Ни за что на свете Магдалена не могла предположить, что Венделин Свинопас был заодно с Ксерантой. Но как иначе объяснить присутствие пурпурной перчатки в его дорожной суме? Магдалена терялась в догадках, какую цель преследовала рыжая дьяволица на этот раз. Быть может, Ксеранта хотела помучить ее, держать в страхе, угрожать и таким образом дать ей почувствовать, что хозяйка положения она? Она уже дважды покушалась на ее жизнь и, конечно, сделает третью попытку.

Первой мыслью Магдалены после обнаружения красной перчатки было бежать прочь отсюда, подальше от Свинопаса, который затеял с ней злую игру. Разочарованная и подавленная, она была вынуждена признать, что ошиблась в Венделине. В итоге она пришла к выводу, что по отношению к ней он вел себя слишком уж порядочно, услужливо и бескорыстно. Нельзя было доверяться такому человеку. И как она могла быть такой простодушной, доверчивой и наивной! Уже не в первый раз Магдалена роптала на себя и свою судьбу.

Но вскоре Магдалена отказалась от своих планов бегства; ее одолели сомнения, стоит ли так просто оставлять поле боя Свинопасу, Ксеранте или их покровителям. Она знала о двойной игре, которую вел Венделин, но ведь он-то не догадывался, что она знает. Поэтому Магдалена решила и впредь изображать полное неведение и сбивать с толку Свинопаса.

До Вюрцбурга, конечной цели их путешествия, было еще два дня пути. Абсолютно пьяный Рихвин, размахивая кнутом, продвигался по Шпессарту, который в конце лета представал перед ними во всей своей красе. Ни о чем не подозревая, Венделин от всей души восторгался красотами ландшафта, однако его слова не находили отклика. Магдалена, сидевшая на винной бочке за его спиной, лишь молча сверлила глазами его спину. А когда Свинопас поворачивался, чтобы удостовериться, слышала ли она вообще его слова, которые он выкрикивал против ветра, Магдалена искусственно улыбалась и глядела в сторону. Похоже, Венделин ни о чем не догадывался.

Наконец, на третий день после отбытия из Эбербаха, они добрались до Вюрцбурга. Рихвин горланил песню, довольно неприличную, о продажных девчонках. Проехав через городские западные ворота, он напоследок хлестнул кнутом своих лошадей, и Магдалена со Свинопасом обрадовались, когда кучер остановил свою повозку в каком-то запущенном переулке, пропитанном зловонием, как кладбище для животных.

Не произнеся ни слова, Рихвин спрыгнул с козел и исчез в фахверковом доме, знававшем лучшие времена. Окна дома были забраны решетками, чем он и отличался от других строений в переулке. Магдалена и Венделин молча ждали кучера, и тот вскоре действительно появился.

Пыхтя и изрыгая проклятья, особенно яростными ругательствами осыпая «поганых баб», он залез на козлы. Прежде чем тронуться, кучер с неожиданной вежливостью осве

домился у Магдалены, где она желает сойти. С былых времен ее странствий с циркачами ей запомнился в Вюрцбурге постоялый двор «У лебедя». Его она и назвала, чем вызвала у Рихвина горячее одобрение, поскольку ни в одном другом городском трактире не подавали такого вкусного и к тому же дешевого вина.

Прощание с Венделином Свинопасом перед постоялым двором «У лебедя» вышло крайне прохладным. Разумеется, от библиотекаря не укрылся перепад в настроении Магдалены. Особенно в тот момент, когда он протянул ей руку, а Магдалена отвела взгляд, будто из его глаз сыпались искры. Но тем не менее Венделин пообещал заглянуть через несколько дней и проведать ее.

В «Лебеде», хозяин которого из-за низенького роста и полноты сам был похож на винную бочку, она встретила обходительный прием, что было приятно и неожиданно по отношению к одинокой путешественнице. Близился вечер, а Магдалена за прошедшие три дня мало что ела. Поэтому поданный трактирщиком густой суп из репы, сухарей и остатков куриного мяса показался ей роскошной праздничной трапезой после завершенного поста.

Прежде чем отправиться в свою каморку под крышей и улечься на соломенный тюфяк, она позволила себе выпить кружечку вина. С одной стороны, чтобы смыть разочарование, которое доставил ей Венделин, а с другой — в надежде, что вино подстегнет ее мысли и укажет направление, в котором следует двигаться дальше.

Совершенно неожиданно в двери появился Рихвин, с улыбкой во все лицо. Он подошел к Магдалене, сидевшей в углу трактира, и вежливо спросил, словно желая показать свое хорошее воспитание:

— Дева позволит составить ей компанию?

Магдалена дружелюбно кивнула.

— Надеюсь, ты сдал свои бочки с вином епископу? До Бамберга уже никак нельзя было ехать, иначе ты привез бы одну воду.

