Не все нам дядя Пахом одни сказки рассказывал; сличалось, чта иногда и быль скажет какую нибудь, или страшную, или любопытную, какую от других слыхал, или сам видывал.

Когда же от его рассказов нам жутко становилось, он и подсмеивается бывало: – что, говорит, ребятки, видно совесть нечиста!.. – и прибавит, в утешение: – не бойтесь, не робейте: дьявол ничего не может сделать человеку, не может повредить, когда человек его чурается; большая часть зла на свете происходит от нас самих, а не от лукавого; если же кто сам живет, беспрестанно греша с умыслом, да творя дела нечестивые, то таковым может нечистый овладеть и сделать его своим клевретом ему в пагубу.

 

1. Клад в виде утки

Вот что рассказывал про себя мой дедушка; когда, видите он еще были, маленькими., таким маленьким, что, как говорится, хаживал пешком под стол; с ним тогда случилась эта история.

Были, он мальчик бойкий, развязный и, как сам говорил, плут большой руки: бывало не только у меньших, а и у старших братьев и сестер, что ни увидит лакомого, наровит непременно себе завладеть, если не достанет силою аль смышленостью, то криком возьмет; говорить еще не умел, а уж умел большим растолковать, чего ему хочется, такой продувной!

Так вот этот мой дедушка, бывши, как я вам говорил, еще маленьким, увидал однажды, что его мать принесла дойник, поставила на лавку и начала молоко сцеживать для творогу, аль сметаны, кто ее знает, дедушка увидел и ну кричать, выговорить-то не умел, мал был, так стучит только рученками по полу да кричит: мама тпрути! унимали-унимали, что станешь делать, орет!.. налили молока в чашку и поставили крикуну на пол. Схватил он ложку и ну хлебать, и кричать перестал. Случилось на ту нору, что все вышли из избы, кто за чем; остался мой дедушка один на полу и чашка с молоком перед ним и ложка у него в руках; вдруг… откуда ни возьмись, как выскочит из-под печи утка; дедушка говорит: хоть мал был, а помню: утка серенькая, как сей час вижу; выскочила из-под печи и ну ходить кругом дедушки, да покрякивать… Дедушка ничего, хлебает-себе молоко «да на нее посматривает, чего она снует около него; а утка все кругом похаживает… да изловчившись и хвать у дедушки из рук хлеба кусок, который ему дали с молоком есть. Досада взяла дедушку, даром что был маленький, а больно обиделся; хотел было закричать, да видит, что никого в избе нет, только подвинул к себе чашку и ухватился обеими руками за нее; а утка все ходит кругом, покрякивает; склевала хлеб шельмовская да в чашку глядит… и ходивши-ходивши еще около, как кинется к чашке, а дедушка продувной, даром что мал, этого видно и ждал, как стукнет ее но голове ложкою… глядь, из утки и стал вдруг кошелек с деньгами!

После уже растолковали, что эта утка видите клад был, да такой клад заколдованный, что не всякому и дастся.

Поди ты, иной-вишь ищет-ищет и заклинания всякие знает и травы разные носит с собой, а целую жизнь ничего не может отыскать; а вот несмышленому ребенку сам дался… Это дедушка сам рассказывал, хоть мал был, а вот, говорит, как сей час вижу!

 

2. Домовой и леший

А вот не слыхивали ли вы о Домовых? как, чай, не слыхивать, у нас в деревне и по сю пору ходят про них разные истории… Вот примерно:

Пошел раз мужичок на свой овин хлеб сушить; и пошел он туда с вечера: переночую дескать, да поутру только забрезжится, разложу огонь и стану сушить.

Вот пришел; подкинул себе, соломы и лег укрывшися кафтаном. Только ворочался-ворочался с боку на бок, не спится ему и только… что за причина?. Он и вспомнил, что умаявшись, лег не перекрестяся даже; думает: это ведь не хорошо!.. а встать лень, ночь была холодненька-таки, а уже он пригрелся под кафтаном, лежит и думает: встать, аль нет?..

Вдруг послышался шорох; мужичок выглянул из под кафтана и видит… как бы вам сказать… человечье подобие, только не совсем человек: весь косматый и огромного роста, подошел к овину и стоит над ямою; а потом постоявши несколько, влез туда и сел в углу… Мужичек ни жив ни мертв, лежит, не шелохнется; хочет молитву прочесть, так и молитвы-то ни одной не вспомнит, все перезабыл!.. А пришедший сидит-себе в углу, да только, нет-нет, привстанет и выглянет из ямы, как будто кого дожидается.

Чрез короткое время кто-то еще подошел, мужичок смотрит… ужас, да и только: кто-то тоже похожий на человека, только с рогами и с преужасными когтистыми лапами подшел к яме и смотрит… Темень страшная, однако мужичку из ямы можно было видеть: первый пришлец прижался плотно в угол, не дышит… а этот, что с рогами, посмотревши с верьху, спустился тоже в яму, нагнулся к подлазу (знаете, место в осине, где огонь кладут), надергал колосьев, уклала, их так что если зажечь, то весь осин должен сгореть, да вынувши из за пазухи дна камня, стукнул один о другой, солома затлелася, он и ну раздувать… Как первый, что в углу притаился, кинется на него и ну тузить!.. Мужичек сказывал после, точно обручья, говорит, наколачивал, вида отдавалось; возил-возил рогатого, приговаривая: «Делай что хочешь, проклятый, У себя в лесу, а моих обывателей не смей трогать!» Вытолкал вон рогатого, потушил огонь и ушел сам из ямы.

После уже знающие люди растолковали, что последний из этих посетителей был леший, или лесовик, то есть Дух, живущий в лесу, и который всячески старается вредить людям; а первый был Домовой, то есть домашний Дух, который хотя иногда и проказит над людьми, однако, порой, вступается за них и защищает их.

 

3. Домовой на фабрике

А то вот Домовой сделал раз какую штуку:

Когда у нас, Русских, только еще разводились суконные фабрики, тогда известно, не то, что нынче: машин почти никаких не было, все руками делали; и начесывали, и сглаживали, и стригли все руками; так народу на фабриках было втрое, чем теперь; за то и сукно было куда дорого: бывало на боярах только увидишь синее глянцовитое сукно, а нынче слава Тебе, Господи, иной и наш брат, мужичек, похаживает в синем кафтане, суконце загляденье; особенно если опояшется красным кушаком, так просто не налюбуешься!..

Так вот, в то первоначальное время, на одной фабрике случилась эта оказия.

Вы я думаю видывали, и теперь на фабрикам употребляются еще стригальные ножницы: это большие две железные острые полосы. На длинной подушке, то есть скамье, покрытой чем нибудь мягким, растянут сукно, вытянут, прикрепят его крючками, да и стригут с него ворс. Как это делается совершенно, я вам в подробности рассказать не умею; а буде вы не видывали, то подите на первую фабрику, вам покажут; тут скрытного ничего нет. Работники, которые стригут сукна, зовутся строгачами, а покой, где помещаются их принадлежности, называется стригальнею, или по-немецкому етрнаальному корпусом.

