В течение всей моей жизни часы от заката до восхода солнца, когда другие люди обычно спят, были омрачены страхом. С раннего детства меня посещали страшные сны, от которых ни врачи, ни психологи не смогли хоть как-то избавить меня. Врачи не могли найти никаких органических расстройств, за исключением нескольких мелких неприятностей, обычно распространенных у всех мужчин. Моя жизнь была исключительно свободна от несчастных случаев, потрясений, трагедий и несчастий. Финансовые заботы никогда не одолевали меня. Я продолжал свою карьеру, и удача всегда была со мной. Психиатры посвятили месяцы тому, чтобы обследовать меня, исследовать мою жизнь, мое эмоциональное развитие, мое сознание и подсознание, подвергнуть меня гипнозу, проводить бесчисленные тесты и искать тайные страхи или навязчивые идеи, которые могли бы объяснить мои кошмары, но все тщетно. Седативные препараты, опиаты, диеты, путешествия, отдых: в то или иное время они все это предлагали мне, и я все попробовал — безуспешно. Для врачей я был здоровый мужчина тридцати четырех лет. Для психиатров — психически здоровый, нормальный и уравновешенный человек, чьи необычные сны они либо игнорировали, либо дискредитировали.

И это совсем не утешает меня. Я постоянно испытываю страх перед часами, когда приближается ночь. Я бы с радостью потратил все свое состояние, лишь бы избавиться от видений, которыми наполняется мой ночной разум, но великие диагносты Америки и передовые психиатры Европы трудились напрасно.

Сейчас, когда я сижу здесь и пишу эти последние слова, спокойствие и отчаяние тяготят меня, хотя моя голова кажется ясной, как редко бывало раньше, несмотря на мрачное настроение, гадливость, ужас, отвращение и страх, которые сочетаются в первом. И я верю в последний, глубокое чувство потрясения, которое было уничтожено всего несколько минут назад, и в дневной свет, что они могут дать мне надежду завершить свою жизнь. Ужасная тварь находится рядом со мной, пока я пишу; и когда я закончу, я уничтожу ее.

Позвольте мне вернуться на много лет назад. Я повторю, что с раннего детства видел отвратительные сны. Разбитые головы, которые катились следом за мной; города колоссальных и инопланетных скульптур; огонь, который горел, и звери, которые прыгали в него; падание вниз в черноту гигантских пропастей; падение ввысь из ям древнего зла; старики, все ждущие и ждущие; полеты сквозь вечную черноту из небытия или нечто, что только я мог почувствовать; адские машины пыток, терзающие мою плоть; монстры в образе всех цветов и животных, рыб, птиц и камней, дерева, металла и газа; бледные мстители; спуск в некрофильные области; злобно смотрящий бестелесный глаз посреди обширных и заброшенных равнин; труп, который поднялся и повернулся ко мне, явив лицо моего друга, со щупальцами и клочьями оборванной черной плоти, извивающимися наружу, как будто их развевали порывы ветра; мелкие существа, что приближались ко мне со странными мольбами; солнечный свет на затененном листвой дуба холме, солнечный свет, чьи злоба, безымянный цвет, пульс и запах внушали мне абсурдную ненависть, граничащую с безумием; орхидеи, поднимающие свои цветы, как детские лица, и пьющие кровь; мертвецы, которые все шли снова и снова; тот ужасный момент, когда я утонул, и толстая тварь выплыла из морских глубин, чтобы вкусить мою плоть; полинявшие травинки, которые жадно мурлыкали, когда на них наступали мои ноги; эти и многие другие подобные кошмары, вызванные дремотой, насколько я помню, породили во мне глубокое и прочное отвращение ко сну. Но все же я должен спать, как и все смертные люди. И что мне сказать о тех мрачных снах, тех фантастических процессиях, которые не соответствуют никаким знаниям, которыми я обладаю? О городе под морем, построенном полностью из алого мрамора и поеденной бронзы, в чьей странно изогнутой геометрии покоятся светящиеся формы тварей, которых земля никогда не носила? О шепотах во мраке и зове Ктулху? Я видел семь смертей Коммориома и двадцать три спящих, где Хали поднимает свои черные шпили в Каркосе. Кто еще был свидетелем пробуждения мертвых титанов, или цвета из космоса, или ихора каменных богов?

Они мучили меня, и я просыпался в нервном возбуждении и в поту в часы после полуночи или в тишине перед рассветом. Но они были незначительны, эти старые сны, по сравнению с теми, что снились мне в последнее время.