На лице Рихвина гуляла лукавая ухмылка, пока тучный хозяин ставил перед ним кувшин с вином.

— Вам придется извинить меня, — усмехнулся Рихвин, заметив взгляд Магдалены, напрасно ищущий кружку. — Переливать вино в кружку невыгодно. — Сказал и поднес кувшин к губам.

Утолив первую жажду, Рихвин вытер губы рукавом своей кучерской куртки и произнес:

— Видите ли, дева, такой номер не с каждым бы прошел. Но епископ Конрад ничего не смыслит в вине. Для него важнее то, что выжжено на бочке, чем то, что внутри. Человек заслуживает сострадания... Вы меня понимаете, дева?

— Ну разумеется, Рихвин, конечно. Вино вполне способно окрылить человека, а лекари даже утверждают, что кружка вина в день полезна для здоровья.

— Кружка в день? — повторил кучер и задумался. Неожиданно повисла пауза, и Магдалена, чтобы прервать ее, а заодно удовлетворить свое любопытство, задала простой вопрос:

— А что Венделин Свинопас?

— Я его сдал вместе с вином в крепости Мариенберг. Он нашел пристанище в доме для прислуги. Его преосвященство епископ Конрад уже почивал и пообещал принять библиотекаря только утром. Вы, кажется, рассердились на своего спутника?

— Рассердилась, с чего ты взял?

— Ну как же, в последние дни вы все молчком ехали. Впрочем, это не моего ума дело.

Рихвин так резко поднес ко рту кувшин, что вино выплеснулось ему на лицо. Это страшно рассмешило кучера, он фыркнул, поперхнулся и полез в карман штанов за платком, чтобы вытереть лицо.

Смех Магдалены комом встал у нее в горле: Рихвин держал в руках не платок, а пурпурную перчатку — ту самую, которую она обнаружила в суме Венделина.

— Что с вами, дева? — воскликнул кучер; он уже отошел после своего приступа смеха и успокоился.

— Перчатка! — тихо проговорила Магдалена, показывая пальцем на красный предмет в его руках.

— Ах, не напоминайте мне об этом, — скривился Рихвин.

Магдалена строго наморщила лоб.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. — Кучер малодушно отвел глаза. — Так сказать, дополнительный заработок. Но в итоге вышла полная неудача.

— Я желаю знать, что за игры здесь происходят! — прикрикнула на него Магдалена.

Кучер-виновоз икнул.

— Такой извозчик, как я, чтобы вы знали, дева, зарабатывает мало, ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Но если он не хочет умереть от жажды, ему надо немного подработать, вы меня понимаете?

— Да, я тебя понимаю. И что дальше?

— В общем, иногда я беру пассажиров, вот как вас, и это приносит мне пару гульденов. Или выполняю поручения. История с красной перчаткой была совсем особым заданием.

Магдаленой овладело беспокойство, и она заерзала на своей лавке.

— Пока я ждал в монастыре Эбербах, со мной заговорила одна рыжая женщина, красивая баба! — Он показал руками очертания женской фигуры, явно ни в чем не обиженной природой. — Рыжеволосая спросила, куда я поеду и не могу ли я взять ее в восточном направлении. Я отказался, потому что был уже перегружен библиотекарем и вами.

— А потом? Да говори же наконец! — нетерпеливо воскликнула Магдалена.

— Да что говорить, — тянул с ответом кучер и выглядел при этом почему-то совершенно трезвым, — тогда рыжая баба сделала мне одно очень странное предложение. Я должен был подложить эту красную перчатку в дорожную суму библиотекаря. В качестве награды за мои услуги она посулила мне блестящий зеленый изумруд, который висел у нее на цепочке меж грудей. И хотя все это показалось мне каким-то необычным, я согласился. А когда сегодня, приехав в Вюрцбург, я хотел обменять у еврея блестящий камень на деньги, он обругал меня, назвав обманщиком, который пытается всучить ему зеленый осколок вместо драгоценного камня, и прогнал. Можете представить мою ярость. Рыжая тварь обманула меня! Поэтому я вытащил перчатку из его сумы, когда выгружал ваши пожитки. Как платок она мне в самый раз сгодится.

Кучер с отвращением сплюнул на перчатку и засунул ее обратно в карман.

Магдалена не знала, на каком она свете. Она долго не мигая смотрела на Рихвина. Тому это время показалось целой вечностью.

— Я знаю, — наконец робко подал он голос, — все это звучит не слишком правдоподобно. Но с чего бы мне вам лапшу на уши вешать...

— Я верю тебе, Рихвин, — перебила его Магдалена. — А ты называл рыжей дьяволице конечный пункт своей поездки?

— Конечно, мне пришлось сказать, когда она спросила меня об этом!

Магдалена кивнула и снова задумалась. Прошло еще какое-то время, причем Рихвин никак не мог взять в толк, что ее смутило. Наконец Магдалена произнесла:

— В любом случае благодарю, что ты меня просветил. Ты и не подозреваешь, какую услугу оказал мне.

