— Maman, не стоит так убиваться. Вы уже затопили все ошибки молодости, — Назар Никонович участливо поднес венценосной родительнице батистовый платок с монограммой. — «Под толщей вод сокрылся ваш позор», которого, впрочем, и не было. Так, легкий флирт на пленэре. Кто в нежном возрасте не запутывался в чувствах?

— Ах, mon ami, я тронута твоей сыновней преданностью! Увы, даже она не облегчает тяжких укоров собственной совести, — по гладкому мрамору щек госпожи Валорской заскользили прозрачные слезинки. Она украдкой кинула взгляд в огромное зеркало напротив, дабы убедиться, что новый образ скорбящей грешницы в черном от Диор подан достоверно и эстетически безупречно. Маневр не остался незамеченным, и Назар, с полуулыбкой поднеся надушенную ручку баронессы-матери к губам, снова почувствовал себя покойно и уверенно — смерть от раскаяния маменьке не угрожала. Жанна Станиславовна изящным жестом промокнула сияющие влагой глаза, которые выглядели на размер больше обычного из-за умелого макияжа и некоторого испуга хозяйки.

То, что дама была не в себе, ощущалось в сотне мелких деталей ее всегда тщательного продуманного, а теперь же весьма спорного туалета. Глубокое декольте в завитушечных кружевах хоть и принадлежало ножницам знаменитого парижского кутюрье, но до полудня имело право существовать только в публичных домах на девицах дорогого, но облегченного поведения. Барышням подешевле могли бы принадлежать черные же чулки в мелкую сеточку, а юбке в стиле пин-ап из каких-то атласных лоскутков была бы рада торговка с загородного базара, разумеется, в свой законный выходной. Горничная, помогавшая хозяйке одеваться к завтраку, даже подумала, что ослышалась, когда хозяйка попросила заказать в Северо-восточной малой гардеробной меховую накидку из шкур диких зверей саванны, которую Берин-старший невзлюбил за рябь в глазах. Женщина никогда о ней не вспоминала, но тут, сославшись на озноб и некие дуновения из прошлого, поежилась под удивленным взглядом прислуги и резким голосом приказала поторапливаться. Занятный ансамбль просто в масть дополнило авторское ожерелье какого-то новомодного дизайнера, из тех, кто считали необходимым запрятать всякую красоту изделия в его невидимую часть, выставив наружу швы, необработанный металл и прочий мусор. На необычайной белизны шее баронессы украшение смотрелось банным набором, где кусочки черной пемзы для ног не совсем удачно были сплетены нитками от мочалки и натерты дегтярным мылом. Зато бриллиантовые перстни в духе Светлейшего князя Меншикова слепили глаза даже тем, кто видел их блеск за добрую сотню метров.

В общем, и случайному наблюдателю было бы ясно, что женщина пребывает в страшном смятении и не отдает себе отчета в своих поступках. Домашние, имея счастье наблюдать госпожу Берину постоянно, все как один затаились в предчувствии ужасных событий. Только катастрофы вроде цунами, поглотившей всю Евразию до верхней шишечки Джомолунгмы, или окончательного падения нефтедоллара могли нарушить раз и навсегда заведенный порядок аристократического дома, а, главное, смять его всесильный тотем, его ось и смысл. — божественную Жанну и ее уникальную способность быть во всем правой. На памяти дворецкого, служившего в поместье с самого его основания, ничто и никогда ни на секунду покачнуло хозяйкиной уверенности в том, что она — центр мира и наиредчайшее его украшение.

Слуга ручался по крайней мере за последние тридцать пять лет, хотя в поместье и был введен особый порядок летоисчисления, приблизительно как в черной дыре: время шло вспять и каждый следующий год отминусовывал два предыдущих. Баронесса становилась все моложе и на последнем дне рождения выяснилось, что Назар Никонович уже ее старше. Дни и месяцы вихрем уносились в даль, а Жанна Станиславовна, словно заколдованная принцесса, не менялась ни на йоту: все так же сияли дивные аквамариновые глаза, такой же молодой и беспечной оставалась походка, и морщины избегали появляться на нежном лице, никогда не тронутом заботой. Всегда тонкая и безупречная, всегда свежая, неизменно прекрасная, словно экзотический цветок лотоса с вечных папирусов, сама казавшаяся вечной Жанна сегодня проснулась обычной женщиной уже даже не средних лет, а вполне себе пенсионеркой, не поспавшей ночью и поевшей накануне вредного.

