Когда чернобородый магнезиец прибыл со своим кораблем в Фалер, ему не хотели верить. Полумертвый, со следами побоев на теле, он сообщил о том, как ему удалось избежать казни, и попросил привести его к Фемистоклу. Эякид стоял перед зданием народного собрания и ждал, когда два раба сопроводят его к полководцу, а потом в экклесию, где он хотел осведомиться о здоровье своего сына.

Фемистокл ответил Эякиду, что с его сыном все в порядке и что он прибыл как раз вовремя, потому что на следующий день должен был начаться процесс над Медоном. Потом Фемистокл спросил, выполнил ли Эякид задание.

— О господин, — ответил чернобородый, — посмотрите на меня, и вы поймете, что я действовал, как вы мне приказали.

— Тебя уличили в обмане?

— Еще до моего появления у варваров два других шпиона привезли правильные данные о кораблях! Меня пытали, приговорили к смерти и доставили к великому царю.

— К великому царю? — Фемистокл побледнел.

— Я видел его своими глазами! — ответил Эякид. — Ксеркс стоит с огромным войском перед Милетом, а флот — на рейде в бухте перед Галикарнасом. Господин, мне показалось, что варваров столько, сколько песчинок на берегу моря. Я видел пять тысяч вражеских кораблей, восемьдесят тысяч всадников, а персидских пехотинцев, наверное, больше, чем жителей Эллады и всех ее колоний!

Как только он произнес последние слова, в народном собрании поднялся страшный шум и крик:

— Персы идут!

— О боги Греции, защитите нас от варваров!

Мужчины плакали, как маленькие дети, поднимали к небу сжатые кулаки, умоляя Зевса спасти Грецию. Некоторые стали на колени, другие застыли, оцепенев от страха. Варвары на подходе! Ничто на свете не могло внушить афинянам больше страха, чем это сообщение. Все боялись мести великого царя за позор под Марафоном. Многие, в том числе Фемистокл, предупреждали, что персы вернутся, что они никогда не смирятся с поражением. Ему, собственно, все верили, но того, что это произойдет так быстро, никто не ожидал.

Полководец Аристид первым взял себя в руки. Он решительно взошел на трибуну и крикнул так громко, как ему позволял его слабый голос:

— Вы, мужи Афин! Вы кто? Достойные граждане этого государства или пафлагонские рабы? Когда я слышу ваши вопли, то начинаю сомневаться, действительно ли вы потомки Солона и Клисфена. Где ваши гордость и мужество? Неужели вы забыли о своем славном прошлом, как только азиатский погонщик мулов ударил мечом по щиту? Может быть, вы уже сейчас готовы бежать, дрожа всем телом? Какие же вы трусы! Может, вы думаете, что храброе войско афинян с помощью слез загнало варваров в море под Марафоном? Тогда перед нами было такое же несметное войско варваров, а на рейде острова Эвбея стоял целый лес из мачт вражеских кораблей! Но тогда мы не дали себя запугать! Мы сказали, что если нас вдвое меньше, то нам нужно сражаться в два раза отважнее. Если нас в десять раз меньше, то наш боевой дух должен быть в десять раз больше! Поэтому мы и разбили варваров!

Эти слова подействовали отрезвляюще и, похоже, переубедили афинян.

— Ура! — стали кричать они.

— Мы выступим навстречу варварам!

— Вперед, нам нечего бояться! — в восторге призывал какой-то старик.

— Разрешите мне продолжить! — сказал Аристид. — Мы победили варваров в таком месте, где они не могли использовать свое численное превосходство. А в борьбе один на один мы сумели доказать, что наши воины храбрее. Этой тактике персы и сейчас ничего не могут противопоставить. Поэтому не бойтесь, будьте мужественны и молите Зевса, чтобы он помог нам обратить врага в бегство.

— Мы победим!

— Аристид — наш вождь!

— Долой варварское отродье!

Афиняне, которые только что плакали и дрожали, вдруг почувствовали себя сильными, словно фракийские медведи. Фемистокл слушал, как ликует народ. Он знал, что греки обожают идолов, что они побегут за каждым, кто даст им достаточно обещаний. Наступил момент истины. Что мог противопоставить он, Фемистокл? Аристид перечеркнул его планы разбить варваров на море. Теперь эллины пойдут за Аристидом. Значит, все приготовления были напрасны и он, Фемистокл, проиграл?

Высокий прыжок — и полководец уже на трибуне. Он поднял руки и попытался успокоить афинян.

— Послушайте, что я вам скажу! — громко крикнул Фемистокл, так что от скалы Пникс отразилось эхо. Сразу же воцарилась тишина. Все понимали, что сейчас он попытается опорочить планы своего соперника. Но что он может противопоставить?

Оратор скрестил руки на груди и иронически улыбнулся.

— Какие же вы доверчивые, граждане Афин! Стоит только кому-то выступить перед вами и сказать, что он одолеет персов, как вы уже ликуете, будто одержали победу. Для чего, спрашиваю я вас, боги дали вам мудрость и осмотрительность, если вы ведете себя так же, как и дикие орды варваров с равнин Азии? Аристид, конечно, прав, когда он говорит, что мы должны противопоставить численному перевесу персов нашу храбрость. И я не сомневаюсь, что каждый из вас мужественнее, чем полководец варваров. Но неужели вы всерьез верите, что персы дадут одурачить себя еще раз? Разве мы сумеем во второй раз заманить их на равнину Марафона, где они не смогут использовать конницу и мощный флот? Варвары глупы в общей массе, но их вожди не менее хитры, чем мы. Их не заведешь снова в ловушку.

