1

Как же быстро Египет погружался в ночь…

Алан Сандерс не мог оторвать глаз от манящей полоски затухающего горизонта. Три пирамиды, одна выше другой, черными треугольниками заграждали тоскливую пустыню близ Каира, а молчаливый Сфинкс охранял покой погруженного во тьму некрополя.

Какое величие!..

Алан Сандерс затаил дыхание. Смел ли он даже представить ещё год назад, что сможет увидеть всё это не на рисунках и фотографиях, а воочию? Какой же удачей было попасть в экспедицию к известному профессору рисовальщиком и окунуться в мир древних тайн, скрытых песками и молчанием истории.

Нет, теперь, когда заканчивалось девятнадцатое столетие, в Британии невозможно было найти ничего подобного! Там не осталось ни тайн, ни загадок. Руины замков уподобились скелетам мертвецов — их разъедало время. А здесь, на месте некогда великого Мемфиса, даже спустя тысячелетия все дышало жизнью. Пирамиды не были подвластны времени, ведь они бессмертны!

До чего же были глупы и суеверны местные арабы, раз считали, что по ночам полчища джиннов витают вокруг пирамид! Старушечьи сказки, «Тысяча и одна ночь»! Эти россказни только отвлекали от настоящих тайн и портили впечатление от грандиозных строений.

Как хорошо было прогуливаться по плато ночью, когда здесь не суетились члены экспедиции, не кричали рабочие, и не был слышен стук их орудий. Тишина и прохлада, такие желанные днем, наступали только с заходом солнца, и можно было остаться одному посреди величественного безмолвия памятников ушедшей в вечность цивилизации.

Из пустыни послышался вопль шакала, и Алан Сандерс невольно вздрогнул. Глупый зверь нарушил его единение с высоким и непостижимым. Мужчина и не заметил, как на небе уже взошла луна, тускло осветив искалеченный лик Сфинкса, чья фигура по грудь утопала в песке.

Какими же варварами нужно было быть, чтобы совершить такое? Чем эта древняя статуя заслужила себе отколотый нос?! Кто бы ни был тем вандалом, суфийский фанатик или солдат наполеоновской армии, этот человек совершил преступление против человеческой истории и её памяти!

Шакалий лай стал просто невыносим, и Алан решил последовать к источнику звука. Должно быть, животное кто-то потревожил. Лишь бы это не оказались презренные воры из деревни. Расхитители — вот угроза мемфисского некрополя, как во времена фараонов, так и сейчас.

Решительным шагом Сандерс двинулся в сторону пустыни. В кромешной тьме, разбавленной лишь лунным светом, он не увидел ни людей, ни шакала, да и вой неожиданно прекратился. Алан уже подумал возвратиться обратно, поближе к пирамидам, как заметил что-то ослепительно белое вдалеке. Бесформенной массой оно колыхалось, то приближаясь, то отклоняясь в сторону. В голову Сандерса полезли нехорошие мысли о джиннах и призраках. Мужчина изо всех сил напряг зрение, но не смог различить ни одной черты непонятного, и оттого немного пугающего создания. С четверть часа он наблюдал как белесое облачко, отчетливо выделившееся в темноте, блуждало по пустыне. И вдруг неожиданно оно пропало, исчезло, словно растворилось в черноте.

Ещё долгое время Алан Сандерс не мог прийти в себя. Он ждал, что нечто появится в пустыне вновь, но вот уже рассвет окрасил грани пирамид и лицо Сфинкса медным налетом, но ничего необычного так и не произошло.

На следующий вечер, забыв об утомительном рабочем дне, Алан Сандерс твердо решил провести ещё одну ночь на плато Гизы. Теперь не памятники седой старины занимали его разум. Алан был уверен, что накануне увидел нечто запредельное и не поддающееся пониманию, и оно было не менее завораживающим, чем пирамиды. Чем бы ни оказалось то белое свечение, Алан намеревался узнать его природу.

Шакал молчал, будто вовсе не появлялся возле плато. Пустыня затихла. И вот на небе появилась луна, и её мертвенный свет тут же выхватил белую фигуру, но уже не в пустыне, а рядом с пирамидой Менкаура.

Теперь Сандерс явственно различил в её облике нечто сходное с человеком. Сердце Алана затрепетало. Чтобы там ни было, но оно явно наблюдает за ним.

Переборов волнение, Сандерс рискнул и, не отводя глаз от белой фигуры, сделал несколько шагов навстречу к неизведанному. Кажется, та фигура тоже двигалась к Алану, но застыла на месте, стоило только ему остановиться.

Тревога не проходила, но Сандерс твердо решил, что непременно разберется в увиденном. Покров тайны должен быть сорван! Сегодня или никогда!

Когда до разгадки тайны оставалось 30 футов, Алан замер. Впереди стояла девушка. Никогда в жизни он не видел подобной красоты! Сокращая расстояние шаг за шагом, Сандерс не мог оторвать взгляда от её чудесного лика. Какая светлая кожа, словно свежий снег и даже белее. А черты лица… Алан не мог представить, к какой нации или расе принадлежит незнакомка, но она была несказанно, невыразимо прекрасна. Её белые волосы опускались ниже колен, струясь по таким же белым развивающимся одеждам.

Стоило им поравняться, как от восхищения Сандерс лишился дара речи. Пусть эта девушка и окажется призраком, но она самый прекрасный призрак на свете.

«Я та, кто любит тишину», — раздался неспешный бесстрастный голос в его голове.

Алан был ошеломлен и напуган. Что это?! Он помешался, или просто не увидел, как незнакомка открывала рот?

Светлые глаза напротив насмешливо сощурились, но губы призрака не дрогнули.

«В этих землях я умерла и родилась вновь».

Что значили эти слова? Или мысли? Мысли, но чужие.

«Зачем ты ходишь над моей обителью?»

Мужчину охватил ужас. Не иначе как призрак похороненной в некрополе царицы явился ему. На лице её не было видно гнева, только легкая заинтересованность. А эта полуулыбка, так и тянула, тянула…

— Смилуйся, великая жена царя… — выдавил Алан, не надеясь, что она поймет его английскую речь, и упал на колени.

Белая царица продолжала безмолвно взирать на Сандерса, и ещё больший трепет овладел им. Улыбка пропала с её лица.

«Поднимись и следуй».

Белые одежды легким шелестом скользнули мимо Алана, и царица исчезла за его спиной. С минуту Сандерс собирался с духом, понимая, что видение пропало, и призрак покинул его. Поднявшись, мужчина не мог надышаться. Древняя правительница говорила с ним! Самым необычным образом, но говорила! А что ей оставалось, если она не знала английского языка, а он не говорил по-древнеегипетски? Интересно, поняла ли царица его слова?..

Сандерс повернулся и побрел обратно, в сторону Каира. Но что же это?! Белая фигура никуда не делась, не растворилась в ночном воздухе. Она шла к Сфинксу!

Приключение Сандерса пока и не думало подходить к концу. Вспомнив последние слова царицы, он пулей рванул за ней. Запыхавшись и сбиваясь с ног, Сандерс настиг её, а белая царица только посмотрела на него через плечо, но шага не сбавила, пока они не подошли к статуе, которую бедуины с давних времен прозвали «Отцом ужаса».

Словно исполняя неведомый Сандерсу ритуал, покачивающейся походкой, с простертыми к небу руками она приблизилась к изваянию Сфинкса и приложила ладони к камню.

Что это было? Молитва? Церемония? Может, так древние египтяне поклонялись Сфинксу? Вот бы узнать, как проходили в давние времена ритуальные бдения. Белая царица наверняка знает. Только как её спросить? А если она не поймет, и любопытство только разгневает её?

Прекрасная и белоликая повернулась к Алану. Нет, она не злилась, но и не улыбалась. Кажется, в её глазах появилась грусть.

«Ты не берешь чужого, но твои спутники грабят город мертвых».

— Нет, нет, что вы, — затараторил Сандерс, активно жестикулируя, — мы не осквернители, мы — ученые…

Но царица была непреклонна.

«Никому из живых не дозволено тревожить покой мертвецов», — раздались в его голове монотонные слова.

Сандерс обхватил голову руками. Задумывался ли он когда-нибудь, что совершает нечто дурное, участвуя в раскопках древних мастаб? Нет. Это дело казалось необходимым во имя науки. Ведь так они, ученые, хотели оживить историю, явить миру скрытые песками знания о древних людях. Теперь, глядя в бесцветные глаза белокожей царицы, Сандерс чувствовал себя преступником, расхитителем гробниц, настоящим вором.

«Всякая вина должна быть искуплена».

— Сжалься, царица, помилуй! Я не знал! — в ужасе от неминуемого возмездия мужчина припал к ногам хозяйки его судьбы. Теперь ей карать или миловать. — Позволь искупить, прошу тебя!

Белая рука опустилась ему на голову, и Алан почувствовал как холод исходит от её тонких пальчиков. Ладонь царицы скользнула по его подбородку, обращая лицо испуганного Алана на себя, дабы взглянуть прямо в глаза, прямо в душу.

«Исправь».

— Я сделаю все!

Жестом подняв растерянного и напуганного мужчину, готового исполнить любую её прихоть, белая царица не отняла бледной и обжигающей холодом руки от его щеки. Легкая улыбка проскользнула по её губам и тут же пропала.

Царица указала свободной рукой себе за спину. Сандерс верно понял её жест.

«Пески поглотили его».

Что сказать, а она была права. Говорят, ещё во времена Тутмоса IV Сфинкс покоился под песками, пока фараону не явился во сне дух его отца и не попросил откопать статую.

«Верни его лапы».

— Лапы?

«Верни его стан. Избавь от тяжести».

Что она имела в виду? Уж не хотела ли белая царица, что бы он, как и Тутмос принялся пересеивать песок по пустыне?

«Верни и будешь прощен».

Что же делать? Один он не сможет начать раскопки Сфинкса. Значит нужно убедить профессора, во что бы то ни стало. Надо что-то придумать, ведь так хочет царица.

— Я все сделаю, все исполню!

Ответ ей понравился, а улыбка стала более явной и требовательной.

«Поклянись».

— Я клянусь! Обещаю сделать все.

«Поклянись на крови».

— Что? Как?

В голове больше не звучали мысли царицы, а Сандерс силился понять, что значит такая клятва и как её исполнить.

Похоже, белая царица сумела понять все сомнения по его глазам. Прохладная рука скользнула по плечу, опустилась к локтю и обхватила запястье. Алан и не заметил, когда царица успела закатать ему рукав и поднести его ладонь ближе к своему лицу. Внимательно, словно хиромант, изучающий линии судьбы и жизни, она водила пальцем по его руке. Острый ноготь скользил по обветренной коже, пока не впился в бугорок под большим пальцем.

Завороженный движениями белой царицы Алан не сразу почувствовал боль, хоть и казалось, ноготь впился глубоко в плоть, достав до самой кости.

Глаза царицы блеснули, и губы её приникли к ране.

Сандерс был не в силах оторвать взгляда от белой макушки и рассыпавшихся волос. Он чувствовал их мягкое скольжение, ощущал теплый кончик языка, что проникал в рану и двигался вверх-вниз, все быстрее и быстрее, пока не заскользил по коже запястья вдоль вены выше и выше… А ногти все больнее впивались в его руку.

Сандерс вскрикнул и отпрянул. Перед ним стояла все та же царица, ни единой черточки не изменилось на её лице. Но как же он мог не заметить раньше этот багровый отблеск зрачков в её водянистых глазах? И седые волосы прилипли к бледному подбородку с алыми разводами. Следами его крови!

Нет, призрак не превратился в старую отвратительную ведьму. Царица оставалась прекрасной и величественной. Но она пила кровь, его кровь! Она не могла быть добрым созданием.

— Изыди… изыди, дьявол!.. — пролепетал Алан, пятясь назад.

Белая внимательно следила за каждым его неловким движением. Вот Сандерс споткнулся и растянулся на спине. Он пытался ползти, но нарастающая истерика, саднящая рука и зыбкий песок только мешали его побегу. У самого уха раздался тихий свист, и что-то длинное как канат заскользило по шее. Сандерс тут же отбросил удавку. Кобра, такая же белая тварь, как и та, что стоит на двух ногах позади и наблюдает, яростно зашипела и подползла ближе. Алан не шевелился — черные бусинки глаз заворожили и подчинили его своей воле.

Кровопийца подошла ближе, все так же бесстрастно глядя на мужчину.

«Верни лапы».

— Нет!.. — одними губами прошептал Алан. А белая гадина продолжала шипеть и подбираться ближе. Хвост противно щекотал шею.

«Верни», — монотонно стучало в голове.

Сандерс, не в силах больше терпеть, зажмурился.

— Не верну!.. Не могу! Не знаю!

Змеиные клыки впились в ничем не защищенную шею. Последнее, что почувствовал Алан, были губы белой царицы. Она высасывала из раны змеиный яд вместе с его кровью, а мысли в месмерическом ритме приказывали:

«Верни… Верни… Верни… Верни… Верни… Верни… Верни… Верни… Верни… Верни…»

На рассвете рабочие нашли изможденного, бредящего Сандерса у статуи Сфинкса. Он отмахивался от них и твердил о белом призраке со змеёй и шумящих песках. Месяц рисовальщика продержали в госпитале, подозревая лихорадку, и вскоре отослали обратно в Англию. Сандерс противился переезду, как мог, ведь после захода солнца, где бы он ни был — один в гостиничном номере или на вечеринке в шумной компании, в Египте, Италии или Англии — везде его собственные мысли заглушал неумолимый приказ: «Верни лапы… Верни лапы… Верни… Верни… Верни…».

 

2

— …Вот такую историю рассказал мне десять лет назад Алан Сандерс, когда вернулся из Египта в Лондон, — закончил свой рассказ сэр Джеймс Грэй, — в этом кабинете на этом самом месте, где вы двое сидите сейчас.

Молодые люди, коих сэр Джеймс как глава тайного общества старательно посвящал в секреты кровопийского мира, озадаченно переглянулись. Блондин Хьюит Стэнли поправил съехавшие очки и посмотрел в сторону друга. Казалось, на темноволосого мечтательного Томаса Вильерса эта душераздирающая история не произвела должного впечатление.

— И что вы ему на это сказали, дядя? — спросил Том.

— Как ни странно, — ответил сэр Джеймс, — но я посоветовал Сандерсу вернуться в Египет.

— Уж лучше бы вы посоветовали ему сведущего психиатра.

— Ты совсем не веришь его словам? — добродушно вопросил племянника седовласый мужчина. — Или считаешь меня легковерным?

— Ну что вы, дядя, я не это имел в виду, — запротестовал Томас Вильерс. — Просто все это звучит совсем нереалистично. Ночь, луна, древние могилы, белый призрак, что пьет кровь. Больше походит на готический роман.

— А каково твое мнение, Хьюит? — обратился сэр Джеймс к чересчур серьезному Стэнли.

Молодой человек немного помолчал, прежде чем озвучить свою теорию:

— Из рассказа Алана Сандерса выходит, что белая кровопийца представилась «той, что любит тишину».

— Так.

— А поскольку события происходили в Египте, имеет смысл перевести эту фразу на древнеегипетский язык. Тогда она будет звучать как «Меритсегер».

— Мерит — что? — переспросил Томас.

— Меритсегер, — терпеливо повторил Хьюит. — Это имя богини-охранительницы некрополей. Её изображали в виде женщины с головой кобры или кобры с головой женщины. Так что, Сандерс ошибся, приняв её за царицу. Ведь кобра при ней и вправду была.

— Ну, вот, — похвалил молодого человека сэр Джеймс Грэй. — Недаром в прошлом году ты закончил изучать в университете древнюю историю.

— Какая же из этой мошенницы-кровопийцы богиня? — надулся Томас Вильерс. Ждать похвалы в свой адрес, имея всего лишь диплом по истории искусств, и то еле-еле полученный, ему не приходилось.

— Фальшивая богиня, — согласился его приятель, — хоть и сумела заворожить Сандерса.

— Нет-нет, — запротестовал сэр Джеймс, — вечноживущие белые кровопийцы не гипнотизеры, во всяком случае, большинство из них.

— Но смогла ведь Меритсегер говорить с Сандерсом без слов.

— Сандерс просто обомлел при виде белой кровопийцы, о существовании которой даже не подозревал. Вот у него и разыгралось воображение, и он не обратил должного внимания на её мимику и движение губ. Если бы тебе довелось столкнуться ночью лицом к лицу с белой и её ручной коброй…

— Не дай Бог! — отреагировал за приятеля Томас.

— Вот именно.

— Кстати, сэр Джеймс, — не унимался Стэнли, — зачем вы отослали Сандерса обратно в Египет к этой бестии?

— Уж раз я семнадцать лет как возглавляю Общество, изучающее этих бессмертных созданий, то могу с определенной долей вероятности утверждать, что самозваная Меритсегер, единожды вкусив крови Алана Сандерса, не отстанет от бедняги никогда и доведет его или до сумасшествия или до самоубийства. Пусть уж лучше она пьет кровь Сандерса и дальше, раз в своем безумии он и так потерян для общества. А Меритсегер не станет искать вместо него новую жертву.

— И долго Сандерс сможет отдавать ей свою кровь?

— Лет 5-10, - со спокойным равнодушием признал сэр Джеймс. — За это время тело его истощится, и жизнь уйдет вместе с кровью.

— Мерзкое создание, — скривился Томас Вильерс. — Нельзя ли как-нибудь избавляться от таких, как она?

— Нет, мой мальчик, — меланхолично протянул Грэй, — вечноживущие, увы, не могут состариться и умереть, как ни старайся. Нет такого оружия или способа, чтобы убить их, и нашему Обществу приходится с этим считаться и мириться. То, что белые кровопийцы бодрствуют и днем и ночью, живут в пещерах и подземельях вдали от людских глаз и солнечного света, заставило их утратить привычный человеческий облик и мораль. Жизнь и здоровье смертных их совсем не заботят, и людей он видят только, когда поднимаются из своих убежищ на земную поверхность. А поднимаются они лишь тогда, когда истощены до предела и готовы рвать плоть случайной жертвы, лишь бы поскорей насытиться. Время от времени белым становится скучно в своих пустых и темных подземельях, и они, как та Меритсегер, устраивают представление себе на потеху, кем только не называясь — богами, королями, феями и бескрылыми ангелами.

— Точно, — рассмеялся Томас Вильерс, — В белом тряпье и не отличить.

— Но ведь есть и другие вечноживущие кровопийцы, — напомнил Хьюит Стэнли, — те, что обитают в европейских городах. Они живут под солнцем и потому внешне совсем неотличимы от простых людей. Как же тогда быть с ними? Как их разоблачать?

Серьёзно посмотрев на молодых людей, Грэй ответил:

— Наземные кровопийцы более гуманны, нежели их подземные сородичи. Живя среди смертных, они склонны к содержанию добровольцев, что готовы дарить или продавать им свою кровь. Охоту на смертных устраивают только аморальные отщепенцы или пресытившиеся мерзавцы из их числа — вот с ними мы и призваны бороться. Так что, пока наземные кровопийцы не причиняют вреда смертным, их присутствие в Лондоне не должно нас особо волновать. В сути, они те же люди, рабочие или владельцы земель и капиталов, только не едят обычной пищи, не спят и живут вечно. И вам, как новобранцам нашего Общества, предстоит изучить жизнь как наземных, так и подземных кровопийц. А главное, понять как быть с их…

Раздался настойчивый стук в дверь. В кабинет вошел полковник Кристиан, сорокалетний плечистый шатен под шесть с половиной футов ростом. Приблизившись к столу начальника, он с грохотом опустил увесистую папку с документами.

— Все, я больше не могу, — устало заключил он. — В Общество я нанимался не для бумажной работы.

— Полно вам, полковник, — начал успокаивать взвинченного мужчину сэр Джеймс. — Это всего лишь старое дело, которое нам передал Скотланд-Ярд на доследование. Заинтересованным лицам всего лишь любопытно мнение нашего Общества, не более того. Вам не нужно раскрывать те преступления.

— Спасибо и на этом, — ехидно произнёс полковник. — Спустя семь лет раскрыть их было бы весьма затруднительно.

— Просто напишите свое заключение, и я больше не буду вас тревожить по этому поводу.

Полковник Кристиан тут же подал Грэю два листа из папки. Один был исписан размашистым подчерком полностью, а второй едва начат.

— Не густо.

— Я боевой офицер, а не канцелярист, — твердо заявил полковник Кристиан, и сэр Джеймс Грэй не решился с ним спорить.

Все это время молодые люди молча наблюдали за вялой словестной перепалкой, будто их тут и вовсе не было. Внезапно полковник внимательно посмотрел на голубоглазого брюнета с внешностью мечтательного поэта, потом на серьезного блондина в очках.

— Вот прекрасные кандидатуры для сочинительских работ, — заключил он, — к тому же, с кембриджским образованием. А меня увольте от этого. Я так больше не могу.

— Кстати, полковник, — начал сэр Джеймс, — я только что поведал нашим юным коллегам историю Алана Сандерса.

— Про Меритсегер? Ещё та вертихвостка, — уверенно произнёс полковник, будто был лично с ней знаком.

— Зря вы так об этой коварной вампирше, — подал неуверенный голос Томас.

— Вампир, Вильерс, это потусторонняя нежить, что принимает облик человека, покоящегося на кладбище, а потом приходит к его родственникам, чтобы мучать и сводить в могилу. А та белянка, уверяю тебя, вполне себе живая и осязаемая.

— Так ведь плато Гизы это же древнее кладбище, — воодушевился Томас. — Там хоронили фараонов и их цариц. Может Сандерс прав, и Меритсегер одна из них. Небось, археологи разворошили её подземную усыпальницу, где она пряталась многие века, и теперь Меритсегер бродит по ночам в поисках возмездия. А Сандерс ведь приехал в составе археологической экспедиции. Вот Меритсегер на нём и отыгралась за всех его коллег.

— Ну-ну, Том, — остановил довольного своими догадками племянника сэр Джеймс, — усмири фантазию. Кто такая Меритсегер на самом деле можно узнать только в Гизе и только от неё самой.

Полковник Кристиан не упустил возможность вставить своё веское слово:

— А я вам предлагал заручиться поддержкой Британского археологического общества и отправить меня в Гизу. Через Сандерса я бы побеседовал с этой Меритсегер и о ней самой и о лапах Сфинкса. Вы не задумывались, зачем они ей нужны?

— Умерьте и вы свое рвение, полковник, — мягко осадил его сэр Джеймс. — Вы уже один раз съездили в Дублин, хватит. В Лондоне вы нужны Обществу не меньше, а я бы даже сказал, больше, чем в колониях.

— И вам не было бы страшно встретиться с Меритсегер? — удивленно спросил полковника Томас Вильерс.

— Мне как офицеру не пристало бояться женщины, будь она даже бледная как смерть, — уверенно ответил мужчина, приглаживая усы.

— Вот проклятье!.. — тихо раздалось по другую сторону стола.

Пока начальник и подчиненный спорили о делах давно минувших дней, Хьюит Стэнли успел украдкой заглянуть в злосчастную папку, так ненавистную полковнику Кристиану. Не отрываясь, он смотрел на фотографию женщины с жуткими порезами на щеках от уха до уха, явно неживую.

— Это же… — сбивчивым голосом начал Стэнли.

— Кэтрин Эддоуз, — закончил за него полковник Кристиан бесстрастным голосом человека, вызубрившего тысячу страниц текста наизусть, — убита 30 сентября 1888 года неизвестным по прозвищу Джек-Потрошитель.

— Вот это да! — восхитился Вильерс, — нашему Обществу передали такое дело…

— Преступление века! — подхватил Стэнли.

— Ну, что я говорил, — обратился к Джеймсу Грэю полковник Кристиан. — Сколько энтузиазма и неподдельного рвения к работе. Пользуйтесь, пока они не загрубели и не стали такими же циниками как я.

— Неужели Джек-Потрошитель был ещё и кровопийцей? — вопрошал Хьюит Стэнли, лихорадочно пролистывая увесистую папку. — Вот это да!

— Дядя, — присоединился к нему Томас Вильерс, — пожалуйста, можно мы с Хью тоже поможем.

Полковник рассмеялся.

— Не упускайте момент, сэр Джеймс, соглашайтесь, пока они не одумались. А я пойду.

— Куда?

— Проедусь по подземной железной дороге, пока её не закрыли.

 

3

День выдался неожиданно солнечным для Лондона, где дым фабричных труб нередко смешивался с природным туманом, и грязная серая мгла окутывала город.

Сэр Джеймс Грэй не упустил возможности воспользоваться хорошей погодой и пригласил на прогулку доктора Джона Рассела. Молодой мужчина, так же как и полковник Кристиан, Хьюит Стэнли, Томас Вильерс и прочие представители восьми посвященных в тайну кровопийства семейств, служил под началом сэра Джеймса. Их организация работала под скучной и малопонятной постороннему наблюдателю вывеской «Общества по изучению проблем инженерной геологии». Общество, конечно, занималось проблемами, и иногда даже инженерной геологией, но только если в этом было замешано кровопийство.

В Обществе доктор Рассел занимался изучением физиологии людей далеко не смертных. Такой качественно новый взгляд на анатомию и медицину, недоступный другим его коллегам, заставлял Джона Рассела втайне вынашивать план создания как минимум лекарства от старости. Но сэра Джеймса интересовали совсем иные его разработки.

— Как продвигаются твои исследования, Рассел? — поинтересовался Грэй.

— Пока что медленно, — признался доктор. — Мне приходится быть осторожным с профессором Книпхофом. Не хочу раньше времени посвятить его в тайны, которые ему и так лучше не знать.

Неделю назад по приглашению сэра Джеймса из Мюнхена прибыл профессор патологической анатомии Юлиус Книпхоф. Сам Джеймс Грэй с профессором знаком не был, но после заверений Джона Рассела, вынужден был поверить, что его учитель Книпхоф просто незаменимый специалист в их нелегком предприятии. Когда же перед Грэем предстал 87-летний старичок, да ещё в сопровождении двух внуков, сэр Джеймс не то что потерял всякую надежду на баварского профессора, он стал терять веру в Рассела.

— Но ты, хотя бы говорил с ним о гематологии? — требовательно спросил его сэр Джеймс.

— Крайне осторожно.

— Но ведь когда-то он с позволения королевы консультировал покойного герцога Олбани. Да и Гессенский дом нынче пользуется его услугами.

— Все верно. Но вряд ли сейчас профессор Книпхоф способен понять наши методы в исследовании болезней крови. Хотя, его независимые суждения о природе и лечении порфириновой болезни и гемофилии отчасти совпадают с нашими.

— В какой именно части?

— Если больной порфирией, — вполголоса ответил доктор, — ощущает острую потребность выпить крови, лучше удовлетворить его желание. А раз кровь больного гемофилией не способна сворачиваться, имеет смысл заменить его больную кровь кровью здорового донора путём переливания. В отличие от служащих Общества профессор не знает о существовании вечноживущих кровопийц, иначе бы…

Сэр Джеймс понял доктора Рассела без лишних слов. Знай профессор Книпхоф о кровопийцах, то стал бы лечить подобное подобным. Именно такая мысль 35 лет назад пришла в голову доктору Пэлему, после того как он впервые столкнулся с вечноживущим кровопийцей и узнал, чем тот питает свои жизненные силы. С тех пор медики Общества упорно искали способ извлечь лекарство из черной крови вечноживущих, ибо пить её свежей для смертного было бесполезно, а переливать в вену и вовсе опасно. Но шли годы, а панацея от гемофилии с порфирией так и не была найдена, потому и августейшие пациенты из дома Ганноверов продолжали страдать от врожденных недугов.

Только после смерти своего супруга принца Альберта королева Виктория дала Обществу право на новаторские разработки, которые смогли бы исцелить её детей и внуков от наследственных заболеваний крови. Вместе с тем королева пожелала узнать, что же это за человекообразные кровососущие существа, что не стареют и не умирают, и которые отчего-то обитают в лондонских подземельях и любят нападать на служащих подземной железной дороги.

Вот так своим появлением и существованием Общество по изучению проблем инженерной геологии было обязано исключительно больной королевской семье и неспокойной Лондонской подземной железной дороге, и ещё неизвестно, кому больше.

— Я считаю, — продолжал доктор Рассел, — имело бы смысл провести ряд экспериментов в этом направлении.

— Так проводите, в чем проблема?

— Но в качестве подопытных мне нужны вовсе не смертные люди.

Джеймс Грэй внимательно посмотрел на подчиненного, ибо в его голове стали закрадываться подозрения, что Рассел начинает становиться таким же одержимым наукой медиком, как и его эксцентричный учитель Книпхоф.

— Может быть полковник Кристиан…

— Нет! — категорично оборвал Рассела сэр Джеймс Грэй.

— Но может он всё же попробует поймать хотя бы парочку белых…

— И не думайте. Он самый ценный наш сотрудник. Не хватало ещё, чтобы из-за вашей жажды экспериментировать его самого утащили в их подземное обиталище.

— И что же мне теперь делать? — холодно вопрошал доктор. — Как вести исследования без подопытных?

— Ждите, — посоветовал Грэй. — Мы не можем просто так лишать свободы этих вечноживущих созданий, учитывая их неуязвимость и мстительность. Нужен повод. Если в Лондоне случится кровавое происшествие, и мы задержим виновных, обещаю, что отдам их в ваше полное распоряжение.

Такой ответ хоть и не полностью, но удовлетворил Рассела, и доктор уже намеревался попросить сэра Джеймса ещё об одной услуге, но замолк, едва успев открыть рот.

Навстречу им двигались две знакомые фигуры: профессор Юлиус Книпхоф, собственной персоной, и его внучка Ида Бильрот.

Старенький профессор, казалось, ростом едва превышал пять футов. Выглядел он куда моложе своих истинных лет ввиду отсутствия морщин на округлом лице. Седая окладистая борода торчала во все стороны, аккуратные очки с круглыми линзами скрывали маленькие цепкие глаза анатома. Книпхоф был полноват, что в сочетании с невеликим ростом делало его шарообразным. Старик шел, опираясь на трость в одной руке и локоть внучки в другой.

Ида Бильрот, сестра милосердия двадцати пяти лет, то и дело придерживала пожилого деда. В Лондон эта пышнотелая веснушчатая девушка с рыжими кудрями приехала в качестве его сиделки. Удивительно, что в родном Мюнхене, как слышал Джон Рассел, в подобных услугах профессор не нуждался ни от внучки, ни от кого-либо иного.

Поравнявшись, две компании объединились и продолжили прогулку вместе.

— Как провели день, профессор? — поинтересовался доктор Рассел.

— О, Джонни, мальчик мой, — восторженно произнёс Книпхоф и с нескрываемой теплотой в адрес любимого ученика поведал, — мы только что посетили Британский музей. Это просто восхитительно! Феноменально! Какие удивительные вещи там выставляют. Ты даже не представляешь, насколько ценные для медицинской науки предметы можно там отыскать.

— Профессор, — Грэй перевел внимание старика на себя, — мне бы хотелось с вами кое-что обсудить. Вы не против?

— Ну, что вы, — с неизменным баварским акцентом протянул старик, — мне тоже есть, что вам сказать.

Старшее поколение двинулось вперед, в то время как Рассел и фройляйн Бильрот учтиво от них отстали.