Вчера, даже не попив обязательного ягодного чая с мятой, баронесса ушла на свою половину в десятом часу вечера. Безуспешно промаявшись на великолепных шелках постели до двух, Жанна отправилась слоняться по дому. Ей впервые открылась его интенсивная, обычно скрытая от хозяйским глаз богатая на события ночная жизнь. Третья смена слуг заканчивала свое дежурство по поместью и сдавала коллегам камины, натертые полы, необозримые витрины с фарфором, хрусталем, эмалью, монетами этрусков и чеканкой ассирийцев, альковы с бесценными гобеленами, парадные залы и кладовки, апельсиновую рассаду и персидские ковры, сплетни с гостевого домика и Монплезира на озере, где опять не без участия Назара нашлась некая русалка, уже излечившаяся от рыбного прошлого. Все вокруг вертелось, вытряхивалось, чистилось и полировалось, и так без конца Призрак хозяйки в молочной пене пеньюара легко скользил по анфиладам комнат и лестничным пролетам, пугая ночную прислугу, прежде никогда не встречавших саму Валорскую. Для них она была легендой, только лицом с одного из портретов в Геральдической комнате, где великий художник Никон Берин хранил все свои награды и даже ордена, а Жанна развешивала портреты предков, всех, как один, писанных с нее, ибо другой натуры не имелось. Поэтому и работники, и гости, и даже члены семьи иногда изрядно путались, выискивая, который из них принадлежит самой хозяйке, а какой ее двоюродному дедушке.

Баронесса шла и шла, натыкаясь на слуг, сражавшихся с пылью, временем и экологией в борьбе за чистоту в ее бескрайних хоромах. Зал за залом открывал золоченые, янтарные, инкрустированные двери навстречу своей хозяйке, все дальше уводя ее от центральных покоев, где мерно гудел никогда не спящий улей исправного хозяйства. На душе у совершенной супруги великого художника Никона Берина впервые было неспокойно. Настолько, что она даже вспомнила свою пламенную юность, в которой та, какая-то чужая Жанна получила диплом торгового техникума. Значит, если нынешний мир рухнет, баронесса всегда сможет устроиться кладовщицей или, там, кассиршей в продмаг, чтобы не умереть с голоду. А то, что мир находится под вопросом, у урожденной Валорской сомнений не вызывало.

На горизонте опять всплыл этот обманщик и лицемер, этот злой гений Жанниной молодости, якобы летчик-испытатель и даже в чем-то каскадер, а на поверку простой ловелас Ленька Поленко. Всплыл и болтался теперь, как кусок органических удобрений в прудике у свинофермы: без пользы, зато задиристо хлюпая зловонными пузырями. Еще каких-то тридцать лет назад госпожа Валорская совсем иначе представляла его дальнейшую судьбу. Интуиция и жажда мести рисовали картины одну отраднее другой. То в сводках криминальных новостей деревянный ведущий в форме рассказывает о роковой неудаче престарелого альфонса, чей увядший профессионализм разочаровал жертву настолько, что она сдала его с поличным. Предварительно раз сорок случайно задев ножницами и все насквозь. В коротком сюжете тут же показывают коварного обманщика. Конечно же, в склоненной голове и прочих слегка рваных фрагментах баронесса сразу же узнает Леонида Серафимовича. Телезрители тщательно запоминают его особые приметы. Дворовые мальчишки гогочут ему вслед, а благородные сэры плюют в сторону Поленко при встрече, вычисляя нечестивца в очередях и темных утробах кинотеатров. Женщины, естественно, обходят его стороной, будто прогрессивного паралитика. Ленька вынужден жаться по подворотням, подбирать окурки и просить милостыню.

То госпожа Берина, проезжая в открытом автомобиле спортивной модели, бросает взгляд на поля, где адски трудятся пожизненно приговоренные к исправительным работам. В одном из наиболее оборванных и чахлых людишек в полосатой робе она с удивлением ловит что-то знакомое, но давно позабытое. Несчастный поднимает глаза и падает на колени, не то от внезапного потрясения, не от того, что кандалы натерли. Он тянет изъеденные мозолями руки к прекрасной нимфе и шепчет ей вслед:

— Жанна, это я! Прости меня, о, прекраснейшая, и тогда даже презренная юдоль каторжника будет раем.