Среди присутствующих прокатился ропот.

— Он говорит правду! — крикнул седовласый старик. С ним согласился толстый солидный купец:

— Сын Неокла говорит более обдуманно, чем Аристид!

Сразу же начался бурный спор. Образовалось две группы.

Одни считали, что Фемистокл оскорбил их своей речью, и поэтому предпочитали Аристида. Другим аргументы Фемистокла казались более разумными. Но все согласились выслушать ораторов.

— Варвары, — продолжил Фемистокл, — сделали обмеры нашего нового флота. Вы сами это слышали. Значит, они его боятся и поэтому приложат все усилия, чтобы разбить наши корабли. Еще никто не наносил персам поражения на море. Это означает, что великий царь Ксеркс полагается на свое превосходство на море. К сухопутным же войскам в результате последнего поражения он относится со злостью и недоверием. Сообщения, которые принес Эякид из Милета, подтверждают это: Ксеркс увеличил сухопутные силы до таких размеров, что им не сможет противостоять ни одна армия на свете. Потому что на смену каждому убитому варвару встанут десять резервистов.

— Что ты предлагаешь? Что нам делать? — крикнул старик, и все снова начали спорить.

— Большинство наших мужчин должны сесть на корабли. Остальные вместе с нашими союзниками составят сухопутные войска. Женщинам и детям придется как можно быстрее покинуть город. Мы отправим их куда-нибудь на Пелопоннес, где они будут в безопасности от азиатских орд. В Афинах, когда туда войдут варвары, должно быть пусто, как после чумы. Только это дает небольшую надежду, что город не будет разрушен врагом, поскольку ненависть великого царя направлена прежде всего против нас, жителей Афин. Он никогда не забудет, что именно мы нанесли персам первое поражение. И Ксеркс, который знаменит своей жестокостью, убьет любого афинянина, встретившегося на его пути!

Отдать Афины врагам? Такого предложения никто не ожидал. Мужчины растерянно переглядывались. Некоторые думали о предательстве, другие соглашались с оратором. Но никто не отважился выразить свое отношение к планам обоих полководцев.

Внезапно Анакреон, вечно пьяный сочинитель любовных песенок, собрался с духом, с трудом влез на трибуну и произнес заплетающимся языком:

— Что за черное облако окутало вас, мужи? Ведь еще не исчез сладкий запах праздничных жертв. Благословенные боги готовы помочь нам нести бремя любой борьбы. Еще есть вино, способное подкрепить силы уставшего мужчины. Откуда же ваша скорбь? Ведь пока ни один варвар не ступил на землю Эллады. Два испытанных в боях мужа из ваших рядов изложили сейчас свои планы насчет того, как встретить варваров. Один из них мудр, как наши отцы. Другой хитер, как страдалец Одиссей. Поэтому действительно нелегко принять решение. Послушайте мой совет. Отбросьте в сторону пагубное недоверие и принесите в жертву знаменитому лучнику Аполлону гекатомбу белых маленьких ягнят. Пусть он сообщит через оракула, что делать грекам.

— Устами пьяницы говорят мудрый громовержец и его прекрасная дочь Афина Паллада, — заключил Аристид, одобрив этот совет. Фемистокл тоже согласился спросить дельфийского оракула. Пусть боги решат.

Дафна приняла Фемистокла в тонком белом хитоне, сквозь который обрисовывались нежные округлости ее тела. Казалось, что ее овевает вечерний ветерок, как он овевает магнолии на склонах Акрополя. Неловко, словно эфеб, который вышел из дому без своего наставника, полководец вручил гетере розовую ветвь олеандра.

— Чернобородый торговец вернулся, — сразу же сообщил Фемистокл.

Дафна смотрела на него в ожидании.

— Нет, он не привез никакого известия от твоего отца, — продолжил он. — Варвары поймали его и избили до полусмерти.

Гетера закрыла лицо руками.

— Это была моя последняя надежда. Я вообще сомневаюсь, что он говорил правду, уверяя меня, будто видел моего отца.

— Твои сомнения, — ответил Фемистокл, — необоснованны. Откуда чернобородый мог знать подробности твоей жизни? Я допускаю, что слава о твоей красоте достигла берегов Ионии, но история твоего отца навряд ли была известна Эякиду. И потом, какую выгоду он мог извлечь, утверждая, что твой отец жив?

— Я отправлю послов на корабле в Магнезию. Они внесут ясность! — твердо заявила гетера.

Фемистокл вытащил амулет, положил его на белый мраморный стол и покачал головой.

— Только не сейчас, Дафна, не сейчас!

— Но почему?

— Варвары на подходе к Греции. Чернобородый торговец принес эту новость.

Дафна испуганно замолчала. Ей понадобилось некоторое время, чтобы осознать смысл этого страшного известия. Персы выследят беглую пленницу и будут преследовать ее. Тем более что она была известна в Афинах так же, как памятники тираноборцам. Фемистокл угадал ее мысли.

— Ты должна исчезнуть, — сказал он. — Уезжай в Аркадию или Мессению. Там, в горах, ты будешь в безопасности. Великий царь Ксеркс будет жестоко мстить, поверь мне! — В его словах звучала мольба.

— Ты заботишься обо мне? — спросила Дафна с наигранным удивлением. — Где стоят варвары?

— Перед Милетом. Может, им понадобится целое лето, а может, они переправятся через Геллеспонт и будут здесь через пару недель. Их флоту достаточно пяти дней, чтобы пересечь Эгейское море. Я посоветовал народному собранию отправить женщин и детей в Пелопоннес. Но эти дураки хотят сначала спросить оракула.