— Если вы не против, давайте присядем, — по-немецки предложила девушка, указывая на скамейку.

— Конечно, Ида, как скажите.

— А то я так устала. Дедушка любит долгие пешие прогулки, а я после них с ног валюсь. Мы, наверное, кругов десять обошли вокруг парка.

— Должен признать, у профессора отменное здоровье. В его годы подобная подвижность встречается крайне редко. Не иначе ваш дед задумал дожить до ста лет.

Девушка только устало улыбнулась.

— Как вам Британский музей, Ида? Было интересно?

— Весьма. Все такое… удивительное… — Тут она окончательно запуталась в собственных мыслях и словах. — Простите, я просто очень волнуюсь за дедушку.

— А что не так с профессором? — участливо поинтересовался Джон Рассел.

— Понимаете, он ведь очень любит свою профессию анатома, почти всю жизнь ей отдал. А теперь его редко допускают до вскрытий, только учебных, для студентов. Дедушке это очень не нравится, но ничего не поделать. Его считают слишком старым для практики.

— Но не преподавания, — заверил её Рассел. — Профессор просто кладезь знаний в своей области. От студентов его точно никогда не отстранят.

— Это так, — с грустью в голосе согласилась Ида, — просто… когда сегодня мы были в египетском зале музея, дедушка увидел там крючок… м-м… не знаю, как он точно называется, но это приспособление для бальзамирования. Им через нос вынимали мозг.

— Да-да, я понял, о чем вы говорите. Так это из-за него столько неподдельного восхищения?

— Именно. Дедушка остановился перед стендом с тем крючком и минут десять смотрел на него, будто досконально изучал. Я успела обойти весь зал, а он все стоял и стоял на одном месте. Я пыталась отвлечь дедушку, предложила посмотреть другие экспонаты, но он только отмахнулся и сказал, чтобы я ему не мешала. Потом он достал блокнот и начал зарисовывать тот крючок, тщательно, со всеми изгибами и, кажется, даже указал размеры. — Тяжело вздохнув, девушка заключила, — Я боюсь, как бы дедушка не задумал изготовить себе такой же крючок и опробовать его на ком-нибудь?

— Зачем?

— Из любопытства. Дедушка очень любопытный. Вы же знаете эту его любимую фразу: «Что не доказано эмпирически, то сомнительно». Может он сомневается, что тем крючком древние египтяне и вправду вынимали… — не закончив фразу, Ида взволновано спросила, — Как вы думаете, такой крючок можно сделать самостоятельно из проволоки?

— Не думаю. Скорее всего, не обойтись без литья.

Девушка понуро опустила голову.

— Хорошо. Постараюсь не подпускать дедушку к кузнецам. Хотя, он такой непоседа, может уйти из гостиницы без меня. А я ведь так за него волнуюсь.

— Не переживайте. Здоровье у вашего деда отменное, характер закаленный. В Лондоне ему ничто не угрожает. А вы, Ида, молодец.

— Ну что вы… — зарделась она.

— Это сущая правда, — продолжал осыпать её комплиментами Рассел. — Я ещё не встречал ни одной девушки или дамы, которая бы без всякой брезгливости говорила об извлечении мозга.

— Я ведь из семьи медиков, да и сама служу в госпитале. Чем меня может смутить анатомия человека?

— Вот это меня в вас и восхищает.

Развить эту мысль Джону Расселу не дали. Помахивая тростью, к скамейке приближался профессор Книпхоф, а чуть позади за ним еле поспевал сэр Джеймс.

— Джонни, мальчик мой, — жизнерадостно обратился к нему профессор, — скажи мне, где в этом городе можно найти хорошую кузницу?

 

4

Первым, кого встретил Джон Рассел в штаб-квартире Общества на следующий день, был вездесущий Хьюит Стэнли.

— Скажите, доктор Рассел, — нервно поправив очки, начал молодой человек, — это ведь вы семь лет назад осматривали в Ист-Энде места преступлений Джека-Потрошителя?

— Нет.

Ответ немало удивил Стэнли, ведь он располагал совершенно другими сведениями.

— Как нет?!

— Я не был на месте убийств, — пояснил доктор, — а просто присутствовал в морге на осмотре трупов.

— Так вот оно что… И что же вы там увидели?

— Немногое, Стэнли. Я ведь в тот год только получил диплом врача и ещё не успел зарекомендовать себя как специалист. Так что, мне как практиканту доверили только стоять и смотреть, что делают старшие коллеги.

— И что вы увидели? — спросил Хьюит.

— Тела умерших женщин, — бесстрастным голосом ответил ему доктор Рассел, — каждая с перерезанным горлом и выпотрошенными внутренностями.

— А что с кровопотерей?

— А сам-то ты как думаешь, много крови вытечет из перерезанной сонной артерии?

— Я понял, — кивнул Хьюит Стэнли. — А что насчет кровопийства?

— Кровопийства? Его следов я не заметил.

С этими словами доктор Рассел посчитал, что сказал всё необходимое, и хотел было удалиться, но новобранец Стэнли и не думал заканчивать с расспросами:

— Как это не заметили? Но ведь перерезанное горло?..

— Горло, — согласился доктор и тут же парировал, — И что? Всю кровь в достаточном количестве полисмены обнаружили растекшейся на месте преступления. Никто её не пил.

— Но как же так? — недоумевал Хьюит, запустив пятерню в светлые волосы.

— Послушай, Стэнли, Общество в тот год просто проверяло подозрительные убийства на причастность к ним белых кровопийц. И их в Ист-Энде точно не было. Был только психопат-потрошитель, которого так и не нашли.

На этом Рассел оставил недоумевающего Стэнли одного посреди коридора. Но вскоре в здании появился полковник Кристиан, что было безусловной удачей. Полковник частенько пропадал из штаба то ли по поручениям сэра Джеймса, то ли по личным делам. У него-то Хьюит Стэнли и начал вызнавать о причинах возобновления следствия по делу Джека-Потрошителя.

— Я понятия не имею, — отмахнулся от Стэнли полковник, на ходу приглаживая слегка вьющиеся волосы, — ты же сам позавчера слышал, что я обо всем этом думаю. Да, наш доктор Рассел признал, что кровопийств не было. Всё, на этом для меня дело Джека-Потрошителя закрыто ещё семь лет назад.

— Но почему же сэр Джеймс захотел все перепроверить? Значит, доктор Рассел что-то упустил?

— Вот и спроси об этом у сэра Джеймса и доктора Рассела.

— Прошу вас, — едва не взмолился Хьюит, — полковник, помогите мне и Тому.

— Стэнли, — мужчина недобро посмотрел на молодого человека сверху вниз, — я, по-твоему, для того отказался от проверки этого дела, чтобы вновь к нему вернуться?

— Но ведь в Обществе мы все делаем одно дело.

Полковник недовольно передернул усами, но доводу Стэнли внял. Через пять минут вдвоем они вошли в комнату, где среди разложенных листов с визой Скотланд-Ярда, ничего не делая, прохлаждался Томас Вильерс. Чуть не свалившись со стула, на котором раскачивался, он тут же принялся с умным видом перекладывать бумаги из одной стопки в другую.

— Ну, что вы успели наработать? — громыхнул полковник, от чего Стэнли спешно затараторил:

— Мы имеем шесть убийств женщин. Всех их объединяет профессия, а именно проституция, и что все они были убиты ножом. У четырех извлечены различные органы, остальных двух Потрошитель просто порезал.

— Потому что не успел расчленить, — лениво прокомментировал Томас Вильерс.

— Способ убийства, это одно, — кивнул полковник, — лучше посмотрите, кого он убивал.

— Проституток.

— Их возраст, Вильерс, их внешность, вот о чём я говорю. Вы хоть обнаружили эту закономерность?

Хьюит Стэнли лихорадочно стал искать в завале бумаг свои записи и, найдя их, прочел:

— Вот. Марте Тэбрем было около 35-и, Мэри Николс — 44, Энни Чапмен — 47, Элизабет Страйд — 45, Кэтрин Эддоуз — 43, Мэри Келли — 23.

— Всем около сорока лет и больше, — кивнул полковник. — Всем кроме Мэри Келли. Теперь вы понимаете, к чему я веду?

— Нет, — хором признались молодые люди.

Полковник недовольно глянул на них и требовательно произнес:

— Тогда посмотрите на рост тех женщин, цвет волос, телосложение. Всё ведь указано в протоколах вскрытия. Давайте, работайте.

После получаса сверки документов и переписи данных, Хьюит с Томасом смогли выявить то, что от них ожидал полковник.

— Все те женщины были чуть выше пяти футов, низкорослые, — заключил Стэнли, не отрывая близоруких глаз от бумаг. — Кроме Мэри Келли, она существенно выше.

— Волосы? — в нетерпении вопросил полковник.

— Они шатенки, все кроме…

— Дай угадаю, — с наигранным изумлением предложил полковник Кристиан. — Все, кроме Мэри Келли.

— Да, она блондинка. — Хьюит Стэнли и сам был удивлен, почему Мэри Келли так сильно выбивалась из общей картины, но никак не мог понять, что же в ней было такого особенного.

— Из чего можно сделать вывод что… — мужчина сделал многозначительную паузу, дабы дать подопечным самостоятельно подвести итог.

— … что внешность жертвы не имела значения для Джека-Потрошителя, — тут же заключил Томас Вильерс.

— Или Мэри Келли в этом списке лишняя. — Такое предположение Хьюита Стэнли немало удивило его приятеля, и вызвало одобрительную улыбку полковника Кристиана. — К тому же она единственная, кто был убит в собственной комнате, а не на улице как остальные.

— Что, и вы так считаете? — обескуражено посмотрел на полковника Томас.

— А почему нет, Вильерс? Вспомни то время: уже три месяца по Ист-Энду разгуливает убийца, прозванный Джеком-Потрошителем, и охотится на публичных женщин. Все в Лондоне об этом знают, все газеты только об этом и пишут. Если бы кому-нибудь внезапно понадобилось убить проститутку, которая, к примеру, шантажирует его, что бы этот гипотетический убийца сделал? Отравил её? Задушил? Или бы поступил умнее и коварнее, исполнив убийство в стиле небезызвестного каждому лондонцу Джека-Потрошителя?

Хьюит Стэнли был восхищен таким ходом рассуждения, не понимая только, почему семь лет назад полиция сама до этого не додумалась. Да и сам он отчего-то не сумел разгадать загадку Мэри Келли ещё вчера.

— Но истинный убийца Келли, — продолжал полковник, — знал о злодействах неизвестного только из газет, а не полицейских отчетов, потому и не учел самого главного — Джек-Потрошитель убивает на улицах 40-летних приземистых темноволосых женщин, а не светловолосых высоких девушек в их комнате. Просто во всем виноваты газеты. Когда все они кричат о Джеке-Потрошителе, невольно представляются реки крови, искромсанные тела и разбросанные по углам куски мяса.

Томас невольно поморщился.

— Что Вильерс? А ведь именно так и выглядела комната Мэри Келли, разве нет?

И Стэнли подтвердил: убийца вынул из тела девушки все органы кроме мозга.

— Но ведь ничего подобного не было ни с одной предыдущей жертвой, — и дальше рассуждал полковник. — Потрошитель не уродовал лиц, не сдирал кожу и не срезал мышцы до кости. Его не интересовали легкие и сердце, только живот и гениталии. Даже исполнение разрезов наводило специалистов на мысль, что убийца профессиональный медик. Но как только убили Келли, подобные разговоры прекратились. Её буквально выпотрошили, по-настоящему, без всякого применения медицинских знаний, выпотрошили и освежевали как скотину.

— Но и на лице Эддоуз Джек-Потрошитель сделал разрезы, — дотошно возразил Хьюит Стэнли.

— Да, но это был отсеченный кончик носа и аккуратные, словно зарубки, надрезы век. Лицо Кэтрин Эддоуз не стало от этого изуродованным, и вполне поддавалось опознанию. А Мэри Келли опознали только как девушку, проживавшую в 13-ой комнате дома 26 по Дорсет-стрит. Её тело сбило следствие с толку. Но никто в полиции и правительстве тогда не захотел признать очевидное — помимо неуловимого Джека-Потрошителя, по Лондону разгуливает ещё один безжалостный убийца.

— И убийство Мэри Келли ошибочно приписали Джеку-Потрошителю, — без энтузиазма в голосе проговорил Вильерс.

— Согласись, — обратился к нему полковник, — когда хорошенькой девушке полосуют ножом лицо, в этом есть что-то глубоко личное. Так может поступить обиженный любовник, завистливая конкурентка, но не случайный клиент или Джек-Потрошитель, который ничего подобного раньше не делал и придерживался строгого плана действий, только для него характерного.

— Если и говорить об ошибочно приписанных жертвах, — вслед за полковником продолжил рассуждать Стэнли, — я бы исключил и Марту Тэбрем, первую из убитых.

Свои сомнения Хьюит объяснил по тем же пунктам, что применил полковник к Мэри Келли. А именно, Тэбрем была убита не на улице, а в тамбуре жилого дома. По возрасту она была немного младше сорока, а выглядела и того моложе. И судя по тому, что убийца нанес Тэбрем 39 ножевых ранений, его обида на проститутку была не мимолетной, а давней и жгучей, что не осталось сил терпеть. Даже если некоторые из ран и пришлись на живот и гениталии, то только по чистой случайности. Как и в случае с Мэри Келли убийца задел легкие и сердце, чего не было ни у Николс, ни у Чапмен, ни у Страйд с Эддоуз.

— К тому же, — добавил полковник Кристиан, — мне видится, что за личиной Джека-Потрошителя скрывается не один единственный психопат, а двое.

— Но почему? — нахмурился Вильерс.

— Потому что вдвоем легче управиться с убийством проститутки на ночной улице. Пока один скрупулезно режет живот и извлекает органы, другой поглядывает по сторонам, и следил, чтобы поблизости не показался случайный прохожий или полисмен. И если таковой появится, наблюдатель даст команду потрошителю скорее собирать вещи и уходить. Между прочим, когда убили Страйд, свидетели видели некоего убегающего человека с черным саквояжем, предположительно, медицинским. Без команды наблюдателя он рисковал увлечься копанием в чужом чреве и попасться в руки властям.

Воодушевленные новыми теориями, молодые люди наперебой стали предлагать свои догадки, зачем же Джеку-Потрошителю понадобилась почка Эддоуз, медные кольца Чапмен, и почему у Николс поврежден язык.

— Замечательно, — прервал их полковник и двинулся к двери. — Тогда зафиксируйте всё, о чём мы с вами говорили, и составьте отчет для сэра Джеймса. Посмотрим, что он на это скажет.

Как только полковник Кристиан покинул комнату, Томас недовольно обратился к Хьюиту:

— Ты понял? Белые кровопийцы, потрошители, слежки, погони… А мы с тобой всю жизнь за бумажками и просидим.

 

5

— Я передал дело Джека-Потрошителя Вильерсу и Стэнли не для того, чтобы прочитать в их отчете ваши выводы, полковник — негодовал в своём кабинете сэр Джеймс. Глава Общества категорически не желал ничего слышать о том, что Мэри Келли была убита не Джеком-Потрошителем. — Что же вы мне прикажете, ткнуть носом полицию, а вместе с ней и правительство, что семь лет назад они вводили в заблуждение горожан и ничего не сделали для поимки двух или даже трех преступников?

— Мне казалось, — холодно заметил полковник Кристиан, сидя напротив начальника, — вы подотчетны только королеве, а вовсе не правительству и, уж тем более, Скотланд-Ярду.

— Вот именно! Или вы считаете, что королеве будет приятно узнать ваше мнение?

Полковник лишь недовольно передёрнул усами и стальным голосом произнес:

— Если бы вы мне сразу сказали, зачем Общество занимается этой давней историей, я бы, поверьте, сделал именно те выводы, которые бы вас устроили.

Глядя на обиженного такой резкостью подчиненного, сэр Джеймс невольно смягчился.

— Ну, полно вам, полковник. Я ничего не имею против вас. Считаете, что Келли убил кто-то другой, ради Бога, считайте.

— И Тэбрем.

— Тем более. Пусть хоть всех тех несчастных убили разные люди. Но, поймите, я поручил вам дело Джека-Потрошителя, не для того, чтобы вы разваливали его на части.

— Даже если я прав?

Сэр Джеймс промолчал, обдумывая и взвешивая каждое слово, которое вынужден был произнести. Собравшись с мыслями, он изрек:

— Я хочу доверить вам чрезвычайно конфиденциальную информацию.

— Извольте.

— И я бы хотел, чтобы вы передали услышанное молодым людям, Томасу и Хьюиту, но никому более.

Полковник Кристиан согласно кивнул, и Грэй начал свой рассказ:

— Недавно возникло тревожное предположение, что убийства Джека-Потрошителя были не бессмысленной резней, а жертвоприношением.

Полковнику показалось, что он ослышался, но нет, сэр Джеймс уверенно продолжал:

— Оказывается, в то самое время, пока Ист-Энд будоражило от кровавого кошмара, в Лондоне появилось новое оккультное общество.

— Какое общество? — переспросил полковник, с тихим ужасом осознавая, в какой среде ему теперь придется вращаться ради предстоящего расследования.

— Его организовали трое масонов…

Мужчина закрыл глаза, еле сдерживая себя, дабы мучительно не застонать. Полковник прекрасно знал, что масонов, с их-то тягой к скрытности, разговорить будет трудно, если вообще возможно.

— Дело в том, — вкрадчиво, вполголоса, продолжал Джеймс Грэй, — что оккультные ордена, как и масонские ложи, просто так не учреждаются. На это нужно разрешение другой ложи, более авторитетной. Интересующие нас оккультисты получили его в марте 1888 года. Но официальное объявление об учреждении их ордена появилось только в начале 1889 года.

— И, что же?

— А между двумя этими датами и произошли шесть убийств в Ист-Энде.

— И вы считаете, растерзанные женщины стали подношением злым силам, дабы те оберегали и охраняли новый оккультный орден и его адептов? — Полковник Кристиан не выдержал и улыбнулся. Уж очень несерьёзно звучала эта история, даже для Общества, призванного охранять британцев от посягательств белых кровопийц.

— Не имеет значение, что считаю я, — отрезал Грэй. — Главное, так могли считать оккультисты. Я уже начал говорить о трёх учредителях их ордена. Так вот, один из них был хирургом, другой — коронер Северо-Восточного Лондона.

— И кто же третий?

— Боксер, якобит и бывший куратор музея Хорнимана.

— Странная компания.

— Главное, что все трое сведущи в герметических науках, а двое так и вовсе профессиональные медики.

Намек полковником был понят. Его теория, что убийцами проституток могли быть двое медиков, находила подтверждение в словах сэра Джеймса. И всё же полковник попытался возразить:

— В Лондоне служат тысячи врачей с хирургическими навыками.

— Но далеко не каждому понадобится перерезать падшим женщинам глотки и уносить с собой какой-нибудь из их органов.

— А оккультистам, стало быть, нужно?

— Сердце, полковник, у Келли похитили сердце!

— Вы же знаете, я не считаю её жертвой Джека-Потро…

Глава Общества тут же прервал его.

— Поверьте мне, человеческое сердце важный элемент для самой низкой и грязной черной магии.

— Если так, и вашему коронеру-масону действительно понадобилось сердце, он вынул бы его куда цивилизованнее, без фонтанов крови и…

— Но ведь у всех шести женщин перерезано горло, — не сдавался сэр Джеймс, упорно держась за заветную цифру в шесть убитых и ни одной меньше.

— В этом нет ничего удивительного, — пожал плечами полковник Кристиан. — Чтобы жертва не кричала, пока её режут, разумнее сразу перерезать ей горло.

— Некоторых смущает, что оно перерезано слева направо.

— И что в этом удивительного? — не понял полковник.

— В этом обстоятельстве усматривают связь с известным масонским ритуалом, с помощью которого карают отступников, — неопределенно пояснил Грэй.

— Это всего лишь совпадение, — заключил полковник. — К тому же, вряд ли можно заподозрить уличных проституток в причастности к масонству. А горло, знаете ли, вообще легче перерезать слева направо, если вы правша и стоите у жертвы за спиной. А стоя лицом к лицу у вас и вовсе ничего не получится.

— Какие у вас обширные познания в душегубстве, — попытался сыронизировать сэр Джеймс. — Надеюсь, они получены не на личном опыте?

Но полковник отвечать не стал, и Джеймс Грэй невзначай заметил:

— И все же, те преступления в Ист-Энде не выглядели рядовыми для этого района.

— Согласен, — в задумчивости кивнул полковник Кристиан.

А сэр Джеймс продолжал рассуждать о нравах лондонских трущоб:

— Если там и убивают, то ради денег, выпивки, или из ревности. Но для этого не нужно вырезать матки. Вспомните, как убийства Джека-Потрошителя потрясли Лондон в 1888 году. Ничего подобного не было ни до, ни после, не только в Англии — во всем мире.

Переубеждать Грэя полковник не стал, ибо знал, что для англичанина всё английское уникально и неповторимо, будь то крикет, пятичасовой чай или даже психопат-убийца.

— Скажите, сэр Джеймс, — устало вздохнул полковник, — вы ведь не сами всё это придумали, не выходя из кабинета? Про оккультистов, некий орден, жертвоприношения и трёх масонов?

Казалось, сэр Джеймс собирался одаривать подчиненного презрительным взглядом за неверие, но в итоге лишь тактично промолчал.

— Тогда ответьте мне, — измученно протянул полковник, — при чем тут кровопийцы?

— Оккультисты приносили жертвы им.

Полковник, не мигая, уставился на начальника. По его мнению, за семнадцать лет, что сэр Джеймс возглавлял Общество, он мог бы и получше разбираться в кровопийцах и их жизненных устремлениях.

— Какие жертвы? Зачем? — только и смог вслух произнести полковник. — Ведь на телах убитых проституток не было следов кровопийства.

— Я имею в виду, что перед оккультистами из Ордена белые кровопийцы могли предстать в роли неких духовных вождей, которые живут на земле не одну сотню лет и многое знают и ещё большему могут научить.

— Как махатмы Блаватской? — усмехнулся полковник, вспомнив россказни покойной теософки о некоем тибетском Белом Братстве, владеющем скрытыми знаниями о тайном механизме природы и вселенной. — Знаете, даже Меритсегер до такого не додумалась. А ведь могла наплести бедняге Сандерсу такое… Он бы ей всю свою кровь отдал без остатка и добровольно.

— Вот и я том же, полковник, — с серьёзным видом воззрился на него сэр Джеймс. — Интересующие нас оккультисты, как мне известно, заявляют, что их тайные вожди — это сущности не из мира людей, потому как обладают тайной бессмертия. Ещё они говорят, что тайные вожди поддерживают связь лишь с одним из основателей Ордена и через него незримо управляют другими адептами.

— А вам самому откуда всё это известно?

Джеймс Грэй ничего не ответил, только подошел к рабочему столу, вынул из ящика пару листов и передал их полковнику.

Содержание бумаг оказалось весьма странным и сводилось к списку из набора букв:

V.N.R.

N.O.M.

M.E.V.

S.R.M.D.

L.

C.D.S.

D.L.C.

N.D.L.

V.O.O.R

Q.P.A.

A.P.

V.V.M.

O.E.L.

R.

D.E.D.I

F.E.R.

S.S.

L.E.T

L.O

S.S.D.D.

A.

C.S.S.

F.

S.R.

U.P.

V.A.V.

V.P.

V.

Q.E.S.

A.H.

A.P.S.

E.Q.V.

M.C.R.

N.S.N.

S.

S.H.S.V.

A.A.

F.R.

P.A.A.A.

I.A.

— И что это? — спросил полковник.

— Предположительно, список адептов Ордена.

— Не слишком-то много людей они приняли в свои ряды за семь лет.

— Но и не мало, — возразил сэр Джеймс, — тем более, список может оказаться неполным.

— И кто все эти искатели тайного знания? Это их инициалы?

— Этого я не знаю. Но очень сомневаюсь, чтобы имена разных людей можно было сократить от одной буквы до четырех. Эти аббревиатуры похожи на зашифрованные прозвища.

Поразмыслив над услышанным, полковник задал Грэю всего лишь один вопрос:

— Тогда, позвольте узнать, откуда у вас этот список?

Сэр Джеймс замялся, но все же нехотя произнес:

— Этого я не могу вам сказать. Тот, кто сподвиг меня на это расследование и сам слишком мало знает об Ордене, хотя и знаком с некоторыми его адептами. Но и список, что вы держите в руках, для него не многое прояснил.

— Однако и мне все эти R., D.E.D.I и F.E.R. ничего не говорят. Что же, всем этим неизвестным было мало масонства?

— Стало быть, мало. В ложах уж точно не приносят кровавые жертвы.

— Правда? — ухмыльнулся полковник.

Казалось, Джеймс Грэй оскорбился, чего и добивался полковник Кристиан. Теперь он был уверен, что Грэй и есть масон, а идею поиска среди лондонских оккультистов Джека-Потрошителя ему невольно подсказали его же единомышленники и братья по ложе.

— Полковник, нам необходимо выяснить, кто все эти люди из списка, какое место в иерархии ордена они занимают, и кто из них общается с бессмертными тайными вождями.

— Вы так уверены, что за их личиной скрываются именно белые кровопийцы?

— Иначе бы я не стал вас беспокоить.

 

6

По неизменной традиции, каждую среду в лондонской квартире сэра Джеймса Грэя собирались служащие Общества по изучению проблем инженерной геологии. На подобных приемах, всякий раз они делились друг с другом последними новостями, пересказывали животрепещущие темы из жизни кровопийц и встречавшихся им смертных. Но особенно любили служащие Общества порассуждать о своём долге перед Британской Короной, ведь ему они посвятили свои жизни и жизни своих детей, и никому из простых смертных не дано понять всю важность и значимость Общества, что призвано охранять Англию от белого кошмара, таящегося недрах земли.

В этот раз небольшая группа высокопоставленных служащих отделилась от общей массы своих коллег и уединилась в одной из отдаленных комнат.

Сэр Джеймс, леди Грэй, её родной брат Рандольф Вильерс, Арнольд Сессил и Джон Рассел собрались здесь тайно из-за трагического происшествия — смерти их коллеги Эдварда Харриса, вернее, его письма, доставленного в штаб Общества только вчера.

Прошлым летом 35-летний служащий Общества покинул Англию на парусно-паровом барке «Орион» и вместе с датской экспедицией отправился к западному побережью Гренландии. С осени от «Ориона» не было известий, и только летом, когда у берегов острова сошли льды, и возобновилась навигация, спасательная экспедиция пошла по известному им маршруту датчан, но ни барк, ни его обломки они так и не нашли. В намеченном месте высадки спасатели обнаружили лишь пустую палатку и одинокую безымянную могилу. В палатке лежала жестяная консервная банка, а в ней хранились письма и записи на волнистых листах когда-то промокшей и высушенной бумаги. Бортового журнала не было, как выяснилось из записей выжившей части экспедиции, он утонул во время кораблекрушения вместе с капитаном. Сухую хронику жизни на острове вел Эдвард Харрис, последний из выживших. К своим записям он приложил два письма — к брату и Обществу по изучению проблем инженерной геологии, в котором служил. Не далее как пару дней назад их наконец-то вручили адресатам.

— Я бы хотел, — скорбно начал сэр Джеймс, — прочесть вам последние слова Харриса. Но только вам. Я надеюсь, все услышанное останется между нами.

— А в чем дело? — раздраженно поинтересовался майор Арнольд Сессил. При жизни Харриса он не слишком-то с ним ладил. — К чему такая секретность?

— Письмо слишком скандальное, — пояснил сэр Джеймс, — Я не хочу, чтобы оно взбудоражило Общество. Но вам следует быть в курсе. Мне нужно узнать ваше мнение об услышанном. Элен, — Грэй передал письмо жене, — прочти ты.

Женщина взволнованно посмотрела на супруга, но, взяв себя в руки начала читать послание с того света.

— «Сессилы, Вильерсы, Грэи, Темплы, Пэлемы, Стэнли, Расселы! Свое последнее письмо пишу вам я, ныне покойный Эдвард Харрис. Мне жаль тратить те немногие листы, что я вырвал у моря, на обращение к вам, а не моему единственному брату. Но настал час, когда я стою перед лицом смерти. Теперь нет смысла не написать всё, что мне так хотелось сказать вам в лицо все эти годы.

Всем вам я известен как сын Джорджа Харриса, секретаря при первом главе Общества, Артуре Сессиле. Да, мне не посчастливилось родиться Харрисом, и лишь потому я стал частью вашего замкнутого мирка созданного исключительно для восьми избранных семей джентри.

После 33-х лет существования Общества, может ли теперь кто из вас вспомнить, для чего оно было создано на самом деле? А все вы для чего в нём служите? И кто вы такие? Новая нетитулованная аристократия? Спасители королевских отпрысков? Охранители Британии от орд белых кровопийц, что прячутся от дневного света и ваших вездесущих глаз в темных подземельях?

Слишком много времени я пробыл в рядах Общества, и потому понял, что кровопийцы в вашем представлении лишь дикие и кровожадные чудища с непонятными целями и отталкивающим образом жизни. Вы ведь никогда не пытались их понять, даже тех кровопийц, что столетиями живут на поверхности земли и внешне ничем неотличимы от простых смертных. Бьюсь об заклад, никому из вас и в голову не приходила простая и очевидная мысль, что все вечноживущие, когда-то были простыми смертными людьми, такими как мы с вами. А не думали ли вы, что через века и тысячелетия человеческое в них не пропало бесследно, а может быть, развилось до таких глубин, какие смертным никогда не будут доступны и понятны? Живой пример каждый день ходит перед вашими глазами, но и он интересен вам только как исполнитель ваших прихотей.

Для вас словно не существует бессмертных, что столетиями жили и живут среди нас, не обращая на себя внимания ни кровожадностью, ни проступками. В Обществе я никогда не слышал, чтобы хоть один из вас поинтересовался, есть ли среди вечноживущих такие, кто некогда был знаком с Клеопатрой или Спинозой, с Шекспиром или Наполеоном. Вам даже невдомек, что бессмертные давно стали свидетелям того, что мы, люди, живущие какие-то жалкие 50–70 лет, называем историей. Сколько всего вечноживущие могут рассказать, какие вымыслы ученых опровергнуть… Но вам и это не интересно.

Они для вас словно иная раса, как негры с краснокожими, что не стоят ни минуты вашего драгоценного внимания. Вас даже не интересует, как они себя называют — кровососами, вампирами, подземниками, а может сокрытым народом? Так-то вы их изучаете. Недаром в Обществе нет ни одного антрополога, зато всегда рвутся в бой медики. Никого из вас не интересует, есть ли у вечноживущих собственный язык, каков быт подземной жизни белых кровопийц, какие их религиозные представления, что они думают о смертных и как к ним на самом деле относятся. Зато в Обществе уделяют особое внимание составу черной крови вечноживущих, ищут предел регенерации тканей и способ сломать или распилить неподдающиеся кости — вы делаете всё, чтобы найти их уязвимое место, а ваши врачи ведут себя как инквизиторы, но не медики. Белый народ вас интересует в той же мере, как биолога интересует новый вид ядовитой лягушки, найденный в Амазонии. Для вас вечноживущие не больше чем те лягушки — такие же мелкие твари, но так вожделен их яд, то ли для создания лекарства, то ли для убийства.

