Караколь, полицейский участок в Луксоре, находился на улице эль-Магатта, вблизи отеля «Винтер Пэлэс». Профессор Шелли с трудом пытался уговорить твердолобого полицейского за стойкой с невысоким полупрозрачным стеклом отложить газету и сделать запись о происшествии.

Нет, мужчина в темном поношенном костюме и красной феске на голове наотрез отказался что-либо писать. Угроза, что последует жалоба в высшую инстанцию, не произвела на него никакого впечатления. Он оперся на скрипящий столик и заявил, что сам является высшей инстанцией, по крайней мере здесь. Он суб-мудир в Луксоре.

Только угроза, что Шелли сегодня за обедом пожалуется консулу Мустафе-ага Аяту, возымела должное действие на блюстителя порядка. Мустафа-ага был британским консулом в Луксоре, маленьким королем, который каждую неделю устраивал праздники для высшего общества.

— Вы знаете Мустафу-ага?

Профессор кивнул, хотя на самом деле это не отвечало действительности.

— Меня зовут Ибрагим эль-Навави, — произнес блюститель порядка и в качестве приветствия положил правую руку на феску. — Мустафа-ага очень ценит мою службу, сэр.

— Надеюсь, что и я удостоюсь чести оценить вашу службу, сэр!

Слово «сэр» прозвучало несколько пренебрежительно, Ибрагим эль-Навави уловил это, но, не подав виду, вытащил из бокового ящика скрипучего письменного стола желтый лист бумаги, разгладил его и деловито осведомился:

— Ваше имя?

— Профессор Кристофер Шелли.

— Место жительства?

— Ленсфилд-роуд, 34, Кембридж, Англия.

— И вы заявляете об исчезновении вашего слуги…

— Омара Муссы. Он не вернулся сегодня ночью после прогулки на лодке по Нилу.

— Может быть, он утонул.

— Послушайте, паромщик утверждает, что высадил Омара на противоположном берегу и всю ночь прождал его в лодке, чтобы перевезти обратно.

— Но о чем это говорит, профессор? Я вам скажу, что произошло: ваш слуга Омар поплыл ночью через Нил. Там он встретился с хурият. Каждый в Луксоре знает, где ночью разгуливают публичные женщины. Хурият забрала его с собой домой, и в течение дня ваш Омар вернется с остекленевшими глазами.

— Омару четырнадцать лет! — возмущенно воскликнул Шелли.

— Это ни о чем не говорит, — возразил суб-мудир. — Египтянин, которому четырнадцать, уже настоящий мужчина.

Профессор Шелли, до сих пор пытавшийся утаить истинную причину ночной прогулки Омара, теперь понял, что самое время признаться во всем суб-мудиру. Поэтому он рассказал, что сообщил неизвестному о том, что интересуется древними находками. Тот назначил ему встречу вечером у колоссов Мемноса, предупредив, что об этом никто ничего не должен знать. Омар вызвался пойти на эту встречу.

Ибрагим эль-Навави долго смотрел на профессора, потом отодвинул желтый листок с записями в сторону и произнес:

— Почему вы мне сразу об этом не сказали, сэр?

— Разве это что-то меняет? Мой слуга бесследно исчез!

— Меняет, профессор, и очень многое, если не сказать все. Ни один человек добровольно не пойдет ночью в сторону Дейр эль-Медины. Это место жуткое, причем так было с давних пор, на нем лежит тысячелетнее проклятие. Жители Дейр эль-Медины прокляли это место. Они рыли гробницы фараонов в Долине царей три тысячи лет тому назад, а после окончания работ их убивали, чтобы никто не выдал место захоронения. И сегодня еще их души блуждают по долине ночью.

— Глупая болтовня.

— Не говорите так, профессор. И в наши дни с жителями Дейр эль-Медины обходятся как с прокаженными. Их называют «потусторонние», с одной стороны, потому что они живут на противоположной стороне Нила, с другой — потому что они связаны с потусторонним миром. Вы можете в это не верить, но, к сожалению, есть печальные факты. Каждый месяц в праздник бога луны Хонсу люди бесследно исчезают, некоторые рассказывают, что их живьем замуровывают в гробницах Долины царей.

— И вы, суб-мудир, спокойно наблюдаете за всем этим?

— Ну что вы такое говорите?! — возмутился эль-Навави. — Мои люди уйму времени потратили, облазив Дейр эль-Медину вдоль и поперек в поисках пропавших. Но все напрасно. Нет никаких доказательств, только слухи.

Шелли заметно разволновался, достал из кармана пиджака трубку и стал раскуривать ее. Маленькие облачка дыма, которые он выпускал, как паровоз, выдавали его нервозность.

— Но не может же быть такого, чтобы вся деревня состояла из фанатиков, которые терроризируют город!

Суб-мудир пожал плечами, так что его маленькая голова чуть не скрылась в поношенном пиджаке.

— Проводя любое расследование в Дейр эль-Медине, полицейские словно натыкаются на глухую стену. Жители держатся очень дружно. Днем там можно увидеть только старух, а ночью никто не отваживается перебраться на ту сторону.

С запыленной этажерки у стены, на которой хранились связанные пачки бумаги, эль-Навави взял папку с документами и бросил ее на письменный стол.

— Здесь все нераскрытые случаи. Люди, которые бесследно исчезли ночью. Последний — немец вместе со своей женой. Иншаллах.

— Неужели вы еще никогда не находили пропавших?

— Почему же! Был один американец. Но, честно говоря, его нашла не полиция, а стервятники, которые утром и вечером кружили над долиной. А у мужчины отсутствовала существенная деталь — голова.

Шелли крепко затянулся трубкой. Наконец он спросил почти умоляющим голосом:

— Что вы намерены теперь делать?

Эль-Навави смахнул ладонью пыль с папки и смущенно глянул на письменный стол.

— Я пойду вам навстречу: вышлю в Дейр эль-Медину патруль, хотя и сейчас с уверенностью могу заявить, что это предприятие не будет иметь успеха.

На этом профессор распрощался с полицейским, и уже на ходу суб-мудир ему крикнул:

— Если позволите, я дам вам совет, сэр! Не пытайтесь раздобыть карты раскопок! Вы же сами видите, что любые попытки приводят к смерти.

Профессор Шелли остановился.

— Что вы хотите этим сказать?

— О, ничего, ничего! Исчезновение вашего слуги будет приобщено ко всем этим делам. — При этом суб-мудир похлопал рукой по пыльной папке: — Все эти случаи объединяет лишь один факт: эти люди искали секретные планы гробниц Долины царей.

Шелли недоверчиво взглянул на эль-Навави. Что знал этот человек?

Дом консула Мустафы-ага Аята располагался за небольшим холмом, в роще эвкалиптов и старых громадных пальм, украшенных для «фантазии» светящимися стеклянными шарами и разноцветными латунными фонарями. У высоких входных ворот в сад стояли четверо привратников в униформе. Они держали в руках факелы и были похожи друг на друга, как близнецы. От дома с ярко освещенной крытой террасой, высокими стрельчатыми окнами и башенками по бокам, которые придавали ему вид дворца из «Тысячи и одной ночи», веяло запахом пряного печеного мяса, сладких жареных орехов и терпким духом лошадиного помета. Трио музыкантов выводили душераздирающую мелодию на своих камангах. Большинство гостей мужского пола приезжало на праздник в открытых освещенных экипажах. На гостях были визитки и цилиндры, немногие европейские дамы приходили на праздник в длинных платьях, украшенных рюшами.

Профессор протянул своей жене Клэр руку, и они, здороваясь и отпуская комплименты, стали подниматься по белой каменной лестнице, перед которой стоял хозяин дома в окружении слуг в ливреях.

Мустафа-ага Аят, толстый, низкорослый мужчина неопределенного возраста, был одет по-европейски. Его курчавые черные волосы прикрывала красная феска с кисточкой, постоянно качавшейся из стороны в сторону. На круглом лице, обрамленном кустистой бородой, поблескивали маленькие глаза, над которыми двумя дугами чернели густые брови.

— Вы, если не ошибаюсь, профессор из Кембриджа! — приветствовал Мустафа гостей с распростертыми объятиями. — Добро пожаловать, проходите!

Консул говорил на английском с забавным акцентом, при этом он проглатывал некоторые гласные, а согласные, наоборот, выговаривал особенно четко.

Шелли представил хозяину дома свою жену, которая Мустафу-ага не удостоила и взглядом, лишь отпустила комплимент по поводу чудесного дома.

Мустафа отмахнулся:

— Он еще не достроен до конца! Я уж сомневаюсь, будет ли он вообще когда-нибудь готов. Наверное, со мной произойдет все так же, как с моим отцом. Он построил свой дом в лучшем месте Луксора, на остатках колонн храма Амона. Но потом пришли археологи и сказали, чтобы он убирался оттуда. — При этом маленький толстый человек так рассмеялся, что все тело заходило ходуном. Когда Мустафа-ага заметил удивленные взгляды своих английских гостей, он вежливо спросил:

— Вы мне не верите? Клянусь бородой Пророка, я говорю правду! Чтоб вы знали, весь храм находился под холмом, лишь остатки колонн возвышались над землей. Строители использовали их как фундамент. Но это уже давно в прошлом. А сейчас развлекайтесь!

Энергичным движением Мустафа подозвал назира Луксора и потребовал, чтобы тот проводил англичан к остальным гостям.

— Это наш бургомистр, — пояснил консул, — он знает людей лучше, чем я.

Среди гостей, которых здесь была добрая сотня, находилась дюжина консулов различных стран, начальник вокзала, официальная должность которого звучала как «директор железной дороги», суб-мудир и начальник полиции Ибрагим эль-Навави, американский боксер в белом тропическом костюме с хихикающей любовницей, нефтяной магнат из Калифорнии и половина команды его корабля, дагеротипист из Парижа, который постоянно подкручивал свои усы, чтобы те держали форму, а также искатели приключений и бонвиваны, привыкшие проводить лето на Лазурном берегу, а каждую осень, с октября, — в Луксоре. Были здесь исследователи и археологи со всего света, которые отличались от остальных гостей поношенной одеждой и серьезными разговорами.

Внимание всех привлекала черноволосая напудренная дама, подстриженная «под пажа». На ней были мужской костюм, белая блузка и красный галстук.

— Леди Доусон, — представил даму назир.

Та приложила к губам двадцатисантиметровый мундштук, затянулась и выпустила облако дыма. Затем, внимательно осмотрев профессора с головы до пят, коротко спросила:

— Англичанин или американец?

— Из Кембриджа, — ответил Шелли.