— Пусть спросят, — сказала Дафна. — Олимпийские боги не допустят, чтобы персы проникли в нашу страну, прежде чем они выскажут свою священную волю. А если дельфийская пифия отклонит твой план?

— Тогда Аристид выступит навстречу варварам с нашим маленьким войском!

Дафна всплеснула руками.

— Он погибнет в первый же день! Персы не дадут еще раз заманить себя в западню под Марафоном.

— То же самое сказал и я! — ответил полководец. — Мы должны разбить варваров на море с помощью наших быстрых, маневренных кораблей. О, если бы боги согласились со мной!

Гетера долго смотрела на Фемистокла испытующим взглядом. Тот смущенно опустил глаза.

— Что мне с самого начала не нравилось в тебе, — нерешительно произнесла она, — так это твое упрямство и непредсказуемость. Но я восхищалась твоим умом и дальновидностью и постепенно начинаю ценить даже твой характер.

Фемистокл сделал вид, что пропустил ее слова мимо ушей, и повторил:

— Ты должна уехать. Чем быстрее, тем лучше. Найми корабль с экипажем и плыви на юг, пока не поздно. Скоро во всем Фалере не останется ни одного парусника, а за самые старые лодки заломят такие цены, что их не в состоянии будет оплатить ни один человек.

Дафна положила руки на плечи полководца, и он вздрогнул как от удара кнутом.

— Фемистокл, ты так добр ко мне, — сказала Дафна. — Но неужели ты действительно думаешь, что я одна, со служанкой, сяду на корабль, на котором могли бы поместиться несколько десятков стариков, женщин и детей? Когда варвары придут в Грецию, каждое место на корабле будет означать спасенную жизнь.

Как и тогда в Олимпии, Фемистокл вдруг почувствовал теплоту, которая исходила от этой женщины. Полководец робко взял гетеру за талию, но не нашел в себе мужества прижать ее к себе, поскольку боялся снова получить отказ. Фемистокл не знал, почему он непременно хочет отправить Дафну подальше от Афин, хотя понимал, что она может навсегда исчезнуть из его поля зрения. Но он всем сердцем желал, чтобы с этой женщиной, похожей на Афродиту, ничего не случилось.

— Скажи, полководец! — спросила Дафна. — Зачем ты так стараешься сохранить мою жизнь? Ведь тебя, как и других мужчин, волнуют только низменные страсти. Если я покину столицу, меня не будет рядом с тобой! А впрочем… В Афинах много гетер. Некоторые знамениты своей привлекательной задницей, другие гордятся красивой грудью. Они все умеют играть на цитре и флейте, знают философию. Поэтому нет причины привязываться к одной из этих дорогих женщин.

Мрачно, почти гневно, Фемистокл сказал:

— Зачем дразнить меня? Тебе хорошо известно, как ты желанна для меня! Я держал тебя в своих объятьях, я лежал у твоих ног, но ты не ответила даже на малейшее проявление моих чувств. Наоборот, я всегда чувствовал неприятие и презрение с твоей стороны…

Руки гетеры незаметно скользнули на грудь полководца, а потом она опустилась перед ним на колени и прижалась левой щекой к его бедру. Тихо, едва слышно, Дафна начала говорить:

— Наши философы утверждают, что вытесненная из сердца любовь перерастает в ненависть. Они говорят также, что ненависть и любовь правят этим миром. С тех пор как я увидела тебя, Фемистокл, я отчаянно борюсь со своими чувствами. — При этих словах она так сильно прижалась к нему, будто хотела услышать, как стучит кровь в его жилах. Дафна судорожно вдохнула, закрыла глаза и отчаянно крикнула: — Я гетера, слышишь! А гетера имеет право делать все, кроме одного — она не должна влюбляться!

Холодно и неумолимо, как смертный приговор на ареопаге, прозвучало это признание. Фемистокл уставился в потолок, чтобы не было видно выступивших на глазах слез. У него перехватило дыхание, и он едва мог говорить.

— Ты спала с бесчисленным количеством мужчин, даря им наслаждение и развлекая умными речами. Почему именно я должен быть лишен всего этого?

— Отличие в том, — ответила Дафна, — что ни один из тех, кто в сладострастии разводил мои ноги, не мог вызвать во мне ни капельки любви. Признаюсь, мне ни разу не было противно. Они платили за удовольствие и были удовлетворены, но с тобой все по-другому!

— По-другому?

— Тебе принадлежат мои чувства, независимо от того, как ты их называешь, — будь то любовь или ненависть. Если бы я хоть раз отдалась тебе, Фемистокл, ты стал бы одним из многих и мои чувства испарились бы.

Фемистокл опустился на пол. Теперь они оба стояли на коленях и в молчаливой растерянности смотрели друг на друга. Наконец полководец отважился коснуться ее рук.

— Я пришел, чтобы тебя спасти. — Его голос звучал безучастно. — Я хотел бы выступить против великого царя, чтобы умереть, сохранив в сердце твой образ.

Дафна вскочила, ее глаза яростно сверкали.

— Ты с ума сошел, полководец! Ты хочешь отправить эллинов на верную гибель из-за любви к женщине? Нет, Фемистокл, победоносный полководец афинян, ты направишь на борьбу с варварами все свои способности, которыми тебя одарили бессмертные боги. Ты будешь бороться и победишь, потому что я этого хочу. Ты нужен Афинам!

Фемистокл недоверчиво смотрел на гетеру, но она продолжала:

— Я не буду бежать от врагов. Я буду сопровождать тебя в борьбе против варваров, как когда-то это делали Мелисса и другие гетеры. Ты будешь отважнее, чем когда бы то ни было.