Кучер вежливо поклонился и не менее вежливо поинтересовался:

— Конечно, меня это не касается, но позвольте спросить: вы знаете рыжеволосую?

— Мимолетно, — ответила Магдалена, — мимолетно!

На следующее утро Магдалена отправилась в крепость Мариенберг на другом берегу реки, где вот уже не одну неделю, со времен окончания кровавого крестьянского восстания, окопался епископ Конрад. Он опасался мести горожан, которых подверг репрессиям после завершения распрей.

По этой причине Магдалену не пустили на территорию крепости, когда через обитое железом оконце в воротах она спросила, где находится Венделин Свинопас, который хотел поступить в услужение к его преосвященству библиотекарем.

Привратник по другую сторону ворот заверил ее, что в крепости вообще нет никакой библиотеки. С книгами у епископа Конрада нет ничего общего, следовательно, и библиотекарь ему ни к чему. Она должна немедленно исчезнуть. Он с грохотом захлопнул окошко перед ее носом.

— Эй! — закричала Магдалена и забарабанила в ворота, пока окошко не открылось снова. Теперь там появилось другое лицо.

Этот Свинопас, хихикая над фамилией, пояснил страж, утром покинул крепость, после того как его милость отказался от предложенных им услуг. На вопрос Магдалены, не упоминал ли библиотекарь, куда теперь направится, страж ответил, что тот справлялся о дороге в бенедиктинское аббатство Святого Якоба. Больше ему ничего не известно.

Аббатство Святого Якоба было расположено в стороне от западного берега реки, монахи-бенедиктинцы отгораживались там от мирских превратностей. Их аскетизм и тяга к таинственности вызывали недоверие у вюрцбургцев. К этому добавлялось то, что монахи, если они вдвоем или вчетвером покидали стены монастыря, общались друг с другом исключительно на латыни, чтобы никто их не понимал. А еще ходили слухи, будто своих собратьев, достигших преклонного возраста, они замуровывали в крипте, склепе под алтарем, чтобы, с одной стороны, освободить тех от мучений, а с другой — избавиться от лишнего едока. Дело в том, что аббатство Святого Якоба было из числа бедных и дела его обстояли не лучшим образом. Во время крестьянского восстания оно пострадало больше других монастырей в округе.

Войдя ближе к полудню в монастырские ворота, Магдалена была встречена седовласым бенедиктинцем, который провел ее в свою скудно обставленную сторожку и спросил:

— Quod est nomen tuum ?

— Магдалена, — ответила она, — et nomen patri mei est Beelzebub. 1

Старик явно не ожидал, что дева поймет его, тем паче ответит на латыни, как на родном языке. Во всяком случае, он предпочел вести беседу на немецком.

Представившись братом Люциусом, монах поинтересовался, что привело ее в аббатство Святого Якоба и откуда она держит путь.

Магдалена честно призналась, что ищет некоего Венделина Свинопаса, библиотекаря, с которым вместе приехала из монастыря Эбербах в поисках новой работы.

Монах подтвердил, что человек с таким именем как раз недавно прибыл и предстал перед аббатом с той же просьбой. Далее брат Люциус осведомился, в каких отношениях она состоит с этим человеком.

Магдалена ответила, что ни в каких, если их что-то и связывает, так только совместная работа в библиотеке в монастыре цистерцианцев. Быть может, и для нее изыщется возможность следить за порядком в библиотеке аббатства, спросила она.

— Как тебя зовут? (лат.)

— Фамилия моего отца Вельзевул, (дат.)

Брат Люциус протер глаза и окинул Магдалену настороженным взглядом, словно не доверял деве, а потом спросил, понимает ли она вообще что-нибудь в книгах, знает ли, что такое фронтиспис и колофон, прописная буква и лигатура, формат ин-фолио и ин-кварто?

Магдалена рассмеялась и сказала, что фронтисписом называют украшение титула или лист, помещаемый слева от титульного листа, а колофон — это текст на последней странице книги с выходными сведениями, не что иное, как пометка наборщика или печатника. Прописными называют большие буквы алфавита, в то время как лигатура — это соединение двух букв в одну. И, между прочим, любой, кто хоть раз бывал в библиотеке, знает, что, если сложить пополам лист бумаги, получится формат в пол-листа, называемый ин-фолио, если сложить дважды — получится ин-ква-тро, вчетверо...

Монах умоляюще поднял руки, словно заклиная ее замолчать. Сам же, качая головой, молча вышел из привратницкой, оставив Магдалену одну. На самом деле она всего лишь хотела увидеться с Венделином и объяснить ему причину своей долгой неразговорчивости. Теперь же ее осенила новая идея: если бы ей удалось попасть в библиотеку, в которой работал Тритемий, она, возможно, сумела бы обнаружить там разгадку тайны девяти «Книг Премудрости». Надо было спешить, ведь рано или поздно здесь появится папский легат Джустиниани. Да и Ксеранта, эта дьяволица в юбке, тоже знает, что она бежала в Вюрцбург.

