— И сейчас я вам докажу, что Владимир Михайлович — вне подозрений, — заммэра тяжело встал со своего крайне убедительного, в коже и кости, кресла. Вырезанные дотошным индусом караваны слонов, рисовые поля, залитые паводком, танцы магараджей и грибницы храмов — весь этот маленький мир на подлокотнике начальственного трона вдруг завертелся перед глазами Катанина. Его собеседник резким движением оттолкнул от себя дорогую мебель и пошел вокруг не менее прекрасного стола из ценных пород того, что, видимо, оставалось на Земле в последнем экземпляре. По крайней мере, такого платинового дерева опер нигде не встречал. В кабинете чиновника, да и на подступах к нему было, чему подивиться, милиционеру даже показалось, что он попал в будущее. Которое обязательно наступило бы для всех граждан, не будь мелких неполадок со строительством коммунизма в прошлом.

Немного поплутав по коридорам власти после того, как ему удалось миновать пост охраны, Виталий безошибочно угадал самый верный путь в этом лабиринте из переходов, лесенок, площадок и стеклянных перегородок. Он попал в буфет. Слава провидению, не в кофе-зал и не в парадную столовую, а то его простонародное воображение могло бы и не выдержать. В буфете с кожаными высокими табуретами и урчащей витриной к четырем часа дня не осталось ни воздушных ватрушек с тепло-ванильной творожной мякотью, ни фирменных котлеток по-киевски, блестящих зажаристыми бочками, ни даже салата "Здоровье", который обычно строгали в таких количествах, что повар явно оздоровлялся больше всех от физической нагрузки и махов ножом. Зато, согласно технологии питания на предприятиях, имелись невостребованные слугами народа картофель-пюре и кнели паровые с овощным гарниром по ценам столь низким, что, казалось, будто им стыдно продаваться и они даже не прочь доплатить сами. По линеечке нарезанные ломтики черного давали бесплатно, в углу стоял аппарат с кипятком, и Катанин подумал, если при жизни его занесло в рай, то этим надо воспользоваться.

Кнели оказались на уровне, несмотря на свой диетический вид; сметана, взбитая с сахаром, тоже не вызывала нареканий, а уж компот с песочными колечками окончательно примирил Виталия с необходимостью быть здесь и сейчас. Он даже решил, что, пожалуй, у заммэра рабочее время уже закончилось, а отрывать человека у семьи нехорошо, значит, придется прийти еще раз. Может быть, даже пару раз, ведь со свидетелями надо быть в постоянном контакте. Но все хорошее когда-нибудь кончается, вот и Катанин смог почувствовать себя Золушкой, потому что его туфли, то есть деньги, исчезли раньше, чем бал подошел к финалу. Расплатившись невиданными в буфете железными рублями, опер предусмотрительно запасся несколькими горбушками бородинского и вышел в коридор, где ему теперь было гораздо уютнее. Вкусив их пищи, он как бы тоже стал частью закрытого для простого человека мира избранных, и в холлах не тушевался, а шел как все, не спеша и с достоинством.

Походив по мягким ковровым дорожкам, без остатка глотающим звуки шагов и обтирающим неположенную в этих местах уличную пыль с ботинок, Катанин полюбовался прекрасным видом на город из огромных окон, взял пару буклетов санатория "Залесный" где-то в закромах Родины и пошел наверх. На последнем, шестом этаже, царили порядок и строгость, и только уверенно-довольное лицо Виталия спасло его от немедленной сегрегации усилиями первой батареи секретарей. В комнатенке перед приемной заммэра обнаружилось еще одно укрепление, но девушка-блондинка на счастье была занята более дорогим гостем, и, стрельнув взглядом по удаляющейся спине опера, решила, что тому назначено. В самой приемной восседала хозяйка этого чистилища, громовержец и чертяка Оксаночка, стоящая на страже покоя своего повелителя уже добрый для него и кошмарный для окружающих десяток лет. Все было в этой девице прекрасно: великолепный Мерседес-внедорожник, именитая сумка и циркулярный визг голоса, вот только была она дура. И не простая, а набитая двумя высшими образованиями и апломбом величиной с космодром "Байконур" в период начала коммерческих полетов на Луну. В общем, игрой интеллекта и милыми ухаживаниями такую не проведешь.