Варвары перешли через Гермос, пересекли плодородные долины Лидии и по широким торговым путям направились на север. Тысячи воинов в черных накидках скакали верхом, образуя авангард персидского войска. За ними, опустив копья вниз, шли тысячи копьеносцев. Далее следовала священная повозка с изображением бога Ауры Мацды, запряженная десятью белыми лошадьми низайской породы. Возница шел рядом и держал поводья, потому что никому из смертных не разрешалось всходить на нее.

На возу с высокими позолоченными колесами сидел Ксеркс, одетый в праздничную пурпурную мантию, и с любопытством выглядывал из-под тяжелого качающегося полога. Патирамф, возница великого царя, тоже шел рядом и с непроницаемым выражением на лице смотрел вперед. Иногда Ксеркс оборачивался и гордо взирал на своих воинов. По долинам и холмам тянулась бесконечная цепь персидских всадников, копьеносцев и пехотинцев. Царя обуревало желание увидеть все свое войско в одном месте.

Восточнее горы Кане навстречу великому царю попался богатый лидийский купец. Хилиарх, начальник личной охраны царя, швырнул его на землю, и лидийцу пришлось стоять на коленях, припав лицом к пыльной земле, пока не проехал царский экипаж.

Ксеркс осведомился, чего он хочет, и стражники ответили, что это Пифий, сын Атиса, один из самых богатых людей страны. Отцу Ксеркса Дарию он однажды подарил платан из золота и виноградную лозу из изумрудов. Теперь старик хотел бы внести свою лепту в военный поход.

Это понравилось Ксерксу. Царь приказал остановиться и спросил богатого лидийца, как велико его состояние. Пифий ответил, что по последним подсчетам у него две тысячи талантов серебром и четыре миллиона дариков золотом. Он собирается принести их в дар царю царей, славному сыну своего отца Дария Ксерксу. Рабы и имения дают вполне достаточный доход для жизни купеческой семьи, и он надеется, что царь не откажет ему в одной-единственной просьбе.

Ксеркс был поражен, но сказал, чтобы тот выложил свою просьбу. Старый лидиец жалобно произнес, что у него пятеро сыновей и все они ушли на войну. Четверых он с удовольствием отдаст великому царю, а пятого хотел бы оставить при себе, чтобы тот позаботился о нем и его состоянии.

Едва лидиец закончил говорить, как царь вскочил с воза. Сопя от ярости и размахивая руками, он пронзительно завизжал, что Пифий жалкий человек. Он, царь, сам идет на войну против эллинов со всеми сыновьями, братьями и родственниками, а этот денежный мешок хочет упрятать своего сына. Ксеркс спросил, где находится этот подлый трус. Хилиарх ответил, что младший сын Пифия идет в последних рядах копьеносцев. Ксеркс истошным голосом приказал привести ему эту мерзкую собаку. Дрожа от гнева, царь ходил вокруг воза и размышлял, как ему наказать юного воина в назидание остальным.

Как только сына лидийца притащили и бросили перед Ксерксом в пыль, тот приказал Хилиарху разрубить солдата надвое и поставить части его тела по обе стороны дороги, чтобы войско, проходя мимо, видело, как он поступает с трусами. Юноша ползал в ногах Ксеркса, почти обезумев от ужаса, плакал, причитал и взывал о помощи к отцу. Но старик стоял на коленях у края дороги, беспомощно взирая на царя, и всем телом дрожал. Стражники Ксеркса были возмущены невероятной жестокостью своего господина, но не показывали вида, как потрясло их его решение. Хилиарх приступил к делу. Он обеими руками поднял меч и изо всей силы опустил его на юношу. Алый ручей потек вдоль дороги. Брызги крови попали на стоявших поблизости стражников, и они с отвращением отвернулись. Три или четыре раза пришлось ударить Хилиарху, прежде чем он завершил свое жуткое дело. Властным жестом он приказал своим подчиненным установить обе половины тела слева и справа от дороги. Отца, который во время казни сошел с ума, они за ноги оттащили в траву, где тот остался лежать в полном оцепенении. Ксеркс дал знак продолжать движение.

Персы направлялись в Абидос, старую торговую колонию Милета, находившуюся в самом узком месте Геллеспонта. Там Европа от Азии была отделена проливом шириной всего лишь в семь стадиев. Именно там Ксеркс наметил совершить переход. Для этого он привез специалистов из Финикии и Египта. Одни на сотнях грузовых повозок везли белый длинноволокнистый лен, а другие — канаты из Библоса толщиной в руку. По плану Ксеркса с их помощью решено было возвести два понтонных моста из кораблей. У его предшественников Кира и Дария уже был опыт создания подобных конструкций. Кир переправлялся через Анаксис, когда шел против массагетов, а Дарий — через Геллеспонт как раз в этом же месте, когда воевал с дикими скифами.

На возвышенности перед Абидосом для царя Построили мраморный трон, и каждое утро, когда весеннее солнце освещало побережье, Ксеркса несли из лагеря, чтобы он, сидя на троне, обсуждал ход работ с семью полководцами и придворными.

— Ты посмотри, Артабан, — размечтался великий царь. — Еще два корабля — и Европа моя. Она ведь будет моей, правда?

Дядя, который сопровождал племянника и обязан был решать судьбы империи в отсутствие Ксеркса, подобострастно ответил:

— Ну конечно, великий царь. Эта страна будет лежать у твоих ног, как и все остальные на свете.

— Эй, египтянин! — крикнул Ксеркс. — Сколько кораблей ты использовал для каждого моста?