Но заключенному не удается присоединиться к Адаму и увидеть рай еще при жизни, потому как прекрасная баронесса только беспокойно крутит головой, не понимая, откуда доносится это утробное бульканье. Наконец, она ободряюще, но в то же время с назиданием, улыбается полосатому и дает ему шиллинг. Если верить Диккенсу, шиллинг для таких как он всегда был самой желанной наградой. Открытый автомобиль исчезает в пыли автострады, а Леонид в полнейшем недоумении остается наедине с бесполезной монетой и бичами совести. На следующей заправке госпожа Валорская узнает, что один арестант с плантаций покончил с собой, проглотив крупную монету. Все удивляются такому транжирству, и только задумчивая красавица с аквамариновыми глазами молча ковыряет зонтиком землю. Где-то там внизу, в черном Тартаре, готовят сейчас сковородку для ее обидчика и плохого человека Лени. Не очень горячую, потому как он раскаялся и искупил вину работой на благо, ну, на благо сельского хозяйства, допустим. Для селян все время придумывают всякие льготы.

В крайнем случае, Леонид Серафимович имел право умереть от геморроя или стать участником Дома-2. В общем, подошло бы что-то позорное и нелепое, такое же, как и все существование этого беспринципного, но весьма плоского авантюриста. То, каким фейерверком он ворвался в Жаннину реальность сейчас, ни в какие ворота не лезло! И этот хам посмел угрожать ее сыну, ее светочу естествознания, плоти от плоти великого Берина! Кто же помог ему занять место директора и не было ли в том злого умысла против ее аристократического счастья?

Четыре дня назад, когда Назар Никонович обрушил мир их дома неожиданным признанием, баронесса немедленно причислила себя к лику воинов-освободителей. Прочие регалии и так уже с трудом умещались в пространстве ее наполненных заботами дней: мать матерей, защитница обездоленных иногородних депутатов, утешительница серых кардиналов и укрывательница подпольщиков-миллионеров, теперь она должна была стать победоносицей в борьбе с пороком. То, что Леонид Серафимович был их ходячей энциклопедией и даже самоучителем, женщина знала из собственной бурной молодости. Сейчас Жанне вспомнились события того вечера:

— Шевелись, Назар! — женщина в развевающихся боевыми знаменами шелках летела по коридору. Запыхавшийся сынок уже отставал примерно на два корпуса, и недовольная маменька бросала через плечо короткие команды поторапливаться. Несъеденный ужин еще больше раззадорил возбужденную женщину: одна мысль о нетронутых трюфелях и марципане делала ее худой, а, значит, и злой. Зато вовремя приконченная бутылочка шампанского горячим гейзером бурлила в жилах, вырываясь наружу фонтаном не вполне соответствующих вдове Клико оскорблений в адрес не к ночи помянутого Поленки.

Наконец, она ворвалась в свой будуар и замерла у дверей в ожидании сына, сошедшего с дистанции где-то в районе седьмой южной библиотеки. Через долгих десять минут согнувшийся пополам от интенсивной рысцы Назар ввалился в маменькины покои и рухнул на козетку, которая тут же отозвалась придавленным померанцем. Жанна отмахнулась от скулящего шпица и подошла к туалетному столику, на котором теснились хрустальные бутылочки с драгоценными ароматами. Назар давно покушался на чудное собрание эссенций и редких цветочных масел, разумеется, только для нужд науки и техники употребления, но баронесса прежде никогда не допускала его лицезреть ее коллекцию воочию. Теперь же и без того потрясенный наследник, затаив дыхание, рассматривал вожделенные реактивы.

Госпожа Берина прошлась по разгоряченному лицу пуховкой и резко повернулась к сыну:

— Я должна тебе кое-что сказать, мой мальчик. Возможно, это признание тебя шокирует, но тридцать пять лет назад я уже была молода.

