей лавой. Гармония льда и пламени, разума и безрассудства, бога и человека. Прославление богини этим стариком нарушило неустойчивое равновесие сознания.

Чудовищная, гнусная и лживая истина!.. Хвала богине? За что ее благодарить? Эту бесстыдную, подлую, похотливую ведьму? Эту дьяволицу, жаждущую крови, славы и власти?

Эти мысли не были произнесены, но прозвучав в сознании, погасили волны ярости. Старший по яме узнал в нем принца и поверил в реальность спасения. Вера в богиню может оказать помощь в осуществлении плана. И он спокойно произнес:

— Встаньте! Теперь вы маршал! Храните веру живой. Нас ждут нелегкие дни. Богиня Инезия послала меня сюда и наделила божественной силой для борьбы с этим святотатством.

Старший по яме поднялся, размазывая слезы, и Холройд осознал, что этот маршал теперь верно служит своему главнокомандующему. Можно ли так же надеяться на остальных смертников?

— Неужели, маршал, вы не могли изготовить более надежного оружия, чем эти пики. Да и деревянные зонтики не лучшая защита от боевых скриров. Новоявленный маршал выпрямился, на его лице появилось выражение уверенности. Решительно смахнув последние капли слез, он звонко произнес:

— Ваше Высочество, мы можем делать для наших людей лучшее оружие. Я уже семь лет здесь и кое-что придумал. Мы готовы испытать на следующей сотне мою идею защиты от скриров. Разрешите показать?.. Я сейчас вернусь.

Маршал побежал в яму, а Холройд с Крэдом остались наверху и молча наблюдали за атакой очередной эскадрильи. Страшный спектакль продолжался.

Старик вернулся довольно быстро. В его руках был длинный шест с зазубренным наконечником на одном конце и большим крюком на другом.

— Смотрите, принц, этот шест длиннее пики. Он легкий и крепкий. Мы их можем делать из обычного газового дерева. Когда скрир атакует, то надо крюком захватить его шею или лапу, а другой конец воткнуть в землю. Скрир — птица не очень умная. Даже если скрир ошибется, то он рухнет на землю и раздавит своим телом уколовшего. Потом он поднимется и улетит еще более злым. Один укол пики не убивает такую птицу.

Холройд взял новое оружие в руку, попытался имитировать его применение и произнес:

— Тот, кто зацепит скрира за шею или лапу, неминуемо погибнет.

— Но птица не сможет сразу подняться. Другие успеют своим пиками нанести много ран или стрелой смогут пробить толстую кожу на шее. Мы дадим шанс выжить многим. Если Ваше Высочество не возражает, то я пошлю на арену несколько человек с этим оружием.

Холройд ответил сухо:

— Только двоих. Они не смогут победить сотни птиц сегодня. Время для решительных действий еще не наступило.

Он понимал, что богиня может уловить связь исчезновения Пта со сменой тактики боя жертв гладиаторов.

Когда два человека с новым оружием погибли, Холройд улыбался. Рядом с их трупами бились в агонии четыре огромных птицы.

Идея новоявленного маршала была полезной.

С каждым часом в Холройде росла уверенность в правильности своих действий. На подготовку к схватке надо еще много времени. Не хватает умения командовать, не все известно об армии Аккадистрана. Этой ночью надо бежать из резервации. Каждый час, проведенный здесь, дает богине шанс обнаружить Пта. Этого допустить нельзя. Он должен выбраться из этого ада. Ночью!

 

Глава 23

МОРЕ ТЕТА

Для тела Холройда были приготовлены носилки. Старый маршал и Крэд были предупреждены и ничему не удивлялись. Узники резервации умели держать молчание, не испытывали страха перед смертью и безгранично доверяли принцу, посланному богиней.

Затем было занято тело старшего офицера, командовавшего охранниками, доставившими в яму вечернюю пищу. Аккадистранский офицер — Холройд — спокойно приказал поднять носилки с безжизненным телом. Двое дюжих стражников выполнили команду, остальные молча последовали за ними.

Потом они шли по длинным коридорам, где было много охранников и воздух переполнял малопривлекательный запах пищи. Один из коридоров в этом лабиринте раздваивался, как язык змеи. Почти все стражники и прислуга сворачивали влево, но Холройд приказал нести свое тело в правый коридор. Очутившись перед дверью, офицер распахнул ее и приказал нести носилки с телом дальше. Охранники с носилками стали спускаться по лестнице. Другой офицер внизу встал, глянул на тело, освещаемое тусклым светом факелов. Он не успел произнести ни слова, сущность Холройда перетекла в его мозг.

Офицер крикнул командиру охранников, носивших пищу:

— Веди своих обратно. Эти с носилками вернутся потом.

Он направился дальше, минуя столы, за которыми люди пили какую-то бледно-пурпурную жидкость, похожую на виноградный сок или вино.

Холройд заметил у больших дверей напыщенного субъекта. За этой дверью — выход. Субъект без сопротивления позволил завладеть своим мозгом. Он суетился, отсылая офицера, чуть не поскользнулся на ступеньках крыльца, но стражники с копьями в струнку вытянулись перед этим вельможей.

Они вышли на улицу и пошли вдоль стены.

Стена! Внешняя стена резервации. Сознание Холройда встрепенулось. Один из тех, кто ходил по стене, наблюдал за узниками, с ухмылкой глянул на носилки с безжизненным телом Пта. Свобода!

Осмотревшись по сторонам, Холройд приказал стражникам:

— Несите его вниз по этой улице. Ну, что уставились? Там есть повозка, которая заберет эту падаль.

Он шагал уверенно, внимательно изучая все, что попадалось на пути, пытаясь в полумраке выяснить, куда ведет дорога.

Стена, за которой была страшная арена и толпы гладиаторов, окружала огромный холм. Слева, у подножия холма, виднелись редкие дома и целая сеть дорог, ведущих к городу, за которыми виднелась гавань, заполненная кораблями. Город не привлек внимание, а вот гавань…

Добраться туда можно быстро. Надо завладеть телом капитана корабля и… Нет… Нетерпение нарастало. Могущественные способности проникать в любое тело дают возможность завладеть скриром. Плавание на корабле — это потеря времени. Как хорошо, что ни одна из армий не вооружена зенитными орудиями…

Мысль оборвалась, когда Холройд увидел, что стена уже далеко и вокруг никого нет. Он остановился и приказал носильщикам:

— Бросьте его там, в кустах, подальше от глаз. А носилки унесите обратно.

Стражники возвращались по дороге с обычной для людей их профессии уверенностью, что все происшедшее вполне естественно и они точно выполнили приказание старших по званию.

Как только они исчезли из виду, вельможа направился по их следам. Холройд довел его вдоль стены до того крыльца, где проник в его мозг, открыл дверь и громко крикнул:

— Без меня ничего не случилось?

Он не стал выслушивать заискивающие рапорты, что все в порядке, пьяных нет и так далее. Холройд уже был в теле Пта.

Ухмыльнувшись, он вскочил на ноги и быстро направился к подножию холма. Здесь не было никаких строений, свет факелов со стены сюда не доходил. Наступившая ночь сулила удачу.

Идя по дороге, Холройд пытался представить ощущение людей, в которых входило его сознание. Испытывают ли они страх от потери возможности управлять телом, речью, мыслями. Думают ли они вообще в это время? Наверняка офицеры, помогавшие Пта выбраться из резервации, смутно помнят свои действия. Он старался организовать свой побег самым естественным образом. Даже если сама Инезия будет расспрашивать об этом случае, то они не смогут раскрыть ей истину. Поздно вечером забрали труп из ямы, унесли подальше и выбросили, а утром его склевали скриры. Ничего необычного не произошло. Все офицеры могли убедить себя, что действовали по своей воле. В глубине души Холройд надеялся, что так случится.

Он свернул на одну из тропинок, которая вела к зданию, похожему на ферму. До наступления полной темноты осталось не более получаса. Уловив в одной из ферм движение, Холройд направился туда. Отрыть дверь загона для скрира было не просто, наконец удалось сдвинуть засов с места и проникнуть внутрь. Пара пылающих глаз раскачивалась в темноте, жесткие перья птицы зловеще шуршали. Сдерживая нетерпение, Холройд приблизился к скриру. Тот вел себя спокойно и не сопротивился неумелым попыткам закрепить седло и удила. Домашние скриры вели себя совсем не так, как боевые убийцы.

Труднее всего оказалось забраться на спину птицы без помощников. Только с третьей попытки Холройду удалось очутиться в седле. Взлетев, птица сделала круг над родным двором, залитым холодным светом луны и послушно направилась к побережью моря Тета.

Только утром впереди показалась земля. Лес начинался у самого берега. Казалось, среди холмов и нескончаемого леса нет и признаков жилья. Холройд уже два часа летел над землей со скоростью не меньше ста миль в час. Он думал, где лучше спрятать свое тело, когда дух направится в Нуширван. Внезапно необычная мысль пришла в голову, он оглянулся на огромный хвост скрира. Пусть птица летит над лесом, он может привязать себя к седлу и получит несколько часов свободы духа без особого риска. Через минуту его тело осталось далеко позади.

Сущность Холройда устремилась в пространство. Полет сквозь пространство был уже знаком. При переходе в тела людей там, в резервации, он не успевал ощутить движение. Сейчас его обуяла жажда полета, свобода маневра. Насладившись, он попытался остановиться и ощутить дыхание пространства. Но вокруг не было ни света, ни воздуха. Душа не могла ощущать пространство. Вселенная черна и пуста для нее.

Он вернулся в свое тело, попытался успокоить волнение и понял, что птица продолжает спокойно лететь в сторону Нуширвана.

Что нужно сейчас делать? Как это узнать? О чем говорила Инезия? Что свою истинную сущность нельзя познать до конца, пока она связана с телом. Он помнил первое посещение царства тьмы, сущность должна быть способна управлять телом, находясь вне его. Может быть, мешает высота, или этот вид божественного проявления сейчас недоступен для Пта?

Он заставил себя взглянуть вниз. Сплошной лес, ни города, ни реки, ни озера. Сущность Холройда устремилась в пространство, но не туда, куда продолжало лететь его тело. Наконец, появилось ощущение опоры. Он спускался ниже, и чувство давления усиливалось. Оно знакомо! Вода? Впервые божественный дух, покинувший тело, ощущал что-то, кроме собственных мыслей. Он над морем Тета.

Проверив свою догадку, Холройд заспешил обратно. Должно быть, он летел близко к поверхности, ощущение опоры духа исчезло внезапно. Земля! Тело другого человека можно ощутить в полете так же, как воду. Надо только преодолеть много сотен миль до столицы Нуширвана.

Холройд точно ощутил скопление людей и реку. Снизившись, он чувствовал присутствие живых тел. Он выбрал ближайшее, устремился в него и ощутил потрясение, подобное шоку от удара электрическим разрядом.

Женщина!

«Надо быть осторожнее», — подумал Холройд. Раньше, когда он устремлялся по прямой в тела людей, которых мог видеть, такие ошибки были невозможны. Сейчас сознание улавливало только слабые сигналы, не различая при этом пол, возраст и даже место нахождения человека.

Следующая попытка Холройда была не такой опрометчивой. Он приблизился к источнику ощущения жизни достаточно близко. Не ощутив чужой ауры или сопротивления, он вошел в тело, став чиновником мелкой конторы, перебиравшим бумаги на своем столе. Из этих бумаг следовало, что столица расположена в двадцати пяти канбах севернее.

Следующее тело принадлежало солдату, идущему по торговой улице на окраине столицы Котахэй. Холройд продолжал путь к центру города вместе с солдатом несколько минут. Его мозг должен привыкнуть к ярким краскам, детским крикам, запахам города.

Затем, став усатым молодым человеком крупного телосложения, служившим писцом во дворце Нушира, он узнал, что владыка страны беседует в своих покоях с женой Калией.

Уводя писца от покоев Нушира, Холройд вспомнил младшую жену владыки Нуширвана. Она такая же светловолосая, как Инезия, но не так зла. Спустя минуту он уже смотрел на Калию глазами Нушира, которая продолжала говорить с мужем:

— Надо ввести во всех замках, крепостях и укреплениях новый порядок. Пусть женщины живут отдельно от военных мужчин и не владеют оружием. Они должны молиться за мужей. Надо отправить посланников к вождям мятежников, в первую очередь к маршалу Маарику, Оилику, Ларго, Сарату, Клауду. Предложи им освобождение через нашу страну. Объясни, что ты не в состоянии противостоять Зард Аккадистранской, которая действует заодно с Инезией.

Холройд положил руку на плечо младшей жены Нушира и мягко произнес:

— Повремени с наставлениями, Лоони. Я прибыл договориться о встрече с тобой. Где мы можем повидаться, находясь в своих телах?

Сказав это, он широко улыбнулся и стал ждать ответа.

 

Глава 24

СВИДАНИЕ В КОТАХЭЙ

Лоони долго не отвечала. Глаза пухленькой Калии увлажнились, руки задрожали. Она поднялась с кресла и прошептала:

— О, Пта!

Затем, стряхнув оцепенение, она рванулась к мужу, схватила его за руку и быстро заговорила:

— Пта, она уже отдала приказ! Ты понимаешь? Армии готовятся к войне. Нападение неизбежно!

— Хорошо, — ответил Холройд.

Голос Нушира не смог передать истинное значение этой реплики. Блондинка отшатнулась назад и потрясенно смотрела на Холройда.

— Не будь наивной, — угрюмо продолжал он. — Сейчас мы не можем помешать Инезии осуществить ее замыслы. Но если мои выводы верны, все это обернется в нашу пользу. Мы можем чувствовать симпатию к этим бедолагам, готовящимся к смертельным битвам, но действовать опрометчиво не следует.

Холройд замолчал и дождался, когда с лица Калии-Лоони окончательно исчезнут страх и смятение, затем продолжил:

— Нушир уже знает много наших тайн. Теперь надо точно установить, на чьей стороне будет его армия в будущем. Я надеюсь, что личность, устремившая свои желания к развязыванию войны между Аккадистраном и Гонволейном, не станет тратить времени и усилий на Нушира Нуширванского.

Он способен понять, что обеспечит себе долгую жизнь и спокойную старость, если изменит форму правления в государстве. Чем плоха для него и его потомков конституционная монархия. Представь парламент, действующий по воле восьмидесяти или восьмидесяти пяти миллиардов жителей. Сколько бы ни вошло туда людей, они не смогут игнорировать волю своих избирателей. Форму правления в городах можно не менять. Не вижу причины, чтобы Нушир отказался от этой идеи.

Печальные глаза Лоони напомнили Холройду о его теле, привязанном к спине летящего скрира. Если бы он знал раньше, что приказ о начале войны отдан, то не рискнул бы совершить этот поступок. Эскадрильи боевых скриров Зард могли уже подняться в воздух. Время уходит.

— Лоони, мне нужна твоя помощь. Нам очень важно соединиться физически. Для этого надо точно определить, где сейчас находится мое тело.

Он стал объяснять, как проходил полет на юг через море Тета, затем на запад через бесконечный лес, к необитаемым берегам Гонволейна. Лоони оборвала этот рассказ:

— Действительно. На востоке от города Пта есть огромный лес, Пта. Если скрир будет продолжать полет прежним курсом, то вскоре прилетит к заливу, где встречаются три реки, текущие в древнее море. В этом заливе есть пять островов. Жди меня на том, который ближе к южному берегу. Я приду в теле, которое ты видел, когда я поднялась на великий утес. Это теперь единственное законное и свободное от души тело, которое я могу занять.

Она смущенно улыбнулась, затем серьезно спросила:

— Пта, у тебя есть план действий? Я имею в виду такой, который приведет к свержению Инезии… и ее смерти.

— Я понял смысл происходящего и верю в разум и здравый смысл людей. Мое новое оружие сбережет миллиарды человеческих жизней. Теперь у меня есть возможность проникать в любой мозг, включая владык, вроде Нушира. Но если Инезия ухитрится овладеть моим настоящим телом прежде, чем я буду готов к действиям, то это обернется бедой для всех. Больше я не могу сейчас сказать.

Он видел, что голубые глаза озабоченно пытаются уловить глубинный смысл слов, но пухлое лицо Нушира ничего не выражало, поэтому Лоони спросила:

— Сколько времени пройдет, прежде чем ты начнешь действовать?

Холройд тяжко взглянул. На этот вопрос он не мог дать ответ. Слишком сложно было представить все последствия его действий. Ему было необходимо не менее пяти месяцев. Смертельный приговор для Лоони был отсрочен на полгода, но часть отведенного срока уже прошла. Больше пяти месяцев на подготовку тратить нельзя. Эта мысль заставила вздрогнуть обоих.

Через пять месяцев боевые скриры Зард учинят бойню на севере Гонволейна. Мужчины, женщины, дети будут гибнуть сотнями миллионов. Города не выдержат осады, и захватчики будут кормить телами их жителей боевых скриров и гримбсов. Встающие перед глазами Холройда ужасные сцены похожи на страшный суд, апокалипсис, конец света.

Чтобы осознать весь ужас возможного развития новой истории Земли, Холройд пытался вспомнить 1944 год. Человечество не первый раз получает жестокие уроки.

Надо подавить страх, не поддаваться ему и терпеливо готовиться к сражению с дьяволом. Только за час до решающей битвы надо приготовить оружие и покончить со злом одним, но сокрушающим ударом.

Холройд вытеснил из сознания фантасмагорические картины и быстро произнес:

— Я увижу тебя в дельте трех рек и все объясню. До встречи.

Через десять минут он вернулся в свое тело и увидел, что скрир подлетает к заливу. В него впадало три реки. Вот и острова, описанные Лоони. Сама богиня прибыла сюда только через два дня.

 

Глава 25

ВТОРЖЕНИЕ В ГОНВОЛЕЙН

Островок, где жили Холройд и Лоони, был маленьким раем для двух тел. Худая и загорелая девушка и высокий мужчина с темными волосами чувствовали себя в полной безопасности. Холмы и впадины этого острова были покрыты зеленью. В джунглях зрели фрукты, ручьи журчали чистой водой. Мягкая трава всегда была готова служить постелью влюбленным телам.

Они ждали, когда к Холройду потечет могущественная сила, способная дать надежду на спасение. Если женщины начнут молиться у жезлов, то победа над злом свершится.

Шли дни… недели…

Время текло неумолимо. Они вселялись в чужие тела на всех континентах Земли, выбирая наиболее влиятельных людей. Это требовало терпения и настойчивости. Человечество было слишком огромным.

Правители, маршалы, чиновники, удельные владельцы и мятежные командиры, их жены — все они были пронизаны рабской психологией и не хотели перемен. Слишком часто Лоони и Холройд-Пта слышали во всех концах света одни и те же фразы:

«Богиня ничего не говорила. Она бы предупредила народ».

«Война с Аккадистраном не объявлена. Где свиток с печатью Инезии?»

«Твои слова лживы».

Богиня действительно ничего не говорила людям. Но слухи распространялись подобно инфекции болезни, от которой не помогают никакие лекарства. Торговые караваны гримбсов возвращались из странствий пустыми, гонцы на скрирах приносили известия из приграничных районов. Нелегко было верным слугам Инезии утаить от людей подготовку к войне. С севера Гонволейна стали прибывать беженцы, неся вести о терроре захватчиков. Но богиня молчала.

Холройд пытался представить Инезию в замке Пта. Перед его мысленным взором всегда представали покои принца Инезио и золотоволосая красавица в белом платье. Тогда он не знал, что Инезия способна хладнокровно вести Пта к гибели и хохотать, говоря о миллионах смертей.

Лоони и Холройд направились в столицу Пта. Город словно вымер. Они стояли на высоком холме, с которого открывалась панорама на весь город и море. Супружеская пара, чьи тела они заняли, проходя по вечерним улицам, на каждом перекрестке читала листовки, наклеенные под факелами.

«Жители Пта!

Бедствие обрушилось на земли Гонволейна. Безбожные мятежники, обезумев, напали на Нуширван. Армия Аккадистрана начинает мстить нам за подлость бунтовщиков.

Ночью в городах не должно быть света.

Не позволим боевым скрирам Зард Аккадистранской вероломно напасть на нашу столицу.

Верьте в богиню!»

Верьте в богиню? О, Колла! О, Пта!

Холройд сказал, обращаясь к своей спутнице:

— Удивительно, Инезия только сейчас сообразила, что темнота на руку захватчикам и ничего не дает обороняющимся. Отсюда мы увидим первую атаку.

Лоони молча положила голову на плечо мужу. Темнота сгущалась, в небе тянулись зловещие облака, город погружался в кромешную тьму. Холройд уже не мог видеть крыши домов, башни замка, но чувствовал близость вечного города Пта, столицы света, древнего дома сиятельного Божественного владыки веков.

Столица Пта во тьме! Впервые за все времена там не горел ни один факел. Пта растворился в ночи и стал подобен бесформенным холмам, видневшимся вокруг.

Через облака пробился лунный свет и осветил печальный облик Лоони. Она прошептала:

— Пта, скажи, что еще надо делать? Неужели мы будем только смотреть на все это. Уже пало девять городов на западе, сорок три на северо-востоке, восточное побережье полностью захвачено Зард, на северном держится только Калурна. Вчера пали восточные столицы провинции Лира, Гали, Ристерн, Танис.

— Этой ночью падет и столица Пта, — спокойно ответил Холройд. — Нет, Лоони, сейчас мы не можем ничего сделать. Даже если вмешаемся в действия идущих на штурм, польза будет минимальной, кроме того…

Он умолк, Лоони ощутила, как напряглось его тело. Затем рука Холройда указала на огромную тучу в северной части неба.

— Смотри и слушай!

Лоони насторожилась, ее слух уловил звуки, подобные тем, что предшествуют приближавшемуся шторму. Это не ветер. Ужасные звуки нарастали. С черного неба доносилось:

С-к-р-р-р-и-и-и-р-р…

Черная туча оказалась стаей сотен тысяч боевых скриров. Грубые, пронзительные крики заполняли вселенную. Сколько крыльев летающих убийц рождают это шипение в небе — пятьсот тысяч, десять миллионов? Какой десант они принесли?

Сверху донесся пронзительный сигнал. Туча ринулась вниз. Безумная бойня в столице началась.

Очутившись на острове, Холройд в ярости закричал:

— Я разорву ее тело на куски! Я выдерну золотые волосы клочьями! Я…

Сознание подсказывало Холройду, что с Инезией, этим воплощением дьявола, надо поступить по-другому. Ярость погасла.

Битва за Гонволейн шла с переменным успехом.

Не все города переходили в руки врага после первого штурма. В армии на вооружении появились шесты с крюками, восточная группа войск давала отпор аккадистранцам в воздухе. Главный штаб агрессоров уже не мог формировать достаточно крупные стаи боевых скриров для штурма сразу трех городов.

Холройд был уверен, что за всю историю цивилизации на Земле не было столь кровопролитной войны. Огромная армия Гонволейна уже давно не получала достаточно пищи. Огромные массы обезумевших людей, преодолевая отвращение, ели жесткое и противное мясо скриров и гримбсов, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Холройд скрывал от Лоони, что в армии уже поговаривали о случаях людоедства. Ожидание было тягостным. И все же единственным средством, дававшим надежду на победу — было ЖДАТЬ.

И они ждали. Много раз богиня в теле однажды умершей девушки и полубог с горящими от ненависти и бессилия глазами обсуждали свои планы и ждали. Они надеялись на любовь.

В одну из ночей, когда они, обнявшись, лежали на мягкой траве, Холройд тихо произнес:

— Знаешь, я понял, что божественное могущество — это очень простая вещь. Сначала появляется возможность направить свою сущность, которую люди называют душой, в любое тело. Потом приходит умение перемещать тело в пространстве или управлять им на расстоянии. Но этого мало, чтобы стать богом. Власть приходит с умением преодолевать время, отправляясь в прошлое и будущее, преодолевать спираль бытия, вырываться за ее пределы. Я попал в Гонволейн, минуя все витки, накрученные временем за двести миллионов лет. Сработал второй круг божественной власти.

Есть и другие круги власти. Путешествие умов, в которое Инезия была вынуждена направить меня, показало, что чары Пта подобны гипнозу. Даже она не смогла полностью подавить другой разум. Мое могущество не позволило это сделать.

Голос Лоони мягко прозвучал в темноте:

— Древний Пта знал особенности человеческой психики и пределы возможности мозга. Кругов власти шесть. Большее количество нельзя прочно удерживать в одном разуме одновременно. Подумай и согласись, Пта не ошибся, выбирая составные части своей божественной силы.

Холройд устало кивнул. Этой ночью он больше не произнес ни одного слова.

Больше месяца Холройд и Лоони не говорили о божественной силе Пта. Он стал замечать, что с каждым днем тело Лоони становилось все более совершенным, черты лица приобретали благородные пропорции, острые скулы уже не были заметны, глаза сверкали теплым светом. Холройд вспоминал их в первую встречу: водоросли во всклокоченных волосах, сабля, способная поразить Пта, которого забыли женщины Гонволейна. Зачем она делает из нового тела идеал, достойный любви бога? Все женщины хотят украсить себя, даже богини.

— Скажи, что любил прежний Пта? Почему он стремился слиться с народом? Может, эта его ошибка позволила Инезии низвергнуть его страну?

Лоони уверенно произнесла:

— Посмотри в свою душу, Питер Холройд! Ты — Пта, я чувствую, я знаю это. Ты прежний Пта, великий, мудрый и мятежный Пта. Посмотри на себя и увидишь, каким был Пта… и каким он будет!

Холройд ничего не ответил, и она продолжила:

— Слияние с народом не может принести зла богу этого народа. Он мне говорил, что разум иногда порождал темные мысли, чужие желания, жестокие поступки, которые могли быть смыты только в одном источнике — жизненной силе людей. Он не хотел зла и боялся перерождения. Если его страхи были небеспочвенны, то сейчас в Гонволейне происходит не крах веры в богиню, а возрождение надежды на Пта.

Сейчас я знаю, что все желания Пта есть в тебе. В подсознании Холройда уже родилась истина. Грех не должен сковать разум народа. Мы разобьем оковы зла и победим врага его же оружием, не потеряв доброты. Пта! Не терпи пороки, не уменьшай желание творить добро!

Почти не дыша, она ждала ответа, но Холройд молчал. Он смотрел на нее и не видел. Слышал ли он сейчас свою жену?

— Пта, ты почувствовал новое могущество? Оно выросло? Скажи!!!

— Да… я ощущаю… Смотри, Лоони, сегодня должно получиться.

Он шагнул в ручей, и сразу вокруг тела возник сверкающий вихрь. Холройд исчез, но тут же появился рядом с Лоони.

Сто двенадцать дней и ночей они ждали этого момента. Пта теперь способен перемещать свое тело в пространстве. На сто тринадцатое утро он уже смог взять с собой Лоони. Когда солнце поднялось в зенит, они получили возможность перемещаться вдвоем, не опираясь на воду.

Пришло время действовать.

 

Глава 26

СВЕРЖЕНИЕ БОГИНИ

Два искрящихся смерча осветили темницу, где было заковано в цепи настоящее тело Лоони.

Холройд потерял много времени, расковывая цепи, которые не могла даже поцарапать любая пила Гонволейна. Затем Лоони помогла ему уложить мертвое тело женщины, к которому успела привыкнуть, на место своего многовекового заключения. Тусклый свет не позволял разглядеть, что цепи уже не прикованы к каменному полу.

Лоони тихо сказала:

— Можно было не терять столько времени. Мое тело не такая ценность, чтобы бог перед сражением терял столько сил. Потом тебе хватило бы могущества создать мне новое тело, достойное войти в круг божественной власти.

Главное заманить сюда Инезию, когда она узнает, что Пта жив и может действовать. Она явится в темницу, чтобы уничтожить мое истинное тело, вдруг подмена откроется.

— Твоя готовность пожертвовать самым ценным для победы над злом мне известна. Не волнуйся, мы опередим Инезию. Наши тела в соседней камере будут в полной безопасности, не стоит рисковать ими. А эта девушка, которой ты помогла стать красавицей, будет жить своей жизнью. Может быть, вы подружитесь. Этим я займусь потом.

Холройд и Лоони перенесли свои тела сквозь стену, договорились об условленном сигнале, и их сущности стремительно понеслись в Аккадистран.

Самый высокопоставленный сановник во дворце Гадира любовался панорамой столицы Аккадистрана, когда в его мозг вошел Пта. Все города Земли сейчас очень похожи. Всюду камень и мрамор подавляют природу, — подумал он и обернулся. В огромном зале находилась сама Зард Аккадистранская со своей сестрой и всей свитой. Сестра Зард сомкнула пальцы обеих рук, затем развела их в стороны и снова сомкнула, прижав ладонь к ладони. Холройд понял, что Лоони приняла верное решение, выбирая тело. Он повторил условный сигнал и, улыбаясь, приблизился к Зард. Как только их взгляды встретились, он без колебаний вонзил нож в сердце правительницы Аккадистрана. Удар был безжалостным и коварным, но она заслужила его. Миллионы людей погибли в войне, начатой Инезией, но нельзя забывать о тех несчастных, чьими телами кормили своих младенцев боевые скриры по велению самой Зард.

Он знал, что убивает тело, которым управляет Инезия. Это надо было сделать, только бы она не попыталась войти в мозг сестры правительницы. Она не осмелилась, понимая, что дворцовые перевороты ведут к смерти всех родственников свергаемых владык. Что она испытала, когда умирало тело?

В зале все кричали.

— Дельд убил владычицу.

— Дельд — убийца!

— Смерть Дельду!

Холройд даже не попытался уклониться от копий, пронизавших тело главного сановника. Его мозг был потрясен страшной болью, нервы трепетали. Но бог должен познать ужас смерти человека. И он познал это сполна.

Затем Холройд переместился в тело военного министра Зард, изумленного происшедшим, и тот произнес:

— Немедленно созвать всех министров. Генеральному штабу отдать приказ о выводе всех армий из Гонволейна. Стража, убрать всех из этого зала, кроме брата и сестры Зард. Первыми удалите женщин.

Только одна женщина оказала стражникам сопротивление. Она яростно закричала:

— Поздно, Лоони! Ты выжидала слишком долго. Через месяц весь Гонволейн будет захвачен. А твое тело будет немедленно уничтожено! Дура!

Холройд подумал: «Эта женщина не поняла, что Зард убил сам Пта, а не послушный исполнитель воли Лоони». Вслух он произнес:

— Уведите эту истеричку. У нее помутился разум.

Сестра Зард подошла к военному министру и прошептала:

— Она еще не подозревает, что ты жив. Это упрощает дело. Настоящее тело Инезии в опечатанной комнате большой башни замка Пта. Ей придется идти до темницы. Мы должны опередить ее.

Так и случилось. Холройд и Лоони в темнице приготовились ждать появления Инезии.

Мерцающий свет возник около кресла, где обычно сидела Инезия. Когда вихрь материализовался, Холройд обвил золотые локоны богини вокруг своей руки и заставил ее опуститься на колени. Голубые глаза расширились от ужаса.

— Инезия, тебя погубило собственное коварство. Я надеялась, что ты явишься сюда, чтобы уничтожить мое тело. Но в волшебных цепях лежит другая. И не пытайся покинуть свое тело. Тюрьму стерегут одни мужчины, и они пустят сюда только богиню Инезию. Ты сама так распорядилась еще много веков назад. Спеши, Пта! Она пытается растаять. Цепи не позволят ей это сделать.

В безумной ярости Холройд опутывал извивающееся тело тяжелыми цепями. Тошнота подступила к его горлу, когда Лоони принесла раскаленный стержень, молот и кувшин воды. Инезия не могла даже повернуть голову и увидеть, как умело орудует молотком бывший офицер танковых войск США. Она только услышала, как зашипела вода, закалившая раскаленный стержень. Теперь ни один человек не способен без молота освободить из плена бывшую богиню.

Лоони спокойно произнесла:

— Дорогая Инезия, не надо так бояться. Ты хотела нашей смерти, но мы не так жестоки. Оставайся в этой темнице до той поры, пока Пта не наберет столько могущества, сколько требуется для изгнания тебя из круга божественной власти. Ты станешь смертной и будешь жить, как пожелаешь. К тому времени в Гонволейне будут мир и спокойствие. Могла ли ты рассчитывать на более мягкую кару? Благодари Пта и молись за него!

— Идем отсюда, — пробормотал Холройд. — Мне плохо.

Лоони распахнула дверь темницы и вышла. Холройд направился следом, но обернулся и еще раз взглянул в потухшие голубые глаза:

— Инезия, ты не учла, что большая беда всегда возвращала людей к религии. Женщины прятали молитвенные жезлы от твоих воинов, рискуя жизнью. Религия — это не просто вера в богов, это еще и страх. Религия загорается от искры, когда в мозг входит мысль о смерти близкого человека. Вера рождается из тьмы неверия и крепнет от страха за жизнь. Ты начала великую войну, принесшую миллионы смертей. Женщины Гонволейна молились за своих мужей, сыновей, братьев и любимых, сражавшихся с врагом. Не все забыли имя Пта, и они никогда не пожалеют об этом.

Холройд вышел вслед за Лоони. Они вместе закрыли тяжелые каменные двери темницы и трижды опечатали их перстнем Пта.

Прежде чем они оба исчезли, Лоони тихо произнесла:

— Я не собираюсь ей мстить, Питер.

Пта не ответил.

 

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

В средине января 1972 года мне позвонил мой супер-талантливый приятель Сэм Лок и сообщил таинственным шепотом:

— Мне только что звякнул один тип, мой старый школьный приятель, пропавший из виду еще в 1947 году.

Сам Сэм писал сценарии для телевидения и кино, его пьесы шли на Бродвее, к тому же он был соавтором пяти бродвейских мюзиклов. Его давным-давно потерянный дружок был чем-то вроде армейского курьеза. Он обучался разговорному китайскому языку, а его, естественно, послали во Францию.

Все изменилось, когда в 1947 году он решил посетить Китай. В Шанхае парень женился на китаянке и оставался там, пока в 1949 году к власти не пришли коммунисты.

В 1971 году он сопровождал миссию от Красного Китая в ООН. Понятное дело, ему захотелось разыскать старых друзей, хотелось убраться из Нью Йорка и «снова пообедать тем, что так славно готовит твоя мама». Встреча должна была произойти в семейном тесном кругу. Но вот после обеда Сэм хотел пригласить нескольких человек, чтобы те повстречались с его старым школьным приятелем, посему (как сам он сказал):

— Хоть мне известно, что в глубине души ты республиканец, пусть даже регистрируешься как демократ, но не хотел бы ты стать одним из гостей?

(К слову, сам я умеренный либерал, без единой вправо- или влевозакрученной косточки. И я прекрасно понимаю, что это значит.)

На эти слова я ответил:

— Сэм, да я один из тех, кто обязательно должен присутствовать на твоей вечеринке, поскольку являюсь экспертом-интеллектуалом по Красному Китаю. К тому же я написал проблемную книгу по данному вопросу.

Если вы недоумеваете, зачем я рассказываю здесь этот анекдот, сообщу, что диктатор из «БЛЕСКА ГРЯДУЩЕГО» — это повторяющая историю и характер русского деспота Иосифа Сталина параллель, живущая в XXIII веке. Элементы быта этого государства будущего взяты мною из Китая времен Мао Цзедуна. Только сейчас мне хотелось бы определиться, что я понимаю под параллелью.

Моя книга о Красном Китае — «НАСИЛЬНИК» (The Violent Man) — совершенно не SF, была опубликована издательством «Фаррар, Строс и Жиро» в 1962 году и выдержала целых пять изданий в мягкой обложке. Я писал ее восемь лет. Чтобы написать ее, я прочел и перечел около сотни книг о Китае и коммунизме. В это же время я обучал студентов, совершенно не умеющих конспектировать самые важные места в лекциях. Сейчас же, готовясь к написанию «БЛЕСКА ГРЯДУЩЕГО», я прочел и законспектировал «Воспоминания» Хрущева, «Пускай рассудит история» Медведева и, в качестве иллюстрации пребывания ученых в тюрьме, «В круге первом» Солженицина.

Ну, так как же помогла мне вся эта работа на вечеринке у Сэма Лока? Так сложилось, что Сэмовы «несколько человек» превратились в более дюжины индивидуумов, большая часть из которых тут же сгрудилась вокруг почетного гостя. Он уселся на диване, и все места поблизости тут же были заняты. Тогда я воспользовался методикой, которую давно разработал. Я уселся в кресле в самом дальнем уголке. Как только кто-нибудь из других гостей вставал — за выпивкой или чем-нибудь еще — я тут же занимал освободившийся стул, а если кто-то занимал его первым, я пересаживался на его место. Действуя таким образом, где-то через час я уже сидел рядом с единственным белым человеком, сопровождавшим миссию Красного Китая в ООН.

Здесь я зацепился почти на час и, несмотря на то, что нас перебивали, задал свои вопросы. Они были такого рода:

— Как сегодня в Пекине обстоит ситуация с пылью? («Проблема уже решена», — ответил он тогда.)

— Плюют ли китайцы до сих пор на тротуары, в железнодорожных вагонах, везде где угодно? («Нет. Проблема с плевками решена введением миллионов плевательниц и психологическим давлением. Вместе с этим исчезло и национальное бедствие — вечные простуды.»)

— Какой уровень взаимоотношений разрешен сейчас между юношами и девушками? («Тут ситуация ужасная, — отвечал гость. — Из-за угрозы перенаселения они теперь даже не осмеливаются заговорить друг с другом».)

Вы можете спросить, верил ли я тогда его ответам? Была ли проблема пыли в Пекине решена в действительности? (Лет уже семьдесят пять Пекин был самым пыльным городом во всем мире. Зимой здесь даже «снежило» пылью. Ветер приносил песок из пустыни Гоби и засыпал несчастный город. Коммунисты решили эту проблему насаждением деревьев в стратегических точках, во всяком случае, так рассказывал прибывший оттуда джентльмен. Когда Никсон посетил Пекин с визитом, я видел деревья повсюду.)

Мы должны помнить о том, что диктаторы часто могут решать свои проблемы с помощью указов. Мой диктатор (в «БЛЕСКЕ ГРЯДУЩЕГО») создавал «совершенный» мир. Так что вам самим решать, можно ли платить такую цену за решение всех проблем.

Потом, уже вечером, когда я собирался попрощаться с приятелем Сэма, тот сказал:

— Вы единственный человек, из встреченных мною в Штатах, кто имеет хоть какое-то понятие про Китай. Почему бы вам не приехать и не навестить меня в Пекине теперь, когда отношения между Китаем и США нормализовались?

Понятное дело, это было слишком сильно сказано. Да, в этой стране работали академические эксперты, журналисты, дипломаты; были даже такие люди (как, впоследствии, Генри Льюис, что даже родились в Китае. Многие из них, включая одну русскую даму, с которой я познакомился в Орегоне, даже свободно изъяснялись по-китайски.

Но в то время я был экспертом-интеллектуалом. Это такой писатель, чья работа заключается в том, чтобы трудолюбиво выстоить по порядку кучу фактов.

Вот откуда в «БЛЕСКЕ ГРЯДУЩЕГО» появились все ссылки на коммунистических деятелей, а также их психологические портреты в разных главах книги, взятые из действительности, либо парафразированные. Антикоммунисты, что представляют старых русских и китайских лидеров бандой полуграмотных громил с большой дороги, будут изумлены, открыв, что те были интеллектуалами, имеющими свою собственную пространную терминологию, которую сами они понимали в совершенстве. В моем романе она используется с изменением, самое большее, отдельных букв.

Для того, чтобы драматизировать идею того, к чему может привести «нагнетание сюжета», я решился на самые причудливые посылки, продолжив их затем самым невероятным образом. Результатом же стал далекий от реальности фантастический роман без заметных следов интеллекта.

Только он в книге имеется.

 

I

Профессор Дан Хигенрот, поджав губы, читал официальное письмо.

«…Удача подарила вам победу в Акколаде по вашей специальности… Отсюда следует ваша декапитация в присутствии студентов старших курсов… будет происходить во время празднования Патриотического Дня. Примите наши поздравления…»

Там было еще что-то, но суть уже была ясна.

Не говоря ни слова, Хигенрот протянул бумагу своей жене, Эйди, сидящей за накрытым для завтрака столом. Без всякой объяснимой причины он внимательно следил за тем, как молодая женщина читает сообщение о грозящем ее уже пожилому мужу отсечении головы, но та не проявляла никаких заметных эмоций. Эйди отдала ему листок и сказала:

— Здесь самое главное помнить, что голову отрубят совершенно безболезненно. Об этом всегда предупреждают заранее.

Тут до Хигенрота дошло, что он читает мелкий шрифт примечания, касающегося именно этого самого важного момента распорядка казни:

«…Данное обстоятельство является гарантией того, что победитель в Акколаде не станет проявлять боязни своим поведением или мысленным напряжением перед самым моментом декапитации. Подобные старомодные реакции не соответствуют современному, зрелому ученому, понимающему всю ценность отсечения головы на Акколаде для собственных студентов и знающему, что для него самого это будет всего лишь шагом из этого мира в иной, лучший, как установлено Официальной Религией.»

Эта награда поставила профессора Хигенрота перед дилеммой. С одной стороны — и он принимал ее как должное — это была победа. Его длительное сражение с доктором Хином Глюкеном закончилось чистым поражением — можно даже сказать, нокаутом — для его соперника. Победители Акколады сразу же выделялись в первые ряды научных знаменитостей.

Говоря переносно, одним ударом он выиграл корону.

Но с другой стороны, он вовсе не чувствовал того, что дело закончено.

— У старого олуха еще есть способность шевелить мозгами, — сообщил он Эйди. — В связи с этим, мне кажется, стоит попросить отсрочки для отбытия в Блеск Грядущего.

— А ты не думаешь, — спросила Эйди, — что это каким-то образом связано с теми политическими статьями против режима, которые ты два года печатал?

— О, нет, — возразил Хигенрот, качая своей костлявой головой. Диктатор установил навечно терпимость ко всем мнениям. Предположение о том, что Акколада мною не заслужена, совершенно не принимается во внимание.

— Ну, конечно же, — поспешно воскликнула Эйди.

До Патриотического Дня оставалось еще пол-недели, но Хигенрот надлежащим образом оформил свое прошение об отсрочке и отослал его в Управление по Высшему Образованию заказной магнитной скоростной почтой.

Сообщение о его награждении появилось в утренних теленовостях. Рано утром на следующий день из-за океана примчался д-p Глюкен, чтобы, как он сам объяснил «выразить свое последнее уважение самому твердолобому из оппонентов». После он добавил:

— Не могу сказать, что я полностью соглашаюсь с их решением, но мне кажется, что у меня самого имеется решение, которое удовлетворит меня лично.

И сразу же после этих слов он стал выражать свое видение проблемы.

По какой-то необъяснимой причине Хегенрот этой ночью спал плохо; посему лишь только через какое-то время его встревожило осознание того, что д-p Глюкен рассуждает о давным-давно обыгранных моментах его собственных теорий.

— Это будет триумф науки, — разглагольствовал Глюкен, — если ваши студенты во время декапитации получат телесное восприятие не только ваших особых знаний, но и моих.

Взволнованный голос еще продолжал что-то говорить, но в Хигенрате вдруг что-то шевельнулось. Потом его будто током стукнуло.

— Погодите, погодите, — перебил он собеседника. — Вы хотите сказать, что…?

А Глюкен, никого не слушая, продолжил представление давным-давно известных теорий, постепенно повышая голос.

Хигенрот почувствовал, что сон как рукой сняло.

— Эй! — еще раз вмешался он в монолог доктора. — Вы пытаетесь представить дело так, будто мои студенты обучаются вашим идеям, в то время, как голову отрубывают у меня?

А Глюкен все продолжал разглагольствовать, распаляясь даже сильнее.

Хигенрот заткнул уши и заорал, что будь он проклят, если позволит Комитету по проведению Акколады подвергаться воздействию идей, которых нет в Уставе.

И в этот самый миг в действие вступила Эйди. Она с трудом вывела мужа из комнаты, но двое ученых продолжали вопить до тех пор, пока ей не удалось пропихнуть профессора в дверь его собственной спальни и закрыть ее.

Доктор Глюкен с побагровевшим лицом уже был готов покинуть дом профессора Хигенрота, когда Эйди примчалась обратно и успела задержать доктора уже в самых дверях.

— Вы женаты? — спросила она.

— Моя жена умерла, — сухо ответил тот. — Она сомневалась в Официальной Религии. — Глюкена даже передернуло. — Я ее предупреждал.

— Эйди прекрасно понимала, что он имел в виду. Подобное было абсолютно запрещено при диктатуре, которая на многое другое глядела сквозь пальцы.

Сейчас ее волновало то, что за Хигенрота она вышла замуж, когда была одной из его студенток. Подобные браки были частью государственной программы, установившей, чтобы внешне привлекательные девушки-подростки выходили замуж за известных ученых. Раз уж девушка проявила такое патриотичное поведение однажды, она собиралась и продолжать в том же духе. Доктор Глюкен казался ей довольно-таки привлекательным для ученого мужчиной. И, поскольку без всяких обсуждений он может стать «первым номером» в своей области деятельности после декапитации нынешнего ее супруга, Эйди, чуточку пожеманившись, схватила костлявую руку доктора и задержала ее дольше необходимого. Затем она закрыла глаза и представила, что новое супружество может стать для нее даже привлекательным.

Ведь если оно не удастся, то кто знает, какой тип достанется ей в следующий раз — еще один Хигенрот?

Вот только сам доктор Глюкен пытался выгнать из головы ненароком залетевшую туда мыслишку. Правда, избавиться от нее было непросто — он невольно отметил, насколько красивой была девушка. Его останавливало лишь то, что это супружество может быть знаком того, что он сдался перед идеями Хигенрота, чего, естественно, быть не могло.

Звук дверного колокольчика вскоре после ухода д-pа Глюкена ознаменовал появление сторонников давних традиций — студентов профессора Хигенрота. Открывшую дверь Эйди чуть не размазала по стенке клубящаяся масса юношеских и девичьих тел, которая с визгами и воплями бросилась в дом на поиски своего ментора, совершенно не обращая внимания на хозяйку.

В этот миг профессор выходил из спальни, направляясь в туалет. Вот тут-то его и настигла приливная волна студентов, все еще вливающаяся в двери, и, полусонного и мало что понимающего, потащила за собой по коридору, чтобы потом, помятого, но чудом оставшегося в живых, выволочь в патио. Здесь Хигенрот упал на траву.

Сразу же откуда-то появились ножницы. Профессору состригли волосы, а потом наголо обрили голову. Во время сих действий Хигенрот уразумел, что будет проведен розыгрыш, за справедливостью которого были назначены следить два парня и две девушки. Эта своеобразная лотерея должна была выявить, кто из студентов выиграет одну из десятка определенных точек на ценной профессорской голове.

Научные исследования ценности декапитации для дела образования исходили из давних народных наблюдений: после внезапной смерти человеческое лицо теряет свое выражение, что было на нем при жизни, не сразу, но постепенно. Точно так же, постепенно, с лица сходило и семейное сходство. Так что в гроб, в могилу ложили совершенно чужого человека.

Ученые разработки, направляемые самим диктатором — во имя исполнения директивы поиска все новых и новых путей передачи знаний подрастающему поколению — выявили, что тело мертвеца, и в большей мере это касается головы, теряет накопленную за жизнь информацию тоже не сразу. В обычных условиях она без всякой пользы улетучивается в воздух. Но опыты показали, что колебания остаточной энергии могут быть введены в головы студентов путем специальных электрических подключений. Было открыто — а после того принято как данное — что при скоростной декапитации голова может передать до семидесяти процентов своего содержимого в течение нескольких минут.

Таким вот образом, по прямому указанию дальновидной диктатуры и родилась наука образовательного обезглавливания. Вдобавок к ее чисто утилитарным применениям, она превратилась в средство официального признания научных достижений для тех многочисленных личностей, которые, в связи с их антиправительственными статьями или деятельностью, никогда не смогли бы добиться почетных званий у ревнивых государственных учреждений, подвергавшихся со стороны диссидентов суровой критике. Подобное разграничение между инакомыслящими и лояльными приверженцами режима было одобрено самим диктатором и играло самую важную роль в наставлении на путь истинный.

Студенческие сражения за места на голове профессора превратились в уже давно устоявшуюся традицию. Так что после первой недоуменной реакции Хигенрот смирился с небольшими неудобствами вроде окровавленного скальпа и боли, вызванной тупыми инструментами.

Поэтому, к моменту ухода студенческой братии, он даже провел их всех до двери и с улыбкой помахал на прощание.

Утром, после второй бессонной для себя ночи профессор Хигенрот признался Эйди, что по каким-то совершенно непонятным ему самому поводам, он начал испытывать страх перед будущим отсечением головы. Всю ночь, излагал он — его преследовали бесчисленные видения, внушавшие ему отвращение и нежелание участия в Акколаде. Было даже такое мгновение, когда он, якобы, открыл, что собирается отречься от Официальной Религии со всеми ее прекраснодушными заверениями.

— Если подобное продолжится, — говорил он, — я обесславлю тебя тем, что возьму руки в ноги да и умотаю в Холмы.

Слово «Холмы» было эвфемизмом. Оно обозначало антиправительственное движение, имевшее свою штаб-квартиру — о чем ходили слухи — где-то в укрепленном горном районе. Правда, Хигенрот знал, что все эти слухи были неправдой. Современное оружие делало любое сопротивление, в любом месте на планете, бессмысленным.

Профессор увидал, что его слова встревожили Эйди. Если лауреат Акколады откажется появиться на месте казни в Патриотический День — уже завтра — его место займут ближайшие родственники. Но подобная замена уже не имела образовательной ценности. Выполнялась лишь традиция, согласно официальной доктрине установленная «ради спасения чести семьи, которая, естественно, не желает терять статуса победителя Акколады».

С тех пор, как в порядке гарантии было установлено, что каждый член семейства, желая сохранить собственную честь — или в качестве замены пойдет на эшафот, чтобы исключить скандалы, порядок замены струсившего был установлен декретом: жена, затем отец, мать, старший брат, старшая сестра и далее по порядку. Детей из данного списка исключали, поскольку режим любил всех детей. Если же близких родственников не имелось, тогда награды удостаивался другой ученый — претендент на Акколаду.

Так как у Хигенрота была только Эйди, доктор Хин Глюкен был в списке сразу же после нее. Ситуация молодой женщины усложнялась еще и неприятным случаем, произошедшим сразу же после ее свадьбы с Хигенротом. Тогда она закрылась на замок в своей спальне, проинформировав профессора, что по личным поводам совершенно не интересуется тем, что связывает мужчину и женщину.

День уже катился к вечеру, когда Эйди вошла в спальню к мужу, не имея на себе никакой одежды, и сообщила ему, что ожидание утраты стимулировало ее к тому, чтобы насладиться его мужскими достоинствами. Она была даже готова — как сказала сама — чтобы он «делал все, что ему только захочется».

Объявив об этом, она упала на профессорскую кровать.

Хигенрот долго глядел на ее девичье тело. Потом он промаршировал к стоящему возле окна креслу и плюхнулся в него.

В самый первый миг, но только в самый первый, в его мозгу вспыхнула фантастическая мысль: «Так вот зачем я все это делал!»

Он удивленно обсасывал эту мысль, глядя через окно на зеленые лужайки университетского городка.

«Да, так оно и есть, — думал он. — Это успех!»

В этом и был конечный результат его лихорадочной деятельности последних пару лет: неосознанная работа по тому, чтобы пленить эту девушку и заставить ее привязаться к нему и неважно какой ценой. Вот что увидел он перед собою.

«Мне ее подсунули!» — думал он. И так распорядились какие-то «они». Впрочем, его собственная, внутренняя правда подсказывала ему и другое, говорила о его преступлении: старикашка согласился, чтобы в жены ему подсунули девчонку-подростка.

Но после недолгих размышлений относительно своей вины Хигенрот подивился и тому, что это же как надо было придавить, чтобы сломить сопротивление этой худенькой девочки.

Еще раз поглядел он на кровать, где лежала Эйди, на ее обнаженное детское еще тело, и ему стало стыдно. Правда, у него тут же промелькнула мысль, что и сама Эйди тоже сыграла постыдную роль во всем этом балагане.

Ни разу еще она не проявляла подобной обеспокоенности. Теперь же она решила отдаться — вдруг понял Хигенрот — удержать его, чтобы впоследствии передать палачу. А для этого никакая цена не была слишком высокой, даже собственное тело, которое она до сих пор перед ним скрывала.

Потом профессор задал себе следующий вопрос: заслуживает ли жалости доктор Глюкен, она или он сам? Ответа он найти не мог. И посему — не говоря ни слова — он повернулся и вышел из комнаты, запирая ее на ключ.

Хигенрот скрылся в своем рабочем кабинете. Внутри его все кипело. Его мозги работали на полных оборотах, поэтому, когда он уселся перед вроде бы самой обычной, пустой стеной, у него уже родилось несколько логических концепций.

Когда он поглядел на стену, на ней появилось изображение. Это была Эйди, часом ранее говорящая по межконтинентальной линии с доктором Хином Глюкеном. Ее голос во время разговора звучал через скрытый динамик ясно и разборчиво. Голос Глюкена, в котором постепенно нарастали волнение и тревога звучал так же чисто, хотя поступал сюда из-за океана.

С отсутствующим выражением в глазах Хигенрот слушал, как Эйди рассказывает Глюкену о том, что ее муж намеревается уйти в Холмы.

— Вы же понимаете, что он имеет в виду, — призналась она своему дальнему собеседнику. — Если он удерет, я буду следующей. Если же я уйду с ним — следующим станете вы. — И, сетуя, она прибавила: — Я не хочу уходить в Холмы. Мне не хочется бросать цивилизацию.

Уловив это слово, Хигенрот изумленно покачал головой. «И это она называет цивилизацией, — подумал он. — Мир тирана, какого не видели со времен…»

Он даже не мог подобрать сравнения. Ну да, правда, до свадьбы с Эйди он выступал за суровость системы, так как свято верил в неизбежность переходных периодов истории.

От размышлений его оторвало высказывание Эйди, не согласится ли доктор Глюкен жениться на ней после того, как Хигенрот будет отмечен на Акколаде, и не согласится ли он произвести все необходимые контакты с Управлением по Высшему Образованию с заверениями того, что профессор выполнит свое предназначение на Акколаде.

После этого Эйди согласилась всеми возможными средствами удерживать профессора дома до решающего момента, когда за ним придут.

Затем доктор Глюкен спросил у Эйди, не сможет ли она как-то помочь ему найти путь к решению тех теорий, которые Хигенрот разрабатывал последние десять лет.

— Он уже добился того, что любое расстояние, неважно какое большое, можно свести практически к нулю. Сейчас мы разговариваем благодаря его системе, и, заметьте, как естественно звучат наши голоса! Но ведь и после он работал над усовершенствованием своего открытия. Я никогда не поверю, чтобы он забросил его. Он всегда был хитрецом, этот тип… и был таким еще до того, как начал писать свои антиправительственные статейки.

«Вот он — результат Эйди-Эффекта», — саркастически подумал Хигенрот. Оказывается, девчонка-подросток должна была задурить ему голову.

Глядя на великолепное изображение Эйди на стене, он увидал, как та, сомневаясь, качает головой, а потом говорит:

— Однажды я застала его врасплох — притворилась, что сама пошла по магазинам. Так вот, на всех четырех стенах его комнаты, хотя они сделаны из самого обычного пластика, были изображения. Он попросил меня, чтобы я забыла все то, что тогда видела. Вы это имели в виду?

Хигенрот почувствовал, что сереет лицом. «Вот и доверяй женщинам после этого», — подумал он. Ни в коем случае не надо было просить ее оставлять все в тайне.

— Ого! — воскликнул Глюкен. — Да ведь это же похоже на давным-давно им же дискредетированную Теорию Всепроникновения. Если он нашел путь к ее решению!… - Его голос повысился на пол-октавы. — Похоже, с этим я могу просить аудиенции у самого диктатора!

Он изложил девушке всю важность того, чтобы в эти последние часы сделать все возможное и невозможное для того, чтобы вытянуть из Хигенрота как можно больше про эту его Теорию. Эйди пообещала постараться.

Никто из них даже и не заикнулся о том, что, согласно мистическим представлениям про обезглавливание на Акколаде, вся информация достанется студентам Хигенрота.

Транс-океанские переговоры закончились настойчивыми заверениями Эйди в том, что Глюкен ей весьма и весьма нравится, на что доктор галантно ответил, что подобные чувства имеются и с его стороны.

На экране стены Эйди повесила трубку, поднялась со стула и вышла в дверь.

Коммуникационная система Хигенрота следовала за ней; в каждой стене этого дома имелся автоматический переключатель. Но сейчас все мысли профессора были заняты только двумя чувствами.

Первое — как решить проблему побега.

Второе — гораздо более сильное — имело чисто мужскую природу. И сейчас он осозновал это как никогда ранее.

За недолгое время своего супружества Хигенрот притворялся перед самим собой, что не может справиться с нею. Раз уж правительство решило подарить ему красавицу-жену, как мог он не допустить этого? Он, который никогда не сопротивлялся диктатуре открыто.

С этого все и пошло. И была внутренняя ложь, от которой ему всегда приходилось самоотделяться. Кстати, это было просто смешно, что красивая, молодая женщина собиралась уйти от него к другому мужчине по тем причинам, которыми руководствовалась Эйди сейчас.

Только все это уже не имело смысла. Какое ему дело до того, что будет дальше с ее восхитительной кожей и точеными косточками.

 

II

История с Хигенротом произошла как раз тогда, когда Двор Диктатора в очередной раз был охвачен помешательством. Сразу у двух из трех сожительниц Великого Человека что называется «поехала крыша», и каждый из этих случаев протекал с огромными трудностями.

Парочка заменивших их женщин до сих пор еще находилась в состоянии беспричинной гордости за свое положение. Им еще рано было что-либо осознавать. Статистика говорила, что женщины выдерживают менее пяти месяцев в постели «монарха».

Из-за этого и некоторых других персональных проблем у высших государственных лиц просто не хватало времени. Как сказал один из них, чей статус, неофициально, оценивался как четырнадцатый, другому лицу, что был, как минимум, Номером Третьим в государстве:

— «Сегодня вечером я напомнил ему про Хигенрота.

Какое-то время он вообще не понимал, о ком я говорю. Потом сказал:

— Ах, да, это тип, связанный с коммуникациями. И когда же это произошло?

— Это все еще происходит, сэр, — ответил я ему. — Голову Хигенроту отрубят только завтра.

— О, — ответил он на это. — С чего это вы решили так поступить?

— Ваше превосходительство, — ответил я. — Считается, считается, будто этот человек обладает полностью разработанной научной информацией.

— Ну конечно, разве вчера я не беседовал об этом с другим специалистом в данной области?

— С герром доктором Глюкеном, — подсказал я ему.

— Именно, — согласился он. — Так что все уже уладилось. Будет конфронтация. И все сделано как надо. А пока — до свидания.

И он ушел, улыбаясь себе под нос.»

Эта встреча двух мужчин происходила в зеркальном холле. Номер Четырнадцатый был мускулистым, моложавым человеком лет тридцати. Звали его Гротер Вильямс. У него были озабоченные серые глаза, официально он считался ученым-интеллектуалом. Другой мужчина, Номер Третий, был старше, выше и худощавей.

Его имя было Эппитер Йоделл, и он считался интеллектуалом-политиком. Теперь, хитровато улыбаясь, слово взял он.

— Друг мой, — сказал он. — Босс играет с вами в эти маленькие игры, потому что заметил, что видимые промахи его памяти заставляют вас конфузиться. Просто он получает наслаждение от этой вашей неуверенности.

— Да что вы говорите! — упавшим голосом произнес Вильямс. — И можете ли вы сказать мне, что означает это его изменчивое поведение?

— Все очень просто. Его Альтер Эго будет разговаривать с Хигенротом по закрытому телеканалу вскоре после полуночи.

— А почему бы ему самому не поговорить с Хигенротом?

— Потому, друг мой, что он говорит объективно. Он же сказал, и вы сами упомянули об этом: «Будет конфронтация». Он же ведь так и сказал, правда?

Номер Четырнадцатый вздохнул.

— А разве Альтер Эго знает, что тот собирается говорить?

— Он лучше знает. И раз уж на своем посту он дольше, чем все другие Альтер Эго, то как-нибудь выкрутится.

— И к чему все это ведется?

— Вы и сами прекрасно знаете это. Идеальным было бы такое решение: Хигенрот передает свои научные секреты нам и завтра умирает на площади. Великолепное решение, разве не так?

— Но каким образом он передаст их?

— А это уже ваша забота.

— Господи Боже, как и когда я получу это задание?

— Вы единственный, у кого еще не было проколов. Могу подсказать, так случится, что сегодня вечером в этом коридоре вы повстречаетесь с Хозяином.

Выражение на моложавом лице Номера Четырнадцатого слагалось из изумления и страха. Он дважды попытался что-то сказать, но заглатывал слова обратно.

Номер Третий продолжил решительным тоном:

— Завтра он ожидает от вас и от Альтер Эго доклада о Полнейшей Победе. — Старший мужчина уже пошел было дальше, но остановился, повернулся и добавил: — Ваша встреча со мною здесь была не случайной. У Босса было такое чувство, что вы не до конца проникнетесь его просьбой, поэтому несколько минут назад он и позвонил мне. Так что займитесь-ка делом, сэр.

 

III

До самого полудня последнего дня перед казнью Хигенрот все рассматривал имеющиеся у него альтернативы.

И действительно — анализировал он — чего от него ждут? Станут ли они подозревать, что он никак не будет действовать во имя своего спасения?… А может плюнуть на все, да и действовать по стереотипу, подумал он цинично.

Профессор сидел в кресле в патио, греясь на солнце. Даже не пошевелившись и пользуясь бетонной стенкой внутреннего дворика в качестве экрана — пусть думают что угодно (если, конечно, за ним наблюдают) — он умственным импульсом активизировал свою Всепроникающую Систему и настроил ее на Советника движения Холмов. Со стороны могло показаться, что Хигенрот разговаривает сам с собой, но его голос воспринимался маленьким микрофончиком в кончике его носа. На стене появилось изображение Советника. Поджав губы, он выслушал все сомнения Хигенрота, и в конце концов покачал головой.

— Как только ваша жена поймет, что Холмы не имеют определенного местоположения, она выдаст вас в одном из ваших Убежищ. Посему — нет, не берите ее с собой.

Убежища — как было принято считать — были домами сторонников движения Холмов, где Желающего могли приютить на пару недель, а потом переправить в другое Убежище. Только Хигенрот прекрасно знал: «Холмы» были государственной организацией с великолепно разработанной системой ведения дел с мятежниками, беглецами и другими противниками системы.

Всех диссидентов всегда убивали или садили в тюрьму, но очень редко, чтобы это происходило сразу же. Государственные чиновники сожалели об этом, но жертвы никогда так и не узнавали, что находились все время под контролем. Сами они все время считали себя находящимися в безопасности. и когда, в конце концов, их загоняли в угол, всегда старались устроить так, чтобы это несчастный считал, будто он сам где-то совершил фатальную ошибку.

Так почему же в этот роковой день Хигенрот заинтересовался Холмами? Дело в том, что он не был уверен в том, что правильно рассчитал календарь месячных у Эйди, вот для чего, пускаясь в бега, он и пытался оттянуть казнь на неделю, а если повезет, то и на больше.

Советник же настаивал вовсю:

— Почему бы нам не забрать вас часика в три ночи и не переправить в Убежище. Жену заприте на ключ в ее спальне и плюньте на нее. Ведь вы же ученый, большой ученый.

— Прошу не забывать, — парировал его слова Хигенрот, — что она тоже жертва. А вдруг найдется решение получше. Дайте мне время подумать.

— Только не очень долго, — предупредил его Советник.

Хигенрот чувствовал восхищение. Удивительным было, как Советник старался ни в чем не проявить своего коварства. Он попросту, но неустанно, высказывал свое мнение, свои предложения. Ни один из членов самой исключительной подпольной организации не мог бы говорить и действовать лучше, чем этот склонный к полноте, искренний молодой человек.

Профессор прервал соединение. Улыбка на его губах стала шире. Совершенство собственной системы всегда подпитывало его энергией…

Так, давай подумаем, решил он. Мне сейчас шестьдесят восемь лет. Моя задача сейчас — спасать не себя, а Всепроникающую Систему, чтобы в будущем какой-нибудь человек, моложе меня, смог воспользоваться ею для борьбы со всесильной диктатурой, укрытой теперь под двойным колпаком защиты.

В настоящее время Землей правило уже третье поколение диктаторов — и это указывает на то, что имеется система подготовки политических наследников. Само по себе это уже было уникальным событием, требующим изучения.

Одна только монархическая система да еще некоторые виды выборных систем способны были обеспечить бескровное наследование власти, хотя из этого вовсе не следовало, что кровопролития, как такового, совсем не было. Вполне возможно, что крови было даже больше. У Хигенрота был свой взгляд на эти вещи, но он о нем не слишком распространялся.

Вопрос: какой молодой человек может быть избран для решения подобной задачи?

Хигенрот тщательно перебрал в уме всех своих студентов и их возможности. Он обдумывал это, потому что среди них имелись две девушки и один юноша — исключительно одаренные личности. Но, скорее всего, от него подобного и ожидают, так что все они будут казнены. Если у них и имеется какая-то надежда, то лишь в том, что в эти последние для себя часы он полностью откажется от какого-либо контакта с ними.

Нет, нет, размышлял он. Имеется — он понял это лишь сейчас — только одна возможность. И, может случиться, после всего судьба не повернется к нему спиной.

Он встал с кресла, усмехнулся и вернулся в спальню. Увидав его, Эйди натянула простыню до подбородка, ее лицо было искажено ужасом.

— Зачем ты закрыл меня на ключ? — спросила девушка дрожащим голосом.

— Мне не хотелось, чтобы ты сбежала, — ответил Хигенрот.

Эйди облегченно вздохнула. Профессору пришло в голову, что она уже выкинула его из головы. Придется ее наказать.

Он уселся на кровати рядом с нею.

— Когда у тебя были месячные? Тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был ребенок от меня?

— Хотелось бы.

Скорее всего она думала, что для него это будет какой-то надеждой на спасение. Одним рывком она сбросила с себя простыню и как есть, телешом, бросилась к себе в спальню. Назад она примчалась с календариком, где менструальные периоды были отмечены красными кружками. И тут уже не было ни малейших сомнений — именно сегодня была средина ее месячного периода… самое время для оплодотворения.

Отлично, подумал Хигенрот, получается, что нам не надо будет решать целую кучу проблем, связанных с бегством в Убежище…

Теперь все необходимое имелось в наличии: подходящее время, женщина и состояние духа.

Сегодня заданием Эйди было любой ценой удержать мужа от бегства, а его — когда-нибудь в далеком будущем спасти мир от того давления, жертвой которого стала и эта девчонка.

Трудно сказать, чтобы это время было идеальным для занятий сексом, слишком много проблем отвлекало его от дела. Тем не менее, он устроил вполне достоверное представление, хотя это было первым плотским знакомством его со своей законной супругой. Это законные отношения, уговаривал Хигенрот сам себя, между законным образом связанными друг с другом человеческими существами. Так что нечего было спрашивать взаимного согласия у двух взрослых людей, хотя этот фактор тоже присутствовал.

Эйди была с Хигенротом весь вечер. Около десяти часов (в это время она обычно ложилась спать) профессор начал рассказывать ей о своем изобретении. С его стороны это был рассчитанный заранее ход. Он уже давно заметил, что любые разговоры, касающиеся науки, вгоняют Эйди в сон скорее, чем даже снотворное.

Как он и ожидал, даже теперь, когда Эйди рвалась его слушать, она стала зевать, в то время как он говорил:

— …И эти придурки посчитали проблему неразрешимой. Эти идиоты говорили… — Профессор не скрывал своего презрения — …что звуковые и световые волны затухают практически мгновенно… В каком-то смысле, на каком-то уровне, это действительно так. Но на других уровнях — нет. Они забыли о том, что энергия присутствует везде, и волны-носители можно использовать как для усиления, так и для дальнейшей ретрансляции. Я могу выслать сообщение на любое расстояние. К тому же, Глюкен не знает того, что я совершенно не нуждаюсь в приемнике на другом конце…

Ответом ему был тихий, мирный храп.

Хигенрот осторожно поднялся с постели, забрал свою одежду в комнату, там оделся и вновь вернулся к Эйди, подкатив свой аппарат к кровати, на которой разметалась во сне несчастная девушка. Профессор сфокусировал проектор на той части ее тела, где сейчас, спустя восемь часов после половой связи, сперматозоид уже должен был проникнуть в яйцеклетку. Он увидал, что стрелка прибора медленно отклонилась, и после этого зафиксировал аппарат.

Те несколько клеточек, та хрупкая биоструктура, что станет в будущем человеческим существом, и были его жертвой. — А кто еще? Что еще? — Правда состояла в том, что лишь таким образом собственный его ребенок мог остаться в живых: если сумасшедший из дворца поверит, будто где-то в младенце, в едва научившемся ходить ползунке, в маленьком ребенке, в подростке и правда скрыта информация о Всепроникающей Системе. Хигенрот размышлял о том, что, возможно, для Эйди это тоже единственный способ остаться в живых.

Никакой другой надежды для нее не существовало. В этом Хигенрот был уверен.

Так что нечего было притворяться. Он уже представил, как враги с помощью проникающих излучений пытаются увидать и услыхать все происходящее в его доме. Но в этой области знаний королем был он! Так что когда он тихо нашептывал свою теорию в защищенный от прослушивания микрофон, создавая информационное поле, в которое собирался поместить человеческий эмбрион, не отмечаемая никакими приборами интерференция защитила его не только от нежелательных зрителей и слушателей, но даже Эйди не могла слышать его слов.

Не было ни малейшего шанса вновь воспроизвести их, даже если его жену загипнотизируют и попытаются извлечь информацию из подсознания.

Итак, сложная проблема была решена. Профессор снял с проекционного аппарата самый главный блок и раздавил его под каблуком. После этого он отправился в свой кабинет. Теперь, когда уже наступила полночь, его враги должны были сделать свой шаг, тем самым доказав, что все время следили за ним.

 

IV

А во вражеском лагере, которому подчинялась вся власть, по приказу Четырнадцатого целые толпы экспертов были заняты делом. Они обдумывали каждую возможность, строили планы, изучая досье на Хигенрота от корки до корки. За то время, что профессор провел с Эйди в постели, группы расмотрели, похоже, все существующие возможности и последствия всех взаимодействий.

А что, предположили они, если у него ничего нет.

Но тогда почему Хигенрот не сбежал в Холмы — в эту настороженную мышеловку для глупцов-бунтарей, свято верящих, будто где-нибудь имеется такое место, в котором можно укрыться?

Ладно, а что если у него что-нибудь да имеется? Какие последствия возникнут тогда? Ведь их действия заставят профессора как можно быстрее выбраться из западни и со всей возможной скоростью найти такое решение, которое бы одновременно успокоило и удовлетворило диктатора. Но каким жалким тогда предстанет он перед подобными себе, желающими убить, ранить или хоть как-то навредить столь важной персоне.

Даже Кротер Вильямс — Номер Четырнадцатый — беспокоился об этом. Единственное, чего он не разделял, пусть даже и ожидая подобных поступков это безумного стремления своих подчиненных расправиться с заранее выбранной жертвой. Сам же он решил вести себя следующим образом: сегодня вечером мы сделаем все, что от нас требуется. А уж потом пусть закон решает все остальное, как предписано. Имелось в виду, что если все остальное не сработает, то пусть окончательным решением станет обезглавливание Хигенрота на Акколаде.

Около полуночи небольшая армия под командованием Вильямса, до зубов вооруженная всем необходимым, отправилась в маленький университетский городок, тем самым знаменуя концентрацию всей мощи Государства против одного-единственного человека.

Сторожевые системы Хигенрота первыми показали на стене профессорского кабинета очертания громадного воздушного корабля в ночном небе над его домом. Его исключительная Система тут же проникла вовнутрь корабля, который на самом деле был целой полицейской лабораторией. Правда, следует сказать, что профессор был ошеломлен количеством оружия там.

— Эге, — сказал он про себя. — А ведь этот корабль выслали для блокады.

Воздушное судно могло держать под куполом наблюдения все подходы к его дому, прослеживая, не попытается ли кто-нибудь сбежать. Хигенрот быстренько сделал осмотр судового оборудования, даже изумленно помотав головой — на полицейском корабле имелось все необходимое, чтобы полностью подавить его Всепроникающую Систему. Несколько позже профессор увидал, что на борту среди следящих за приборами ученых находится и доктор Глюкен.

Так вот в чем дело, подумал Хигенрот и покрылся испариной. Понятно, что Глюкен не раскрыл секрета Всепроникающей Системы. Но теперь он сидит в полицейском корабле, готовый воспользоваться ресурсам всей планеты для того, чтобы взломать его силой.

«Ну и ладно, — в конце концов решил про себя Хигенрот. — Я и не предполагал, будто все пойдет легко».

Он надеялся на то, что Глюкену хоть разок захочется глянуть на свою будущую невесту, какая она в постели. Он надеялся на то, что даже в Век Науки люди все так же в своей деятельности руководствуются своими страхами и ненавистью.

На стене сформировалось изображение, тем самым давая понять Хигенроту, что к его дому приблизились люди на грузовиках. Профессор наскоро повернул регуляторы, чтобы звуки из спальни Эйди раздавались погромче. А уже в следующий момент входная дверь, разнесенная в щепки, распахнулась.

В схватившем его человеке Хигенрот распознал Четырнадцатого. Но, вместо того, чтобы хоть как-то сопротивляться, пожилой человек одарил ворвавшихся в его дом людей широкой, чуть ли не покровительственной улыбкой.

— Делайте то, что положено, — сказал он, — и вы будете себя прекрасно чувствовать.

Младший по возрасту изумленно поглядел на него, после чего объявил официальным тоном:

— Закон всегда прав. И закон требует, чтобы все научные секреты были для него раскрыты. Исключений быть не должно, даже для профессора Хигенрота.

Ученый поджал губы.

— Удивляюсь, как это такой человек, вроде вас, может подавлять внутренние моральные противоречия. Вы делаете это весьма здорово.

— Вы хотите сказать, — мрачно ответил ему Четырнадцатый, — что закон ошибается? Или вы предполагаете, что ошибочна вся существующая система? Или же вы сомневаетесь в праве Лильгина управлять миром теперь, когда весь свет избавлен от анархии?

Это были аргументы такого рода, когда продолжения ждать не следует. Поэтому Хигенрот попытался откреститься от спорных проблем.

— Честно говоря, — сказал он, — мне не хотелось находиться в той неприятной ситуации, в которой я оказался сейчас. Но, насколько я понимаю, с приговоренными к смерти личностями его превосходительство дел не ведет.

— Что либо изменить невозможно, — последовал сухой ответ. — Уже слишком поздно.

— Тогда вот что я хочу сказать, — заметил Хигенрот. — Если вам поручено извлечь из меня отсутствующую у вас информацию, не дав вам власти предложить мне хоть что-нибудь взамен… Боюсь, молодой человек, что вы очутились в еще более неприятной ситуации.

— Вы хотите сказать, — взвился Вильямс, — будто в происходящем нет никакого рационального зерна? Уверяю вас, все абсолютно логично.

Он не стал дожидаться ответа, а лишь повернулся на месте и скомандовал:

— Заносите.

В кабинет внесли шикарный приемник замкнутой телесети. Хигенрот уставился на аппарат, и внезапно у него стала проклевываться какая-то надежда. Он обратился к Четырнадцатому:

— По видимому, вы поспешили с выводами. Вполне возможно, что какие-то переговоры еще произойдут и вполне может статься…

Он запнулся. Экран аппарата засветился, и на нем появилось изображение самого известного во всем мире лица. Увидав его, чиновники рангом поменьше верноподданически грохнулись на пол. Четырнадцатый остался стоять. Охранники Хигенрота тоже не стали падать ниц, они продолжали держать профессора за руки только подняли глаза к потолку в немом солдафонском восхищении.

После долгого взгляда в черные, металлические глаза Хигенроту стало интересно: «Ну-ну. Неужели это сам Эгоист, или всего лишь Альтер Эго?» С тех пор, как это стало всем известным лицом, каждый раз было фантастически сложно угадывать, кто есть кто. Точно знал лишь сам Великий Человек. Но, ясное дело, никто не мог воспользоваться двойником без разрешения самого Хозяина.

Правда, сейчас это уже не имело значения.

Принеся сюда телевизионный приемник, его враги, пусть даже временно, но отключили энергетические барьеры. Вот что было самым важным!

Лицо на экране зашевелило губами. Знаменитый сочный баритон произнес:

— А сейчас, профессор, ради блага всего народа, мы требуем, чтобы вы открыли тайну своей Всепроникающей Системы.

В этот момент Хигенрот как раз задумался над тем, какое впечатление у всего народа вызовет пусть временное, но знакомство с его Системой, поэтому ничего не ответил.

Голос заговорил снова:

— Профессор, уже давно известно, что под принуждением человек всегда начинает говорить. Вы и сами все время находились под постоянным давлением на себя: около трех лет назад мои помощники получили указания найти самую красивую в мире девушку. Они нашли ее и сделали студенткой одной из ваших групп. Все остальное уже достояние истории.

«Вопросов нет, меня подцепили!»

Усатое, отеческое — как же, отец всего народа — лицо ухмыльнулось совершенно не по-отцовски. Подобный рычанию голос цинично продолжил (ага, запрещенные эмоции, значит передо мною может быть только лишь Альтер Эго):

— Профессор, я сказал вам это, потому что не так давно один человек тоже не желал выдать нам свои секреты. Тогда мы порубили его жену на мелкие кусочки прямо у него на глазах. Это он еще смог выдержать. Тогда мы взялись за него самого, этого он уже выдержать не смог и он заговорил. Мы думаем, что вы заговорите сразу же, если подобное произойдет с вашей женой, ожидающей вашего ребенка.

Хигенрот затаил дыхание. Как отреагирует это создание, подумал он, когда узнает, что и само очутилось под прессом — о котором, к тому же, и не подозревает?

Но это случится уже через мгновение…

Эта мысль, предчувствие как будто и стало самим сигналом. С пола, откуда-то за Хигенротом раздался сдавленный крик. Пожилой ученый оглянулся и увидал, что один из чиновников вдруг уселся на полу. На его голове были наушники.

Этот мужчина просипел:

— Ваше превосходительство, вся эта сцена — все здесь происходящее, все, о чем здесь говорится — транслируется повсеместно.

Хигенрот еле-еле подавил в себе желание поднять руку жестом образцового преподавателя, каким он на самом деле и был, чтобы поправить сообщение.

А сказать он хотел вот что:

— Это не всеобщая трансляция, сэр, а всепроникающее включение. Имеется в виду, что ваши лакействующие придурки услыхали все не так как следует. Ситуация гораздо хуже того, что вы способны даже представить, и ничего хорошего, способного прекратить все это безобразие для вас даже и не предвидится.

Не было смысла до конца объяснять то, что произойдет дальше. С этого момента, за исключением данной комнаты, Всепроникающая Система прорвалась в замкнутый телеканал, тем более, что за собой ее вела изумительная нулевая модуляция. И сейчас Система вычислила диктатора, зафиксировалась на нем и теперь была с мим постоянно сопряжена.

Начиная с этого момента и далее, любое движение диктатора, всякое сказанное им слово будут появляться и звучать с каждой пластиковой стены во всем мире. В том числе — если Хигенрот даст мысленный приказ — и пластиковыми стенами этой комнаты.

Итак, вместе с остальными присутствующими он наблюдал, как диктатор метнулся к выключателю своего телеприемника. Потом он видел, как диктатор на фоне огромной и богато разукрашенной комнаты поспешно встал со своего места и направился к группе мужчин, одетых в скромную униформу, предписанную для верховных полицейских чинов.

Один из полицейских учтиво обратился к нему:

— Ваше превосходительство, что ни говори, надо было выяснить, с насколько продвинутым изобретением мы имеем дело. И теперь вы единственный на всей планете, чья жизнь стала открытой книгой. Так что это действительно чудо метод, сделавший так, что вы теперь разделите свою жизнь в любом месте и с каждым.

Значит это и вправду всего лишь Альтер Эго.

Из-за того, что он увидал знакомое лицо, и в профессоре затеплилась надежда на то, что здесь будет сам диктатор, а на самом деле оказалось, что это совершенно другой человек — если перед ним и вправду был только Альтер Эго — Хигенрот сейчас стоял ни жив, ни мертв. Его сердце еле билось.

Пожилой человек едва-едва сумел взять себя в руки. Ведь если посудить, он-то по-настоящему и не надеялся спасти свою жизнь. Значит, следовало продолжать опасную игру по спасению мира когда-нибудь в будущем.

Ему было интересно наблюдать именно сейчас, в нынешнем состоянии духа, как двойник диктатора возвращается к своему столу. Актер, так удивительно похожий на Лильгина, щелкнул выключателем замкнутой телесистемы, чтобы еще раз связаться с Хигенротом напрямую, и сказал:

— Профессор, как нам можно вырубить это?

Хигенрот почувствовал, что ему стыдно за этого человека. Я попробую защитить его, думал он, но ведь он сам сомневается, возможно ли, что такое произойдет. Известный во внешнем мире, как Великий Убийца внутри Дворца, в некоторых ситуациях диктатор руководствовался собственной логикой. Она заключалась в том, что он не давал ни малейшего шанса. И еще. Нет сомнений, что Альтер Эго обязательно будет казнен только лишь из-за возможности того, что он когда-нибудь может быть снова подключенным к Системе Хигенрота.

Профессор ответил:

— Я хотел воспользоваться благоприятной возможностью показать вам и всему миру, какая удивительная способность появилась теперь для тесной связи между правительством и всеми остальными. С помощью данного метода я хотел предложить долгожданную Систему, которая в каждый момент времени делала бы видимой для простых людей любой миг частной и общественной жизни нашего лидера, каждое произнесенное им слово, каждое его указание, чтобы все знали, каков он в одиночестве, как и с кем занимается он любовью, короче, каждое мгновение жизни правителя. И нет больше никаких секретов, никакой необходимости создания общественного имиджа; отпадает необходимость в министерстве пропаганды — попросту, на стенах любого учреждения, любого дома: везде только он.

— Естественно, — продолжил пожилой ученый, — я не собираюсь применять данную Систему против каждого человека. Действительно, через некоторое время я отключу оборудование. Только могу предположить, что через какое-то время вы сами прикажете снова включить его. И с того момента, и впредь, по вашему собственному желанию вы сделаете эту удивительную систему связи доступной каждому человеку на планете.

— И еще, в заключение, — сказал Хигенрот, — у меня имеется свое идеальное решение всех мировых политико-экономических проблем. Мне кажется, что сейчас пришло именно то время, когда человечеству опять предоставляется возможность выбора. И я настаиваю на том, чтобы мир опять разделился на две экономические зоны. Одна будет капиталистической. Другая будет, ну, скажем, продолжением того, что мы имеем теперь. Различие между данной идеей и тем, что имелось у нас в прошлом, будет заключаться в существовании на всей Земле единого политического руководства, единого правительства, для обеспечения невозможности того, чтобы одна экономическая система не пошла войной на другую. К тому же, правительство должно обеспечить, чтобы отдельные личности из обоих лагерей могли свободно переходить из одной зоны в другую, туда и назад, по велению их собственных интересов и темпераментов. Но только все это — повторил профессор — под властью единого правительства.

Сделав такое предложение, Хигенрот заметил, что лицо на экране искажено яростью. И тогда он подумал: «Они получили, что хотели; я — то, что захотел им дать. Они получили представление о моей Системе и о моей точке зрения. Так что самое время сказать «до свидания»».

Он так и сказал, одновременно отключив Всепроникающую Систему, сфомировав для этого в своем мозгу соответствующую альфа-волну.

Все изображения на стенах немедленно погасли.

Альтер Эго на телеэкране, похоже, пришел в себя.

— Спасибо, профессор. И до свидания.

— До свидания, — попрощался с ним Хигенрот.

Потом он проследил за тем, как завершается судьбоносный для него акт пьесы. Рука Альтер Эго протянулась к выключателю и коснулась его.

Изображение на телеэкране перед профессором тоже погасло.

— Ладно, — заговорил Четырнадцатый, усмехаясь. — Теперь мы хоть представляем уровень ваших достижений. Ага, а вся аппаратура, необходимая для того, чтобы проделать все то, что вы утворили, должна находиться где-то рядом. Следовательно, нам только лишь остается разыскать ее. Но мы ожидаем, что вы все-таки находитесь в здравом уме и сами все покажете, без всяких выкрутасов.

— Но это — признал Хигенрот — явно было только внешним проявлением ситуации со стороны чиновника. Ведь Четырнадцатый, по сути, уговаривал самого себя: имея всю мощь нашего государства, мы можем направить ее против этого человека — Хигенрота — каждый момент решая, что с ним делать, потому что все время он будет находиться в нашей милости.

Пожилой ученый удивлялся про себя, видя такое отношение: как до них не дойдет, что они находятся в моем доме, а здесь диктатор — я.

И никто из этих людей так и не понял, что его Система — это многоуровневый феномен. Первый уровень, естественно, это режим коммуникации, который может быть голосовым или сложным, электронным. Но после всего имелась нервная система, которая-то и принимала послание.

В профессорском доме часть оборудования как раз и решала эту проблему. Для ничего не заметивших нервных систем диктаторских простофиль самым логичным продолжением задания на данный момент было вызвать военные грузовики и загрузить туда всю аппаратуру, которую Хигенрот установил за стенками, в секретных подвальных помещениях или двойных, пустотелых панелях. Наблюдателям из полицейского воздушного судна, висящего над домом, показалось несколько странным, что все правительственные чиновники скучились в грузовиках и других прибывших сюда машинах и, оставив Хигенрота дома, сопровождали отобранную аппаратуру до борта громадного военно-транспортного реактивного самолета.

Пользуясь полнейшей властью, Четырнадцатый связался с полицейской воздушной лабораторией и приказал продолжать слежку за домом. В это же время громадный транспортник, на борт которого поднялся и он сам, взлетел в воздух и исчез в темноте.

Сразу же после того, как незваные гости очистили дом — полицейские следили за всем с помощью своих просвечивающих лучей — Хигенрот направился в спальню своей жены, разделся и лег отдыхать. Утром (это уже специально для Глюкена) профессор еще раз глубинно познал свою очаровательную молодую жену. После этого он стал готовиться к предстоящим событиям Патриотического Дня. На Акколаде его появления уже ждали, и все предчувствия стали реальностью.

Последнее впечатление у военных наблюдателей, находящихся на борту шпионской полицейской лаборатории были связаны с тем, как ученый, похожий на Хигенрота, с отсутствующим видом направляется на встречу с гильотиной.

Четырнадцатый присутствовал на церемонии Акколады и наблюдал за процедурой обезглавливания — о котором лично он даже сожалел. Но, что ни говори, этот странный ученый вел себя удивительно глупо: все эти критические статьи… Было еще слишком рано для открытого противостояния правительству. Может чуть попозже каких-то людей еще и потерпят. Но только не теперь, рано еще.

После того, когда все уже было закончено, самый младший член Президиума Народного Правительства приказал забрать студентов, подключившихся к профессорским знаниям из — уже отрубленной — головы их наставника, и отправить всех в Твердыню Десять, тюрьму с минимальным уровнем принуждения. Сама она обманчиво походила на загородное имение, так что молодые люди какое-то время были от нее в восхищении.

Уже позднее, в полдень, Кротер Вильямс (Номер Четырнадцатый) позвонил миссис Хигенрот, новоиспеченной вдове. Этот звонок стал для него потрясением. Он уже слыхал о ее красоте. Но во дворце квота на красавиц была уже выбрана, так что к свиданию с женщиной он был не готов.

Вот почему он был совершенно потрясен совершенством черт ее лица и тела. В конце концов он промычал нечто вроде:

— …Э-э, правительство желает предложить вам свое покровительство и готово предложить вам дом, э-э, миссис Хигенрот…

То, что он предложил ей, действительно было похоже на дом. Но на самом деле — равно как и Твердыня Десять — оказалось прекрасно охраняемой тюрьмой.

Закончив все дела, Четырнадцатый возвратился во Дворец. Естественно, весьма довольный собой. Он доложил обо всем Третьему, который молча выслушал его сообщение, а потом сказал:

— Утром я расспрошу вас поподробней. Слишком уж легко все прошло.

— А что еще мог сделать Хигенрот против крупного войскового соединения?

— И правда, — мрачно согласился с ним его коллега. — Но утром все-таки поглядим.

 

V

Как только лучи утренней зари осветили блестящие окна и тонкие драпри на стенах спальни Четырнадцатого, возле кровати зажужжал интерком. У Четырнадцатого уже выработалась привычка немедленно просыпаться по первому же звонку, поэтому он, пускай и без особого удовольствия, открыл глаза, приподнялся на постели и произнес:

— Вильямс, сэр.

Это был Третий, звонящий из своей спальни.

— Это Йоделл. Я только что получил запрос от Хозяина.

— Да? — Тревожно.

— Где у вас то оборудование, которое забрали у Хигенрота?

— Я предположил, что его превосходительство захочет иметь его в каком-нибудь близком, безопасном месте. Поэтому я все переправил в Хранилище Y-16 в Подземелье Четыре.

— Вы хотите сказать, прямо здесь, во Дворце?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. Я так ему и передам.

Контакт был прерван. Четырнадцатый, сонно зевнув, снова устроился в кровати — но тут интерком зажужжал снова.

Четырнадцатый открыл глаза и увидал, что на дворе уже гораздо светлее. Так что это был не тот вызов, о котором он сразу же подумал… Ну конечно же, он спал.

Как и в прошлый раз, голос из динамика и лицо на экране принадлежали Третьему. Младший по возрасту был удивлен, увидав, что пожилой человек был совершенно одет и, что было гораздо серьезнее, хмур.

— Я хочу сообщить вам, мистер Вильямс, что его превосходительство приказывает вам оставаться в своих апартаментах до тех пор, пока не прояснится вопрос об исчезновении изобретения профессора Хигенрота.

— То есть как… исчезновении? — оцепенел Четырнадцатый.

— Сегодня утром, несколько ранее, когда я проинформировал его превосходительство о вашем сообщении касательно месторасположения взятого у профессора Хигенрота оборудования, он лично пожелал спуститься на четвертый уровень секции Хранилища Y-16. Там он выяснил, что никаких записей о передаче на хранение там не имеется.

Четырнадцатый чуть было не вскрикнул и лишь с огромным трудом подавил в себе желание сделать так.

Третий же напряженным тоном продолжил:

— В данный момент считается, что вы, сэр, каким-то образом были Хигенротом обмануты. И я уверен, что это самое мягкое отношение, на которое вы смели бы надеяться. Это все. Отключаюсь.

Четырнадцатый снова упал в постель. Он побледнел, но был настроен на действие. Ему было ясно значение данного ему определения. Его отнесли к разряду дураков, в котором лучше было и оставаться — мрачно решил он — чем к разряду преступников, к которым его могли отнести за недосмотр.

И вообще, на него могли навесить ярлык вредителя.

Или контр-революционера.

Или орудия академических правых.

Или крайних левых.

Или каких-то других фракций.

Ситуация была слишком серьезной, чтобы после этого осмеливаться нежиться в постели. Значительно позднее до него дошло, что следовало быть настороже после первого же звонка. Четырнадцатый вычислил, что все происшедшее было делом рук Третьего.

Он как можно скорее принял душ, побрился и оделся. Потом стал ждать. После долгих колебаний он решился позвонить, чтобы ему принесли завтрак. Еду доставили с обычной любезностью. Все было приготовлено по его вкусу и подано предупредительными официантами.

Все говорило о том, что его позор пока еще не стал общественным достоянием.

В то время, как утро все тянулось и тянулось, Четырнадцатый решил про себя: «Пока я тут жду, можно заняться и делами своего министерства, которым я пока еще руковожу».

И он занялся делами, пользуясь телефоном и курьерами.

Правда, и это не прибавляло смелости. Все указывало на то, что до сих пор еще не было попыток оспаривать его права как члена Верховного президиума… Ладно, надо просто терпеливо ждать. И сделать по возможности больше дел…

Комитет по расследованию показал: На такой огромной как Земля планете каждый час происходят тысячи событий. Корабли бороздят морские просторы. Самолеты летят в воздухе. Передвигаются поезда, автобусы, автомашины и люди. Опять же, согласно своим расписаниям бесчисленные ракетные системы используются для наблюдений за погодой, для полета к Луне, Марсу, на астероиды, к космическим станциям.

И никто — было высказано Комитетом — никак не может учесть или противостоять всем раздельным проявлениям активности, не говоря уже о контроле за всеми. Никто, даже Хигенрот.

Но какой-то выход в этом всем должен был иметься.

Пойти по указанному пути рекомендовали некоторые неординарные факты. На одном из ракетодромов трое человек умерли, и пропал ракетный корабль.

Была определена целая группа людей, что принимала участие в прилете военного реактивного самолета на этот ракетодром — самолета, на котором прилетел Кротер Вильямс и другие правительственные агенты.

Но вот куда потом исчезла сама ракета? Было установлено, что исчезнувший ракетный корабль действительно стартовал. Комиссия допросила каждого, связанного с этим событием, что находились той ночью на космодроме. В течение двух недель дознания у каждого из членов комиссии на сон оставалось не более чем пара-тройка часов.

После напряженного труда было напечатано такое вот заключение:

Военный реактивный самолет NA-6-23-J-271-D поздно вечером 19 августа 2231 года по приказу члена Президиума Кротера Вильямса прилетел к дому профессора Дана Хигенрота. Самолет сел на профессорском газоне сразу же после полуночи и оставался на месте, пока в него не загрузили неизвестное, недостаточно полно описанное оборудование. Затем самолет отправился на ракетную базу, известную правительственным чиновникам под кодовым наименованием «Хинкса» (публично же известную как Центр Космических Полетов 18). Здесь, все так же плохо описанное и не подсчитанное оборудование было перегружено на космодромные грузовые машины Н-851 и Н-327 и переправлено на загрузочную платформу ракетного корабля многоразового пользования A-J-A-60901. Грузчики Малькольм Руде и Свели Груден подняли оборудование в грузовой отсек G-8-T ракеты и складировали его там. Проинформированные о немедленном взлете ракеты, двое рабочих поставили грузовую платформу в ее подземное хранилище.

В кабине управления пилоты Дэл Ашер (впоследствие убитый) и Яну Харлиц (впоследствие убитый) были проинформированы о цели и направлении полета и стартовали, используя программирующие системы, а затем программу полета стерли. Единственный другой человек, знавший о направлении и цели полета, Мэтью Эронди (впоследствие убитый), эксперт по навигации, полетный диспетчер в эту ночь, скорее всего похитил или уничтожил эти записи.

Согласно показаний множества свидетелей член Президиума Кротер Вильямс был последним, кто видел этих троих (впоследствие убитых) живыми.

Независимо друг от друга свидетели доложили, что член Президиума Вильямс вернулся на военный реактивный самолет NA-6, который, в свою очередь, стартовал и приземлился на Дворцовском аэродроме. Там он оставался до нескольких минут десятого следующего утра, когда член Президиума Вильямс приказал лететь на Акколаду, где было совершено отсечение головы профессора Дана Хигенрота.

Все передвижения самолета надлежащим образом фиксировались, но Комиссии по расследованию эти данные не были предоставлены.

Комиссия по расследованию неоднократно просила разрешения заслушать члена Президиума Кротера Вильямса, но тот не проявил желания встретиться с членами Комитета.

Вильямс (Четырнадцатый) получил копию этого рапорта в своей дворцовой канцелярии. Когда он прочитал его, то побледнел, но храбро позвонил Третьему и сказал просто:

— Не помню, чтобы я был на космодроме. Могу лишь предположить, что все это произошло в связи с исчезновением изобретения Хигенрота. Делая дальнейшие умозаключения, могу предположить, что все те, что были той ночью в доме Хигенрота, каким-то невероятным образом или с помощью какой-то техники были загипнотизированы. И только лишь потому я мог покинуть Дворец и принимать участие в совершенно неизвестных мне событиях, направленных, вполне возможно, против его превосходительства. Надеюсь, что меня слишком спешно не снимут с моего поста, пока я могу быть полезным в поисках. Я желаю, чтобы меня загипнотизировали в самом полном объеме для возможности получения всей информации из моего подсознания. Согласно этого желания, я полностью передаюсь в распоряжение его превосходительства или же ваше.

Голос Третьего в интеркоме звучал холодно, но его нельзя было назвать враждебным.

— Я записал, — сообщил он, — все то, что вы только что сказали. Должно быть вам интересно знать, что подобное желание высказал мне и Хозяин, когда прочитал рапорт комиссии. Я могу рекомендовать вам следующее: Не покидайте Дворца. Не посещайте заседания Президиума. В дневное время вы можете находиться в своей канцелярии для занятий текущими делами и в личных апартаментах в вечерние и ночные часы. Если по каким-то обстоятельствам ваши обязанности вынудят вас покинуть Дворец, спросите разрешение у меня, и тогда этим вопросом займется полиция. Вам же самому будет позволено отбыть только лишь после особого разрешения.

— Вы будете подвергнуты, — продолжал Третий, — интенсивному гипнотическому внушению с целью получению от вас информации. Впоследствии, когда миссис Хигенрот родит ребенка от профессора, начнет действовать другой план, в котором вы тоже задействованы. В настоящий момент эта женщина срочно вышла замуж за доктора Глюкена, так что у него имеется постоянная возможность следить за нею. И в заключение…

Он прервал свою речь, и Четырнадцатый, заискивающе, спросил:

— Да?

— Понятно, что в свете произошедшего следует проявить особенную осторожность. Но — позвольте мне отметить особо — поводов для беспокойства пока еще не имеется. При случае Хозяин сам скажет вам об этом по интеркому. Если подобный разговор будет иметь место, при условии, что сами вы о нем никому не расскажете, включая и меня, он лично проинструктирует вас о том, что вам следует будет предпринять. Понятно?

— Совершенно!

Напоминание о вдове Хигенрота заставило Четырнадцатого вспомнить о студентах, которых он приказал переправить в Твердыню Десять. Он даже просветлел лицом, когда сообщил об этом Третьему.

— Ведь после всего, — взволнованно сказал он, — один козырь у нас еще имеется. Ведь все данные о Всепроникающей Теории и практическом ее использовании будут и в их головах.

На другом конце повисло гробовое молчание. На лице Третьего, видимом на экране, появилось своеобразное выражение. И только сейчас до Вильямса кое-что начало доходить. Несмотря на весь его утонченный ум, он сморозил капитальную чушь.

Свою ошибку он понял гораздо позднее. Просто он верил в пользу отсечения головы на Акколаде, что этот метод и вправду гарантировал передачу информации из одного мозга в другой и был проверен всеми научными светилами.

Четырнадцатый внутренне сжался, когда до него дошло, что означает выражение на лице пожилого его коллеги.

— Придурок! — зло фыркнул Йоделл (Третий) и прервал связь.

 

VI

Он был молод. Всего лишь тридцать один год.

В связи с этим, находясь к тому же под сильным давлением сверху, Четырнадцатый пытался достойно следовать тем политическим течениям, что постоянно разворачивались перед ним.

Как и многие другие он мог наблюдать, что здесь имеется своя безжалостная логика. Он мог сам видеть, что на определенные группы людей ложь воздействует гораздо сильнее правды. И, в связи с этим, у этих людей появлялась своя, особенная правда.

Если же обычная правда не может склонить человека к действию, а вместо нее его ведет ложь, то значит, он и живет этой неправдой. Где-то глубоко-глубоко в его естестве имеется нечто, способное руководствоваться лишь весьма специфическими установками.

Согласно этим условиям, следует представлять его вместе с этими особыми установками, пусть даже если не раз, и не два, а многократно поведение его не соответствует внешне видимым обстоятельствам. Все это касалось как самого Кротера Вильямса, так и множества тех, кто были до него.

Я обязан, рассуждал он, понять, что хорошо заканчивается лишь то, на что и следовало рассчитывать, иными словами, все должно быть так, как того желают они.

Все то, что должно было случиться, рассчитывалось час за часом согласно воле Лильгина.

Вот почему он отобрал мальчика, родившегося от красавицы Эйди. Она так никогда на сознательном уровне и не узнала, что ребенок, которого подсунули ей взамен, несколько минут назад родился от другой молодой женщины.

Точно так же, когда эта вторая мать пришла в себя после родов, она нисколечки не сомневалась, что ребенок, которого назвали ее собственным, был именно ее сыном.

В последствие оказалось, что она не совсем была ему рада, как ожидала до того. Даже в самый первый раз, кормя его грудью, в глубине души у нее было какое-то беспокойство. Но, несмотря на этот неосознанный полу-антагонизм, эта вторая мать — которую звали Люэна Томас — действовала согласно сложившимся стереотипам начинающих мамаш. Она же решила дать мальчику имя Орло — так звали кого-то из родственников со стороны ее матери.

Своего же сына (а она свято верила в это) Эйди сознательно, чтобы никто не связывал его с Хигенротом, назвала Хином Глюкеном — младшим.

Ее муж, доктор Глюкен, никак не отреагировал на эту ложь. За время своих предыдущих двух супружеств он уже научился тому, что лучше не обращать внимания на женские капризы.

Но теперь, думал Вильямс, как могу я быть уверенным в том, что врачи, медсестры или какой другой больничный персонал, без моего ведома знающий об этой замене, не откроют через много-много лет всю правду взрослому Орло Томасу?

(Политическая же и научная ценность Хина Глюкена — младшего, в какой-то мере тоже участвующего в этой грязной истории, равнялась нулю.)

В данном случае вся решающая мотивация проведенной операции сводилась только к одному вопросу: Можно ли в еще неродившегося ребенка запрограммировать сведения по Всепроникающей коммуникационной Системе?

Если это было правдой, то Орло Томас, возможно, мог и знать, чем является эта пресловутая система и как ее реализовать на практике.

Но вместе с этим появлялся и другой вопрос: Можно ли на благо общества эту информацию из Орло Томаса извлечь?

Обдумав эти и некоторые другие детали, член Президиума Кротер Вильямс занял в свое распоряжение несколько комнат в Государственной Больнице. Под его руководством несколько специально отобранных агентов секретной полиции изучали больничные записи, поднимали нужные документы и прощупывали окружение некоторых врачей и медсестер.

Перемещения начались в первый же день. Вроде бы случайные. Вроде бы совершенно не связанные с произошедшим. Предполагалось, что большая часть больничного персонала не имела со всем ничего общего, ведь сама Государственная Больница была громадиной на десять тысяч коек. Отбирать следовало тех, кто непосредственно был связан с рождением ребенка у Эйди или же каким-то административным образом.

Некоторые медсестры исчезли вообще. Кое-каких врачей в их бывших отделениях уже никто и никогда не встречал. «А где это Кодуна?» — мог спросить кто-то. «А, она сейчас в восьмом корпусе, пошла на повышение.» «Отлично, рад за нее.»

«Лишь бы только это сработало», — думал Кротер Вильямс, валяясь в постели выделенной ему комнаты и притворяясь, что находится здесь под наблюдением после сердечного приступа.

Одни беспокойные часы сменяли другие. За всеми людьми, на которых сейчас был навешен ярлык «подозреваемый», следили втайне установленные следящие и подслушивающие устройства. День за днем они записывали каждое произнесенное этими людьми слово, а Вильямс прослушивал лишь составленные компьютером резюме. Машина была запрограммирована только лишь на потенциально относящиеся к делу диалоги.

В конце концов такие разговоры перестали отмечаться вообще. Без всякого исключения все подозреваемые вели себя так, будто никогда не слыхали про Эйди Глюкен или Люэну Томас.

И, наконец, соблюдая полнейшую осторожность, Вильямс (Четырнадцатый) еще раз попытался на практике узнать, каким же образом был проведен обмен новорожденных. Под личиной мелкого государственного чиновника, проверяющего больничное хозяйство он прибыл в родильное отделение. Все работающие здесь медсестры были отосланы из палаты, где сыновья Эйди и Люэны были всего лишь парой из множества новорожденных.

Четырнадцатый зашел в палату. Все, что он делал, было отрепетировано заранее: Вильямс снимал с каждого ребенка идентификационный ярлычок, менял их местами, а потом стал менять и самих детей. Проведя эти действия он доволльно долго еще стоял, глядя на все эти маленькие кусочки человеческих существ. Буквально через мгновение все они стали выглядеть для него на одно лицо.

Нет, что ни говори, врачи и медсестры, видящие эти созданьица сотнями каждую неделю, никак не могли специально запомнить два личика.

Ну и прекрасно, подумал Вильямс, я сделал все, что мог. Оставаться здесь дольше было бы просто смешно.

Под каким-то предлогом он перевелся в другую больницу. И, естественно, пребывание в медицинских учреждениях постоянно служило важным для него целям.

Он возвратился в свои дворцовые апартаменты, составил рапорт и по соответствующим каналам сообщил, что тот сделан.

После этого он стал с беспокойством ждать.

Затем зазвонил телефон.

Это была секретарша фальшивого офиса, от имени которого, Вильямс действовал в больнице, представляясь мелкой чиновной крысой. Секретарша сообщила, что с ней недавно связалась заплаканная жена врача, который ухаживал за Вильямсом, когда тот играл роль пациента.

Доктор умер, по несчастью свалившись с балкона десятого этажа одного из больничных корпусов.

Секретарь закончила свой доклад:

— Жене покойного казалось, будто он и вы находились в дружеских отношениях, поэтому была уверена, что вы обязательно захотите узнать про несчастье.

— Спасибо, — автоматически поблагодарил ее Четырнадцатый. — Отошлите ей венок от моего имени.

Весь бледный, он повесил трубку.

Убийство.

Свидетелей обмена новорожденных начали убирать.

«Господи, — подумал про себя Вильямс, — ну почему он мне не верит? Ведь я же изо всех сил пытался ему доказать, что эти люди ни о чем не знают».

«Он» и «ему» относились исключительно к его превосходительству, чрезвычайному диктатору Мартину Лильгину.

Похоже, что Четырнадцатый уделил этому вопросу слишком мало внимания. Впрочем, переданное женой врача сообщение вроде бы и говорило, что она его ни в чем не подозревает. Просто так получилось, что, к несчастью, ее муж рассказал ей о мелком чиновнике, инспектирующем их больницу.

Четырнадцатый потряс головой — полнейшая секретность невозможна принципиально. Пусть в малом, хотя бы в обстановке спальной, но она всегда даст утечку.

А если продолжить дальше, если кто-то из врачей, медсестер или административных работников больницы что-то и подозревали (это те немногие, кто сталкивался с мелкой чиновной крысой), то могли рассказать об этом кому угодно: жене, мужу, брату, сестре, знакомому.

Стоя с трубкой в руке, Четырнадцатый подумал: «Все они будут убиты».

Однажды, когда он был моложе — но уже со всей юношеской наивностью и глупостью согласился с правом Лильгина на правление, неспособный задавать вопросы — у него была оказия подсчитать, сколько людей было казнено в связи с незначительной информацией, о которой все эти люди только лишь могли знать:

Тогда пострадало 3823 человека.

Но на сей раз необходимости в этом не было. Надо будет позвонить Третьему и постараться убедить этого…

Вильямс потряс головой, изгоняя оттуда все лишние мысли. Эпитет, кружащий где-то на грани сознания, был настолько грубым, что даже шокировал его. Немного придя в себя, уже совершенно сознательно, Вильямс напомнил себе: «Установление нового порядка требует жестоких действий. В переходной период люди неуправляемы и легко обращаются к старым стереотипам. Повсюду в мире до сих пор имеются контр-революционеры, вредители, правые и левые уклонисты, оппортунисты…»

Бойкие, ничего не значащие слова, которыми режим называл своих противников катились по проторенным тропкам сознания Вильямса, пока сам он шел по коридору, затем спускался на лифте и по широкому проходу не приблизился к офису Третьего.

Там же он нашел Йоделла. Уже сам приход Четырнадцатого стал для хозяина полнейшей неожиданностью. Третий просматривал документы и внезапно побледнел.

— Я начинаю думать, что неправильно понял данные вами инструкции, сказал Четырнадцатый.

— Какие еще инструкции? — эхом отозвался Третий.

— Хорошо, тогда я сам попробую доложиться по порученному мне делу.

Бледность хозяина кабинета прошла так же быстро, как и появилась. Пожилой человек вскочил из-за стола.

— Нет, нет! — сердито пролаял он. — Ни слова. Все только между вами и Вождем!

— Все это очень просто, — начал было прибывший. — Я…

— Остановитесь! — вскрикнул Номер Третий и заткнул уши пальцами. — Вы в своем уме? Ни слова больше!

Его реакция была совершенно невероятной. Его глаза выглядели безумными, лицо искривилось в гримасе; он изо всех сил пытался взять себя в руки, но все было напрасно.

Вильямс сдался.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Вы меня убедили. Я уже догадался, что вы к этому не имеете никакого отношения. И обещаю, что такого больше никогда не повторится.

— Было бы лучше, если бы подобное вообще не происходило, — услыхал он хмурое замечание. — А теперь возвращайтесь к себе и ждите, когда я сам позвоню.

Вильямс, хотя никогда и не служил в армии, вытянулся в струнку и отдал салют.

— Есть, сэр. Гарантирую вам, что больше ни одного прокола не произойдет. Я могу уйти?

— Да, идите.

Молодой человек повернулся на месте и вышел. Хотя внешне он держался и спокойно, внутри у него все кипело.

В его уме уже родилось страшное понимание ситуации: ведь я кое-что помню, во мне имеется некий фрагмент информации, подлежащей устранению.

На самом же деле он знал всю суть.

Около года назад, в течение нескольких минут Хигенрот показал такую силу, которая превышала всю мощь режима. За эти несколько минут весь мир был поражен образами, рожденными умом старого гения.

Вот она, самая суть…

Четырнадцатый шагал по блестящему мрамору пола. Все вокруг него служило возвеличиванию могущества и богатства: громадные лестничные марши, высоченные потолки, массивные светильники. Вильямс помнил, каким великим он чувствовал себя, когда его впервые пригласили сюда — сюда, в средоточие Вселенной.

Думая обо всем этом, он лишь мельком отметил появление отряда мужчин в форме, вышедших из бокового коридора, а теперь направлявшихся в его сторону. Рассеянное состояние Вильямса было прервано, когда до него дошло, что люди в форме остановились, преграждая ему путь. Четырнадцатый тоже остановился.

— Сэр, это вы Кротер Вильямс?

Спрашивающий был молодым человеком в капитанской форме.

После недолгих колебаний Четырнадцатый ответил утвердительно. Когда-то он тоже был таким же молодым как этот молоденький офицер, с блестящими карими глазами и розовым лицом.

— Мною получены инструкции, — сообщил молодой человек, — провести вас в некое место.

Вильямс не стал спрашивать, что это за место. Он лишь кивнул и пошел в шаге за капитаном, заметив, что полдюжины вооруженных винтовками молодых людей следуют за ними. Маленькая процессия прошла сквозь высоченную дверь под аркой. После этого они вышли в небольшой внутренний дворик. Вильямс не помнил, чтобы когда-нибудь бывал здесь. Это было пространство размерами три десятка футов на четыре, окруженное высокими стенами, нигде не было ни травинки, способной пробиться через брусчатку.

Молоденький капитан указал на одну из стен.

— Встаньте там, — приказал он.

Четырнадцатый медленно прошел на указанное место и так же медленно повернулся. Он увидал, что шесть человек выстроились в шеренгу и повернулись к нему лицом. После этого юноша вынул какой-то документ, глянул на него и произнес:

— Я получил приказ казнить вас.