— Триста шестьдесят, — ответил темнокожий строитель. — Как только мы достигнем другого берега, мы положим на них доски и насыплем сверху землю, так что мост ничем не будет отличаться от дорог, по которым шло твое войско.

Великий царь захихикал в нетерпеливом ожидании.

— По обеим сторонам моста ты должен установить забор из тростниковых матов, — неожиданно сказал он. Когда остальные вопросительно посмотрели на него, Ксеркс продолжил: — Чтобы животные и солдаты не боялись идти посреди моря. — Египтянин тут же послал гонца.

В то время как царские священники сжигали священные травы, чтобы приготовить в золотой чаше жертвенный напиток, Ксеркс выразил желание посмотреть на свое войско и флот. Обращаясь к Гидарну, предводителю элитного отряда, состоящего из десяти тысяч бессмертных, он сказал:

— Может быть, мы устроим небольшое сражение?

Гидарн отсалютовал и поспешил отдать приказания для организации спектакля. И прежде чем солнце достигло зенита, перед персидским царем потянулся бесконечный марш. Под звуки труб и звон литавр по берегу моря шли персидские, мидийские и эламские отряды, за ними — царская гвардия бессмертных. Это был костяк войска, тренированные, одетые в боевые доспехи и тактически грамотные воины. За ними следовали арабские наездники на верблюдах и племя всадников сагартиев* самым страшным оружием которых были кожаные ремни длиной в десять локтей, которыми они, как кнутом, охватывали тело врага и душили его. Дикие ослы тащили боевые повозки индийцев, повязанных ярко-красными шелковыми платками.

Ксеркс в восторге вскочил, когда появились темнокожие дравиды — экзотические воины, не знавшие ни шлема, ни щита. Вместо шлема они носили лошадиные головы с торчащими вверх ушами и развевающимися гривами, а в качестве щита им служила гладкая журавлиная кожа. Фракийцы появились в лисьих шапках. Эфиопы, полуобнаженные тела которых были раскрашены мелом, предпочитали шкуры львов и пантер. Их луки длиной в четыре локтя, изготовленные из пальмового дерева, внушали ужас благодаря своей гибкости, а на концах копий были заостренные рога антилоп. Половина из них тащили тяжелые, страшного вида булавы.

— А эти откуда? — Ксеркс указал на необычно одетых солдат, и Артабан сообщил, что перед ним проходит скифское племя саков. Эти воины были в штанах с красными повязками на икрах и в высоких остроконечных тюрбанах. Их вооружение состояло из лука, кинжала и боевого топора. Далее следовали каспии в шерстяных кафтанах, саранги в разноцветных мантиях и сапогах до колен и пафлагонцы, шлемы которых были сплетены из ивовых прутьев.

Ксеркс широко раскинул руки и, глядя на марш, воскликнул:

— О бог Аура Мацда, кто может меня разбить?!

Приближенные упали к ногам царя и стали целовать землю.

Лежа в пыли, Артабан ответил:

— Ксеркс, сын моего брата Дария, ты победишь любую страну, на которую ступит твоя нога, и вожди эллинов погибнут или будут целовать край твоей мантии!

Будто услышав восклицание персидского царя, Аура Мацда послал с запада через море штормовой ветер. Палатки варваров начали раскачиваться, балдахины затрепетали. На полных парусах персидские корабли вошли в пролив почти до мостов, находившихся в стадии завершения. Красные паруса финикийцев, белые — египтян и киприотов, пестрые — ионийцев. Только паруса персидских триер были черными. Геллеспонт вмиг наполнился гордыми трехвесельниками и большими транспортными кораблями с яркой раскраской. Будто после короткого, показательного, боя флот стал искать у берега защиты от надвигающегося шторма.

Согнувшись, Ксеркс молча сидел на своем троне. Артабан, приглядевшись, заметил, что царь плачет.

— Что означают твои слезы? — спросил дядя. — Разве ты не был только что счастлив?

— Ах, — пожаловался великий царь. — Что-то нашло на меня как раз в момент счастья. Как коротка наша жизнь! Ни один из этих прекрасных людей не доживет до ста лет — ни ты, Артабан, ни я.

Старик кивнул.

— Таков уж ход вещей. Тот, кому жизнь в тягость, часто ищет спасение в смерти. А тот, кому Аура Мацда дал вкусить сладости жизни, вынужден терпеть зависть всех остальных.

— Мне, Ксерксу, сыну Дария, завидуют?

— Конечно, о царь царей, и все-таки я не хотел бы поменяться с тобой местами.

— Мне кажется, ты все еще боишься эллинов.

— Я их не боюсь, — ответил Артабан. — Я только помню, что у твоего огромного войска и флота есть два естественных врага: суша и море. Твой флот так велик, что он не сможет укрыться ни в одной гавани, если налетит шторм. Суша будет все более жестока к тебе, по мере того как ты будешь продвигаться вглубь. Голод и нужда, постоянно преследуя твою армию, изнурят воинов и животных.

Ксеркс заткнул уши большими пальцами, чтобы не слышать речь дяди, и с ядовитой иронией произнес:

— Послушай, что я тебе скажу, прежде чем ты уйдешь. Если бы те, кто были царями до меня, думали так, как ты, то персидская империя была бы сегодня такой же маленькой страной, как страна эллинов, и мы бы не стояли у Геллеспонта!

Пока он говорил, шторм стал сильнее, солнце исчезло с небосвода, корабли искали защиты у побережья, а солдаты разбежались по палаткам. Ксеркс одной рукой держал корону, а другой уцепился за подлокотники трона. Приближенные тоже упорно сопротивлялись шторму. Никто не отважился уйти.