Назар с сочувствием посмотрел на мать. Его, лучшего студента химического факультета, трудно было удивить законами природы, скорее, он уже добрый десяток лет недоумевал, как его родительнице удается с ними не соприкасаться. Но даже в этих особенных обстоятельствах учитель оставался почтительным сыном. Напустив на себя вид китайского болванчика, он взволнованно переспросил:

— Как же, маменька? Неужели тридцать пять лет назад вы вообще были? Ведь мне двадцать девять, а я выгляжу вдвое старше вас! Полноте, вы смеетесь над вашим доверчивым визави. Признаётесь, и не будем говорить об этой несуразице.

— Ах, льстец! — довольная баронесса шутя погрозила золотому мальчику пуховкой и еще раз внимательно посмотрелась в роскошное зеркало напротив. Улыбнувшись своему отражению, она слегка освежила виски маслом пачули и подошла к Назару. — Все же, mon cher, тебе придется в это поверить: за внешностью юной девушки скрывается долгая жизнь и богатый опыт. Я много страдала, мой сын, и пришло время приоткрыть для тебя завесу над прошлым. В нем, как чувствует мое израненное сердце, кроются причины настоящего.

Химик был неприятно поражен этим перлом логики. Всем известно: когда красивая женщина начинает задумываться о смысле жизни, случаются Троянские войны и изобретение радия, что тоже не обещает спокойствия. Теперь он с трепетом прикидывал, о каких великих тайнах собирается полночи разливаться его дорогая Maman. Учитывая, что ее откровения обещали пролить свет на кадровую политику Районо, он ожидал леденящий душу историй о прорехах в бюджете, в которые случайно высыпалось что-то по мелочи, а потом засыпалось обратно, только с другой стороны и в подкладку. Такие нехитрые приемы чиновников-портняжек нередко приводили к внезапным назначениям и снятиям, но слушать об этой чехарде у кормушек не хотелось. С другой стороны химик торжественно обещал коллективу узнать, откуда же взялся их новый начальник, и по всему выходило, что унылую административную исповедь придется выслушать до конца и от начала. Назар Никонович поправил бабочку и приготовился внимать.

То, что рассказала ему баронесса, растрепало не только галстук, но и нервы Берина-младшего. Спустя каких-то полчаса он погрузился в мир бушующих страстей, будней военной авиации и трудностей с заселением в один номер в эру предразвитого социализма. Последние, кстати, обернулись счастьем для пораженного молодого человека: благодаря советскомуоблико морале он появился на свет в подходящих обстоятельствах, то есть в законном и удачном браке. Но для его царственной мамули путь наверх оказался тернист и долог.

Где-то между войной и Олимпиадой красавица Жанна начала свою блистательную карьеру с фабричной нищеты и копоти, которые позже трактовались ею как благородный налет старины и скромность аристократов в изгнании. Подобно многим амбициозным девицам ее возраста, прекрасная брюнетка знала один способ подняться к звездам: хорошенечко под них упасть. Но, если верхом мечтаний для ее подружек попроще был офицер-подводник или младший лейтенант из немецких частей, то ослепительная Жанна не соглашалась на чины ниже генеральских. Как известно, молодые и неженатые генералы перевелись еще при Наполеоне, поэтому без неудачных падений не обошлось. Можно даже сказать, удачных среди них вовсе не было.

На счастье, пытливой барышне, тянущейся к большим горизонтам, в минуту душевной невзгоды попалась книга о выдающемся американском изобретателе Генри Форде. Трижды этот гений конвейеров разорялся дотла, не имея средств даже на биг-мак без кетчупа, зато на последней попытке, вложив в нее всю злость от прошлых промашек, настырный деловой человек сорвал банк и стал всемирно известен, богат и уважаем. Вдохновленная Жанна сравнила свои убытки со страданиями Генри, которому после очередного фиаско приходилось лет пять-шесть выслушивать попреки от жены, и сначала копить ей на колечко, а уже потом на автомобильный завод. Сравнение однозначно было в ее пользу, так как ее благо даже от неправильного использования не сокращалось. Простительное заблуждение — по крайней мере, и людям поумнее в двадцать лет казалось, что их молодость вечна.