В одном таком стригальном корпусе повадился ходить по ночам Домовой и стричь сукно. Сукна то правда он не стригут, а только ножницами баловал: привяжут бывало ввечеру ножницы к краю подушки, к столбышку, глядь по утру, они отвязаны и лежат посредине подушки; а ножницы, надо вам сказать, тяжелые, только-только в подъем сильному человеку!.. Да это бы ничего, положим человек шалил; так нет же, слышат как они и стригут: чик, чик, чик!.. целую ночь.

Страх взял фабричных мужичков; видят, что тут не просто, что тут сам хозяин (известно, так зовут Домового) изволит тешиться… жутко им стало, никто и не хочет спать в этом покое, а в других тесно, там другие работники, не пускают. Вот, перекоряючись так, они и рассказали все своему главному мастеру, что-де Домовой не даст спать. Мастер были, немец: ну, известное дело, немцы ученый народ, не верят, что у чорта и хвост есть, по их, и чорта-то вовсе в живых не находится!.. Посмеялся мастера. и поругал-таки работников; «вы-де, говорит, дурачье: это кто нибудь из вас же тешится, пугает других, а вы не можете увидать!» Ему говорят, что смотрели-мол стерегли, да никого не видать, словно одни ножницы чикают!..» Так постой же, говорит немец, я доберусь, дам трезвон проказнику!» Велел всем ложиться спать в этом покое и обещался сама, на ночь придти.

Полеглись все; и страшно им и посмотреть хочется, как и что будет у немца с Домовым: немец ли струсит, аль Домовой испугается?..

Наступила ночь; мастер пришел, лег на сукне подле работников; час, другой прошел все тихо; а никто не спит, дожидается, что-то будет! И точно, часу в двенадцатом вдруг ножницы зачокали… ни дать ни взять су кно стригут!.. Мастер услыхал, поднял голову, смотрит на стригальные подушки; а надо вам заметить, подушки ставятся каждая противу окна; так оно, хоть и ночью, сей час видно, если кто подойдет к ним, и хотя не ясно, однако все можно рассмотреть человека. Только никого не видать, а ножницы чикают… Немец встал тихохонько и ну красться к самой той подушке, где слышно было чиканье; все работники выпучили глаза, смотрят не смигнут… видят, как немец все ближе, ближе., руки расставил, чтобы поймать… подошел к самой подушке… вот подле, вдруг, как юркнет немец, словно поклон отвесил кому, и ну качаться из стороны в сторону, и ну кричать: «ай, ай, ай!.. ай, ай, ай! Огонь давай, фейер, огонь скорей! ай, ай, ай!»

Кто позади из работников был, те скорее могли образумиться да огню достать; так уж несут и огонь, а немца все качает из стороны в сторону, все кричит бедняга: ай, ай, аи… Принесли огонь близко, и вдруг… засвистало как ветер, пронеслось между работников, дверь распахнулась настеж; на дворе что-то захлопало, точно в ладоши и захохотало так, что все стали точно окаменелые состраху.

А бедный Немец, как приподнялся на ноги, так страшно было взглянуть на него: волосы дыбом, так и видно как его кто-то трепал за них, весь красный, точно сейчас из бани и слезы из глаз так и каплют…

На другую и прочия ночи домового не являлось, и ножницы все оставались покойно на своих местах: а мастер-немец, после этого дня три был болен, и выздоровевши, тотчас перешел на другую фабрику.

 

4. Умирающий колдун

А вот знаете, если кто, оборони Господи, учинит такой грех, что соблазняся поддастся нечистому да захочет учиться всяким дьявольским на вождениям, закабалит свою душу сатане и сделается колдуном, то не только душе, а и телу-то такого греховодника нет покоя на земле: нечистая сила завладеет им, да и ходит по ночам пугать родственников покойника, или его знакомых, которые на этом свете ему чем нибудь не нравились.

А как умирают такие люди, так страшно и рассказывать: до тех пор, видите, не выйдет душа из тела, пока кто нибудь не захочет принять на себя проклятое колдовство; если же сыщется охотника. на это, то стоит только умирающему подать руку – и в ту же минуту из колдуна выйдет душа вон, а колдовская сила переселится в того, кто ее захотел принять.

Да, слава Тебе, Господи, мало найдется таких охотников, чтобы, смотря как мучается предавший себя нечистому, да пожелал взять на себя его окаянное учение. Ну, тогда надобно вложить колдуну в руку палку, али голик – и колдовство перейдет уже в них; а без того колдун не умрет.

Раз в одной деревне умирал такой грешник; три дня его мучило, страшно смотреть: коверкает его, ломает, а смерти нет, стонет колдун, протягивает руки ко всем и беспрестанно говорит: возьми! возьми! возьми! Долго не могли понять о чем он упрашивает, что такое у него взять… Нашелся смышленый человек: «э! говорит, это он передает свое проклятое колдовство!.. Дайте ему, говорит, голик в руки!»

Вот и дали; колдун застонал в последний раз и дух вон! А голик… страшно и чудно смостреть, что с ним стало делаться… как расходился голик по горнице… и кувыркается, и катается, и встанет стоймя, да точно пляшет на одном месте; все только смотрят да ахают; в руки боятся взять, или как нибудь дотронуться до него; а сам он плясать не унимается, из избы не выживешь, толчется посредине, да и все тут!

Спасибо тот же смышленый человек невзгоду отвел: взял освященной воды в рот, осенил себя крестным знамением да как вспрыснет посредине горницы… тогда, говорят, зашипел голик точно раскаленое железо, так его в одну минуту и раздергало по прутику, и тут же все в трубу повыкидало.

 

5. Черный петух

Иногда же бывает и так, что если кого подозревают в колдовстве, да такой человек умрет вдруг; то для того, чтобы он лежал покойно в могиле, и не приходил на белый свет тревожить добрых людей, кладут в гроб, под-мышку мертвецу, живого черного петуха, да так и зарывают в землю; что станется с этим петухом – неизвестно, а только покойник наверное не будет выходить из могилы, хоть будь какой хочешь взоправский колдун.

Однажды умер такой человек; родные, которые знали, что он мароковал-таки нечистою силою, не хотели этого пустить в огласку, а тихонько, сами от себя и запрятали к покойнику в гроб черного петуха, положивши его, как сказано, под мышку, и выпросили позволение у священника поставить покойника в церкви, оговариваясь, что в доме у лих тесно. По умершим, известно, читают псалтырь, а в церкви читать было холодно; то они оставили там покойника одного, а читальщика взяли на дом.