— О Ахриман, несущий людям только зло! — причитал Ксеркс, стараясь перекричать вой ветра. — Тебе не удастся меня покорить! Аура Мацда на моей стороне. Аура Мацда…

Море, которое еще недавно было подобно приветливо сверкающему зеркалу, теперь угрожало разбить раскачивающийся мост своими пенистыми валами. С трудом удерживаемые канатами, корабли вздымались под давлением огромных волн, а в следующее мгновение опускались в разверзающиеся впадины между ними. Доски трещали и ломались, как сухие ветки в осеннем месяце пианепсионе, и кружились в мутной воде. Вскоре с громким треском порвались канаты южного моста. Теперь бушующая стихия швыряла корабли на второй мост, который тоже не выдержал этого натиска, и его постигла та же участь.

— Аура Мацда! — проревел великий царь сквозь шторм. — Аура Мацда, где ты? Разве я не пожертвовал тебе тысячу коров и драгоценное литье?

Но бога, видимо, это не волновало. Он будто подхлестывал море, которое, казалось, готово было выйти из берегов. Солдаты закрепляли палатки, привязывали повозки и животных, чтобы их не снесло в море. Одни корабли разбились о скалистый берег, другие перевернулись и быстро затонули в водах бушующего Геллесггонта. Гордое сооружение финикийских и египетских инженеров было разбито на глазах царя, словно детская игрушка.

Когда шторм закончился, Ксеркс разбушевался, как неукрощенный низайский жеребец, на которого впервые надели седло.

— Убивать, убивать! — яростно кричал он, бегая туда-сюда. — Всех бросить в жернова!

Хилиарх осведомился, кому объявляется смертный приговор, и узнал, что умереть должны финикийские и египетские строители. Разве нельзя было найти самых лучших и опытных? Артабан напомнил об одном строителе, прибывшем с острова Самос, который слыл большим мастером.

— Чтобы уже завтра он начал наводить новые мосты! — приказал Ксеркс. — А бога моря, который, естественно, грек, заковать в кандалы. Сегодня же выходите на Геллеспонт и погрузите в него две пары тяжелых кандалов. Пусть несколько рабов хлещут море кнутами, а ионийские мудрецы говорят по-гречески: — Ты грязный соленый водоем, наш господин наказывает тебя за то, что ты его обидел. Ксеркс, царь царей, перешагнет через тебя, хочешь ты этого или нет!

Пока он изливал свой гнев, явились облаченные в длинные черные одеяния маги с высокими заостренными колпаками на голове. Царь привез с собой целый сонм прорицателей. Один за другим они бросились на землю перед троном, и главный среди них начал говорить:

— О великий царь! Боги посылают серьезное предзнаменование. Одна из кобыл, которые везут священную повозку, вместо жеребенка принесла зайца.

— Зайца?! Как может лошадь родить зайца? — Ксеркс и его приближенные уставились на мага и потребовали объяснений.

Но одетый в черное мудрец оправдывался тем, что еще никто и никогда не слышал о подобном случае, так что ни в одной из книг прорицателей нельзя найти толкования. Ясно только одно: персы столкнутся с чем-то невероятным.

Над Дельфами лежала ночь. Светлый диск луны освещал долину Плистоса. Со скалистых склонов Федриад сбегали вниз шумные пенистые потоки воды. Лишь изредка в тревожной тишине раздавались крики ослов или храп лошадей, стоявших у гостиниц, которые окружали святой квартал.

Люди со всего света приезжали сюда, когда святилище на краю пропасти открывало свои двери после возвращения бога Аполлона из страны вечной весны. Это происходило на седьмой день месяца бизиоса и привлекало тысячи паломников, надеявшихся решить здесь свои жизненные проблемы и получить советы в любовных делах. Сюда прибывали также послы от властителей разных стран, которые нуждались в предсказаниях по поводу войны или мира.

В высоких оконных проемах дома жрецов, стоявшего на краю священного квартала, был виден мерцающий свет. На каменных скамьях, расставленных в виде подковы, сидели шестнадцать жрецов-предсказателей, с лысыми головами, в простых грубых хитонах. Они смотрели на курчавого раба, стоявшего посередине. На нижней стороне подковы находилась периалла, главная среди пифий. Два жреца встали как по команде, вытащили ножи, подошли к рабу и стали обрезать волосы с головы чужеземца. Наконец третий жрец побрил череп раба. Тогда встрепенулись и остальные — они поднялись со своих мест и окружили жалкого человека. Да, теперь это было видно отчетливо. На коже головы раба была мелкая татуировка. Это были греческие письменные знаки!

— Ты откуда, чужеземец? — крикнул вдруг шедий, главный жрец. Раб молчал. Он тупо смотрел перед собой. Он вообще не мог ответить, потому что был глухонемым. Шедий с довольным видом посмотрел на остальных, и святые мужи заулыбались. Жрец схватил раба за голову, и периалла подошла ближе, высоко подняв масляную лампу. Шедий запинаясь прочитал:

— Ксеркс на подходе. Миллион солдат. Пятьдесят тысяч кораблей. Афины будут разрушены! Дельфы пощадят. Да будет Аполлон милостив к вам.

Неутешительное послание было переписано на восковую табличку. Потом верховный жрец огромными щипцами взял раскаленный камень. Два других жреца крепко держали раба, а шедий приложил раскаленный камень к черепу глухонемого. Тот вздрогнул всем телом, издал клокочущий звук и потерял сознание. Убедившись, что с головы раба исчезли все надписи, шедий подал знак. Бездыханного раба унесли. Никого из присутствующих этот эпизод особенно не тронул — такова была дельфийская повседневность.