Но встретившись лицом к лицу с Катанином, сытым и свободным, Оксаночка как будто посмотрелась в зеркало. Та же уверенность, и ни тени мысли на лице. Мегера интуитивно почувствовала, что они одной крови, а, значит, Самому с этим человеком встретиться не помешает. Через минуту вместе с неким редкой обжарки кофе Виталий был доставлен прямо в святая святых, кабинет Владимира Михайловича, и теперь стоял перед ним, не зная, какими словами говорить в этих имперских интерьерах.

— Оксаночка, подтяните там аппарат, мы скоро едем на открытие молочного завода, — чиновник, не поднимая глаз от бумаг на столе, скомандовал своей оруженосице.

— Михаил Владимирович, а как же полдник? — секретарша округлила глаза. — Врач же рекомендовал вам не пропускать приемов пищи!

Заммэра хрустнул карандашом и раздраженно откинул его в сторону.

— Некогда на рекомендации отрываться. Не время сейчас за плюшками рассиживаться!

— Но ведь врач строго-настрого… — Оксана с первого раза не понимала. Но, как говорится, чего с дурочки возьмешь? Заммэра на провокацию не поддался и блеснул стальной волей напополам с терпением:

— Разница между мной и врачом, — с нотками диктора Левитана завел чиновник, и Катанин вдруг поймал себя на том, что непроизвольно даже задерживает дыхание, чтобы слово руководящие усвоить вполне. Заммэра между тем продолжал:

— Так вот, Оксаночка, разница между нами в том, что он думает о жизни только одного пациента, а мне приходится думать о жизни всего города! И даже области! Вы представляете себе, какая это ответственность?? Поэтому, конечно, меня спасти важнее. А то кто позаботится обо всех? Тогда полдник обязательно, само собой. Молочный завод — не ядерная кнопка, может немного и без присмотра поболтаться.

— Так, может быть, совсем не стоит сегодня ехать? — помощница метнулась в другую крайность. — Уже шесть скоро, маленько поздновато.

— Маленько — это диагноз в очереди к семейному сексологу, Оксана, — отрезал начальник, — а у нас молокозавод впервые за двадцать лет перестал катиться в пропасть. И даже показал надои, причем настоящим молоком, на котором каймак собирается. Это вам не прозрачная бурда из порошка! Хоть в шесть, хоть в полночь, но надо проверить, как они до такого дошли.

Девушка закивала и сосредоточенно нацарапала что-то в своем блокноте. Затем вдруг начала активно жестикулировать ничего не понимающему Катанину, стуча пальцем по лбу, кивая подбородком на заммэра и выворачивая другой рукой карман офисных брючек. Виталий внимательно посмотрел на градоначальника и попытался применить дедуктивный метод. Михаил Владимирович по-прежнему сидел, уперевшись в документы на столе, и не было похоже, чтобы он неожиданно сошел с ума или ему стоило подать на бедность.

"Неужели на взятку намекает? — Виталий мучительно ворочал мозгами, но ничего более понятного на ум не приходило. — Так, а что я хотел? Вот, асфальт перед домом не положили, но зато природа вокруг, травка под ногами…Соседи-алкоголики недолговечнее асфальта, хм, сами справятся. Судя по тому, что у них теперь первым в застолье идет паркетный лак, надо в собесе пошуршать насчет социальных гробов…Что же тогда?"

В этот момент Михаил Владимирович поднял голову и встретился с безжизненным, как будто покрытым бархатным налетом плесени, сероватым взглядом милиционера. Холодком повеяло на видавшего виды заместителя: такие глаза встречались у непонятных, недоступных ему, запрятанных от всякого простого смертного куда-то в самую суть вещей специальных людей на государевой службе. А именно чекистов и контрразведчиков. Хозяину кабинета было невдомек, что давно истлел оригинал этой особой печати, и что Виталий Катанин — лишь в третьем поколении с нее слепок, нет в нем ни силы, ни полномочий, какими его дед горы сворачивал, только выражение лица и какие-то с двойным дном глаза и остались. Этого заммэра не знал и приготовился к худшему. Вернее, ко всякому, и даже очень плохому. За себя не боялся. Жалко было ему в тот момент, что дочка Марточка, ангелочек, еще такая малюсенькая, забудет его, а Вероника, услада его очей и ночей, хоть и постарше, но постарается забыть еще быстрее. Обо всем он, как муж и отец, давно позаботился, чтобы его ненаглядные девочки ни в чем не знали нужды, но и откуда что берется, тоже не знали, чтобы не смогли по-женски легкомысленно добро разбазарить. Прикрыв на миг веки, чиновник мысленно прикинул, насколько потянут ошибки молодости и нынешняя непартийность, ужаснулся и принял решение.