— Ваше счастье, — бросила леди Доусон. — Американцев, да будет вам известно, здесь не особо любят. У них слишком много денег и очень мало манер. В Луксоре только сегодня рассказывали историю об одном американском полковнике, который в Нубии купил пигмейку. Она была всего метр ростом и почти полностью голая. Полковник держит ее как собачку. Французы и итальянцы считаются жуликами, впрочем, это недалеко от истины, потому что они в Египте заполучили лучшие места для раскопок. А немцы, бог мой, надежные и деятельные, но, к сожалению, бережливые и даже скупые. Иногда они живут в расчищенных гробницах, чтобы сэкономить на гостинице или пансионе. Поэтому их тоже здесь не очень любят. Нет, мы, англичане, лучше всего подходим под образ культурных европейцев, который сложился у египтян.

— Вы живете здесь, в Луксоре? — поинтересовался профессор Шелли.

Леди стряхнула пепел с сигареты в стоявшую наготове пепельницу и, сделав широкий жест, ответила:

— Сегодня в Луксоре, завтра в Асуане, в следующем месяце в Александрии…

— Как мне вас понимать?

— Очень просто, я живу на яхте. Может быть, вы ее уже видели, она называется «Исида». — И леди Доусон рассказала, что ее муж, сэр Арчибальд Доусон, владелец множества хлопкопрядильных фабрик в Средней Англии, пять лет назад, во время их свадебного путешествия по Египту, заболел малярией и умер. С тех пор она не покидала Египет и плавала на яхте, на которой провела счастливейшие часы своей жизни. То вверх по Нилу, то вниз. Почему? Она и сама не могла объяснить. У леди Доусон был низкий, глубокий бархатный голос, и когда она говорила, то кокетливо запрокидывала голову, глядя на сводчатый голубой потолок, разрисованный желтыми звездами.

— Какая своеобразная особа, — заметила Клэр Шелли, проходя вперед. Профессор кивнул. Несмотря на разговорчивость, эту женщину окутывал какой-то таинственный ореол. К тому же создавалось впечатление, что она наслаждается сознанием своей загадочности.

Жак Гильбер, дагеротипист (он настаивал на этом изысканном названии его профессии), вышагивал среди гостей, словно павлин, и все время носил с собой камеру в футляре из красного дерева на штативе. Он сразу же исчезал под черным покрывалом, как только замечал новый сюжет для своей работы. Организуя правильный свет для фотоснимка, он поджигал мешочек с взрывоопасной смесью для вспышки, и это каждый раз так пугало хозяина дома Мустафу-ага Аята, что он хлопал в ладоши, как маленький ребенок.

Конечно, профессор и его жена не увернулись от объектива камеры, но, прежде чем был сделан снимок, их окружили матросы, боксер, директор железной дороги и полдюжины других гостей. Всех их Гильбер хотел поместить на снимок и дал указание, чтобы они стояли ровно, приподняв подбородок, и не шевелились. Гильбер все отодвигал собравшийся народ, пока один из матросов на заднем плане не споткнулся и не завалил весь ряд, как костяшки домино. В тот же миг Гильбер поджег свою вспышку.

Говард Картер, сидевший в красно-синем кресле, с веселым равнодушием наблюдал за бешеной суматохой. Ему не нравились знаменитые гости, а те терпели его присутствие лишь потому, что от чудаковатого англичанина всегда можно было ожидать сюрпризов, причем на первый план выходила не значимость его научных открытий. Шелли избегал начинать разговор с Картером. Ему не хотелось, чтобы у присутствующих сложилось впечатление, что у него с археологом возникли какие-то тесные отношения. Вместо этого Шелли попытался поговорить с Аятом и спросить у него совета, что делать в случае с пропавшим слугой Омаром.

Мустафа-ага Аят мрачнел с каждой минутой и морщил жирный лоб, делая вид, что удивлен. Но, как и все египтяне, Мустафа был плохим актером, и профессор сразу понял, что консулу давно рассказали об этом происшествии. Мустафа скрестил руки на груди и заявил, что исчезновение парня — очень серьезная проблема, потому что уже много людей пропало и пока еще никого не нашли. И если он, Аят, может дать профессору какой-либо совет, то только один: не начинать расследование собственными силами, поскольку это слишком опасно.

Шелли хотел ответить, но тут музыка заиграла громче, и из-за расшитого золотом зеленого занавеса, виляя бедрами, вышла пышнотелая черноволосая танцовщица. Она исполняла танец живота. Под громкие аплодисменты красотка с трудом трясла волнующими формами, подняв руки над головой, словно у нее были связаны запястья. Ее ногти были окрашены хной, а глаза обведены черной тушью, что стало традицией еще со времен Клеопатры. Она призывно смотрела на зрителей, слегка приоткрыв рот и обнажив два ряда безупречно белых зубов.

— Ее зовут Фатма, — шепнул Мустафа профессору и, закатив глаза, пояснил: — Она — лучшая танцовщица от Каира до Асуана.

Шелли даже не знал, что на это ответить, он лишь кивнул и, присоединившись к остальным зрителям, стал хлопать в ладоши в такт музыке. Аплодисменты подстегивали Фатму к все более интенсивным движениям. Она била босыми ногами по коврам, которые покрывали пол из белого камня, поднимая небольшие облачка пыли. Каманги снова и снова повторяли одну и ту же мелодию, и на шелковистой коже Фатмы выступили сверкающие капли пота.

И только четыре человека, облаченные в национальную одежду, похоже, не были впечатлены этим сладострастным танцем. Они сидели у одной из колонн и потягивали дым через черные мундштуки, присоединенные с помощью трубок к стоявшему на полу латунному наргиле. Над ним из филигранно выполненной из красного камня верхушки в форме кегли поднимались белые облачка. Самым заметным из этой четверки был пожилой лысеющий мужчина, выставивший из-под галабии негнущийся протез левой ноги. Он что-то говорил собеседникам, подкрепляя свои слова жестами, как будто клялся, и время от времени недоверчиво оглядывался по сторонам, опасаясь, что их могут подслушать.

— Газеты пишут, — тихо бормотал он, — что генерал-губернатор Элдон Горст перед смертью вернулся в Англию.

— О нем нечего жалеть, — ответил худой молодой мужчина с каштановыми волосами, сидящий справа, — он никогда не дорастет до уровня Кромера.

— Какой бы ни был этот уровень, а хедив хочет съездить в Уайлтшир, чтобы навестить больного.

— Это невозможно!

— Забери его шайтан! — возмутился другой.

— Это унижение для всего египетского народа! — воскликнул третий.

Одноногий наклонился к своему соседу, положил руку на его плечо и спокойно произнес:

— Нужно помешать Аббасу Гильми совершить эту поездку. У наших друзей из Александрии уже есть план.

— Каким образом ты можешь помешать хедиву съездить в Англию?

— Аббас Гильми плавает на фрегате «Комомбо». В Англию путь неблизкий. Вы понимаете, о чем я говорю?

Остальные кивнули.

— Как бы там ни было, — продолжил одноногий, — Ибн Хадар, капитан корабля, на нашей стороне.

— Он надежный человек?

— Абсолютно. За деньги сам пророк Мухамед запляшет.

Как раз в тот момент, когда Фатма стала на колени и, широко раздвинув ноги, начала прогибаться назад, заводная музыка внезапно оборвалась. Послышался стук копыт, где-то прогремел выстрел, со стороны парка раздались взволнованные крики. И, прежде чем вооруженные охранники успели отреагировать, во двор ворвалась группа всадников, лица которых были закрыты платками. Должно быть, пять или шесть человек с разных сторон неожиданно выпрыгнули на террасу и с криком «La ilaha ilallah», что означало «нет Бога, кроме Аллаха», открыли стрельбу в ничего не подозревающих гостей.

Шелли повалил свою жену Клэр на пол, бросился на нее сверху, и так в тесных объятиях они перекатились за балюстраду.

Нападение длилось считанные секунды. Всадники исчезли в ночи так же быстро, как и появились.

— За мной! — вскричал суб-мудир Ибрагим эль-Навави, вырвал из рук обалдевшего охранника винтовку и убежал в темноту вслед за ускакавшими всадниками. За ним бросились охранники консула. Мустафа-ага Аят дрожал всем телом, но старался успокоить гостей, снова и снова выкрикивая:

— Ничего не случилось, ничего не случилось!

Боксер усмехнулся и поднял вверх руку, испачканную в крови. Жильбер, дагеротипист, был озабочен состоянием камеры. Одноногого и его дружков и след простыл, а танцовщица Фатма неподвижно лежала на ковре, на котором только что извивалась в танце.

— Все в порядке? — Профессор помог жене подняться и отряхнул ее платье от пыли.

Клэр кивнула и тут же воскликнула, указав на полуголую танцовщицу:

— Только посмотри!

На левом плече Фатмы виднелась черная дырочка. Шелли наклонился и осторожно повернул ее голову. Из правого уголка рта текла струйка крови.

— Быстрее врача! — вскричал Шелли.

И Мустафа-ага завопил, дико размахивая руками:

— Где доктор Мансур?

Доктор Шафик Мансур, уважаемый директор небольшой стационарной больницы в Луксоре, приподнял большим пальцем правое веко Фатмы, потом взял ее за левое запястье, подержал и через некоторое время отпустил. После этого он прижал два пальца к шее Фатмы и, покачав головой, тихо произнес:

— Она мертва.

Клэр начала плакать, и профессор взял жену за руки.

— Для меня это слишком, — всхлипывала она.

Спустя два дня в газете «Луксор Ньюз» можно было прочитать, что в перестрелке агрессивных националистов погибла танцовщица Фатма из Наг Хаммади.

Омар не знал, как долго он находился без сознания. Два, три или четыре дня? В темноте и тишине мальчик потерял счет времени. Он уже не мог сказать, сколько раз ощупывал шершавые каменные стены в напрасных поисках двери или хоть какого-нибудь отверстия. Как-то ведь он попал в эту проклятую темницу!

Иногда ему казалось, что слышатся какие-то голоса, но, когда Омар широко открывал рот, словно так он мог лучше слышать, в тот же момент звуки исчезали и ничего нельзя было уловить, кроме бесконечной тишины. Постепенно его мысли так перепутались, что он уже не мог даже думать о конце, который его ожидает. От голода и жажды, а может, для того, чтобы в очередной раз убедиться, что еще жив, Омар жевал грязный тростник, который служил ему лежанкой. Но каждый раз, когда он начинал это делать, сразу выплевывал все, потому что на зубах противно хрустел песок. Он даже стал хихикать, как пьяный, потому что в голову ему пришла мысль, что смерть — это довольно долгая и скучная процедура.

Он уже прекратил выть на стены, чтобы услышать человеческий голос. Если Омар и способен был еще что-либо понимать, то лишь то, что находится на грани между жизнью и смертью.