Вильямс попятился, пока не ощутил спиной твердость стены. Стоя там, он лишь краем сознания улавливал читаемый офицером, как того требовал закон, приговор:

— Крупные ошибки… Недостатки в руководстве… Неопределенность занятого положения… Диверсионные акты…

Молодой человек сложил бумагу и сунул ее себе в карман. Затем он вскинул голову: выражение на лице злое и напряженное.

— Значит так? — спросил Вильямс.

— Так.

«Удивительно, — думал бывший член Верховного Президиума Земли, что еще несколько минут назад был четырнадцатым из самых могущественных людей планеты, — но ведь это самая правильная оценка сделанного мною, согласно реалиям Лильгиновской действительности…»

В течение девяти лет с момента назначения он прошел путь от молоденького и наивного дурачка через апологета диктатуры, через попытки хоть как-то исправлять положение, через дополнительные попытки добиться хоть какой-то рациональности. Только все кончилось тем, что сейчас он стоит перед расстрельным взводом.

Вильямсу казалось, будто ему еще предоставят последнее слово. Только вот говорить было нечего, и в его пользу никто ничего сказать не мог. Да и кто среди иных, чудом существующих, отчаянно хватающихся за жизнь, захочет слушать то, что он скажет про свои ошибки? Действительно, кому они нужны — последние сомнения Кротера Вильямса?

Бывший Четырнадцатый подумал: «Из-за этого типа — Лильгина — во мне не осталось ни капли правды. Ни одного мгновения я не прожил как человек самостоятельно мыслящий, с самого детства я боялся, что меня вот-вот скрутят и потому всеми силами старался вписаться в рамки извращенной реальности.»

Ни единой секундочки…

Когда пули ударили его, он тут же упал и свернулся на земле будто человеческий эмбрион…

«Ни секунды», — думал он, падая…

А может ему так только казалось.

 

VII

— Когда-нибудь, — с улыбкой сказал Ишкрин, — мы откроем, почему за последних восемнадцать лет самые лучшие ученые в области сообщений получили в свое распоряжение этот маленький город, построенный для нас в самом Дворце, и почему мы живем здесь по-царски… если исключить одну маленькую вещь.

Ишкрин был большеусым мужчиной около пятидесяти лет. В течение всей его речи юноша сидел молча и обедал, время от времени бросая короткие взгляды на дюжину, или что-то вроде этого, сотрапезников.

Никто из них не захотел говорить сразу же после этих слов.

— И что же это за исключение? — спросил новый за этим столом человек красивый парень, представленный Ишкрину и всем остальным только сегодня утром. Звали его Орло Томас. Его место за столом было первым с южной стороны.

Задав вопрос, Орло поднял голову. при этом он заметил, что сидящие за столом перестали есть и, улыбаясь, поглядели на него. несмотря на общую реакцию, юноша так и не понял, что замечание Ишкрина было сделано исключительно в связи с его здесь присутствием.

— Чтобы выйти отсюда, — стал объяснять Ишкрин, низенький мужчина, немного похожий своими усами и буйной прической на диктатора, Мартина Лильгина, — нам надо пройти через помещения Дворца…

— Ну?

— А это запрещено.

— Что вы хотите этим сказать? — До Орло только сейчас начал доходить смысл сказанного, и это можно было заметить по его глазам. Брови вопросительно наморщились в выражении крайнего удивления. — Ведь сюда я попал именно так.

Пожилой мужчина в своем коварстве усмехнулся еще шире.

— Запрещено, — повторил он.

Какое-то время Орло продолжал сидеть. В его голове кружили тревожные мысли. По видимому его новые коллеги желают узнать, как у него с чувством юмора, вот что мелькнуло внезапно.

Парень неуверенно засмеялся. Потом, совершенно неожиданно, он оттолкнул тарелку с недоеденным блюдом. Совершенно бесцеремонно он отпихнулся от стола вместе со стулом, на котором сидел, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, побежал по шикарной столовой, где стояло шесть дюжин столов, похожих на тот, за которым он только что сидел, к отдаленной выходной двери.

После того, как он ушел, единственными звуками, были отголоски бесед в других концах зала. Мужчины откинулись на спинки стульев. Никто из них не ел, все только перемаргивались в ожидании.

В конце концов, худощавый коротышка, занимающий седьмое место с восточной стороны, которого звали Анден Дьюреа и который был великолепным математиком, сказал:

— Только что мы стали свидетелями того, насколько сильно подействовала всего лишь одна наведенная мысль, и какую спонтанную реакцию она вызвала. Он помчался проверять. Может так случиться, что, будучи молодым и дерзким, он даже осмелится выйти из нашего Коммуникативного городка.

Другой мужчина, Питер Ростен — третье место с южной стороны — спустя какое-то время лишь покачал головой.

— До некоторой степени, сэр, я уважаю ваши аналитические выкладки, тихим, терпеливым голосом сказал он. — Но лично я склонен настаивать, что мы только что были свидетелями действия не единственной мысли. Это событие вообще уникально. — Говорящий был среднего роста индивидуум с крепкими, мускулистыми руками. Его специальностью была электроника. Ростен обвел своими серыми глазами всех сидящих за столом. — Кто из вас, — спросил он, — после того как вам сообщили, что вы стали своего рода заключенными, направился во Дворец, чтобы самому проверить, можно ли отсюда выйти?

Таких не было. Но эта мысль на какое-то время захватила всех и заставила немало поудивляться: «Удивительно! — А ведь это так. — Лично я воспринял это как факт, не требуя никаких объяснений. — А я, когда добрался до выделенной мне комнаты и увидал, какая она роскошная, просто обалдел. Поэтому я и не пытался делать ничего подобного».

— И, возможно, — продолжал Ростен тем же самым глубоким, убедительным голосом, — режим и вправду любит молодых, а может только желает, забывая при этом об отдельных личностях. Какое же преступление мог совершить только сегодня присоединившийся к нам молодой человек?

Ишкрин, слушавший все выступления с легкой усмешкой, сказал:

— Прошу прощения, Питер, но я вынужден вас поправить. В стране Лильгина нет преступников, есть только обвиняемые. Весь вопрос, в чем его обвиняют?

Ростен склонил свою большую голову.

— Поправку принимаю. В свою очередь, в моих словах нет повода для споров.

Костлявый тип, до настоящего времени молчавший — девятое место с северной стороны — которого звали Сэнди МакИнтош, веснушчатый инженер со скорее рыжеватыми, чем песочно-русыми волосами, живо заметил:

— Вы уже достаточно взрослые люди и знаете, что подобных нашему новичку молодых людей вовсе не мало. Когда им предъявлено обвинение, их жизнь уже не представляет ценности. Рассчитывают же лишь на громадную массу вечно молодых, которые нгичего не знают и не помнят никаких фактов — потому что никогда о них и не знали. Остаются лишь жалкие единицы, которых режим загоняет будто несчастных кроликов. О них чаще всего просто забывают, а если как-то и относятся, то исключительно плохо. — Он покачал своей морщинистой головой пятидесятилетнего мужчины. — Господи, этот тип так наивен и так подозрителен, что никак не сможет дойти до ума. Он только бьет и бьет, убивает и убивает. Удивительно! Но ведь если приглядеться, то можно представить, что он был младенцем, мальчуганом, подростком, юношей; было такое время, когда в нем имелись какие-то чувства…

— Все это было до того, как у него появился идеал, — сказал высокий, сухопарый мужчина — место пятнадцать с западной стороны — область его занятий тоже была связана с физикой: электромагнитные явления. Его звали Дэн Мэтт.

— Истину мы должны увидать в том, — заметил Питер Ростен, пожав могучими плечами, — что он сам, назло всем нам, своими руками создает новую цивилизацию. И, как говорят, для строительства ему понадобилось уже три миллиарда мертвецов.

— Сомневаюсь, чтобы он уничтожил более миллиарда, — как бы поправляя его, сказал Ишкрин. — Только вот что это за антинаучные рассуждения в нашем высоконаучном центре! — он прислушался. — Тссс, кажется это возвращается наш молодой человек.

Наблюдаемое всеми возвращение происходило неспешно. Юноша шел, волоча ноги и опустив голову. Похоже, что он глубоко задумался.

Во время этого путешествия назад к столу никто к еде не прикасался. Все просто сидели и глядели на парня, как будто у всех времени было вагон и маленькая тележка. Что, каким-то печальным образом, было для них правдой. Для них, что проживали в этом суперсовременном научном центре год за годом и лишь время от времени занимались каким-нибудь случайным делом.

С появлением нового человека все немножко приободрились, хотя был он до неприличия молод, чтобы находиться здесь, в этом научном городке. Возраст вновь прибывшего оценивался где-то между восемнадцатью и двадцатью годами. Местные обитатели не могли себе представить, чтобы он мог быть моложе. Румяное лицо подростка было красивым, будто девичьим. Вот если бы новенький был девушкой, ей можно было бы дать лет шестнадцать-семнадцать. А раз уж он был парнем — значит лет двадцать.

Волнующим в появлении новичка было еще и то, что новенькие всегда приносили с собой свежие новости. Живущие здесь старожилы впитывали их в себя и прибавляли к уже имеющемуся опыту и образованию. И вообще, после подобного события группа всегда выходила из состояния интеллектуальной спячки, ко многим даже возвращалось хорошее настроение.

Орло опустился на то же место, которое занимал десятью минутами раньше, поглядел на улыбающиеся лица и покачал головой.

— Господа, — спросил он. — Не угодно ли вам узнать, что произошло?

Тут же раздалось несколько голосов протеста, которым подобные знания были ни к чему, но все свелось к одному: «только без излишних подробностей». Правда, это меньшинство тут же было подавлено остальными, требующими изложить все в деталях. От имени этого большинства высказался Ишкрин:

— Как уже было сказано, наш юный друг совершил неслыханную вещь. Так что хотелось бы узнать обо всем. Как повели себя охранники у дверей? Что они сказали?

Юноша рассказывал очень просто:

— Я прошел между охранниками и, не говоря ни слова, вышел из двери. Они не ожидали подобного. Когда я прошел по дворцовому коридору футов уже тридцать, меня перехватил офицер с двумя солдатами и силой заставил возвратиться.

— Но что они при этом говорили? — спросил Петер Ростен.

Орло улыбнулся. Похоже, что он уже оправился от своего потрясения и подчинился жадному стремлению этих взрослых людей узнать нечто новое о диктатуре. Поэтому, когда он продолжил, его голос звучал даже весело:

— Стоящий на посту офицер спросил у меня: — Сэр, имеется ли у вас разрешение на вход во Дворец?

— Капитан, — отвечал я ему, — я вовсе не собираюсь идти во Дворец. Мне надо выйти на улицу.

— Но вам нельзя проходить через Дворец, — сообщил он мне.

— Ладно, — сказал я ему. — Покажите мне другой ход.

— Другого хода нет.

— Так вы хотите сказать, что я заключенный? — спросил я у него.

— Нет, но без разрешения выходить нельзя.

— Хорошо, к кому мне надо обратиться, чтобы получить такое разрешение?

— Только к Председателю Лильгину.

— Отлично, передайте Председателю Лильгину мою просьбу относительно такого разрешения.

— Прошу прощения, но я не уполномочен связываться с его превосходительством.

— А кто уполномочен? Тут есть кто-нибудь такой?

— Здесь таких нет.

— Тогда, выходит, я нахожусь в заключении?

— Нет, вам только надо иметь разрешение от Председателя Лильгина.

— А он что, никогда не посещает эту секцию Дворца?

— Нет.

— Так значит я все-таки в тюрьме?

— Нет, но я вынужден попросить вас оставить это место, вы мешаете проходу.

— Были и другие замечания, — закончил свой рассказ Орло, — но, как сами видите, я вернулся сюда.

Наступила тишина. Наконец, чрезвычайно полный мужчина с тринадцатого места по западной стороне — Сэмюэл Обер, цветная фотография и электроника сказал:

— Логика позиции офицера охраны непоколебима. По закону вы не заключенный. Вас не выпускают только лишь из-за отсутствия у вас разрешения. Будто не имеющий соответствующей программы компьютер он просто не включает вас в свои расчеты; он вас просто не воспринимает.

Неожиданно юноша улыбнулся:

— А что будет дальше?

— Вам предоставят комнату. — Говорящий был огромным, черным будто уголь мужчиной — место номер пять с восточной стороны; звали его Гар Юю, электромагнитные явления, секция биологии. — Обычно, — добавил он, — это происходит между тремя и половиной четвертого дня.

Ишкрин встопорщил свои огромные усы.

— А в чем вас обвиняют, — спросил он со своего места номер двенадцать по северной стороне.

На губах юноши появилась кривая усмешка.

— Меня ни в чем не обвиняют. Мне только передали, что меня сюда пригласили.

Все присутствующие побледнели. Обед был прерван еще раз. Раздались голоса: «Но ведь подобное невозможно! — Должно быть хоть какое-то обвинение! — Сказанное вами — неслыханно!»

Слов было гораздо больше, но многие из них потонули в общем гаме. Наконец вновь установилась тишина, и Питер Ростен спросил:

— И что же это было за приглашение? Чем вы должны были заниматься?

— Об этом мне не говорили. Но однажды я уже как-то отказывался от предложеения начальства поработать на восточном побережье.

— Ага, — Дьюреа не скрывал своей радости, — картина начинает проясняться. — Маленький математик покивал головой, как будто все уже объяснилось окончательно. — В стране Лильгина от предложений не отказываются.

— А я отказался, — упрямо ответил Орло.

— Значит к обвинению добавят еще и это.

— Да нет, просто тогда я заявил, что не чувствую себя достаточно квалифицированным, как человек, который уже занимал это место. Мне сказали, что судить им, а я ответил, что ради добра другого человека отказываюсь занимать место более компетентного специалиста.

— Во всяком случае, — усмехнулся Ишкрин, — в этом ты разбираешься.

— А что было потом? — спросил Дьюреа

— Я продолжал заниматься своими делами вплоть до вчерашнего дня. А потом меня освободили от всех заданий и приказали сегодня утром явиться сюда, здесь же мне должны были предложить другую должность. Я спросил, что это за место? Администратор, который выдавал мне указания, не знал. Тогда я заявил, что оставляю за собой право отказаться и от этого нового предложения. он ответил, что это мое личное дело.

— И вас прислали сюда? — допытывался Дьюреа.

— Да.

— Тогда вас в чем-то обвиняют.

— Да нет же, — улыбаясь отвечал ему Орло. Похоже, что данная ситуация, все эти запутанные аргументы его даже развеселили. — Ведь это было бы просто незаконным. Даже самые заядлые критики Лильгина сходятся в том, что еще ни разу никто не был наказан, если перед тем ему не было предъявлено обвинение. Если вы настаиваете, будто такое обвинение обязано существовать, то оно не было мне публично предъявлено, а значит — оно тоже не имеет законной силы.

— Но, — запротестовал человек, до сих пор не принимавший участия в дискуссии — шестое место, восточная сторона, китайский астроном, которого все привыкли называть Джимми Хо, — каждый из нас попал в этот центр по какому-нибудь делу. Даже против меня семнадцать лет назад выдвинули обвинение. И с тех пор я нахожусь здесь.

— Да нет, ни по какому обвинению я здесь не нахожусь, — отвечал Орло. Он откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул, потом резким движением он вскочил на ноги и оглядел сидящих за столом так, будто сам был лектором, а все присутствующие — его студентами. — Господа, — сказал он, — мне начинает становиться понятным, что вы впитали в себя все стереотипы, свойственные эпохе Лильгина, стереотипы людей, отнесенных к определенной замкнутой категории. У меня же таких стереотипов нет. Короче говоря, все вы обязаны были оказаться в этом месте. Я же под данное соответствие не подхожу.

Первой реакцией его слушателей была усмешка, как будто всех развеселила самонадеянность этого пацана. Годы их странного здесь заключения выработали в них спокойствие, основанное на философии, несколько отличной у каждого индивидуума, но рожденной из мудрости, взращенной многими поколениями их предшественников. Их, во-первых, нельзя было оскорбить. А во-вторых, их отношение к тому, что внешне выглядело как нападение, было как к простому выпендрежу со стороны атакующего.

Сейчас же все они ожидали, когда кто-то из их числа выступит с достойным отпором. Но когда через минуту или даже более никто не заговорил (сам же Орло продолжал в это время стоять, улыбался и как будто тоже ожидал), удивленно отозвался один только Ишкрин:

— Дайте-ка подумать, ведь это же полнейшее оскорбление. Нам еще никто так не говорил, с тех пор, как всех нас собрали в этом месте. Но ладно, рассудите по-хорошему. Разве это не правда?

В ответ раздалось, поначалу несмелое: «Точно, будь я проклят. — Да, вы правы, такое случилось в первый раз. — Шутки шутками, но мы все чувствуем себя обманутыми!»

Когда прошла первая реакция, молодой человек все так же стоял возле стола, глядел на присутствующих горящими голубыми глазами и улыбался. Когда наконец стало тихо, он сказал:

— А могу ли я усилить критичность своего выступления?

Математик Дьюреа вздохнул:

— Уж лучше проглотить его философию за раз, одним куском, чем потом растягивать удовольствие на многие годы.

И он кивнул Орло:

— Ладно уж, валяйте.

Большинство присутствующих согласилось с этим, а Питер Ростен сказал своим обычным, спокойным тоном:

— Иногда, а точнее, прямо сейчас, человеческая мысль становится даже более важной, чем обычно. Он делает это для нас.

— Господа, — заявил Орло, — я собираюсь произнести перед вами небольшую речь. — И далее: — В человеческой эволюции наступит такое время, когда все уловки диктатуры по вылавливанию и использованию молодежи в своих целях уже перестанут срабатывать. Ваша ошибка заключалась в том, что когда вы сами были молодыми, вас тоже эксплуатировали, но вы этого не замечали. Вы успешно заняли те позиции, на которых находились старики вашего времени, и даже не заметили, что их понижение в должности было частью бесконечной системы, в которой какой-то человек использует безымянных молодых людей ради своих интересов. Потом вы и сами стали для этой системы старыми и слишком самоуверенными, но было уже поздно. Вы пустоголово играли свои роли, а следующая порция ничего не подозревающих юнцов уже была обучена, чтобы заменить вас и действовать против вас же.

Моя роль и моя судьба… — Орло поежился. — Я догадался обо всем, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Через неделю после того, как я уже все знал, мне предложили заменить на ключевом посту человека, которому исполнилось тридцать два. От этого предложения я отказался, как уже вам рассказывал. Я тут же сообщил об этом всем знакомым своего возраста и разослал письма сотням ровесников, объясняя в них, почему так поступил. Большинство из них просто пропало, в этом я уверен. Кто-то мне не поверил, но я уже распространил свой яд. А что вы думаете? Вдруг хоть кто-то из этих молодых получателей подымет мой факел и понесет его дальше?

Уселся он так же резко, как перед тем вскочил.

— Их слишком мало, — заметил математик Дьюреа. — Запомните, этот человек убивает всех, кто для него опасен. Не только зачинщиков, но и любого, имеющего в голове определенные мысли или какую-то память. Могло показаться, что он и сам чрезвычайно удивлен результатами своего анализа. Но окончательное решение выдаст мощь человеческого разума. Специфические идеи, не важно в чьей голове они появятся, приобретут убийственную силу. Но подобные личности, несущие в себе такие мысли, должны быть уничтожены — и не важно, сколько их будет.

— Но ведь подобные мысли есть и у вас, — стал спорить с ним Орло, — а вы все еще живы. Они есть и у меня, а мне до сих пор даже обвинение не предъявлено.

К пожилому математику вернулось его хорошее настроение.

— А мы здесь — особенная группа. Все мы специалисты в области систем коммуникации. Время от времени нам подкидывают на решение кое-какие проблемы, но большей частью мы лишь напрасно тратим здесь свои таланты. Своими научными исследованиями мы искупаем свою вину. Правда, все они не представляют особой ценности в связи с потребностями отдельно взятого человека. Так что, вопрос в том, что… — И он замолк.

Раздвинув щербинку улыбки у себя на лице, Ишкрин спросил:

— Ну-ну, Анден, так в чем же вопрос?

Дьюреа поднялся из-за стола. Теперь он казался даже ниже, чем когда сидел. Выражение лица и поведение математика напоминали человека, которого только что посетила какая-то важная идея. Его глаза блестели, слова были отрывистыми:

— Господа, здесь мы находимся ради определенной цели. Все предыдущие наши разработки и задания были обманкой. Нам их поручали лишь затем, чтобы когда пришла пора для настоящей работы, мы действовали на надлежащем уровне, во всеоружии наших талантов. — он взволнованно повернулся к мужчине, сидящему на третьем месте с южной стороны. — Питер, расскажи им про то, о чем ты уже говорил мне. — И уж совершенно разволновавшись, он закончил чуть ли не криком: — Настоящая цель та, о которой уже упоминалось сегодня утром… Питер, ну скажи же им!

Вызванный им Питер Ростен вдруг очутился в центре внимания. Вообще-то, в этой теплой компании ученых он держался как-то с краю. Администратор городка, знавший его еще молодым человеком, не гнушался тем, чтобы поболтать с ним по телефону о том, о сем. И вот как раз во время сегодняшнего утреннего разговора чиновник и упомянул о новом проекте.

— Вы помните Хигенрота… — начал Питер Ростен.

И тут заговорили, казалось, все, не давая ему продолжить:

— О, нет! — закатил глаза кто-то.

— Господи, — взмолился другой, — только не Всепрроникающая Теория.

— Думаю, это Глюкен подсунул нам эту работенку, — догадался третий. Да, это такая лажа, как будто мало того, что мы торчим здесь…

— Успокойтесь, господа, — стал упрашивать Ростен. — На то, чтобы расправиться с нею, нам дают шесть месяцев. У нас еще целая куча времени.

Взгляд Орло Томаса перебегал с одного лица на другое. Когда же стало относительно тихо, он спросил:

— Всепроникающая что?

Сэнди МакИнтош буквально взвыл:

— Нам только этого не хватало! Он даже не слыхал о ней! — Он махнул рукой. — Не бойсь, парень, в свое время еще услышишь.

Пухлый мужчина, номер третий с западной стороны, тоже поднялся из-за стола.

— Ладно, пойду-ка я в библиотеку да освежу свои знания по этой Всепроникающей Теории, а потом стану думать. Если нам поручат разбираться с ней, то всем нам было бы лучше подготовиться. А то мы не долго будем чувствовать себя королями.

И он вышел, даже не оглядываясь. Его уход вызвал самые различные замечания среди его коллег.

До сих пор упорно молчавший тип — место десять с северной стороны выкатил свои карие глаза к потолку и сказал:

— Короли… Запертые здесь уже восемь лет, как, скажем, я… Это больше похоже на рабство.

— Это еще с чем сравнивать, — заметил Ишкрин. — Говорят, будто сам Лильгин не выходил из Дворца уже двадцать лет.

— Но ведь он может, если пожелает.

— Так скажите самим себе, что вы тоже можете.

— Но ведь это будет неправда.

Ишкрин всплеснул руками и обратился к Орло:

— Вот видите, какие мы люди. То, что годится для диктатора всего мира, им, видите ли, нехорошо. Да, люди неисправимы.

Вся компания сотрапезников двинулась со своих мест и, обмениваясь различными замечаниями, направилась к выходу. В конце концов в столовой остались только Ишкрин и Орло. Пожилой человек глянул на часы, а потом спокойным голосом заговорил с юношей:

— Я бы рекомендовал вам отправиться в комнату для собраний и ждать тапм, покуда вам не предоставят комнату.

Орло откинулся на стуле. На его красивом, мальчишеском лице появилась тонкая морщинка.

— Я все время пытаюсь объяснить свое пребывание здесь по каким-то логическим меркам. И мне никак это не удается. А вам?

— Я еще не думал об этом, — ответил пожилой ученый.

— И я, пока слушал вас и всех остальных…

— У вас имеется научная подготовка?

— В некотором роде.

— Что это значит?

— Ну… — улыбнулся парень, — в каком-то смысле меня можно было бы назвать системным инженером.

— Почему вы сказали «в каком-то смысле»?

— Видите ли, я никогда не завершил ни одного курса. Если можно так выразиться, я углублялся в каждую научную дисциплину, за исключением будьте добры отметить сей пробел в моем образовании — за исключением коммуникационных систем. — Орло мотнул головой. — Так что, честное слово, я понятия не имею, что делаю здесь.

— Странно, — Ишкрин закрутил свои длинные, пушистые усы. — Ладно, не станем поддаваться иррационализму. Но, поскольку в стране Лильгина все стремится к полнейшей рациональности, реальность иногда заметить чертовски сложно. Так что, давайте, я подумаю и над этим тоже. — Он поднялся, невысокий и несколько настороженный. — Сейчас уже четверть четвертого. Вам лучше бы отправиться туда, где представители администрации смогли бы найти вас, не прилагая особого труда. Если хотите, я могу проводить вас в зал для собраний.

— В этом нет необходимости. Во время своих утренних блужданий я уже находил его. — Орло поднялся. — После ночного перелета я прибыл сюда рано и уже успел осмотреть ваш — ведь вы так его назваете, господа? — городок. Раз это будет мой будущий дом, я обязан знать, где находится самое основное. Но все равно, — юноша опять нахмурился, — мое присутствие здесь представляется мне совершенно нелогичным. Я был бы весьма удивлен, если бы мне и вправду выделили комнату.

В четыре часа вечера комнату ему так и не предоставили. Но, по некоторым обстоятельствам его, как и многих других молодых людей, это не слишком-то и обеспокоило.

 

VIII

Без одной минуты шесть, третий раз прийдя в офис администрации на первом этаже, Орло нашел там лишь сотрудницу, уже собиравшуюся уходить и закрывавшую дверь.

— Прошу прощения, — сказала она, выслушав его, — но у меня не было приказа выделить вам комнату. Может быть утром…

— А сегодня ночью? — запротестовал Орло. — Куда я денусь ночью?

— Прошу прощения. — Сейчас она забеспокоилась уже по-настоящему, темноволосая молодая женщина с большой грудью, пухленьким личиком и завлекательной фигурой. — Только не надо утверждать, будто это мои проблемы, — твердо сказала она. — Отойдите, пожалуйста, в сторону.

Орло медленно отступил к двери. Странно, но впервые за сегодняшний день он почувствовал, будто освобождается от какого-то неприятного чувства. «Ну конечно, — думал он, — это не ее проблемы. И действительно, зачем вообще превращать это в проблему?…»

И он улыбнулся девушке, когда та проходила мимо него.

— Я не слишком требователен, — сказал он ей. — Ладно, перекемарю где-нибудь на полу. Хуже будет, если это превратится в привычку.

Услыхав это, женщина остановилась. Похоже, его судьба ее даже в чем-то обеспокоила.

— В четверть седьмого я уже обязана выйти из этой части здания, быстро заговорила она. — После этого времени никто уже не может пройти отсюда через дворец без специального разрешения.

— Я понимаю всю железную логику данного распоряжения, — с деланным спокойствием заявил Орло.

Только девушка, похоже, его не слышала. На ходу, даже не обернувшись, она добавила к своим первым словам:

— Я к тому, что однажды, опоздав уйти вовремя, нашла кушетку в комнатке в самом конце коридора «Н».

— В следующий раз, когда вы снова задержитесь, — с улыбкой заявил Орло, — я с удовольствием присоединюсь к вам там.

— До свидания, — буквально вскрикнула девушка. Орло медленно потащился в том же направлении, что и убежавшая девушка. Удивительно, но он был совершенно умиротворен, если не считать легкого удивления над собственным поведением. Как нехорошо получилось, что он так разволновался из-за этой неудачи с комнатой. Нужно быть уверенным, что уже никакая беда не подействует на него столь сильно.

Надо улыбаться при виде всех этих надутых типов из Дворца, надо смеяться, видя своих несчастных коллег. Не хочу я навешивать на них еще и свои тяготы. А больше всего, не хочу быть бременем для себя самого.

Когда юноша дошел до поперечного коридора, эта мысль как раз пришла к своему логическому завершению. И здесь же он встретил идущего навстречу Ишкрина. Коротышка с русыми, похожими на моржовые, усами помахал ему рукой.

— Вас нашли? — спросил он.

— Кто?

— Офицер охраны с тремя солдатами.

Несмотря на все свое боевое настроение, Орло почувствовал в груди холодок.

— Они не говорили, что им от меня нужно? — спросил он, взяв себя в руки.

— Они только искали вас.

Глаза Ишкрина блестели.

— Если они это честно, — сказал Орло, потянувшись, — значит меня куда-нибудь да определят.

Он уже повернул было назад, но Ишкрин положил руку на плечо юноши и придержал его.

— Так вы не догадываетесь, из-за чего они могли бы приходить? — тихо спросил он.

— Скорее всего, — легкомысленно заявил Орло, — мне сообщат о том, что мне выделено какое-то помещение.

— Охрана никогда ничем подобным не занималась. И вообще, это уникальный случай, — Ишкрин сделал приглашающий жест рукой, и они пошли вместе, — чтобы охранники вот так приходили к нам и кого-нибудь разыскивала.

— Шикарно, — что еще мог сказать Орло? — Значит мы узнаем что-то новенькое. До встречи.

На сей раз Ишкрин уже не пытался задержать его. Он лишь крикнул, когда Орло уже сворачивал в боковой коридор:

— Ужин для нас, королей науки, подается в семь. Это на тот случай, если вы все еще будете здесь.

Юноша только махнул рукой.

Научный городок, по которому он шел и продолжал свое обследование, был сконструирован самым фантасмагорическим образом, совершенно не похожим на все то, что мог он видеть за свои двадцать лет жизни. Будучи от природы несколько упрямым и замкнутым — в противном случае он никогда бы не допустил тех действий, которые и привели его в это место странного заключения — Орло до сих пор даже не слишком присматривался к окружавшему ему великолепию. Юноша обращал на него внимание так же, как некоторые люди ведут себя, посещая музей, совершенно безразлично посматривая на экспонаты.

Но сейчас он стал вести себя иначе. «Надо попытаться, — размышлял он, — заставить свои мозги работать, так что и спешить не надо.» Так он и поступил, а вместе с этим начал внимательнее приглядываться к тому, мимо чего проходил. Трудно было придумать более фантастическое окружение, но оно как нельзя лучше соответствовало этому невообразимому месту.

Каждый коридор был около сорока футов шириной и футов пятидесяти в высоту. Мраморные стены были инкрустированы металлическими изображениями и надписями из металлических же букв. Все эти блестящие картинки и надписи, казалось, рассказывали чрезвычайно интересную и запутанную историю. Насколько Орло мог понять на этих стенах был представлен подробнейший отчет о развитиии наук о коммуникациях на Земле. Каждая схема и каждое устройство, придуманное человеческим разумом; все теории с сопутствующими диаграммами; выделенные жирными буквами изобретатели и развитие их открытий, представленное мелкими буквами и математическими формулами…

Тот переход, в котором сейчас находился Орло, представлял, естественно, лишь одну из граней истории науки. То, что он видел сейчас, напомнило ему все то, что он видел уже утром. Нельзя было сказать, все ли факты были представлены на этих стенах, но явной целью всех этих картинок и текстов была постоянная стимуляция воображения. Идея заключалась в том, чтобы найти между известными фактами новые, до сих пор неизвестные связи. А после этого могли бы родиться и новые идеи…

Внезапно внимание Орло было привлечено вот какой проблемой: Если вы являетесь объектом преследования, то есть два пути относиться к преследователям. Первый путь — бежать, уклоняться от подобной встречи. Второй — самому искать встречи с охотником. (Что вы станете делать с ним, когда обнаружите, зависит уже от обстоятельств.)

Разыскиваемый человек в каком-то смысле может служить иллюстрацией отношений между жизнью и смертью, так сам с собою рассуждал Орло, и это его даже развеселило. Жизнь можно было представить в виде кривой, поднимающейся от колыбели сначала вверх, а затем спускающейся вниз, к могиле. Находясь на подъеме этой кривой, практически никто не принимает в расчет старуху с косой. Но вот на нисходящем участке… ах, здесь можно было найти аналогию с тщательной синхронизацией. Рассуждая подобным образом, равно как и человек, ищущий укрытия от своих преследователей, на спуске жизненной кривой люди пытаются спрятаться в приемных у докторов, в больницах, в домах отдыха, аптеках или магазинах здоровой пищи.

С другой стороны, было известно, что храбрый человек идет прямо навстречу Смерти, а найдя ее, так запугивает и усмиряет, что заставляет ее отступить. А после того как победит Старуху, иногда проживает необычно долгую жизнь.

Вот оно, решил про себя Орло Храбрец.

Спустя несколько минут он вышел к широкому, ярко освещенному проходу, соединяющему научный «городок» с Дворцом. Орло неторопливо направился туда, где за высоким столом сидел офицер охраны. Юноша не упустил заметить, что рядом с комнатой для охранников стояли шесть вооруженных винтовками солдат.

— Лейтенант, — сказал молодой человек просто. — Меня зовут Орло Томас…

Он никак не мог ожидать реакции, которую вызовут его слова. Молоденький офицерик бросился к интеркому и затараторил:

— Капитан, мистер Орло Томас только что подошел к посту.

— Оставайтесь на месте и следите в оба. — Исходящий из динамика баритон, благодаря нуль-системе Хигенрота, звучал так естественно, как будто хозяин голоса стоял здесь же.

Пауза. А потом произошло странное событие. Орло уже повернулся, ожидая, что небольшая группа военных неспешно выйдет из какого-нибудь коридора прямо из «городка». Сюда, в фойе выходило целых пять подобных коридоров. И вот в среднем из них раздался шум шагов. Офицер с нашивками капитана чуть ли не бежал. За ним, стараясь не отстать, топали три сержанта.

Все четверо были возле стола буквально через пару секунд. Все они запыхались, но капитан даже смог сказать:

— Мистер Томас… ф-фуф… вы обязаны… идти за мной… уфф… во Дворец. Сюда, сэр!

Орло прошел в дверь, осознавая присутствие тяжело дышащих людей у себя за спиной. Через несколько секунд капитан, уже успевший справиться с дыханием, рванул вперед на несколько шагов, возглавил процессию и сказал:

— Надеюсь, вы не будете против, если мы прибавим шагу.

Он не стал дожидаться ответа, а вместо этого чуть ли не побежал.

— Надеюсь, что вы все же не против, — просопел он на ходу.

— Куда мы направляемся? — теперь уже запыхался и Орло.

— Вы приглашены на особого рода ужин, сэр. И там уже ждут.

— Приглашен… Это кем же?… Ф-фу…

Лишь после того, как он пропыхтел эти слова, Орло посетила невероятная мысль. Но он сразу же выругал себя за нее, потому что была она до невозможности глупой.

— Его превосходительством Мартином Лильгиным, — со священным трепетом произнес молоденький капитан, несмотря на всю скорость их передвижения. Но было и кое-что другое, может сомнение, которое Орло чувствовал и сам.

Больше уже ничего сказано не было. Все пятеро быстро направлялись вперед. Освещение, по мере их продвижения, становилось все ярче. Коридор расширялся. Внезапно они приблизились к месту, которое было видно уже издалека: поперечному коридору таких же великанских размеров. Здесь они повернули и замедлили шаг.

Орло отметил про себя, как подобрался капитан. И в самое время. Буквально в ярде-двух от поворота находился барьер — длинное заграждение, а за ним стол. За столом сидела дюжина типов в форме и с мрачными лицами. Все они были исключительно молоды, как и военные, сопровождавшие Орло, но у одного из них — молодого человека не старше двадцати-двадцати двух лет — были генеральские погоны. Среди одиннадцати других юношей — с первого же взгляда отметил наш герой — трое были полковниками, остальные же — подполковниками и майорами. Он тут же подсчитал и выяснил, что последних рангов было поровну: по четыре.

В то время, как Орло производил эти наблюдения, сопровождавший его молоденький капитан притормозил у барьера, за которым сидел генерал со своими людьми. Он отдал салют и доложил, как того требует устав:

— Капитан Рутерс. Сопровождаю мистера Орло Томаса.

Юный генерал поднялся из-за стола, то же самое сделали и его офицеры. Но лишь генерал отдал салют капитану. В течение всего ритуала его мрачное лицо оставалось таким же хмурым. Его серо-стальные глаза остановились на Орло.

— Мистер Томас, не откажите в любезности подойти к идентификатору возле прохода.

Орло подчинился с автоматической реакцией добропорядочного гражданина страны Лильгина, встречавшегося с подобными устройствами не одну тысячу раз. Не говоря ни слова, он протянул руку и сунул ее в отверстие устройства. Тут же раздался жужжащий звук: находящийся где-то далеко компьютер сравнивал что там имелось в его пальцах, кисти, запястье с записанными в машинной памяти образцами. Естественно, все тут же было распознано как индивидуум, вот уже два десятка лет известный под именем Орло Томас.

Загорелась зеленая лампочка. После юноша в столь высоком для его возраста чине махнул одному из своих людей:

— Майор Клюкс, открыть проход.

Получив приказ, молодой человек не старше самого Орло повернулся и по-военному четко подошел к барьеру, наклонился над ним, что-то сделал пальцами, и проход открылся.

— Проходите, мистер Томас, — скомандовал генерал.

Двигаясь будто автомат, Орло сделал шаг вперед. Майор тут же опустил барьер. И в этот миг наш герой заметил еще кое что. До сих пор его внимание было приковано к четким военным перемещениям возле стола и прохода, а все остальное находилось как будто в дымке. Теперь же он увидал: высокую стену с золотыми дверями.

Две двери. Высоченные. Широкие. Блестящие. И закрытые.

Тут же он осознал, что его беспокоит и что-то еще.

Из-за дверей доносились смех, крики и пение. Черт побери, такое невозможно было представить. Звук был приглушенным, но ошибиться было никак невозможно. Дикий смех, крики и хриплое пение.

Господи Боже!

Орло был настолько поглощен и ошеломлен замеченным, что до него не сразу дошло: спектакль у него за спиной еще не завершился. С этой мыслью он повернулся и увидал, что капитан Рутерс протягивает какую-то бумагу.

— Могу я получить вашу подпись, сэр. Подтвердите, что мистер Орло Томас в целости и сохранности доставлен в ваше распоряжение.

Хмурый генерал взял документ, подписал его, поставил печать и вернул обратно.

— Это все, капитан, — отрывисто сказал он.

Дальше все пошло, как предписано воинскими уставами: салют, несколько шагов назад, четкий разворот на месте. Сержанты, отступив на шаг, следовали за капитаном. Потом все они помаршировали вдаль по коридору.

— Сюда, мистер Томас… — голос генерал оторвал Орло от наблюдения проведенного с механической точностью ритуала.

Орло повернулся даже с чувством некоторого сожаления. От одной гипнотической сцены он перешел к другой.

Было ясно, что понимается под «сюда»: в громадные золотые двери. Но и Орло был немало удивлен этим — его сопровождал один только генерал, оставив своих высоких чинами офицеров. Он без стука открыл дверь.

Прежде, чем Орло мог подумать, а к чему это может привести, его уже ошеломило все то, что он увидал и услыхал внутри.

 

IX

Почти у каждого в жизни случаются такие мгновения, которые отпечатываются в сознании с фотографической четкостью. Все окружающее фиксируется камерой мозга, вся сцена как бы застывает в самых ярких цветах, так что спустя какое-то время можно снова и снова, поминутно рассматривать ее в деталях.

Именно такой была и эта сцена.

Орло увидал перед собою небольшую комнату; небольшую только лишь сравнительно с другими помещениями. Но в высоту она была те же пятьдесят футов, что и коридоры.

Часть комнаты занимал стол, накрытый человек на тридцать, а больше ничего крупного в помещении не было.

И здесь же были люди — десятка три.

Понятное дело, что они не все орали, пели или смеялись. Во всяком случае, не все одновременно. Но издаваемые ими звуки творили в результате сущий бедлам.

На несколько секунд увиденное настолько потрясло Орло своей невообразимостью, что юноша, без кровинки на лице, даже не мог сдвинуться с места. В это же время он заметил, что каждый в этой небольшой группе — и почти каждый был источником шума — держал в руках бокал с цветной, прозрачной жидкостью. Ну, слава Богу, теперь-то ясно.

Все эти люди были пьяны.

И еще, здесь находились одни только мужчины. Куда не глянь, ни единой женщины. Прокламируемое равенство обоих полов, установленное законом, в этой комнате силы не имело.

Пьяные! Здесь, в самом сердце всепланетной власти, где каждый мозг обязан быть кристалльно чистым каждый час, каждый день и год за годом члены Верховного Президиума всей Земли были пьяны в стельку.

Орло узнал знаменитые лица: Мегара, Йоделл, Будун, Калер, Петерсон, Рокуэт, Фафард — представители народа. То один, то другой из этой супер-семерки постоянно делали важные заявления на телевидении. Все, сказанное ими, чиновники рангом поменьше обязаны были заучивать наизусть, потому что с этой минуты эти слова становились линией партии.

В пьяной компании можно было заметить и другие знакомые лица. Но все они на ступень или две стояли ниже первой семерки. Орло посчитал, что каждая такая ступень была шагом к анонимности. Взять хотя бы этого костлявого типа с орлиным носом, орущего какую-то песню: Сосатин? А вот этот толстячок с квадратным подбородком: Домало? Другие имена вообще ускользали из памяти: взять к примеру этого, Кас… Кас… а, черт с ним. Как бы его не звали, сейчас он скрипучим голосом спорил с каким-то мужчиной, ничерта не соображавшим от опьянения и оравшего во все горло.

Генерал потянул юношу за рукав:

— Сюда, мистер Томас.

Ведомый будто автомат этими словами, Орло буквально ввалился в комнату. Он не мог представить, что в его жизни случится такая минута, поэтому даже двигаться нормально не мог. А ведь в мыслях своих, включавших в себя острокритические, даже воинственные намерения, он представлял, что будет вести себя совершенно иначе, что он станет орудием ненависти и гнева.

Теперь же, после нескольких минут неопределенности его привели на эту невообразимую встречу с этой сворой крыс, массовых убийц и величайших преступников. Может его казнят? Подвергнут пыткам? Или тиран просто станет хлестать его по щекам? (А он сам будет только стоять, глотая слезы и ожидать, когда его убьют?) Заговорит ли он со мной или только кивнет и отвернется с безразличным видом?

Лавина событий слишком уж быстро обрушилась на Орло. Еще несколько минут назад, готовясь провести ночь свернувшись калачиком где-то на полу, он даже представить не мог, будто что-то еще способно так потрясти его. Но сейчас он был совершенно сбит с толку.

Его сознание было абсолютно затуманено, он двигался так же неуверенно, как и пьяницы, что находились в этой комнате.

Орло, пошатываясь, шел за генералом, прорезавшим размахивающую руками толпу. Юноша со своим сопровождающим обошли группу горланящих песни мужчин, офицер в блестящей форме впереди, а Орло, шатаясь из стороны в сторону, далеко позади. Они шли, чудом уворачиваясь от размахивающих стаканами рук, направляясь от двух громадных голов пары низкорослых мужчин к третьей, нормального размера голове, сидящей на плечах еще одного маленького ростом человека.

У этого третьего типа были такие же моржовые усы как и у равного ему ростом коротышки Ишкрина. Но были и кое-какие отличия. Даже несколько отличий. В усах Ишкрина седые волосы смешались с каштановыми. У этого мужчины усы были черными как смоль. Все лицо Ишкрина было покрыто морщинами, выдающими его почтенный возраст. Лицо Лильгина было совершенно гладкое, кожа мужчины лет тридцати восьми — сорока. Только подобное было абсолютно невозможным.

У Орло не было времени на обдумывание того, насколько это было невероятно, или почему вообще такое было невозможным. Он лишь заметил, что диктатор был разодет будто денди.

В каком-то смысле это поразило юношу даже еще сильнее. Но были и другие потрясения. Он представить не мог, что великий человек настолько мал.

Так вот почему он не покидает Дворец уже двадцать лет…

Элегантность этого мужчины тоже была потрясающей. Он предстал настоящим щеголем. На нем был рыжевато-коричневый костюм самого новейшего покроя, правда, без карманов, но сшитый строго по фигуре.

Черные усы, черные волосы, моложавое, строгое лицо…

Он был красив.

И, наконец, самое большое изумление: этот великолепный низенький мужчина одарил юношу улыбкой, пожал руку и произнес своим знаменитым баритоном, в котором присутствовала мужественная хрипотца:

— Ну вот, с нами единственный на всей планете юноша, который еще достигнет вершин. Да, молодой человек, меня держат в курсе. Мы обязаны заботиться о таких. Но это потом. А сейчас…

Он отпустил руку Орло и хлопнул в ладони.

Гром!

О Боже, подумал Орло, у него в руках, должно быть, имеются какие-то контакты. Соединившись, они и порождают этот грохот из потолочных динамиков.

Последствия не замедлили сказаться. Все песни прекратились. Крики прервались на полуслове. Дикий хохот немедленно сменился тишиной. В мгновение ока пьяная компания превратилась в группу самых обычных гостей, направляющихся к столу.

Малорослый мужчина сказал Орло:

— Садитесь на красный стул прямо напротив меня.

И он указал пальцем. После этого он легонько подтолкнул юношу, и тот, хочешь-не хочешь, помаршировал вокруг всего стола на показанное ему место. Там он остановился, ожидая сигнала. Он стоял, потому что все остальные тоже стояли и ждали.

После этого маленький человечек уселся. Скорее всего, это и было сигналом. После этого в комнате раздавались лишь стук отодвигаемых стульев и пыхтение садящихся мужчин. Но уже после секундной передышки разговоры продолжились.

В этот момент Орло прилагал все усилия, чтобы выйти из состояния шока. Только мало что помогало. Он попросил сидящего справа мужчину передать ему какое-то блюдо, а потом спросил у сидящего слева:

— Здесь присутствует весь Президиум?

Трудно поверить, но, получив ответ, через пару секунд он его уже не мог вспомнить.

Несмотря на попытки вести себя смело, внутренности парня периодически сжимало страхом. Теперь Орло глядел на человека, сидящего во главе стола.

Как это получается, думал он, что одни коротышки становятся Ишкриными — который никогда и мухи не обидит — а другие становятся Лильгиными, чьи пальцы все время лежат на спускном крючке машины убийства.

Потом он попытался включиться в разговор, развернувшийся в ближайшем окружении Лильгина: что-то относительно крупных совхозов и новой политики, касающейся работающих там людей. Сам диктатор, похоже, был за введение на селе широкой автоматизации, но пожилой мужчина с мрачным выражением, будто приросшим к его лицу, настаивал на том, что некоторые индивидуумы, он называл их «Д»-типами, обязаны заниматься только лишь ручным трудом.

— Это вопрос поддержания дисциплины, ваше превосходительство.

— Возможно, вы и правы, — мягко отвечал ему Лильгин. — Но я часто думал и о том, чтобы ввести там более мягкую систему. Вы же знаете, что до сих пор так ничего сделано и не было.

Мужчина с хмурым лицом обратил его внимание на то, что подобная система, возможно, будет хороша для других работников, но только не для категории «Д».

Орло неспешно ел. И с каждым проглоченным куском приходили все новые и новые мысли:

Что я здесь делаю? Что произойдет потом? Ведь это же просто невозможно, что я сижу за столом человека, которого ненавижу больше всего на свете, и слушаю его замечания, в то время, как другие кровопийцы требуют все новых и новых репрессий. неужели Лильгин даст себя уговорить?

А вместе с этими размышлениями в его голове копошились и другие:

Вдруг в самом конце ужина меня прикажут казнить? Скомандуют — он даже живо представил себе — встать к стенке… Куда можно сбежать, если такое случится?

Орло уже заметил, что в столовый зал вели четыре двери: громадная входная дверь из коридора, через которую его самого привели сюда, и три двери поменьше, метра два высотой. Двумя из них пользовались официанты для своего быстрого появления и ухода. Так что для бегства, пришло в голову Орло, можно будет выбрать между кухонными проходами и неизвестной, четвертой дверью.

Понятно, рассчитывать на успешное бегство было бы глупо. Но ведь и у него самого не было ни малейшей причины находиться здесь, вот почему он так и фантазировал. В своих горячечных мечтаниях Орло уже видел, как он вырывается из столовой и мчится в глубины

Дворца. Но там поисковые отряды быстро загонят его в угол…

Орло был совершенно поглощен своими невеселыми размышлениями, когда совершенно неожиданно четвертая дверь распахнулась и оттуда появился одутловатый мужчина самого невероятного, фантастического вида.

Чужак был даже не совсем одет. На нем были красные шаровары и растянутая лиловая майка. У него было круглое лицо с коричневыми в пятнышках глазами.

— Эй, мужики, — громогласно заявил он. — Вот и я! Всем внимание!

После этих в чем-то даже оскорбительных слов сидящие за столом засуетились — за исключением разве что Лильгина, который не только не повернулся и не глянул на вошедшего, но даже не перестал жевать.

Незваный гость то ли наскочил, то ли навалился на стол справа от Орло. Драматическим жестом он поднял руку, устремив палец в диктатора, и совершенно бесцеремонно заявил:

— Эй, Лильгин, и что ты станешь делать с тем, про что я только что узнал?

Перестав что-либо соображать, Орло уставился на мужчину. Потом поглядел на сидящих за столом. После первых шевелений все уже совершенно успокоились, хотя, возможно, и были несколько раздражены. У одного из них на лице вообще читалось отвращение, но только у одного.

В конце концов уже Лильгин решил разобраться с ситуацией и покончить с ней. Какое-то время он еще посидел, ничем не выдавая своих чувств, а потом неуверенно сказал:

— Ну…

— Говори, давай, — скомандовал новоприбывший. — И нечего жевать усы.

— Кроско, я тут как раз уже собирался сказать, — начал Лильгин, — что кое в чем я, наверное, виноват. Только вот в чем, не знаю. Может ты подскажешь?

Орло расслабился. Внезапно он представил все происходящее как сцену из театральной постановки. Саму даже реплику Лильгина он, вроде бы, слышал раньше.

— Валяй, валяй! — не терпящим глупостей тоном настаивал Кроско. — Если надо будет подстегнуть твою память, у нас тут имеются подходящие инструментики…

Кому-то из сидящих за столом это показалось смешным, то тут, то там раздались взрывы хохота.

Кроско не обратил на них внимания.

— Так как там с сельхозмашинами для категории «Д»? — изъязвлялся он. Ты же не собираешься позволить этим правильным господам перещеголять самих себя в ложной уверенности, будто ты все делаешь на благо народа. Не собираешься же ты позволить им остановить себя в стремлении свершить правое дело?

— Должен сказать, — как бы защищаясь, ответил Лильгин, — что я чего-то не понял. Я всего лишь социальный инженер, делающий свое дело. Вот и все!

— Но ты, — упорствовал Кроско, — позволяешь этим палачам переубедить себя в правильном отношении к категории «Д».

— Мы пока всего лишь разговариваем, — оправдывался Лильгин. — Пока еще никакие решения не приняты. Были представлены самые разные взгляды…

— Ну ладно, а кто сегодня ожидает, что его пришлепнут? — продолжил Кроско. — Ведь каждый тут считает, что его. Вот он, самый главный вопрос… — Впервые он поднял голову и обвел взглядом всех сидящих за столом. на его лице появилась самодовольная ухмылка. — Что, господа, вы согласны со мной, что именно это самое главное? Кто из вас готов мчаться отсюда, будто крыса?

Орло почувствовал озноб. Эти слова тут же заставили его вспомнить о своих фантазиях, про то, как его казнят здесь, на месте, сразу же после окончания пира. Но на него никто не глядел, во всяком случае, ничего подобного он не замечал. Тогда он наклонился к сидящему справа мужчине и прошептал:

— Кто такой Кроско?

Спрошенный даже не повернул головы, одними только губами он сказал то, что посчитал достаточным:

— Придворный шут.

Орло облегченно вздохнул. У него были довольно-таки туманные представления о том, кем в истории были придворные шуты. Но то, что он увидал здесь своими ясными голубыми глазами и еще более ясным своим умом было невообразимо! В условиях диктатуры Кроско был возможностью сказать вслух истинные мысли простых людей. Бессмертный Дурак осмеливался сказать такое, за что в иных условиях кто-то обязательно потерял бы голову.

Эти мысли все еще крутились в голове у Орло, когда комическое представление закончилось так же внезапно, как и началось. Лильгин хлопнул в ладоши. Эхо великанского хлопка скатилось сверху громом.

Кроско застыл на месте, потом начал клониться вперед. Его тело как бы одеревянело, глаза закрылись. Он вытянул руки вперед, как обычно представляют лунатиков. Потом повернулся на месте и, как лунатик или загипнотизированный человек, прошел к двери, из которой перед тем появился. Двигаясь будто робот, он толкнул дверь, прошел дальше и скрылся из глаз. Дверь захлопнулась.

Все поднялись… Ужин закончился, подумал Орло и тоже начал вставать с места. Ему стало легче…

Но мысль ушла, не успев толком оформиться. Рука правого мужчины придержала его за плечо, не позволяя встать.

— Сейчас будет произнесен тост за вас, — пробормотал этот мужчина, среднего возраста и с довольно знакомым лицом. По видимому, Орло мог видать его по телевизору как представителя правительства. Неясно было лишь как он смог дожить здесь до такого возраста.

Орло лишь удивленно моргнул. Мозги были окутаны какой-то пеленой. Он продолжал сидеть, как ему и было сказано.

Удивительный миг. Все лица повернулись к нему. Лильгин, сразу же напротив, тоже поднялся. Так вот зачем он сказал мне сесть именно здесь — черные глаза диктатора, уставившись прямо на Орло, горели каким-то внутренним огнем. Пышные усы Лильгина пошевелились, а щербина рта под ними сложилась в улыбку.

Потом рот раскрылся шире и всем известный голос сообщил:

— Этот тост я поднимаю за нового члена Верховного Президиума, носящего звание Ученого Интеллектуала, и который будет отвечать за все в области науки и технологии. Его штаб-квартирой станет Коммуникационный городок. Я представляю вам… Орло Томаса!

И снова улыбка. Потом к губам прижался бокал. Как увидал окаменевший Орло, все тоже выпили и поглядели на него. Кто-то из них воскликнул:

— Слушаем, слушаем!

— Ну, — пробормотал стоящий рядом с Орло мужчина. — Отвечайте.

Те несколько секунд, в течение которых присутствующие пили за него, для Орло означали завершение многотысячечасовой подготовки к единственной цели, которой он уже давным-давно посвятил себя — восстанию.

Поднимаясь из-за стола Орло постарался осознать, что это всего лишь часть игры, но он собирался играть честно, пусть даже сама игра будет продолжаться сутки или только час.

Самой гранью сознания Орло понимал, что данное предложение уже нельзя отвергнуть, потому что сейчас, пусть теоретически, но у него появилась возможность хоть как-то умножить те силы, что помогли бы в свержении режима.

Юноша почувствовал, что силы, а вместе с ними и решимость, вернулись к нему. Он улыбнулся, поднял свой бокал и сказал так:

— Господа, одна из самых сложных в этом мире проблем — это трудность выявить и сказать правду. По каким-то, не вполне ясным для меня самого поводам, я чувствую настоятельную потребность говорить то, во что я верю сам. В настоящий момент я просто ошеломлен оказанной мне честью. Надеюсь, что те, кто удостоил меня этой чести, всегда будут готовы выслушать мою информацию в любой другой ситуации. Но пусть они знают, что я стану высказывать свое мнение лишь тогда, когда меня об этом спросят и лишь в ответ на специальные вопросы. Благодарю вас.

Он еще раз поднял бокал и коснулся губами его края. Потом улыбнулся и спросил:

— Хотелось бы знать, так где же я буду спать сегодня ночью?

Лильгин рассмеялся. Это стало знаком для всеобщего веселья. Волна хохота прокатилась вдоль всего стола. Когда она возвратилась туда, откуда началась, диктатор объявил, самым сердечным тоном:

— Мой юный друг и коллега, я поручил генералу Хентнеллу проводить вас в ваши новые апартаменты.

Он огляделся по сторонам.

— Все хорошо, господа. Жду всех вас завтра к ужину.

После этих слов задвигались стулья, и гости стали выходить из-за стола. Открылись громадные двери, и начался массовый уход. Орло глянул на свои часы: было 9:22.

Он и сам медленно направился к двери, высматривая Лильгина. Но диктатора уже нигде не было видно.

Не успел он удивиться этому обстоятельству, как чьи-то пальцы коснулись его плеча:

— Сюда, мистер Томас.

Орло обернулся. Это был тот самый молодой генерал, что привел его сюда.

— Это вы, э-э… — Орло задумался, — э-э… Хинтнелл?

— Да, сэр.

— Вы проводите меня до апартаментов?

— Ключ со мной. И, если можно так сказать, сэр, примите мои поздравления.

— Спасибо.

— Я проведу вас, — сообщил генерал Хинтнелл, — только до дверей. Такие я получил указания. Войдете сами и вступать во владения будете самостоятельно.

Как-то странно он об этом говорил. Во время всего пути вдоль по коридорам Орло молча переваривал его слова… «Черт подери, — думал он, снова он заставляет меня быть не в своей тарелке. Что там такого в этих апартаментах, что следует принимать во владение?»

Он продолжал молчать, пока они на лифте подымались на третий этаж и пока по широкому коридору не добрались до двери с золотыми знаками: С 28.

Мрачнолицый генерал остановился, и какое-то время они оба стояли, не двигаясь.

«Два молодых человека, — думал Орло, — практически одного возраста, но Хинтнелл уже генерал, а я член Президиума.»

Похоже, что подобная мысль в голову генералу не приходила.

— Дальше я уже не пойду, — сказал он и вытащил два маленьких металлических стержня, соединенных цепочкой серебристого цвета. Орло узнал в них электронные устройства определенного типа, которые сопрягались с индивидуально настроенными электромагнитными полями, с которыми мог действовать только лишь владелец подобного «ключика». — Это дубликаты, сообщил генерал. — Один где-нибудь спрячьте, а второй носите всегда с собой. Второй комплект достать будет непросто.

До Орло дошло значение этого замечания. Он понял, что ключи от этих апартаментов выданы самим Лильгиным, и что великий человек будет критически настроен к члену Президиума, теряющему такую мелочь как ключи.

Генерал повернулся. Его хмурое лицо оставалось таким же таинственным. Серые его глаза ни разу не моргнули. Крепкое тело держалось неестественно прямо. Без всякого предупреждения он отдал салют, развернулся на месте и помаршировал вдоль по пустому коридору.

Орло подождал, пока фигура в мундире не исчезнет за поворотом, нажал штифт сопряжения на одном из ключей и отпер замок.

Дверь же он приоткрыл ногой, очень и очень осторожно.

 

Х

Первое, что увидал Орло, приоткрыв тяжелую дверь, это то, что внутри горел свет. И в этом имелся свой положительный фактор.

«Возможно, — подумал юноша, — здесь находится сам Лильгин, поскольку пришел в собственную квартиру… Если это так, то как может диктатор осудить молодого человека, так осторожно крадущегося в его личные дворцовые, так тщательно охраняемые покои?

И он уже догадывался, в чем тут дело — все происшедшее было совершенно неестественным. Ведь правда, всему этому нельзя было найти разумного, логичного объяснения… Но все равно, Орло собирался войти, а там будь, что будет, потому что все случившееся не имело никакого смысла. Но с другой стороны (трусливо подсказывало сознание), а вдруг там сидит какой-нибудь чиновник, чтобы просто напугать или огорошить юношу. Что было делать?..

Подобные рассуждения, возможно, и подвигли бы к действию какого-нибудь храбреца. Но Орло не мог позволить себе действовать по их побуждению. Его суть была иной. Он все просчитывал. Просчитывал все известное и тут же вычислял процент риска. Глядя же сквозь дверной проем на внутренний интерьер, он просчитал фантастичность увиденного.

Подобной комнаты, которую можно было увидать отсюда, с порога, он не мог представить за всю свою недолгую жизнь. Вся мебель выглядела исключительно дорогой и богатой. Толстые, ценные ковры радовали глаз своими яркими красками. Юноша высчитал, что длина только видимой ему части гостиной была никак не меньше семидесяти футов. На заднем плане было громаднейшее окно.

Мне! Все это отдано мне диктатором всего мира. Почему?

Это вот «почему» могло оставаться с нашим юношей множество дней и часов, постоянно отвлекая его мысли, рождая подозрительность и веру в невероятное. И слишком долго это «почему» оставалось без ответа.

Поскольку никакого другого решения в воспаленном воображении Орло не намечалось, тем более, что его не было видно и в громадной комнатище, видимой с порога — молодой человек вошел вовнутрь.

Конечно же, сразу же за порогом он мог передвигаться исключительно на цыпочках, выглянуть из-за дверного косяка в другую комнату или подсмотреть через неплотно закрытую дверь… Только сейчас он уже чувствовал себя по-другому: раз уж я ничего не знаю о произошедших невероятных событиях, раз уж я не могу просчитать все последствия — то лучше взять себя в руки, успокоиться и воспринимать все по порядку, шаг за шагом.

Так он и поступил. Немного поколебавшись, Орло сделал свой первый шаг.

Вообще-то говоря, он уже приготовился увидать здесь Лильгина. И, потому что ожидал встретить низкорослого, элегантно одетого мужчину с черными волосами и черными же свисающими вниз усами, когда наш Орло увидал легко одетую девушку с длинными светлыми волосами, на то, чтобы осознать это, понадобилась целая куча времени.

Девушка, скрутившись в клубочек, сидела на богатом цветном диване справа от входа. На ней было платье, повторяющее цвет обивки. Принцип хамелеона в действии — будто желтая гусеница на желтом листке. И, конечно же, первое, что он вообще смог заметить — это ее, на удивление, розовощекое лицо (конечно же, не имеющее ничего общего с сухим листком).

А уже после этого он быстро заметил и все остальное.

Она что-то там сказала со своего места — по видимому, свое имя, чуть позднее догадался Орло — но сейчас он только стоял как вкопанный и пялился на незнакомку.

Неизвестно почему, но ее следующие слова были уже прекрасно слышны и понятны. А сказала она вот что:

— Меня спросили, не соглашусь ли я стать подружкой нового обитателя дворца. Естественно, я сразу же подумала, что отказываться было бы глупо. Так что, если вы не против, я останусь здесь.

В эти первые секунды Орло показалось, что девушка и говорит, и действует как провокатор. Но потом он снова поглядел на нее. На сей раз он заметил, что ей было, скорее всего, не больше чем восемнадцать-девятнадцать лет.

Сделав подобное наблюдение, наш герой повернулся и закрыл за собою дверь. Потом он подошел к стоящему рядом с диваном, на который девушка забралась с ногами, креслу и плюхнулся в него.

Его первое подозрение не было таким уж и невозможным. Девушка могла быть ушами и глазами диктатора, а впоследствии и свидетелем. Только вот возраст выдавал в ней просто еще одну глупышку. Она была, как и сам он, жертвой мрачных намерений самого безжалостного во всей мировой истории человека. Очень скоро в ее милой головенке появятся запретные знания. А потом, пусть даже если она и останется невинной, что следовало из ее слов, или виновной, как он предположил сразу же и был убежден в этом, конец для нее будет один. Она была обречена. Продолжительность всей ее будущей жизни можно будет оценить в несколько недель, месяцев, но не более чем год. Ее судьбой была ранняя могила.

За сегодняшний день Орло уже неоднократно открещивался от самых страшных видений, так что сейчас ему было даже легко. К тому же, ему было даже любопытно.

— Как это проделали? — спросил он.

— Что?

— Как вас провели сюда? — Поскольку она делала вид, будто ничего не понимает, он продолжил. — Вы знаете того, кто провел вас в эти апартаменты?

— А, это! — Ее лицо прояснилось. — Меня вызвали в канцелярию комиссара — я там и работаю — сразу же после пяти и сказали…

— И вы с ними не спорили?

На ее милом личике появилась морщинка непонимания.

Орло продолжил:

— Ну, вы не сказали им, что ваше тело принадлежит только вам, так что не может быть и речи отдаваться какому-то незнакомцу…

Ее блестящие глаза застыли на его лице.

— Вы чего, немного не в себе, да? — даже обиделась немного девушка. Я никогда не принадлежала самой себе с тех пор как вышла из тумана детства и осознала себя членом своей первой группы. У нас была межконтинентальная организация — так нам сказали. Мы все были посвящены тому, чтобы ревностно служить людям. После того, как несколько раз я повела себя безразлично, поступая так, будто мои собственные желания гораздо важнее задач группы — и каждый раз после этого меня наказывали — я получила послание. Поэтому, когда мне оставался месяц до пяти лет, я уже выработала в себе радостную улыбку и способность вибрировать в такт групповой энергии. После того я уже и не пыталась сопротивляться, быть в оппозиции к группе. Пусть я и размышляю, наблюдаю, делаю выводы, но веду себя так, чтобы это не противоречило заданиям и ожиданиям группы.

На тот случай, если их кто-то подслушивает, Орло выдал целый букет стереотипов:

— Большинство людей, став взрослыми, вступает в отношения сотрудничества со своими законодателями относительно оплаты труда, с женщиной или мужчиной по вопросам создания супружеской пары и с друзьями, с целью заключения товарищеских отношений. Свое поведение это большинство проявляет в быту и в общественных местах. Эти люди платят по счетам и тому подобное. Так отчего же, такому великому социальному инженеру как Лильгин, не оформить подобную массовую деятельность законодательно? С помощью подобного метода те индивидуумы, которые в обычных условиях стали бы диссидентами, тоже вынуждены были бы кооперироваться. А главной целью системы является снижение процента нарушителей общественного спокойствия.

Девушка испуганно уставилась на Орло. Ее глаза становились все шире и шире, и вот из за чего он мог увидать, какого они цвета: орехового. Но она не произнесла ни слова.

— Хотя, — продолжил Орло, — то, во что ты влипла, уже не соответствует законной групповой деятельности. Я уверен, что ты сообщила об этом в уличный комитет.

— Я сообщила им, когда забирала свои вещи, — ответила девушка. Секретарь комитета даже выдала разрешение на вызов такси за счет комитета, чтобы меня доставили сюда. Она ни о чем не говорила и оформила все чрезвычайно быстро.

Орло откинулся в кресле, закрыл глаза и произнес:

— А как ты проникла на территорию дворца? У тебя был подписанный пропуск?

— А как еще?

— И что, охрана у дворцовых ворот только глянула на него и пропустила такси?

— Нет, такси остановилось у самых ворот и развернулось. Мои вещи вынесли и забрали на проверку. Их перебирали одна за другой вручную и с помощью этой… как ее?.. ну, ты понимаешь…

— Электроники?

— Да.

Орло открыл глаза.

— Я вижу, — усмехнулся он, — что девушка, которая даже не помнит такого слова — «электроника» — будет идеальной спутницей для такого, как я, типа. — Он тут же пояснил: — Меня готовили на что-то вроде научного наблюдателя. Я понемногу разбираюсь во всех науках, но ни в одной из них досконально.

— А я совершенно не понимаю в науках. За это меня даже выставили из школы. Все это из-за того, что я слишком рано получила послание, чтобы оно не стерлось, пока я не вступлю в решающий контакт.

В этот момент Орло как-то не пришло в голову спросить, чему же ее учили. Он только понял, что шокирован поведением того, кто руководил ее образованием и не признавал ее явного отклонения от нормы. Он вздрогнул. Н-да, с такой жизнью не поспоришь…

«Ладно, — подумал он, — вернемся к нашим баранам.»

— Следующий вопрос, — сказал он, улыбаясь. — А как ты проникла сюда?

— Меня провела доброволец-служащая.

— Горничная?

— Они называют себя добровольцами. Но вообще-то, так.

«Ну-ну, — цинично подумал Орло, — значит, ключи не такая уж редкая штука, как пытался внушить мне Хинтнелл. Похоже, что свой дубликат ключа можно оставить и ей…»

Только он не собирался делать этого немедленно.

Вслух же он сказал:

— Как ты посмотришь на то, если я скажу, что не доверяю женщинам, которые приходят к мужчинам в качестве проституток? И еще, а если я попрошу тебя уйти?

— Полагаю, что я уйду. Только, пожалуйста, не отсылайте меня прямо сейчас. У меня нет пропуска на ночное время.

— А, вот оно что, — разочарованно ответил Орло.

— А с другой стороны, — поспешно продолжила незнакомка, — я нахожусь здесь совсем не как проститутка. Я все так же продолжаю работать, чтобы иметь средства на свое содержание. За эту работу я никакой дополнительной платы не получаю. Поэтому я называю себя домоправительницей или хозяйкой дома. Надеюсь, что и вы воспримете это так же.

Это уже было явной просьбой. В ее голосе прозвучала вымаливающая нотка, которая тронула Орло.

— Ладно, ладно, — согласился он. — Ты будешь спать в спальне, а я устроюсь на ночь здесь, чтобы все хорошенько обдумать.

Не прошло и десяти секунд после того, как были произнесены эти слова, как девушка впервые за все время пошевелилась и начала разворачивать клубок своего тела. Орло с симпатией наблюдал за тем, как она выходит из своей скорлупы и спускает свои точеные ноги на пол.

— Здесь спать буду я, — твердо заявила она.

— Не смешите меня, — покачал он головой.

— В этих апартаментах расположение комнат таково, что в ванную вы можете попасть только через спальню.

Ее логика насмешила Орло.

— И что из этого следует?

— Мы можем сделать заключение, что интимные отношения между нами нежелательны.

— Мне кажется, — усмехнулся юноша, — что я все же смогу пройти через спальню и не улечься там.

— Это вы так только считаете, — ответила на это девушка. — Вы меня прямо пугаете, сопротивляясь очевидному.

На это ему уже крыть было нечем. Просто у него было чувство, что она все равно уже обречена на смерть, оставаясь здесь или нет. Но, возможно, если она уйдет отсюда завтра утром, то, может, еще и сумеет выжить. Он постарался отключиться от мыслей, и так уже затуманивших его усталые мозги, и сказал:

— Вижу, что вы уже успели осмотреться здесь.

— Ваши вещи уже находились тут, — сообщила девушка. — Я их распаковала и разложила по ящикам в спальне. А кем вы будете здесь? Чем-то вроде молодого народного представителя?

— Что-то в этом роде, — согласился Орло.

— В одном из ящиков с простынями были… ну, вы знаете…

— Что, электронные приборы?

Девушка быстро кивнула и вскочила на ноги. Выпрямившись, она была в высоту сантиметров 165 по сравнению с его 180. По видимому, похожая мысль пришла им в голову одновременно.

— А мы, как мужчина и женщина, хорошо подходим друг другу.

— Вы говорите так, будто уже имели опыт. Лично я никогда еще не имел женщину.

— Я тоже никогда не была отмечена в подобном.

— Так вы девственница?

— Там, где я живу, если бы только заговорила с парнем своего возраста, меня тут же бы потащили на лекцию в уличном комитете относительно важности предупреждения перенаселенности.

Орло хмуро усмехнулся и заметил:

— Поскольку контрацептивы разрешены только для супружеских пар, что делать нам, если мы все же согласимся с существующим положением вещей?

— Перед тем, как я поехала сюда, меня послали к врачу. Он дал мне какие-то таблетки.

Когда же Орло заметил, что, по его мнению, эти таблетки вредны для здоровья, девушка вздрогнула. А когда он спросил, не приняла ли она их, только кивнула.

Потом она спросила:

— Так вы не желаете поглядеть на спальню?

— Пока еще не сегодня. Ну, разве что придется пройти через нее в ванную и взять все необходимое для своего дивана. А я дико устал. Не спал всю прошлую ночь, да и день получился длинным.

— Ой, бедненький! — засуетилась она. — Могу представить.

— Дайте мне пижаму, подушку и простыни. Я вижу, что тут три двери. Какая из них ведет в спальню?

Она начала показывать:

— Эта ведет в кухню. Здесь что-то вроде рабочего кабинета с библиотекой. А это… — девушка в цветастой накидке и слаксах побежала к третьей двери. Она открыла ее и придержала, пока Орло не прошел. Входя, юноша лишь беглым взглядом окинул великолепную обстановку. Не останавливаясь, он прошествовал прямо к следующей двери.

Следующее помещение как раз и было ванной с небольшим плавательным бассейном с подогреваемой водой, золотого цвета кранами, душем на двоих, двумя унитазами, четырьмя умывальниками, шкафчиками, рассчитанными на дюжину человек, и полудюжиной зеркал самого разного вида и размера. Пока Орло беспомощно стоял посреди всего этого блистающего и сверкающего великолепия, девушка достала пижаму, подала ему и сообщила, что постельное белье он может найти в диване, на котором она сидела. Не нужно ли что-нибудь еще?

Только после этого Орло стал приходить в себя. Он даже подумал, что, возможно, решит утром предложить ей остаться…

Утро. Часы сообщили, что уже без десяти восемь… Парень, пора вставать!

Орло выпутался из под простыней и сел на диване. Потом встал, взял свою одежду со стоящего рядом стула и направился через спальную комнату в ванную. По дороге он увидал, что белокурая девушка в двойной кровати тоже уже проснулась. Впечатление от ее широко распахнутых (от страха?) глаз преследовало его на всем пути. Раздеваясь, он все время пытался вспомнить, как же она назвала себя. Потом до него дошло, что, по видимому, это имя мелькнуло в самых первых словах, ушедших его внимания. И все-таки произошло нечто фантастическое. От этого мгновения амнезии в памяти, оказывается, остались какие-то звуки: Шала — нет, не Шала… Шанта?.. тоже нет… Вонта?.. Возможно, ее имя было в одном из этих слов?

Только сейчас было уже все равно. Он мог взять и спросить. И действительно, раз уж придется говорить про свое решение относительно нее, лучшего повода не придумать.

Орло принял душ, побрился, причесал свои непослушные волосы, надел привычную одежду и вышел в спальню, чувствуя себя чистеньким и аккуратно одетым, с легкой улыбкой человека, которого тяжело будет надуть, желая, чтобы это чувство с ним и оставалось.

Он остановился у кровати, глядя сверху вниз на милую девушку.

— Привет, малышка, — сказал он.

— Привет, — виновато ответила она, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Как тебя зовут?

Ее лицо озарилось пониманием ситуации.

— Ах, так вот чем ты так мучался?

— Ты неправильно поняла меня, малышка, — ответил Орло. — Я ничем не мучаюсь, у меня вообще нет никаких проблем.

— Меня зовут Шида, — сказала она и прибавила. — Значит, ты собираешься стать моим братом?

А она была даже шустрее и умнее, чем он представлял. Вопрос попал в самую точку, и было заметно, что она над ним долго думала.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — удивленно спросил Орло.

— Раз ты станешь мне братом, трудно будет быть кем-то еще.

— Значит, ты считаешь, что это будет наилучшим решением? А я промучался почти всю ночь.

Она вскочила на постели.

— Так я могу остаться?

— Ты быстро все понимаешь, — усмехнулся Орло.

— Что есть, то есть. — И она стукнула себя по лбу. — Быстро догоняю. Ее милое, овальное лицо озарила лукавая улыбка. — Возможно, с твоими медленными мозгами и моими шустрыми, мы даже раскроем тайну человеческой природы.

Н-да, имеются типы, — думал Орло, — которые чаще всего раздражают, когда каждую минуту выпячивают свои достоинства напоказ. И, возможно, как раз такой образчик мне и достался… Но вслух он сказал:

— С чего это ты взяла, будто я тугодум?

— Ты ведь сам говорил, что думал почти всю ночь. Зачем так долго?

— Человек с таким шустрыми мозгами как у тебя, — съязвил Орло, — уже давным давно догадался бы и сам.

— Прошу прощения, братишка, что я тебя рассердила. В будущем я постараюсь вести себя более по-сестрински.

— Хорошо, — ответил Орло и отвернулся от девушки. Он прошел по комнате, даже не повернувшись. Но оставалось впечатление…

 

XI

Орло вышел в богато изукрашенный коридор и закрыл за собой двери. Нельзя сказать, что он сознательно медлил, но мысли в голове, и вправду, как будто забастовали. В течение всей этой умственной паузы он совершенно не обращал внимания на окружающее. Хотя, пусть даже и не сознательно, но он отметил, что блестящие мраморные стены коридора были не шире лестниц футов тридцать, если сравнить с сорока футами на первом этаже. Вот что его потрясло по-настоящему, так это длина коридора — тысяча футов, не меньше, в одну сторону, и четыреста в другую, если идти к лифту.

Но это наблюдение его уже не волновало. Он вроде бы даже привык к здешним гигантским размерам. Его тревожило другое: что будет дальше?

Идя по коридору, он мрачно размышлял над тем, как бездарно растратил предыдущие двенадцать часов. Самое продуктивное время было выброшено на мысли, будет ли для Шиды лучшим остаться (хотя и так было видно, что, скорее всего другого способа спасти ее и не существовало до тех пор, пока он сам твердо не станет на ноги), поэтому у него не оставалось даже минутки, чтобы поразмышлять над тем, что произойдет с ним самим.

Вот так Орло и плелся по дворцу, пытаясь обнаружить смысл в происходящем. Он был почти совершенно выбит из нормальной колеи. Еще пару дней назад он находился в тысячах миль отсюда, готовясь драться с существующей системой. Он был маленьким винтиком, борющимся за то, чтобы сплотить вокруг себя таких же незаметных людей, отыскивая их в безбрежном людском океане.

Он был уверен, что еще в свои пятнадцать лет вычислил все те грязные методы, с помощью которых всемогущий Лильгин использовал никому неизвестных подростков для борьбы с геронтократией, заменяя несмышленышами замешанных в темных делишках стариков, а тех отправляя в расход. Через несколько лет уже эти молодые могли быть сменены по тем же самым причинам, но лишь потом, совершенно внезапно до него дошел весь дьявольский смысл этих действий.

Но все эти мрачные предчувствия Орло были бы еще страшнее, если бы он мог знать, что вчера на ужине он встречался не с самим Лильгиным, а с его основным двойником, Альтер Эго. Сам диктатор не выразил желания встретиться с Орло Томасом. Величайший из Гениев считал, что неопытный и ни о чем не подозревающий юноша не узнает правды за те три дня, которые остались до его двадцать первого дня рождения.

Двадцать один год после рождения — это была самая предпочтительная дата, выбранная компьютером на основании самых тщательных наблюдением за ним с самого момента появления на свет. Именно в это время ожидался решительный момент, момент истины. Все делалось согласно единому замыслу: предложение о повышении в должности, ожидаемый отказ от повышения, реакция начальства на этот отказ. Шаг за шагом, день за днем, мгновение за мгновением остававшиеся у жертвы семьдесят два, три или четыре часа могли прослеживаться по каждому движению или слову. Самого Орло все время подслушивали и следили за ним, девушку прослушивали, каждого человека, который мог говорить с ним, прослушивали; его квартира была напичкана подслушивающими и следящими устройствами. Выхода не было. А после того, как секрет Всепроникающей Системы стал бы известен, его ожидала немедленная смерть.

К несчастью, около двадцати двух лет назад Хигенрот решил, что будет очень сложно запрограммировать в человеческий эмбрион еще и историю с Альтер Эго. Поэтому эту тайну, равно как ряд других трудностей разумный юноша должен будет решить сам — так давным-давно постановил Хигенрот, потому что у него не было выбора.

Когда вызванный Орло лифт остановился, в кабине уже был приятного вида мужчина. Он выглядел лет на сорок и был из тех, кто вчера присутствовал на ужине. Он улыбнулся, кивнул юноше и сказал:

— Ну-ну, гляжу, вы высоко взлетели.

— Что вы имеете в виду? — На какое-то мгновение Орло был совершенно сбит с толку.

— Я только что был наверху, встречался с Хозяином. И сейчас, возвращаясь к себе, на свой этаж, я узнаю, что вас разместили на третьем этаже, — объяснил мужчина. — Чем выше этаж, тем выше ваше положение, престиж, тем шире виды. За пятнадцать лет службы я добрался только до второго этажа.

Наконец и Орло улыбнулся.

— Я еще не успел оглядеться. Внимание было слишком рассеяно. Возможно, мы говорим о разных вещах…

— Ну, а как она, понравилась? — спросил старший с особенным оттенком в голосе.

— Как вам сказать… — неуверенно начал было Орло.

Мужчина не заметил или, что было на самом деле, притворился будто не заметил колебания. Улыбаясь во весь рот, он сказал:

— Впрочем, было бы даже излишне спрашивать. По видимому, Хозяин знает, где находятся самые красивые на всей земле женщины. Он правильно предположил, что большая их часть желает находиться поближе к центральной власти, чтобы уже здесь выбрать самую подходящую для себя роль. Думаю, что он безусловно прав в этом. Все предоставленные для меня девушки очень быстро понимали, что от них требуется.

В этот момент кабина лифта остановилась, и дверь бесшумно откатилась в сторону.

— Могу ли я спросить у вас, сэр, — быстро перебил старшего мужчину Орло, — как вас зовут? Прошу прощения, что я вас не знаю. Ваше лицо мне знакомо, но…

— Да какие там еще извинения, — с улыбкой отвечал тот. — Всех знать и невозможно. Член Президиума Элдит Эптон.

Представившись, он слегка поклонился, вышел и скрылся из виду.

Орло же вышел из лифта гораздо медленнее. Он не мог знать или хотя бы представить, что эта встреча была не случайной. Основной ее целью было прощупать его и воздействовать на сознание: Ах, парень, как высоко ты взлетел, апартаменты на третьем этаже! Эти восторги должны были задурить юные мозги, отобрать остатки здравого смысла.

Семя было брошено, а он даже не заметил этого.

Когда Орло проходил по первому этажу, из-за этой «случайной» встречи он ставил ноги уже не так уверенно, как раньше. Его мысли, совершенно внезапно, опять вернулись к реальности. Член Президиума распознал в нем коллегу. По каким-то причинам диктатор благоволил к нему. А наверху осталась девушка с острым язычком и телом, сложенным из роз и орхидей.

«Почему бы мне, кипя энтузиазмом подумал он, не отправиться в Коммуникационный городок? И сразу же выяснить, можно ли мне войти в него, а потом выйти. А между делом осмотреться и выяснить, действительно ли там находится моя штаб-квартира. Ведь Лильгин говорил об этом со всей определенностью. Возможно, все это действительно окажется правдой».

Но вместе с этим в нем уже была какая-то иная цель. Другое место, куда следовало пойти, где уже следовало быть. Как вдруг все эти неосознанные потребности… застопорило… и они исчезли, прекратив свое существование. Все действия, поведение, сам смысл существования стали фальшивыми.

Но юноша чувствовал себя превосходно.

Член Верховного Президиума не мог передвигаться по Главному правительственному зданию анонимно, неузнанным. Орло не знал об этом, но во время ужина, когда за него поднимали тост и когда он отвечал на него, его снимали скрытыми камерами. Весь ход событий транслировался внутренней телесистемой, так что его видели все работающие во дворце.

На первом этаже повсюду были люди: военные и гражданские. Понятно, что здесь не было простых солдат, если, конечно, не считать охраны возле дверей. Те же, кто ходил по фойе, были обряжены в дурацкую униформу, предписанную «вооруженным слугам народа». О ранге каждого из них говорили погоны. Всего за три минуты Орло отдали салют три генерала и куча меньших по званию (но тоже могущественных) военных. Каждый из гражданских лиц, и мужчины, и женщины, когда Орло проходил мимо, внезапно начинали суетиться, затем кланялись и шли дальше.

Так что к тому времени, когда Орло направился по знакомому коридору в то место, где дворцовые помещения соединялись с Коммуникационным городком, он уже совершенно не был удивлен тому, что, увидав его, охранники вытянулись по стойке «смирно». В ответ на его вопрос офицер только отрапортовал: «Так точно, сэр!», а в ответ на пожелание: «И прекрасно, сэр! Я выделю взвод, чтобы провести вас, сэр!»

Через пару минут, двигаясь вместе с группой сопровождающих его солдат, Орло встретил двух вчерашних сотрапезников по столовой для ученых. Когда он вчера встретился со всеми, то смог запомнить имена Ишкрина, Питера Ростена и Андена Дьюреа. Правда, он помнил, где сидели эти двое, повстречавшиеся ему сейчас, но ни имен, ни кто из них чем занимается, восстановить в памяти не смог. (А это были: рыжеволосый МакИнтош и чернокожий биолог Юю, и сейчас они перегораживали проход.)

Орло никак не мог представить, как должно представляться его положение стороннему наблюдателю. Ему и в голову не могло прийти, что для этих двоих он выглядел, будто его конвоируют силой.

Он только заметил, как эти двое остановились. От изумления у них глаза полезли на лоб. потом они глянули один на другого. В этом взгляде, поскольку действовать нужно было очень быстро, было взаимопонимание, которое вырабатывается только за годы долгого общения.

Дело в том, что на всех участников вчерашнего обеда молодой человек произвел самое приятное впечатление. И эти обреченные люди, без толку прожигающие здесь свои таланты и жизни — во всяком случае, так думал почти каждый из них — еще вчера глядели на его юное лицо и дивились блестящему уму и им было жалко, что такой молодой и способный юноша попал сюда, к ним. Попал же он в секретный центр, где каждый узник еще таил в себе то, что осталось от борьбы за личное понимание жизни.

Вполне возможно, что если бы случайно встретившие Орло люди были посредственными личностями, то ничего бы и не произошло, но ведь они не были такими. Здесь находились исключительные, выдающиеся ученые. В Коммуникационном городке содержались высококлассные специалисты. Они умели думать, но умели и действовать.

Но сейчас двое из них не очень-то думали. Только чувствовали. И это было чувство мгновенного побуждения к действию, уже многие годы подпитываемое яростью и решимостью проявить ее. Эту решительность можно было бы объяснить тем, что каждый человек в экстремальной ситуации готовится защитить себя. И когда наши двое ученых понаблюдали за юношей, они решили, что он готов сражаться.

— Это уж слишком для меня, — сказал Юю. — Я не выдержу.

— Ах, сукин сын… — прибавил МакИнтош.

Они обменялись только этими двумя таинственными фразами. после этого каждый из них достал — только это и сохранилось впоследствии в памяти Орло — что-то из укромных мест своей одежды.

Когда же их руки появились на поверхности, в тот же миг совершенно рядом Орло почувствовал настоящий тепловой взрыв. Когда он беспокойно повернулся, идущий впереди него офицер издал страшный крик. Его вопль был заглушен грохотом нарастающего огненного вала. Орло поспешно отскочил, потому что находиться в пяти футах от пламенной лавины было абсолютно невозможно; даже в десяти футах чувствовался опаляющий жар. Когда же огненный клуб откатился по коридору футов на пятьдесят, он обнаружил, что стоит рядом с двумя учеными и рассматривает последствия. А поглядеть было на что.

Он сразу же заметил, что четверо сопровождавших его солдат лежат на полу и бьются в судорогах, напоминающих, скорее, агонию. Но что бы они там не испытывали, это уже никак не могло сравниться с тем, что пережил лейтенант, когда мрамор пола, по которому он шел, превратился в преисподнюю.

Через минуту огонь погас, оставив после себя лишь кучку пепла. Там, где лежал лейтенант, сейчас курилась лишь слабая струйка дыма. Через мгновение солдаты тоже перестали дергаться, застыв на полу.

— Ты уж извини, малыш, — сказал Юю, — что мы впутали тебя во все это. Но когда мы увидали, как тебя ведут под конвоем, это уже было слишком…

Таким образом, совершенно не желая того, Орло узнал о них правду. Но рассказывать им сейчас о себе было не время.

— Каким-то образом они должны связываться со своим постом, предположил МакИнтош. — А раз сигнал прервался, как это случилось минуту назад, кто-нибудь может направиться сюда. Что теперь делать? — Похоже, он совершенно отказался от идеи сопротивления.

— Тебе их как приготовить, — спросил чернокожий, — разложить на молекулы или просто поджарить?

— И то, и другое весьма жестоко, — прозвучал ответ. — А как собираешься умереть ты сам?

Орло глубоко вздохнул и даже немного пришел в себя.

— Погодите, — поспешно заявил он. — А почему бы вам двоим просто не пойти к себе? Сейчас у нас нет времени на драматические жесты. А потом решим, что нам делать.

— Потом, — печально сказал МакИнтош, — решать будут они. — Можно было подумать, что он окончательно сломался. — Смотри. Твою вечную свободу мы можем дать тебе прямо сейчас.

Оба ученых находились в мрачном, подавленном настроении, поэтому Орло торопливо заявил:

— Я собираюсь быть сегодня у вас на обеде. Приходите туда, и мы поговорим. А сейчас уносите ноги.

Те все еще колебались. Но по лицам можно было заметить, что в глубине души затеплилась какая-то надежда. Орло схватил обоих мужчин за руки и буквально пинком заставил их двигаться.

— Бегите, пока они еще не пришли, — прошипел он.

Это подействовало. Оба ученых скрылись.

Тишина.

Орло стоял в коридоре рядом с пятью мертвыми. Он попытался обдумать свое поведение, когда нагрянет спасательная команда. На это можно было затратить целых полторы минуты: в пролете показался бегущий, сломя голову, капитан, за ним топало шестеро солдат.

Наблюдая за ними, юноша отметил совершенство системы тревожного оповещения. Но он уже был готов к встрече. Орло скомандовал капитану и, конечно же, солдатам:

— Я требую предоставить мне другую группу сопровождения. Трупы убрать. Пока не будет создана комиссия по расследованию — никому ни слова.

И это было, как понял он в порыве вдохновения, самое верное решение. Буквально через пару секунд он уже продолжал свой путь. На сей раз его вел капитан и трое из прибывших с ним солдат. Но проблема, что нужно сделать для достижения главной цели, осталась.

 

XII

Идя дальше, Орло понял, что теперь у него появилось две проблемы. И первым было то, что он никак не мог прийти в себя после потрясения.

«Ладно, подумаем об этом попозже», — уговаривал он сам себя. Потому что вторая проблема — что делать с убийцами — требовала немедленного решения. Нужно было сделать хоть что-нибудь. Только вот, что?

Потом некоторое время Орло взвешивал в душе весьма опасные вещи: например, может ли член Президиума относиться к этому так спокойно? Но больше всего будоражила такая мысль: сможет ли данное им распоряжение заставить капитана не докладывать по начальству о случившейся беде?

И то, что он проигрывал про себя, тоже заставляло его беспокоиться. а вдруг ученые где-нибудь проговорятся, допустят прокол. Ведь на посту охраны их могут проверить, даже обыскать… Ладно, ладно, лихорадочно кружили мысли, спрошу у кого-нибудь… позвоню… Кому?

Все зависело от того, как повернутся события. И как раз в этот момент он со своими сопровождающими повернул за угол. И здесь, прямо по ходу была открытая дверь. Она вела в большое, ярко освещенное помещение, похожее на главный зал огромного офиса.

Но с близкого расстояния можно было заметить, что это не одно большое помещение, но целая анфилада комнат, разделенных прозрачными стенками, немного не достающими до потолка. В каждом таком отделении было по три-четыре-пять человек. Соединявший все комнаты коридор проходил мимо скопления столов, шкафов, счетных и пишущих машин, перед, за и рядом с которыми сидели люди.

Орло поглядел на это столпотворение, потом глянул на офицера, который привел его сюда.

— Это здесь? — спросил он.

— Это ваша штаб-квартира, сэр. Тут где-то есть мистер Байлол, администратор. Позвольте, я найду его.

— Я сам поищу его, — ответил Орло. — Можете возвращаться на свой пост.

Он глядел, как маленький отряд браво марширует обратно. Мгновением позже, когда молодой человек уже направился было по центральному проходу, дверь в дальнем конце коридора с грохотом распахнулась. Оттуда выскочил высокий худощавый мужчина и понесся вперед. У него было гладкое лицо со здоровой кожей и большая лысина на голове. Совершенно запыхавшись, он подбежал к Орло. Он немного походил на всех тех счетоводов, с которыми юноше довелось встречаться за время своей работы после окончания колледжа.

— Мистер Томас, — он едва переводил дух. — Меня предупредили только сейчас… Так что примите мои извинения за то, что я не встретил вас у самого входа. Меня зовут Байлол, ваш заместитель по административной работе. Позвольте, я покажу вам, что здесь и к чему…

Орло, конечно же, соблаговолил дать такое разрешение.

…Вопрос (ведь кто-нибудь может задать его): Какой величины канцелярию предоставите вы человеку, которому осталось жить два-три дня? Ответ: Если ему двадцать лет от роду, и вы хотите совершенно задурить ему голову, дайте ему гораздо больше того, чем он может надеяться, и обязательно включите какое-то пространство для расширения, как будто бы у жертвы имеется какое-то будущее…

Орло проходил из одного отделения в другое, пытаясь сразу же ухватить идею каждого из них: физика, математика, электроника, фотография, биология, астрономия, ракетная техника, транспорт, машиностроение, энергетика… Внезапно он попал в совершенно пустое отделение.

— Через несколько дней здесь тоже будут люди, — объяснил мистер Байлол. — Насколько я понимаю, по новому проекту.

— Понятно, — кивнул Орло, лихорадочно пытаясь вспомнить, что это может быть. Вчера на обеде о нем упоминалось. Вот только он ничего не мог вспомнить, кроме… — Хигенрот, — вылетело слово.

— Всепроникающая Система, — усмехнулся худой мужчина, энергично потирая свои длинные, тонкие пальцы.

Орло показалось, что следует вести себя так, будто он все знает. Но про себя ему было ужасно стыдно, и он подумал: «Ну зачем притворяться, если я даже понятия об этом не имею…» Но вслух, уверенным голосом он произнес:

— Чуть попозже мне хотелось бы ознакомиться со всем этим делом.

Байлол расцвел:

— А мы уже предусмотрели это, так что краткий отчет уже подготовлен. Но, конечно же, — тут улыбка с его лица исчезла, — сотрудники вашего секретариата сделали лишь то, что смогли. На окончательном этапе, — как бы извиняясь, сообщил он, — источником данных для вас станут уже ученые.

Орло кивнул, одобряя это «конечно». В этом жесте было еще и одобрение того, что все члены секретариата находятся в его распоряжении. Тут же присутствовало осознание того, что вся канцелярия со всем имеющимся здесь оборудованием тоже находится в его руках.

Эта заключительная мысль пришла ему в голову, когда он стоял в одном из отделений. Любопытство перекрыло слабенький сигнал тревоги, прозвучавший где-то на самом краю сознания.

— А что в этих шкафах? — спросил он.

«Во всяком случае, — решил он, — вовсе не умаляет значение моей власти.» Молодой человек подошел к шкафу и вытащил папку. На ней была надпись: «Секретно. Разрешается открывать лишь имеющим допуск». Папка оттягивала руки. Самое главное, никто и не пошевелился. Две молоденькие женщины и мужчина постарше, которые поднялись со своих мест, когда он вошел, так и оставались стоять, всем своим видом выражая преданное внимание. Байлол тоже ничего не сказал, только продолжал потирать пальцы и улыбался своей улыбочкой.

Удовлетворенный этим, Орло поглядел на приличную пачку пластиковых скоросшивателей, лежащую внутри папки. Не думая, он вытащил один из них, положил на стол и стал просматривать бумаги.

Рапорты.

Минута за минутой в них описывался последний день профессора Дана Хигенрота по сообщениям разных людей и долгих выпытываний Эйди.

Хотя там и не было таких деталей, которые могли бы привлечь внимание начальства, и которых оно ожидало иметь там, Орло все же понял, что это такое, хотя толком не прочитал ни одного документа. Он закрыл папку, и в нем осталось лишь чувство абсолютной обреченности, пропитавшей все эти бумаги…

«Ладно, — подумал он, — теперь мне более-менее известно, что имеется в этих кабинетах. Это мой первый проект. И от того, как скоро я справлюсь с ним, зависит, как долго мне можно будет оставаться здесь до тех пор, пока не удастся овладеть всей ситуацией. И в его сознании появились, пока еще туманные, очертания будущего проекта, долгосрочной работы. Конечно же, это было ошибкой с его стороны. Суть была в том, что нужно было сделать очень много и за очень короткое время. Но находящиеся под давлением обстоятельств люди часто принимают подобные решения и тем самым обманывают себя. Уклонение от деятельности. Ожидание вместо поступков.

И тут же пошли немедленные последствия: какое-то глубинное давление, распиравшее Орло с пятнадцатилетнего возраста, когда у него появилась Великая Мысль о Лильгине и его Молоденьких Дурачках… несколько ослабело.

Теперь похожий на счетовода тип провел его по коридору к двери, открывающейся в комнату, где уже не было прозрачных перегородок.

— Ваша личная канцелярия, сэр!

Пока это была всего лишь своеобразная прихожая со столами и шкафами. Здесь сидели три девушки, которые тут же вскочили на ноги и улыбнулись, когда их стали представлять, слегка склонив головы, чтобы показать свое чувство субординации.

Потом была еще одна дверь. Она вела в комнатку секретаря, где за несколько великоватым столом, уставленным различным оборудованием: экран интеркома, небольшой коммутатор, переносной копировальный аппарат, сидела всего лишь одна девушка. Она тоже поднялась со своего места, когда мужчины вошли к ней в комнату. У девушки были черные волосы, круглое лицо и миленькая фигурка. Орло показалось, что он уже где-то видел ее. Байлол начал было представлять их друг другу, но тут юноша узнал Лидлу.

«Весело, — подумал он. — А эта как очутилась здесь?»

Он подошел к секретарскому столу.

— Я хочу поблагодарить вас, — сказал он, — за то, что вчера вечером вы были так добры ко мне.

Лидла покраснела. Стоя на своем месте, Орло мог видеть девушек в прихожей — от удивления они вытаращили глаза. Член Президиума, беседующий по каким-то личным делам с простой секретаршей! для них это было сущей фантастикой. На этом уровне история связи нового начальника и диктатора не была такой важной, но они, несомненно, уже вообразили, будто их товарка уже отмечена, а об остальных деталях можно будет лишь догадываться…

«На самом же деле, — подумал Орло, — эти детали неизвестны даже мне…»

Сейчас у него не было времени выяснять, как это получилось, что Лидлу сделали его личным секретарем. Байлол открыл дверь, находящуюся за секретарским столом, и отступил в сторону.

— Сэр, — торжественно объявил он. — Ваш кабинет!

В первую очередь Орло заметил блестящий паркет и, не сколько взглядом, сколько чувством, оценил величину кабинета. Внутри была все та же чрезмерная роскошь, что и во всех остальных помещениях дворца. Две стены громаднейшего зала были покрыты книжными шкафами. В дальней стене было гигантское окно и высокая стеклянная дверь, ведущая в сад. Рядом находились две одинаковые двери, ведущие — О, Боже! — в кухню и спальню.

Кабинет был весьма похож на его апартаменты. В спальне лежал точно такой же ковер от стены до стены. На стенах висели точно такие же светильники, а двойная кровать явно была двойником той, что стояла в дворцовых покоях Орло. Так что теперь у него появилось второе место, где он мог есть, спать и — если появится такое желание — даже жить.

И что было самое смешное: в восемнадцать лет, когда Орло оставил родительский дом (семью Томасов), как было установлено законом для юношей и девушек, достигших совершеннолетия, ему предоставили однокомнатную клетушку в общежитии. Все это проводилось под девизом «Первый Шаг к Независимости». Комнатка находилась в длинном, неряшливом здании, состоящем из одинаковых каморок, на улице, полностью застроенной подобными общежитиями. В этом районе имелись торговые центры и другие заведения, обслуживающие исключительно холостяков. Район был закрытым. Для того, чтобы покинуть его вечером, требовался пропуск.

В нескольких милях, на другом конце города, был точно такой же комплекс для незамужних женщин. Мостиком между двумя группами молодых людей был брачный компьютер. В машину заносились персональные данные и свои пожелания, через нее же испрашивались разрешения на брак.

И вот оттуда всего лишь за два дня — сюда.

После столь фантастического перехода очень трудно было не растеряться. Но Орло пытался справиться с собой. Он направился к огромному столу, стоящему возле великанского окна, затем уселся в великолепную имитацию старинного кожаного кресла и, осваиваясь, откинулся в нем. Потом он проверил ящики стола. В каждом находилось что-то свое, но Орло не стал проверять, что конкретно. Но — и он заметил это — там было все.

С этого мгновения его мозги работали в лихорадочном режиме. Тут же пришло и решение. Орло пожелал пообедать с той же группой ученых, что и день назад. Он тут же приказал Байлолу забронировать место за вчерашним столом, а когда этот вопрос уже был улажен, он попросил администратора, чтобы кто-то из девушек принесла ему общее заключение по делу Хигенрота.

Папку с документами принесла Лидла. Поэтому Орло тут же задал ей свой вопрос:

— Я вызвалась добровольно, — ответила та. — Когда я увидала ваше лицо по телевизору, то сразу же поняла, что это были вы.

— Зачем?

Уже после первого вопроса она зарозовелась. Теперь же ее лицо стало красным. Но голос оставался таким же ровным:

— Каждый надеется, что с ним случится что-то необыкновенное. Я надеюсь, что наша встреча наедине, наши разговоры вдвоем могут привести и меня к чему-то необычному.

— К чему, например?

— То, что я стала вашим секретарем, — отвечала девушка, — уже перемена к лучшему. Но главная надежда для женщины, конечно же, что такой выдающийся как вы человек обратит на нее свое внимание.

Орло уже понимал, к чему ведет Лидла. Но ему все же было любопытно, к тому же, в силу некоторых обстоятельств он совершенно не стыдился разговаривать на интимные темы. Наоборот, он всегда умел дожимать собеседника, чтобы добраться до сути дела.

— У вас имеется возможность принимать противозачаточные таблетки? — спросил он.

— Уверена, что вы устроите мне такое разрешение.

— И вы не боитесь принимать их?

— Да хоть немедленно, — ответила Лидла, как вдруг голос ее дрогнул, а глаза повлажнели. — Ради всего святого, — вдруг взмолилась она. Достаньте их для меня. Мне уже двадцать два года, моя просьба о заключении брака была отклонена. Получается, что я уже никогда в жизни не узнаю, что такое заниматься сексом, если только вы мне не поможете.

Орло погрузился в кресло, почувствовав, что неожиданно утратил всю свою волю. Чувства вскипели в нем так неожиданно, что пробили все его барьеры деланной сдержанности. Но он еще контролировал себя, когда задал вопрос:

— А почему отклонили вашу просьбу о заключении брака?

— В моей медицинской карте имеется отметка, что в семействе моей матери два поколения назад был душевнобольной.

— Понятно. Но все-таки…

Только внутренним взором он видел, что самый душевнобольной на всей Земле — Мартин Лильгин — занимается тем, что судит о жизни и смерти целых народов, решая, что может быть продолжено, а что нет; это он формировал целые расы, отказывая и разрешая, советуя и не рекомендуя, соединяя и разделяя как только в голову взбредет, бездумно, полагаясь на стандарты, собранные только в его голове.

С другой же стороны, в попытке исключить психические заболевания, передающиеся по наследству, не было ничего плохого.

— Но все-таки, — продолжил Орло, — ведь людям, имеющим подобные отклонения в родословной, обычно дают разрешение на брак, если только они дают согласие не заводить детей.

— Меня отнесли к материнскому типу, — ответила девушка.

Орло видел, что она говорит об этом спокойно, не стараясь оправдываться.

— И вы не можете быть уверены в себе, если не станете принимать таблеток?

— Нет, без их поддержки я сразу же забеременею.

И снова очень спокойное отношение к своему положению.

— Выходит, если я достану таблетки, придется прослеживать, приняли вы их или нет?

— Да, — был простой ответ.

— Ладно, — всепонимающим и прощающим голосом произнес Орло. — Сейчас не станем забивать себе головы, а займемся этим сразу же после того, как я отдам соответствующие распоряжения. Это я вам обещаю.

— О, благодарю вас, — совершенно неожиданно расплакалась Лидла. — Даю вам честное слово, что я буду вам идеальной подругой, наложницей, стану исполнять все ваши желания, никогда не стану требовать чего-то на людях и все время буду называть вас мистером Томасом…

Орло усмехнулся.

— Прекрасно, что вы знаете то, что от вас требуется, и мне это нравится. — он взял документы, лежащие перед ним на столе. — Так это резюме по Хигенроту?

— Да… мистер Томас.

— Лидла, — как можно сердечней обратился к девушке Орло. — До обеда я собираюсь все прочесть. Это необходимо. Мне нужно знать, в чем там дело. Будьте послушной девочкой и возвращайтесь к себе, пока я не вызову. Договорились?

— Договорились, — ответила она. Ее рука спряталась в вырезе платья на груди и вынула оттуда крошечный платочек, которым она тут же промокнула глаза. — Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке.

Сказав это, она повернулась и вышла, закрыв за собою дверь.

После этого Орло расхотелось чем либо заниматься, а только развалиться в кресле и подумать, как бы окончательно и бесповоротно избавиться от Лидлы, раз у него уже имеется Шида, гораздо более привлекающая его как умственно, так и физически.

Но он подавил в себе желание анализировать ситуацию. В этом была одна из его способностей: он умел полностью изгонять из головы не нужные сейчас мысли, чтобы вернуться к ним позднее. Так что все у него шло по заранее намеченному плану.

Он вернулся к истории Хигенрота. Но, перевернув страницу, понял, что никак не может сконцентрироваться на том, что было у него в руках.

Мыслями он постоянно возвращался к Лидле.

Поначалу это слегка удивило юношу, потом даже стало неприятным.

Орло подошел к двери в кабинет и попросил Лидлу вызвать к нему мистера Байлола.

Когда тот появился во всей своей худющей красе, Орло заставил его плотно закрыть дверь, а потом сказал:

— Будьте добры, хоть из под земли но достаньте мне к обеду упаковку противозачаточных таблеток.

— Сколько вам нужно, сэр?

— Ну… — Орло слишком мало знал об этой штуке, — скажем, недельную дозу для одного человека.

— Для мужчины или женщины, сэр?

Орло понятия не имел, что таблетки, оказывается, могут принимать и мужчины. Поэтому он заколебался. Ему почему-то не слишком хотелось глотать всякую химию. Решив про себя этот вопрос, он ответил:

— Пока не знаю, надо подумать. Несите и те, и другие. Только пусть на них будет ясно обозначено, какие для кого.

Не прошло и получаса, в течение которых он лениво продолжал изучать папку с делом Хигенрота, как на его столе уже лежал небольшой пакетик, положенный туда лично мистером Байлолом.

— Это женские таблетки, — озабоченно сообщил он. — Они могут быть получены по первому же вашему требованию из дворцового распределителя. Вот они. Таблетки для мужчин уже заказаны, но они будут только завтра к вечеру.

И это много сказало об отношениях во дворце. Но юноша лишь кивнул и, поблагодарив, отослал помощника.

Когда тот исчез, Орло снова откинулся в кресле. У него появилось необычное, запирающее дух в груди чувство. Еще раз ему пришло в голову, что это какое-то безумие, для первого раза выбирать из двух женщин. Только где-то в самой глубине что-то нашептывало ему, что женская девственность более ценная штука, чем мужская. Так что Шида могла быть отложена на потом. К тому же, двадцатидвухлетняя, более старшая и развитая Лидла более подходила в качестве материала для экспериментов. За это же говорил и факт ее добровольного стремления работать с ним, а так же некоторые другие вещи. За всеми ее поступками стоял не один только голый расчет, но она сама верила, что действовала исключительно по этому побуждению, в этом Орло был уверен на все сто процентов. Только в мире, где люди не всегда знали, почему они делали то, что делали, одного ее желания уже было предостаточно.

Прочитав приложенную к таблеткам инструкцию, Орло нажал клавишу интеркома, соединившую его с Лидлой. Когда она появилась в его кабинете, он вручил ей таблетку и проследил, как девушка тут же проглотила ее, даже не поморщившись.

— А теперь, — скомандовал он, — отправляйтесь в мою спальню, разденьтесь и ложитесь в кровать. Я буду минут через десять.

Так оно и случилось.

Через полчаса он снова сидел за своим столом. Старинный метод концентрации сил сработал великолепно. До полудня большую часть времени Орло посвятил делу Хигенрота.

Вполне естественно, что в бумагах даже не упоминалось о том, что дети Хигенрота и Томаса много лет назад были обменены. И еще, молодой человек так и не догадался, что, позволив ему узнать так много, диктатор просто демонстрировал свою неопределенность по данному делу. Но — в конце концов жесткая логика взяла верх.

И вообще, схема действий против Орло Томаса была исключительно проста:

В день своего рождения (так было рассчитано) у него должны были появиться спонтанные мысли о Всепроникающей Системе, что должно было стать результатом внушений, много лет назад запрограммированных его настоящим отцом, профессором Хигенротом, Если в эти последние дни, перед тем как все это произойдет, юноша будет с головой вовлечен в разработку того же проекта, то может статься, что в его мозгу смешается прошлое и настоящее.

И вот тогда — как это страстно предполагалось — он сам поверит, будто новые мысли — это плод его личных размышлений и идей. Он никогда не поймет, что это послание из прошлого.

И, конечно же, не обращая внимания на то, что он делал, как себя вел, он никогда, ни при каких обстоятельствах не откажется от личного контакта с диктатором.

Но если возникшие в нем сомнения перейдут определенный уровень, его можно будет тут же ликвидировать.

И в любом случае, Лильгину можно будет спокойно забыть о Всепроникающей Системе, полагаясь или нет на сына давным-давно казненного изобретателя.

Но так случилось, что невольный убийца пяти военных страшно перепугался и это сразу же перекроило все первоначальные планы.

Совершенно случайно он узнал, что двое из почти двух сотен ученых неожиданно обладают неизвестным оружием. Со стороны службы безопасности это было смертельной ошибкой, и, конечно же, головы там полетят. Только Орло не мог опять — и в последствии — рассчитывать на ученых.

Как мог он включать их в разработанный им самим план, если перед тем не расскажет им о своих подозрениях?

Внезапно дверь кабинета Орло распахнулась от сильного толчка. На пороге появился совершенно перепуганный Байлол. Он выпучил глаза, руки тряслись.

— Сэр, — еле выговорил он, — тысяча извинений, но на интеркоме вас ждет член Президиума Йоделл.

Казалось, что администратор совершенно подавлен ожидающей разговора личностью. Он чуть ли не свалился на пол, потому что ноги его не держали. Его губы шевелились, как будто он пытался сказать еще что-то, но не мог издать ни звука. Тогда он лишь указал дрожащим своим пальцем на стоящий на столе у Орло аппарат, как бы говоря: «Ради Бога, побыстрее!»

Молодой человек помнил Йоделла по вчерашнему ужину. Плотный, добродушный дядька 170 сантиметров ростом. Он был из тех, кто пьяным голосом орал песни. Но когда Орло пару раз удалось взглянуть в его холодные, все оценивающие глаза, те были совершенно трезвыми.

Орло знал, что Йоделл — второй после Мегары самый влиятельный член Верховного Президиума. Оба эти человека во всем подчинялись Лильгину.

Йоделл — Номер Третий в иерархии власти.

Орло почувствовал, как по телу пробежала дрожь, но сам был внешне спокоен, когда нажал кнопку и сказал лицу, появившемуся на экране:

— Я весь внимание, сэр.

— Вы одни? — спросил глубокий баритон.

Орло махнул Байлолу, тот сразу же все понял и задом выскочил из кабинета, плотно закрыв за собою дверь.

— Уже один, сэр.

— Только что мне звонил Хозяин, — сообщило высокое лицо с экрана. — Он считает, что несколько ближайших дней вам было бы полезно заняться только лишь делом Хигенрота.

— Я как раз читаю заключение, сэр.