Из этих раздумий ее вывел не кто иной, как Венделин. Свинопас был удивлен, больше того, пришел в полное замешательство, когда, войдя в привратницкую, увидел там Магдалену.

— Ты... здесь? — смущенно пролепетал он. — Тебя я ожидал увидеть меньше всего, когда привратник сообщил, что кто-то желает со мной поговорить.

— Этот кто-то — я, — сказала Магдалена, подходя к Венделину. Несколько мгновений они стояли почти вплотную друг к другу.

— Что я такого сделал, — смущенно заговорил Венделин, — в чем провинился, что ты меня вдруг начала презирать, наказывая молчанием? Я не знаю за собой никакой вины.

— Нет-нет, — тихонько произнесла Магдалена и замотала головой. — Я во всем виновата. Мои мысли пошли по неверному руслу. Если я расскажу тебе о причине моих заблуждений, быть может, тогда ты поймешь и простишь меня.

Она взяла Свинопаса за руку и рассказала историю о том, как наткнулась в его багаже на перчатку Ксеранты и как ее охватила паника. Собственно, эту цель и преследовала дьяволица своим внезапным нападением. Кстати, Ксеранта обвела вокруг пальца не только ее, но и ничего не подозревавшего кучера, которому подсунула осколок стекла вместо драгоценного камня, лишив его заработка.

Венделин помолчал какое-то время, словно сомневаясь в правдивости ее слов. Но потом они бросились друг другу в объятия, и Свинопас поцеловал Магдалену в лоб.

За дверью привратницкой послышались чьи-то легкие шаги, и они отпрянули друг от друга. В помещение вошел седовласый привратник, огляделся по сторонам, будто что-то искал. Потом нерешительно заговорил:

— Я разговаривал с аббатом Матиасом. Если вам будет угодно, вы можете уже сегодня приступить к работе библиотекаря аббатства Святого Якоба. — Он доброжелательно посмотрел при этом на Магдалену.

Она бросила растерянный взгляд на Венделина: почему я? Ведь это он беседовал с аббатом.

Она смущенно обратилась к брату Люциусу:

— Я благодарю вас за доверие, но нельзя ли, чтобы мы оба...

— Для вас, дева, я, к сожалению, не смог ничего сделать, как ни увещевал аббата. Женщине, сказал он, нечего делать в стенах аббатства, она способна внести лишь смуту в сердца монахов.

— Но вы ведь только что сказали, что я могу уже сегодня приступить к работе библиотекаря!

— Не вы, дева, а ваш спутник!

Момент общей растерянности брат Люциус использовал для объяснения:

— Возможно, мой взгляд ввел вас в заблуждение. Дело в том, что три месяца тому назад я в одночасье утратил зрение. Я слепой.

— Слепой?

Магдалена с ужасом взирала на мутные глаза седого старца. На его губах играла легкая усмешка. Вероятно, он не слишком трагически воспринимал свою беду.

— Да, слепой, — повторил он, отнюдь не рассчитывая на сострадание, — зато я вижу ушами. В вашем случае, дева, я, должно быть, «ослышался». Вы смутили мои уши. Вы, безусловно, достойная женщина!

— Но вы передвигаетесь, как зрячий! Я бы ни за что не догадалась, что вы потеряли зрение. Вы в самом деле вообще ничего не видите?

— Вокруг меня все погружено во тьму. Лишь вместе с часовыми молитвами по канонам Святого Бенедикта перед моими мутными глазами восходит и заходит солнце. Впрочем, чтобы ориентироваться в аббатстве, глаза не нужны. Я провел в этих стенах всю свою жизнь и знаю здесь каждый угол и каждую стену.

Завороженная невозмутимостью монаха, Магдалена заметила:

— Наверняка вы слишком много читали при плохом освещении!

— Слишком много? — Старик рассмеялся. — Слишком много читать вообще невозможно, скорее слишком мало. Нет, уж если моя потеря зрения и имеет какую-нибудь причину, то лишь ту, что я читал вещи, читать которые благочестивому христианину не положено. Но мое любопытство и желание заглянуть в прошлое и будущее оказались сильнее, чем моя вера в современные догматы Церкви. А они запрещают знакомиться с подобными записями. К стыду своему, должен признаться, я не сжег эти произведения, после того как прочитал их и признал вредными для христианского вероучения. Я считаю, что сжигание книг есть не что иное, как признание собственной слабости.

Брат Люциус безошибочно повернулся к Венделину Свинопасу:

— Итак, вы беретесь за это благородное дело? Книги аббатства жаждут, чтобы кто-то зрячий начал ухаживать за ними!