Но мне надоело наступать себе на горло и потакать вашим суевериям. Я уехал в дальнюю экспедицию, чтобы не видеть ни одного из вас, не слышать ваших лицемерных и самодовольных речей. Что ж, теперь я уверен, что останусь свободным от вас навеки.

Сейчас я вспоминаю ваши ухмылки, когда объявил, что собираюсь ехать в Гренландию, и не могу не признаться, как презираю ваше малодушие. Вас страшили льды и холод? Но это не вам предстояло высадиться на острове, ехать в открытой собачьей упряжке под холодным ветром, что обжигает в лицо, ночевать на стуже и жаться к костру.

Я не стану писать вам о каждом проведенном здесь дне. Вряд ли вам интересны заботы и лишения в быту путешественника-исследователя. Вас интересуют только кровопийцы и королевские дети. Что ж, тогда расскажу о первых, ведь я нашел здесь Белую Даму — не то кровожадное чудовище, что рисует ваше ограниченное воображение, а настоящую и благую хозяйку зеленой земли, где царит вечная весна.

Я бы не решился на свое авантюрное путешествие, если бы не воспоминания, что оставил мой прадед Генри Вильям Харрис. 75 лет назад он и вся команда судна «Баффин», проплывая у западного берега Гренландии, увидели огромный город посреди снега и льда. Его циклопические храмы и обелиски уходили своей высотой за облака, а памятники и дома поражали своим величием. Но в этом грандиозном городе не было людей, словно он был мертв.

Я много размышлял над записями прадеда. Мог ли тот город оказаться миражем? Возможно, это явление связано с оптикой льдов, но какой реальный город поблизости мог через них отразиться? Только величественный город в Канаде, в котором нет людей. Но мне о подобном месте неизвестно.

Помню, вас забавляли мои размышления о теории Джона Ди? Как жаль, что не смогу посмеяться вам прямо в лицо. Он оказался прав, а все вы — нет! Гренландия — живая земля, и её пространство изменчиво!

Доктор Ди был не просто придворным астрологом королевы Елизаветы и алхимиком. Прежде всего, он был главным картографом королевства и потому имел полное право сказать, что теория меридианов Меркатора, пригодная для практической навигации, но неприменима для всякой иной, и надо всегда помнить, что живая изменчивость пространства искажает геометрические аксиомы. Ди знал о Гренландии нечто такое, чего не понять нам сейчас, и что заставляло его предлагать королеве планы для обладания островом.

Вслушайтесь в это название: Гренландия — «зеленая земля». Сейчас я оглядываюсь по сторонам и хочу назвать её Исландией — «землей льдов». Может, во времена Эрика Рыжего и первых переселенцев Гренландию и можно было назвать Страной Вечной Весны, но сейчас ничего об этом не напоминает. И самих норманнов здесь давно нет.

В Готхобе я встретился с одним пастором, и мы заговорили о загадке исчезновения в Гренландии первых переселенцев из Европы. Как известно, норманны приплыли на остров в X веке, а через 500 лет бесследно пропали, словно никогда и не было здесь людей и их деревень. Пастор говорил мне о возможной войне поселенцев с иннуитами, тоже пришлым народом, но мне его слова показались сомнительными. Тогда пастор поведал мне историю о народе Танара, «белых людях», которых иннуиты изредка встречают в снежной пустыне. Пастор считал, что местные обитатели называют так одичалых потомков норманнов. Я же после его слов отчетливо представил себе белых кровопийц. Полагаю, им не так страшен холод как нам, смертным, а два месяца полярной ночи позволяют безболезненно бывать на заснеженной земной поверхности и любоваться северным сиянием.

Когда мы отплыли из Готхоба, я всё время думал о белом народе Танара. Могли ли они стать причиной исчезновения норманнов? И что они сделали со смертными — погубили ради крови, или же увели в свои подземелья, чтобы одарить вечной жизнью? Это я и намеревался выяснить по прибытии нашей экспедиции на берег, чтобы после пересечь Гренландский ледяной щит и найти в снегах теплые оазисы, которые в прошлом году так и не смог отыскать Нансен. Ведь именно в таких оазисах, питаемых подземным теплом, и могут обитать белые кровопийцы.

Дойдя до условленной широты, наш корабль вошел во фьорд, и мы поплыли к берегу между двух гряд скал. Внезапно на судне началась суета, люди забегали по палубе от одного борта к другому. Я ничего не мог понять. Я пытался остановить хоть одного матроса, чтобы он сказал мне, в чем дело, но все они отмахивались от меня как от назойливой мухи. Один все же крикнул: «Смотри, дурень, они же сближаются!»

И я увидел, как скалы, между которых мы плыли, двигались на встречу друг другу! Узкий залив на глазах становился ещё уже, от неба осталась только узкая полоса над нашими головами. Казалось, не пройдёт и 20 минут, как горы сомкнутся и раздавят корабль и нас вместе с ним.

Я знаю, когда эти строки будет читать Арнольд Сессил, он усмехнется, вспомнит про скалы Симплегады и назовет меня аргонавтом. Смейся, Сессил, но я знаю, что видел».

Элен Грэй невольно остановилась и озадачено посмотрела в сторону майора Сессила. Тот не сводил с неё, вернее, письма, помрачневшего взгляда.

— «Матросы спешно кинулись к шлюпкам, и я последовал их примеру. Не было времени спасать припасы, все хотели сохранить свои жизни. Было несказанно страшно. Гребцы налегали на весла изо всех сил, но течение относило нас обратно к покинутому судну. А скалы становились все ближе и ближе. Позади трещал сдавленный по бокам корабль, а земля впереди казалась недостижимой. В тот момент время для меня замерло, и я понял, что такое вечность, и как скоро она поглотит меня.

Я очнулся, только услышав грохот за спиной — это горы плотно сомкнулись, а вода выкинула нас в бухту. Впереди лежал вожделенный берег, и вскоре наша шлюпка одиноко причалила к нему, а мы сошли на землю. Больше никто не вырвался из каменных тисков. И в море не было уже никакого фьорда, только большой монолитный скалистый остров возвышался над водой.

Неделю мы вылавливали из моря обломки, что прибивало течением. Когда волной выкинуло ящик с провиантом, нашему счастью не было предела. А на следующий день произошло совсем уж невероятное: до берега доплыли две ездовые собаки, которых оставили на корабле. Это вселило надежду, что могли быть и другие выжившие, но прошла ещё неделя, и море не принесло больше сюрпризов. Только злосчастный остров заметно удалился от берега.

Нам осталось надеяться, что следующей весной на наши поиски отправится другое судно и, может быть, даже найдет нас, если его так же не раздавит фьорд. Никто не говорил этого вслух, но все мы тайно завидовали тем, кто остался между скал. Им больше не о чем заботиться, не нужно считать кусочки мясных галет и вытачивать из редких обломков дерева копья для охоты на тюленей. Но тюленей на этом берегу, как назло, не оказалось, медведей тоже. Иногда удавалось поймать зайцев, но их тщедушных тушек не хватало. Вскоре мы съели собак. Теперь нас, выживших после крушения, осталось только семеро.

Тогда-то и началось самое странное. Виною тому собачье мясо или общая истощенность, но у четверых матросов помутился разум. Сначала это походило на лунатизм — по ночам они выбирались из палатки и ходили вокруг неё, не обращая внимания на недовольство остальных, кто оставался внутри. Однажды я пошел за матросами следом и увидел, как вчетвером взявшись за руки, они ходят вокруг какого-то камня. Все четверо казались безвольными марионетками, а в их открытых глазах не было и отблеска разума. Я пытался разбудить каждого, но всё было тщетно. Наутро они ничего не помнили о своих ночных бдениях, говорили только о тревожных снах. А на следующий день четверо матросов пропали, исчезли без следа и больше не появились. Нас осталось трое.

Неладное началось с коком. Средь бела дня он рвался лезть на скалы и бежать по снегу вглубь острова, крича при этом, что голос зовет его следовать к Полярной звезде. Мне и машинисту Хансену еле удалось связать его, дивясь, откуда в истощенном теле кока взялось столько нечеловеческой силы. Весь день он пролежал в палатке и изрыгал ругательства. Кок без конца твердил о Полярной звезде, и тогда я начал понимать, куда пропали четверо лунатиков. Выходит и кок рвался вслед за ними, на север, навстречу белой холодной погибели. Машинист сказал, что со всеми ними приключилась арктическая истерия. От этого недуга страдают больные и истощенные — сначала человек теряет волю и начинает совершать бессмысленные движения, повторяя их за другими, а иногда он вырывается и уходит на север, сам не зная зачем. Но самое дурное — арктическая истерия может передаваться как зараза.

Утром я проснулся, но в палатке никого не было. Выйдя наружу, я понял, что остался один. Видимо, кок выбрался из пут, а машинист пошел следом и встал у него на пути. Теперь тело Хансена лежало на земле с пробитой головой, а кок ушел на зов Полярной звезды. Вот и всё. Теперь я точно знаю, куда и как 400 лет назад исчезли с острова поселения норманнов.

На завтрак я съел последнюю галету и отправился к морю. Гористого острова на прежнем месте уже давно не было, но в бухте появились три новых скалы — они едва поднимались из воды, а между ними проплывали льдины.

Джон Ди был прав, чертовски прав! Жаль, что теперь я не смогу лично подтвердить его теорию о живой изменчивости пространства, не смогу доказать, что когда-то Гренландия и вправду была зеленой, не смогу предупредить суда от гибели. На вас, дорогие коллеги, я и не надеюсь. Вы, наверное, уже считаете, что я сошел с ума и пишу это послание в бреду. Тогда читайте дальше, и радуйтесь своей правоте.

Пошел снег, впервые за то время, что я провёл здесь. Возвращаясь к палатке, я услышал странный, неожиданный звук — свист, перемежающийся с шипением. Я стал искать источник шума, и нашел его возле того камня, вокруг которого ходили четверо лунатиков. Обернувшись кольцом, под ним лежал мертвый питон. Я совсем не удивился. Конечно, змея из тропиков не проживет в холоде и часа. Откуда она тут взялась? Я ведь уже писал об изменчивости пространства. Может, кок и лунатики шли за звездой и уже бродят где-нибудь на экваторе?

Я взял в руки тушку питона и двинулся к горам. Не знаю, как на них вскарабкались остальные, но я не смог. Я принялся искать ущелье, но и его не оказалось. Отчаявшись, я лег на померзшую землю и закрыл глаза. Мыслей не было, наступила глухая тишина.

Когда я снова открыл глаза, все вокруг переменилось. Безжизненные горы обернулись зелеными холмами, вместо скудной травы передо мной выросли цветы невероятных красок и размеров. Своей высотой они превосходили деревья и заслоняли бутонами небо, ставшее ярким и безоблачным, а солнце оказалось голубым. Питон выскользнул из моих рук и уполз. Я шел сквозь заросли, прикасаясь к толстым сочным стволам, и утопал в лучах света. Так я и проблуждал в дивном лесу, пока не увидел другой свет, свет от неземного существа, той, что я так долго искал и, наконец, увидел. Одна из белого народа Танара, прекрасная и неземная Белая Дама приблизилась ко мне. Подобная Деве Марии, она улыбалась как любящая мать, заставляя позабыть о боли и холоде. Я не видел её лица, а только тёплый свет, что лился на меня и окутывал всё тело. «Следуй к Полярной звезде», — услышал я. То был не просто голос, он походил на звон, переливистое щебетания птиц, журчание горного ручейка, словно чистый разум пролился мне на голову. Не в силах больше выносить слепящий свет от Белой Дамы, что поглощал меня, растворяя в себе, я припал к её ногам и попросил дозволения остаться рядом с ней. Но Белая Дама только вознесла ладонь над моей головой, и наступила всепоглощающая тьма и холод.

Когда я открыл глаза, вокруг были только голые скалы и серое ночное небо. Я не сдерживал слёз и рыдал в голос — моя Белая Дама покинула меня, вернула в лапы приближающейся смерти. Только тогда я вспомнил о голоде, одиночестве и замерзших ногах.

Теперь я понял и постиг всё. Мне нечего бояться, некуда оглядываться. Я свободен как никогда прежде. Ничего не имеет больше смысла, нет запретов, только свет.

Я иду на север — на зов Полярной звезды».

Элен Грэй закончила чтение и вернула письмо мужу. Никто не решался начать разговор первым. Слишком тягостное впечатление оказало на присутствующих послание покойника.

— Вот и все, — прокомментировал сэр Джеймс, — что хотел нам сообщить Эдвард Харрис.

— Он смирился со смертью… — мрачно произнесла леди Грэй, — Боже!

— Он сошел с ума от голода и одиночества, — отрезал Арнольд Сессил. — Какие ещё белые люди в Гренландии!? В снегах им, видимо, удобно маскироваться. А кровь им где взять? Или Гренландия густонаселенный остров?

— Как я понял, — вступил до того молчавший секретарь главы Общества Рандольф Вильерс, — Харрис изначально искал в Гренландии не теплые оазисы, а белых кровопийц, что в тех оазисах и живут. Вот и нашел.

— Да что с вами? — не унимался Сессил. — И вы туда же…

— Послушай, Арнольд, — сдержанно оборвал его Вильерс-старший, — я хочу сказать только то, что в предсмертной горячке человеку может привидеться всё, что он пожелает.

— И оскорблять нас он тоже имеет право?!

— Он же умирал, Сессил, — напомнил доктор Рассел, — что ему было терять? Вы же и сами знаете, особой теплоты к Обществу Харрис давно не питал.

— Господа, — поспешил взять слово сэр Джеймс, — надеюсь, теперь вы понимаете, почему я прошу вас никому ни о чём не говорить? Я не хочу, чтобы в Обществе пошли дурные разговоры. Прежде всего, пусть имя Эдварда Харриса останется в памяти коллег незапятнанным безумием.

 

7

В это время, пока гости сэра Джеймса веселились в зале, а пять иерархов Общества скрывали от них письмо погибшего в Гренландии Эдварда Харриса, Томас Вильерс, Хьюит Стэнли и полковник Кристиан заперлись в библиотеке, дабы обсудить, как им разыскать лондонских оккультистов, что по своей глупости могут пасть жертвами белых кровопийц.

— Что у нас есть? — рассуждал вслух Хьюит Стэнли, расхаживая по комнате взад-вперёд. — Орден, название которого мы не знаем…

— И место их собраний не знаем тоже, — добавил Томас Вильерс, раскинувшийся на софе.

— Есть некий список, содержание которого нам непонятно.

Стоя у окна полковник напомнил:

— Зато мы знаем, что один из учредителей Ордена — коронер Северо-Восточного Лондона.

— А значит, — радостно заключил Томас, — мы можем узнать его имя.

— Можем, — кивнул Стэнли, — только, что нам это даст? Не будем же мы выпытывать у него имена остальных орденцев.

— А почему нет? — удивился его приятель.

— Как ты себе это представляешь? Мы не полиция, и не имеем права допрашивать людей без их согласия.

Полковник Кристиан решил напомнить Хьюиту:

— Ещё у коронера должен быть знакомый из числа бывших кураторов музея Хорнимана.

— Мало ли этих бывших кураторов, — недовольно пробурчал с софы Томас.

— Если все они якобиты и боксеры, тогда задача усложняется.

— Ну, хорошо, — не унимал пессимизма Стэнли, — найдем мы якобита. Что дальше? Вряд ли и он захочет отрыть нам имена других оккультистов.

Видя, как едва начавшееся расследование заходит в тупик, полковник Кристиан предложил молодым людям пойти другим путём:

— Давайте тогда подумаем, где Орден может проводить свои собрания.

— В доме у одного из трех учредителей-масонов, — предположил Вильерс.

— Может быть и так, — в задумчивости произнёс Стенли, — но если рассуждать логически… сколько зашифрованных имен в списке?

— Что-то около сорока.

— Вот. Если сорок гостей собрать в одной комнате, им там будет не протолкнуться. А Орден проводит явно не банкеты для узкого круга лиц, а, скорее всего, ритуалы. Значит, для различных церемоний оккультистам нужно много пространства.

— И что за место может им подойти? — поинтересовался полковник.

А Стэнли продолжал размышлять на ходу.

— Большой зал. В нем должна присутствовать ритуальная атрибутика, свечи, благовония, некое подобие алтаря, чаши, различная мебель, — и, совсем увлекшись, добавил, — ещё нужны комнаты, чтобы орденцам было где переодеться в ритуальные облачения.

— Интересно, — загадочно улыбнулся полковник, — а масоны сдают в аренду свои храмы?

Этот же вопрос, правда, в несколько иной форме на следующий день полковник Кристиан адресовал главе Общества. Поначалу Джеймс Грэй сделал вид, что не понимает, о чем говорит его подчиненный, но вскоре сдался.

— Да, полковник, да — всплеснул руками сэр Джеймс, — вы меня разоблачили…

— Поверьте, меня вовсе не интересуют ваши духовные поиски.

Мужчине было крайне интересно наблюдать за оправдывающимся перед ним его же начальником. Уже прошли те времена, когда свою принадлежность к масонству принято было скрывать. Но сэр Джеймс упорно продолжал таиться, видимо, в силу привычки.

— И всё равно, я не должен вам этого говорить…

— В конце концов, — напомнил ему полковник, — вы первый попросили меня разыскать Орден. Я пытаюсь, как могу. Если вы что-то знаете, откройтесь мне. Я ведь действую исключительно в ваших интересах и только по вашей инициативе.

И Грэй сдался под напором таких доводов.

— Вы оказались правы, — нехотя начал сэр Джеймс, — ложа, в которой я состою, позволила Ордену проводить церемонии в своем здании. Но вход через парадную дверь им запрещен.

— И как часто Орден пользуется таким гостеприимством?

— Довольно редко. Насколько я знаю, посвящение неофитов проходит на квартирах других братьев. В здании ложи орденцы проводят только крупные церемонии.

— И вас и ваших братьев это не устраивает?

Сэр Джеймс медлил с ответом, и полковник решил поинтересоваться:

— Тогда, почему бы вашей ложе просто не отозвать у Ордена разрешение пользоваться церемониальным залом?

— Все очень сложно, полковник.

— Я и не сомневаюсь. Мне и самому сейчас очень сложно. Что я должен делать, каких белых кровопийц искать?

— Прошу вас, полковник… — Сэр Джеймс попытался остановить град вопросов, на которые и сам не мог ответить, но полковник и не думал уступать:

— Орден, в котором, по вашим сведениям, может состоять Джек-Потрошитель, уже семь лет собирается у вашей ложи под носом, но почему-то именно сейчас вас это насторожило.

— Джек-Потрошитель не наша забота, а дело полиции, — напомнил полковнику сэр Джеймс. — Обществу же важно знать, чем на самом деле занимается Орден и, главное, кто за ним стоит.

— Да что же они такого сделали, раз вы так на них ополчились? Выпустили кому-то кровь, чтоб накормить своих тайных вождей? Вызвали Вельзевула в вашем храме?

— Всё может быть, — неожиданно признался Джеймс Грэй. — Уж не знаю, какого вы мнения о масонах, но заверяю вас, ничем черномагическим мы не занимаемся.

— А Орден, стало быть, занимается?

— Однажды после их церемоний в зале нашли иссушенные листья осины, ясенца, гальбанума, перечной мяты и лепестки роз. Один из наших братьев как знаток средневековых гримуаров без труда определил, что подобный набор употребляют в ритуале призыва ангела Хасана в зримом облике. Представьте, какой ужас мы испытали, поняв, что накануне происходило в храме?

— А что именно? — апатично поинтересовался полковник, — ваши гости всё-таки вызвали этого Хасана?

— Это не имеет значения! — поспешно воскликнул сэр Джеймс. — Главное, в Ордене практикуют ритуальную магию. И может быть, гоетия самое невинное из их занятий. Ведь в Орден принимают и женщин.

— И что в этом ужасного?

— Я ведь говорил вам, что трое учредителей Ордена являются масонами. Собственно это и есть главная причина, почему ложа предоставляет им свой храм. Но также те трое принадлежат к Обществу Розенкройцеров Англии, а оно представляет собой кружок по изучению оккультных наук для масонов в градусе мастера. И это самое Общество Розенкройцеров известно в узких кругах весьма специфическими, я бы даже сказал, щекотливыми, взглядами на религию.

— И какими же?

— Мне, право, неудобно об этом говорить, но один из идеологов Общества Розенкройцеров Англии издал трактат, о том, будто в основе всех религий мира лежит фаллический символ. На этом допущении и строятся все его эзотерические выводы.

Полковник расплылся в улыбке. Больше всего его веселило не экзотическое мировоззрение английских розенкройцеров, а та серьезность, с которой Джеймс Грей ему об этом рассказывал.

Дабы не терять лица, сэр Джеймс серьезно добавил:

— Поэтому присутствие женщин в Ордене и подозрительно, зная, что вместе с ними могут практиковать.

— То есть, вы подозреваете, что за Орденом скрывается ещё и эзотерический бордель?

— У этого есть вполне конкретное название — сексуальная магия. И да, я подозреваю, что Орден, если и не практикует её, то только пока.

— Какое падение нравов.

— Вы зря смеётесь, полковник, — попрекнул его начальник. — Недалеко от здания ложи планируют проложить подземную железную дорогу. Работы начнутся в следующем году…

Полковник прекрасно понял, что хотел этим сказать сэр Джеймс. Ведь белые кровопийцы всегда появляются там, где Метрополитен начинает строить новые станции и пути.

Когда более 30 лет назад лондонские власти дали разрешение на строительство подземной дороги, они и подумать не могли, сколько проблем повлечет за собой это решение. Под землей рабочие нашли то, чего не должно быть в природе — в шахтах старых заброшенных каменоломен, в многочисленных тоннелях под улицами и жилыми домами Лондона кипела жизнь, и жизнь не та, какой её привыкли видеть простые смертные.

За годы строительства подземной железной дороги в тоннелях погибло немало рабочих, и их смерти, разумеется, списывали на несчастные случаи, обвалы и взрывы газа, а не на полное обескровливание.

С тех самых пор Общество по изучению проблем инженерной геологии неустанно наблюдало за подземной железной дорогой Лондона и её незваными посетителями из глубины. И все 33 года Общество предпринимало всё возможное, лишь бы джинн не вылетел из подземной бутылки на просторы многолюдного города.

— … Я неоднократно в одиночку исследовал домовой подвал в здании ложи, — продолжал Джеймс Грэй, — и нашел там задрапированный люк. Из подвала можно спуститься в старый подземный ход. Как вы понимаете, исследовать его я не решился.

— Вы могли бы сообщить мне и…

— И что? Под каким предлогом я бы провел вас в ложу? Нет, этот вариант я исключил сразу. Единственное, что я выяснил, так это, что ход тянется с юга на север, как раз навстречу будущей новой линии подземной дороги. Если строители потревожат улей, белые кровопийцы, скорее всего, полезут наружу и найдут подземный ход под ложей. А дальше, сами понимаете. Кстати, я не уверен, что они его уже не нашли.

— Неужто, — не сдерживая улыбки, вопрошал полковник, — вы подозреваете, что за зримым обликом ангела Хасана скрывается коварный кровопийца и обманывает доверчивых орденцев, обещая им знания потустороннего мира, а сам только и ждет, когда адепты отворят ему свои вены?

— К чему ваша ирония, полковник? Вы же не первый год служите в Обществе. Не так давно нам пришлось вспомнить ту заклинательницу кобр из Египта, что выдает себя за богиню Меритсегер. Или вы думаете, в Лондоне подобное невозможно?

— Да, нет, отчего же… — призадумался полковник Кристиан. — Были бы только желающие увидеть чудо.

— А за последние лет десять таковых обнаружилось слишком много. Особенно после фокусов той русской шарлатанки Блаватской. Но есть люди, которым мало увидеть — они сами хотят стать чудотворцами. Нашелся бы тот, кто подскажет, как это сделать.

— Как думаете, «договор, скрепленный кровью» — удачный эвфемизм для сделки между оккультистом и искусителем-кровопийцей?

— Вы всё шутите, полковник?

— Как раз, напротив. Забавно было бы на это посмотреть.

— Я не хочу, что бы вы смотрели, — холодно воззрился на мужчину Джеймс Грей. — Я хочу, чтобы таких договоров в Лондоне не заключалось вовсе.

 

8

Воскресным утром, пройдя по улице Мэрилебон мимо музея мадам Тюссо, полковник Кристиан завернул за угол и спустился к подземной железной дороге на станцию Бейкер-стрит.

Мрак на платформе рассеивал тусклый свет газовых рожков в шаровидных плафонах. Удушливая атмосфера пара и копоти под землей окутывала ждущих людей. Наконец, с шумом прибыла паровая машина. Малочисленные пассажиры тут же заполнили вагоны, и поезд скрылся в кромешной тьме тоннеля.

Заняв полупустую скамью, полковник Кристиан вынул из кармана часы и сверился со временем. То же самое он повторил три раза, как только поезд прибывал на очередную станцию. Ровно в 11:00 поезд остановился на станцию Кинг-Кросс, высадив всех пассажиров. Движение по подземной железной дороге прекратилось — в лондонских церквях начались богослужения.

— Сэр, — услышал полковник голос смотрителя, — станция закрывается. Поезда пойдут через два часа.

Служащий проследовал дальше по платформе в поисках замешкавшихся пассажиров, коих уже и не осталось. Дойдя до конца станции, он развернулся — на платформе никого не было. Со спокойным сердцем смотритель поднялся к выходу.

А полковник Кристиан, улучив момент, незаметно спустился с платформы на пути и побрёл вдоль рельсов в непроглядную темноту подземного тоннеля. Отойдя на достаточное расстояние, чтобы его не заметили, полковник вынул из саквояжа футляр для свечи и зажег её, чтобы можно было двигаться целенаправленно. Свои дела он рассчитывал закончить до часа дня и начала движения поездов.

Направляя слабый огонек ближе к стене, полковник Кристиан шел вперед, пока не наткнулся на боковой ход. Через сеть технических коридоров полковник снова вышел к путям, а через пять минут блужданий в полутьме он заметил, как вдали по стенам тоннеля расползается тусклая желтизна. Она приближалась, и вместе с ней нарастал лязг движущейся дрезины.

Старый обходчик подъехал к нарушителю и, взяв в руку фонарь, сошел с путей.

— А, это вы, полковник Кристиан!?

— Я, мистер Эбнер.

Старик расплылся в улыбке:

— А я-то уже забеспокоился, кто тут шастает, да ещё в такое время. Давненько вы тут не появлялись. Я уж подумал, не случилось ли чего?

— Спасибо, мистер Эбнер, со мной все в порядке. Ключ при вас?

— А как же, — подмигнул обходчик. — Пойдемте.

Полковник последовал за стариком. И снова тоннель, боковые ответвления, затем спуск по колодцу со ступеньками. Постепенно подземные ходы перешли из своей цивилизованной мрачности в дикую первозданность пещер. Дойдя через горные выработки строителей до самой нижней точки подземелья, путники, наконец, остановились. Впереди ход им преградила массивная решетчатая дверь.

Пока обходчик перебирал ключи на связке, полковник, как и всегда при встрече с Эбнером, спросил:

— Как здесь, спокойно?

— Тут-то? А как же! — и в подтверждение своих слов, старик хлопнул ладонью по крепкой решетке.

— Никто не подходил близко?

— Да вертелся тут один дней пять назад. Какой-то палкой в замок лазил. Я прикрикнул, он сразу и ушел.

— Как он выглядел?

— Тот-то? Да как и все они. Морда бледнючая, борода седая, глаза водяные, ростом вам по плечо. В балахоне он был, темно-коричневом с капюшоном.

— Точно не в белом?

— Да с чего ему вдруг, — хохотнул Эбнер, — по такой грязи и в белом слоняться?

— Он что-нибудь сказал?

— А о чем ему со мной говорить? Да и мне с ним не о чем. Лишь бы не кровопийствовал, пока я на службе.

Видимо, за долгие годы службы Эбнер успел привыкнуть к белокожим жителям подземелий, и считал их чем-то вроде неотъемлемой части здешней фауны, вроде крыс и жуков.

Наконец, он нашел ключ и отворил заграждение, и полковник Кристиан, без колебания вошел в запретное место.

— Я ведь уже старик, — продолжал обходчик, — что с меня взять? А вы бы, полковник, поосторожней с ними, с кровопийцами этими. Мало что им в голову взбредет, и не посмотрят, что вы такой здоровяк.

— Не переживайте, мистер Эбнер, — улыбнулся полковник Кристиан, — у меня есть, что им предложить.

Дверь за его спиной с ржавым скрипом захлопнулась, и полковник продолжил свой путь в поисках хоть кого-нибудь из исконных обитателей здешних мест.

Искать белых кровопийц в лондонских подземельях оказалось не так уж и просто — слишком мало их осталось под городом после появления подземной железной дороги и Общества. Многие ушли подальше от беспокойного места, и никто в Обществе не знал, куда и как именно. Но те кровопийцы, кто решил остаться, отличались особой дерзостью и нежеланием уступать неприятелю, то есть, Обществу, а за одно и всем людям с поверхности земли, и пяди родных подземелий.

Всё началось с того, что строители железной дороги приспособили под свои нужды немало километров старинных тоннелей, выдав их за плод собственных трудов. Такой дерзкий захват территории отрезал малочисленных обитателей северного под-Лондона от их собратьев из южного под-Лондона. С тех пор кровопийцы пробирались друг к другу исключительно по земной поверхности под покровом ночи или в густом непроглядном тумане, что окутывал город осенью. Заодно в такие дни белые не упускали шанс поживиться и свежей кровью незадачливых прохожих.

Размышляя о подземной жизни кровопийц, полковнику подумалось, что на дерзкий план по обману оккультистов исконные жители под-Лондона вряд ли бы решились, если бы вообще додумались до такого. Те белые, которые встречались полковнику в здешних подземельях, были грубы и деликатностью в общении не отличались. Вряд ли даже самый экзальтированный масон мог бы принять такого кровопийцу за тайного вождя, да ещё обладающего сокрытым знанием. Но также знал полковник и о редких случаях, когда под городом объявлялись пришлые кровопийцы из Шотландии и даже Континента. Как они добирались до Англии и зачем, оставалось только гадать, хотя однажды полковник Кристиан своими глазами увидел, как белые дамы уплывали на лодке из Ирландии в Уэльс. Потому полковнику и думалось, что если и искать в под-Лондоне тайных вождей Ордена, то только среди пришлых кровопийц.

Полковник вышел к берегу подземной реки именуемой Флит. Входить в ледяную воду, чтобы попасть на другой берег, ему вовсе не хотелось. Подойдя к другому боковому коридору, полковник ощутил, как теплый ветер ударил в лицо — верный признак, что тоннель ведет далеко и глубоко.

Всплески и журчание реки заглушали чьи-то шаги позади. Полковник обернулся и вытянул вперед свечной фонарь. Свет выхватил нырнувшую обратно в темноту фигуру.

— Я из Общества, — четко произнёс полковник Кристиан. — Выйди и покажись.