Шум, который вдруг донесся до Омара сверху, уже не волновал его. Паренек не поверил своим ушам, подумав, что чувства его обманывают, как уже было сотни раз. Он даже не отреагировал, когда над ним распахнулся люк и на него упал красно-желтый луч, от которого заболели глаза. Только когда из люка вывалилась веревочная лестница, Омар приподнялся и посмотрел вверх. Он задрожал от волнения. Какая-то неясная фигура протиснулась в отверстие, вытащила керосиновую лампу и начала осторожно спускаться вниз по лестнице. Хотя потолок был всего четыре метра в высоту, Омару показалось, что это длилось целую вечность.

Теперь в мерцающем свете лампы ему стали видны стены, которые он ощупывал руками бесчисленное количество раз. Он узнал высеченный в камне рельеф — колесницу с лошадьми, увидел колесо с шестью спицами, богов со звериными телами, бегущих и ползающих на четвереньках людей, а также множество иероглифов. Это была гробница! Омар несколько дней провел в гробнице. Посреди комнаты стоял саркофаг, а когда мальчик поднялся, то увидел в нем останки мумии.

Тем временем человек с закрытым лицом спустился вниз. На нем была оборванная галабия, а на голове — мешок. Он медленно подошел к Омару.

Мальчик отполз в дальний угол гробницы, уперся спиной в стену и съежился, словно хотел стать как можно меньше и таким образом избежать своей участи.

Он смерил взглядом расстояние до веревочной лестницы — восемь-десять шагов. Но прежде чем он успел прыгнуть к лестнице, незнакомец бросился на него. Омар почувствовал удар по голове и потерял сознание. В этой бесконечной пустоте он все же ощутил боль, остро пронзившую левую руку. Мальчик хотел закричать, но какая-то свинцовая усталость сковала его конечности.

Один Аллах знает, как долго Омар пробыл без сознания, а когда он очнулся, то увидел, что все вокруг словно укутано молочно-белым покрывалом, а его конечности, казалось, омывала вода. И тут он услышал взволнованные голоса:

— Он жив! Он жив!

Омар почувствовал, как сильные руки схватили его под мышки и потащили по песку, а затем уложили на колючую траву. Потом сознание вновь покинуло его.

Когда мальчик вновь открыл глаза, он увидел перед собой морщинистое лицо мужчины, глаза которого из-за линз очков казались необычайно большими.

— Меня зовут доктор Мансур, — произнес мужчина, — ты меня понимаешь?

Омар не произнес ни слова, лишь качнул головой и взглянул на красный, вращающийся под потолком вентилятор.

Доктор кивнул в сторону и сказал:

— Ты узнаешь этого человека?

Там стоял профессор Шелли.

— Йа саиди, — тихо ответил мальчик. Тут подошла Клэр. У нее на глазах были слезы, она прижалась к нему щекой, что понравилось Омару, и залепетала:

— Где же ты так долго был, мой мальчик?

Тут Омар застенчиво улыбнулся. Не отвечая на вопрос, он в свою очередь поинтересовался, как сюда попал.

— Ты находишься в больнице Луксора, — ответил профессор. — Пастушка, выпасая коз, нашла тебя в небольшом пруду на другой стороне Нила. Как ты, ради всего святого, там очутился?

Омар попытался упорядочить мысли, но, как он ни старался, выстроить череду происшедших событий не получилось.

— Я не знаю, — устало ответил он, — я вообще не знаю, что случилось. Как долго меня не было?

— Шесть дней, — ответил Шелли. — Ты не можешь ничего вспомнить?

— Могу, — ответил мальчик. — Там была эта мрачная, затхлая дыра с богами и иероглифами на стенах… Мне кажется, это какая-то старая гробница, и там такой тяжелый сладковатый запах…

Шелли вопросительно взглянул на доктора Мансура. Тот вышел из комнаты и вскоре вернулся с маленьким белым платком, который протянул Омару.

— Там был такой запах?

Омар сразу же узнал сладковатую тяжесть, от которой болела голова.

— Хлороформ, — сделал вывод Мансур.

— Этого не может быть! — Профессор Шелли был поражен.

— И все же это так. Честно говоря, я с самого начала предполагал, что мальчика усыпили хлороформом.

— Но тогда мы имеем дело с опаснейшими разбойниками, которые не остановятся ни перед чем!

— А вы в этом сомневались, профессор? Нам, можно сказать, повезло, что паренька нашли живым. Такое случилось впервые: пропавшего человека обнаружили на противоположной стороне Нила живым!

Омар равнодушно слушал этот разговор и исподволь осматривал себя. На нем была длинная белая сорочка. Ноги и руки болели и были перевязаны. Прежде чем мальчик успел задать вопрос, доктор Мансур объяснил:

— Я не знаю, как долго ты пролежал в этом болоте, должно быть, очень много часов. Там стоит соленая вода, а она небезопасна. — Мансур взял Омара за руку и начал медленно разбинтовывать, пока на предплечье не показалась темно-красная резаная рана. Доктор объяснил: — Это бильгарция.

— Что это значит? — спросил Шелли.

— Бильгарция — это кровососущий червь величиной с ноготь, он обитает в основном в стоячей воде и любит паразитировать на человеке. При этом он вызывает опасное тропическое заболевание — бильгарциоз. У Омара нашли семь таких червей на теле. Их можно удалить только путем оперативного вмешательства.

— Значит, теперь опасности больше нет? Я имею в виду, он ведь не может…

— Нет, — перебил его Мансур, — я тщательно осмотрел мальчика. Но при этом сделал странное открытие. — Врач замолчал, продолжая дальше разбинтовывать руку. — Вот, — наконец произнес он и указал на рану на плече мальчика.

Омар взглянул на нее и скривился. Шелли подошел ближе, осмотрел рану и потом повернулся к врачу, словно ожидая объяснений. Но тот лишь произнес:

— Вы хотели что-то спросить, профессор?

Шелли покачал головой.

— Нет-нет, доктор. Просто мне на мгновение показалось, что рана имеет форму сидящей кошки.

— Вам не показалось, — ответил Мансур. — Эта рана — след от ожога раскаленным клеймом в виде кошки.

— Бог мой! — воскликнула Клэр и крепко вцепилась в железные белые стойки кровати.

Шелли внимательно осмотрел рану величиной с ладонь, уже покрывшуюся черной коркой.

— Тебе очень больно? — осведомился профессор после паузы.

Омар кивнул.

— И ты не знаешь, как это появилось?

— Нет, йа саиди. Но после того как я потерял сознание в темнице и не знал, заснул или уже умер, вдруг почувствовал резкую острую боль в руке.

— Таких идолов в форме кошек иногда находят в гробницах фараонов. В большинстве случаев их делали из золота. — Профессор мелким шагом беспокойно заходил взад и вперед по комнате, а Клэр взволнованно спросила:

— Но зачем раскалять статуэтку из золота докрасна и прикладывать к живым людям?

Доктор Мансур взглянул поверх серебряной оправы очков с толстыми линзами.

— Если вас, госпожа, интересует мое мнение, то я считаю, что это, наверное, какой-то знак или предупреждение от тайной организации, которая таким образом хочет привлечь к себе внимание. Египет — страна больших контрастов, страна множества политических группировок, страна, в которой люди не знают, где они живут. Официально мы — британский кондоминат, но во многих вопросах подчиняемся турецкому султану, с другой стороны, у вице-короля и хедива есть легитимные преимущества. Однако хедив не может заключить договор с другим государством. Вы наверняка знаете, что египетского гражданства не существует, да и собственного флага у нас нет.

Шелли остановился.

— Доктор, я понимаю, что в стране сложилась не идеальная ситуация, но я спрашиваю вас, как мне поступить со своим слугой Омаром — мальчиком четырнадцати лет?

— Омар — ваш слуга! — холодно ответил Мансур.

— Вы считаете, покушение было запланировано против меня?

Мансур пожал плечами.

— Эта теория не поддается никакой критике! — возразил профессор. — Прежде всего, в этом нет логики. Насколько я понимаю, в Луксоре проживает пара сотен англичан, многие здесь уже несколько лет. Я не вижу смысла в том, что наказывают слугу новоприбывшего, да к тому же египтянина.

Больше Омар ничего не слышал: лишения и усталость брали свое, его глаза просто слипались. Поэтому он не увидел, как доктор Мансур и чета Шелли вышли из комнаты на цыпочках.

Профессор Кристофер Шелли сообщил о происшествии в «Общество исследования Египта» и спросил, стоит ли ему продолжать расследование, учитывая взрывоопасную обстановку в стране. Особенно этого боялась Клэр. Но в Лондоне к этой ситуации отнеслись не так серьезно, и в ответном письме коротко сообщалось: «Продолжайте. Советуем вооружиться».

На следующий день Шелли отыскал Картера, который жил в доме, вернее, в хижине, находившейся между Дра абу эль-Нага и эль-Тариф. Картер был сдержан, хотя повсюду только и говорили о похищении Омара. Он молчал, несмотря на то что знал ситуацию, сложившуюся на противоположном берегу Нила, как никто другой. Это делало его одним из подозреваемых, по крайней мере, так казалось профессору Шелли.

Шелли приехал неожиданно, когда солнце над Долиной царей уже клонилось к западу. Именно сейчас он надеялся застать археолога дома. Должно быть, Картер заметил его еще издали, так как выбежал навстречу гостю, энергично жестикулируя. На нем был пыльный костюм и рубашка без воротничка. Картер закричал, обращаясь к профессору еще до того, как тот успел что-либо сказать:

— Разве я вам не говорил, что нам лучше не встречаться!

Профессор в ответ протянул ему руку.

— Знаете, я не вижу причин, почему этого делать не стоит. Если за мной действительно наблюдают, а по событиям последних дней это можно сказать наверняка, тогда этим людям давно известно о наших отношениях. К тому же англичанин, который прибыл в Луксор и не встретился с Говардом Картером, вызовет куда больше подозрений, чем тот, который поддерживает с ним отношения. Если хотите, Картер теперь входит в обязательную программу.

Археолог был польщен.

— Ну, тогда подходите ближе! — При этом он сделал приглашающий жест в направлении дома.

Дом размером четыре на пять метров был построен из кирпичей, сделанных из нильского ила, как и все дома в этой местности. Пройдя через деревянную, выкрашенную зеленой краской дверь, гости попадали сразу не только в гостиную, спальню и столовую, но и в кухню, ванную и библиотеку, потому что дом состоял всего из одного помещения. Ставни единственного окна, выходящего на восток, были лишь слегка приоткрыты, так что внутрь свет почти не попадал. Шелли было трудно сориентироваться среди множества ящиков и коробок, которые заменяли всю мебель. Стол, громадное квадратное четвероногое чудище, сбитое из грубо отесанного дерева, был завален горшками и пачками бумаг, глиняными черепками и всевозможными находками. Тут же стояла черная пишущая машинка.