В это же утро пономарь пошел отпирать церковь во время завтрени, да пошел без свечи, а, может, и со свечей», да ее ветром задуло что ли, только он в церковь в потьмах вошел. И позабыл пономарь, что в церкви покойник стоит; вошел он и побежал к олтарю там из лампады огню достать, да наткнулся на гроб посредине церкви и опрокинул его вместе с покойником. Испугался пономарь; не того, что мертвец из гроба упал, а того, что за это достанется. Зажег поскорей свечу, поставил гроб на место и кое-как уложил покойника и покрыл его как надобно. Управивши все, осмотрел кругом не валяетсяль чего на полу, и увидел ходит по церкви черный петух… да такой зватный, бойкий… Пономарь видно не слыхивал, что иногда петуха кладут с покойником, дивится, отколе он взялся и думает, что непременно с надворья вошел в дверь, которая не плотно притворена была; а петух отличный, и вовсе незнакомый, во всем околотке такого петуха не было. Взял греха на душу пономарь: пожелал завладеть чужим добром, поймал петуха и припрятал его подалее; как-дескать кончится завтреня, то домой отнесть.

Так и сделал пономарь, принес домой петуха.

Прошло дня три, уже похоронили и покойника, петух все у пономаря живет; боялся он его выпустить, чтобы кто не признал, а дома надоело держать; он и вздумал снесть его в базарный день на ближнее село да продать охотнику, или на пару кур променять: петух знатный, дадут пожалуй и трех куриц.

Дождался наш пономарь базарного дня, пошел в ближнее село, и там-то с ним случилось такое странное дело, что, говорить, и образумиться не мог, не мог, говорит, понять, я ли с ума сошел, или на селе одурели все!.. Такое диво: носит он по базару петуха на руке и кто на него ни взглянет, рассмеется да и отворотится!.. странно ему показалось; осмотрелся кругом, кажется, ничего смешна то нет, а все над ним смеются, да еще издали пальцами на него показывают…

А тут пуще дался диву пономарь, когда с другими стал разговаривать: подошел к одному продавцу птицы и сказал ему, показывая на петуха: «не хочешь ли купить, али на кур сменятьcя!» Продавец на его речи так и покатился сосмеху, да насмеявшись вдоволь, на другого торгаша показывает: поди, говорит, к нему, он сменяется! а сам все знай хохочет; пономарь подошел и к другому с тем же вопросом, – и тот принялся хохотать пуще первого. Что такое?.. думает пономарь, видно сегодня все с ума спятили?… Чему они смеются!.. И досадно пономарю и сробел он немножко, не понимая, что с ним такое делается; хотел-было спросить уже у кого нибудь знакомого, так знакомых никого не видно, все чужие люди, а-кажись в этом селе он всех до одного знал, и старого и малого, а теперь словно они все повымерли; пономарь и думает: дай хоть у чужого спрошу, да как посмотрел кого бы спросить, то и видит, что чуть не весь базар на него уставился и пальцами показывают на него и смеются и шушукают…

Пришло пономарю в голову, что видно кто нибудь признал петуха, да рассказал всем, что чужой это, да может еще, думает, хотят и меня поймать, да представить с поличным?.. Пустился прочь с базара; а за ним следом ребятишки, кричат на него, укают и хохочут пострелы, точно над каким дураком…

Ушел-таки пономарь; идет домой и все ломает голову, что это с ним попритчилось?.. Уж не петух ли, думает, причиной?.. поймала, он ночью… в церкве… при покойнике…. кто его знает, уж полно петух ли это, не душа ли грешная?..

Посмотрел на петуха… и в самом деле странный петух; глаза у него так и сверкают, и смотрит он ими зорко, как будто хочет съесть, или покрайности выругать!.. Страх взял пономаря, шел он в эту пору по рощице, около пруда, один-одинехонек, так не думая долго как шваркнет петуха в воду!.. так и тут беда: не тонет, сатанинское семя, вынырнул на верьх да к берегу и карапкается…. пономаря в пот бросило, схватил с земли хворостину и ну пугать да хлестать по воде… так, говорит, бился-бился, насилу смог утопить, лезет на берег да и все тут!..

Пришел домой пономарь, состраху насилу оправился и не хотел никому рассказывать о таком удивительном случае…

Да раз приходит к нему в гости один знакомый зажиточный мужичек; вот поговоривши о том-о сем он и спрашивает пономаря: «скажи пожалуйста, Викул Макеичь, что это тебе намедни на базаре чудить вздумалось? Выпил ты что ли лишнее?..»

– Когда на базаре?

«Да намедни, в пятницу; в соседнем селе.»

– А что я там чудил?

«Как? неужели не помнишь?.. Да ты переморил сосмеха весь базар; да и себя, не обессудь, пострамил-таки порядочно!.. неужели ты ничего не помнишь?»

– Ничего! расскажи, что же я там делал?

«Да ты пришел больно не в трезвом виде, ходил как шальной по базару, пошатываясь из стороны в сторону и знакомых не узнавал; мимо меня раз пять прошел; я тебе кивал-кивал – уйди-мол домой! ты и не смотришь…. кафтанишка на тебе какой-то испачканой, да еще тьпфу! дурно сказать!.. положил ты себе на руку коровий помет и пристаешь ко всем, его показывая: «купи, иль давай на кур сменяемся!.. признаться, над тобою таки-потешились, и я хоть жалко тебя было, а согрешил, посмеялся-таки!»

Так и ахнул пономарь, выслушивши эту историю, и не потаил греха больше, все рассказал мужичку: как петуха добыл и что его он в то время по базару носил, а не другое что… и уже не придумает, от чего такая морока случилася.

Мужичок видно слыхал и припомнил, что действительно-де видно это от петуха сталося, и что видно он у покойника лежал под-мышкою.

– ну, сказал пономарь, правда, пожалел я его как утопил, а теперь вижу, что туда ему и дорога!

 

6. Призывание нечистого

Да малоли какие дела творит сила нечистая…

Раз, в святки, собрались девушки играть, играли, гадали про суженых, разным образом накликали лукавого; а около двенадцати – этак часов, одна и вздумала: «э, постойте, подружки!.. если хотите нечистый сам к нам явится – и все расскажет, что мы у него ни спросим; хотители?» которые боялись, отнекивались; а которые посмелее были, те просить начали: давай, сделаем!.. а после и все из любопытства пристали: давай сделаем!

На ту пору во всем доме были только девушки, да с ними старушка, бабушка; она сидела поодаль, пряла себе и не видела, что девушки творят, не то, может быть, запретила бы им такие шутки.

Вот девушки и принялись звать нечистого… а как они это сделали, я вам расскажу сей час: взяли они, но совету своей подружки, щетку, положили ее на порог и стали ее ругать и проклинать всяким манером… ругали такою Гранью, что неприлично сказать, и проклинали такими страшными проклятиями, что и самим становилось ужасно!.. Ругали-ругали так щетку несколько времени, потом выбросили ее за порог в сени, притворили дверь и начали ожидать, что будет из этого…

Немного погодя, начало что-то возиться в сенях, прежде тихо, потом все шибче и шибче, послышалось тяжелое сопенье, и что-то заворочалось, как будто лошадь поднималась на ноги так, что вида пол трясся… Девушки перепугались не на шутку; боятся взглянуть, что там такое; стали просить старушку:

– Бабушка!.. Что-то в сенях возится… нас страх берет; посмотри, поди, голубушка-бабушка!