— Это всего лишь необходимое вступление. — В голосе было слышно раздражение. — Вам следует встретиться с людьми, которые в свое время были вовлечены в это дело. Поговорите, к примеру, с бывшей женой Хигенрота, с доктором Глюкеном. Кстати, сегодня и завтра вы можете не обедать с учеными, сегодняшний ужин у Лильгина тоже можете пропустить. Приходите на него завтра. Будем надеяться, что за это время вы получше ознакомитесь со всей этой проблемой.

В этом предложении были как советы, так и новая информация. Оно предполагало, что Орло станет действовать быстро, и давало понять, что ему следует убираться из дворца.

Когда смысл сказанного дошел до Орло, он испытал настоящее потрясение. До сих пор ему казалось, что он будет находиться здесь на положении заключенного, и ему никогда не позволят покинуть пределы резиденции диктатора.

Следующие слова Йоделла как бы предугадывали его следующие мысли:

— Мой юный друг, вы со своими людьми имеете право требовать все, что вам необходимо: реактивные самолеты для полетов куда только угодно, военный эскорт, машины, проводников, все необходимые адреса и оборудование. Все это немедленно будет вам предоставлено. Для определенных целей вы даже можете потребовать для себя боевой корабль.

Дайте ему неограниченную власть. Это еще сильнее вскружит ему голову.

— Я поеду, — только и смог выдавить из себя Орло. — И большое вам спасибо, сэр.

— Не стоит благодарить меня, — последовал ответ. — Благодарите Хозяина. Это он дал такие указания. Похоже, у него к вам слабость. Он полюбил вас. До свидания.

Потом был щелчок, и мрачное лицо с экрана исчезло. Орло, совершенно обалдевший, свалился в кресло… «Хозяин… полюбил вас…»

«Нет, все это надо хорошенько обдумать», — до сих пор дрожа, подумал Орло.

Он тут же нажал на кнопку. Байлол появился как из под земли. С его помощью были приведены в действие силы, с помощью которых Орло мог реализовать то, на что «указал» Хозяин.

Чтобы добраться до дома Глюкенов, реактивный самолет взлетит в в два часа дня. Глюкены уже были предупреждены и были готовы к визиту.

Все это Байлол устроил минут за десять.

Орло же все это время посвятил тому, чтобы получше обдумать сложившуюся ситуацию. Совершенно неожиданно ему вспомнился «Список Предостережений».

За пять лет, прошедших с момента первого его озарения, Орло написал для себя целый список указаний, связанных с тем, как вести себя по отношению к диктатору малолеток. Все эти указания носили подзаголовок: Как избежать опасности, будучи молодым дурачком.

В целом мире существовали только три копии этого документа. Все три были записаны особенным шифром. Две копии были спрятаны. Третья находилась в бумажнике Орло. Насколько было известно, этот листок никогда не покидал своего убежища.

Вспомнив о существовании списка, юноша несколько приободрился, ведь какой-то из советов мог помочь и в нынешней ситуации.

Первое предостережение. Орло вспомнил его, еще только доставая листок из бумажника: «Помни, ни старые, ни молодые бунтовщики долго не живут. Поэтому, находясь в кризисной ситуации, не позволяй себе отвлекаться от того, что должно быть сделано. Не теряй времени напрасно и действуй решительно».

После тщательного просмотра всего списка, что заняло у него несколько минут, он смог обнаружить только одно подходящее место: «Проверь персональный статус того, кто отдает приказы, способные отвлечь тебя. Какова его власть над тобой? Может ли он жестоко наказать тебя, если ты не выполнишь его приказа? Что конкретно он сказал? Нет ли в его словах ловушки?»

Все эти жизненно важные подсказки были выработаны в течение около полуторы тысяч ночей, начиная с пятнадцатилетнего возраста, когда мальчишка долго не мог заснуть и думал о предстоящих сражениях. Если случалось, что Орло терялся, эти правила помогали ему держать себя в руках.

Теперь эти подсказки снова помогли ему.

Тщательно проанализировав ситуацию, Орло понял, что его хотят отвлечь от обеда с учеными.

Осознав этот факт, юноша был удивлен. Ведь здесь не было логики. Но, проэкзаменовав память относительно полученных инструкций, он пришел к неожиданному выводу: все они были указаниями самого Йоделла. Его слова не отражали прямых приказов диктатора.

После дальнейших размышлений Орло показалось, что сам Лильгин по-настоящему желает найти разгадку тайны Всепроникающей Системы. И он считает, что в решении проблемы обязательно должны принять участие ученые.

Просмотрев свой заветный листик еще раз, Орло подумал, что у Йоделла могло быть два мотива запретить ему участвовать в этом обеде. Первый: он вовлечен в политическую внутреннюю игру, выигрышем в которой будут власть и влияние — такие игры ведутся при дворе абсолютного диктатора постоянно.

Второй мотив был гораздо более приемлемым: не будучи ученым, Йоделл мог и не понимать, что системные инженеры вроде самого Орло не могут сами, без участия других ученых, провести какую-то плодотворную работу, не говоря уже о том, чтобы решить проблему.

Хорошо, а имеет ли Йоделл надо мною власть?.. Поскольку оба они были членами Верховного Президиума, старший мог только советовать младшему, но не приказывать.

И, конечно же, решил Орло, ученым ничего не надо говорить об утреннем инцеденте. Главное было сообщить, чего от них ожидают и чтобы они были осторожными.

Осторожность, предусмотрительность! Вот ключевые слова.

Вот так и было принято совершенно непредусмотрительное по своей сути решение.

 

XIII

Сидя за своим блестящим столом, Орло строил предположения:

…Все отдельные события даже в небольших жилых комплексах, не говоря уж о таких громадинах как Дворец, не могут прослеживаться постоянно. Или, если подобное все-таки происходит, доклады о них не могут отправляться в высшие эшелоны власти сразу же…

Действуя согласно этим предположениям, Орло поручил Байлолу позвонить в столовую для ученых и сдвинуть обеденное время для Стола Семь с часа дня на пол-первого. Но ученые должны были к этому времени только собраться в столовой. Еду должны были подать как обычно, к часу. Всех тех, кто занимал места за этим столом, следовало предупредить индивидуально и незаметно.

В 12:22 Орло поднялся из-за стола и подошел к боковой дверке в своем кабинете. Он открыл ее ключом, что был вручен ему Байлолом, вошел в узкий коридорчик и закрыл дверь за собой. Через несколько метров ему встретилась другая запертая дверь, которую он открыл тем же ключом.

Орло очутился в главном коридоре Коммуникационного городка.

Совершенно спокойно, без всякого сопровождения, если не считать небольшого пистолета, выданного тем же Байлолом — сейчас оружие лежало в правом кармане брюк — Орло направился к столовой.

Он не был особенно удивлен тем, что среди уже прибывших туда ученых были Гар Юю и Сэнди МакИнтош, два утренних убийцы. Было 12:27.

Вокруг стола еще ходили восемь других мужчин, поэтому ничего особого этим двоим сказано не было. Орло лишь тепло приветствовал их.

Юю, широко улыбаясь, ответил ему. А вот МакИнтош со своим костлявым телом, вытянутым, конским лицом и рыжими волосами выглядел рассеянным. Казалось, он совершенно не слышал слов Орло — всего лишь кивнул, тут же отвернулся и, наверное, был первым, кто за стол уселся.

Тут уже Орло ничего не мог поделать, но по тому, как все остальные реагировали на его здесь присутствие, смог догадываться, что никто из них ничего не знал о случившемся. Даже Питер Ростен, который вошел в столовую, сопровождаемый своим товарищем, ровно в 12:30. Подойдя к столу вместе с Ишкриным, он пожал Орло руку и сказал:

— Мой юный друг, тут Ишкрин рассказал мне кое-какие детали о вашем вчерашнем исчезновении. Мы все были обеспокоены.

Сам же Ишкрин добавил:

— Ну, и что же все-таки произошло? — Похоже, что сейчас он немного успокоился. — Лично я рад видеть, что вы вернулись.

— Через несколько минут я собираюсь рассказать обо всем. Так что чуточку потерпите.

Низенький человечек был ошарашен:

— Что, даже ни малейшего намека своим доброжелателям, мне и Питеру. Ни единого словечка?

— Через минуту вы все поймете, — извинялся Орло, а потом повторил: Потерпите.

В столовую входили все новые и новые люди. Наконец все те, кто обычно сидели за Столом Семь, заняли свои места. Остался стоять только Орло.

Юноша окинул взглядом всю компанию, пытаясь вспомнить, кто где сидел день назад. Несколько имен всплыло в его памяти. Это было хорошо.

После этого он коротко рассказал всем о своем неожиданном повышении. Когда он закончил, стояла мертвая тишина.

Все был просто шокированы, и юноша мог это видеть. Здесь были собраны очень умные люди, способные мыслить рационально и продуктивно; они реагировали на свою довольно необычную ситуацию с достоинством того, кто понимает, что люди могут быть несчастными — а они такими и были. Они жили в мире, где один человек был настолько безумен, что верил, будто имеет право полнейшего контроля за всем на планете. И эти люди прекрасно понимали сложившееся положение вещей. Посему они поняли для себя, что лучше быть живым, чем мертвым, и вели себя соответственно.

Но каждый из них понимал и то, что их защиту постараются взломать. И вот его вхождение — самое невообразимое вхождение в Президиум — и было нечто вроде такого взлома.

За столом тишина. Все уставились на свои столовые приборы. Нигде не видно ни единой улыбки, все как будто даже перестали дышать. Орло уже отчаялся обнаружить хоть какой-то знак ответа.

Он пришел от Андена Дьюреа. Математик поднял свою голову и сказал:

Я тут немного поворошил мозгами, чтобы выяснить, какие могут быть последствия, вызванные… — он помялся, — этой вещью. Представьте, продолжил он, — молодого человека лет двадцати, который в прошлом пытался даже сопротивляться диктаторским планам — специфический род сопротивления, пытающийся сломить основную политику государства, связанную с использованием вечно молодых и ничего не знающих для поддержки тиранической власти. Казалось бы, в нашем случае нет никаких связей с подобным прошлым. Но вспомните, разве наш Великий Человек не старается тщательно изолировать всех тех, кто догадывается о истинной сути его правления? Его обычный метод поведения с инакомыслящими, назовите его старым или новым, это либо немедленная казнь, либо вечное заключение.

Дойдя до этого места, старший мужчина глянул на Орло.

— Где находится ваша канцелярия?

— Здесь же, — ответил юноша.

— Понятно, — кивнул Ростен. — Так что вы все так же остаетесь заключенным. — На его лице вдруг появилась улыбка. — Во всем Президиуме имеется, наверное, один человек, у которого ситуация похожа на вашу. Это Мегара.

Сидящие за длинным столом зашевелились. Головы стали подыматься. То тут, то там можно было заметить блеск глаз, а на мрачных лицах кое-где появились легкие улыбки.

— Ваша реакция довольно неожиданна, — отметил Орло. — Но, прежде чем мы поговорим об этом, я бы хотел расспросить мистера Ростена про Мегару. Мне казалось, что это самый близкий Лильгину соратник. Я слыхал, что бывают такие моменты, когда бывает необходимо решить какую-то проблему, наш кормчий даже на ночь остается с Мегарой в одной комнате, чтобы, проснувшись ночью, иметь возможность обсудить с ним какой-нибудь вопрос.

Математик, соглашаясь, кивнул.

— Но вот жена Мегары, очень живая, сочувствующая женщина — а может все уже в прошлом — раз, всего лишь раз, пыталась замолвить слово за одного товарища. Ей дали восемь лет тюрьмы без права на амнистию — обычная дворцовая политика. Эти восемь лет закончились еще три года назад, но она до сих пор в камере, и никто не осмеливается и слова сказать.

На лице Сэнди МакИнтоша появилась широкая усмешка. Заметив ее, Орло быстро сказал:

— У вас появились ценные мысли, мистер МакИнтош?

— То, что мы имеем сейчас — это экстремальный пример логической завершенности. Мне кажется, впервые эту ошибку допустили давние иезуиты. Они выпытывали человека, в услугах которого нуждались, верит ли тот в Бога. В ранние дни Христианства для каждого лучшим, естественно, было в Бога верить. Поэтому наша невинная душа отвечала, что верит. Тогда сразу же падал иной вопрос, верит ли он в загробную жизнь. И, конечно же, тому не оставалось ничего лучшего, как тоже верить в нее. Когда жертва уже считала, что ее ничто не может застать врасплох, ей, возможно, задавали такой вопрос: верит ли он, что его будущая жизнь на небесах зависит от того, что делал он на земле? Естественно, в это он тоже свято верил. Ладно, чтобы долго не распространяться, для тех, кто уже слышал эту историю раньше (лично мне уже немного поднадоело рассказывать одни и те же старые байки) в самом конце подобная логика поступков несомненно приводила нашу жертву, что он был готов отдать все свои земные сокровища, позабыть о потребностях своей плоти — включая жену и всю семью — одеть власяницу под одежды и посвятить остаток всей своей жизни божественному служению.

— Так в чем же здесь ошибка? — спросил пухлый мужчина, сидящий в дальнем от Орло конце стола.

— Ой, не принимайте близко к сердцу, — ответил Сэнди. — Если вы не догадались об этом сразу, вы уже и не догадаетесь. Хотя, могу вам дать подсказку. Согласно этой логике, все, что делается Лильгиным, для него только в пользу.

— Вообще-то мы имеем дело с необычным случаем, — голос со второго места по западной стороне. — Он еще аукнется для всех тех, кто был с ним связан. Я настойчиво прошу мистера Томаса написать свое завещание. Мой опыт говорит за то, что чем моложе такие люди, тем раньше они прощаются с жизнью. А он среди нас самый молодой.

Было уже без нескольких минут час, поэтому, чтобы не опоздать к раздаче пищи, следовало поторопиться. Орло предложил пока закончить обсуждение.

Покопавшись немного в своей тарелке, Орло сказал самым обычным тоном:

— Интересно, удастся ли мне что-нибудь узнать о ракете, на которой улетела аппаратура Хигенрота?

Сказав это, он поглядел по сторонам и был изумлен, заметив почти на каждом лице усмешки. Но никто не сказал ни слова.

Орло обратил свое внимание на место шестое с восточной стороны.

— Мистер Хо, — спросил он, — что по этому поводу может сказать отдел астрономии? Если эта ракета вращается по своей орбите над нами, почему нам не удастся ее обнаружить?

Джимми Хо, похоже, развеселился.

— Слишком много места, парень. Представим, что эта ракета находится на высоте между 8000 и 18500 миль. Тогда, учитывая размеры Земли, мы получаем пространство, заключенное между сферами с радиусом от 12 до 22 тысяч миль. Объем этого пространства равняется более 500 миллионов кубических миль, а верхние его сегменты находятся от нас на высоте 12 тысяч миль. Сможете вы все это осмотреть? Помню, что Томбо вроде бы рассчитал, что здесь должны иметься какие-то небольшие спутники или астероиды. Понятно, относительно небольшие, от пяти до десяти миль в диаметре. Их так и не обнаружили.

Орло терпеливо слушал это объяснение. Но внутри у него все кипело. Выходит, все эти люди не совсем верят ему и не желают иметь с ним дела.

— Мистер Хо. У меня такое чувство, что вы не желаете решить данную проблему. Почему?

— Э, парень, вы оскорбляете меня. Это уже разговор с позиции силы.

— Прошу прощения, но я никак не могу ухватить логику.

— Я заметил, что, несмотря на ваше прошлое протестанта, вы начинаете давить, несколько заразившись от Лильгина. Вы сильно желаете представить ему решение проблемы.

— Минуточку, — сказал Орло, откинулся на стуле, нахмурился, потом кивнул. — Вы правы. Но к тому же я и сам чувствую любопытство. Вся эта тайна становится просто непонятной как с технической стороны, так и с человеческой. — Юноша поглядел на Ишкрина. — Сэр, — спросил он, — а что можете сказать вы? Сможет ли персонал Коммуникационного городка оставить свое веселое настроение при себе и подсуетиться? Или вы рассматриваете эту проблему как-то по другому?

Ишкрин подергал себя за усы. Он был совершенно спокоен, можно было подумать, что вопрос совершенно его не касается. Но когда он ответил, в его голосе была и насмешка, и ирония:

— Каждый согласится со мной, что Хигенрот был гением. Но если бы его оборудование, болтающееся сверху, стало высылать изображения, наши определители направления вычислили бы его, дайте-ка подумать… — он нахмурил брови, как будто погрузился в расчеты, — через три секунды. — Он развел руками. — Поэтому, со смертью Хигенрота это уже перестало быть проблемой. И зачем вся эта суета?

— Его превосходительству объясняли это? — спросил Орло.

— Неоднократно. — Говорящим был пожилой мужчина с третьего места по западной стороне.

— Следовало бы помнить, — перебил его Юю, — что цель Лильгина — иметь под рукой исключительную следящую за всем и вся систему. Только представьте миллиончиков десять подобных Всепроникающей Системе устройств, установленных по всей планете. Так что забудь об этом, сынок. Мы и пальцем о палец не ударим. Пусть на него работают его кровососы.

Орло еще раз обвел взглядом весь стол. И одобрительные взгляды, за одним единственным исключением, подсказали ему совершенно новую идею. До сего момента он считал, что все эти люди — это разочарованные научные гении. Ему казалось, что они никогда уже не коснутся инструментов: лазеров, усилителей, спектрографов…

Только дело обстояло совершенно иначе.

Орло поднялся с места.

— Господа, — начал он. — Рассказывая вам свою историю, я хотел, чтобы вы только рассмотрели возможность поиска этой ракеты, проверить это только в качестве идеи. Но я не вижу смысла сообщать об этом Лильгину, пока у вас не появятся какие-нибудь иные гипотезы.

На это тоже никто не ответил. Орло лишь заметил новые усмешки. Лица были вежливые, но таинственные.

Глядя на них, Орло остановился на одном лице, на котором не рисовалось согласие со всеми остальными.

— Как ваше имя, сэр? — спросил он, указав на довольно-таки пухлого типа, сидящего на третьем месте с западной стороны, на ученого, который вчера собирался пойти в библиотеку, чтобы освежить свою память относительно Всепроникающей Системы.

— Меня зовут Джо Амберс, — прозвучал ответ. — Занимаюсь химическими видами топлива. — После этого он спокойно продолжил: — Вся идея сопротивления диктатору или саботажа против него сама по себе неправильна. Пусть Природа и научные открытия идут своим путем, и тогда наступит день… Сэр, — обратился он к Орло, — убедите, заставьте этих глупцов заниматься творчеством. Только творчество и по-настоящему новые идеи станут решением всех наших проблем.

— Вы или глупый оптимист, — вмешался мужчина, сидящий рядом с Амберсом, — или самый изощренный штрейкбрехер, которого я когда-либо видел.

— Я считал, — так же спокойно продолжил Амберс, — что большинство из этих джентльменов все-таки выберет мое предложение. Я могу его повторить… — Он осмотрелся по сторонам и сказал: — Похоже, меня никто не слушает.

— Я слушаю, — сказал Орло.

— Я знаю, — сказал толстячок, — что все они теперь настроены против вас. То, что вы мне сейчас говорите, можно расценить как метод, избранный нами для передачи друг другу секретной информации.

Орло был сбит с толку.

— Мне следует понимать, что здесь паранойя развилась гораздо сильнее, чем можно было ожидать поначалу. Лично я раньше считал, что достаточна будет одна только правда о диктатуре. Но подобного я даже не мог представить.

Тут вскинулся МакИнтош:

— Парень, дело в том, что мы больше не можем тебе доверять.

— А я, — строго ответил ему Орло, — желаю, мистер МакИнтош и присутствующий здесь же мистер Юю, по некоторым причинам надеюсь вновь завоевать ваше доверие.

— Я не могу представить, — ответил на это костлявый шотландец, — будто вы сможете сделать что-то убедительное. После всего, для Лильгина смерть полудюжины или там тысячи человек ничего не значат. Давить или попустить, забыть или наказать, все это лишь часть плана, в котором судьба людей имеет самое последнее значение.

Хочешь — не хочешь, Орло кивнул, выражая свое согласие.

— Вы правы, сэр. — Он глянул на часы. — Мне бы все-таки хотелось остаться, чтобы поглядеть, не смогли бы мы договориться, но мне пора идти. Я лишь могу оценить проблему как очень серьезную. До свидания, господа. Надеюсь снова встретиться с вами после выполнения своего задания.

С этими словами он отодвинул стул, повернулся и вышел, даже не оглянувшись.

Через пятнадцать минут он уже поднимался на борт супер-реактивного самолета, готового прямо сейчас оторваться от земли.

 

XIV

Он сидел в стремящемся вперед летательном аппарате. Настоящий царь — а точнее, какой-то внеземной его эквивалент.

Только внутреннее чувство вовсе не было царственным. Вместо него было недоумение. Как ему вести себя с учеными?

«Ведь они такие же мятежники как я, только постарше, — рассуждал он, только они никак не желают играть по моим правилам…

И в результате, совершенно невообразимый, неосторожный провал, потеря их доверия.

Так, назад к письменному столу!»

Для него это означало еще раз просмотреть свой заветный список. Орло вытащил его, уселся на королевском кресле возле окна своего личного отсека и стал перечитывать.

Через какое-то время его пытливый взгляд выловил в нем самое подходящее к ситуации предупреждение:

«Не надейся на удачу. Впоследствии может оказаться, что враги только играют с тобой. См. Предупреждение 34.»

Предупреждение 34 состояло из двух вопросов:

«А почему они так носятся с тобой? Почему они тратят на тебя свое ценное время?»

«А действительно, почему?» — подумал Орло.

И вправду, кто-то другой мог начать действовать и прекратить всю эту бессмыслицу.

Но минута шла за минутой. Супер-самолет рвался через верхние слои атмосферы быстрее пули, выпущенной из самого сильного орудия. Орло все так же сидел здесь, наблюдая за землей внизу через смотровое окно, скомпонованное так, что было частью пола, так что можно было прекрасно глядеть вперед, вниз и по сторонам. Воздух был хрустально чистым — и это напомнило Орло, что это было одним из достижений Лильгина. Пользуясь неограниченной властью и безжалостной логикой диктатор изгнал из обращения частные автомобили, снизил до минимума загрязнение среды, решил проблему отходов, защитил от уничтожения дикую природу, покончил со всеми бедствиями, намного уменьшил стоимость производства, давая все больше и больше свободного времени для каждого — если вы хотели направиться куда-то ради доброго дела, достаточно было только подняться в самолет, поезд или автобус (но только не в бесполезную прогулку, ценой могла стать свобода).

Тысячелетнее Царствие? Весьма похоже, за исключением…

Однажды Орло обсуждал свои сомнения с «проверенными» друзьями по колледжу. Их заключение по данному вопросу было таково, что все это чудеса технологии, ставшие результатом требований абсолютной логики и технологического развития — но они не были предназначены для человека.

Их анализ основывался на самых основных реакциях, присущих человеческому ребенку. Приласкайте его — и он будет радостно гулькать. Уроните его — и останется страх. Схватите его, тормошите — и ребенок станет сердиться.

И вот в данном случае людей схватили за горло и они были сердиты и раздражены этим.

Это самые основные людские инстинкты.

«Да ну их к черту, человеческие инстинкты, человеческую природу! воскликнули идеалисты. — С ними покончат и успокоятся!» Но они сказали это в гневе. И они всегда боролись за то, чтобы держали они, а не их самих.

«Закадычные друзья» Орло хорошенько обдумали результаты дискуссии и доложили о ней соответствующим властям. Результатом было долгое и нудное расследование. И что самое странное, хотя некоторые сразу же вылетели из колледжа, его не тронули.

…Не надейся на удачу. Впоследствии может оказаться, что враги только игрались с тобой…

Но что из того?

Орло еще раз собирался обдумать свое положение, когда его мысли перебил тихий стук в дверь. Он был настолько осторожным, что его едва можно было услыхать.

— Кто там? — крикнул Орло.

— Генерал Дуэй, сэр.

— А, заходите.

Человек. который сейчас осторожно открыл дверь и зашел к Орло, командовал вспомогательными силами. Это был крепыш шести футов роста, с простым лицом, голубыми глазами и глубоким, мягким голосом.

— Мы уже почти на месте, сэр. Нет ли каких-нибудь особых указаний?

— Никаких.

— Прекрасно, сэр.

Генерал тут же откланялся.

Орло продолжал сидеть в своем кресле. Но вообще-то ему казалось, что новости, которые мог принести ему генерал, могли касаться его отставки, и что военный получил приказ его арестовать.

Пока он размышлял над этим, самолет приземлился.

 

XV

Это был миленький домик, хотя и стоял отдельно от других. Он находился в самой средины равнины и стоял один как перст. На заднем дворе росло несколько деревьев и немного травы. Но куда ни кинь глазом больше ничего вокруг не могло привлечь внимания.

Громадный самолет приземлился в двух сотнях метров от дома на самой плоской поляне. Рядом пристроилось полдюжины самолетов сопровождения.

Идя к двухэтажному дому Орло все удивлялся его месторасположению. Потом догадался, что так было гораздо легче следить за ним.

Подумав об этом, юноша остановился и полуобернулся, чтобы получше оглядеться по сторонам. Поворачиваясь, он заметил, что его свита тоже застыла на месте. До сих пор он как-то не обращал внимания на тех, кто следовал за ним. Теперь же он был просто потрясен. Там было гораздо больше людей, чем он мог сосчитать. Сам он рассчитывал человек на пятнадцать. А эти уже выстроились в долгую шеренгу, которая сворачивала к выходной рампе воздушного корабля, кое-кто еще только собирался выходить из блестящего самолета.

Свита была самая живописная. Большая часть сопровождающих была в форме, причем у разных по чину военных и форма была разная. Высшие офицеры в светло-коричневой, младшие офицеры — в ярко-голубой, а нижние чины в мундирах мышино-серого цвета. Немногие гражданские — как и он сам — были одеты в костюмы различных оттенков серо-голубого цвета.

Свита. Его личная. Целую минуту, в течение которой он следил за этим потоком людей, все присматривались к нему, готовые выполнить любой его приказ или сразиться под его командованием — и за эту минуту его сомнения в собственной позиции несколько ослабели.

Так что же я чувствую — мне кажется я готов воспользоваться ими и…

Чувство власти, командования.

Но эта мысль продолжалась только мгновение. А потом к нему вновь вернулись старые сомнения: зачем я здесь? Внезапно Орло стало стыдно, за то, что он теряет время понапрасну, обсасывая давно известные вопросы.

Еще минута у него потребовалась на то, чтобы вспомнить, а зачем, собственно, он здесь остановился.

Орло беспокойно перевел взгляд к горизонту. Где-то вдали были какие-то деревья. Потом ему захотелось высмотреть городок, мелькнувший под ногами, когда самолет уже шел на посадку.

И он нашел его.

Он был прямо к северо-востоку, предместье находилось не более чем в миле отсюда — несколько домов. Сейчас он уже высмотрел и их, едва заметных на фоне зелени.

Один дом на юге, один дом на западе, еще один дом к востоку. Каждый на расстоянии где-то в милю.

А между ними ничего.

Увидев это с очевидной четкостью, Орло почувствовал себя лучше. Безумие стало реальностью. Оказывается то, что людей постоянно изводили и шпионили за ними днем и ночью, не было фантазией, рожденной его мозгом.

Точно так же, как и несчастных Глюкенов.

Орло подозвал генерала. Стэд Дуай был уже пожилым человеком. По видимому, он был из тех, кто был необходим диктатору для того, чтобы в своем окружении иметь достаточно взрослого человека, знающего хоть что-то. Генерал живо подбежал к юноше, браво отдал честь и спросил:

— Слушаю, сэр?

Орло махнул, указывая на горизонт.

— А как тут можно что-либо увидеть ночью?

Тяжелое лицо офицера сменило выражение озабоченного внимания и готовности действовать на еле заметную усмешку удовлетворения.

— Вон там, сэр, видите, вдоль дорог что-то похожее на линии электропередачи?

Орло подтвердил, что видит. Действительно, линии тянулись в полумиле на все стороны света.

— Ночью, сэр, — сообщил генерал, — на этих дорогах видно как днем.

Орло подтвердил прием информации легким кивком. Но при этом он думал: «Да, действительно, Лильгин именно такой беспощадный тип, как я правильно вычислил давным-давно…»

Он не был поражен своим открытием. Узнавать о подобных вещах стало его занятием еще с ранних лет.

И с этой мыслью он направился вперед.

… Мать и сын.

Они впервые видели друг друга.

Его попросили встретиться сначала с ней. Поэтому теперь они и сидели одни в обставленной со вкусом гостиной, где через стеклянные двери и окна был виден внутренний дворик.

Сын думал: «Так вот она какая, в прошлом красавица.»

Эйди было сорок, даже почти сорок один год. Она забеременела, когда ей было девятнадцать, родила в половине двадцать первого года жизни. Сейчас же после этого прошел двадцать один год. Но она все еще не выглядела на свой возраст. Разве что, почти.

К тому же, как довольно скоро открыл Орло, она была вовлечена в странный процесс. Женщина стала немного похожей на своего мужа, доктора Глюкена. Подобное сходство между пожилыми супругами было замечено студентами, занимающимися человеческими отношениями. Но умственные спекуляции все время сопротивлялись научным наблюдениям.

Ну как могла женщина, не кровная родственница, становиться внешне похожей на своего мужа? Как мог ребенок до пяти лет быть похожим на мать, а потом внезапно становиться похожим на отца?

Люди часто говорили Орло, что он «ну впрямь вылитый отец» — мистер Томас.

Юноша никак не мог понять этого. Но факт оставался фактом, он довольно рано стал проявлять сходство с Томасом-старшим и уже совсем не был похож на миссис Томас, свою мать. Подобные мысли беспокоили его постоянно.

Женщина все время беспокоилась о нем как о младенце и маленьком мальчике, а потом стала просто любящей, нежной, было уже поздно. Подсознательная память о своих ранних годах заставила его отделиться от нее. Нет, он вовсе не был жестоким. Просто он старался избегать ее, держался вежливо, но никогда не был с ней нежным.

Глядя на своего сына, Эйди почти не видела его. Неожиданная новость, что будет новое расследование, встревожила ее, притупив остальные реакции. И у нее было чувство — совершенно интуитивное — что на сей раз не удастся спастись.

Крайняя молодость ведущего расследование ее сконфузила. Но сейчас она глядела на него тусклыми глазами. Ей виделось в нем что-то неуловимо знакомое. Но даже малейшая попытка разобраться с этим не могла пробиться сквозь туповатое сопротивление страха. Ну и уж, конечно, потрясающая правда была совершенно в ином измерении, в иной реальности.

Когда Орло сел в комнате, наблюдая за неуверенными движениями женщины, ему в голову пришла одна мысль: Что я здесь делаю?… Стандартный ответ отражался эхом в его мозгу — это было небходимое «ознакомление» с людьми и уже известными фактами. Применяя подобный метод можно было бы чего-то добиться, исключая тот случай (Орло даже вздрогнул), если здесь ничего не было. Простая потеря времени.

В нем постоянно возникало желание бросить все к черту. Но каждый раз он только сжимал челюсти, не вставал и продолжал серьезно глядеть на женщину, не выходя из рамок спокойной вежливости.

Эйди снова рассказала историю о том, как однажды днем она пришла в кабинет Хигенрота и была удивлена изображениями, что были на стенках в комнате ее бывшего мужа; о том, как пожилой человек просил ее никому не говорить о том, что она видела.

Орло, который еще сегодня читал пожелтевшие листы протоколов, касавшихся этого замечательного события, вздохнул, заметив, как сжались когда-то красивые губы. Все это было так знакомо. Было ясно (в том числе и ему самому), что Эйди никогда не знала всех деталей. Ей даже в голову не могло прийти, что она была свидетелем чуда. Будучи девушкой, а потом и женщиной, она никогда не проявляла интереса к подобным вещам.

Тем не менее Орло, как делалось и до него, продолжал расследование. Уже в совершеннейшем раздражении, он вдруг открыл, что слушает уже не сами слова, а интонации голоса, как будто в них таился ответ, до сих пор прячущийся в секретных уголках памяти.

В конце концов ему опять стало ясно, что бывшая профессорша знает гораздо меньше, чем он сам. Она крепко спала во время всего эпизода с трансляцией на весь мир изображения диктатора — в материалах, которые читал Орло, не было ни малейших сомнений, что с профессором Хигенротом разговаривал сам Мартин Лильгин. Ни Эйди, ни кто-либо в мире, ни (пока что) Орло не имели ни грана подозрений, что это мог быть, или был, абсолютный двойник диктатора. Впрочем, сейчас об этом тоже никто не подозревал.

Дойдя до такого момента, когда он уже ничего не мог выдавить из этой совершенно незнакомой для себя женщины, Орло поколебался, а потом задал роковой вопрос:

— А где ваш сын сейчас?

В ее глазах появился испуг.

— Н-но, — она стала даже заикаться, — какое это имеет отношение к нашему делу? Ведь он даже родился-то годом позже. — Было видно, как она сжимается внутри от страха, она догадывалась, что мог означать подобный вопрос в стране Лильгина. — Он в колледже. — А потом она разрыдалась. Ради всего святого, сэр, только не надо впутывать еще и его.

Орло поднялся с места.

— А где ваш муж?

Он подождал, пока она не перестала всхлипывать, и ничего не говорил. Просто стоял. Через какое-то время женщина сказала тихим голосом:

— Спасибо вам. Я пришлю его.

Разговоры Орло с доктором Глюкеном тоже ничего не дали. С возрастом у Глюкена появились седые усыб тело и лицо оплыли. Для такого чувствительного человека как Орло было видно, что беспокоит этого старого специалиста в области сообщений и передачи информации в связи с открытием Хигенрота. С одной стороны, он дико ревновал к ней. А с другой, ему ужасно хотелось знать о ней.

И, естественно, в нем можно было заметить и третье состояние. В его глазах и движениях можно было легко увидать понимание того, что это расследование с каждым повторением может стать более опасным и страшным.

Но, все-таки ему удалось описать более-менее живым голосом суть коммуникационного метода Хигенрота «сведение к нулю», на базе которого, как он сам считал, и была основана Всепроникающая Система. Орло еще раз выслушал это объяснение; впервые он ознакомился с ним еще на стенах Коммуникационного городка, а затем, как материалы допросов, в сокращенной форме, в деле Хигенрота.

Совершенно отупевший Орло закончил расспросы и вернулся к своему самолету — все сопровождающие за ним. Расположившись в своей приватной кабине, юноша позвонил Йоделлу.

Мрачнолицый тип хмуро слушал доклад. Когда Орло закончил говорить (ни словом не упоминая о своих чувствах и мыслях, которые были очень глубокими), Йоделл сказал голосом, настолько резким, что чувствовался как удар:

— Из того, что вы сообщили, самое время предъявить этой шайке давно уже готовое обвинение.

Орло как громом ударило.

— Что вы имеете в виду?

— Из всех людей, связанных с Всепроникающей Системой, по некоторым поводам, связанным с тем, чтобы они могли еще раз отбарабанить свою весьма подозрительную историю, в живых были оставлены только эти двое.

Орло, который ни на мгновение не мог представить Глюкенов как каких-то конспираторов, попытался понять, что же в его рассказе вызвало такую жестокую реакцию Йоделла, но ничего толкового представить не смог. Наоборот, он видел во всем лишь доказательство их невиновности.

Он рискнул спросить:

— Так что вы посоветуете сделать?

— Поместите их под домашним арестом. Поставьте охрану. Обвините в незаконной деятельности. Завтра я заберу их и переведу в тюрьму.

Орло почувствовал, что внутри у него все сжалось. Он принял решение: пора делать первый шаг.

Он уже представил, как скоро может стать соучастником в вечных преступлениях администрации… Парень, да ну их к черту, этих сволочей!

— Сэр, вы не дали мне закончить. — Он говорил бойко, решительно, хотя и дрожал внутри. — Я еще не прощупал этих людей. Наша главная цель, насколько я понимаю, выдавить из них все, что они знают про изобретение. Помня об этом, я хочу еще раз обдумать сказанное ими и продолжить допрашивать. Это может занять несколько дней. А только после этого, внутреннее напряжение достигло зенита, — я подчинюсь вашим рекомендациям об аресте их по столь серьезному обвинению. Благодарю вас за внимание.

И он прервал связь.

После всего, когда он уже летел назад, во дворец, Орло почувствовал себя значительно лучше.

 

XVI

Громадный реактивный лайнер проделал свое обратное путешествие с той же колоссальной скоростью. Орло отпустил свою свиту.

16:32.

Так, что теперь?

Он вышел из самолета на одной из внутренних посадочных площадок дворца. Когда он входил в ближайшую дверь, гвардейцы вскочили на ноги и браво отсалютовали ему. Он все еще был на поверхности, надеясь, что никто еще не выдал приказ о его аресте, никаких обвинений против него еще не было предъявлено. Он еще мог попытаться реализовать мысль, неожиданно посетившую его в самолете.

Он быстро направился В Коммуникационный городок, прошел в свою канцелярию и попросил Байлола пригласить к нему Ишкрина, Питера Ростена, Юю и МакИнтоша для научной дискуссии. Через пятнадцать минут потревоженный администратор доложил через интерком, что четверо ученых прибыли, а с ними пятый — специалист по звукозаписи.

— Они хотят иметь полную запись этой встречи.

Это было похоже на защитную реакцию со стороны ученых, но Орло в конце концов согласился с этим. Он пожал руки всем четверым и был представлен пятому — который не сидел за Седьмым столом. Гостям были предложены стулья, но никто не сел, пока чужак, которого звали Арджер, устанавливал небольшой комплект инструментов на столе хозяина.

Это был среднего роста, темноволосый и кареглазый веселый парень, привыкший гримасничать. Он выставил маленькие регуляторы, постоянно строя рожи, потом подвинул к себе стул с твердой спинкой и уселся за столом перед своей аппаратурой.

Каждое его движение сопровождалось новой гримасой. Наконец он сказал:

— Насколько я понял, он прослушивается, комната прослушивается, стол тоже прослушивается. Но я — могу заранее признаться, как самый крупный знаток всех этих дел — уже отключил все жучки. Я хочу вам предложить быстренько обсудить, как мы будем подавать сигналы, чтобы вести подслушиваемые, а потом не подслушиваемые разговоры.

Орло поднял руку.

— Мистер Арджер, когда я подыму руку, как сейчас, можете включать свою глушилку. Когда же я подыму, вот так, свой большой палец, выключайтесь. Сказав это, он поднял большой палец и прошептал: — Кивните, когда все уже будет готово.

Тот что-то проделал с маленьким устройством, которое держал в руке, кивнул — и, конечно же, состроил гримасу. Тогда Орло сказал:

— Господа, я решил пригласить вас сюда. И, наверное, мне стоило бы начать с тех причин, которые побудили меня встретиться с вами. Во-первых, мне хотелось бы сразу сообщить, что я понимаю ваш первоначальный отказ участвовать в разрешении проблемы Всепроникающей Системы Хигенрота. Это мое мнение, хотя, и мне стоит указать на это, оно не совсем совпадает с моим настоящим положением. Но мне показалось, что стоило бы выяснить, чем желают заниматься сами ученые. Мистер Ишкрин, вы ничего не можете сказать по этому поводу?

Большие усы и глаза над ними, казалось, подмигнули, когда Ишкрин заявил самым серьезным тоном:

— Нам требуется время, чтобы обдумать такие базисные вопросы как этот. Мне кажется, что существует масса областей, где данная проблема просто не имеет смысла. Наверное, пока я стану обдумывать, что это за области, вам стоило бы поговорить с мистером Ростеном?

— Я тоже собираюсь пару минут подумать над тем же самым вопросом, и предлагаю всем остальным присутствующим заняться тем же самым.

Кончив говорить он неистово замахал Арджеру.

В это же время Орло поднял руку.

Арджер что-то сделал с аппаратиков в руке, кивнул и состроил веселую рожу.

— Послушай, парень, — мрачно заявил Ишкрин, — вся история с твоим здесь появлением совершенно нелогична. Что-то здесь не так. Я пока не знаю, чем мы сможем тебе помочь, но все, что в силах науки, можем предоставить в твое распоряжение.

Орло глубоко вздохнул.

— Я тут подумал, что во время того, когда будем вести разговор на общие темы, можно было бы писать друг другу записки. Мне кажется, можно объединить эти две вещи. А перед тем, как отключится ваш аппаратик, я хочу задать вам свой первый настоящий вопрос: сколько лет Лильгину?

— Господи Боже! — сам не желая того, воскликнул МакИнтош.

Ростен зажал рукой рот, призывая его замолчать.

Орло поднял вверх большой палец.

Арджер кивнул и снова сгримасничал.

Все это было очень просто, и, в то же время, чрезвычайно сложно. Каждый теперь сидел с блокнотом на коленях и, то быстро-быстро черкал, то задумчиво водил по листку ручкой, в то время как кто-нибудь из них говорил. Орло казалось, что речевая часть была исключительно дурацкой. Это его немного беспокоило. Его задачей было упомянуть о каждой группе научных дисциплин, и чтобы каждый из четырех приглашенных высказал свое мнение о том, кто из имеющихся в Коммуникационном городке экстра-специалистов мог бы принять участие в исследованиях.

И, хотя это было всего лишь маскировкой, в то же время ему хотелось, чтобы весь разговор выглядел достаточно правдоподобным для тех, кто его подслушивает, а тут уже можно было рассчитывать на какой-то момент обдумывания.

К этому моменту практически у всех листки были заполнены. И тогда Орло решил, что моментов молчания будет два.

Но написанное было фантастикой!

«Сколько лет Лильгину? Какие будут мысли?»

«Человек, которого я встретил вчера за ужином выглядел лет на сорок, не больше.»

«Он всегда так выглядит.»

«Всегда — это очень долгое время. Поточнее.»

«Режим существует уже 106 лет. Последнее наследование имело место 32 года назад. Так что, если в то время ему было тридцать лет, сейчас ему шестьдесят два; с помощью новейших протеиновых инъекций он может выглядеть как сорокадвухлетний.»

«Кем был предыдущий диктатор?»

«Насколько нам известно, наследование идет по схеме дед — отец — сын, всех звали одинаково.»

«Могу предположить, что все они были немного похожи?»

«Фотографии показывают некоторое сходство, но не слишком.»

«Вы не знаете никого, кто бы помнил отца?»

«Нет, всех тех, кто знал его отца, сын убил.»

«А как насчет Йоделла, Мегары?»

«Ну, можно предположить, что они отца знали, но остались в живых. Не следует забывать, что это самые большие сволочи во всем дворце.»

«А как объясняется то, что диктатура передается по наследству?»

«Насколько я слышал, в ранние дни нового, идеального общества оппортунисты, контр-революционеры, буржуазные фальсификаторы, уклонисты, люди с узким пониманием реализма, всякого типа националисты и так далее боролись за то, чтобы новое государство очутилось в тупике. Было решено, что в решающие годы становления первой, по-настоящему революционной цивилизации не должно быть никакой борьбы за власть…»

Орло улыбнулся, прочитав последнюю записку, и написал:

«Вы знаете жаргон даже лучше, чем я. Ну, да ладно, есть у нас кто-нибудь, кто бы знал об этих протеиновых уколах, замедляющих процессы старения?»

Ишкрин покачал головой и быстро черкнул:

«Чем мог бы заниматься специалист такого рода в Коммуникационном городке?»

Это была правда, но… Орло поднял руку.

— Господа, — сказал он, — меня посетила мысль, что вся история опровергает концепцию одинаково компетентных, жестоких и сволочных деда, отца и сына. У меня такое чувство, что здесь мы имеем не только удлинение жизни протеиновыми уколами, но и всего одного человека, находящегося у власти все эти 106 лет. Теперь, как мы можем доказать или опровергнуть это? И где изобретатель бессмертия для Мартина Лильгина. Или, скорее, где он берет эти уколы и кто готовит для него текущую дозу препарата?

Оживленная дискуссия по данному вопросу могла затянуться на дольше, чем можно было позволить. Но Орло краем глаза следил за своими часами, и внезапно он поднял руку. Арджер тут же отреагировал на сигнал и кивнул, после чего Орло сказал:

— Господа, сейчас без двадцати трех минут семь. А мне обязательно нужно попасть кое-куда до семи часов. Думаю, что и вам тоже пора. Так что…

Он поднял большой палец на руке.

Арджер кивнул и состроил обязательную гримасу.

Ишкрин еще сделал последнее, совершенно идиотское заявление о возможности сотрудничества между учеными Коммуникационного городка и «конторой» Орло. Да, он так и сказал: конторой.

Орло решил не посвящать в происходящее своих сотрудников и отправил ученых через свои тайные ходы. После этого он быстро покинул свою штаб-квартиру. При этом он думал: «Нельзя допустить, чтобы хоть одна душа узнала обо всех, включенных в действие. И сам Лильгин не должен быть исключением.»

Диктатор обладал одним свойством, хоть в чем-то похожим на альтруизм. Он отдавал, или только притворялся, что отдавал, честь своим коллегам по Президиуму. В специальном Алькове по пути к обеденной комнате были портреты всех тех, кто когда-либо был членом Верховного Президиума.

Орло верил, что это выражение чести наполовину было притворством. Суть же была в том, что за многие годы у диктатора появилась проблема с провалами в памяти. И портреты стали напоминанием о деталях, которые он старался не забывать. Человек, забывающий своих врагов и предъявленные против них обвинения, находился в постоянной опасности.

Альков был слабо освещен. И действительно, перед каждой нишей, где фотографии были помещены таким образом, что зритель, желающий осмотреть ее, должен был встать прямо напротив, горело по свече. Те же, кто просто пробегал через альков, не то что не замечали отдельных лиц, но вообще могли не обратить на них внимания.

Но свечи — как гласила история — были обращением к древнему символу благодарности, привязанности и выражения дружеских чувств. Более того, маленький огонек символизировал право на уважение за все заслуги. От свечек, опять же, исходило чувство тепла, сердечности, как воздание заслуг за верность, постоянную готовность к действию и громадную пользу для всех тех, перед чьим портретом они мерцали.

Было без четверти семь, когда Орло осторожно шел по Алькову. Он притворялся, будто находится несколько не в себе, несколько раз останавливался, прижимаясь спиной то к одной, то к другой стенке. Полузакрыв, или полуоткрыв, глаза, он делал вид будто бы глубоко о чем-то задумался.

Потом он продолжил свой путь. Его главной целью была столовая комната, где он в предыдущий день ужинал с диктатором. И действительно, выйдя из алькова, он живо направился к барьеру перед столовой, как будто собирался пройти туда. Очень скоро до него донеслись шум и крики, доносящиеся из заветной комнаты. Пьяные возгласы перемежались взрывами смеха и общим гвалтом, когда каждый хотел перекричать другого.

Орло приблизился к столу, где сидящие офицеры уже заметили его. Внезапно, метрах в пяти, он остановился и стукнул себя по лбу, как бы говоря: «Черт, только сейчас вспомнил!».

Потом он обратился как будто бы и ко всем сидящим, но глядел только лишь на молодого генерала Хинтнелла:

— Господа, до меня только сейчас дошло, что у меня срочнейшее дело, поэтому я не смогу участвовать в сегодняшнем ужине. Если кто будет спрашивать, я объясню потом.

Сказав это, он повернулся и поспешил назад, содрогаясь от того, что сделал. Он ожидал, что за ним сейчас погонятся и схватят.

Но когда ничего такого не случилось, Орло успокоился и тут же погрузился в раздумья, проходя мимо ниш с изображениями. На сей раз дольше всего он задержался перед портретом Кротера Вильямса.

Как и в каждом случае, здесь не было никаких дат, только имя.

Лицо на фотографии задумчиво глядело на Орло. Выражение на нем было слегка обеспокоенное и чем-то усталое. Но человек на портрете выглядел лет на тридцать.

Проходя по алькову вчера, Орло не задерживался совсем. Но у него был цепкий взгляд. За ночь он пару раз просыпался и задумывался, что бы все это значило: мерцающий, неяркий свет, сознательно предусмотренная трудность увидеть то, что находится в нишах, сама глубина этих ниш.

Еще до своего прибытия во дворец своим ясным, трезвым умом он пришел к мысли, что тридцатилетие было некоей разграничительной чертой. Любому чиновнику в стране Лильгина, дошедшему до такого возраста (несколько лет туда или назад роли не играли), обычно предъявляли какое-нибудь обвинение. А после этого его либо казнили, либо высылали. Место высылки зависело от тяжести обвинения или от занимаемой должности. Такой бедняга попросту исчезал где-нибудь в глубинке на мелкой технической работе. Но если обвинения были особо суровыми, например, в принадлежности к провокаторам, буржуазным фальсификаторам, безнадежным бюрократам или политически незрелым личностям — реабилитация могла произойти только лишь в забитом колхозе или трудовых лагерях.

В этот второй вечер Орло потратил время на то, чтобы заметить: только треть изображенных здесь людей была старше тридцати. Это обобщающее наблюдение он сделал, пересчитав ниши.

Результат был невероятный — 284.

 

XVII

Было уже совсем темно, когда у дверей зазвонили. Орло открыл, это была Шида. Она принесла с собой газету.

— Тут на первой странице рассказывают про тебя, — сказала она. — О твоем назначении.

Орло взял газету, но не стал тут же просматривать.

— Уже десятый час, — сказал он. — Где ты была?

Девушка сняла пальто. Услыхав вопрос, она бросила пальто на стул и стала, глядя на Орло — стройная, в коричневом платье, длинные волосы обрамляли лицо и шею.

— Это что, братский вопрос? — спросила она.

Орло задумался.

— Нет.

— Этой ночью я буду исполнять роль любовницы?

Юноша улыбнулся.

— Тебе обязательно нужно разрешение?

— Я только хочу остаться в живых, — просто ответила девушка, — так долго, насколько смогу. Я чувствую, что это одно из основных условий.

— Ты неправильно думаешь про Лильгина, — механически заметил Орло. Мы находимся под наблюдением его советников. Сам же он просто социальный инженер. А они сволочи.

Девушка ничего не сказала.

— Наверное, — продолжил Орло, — я из тех, кого называют идеалистами. Перед тем как прибыть сюда, я уже задумывался о всех этих женских занятиях. Нехорошо для женщины или девушки, когда ее заставляют заниматься сексом. Такого не должно быть. Когдя я гляжу на тебя, то не могу думать о тебе как о сестре. И не могу поверить, что женщину в постель мне засылают только ради моего удовольствия.

— Я еще могу оставаться здесь? — спросила она.

— Да, конечно.

— Цель была такова, что мы будем спать в одной постели, почему бы сегодня ночью не попробовать.

— Это изумительная двойная кровать, достаточно большая для того, чтобы двое друзей разместились на ней. Мне кажется, что нет никаких особенных поводов, чтобы юноша и девушка не делили одну комнату.

— Это означает, что сегодня мы будем спать вместе?

Орло вздохнул.

— Ну ты и доставала. Ладно, думаю, что так.

— Значит договорились? — Внезапно она улыбнулась. — Почему бы мне не сделать нам что-нибудь выпить? Хорошо?

— Ты еще не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос? — Девушка побледнела, непонимающе заморгала.

— Почему ты пришла так поздно?

Она пожала плечами.

— Меня задержали на работе. До сих пор такого не случалось. Начальник подошел ко мне без пяти шесть и сообщил, что есть срочное дело, которое обязательно нужно довести до ума. — Она скорчила мину. — Мне это таким важным не показалось. Но ты же знаешь, какими бывают эти мелкие чиновники. Они из шкуры вон лезут, только бы их не обвинили в чем-нибудь — безразлично в чем — недостатках в работе, неумении руководить, а самое худшее, во вредительстве.

Когда она закончила, Орло задумчиво спросил:

— Значит, раньше такого не случалось?

— Никогда.

Орло откинул голову и закрыл глаза. Не открывая их, он попросил:

— Так ты не сделаешь что-нибудь выпить?

Не прошло и нескольких секунд, как она вышла. На толстом ковре было трудно услыхать ее шаги. Орло уселся и задумался: — Где же я был с пяти до шести?… В это время я разговаривал с Ишкриным, Ростеном и остальными. Это заняло у меня больше часа.

Эти два события было трудно соединить. Он все еще прокручивал про себя мгновения этой беседы, когда Шида вернулась в комнату. Это его как будто натолкнуло на мысль, что он мог, закончив встречу с учеными ровно в шесть, направиться к себе в апартаменты и ждать девушку.

Но он ни о чем подобном и не думал. К этому времени он еще не закончил беседу, и не пошел к себе, поскольку прервал разговор совершенно по другому поводу: ему пришло в голову посчитать портреты в алькове и поглядеть на фотографию Гротера Вильямса.

А с другой стороны, все это время он понятия не имел, что ее задержали на работе.

Так что она сама, то, чем она занималась, и зачем — вовсе не были фактором.

И одновременно были. Потому что кто-то страстно желал задержать ее на работе.

Полное противоречие?

Вообще-то логика этих событий вовсе не была такой сложной, если над ними хорошенько поразмыслить. Когда чуть ранее принял решение игнорировать указания по отмене встречи с учеными на обеде, главные мысли тех, кто за ним следил, подслушивал и анализировал его поступки по поручению Лильгина, были такими: К чему это он ведет? На что нарывается?

Отказ ученых от сотрудничества по проекту Хигенрота для Лильгина должен был стать неожиданностью. И в то же время уже не было опасений, что Орло будет держаться подальше от заключенных Коммуникационного городка.

Девушку задержали, потому что… так, какие еще планы были относительно того, что делать в остаток дня и вечером? Возможно, задумка была такая, что когда Орло вернется в свои апартаменты и не застанет там девушки, он захочет привести в действие какие-то дополнительные планы. Куда-то пойдет и будет что-то делать.

Все просто, но толку с этого тоже не было, потому что после возвращения из алькова, он никуда не пошел.

Заключение: Он никак не может разобраться в ситуации.

Но и это уже было хорошо. Самое главное, решение было изменено с тем, чтобы позволить ему прожить и следующий день.

Так что великий эксперимент мог быть продолжен.

В темноте, на кровати рядом с Орло произошло какое-то шевеление. Затем раздался тонкий женский голос:

— Почему бы тебе не перебраться ко мне?

— Это было бы нечестно.

— А мне кажется, что я в тебя влюбилась.

Лежа под простынями и стеганым одеялом, Орло повернулся на спину, осознавая, что не далее фута от него лежит обнаженная женщина. Эта мысль что-то всколыхнула в нем, но он внутренне собрался, не давая этой мысли воли.

— Не могу избавиться от чувства, — сказал он, — будто ты что-то обязательно должна сделать со мной, и ты желаешь это сделать только из страха перед наказанием, мне не хотелось бы верить, что это так.

— Да нет, честное слово, — дошел до него скорый шепот. — Видя какой ты замечательный, я сама была поражена, что меня так тянет к тебе.

— Не надо меня искушать. Я всего лишь человек.

Пауза. Тишина. Ночь продолжается. А потом:

— Ради всего святого, сэр, я сгораю от желания.

— Сэр!? — эхом повторил он. А потом рассмеялся.

Это не был полноценный, долгий смех, скорее смешок, который он тут же перевел в кашель.

— Извини, — виновато сказала Шида, — но мне приказывали обращаться к тебе именно так.

— Дело не в слове, а в контексте, — Орло даже хрюкнул от веселья. Прости.

Тишина.

— Ты говорила, — голос Орло, — что до сих пор еще ни с кем не занималась любовью?

— Никогда. Поэтому мне так любопытно. На что это может быть похоже?

Орло продолжал лежать в молчаливой темноте на мягкой громадной постели. И он размышлял о том, как целуются эти сладкие на вид губы, представлял, как прижимается к нему ее обнаженное тело. И тут уже не было никаких вопросов — он тоже, отчаянно хотел ее.

Но вместе с тем, где-то в темноте его внутреннего «я» вернулась к жизни решимость. Пусть раз, но он уже видел, как эти губы сжимаются и глаза становятся узкими, это было исключительно сильное чувство… Нет, я не хочу иметь подобного преимущества.

После того, как он разложил все по полочкам (не в первый раз): поддаваться тому, что способно подкупить тебя, всегда было бы ошибочно. Ведь и правда, мужчина никогда не может исключить в себе сексуальные чувства. Но здесь истина была в том, что девушка собиралась разрушить все его добрые намерения, какими бы те ни были. Следовательно…

— Раз уж мы влюблены друг в друга, — сказал он, — может следовало бы попросить разрешения на брак?

— Тебе никогда не позволят жениться на мне. — В голосе Шиды звучало разочарование.

А утром она снова улыбалась.

— Я все поняла, — сообщила она ему. — Ты, наверное, гомик.

«О, женщина! — подумал Орло. — Гpppp!…»

А Шида продолжала:

— Давай посмотрим логически. То, что у нас сейчас имеется, это вовсе не отношения брата и сестры, а двух сестер.

— Гpppp! — снова сказал Орло. Но, естественно, он сказал это про себя. А вслух произнес следующее:

— Наверное я мог бы тебе рассказать о кое-каких мыслях, пришедших мне в голову относительно моей новой работы. Но после того, как ты сказала мне про образчик своей логики, мне кажется, что ты не стоишь моего доверия.

Девушка стояла спиной к нему. После его слов она вдруг задрожала, и он накинул на нее халат. В конце концов, когда он направился к двери, Шида, не оборачиваясь, тихо сказала:

— Извини меня, я не хотела быть такой гадкой.

— Все нормально.

Сказав это, он почувствовал, что внутри у него что-то изменилось… «Господи, — подумал он, — да чего это я так веду себя?»

— Как ты посмотришь на то, чтобы сделать мне подарок ко дню рождения? — спросил он.

Наверное в его голосе прозвучала какая-то новая нотка, потому что девушка вдруг повернулась, и ее голубые глаза засияли.

— А когда? — буквально шепотом.

— Вечером.

— Когда у тебя день рождения?

— Завтра.

— И что бы ты хотел в подарок?

— Тебя.

Она очутилась в его объятиях. Из-за того, что это произошло слишком быстро, Орло даже не мог все толком увидать. Просто краем глаза он заметил какое-то движение, вот и все. Но уже не было смысла анализировать детали, во всяком случае, не сейчас.

 

XVIII

Диктатор проснулся с мыслью, что самое разумное, сделанное кем-либо, это то, как Орло вчера шастал так долго в алькове…

Думая об этом, он стал одеваться.

Вчера вечером он прослушал всю беседу между Орло и пятью учеными. В это же время он выслал людей в канцелярию Орло, дав им задание обыскать в поисках обрывков бумаги.

Результатом был один мятый листик. Почерком Питера Ростена на нем было накалякано: «Кто такой Орло Томас? Насколько я понимаю, это самое важное…»

«…Они зашли слишком далеко», — печально подумал Мартин Лильгин.

Ему было по-настоящему странно наблюдать, как умные люди, оставаясь, вроде бы, политически индифферентными, высказывали склонность к оппортунизму и становились циниками.

Замечание Ростена он определил как «вражескую вылазку». Завтракая, он все еще находился в глубоких сомнениях. Стоит ли продолжать свой эксперимент хотя бы на час?

Сейчас он вспоминал записанные по его указанию отрывки вечерних, ночных и утренних разговоров между Орло и Шидой. Его вовсе не развеселил «цинизм» девушки, но после утренней перемены в их отношениях он должен был признать, что выбрал хорошую приманку — как обычно… Она пробила стену недоверия! Значит, это сделано.

Хорошо, продолжим!

Посыпались приказы. Девушку следует захватить и быть готовыми предъявить ей обвинение. Ни в коем случае нельзя позволить ей находиться во дворце. Орло Томас никогда уже не должен увидеть ее, разве что на экране внутренней телесети, когда ее станут пытать — если возникнет необходимость держать его под контролем. Как пытать? Для начала можно будет резать ей кожу на лице…

Сделав все указания, он позвонил Йоделлу и сказал ровным голосом:

— Подготовьте план по очистке кубла этих самодовольных типов, так называемых ученых из Коммуникационного городка.

— Вычистить, так вычистить. Когда?

— Еще до конца дня.

— Я понимаю так, что данное указание аннулирует ваш ранний приказ не делать ничего такого, что бы могло обеспокоить или удивить Орло Томаса?

— Да, аннулирует, но с одним дополнением. Предупредите его о назначенной на обед встрече. Я прикажу Альтера пригласить Томаса в мои апартаменты. После обеда, по указанию Альтера он должен снова повстречаться с Глюкенами, согласно его вчерашних, данных вам заверений, будто он и собирался так поступить. После того, я хочу, чтобы он еще поехал на космодром, откуда двадцать один год назад взлетела ракета с аппаратурой Хигенрота. Когда он вернется, будет уже довольно поздно — часов восемь вечера, не меньше.

Будут еще вопросы?

— Нет, ваше превосходительство. Мне кажется, это проясняет ситуацию. Все будет выполнено. Могу я знать, где будете находиться вы, в то время, как ваш двойник будет обедать с Томасом?

— Я подумаю об этом позже.

Для Йоделла это означало, что он не должен совать нос куда не следует. Вежливо ожидая, когда диктатор положит трубку, он подумал, что скорее всего Лильгин посетит одну из своих любовниц. Это уже превратилось в стереотип, и он, а также многие другие, заметил это за столько лет. И, конечно же, не придавал этому особого значения. Он даже догадывался, к кому из любовниц направится Лильгин. Оделль умела вытворять все те странные штучки, которые делает женщина, если что-то идет не так как следует…

Что вы делаете на второй день своего пребывания на посту члена Верховного Президиума? А конкретнее, что делать, если все ваши мысли далеки от настоящего дела? Когда вы переполнены ужасным чувством того, что надо спешить и нельзя терять ни одной драгоценной минуты?

Орло, как ни в чем не бывало, вышел из своих апартаментов и спустился на лифте на первый этаж. Его не удивил тот факт, что на сей раз в лифте он спускался один. Но его отсутствие на вчерашнем ужине у диктатора уже было отмечено. Тут же было принято решение: не иметь с этим новым типом никаких дел до тех пор, пока ситуация не прояснится окончательно. Для многих членов Президиума все это выглядело как проводимая диктатором большая игра… Но, за исключением Мегары и Йоделла, все они были слишком желторотыми, чтобы знать об этих играх.

Выйдя из лифта, Орло направился к охраняемому входу в Коммуникационный городок. После отметки о прибытии он направился в свою канцелярию.

Все напоминало вчерашнее утро. Гражданские кланялись ему. Военные отдавали салют. Когда же Орло добрался до своей штаб-квартиры, там его уже ждал вечно озабоченный Байлол и все сотрудники. Когда начальник проходил по внутреннему коридору мимо отдельных секций, они вставали, приветствуя его. Спустя несколько минут Лидла тоже встала из-за стола, а Орло, приветствовав ее, прошел мимо нее в свой личный кабинет, закрыв за собою дверь, но тут робкий стук объявил о том, что она снова желает его видеть.

Девушка прошла к столу и остановилась. Она ничего не говорила, только ждала.

Орло был по-настоящему обеспокоен.

Неужели я действительно собираюсь иметь двух женщин?

К несчастью, его последние разговоры с Шидой распалили его желание. Но — к его огромному разочарованию — ей нужно было обязательно бежать на работу.

Совершенно не соображая, что он делает, Орло открыл ящик стола, достал одну противозачаточную таблетку и вручил ее девушке. Она проглотила ее, даже улыбнулась, но продолжала ждать. Орло показал пальцем в сторону спальни. Она побежала.

Он присоединился к ней через предписанное рецептом время. На сей раз он с удовольствием отметил, что оба лучше контролировали себя. Вчера был какой-то спешный, дикий кошмар. Ни он, ни она даже не знали толком, что надо делать. Лично его подавило слишком быстрое семяизвержение; все кончилось настолько быстро, что он даже был обеспокоен и разочарован.

Во второй же раз он выдержал на ней целых пять минут, и они оба были совершенно обессилены.

Уже после всего, когда он сидел у себя за столом, а Лидла в своем секретарском закутке, Орло, все еще чувствуя себя виноватым, оправдывался сам перед собой, что этот опыт поможет ему сегодня ночью не спасовать перед Шидой.

Но вместе с этой в сознании крутилась и другая мысль, такая же, как и вчера: если меня убьют вечером, они не смогут отнять у меня того, что я дважды имел женщину. (А Лидла — мужчину.)

И предчувствие его не было таким уж наивным, а довольно-таки реальным.

Вы только представьте, что он прожил двадцать один год. И умер, никогда не познав этого. То же самое и Лидла — ведь он был ее единственной возможностью.

Тут же он почувствовал, как в нем появляется какая-то странная идея верности Шиде, как будто у нее были на него особенные права. Его обязательства к ней (молча уговаривал он себя) заключались в том, чтобы она тоже не погибла, полностью не почувствовав себя женщиной.

Вот что было одной из истинных реальностей в стране Лильгина.

К тому же он чувствовал себя виноватым и по другой причине. Лидла заняла у него целых сорок минут… все эти предварительные поцелуйчики и ласки…

А он, на которого диктатор возлагал какие-то непонятные надежды, он, который сам хотел перехитрить страшного противника, лучше бы занялся чем-то другим.

Вот только чем?

Сидя за столом, он начал писать в уме следующее заключение:

«Я — Орло Томас, некто, проявивший в возрасте одиннадцати лет некие бунтарские наклонности, но большей частью не разрабатывающий их, только недавно определился в своем положении.

Но, вместо того, чтобы просто получить обвинение против себя, я был приглашен во дврец к диктатору и стал здесь одним из трех десятков самых могущественных в мире людей.

Я предположил, что диктатор бессмертен. Это довольно смешно, но по другому трудно объяснить постоянные перемены в правительстве. И он, по каким-то неясным для меня причинам, помещает меня в самую сердцевину всепланетной власти.

Если это предположение верно, тогда возникает вопрос: знает ли кто-то еще о его истинных целях? Если нет, тогда я, за исключением нескольких заключенных во дворце ученых, совершенно одинок, и, скорее всего, умру, даже не узнав всех фактов.

Но если кто-то другой осознает связанные со мной надежды Лильгина, тогда моя теория о том, что миллионы людей повсюду ожидают возможности покончить с властью этого самого величайшего в истории подлеца, может распространяться даже на дворец.

Что же это за надежды, если они позволят хотя бы одному человеку рискнуть своей шкурой?…»

«Записав» это заключение на листах своего сознания, Орло «уставился» на последний параграф.

«Нет, я наверное схожу с ума, если даже всего лишь представляю подобную ересь», — подумал он. Все в этом заключении было правдиво, слово за словом, и с точки зрения логики могло иметь какое-то объяснение, но…

Внезапно его размышления были прерваны.

Дверь в его кабинет чуть не сорвалась с петель.

Байлол залетел вовнутрь, на лице ни кровинки, глаза выпучены:

— Его превосходительство на проводе…

— Лильгин?

Говоря это, Орло побледнел, как и второй мужчина. Наверное, он ждал какого-то слова, кивка. Но он не смог заметить их, даже если они и были.

Потом страх улетучился.

«Два дня назад я разговаривал с ним, — подумал Орло. — не такой уж он и страшный в разговоре…»

Но когда он протягивал руку к аппарату, внутренняя дрожь не отпускала его.

Подняв трубку, он автоматически включил и экран. На нем появилось знаменитое лицо.

— Мистер Томас, — прозвучал знакомый, звучный голос. — Не пообедаете ли вы со мной сегодня?

— Конечно же, сэр, — ответил Орло. — Во сколько?

— В пол-первого. Апартаменты Д-один. Охрана уже получила задание пропустить вас, так что приходите.

После того, как разговор был закончен, Орло глянул на часы: десять минут одиннадцатого. А он пришел к себе сразу же после девяти.

День начался весело.

Когда он поднял голову, Байлол уже исчез.

Орло погрузился в свое кресло. Только одно слово, произнесенное диктатором, вызывало в нем опасения: «…охрана…»

Он стал раздумывать, как бы отказаться от этой чести, обеда с Мартином Лильгиным…

Внезапно его посетило нехорошее предчувствие.

Он вскочил на ноги и поспешил к своей боковой двери. Пройдя через коридоры, он почувствовал себя увереннее.

Даже храбрее.

Он думал: «Еще одна попытка отвлечь меня от обеда с учеными. На сей раз, используя орудия главного калибра.»

Зачем?… Господи, да ради чего все это?

Ишкрина он нашел в библиотеке. Вдвоем они обнаружили МакИнтоша и, несколько успокоившись, помчались к Арджеру с его волшебной возможностью защититься против прослушивания. И, поскольку уходили драгоценные минуты, они решили остальных не собирать.

Орло написал: У меня появилось нехорошее предчувствие, что мое участие во вчерашнем обеде может навлечь опасность на всех, проживающих в Коммуникационном городке.

В чем были его опасения: Открыв то, что ученые не собираются принимать участия в разрешении проблемы Хигенрота, он пробудил в сознании диктатора одну из идей, которые в прошлом уже приводили к полнейшему уничтожению многих людей или даже местностей.

Представляемая им опасность заключалась в том, что все ученые были собраны здесь ради одной цели. А раз они не собирались делать того, ради чего их тут держали, значит их следовало стереть с лица земли!

В течение трехуровневых переговоров — писание, разговоры без подслушивания и при подслушивании — седые усы Ишкрина шевелились, топорщились, обвисали, все это под аккомпанимент дружелюбно звучащего голоса или скрипа ручки.

— Мы все здесь обреченные люди, — сказал старый ученый. — Сами по себе в роковой момент мы готовы забрать с собой жизни одного или нескольких типов, высланных против нас. Но если все они будут вести себя по-идиотски, кое-кто из нас не испытает такой чести.

При этом его серые глаза тупо всматривались в голубые глаза Орло.

И Орло понял их послание. Эти люди все еще не доверяли ему. Потому что то, что он делал сейчас и вчера вечером, могло быть только частью навязанной ему игры. Все его призывы быть осторожными или объявить о возможной тревоге, в каком-то смысле выглядели тактическими уловками.

Ситуация была патовой.

— Ладно, — сказал Орло, чувствуя полнейшее разочарование. — Надеюсь, вы понимаете то, что собираетесь делать.

— Если бы, — не отступая от своего, заявил Ишкрин, — вы пережили весь этот многолетний кошмар, если бы вы знали, в чем состоит ваша роль, и на что надеется Лильгин по отношению к вам — тогда, возможно, я бы ответил вам по-другому. А поскольку этого нет… — он пожал плечами и улыбнулся, — желаю приятного обеда с Председателем Лильгиным.

Возвращаясь в свой кабинет, Орло размышлял: какой другой ответ мог он ему дать?…

Удивительно, но из последних, уклончивых слов, он вычислил его, этот второй ответ:

В случае необходимости, в крайней ситуации, ученые могли действовать.

 

XIX

За исключением охраняемого барьера, преграждавшего коридор сразу после выхода из лифта, все здесь напоминало обстановку нижних этажей.

Орло вышел из кабины, а потом приостановился, чтобы пройти преграду.

Это была стальная решетка, вмурованная в стену и на несколько футов не доходящая до окна. Она была футов в семь высотой. Длинный стол, стоявший за ней, должен был распоолагаться на подиуме. За столом сидело человек двенадцать молодых людей, сейчас глядевших на Орло.

Юноша помнил данные ему инструкции и медленно пошел вперед. Молодые люди только глядели на него, ничего не говоря. Орло прошел в калитку между окном и решеткой. Его пропустили.

Впереди была вторая решетка. Она уже была вделана в раму окна и не доходила до стены примерно на ярд. За решеткой можно было видеть головы таких же молодых охранников.

Они тоже позволили Орло пройти дальше. Молча. Без единого слова. С каменными лицами.

Орло не стал оглядываться, чтобы проверить, были ли они в мундирах и действительно ли сидели за таким высоким столом. (Потому что стоя они были бы футов восьми ростом.)

Впереди показался третий барьер. Уже другой. Не металлический и не охраняемый. Во всяком случае, никого не было видно. Гораздо больше это было похоже на богато украшенную стенку из растений. Цветочные клумбы были разбиты здесь прямо на полу, другие покрытые цветами растения вились по трельяжам. Пол был покрыт ковром в красные, голубые и желтые цветы — личные цвета Мартина Лильгина. Узкая тропинка вела к громадной, позолоченной двери. Орло подошел к ней и проверил, действительно ли это апартаменты Д-один. Внутренне собравшись, он сделал то, что было ему приказано: повернул ручку, открыл дверь и вошел, закрыв дверь за собой.

… Двое мужчин — маленький Лильгин и среднего роста Орло — сидели в сверкающей стеклянной комнате за стеклянным столом, на котором стояла хрустальная и серебряная посуда с серебряными же столовыми приборами.

В течение обеда Орло был ознакомлен с новыми инструкциями. Первое, повторный визит к Глюкенам…

При этом его хозяин приветливо улыбнулся и вежливо сказал:

— Нам с Йоделлом безумно интересно будет узнать о результатах второго расследования. Но, вполне возможно, завтра будет и третье. Иногда даже удивительно, что свежий человек может выкопать из старого материала…

После этого фальшивый Лильгин продолжил давать указания.

Естественно, Альтер Эго не преминул упомянуть и о космодроме. Понятно, что у Орло не было никакой альтернативы, и он только сказал, что полетит туда после визита у Глюкенов.

Наконец им принесли кофе и десерт. Обслуживающие их официанты скрылись.

В этот миг Лильгин быстро вынул из внутреннего кармана два листка бумаги, развернул их и протянул Орло. Совершенно обескураженный юноша читал:

«Читайте это, пока я буду говорить. Наверное, это единственная возможность сказать вам, что я всего лишь двойник, Альтер Эго Председателя Лильгина. Это означает, что я исполняю особые функции и даже участвую в важных собраниях, как будто я — это он.

Что я должен сказать сразу: Все инструкции, полученные вами относительно того, что должно быть сделано днем и вечером, получены мною лично от Председателя Лильгина. Естественно, вы обязаны подчиниться им.

Но теперь послушайте вот что:

Я начинаю догадываться, что скоро могу быть убит. Я заменяю человека, отошедшего в тень уже много лет назад. И, понятно, если вы знаете так много, вам не долго позволят оставаться в живых.

Я идеально подпадаю под данную категорию. Я знаю слишком многое, во всяком случае — достаточно. О замене верховного лидера знает лишь несколько посвященных людей.

Сейчас же я хочу сообщить вам, что вы сын Мартина Лильгина от одной из его любовниц, что родила вас лет двадцать тому назад. Проблема вашего извлечения из неизвестности связана с тем, что Йоделл и Мегара собираются начать долгий процесс подготовки вас к тому, чтобы стать наследником Лильгина на его посту, когда тот умрет — на самом деле он гораздо старше, чем выглядит, а ему уже далеко за пятьдесят.

Поскольку сам Лильгин страшный эгоцентрист, его совершенно не занимает вопрос наследования. Будучи параноиком, он посчитал, будто вся связанная с вашим появлением здесь интрига направлена против него. В прошлом, если он встречался с кем-то или чем-то, чего не понимал или опасался, единственным методом его действий становилось убийство. Вы можете спросить, может ли отец убить своего сына? Могу вам ответить, что большая часть родственников самого Лильгина или казнена, или находится в тюрьмах, так что на этот вопрос можете ответить сами.

Он решил как можно скорее убрать вас со своего пути. Точная дата мне еше неизвестна, но вполне может статься, что это произойдет даже завтра.

Это значит, что мы должны действовать очень быстро. Я предлагаю немедленно — в течение двадцати четырех часов — убить Мартина Лильгина. После этого я занимаю его место. Мой совет здесь с вами означает, что мне нужно от вас лишь позволение. Я уже научился подражать его почерку, надеюсь, что все пройдет нормально. Как только все стабилизируется, я тут же назначаю вас своим наследником. Это поможет нам получить поддержку Йоделла и Мегары, двух самых влиятельных людей после самого Лильгина. Мы сможем устроить все это, если не случится ничего особого, за исключением смерти того, кого мы можем объявить просто двойником.

Что вы скажете на это? Примете ли в этом участие?»

Добравшись до последних слов, Орло подумал, что теперь может понять чувства ученых, когда он сам просил у них помочь ему.

Они чувствовали себя так, как будто не могли доверять Орло Томасу. Теперь и его мысли можно было сравнить с самым настоящим готовым взорваться паровым котлом. Но после недолгого раздумья все противоречивые мысли превратились в одно Большое Сомнение.

Нет, эта история не могла показаться ему совершенно неприемлемой.

Да, многое в ней было притянуто за уши, но не все было так уж невероятно, во всяком случае, объяснение, почему он стал членом Верховного Президиума Земли. (Как раз в этом логика имелась. Имелась.)

А вот попытка втянуть его в заговор по убийству диктатора совершенно не доходила до его сознания и понимания ситуации. Что самое худшее, его приглашал к сотрудничеству в совершении преступления человек, который мог быть самим Мартином Лильгиным.

…Это было уж слишком много для него.

Позднее он вспомнил, как Ишкрин рассматривал подобную дилемму буквально час тому назад или даже меньше.

— Я бы сказал, — осторожно начал Орло, — что все происшедшее за последние несколько дней поставило меня в тупик. Тем не менее, моя основная цель — остаться с победителем и, по возможности, сохранить себе жизнь…

Чуть позже, летя на самолете к Глюкенам, Орло думал, все еще дрожа, что, судя по внушенной ему программе действий, обедать с ним мог только Альтер Эго.

Но его беспокоило и другое. Если вся рассказанная ему история была правдой, что тогда?

…Но во всю эту историю поверил обманутый двойник. В свое время он был посвящен в многие правительственные секреты. Поэтому и сейчас он не видел повода, чтобы это не было правдой.

Тем не менее, это была ложь. И она требовала и дальше вводить в заблуждение. Именно так диктатор и поступил, он попросту обманул своего маленького двойника. Все остальное его не касалось да и, скажем прямо, не интересовало. Ужин в самый первый день. А сегодня обед. Все просто.

Председатель Лильгин всегда руководствовался тремя принципами: когда это было не очень важно, он всегда говорил правду со всеми мелкими деталями — это первый принцип; принцип второй — никогда не давать информацию или что-то серьезное, пока это не будет совершенно необходимо; и третий — при любой возможности приводить своих настоящих или потенциальных врагов в замешательство.

Орло был в совершеннейшем замешательстве, но тем не менее направился выполнять два своих совершенно бессмысленных поручения. Новая информация, полученная от двойника, и новые страхи совершенно подавили в нем его собственные теории.

Назад во дворец он добрался, когда было уже совсем темно, чувствуя себя последним дураком, озабоченный, несчастный, совершенно сбитый с толку и уставший. Единственное, что его грело, это мысли о Шиде, которая ждала его возвращения.

У него еще была робкая мысль снова повстречаться с Ишкриным. Но его дух уже не мог сопротивляться тяготам и испытаниям целого дня. Поэтому это так и осталось желанием.

В результате этого он так и не узнал о сражении в Коммуникационном городке между учеными и дворцовой охраной. И не только потому, что мог захотеть участвовать в этой бойне. Нет, Лильгин строго приказал задержать его. Тем не менее, ответственные за это офицеры были довольны, что он даже и не пытался.

Правда, здесь были и свои положительные стороны. Так сильно устав, он избегнул вечерней встречи, которая могла привести к самым неизвестным последствиям. Само его уклонение от встречи могло породить вопрос: А может ли юнец двадцати одного году спастись в подобном заговоре против него? Для самого Орло, который медленно брел в свои апартаменты ответ был, во всяком случае, сейчас, отрицательный.

Путающиеся в голове мысли слагались в простой вопрос:

— Если я на самом деле сын Мартина Лильгина, тогда я ни в коем случае не могу выступать против него.

В полночь, когда от Шиды не было ни слуху, ни духу, Орло, не раздеваясь свалился на кровать — несчастный, отверженный и совершенно сбитый с толку.

Он тут же погрузился в сон, граничащий с бессознательностью.

 

XX

Уже давным давно экспертами было установлено, что имелись специальные биоритмы, согласно которым, относительно которых и в режиме которых Хигенрот должен был проектировать свое программирование только что соединившихся сперматозоидов и яйцеклетки, которые, возможно, могли стать младенцем, ребенком и юношей.

С родившимся человеком не считались. По умолчанию было принято, что во время младенчества замыслы Хигенрота в нем проявиться не смогут.

Ускоренное изучение того, что уже было известно о биоритмах — а этого действительно было прилично — потребовало массы компьютерного времени.

Окончательное резюме звучало так: Третья из трех программ в полной мере проявит себя между 5:10 и 7:04 утра в день двадцатиоднолетия. Первые две проявят себя, скорее всего, в возрасте одиннадцати и пятнадцати лет.

Естественно, всем принимавшим в исследованиях ученым были предъявлены обвинения. В особенности же диктатор был рад тому, что исследователей можно было обвинить за то, что те указали двухчасовый разброс.

Поэтому членам исследовательского Комитета инсинуировали стремление не указать точное время.

Обвинения же были предъявлены стандартные: серьезные ошибки, недостатки в работе, подозрения в волюнтаризме.

После этого уже ничего не могло их спасти. В самое короткое время все они исчезли.

Только допущенные на самом деле ошибки были даже гораздо серьезнее, чем гласили предъявленные обвинения. Когда Орло было одиннадцать лет — и позднее, когда ему исполнилось пятнадцать — его неоднократно выспрашивали, чтобы выявить появление у него новых мыслей. (При этом выяснялось, в чем заключалось программирование Хигенрота для этих возрастов.)

Хотя опросный метод весьма напоминал промывание мозгов, которому периодически подвергались почти все, Орло со всем этим прекрасно справлялся. В это время было обнаружено, что мысли, поначалу проявляющиеся в туманной форме, через пару часов становились кристально чистыми и ясными.

Вот этот вот двухчасовый период (плюс-минус несколько минут) и сбивал наблюдателей с толку.

Хуже того, они не уловили реальное значение того, что происходило семидесятью двумя часами ранее. Только это не были мысли, а чувство переполнения энергией всего тела. И уж совсем непростительно с их стороны было не отметить еще более раннего проявления программы, начинавшей работу за шесть недель.

Поскольку процессы мышления чрезвычайно комплексны — их можно представить как некую структуру, механизм — всегда следует учитывать как минимум два физико-ментальных фактора. Один фактор — это сам мозг, с его функцией нейронов заранее находить ожидаемые связи. Так человек, пытаясь вспомнить чье-то имя, уже за некоторое время держит это желанное имя в готовности в своих глубинах сознания, прежде чем оно всплывет на поверхность памяти. Оно не может быть извлечено раньше, прямо в память, зато оно может вызвать некие физиологические ассоциации, связанные с человеком, имя которого мы пытаемся вспомнить.

Вторым же фактором, естественно, было само программирование Хигенрота. Шесть недель в готовности, страхе и состоянии сопротивления; семьдесят два часа в готовности, но при этом накапливается энергия, стимулирующая иммунную систему: тело мобилизуется к действию. Находящиеся в подобном состоянии люди, даже специально не тренированные, могут двигаться, не уставая; их глаза блестят, походка пружинистая, мозг работает на все сто. От такого человека как будто исходит блеск. В первый день, во время обеда с учеными, Орло буквально «сиял», удивляя и восхищая всех присутствующих. (Если человек достигал подобной кондиции, он уже никогда не терял ее.)

Члены Комитета, равно как и их хозяин, были настолько параноидальны, что совершенно не заметили — между одиннадцатью и пятнадцатью годами и между пятнадцатью и двадцати одним годом (минус шесть недель) Орло был настроен совершенно мирно, даже был в чем-то конформистом. Как и Величайший — хотя физически и маленький — из Гениев, члены Комитета выдумали то, что назвали «всеприсутствием замаскированных врагов», бывшее на самом деле просто шпиономанией, желая оправдать свои промахи, но это им не помогло.

Естественно, что находясь в промежутках этих особых возрастов, Орло помнил о мыслях, посещавших его в ключевые моменты. Но его уговаривали тем, что система самокритики очищает человека от идей враждебных Народу, и он сам верил в это. В возрасте между одиннадцатью и пятнадцатью годами он быстренько задвинул «старые» идеи в самую глубину памяти, иногда даже стыдясь их. Делать это после пятнадцати было уже труднее, но теперь его «преувеличенная правота» сконцентрировалась на том, как уклониться, если ты молоденький дурачок.

Орло проснулся в темноте. Это не было обычным пробуждением.

— То ли это был сон? Или я что-то услышал?…

В темноте возле кровати почуялось какое-то движение. Кто бы это ни был, могло показаться, что он прекрасно здесь ориентируется. Мелькание теней… И вдруг сильная рука упала на рот Орло и сильно сжала. Что было потом, Орло уже не помнил.

Абсолютный мрак.

Когда он пришел в себя, то лежал уже — все еще совершенно одетый — на диване своего кабинета.

Орло моргнул, когда до него дошло, что уже совершенно светло, и где он сам находится.

Он уселся и увидел… фантастика!…

На каждой пластиковой стене, на каждой стеклянной поверхности были изображения живого Мартина Лильгина.

 

XXI

Чувствует ли диктатор некий шок, когда понимает, что его все предали, и близится крах? Краснеет ли он при этом? Сжимается ли у него все внутри?

Может ли быть такое, когда приходит Большой Страх? Когда все говорит: «Ну все, тебе конец!»

А что с недоверием — может ли прийти оно? Когда думаешь: «Не верю! Такого со мной произойти не может! Только не со мной».

И правда, кое-кто может иметь в себе безумие древнего священного права королей, представления, что ты какой-то необычный, что все силы, какими ты располагаешь, должны немедленно быть предоставлены тебе по первому же требованию…

Но обычно, все они поступают в зависимости от того, кем на самом деле являются.

Никто не знает всего этого наверняка.

На пластиковой стене, которую Орло увидел первой, было заметно, что Лильгин уже немного освоился с необычной ситуацией и даже попытался привести себя в порядок.

Он слегка улыбался. Напевал, когда брился. Затем закончил одеваться.

Потом прошел в свой кабинет и уселся за свой знаменитый стол. За этим столом он завтракал и обедал.

Стол! Он был знаменит тем, что в тех редких случаях, когда диктатор обращался ко всему миру, телекамеры первым делом показывали стол. На нем справа и слева высились бумаги. А когда камера поднималась вверх, диктатор глядел в объектив с рассеянным выражением человека, которому так много еще нужно сделать.

На сей раз, усевшись за стол, он сказал:

— В 10 часов утра по восточному стандартному времени я выступлю с заявлением. А до тех пор я буду занят со всем этим.

Лильгин улыбнулся и указал на груды документов.

После этого он взял из стопки верхний лист, просмотрел его, вызвал секретаря — который, совершенно окаменев, сидел тут же — и стал диктовать письмо. Похоже, что секретарь (молодой мужчина) чувствовал себя неловко. Но Лильгин не обращал на это никакого внимания, продолжая диктовать… нечто об изменениях в колхозных уставах.

Потом он отослал помощника с приказом немедленно отослать письмо. После этого Лильгин стал читать документы. Чуть позже ему принесли завтрак. Он ел и читал одновременно, как делают многие, не желающие терять времени на будничные потребности.

Ровно в десять часов он поднял голову, улыбнулся и сделал следующее заявление:

— Товарищи, рабочие, все те, кто поддерживает Новую Экономическую Систему. Я представляю, как все вы были удивлены сегодня утром, когда увидели мое изображение на одной или другой стене своего дома.

Меня уже уговаривали, вопреки даже моему убеждению — но не окончательному — провести это испытание в течение неопределенно долгого времени, имея в виду (улыбка), что мы не должны знать, как долго будет оно продолжаться.

Идея эксперимента такова: все граждане, товарищи, рабочие имеют право следить за действиями правительства. Ведь всегда ходят слухи, будто в высших правительственных кругах вечно проводится какая-то секретная деятельность, предпринимаются какие-то действия, о которых широкая общественность не информирована. И так далее, и тому подобное. Все вы знакомы с подобными разговорчиками. Вы узнаете подобные вещи из разных источников. Часть этих источников — действительно простые люди, и таких на планете большинство: трудолюбивые, законопослушные, желающие улучшить условия своего труда. Другие же источники подобных слушков уже не столь невинны. У таких людишек имеются свои злые мотивы, через какое-то время с ними становится трудно, и тогда работники безопасности занимаются ими, согласно закону, который каждый может прочитать и проверить мои слова в любой общественной библиотеке.

В любом случае, с введением в строй этого волшебного изобретения все мы получили возможность — я уже говорил об этом — самому судить о работе правительства, час за часом и день за днем.

Поскольку все это находится в стадии эксперимента, логика подсказывает, что изображения будут наблюдаться и днем и ночью. Надеюсь, вас не удивит, что я буду выключать свет, когда буду раздеваться или пойду в туалет в полнейшей темноте. Я прошу всех вас относиться ко мне с уважением и не подглядывать за мной в такие моменты.

На этом пока я заканчиваю свое сообщение. Когда я буду готов сделать следующее, я объявлю об этом дополнительно. Спасибо всем вам. Я не желаю вам доброго дня, потому что, как все вы видите, я вас не покидаю. Поэтому, давайте я скажу так:

Дамы и господа, следите за работой правительства. У вас есть возможность узнать каждую мелочь, каждую бумажку, что проходит через мой стол год за годом. Но я могу заявить вам прямо сейчас, что это не очень-то увлекательное занятие. Но оно необходимо и занимает все время.

Это было заключение. Улыбка на знаменитом лице задержалась на несколько мгновений дольше обычного. Затем он махнул в знак приветствия рукой, и в то же время его голова склонилась, а глаза начали бегать по строчкам следующего документа.

Тем самым была сделана видимость того, что Мартин Лильгин, диктатор всей Земли вернулся к своим многочисленным занятиям.

Во время всего выступления Орло чувствовал себя совершенно замороченным. Он слушал, совершенно сбитый с толку, не зная, что и делать, куда бежать.

Когда речь диктатора завершилась, Орло поспешил к своему тайному проходу, направляясь в главную часть Коммуникационного городка, но, обогнув мраморную колонну, наткнулся на баррикаду, охраняемую учеными.

Одного из них он знал по Седьмому столу — китайского астронома Джимми Хо.

Тот предупредил его:

— Не приближайтесь, Орло.

Юноша был совершенно сконфужен этим, но остановился.

— Что происходит? И что здесь случилось?

На объяснения понадобилось какое-то время.

— Кто-нибудь был убит при этом?

— Несколько несчастных парней в форме. Вчера они завалились в столовую во время обеда и собирались показать, какие они все крутые со своими пушками. Вот почему мы стоим здесь, и не собираемся никого пропускать в определенные части Коммуникационного городка. Но я знаю, что в наших холодильниках запасов только на два дня. Поэтому я могу оценить то время, которое мы сможем здесь продержаться дней на шесть, не больше.

— Не будьте смешным, — сказал Орло. — Должно быть это какая-то ошибка. Ведь, в конце концов, я нахожусь здесь. А если кто-то что и натворил, то он делал это незаконно. Мы наведем порядок.

— Заливаешь, парень! — ответил на это Джимми Хо, но не перестал улыбаться.

— А можно найти Ишкрина и попросить его прийти ко мне в кабинет с экспертами. Я хочу побеседовать с ними об… — Орло указал на стенки. Изображения на поверхности мрамора были несколько тусклыми, но на особо полированных местах все было видно просто здорово, — об этом. И передайте ему, что меня интересует, почему определители направления никак не могут вычислить источник в — как же он говорил? — три секунды.

Круглое гладкое лицо китайца осветилось улыбкой.

— Орло, он вас просто наколол. Ведь само уже слово «Всепроникающий» означает, что источник излучения является частью всей материи. Его невозможно увидеть, услышать или установить месторасположение. Эта штука будет работать до тех пор, пока не сломается, а я могу поспорить, что Хигенрот позаботился о том, чтобы она проработала подольше — лет, может, сто.

Орло даже ужаснулся:

— Боже правый!

Возвращаясь к себе в кабинет, он чувствовал даже большую растерянность. При этом его посетила такая мысль: как мне повезло, что я находился здесь, когда кто-то, наконец, заставил работать эту Хигенротовскую штуковину. И ведь подумать только, я услыхал о ней всего лишь несколько дней назад…

Усевшись за своим столом и чувствуя, как беспокойные мысли пляшут внутри его головы, он позвонил Байлолу.

Ожидая администратора, Орло решил обдумать свою собственную ситуацию.

Проблемой оставалась и тайна случившегося с ним ночью. Но у него не оставалось уже никаких сомнений относительно того, что произошло с ним утром, днем и вечером предыдущего дня. От него снова исходил блеск.

Мистер Байлол вошел существенно позже звонка Орло. Его манеры изменились. Он вошел шагом; он не бежал. Вероятно, Байлол теперь станет толстым, цинично подумал Орло, глядя на сухопарого человека.

Потом последовал момент изумления. Он понял, что впервые видит этого человека по-настоящему. До этого мгновения у него было впечатление о Байлоле, как о неуклюжем, высохшем пожилом человеке.

Реабилитированный Главный Помощник Члена Президиума по науке и технологии, прошествовавший в дверь, выглядел на тридцать с лишним. С умеренной наглостью Байлол подплыл к столу Орло и небрежно сказал:

— Я был на телефоне, когда ты позвонил. К тебе звонок. Третий прости! — мистер Йоделл ждет на интеркоме.

Орло, потянувшийся в карман за пистолетом в тот момент, когда вошел Байлол, не убрал руки с оружия. Он искренне не верил, что этот человек способен на насилие или решительные действия. Но его мыслью было: не давать никаких шансов.

— Спасибо, мистер Байлол. — Он говорил вежливо. — Что вы думаете об эксперименте, предпринятом Председателем Лильгиным?

Последовала пауза. Глаза мужчины поначалу изменились… Ничего похожего, анализировал Орло, на убеждение кого-то высказать свои мысли, потому что он может видеть, что они собой представляют…

— Ах! — булькнул мистер Байлол. Это было почти похоже на то, что он вывалился обратно из какого-то иного измерения. — Сэр, мистер Йоделл на интеркоме, — сказал он. Это был прежний сверхвозбужденный тон.

Говоря это, он попятился назад, кланяясь и шаркая, и повторил это еще раз.

Орло поднял трубку интеркома.

— Простите, что заставил вас ждать, сэр, — солгал он. — Я был в ванной.

Общительное существо на другом конце линии оборвало его.

— Не бери в голову, мой юный друг. Меня интересует, не могу ли я прийти и поговорить с тобой?

Орло спросил:

— Сколько вам лет, мистер Йоделл? Выглядите вы где-то на пятьдесят пять.

Двое мужчин сидели, разделенные столом Орло. И с первого мгновения это был прямой разговор, словно Третий решил сжечь мосты за собой — а если необходимо, то и перед собой; и его не волновало, кто это слышит.

Тяжелые щеки сейчас изменили цвет с лилового на яростно-розовый. Стальные глаза сузились.

— Этот сукин сын, — злобно сказал он, — поддерживает нашу с Мегара внешность на уровне пятидесяти с лишним, — а свою едва за сорок.

Казалось, он сообразил, что был субъективен. Он слегка выпрямился.

— Мне двести двадцать семь лет, — гордо произнес он. — И полагаю, мне следует быть благодарным этому, так его и так; но я заработал каждый этот год. Так что ну его к монахам!

— Не хотите ли рассказать мне эту историю?

Йоделл кивнул, и на глазах его выступили слезы.

— Это копилось во мне сто семьдесят пять лет, и я дошел до точки, когда хочется рассказать это маленьким мальчикам или даже дружелюбно настроенным камням.

— Продолжайте, — сказал Орло.

Номер Третий был из выживших.

Прежде равный, он умудрился совершить переход во второстепенные. Это было нелегко сделать. Термином для людей вроде него в смертоносные дни, последовавшие за вступлением в должность, было либо левый, либо правый уклонист.

Приговором всегда была смерть.

Уклонистом был человек, которому в ранние дни не достало специфического типа ЭСП. Так или иначе, он не сумел заметить, что некий маленький, темноволосый, схожий с волком молодой человек с пронзительными черными глазами был естественным лидером во вновь сформированном мировом государстве.

Он мог бы возразить, как многие, что в его мозгу было так много всякого, включая своекорыстие, что он пренебрег осознанием того, что у государства переходного периода есть свой природный лидер. И он просто не соображал, в течение опасно долгого времени, что был лишь один возможный выбор из тех, кому следовало быть лидером.

К счастью для Йоделла, он никогда на самом деле не бывал на групповых встречах, найденных опасными темноволосым, с лицом койота, существом. Большинство из верхнего эшелона бывали. Они все были мертвы, поскольку смерть могла последовать скоро.

Но этот одиночка — не в порядке критики — не мог бы спасти никого. Его добрая удача была выше всего столь простого. Правда была в том, что все старые люди образовали то, что впоследствии было названо Негативной Группой.

Они совершили непростительное, хотя и неумышленное, преступление. Они присутствовали при сотворении. Не имело значения, как понизили такого человека, или какую далекую, никчемную задачу ему поручали, он все о тебе помнил. Он знал тебя тогда. Где-то в его голове существовало осознание того, что ты тоже человеческое существо, несущее человеческую вину.

Он видел, как тебя обвиняли в совершении ошибок. И видел, как ты защищаешь себя, словно любой заурядный человек. Он был там, когда Член Партии (теперь уже давно мертвый, пытанный целыми днями, скептически споривший всякую минуту, вопивший, почти до мгновения своей смерти, что ты не имеешь права это делать, прежде чем в конце концов усвоить, что это уже происходит, и что нет никого, кто бы остановил это, потому что они были замучены и убиты в то же самое время) сказал, что ты, Мартин Лильгин, являешься крайним левым уклонистом с фашистской ориентацией.

Можно ли позволить жить человеку, слышавшему подобное обвинение, выдвинутое против этого уверенного, маленького, гиеноподобного вождя? Он бы мог, если бы был первым, взять в руку перо — если не считать того, что первым был Мегара — и писать, утверждая, что признал супермена с глазами и инстинктами кобры своим начальником на все будущие времена во вновь сформированном мировом государстве. Он бы мог, если бы тот ультра-лидер ради пробы не решил, что разрешит остаться в живых приблизительно сотне из первоначальных восьми или около того миллионов; и у него не было идефикса насчет того, кто точно будет этой сотней людей. Каждому человеку придется завоевывать свое собственное место в том кружке избранных каким-то уникальным актом почтения.

Частью необходимого требования оказалось то, что каждый из сотни должен был отметить в своей совершенной памяти, что в первые дни все, что бы ни делал лидер, было правильным; и что он, фактически, никогда не был неправ ни в чем.

Каждый из сотни — как оказалось — однообразно вспоминал каждое единичное событие, ведущее к победе. И был готов засвидетельствовать — и свидетельствовал так регулярно — что одна и только одна личность играла решающую роль в каждое мгновение. И что никто больше не делал ничего, кроме как повиновался распоряжениям…

— Как — спросил Орло, — звали того изобретателя пилюль бессмертия?

Они достигли стадии вопросов и ответов.

Йоделл сказал:

— Мы еще не знаем, создают ли они бессмертие. Но они достаточно хороши. — Он пожал плечами и добавил просто:

— Однажды утром я проснулся и не смог вспомнить ни имени этого парня, ни что я сделал с формулой. Не знаю, как Лильгин это сделал.

— Могла быть дискуссия как раз на эти самые темы, — сказал системный инженер (в некотором смысле) Орло Томас, — и одновременно вы бы дышали… он назвал газ, производное химического соединения, родственного пентатолу натрия — …или же он мог быть введен в твое кровяное русло каким-то иным способом.

— Я не помню подобного разговора, — сказал Йоделл.

— Это было бы несколько затруднительно, — сухо прокомментировал Орло, — с подобными методами.

Он ненадолго замолчал, видя те действия в виде серии затененных ментальных образов. Предположительно, сам изобретатель бессмертия давно умер. Обобранный, лишенный своей идеи еще при жизни. Искусно подводимый вероятно, годами, — к опрометчивой отдаче данных. Логика говорит, что его держали под рукой, пока не было установлено неоспоримо, что секретная формула может быть воспроизведена и введена без его помощи; пока наконец ее не поместили в один из тайников диктатора.

Могло даже быть, что изобретатель, пока был жив, был членом Верховного Президиума. Орло задал вопрос, а в ответ получил пожатие плечами.

— Там их было так много, — безнадежным голосом произнес Йоделл.

— Знаю, — сказал Орло, бывший, вероятно, единственным человеком, кто когда-либо сосчитал их.

В этой точке Орло больше не мог сдерживать себя. Напряжение копилось в нем с момента звонка Йоделла: ощущение, что и разговор по телефону, и этот диалог прослушивались и прослушиваются; и что у кого-то есть власть предпринимать действия против предателей. По какой-то причине полнейшее игнорирование Йоделлом этих бедственных возможностей заставляло Орло хранить молчание, как будто его смелости пришлось подстроиться под смелость старика.

Но теперь он задал этот вопрос.

Удивленный Йоделл сказал:

— Ради всего святого, Орло, у Лильгина только двадцать четыре часа, как и у всех прочих. Шпионить за тобой и твоим оборудованием было моей работой. И… — мрачная улыбка — целью, в конечном итоге, было не дать тебе сделать то, что сейчас сделано, и разработано это было также для того, чтобы получить то изобретение.

— Ты говоришь, — настаивал Орло, — что, поскольку шпионить за мной — это твоя работа, то этот разговор не прослушивался и не прослушивается никем. Правильно?

Йоделл заизвинялся.

— Мне следовало немедленно упомянуть об этом. Да, да, вот так, разумеется. Что еще. — Он откинулся назад. На лицо его вернулось злобное выражение. — Ну, хорошо, теперь расскажи мне, как ты это делаешь?

— Делаю что?

— Давай, давай… — Голос его мгновенно обрел мощь и нетерпение, так он был привычен отдавать распоряжения и иметь дело с подчиненными. — …как ты засекаешь этого сукина сына? Я тебе говорю, у него никогда и в мыслях не было, что ты увидишь его хоть мельком. И возможно, что, не считая Мегара, я единственный, у кого есть эта тонкая информация, позволяющая мне — и, естественно, Мегара — догадываться, что Председатель Лильгин провел вторую половину дня, вечер и ночь с Одеттой.

— У меня — сказал Орло ровным голосом, — нет ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Так вот, у тебя была пара комментариев раньше, озадачивших меня, когда ты их высказал — и все еще озадачивающих. Но я позволил им проскользнуть мимо. Так что первое, что мы должны прояснить, это о чем ты, черт возьми, толкуешь?

Последовала долгая пауза, мертвая тишина. Наконец Йоделл спокойно сказал:

— Хигенрот. Ты сын Хигенрота. И все это… — он махнул рукой на изображения, — идет из твоей головы.

— Но, — слабым голосом сказал Орло, — Альтер Эго сказал мне вчера, что я сын Лильгина.

— Он никогда не отличался блестящим умом, — сказал Йоделл. — И если это пример работы его мозгов, то ты можешь понять, почему Лильгин убил его вчера после полудня, как только вы с ним закончили обед и ты ушел.

— Он собирался стать новым диктатором, — сказал Орло, — и сделать меня своим наследником.

— Весьма многие Альтер Эго имели подобные мысли, — сказал, отделываясь, Йоделл. — Но теперь, слушай, что…

— Сын Хигенрота! — размышлял вслух Орло.

Странно, он был не слишком счастлив от этого. Фактически, это выглядело почти как падение. Он обнаружил, что кисло припоминает, как читал про жившего ранее диктатора по имени Адольф Гитлер, бывшего, как выяснилось, на самом деле Адольфом Шикльгрубером. В имени Хигенрот было что-то от Шикльгрубера. Он попробовал произнести шепотом:

— Орло Хигенрот. — Брр!

В этот момент через стол протянулась рука и схватила его за запястье.

— Ты где? — твердо проговорил Йоделл. — Кажется, ты разочарован.

Орло с несчастным видом объяснил эту штуку с Орло Шикльгрубером. — Я чувствую себя пониженным в звании.

— Величайший из живших гений коммуникации. Он сходил с ума по девочке-подростку, на которой его женил Лильгин. Мы позднее обнаружили, что она заперла перед ним дверь спальни. Так что единственный раз, когда она легла для него, это накануне его смерти, когда она была напугана до безумия. И вот, мой юный друг… — Йоделл мрачно улыбнулся, — …как ты стал хранилищем секрета всепроникающей системы, о которой, по твоим словам, у тебя нет и воспоминаний относительно ее использования против Лильгина.

Таким образом, они вдруг вернулись к этому.

Орло сказал:

— Когда ты позвонил, я принял как само собой разумеющееся, что это ты транспортировал меня из моей спальни в этот кабинет.

— Не я, — натянуто произнес Йоделл.

Юноша и мужчина уставились друг на друга. Немного погодя, словно движимые одной и той же веревочкой, они поднялись на ноги.

— Но…но… — выпалил Орло.

Йоделл вытянул слегка трясущуюся руку.

— Дай мне этот комм, — хрипло сказал он.

Орло молча толкнул прибор через стол. Он наблюдал, как поглощенный своим занятием Третий нажал две кнопки, подождал, потом коснулся еще двух.

Появившееся на плате лицо принадлежало мужчине возраста Йоделла. Орло видел его за обедом в ту первую ночь — еще один пьянчуга.

Мегара!

Йоделл сказал:

— Вит, я здесь, в кабинете Орло Томаса. И мы только что пришли к потрясающему заключению. Это сделал ты.

Лицо на экране было из тех лиц взрослых младенцев, с маленькими усиками на верхней губе и с маленькими голубенькими глазками. Если не обращать внимания на челюсть, то это было лицо, способное — Орло не был бы удивлен — залиться слезами от пустячного замечания. Но очевидно, и младенцы могут стать жесткими после двухсот двадцати лет.

Это лицо тронула едва заметная улыбка. Потом глубокий, недетский голос сказал:

— Шансы вроде Орло подворачиваются лишь раз даже за долгую жизнь. Могу сказать тебе, было удовольствием достать наконец этого ублюдка.

Он оборвал себя.

— Но послушай, я бы предпочел покончить с этим. Мы должны помнить, что Лильгин тоже усиленно думает. И ему не придется произносить смертный приговор вслух; он может просто написать его своею собственной рукой. Мои предложения, чтобы я стал главой правительства. Подумай об этом, пока будете ждать, ладно?

Когда связь прервалась, Йоделл цинично прокомментировал:

— Я смотрю, тут куча желающих на замену. И будет еще больше с теми же самыми мыслями. Включая, возможно, даже меня. И… — с улыбкой — …тебя.

— Не я, — сказал Орло.

 

XXIII

Он мог воспринимать… сигналы.

Доверенный помощник мог произнести одно неверное слово — и он никогда не получит другого шанса заговорить. Политически правильное утверждение, высказанное с малейшим отклонением от правильной интонации — Лильгин слышал отклонение. Этот человек уже больше не допускался к нему.

И, разумеется, при должном — но быстром — развитии событий, и тот, и другой исчезали после первой изнурительной пытки для получения «полного признания».

Сигналы! В давние дни, когда он был подростком и еще были личные автомобили, самые неуловимые сигналы неисправности в машине настораживали того юного Мартина Лильгина. Его машина так часто бывала в гараже, начиная со дня, когда он ею обзавелся, что механики начинали стонать, как только видели его за рулем.

Ни молодому, ни зрелому Лильгину, ни его последовательным сторонникам (все вскоре были убиты) не было ясно, что эта чрезвычайная, нетренированная чувствительность к сигналам была ненормальной. Он восхищался собой за это; считал это признаком своего раннего развития; и так же думали многие люди, кто позднее подавали тот смертельный (для них самих) сигнал, подсказывающий Хозяину, что у них есть свои собственные мысли… критического толка.

Ненормальная чувствительность к сигналам (в параноидальной манере) является писхологической характеристикой второй стадии утомления. Поскольку Лильгин на своей памяти никогда не был подвержен необычному утомлению, и, разумеется, не считал себя параноиком, ему не приходило в голову (по крайней мере, он бы не принял такой возможности), что тело может испытывать некоторое недомогание, вроде длительной сильной лихорадки, которое воспроизводит эти две первые стадии утомления на более глубоком клеточном и нервном уровне, а иногда даже и третью стадию.

В младенчестве (как однажды рассказала ему его мать) он чуть не умер от лихорадки. В последующие великие дни он проверил информацию из ее рассказа и превратил это в систему: все заболевания лихорадкой должны были регистрироваться, а за людьми и их последующим поведением следовало следить. По какой-то причине он воздерживался от использовании этих частных данных для мотивирования массовых убийств названных таким образом людей.

Вскоре после произнесения речи в тот первый день тотальной связи, он «прислушался» ко всем сигналам своего затруднительного положения.

В этот момент он попросил, чтобы ему принесли лист официальной формы Десять-Шестьдесят. Его секретарь вышел и вернулся с сообщением от Йоделла о том, что отдел снабжения канцтоварами (который в части этой формы находился в ведении Йоделла) опустошен. Но формы уже печатаются.

В качестве замены официальным бланкам ордеров смертного приговора секретарь принес две пачки чистых листов. Он положил их на стол Лильгина. И вернулся снова на задний план. У диктатора создалось впечатление — к нему пришел сигнал — что этот человек прячет улыбку.

Перед взорами трех миллиардов людей Лильгину пришлось подавить мгновенный импульс убить мошенника.

Всем этим людям во дворце, подумал он, видевшим меня в этом состоянии упадка, придется уйти…

Предать смерти все подобные воспоминания!

Мысль эта успокаивала его, пока он там сидел. Потому что отчасти говорилось заранее, что тому, что происходит, на самом деле не было свидетелей.

Но на самом деле его мозг лихорадочно работал.

Что делать.

Он не спеша вскрыл одну из пачек. Вытянул стопку листов. И начал писать собственноручно смертные приговоры. Он лично сворачивал каждый; помещал в конверт, запечатывал и писал адрес.

Сделав это пол-дюжины раз, он поднял глаза, улыбаясь своей улыбкой, и сказал наблюдающим миллиардам:

— В четыре часа пополудни я объясню, что я делаю, и почему.

— Как ты думаешь, что он пишет? — спросил Ишкрин.

Вопрос, предположительно, был адресован всем семерым людям, сидящим в кабинете Орло — и даже, возможно, ему самому, восьмому.

Орло ответил первым.

— Хм, — он откинулся назад, нахмурившись. — Полагаю, мне следует это проанализировать.

Он закрыл глаза.

— Ты думаешь, — продолжал Ишкрин, — он наконец-то решил, левый это или правый уклонистский заговор?

Все ученые в комнате заулыбались со своим вневременным хорошим настроением. Мегара и Йоделл сидели мрачные и молчаливые.

Орло открыл глаза и сказал:

— Думаю, Членам Президиума Номер Два и Три следует забрать своих подружек или жен в эту секцию в течении следующего часа — и это напоминает мне кое о чем. — Он сел и наклонился вперед через стол к Йоделлу. — Где Шида?

Не дожидаясь ответа, он вслед за этим еще раз пихнул через стол интерком. Йоделл поймал его. Его коротенькие пальцы запорхали над кнопками.

На плате комма появилось жесткое лицо. Оно было молодым, квадратным и мрачным. Оно выслушало вопрос старшего мужчины. Потом рот открылся; и исходящий из него голос сказал:

— У меня здесь собственноручный ордер Председателя Мартина Лильгина, приказывающий мне задержать Шиду Мортон и быть готовым разнести ее в клочки на дробильной машине по получении от него единственого слова через комм.

— Ордер выписан на форме Десять-Шестьдесят? — спросил Йоделл самым своим ровным голосом.

— Нет, но я весьма хорошо знаю его почерк.

— Уверен, — кисло, — что это так. Но теперь слушай, Бурески, нам нужна эта девушка. Плевать на ордер. Времена меняются, и ты должен меняться вместе с ними.

Мрачный голос сказал:

— Что, черт возьми, там у вас происходит? Что это за проверка?