— Если бы я знал, что вы придете, то, разумеется, прибрался бы, — извинился Картер. — Это маленький мир, в котором я живу. — И вытер пыль с табурета, который вытащил из-под стола. — Присаживайтесь!

Сам он устроился на продавленной кушетке, стоявшей под окном.

— Вот здесь я и живу, — продолжил Картер. — Правда, тут нет особой роскоши. Нет воды и электричества, а для того, чтобы сообщение из Луксора дошло до меня, потребуется добрый час, но… — Он запнулся на секунду и распахнул ставни: — Кто может похвастаться таким видом?!

Шелли поднялся. Его взору открылся зеленый пояс Нила, за ним поблескивала вода, а вдалеке, в желтой дымке, окутывавшей противоположный берег, можно было различить очертания Луксора: большой храм, «Винтер Пэлэс» и стройные минареты городской мечети.

— Я слышал о ваших трудностях, — произнес Картер после затянувшегося молчания.

— Трудностях? — Шелли горько усмехнулся. — Мальчика оглушили чуть не до смерти, усыпили хлороформом и бросили в болото. Он чудом остался жив.

— Он поправится?

— Доктор Мансур уверен в этом. Он считает, что мальчик довольно крепкий и будет уверенно сопротивляться болезням.

Речь профессора прервал скрежет, который раздался в дальнем углу комнаты.

— Это Дженни, — заметил Картер, — мой попугай. Дженни не привыкла, что я разговариваю еще с кем-то, кроме нее.

Только теперь Шелли заметил большую желтую птицу, которая сидела в сплетенной из бамбука клетке, понурив голову.

Профессор снова заговорил:

— В этом случае много таинственного, Картер, и я подумал, что, может быть, вы в состоянии мне помочь.

— Почему именно я? — Археолог забеспокоился.

— Ну, вы живете в этой стране почти двадцать лет, вы сами почти египтянин. Вы знаете людей, и люди знают вас…

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите, профессор.

— В общем, в связи с этим похищением я заметил несколько нестыковок. Может быть, вы способны дать им какое-то объяснение. Дело в том, что до этого бесследно пропала добрая дюжина людей. А Омар появился вновь спустя всего шесть дней.

— Слава Аллаху.

— Слава Аллаху.

— Где он сейчас?

— Омар пока ничего не может вспомнить, кроме того, что он сидел в помещении, где была непроглядная тьма, возможно, в гробнице. Пастушка же обнаружила его в болоте, в бессознательном состоянии. До этого момента все могло произойти абсолютно случайно или из-за путаницы, но когда мальчика нашли, у него на правом плече был обнаружен ожог в виде фигуры сидящей кошки.

— Кошки?

— Вам этот символ говорит о чем-нибудь?

Картер наморщил лоб, словно напряженно думал.

— Кошка… Нет, не имею ни малейшего представления, — ответил он с необычайным равнодушием.

— Но должен же быть в этом какой-то смысл?

Археолог продолжал молчать, и у Шелли возникло ощущение, что Картер просто избегал ответа. Как же заставить заговорить этого упрямца?

Тут Шелли вспомнил о собственном поручении и поспешно сказал:

— Еще я хотел спросить вас по поводу карт раскопок. Где хранятся ваши рисунки и чертежи? — Шелли огляделся в темной комнате, смерил стоящие друг на друге ящики — подобие книжной полки, сбитой из неструганых досок, которую подпирали кирпичи. Он просто не мог понять, где здесь можно было хранить секретные карты.

Казалось, Картер прочитал мысли профессора.

— Не здесь! — гордо улыбнувшись, ответил он. Археолог поднялся, подошел к двери и запер ее изнутри. Потом он прикрыл ставни, зажег керосиновую лампу и попросил профессора помочь поднять стол. Каменный пол был покрыт потертым ковром. Когда Картер сдвинул его в сторону, под ним оказался деревянный люк. Ловким движением археолог поднял крышку, и Шелли увидел глубокую, темную дыру.

Картер взял фонарь и как ни в чем не бывало сказал:

— Если позволите, я спущусь. — С лампой в руке он спустился по лестнице, которая была не видна Шелли, и, добравшись до низа, крикнул: — Теперь ваша очередь, профессор. Держитесь крепче!

Шелли, ничего не ответив, протиснулся в отверстие и через несколько секунд оказался внизу. Стены низкого помещения были разрисованы фигурами в человеческий рост; здесь были изображены культовые сцены, а также сцены из повседневной жизни Древнего Египта. Слева и справа в стенах были сделаны две ниши — места как раз хватало для одного человека. Все было выдержано в золотых тонах и покрыто плотными надписями иероглифов, расположенных вертикально.

Шелли онемел.

— Добро пожаловать в дом Пет-Исиды! — улыбаясь, произнес Картер.

Прошло некоторое время, прежде чем Шелли снова обрел дар речи.

— Картер, — пробормотал он, — Картер, что это?

— Вы находитесь в последнем пристанище священника Пет-Исиды, первого пророка Бога при фараоне Рамзесе II, хранителя гробниц и распорядителя имуществом храма Амона в Луксоре. — При этом он указал рукой на стену, на которой был изображен бритый наголо мужчина, шагающий в сопровождении хорологов (жрецов, отмерявших время) и астрологов, хранителей мифологического календаря, а также его жены (ее изображение было заметно меньше) и многочисленной толпы детей. Перед этой процессией стояли боги со звериными обличьями: Амон, Мут и Хонсу, Исида и Осирис.

Шелли подошел к стене, провел пальцами по иероглифам и начал медленно читать:

— «Я приближаюсь к границам Царства мертвых и возвышаюсь над всем земным. И темной ночью я могу видеть лучистый свет солнца. Я приближаюсь к богам верхним и нижним и становлюсь с ними лицом к лицу».

Рука профессора задрожала от волнения.

— Это ваше открытие? — спросил он наконец.

— К сожалению, не мое, — ответил Говард Картер. — Вам следует знать, что каждый дом в этой местности построен над какой-нибудь гробницей времен ранней египетской истории. И сразу хочу ответить на ваш следующий вопрос: нет, гробница была пуста. Когда я впервые пришел в этот дом, старики, которые сдали его в аренду, сказали, что они тоже обнаружили гробницу пустой.

— Вы этому верите?

Картер пожал плечами.

— Я не могу доказать обратное. Вы же знаете, что первые гробницы были разворованы еще три тысячи лет назад. Я надеюсь, что вы не выдадите меня, профессор!

— Выдам? Что вы имеете в виду?

— Понимаете, до сего времени никто не знал об этой гробнице. Я не хотел бы, чтобы это стало известно. И я не желаю, чтобы меня трогали, если вы понимаете, о чем идет речь. Я провел здесь, внизу, много ночей, делая зарисовки, сличая их с другими, расшифровывая и переводя тексты на стенах. И при этом мне удалось сделать одно странное открытие. Так вы не выдадите меня?..

— Слово чести, Картер.

— Вы спросили меня, где я храню свои секретные чертежи. Мой ответ — здесь, в этой гробнице!

Шелли взял лампу из рук Картера и осветил все четыре стены поочередно. В одном углу стоял мешок с золотистым песком пустыни. Больше в камере ничего не было.

Шелли обстучал стены в поисках каких-либо пустот, но так и не смог ничего обнаружить.

— Я не понимаю… Вы действительно храните свои чертежи в этой комнате?

Картер кивнул.

— Древние египтяне были очень хитрыми, просто имели дьявольскую фантазию. Очевидно, умерший Пет-Исида унес с собой тайну о скрытых богатствах храма или о возможных ошибках фараона в могилу. Не знаю, однако это возможно… Как бы там ни было, но здесь, внизу, мне довелось обнаружить текст, который я не понял и который заставил меня задуматься.

Картер наклонился и посветил на ленту иероглифов, видневшихся на стене впереди.

— Вот, прочтите!

Профессор опустился на колени и с трудом начал расшифровывать письмена:

— «Лишь боги севера и юга знают о моей тайне, и ключ к этой тайне спрятан в большом колонном зале Карнака»… Я ничего не понимаю, Картер, что бы это значило?

Археолог улыбнулся.

— Эти слова могут быть рассмотрены лишь в одном контексте.

— В каком контексте, Картер?

— Понимаете, профессор, снова и снова перечитывая тексты в этой гробнице, я расшифровал их почти все, и для меня непонятными остались только три предложения. Я мог бы привлечь на помощь других археологов, но мне не хотелось этого делать, ведь тогда пришлось бы рассказать, откуда взялся этот текст. Вот одно из этих предложений.

— А два других?

— Здесь. — Картер поднес фонарь к бараньей голове бога Амона. — Видите?

Перед головой бога можно было различить иероглифы. Шелли прочитал: «Стань в половине колонны отсюда на север, и ты увидишь половину правды». Потом археолог подошел к правому углу поперечной стены, где бородатый Осирис был изображен в виде мумии. Голова Осириса была обрамлена словами: «Поставь четвертую часть колонны к западу, и ты увидишь всю правду».

— Еще непонятнее, — произнес Кристофер Шелли. — Может, эти тексты связаны с каким-то похоронным ритуалом?

— Можно было бы допустить, — ответил Картер. — В египетской Книге мертвых есть множество текстов, которых мы не понимаем, но я просмотрел ее всю в поисках похожих фраз. И ничего не нашел.

Шелли нервно переминался с ноги на ногу.

— Вы меня заинтриговали, Картер. И вы нашли решение загадки?

— Конечно, — спокойно ответил археолог, будто речь шла о каком-то пустяке. — Сначала я обратил внимание на сторону света. — Картер стал посреди камеры, указал на бога Амона с головой овна и сказал: — Вот там — юг. — Потом он повернулся к Осирису и произнес: — А там — восток, правильно?

Профессор кивнул.

— Второй вопрос, который я задал сам себе, касался указания меры длины — «половина колонны». Но и это мне удалось выяснить. Прежде всего я обратил внимание на ключ, который спрятан в большом колонном зале Карнака. Колонны там самые высокие в Египте, каждая в семьдесят футов. Половина этой длины — тридцать пять футов. Эта комната гораздо меньше. Я все просчитал и сделал чертеж. Я уже был готов сдаться, но в один прекрасный день меня осенило, и я разделил колонну пополам по вертикали. Вот у меня и получилась половина колонны! Карнакская колонна тридцать два фута в обхвате. Значит, половина — шестнадцать, четверть — восемь футов. И теперь давайте проверим, насколько правильна моя теория!

Картер взял профессора под руку и отвел к стене с Осирисом, отсчитывая футы один за другим. Отмерив длину стопы восемь раз в сторону запада, он приказал Шелли не двигаться с места.