«И! ну да чему там возиться?. отворите дверь да взгляните.»

– Боимся, бабушка, страшно.

«Чего страшно?… видно теленок забрел с надворья; кто нибудь хлев растворил.»

– Посмотри, бабушка-голубушка.

Летала бабушка с донца, пошла к двери, сотворила крестное знамение, старушка была набожная, без молитвы ни чего не делала; растворила дверь… как глянула в сенцы, так у ней ноги и подкосилися… насилу-насилу могла вымолвить: Господи помилуй! да захлопнуть дверь.

Увидев это, кинулись девушки к двери припереть, так и крюк не наложат, так за руки словно кто трясет…

Что же увидела бабушка?.. после рассказывала: представьте себе: черная свинья, ростом с большего жеребенка… щетина копром торчит во все стороны; а глаза, как огненные, так и горят!..

Как старушка поопомнилась и спрашивает шепотом у девушек: что вы это злодейки наделали?.. Видно призывали вражию силу?

«Виноваты, бабушка, согрешили…» едва-едва промолвили девушки бледные как полотно, уцепившись одна за другую и трясяся как в лихорадке.

Не успели они так перешепнуться между собою, как раздалось страшное хрюканье, от которого задрожал весь покои… Старушка перекрестила дверь, так не берет: хрюканье опять раздалось страшное и слышно, как дьявольский оборотень лезет в двери.

Перепугалась и старушка, а про девушек и говорить нечего: мертвецы-мертвецами, хоть в гроб клади!

А между тем все слышнее, как проклятое отродье приступает к двери.

Старушка перекрестилась, оплюнулась, еще перекрестилась, села на донце и у же сама принялась морочить силу нечистую. Вот как это было, слушайте:

«А что девушки» так начала старушка «вы меня просили рассказать как мы лен сеяли!.. послушайте!..»

Как старушка заговорит, хрюканье умолкнет, а как перестанет, то начнется опять и опять нечистый в образе страшной свиньи лезет к двери.

«Вот посеяли мы лен; уродился он; зазеленел, вырос и зреть начал.»

Остановилась старушка; свинья опять захрюкала; старушка опять начала:

«Пошли мы его собирать, собрали; стали в деревянных ступах толочь…

«Отолкли, разостлали по земле на несколько дней, потом взяли-просушили и мять его начали…

«Перемяли хорошехонько, сделали лен чистым что шелк; расчесали-разгладили; навязали в кудели и прясть принялись»

«Пряли долго, да пряли тонко… ниточки были длинные и крепкия; собирали мы их с веретен да в мотки сматывали…

«Стали мы те моточки еще белить: двенадцать зорь расстилали по зеленой траве, напитывали их росою, сушили солнышком…

«Собрали моточки, смотали клубочки, принесли ткацкий стан; основу заправили, уток намотали в челнок и начали ткать красна тонкие…»

Долго так рассказывала старушка: как они соткавши холст, опять белили его, как шили себе сорочки и красной бумагой выстрачивали; как девушка Maвруша сшила себе сорочку новую, как она ее разорвала, измарала, в хороводе с парнями играючи; как мать ее бранила и что говорила ей; как девушка Марфуша замуж пошла и совет матери выполнила, как народились дети у Марфуши и прочее… долго-долго тянула старушка свою историю.

А сила нечистая все слушала; перестанет говорить старушка, свинья к двери лезет; начнет говорить, свинья остановится.

Говорила-говорила старушка так, вдруг петух запел кукареку… грохнулась и провалилась сила нечистая!.. А старушка перекрестилась и стала молитву творить; она только петушиного пенья и дожидалася.

Потазала-таки старушка красных девушек за ихнюю шутку с нечистою силою.

Да девушки и сами, избавившись такой страшной беды, заклялись закаялись навсегда призывать силу нечистую. Дьявол шутить не любит, пожелай только с ним увидеться душа христианская, то от него и не отделаешься.

 

7. В добрый час молвить, в худой помолчать

Вот мы, часто случается, так приговариваем; и точно ведь, как уверяют люди знающие, есть часы и худые и добрые… начни например дело какое да не в добрый час, то будь оно не мудрое, а никак ты его не сделаешь, ладишь-ладишь, выходит дрянь такая, хоть брось!

Так люди знающие и делают: если у них что не ладится, то они оставят свою работу на несколько времени, это у них называется перечасовать, то есть переждать дурной час, в который дело начато. И действительно: переждавши этак, примутся за дело… те же руки, та же работа, а идет иначе!

Это еще ничего, коли дело не удается, а то бывает порой, что в такой недобрый час, да скажешь слово недоброе, так тогда и простись: лукавый тут же воспользуется этим и настряпает тебе, что после и раскаешься, что такое слово вымолвил, да уж не воротишь.

Вот, к примеру, было раз: мужичек смотрит в окно и видит, что его теленок вышел из ворот на улицу, а дождь шел и слякоть страшная, да и дело к вечеру; надо загнать животину, а выйти не хочется, грязно. Мужичок и кричал и махал руками на теленка, как только еще он показал из ворот голову, теленок не слушает, идет на улицу, и вышел-таки. Мужичек рассердившись и закричал из окна: «экой проклятый, волк те зарежь!» В одну минуту выскочил волк из избы и задавил теленка до смерти. А откуда волку зайти в село?.. Вестимо это нечистый явился, когда мужичек в недобрый час сказал такое слово не доброе не обмолвившись.

Так-то раз одна мать выбранила свое дитя, в такой злой час, да еще примолвила: возьми-дескать тебя нечистый! А ведь вы знаете, что слова матери для дитяти великое дело. Благословение матери дает дитяте счастье на целую жизнь, а если, оборони Господи, заслужит дитя от матери проклятие; то не жди оно счастья и радости ни в этой жизни ни в будущей. Бывают матери неразумные, которые за пустое дело часто бранят детей своих недобрыми словами… иной раз дитя раскричится, может оно болеет, чем бы пожалеть, а недобрая мать и выбранит, да иногда еще как, страшно и молвить, скажет: анафема, провались ты, возьми тебя нечистый, и прочее… конечно мать после одумается и раскается, а всеж на дитя, во вред ему, ложится такое злое слово!

Вот так-то одна мать раз… Устала она-что ли от трудов и ложится отдохнуть, а ребенок её расплакался на ту пору… Унимала-унимала она его, не перестает; она и выговорила в сердцах: «о непутный, возьми тебя нечистая сила!» Ребенок, как будто к слову, вдруг и затих; мать обрадовалась и легла уснуть, не сотворив над ним и молитвы после такого слова.

Л видно слово это было сказано не в добрый час, как сами увидите… отвечать бы ей Богу за такой великий грех, да видно по молитвам родителей Господь ее помиловал.