— Идите, Оксаночка. Вы мне всегда очень помогали. Спасибо, — Михаил Владимирович махнул рукой на опешившую секретаршу, которая, не приходя в сознание от изумления, исчезла из кабинета без лишних вопросов. Когда двери за ней плотно закрылись, заммэра повернулся к Катанину и театральном дрогнувшим голосом поинтересовался: — Вы за мной?

"Значит, следователь уже звонил", — подумал опер. "Небось опять ерунды про меня наговорил. Вон, каким сычом на меня смотрит! Почувствовал, видать, что я клянчить чего собрался…или с охраны доложили, сволочи? Ладно, с асфальтом я сам, этого только по Поленко опрошу". Виталий смущенно откашлялся и примостился на краешек кресла для посетителей. Но благородная кожа обивки не была создана для полиэстера и прочих дешевых вывертов химической промышленности. Синтетические брюки с искрой и задором тут же унесли его по глади сиденья до самой спинки, вскинув Катанинские ноги кверху и бросив их в конце виража прямо на столешницу под нос Михаилу Владимировичу.

Заммэра вздрогнул: сбывались его худшие предположения, человек в штатском с невнятно произнесенным именем пришел не с добром. Вон, уже распоряжается в кабинете как у себя дома. Зачем только время тянет? Шепчет там что-то про себя, смотрит исподлобья…Может, другие сейчас у них дома обыск проводят, и Вероника давно не звонила. А этот сидит напротив вроде дурак-дураком, а сам так и шныряет глазами, так и думает, на чем бы его еще крепче зацепить. Оксаночка-то его без звука пропустила, даже предупредить не успела, значит, что-то он ей очень серьезное показал, но что? Чиновник почувствовал, как на шее выступает противный липкий пот и тонкой неуютной струйкой стекает между лопаток.

Катанин между тем оправился от своего акробатического этюда, ощупал туалет и понял, что фирменные брючки, купленные в надежной точке на рынке "Факел", предательски разошлись по шву. Дороги оперу из этого кресла теперь не было. Он поставил ноги на место, поглубже закопался между валиками кресла и из своего укрытия начал подкоп под алиби чиновника.

— Я к вам некоторым образом по поводу вашей супруги. Дельце здесь небольшое, позволите?

Михаил Владимирович подумал, что напрасно медицинские агитки в поликлиниках предупреждают, что инсульт коварен и поражает человека внезапно и без объявления войны. Он ощутил его приближение совершенно четко: в самом центре грудной клетки разворачивалась красно-кровавая пелена удара, готовясь вот-вот обрушить свои вязкие волны на его опаленный страхом за жену мозг. Ему не хватало воздуха, в горле пересохло, а шершавый ломоть сухого языка тщетно царапал небо в попытках позвать на помощь. Узел галстука вдруг стал немилосердно жать, и непослушные пальцы уже карабкались вверх по его шелковому пути, когда дверь открылась и в кабинет ворвалась ослепительная Вероника с Марточкой подмышкой.

— Котя, что ты наделал? — не глядя на Катанина, улиткой обвернувшегося вокруг кресельных подушек, блондинка кинулась к мужу. Только что заплаканная Оксаночка поведала, что босс в грубой форме, без выходного пособия, отправил верную помощницу на покой. Причем при посторонних уже говорил о ней в прошедшем времени, и теперь она, Оксана, боится одна идти на улицу: кто знает, что случается с бывшими секретаршами? Вероника вмиг сообразила, что перемена партнерш может подействовать на супруга заразительно, и он на достигнутом не остановится. А лично ей чувство меры в этом вопросе пока не изменило. Женщина вооружилась Марточкой и пошла восстанавливать статус-кво. Теперь в кабинете она застала свою сильную половину красным, как вчерашняя вырезка на витрине с хитрой подсветкой: вроде и прикидывается свежей, но уже заветривается мшисто-зеленым с бочков.

— Сколько раз я тебе говорила, предупреждала! — заламывая лебединой грации руки, дама не стала терять времени. Отстучав острыми каблучками полкабинета, она остановились против необъятного стола, водрузила на него флегматичный шарик детского тельца и накинулась на мужа: — Ты меня обманывал? Это он, — розовый ноготок ткнул в Катанина, — он тебя надоумил? Ну, что же ты молчишь?