— А теперь следите, профессор! Смотрите все время вперед на боковой проем в стене!

После этого Картер подошел к стене с изображением Амона, развернулся и громко отсчитал еще шестнадцать футов. Так он оказался позади Шелли на расстоянии полтора метра.

В тот же миг пол комнаты задрожал, послышался скрип перемалывающегося песка.

Шелли испуганно взглянул на потолок, словно боялся, что свод может обрушиться. Картер рванул керосиновую лампу вверх.

— Не двигайтесь, профессор! Не сходите с места! — В этот момент задняя стенка в каменной боковой нише начала двигаться, но не как дверь — вправо или влево, а перевернулась и через несколько секунд стала горизонтально по центру проема. Поднялось облако пыли.

— Картер, вы просто молодчина! — закашлявшись, воскликнул Шелли.

— Ну, вы же хотели увидеть, где хранятся мои чертежи. Теперь можете посмотреть! — Археолог осветил проем в стене, и перед глазами Шелли возникла ниша, в которой лежали папки и документы.

— А когда вы впервые открыли эту дверь, — нерешительно спросил Шелли, — что вы там обнаружили?

— Вы не поверите, профессор, ниша была пуста.

— Пуста? Но это значит, что до вас кто-то уже раскрыл тайну этого механизма!

— На самом деле это означает, — ответил Картер, который заметил на лице Шелли явное разочарование, — что вы мне не поверили.

— Нет-нет, — возразил профессор. — Вы же сами только что сказали, что до вас об этом тайнике никто не знал.

— Верно.

— Картер! — взволнованно воскликнул Шелли. — Вы врете. Вы не смогли бы в одиночку совладать с этим механизмом. Потому что, как вы мне только что показали, для того чтобы привести его в движение, нужно два человека.

Картер привык, что к нему относились с недоверием. Он даже не стал перечить или защищаться, лишь молча подошел к горизонтально стоявшей плите, толкнул ее двумя руками. Тяжелая дверь потеряла равновесие и со скрежетом опустилась в исходное положение. Потом Картер подошел к углу, где стоял мешок с песком, и притащил его на место, где только что находился Шелли. Сам же он вернулся на свое место — и как по мановению волшебной палочки все повторилось вновь: боковой портал открылся.

— Вот и вся тайна, — произнес археолог. В его голосе звучала печаль. — Вся она основывается на механизме, который запускается, когда на плиты в полу давит вес в шестьдесят килограммов. Очевидно, именно столько весил взрослый человек во времена Рамзеса II. Я это проверил: всего на десять килограммов песка меньше, и все усилия будут напрасны.

Профессор подошел к археологу, протянул ему руку и сказал:

— Картер, я хочу извиниться перед вами. Мне кажется, я вас недооценил. Я думаю, вас вообще недооценивают.

— Будет вам, профессор! — отмахнулся археолог. — Я к этому привык. Выходцы из английской глубинки, которые живут на деньги других людей, привыкают ко всему.

Позже, когда Кристофер Шелли шел мимо скалистых утесов и безжизненных холмов назад к Нилу, он думал, что такой человек, как Картер, на самом деле знал намного больше, чем выдавал.

Омар поправлялся быстрее, чем ожидал доктор Мансур, и, как позже узнал мальчик, в основном благодаря дорогим лекарствам, которые профессор купил за свои деньги. Шелли чувствовал за собой вину в том, что случилось с Омаром, и пытался отплатить любыми возможными способами. Профессор даже пообещал Омару выполнить какое-нибудь желание, если, конечно, это будет в его силах. Омар попросил один день на размышление, и Клэр, жена профессора, уже думала, что мальчик придумает что-то несбыточное или невозможное. Но как же была удивлена супружеская пара, когда Омар выказал лишь желание научиться читать и писать. С тех пор Омар каждый день ходил в школу к старому Тага, уважаемому чтецу Корана. В своей школе тот учил читать и писать слова Пророка.

Спустя пару недель Шелли снял дом на Шариа эль-Бахр, в котором нашлась маленькая, темная, но лично для Омара подготовленная комната. В кухне заправляла Нунда, рослая нубийка с широким лицом и грудями, похожими на спелые дыни из Файюма, которые она самоуверенно выставляла напоказ в вырезе белого халата. Нунда была дружелюбного, веселого нрава, и раскаты ее смеха гремели в доме с раннего утра до позднего вечера. По нубийской привычке она категорически отказывалась называть людей их именами, что казалось ей вполне нормальным. Так, например, профессора она окрестила «достойный восхищения Пророк», его жену — «душистая ветвь тамариска», а Омара Нунда называла не иначе, как «доктор». Почему Нунда выбрала для него такое имя, оставалось загадкой, но Омар был польщен. Наверное, впервые в жизни он не чувствовал себя маленьким и униженным, ведь было видно, что его уважают и относятся с почтительностью.

Именно нубийка Нунда своими пышными телесами разожгла сексуальную страсть Омара. С присущей ему застенчивостью он старался под любым предлогом оставаться рядом с поварихой и был доволен, когда у него появлялась возможность тайно наблюдать за ней. Нунда, будучи вдвое старше Омара, конечно, заметила страстное томление Омара, которое возникало у мальчика просто от того, что они находились в одном помещении. Сначала она пользовалась своей властью над ним, поскольку ей доставляло удовольствие будоражить его чувства. Да, она была польщена вниманием Омара и провоцировала его нескромными движениями и прикосновениями. Она ждала от него только слова. Но паренек молчал.

Господь всемогущий, Омару было всего четырнадцать, ему нужна была мать, а не любовница! Поэтому Нунда взяла инициативу на себя. Однажды, когда Омар купался, сидя в деревянном корыте, поставленном в саду, Нунда подошла нему с ведром нагретой воды. Не сказав ни слова, она принялась намыливать его серым мылом. Омар вытянулся навстречу ее пышному телу, а Нунда с кажущимся спокойствием как ни в чем не бывало продолжала намыливать паренька, не забывая при этом и о его торчащем возбужденном члене. Лицо Омара исказилось в гримасе наслаждения, в экстазе он поднял глаза в белесое полуденное небо. В этот момент Омар больше всего желал, чтобы его тело было покрыто липким слоем грязи и чтобы Нунда еще сильнее терла его, ни в коем случае не останавливаясь. Груди в вырезе белого халата висели, как два спелых фрукта, и, когда Нунда поднялась, чтобы облить Омара горячей водой, это случилось: одна грудь все-таки вывалилась из выреза и вдруг повисла перед ним, голая и такая притягательная. Омар тихо простонал, словно ему было больно, и схватился мокрыми руками за нечто светлокожее перед своим лицом. Морщинистый сосок был окружен темным ореолом почти с ладонь. Заметив беспомощность мальчика, Нунда рассмеялась. Но этот смех был совсем иного рода, чем Омар слышал раньше. В нем не было никакого кокетства, это был благосклонный смех, смех несказанной теплоты.

— Доктор, — очень спокойно произнесла Нунда, — почему ты сопротивляешься своим чувствам? Радуйся, если у тебя что-то есть!

И тут Омар тоже рассмеялся и начал гладить Нунду, сначала нерешительно, потом все сильнее, с нарастающей страстью, при этом извиваясь, как рыба на нильском мелководье. Он окунулся в мыльную воду, вынырнул, громко фыркая, схватил Нунду и попытался затащить к себе в корыто. Она сопротивлялась, ее халат расстегнулся, так что Нунда осталась стоять перед Омаром полностью обнаженная. Мгновение Нунда пребывала в нерешительности, но потом прыгнула в корыто к мальчику, села на него верхом, и Омар почувствовал, как нежно вошел в нее. Сжимая груди Нунды в своих ладонях, он с удовольствием наблюдал, как тело женщины напряглось и по нему несколько раз пробежала дрожь.

Движения Нунды становились все резче, она издавала гортанные звуки. Ее пальцы до боли впились в его грудь. Омар только что чувствовал величайшее наслаждение, и вдруг оно моментально сменилось отвращением и негодованием. В нем все взбунтовалось, и мальчик резкими движениями попытался высвободиться. Но Нунда так крепко держала его бедрами, что Омар, как ни старался, не мог выбраться из-под нее.

В безудержной ярости мальчик приподнялся и укусил Нунду за грудь. Она истошно завопила и выпустила его из своих объятий. Пытаясь выскользнуть из корыта, Омар ударил ее кулаком по лицу, и из носа женщины потекла красная струйка крови, оставляя на коже Нунды отвратительные пятна. Упругая нагота, которая только что сулила ему удовольствие и наслаждение, теперь заставила Омара содрогнуться.

— Хурият! — залепетал он. — Хурият! — И еще раз крикнул: — Хурият!

Сплюнув на песок мыльную воду, он почувствовал во рту отвратительный привкус и скривился.

Ни профессор, ни его жена Клэр, от которой, казалось бы, ничего нельзя было скрыть, не заметили этого происшествия. Отношения между Омаром и Нундой остались прежними, словно ничего не было. Отныне они общались друг с другом сдержанно, никто об этом случае не проронил ни слова, и все же Омар стал другим.

В первое время профессор избегал брать с собой Омара на исследовательскую работу по ту сторону Нила. Задача Шелли заключалась в том, чтобы зафиксировать следы, улики и находки и разведать предполагаемые перспективные места, в которых «Общество исследования Египта» смогло бы начать новые раскопки. Это было трудное задание. К тому же вскоре выяснилось: везде, где только появлялся профессор, ему приходилось сталкиваться с недоверием. Команды археологов со всего мира слетались на вести об успехе, как мухи на верблюжий помет. Виноват в этом был в основном молодой англичанин по имени Уильям Карлайл — дальний родственник знаменитого историка. Он бросил учебу и теперь проводил свободное время в Египте.

Никто доподлинно не знал, чем молодой человек зарабатывает себе на жизнь, но то, что он не богат, можно было понять по одному взгляду на его поношенную одежду, которой он заметно отличался от остальных англичан. Нет, то, о чем заявлял сам Карлайл, было чистой правдой: он был чрезвычайным корреспондентом «Таймс» и других европейских газет и жил на выручку от публикации своих статей. Поэтому он много путешествовал между Александрией и Абу-Симбелом, неделями жил в маленьких дешевых гостиницах, общался с археологами и местными жителями, пребывая в постоянном поиске сенсаций. Можно было увидеть его на верблюжьем рынке, на базаре или в Долине царей. Там он получал информацию, которая для других оставалась тайной. И никто точно не знал, то ли появление Карлайла случайность, то ли знак грядущего открытия.