Заметив, что Свинопас отрицательно покачал головой, Магдалена тут же дала ему знак соглашаться и указала пальцем на окно, что должно было означать: подробности потом!

Монах почувствовал эти, казалось бы, бесшумные знаки и со смехом заметил:

— И в самом деле, мелочи вы можете обсудить на улице.

Магдалена и Венделин сошлись на том, что для начала библиотекарю следует разузнать, какие рукописные и печатные книги хранятся в аббатстве. Сама Магдалена останется жить в «Лебеде», в то время как Свинопас будет исполнять свою работу библиотекаря. Если во всей этой путанице вокруг «Книг Премудрости» и было место, где они могли бы обнаружить новые подсказки, то только в библиотеке брата Люциуса. Ведь именно здесь служил аббатом Тритемий, священник-оккультист, единственный, кто признал себя членом союза Девяти Незримых, тот самый Тритемий, который на смертном одре определил Рудольфо в свои преемники.

Чтобы не подвергать риску их затею, Магдалена избегала появляться в монастыре в течение нескольких следующих дней. Венделину было непросто составить представление обо всех имевшихся в библиотеке книгах. К счастью, слепой брат Люциус, истый книголюб, охотно помогал ему, и Свинопасу было чему у него поучиться.

Чтобы не пренебрегать своими обязанностями привратника аббатства Святого Якоба, брат Люциус натянул пеньковый шнур от колокольчика у ворот до открытого окна библиотеки, расположенной неподалеку. Как только кто-то чужой дергал за веревку колокольчика, окно захлопывалось. Тогда старик быстро, насколько позволяли его изъеденные подагрой ноги, ковылял вниз по узкой каменной лестнице, пересекал по диагонали небольшой крестный ход и спрашивал посетителя о цели его визита.

Через три дня, в которые Свинопас усердно делал вид, что занимается сортировкой книг по разделам, он между делом заметил брату Люциусу, что трактаты Иоганна Тритемия, вероятно, занимают в библиотеке особое место.

Брат нахмурил свои кустистые брови над мертвыми глазами, всем видом показывая, что находит вопрос неподобающим, и погрузился в молчание. По воле случая именно в этот момент с громким хлопком закрылось окошко, соединенное с входным колокольчиком, и Люциус заторопился прочь.

Венделин Свинопас нашел пристанище в каморке, расположенной, как и библиотека, на верхнем этаже над крестным ходом. Белец приносил ему скудную еду и следил за чистотой в его отсутствие. Единственным утешением в этой мрачной темноте были два малюсеньких оконца, позволявших заглянуть за монастырские стены.

По вечерам, когда Венделин после выполненной работы удалялся в свою комнатушку, он всегда подходил к окну и выглядывал наружу. С Магдаленой они условились, что она будет навещать его, когда монахи отправляются на молитву в монастырскую церковь. Тогда монастырские ворота на полчаса оставались без присмотра.

Подойдя этим вечером к окну, Свинопас увидел Магдалену, махавшую ему рукой. Несмотря на поданный ему ужин, состоявший из большого куска сала и кружки водянистого пива, Венделин бросился вниз, оставив приоткрытой входную дверь, и крепко обнял Магдалену.

Та, вероятно, заметила отчаяние на лице Свинопаса, потому что тут же поинтересовалась:

— Особых успехов, видно, нет?

— Во всяком случае, я все это представлял себе гораздо проще, — вздохнул Венделин. — Никаких следов Тритемия!

Магдалена нежно провела рукой по его волосам.

— Тебе придется запастись терпением. Ты же не думаешь, что Тритемий повесил на стену рисунок и написал: «Вот здесь вы найдете “Книги Премудрости”»?

— Нет, не думаю, но когда я спросил слепого библиотекаря о книгах Тритемия, ведь он написал их больше дюжины, то наткнулся на ледяное молчание, словно Люциус не слепой, а глухой и не слышал моего вопроса.

— Может, и вправду не слышал?

— Как же, он скривил лицо и испарился!

Магдалена задумалась.

— Но ведь это верный признак, что ему есть что скрывать. И что мы на правильном пути!

— Наверное, ты права, — согласился Свинопас, но в его словах звучали разочарование и усталость.

Не успел Свинопас на следующее утро начать свою работу, как послышались неуверенные шаги Люциуса.

— Я подумал, — заговорил старый монах без лишних слов и, не дав Венделину времени сообразить, о чем речь, продолжил: — вы справлялись вчера о наследии нашего аббата Тритемия.

— О, вы запомнили это, брат Люциус!

— Я хотя и стар, слеп и немного дряхл, но слабоумием не страдаю.

— Извините, я не это имел в виду!