Мужчина упорно направлял свет на звук шороха одежд, то слева, то позади, то справа, но никто к нему так и не захотел явиться. Сдавшись, полковник опустил фонарь на землю, и тут же свет упал на подол темного балахона. Фигуру было не разглядеть, но даже в полутьме белое бородатое лицо неестественно выделялось на фоне темных одежд, словно само испускало свечение. Только две бордовые точки зрачков оттеняли лик кровопийцы.

Сколько полковнику ни доводилось встречать белых, до сих пор он не мог привыкнуть к ощущению ужаса, что вызывает один их призрачный вид и нечеловеческий взгляд. Конечно, полковник прекрасно понимал, стоит белому кровопийце вернуться на поверхность и привыкнуть жить под светом солнца, вместо альбинизма, что дала ему бесконечная темнота, его волосам, коже и глазам вернется изначальный живой цвет. Но сейчас, стоя в трёх футах от подземного кровопийцы, истинного обитателя здешних мест, понимание, что и он когда-то был обычным человеком, не особо ободряло.

— Назови время, — глухо произнёс белый, не отводя глаз от полковника и даже не моргая. Голос его был грубым и сиплым, но он хотя бы соизволил говорить.

— Сейчас полдень, — спокойно ответил полковник Кристиан, — и солнечная погода.

— Там, — пальцем вверх указал белый, — тебе должно быть.

— Я здесь, чтобы говорить с теми, кто, не зная городских порядков, дерзает подниматься в дома смертных. Ты знаешь, где их искать?

Но белый не желал отвечать и только презрительно взирал на полковника. Тогда мужчина поспешил открыть саквояж и вынуть бутылку из зеленого стекла с густой багровой жидкостью внутри.

— Я заплачу достойно, если укажешь к ним дорогу.

Полковник протянул бутыль кровопийце, и тот, немного подумав, принял дар. Откупорив горлышко и втянув ноздрями запах, тот поморщился.

— Извини, — развел руками полковник, — лучшего принести не смог.

— Сам бы ты такого пить не стал, — ухмыльнулся белый и, словно пропойца, залпом осушил половину, держа бутыль за горлышко и запрокинув при этом голову. Оторвавшись от пития, он недобро глянул на полковника и без слов зашагал вглубь подземелья. Полковнику Кристиану оставалось принять это как приглашение и идти следом. Светя в спину провожатому, так уверенно шагающему в темноту, полковник не мог отделаться от мысли, что белый слишком быстро согласился наняться к нему в гиды.

— Скажи, — приступил к расспросам полковник Кристиан, — давно под городом появились чужие?

— Три десятка лет как.

— Я не о железной дороге, а о белых.

— Они только уходят, — мрачно ответил вечноживущий и на ходу отхлебнул из бутылки, на сей раз не так жадно, — три десятка лет как уходят.

— Стало быть, появляются только иноплеменники?

Облизнув поалевшие губы, белый недобро ухмыльнулся.

— Англы и саксы и есть чужаки на этой земле и под землей.

Полковник смекнул, что так мог сказать только кельт, и, скорее всего, довольно старый белый кельт, к тому же, хорошо ориентирующийся в хитросплетениях подземных коридоров. Когда они минули вторую развилку, полковник Кристиан понадеялся, что память его не подведет, и он без труда найдет дорогу обратно.

— Что поделать, — заключил полковник, — но англосаксы так не считают.

— Всякий губитель назовет себя покорителем. А ты, секей, и сам сын гуннов, завоевателей трижды семнадцати племен.

Не желая ввязываться в дискуссию, полковник всё же ответил:

— Аттила объединял народы, а не истреблял их.

— А ты сам это видел?

— Бьюсь об заклад, и ты не выбирался из своего убежища, чтобы посмотреть.

Кельту такая дерзость явно не понравилась. Сверкнув бесцветными глазами, он произнес:

— Место мое здесь, на земле отцов. Чужаки приходят и умирают, потом приходят другие, а я остаюсь и навсегда останусь.

— И потому будешь жить как бродяга?

— Не суди, о чём не понимаешь. Твоя родина давно под пятой, то Полумесяца, то Орла.

Полковник нахмурился, ибо прекрасно понимал, что опасно вести беседу на исторические темы с людьми в разы тебя старше. А белый кельт всё продолжал:

— Это сейчас ты прислуживаешь рабам луны. А своего прежнего владыку ты сам позволил убить. Сразил Дракона в спину. Останься он жив, может, и земля гуннов не знала бы покорителей. Ты не думал об этом, секей?

Полковнику крайне не нравилась чрезмерная осведомленность уже не первого встречающегося ему кровопийцы о его же, полковника, биографии, и потому мужчина поспешил свернуть разговор в нужное ему русло:

— Лучше скажи о чужеземцах под городом, помимо англосаксов. Давно они здесь появились?

— Может и давно, а может и недавно. Для кого время плывет медленно, для кого течет быстро.

— Сколько их? Один, двое, трое?

— А с чего мне говорить это тебе? — и кельт снова приложился к бутылке.

Полковнику такой ответ не понравился, и он жестко бросил кельту в спину:

— А с чего тебе пить кровь, что я принес?

Белый чуть не поперхнулся от такой дерзости:

— Эту гниль ты называешь кровью? — вскипел он, резко развернувшись. — Со скольких человек ты нацедил эти жалкие полпинты? Троих?

— Если хочешь свежей, — все так же невозмутимо продолжал полковник, — можешь подняться наверх и поискать.

Белый лишь жадно приник к бутыли и, не сводя огненных зрачков с полковника, осушил её до дна.

— Приведи меня к белым чужакам, и я принесу тебе ещё.

— Я не прирученный зверек, чтобы задабривать меня трапезой, тем более твоей, изменник!

В гневе, кельт разбил бутылку о каменистый выступ в стене и двинулся в сторону дерзкого пришельца. Полковник понял его затею, но не успел увернуться — белый с силой пронзил острым стеклом его правый бок.

Фонарь выпал из рук полковника и разлетелся вдребезги. Свеча погасла, уступив место кромешной тьме.

Полковник с присущей ему мощью оттолкнул напавшего, но тот словно взбешенный зверь вновь ринулся в атаку. Видимо, даже не самая свежая кровь мгновенно придала кельту сил.

Сцепившись в схватке, противники давили, колотили и душили друг друга. Соперник полковника явно уступал ему в силе, но у кровопийцы было преимущество, и он им тут же воспользовался.

Внезапно чужие руки отпустили полковника. Белый кельт отступил, и это пугало больше всего. Ничего вокруг не было видно, только сдавленное сопящее дыхание раздавалось вдалеке.

— Чужаки? — наконец прорычал белый. — Спроси об этом индианку, если увидишь её!

Тяжело дыша, полковник облокотился о стену. Рука инстинктивно зажала рану куском материи, случайно вырванной из одеяния кельта. Никогда ещё полковник не истекал кровью в подземелье, полном кровопийц. Вслушиваясь в тишину, он силился понять, здесь ли ещё белый кельт, и если да, то как близко? Тщетной оказалась попытка нащупать спички в кармане, которые, видимо, выпали во время борьбы. Мучительно опустившись на колени, полковник старался нащупать коробок на земле, но под руку попадали только острые камни. Даже разбитого футляра для свечи и саквояжа не оказалось поблизости.

Белые кровопийцы всегда умели быть бесшумными и проворными, когда этого хотели. В конце концов, подземелья были их обителью, и найти отсюда выход мог далеко не всякий пришелец, особенно, если ему нечем было осветить себе путь.

После потасовки полковнику было тяжело определить, с какой стороны он пришел в этот коридор, и куда его завел кельт. Скользя одной ладонью вдоль стены, а другой, зажимая рану насквозь промокшей от крови тряпицей, полковник двинулся вперед, тяжело переставляя ноги. Он прекрасно понимал, ошибись он сейчас, то велик шанс никогда не выйти из темного лабиринта.

Абсолютная темнота и ни капли света. Как забавно было ему вспоминать витиеватые умствования претендентов на оригинальность, будто тьма — это всего лишь отсутствие света. Окажись сейчас такой философ рядом, он бы всем своим нутром почувствовал всепоглощающее, почти осязаемое присутствие тьмы. Ведь она и есть полноправная хозяйка подземелий, безмолвно накрывающая своим крылом белых кровопийц, пряча их от всяких глаз. Белый и черный — две противоположности, что слились воедино.

Полковник блуждал по подземелью, как ему показалось, вдвое дольше, чем белый кельт вел его сюда — выходит, он ошибся в направлении. Полковник повернул назад, не надеясь на успех своей тактики. Кровь и не думала останавливаться, а силы утекали вместе с ней. Наконец слабость подкосила ноги, и полковник сполз по стене наземь.

Он потерял счет времени. Может, прошло несколько часов, а может дней. Кругом царила чернота, что и не разобрать, когда потемнеет в глазах, перед тем как наступит финал. В конце концов, черный цвет есть отсутствие всякого цвета, а белый — присутствие всех цветов. Ничто поглощает всё, и остается только черная непроглядная темнота. Как забавно, что все плохое в человеческом восприятии связано с черным цветом — траур, зло, колдовство, смерть. А белый — это свет, чистота, невинность, святость. Как странно примерять всё это к белым кровопийцам, особенно свет, от которого они так фанатично отказались.

В черном подземелье белые душегубы пили красную кровь смертных. Какое сочетание цветов, почти алхимия! Почти ад. Но преисподнюю хотя бы освещают тлеющие угли жаровен. Там хотя бы слышатся стоны грешников. Здесь же — всепоглощающая оглушительная тишина. Может быть где-то тишина есть отсутствие звука, но не здесь. Тишина, как и тьма, ощутима и неуловимо осязаема.

Полковник не услышал звука шагов, но явно почувствовал чужое присутствие подле себя. Такова природа белых — в своей обители они бесшумны и ловки, даже без всякого света. Многовековая сноровка превратила их зрение в рудимент. Только слух, нюх и тактильные ощущения верно служили белым в их подземных путешествиях. А может тьма подарила им что-то взамен глаз, куда более существенное.

Щеку полковника тронула холодная рука, вне сомнений, женская. Её прикосновение было неожиданно нежным и заботливым, даже несмотря на то, что чересчур длинные неухоженные ногти незнакомки пару раз едва не полоснули полковника по коже.

— Дай мне уйти, — тихо произнёс он, не надеясь, что белая поймет его. — Моё время ещё не пришло. Я не хочу здесь оставаться.

Незнакомка ничего не ответила, только отняла руку от его лица. Казалось, она послушно покинула его, только стук грубой подошвы о каменистую землю всё удалялся и удалялся. Завороженный, словно тиканьем часов, полковник слушал и слушал, а шаги всё не затихали. Женские ножки требовательно отстукивали ритм на месте, тогда-то полковник и понял, что это белая зовет его идти следом за ней на звук.

Полковник сомневался, стоит ли доверять этой женщине, ведь один белый уже завел его в пустынный коридор и тут же напал. Вот только чутье подсказывало, что хуже уже быть не может.

С трудом поднявшись, полковник из последних сил пошел на цокающий звук. Ему уже было всё равно, заведёт ли его белая в логово подземных кровопийц или нет — всё лучше, чем оставаться одному.

Неоднократно останавливаясь и опускаясь на землю, полковник просил белую подождать и дать ему передышку, чтобы двигаться дальше, и она покорно ждала. Казалось, коридоры никогда не кончатся — то ли полковник так далеко ушел, то ли незнакомка уводила его ещё ниже. Шаги удалялись все быстрее и быстрее, почти переходя на бег. Полковник не поспевал за белой и вскоре потерял путеводные звуки за плеском подземных вод. Женщины больше не было рядом, только бурное течение реки разрывало тишину. Тут полковник понял, что белая привела его к главному подземному ориентиру — реке Флит. Опустив руку на гладь воды, полковник определил направление течения и смекнул, что вниз по реке вода попадает в Темзу, вверх — выходит на земную поверхность в Хемсттеде. Не побоявшись ступить в ледяную воду, полковник понял, что река в этом месте не глубокая и, значит, Хемстед совсем недалеко, а там можно будет добраться и до дома Грэев.

 

9

В этот день профессор Книпхоф и его внук доктор Пауль Метц были приглашены на ужин в дом Грэев. Пока слуги приносили блюда и меняли столовые приборы, темы для бесед за столом всё не иссякали.

— В жизни ученого нет места вере, — вещал профессор Книпхоф. — Он не должен верить, он должен знать наверняка. Никаких: «мне кажется», «я считаю» и «может быть». Только: «в ходе серии экспериментов нами было доказано» или «в семи случаях из десяти нами установлено». Наука всегда должна быть точна, особенно медицина. Ошибки здесь нередко влекут за собой фатальные последствия.

— Нельзя ни в чём быть уверенным до конца, — тихо возразил его внук, хирург 35-и лет.

— Действительно, — подхватила Элен Грэй, обворожительная хозяйка дома, не утратившая былой красоты даже в свои 46 лет. — Всегда должно быть место сомнению. Иначе, как же уберечь себя от ошибки?

— Ошибки, мадам, — недовольно ответил профессор, — не случаются у тех, кто знает что он, а главное — зачем, делает. Ошибаются только те, кто усекает свой кругозор рамками того, что они считают возможным, а остальное выкидывают за борт шлюпки своих скудных знаний.

— Что же получается, — спросил Джеймс Грэй, предвкушая предстоящий поворот разговора, — по-вашему могут существовать даже невероятные вещи?

— Всё, что не опровергнуто, то допустимо. А что не доказано эмпирически — всего лишь сомнительно.

— Например, физическое бессмертие?

— Почему бы и нет? — кратко ответил 87-летний профессор.

— И каким же оно вам видится? — затаив дыхание, поинтересовался глава Общества.

— Очевидно, — размышлял старик, — человек, претендующий на звание бессмертного, не подвержен каким-либо болезням. По сути, старение организма и его увядание тоже можно назвать болезнью. Так что бессмертный человек должен выглядеть одинаково на протяжении вечности. Скорее всего, ему не нужна пища в нашем привычном понимании. Ведь если бессмертный не стареет, значит, клетки его организма не отмирают и не заменяются другими. Следовательно, еда как источник строительного материала для клеток такого организма бесполезна. Если бессмертному организму не нужна пища, следовательно, ему не нужна и пищеварительная система со всеми её органами. В общем, — подытожил Книпхоф, разжевав кусочек бифштекса, — бессмертный человек должен оказаться весьма занимательным с точки зрения анатомии существом.

— И что же, по вашему мнению, нужно для обретения бессмертия?

— Кто знает? — пожал плечами профессор. — Всю историю существования человечества самые дерзкие умы бьются над этим вопросом. Вот брат моего прадеда, например, создал эликсир бессмертия из крови и костей мертвецов.

— Бог ты мой!.. — тихо воскликнула леди Грэй.

— Правда, умер он от инсульта, — тут же добавил Книпхоф и бодро заключил, — но главное не результат, главное — стремление.

— А вы, оказывается, оптимист, — попытался пошутить сэр Джеймс.

— Я - ученый, как и мои предки, — произнёс светящийся гордостью старик. — И кому как не мне продолжать их начинания.

— Вы, стало быть, тоже ищете рецепт бессмертия? — в надежде вопросил сэр Джеймс, но профессор только отмахнулся:

— Меня не интересуют столь вульгарные эксперименты. И брата моего прадеда они тоже не интересовали. Он просто подходил к делу нестандартными методами. Например, считал, что с помощью пары воронок можно устроить между телами обмен душами.

— Каких воронок?

— Откуда мне знать, какие воронки он имел в виду? — проворчал профессор Книпхоф. — Может метафизические, может кухонные. Главное, он искал и не сдавался.

— Как же звали вашего родственника? — поинтересовалась Элен Грэй. — Может мы слышали о нем?

— Иоганн Диппель. Правда, он любил добавлять к своему имени титул «Франкенштайнский» по названию замка, где родился.

Повисло гробовое молчание. Если старик и шутил, то шутка явно не удалась.

— А что такого? — нахмурился Книпхоф. — Да, брат моего прадеда экспериментировал с человеческими останками, чем и был известен современникам. И он не виноват, что вдова вашего поэта Шелли написала о нём свою страшную сказку. Иоганн Диппель в первую очередь был экспериментатором, а не теоретиком. В интересах науки он искал предел возможного. Только поэтому нельзя считать его работу аморальной.

После оправдательного пояснения Книпхофа у некоторых из присутствующих уже сложилось впечатление о профессоре, как о старом маразматике и сумасшедшем ученом вроде того книжного доктора Франкенштейна.

Неожиданно в комнату ворвалась обеспокоенная горничная.

— Сэр Джеймс… там полковник… он ранен…

Грей пулей выскочил в коридор.

Тяжело облокотившись о стену, пред ним предстал изможденный мужчина в испачканной промокшей одежде, прижимая руку к окровавленному животу.

— Простите, сэр Джеймс, я не стал бы вас беспокоить, но, боюсь, в поезд меня в таком виде не пустят.

Поднялась суета: слуги метались из комнаты в комнату, гости вышли на подмогу, и в считанные минуты, не смотря на активные протесты полковника, увели его наверх, спешно уложили на кровать и обнажили торс.

— Очень плохо, — покачал головой старичок, — наверняка, глубокий разрыв паренхимы.

— Прошу, — выдавил полковник, — не надо этих умных слов.

— Профессор Книпхоф, — пояснил сэр Джеймс, — известный баварский анатом.

— Нет уж. Покорнейше благодарю, но я очень даже жив.

— Бросьте это ребячество, полковник, — осадил его Грэй. — Дайте компетентным лицам вам помочь.

А профессор Книпхоф всё продолжал внимательно изучать рану полковника и, оглядев старый шрам на животе, заметил:

— Кажется, вам уже вспарывали селезенку. Какая интересная форма рубца. Где вы его получили?

— Я боевой офицер, — сквозь зубы процедил полковник Кристиан.

Тут же к постели подошел другой гость сэра Джеймса и со знанием дела принялся осматривать рану.

— Меня зовут доктор Метц, — представился он, — я практикующий хирург.

А в комнате уже появилась миска с водой, белые простыни и бутылка виски. Увидев, что приготовления к операции закончены, а оба медика готовы приступить к делу, сэр Джеймс поспешил покинуть комнату.

— Думаю, вам стоит выпить, — обратился к раненому доктор Метц.

— И не уговаривайте, — сопротивлялся полковник.

Метц достал из кармана небольшой несессер, внутри которого компактно уместились все необходимые хирургу инструменты: ножницы, скальпели, зажимы, иглы — и стал их со знанием дела перебирать.

— Нет, нет, — запротестовал за его плечом старик Книпхоф, — это никуда не годится.

Анатом тут же протянул внуку свой несессер, где оказалось куда больше мудреных приспособлений, от одного взгляда на которые, полковнику поплохело, а в голове завертелись два слова: «пытки» и «Инквизиция».

— Вы всегда носите это с собой? — удивленно спросил он профессора.

— А как же! — воскликнул бойкий старичок. — Медик всегда должен быть готов оказать помощь.

Операция началась. Полковник мужественно терпел боль и прикосновения холодной стали. Профессор Книпхоф непрестанно напутствовал доктора Метца по-немецки, пока тот молча производил свои манипуляции. Хоть полковник и знал язык, но их разговор не стал ему понятнее. Знакомыми словами оказались только «вены», «остановить» и «желчь». Особенно настораживала фраза доктора Метца: «кровь слишком черная».

Подцепив пинцетом осколок стекла, хирург удивленно вынул его из раны.

— Может, стоит пригласить полисмена?

— Не нужно, — глухо ответил пациент.

— Как же нет? Или вы скажете, что сами были неаккуратны и порезались?

— Я предпочту ничего об этом не говорить.

Доктор Метц и не настаивал. Дед продолжал комментировать каждое его движение, и было заметно, как внук тяготится столь пристальным вниманием.

Полковник почувствовал дурноту только в тот момент, когда Метц вынул из раны кусок чего-то похожего на часть печени и шмякнул его в пустую миску.

— Вот и замечательно, — отозвался профессор Книпхоф. — Остались швы, тампонада и повязка.

Только когда Метц, наложил последний шов, Книпхоф со спокойной душой покинул комнату.

— Я вижу, — заметил доктор, обращаясь к полковнику, — вы не любите врачей.

— Нет. Я просто не люблю, когда копошатся в моем животе. А так, у меня нет предрассудков на счёт вашей профессии.

— Удивительно, что вы вообще до сих пор в сознании, с такой-то кровопотерей. Кстати, у вас нет каких-либо заболеваний?

— Что вы имеете в виду?

— Ваша кровь выглядит очень нехарактерно.

Полковник устало прикрыл глаза.

— А что по этому поводу сказал профессор Книпхоф?

— Ничего, — тихо ответил доктор Метц. — Отдохните, вам нужен сон.

Полковник и с этим был не согласен.

— Пожалуйста, позовите сэра Джеймса. Мне срочно нужно с ним переговорить.

Метц возражать не стал, ибо успел понять, что спорить с полковником совершенно бесполезно.

Вошедший в комнату Джеймс Грэй всем своим видом излучал недовольство.

— Профессор Книпхоф показал мне, что было в вашей ране. Он даже определил по кривизне осколка, что принадлежал он бутылке из-под шампанского. А я даже догадываюсь, что было в той бутылке и куда вы с ней ходили.

— Да, — тяжело дыша, признал полковник, — я прошел через подземную дорогу в северный под-Лондон, и не ради праздного любопытства, а исключительно по делу, которое вы мне поручили.

— Да что вы говорите? — ехидно произнёс Грэй и присел на стул напротив кровати.

Но полковник решил не реагировать на его раздражительность и продолжил доклад:

— Я встретил белого, он был довольно разговорчив, но только о пришлых саксах.

— Скажите, полковник, вам так опостылело общество нормальных людей, что стало приятно беседовать о завоевании Британских островов с подземными голодранцами?

— Вы несправедливы, — возразил полковник, — тот, кого я встретил, коренной житель этой страны.

— Это он вам так сказал? Ради Бога, верьте, если хотите. Полагаю, кровопийца, пырнувший вас осколком вашей же бутылки, заслуживает доверия.

— Он говорил о какой-то индианке, и что я должен встретить её в под-Лондоне. Похоже, так оно и случилось.

— Забудьте! — отрезал Грэй. — Я запрещаю вам ввязываться в подобные авантюры. Слышите, полковник, забудьте про лондонские подземелья. Когда-нибудь вы оттуда не вернетесь. А мне что прикажете без вас делать? Нет, нет, лечите свои раны.

— Для меня есть только одно лекарство, — угрюмо заметил полковник Кристиан.

И сэр Джеймс согласно кивнул.

— Я уже телеграфировал доктору Расселу. Он приведет кого-нибудь для переливания.

— Я был бы вам крайне признателен, если вы выпроводите того пронырливого анатома. Он и так увидел больше чем нужно.

— Как знать, полковник, как знать. — И с этими словами Грэй покинул комнату.

Мужчина лежал на кровати и обдумывал всё произошедшее с ним за этот беспокойный день.

Расследование пошло не так как он планировал. Узнать о белых кровопийцах, выдающих себя за вождей оккультного Ордена, напрямую не получилось и вряд ли получится в будущем. Но полковник не стал отчаиваться и подумал, что теперь ему придется пойти другим путем, более длинным, а именно, узнать имена адептов Ордена, обманутых белыми кровопийцами. Ему хотелось надеяться, что оккультисты окажутся куда разговорчивее и гуманнее белого кельта.

 

10

Вечерняя прогулка по Ист-Энду не обещала полковнику Кристиану приятных впечатлений, ведь он намеревался пройти по местам былой славы Джека-Потрошителя, о чьих злодеяниях он успел многое узнать, прочтя десятки полицейских протоколов.

Полковник Кристиан начал с Бернер-стрит. Семь лет назад по этой улице проходила Элизабет Страйд. Вряд ли тогда она рассчитывала встретить здесь своего убийцу. В тот день в клубе социалистов неподалеку как раз заканчивалось очередное шумное собрание, и десятки людей вот-вот должны были заполнить ночную улицу. Но Джек-Потрошитель уже убил Элизабет Страйд между зданиями двух школ. Её бездыханное тело мокло под дождем, а вокруг толпились взбудораженные мужчины. Убийца пошел на запад, к Майтр-сквер в Сити, где через 40 минут убил Кэтрин Эддоуз. У полковника это путь занял 15 минут.

Через дорогу от церкви святого Ботольфа расположилась синагога. Позади неё на площади и нашли тело убитой Кэтрин Эддоуз. Обнаженная по грудь, она лежала в луже собственной крови, а внутренности из вспоротого живота лежали у правого плеча.

Полковник считал это последним убийством Джека-Потрошителя, и оно отчасти перекликалось со вторым, на Ханбери-стрит. Тело Энни Чапмен нашли неподалеку от пивоварни, около дома для бедных, где раньше располагалась ткацкая фабрика. Она лежала на спине, а её внутренности покоились у левого плеча. Имело ли это для убийцы особое значение?

С первым же телом все было иначе. Мэри-Энн Николс убили неподалеку от железнодорожной станции вблизи от путей — на мостовой около еврейского кладбища. В тот день разразилась жуткая гроза. Небо разрезали молнии, ливень хлестал по мостовой, а на юге пожары в доках обагряли горизонт. Полковнику доводилось слышать, что в былые времена на месте железной дороги пролегал канал, куда окунали ведьм, подвергнутых судебному испытанию.

За семь лет здесь кое-что изменилось. На месте постоялого двора теперь стоял паб «Слепой бедняк». В 600 футах через дорогу по-прежнему работал лондонский госпиталь, но Мэри-Энн тогда он не был нужен. Когда женщину нашли ещё теплую, в её широко распахнутых глазах читался ужас. Голова была почти отделена от тела, но внутренности остались на месте.

Сейчас же безликая толпа крутилась у паба, а пьяный гомон мужчин, истерический и не менее пьяный визг продажных женщин наполняли улицу. В тёмных углах таились хмурые сутенёры, что высматривали среди прохожих своих подвыпивших подруг. Проституток же в толпе неизменно выдавало пустое выражение глаз и шатающаяся походка. Будь они трезвы, их взгляд стал бы не намного осмысленнее, ведь нравственная деградация уже давно окутала их разум и души.

Те четыре проститутки, которых убил Джек-Потрошитель, тоже были пьяны. В алкогольном дурмане проходила вся их жизнь, и даже на собственную смерть они не смогли посмотреть трезво — тем лучше было для них.

Внимательный профессиональный взгляд полковника привлекло юное создание, весьма дивное для этого убогого места. На вид ей было 17–19 лет, совсем невысокого роста и с аккуратно уложенной прической. Её хрупкая фигурка плавно лавировала между прохожими, то и дело, бросая внимательный взгляд на толпу, словно она хищник, выискивающий добычу. Но никто из прохожих не заслужил её внимания больше чем на пять секунд.

Одета девушка была неброско но, в отличие от большинства окружающих, чисто и опрятно. Она явно не была пьяна, и во взгляде читался интеллект. Полковник было подумал, что эта особа вовсе не того сорта, что он предположил вначале, но когда девушка, заметив на себе его заинтересованный взгляд, подошла ближе, то же спросила, со всем присущим ей кокетством:

— Мистер желает приятно провести вечер?

Голос её был тонок под стать талии, но уже совсем не детский. Определенно, перед полковником стояла проститутка, но проститутка необычная, и он не мог понять, почему так в этом уверен.

— А что ты можешь предложить? — спросил полковник, глядя на девушку сверху вниз.

Игривая и, вместе с тем, невинная улыбка, милое личико, большие глаза и изящная шейка — на полковника смотрел настоящий ангел во плоти, вот только ангел этот был порочным и оттого павшим на самое дно Лондона.

— Если хочешь, можем пойти ко мне, — томно произнесла она, прикрыв глаза длинными ресницами. — Только до моей коморки идти с полчаса.

— Далековато.

— Но я знаю одно укромное местечко…

Взяв мужчину за руку, юная чаровница повела его через пьяную толпу дальше от освещенной улицы в самые дебри безлюдных трущоб.

— Куда ты меня заманиваешь? — поинтересовался полковник, на что девушка заливисто рассмеялась.

— Такой большой, а боишься меня?

— А ты сама не боишься ходить с незнакомцами в такие места? Ведь, случись что, тебя и не услышат.

Девушка прильнула к полковнику со всей наигранной страстью, на которую была способна.

— А я не хожу с незнакомцами, которым не доверяю.

Полковник только ухмыльнулся её словам. Наверное, ей ещё не встречались клиенты, которые вместо привычных действий предпочитают резать кожу и пить кровь. Торговлю телом иные кровопийцы понимают по-своему и, как правило, честно расплачиваются.

— Так значит, я внушаю тебе доверие? — на всякий случай спросил полковник, на что девушка с фальшивой наивностью ответила:

— Я всё вижу по твоим глазам. Ты не можешь быть злым.

Её прикосновения стали более откровенными, и полковник не спешил их прервать, но ровно до того момента, когда ловкие тонкие пальчики скользнули в его карман и легким движением выудили оттуда бумажник.

Обвив одной ручищей хрупкую талию, а другой, обхватив тонкое запястье с бумажником в ладони, полковник продолжал любезно улыбаться:

— Ну что? А теперь-то тебе страшно?

— Отпусти, — гневно прошипела девушка, пытаясь вытянуть руку из цепкой хватки мужчины. От былого ангельского выражения личика не осталось и следа, и на полковника смотрел загнанный бесенок.

— Ну уж нет, малышка, — улыбался её бесплодным попыткам полковник Кристиан, — у меня на тебя другие планы.

— Ты «бобби»?

— Нет, хуже.

Эта фраза заставила девушку задуматься, но ненадолго.

— Потрошитель? — в ужасе прошептала она.

Полковника её предположение немало рассмешило. Девушку же ещё больше напугал его смех, но она не закричала, потому что не смогла.

— Успокойся, — произнёс полковник, выхватив свой бумажник. — Я не полицейский, и уж точно не убийца. И зовут меня не Джек.

— А как? — еле выдавили девушка, пытаясь вырвать свой локоть из железной хватки.

— Фред Райли. — и, не моргнув глазом, тут же ответил ей полковник. — А кто ты, юная прелестница?

— Софи. — выдохнула она.

— А фамилия у тебя есть?

— Симс — дерзко произнесла девушка.

— Кто твой сутенер?

— У меня нет сутенера, — оскорбилась Софи.

— Да что ты? Больше нравится обирать одних мужчин, чтобы не делиться с другими?

— А тебе нравится читать нравоучения? Или тискать девушек и не платить?

— Может, пригласим полисмена, раз ты чем-то недовольна?

С досады Софи заколотила кулачками по широкой груди, чем только рассмешила полковника:

— Знаешь, милая Софи, что ты можешь сделать, чтобы я тебя простил?

— Нетрудно догадаться, — остановившись, огрызнулась она.

— А я полагаю, что трудно. Ты умеешь читать?

— Конечно, — презрительно фыркнула Софи.

— А писать?

— За кого ты меня принимаешь?

— За уличную шлюху, что отдается в подворотне за три пенни.

— Не только за три пенни, — запротестовала Софи. — Ещё и за то, что окажется в кошельке простачка.

— Вот это мне в тебе и понравилось.

— Что именно? — удивленно вопросила Софи.

— Уж очень мне приглянулись твои ловкие пальчики, — пояснил полковник. — Видишь ли, у меня есть одно дельце, и без такой очаровательной и пронырливой особы как ты, мне не обойтись. Что скажешь?