Первая встреча Омара с Карлайлом произошла у газетной лавки под аркадами отеля «Винтер Пэлэс», где мальчик покупал свежий выпуск «Таймс» для профессора. Карлайл заговорил с ним из любопытства, что было ему свойственно, и осведомился, может ли Омар читать «Таймс». Паренек ответил, что он всего лишь слуга профессора Кристофера Шелли из «Общества исследования Египта». Так и завязался разговор, в ходе которого журналист проявлял все больше и больше интереса к юному египтянину.

Омар удивлялся, почему именно он заинтересовал англичанина, который писал для лондонской «Таймс». Ему это льстило, и Омар поведал незнакомому человеку больше, чем он мог от себя ожидать. Они не спеша шли по шариа эль-Бахр, и Омар рассказывал о своем таинственном похищении и счастливом финале. В конце паренек заметил, что он наверняка стал жертвой путаницы и что вместо него, по-видимому, должны были похитить профессора.

Будучи опытным журналистом, Уильям Карлайл тут же учуял «жареную» историю и договорился с профессором Шелли о встрече на следующий день. Шелли охотно ответил на вопросы, но Карлайл, к своему разочарованию, не узнал ничего нового. О такой мелочи, как шрам в виде кошки на левом плече, Омар не упомянул. Карлайл обещал держать профессора в курсе событий и решил провести собственное расследование.

Спустя несколько дней, забирая «Таймс», Омар попытался снова увидеться с журналистом, но того нигде не было. От продавца газет мальчик узнал, что Карлайл живет в отеле «Эдфу», расположенном недалеко от вокзала. Тот же продавец сообщил ему, что Карлайл не объявлялся две недели, поэтому Омар решил отыскать его в отеле. Гостиницей оказалось продуваемое всеми ветрами здание с балконом со стороны улицы. Портье не было на месте, возле узкой двери, покрашенной зеленой краской, изрядно уже облупившейся, стоял коричневый ящик с ключами. Омар долго и громко звал, пока наконец не появился сгорбленный старичок. После вопроса о Карлайле он пришел в крайнее волнение.

— Йа салам, англичанин несколько дней как исчез, постель и багаж не тронуты, задолженность почти за неделю.

Омар побежал домой и сообщил профессору все, что узнал. После этого они вдвоем посетили отель «Эдфу», и Шелли попросил старика осмотреть комнату англичанина. Бакшиш в размере ренты за день сделал свое дело, и комната на первом этаже была открыта. Номер был не больше девяти квадратных метров. Чтобы хоть что-нибудь разглядеть, Шелли пришлось открыть ставни, которые использовались тут вместо стеклянных окон. Постель была заправлена, в шкафу, приспособлении из труб с натянутой на них материей, они увидели сложенную одежду постояльца. Под окном стоял маленький квадратный столик, на нем — стопка исписанной бумаги, перо из слоновой кости, квитанция за телеграф на шестьдесят пиастров от 20 ноября, книга М. Ф. Петри «Methods and Aims in Archaeology», часть газеты «Таймс» от 22 ноября 1911 года, потемневшая фотография с множеством людей, недоеденная булочка с кунжутом, на которую покушались мыши. При взгляде на все это складывалось впечатление, что комнату покинули в крайней спешке или, если можно сделать такое предположение, съемщик внезапно испарился. Помимо этого Шелли обнаружил конверт с пятьюдесятью фунтами во внутреннем кармане пиджака. Профессор пробежал глазами статьи в газете, в которых сообщалось о комете Галлея и отмене рабства в Китае, упоминался русский писатель Лев Толстой, но так и не нашел никаких сведений, которые могли быть связаны с исчезновением Карлайла. Когда профессор взял в руки фотографию, он сделал удивительное открытие: это был один из снимков Жака Жильбера, присутствовавшего на празднике у Мустафы-ага Аята. И на этой фотографии были запечатлены Шелли и его жена Клэр в окружении других, неизвестных ему гостей.

Сгорбленный старик так и не смог точно ответить на вопрос, когда же он сам видел в последний раз Уильяма Карлайла. На вопрос, сообщил ли он об исчезновении человека в полицию, тот лишь растерянно пожал плечами. То, что постоялец пропадал на несколько дней, случалось довольно часто, но теперь он не заплатил за неделю, а значит, можно было обратиться в полицейский участок.

Профессор Шелли заявил, что сам займется эти делом. Вместе с Омаром они вышли из комнаты и спустились по узкой лестнице.

Ибрагим эль-Навави приветствовал профессора как старинного друга и в красках расписал, как он рад чудесному возвращению Омара. На протокол об исчезновении Карлайла суб-мудир не захотел тратить бумагу, он даже иронично заметил:

— Если я буду составлять протокол на каждого жителя Луксора, который пропал на пару дней, у меня будет слишком много работы.

И только после того, как Шелли пообещал сообщить об этом случае британскому консулу Мустафе Аяту, эль-Навави согласился начать расследование и добавил, что о его ходе профессор еще услышит.

В последующие дни Шелли занимался тем, что отмечал на карте места обнаружения находок в Долине царей, которые относились к периоду правления Тутмоса II. При этом его не покидали мысли об исчезновении Карлайла и о предметах, обнаруженных в гостиничном номере.

Спустя три дня профессор отыскал суб-мудира, но, как и следовало ожидать, расследование полиции не дало ни малейших зацепок, поэтому Кристофер Шелли отправился в очередной раз в отель «Эдфу», чтобы более внимательно осмотреть номер Карлайла.

На первый взгляд казалось, что в комнате ничего не изменилось. Шелли не сделал новых открытий, но кое-что необычное все же заметил: на столе по-прежнему лежали те же вещи, не было только фотографии. Сгорбленный старик клялся бородой Пророка, что он ни к чему в комнате не притрагивался и вообще не может вспомнить никакой фотографии. Шелли, явно нервничая, начал поспешно перебирать вещи на столе. Когда он принялся листать книгу, из нее вылетел листок. Шелли поднял его. На нем было написано имя «Имхотеп» и подчеркнуто двумя линиями.

Больше ничего.

Следующий день профессор провел на шариа эль-Исбиталья. Там напротив французского госпиталя были ателье и лаборатория Жака Жильбера, над входом красовалась вывеска, написанная большими красными буквами. Шелли изъявил желание взглянуть на снимки с праздника британского консула, и Жильбер вытащил стеклянные пластины. Он сказал, что ему потребуется всего один день, чтобы выполнить пожелание профессора и сделать фотографии с негативов. Профессор был уверен, что обязательно найдет тот снимок, который пропал из номера Карлайла, но после того, как они с Жильбером пересмотрели все негативы, его постигло разочарование: нужное фото обнаружить не удалось. Шелли заверил, что он точно видел фотографию, на которой запечатлены они с женой. Но Жильбер клялся, что это невозможно. Кроме него, в Луксоре не было другого дагеротиписта, и только он получил разрешение снимать гостей на этом празднике у консула. Фотограф переспросил, где Шелли видел этот снимок. Но профессор ничего не ответил, считая более целесообразным не разглашать подробности своего расследования.

Следующей ночью Омар вскочил с постели, проснувшись от того, что ему показалось, что в окно кто-то тихонько стучится. Окно располагалось необычно высоко. Оно было узким и прикрыто ставнями, но сквозь прорези для проветривания, которые в них имелись, можно было посмотреть на улицу. Однако Омар не побоялся и, недолго думая, отодвинул запор и открыл ставни. Все было тихо, лишь слышался стрекот одинокой цикады да вдалеке заливалась лаем собака. И вдруг у окна появилась низенькая фигура. Омар сразу узнал Халиму, девочку из железнодорожного вагона.

— Ты? — тихо воскликнул он.

Халима подошла ближе и прижала указательный палец к губам. Она ловко влезла на выступ стены и, словно газель, перебросила свое тело в узкое окно. Опершись на руки, она сдавленным голосом произнесла:

— Я тебя прошу, не задавай никаких вопросов. Просто слушай, что я тебе сейчас скажу. Ты в опасности. Я не могу тебе сказать почему, но, если тебе дорога жизнь, уходи прочь от этого неверного. Иди туда, где тебя никто не знает, а еще лучше — возвращайся домой! И никому не рассказывай, что здесь с тобой случилось.

Омар молча стоял перед девочкой и пристально смотрел на нее, пытаясь увидеть ее глаза. Паренек заметил, что она дрожит, и, растрогавшись, погладил ее по блестящим гладким черным волосам.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он, не надеясь на ответ.

Халима прерывисто дышала и всхлипывала. Омар хотел взять девочку за руки, но ему помешал узкий проем окна, и, прежде чем он успел что-то сделать, она сказала:

— Будь здоров! — Спрыгнув с выступа, Халима исчезла в темноте.

Омар и не подозревал, что свидетелем ночного визита стала Клэр, жена профессора. Испуганная непонятным шумом, она проснулась и, спрятавшись за занавеской, наблюдала эту сцену.

Омар так и не смог больше заснуть той ночью. Он не знал, что его так взволновало: красота девочки или ее предостережение: «Иди туда, где тебя никто не знает, а еще лучше — возвращайся домой!» Эти слова, сказанные нежным голосом, снова и снова звенели у него в голове, как звук латунного колокольчика, которыми украшают верблюдов. У Омара перед глазами стояло ее лицо, он чувствовал ее близость. От переизбытка чувств и путаницы в мыслях он дал волю слезам.

Каждый день Омару нужно было накрывать стол скатертью (это входило в его обязанности), а когда хозяева садились за стол, он приносил им чай. В то утро Клэр ждала, когда Омар войдет в салон, чтобы начать следующий разговор:

— Кристофер?

— Да, моя дорогая.

— Ты сегодня ночью слышал, как кто-то стучался в окно?

— Нет, Клэр, тебе, наверное, просто приснилось что-то дурное.

— Нет, я слышала это совершенно четко, а когда подошла к окну, то в саду увидела какую-то тень.

— Ты точно ошибаешься, любимая. У меня очень чуткий сон, но я ничего не слышал.

Повернувшись к Омару, она спросила:

— Омар, ты заметил что-нибудь сегодня ночью?

Мальчик почувствовал, как ему в голову ударила кровь, но взял себя в руки и спокойно ответил:

— Нет, мадам, я ничего не заметил. — Потом он вышел в кухню. Он слышал, как хозяева тихо говорили друг с другом, но звон посуды Нунды не позволял разобрать ни слова.

— Кристофер! — снова начала Клэр.

— Да, моя дорогая.

— Омар обманул нас, он такой же врун, как и все египтяне.

— Почему ты так говоришь?

— У Омара сегодня ночью были гости. Какая-то дама.

— Ты уверена?

— Абсолютно уверена. Я ее видела собственными глазами.

Профессор Шелли изумленно посмотрел на жену.

— Сегодня ночью? Бог мой, мальчик как раз достиг того возраста, когда…

— Он врет!