— Оставьте при себе вашу ложь. Я именно так понял ваши слова. А теперь послушайте... Когда Папа Римский разослал своих книжных воров по всем странам христианского мира, чтобы они бесплатно присваивали из каждой библиотеки десятую часть, то все монастыри от Кордовы до Кенигсберга облетела весть: прячьте ваши ценные книги, папские ищейки идут. Самыми ценными в этой библиотеке были рукописные книги и манускрипты Тритемия, такие, как написанный в 1503 году от Рождества Христова трактат De requisites et effectu verae magiae, его Tractatus chymicus, книга Liber octo questiorum, его Polygraphia, ну и, конечно, Steganographia, в которой он подробно останавливается на разных видах тайнописи, с помощью которой записаны некоторые из его произведений.

— Не сомневаюсь, что вы хорошо спрятали эти ценные книги!

Уверенным жестом Люциус снял со стены мерцающий фонарь, освещавший заднюю часть библиотеки, и безошибочно привел Свинопаса к вделанной в стену книжной полке с пятью рядами фолиантов в кожаных переплетах. С ловкостью нащупал корешок нужной книги, нажал на него, и книги разделились, как створки двери, распахнулись, словно по мановению волшебной палочки.

Венделин с удивлением увидел, что мнимая настенная полка состояла лишь из старых корешков, наклеенных на двустворчатую дверь.

— Неплохой тайник, — одобрительно заметил Свинопас. — В нем может храниться только тайное собрание рукописных книг Тритемия.

— Вот и я так думал, — ответил брат Люциус, протягивая Венделину фонарь, чтобы тот мог осветить тайник изнутри.

С мерцающим огоньком в руке Свинопас вошел в помещение без окон. В нос ему ударил затхлый запах, и потребовалось какое-то время, прежде чем глаза привыкли к темноте.

— Тут ничего нет, — воскликнул библиотекарь, — вообще ничего! Тайник пуст.

— Знаю, — отозвался брат Люциус, который предпочел не переступать порог тайной комнаты. — Похитители книг его святейшества имели богатый опыт обращения с монастырскими библиотеками. Они сразу обнаружили и очистили тайник, о котором никто, кроме меня, не знал, погрузили содержимое в бочки и отправили. Правда, они не знали, что именно похитили, но полагали, что все спрятанное обладает особой ценностью.

— И были не так уж неправы.

Монах и библиотекарь долго стояли друг против друга и молчали. И хотя этого не могло быть, Венделин чувствовал на себе испытующий взгляд бенедиктинца.

— Ценность, — наконец произнес старик, — понятие условное. Камень, ничего не стоящий для любого другого человека, может обладать огромной ценностью для тебя, потому что напоминает об особом месте, необыкновенном событии или ставшем тебе дорогим человеке, которому этот камень когда-то принадлежал. Боюсь, что в данном случае высокие господа из Ватикана не получили особой радости от книг, ведь многие рукописи зашифрованы или так напечатаны, что прочесть их могут только посвященные, те, кто владеет необходимым ключом.

Свинопас вдруг встрепенулся. Как жаль, что Магдалена не присутствует при этом разговоре! Что было известно брату Люциусу?

— А если высокие господа в Ватикане с помощью образованных стеганографов нашли бы доступ к тайным книгам и зашифрованным рукописям?

На губах слепого заиграла та же улыбка превосходства, которая с самого начала сбивала с толку Свинопаса. Старик ответил:

— Во-первых, я сомневаюсь, что в Ватикане, где процветают скорее порок и разврат, чем наука, найдутся такие ученые мужи. Во-вторых, его святейшество меньше всего был бы обрадован заключениям аббата Тритемия.

— Вы говорите так, словно знакомы с содержанием тайных сочинений, — вставил Свинопас. — Или, может, вы и сами стеганограф?

— Стеганограф? Нет, к моему прискорбию, я не являюсь им. Но в течение десяти лет я архивировал рукописи Тритемия. Тут волей-неволей познаешь вещи, о которых посторонний и не догадывается, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Мне очень жаль, брат Люциус, но я действительно не знаю, что вы хотите этим сказать.

Свинопас и впрямь был плохим актером. Во всяком случае, слепой монах отреагировал на его слова очень бурно, таким Венделин его еще не видел.

— Не притворяйтесь глупее, чем вы есть на самом деле, — прошипел старик. — Вы прекрасно знаете, что Тритемий был не только аббатом монастыря Святого Якоба, а еще и человеком высочайшей образованности и обширных знаний, который общался с умнейшими головами Европы на равных. Я также убежден, что вам небезызвестен тот факт, что он был членом некоей тайной ложи. Так что не зарывайте свою осведомленность в землю и не прикидывайтесь, будто не имеете обо всем этом никакого понятия. Мне действительно противно, когда меня считают старым слепым простофилей.

— То есть вы... вы знали, что Тритемий был одним из Девяти Незримых? — Свинопас даже начал заикаться, настолько взволновал его неожиданный поворот беседы.

