Услышал Гугуцэ, как люди путешествуют по свету, и решил, что это занятие как раз для него.

Он гостил у дяди в Кишинёве. Там был глобус. Гугуцэ принялся его вертеть, чтобы выбрать подходящий маршрут. А потом начал тормошить дядю. Дядино село на краю земли, у самой границы, и дядя там не показывался лет двадцать.

— Сходи туда пешком! — просит его Гугуцэ. — За это люди тебе простят, что так давно не был. А у меня есть одно секретное дело на границе.

Как-то утром дядя вскочил с постели: и правда, почему бы не сходить?

Мальчику только ремень подтянуть, и он готов в любую дорогу. А дядя долго пихал в мешок продукты, котелок, подушку и ещё много чего. Гугуцэ начал уже бояться, что дядя и его самого запихнёт в мешок. Теперь вот пролезь в дверь с таким мешком. Хорошо, что Гугуцэ протолкнул дядю, иначе он бы застрял.

Сонная тётя помахала им из окон третьего этажа, а кот Тэнасе прижался носом к стеклу и долго смотрел им вслед.

Четыре ноги, две больших и две маленьких, прошли Рышкановский лес и двинулись по долине к селу Грэтиешты.

Вдруг, откуда ни возьмись, над ними появился вертолёт. Пилот, конечно, увидел, как вдоль кукурузного поля вышагивает здоровенный мешок. Наверное, он уже потирает руки: мол, попался голубчик! — и спускает верёвку с крючком, чтобы подцепить мешок.

«Эге, да под ним кто-то есть. Чего доброго, заставит, чтобы я его до дому довёз». И вертолёт — тррр! — скрывается за холмом.

Идёт дядя и то и дело косится на мальчика, надеясь, что у Гугуцэ вот-вот заболят ноги и можно будет сесть на поезд или на подводу. Но мальчик взбирается в гору, как молодой олень. Отыскал даже палку с рогулькой — поддерживать мешок, чтобы дядя отдыхал стоя.

Входят в село. Что творится с крестьянскими ребятишками! Все до одного бегут к воротам поглазеть на путешественников.

Ночевали у одного крестьянина: мягкие диваны, белоснежные простыни. Дядя всю ночь глаз не сомкнул. Наверное, стыдно было, что шёл сюда со своей подушкой.

На другой день он отвязал от мешка примус, размахнулся и запустил его в овраг. Подушку он ещё в селе положил на завалинку. Теперь Гугуцэ стало казаться, что рядом с ним шагает крестьянин из его села Трое Козлят.

Правда, заметив у дороги голубенькую шапочку чабреца, дядя почему-то снял перед цветком шляпу, как перед человеком.

— Умел бы я кисть держать в руках, — говорит дядя, — я бы нарисовал, как пахнет трава.

Солнце на закате казалось большущей клубничиной, которая вот-вот спустится в лес на Онештском холме. Дядя пел во весь голос:

Гугуцэ слушал песню, а ноздри ему щекотал очень вкусный ветерок. Вот и нос пригодился в пути: с его помощью нашли бахчу. У шалаша ни души. Оказалось, там дыни: целое стадо, и жёлтые-прежёлтые, так бы вот и сел среди них и остался бы тут на всю жизнь. Если бы, конечно, не секретное дело, которое ожидало Гугуцэ в дядином селе на границе.

В ту ночь они с дядей сторожили бахчу, а на заре были уже далеко. Брюки у них вымокли от росы.

Смотрят, навстречу идёт крестьянин:

— Куда, люди добрые?

— К границе.

— А-а! Вам нужна машина!

Крестьянин указал, между какими холмами проходит шоссе.

— Нет, нам бы прямиком, на своих двоих.

Крестьянин пожимает плечами:

— К границе? Своими ногами? Неслыханное дело! Это когда-то туда ходили пешком. — Тут он понимающе улыбается и начинает шарить по карманам: — Небось, мыши карман прогрызли? Так бы прямо и сказали!

Дядя достаёт деньги, показывает их. Крестьянин мерит взглядом путешественников, а они уже вошли в чащу подсолнухов. Шли, шли по ней, пока к вечеру не добрались до Цибирики.

Заночевали у фермы на возу с сеном. Увидел их, спящих, один мальчишка, запряг двух волов и — цоб-цобе! — погнал воз по дороге.

Гугуцэ снилось, что он на качелях, а дядя от усталости храпел, положив под голову кулак и надвинув шляпу на глаза.