Владимир Михайлович ловил ртом воздух, пытаясь унять разошедшееся сердце, и не мог взять в толк, что за мизансцену подстроил ему опасный посетитель. То, что любимая жена жива и здорова, принесло ему неимоверное облегчение, зато вдруг вышедший из берегов ее всегда тихий и спокойный темперамент указывал на события чрезвычайные. Неспроста она сразу помянула мерзкого гостя, может, это сигнал? На столе разрывался телефон, но Владимир Михайлович в какофонии собственных догадок и страхов не слышал его пронзительного звона. Дверь слегка приоткрылась и в узкой щелке показалось распухшее от слез личико секретарши.

— С-с-с-низу, ой, з-з-з-вонили! — Оксаночка протяжно всхлипывала и промакивала глаза платочком. — Товарищ, говорят, обещал вашей жене что-то вручить и назад. А нету, е-е-г-о-о-о! О-о-о! — девушка оборвала сообщение на высокой ноте, и все разом посмотрели на Катанина.

Виталий уже четверть часа неимоверно сопереживал заммэра. Работать в этом дурдоме он бы не согласился даже при наличии трехразового питания в буфете: ни компот, ни кнели паровые не примирили бы его с подобными условиями труда. То, что у чиновника жизнь не личная, а только публичная, да еще в неустанных заботах о благе народном при такой горгоне-жене не казалось страшным несчастьем. Вон, как он радугой переливается под ее стервятничьим взглядом, целая палитра от фиолетового с разводами до нежной зелени майских акаций. И это еще ревнивица застукала супруга с мужчиной, хотя будь Виталий одет понебрежней, по нынешним временам еще неизвестно, что хуже: массажистки из сауны неподалеку или юноша с пробором Джастина Бибера. В общем, тяжела она, шапка Мономаха, и нет числа скорбям и заботам человека на ответственном посту. Опер вздохнул, и твердо решил помочь заммэра как мужчине и как руководителю, и не ради выгоды, а только из солидарности представителей одного пола. Из-за прорехи в штанах встать и внушительно нависнуть над блондинкой он не мог, дабы не ущемить достоинства органов, а вот внушительно выставить грудь колесом ему удалось. Навстречу Веронике из лайковых недр кресла вдруг выпятился бурый свитер в катышкам и тонкий от напряжения голос сказал:

— Гражданка, вы никогда пятнадцать суток не сидели? Рекомендую. Вы задерживаете, между прочим, опрос вашего мужа. А я вместо опроса могу задержать вас. Михаил Владимирович, — Виталий повернулся к застывшему чиновнику, — нам эта женщина мешает. — Катанин кивнул на Веронику и заговорщицки подмигнул собеседнику: мол, только свистни, холостяк всегда поможет женатому собрату.

Заммэра неожиданно для опера побледнел до просвечивания анатомии черепа. Юродствующий чекист был фигурой более мрачной и многообещающей, чем Черная метка пирата Сильвера или средневековый дядька в красном колпаке до шеи и с топором. Хозяин кабинета понял, что надежды нет, и совсем скоро он узнает главную тайну имени товарища Дзержинского: есть ли жизнь в застенках Лубянки или нет. А пока стоило предпринять последнюю попытку вытащить неповинную ни в чем, кроме ангельской красоты, Веронику из бездушной мясорубки людей в сером.

— Чем же она вам мешает? — тихо выдохнул мужчина. — Она больше не будет, я ручаюсь.

«Как запуган-то, а? — сочувственно подумал милиционер. — Бьет она его, что ли? Да вот прямо этим бочонком в оборочках. А ведь красивая женщина! Ей бы на работу пойти, в цветочный магазин или шпалы укладывать, где там у нас одни бабы трудятся? Глядишь, дома бы по струнке ходила от общественно-полезной усталости. А так с жиру бесится». Вслух же опер сказал:

— Это вы невозможное обещаете. Гражданка, я так смотрю, не очень настроена больше не быть, даже наоборот. Вы здесь долго собираетесь ребенком спекулировать? — Катанин окончательно стряхнул с себя остатки послеобеденной неги и теперь профессионально работал со свидетелями. — Не скроешься от вас. Пришли здесь, видите, у руководства совещание, так подождите, как порядочная!

— С бесом в ребрах у вас совещание! — ловко отбила подачу Вероника. — Деточку вообще не трогайте. Я ее сейчас могу отпустить и вынуть пряник изо рта, вам же хуже будет. О чем вы здесь в таких позах договариваетесь? Не удивлюсь, если у вас под столом коньяк! Или еще кто похуже.