Только она легла и начала-было засыпать, да неловко что-то вдруг стало ей, словно тяжесть какая налегла на сердце. Не вставая с места, она обернулась от стены к колыбели, взглянула в полглаза на ребенка, что же она увидела?.. Пол расступился и из под него вышла огромная, бледная женщина, вся в белом, с распущенными волосами… вышла, остановилась неподалеку от колыбели и стала протягивать руки к ребенку, чтобы взять его…

Мать, увидя это, окаменела, хочет вскрикнуть, не может, а бледная женщина все ближе и ближе протягивает руки… уже достала до ребенка, хочет взять…

В это мгновение вспомнила мать свой великий грех и взвизгнула самым страшным, отчаянным голосом, так что рядом избах в двух ее слышали, как рассказывали после; привидение исчезло: мать вскочила к ребенку, начала крестить его, читать над ним молитву, и упав на колени перед образом, принесла со слезами раскаяние в своем грехе, и даже после не могла без слез вспомнить, как Бог наказал се за злое слово.

Осмотрелась, говорит, все было попрежнему: ребенок не тронут, пол не поврежден, такой же, как и был, а так, говорит, живо помню привидение, как будто и теперь еще его перед собою вижу.

 

8. Приключение со скрягою

Иногда не верят, что нечистый может примерно завести куда нибудь хмельного человека, или иную проказу сделать над ним, да что тут мудреного: не только пьянство, а и всякая другая грешная страсть предает человека в руки сатаны… Однажды и не с хмельным.

Жил-был один человек, уже пожилой, лет-этак пятидесяти. Был он прежде человек торговый, а как стал постарше, то сдал свою лавку и товар, собрал деньги и стал их отдавать под залог разным людям. Ну, уж известно, кто занимается таким делом, тот часто довольно таки берет греха на душу: если бедный человек не в силах заплатить, то и с залогом простись, ростовщик уже завладеет: ему что за дело, хоть пойди по миру; он говорит: «я не виноват, мое дело правое, вольно занимать, когда не знаешь наверное можешь ли отдать!» И сделавши раз-другой так, он уже привыкнет и станет после вовсе несправедливо оттягивать чужое, или, в крайности, рост брать такой, что иному и жиду было бы совестно… и этакой человек так прилепится к деньгам, что будут они ему на свете милее жизни, не только другого чего… рад сам три дня ничего не есть, лишь бы отложить себе в сундук лишний рубль.

Пот этот, про которого я вам начал говорить, и стал именно таков скряга-скрягою: в гостях ли он, дома ли, в церкве ли, у него только и на уме, что деньги, только и думает, как бы скопить еще побольше, а кому и копил? Один-одинешенек и душою и телом, да подиж ты, всегда так, уже кого осетит нечистый, тот потеряет всякое размышление.

Приехал раз к этому скряге его родной племянник; приехал он издалека по делу в город. Племянник была, тоже сам человек достаточный, так дядя конечно и принял его ласково. Погостил племянника, дня с три и понадобились ему деньги, рублей этак сот с пять… он и думает попросить взаем у дяди: дядюшка де богат, авось не откажет… и судит посебе: случись-дескать ему ко мне приехать да понуждаться в деньгах, я ни слова не скажу, тотчас дам. Он и попросил: «Дядюшка, одолжите мне пять сот рублей, денег у меня с собою нет а по-моему делу теперь понадобились; я как только возвращусь домой, тотчас вам пришлю с благодарностью.»

Дядя было сначала так и сяк: время плохое, денег нет, все в чужих руках… а после одумался, совестно: все знают, что видно де есть деньги, когда ссужает других, да при том же знает, что племянник и сам с состоянием, не обманет из таких пустяков, а при случае и сам еще пригодится, может быть… подумал-подумал старик, ну да хорошо, говорит, постараюсь, достану; только, пожалуйста, не задерживай, поскорее обратно пришли! «Этакой скряга», подумал племянник; а так-как деньги были очень нужны, то ни слова не сказал старику про его скупость, а поблагодарил его и обещался непременно доставить обратно очень в короткое время.

Взял деньги племянник, истратил их куда нужно, простился со стариком и уехал обещаясь, тотчас по проезде, прислать эти деньги обратно.

Но нередко случается, что и честный человек обещается, да не может исполнить во время, в особенности денежное дело; только отъявленный богачь может в назначенный срок вынуть, да и положить на стол сколько надобно, а у человека средней руки вдруг Бог знает откуда найдется тысяча разных мест, куда деньги деть и невольно принужден бывает просрочить, так и тут.

Старик, еще отдавая деньги, боялся расстаться с ними, но как пришло время, а племянник денег не шлет, то старик крепко задумался: уж получит ли их, верно не получит, может племянник обманул, или может умер на дороге: ему не жалко племянника, а пяти-то-сот жалко; пропали, думает, денежки!..

Прошло еще день, два, старик и от еды отстал, и сна ему нет, только и думает о пяти стах рублей.

Вот этак еще два дня прошло; тошно пришло старику, в постелю почти слег, лежит они раз так и все про деньги думает…. вдруг отворилась дверь… глядь старик, племянник стоит перед ним «Здравствуйте, дядюшка!» Ах, родной ты мой! Старик вскочил от радости, что это про тебя ни слуху ни духу?

«Извините, дядюшка; такое дрянное обстоятельство, извините, задержал я ваши деньги; вы, я думаю, гневаетеся?»

– И, ничего; свои люди, сочтемся… ну что, как ты: разжился ли теперь? понравился ли?

«Как же, дядюшка; я теперь пожалуй хоть вам взаем дам, если угодно.»

– Ну вот это ладно; очень рад, что твои делишки поправились… Что ж ты, один чтоли приехал?

«Один, дядюшка, и остановился, признаться, у своего знакомого, с которым имею дела… к вам теперь попал невзначай, мимо шел, и денег с собою не захватил; если вам угодно, то пожалуйте ко мне; недалеко от вас; я вам тотчас же и деньги отдам.»

– Пожалуй, пожалуй, почему не пойти: мне любопытно посмотреть, как ты живешь, у кого, хорошоль поместился!..

Стал старик собираться идти с племянником, и не то ему, что бы хотелось посмотреть, как он живет, а хотелось душу то свою отвести, деньги получить скорей.

Вот пошли; кажется точно не далеко, и дорога знакомая, а идут долго; старик приустал, а племянник подпускает дорогой разные истории, тешит дядю, рассказывает, как он деньги его употребил, какой барышь получил и прочее…

Пришли наконец. Видит старик огромный каменный дом, с крыльцом чугунным; вошли – полы лаковые, везде такое богатство… у дяди глаза разбежались. Ай племянник; славная квартира, ну с кем же ты тут живешь?

«Да со своим товарищем; он видно ушел куда-то; присядьте дядюшка!.. не прикажете ли вас чайком попотчивать?»

– Нет, покорно благодарю.

У старика не то на уме: ему как бы деньги-то поскорее… Оглядывает комнату, дивится богатству, а сам-таки спрашивает: что же ты мне, какими деньгами дашь, ассигнациями чтоль?

«Да какими вам будет угодно, дядюшка.»

– То-то, брат; пожалуйста не арабчиками, а если арабчиками, так разве с весу… Старик и тут думает, нельзя ли попользоваться чем.