Софии задумчиво изогнула бровь:

— Значит, ты хочешь предложить мне дело?

— И, может быть, даже не одно.

— И заплатишь за него?

— Разумеется.

— И что ты хочешь, Фред Райли?

— Сущий пустяк. Для начала очаруй одного джентльмена средних лет, постарайся сделать так, чтобы он пригласил тебя в свою квартиру, а там попробуй добраться до его личной корреспонденции, и когда найдешь, скопируй письма, записки и принеси их мне. Как тебе такая работа? Ведь сущий пустяк.

Софи сощурила глаза и отвела их в сторону, словно о чём-то задумалась. Повертев затекшей шеей, она спросила:

— И зачем тебе вынюхивать?

— Лично мне — незачем. Того требует служба.

— Ты же сказал, что не из полиции.

— Так и есть. Я состою на службе у одного весьма уважаемого джентльмена, которому не пристало общаться со сбродом вроде тебя.

Софи ни капли не обидели его слова, напротив, она коварно улыбнулась:

— Может уважаемому джентльмену больше по вкусу бордели на Кливленд-стрит?

— Моему нанимателю, — не реагируя на её колкости, отвечал полковник, — интересны сплетни, разговоры и чужие письма.

— Тогда, двойная цена, — тут же произнесла Софи.

— Само собой разумеется.

— Ты не понял. Мне кандидатура джентльмена средних лет не в радость. И доплачивать ты мне будешь за издержки.

— Чем тебе не по вкусу приличный человек? — удивился полковник.

— Приличный?! — рассмеялась Софи. — Да ваши джентльмены из общества хуже докеров!

— И чем же?

— Да тем, что у простого рабочего фантазии нет — раз, два, расплатился и ушел. У господ же на уме столько гнусностей и грязи, что они не решаются делать их со своими женами и начинают искать утехи на стороне. А их изголодавшиеся по мужскому вниманию женщины бегают к таким же похотливым любовникам. Зато наивные простачки-мужья, берегут нравственность своих жён и потому идут ко мне.

— Так они тебе и платят больше. А ты эти деньги берешь.

— Беру, — с вызовом согласилась Софи. — Но без удовольствия.

Полковник рассмеялся. Ещё вчера он и представить не мог, что будет обсуждать с проституткой-воровкой причины супружеской неверности.

— Так что, — продолжала рассуждать Софи, — мне твой джентльмен не очень-то нужен. Да он точно извращенец! Поэтому, меньше чем за фунт я с ним связываться не буду.

Полковник поспешил согласиться на эту сумму, пока девушка не подняла расценки на джентльменов снова.

 

11

На следующий день полковник Кристиан уговорил доктора Рассел познакомить его с коронером Северо-Восточного Лондона — уж очень полковнику хотелось взглянуть на тайного масона и основателя некоего Ордена своими глазами. Повод для знакомства был найден безупречный: явиться в морг на опознание безымянного тела.

— Не понимаю, полковник, зачем вам нужен доктор Весткотт. Он тихий мирный человек и не любит излишнего внимания к своей персоне. Чем он вас так заинтересовал?

— Видите ли, Рассел, тихие и неприметные люди зачастую оказываются не так просты, как хотят казаться. К тому же, вы, должно быть, в курсе, что дело Джека-Потрошителя передали Обществу на проверку. Может, доктор Весткотт любезно поведает мне что-нибудь о тех убийствах.

— Сомневаюсь, — тут же огорчил его Рассел, — в 1888-ом году доктор Весткотт ещё не был коронером.

Полковник недовольно потупил взор. Он-то уже успел представить, как семь лет назад коронер Весткотт с медицинским саквояжем в руке рыскал по тёмным улицам Лондона в поисках припозднившихся проституток, а когда находил их, то спешил убить несчастных и во славу темных сил распороть им брюхо. Зато на утро, когда тело убитых находила полиция, коронер Весткотт прибывал на место преступления и как-бы невзначай забывал описать в своих отчётах как минимум половину важнейших улик, после чего поимка Джека-Потрошителя сделалась невозможной. Но Рассел поспешил разрушить эту стройную теорию полковника. Теперь ему было понятно, что саботажа в расследовании ист-эндских убийств со стороны Весткотта точно не было.

Встреча с коронером всё же состоялась. Доктор Весткотт действительно оказался малоприметным человеком: говорил он тихо, будто чего-то стесняясь, и крайне нерешительно отвечал на вопросы. Теперь полковнику и вовсе было тяжело представить такого человека безжалостным убийцей проституток, тем более приносящим кровавые жертвы.

Доктор Весткотт любезно согласился лично сопроводить полковника к телу неизвестного утопленника. Стоило только полковнику увидеть раздувшееся посиневшее лицо мужчины средних лет, он поспешил заверить Весткотта, что по счастью, это не его брат. Полковник Кристиан собирался было завязать с Весткоттом разговор о нелёгкой ежедневной работе коронера в морге, но слова застряли в глотке, стоило ему услышать знакомый голос:

— А, это вы, молодой человек. Не слишком ли вы поспешили попасть в зал для аутопсии? С вашим-то ранением можно ещё немножко пожить.

Это был профессор Книпхоф. Ещё позавчера старик внимательно разглядывал разверзнутое чрево полковника, а теперь стоял у стола с мертвым телом и старательно засовывал в ноздрю покойника какой-то металлический прут.

— Как ваши успехи, профессор? — с участием поинтересовался коронер Весткотт.

— Увы, доктор, — произнёс Книпхоф, высовывая окровавленный кусок металла с налипшими на него кусками мозга, — технология требует доработки. Видимо придётся заказать кузнецу ещё один крючок, но на этот раз тоньше и с другим наконечником. Уже со вторым телом ничего толкового не получается.

Видимо, авторитет этого потомка Франкенштейна был настолько известен за пределами Баварии, что даже лондонский коронер без лишних слов отдавал ему на растерзание невостребованные тела в своём морге. Не имея желания оставаться рядом с профессором Книпхофом и лишней минуты, полковник поспешил распрощаться с Весткоттом и удалиться, но только для того, чтобы с безопасного расстояния дождаться, когда коронер покинет морг, и проследить, куда же он отправится.

Оказалось, что доктор Весткотт каждый вечер посещает один и тот же ресторан. Этим и воспользовался полковник, направив в один из дней в это заведение свою агентессу-соблазнительницу Софи Симс. Но отчего-то дела у девушки не заладились с самого начала, и уже через двадцать минут она покинула ресторан не в самом лучшем расположении духа.

Пригласив её сесть в кэб, полковник Кристиан поинтересовался:

— Как твои успехи, малышка Софи?

Девушка выдохнула и начала гневную тираду:

— Да он настоящий извращенец, твой доктор Весткотт! Он даже внимания на меня не обратил!

— Какой кошмар, — с наигранным сочувствием согласился полковник, — и куда только катится мир?

На самом деле ему было совсем не радостно слышать, что коронер Весткотт не попался на крючок по имени Софи. Это означало, что теперь расставлять ловушки на адептов Ордена полковнику придется куда искусней и с большей фантазией.

А Софи с досадой в голосе принялась рассказывать о своей неудаче:

— Я села за столик, что ты мне заказал, как раз напротив этого Весткотта. Я так на него смотрела, а он упорно делал вид, что не замечает меня, и даже отвернулся. Я не выдержала и подошла к нему, спросила, не тот ли он самый доктор Весткотт, о котором я так много слышала. Он был такой неразговорчивый. Я пыталась сделать все, чтобы его заинтересовать, а он только насупился и сказал, что не нуждается в моем внимании. Ну не нахал ли!? Я знаю такой тип мужчин. Либо его совсем не интересуют женщины, либо интересуют не женщины.

— Либо, — задумчиво продолжил полковник, — ты вела себя столь вульгарно, что Весткотт не решился пятнать свою репутацию знакомством с тобой.

Софи скорчила недовольную гримасу:

— Я не идиотка, Фред, и знаю, как и с кем себя вести. А у этого доктора, оказывается, была встреча.

— С кем?

— Каким-то молодым человеком. И ты будешь мне доказывать, что доктор не извращенец, раз променял меня на него?

Полковник лишь отмахнулся от её колкостей и требовательно спросил:

— Ты можешь описать мне этого молодого человека?

Софи нервно передернула плечами:

— Не самый приятный тип.

— Почему?

— Он так на меня смотрел… Будто хотел не только моего тела, но и душу, не меньше.

— Смотрел, говоришь? — в задумчивости повторил полковник. — А теперь ты смотри.

— Куда? — не поняла она.

— На дверь ресторана. Скажешь, когда он выйдет.

За час ожидания в тесном кэбе Софи вся извелась, полковник же сохранял подчеркнутое молчание и спокойствие.

Наконец, сотрапезник коронера Весткотта покинул заведение. Ничего необычного в его фигуре полковник не увидел — обыкновенный долговязый и сутулый брюнет в пенсне, лет 25–30. Поймав кэб, он поехал на юг в сторону Темзы, и полковник тут же велел извозчику ехать следом. Конечным пунктом этого преследования оказался паб «Старый чеширский сыр».

— Сдаётся мне, — заметил полковник Кристиан, — что твоя будущая жертва — писатель.

— С чего ты так решил?

— С того, что этот паб прозвали приютом литераторов. Может имена Теккерея, Шелли и Диккенса тебе что-нибудь да скажут.

— Так мне идти за ним? — в нетерпении спросила Софи.

— Если хочешь получить ставку за доктора Весткотта, то да. Узнай, кто этот человек, его имя, где служит, где живет.

— Ну, это не сложно.

— И ещё, самое главное, узнай, какие у него дела с доктором Весткоттом. И я тебя прошу, не веди себя подозрительно.

— Да за кого ты меня принимаешь? — обиделась Софи, — я тебе не какая-нибудь дилетантка.

— Вот и иди, малышка, — произнёс полковник, открывая дверь кэба, — завтра расскажешь о своих успехах.

Софи вспомнила пронизывающий взгляд незнакомца, и оттого мурашки пробежали по телу. Она не горела желанием вновь ощутить на себе инфернальный взгляд тех карих глаз. Не то, чтобы Софи было страшно, но любопытство не настолько превалировало над благоразумием, чтобы она спешила попасть в лапы таинственного искусителя.

Софи вошла в паб, но незнакомца там не оказалось. Официант любезно рассказал за небольшое вознаграждение, что интересующего её молодого человека зовут Биллиам Йейтс, он поэт и сейчас заседает в «Клубе рифмачей» в комнате на втором этаже.

С полчаса Софи одиноко просидела в углу, силясь не привлекать к себе внимание посетителей, что жаждали развлечений в столь поздний час. Она только и делала, что уговаривала себя не сорваться с места и убежать прочь, ведь Фред Райли не оценит её малодушие.

Софи и не заметила, как поэт спустился по лестнице и подошел к ней. Стоило ему сесть за её столик, как Софи невольно обернулась и встретила тот самый завораживающий взгляд. Преломленное сквозь линзы пенсне, его магнетическое воздействие словно приумножилось, не позволяя отвести глаз и произнести хоть слово. Прошла то ли вечность, то ли пара секунд, прежде чем поэт произнёс:

— Я знал, что ты придешь.

— Правда? — еле слышно прошептала Софи.

— Я этого хотел, так и случилось.

Софи не заметила, как исчезли голоса и звон бокалов вокруг, как интерьер паба сменился на темную меблированную квартиру — карие глаза не отпускали её волю. Чужие руки расстегивали платье, и Софи послушно помогала. Легкое дыхание абсента дурманило помутившийся разум, а прикосновение обнаженного тела подавляло всякое желание к отпору.

Его длинный ноготь на правом мизинце впивался в кожу девушки и скользил словно лезвие тупого ножа по спине к ягодицам, а после краткой передышки снова впивался в грудь и бедра, почти до крови. Но Софи было всё равно, она не замечала боли, все её ощущения сжались в ожидании чего-то волшебного, почти забытого. Подобное она испытывала давным-давно и только с соседским парнишкой Эдди, в которого влюбилась без памяти, будучи совсем неопытной девчушкой. Теперь ей казалось, что это Эдди обнимает её и вновь овладевает её телом, но на сей раз не шепчет на ушко глупых нежностей. Но вслед за вспышкой наслаждения пришла пустота, а ощущение, что Эдди рядом, бесследно пропало.

Рядом с Софии лежал не он, а Биллиам Йейтс — полные губы, едва заметный шрам на левой щеке, темные волосы пристали к влажному лбу, грудь вздымалась ровным дыханием, а глаза оставались закрытыми. Стоило только Софи спросить саму себя, что она тут делает, как разум пронзило имя Фреда Райли, и чары словно спали.

Оглядев комнату и наметив места поисков, девушка аккуратно накрыла спящего мужчину одеялом с головой и соскользнула с кровати.

Теперь она ругала себя, что не уличила момент и не подсыпала ему снотворное в выпивку. Но выпивки он не предлагал. Всё случилось слишком поспешно, и теперь ей нужно было действовать осторожно, пока он не проснулся.

Софи внимательно осмотрела книжный стеллаж, но ничего похожего на письма там не обнаружила, лишь типографские книги. На письменном столе в беспорядке лежали исписанные стихами листы, но и они её не заинтересовали. В ящиках стола также не нашлось ничего стоящего внимания.

Но один из ящиков оказался заперт, и Софи не стала утруждать себя поисками ключа, а просто открыла замок шпилькой из помятой прически, как делала это не раз в других домах. Внутри оказалось то, что она искала, но не письма от разных адресатов приковали её внимание. Тетрадь с датированными заметками — вот что удивило Софи и даже напугало, ведь то был дневник, но дневник необычный.

«Я, Daemon Est Deus Inversus, брат Ордена Золотой Зари и Младший Адепт-Ревнитель Ордена Рубиновой Розы и Золотого Креста, продолжаю вести записи своих магических практик».

Одно поминание нечистого, хоть и непонятно в каком контексте, заставило Софи содрогнуться. Она взяла чистый лист бумаги и спешно начала копировать для Фрела содержимое тетради мелким убористым подчерком.

«14 ноября 1895 года, четверг, 09:05 вечера

Сегодня я продолжил опыты с созерцанием посредством духовного зрения. Как и положено, я облачился в одеяние Адепта и, вооружившись пентаклем, созерцал Таттву Земли три минуты. После я перенес взгляд на белый лист, где отчетливо проступил образ тёмного контура квадрата. Постепенно боковые стенки квадрата сжались, а его образ стал пропадать. Когда я закрыл глаза, то увидел мерцающий фиолетовый прямоугольник. Усилием собственного воображения я заставил его увеличиться в размерах и принять форму врат. После я вошел в эти врата, на сей раз беспрепятственно, и они затворились за мной. Я был внутри стихии Земли и ощущал, как мое астральное тело плывет в ней, а тело физическое осталось где-то позади. Мне стало тревожно, и я понял, что настало время возвращаться. Когда я прошел обратно через врата, то почувствовал, как они затворились за мной. Моя правая нога судорожно дернулась, и я вновь очутился в своем физическом теле. Только тогда я открыл глаза и сделал эту запись. С полчаса сохранялись ощущения головокружения и легкого озноба».

Прочитанное показалось Софи пьяным бредом, но Фред ей платил не за то, что она думает, а за то, что переписывает.

«18 ноября 1895 года, понедельник, 3:32 дня

Сегодня был в читальном зале Британского Музея, около трех часов занимался над «Ключом великих таинств» Элифаса Леви. Встретил сестру S.S.D.D., за штудиями истории древнеегипетских культов. Удивительно, но наставляет её в этом главный хранитель отдела египетских древностей собственной персоной.

22 ноября 1895 года, пятница, 5:32 вечера

Сегодня я вновь практиковал созерцание посредством духовного зрения, но смог подняться на новую ступень проекции. После прохождения врат я оказался в поле, бескрайнем и пожухшем. Стоило мне провибрировать имена Адонаи, Аурииля и Форлака, как картина переменилась, краски стали ярче, и всё будто ожило. На горизонте появились холмы и курганы, как в Слайго, но ещё выше, травы стали сочнее, цветы насыщеннее. Каменная дорога вела на вершину холма, и я ступил на неё. Поднявшись на вершину, я ощутил присутствие незримых существ и понял, что одно из них приближается ко мне. Но никто так и не явился в зримом образе, и мне стало одиноко. Внизу под холмом раскинулось снежное поле, и, спустившись туда, я заметил, как по тонкому насту ходит изможденного вида мужчина. Он с тоской взирал на холм и постоянно оглядывался вокруг себя, будто что-то потерял и никак не мог найти. Я обрадовался, что, наконец, встретил хоть кого-то в астральном мире, но не знал кто передо мной: человек, элементаль в человеческом облике, или некая сущность. Я попытался с ним заговорить, спросив, что он ищет, и мужчина ответил, что от него уполз питон. Я поинтересовался, что же змее делать на снегу, но он отмахнулся и, словно я ему мешаю, сказал, что нужно следовать на север. Оглянувшись по сторонам, я заметил, что у основания холма есть вход в пещеру, и мне захотелось подойти ближе к нему. Я долго вглядывался в черноту коридора, но так ничего и не увидел. Вдруг меня охватила дрожь, будто ледяной ветер пахнул из подземелья. Я явственно ощутил, что это вход в другой мир, наподобие сида, и, войдя внутрь, я пройду инициацию и окажусь на новом уровне посвящения. Силой воли я заставил себя побороть животный страх и ступить вперед. Я сделал ещё пару шагов, но не увидел ничего кроме тьмы. Внезапно перед моим лицом возникло зеленое свечение. Оно втягивало в себя, я сопротивлялся его силе, как мог, но мое тело ещё больше скручивало, а в ушах стоял лязг металла. Ощутив толчок, словно удар по затылку, я вернулся в физическое тело. Ещё четверть часа я чувствовал давление в висках, будто невидимый обруч сдавливает мне голову. После, все неприятные ощущения прошли».

Одеяло на кровати зашевелилось — Биллиам просыпался. Прежде чем он стянул покрывало с лица, Софи успела привести рабочий стол в порядок: вернула тетрадь на место, закрыла ящик, а исписанные листы сложила и спрятала в потайном кармане платья, что в беспорядке валялось возле кровати.

Девушка успела забраться обратно в постель, и Биллиам, почувствовав движение, тут же открыл глаза. Магия между ними вновь вспыхнула дьявольским огнём.

— Ты ждала меня?

— Да… — заворожено ответила девушка, гадая, из какого же далекого путешествия он только что вернулся.

 

12

В рабочем кабинете главы Общества кипели нешуточные страсти. Джеймс Грэй с досадой вопрошал у полковника Кристиана:

— Когда появятся хоть какие-нибудь сведения об Ордене? Уже неделя прошла, а мы до сих пор не знаем о нём ничего нового. Почему?

— Как вам известно, — спокойно произнёс полковник, — я предпринял кое-какие действия в северном под-Лондоне…

— Известно, — прервал его сэр Джеймс. — А вам известно, что я по этому поводу думаю. Что вы ещё намерены делать?

— В ближайшие пару дней я получу информацию от своего агента.

— Какого ещё агента, полковник? Вам что, не хватает людей для работы? — Грэй глянул на Стэнли и Вильерса, что сидели в стороне, и вопросил, — А чем, позвольте узнать, вы заняли молодых людей?

— Ничем, — откровенно признался полковник.

— И почему же? Что такого может ваш агент со стороны, чего не могут служащие нашего Общества?

Полковник невольно улыбнулся:

— Поверьте, сэр Джеймс, будет лучше, если служащие Общества останутся в стороне от подобного рода деятельности.

— Я вас решительно не понимаю, — признался Грэй и обратился к племяннику. — Томас, что вы выяснили с Хьюитом?

— По поводу чего? — поинтересовался полковник.

Стэнли поспешил ответить сам:

— Мы узнали имена и местопребывание трёх учредителей Ордена.

— Помнится, несколько дней назад ты сам говорил, что одно это знание нам ничего не даст.

— Вам что, — изумился Томас Вильерс, — совсем не интересно?

Полковник не стал ввязываться в спор и доказывать, что сплетни делу не помогут, а только спросил:

— Ну и где нам искать этих трёх учредителей?

— Одного в Лондоне, другого в Париже, третьего на кладбище в Виллесдене.

— Замечательно, — мрачно заключил полковник. — С покойника и спроса меньше. Кстати, кто он?

— Доктор Уильям Роберт Вудман, — заучено отчеканил Хьюит Стэнли, — он умер в 1891 году, через три года после возникновения Ордена.

— Что-то быстро.

— Так ему и было 63 года.

— А что на счёт его медицинских подвигов?

— Он был полицейским хирургом в Сток-Ньюнгтоне, но к 1888 году оставил практику и занялся садоводством.

— Чем занялся? — недоверчиво переспросил полковник.

— Садоводством, — смущенно повторил Хьюит Стэнли, поправив очки на переносице. — Он организовывал цветочные выставки после того как унаследовал от своего дяди оранжерею. Королевское Общество Садоводов даже установило мемориал на кладбище в его честь.

— Занимательные факты. И что нам с ними делать?

Никто не ответил полковнику, но сэр Джеймс решил поделиться информацией, которой располагал единолично:

— Вудман был масоном высокой степени посвящения, одно время даже занимал пост верховного мага в Обществе Розенкройцеров Англии. Большой был знаток каббалы и иврита, серьёзно изучал алхимию и историю Древнего Египта.

— А вы откуда всё это знаете? — изумился Вильерс.

— У меня свои источники. И будь любезен, не спрашивай меня о них.

— От чего же умер Вудман? — поинтересовался у Грэя полковник.

— Этого я не знаю, — признался сэр Джеймс. — Могу сказать только, что болезнь была внезапной и скоротечной.

— Ладно, а что там с доктором Весткоттом?

Стоило только полковнику произнести это имя, как три пары глаз удивленно уставились на него.

— Что? — не понял он реакции коллег. — Уж имя коронера Северо-Восточного Лондона я в состоянии узнать и сам.

— Он потомственный врач, — опомнившись, продолжил свой рассказ Стэнли, — должность коронера занял после того, как написал научную работу о суициде. Репутация его кристально чиста: не злоупотребляет алкоголем, не заключает пари, как примерный семьянин не замечен в обществе сомнительных женщин, из развлечений предпочитает только бильярд и шахматы.

— Я и не удивлен, — признался полковник, силясь не выдать собственного разочарования.

— Сейчас ему 47 лет, — продолжал Хьюит Стэнли, — стало быть, в 1888 году было 40. Странно, но свидетели, которые видели скрывающегося с места преступления Джека-Потрошителя, описывали его как мужчину 35–40 лет с медицинским саквояжем.

— Нужно иметь это в виду, — заключил сэр Джеймс. — Доктор Весткотт опытный медик, который может профессионально извлечь органы из тела за считанные минуты.

— Недавно и я встречался с опытным хирургом и его всезнающим дедом, — насмешливо заметил полковник Кристиан. — По мне, так эти двое тоже весьма подозрительная парочка. Вы ничего не слышали о кровавых преступлениях и трупах без печени в… Баварии, кажется?

— Полно вам, полковник, — отмахнулся Грэй. — Вы сами виноваты в своих злоключениях.

— А что за хирург из Баварии? — заинтересовался Стэнли.

— Будешь много ездить по подземной железной дороге, тоже узнаешь, — осадил его сэр Джеймс. — Мы сейчас говорим о коронере Весткотте. Я считаю, что мы должны учитывать и его связи в полиции. Всё-таки, ни одно из ист-эндских убийств так и не было раскрыто, а Джек-Потрошитель до сих пор не пойман.

— И что? — пожал плечами полковник. — Весткотт вступил в должность всего несколько лет назад. В 1888 году он не служил коронером.

Разговор пришлось прервать, когда неожиданно для всех присутствующих, в кабинет без стука вошла изысканно одетая дама лет 30-и. Одарив Стэнли и Вильерса обезоруживающей улыбкой и не обратив ни малейшего внимания на полковника, она присела напротив удивленного сэра Джеймса.

— Сэр Джеймс Грэй, не так ли? — с милой улыбкой вопросила голубоглазая шатенка. — И я нахожусь в Обществе по изучению проблем инженерной геологии?

— Всё верно, — подтвердил Грэй.

— Тогда, думаю, вы мне поможете, — уверенно произнесла дама.

— Боюсь, — тут же возразил ей сэр Джеймс, — вас ввели в заблуждение, посоветовав обратиться к нам.

Эту заученную фразу Грэю приходилось произносить не часто, ведь посторонние посетители в штаб Общества забредали редко и, как правило, интересовала их инженерная геология, о коей ни сэр Джеймс, ни кто-либо ещё из служащих не имели ни малейшего представления.

Вторая фраза в такой беседе обыкновенно сводилась к ненавязчивому выпроваживанию нежданного визитера прочь из штаба, но на сей раз сэр Джеймс не сумел сказать и слова очаровательной незнакомке.

— Нет-нет, — тут же прощебетала дама, — я точно знаю, именно вы мне и нужны.

— Для чего же, позвольте узнать? — обескуражено вопросил Грэй.

— В ближайшее время я планирую переехать в Лондон и крайне рассчитываю на ваше содействие.

— Содействие в чём?.. — продолжал удивляться настойчивости дамы Джеймс Грэй. — Простите, я так и не расслышал вашего имени.

— Пусть будет, Кейтлин Сибил Эллиот.

— Что значит, «пусть будет»?

— Просто, — невинно похлопав ресницами, пояснила она, — я ещё не решила, какое имя для Лондона лучше выбрать. Может, Патрисия Кэрол Форд?

Сэр Джеймс неприязненно отстранился от гостьи:

— Если вы шутите, то ваш юмор мне не понятен.

— Что тут непонятного? — Вмиг женщина сменила тон на более жесткий и произнесла — Я пришла к вам за разрешением на проживание в этом городе.

— Да с чего вы решили, что это зависит от меня? — в негодовании вопросил Грэй. — Я ведь не министр. Мне абсолютно все равно кто приезжает и уезжает из Лондона. Это совершенно меня не касается.

— Это вы сейчас так говорите. А потом вы заявитесь ко мне в дом и начнете с пристрастием допрашивать всех моих гостей, не пила ли я их кровь без их же согласия.

Молодые люди, до того слышавшие о кровопийцах, как подземных, так и наземных, только из рассказов служащих Общества, впервые увидели одну из них воочию. И, не сказать, что они были к этому готовы.

— Так вы?.. — едва пролепетал Стэнли.

— А вы разве не поняли? — недовольно воззрилась на него дама. — И чем вы только занимаетесь в вашей конторе?

Ни Стенли, ни Вильерс не нашлись с ответом, зато полковник уверенно произнес:

— Основная сфера наших интересов — подземелья города.

— Будьте уверены, — нервно передернув плечами, заверила она, — я не собираюсь туда спускаться. Я просто хочу пожить в Лондоне некоторое время.

— Почему именно здесь? — наконец спросил сэр Джеймс.

— Просто каждые 10 лет я привыкла менять имена и страны, чтобы всякий раз начинать жизнь с чистого листа. Эта вечная молодость доставляет столько хлопот, вы бы только знали… Так вот, за последний век я сменила столько европейских стран и городов, что теперь мне постоянно встречаются мои постаревшие знакомые из прошлых жизней. А моя молодость вызывает столько неприятных вопросов с их стороны… Поэтому я решила, что пора покинуть Континент и перебраться в Британию, где меня мало кто знает. Я слышала, что в Лондоне жизнью вечноживущих всецело распоряжается ваше Общество. Мне бы не хотелось быть с вами в ссоре, потом я лично явилась к вам известить о своём приезде, чтобы в дальнейшем между нами не возникло никаких недоразумений.

— Каких, например?

— Я слышала, как один мой сородич попал в поле зрения вашего Общества и больше его не видели дальше этого острова. Я не хочу стать такой же пленницей.

Сэр Джеймс Грэй хотел было возразить и опровергнуть столь тяжкое обвинение, но полковник Кристиан, рассмеявшись, его опередил:

— Не преувеличивайте, мадам, за свою неволю я получаю достойный гонорар.

Тягостное молчание в кабинете прервал изумленный женский возглас:

— Так это вы Старый Секей?

— Именно, — признал полковник. — И заверяю вас, в Обществе я состою на постоянной службе уже 33 года и вполне добровольно.

— Столько лет? И вам не надоело? — искренне поинтересовалась она.

— Что поделать? Мне не суждено обладать вашими талантами… Семпрония, если не ошибаюсь.

— Не ошибаетесь, — завороженно произнесла дама. — Значит, вы знаете, кто я?

— Кто же вас не знает? — пожал плечами полковник. — Восхитительная Семпрония — похитительница мужских сердец и капиталов. Любительница театров, поэзии и философии. Прекрасная, умная собеседница и щедрая меценатка. Молва о вас идет сквозь века ещё со времен Цезаря. И именно поэтому, будь моя воля, в Лондон бы вас я не пустил.

Ошеломленная таким заявлением от, казалось бы, собрата, Семпрония возмущенно вопросила:

— Это почему же?

— Да потому что вы всегда оставляете за собой шлейф разорений, нервных срывов и разбитых семей. Вы роковая женщина, Семпрония. Не удивлюсь, если и Рим пал не без вашего участия.

— Рим велик и поныне, — желчно бросила она в ответ. — А вы именно такой бестактный солдафон, каким вас и описывают.

Полковника её искорки гнева только раззадорили:

— Вы уже подобрали первую жертву собственных чар? На какие средств собираетесь существовать?

— Пусть вас не волнует источник моих доходов. Тем более, я ещё не определилась, кто им будет.

Полковник после такого уточнения только рассмеялся, на что Семпрония ещё больше разозлилась, что было заметно по нервно сжатым губам и часто вздымающейся высокой груди.

— Мисс Семпрония… мадам, — замялся сэр Джеймс, не понимая как правильно обратиться к обиженной гостье, — как глава Общества я обязательно рассмотрю вашу просьбу…

— А стоит ли? — фыркнула она в сторону полковника. — Ваш адъютант не слишком-то ко мне расположен.

— И все же, решения здесь принимаю я, а не полковник Кристиан.

— Полковник Кристиан, — желчно просмаковала Семпрония каждое слово, — какое безвкусное прозвище, особенно для вас, граф.

— Посмотрим, — беззлобно ответил полковник, — что выберите себе вы.

— Я всегда выбираю свободу.

— Не пускайте никому насильно кровь и не пускайте по миру своих поклонников — вот и всё, что вам нужно для её сохранения.

— Мне необходимы гарантии.

— В таком случае, вы поздно о них вспомнили, явившись сюда.

Сэр Джеймс поспешил спросить обескураженную таким заявлением даму:

— Хотите официальное подтверждение своей безопасности?

— Было бы неплохо, — повернувшись к нему, произнесла Семпрония.

— Я обязательно подумаю, как нам прийти к согласию. Просто вы первая, кто обратился к нам с подобной просьбой.

— Первая? Тогда, конечно, подумайте и скажите ваше решение. — На этом гостья поднялась с места и, направляясь к двери, произнесла, — Учтите, обычно не мужчины отказывают мне, а я им.

— Где же вас искать, прекрасная Семпрония? — с наигранной улыбкой поинтересовался полковник.

Она спешно вынула записку и швырнула её на стол.

— Приходите, инспектируйте.