— Я уже говорил, — ответил брат Люциус, — что десять лет был для Тритемия чем-то вроде секретаря. Тогда я и узнал, что чудеса, сотворенные нашим Господом Иисусом Христом и проникновенно описанные в Новом Завете, вовсе таковыми не являются.

— А чем же?

— Порождениями человеческого стремления к познанию. Тысячелетиями человечество занимается вещами, которые вполне возможны. Лучше бы оно занималось тем, что должно было бы остаться невозможным. Тритемий посвятил себя исключительно таким вещам. Идея сделать невозможное возможным доставляла ему огромную радость. Он с наслаждением читал книги языческих авторов, книги порочного содержания. Когда я однажды призвал его к ответу, то услышал резкую отповедь, что это не моего ума дело и мне не следует совать свой нос в благородные идеи великих мужей, понять которые мне все равно не дано.

— Жестокие слова для аббата и Христова адепта!

— Пожалуй. Если вас интересует мое мнение, то в последние годы Тритемий был больше адептом оккультизма, чем Христа. Я далек от ханжества, но уверен, что бенедиктинец, к тому же аббат, должен жить по правилам святого Бенедикта, а не выстраивать свою жизнь по книгам сомнительных нигромантов и оккультистов.

— Понятно, что вы спорили с Тритемием на эти темы.

— Спорили? — Брат Люциус горько рассмеялся. — Тритемий пригрозил выставить меня из аббатства и неожиданно перестал доверять мне. Чтоб вы знали, до этого я был посвящен во все его дела. Я читал все его книги и сочинения и знал о его принадлежности к тайному союзу, оценить который вы при всем желании пока не сможете. Тритемий выбрал меня на роль преемника его духовного наследия. После его смерти я должен был стать Квартусом в тайном братстве, которое во все времена состояло из девяти мужчин или женщин.

— А что вам известно о братстве «девяти»? — взволнованно спросил Свинопас.

— Кое-что, но далеко не все. Может, это и к лучшему.

— А об остальных восьми вы что-нибудь знаете? Вам известны их имена?

Брат Люциус затряс головой, так что его белая борода вздулась парусом.

— Когда я об этом спрашивал Тритемия, он имел обыкновение отвечать, что это величайшая тайна. Итогом наших разногласий стало то, что незадолго до своей кончины Тритемий передал наследие какому-то заезжему канатоходцу. В Вюрцбурге в это время как раз выступала бродячая цирковая труппа. Среди них был фокусник и канатоходец, который исполнял разные кунштюки. Тритемий объявил, что с помощью своего тайного наследия хочет сделать его величайшим канатоходцем в мире. Хотя бы одно это показывает, какие абсурдные цели преследовал тогда Тритемий.

Свинопас, разыграв неведение, осведомился:

— И что стало с тем канатоходцем?

Монах скривился, словно съел лимон.

— Он действительно стал самым знаменитым канатоходцем в мире и объездил со своей труппой все города и веси. Ни за что не поверю, что тут обошлось без нечистой силы.

— Что вы хотите этим сказать, брат Люциус?

— Видите ли, трудно себе представить, что посредственный циркач вдруг становится самым искусным канатоходцем в мире. Это было не так давно, крестьянские восстания только что завершились кровавой развязкой, и вдруг этот

Великий Рудольфо», как он сам себя величал, отплясывает на одной из городских соборных башен, словно это самое обычное дело.

— Но ведь канатоходец сорвался и погиб, вы знаете об этом?

— Новость долетела и до Вюрцбурга, она глубоко потрясла всех. Известие о смерти Папы Климента вряд ли произвело бы такой эффект.

— А его смерть не противоречит вашему предположению, что канатоходец прибегал к сверхъестественным средствам?

— Напротив! — Брат Люциус замахал руками. — Каждый член тайного союза дает священную клятву не разглашать секреты братства и своей принадлежности к нему. Если он нарушает клятву, остальные члены обязаны его убить. Что касается Рудольфо, говорят, он погиб вследствие покушения.

— Тогда действительно все сходится, — задумчиво произнес Свинопас. — А как умер ваш аббат Тритемий?

Монах несколько раз мотнул головой, словно подыскивал верный ответ. Наконец заговорил:

— Тритемий не дожил даже до пятидесяти лет. Это не возраст для бенедиктинца, члены нашего ордена благодаря благоразумному образу жизни легко доживают до восьмого десятка. Взгляните на меня! Тритемий был полон сил и здоровья. Но приблизительно девять лет тому назад он вдруг заговорил о смерти. Позвал к себе Тильмана Рименшнайдера и заказал ему надгробие с эпитафией. Выбрал в крипте аббатства место, где хотел бы обрести последний покой. Даже свою похоронную процессию продумал до мельчайших деталей. Когда все было готово, он слег и через неделю почил. Подробности и загадочную встречу с канатоходцем я вам уже описал.

— И все было сделано так, как он хотел?