— Вероника! — еле слышно захрипел Владимир Михайлович, пытаясь предостеречь дражайшую половину от панибратства с высшими силами. В запале интенсивной перепалки мама Марточки не обратила на легкий треск с того конца стола никакого внимания и продолжала наседать на опера.

— Я уже с одним таким хамом на днях встречалась! Знаете, что с ним сталось? Пропал, предварительно бросив жену, малолетнего кота и все имущество, включая труп мужчины, причиненный к его авто по неосторожности. Вся милиция страны его теперь ищет! Я вам не завидую.

Катанин с облегчением понял, что диалог наконец-то вышел на оперативный простор и сейчас их небольшой междусобойчик, наконец, прольет свет на преступление номер один по его участку. В добрых традициях этого дела очередная свидетельница сразу же брала все подозрения на себя, не скрывая ни злой умысел, ни предварительный сговор. Супруг тоже хорош: полностью признал вину благоверной, правда, пообещал, что на дальнейшие подвиги можно не рассчитывать. Дело сшивалось. Виталий еще больше выгнул грудь и громко сказал:

— И я. И я тоже ищу.

— То, что вы ищите, в приличных домах детям до восемнадцати не показывают, — Веронику не на шутку взбесил этот кресельный утопленник, сияющий исподним сквозь легкомысленное отверстие в брюках. Ясно, почему Михаил Владимирович сидит, до краев наполненный раскаянием и какой-то темной отрешенностью: этот короткоштанишечник рушит его натуральные идеалы и учит плохому. Женщина пошла в прицельную атаку на гостя:

— Вы зачем науськали Мишеньку секретаршу уволить? До нее дольше двенадцати минут никто на этой должности не работал, и именно из-за вас, неуравновешенных просителей.

Катанин нехорошо заулыбался:

— Это, положим, вы себе льстите, спихивая неуравновешенность на посетителей. При мне никто никого не увольнял, разве что муж ваш шамкает самоотвод по состоянию здоровью. Послушайте, как он странно дышит! — тут опер широкой дугой руки указал на заммэра и замер от удивления: чиновник уложил голову на стол и не шевелился.

Весь этот кавардак, бремя государственных забот и любовный марафон в шестьдесят два года привели к закономерному результату: обладатель всего этого счастья устал и не смог более выдерживать атмосферного давления. Что-то одно надо было сбросить, как ставший ненужным бурдюк с вином в пешем путешествии по Кавказу: понятное дело, что путнику все пригодится, только ему потом не хватит сил для свежих впечатлений. Михаил Владимирович предпочел бы отказаться от жизни, чем от Вероники с дочкой, только жизнь его тоже не желали с ним прощаться. И посему послала своему временному владельцу отрезвляющий обморок на пару минут, чтобы ценил и помнил, когда очнется. Урок оказался открытым: уяснить истину успели и супруга, и опер, пока носились вокруг недвижимого тела с водой, бутылкой Нарзана, подарочным виски и шоколадными медальками из Марточкиных запасов. К реанимационным мероприятиям тут же присоединилась Оксана. В ход пошла перекись водорода, которой секретарша размахивала под носом у шефа, объясняя это тем, что водород Херосиму не просто поднял, а даже в воздух подбросил, ну а кись, то есть кислое — оно всегда полезно, витамин С в конце концов.

Через мгновение заммэра очнулся будто в раю: прекрасная Вероника порхала вокруг него со всякими вкусными бутылками, Марточка рисовала что-то умильное в своем альбоме, а секретарша, высунув от напряжения язык, изучала инструкцию к аптечке первой помощи. Ужасный чекист будто испарился. Михаил Владимирович облегченно вздохнул: пригрезилось. Все-таки права его драгоценная супруга — надо отдыхать больше. Вот сейчас разгребемся с закупками и на Алтай, в баньку, да молоко парное, да мед с разнотравья и будешь, как новенький. Это сладкое видение дрогнуло и разошлось осколками, как стеклянная витрина, в которую в очередной раз въехал суперагент и супер-водитель Джеймс Бонд, только сейчас не рассчитал Катанин.

Его брюки уже можно было продавать как две независимые юбочки-дудочки, настолько далеко зашла проблема со швом, посему стеснительный Виталий, скрестив ноги увереннойбуквой Х, стоял у окна, наполовину завернувшись в портьеру. Оттуда он подал реплику очнувшемуся чиновнику:

— Михаил Владимирович, что вы можете сказать об исчезновении Поленко Л.С.?

