— Смотри, Гугуцэ, никуда не уходи! — крикнула мама, закрывая за собой калитку. — Бондарь к нам должен прийти, дно в бочку вставить.

Гугуцэ повесил на калитку колокольчик, чтобы услышать, когда придёт бондарь, и занялся своими делами.

Вот уж солнце высоко, а никто ещё не приходил, и мама куда-то пропала.

Набегавшись, Гугуцэ решил, что самое верное дело — это дожидаться бондаря прямо в бочке, залез туда, а чтобы солнышко не пекло, надвинул на бочку дно, будто шляпу надел, и уснул крепким сном.

Нужно вам сказать, что бондарь в том селе был туговат на одно ухо и потому всё время свистел, проверяя, хорошо ли слышит другое.

Только Гугуцэ уснул, как, насвистывая, во двор вошёл то ли бондарь, то ли ещё кто, и тут же увидел бочку.

— Она самая! — обрадовался то ли бондарь, то ли ещё кто. Раз-два, и мастер прикрепил к бочке дно, подогнал обручи! Стучал он потихоньку, чудилось ему, что во дворе кто-то храпит.

Потом то ли бондарь, то ли ещё кто ушёл со двора. Тут-то Гугуцэ и услышал звонок у калитки. Проснулся, а кругом темно, хоть глаз выколи. Повернулся Гугуцэ другим боком, и сразу рассвело.

Наконец Гугуцэ сообразил, где он, вскочил на ноги и стукнулся головой о дно бочки. Выхода не было! Посмотрел мальчик в круглое отверстие, хорошо ещё, что пробку туда не воткнули: «Ага. Двор как будто наш. Так и есть. Вот стреха сарая. Вот корытце, откуда куры воду пьют… Караул! Дверь не заперта. А вдруг придут грабители?»

Гугуцэ лупит в бочку кулаком, зовёт соседей, никто его не слышит. Только тёлка мычит, и некому её напоить.

Свернулся мальчик в бочке калачиком, и такая вдруг напала на него тоска по маме, по отцу, по ребятам, по солнцу и речке:

— А я, бедненький, один на целом свете!

И давай раскачивать бочку, чтобы повалить её на бок и выкатиться в ней на дорогу и докатиться до дедушкиного дома.

— Стук-бряк! — катится бочка, но никак не может угодить в ворота. То сворачивает к курятнику, то останавливается у входа в погреб.

Через час Гугуцэ решил, что он сидит в бочке уже много-много лет. Время от времени он проводил рукой по лицу: нет, борода ещё не выросла.

Вдруг в бочке стемнело.

— Вот и глаза к старости хуже видеть стали, — вздохнул Гугуцэ.

Тут на улице что-то загремело. Потом вспыхнуло, да так ярко, что Гугуцэ разглядел свою руку и ногу. Опять загремело, и в бочке запахло дождём.

Что мне дождик! Что мне гром!

Я под новеньким зонтом! весело закричал мальчик из бочки.

Дождь начал искать, кто это его дразнит, не нашёл и со злости взялся так поливать село, что сразу во всех дворах и на улице зажурчали ручьи и понеслись к речке. Слышит Гугуцэ, какой барабанщик дождь, и душа у него уходит в пятки. Дом-то у него не где-нибудь, а на берегу реки!

«Сейчас вода зальёт двор, свалит забор и унесёт бочку прямиком в речку. В полночь запоют петухи, а я уже доплыл до Днестра, солнышко взойдёт, а я — бултых в Чёрное море…» — ужаснулся Гугуцэ, снял с себя рубашку и заткнул ею дырку в бочке.

«Кита я не боюсь. Как он войдёт через эту дырочку в бочку? Но лучше всё-таки, если бы дельфины попались. „Говорящая бочка!“ обрадуются они, покатают меня по волнам, а потом они поднимут для меня корабль со дна морского, а я отдам им бочку, — пусть дельфинята играют. И — вверх по Рэуту домой. Закричу прямо с порога: — Так, мол, и так, папа и мама! Есть у нас теперь свой корабль! Мама быстренько моет ноги в корытце, папа запирает дом, берём с собой кур и тёлку, я поднимаю якорь и — полный ход — в гости к австралийцам! Мама — кок, папа — старший помощник, я — капитан корабля!»

Когда дождь перестал, Гугуцэ с кораблём был уже где-то в Жёлтом море.

Отец тоже хотел бы вести корабль, особенно когда мама появлялась на палубе. Гугуцэ знаками дал ему понять: попозже, а то сейчас очень большие волны. Мама, как ни посмотришь, всё рядом с курами: «Цып-цып-цып! Не соскучились ли вы по дому?» А с тёлкой прямо беда: приходилось останавливать корабль у каждого острова, чтобы пасти её по бережку. Пока доплыли до Австралии, тёлка превратилась в здоровенную корову…

И тут зазвонил колокольчик у калитки. Вошла мать, глядь, а из бочки торчит рукав рубашки Гугуцэ. Мама удивилась, тянет рубашку к себе, и Гугуцэ видит мамины ноги.

— Я тут, мама…

— Батюшки! Как ты туда попал? Ты живой?

— Живой, мама.

— Сейчас выставлю дно!

Побежала мама за молотком, но передумала. Вдруг от стука что-нибудь растрясётся у сына в голове. Да и бочка разбухла от дождя.

Хорошо, что мимо дома проезжала телега: мама остановила её, вместе с извозчиком погрузила на неё бочку, и двинулись они к дому бондаря.

За телегой сразу же собралась толпа зевак.

Один человек, увидев в окно, как едет бочка, решил, что это везут продавать молодое вино, и выскочил на улицу со шлангом в одной руке и стаканом в другой.

— Дяденька, там Гугуцэ! — показал пальцем на бочку чей-то малыш.

Мама нет-нет да и опустит в бочку крошку хлеба, чтобы Гугуцэ живым доехал до бондаря.

Двор бондаря заполнился народом.

— Что стряслось, люди добрые? — вышел из дому перепуганный бондарь.

— Тоже мне бондарь! — набросилась на него мама. — Вот теперь вынимай ребёнка из бочки! Что ты на меня глаза-то вылупил?

Когда бондарь наконец сообразил, что в бочке кто-то есть, он обернул тряпкой молоток, посвистел, сбросил три обруча, опять посвистел и вышиб у бочки дно. Гугуцэ высунул голову оттуда, целый и невредимый.

— Ах ты, такой-сякой! Как же это получилось? — спросил бондарь и повернулся к маме. — Да пойми ты, я ж нынче шагу не ступил со двора. Завтра собрался зайти ставить дно.

— Не иначе как парикмахер его в бочку запихал, — сказал сосед Гугуцэ. — С тех самых пор, как Гугуцэ ухитрился его самого остричь под машинку, чуял я, затевается что-то. И как раз сегодня перед обедом, видел, крутился он возле дома Гугуцэ.