Когда запели вторые петухи, воз был уже на холме в Кышле. Озорник распрягает волов, оставляет воз со спящими путешественниками на самой вершине, берёт на ферме такую же телегу, впрягает в неё волов и цоб-цобе! — назад в Цибирику.

Утром люди из Кышли собрались и ломают головы: как же эти двое ухитрились втащить воз на такую высоту?

И вот Гугуцэ с дядей просыпаются, смотрят с воза на людей:

— Что случилось, люди добрые?

— Это и мы бы хотели знать, — отвечают снизу.

— Объяснение, Гугуцэ, может быть только одно. Мы с тобой, не просыпаясь, впряглись в этот воз и приволокли его сюда. Вот, оказывается, что может натворить человек во сне!

Прошли Згэрдешты, добрались до Козешт. Дядя заходит в один двор купить простокваши.

— Ай-ай-ай! Неужели вы так быстро шли, что ни одна машина вас не догнала? — удивляется хозяйка, узнав, что они идут пешком от самого Кишинёва. — А у нас, чтобы корову отвести на луг, и то на велосипед садятся!

Вечер застал их на пути к Новой Сынжерее. Дядя несёт Гугуцэ на руках, а у самого веки налились и ноги не слушаются. Качались холмы, наполовину вошедшие в ночь, качалось небо, вот-вот из его подола посыплются звёзды, так и лилась вокруг песня сверчков. Дядя увидел огонёк и повернул туда.

Утром Гугуцэ проснулся на крыше овчарни. Девочка чуть больше овечьего хвостика загоняла кнутом овец, а дядя помогал чабану их доить. «Кыш, негодник! — бросила девочка овечий шарик в петуха. Посмей только разбудить Гугуцэ, мы с тобой поговорим!» Но петух как будто знал, что путешественникам пора в Бельцы.

К обеду вышли из Бельц — шагом-арш! ать-два! — уже и Глодяны близко. Гугуцэ казалось, что он за эти дни трижды обошёл земной шар и повидал больше стран, чем их есть на глобусе; правда, во всех этих странах все говорили по-молдавски…

И вот ещё одна заря, и перед ними граница. Дядя снял шляпу. Ему казалось, что с самого детства он так и стоит на этом месте. «Один, другой, третий…» — как тогда, считает он голубей, летящих с реки. Можно представить, как заплачет мать, когда он войдёт во двор.

Тут он видит, что Гугуцэ пропал.

— Пойду взгляну на пограничников, — слышится из глубины долины.

Никто не знает, о чём говорил маленький путешественник с капитаном, но после этого капитан — хотите верьте, хотите нет выпросил для мальчика местечко на границе, и даже винтовка для Гугуцэ нашлась.

Гугуцэ глядит себе на руки, на ноги, ему бы осколочек зеркала, хоть с воробьиный язычок, чтобы лицо увидеть — он ли это стоит с винтовкой на границе? Вот оно, то секретное дело, ради которого он столько дней шёл пешком. «Ишь ты! Хозяин-то меньше винтовки!» наверное, думает вон тот ворон. Мальчик выпячивает грудь: «Кто же это, если не я?» Теперь мама доит корову. Узнай она, кто охраняет границу, бросила бы подойник и на радостях дала бы телёнку высосать всё молоко у коровы. А дедушка сказал бы бабушке: «Не ты ли, старая, нашла как-то на лице у Гугуцэ мой нос, мои уши и мой лоб?» И шагал бы дедушка по двору без шапки, чтобы все видели эти уши и лоб, и задирал бы нос как можно выше, и вытирал бы его только платочком с цветочками…

Но вот мальчик видит: трое крестьян ведут его дядю.

— Ну-ка позови капитана! — просит Гугуцэ один из них.

— А я для чего тут поставлен? — строго спрашивает Гугуцэ и поворачивается к собственному дяде. — Ваши документы?

Гугуцэ изучает дядин паспорт от корки до корки, смотрит одним глазом на фотокарточку, другим на дядю.

— Говорит, что из наших мест, — не унимается крестьянин. — Что-то непохоже! Своих-то мы и без печати узнаём!

Тут как раз по дороге шёл человек с косой. Дядя попросил у него косу и с горя так начал косить, что двое крестьян крикнули в один голос: «Наш!»

— Эге! — мнёт в руке шляпу третий крестьянин. — Это же сын Иона, внук Георгия, правнук Василия. Так косил и его отец, пусть земля ему будет пухом! Где же ты пропадал столько времени?

Крестьяне один за другим до хруста в костях обнимают дядю и ведут его к себе в гости.

А Гугуцэ так и остался на посту у границы.