Заммэра непонимающим взором уставился на неприятного визитера, прикидывая, что же тот пытается повесить на него в этот раз. Фамилия отзывалась каким-то дискомфортом, на вроде лопнувшего на днях прыща подмышкой: нарывало, но уже затягивается. Чиновник решился на разведку боем и спросил в лоб:

— Кто это? И по какому поводу вы спрашиваете об этом меня?

Виталий, как Шехерезада на свидании у султана, таинственно взмахнул бровями из-за вуали занавески:

— Исключительно по любопытству интересуюсь и не только у вас. Там еще убийство затесалось. Участвовали?

Мясистые щеки чиновника пошли мелкой рябью. Вероника же отрицательно поводила пальчиком, потом стремительно поднесла его к губам и вся зазвенела хрустальным смехом:

— Кроличек, милый! Поленко-это же тот хам из школы! В смысле, до пропажи был из школы, а сейчас с плаката о розыске! Киллер-самоучка. Ясно, господин в свитере интересуется, не мы ли с тобой его сообщники, или, еще того краше, заказчики. Слава Богу, а то я уже испугались, что ты неверен своему Пушистику! Значит, все замечательно. Объясни товарищу поскорее, а потом тебя ждет кое-какой сюрприз, мур — мур!

Вероникины шалости были заммэра сейчас немного некстати, тем более в этом виде спорта, как предостерегают опытные кардиологи, в его возрасте финиш часто случается еще до старта, а это возбуждает только прямых наследников. Проигнорировав игривый тон супруги, мужчина постарался настроиться на главное: гость уйдет из этого кабинета один и больше не вернется, ему нужно только подсобить с этим Поленкой. Начальник тяжело встал с кресла, кулаками уперся в стол и несколько слабым, но четким голосом сказал:

— Вы правильно сделали, что пришли. В нашем справедливом обществе закон един для всех, а для меня даже единее других! Не зря меня ста сорока тремя процентами голосов наших горожан выбрали на эту почетную, но тяжелую должность. Я скажу все!

Опер открыл от волнения рот и приготовился ловить каждое слово Михаила Владимировича.

— Так вот, — торжественно продолжил чиновник, — сейчас я расскажу вам все и элементарно докажу, что я — что мы! — вне подозрений!

У Катанина захватило дух. Неужели у заммэра есть любительское видео со школьного двора и сейчас все раскроется? Или госслужащий падет ниц в чистосердечное признании, увлекая за собой этот кошачий концерт из неуравновешенных дамочек? Тут Михаил Владимирович подошел еще ближе, бросил взгляд на портрет Верховного Главнокомандующего над столом, и, зарядившись его мужественной энергетикой, оттрубил, будто на присяге:

— Я ничего не знаю. Это все. Нет, еще Вероника ничего не знает. У Оксаночки вообще свойство такое — не знать. А Марточка из хорошей семьи, ей не до знаний.

Катанин опешил — не такого худосочного приплода он ждал от замовского экстравагантного предисловия. Опер сглотнул и осторожно спросил:

— Насчет секретарши — допустим. Знания надо где-то держать, а у нее там волосы хранятся. А вы, вы-то как докажете свою непричастность?

Чиновник кротко улыбнулся и подошел к окну.

— У меня, молодой человек, железобетонные гарантии, — мужчина долгим взглядом окинул сплотившийся в вечерней пробке город, потом подошел к столу и положил ладонь на перекидной календарь с триколором.

— Даю вам слово государственного служащего!

Вероника ахнула и в восхищении всплеснула руками, а Оксаночка украдкой смахнула слезу гордости за неприступный авторитет босса, к которому грязь не пристает, такой он чисто принципиальный. Заммэра между тем продолжал:

— Да не тушуйтесь так, я понимаю, вы потрясены незыблемым аргументом, но не время сейчас держать подобные козыри в рукаве. Все, что имеем, сразу несем родной милиции! Кстати, вот вам еще поднесся курительный набор из меди с эмалью, итальянская работа! А теперь разрешите проводить вас обратно, к станку, так сказать, на ловлю преступников. Не дремлют негодяи и уркаганы, заждались уже, пока вы здесь по честным людям прохлаждаетесь.

Чиновник с Оксаной споро выжали опера из кабинета, и через минуту Катанин уже стоял под крепко запертой дубовой дверью приемной.

Результаты похода за правдой были противоречивые. У следствия появилась новая категории стопроцентных алиби — честное слово слуги народа.

Зато подозреваемые у Катанина закончились.