* * *

Я не могу сейчас рассказать о событиях, приведших к моему знакомству с Мириам, ни о краткой, но безграничной любви, которой мы наслаждались, ни о вечном браке, который мы планировали, ни о ее трагической гибели, когда самолет, на котором она возвращалась после посещения своих родителей, упал накануне нашей свадьбы. Возможно, шок от этого реального кошмара завершил медленное опустошение, к которому ночные кошмары едва не привели мое сознание. Я не тот, кто может хоть что-то сказать по этому поводу. Мириам была мертва, вся ее странная красота, ее серые глаза, мрачное и подавленное настроение ее личности, бледность ее щек, преследуемый и бродячий дух, заключенный в ее душе, исчезли. Я думал о ней, как о леди в сером, когда она лежала на смертном одре, как о женщине из историй По или жутком существе из «Поворота винта». Так мило, так нереально, так чуждо, и все же так жутко сладко. Мертва, и больше не моя. Даже день был серым тем безумным, осенним вечером, и листья, которые гонял ветер, шелестели с сухим, печальным звуком, пока позже не начался дождь, и мир превратился в еще более серый, где шум падающих капель соперничал с дерзким воем ветра, и я остался один на один со своим одиночеством.

Той ночью в убежище моей комнаты мне приснился сон. Мне снилось, что Мириам пришла ко мне, взяла мою руку и повела меня вперед. Мы подошли к большому и слизкому морю, отвратительный цвет которого потряс меня больше, чем его зловоние. Чернота моря, его вязкость и универсальная атмосфера разложения заставили меня почувствовать себя плохо еще до того, как она повела меня в него, так что прикосновение этой жидкости вызвало двойной ужас. Далеко в море, когда я уже боролся с нехваткой кислорода в легких, леди в сером, которая плыла над его поверхностью, повернулась без причины или предупреждения и повела меня назад.

Проснувшись утром, я не мог объяснить наличие ужасной субстанции, которая покрывала меня всего, или невыносимого запаха в моей комнате. Только с большим трудом я смог соскоблить это со своего лица, и был вынужден сжечь все предметы, которые были заляпаны этим слизким, липким, тошнотворным веществом.

Следующей ночью мне снились только пламенные небеса и земли, на которых зловещие красные массивы скал вздымались над серными долинами, где ничто не обитало и ни одно растение не росло около циклопического мегаполиса, парящего в небесах. На протяжении многих ночей мои старые сны повторялись, пока не наступило время, когда я снова увидел леди в сером. Во сне она вновь взяла меня за руку и подняла с постели. Мы шли по равнинам серого цвета, и она привела меня к колонне. На этом столпе обитал большой белый червь, но в тоже время червем не являющийся; толстая тварь, похожая на слизняка, вся серая и с лицом, если можно так назвать его, — рогатым лицом, от чьей красной, белой и серой мякоти меня замутило, но Мириам приказала, и я подчинился. Я подошел к колонне, и тогда она рассыпалась. Из этих осколков поднялся отвратительный червь, и я взял его в руки. Он свернулся в моих ладонях. Затем моя леди в сером повела меня через эту огромную и пустынную равнину обратно в мою комнату, где покинула, поручив мне заботиться об обитателе колонны. Она наклонилась к нему, и серое существо поцеловало серую женщину своим круглым выступающим ртом, а потом она наклонилась ко мне и прикоснулась своими губами к моим губам, и, сделав это, уплыла прочь, как легкий туман, в котором не было слышно звука ее шагов.

Я сильно испугался утром, когда обнаружил, что этот огромный и ужасный слизень лежит рядом со мной. Насколько я помню, я вскочил с кровати и, схватив щипцы из камина, бил тварь, пока ее тело не превратилась в пенящиеся ошметки. Затем я завернул мякоть в испачканные простыни и сжег ее в печи. Затем отправился мыться. Позже я обнаружил серую пыль на своих туфлях, когда одевался, и страх снова нахлынул на меня.

Действительно на Закатном Кладбище там, где была похоронена Мириам, есть очень похожая пепельная почва; и хотя трава становится зеленой, и высоко вырастают дикие полевые цветы, почва не меняет свой цвет, поэтому каждой весной она хорошо видна, а осенью серая пыль ложится на мертвые листья и сохнущую траву.

Но я не хочу идти туда в поисках своих следов, потому что если я найду их там, ужас сомнамбулизма добавится к моему бредовому состоянию, а если там не окажется моих следов, еще более острый страх овладеет мной. Где же тогда я был? Откуда появился гигантский червь?

После этого в течение многих ночей, когда потеря Мириам стала лишь тупой болью, частично утонувшей во времени и памяти, мне снились старые сны о падении и бегстве, о городах под морем, о пытках, о неведомых зверях и о вырванном из глазницы глазе.