В этот момент в сложный пасьянс Жанниной жизни впервые вплелся не то дурак, не то джокер — есть разные трактовки таких персонажей — летчик-испытатель с рыбьими глазами. Судьбоносная встреча подстерегла ее на аэродроме, где немного взволнованная девушка ожидала вылета в Анадырь. Город на самом краю Земли был выбран не случайно, а с великим умыслом заарканить крупного золотодобытчика или короля контрафакта из моржовой кости. Недавно на станции Жанна познакомилась с развеселыми поварихами, едущими с полугодовой вахты на Дальнем Востоке и прожигающими теперь здоровье и накопления по дороге домой, в хлебосольную Малороссию. Окосевшие от плюсовых температур бабоньки вмиг признали в начинающей авантюристке родственную душу и полушепотом, с хохотком и подмигиваниями, поведали ей о скрытом от глаз местечковых клуш истинном раю, заповеднике суровых и богатых мужчин за краем света.

В крошечном северном городке, богатым на промысловую рыбу, чукчей и золотой песок не хватало только одного: женщин. Те редкие кадры, которые заносила туда жажда приключений или пограничная служба, ценились на вес палладия и разлетались с рынка невест как горячие пирожки. В этом заколдованном месте икра стоила дешевле кефира, бакланы срывали из-под окон неопытных командировочных замороженную курицу, а в магазин можно было съездить на оленях. Там запах золота просто ел глаза, а шкуркой соболя автомобилисты победнее протирали лобовое стекло своих украшенных самоцветами УАЗиков. Нимфа, подобная Жанне, не успела бы сойти с самолета, а вместо трапа к ней под ноги уже бы упал штабель анадырских воротил с предложением руки и сердца. Ей оставалось только дождаться лета, когда температура поднимется хотя бы до плюс тринадцати и можно будет одеть платье, чтобы сразу показать товар лицом.

Пришел июль и барышня засобиралась в дорогу. В это же время из точки Б навстречу ей устремился другой объект и столкновение их было предопределено. Подобно двум бильярдным шарам, раскиданным по разным углам "американки", они должны были стукнуться и высечь искру, чтобы игра сложилась в победный финал. Под воздействием умелого удара судьбы совершенно не знакомых мужчину и женщину вдруг понесло друг на друга, дабы навсегда изменить траекторию каждого из них и оставить четкие сколы на их литых холодных душах. В столичном аэропорту два энергичных вектора скрестились в пространстве: девица Валорская зацепилась о вытянутые ноги человека в синей форме с крылышками.

Собственно зацепилась она только взглядом, которого было достаточно, чтобы посмотреть выше и заметить приятную глазу композицию из золотых нашивок, полосочек, значков и прочей звездной атрибутики. И здесь Жанна, не знакомая с порядками в авиации, дала маху — не разобравшись в знаках отличия, она присвоила человеку в форме звание, прямо противоположное его текущему положению младшего офицера. Одна нашивка на лацкане не дает права даже моргать в присутствии командира с четырьмя полосками, не то, что приближаться к самолету, но наивная девушка посчитала широкую одинокую ленту аналогом крупной и единственной генеральской звезды на погоне. Мило, но неумно, за что и пострадала.

Назар Никонович ушам своим не верил, когда маменька, этот эталон расчетливости, неутомимый борец за классовые предрассудки, у которого свербит в носу, если собеседник является академиком только в третьем, а не в пятом колене, призналась ему, как полгода верила россказням альфонса на доверии, готовила себя в генеральши от авиации, а пока сдавала в скупку нажитое за прошлые попытки устроиться. Естественно, только потому, что ее самый молодой на территории Советского Союза генерал откладывал всю зарплату и особенно незарплату на постройку ко дню их с Жанной бракосочетания точной копии Воронцовского дворца, только в Гаграх и в пропорции 2:1. Размеры оригинала были малы его званию и широте любви к единственной и неповторимой. Жених начал скучнеть, когда у Валорской совершенно закончились деньги и уже немножко заканчивалась первая молодость: на днях ей должен был исполниться двадцать один год. Собственно, именно на свой день рождения она ждала оглашения даты их свадьбы, а дождалась только участкового, который мягко пожурил ее за тунеядство и пообещал помочь с трудоустройством хоть в Анадыре, хоть в Нижнем Тагиле, если Жанна не исправиться.