— В Брук-Грин? — уточнил полковник, читая текст и не без ехидства добавил, — Кто бы сомневался.

Поцокав каблучками до выхода, Семпрония обернулась к полковнику, чтобы с обидой в голосе произнести:

— То, что я пью молодую кровь, ещё не делает меня чудовищем. Я никогда никого не убивала в отличие от вас, граф.

На этом Семпрония хлопнула дверью, и в кабинете наступила тишина. После минутного пребывания в тяжких раздумьях, сэр Джеймс, не скрывая возмущения и удивления, обратился к полковнику:

— Нет, вы слышали что-нибудь подобное ранее? Просить у нас разрешения на проживание в Лондоне! Никогда такого не было.

— Семпрония умная и прагматичная женщина, — пояснил полковник Кристиан, — хоть по ней этого сразу и не скажешь.

— Так вы знаете её? — тут же не скрывая интереса, приступил к расспросам сэр Джеймс. — Что это за особа?

— Она гетера.

— Гетера? Это ведь что-то не совсем нравственное…

— Она не проститутка, нет. Всего лишь профессиональная содержанка. Выбирает платежеспособный объект, позволяет ему себя любить, и время от времени развлекает его беседами о философии, науке и искусствах. Не самый изощренный способ красиво жить, но с её вечной молодостью и хорошим вкусом он весьма эффективен.

— Вы знали её ранее?

— Нет, что вы, просто был много наслышан. Может, вы и не обратили внимания, но на её плаще была брошь в виде сирены. Это символ гетер.

— Сирены? Как те, что в «Одиссее»?

— Они самые. Обычно эти полуженщины-полуптицы символизируют искушение мужчины чувственными соблазнами. Но древние греки считали сирен злобными тварями, желающими испить человеческой крови. Хотя, в Риме сирены были всего лишь символом музыкального искусства. А Семпрония очень ценит все искусства.

— Да, эта брошь подходит ей при всех толкованиях. Так она настоящая римлянка, или это всего лишь слухи?

— Так о ней говорят, — пожал плечами полковник, — и она этого не отрицает. Стало быть — римлянка. Если вы позволите, я пойду. Хочу удостовериться, что наша гостья ничего не напутала с адресом.

— Идите, конечно. Только не переусердствуйте. Всё-таки, пока она ещё ничего не натворила.

— Вот именно, что пока.

Стоило полковнику Кристиану выйти за дверь, как молодые люди, до того притихшие в сторонке, налетели на сэра Джеймса с расспросами.

— Как же это? Она ведь спутала полковника с кем-то, а он ей подыграл? Не может в Обществе служить кровопийца? Ведь не может же! Да и полковник совсем не похож…

— А на кого он похож? — строго вопросил их Джеймс Грэй, но ответа не последовало. — Лично для меня он похож на самого себя 20-летней давности — ни на миг не постарел.

— Но, почему же нам ничего не сказали?

— А это был экзамен, как скоро вы догадаетесь. Считайте, что вы его не сдали.

— Но ведь это неправильно, дядя, — настаивал Томас Вильерс. — Как же вечноживущий кровопийца может служить против своих сородичей? Рано или поздно, он всё равно станет им подыгрывать и…

— А ты, племянничек, — резко оборвал его сэр Джеймс, — вижу, так и не понял предназначение Общества. Мы ни с кем не боремся, потому что не способны. Мы только держим в узде и ищем способы мирного сосуществования. Подумай, если до тебя так и не дошло, что может простой смертный сделать против вечноживущего бессмертного существа, так на нас похожего, что не отличить, но пьющего только нашу кровь? А что они могут сделать против нас, если захотят? — Грэй выдержал паузу, чтобы Вильерс осмыслил его слова, и продолжил. — Может, человек и привык считать себя венцом природы, но мы как посвященные в тайны кровопийского мира должны понимать, это относится только к человеку вечноживущему. Он высший хищник, и только наша кровь его пища. Стало быть, мы его добыча и ничего с этим не поделать. Другое дело как к этому относятся сами кровопийцы. Обычно они содержат своего дарителя крови, холят и лелеют его и берут не больше стакана крови в полмесяца. Есть те, кто кровь просто покупает, без всяких обязательств. А есть и другие, кому хочется пить и убивать. Вот их-то боятся и презирают не только простые смертные, но и, уж поверьте, добропорядочные вечноживущие. Они не для того поднимались из своих подземелий, привыкали к солнцу и вновь обретали краски лица, чтобы и их считали кровожадными душегубами. В конце концов, когда-то и вечноживущие были смертными, и они знают нашу природу как свою собственную, и даже лучше.

— Значит, — заключил Хьюит Стэнли, — полковник Кристиан хороший кровопийца, сам не убивает и другим не дает.

— А ещё он единственный из служащих Общества, кто может спуститься в под-Лондон и, в относительной целостности, вернуться обратно. Он способен говорить с белыми на их территории как наш посланник и посредник. Он может общаться и доносить пожелания Общества и до тех вечноживущих, что обитают под солнцем. В конце концов, полковник знает многих своих собратьев лично. По своей природе он человек недюжинной силы, прекрасно владеющий любым видом оружия, и это тоже немаловажно. Пока он с нами, Общество может исполнять свою охранительную функцию.

— И вы не опасаетесь его? Вы в нём всегда уверены?

— Больше чем в вас двоих вместе взятых, — признался Джеймс Грэй. — Когда-то и мне доводилось побаиваться полковника, но всё это в прошлом. Я был немногим старше вас, когда возглавил Общество после смерти сэра Артура. Тогда я был растерян и зачастую не знал, что и как делать, а полковник Кристиан помог мне освоиться, потому что он знает об Обществе всё и с самого дня его основания. Память вечноживущих такая же нетленная как и их тела, она абсолютна. Они помнят каждую секунду своей жизни, все имена, все лица и места, где побывали, дословно могут воспроизвести услышанное или сказанное единожды многие столетия назад… Да, 33 года полковник служит в Обществе, но я вижу, ему это успело наскучить. Думаю, скоро он уйдет от нас, если и не в ближайшие годы, то после моей смерти, точно — просто не станет присягать новому главе и уедет из Лондона. Глупо думать, что вечноживущий до скончания времен станет служить Обществу. Но когда-то полковник очень помог мне, без его опыта я не смог бы стать руководителем достойным своего поста. Так что для меня полковник Кристиан всего лишь человек, только старый, не едящий обычной пищи и никогда не спящий. Я к этому привык и вы привыкнете.

— Но кто же он тогда на самом деле? Кем был до службы здесь?

— Не знаю, откуда он взялся, — покачал головой Грэй, — как его настоящее имя, что он пообещал основателям Общества, а что они ему. Но факты таковы, что представители восьми семей единодушно приняли помощь полковника, когда создавали Общества. Тогда он представился им как Старый Секей — это его прозвище, у вечноживущих они с годами заменяют многочисленные имена.

— Но Семпрония назвала его графом. Значит, он аристократ?

— И этого я не знаю, — честно признался сэр Джеймс.

— Было бы забавно, — усмехнулся Вильерс, — если бы нам, джентри, прислуживал настоящий граф.

— Полковник не прислуга, а наш коллега, — поспешил одернуть его Грэй, — и не забывай об этом никогда. Единственное, что я знаю о полковнике Кристиане наверняка, так это, что его предки были крестоносцами, а сам он в ранге военачальника отражал на Балканах нашествие турок и, кажется, не раз. Потому он и называет себя полковником Кристианом, на что имеет полное право. Его настоящее имя никому в Обществе не известно, и меня, если честно, совсем не волнует, как оно звучит. Право полковника не называть себя.

— А может, — предположил Вильерс, — его имя осталось в истории, и сам он слишком известен? Может, он был тираном, жестоким балканским деспотом или безжалостным убийцей и истязателем своих врагов? Что если его настоящее имя навсегда запятнано кровью? Тогда понятно, почему он не склонен его озвучивать. Семпрония ведь не просто так назвала его убийцей.

— Да ладно тебе, — одернул приятеля Хьюит Стэнли, — ты что, первый день знаком с полковником? Какой из него тиран и душегуб? А Семпрония, скорее всего, имела в виду его военное прошлое, а на войне, знаешь ли, принято убивать. А насчет истории, ты прав…

Хьюит так и не закончил свою мысль и погрузился в неведомые остальным раздумья. Но Томасу не терпелось выяснить, что такое пришло в голову его другу:

— Так в чем прав-то?

— Если полковник помнит времена османского вторжения в Европу, то ему лет 500, ведь так, сэр Джеймс?

— Что-то около 450, - подтвердил Грэй. — Во всяком случае, так он говорил мне несколько лет назад.

— Но это же потрясающе! — воскликнул молодой человек. — Он ведь живой свидетель истории. А раз полковник участвовал в сражениях, то его воспоминания могут стать бесценными для исторической науки.

— Ты же занимаешься древней историей, — напомнил Хьюиту Вильерс. — Лучше расспроси Семпронию о временах Римской Империи.

— А ведь в мире наверняка есть вечноживущие ещё старее, — продолжал рассуждать Стэнли. — И кто-нибудь из них мог видеть Древний Египет, Грецию эллинов, Америку инков в период расцвета и…

— И племена времен палеолита, — насмешливо произнёс Томас, — а может, и живых мамонтов видел.

— Ведь вечноживущие, — не слыша его усмешек, продолжал Хьюит, — могут рассказать такие подробности о быте былых времен, о правителях, религии, да о чём угодно, чего наука самостоятельно узнать не в состоянии.

А сэр Джеймс слушал и думал, что проклятия Эдварда Харриса с того света, похоже, возымели действие, и в Обществе появился тот, кто готов увидеть в вечноживущих нечто иное, чем племя кровопийц.

 

13

Проводив Семпронию до её дома, действительно в Брук-Грин, полковник поспешил вернуться в штаб Общества. Случайно краем уха он уловил в толпе за спиной немецкую речь. Женский голосок встревоженно вопрошал не менее взволнованного мужчину:

— Пауль, что случилось? Куда ты смотришь?

— Это он, тот мужчина, о котором я тебе рассказывал.

— Ты, наверное, обознался.

— Нет, Ида, это точно он.

Почувствовав давление в затылке, полковник Кристиан невольно обернулся и встретился взглядом с доктором Метцем. Тот в ужасе взирал на полковника, словно перед ним стоял оживший мертвец.

— Вы уже на ногах? — еле вымолвил Метц по-английски.

— Как видите, — вынужден был признать полковник. — Разве профессор Книпхоф вам не говорил?

Судя по реакции хирурга, дед не спешил делиться с внуком интересными наблюдениями.

— Но это же просто недопустимо с вашим ранением! — возмутился Метц. — Доктор Рассел обещал мне, что присмотрит за вами. Я и подумать не мог, что он так халатно отнесется к своему долгу…

— Не ругайте понапрасну Рассела, — заверил хирурга полковник. — Не его вина, что я быстро поправился.

— Поправились?! Да мне пришлось удалить вам сегмент из левой доли из-за некроза. Вы убьете себя, если сейчас же не вернётесь в постель!

— Прошу вас, не нужно ультиматумов, доктор, — как можно более сдержанно ответил полковник. — Я в состоянии и сам о себе позаботиться.

— Я вижу! — продолжал напирать Метц. — Я вижу, как вы безответственно убиваете себя. Вы что, совсем не понимаете, что в любой момент может открыться внутреннее кровотечение?!

— Пауль, пожалуйста, перестань, — по-немецки успокаивала его рыжеволосая девушка по имени Ида. Резкие интонации спутника не на шутку перепугали её. Видимо она совсем не говорила по-английски и оттого не понимала его речей. — Что тебе сделал этот господин?

— Я всего лишь, — ответил ей по-немецки полковник, — посмел выжить после операции, что провел ваш супруг.

— Это моя кузина, — поправил его Метц, — и ваш сарказм совсем не уместен…

Но полковник уже не слушал его, а с интересом взирал на рыжеволосую девушку.

— Прошу простить мою невнимательность, фройляйн…

— Бильрот, — смущенно ответила она, — Ида Бильрот.

— Послушайте, полковник Кристиан, — всё не отступал доктор Метц, — если вы сейчас же не вернетесь домой, то…

— То сэр Джеймс урежет мне жалование за недобросовестную службу.

— Значит, вы поднялись с постели из-за службы? Тогда я сегодня же приду к сэру Джеймсу и потребую…

— В таком случае, желаю удачи, — откланялся полковник, — а мне пора идти, — и на этом он поспешил удалиться.

Слишком давно полковнику не приходилось получать выговор, а от врача так и вовсе впервые. Посетив на следующий день Джона Рассела, полковник решил поделиться с ним своими переживаниями:

— Если бы не наша разница в габаритах, Метц, пожалуй, затащил бы меня в кэб и насильно отвез домой.

— Не сердитесь на него, — успокаивал полковника доктор Рассел. — Ему просто не безразлично, выживите вы после его манипуляций, или нет.

— Так пусть не беспокоится, я того не стою, — буркнул в ответ полковник Кристиан.

— Доктор Метц не может не сердиться на вас, — уверял полковника Джон Рассел. — Это нормальная реакция любого ответственного врача на поведение безответственного пациента.

— Это мне стоит сердиться. За всю жизнь надо мной так не издевались, как он во время той бессмысленной операции. Мало того, что истыкал кожу иглой, запихнул в живот какую-то тряпку и зашил её там, так ещё настойчиво предлагал мне виски.

Выслушав полковника, Рассел с улыбкой заключил:

— Доктор Метц сделал всё как должно. Будь вы простым смертным, непременно бы выжили.

— Признайтесь, Рассел, — не без ехидства вопросил полковник, — тот кусок печени, что он вырезал, теперь у вас.

Доктор немного помолчал, прежде чем спросить:

— Вы хотите, чтобы я вам его вернул?

— Нет уж, спасибо, — отмахнулся полковник Кристиан, — оставьте себе, если он вам так нужен. Просто я начинаю чувствовать себя Прометеем. Надеюсь, вы не сделали из моей печени вытяжку или настойку.

— Зачем?

— Откуда мне знать, что у вас на уме? Может вы задумали предложить этот бессмертный эликсир королевским внукам.

— Вы превратно понимаете круг моих интересов, — холодно заметил доктор.

— Знать бы мне, что за интересы заставили сэра Джеймса отдать меня на растерзание старому падальщику и его птенцу.

— С чего вдруг такое неприятие к моему учителю? — недовольно вопросил Рассел.

— А вас не тревожит, что Книпхоф мог увидеть слишком многое, когда его внук копался в моем чреве?

— Нисколько. Я стараюсь посвятить их обоих в проблему кровопийства и делаю это не спеша. Ваше ранение очень мне в этом помогло.

— Знаете, Рассел, я никогда не стремился помогать вашей науке.

— Как и я вашим начинаниям, полковник. Хотя ваши затеи порой преподносят мне сюрпризы.

— Что вы имеете в виду?

Джон Рассел подошел к секретеру и, достав оттуда кусок ткани, передал его полковнику:

— Узнаете?

— А должен?

— Я получил его с вашей печенью. Ну, и отчистил от крови, разумеется.

Теперь полковник Кристиан вспомнил, как в борьбе с белым кельтом оторвал тому капюшон, которым и заткнул свою рану. Ещё раз внимательно осмотрев кусок, сшитый из двух материй — грубой темной и легкой белой — полковник вернул её Расселу, и тот поспешил пояснить:

— Видимо, одеяния подземных кровопийц универсальны, смотря какой стороной их вывернуть. Тёмная служит для прогулок по грязному подземелью, а в белой лучше всего подниматься наверх, пока светит солнце. Как известно, белая поверхность отражает более 90 процентов солнечных лучей. Очень удобно, если подземному кровопийце придется задержаться снаружи в дневное время.

— Зачем белым оставаться днём наверху? — поинтересовался полковник Кристин, ибо считал такую возможность абсурдной.

— Мало ли, — пожал плечами доктор Рассел. — Они ведь не живут целую вечность на одном месте, а значит, путешествуют.

— Но не днем же. Белые слепнут от солнечного света.

— Они не слепнут, — со знанием дела возразил доктор, — просто их зрачок, привыкнув к постоянной темноте, некоторое время перестает сужаться даже при ярком освещении. Конечно, это доставляет определенные неудобства, но не мешает белым ориентироваться хоть в тёмных подземельях, хоть в дневном городе.

— Городе? — усмехнулся полковник и снисходительно произнёс, — Рассел, вы конечно, неплохой медик, так и занимайтесь медициной. Не надо рассуждать о том, чего не видели собственными глазами.

— Я такой же служащий Общества, как и вы, полковник, — оскорбленно ответил доктор, — и как ученый я имею полное право рассуждать о кровопийцах в рамках известных нам фактов. А белые одеяния говорят о том, что кровопийцы ходят под солнцем.

— Рассел, вы же не видели белых дальше своей лаборатории. Поверьте, они не ходят днём по Лондону в своих белых хламидах, хотя бы потому, что благоразумны и не хотят привлекать внимание. В частности, наше с вами. Они одевают белое не из-за солнца, а из-за тумана, в котором их становится не видно.

— Тогда как по-вашему белые кровопийцы перемещаются из страны в страну, с континента на континент?

— А вы так уверены, что они это делают?

— Вы просто невыносимы, полковник.

— Как и вы, доктор.

На этом их спор был прерван, так как к Джону Расселу пришли посетители. К неудовольствию полковника, это был профессор Книпхоф в сопровождении внучки Иды.

— А, это вы, молодой человек, — увидев полковника, протянул низкорослый анатом. Видимо все, кому на вид ещё не было 60-и лет, казались ему молодыми. — Слышал, после операции вы по-прежнему чувствуете себя хорошо.

— Благодарю, профессор, мне и вправду намного лучше, — кратко ответил полковник, ожидая от старика подвоха.

Но ожидания его обманули, анатом и в этот раз вовсе не намеревался расспрашивать полковника о его чудесном исцелении.

Полковник Кристиан собирался покинуть квартиру, дабы не мешать гостям Рассела, но профессор Книпхоф неожиданно попросил его:

— Не могли бы вы поразвлекать мою Иду, пока мы с доктором Расселом побеседуем о своем, о медицинском?

И полковник Кристиан не посмел ему отказать. Ещё вчера, когда он впервые увидел эту неподдельно скромную веснушчатую девушку, её смущенная улыбка напомнила ему что-то далекое, почти забытое и нежное. Если бы не надоедливый доктор Метц, полковник ещё вчера бы вспомнил, кого или о чём она ему напоминает.

— Простите моего кузена за ту сцену, — опустив рыжие ресницы, попросила полковника Ида, — Он вовсе не со зла. Не так давно в Мюнхене у него скончался пациент, и Пауль очень переживал из-за этого. Теперь он не хочет, чтобы то несчастье повторилось вновь.

— Я совсем не сержусь, Ида. — искренне признался мужчина, но лицемерно добавил, — напротив, мне стоит благодарить доктора Метца за свое спасение.

— У вас такой интересный акцент, — неожиданно произнесла она. — Если бы я не знала, что вы англичанин, то подумала, что вы родом из Австро-Венгрии.

— Я служил в тех краях, — нехотя признал полковник и осмотрительно добавил, — давно. Там и выучил немецкий.

С нескрываемым интересом полковник расспрашивал Иду о её службе в госпитале, о семье и, особенно, о кузене с дедом. Любуясь мягкими кудрями и умиротворяющей улыбкой, полковник то и дело ловил краем уха разговор двух медиков, что устроились в другом конце комнаты. Говорили они о доме Ганноверов и поразившей его порфириновой болезни и гемофилии. Кажется, профессор Книпхоф считал, что болезни крови во всех королевских семьях появляются исключительно из-за кровосмешения:

— Ты только подумай, Джонни, — увлеченно вещал Книпхоф, — из всех детей вашего безумного короля Георга III только один смог жить без излишеств, спокойной семейной жизнью. А остальные? Любовницы и любовники, тайные браки, половые извращения, инцест, немотивированная жестокость. И это монаршая семья! А покойный принц Альберт, муж вашей королевы? Всем известно, что его мать грешила с управляющим. Не удивлюсь, если принц и есть плод этой связи. А каким же он был блюстителем непорочности при дворе! А его братец, волокита из волокит, все-таки заразился сифилисом!

— Надеюсь, — смущенно спросил доктор Рассел, — вы не усмотрели ничего дурного за королевой Викторией?

— Она, конечно, женщина благочестивая, — признал профессор, — зато её дети и внуки, кажется, вовсю наверстывают упущенное предыдущим поколением. Ваш будущий монарх, Альберт Эдуард, бабник почище своего дяди, игрок и обжора.

— Все отпрыски аристократов сейчас такие. Полагаю, монаршие дома Европы развращены не меньше.

— При строгой морали, что царит в вашей стране, поведение принца выглядит как минимум лицемерным. Не хочу сказать ничего плохого о принцессе Александре, жене Альберта Эдуарда, но её отец редкостный распутник. А их старший сын? — заговорщическим тоном продолжал старый сплетник. — Родился недоношенным, чему я нисколько не удивляюсь. Каково бедной матери, пока папаша таскается по шлюхам и ничуть этого не стыдится и даже не скрывает? И более того, не удивляюсь, что их несчастный сын был содомитом. Признайся, Джонни, — глазки анатома блеснули хитрым прищуром, — четыре года назад он умер ни от какой не пневмонии.

— Профессор, — прокашлявшись, начал оправдываться Рассел, — я не придворный медик и не могу знать, что произошло с герцогом Кларенсом. И даже если бы был им, то не имел бы право говорить об этом даже с вами.

— Во-первых, — веско произнёс Книпхоф, — ты и есть придворный медик, раз консультируешься у меня по поводу гемофилии и порфириновой болезни Ганноверов. Во-вторых, ты консультируешься у меня. И не только ты с Ганноверами, но и Гессенский дом тоже. А всё потому, что первые заразили вторых.

— Но позвольте, профессор, — возразил Рассел, — Гемофилия и порфирия не заразны. Они передаются…

— От родителей ребенку в момент зачатия, — отмахнулся Книпхоф. — Но откуда и когда, по-твоему, в роду Ганноверов появилась гемофилия? Ровно тогда, когда ваша королева Виктория родила девять детей от своего кузена! Это вырождение, мой мальчик. Молодые ветви отсыхают, не успевая вырасти, потому что корни дерева сгнили. Вот скажи мне, неужели королевские дома Европы так бедны на женихов и невест, что приходится жениться на ближайших родственниках?

— Думаю, дело здесь в династических традициях…

— Традициях? — громыхнул профессор. — Как у египетских фараонов? Тогда пусть братья женятся на родных сестрах, чтобы род не растерял ни капли сакральной королевской крови, а ещё лучше — отцы на дочерях. Только где теперь фараоны? Сколько же в древнем Египте было царских династий? Тридцать? И не удивительно, что так много, ведь от инцеста здоровые дети не рождаются, а если и рождаются, то их дети уж точно будут больны. Из года в год, из поколения в поколение, вырождение поражает то одну династию, то другую. Ганноверы что, заразились египтоманией? Тогда пусть лучше собирают папирусы и мумии, а не ставят кровосмесительные эксперименты. Испанские Габсбурги свой эксперимент закончили 200 лет назад. Последние поколения были совсем нежизнеспособны. Их последний монарх Карл II и вовсе умер бездетным, сменив пять жен. И это закономерно, раз он был сыном дяди и племянницы. А его родная сестра Маргарита, плод того же кровосмешения, вышла за Леопольда I, а он одновременно приходился ей и дядей по матери и двоюродным братом по отцу. И как тебе такой расклад? Неудивительно, что из шести их детей выжила только одна единственная дочь, а сама Маргарита умерла в 21 год. У её дочери из трех сыновей выжил только один и тот протянул лишь до шести лет. Потом умер его бездетный двоюродный дядя Карл II, у Испании не осталось законного наследника на престол, и в Европе началась Война за испанское наследство. Вот к чему, в конце концов, приведет кровосмешение Ганноверов. Не так давно вашему принцу Альберту Виктору сосватали принцессу Марию фон Тек. И это при том, что их общий предок — безумный король Георг III! А почему его прозвали безумным? Потому что он был болен порфирией, из-за которой, помимо всего остального, страдал припадками и галлюцинациями. Надо ли сомневаться, что болезнь он передал по наследству и своим правнукам? А они решили жениться! И какое потомство Ганноверы после этого ждали? Но нет, небеса не допустили этого кровосмешения, и принц умер. Что же последовало дальше? Королевская семья прислушалась к воле высших сил? Нет! Марию фон Тек отдали в жены брату покойного принца, и теперь мы ждем, кого же она родит на днях.

— Их первенец, будущий наследник престола, в прошлом году родился здоровым, — напомнил Рассел.

— Это ещё ни о чем не говорит, — отмахнулся Книпхоф. — Первые дети королевы тоже родились здоровыми. А восьмым был бедный герцог Олбани.

— Но гемофилия не помешала ему окончить Оксфорд и стать личным секретарем королевы не по протекции, а по заслугам.

— Да-да, конечно, он был юношей выдающихся талантов, — признал профессор. — Но куда он успел их приложить за те жалкие 30 лет, что были ему отведены? Нет, Джонни, те болезни, что расползаются по королевским домам Европы с британскими принцессами, скоро погубят какую-нибудь династию на корню, как и испанских Габсбургов. Что если правящая чета не сможет родить здорового наследника? Но, похоже, пока об этом задумываюсь только я.

— И для кого же вы видите наибольшую опасность?

— Для Гессенского дома, — тут же ответил Книпхоф. — Один из сыновей Алисы Великобританской уже умер от гемофилии, не прожив и трех лет. Её дочь Ирена Гессенская вышла за своего кузена Генриха Прусского, такого же внука вашей королевы Виктории, как и она сама. И что в итоге? Их первенец оказался болен гемофилией и уже успел скончаться. Кто-нибудь сделал из этого выводы? Нет! Так и нынешний глава дома взял в жены свою кузину. И опять же оба они внуки королевы Виктории. Нет, это просто ненормально!

— Протестантизм не запрещает таких браков.

— Тем хуже для будущих поколений протестантов. Скоро их и вовсе не останется. Помяни мое слово Джонни, когда-нибудь и у самих Ганноверов родится отпрыск, пораженный порфириновой болезнью. Солнце будет выжигать ему кожу, а его самого начнет изводить желание испробовать неизвестно что. А потом он разберется в своих желаниях, и станет пить чужую кровь и прятаться от солнца.

 

14

Софи снова пришла к Биллиаму, потому что не могла не прийти. Главной причиной, конечно же, был Фред Райли и его требование скопировать остаток магического дневника. Но другой, не менее важной причиной, стало желание девушки пережить заново все те ощущения и мысли, что посетили её в первую ночь с поэтом. И на сей раз Софи получила их сполна.

Было в Биллиаме что-то странное. Он никогда не улыбался и не целовал её — ни губы, ни тело. Он предпочитал не отрываясь смотреть ей в глаза, даже сейчас, когда Софи лежала обнаженной в его постели. Без пенсне его взгляд терял былую силу, но не настолько, чтобы Софи могла ему противиться. Биллиам пугал и к нему тянуло, как тянет к тайне, которую не под силу разгадать, и от того эта тайна становится ещё привлекательнее.

Без лишних слов поэт откупорил бутылку и разлил янтарный напиток с отблесками изумруда по бокалам, а после приготовил сахар на ситечке и холодную воду. И началось колдовство — тонкая струйка текла на сахар, пропитывая и разрушая его, сироп падал в янтарный бокал, поднимая в жидкости бурю белого тумана, чьи клочья расплывались и соединялись, окутывая сосуд мутной завесой.

Ритуал был завершен. Биллиам протянул Софи бокал с колдовским напитком, и стоило девушке сделать глоток, как магия взгляда рассеялась, и на её место пришло волшебство Зеленой Феи, что опьянила прелестью греха и полыни.

Поэт потягивал сладковатую жидкость, а Софи, знавшая предел своей трезвости, разглядывала убранство комнаты, лишь бы снова не посмотреть Биллиаму в глаза, иначе она пропадет.

Заметив на полу исписанный лист бумаги, девушка подняла его и прочла стих о неких призрачных всадниках, что мчат на своих конях в ночи и забирают с собой каждого смертного, встретившегося им на пути.

— Что скажешь? — спросил её Биллиам, — тебе нравится?

— Я такая глупая, — защебетала Софи. — Совсем не понимаю, о чём тут речь. Столько незнакомых названий.

— Все они из ирландских преданий.

— Сказок? — удивилась девушка.

— Легенд о былых временах, — поправил её поэт.

— И что это за Нок-на-Ри, откуда скачут всадники?

— Холм в моём родном Слайго. В детстве я часто приходил к нему. Там на самой вершине лежит белый камень, а под ним, как говорят, покоится королева-воительница Медб, обольстительница и чародейка, жена девяти ирландских королей.

— Девяти? — удивилась и вместе с тем восхитилась Софи. — А могила Клот-на-Бар тоже в Слайго?

— Да.

— И там тоже похоронена королева?

— Нет, там нашло покой бессмертное создание, — произнёс поэт и, отпив глоток абсента, поведал, — Когда-то она являлась мужчинам в облике угодливой карги с просьбой полюбить её. И когда находился тот, кто не боялся исполнить её желание, она обращалась прекрасной девой и дарила своему избраннику любовь и детей. Но когда её муж умирал, постаревшая Клот-на-Бар снова искала суженого. И так повторялось семь раз, пока она не устала от бесконечной жизни и не пожелала утопить бессмертие на дне самого глубокого озера. И нашла она его на вершине Птичьей горы.

— Как же бессмертная могла умереть? — хихикнула Софи, почувствовав в сказке ложь. — Это неправильно.

— Не умерла, а нашла покой под горой.

— Как странно, — заметила Софи и, снова глянув на стих, спросила, — А кто такая Ниав?

— Золотоволосая повелительница Тир-на-Ног, Земли Вечной Юности. Это она ведёт воинство сидов на Дикую Охоту, в день Самайн, когда на земле начинают властвовать люди из сидов.

— А сиды где?

— Сид по-ирландски означает «холм».

— Как же люди могут жить в холмах? — улыбнулась Софи, на что поэт поведал ей:

— Когда-то над Ирландией властвовали племена богини Дану — народ чародеев, самых красивых, самых изысканных в одежде и вооружении, самых искусных в игре на музыкальных инструментах, самых одарённых умом. Они пришли с запада, из волшебного облака и покорили остров. Но однажды и они потерпели поражение — от сыновей Миля, простых людей. Тогда-то люди получили власть над Ирландией, а племена богини Дану ушли в свои подземные владения, где до сих пор и пребывают.

— Под землей? В холмах? — недоверчиво переспросила Софи.

— Так говорят предания.

— По-моему, предания хотели сказать, что племена богини погибли и были похоронены в земле и под холмами, как королева девяти королей.

— Люди сидов — это племя бессмертных волшебников, — объяснял поэт. — Простым смертным не суждено войти в их подземный мир по одному своему желанию, но людям из сидов подвластны путешествия между мирами. В ночь с 31 октября на 1 ноября, когда землю окутывает густой туман, воинство сидов вырывается на поверхность и забирает в свою обитель всех, кому не повезёт попасться им на глаза.