Затем в начале зимы леди в сером снова пришла ко мне ночью, когда я уже начал забывать обо всем произошедшем. Эта ночь была вчера. Весь день падал снег, и северо-западный ветер с пронзительным воплем гнал его вперед и сбивал в сугробы, в то время как ветви голых деревьев обреченно свисали до земли и скорбно вздыхали, так что, по мере приближения вечерней тьмы, я стал жертвой меланхолии и был подавлен мыслями о Мириам, которая была мертва. Ледяной крик ветра становился все сильнее, и под этот далекий крик я уснул. И когда я спал, она пришла ко мне, чтобы вновь повести меня вперед.

Через пустынные равнины она вела меня и через затененные леса, в которые мы проникали все глубже и глубже, а вокруг нас вздымались стволы огромных деревьев. Вскоре мы достигли пещеры, в которую она вошла; я последовал за ней, стараясь приблизиться к ней, но не смог сократить и на дюйм расстояние между нами. Произошла странная вещь: пещера резко ушла вниз, пока не стала вертикальной, погружаясь в недра земли; затем я осознал еще одну странную вещь — мы продолжали погружаться, как будто мягко падая, и все же были вынуждены прилагать усилия, как если бы шли нормально, но горизонталь стала вертикалью. И постепенно я, наконец, приблизился к Мириам, пока после векового падения мы не остановились далеко, невероятно далеко под поверхностью земли. И тогда я обнаружил, что мы находимся посреди зала, потолок которого возносился вверх и устремлялся вперед, поддерживаемый арками огромного масштаба и странных изгибов, а стены отступали, как неф огромного и погребенного собора, и я последовал за ней по проходу этого просторного здания; призрачные конусы, поднимающиеся, словно гигантские факелы, стоящие у нас на пути, отбрасывали благодаря легким порывам влажного ветерка, тревожащего их, гротескные и дрожащие тени на пол; а серые одежды Мириам, серые одеяния смерти, развевались позади нее, почти касаясь моего лица, когда расстояние между нами уменьшалось. Так мы подошли к двери из черного дерева, и когда мы приблизились она широко и бесшумно раскрылась на своих больших петлях; тогда леди в сером вплыла внутрь, а я последовал за ней. Теперь я оказался внутри склепа, где три красных конуса, оплавившиеся почти до конца, излучали мрачное и зловещее сияние; один у ее головы, другой у ее ног, и еще один, капающий алыми каплями ей на грудь. Ибо здесь лежала Мириам, моя леди в сером, в покое смерти и на крепком мраморе. У ее головы стояла чаша со слизью черного моря, у ее ног лежал воскресший белый червь; в ее руках, сложенных на груди, была одна свеча и одна гардения, чей аромат, пряный и девственный, перебарывал запах камеры смерти.

Находясь во сне, подчиненном странной логике грез, я думал, что это естественно, и не испытывал страха, поэтому я подошел к своей леди в сером. Когда я приблизился, чаша пролилась, но я отбросил ее в сторону, и большой червь поднялся, но я раздавил его, когда же все свечи потухли, гардения засветилась фосфоресцирующим светом. В этом свете, каким бы слабым он ни был, я увидел, что Мириам зашевелилась, я услышал ее вздох и поднял ее на руки. Теперь гардения освещала своим светом мне путь, и сквозь шелестящую тьму я нес Мириам, а ее серая мантия стекала вниз и обвивала мои лодыжки; и вот я добрался до продуваемого ветром коридора, и заостренных свечей, и величественного марша соборных арок. Но здесь, благодаря любопытной нелогичности снов, вертикальный коридор исчез, и я двинулся через обширную комнату, пока не вышел на равнину. Серая пыль поднялась, но серые одежды Мириам упали на меня, и пыль осела. Небеса были пусты от звезд. В полной черноте я шел, за исключением тусклого света единственного цветка, аромат которого подслащивал воздух, и чье сияние освещало дорогу. Таким образом, я держал Мириам и нес мою леди в сером в свою комнату.

Лишь недавно я вынырнул из своих грез.

Я смотрел и смотрел на всю вечность, с ее циклами угнетающих и дико кружащихся кругов замерзшей черноты, чередующихся с красным и всесокрушающим пламенем, разрушающую спокойствие моего разума навсегда. Не для меня теперь пути человека, или смертные обиталища земли, или преходящие и эфемерные неопределенности жизни. Я написал все и теперь умру от своей руки и по собственному выбору.

Ибо, когда я проснулся, я увидел леди в сером, сидящую рядом с моей кроватью. На ее лице были гниющие следы могилы, а ее одежда была драной и покрытой плесенью; но именно эти три вещи испортили меня для жизни: свежая гардения в ее руках, ее длинные и желтые ногти, как если бы ногти того, кто умер и был похоронен шесть или более месяцев назад могли расти, и то, как жутко ее руки вертели цветок, в то время как ее черные, блестящие глаза сосредоточились на мне!

ПЕРЕВОД — РОМАН ДРЕМИЧЕВ