— Это не проверка, мой друг. Он, наконец, попался. И здесь ни он, ни кто-нибудь другой ничего не может поделать. Так что не попадись вместе с ним. Мы пошлем кого-нибудь забрать девушку.

— Невозможно. Я могу не подчиниться приказу, если уж на о пошло. Но я ее не передам и не отпущу в этот раз.

Йоделл оглядел ученых.

— Джентльмены, я собираюсь пригрозить от вашего имени. Послушайте и скажите мне, можете ли вы это исполнить. — Он повернулся обратно к экрану. — Бурески, я посылаю из Коммуникационного городка полдюжины ученых в эту вашу темную серую штабквартиру Тайной Полиции. И они войдут и заберут девушку. Не сопротивляйся! Передай ее.

Выражение квадратного лица было скептическим.

— Пол-дюжины… — пролаял он. — Ведь у нас здесь крепость. Мы даже экипированы, чтобы сбивать атомные ракеты.

— Это как раз случай превосходства сознания над материей, — сухо сказал Йоделл. Он взглянул на Ишкрина. — Я правильно обрисовал положение?

— Потребуется около дюжины взаимодейтсвующих специалистов, — был ответ. — Может, даже десять.

— Хорошо, — сказал Йоделл. — А теперь, Бурески, не уходи. Нам еще нужно найти мадам Мегара…

Из углового дивана, от Мегара, донесся странный хриплый звук. Он был весьма похож на удивленный вопль горя, исторгнутый из взрослого мужчины.

Прервав связь, Йоделл сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Просто на случай чьего-то недоумения, я, вероятно, могу при опасности организовать для всех нас бегство в Холмы.

Ишкрин всплеснул руками.

— Мы живем в безумном мире, — сказал он. — У нас здесь человек, не считающий происходящее здесь опасностью.

Когда Орло осторожно вышел вперед, офицер охраны на входе во дворец, побелел.

— Сэр, — сказал он, — у меня здесь написанный ордер от Мартина Лильгина. Он прибыл со специальным курьером четыре минуты назад. В нем говорится, что до дальнейших распоряжений никому не позволено покидать или входить в Коммуникационный городок.

Орло продолжал идти. Он сознавал присутствие позади дюжины супер-ученых, которые предпочли идти врассыпную.

Он сказал, четко выговаривая каждое слово:

— Этот ордер не установленной формы. И в любом случае, ко мне он неприменим, капитан. Точно так же он неприменим к любому, кому я своей властью позволю выйти отсюда. Я законный Член Президиума, заведующий Коммуникационным городком. Ты понимаешь, что я говорю?

— Но… — запротестовал офицер, — …у меня собственноручно написанный ордер Председателя Лильгина.

Они сейчас были лишь в нескольких футах друг от друга. Орло остановился и ухмыльнулся, демонстрируя все зубы.

— Капитан, почерк можно подделать. Мы должны действовать, руководствуясь только законной процедурой. Потому, я теперь приказываю тебе, чтобы ты и твои люди построились и шли впереди нас через ту часть дворца, которая ведет к двери главного выхода для сотрудников этой секции. у тебя тридцать секунд, чтобы мне повиноваться!

— Но…

— Шевелись!

Последовала долгая пауза. Потом капитан судорожно сглотнул. И отдал честь. После юноша повернулся к полу-дюжине подчиненных.

— Стройся! — скомандовал он, пытаясь изобразить строгость.

Его неуверенность передалась по меньшей мере одному из тех нижестоящих типов. Пятеро мужчин повиновались. И шестой схватился за ружье, как другие. Однако, вместо того, чтобы вытянуться в струнку, он припал к земле. Поднял винтовку. Направил ее на Орло.

— Никто, — прорычал он, — не может приказать не повиноваться Хозяину. Я…

Он остановился, потому что…

Исчез.

Позади Орло ученые нарушили свой свободный строй и сошлись в кучку.

— Эй, — сказал Питер Ростен, — кто из вас сделал этого? Я всегда считал, что у меня весьма хорошая система. Но эта лучше.

Ответа не было.

Дюжина экспертов в разных науках просто поглядели друг на друга, а потом на Орло. Но никто не вышел вперед, чтобы принять почести.

Ишкрин прокомментировал:

— Похоже на то, что тот, кто вывел этого типа из уравнения, еще пока не гонится за славой.

Орло сказал:

— Как я понимаю, нашей важнейшей задачей является убедиться, что нас не подстрелят с балкона или какой-нибудь еще выгодной точки. Значит, нам надо разделить наши глаза. Вы двое… — он указал, — …наблюдаете за тылом. Двое за верхом, двое прямо впереди, двое слева, двое справа.

В каждом случае он указывал, какой человек для чего.

Ученые просто добродушно глазели на него. Никто не шевельнулся, чтобы повиноваться ему. Питер Ростен мягко сказал:

— Орло, не тревожься о таких вещах. Когда Хигенрот обнаружил, что можно заставить электричество двигаться от одной точки в пространстве до другой по более простому пути, чем в природе, стали решаемы многие проблемы пространственных взаимодействий. Полагаю, Лильгин боялся обучать тебя слишком далеко продвинутому материалу. Но разумеется, то, что есть у нас, далеко выходит за рамки того, что есть там.

Чувства Орло были задеты.

— Слушайте, — сказал он. — если вы, чудаки, всегда были в состоянии уйти из этой тюрьмы, почему вы давным-давно не ушли?

— Куда идти-то? — спросил плотного сложения мужчина. — В Лильгинленде нужно иметь разрешение быть тем, кто ты есть.

Это было правдой. И Орло немедленно устыдился своей вспышки, и жалящего чувства, вызвавшего ее.

— В истории было время, — сказал он, — когда люди могли искать убежища в церкви.

— Только не в Лильгинленде, — сказал кто-то. — Не в подразделении Официальной Религии.

Орло сказал:

— Было время, когда человек мог найти политическое убежище в другой стране.

— Только не на земле Лильгинленда. Других стран нет.

— Вероятно, нам придется что-то с этим делать, — прокомментировал Орло, — на будущее.

На это никто не ответил. Мужчины, он понял, были возбуждены внутренностью дворца. Он вдруг понял, потрясенный, что эти великие люди никогда не были так далеко от Коммуникационного городка; фактически, вообще не были за его пределами.

Они шли медленно, рассматривая; обуянные почти таким же любопытством, как дети. Дважды они собирались вокруг чего-нибудь простого, вроде открытой двери, и всматривались через нее и за нее. Оба раза Орло пришлось толкать их, пока он не заставил их двигаться снова.

— Слушайте, — понукал он их, — вы будете совершенно снаружи всего через несколько минут, если просто продолжите идти.

У ворот он реквизировал автобус и водителя. Все с энтузиазмом забрались в него. И все же, попав внутрь, они робко сидели, когда машина скользила вперед вдоль оживленной улицы.

Орло был потрясен…Могу ли я действительно верить, что эти люди собираются взять крепость?

Они подошли к стальной двери огромного серого здания из камня и стали меньше, чем в миле от дворца. Подождали, пока охранник кому-то позвонит. Юный офицер охраны вскоре уставился на них сквозь стальные прутья.

— Генерал Бурески будет здесь через несколько минут, — сказал он.

Был еще не совсем полдень. Теплый ветер дул вдоль пустынной улицы перед этим длинным, высоким, отталкивающим зданием, рядом с дверью которого на стене была единственная простая надпись: ВЕРХОВНАЯ ПОЛИЦИЯ.

Как высоко ты сможешь попасть?… Орло задумался. Он пришел к выводу, что верховная полиция ответственна за большинство политических убийств. Которые составляли большинство всех убийств.

Мысль его закончилась. Потому что… шаги по каменному полу. Мужские и женские.

Орло почувствовал, что переменился в лице. Этого не может быть. Не может.

Но это было.

Шида вышла. И стояла несколько скованно рядом с мрачнолицым молодым человеком в форме, приведшим ее.

Мужчина сказал:

— Вот как я хочу это сделать. Скажите нам, где она будет все время…

— Она будет в Коммуникационном городке, — сказал Орло.

Бурески продолжал, словно его никто и не прерывал.

— Нашим практическим решением является то, что мы позднее решим, «попался» Лильгин или нет. Если да, то можете оставить ее себе. Если нет, мы заберем ее обратно и не будет никаких записей об этой временной уступке.

— Предположим, — спросил Орло, — что он скажет по комму то слово, о котором ты упоминал.

— Он не в том положении, чтобы надзирать, что мы здесь делаем, сказал Бурески. — Мы просто скажем, что это сделано. И позднее, если он победит, это будет сделано. И все свидетели так же исчезнут. Понятно?

— Прагматично, — согласился Орло. — Так, а как насчет мадам Мегара?

— Я уже приказал поместить ее в госпиталь. Ей будут делать протеиновые инъекции и сделают косметическую работу.

Она была на тяжелом труде, сэр, и потребуется месяц, пока она сможет хотя бы толком ходить.

— Я представляю. Какой госпиталь?

Бурески ему сказал. И на этом они расстались.

В автобусе, на обратном пути к дворцу, Орло сидел рядом с молчаливой, с белым лицом, Шидой. Наконец, она сказала тихим голосом:

— Меня изнасиловали. На мне было трое мужчин. Они считали, что со мной покончено; потому они использовали меня.

— Ты можешь видеть, — сказал Орло, — что они не демонстрировались на всех пластиковых стенах Земли; потому они позволили себе то, что, как они считали, будет тайным преступлением.

— Я тоже думала, что со мной кончено, — сказала Шида, — поэтому я получала удовольствие от того, что они делали. Теперь мне стыдно. Было время, когда я хотела, чтобы меня имел только ты. Ты все еще хочешь тот подарок на день рождения?

— Это мой день рождения, — сказал Орло. — Сегодня. И ответ да. Мы пойдем в Холмы, поскольку в моей постели сегодня ночью будет, вероятно, спать мой секретарь. Но… — заключил он, — …до того еще часы и часы. Перед этим нам придется убеждать безумца, что никто не хочет его убивать. И фактически, мне придется убеждать всех людей, кто желал бы видеть его мертвым, не делать этого.

К нему обернулось лицо сбитого с толку ангела.

— О чем ты говоришь? — спросила Шида. — Ты что, сошел с ума?

— Должно быть, — искренне ответил Орло. — Потому что в данный момент я, вероятно, единственный человек в мире — исключая, разумеется, простофиль — кто ощущает сочувствие к Лильгину. — Он кивнул сам себе. — Это простейшее решение, в самом деле. Оставить его у власти.

— Это уже слишком, — рыдала она. — Третий визит, и все три впустую.

Не обращая внимания на своего влиятельного, хоть и молодого посетителя, она подбежала к двери в смежную комнату и распахнула ее.

— Хин, — всхлипывала она, — они снова вернулись. Они вернулись.

Было до весьма необычно видеть и слышать ее в таком состоянии, зная при этом, что эта миловидная женщина, проливающая такие горькие слезы, его истинная мать.

Также странно было вспоминать, что исходные рапорты оценивали Эйди Хигенрот как весьма расчетливую молодую леди. (Ничего из этого уже не осталось.)

К несчастью, у Орло не было времени на объяснения. И что более важно, он не смел ничего объяснять. Они спустились на луг возле дома Глюкенов. Когда машина приземлилась, ученый по имени Спеш посмотрел на свою ладонь по крайней мере, так это выглядело — и с нажимом сказал:

— Здесь уже кто-то побывал. Это ловушка.

Точный анализ показал, что и на докторе, и на миссис Глюкен установлено устройство, приводимое в действие чьим-то голосом. Было не ясно, что сделает это устройство, но… Нетрудно догадаться, чей это должен быть голос, подумал Орло — и потому просто жестом показал ученым, чтобы они следовали за ним.

Потом он молча стоял, когда началось сражение.

Ситуация в целом была безумной. Нужно было столь многое, многое сделать…

Они с Шидой и его «армия» вернулись в Коммуникационный городок, и ему сразу же пришлось оставить ее устраиваться в его апартаментах. Сам же он поспешил обратно в свой личный кабинет.

Когда Орло вошел, Юю, чьей специальностью были биологические аспекты электромагнитных явлений, вскочил и потрусил к нему.

— Как ты себя чувствуешь? — шепотом поинтересовался он.

— Перевозбужденным, — правдиво ответил Орло.

— Зато получившим полную память? — большой чернокожий мужчина был настойчив.

— Когда я об этом думаю, — сказал Орло, — я на самом деле могу различить чуть слышный голос.

На лице чернокожего было написано облегчение.

— Тогда, вероятно, мы правильно просчитали, что с тобой сделал Мегара. И, разумеется, в этом есть смысл. — Он пожал плечами. — Тот вариант с пентатолом натрия, это практически все, что известно техникам той особой ветви секретной полиции.

— У меня впечатление, — сказал Орло, — что Хигенрот подключил зиготу к своему оборудованию с помощью какой-то разновидности поля. Все время, пока зигота делилась и постепенно превращалась в меня, каждая клетка сохраняла это подключение. Так что в данный момент я подключен от макушки до пят. — Он нахмурился. — Это довольно просто. Около дюжины сигналов, каждому предшествует эмоция.

Большой африканец радостно потер ладони.

— Это Кирлиановские штучки. Эй, я хочу увидеть это в действии.

— Я создал поле для проверки, — сказал Орло. — Я посмотрел на человека, угрожавшего мне оружием, создал эмоцию и прошептал сигнал. Выглядело так, словно он исчез в буквальном смысле.

— Мальчишка! — сказал Юю.

— Я бы предположил, — сказал Орло, — покуда я точно не определил связующее поле, что его переместило в одно или второе из двух мест, задающихся автоматически. Наиболее вероятным из них является старая рабочая комната Хигенрота в университетском доме, где он в то время жил.

— А какое второе?

— Полагаю, в то время старина… — Орло приостановился, недовольный собой; это прозвучало, как неоправданно фамильярное упоминание о пожилом гении, бывшем его отцом; тем не менее, он после паузы продолжил…Хигенрот все еще забавлялся идеей сделать это самому. Потому у него было подключение к одному из Убежищ в Холмах, и были кое-какие идеи превращения Холмов в истинно бунтарскую оппозицию правительству. — Он оборвал себя. Это второе место, где мог завершить свое перемещение охранник с винтовкой.

— Какой у тебя план?

— В данный момент, — сказал Орло, — я бы предпочел выяснить, как здесь продвинулись дела, пока меня не было. А потом я обрисую мой план всей группе. Хорошо?

— На все сто, — сказал Юю. — Чем меньше придется повторять, тем лучше. Но то второе дело остается между нами, правильно?

— Правильно, — сказал Орло. — До дальнейших указаний.

После этого он прошел в комнату и вежливо поприветствовал остальных, сейчас их там было одиннадцать.

Йоделл сказал:

— В твоей спальне группа женщин. И еще кое-какие люди в коридорах, им указаны места, где они могут спать на полу.

Орло с улыбкой кивнул.

— Когда я шел сюда, мне показалось, что тут весьма людно. Вновь прибывшие, полагаю?

— Мы сочли так, — сказал Йоделл, — что всем людям, имеющим какой-то доступ к Лильгину, следует объяснить, что происходит, и дать шанс решить, где они хотят находиться. До сих пор все они приходили сюда. И, разумеется, как мы предложили им, каждый мужчина привел жену или подружку. Мы все ждем четырехчасовых откровений, обещанных Лильгиным, когда он начал писать те смертные приговоры.

— Мне кажется, — сказал Орло, — что мне следовало бы быть там, занимаясь спасательной работой. Но первым делом я бы хотел рассказать вам, как, по моему мнению, все это должно получиться.

Похоже было, что они не ухватились за это объяснение.

— Но послушай, — возразил Мегара, — этот человек убил миллиард людей. Ты это не признаешь?

— Вероятно, это недооценка, — спокойно сказал Орло.

— Тогда как ты можешь убедительно оправдать оставление его у власти?

— С начала истории, — сказал Орло, — мир, похоже, управлялся всего лишь примерно пятью процентами из всех своих мужчин. К этой группе могли бы присоединиться дополнительные пятнадцать процентов, но они не совсем в состоянии сделать это. Из оставшихся восьмидесяти прцентов семь или восемь являются сексуальными отклонениями; а оставшиеся чуть больше семидесяти процентов составляют ту огромную массу тяжело работающих, нормальных людей, вступающих в брак, содержащих семьи и не разводящихся без веских причин. Эти семьдесят процентов, как оказалось, по существу, приемлют видимый общественный облик правительства.

— Это огромное большинство, — продолжал он, — видит повсюду вокруг проделанную Лильгиным хорошую работу. В конце концов, мы должны признать, что инженерный подход к человеческой натуре, рассматриваемой с полнейшей объективностью селекционера скота, поддерживает в действии фабрики и автобусы, самолеты и ракеты, и обеспечивает изобилие пищи. Население планеты стабилизировалось на уровне чуть меньше трех миллиардов. Люди всю свою жизнь живут без болезней, без войн, без серьезных эмоциональных проблем.

Орло сделал паузу, пожав плечами.

— Полагаю, что суммировал хорошие стороны Лильгина. Я веду речь к тому, что мы с вами являемся частью той же группы из пяти процентов, что и Лильгин. На его месте, имей вы его власть и его инженерные мозги, вы делали бы то же самое, или нечто подобное, в зависимости от того, что является вашим идеалом. Чего ради менять одного на другого, если оба одного типа? Вот мои аргументы.

Он взглянул на Мегара.

— Сэр, раз уж ты предлагаешь себя в качестве жизнеспособной замены, то что ты на это скажешь?

На младенческом лице было выражение нерешительности. Потом он сказал:

— Когда человек по собственной воле совершает столько преступлений, как Лильгин, его нельзя принимать в расчет для переизбрания.

— Сейчас обсуждаем тебя. Твое поведение — если бы ты был в его положении.

— Вы спятили… — сказал Мегара и бурно запротестовал:

— Я никогда на причинил вреда ни единой живой душе, кроме…

— Кроме?

— Кроме как по приказу.

— Видишь — ты, считающий себя нормальным человеком, наносил ущерб другим человеческим существам. И оправдываешь это тем, что следовал приказам

— У Лильгина оправданий нет. Он делал это, потому что он мерзавец.

Орло покачал головой.

— Он стал вести себя так после того, как ему, наконец, стало ясно, что он может поступать, как ему нравится, потому что его никогда не призовут к ответу и, до тех пор, пока он большую часть этого делает в тайне, это никогда не испортит его публичный образ.

Он видел, что Мегара рвется заговорить, и сделал вежливую паузу. На этот раз мужчина рубанул дальше. Он сказал:

— Сэр, ты пытаешься поощрить величайшего убийцу за всю историю. Говорю тебе, этот монстр родился с яростью и убийством в сердце. Джентльмены, я однажды это подсчитал. Лильгин посылал на смерть по 5000 человек в день каждый день в последние 190 лет.

Цифра эта оказала свое воздействие. Стоявший на ногах Орло мог видеть эффект суммы (представленной в такой манере) почти на каждом лице, на какое смотрел. Вопросов больше не было. Он проиграл свой спор.

Он поспешно сказал:

— Из этого дневного итога, сколько приказов о смерти ты лично передал непосредственным исполнителям убийств, мистер Мегара?

Вопрос вместо немедленного ответа вызвал обмен взглядами между Номером Два и Номером Три. На младенческом лице была мольба. Тяжелые челюсти были мрачно сжаты.

Наконец, последовал ответ:

— Что касается нас двоих, — сардоническим тоном произнес Йоделл. — я бы сказал, что мы передали 98 процентов.

Мегара визгливо произнес:

— Каждый из них по приказу. Ни одного по личной прихоти. Мне все это было противно. И каждый вечер, когда я сидел за тем столом, и образы лиц мертвых женщин и мертвых мужчин всплывали у меня в уме, я радовался, что Лильгин пьет. Потому что это значило, что я могу тоже напиться и вымыть это все из моей памяти еще на одну ночь.

— Алкогольные напитки и наркотики, — прокомментировал Орло, — являются древнейшим средством психотерапии. И заметьте, он тоже это делал.

— Этот ублюдок сидел там каждую ночь, наблюдая за нами и пытаясь развязать нам языки.

— Ты говорил, он сидел там пьяный.

— Слушайте, черт побери — ему не приходилось убивать людей, чтобы спасти свою собственную гнилую шею. А мне приходилось — до сегодняшнего дня.

Взгляд Орло метался от лица к лицу, пока он следил за его доводами. Никаких изменений. Горячие ответы Мегара, произносимые этим глубоким баритоном, все еще одерживали верх… Ладно, ладно, подумал он. И слегка сменил тему.

— Мистер Мегара, когда вы меня захватили в то утро, как это произошло?

Младенческое лицо стало спокойным.

— Просто форма химического гипноза. Я хотел удостовериться, что Хигенротово программирование было правильно использовано. И потому мы обработали тебя а-натрий пентатолом-n. Этим мы вывели сигнальную систему Хигенрота на поверхность. И в ключевой момент, когда Лильгин глубоко заснул, как всегда после секса, я велел Одетте (она его ненавидит) впустить нас. Потом ты посмотрел на него, получил эмоцию и прошептал сигнал — и прямо тут же вывел его изображение на все стены. Потом я велел мальчикам отнести твое бесчувственное тело сюда. Заметь, никакого вреда мы не причинили. Лишь непосредственное действие и надлежащее использование метода.

— Я хочу поблагодарить тебя за все это, — сказал Орло, — и сказать, что твою жену перевели в госпиталь для реабилитации, и она где-то через месяц будет в полном здравии.

Произнеся эти слова, он увидел, что голубые глаза снова затуманились. Вместо того, чтобы подождать и дать человеку время прийти в себя, Орло, будучи молодым и все еще не совсем мудрым, надавил дальше.

— Мистер Мегара, если ты заменишь Лильгина, есть ли у тебя какой-нибудь основной способ изменения системы?

Когда он задал этот вопрос, показалось, что все в комнате, кроме Мегара, перестали дышать. Мегара начал отвечать и плакать в одно и то же мгновение.

— В детали входить слишком долго, — проговорил он сквозь всхлипывания. — Но в основные изменения необходимы не в системе, а в администрации.

Теперь слезы хлынули рекой. Орло торопливо сказал:

— Ты можешь доказать нам, что твой метод не подразумевает властвования одного человека?

— Абсолютно.

Его захлестывало ощущение всеобъемлющей победы.

— Спасибо. — Орло натянуто улыбнулся. — Понимаете, джентльмены, мы до сих пор сотрясали здесь воздух. Самый могучий диктатор в истории человеческого существования все еще сидит за своим столом, обдумывая, как ему выкрутиться из всего этого. И я полагаю, исходя из того, что слышал от тех, кто его знает, что если он придет к решению, то оно будет учитывать все факторы, включая наш маленький заговор.

Его улыбка увяла.

— Так что мне бы лучше поторопиться и посмотреть, могу ли я спасти мою истинную мать и ее мужа, прежде чем оттуда выйдет один из тех рукописных ордеров на смерть.

Он направился к двери.

— Мистер Байлол держит мой вертолет в ожидании меня. Надеюсь вернуться вовремя, чтобы услышать те четырехчасовые откровения… Юю, пожалуйста, пойдем со мной на этот раз…

Сражение…

Видимыми противниками в доме Глюкенов были плачущая женщина и высокий худощавый мужчина, Орло, слегка отошедший к стене, и остальные ученые, ожидающие в дверях. Пока не было никаких признаков того, что Глюкен реагирует на ощущение обреченности у своей жены.

«Врагом» был полевой феномен, установленный так, чтобы включиться внутри мозга двоих взволнованных людей при звуках голоса Орло. От них к нему тут же бы потекло что-то темно (насколько понял Орло).

Супер-ученый, понимавший такие вещи, казалось, прислушивался и в то же самое время едва заметно регулировал что-то в кольце на своем пальце. Наконец он измученно — как будто проделал тяжелую работу — кивнул Орло и сказал:

— Когда я подниму руку, говори — что угодно. Нам просто нужен твой голос. В твоем мозгу на мгновение возникнет ощущение шока, а потом серия мыслей и импульсов. Готов?

Орло кивнул, не испытывая особого счастья от этой роли. И не зная, чего ожидать, потому что… какого рода мозговой шок могли они предвидеть?

Ученый, которого звали Кампер, махнул рукой.

Орло сказал:

— Миссис Глюкен, пожалуйста, успокойтесь и не бойтесь…

Он почти не смог выговорить последние слова. Его язык свело во рту. Пришедшая мысль была похожа на эхо невероятно примитивного ощущения: впечатление рока и крайнего бедствия. Было ощущение полнейшего несчастья и отчаяния. И мысль эта сказала:

— Хорошо, я сдаюсь. Сожри меня.

Почти тут же возникло второе, более далекое, более слабое ощущение-мысль (пришедшее от Глюкена), сказавшее:

— Черт побери это все! Меня больше не волнует, что они делают.

Это была та же самая реакция, но не с апатией, а с гневом.

Кампер удивленно покачал головой:

— Меня продолжают изумлять эти ранние эволюционные образы. Это, мой друг, крик животного, схваченного и разрываемого на части; и в последний момент перед смертью оно в самом деле жаждет быть съеденным.

Он поспешно прервал себя и сказал:

— Слушай, мне пришлось сделать реверс, чтобы спасти тебя. Цикл в поле вроде этого должен быть завершен. Раз он был установлен, его мощь предполагалась такой, что он достиг бы твоего мозга и ты почувствовал бы побуждение сделать то, чего требовали их мысли: убить и съесть женщину и жестоко убить мужчину. Для того, чтобы вывести из фазы очень мощные энергетические потоки, имеющиеся здесь, мне нужно, чтобы ты, в том же ментальном состоянии, решил оставить этих двоих в покое. Это способ вывести их из нынешнего состояния. Помни, ощущения, которые возникнут в тебе, тоже будут совершенно базовыми. Сделай для них все, что в твоих силах, сэр. Как только будешь готов, подними руку; и я позволю потоку пройти дальше. Но поспеши, или начнут происходить автоматические штуки.

Он с изумлением почувствовал личное смятение… Первая мысль: Лильгин, это невероятный безумец. Так бессмысленно мстителен. Он дважды пытался заставить меня действовать против своей собственной матери. В тот первый день — поместить ее под арест, не сознавая того. А теперь — это!

Орло мельком пришло на ум, что реакция двоих людей была единственно нормальной. То, что случилось с ними, в конце концов проломило их защиты и уничтожило надежду. И они сдались, каждый по-своему.

Стоя там, Орло сообразил, что его собственные импульсы были не столь нормальны. Хуже того, в те быстротечные мгновения для него не было никакого способа изменить интенсивное… ощущение… переполнявшее его изнутри. Это было похоже на то, словно его физически раздувает, так оно было сильно.

Он против своей воли поднял руку. Но тут же перепугался своего поступка и попытался опустить ее. И с содроганием увидел, что уже слишком поздно. Сделанного не воротишь.

Из его мозга потекла фантазия.

Детская мечта.

Мать любит отца, любит меня. Мать посвятит остаток жизни мне и памяти моего отца, профессора Хигенрота.

Следом возникла мысль о роли Глюкена: он посвятит себя идеям и теориям Хигенрота. Он проведет исследование, которое объяснит всю эту дрянь в моем мозгу, связанную с ними. И вытащит это из меня и доведет до практической реализации.

Эти двое людей, доктор и миссис Глюкен, она живое воплощение вневременной женской любви к мервому гению, ее первому мужу. Он лелеет ее ради этого и делает все, чтобы продвинуть дальше работу гениального ума ее убиенного Хигенрота…

 

XXV

Когда вертолет второй раз пошел на снижение, Орло и одиннадцать ученых (из первоначальной команды в двенадцать человек, один лететь отказался) принялись всматриваться в небольшие иллюминаторы — юноша перешел вперед и сел со старшими мужчинами в отсеке для курящих.

Внизу был еще один изолированный дом, похожий на дом Глюкенов.

Хотя этот, возможно, был более дорогим: двор был больше. Перед ними блестело больше стекол.

— Смотрите! — внезапно указал один из ученых. Он специализировался в относительно темной области физики, имеющей дело с аспектами взаимодействия плазмы с первичными элементами — материей в ранних формах. Его звали Холод.

То, на что он указал, насторожило всех. Из рощицы в миле от дома появилась длинная колонна машин. И теперь они неслись по узкой мощеной дороге со скоростью мили в минуту. При таких темпах они прибудут раньше, чем кто-то успеет выйти из вертолета.

Орло окинул панораму долгим оценивающим взглядом — и схватил свой микрофон.

— Пилот! — завопил он.

— Да, сэр?

В переговорной системе раздался голос отвечающего.

— Перехватите эти машины! Летите низко! И приземлитесь на дороге перед ними.

— Хорошо, сэр.

Вертолет поднялся и скользнул в сторону. В воздухе его скорость была несравнима со скоростью наземных машин. Он крутанулся вверх, кругом. А потом выплыл из-за машин, перелетел через них, чуть не скребя по их крышам, и плюхнулся на мостовую. Прокатился несколько ярдов. И остановился.

Большинство машин затормозило, заверещав покрышками. Но детали происходящего с ними так и остались для наблюдателей в вертолете неясными. Их внимание было приковано к двум автомобилям, вылетевшим с проезжей части. Бешено прыгая на ухабах, они объехали вокруг летающей машины. Вся операция была так тонко согласована, что машины были во дворе почти в то же мгновение, когда вернулись на мостовую.

Когда они остановились, распахнулись двери. Оттуда выскочили несколько мужчин и бросились в дом.

В течение этих мгновений двери вертолета открывались и выпускались трапы; по их многочисленным секциям хлынула волна мужчин.

Но у Орло было ощущение пустоты: они опоздали. У кого-то возникло запоздалое воспоминание: как начсет той коренастой маленькой седовласой женщины, которую публика считала женой Лильгина?… И потому, после переговоров между Мегара и Йоделлом, дожидавшимся в его личном кабинете, и Орло, находившимся в вертолете, большая машина изменила курс и пролетела восемьсот миль за тридцать одну минуту.

И теперь вот… Действительно, устало подумал он, прошло там мало времени; и так много этих ордеров было передано Лильгиновскими малолетними простофилями в униформе…Это могло превратиться в день минутного опоздания, как здесь, или, возможно, в других местах в прибытие тютелька в тютельку.

Печальным было то, что они плохо представляли себе, куда было послано большинство ордеров на смерть; или почему они вообще были посланы в это время.

Убийство бывшей миссис Лильгин — если она ею была — разумеется, имело объяснение. Один из ученых в шутку сказал, обращаясь к Орло:

— Сэр, правда ли то, что ты говоришь: что Лильгину теперь придется угомониться и вести себя как следует. Это означает, что ему придется жениться на одной из тех страстных красавиц и покончить навсегда с развратным, пьяным существованием, бывшим его настоящим образом жизни.

Потребовалось лишь мгновение, чтобы эта мысль проникла в умы и всплыло воспоминание.

— Эй, как насчет той страшненькой самочки?…

Последовала долгая пауза, затем:

— Слушайте, нам бы лучше найти ту даму. Если только до Лильгина дойдет, что ему следует угомониться, он также додумается, что его великая, простодушная публика ждет, что он угомонится с нею.

Очевидно, такая мысль пришла ему в голову. После этого были посланы убийцы. Было совершенно ясно, что ее отсутствие придется объяснять. Следовательно, ее убийство можно будет пришить кому угодно. Кому? И какому всеобщему заговору это будет приписано?

Орло показалось, что он впервые мельком ухватил смысл готовящегося Лильгиным контрудара.

И было уже слишком поздно его остановить.

Питер Ростен мягко сказал рядом с Орло:

— Посмотри на это, мой друг. Мы попали в переделку.

Он держал светящуюся, чуть изогнутую металлическую пластинку размером где-то восемь на десять дюймов. То, что на ней светилось, было цветной картинкой. Она изображала внутренность помещения, очень живо и четко. На заднем плане весьма милой гостиной стояла полная, пожилая женщина. Перед ней стояли семеро мужчин, все с поднятыми ружьями.

Орло уставился на табло, почти окаменев. Его мысленно ошеломило благоговейное понимание того, что ученые явно настроились на внутренность дома за считанные мгновения до убийства.

Он ждал, затаив дыхание.

А потом — еще одно осознание.

На табло было точно то же самое.

Никто не двигался. Это было похоже на неподвижную картинку, на которой все заморожены.

Пауза. И еще одна мысль. Возникло ощущение, что то, на что он смотрит, было на свой лад параллельно сделанной много минут назад фотографии. И все, что после того происходило, уже свершилось и завершилось. Он изменил свой вопрос:

— Что случилось? — спросил он.

Ростен с довольным видом улыбнулся.

— Мне придется передать это старому Дожу. С этими итальянцами трудновато иметь дело. Но этот временной стасис получился у него так же идеально, как все, что я когда-либо видел.

С этими словами он потянулся через плечо Орло. Его пальцы ухватились за пластинку, которую держал Орло. Они мягко потянули ее. Орло молча ее отпустил.

— Вот только эти штучки со временем могут держаться так долго, что становятся ужасно неприятными. Нам лучше бы войти и спасти, э, ту, кого принято считать миссис Лильгин, кого эта огромная безмозглая публика ожидает отныне видеть в его спальне каждую ночь.

Он закончил:

— А теперь, есть еще кто-нибудь известный нам, кого надо спасти или проинформировать о том, что происходит?

Орло не смог придумать никого.

Но один человек был.

 

XXVI

Успех развивался.

Орло, войдя в свой кабинет точно за четыре минуты до четырех, сиял.

Его вопрос, обращенный к ожидавшим мужчинам, вызвал молчание. Кого еще следовало спасти? Очевидно, всех, кто приговорен к смерти. Но никто не знал, кто это.

Йоделл сказал, с некоторым удовлетворением:

— В данный момент на полу в коридоре сидят двадцать три члена Верховного Президиума. Другие отсутствуют с поручениями и могу тебе сказать, рады своему отсутствию. Мегара, у тебя есть какие-нибудь мысли?

Мужчина с лицом младенца покачал головой. Он сказал с несчастным видом:

— У меня впечатление, мистер Томас, что ты все еще держишься за свою фантазию о сохранении Лильгина председателем.

Запыхавшийся Орло сказал:

— Четыре часа. Я отвечу позже…

Четыре пополудни…

Из-за своего стола смотрел улыбающийся Лильгин. Если он и был потрясен, когда несколькими минутами раньше его охранники позволили войти коренастой женщине, то никак этого не показал.

Она теперь сидела в кресле в нескольких ярдах от него. Всепроникающее поле, державшее его в центре, достигало радиуса приблизительно восемнадцати футов. Итак, она была там, женщина, которую он лично, давным-давно, после долгих размышлений, цинично выбрал, как наиболее приемлемый, не вызывающий зависти, тип женщины среднего возраста, похожий чем-то на мать — или бабушку. Тогда он верил, что ее присутствие еще раз (как прежде другие, похожие на нее) введет в заблуждение этих дураков в большом мире. Введет в заблуждение мужчин, заставив их почувствовать к нему жалостливую терпимость; и смутит женщин, заставив их отнестись к нему с куда более сложной, но равно презрительной терпимостью.

Фактически, ее приезд изменил его план. Он внезапно почувствовал отчаянную нужду в информации, прежде чем произнести хоть одно слово… Что произошло? Как она избегла убийц?

Но на смазливом личике оставалась все та же великая улыбка, когда Лильгин сказал:

— Друзья мои, я получил несколько сообщений по моему наушному приемнику об этом эксперименте. Несмотря на все данные мне гарантии — что технология наконец-то была усовершенствована — сейчас мне кажется, что неожиданный побочный эффект может означать, что нам придется завтра отключить все развлекательное телевидение, а может, и сегодня вечером, попозже. Честно говоря, я не уверен в том, что происходит. Если позже кто-то придет на ТВ, чтобы сказать вам, что мое заявление не является таковым, или сделает какое-нибудь смягчающее заявление, вам придется сделать свои выводы. Это то, что я сказал.

Снова улыбка.

— Может быть, все это сработает. Со временем я буду видеть вас, пока вы смотрите на меня. Но я пока воздержусь от комментариев, возможно, даже до завтра. Как вы все видите, моя жена — которая была у себя в деревне, вернулась. В данный момент я хочу проводить ее в ее апартаменты. Естественно… — улыбка стала шире, — …вы увидите, как я это делаю. Такое совершенно интимное зрелище, какое всем вам будет позволено увидеть, является частью эксперимента, который вы все, я надеюсь, так же высоко оцениваете, как и я…

…Орло сказал:

— Вот теперь мы знаем. Завтра он отнимет у них бесплатные развлечения. И он уже намекнул, что техники неправильно управляются с этим делом. Мистер Мегара, у тебя есть какой-нибудь анализ этого?

— Полагаю, что к утру ты потеряешь кое-кого из тех людей, что в коридоре. А к полудню мы с Йоделлом можем отбыть. Ты выглядишь, как тонущий корабль, мистер Томас.

Это прозвучало как шутка — почти. Слегка испуганный Орло сказал:

— Прежде чем вы уйдете, не хотите ли выслушать мои политические теории?

— Не очень. Но начинай, если хочешь.

У нас были конституционные монархии и демократии не потому, что это такие великие идеи, а потому, что диктаторы — и потенциальные диктаторы, вроде тебя и меня (сказал Орло, обращаясь к Мегара) — настаивали на этом. Если мы хотя бы на один день поверим, что «хороший» абсолютный король просто не делает ничего «плохого», мы обнаружим, что коварный помощник короля избрал этот день, чтобы истребить всех, кто мог бы угрожать его контролю над королевским телом и королевским ухом. В демократии все потенциальные диктаторы (вроде вас и меня, сказал Орло, обращаясь ко всем) будучи избранными, вскоре оказываются под давлением своих жен, своих любовниц, своих родственников, своих друзей, деловых людей из числа своих избирателей, и, разумеется, время от времени под давлением народа, так что то, что они немного погодя делают, подозрительно походит на то, что делает диктатор де юре. Только — в демократии — закон, естественно, говорит, что им нельзя этого делать. И потому большинство из них сохраняет состояние компромисса со своими естественными побуждениями играть роль короля…

Тут Мегара презрительно усмехнулся.

— В одном мы с Лильгиным полностью согласны: Демократия является наиболее полно дискредитированной политической идеей из всех когда-либо существовавших. Надувательство народа с того самого дня, как она была задумана. Последнее убежище Империалиста-Капиталиста.

Орло улыбнулся, учтиво склонив голову, и продолжил:

— У всех людей, принадлежащих у пятипроцентной группе лидеров, есть идеалы. Мы только что услышали часть твоего. А вот мой. Разумеется, я его лелею как «ответ». Обсуждая идеал, мы ведь не спрашиваем, рационален ли он? Мы просто это чувствуем. Я чувствую, что нам нужен мир, где существуют две экономические системы под одним правительством. Если бы я проводил его в жизнь — а будучи идеалистом, я бы, естественно, так и поступал — я бы начал с того, что ввел бы заново систему мелких собственников.

— Я представляю себе поддерживаемую правительством Вторую Экономическую Систему — и это будет ее официальным наименованием. Их предприятия со временем появятся повсюду. Они смогут покупать землю, примыкающую к владениям Первой Экономической Системы. Чтобы принадлежать к Системе Номер Два, вы должны подписать отказ от своих прав в Номере Один на два года единовременно. Следовательно, вы платите, когда ездите, платите за гостиницу и прочие услуги. Мы можем даже потребовать, чтобы на ранних стадиях ее развития люди Второй системы полностью были связаны с себе подобными посредством связанных компьютерных систем.

— Преступники в обеих Экономических Системах будут, при обнаружении, подключаться к единому сегменту Всепроникающей Системы, которая таким образом будет следить за каждым их движением и сообщать в наблюдающую компьютерную систему — а та будет при необходимости поднимать полицию… Ну… — он продолжил с улыбкой, — …мистер Мегара, что ты думаешь о моем идеале?

— Сомневаюсь, чтобы Лильгин им заинтересовался.

— Насколько я могу судить, он уже модифицирует свое поведение. Так же, как и ты. Ты вдруг, похоже, захотел снова оказаться в благосклонности у Лильгина.

— Я практичный человек. Он производит на меня впечатление человека, просчитавшего, как справиться с ситуацией в целом.

— Что он сделал такого, что так тебя убедило?

— У него разные улыбки. Я знаю победную улыбку; и она была у него сейчас, но не этим утром.

— Несмотря на спасение нами этой женщины, которую он выдает за свою жену?

— Несмотря на это.

Орло поджал губы. Потом покачал головой.

— Мой идеал — происходящий, разумеется, от профессора Хигенрота говорит, что всеобщую связь нельзя аннулировать.

— Помечтай, парень. Он это просчитал. Правильно, Йоделл?

— Правильно.

— И эту улыбку, правильно?

— Правильно. — Подтверждая это, Йоделл смотрел на Орло. — Мне жаль, мистер Томас, но я должен согласиться. Мы двое знаем этого человека. И эту улыбку — безошибочно.

— Что я, по-вашему, должен сделать?

— Думаю, тебе лучше взять своих ученых и устроить им побег этой ночью.

В углу комнаты, где на полу лежали несколько ученых, что-то зашевелилось. Ишкрин поднялся в сидячее положение.

— Мы не собираемся. В конце концов, Коммуникационный городок единственное место, где нам разрешено находиться.

Он поднялся на ноги и подошел к ним.

— Ладно, парень, — сказал он, — это было весело.

— Но… — запротестовал Орло, — …каждый сегодня утром был так смел. Теперь я, куда ни глянь, вижу лишь малодушие.

— Орло — там, наверху, изумительно яркая личность. Он просчитал ответ на всеобщую связь примерно за восемь часов. До свидания.

Люди начали уходить, один за другим. Поначалу Орло просто не верил. Но когда Юю подошел и протянул руку, юноша недоверчиво сказал:

— Как ты рассчитываешь выжить, не прибегая к моей помощи, после того, что сделали вы с Мак-Интошем?

Большой черный человек был спокоен.

— Не переживай, сынок. Это по-прежнему Лильгинленд, но у меня ощущение, что все изменится; и что нас с Маком могут вовсе не заметить во время этой перемены. Так что мы просто затаим дыхание — и будем надеяться.

— Слушайте, — завопил Орло, — нет ответа на всеобщую связь, кроме всеобщего совершенствования личности.

Африканец оставался холоден.

— О, он поживет с этим какое-то время. И там, снаружи, могут найтись люди, которые будут продолжать наблюдать за ним каждый день. Ты слушал этот рекламный блеф, не так ли?

— Что?… — Орло был сбит с толку.

— Насчет того, что это, может быть, станет двусторонним зрелищем?

— Это невозможно. Он не может наблюдать за тремя миллиардами людей.

— Мы это знаем, парень. Но эти люди, они иные. Они привыкли верить, что есть там, в небе, большой человек, подглядывающий и подслушивающий за всем, что они делают и говорят. И у меня ощущение, что именно так Лильгин и думает о себе. Всемогущий и всеведущий. И если даже мы здесь, в Коммуникационном городке, раскроем этот секрет Всепроникающей системы, что ж, мой друг, я хочу, чтобы ты представил себе банки компьютеров, ведущих для него наблюдение. И слушающих.

— Я думал, что вы, ученые, решили не работать над этим проектом для Лильгина.

— Это было вчера. Сегодня… — Он широко развел руками, — …выживание находится в различных направлениях. Ты продолжаешь забывать, мальчик. В Лильгинленде выживаешь по дню за раз.

— Полагаю, что забыл об этом на минуту, — сказал Орло. Он сообразил, что связал себя старым способом восприятия. Орло нахмурился.

— Как насчет нашего маленького секрета? Как это затрагивается?

— Все в порядке, сегодня, завтра — кто знает? До свидания на сейчас, или навсегда. Я не могу предположить, что произойдет с тобой и той девушкой. Но я желаю вам удачи.

Он направился к двери.

— А я, — сказал Орло, — не могу решить, что произойдет с вами…

Он остановился. Он разговаривал с пустой комнатой.

Немного погодя вошла Шида.

— Все женщины, — озабоченно сказала она, — толпившиеся в той замечательной спальне, что примыкает к твоему кабинету, внезапно поднялись и ушли. Я что-то пропустила?

Орло сделал глубокий вдох.

— Они наконец-то согласились со мной, — медленно сказал он, — что Лильгина следует оставить Хозяином. Но почему-то они сделали это не так, как следовало бы.

— Что мы собираемся делать? — обеспокоенно спросила она.

Симпатичный юноша долго смотрел на девушку с лицом ангела, на глазах которой внезапно показались слезы. Наконец, он сказал:

— Мы снова вернулись к жизни по одному дню за раз.

Он потянулся. Шутливо постучал по груди. И сказал с улыбкой:

— На самом деле, не чувствуется, что все так плохо.

Орло и Шида провели ночь в Убежище в Холмах. Их хозяином был коренастый мужчина тридцати с небольшим, по имени Джеймс Бэйллтон. Он был озадачен тем, как они внезапно оказались в его библиотеке; но потом он, похоже, играл опасную роль. После их ухода он доложил о своих подозрениях кому-то в Тайной Полиции.

Информация попала к Бурески.

— Орло Томсон! — сказал сей индивид. — И ты говоришь, имя девушки было что-то вроде Шида?

Его глаза сузились. Нечасто случалось, чтобы такая хорошенькая девушка, как Шида, попадалась ему на пути; не в эти дни. Потому он был одним из тех троих людей его организации, кто ее насиловал.

Он решил, что его слегка забавляет происходящее сейчас.

— Хорошо, — сказал он. — Я представляю себе ситуацию. Оставьте их в покое, пока я это обдумаю.

Но и он был озадачен.

— Как они попали туда? — Почти восемь тысяч миль!

Что он сделал, так это позвонил Лильгину. И вел весь разговор, попросив отвечать только да или нет на каждый вопрос.

— …Как мы здесь оказались? — спросила Шида в темноте, после того, как они закончили заниматься любовью.

— Это явление поля, — объяснил Орло. — Не забивай этим свою ненаучную головку.

— Но где мы?

— Мы в Убежище.

— А это что такое?

Орло объяснил насчет руководимой правительством поддельной бунтарской организации, называемой Холмы. — Ты, конечно, слышала о них?

— Да, но разве это не опасно?

Орло улыбнулся в почти полной темноте.

— Что ж, да. Фактически, я был бы очень удивлен, если бы Лильгин, прямо сейчас, не знал уже, где мы находимся. Вот почему я назвал наши настоящие имена.

— Боже мой!

Он повернулся на кровати, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Послушай, дорогая моя… — сказал он серьезно, — …что-то должно произойти завтра. Я сам уверен: Лильгин собирается избавиться от большинства тех людей. Их ничто не может спасти. Вот почему я подумал, что нам лучше уйти с дороги.

— Н-но — если он знает, где ты! Он убьет сначала тебя.

— Насчет этого есть разумное объяснение, о котором я тебе когда-нибудь расскажу. А теперь давай спать!

 

XXVII

В 8 утра Лильгин стоял рядом со своим изящным миниатюрным столом, что придавали ему импозантный и властный вид. И говорил мрачным голосом:

— Мои друзья и товарищи: я должен сообщить вам, что сбылись мои худшие опасения. Меня держат пленником во дворце те личности, что убедили меня запустить этот эксперимент с выставлением на публичное обозрение. Моей главной надеждой является то, что мои малые силы здесь, на четвертом этаже, возводят баррикады. И что прежде, чем падут те баррикады, вы, мой добрый народ и мои друзья, придете в большом количестве и спасете меня…

По последующим оценкам, на улицах в течение этого дня собралась толпа в пять миллионов человек. И что по меньшей мере миллион был в то или иное время внутри самого дворца.

Во всяком случае, в том, что от него осталось.

Через несколько минут после речи Орло ввел в действие свою поле-к-полю связь со своим личным кабинетом в Коммуникационном городке. Таким образом он получил Лидлу и других девушек, даже мистера Байлола. Но никто из ученых не сдвинулся с места.

— Это все похоже на то, — лениво сказал Джо Эмберс, развалясь в кресле в библиотеке, — что этот человек руководствуется иезуитской логикой. Если бы он считал, что ему нужны мы, он бы уже сделал какие-то приготовления, чтобы спасти нас. Но если мы ему не нужны, значит, братец, на этой земле нет места, где мы могли бы продержаться хотя бы еще день. Правильно, джентльмены?

Несколько ученых, бывших наготове, улыбкой подтвердили свое добродушное согласие.

— Слушайте, вы, сумасшедшие! — заспорил Орло, — тип, сказавший это, доктор Джо Эмберс, это человек, относительно которого вы уверены, что он правительственный шпион. Если это хотя бы наполовину правда, значит его работой может быть задержать вас, чтобы убить.

Никто не пошевелился. Улыбки остались неизменными.

Позднее, когда толпы уже были там, он снова нашел дорогу в бибилиотеку. И в другие части Коммуникационного городка. Он не видел никого из знакомых. Даже по мертвым телам топтались так часто, что на них не осталось ничего узнаваемого.

Вскоре после полудня, туда, где собрались беженцы, вошел ужаснувшийся Джеймс Бэйллтон и сказал, обращаясь к Орло:

— Сэр, генерал Бурески на телефоне.

Бурески сказал:

— Послушай, мой друг, Хозяин собирается позвонить тебе через несколько минут. Вот как ты будешь говорить с ним…

Это была методика «да и нет».

— Но что ему может быть нужно? — прошептала побледневшая Шида, когда Бурески прервал связь. — Ты же причинил ему весь этот ущерб.

— Это целый вопрос, — сказал Орло. — Я уже не могу сделать ему хуже, чем сделал. Поэтому теперь я ему нужен.

— Он просто будет тебя пытать… — со слезами в голосе сказала Шида…пока ты не скажешь кодовое слово, прекращающее изображения.

— Нет. Вот почему я перенес нас за восемь тысяч миль за то время, что показалось несколькими минутами — но на самом деле было не-временем. Он знает, что прошлой ночью здесь имел место факт наличия поля передачи материи — и что я могу избежать любой пытки с помощью еще одного кодового слова. Дорогая, делая все это, я дожил до своей собственной теории всеобщей связи. Лильгин теперь знает обо мне все. Я искренне считаю, что ему придется сохранить мне жизнь.

Во время телефонного звонка Лильгин вышел из ритуала да и нет и сделал заявление, услышанное всеми людьми на земле.

Он сказал, со своей великой улыбкой:

— Орло, это время перемен. Мне следовало сказать тебе, что мне нравится то, что я услышал о твоей Второй Экономической Системе. Уверен, что она отвечает необходимости, становившейся все более явной с каждым уходящим годом. Я бы хотел, чтобы ты был моим административным помощником номер один, с задачей привести подобную систему в действие.

— Приходи повидаться со мной, как только успокоится нынешняя заварушка. Может, ты не осознаешь, витая в облаках, что у нас серьезные проблемы. Два моих главных помощника, Мегара и Йоделл — как оказалось плели против меня заговор; по какой причине, я не знаю. Они были мне как братья.

— Ладно… — с улыбкой — …теперь до свидания!

Орло встал; и — он не мог удержаться — важно сказал:

— Я собираюсь действовать так, словно это абсолютная правда, и…

Орло остановился и бросил второй взгляд на что-то, внезапно замеченное краем глаза на стене изображений. Он внезапно резко спросил:

— Что это?

В комнате, где за своим рабочим столом по-прежнему сидел диктатор, появился цветасто одетый индивид. За ним следовали несколько охранников. Но они явно были неуверенны, и один из них что-то сказал Лильгину.

Пока развивались эти события, к Орло пришло смутное воспоминание… Разумеется, подумал он, Кроско — та первая ночь на Президиумском обеде. Неожиданное появление подобной фигуры испугало его в тот момент. А потом изгладилось из памяти так основательно, словно этого никогда не происходило.

Предположительно, Кроско должен был быть одним из тех людей, о которых они думали за день до того, напрягая память, чтобы припомнить, с кем бы еще посоветоваться насчет заговора. Ему тоже следовало бы побеспокоиться о своем будущем.

Диктатор на стене взмахом руки отослал охранников. Он выглядел не встревоженным, но изумленным.

— Где ты был? — спросил он. — Как ты выбрался с того, что произошло внизу?

Кроско исполнил маленький танец.

— Сэр, — сказал он, — никто не убивает клоунов. Они просто смеялись и думали, что я один из них, и лезли мимо меня. Но это причинило мне беспокойство, ты не предупреждаешь меня!

Лильгин откинулся в кресле. На мгновение показалось, что он в нерешительности. Но из его последующих слов стало ясно, что он вспомнил, что исторически придворный шут время от времени использовался для передачи посланий.

— Тебя кто-то послал? — спросил он. — И если так, то что тебе нужно?

Кроско, таскавший пугач и картонную саблю, наставил пистолет и выстрелил из него прямо в лицо диктатора. Поскольку то, что сделал шут, было весьма эффектным — вызывая искренний страх в жертве — Великий Человек подпрыгнул. А потом, сообразив, что это на самом деле был пугач, он начал истерически смеяться. Он все еще смеялся, когда картонная сабля обернувшаяся бритвенной остроты металлическим сплавом — взмахнула в воздухе и отсекла его голову.

К о н е ц

Этот перевод посвящается и дарится Леше Липатову в день его (Леши) рождения, чтобы он (Леша) продолжал любить фантастику и не забывал Клуб Любителей Фантастики, в котором принимал самое активное участие.

Переводчик — M.W.

май 1998 г.

 

И вечный бой…

1

Модьун недоверчиво слушал. Оратор закончил свое сообщение, проливавшее свет на историю человечества, и попросил задавать вопросы.

Было несколько совсем глупых вопросов, люди, казалось, не совсем понимали, что делать с информацией, которую им сообщили. Модьун лениво задал свой вопрос и встретил внимание.

– Вы уверены, что не описываете старую мифологию? – спросил он.

Ответ был осторожным:

– Конечно, мы не можем быть уверены, но думаем, что нет.

– Что касается наших древних прародителей, то картина, которую вы нарисовали, не внушает мне доверия, – настаивал Модьун.

– Вначале так было и с нами, – был ответ. – Но ситуация и значительность полученных деталей гарантирует достоверность.

– Тогда оказывается, что наши предки дрались, как звери, с показной жестокостью, и это наводит на мысль о том, что они были способны на настоящую физическую активность.

– Это самое несомненное из того, что мы открыли.

– И, как наши животные, они действительно ходили на собственных ногах и не нуждались в искусственной поддержке?

– Совершенно верно, – согласился оратор.

– Представляю, как вытянутся лица тех, кто ранее заблуждался относительно этого вопроса, – сказал Модьун с язвительной насмешкой.

Слабые улыбки, выражающие согласие, появились на многих лицах.

– Представляю себе, – продолжал Модьун, – как они зачинали и рожали собственных детей.

– О да, – был ответ. – В процессе спаривания женщину оплодотворяли, и она рожала по истечении периода беременности.

Все присутствующие вздрогнули, когда представили себе этот процесс.

– Отвратительно, – пробормотала женщина.

– Боюсь, что это начало, которое трудно принять, – сказал другой человек. – Следующее, что вы расскажете нам, будет утверждение, что они сами ели пищу.

– Точно, – согласился докладчик. – Пища проходила по пищеварительному тракту. Происходило индивидуальное персональное пищеварение, а отходы выходили в резервуар для удобрений.

Было еще несколько вопросов, но присутствующие охладели; докладчик – Дода ощущал это через открытые усилители мысленного канала, посредством которых он был соединен с «аудиторией». Видя, что Модьун – один из еще соединенных, Дода обратился к нему с частной мыслью:

– По некоторым причинам, я думаю, что вас эти открытия заинтересуют больше, чем других.

Модьуну стало смешно.

– У меня есть тело длиной два фута и голова диаметром четырнадцать дюймов. Что меня может интересовать в древних, с их восьмью футами мускулов и костей, которые могли самостоятельно поддерживать голову? Я понимаю: вы имеете в виду, что я поступлю как ученый – вырасту до этого размера.

– В наших предках скорее было футов шесть.

– Да, но вы сказали, что их головы были меньше.

– Возможно, – в голосе Доды звучало отчаяние. – Если женщина собирается согласиться вырасти, то для вас это может быть интересный эксперимент.

Модьун мгновенно стал язвительным и недоверчивым.

– Этого никогда не будет. Наши женщины намного изящнее, – он насмешливо оборвал фразу.

– Почему бы не провести эксперимент на вас?

– Потому что я экспериментатор. Пройдет год, пока тело станет длиннее, потом, наверное, два года займет эксперимент, и еще год, чтобы снова стать человеком. Кто-то должен наблюдать…

Потом Модьун продолжал с насмешкой:

– Четыре года! Когда я хочу погубить чью-то репутацию, я руководствуюсь здравым смыслом. Позже я свяжусь с вами.

– Не говорите «нет» прямо сейчас, – ответил Дода. – Помните, именно вы сказали: кто-то должен время от времени выходить за барьер и смотреть, что происходит там в мире снаружи.

– Я пошутил, – резко ответил Модьун.

– Тем не менее, это вы сказали. И вы так думаете.

Это была правда.

«Оказывается, что кто-нибудь, преследуя собственные цели, всегда слушает даже случайные мысли и дает им свою оценку…» – уныло подумал Модьун.

Несомненно, Дода выбрал его для эксперимента, потому что Модьун сделал эти замечания, которые нельзя игнорировать. Внезапно Модьун задумчиво сказал:

– Очевидно, тщательное изучение архивов и ранних обучающих устройств, от которых теперь отказались, подтвердит большую часть этих сведений. Такое исследование необходимо прежде, чем кто-то станет участвовать в эксперименте.

Дода благоразумно промолчал.

Модьун продолжал:

– Часть этих сведений может быть интересной.

Затем он позвал своих слуг-насекомых, и его унесли.

Тремя днями позже Модьун лениво плавал в собственном, залитом солнцем бассейне. Он обычно приходил сюда поглощать солнечные лучи. Из них он извлекал энергию, превращавшую воздух, которым он дышал, и воду, которую он впитывал порами тела, в питательные вещества, поддерживающие в его теле идеальное здоровье почти целую вечность.

Да, почти вечность. Он был из третьего поколения существ, выведенных в пробирке за барьером. Каждый из предыдущих двух поколений прожил около пятнадцати сотен лет.

Он плавал в бассейне и с восхищением любовался своим изображением в зеркале, погруженном в воду. Какая благородная и красивая голова! Прекрасное конусообразное тело! Крошечные ручки и ножки были частично спрятаны за почти неразличимым снаряжением.

Он уже видел намеки на изменения – он стал на несколько миллиметров длиннее. Мозгу, такому открытому для восприятия и такому чувствительному, как у него, такие маленькие изменения были ясно видны.

Дода сказал, что при такой скорости роста могут возникнуть слабые боли, но с ними можно будет справиться с помощью помощника ученого – насекомого Экета, который получил подробные инструкции о том, как впрыскивать лекарства, притупляющие чувства, в пищу, которую позже он будет вводить в тело через трубки.

Дода, извиняясь, заметил, что так будет продолжаться до тех пор, пока Модьун не достигнет стадии, когда сможет есть твердую пищу.

Модьун пожал плечами в ответ на такую заботу экспериментатора.

Он согласился на эксперимент, когда узнал, что женщина Судлил согласилась вырасти и соединиться с любым мужчиной, который сделает то же самое… Эта информация вызвала легкий интерес у мужчин, потому что Судлил была очень женственной, и ей всегда были рады в любом бассейне. Но Дода поспешно нанес сокрушительный удар потенциальным конкурентам, объявив – с разрешения Модьуна – что выбор уже сделан.

Судлил сказала, что она рада, раз ее партнером станет Модьун. Она догонит его по размерам через месяц.

Прошло несколько лет, – и вот он здесь.

Его принес сам Экет и посадил на зеленой лужайке, на небольшом расстоянии от шоссе, которого не было видно за насыпью, заросшей кустарником.

Оттуда доносился шорох шин по мостовой. Этот шорох неожиданно взволновал Модьуна. Он должен был следить за собой, преодолевая сильное желание подпрыгивать от возбуждения… Совершенно неожиданная реакция тела. Он сознательно сдерживал дергающиеся мускулы, когда стоял, наблюдая, как Экет уходит назад к горам. Скоро ученое насекомое обогнуло выступ крутой скалы и скрылось из виду.

Модьун вскочил на пологий склон, еще сдерживаясь и удивляясь тому, что происходит внутри него. Он добрался до вершины и, ускорив шаг, пошел по тропинке сквозь кусты. Неожиданно он вышел на обочину дороги.

Давным-давно он приказал одному из своих носильщиков-насекомых принести его к этой дороге, и некоторое время следил за движением транспорта. Бесчисленные машины проносились мимо, как безумные. Почти в каждой машине находились пассажиры: множество животных всех видов. Его удивление росло просто от разнообразия живых существ. Он забыл, сколько на свете разных животных. Теперь, за тысячи лет большая часть их стала цивилизованной и живет в созданном человеком механическом мире.

– Но куда они все торопятся? – обратился, наконец, Модьун к своему проводнику-насекомому, огромному богомолу, который был видоизменен и приспособлен для путешествий по горной стране. Тот не знал и мог дать лишь чисто практический ответ, типичный для насекомого ответ, который сам по себе вопрос:

– Сэр, почему бы нам не остановить сотню машин и не спросить каждого пассажира, куда он едет?

Тогда Модьун отказался. Ему это показалось ненужным. Но теперь он стоял, наблюдая, как ему казалось, за теми же самыми мчащимися автомобилями, и жалел, что тогда ему надоела эта авантюра и он даже не задал предлагаемый вопрос.

Сейчас никакой скуки. Его полностью выросшее тело чувствовало тепло от напряжения тысячи мускулов. Куда бы он ни смотрел, все возбуждало его. Ему хотелось раскачиваться, кружиться на месте, двигать ртом и размахивать руками.

Здесь так много движения. Бесчисленные автомобили… Он видел их, слышал их звук. А его двигательные центры оказались незащищенными.

Он почти не мог контролировать постороннее влияние. Невыносимо… Модьун попробовал сдержаться. Сразу же трепет и подергивание мышц прекратились.

Успокоившись, он отказался от свободного автомобиля, который подъехал к нему. А через несколько минут он сам посигналил машине, в которой сидело четверо животных и оставалось место еще для двоих.

Когда автомобиль с визгом остановился, Модьуну пришлось пробежать немного вперед, чтобы забраться в него. Тяжело дыша, он плюхнулся на сиденье. Он был слегка поражен тем усилием, которое для этого потребовалось, и отметил реакцию тела. Усиленное сердцебиение. Внезапное расширение легких. Шумное дыхание… Так много внутренних химических изменений. Последив за ними несколько минут, он сдался.

Интересно. Ново. Он подумал:

«Те лекарства, которые Дода давал мне в последний период роста, подавляли меня, чтобы я жил спокойно. И, конечно, мирная обстановка, как в саду, вызывала только приятные ощущения.»

Вдруг он понял, что другие пассажиры автомобиля с любопытством смотрят на него. Мысли о прошлом отошли на задний план. Он тоже стал разглядывать их с легкой вежливой улыбкой.

– Кто вы? – наконец, спросил мужчина, похожий на кота. – Я не видел раньше вашу породу.

Говоривший имел отдаленное сходство с южно-американским ягуаром.

Модьун собирался ответить, что он человек, и тут понял, насколько важно замечание говорившего. Человек, властелин планеты, был им неизвестен.

«Это правда, – подумал он, – мы ведем замкнутое существование с нашими слугами и носильщиками-насекомыми, и нашими домашними животными. И мы сами не проявляли интереса к цивилизации животных и насекомых, которая существует за барьером».

Но то, что этот внешний мир перестал понимать, кто он и его друзья – это совершенно иное. Это, конечно, не было частью первоначальной программы… Осознание этого удержало Модьуна от естественного желания сказать о себе правду. Прежде чем он смог решить, что сказать, это сделал за него видоизмененный гиппопотам. Стройное существо длиной восемь футов с небольшой шеей, сидевшее на переднем сиденье, сказало, пожав плечами:

– Он – обезьяна. Их много в Африке.

Похожее на лиса существо, сидевшее на заднем сиденье рядом с Модьуном, слабо возразило:

– Я видел много обезьян. Тут есть сходство, но это не обезьяна.

– Обезьяны не похожи на вас и меня, – сказал человек-гиппопотам. – Они разных пород и не похожи одна на другую.

Его слова, казалось, убедили, потому что человек-лиса погладил подбородок, но больше ничего не сказал.

«Хорошо, – спокойно подумал Модьун. – Обезьяна? Почему бы и нет?»

Его за обезьяну приняли случайно на время. Недостаток знаний помешал людям-животным признать в нем человека. Странно. Здесь есть кое-что, что нужно выяснить. Причина может даже стать темой интересного доклада, когда он вернется за барьер.

Итак, Модьун стал играть роль обезьяны и завел дружескую беседу с человеком-гиппопотамом, человеком-лисой, человеком-ягуаром и темным красивым существом, которое вскоре назвало себя медведем-гризли.

Все люди-животные были семи-восьми футов высотой. Их тела изменились до получеловеческого вида. Каждый имел руки, сидел прямо и, конечно, мог ходить вертикально.

На время скучной дороги поездка с ними в автомобиле представляла некоторый интерес. Модьун откинулся назад, глядя на сельскую местность за окном и чувствуя, как играет сила в его теле. Возбуждение? Он сразу прогнал эту мысль. Он еще анализировал реакции своего тела, предполагая, что в давние времена человеческие существа не могли понимать, что возбуждение на низком уровне именно такое – чисто физическое и химическое.

Модьун снова вспомнил, что говорил богомол о том, что нужно спросить о причинах, заставляющих куда-то ехать сотни людей-животных. Поэтому теперь он спросил:

– Куда вы едете?

Он подавил желание добавить слова «так быстро». Но все автомобили действительно мчались, словно механические демоны, на скорости, превышающей первоначально запрограммированную. Очевидно, компьютеры, занимающиеся этим, изменили их скорость. Увеличили.

«Кто это сделал?» – подумал Модьун.

Все четверо его попутчиков – как они ему сказали – посещали тренировочную школу, где изучали работу большого космического корабля. А теперь они ехали в город Галли, где будут ждать запуска. Модьун понял, что они стали приятелями в лагере. Их отношения были задушевными, даже нежными, и, сначала проявив любопытство, они скоро забыли о Модьуне. Для него это было хорошо.

Он был далек от повседневных дел планеты. Когда эти четверо обсуждали подробности тренировки и говорили о предстоящем путешествии в космос, Модьун отвлекся. Скоро он увидел, что их автомобиль въезжает в город. Зданий в городе стало больше. Они поднимались по холмам, и Модьун мельком увидел их за дальней речкой. Скоро город окружал его со всех сторон. Большие и маленькие здания сверкали на полуденном солнце.

Как Модьун и ожидал, он почувствовал, что его тело снова испытывает возбуждение. Если бы Модьун не знал, что это касается только тела, он мог бы решить, что и его разум возбужден. Ему следовало остерегаться этого… Сильного стремления личности отождествить себя с ощущениями тела.

«Город Галли, – подумал он. – Ну, вот я и здесь. Первое человеческое существо вышло за барьер за последние 3500 лет».

Это было большое дело, и он должен был согласиться с этим.

2

– Куда вы хотите отправиться? – спросил один из людей-животных.

Прошла минута, прежде чем Модьун понял, что человек-медведь обращается к нему. Он вышел из состояния задумчивости и сказал, что не знает.

– Я здесь новичок, – начал многословно объяснять он. – Я только что приехал из Африки. Куда вы посоветуете мне отправиться?

Они серьезно обсуждали эту проблему, игнорируя его. Наконец, человек-лиса заговорил, и в голосе его звучало удивление. Они никогда раньше об этом не думали.

– Почему бы нам не взять его с собой?

Так они и решили.

– Мы можем показать ему все, – сказал человек-гиппопотам. – Будет забавно посмотреть, например, с каким типом женщин он сблизится.

Модьун вспомнил Судлил:

– Скоро сюда приедет моя женщина, – сказал он.

– Это даже лучше, – ответил человек-ягуар. – Мы сможем понаблюдать, как обезьяны занимаются любовью.

Наверное, у Модьуна было странное выражение лица. Его слегка удлиненные глаза наивно округлились.

– Вы не будете против, не правда ли?

Сам Модьун не видел причин возражать, но он интуитивно чувствовал, что Судлил может быть против. Как раз перед его отъездом они наблюдали спаривание животных. Конечно, Судлил в то время еще не полностью выросла и ее реакция отражала болезненно чувствительное состояние тела, но она довольно странно отнеслась ко всему этому.

Улыбаясь воспоминаниям, Модьун спокойно объяснил, что самки обезьяны иногда возражают против наблюдателей.

Четверо самцов уставились на него, сначала с удивлением, а потом почти с одинаковым презрением. Человек-ягуар сказал:

– Вы хотите сказать нам, что вы, обезьяны, разрешаете вашим самкам говорить вам, что делать?

Он посмотрел на своих компаньонов с ироническим выражением:

– Я вижу, что мы должны научить этого приятеля, как быть мужчиной.

Человек-ягуар был спокойным и высокомерным. Он протянул руку и похлопал Модьуна по плечу:

– Не беспокойтесь, сэр. Держитесь за нас, и мы скоро приведем вас в нормальное состояние.

В этот момент впервые четверка людей-животных представилась. Человека-ягуара звали Дуулдн, человека-медведя – Руузб, человека-лису – Неррл, а человека-гиппопотама – Иггдооз. Назвав свои имена, люди-животные ждали, а Модьун заколебался. Он быстро вспоминал, что означают эти имена и откуда они произошли. При идентификации животных люди просто присваивали каждому определенное количество букв алфавита: пять букв для животных из Северной Америки, шесть – для Южной Америки, семь – для Африки и т.д. Компьютеры, которые были запрограммированы на то, чтобы давать имена каждому, получили инструкции не использовать для имени только одну букву. Поэтому не было животного по имени Аааа или Ббббб. Но за исключением этого – полная свобода. В этой лотерее имен его попутчикам еще повезло. Их имена, все без исключения, были произносимыми.

В этот момент Модьун подумал, что люди выбирают себе имена по-другому. И его имя, Модьун, немедленно идентифицирует его как человеческое существо… для любого, кто понимает формулу.

Но он колебался не долго. Он сразу увидел, что, изменив «ь» в имени Модьун на «и», он сможет сохранить произношение, а, если добавит «н», то сможет представить себя выходцем из Африки, имеющим имя из семи букв. По крайней мере он сможет делать это до тех пор, пока не представит комбинацию букв компьютеру.

Его комбинация, в действительности, не имеет смысла. Кроме того, было бы нелепо представляться обезьяной слишком долго.

Его измененное имя было принято без вопросов. Итак он был Модиунн… еще на несколько часов. Или минут.

После этого Дуулдн, человек-ягуар, сообщил ему, что он и его компаньоны направляются в центр города. Дуулдн сказал:

– Понимаете, здесь обычная система поселений. Думаю, что она одинакова во всем мире.

– Да, – коротко ответил Модьун.

Когда через несколько минут Модьун выбрался из автомобиля, он понял, что сердится. Понимает ли он, как управляются эти города! Он, принадлежащий к расе, которая создала автоматические города и автоматические села – короче, все на этой планете!

Однако, когда автомобиль уехал и четверо людей-животных быстро пошли по широкой улице, потребовалось несколько мгновений, пока Модьун понял, что они направляются к движущемуся тротуару.

«Ну, конечно», – подумал он потом, ругая себя.

Всплыли старые воспоминания, и город показался более знакомым. Он вспомнил, что жилая зона разбита так, чтобы принимать приезжих в одном секторе. Тут есть места для семей и, наконец, роскошные апартаменты для людей.

Путешествие по движущемуся тротуару закончилось через полтора квартала. Человек-ягуар показал на склон холма и сказал:

– Здесь вся улица свободна. Давайте поселимся тут, а потом выйдем и пойдем поесть.

Модьун последним преодолел четырехдорожечный переход от скоростного тротуара к среднескоростному, потом к медленному тротуару, а потом шагнул на улицу. Его спутники поднимались по склону, а он медленно и нерешительно следовал за ними. Должен ли он продолжать лгать? Это казалось слегка несерьезным. Тем не менее, вскоре он, как и другие, стоял перед рядом кнопок. Набрал свое обезьянье имя.

И ждал, пока компьютер откроет дверь.

Компьютер отказался впустить его.

– Вы не идентифицированы правильно, – был ответ.

Прошла вечность, Модьун ничего не делал, не реагировал, даже не обдумывал то, что сказала машина. Он был в смятении. Раньше он не знал этого чувства. Это было чувство, новое для него. Неосознанное чувство. И его мозг не понимал реакции тела.

Странно, что его мысли пришли в такое смятение…

Он начал приходить в себя. Сначала он просто наблюдал. Здесь перед ним за дверью квартиры находился механизм: кнопки, которые он нажимал, маленькая треугольная металлическая решетка под ними – откуда голос компьютера произнес невероятные слова.

Модьун с одной стороны видел длинный ряд стерильных квартир, точно таких, как та, которую он выбрал в качестве своего дома. Ну, не совсем квартир. Они все были одноэтажные и располагались вдоль блока как терраса. Перед каждой квартирой было несколько ступенек, ведущих на маленькое крыльцо, и Модьун предполагал – хотя и не мог ясно видеть, что было у других дверей, – на каждом крыльце были кнопки с буквами и система динамиков за решеткой.

В известном смысле, однообразный мир. Но как же иначе обеспечить жильем миллионы? Действительно, его предки занимали такую же терпимую позицию по отношению к людям-животным, как и он, они заботились не о красоте, а только о пользе.

Но, так как чистота была полезной, они предусмотрели для каждого жилища и для города автоматические чистящие системы. Так что пластмассовые стены, и пластмассовые двери, и нержавеющие стальные решетки сияли – так было чисто. И ступеньки выглядели вымытыми и выскобленными. На тротуаре внизу не было ни пятнышка.

Модьун еще рассеянно осматривал мир вокруг, когда вдруг понял, что же так подействовало на него.

Отказ.

Ему отказали! За всю жизнь в несколько сотен лет никто никогда так не поступал с ним. Это был удар для его мозга, перед которым никогда не существовало никаких преград, кроме философии о тщетности бытия – и, особенно, тщетности усилий. Действительно, ничего не стоит делать. Тело испытывает чувства, мозг – нет. Человеческая природа такова, что человек может отдавать себе отчет, когда его тело испытывает чувства. Уделом людей было выбирать, нужно ли игнорировать ощущения своего тела.

И теперь он не мог сделать этого. Когда Модьун осознал удивительную правду – источник своей глубокой тревоги – он начал понимать, что его тело испытывает раздражение.

Мысленное осознание физического чувства было как сигнал. Мозг Модьуна мгновенно вернулся к нормальному состоянию: отделился от тела. Модьун успокоился, но проявил любопытство. Он сказал:

– В чем проблема? Мое имя имеет нужную длину и правильный код для обезьяны из Африки. Почему меня не принимают?

– Личность с этим именем – Модиунн – в настоящее время находится в Африке, зарегистрировавшись как проживающая по определенному адресу.

Раздражение усиливалось. Тело, казалось, все меньше поддавалось контролю. Прошла минута, и Модьун понял, что создавало такое беспокойство его телу. В прежние дни можно было запрограммировать компьютеры, чтобы они учитывали такие подробности, но это не было сделано. Ни одно человеческое существо никогда не занималось отдельным животным, не интересовалось, где оно находится или даже тем, что с ним случилось.

Поэтому он теперь сказал угрожающим тоном:

– С каких пор компьютеру есть дело до местонахождения отдельного животного?

– Вы спрашиваете, имею ли я право отказаться впустить вас? – спросил компьютер.

– Я спрашиваю, откуда вы знаете, где находится Модиунн? Я хочу знать, кто связал вас с компьютером в Южной Африке, – сказал Модьун с высоты своего положения человеческого существа.

Компьютер ответил, что он связан со всеми компьютерами планеты уже 3453 года, 11 часов, 27 минут и 10 секунд. Пока он отвечал, Модьун подумал, что компьютеры никогда не программировали отвечать на такие вопросы, как задал он.

Он раскрыл рот, чтобы продолжить колкие расспросы, и вдруг понял, что его тело испытывает болезненные ощущения, понял, что все это время нервничал. Модьун точно не знал, сколько времени люди находились за барьером, кроме того, он принадлежал к третьему поколению. Но с помощью информационных центров в мозгу он догадался, что компьютеры были перепрограммированы в течение нескольких лет после ухода людей.

Кто мог это сделать?

Модьун сделал еще одну попытку.

– Вы отказываетесь открыть эту дверь для меня?

– Это невозможно, – был ответ. – Я автомат, а вы не соответствуете требованиям, позволяющим войти.

Заявление компьютера, к несчастью, напомнило Модьуну об ограничениях механического устройства. Проблема была не в машине, а в том, кто и как изменил принцип ее работы.

«Посмотрим, смогу ли я убедить кого-нибудь переехать в большую квартиру и поселиться со мной», – решил он.

Животные-люди, с которыми он познакомился, исчезли в своих маленьких домиках. Модьун вспомнил, что Руузб, человек-медведь, занял квартиру слева от него. Модьун пошел туда и постучал в дверь, игнорируя систему кнопок.

Пауза. Звук шагов. Дверь открылась, и появился красавец-медведь. Он приветливо улыбнулся Модьуну.

– Эй, – сказал он, – вы очень быстро управились. Входите. Я буду готов через минуту.

Модьун вошел, боясь, что дверной компьютер не пустит его и сюда тоже. Но динамики за решеткой молчали; разговор между ним и Руузбом не привел механизм в действие. Очевидно, на него не влиял факт присутствия Модьуна, если дома хозяин.

«Включается при нажатии кнопки», – подумал он с облегчением.

Он собирался предложить человеку-медведю поселиться с ним вместе в двухкомнатной квартире для приезжих. Но теперь в этом не было необходимости. Модьун совсем не знал, когда и что он должен будет делать. Но было ясно, здесь что-то не так, как должно быть.

Но он верил в то, что культура животных осталась прежней, без неожиданностей. Сердечное приглашение Руузба давало ему еще немного времени, чтобы обдумать положение дел.

«Я попрошу его поселиться со мной вместе… немножко позже».

3

Через полчаса…

Пятеро приятелей пошли в столовую двумя кварталами дальше. Оказавшись внутри столовой, Модьун замешкался, а остальные нетерпеливо схватили тарелки и стали в очередь. Модьун подумал: не откажется ли компьютер, раздающий пищу, обслужить его? Хочет ли он здесь и сейчас объявить, что он – человек?

Но, подумав, он решил продолжать маскарад, потому что не хотел верить, что кто-то взял на себя труд изменить программы миллионов простых машин. И что более важно, тут не было внешних признаков того, что медленно (более тысячи лет) создававшаяся система свободного питания – где не задавали никаких вопросов – изменилась.

Машины автоматически возделывали землю и собирали урожай. Для тех, кто прежде был плотоядным, различные типы белков создавались с помощью компьютера из съедобных зерен, фруктов, трав, кустарников и деревьев. Для тех, кто прежде был травоядным, подходящая пища создавалась по тому же общему принципу. Почти все зеленое, желтое или растущее в лесу шло на пользу разумным формам жизни. Почти ничего не выбрасывалось.

Слишком сложно. Изменение означало бы вмешательство во всю цепь операций. Модьун вынул еду из контейнеров, которые автоматический компьютер позволил ему открыть. Он назвал свое настоящее имя, доверившись логике. Кроме того, как он вспомнил, обезьяны еще ели множество растений, которые людям не нравились.

Когда на его тарелке оказалась пища, он пошел к тому столу, который раньше заняли его товарищи. До сих пор все шло хорошо. Пока его новые знакомые оживленно беседовали, Модьун сел и стал старательно жевать и глотать. Хотя он ел много раз к концу своего пребывания за барьером, весь процесс в целом оставался неприятным.

Он помнил, что после неприятного для него процесса еды случится вещь гораздо худшая. Позже… он должен будет искать общественный туалет и в присутствии других существ в соседних кабинках избавляться от отходов организма.

«Жизнь за границами барьера, – думал он, – именно такова, какой должна быть по моему мнению: скучные, утомительные, раздражающие переживания».

Но его на время заманили в большое тело, и он должен был выполнять его требования.

А взгляды у Модьуна остались прежние. Каждым существом тут управляют: его проблемы никогда не решаются до конца, существует непрестанная необходимость бороться с окружающей средой, и это повторяется каждое утро, заставляет существо непрерывно действовать.

Какие мысли могут быть у такого существа? Никаких!

Модьун без удовольствия пережевывал пищу и обдумывал свое положение, когда, услышав случайное слово, он понял, что четверо его друзей все еще обсуждают надоевшую ему тему предстоящего путешествия в космос.

По-видимому кто-то убедил власти утвердить неправильную цель экспедиции. Его друзья считали, что должны противодействовать, убедить власть предержащих выбрать правильную звезду как цель для полета корабля.

– … Значение… необходимое действие… жизненные… решающие для мира…

Слова с их скрытым смыслом условий, которые обязательно должны быть выполнены, проходили через воспринимающую систему Модьуна, но сначала он только регистрировал их. Наконец, до него дошло их значение и он сказал с легкой улыбкой:

– А если вы не сможете отстоять свою точку зрения, что случится?

Человек-ягуар удивленно посмотрел на него.

– Кто-то другой выдвинет свой проект.

– С какими результатами? – спросил Модьун.

– Их идеи неверны, а наши верны.

– Но что же все-таки случится? – настаивал Модьун.

– Экспедиция отправится к группе желтых звезд, похожих на наше солнце. Шансов найти жизнь на планетах таких звезд, как наше солнце, меньше, чем на планетах голубых звезд. Это уже доказано.

Модьун со своего уровня, где все такие вещи были одинаково бесполезными, снова улыбнулся наивному ответу.

– А, предположим, что экспедиция не обнаружит жизни ни в системе желтой, ни в системе голубой звезды? – спросил он.

– Это будет напрасное путешествие.

Его безупречная логика не доходила до сознания. Человек сам прошел через эту промежуточную стадию; когда-то он верил, что успех заключается только в результате. Модьун сместил акцент своего вопроса.

– Участники такого путешествия не будут испытывать неудобств?

– О, нет. Корабли безупречны. Они похожи на большие города, плывущие в космосе.

– Те, кто будут на корабле, смогут есть, спать, развлекаться, общаться с существами противоположного пола, будут иметь возможность тренироваться и обучаться?

– Конечно.

– Тогда, какая разница, каким будет результат? – торжествующе спросил Модьун.

– Но, если мы не обнаружим другую жизнь, то это будет напрасное путешествие. Межпланетные корабли мчатся с большой скоростью, и, как нам сказали, мы посетим много планет; мы улетаем на длительное время. Для отдельной личности очень тяжело, если цель не достигнута.

Модьуну казалось, что все на корабле будут жить совершенно одинаково, независимо от того, неудачной или успешной окажется экспедиция. Забавляясь, он сместил акцент:

– Ну, хорошо, предположим, вы нашли разумную жизнь в другой звездной системе, – что тогда?

Человек-ягуар покачал головой:

– Вы, обезьяны, задаете ужасные вопросы, – сказал он. – Все, что вокруг нас

– жизнь. А жизнь – познание нового! Неужели это ничего не значит?

Но Модьуна нельзя было сбить с мысли.

– Скажите мне, – настаивал он, – как вы поступите с другими существами, если вы их найдете?

– Ну… мы должны будем определить свою политику относительно них. Это будет зависеть от их реакции.

– Приведите мне пример такой политики.

Настроение человека-ягуара изменилось. Он выглядел расстроенным, словно ему надоел этот разговор.

– Как я могу знать заранее! – взорвался он.

Пока продолжалась дискуссия, Модьун с растущей уверенностью отметил про себя другой смысл того, что было сказано. Теперь он спросил:

– Вы упоминаете, что нужно убедить власти. Кто эти власти?

Он ждал и думал:

«Теперь я узнаю, кто враг».

– Люди-гиены, – был ответ.

Последовало мгновенное разочарование. Ответ оказался заурядным.

«Не люди-тигры или люди-львы, – подумал Модьун, – не люди-слоны. Никто из тех, кто когда-то был большим или могучим созданием. Вместо этого, тот, кто когда-то питался падалью, а теперь добрался до вершин власти».

Он забеспокоился.

Все остались на одинаковом уровне. Когда люди отступили за барьер, самосохраняющиеся компьютеры управляли городами и селами. Люди-гиены прорвали эту оборону. Невероятно, но у него не было причин сомневаться.

И все же он почувствовал себя лучше. Одна группа, с которой можно говорить, вести дела. Вдруг это показалось Модьуну несерьезной проблемой.

Модьун расслабился – и впервые действительно с искренним интересом принял участие в беседе. Ему эти разговоры что-то напомнили. Он сказал:

– Вы говорите о поисках других обитаемых звездных систем. А что вы скажете о Нунули, которые обнаружили иную жизнь в нашей солнечной системе? Они же возвратились на Землю? И почему вы не спросите их, где обитаемые системы? Я уверен, что они с радостью расскажут вам. Это очень услужливая раса.

Он остановился, увидев смущенные лица.

– Нунули! – эхом отозвался человек-лиса.

– Существа с другой звезды! Нет, мы никогда…

Это произнес человек-медведь.

– Где вы слышали об этих существах со звезд? – спросил человек-ягуар насмешливым тоном. – Когда это было?

Модьун, который на мгновение забыл, что для них он обезьяна и не может знать больше, чем они, сказал:

– Я слышал это там, откуда я приехал.

Он самодовольно подумал, что это чистая правда.

Четверо людей-животных, казалось, приняли его утверждение. Очевидно, они точно не знали, что происходило в далекой Африке. Несколько минут они продолжали серьезно беседовать между собой и пришли к выводу, что тем, кто прилетел из космоса, земляне позволили жить, но не дали случившемуся широкой огласки.

Это была неудача. Глупость. Но в этом была и хорошая сторона, как считал человек-медведь. Это доказывало, что в космосе есть и другие расы.

– Весь район там должен быть исследован, – неопределенно махнул рукой человек-медведь, охватывая взмахом полгоризонта.

Подходящий момент еще не настал, их внимание все еще было занято навязчивой идеей, но в голове Модьуна мелькнула другая мысль.

– Что вы делали до того, как вас наняли для полета? – спросил он с любопытством. – Чем вы занимались?

– Я был монтером на строительстве, – сказал Неррл.

Иггдооз, как выяснилось, работал на океанской ферме, где разводили водоросли.

– Я всегда хорошо себя чувствую у воды, несмотря на то, что она соленая, – сказал он. – Каналы и болота… В общем, мне хорошо.

Руузб был лесничим.

– Я люблю горы и расстояния, – сказал он. – Вот почему, я думаю, мне понравится космический полет. Космос…

Дуулдн не захотел рассказывать о себе. Он выглядел немного смущенным.

– Я не стыжусь, – сказал он. – Было бы странно говорить об этом, и я лучше не буду.

Отказ стал мгновенным вызовом Модьуну. Он смутно помнил о том, что, изменяя животных, человек имел в виду некоторые особые способности, которые он обнаружил в каждой породе… Что же это могло быть у ягуара? Он не мог ни вспомнить, ни додуматься до этого.

С опозданием ему пришло в голову, что его знакомые захотят узнать о его занятиях. Он открыл рот сказать, что он специалист по электронике, но внезапно понял: не нужно ничего говорить. Его друзья снова вернулись к своей скучной теме.

Информация о Нунули, пожалуй, возбудила в них еще больший интерес к предстоящей межзвездной экспедиции, сделала их еще более решительными, чем когда бы то ни было (если такое вообще возможно), в стремлении настаивать на правильном выборе маршрута для их корабля. Когда Модьун снова прислушался к их разговору, они обсуждали ряд способов, которые помогут склонить «власти» к их точке зрения.

Вдруг человек-лиса вскочил на ноги.

– Эй! – он почти визжал от возбуждения. – Лучше нам добиться, чтобы нас выслушала комиссия.

Модьун встал, как и другие. Он был немного обескуражен – хотя и не сильно. Их неожиданное (а на самом деле, закономерное) намерение, казалось, положит конец его плану поселиться вместе с Руузбом. Ему не пришло в голову, хотя и должно было прийти, что они должны присутствовать днем на собрании.

Действительно, это было не настоящее препятствие. Перед ним стояла проблема: где найти комнату? И он должен был ее решить.

Модьун направился к ближайшей двери, понимая, что другие идут следом. Он думал:

«Когда они пойдут на собрание комитета, я попробую справиться с квартирным компьютером. И мы увидим, кто главный: человек, творец или машина».

С этой мыслью он прошел в дверь, оглянулся и обнаружил, что он снаружи – один!

4

Остальные ушли.

Поразительно!

Только что они были сзади. Иггдооз хрипло смеялся; Дуулдн что-то говорил глубоким мурлыкающим голосом, Руузб тяжело ступал по полу, а человек-лиса что-то отвечал лающим голосом.

Слова совсем не имели значения, но звуки, которые издавали его знакомые, стали привычной частью окружающего.

Модьун остановился и оглянулся. Вот дверь, через которую он вышел.

Он помнил, что она была непрозрачной.

Непрозрачной!

Когда Модьун бросился к ней, он заметил, что на ней нет ни ручки, ни задвижки. Он сделал три шага, и теперь стоял, ощупывая дверь ладонями и пальцами и пытаясь открыть ее.

Под руками была лишь маслянистая гладкая поверхность. Дверь не откроется. Сзади, на улице он услышал слабый шум… Что-то в его мозгу мгновенно отреагировало.

Модьун обернулся.

Высокий – более восьми футов – человек-гиена стоял на расстоянии всего в дюжину футов с автоматическим пистолетом в одной руке; он сказал странным голосом:

– Что случилось?

Потом Модьун сделал неопределенное движение своим телом, словно покачнулся, и пистолет выпал из вытянутой руки гиены, ударившись о тротуар с металлическим звуком.

Это было как сигнал. Огромный человек-гиена опустился на колени и прошептал:

– Помогите…

Модьун мог бы помочь, но не помог. Он стоял, чувствуя свою вину.

Умом он чувствовал, понимал, что это было. Модьун сразил человека-гиену, выделив из своего тела газ.

Невероятно, но какая-то часть мозга Модьуна уловила звук у него за спиной или, может быть, уловила лишь настолько, насколько это возможно из намерений другого при передаче мыслей, и объяснила это как угрозу.

Больше всего Модьуна удивило то, что его реакция была агрессивной.

В течение всей жизни Модьуна с ее философией полного – именно полного отказа от насилия, он никогда не нападал, но его мозг был способен на это.

Итак, это рефлекс тела, с его животным бешенством.

«Господи, я должен следить за этим», – подумал он.

Пока он пришел к такому решению, человек-гиена перекатился на бок и теперь лежал на бетоне, скрючившись, стонал и извивался. Модьун подошел и с сочувствием посмотрел на подергивающееся тело.

Через минуту Модьун увидел, что пистолет лежит в нескольких ярдах в стороне. Он подошел, поднял его, осмотрел и увидел, что он заряжен.

Модьун не знал, что и думать. Поэтому он спросил:

– Где вы взяли оружие?

Никакого ответа, только стон.

Модьун спросил настойчивее:

– Я думал, что их больше не выпускают.

На этот раз ему ответили.

– Ради Бога, – простонал человек-гиена, – я умираю, а вы задаете глупые вопросы.

Все оказалось не так плохо. Действительно, первоначальное чувство сильной вины отошло на задний план. Оно еще присутствовало, но стало более слабым, когда Модьун с облегчением осознал, что инстинктивно воспользовался защитной функцией организма.

Тут у человека-гиены начался отвратительный приступ желудочных спазмов. Возможно, он чувствовал сильную изжогу и другие признаки отравления, которые порой испытывают и животные, и люди.

Это страшно, болезненно, но он не умрет.

– С вами будет все в порядке примерно через час, – сказал Модьун и положил пистолет в карман пальто. – Но я уверен, что вы собирались стрелять. Это делает вас потенциальным убийцей, и поэтому я только запишу ваше имя.

Подозревая, что ему не ответят добровольно, Модьун снова потребовал.

– Глидлл, – ответил человек-гиена.

– Хорошо, Глидлл, – сказал Модьун, – мы не хотим дальше нарушать ваше право на свободу мысли, поэтому сейчас я не требую больше информации. Что-то в этом мире неправильно, и я не могу поверить, что вы персонально ответственны за это. Но я буду знать, как связаться с вами, когда, наконец, приму решение.

С этими словами Модьун повернулся и пошел влево, туда, где заметил дырку в заборе, ведущую к входу в столовую.

Когда Модьун попал на улицу, четверо его друзей вышли из здания. Увидев Модьуна, Неррл, человек-лиса, облегченно вздохнул. Они все остановились.

Несколько минут они говорили все вместе. Из этой смеси слов Модьун смог выделить всего несколько битов информации. Он понял, что они решили, что потеряли его. Модьун задумчиво смотрел на них. Все четверо излучали наивность, что делало всю историю совершенно приемлемой для него. Что бы ни случилось, они тут были ни при чем.

Он подумал, что происшествие приобретает вид случайного. Совершенно случайно он вышел через боковую дверь в тот момент, когда – как они теперь это описывали

– они остановились и оглянулись, чтобы что-то рассмотреть. Когда они повернулись, его уже не было.

Но как случилось, что человек-гиена с автоматическим пистолетом как раз стоял на заднем дворе? Совпадение требовало напряжения воображения, но так как никто не знал Модьуна и не знал, кем он был, это должно было быть именно совпадением.

Модьун почувствовал, как его напряженное тело при этой мысли расслабилось.

Он наблюдал, как четверо друзей заторопились на собрание. Сначала они воспользовались движущимся тротуаром, чтобы добраться до улицы. Один из них махнул рукой, и к тротуару подъехал автомобиль. Они забрались в него, и двери закрылись. Минутой позже автомобиль отъехал, и Модьун быстро потерял его из виду.

Чувствуя себя спокойным, но немного несчастным, Модьун направился к квартирам на террасе. Первые неудачи немного беспокоили его. Он потерял своих четырех спутников. В их компании он чувствовал себя в какой-то мере счастливым.

Модьун пошел, чтобы показать, как одурманивают мозги настоящего человеческого существа. Его удивило, что обучающие машины не подготовили его к таким ловушкам. Тот, кто программировал машины, уже забыл такие подробности. Или, наверное, знал, но игнорировал.

Модьун все еще мысленно качал головой, хотя его, в действительности, не беспокоили различия, когда он приехал на улицу, где жили другие и где он тоже надеялся устроиться. С облегчением он увидел, что небольшая квартира между человеком-медведем и человеком-ягуаром еще не занята. Так как она свободна, ему не придется позже объяснять, почему он переехал.

Теперь он не терял времени на дальнейшие споры с машиной. То, что он делал, было одним из способов, с помощью которых человеческий ум контролировал положение дел. Сила, которая была мгновенно приведена в движение, уничтожила прочные электрические соединения этой специальной системы реле, открывающих дверь.

Так как его логика была безупречной, он не повредил небольшой выключатель, с помощью которого компьютер дистанционно контролировал крошечную квартирку. Он просто открыл дверь. Через минуту, когда он повернул ручку и толкнул дверь, она открылась.

Теперь он мог войти. Но вместо этого он остался стоять. У него возникло чувство, чувство, идущее из мозга в тело.

Он стоял на крыльце этой маленькой блочной квартирки и смотрел с ее скромной высоты на часть города Галли. И он чувствовал, что он – человек, и другие не такие, как он. Большинство из них приспособилось и не изменилось. Рост человеческого самосознания из глубин животного для большинства существ, населяющих Землю, не был трамплином для прогрессивного развития.

К ним насильно применили чудеса биологии. С этого времени цепи молекул оказались закодированными, чтобы поддерживать изменение; и за тысячи лет кодирование точно выполнило свою задачу.

Не больше и не меньше. Модьун отчетливо представлял себе огромные массы животных-людей, которые счастливо общались, подходили к автоматам для раздачи пищи, пробивались в свои квартиры, докладывая компьютерам, энергично обсуждали подробности того, на что они были запрограммированы, или, как это случилось с его знакомыми, делали то, что заставлял их человек-гиена.

Какая удивительная случайность, что люди-гиены из всех людей-животных оказались единственными, кто как-то пробился через внутреннее кодирование.

Стоя здесь, Модьун все еще предполагал, что это незначительный прорыв; что в человеке все еще есть что-то большее, чем в любом животном. Это ощущение засело в его мозгу.

«Мы великие», – думал он.

Впервые он согласился, что поступил хорошо, выйдя из-за барьера, чтобы оценить изменения внешнего мира, узнать, какое время наступило на планете людей.

Когда он так оценил свое присутствие здесь, за барьером, он вошел в маленькую квартирку, где собирался пожить некоторое время в качестве обезьяны.

Пока не приедет Судлил.

Общение с человеком-гиеной, вооруженным пистолетом, в свете имеющихся фактов, казалось, к делу не относилось. Скрытый смысл заключался в том, что Модьун стал заметной персоной.

Но это, конечно, невероятно.

«Никто же не станет искать меня, – говорил себе Модьун. – Я человек-обезьяна, который живет, как приезжий, в городе Галли».

Если пистолет был предназначен, чтобы кого-то убить, то собирались убить не Модьуна. Простая логика. И поэтому не было нужды думать об этом дальше.

И он прекратил это занятие.

Модьун проснулся в кромешной тьме, осознав, что кто-то находится в комнате и склонился над кроватью с оружием…

5

У Модьуна не было времени подумать, как лучше отреагировать. Поэтому он превратил противника в камень.

Тогда он включил свет и встал. Человек-гиена стоял неподвижно, склонившись над его постелью, и крепко сжимал нож. Он был захвачен врасплох во время нанесения удара, и его положение было динамически неустойчивым.

Модьун, конечно, никогда раньше не применял метод превращения в камень на живых существах и теперь смотрел на свое творение, чувствуя возбуждение в теле. Он – сам, думающая личность – изучал незваного гостя с полной беспристрастностью. Из того, что он знал о процессах, которые запускаются в живом организме таким способом воздействия, он понял, что все потенциальные возможности тела человека-гиены для затвердевания были мгновенно освобождены.

Модьун вызвал у человека-гиены артрит, паралич, камни в обеих почках, затвердение артерий и, вообще, окостенение всего тела… Модьун подозревал, что тот чувствует сильную боль, поэтому он подошел и вынул нож из его руки – или, скорее, попытался это сделать.

Нелегко… Пальцы, казалось, застыли вокруг рукоятки. Но Модьун вытянул нож, внезапно сильно рванув. Затем он проверил карманы у существа, нашел несколько таблеток и, усилив свое чувство обоняния, установил, что они ядовиты.

Модьун понюхал лезвие ножа. Тот же запах. Метод двойной попытки подстраховки.

Больше ничего он не нашел.

Чувствуя жалость к другому существу, он оставил в его теле немного жидкости

– минимум.

Человек-гиена упал на кровать. Он лежал там, словно мокрая масса, и так было на самом деле.

Сейчас в его теле началась внутренняя перестройка. Может быть, ему потребуется день, чтобы оправиться от шока и быть в состоянии двигаться. Некоторое время после этого в мозгу его будет избыток жидкости и слишком много воды в каждой клеточке. Но так как, очевидно, человек-гиена не был болен и в его системе не было естественного нарушения, то, в конце концов, он придет в себя.

Модьун не знал, когда можно будет расспросить предполагаемого убийцу о его мотивах. Ему казалось, он помнил, как обучающие машины много лет назад говорили, что необходима одна или две недели, пока голосовые связки восстановятся достаточно для того, чтобы существо смогло говорить.

Все это не имело значения. Значение имело то… Несомненно, кто-то искал его.

Логика говорила, что этого не может быть, но факты – вещь неопровержимая. Два покушения на его жизнь. Это невозможно в мире, где нет преступлений. Но все же это случилось.

Модьун мгновенно решил, куда он должен пойти, чтобы провести первую проверку.

Итак, вскоре после трех часов ночи, полностью одетый Модьун распахнул входную дверь столовой, работающей круглосуточно, и пошел к боковому выходу, через который он каким-то образом (случайно?) попал во двор и оказался лицом к лицу с вооруженным человеком-гиеной.

Что-то в этом беспокоило его. Мгновенное замешательство…

«Усилитель мысли направил меня через ту дверь, – анализировал Модьун. – Он включался только на мгновения».

В течение секунд усиленная мысль осторожно подталкивала его через эту боковую дверь… Все выглядело так, как будто это его собственная мысль. Осторожно, согласно его собственной цели. В шумном окружении он не заметил постороннего воздействия.

Модьун предположил, что одновременно четверо его друзей-животных подверглись такому же умственному давлению, которое направило их мимо той же двери, и они не заметили его исчезновения. Это никак не могло быть проблемой. Животные-люди не знают таких вещей.

Убежденный в своей правоте, Модьун решил для себя:

«Путь, по которому я сейчас иду, выведет меня к компьютерному центру и к тому, кто там находится. И тогда я буду знать, в чем проблема».

Модьун даже не предполагал, с какой невероятной проблемой столкнется.

Была ночь… только на востоке появилось слабое сияние…

Модьун вошел в компьютерный центр через парадный вход и оказался в мире металлических панелей, залитых слабым светом; некоторые панели простирались от пола до высокого потолка.

Были слышны слабые звуки; насколько Модьун мог определить, он слышал только звуки машин и их органов управления. Легкие щелчки, когда блоки один за другим соединялись с основной машиной или отключались от нее.

Это ничего не означало и не имело значения. Тут царил заведенный порядок, все работало в том же автоматическом режиме много тысячелетий и, вероятно, будет продолжаться, пока на планете не исчезнет жизнь.

Модьун миновал несколько дверей, прошел по коридору и спустился вниз по ступенькам – к центральному устройству.

«Вот вы где», – подумал Модьун.

Машина, перед которой он очутился, казалась обыкновенным компьютером универсального типа. Но из этого компьютера исходила направляющая мысль, которая заставила его выйти из боковой двери столовой.

Через минуту Модьуна удивило, что ему позволили зайти так далеко без дополнительных препятствий. Он чувствовал… сопротивление… своему присутствию. Поразительно, что он не мог осознать это яснее, он, который был таким чувствительным.

Ладно, скоро он все узнает.

Он заговорил с компьютером, требуя разъяснений. В помещении для машины его голос повторяло эхо. Он ясно чувствовал, что прошло много, много столетий с тех пор, как шум жизни нарушал тишину замкнутого пространства.

Последовала пауза, которая сама по себе показалась ненужной, так как компьютер всегда отвечал сразу (за исключением этого раза).

Наконец, прозвучал ответ компьютера:

– Я получил инструкцию проинформировать вас, что Нунули, хозяин планеты, поговорит с вами лично, как только подойдет сюда, на что потребуется около минуты.

У Модьуна было шестьдесят долгих секунд, чтобы обдумать значение этих слов. Так как он полностью контролировал все происходящее, то почувствовал удивление, услышав ответ компьютера.

Минута прошла. Где-то у него за спиной открылась дверь.

6

Только в течение нескольких мгновений существо, которое вышло из-за рядов машин и металлических панелей, выглядело как человек. Оно было одето в костюм, закрывавший тело и руки. У него было две ноги и две руки, и держало оно их как человек.

Но вторым, главным впечатлением Модьуна был его своеобразный голубовато-зеленый головной убор и пара перчаток из необычной ткани в голубую полоску.

Мгновения, когда он казался знакомым, прошли…

Модьун понял, что незнакомец не является земным созданием. То, что казалось цветным головным убором, оказалось массой мелких щупалец, которые поднимались с головы и отражались на гладкой коже лица, как в зеркале.

А то, что выглядело, как костюм, было, в действительности, серовато-зеленой кожей. Кое-где она была скорее серая, чем зеленая. На существе вообще не было никакой одежды.

Хотя он сам никогда не видел Нунули, он понял, что это, на самом деле, пришелец, который впервые посетил Землю около пяти тысяч лет назад.

По меньшей мере, здесь был один из пришельцев. Существо остановилось и теперь находилось на одном уровне с Модьуном. Пришелец оказался ростом около шести футов и выглядел скорее тщедушным. Землянин возвышался над ним на добрых два фута.

Теперь Модьун почувствовал себя просителем.

– И что же вы собираетесь делать? – спросил Модьун.

Руки поднялись вверх, и это было удивительно точным подражанием человеческому жесту, своего рода пожатие плечами.

– Все сделано, – сказал Нунули. – Больше ничего не нужно. Твоя планета давно завоевана нами.

Голос, которым были произнесены эти слова, звучал нежно, но не был женским. Сами слова были сказаны на универсальном земном языке без акцента. Или, по крайней мере, если и был акцент, он казался легкой местной вариацией.

Модьун оценил ситуацию.

– И какие у вас планы относительно меня и других человеческих существ? – спросил он.

– Никаких, – ответил пришелец. – Что вы можете сделать против нас?

– Мы обладаем системой управления разумом, – заявил Модьун.

– Сколько вас здесь?

– Около тысячи, – неохотно ответил Модьун.

На мгновение, только на мгновение, его поразило такое малое количество оставшихся людей.

– Когда мы впервые прибыли сюда, – сказал Нунули, – здесь было около четырех миллиардов человеческих существ. Они могли оказаться опасными. Но теперь, я говорю вам, что мы позволим этой тысяче делать все, что угодно… даже сопротивляться нам. Но почему они должны беспокоить нас, если мы не беспокоим их?

Модьун с чувством облегчения выслушал его ответ. Его мускулы и нервы напряглись, и сигналы, которые они посылали в мозг, были слишком сильными.

Наконец, Модьун сказал:

– Но почему вы вообще завоевали нас? Что вы собираетесь делать с таким разнообразием разумных форм жизни?

– Что делать с этой планетой, – ответил Нунули официальным тоном, – мы еще не решили. Решение будет принято на будущем собрании комитета.

Существо вытянуло руки и сказало:

– Трудно выносить такие вопросы на повестку дня.

– Но почему же вы завоевали нас? – настаивал Модьун.

Нунули вернулся к официальному тону.

– Мы получили инструкции уничтожить руководящую группу, после чего будет принято решение, как распорядиться планетой. Наш метод завоевания Земли заключался в том, чтобы предложить человеческим существам усовершенствовать их тело и мозг. Ваших предков сразу привлекли возможности, которые открывались перед ними. Люди не заметили, что среди стремлений, которые поощрялись при этом, оказался и всеподавляющий импульс к философскому существованию. Так как процесс продолжался, то скоро человеческие существа захотели оставить свою цивилизацию животным и насекомым. Позже, когда мы решили, что нас должна представлять группа животных, мы выбрали людей-гиен. Естественно, четко не представляя ситуацию, они мало знают о вас. Поэтому вам причинили беспокойство.

Модьун решил, что инопланетянин намекает на два покушения на его жизнь. Объяснение показалось неудовлетворительным, но Модьун воздержался от комментариев.

– Этого, – продолжал Нунули, – снова не произойдет, если вы не проявите упрямство.

Модьун быстро оценил сказанное, глубоко вздохнул и сказал:

– Ваши действия едва ли похожи на завоевание.

– Человек фактически исчез. Это завоевание!

Модьуну было трудно оценить все с такой позиции. Сокращение человеческого рода до тысячи особей казалось ему разумным. За людьми в этом вопросе могли бы последовать Нунули и огромное количество животных и насекомых, кишевших по всей Земле.

Он так и сказал.

Нунули отверг эту идею.

– Наше предписание – завоевать Вселенную и размножить людей-рабов в количестве, необходимом для выполнения этой задачи.

– Но почему?

– Это решает комитет, – последовал холодный ответ.

В мозгу Модьуна начала формироваться смутная картина иерархической структуры захватчиков. Он сказал:

– Этот комитет… Вы общаетесь с его членами?

– Нет, они сами связываются с нами. Мы получаем инструкции.

– Значит, они не живут среди вас?

– О, нет! – ответил потрясенный Нунули. – Они живут за барьером, и никто не ходит туда.

– Они похожи на вас? По форме, я имею в виду.

– Конечно, нет. Это было бы смешно. – Нунули вдруг возмутился. – Члены комитета – особая раса.

– Сколько же их там?

– Около тысячи, – был ответ.

– Я вижу, – протянул Модьун.

Из слов, произнесенных созданием, было очевидно, что оно само ничего не понимает.

– Комитет не должен быть больше. Он стал бы слишком громоздким.

– Конечно, – поспешно согласился Модьун.

Через минуту он добавил:

– Я вижу, что наших людей-животных посылают в космос к другим мирам. Очевидно, вы используете их, как часть ваших войск захвата?

– Конечно. Они действуют как дополнительные силы в нашей схеме завоевания.

– Тогда слухи о том, куда направится большой корабль, который теперь готовится к полету, просто маскировка?

– На Земле мы поддерживаем видимость демократии, первоначально установленной человеком, – сказал Нунули. – Поэтому мы выслушиваем и создаем впечатление свободы выбора для большинства. Но, в действительности, планеты, которые должны быть захвачены, уже выбраны.

– Сейчас у вас нет плана, что делать с людьми, которые живут на Земле… окончательного плана? – спросил Модьун.

– Пока комитет не примет решение в связи с тем, что нужно сделать с Землей, плана у нас не будет, – сказал Нунули. – Что будут делать тем временем обитатели Земли, неважно. Ведь теперь Земля – завоеванная планета.

Существо сделало вывод:

– Я понимаю, что для нас может быть неудобно, чтобы вы находились поблизости, когда приближается время перемен. Поэтому я рекомендую вам вернуться за барьер.

– Мне кажется, что до тех пор, пока я буду находиться под личиной обезьяны, я не создам для вас проблем, находясь поблизости, – ответил Модьун.

– Рано или поздно кто-нибудь узнает вас, и это создаст сложности, – был ответ. – Поэтому, покиньте город… это мой совет.

– Хотя, как вы знаете, мы, люди, не ведем себя агрессивно, у меня создается впечатление, что, если бы я захотел, я мог бы уничтожить всех Нунули на этой планете, – настаивал Модьун. – Разве не так?

– Очевидно, – раздраженно ответило существо, – мы должны будем доказать вам, что то, что вас в настоящее время мало, делает вас бессильными. Итак, я думаю, на этом наша беседа должна окончиться. Вы можете выйти из этого здания тем же путем, каким вошли.

Наступило утро.

Когда Модьун проснулся, он подумал, что не чувствует разницы между нынешним своим состоянием, когда знает, что живет на захваченной Земле, и прежним состоянием, когда он не знал этого. Четыре миллиарда мужчин и женщин постепенно умирали и всегда по очень важным причинам. Жизнь была слишком беспокойной. Никакой резни. Или еще хуже, вероятно, что тех, кто остался, еще предстоит уничтожить.

Дело было сделано и сделано тихо, самим человеком. Могла такая судьба человечества оказаться связанной с преднамеренным завоеванием?

Вопрос относился к области философии.

7

Размышления закончились.

Модьун отказался от дальнейших раздумий и встал с постели.

Когда он оделся, то услышал шаги на маленьком крылечке. Он открыл дверь.

За дверью стояли четверо его друзей-животных; они были одеты иначе, чем за день до того. Теперь на них были не только широкие брюки, но и подходящие пиджаки, под пиджаками – белые рубашки с высокими воротниками, яркие цветные шарфы, завязанные вокруг шеи и свисающие вниз. Даже их ноги выглядели иначе. За день до этого они носили комнатные туфли неопределенного фасона. Но сегодня утром их сменили блестящие черные туфли.

Модьун удивленно смотрел на людей-животных. Прежде чем он смог заговорить, человек-медведь сказал веселым голосом:

– Может быть, вы захотите пойти с нами завтракать?