«Как вам угодно, дядюшка. Вот и деньги!» И вытряхнул племянник на стол целый мешок червонцев… да все новенькие, ясненькие… у старика глаза глядя на них так и горят.

– Ай, ай, племянничек, да как ты разжился, ну, слава тебе, Господи! и перекрестился старик…

Вдруг трах-тарарах!.. ни племянника, ни денег, ни комнаты, все словно провалилося… Очутился старик в потьмах, сердце у него так и обмерло… слушает, щупает кругом… чует, что сидит на чем-то жестком, внизу вода журчит…

Старик давай молитву творить; оглядывает кругом; боится шевельнуться, ветер сквозной так его и продувает, а темно, ничего не рассмотришь; нащупал около себя бревна какие то, Господь знает куда попал!

Уж долго-долго спустя, когда глаза немного попригляделися и старик очувствовался хорошенько, смотрит… сидит он на свае, под деревянным мостом, а под каким Бог ведает.

Дрожь взяла старика; давай он кричать, что сил было; кричал-кричал, насилу-то услышали: часовой к счастью не вдалеке стоял. ну, пока собирали людей, фонарь принесли, покуда различили откуда человеческий голос идет, старик все сидел, дрог, да кричал.

Вытащили его из под моста, проводили домой… слег старик в постелю от настоящей болезни, раскаялся в своем скряжничестве и прочих грехах…. Племянник приехал к дяде с деньгами, а тот уже лежит на столе и все свое имущество отказал частью племяннику, частью просил перед смертью употребить на разные дела богоугодные…

Так вот нечистая сила какие иногда творит дела над тем, кто сильно прилепится к чему нибудь житейскому, да- забудет о спасении души своей.

 

9. Нечистый во время грозы

Страшно бывает для нас грешных, когда подымается гроза; молния начнет сверкать таким блеском, какого никаким человеческим искуством произвести нельзя… гром потрясает все небо перекатными звуками, или ударяет внезапно и раскатывается со страшным гулом…

Тут всякий невольно вспоминает свои прегрешения, всякий думает, что его может убить в одно мгновение.

Люди благочестивые, те молятся в это время, зажигают свечи пред иконами, или читают священные книги. Да и всякому православному христианину так следует: мы часто забываемся в своих суетах, так гром в эти минуты напоминает нам час смертный.

А если кто в такое страшное время не оставляет своих забот, или, что еще хуже, предается каким нибудь увеселениям, а пожалуй еще и чему ни будь развратному, то он-то именно и погибнет скорее всех.

Люди разумные рассказывают, что нечистый во время грозы бегает от небесных стрел и ищет места, гдебы укрыться… всего же больше старается он в это время приютиться к человеку, потому что знает: человек есть любимое Божие создание и что его скорее других пощадят громовые стрелы. Вот и бегает нечистый туда и сюда, во время грозы, а как люди, конечно, хоть грешны, но все же чувствуют страх Божий и раскаяние, крестятся и творят молитвы во время грома, так нечистому к ним прикоснуться нельзя, то он с большим старанием ищет, нет ли какого человека, который бы забыл о Боге в эту минуту, и если найдет, то сейчас скрывается в него, и стрелы небесные стремясь за нечистым убивают грешника.

Так раз в одно время поднялась сильная гроза… Все кто куда попрятались, кто был в покоях, те притворили окна и даже ставни, а кто случился на улице, те попрятались под навес, под крыши и куда пришлося, покуда гроза пройдет.

Вот только откуда ни возьмись бегает по улице мальчишка, да такой гадкой, черной, рябой… бегает но улице, а молния так за ним следом и расстилается, а гром так и ревет без умолку. Мальчишка подбежит то к одному, то к другому, наровит схорониться под платье и кричит: «спрячь, спрячь, дядюшка!» кто его прочь гонит, кто говорит ему: перекристись! перекрестись! Так не слушает скверный мальчишка, бегает взад да вперед то к одному, то к другому…. Все крестятся, молитвы творят… молния так беспрерывно и сверкает, а мальчишка все шныряет между народа, все кричит то к одному, то к другому подбегаючи: «спрячь, дядюшка, спрячь!» а сам негодный не крестится.

Идет на ту пору какой-то мужичек, мастеровой что ли, или так какой деревенский, да такой хмельной, не в осуждение сказать, что едва-едва на ногах стоит, и не думает сотворить крестного знамения, как будто не слышит, что гроза все сильнее и сильнее…

Мальчишка кинулся к нему, уцепился за его кафтан и давай кутаться и кричать: «спрячь, дядюшка, спрячь!»» Чем бы в эту минуту перекреститься, да и мальчишку-то бы перекрестить, а он отталкивая его еще выругал нечестивым словом… как вдруг сверкнет молния, грянет гром так сильно, что многие со страха попадали…

Взглянули после, лежит мужичек мертвый, а гадкий мальчишка исчез, точно его и не было! Тут конечно всякий догадался, что это был ни кто другой в образе мальчишки, как сам нечистый.

 

10. Книги духопризывательные

Бывает и так иногда, что иной и не отдавав души дьяволу может по своему произволению призвать его да пожалуй еще и заставить работать что нибудь…

Есть, как говорят, такие книги, оставшиеся от людей, которые, сдружившись с нечистым, разведали от него кое что, и все записывали, а сами после померли, так кому послучаю достанется такая книга, тот и может чрез нее делать разные штуки и смешные и страшные; кто не поймет, что в них написано и для чего, тот лучше и не берись, а не то может и сам погибнуть, употребляя не умеючи такую книгу.

Раз один человек зашел к своему приятелю в гости, а того дома нет; он и остался его подождать, пока придет. Увидел он, лежит на столе книга, он и взял ее почитать от скуки, а книга-то была именно из таких, про которые я вам рассказывал (Приятель-то этого человека видно знал в ней толк и должно быть иногда почитывал, да никому не казал, запирал, а на эту пору позабыл запереть). Раскрыл книгу гость, читает… и чудно ему стало: там на всех страницах, только одно написано: «в крым по капусту, в крым по капусту!» Что это, думает он, за безтолковщина, к чему это? вертел-вертел книгу в руках, да смеючись про себя и начал читать в слуха…. «в крым но капусту, в крым по капусту, прочел так несколько раз, взглянул – перед ним капуста!.. взглянул на другую сторону – и там капуста, на третью и там капуста… Куда ни обернется, кругом капуста… и все ее становится больше и больше, гость бы уйти, нельзя: невидать ни дверей ни окон, все только капуста, и все ее прибывает, все больше, и больше… уж тесно ему, повернуться негде… душит…

К счастью в это время вошел хозяин книги, как увидал ее в руках у приятеля и что тот стоит, как окаменелый, так и ахнул: что ты это делаешь?.. выхватил книгу, давай читать посвоему; кто его знает, как он там читал, теже слова да не так выговаривал и в миг капуста пропала, точно ее не было.