— У нас не было причин нарушать его последнюю волю. Похоронная процессия была организована согласно желанию Тритемия, похоронили его в предусмотренном месте, а надгробие, по поводу которого он горячо спорил с Рименшнайдером, помещено в галерее крестного хода. Эпитафию, правда, изменили.

В этот момент зазвонил колокол к вечерне, и брат Люциус удалился, не сказав больше ни слова.

Венделин Свинопас горел желанием сообщить Магдалене все, что поведал ему слепой библиотекарь. Конечно, кое-что ей было уже известно, но обстоятельства, при которых Тритемий избрал своим преемником незнакомого ему прежде Рудольфо, были важной новостью. Как и то, что Тритемий заказал Рименшнайдеру высечь себе надгробие с эпитафией, по поводу которого бурно спорил с художником.

Венделин с нетерпением ждал у окна своей каморки появления Магдалены. Наконец она пришла, даже не подозревая, какие новости ее ожидают, и Свинопас сделал ей знак ждать его.

Как всегда, во время литургии аббатство словно вымирало. Лишь из церкви доносились монотонные распевы монахов.

Скупыми словами библиотекарь передал Магдалене все услышанное от брата Люциуса. Детали сложились, будто камни мозаики, в целостную картину, но для поисков «Книг Премудрости» это ничего не давало.

Словно подгоняемая вышней силой, Магдалена настояла на том, чтобы своими глазами увидеть надгробие Тритемия. Времени было в обрез, поскольку вечерня уже наполовину прошла.

Светя себе фонарем, Магдалена и Венделин прокрались на галерею. Когда мерцающий свет упал на одно из надгробий аббатов, череда которых была вмурована в стену, каменные лица будто на мгновение ожили: первый аббат монастыря Святого Якоба Макарий с осоловелым взглядом; шотландец Мэтью с грубыми чертами лица; Килиан Криспус, предшественник Тритемия, будто с удивлением взиравший в будущее; в самом конце галереи, словно его хотели спрятать и лишь по принуждению выполняли свой христианский долг, — Иоганн Тритемий.

На надгробии из красноватого песчаника был изображен аббат — в полный рост, в скромном облачении, с митрой на голове и с аббатским жезлом в левой руке. Правой рукой он прижимал к груди раскрытую книгу. Самым завораживающим в облике Тритемия было его лицо. Оно казалось невыразительным и невозмутимо-непреклонным, вовсе не одухотворенным, как каменные лица других аббатов. Но чем дольше ты смотрел ему в глаза — взгляд Тритемия был устремлен прямо на тебя, — тем больше казалось, что на его лице появилась улыбка, всезнающая, ироничная, даже циничная.

Магдалена спросила шепотом, испытывает ли Венделин то же самое, и он смущенно кивнул:

— Как такое возможно?

Магдалена взяла из рук Свинопаса фонарь.

— Чем дольше я всматриваюсь в открытую книгу, которую Тритемий прижимает к груди, тем больше мне кажется, что он хотел бы скрыть от нас содержание этой книги, хотел бы унести его с собой. В любом случае это не Библия, не Евангелие.

— Да, уголки оклада явно светские! — согласился Свинопас. — И на переплете не видно креста, как на других благочестивых книгах.

Магдалена осветила фонарем каждый уголок надгробия. При этом она сделала странное открытие: оно было высечено не из одного камня. Полукружие с надписью над головой Тритемия было надставлено.

— Необычно, ты не находишь? — спросила Магдалена и добавила: — Трудно поверить, что такой известный художник, как Тильман Рименшнайдер, мог сделать надгробие из кусков!

Магдалена застыла. Складки одеяния Тритемия отбрасывали косые тени.

— Венделин, — воскликнула Магдалена, не веря своим глазам, — ты только посмотри!

И когда Венделин не сразу сообразил, что она имеет в виду, она встревоженно пролепетала:

— Складки в точности повторяют изображение треххвостой змеи, которая все время попадается на моем пути.

Свинопас вопросительно уставился на Магдалену.

— В последний раз это было в твоей библиотеке в Эбербахе, когда доктор Фауст заснул над картой.

В этот момент коротким славословием закончилась вечерня, и Магдалена заторопилась, чтобы покинуть аббатство.

На ходу Свинопас произнес:

— По мере общения с тобой мне становится как-то не по себе. Ты, безусловно, права. Треххвостая змея и в этом случае — зашифрованное указание на то, что «Книги Премудрости» спрятаны где-то по течению Майна. Ничего больше мы опять не узнали. Майн длинный, и легче искать иголку в стоге сена, по крайней мере, тогда известно, где находится сено.

Магдалена ничего не возразила на замечание Венделина. Как у человека, дни и ночи напролет занятого одним делом, у нее возникло предчувствие. Поэтому на следующий день она отправилась к дому Тильмана Рименшнайдера в переулке Францисканергассе.