Приглашение было радушным. И Модьун не колебался. Ему, действительно, нечего было делать до приезда Судлил из-за барьера. Ему пришло в голову, что, может быть, интересно совершить путешествие по планете; когда он снова присоединится к человеческой расе, от него потребуют отчет. Но путешествие может подождать. По крайней мере, сначала он позавтракает. Модьун улыбнулся.

Он вышел на крыльцо. Повернулся. Закрыл за собой дверь. Снова повернулся. И на этот раз пожал руки каждому человеку-животному. Неррл оказался последним. Неррл сказал:

– У нас масса времени. Заседание комитета не возобновится до одиннадцати.

Этот день тоже выдался ясным. Когда они отошли, Модьун глубоко вдохнул и обнаружил, что воздух чистый и свежий. Модьун непринужденно спросил:

– Как прошло вчерашнее слушание?

Ответом было четыре негодующих вздоха.

– Напыщенные гиены, – жаловался Дуулдн.

Другие выражали те же чувства, и из их слов вскоре выяснилось, что им не разрешили высказать свое мнение лишь потому, что они не были одеты, как положено; поэтому они сидели среди публики и расстроенные слушали, а неуместные свидетельства в пользу их точки зрения поставили их в глупое положение перед комиссией.

– Мы уверены, что сегодня этому будет положен конец, – пробормотал Дуулдн мурлыкающим голосом.

Быстрый взгляд его глаз – намек на ярость ягуара, о чем свидетельствовал яркий румянец на щеках, придавали его словам определенную свирепость.

Помня, что сказал Нунули – цель для большого корабля уже выбрана, – Модьун почувствовал жалость к своим спутникам. Тут его что-то словно подтолкнуло.

– Почему бы мне не пойти с вами? – предложил он. – Я хотел бы сам посмотреть на этих людей-гиен. Я не буду выступать. Только понаблюдаю.

Модьун сказал правду. Он, действительно, хотел посмотреть на них.

Четверо людей-животных были в восторге.

– Мы хотели бы, чтобы вы рассказали им о Нунули, – сказал Иггдооз.

– Но он должен найти другую одежду, – проворчал Руузб. – Оденьтесь так, как мы.

– Я не собираюсь выступать, – повторил Модьун.

Они позавтракали, нашли для Модьуна костюм, и он поспешил вместе с другими на улицу, где мчались автомобили. Почти сразу подъехал автомобиль, и они сели.

Целью их поездки оказалось высокое здание в центре города. Они поднялись на лифте на верхний этаж. В коридоре на лицах спутников Модьуна появилось выражение подобострастного уважения. Скоро они шепотом сообщили о своих намерениях восьмифутовому человеку-гиене, который стоял перед закрытой двойной дверью, ведущей, вероятно, в зал заседаний. Человек-гиена кивнул, попросил соблюдать тишину и очень тихо открыл дверь достаточно широко, чтобы они могли войти по одному.

Модьун сидел сзади и смотрел поверх множества голов странных существ. Здесь было даже несколько мелких насекомых, конечно, не носильщиков. Выяснилось, что они тоже явились сюда, чтобы отстаивать свою точку зрения. Модьун не слушал их доводов и поэтому не понимал, что они хотят.

Его внимание приковала к себе комиссия: одни люди-гиены. Удивительно. Модьун чувствовал сильное желание подойти к ним поближе. Он видел, что ближе всего подходили те, кто выступал, и поэтому решил, что должен как можно больше узнать о людях-гиенах, если собирается оспорить право комитета принимать решение. А почему бы нет?

Поэтому, когда Неррл высказал свои страстные доводы и был отпущен, Модьун сделал ему знак рукой, чтобы он подошел. И шепотом сказал ему, что передумал и хотел бы, чтобы его имя записали в список выступающих.

Человек-лиса, который наклонился, чтобы выслушать его просьбу, выпрямился в полный рост, семь и три четверти фута, и громко сказал с удивлением:

– Конечно, мы запишем ваше имя. Мы хотим, чтобы вы рассказали им о Нунули.

Его голос прозвучал громко и беспокойно, и секретарь собрания резко постучал по столу, призывая к порядку и тишине. Но в нужное время Модьун оказался на месте оратора. Тогда один из членов комитета вежливо обратился к нему:

– Здесь сказано, что вы обезьяна. Я видел обезьян и считаю, что вы не совсем похожи на обезьяну.

– Есть много видов обезьян, – Модьун повторил аргумент, выдвинутый в машине одним из его товарищей.

– А к какому виду относитесь вы? – настаивал спрашивающий.

Модьун не обратил внимания на вопрос. Ему было интересно поближе увидеть правящих животных Земли. Люди-гиены, которых он видел раньше, возле столовой и в своей спальне позавчера, в своем болезненном состоянии были неподходящим объектом для изучения.

Модьун предполагал, что, наверное, так же трудно изучать человека, страдающего жестокими желудочными спазмами или артритом.

Поэтому теперь он внимательно осмотрел своего собеседника.

Действительно, разница существовала… и она сразу бросалась в глаза.

Хотя внешне председательствующий напоминал обычных измененных животных. Форма головы у него была как у настоящей гиены, но только… как другие животные, гиены напоминали зверя, породившего их. Как и у других людей-животных, выражение лица человека-гиены было почти человеческим, таким тщательным было биологическое приближение к человеческой форме.

Но существовала разница – неуловимая, но очевидная. Модьун ощутил их превосходство. Логика людей-гиен была проста: они управляют планетой, поэтому стоят выше.

В голове Модьуна возник вопрос: знают ли гиены, что они служат агентами инопланетной расы? Был ли сознательным союз с Нунули? Ответ на этот вопрос нельзя было получить от человека-гиены при данных обстоятельствах.

Когда цепь ощущений завершила свой путь в мозгу Модьуна, он решил прямо бросить вызов имеющемуся порядку вещей.

Он сказал:

– Не могли бы вы процитировать мне указания людей, позволяющие человеку-гиене рассматривать вопросы, подобные этому?

В публике началось волнение. Шарканье ног. Даже тяжелое дыхание и бормотание. Председатель опустил молоток, требуя тишины. Член комитета, который ораторствовал ранее, поднял брови и откинул голову, потом сел в прежнее положение и сказал:

– Ваш вопрос не относится к тем, по которым этот комитет может выносить решения. Мы работаем по указанию правительственного департамента, и круг вопросов, которые мы рассматриваем, строго ограничен. Вас удовлетворяет этот ответ?

Модьун вынужден был молча согласиться. Он не заботился о том, кому бросал вызов, ведь он обнаружил, что противостоит второстепенной организации. Это была одна из тех – не бесконечных, но кружных – цепей – вроде разговора с компьютером вместо человека, который его программировал, – совершенно бесполезное действо.

И еще Модьун подумал, что гиены – джентльмены.

Действительно, все выглядело очень цивилизованно и благопристойно. Модьун понял, что не может испытывать вражды ни к кому, кто достиг их уровня культуры.

– В таком случае у меня теперь нет других аргументов, – заявил Модьун комитету.

Когда он поднялся, чтобы сойти с помоста, человек-ягуар выкрикнул из публики:

– Эй, а как насчет Нунули?

Очевидно, для человека-гиены это было слишком. Председатель в ярости опустил молоток. Стремительно вошли люди-гиены в форме. Через несколько минут комнату заседаний освободили от публики и в коридоре зачитали сообщение, что заседание продолжится сегодня в три часа дня.

Когда Модьун пошел с друзьями к лифту и завернул за угол, то увидел, что множество людей-гиен в форме блокировало коридор в сотне футов впереди. Когда зрители и выступающие, которые присутствовали на заседании, подходили к этому живому барьеру, каждый останавливался и что-то говорил. Во всех случаях, которые наблюдал Модьун, ответ оказывался удовлетворительным, и ответившему разрешали пройти по узкому проходу, сделанному между двумя рядами людей-гиен в форме.

Маленькая группа из пяти существ должна была ждать своей очереди. Неррл, который стоял впереди, сказал, обернувшись назад:

– Они спрашивают у каждого его имя. Как только получают ответ, разрешают пройти.

У человека-гиены, который задавал вопросы, было суровое лицо; в одной руке он держал какие-то бумаги. После того как Модьун произнес обезьянью версию своего имени, офицер посмотрел на свои бумаги и сказал официальным тоном:

– Вы не можете произнести свое имя по буквам?

Модьун терпеливо проделал это. Существо еще раз изучило бумаги, которые были у него в руке.

– Это для вас, – сказал человек-гиена.

Он протянул документ Модьуну. Тот взял, но спросил удивленно:

– Для меня? Что это?

– Повестка.

– Какая повестка? – заинтересовался Модьун.

Человек-гиена рассердился.

– Прочитайте, – ответил он. – Тогда вы узнаете, что это такое.

Он махнул рукой другому человеку-гиене в форме. Вся группа застыла.

– Направо! Марш! – скомандовал командир.

Звук их шагов быстро затих.

Модьун стоял рядом с Руузбом, другие трое его спутников смотрели на него.

– Что это было? – спросил Руузб. – Что он дал вам?

– Повестку, – ответил Модьун.

– Что?

Модьун протянул повестку человеку-медведю. Медведь посмотрел на сложенную бумажку, затем медленно и громко прочитал сверху: «Государство против Модиунна». Он поднял глаза.

– Модиунн – это вы, все правильно, – сказал он. – Но кто это «государство»?

Модьун не смог подавить улыбку.

– Государство – это правительство.

Он замолчал. Его улыбка погасла, когда до него дошел смысл собственных слов. Наконец, он сказал:

– Вероятно, это относится к людям-гиенам, захватившим власть.

Он увидел, как бледно-розовое лицо Дуулдна нахмурилось.

– Вы задали на заседании хороший вопрос, Модиунн. Какое право люди-гиены имеют решать, куда должен направиться космический корабль?

Теперь он хмурился. Мускулы его челюстей странно двигались. Он сжал зубы с почти металлическим звуком и закончил:

– Я никогда раньше не думал об этом.

– Да, это был хороший вопрос, – сказал Руузб. – Вы и я, черт возьми, – он посмотрел на человека-ягуара – можем же сражаться с дюжиной людей-гиен, без поддержки? Почему же они говорят нам, что делать?

Модьун быстро посмотрел на одного и другого: двое сильных людей-животных. У обоих лица раскраснелись, очевидно, внутри они кипели. Человек подумал: «Дикость, действительно, скрыта не так глубоко». Он был удивлен, но…

Для него это оказалось решающим. Лучше думать о том, что он говорит, в будущем. Очевидно, попытка возбудить этих людей-животных не приведет ни к чему хорошему, потому что они могут только волноваться.

Вслух он сказал:

– Успокойтесь, друзья. Давайте не возбуждаться. Это не нужно.

Прошла еще минута. Их лица стали бледнеть. Дуулдн протянул руку и взял документ из руки Руузба.

– Давайте посмотрим, – сказал он.

– Подождите, – возразил человек-медведь.

Но его реакция была слишком медленной. Его друг забрал у него повестку и развернул ее. Человек-ягуар посмотрел на первые слова внутри и, казалось, на несколько минут онемел от того, что увидел. Затем он прочитал вслух: «Вызов в суд по уголовному делу».

– Уголовному? – повторил Неррл.

Все четверо людей-животных мгновенно отошли от Модьуна. Остановились и посмотрели на него.

Теперь на их лицах было замешательство.

Модьун сказал:

– Как я могу быть преступником в мире, где нет преступлений?

– Да, – сказал Руузб. – Он прав. Что он мог сделать?

– Ну, я не знаю… – Это с сомнением произнес человек-лиса. – Если человек-гиена говорит, что он преступник, то, наверное, это правда.

Неожиданно он сказал:

– Очень хорошо спорить о том, как им удалось войти в правительство. Но факт остается фактом: они правят нами.

Модьун сказал Дуулдну:

– Там написано, в чем меня обвиняют. В чем же?

– Да, – сказал Руузб, – прочитайте.

Человек-ягуар снова поднес листок к лампе и произнес мягким глубоким голосом:

– Обвинение – да… вот оно… Повреждение выхода компьютера, проникновение незаконным путем в помещение для приезжих…

Он мигнул.

– Эй, это несерьезное преступление.

Он снова посмотрел на повестку.

– Здесь говорится, что вы должны предстать перед судьей в следующий… вторник… До тех пор – послушайте – всех честных граждан призывают не общаться с обвиняемым. Это относится к нам, честным гражданам. Поэтому, – он кивнул Модьуну, – вы должны пробыть в одиночестве только до следующего вторника.

Он поспешно сложил повестку и протянул Модьуну. Все признаки его недавнего бурного возмущения исчезли. Он сказал:

– Ну, друзья, лучше нам уйти отсюда.

Модьуну же он сказал:

– Увидимся в следующий вторник, дружище.

Он ушел; за ним последовал Неррл, который небрежно кивнул, прощаясь. Руузб и Иггдооз колебались. Человек-медведь неуверенно проворчал:

– Вы не можете просто так бросить друга в беде.

Модьун вновь подтвердил свое решение не втягивать этих существ в свои дела.

– Только до следующего вторника, – подтвердил он. – Тогда увидимся.

Казалось, эти слова необходимы человеку-медведю и человеку-гиппопотаму, чтобы успокоить их. Было видно, что они почувствовали облегчение, и пожали ему руку почти с благодарностью. Затем они поспешно отправились за своими товарищами.

Тем временем Модьун, шагая в том же направлении, пришел к шахте лифта. Четверых друзей там уже не было. Вокруг вообще никого не было. Когда подъехал следующий лифт, Модьун увидел, что и тот пуст. Удивительно. Тем не менее он собирался войти, но мысль об отсутствии людей-животных там, где пять минут назад их было очень много, заставила Модьуна подумать об опасности.

«Я лучше пойду вниз пешком», – решил он. Он помнил, что Нунули коварный тип.

Было бы обидно, если бы лифт застрял по пути вниз, вместе с ним. Чтобы спастись, он должен был нарушить еще несколько законов… Когда Модьун спускался по первому пролету лестницы, он подумал, что у него слишком сложная реакция на простую ситуацию.

«Я полагаю, – вздохнул он, начиная спускаться по второму пролету из тридцати трех, – что именно так люди должны были все обдумывать много лет назад, когда существовала конкуренция, интриги и все такое».

Спускаясь по третьему пролету, Модьун почувствовал отвращение к жизни снаружи барьера. Может быть, он должен сделать то, что хочет Нунули: вернуться за барьер и забыть все это безумие.

Но, спускаясь по четвертому пролету, он с грустью подумал:

«Я обещал Дода. И, кроме того, через несколько недель приедет Судлил».

Поэтому ему ничего не оставалось делать, как только спускаться вниз еще по тридцати пролетам.

Что он и сделал.

Когда он добрался до вестибюля, то принял решение.

Он все сознавал.

8

Тишина охватывала все… но то тут, то там возникало беспокойство.

Модьун чувствовал свое единство со всем ближним космосом, кроме зоны беспокойства – зоны вмешательства, воздействия, агрессивной энергии – так называемого насилия. Или, может быть, тут было только намерение насилия. Завитки, цепи и темнота. Сверкающие пряди и потоки сверкающего серебра вибрировали в безбрежном пространстве вокруг него.

Он понимал, что люди-животные – мирные и глупые. Здесь их было так много, что их общая доброжелательность заполняла пустоту.

Люди-гиены создавали беспорядок в его ощущении окружающей энергосистемы. Подавляющее большинство их казалось незнающими простофилями. Сияние, переплетенное с темными прядями, не давало понять, как они стали правящей группой. Но гиены согласились на эту роль – и здесь не было ошибки. И от них исходил постоянный поток слабой агрессии. Они создавали… строгость… да… жесткость. Но ничего по-настоящему серьезного.

Но гиены-руководители имели различную окраску. Они знали правду. Знание окрыляло их. Вокруг этих осведомленных личностей зарождались облака своеобразных частиц восхищения собой. Ликование полной безопасности. Безопасности, которая происходила от осознания того, что Нунули всемогущие и те, через кого они управляют, абсолютно неуязвимы.

… Гордость занимаемым положением, переплетенная с вечной эйфорией, – структура пространства была закручена в многочисленные формы. Их было больше тысячи, слишком много, чтобы сосчитать; целый высший класс гиен-людей. И вокруг каждой личности агрессивная аура…

Но настоящее беспокойство излучал лишь один Нунули. Вокруг него пульсировало огромное бесформенное черное облако. Непроницаемая пелена закрывала инопланетное существо.

Темнота тянула энергию из ближнего источника. Но этот источник не имел определенного местонахождения. Сила, которая исходила от него, немного пугала даже Модьуна.

Это же Единое Психическое Пространство.

«Значит, я сделал основное открытие, касающееся врага».

Эта мысль привела Модьуна в состояние нерешительности. Сознание отвергало идею врага, потому что… Есть ли вообще здесь враги?

Мировоззрение Модьуна утверждало, что нет. Здесь нет врагов. Здесь только существа, которые своими действиями вызывают враждебное отношение к себе.

Это отношение к себе они сами вызвали, а потом стали считать, что во всем виноват враг.

Но настоящий враг – это мгновенные импульсы, заставляющие людей делать то, что вызывает враждебное отношение.

Нет реакции, нет врага.

Итак, Модьун решил, что должен вернуться в свою маленькую квартирку и оставаться там, не создавая проблем, не вызывая к себе враждебного отношения, до следующего вторника… когда он пойдет в суд. Это будет мирным ответом на повестку, которую ему вручили.

Так он и сделал, за исключением того, что выходил поесть.

9

У дверей стоял мужчина, на одежде которого была карточка с надписью «Служащий по судебным повесткам». Этот человек-гиена проверил повестку Модьуна и просто сказал:

– Входите, сэр.

Модьун вошел в большую комнату и удивленно огляделся. Прямо перед ним был длинный стол. За ним, за маленькими прозрачными окошками находилось около дюжины женщин-гиен. Перед каждым из этих окошек стояла очередь людей-животных. Очереди отличались по количеству от шести до двадцати.

Никакого признака комнаты судебного заседания. Модьун вышел в коридор и посмотрел на другие двери. Потом медленно прошел к ближайшей. Его мысль, что, может быть, на повестке напечатан неправильный номер, исчезла. Тут также не было никаких признаков комнаты судебного заседания.

Модьун медленно вернулся в большую комнату, снова показал повестку «Служащему по судебным повесткам», который, казалось, забыл его, – и его еще раз впустили. На этот раз, когда он вошел, он приблизился к человеку-гиене в форме, который стоял чуть в стороне. На его табличке были слова: «Служащий суда». Еще раз повестка оказалась приемлемым средством для общения. Служащий посмотрел на нее и сказал безразлично:

– Окно номер восемь.

Модьун подошел и стал сзади. Здесь была самая короткая очередь, которая состояла из пяти человек. Модьун оказался шестым.

Он просто стал в очередь, а потом заметил, что первым в очереди был человек-тигр, которому через окошко передали листок бумаги. Человек-тигр посмотрел на этот листок. Затем наклонился и что-то сказал в окошко. Модьун не расслышал слова, но он не мог ошибиться в чувстве, которое они вызвали, – ярость. Ответ женщины-гиены был удивительно четким. Она сказала вежливо:

– Простите, не я пишу законы.

Человек-тигр медленно выпрямился. Потом он постоял, нахмурившись, не менее десяти секунд, сжал челюсти и быстро пошел к двери.

Человек-крыса прямо перед Модьуном покачал головой и прошептал:

– Наверное, суровый приговор.

Модьун спросил:

– А какое было преступление?

Собеседник покачал головой:

– Это написано в его повестке. – И добавил: – Наверное, избил кого-нибудь. За это строго наказывают.

– Гмм… – пробормотал Модьун. Ему было интересно. – А что сделали вы?

Человек-крыса заколебался. Потом ответил:

– Украл.

– Воровство! В мире, где все можно получить свободно.

Модьун был искренне удивлен. И только после того, как он это сказал, ему невольно пришло в голову, что его слова могли обидеть человека-крысу.

И, действительно, первой реакцией человека-крысы стало:

– Ради Бога, это не так страшно.

Сказав это, он смягчился и, казалось, понял, по крайней мере отчасти, почему удивился Модьун. Он продолжал более непринужденным тоном:

– Это трудно представить, но я начал кое-что замечать. Вы и я, – он вдруг возмутился, – мы же можем пользоваться этими общественными автомобилями на главных дорогах. Но если мы хотим добраться до небольшой улочки, мы должны выйти из такого автомобиля и пройти к движущемуся тротуару или просто пройти пешком.

– Что же в этом плохого? – спросил Модьун. Он говорил нейтральным тоном. – Когда говорят о деталях, все кажется очень справедливым. Никто же не должен идти больше, чем сто ярдов.

Тонкое крысиное лицо стоящего перед ним исказила понимающая улыбка:

– Когда я заметил, что люди-гиены, официальные лица, имеют специальные автомобили и едут прямо в эти боковые улочки, я понял, что я просто должен назваться не своим именем. Итак я остановил один автомобиль и поехал на нем домой. И вот я здесь.

Пока он говорил, очередь продвинулась вперед. Теперь Модьун взглянул в лицо человека, которому вынесли приговор и который уходил, – ничего не выражающее лицо, напоминающее крокодила или, по крайней мере, рептилию, и это лицо ни о чем не говорило, поэтому Модьун снова обратил внимание на человека-крысу и сказал:

– Как они поймали вас?

– Частные автомобили связаны со специальным компьютером, который послал за мной патрульного, человека-гиену, – последовал возмущенный ответ. – Таким образом мне вручили повестку, чтобы я сегодня явился на судебное разбирательство, и вот я здесь.

– Не очень похоже на судебное разбирательство, – заметил Модьун, когда третий человек в очереди получил карточку со своим предварительно напечатанным приговором, посмотрел на него, встревоженно оскалившись, показал свои кроличьи зубы и отскочил к двери.

Значение слов Модьуна, казалось, не дошло до сознания человека-крысы.

– Ах, суд есть суд, – сказал он.

Модьун не считал, что это похоже на суд.

– Вам и мне просто не повезло, и поэтому мы в суде, – пожал плечами человек-крыса.

От окошка отошел четвертый человек. Человек-крыса сказал торопливо:

– Я лучше повернусь к окошечку. Своими манерами надлежит выказать уважение, иначе это может быть рассмотрено, как неуважение к суду.

– Как вас зовут? – спросил Модьун.

Имя человека-крысы было Банлт, он жил в Галли, имел жену и трех детей. Банлт хотел знать, почему Модьун интересуется им.

– В мире, – сказал Модьун, – который является идеальным, за исключением того, что людям нужно пройти лишнюю сотню ярдов, вы совершили кражу. Мне хотелось бы изучить вашу философию.

Банлт не ответил. Ему вручали его приговор. Банлт посмотрел на него, и его лицо приобрело напряженное недоверчивое выражение. Он ушел ошеломленный. Модьуну хотелось пойти за ним, но подошла его очередь. И он протолкнул свою повестку под решетку и с большим интересом наблюдал, как женщина-гиена набивала на машине справа числа, напечатанные на повестке. Появившийся листок бумаги развернулся в жесткую карточку.

Модьун взял листок с большим интересом и прочитал: «Наказание: двадцать дней заключения в квартире. Вы можете выходить поесть три раза в день, затрачивая не более часа на каждую еду».

Он был удивлен. Он наклонился и обратился к женщине:

– Приговор кажется немного нелогичным. Мое преступление в том, что я занял квартиру нелегально. Теперь я приговорен к заключению в той же самой квартире и, очевидно, мое нахождение там больше не будет считаться нелегальным. Есть здесь кто-нибудь, с кем я могу это обсудить?

– Пожалуйста, выйдите из очереди. Спросите у служащего все, что вы хотите узнать.

Модьун, который во время получения своего «приговора» краем глаза наблюдал, как Банлт прошел мимо служащего по повесткам, и задержался лишь, чтобы задать краткий вопрос, выпрямился и поспешно прошел к тому же выходу. Выйдя в коридор, он осмотрел людей вблизи и вдали в поисках Банлта.

И не увидел его.

Он, наверное, убежал и совершенно забыл о моей просьбе. Очень плохо.

Покачав головой, как это иногда делал Руузб, Модьун повернулся, чтобы вернуться в комнату судебных заседаний. Но вход преградил служащий по судебным повесткам.

– Вы должны иметь повестку, чтобы войти в комнату заседаний, сэр, – вежливо сказал человек-гиена.

Модьун объяснил, что случилось, и показал листок с приговором. Страж у двери, потому что именно этим сейчас занимался этот человек-гиена, покачал головой:

– Сожалею, сэр, но у меня нет указаний пропускать кого-либо без повестки.

– Хорошо, – сказал Модьун. Он отступил назад, посмотрел на создание, загородившее проход, и подумал:

«После всего, все судопроизводство – пародия. Было бы смешно спрашивать о нелогичности одного аспекта, когда вся процедура несправедлива».

Но Модьуна волновали еще некоторые детали. Вслух он сказал:

– Не могли бы вы сказать мне, какого рода приговоры выносятся здесь? Например, тому человеку-крысе, который вышел передо мной. Какое наказание он мог получить за то, что сделал? За кражу автомобиля.

Страж у двери выпрямился в полный рост.

– Сэр, те из нас, в ком есть внутренняя сила, чтобы управлять, имеют также и сострадание, поэтому много лет назад издали декрет, что о наказании, которое выносит суд, сообщают только тому, кого наказывают, – сказал он.

Модьун запротестовал:

– Я не понимаю, какую ценность имеет тайна для человека, которого неправильно наказали.

Страж оставался спокойным.

– Пожалуйста, отойдите в сторону. Вы мешаете работе суда.

Это была правда, потому что в этот момент подошел еще один человек-животное с повесткой. Модьун отступил, постоял в нерешительности, потом пошел к лифту.

Он провел день в суде, и теперь настало время отбывать срок наказания, – по крайней мере, пока не приедет Судлил.

10

Когда автомобиль с визгом остановился, Модьун увидел женщину, которая стояла возле кустов. Частично они скрывали ее. Он только мельком взглянул на нее. Так как он опоздал и, следовательно, был виноват, он выпрыгнул из автомобиля и подбежал к ней. Модьун пытался успеть обернуться за час, потому что не мог слишком надолго отлучаться из своего дома-тюрьмы.

Хотя Модьун пропустил поход в столовую, чтобы иметь в своем распоряжении больше времени, он понимал, что уже опоздал. Поэтому – быстрей. Посадить ее в автомобиль и – в город.

Он думал так, карабкаясь на небольшой холм к кустам, где она ждала его. Тут он увидел Экета. Насекомое-ученый был на высоте сто пятьдесят метров над долиной и несомненно возвращался назад за барьер.

Модьун остановился и сконцентрировал мысли на насекомом. Он поприветствовал насекомое и получил в ответ вежливое приветствие. Потом он передал сообщение для других людей.

В своем мысленном отчете он кратко описал, что он обнаружил. Изменения в программировании компьютера. Новый статус людей-гиен. То, что Нунули завоевали Землю от имени отдаленного комитета.

Его слова предназначались только в качестве информации. Очевидно, интерес к таким подробностям среди настоящих человеческих существ будет незначительным. Может быть, у нескольких даже вызовет приятное возбуждение. Возможно, Дода получит удовольствие и удовлетворение от результатов эксперимента, который так сильно критиковали. (Несколько мужчин особенно критиковали его за то, что он вовлек Судлил в свои опыты). Тем не менее, было сомнительно, что кого-нибудь еще можно будет уговорить обрести тело, которое функционирует самостоятельно, со всеми унизительными потребностями живого тела.

Произнося заключительные слова своего отчета, Модьун учел такую возможную реакцию тех, кто остался за барьером.

Через Экета он передал:

– Так как Судлил и я вынуждены еще три года терпеть мучения существования в полном теле – два из них здесь, – я бы предложил, чтобы вы разрешили нам самим принимать решения, связанные с вышеуказанным положением дел.

Так закончилось сообщение. Хотя связь была краткой по времени, Модьун понял, что женщина ушла из поля его зрения. Только мгновение он колебался. Он посмотрел на подернутую дымкой долину, где быстро исчезало насекомое-носильщик.

В эту минуту его волновало то, что он передал неправду. Правдой было, что он не мог справиться с ситуацией и сомневался, что Судлил захочет помочь ему решить проблему.

Ощущение обиды на самого себя рассеялось. Потому что ничего не случилось. Что могут сделать Нунули против людей? Кажется… ничего. С этой мыслью он начал обходить кусты. Обошел. Остановился. Посмотрел.

– Господи, – подумал он.

Судлил стояла рядом с большой дорогой, наблюдая за непрерывным движением. Она была лишь в тридцати метрах от него и сначала не показала, что видит его. Модьун пошел вперед – и она повернулась к нему. Немедленно. И это удивило его.

Ее живость! Совершенно поразительно! Она улыбалась, когда смотрела на него. Это была электризующая великолепная улыбка. Судлил стояла, одетая экстравагантно

– в брюки и рубашку. Ее золотые волосы ниспадали на плечи. Ее синие глаза были такими яркими, что, казалось, сияли собственным светом. Губы были полуоткрыты, и создавалось общее впечатление яркой индивидуальности на грани… чего?

Модьун не знал. Он никогда не видел женщину, которая была человеческим существом и полного роста. Ее внешность оказалась такой неожиданной из-за того, что несколько недель назад, когда Модьун в последний раз видел Судлил, ее размеры были значительно меньше. И она выглядела немного неповоротливой, что Дода относил на счет слишком быстрого роста клеток. И, конечно, лекарств.

Все это прошло.

Судлил излучала здоровье. Все ее тело и лицо трепетало. И это продолжалось, не прекращаясь ни на минуту! Это прекрасное создание сказало приятным голосом:

– Экет поручил мне передать твое сообщение остальным.

Потом женщина добавила:

– Значит, есть проблемы?

Тут Модьун заговорил:

– Отчасти, – ответил он торопливо. – Пойдем в машину, и я все расскажу.

Теперь Модьун заволновался. Он, действительно, опаздывал к себе домой, и чем раньше они отправятся в путь, тем лучше будет его положение.

Судлил не пыталась возражать. Модьун посигналил свободной машине. Они сели, и он начал рассказ о том, как его по ошибке приняли за обезьяну; как он позволил неправильно идентифицировать себя из любопытства и о том, что он должен находиться под арестом в своей комнате в наказание за то, что получил квартиру под чужим именем.

Когда Модьун закончил отчет, Судлил сказала:

– Твой приговор действует двадцать дней?

– Да.

– А прошло восемнадцать?

– Да.

Он ответил растерянным тоном, потому что казалось, что она что-то решила.

– Ты думаешь, важно, чтобы прошло точно двадцать дней? – спросила женщина.

– А ты как думаешь?

– Ну, им нужно двадцать дней, чтобы закончить какие-то приготовления, связанные с тобой, и они хотят, чтобы ты не мог действовать в течение этого времени.

Совершенно новая мысль. Но Модьун быстро понял ее скрытый смысл. Он сказал:

– Что же такое они могут сделать за три недели, что нельзя сделать за три дня?

Он помолчал, а потом добавил:

– Я предполагаю, что получил приговор в соответствии с преступлением.

– Значит, ты думаешь, что некоторые животные неправильно называют себя?

После глубокомысленной паузы Модьун понял, что не верит ничему подобному и что он сомневается, что кого-либо раньше наказывали за такое «преступление».

Помедлив, он сказал:

– Странно, но на самом деле, что они могут сделать? Что может сделать их комитет?

Выражение лица Судлил стало таким, словно она старалась переварить трудную мысль. На слова Модьуна она ответила сияющей улыбкой. Судлил была прекрасна.

– Правда, – согласилась она. – Значит, действительно, нет проблем. Я просто полюбопытствовала.

То, что она отстранилась от проблемы после того как высказала такую хорошую мысль, не удовлетворило Модьуна полностью. Это напомнило ему, как быстро бежит время.

– Что касается всего остального, – сказал он, – то я решил не делать ничего такого, что может создать дальнейшие проблемы.

– Это кажется очень разумным, – ответила женщина.

Ее ответ был таким добродушным, что, казалось, настал благоприятный момент, чтобы выразить свою точку зрения. Поэтому Модьун пересказал ей, что ему рассказал Нунули, и назвал Землю захваченной планетой.

– Давным-давно, прежде чем человеческая раса достигла нынешнего высокого уровня, это заставило бы меня объявить войну и изгнать захватчика из нашего общества, – сказал он. – У меня ощущение, что они победили хитростью и что такие хитрости показывают их ужасный упрямый характер. Им нельзя позволить преуспевать. Но, как сказали бы мои друзья-животные (и ты должна согласиться с этим), это все проходящее.

– Я согласна, – сказала женщина.

– Поэтому, – закончил Модьун свою мысль, – мы должны пожить здесь еще несколько дней в качестве обезьян, чтобы не вызвать раздражение людей-гиен.

Последовала небольшая пауза. Автомобиль монотонно гудел, его резиновые шины пели. Потом Судлил сказала с необычной интонацией:

– Но я не обезьяна!

Модьуна немного удивил ответ. Это казалось очевидным, и ему самому никогда не пришло бы в голову поднимать этот вопрос. Он сделал то, что раньше не считал нужным: мысленно он подумал, что же такое он сказал ей, что вызвало такое замечание. И не нашел ответа. Его рассказ был исключительно рациональным. Он четко объяснил свое затруднительное положение и то, как он собирается выйти из него.

Судлил продолжала:

– У вас, мужчин, бывают очень странные идеи. Очевидно, на этот раз мы должны приехать как люди, и это автоматически решает предыдущую проблему. Давай это обсудим.

Модьун продолжал сидеть рядом с Судлил с несчастным видом. С ее логикой было что-то не так, но тон ее голоса означал, что обсуждение вопроса закончено. Так как он действовал по принципу полного уважения к ее точке зрения или к точке зрения любого другого человека, то все было решено.

Их молчание прервалось двадцатью минутами позже. Судлил смотрела из окна автомобиля. Вдруг она указала пальцем и спросила:

– Что это?

Взгляд Модьуна последовал за ее пальцем. Там, вдалеке было какое-то сооружение. Над равниной поднималась такая большая конструкция, каких Модьун еще не видел. Он успел только взглянуть на ее основные контуры, прежде чем автомобиль промчался мимо узкой расселины в крутых холмах, и огромное сооружение скрылось за ними. Тем не менее Модьун увидел достаточно.

– Это, должно быть, космический корабль, – сказал он.

Он рассказал о своих четырех друзьях-животных и их скором отлете к далекой звездной системе.

Модьун продолжал нежным тоном, описывая, как в день вынесения приговора четверо его знакомых людей-животных робко пришли к его двери, чтобы узнать, какое наказание он получил. И какое облегчение они почувствовали, когда узнали, что в приговоре ничего не сказано о том, что с ним нельзя общаться.

– Они ходили со мной есть, – сказал он, – и навещали меня. Кроме сегодняшнего дня, потому что они сегодня получают аппаратуру для путешествия.

Судлил ничего не сказала на это, она слушала равнодушно. Это был дружественный нейтралитет. И позже, когда автомобиль въехал в город, Модьун показал ей разные достопримечательности: квартиры для приезжих, дома, где жили постоянно, столовую, улицу с магазинами… Он понимал, что не может сдержать свои чувства. Сейчас его беспокоило то, что он испытывает гордость, словно человек, который знает такие мелочи, лучше того, кто не знает. Однако, его удивил интерес Судлил к этим подробностям. Как и следовало ожидать, ее внимание, наконец, переключилось на жилье, которое в давние времена предназначалось для людей.

– Ты думаешь, что его все еще не используют? – спросила она.

– Посмотрим, – ответил Модьун. Он показал на склон холма впереди. – Это здесь, справа.

Дом, который выбрала Судлил, имел сады, террасами спускающиеся вниз до самого здания, которое представляло собой пять овалов, входящих один в другой. Каждый овал был другого цвета, и общий эффект получался поразительный. Женщине понравился его вид. Так как это она решила приехать в одно из этих мест, Модьун не спорил. Он представился автомобилю человеческим именем и дал команду отвезти их вверх по крутой дороге к главному входу.

Когда они выбрались, машина немедленно уехала. Они остались возле дома.

11

Они прибыли точно на место назначения, но Модьун еще колебался.

«Должен ли я согласиться с ее решением?» – спрашивал он себя.

Конец его обезьяньего существования?

Хозяин Нунули предостерегал против этого. И Модьуна волновало то, что глупые животные могут быть настроены против человеческих существ. Тогда им придется решать, до какой степени использовать способы защиты.

Модьун обернулся к женщине, чтобы спросить, думала ли она об этом. И увидел, что она идет к прелестному забору в конце дороги. За забором был крутой обрыв. А ниже простирался город Галли; он раскинулся дальше, чем Модьун представлял себе раньше. Женщина прислонилась к забору и посмотрела вниз. Модьун остался на прежнем месте, но и отсюда была видна большая часть того, что видела она.

Теперь он заметил кое-что, чего не замечал раньше, – самый высокий дом. Люди стояли на вершине холма, и вид, открывшийся перед ними, был поразительным. Даже крыши далеких небоскребов были ниже того места, где стоял Модьун.

Он подумал: «Может быть, ей нравится не разнообразие красок, а высота».

На него вид произвел должное впечатление.

Ему пришло в голову, что, как опытный человек, он должен что-то делать.

Что?

Он огляделся. Автомобиль довез их до дома. Дорога шла мимо и поворачивала вправо за дом. Очевидно, она шла по кругу, потому что автомобиль появился дальше внизу и помчался назад по той же дороге, по которой приехал.

Модьун внимательно посмотрел на дом. Если тот занят, то этого не видно. Вблизи ни звука, ни движения. Нет, звук все-таки был. Полуденный ветерок шелестел кустами. Опавшие листья с шуршанием неслись по вечной пластмассовой дороге. Неожиданно громко запел жаворонок.

Модьун направился ко входу. Он чувствовал, что женщина оглянулась. Модьун назвал свое настоящее имя дверному компьютеру, и Судлил пошла к нему. Модьун нажал защелку. Когда замок открылся, он толкнул дверь. Оглянувшись, он шагнул к женщине и одним движением поднял ее.

Его удивил ее вес, но он дал мускулам команду увеличить усилие и без труда перенес ее через порог.

У него лишь чуть-чуть перехватило дыхание, когда он опустил Судлил на пол и поддержал, чтобы она восстановила равновесие. Судлил сказала удивленно:

– Что это значит?

– Свадебная церемония, – спокойно сказал Модьун.

Он объяснил, что во время ареста смотрел по телевизору несколько драм, и в заключение добавил:

– Фильмы наскучили мне, и я перестал их смотреть. Но пары животных делали так. – Он пожал плечами, как часто делал Дуулдн. – Я запомнил некоторые детали.

– Значит, я теперь твоя жена? – заинтересованно спросила Судлил.

– Да.

– Ну, – неуверенно сказала она, – я думаю, что при таких обстоятельствах…

– Конечно, – сказал Модьун, – так как мы собираемся заниматься сексом.

Она кивнула и отвернулась.

– Посмотрим, как выглядит дом людей через три тысячи лет.

Модьун не возражал. Он шел за ней из комнаты в комнату, и все здесь выглядело намного красивее, чем описывали обучающие машины. К трем спальням примыкали ванные. Стофутовая гостиная. Большая столовая. Кабинет. Несколько небольших спален для животных с отдельными ванными, две комнаты, назначение которых было неясно, и столовая с автоматическим оборудованием.

Машины не могли передать красоту мебели. Все было сделано из неразрушающихся пластмасс и очень искусно. Форма поверхностей по-разному отражала свет. Давно умерший мастер добился, чего хотел: мерцающее палисандровое дерево в одной спальне; впечатление старины – в другой. Небольшие резные диваны из тикового дерева в большой комнате. В той же комнате были удобные кожаные кресла и пышные китайские ковры и драпировки, которые выглядели гобеленами.

Молодожены ходили из комнаты в комнату, и Судлил чувствовала, что всем довольна. Наконец, они пришли в столовую, и Судлил сказала многозначительно:

– Нам даже не нужно выходить из дома, чтобы поесть.

Модьун понимал ее. Но ему казалось ошибкой не обратить ее внимание на отрицательные аспекты.

Женщина продолжала:

– Как ты знаешь, во время роста мы подверглись некоторой необходимой деградации. Еда и последующее избавление от отходов. Качественный сон, который требует времени. Необходимость стоять и сидеть – это все неприятно. Но, тем не менее, мы здесь. Поэтому можно делать все эти вещи по крайней мере в уединении нашего жилища.

Модьун медлил:

– Мы должны помнить, что Нунули, вероятно, теперь знают, где я нахожусь, и, может быть, узнали, что ты тоже здесь.

– С исторической точки зрения, – сказала Судлил, – понятно, что эти вопросы не касаются женщин. Так как мы вернулись на более низкий эволюционный уровень, ты тоже не должен думать о таких деталях.

Модьуна вдруг осенило. Судлил всегда ценили за женскую точку зрения. И, очевидно, у нее было время, чтобы обдумать свое новое состояние. Теперь она демонстрировала новую философию. Интересно. Но она не учитывала, что, если Нунули займутся ею, то их давление на нее будет таким же сильным, как и на него.

Женщина заглянула в несколько шкафов. Наконец, довольная, она посмотрела на Модьуна.

– Мы осмотрели дом, – сказала она. – Что мы будем делать дальше?

Модьун объяснил, что он хотел, чтобы они совершили кругосветное путешествие. Но он предполагал, что они подождут несколько дней, – он хотел подождать, пока не истечет срок его наказания, но не сказал этого прямо. Судлил терпеливо слушала, пока он говорил, а потом сказала:

– Хорошо, но, что мы будем делать сегодня?

Модьун не растерялся, он просто приспосабливался к тому, что ей необходимо чем-то заниматься.

– Мы можем заняться такими же философскими рассуждениями, как вели за барьером, – сказал он.

Она прервала его дрожащим голосом:

– Мысли не имеют особой ценности для этого тела.

Модьун продолжал:

– Мы можем посидеть, полежать, почитать книги о животных в кабинете, а потом пообедать. А потом, может быть, посмотреть телевизор. А потом, конечно, пойти спать.

– Ты имеешь в виду, просто посидеть?

Поразительная реакция. Когда она говорила, то видела его лицо. И должна была понять, что для него это тоже проблема. Помедлив, она сказала:

– Я чувствую в своем мозгу… возбуждение. Как будто все эти нейтральные отделы, которые контролируют движение, подвергаются влиянию каждого моего взгляда и особенно звука. То же происходит при прикосновении к моим ногам, когда ветерок гладит мою кожу. А обоняние и вкус заставляют меня чувствовать себя неловко. Но я хочу двигаться.

Она посмотрела на него.

– Хорошо?

Модьун терпеливо улыбался, пока она не закончила.

– Ты могла заметить, что эти чувства усилились после того, как ты вышла за барьер. Прекрасно и знакомо. Пути нервных импульсов давно проложены. Но здесь, – он посмотрел вокруг, – дом, город, люди – все новое и возбуждает, несмотря на то, что это обычные вещи. Ты должна понять: это импульсы тела, а тело должно управляться философски идеальным разумом. Закрывай глаза как можно чаще. Если это не помогает, то вставай и танцуй, как животные. Во время ареста я часто делал это, особенно, если звучала определенная музыка.

По выражению ее лица Модьун видел, что его слова вызвали в ней реакцию сопротивления, подобную той, которую она обнаружила, столкнувшись с обонянием и осязанием. Тогда он поспешно добавил:

– Может быть, у тебя есть предложения?

– Почему бы нам не заняться сексом? – ответила она. – У животных это обычно занимает около полутора часов. Так мы проведем время до обеда. А после того как мы поедим, можно будет решить, что делать вечером.

Модьуну казалось, что сейчас неподходящее время для секса. Почему-то он считал, что сексом занимаются поздно вечером или рано утром. Но он уже установил, что большое тело было для Судлил слишком сильным переживанием.

«Ну, хорошо», – подумал он.

Когда он вел ее через самый длинный овал в самую большую спальню, он добродушно заметил:

– Дода верит, что исторически, пока мы окончательно не стали людьми, только некоторые святые люди могли вообще обходиться без полового акта. Очевидно, что бы ни сделали Нунули, они создали в человечестве это святое свойство; я полагаю, что это слово как-то связано с примитивной философией. Не занимаясь сексом, мы отличались от людей-животных и смогли подняться до настоящих людей.

Когда он закончил, у него появилась другая мысль.

– Твои гениталии, – спросил он, – очень похожи на половые органы женщин-животных?

– Я никогда не проводила подробное сравнение, – ответила Судлил. – Внешне, по первому впечатлению, да.

– Я взял на себя труд, – сказал Модьун, – исследовать нескольких самок. Я мог бы сделать точный беспристрастный анализ.

– Хорошо, – сказала женщина.

– Очень похоже, – ответил он через несколько минут.

– За исключением одного, – продолжал он, – животные-женщины выделяют большое количество масла. А у тебя я его не обнаружил.

– Я заметила, что в тебе нет признаков жесткости, которая наблюдалась у самцов, которых мы видели. Помнишь? – сказала Судлил.

– Может быть, это явление возникает, как следствие активности, – сказал он.

– Давай лучше начнем.

Попытка заняться сексом вскоре поставила обоих в тупик. Они вертелись в постели, были слегка шокированы физическим соприкосновением с кожей друг друга, вздрагивали, отступали, но решительно не проявляли любопытства. Наконец, обескураженные, они отодвинулись друг от друга.

Вскоре Модьун заметил:

– Кажется, животные находятся в особом состоянии возбуждения. Действительно, тогда присутствовал неприятный запах. У нас не было такого возбуждения, и я чувствовал только слабый запах пота.

– Когда твои губы были против моих, – сказала женщина, – ты выделял слюну, она увлажняла мой рот и это было очень неприятно.

– Я думаю, было бы нелепо, если бы сухой рот касался сухого рта, – оправдывался Модьун.

Она ответила не словами, а подвинулась к краю кровати, опустила загорелые ноги на пол и села.

Она начала одеваться. Через минуту на ней были брюки и блузка. Когда она наклонилась, чтобы обуть туфли, сделанные из кожи животных, она сказала:

– Так как это заняло меньше времени, чем я думала, я прогуляюсь. Что ты будешь делать?

– Я полежу здесь с закрытыми глазами, – сказал Модьун.

Пока он говорил, она прошла в дверь и исчезла. Он слышал ее удаляющиеся шаги по толстому ковру, потом далекая входная дверь открылась и закрылась.

Прошло немного времени.

Когда спустились сумерки, Модьун оделся, прошел в столовую и поел. Потом, удивленный, он вышел из дома и огляделся в поисках женщины. Он видел дорогу, которая поворачивала внизу к городу. Вся дорога не была видна с того места, где он стоял, но на улице зажглись огни, и он видел, что Судлил нигде нет.

Модьун вспомнил ее отказ питаться в общественной столовой и подумал:

– Она скоро проголодается и появится.

Он вернулся в дом и лег; он начал привыкать к этому во время ареста. Через несколько часов наступило время идти спать.

Судлил все еще не было.

«Ну…» – думал он. Но терпел. Очевидно, женщина решила исследовать город в первый день. Он вспомнил ее потребность в движении. Очевидно, это чувство продолжало управлять ею.

Он разделся, лег в постель и уснул.

Где-то темной ночью раздался взрыв.

12

В долю секунды катастрофы все человеческие существа, находившиеся за барьером, автоматически выдали массовое мысленное сообщение, что делать. Модьун получил это сообщение.

Каждый из людей автоматически сразу осознал угрозу и две альтернативы: сопротивляться или нет. И невероятным было то, что никто, кроме Модьуна, не смог решить такие вопросы.

Его политика пассивного принятия правил людей-гиен и Нунули была единственной определенной мыслью. И во время роковых миллионных долей секунды, когда они еще могли бы что-то сделать, эта предписанная схема поведения смешалась с тем, что в другое время могло оказаться естественной реакцией.

Какой бы была эта естественная реакция, никто никогда не узнает. Мгновение, когда еще что-то можно было сделать, пролетело слишком быстро для того, чтобы единое психическое пространство успело отреагировать.

И это мгновение ушло навсегда.

В предпоследний момент появился слабый намек на то, что все люди просто сказали друг другу: «Прощайте, дорогие друзья», а потом…

Мгновенная ночь.

Модьун сел на кровати и сказал:

– Боже милостивый!

Пока он произносил эти слова, он вскочил с кровати, включил свет. И когда стал что-то понимать, он уже стоял в ярко освещенной гостиной. Потом он осознал, что его правая нога дергается и что он чувствует слабость. Его ноги и бедра отказывались двигаться, поэтому он опустился на пол, повалился на бок, ноги его подергивались, и он весь дрожал.

В это время ему было даже трудно смотреть. Перед глазами от напряжения появилось пятно.

– Ради Бога, что происходит?

Он почувствовал жар. Его глаза, лицо, тело стали теплыми, потом горячими. Это было удивительно и происходило автоматически.

Вода. Ему страшно хотелось воды. Спотыкаясь, он прошел в столовую. Стакан, который он держал, дрожал в руке. Он держал его, расплескивая содержимое, потом поднес стакан к губам. И тогда он почувствовал его прохладную влагу, которая текла по подбородку, на обнаженную грудь, а потом по ногам.

Благодаря влаге и прохладе к нему вернулся рассудок, и он смог осознать свои чувства.

Гнев.

Это мгновенно указало самое важное направление: главная мысль захватила свободно плывущие ощущения его разума.

Так как им двигала ярость, он побежал назад в спальню и впопыхах набросил на себя одежду. Облачение в одежды задержало его. В нем росло бешенство. Наконец, Модьун выскочил из дома и побежал вниз по дороге.

Когда он подбежал к шоссе и к нему подъехал незанятый автомобиль, Модьун с опозданием понял, что не чувствовал мозга Судлил в общем течении мыслей в момент катастрофы. Всю дорогу он ощущал ее отсутствие, которое обескураживало его.

13

За исключением огней на улице и ярко освещенных зданий вокруг царила кромешная тьма. Автомобиль Модьуна остановился перед компьютерным центром.

Модьун медленно выбрался из автомобиля. Его бурная внутренняя реакция значительно ослабела. Он даже начал критически оценивать свое положение.

Его реакция казалась ему полудетской.

Тем не менее он целеустремленно вошел в здание. Хотя, в действительности, он не представлял себе ясно, как собирается действовать после того, что случилось.

Нунули, который вскоре появился из-за машин, был не тем существом, с которым Модьун разговаривал раньше, и Модьун сразу это понял.

– Я прибыл на Землю через несколько минут после взрыва и пришел прямо сюда,

– сказал новый индивидуум в ответ на вопрос Модьуна. – Я решил, что вы тоже придете прямо сюда.

Нунули стоял на открытом месте перед небольшим металлическим ограждением, которое защищало гигантский компьютер у него за спиной. Этот Нунули даже физически отличался от предыдущего. Был выше. Немного сутулый. Может быть, более старый.

Открытие, что здесь новичок, который, вероятно, не отвечает непосредственно за то, что случилось, на некоторое время сдержало ярость Модьуна, которая уже стала меньше. Вдруг возникла необходимость расставить все по своим местам.

– Что случилось с первым номером? – спросил Модьун.

– Он уехал поздно вечером с женщиной, – был ответ.

– До взрыва? – в голосе Модьуна отразилось удивление.

– Конечно, – раздраженно сказал Нунули. – Взрыв организовал специальный агент комитета.

Наконец, Модьун узнал то, что хотел.

– А где он? – настойчиво спросил Модьун.

– Он отбыл примерно через тридцать секунд после взрыва.

Нунули помолчал.

– Синхронность действий, – продолжал он, – была выбрана так, чтобы никто из нас не знал, что собирается делать другой. В таких случаях отмечается непогрешимая логика комитета.

– Да, – только и сказал Модьун, – а какова ваша роль во всем этом?

– Я заместитель Нунули, хозяина Земли.

Все это поставило Модьуна в тупик.

– Эта история приводит меня в замешательство, – сказал Модьун. – Я чувствую, что должен сделать что-то вам лично.

Если Нунули и был взволнован смыслом его слов, то не показал этого.

– Что, например? – спросил он раздраженно.

– Наверное, я должен подвергнуть вас какому-нибудь наказанию.

– Какому?

– Есть старая поговорка, – сказал Модьун. – «Око за око».

– Мне кажется, что это противоречит вашей философии. И, кроме того, разве это может привести к чему-либо хорошему? – нетерпеливо продолжало существо.

– Правда.

Модьун был в замешательстве.

Ощущение, что он должен что-то сделать, быстро уступило место очевидной логике ситуации.

Нунули продолжал:

– Дело в том, что они даже не пытались защищаться. Почему вы считаете, что обязаны предпринимать какие-то действия?

– Ну… – колебался Модьун.

Он печально думал о собственной роли в том, что человеческие существа отказались действовать. Ему было трудно судить о таком сложном событии, потому что его терзали сомнения: не отвечал ли он полностью за их колебания в критический момент? Сможет ли он избавиться от этого ощущения?

Среди прочих вещей это в некоторой степени переносило часть ответственности с Нунули на него. И хотя это было несомненно нелепо, правда заключалась в том, что так как бедствие случилось, в будущем не должно быть места упрекам.

Вдруг он заметил, что обдумывает другие аспекты дела.

– Что побудило комитет сделать это? – спросил он.

– Первый номер сказал вам. Вы угрожали, что станете нам мешать.

– Но это я. А не они, не те, кто жил за барьером. Разве логично нападать на тех, кто даже не помышляет о выходе?

– Откуда мы можем знать, о чем они думают? Вы вышли, – продолжал Нунули. – Прежде всего комитет знал, что остатки человеческой расы могут причинить массу неприятностей. Поэтому они нашли лучшее решение.

– Я полагаю, то, что вы говорите, имеет смысл с вашей точки зрения, – с неохотой согласился Модьун. – Но вы, так же, как и их намерение, беспокоите меня. Возникает вопрос: должно ли существо, подобное вам, связанное с комитетом, иметь свободу действий, чтобы совершать разрушительные поступки, на которые вы, очевидно, способны? Вы позволили бы свободу передвижения существу в данном случае?

– Какие еще примеры вы можете привести? – спросило существо.

Модьун мог думать только об одном сравнении.

– Ваши дураки, люди-гиены, изводили меня. Это наводит на мысль, что прежний хозяин Нунули замышлял что-то против меня.

– Гм… – Казалось, создание размышляло. Блестящее серое лицо немного вытянулось.

– Я скажу вам вот что. Все издевательства должны прекратиться. Остаток вашего приговора отменяется. Вы можете делать все что угодно, идти на Земле куда хотите.

– Это меня не удовлетворяет, – заявил человек. – Но я думаю, это лучшее из того, что возможно при данных обстоятельствах.

– Очень хорошо. Вы свободны и можете путешествовать по всему миру в качестве обезьяны.

– Значит, есть ограничение? – спросил Модьун.

– Очень небольшое. Какой смысл последнему человеческому существу на Земле заявлять о том, кто он есть?

Модьун должен был согласиться, что это, действительно, не очень нужно.

– Но осталось еще одно человеческое существо, – возразил он. – Женщина Судлил. Вы сказали, что она покинула планету прошлой ночью?

– Как объяснил член комитета, который занимался всем этим делом, – сказал Нунули номер два, – смысл заключается в том, что, если только первый номер знает, где находится женщина, а он отправился в другой конец Вселенной, чтобы никогда сюда не вернуться, вы не можете проследить за ней.

Модьун стоял на металлическом полу компьютерного центра с высокими потолками и сквозь подошвы ботинок чувствовал вибрацию металлических плит. В его мозгу возник импульс другого рода со своей интенсивностью. Наконец, он сказал:

– Интересная проблема.

– Неразрешимая, – поддержал его Нунули.

Торжество Нунули оскорбило Модьуна. Но человек осознал его как реакцию тела, словно его часть стремилась разрешить проблему. Но, конечно, это была неправда. Зачем решать проблему, которую нельзя решить? Судлил покинула дом и, очевидно, вскоре после этого поднялась на борт корабля. События развивались обескураживающе, поэтому Модьун и догадался, что Судлил не планировала делать это.

– Может быть, самым простым решением было бы, если бы вы узнали для меня, где она, и сказали мне, – сказал он громко.

– Не может быть и речи, – отрезал Нунули.

– В чем причина такого отказа?

– Вы мужчина. Она женщина, – ответил Нунули. – Было бы смешно, если бы мы разрешили вам спариваться и рожать детей. Поэтому она улетела туда, где нет мужчин, а вы остались здесь.

Модьун отверг возможность того, что Судлил когда-либо разрешит осуществиться репродуктивному процессу. Его внимание переключилось на другую мысль. Он сказал:

– Первый номер действительно мог захватить ее и поместить на борт корабля?

– Нет.

На сероватом, гладком, как стекло, лице существа движением мышц отразились эмоции. Модьун оценил это как самодовольное смешное превосходство.

– Согласно моему пониманию, она оказалась очень доверчивой и, естественно, не могла проникнуть в глубины мозга моего предшественника, – сказал Нунули. – Поэтому, когда он предложил ей посетить один из скоростных кораблей комитета, она поднялась на борт, ничего не подозревая. Даже, когда она почувствовала, что корабль стартовал, она осталась беззаботной. Об этом позже сообщил командир.

Модьун успокоился.

– Ну, конечно, – продолжал Нунули. – Одно место столь же хорошо, как и любое другое. Это как раз то, чего вы, люди, не можете понять.

Теперь интерес Модьуна угас.

Он сказал:

– Я вижу, что вы хотели причинить вред ей и мне, но, к счастью, человеческая мысль превзошла ваше зло и не допустила ничего подобного. Итак, Судлил на корабле, и ее куда-то везут. В будущем, когда вы лучше будете оценивать реальность, тогда вы узнаете для меня, где она.

– Повторяю, что этого не будет никогда, – ответил инопланетянин.

– Я предполагал, что вы можете это сказать, – сказал Модьун. Он отвернулся, безразличный ко всему. – Я имею некоторые обязательства по отношению к ней, поэтому могу в будущем настаивать на том, чтобы мне сообщили о ее местонахождении.

– Это не приведет ни к чему хорошему, – сказал новый хозяин Нунули. – Я не знаю, где она, и комитет издал специальные инструкции о том, чтобы такая информация никогда не попала ко мне. Поэтому я не смогу помочь вам, даже если захочу. А я не хочу. На этом завершим наш спор. Если у вас нет других вопросов.

Модьун не мог ни о чем думать.

14

Снова на улице. Еще темно. Но теперь рассветало, и покрытого облаками неба коснулись первые лучи. Модьун шел по тротуару, где было пусто. На улице, конечно, были автомобили. Все, которые он видел, были свободны. А что еще они могут делать ночью, кроме как продолжать двигаться на случай, если кто-нибудь захочет воспользоваться их услугами. Для этого они предназначены.

Модьуна волновали три вещи. Первое – то, что он не знал точно, что он должен чувствовать. Второе – то, что его тело было не в хорошем душевном состоянии. Но третьим было то, что его ум спокоен.

Он понимал, что Судлил – самка его породы. С ее приездом ему вдруг пришлось считаться с реальностями другого существа, и через каких-нибудь пару часов ему с ней стало скучно.

Когда-нибудь, без сомнения, они будут вместе и станут обсуждать будущее людей. Но едва ли в этом есть крайняя необходимость.

«Я думаю, что прямо сейчас я должен лечь в постель и уснуть, что столь необходимо телу. А утром я смогу решить, что делать дальше».

Когда он остановил автомобиль, ему пришло в голову, что он больше не интересуется кругосветным путешествием. Потому, что это нужно было для блага тех, кто оставался за барьером… а сейчас в этом не было смысла.

Итак, что же дальше?

Помня об одном ограничении, которое установил Нунули, – держать в секрете свое человеческое происхождение (а почему нет?) – он направил автомобиль к квартирам для приезжих. Потом откинулся на спинку сиденья и подумал:

«Раз член далекого комитета проявляет непосредственный интерес… Невероятно. И все же об этом заявил Нунули».

Непосредственный интерес к маленькой планете (Земле) в слабо заселенном – с точки зрения количества солнц – наружном конце Млечного Пути… Тут Модьун понял, что существует заговор против двух людей: против Судлил и него. Это казалось невозможным.

Член комитета мог советовать Нунули, конечно, если у него спрашивали совета, и их общая установка, безусловно, охватывала такие бесконечно малые (по их стандартам) единицы, как он. Нунули только проявляют старание – как и должна делать раса хороших слуг.

Единственное человеческое существо, пацифист и философ, безобидный, потому что хочет всех оставить живыми, он никогда не нанесет ответный удар, – такой человек не может представлять ни малейшего интереса для правящей галактической иерархии. На таком огромном расстоянии они даже не могут знать, что он существует. Любой совет, который они дают своим слугам, Нунули, не может, сам по себе, конкретно касаться того, против кого он направлен. Так должно быть.

Несмотря на безупречную логику, Модьун не мог окончательно согласиться с такими аргументами.

«Я подумаю об этом еще, позже».

Он вышел из автомобиля, когда дошел в своих рассуждениях до этого места. Когда он подошел к своей маленькой квартирке, то удивился, увидев, что человек-медведь, Руузб, сидит на ступеньках веранды. Красивый человек-животное полудремал, прислонившись к одной из поддерживающих перекладин.

Когда Модьун подошел, человек-животное открыл глаза, моргнул и сказал:

– Эй!

Его голос громко прозвучал в ночном воздухе. Человек-животное заметил это и, поднявшись на ноги, тихо прошептал:

– Где вы были? Вы заставили нас всех волноваться.

Человек спокойно объяснил, что возникло кое-что, требующее внимания. Когда он закончил, Руузб взял его за руку и потянул к одной из квартир. Руузб постучал в ее дверь, и, когда сонный Дуулдн открыл, он подтолкнул Модьуна к человеку-ягуару и стремительно вышел, бросив через плечо:

– Я позову остальных.

Через пять минут они все собрались в квартире Дуулдна. И Руузб проворчал своим низким голосом:

– Друзья, у этой обезьяны не все дома, – он стукнул себя по лбу, – он нарушил условия своего заключения за два дня до истечения срока приговора. Завтра у него может быть много хлопот, а мы не сможем быть здесь, чтобы помочь ему.

Он повернулся к Модьуну. И его красивое лицо стало серьезным, когда он объяснял, что они вчетвером должны явиться на борт межзвездного корабля этим утром, до полудня. Взлет назначен на следующее утро.

Модьун удивился.

– Вы имеете в виду, что они собираются загрузить на борт миллион людей в один день?

Дуулдн заметил:

– В случае крайней необходимости они это могут. Но не делают. Они уже ведут погрузку в течение двух недель. Мы пойдем на корабль среди последних пятидесяти тысяч.

Руузб молча махнул своему другу рукой.

– Не отклоняйся от темы, – сказал он. – Вопрос в том, что мы собираемся делать с этой обезьяной? Он, кажется, ничего не знает.

Человек-лиса напротив пошевельнулся.

– Почему бы нам не взять его с собой?

– Вы имеете в виду, в космос? – испугался человек-медведь.

Потом он покачал головой:

– Это, наверное, нельзя.

– Нельзя по чьим нормам? – вступил в разговор Дуулдн. – Людей-гиен, которые захватили власть?

Он пожал плечами.

– Никто не заметит лишнюю обезьяну среди многих. Он только должен сказать, что потерял документы.

Внушающий страх человек-гиппопотам повернулся и посмотрел на человека:

– Эй, Модиунн, о чем вы думаете? Хотите пойти?

В том, что происходило, Модьуна интересовало лишь их желание устроить заговор и помочь ему. Удивительно, что одна мысль, которую он им подал, идея о незаконном захвате власти, разрушила их преданность людям-гиенам. Сначала Руузб и Дуулдн, а теперь, очевидно, по прошествии времени Неррл и Иггдооз тоже – как это называется? – развратились. Всего на несколько минут маски были сняты. Еще не зная настоящей правды, они реагировали на малейшее открытие истины со злостью, уничтожая в себе прежнюю наивность и чистоту намерений.

Мысль Модьуна вернулась к знакомому преступнику, человеку-крысе, который был вынужден украсть, когда узнал, что руководители-гиены проезжают на автомобилях лишние сто ярдов до входных дверей своих домов. Человека-крысу возмущала эта привилегия.

Модьун подумал, что, действительно, им не много нужно…

Идеальное равновесие, которое оставил человек, когда уходил за барьер, было нарушено завоевателями Нунули. Очень плохо. Может быть, с этим можно что-то сделать.

Модьун увидел, что четыре пары сверкающих глаз все еще с нетерпением смотрят на него, ожидая ответа. Это напомнило ему то, что он должен был сделать сначала.

– Я уйду на рассвете, – сказал он, – но вернусь сюда к девяти или к половине десятого. Не будет слишком поздно?

Они искренне заверили его, что не будет.

На рассвете он поехал туда, куда Экет принес его примерно месяц назад и где он встретил Судлил. У него в уме была картина местности и возможный путь, по которому автомобиль мог провезти его по бездорожью. Как он и ожидал, робот-автомобиль подчинился его человеческому имени.

Скоро Модьун стоял на холме и смотрел на то, что недавно было долиной, где тысяча людей жила в раю. Все исчезло: сады, соединенные каналы и пруды, прекрасные дома и площадки, которые образовывали центральную часть диаметром в милю. Остался лишь внешний край, где были дома насекомых и животных – слуг человека.

Там, где располагался маленький городок с остатками человеческой расы, теперь была выбита яма длиной в три мили, шириной в две мили и глубиной в полмили.

Если он собирается полететь в космос, то, может, когда-нибудь он захочет поговорить обо всем с тем самым членом комитета…

Внезапно Модьуну показалось, что он, действительно, должен это сделать.

15

Модьун сначала не заботился о том, чтобы найти постоянную комнату. Отделившись от четырех друзей, которые должны были пойти в предназначенные для них помещения, он прогуливался по коридору и через некоторое время оказался у ворот; он стоял и оглядывал огромное открытое пространство.

Модьун быстро оценил, что диаметр этого помещения более километра, а высота потолков не менее ста метров. Везде, куда он смотрел, росли деревья, а вдали зеленело пастбище, и, конечно, тысячи людей-животных наслаждались видом открытого пространства. Идеальное место, чтобы провести первые несколько часов на борту звездолета. Модьун сделал шаг вперед, чтобы пройти через ворота, и обнаружил, что они заперты.

Вперед вышла женщина-животное. Она была изящно одета и напоминала обезьяну. Она посмотрела на Модьуна с высоты семи футов трех дюймов на его восемь футов и заявила:

– Эти огороженные места являются неприкосновенными. Когда на борту столько людей, открытые пространства должны использоваться лишь в определенные часы. Если вы назовете свое имя и номер комнаты, я запишу вас, чтобы вы могли прийти в назначенное время.

Неожиданно, но разумно. Так как у него не было комнаты, Модьун отрицательно покачал головой в ответ на ее предложение. Но он изучал женщину-обезьяну с неподдельным интересом.

– Вы из какой части Африки? – спросил он.

– Восточное побережье.

Она улыбнулась и стала очень привлекательной.

– Откуда приезжают такие красавцы? – сказала она. – Вы не хотите разделить со мной квартиру?

Модьуну стало интересно.

– Как это можно устроить?

Она восхитительно улыбнулась в ответ на его очевидное согласие.

– Если женщина может найти мужчину, это дает ей право на большую кровать. Их несколько в каждой общей спальне.

– Кажется, хорошая идея, – сказал Модьун. – Где эта спальня?

– Я запишу для вас, – нетерпеливо сказала она.

Он наблюдал, как она поспешно вынула из кошелька маленький блокнот и написала изящным почерком несколько строчек, вырвала листок и протянула ему:

– Вот.

Модьун взял записку, посмотрел и прочитал: «Палуба 33, секция 193, коридор Н, спальня 287». И была подпись: «Трольнд».

Он положил бумажку в нагрудный карман. Женщина-обезьяна спросила:

– Как вас зовут?

Он сказал: Модиунн, как произносили в Африке, и добавил:

– Увидимся, когда пора будет ложиться спать.

Наступил вечер. Поздний вечер. Пришло время идти по адресу, который дала ему Трольнд.

Ночью женщина-обезьяна разбудила Модьуна; она легла на него, когда он лежал на спине. Она была довольно тяжелой и, обдумав возможность позволить ей остаться лежать на нем без комментариев, Модьун нарушил молчание и сказал низким вежливым тоном:

– Вы проснулись?

– Еще бы, я проснулась, – сказала она спокойным низким голосом.

– Это обычная манера спать у обезьян из вашей части Африки? – спросил он.

– Ради Бога, – сказала она. – Что за вопрос? Вы мужчина или пустое место?

Он не понял вопроса и сказал:

– Почему бы нам не обсудить загадки, вроде этой, утром? Именно сейчас я очень хочу спать.

Последовала долгая пауза. Затем, не сказав ни слова, женщина скатилась с него и отодвинулась в дальний угол кровати. Вероятно, она оставалась там, потому что больше ему спать не мешали. Когда он проснулся утром, Трольнд уже встала и что-то делала в дальнем конце спальни, где было зеркало.

Модьун начал одеваться. Он наклонился, чтобы обуть туфли, когда почувствовал, что пол под ним дрожит. Это было такое крупное событие, очевидно, растрачивалось столько энергии, что его мозг отметил факт без его сознательного распоряжения.

В голове замелькали картины.

Сначала он видел только волны в замкнутом пространстве. Видимый мир квадрильонов движущихся линий.

«Магнитно-гравитационные волны», – подумал он.

Конечно, корабль должен соединиться с огромными магнитными и гравитационными полями Земли, чтобы его гигантская масса оторвалась от Земли.

Взлет. Очень легко. Просто. Ничего опасного.

Теперь картины… изменились. Он увидел лицо человека-гиены: офицер в форме с медалями сидел в большой комнате где-то на корабле. В комнате блестели механические приборы и другие гиены-мужчины в форме стояли перед приборными панелями.

Сцена поблекла; и на одно мгновение наложилось спокойное серое лицо Нунули, окантованное волосами, похожими на червей. Глаза существа, похожие на прозрачные серо-зеленые лужи, казалось, смотрели прямо в глаза Модьуна.

А потом и эта картина поблекла.

Модьун обулся и почувствовал удовольствие. Теперь, когда они отправились в космос, он мог пойти поесть. Он согласился не заходить в столовую весь предыдущий день и так и сделал, но для такого тела, как у него, диета была довольно затруднительным процессом. Теперь можно все исправить.

Он поднялся и подошел к женщине-обезьяне.

– Увидимся вечером, – сказал он весело.

– Вы не посмеете прийти сюда снова, – заявила женщина-обезьяна.

Модьун повернулся и посмотрел на нее.

– Я чувствую явную враждебность в вашем тоне, – сказал он. – Это меня удивляет, потому что я обращаюсь с вами очень вежливо.

– Я не нуждаюсь в такой вежливости, – последовал беспощадный ответ.

Он подумал, что ее раздражение связано с таинственным поведением прошлой ночью и спросил:

– Все дело в этом?

– Конечно, – ответила она резко. – Я рассчитывала, что мужчина будет вести себя как мужчина, когда он с женщиной.

– О! – только и сказал Модьун.

Он все понял и запротестовал:

– Вы допускаете смешение видов?

– А кто собирался размножаться? – огрызнулась она.

Невразумительный ответ. Но Модьун помнил свой неудавшийся эксперимент с Судлил и сказал:

– Действительно, есть проблема, которую я должен решить. Поэтому, почему бы мне не проконсультироваться с моими друзьями, а потом мы снова поговорим.

– Не стоит беспокоиться, – холодно сказала Трольнд.

Она явно была в плохом настроении. Модьун прекратил дискуссию и ушел. Он направился прямо в столовую, которую видел по пути к квартире Трольнд прошлым вечером, назвал компьютеру свое настоящее имя и скоро уже нес тарелку к маленькому столику в углу. Потом неторопливо съел то, что было на ней. И тут он увидел, что люди-гиены в форме строятся снаружи у каждого из четырех входов в столовую.

Модьун вздохнул. Опять начинается вся эта глупость.

У него появилась новая мысль: «Сколько еще я должен терпеть?»

Чувство прошло, когда человек-гиена, на одежде которого было больше, чем обычно, золотых полос, вошел в столовую и направился прямо к Модьуну.

– Ваше имя Модиунн? – спросил он вежливо.

– А если и так? – сказал Модьун.

– Я почтительно прошу вас следовать за мной в жилище Нунули, хозяина этого корабля.

Бурное чувство где-то внутри Модьуна постепенно ослабевало от вежливого тона. Оно не испарилось совсем, но включилась автоматическая вежливость. Модьун сказал:

– Что он хочет?

– Он хочет задать вам несколько вопросов.

– Я не могу представить себе ни одного вопроса, который он мог бы задать и получить от меня ответ, который мог бы иметь какое-либо значение. Так как ответа нет, я не пойду с вами.

Человек-гиена вдруг смутился.

– Но, – запротестовал он, – как я могу вернуться с подобным известием? Прежде всего, я знаю, Нунули рассчитывает, что я применю силу, если убеждение не поможет, хотя у меня нет инструкций для такого случая.

Модьун с достоинством ответил:

– Передайте этому джентльмену, что если он пожелает выделить мне каюту на борту корабля, а потом захочет навестить меня там, я приму его.

Офицер-гиена, казалось, успокоился.

– Благодарю вас, – сказал он, – мне был нужен какой-нибудь ответ.

Он ушел.

Вот и все. Время шло, и никакой реакции. Странно. Но потом Модьун решил, что Нунули – интриганы и, без сомнения, готовят какой-нибудь план, как это было в связи с его арестом на Земле. Хотя трудно было представить себе, что теперь будет. Наконец, так как он не мог придумать ничего лучшего, то он пошел навестить друзей.

Оказалось, что они живут в такой же спальне, как Трольнд, но для мужчин. Когда он в первый раз осмотрел большую комнату с рядами коек, здесь не было даже следов четверых друзей, которых он искал. Модьун пошел к кровати, где человек-мышь и человек-лиса, немного меньшего размера, чем Неррл, играли в карты, и спросил о своих приятелях.

Мгновенная реакция оказалась неожиданной. Человек-мышь бросил карты на кровать, вскочил на ноги и пронзительно закричал резким голосом другим мужчинам на ближайших кроватях:

– Здесь парень ищет тех четверых.

Половина мужчин в комнате услышала эти слова. И каждый из них встал. А те, кто был на дальних кроватях, привлеченные суматохой, оглядывались или садились. Несколько человек встало.

Слева от Модьуна дородный субъект, лицо которого слабо напоминало тигра, первый махнул ему и сказал:

– Подойдите сюда!

Модьун был удивлен, но, тем не менее, выполнил его приказание. Человек-мышь позади него завизжал:

– Они арестованы. А нам приказано допрашивать любого, кто приходит и ищет их. Кто вы?

16

«Они дураки», – подумал Модьун.

Неприятная ситуация. Поняв это, Модьун автоматически повернулся и посмотрел на дверь, через которую вошел.

Но путь уже был отрезан. В несколько мгновений, которые прошли от первого визга человека-мыши до его реакции на упреждающую команду человека-тигра, семь существ стали между ним и дверью. Мирное отступление из зоны возможного насилия, часть жизненной мирной философии, оказалось невозможным.

Модьун смирился с неизбежностью насилия.

Буйная толпа. Когда он стоял в нерешительности, толпа сжималась вокруг него. Люди-животные толкали друг друга и его. Модьун сразу же почувствовал в непосредственной близости неприятный запах пота животных. Тем не менее, ему не пришло в голову выключить свое обоняние. Он не сопротивлялся, когда они стали оттеснять его в угол. Это стало частью его первоначальной неудачной попытки уйти.

Человек-тигр ударил Модьуна в лицо. Быстрый удар, который был отбит, и лапа отлетела выше головы. Боль была незначительной, но само намерение возбудило Модьуна. Он спросил:

– За что?

– Ты грязный, вонючий, вот за что! – был ответ. – И мы знаем, что делать с предателями и их друзьями, не так ли? Говорю, нужно убивать таких, как ты!

Крик подхватили те, кто стоял ближе:

– Убить его!

При этом несколько сильных ударов обрушилось на плечи и голову Модьуна. Он ушел от ударов, с грустью понимая, что его тело, без сомнения, вынуждено будет защищаться, когда давление станет достаточно большим. Поэтому он дал себе команду: отсутствие боли – и поднял левую руку, чтобы отражать удары их кулаков, и, так как он был достаточно неуязвимым, ударил человека-тигра в челюсть. Он ощутил удар, как толчок в суставы и плечо. Никакой боли, только сотрясение.

Так как он не чувствовал боли и не имел опыта, то ударил, не сдерживаясь. А потом в испуге наблюдал, как человек-животное, шатаясь, сделал назад дюжину шагов. Потом большое создание с грохотом упало на пол.

Каждый – именно каждый – повернулся и посмотрел. Они тоже не умели драться. Они убрали руки от Модьуна, перестали обращать на него внимание. Они стояли, глядя на тело товарища.

Появился выход. Не физический проход, а возможность уйти, благодаря их временной нерешительности. И Модьун ушел. Он должен был пробираться через толпу, потому что на пути его прямого движения находилось, по меньшей мере, полдюжины людей-животных. Он прошел мимо них, наклонился и помог ошеломленному человеку-тигру подняться на ноги.

– Извините, – сказал Модьун. – Я только хотел задать вам несколько вопросов.

Большое животное быстро приходило в себя.

– Это был удар, – сказал он с уважением. – Вопросы? – повторил он.

Модьун сказал, что удивлен их враждебным отношением.

– С каких пор стало преступлением быть знакомым с кем-то?

Человек-тигр помолчал.

– Ну… – сказал он с сомнением. Потом повернулся к людям-животным.

– Что вы думаете, друзья?

– Но он знаком с преступниками! – заметил человек-мышь.

– Да…

Человек-тигр пристально посмотрел на Модьуна, внезапно намного агрессивнее, чем раньше.

– Что вы на это скажете?

– Вы говорите, что они арестованы? – сказал Модьун.

– Да, конечно.

– Взяты под стражу?

– Да.

– Тогда их еще должны будут судить. Их вина пока не доказана.

Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил:

– Они имеют право на судебное разбирательство в суде присяжных, равных себе

– то есть вас. Дюжина вас и судья в соответствующем суде в присутствии публики, то есть остальных из вас, выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят их вину.

Потом Модьун сделал паузу:

– В чем их обвиняют?

Никто не знал.

– Вам должно быть стыдно, – зло сказал Модьун, – обвинять кого-то, даже не зная, в чем его преступление.

Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала более ясной.

– Друзья, – сказал он, – мы должны обеспечить честный суд над этими четырьмя, которые являются такими же простыми существами, как вы и я.

Они были только людьми-животными, к тому же глуповатыми. И им оставили идеальный мир, который требовал от них минимум работы. В известном смысле, руководство, которое обеспечивали люди-гиены и Нунули, было, вероятно, подходящим для них; они чувствовали поддержку и имели пищу для размышлений. Чем-то занимались.

Модьун уже заметил, что на таких существ мгновенное впечатление производило то, что казалось справедливым. Так было и теперь.

– Вы правы. Это то, что мы собираемся выяснить.

Общий хор голосов выражал согласие. Люди-животные повернулись и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.

При этом существа, находящиеся в комнате, разбились на маленькие группы, которые возбужденно беседовали. Кажется, никто не заметил, когда Модьун продвинулся к двери, через которую он вошел, и, осторожно осмотревшись, вышел.

Он быстро пошел по коридору, взволнованный тем, что узнал о таинственном аресте своих друзей. Но, по крайней мере, он был свободен и мог что-то сделать.

Он не знал, что.

«Моя проблема в том, что я философ».

Новым было то, что он думал об этом, как о проблеме.

Некоторое время после этого он бродил и бродил бесцельно. Сознание его помутилось. Скорость, с которой он шел, автоматически увеличивалась, отражая его глубокое внутреннее расстройство. Быстрое движение привело к тому, что через некоторое время его внимание сконцентрировалось на этом аспекте.

И, наконец, еще раз он осознал… что на уровне тела любит этих четверых. И их затруднительное положение беспокоило его.

Он побежал.

Быстрее.

Он мчался. Его сердце забилось быстрее, дыхание стало неровным; он отдавал себе отчет в том, что сильные эмоции, связанные с тем, что случилось с его друзьями-животными, ускользали. Он понял, что это химическая обратная связь определенных желез, которые с тех пор, как он вырос, гасили большую долю его реакций. Печально сознавать, что вещества, выделяемые железами в поток крови, – и среди них адреналин – можно разогнать мышечной активностью.

Когда он бежал, чувство, что он должен что-то делать, исчезло.

Модьун снова стал философом и с улыбкой думал о серьезном проекте, о том, что он едва не был вовлечен в дело, которое ничего не значило для него.

Это была старая доктрина сторонника мира: нет конца безумствам вспыльчивых людей, поэтому нельзя позволять втягивать себя в их конфликты, нельзя отражать удары, нужно избегать эмоций.

Пусть гиены победят.

Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, звучит иногда неприятно, но если вы можете не позволить втянуть себя или, по крайней мере, сделать ваше участие минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если нескольким существам причинят вред, – все равно это лучше.

Вновь согласившись с основными аксиомами своих размышлений, Модьун перешел на шаг.

Теперь он был голоден. Он вошел в ближайшую из многочисленных столовых.

Когда он сидел и ел, то увидел ту же самую сцену, что и в то утро, когда люди-гиены выстроились у каждого входа в большое заполненное помещение. И тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул документ.

Внешне документ очень напоминал повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение Модьун ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то у основания позвоночника. Так Модьун познал ярость и поспешно спросил:

– Что это?

– Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех лиц, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имеющего разрешения. Суд назначен завтра на девять часов утра и будет проходить в помещении, указанном в повестке.

Не только каждое предложение, но и каждая его часть, произносимая человеком-гиеной, звучала поразительно разоблачающе. Модьун реагировал на каждое слово. Он говорил:

– О! О! О!

Неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.

Прояснилась тайна ареста. Очевидно, шпионы на Земле сразу взяли на заметку четверых друзей, потому что те были связаны с ним. И, когда его, Модьуна, обнаружили на борту (несомненно, об этом доложил компьютер в столовой), кто-то понял, какую роль сыграли его друзья и кто помог ему попасть на корабль.

Трудно угадать, чем может завершиться такой суд. Но, конечно, хозяева Нунули начали одну из своих хитрых игр. В конце концов с помощью всего этого Модьун надеялся выяснить их тайную цель.

Офицер-гиена сказал вежливо:

– Меня просили обеспечить ваше выступление на суде в качестве свидетеля, как указано.

Модьун колебался. Но, что ему оставалось делать? Он постоянно думал о том, что должен дать негодяям делать все так, как они хотят. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться… Таковы были его философские аксиомы.

Но Модьун помнил и то, к чему призывал людей-животных часом раньше. И, хотя обвинение не казалось слишком серьезным и, вероятно, было лишь частью большого плана, направленного против него, он задал решающий вопрос:

– Будет ли суд с присяжными и судьей?

– Да.

– Вы уверены? – настаивал Модьун. – Вы понимаете, что это значит?

– Судья и двенадцать присяжных рассмотрят свидетельские показания, и обвиняемые будут иметь адвоката, выбранного ими.

Казалось, все справедливо.

– Хорошо, – сказал человек. – Я приду.

– Благодарю вас.

После этого офицер сунул руку в карман, вынул другой сложенный листок и протянул Модьуну.

Модьун подозрительно посмотрел на бумажку.

– Что это? – спросил он.

– Мне сказали, что, если вы согласитесь быть свидетелем, вам будет выделена каюта, как вы просили утром. Здесь номер каюты и ее местонахождение.

Модьун с заметным облегчением взял бумажку. Он не знал, где провести вторую ночь.

Он сказал:

– Пожалуйста, передайте мою благодарность хозяину Нунули. Скажите, что я ценю его любезность.

Как и было обещано, суд начался точно в девять на следующее утро, и в качестве первого свидетеля был вызван Модьун.

17

Зал судебного заседания был обустроен точно так, как Модьун представлял себе по описаниям обучающих машин.

Дюжина присяжных (все люди-гиены) сидела на скамье для присяжных, поставленной вдоль одной из стен. Гиена-судья сидел на скамье, завернувшись в свою мантию. Место свидетеля, куда вызвали Модьуна, находилось слева от судьи. Гиена-прокурор сидел за одним из столов справа от судьи, а гиена-адвокат – за другим. Прямо перед Модьуном за специальной загородкой сидели четверо подсудимых, а у них за спиной выстроились гиены-офицеры полиции. Прямо напротив различных слуг закона, за низкой оградой стояли несколько дюжин рядов стульев. Здесь сидела публика.

Все было устроено очень хорошо, поэтому Модьуна неприятно поразило, когда прокурор поднялся и сказал без паузы:

– Этого свидетеля зовут Модиунн. Он – обезьяна из Африки, и четверо обвиняемых провели его нелегально на борт корабля. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, иными словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью.

Когда он произносил эти слова, он обращался к присяжным. Потом он повернулся к защитнику и сказал:

– Что может сказать свидетель в оправдание их низкого преступления?

Защитник сказал, не поднимаясь:

– Свидетель согласен, что все ваши утверждения – правда. Продолжайте судебное разбирательство.

– Я возражаю, – прорычал Модьун. Его тело пылало с головы до ног. Он понял, что дрожит.

– Возражение отклоняется, – сказал судья вежливым тоном. – За свидетеля говорил защитник.

Модьун закричал:

– Я возражаю против этой пародии на суд. Если все будет продолжаться в таком же роде, я откажусь быть свидетелем.

Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным и продолжал тем же вежливым тоном:

– Что неправильно в суде?

– Я требую, чтобы вопросы задавали непосредственно свидетелю и чтобы ему разрешили самому на них отвечать.

– Но это неслыханно, – запротестовал судья. – Защитник знает законы и, очевидно, может более квалифицированно отвечать вместо свидетеля.

Казалось, ему пришла в голову новая мысль, потому что глаза его расширились.

– Вы из Африки, – сказал судья. – То, что вы требуете, это обычная процедура там?

Модьун тяжело вздохнул. Его потрясло, какое умственное напряжение требовалось от того, кто должен учитывать не только правду, по которой человек согласился жить. Но Модьун отказался быть вовлеченным во что-то более нечестное, чем ложь относительно того, как произносится его имя, плюс неправильная идентификация его в качестве обезьяны. А в остальном он требовал только правды.

Он сказал:

– Я требую, чтобы суд шел по правилам, установленным человеком.

Последовала долгая пауза. Наконец, судья подозвал к себе прокурора и адвоката. Трое беседовали шепотом. Потом два юриста возвратились к своим столам. Когда они сели, судья любезным тоном обратился ко всему залу заседаний и сказал:

– Так как показания этого свидетеля являются важными, мы решили согласиться на примитивную процедуру, к которой он привык у себя дома, в Африке.

После этого он повернулся к Модьуну и сказал с упреком:

– Я искренне надеюсь, что потом вы извинитесь перед защитником за оскорбление, которое вы нанесли ему публично.

Он продолжал вежливо:

– Какая процедура вас устроит, мистер Модьун?

– Правильно… – начал Модьун.

– Там, откуда вы прибыли, – вставил судья.

– … существует процедура, давно установленная человеком, – продолжал Модьун. – Она заключается в том, что прокурор должен задать мне ряд относящихся к делу вопросов, и каждый раз ждать моего ответа.

– Какого рода вопросы? – спросил человек-гиена на скамье, который был готов отступить, но находился в растерянности.

– Сначала нужно спросить мое имя, – сказал Модьун.

– Но мы знаем ваше имя, – последовал удивленный ответ. – Оно же написано здесь на повестке.

– Такие факты должны устанавливаться во время непосредственного допроса, – твердо сказал Модьун.

Судья засомневался:

– Такой метод может задержать нас здесь на весь день.

– Может быть, даже на неделю, – согласился Модьун.

Почти все находящиеся в зале заседаний вздохнули.

А судья, мгновенно забыв о вежливости, резко ответил:

– Невозможно!

Но после другой паузы он обратился к прокурору:

– Приступайте.

Человек-гиена, исполняющий роль прокурора, вышел вперед. Он выглядел неуверенно. Тем не менее, он задал главные вопросы:

– Как ваше имя?

– Действительно ли вы обезьяна из Африки?

– Вы тот, кого обвиняют в том, что он нелегально проник на борт корабля?

– Знаете ли вы, в чем обвиняют подсудимых?

При этом вопросе Модьун впервые попытался сопротивляться, беря на себя одновременно роль и свидетеля, и защитника.

18

– Я протестую против этого вопроса, потому что то, в чем обвиняют подсудимых, не является преступлением по законам, установленным человеком прежде, чем люди отступили за барьер и оставили остальную Землю своим друзьям, людям-животным.

Так аргументировал свою точку зрения Модьун. Он продолжал:

– Если это и проступок, то только незначительный, и возможное наказание за него – заключение в каюте не больше, чем на два-три дня.

Когда он дошел до этого места, его прервал судья, который сказал, что по его определению подсудимые совершили уголовное преступление, караемое смертью.

– По определению? – спросил Модьун.

– Да, – был ответ.

– Покажите мне это определение, – сказал Модьун.

Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и рубашке с высоким воротником, имеющий ученый вид, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «… следует считать уголовным преступлением, которое карается тюремным заключением, штрафом или смертью».

– Разрешите посмотреть, – попросил Модьун.

Служащий посмотрел на судью, спрашивая согласия, и, когда тот кивнул, передал том человеку. Модьун перечитал строки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, победоносно посмотрел и сказал:

– Это не тот закон, который создал человек, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных – людей-гиен.

Гиена-судья сказал:

– Я заявляю, что закон правильный и пригодный.

Его голос стал значительно менее вежливым.

– По моему мнению, – продолжал Модьун, – вы должны признать подсудимых невиновными на том основании, что преступление не доказано.

– Я хочу задать вам один вопрос, – сказал судья. – Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.

Он говорил с раздражением. Едва ли был подходящий момент, чтобы уйти, поэтому Модьун сказал:

– Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос, когда придет время.

Судья повернулся к гиене-прокурору.

– Продолжайте допрос важного свидетеля, – сказал он.

– Как вы попали на борт этого корабля? – спросил прокурор.

– Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов. Подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из лифта в коридор. Я был убежден, что благополучно поднялся на борт корабля, и это оказалось правдой, – закончил Модьун.

В зале заседаний стало тихо, когда фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Но через некоторое время он овладел собой и сказал:

– Посмотрите на скамью подсудимых!

Модьун посмотрел в указанном направлении и, конечно, увидел своих четверых друзей-животных.

Прокурор спросил:

– Узнаете ли вы кого-нибудь из этих людей?

– Я узнаю их всех, – сказал Модьун.

Арестованные с шумом задвигались. Неррл осел в кресле, как будто его ударили.

– Соблюдайте порядок в суде, – резким голосом закричал судья.

Прокурор продолжал:

– Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, – он махнул рукой в сторону обвиняемых, – когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?

С места, где он сидел, человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие на местах для публики. Модьун чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно, ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье:

– Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается большое значение. Как будто каждый автоматически предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?

Длинное тощее создание наклонилось к нему:

– Ваша обязанность, как свидетеля, только правдиво отвечать на вопросы, – сказал он. – Какие выводы я смогу сделать в окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.

– И все же, – возразил Модьун, – вы – член малочисленной группы, которая захватила все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебное разбирательство и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, я с радостью отвечу на вопросы.

– Он будет беспристрастным, – сказал судья.

Модьун покачал головой.

– Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но, как вы можете убедить меня, с учетом того, что вы – член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных, не выслушав их?

– Я собираюсь снова попросить вас либо давать показания, либо уйти, – холодно сказал судья.

– Я буду давать показания, – сказал Модьун.

– Очень хорошо. Каков же ваш ответ на вопрос?

– Арестованные были со мной, когда я поднялся на корабль.

– Аааааааахххх! – выдохнула аудитория.

Они реагировали, как один. Это был звук единого вздоха, как будто много существ одновременно вздохнуло.

Судья опустил молоток, призывая к порядку. Когда, наконец, в зале заседаний снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:

– Видите, я обнаружил, что связь четырех арестованных со мной считают важной уликой против них.

– А что же еще можно предположить? – спросил судья, едва скрывая торжество.

Человек посмотрел на него с сожалением.

– Предположение, что я сопровождал их, не может служить обвинением. Предположим, что, хотя они были со мной, они не знали о моих намерениях. – Модьун махнул рукой: – Может существовать множество подобных предположений.

Судья кивнул прокурору.

– Продолжайте допрос этого свидетеля и особенно обратите внимание на те вопросы, которые он поднял. Кажется, в конце концов, он собирается отвечать правдиво, поэтому добейтесь от него правды.

В этом был смысл, Модьун должен был с этим согласиться. Хотя он мог рассуждать о правде философски, он не собирался лгать о действительно происшедших событиях. Прокурор выжимал из него одно признание за другим. В конечном счете он сказал: да, четверо обвиняемых заранее знали, что он намеревался попасть на борт межзвездного экспедиционного корабля. Да, действительно, один из обвиняемых предложил это, а другие согласились с его планом.

Когда Модьун закончил, судья посмотрел на адвоката.

– Есть вопросы к вашему свидетелю, сэр?

– Нет, – был ответ. – Я, действительно, не вижу смысла в том, чтобы терять время, продолжая судебное разбирательство.

– Я согласен с вами, – сказал судья.

После этого он повернулся к арестованным.

– Встать! – скомандовал он.

Четверо обвиняемых нерешительно встали.

Судья продолжал:

– Ваша вина установлена этим свидетелем, – начал он.

– Эй! – громко сказал Модьун.

Судья не обратил внимания и уверенно продолжал:

– Я приказываю, чтобы вас четверых отвели в камеру…

– А как насчет присяжных? – закричал Модьун. – Это же суд присяжных.

– … и держали там одну неделю, пока вы будете ждать ответа на апелляцию в верховный суд. Если верховный суд вас не помилует, то ровно через неделю с этого дня вы будете расстреляны группой стрелков, использующих оружие N.

Он махнул рукой полицейским, которые стояли рядом с заключенными.

– Уведите осужденных, – приказал он. Теперь он повернулся к Модьуну и сказал вежливым тоном:

– Я хочу поблагодарить вас за честные показания, которые помогли установить истинную виновность четырех осужденных, и нам теперь необходимо провести дальнейшую бюрократическую процедуру.

– Да, – с сомнением сказал Модьун.

19

«Я сделал все, что мог», – так казалось Модьуну. Не нужно делать ничего больше, просто дать событиям идти своим чередом.

Но весь остаток дня судебного заседания тело Модьуна оставалось неприятно разгоряченным. Это, конечно, результат безрассудства его желез, которое не мог выносить идеальный с точки зрения философии мозг. Что касается привязанности его тела к Руузбу и остальным, то самым нелепым выглядело то, что Модьун встретил их совершенно случайно.

«Я не выбрал их за особые качества, которые потом обнаружил в них».

В день выхода из-за барьера Модьун остановил автомобиль с четырьмя пассажирами и занял одно из двух свободных мест. Вот и все. Не было разницы между этими четырьмя в автомобиле и любыми другими людьми-животными.

Модьун убеждал себя, что это реальное отображение его отношений с ними.

Но его тело все еще оставалось разогретым более, чем обычно.

На четвертое утро после судебного разбирательства раздался звонок. Когда Модьун открыл дверь, там стоял офицер-гиена в форме. Он был вежлив и сообщил, что «четверо осужденных получили отказ в ответ на апелляцию верховному суду. Суд настаивает, чтобы главному свидетелю сообщили о решении».

Модьун собирался поблагодарить и закрыть дверь, когда почувствовал, что его лицо сильно покраснело от такой новости. Он поспешно сказал:

– Я хочу посетить осужденных перед казнью. Это можно организовать?

– Я буду счастлив навести справки от вашего имени и сообщу о решении, – сказал офицер.

Оказалось, что Модьун может. Ему разрешат посетить осужденных накануне казни

– вечером шестого дня после судебного разбирательства.

Модьун должен был согласиться, что во всем этом деле они ведут себя очень любезно и законно. Его прежнее чувство, что за всем этим стоит какой-то хитрый план, направленный против него, казалось, было неправильным.

Снаружи тюремная камера выглядела просто, как спальня, но туда вела дверь, запертая на засов. Перед дверью сидел гиена-караульный. Он внимательно прочитал письменное разрешение Модьуна на посещение и потом отпер дверь, подождал, пока тот войдет, и запер ее за Модьуном.

Прошло несколько минут, в течение которых помещение казалось пустым, потом с низкой койки спустилась пара ног, и Неррл сел с приглушенным восклицанием:

– Господи, посмотрите, кто здесь!

После этих слов быстро появилось еще три пары ног, и еще трое людей-животных, знакомых Модьуна, встали с низких коек. Все четверо подошли и пожали руку посетителю.

Оглядевшись, Модьун увидел, что это помещение отличается от других спален. За дальней линией коек был альков. Там стоял стол и знакомое оборудование столовой.

После краткого осмотра Модьун робко сказал:

– Я решил, что лучше зайти попрощаться.

Большая слеза скатилась по щеке Руузба. Он был бледен и выглядел не очень хорошо. Его щеки ввалились.

– Спасибо, дружище, – сказал он сдавленным голосом.

Модьун посмотрел на него с заметным удивлением.

– В чем проблема? – спросил он. – Каждый должен уйти, раньше или позже. Так почему не сейчас?

Он поправил себя:

– То есть, почему не завтра?

После его слов наступило молчание. Затем Дуулдн вышел и стал перед Модьуном. На щеках его горело два больших розовых пятна. Он глотал слюну и, очевидно, едва сдерживал себя.

– Приятель, у тебя странные взгляды.

Он нахмурился и продолжал:

– Модиунн, я никогда раньше не встречал обезьяны, похожей на тебя. Ты сидел в кресле свидетеля, наговаривая на нас.

– Правда – есть правда, – защищался Модьун. В этот момент он понял, что замечание человека-ягуара не было дружеским.

– Ты не сердишься за то, что случилось? – спросил Модьун.

Румянец поблек. Дуулдн вздохнул.

– Я сердился. А потом подумал: «Это же мой милый глупый друг, обезьяна, она снова кладет палец в рот». И злость прошла. Правда, друзья? – Он посмотрел на своих товарищей по несчастью.

– Правда, – мрачно сказали Неррл и Иггдооз. Руузб молча смотрел в пол и вытирал глаза.

Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун почувствовал, что должен перевоспитать их.

– Сколько вам лет? – спросил он каждого по очереди. И впервые узнал, что их возраст колебался от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался самым старшим, а человек-гиппопотам – самым младшим. Так как они были людьми-животными, они могли прожить около шестидесяти.

– Итак, – рассуждал Модьун, – вы все прожили, грубо говоря, половину нормальной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит бороться.

В ответ на такой аргумент люди-животные озадаченно посмотрели на него. Наконец, человек-лиса сказал взволнованно:

– Подумать только, что я здесь, в таком ужасном положении, потому что пытался быть твоим другом.

Человек был поражен. Он не понимал, какая связь могла существовать между этими двумя обстоятельствами.

– Вы намекаете, – проговорил он, потрясенный, – что здесь есть причинно-следственная связь? Это не так. Вы сделали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что они считали нужным. Подходя к событиям с точки зрения рационального мышления, можно понять, что эти два события не связаны. Что-то в вас говорит вам, что здесь есть связь. В действительности же ее нет.

Модьун видел, что его не понимают. Его друзья просто потупили взгляды и казались еще более несчастными, чем когда-либо. Он почувствовал внезапную жалость к ним и продолжал:

– Вы должны понимать, что никто не смог узнать смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к малой группе, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов расы, то есть полную генетическую наследственность, – и ждать! Так как на Земле остается много представителей вашей породы, нет причины, по которой вы должны дорожить своим существованием. Очень возможно, что в этом путешествии вас все равно убьют.

Караульный громко постучал в дверь, когда были произнесены эти слова.

– Всем посетителям выйти! – закричал он через окошечко в металлической двери.

– Один момент, – попросил Модьун и повернулся к друзьям. – Ну, что вы думаете?

Большая слеза скатилась по щеке Руузба.

– Прощай, друг, – сказал он. – Я не знаю, о чем ты говоришь, но думаю, у тебя добрые намерения.

Он протянул руку.

Модьун вздохнул, когда посмотрел на Дуулдна.

– Я должен согласиться, что, если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду, – сказал он. – Не стоит проходить через то, чему вы так сильно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Ведь так?

Четверо людей-животных удивленно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.

– Как мы сможем выйти с тобой? – сказал он. – Здесь стоит вооруженный охранник.

Человек отмахнулся.

– Я только потребую, чтобы он вас пропустил – минимальное вмешательство в его мозг. И мы сможем продолжить эту дискуссию в моей каюте.

Он подумал, что, конечно, возникнет какая-то реакция со стороны людей-гиен. Поэтому, может быть, лучше пойти и поговорить с Нунули.

Прошло около часа после того, как четверо друзей последовали за ним в каюту, и раздался звонок. Модьун открыл дверь и увидел высокопоставленного офицера-гиену в форме. Тот шепотом сказал Модьуну:

– Мне снова приказано попросить вас прийти и побеседовать с хозяином Нунули. Вы придете?

Модьун вышел в коридор, включив энергетический барьер как защиту вокруг своей каюты, и сказал:

– Я готов идти немедленно.

И закрыл за собой дверь.

20

Он шел за гиеной-офицером по коридору и думал: я постараюсь доказать Нунули, каким нелогичным было это судебное разбирательство.

Пока они поднимались лифтом все выше и выше, Модьуну казалось, что жизнь чрезвычайно усложнится, если ему придется защищать четверых людей-животных и себя во время всего путешествия. Когда они шли по открытому пространству от одного лифта к другому, он подумал:

«Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».

Когда второй лифт остановился, человек-гиена посмотрел на панель управления. На ней замигала белая лампочка. Он нажал кнопку. Бесшумный механизм открыл дверь, и офицер-гиена сказал:

– Вы войдете сами. Это частная беседа.

Когда Модьун прошел вперед, дверь мягко закрылась за ним. Не оглядываясь, он вошел в комнату величиной не более дюжины квадратных футов. Комната оказалась пустой; только на полу лежало что-то похожее на матрац. На нем на спине лежал Нунули.

Модьун сразу увидел, что это другой Нунули; он отличался от тех двух, которых Модьун раньше встречал на Земле. И, конечно, был настоящим. Им нужен один индивидуум на корабле, а другой, конечно, остался на Земле. По крайней мере, по одному в каждом месте, где нужно выполнять руководящую работу.

– Вы пришли ко мне, – сказал инопланетянин, лежащий на полу, – в то время, когда я отдыхаю от многочисленных обязанностей.

Модьун посмотрел вокруг в поисках выхода в другую комнату или чего-нибудь похожего. На первый взгляд, ничего не было видно.

– Это ваша квартира? – спросил он.

– Да.

– На борту корабля вы живете в этой каюте? – настаивал Модьун.

– Да.

Туго натянутая серая кожа на продолговатом лице, казалось, немного изменилась, словно инопланетянин пытался изобразить гримасу, соответствующую его чувствам. Это было напряжение мыслей-чувств, а не сцена, и поэтому ее было трудно оценить. Нунули продолжал:

– Может быть, вы считаете, что это помещение более аскетично, чем каюта, которую я выделил вам?

– Меня просто заинтересовал этот факт, – ответил Модьун. – Кажется, ваш комитет требует, чтобы его главные представители не проявляли личного интереса к роскоши или к другим признакам власти.

Лицо существа, лежащего на матраце, снова изменилось. Появилось мимолетное выражение, похожее на то, которое Модьун наблюдал на лице второго Нунули, хозяина Земли, когда тот улыбался, говоря о своем превосходстве. Инопланетянин сказал:

– Мы были аскетичной расой, когда комитет выбрал нас для этой высокой цели. Все, что нам нужно было, это…

Он замолчал, потом пробормотал:

– Неважно…

– Несомненно, – кивнул Модьун, – ваш биологический вид пришел к правильному окончательному выводу, что все в космосе, в конце концов, делается по какой-то причине. Так зачем приобретать имущество, кроме простых вещей, необходимых для выживания. Так?

– Нет.

Разговаривая, Нунули по-прежнему лежал. И через несколько секунд стало ясно, что ему не хочется распространяться по этому поводу. Модьун принял отказ без злобы. Он сказал:

– Я с уважением отношусь к вашей тайне.

– Естественно, – сказал Нунули. – Мы улучшили человеческую расу, чтобы она проявляла именно такое уважение к правам других. Мы заметили в них это качество и развили его с целью создать искаженный эффект. Наша цель была достигнута, поэтому ничего удивительного в вашем утверждении нет.

Модьун сказал:

– У меня есть внутреннее чувство, что ни одна связь не является автоматически полностью односторонней, как вы говорите. Например, меня раздражает ваша логика, ваш суд над четырьмя моими друзьями.

– Вы не знаете моей логики, – последовал резкий ответ.

– Правда. Но все очевидно. Вы подвергли суду четырех людей-животных с Земли из-за той роли, которую они сыграли в моем появлении на борту этого корабля.

– Что же здесь нелогичного?

– Корабль был сконструирован на Земле, не так ли? – спросил Модьун.

Нунули казался удивленным.

– Да, конечно. Мы всегда используем местные заводы и материалы, где это возможно.

– Вашими рабочими были животные с Земли? – настаивал Модьун.

– Конечно. Кто же еще? Комитет настаивает на том, чтобы использовать местную рабочую силу.

– Тогда, – сказал Модьун, – какие же могут быть у вас возражения? По определению я имею право быть на этом корабле.

– Не понимаю ваши рассуждения, – последовал холодный ответ.

Модьун протянул руки.

– Земля принадлежит человеку и в меньшей степени животным, которых человек поднял из животного состояния. Поэтому корабль, который построен на Земле животными, живущими на Земле, принадлежит человеку и, в меньшей степени, животным. Я единственный человек на борту, следовательно, этот корабль принадлежит мне.

– Земля – завоеванная планета, – сказал Нунули с чувством собственного достоинства. – Поэтому на ней и с нее человеку ничего не принадлежит.

Модьун упрямо покачал головой, почувствовав, как сужаются его глаза. Такая реакция тела удивила его, потому что это был эмоциональный протест против другой точки зрения.

– Я еще не смирился с ролью, Нунули, – сказал он. – Пока я существую, корабль принадлежит мне. Однако, – он сделал паузу, – это мелочи. Я обдумываю лучшее решение этой ситуации. Я ищу женщину, которую, думаю, ваш коллега увез с Земли в другое место. Если вы сможете отвезти меня к ней, я с радостью покину корабль. Отвезите меня к ней, где бы она ни находилась.

– Это совершенно невозможно, – возразило существо, лежа на полу. – Но теперь давайте вернемся к вашей логике. Ошибка заключается в том, что вы не знаете о другой нашей цели, связанной с вами. Понимаете ли вы, сколько дней прошло с момента отлета этого корабля с Земли? – в его тоне звучало ликование.

– Немного больше недели, – ответил Модьун. Он должен был признаться, что обескуражен вопросом, который казался ему не относящимся к делу.

Существо снова успокоилось, серо-зеленые глаза его полностью открылись, серая, плотно натянутая кожа лица чуть расслабилась.

– Этот корабль, – сказал он, – находится в пути примерно 400 световых лет. Он несколько раз менял курс и намеренно ушел от своей цели, чтобы нельзя было определить направление, откуда он прибыл.

Нунули замолчал, чтобы дать возможность Модьуну отреагировать. Как, видимо, и ожидал инопланетянин, человека расстроила такая информация.

«Хотя, конечно, это мудро – не давать потенциальным врагам никаких сведений о планете, откуда прибыл нападающий корабль», – подумал Модьун.

По блеску глаз противника Модьун понял, что не прав. И, действительно, через минуту очевидного злорадства существо объяснило мотивы своих поступков:

– То, что вы сказали о планете, с которой мы стартовали, бесспорно, следовательно, истинно. Но корабль маневрировал в космосе только из-за вас. Чтобы смутить вас. Убедить, что вы никогда не вернетесь на Землю. И та же цель и у суда над вашими друзьями-животными. Если вы подумаете об этом, то увидите, что мы отвлекали ваше внимание до последнего момента, устроив суд, тянули время, пока корабль не пролетел необходимое расстояние. Естественно, этот корабль не вернется на Землю.

Вот такой был у них план. Модьуну это показалось немного лишним. Но, значит, логика расы подчиненных представителей, таких, как Нунули, наверное, тоже всегда экстремальна. У этих существ была цель, которую они должны были выполнить. И теперь, добившись уничтожения людей за барьером и удалив с Земли Судлил и Модьуна, они, вероятно, выполнили свою миссию.

Полная иррациональность миссии и ее основных задач вызвали у Модьуна ощущение, что он, действительно, ничего не может сказать в ответ на это сумасшествие. Он мог только сделать логический вывод.

– В таком случае, – сказал он, – так как четверо моих друзей были только пешками, вы не будете возражать против того, чтобы отменить смертную казнь и помиловать их.

– Нет возражений, – был мгновенный ответ. – Действительно, это одна из причин, по которой я позвал вас, чтобы сообщить об этом.

Потом Нунули продолжал более официальным тоном:

– Реддлл, гиена-офицер, который привел вас сюда, проводит вас назад в каюту и даст каждому из четверых оправдательный документ.

Все еще лежа на спине в пустой комнате, Нунули сказал в заключение:

– Мне кажется, что теперь мы должны завершить нашу встречу.

Модьуну тоже так казалось. Кроме одного или нескольких второстепенных моментов, все прояснилось.

– Ваш план против меня теперь полностью осуществился? – спросил он.

– А вы как думаете? – Существо на полу казалось растерянным.

– Схема была такой: что-то сделано против меня, я принимаю это. Я даже терплю отдельного Нунули, который замышляет добиться чего-то от меня. Я все продумал. Я продолжаю мирное существование, а потом обнаруживаю, что против меня существует тайный заговор. Поэтому я хочу знать, продолжается ли тайный заговор? Или ваша миссия относительно Земли и человеческих существ выполнена?

– Теперь она выполнена, – был ответ. – Что здесь можно сделать еще?

– Это то, что говорил хозяин Нунули номер два, – ответил Модьун, – но его слова оказались ложью. И я устал от лжи и ваших козней. Они направлены против логики космоса.

– Как может последний представитель расы понимать логику космоса? – раздраженно сказал Нунули. – Но дайте мне подумать.

После паузы он продолжал:

– Единственной другой целью, связанной с вами в рамках нашей миссии, было бы убийство вас и женщины. Есть ли, по-вашему мнению, путь для достижения этого?

– Ну, нет, – заговорил Модьун после минутного раздумья. – Нет, если я буду сопротивляться.

– Правильно, – все еще раздраженно сказал Нунули, – значит, вы получили ответ.

Внешне ответ, действительно, казался удовлетворительным и правдивым. И еще…

– Есть еще одна вещь, – сказал Модьун, – которая так важна, что, может быть, я буду вынужден потребовать от вас ответ.

– Невыносимо, – протянул Нунули.

Это потрясло человека; для него немыслимо было делать что-то, невыносимое для другого живого существа.

Но – через минуту – он продолжал думать об этом.

Модьун сказал:

– С некоторым опозданием я начал понимать…

Он подождал, пока значение его слов проникнет в святая святых мозга. Слова не звучали убедительно, потому что он был последним оставшимся в живых (отличающимся от Судлил) представителем человеческой расы. И его осознание правды – если была правда – на самом деле, пришло слишком поздно. Не было ясно, что он должен делать… но разговор с комитетом, скорее всего – да.