Гость образумившись, начал было-распрашивать, что это такое, как это так сделалось; но приятель спрятал книгу и говорит: «лучше, брат, не спрашивай: нельзя сказать; эта книга не при нас с тобой писана, если я и знаю что по ней, то порою и сам не рад этому!»

Был у меня знакомый Михей Ильич, он содержал постоялый двор; так вот ему довелось добыть такую книгу.

Остановился у него один проезжий; вдруг Бог знает с чего заболел и скончался в доме. Михей Ильич объявил как водится полиции; проезжого похоронили, имущество все взяли, описали и опечатали; только осталась после него одна книга, затем видно и не взята, что она с виду действительно никакого внимания не стоила, так, старая, истертая книжонка, больше ничего!.. И сам Михей Ильич, взял ее, да и бросил на полку, думая от скуки когда прочесть, да в хлопотах совеем про нее и забыл.

Был у Михея Ильича племянник, учился он в школе и страшный был охотник до книг; он увидал эту книгу и взял себе. Уж как он ее там читал, кто его знает, показал чтоли кто ему, сам ли дошел, только выучился по этой колдовской книге разным штукам… бывало, говорят, то и дело строит какие нибудь проказы: сидят все в горнице, он почитает что-то в своей книге… вдруг, откуда ни возьмется, вода разольется по полу и станет прибывать… больше-больше… все кто в горнице, лезут на лавки, на столы, подбирают платья… особенно, говорит, смешно было на баб смотреть, известно, народ трусливый, так умора, да и только.

Или: лежит, примерно, у порога соломенка, хочешь перешагнуть, вдруг она растет, растет, растет, а ты ногу поднимаешь выше, выше, выше… пока назад не опрокинешься, а взглянешь после, соломенка-как соломенка, ничего больше, перешагнешь или наступишь и ничего!

Иногда возмешь чашку, али стакан с чем нибудь, хочешь напиться, поднесть к губам… вот, между губ и стакана вдруг и очутится маленький баран… вот так и видишь, просто живой баран под носом!.. относишь руку со стаканом, он все становится больше и больше… как отнесешь от себя стакан так, что уж больше нельзя, баран и лопнет, точно мыльный пузырь, и увидишь, что все только морока, больше ничего.

Михей Ильичь говорит, что всему этому был сам свидетель, да на себе испытал.

Только, как он рассказывал, видно в этой книге, кроме сметного, было тоже что-нибудь и страшное: случилось однажды, что к племяннику приехал в его отсутствие брат из другого села; дожидаясь его, увидел он эту книгу на полке, снял се, нашел в ней, как сам после говорил, какие-то не Русские слова, и стал читать… так вот штука, что твоя капуста: что ни выговорит, видишь, слово – мышь и выскочит из под полу – и ну бегать кругом… он прежде смеялся этому да дивился только, а после видит, что мышей набралось десятка с три; он перестал читать и начал гнать их, только они как взвизжат, и ну метаться на него… перепугали, говорит, проклятые; он напечь, они за ним, по стене царапкаются… да спасибо брат скоро пришел, так опять всю эту дрянь по книге отчитал.

 

11. Проезжий на ночлеге

А то вот одно приключение; уж через книги оно сделано, или как, не знаю; а только больно чудное…

На одной из проезжих дорог… Давно это было, так тогда дороги и большие-то были не то что нынче, не обрыты рвом, не обсажены деревцами, чтобы не сбиться путнику, тогда бывало, коли видишь следя., то и значит, что дорога, а сбился за темнотою, или в зимнюю пору, то и плутай до тех пор, пока Бог пошлет доброго человека… Таковы были и большие дороги, а о проселочных и говорить нечего. Может быть, где вы теперь видите селы да деревни, были леса дремучие, или болота непроходимые.

Так на такой-то дороге, далеко от селения, стоял постоялый двор; дворник, который содержал этот двор, мужик рослый, здоровый, был прежде целовальником, у него были два сына – и они только трое жили в этом дворе. Шла про них слава очень худая, поговаривали в околодке, будто у них опасно останавливаться, и что будто-бы случалось, когда едет один или двое проезжих по этой дороге, да остановятся ночевать на этом дворе, то нередко случалось, что видят их приехавшими, а уж выезжающими обратно и невидлт, пропадут, точно в тучу канут, ни слуху! Так же, что дворник, живя с сыновьями, и не занимаясь ни чем, кроме содержания двора, богатеет год от году все более и более; а по тогдашнему времени, доходы на постоялых дворах были не больно велики!..

Ну да как это были одни только слухи, а доказать никто не мог дурного, то и говорили и переговаривали разное.

Случилось проезжать одному барину по этой дороге: ехал он из далека, только с одним своим кучером, на своих лошадях и остановился в полдень в селении кормить лошадей. Барин такой доброй, словоохотливый, толковал-толковал с хозяином о том-о сем, и спросил: «а что, где мне придется ночевать, если я выеду этак через час места?»

– Да верст за сорок, батюшка; в постоялом дворе; ближе здесь и места нет.

«А хорош двор? можно найти что для себя и для лошадей?»

– Не-што всего найдешь…. а только лучше бы тебе, кормилец, здесь переночевать…

«От чего же?»

Хозяин почесал затылок и говорит: да так… слухи нехороши про то место ходят… оно хоть не всякому слуху надо верить, да коли многие говорят, то не ладно!.

«Э, пустое» говорит боярин «я ничего не боюсь.»

– Дай Господь, примолвил хозяин, проехать тебе по добру по здорову.

Боярин через час собрался и выехал.

Так и сталося, как мужичек сказал: поздо вечером, часов около двенадцати, доехал проезжий до постоялого двора, про который я вам говорил.

Въехали во двор, встрели его тотчас хозяин и сыновья, ребяты расторопные, говорят все так ласково; а посмотреть им на рожи… ну, и днем страх возьмет, не только вечером: отец-старик седой, косматый, брови как щетины, а глаза серые из под них так и сверкают…. сыновья здоровые мужики с рыжими курчавыми бородами, и не смотря на то, что говорят ласково и вежливо, голоса их раздаются точно из бочки.

Проезжий взошел, взглянул на них, и как будто ничего не заметил; веселехонько-себе сел за стол и начал раздобарывать о разных разностях. Чрез несколько времени вошел его кучер обогреться; барин взглянул на него и заметил, что он чего-то перепугался, бледный, как полотно. Барин спрашивает: что? убрал лошадей?.. кучер едва-едва вымолвил: «убрал…» губы у него так и дрожат. В это время хозяин и сыновья его из избы вышли зачем-то; барин и спрашивает своего человека: чего он так перепугался?

– Батюшка-барин, погибли мы…

«От чего это?»

– Здесь разбойники: я видел кровь на дворе под-навесом и не одну кровь, а, кажись, и тело мертвое…

«Это тебе почудилось, ты наслушался глупых рассказов, там, где мы останавливались давича.»

– Какое почудилось, видел собственными глазами: лежит на дворе мертвый…. и кони так и храпят, если не я, то они наверное чуют что нибудь недоброе.