— Греция падет, — почти беззвучно произнесла периалла. Остальные кивнули.

Шедий, высокий, как фессальский дуб, с безразличным выражением на лице сказал:

— Мы не можем принять сторону Афин. Ибо это будет и наш конец.

Периаллу больше всего впечатлили эти слова. Она вскочила и стала семенящим шагом взволнованно ходить по комнате.

— Дельфийский оракул могущественнее, чем любое войско варваров. Неужели мы будем, ничего не предпринимая, наблюдать, как персы сравняют Грецию с землей? — спросила она. — Нельзя допускать, чтобы Аполлон Дельфийский жил на острове среди презренных варваров. Мы должны действовать!

— Твои слова, — ответил верховный жрец, — столь же умны, сколь и необдуманны. Действительно, Аполлон уже решал исход многих войн и одерживал победы, не поднимая меча. Достаточно было его мудрого предсказания. Но это в его власти лишь тогда, когда борющиеся стороны обращаются к оракулу за советом. Сейчас варвары идут против греков, и, пока Ксеркс не попросит совета у оракула, мы не сможем повлиять на события.

— Я слышала, что в Дельфах находится делегация из Афин, — сказала периалла и, сложив руки, в отчаянии закрыла ими лицо. — Можете себе представить, что они хотят узнать у Аполлона.

Шедий горько рассмеялся.

— Победу мы им не предскажем! Единственный совет, который мы можем им дать, — это бежать, пока есть время.

— А куда бежать афинянам? На Пелопоннес, на острова? Варвары не пощадят их нигде!

— В задачу бога не входит указывать афинянам точный путь бегства, — грубо ответил шедий. Но периалла заметила:

— Афиняне построили нам после победы под Марафоном сокровищницу из паросского мрамора и наполнили ее до самого потолка дорогими подарками из золота и серебра.

— Победа Мильтиада была прихотью богов. Ни один разумный человек не поверит, что муха еще раз обратит в бегство слона. Афинянам не хватает не только кораблей и солдат. У них нет подходящего вождя, который повел бы их против варваров. Ксеркс обладает силой быка и цепкостью кошки. Нет, афинянам нужно бежать, и лучше всего на край земли!

С первыми лучами солнца верховная жрица повела юную пифию, так чтобы ее никто не видел, к Кастальскому источнику, чтобы она, обнаженная, выкупалась в ледяной воде. Вдруг из-за колонн храма Аполлона вынырнули две фигуры. Город пребывал в священной тишине. Рыночные торговцы, прорицатели и продавцы сувениров еще не начали свою работу. Лишь кое-где в домах горел свет. Там женщины пекли свежий пеланос, медовый пирог, который приносили в жертву все те, кто посещал оракула.

Не вытираясь, обнаженная пифия шла но черным камням священной улицы. Она слегка озябла. Из источника Кассотис, что возле храма, пифия зачерпнула чашу святой воды, дурманящего напитка. Потом она села в высокое кресло на трех ножках, откинулась и, жуя лавровые листья, начала впадать в транс.

Едва Аристоника, так звали юную пифию, исчезла за колоннами портала, чтобы спуститься в мантион, святую святых храма, как на площади перед ним появились первые искатели совета, люди из дальних местностей, которые не обладали промантией, правом задавать вопросы вне очереди. Обычно простой народ ждал очень долго, пропуская вперед привилегированных посетителей. Единственным способом пролезть без очереди был подкуп. Они давали деньги какому-нибудь дельфийцу и поручали ему задать свой вопрос.

Две фигуры смешались с толпой, спрашивая у встречных, где можно найти Тимона, сына Андробула. Одна торговка пеланосом сказала, что он бывает здесь каждый день, надо только подождать. Тимон считался влиятельным дельфийцем, о котором говорили, будто он может повлиять даже на ответ оракула.

Если бы торговка была внимательнее, то в одном из приезжих узнала бы женщину. Это была Дафна из Митилини. Женщинам не разрешалось входить в храм, и они не могли получить ответы на свои вопросы. В сопровождении Сикинноса Дафна преодолела тяжелый путь к дельфийскому храму. Гетера была убеждена, что план ее любимого полководца — единственно разумный способ противостоять персам. Но она боялась, что оракул решит вопрос официальной афинской делегации не в пользу Фемистокла, поэтому принесла с собой кожаный мешочек с золотом, укрепив его на груди так, чтобы он помог скрыть ее женские прелести.

— А может, нам лучше сходить к Тимону домой? — прошептала Дафна своему спутнику.

Сикиннос покачал головой.

— Слишком опасно! Среди приезжих мы в большей безопасности. Не только тебе, но и мне следует скрывать свое присутствие. Если здесь обнаружат раба полководца, то последствия будут непредсказуемы.

Они сидели неподалеку от храма и наблюдали за афинскими демосиями, ожидавшими своей очереди на ступенях лестницы. Наконец пришел Тимон, пожилой мужчина с редкими седыми волосами вокруг лысины и с пышной бородой. Сикиннос прошептал ему на ухо свое желание, и он потащил их за выступ стены, посетовав на то, как трудно подкупить оракула, но добавил при этом, что можно подкупить любого, даже персидского царя.

— Сколько? — холодно спросила Дафна.

— Что значит сколько?

— Я имею в виду, сколько будет стоить, если ты повлияешь на оракула согласно нашим желаниям?

— Это зависит от вас. Вы должны рассказать мне, чего вы хотите.