Он закончил свое утверждение:

– … начал понимать, что, может быть, неблагоразумно, чтобы одна раса позволяла усовершенствовать себя другой расе, мотивы которой могут не быть альтруистическими.

Когда он говорил, он переживал старые видоизмененные чувства, поднимающиеся без слов откуда-то из глубин нервной системы. Он слышал, как он говорил:

– Вопрос не исчерпан. Это простые логические заключения временного характера.

Потребовалось усилие сознания, чтобы остановить поток слов. Модьун долго стоял, удивленный силой своих чувств. Но через некоторое время он контролировал их и мог продолжать:

– Когда я говорю с Нунули, я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к реакции на мои слова, и эта реакция не является полной копией того, что раньше сказал другой Нунули. Поэтому я вынужден спросить: как я могу определить, что Нунули сами относятся или не относятся к комитету, который они якобы представляют?

Внезапно он изменил тему разговора:

– Почему вы считаете, что я должен буду преодолеть мое естественное нежелание требовать ответа, если вы не найдете менее крутое решение?

Тусклые глаза Нунули так пристально смотрели на него, что после долгих минут Модьун нерешительно добавил:

– Почему вы не откроете для меня свой мозг по собственной доброй воле и не покажете мне достаточно из истории расы Нунули, чтобы я мог согласиться, что дело обстоит, действительно, так, и больше не удивляться?

Когда он закончил, существо на полу зашевелилось. Тонкие ноги задвигались. Руки согнулись. Шея изогнулась назад, и существо село.

– Хорошо, – сказал Нунули, – я уступаю вашему преступному давлению. Но я предупреждаю, что комитет может оскорбиться и я не смогу отвечать за возможные последствия.

21

Картины показывали простую аскетичную жизнь: Нунули, по-видимому, на своей планете, жили как монахи. Были видны длинные темные строения, где каждое существо имело крошечную комнатку, похожую на келью, и влачило в ней однообразное существование. Полы не были отделаны; в келье не было никакой мебели, только матрац, на котором Нунули спали.

Дальше картины рисовали женщин Нунули в домах немного другой формы. Различие заключалось в том, что здесь были общие дворы и комнаты, где ухаживали за детьми. В первые годы жизни их держали в удобных сооружениях, похожих на детские кроватки.

Один раз в несколько лет женщина Нунули отправлялась утром с определенной целью и разыскивала один из монастырей. На мысленно появившейся картине было видно, как она стучит в дверь кельи. Потом во вторую дверь. Потом в третью и так далее. Мужчина в каждой келье, очевидно, узнавал стук, потому что поднимался с матраца, открывал дверь и стоял, глядя на нее. И она стояла, ожидая. Ее, казалось, не волновал первоначальный отказ, она просто шла к следующей келье. Наконец, в каждом случае (из трех, которые наблюдал Модьун) она доходила до комнаты, где жил мужчина, которого привлекал либо ее запах, либо мысленная волна, исходившая от нее. С этим поклонником, который ее принимал, она оставалась на несколько дней и ночей. В большинстве случаев двое просто лежали рядом, медитируя. Но дважды за время ее присутствия наступал тот самый момент. Возбуждение? Даже при хорошем мысленном контакте Модьун не мог точно определить это чувство. Что бы это ни было, это вызывало спаривание, которое, казалось, длилось бесконечно. Четыре часа. Пять. Несомненно, большую часть ночи.

После второго раза женщина просто вставала и, даже не взглянув на своего супруга, уходила из кельи и из монастыря. Потом она жила в собственном маленьком уютном жилище. Здесь в безмолвной тайне своей кельи она вынашивала и примерно через год рожала своеобразное маленькое чудовище, которое через какое-то время принимало облик Нунули.

Неожиданно все эти сцены поблекли. Нунули с пола своей небольшой комнаты посмотрел на Модьуна и сказал:

– Такой была наша жизнь, пока комитет не показал нам способ быть полезными.

Модьун сказал удивленно и разочарованно:

– Это все, что вы собираетесь показать мне?

– Это краткое изложение нашей дозувгской истории, – был резкий ответ. – Именно то, о чем вы спрашивали.

Модьун открыл рот, чтобы возразить, что это неудовлетворительный ответ. А потом замолчал. Стоя здесь, он понял, что только что услышал удивительную новость.

«Зувг», – сказал Нунули.

Из контекста следовало, что это было название расы, к которой принадлежали члены комитета…

«Я, действительно, должен был нажать на него, чтобы получить такую информацию».

Несколько долгих секунд он смаковал это слово. Наконец, ему пришло в голову, что то, против чего он собирался протестовать с самого начала, все еще необходимо. Он сказал:

– То, что вы показали мне, не объясняет скачок Нунули от сурового монашеского существования до массовых убийств по всей галактике. Как произошло это превращение?

Зеленые глаза в недоумении уставились на него.

– Разве мы обсуждаем ту же самую тему? – начал Нунули. И замолчал.

– О! – сказал он. Его глаза расширились, словно он, наконец, понял, о чем речь. – То, что мы делаем от имени комитета, – это не убийство, – сказал инопланетянин.

– Разрешите мне внести ясность в этот вопрос, – сказал Модьун. – Вы или другой Нунули уничтожили или потворствовали истреблению человеческой расы. В соответствии с убеждениями, которых вы придерживаетесь, это не убийство?

– Это – часть программы комитета по улучшению жизненной ситуации в галактике, – Нунули махнул тонкой гладкой серой рукой.

– По улучшению чего?

Существо оставалось спокойным.

– Простите. Теперь я должен попросить вас оказать мне любезность и покинуть меня, чтобы я мог продолжить отдых. Ваши друзья в безопасности. Вы получили информацию, о которой просили. Вы, несомненно, не собираетесь обсуждать этот вопрос несмотря на мой протест?

Модьун заколебался. Слова Нунули не оказали на него такого влияния, как можно было бы ожидать. В его голове роилось еще несколько вопросов, и его беспокоило собственное нетерпение к возражениям собеседника.

– Я, кажется, в странном настроении, – сказал он наконец. – У меня есть несколько вопросов, на которые я хочу получить ответ. – Он не ждал разрешения Нунули на обсуждение этой темы и продолжал: – Я думаю, самое важное это то, каким образом члены комитета добились поддержки такой расы, как вы?

Голубоватые глаза, казалось, стали слегка удивленными. Затем на гладком лице появилось такое выражение, как будто Нунули нахмурился. Он заговорил словно это было само собой разумеющимся:

– Они высшая раса. В тот момент, когда один из них вошел с нами в контакт, он показал нам цель. С тех пор, после того, что мы увидели планету с передовой культурой и решили, что нам нужны тонкие методы, мы позвали члена комитета, чтобы вложить цели в умы наших лидеров. Вот и все. Все сопротивление прекратилось.

Модьун сказал:

– О!

Все стало проясняться.

– Цель, – сказал Модьун, – конечно.

А потом спросил многозначительно:

– Когда Зувгайты вошли в контакт с Нунули, это была мысленная связь? То есть, мысленная беседа, которая имела результат, диалог?

Нунули возмутился.

– Член комитета не обсуждает ничего с членом низшей расы, – сказал он.

Модьун сдержал торжество. Небольшая победа, но он узнал кое-что, чего не знал Нунули. Зувгайты не могли передавать мысли в обоих направлениях в обычном понимании этого слова. Они, очевидно, могли делать внушение.

Внушать можно было что угодно. В этом смысле два Зувгайта могли обмениваться внушениями друг с другом, возможно, могли защищать себя от гипнотического воздействия взаимного внушения; могли благополучно беседовать через мили и годы пространства. Подобным способом внушать можно другой личности, которая не имеет защиты против него.

Модьун удивился, когда понял, что его тело дрожит от такой информации. Ему потребовалось усилие, чтобы сказать:

– Они могут… внушать, объединившись?..

– Вся тысяча, – с удовлетворением ответил Нунули. – Их сила непреодолима.

Больше они не обсуждали это качество Зувгайтов. Против такого защищенного одностороннего фронта тысячи индивидуалов, каждый из которых мог оказать сильное сопротивление, метод человеческой системы восприятия нельзя использовать непосредственно.

Модьуну вдруг захотелось узнать и остальное.

– Цель этих существ продолжает удивлять меня, – сказал он. – Их план усовершенствования галактики включает уничтожение человеческой расы и, возможно, других видов разумных существ. Какое научное объяснение этому?

Нунули оказался лишенным воображения.

– Эта информация существует. Я имею ее, но не могу открыть.

У Модьуна промелькнула мысль, что люди Земли мертвы в результате деятельности Зувгайтов, и он, по крайней мере, должен получить этому разумное объяснение.

– В таком случае, – пригрозил он, – я должен буду кое-что сделать.

– Это не принесет вам пользы, – сказал Нунули. Он вел себя самодовольно. – Я убежден, что никто, даже человеческое существо, не сможет понять особое состояние моего мозга, защищающее эти данные.

– Может получиться интересная проверка для вас и для меня, – сказал Модьун.

– Мы узнаем, действительно ли это правда.

Но он говорил нерешительно и обнаружил, что мысленно одобряет ограничение, которое заложил раньше: если Нунули откроет свою давнюю историю, то насилия не будет. Решение, заложенное где-то внутри Модьуна, оказалось сдерживающим аргументом. Это казалось нелепым, потому что во время бурных эмоций или физического напряжения он использовал свои внутренние резервы, не считаясь с прежними моральными обязательствами.

Думая так, но еще колеблясь, Модьун сказал:

– Что сказали Зувги о природе барьера в вашем мозгу?

– Если вы примените свою силу в этой области – это мгновенно убьет меня, – был ответ.

– О!

– Принималось и принимается на веру, – спокойно сказал Нунули, – что вы не сделаете ничего, что действительно повредит мне.

– Я думаю, что это правда, – неохотно сказал Модьун. – Но все же…

Он объяснил, что это область биологии, которую человеческие существа полностью изучили.

– То, что мы сделали для животных Земли, – это только крошечная часть нашей общей способности манипулировать с клетками и группами клеток. Я уже видел, что у вас не такой, но сравнимый с человеческим тип нервных клеток. Каждая из ваших нервных клеток имеет длинную соединительную нить из нервной ткани, выходящую из каждого конца. У человеческих существ подобные связи называются аксоны и дендриты.

– Я знаком с анатомическими подробностями, о которых вы говорите.

– Хорошо. Однажды на Земле, – продолжал Модьун, – была высказана мысль, что аксон – это просто линия, похожая на телефонный провод, способная передавать электрические импульсы; то же касается и дендритов. Однако обнаружили, что каждая из этих мелких нитей нервного вещества усеяна пятью-десятью тысячами маленьких пятнышек. Последующие опыты показали, что каждое из этих пятнышек имеет свой вход или выход. Итак, представьте себе оригинальный человеческий мозг с двенадцатью миллиардами клеток, каждая с нервными окончаниями, имеющими около пяти-десяти тысяч входов и выходов, ни один из которых, очевидно, не используется в непосредственной передаче импульсов мозга.

– Я очень хорошо знаком с этими подробностями, – последовал резкий ответ. – Мы изучали эти специальные входы и выходы, которых не хватает другим расам; это сделало возможным наше улучшение человеческой породы до уровня, когда каждый индивидуал обладает полной силой, но ее применение против других ограничивается философией – вы помните?

Модьун с грустью вспомнил, но упорно продолжал.

– В работающем электронном приборе неиспользуемые входы и выходы создают шум. В человеческом мозгу они стали источником беспорядка и неправильных связей. Однако впоследствии обнаружили, что входы, действительно, принимают все мысли других людей, а выходы, действительно, передают все содержимое мозга в единое психическое пространство. Но моя точка зрения: то, что входит и выходит, как бы обременено шумом, и было невозможно отделить информацию от шума до тех пор, пока не была разработана наша система. Я не вижу ничего неправильного в том, что вся сила ограничивается философией, – кроме тех случаев (я начал это понимать), когда это ограничение работает на общее саморазрушение. Это означает, что я чувствую, что могу свободно давать указания. Думаю, что смогу очень легко помочь вам обойти или аннулировать барьер, запрограммированный внутри вас… – Модьун не закончил предложение. – Но, – закончил он, – я, действительно, хочу получить больше информации.

Последовала долгая пауза. Взгляд инопланетянина замер на Модьуне. Наконец, Нунули сказал:

– Я отвечу почти на любой вопрос, кроме этого. Я не уверен, что ваши знания могут преодолеть то, что создал член комитета. Что еще вы хотели бы знать?

– Где находится Зувг?

– Я не знаю. Я никогда не был там. Очевидно, они не допустят, чтобы тот, кто знает это, был близко от вас.

Модьуну это показалось честным ответом. Он сказал:

– Тогда расскажите мне, что вы знаете о комитете?

– Это самая развитая раса в галактике. Те науки, которые они не развили сами, они позаимствовали у других рас с помощью своего метода управления разумом. Они – единственные по-настоящему бессмертные.

Модьун прервал:

– Вы имеете в виду «живущие дольше всех»? – Он улыбнулся. – В настоящее время человек живет около тридцати пяти сотен земных лет. Возможно, что эволюция в конце концов доведет этот срок до десяти тысяч. Есть причины, из-за которых нормальная клетка увядает, что в результате и приводит к смерти.

Гладкое загадочное лицо было мягче, чем когда-либо.

– Я повторяю: они по-настоящему бессмертны. Нескольким членам комитета более ста тысяч земных лет. Вы слышите?

– Но это невозможно на этой стадии развития галактики, – запротестовал Модьун. – Есть только один путь.

Он забеспокоился.

– Много лет назад мы, люди, решили не идти по такому неестественному пути.

– Вы не хотели идти по нему из-за вашей философии, правильно?

– В основном, я полагаю, да. Но также и потому…

Модьуна прервали.

– Это и была ваша ошибка, – последовал спокойный ответ. – Природу не заботят правильные или неправильные методы. Имеет значение только сам факт. А факт заключается в том, что они все очень старые, а вы не способны на то, чего они достигли.

Существо на матраце оборвало фразу.

– Наверное, вы теперь перестанете задавать вопросы и мы сможем расстаться.

– Да, – сказал Модьун. – Остальное я узнаю, когда побеседую с представителем комитета. Вы можете организовать такую встречу?

– Это невозможно – по причинам, которые я уже объяснил. Они не принимают сообщения. Они только посылают их, в форме приказов.

– Если только представится возможность, – сказал Модьун, – вы знаете, где я.

– Конечно, я знаю, где вы, – был ответ, произнесенный с удовлетворением, – и куда вы собираетесь.

– Куда же?

– В никуда.

22

Все закончилось.

По крайней мере, для людей-животных больше не было проблем. Они волновались, когда впервые возвратились в свою спальню. Но, когда ничего не случилось, – когда товарищи по спальне окружили их и стали хлопать по плечам и жать им руки (были даже аплодисменты) – они быстро возобновили свое беззаботное существование.

Но они, конечно, приобрели суровый опыт. Сила потрясения, которое они пережили, обнаружилась в первый раз после того, как они вернулись в каюту Модьуна. Когда Модьун, который принимал ванну, вышел, он увидел, что они разглядывают все вокруг с завистью и удивлением. Они, казалось, забыли те часы, которые раньше провели здесь. Они изучали роскошную гостиную и выражали свои чувства восклицаниями, разглядывали великолепно обставленную ванную. Но, когда они увидели кухню с отдельной столовой, то стали громко выражать свое изумление.

– Дружище! – сказал Руузб, подозрительно наклонив голову. – Это, действительно, класс. Как это получилось?

– Да, как? – поинтересовался Неррл.

Иггдооз и Дуулдн стояли рядом с округлившимися от любопытства глазами.

Модьун дал им объяснение, исходившее от высокопоставленного офицера-гиены.

– Мне объяснили, – сказал он, – когда я переехал, что, так как меня не было в списках для спален, то для меня не нашлось другого места, кроме свободной офицерской каюты.

– Дружище! – сказал Руузб. – Я думаю, после этого стоит быть безбилетным пассажиром.

Модьун великодушно продолжал:

– Почему бы вам, друзья, не приходить сюда и не обедать со мной? Так мы сможем держаться вместе.

Они охотно согласились. Теперь он имел компаньонов на время обедов. Что было приятно. Не потому что эта компания много значила для него, а потому что теперь они стали почти беспрерывно болтать о приближающейся посадке. Это стало неизбежной темой. Когда они уходили для дополнительных тренировок, Модьун включал свой телевизор с замкнутым контуром, и на экране появлялся высокопоставленный человек-гиена, который говорил о том же самом. В подготовительные часы только по одному каналу передавалась музыка.

На второй день, когда четверо пришли в его каюту, у каждого был пакет и длинный прибор, излучавший статический заряд, который зарегистрировала одна из систем восприятия в мозгу человека. Модьун осмотрел оружие и увидел, что оно неземного происхождения и конструкции.

– Очень остроумно, – сказал он, возвращая оружие человеку-ягуару, его владельцу. На щеках Дуулдна вспыхнули два знакомых ярко-красных пятна.

– Ты смеешься? – сказал он. – Прошло много времени, пока до моей башки дошло, как работает эта штука. А ты ведешь себя так, словно уже все понял.

– Ну… – сказал Модьун.

– Может быть, он видел ее раньше в Африке, – вставил Руузб из другого конца комнаты. – Так, Модиунн?

Модьун с радостью принял это объяснение.

– Оно выглядит так, как то, что я видел в Африке, – сказал он многословно. – Заряд содержится в этом длинном стволе. – Он показал блестящее тиснение вдоль дна барабана этого оружия, похожего на винтовку. – Если нажать большим пальцем кнопку здесь наверху, то ствол освобождает заряд как батарея. Судя по размеру, я думаю, что энергия мгновенной вспышки может сделать электропроводным столб воздуха величиной около пятисот ярдов, и электрический ток от маленькой динамо внутри ствола доходит до любой цели без потерь. Я думаю, тысячи ампер при 660 вольтах достаточно, чтобы убить даже слона.

Он покачал головой и сказал грустно:

– Очень плохо.

– Что же здесь плохого? – сказал Дуулдн. – Нам может понадобиться здесь что-то подобное для защиты. Кто знает, что нас ждет?

Так как они не знали о настоящей цели экспедиции, Модьун прекратил разговор.

Во время еды, когда они были вместе, Модьун узнал, что по плану посадка назначена на следующее утро по корабельному времени.

23

По просьбе Нунули, хозяина корабля, Модьун оставался в своей каюте. При сложившихся обстоятельствах – подчеркнуло создание – это было самое малое, что он мог сделать. Модьуну совет Нунули показался разумным. Он согласился, что он незваный гость и поэтому должен доставлять как можно меньше беспокойства.

Нунули отклонил его просьбу позволить ему наблюдать посадку по видеоустройству в каюте. Модьун заметил, что его тело почувствовало досаду из-за отказа; но это, действительно, было не его дело. И, конечно, похоже на правду, что такая высадка получится очень скучной, с бесчисленными повторяющимися действиями.

Модьун не старался представить себе, что происходит внизу. Континент неведомой планеты, который он мельком видел на ранних стадиях приближения корабля, был достаточного размера, чтобы прийти к заключению, что там очень много обитателей. И Модьун предполагал, что будет применен метод захвата.

Модьун выполнял обычные действия, которых требовало его выросшее человеческое тело. Когда подошло время дневного сна, он немного поел. Потом, когда он расслабился, ожидая чтобы тело выполнило необходимые биологические функции, он позволил себе послушать живую животную музыку. Странно, но кровь побежала быстрее, сердце забилось сильнее, глаза заблестели. Музыка продолжала быть для Модьуна источником обучения эмоциям, возможным объяснением человеческого поведения в те давние дни, когда эмоции было так легко вызвать.

«Мы, действительно, произошли от существ очень примитивного типа», – подумал Модьун. Ему было страшно подумать, что Нунули нашли именно этого примитивного человека и безошибочно поняли его уязвимость. Это, конечно, не имело смысла. После всего: то что они думали, что достигли, и то, чего они в самом деле достигли, – это оказались совершенно разные вещи.

Пока Модьун так размышлял, он закончил свой туалет, сбросил одежду и забрался в кровать.

Прошел час, – и его разбудил стук в дверь.

«Стук, – подумал он. – А что же случилось со звонком?»

Но он включил свет и встал с постели.

– Кто там?

– Это я, Нунули, хозяин корабля. Я хочу поговорить с вами.

– Почему бы не прийти после дневного сна? – спросил Модьун.

– То, что я должен сказать, не может ждать.

Рассуждения Модьуна сразу пришли в противоречие с его природной вежливостью. Его разум говорил: очевидно, что-то не так. Правда заключалась в том, что, если бы он и Нунули никогда больше ни о чем не беседовали, Модьун ничего бы не потерял. Но, конечно, никто бы и не выиграл. Но Модьун всегда был любезен, даже в противовес разуму. Так получилось и теперь.

Модьун сказал:

– Я раздет. Я могу одеться прежде чем отвечу?

– Нет, нет, в этом нет необходимости. Я всегда раздет, как вы знаете. Ваше тело безобразно, но я могу вынести его вид.

«Смотрите-ка, кто кого называет безобразным», – подумал Модьун, когда пошел открывать дверь. Нунули проскользнул в его каюту с удивительной поспешностью. Он подошел к кровати и опустился на нее.

– У нас возникла небольшая проблема, – сказал он. – Я хотел бы знать, не поделитесь ли вы со мной своими соображениями.

– В чем проблема? – спросил Модьун. Он пока не хотел давать никаких обещаний.

Нунули встал с кровати.

– Может быть, вы могли бы одеться и сойти со мной вниз.

– То я должен одеться, то не должен. Решите же, наконец, – сказал Модьун.

– Оденьтесь. Температура внизу около нуля. Мы, кажется, опустились на холодную часть планеты.

Когда Модьун одевался, он подумал, а потом, наконец, сказал, что для него в любом случае было бы неразумно покидать корабль.

– Я нахожусь на борту без вашего разрешения, – подчеркнул он. – Насколько я знаю, если я сойду здесь, вы просто отдадите приказ улететь из этого района космоса, а я останусь здесь. Я даже не знаю, где это «здесь».

– Я думал, что вас не заботит, где вы находитесь, – последовал резкий ответ.

– Мое тело устало от того, что оно заполнено простыми устройствами, – сказал Модьун. – И я очень мало интересуюсь той неразберихой, которую вы пытаетесь создать вокруг меня.

Нунули смирился с возражением человека. Он сказал коротко:

– Внизу идет битва, и поэтому я прошу, чтобы вы воспользовались одной из ваших систем восприятия и спасли нашу армию.

Модьун был изумлен неправильным представлением собеседника. Он подчеркнул, что системы восприятия строго ограничены и в такой ситуации неприменимы вообще.

– Они обеспечивают, – сказал он, – ограниченное управление элементарными силами в ограниченном пространстве. Если бы вы, Нунули, действительно захотели убить меня, вы, вероятно, смогли бы это сделать. Но вы должны были бы приготовиться к тому, что силы, которые вы используете, обратятся персонально против вас. Таким способом работают мои системы.

Если бы можно было сказать, что масса похожих на червей щупалец и гладкое, как стекло, лицо имеют отсутствующее выражение, то именно так Нунули реагировал на его объяснение. Инопланетянин казался задумчивым. Наконец, он сказал:

– Каким способом вы могли бы отразить атаку врага на корабль?

– Забрать ваших людей на борт и улететь, – просто ответил Модьун.

– Это проблема, с которой я сам никогда не сталкивался, – признался Нунули.

– Должен сказать, что я сбит с толку тем, что так неадекватно оценил Ганиан по прежним посещениям. Я мог бы поклясться, что сложная техника не понадобится и что мы просто сможем прибыть с нашим мощным оружием, и сокрушить все на своем пути.

Он объяснил:

– Это всегда самый простой способ. Дело делается сразу, и больше нет помех. Мы создаем правительство, подчиненное нам, и ждем указаний от комитета.

Он покачал головой.

– Но не так, как на вашей Земле. Помните? Там нам противостояла атомная цивилизация, и мы должны были применить метод, который требует нескольких сотен тысяч лет.

Вдруг он вспомнил о своей главной цели.

– Ситуация очень серьезная. Даже вам скоро могут начать причинять неудобство энергетические заряды Ганиан, если вы не поможете нам.

Его голос звучал серьезно и убедительно.

– Что же именно произошло? – спросил Модьун.

После паузы Нунули сказал откровенно:

– Наши наземные силы остановлены, а большие силы Ганиан – может быть, равные двум дивизиям – захватили всю заднюю секцию корабля, включая большой парк. Они сделали это способом, который непонятен мне и моим техническим советникам.

– Может быть, – сказал Модьун, – я мог бы помочь. Почему бы нам не пойти в заднюю секцию корабля? Я полагаю, вы теперь хотите отказаться от атаки?

– Да, конечно.

Существо казалось расстроенным.

– Но сначала мы должны освободить и вернуть наши наземные силы. Там внизу добрых двести тысяч существ.

Модьун был поражен.

– Это, конечно, большое количество существ, и, вероятно, туда входят четверо моих друзей-животных. Они говорили мне, что все они были выбраны по методу жеребьевки.

– Я ничего не знаю о таких подробностях, – поспешно сказал Нунули.

Модьун, который уже взялся одной рукой за дверь, повернулся и хмуро посмотрел на инопланетянина.

– То, как вы говорите об этом, – медленно произнес он, – дает мне повод усомниться в системе «жеребьевки». Может быть, она такая же честная, как и обсуждение пункта назначения этого корабля на Земле? – Глаза Модьуна сузились. – Может быть, моих друзей выбрали умышленно и поручили им самые опасные задания в надежде, что их ранят или убьют?

– Нет, нет, клянусь, – прошептал Нунули. – Этого не могло быть.

Он заволновался.

– Если ваши друзья внизу, то, чем скорее вы вмешаетесь, тем лучше. Я заверяю вас: это – кошмар. Нужно что-то делать, или наши войска будут сметены.

– Я даже не могу себе представить, что делать, – сказал Модьун, – но так как цель – прекратить атаку, то давайте пойдем и посмотрим.

С этими словами он открыл дверь и вышел в коридор. Нунули не отставал.

24

Почти сразу им стало трудно двигаться.

Сзади шли толпы людей-животных. Раздавались пронзительные крики и топот ног, когда мужчины и женщины с волнением стремились в переднюю часть корабля.

– Держитесь прямо за мной, – убеждая Нунули, Модьун поставил свое большое тело между слабым инопланетянином и несколькими большими людьми-животными, которые спешили мимо, толкали их и пробегали, как будто их здесь не было. Это была обезумевшая толпа, которая ничего не знала о двух существах, пытающихся идти в противоположном направлении. К счастью, толпа была неоднородной. Иногда в ней встречались большие пустоты, попав в которые человек и Нунули быстро продвигались вперед.

Наконец, они пришли туда, где на полу лежали раненые и мертвые. Среди стонов раненых и умирающих Модьун почувствовал, как его сзади потянули за локоть.

– Куда вы идете? – спросил Нунули. Его гладкое лицо немного изменилось, как будто его серый цвет стал не таким ярким, как обычно. И, казалось, маленькие червячки на его голове свернулись в крошечные узелки и очень ровно разлеглись на его черепе.

– Я думаю, мы можем пойти и поговорить с предводителем армии Ганиан, которая поднялась на борт.

Нунули оживленно заметил:

– Я не разрешаю делать это именно сейчас. Было бы довольно глупо, если бы я, как хозяин корабля, отдался на их милость.

– Сомневаюсь, что тут возникла бы проблема, – сказал Модьун. Его немного удивил отказ. – Они, наверное, будут счастливы, когда узнают, что вы готовитесь отказаться от атаки. Правда, не так ли?

– Абсолютная, – создание говорило искренне. – Действительно, если вы сможете убедить их позволить нам забрать наши наземные силы, то скажите им, что мы сразу улетим.

– Мне очень приятно слышать это от вас, – сказал Модьун. – Но я думаю, будет лучше, если вы сами скажете это.

Нунули начал отступать.

– Думаю, что я должен находиться в центре управления, выстроить наши войска, чтобы они защищали переднюю часть корабля в случае, если враг начнет штурм прежде, чем вы сможете поговорить с ними. Я заметил, что никто этим не занимается.

Это была правда. Модьуну пришло в голову, что тела вокруг них, и мертвые и живые, принадлежали людям-животным, которые как-то выбрались или выползли из бойни дальше к задней части. А Ганианские войска, наверное, маневрировали в нескольких больших парках в задней части корабля.

– Хорошо, – согласился Модьун. – Может быть, то, что вы сказали, – хорошая идея. Могут начаться не очень согласованные действия и трудности в коммуникации. Чтобы спасти живых, а это самое главное. (Он помнил, как интересовало его четверых друзей продление жизни, когда они были приговорены к смертной казни.) Это ваша забота.

Ярко-серая окраска Нунули восстановилась.

– Собственно говоря, – сказал он, – я имею указание комитета не подвергать опасности свою личность без необходимости. В своем стремлении к миру я должен поступить именно так. Поэтому я лучше быстро уйду.

– Я не знаю ничего о вас и мире, к которому вы стремитесь, – начал Модьун. И остановился. Он обращался к быстро уходящему Нунули, который через несколько секунд юркнул в боковой коридор и исчез.

Модьун продолжил прерванный путь. Из любопытства он включил систему восприятия, хотя это не было нужно. В столь замкнутом пространстве его защита сработает автоматически. Почти немедленно поступил первый сигнал обратной связи. Смысл заключался в том, что за Модьуном следили с помощью довольно сложных приборов, которые могут создавать изображение, непосредственно не видя цель.

Вскоре он увидел, что двери мягко открываются и что он уже на территории, контролируемой Ганианами. Множество живых существ, вероятно, солдат, вышло в коридор из комнат позади него, отрезая ему путь к отступлению.

«Хорошо, – подумал он. – Надеюсь, они увидели, что я приближаюсь к ним с определенной целью».

Вдруг в его мозгу возникло ощущение воздействия. Что-то яркое промелькнуло мимо плеча.

Модьун не повернулся и продолжал идти тем же самым быстрым шагом, следя только за тем, чтобы не споткнуться о мертвое тело. Другая вспышка промелькнула мимо головы, потом еще одна. Его мозг работал. Но он заметил, что по своей природе затраты были минимальными. Это была защита, а не сопротивление.

Создания не целились непосредственно в него. Он подозревал, что они проверяли его решимость двигаться в выбранном направлении.

Так же внезапно, как началась, энергетическая стрельба прекратилась. Через несколько минут после того, как он приблизился к пересечению коридоров, полдюжины существ вышло с каждой стороны и преградило ему путь.

Модьун остановился. Он подумал, что сейчас точно узнает, какова цена дальнейшего прогресса.

Существа, которые противостояли ему, были грубыми и коренастыми. У них были головы, тела и руки, но выглядели они так, словно их грубые человеческие тела ростом немного меньше шести футов были вырублены из мрамора.

«Человек сделан из мягкой глины; Ганиане из твердого коричневатого мрамора»,

– подумал Модьун.

Одно из шести созданий, преградивших ему путь, что-то показывало ему жестами. Повелительные движения. Казалось, существо что-то приказывает. Закончив жестикуляцию, Ганианин издал резкий звук. Неожиданно он и пять его спутников разделились на две группы по три. Одна группа заняла положение слева, а другая – справа от Модьуна. Модьун подумал, что он понял. И, действительно, когда он снова пошел вперед, две группы пошли вместе с ним.

Его сопровождали. Куда? Он надеялся, что на командный пост.

Внезапно индивидуум, который уже показал, что он обладает некоторой властью, отделился от своей тройки и неуклюже побежал вперед, туда, где перед открытой дверью по стойке «смирно» стояло несколько Ганиан. Он произнес какие-то звуки, а затем повернулся, внимательно посмотрел глубоко посаженными глазами в спокойные глаза Модьуна и показал на открытую дверь.

Снова Модьун подумал, что он понял. И вошел в дверь.

Он увидел, что вошел в огромный зал, который выглядел, как театр. Здесь была сцена и три яруса стульев для публики, по меньшей мере для шести тысяч, небольшая галерка высоко под потолком могла вместить еще пару сотен.

Несколько Ганиан, вероятно, солдат, – потому что у них было то, что выглядело как металлические прутья – настороженно смотрели на сцену, расположенную ниже, с высокой выгодной позиции. Все остальные, находящиеся в зале, были на большой сцене. Позади сцены около сотни Ганиан выстроились в три ряда. Они стояли и тоже держали наготове металлические прутья. Перед ними сидела вторая группа. В этой группе было по меньшей мере три дюжины существ. Индивидуум, который не отличался от других в этой меньшей группе, стоял и, очевидно, что-то рассказывал сидящим.

Все сто тридцать Ганиан внимательно смотрели на экран, который поднимался вертикально перед сценой. Но с того места у двери, где остановился Модьун, не было видно, что происходило на экране.

25

На сцене все мгновенно изменилось, когда существа увидели Модьуна.

Индивидуум, который обращался к другим, замолчал. Он сделал несколько тяжелых шагов к краю сцены, ближе к Модьуну, и заговорил громким голосом. Слова были адресованы тем, кто сопровождал человека; так как их слышали многие, то и Модьун мог слушать их, не боясь быть невежливым. Поэтому он включил индикатор мыслей, и до него донеслись значения слов в грубой редакции перевода:

– Поставьте передо мной эту свинью!

Животное, название которого соответствовало представлению о неизмененных земных свиньях, валяющихся в грязи, было больше похоже на маленькую рогатую корову на изображении, которое Модьун получил из мозга противника.

Модьун обиженно улыбнулся при мысли о таком неприемлемом сравнении. Итак он говорил и одновременно принимал мысли:

– Я пришел сюда по своей доброй воле. Если вы захотите, чтобы я прошел на сцену, я с удовольствием это сделаю.

– Ты говоришь на нашем языке! – Ганианский командир был удивлен. – Я рад, что мы можем с кем-то поговорить.

Модьун решил, что слишком сложно объяснять природу восприятия мысли, которая при использовании в сочетании с произносимыми словами создавала впечатление, что собеседник слышит речь. В этом методе особенно хорошо то, что он ограничивал вторжение в мысли другой личности значением произносимых слов.

Думая так, он быстро шел вперед. Шестеро сопровождающих неуклюже бежали рядом и старались не отставать. Из-за кулис на сцену вели широкие ступени. Когда Модьун поднялся по ним, он впервые увидел, что было на большом экране перед сценой: прекрасный вид внизу, часть планеты Ганиан, очевидно, непосредственно под земным кораблем. Никто не мешал ему, когда он зашагал по сцене к тому месту, откуда мог видеть все.

Внизу был день. Светлый, яркий; все было хорошо видно, казалось, события разворачивались лишь в полумиле внизу. С одной стороны от корабля текла река, неожиданно появляясь на огромной равнине под кораблем, вынырнув из леса. На этой равнине, простирающейся по обе стороны реки, была армия Землян. Она не окопалась; неправильное впечатление возникло из-за ее отчаянного положения. Но она не могла отступить.

К северу, востоку, югу и западу были Ганианские армии. Они теснили войска Землян, сжимая их в кольцо на площади около двух квадратных миль. Две квадратные мили – очень мало для четверти миллиона людей-животных и их снаряжения.

Между Землянами и Ганианами шла битва. Среди людей-животных Земли появлялись гигантские вспышки яркого цветного огня, и пятна сверкающего пламени возникали в непрерывных брызгах огня среди отдаленных Ганианских армий.

Вот и все, что успел оглядеть Модьун прежде, чем резко отвернуться от экрана. Зрелище было очень жестоким и беспощадным.

– Мы должны как можно скорее прекратить эту битву. Для армий Гании и Земли нет необходимости продолжать эту резню.

– Кто вы? – резко спросил командир Ганиан.

– Меня зовут Модьун. А вас?

– Я генерал. Мое имя Дуэр.

– Генерал Дуэр, я представляю Нунули, хозяина этого Земного корабля. Давайте прекратим резню.

Последовала долгая пауза. И непреклонный ответ:

– Битва прекратится только при полном уничтожении или при полной капитуляции вторгшейся армии.

Модьун вздохнул так, как это делал Иггдооз, открыв рот и выдохнув. Наконец, он сказал:

– Это не нужно. Кроме того, мы оба знаем, что страдают только простые люди. Естественно, руководители не капитулируют и не позволят уничтожить себя. Поэтому ваше предложение нереально.

– Наказание должно соответствовать преступлению, – последовал беспощадный ответ. – Они члены вторгшейся агрессивной армии, и их целью было завоевание Гании.

– У простых людей не было таких намерений, – сказал Модьун. – Кроме того, какой бы ни была индивидуальная ответственность, условия изменились. Теперь они хотят уйти с этой планеты и отказаться от атаки, если ваша передовая группа покинет корабль и нам позволят забрать своих людей.

Позиция существа, которое стояло перед Модьуном, оставалась все такой же неумолимой.

– Если война началась, ее не так легко прекратить, – сказало существо. – Мы требуем полной капитуляции этого корабля и планеты, – вы назвали ее Землей? – которая осмелилась послать армию для захвата Гании.

Модьун покачал головой.

– Это неправильно, – сказал он. – Война не устраивает ни ту, ни другую сторону. Прежде всего, она никогда не должна начинаться. Но, если она началась, ее нужно прекратить как можно скорее. Вам повезло, что атака не удалась. Чем скорее вы подумаете об этом с такой точки зрения, тем скорее вы увидите, что ничего не выиграете своим непреклонным ответом. Прекратите войну, пока моя армия чувствует себя побежденной. Они могут что-то придумать или у них появятся такие же желания, как у вас. Тогда они не сдадутся.

Последовала долгая пауза. Генерал Дуэр стоял и смотрел на Модьуна глубоко посаженными глазами. Казалось, он пытается понять значение того, что сказал человек. Наконец, он спросил:

– Мы обсуждаем тот же вопрос?

Модьун был удивлен. Ему казалось, что он изложил свою позицию, как обычно, по существу. Но, сталкиваясь с неразумными личностями, он уже обнаружил, что они стремятся исказить основную истину. Поэтому он сказал, четко выговаривая слова:

– Предмет моего разговора – отвод ваших армий с этого корабля и мирная посадка наших наземных сил. Взамен хозяин Нунули соглашается отказаться от агрессии против Гании.

– О! – с сарказмом сказал генерал. – Я не могу быть уверен в этом. У меня создалось впечатление, что враг прислал в качестве посредника ненормального.

– Здравомыслие, конечно, относительное понятие, – начал Модьун.

Его резко прервали.

– Ваши армии и ваш корабль полностью в нашей власти. Но вы пришли сюда и действуете, как будто все обстоит иначе. Кто вы, черт побери? И что значит вся эта болтовня?

Это, конечно, не точный перевод, а только вежливая интерпретация его грубой речи.

– Я пассажир, – сказал Модьун. – То есть…

Он замолчал, размышляя, должен ли он сказать о своем положении последнего человека на Земле. Его роль на корабле: непрошеный гость, которого не считают опасным, но не могут убить. Модьун полагал, что нужно найти Судлил и побеседовать с членом комитета, поэтому закончил объяснение, скрыв неопределенность.

– Я не участвую во всем этом. – Он махнул рукой на Ганианских солдат, захватывая и огромный экран. – Я хотел поговорить с вами. Но, если вы думаете так, как вы сказали, то в дальнейшей беседе нет необходимости. Если вас нельзя убедить, а, очевидно, так оно и есть, то я вернусь в свою часть корабля.

– Нет, – многозначительно сказало создание, стоящее перед ним. – Вы никуда не пойдете. На Гании мы отсылаем головы неудачливых посредников их начальникам.

Другие существа на сцене стали издавать какие-то звуки. Модьун понял, что это смех.

Он с упреком покачал головой.

– Должен предупредить вас, что мое тело не выносит персональных угроз. Для меня было открытием, что древние люди, действительно, не могли жить с пассивной философией. Я пытался проанализировать, как можно справиться с такой автоматической подавляющей реакцией, и решил, что в такой критической ситуации, как эта, это будет умышленное мягкое нарушение тайны вашего мозга. Заранее извиняюсь и прежде, чем я сделаю это, я хотел бы обратить ваше внимание на то, что я единственный на борту, кто может говорить на вашем языке. И вы уверены, что можете угрожать переводчику, который?..

Он замолчал.

Потому что именно в этот момент почувствовал сильное тепло в одном из своих воспринимающих центров, повернулся и посмотрел в том направлении, откуда исходило тепло. Когда он сделал это, лампы в зале начали мигать.

У него было время подумать:

«Боже мой, это… в такой отсталой культуре, как Ганианская».

Потом он подумал, что их знания этого явления, очевидно, не полные и они не понимают, что нельзя использовать такие источники энергии на поверхности планеты.

Дальнейшие критические размышления были невозможны.

Но Модьуну было интересно все, что в каждое конкретное мгновение мог воспринимать его мозг.

26

Модьун не думал, что делать дальше. Если бы такая мысль и появилась, он бы заколебался, а при сверхскоростях это могло оказаться фатальным. То, что случилось, было для него энергетическим явлением. И он просто заинтересовался – и очень сильно – наблюдением пространственного явления, которое он никогда не видел, но о котором слышал.

В самое первое мгновение его мозг отметил появление черной дыры. Действительный размер, который он для нее определил, был восемь километров.

Очень маленькая.

Еще Модьун заметил, что первоначально она была голубым солнцем. После сгорания всего водорода она увеличилось до красного гиганта и быстро – необычайно быстро – исчерпало свой гелий, углерод, кислород, кремний и так далее до того момента (в понятиях звездного времени), когда дело дошло до железа и возникло устойчивое положение. Но железо тоже было исчерпано. Большая звезда искала и нашла другое короткое устойчивое состояние – в качестве белого карлика.

Следующая катастрофа стала неправдоподобным безумием нейтронной звезды. Но установить равновесие даже для такой малой массы, как Земная луна, невозможно за короткий период. Возникла особая область пространства диаметром восемь километров.

Гравитационная дыра.

Модьун думал, пораженный:

«Эти Ганиане должны были выходить в ближайший космос. Поэтому они изучили некоторые его законы и собираются нанести поражение комитету».

Это казалось невероятным. Трудно представить себе, что у них, в самом деле, могла быть столь передовая технология. Но, какие могут быть вопросы, если они управляют этой гравитацией.

Вот почему сухопутное войско потеряло подвижность и не может подняться с земли на корабль. Их удерживает уровень гравитации красного гигантского солнца.

Пока Модьун думал, прошло около десяти секунд. Но прошло уже слишком много времени и для микрокосмоса черной дыры.

Он чувствовал, как корабль содрогается под ним, а его компьютеры пытаются подстроиться к непрерывному сдвигу в гравитационном (и магнитном) потоке. Компьютеры пытались противостоять особенности пространства, безумию вещества и энергии. Что, конечно, невозможно.

За десять секунд гравитационные силы преодолели уравновешивающую силу гигантских машин корабля. Модьун не мог найти равновесие.

Большой корабль сразу начал падать.

Модьун вспомнил, что гравитация – не сила. Это даже не поле в обычном магнитном смысле этого термина. Для двух тел в пространстве легче стремиться к сближению, чем отталкиваться друг от друга. Это была единственная причина, по которой такой огромный корабль мог приблизиться к поверхности планеты. Да, легче стремиться к сближению, но такая связь не должна существовать. Двигатели корабля стремились создать поле, в котором каждая частица корпуса корабля игнорировала бы присутствие планеты.

Силой можно было управлять и регулировать ее с большой точностью. Так корабль и маневрировал раньше в гравитационном равновесии на высоте примерно полумили над поверхностью Гании.

Использование гравитации черной дыры нарушило равновесие.

Но корабль все еще падал только со скоростью свободного падения в атмосфере. На Земле – шестнадцать футов в первую секунду, тридцать два – во вторую. На Гании примерно то же самое.

Не существует систем восприятия, которые могут иметь дело непосредственно с такими колоссальными силами.

«Кто-то делает это, – подумал Модьун. – И с ним или с ними нужно установить контакт».

Он все еще не думал о происходящем, как о битве. Он просто привел в исполнение свое прежнее решение: получить информацию от генерала Дуэра. Модьун обнаружил растерянность. Страх. Мозг и тело Ганианина выражали уверенность в надвигающемся несчастье.

– Хорошо, хорошо, – кричал в темноте руководитель Ганиан, – мы уйдем. Но, ради Бога, не разрушайте корабль!

«Он не знает!»

Модьун удивился и предпринял следующий шаг: включил систему восприятия сознания окружающего пространства.

И увидел лицо.

Не человек. Не Ганианин. Не Нунули.

Лицо, полное решимости. Треугольная голова. Два узких глаза цвета крови. Эти удлиненные глаза, казалось, смотрели прямо в глаза Модьуна. На короткое мгновение их взгляды встретились в грубом физическом смысле. За эти бесконечно малые мгновения мозг инопланетянина не понял, что за ним наблюдают.

За это время Модьун послал мысль и сказал:

– Кто вы? Зачем вы это делаете?

Автоматически пришел ответ:

– Я член комитета – специальный агент – который уничтожил людей за барьером. А теперь, другим методом равной силы, знание которого принадлежит исключительно членам комитета, я…

В этот момент существо начало осознавать присутствие Модьуна. Автоматический поток его мысли прекратился.

Модьун был поражен этим отключением.

В темноте вокруг него Ганиане в смятении карабкались и издавали бессвязные хриплые звуки. Корабль падал. В желудке Модьуна возникло ощущение, которое бывает в слишком быстро опускающемся лифте.

Для Модьуна эти события были второстепенными. В этот момент он так жаждал информации, что потребовал общий насильственный ответ от далекого члена комитета, не замечая, что это нарушение тайны мозга инопланетянина.

Когда сила его требования достигла максимума, странное решительное лицо не стало более ясным, а, наоборот, поблекло. Вместо него, словно в замутненном пруду, появилась чья-то голова и плечи и золотые волосы. Видение мерцало, потом стало устойчивым, и он увидел – Судлил.

Модьун чувствовал, что между ним и женщиной огромное расстояние. Но ее синие глаза смотрели прямо в его глаза, как будто между ними было всего несколько дюймов. И ее мысли доходили до его приемника мыслей, четкие и безошибочные, но удивительно грустные.

– Модьун, мне нужна твоя помощь. Зувгайт, член комитета, заманил меня в ловушку…

Связь закончилась. Ее изображение на таком удалении оставалось четким, но, если она еще и передавала мысли, то они не доходили. Теперь Модьун вспомнил, что рассказал ему Нунули о методе Зувга одностороннего управления разумом.

Это правда!

Невероятно, чтобы один Зувгайт без посторонней помощи был способен на столь интенсивный односторонний мысленный поток, что… создавал препятствия и задержки для передачи мыслей.

27

Модьун проделал то, что для него было необычно: он поверил в то, что неожиданное появление изображения Судлил вместо изображения члена комитета было согласовано. Это был план. Навязанная причинно-следственная связь, в чем Модьун отдавал себе отчет, потому что он должен был постепенно подстраивать свой мозг к искаженным целям существ с тайными мотивами.

Когда он стал сознавать происходящее, то увидел вокруг себя темноту, в которой Модьун угадал совершенно неосвещенный корабль. Корабль немного наклонился, как это случается с большими телами, которые падают в воздухе. Словно огромная масса атмосферы, которая раздвигалась в стороны падающим чудовищем, бурей пронеслась по нижним палубам корабля, нашла выемки и выпуклости, которые вызвали дисбаланс в скорости падения отдельных частей. Пол начал клониться вперед. Модьун должен был стоять, как на склоне, – одна нога слегка согнута, а вторая напряжена, чтобы удержаться.

Стоя немного неуклюже, он рассуждал:

«Мое внимание к трудному положению Судлил привлекли в тот момент для того, чтобы занять меня на то время, пока корабль не упадет на землю… Что и произойдет теперь через несколько дюжин секунд… Ловко придумано».

Его тело ощутило тепло. Лицо стало горячим, глаза напряглись и горели, зубы были крепко сжаты. Он думал:

«Член комитета, действительно, еще здесь, прячется за изображением Судлил».

Остается только одно. И – он потребовал всю правду.

Снова, казалось, все случилось мгновенно, но прошло несколько секунд. И в течение всего этого времени сила его требования продолжала взаимодействовать с членом комитета и с образом, который он старался сохранить.

Вдруг лицо Судлил затуманилось. Снова возникло чувство расстояния – Модьун даже почувствовал, как она отдаляется от него.

Она ушла. Где она была с ее странной просьбой о помощи?..

Пустота.

В большом театральном зале огни вспыхнули и снова включились. Одновременно возникло ощущение, как в останавливающемся лифте. Остановка напоминала прыжок с десяти или пятнадцати футов. Падение на глинистую отмель. У Модьуна перехватило дыхание. Его колени подогнулись, и он неловко упал на пол.

«Лифт» снова включился. Скорость имела импульс свободного падения и удерживала Модьуна прижатым к полу. Пока он лежал, мгновенно став беспомощным, он обдумывал, что случилось. Чтобы избежать выполнения требования Модьуна, член комитета должен был отступить. Отказаться от того, что он делал. Отсечь черную дыру.

Итак, что-то происходило.

Подъемная система большого корабля автоматически восстанавливала прежнюю связь с планетой под ним. Напряжение было ужасным. Конструкции корабля стонали. Каждая молекула изменялась, теоретически одинаково, но, на самом деле, между различными элементами существовали незначительные различия. Полы скрипели, стены сотрясались, все немного изгибалось и поворачивалось.

К несчастью, то, что происходило, слабо напоминало реальную опасность. Черная дыра была в непосредственной близости от планеты. Там она пыталась восстановить свое равновесие. Когда это, наконец, обернется против макрокосмоса, то произойдут невероятно сильные возмущения.

Модьун поднялся на ноги, как только смог. Он увидел, что генерал Дуэр тоже пытается восстановить равновесие. Быстро. Смело. Но первые слова Ганианина оказались глупыми. Он сказал:

– Я знаю, вы не обрушите корабль на свою армию внизу.

Неподходящий момент, чтобы объяснять полевому командиру его ошибку.

Модьун сказал:

– Свяжите меня с вашим главным начальником.

Он потребовал мгновенного согласия.

Менее, чем через полминуты другой Ганианин с суровым лицом, изображение которого мгновенно появилось на экране, слушал, как Модьун рассказывал историю Зувгайтов, о намерениях комитета захватить галактику и пытался описать гравитационный вихрь, который был черной дырой.

Последним советом Модьуна было: «Передайте предупреждение по радио всему миру. Скажите, чтобы ваши люди забрались под прочные укрепленные объекты, например, под дома с бетонными фундаментами, заделанными в почву. Под полом закрепите матрацы или что-нибудь мягкое, чтобы, когда внезапно придет разрушительная, направленная вверх сила гравитации, людей прижало к матрацам. Так как время в черной дыре течет очень медленно, то первая реакция, вероятно, не наступит еще несколько часов.

Он закончил связь требованием общего согласия.

Сработает ли какой-нибудь метод защиты? Модьун не был уверен. Он предвидел вероятность того, что твердые куски Гании разлетятся по всему космосу.

Действительно, перспективы для Ганиан были ужасными, о чем Модьун и сказал генералу Дуэру:

– Я думаю, что ваши войска должны остаться на борту, и, если возможно, возьмите сюда такое же количество женщин-ганианок. Но сейчас проводите меня с вашей территории туда, откуда я смогу установить связь с пунктом управления кораблем. Я чувствую, что они отделились от этой части корабля.

Когда это произошло, он не стал дожидаться, чтобы попасть к передающему устройству. Вместо этого, двигаясь по коридору, он включил систему восприятия и, таким образом, обнаружил Нунули.

Включил передачу мысли. И снова согласие.

– … пусть войска поднимутся на борт. Поднимайтесь медленно и удерживайте позицию в сотне миль над армией. Передайте по кораблю предупреждение, что мы можем подвергнуться влиянию различных гравитационных сил, направленных вверх. Каждый должен спать, привязанный ремнями.

Это было все, что он мог сделать.

Модьун вернулся в каюту. Теперь его мучило чувство вины.

«Разве раньше я когда-нибудь нарушал тайну мысли других существ?»

Он спал беспокойно с этим чувством вины.

28

Модьуна разбудил глухой звук, и он испугался. Звук доносился через стены его каюты, снаружи, из коридора. У Модьуна промелькнула мысль:

«Где был Нунули, когда я обнаружил его, чтобы отдать ему эти приказы?»

Он вспомнил, что это было не обычное место обитания Нунули. Конечно, как обычно, Модьун не склонен был подглядывать за действиями другой личности, кроме тех случаев, когда это было абсолютно необходимо для его целей.

«Но я должен помнить, что все это (то, что случилось) было сделано из-за меня. Из-за меня, Модьуна, землянина, Зувгайты пытались уничтожить корабль».

Когда эта мысль сформировалась, Модьун встал с кровати. Он помнил, что уже разрабатывается другой план его уничтожения. Пока он обдумал смысл этого, он полностью оделся.

Модьун открыл дверь.

Его встретил сумасшедший дом.

По крайней мере, таким было первое впечатление. Звуками сумасшедшего дома были непрерывный рев голосов и непрерывный топот ног.

Зрелище? Коридор был забит грязными людьми-животными, которые держали мешки и электрические ружья.

Здесь стоял запах (по-видимому, Ганианской) грязи, смешанной с запахами неземной растительной жизни. Каждый из людей-животных, очевидно, провел часть времени, лежа на траве, на листьях и кустах, и испачкал одежду. А теперь она воняла.

Когда Модьун смотрел на эту живую реку из вернувшихся солдат, он ощущал удовлетворение, которое переполняло его тело: может быть, в таком вмешательстве, в самом деле, нет ничего плохого. Такими были его мысли.

Но он еще помнил, как раньше пытался пройти вперед по этому коридору: как трудно было продвигаться ему и Нунули, борясь против такого же потока людей-животных.

«Хочу ли я, действительно, чтобы меня снова втянули в это?»

Тысячелетия невмешательства человека в дела земные говорили ему «нет». Но внутри у него возникло новое сильное чувство; особая горячая решимость, которая происходила из убеждения, что он должен, по крайней мере, побеседовать с комитетом прежде, чем принимать решение о своем будущем. Это чувство гнало его вперед.

Модьун пробрался к первому ярусу лифтов, и его внесли в переполненный лифт, направляющийся вверх. Он поднялся на самый верх, и к этому времени в лифте, кроме него, остался только офицер-гиена с золотыми нашивками (которого Модьун никогда раньше не видел).

Модьун был немного удивлен, когда его попутчик прошел по фойе к тому же лифту второго яруса, что и он. Это казалось удивительным, и Модьун повернулся, посмотрел на офицера-гиену и впервые заметил, что его форма без единого пятнышка. Очевидно, он не был среди тех, кто сражался внизу на грязной Гании.

Оба молча стояли перед дверью лифта. Пока дверь не открылась, офицер молчал. Он, очевидно, изучал Модьуна и думал о чем-то своем.

– Вы уверены, что должны подняться наверх? – спросил он. – Это служебная зона.

– Да, – сказал Модьун. Он говорил небрежно, потому что решился, а сопротивление на этой стадии, конечно, не имело значения.

– Могу поклясться, – сказал человек-гиена, – что обезьян не пускают в эту секцию.

– Меня пускают, – сказал Модьун. Он ответил спокойно и сразу после этого вошел в лифт. Он чувствовал, что офицер следует за ним, и понимал, что тот с сомнением смотрит на него. Когда лифт поехал вверх, человек-гиена замер, не шевелясь, видимо, в растерянности. Модьуна, который был поглощен своим намерением, заключавшемся просто в том, чтобы найти Нунули и поговорить с ним, все больше тревожила разворачивающаяся борьба. Возможно, умное замечание прогонит сомнение. Он сказал вежливо:

– Я собираюсь поговорить с хозяином Нунули.

Он говорил и наблюдал за коричневатым дубленым лицом попутчика. Здесь не было вопросов: здесь правила иерархия. Он знает Нунули. Офицер сказал удивленным тоном:

– Тогда вы имеете право идти.

– Да, – сказал Модьун. И потребовал дополнительную информацию. – Когда мы взлетим?

– Еще должно пройти примерно двенадцать часов, – был ответ. Человек-гиена добавил, не замечая, что выдает тайну, которую, без сомнения, ему запретили обсуждать с кем-либо. – Ученые уже устанавливают водородную бомбу, которая должна быть взорвана дистанционно после взлета. Им еще предстоит подняться на борт.

Модьун чуть не пропустил это, чуть не пошел спать до утра. Чуть… но не совсем.

«Хорошо, я был близок к безрассудству, – подумал он мрачно. – Чуть не позволил взорвать миллион существ группе, которая хочет принести в жертву сколько угодно индивидуумов, чтобы уничтожить одного человека. В известном смысле, это, конечно, не имеет значения. Они все смертны и, в конечном счете, все равно умрут».

Но Модьуна волновало преимущество, которое нечестно получал комитет благодаря использованию высших знаний и науки. Злоупотребление силой – вот как это называлось. Он чувствовал враждебную реакцию своего тела по отношению к этой несправедливости.

Он подумал, что исправить эту несправедливость – его первоначальная программа.

Лифт останавливался, и у Модьуна не было времени на дальнейшие размышления. Дверь открылась; и тут, на расстоянии нескольких ярдов, он безошибочно узнал воздушный шлюз большого корабля.

Там он видел Нунули во время предыдущей встречи.

Корабль, который он видел, почти весь скрывался за стенами конструкции для запуска, но Модьун мог видеть его изогнутые контуры. Двери шлюза были открыты, и Модьун с офицером-гиеной вошли бок о бок. Первым, кого увидел Модьун, когда прошел через вторую дверь, был хозяин Нунули.

Инопланетянин стоял спиной к двери и говорил что-то о необходимости быстрого отправления. Его замечание вызвало вежливый ответ полдюжины гиен-инженеров. Они все поклонились. Один сказал:

– Мы готовы к старту, сэр. Закрыть двери, включить три выключателя, – и мы взлетим.

– Тогда займите свои места, – скомандовал Нунули. – Я сам подожду здесь последних прибывающих и…

Говоря это, он отвернулся. И замолчал, потому что в этот момент увидел Модьуна.

Возникла долгая минута неловкого молчания. Затем Модьун спокойно сказал:

– Как я вижу, пора выяснить, нет ли нового заговора против меня, включая этот, и, конечно, не нужно давать дополнительные команды, пока мы не пройдем через черную дыру.

– Пока мы не пройдем через что? – спросил Нунули.

– Я, действительно, считаю, что у меня нет времени объяснять, – сказал Модьун. – Но мне интересно, что вас держат в неведении. Они хотят принести вас в жертву тоже, не правда ли? Тот факт, что вы пришли в мою каюту за помощью, доказывает, что вы не знали, что произойдет.

Модьун повернулся, собираясь уйти, когда Нунули настойчиво позвал:

– Подождите!

Модьун любезно остановился.

Инопланетянин продолжал:

– Наверное, я должен все сказать вам. Мне сообщили, что ввиду новых обстоятельств член комитета хочет объяснить вам долговременную программу комитета.

Модьуна поразили слова.

– Ввиду каких новых обстоятельств? – спросил он.

Инопланетянин казался удивленным.

– То, что вы пришли сюда, на этот корабль, свело к нулю окончательное логическое решение, которое, как мы надеялись, решило бы проблему последнего мужчины раз и навсегда.

Модьун все еще старался понять смысл слов Нунули.

– Дайте мне понять. Член комитета теперь хочет поговорить прямо со мной?

– Да.

Модьун стоял, озадаченный и потрясенный, но ощущал приятное тепло, появившееся в нервном центре в нижней половине тела. Победа? Похоже. Было приятно.

– Я снова увижу Судлил…

Впервые Модьун предположил, что ее отъезд очень сильно взволновал его. Он подумал:

«Может быть, в эти часы я даже смогу снять сенсорные блоки, которые установил, когда выходил из-за барьера».

Это было то, чего не удалось сделать Судлил. И поэтому она была вынуждена из-за постоянного стремления к движению пойти гулять в тот первый день. В результате она очутилась где-то, в дальней части галактики, и чувствовалось, что, действительно, она далеко, потерялась и попала в ловушку. Трудно узнать, как они смогли обмануть ее и оставили ее в живых, но ее мольба о помощи подтверждала справедливость и того, и другого.

Помня об этом, Модьун подумал, какие меры предосторожности нужно принять, чтобы гарантировать, что встреча с Зувгом не будет сама по себе очередным заговором против него, и сказал:

– Когда мы пойдем? Я готов в любое время.

– Вы сошли с ума! – Когда инопланетянин говорил, он должно быть понимал причину неправильного представления Модьуна и продолжал: – Я имел в виду, что член комитета согласится поговорить с вами, если вы когда-нибудь узнаете, где он находится.

Вдруг инопланетянин смягчился.

– Это большая уступка. Вы теперь имеете предварительную договоренность о том, что член комитета хочет поговорить с вами.

Модьун вежливо ждал, пока собеседник закончит, потом сказал:

– Я считал это само собой разумеющимся. Найти его – это не проблема, как я ее понимаю. Я знаю три отдельных метода; ведь определение местонахождения в пространстве – это одна из моих телепатических способностей, как вы, наверное, знаете…

Модьун замолчал. Он стоял, слегка повернув голову. Красивое решительное лицо было живым. Глаза немного сузились.

– Начинается, – сказал Модьун. – Скоро все перевернется вверх тормашками. Возьмите подушку и привяжите себя к потолку до того, как придет время.

Когда Модьун еще раз повернулся к двери, его снова остановил голос Нунули.

– Какое время и когда наступит? – спросил Нунули встревоженным тоном. – Что начинается?

– Мы входим в черную дыру, – объяснил Модьун. – Я думаю, что мы пройдем сквозь нее по прямой. Помните, что я сказал вам: передайте общее предупреждение. Корабль может подвергаться перекрестным гравитационным давлениям в течение всей ночи.

– Но почему?

– Я считаю, – сказал Модьун, – что такой прекрасной маленькой черной дыре – всего восемь километров в диаметре – никогда не позволят уйти далеко от места, с которого ею сможет с легкостью управлять ее владелец.

Смысл этого, вероятно, дошел до Нунули, потому что его глаза затуманились и вдруг стали почти синего цвета.

– О Господи! – сказал он на языке животных.

– Итак, – сказал человек, – когда фейерверки закончатся, мы обнаружим, что втянуты в атмосферу планеты Зувг… это мой прогноз. Чуть меньше или чуть больше, чем один Земной день. Спокойной ночи.

И он поспешно ушел.

29

Запыхавшись, Модьун зашел в свою каюту и подумал:

«Теперь, когда Нунули не может действовать против меня, я должен ждать непосредственно нападения комитета».

Он разделся, лег в постель, привязался ремнями и уснул.

… и проснулся от того, что ремни врезались в его тело. Он определил силу тяжести в три G.

Модьуну было тревожно, но… если подойти к событиям философски… Теоретически, силы давления-растяжения в черной дыре могли быть в тысячу раз больше силы тяжести. Хотя машины корабля были рассчитаны на случай экстремального притяжения, в сочетании с огромными скоростями это делало возможным деформацию предметов вверх, вниз, влево, вправо. И встроенное устройство всегда найдет положение минимального напряжения.

«… Не следует волноваться. Нужно доверять».

Всего четыре раза наваливалась максимальная сила тяжести. Модьун же лежал в темноте – или скорее плыл – и сознавал колоссальное ускорение корабля, а потом торможение; а гигантский корабль пролетал расстояние, эквивалентное множеству парсеков.

И пролетел через черную дыру.

В момент выхода из дыры Модьун спал. Он мысленно видел Судлил без одежды, как в первый день, когда не испытывал никаких чувств. Во сне подсознание расшевелило в нем прежде не реализованное чувство. Модьун уже собирался исследовать, что это могло быть за чувство, когда вдруг понял, что он, человек, действительно видит сон.

Модьун проснулся, удивленный. Сон! У него? Но животные видят сны, чтобы подсознательно решить свои проблемы и избавиться от конфликтов прошлого дня.

«Я умираю…» – Это была волнующая мысль. Сон стал первым симптомом того, что здравый, философски настроенный разум не справляется.

Сначала Модьун не обратил внимания на содержание сна. Его испугал сам факт сновидения. Но скоро он понял, что сон возбудил его половой орган. Раньше он видел такое только у животных-самцов.

«Интересно. Так вот как это происходит?»

Он встал и изучал это явление в зеркале ванной комнаты. Но он не мог вынести такое исследование. После осмотра состояние полового члена ухудшилось.

Когда же Модьун одевался, ему стало весело. Он мысленно проиграл сон несколько раз, точно повторяя то, что, как он понял, имело эротическое содержание. Он причесывался, когда, с опозданием, ему пришло в голову, что необычное событие, похожее на сон, могло иметь и другой смысл.

Новое нападение?

Может быть, когда его мозг был поглощен первой страстью, происходило действие, которое он и не заметил. В тревоге он активизировал систему восприятия.

Но корабль мирно плыл в обычном космосе, направляясь к ближайшей солнечной системе. А в поле, охваченном его умственной энергией, была только одна темная область: Нунули. Даже она не была такой темной, как раньше.

«Если что-то случилось, – с грустью подумал Модьун, – то это уже произошло. И это не такое важное событие, чтобы о нем думать».

Конечно, такой сон был бы идеальной атакой.

Модьун закончил одеваться, все еще размышляя о возможной природе нападения, когда в дверь позвонили. У Модьуна была мгновенная реакция, и он пошел к двери. Почти сразу у него возникло чувство тревоги – и он остановился.

«Я перестаю быть безупречным и понимаю, что их план направлен против одного человека – против меня. Кажется невероятным, но не подлежит сомнению. Это началось с двух первых нападений людей-гиен и достигло высшей точки в мощном явлении черной дыры, где человеческая раса, которую олицетворял один мужчина, была мишенью».

Они вызвали этот сон о природе сексуального возбуждения. Очевидно, им нужно было что-то, что полностью отвлекло бы внимание Модьуна, пока они не подготовили очередного нападения. Модьун сделал так, что Нунули, хозяин корабля, не мог предпринять ничего против него.

Все еще трудно признать, что Зувгайт проявляет персональный интерес к судьбе одного мужчины с небольшой планеты. Но в этом нет сомнений. Злобное создание с красными глазами, которое вошло с ним в контакт на такой короткий миг во время атаки черной дыры, позволило увидеть себя. Так же важно, что Зувгайты хотели, чтобы их слуга Нунули погиб вместе с кораблем, и не дали ему никаких преимуществ, не предупредили об атаке. Фантастическая реальность, но правда.

«Что бы ни было, я готов как никогда».

Остановившись, Модьун настроил все уровни восприятия, чтобы, если сработает один, включились бы все остальные.

Уверенно он пошел к двери и открыл ее. Там, как он и чувствовал, стояли все четверо его друзей-животных, глуповато ухмыляясь.

– Эй, – позвал Модьун, – входите.

В то время, как он произносил эти слова, он уже боролся за свою жизнь.

30

У дула ружья промелькнула яркая вспышка. Заряд, сверкая, пролетел по коридору как молния, вызывая ужасный треск. Он попал в пол, преодолев несколько дюжин футов.

– Иггдооз, – раздраженно сказал Руузб, – смотри, что делаешь.

Тот повернулся к Модьуну.

– Эге, – сказал он, усмехаясь.

Все кончилось быстро. Попытка выжечь его мозг. И, когда она не удалась, мгновенно использовали разрушающий механизм.

Теперь он не сможет проанализировать, какой метод они противопоставляют человеческой системе восприятия. Но с какой отчаянной решимостью они воспользовались шансом показать ему, что у них есть такой метод.

У Модьуна не было времени, чтобы сразу подумать об этом. Потому что, когда вошел Дуулдн, он схватил и обнял Модьуна, а потом по очереди его обнял каждый человек-животное.

– Приятель, как же мы рады видеть тебя!

Ему неистово трясли руку. Нежная рука Неррла обняла его шею и плечи, а затем толкнула его на могучую грудь Руузба, который так сжал Модьуна, что у того перехватило дыхание.

– Эй, – сказал Модьун, – хватит, друзья!

Через некоторое время он узнал, что они довольно хорошо оправились от переживаний. Но все четверо были еще возбуждены.

– Друг! – сказал человек-медведь, качая головой. – Здесь внизу гнездо гремучих змей. Мы взяли на борт больше существ чем можно. Чем скорее мы улетим от этой планеты, тем больше мне это будет нравиться.

Он добавил:

– Мы сумели освободиться и забрали наши войска на борт, но…

С мрачным видом он замолчал.

Огромный корабль, действительно, был достаточно далеко от Гании, но Модьун знал об этом не больше, чем они. «Место внизу» теперь стало другим. Значительно более интересным. Поэтому Модьун ничего не сказал.

Стоявший рядом с Модьуном человек-лиса издал нечленораздельный звук, когда человек-медведь закончил говорить. Модьун посмотрел на него.

– Что случилось, Неррл?

По щеке человека-лисы скатилась слеза.

– Смешно, но я никогда не думал об этом, как о путешествии с целью завоевания. Предположим, мы завоевали этих – как их там? Что бы мы с ними делали?

– Все проклятые люди-гиены, – заворчал Иггдооз. – Все, как говорил Модьун: группа захватчиков с неправильными идеями.

Слушая их, Модьун почувствовал себя немножко лучше. Они, по-настоящему, считали виновными людей-гиен, которые были лишь немного менее глупыми, чем эти, и, конечно, они никогда не нападут на Ганию снова. Но в силе их протеста заключалась надежда, что, возможно, и у других людей-животных на борту можно так же легко вызвать протест.

Это была только промелькнувшая несерьезная мысль. Хотя это выглядело, как решение – словно человек мог снова вернуть себе власть над людьми-животными Земли.

Он понимал, что такое намерение слишком преждевременно и спросил:

– Вы, четверо, не собираетесь снова идти вниз? В следующий раз будет очередь кого-то другого, да?

– Тогда почему нас позвали сегодня утром и сказали, чтобы мы носили электрические ружья до дальнейших указаний? – пожаловался Дуулдн.

Так вот как это было сделано.

– Какие-нибудь проблемы с вашими ружьями? – небрежно спросил Модьун.

Руузб пожал плечами.

– Офицер-гиена обнаружил неполадку в ружье Иггдооза и позвал нас сюда, чтобы мы его починили. Но, может быть…

Его большие коричневые наивные глаза расширились.

– Может быть, оно еще не отремонтировано как следует. Может быть, поэтому оно разрядилось здесь, у двери? Как ты думаешь, Иггдооз?

Человек-гиппопотам согласился с таким объяснением. После этого Модьун почувствовал, что теперь он много знает, благодаря простоте заговора (вероятно, член комитета обошел Нунули и непосредственно воздействовал на человека-гиену), и сказал:

– Ну, после всего что случилось, то, что вас попросили держать ваши ружья при себе, всего лишь естественная предосторожность. Совсем не значит, что вас пошлют вниз в следующий раз.

Очевидно, такая возможность не приходила им в голову. Они сразу просияли и скоро весело рассказывали о своих тяжелых переживаниях на Гании. Теперь, когда все закончилось, их смех звучал громко, словно они успокаивались, подробно рассказывая и смеясь над отвратительными, опасными моментами высадки.

Скоро Модьуну показалось, что прошло достаточно времени. Пока они выговаривались, он думал.

И принял решение.

Он поднялся. Теперь настал подходящий момент. Он повернулся, посмотрел на четверых друзей, поднял руку, чтобы привлечь их внимание, и сказал:

– Друзья, я должен сообщить вам нечто важное.

Стоя здесь, он объяснил им простыми словами, кто он, что сделал и какие проблемы остались. Когда он закончил, все долго молчали. Наконец, Руузб встал, подошел и молча пожал ему руку. Это было сигналом для других, которые сделали то же самое.

Потом его друзья сидели, глядя на него блестящими глазами и ожидая, что будет дальше. Руузб сказал рассудительно:

– Итак, ты здесь с твоими способностями, присущими существам, которых ныне уничтожили.

Модьун должен был согласиться, что это правда.

– Есть только одна вещь, которую я не понимаю, – сказал он. – Без сомнения, то, что, как они показали, они могут сделать сейчас со мной, они могли сделать и с Судлил. Но они не убили ее. Почему?

– Они сохранили ее, чтобы использовать против тебя, как ты сказал, – мрачно сказал Неррл. – Этот Зувг держит ее перед собой, чтобы ты не мог нанести ему удар.

– Но, если они, действительно, могут мысленно воздействовать на живых существ, – возразил Модьун, – зачем им нужно заниматься всей этой чепухой?

Дуулдн, который до сих пор молчал, вдруг сказал:

– Я не вижу реальной проблемы в будущем. Ты должен просто держаться подальше от этих Зувгов и их хитрого метода управления твоим мозгом, и – он махнул рукой

– проблема будет решена.

– Да! – согласился Иггдооз.

Руузб и Неррл просияли.

– Да, это так, – сказал человек-лиса.

– Нну… – протянул Модьун, колеблясь.

Пауза, которая последовала за этим, смущала его. То, что они предлагали, люди не делают, даже для того, чтобы чего-то избежать. Он считал само собой разумеющимся, что человек – высшая форма жизни.

Перед ним никогда не стояла проблема: может ли он или посмеет ли? Модьун никогда не пренебрегал опасностью настолько, чтобы у него пропадало чувство страха. Если он избегал какой-либо ситуации, то только из философских соображений, а теперь это стало неприемлемо. В этой ситуации он решил поговорить с членом комитета. Он объяснил свое решение друзьям.

– Кто-то должен пойти и выяснить, что они затевают, и убедить их отказаться от этого, если они не смогут дать подходящее объяснение. А я, честно, не понимаю, как они могут это сделать. Например, они взяли сюда миллион существ с Земли для оккупации новой планеты. Кто-то должен сказать им, какой неподходящей была такая программа для всех, кто в ней участвовал: для тех, на кого нападали, и для тех, кто нападал, для тех, кого убили там за несколько мгновений. Вам ведь было не смешно, когда вы ползали там в ганианской грязи, не правда ли?

Четверо друзей согласились.

– Вот что я имею в виду, – продолжал Модьун. – Я хочу совершить посадку вблизи одного из зданий внизу, войти и поговорить с членом комитета.

– Но он воздействует своей телепатией на твои способности, – запротестовал Неррл. – Он заманит тебя в ловушку.

Модьун махнул рукой, как часто делал Неррл.

– Это неважно, – сказал он.

– Господи! Ты спятил? – вспылил Дуулдн.

Он повернулся к остальным.

– Друзья, у этих людей размягчение мозгов.

Это была реакция, разрушающая барьер.

Они испытывали трепет. Человек. Потомок их древнего Создателя! И они подчинились. Вспышка человека-ягуара освободила их.

Руузб проворчал:

– Послушай, друг, у тебя добрые намерения, но с такой философией ты никогда не уйдешь от Зувга живым.

– Послушай, – заговорил Неррл, – ты овладел всеми научными знаниями Земли. Нельзя ли узнать, уязвимы ли Зувги?

Вопрос человека-лисы удивил Модьуна. Он сказал, помедлив:

– Собственно говоря, если я позволю себе думать о насилии, то, действительно, окажется, что комитет не знает столько о черной дыре, например, сколько знали люди, использовавшие такие вещи.

Дуулдн вскочил на ноги.

– Никогда не занимайся бесполезными рассуждениями, – сказал он. – У тебя есть мысль, которую можно практически использовать?

Модьун глубоко вздохнул.

– Третий закон движения, – сказал он тихо, – работает и в обычном пространстве, конечно, с той разницей, что тут это волна, сохраняющая энергию.

– Что это значит? – спросил Иггдооз, сильно наклоняясь вперед.

Дуулдн сказал нетерпеливо:

– Действие и противодействие равны и направлены в противоположные стороны.

Он объяснил это другим и сказал Модьуну:

– В чем же смысл?

– Они не должны были взрывать город людей за барьером. Где-то там еще продолжаются ядерные реакции.

Модьун с упреком покачал головой.

– Если кто-то когда-нибудь найдет того, кто знает о таких вещах…

– А ты знаешь? – задумчиво спросил Руузб.

– Я? – Модьун был потрясен.

Он стоял, взволнованный. Он представил объем известной ему информации, не обращаясь ни к кому и, меньше всего, к себе. Теперь он сглотнул слюну.

– Я не мог бы сделать это, – сказал он. – Это ведь массовое убийство.

– Послушайте его, – с возмущением фыркнул Иггдооз.

Руузб встал. Он сказал:

– Мы пойдем вниз с тобой и прикроем тебя нашими электрическими ружьями. Позже мы сможем обсудить, что делать.

– Думаю, – предположил Модьун, – что мы должны сначала высадить армию. Не для того, чтобы стрелять, или для чего-то подобного. А просто высадить ее. Трудно будет предпринять что-либо против такого количества существ, особенно, когда они будут именно там, где находятся Зувги.

Дуулдн одобрил эту идею.

31

Они позавтракали. Затем во главе четырех людей-животных, испытывающих какой-то благоговейный трепет перед ним, Модьун пошел на пункт управления.

– Может быть, они не захотят впустить нас? – сказал с сомнением Неррл, когда они подошли к большой двери, сдвинутой глубоко в большую нишу. Везде вокруг двери горели цветные лампочки, а на металлической панели было написано: «Посторонним вход воспрещен».

Мысленно Модьун разрушил все эти препятствия. Он разогнал существ, которые были внутри: гиен-инженеров и техников. Когда персонал ушел, Модьун осмотрел запоры на всех дверях.

Через несколько минут здесь появился Зувг!

На огромном видеоустройстве пункта управления виднелся туманный светящийся круг, закрытый облаками, который выделялся на черном небе. При увеличении стал виден небольшой городок в горах, место, где жили Зувгайты.

Комитет!

На этом расстоянии не было видно свечения защитного барьера, который окружал городок. Но Модьун, конечно, узнал барьер, так что остальное не имело значения.

Внизу ничего не было видно. Отвесные скалы и ущелья. Длинные тени и темные овраги. Тут и там мелькали здания. Одно стояло высоко на вершине горы, другое – на дне тысячефутовой пропасти.

Наблюдая эту сцену, Модьун сдерживал дрожь, возникающую по всему телу, а не только в одном месте. Иногда это была нога, иногда плечо и рука… желудок и внутренности, бедра, легкие и так далее, назад и вперед по кругу.

Дрожь не исчезала ни на секунду.

Модьун открылся для восприятия и последующей стимуляции внутренних сил.

Он чувствовал давление пола на подошвы и пятки, шероховатость ткани брюк на ногах; вдыхал воздух, который немного щекотал горло, проходя весь путь до легких. Его лицо горело от постоянного чувства – страха? Модьун не знал точно, какое это чувство, но что-то подталкивало его.

Чтобы проверить, какое это чувство, Модьун повторил свое старое кредо: (1) Люди такие, как они есть, и жизнь такая, как есть – имеющая смысл. (2) Если вы доверяете людям, они будут доверять вам. (3) Дайте им любовь, и они ответят любовью. (4) Жизнь, в принципе, хороша. Никогда не делайте угрожающих движений, и вы поразитесь, насколько мирной будет ваша жизнь. (5) Всегда подставляйте другую щеку.

Он осмыслил каждое из высказываний. В голове его приятно кружились мысли, которые, без сомнения, были правильными по смыслу, но не точными по форме. А Нунули, очевидно, не были такими, и Зувгайты тоже. Даже некоторые люди-животные на Земле. Может быть, позже, в будущем, они станут, как люди. Но не теперь.

Он должен быть внимательным. Он еще не может убивать. У него есть еще много других запретов. Это то, что Зувгайты должны знать о нем.

Он и его друзья-животные большую часть дня наблюдали, как огромная армия высаживалась в горах внутри барьера, двигалась, не встречая сопротивления.

«Итак, они ждут меня», – Модьун был в этом совершенно уверен. Его ноги пустились в пляс, что было непосредственным выражением удовольствия.

«Я, действительно, открыл внутренние барьеры…» Все его приказы тело исполняло немедленно.

Позже, когда они сели поесть, стало очевидно, что другие наблюдали за ним. Наконец, Дуулдн сказал:

– Сколько же ты знаешь на самом деле? Где ты узнал все эти вещи, как например, о черной дыре?

– Системы восприятия могут непосредственно воспринимать все явления природы,

– объяснил Модьун и добавил сдержанно:

– Это не значит, что я безупречен как личность. Нунули сделали нас такими. Я не умнее, не лучше, чем любой другой – я просто обладаю особыми способностями.

Руузб, который ел в своей обычной энергичной манере, поднял голову.

– Это, должно быть, правда, друзья. Большинство поступков нашего приятеля с тех пор, как мы его узнали, были очень наивными. У него хорошее сердце, но не острый ум. Хотя, конечно, он придумал кое-что интересное. Правда, Модьун?

Модьуна не обрадовала такая характеристика, полученная от человека-медведя. Но он очень хотел, чтобы его друзья-животные по-доброму принимали его; поэтому теперь он энергично кивнул.

– Правильно, – согласился он. – И тем не менее, – добавил он через минуту, – я не так наивен, как кажется.

– Мы посмотрим, – сказал Руузб. Он взглянул на Модьуна. – Не обижайся, друг. Я только констатирую факты. Например, – он грустно покачал головой, – представь себе, что ты позволил украсть путем простого заговора единственную женщину, оставшуюся в мире. И ты даже не собираешься что-нибудь сделать.

– Но я знаю, где она, – защищался Модьун.

– Где? – немедленно спросил Руузб.

– Она с этим Зувгайтом.

Человек-медведь повернулся к другим и беспомощно развел руками.

– Видите, что я имею в виду, – сказал он.

Неррл усмехнулся через стол Модьуну.

– Я помню женщину, которой я очень увлекался. Прежде чем я был готов бросить ее, она поменяла меня на другого, у которого хорошо подвешен язык. Я знал, где она была после этого, правильно.

– А я, – сказал Иггдооз, – имел друга, который решил пересечь океан на лодке. Она попала в шторм, и он утонул. Я знаю, где он. То, что осталось от него, внизу, на глубине две мили, под водой.

– Видишь, Модьун, – Руузб посмотрел на человека, – ты говоришь так, что порой кажется, что ты не можешь сложить два и два.

Их дружеская атака сильно обидела Модьуна. Он уже начал понимать, что тут что-то неправильно… «Человек потерпел поражение», – подумал он. – «Буквально уничтожен, кроме последнего мужчины и женщины. А я все еще говорю и действую как победитель».

Очень смешно. И все же…

Когда они, наконец, закончили трапезу, Модьун сказал:

– Давайте лучше ляжем спать. Возможно, ночью мы получим сообщение, что дело дошло до той точки, когда внизу у меня может состояться встреча. Если мы отдохнем, то когда придет решающий момент, наши тела будут чувствовать себя лучше.

Дуулдн недоверчиво посмотрел на него:

– У тебя есть план? – спросил он.

– Я сказал, что я не так наивен, как кажется, – запротестовал Модьун. – У нашей армии внизу нет продовольствия, а они не привыкли обходиться без еды.

Короткое сообщение пришло в три часа ночи по корабельному времени.

32

По видеоустройству они увидели, что к их месту назначения нельзя приблизиться непосредственно, если не приземляться на крышу здания. Здание было плотно прижато к отвесной скале, которая поднималась перпендикулярно позади него. Впереди возвышался крутой склон. Он не был чересчур отвесным и не уходил далеко вниз – не более чем на две сотни футов.

Ниже здания была плоская равнина, но ее украшали аллеи и изгороди, которые вели среди кустарников и вдоль реки к краю леса, удаленного от здания примерно на двести ярдов. Чтобы приземлиться где-нибудь на этой равнине, нужно было разрушить аллею или изгородь, а это, конечно, было бы очень неправильно.

Модьун мог подняться по лестнице, ведущей по склону горы из сада внизу (если это было садом) к зданию наверху. Но совершенно очевидно: здание и местность внизу являлись частью одного и того же архитектурного и паркового комплекса.

По склону горы двигалось много фигур: армия животных, безусловно, наступала. Но они находились далеко справа и должны были еще подниматься. До их прихода пройдет, наверное, час. Модьун с волнением подсчитывал. Может быть, он должен немного задержаться.

Другой ближайший луг располагался на довольно крутом склоне на четверть мили ниже. Именно сюда Модьун и посадил свою спасательную шлюпку и отсюда он повел своих четверых друзей к зданию.

Ласковый ветерок дул вниз по склону. Для тех, кто был чувствителен, как Модьун, воздух казался сильно насыщенным кислородом; судя по данным компьютера, 35 процентов атмосферы составлял кислород. Веселый квинтет скоро вошел под сень деревьев. Здесь они впервые увидели живых существ.

Те, кого они увидели, напоминали птиц; маленькие крылатые создания порхали по верхним ветвям деревьев. Модьун активизировал восприятие и ощутил мимолетные толчки простых форм мысли. Он наблюдал картины веток, шумящих вокруг, и вид неба, каким его видели маленькие блестящие глаза.

Но никаких помыслов. Существа были тем, чем казались. И вокруг – дикая природа. Все естественно, даже примитивно.

«Почему тот, кто живет в таком раю, чувствует необходимость связи с другими планетами и хочет управлять ими? – удивленно спрашивал себя Модьун. – Все, что они могут надеяться получить от такого господства, – это особое сознание, что они оказывают влияние на жизнь в отдаленном неизвестном месте, и очень маловероятно, а, может быть, и невозможно, что они посетят больше, чем несколько планет, которыми управляют. Поэтому полное удовлетворение зависит от их собственного представления хода событий».

Зачем им это нужно?

Все это выглядело очень грустно и бесполезно.

Пока Модьун размышлял, он и его друзья пришли к краю сада. Прямо перед ними была первая светлая аллея; Модьун осторожно ступил на нее, остановился и повернулся к друзьям.

– Я думаю, вы должны подождать здесь, – сказал он. – Спрячьтесь среди кустов.

Его голос громко звучал в тишине.

– Моей системы защиты хватит на такое расстояние, и все, что я смогу сделать для себя, я смогу сделать и для вас – на этом расстоянии. Но, если я не выйду раньше, чем придут солдаты, идите в спасательную шлюпку. Может быть, мне понадобится ваша помощь.

Четверо необычно легко подчинились. Модьун посмотрел на их человекоподобные лица и увидел на них отражение растущей тревоги.

Наконец, Руузб сказал хриплым шепотом:

– Поняли.

Он пожал руку Модьуну и пробормотал:

– Удачи! Забей гол в их ворота.

Все по очереди подошли и пожали ему руку. Дуулдн заметил:

– Не торопись, друг.

Модьун кивнул и пошел вперед.

Сверху все казалось сказочно близким. С земли площадка, похожая на сад, казалась более плоской, чем с неба. Теперь можно было видеть, что то, что выглядело, как грязь, очевидно, было пластиком, на котором собралась пыль. Такая же пыль лежала на дорожках, но она была другого цвета. Над рекой повисло несколько мостиков, украшенных орнаментом. Что означал орнамент, было непонятно, если он вообще что-то означал.

Землянин шел вперед, не оглядываясь, и скоро перешел речку по одному из мостиков. Издалека мостик, как и другие, выглядел хрупким, хотя под ногами был прочным, как сталь. Через минуту Модьун поднимался по лестнице, ведущей наверх, к строению, похожему на дворец.

Модьун поднялся наверх, немного запыхавшись, и увидел покрытую пылью дорожку, которая вела к прозрачной, как стекло, двери, находившейся менее чем в двух дюжинах футов от края обрыва.

Теперь Модьун в первый раз оглянулся и посмотрел вниз на фигуры своих друзей. Они стояли внизу, глядя на него.

Он помахал им рукой. Они ответили.

Вот и все. Когда он оглянулся, у него на глаза навернулись слезы.

«Когда у вас появляется тело, – подумал он, – у вас может появиться привязанность к людям».

Это, конечно, был неподходящий момент для таких чувств. Поэтому он пошел к двери, стараясь не думать ни о чем. Когда он приблизился, дверь автоматически открылась.

И, когда Модьун вошел, она закрылась за ним.

33

Модьун проснулся и подумал: «Я полагаю, что самоубийство было бы самым простым решением. Таким же эффективным является простое убеждение, что не стоит заводить детей».

Как-то и каким-то путем человек должен закончить свою жизнь.

Он зевнул, потянулся и сел на кровати в маленькой комнате, которая примыкала к пункту управления спасательной шлюпки. Включился «дневной» свет. Наверное, это произошло потому, что он проснулся. В глубине его мозга возник вопрос, удивление. Чувство было слишком слабым, чтобы в данный момент Модьун обратил на него внимание.

Он чуть не упал с кровати на Руузба, который лежал на полу и крепко спал.

– Эй! – позвал Модьун.

Другие фигуры, которые он заметил, лежали на полу рядом с Руузбом. Они зашевелились и сели. Модьун узнал Дуулдна, Неррла и Иггдооза. Трое людей-животных вскочили на ноги и бросились к Модьуну, по очереди спотыкаясь о Руузба.

Неррл первым подбежал к человеку.

– Все в порядке, приятель? – спросил он.

Модьун был удивлен.

– Конечно. Что со мной должно случиться?

Дуулдн, который остановился, чтобы потрясти Руузба, отказался от своей попытки и выпрямился.

– Я думаю, что он борется с древним инстинктом зимней спячки. Это происходит с ним каждый год в определенное время.

Его слова, очевидно, относились к человеку-медведю, но, дойдя до этого места, он с опозданием осознал, что сказал Модьун.

– Что должно с тобой случиться? – повторил он и продолжал агрессивно: – Послушай, прошлой ночью ты сказал, что утром объяснишь, что случилось. Теперь утро, друг.

– Как ты сказал? – человек был поражен. – Объясню что?

Он замолчал. Воспоминание молнией пронеслось в его мозгу.

– Я прошел в ту дверь… – пробормотал он.

– Да, а что потом? – проворчал Иггдооз.

Модьун оглядел своих друзей. Даже Руузб сел и сонно смотрел на него. Модьун покачал головой; он понимал, что сидит, широко раскрыв испуганные глаза.

– Я не помню. Как я попал сюда?

Человек-медведь сказал:

– Расскажи ты, Неррл. У тебя хорошо подвешен язык.

– Нечего рассказывать, – сказал Неррл. – Ты вошел; мы видели тебя. Потом прошло немного больше часа. За это время армия Землян заполнила площадку, вскарабкалась по ступенькам и вошла в здание. Потом мы получили от тебя команду прийти и взять Судлил, и мы это сделали. А потом ты сказал, что должен вернуться, чтобы сдержать какое-то обещание, но, так как наступала ночь, мы убедили, чтоб ты остался до утра, – и вот мы здесь.

– Зачем я должен был вернуться? – Модьун ничего не помнил. – Какое обещание?

– Ты не сказал.

Модьун медленно опустился на кровать.

– Похоже на самопроизвольную потерю памяти, – медленно сказал он. – Я должен хорошо подумать, как быть дальше.

Дуулдн сказал взволнованным голосом:

– Ты имеешь в виду гипноз?

Человек сдержанно кивнул.

– Они, наверное, обошли мою защиту.

Модьун едва мог сдержать удивление.

– Будь я проклят! – Он объяснил: – Это их метод управления. Они внушают необходимость какого-то действия и потом управляют вашими поступками.

Модьун собирался продолжать, но вспомнил мысль, с которой он проснулся. Он сказал:

– Послушайте, я же собирался убить себя. Нет! – поправил он. – Я должен убедиться, что у Судлил и у меня не будет потомства. Тогда человеческий род должен прекратиться.

Он снова замолчал. У Модьуна возникло слишком много мыслей одновременно. Сидя здесь, на краю кровати, он старался разобраться.

– Судлил! – он произнес ее имя. – Вы сказали, что принесли ее сюда. Где она?

Люди-животные многозначительно посмотрели друг на друга, потом печально покачали головами.

– Этот малый, действительно, пропал, – сказал Дуулдн.

Руузб тихо сказал:

– Модьун, посмотри на кровать позади себя.

Модьун медленно повернулся, не совсем веря, что он мог быть таким бесчувственным. Прошло несколько секунд, пока он понял. Он лежал так, что лицо было повернуто в сторону, и его первым побуждением было встать. Он лежал спиной к Судлил.

Разобравшись, он посмотрел на женщину. Те же самые золотые волосы… ее лицо не изменилось с тех пор, как Модьун впервые увидел ее… Даже во сне она излучала жизнерадостность, нельзя было подобрать лучшего слова.

«Не думаю, что я когда-нибудь выглядел бы так хорошо, как она», – такая мысль впервые промелькнула в его мозгу. Каким он кажется тем, кто видит его?

Не отрывая взгляда от женщины, он спросил:

– Что с ней?

– Ты сказал нам, что она без сознания. Поэтому мы сделали носилки и принесли ее сюда, – сказал Неррл. – А она не приходила в себя с тех пор, как мы принесли ее.

Модьун был очень удивлен.

– Я говорил это все прошлой ночью, словно я знал? Почему я не привел ее в сознание?

Выяснилось, что он хотел, чтобы она проснулась сама, и считал, что это произойдет вечером.

– Я полагаю, – сказал Модьун расстроенным тоном, – прошлой ночью я знал, что делаю. Поэтому я лучше не буду спешить.

– Я думаю, – раздался голос Руузба, – мы лучше соберем военный совет или что-нибудь в этом роде.

«Что-нибудь, непременно», – подумал Модьун.

Прошел час. Они поели. И спокойно сидели в пункте управления. Модьун глубоко вздохнул и сказал:

– Я вижу, как я иду к этой двери. Теперь я собираюсь включить систему памяти. Я попытаюсь рассказать вам, что случилось…

34

Когда Модьун вошел, из-за стола напротив двери, находящегося на расстоянии около двадцати футов, поднялся Нунули.

– Распишитесь здесь, – сказал он.

В одной руке он держал что-то, похожее на ручку, а другой показывал вниз на то, что выглядело как книга для записи гостей. Модьун остановился прямо у входа. Он сознательно сдержал побуждение сразу выполнить то, что требовал Нунули, остался на своем месте и огляделся вокруг. Небольшая высокая комната. Стены, казалось, были сделаны из мерцающего светлого пластика, как аллеи и изгороди снаружи. В помещении было две двери, кроме той, через которую он вошел; эти двери находились по обе стороны от того, для чего Модьун теперь не мог подобрать лучшего слова, чем конторка портье. Двери были огромными – не менее десяти футов высотой – и богато украшены узором из золотых листьев. Помещение было ярко освещено. Модьун не пытался проанализировать метод, с помощью которого это сделано.

Удовлетворенный поверхностным осмотром, он медленно пошел вперед. Все воспринимающие рецепторы внутри него включились. Он чувствовал твердый пол под ногами и трение ткани брюк на ногах и бедрах. Рубашка царапала его грудь и руки. Теплый воздух пощипывал легкие – ему нравился избыток кислорода. От его тела исходило множество ощущений и каждое говорило: «все хорошо».

Вскоре он оказался у конторки и посмотрел на чистую страницу. Изучая ее, краем глаза он увидел, что ручка в вытянутой руке Нунули была лишь в нескольких дюймах от него.

Модьун замер. У него возникло две мысли. Обе выражали критическое отношение к происходящему. Первая мысль: «Эта обстановка создана для человека с Земли. Приемная, конторка, книга для записи гостей – все невероятно упрощено (и, без сомнения, создано впопыхах) как когда-то в конторе у людей. Он предположил, что знакомая сцена должна усыпить его бдительность. Очевидно, они ожидают, что он автоматически проделает все процедуры, связанные с такой обстановкой. Вторая мысль вытекала из первой. Он подумал:

«Если они уделили этому столько внимания, значит, теперь против него разрабатывается другой план?»

Все системы восприятия в его мозгу были готовы включиться. Но Модьун не хотел, чтобы его втянули на уровень, который был ниже уровня Зувга. Поэтому он покачал головой, как делали животные, желая сказать «нет».

– Я условился о встрече, – сказал он.

Нунули не стал возражать.

– Сюда.

Он показал на дверь слева от Модьуна.

Модьун не двигался. Слова Нунули вызвали у него не одно, а множество ощущений. Тон, то, как Нунули держался, когда говорил, легкие движения мускулов. И, самое главное, чувство (своего рода лицемерие), которое поступало к нему через «шум» в мозгу Нунули.

Еще один заговор? Что это может быть? Сначала чувство, что не нужно расписываться в книге для записи гостей, а теперь такое же чувство, что не нужно входить в указанную комнату.

От Модьуна потребовалось определенное усилие, чтобы удержаться от желания из простого любопытства посмотреть, что же находится за левой дверью. Он подумал: «Позже я должен буду пройти через эту дверь и расписаться в книге для гостей».

Он должен знать, какая здесь есть связь.

Модьун сказал громко:

– Я могу сначала войти в ту комнату? – и показал на дверь справа.

– Конечно, – последовал вежливый ответ.

Звуки, чувства, вибрации – все говорило: «правильно».

Нунули подошел к двери, открыл ее и придержал. Когда Модьун шел к ней, он заметил, что сразу перед дверью небольшая ниша. Сама комната, очевидно, находилась дальше вправо. Он не видел комнату. Модьун подошел к порогу, не останавливаясь, перешагнул через него и вошел.

Два события произошли почти одновременно: дверь захлопнулась за ним с металлическим звуком, и лампы впереди погасли.

В неожиданно наступившей темноте, в сердце Зувгской цитадели он заколебался. Но только на секунду. Затем он прошел десять футов, повернул влево и направился к стулу, присутствие которого ощущал с помощью комбинированного сознания. Он прошел четырнадцать шагов до него и сел.

Голос из темноты сказал:

– Итак, вы позволили заманить себя в ловушку.

Несколько мгновений после того, как были произнесены эти слова, внимание Модьуна занимал тот факт, что Зувгайт, как и Нунули в приемной, говорил на универсальном Земном языке.

Как они беспокоятся из-за одного человека.

Постепенно приходило понимание. И проявился зловещий смысл слов, неважно, на каком языке они были сказаны. Модьун продолжал доверять своему первоначальному ощущению, что он правильно сделал, войдя в эту комнату. Что касается слов, он обдумывал их и изучал окружающую обстановку.

В то же мгновение, когда Модьун вошел, он ощутил тепло в теле и присутствие в помещении другого живого существа. Только одно существо находилось примерно в дюжине футов перед стулом и немного слева. В комнате стоял легкий запах инопланетян. Модьун чувствовал, что существо, от которого исходит запах, стоит и говорит с высоты по меньшей мере на один фут выше, чем рост Модьуна.

Стоял ли член комитета на возвышении? Проникающее сквозь темноту сознание Модьуна не могло сказать этого. Отсюда он сделал вывод, что Зувг – гигант ростом девять или девять с половиной футов.

Интересно!

Чувствуя теперь, что член комитета пристально смотрит на него из непроглядной тьмы, как будто он обладал каким-то особым зрением, Модьун обратил внимание на его слова.

«Стал ли я жертвой мгновенного убеждения, для которого Зувг использовал огромную силу?»

Как Модьун помнил, голос этого существа был не похож на другие, которые он слышал. И, конечно, существо говорило с поразительной прямотой. Он попал в ловушку!

Модьун закончил самоисследование. «Еще ничего плохого не случилось… Меня пока не трогают».

Когда Модьун так подумал, у него появилось другое чувство: досада. Встреча с членом комитета оказалась не такой, как он себе представлял: открытый диалог лицом к лицу. Освещение не изменялось, и темнота по-прежнему действовала ослепляюще (Модьун должен был это признать). При таком противостоянии они начали не с начала, а на пике интенсивности.

Модьун сам провел небольшое исследование.

– К несчастью, я понимаю, – сказал он, – что ваши слова и манера поведения означают, что вы не собираетесь отказаться от захвата галактики.

Первый ответ Зувга заключался в том, что он подошел ближе и теперь стоял рядом в темноте и смотрел на человека, сидящего на стуле. Потом он сказал:

– Мы, кажется, неправильно понимаем друг друга. У нас нет планов захвата. Откуда у вас такая мысль?

Модьун откинулся на спинку стула, с опозданием вспомнив, что эти же слова говорил Нунули, хозяин корабля. Тогда он представил себе последствия того, что делали люди-слуги: суетливо захватывали планеты от имени Зувгов. На Земле люди исчезли. Ганию безжалостно атаковали.

Внезапно Модьун заговорил и, констатировав неумолимые факты, сделал вывод:

– У меня создалось впечатление, что вы применяли свои методы в различных вариантах к десяткам тысяч других планет.

– То, что мы делаем, – не захват, – сказал Зувг. – Мы просто и решительно уничтожаем случайные эволюционные проявления неправильных форм жизни. Как только на планете устанавливается правильное направление эволюции, мы допускаем развитие на некоторое время, под руководством, но, в конечном счете, без дополнительного вмешательства. Никоим образом нельзя считать это захватом.

Изумленный Модьун открыл рот. И снова закрыл. В потоке слов, которые он услышал, было – объяснение.

«Господи, – подумал он, – всюду они нападают на самых приспособленных, которые пережили эволюционный отбор на своей планете».

Удивительная идея.

Даже когда человек изменял животных, такая идея не обсуждалась. И позже, когда человеческие существа, подстрекаемые Нунули, изменяли себя, они хотели только подчеркнуть черты, которые уже проявились в мутном потоке естественного отбора.

– По каким и чьим нормам проведен отбор подходящих расовых черт? – спросил Модьун.

– На каждой планете, – ответил Зувгайт, – мы выводим форму с самым большим естественным сроком жизни. Вы можете придумать лучшую норму отбора, чем долговечность?

Голос умолк. Модьун вежливо ждал, когда существо выскажется подробнее. Когда прошло несколько секунд, то по спокойному дыханию собеседника он определил, что дополнительного объяснения не будет.

– Послушайте… – начал он неопределенно. Он замолчал, посидел еще несколько секунд, а потом спросил: – Вы долгоживущая раса, правда?

– Долгоживущая – это неправильное определение. Мы бессмертны. – Голос звучал гордо. – Это одно из двух наших самых важных качеств.

Модьун предположил, что вторым важным качеством была способность Зувгайта управлять разумом других существ. Но он решил не отвлекаться на это.

И он сказал:

– Короче говоря, вы выбрали в качестве критерия качество, которое ваша раса, очевидно, приобрела путем естественного отбора без изменения. Я сказал «очевидно», потому что хочу снова вернуться к этому вопросу.

Член комитета оставался спокойным.

– Мы совершенно объективны. Мы изучали всевозможные положительные черты сотен рас…

– И, наконец, решили, что ваши собственные – самые лучшие, – взорвался Модьун, – не спрашивая, как это случилось.

– Я повторяю, вы можете придумать лучшее качество, чем долгая жизнь? – был ли в его тоне намек на раздражение?

– Да, по человеческой системе оценок, – сказал Модьун. – Но философия человека: жить и давать жить другим. – Потом он внезапно поменял тему. – Видите ли, я думаю о чертах человека, а вы о чертах Зувга. Мы оба очень субъективны, не правда ли?

Последовал холодный ответ:

– Ваши слова говорят мне, что так, как вы находитесь здесь полностью под нашим контролем, дальнейшая беседа является только тратой времени.

Итак, с этим покончено.

Модьун очень тихо сидел на стуле, пытаясь разобраться в происходящем. И, насколько он мог определить, ничего не изменилось. И в эти минуты, которые становились итогом всего, в его нервной системе не было волнения. Значит, что бы они ни делали, он этого не чувствовал. И единое психическое пространство, и космос молчали… Все ближайшее пространство двигалось в пределах атомной и молекулярной логики, не потревоженное вмешательством умов, и это наводило на мысль, что проблема внутри Модьуна, а не снаружи.

Когда Модьун с тревогой обдумывал такую возможность, ему пришло в голову, что настало время делать то, что он намеревался сделать. Правда, он не знал, с чего начать.

«Я пришел, чтобы побеседовать. Это я сделал. И беседа ни к чему не привела…»

Не зная точно, что предпринять, Модьун сказал для пробы:

– Биология – это предмет, который в результате того, что нас усовершенствовали Нунули, мы начали понимать лучше, чем кто-нибудь еще.

Из темноты послышался звук. Его издавало огромное существо, стоящее перед Модьуном. Никаких слов, только звук. Иронический смех?

Зувгайт заговорил спокойным тоном.

– В принципе, мы не должны сейчас ничего делать. Контроль над вами установлен очень давно. Вы должны знать, что никто ничего не может сделать против своего образа жизни. Индивидуум может даже понять природу битвы, которую должен вести – это своеобразный этап развития, до которого вы, кажется, дошли – но вас навсегда связывает тот факт, что ваша кожа может быть пробита, сердце может остановиться, – группа клеток вашего мозга обладает специальными свойствами – только и всего. Например, несмотря на вашу систему восприятия, продолжительность жизни, которой вы достигли, менее чем две тысячи Земных лет. Даже этим вы обязаны Нунули, которые усовершенствовали человека.

– Правда, – признал человек. – Однако я собираюсь исследовать это для вас и…

Зувгайт прервал его.

– Чтобы показать вам, как уверенно мы себя чувствуем, мы предлагаем вам использовать вашу систему восприятия против нас. Вы увидите, что не сможете этого сделать.

– Вы просите то, что невозможно, – запротестовал Модьун. – Слово «против» для моего мозга не имеет смысла. Я не против вас.

– Точно, как запрограммировала вас раса наших слуг, – с удовлетворением сказал Зувгайт.

– Для меня было бы безмерно трудно умышленно напасть на кого бы то ни было,

– сказал человек.

– Вот именно, – радостно сказал член комитета. – Таков ваш характер. Как я сказал, вы нерешительно боретесь с внешними обстоятельствами, но, в сущности, вы не сможете сделать ничего, кроме как идти по предложенному пути.

– Гмммм, – сказал Модьун. – Я вижу, мы не полностью понимаем друг друга.

Затем он повторил то, что однажды сказал Руузб к большому неудовольствию Дуулдна:

– Есть несколько способов содрать шкуру с кота.

– Я не понимаю этого, – сказал Зувгайт.

Модьун не ответил.

Дальше он не мог вспомнить. Он снова был в спасательной шлюпке и ничего не помнил.

– Это все, – сказал он раздраженно.

– Но с какого кота и каким способом ты собирался содрать шкуру? – спросил Руузб, лукаво взглянув на покрасневшего Дуулдна.

– Прости, что я использовал это сравнение, – сказал Модьун, который сидел за столом в столовой против человека-ягуара. – Мои извинения, Дуулдн.

– Ладно, – пробормотал большой человек-кот. – Я напуган, но не потерял голову. Так вот каков тот Зувгайт!

Иггдооз покачал головой, сердито посмотрел на Модьуна и сказал:

– Друзья, он не боится, но я уверен, что он просто не умеет драться.

– Я собирался начать учиться, – запротестовал Модьун.

– Тогда ты говоришь что-то не то. Ты сказал Зувгайту, что ничего не можешь сделать. А нам теперь говоришь, что можешь.

Все они с осуждением смотрели на Модьуна.

– Ну, где же правда? – спросил Неррл.

Руузб сказал:

– Мы всегда ценили тебя за честность. А теперь ты сказал ему пустые слова. Пойми меня правильно, – поспешно закончил человек-медведь. – Мы хотим победить этих сукиных детей.

– Я собирался напасть на них с помощью единого психического пространства, – объяснил Модьун, – и единственным честным способом, который открыт для меня. Послушайте…

Когда Модьун закончил объяснение, Дуулдн сказал решительно:

– И ты думаешь, это то, что ты должен был сделать?

– Да.

– Но в тот момент, когда ты сделал это, закончились твои воспоминания об этих событиях.

Модьун должен был согласиться, что, действительно, так и случилось.

– Думаю, они должны были предпринять контратаку.

Неррл вступил в разговор:

– Энергия единого психического пространства могла бы убить Зувгайтов?

Модьун был потрясен.

– Конечно, нет. Это было бы убийство.

Дуулдн вскинул руки.

– Послушайте его! – зарычал он.

С усилием он взял себя в руки и сказал:

– Ты можешь обнаружить другую энергию, подобную энергии единого психического пространства?

Модьун покачал головой.

– Наверное, такие существуют. Но я знаю только об одной. Вы должны помнить, что единое психическое пространство так же велико, как космос, только в нем нет времени.

– Ты говоришь, что использовал все, что знаешь? – настаивал человек-ягуар.

– Так я собирался сделать, – защищаясь согласился Модьун.

Лицо Дуулдна стало кирпично-красным, когда он отклонился на спинку стула.

– Я лучше не буду больше ничего говорить, – пробормотал он. – Величайшая возможность в истории галактики, упущенная из-за мягкосердечия.

Модьун казался побежденным и закончил слабым голосом:

– Друзья, возьмите бразды правления в свои руки!

Руузб заговорил дипломатично:

– Хорошо, Модьун, почему ты не активизируешь свои системы восприятия? Мы могли бы также узнать, что случилось.

35

Модьун провел испытание. Он провел его на самом деле. Понимая, что у него не будет второй возможности, он провел эксперимент до конца. Как генерал, у которого появилась новая идея о том, как выиграть битву, он проверял ее не на предварительных маневрах, а в бою.

Очевидно, он не может атаковать тысячу могучих умов, соединенных с его мозгом линией односторонней связи, когда несколько гипнотизеров объединяются вместе, чтобы победить одного человека. Поэтому он действовал не прямо. Вместо этого Модьун использовал свою систему восприятия, чтобы узнать, нет ли в едином психическом пространстве уже существующего источника энергии, включенного в соответствии с неизменными законами.

Так как процесс поиска был фактически мгновенным, Модьун не удивился, когда ночную тишину комнаты разорвал Зувг, заявив:

– Если верить нашим приборам, вы активизировали систему восприятия. Но еще ничего не случилось.

Зувг продолжал тем же раздраженным тоном:

– Мы все ощущаем незначительные физические воздействия на уровне единого психического пространства. Но все знают, что в едином психическом пространстве ничего не может начаться без предварительного планирования. Естественно, на это не требуется время, но оно требуется на переход в наш пространственный мир. А у вас нет столько времени.

Итак, они что-то почуяли. И Модьун смог, вдобавок, узнать, что его попытки неизбежно обнаружат.

Модьун сказал с намеком на прежнюю вежливость:

– То, что постепенно происходит, это, конечно, физиологический процесс. Пусть он ускорится, не нужно волноваться. Но нужно сказать, что, когда произойдет изменение направления, сдвинутся химические связи. Это создаст особое…

Модьун замолчал, почувствовав внезапное напряжение в комнате. Из темноты зловеще зазвучал голос:

– Вы говорите, что вы физически управляете мной – нами – каким-то способом?

– Все, что я делаю, – вежливо признал Модьун, – это пытаюсь использовать энергию, которую вы первоначально заложили в единое психическое пространство; использовать ее в качестве носителя для активизации биологической перестройки. Это подействует на всех существ, связанных с вами. Теперь…

– Какую первоначальную энергию?

– Взрыв в едином психическом пространстве, посредством которого вы уничтожили людей за барьером, – сказал Модьун. – Откуда вы узнали о едином психическом пространстве?

– От расы, которая теперь вымерла, – неохотно сказал Зувгайт.

– Другое неправильное эволюционное развитие, я полагаю, – сказал Модьун. – Я собираюсь рассказать вам, что их знания о едином психическом пространстве были правильными. Поэтому я смог использовать реактивную энергию взрыва, которая включает в себя все комбинации жизненных энергий, и вы должны будете со мной согласиться.

– И для чего используется эта энергия? – грубо прервало существо.

Модьун глубоко вздохнул.

– Теперь раса Зувга пойдет вперед по правильному эволюционному пути. В течение нескольких следующих тысячелетий продолжительность жизни каждого будет – я думаю – семьдесят-восемьдесят земных лет.