Софи невольно пробежала глазами по строкам стиха: «Наши лица бледны… Наши очи горят… Кто нас увидит, навек пропал, он позабудет, о чем мечтал… Выкинь из сердца смертные сны…»

— Ужасно… — только и произнесла она. — Зачем им уводить под землю смертных?

— Это ведь Дикая Охота.

— На людей? — ошарашено спросила Софи, на что поэт спокойно заметил:

— Люди из сидов не хорошие и не плохие. На добро они отвечают добром, на зло — злом. Об их деяниях нельзя судить, как мы судим о поступках друг друга. Их мораль иная. Женщины из сидов порой выбирают в мужья смертных мужчин и забирают их в свой подземный мир, где время течёт совсем иначе, ведь день там равен земному году. А когда муж, пресытившись ласками бессмертной супруги, покидает её и поднимается на поверхность земли, он не узнает родных мест, потому что века, проведенные в сиде, показались ему лишь месяцами…

Биллиам бы и дальше говорил о бессмертных подземных племенах, но глаза его тяжело закрылись — зеленая сонная фея, наконец, посетила поэта.

На этот раз Софи не оплошала и улучила момент, чтобы всыпать в его бокал снотворное. Теперь она могла без всякой спешки и опаски продолжить чтение и переписку его магического дневника:

«23 ноября 1895 года, четверг, 7:14 вечера

Сегодня присутствовал на собрании R.R. et A.C. Вновь был поднят вопрос о Тайных Вождях и Третьем Ордене. Из Парижа пришло письмо от брата S.R.M.D., где он называет себя посредником между Орденом и Вождями. По его словам, отныне Тайные Вожди будут наставлять Орден в его духовной работе, и всем нам стоит с этим согласиться.

Все заверения брата S.R.M.D. кажутся вторичным, потому что заставляют вспомнить мадам Блаватскую и Великое Белое Братство, которое якобы через неё передало свое учение. Но если Блаватская хотя бы озвучила имена своих махатм, то S.R.M.D. скрывает и это. Если верить ему, то Тайные Вожди — это трое реальных людей, что наделены невероятными сверхчеловеческими способностями и обладают эликсиром жизни. Мне же видится, что они могут оказаться бессознательной драматизацией его собственного разума. Но для полноты картины следует предположить ещё две версии. Вожди могут оказаться тем, что медиумы называют духами, или же они элементы самой природы, выразившие себя брату S.R.M.D. в символической форме.

24 ноября 1895 года, воскресенье, 10:17 вечера

Я снова поднялся в проекции. На этот раз я решил исследовать астральный план, где оказался в прошлый раз. Подойдя к знакомому холму, я не стал взбираться на него и спускаться к снежному полю, а пошел в противоположную сторону, где ещё не был. Я шел в высоких травах, не видя ничего вокруг и, наконец, выбрался из поля и оказался на краю пропасти. Дна её не было видно, а вокруг стояла тишина. Увидев мост, я ступил на него и прошел половину пути, прежде чем заметил, что по ту сторону пропасти не видно земли — её окутал непроглядный желтый туман. Конечно же, я вспомнил о прошлом неудачном путешествии, когда мне не удалось проникнуть в пещеру. На сей раз, я твердо решил преодолеть себя и войти в желтый туман. Мысленно я представил, что он всё же скрывает твердь, и мне будет куда ступить. И я ступил. Тут же меня поглотило мерцающее облако, и тысячи игл впились в кожу, входя глубже и глубже. Всё тело онемело, и я не мог даже кричать. Вмиг меня словно подбросило, и я очутился в другом месте. Я уже увидел, что впереди лежит пустыня с редкими круглыми дюнами, как внезапно меня обступила тьма. Всё померкло, и только вдали оставалось вытянутое белое пятно. Постепенно пятно приближалось ко мне, и я понял, что это разумное существо. Оно не испускало сияния, а будто поглощало свет для своей визуализации и оставляло вокруг себя только тьму. Я не чувствовал страха, но легкость и радость меня тоже не посетили. Я спросил свечение кто оно, на что видение ответило — оно то, что умирает и рождается вновь. Чистое сознание этого бессмертного существа звучало у меня в голове. Я так же мысленно спросил, чего оно хочет, и тогда на белом фоне возник треугольник, вернее, так мне показалось вначале. Когда он стал вращаться, я понял, что это пирамида. В голове возникла мысль, что нужно войти в эту пирамиду и пройти под ней. Я засомневался, правильно ли понял указание, и сущность послала мне мысль, что вначале следует освободить стража пирамиды. Почувствовав моё замешательство, сущность объяснила, что страж покоится в песках. Только тогда я понял, что от меня требуется, и я попросил сущность вернуть меня в пустыню с круглыми дюнами, видение которой оно поглотило, когда явилось ко мне. Моя просьба была исполнена, и я вновь оказался среди песков. Небо над головой казалось слишком низким и враждебным, оно словно вдавливало меня в землю. Не в силах больше сопротивляться я упал вниз и попытался ползти, но вязкий песок гасил все мои усилия. Вокруг не было никого — ни стража, ни белого пятна, ни стены желтого тумана. А облака продолжали опускаться и вдавливать меня в песок. Вдруг всё вокруг завибрировало и меня отбросило в физическое тело. Боли не было, только сильная усталость.

27 ноября 1895 года, среда, 10:45 утра

Вчера продолжил тренировку магнетического взгляда по методу, что разработал брат N.O.M. Посредством сосредоточенного взгляда на переносицу мысленно внушил одной девушке, донимавшей брата N.O.M., пойти со мной. Удивительно, что внушение подействовало не сразу. Через час, будучи в другом месте я обнаружил, что она тоже пришла туда, при этом я почувствовал её присутствие, находясь на другом этаже. Я решил продолжить опыт, и внушил ей тем же способом плотское желание. На это раз реакция последовала незамедлительно. Полагаю, Софи по своей природе слишком подвержена стороннему влиянию, и потому, весьма легкая жертва».

Софи резко отложила дневник. Это она-то легкая жертва?! Самолюбие девушки было жестоко оскорбленно и вместе с тем, будто пелена спала с её глаз. Стоило только Софи узнать секрет фокуса, как магия тут же рассеялась. Трепета перед Биллиамом она больше не испытывала, только злость за обман. Кому как не ей знать, что лишь женщине самой природой дозволено соблазнять и манипулировать мужчинами, но никак не наоборот!

Когда девушка закончила переписывать дневник, она поспешила одеться и направиться к выходу. На этот раз Софи решила не ждать пробуждения Биллиама — пусть мучается от похмелья в одиночестве.

 

15

В осеннем парке было пусто. Только двое сидели на скамье.

— Чудовище! Дьявол во плоти!.. — наигранно всхлипывала Софи Симс, пока полковник Кристиан вчитывался в записи из магического дневника поэта. — Больше не пойду к нему. Слышишь, Фред, ни за какие деньги!

Полковник вспомнил, как однажды видел этого невзрачного Йейтса и едва сдержал смех над комедией, что ломала перед ним Софи.

— Хорошо, малышка, не ходи, — сочувственно подыгрывал он ей, — ни сегодня, ни завтра. Пусть он успеет по тебе соскучиться, и написать за месяц ещё много нового. Вот тогда и придёшь.

— Только за двойную цену, — тут же сориентировалась Софи.

— А вот наглеть не надо, — требовательным тоном оборвал её полковник. — Эти жалкие пять листов не стоят и того, что я тебе заплатил.

— Жалкие? Да ты бы видел какой у него отвратительный почерк! Я так намучалась… И я не виновата, что он допился до чертиков в своем поэтическом клубе и пишет в дневнике всякий пьяный бред, — протараторила девушка и тут же изобразила страдальческую мину. — Он меня оскорбил! Околдовал и цинично воспользовался!

— Да что ты?! Не думал, что этим можно оскорбить женщину твоей профессии.

— Хоть я и продажная, но все-таки женщина, — не без гордости добавила Софи.

Полковник же констатировал:

— Ты просто хитрая и двуличная девка. Только этим ты мне и интересна.

Он уже хотел покинуть Софи, но тут она требовательно спросила полковника:

— И это всё? Неужели ты не подкинешь мне больше работы?

— Могу устроить тебя на службу в приличный дом, — произнёс полковник Кристиан и лукаво добавил, — Горничной.

— Ну уж нет! — дерзко усмехнулась она, — Никто в моей семье никогда никому не прислуживал.

— В твоей семье? Ты хоть помнишь её?

Софи ничего не ответила, только холодно посмотрела на полковника.

— Тогда могу устроить тебя на фабрику, к станку.

— Ты смеешься? — возмутилась она. — Зачем мне там работать?

— Ты что же, всю жизнь собираешься совокупляться с незнакомыми мужчинами за деньги, да ещё и обворовывать их?

— Да, — невозмутимо ответила девушка, — мне это нравится. И ничуть не отягощает.

Полковник лишь покачал головой:

— Ты совсем не задумываешься о своем будущем.

— Будущем? — презрительно ухмыльнулась она. — Что такое будущее?

Теперь полковник окончательно уверился, что Софи вовсе не была тем нежным юным цветком, каким казалась внешне. Душа её давно огрубела, и может, лет пять назад девушку ещё можно было вытащить из омута порока, но теперь она так крепко увязла в нём, что и сама не видела причин выбираться наружу.

После того как полковник Кристиан распрощался с Софи, то тут же поспешил в штаб Общества с радостным известием, что первые сведения об Ордене получены.

— Это потрясающе, полковник, просто потрясающе, — восторгался сэр Джеймс, жадно перелистывая страницы списанного магического дневника. — Уникальные свидетельства! Теперь мы знаем, что оккультисты состоят в Ордена Золотой Зари, а его высшая ступень называется Орденом Рубиновой Розы и Золотого Креста, что ирландский поэт Биллиам Йейтс и есть тот самый D.E.D.I из списка адептов, а все тамошние аббревиатуры, похоже, это всего лишь сокращенные девизы на латыни.

— Daemon est Deus inversus, — ухмыльнулся полковник Кристиан, припомнив орденский девиз Йейтса, — не очень-то возвышенное изречение.

— «Дьявол есть Бог перевернутый», — перевел Грэй и добавил, — это всего лишь древняя гностическая формула.

— Но её можно перевести и как «Дьявол есть обратная сторона Бога». Не улавливаете разницу?

Сэр Джеймс нахмурился:

— Не думал, что вы так набожны.

— Если я не хожу в церковь каждое воскресенье, это ещё не значит, что я отверг всё, чему меня учили с малолетства, особенно о противоположности добра и зла, а не их единстве.

— Полно вам, полковник, я понимаю, что соприкосновение с миром оккультного вас вовсе не радует. Но, всё же, вы раздобыли сведения, от которых мы можем теперь оттолкнуться и продолжить расследование. В дневнике Йейтса упоминаются некая сестра S.S.D.D. из читального зала, брат S.R.M.D. из Парижа и брат N.O.M. Если проверить связи Йейтса, то, полагаю, установить реальные имена этих людей у нас получится.

— Братом N.O.M. в Ордене именуют коронера Весткотта.

— Правда? — не скрывая удивления, вопросил сэр Джеймс. — Вы в этом так уверены?

— Абсолютно.

— Может, поделитесь своими размышлениями по этому поводу.

Нехотя, но полковнику пришлось признаться:

— Просто я был свидетелем сцены, что описана в дневнике Йейтса и, что уж тут скрывать, сам стал её виновником.

Сэр Джеймс удивлённо воззрился на полковника, а после снова перечитал последнюю запись из дневника, где упоминался брат N.O.M.

— Кстати, — вопросил он, — о какой Софи здесь идет речь, и почему этот список выполнен женским почерком?

— Не думаю, что вы и вправду хотите знать о моих методах следствия.

Сэр Джеймс посуровел:

— Я надеюсь, вы предупредили эту даму о возможных последствиях.

— Я бы не стал её называть дамой, — ухмыльнувшись, произнёс полковник. — Разве что дамой полусвета.

— Не знал, что вы увлекаетесь подобными особами.

— Я - нет, а Йейтс — да.

— И всё же, — недовольно поморщился Джеймс Грэй, — мне не нравится, что посторонний человек вовлечен в наше расследование. Теперь ваша Софи знает ровно столько же, сколько и мы.

— Только то, что написано в дневнике. И то, она считает, что поэт допился до чёртиков и белых пятен.

— К реальности его видения явно не имеют никакого отношения.

— Я бы так не сказал.

— Вы что же, — озадаченно посмотрел на полковника сэр Джеймс, — уверовали в потусторонние миры? Не ожидал от вас.

Половник поспешил возразить ему:

— Вы зря обходите стороной, так называемые, путешествия в астральный мир. Уж не знаю, что это такое, но там происходят весьма любопытные и отчасти правдоподобные вещи.

— Что вы хотите этим сказать, полковник? Нам нужно переквалифицироваться в толкователей снов?

— Я верю только в то, что вижу. А в дневнике я увидел вот что… — Полковник Кристиан достал нужную страницу и зачитал, — «видение ответило — оно то, что умирает и рождается вновь».

— И?

— Лет десять назад на плато Гизы белая кровопийца Меритсегер точно так же представилась рисовальщику Сандерсу.

— Бросьте, — запротестовал сэр Джеймс. — Вы видите призраков там, где их нет.

— Да посмотрите же, — требовательно обратился к Грэю полковник, встряхнув листы, — Белое пятно на черном фоне — чем не белая в темноте подземелья? А пирамида? Или вы скажете, что это тоже совпадение? Или к Йейтсу явилась настоящая древнеегипетская богиня Меритсегер?

— И что же она от него хотела, по-вашему?

— Поэт ведь написал, что сущность просила его освободить стража пирамиды из песка. И Сандерсу Меритсегер твердила про лапы Сфинкса под песком. Вы же знаете, что белые, особенно очень старые изъясняются весьма архаично. Мы просто не понимаем Меритсегер до конца.

— У меня складывается такое впечатление, полковник, — помедлив, произнёс сэр Джеймс, — что вы крайне неравнодушны к той белокожей особе. Сначала вы рвались ехать к ней в Каир, теперь хотите поймать её в чужих снах. Кто она такая?

— Почём мне знать?

— Тогда как, по-вашему, она может проникать в чужие сны? Что-то я не слышал о таких способностях у белых. Или вы считаете Меритсегер ведьмой?

— Все может быть. Если среди вечноживущих есть свои праведники, почему бы и не быть черным магам?

— Но это слишком даже для вашего племени.

— Не стоит считать кровопийц отдельной кастой, — поучительно начал разубеждать Грэя полковник. — Мы ничем не отличаемся от смертных в выборе профессий и пристрастий. А касательно Меритсегер скажу, что она точно что-то замыслила. И, может быть не она одна. Или вы забыли о тайных вождях Ордена? Кажется изначально, мы ищем именно их.

— Йейтс сомневается в их реальности. А он — посвященный высокого уровня.

— Любой человек вправе сомневаться, даже посвященный. Я считаю, нам есть кого искать. В под-Лондоне есть некая белая индианка, во сне Йейтса — наша старая знакомая Меритсегер, у некоего S.R.M.D. - тайные вожди, которых Йейтс сравнивает с Великим Белым Братством. Кстати, неплохое названия для сообщества подземных кровопийц.

— Боже мой, — расплылся в улыбке сэр Джеймс, — а ещё пару недель назад вы и слышать не хотели об оккультистах и Джеке-Потрошителе, а теперь так и рветесь в бой.

— Я привык заканчивать начатое, — кратко ответил полковник.

— Вот и хорошо, — заключил сэр Джеймс. — Кстати, некий S.R.M.D. из Парижа, скорее всего и есть один из учредителей Ордена.

— Один из трёх? Покойный Вудман, коронер Весткотт, и остаётся…

— Самюел Лиддел Матерс, — закончил за полковника сэр Джеймс. — Если не ошибаюсь, нынче он безработный.

— И на что, интересно, безработный может позволить себе жить в Париже?

— Кажется, в молодости он зарабатывал деньги участием в боксерских поединках и переводами каббалистических сочинений. Может и сейчас Матерс живет тем же.

— Сколько же ему лет?

— Что-то около сорока.

— А в 1888-ом году, стало быть, Матерсу было 30–35?

— Думаете, он был напарником Весткотта в ночных прогулках по Ист-Энду?

— Я думаю, нам крайне мало известно об обстоятельствах основания Ордена Золотой Зари.

— И что же вы собираетесь предпринять дальше?

— Буду искать других членов Ордена Золотой Зари. В дневнике о некой сестре S.S.D.D. сказано, что она обучается в Британском музее у главного хранителя отдела египетских древностей. Думаю, узнать имя главного хранителя не сложно.

— А дальше? Будете следить за всеми женщинами, с которыми он заговаривает?

— Это было бы слишком. Если речь идет об обучении, логично было бы предположить что оно всегда проходит в читальном зале Британского музея, дабы хранитель не отвлекался от основной своей службы.

— Значит, будете наблюдать в библиотеке?

— Не я.

— А кто же, позвольте узнать? Только не говорите о ваших тайных агентах.

— И не буду. В нашем Обществе есть люди более компетентные, даже окончившие университет, где изучали древнюю историю.

— Я вас понял, — улыбнулся сэр Джеймс. — Тогда сообщите ему эту радостную новость.

Но Хьюит Стэнли вовсе не обрадовался появлению полковника в доме своих родителей. Видимо, мысль, что с ним как ни в чём не бывало говорит кровопийца, постоянно держала молодого человека в напряжении. О чём думал Стэнли, пока полковник излагал ему план поиска сестры S.S.D.D., оставалось только гадать, но в последующие три дня, как ни старался полковник разыскать Стэнли, чтоб получить от него отчёт, но молодой человек как сквозь землю провалился. Полковник стал подумывать, что Стэнли просто трусливо избегает его, но мать Хьюита рассказала, что её сын безвылазно просиживает все дни в библиотеке.

Поняв, что Стэнли увлекся ответственным заданием не на шутку, полковник решил ему не мешать. На время затишья, пока от Хьюита не поступало никаких известий, а от сэра Джеймса новых поручений, полковник решил уединиться в своей съемной комнатке и заняться чем-нибудь отвлеченным, но полезным. Так он приступил к чтению «Кельтских сумерек», написанных подследственным Биллиамом Йейтсом.

Всё время знакомства с книгой полковник не уставал дивиться, как же ирландцы любят истории о призраках и феях: одни — рассказывать, другие — записывать. Хотя, среди разных преданий, были и такие, что тревожили и щекотали самые скрытые струнки души. Вот, например, история о доме, стоящем на так называемой «тропе фейри»:

Каждую ночь злобные фейри спускались с холма, в котором жили, к морю, а перед рассветом взбирались обратно к своему логову, проходя мимо жилища людей. И вот однажды ночью, когда хозяйка дома не заперла дверь, в комнату вошел незнакомый высокий человек и, ничего не говоря, сел к очагу, где спал хозяин дома, и пристально посмотрел на него. Переборов испуг и удивление, женщина все же спросила незнакомца, кто он и зачем пришел. Только тогда незнакомец встал и направился к выходу, наказав хозяйке больше никогда не оставлять дверь открытой в этот час, ибо зло может войти в дом. Муж, проснувшись и услышав эту историю от жены, рассудил, что к ним приходил «кто-то из Доброго Народа», одним словам, хороший фейри.

Что-то смутно знакомое и тёплое как тот очаг, ощутил полковник, прочитав наивную деревенскую историю. Он и дальше перелистывал страницу за страницей, пока в голове не вспыхнула догадка — в той истории говорится о нем самом!

Полковник спешно перечитал её ещё раз. Точно, пятнадцать лет назад Общество командировало его в Дублин, приглядеть за тамошними белыми кровопийцами — уж больно активными они были в то время. Неделю полковник скитался по городским подземельям, прежде чем выяснил, что три белые дамы днем живут на востоке от города под деревней Хоуз, а по ночам выходят из пещеры в холме и зачем-то следуют к берегу моря. Однажды полковник не выдержал и решил пойти за ними следом, а когда обнаружил, что на пути белых лежит жилой дом, то не мог не проверить, всё ли там в порядке. Дверь как назло оказалась не запертой, и полковник вошел в дом, готовясь увидеть кровавую баню и бездыханные тела смертных. Мужчина средних лет и вправду лежал в кровати и не шевелился. Полковник внимательно осмотрел обстановку и не сразу заметил притаившуюся в углу хозяйку. Судя по её реакции, в дом, кроме полковника ещё никто не вламывался. Всё, что ему оставалось, так это покинуть жилище и напутствовать хозяйку, чтобы держала по ночам дверь на замке. Вот и вся история.

А теперь полковник Кристиан выяснил, что его увековечили в сборнике ирландских сказок как доброго фея. Определенно, этот Йейтс нравился ему все меньше и меньше.

К слову, в ту ночь полковник всё-таки настиг трёх белянок у моря. Вначале он не поверил своим глазам, но у берега стояла шлюпка с черными парусами, и белые кровопийцы спешили в неё забраться. Капитан с недоброй ухмылкой пригласил нежданного свидетеля взойти на борт и очень разочаровался, когда понял, что полковник такой же вечноживущий как и он сам.

Тогда-то ситуация и прояснилась. Оказалось, что раз в год в одно и то же время из Холихеда в Хоуз приходит чернопарусная шлюпка, чтобы перевезти желающих подземных кровопийц под покровом ночи с острова Ирландия в Уэльс. Именно поэтому три белые «фейри» и спускались из своего убежища к морю каждую ночь, не зная, когда точно наступит условленный день. Из-за того, что белые отвергли не только цивилизацию, но и все её блага, время им приходилось определять не по часам, а по звездам. Правда, тогда белянки ошиблись в своих расчетах и по этой причине с неделю слонялись без дела по деревне, пугая мертвенно-бледным видом прохожих, и подкидывая Йейтсу новые фольклорные сюжеты.

На берегу полковник пытался заговорить с женщинами, правда, они упорно отказывались отвечать на все его вопросы, то ли из-за незнания языка, то ли из вредности. Накинув на головы капюшоны, белянки закрыли свои лица, дав понять, что полковник их не интересует вовсе. Ему оставалось лишь гадать, слышали ли они когда-нибудь об Обществе и его интересах. Но капитан обо всем этом был осведомлен, потому и благоразумно не стал гнать полковника Кристиана из шлюпки.

— Брось это дело, — сказал ему капитан, когда они впятером вышли в море, — подземники не очень-то жалуют нас, живущих под солнцем, чтобы снизойти до беседы.

— Почему же они пользуются твоими услугами?

— А куда они денутся? Других путей с острова нет, кругом море, а под землей мореходные навыки не приобрести.

— А какой у тебя интерес помогать им?

— Такой же, как и у всех. Меркантильный.

— Чем же они тебе заплатят?

— Увидишь, — усмехнулся капитан, и полковнику его ухмылка не понравилась.

Полковник Кристиан смотрел на рябь тёмных вод и прикидывал, когда же шлюпка достигнет земли. В давней жизни полковник был помощником капитана на бригантине, и морское дело знал в совершенстве. Вернее так ему казалось до этого дня. Когда Хоуз скрылся из виду, капитан отложил весла и принялся за бессмысленные, как казалось полковнику, манипуляции с парусом.

Вдруг в ночи вспыхнул бледно-зеленый свет. Полковник поднял голову к небу, но луна ещё не взошла. Только посмотрев на морскую гладь, он понял, откуда исходит яркое сияние, и оторопел — под водой вокруг шлюпки наматывало круги светящееся пятно. Полковник бы охотно поверил, что это гигантская фосфорицирующая медуза, но ведь шлюпка плыла в Ирландском море, а не тропиках.

Неожиданно пятно нырнуло под киль, и казалось, на этом всё и закончилось, но в следующий миг воду вокруг шлюпки озарили зеленые двадцатифутовые лучи, подобные щупальцам гигантского осьминога. Вращаясь словно крылья мельницы, они неизменно следовали за судном.

Непонятно откуда взявшийся ветер вмиг прогнул черные полотнища и помчал шлюпку с невиданной скоростью строго на восток.

— Ну как? — крикнул ошалевшему полковнику капитан. — А ты думал, мы неделю будем плестись? Нет, барышням нужно успеть до рассвета.

— Что это за чертовщина?!

— Чертовщина, конечно, — признал капитан, — но крайне полезная. Вот только смертные её не выдерживают, все порываются прыгнуть в море, как её увидят. Но нам-то пятерым чего бояться?

Полковник невольно глянул в сторону белянок. Из-под капюшона одной из них показалась игривая, но слишком коварная улыбка, будто в отличие от бывалых мореходов она точно знала, откуда в море появляется зеленый свет и почему он преследует суда.

Но кое-что знал и сам капитан. Оказалось, в проливе Святого Георга раз в год и только в этот день с ветрами и течениями начинает твориться что-то невообразимое, будто незримый повелитель морей меняет законы природы себе на потеху. И предприимчивый капитан всякий раз этим умело пользовался.

— Можно, конечно, плыть из Ольстера в Шотландию через Северный пролив, — пояснил он, — тот путь в пять раз короче. Но там тоже свои странности, не хочу связываться.

Какие именно странности, пояснять он не стал, да и что могло сравниться с непонятно откуда взявшимся зеленым свечением, которое управляет ветром в спокойном море и несет шлюпку строго на восток? Не иначе как в Северном проливе капитана поджидал кракен или гигантская воронка.

Внезапно бледно-зеленая «мельница» потеряла всякий интерес к шлюпке и двинулась впереди судна с невероятной скоростью. Ещё некоторое время полковник с интересом наблюдал, как «крылья» вертясь, сливаются в бесформенную массу, а отблески от зеленого пятна отражаются от хмурых низких облаков. Но вскоре и они пропали из виду, а ветер стих и паруса сдулись.

Горизонт только начинал сереть, а пятеро путешественников уже сошли на берег. В сумерках полковник узрел, как из-под белых покрывал кровопийц вытянулись мертвенно бледные кисти рук. Женщины складывали в ладонь капитана монеты, не иначе как золотые.

— Ну всё, леди, — напутствовал он белянок, — бегите скорее в свои норы, пока солнце не взошло. Счастливого пути.

Те засеменили вверх в сторону полей, а капитан решил похвастаться перед полковником:

— Видишь, — показал он монеты, — не просто золото, а времен цезарей.

И вправду, белые кровопийцы расплатились со своим «Хароном» античными деньгами. Наверное, женщины даже не понимали, какую ценность представляли монеты, с золотом вовсе не связанную. Сторгуйся капитан с искушенным коллекционером, то получит феноменальную для моряка выручку.

— Извини, — пожал плечами полковник, — у меня только фунты.

— Сойдет, — улыбнулся капитан. — Для геологического Общества готов переправлять бесплатно, но раз ты настаиваешь…

Было в его словах что-то от подобострастия перед служащим враждебного ему Общества, но больше презрения к себе подобному, переметнувшемуся на другую сторону. И полковник Кристиан эти настроения уловил.

После того морского приключения полковник поспешил вернуться в Лондон, всю дорогу до столицы гадая, появляются ли подобные зеленые свечения в водах Ла-Манша, и могут ли подземники переплывать с Континента в Англию.

 

16

После четырёх дней, проведенных в читальном зале Британского музея, Хьюит Стэнли со всех ног прибежал в логово вечноживущего полковника Кристиана — небольшую комнатку под чердаком.

— Я видел её! — выпалил с порога Стэнли.

Вслед за молодым человеком, запыхавшись, по лестнице поднялась перепуганная хозяйка квартиры — она не привыкла, чтобы посетители врывались к жильцам без её дозволения. Полковник, оторвавшись от томика «Кельтских сумерек» Йейтса, поспешил извиниться перед недовольной женщиной и, выпроводив эмоционального протеже, сам покинул комнату.

Пока они шли до штаба Общества, Стэнли не вытерпел и поделился с полковником свежими впечатлениями:

— Не думал, что вы живете в каморке, да ещё с таким цербером на первом этаже.

— Миссис Рэдфорд хоть и строгая, но справедливая хозяйка, и злить её не надо.

— Это я уже понял. Только вот мне казалось, что на ваше жалование можно снимать жилище попросторнее.

— Можно, — признал полковник. — Только зачем оно мне? Платить за целую квартиру, чтобы провести в ней от силы 6 часов в сутки, пока я не на службе — это не по мне. Я человек военный и привык к казарменному образу жизни. Для меня уют, это когда в комнате есть только кровать, стол, комод и ничего лишнего.

— А зачем кровать? — наивно поинтересовался Хьюит, — вы же не способны на сон.

— Затем, Стэнли, чтобы миссис Рэдфорд не задавала мне лишних вопросов. В отличие от тебя, она уверена, что все люди когда-нибудь, да спят. Для убедительности мне даже пришлось попросить её убрать с кровати заднюю спинку.

— Зачем?

— Чтобы было куда вытянуть ноги.

— Ну да, конечно…

Когда они, наконец, оказались в стенах штаб-квартиры Общества, Стэнли поведал полковнику о своих успехах в музее:

— Я, конечно же, знаю, как выглядит Воллис Бадж, главный хранитель египетских древностей. В университете я с большим интересом посещал его лекции. Он выдающийся ученый, его познания в древнеегипетских культах просто…

— Я понял, — прервал его полковник, — ближе к сути.

Рассказ Хьюта Стэнли свёлся к тому, что в первый день в читальном зале Воллис Бадж не появлялся, на второй — Стэнли видел его только в египетском зале музея, на третий день хранитель посетил библиотеку, но в одиночестве…

— … а сегодня, в час дня в зал вошла женщина. Я сначала не придал этому значения, но когда к ней подсел Бадж с кипой книг, я понял, что это та, кого мы ищем. И я узнал её! Это Флоренс Фарр, актриса. В прошлом году я был на спектакле «Оружие и человек» в Авеню-театре, и она играла там.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил полковник. — Может это просто похожая женщина.

— Нет. Такую невозможно ни с кем спутать.

— Это почему же?

— Ну… как же вам объяснить, — запнулся Стэнли. — Мисс Фарр такая неповторимая и узнаваемая. Просто поверьте, это точно она.

— Если бы ты сказал, что у неё шрам на пол-лица или огромное родимое пятно на щеке, я бы охотнее поверил.

— Нет, что вы, она очень красивая женщина, но самое красивое в ней, это голос. Он такой мягкий и глубокий.

— Ты что, говорил с ней?

— Нет. Просто незаметно подошел поближе, чтобы подслушать, о чем она беседует с Баджем.

— И о чём?

— Не помню, — с удивлением для самого себя признался Стэнли, — но голос помню хорошо. Неподражаемая интонация.

— Голос, значит… — Полковнику стало смутно казаться, что подобную историю о безволии и очаровании он уже где-то слышал. — А в глаза ты ей не пытался смотреть?

— Нет, что вы. Мисс Фарр бы меня неправильно поняла. Я дождался, когда её занятия с Баджем окончатся, и последовал за ней. Мисс Фарр прошла в египетский зал и долго рассматривала там один экспонат.

— Какой?

— Мумию. Она долго сидела напротив неё, даже не двигалась и как бы в полудреме с полуприкрытыми глазами смотрела на неё. А потом, будто опомнилась и покинула музей. И я тут же побежал к вам.

Полковник задумался, что же ему предпринять дальше. То, что Стэнли вмиг смог распознать в сестре S.S.D.D. актрису Флоренс Фарр, было большой удачей. Узнать адрес, где она проживает и в какие дни играет в театре, для полковника не составило бы труда, но как подобраться к ней ближе и узнать что-то новое про Орден Золотой Зари, полковник придумать пока не мог.