— Может быть, Клэр, но поставь себя на его место. Ты бы призналась, сказала бы: «Да, сегодня ночью в моей постели была женщина»? — И он громко рассмеялся.

После этого наступила долгая пауза.

Наконец Клэр снова заговорила:

— Ты уверен, что Омар с нами честен? И вообще, кто может гарантировать, что он не волк в овечьей шкуре? Мальчика ведь никто не знал, кроме того микассаха. Или я что-то неправильно понимаю? — Чтобы придать вес своим словам, Клэр постучала ногтем по столешнице.

Шелли взял жену за руку.

— Дорогая, для шпиона Омар не слишком хитер. Мне кажется, если бы кто-то и решился подослать ко мне соглядатая, то наверняка это был бы какой-нибудь матерый лис, а не такой наивный и милый мальчик, как Омар.

— Это маскировка, — разумно заметила Клэр.

— Маскировка? Тогда и похищение Омара было частью прикрытия. А ведь пареньку едва не проломили череп, а потом бросили в болото, где его чуть не сожрали черви. И все это маскировка?! Я понимаю твою озабоченность, Клэр, но в данном случае ты зашла слишком далеко!

Визит Халимы поверг Омара в беспокойное состояние, он воспринимал ее слова серьезно, но не они вывели его из душевного равновесия, а сама встреча с ней. От нее исходило нечто магическое, оно манило его и заставляло забыть о любой опасности. Нет, он не хотел возвращаться туда, откуда пришел. На что ему жить? Неужели ему снова придется стать погонщиком верблюдов в Гизе?

Омар попросил профессора, чтобы тот позволил ему сопровождать его во время поездок в Долину царей, ведь он мог быть полезен для картографических работ. Шелли не был против и, недолго думая, согласился. Он не подозревал, что за этим желанием мальчика скрывалась надежда на встречу с Халимой, которая жила на том берегу Нила.

Омар во многом помогал профессору: он измерял расстояние, расставлял опознавательные знаки на местах, отмеченных профессором на карте, таскал на себе чертежные принадлежности и растрепанный зонт от солнца, который полагалось втыкать в землю сразу же, как только они оказывались на новом месте. По дороге в Долину царей Омар каждое утро шел через эль-Курну и озирался по сторонам в поисках Халимы. И каждое утро ему открывалась одна и та же картина: одетые в черное женщины (молодые — с открытыми лицами, старые — в парандже) несли поклажу на голове, у некоторых глиняные кувшины с водой были на плечах, а немытые дети держались за их подолы. Собаки лаяли на кур, рывшихся в песчаной почве. Кроме нескольких стариков, безучастно сидевших на песке, мужчин не было видно.

«Спроси Юсуфа! Моего отца знает каждый!» — сказала Омару Халима тогда на вокзале. И однажды, когда к профессору приехали гости из Лондона, Омару представилась возможность отправиться в эль-Курну одному. Паромщик, к которому он обратился за помощью, знал Юсуфа и рассказал, как пройти к его дому. Он находился как раз возле точильщика Хазиза и был приметен большими каменными колесами у входа.

Перед домом горел факел, внутри слышались стенания и монотонная молитва. Омар не решался постучать в дверь, но тут какая-то старая женщина с непокрытой головой вышла из дома, ударила себя руками в грудь и, прошептав молитву, убежала прочь, словно за ней гнались фурии. В открытую дверь Омару было видно какое-то собрание людей, наверное, человек сорок мужчин и женщин, которые, молясь, двигались, словно в трансе, подобно стеблям камыша, которые колышет ветер.

Его прихода никто не заметил, и Омар как ни в чем не бывало присоединился к ним и начал тоже говорить «La illah il’allah…» Богомольцы стояли вокруг кровати, на которой лежал пожилой лысый мужчина. Его глаза были наполовину закрыты, широко открытым ртом он жадно хватал воздух. Омар сразу его узнал, это был мужчина из поезда, его звали Юсуф. Сбоку от него ползала на коленях Халима. Длинный черный платок покрывал ее волосы. В какой-то момент она остановилась, взяла правую руку отца и, не переставая молиться, приложила к своему лбу. На лице мужчины блестели капельки пота. Халима вытирала их платком, и тут ее взгляд упал на Омара. Ее лицо было бледным, глаза запали. Омар кивнул, но Халима никак не отреагировала, она смотрела на мальчика так, словно его там вовсе не было. Как долго он ждал этой встречи и хотел рассказать об этом девочке! Но теперь, оказавшись в столь ужасной ситуации, она не отвечала даже взглядом. Халима снова повернулась к отцу.

Уже смеркалось, когда Омар вышел из дома. Он не знал, переживет ли этот день тяжело больной Юсуф. Теперь и у других домов горели факелы. Они стояли в кувшинах или просто были воткнуты в песок. Не было видно ни одного человека. Омар быстрым шагом преодолел путь к причалу. Паромщик не сказал ни слова, да и самому пареньку сейчас было не до разговоров.

Утром следующего дня новость распространилась по городу, как лесной пожар: холера! Предположительно эпидемия распространялась от дельты вверх по Нилу. Начальник вокзала в Луксоре запретил выходить пассажирам, которые прибыли с севера. Поезда должны были проезжать станцию, не открывая вагонов. Но ни эти мероприятия, ни запрет выходить из своих домов не помешали холере проникнуть в Луксор.

Люди, с виду здоровые, падали на улице подобно скошенному тростнику и умирали через несколько часов с широко раскрытыми глазами и ртами. Обмотанные платками сотрудники красного полумесяца катили по городу тачки с высокими колесами, заваленные трупами, потому что не было достаточно гробов. Иногда полиция забирала покойников из домов силой, потому что вопреки предписаниям властей родственники хотели сами устроить похороны с торжественным прощанием. Повсюду поднимались облака дыма, потому что каждую комнату, в которой находился покойник, по строгому приказу полагалось окуривать. Отвратительный смрад карболки и серы окутал весь город. Перед «Винтер Пэлэс» патрулировали тяжеловооруженные охранники и никого не пускали внутрь отеля.

Когда над Луксором опускалась ночь, у всех домов, жителей которых поразила холера, горели факелы. Это было своего рода предупреждение, чтобы люди избегали ходить туда. Ночью начинали работу и похоронные команды, их тачки грохотали колесами по опустевшим улицам. Это было время крыс. Они сотнями выныривали из каналов, самые толстые — размером с кошку. Они облюбовали сточные канавы. Их не отпугивала даже сухая известь, которую засыпали туда для дезинфекции. Где околевал один из самых больших грызунов, туда слетались полчища соплеменников, чтобы разодрать его труп. Ни удары палками, ни громкие крики не могли разогнать краснохвостых грызунов.

Перед домом профессора Шелли факел еще не горел, но страх витал в воздухе, и, когда Клэр сухим, хриплым голосом стала жаловаться на судороги икроножных мышц, Нунда в ужасе начала петь во все горло, а Омар со всех ног бросился к доктору Мансуру. Врач пришел с пузатой сумкой и осмотрел Клэр. Шелли вопросительно взглянул на него. Тот кивнул.

В эту ночь Омар зажег факел перед домом и поставил его в кувшин у двери. Он боялся темноты в доме и провел остаток ночи, сидя у двери на корточках, хотя снаружи было довольно холодно.

Страх подавлял любую усталость. Омару совсем не хотелось спать. Он постоянно был занят тем, что проверял состояние своих икр и голоса, потому что не видел причин, чтобы эпидемия холеры пощадила именно его.

Состояние Клэр заметно ухудшалось, ее знобило. Она дрожала всем телом и билась в судорогах. Доктор дал Клэр настойку опия, другие горькие лекарства и сказал, что если она переживет следующий день, то у нее появится шанс выжить. Шелли счел нужным проинформировать жену о ее состоянии, чтобы немного приободрить.

Таким образом, Омар стал свидетелем борьбы жизни и смерти. Он наблюдал за женщиной, которая, как ему казалось, изо всех сил противостояла коварной смерти. Клэр стонала, кричала, била руками по кровати, словно хотела отогнать невидимого врага. Больная вливала в себя лекарства, ее рвало, но она опять пила новую порцию. Шелли держал ее за руку и прижимал дрожащее тело к подушкам. Посреди ночи Клэр издала сдавленный крик, затем еще один, словно высвободилась из смертельных объятий врага, и осталась лежать, теперь уже совсем спокойно, только тяжело дышала и кашляла.

Это было настоящее чудо: Клэр выжила и по счастливой случайности в доме никто, кроме нее, не заболел. Омара занимал лишь один вопрос: как там идут дела у Халимы? Пощадила ли ее эпидемия?

Из-за холеры мудир приказал расставить заграждения и запретил жителям покидать город. Отряды полиции с оружием наизготовку патрулировали улицы днем и ночью. Тот, кому нужно было переправиться на противоположный берег Нила, должен был предъявить фирман, подписанный мамуром, и эти разрешения получали только врачи, их помощники из красного полумесяца и гробовщики. Что же было делать Омару?

От одной мысли, что ему придется несколько недель прожить в неведении, парнишке становилось дурно. Отчаявшись, Омар даже есть не мог, и, чем дольше он пребывал в таком состоянии, тем отчетливее понимал, что идет на дно. В конце концов Омар решил каким-то образом попасть на противоположный берег. Идея была не такой уж безрассудной, как казалось на первый взгляд.

На следующий день Омар сообщил профессору, что решил добровольно пойти работать в эпидемиологическую службу. Об истинных причинах он, конечно, не упоминал.

Шелли, удивившись такому самоотверженному поступку, посчитал необходимым со всей серьезностью предупредить его о возможных последствиях. Вскоре Омар получил фирман, белую ленту на руку, повязку на рот и разрешение свободно передвигаться по городу.

Надежда, что у него появится шанс увидеть Халиму, заставляла его забыть обо всех ужасных вещах, которые он увидел в последующие дни: трупы, скрюченные в судорогах, родственники, которых силой оттаскивали от покойников, посиневшие тела маленьких детей. Мертвых нужно было укладывать на доски и отвозить на тачках на холерные кладбища, под которые выделяли места вокруг города. После выполнения работы Омар пытался думать о Халиме, но, кроме нескольких слов, сказанных девочкой в ту ночь, и ее лица в темном окне комнаты, он ничего не мог вспомнить. А потом его взгляд переходил на трупы, которые он вез на тачке…

На третий день Омар сказал, что чувствует слабость, и это было абсолютной правдой. Его освободили от работы, и он побежал к берегу Нила, где благодаря фирману благополучно миновал все полицейские посты и приказал паромщику перевезти его на противоположную сторону реки. Перейдя на бег, Омар преодолел путь до эль-Курны. У дома Юсуфа он немного замешкался, но тут открылась дверь.