Жених же постоянно менял место службы, Родина нуждалась в нем по всем географическим направлениям. После Дальнего Востока он вдруг оказался в Сибири, потом в Бухаре, потом немножко послужил в Мурманске, а последнюю весточку с просьбой перевести деньги Жанна получила из Таганрога. Именно там Леня нашел какой-то необыкновенный мрамор, из которого собирался высечь бюст возлюбленной и водрузить его на козырек их дворцового подъезда. До этого свадьба и воссоединение влюбленных было совершенно невозможным, ибо генерал Поленко не довольствовался малым.

Поскольку по месту жительства к Жанне накопилось слишком много вопросов, она решила, что с милым рай и в недостроенных хоромах, и на последние средства сама отправилась в любимый южный город Антона Павловича Чехова. Результат поездки соперничал краткостью и силой с лучшими сюжетами великого писателя: там Жанна стала почетным делегатом съезда разгневанных южных невест лже — летчика. Другие отделения этого исключительно женского сообщества слали товаркам приветственные телеграммы и рапортовали об увеличении поголовья на рекордные пятьдесят процентов, и это не считая неучтенных невест-одиночек. К сожалению, свободных мест в их профсоюзном общежитии не было еще с позапрошлого года. Убитой горем и безденежьем Жанне пришлось идти с одной из новых подружек ночевать в каптёрку гостиницы "Интурист", где последняя работала специалистом. Слегка протрезвев от любовного наваждения под шум котлов и водочку, в те времена заменявшую журнал "Harpers Bazaar" и капучино модным девушкам, Валорская с ужасом осознала глубины своего падения. Поплакав над горой угля и как следует перемазавшись, несчастная страдалица, завернувшись в валявшуюся телогрейку против разбившего ее озноба, выползла на солнышко и подставила прекрасное заплаканное лицо задам гостиницы.

Тут из окна номера ее и приметил уже второй день скучавший в этом пыльном краю великий художник и преданный сын своей отчизны Никон Берин. Контраст между замызганным, грубым ватником и тонким классическим профилем девушки из народа поразил мужчину до самых глубин его тонкой натуры, а когда прямо на него взглянули невозможного цвета огромные ясные глаза, он спешно схватил свой паспорт и выбежал из номера.

Скатившись по гранитным пролетам, он прорвался через служебный вход на задворки гостиницы, развернул замершую в каком-то амоке незнакомку за плечи лицом к себе, и, убедившись в его абсолютной, неземной красоте, крепко поцеловал девицу в сахарные уста. Как порядочный человек, к вечеру оригинальный молодец был женат.

Следующий год Жанна провела как во сне: бесконечное, пылкое обожание супруга сгладило все острые углы ее характера. Цветы, подарки, поездки, курорты, вкусная еда, заграничные сувениры и сама глубоко капиталистическая заграница оздоровили ее слегка попортившийся организм и смогли напитать его всем необходимым для рождения крепкого и пухлого мальчугана. Никон был вне себя от счастья, но окончательно нырнул в работу, чтобы обеспечить своих дорогих всем, чего душа не пожелает.

Вот тут-то проходимец Поленко и появился в Жанниной жизни еще раз. Мельком, украдкой, но в момент спустив женщину с небес в самую пропасть. Как-то, прогуливаясь по Ботаническому саду с маленьким Назарчиком, госпожа Берина услышала из-за спины противное треньканье и свист. Обернувшись, она не поверила своим глазам: прямо по гравийной дорожке павлином вышагивал Леня с какой-то деревенской девкой под мышкой. Поравнявшись с молодой мамашей, мужчина неумело состроил козу ребенку в колясочке, потом долгим мутным взглядом смерил парализованную Жанну и, противно растягивая слова, сказал своей спутнице:

— Смотри, Клавк, пацан на меня похож. И чего только не бывает! — и, сплюнув под ноги, зашагал со своим колобком дальше. Жанна стояла ни жива, ни мертва, вспоминая всякие ненаучные теории о следе, который бывшие партнеры оставляют на дальнейшем потомстве честной женщины.

Но больше Леонид Серафимович не давал о себе знать. Пока каким-то непостижимым образом, словно размалеванный и страшный клоун из детской хлопушки, не выстрелил на школьном педсовете. К чему это все приведет, Жанна не знала.

А Назар вдруг ясно почувствовал, что Поленко вернется.

К ним вернется.