Когда Модьун говорил, он постепенно начал чувствовать, как растет эмоциональное напряжение существа, которое возвышается над ним в темной комнате. Вдруг…

Зувгайт сказал неестественным голосом:

– Это изменение направления в нас, которое вы включили… Один из моих коллег только что спросил, можно ли отменить эту настройку и восстановить первоначальное направление?

Модьун колебался. Его испугала скорость реакции. Он нанес им такое сильное поражение – и все же еще можно было мгновенно все исправить.

Он подумал, что контратака пришла с опозданием. Модьун уже использовал преимущество, которое появилось у него только из-за их незнания. Теперь дело сделано, и больше ничего не оставалось. Осталась только его ловушка, которую они теперь осознали.

Естественно, он должен был честно ответить на их вопрос.

– Я, действительно, не думал об этом, но полагаю, что можно ответить «да». Но восстанавливать вас нужно по одному, и требуется много времени. Я должен сказать вам, что не намерен…

Снова ответ пришел сразу со скоростью, бьющей по мозгу; это показывало, насколько сильным был их шок.

– Мы – единственная бессмертная раса в космосе, – сказал Зувгайт, – а вы сделали нас смертными. Это несправедливо.

В известном смысле, это была правда. Вероятно, не следовало покушаться на что-то столь уникальное, как бессмертие.

«Но они покушались на многое, – доказывал себе Модьун. – Их доводы несущественны теперь».

Зувгайт настаивал:

– Нет ничего неприкосновенного в естественном отборе. На Земле вы, люди, вмешались в него, когда изменяли животных…

Голос говорил что-то еще. Но пока это было все, что слышал Модьун. Он устал. Перестал видеть. Звуки превратились в бормотание в его мозгу. Дальним уголком мозга он следил за происходящим и с легким изумлением думал: «Мной управляют именно сейчас, этими словами. Возможно ли, что я собираюсь так сильно рисковать, требуя себе гарантий?»

Когда у него возникла эта тревожная мысль, он заметил, что беспокойство, кажется, уменьшается. Не было ничего, кроме головокружения, ничего смертоносного. Ему пришло в голову, что оскорбления, и плохое обращение, и заговоры этих существ нарушили чистоту его реакции. «Я прошел долгий путь, – подумал он, – вероятно, большую его часть в неправильном направлении». Но при данных обстоятельствах он не грустил.

К тому времени, как Модьун начал это понимать, он настолько оправился, что снова стал воспринимать голос члена комитета.

– … Мой коллега, – говорил Зувгайт, – предлагает, чтобы мы вернули вам женщину в обмен на наше восстановление. Как он объясняет, эта женщина нужна вам для выживания вашего собственного рода. Она без сознания и в опасности. Поэтому он считает, что у вас нет выбора.

Модьун был ошеломлен безупречностью их логики. Они допустили роковую ошибку. А потом это же сделали люди. Зувгайты уже выигрывали. Не было полной уверенности, что человек…

«Они добрались до меня, – думал он. – Я не могу использовать свое восприятие, чтобы получить информацию, потому что они могут подменить ее. Но теперь они не осмелятся действительно сделать что-то против меня, пока я единственный, кто может им помочь…»

Полное равновесие сил между человеком и его самым опасным противником. В этом положении была какая-то зловещая красота.

Конечно, проблемы еще оставались.

– Я хочу восстановить вас. Но не знаю, как это можно сделать. Видите ли, – он протянул руки, как часто делал Неррл, – когда я верну хотя бы одного члена комитета в его прежнее состояние, он будет свободен. После этого его не будет связывать никакой договор о защите Судлил. – Он замолчал. – Я признаю, что она в вашей власти. Она позволила заманить себя в ловушку. Я представляю, что она с ее философией, не признающей насилия, и пассивной женской позицией была чрезвычайно доверчивой.

– Точно, – нетерпеливо прервал Зувг. – Мы смогли привести ее тело в бессознательное состояние, но, конечно, не хотели непосредственно воздействовать на систему восприятия. Но теперь есть причина для того, чтобы вы быстро принимали решение. Мы одобряем вашу настойчивость и решили не терять времени и согласились, что человек с вашей… гмм… безупречной философией, какой бы она ни была неправильной, сдержит данное обещание. Поэтому, если вы пообещаете восстановить наше первоначальное состояние в течение следующей недели или даже раньше, мы точно скажем, где находится Судлил.

«Итак, мною управляют». Это казалось единственным правдоподобным объяснением.

Ему было все равно. Он чувствовал, что может свободно принимать решение.

«… Я могу пообещать, а потом нарушить обещание…» Такое чувство было у него внутри.

А они действовали так, как будто он не мог не сдержать слова.

Зувгайт сказал настойчиво:

– Решайте. Это необходимо для безопасности женщины.

Во всяком случае, решение больше не было проблемой. Модьун просто сказал:

– Очень хорошо, я обещаю. Где она?

– Она в комнате, куда можно пройти через левую дверь в приемной, – выпалил собеседник. – Мы сделали так, что, если бы вы вошли, вы бы увидели ее. В момент умственного погружения в ее состояние мы все напали бы на вас.

Глаза Модьуна расширились.

– Гммм, – сказал он, – интересно, сработало бы это?

Пока он обдумывал, у него появилась другая мысль.

– Тысяча… – проговорил он. – Как вы, Зувгайты, уменьшили свое количество до такого числа?

– Мы одна семья, – объяснил член комитета. Казалось, он думал о другом. – Очевидно, там, где много семей, одна должна, в конце концов, уничтожить другие. Это случилось очень давно…

36

Модьун встал в спасательной шлюпке.

– Когда пришли животные-солдаты, Нунули и Зувг убежали по коридору, ведущему внутрь горы. А я поспешно вышел из приемной и стал караулить перед левой дверью. Несколько солдат хотели выбить дверь, но я только приказал им уходить.

Он стал задумчивым.

– Это была, на самом деле, очень мирная компания. Но я могу себе представить, какими дикими они казались членам комитета, которые никогда никого не пускали за свой барьер и не имели защиты против большого количества врагов. Какова бы ни была проблема, она должна была решиться, когда я дал указание людям-животным. Они были голодны, как никогда раньше не были в условиях изнеженной жизни на Земле. Они выстроились внизу, как хорошо воспитанные граждане. Как только я это увидел, я позвал вас, друзья, и вы пришли с носилками для Судлил.

Руузб сказал торжествующе:

– Я хочу отметить, что на этот раз ты вспомнил все до конца. Значит, они не повредили тебе своим гипнозом.

– Я заметил, – сказал Модьун.

Он пошел к пульту управления и, понимая, что все наблюдают за ним, нажал кнопку, которая открыла шлюз.

– Я лучше пойду, – сказал он.

Модьун направился к двойной двери, остановился у входа и сказал:

– Я вернусь завтра утром. Поэтому просто подождите меня, хорошо?

Говоря это, он шагнул наружу и стал взбираться по склону, по тропинке, которая должна была скоро привести его к саду и зданию Зувгайта в полумиле отсюда. Он прошел около двухсот футов, когда увидел, что четверо людей-животных появились из спасательной шлюпки и бегут к нему. Модьун продолжал свой путь, потому что они не окликали его, но он не был удивлен, когда они зашагали рядом, тяжело дыша.

– Куда ты идешь? – спросил Неррл, задыхаясь.

Модьун остановился. Он сказал о своем обещании Зувгайтам.

– Вы же знаете, куда я собираюсь идти и что делать.

Он собирался продолжить свой путь, когда увидел на лице Дуулдна странное выражение.

Человек-ягуар сказал подавленным тоном:

– Хочешь, чтоб тебя снова одурачили?

– Что ты имеешь в виду? – удивленно спросил Модьун.

– Ты же не собираешься выполнить такое обещание, данное самым большим сукиным детям, которые когда-либо жили?

– Обещание есть обещание, – сказал Модьун. Затем он сказал возбужденно:

– Эй!

Они схватили его.

– Ты никуда не пойдешь, – зарычал Руузб.

Они потащили его назад к спасательной шлюпке, прежде чем Модьун ясно понял их намерение.

– Смотрите, друзья, – предупредил он тогда, – я должен буду использовать против вас свой метод воздействия, если вы не остановитесь.

– Хорошо, – вызывающе сказал Дуулдн. – Если ты сможешь сделать это против нас, своих единственных друзей, тогда приступай.

– Но мое обещание, – неуверенно начал Модьун.

Дуулдн прервал его.

– Помнишь, ты когда-то спросил меня, что я делал до этой экспедиции? А я не хотел говорить.

Модьун помнил. Но это казалось не относящимся к делу.

– Ну? – спросил он.

– Хорошо, – сказал Дуулдн. – Я был охранником в госпитале для душевнобольных.

Больше он ничего не говорил.

Четверо людей-животных продолжали крепко держать Модьуна. Они вели его, подталкивали его сопротивляющееся тело, не обращая внимания на его протесты, подзадоривая его, чтобы он подавил их своей системой воздействия – и это было единственное, что он не мог заставить себя сделать. Они подвели его прямо к стулу у пульта управления и посадили; и держали его там, пока он неохотно манипулировал приборами. И, наконец, они полетели назад к большому кораблю, который ждал их на орбите на высоте свыше 23 000 миль.

Когда Модьун сделал это, он почувствовал возбуждение в системе восприятия… Сверхбыстрая часть его мозга определила чувство возбуждения как сравнительно безобидное.

«У меня разыгрывается воображение… Они в отчаянии, потому что видят, как я улетаю. Может, мне включить другую систему, которая будет реагировать, если мне будут как-то угрожать? Но посмотрим, что будет дальше».

Да.

Сразу начались галлюцинации: он снова был в приемной здания Зувгайта. В его правой руке была ручка и он склонился над книгой для записи посетителей. Как-то он понял значение происходившего. Восприятие его мозга, которому мешали, было сигналом, что все идет правильно.

Хорошо.

В воображении он, действительно, поставил подпись и даже начал выпрямляться, когда…

Модьун проснулся в темноте, вспомнил, что сказал Дуулдн, и понял: «Черт возьми! Мои друзья-животные обращаются со мной, как с ненормальным».

Его волновало то, что он видел, и во сне все шло правильно.

«Я был запрограммирован. Я результат расового усовершенствования». И до недавнего времени он никогда не использовал свой интеллект, чтобы перейти эти границы. Если это не сумасшествие, то что же?

Модьун лежал в полной темноте; но теперь, когда его глаза привыкли, он увидел, что он в своей каюте на борту большого земного корабля. Смутно он мог разглядеть фигуры двух существ, которые сидели на стульях рядом с кроватью. Через некоторое время он смог даже узнать, что эти двое были Руузб и Дуулдн. «Они охраняют меня». У него появилось теплое грустное чувство. Грустное потому, что он подозревал, что они чувствовали бы себя плохо, если бы последний мужчина и женщина сделали то, что должны были сделать: ушли из жизни.

Он подозревал, что эта мысль была внушена ему, когда Нунули много лет назад программировали человека. Но он понимал, что источник правдивой информации не имеет значения.

Внутри каждого мужчины есть тайная, ускользающая, упрямая бессмысленная умственно-эмоциональная жилка, которая делает его самым отвратительным созданием в галактике.

В давние времена, при малейшем удобном случае он полностью использовал преимущества любой случайности, чтобы подняться за счет других человеческих существ. Никакая политическая система не могла сдержать его. И не было предела его алчности.

Зувгайты правы. Человеческая раса должна исчезнуть.

С опозданием Модьуну пришло в голову, что инопланетяне, вероятно, внушили ему эту цель во время того головокружения, которое он испытал. Возникшее у него чувство, что все закончилось, было ошибочным. Внушенная иллюзия.

«Это была настоящая битва. Они победили, потом я победил. Теперь они нанесли сокрушительный удар, отомстив».

Обе расы никуда не годятся. Но, конечно, то, что делают с собой Зувгайты, его не касается. Поэтому он должен отменить то, что сделал с ними. Очевидно.

Из темноты раздался голос Руузба:

– Дуулдн, мне кажется, что наш друг проснулся.

– Уфф! – Человек-ягуар несколько минут выглядел смущенным. Потом он неуклюже поднялся на ноги.

Он собирается включить свет… Модьун непроизвольно напрягся. Когда зажегся свет, он моргнул и зажмурился.

– Да, правильно, он проснулся, – сказал Дуулдн. Оба человека-животных подошли к кровати и склонились над ним.

Руузб сказал мрачно:

– Мы воспринимали твои мысли. Судлил показала, как держать связь с твоим разумом, прежде чем уйти на танцы. Пропащая твоя душа!

– Почему пропащая? – Модьун говорил автоматически. – Какие танцы?

Человек-медведь не обратил внимания на его вопросы:

– Судлил сказала, что ты сам справишься с их гипнозом. Для нее сделать это означало бы посягнуть на твои тайны.

– Правильно, – согласился Модьун. Он думал. – А что вы скажете насчет того, что она соединила вас со мной, умники? Это тоже посягательство.

– Она считает, что это наше дело, – объяснил Дуулдн с удовлетворением. – И у нас нет угрызений совести. Согласен, Руузб?

– Согласен, – возбужденно ответил человек-медведь.

– Слушай, друг, – сказал Дуулдн, – ты должен принять решение. Либо убить нас

– так установила Судлил, по нашей просьбе, – либо дать нам указание убрать последствия гипноза Зувгайта из твоей нервной системы. Готовься сражаться за свою жизнь.

Модьун сел на кровати и быстро оглядел полные решимости лица. Взволнованный тем, что он увидел, он сказал:

– Я должен буду активизировать свое восприятие, направив его против вас.

– Это убьет нас тем способом, который установила Судлил, – сказал Руузб.

Он немедленно ударил Модьуна большим кулаком в грудь. Удар оказался таким сильным, что у человека перехватило дыхание.

– Ради Бога, – с трудом произнес он. Он не мог закончить. В это мгновение Дуулдн нанес ему страшный удар в голову.

– Активизируй восприятие, чтобы избавиться от гипноза! – зарычал человек-ягуар.

– Послушайте, – пронзительно закричал Модьун, – это нечестно.

Кулак Руузба попал ему прямо в челюсть, и человек издал странный звук.

– Это несправедливо, – пробормотал Модьун.

– Их бессмертие, – Дуулдн остановился, чтобы нанести предательский удар в желудок. – Активизируй восприятие!

Модьун начал защищаться. Позже он был удивлен, обнаружив, что стоит на коленях у двери, а Руузб душит его и кричит:

– Активизируй восприятие, ублюдок!

Наконец, Модьун подумал несколько неопределенно, что внушение, действительно, может принимать разные формы. Такой метод очень убедительный.

Примерно через минуту после этого он лежал на полу, Дуулдн сидел верхом на его ногах, а Руузб коленями прижимал его бицепсы. Кулак человека-медведя был поднят и, казалось, что он намерен нанести сокрушительный удар в лицо Модьуна.

Это было слишком. Человек съежился.

– Не бейте меня! – сказал он. – Я сделаю все.

В уголке его мозга возникло удивление. Он думал о том, что Зувгайты, действительно, никогда не рассчитывали, что кого-то будет заботить, что случится с людьми.

Кулак, занесенный над ним, ослабел.

– Хорошо, активизируй восприятие.

Модьун сделал это, а потом вздохнул:

– Это все равно неправильно, но дело сделано.

Они подняли его на ноги. Обнимали его. Руузб чуть не плакал. Он обнял Модьуна.

– Парень, это самое трудное, что я когда-либо делал. Но теперь, – он остановился, – ты должен сделать еще одну вещь. Четыре миллиарда людей решили, что жизнь не стоит того, чтобы жить, так?

Модьун ждал. Он чувствовал, что ответ не нужен. И, действительно, человек-медведь продолжал:

– Поэтому ты, наверное, так думал, уходя в себя, и помогая гипнозу Зувгайта. Так?

Это была правда.

– Поэтому должны были действовать твои друзья, чтобы убедиться, что ничего не случится, – сказал человек-медведь. – Теперь, слушай. Ты хочешь, чтобы эта женщина забеременела в следующие несколько недель, а мы останемся здесь, чтобы видеть, что все сделано; или мы побьем тебя сильнее, чем в этот раз?

– Ннуу… – сказал Модьун с сомнением. – Я думаю, так будет правильно. Кроме того, она моя жена.

Модьун смеялся и плясал. Все люди-животные вокруг него весело плясали. Он был самый свободный из них. Всегда его двигательные центры имели сознательные ограничения, а теперь на некоторое время они исчезли. Ритмичная музыка звучала в его ушах и побуждала тело к движению. Результатом был быстрый, но удивительно изящный танец.

Он умело двигался в толпе пока, наконец, еще раз закружившись, он не оказался лицом к лицу с женщиной и схватил ее в тот самый момент, когда она, также засмеявшись, повернулась к нему.

Она была счастлива и смеялась, когда он обнял ее, и отдалась танцу.

И тут впервые за все время она посмотрела ему в лицо.

37

Еще раз мысль – или, скорее, новый ее вариант промелькнул в мозгу Модьуна: «Все это очень убедительно».

Он заметил эту мысль, когда она промелькнула.

В это мгновение он с ужасом понял: все это недостаточно убедительно. На женском лице появилась нерешительность. Они продолжали танец. Иллюзия – как сейчас воспринимал это Модьун – удерживала его.

Хотя он больше не верил в нее. Он с любопытством ждал правильного восприятия. И он не был особенно удивлен, когда следующее проявление его «я» было не реальностью, а другой галлюцинацией: из всех людей Банлт, человек-крыса, и он вдруг оказались стоящими лицом к лицу. И Банлт заговорил с ним неуверенно:

– Моя… философия? Какая философия?

Они стояли вдвоем, высокий могучий человек и высокий более худой человек-крыса… стояли там в сверкающем мраморном вестибюле здания суда на Земле, когда Модьун объяснял, что философия – это причина действий. Поэтому…

– Какая была у вас причина украсть тот автомобиль?

– Я говорил вам, я представил, что получил столько же прав…

Банлт замолчал, беспомощно глядя, протянул руки и ждал.

– Тогда вы на самом деле говорите, что в этом мире, созданном людьми, люди-гиены могут взять на себя законное управление планетой, а остальные люди втягиваются в раздоры из-за незначительных нарушений равенства, которые они замечают рядом?

Человек-крыса моргал.

– Эй, – сказал он. – Разве я это сказал?

Он казался удивленным.

Когда Банлт закончил, его изображение и вестибюль суда побледнели, как сцена в фильме.

Но, хотя Модьун был во власти галлюцинации, его ноги твердо держали его тело. Он терпеливо переносил это состояние, убежденный, что его мозг все еще стремится окончательно проснуться, очевидно, преодолевая сопротивление. Короткий диалог между Банлтом и Модьуном, которого никогда не было в реальной жизни, был еще одной попыткой со стороны Зувгайтов ослабить человека. Они еще раз показали ему, что человек и его разумные животные – неисправимо испорченные и нелогичные существа.

«Действительно, – подумал Модьун, – положение человека было значительно хуже, чем продемонстрировал Банлт. За обычным сопротивлением по поводу чьих-либо льгот таится эгоцентричное безумие».

Импульс затаившейся перед прыжком пантеры. Если в этом запрограммированном сопротивлении промывке мозгов на мгновение выдавалась пауза, как это иногда случалось, если вдруг на мгновение ждущий безумец видел путь, он устремлялся по этому пути. Что бы ни вело его – желание царствовать, деньги, имущество, власть, какими бы путями – с помощью убийства, пыток или арестов всех противников без сострадания – он должен получить это.

А женщина желала быть именно здесь, рядом с божеством как бездумная принцесса, никогда не спрашивающая, как человек достиг такого положения, требующая только, чтобы он был на вершине… и делал все, что нужно, чтобы оставаться там.

Те мужчины и женщины, которые не сделали этого, ждали, расстроенные и нетерпеливые, своей возможности.

Зувгайты правы. Человеческая раса недостойна того, чтобы существовать…

Модьун не удивился, что это, казалось, не волновало его. Он начинал постепенно осознавать изменения в самом себе.

Вся эта борьба… Такая длительная. Враги были безжалостны и полны решимости; поэтому своим воздействием они навязали ему новую программу действий, начиная с автоматической активизации защиты его тела против тех первых людей-гиен… через грандиозную битву (которую он считал грандиозной) с черной дырой и теперь, наконец, путем беспощадного нападения на него, как на личность…

«Тупые идиоты, – думал Модьун, – они превратили меня в воина так, что я не заметил».

Когда он так подумал, его сознание… прояснилось.

Он увидел, что стоит перед прозрачной дверью здания Зувга. Вокруг была тишина.

«Конечно, – подумал он, – что же еще?»

Он только что прибыл.

Зувгайты предприняли коллективную попытку контроля над его разумом в первые мгновения его прихода сюда. И все эти ужасные секунды его мозг и его способности, так прекрасно усовершенствованные Нунули, вели молчаливую битву за выживание на уровне подсознания, где, увы, действительно, действует человек.

Бесконечность сокрытых глубинных сил человеческого разума, которые привели людской род на край пропасти, с никогда ничего не спрашивающей и со всем соглашающейся глупостью мгновенных настроений, которые привели к точке, где один мужчина и одна женщина теперь стояли одни перед лицом вечности…

Еще раз Модьун оглядел горный пейзаж, а потом снова посмотрел на двери и заглянул внутрь себя. У него не было сомнений. Он чувствовал, что все это реально. «На этот раз я здесь».

Оставалось только его решение о его будущем.

Не спеша, Модьун открыл дверь и вошел в приемную. Хозяин Нунули, который ждал за конторкой в двадцати футах, протянул ручку и показал на книгу для записи гостей.

Модьун взял ручку и наклонился, и твердо, без колебаний расписался. Он написал:

«Модьун, человек с Земли, находится здесь, чтобы обсудить условия постоянного мира, которые победитель в битве диктует побежденному врагу…»

Только когда он написал эти слова, он заметил, что они, по существу, были полным отрицанием его жизненной философии. «Ну, – подумал он, – твои внутренние чувства изменились. Ты, на самом деле, стал другим».

То, что он чувствовал, свидетельствовало о том, что любая раса делает все, что нужно для того, чтобы выжить. В таких рамках несогласные личности могли ожидать, что рост и изменение, возможно, уничтожат неприятные черты, возникающие в результате эволюционного приспособления расы к окружающей среде. Но человеческий род никогда не согласится с таким качественным ограничением.

Раса принимала жизнь.

Да, это было другое чувство. Да, да, да, да.

После минутного размышления Модьун еще раз взял ручку и к тем словам, которые написал, добавил: «чтобы жить и, на самом деле, давать жить другим».

Он подчеркнул ключевую мысль: «на самом деле».

Потом Модьун выпрямился в полный рост, понимая при этом, что испытывает чувство, которого не знал никогда раньше, своеобразное ликование, потому что процесс письма не повлек за собой никаких последствий.

– Какая дверь? – спросил Модьун, и его голос громко прозвучал в тишине приемной.

Последовала длинная пауза. Странное, напряженное, испуганное выражение появилось на гладком сером лице Нунули. «Он получает инструкции», – подумал Модьун.

Медленно, с неохотой Нунули поднял руку и указал на дверь справа.

Ликуя, как победитель, Модьун вошел в комнату за дверью.

 

Пролог

Погруженное в бездну мрака сознание смутно отреагировало на чей-то мужской голос:

— А я ведь, доктор, уже слышал о подобного рода ранах, но видеть их до сих пор не приходилось.

Мелькнула мысль: значит, впившаяся в него на той улочке пуля только ранила, и он жив. Все ещё жив! Но взметнувшееся было ликование исчезло, как туман, и снова — штопором в глубокий сон. Когда вынырнул из него вторично, говорила уже женщина:

— Это Таннехилл… Артур Таннехилл из Альмиранте, что в Калифорнии.

— Точно?

— Еще бы! Я же секретарша его дяди. И узнала бы племянника, где угодно.

Впервые подумалось: у него есть имя, место рождения. Внезапно он ощутил, что его обхватили и приподняли.

— Отлично, — прошептал кто-то. — Выталкивайте его в окно.

Стало болтать из стороны в сторону. Хохотнули, а женщина проронила:

— Если космолет не придет вовремя, я…

Затем возникло неясное впечатление, что его куда-то мчало с глухим ворчанием. Но тут же внимание целиком переключилось на мужчину.

— Разумеется, на похоронах будет полно народу. Крайне важно, чтобы он выглядел, как настоящий покойник…

Все его существо бурно противилось самой идее, что ему отведена роль заштатной пешки в каком-то диком кошмаре. Но тело словно парализовало, и он не смог даже шелохнуться, услышав — это было чуть позже, хотя и неясно когда именно, — торжественные и величавые звуки погребальной музыки. Особенно жуткое чувство возникло в момент завинчивания крышки над ним. А также, когда раздался тупой звук стукнувшегося о дно могилы гроба. Разум изнемогал от навалившейся со всех сторон тьмы, но он отчаянно сопротивлялся ей, одновременно понимая, что находится в непробудном сне.

Он все ещё лежал в гробу, когда в лицо пахнула свежая струя воздуха. Таннехилл пошевелил рукой. Сверху и сбоку — обито сатином. Но все приятнее холодило ноздри. Его сковал ужас. Послышался шум. Явно копали. Кто-то вскрывал могилу. Наконец мужской голос произнес:

— Превосходно… Быстро вытаскивайте гроб. Космолет уже здесь.

И опять он сорвался в беспамятство. А очнулся уже на больничной койке.

 

1

До Рождества оставалось три дня, и Стивенс засиделся в тот вечер на работе допоздна, разгребая текучку в надежде встретить праздники с легкой душой.

Позднее пришлось признать, что это обстоятельство оказалось одним из самых решающих в его жизненной судьбе.

Незадолго до полуночи, когда он уже расставлял по своим местам понадобившиеся ему книги по юриспруденции, раздался телефонный звонок. Машинально взяв трубку, он произнес:

— Эллисон Стивенс слушает.

— Это из телеграфной службы Вестерн Юнион, — отозвался женский голос. — На ваше имя, мистер, поступила телеграмма. От Уолтера Пили из Лос-Анджелеса.

Пили был таким же адвокатом, как и он, но занимал более высокое положение, являясь управляющим всем состоянием семейства Таннехиллов. Именно он назначил Стивенса на его нынешнее место, поручив вести такого же рода дела, но в локальном масштабе — в городе Альмиранте. «Что стряслось?» — подумалось ему.

— Зачитайте, пожалуйста, текст.

Девушка на том конце провода четко, с расстановкой изложила содержание:

«Артур Таннехилл находится или вот-вот прибудет в Альмиранте. Будьте готовы к встрече, но не беспокойте его по пустякам. Советую представиться ему после праздников. Мистера Таннехилла только что выписали из клиники, где он находился длительное время, проходя курс лечения после случайного огнестрельного ранения. Похоже, ему сейчас не до болтовни. Таннехилл намерен какое-то время провести в Альмиранте. Он сам мне заявил, что хотел бы „разобраться в одной истории“. Окажите всяческое содействие, если он обратится за помощью, но решение о своих конкретных шагах в этом случае принимайте самостоятельно. Ему чуть за тридцать, то есть он вам ровесник, что может облегчить вашу задачу. Не забывайте, однако, что его резиденция в Альмиранте, известная как „Большой Дом“, не входит в круг ваших обязанностей локального управляющего. Заняться ею можете только после категорического на этот счет требования самого Таннехилла. Сообщается для сведения. Удачи».

Положив трубку, Стивенс задвинул ящик письменного стола и бросил взгляд в панорамное окно. Снаружи мерцало всего несколько огоньков. Правда, основная часть города с этой стороны кабинета не просматривалась. Ни единого проблеска в вязкой черноте небес, ничто не указывало на то, что в каких-то сотнях метров раскинулся могучий океан.

Молодого администратора смутила эта телеграмма. У него сложилось впечатление, что и сам Пили был озабочен и растерян. В любом случае его советы были на руку. Если наследник имущества Таннехиллов окажется человеком с причудами, придется держать ухо востро. Стивенс вовсе не собирался терять своего места. «Позвоню-ка ему завтра, — решил он, — скажу только, что я полностью в его распоряжении. Если не придусь ему по душе, то задержусь в этом городишке ненадолго…»

Он покинул кабинет, заперев его на ключ. Но едва успел сделать несколько шагов по коридору, как услышал пронзительный женский крик, буквально вопль, раздавшийся где-то в чреве огромного здания.

Остановившись, он прислушался. Но если днем все вокруг кипело и бурлило, то в этот поздний час, наоборот, было пустынно и почти безмолвно. «В качестве управляющего, — подумал он, — я обязан выяснить, что тут происходит…»

Он решительно, крупно и быстро вышагивая, подошел к лифту и нажал на кнопку вызова. Несколько секунд спустя его радостно приветствовал Дженкинс, ночной лифтер.

— Хэлло, мистер Стивенс, поздненько вы что-то сегодня… Я…

Адвокат прервал его:

— Билл, кто там торчит ещё наверху?

— Кто?.. Как… В 322 засели эти индейцы… Поклонники уже не знаю какого там культа… Они… А что, собственно говоря, случилось?

Стивенс нехотя пояснил. Он уже сожалел о своей слишком импульсивной реакции. Индейцы — члены какой-то там экстравагантной секты! Припомнилось, что согласно журналам занятости здания, 322 офис занимала мексиканская фирма.

— В сущности, — продолжал Дженкинс, — это не совсем индейцы. Кроме двоих, у всех остальных довольно белая кожа. Но Мэдж, уборщица, как-то рассказывала мне, что у них там все забито каменными статуэтками ещё доколумбовых времен.

У Стивенса сразу же всплыло в памяти где-то прочитанное упоминание о том, что состояние Таннехиллов частично складывалось из доходов от торговли предметами искусства, относившимися как раз к этой давней эпохе. Тотчас же вся ситуация предстала в неприглядном свете: арендаторы 322, должно быть, являлись довольно убогими людьми с дурными нравами.

Это объяснило тот странный вопль, который он только что слышал. Во всех городах побережья расплодились самые разнообразные секты, исповедовавшие множество культов, и их члены во время религиозных церемоний истошно завывали, жалобно стонали, противно хрюкали, визжали и рычали.

— Думаю, — начал Стивенс, — что лучше будет…

Но закончить мысль ему не удалось. Раздался второй крик, на сей раз несколько приглушенный, но, несомненно, исторгнутый невыносимой болью. Дженкинс побледнел.

— Я быстро смотаюсь за полицией, — выдохнул он.

Лифт стремительно ухнул вниз. Снова Стивенс остался в одиночестве. Но теперь он знал, куда направить стопы.

Администратор пошел к 322 офису. Делал он это с чувством внутреннего отвращения, как человек, который предпочитал бы не вмешиваться в дело, грозящее замутить приятную обыденность его жизни.

На двери висела табличка: «Мексиканская импортная компания». Сквозь матовое стекло входной двери просачивался слабый свет. Внутри мелькали силуэты людей. Их число вынуждало проявлять осторожность. Стивенс прислушался и уловил отдельные обрывки фраз: «Не может быть и речи о какой-то сепаратной акции… Вы либо с нами, либо против нас… Как во внутренней, так и во внешней власти, группа действует единым фронтом…» — В офисе одобрительно загудели, заглушив конец сказанного. Затем последовало резкое: «Решайтесь!»

Отозвался донельзя измученный женский голос: «Нам необходимо остаться, даже если разразится атомная война, и вам придется меня убить, прежде чем…»

Что-то хлестко щелкнуло, и женщина застонала. Мужчина выругался, но Стивенсу не удалось разобрать, что он пробормотал вслед за этим. Молодой адвокат постучал кулаком в дверь. От группы отделилась тень и приблизилась. В замочной скважине повернулся ключ. На пороге стоял низкорослый мужчина с желтоватого цвета лицом и огромным носом. Он смерил Стивенса взглядом:

— Вы опоздали.

Но, тут же поняв, что ошибся, заметно встревожился и попытался захлопнуть дверь. Стивенс, успев просунуть в образовавшуюся щель ногу, резко толкнул. Высокий, крепкого телосложения, он без труда пересилил противника.

Войдя в комнату, возвестил:

— Я управляющий этим зданием. Что здесь происходит?

Вопрос был лишен смысла. Ибо он все понял с первого взгляда. Перед ним в разных позах застыли девять мужчин и четыре женщины. Одна из них великолепная, потрясающе красивая блондинка — была обнажена по пояс. Она сидела верхом на стуле, её запястья и лодыжки были прихвачены к нему тонкой бечевкой. На загорелой спине явственно проступали кровавые рубцы от ударов. У ног валялся кнут.

Боковым зрением Стивенс уловил, что длинноносый вытаскивает из кармана какой-то предмет торпедообразной формы. Адвокат даже не счел нужным выяснять, что это такое. Просто шагнул и тыльной стороной ладони врезал коротышке по руке. Оружие, если это было оно, взметнулось в воздух, сверкнув словно кусочек хрусталя. При падении раздался мелодичный звон, и оно закатилось под письменный стол.

Пострадавший грубо выматерился и молниеносно выхватил нож. Но пустить его в ход не успел, остановленный сухим окриком одного из присутствовавших:

— Не дурите, Тесла!

Затем он развернулся к остальным:

— Развяжите её. Пусть одевается…

Стивенс, скорее заинтригованный, чем обеспокоенный, отступил на шаг, заявив:

— Из комнаты не выходить. Полиция прибудет с минуты на минуту.

Тот, кто только что столь авторитетно распоряжался, задумчиво уставился на него:

— Значит, это вы — управляющий зданием… Эллисон Стивенс… Бывший капитан ВМС… Получил пост администратора два года тому назад… Высшее юридическое образование… Все выглядит весьма невинно… Но меня интересует одна деталь: почему вы оказались здесь, в столь неурочный час?

После этой реплики он отвернулся от Стивенса, как если бы и не надеялся получить ответ. Остальные, похоже, также перестали обращать на него внимание. Они развязали пленницу, о чем-то тихо переговариваясь в углу близ каменной статуэтки. Тесла, единственный из присутствовавших, чье имя было названо, возился на коленях под письменным столом в поисках продолговатой формы предмета. Потом кто-то бросил:

— Уходим.

Стивенс и не подумал их удерживать. Он слышал, как уже в коридоре, один из незнакомцев предложил спуститься по служебной лестнице. Через минуту в помещении остались только адвокат и молодая блондинка. Та, с белым, как мел лицом, никак не могла управиться с лифом. Пошатываясь, она кое-как добрела до сброшенного у письменного стола на пол мехового манто.

— Осторожнее, не упадите, — участливо обратился к ней Стивенс.

— Не лезьте в чужие дела! — отрубила она.

Блондинка, натянув шубку, двинулась к выходу. Но, услышав шум поднимавшегося лифта, остановилась, подавив усмешку:

— Наверное, полагалось бы вас поблагодарить, — хмуро выдавила она, хотя в зеленых глазах не мелькнуло ни малейшей искорки признательности.

Тем временем в коридоре уже отчетливо слышались шаги. Появился полицейский в сопровождении Дженкинса.

Тот не преминул осведомиться:

— Все обошлось благополучно для вас, мистер Стивенс?

Полицейский тоже потребовал объяснений.

— Возможно, это сделает сия дама? — уклонился Стивенс.

Но очаровательная блондинка лишь отрицательно покачала головой.

— Не понимаю, с какой это стати вызвали полицию. Кто-то, должно быть, ошибся.

Стивенс, удивленный, нахмурил брови:

— Ничего себе, ошибся! — негодующе воскликнул он.

Она вскинула на него зеленые, подобно бездонным озерам глаза, светившиеся невинностью младенца.

— Знать не знаю, о чем это вы могли подумать… Просто у нас тут проходила небольшая церемония. А этот человек, — добавила она, обращаясь уже к полицейскому, — постучал в дверь…

— Церемония? — удивленно протянул блюститель порядка, оглядывая украшавшие комнату статуэтки. — Ага, кажется, мне все ясно…

Стивенс желал теперь только одно: поскорее покончить с этим делом. Тем не менее, он счел своим долгом заявить, что отчетливо слышал, как кого-то стегали хлыстом.

— Так ли это мисс? — сурово спросил полицейский.

— Произошла все же ошибка. То была всего-навсего обрядовая сцена. — Блондинка недоуменно пожала плечами. — А мистер Стивенс вполне мог принять это за что-то иное.

Стало ясно, что это — тупик. Посему полицейский, закругляясь, на всякий случай спросил, не желает ли управляющий подать жалобу. Но какой в том был смысл, если жертва упорно отказывается выступать свидетелем?

— Могу ли я удалиться? — поинтересовалась женщина.

И не дожидаясь ответа, вышла. Только дробно процокали по коридору шпильки её каблучков.

Не стал задерживаться и страж порядка. Оставшись один, Стивенс окинул взглядом комнату, раздумывая, что же в сущности могло здесь произойти. Память услужливо подсказала услышанные отдельные фразы, но для него они были лишены всякого смысла. Каменные глаза статуэток — несомненно, изображавших древние божества, — казалось, пристально следили за ним. Давила сгустившаяся тишина. Внезапно остро вспомнился тот момент, когда коротышка открыл дверь: он явно поджидал кого-то. Более того, визитер должен был походить на него ростом и общим обликом фигуры, поскольку длинноносый на какое-то мгновение даже принял Стивенса за него. Это обеспокоило адвоката, и он поспешил выглянуть в коридор — никого.

Он вернулся в офис, чтобы выключить освещение. Его палец уже коснулся кнопки, когда в глаза бросилась сумочка блондинки, сиротливо лежавшая на том месте, где ранее находилось манто. Он подобрал и открыл её. Обнаружил то, что искал, — удостоверение личности на имя Мистры Лэнетт.

Озираясь в последний раз, Стивенс не переставал ломать голову над непостижимой загадкой: по каким таким внутри — и внешнеполитическим причинам приверженцы диковинной секты дошли до того, что принялись нещадно хлестать одного из своих членов по поводу возможной атомной бойни?

Отнеся найденную дамскую сумочку к себе в кабинет, он вызвал лифт.

— Вы, наверное, помчитесь сейчас к Таннехиллу? — полюбопытствовал Дженкинс.

Так, лифтер, значит, уже пронюхал о возвращении наследника.

— С чего бы это?

— Так вы не в курсе?

— В курсе чего?

— Убийства.

Стивенс вздрогнул, подумав, что речь идет о молодом Артуре Таннехилле. Но словоохотливого Дженкинса уже прорвало:

— В одном из этих заброшенных и наполовину заполненных всякой дрянью колодцев, что позади дома, обнаружили труп охранника-негра.

У Стивенса на какой-то миг отлегло от сердца. Но тут же требовательно напомнили о себе рекомендации Пили. Была уже половина первого. И уж, конечно, не момент идти представляться Таннехиллу.

Выйдя из Палмз Билдинг, он прошагал до соседней площади, откуда частенько любовался Большим Домом. Расположенный на вершине холма, тот смутным пятном выделялся на антрацитовом фоне неба. Ни один лучик света не тревожил спеленавшую его темноту. Убедившись, что там нет ни души, Стивенс сел в машину и возвратился домой.

Прежде чем пройти к себе, он постучался к экономке, чтобы распорядиться подать ему завтрак пораньше. Потом вспомнил, что отпустил её навестить семью. Стивенс зашел в ванную. Он чистил на ночь зубы, когда беглой морзянкой трижды звякнул входной звонок. Выходя в прихожую, он увидел, как в замке проворачивается ключ. Дверь распахнулась. Влетела Мистра Лэнетт. Она с трудом переводила дыхание. С треском захлопнув за собой створки, она поспешно задвинула щеколду.

— Ждать не могла, — еле выговорила блондинка. — Они преследуют меня буквально по пятам. Погасите свет. Крепко заприте все входы и выходы, позвоните в полицию.

Очевидно, она сочла, что Стивенс расторопностью не отличается. Поэтому сама устремилась в кухню, выходившую наружу, и с грохотом заблокировала её. Потом проверила, насколько прочны запоры со стороны патио, внутреннего дворика.

Через минуту был вырублен весь свет, и они снова очутились вдвоем в холле. Мистра уже набирала в темноте номер телефона. Затем в сердцах швырнула трубку.

— Не отвечают… Телефон не работает. Наверняка перерезали провод…

Воцарилась пауза. Прервала её Мистра, шепотом обратившись к Стивенсу:

— Вы не могли бы оказать первую медицинскую помощь? Мне полоснули термическим лучом по боку… Так больно…

 

2

В плотной темноте Эллисон Стивенс наощупь двинулся по направлению к незнакомке. Он недоумевал, что это за штука — «термический луч».

— Вы где? — растерянно спросил он.

— Здесь, на полу.

Он склонился над неожиданной посетительницей. Все это здорово смахивало на какой-то кошмар. Где-то за стенами дома притаились люди, которые, возможно, вот-вот начнут штурмовать двери. В нем вдруг вскипела ярость. До этого момента он относил это дело к категории тех, в которые предпочтительней не вмешиваться. Теперь же его распирало желание перейти к активным действиям. Он бросился в свою комнату и достал из ящика стола «намбу» — весьма эффективный пистолет японского производства. Сунув его в карман, Стивенс вернулся к Мистре Лэнетт.

— Куда вас ранили? — осведомился он.

— В бок, — чуть слышно обронила она.

— Тогда лучше отнести вас в комнату экономки. С той стороны дом нависает над оврагом. Они не смогут добраться до окна без лестницы. Можно будет зажечь свет.

Ответа он не услышал. Наклонившись, Стивенс просунул руки под голову и ноги блондинки и приподнял её.

— Держитесь крепче за мою шею, — потребовал он.

Она оказалась не такой уж и тяжелой, как он предполагал. Положив Мистру на кровать, адвокат щелкнул выключателем. При вспыхнувшем свете четко обозначилась тонкая струйка крови, тянувшаяся от двери. Лицо женщины было мертвенно бледным. Из-под норкового манто выглядывал серый дамский костюм и белая блузка. Он решил, что раздевать её не стоит. Для этого ей пришлось бы приподняться. Он расстегнул блузку и пошел за ножом, намереваясь разрезать нижнее белье, набухшее от крови. Ранение «сбоку» оказалось на уровне бедра.

Странным оно было. Пуля — и это было очевидно — прошла неглубоко под кожей. Но выглядело это так, будто кто-то прижег это место каленым железом. Судя по всему, Мистра Лэнетт не должна была потерять много крови.

Он тщательно обработал рану. Она слегка приподняла голову, взглянула на неё и с нескрываемым отвращением произнесла:

— В сущности они промазали. Но страху на меня нагнали основательно.

— Сейчас сделаю повязку, — успокоил он.

Работал он споро, все время прислушиваясь, нет ли подозрительных шумов. Снаружи не доносилось ни звука. Закончив, он спросил:

— Почему они стушевались и ничего не предпринимают? Что все это значит?

Она не ответила. Утонув головой в подушке, Мистра в упор рассматривала его, похоже, внимательно изучая.

— Теперь я должница перед вами.

Но в данную минуту Стивенса абсолютно не интересовал вопрос о долгах.

— Что, на ваш взгляд, они теперь предпримут? — гнул он свою линию.

На этот раз она, судя по её виду, задумалась.

— Все зависит, — блекло улыбнулась Мистра, — от того, кто входит в число преследователей, кроме Каунхи. А то, что он среди них, у меня не вызывает сомнений — только он способен возбудиться до такой степени, чтобы решиться выстрелить. Но как только речь заходит о его собственной шкуре, он становится необыкновенно осторожным. В то же время, если среди них оказался и Теслакоданал, то, будьте спокойны, они ни за что не откажутся от задуманного. Все они боятся Теслу, одного из самых мерзких гаденышей, которых когда-либо видел свет.

Она усмехнулась, одновременно иронически и мягко.

— Ну как, удовлетворены моим ответом?

Однако Стивенс практически не прислушивался к тому, что она говорила. Его разум был настроен скорее на оценку грозящей им опасности и на поиск путей её нейтрализации, чем на слова, которыми та описывалась. Он подумал, что если нападавших числом было более двух-трех, то они непременно попытаются проникнуть в дом.

— Сейчас вернусь, — на ходу бросил он.

Стивенс выскочил в прихожую и попытался рассмотреть что-нибудь снаружи через стеклянную дверь. Небо затянуто облаками, настороженная тишина ночи. Ничего подозрительно. Адвокат ещё раз обошел весь дом, проверил, хорошо ли заперты двери, надежно ли задвинуты засовы. Все было в порядке и не вызывало особой тревоги. Частично успокоившись, он вернулся в комнату экономки.

Молодая женщина открыла глаза, несколько натянуто улыбнулась, но не промолвила ни слова.

Остаток ночи он провел, сидя в кресле. Он не раз ловил себя на том, что клевал носом, но забылся сном только тогда, когда заалел восток.

Проснулся Стивенс, когда уже во всю светило солнце. Взглянул на часы: тринадцать ноль пять. Тяжело вздохнув, он прокрался в свою комнату. Проходя мимо комнаты экономки, отметил, что дверь закрыта. Постучал и, не получив ответа, открыл. Ни души. Слегка раздосадованный, он постоял немного на пороге. Стивенс терялся в догадках относительно смысла ночных приключений. Как-то раз в Сан-Франциско у него была шальная связь со столь же красивой девушкой, как и Мистра Лэнетт. Но это случилось давно. И сегодня он ценил в женщине несколько большее, чем внешнюю привлекательность. Теперь он с трудом представлял себе, что может влюбиться в совершенно незнакомую ему женщину.

Ясно, что вчера он просто пожалел её. Было видно, что в тот момент она совершенно потеряла голову. За ней гнались, и она сама решилась просить убежища у неизвестного ей человека. В то же время не вызывало сомнений, что мужества ей было не занимать. Даже тогда, когда противники истязали её плоть плеткой и каких-либо надежд вырваться из их цепких лап не было, Мистра не сдавалась.

Стивенс вышел на улицу. Сияло солнышко, совсем рядом бухал океан. Бунгало, где он проживал, принадлежало Таннехиллу. Дачный домик стоял в стороне от тянувшейся вдоль берега дороги, а от ближайших соседей его отделяла цепь пологих холмов. Бассейн с подогреваемой водой, гараж на три машины, четыре спальни, причем каждая с отдельной ванной. И все это обходилось ему в шестьдесят долларов в месяц. Хотя он пошел на этот шаг по совету Пили, все же столь большие расходы на жилье вызывали у него вначале некоторые угрызения совести. Но затем бунгало стало восприниматься как вполне естественная, составная часть того приятного образа жизни, который он начал вести с тех пор, как заделался администратором части имущества семьи Таннехиллов.

Он прошел до дороги и обнаружил следы шин машины, которая, разворачиваясь, слегка зацепила склон холма. Судя по протекторам, речь шла о крупногабаритном автомобиле класса «кадиллак» или «линкольн».

Стивенс вернулся к дому и осмотрел телефонные провода. Он сразу же выявил то место, где их перерезали, и наказал себе непременно сообщить в компанию об этом акте вандализма. Как бы не забыть о звонке Таннехиллу, одновременно подумал он. Но с этим пока ещё можно было обождать. Стивенс разделся под верандой, куда выходила гостиная, решив понырять в бассейне. Вода оказалась довольно холодной, и он, энергично работая всем телом, стремительно проплыл до лестницы. Он уже начал подниматься по ней, когда, нечаянно взглянув вниз, увидел в глубине бассейна человеческое лицо с устремленными, как ему показалось, на него глазами. Его прошибла дрожь при мысли, что перед ним труп. Он нырнул в зеленоватого цвета воду и наткнулся на… маску.

Она оказалась противно липкой и настолько тонкой, что того и гляди грозила порваться у него в руках. Стивенс, проявляя большую осторожность, вытащил её из воды и положил на цементное покрытие бортика. Маска, видно, была сделана из какого-то исключительно мягкого и гибкого материала и была не толще обычной пленки. Но не это больше всего поразило адвоката. Хотя маска после пребывания в бассейне и несколько подпортилась по краям, она не утратила до странности удивительного сходства с кем-то, кого он видел совсем недавно. Да, никаких сомнений. Это была точная копия лица того человека, который воспрепятствовал Тесле нанести ему вчера вечером удар ножом.

Стивенс оставил лежать находку на полу, оделся и незадолго до двух часов оправился к себе в офис. Уже некоторое время его донимала мысль о запертой у него в кабинете сумочке Мистры. Накануне он лишь бегло ознакомился с её содержимым и не исключал, что при повторном, более тщательном осмотре, сумеет установить адрес ночной визитерши.

Пришло время потребовать от неё кое-каких объяснений. И обязательно следовало попытаться связаться с Таннехиллом. Но в первую очередь надлежало решить проблему с этой сектой индейцев, которые разглагольствовали об атомной войне, бичевали кнутом почем зря своих приверженцев и пользовались весьма грозными видами оружия.

Сначала все же Мистра. Ведь на нее, члена группа, устроили облаву, и поэтому именно она могла дать ему ключ к тайне.

Спустя четверть часа Стивенс уже высыпал на поверхность своего письменного стола все, что находилось в дамской сумочке: портсигар, кошелек, бумажник, связку ключей, тончайший платочек, небольшой пластиковый пакетик. По мере того, как он перебирал их по очереди, его разочарование возрастало. Ни на одном не было даже инициалов.

К своему удивлению, он не обнаружил ни губной помады, ни пудры, ни вообще каких-либо предметов макияжа. Все прояснилось, едва он открыл пакетик. В нем находилась такого же, что и найденная в бассейне типа маска, поразительно естественно имитировавшая женское лицо. Но оно не напоминало ему никого из знакомых. Стивенс почувствовал, как кровь отлила от лица, и он с дрожью в голове прошептал:

— Что за чертовщина кроется за всем этим?

Но адвокат достаточно быстро обрел хладнокровие и принялся рассматривать маску. Тончайшей выделки, она была в то же время совершенно прозрачной.

От бессилия он сердито фыркнул. Его злило, что он слишком мало пока знал об этом деле, чтобы понять назначение масок и соответственно принять решение о своих дальнейших шагах. Еще не пришло время делать какие-либо выводы. Требовалась дополнительная информация, причем срочно. Не стоило забывать, что Мистру пытали, а затем и покушались на её жизнь.

Поразмышляв над сложившимся положением, он пришел к выводу, что источник дополнительных сведений, возможно, находится в самом здании. Адвокат решительно покинул кабинет и направился по коридору к офису Мексиканской импортной компании.

Запертая дверь его не остановила, поскольку у него как у управляющего был универсальный ключ. Войдя в комнату, он задернул шторы. Приглядевшись к статуэткам, он обнаружил, что они были сделаны не из камня, а из терракота. А это означало, что внутри они, вполне вероятно, были полыми. Стивенс приподнял одну. Статуэтка оказалась тяжелее, чем ему представлялось с первого взгляда. Ставя её на место, он обратил внимание на торчавший из неё электрический провод. Тот тянулся до розетки, встроенной в плинтус.

Стивенс как-то вяло, не проявляя слишком уж большого любопытства, подумал, каким целям могло бы служить это устройство. Он выдернул шнур из розетки и положил статуэтку набок. Кабель тут же исчез в проделанной в её основании дырке. Определить через нее, что там скрыто внутри, оказалось невозможным. Тогда он оставил статуэтку в покое, поставив на прежнее место, и сосредоточил внимание на письменном столе.

Все ящики были заперты на ключ. Пришлось воспользоваться связкой из сумочки Мистры. На свет появилась куча счетов, бухгалтерские книги, подборка из писем, как правило, начинавшихся со слов: «Уважаемый мистер… Направляем вам предметы искусства на общую сумму в…» В другом досье были собраны документы, относившиеся к оплате счетов. Наконец, в третьем деле были подколоты транспортные накладные, на которых указывались адреса лиц, которым эти «предметы искусства» были проданы. Во всех этих бумагах частенько попадались мексиканские фирменные бланки.

Просматривая документы, Стивенс двадцать семь раз натолкнулся на упоминание «Уолдорф Армз», пока не сообразил, что вышел на интересный след. Это здание он знал очень хорошо — шестиэтажный особняк, немного замысловатый с точки зрения архитектурного стиля, но расположенный в элегантном квартале и заселенный отборнейшей публикой.

К сожалению, на бланках не были указаны фамилии. Но все равно в его распоряжении оказался ряд адресов, по которым позже он сможет спокойно установить жильцов. Адвокат выписал с дюжину данных.

Вернувшись к себе в кабинет, он вспомнил о Таннехилле и набрал номер Большого Дома. Почти сразу же ему ответил чей-то неприветливый голос, поинтересовавшийся, кто звонит.

Стивенс, неприятно пораженный грубостью тона, назвал себя. Неужели он разговаривал с наследником Таннехиллов? Но собеседник в ту же секунду развеял его сомнения.

— Ах! Это вы, адвокат… Таннехилла нет, мистер Стивенс. А я — дежурный полицейский, сержант Грей. Я тут один вместе с только что подъехавшими электриками. Вы, конечно, слышали, об убийстве?

— Да…

— Так вот, мистер Таннехилл отправился в здание суда поговорить об этом деле с мистером Холандом.

Стивенс едва сдержался, чтобы с досады не чертыхнуться. Он был уверен, что Артур Таннехилл будет не в восторге, что ему самому приходится заниматься всей этой уголовно-процессуальной мутью. Он поспешил поблагодарить полицейского и повесил трубку.

Через несколько минут он уже был на пути к Холанду, окружному следователю.

 

3

Уже входя в безлюдный вестибюль, Стивенс услышал, хотя и приглушенный, но брызжущий весельем гул праздничного буйства где-то в чреве здания. Он несколько раз безуспешно пытался вызвать лифт, пока не сообразил, что весь персонал отмечает Рождество.

Поднявшись по лестнице, он прошел в офис Холанда. Первое впечатление — настоящее светопреставление. Мужчины и женщины сидели, где попало, — на письменных столах, на полу. Некоторые стояли, сбившись в кучки. По всем углам — уйма бутылок и стаканов.

Похоже, тут не было никого, кто не был бы охвачен этой разгульной атмосферой. Значит, если Таннехилл здесь, то он наверняка среди резвящейся публики.

Сам Фрэнк Холанд устроился в уголочке, сидя прямо на полу. Стивенс налил себе чего-нибудь выпить и стал выжидать, пока следователь обратит на него внимание. В конце концов Холанд, глядя поверх наполненного буроватого цвета жидкостью бокала, остановил на нем свой замутненный алкоголем взгляд, но узнал адвоката не сразу. Зато, поняв, кто это, испустил пронзительный клич:

— Эй! Стивенс!

Вскочив с места, он свободной рукой обвил вновь прибывшего за шею. Высокого роста, отлично сложенный, он весьма походил фигурой на молодого управляющего. Крутанув его на месте, Холанд представил гостя присутствующим:

— Мальчики и девочки, — взревел он. — Познакомьтесь с моим старым приятелем Эллисоном Стивенсом. Он представляет интересы крупнейшего владельца собственности во всем этом регионе.

И он так широко обвел вокруг рукой, как если бы речь шла о половине мира. Поскольку при этом он не выпускал бокала, то, делая жест, задел плечо Стивенса, облив ему пиджак и брюки. Но Холанд, казалось, даже и не заметил своей оплошности, в то время как адвокат осыпал про себя этого растяпу проклятиями. А тот уже самозабвенно заливался превосходным баритоном:

— Хочу, чтобы все усекли, что Стивенс — мой кореш. Приглашаю его разделить этот праздник с нами и требую, чтобы к нему относились так же, как ко мне самому… Эй, Стивенс! Нам надо переброситься парой слов, но это потом, а пока — будьте как дома.

Ухмыляясь, он втолкнул адвоката в центр одной из женских стаек:

— Он — ваш, девочки… Учтите: холостой…

Те приняли новичка радушно. Одна из дамочек, выудив платок, принялась промокать его забрызганный пиджак, приговаривая:

— Видите ли, он — просто фигляр… Кстати, бывший актер…

Какое-то время Стивенс провел, потягивая виски, в этом кругу женщин самого разного возраста. Когда же, наконец, сумел отбиться от них, то ни за что на свете не смог бы вспомнить, о чем они так оживленно болтали. Адвокат отыскал Холанда, завалившего в обнимку на пол крупнотелую девицу, и буквально оторвал её от следователя.

— Убирайтесь, — промямлила она. — Хочу спать…

И действительно тут же заснула. Холанд же какое-то время никак не мог постигнуть, куда вдруг подевалась его Дульцинея. Затем воскликнул:

— Какого черта! Эта леди за все время моей здесь службы держалась со мной как глыба льда. И только-только растаяла, заключив меня в объятия, как вы…

Он запнулся, вгляделся в Стивенса и, приняв несколько осмысленный вид, крепко ухватил его за руку:

— А, вот вас-то я, как раз, и мечтал увидеть. Хочу вам кое-что прочитать. Намеревался показать это Таннехиллу, да он не явился. Эту штучку прислали сегодня утром нарочным… О, в сущности, ваш босс — отличный малый. Но я охотно поступился бы долларом, лишь бы разобраться, что за игру он ведет. Пройдемте в мой личный кабинет…

Он повлек Стивенса за собой, выдвинул ящик письменного стола, вытащил оттуда листок бумаги и протянул его адвокату. Стивенс прочитал и насупился. Письмо было отпечатано на машинке, но не подписано. В нем говорилось следующее:

«Дорогой мистер Холанд!

Если вы потрудитесь вскрыть могилу Ньютона Таннехилла, то обнаружите, что гроб пуст. Вам не приходило в голову, что дядя и его племянничек что-то уж слишком похожи друг на друга? Выводы из этого делайте сами, как и из факта смерти охранника-негра, труп которого обнаружили прошлой ночью».

Поморщившись, Стивенс вторично пробежал глазами записку, стараясь понять, в каком ракурсе она вписывалась в картину недавних событий. Прав ли был автор письма или нет, но одно было ясно: кто-то стремился посеять смуту. Из соседнего просторного помещения, между тем, продолжали доноситься взрывы хохота пьяной компании.

Стивенс взглянул на Холанда. Тот склонил голову на грудь и, судя по его виду, заснул в своем кресле. Но вдруг вскинулся и прошептал:

— Ничего не понимаю в этой истории. С какой стати человек станет притворяться мертвым, чтобы унаследовать свои же собственные деньжата? Бессмысленно все это. И каким образом можно оказаться в один прекрасный день моложе, чем был раньше?

И он снова впал в полудрему. Стивенс, покачав головой, положил письмо на прежнее место, в ящик стола, откуда достал его Холанд. Закрыв его на ключ, он опустил последний в карман следователю, который даже не пошевелился.

Молодой адвокат спустился по лестнице к выходу под громкие выкрики и бестолковый шум загулявших чиновников. Сев за руль, он спокойно обдумал, что следовало предпринять теперь. «Надо обязательно увидеться с Таннехиллом», — решил он. Стивенс включил зажигание. Проехав с километр, он остановился у попавшегося по пути лотка и купит газету. О смерти охранника сообщалось в краткой заметке в одну колонку. Журналист ограничился пересказом того, как труп негра по имени Джон Форд был обнаружен недавно прибывшим в Альмиранте Артуром Таннехиллом в старом, времен майи, колодце позади Большого Дома. Вся остальная часть страницы отводилась описанию визита в город его босса. На фото Артур Таннехилл выглядел стройным, с приятным худощавым лицом молодым человеком, но явно усталым. Газета приводила объяснение этому. Молодой Таннехилл в течение двух лет лечился в клинике одного из городов на востоке. Его серьезно ранило в голову в результате случайного выстрела, и он до сих пор окончательно так и не выздоровел.

Статья шла с продолжением на следующих страницах, где приводились сведения об исторических корнях семейства Таннехиллов. Стивенс читал такого рода материалов предостаточно, а посему, сложив газету, позвонил в Большой Дом.

— Нет, — ответил ему все тот же сержант Грей. — Он ещё не вернулся.

Стивенсу ничего не оставалось, как пойти поужинать в бар-ресторан. Он был недоволен собой. Не сделал всего того, что должен был сделать. Самым неприятным моментом было то, что Таннехилл, возможно, и не подозревал о грозящей ему опасности. Но, с другой стороны, разве он сам представлял себе, в чем она заключается?

Попивая вторую чашечку кофе, адвокат просмотрел газету ещё раз, более внимательно. Он обратил внимание на следующий пассаж:

«Наши сограждане совсем не знают молодого мистера Таннехилла. Он бывал в Альмиранте всего два раза и то в детском возрасте. Учился в Нью-Йорке и в Европе. Поразившая его пуля нанесла настолько серьезную рану, что он находился в бессознательном состоянии в течение года и семнадцати дней. Но из этого срока пребывания в клинике надо вычесть период с 24 апреля по 5 мая с.г., когда он, видимо, по причине какого-то мозгового шока, выбывал в неизвестном направлении. Выздоровление шло трудно, долго и, к несчастью, его воспоминания об отдельных этапах жизни из-за полученной травмы носят довольно смутный характер».

Стивенса поразили приведенные даты отсутствия Таннехилла в больнице. «Необходимо кое-что проверить, — мелькнуло у него в голове. — И притом немедленно».

Он покинул ресторан в крайнем возбуждении и весьма встревоженный. Ночь уже полностью вступила в свои права. Но для того, что он задумал, как раз и нужна была темнота. Предстоящее дело было Стивенсу не по вкусу. Но в качестве доверенного лица Таннехилла он был обязан собрать максимум информации. Расстояние до кладбища, расположенного в северо-западной части города, адвокат покрыл на машине за четыре минуты. При входе на стене висел план. Он отыскал на нем участок захоронений, откупленный семейством Таннехиллов. Припарковав машину под деревом, он втянулся в заполненную чернильным мраком аллею. Дойдя до северной границы кладбища, Стивенс свернул направо и через некоторое время стал внимательно всматриваться в надписи на надгробных плитах. Вскоре он отыскал то, что ему было нужно.

Захоронения членов клана Таннехиллов были обнесены металлической оградой. Фамилия владельцев участка была обозначена металлическими буквами над входом. Адвокат проник в это замкнутое пространство, где размещалось около дюжины могил. Пользуясь электрическим фонариком, он склонился над ближайшей памятной плитой и прочитал надпись. Она была выбита на испанском языке с любопытной орфографией:

Франсиско де Танекила и Мерида

февраль 4 — 1709 — июль 3 — 1770

Следующая могила также была обозначена по-испански с датами 1740–1803 гг. Фамилия на третьем надгробии впервые была исполнена в английском варианте, хотя и с различием по отношению к нынешней в одну букву. Этот предок усоп в 1852 г. Он, должно быть, застал начало знаменитой золотой лихорадки.

Стивенс перемещался вдоль памятников неспешно. Его уже не терзало внутреннее побуждение действовать в пожарном порядке. Древность рода произвела на него сильное впечатление. Он даже начал чувствовать своеобразную гордость за то, что был связан с семейством со столь солидной родословной. Корни его действительно глубоко уходили в эту землю.

Стало прохладно. Ветер с океана раскачивал деревья, шевелил их листья, создавая зловещий звуковой фон.

Стивенс склонился над последнем в ряду надгробием. Свет фонарика высветил имя:

«Ньютон Таннехилл»

Стивенс несколько раз перечитал надпись о дате смерти, обозначенную под фамилией, затем распрямился. Он чувствовал себя усталым и разбитым, как путник после длительной дороги. Ньютон Таннехилл, дядя нынешнего наследника, был погребен 3 мая с.г. А между 24 апреля и 5 мая Артур Таннехилл, его племянник, пропадал со своей больничной койки.

Стивенс собрался уходить. Внезапно сзади послышался легкий шорох. И тут же ему в спину уперлось нечто твердое, а чей-то голос мягко и тихо произнес:

— Не двигайтесь!

Стивенс колебался недолго, так как быстро понял, что у него не было выбора, а посему повиновался.

 

4

Под кладбищенскими деревьями царили темень и безмолвие. Стивенс напряг мускулы, готовый использовать малейшую возможность, чтобы освободиться. Если они попытаются его связать, лихорадочно подумал он, будут драться. Но тихий голос позади него спокойно произнес:

— Предлагаю вам сесть на землю, скрестив ноги. В этом случае вам ничего не грозит.

Тот факт, что к нему обращались от первого лица единственного числа, сняла напряжение у адвоката. Он думал, что нападавших было несколько. И все же слепо повиноваться он не собирался.

— Что вам угодно? — процедил он.

— Хочу поговорить с вами.

— Почему бы не сделать этого в том положении, в котором мы сейчас находимся?

Последовал легкий смешок.

— Потому что в этом случае вы можете выкинуть что-нибудь неожиданное для меня, а сидя со скрещенными ногами, попасть будет труднее. Так что исполняйте то, что вам сказано.

— О чем вы собираетесь разговаривать со мной?

— Повторяю: садитесь!

На сей раз в голосе послышался металл, появились повелительные нотки. Стивенс нехотя опустился на землю, однако, решимости воспротивиться любым другим попыткам унизить его не утратил.

— Какого черта вам от меня нужно? — холодно обратился он к незнакомцу.

— Как вас зовут? — проигнорировал тот его вопрос.

Голос снова звучал тихо, незлобливо. Стивенс ответил. Немного помолчав, собеседник раздумчиво произнес:

— Я вроде бы уже слышал эту фамилию. Чем вы занимаетесь?

Стивенс удовлетворил его любопытство.

— Ах! Так вы адвокат… Теперь мне ясно, кто вы. Пили говорил мне о вас. Но я слушал его тогда вполуха.

— Пили! — изумился Стивенс, у которого молнией блеснула догадка. — Боже! Так вы мистер Таннехилл?

— Верно.

Это так поразило Стивенса, что он рывком приподнялся с земли со словами:

— Мистер Таннехилл, а я повсюду вас разыскивал.

— Не оглядываться!

Стивенс снова замер, сбитый с толку очевидной враждебностью, скрытой в раздавшемся окрике. Но босс уже перешел на спокойный тон:

— Мистер Стивенс, у меня нет привычки оценивать людей по их лицам. Так что оставайтесь в том положении, в котором находитесь, до тех пор, пока мы не проясним с вами некоторые моменты.

— Уверен, — вспыхнул адвокат, — что я смог бы убедительно доказать вам, что действительно являюсь управляющим вашей собственностью в этом регионе и что мои шаги целиком отвечают вашим интересам…

Он начал понимать истинный смысл телеграммы Пили. С этим наследничком и впрямь следовало обращаться предельно осторожно.

— К этому мы ещё вернемся, — нейтрально ответил тот, кто назвал себя Артуром Таннехиллом. — Вы заявили, что повсюду разыскивали меня?

— Да.

— И почему-то добрались до этого места…

Стивенс сразу уловил, куда клонил его визави. Разве его и в самом деле не застали за чтением с помощью фонарика надписей на надгробиях. Но, с другой стороны, что заставило появиться здесь самого Таннехилла? Но адвокат подсознательно почувствовал, что прежде чем задать какой-либо вопрос, ему лучше сначала разъяснить свою собственную позицию. Что он и сделал, максимально кратко изложив все, что произошло сегодня после обеда. Дойдя до показанного ему Холандом письма, он пояснил:

— Это заставило меня задуматься и в конечном счете привело сюда для проверки некоторых дат.

Его собеседник внимательно и без каких-либо комментариев выслушал рассказ до конца. Помолчав, он предложил:

— Давайте сядем где-нибудь под деревьями. Мне нужно выговориться.

Стивенс отметил, что Таннехилл довольно заметно прихрамывает. Но, по всей видимости, это не причиняло ему какой-либо боли — он легко, без излишних усилий, уселся на траву. Адвокат примостился рядом.

— Вы верите, что они вскроют могилу? — вздохнул Таннехилл.

Стивенса вопрос удивил — он как-то не задумывался над тем, что дело могло зайти так далеко. Следовало признать, что Таннехилл затронул корень проблемы. Адвокат невольно подумал, а не могло ли это означать, что могила и в самом деле пуста. Стивенс припомнил, что следователя Фрэнка Холанда в свое время уволили с поста местного управляющего состоянием Таннехиллов. То обстоятельство, что в данный момент в трио судебной власти в городе Адамс — Холанд — Портер он играл главную скрипку, давало ему прекрасную возможность нанести серьезный удар по своему бывшему работодателю.

— Боюсь, мистер Таннехилл, — потупился Стивенс, — что не смогу ответить на ваш вопрос. Я послал Пили вызов и по его прибытии мы встретится с Холандом, чтобы выяснить, занялся ли он поисками автора письма. А каково ваше мнение на этот счет?

— Вопросы здесь задаю я, — поставил его на свое место Таннехилл.

Стивенс прикусил губу, но не сдавался:

— Я буду рад ответить на все ваши вопросы, мистер Таннехилл. Хорошо зная обстановку в городе, я, возможно, смогу очень быстро докопаться до сути интересующих вас проблем.

Таннехилл отозвался:

— Стивенс, с моей точки зрения все это дело выглядит до смешного простым. Я долго провалялся в клинике с парализованной левой стороной. После ранения я больше года не приходил в сознание. В конце апреля я исчез из больницы, и меня обнаружили лежащим на ступеньках перед входом в неё только 5 мая по-прежнему в бесчувственном состоянии. Лишь неделю спустя я пришел в себя. А через три неделе после этого получил письмо от женщины, подписавшейся Мистра Лэнетт… Что это с вами?

Стивенс при упоминании имени Мистры непроизвольно охнул. Но, сдержавшись, он пробормотал:

— Так, пустяки… Продолжайте, пожалуйста…

Таннехилл помедлил, но потом заговорил снова:

— Мисс Лэнетт представилась в качестве секретаря Ньютона Таннехилла, смерть и похороны которого по времени внешне совпали с моим исчезновением из клиники. Она сообщила тогда о предстоящем в самое ближайшее время официальном уведомлении о том, что я являюсь единственным наследником всего состояния дяди… Так все и было: вскоре меня действительно оповестили, что я стал одним из самых богатых людей в Калифорнии. Я мог бы сразу же заявиться сюда и продолжить курс лечения в Альмиранте, но меня удержали от этого шага две причины. Во-первых, я глубоко поверил в одного из докторов клиники, где я лечился. Он отказался от всех моих самых заманчивых предложений переехать сюда вместе со мной, но продолжал кудесничать надо мной столь успешно, что теперь я в состоянии передвигаться… Конечно, потихоньку, но все же ходить. Во-вторых, меня донимало какое-то расплывчатое воспоминание, — своего рода кошмар, — что пока я отсутствовал в клинике, со мной кое-что случилось. Я не буду распространяться на эту тему, но оно побудило меня дождаться окончания лечебного курса, и только после этого приехать в ваши края.

Он тяжело вздохнул, добавив:

— Похоже, что события говорят о том, что я поступил правильно.

Он помолчал немного, затем, явно ожесточившись, продолжил:

— На следующий день после моего прибытия сюда — я все ещё проживал тогда в отеле — мне нанесли визит три человека. Одним из них был низкорослый мексиканский индеец с огромным носищем. Они утверждали, что являются моими старыми друзьями, назвавшись Теслакоданал — это тот самый индеец, — и Каунха, похожий на метиса… Имя третьего я позабыл, хотя он тоже представлялся. Они все время обращались ко мне, как если бы я был Ньютоном Таннехиллом. Вы знаете, конечно, что так звали моего дядю. Они ни в коей мере не внушили мне опасений, но в надежде выиграть время для проведения в частном порядке расследования в отношении этих лиц, я подписал письмо, которое они мне подсунули.

— Что за письмо? — вскинулся Стивенс.

— Оно было адресовано Пили. В нем я разрешал тому продолжать производить выплаты, которые он делал и раньше членам Пан Америкэн Клаб, так это называлось. Я лишь добавил пункт, что это указание должно получать мое подтверждение каждые полгода. Они не возражали, а учитывая, что я абсолютно не представлял о чем идет речь, мне казалось, что я отлично выкрутился из щекотливого положения.

— У вас не создалось впечатления, что ваша жизнь находилась под угрозой?

Таннехилл, после секундной нерешительности, пробормотал:

— Нет. На принятие такого решения меня подвигнул тот необычный факт, что они принимали меня за дядю.

У Стивенса никак не выходило из головы письмо, что подписал его босс. Он попросил уточнить:

— В основной фразе действительно были слова «…продолжать ранее делавшиеся выплаты»?

— Да.

— Ну что же, на мой взгляд, это достаточно очевидно соотносится с прошлыми делами. И по этому вопросу мы могли получить разъяснения у мистера Пили… Но непонятно, как же они могли подумать, что разговаривают с вашим дядей? Он же, как минимум, лет на двадцать старше вас…

Таннехилл ответил не сразу. А когда заговорил, то его голос звучал как-то более отстраненно:

— Стивенс, я подвержен кошмарам. В клинике, к примеру, у меня случился диковинный сон, насыщенный совершенно фантастическими явлениями. Как-то раз мне представилось, что я лежу в гробу. В другой раз я увидел себя здесь, в Альмиранте — любовался океаном. Мне представлялся Большой Дом, но как-то неопределенно, словно я смотрел на него сквозь завесу тумана. Понятно, что Пили посылал мне книги, написанные об этом здании. Их ведь немало, знаете ли. Может, это они так разукрасили мои сны. Согласно этим книгам, Большой Дом восходит ко временам, предшествовавшим самым ранним воспоминаниям белых людей. Вы, очевидно, знаете, что его архитектурный стиль относится к эпохе до цивилизации майя. Когда смотришь на величественную лестницу перед главным фасадом, то создается впечатление, что это — скорее храм, чем дом, хотя внутри и были проведены переделки, чтобы обеспечить все удобства для проживания в нем. Когда я лежал в гробу…

Он запнулся. В кромешной кладбищенской темноте повисла напряженная тишина.

— Если вы читали газеты, — вдруг свернул разговор Таннехилл, — то остальное вам известно…

Но Стивенс упорствовал:

— Вы упомянули имя Мистры Лэнетт. Сказали, что она была секретаршей у вашего дяди, так ведь?

— Да…

Стивенс размышлял, с трудом скрывая охватившее его удивление. Об этом он даже и не подозревал. Тут четко прослеживалась связь между Таннехиллом и Мексиканской импортной компанией, этой шайкой грубиянов. Вероятно, стоило копнуть здесь поглубже. Но, видимо, небезопасно уже сейчас говорить на эту тему с человеком, который, ясное дело, все ещё продолжает проявлять недоверчивость. Какая, однако, невероятная история! К сожалению, нечего и думать рассказать подобную небылицу этой тройке законников: Адамс — Холанд — Портер.

— Мистер Таннехилл, — подчеркнуто выделяя слова, обратился он к боссу, — нам абсолютно необходимо наибыстрейшим образом размотать весь этот клубок событий до конца. Сдается мне, и даже очень, что кто-то пытается взвалить на вас убийство, выставить в роли человека, укокошившего этого охранника. Может быть, я слишком остро ставлю вопрос, но независимо от того, прав я или нет, нам следует быть готовым встретить во всеоружии попытку нанести вам удар такого рода.

Вы неоднократно упоминали, что помните, будто вас похоронили заживо. Не уверен, что вы сами это заметили, скорее всего вырвалось нечаянно. Но поясните, пожалуйста, что точно вы имели при этом в виду?

Собеседник адвоката не удостоил его ответом.

— Мистер Таннехилл, я искренне считаю, что вам не стоит что-либо скрывать от меня.

Но тот словно воды в рот набрал.

Стивенс продолжил:

— Может, вы намерены дождаться приезда сюда мистера Пили, чтобы мы смогли обсудить с ним все происшедшее…

На этот раз молчальник заговорил. Но совершенно отрешенным тоном.

— То был сон. Мне привиделось, что меня заживо похоронили. Я ведь уже сказал вам, что мучаюсь кошмарами. Ну а теперь, — и его голос, как бы вернувшись откуда-то издалека, окреп, — полагаю, что пора кончать наши посиделки. Голова полна планов. Если вы соблаговолите посетить меня в Большом Доме, я изложу их вам завтра. Не исключено, что к тому времени вам удастся установить контакт с Пили. Скажите ему, чтобы немедленно выезжал в Альмиранте.

Он тяжело поднялся и стоял, опираясь на трость.

— Думаю, мистер Стивенс, — добавил он, — что нам лучше расстаться прямо здесь. Не здорово будет, если мистер Холанд вдруг обнаружит, что мы… что наследник состояния семейства Таннехиллов и его доверенное лицо, оба кинулись на кладбище проверять дату похорон одного лица.

Стивенс предостерег:

— Это дело в чем-то дурно пахнет. Надеюсь, у вас есть разрешение на право ношения оружия. Тогда было бы…

— У меня нет пистолета.

— Однако…

Таннехилл обронил короткий смешок в обступавшей их кромешной тьме и слегка ткнул Стивенса концом трости в солнечное сплетение.

— Больно, а? Завтра мы, вероятно, увидимся. Или же после Рождества. Я позвоню вам, или мы договоримся о точной дате. Хотите ещё что-нибудь мне сказать?

Стивенс никак не мог решиться. Ведь он ещё не задал самого главного вопроса.

— В газетах, — наконец медленно проговорил он, — утверждалось, что ранение существенно повлияло на вашу память. Можете ли вы уточнить, насколько серьезны у вас эти провалы?

Ответ последовал почти сразу же.

— Я не могу вспомнить ничего из своей прошлой жизни до момента, когда пришел в сознание в клинике. Могу разговаривать, думать, размышлять, но все, что происходило со мной до этой весны, для меня как бы не существует. Я даже не знал, как меня зовут, пока не услышал, как произнесли мое имя в тот момент, когда сознание выплывало из небытия. Уверяю вас, — и он легонько рассмеялся, — это отнюдь не облегчило мое существование. Надеюсь, что теперь вы уяснили, до какой степени доверительно я с вами разговаривал — намного откровеннее, чем с кем бы то ни было. И сделал я это потому, что верю в вашу лояльность, во всяком случае, пока, а также из-за того, что нуждаюсь сейчас в людях, способных помочь мне в той ситуации, в которой я оказался.

— Вы можете всецело положиться на меня.

— Никому ни слова о нашей беседе без моего на то разрешения.

— Понял.

Стивенс добрался до машины и некоторое время неподвижно сидел за рулем, раздумывая о своих дальнейших планах. Он устал, но совсем не желал расставаться с нынешним местом работы. Слишком много фантастических вопросов оставались пока не проясненными. Кто-то, судя по всему, пытался внушить мысль, что племянник и дядя — одно и то же лицо. С какой целью? И почему самые различные люди, включая его самого, подходили к этой гипотезе серьезно вместо того, чтобы высмеять это абсурдное утверждение?

Ведь тот факт, что никто до смерти дяди и в глаза не видывал его племянника, сам по себе ещё ничего не доказывал. А что означали эти маски, исполненные столь совершенно, что напяль её любой и перед вами окажется совершенно другой человек, ничем не напоминающий прежнего?

На какой-то миг Стивенса охватило ощущение полной нереальности всего происходящего, как если бы он разделил кошмарные видения какого-нибудь полоумного шизофреника…

Но он одернул себя, взял в руки и завел мотор. Покатил же он к Уолдорф Армз. Какого-либо четко разработанного замысла у него не имелось, но была уверенность, что именно там находится центр, откуда действует группа.

Он припарковался рядом со зданием, но остался в машине. В темноте был неразличим купол, венчавший это строение. Нижние этажи ничем примечательным не выделялись, скорее, наоборот, имели несколько устаревший вид. Внезапно в поле зрения Стивенса появился коротышка с непомерно длинным носом. Ошибка исключалась: это был Теслакоданал, тот самый, что предыдущей ночью угрожал ему ножом. Крайне взбудораженный, Стивенс выскочил из авто. Он напал на след, сомнений в этом не было…

 

5

Спрятавшись в тени машины, Стивенс отчетливо видел, как недомерок вошел в освещенный вестибюль здания. Адвокат мгновенно переместился ко входу и через застекленные стенки попытался проследить за его действиями. Индеец остановился перед лотком с газетами. Быстро просмотрел «Альмиранте Геральд». Стивенс даже сумел увидеть, что внимание его подопечного привлекла статья, посвященная прибытию в город Таннехилла.

Теслакоданал, пожав плечами, сунул газету под мышку. Он пересек обширный холл в направлении лифтов, но ими не воспользовался, а лишь на ходу слегка кивнул лифтеру. Индеец углубился в широкий коридор. Дойдя до одной из дверей, коротышка вынул ключ из кармана, открыл её и исчез внутри.

Стивенс проскользнул через живую изгородь и направился к боковой стороне здания. Под окном комнаты, куда, по его прикидке, вошел объект наблюдения, он остановился. Оно было открыто. Через жалюзи пробивался слабый свет. Свежий ветерок колебал шторы. Какого-либо движения в помещении он не заметил. Оттуда вообще не доносилось ни звука. Промаявшись с полчаса, Стивенс стал сомневаться, правильно ли он определил место, куда проник Теслакоданал. Он пошел назад, останавливаясь под каждым окошком. Шторы были частично раздвинуты и он убедился, что имеет дело с одними и теми же просторными апартаментами.

Укрывшись за кустарником, он решил подождать немного. Время тянулось мучительно медленно. Посвежело. Слева от него в просвете между деревьями показался узкий серп луны лимонного цвета и стал постепенно карабкаться вверх по небосводу. А окна неизменно продолжали тускло светиться. Адвокат почувствовал, как в нем вскипает гнев. Он злился на этого Теслакадонала, который упорно не желал ложиться спать. Не выключает освещение — значит, бодрствует, решил Стивенс.

Но в конце концов его терпение лопнуло. Прокравшись к окну, он приподнял жалюзи и заглянул вовнутрь. Перед ним был диван, красный ковер, кресло, а чуть дальше виднелась открытая дверь. Именно оттуда струился свет. Удалось рассмотреть, что он исходил от низкого торшера рядом с письменным столом. За ним тянулись полки, уставленные книгами и терракотовыми статуэтками. Никаких признаков присутствия человека.

Стивенс решился: с бесконечными предосторожностями он расширил отверстие в жалюзях настолько, чтобы суметь протиснуться в него. Через несколько секунд он мягко спрыгнул в комнату. Немного выждав, адвокат, бесшумно ступая по ковру, приблизился к двери. В соседнем помещении также никого не было. Но зато обнаружилась ещё одна приоткрытая дверь. Подойдя к ней на цыпочках, он прислушался и явственно услышал посапывание спящего человека.

Какое-то время Стивенс простоял в задумчивости. Собственно говоря, чего он добивается? Ему требовалась дополнительная информация. Но какая?

Он в нерешительности осмотрелся. Книги занимали всего лишь одну полку. Рассеянно пробежался взглядом по заголовкам. Собрался было продолжить дальше осмотр помещения, но его внимание привлекла тоненькая брошюра: «Танекила Удалой». Адвокат живо сунул её в карман. Теперь он уже более внимательно изучил остальные издания. Большинство было на испанском языке, который он знал весьма слабо. Но другие книги, на английском, его заинтересовали. Он прихватил некоторые из них с собой, вышел в соседнюю комнату и вылез наружу через окно, не переставая изумляться, что решился на подобные действия.

Вернувшись домой, адвокат отметил, что телефонную линию уже починили. Он сразу же набрал нужный номер, но к собственному разочарованию выяснил лишь, что его прежний срочный вызов Пили до сих пор не дал результата.

Решив дождаться звонка от Пили, Стивенс разделся, облачился в пижаму, накинул сверху домашний халат и, растянувшись на диване в гостиной, стал знакомиться с похищенными книгами. Все они касались одной темы: Большого Дома семейства Таннехиллов. Он не припоминал, чтобы когда-нибудь ранее они попадались ему на глаза даже в секции «Таннехиллы» публичной библиотеки Альмиранте. Начал он с «Истории Большого Дома». На форзаце прочитал:

«Издание первое.

Тираж ограничен пятьюдесятью тремя экземплярами.

Не для продажи.

Январь 1870 г.»

Стивенс перевернул страницу. Первая глава начиналась словами:

«Более тысячи лет возвышается этот замечательный дом на высоком холме над раскинувшимся с незапамятных времен океаном. Не обнаружено никаких, достойных внимания, документов, относящихся к тем, кто его построил».

Адвокат полистал книгу, перескакивая с одного абзаца на другой. Она несколько напоминала исторический роман о наименее известных в истории человечества цивилизациях — древней Мексики и Южной Калифорнии с 900 года и до высадки в этих местах испанцев.

Перегруженный сложными деталями текст показался Стивенсу не очень убедительным, во всяком случае, в рамках его собственных знаний о жизни майя, толтеков и ацтеков. Упоминались фамилии отдельных священнослужителей, солдат. Так некоего Уксалака изрешетили стрелами за преступление, о котором ничего не сообщалось. Его похоронили на «восточном склоне холма в сосновой роще, которую толтеки впоследствии вырубили». Этому событию были посвящены всего все фразы и было совершенно непонятно, зачем о нем упоминалось вообще.

Когда появились толтеки, — «длинными воинскими колоннами, растянувшись вдоль берега и истекая потом под жаркими лучами раннеосеннего солнца», — они поначалу намеревались снести Большой Дом. Но, как и у всех прочих завоевателей, с трудом пробившихся издалека к этим дальним рубежам, у них не оказалось под рукой необходимых орудий, чтобы справиться с возведенным из мрамора зданием. Эти священники-солдаты сделали, впрочем, открытие: помещение Дома, покинутого его бывшими владельцами, «укрывшимися в населенной простым людом деревушке далее, к северу», по своей комфортности превосходили все, что они когда-либо видели до сих пор.

«Для очистки совести они воздвигли тогда на искусственной Горке деревянный храм, чтобы ублажить своего бога Кукулкана, а Дом использовали для проживания там вместе со своими женами. Длительное время фавориткой многочисленных священников-солдат была…»

Имя этой женщины было тщательно зачеркнуто в тексте, чему Стивенс подивился, не видя тому причины. Расшифровать его было абсолютно невозможно.

Он продолжал листать это произведение, которое начало действовать на него в какой-то степени завораживающе. Толтекская оккупация в конечном счете вступила в полосу кризиса, поскольку в течение ряда лет не прибыло ни одно из ожидавшихся подкреплений. А поскольку командовавший захватчиками священник был редкостным тупицей, то (снова чье-то имя было вымарано) решил с ним расправиться «прежде чем он раскроет секрет Большого Дома».

Стивенс перевернул ещё одну страницу. И с первой же фразы подметил, что текст никак не был связан с предыдущим изложением. Объяснялось это тем, что 11 и 12 страницы, где, вне всякого сомнения, говорилось о тайне Большого Дома, были попросту вырваны. Тогда он отложил эту книгу в сторону и взялся за «Танекилу Удалого». В первых главах, которые он просмотрел мельком, рассказывалось о рождении в Испании и первых путешествиях вдоль африканских берегов капитана Танекила, о несколько сомнительных методах, с помощью которых он сколотил свое состояние, и, наконец, о его отплытии в Америку во главе флотилии. В 1643 г. во время бури у калифорнийского побережья его корабль «Альмиранте» затонул. Стивенс сразу же вспомнил, что на самом старом надгробии в семейном захоронении Таннехиллов год смерти первого предка указывался как 1770. Получалось, что погребенный там Танекила, не являлся родоначальником клана, пустившего корни в Америке.

Следующую главу под названием «После бури» Стивенс буквально проглотил с начала до конца.

«После бури к полудню все мы оказались на берегу — я имею в виду тех, кто уцелел после кораблекрушения. Эспанта, де Куржиль, Маржино и Керати пропали без вести. Наверняка утонули. Сожаление у меня вызвала только гибель Маржино — полного сарказма плутишки; что до остальных ничтожеств, то гореть им в аду за все те неприятности, что они мне причинили.

Я тут же распорядился приняться за работу. Нельзя было терять ни минуты. Алонсо заметил нескольких туземцев, и у нас не было уверенности в том, что они, как обычно, окажутся глупыми, дружелюбно настроенными существами. Нам было абсолютно необходимо вывести оружие с „Альмиранте“ до того, как тот пойдет ко дну.

К двум часам пополудни Каунха обратил внимание на то, что буря начала стихать. Я послал его с дюжиной парней на двух шлюпках начать разгрузку. Действительно, ярость морской стихии спадала с каждым часом, а к вечеру океан успокоился и вовсе. Нам к этому времени уже удалось переправить на берег две мортиры и большое количество мушкетов. Поэтому, не опасаясь более аборигенов, я на следующее утро велел послать к ним патруль в целях установления контакта ради добычи продовольствия.

Берег был совершенно дикий, весь в невысоких холмах, утопавших в зелени. Птиц — в изобилии, и они целый день пели или верещали. Патруль подстрелил по дороге трех ланей и обнаружил множество съедобных корней, что вкупе с припасами, которые мы уже успели вывезти с корабля, сняло для нас проблему голода. Очень быстро я убедился в том, что мы попали в благодатную страну с превосходным климатом.

На пятый день часовые доставили ко мне индейца, низкорослого и гнусной внешности, который бегло говорил по-испански. С первого взгляда было ясно, что это — отъявленный негодяй. Моим первым побуждением было: выслушать, чего он наплетет и тут же утопить его. Но он оказался полезным как переводчик и, к тому же, принес добрые вести. Он сообщил, что, как мы и сами уже догадывались, к северу имелась деревушка, где ютился простой люд, а их верховный вождь, что жил в доме, расположенном на высоком холме, выразил пожелание, чтобы мы остановились у него, но, вынужденный, к несчастью, отлучиться на некоторое время, он не мог приветить нас лично. Этой новости весьма обрадовались женщины, тяжко переносившие невзгоды жизни под открытым небом, но я воспринял её с недоверием. С чего бы это человек, достаточно сообразительный, чтобы стать вождем, приглашает группу испанцев поселиться в его резиденции, прекрасно понимая, что мы оттуда потом ни за что не уйдем?

Но пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что риск для нас был минимальным. Располагая таким вооружением, мы были в состоянии подавить любую попытку погубить нас путем предательства. Кроме того, мне представилось очевидным, что так называемый верховный вождь на самом деле смылся для того, чтобы, находясь вне досягаемости, правильно оценить степень опасности, которую мы для него представляли. Что касается меня, то я, не долго думая, решил прикончить его в тот же миг, как только он сочтет возможным вернуться восвояси, не опасаясь за свою жизнь.

Занять дом оказалось делом ещё более простым, чем я полагал. Нашу восьмерку пушек мы разместили вкруговую на вершине холма за каменными парапетами. Тем самым мы обеспечили себе господствующие позиции над всей прилегающей местностью. Через неделю мы так крепко закрепились на новом месте, что реальную угрозу для нас представляли теперь, пожалуй, только европейцы с тяжелой артиллерией. Какого-либо сопротивления своим действиям мы не встретили. Проживавшие там люди восприняли наш приход самым естественным образом и, кажется, никому из них ничуть не показалось странным, что я разместился в комнате их верховного вождя.

Вскоре мне стало совершенно ясно, что застряли мы тут основательно и надолго. Хорошо зная, что из себя представляют капитаны двух других судов, я был убежден, что, даже если они и уцелели, то разыскивать меня не станут. Оба уже наверняка направились к мысу Горн и далее — в Испанию. Так что могло пройти немало лет, прежде чем в этих краях появится какое-нибудь судно. Посему я решил узаконить положение членов экипажа моего корабля по отношению к жителям деревушки, расположенной у подножья холма. Я сам пошел к ним и заставил всех их — мужчин, женщин и девушек — выстроиться в один ряд. Затем лично отобрал тридцать наиболее смазливых мордашек слабого пола, изолировал их мужей, распорядившись последних немедленно расстрелять и тут же закопать. Каждый член экипажа выбрал себе подружку. Я оженил их на месте чин-чином, как полагается, на Библии и каждой паре определил хижину. Через месяц жизнь пошла своим обычным чередом.

В течение всего следующего года моей главной заботой было развитие нашего района. Разосланные повсюду патрули привели с собой захваченных в дальних деревушках рабов, которые принялись трудиться на нас под присмотром местных туземцев. Так что поселение вскоре существенно разрослось, и я окрестил его „Альмиранте“.

К концу второго года прежний хозяин дома все еже был в бегах. Из этого факта я сделал вывод, что он разумно и правильно оценил создавшуюся ситуацию, и что его единственной заботой было не допустить уничтожение дома. Каких-либо следов храма толтеков, о существовании которого где-то поблизости говорилось в легенде, мы не обнаружили. На мой же взгляд, сам дом являлся примером архитектуры майя, хотя его стиль несколько отличался от того, что встречается в Центральной Америке.

На третьем году начались попытки убийств. Я очень скоро уверился в том, что случившееся не было серией никак не связанных между собой фактов, а, наоборот, носило характер действий, подстроенных бывшим владельцем дома, желавшим заполучить его обратно. Теслакоданал нанес мне удар ножом в спину, и тот оказался бы для меня фатальным, если бы у меня не оказалось все же достаточно сил, чтобы оказать сопротивление. Стрела, поразившая Каунху, прошла на волосок от его правого легкого. А вот Алонсо так не повезло. Его любовница, из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом. Примечательно, что никто не покушался на женщин, что достаточно ясно указывает, для какой цели они предназначались.

Хико и Теслакоданал, индеец, появившийся в нашем лагере уже в самые первые дни после высадки, сбежали вместе.

Вот так началась эта длинная цепь попыток расправиться с нами, которые я подробно опишу в другой главе, поскольку эти события своеобразными вехами отметили тот путь, который должен был привести нас к раскрытию тайны Большого Дома, той самой, которая…»

Как раз в этом месте страница и была оторвана. Стивенс проверил, не оказалась ли она случайно засунутой где-нибудь в другом месте книги, но нигде её не обнаружил. Зато выявил ещё семь других таким же образом обезображенных страниц. И каждый раз в том месте, где речь заходила о «тайне» Большого Дома.

Адвокат ещё раз перечитал главу «После бури». Его поразило одно имя: Теслакоданал. Ему показалось любопытным, что у того оказались потомки в сегодняшнем Альмиранте.

Он лениво раздумывал над этими вопросами, потихоньку погружаясь в сладкий сон, как вдруг вдоль позвоночника пробежала противная мелкая дрожь.

 

6

В комнату уже начали просачиваться первые лучи занимавшейся зари. Но они ещё увязали в цепкой темноте ночи, так что Стивенс с трудом различил два человеческих силуэта, неожиданно выросших рядом с диваном. Чей-то мужской голос повелительно прошипел:

— Не двигайтесь, Стивенс!

В нем звучала неприкрытая угроза. Адвокат застыл. Вскоре в его комнату набилось уже с дюжину неизвестных ему личностей. Как ни странно, но их многочисленность его успокоила. Если бы пришли прикончить его, то наверняка в одиночку или же вдвоем. Но их сейчас было слишком много, чтобы пойти на такое преступление. Он расслабился и подумал: «Это наверняка та самая группа, которая стегала плетью Мистру».

Находившиеся рядом с ним двое уселись в кресла. Тот же самый голос произнес:

— Не делайте резких движений. Мы все в очках ночного видения. Так что вы у нас как на ладошке.

Последовала короткая пауза, а затем — вопрос:

— Стивенс, кто вы?

Молодой адвокат, раздумывавший в этот момент над тем, что это ещё за диковинки «очки ночного видения», машинально брякнул:

— Кто я? Что вы имеете в виду?

Вопрос показался ему странным. Члены банды, если, конечно, это были они, прекрасно осведомлены на его счет. Поэтому он контратаковал:

— А собственно говоря, вы-то кто такие?

Ответа не последовало. Но из темноты донесся женский голос:

— Вижу, чуть ли не воочию, как работает его мозг. Думаю, что он не при чем.

Тот, кто выступал вроде бы в роли официального представителя этой группы, проигнорировал реплику. Он продолжил:

— Стивенс, в данный момент нас совершенно не устраивает ваша позиция в этом деле. Если вы действительно тот, кем кажетесь, то советую серьезно отнестись к нашим вопросам. Очевидно, что если вы кто-то другой, то попытаетесь провести нас.

Адвокат внимательно его слушал. Все это подразумевало… он не знал даже, что именно. Вновь его охватило чувство какой-то нереальности всего происходящего. Но затем промелькнула мысль, что, возможно, удастся получить полезную информацию. И он довольно бесцеремонно заявил:

— Не знаю, куда вы клоните, но прошу вас, продолжайте.

Раздался сдавленный смешок той самой женщины, которая уже вмешивалась в их диалог.

— Он думает, что сумеет выудить из нас кое-какие нужные ему сведения.

Мужчина, похоже, взъярился:

— Послушайте, дорогуша, мы весьма ценим вашу способность читать чужие мысли, но умоляю, попридержите язык за зубами и избавьте нас от бесполезных комментариев.

— А сейчас он в весьма наивной форме всполошился, — тем не менее радостно поведала она. Но тут же спохватилась. — Ладно. Молчу, если вы так настаиваете.

Воцарившееся после этой стычки молчание было особенно тягостным для Стивенса. Подумать только: эта женщина могла шарить в чужих мозгах! Телепатка! Его разум повелевал ему воспринимать это явление с сарказмом. Но он чувствовал, что столкнулся с событиями, истинный размах и глубину которых он пока просто не был в состоянии определить. Проявления высокого интеллекта, денежные интересы, явный в некоторых случаях всплеск насилия… У него было такое впечатление, что его выставили перед судом, а он понятия не имеет, в чем его конкретно обвиняют. Но не успел он и рта раскрыть, как говоривший от имени группы мужчина вновь атаковал его:

— Стивенс, мы навели справки о вашем прошлом. Похоже, что особых сомнений не вызывает факт рождения тридцать один год тому назад на севере Калифорнии ребенка, названного Эллисоном Стивенсом. Мальчик с таким именем действительно посещал муниципальную школу в одном из городишек, а потом продолжил учебу в высшем заведении Сан-Франциско. Затем этого Эллисона Стивенса призвали на воинскую службу в морские силы…

Для усердно внимавшего этим словам Стивенса все это в точности соответствовало реальностям прошлого и будило в нем определенные воспоминания. Пока мужчина молчал, телепатка, видимо, изучала его мысли. Внезапно он воскликнул:

— Минуточку! А за кого вы меня принимаете?

Заговорила женщина:

— Вполне искренне считаю, что нет необходимости продолжать этот экзамен. Я четко отметила его реакцию, в которой в самом деле присутствовало все то эмоциональное изумление, которое вы сами могли почувствовать в его голосе.

Вмешался кто-то третий:

— Но почему он принялся шарить в апартаментах Теслы?

— Стивенс, — потребовал первый голос, — ответьте удовлетворительным образом на этот вопрос, и мы оставим вас в покое.

Стивенс начал рассказывать, как он увидел Теслу, входившим в Уолдорф Армз. Но женщина оборвала его:

— А теперь он разгневался. Его вдруг осенило, а не слишком ли смело мы ведем себя, вторгнувшись в его дом и подвергая допросу, словно мы действуем на вполне законных основаниях.

Все рассмеялись. Но лидер жестко потребовал:

— Отвечайте, Стивенс. Зачем вы так поступили? Не позволяйте гневу затемнить ваш здравый смысл. Отвечайте.

Стивенс испытывал колебания. Однако, решил он, раз это поможет ему избавиться от столь опасной публики, то, пожалуй, стоит им все выложить. Он спокойно пояснил:

— Незадолго до этого у меня состоялся разговор с Таннехиллом, и он сообщил мне, что Мистра Лэнетт была секретарем его дяди. А она связана с вами и когда я увидел, что… как бишь его зовут?

Снова его прервала женщина-телепат.

— Я чувствую, что за его словами скрываются иные мотивы… Такое впечатление, что он стремится побольше разузнать о Мистре. Думаю, он влюбился в нее. Или же тогда это и в самом деле ОН, у меня нет четкого представления на этот счет.

Они встали. Кто-то тихо напомнил:

— Заберите книги.

Открылась дверь. Послышались шаги. Затем взревели моторы нескольких машин, отъехавших от дома. Стивенс пошел проверить дверь, ту самую, замок которой сначала Мистра, а потом и эти визитеры столь запросто отомкнули. Да, пора его сменить. По пути в свою комнату ему подумалось: а телепатка-то оказалась не на высоте и упустила один важный момент. Она не схватила, что на адрес Теслы он вышел в офисе Мексиканской импортной компании. Тем самым образовалась крупная брешь в акции, предпринятой против него. Получается, что агрессоры остались в неведении на счет того, что он располагает сведениями о местожительстве других членов группы и мог продолжить свое расследование. А таким путем, кто знает, он, может быть, отыщет Мистру. С этими мыслями он заснул, думая, насколько же прекрасна эта удивительная женщина…

Утром в девять часов Стивенс уже отправился проверять, кто живет по одному из добытых им адресов. Поиски привели его к небольшой усадьбе, обнесенной железной решеткой. Дом стоял на значительном удалении от проезжей дороги. Он поинтересовался у проходившего мимо мальчугана, кто хозяин этой виллы. Тот бойко отбарабанил:

— О! Да судья Адамс.

Он внутренне похолодел, подумав: «Но это же смехотворно… Судья Адамс не может…» Но, поразмыслив, он был вынужден признаться самому себе, что понятия не имеет, что тот мог и чего не мог делать.

К одиннадцати часам он уже имел данные о жителях по всем двенадцати адресам, которые он обнаружил в офисе Мексиканской импортной компании. В каждом без исключения случае речь шла о персонаже, занимавшем в городе солидное положение: судья Уильям Адамс, судья Олден Портер, хозяева двух ежедневных газет Альмиранте Джон Кэрвелл и Мартин Грант, владелица единственного частного банка в городе Мадлен Оллори, ещё пара женщин из высших кругов, и известный торговец-импортер и, наконец, последний по списку, но не по значению Дж. Эзвелл Дорди, возглавлявший крупные предприятия сталелитейной промышленности. Хотя последний из них был ещё совсем молодым человеком, утверждали, что он уединился в Альмиранте по причине неважного здоровья.

Перечень получился настолько внушительный, что у Стивенса екнуло сердце: он сунулся в осиное гнездо. Все эти люди, вне всякого сомнения, по существу, контролировали жизнь в городе. Он заехал в самую крупную из двух газет и покопался там в библиотеке, отыскивая фото самых видных граждан Альмиранте. Из дюжины установленных им лиц он нашел снимки только семерых. По их внешнему виду и манерам он попытался представить себе, могли ли эти люди, натянув на себя маски, выглядеть как члены той банды, с которой он схлестнулся. К однозначному выводу он, однако, прийти не смог. Для этого требовалось увидеть самих этих лиц, услышать их голоса. Хотя, как его как-то заверил один знакомый актер, голоса можно достаточно легко изменять.

Стивенс покинул редакцию, не представляя себе своих дальнейших действий. Было 24-ое декабря, канун Рождества, день, малопригодный для проведения расследований. Он подумал мимоходом, что неплохо было бы заручиться отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. Но сделать это, не прибегая к содействию полиции, представлялось нереальным. Все же он решил сразу же после праздников попросить свою секретаршу мисс Чейнер поискать документ с подписью старика Таннехилла. Ведь тот мог оставить на нем свои отпечатки.

Недовольный собой, он отправился домой. Но в самый последний момент ему захотелось проехать близ Уолдорф Армз. Он остановился, не доезжая до знания метров пятьдесят, и остался за рулем. Так он просидел минут десять. Внезапно дверца авто открылась и запыхавшаяся Мистра Лэнетт плюхнулась на сиденье рядом с ним.

— Я попросила бы вас, — обратилась она к нему, — помочь мне пройти в свою квартиру. Одна я не решаюсь этого сделать.

 

7

Стивенс ответил не сразу. Его одновременно обуревали противоречивые чувства — гнев и удовольствие. С одной стороны, он был рад её видеть. Но неприятие вызывала её манера вот так нежданно-негаданно появляться в духе пошлой мелодрамы. Следовало, правда, признать, что оба прошлые раза не оставляли ей другого выхода.

— Ну как ваш бок, не болит? — нейтральным тоном осведомился он.

Она нетерпеливо повела рукой.

— Бок? Да рана давно уже затянулась.

Одета Мистра была в зеленый костюм, который отлично гармонировал с цветом её глаз. Он внушительно, акцентируя каждое слово, произнес:

— Думается, вы понимаете, что просто обязаны мне многое объяснить.

Но внимание Мистры было целиком сосредоточено на наблюдении за входом в здание. Она отрывисто одернула его.

— Об этом поговорим у меня дома. Не будем понапрасну терять времени.

— Так вы хотите сказать, что кто-то может помешать вам пройти к себе?

— Этого не случиться, если рядом окажется мужчина. Пойдемте…

Адвоката поразила высота потолков в Уолдорф Армз. Все утопало в шикарных коврах. Лифт доставил их на четвертый этаж. Мистра остановилась перед застекленной дверью. За ней просматривалась вторая, металлическая. Женщина последовательно открыла и тут же закрыла за собой обе. Стивенс следовал за Мистрой по коридору с поразительно высоким — метров пять! — потолком. Та же особенность была характерна и для комнаты, в которую они в конце концов вошли. Лэнетт тут же направилась в чему-то, весьма смахивавшему на бар. Стивенс выхватил свой «намбу».

— Думаю, было бы полезно проверить все помещение.

— Ни к чему. Здесь мы в безопасности.

Несмотря на столь категоричное заявление, на душе у адвоката было неспокойно. Он все же проследовал коридором дальше до двух спален с прилегавшими к ним ваннами. В глубине виднелась лестница, поднимавшаяся к двери. Запертая на ключ, она, как с удивлением отметил адвокат, была из металла, к тому же, на вид, довольно толстого. Вернувшись к гостиной, он прошел по коридору в другую сторону до ещё одной комнаты, в которой ему бросились в глаза застекленные полки, заполненные, как ему показалось, альбомами с пластинками. Вдоль правой стены тянулась электронная аппаратура. Наверное, мелькнула мысль, комбайн из проигрывателя, телевизора, радио, различных трансформаторов, а, возможно, и передатчика… Напротив этой техники размещалась библиотека. Множество книг. Любопытно, что читает Мистра? Верхние полки заполняла исключительно научно-техническая литература — несколько сотен названий. Ниже стояли труды по истории, более половины из которых на испанском языке. Из английских заголовков привлекли внимание: «История испанской цивилизации в Америке», «Испанское влияние в древней Мексике», «Годы становления Альмиранте», «Танекила Удалой», «История Большого Дома».

Донесшийся из гостиной звон бокалов напомнил ему, что не следовало оставлять в одиночестве красавицу. Вернувшись, он застал Мистру за стойкой бара, где она колдовала над бутылками.

— Попробуйте-ка вот это… Такого напитка вам, уверена, ещё не доводилось пробовать.

Усевшись в кресло, адвокат с недоверием взглянул на предложенный бокал.

— Это ещё что такое?

— А вы пригубите…

Впечатление было такое, будто он взял в рот зажженную спичку. Огнем ожгло горло, а змейка пламени проскользнула далее вплоть до желудка. На глазах невольно выступили слезы. Голова словно заполнилась туманом. Он немного устыдился, увидев, как смакует напиток, иронически поглядывая на него, Мистра. А ведь, какого только пойла не доводилось ему пробовать в своей жизни.

— Продолжайте, продолжайте… — проронила она. — Это сродни классической музыке… Надо проявить настойчивость… И это лучше любого другого алкоголя.

Он глотнул ещё раз. Снова полыхнуло, но на этот раз он уже не поперхнулся и не пустил слезу.

— Что это за штука? — полюбопытствовал Стивенс.

— Октли.

Ему не приходилось слышать о его существовании.

— Когда-то его пили древние майя… А это его специальный вариант, сделанный по моему собственному рецепту.

Он отхлебнул ещё раз и спросил:

— Кто они, эти люди, что подвергли вас унизительному бичеванию?

— О! — Она передернула плечами. — Члены одного клуба.

— Что это за клуб?

— Самый закрытый из всех, существующих в мире.

У неё вырвался легкий смешок.

— Каковы условия вступления в него?

— Для этого надо обладать бессмертием, — небрежно кинула Мистра.

И залилась смехом. Ее зеленые глаза засверкали. Все в ней дышало жизненной силой и энергией. Стивенс нахмурился. Ему стало ясно, что вытянуть из неё серьезный и удовлетворяющий его ответ будет не так-то просто.

— Ладно, — уступил он. — Что это за книги у вас? И в чем состоит тайна Большого Дома?

Мистра бросила на него острый взгляд. Ее щечки порозовели, глаза неестественно блестели. В конце концов она отреагировала:

— Насколько я поняла по звукам, вы уже побывали в моей библиотеке. Что вы там успели прочесть?

— Ничего.

Но он рассказал ей о книгах, изъятых им у Теслакоданала. На её лице появилось задумчивое выражение.

— Когда мне достались эти экземпляры, в них были вырваны те же самые страницы. Вымараны и фамилии, причем, в тех же самых местах.

Они в молчании выпили ещё по глотку. У Стивенса сложилось впечатление, что Мистра собиралась что-то добавить к сказанному.

— Так получилось, — и впрямь произнесла она, — что мне известны зачеркнутые имена. Их взяли себе некоторые члены нашей… нашей немногочисленной секты.

И она снова рассмеялась, вопрошающе посматривая на него.

— Ну вот… — протянул он.

— Вот так-то.

И она снова наполнила бокалы. Он приложился ещё разок.

— Какого дьявола, — задумчиво произнес он, — расплодилось столько безумных сект в Калифорнии? Возьмем, к примеру, эту так называемую мексиканскую цивилизацию доколумбовского времени! Если когда-либо и существовали погубившие свою душу люди, то именно они были ими.

Она наблюдала за ним сверкающими как драгоценные камни очами. Но её лицо казалось ему подернутым думкой. Стивенс мрачным тоном развил свою мысль:

— С точки зрения появления в человеческой истории отягощенных жаждой крови цивилизаций, древние мексиканцы побили все рекорды. В период упадка им требовалось приносить в жертву своим омерзительным богам и богиням уже свыше пятидесяти тысяч человеческих жизней в год!

Он нечаянно заметил, что опустошил и второй бокал. Поднявшись адвокат еле удержался на ставших ватными ногах и вынужден был, чтобы устоять, уцепиться за стойку бара.

— Впрочем, что об этом рассуждать, — пролепетал он. — Лучше поговорим о вас. И не наливайте мне более. Еще рюмка — и я окончательно наклюкаюсь.

Он кое-как добрел до Мистры и заключил её в свои объятия. Она не сопротивлялась, когда Стивенс поцеловал её и даже через некоторое время откликнулась. Это смутило их обоих. Он отодвинулся. Задрожавшим от волнения голосом произнес:

— Вы самая красивая из всех, когда-либо встречавшихся мне женщин…

Стивенс сознавал, что Мистра не переставала внимательно следить за ним. Но её взгляд он истолковал как приглашение к близости. Они вновь, и надолго, слились в поцелуе, хотя она не проявляла какого-либо нетерпения. Когда же адвокат попытался пройти по комнате, то зашатался, все поплыло у него перед глазами. Ухватившись вновь за стойку бара, он обвиняющим тоном бросил в её адрес:

— Я пьян.

— Скажите лучше, напичкан наркотическими снадобьями.

Стивенс неуверенным движением развернулся к центру комнаты. Мистру он теперь едва различал во все сгущавшейся вокруг него пелене.

— Я сделала это нарочно, — добавила она.

Он шагнул к Мистре и вдруг почувствовал, как на него стремительно надвигается поверхность пола. Падение на какой-то миг отрезвило его.

— Но зачем же вы так поступили? — Стивенс еле ворочал языком. — Что это…

То не было самым последним, что сохранилось в его памяти, но последнее, о чем он вспоминал хоть сколько-нибудь отчетливо.

 

8

Стивенс проснулся от брызнувших ему в глаза лучей солнца. Он долго лежал, не шевелясь и бесцельно тараща глаза на потолок странной комнаты. И вдруг разом осознал, где находится. Он рывком поднялся с кровати, не зная толком, что собирался сделать, напряженно задумался. Постепенно первоначальная скованность прошла. Он был жив. Какими бы мотивами не руководствовалась Мистра, накачав его наркотическим зельем, оно оказалось неопасным для жизни.