«Так молчи же, не говори ничего пока; Бог милостив!»

Только они этак перемолвилися со своим кучером, вошли двое сыновей хозяина, а немного погодя и сам старик.

Боярин, как будто ничего небыло, спрашивает: «нет ли хозяин перекусить чего?..

– Как не быть, родимый, все есть.

«Ну вот и ладно, коли есть; а у меня есть и фляжка походная.» Вынул проезжий сулейку из ларца, который захватил с собой из повозки, и говорит: «выпьем-ко старина, славный травник, ну-ко!» налил себе, перекрестился и выпил, поднес старику, тот не отказался, потом сыновьям его, не забыл и своего кучера; а после налил себе еще в стакан и говорит: «ну, выпью же я теперь последнюю, покаянную!..» Взял в руки чарку, оборотился к старику и спрашивает: «Л что, старик, давно ты этим промыслим занимаешься?»

– Каким?.. постоялый-то двор держу?»

«Нет, проезжих-то режешь?… Давно?.»

У старика глаза засверкали точно у кошки, когда она вдруг увидит перед собою вспрыгнувшую мышь; вскочил он с лавки, а сыновья его, услышавши речи боярина, вскрикнули в один голос: «Чегож больше ждать? у него оружия никакого нет!» В одну минуту схватили топоры – и взмахнули ими, один над боярином, другой над его кучером…. В это мгновение проезжий выплеснул на земь чарку вина и поставил ее на стол к верьху дном… Все трое: старика, и его оба сына точно окаменели, так и осталися: старик со сжатыми кулаками и с зубами стиснутыми, а оба сына его топорами замахнувшися…

«Ну» сказал тогда боярин своему Кучеру «сотвори молитву, поблагодари Бога, что мы от смерти избавились да поди запрягай лошадей, поедем да пришлем кого надо. Этих кукол спровадили куда следует.

И когда проезжий собрался совсем, чтобы выехать, то вошедши в избу сказал окоченевшим разбойникам: «дожидайтесь же суда царева и Божия! а ты, старик, возьми метлу да двор мети, поджидай гостей, которые к тебе прибудут в скором времени!»

Старик сошел с места, точно шальной, взял метлу и стал двор месть, как проезжий сказал.

И как проезжий приехал в другое село, и рассказал там о злодеях, и пока приехали посланные взять их, они все были в одном положении: двое молодых стояли замахнувшися топорами, а старик мел двор нарочно точно шальной.

Уж как это проезжий сделал такое дело, Господь его ведает, этого он никому не сказывал.

Конец

Вам чаю известно, люди добрые, что не все-то зовут концем, где нет ничего, а конец значит порою последов, или что нибудь этакое. Примерно у торговцев что, китайку, али другое что, спросите штуку целую; стало быть конец значит что нибудь.

По этому я мою речь последнюю и назвал концем. Угодно вам ее перемерять глазами со строки на строку, извольте, прочтите-себе; а не угодно как знаете; читайте пожалуй хоть до этого слова, где я конец вымолвил.

Будет други, братцы-товарищи, будет. Вот вам все мои сказки, сколько их только было у меня; теперь полно рассказывать, закаялся; доставалося мне на орехи от людей грамотных; будет и с них и с меня. Как-то вот еще теперь отделают.

Были, правда, люди добрые, которые мои книжки не через два в третий, а вполне прочитавши, те сказали таки слово доброе, спасибо им; а вот эти прочие захаяли: сказки-де харр-тьпфу!.. дурно вымолвить; что-де в них толку, к чему они?

С ученым людом, вышколенным по заморскому, не спорить стать, их не переговоришь: вишь у них на головах шляпы с лоском, на глазах стеклушки синие, на плечах кафтаны куцые, все не на Русскую стать; что ни скажи речью простою, все только у них мимо головы скользит, а внутрь не заронится; все в их глазах старым да мертвым кажется, а к ним и прицепиться не к чему, вертлявый народ!..

Да и то сказать, я ведь не про них мои сказки писал, а про людей, которым русское слово доступно уму, русская речь доходит до сердца.

И видел я сам, братцы-товарищи, видел я, и больно было мне любо, что нашлись и простые люди, которые книгу и в руки боятся взять, и такие читали мои рассказы немудрые и смеялись от души, и смекали про себя, доведывались, какой там и смысел был.

Раз такой молодец добыл себе мою книжку, да мне же ее и показывает: ты, говорит, охочь ли читать? Да как жемол случается… Так вот, говорит, у меня есть книжка, прочти-ко поди, так потешишься…

Я взял книгу, вижу, ба! знакомая… и ну ее позорить на чем свет стоит, как тот барин, что отделывала, ее по печатному: «да что в ней такое?.. сказки, ока невидаль! маленькие мы что ли сказки читать… да это знать и писал какой полуграмотной… и прочее, что на ум пришло.

Ан простой человек не податлив на такое хаянье; взял книгу из рук, покачал головой да и вымолвил: «эх вы, школяры немцы латынщики, заморские начетчики!.. ходите в школу до тех пор, пока борода обростет, а дельной грамоты не понимаете; не заглянув в книгу, ее хаете… Видно не про вашу честь кулебяку есть, а вам дай вотрушку заморскую хваленую, воздухом чиненую, что с виду в рот невлезет, а сомнешь ее, так в ней всего муки щепотки три. Тут не в том сила, что сказка написана, а в том, на какую стать, чего ради в ней что пересказано: тут вот видишь, примерно, сказка о Дурне идет, кажется, таких глупостей и свет не производил, какие он делывал, а посмотри хорошенько, подумайко сам про себя, так увидишь, что много твоих приятелей такие же почти штуки творят, только может на другой лад; да и про себя там отыщешь такое дело, что подумаешь, не про тебя ли оно и писано!.. Так-то, друг, тут речь Русская, попятная, а не то вон, что прочее такое, что читаешь покажется слово Русское, а смысл заморский; а здесь читай, да и смекай без учености, так и будет так!»

Признаться, братцы-товарищи, слаще пряника было это слово человека прямого Русского, который, сам того не зная, расхвалил меня так, что я никогда и не надеялся, хотя, признаться, от всей души желал. Да, слава тебе Господи, у Русского человека смышленость-таки сыщется, поведи только с ним речь порусски, по своему, а не почухонски, поиностранному.

Это я, братцы-товарищи, вестимо вам не ради похвальбы про себя рассказал, а рассказал дело истинное, как было оно: зачем правду таить, когда еще она такая веселая.

Итак я себе частенько думаю; прочитает такой человек Русской сказок книжку-другую, прочтет третью и четвертую, нечего ему читать, соскучится, попробует прочесть книжку пятую и десятую, доберется до книжек поумнее сказочной замысловатости… и тогда читать для него будет так же нужно, как нужен завтрак, али чай человеку Русскому. Эх! тогда-то бы я порадовался будь: правда не правда, а я бы все себя тем потешал, что кого нибудь книга читать мои простые сказки заохотили.

Вот уже тут самого конца

Конец