— Слушай, старик. — Дафна положила руку на плечо Тимона. — На ступенях храма сидит делегация афинян и ждет ответа на свой вопрос, который был подан еще вчера. Речь идет о том, как противостоять варварам, которые собираются напасть на нас. Полководец Аристид считает, что он должен выступить навстречу персам и разбить их на поле боя. Другой полководец, Фемистокл, уверен, что победить персов можно только на море. Он хочет заманить их в узкое место и разбить с помощью новых маневренных кораблей.

— И в чью пользу должен высказаться оракул?

— В пользу Фемистокла.

— Нелегкая задача, — буркнул Тимон. — Трудное решение. — Пристально посмотрев Дафне в глаза, он вдруг заявил: — Ты не эфеб, ты женщина.

Сикиннос схватился за меч. Гетера не на шутку испугалась. Приложив палец к губам, она умоляющим взглядом попросила не выдавать ее. Потом опустила глаза и кивнула.

— Ты любишь этого Фемистокла? — спросил старый Тимон.

— Да, но дело не в этом. Фемистокл более убедителен. Если кто и может разбить варваров, так это он.

— Кто с тобой? — Тимон указал на Сикинноса.

— Домашний учитель, слуга и друг Фемистокла. Он сопровождал меня сюда.

Наступила пауза. Тимон размышлял. Это длилось долго, слишком долго для Дафны. Она вытащила мешочек, достала несколько золотых монет и протянула их старику.

У Тимона округлились глаза.

— Тридцать мин, полталанта! — воскликнул он, не веря своим глазам.

Дафна сказала:

— Половина сейчас, остальное потом.

— Пусть будет так, во имя Гермеса, который сопровождает нас во время всех сделок. — Тимон рассмеялся. — Встретимся завтра около полудня на этом месте. Только не ходите за мной, чтобы никто ничего не заподозрил.

Старик удалился, а Дафна с Сикинносом пошли к алтарю, где тем временем скопилось еще больше народа.

— Пятьдесят драхм за промантию! — предприимчивые дельфийцы открыто предлагали фои услуги.

А один слепой прорицатель ходил перед храмом, стуча палкой, и кричал:

— Зевс лишил меня глаз, но Аполлон наделил меня даром ясновидения. Десять драхм для провидца Спитамена, десять драхм! — При этом он так колотил по ступеням храма, что казалось, будто это удары кнута погонщика. Между тем кое-кто, устав от многодневного напрасного ожидания, давал старику десять драхм и уходил с ним за храм.

— Они ушли! — Сикиннос указал на ступени храма, где только что сидела делегация афинян.

Дафна испуганно посмотрела на него и остановилась.

— Сикиннос, — прошептала она, — слишком поздно. — От бессильной ярости на ее глазах выступили слезы. Сикиннос не отважился утешать гетеру.

Но вдруг из колонного зала быстрым шагом вышел Тимон. Он бурно дискутировал с сопровождавшими его афинскими демосиями, размахивая при этом руками и указывая на табличку с предсказанием, которую один из них держал в руках… Оба афинянина были в отчаянии. Один из них рвал на себе волосы, у другого по лицу текли слезы.

Как обычно, их окружила толпа зевак, которым было интересно узнать, в чем не повезло искателям совета. Тимон притворно сокрушался:

— Что же с вами сделал Аполлон! Ведь если вы с такими плохими новостями появитесь в Афинах, вам обоим отрубят головы, как поганым варварам. Вас четвертуют и публично сожгут, потому что только тому, кто богохульствовал против Аполлона, предсказывают такое несчастье.

Потом он взял табличку и прочитал: «Несчастные, вы еще здесь? Бегите на край земли. Быстро покидайте свои дома, крутые скалы круглого города. Иначе ваши тела и головы не смогут избежать жестокого уничтожения. Убирайтесь из святилища! И ждите страшного несчастья».

Один из демосиев громко причитал:

— Что же мы такое натворили? За что нас наказывает Аполлон? Ведь мы, как и полагается, пожертвовали козленка, и белый дым поднимался вертикально вверх, а это знак благоволения богов.

— Тогда пожертвуйте еще раз. Принесите в храм оливковую ветвь и снова спросите, как вам встретить варваров.

Время поджимало, но афинские посланники решили повторно обратиться к оракулу и не покидать святилища, пока не получат лучшего предсказания.

Дафна и Сикиннос провели ночь в одной из переполненных гостиниц. Дафна почти не спала, опасаясь, как бы в ней не распознали женщину. Когда они на следующий день снова встретились с Тимоном, у того был серьезный вид.

— Мне пришлось применить рее мое искусство, чтобы убедить оракула сделать новое предсказание. Но благодаря золоту… — Дафна бросила ему мешочек с оставшимися монетами. Он пересчитал содержимое и запинаясь произнес: — Не знаю, принесет ли тебе пользу новый ответ оракула.

— Афиняне сделают все так, как сказал оракул. Если надо бежать, будем бежать. Если он сказал, что надо драться на суше, будем драться на суше. Если же посоветовал встретить врага на море, то будем сражаться на море. Ни один афинянин не побоится взойти на триеру. Так каков ответ пифии?

Тимон протянул Дафне табличку величиной с ладонь, и она быстро прочитала: «Все будет разрушено, что стоит в столице. Только деревянные стены оставит Зевс своей дочери Афине».

Какое-то мгновение Дафна размышляла над текстом. Деревянные стены? Но потом ее лицо просветлело. Гетера чуть было не бросилась Тимону на шею, но вовремя остановилась, вспомнив, что она в мужском одеянии.

— Хорошо сработано, старик! — восторженно воскликнула Дафна. — Где афинские посланники?

— Уехали!

— Быстрей к лошадям, Сикиннос! — крикнула гетера.