Его одежда лежала рядом, на стуле.

Он поспешно оделся и выглянул в коридор. Вспомнил, что рядом находится вторая спальня. Он на цыпочках дошел до нее. Дверь была незаперта. Стивенс приоткрыл её и просунул голову.

Некоторое время он созерцал спящую Мистру. Во сне она выглядела необыкновенно юной. Она показалась ему даже моложе, чем он сначала думал. Сейчас ей можно было дать двадцать четыре — двадцать пять, чем тридцать лет.

Адвокат припомнил, что в течение этой долгой ночи она была крайне взвинчена. Но так и не смог восстановить в памяти, был ли он с ней вместе в этой комнате или в соседней. Зато в мыслях ясно видел, как Мистра много раз плакала и неоднократно что-то говорила ему про Большой Дом.

Большинство из сказанного ею растворилось в сплошной мгле. Но кое-что все же сохранилось и совершенно отчетливо. Вероятно, её слова так же безжалостно жгли ему мозг, как октли горло. Одна мысль об этих закрепившихся у него фразах повергла его в шок. Он уже собирался прикрыть дверь, но успел заметить, что Мистра, открыв глаза, сосредоточенно наблюдает за ним.

Да, да, она СЛЕДИЛА ЗА НИМ. Стивенс инстинктивно несколько подался назад. Тотчас же выражение в глазах Мистры изменилось. Они, глубоко запав, неистово запылали. Сейчас они очень походила на те, что были у нее, — весьма странные и необычные, — в тот момент, когда адвокат отключался под воздействием наркотика. Внезапно Стивенс узнал о её возрасте — больше, чем двадцать пять, больше, чем тридцать. Он вспомнил, что она упоминала о бессмертии… «Это старый-престарый Дом…», — лихорадочно шептала она в ночном мраке. Как если бы перед внутренним взором во всей своей беспощадности промелькнули какие-то скрытые циклы её жизни, пробудив в Мистре подернутые смертью видения. «Это старый-престарый Дом…»

Стоя в коридоре, Стивенс, наконец, уразумел, — и в этом у него теперь не было ни малейших сомнений, — в чем состояла тайна Старого Дома.

А когда до адвоката дошло, что она знала, что он разобрался в этом, то его встряхнула отдававшая холодом небытия дрожь. Она приподнялась в постели, как бы потянувшись к нему. Одеяло соскользнуло с её тела и словно бы растворилось. Глаза даже при солнечном свете опаляли двумя пышущими безумным огнем воронками. Мышцы лица и тела затвердели, придавая Мистре вид каменной статуи и обезображивая её своей неподвижностью.

Но эта какая-то неестественная реакция внезапно прекратилась. Она расслабилась. Снова откинулась в постели. Улыбнулась ему и лениво протянула:

— Так… Значит, подглядывали за мной?

Своеобразное очарование, будто околдовавшее его, рассеялось. Ему представилось, что он вынырнул из неведомой, заполненной фантастическими образами бездны, и, осознавая собственное смятение и замешательство, пробормотал:

— Нет. Я собрался побриться.

— Все необходимое для этого найдете в большой ванной, что в конце коридора.

Скобля подбородок, он вдруг вспомнил: «А ведь сегодня Рождество!» Но его мысль недолго задержалась на этом факте. Из комнаты Мистры не доносилось больше ни звука. Все в её апартаментах дышало тишиной и спокойствием. И его раздумья опять потекли по необычному руслу. Интересно, раз уж идея, подобная мелькнувшей недавно, возникла у него, сможет ли он когда-либо от неё избавиться. Полностью приведя себя в порядок, Стивенс направился в библиотеку. Необходимо, убедил он себя, внимательно прочитать замеченные там вчера книги. Но «Истории Большого Дома» на прежнем месте не было. Как отсутствовали и другие издания, что он намеревался пролистать. Не видно их было и на других полках. Они попросту исчезли. Это поразило его. Казалось невероятным, что Мистра спрятала их. Он все ещё топтался в библиотеке, когда услышал шум струившейся из душа воды. Значит, Мистра встала.

Стивенс пересек гостиную и вошел в комнату молодой женщины. Щедрое солнце, заполнившее помещение, развеяло, как легкую дымку, все его ночные фантазии и предположения. Он почувствовал себя неловко, в роли какого-то недоумка. Сказочка о бессмертии тут же растаяла. И все же оставалось нечто такое, в отношении чего ему хотелось добиться полной ясности.

С того места, где он стоял, звуки душа воспринимались как грохочущий водопад. Дверь в ванную была приоткрыта. Оттуда вырывалось облако пара, мягко оседавшее на ковре. Вскоре шум стих. Он услышал шлепанье босых ног по полу. Появилась Мистра, облаченная в пышный халат. Она взглянула на него задумчивыми, живо блестевшими глазами, но не вымолвила ни слова. Села перед туалетным столиком и стала укладывать волосы.

Стивенс терпеливо выжидал. То загадочное чувство, которое он испытал ранее в её присутствии, возникло вновь, может быть, не столь ярко, и не столь неопределенно, но в гораздо более личностной форме.

Да, ещё раз отметил он, все же Мистра действительно на удивление красива. Белокурые волосы, полные огня зеленые глаза, тонкие, ладные черты лица придавали ей вид молодой, несомненно, умной женщины. Загорелая кожа. Глядя на нее, невольно возникала мысль, что её бабушки отнюдь не гнушались выбирать партнеров среди самых различных расовых групп. В ней явно бурлила кровь любителей острых ощущений и похождений, причем, видимо, ранних поколений.

Подобного рода мысли существенно увели его в сторону от первоначального замысла, с которым он вступил в её покои. Очнувшись, он довольно напряженным голосом обратился к Мистре:

— Ночью вас, похоже, весьма заботил вопрос о том, откуда поступил тот мрамор, из которого выстроен Большой Дом. Известно ли кому-нибудь название этого карьера?

За лицом Мистры он мог следить только по его отображению в зеркале. Взгляд молодой женщины стал пристальным, сосредоточенным. Она напряженно в упор рассматривала его. У Стивенса появилось предчувствие, что она не станет отвечать на этот вопрос. Но она расхохоталась.

— Вижу, — выдавила она из себя, — что откли опять породил во мне кошмары. Думаю, мне пора отказаться от этого напитка.

От Стивенса, однако, не ускользнуло, что смех у неё получился невеселый, а от ответа она все же действительно уклонилась. Адвокат упорствовал:

— И все-таки, как насчет названия этого мраморного карьера?

— Откуда мне знать? — парировала она. — Этому проклятому Дому более тысячи лет.

Но Стивенс не сдавался.

— В первом же абзаце посвященной ему книги говорится, что никому не известно, кто его построил. Но, возможно, есть какие-то указания насчет места происхождения материала, из которого он возведен…

Мистра продолжала разглядывать его через зеркало иронически, улыбаясь.

— Люди уже перестали меня удивлять, когда они реагируют так, как это делаете вы. Вы оказались здесь в поисках следов, ведя собственное расследование. Но, судя по всему, вас совсем не тревожит то обстоятельство, что я нашпиговала вас наркотическими средствами. По вашему лицу и задаваемым вопросам могу предполагать, что мои объяснения кажутся вам вполне разумными. Но вы, тем не менее, продолжаете задираться.

Стивенс чуть наклонился вперед, ожидая услышать нечто интересное. Но ему пришлось вновь откинуться на спинку кресла, когда он понял, что его провели. Однако, подбодрил он сам себя, бесспорен факт существования секты, исповедующей древний культ и жаждущей крови. Ее члены живут под именами людей, давным-давно отошедших в мир иной. Речь идет об очень закрытой группе, аморальной и, не исключено, просто преступной по своему характеру.

Он неосознанно поддавался царившей в доме атмосфере необычности в такой степени, которую всего полчаса назад считал невозможной. Стивенс встрепенулся.

— Ладно, так зачем вы все же подмешали наркотические средства?

Она ответила тут же, не раздумывая:

— Хотела сбить вас с толку и посмотреть, не удастся ли что-нибудь вытянуть из вас…

— Не понимаю…

Она пожала плечами.

— Я тоже хотела узнать, не тот ли вы человек, которым, как опасаются другие, вы являетесь.

Стивенсу понадобилось определенное время, чтобы сообразить, о чем она говорит. Изумившись, он спросил:

— И кто же это я, по их мнению?

Она повернулась и взглянула ему в глаза:

— Разве ещё не догадались?

Похоже, она сама этому удивилась. Чуть поколебавшись, она все же спокойно пояснила:

— Ну конечно же тем, кто построил Большой Дом. Кто он? Этот вопрос нас очень заботил в последние годы.

Стивенс был сбит с толку подобным объяснением. Снова все становилось полнейшей бессмысленностью, и даже переставало его интересовать. Но Мистра продолжала:

— Если вы и впрямь… его создатель… то вам удалось это утаить от меня. И все же неплохо, что остальные продолжают ломать над этим головы.

Это его напугало. Поскольку — независимо от того, было ли это все чистейшим безумием или нет, — но игра начинала приобретать опасный характер. Одного уже пристрелили. Почему бы не ликвидировать и его, если они сочтут адвоката лицом, представляющим для них угрозу. И тогда он погиб бы ни за что, ни про что, только по тому, что какой-то рехнувшийся тип счел, что ему более тысячи годков! Стивенсу стало не по себе. Он поинтересовался:

— А кто прикончил Джона Форда, охранника? Ведь это дело связано со всеми остальными событиями, не так ли?

Она отрицательно мотнула головой.

— Нет, никто из членов нашей группы в этом не замешан. Наша телепатка проверила всех пятьдесят трех членов клуба.

— Пятьдесят трех! — поразился Стивенс.

Вот не ожидал, что получит столь ценную информацию! Судя по её виду, Мистра, видимо, не обратила внимание на его возглас.

— Это — банальное убийство, — добавила она. — Но оно, не исключено, пойдет на пользу моим намерениям. Еще точно не знаю.

Ее замыслам! Вот их-то ему и хотелось бы выяснить. Он подался к ней и, не очень надеясь на ответ, спросил:

— И что же это за планы у вас?

Последовала длительная пауза. Лицо Мистры в зеркале казалось задумчивым. Но в конечном счете она решительно открыла ящик столика и вытащила оттуда листок бумаги. Не глядя на него, она произнесла:

— Вот текст ультиматума, который я вскоре направлю по радио в адрес правительства Лориллии. Счетчик истечения срока будет включен с момента передачи послания. Ссылка на планету Марс сделана из чисто психологических соображений. Я хотела бы внушить им достаточно серьезные опасения с тем, чтобы они действительно эвакуировали указанные здесь заводы. Но лучше послушайте сами…

И она принялась ясно и неспешно твердым голосом зачитывать содержание документа:

«К трудящимся предприятий атомной промышленности, работающим над осуществлением проекта под названием „Блокировка“.

Ровно через два часа все ваши установки будут сметены с лица Земли энергоимпульсами с космолета. Атаку санкционировало правительство планеты Марс, где прекрасно осведомлены о том, что ваши руководители вынашивают планы внезапного ядерного удара по Соединенным Штатам Америки.

Немедленно расходитесь по домам. Не позволяйте никому мешать вам покинуть все предприятия до полудня. Против энергоимпульсом из космоса защиты нет.

Атомной войне на Земле не позволят разразиться».

Взглянув на Стивенса, она спокойно добавила:

— Час, может быть, я изменю, но в остальном все свершится как здесь указано. Ваше мнение?

Стивенс на мгновение почувствовал, что в голове у него пусто, как в вакууме. Но, спохватившись, он взял себя в руки.

— Вы что, сошли с ума?

— Наоборот, в полном рассудке, — холодно отреагировала она. — И полна решимости осуществить задуманное. Но в известной степени я сейчас нуждаюсь в вашей поддержке. Ни один человек в одиночку не в силах одолеть хорошо охраняемую крепость.

Стивенс, не скрывая своего раздражения, выпалил:

— Если вы нападете на Лориллию, они сочтут, что это — акция Соединенных Штатов, после чего немедленно последуют контрмеры.

— Это смелые и гибкие люди. Они спланировали свое внезапное нападение на нас так, чтобы иметь потом возможность отрицать, что являются агрессорами. Неужто вам неясно, насколько ужасна подобная перспектива?

— Они не пойдут на это!

— Еще как… А если основные города Соединенных Штатов будут уничтожены, это равносильно тому, что стране переломят хребет и раздерут сердце. Кто, к примеру, мог бы объявить войну, если первая атомная бомба упадет на Вашингтон во время сессии Конгресса? Друг мой, вы просто мыслите в далеких от реальности категориях. Уверяю вас, что наша группа никогда бы не стала рассматривать возможность покинуть Землю, если бы опасность не приобрела того размаха, о котором вам говорю я.

Стивенс разволновался. Он подумал: «Однако я воспринимаю это так, будто у них и в самом деле имеются космолеты, будто…» Его взгляд остановился на листке бумаги, который она продолжала держать в руке.

— Покажите-ка мне этот ультиматум…

Она протянула ему документ с загадочной улыбкой на лице. Бросив на него взгляд, Стивенс понял, что именно её так забавляло. Послание было написано на иностранном языке. Как он догадался, на том, который принят в Лориллии. Мистра, между тем, разговорилась.

— В этом как раз и состоит суть моих разногласий с остальными членами группы. Они хотели бы разобрать Большой Дом и вывезти весь строительный материал далеко за пределы Земли, пока не утихнет эта атомная гроза. Я же считаю, что мы несем определенную ответственность перед Землей и что мы не имеем права продолжать пользоваться плодами нашей науки для собственного удовольствия, как мы все время делали это до сих пор.

— И куда же они намеревались отправиться?

Стивенс отметил про себя, что его любопытство разгорелось не на шутку.

— На Марс. У нас там имеются подземные сооружения, где Дом окажется в безопасности.

— И вы все покинули бы Землю?

— Да, но только на период ведения военных действий.

— А не преувеличены ли ваши страхи? Даже предположив, что Лориллия на самом деле вынашивает те планы, о которых вы говорите, неужели вы полагаете, что они потратят целую бомбу на Альмиранте?

Печальная улыбка промелькнула на её лице.

— Разумеется, нет. Но если прибрежные воды у Сан-Франциско и Лос-Анджелеса окажутся радиоактивными, конфликт напрямую затронет и нас. Это могло бы непосредственно повлиять на свойства мрамора, которым мы и обязаны своим долголетием… Даже те из нас, кто выступает против отлета с Земли, понимают, что в противном случае возникает риск такого уровня, подвергаться которому мы никак не можем.

Стивенс уже открывал рот для следующего вопроса, когда до него дошло, что она только что выдала ему важную информацию.

— Так значит, — сказал он, — помимо вас есть и другие, не желающие оставлять Землю? Тогда почему бы им не оказать вам содействие?

Ее губы сжались в тонкую полоску:

— Естественно, Таннехилл вначале был настроен против отлета. На Земле он является законным собственником Большого Дома. А на Марсе нет государственной полиции, которая защищала бы эти его права. И он автоматически растерял бы там те преимущества, которыми располагает здесь над всеми остальными.

Стивенс отлично представил себе, перед какой дилеммой встал Таннехилл.

— Понимаю, — произнес он. — Но не вижу, каким образом стрельба по нему может сломить его сопротивление.

— А тут и нет никакой связи, — возразила она. — Исходная база совсем иная. В свое время члены группы выступили с инициативой добровольно поставить себя в финансовую зависимость от него. Каждый должен был по контракту передать Таннехиллу все свое имущество, а взамен получать от него стабильный доход. Если бы впоследствии кого-нибудь поймали на том, что он тайно сколачивает отдельный капитал и прибирает к рукам недвижимость, его бы строго наказали…

— Но это чисто денежная сторона вопроса. В то время, как Дому, если то, что вы о нем рассказываете, правда, просто цены нет…

— Верно, но не забывайте, что это соглашение и было достигнуто единственно ради того, чтобы уберечь Дом от больших потрясений. И оно будет продолжать действовать… Все остальные члены группы были настолько привержены этой договоренности, что когда Таннехилла ранили, они дождались, пока его жизнь окажется вне опасности, затем устроили фальшивые похороны, и продолжали передавать свое имущество в фонд Таннехилла с тем, чтобы все было готово к отлету к тому моменту, когда Таннехилл полностью придет в сознание и подпишет распоряжение о перевозке Дома.

Все в голове Стивенса встало на свои места.

— Ясно, — кивнул он. — Таннехилл и его дядя — это одно и то же лицо, но, когда он пришел в себя, выяснилось, что хозяин Большого Дома потерял память о своем прошлом…

— Это я подстроила, — хладнокровно призналась Мистра. — Я проникла в клинику и подсунула ему кое-какие лекарства. Тем самым я их всех застала врасплох.

— Так это ваши проделки?.. Вы… накачали Таннехилла всякой дрянью и стерли его память!

Это уже не было вопросом, а возгласом пораженного до глубины души человека. Ибо он почему-то сразу поверил ей. Беседуя с этой женщиной, наделенной стальной волей, он испытывал такое чувство, будто погружается в никому недоступные глубины. И тут он вспомнил, что является единственным доверенным лицом Таннехилла и в этом качестве выслушивает такие откровения!

Он не собирался воспользоваться ими против Мистры. Кстати, никаких доказательств её слов у него не было. Должно быть, в области химии её познания далеко обогнали нынешнюю эпоху. Но кто ему поверит? Мистру, между тем, понесло:

— В сущности воздействовать на механизм памяти проще простого. Можно проделывать это сколь угодно путем глубоких гипнотических трансов. Лекарство, которое я использовала, имеет большую длительность действия. И я в любой момент могу дать ему средство, нейтрализующее его.

— Почему другие члены группы не сделают этого?

— Потому что им неизвестно, к какому медикаменту я прибегла и в какой дозировке. Вмешиваясь, без знания этих фактов, они могут нанести серьезный вред Таннехиллу.

Стивенс покачал головой, подавленный лавиной тех сведений, которая обрушилась на него.

— Но если в Таннехилла стреляли не члены группы, то, спрашивается, кто?

— Скорее всего речь идет о несчастном случае. О какой-нибудь уличной перестрелке, в которой он никак не был замешан. Как достоверно установила наша телепатка, никто из наших к этому непричастен.

Стивенсу сразу же пришло на ум, что та же самая женщина, слывшая мастерицей по части чужих мыслей, применительно к нему допустила грубую ошибку, не сумев уловить важную информацию. Он, однако, поостерегся заводить разговор на эту тему. Но, поколебавшись, все же не удержался и пробросил:

— Мне кажется, вы слишком полагаетесь на эту телепатку… Кроме того, мне слабо верится в то, что в столь ключевой момент кто-то чисто случайно пальнул в хозяина Дома и поразил его. Не было ли ещё кого-нибудь, кто активно выступал бы против отлета?

— Да, был ещё один противник подобного варианта действий, но он изменил свое мнение после того, как это сделал Таннехилл.

— Вы имеете в виду, что он действительно отказался от него?

— Тризелла проверила это.

— Так зовут вашу телепатку?

— Именно. И не недооценивайте ту опасность, которой мы все можем подвергнуться в результате такого случайного выстрела. Подобные штучки вообще являются для нас настоящим кошмаром. Все эти кораблекрушения, пьянь за рулем, пожары, перестрелки между гангстерами, война.

Стивенс стал было ей возражать фразой, начинавшейся со слова «однако»… Но передумал, и решил направить беседу в другое русло.

— За всеми этими разговорами о Таннехилле я напрочь забыл о своих прямых по отношению к нему обязанностях. Так что лучше, видно, ему позвонить сейчас же, несмотря на то, что сегодня рождественский праздник.

Она удивленно взглянула на него.

— Рождество! Да, мой напиток действительно выбил вас из колеи. Ведь сегодня уже 26 декабря. Вы что, не знали об этом?

— Что?

Едва оправившись от первоначального изумления, он лихорадочно попытался вспомнить, а не произошло ли чего-нибудь важного за время его отключки, кроме того, о чем он уже знал, но безуспешно. Тогда он угрюмо проворчал.

— Все равно надо звонить, и немедленно!

Он рысцой бросился в гостиную, где, как заметил ранее, размещался телефон. Набирая номер, он обдумывал все те извинения, в которых сейчас будет рассыпаться перед боссом. Но делать этого не пришлось. Услышав его голос, Таннехилл воскликнул:

— А я как раз собирался вам позвонить, Стивенс. У меня тут один человек, с которым я хотел бы вас свести. Так что будем у вас через час. Надеюсь, вы отлично провели Рождество?

Стивенс ответил, что все прошло просто замечательно и что сейчас он находится в гостях, но мигом вернется домой. Он, облегченно вздохнув, повесил трубку. Таннехилл, как ему показалось, держался спокойно. Внешне вроде бы ничего ненормального за время, проведенное им у Мистры, не произошло. Он тут же соединился со своим офисом и хотел дать поручение секретарше:

— Мисс Чейнер, мне нужно было бы…

Но она прервала его.

— О! Мистер Стивенс, я так рада, что вы дали знать о себе. В здании случилось несчастье. Вечером под Рождество убили Дженкинса, лифтера…

 

9

— Еще одно убийство! — не удержался от восклицания Стивенс.

Так, значит после охранника настал черед лифтера… Связано ли это как-то со всем делом? Косвенно Дженкинс ведь тоже был служащим Таннехилла. Но как вписать эту смерть в ту общую картину, которая начинала складываться у него? Кто-то орудовал грубо и беспощадно. Если это не имело отношения к группе, то тогда кто? Он забросал вопросами секретаршу, но узнал лишь, что полиция арестовала жену лифтера, ссылаясь на имевшие между ними место сцены ревности. Ее держали в изоляторе в качестве свидетеля.

Стивенс искренне опечалился. Он испытывал дружеское расположение к Дженкинсу.

— Ладно, — завершил он разговор. — В офисе буду позже. До свидания.

Положив трубку, он рухнул в кресло. Пока ему не было достаточно ясно, куда вся эта история могла завести. Мистра утверждала, что смерть охранника никак не была связана с группой, разве что в той мере, в какой она могла касаться Таннехилла. Та же картина с убийством Дженкинса. Но все это требовалось ещё доказать, как, впрочем, и многое другое. Он вернулся в комнату Мистры, которая вопрошающе взглянула на него. Адвокат сообщил ей, что вынужден отбыть для встречи с Таннехиллом и с беспокойством спросил:

— А вы? Что станет с вами?

— О! Все будет нормально.

— Может, стоит нам выйти отсюда вместе?

— Нет, — холодно отрезала она. — Меня волновало лишь, как войти сюда. А теперь я в безопасности.

В сущности он до сих пор так и не узнал, чего, собственно говоря, она так опасалась в тот вечер. Он задал ей этот вопрос:

— Они не хотят, — лаконично ответила она, — оставлять в моем распоряжении космолет.

Стивенс беззвучно открыл рот, затем закрыл его. Наконец, переспросил:

— Космолет?

Опять его огорошили. Но — и это было забавно — на сей раз ему не хотелось углублять эту тему.

— Я могу попозже вернуться, — предложил он, — и сопровождать вас, когда потребуется выйти отсюда или, наоборот, вернуться.

— Спасибо, — равнодушно откликнулась она. — Впрочем, к тому времени меня уже здесь не будет.

Стивенс довольно спокойно воспринял то, что он сам оценил как самый изящный способ, когда-либо использованный женщиной, чтобы дать ему от ворот поворот. Он лишь с любопытством окинул её взглядом.

— А вы не боитесь, что я сейчас пойду к кому-нибудь и разболтаю все, что вы мне тут наговорили?

— Чтобы вас тут же приняли за сумасшедшего? — усмехнулась она.

Но ему так не хотелось расставаться с Мистрой.

— Увижу ли я вас еще? — прозондировал он почву.

— Может быть.

Стивенс попрощался и вышел из комнаты, тайно надеясь, что она вдруг позовет его или каким-то знаком внимания выкажет свое дружеское расположение. Но она и пальцем не пошевелила. Адвокат вызвал лифт и вскоре очутился на улице под ослепительным послеполуденным солнцем. Его часы остановились, но, по-видимому, едва перевалило за полдень.

Вскоре Стивенс уже входил в свое бунгало, куда вслед за ним почти сразу же явился и Таннехилл. Он был один. Адвокат видел босса при дневном свете впервые, но немедленно узнал бы его при любых обстоятельствах: стройный молодой человек, бледен, впавшие щеки, при ходьбе опирается на трость.

— Мы решили прийти порознь, — заявил он. — Поэтому я прибыл чуть раньше.

Таннехилл не удосужился объяснить, ни в чем суть дела, ни кто должен был подъехать позже. Стивенс украдкой присматривался к нему, стараясь представить его себе таким, каким тот был до ранения: Танекила Удалой, лихой капитан XVII века, с крепкими как корабельные канаты нервами. Это казалось невозможным, поскольку стоявший перед ним человек выглядел несчастным, полным смятения. Нет, воистину невозможно…

Таннехилл, вздохнув, проговорил:

— Должен признаться вам, Стивенс, что прошлой ночью нагородил вам больше, чем мог бы сделать это перед любым другим человеком. И это в какой-то степени вынуждает меня раскрыть вам ещё кое-что:

— Могу лишь повторить, — заверил его адвокат, — что принимаю ваши интересы близко к сердцу.

— Я сообщу вам нечто, что всемерно хотел бы скрыть от всех. Стивенс, я точно помню, что лежал в гробу…

Тот молча ждал продолжения. Таннехилл в нескольких словах поведал ему, как был похищен из клиники, долгое время находился на борту космолета, затем похоронен заживо, а в конечном счете опять возвращен на больничную койку.

Стивенс, поколебавшись, спросил:

— На каком этаже клиники находилась ваша палата?

— На шестом, когда я наконец-то пришел в сознание. Что было до этого, не знаю.

— Это можно проверить. Было бы интересно выяснить, не через окно ли вас вынесли. А если так, то как это им удалось?

Ему хотелось бы заговорить о космолете, но он счел тему слишком опасной, учитывая, как много он уже знал об этом деле. Да и вообще сама возможность существования космолетов представлялась ему сомнительной. С другой стороны, если члены этой группы были людьми бессмертными, то почему бы им не располагать техникой, намного более совершенной, чем та, что имеется сегодня в мире. Он поймал себя на мысли, что в сущности верит в то, что ему рассказала Мистра.

Послышался шелест шин в подъездной аллее. Стивенс вопрошающе взглянул на Таннехилла. Тот отреагировал мгновенно:

— Находясь в Лос-Анджелесе, я нанял частного детектива. Видимо, это он. В каких рамках следует вести с ним беседу?

Стивенс был застигнут врасплох этим сообщением.

— Это зависит от того, что он из себя представляет, — уклонился он от рекомендаций.

Позвонили в дверь. Адвоката познакомили с небольшим, довольно плотного телосложения мужчиной по имени Билли Риггс. Тот сразу же взял быка за рога:

— Сначала выслушайте меня, чтобы составить мнение о моей особе, как о профессионале.

Он начал излагать свой послужной список, но Стивенс слушал его вполуха. Детектив все ещё продолжал говорить о себе, когда Таннехилл прервал его и, повернувшись к адвокату, сухо осведомился:

— О чем это вы размечтались, Стивенс?

— Знали ли вы мистера Риггса до того, как наняли его?

— В жизни его не видел.

Стивенс задумался. Этот Риггс никак не был связан с местными делами. Было бы неплохо, если бы ему удалось установить автора письма, направленного Холанду.

— Думаю, — произнес адвокат, — что лучше ему рассказать все.

Таннехилл, похоже, безоговорочно согласился с его предложением.

Излагая суть задания детективу, он прервался лишь для того, чтобы попросить Стивенса процитировать содержание письма. Затем, после некоторой заминки, добавил, что его отсутствие в клинике совпало с похоронами Ньютона Таннехилла. Когда он кончил, Риггс задал вопрос:

— Проверяли ли отпечатки пальцев?

Стивенс пребывал в нерешительности. Если Мистра сказала правду, то отпечатки должны будут совпасть.

— Никто этим до сих пор не занимался, — наконец произнес он.

— Если дойдет до суда, — посоветовал Риггс, — избегайте, несколько возможно, упоминать насчет потери памяти. Обвиняемые довольно часто прибегают к этому трюку, но в деле об убийстве, это производит скверное впечатление… Ну, а теперь мне пора браться за работу.

Он пошел к двери, но приостановился и бросил через плечо:

— Само собой разумеется, я скрытно навел справки о вас в городе. Выяснил, что семейство Таннехиллов владеет приличным куском Калифорнии, но, как вы мне сами заявили, в Альмиранте вас практически не знают. А это плохо. Так что мой вам совет: посорите немного деньгами и исправьте это положение. Создайте у жителей города впечатление, что вы склонны разделять с ними то, чем вас облагодетельствовала судьба. И тогда, в случае процесса, у них появится искушение считать, что он затрагивает и их личные интересы.

Таннехилл взглядом поинтересовался мнением Стивенса.

— Это дельное предложение, — откликнулся тот.

Риггс удалился со словами, что позвонит, как только у него появится что-либо стоящее. За время их беседы первоначальное впечатление о нем у адвоката существенно улучшилось.

— Сдается мне, — подвел он итоги, — что это как раз тот человек, который нам нужен.

Он внутренне удивился, что у него вырвалось это «нам». Но, успокоил он себя, это не могло быть истолковано Таннехиллом иначе, как проявление лояльности с его стороны.

— Стивенс, — обратился к нему босс, — будьте добры, позвоните в бюро трудоустройства Илверс и узнайте, не подыскали ли они для меня то, о чем я просил.

Адвокат повиновался, услышав в ответ, что все в порядке: подобрана опытная экономка и слуга, которые будут готовы приступить к исполнению обязанностей 28 числа.

— Отлично, — обрадовался Таннехилл. — Программа на сегодняшний вечер такова: отобедать в ресторане, затем устроить даровую выпивку тем, кто окажется поблизости. Откровенно говоря, мне и самому хочется развеяться таким образом. Хотите присоединиться ко мне?

Стивенс отрицательно покачал головой.

— Извините, но мне лучше остаться дома и попытаться все-таки разыскать Пили. Если это удастся сделать достаточно быстро, я непременно поучаствую в этой затее угостить горожан, а заодно и прозондирую, как это скажется на их к вам отношении.

После ухода Таннехилла адвокат, увидев, что было уже три часа, чертыхнулся, и, сняв трубку, попросил соединить его с междугородней. Через некоторое время женщина-оператор сообщила ему:

— Ваш заказ на разговор с мистером Пили выполняется, но до настоящего времени нам так и не удалось обнаружить его, хотя мы неоднократно пытались связаться с ним, как в офисе, так и дома. Не желаете ли сами переговорить с кем-нибудь из тех, кто ответит по его домашнему телефону?

— Согласен, — буркнул Стивенс.

Через минуту послышался мужской голос, должно быть, кого-то из обслуживающего персонала в резиденции.

— Мистер Пили отбыл на период праздников в поездку по пустыне… Нет, нам пока неизвестно, где он в дороге остановился… Нам искренне жаль, что мы ничем не смогли помочь после вашего первого звонка… Мистер Пили сказал, что будет поддерживать с нами контакт, но пока не сделал этого…

— Передайте, — попросил Стивенс, — как только он объявится, чтобы он немедленно связался с мистером Таннехиллом или мистером Стивенсом.

Покончив с этим вопросом, адвокат направился в Палмз Билдинг. Уже заступил на работу новый лифтер — тесть привратника. Этот пожилой человек в прошлом времени уже подменял Дженкинса.

Тело последнего увезли почти сразу же после обнаружения убийства. Стивенсу показали место, где был найден труп, — непосредственно позади лифта. Адвокат поднялся к себе в кабинет. Задержался он там ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы узнать адрес погибшего, по которому он тут же и выехал. Дженкинс проживал в отделанном под мрамор небольшом бунгало в городском квартале бедноты. Поскольку никто не ответил на его настойчивые звонки у двери, Стивенс обошел домик, пересек неухоженный сад и приблизился к стоявшему под деревом фургончику. Над ним вился тонкий дымок, исходивший из обломка трубы, заменявшей нормальную вытяжку. Стивенс постучался. Он сразу же узнал открывшую ему дверь женщину. То была Мэдж, одна из уборщиц в Палмз Билдинг. Она не скрывала своего удивления при виде управляющего.

— Я разыскиваю миссис Дженкинс, — пояснил Стивенс.

— Так её же арестовали. Полиция считает, что это она укокошила муженька.

— А вы, Мэдж? — самым любезным тоном спросил Стивенс. — Вы тоже полагаете, что это сделала она?

— Да что вы, конечно, нет! С чего бы это ей так поступать? Она не из тех, кто заводит шашни на стороне. Она из женщин тихого нрава.

Все говорило за то, что уборщица была непрочь выложить все, что знала о чете Дженкинсов. Лифтер, любивший потрепаться, видимо, немало чего поведал ей в свое время.

— Мэдж, — допытывался Стивенс, — постарайтесь вспомнить, что происходило в дни, предшествовавшие его смерти. В таком случае самая ничтожная деталь может оказаться весьма полезной.

Уборщица недоуменно пожала плечами.

— Не думаю, что я могу вас серьезно помочь. Дженкинс мне рассказал историю насчет вопля, который вы слышали в офисе этих индейцев… И когда в ту ночь поздно там появился мистер Пили, он упомянул ему об этом случае и…

— Пили! — вырвалось у Стивенса.

Это было почище удара молнии. Но он сумел все же сдержать эмоции.

— Вы говорите об Уолтере Пили, адвокате из Лос-Анджелеса?

— Ну, ясно о нем. Он всегда, когда приезжал, давал Дженкинсу чаевые в десять долларов, и человек он, несомненно, самый достойный.

В голове Стивенса начинала складываться общая картина событий последних дней, сложная и фантастическая. Но соответствовала ли она действительности? Он сразу вспомнил ту ночь, когда Теслакоданал, открыв дверь, ошибся, приняв его за кого-то другого. Он явно ожидал увидеть мужчину высокого роста и крепкого телосложения. Но таковым и был Пили…

Стивенс до сих пор как-то не задумывался над тем, что адвокат также вполне мог быть членом группы… Он попросил Мэдж:

— Если вы вспомните ещё что-нибудь интересное, то сообщите об этом мне первому.

— Можете на меня рассчитывать.

Направляясь к своей машине, Стивенс ломал голову, пытаясь понять, из-за чего Пили мог бы убить Дженкинса, если, конечно, он это сделал. Было маловероятно, что управляющий опасался, что кто-то встретит его в городе. Ведь он не был обязан перед кем-либо отчитываться по своим делам.

Этим вечером Стивенс отужинал в ресторане, а затем провел пару часов, сидя за рулем своей машины около Уолдорф Армз, наблюдая за входившими и выходившими оттуда людьми.

У него уже сформировалась своя теория насчет тех, кто проживал в здании. Видимо, здесь члены группы не маскировались под уважаемых горожан. Следовательно, можно было, — как это произошло с Мистрой — установить их подлинное лицо. Он выделил с пяток отличавшихся степенной походкой лиц, которых он раньше никогда в городе не встречал.

Затем адвокат вернулся в Палмз Билдинг. Он почувствовал одновременно и разочарование и облегчение, когда констатировал, что окна офиса Мексиканской импортной компании зияли темными пятнами. Послушав для подстраховки под дверью, все ли тихо внутри, он воспользовался своим универсальным ключом и, войдя, зажег свет. Поискав, он обнаружил досье с адресами и добавил к тем, что уже были у него, ещё двадцать два. Затем он начал внимательно изучать терракотовую статуэтку, пытаясь сообразить, каким образом можно было бы добраться до спрятанного внутри механизма. Неясный шум заставил его обернуться. В проеме двери стоял человек и смотрел на него. Он был высокого роста, хорошо сложен. Его облик показался Стивенсу знакомым, но понадобилось какое-то время, чтобы адвокат понял, кто это. Потому что человек был в маске, в точности воспроизводившей лицо самого Эллисона Стивенса! У того возникло ощущение, что он смотрит на самого себя в зеркало. Потом все кругом завертелось в бешеной пляске, и он стремительно погрузился в черноту мрака…

 

10

Стивенс очнулся в полной темноте. Ощущение такое, что под ним — голая земля. Он осторожно ощупал пространство вокруг себя. Верно, так оно и было.

Смутно вспомнилось, что его вроде бы ударили сзади. Но ни на затылке, ни на голове не было ни ушибов, ни вообще болезненных мест. Сунул руку в карман — пистолет на месте. Адвокат зажег спичку и при неверном свете её пламени увидел, что находится либо в пещере, либо в подземелье. Тьма впереди была плотной, густой. «Скорее всего, я где-то недалеко от Палмз Билдинг», — решил он. Посмотрел на часы: без пяти десять. Он поднялся и двинулся в путь, осторожно опираясь рукой о земляную стену и проверяя при каждом шаге, ступает ли он на достаточно твердую почву. Вскоре он понял, что преодолевает пологий подъем. Так прошагал он с полчаса, мучительно раздумывая, где он очутился и куда идет. Неожиданно его осенила догадка: он поднимается по холму к Большому Дому! Тот ведь отстоял от Палмз Билдинг всего в семи-восьмистахметрах.

Спустя час он уверился, что находится уже не в подземелье, в прямом смысле этого слова. Под ногами пружинил ковер. Он резко остановился, прислушался. Все тихо. Зажег спичку. Выяснилось, что он оказался в небольшой комнате. В алькове виднелась софа, на столе стояло несколько старомодных на вид керосиновых ламп. Он попытался зажечь одну из них, но безуспешно, так и не сумев снять стекло. Только зря потратил спички. Адвокат ощупал выпуклую поверхность лампы, наткнулся на какую-то кнопку и нажал. Вспыхнул яркий свет. Он с удовольствием занялся бы выяснением, как действует этот светильник, но были дела, куда как более срочные. Ему попалась на глаза портьера. Приподняв её, он обнаружил тянувшийся за ней куда-то узкий коридор. Взяв лампу, Стивенс шагнул в него. Проход привел его к лестнице, но та упиралась в сплошную металлическую стену. Напрасно он стучал по ней, налегал плечом, искал какой-нибудь запор. Стивенс вернулся в комнату, намереваясь повнимательнее осмотреть её. Создавалось впечатление, что тут давно не ступала нога человека. Все покрывал толстый слой пыли. На диване лежала книга «История Большого Дома». Когда он взял её в руки, оттуда выскользнул лист. Его сплошь покрывали какие-то кабалистического вида знаки, а в верхней части выцветшими чернилами было начертано: «Лучше все это перевести. Этот язык становится для меня все более непонятным».

Заинтересовавшись надписью, Стивенс присел на софу. Книга открылась на главе, называвшейся: «Спасение Дома».

В ней говорилось, что специально посланная из Мехико испанская экспедиция прочесала всю страну до бухты Сан-Франциско, но так и не обнаружила Большого Дома, поскольку Теслакоданал применил смелую хитроумную уловку. Он пошел навстречу испанцам и, не колеблясь, заявил, что их проводники-индейцы на самом деле выполняли задание специально заславших их кровожадных племен. Индеец вызвался показать европейцам нужный им путь вдоль побережья. Превосходное знание им испанского языка заинтриговало де Портала, назначенного к тому времени губернатором обеих Калифорний. Этот весьма недалекий деятель настолько слепо доверился новому проводнику, что так никогда и не догадался об истинной подоплеке событий. Теслакоданал завел эту крупную экспедицию вместе с её военным эскортом сначала в глубинку, потом снова вывел их к побережью, но уже далеко от Большого Дома. Вернулись испанцы той же дорогой, так что у тех, кто проживал в Доме, оказалось достаточно времени, чтобы принять необходимые меры защиты. Они распространили повсюду слух, что здание будет разрушено. В действительности же они просто засыпали его землей, пригнав для проведения работ туземцев с севера, которых затем всех до единого уничтожили. В книге не уточнялось, сделано ли это было по приказу Таннехилла, но в целом операция вполне удалась. На вершине холма поверх погребенного Дома высадили деревья. Соорудили там же типично испанское поместье. Танекила срочно отправился в Мехико, где закатил ряд пышных угощений для нужных чиновников и добился закрепления за собой обширных земель в Калифорнии. Концессию должным образом зарегистрировали в Мадриде, а позднее её подтвердило и американское правительство.

Стивенс представил себе на минуту Таннехилла с его жестким взглядом, выступающего в роли радушного хозяина перед людьми, ушедшими из жизни несколько веков тому назад. Адвокат чувствовал сейчас себя превосходно, отлично расслабился. Одно было ему непонятно: с какой целью кто-то из членов этой группы раскрыл ему секрет подземного хода с очевидным намерением дать ему возможность отыскать эту комнатушку? И где находился в данный момент тот человек?

Он прислушался. Мертвая тишина. Сунув книгу в карман, он, вооружившись лампой, вновь двинулся по узкому коридору к лестнице. Еще раз попытался найти способ открыть проход в этой сплошной стене металла. Через какое-то время с него уже градом катил пот, но он упорно продолжал поиск. И он увенчался успехом: неожиданно целая панель бесшумно сдвинулась в сторону, открыв доступ в вытянутое в длину помещение. Сразу же бросились в глаза стеклянные витрины со статуэтками, аналогичными тем, что находились в офисе мексиканской фирмы. В глубине виднелась другая лестница. В целом все это напоминало музей, тем более, что в витринах лежали и старинные драгоценности. Но Стивенс не стал останавливаться, чтобы получше их рассмотреть. Он взлетел по лестнице и через пару секунд уже стоял в вестибюле Большого Дома.

Бросив взгляд через застекленные двери холла, он убедился, что снаружи все ещё было темно. На душе полегчало. Ведь по часам было невозможно определить, какое они показывали время — ночное или дневное.

Стивенс пересек гостиную, осмотрел одну из комнат, все время держась настороже. Но не было никаких признаков того, что в Доме находился ещё кто-то, кроме него. Тем не менее, он счел, что лучше в нем не задерживаться, и спустился обратно по лестнице. Прежде чем уйти в подземелье, адвокат внимательно изучил, как открывалась та панель, через которую он проник в Дом. Он прикрыл её за собой.

Стивенс опять занервничал, но он был полон решимости исследовать систему подземных ходов. Освещая себе путь необычной лампой, он какое-то время шел, явно спускаясь вниз. Добрался до развилки. Справа открывалась ещё более узкая галерея. Адвокат посмотрел на часы: они показывали четверть первого. Разумно ли было втягиваться в этот проход? Он все же решился на это. Лампа в его руке хорошо освещала путь. Галерея стала закругляться и явно привела его обратно к Большому Дому, только уровнем, видимо, метров на сто пониже. Стивенс вышел на перекресток. Куда идти теперь, засомневался он. Внимание адвоката привлек необычный отблеск стены прямо перед ним. Он подошел к ней, дотронулся. Металл, темного цвета. Он продвинулся вдоль этой искривленной поверхности шагов на сто вперед. Неожиданно попал в тупик. Вернувшись к перекрестку, Стивенс пошел по другому рукаву. И здесь одна из стен была металлическая, другая — из скальных пород. Он несколько раз прошелся туда-сюда вдоль этой металлической стены, безуспешно пытаясь найти в ней какое-нибудь отверстие. В конце концов он отказался от своего намерения и вернулся в главное русло. Двигаясь по нему, он стал все дальше и дальше удаляться от Большого Дома. Наконец уперся в металлическую дверь, перегородившую проход по всей ширине.

И опять он некоторое время бился над тем, как преодолеть её, пока не заметил, что панель легко и бесшумно сдвигается в сторону. Переступив порог, он понял, что попал в подвальное помещение Палмз Билдинг.

Стивенс прислушался. Все спокойно. Он включил электрическое освещение и погасил лампу, оставив её на влажной земле в подземелье. Закрывая за собой панель, он заметил, что со стороны подвала она была покрыта цементом, чтобы не выделяться среди прочих стен. Адвокат поднялся в офис Мексиканской импортной компании. Там все оставалось в том же виде, каким он застал офис, когда проник туда несколькими часами ранее. Горел свет, дверь была распахнута. На ковре валялась терракотовая статуэтка.

 

11

Около часа ночи Стивенс отправился на поиски Таннехилла.

Он обнаружил наследника громадного состояния в одном из элегантных ночных клубов, окруженного толпой молодежи. Тотчас же подскочил официант и преподнес полный бокал со словами:

— Это бесплатно… За счет миллионов Таннехилла…

В основном зале стоял дым коромыслом. Продираясь сквозь плотные ряди посетителей к Таннехиллу, сидевшему в глубине в некоем подобии ложи, адвокат впитывал обрывки оживленных разговоров, из которых следовало, что наследник уже отшиковал подобным же образом в других увеселительных местах, одаривая каждого официанта пятьюдесятью долларами чаевых. Кто-то толкнул Стивенса. Он узнал Риггса, который быстро пробормотал:

— Я просто хотел дать вам знать, что я здесь. Увидимся позже.

Стивенс повел Таннехилла в другой бар. Его владелец уже ждал их у порога, и было ясно, что его предупредили об их визите. Громовым голосом он представил Таннехилла собравшимся. Их оказалось так много, что подобного скопления в ночных заведениях адвокату ещё не приходилось до сих пор видеть. Сразу же в Таннехилла вцепилось по меньшей мере с дюжину девиц, попытавшихся, и не без успеха, расцеловать его.

Таннехилл, судя по всему, находил в этом загуле удовольствие. И Стивенс в глубине души не мог осуждать его. Человек, столь долго провалявшийся на больничной койке, без сомнения, должен был испытывать потребность несколько расслабиться. Он оставил своего босса, сочтя более уместным смешаться с толпой до тех пор, пока ему тут не надоест.

Спустя час, когда Стивенс уже намеревался улизнуть, к нему подкатилась женщина с черными, как смоль, волосами и с несколько широковатым лицом, что, однако, не мешало ей отлично выглядеть. Небольшого роста, она была одета в ярко-красный костюм. Серьги отягощали внушительного размера рубины. Пальцы были унизаны кольцами, сверкавшими вделанными в них, на вид, бриллиантами и изумрудами. Драгоценности были приколоты и к одежде. Она шепнула адвокату:

— Меня послал мистер Таннехилл, чтобы мы отрегулировали последние детали контракта.

Стивенс удивленно взглянул на нее. Та довольно пронзительно рассмеялась.

— Я уже побывала в Доме, — уточнила она. — Для начала мне потребуется, по меньшей мере, три горничные. И поселить их следует где-нибудь в другом месте. Сама я, разумеется, размещусь в самом здании. Вас это устраивает?

Адвокат, наконец, понял: перед ним будущая экономка Большого Дома. Легкие пары алкоголя, туманившие его разум, мигом рассеялись. Именно об этой женщине он вел разговор в бюро по трудоустройству. Он вспомнил, как Таннехиллу не терпелось поскорее обзавестись обслуживающим персоналом.

— Если мистер Таннехилл согласен, — ответил он, — считайте, что вы приняты на работу. Когда можете приступить?

— Мистер Таннехилл хотел бы, чтобы уже с завтрашнего утра. Но я освобожусь только через два дня. Придется с этим смириться.

Она заявила это весьма твердым тоном.

— То есть, речь идет о 29-ом числе?

— Мистер Таннехилл предложил мне надбавку в 100 долларов, если я выйду завтра и 50 — если двадцать девятого. Я предпочла последнее, — залилась она смехом.

К двум часам ночи он узнал, что её зовут Хико.

Хико Аине.

Стивенс не сразу вспомнил, где он уже встречал это имя. Да ведь оно упомянуто в книге «Танекила Удалой», дошло до него. Припомнился весь параграф: «А вот Алонсо так не повезло. Его любовница из местных индейцев по имени Хико Аине заколола его кинжалом».

Стивенс все ещё размышлял, чтобы все это могло значить, когда возвратился домой к четырем утра. Получалось, что эта шайка пыталась не мытьем, так катаньем все равно проникнуть в Большой Дом.

Он улегся в постель и мгновенно заснул.

Проснулся Стивенс в разгар дня. Первое, что он услышал, — это звон посуды на кухне. Подумав сначала, что там возится его экономка, он, однако, вспомнил, что та ушла в отпуск. Адвокат поднялся, натянул домашний халат и подался на кухню.

Перед ним на табуретке, заглядывая в открытый шкафчик, стояла Мистра Лэнетт. Она окинула его безмятежным взглядом.

— Готовлю завтрак.

Стивенс почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. Несколько секунд он стоял, охваченный волнением, весь дрожа от возбуждения. Тем не менее, он сумел достаточно быстро прийти в себя. Адвокат внимательно взглянул на нее. Эта женщина заимела над ним такую власть, какой он вовсе не желал, хотя с её точки зрения их отношения не должны были к чему-то обязывать. Он неспешно вошел на кухню и произнес:

— Быстренько же вы вернулись для молодой мисс, которая заявила, что мы «может быть» увидимся. Так что же вы задумали на сей раз?

— Что это с вами? — сделала она квадратные глаза. — А я-то думала, что вы будете счастливы увидеть меня снова.

Он был слишком опытным мужчиной, чтобы зависеть от капризов женщины. Посему он решительно подошел к Мистре и довольно бесцеремонно заключил её в объятия. Он чувствовал волнующее касание её гибкого тела через тонкий материал пижамы. Ее губы, казалось, сами раскрылись навстречу, но она не ответила на его поцелуй. Тогда он столь же резко отстранился и холодно процедил:

— Вы сумели покинуть Уолдорф Армз без неприятностей?

— Да, — небрежно ответила она. — Я просто подняла космолет на высоту в сотню километров и вернулась на Землю в спасательном шлюпе.

Ответ был отменно неожиданным.

— Так, значит у вас и впрямь есть космолеты?

Она как раз в этот момент накрывала на стол. Не глядя в его сторону, она бросила:

— Конечно, вы сами побывали внутри одного из них…

В который уже раз она говорила о вещах, быстро следить за которыми его мозг был просто не в состоянии, и это его раздражало. Он задумался, пытаясь как-то совместить то, что она говорила, с тем, что ему уже было известно. В самом деле, апартаменты Мистры были устроены несколько необычно. Да и само здание с его куполом было прелюбопытнейшим сооружением. Все это указывало на наличие весьма фантастических возможностей, впрочем, по сути не экзотичнее тех, которые он уже воспринял, как истину.

— И как же он действует? — осведомился он. — Неужели благодаря специальному скользящему механизму купол здания раскрывается мглистой ночью и космолет в глубокой темноте устремляется в небеса?

Сказано это было в дурашливом тоне.

— Как бы странно вам это не показалось, — невозмутимо откликнулась Мистра, — но вы очень даже точно описали, как это все происходит. Однако пора бы вам привести себя в порядок после сна. А за завтраком поговорим. Время нас поджимает.

Стивенс побрился, оделся, обуреваемый самыми противоречивыми мыслями. Его взвинченное состояние несколько изменилось лишь тогда, когда он сел за стол перед чашкой кофе, гренками и беконом. Он бросил взгляд на Мистру. Безмятежно зеленые глаза, ухоженная прическа, лицо…

И тут он вспомнил о маске, найденной им в её сумочке. Тот факт, что у неё был и другой «облик», похоже, говорил в пользу того, что сейчас он видел её такой, какой она была в своем естественном виде. Стивенс подметил, что она посматривает на него с легкой улыбкой. Он решил, что маска не могла бы передавать столь тонкие нюансы в выражении лица. Он полюбопытствовал:

— А в чем состоит секрет бессмертия?

Мистра повела плечами.

— Это все Большой Дом.

Он настаивал:

— Но каким образом тот воздействует на организм?

— Клетки кожи дедиферренцируются.

Стивенс повторил это незнакомое ему слово, с немым вопросом взглянув на Мистру. Та пояснила.

— Клетки кожи реально обретают свою молодость, а это влияет на все тело, на все его органы, на все… Это возвращает их к почти молодому состоянию. В сущности мы все же стареем, но крайне, крайне медленно.

Стивенс покачал головой.

— Как это понимать «обретают свою молодость» применительно к клеткам? А весь остальной организм?

Ее голос внезапно стал невыразительным.

— Я же вам сказала… Секрет молодости — в коже. Сохраняйте её юной — и время уничтожено…

— В таком случае, будет ли как-то отвечать этой задаче тщательный уход за ней?

Она пожала плечами.

— Любое разумное обращение с кожей идет на пользу. Но процесс дедифферинцирования носит намного более фундаментальный характер, чем эти поверхностные процедуры. Вы, естественно, слышали о живых существах, чьи лапы отрастают заново. Этот феномен соотносится с дедифференциацией, только он происходит с кожей. Поговорим, однако, об этом более подробно как-нибудь в другой раз. Сейчас на это просто нет времени. Мне нужен адвокат.

Ее лицо сразу же приняло деловое выражение. Она наклонилась к нему.

— Вчера после обеда мистер Холанд прислал мне повестку. Он требует, чтобы сегодня ещё до обеда я побывала у него в кабинете для допроса в качестве свидетельницы в деле об убийстве Джона Форда, сторожа Большого Дома. Необходимо, чтобы меня сопровождал адвокат.

Это сообщение заинтересовало Стивенса. Теперь он более отчетливо, чем раньше, представил себе ситуацию всей их группы. Сначала все её члены взятые в совокупности, как коллектив, чувствовали себя в определенной степени ущемленными в связи с тем, что Таннехилл был единоличным собственником Дома. А теперь ещё и Мистру вынуждали давать показания — по меньшей мере, выдумывать какую-нибудь историю представителю закона. Разумеется, в принципе, она могла бы уклониться от этой обязанности, надев маску, и став тем самым совсем другой личностью. Но это было чревато другими юридическими последствиями: любая сделка, касающаяся передачи имущества или денег от одного лица к другому, неизбежно рано или поздно рассматривается официальным лицом, хотя бы налоговым инспектором. И какой-нибудь юрист наверняка мог прицепиться к тому или иному вопросу.

Мистра предложила:

— Вы не хотите выступить в роли защитника моих интересов?

Стивенс очнулся от охватившей было его задумчивости.

— Видите ли… Думаю, что да… Хотя, подождите минуточку!

И он о чем-то стал, насупившись, размышлять. Имел ли он право в своем качестве местного управляющего имуществом Таннехилла соглашаться представлять кого-либо в таком уголовном деле без разрешения босса? Стараясь выиграть время, он спросил:

— А в какой связи вы замешаны в эту историю об убийстве? О! Я, конечно, немного в курсе, но только в самой общей форме. Может, вы мне изложите все с самого начала?

— Я была секретаршей покойного Ньютона Таннехилла и проживала поэтому в Большом Доме. Покинула его всего несколько недель тому назад по причинам личного характера. Вот суть дела…

— И как раз в тот момент вы и видели Джона Форда в последний раз?

— Как-то раз, неделю тому назад, я заметила, как он шел по улице.

Стивенс утвердительно кивнул головой.

— Так-так. Я пойду с вами на допрос, но не могу гарантировать, что буду представлять вас на процессе в случае, если дело дойдет до суда. Возможно, это не очень-то корректно звучит с моей стороны. Но главное, сейчас — это обговорить в деталях ваши показания, так сказать, создать фон вашего выступления, чтобы оно прозвучало правдоподобно и могло быть изложено Холанду.

— Хорошо, я расскажу вам о себе, — внезапно решилась Мистра.

Стивенс выслушал её рассказ с живейшим интересном. А начала она с событий пятилетней давности, когда поступила на службу к Ньютону Таннехиллу. В принципе вначале её наняли для проведения классификации и каталогирования коллекций предметов искусства, но постепенно её работа приобрела более общий характер, и в конце концов во время длительных отлучек Таннехилла на неё пали все заботы о Доме и всего, что с ним было связано.

То, что она оставила за кадром своего изложения, — а это было важнейшим упущением, — так это вопрос о том, почему она всего несколько лет назад испытывавшая такую нужду, что даже искала работу, сегодня была разодета в норковую шубу и разъезжала в шикарных автомашинах. Не привела она сколько-нибудь вразумительного объяснения и причин, побудивших её вдруг оставить несколько недель тому назад свою работу. А эти вопросы Холанд поставит как пить дать.

Стивенс высказал ей свои соображения.

— Мое материальное положение? — повторила Мистра, будто только сейчас подумала об этом. — О! Я выгодно помещала свои средства, следуя советам мистера Таннехилла. Он был большой дока по части таких дел.

— И все-таки, почему вы покинули службу у него?

— Я оставалась на работе, руководствуясь чувством лояльности к мистеру Таннехиллу. Понятно, что подобного рода моральных обязательств у меня не было по отношению к его наследнику.

Стивенс на минутку задумался, потом согласился.

— Выглядит правдоподобно. А сами вы не видите в этом деле каких-либо подводных камней, на которые можете напороться?

Немного подумав, она отрицательно покачала головой.

— Ничего такого, что Холанд мог бы обнаружить.

— Ладно, тогда я позвоню сейчас следователю и постараюсь добиться отсрочки показаний.

— А я пока вымою посуду, — подытожила Мистра.

Она стала убирать со стола. Адвокат наблюдал за ней, испытывая от этой сцены приятное чувство близости. Когда Мистра проходила мимо, он схватил её за руку.

— Эй, подите-ка лучше позвоните, — сурово и насмешливо осадила она его.

Стивенс набрал номер Холанда, застав того в кабинете. Быстро выяснилось, что тот не согласится ни на какие отсрочки.

— Необходимо, чтобы она явилась сегодня утром, — и никаких поблажек, — твердо заявил он. — И я не шучу, Стивенс.

— Не слишком ли формально вы подходите к этому вопросу? В конце концов она может предстать перед вами в любое другое время.

— Если до полудня она здесь не появится, — грубовато рубанул следователь, — я буду вынужден прибегнуть к насильственному приводу.

Стивенс даже и не пытался скрыть своего удивления.

— Я выражаю протест против столь неоправданно сурового обращения с моим клиентом. Но раз вы настаиваете, то мы придем.

— Да, настаиваю, — подтвердил Холанд. — А сейчас с вашего позволения, я хотел бы задать один вопросик и вам лично. Это касается убийства Джона Форда, — слащавым и вкрадчивым тоном добавил он.

— Слушаю вас.

— Мисс Лэнетт — это единственное звено, что связывает вас с этим делом?

Стивенс даже вздрогнул. «Нет, нет, — мелькнула у него мысль. — Не будет же он пытаться вынуждать меня признать, что даже сама мысль о подобном могла прийти нам в голову».

— Что вы хотите этим сказать? — настороженно спросил он.

— Никто другой не вступал с вами в контакт по этому поводу?

— Еще нет. Может, вы кому-нибудь порекомендовали это сделать?

На том конце провода явно зубоскалили:

— Ну уж нет! Послушайте, Стивенс, поставим вопрос ребром. Кого-то осудят за убийство этого негра… Сдается мне, что этот «кто-то» — крупная дичь. И у меня есть все основания полагать, что убийца встревожен, и он вполне мог бы нанять адвоката.

Стивенс неприязненно бросил:

— Так вы уже знаете, кто он? Я правильно вас понял?

— Вот именно… Думаю, что нам известен убийца. Проблема лишь в том, чтобы найти улики и выяснить мотив. Не говорю о ряде других обстоятельств, о которых я предпочитаю умолчать. Так что, Стивенс, доставьте сюда эту дамочку сегодня утром, и все устроится наилучшим образом. До свидания.

Стивенс, положив трубку, стал тут же набирать номер Большого Дома, но затем передумал. «Лучше, — решил он, — подождать встречи с Холандом. Тогда разговор с Таннехиллом будет предметнее».

В этот момент появилась Мистра.

— Воспользуемся моей машиной, — весело прощебетала она. — Сегодня я буду вашим личным водителем и готова доставить вас в любое угодное вам место.

У неё был «кадиллак» цвета ликера «шартрез», с открывавшимся верхом. Стивенс пришел в восторг от блеска его хромированных деталей и уселся рядом с Мистрой. Пока они выбирались на шоссе, он поглядывал на неё в профиль: «Подумать только, что каких-то пять лет тому назад она была всего лишь секретаршей. А теперь… Да, нелегко будет объяснить эту метаморфозу».

По прибытии в здание суда их сразу же провели в кабинет Холанда. Тот поднялся из-за стола и уставился на Мистру. Он оглядел её во всех подробностях — от обуви «мокс» до элегантной шляпки, не забыв по пути остановить взгляд на норковом манто. Его лицо озарилось полной удовлетворения улыбкой. Затем выражение сменилось, и он грубо рявкнул:

— Мисс Лэнетт, были ли вы любовницей Ньютона Таннехилла?

Мистру, казалось, поначалу это удивило, потом вопрос представился ей забавным.

— Нет! — твердо заявила она.

— В таком случае, — с мрачным видом продолжал Холанд, — как вы сможете объяснить тот факт, что за все время работы у него вы получали по 12.000 долларов в месяц, то есть по 144.000 долларов в год в течение пяти лет. Вы должны согласиться, что это — весьма солидная сумма для секретарши, которую поначалу наняли для того, чтобы составить каталог предметов искусства…

Стивенс развернулся вполоборота, чтобы уловить реакцию Мистры. Пораженный приведенными данными, он подумал: «Вот именно, как объяснить этакое?» Спокойствие покинуло его. Конечно, абстрактно он знал, что члены группы пользовались плодами далеко продвинутой вперед науки и были людьми состоятельными. Но сейчас, когда речь зашла о конкретных цифрах, это заставило его призадуматься. И он так далеко унесся в своих мыслях, что голос Холанда доносился до него, словно из какого-то далекого далека. А тот настырно развивал свой тезис:

— …убежден, что мисс Лэнетт поймет: она обязана тесно сотрудничать с правосудием… Уверен, что ей и в голову не приходило, что начавшись однажды как простой обман, все это в один прекрасный день выльется в убийство… Разумеется, она понимает, к чему я клоню. Не так ли, мисс Лэнетт?

Но та отреагировала хладнокровно:

— Даже не догадываюсь, о чем это вы заговорили, не имею на этот счет ни малейшего понятия. Отвергаю все обвинения и инсинуации, какой бы характер они не носили. Мне ничего не известно о смерти Джона Форда.

Холанду, похоже, не терпелось.

— Да ладно вам, мисс Лэнетт. Лучше получше вникните в свое положение. Я пока что расположен вести с вами дело на дружеской ноге. Готов пойти на то, чтобы против вас не выдвигалось бы никаких обвинений, поскольку вы выступали, скажем так, на второстепенных ролях как до, так и после, в этой криминальной комбинации, закономерно приведшей к убийству.

Стивенс счел, что пора вмешаться и ему.

— Чего именно вы добиваетесь от мисс Лэнетт? А относительно ваших вопросов, хотелось бы уточнить одно обстоятельство: как умер Ньютон Таннехилл?

Холанд с сарказмом метнул взгляд на Мистру.

— Да, да, мисс Лэнетт, — засуетился он, — укажите нам причину его смерти.

Мистра чуть заметно нервно дернулась, но ответила вполне степенно:

— У него был сердечный приступ. Доктор Лас Сьенгуас сможет вам это объяснить лучше, чем я. Именно он осматривал тело, когда мы готовились к похоронам. Раз он так сказал, я считаю, что так оно и было. Кстати, это указано и в свидетельстве о смерти, выданном в Нью-Йорке.

— Ах, да, — игриво подхватил Холанд, — верно, свидетельство о смерти, выданное в штате Нью-Йорк. Только знает ли кто-нибудь, где оно? И вообще видел ли кто-то этот документ?

Он махнул рукой.

— Да будет вам, оставим пока этот вопрос в стороне. Мисс Лэнетт, вы не возражаете против встречи с Артуром Таннехиллом, наследником?

Мистра после секундного колебания ледяным тоном произнесла:

— Не имею ни малейшего желания его видеть.

Холанд привстал.

— Не может ли так быть, — громогласно возвестил он, — что это ваше нежелание лично увидеть его как-то связано с тем фактом, что сегодня утром, открыв могилу Ньютона Таннехилла, мы обнаружили его гроб пустым?

Он обошел вокруг стола и все с той же язвительностью закончил фразу:

— Если вы не слишком против, то мы немедленно отправляемся в Большой Дом, и я вас представлю мистеру Артуру Таннехиллу. Что на это скажете?

Стивенс поспешил вступить в разговор.

— Я сейчас же позвоню мистеру Таннехиллу и поставлю его в известность о сложившейся ситуации.

Холанд его буквально испепелил взглядом.

— Ну уж нет, ни о чем вы его предупреждать не будете. Я хочу, чтобы это произошло неожиданно для него.

Стивенс с неподдельным гневом воскликнул:

— Ничего более невероятного в жизни не видел! Вы отдаете себе отчет в том, на что идете?

— Еще никогда я не был столь уверен!

Стивенс напряженным тоном бросил:

— Ради Бога, одумайтесь! Неужели вы намерены обходиться столь бесцеремонным образом с Таннехиллом? А что скажете об отпечатках пальцев? Их же наверняка можно сверить и быстренько свернуть всю эту историю…

Но едва эти слова сорвались у него с языка, как адвокат почувствовал себя крайне неуютно. Ведь если Мистра сказала правду, то отпечатки пальцев у дяди и его племянника окажутся одинаковыми. Но с другой стороны, представлялось совершенно невероятным, чтобы они даже не подумали о такой возможности. А если они приняли меры, что было маловероятно, чтобы этот вопрос имел какое-то значение. Холанд ему ответил:

— Мы сделали все необходимое в этом плане, пойдя обычным путем. Но выяснилось, что нигде нет ни одного документа с отпечатками пальцев Ньютона Таннехилла. А поскольку законными признаются только официальные отпечатки, то вопрос для нас оказался закрытым.

Стивенс так и не смог разобраться, испытал ли он от этого известия облегчение или нет.

— В любом случае, — примирительно заявил он, — дайте мне возможность позвонить мистеру Таннехиллу и договориться о встрече. Уверен, что это дело можно решить, не прибегая к никому не нужным силовым приемам.

Холанд отрицательно мотнул головой.

— К черту все ваши предложения! Все равны перед законом. Никакого фаворитизма. Вы пойдете с нами или предпочтете, чтобы я распорядился полицейскому задержать вас здесь до тех пор, пока мы с мисс Лэнетт не прибудем в Большой Дом?

Стивенс уступил. Спустя пару минут, когда они спускались по лестнице, он подумал: «И все это из-за того, что когда-то Холанда выгнали с работы у Таннехилла. И теперь он постарается нанести сокрушительный удар».

 

12

В Большом Доме был всего один этаж. Но все равно он смотрелся на вершине холма как величественное сооружение. За истекшие века его неоднократно переделывали внутри, но его внешний вид оставался неизменным.

Круто обогнув небольшую рощицу, машина сразу выскочила к лестнице, о монументальности которой Стивенс как-то уже позабыл. Ведь при взгляде на Дом снизу её скрывали плотные ряды деревьев. Лестница занимала весь фасад здания — порядка 30 метров — и вела к широкой террасе, куда выходила двустворчатая дверь с рамами из толстого стекла.

Как и сам Дом, лестница была сработана из мрамора серовато-белого цвета. Наверх вели двадцать пять ступенек.

Они поднялись по ним, и Холанд позвонил в дверь. Пока они ожидали, Стивенс прохаживался по террасе, мысленно вопрошая себя, возможно ли, чтобы тысячу лет тому назад женщина — живущая и поныне! — разгуливала здесь, наслаждаясь свежестью ласкового ветерка, долетавшего с того же самого, но неизвестно сколь древнего океана? В те времена этот регион звали иначе, не как сегодня — Калифорния. То была эпоха до нашествия ацтеков и даже полумифических толтеков. Его охватила внезапная грусть, горячее желание приобщиться к вечности и отвращение при мысли о неизбежной старости и конечной смерти, в то время как красавец-Дом будет по-прежнему нести свою вечную вахту.

Он всмотрелся в мраморные плиты. Там и сям по краям были отбиты мелкие кусочки. Он подобрал два-три осколка и положил их в карман, намереваясь отдать их на химический анализ.

Обернувшись, он встретился глазами с Мистрой, которая явно забавлялась, наблюдая за ним.

Холанд вновь и вновь нажимал на кнопку звонка. Наконец дверь приоткрылась, и Стивенс услышал голос Таннехилла. Он поспешно вышел вперед и обратился к боссу.

— Мистер Таннехилл, я хотел предупредить вас об этом визите, но мне угрожали арестом, если я это сделаю.

Таннехилл смотрел на него, насупив брови.

— Входите, — произнес он. — Я отдыхал после обеда, а прислуги у меня пока ещё нет. Сюда, пожалуйста…

Они вошли в громадный вестибюль. В глубине виднелась лестница, которая вела в подвальные помещения. С дюжину дубовых дверей справа и слева обозначали комнаты. Когда они проходили в ближайшую из них, Стивенс сумел незаметно шепнуть Таннехиллу:

— Плохи дела.

— Я этого и ожидал.

Они уселись в гостиной. Только Таннехилл остался стоять, устремив взгляд на Мистру.

— Ага, — проронил он, — так это вы, значит, были секретарем моего дяди, Мистра Лэнетт… Та самая молодая женщина, которая без всякого предупреждения, как раз накануне моего приезда, уволилась. Зачем вы это сделали?

Холанд оборвал его.

— Думаю, что могу объяснить её поступок. На мой взгляд, есть определенные основания полагать, что мисс Лэнетт была любовницей… э-э-э… вашего дяди… Но недавно, с пару лет тому назад, он порвал с ней… И единственной для неё возможностью отомстить… вашему дяде, была эта попытка насолить вам.

Таннехилл махнул рукой.

— Хватит заниматься этой историей. Вы вскрыли могилу?

— Да.

— И что обнаружили?

— Пустой гроб.

— Вы собираетесь выдвинуть против меня обвинение в убийстве?

— Естественно, — отозвался Холанд. — Да, я непременно это сделаю.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Таннехилл.

Но Стивенс подметил, что его босс побледнел. Возникла пауза. Стивенс хранил молчание. Он не считал, что форсируя события, Таннехилл допустил ошибку. Никто лучше него не представлял, насколько сейчас взбешен Холанд, которого не могло не поразить то, как одним махом были расстроены все его планы.

Таннехилл тем временем проковылял до кресла и тяжело опустился в него. Холанд подался вперед и, взглянув на Мистру, спросил:

— Ну что, мисс Лэнетт, вы намерены начать разговор?..

Таннехилл поднял на него глаза. Его щеки слегка порозовели.

— Я хотел бы задать несколько вопросов мисс Лэнетт, — начал он.

Но Холанд грубо отрезал:

— Вы сможете это сделать в суде у стойки для свидетелей. А все, что мне сейчас от неё нужно, это…

Но тут вмешался Стивенс. Он, чуть не взвизгнув, потребовал:

— Холанд, сначала четко и ясно изложите мне характер ваших обвинений в адрес мистера Таннехилла! Собираетесь ли вы обвинить его сразу в двух убийствах — своего дяди и Джона Форда? Или же речь идет только о последнем?

Следователь на минутку задумался.

— Обвинение мы сформулируем в момент ареста.

— На мой взгляд, — наступал Стивенс, — мотивы, которыми руководствуется БЫВШИЙ управляющий имуществом Таннехиллов, будут дурно для него истолкованы, если он в качестве следователя выдвинет обвинение против своего прежнего работодателя. Вы действительно готовы пойти на такой риск?

Было, однако, очевидно, что Холанд был не из тех людей, которые чрезмерно обеспокоены своим будущим.

— Понятное дело, — парировал он, — арест состоится лишь тогда, когда против мистера Таннехилла будет собрано достаточное количество улик. В настоящее время мы работаем в клинике, где он проходил курс лечения, — проверяем, что там приключилось с ним 3 мая с.г. Параллельно идет сбор материалов ещё по двум-трем направлениям. Во всяком случае, я официально предупреждаю мистера Таннехилла, что ему лучше пока воздержаться от выезда из города.

Таннехилл встал. Разговор, казалось, утомил его.

— Представляется, — сухо заметил он, — что мистер Холанд совершает ошибку, пытаясь удовлетворить свое честолюбие без поддержки… местных финансовых кругов, которую, я уверен в этом, он мог иметь, иди он верным путем. Во всяком случае могу заявить ему следующее: если он предпочитает сломать себе шею, выдвигая против меня это смехотворное обвинение, то он ввяжется в схватку, где будут позволительны все приемы борьбы. А теперь, до свиданья, мистер Холанд… Думаю, мы ещё встретимся…

Холанд, ерничая, наклонил голову:

— О, я уверен в этом, — поднявшись, он обронил: — Вы идете, мисс Лэнетт?

Мистра подлетела к Стивенсу.

— Я подброшу его и вернусь за вами.

Ответа от адвоката она дожидаться не стала. Мистра вышла вместе со следователем. Стивенс заметил, что Таннехилл наблюдал за ним. Как только закрылась дверь, он обратился к адвокату:

— Что вы хотели сказать, когда упомянули о Холанде как о бывшем управляющем?

Стивенс объяснил ему. Тот, помолчав, обронил:

— Люди, как правило, не любят, когда у них возникает чувство, что их покупают. Но не удивляйтесь, если я вдруг попытаюсь поманить Холанда, сделав вид, что не буду противиться его возвращению на прежнее место. Поймите меня правильно: этого на самом деле не состоится. После того, что произошло, ни я, ни Холанд доверять друг другу, естественно, больше не сможем. И все же перспектива вновь отхватить лакомый кусочек в смысле заработка, может в известной мере повлиять на него позитивно, хотя от предложения, сделанного слишком откровенно, он будет вынужден отказаться.

Стивенс предпочел смолчать. В душе он отнюдь не был уверен, что Холанд отклонит подобный вариант, даже в его аляповатой форме. Он спокойно спросил:

— Мистер Таннехилл, как вы думаете, какие причины могли бы побудить человека притвориться мертвым — а значит, уплатить крупную сумму налога на наследство, — чтобы затем вновь вступить во владение своим же состоянием, выдав себя за его племянника?

— Не городите чепуху, — остро среагировал тот. — И все же кое-какие мысли на этот счет бродят в моей голове, которые, ясное дело, вам не терпится узнать. Мне представляется вполне очевидным, что меня положили в гроб и похоронили потому, что тело моего дяди имело такой вид, в каком выставлять его перед публикой оказалось невозможным. Какое иное логическое объяснение можно было бы ещё представить? И всю эту комбинацию затеяли те, кто убил его. Тот, кто решился на этот шаг, был крайне заинтересован в том, чтобы дядю похоронили законно и так, чтобы ни у кого и мысли не возникло о возможном убийстве. Именно поэтому пошли на то, чтобы похитить из клиники мое тело в тот момент, когда я находился без сознания, и подменить им труп моего дяди. Должно быть, мы были очень похожи друг на друга. Исходили из того, что, находясь в подобном состоянии, я никак не смогу что-либо вспомнить о том, что происходило.

Это была чертовски правдоподобная версия. Стивенс осторожно заметил:

— Можно было бы попытаться направить ход всего расследования как раз в таком русле. Дело стоящее.

Таннехилл, однако, продолжал оставаться мрачнее тучи.

— Как следует воспринимать мисс Лэнетт? — вместо ответа спросил он.

Адвокат отозвался нерешительно:

— В качестве секретаря вашего дяди она, несомненно, фигурировала бы в роли основного свидетеля. Но меня беспокоит не столько то, что она могла бы в этом случае сказать, сколько то, что могло бы всплыть в отношении её положения в Доме, бросающегося в глаза богатства и других вещей подобного рода…

— Понимаю, — задумчиво произнес Таннехилл.

— Извините меня за прямоту. Но обстановка складывается явно не в вашу пользу.

Босс, по-прежнему озабоченный и настороженный, заговорил вновь:

— Кажется, я знаю, чего добивается эта мисс Лэнетт, и если понадобится, пойду на это. Хотелось бы, чтобы вы, Стивенс, крепко уяснили себе, что нет ничего такого, к чему я не был бы готов. Изучая историю моего рода, я понял, что попавший в отчаянное положение, но не растерявшийся удали человек в условиях кризиса, не должен ничем ограничивать свои действия.

Стивенс невольно подумал: интересно, какие же книги он прочитал о своей семье и о Большом Доме. Но уточнять не стал. Послышался шум подкатывавшего по аллее к подъезду автомобиля. Адвокат поспешил суммировать их беседу:

— Мистер Таннехилл, в моем представлении главное в данный момент — избежать ареста. В этих целях, как мне думается, было бы оправданным максимально сыграть на том уважении, которым пользуется семья Таннехиллов в Альмиранте. Я рассчитываю на то, что газеты примут вашу сторону и не станут печатать ничего, идущего вам во вред. Но для этого, по моему мнению, их следует предупредить о складывающейся ситуации, причем сделать это надо нам самим.

Таннехилл выслушал Стивенса с явным неудовольствием и нехотя уточнил:

— Вы полагаете, что такие прежние акции полезны?

— Я намерен также нанести визиты судьям Портеру и Адамсу. У меня такое впечатление, что они не в курсе того, что плетет Холанд.

Сам Стивенс верил в то, что говорил, лишь наполовину. Он допускал, что члены группы, если их брать в целом, не знали, что затевалось против них. Но в этом вопросе нельзя было доверять Мистре. Ее предубеждение против Таннехилла могло побудить её и пальцем не пошевелить ради его спасения. К тому же, она вынашивала свои собственные планы.

Таннехилл протянул ему руку.

— В сущности, Стивенс, ваша идея начинает мне нравиться все больше и больше.

— Если все повернется худо, то наилучшей для вас защитой было бы самим разоблачить убийцу. Я позвоню вам, как только появится что-либо новенькое.

Выйдя на террасу, он увидел, как машина Мистры вписалась в поворот. Над головой сияло чистое небо, Тихий океан своими искрившимися на солнце волняшками походил на громадное скопление драгоценностей, обращенных в жидкое состояние. Дома и здания в раскинувшемся внизу городе, казалось, запахнулись в шубку из пышной зелени.

Мистра остановила авто у подножья лестницы. Открыв дверцу, она крикнула:

— Скорее!

Встревоженный её тоном и выражением лица, Стивенс быстро занял место рядом с ней, на ходу спрашивая:

— Что стряслось?

Не ответив, она рванула с места. Нажала на кнопку, и откидная крыша автоматически стала на место, а дверные стекла поднялись из пазов.

Спустившись вниз по главной аллее, она вместо того, чтобы свернуть и выехать на шоссе, объехала вокруг кучки деревьев и углубилась в узкую мощеную дорогу, спускавшуюся вниз между двумя рядами живых изгородей. Скорость машины настолько возросла, что Стивенс не удержался от возгласа:

— Мистра, ради Бога! Что вы делаете?

Метров через пятьдесят дорога внезапно обрывалась, казалось, прямо на краю берегового утеса. Ошеломленный и всерьез обеспокоенный Стивенс повернул голову к Мистре. Он увидел, что её рот и нос были закрыты какой-то прозрачной полумаской. Одновременно он учуял появившийся в машине странных запах.

Газ!

С уже замутненным сознанием он потянулся к ручному тормозу, но голова слегка задела приборный щиток. Какое-то мгновение его разум ещё что-то воспринимал, потом погрузился в кромешную тьму.

 

13

Стивенс поморгал и услышал, как Мистра обращается к нему:

— …Можете позвонить мистеру Таннехиллу, если хотите его предупредить.

Слова ему показались лишенными всякого смысла. В памяти молнией промелькнуло воспоминание о катастрофическом положении машины, стремительно скатывавшейся к краю обрыва, и он инстинктивно вновь потянулся к ручному тормозу.

Но никакого тормоза не существовало.

Оторопев, адвокат огляделся и увидел, что находился в апартаментах Мистры. По правую сторону — бар, слева — коридор, который вел к спальням. В окно неудержимым потоком вливалось буйное солнце. В углу мурлыкало радио, а Мистра, которая в момент, когда он пришел в себя, должно быть, находилась за стойкой бара, вынырнула оттуда с двумя наполненными бокалами.

Взглянув на Стивенса, она промолвила:

— Уверяю вас, вы вполне можете позвонить прямо отсюда. Через систему реле телефон связан с городской сетью.

Стивенс взглянул на аппарат, потом обхватил руками голову, не в силах понять, о чем это она толкует. Одновременно он силился уразуметь, что с ним произошло. Но в голове неизменно возникала одна и та же картина: машина мчится на полной скорости к пропасти, а он безуспешно пытается остановить этот смертельный полет… Зачем…

Потом — пробуждение здесь.

Он прокурорским оком взглянул на Мистру:

— Чем это вы воспользовались, чтобы лишить меня сознания?

Она усмехнулась.

— Извините. Но, с одной стороны, у меня совсем не было времени пускаться с вами в объяснения, а с другой — я подумала, что вы можете оказать мне помощь в той борьбе, что я веду.

Он раздраженно фыркнул:

— Если мне не изменяет память, вы должны были отвезли Холанда к его месту работы, а…

Она не дала ему договорить:

— Я установила контакт с группой. Объяснила им, что замыслил Холанд. Было решено, что главное — это замять все дело! Соответствующее давление на Холанда будет оказано. Но у нас нет уверенности, что оно возымеет действие.

Стивенс подумал о всех самых влиятельных в городе лицах, которых он причислял к членам группы и кто мог бы воздействовать на следователя. Он отрывисто спросил:

— А почему, собственно, это может не сработать?

Мистра покачала головой.

— Дорогой мой, вы не понимаете сути. У Холанда проснулись политические амбиции. Если его друзья слишком сильно надавят на него, он способен развернуться и против них. Однажды в нашей истории так уже бывало, и мы на несколько лет утратили контроль над городом. И не желаем, чтобы это повторилось.

Стивенс поинтересовался:

— Что намерена предпринять группа?

— Ясное дело, сначала попытаются отговорить Холанда. В случае неудачи решено не мешать ему действовать, как он хочет. Но тогда, естественно, будет сделано все, чтобы поломать его карьеру.

— Вы имеете в виду позволить ему арестовать Таннехилла? Весьма сожалею, но что касается меня, то я сделаю все, чтобы не допустить этого?

— Почему?

— Не могу не думать о том, — спокойно нанес удар Стивенс, — что женщина, напичкавшая Таннехилла наркотическими снадобьями, возможно, не слишком близко к сердцу воспринимает его интересы. А если и вся группа его ненавидит, то операция, не исключаю, будет скорее походить не на его вызволение из беды, а не некое легальное линчевание. Так вот, я в такие игры не играю.

— Группа может и не любить его, — возразила Мистра, — но этот никак не повлияло на принятое ею решение. Все её члены согласны, что смена собственника в нынешних условиях обернулась бы возникновением чрезмерных осложнений. В семье нет наследника. Может статься, что мы вообще потеряем Дом. Я сразу почувствовала, что должна воспользоваться этим случаем, чтобы отговорить группу от намерения покинуть Землю, но я пошла на это без всякого удовольствия.

— Есть нечто, что я не улавливаю. Вы допускаете, что группа искренне и всецело хочет замять это дело. Но в состоянии ли вы поклясться, что она не планирует пожертвовать Таннехиллом?

Мистра ответила, не задумываясь.

— Поклясться не могу. Но, зная их такими, какие они есть, верю в это.

Стивенс не мог не признать, что ответила она вполне искренне. Конечно, Мистра не могла выступать гарантом в отношении каждого члена группы, чьи тайные намерения знала, разве что только телепатка.

— На мой взгляд, — продолжил он, — нам следовало бы в любом случае избежать скандальной и шумной формы ареста. Полагаю, что вполне можно было бы устроить так, чтобы Таннехилл явился бы со своим адвокатом и тут же был бы освобожден под залог. Нет никаких заслуживающих внимания причин для того, чтобы Холанд вел это дело так, как ему заблагорассудится.

— Тогда лучше будет, если вы все же позвоните Таннехиллу. На Холанда уже начали давить со всех сторон. Но если он отреагирует так, как мы допускаем, то через час он все равно выпишет ордер на арест.

— Что? — вскинулся Стивенс.

Он рывком поднялся и уже через минуту разговаривал с Таннехиллом по телефону. Он объяснил ему, как развивается ситуация, не раскрывая источников информации, и изложил ему свой план. В заключение он сказал:

— Вам надо, порывшись в вашей собственности, отыскать какой-нибудь автомобиль, который могли бы не так-то легко установить. Если сможете, выходите из машины без трости, и позаботьтесь об усах… Мы могли бы встретиться в известном вам месте и действовать так, как я предложил.

Таннехилл воспринял его план с полным спокойствием.

— Дельный совет, Стивенс. Делаю все в соответствии с вашими рекомендациями.

Стивенс, облегченно вздохнув, повесил трубку. Мистра самым естественным тоном предложила ему:

— А теперь вам лучше взглянуть в окно!

— Это ещё зачем? — удивился адвокат.

Он нахмурился, заподозрив что-то неладное. Жалюзи были приоткрыты, жаркие лучи солнца заполняли всю комнату. Он приблизился к окну, заглянул в него и зашатался на грани обморока, несмотря на смутное предчувствие, уже охватившее его до этого.

— О, Боже мой! — пролепетал он.

Небо было угольно-черным. А под ними простиралась необъятная бездна.

Несколько оправившись, он взглянул ещё раз. Проплывавшая под ними Земля выглядела бесформенной и какой-то нереальной глыбой. Но её кривизна была заметна. Ему сразу же припомнились фотографии и фильмы, сделанные с ракет и искусственных спутников. Они смахивали на ту причудливую картину, которая развернулась сейчас перед ним.

Стивенс отошел от окна, прошел мимо Мистры, а затем со всех ног бросился в коридор, который вел в библиотеку. Металлическая дверь наверху лестницы была теперь открыта. Он вскарабкался по ступенькам и вступил в то, что неоспоримо было командной рубкой космолета. К полу были привинчены четыре кресла. Пульт усеян всевозможными приборами и телеэкранами. На одном из них отображалась Земля. Специальные «окна» обеспечивали круговой обзор.

Космолет, казалось, парил. Не было никакого ощущения движения, никакого шума двигателя. Стивенс уселся в одно из кресел. «Так значит, — мелькнуло в голове, — вся её квартира — не что иное, как космолет! А купол, возвышавшийся над Уолдорф Армз — его ангар. И она вовсе не насмехалась тогда надо мной…» Он удивился, как долго «созревал», чтобы всерьез воспринять подобные мысли. Понадобилось воочию взглянуть самому, чтобы согласиться с их реальностью.

Теперь он вспомнил и о её намерении атаковать Лориллию. Размеренным шагом он вернулся в гостиную. Мистра сидела на диване. Бокалы поставила на столик. Испытующе взглянула на него.

— Ну и как, все ещё не хотите помочь мне?

— Не могу.

— Почему же?

Ему очень хотелось подкрепить свою позицию убедительными доводами, но они почему-то не приходили на ум. Поэтому он в конце концов проворчал:

— Откуда у вас эта убежденность, что вы нуждаетесь во мне?

Она тут же ответила.

— Теоретически все запрограммировано в автоматическом режиме так, чтобы я была в силах выполнить задуманное в одиночку. Но на практике мне будет трудно одной справиться с защитным огнем противника.

— Вам придется спускаться так низко?

— Да. На очень короткое время мы окажемся в поле досягаемости самой мощной ПВО в мире. Космолет не создавали для ведения войны. Поэтому-то другие члены группы и оставили его в моем распоряжении, прямо заявив мне об этом сегодня. Они полагают, что никто из нас не рискнет пойти на верную смерть.

— А вы, значит, рискнете…

— Да, Эллисон. Так надо. Другого пути не существует…

Он хотел ей возразить, но не нашел нужных аргументов и просто сказал:

— Но к чему такая спешка?

— Я получила сведения решающего характера. Нападение на Соединенные Штаты назначено на октябрь, вместо первоначального срока — январь следующего года…

— Но ведь ещё целых восемь месяцев…

— Вы не схватываете ситуацию. Те бомбы, которые намечены к использованию, пока ещё складированы в одном месте, но теперь они их рассредоточат. Вы должны мне поверить… Помогите мне… Эллисон, это — условие вашего приобщения к Большому Дому…

Предложение было слишком неожиданным, чтобы он мог сходу осознать всю его значимость. Но где-то в глубине души он признавался сам себе, что должен был ожидать нечто подобное со стороны Мистры. Ведь с учетом всего того, что ему уже было известно, у группы оставалось одно из двух: либо принять его в свои ряды, либо уничтожить.

Осознав подобную альтернативу, он весь напрягся. Но тот факт, что Мистра сама находилась в опасности, обесценивал её предложение. Поэтому он довольно уныло пробубнил:

— Сомневаюсь, что вам одной по силам открыть мне допуск в Большой Дом.

— А я считаю, что это реально, — отозвалась Мистра, но не глядя на него. — Дорогой моя, столь долгая жизнь не обходится без черных периодов. Порой задаешься вопросом: что все это значит? Куда ведет? Я когда-то играла с ребятишками. Девяносто лет спустя никого из них уже не было в живых, а меня время совсем не затронуло. Это трудно вынести, смею вас заверить. Некоторые из нас встали на позиции цинизма и бесчувственности, отгородившись этим, как щитом, от жестокости циклов обычной жизни. Какое-то время и я придерживалась этих взглядов. Жила только настоящим моментом. У меня было бесчисленное количество любовников, которых я бросала, как только они начинали стариться. И, наоборот, была такая эпоха, когда я жила, словно монашка. Потом наступила реакция на это состояние. Понемногу я выработала более здоровую философию жизни — долгой жизни. Любопытно, что она опирается на простые истины, на понятия добра и разумности, на признании необходимости достижения тонкого равновесия между душой и телом, и на других принципах, которые кажутся более банальными, чем являются таковыми на самом деле. Но я пришла к мысли о том, что у женщины есть одна потребность, важнее которой для неё ничего нет, но именно ее-то я так и не позволила себе. Угадайте, какая?

Стивенс взглянул на нее, тронутый необычными для голоса Мистры теплотой и серьезностью. Внезапно он понял, что она хотела сказать.

— У вас никогда не было детей, верно?

— Это закон группы: никакого потомства. Когда-то, очень давно, кое у кого оно все же появилось. Детей пристроили куда-нибудь подальше. И я считала, что так оно и должно быть. А сейчас — нет. Вот уже десять лет как я ищу мужчину, который мог бы стать отцом моих детей. Эллисон, неужели вы ещё не догадались, что мне хотелось бы видеть вас в этом качестве?

Произнося эти слова, она мягко накрыла своими пальчиками его кисть. Стивенс не видел, как она делала этот жест, и внезапный телесный контакт застал его врасплох, сильно взбудоражив. Его словно пронзило током. Он схватил её за руку, сжал её и чувственно поцеловал.

— Но почему я? — глухо выдавил он.

— Знаю, что я несколько излишне холодна, немного «синий чулок», Эллисон, но у меня нет больше времени, чтобы объяснить вам все, что я чувствую и надо что-то предпринять, чтобы спасти Землю, Эллисон. Искренне верю, что испытываю к вам свою первую настоящую любовь, такую, какую не видела ещё никогда в своей долгой жизни.

Ее голос звучал заманчиво и сладко. Он привлек Мистру к себе, не убежденный, однако, до конца в её искренности. Но она с такой страстью прижалась к нему, что все его сомнения мигом улетучились.

— Мистра, — прошептал он, — вы бесподобно прекрасны.

— И не забудьте, что это гарантировано навечно…

Это-то он и упустил. Но отогнал эту мысль прочь.

— Вы говорили, — упрямо настаивал он, — что хотели бы подарить этому миру новую человеческую жизнь. А подумали ли вы о тех тысячах жизней, которые вы отнимете, развязав нападение на Лориллию?

Она отстранилась.

— Разве я не показывала вам обращение, которое прозвучит в эфире перед атакой?

— Ну, вы же прекрасно знаете, что от него не будет никакого проку.

Она склонилась к нему.

— Эллисон, удар должен быть нанесен, не взирая ни на какие потенциальные жертвы. И вы должны мне помочь… Вы не можете упустить такой шанс: войти в Дом, обретя нашу любовь.

Казалось, он заколебался на какое-то мгновение, но затем мотнул головой.

— Весьма сожалею, дорогая… Я бы ради вас отдал почти все, но…

И он бессильно развел руками.

— Но вам ничего не надо отдавать…

Стивенс ответил не сразу, однако решение уже принял. Если он сделает этот шаг, то эмоционально он потеряет свободу. Он остро и зримо увидел, что эта женщина его полностью закрутит и подавит, и что он не будет даже испытывать желания как-то высвободиться из-под её влияния. Надо было решаться сейчас — идти вперед или отступить.

Он не критиковал её. Она твердо верила в свою миссию. Но то была проблема, которая касалась и его непосредственно. На заводах, что она намеревалась подвергнуть бомбардировке, работали тысячи людей. И они останутся на своих местах, несмотря ни на какие её предупреждения. Он, Стивенс, не мог помогать ей в этом деле, которое ставило под угрозу столько жизней. Он, запинаясь, изложил ей свои резоны. Адвокат чувствовал себя при этом в несколько глупом положении, как если бы ему вдруг в какой-то степени не достало мужского начала. Но он ничуть не сомневался в справедливости приводимых им доводов. Один мужчина плюс одна женщина не могли развязывать войну против целой нации.

Когда он закончил свои объяснения, она задумчиво произнесла:

— Я доставлю вас обратно в Альмиранте, как только стемнеет.

 

14

Ночь была темной, хоть выколи глаз, и не считая шума от резвившегося в ветвях деревьев океанского бриза, все на кладбище было спокойно. Прождав Таннехилла более часа, Мистра потянулась на сиденье машины и тихо промолвила:

— Может, его по пути задержала полиция…

Стивенс ничего не ответил, но про себя подумал, что это не исключалось. Распорядившись арестовать Таннехилла менее, чем через час после того, как он вернулся в кабинет, Холанд вступил на путь, на котором ему уже не было обратного хода.

Еще через полчаса, как раз перед полуночью, Мистра заговорила снова:

— Я бы могла остаться здесь. А вы сходили бы и позвонили в полицию, выяснив, задержала она его или нет…

— Еще не время… Он мог задержаться по тысяче различных причин.

Опять воцарилась тишина. Стивенс предложил Таннехиллу кладбище для встречи потому, что это было хорошо знакомое обоим место. Через какое-то время молчание нарушил он:

— Я много размышлял по поводу вашей группы. Были ли в прошлом серьезные стычки между её членами?

— Нет, с тех пор, как мы ввели в её состав две сотни лет тому назад телепата.

— Меня удивляет тот факт, что лишь она одна может читать мысли. Я-то полагал, что долгая жизнь легко приводит к телепатии…

— Нет, это не так. Как-то один из членов группы повстречал в Европе семью, предрасположенную к этому дару. Мы проводили испытания с ней в течение двух поколений. В конце концов остановились на девочке…

— Вы приняли это решение… единодушно?

— Что вы под этим подразумеваете?

— Не знаю…

И это соответствовало действительности. Он пытался собрать воедино элементы, каждый из которых сам по себе был необъясним. Почему ему навязали этот визит в подземелье? И кто был тот человек, что доставил его туда? Возникала и масса других вопросов. Тот факт, что телепатка не обнаружила убийцу, вроде бы указывал на то, что преступник не входил в группу. Но не было ли способа скрывать от неё некоторые свои мысли? Возможно, это всего-навсего вопрос умственной дисциплины. Он уточнил свой предыдущий вопрос:

— Кто-нибудь из членов возражал против допуска телепата в группу?

Она ответила с легкой иронией:

— Да, все, за исключением того, кто обнаружил её.

— И кто же это был?

— Таннехилл.

— Контролируя Дом, думаю, что он был обречен на то, чтобы добиться своего в этом деле…

— Да, и у него были веские причины поступать таким образом. Таннехилл подозревал, что в группе назрело недовольство, и хотел, чтобы возможные заговорщики поняли, что у них нет ни малейшей надежды на успех.

— Кто противился дольше всех?

— О! Все происходило не совсем так, как вы себе представляете. Вам полезно помнить, что большинство членов группы — люди скорее консервативного толка. Нам хотелось бы превратить Дом в подобие «Фонда», где все мы входили бы в Совет Директоров. Но не имея возможности реализовать эту идею, мы предпочли в нормальных условиях оставить контроль за Таннехиллом. Даже недолюбливая его, мы четко представляем себе наше положение. В случае же появления нового хозяина Дома, возник бы фактор неизвестности. Так что, как сами видите, ему не составляло такого уж большого труда убедить нас в том, что телепат окажет стабилизирующее влияние на положение дел в группе. Достаточно было спросить у тех, кто с норовом, а что, собственно говоря, они хотели бы скрыть от других, как оказалось, что все мы с поразительным единодушием проголосовали «за». Хотя, в сущности, не так уж это и было удивительно.

— А предпринимались ли уже попытки перехватить контроль за Домом у Таннехилла? Я хочу сказать, до нынешнего дела…

— Не забывайте, что до него у Дома был уже другой хозяин… Думаю, что это можно назвать попыткой.

— Вы имеете в виду того таинственного Верховного вождя, который жил в доме, когда в здешних краях появился Танекила? Удалось ли ему чего-нибудь добиться? Или, другими словами, смог ли он снова пользоваться омолаживающим эффектом Большого Дома?

— Да. И многие из нас вернулись вместе с ним.

Стивенс даже дернулся от удивления.

— Вы тоже входили в их число? Так вы предшествовали Таннехиллу?

Она терпеливо разъяснила:

— Эллисон, вы, похоже, неспособны понять, насколько долго мы уже существуем. Я находилась на судне, пассажирам которого пришлось обороняться от взбунтовавшегося экипажа рабов-гребцов. Пассажиры одержали верх, но затем нас настигла буря, а никто из нас ничего не смыслил в навигационном деле. Нас отбросило, как я сейчас думаю, сначала к берегам Экваториальной Африки, а затем мы продрейфовали к Южной Америке. Полностью потеряв ориентировку, мы обогнули мыс Горн и поднялись к северу…

— Но что вы лично делали на борту этого судна? Куда вы направлялись?

Она чуть задержалась с ответом.

— Я была дочерью чиновника Римской Империи. А дело происходило в III веке.

— Неужели Дом настолько стар?

— О! Ему намного больше лет… Когда мы высадились в его окрестностях, всех мужчин с судна перебили местные туземцы. А они к тому времени жили здесь уже несколько веков.

— Но кто же соорудил этот Дом?

— Вот это-то нам и хотелось бы выяснить, — угрюмо проронила она. — Нам даже как-то пришло в голову, не вы ли это, помните ту сцену?..

Стивенс на минуту замолк, но затем все же осмелился задать один мучивший его вопрос.

— Верховным вождем до появления Танекила был Пили?

— Да, он.

— Как долго он состоит членом группы?

Она не ответила.

— Мистра!

— Надо подумать, — тихо произнесла она. — Подождите немного.

— Вас что, подвела память?

— Да нет!.. С ней как раз все в порядке. Но… что это? Тихо!

Она замолчала, потом, вздохнув, продолжила:

— Пили активно участвовал в тех экспериментах, которые мы проводили в целях выявления телепатки. Он был в числе первых, кто поддержал Таннехилла в вопросе о необходимости ввести в состав группы наделенного такими способностями человека. Так что, как сами убедились, вы на ложном пути, дорогой мой.

— Если только, — заметил Стивенс, — он не нашел способа скрывать свои мысли от телепата.

— У него не то положение, чтобы что-то предпринять.

— Тем не менее он — управляющий всем состоянием Таннехиллов.

— Пост, конечно, важный, но решающего значения не имеет. Мы проявили большую осторожность в этой области. Не хочу вдаваться в детали, но одна из наших страховочных мер — создание в Альмиранте отдельного бюро во главе с другим управляющим. Когда-то его возглавлял Холанд, теперь вы, ну а до вас были другие лица.

— За что уволили Холанда?

— Он заметил, что подпись на документе двухсотлетней давности была идентичной той, что стояла на одной из свежих деловых бумаг.

Стивенс рассмеялся, не скрывая иронии.

— Здорово получается: его заменили на человека, которому выложили всю правду!

— Это сделала я. Но никто и никогда ещё не заявлял, что группа одобряет мой шаг. Эллисон, сейчас час ночи. Не хотите идти звонить, пойду я. Не желаю прозябать на кладбище всю ночь.

Стивенс с сожалением вышел из машины.

— Думаю, вы правы, — согласился он.

Адвокат склонился над дверцей, чтобы поцеловать её. Сначала она откликнулась на его ласку пассивно, но затем обвила руками шею и крепко прижалась. Уходя, он посоветовал Мистре выйти из машины и дожидаться его в тени деревьев.

— Не беспокойтесь, — отозвалась она, — у меня с собой пистолет. И запомните: спасти Землю важнее всего на свете, включая наши собственные жизни.

Стивенс быстро зашагал прочь. Первый же встреченный им драгстор оказался закрытым. Второй — то же самое. Лишь без десяти два он, наконец, набрел в деловом квартале на заведение, открытое всю ночь. Он сейчас же набрал номер полиции. Ответ последовал краткий и однозначный: Таннехилл пока арестован не был.

Встревоженный Стивенс бросился к ближайшей стоянке такси и помчался ко входу на кладбище. Заплатив водителю, он пешком прошел по аллее до участка, закрепленного за семейством Таннехиллов. Но машины на месте не оказалось. Он подумал, что Мистра могла отъехать. Позвал:

— Мистра! Мистра!

Никакого ответа. Кроме колотившегося сердца других шумов вокруг не было. Он поискал минут пятнадцать. Никаких следов ни Мистры, ни Таннехилла.

Он покинул кладбище и на первом же подвернувшемся такси подъехал к дому молодой женщины. Но там её не оказалось. Как, впрочем, не было её и в его бунгало. Никого не было и в Большом Доме, к которому он также не преминул отправиться.

Тогда Стивенс спустился в гараж, вывел свою машину и устремился к Палмз Билдинг. Было уже полчетвертого утра. В холле горел один-единственный огонек перед клеткой лифта. Дверь в здание была заперта на ключ. Но это не имело для него никакого значения. У Пили были свои ключи, как у него самого и привратника.

Он вошел и остановился в нерешительности. Чего он в сущности собрался здесь делать? На всякий случай он прихватил с собой пистолет. Но действительно ли он хотел, чтобы Пили узнал, что его подлинная личность ему стала известна? Нет, лучше пусть он не догадывается об этом. Однако в случае, если Митру захватили…

Он бесшумно пересек вестибюль и по служебной лестнице поднялся на четвертый этаж. В офисе Американской импортной компании было темно. Адвокат постоял перед дверью, прислушиваясь, потом спустился в подвальное помещение. Понадобилось всего несколько минут, чтобы задействовать механизм панели — фальшивой стены — и он проник в подземелье. Лампа стояла там, где он её оставил в прошлый раз. Он тщательно закрыл за собой вход. Стивенс считал, что в поисках Мистры в первую очередь следовало проверить это подземное царство, а потом уж пройтись — один за другим — по всем тем адресам членов группы, которых он выявил.

Адвокат пошел, все убыстряя шаг, по длинному и темному коридору. Быстро дошел до развилки, откуда начиналась более узкая галерея. Не колеблясь ни секунды, он втянулся в неё и вскоре оказался у длинной металлической стены. На сей раз он обнаружил в ней отверстие, ведущее в туннель, также со стенами из какого-то металла. Он инстинктивно отступил на шаг и погасил лампу. Стивенс выждал некоторое время в этом плотном мраке. Шли минуты. Все тихо. Только тревожно стучало сердце.

Стивенс решился ступить в новую галерею и вскоре заметил впереди слабый свет. Он опять замер. Но терять драгоценное время было нельзя. Ведь над Мистрой, возможно, нависла угроза. Он вновь зажег лампу и, держа наготове пистолет, двинулся вперед.

Вскоре он вошел в более широкий коридор, стенки которого, похоже, были сделаны из прозрачного стекла. В конце концов он добрался до громадного зала с потолком в виде купола. В углу, почти скрытая за несколькими рядами ярко сверкавших стеклянных стеллажей виднелась испускавшая бледно-зеленое сияние сфера.

Растерявшийся Стивенс беспомощно огляделся. Он различал необычный, видимо, на грани восприятия, звук, вибрировавший и пронизывавший все насквозь. Возможно, он исходил от какого-то реагировавшего на его присутствие механизма. Все выглядело в чем-то сверхъестественным и просто фантастическим.

Адвокат обратил внимание на то, что в этот зал стягивались и другие туннели, но сейчас ему было не до них. Он осторожно приблизился к сфере. Что-то пульсировало в ней. Интенсивность свечения все время менялась. Стивенса отделяло всего несколько шагов от первого из стеклянных барьеров. Вдруг на поверхности сферы точно против того места, где он находился, высветился квадрат со стороной в два фута, который сначала принял молочный оттенок, а затем стал совсем белым. Адвокат пристально вгляделся в него. Вскоре в квадрате появилась картинка. Перед ним возник большой шар, блестевший на черном фоне, усеянный точками-светлячками. Шар начал пухнуть на глазах, стали видны его отдельные части. Стивенс быстро распознал знакомые очертания Северной и Южной Америк, а также оконечность Иберийского полуострова.

Земля! Так, как она выглядит при полете к ней звездолета! Вскоре планета заполнила экран целиком, появились дополнительные подробности. Стивенс различил Калифорнию, похожую на выброшенную в океан руку. До него вдруг дошло, что звездолет, с которого делались эти снимки, должно быть, по крайней мере, частично потерял управление. Земля неумолимо приближалась. На него надвинулась горная гряда, часть океана. Затем… бум! Стало темно… Это зрелище было тем более впечатляющим, что все кадры прокручивались в полной тишине.

Стивенс догадался: «Вероятно, этот звездолет врезался в Землю несколько тысяч лет тому назад. Но кто его пассажиры?»

Постепенно на блестящей и вибрировавшей поверхности сферы стало формироваться другое изображение.

Два часа простоял Стивенс перед этим экраном… Информационные блоки повторялись по нескольку раз. Некоторые сцены потом прокручивались снова, недвусмысленно как пояснение к другим сообщениям. Понемногу сложилась целостная, вполне вразумительная картина происшедшей века назад трагедии.

В Неустановленную — но далеко в прошлом — эпоху звездолет, контролировавшийся искусственным мозгом-роботом в результате случайной поломки сбился с курса и врезался в Землю, вонзившись в склон утеса. Удар вызвал обвал скал и оползни, после чего корабль оказался наглухо замурованным в толще пород.

Но робот-мозг выжил, а поскольку он обладал способностью читать мысли у людей и передавать им свои собственные, то вскоре установил контакт с небольшой группой проживавших в тех местах дикарей. Разобравшись, что их разум — в плену суеверий, электронный мозг внедрил в их сознание иррациональное стремление прорыть туннель до входа в звездолет. Но починить его, как и понять, чего он от них добивается, они были неспособны. Тогда робот-мозг приказал им соорудить Храм, каждый камень которого должен был заноситься сначала в звездолет, чтобы проходить там предварительную специальную обработку. С целью произвести впечатление на дикарей, весь процесс обработки камней сопровождался мерцанием огней и фейерверком искр. На деле же он состоял в бомбардировке стройматериала субатомными частицами, производимыми от сверхтяжелых и очень редких искусственных элементов. Все это было задумано ради того, чтобы продлить жизнь тех, кто позднее смог бы помочь электронному мозгу ликвидировать неисправность в звездолете.

Эта первая группа дикарей жила необычно долго, но в конце концов все они, за исключением одного, погибли насильственной смертью. Среди сменивших их новых людей Стивенс почти с ужасом увидел высокого человека со светлой кожей, похожего на Уолтера Пили — и это, несомненно был он.

Именно Пили, а также человек с него ростом, единственный уцелевший из начальной группы (его облик показался Стивенсу знакомым) первыми дошли до осознания того, что звездолет — никакое не божество. Электронный мозг возликовал и начал приобщать их к научным знаниям. Среди прочего они узнали также и то, какая часть робота-мозга была приемником мыслей, а какая передатчиком.

Как-то супермозг обнаружил, что некоторые из передаваемых им мыслей доходили до новых жрецов Храма. Чтобы защитить себя от всякого рода подозрений и недоразумений, которые могли возникнуть в этой связи, он показал этим двум ученикам, каким образом следовало отрегулировать передатчик так, чтобы дальность его действия не выходила за пределы звездолета.

Но они заглушили его окончательно. То был импульсивный шаг с их стороны. Враждебность к роботу, отразившаяся в этом жесте, вызрела в каких-то зловещих глубинах ненависти и страха, сформировавшихся в мозгу этих двух человек. Оба вдруг мгновенно вошли в состояние неописуемого ужаса. И, используя оружие, найденное на складе, они уничтожили передатчик мыслей.

В порядке автоматической самообороны мозг-робот выпустил вовнутрь звездолета газ. Кашляя, задыхаясь, извиваясь от боли, оба сбежали. Дверь корабля за ними закрылась.

Отныне доступ в корабль им был заказан. Со временем, анализируя происшедшее и опираясь на полученные от электронного мозга знания, эти двое до многого дошли сами. Истребив всех своих товарищей из второй группы, они засыпали открытый колодец доступа в корабль, заставили прорыть подземные ходы. Они планировали снова проникнуть в корабль и завладеть его грузом.

Между тем, электронный мозг стремился только к одной цели: восстановить звездолет и улететь с Земли. Однако он смутно догадывался, что против него что-то затевается и что ему следовало кое в чем рискнуть.

Однажды, много лет спустя, те же двое появились в подземелье с аппаратурой для сверления. Но обшивка корабля не поддалась алмазным резцам. В момент этих работ робот, продолжавший улавливать мысли людей, понял, что выживший из первого состава человек намеревался расправиться с другими членами нынешней группы, но Пили, вроде бы, противился его замыслам.

Еще позже нависшая над миром угроза атомной войны побудила того же самого человека выработать окончательный план действия, но робот-мозг не сумел выяснить его содержания, поскольку тот, проявляя осторожность, держался подальше от его приемника мыслей.

Этот же человек стрелял в Таннехилла с намерением убить его с тем, чтобы Пили как управляющий состоянием стал бы единолично контролировать все имущество. Теперь безграничное честолюбие этого типа было сориентировано на установление господства над всем миром… К сожалению, лица его Стивенс все ещё никак не мог опознать. Если он по-прежнему крутился где-то поблизости, то, должно быть, носил маску…

Когда трансляция информационных блоков закончилась, Стивенс задержался в звездолете ещё на некоторое время, чтобы ознакомиться с грузом. Согласно увиденному фильму — а он полагал, что ему показали все это в записи — эти длинные ряды стеллажей перед ним были напичканы маленькими блестящими капсулами, содержавшими каждое микроскопические дозы искусственных элементов в их чистом виде. И все они были неизвестны на Земле, располагаясь так далеко за пределами урана в периодической системе, что если они и существовали когда-то в природе, то только в течение мгновений в общей истории Вселенной.

Стивенс понятия не имел, что он мог бы сделать с образцами этих элементов. В нынешнем положении они, судя по всему, никакой ценности не представляли. Было сомнительно, чтобы он нашел покупателя на них… разве что продать членам группы…

Было уже шесть утра, когда Стивенс, изнемогая от усталости, вернулся в подвал Палмз Билдинг и поднялся по лестнице. Адвоката все больше и больше начинала тревожить одна мысль: он не располагал никакими предметами относительно подлинного лица кровожадного сотоварища Пили. В то же время представлялось исключительно важным выявить его и раскрыть перед группой.

Подходя к этажу, на котором размещался его кабинет, Стивенс увидел впереди себя на лестнице чьи-то ноги. Он молниеносно сунул руку в карман, чтобы выхватить пистолет. Но на полпути рука задержалась.

— Ха, — воскликнул он. — Да это же Билл Риггс…