— Халима! — удивленно воскликнул Омар. За последние дни он очень много думал о том, что скажет ей при встрече, но теперь, когда она неожиданно появилась перед ним, мальчик не мог вымолвить и слова.

— Халима! — почти беззвучно повторил он.

Девочка вышла из дверей дома, подошла ближе, и, словно повинуясь какому-то невидимому знаку, они бросились друг другу в объятия. Оба плакали и пытались вытереть ладонями слезы, которые текли по их лицам. Потом Халима потащила Омара в дом.

Омар сразу узнал лежанку, на которой еще несколько дней назад страдал старый Юсуф.

— Он умер? — нерешительно спросил Омар.

Халима молча кивнула и, глубоко вздохнув, произнесла:

— Двух дней оказалось достаточно, чтобы сделать меня сиротой.

— Твоя мать тоже умерла.

— Я никогда бы не поверила, что все может случиться так быстро.

— У тебя есть братья или сестры?

Халима покачала головой.

— Что ты теперь будешь делать?

— Аллах укажет мне путь.

Омар беспокойно ходил по бедно обставленной комнате.

— Он был такой сильный мужчина, — сказала девушка, — невысокий, но крепкий. Он сам, наверное, не знал, сколько ему было лет. Мне казалось, что он проживет еще лет пятьдесят.

— Ты его очень любила?

— Я его и любила, и ненавидела. Иногда я даже очень ненавидела его, но теперь, когда он мертв, мне кажется, что я его только любила…

Омар взглянул на Халиму. Он наслаждался близостью девочки и был словно пьян, поэтому не особенно вникал в то, что она говорила.

— Юсуф был таинственным человеком, — продолжала Халима. — Да, он был моим отцом, но если быть честной, то я должна сказать, что совершенно не знала его. Юсуф был своенравным, и многое, что он делал, казалось мне загадочным и непонятным. Даже когда он умирал.

— Что ты хочешь этим сказать, Халима?

— Когда я заметила, что в нем угасает жизнь, то взяла его за руку. Он вел себя очень спокойно, но его глаза горели, когда он смотрел на меня. Потом он сказал что-то странное. Сначала мне показалось, что он зовет меня, но после этого он трижды повторил одно слово. Тогда я поняла, что он произносит имя Имхотеп.

— Имхотеп? Что это может означать?

— Я же сказала, Юсуф бы таинственным человеком.

— Может, это как-то связано с предупреждением, которое ты передала мне?

— Нет, — быстро ответила Халима.

— Значит, угроза еще не миновала?

Халима молчала, Омар притянул ее к себе. Она отвернулась, не желая смотреть ему в глаза, и сказала:

— Я боюсь за тебя, Омар, но я не могу объяснить почему. Тебе нужно уйти отсюда, пойми это. Пусть даже будет больно.

Омар ответил:

— Тага научил меня читать Коран и писать. В третьей суре написано: «Ни один человек не может умереть, не будь на то воля Аллаха». Так говорится в книге, в которой определен срок жизни всем вещам. Так зачем мне бежать? Если бы Аллах хотел оборвать мою юную жизнь, то это уже случилось бы. Если бы мне было предначертано умереть, воля Аллаха настигла бы меня и на самой высокой вершине Джебель эль-Шайб, и в самой глубокой низине Каттары.

Несмотря на настойчивые расспросы, Халима не отвечала, от кого исходила угроза. Поэтому Омар посчитал уместным отправиться в обратный путь. Он поцеловал Халиму в лоб и сказал, что вернется утром или через день.

Эпидемия прекратилась так же внезапно и неожиданно, как и началась, практически за одну ночь. Все меньше горело факелов у домов, выжившие выходили наружу, и казалось, что земля остановила свой небесный бег.

С похоронным плачем закутанных в черные одежды женщин смешалось радостное пение молодежи, которая славила всемилостивейшего и всемогущего Аллаха. Улицы и площади вновь заполнились людьми. Жители выползали из своих домов, как термиты после грозы, веселясь и радуясь друг другу. Едва одетые или даже голые люди плясали вокруг смердящего костра, в который была свалена их одежда. Так близко сошлись в этот момент ад и рай.

Тех, кто работал в трупных командах (из них выжила только треть), почитали как героев. Омару тоже досталась порция похвалы и денежное вознаграждение, хотя его и мучила совесть. Но что ему было делать? Стоило ли признаться при всех, что не самопожертвование заставило его пойти на этот отчаянный поступок, а нежная любовь к девушке? Омар предпочел молчать. К такому молчанию Омару потом еще часто приходилось прибегать в своей жизни. Хоть оно и не являлось откровенной ложью, но надолго оседало в памяти.

Отчасти потому, что Шелли тоже был замешан в этой истории, Омар решился рассказать профессору о своем визите к Халиме, о ее предупреждении и последних словах старого Юсуфа. Далось ему это с трудом.

Шелли беспомощно взглянул на Омара.

— Имхотеп, говоришь? Имхотеп?

— Да, Имхотеп, йа саиди. Что бы это значило?

— Хотел бы я сам узнать!

— Но вы ведь удивлены этому, йа саиди?

— Да, удивлен. Возможно, это действительно случайность, но, когда ты все рассказал, мне сразу на ум пришла книга, которая лежала в гостиничном номере Карлайла.

— Это была английская книга, если я не ошибаюсь?

— Совершенно верно. Когда я листал ее, из нее выпала записка с именем Имхотеп!

— Кто такой Имхотеп, йа саиди?

— Имхотеп был врачом, архитектором, жрецом и мудрецом. Он жил за две с половиной тысячи лет до новой эры, во время правления фараона Джосера, и известен как изобретатель пирамид. Он был автором древнеегипетских свитков мудрости. Как врач Имхотеп просто творил чудеса, и поэтому люди в Мемфисе и здесь, в Луксоре, почитали его как бога врачевания. В статуях, которые находили в Египте, он изображен с лысой головой и со свитком папируса в руках. Для царя Джосера он соорудил подобающую гробницу — ступенчатую пирамиду Саккары. Говорят, что это самое старое сооружение в мире. Вокруг этой пирамиды археологи обнаружили множество черепков с его именем, поэтому есть предположение, что и гробница самого Имхотепа находится где-то неподалеку. Другими словами, могила бога! Исследователи полагают следующее: если древние египтяне с таким размахом хоронили своих царей, то в какой роскоши они похоронили живого бога…

Омар заворожено слушал, но никак не мог связать историю профессора с Карлайлом и Юсуфом. Все это было необыкновенно.

— Что знает девочка? незамедлительно спросил Шелли.

Омар испугался такого резкого тона и попытался успокоить профессора.

— Йа саиди, Халима — хороший человек, — поспешно сказал паренек. — Она никогда бы не посмела сделать ничего дурного, иншаллах.

— Неужели? — неохотно возразил Шелли. — Если она тебя предупредила, значит, ей что-то известно. Как бы там ни было, она знает больше, чем говорит.

— Это точно, йа саиди.

— И поэтому мы должны сообщить в полицию.

— Никакой полиции, никакой полиции, — заныл Омар. — Халима — хорошая девочка.

— Но это же и в твоих интересах! — воскликнул Шелли.

Тут Омар поднялся, будто хотел придать важность своим словам, и со всей серьезностью произнес:

— Йа саиди, дайте мне пару дней, и я уговорю Халиму все рассказать. Пожалуйста!

Профессор Шелли сначала противился, пытаясь убедить паренька, что лучше привлечь полицию и надавить на девочку. Но потом, когда Омар в качестве аргумента заявил, что никто не может гарантировать, что Халима скажет полиции правду, поддался на его уговоры.

Слова слуги открыли глаза профессору. «Если и есть человек, который может заставить девочку говорить, то это Омар», — подумал Шелли.

Рано утром на следующий день Омар отправился в эль-Курну. Как всегда в месяцы дуль-када и дуль-хиджа, с пустых полей тянулся белый туман. Пахло сырым песком, а невидимые вороны и стервятники пели утреннюю песню. Точильщики уже принялись за работу, отовсюду слышался шипящий звук, возникающий от соприкосновения металла с вращающимся камнем.

Перед домом Халимы сидел старик и вырезал посох. Он не оторвался от своей работы, даже когда Омар подошел и поздоровался. Мальчик сообщил, что пришел к Халиме.

— К Халиме? — Старик, прищурившись, посмотрел на него снизу вверх и снова принялся за работу. Затем как бы между прочим сообщил: — Халима ушла.

— Ушла? Но куда?

Старик пожал плечами.

— Ушла прочь! Теперь я здесь живу.

— Но этот дом принадлежит…

— Мустафе-ага Аяту, — перебил его старик, — он сдает его мне.

— А куда ушла Халима? — настойчиво повторил Омар.

— Как тебя зовут? — поинтересовался старик.

— Омар Мусса.

Не глядя на него, старик поднялся, прошел в дом и вернулся обратно с письмом, которое молча вручил Омару. Мальчик взял его в руки и прочитал:

«Мой дорогой! Мужчина, который передал тебе это письмо, знает его содержание, потому что он записал каждое слово, которое я ему сказала. Я знала, что ты придешь, несмотря на мои предупреждения. Ты своенравный парень. Но пусть тобой не владеет высокомерие. Аллах любит только тех, кто проявляет смирение. Постарайся смиренно принимать все, что уготовил тебе Всемилостивый, и уйди из этого места, которое принесло тебе столько мучений, потому что зло все еще подстерегает тебя.

Меня ты больше никогда не увидишь. Не спрашивай почему. Есть вещи, которые нельзя знать никому. Мое сердце обливается кровью, а душа болит от одной мысли, что мне придется расстаться с тобой навсегда, но так будет лучше. Люби меня в своих мыслях, как я люблю тебя. Во имя Аллаха, Всемилостивого и Всемогущего. Халима».

Когда Омар отвел глаза от листка, старик куда-то исчез. Солнце алело в утренней дымке. С берега доносились крики паромщиков. Упрямо кричал осел, козы прыгали по грунтовой дороге. Омар отправился в путь.

На краю эль-Курны, там, где пыльная дорога разветвлялась и одна тропа вела в Дейр эль-Бахри, а другая — в Долину царей, Омар остановился. Ему показалось, что он слышит знакомый звук, слабый и назойливый, похожий на звук точильного камня. Откуда он знает его? Паренек прошел еще немного и снова встал как вкопанный. Ошибиться было невозможно: он слышал это шипение в гробнице, в которой его держали похитители.

Омар осмотрелся по сторонам. На западе начинали краснеть утесы, а на востоке, по ту сторону Нила, сквозь утреннюю дымку проступали очертания храма Луксора. Какие тайны скрывала эта суровая местность? Где — в прошлом или настоящем — находится разгадка этих странных, таинственных событий?