От стратегического планирования его отвлёк Хьюит Стэнли.

— Эти дни, пока я ждал мисс Фарр в читальном зале, то между делом пересмотрел немало книг о Древнем Египте. У меня из головы всё не выходит Сфинкс.

— Сфинкс? — переспросил полковник.

— Да. В том переписанном магическом дневнике, что показал мне сэр Джеймс, Меритсегер, а это наверняка она, снова просит его вернуть.

— Вообще-то она просила Йейтса вернуть ей какого-то стража храма из-под песков.

— Так это и есть Сфинкс, — пояснил Стэнли. — Древние египтяне изображали его на воротах храмов как оберег, или устанавливали его статую у входа и нарекали стражем храма.

— Значит, Сфинкс — страж?

— Да, именно так его почитали.

— И какой же храм стережет Сфинкс в Гизе?

— Этого я не знаю. На плато ничего похожего нет. А вот под плато…

— Что значит «под»?

— Ну как же? — тоном всезнающего египтолога произнёс Стэнли, — ещё знаменитый Огюст Мариетт считал, что статуя Сфинкса стоит на гробнице фараона Армаиса, и планировал до этой могилы добраться. Может быть, где-то там под землей есть и храм.

— Но ведь чтобы проникнуть туда, нужно раскопать статую Сфинкса? Основание сейчас под песком, ведь так?

— Да, — признал Стэнли. — Это нелегкая работа, но над ней уже давно подумывают. Мариетт тоже собирался начать раскопки, но не успел, умер.

— Когда?

— В 1881-ом. Ему было 60 лет.

Ответ заставил полковника призадуматься.

— А может, он не просто умер, — наконец произнёс он. — Может быть, 14 лет назад ему тоже сказали: «Верни лапы».

— Мариетту? — дрогнувшим голосом переспросил Стэнли.

— А когда дело не выгорело, — продолжал рассуждать полковник, — через четыре года Меритсегер попросила о том же самом Сандерса. И теперь, поняв, что от египтологов толку не добиться, она почему-то переключила свое внимание на оккультиста Йейтса. А может и не только на него. Если у Ордена Золотой Зари и вправду есть тайные вожди, и они диктуют оккультистам, что тем делать, есть смысл внимательней присмотреться к орденцам.

— Вы думаете, ими обманом управляют белые… кровопийцы.

— Всё может быть. Недавно в городских подземельях появилась как минимум одна пришлая белая индианка.

— Откуда вы знаете?

— В под-Лондоне у меня свои источники, и если повезет, ты с ними никогда не встретишься.

— Мадам Семпрония тоже появилась в городе на днях, — напомнил Стэнли. — Может и это не случайно?

— Семпрония и белые? — усмехнулся полковник. — Ты же сам её видел. Думаешь, походам в театр и оперу дама вроде неё предпочтет лазать по пещерам и канализации?

— Одно другому не мешает, — настаивал Хьюит Стэнли. — Может она в сговоре с белыми и стала их глазами и ушами на поверхности, а в Общество явилась просить содействия только для отвода глаз.

Полковник покачал головой:

— Ты ещё молод, и не знаешь всей специфики отношений обычных кровопийц с белыми. Вечноживущие вроде меня и Семпронии не любят их. А они не любят нас.

— Почему? — с нескрываемым интересом вопросил Хьюит.

— Мы живем под солнцем, они — во мраке.

— И всё?

Казалось, Стэнли разочаровало столь куцее объяснение, но полковник и не думал развивать тему, лишь мрачно пояснил:

— Для обитателей тьмы этого достаточно. Некоторые из них любят увлекать несогласных собратьев на свою сторону.

— Как это?

— Ловят под руки и утаскивают в самые глубокие пещеры и держат там много лет, пока у заложника не начнут седеть волосы, выцветать глаза и белеть кожа. И тогда он уже не заложник, а ещё один белый кровопийца.

Стэнли внимательно выслушал откровения о нравах вечноживущих из первых уст и заключил:

— Больше похоже на страшные истории на ночь. Люди придумывают для себя сказки о злых кровопийцах, а сами… кровопийцы, — ему было крайне неловко произносить это слово при полковнике, но подобрать другое у него не получилось, — а кровопийцы сочиняют жуткие истории друг о друге.

— Скажи это Семпронии, — усмехнулся полковник. — Я слышал, как один её пылкий поклонник из преисподней решил поселить Семпронию подле себя. С тех пор она за милю обходит даже туристические пещеры.

Стэнли воодушевленно помахал в воздухе указательным пальцем, будто уловил в словах полковника нечто важное, и произнёс:

— Я думал о Семпронии эти дни…

— Я не удивлен.

— Но, не о ней самой, а об её броши, в виде сирены.

— Броши? — удивился полковник. — А что с ней не так?

— Вы сказали, что сирены не только символ гетер, но и кровопийц. С этого места я и начал рассуждать о природе этих существ. В мифах сирены жили где-то около острова Сицилия и привлекали своим пением моряков, а те бросались на зов в море и плыли к берегу, где сирены раздирали их на части и выпивали всю кровь. Число сирен называлось разное, но не меньше двух и не больше семи. Как думаете, если один моряк попадет в руки семи изголодавшимся кровопийцам, ведь у него не будет шанса выжить?

— Посчитай сам, — предложил полковник. — Как минимум полпинты на каждую жаждущую гарпию. В итоге больше трех пинт из десяти. И при меньшей кровопотере погибают.

— Значит, — воодушевился Хьюит, — в моей гипотезе, что мифические сирены это завуалированные кровопийцы, есть смысл. Тем более, в поздних мифах люди стали называть сирен спутницами Персефоны. А ведь она была повелительницей подземного царства Аида. Понимаете, древние греки чуть ли не открытым текстом писали, что под землей живут кровопийцы!

— Насколько мне помнится, — не скрывая скепсиса, произнёс полковник, — Аид — это обитель мертвых душ, а не кровопийц.

— Это только на первый взгляд, — начал разубеждать его Хьюит. — Царство Аида лежит глубоко под землей, туда не попадает луч солнца, там текут ледяные реки, а спуститься в Аид можно только через пещеры и бездонные пропасти. В мифах это, прежде всего, пристанище различных бессмертных богов и чудовищ.

— То есть, по-твоему, — напряжено произнёс полковник, — Персефона, Харон и Геката — это белые кровопийцы, а трехголовый Цербер — тамошнее зверьё?

— Почему нет? — произнёс Хьюит. — Людям, конечно, свойственно преувеличивать, особенно то, чего они в глаза не видели. Но если вдуматься в миф о похищении Персефоны, когда Аид увёл её в подземное царство, можно представить, что речь идёт об инициации в бессмертные кровопийцы.

— Не хочу тебя разочаровывать, но белые уводят смертных в подземелья чаще из кровопийских побуждений.

Но Хьюит Стэнли и не думал разочаровываться в собственной теории, и продолжил излагать её полковнику:

— Именно поэтому царство Аида и ассоциируется с обителью мертвых. Но в подземном мире, насколько нам в Обществе известно, происходит и перерождение смертных в вечноживущих. Представим, что Аид — это кровопийца, а Персефона — смертная прекрасная дева. Аид прельстился её красотой, и пожелал сохранить молодость Персефоны в веках, потому и похитил от матери Деметры и увел в своё царство мертвых. А как ещё назвать место, откуда ни один из смертных не вернулся? Безутешная Деметра не хотела верить в смерть дочери и искала её, где только можно, пока не узнала правду и не потребовала от богов вернуть Персефону. И Аид исполнил просьбу Деметры, но, согласно мифам, отпускал теперь уже свою супругу Персефону наверх только на полгода, остальные же полгода, она проводила с ним. И ведь залогом её возвращения была кровь!

— Что-то я ничего не помню про кровь, Стэнли. По-моему, ты сам занялся мифотворчества.

— Вы просто невнимательно читали, — обиженно протянул молодой человек. — В мифе сказано, что Аид дал Персефоне семь гранатовых зерен, прежде чем отпустить её к матери. На свободе она не вкушала никакой иной пищи, кроме данных ей зерен, и, проглотив их, Персефона обрекла себя на возвращение в подземное царство.

— Из-за гранатовых зерен? — скептически переспросил полковник. — Что же в них было такого волшебного?

— Гранат — всего лишь символ. В мифе сказано, что гранат, который был у Аида, возник из капель крови Диониса. Крови! Вы же понимаете, что за многие столетия мифы в устной традиции искажаются, и им придаётся другое, более понятное сказителю толкование. Но если мы, служащие Общества, станем читать между строк, то станет понятно, что Персефона, выйдя из-под земли, была неспособна вкушать никакой иной пищи, кроме крови. А если толковать условие, что Персефона проводила полгода в подземелье, а полгода на земле, то, скорее всего, имелись в виду суммарные полгода от целого года.

— И что это значит?

— Ну как же? — Стэнли удивился непонятливости полковника и пояснил, — Только половину жизни Персефона могла проводить на поверхности — ночью, пока темно и не взошло солнце, а днем она скрывалась в обители своего супруга. Кстати сказать, созвездие Девы отождествлялось древними греками с Персефоной, а звезды, как известно, видны невооруженному глазу только в темное время суток. Так и Персефона-Дева появлялась перед взором смертных исключительно под покровом ночи.

— Хорошая история, — согласно кивнул полковник. — Расскажи её Семпронии, особенно про сирен, ей понравится. Она всегда была неравнодушна к сочинителям всех мастей.

— Неужели, — разочарованно вопросил Хьюит, — для вас все мои слова ни капли не убедительны? Даже у Гомера сказано, что тени умерших, которые обитают в Аиде, питаются кровью. Чтобы побеседовать с Тирессием, Одиссей принес ему жертвенную кровь.

— Ну надо же, сколько лет прошло, а ничего не меняется, — буркнул полковник Кристиан, памятуя о своей встречи с белым кельтом и бутылке крови, от чего в боку инстинктивно заныло.

— А ведь сам Зевс, — не обращая внимания на реплику полковника, продолжал Стэнли, — наделил Тирессия жизнью нескольких поколений, то есть, продлил его жизнь в несколько раз.

— Но не обессмертил же. И Тирессий в конце концов умер, раз попал в Аид.

— Так ведь царство Аида это и есть обитель белых кровопийц. Они мертвы в сознании людей их знавших. Смертные не видят своих родичей и знакомых, что переродились в белых кровопийц, и потому считают их умершими, хотя те просто стали подземными отшельниками. Ведь у всех народов мира есть мифы о хтонических божествах.

— Каких?

— Подземных. Вы только вдумайтесь, с древних времен люди были уверены, что под землей живет кто-то другой, отличный от них.

— Как мне помнится, — ухмыльнулся полковник, — ад тоже под землей, и живет там дьявол.

— Вы правы! — воскликнул Хьюит, словно коря себя, что не додумался до этого раньше. — Даже христианство переняло веру в подземных жителей от язычников!

— Брось Стэнли. Меня однажды, конечно, назвали и дьяволом и искусителем, но только потому, что любовь прошла, и муж вернулся с ярмарки. Нужно иметь неуемную фантазию, чтобы увидеть в вечноживущем чёрта.

— А колдуна, или фею, или античную богиню, как Меритсегер? Неужели вы думаете, что в древности люди никогда не сталкивались с подобными вам? И как они могли воспринять кровопийц, что о них подумать? А предания об обретении бессмертия, поисках эликсира жизни и философского камня стары как мир. Античные авторы были слишком благоразумны, чтобы писать о созданиях, которых, как принято считать, нет в природе, а сказители древности были слишком прямолинейны, чтобы умолчать о них. Так что, можете ёрничать над моими изысканиями, но я уверен, если найти связь между мифами о подземном мире и жизнью белых кровопийц, то и для Общества это окажется не бесполезным.

— Занимайся чем хочешь, Стэнли. Ей-Богу, мне, старику, тяжело тебя понять.

 

17

В штаб-квартире Общества Джеймс Грэй запер дверь своего кабинета на ключ, дабы никто не вошел и не услышал его приватную беседу с полковником Кристианом.

— Что вы думаете по поводу миссис Эмери? — спросил он, возвращаясь к столу.

— Кого, простите?

— Актрисы Флоренс Фарр, сестры S.S.D.D., - пояснил сэр Джеймс. — В 1888-ом году от неё сбежал муж Эдвард Эмери, тоже актер. Уехал в Новый Свет на гастроли и не вернулся. В последние годы она пользуется девичьей фамилией.

— В 1888-ом, говорите…

Полковнику уже представилось, как адептка Ордена Золотой Зари подстрекает мужа к убийству четырёх проституток, а после спроваживает его в Америку. Это бы прекрасно объяснило, почему в ноябре преступления Джека-Потрошителя неожиданно прекратились. Но сэр Джеймс поспешил разочаровать полковника:

— Не берите в голову. На гастроли театры ездят летом, а Джек-Потрошитель начал свою кровавую жатву только осенью. Но речь о миссис Эмери… или мисс Фарр, — призадумался Грэй. — Кажется, она пыталась получить развод по суду…

— Получила?

— Этого я не знаю. Знаю, что сейчас она свободна, во многих смыслах. Кажется, теперь это называется «новой женщиной».

Грэй протянул полковнику фотопортрет, где актриса была запечатлена в сценическом образе: светлые глаза, темные кудри, мягкие черты лица. Облаченная в славянский костюм, она откинулась на спинку софы и в задумчивости глядела в пустоту.

— Сколько ей лет? — поинтересовался полковник.

— 35.

— Хорошо выглядит.

— Да-да, хорошо, — вздохнул сэр Джеймс, не решаясь приблизиться к сути дела. — Как вы её находите?

Полковник отложил фотографию и посмотрел на начальника и что-то в ответном взгляде ему не понравилось. Сэр Джеймс смотрел на полковника с какой-то невысказанной скрытой надеждой, что тот сам угадает его мысли и желания. Но полковник и не пытался.

— Что вы имеете в виду? — с еле скрываемой тревогой в голосе спросил Грэя полковник Кристиан.

— Я думал о том методе, что вы применили к Биллиаму Йейтсу. Как вы помните, я был не слишком доволен вмешательством постороннего лица. — И, плохо скрывая волнение, Грэй произнёс, — но, может, имеет смысл применить ваш метод и к миссис Эмери.

— У меня нет на примете подкупленного альфонса, — бесстрастным голосом проговорил полковник Кристиан, — если вы об этом.

— Ну, полковник, вы же прекрасно понимаете, что я имею в виду! — умоляюще изрёк сэр Джеймс, промокнув платком выступивший на лбу пот. — Мне крайне неловко предлагать это вам, но я не знаю, как ещё можно втесаться в доверие к взрослой независимой женщине. Вы и выглядите не намного старше её, так что сможете прийти за кулисы, представиться поклонником и это не будет выглядеть подозрительно.

— Сэр Джеймс, — безэмоционально, но твердо произнёс полковник, — меня не прельщают женщины, от которых бегут мужья. Это, знаете ли, настораживает. Особенно, если она оккультистка. Или, точнее сказать, ведьма?

— Полковник Кристиан, ну… я прошу вас, в интересах расследования…

— Нет.

— Всего на некоторое время, пока не найдете в доме у Эмери что-нибудь об Ордене Золотой Зари.

— В интересах дела я готов проникнуть её дом, пока она в театре и принести вам оттуда, всё, что попросите.

— Чтобы вас потом забрал Скотланд-Ярд? И не думайте!

— А о чём мне думать? О Флоренс Эмери?

— Ну, кто, кто кроме вас!? — не выдержал и воскликнул сэр Джеймс. — Вам не страшно ходить в подземелья к белым, но в будуар к разведенной женщине вас не заманить. И я не понимаю, почему?

Со всей суровостью в голосе полковнику пришлось поведать:

— Я всегда сражался с неприятелем на равных, и для меня это вопрос чести, потом что я боевой офицер. Я привык рубить головы туркам и идти под пулями в наступление, даже плавать в ледяной Флит, если это потребуется. Но не лезть под юбку к актрисе я не намерен.

— Хорошо, полковник, простите меня, я все понял, — виновато заговорил Грэй. — Я не имею права настаивать. — Неловко помолчав с минуту, он спросил, — может, попросить Арнольда Сессила?

— Майора Сессила? — удивленно вопросил полковник. — Полагаете, его офицерская честь будет поменьше моей?

— Я полагаю, он не так щепетилен.

— И в отношениях с женщинами тоже.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего дурного, — соврал полковник, ибо при всем уважении к покойному сэру Артуру, первому главе Общества, его сын Арнольд, по мнению полковника, всегда был далек от рыцарских идеалов отца. — Просто сомневаюсь, что он приглянется миссис Эмери. Она актриса, человек из творческой богемы. Ну подумайте, где майор Сессил и где богема?

— Пусть так. — Сэр Джеймс задумчиво подпер подбородок кулаком и спросил, — Кто у нас в Обществе ещё не женат? Может доктор Рассел? А что, он довольно представительный и умеет красиво говорить.

— Я думаю, это не лучшая мысль, — возразил полковник.

— Это ещё почему?

— Не берусь утверждать наверняка, но у меня создалось такое впечатление, что профессор Книпхоф собирается сосватать ему свою внучку.

— Мисс Бильрот? — удивлённо переспросил сэр Джеймс. — Мне казалось, она просто его сиделка, а не…

— Не вижу другой причины везти в Англию сиделку и слова не знающую по-английски, да ещё стараться приводить её на квартиру Рассела.

— Значит… — замешкался Грэй, пытаясь осмыслить изворотливости Книпхофа, — … для доктора Рассела?..

Полковник пожал плечами, почти с сожалением, сам не понимая, почему его это задевает. Стань Ида Бильрот миссис Рассел, он сможет видеться с такой приятной девушкой чаще…

— … так что, давайте не будем расстраивать намечающийся брачный союз.

— Тогда кто? — требовательно вопросил сэр Джеймс. — Не вижу больше вариантов.

— Может, — полковник выдержал паузу, прежде чем назвать имя того, кто бы убедительно изобразил восторженного ухажера привлекательной актрисы, не обладая даром лицедейства, и пусть большего бездельника во всем Обществе не сыскать, — ваш племянник?

С полчаса потребовалось полковнику, чтобы успокоить Джеймса Грэя, и убедить — больше вариантов нет, потому что кандидатура мифотворца Хьюита Стэнли ещё хуже. Осталось объяснить то же самое Томасу Вильерсу, и эта сомнительная честь выпала полковнику, ибо дядя наотрез отказался предлагать подобную непристойность племяннику лично. Полковник понял манёвр начальника, вернее, его нежелание отвечать за последствия связи Томаса с актрисой, но поделать ничего не мог, ибо общее дело было превыше благопристойности.

Без излишнего и неловкого словоблудства полковник наказал ошеломленному Томасу Вильерсу завязать знакомство с Флоренс Эмери, потом напроситься к ней в гости, а там сориентироваться по обстановке, и добыть что-нибудь из бумаг Ордена Золотой Зари. Полковник не стал уточнять, как молодому человеку знакомиться и с какими словами навязываться, ибо надеялся, что «новая женщина» с 13-летней театральной карьерой и сама прекрасно знает, что делать с молодым колеблющимся поклонником.

Оставалось только устроить их первую встречу. Для этого полковник Кристиан посетил Брук-Грин, район, где жила Флоренс Эмери. Но визит он нанес вовсе не ей.

Семпрония если и не была рада видеть полковника, то умело изображала обратное. Её домашнее платье не могло не поражать воображение. То ли это был забытый стиль ампир, то ли античное одеяние, в любом случае, женщина смотрелась в нём крайне органично, и она прекрасно это знала.

— Что вы так смотрите? — игриво улыбнулась Семпрония. — Вам не нравится?

— Напротив, — признался полковник, ибо за 34 года, что он безвыездно провел в Британии, ему ещё не доводилось видеть здесь даму в одеянии, так откровенно подчеркивающем её силуэт.

Семпрония пригласила полковника пройти, сама же, следуя впереди, будто невзначай подобрала подол платья. Легкая ткань обтянула её ноги и ягодицы, а игра мышц при каждом шаге приковала взгляд мужчины. Конечно, за долгие годы жизни полковник успел изучить приёмы расчетливых соблазнительниц, чтобы больше на них не попадаться, но принципы не мешали ему без лишних слов просто любоваться роскошной женщиной.

После того, как хозяйка дозволила полковнику присесть, он начал свою речь:

— Я вынужден просить у вас прощение за свое поведение в нашу с вами первую встречу.

— И кто же вас на это вынудил? — всё так же игриво спросила Семпрония. — Неужто ваш начальник?

— Он даже не знает, что я здесь. И мне начинает казаться, что сэр Джеймс и вовсе позабыл про вас.

Похоже, женщина обиделась даже намеку, что кто-то вероломно не поддался её чарам и даже не вспоминает о ней. Семпрония растянулась на софе, а легкие ткани очертили соблазнительный изгиб бедер и талии.

— А вы, стало быть, не забыли? — томно поинтересовалась она.

— Как же я мог, прелестная Семпрония? — улыбнулся полковник, не сводя с неё глаз.

Женщине его ответ пришелся по душе, а полковник Кристиан продолжал услаждать ей слух:

— Последние полтора часа только вы и занимаете мои мысли. Не в силах им противиться, я пришел сюда, не надеясь, что вы меня пустите на порог.

— Ну что вы, граф, я не такая жестокая. И даже не злопамятная. Я ведь понимаю, тогда вы были при исполнении. Вы слишком преданы своему рыцарю, чтобы выказывать при нём симпатию вечноживущей, ведь так?

— Вы сама проницательность, Семпрония.

— Но теперь-то мы одни, только вы и я. И, наконец, можем говорить как равные.

Полковник невольно улыбнулся. Его всегда забавляло то, как вечноживущие порой вспоминают о своей исключительности, чтобы поговорить о том, чего не понять мелким людишкам с их мелкими смертными страстишками.

— Увы, Семпрония, мы с вами не равны.

— Что это? — вздернув бровью, удивленно вопросила она, — внезапно вспомнили, что вы дворянин и говорите с плебейкой?

— Нет, это вы забыли, что перед вами служащий Общества.

Семпрония со страдальческим вздохом поднялась с софы и подошла к окну, старательно делая вид, что ей очень интересно происходящее на улице. Принимать соблазнительные позы перед черствым служакой ей, видимо, больше не хотелось.

— Я же сказала, что хочу жить в Лондоне как простой обыватель, без лишнего внимания, ни со стороны соседей, ни тем более полиции.

— Мы это уже поняли и тоже не против, чтобы все было тихо и спокойно.

— Тогда чего вы хотите!? — резко выпалила Семпрония, обернувшись к полковнику. — Деньги в обмен на безразличие к моей персоне?

— Ну что вы, Семпрония, Общество находится на полном содержании у государства, и мы совсем не алчные. — Выдержав необходимую паузу, полковник добавил. — Желаннее всего ваша благосклонность.

Семпрония медленно подошла к сидящему мужчине и изящным жестом положила ладонь на крепкое плечо. Не отрываясь, она смотрела на полковника сверху вниз, а ладонь уже скользила по его шее.

— Моя благосклонность вам, граф? — с придыханием спросила она, готовясь обвить его и второй рукой.

— Мадам…

Полковник перехватил её ладонь, чтобы запечатлеть поцелуй. Поднявшись с места, теперь уже он взирал на Семпронию свысока.

— Боюсь, — наконец заговорил полковник, — я не настолько платежеспособен, чтобы искать вашего расположения.

— Довольно! — Семпрония вырвала руку из его широкой ладони и отступила прочь. — Я не публичная девка, чтобы спать исключительно ради денег. Я благосклонна только к тем, кто мне нравится и никак иначе.

— Бросьте, Семпрония, — примирительно произнёс он, — мы оба знаем, что я вам не нравлюсь.

— Тогда к чему этот разговор? Или вам просто не даёт покоя моя свобода как женщины, и вам не терпится задеть меня насмешками?

— Не моя вина, что вы понимаете сказанное превратно и даже извращенно.

— Вот как! — фыркнула она и снова опустилась на софу. — Значит, это я виновата, что вы предложили мне связь и сразу же отказались?

— Помилуйте, Семпрония, ничего такого у меня и в мыслях не было. Говоря о благосклонности, я имел в виду доброжелательное отношение к Обществу. Лучшим выражением этого могло бы стать ваше содействие в наших делах.

— Каких ещё делах?! На что вы меня подбиваете?

— Успокойтесь, ничего компрометирующего вашу честь и имя. Всего лишь незначительная услуга. — Полковник приблизился к обиженной женщине и продолжил ласково искушать. — Она не будет вам ничего стоить, напротив, подарит взамен так желанную вами свободу от внимания Общества.

— Ровно о тех пор, пока вам не понадобится новая услуга? — уточнила Семпрония.

— Скорее всего, — вынужден был признать полковник. — Но у вас всегда есть возможность переехать на Континент.

Семпрония одарила мужчину испепеляющим взглядом.

— Чего от меня хочет ваше Общество?

— Устройте приём.

— Приём? — удивилась она.

— Только не говорите, что не подумывали об этом. По-моему, это прекрасный повод влиться в светское общество Лондона. Балы, салоны, приёмы — это ведь ваша стихия, разве нет? С ними и вечная жизнь не так пресна и тосклива. Вы же поселились в квартале актеров писателе и музыкантов, разве не для того, чтобы оказаться в самом центре богемной жизни? Только представьте, приём, где вы хозяйка и муза. Уверен, ваше появление в обществе произведет фурор и на следующий же день весь город только и будет делать, что говорить о вас. А сильные мира сего даже станут искать с вами встречи…

Пока полковник говорил, в глазах женщины пропадали искорки гнева и, наконец, на лице появилась мягкая улыбка — видимо ему удалось задеть потаённые струны её души.

— А главное, — напутствовал полковник Кристиан, — пригласите на этот вечер вашу соседку, миссис Эмери.

— Эмери?

— Более известную в театральных кругах как Флоренс Фарр, — на всякий случай пояснил полковник.

— Теперь понимаю ваше равнодушие ко мне, — лукаво заметила Семпрония. — Но, кажется, вы забыли попросить ещё об одном приглашении?

— Вы правы, — согласился полковник и снова обманул ожидания Семпронии. — Пришлите его в штаб-квартиру Общества Томасу Вильерсу.

 

18

Томас Вильерс был крайне раздосадован, что один кровопийца, пользуясь служебным положением, отправил его в логово другого, точнее другой. Знали бы гости бельгийской эмигрантки Натали де Бур, что никакая она не бельгийка, и совсем не Натали.

Семпрония мило улыбалась каждому, кто одаривал её заинтересованным взглядом, и никому кроме Томаса не могло и в голову прийти, что бокалу шампанского, который она изящно держала в руке, Натали-Семпрония предпочла бы свежую кровь из естественного сосуда.

Томас невольно вздрогнул, когда она неслышно подошла к нему из-за спины.

— Милый юноша, — приникнув к бокалу, Семпрония изобразила фальшивый глоток, — кажется, объект ваших воздыханий уже здесь. Что же вы не спешите навстречу своему светлому чувству?

— Мы с мисс Фарр не представлены друг другу, — признался Вильерс.

— Граф уже успел меня немало удивить, но вы…

С этими словами Семпрония покинула молодого человека, а он принялся внимательно вглядываться в лица гостей, надеясь заметить ту, кого прежде видел только на фотографии.

Томас ожидал встретить женщину в жизни куда менее эффектную, нежели в сценическом образе и гриме. И вот, наконец, он нашел её и понял, как был неправ — бездушная техника непростительно приуменьшила её красоту, ангельски кроткую и безмятежную. Даже самый талантливый художник не смог бы передать мягкость её каштановых локонов и бездонность умных глаз, умиротворенную улыбку и утонченность каждого движения. Она казалась ожившей античной статуей, скрывающей свое совершенство под неброским нарядом.

Флоренс Фарр с равнодушным видом слушала, что вполголоса нашептывает ей Семпрония и внимательно смотрела в сторону Томаса. Трудно было сказать, о чём она думала, и что выражал этот её величественный взгляд. Заинтересованность? Пренебрежение? Скуку от того, что на неё с замиранием сердца любуется очередной поклонник, с внешностью страдающего поэта, темноволосый и голубоглазый, и такой непростительно молодой?

Вняв речам Семпронии, Флоренса первой подошла к оцепеневшему Томасу, первой с ним заговорила. Что это был за голос! Глубокий и чарующий он проникал в самое нутро слушателя и мягко обволакивал. Завороженный Томас был готов внимать Флоренс часами, лишь бы волшебство голоса не кончалось. И она говорила, а он смущенно соглашался с любой её репликой.

Когда легкая и свободная речь перешла в завораживающий шепот, он понял что пропал, навсегда и бесповоротно.

— Вам, верно, скучно здесь. Мне, признаться, тоже.

Том озадачено смотрел на Флоренс не силах оторвать взгляда и даже вымолвить слова. Она же ласково улыбнулась и украдкой прикоснулась к его руке:

— Если вы последуете за мной через пять минут, никто и не заметит нашего исчезновения.

И она немедля грациозной походкой вышла из гостиной, оставив Вильерса наедине с бурей захвативших его эмоций. Никто не смотрел в сторону Тома, будто его и не было здесь вовсе — все гости были слишком увлечены друг другом и восторженными пустыми беседами. Томас еле выждал назначенный срок и кинулся к выходу. У двери ему встретилась Семпрония, и она не скрывала заговорщической улыбки:

— Дерзайте, юноша, теперь всё только в ваших руках.

Не оглядываясь, Томас выбежал на ночную улицу и увидел, как свет тусклого уличного фонаря выхватил у тьмы невысокую фигурку актрисы. Услышав шаги или почувствовав его приближение, Флоренс повернулась навстречу Томасу. Её бесстрастный одухотворенный лик притягивал молодого человека, как огонь манит мотылька. Он шел к ней навстречу, забыв обо всем, и ничто в целом мире не имело для него значение кроме Флоренс.

Приблизившись вплотную, Томас запутался в мыслях, не зная, что сказать сразу, а что оставить на потом, но Флоренс избавила его от ненужных слов. Обвив шею молодого человека, женщина нетерпеливо притянула его к себе. Прикосновение горячих губ одурманило сознание, держа в тисках соблазна.

Том не помнил, как они пересекли дорогу и оказались в её доме. Только покалывающая прохлада проветренной комнаты и шелест скидываемой одежды вывели его из забытья.

Флоренс не дала ему время томиться ожиданием первого поцелуя, представлять скрываемую одеждой наготу, мечтать о вожделенной близости. Она доверилась ему сразу, без напора томящегося взгляда, без просьб и клятв любви. Её запах, и вкус томных поцелуев околдовывали и пленяли, а взаимное притяжение нетерпеливо сомкнуло их тела. Не в силах остановиться, Томас шептал в любовной горячке её имя, пока ритмичное ровное дыхание Флоренс щекотало его шею. Прохладный воздух покалывал обнаженную спину, а тепло податливого женского тела дарило наслаждение. Бесконечно прекрасный и болезненно краткий миг головокружительной эйфории окутал разум сладостным туманом. А за ним пришло падение в темную бездну забвенья.

Сквозь сон Томас слышал приглушенный звук босых шагов. Флоренс не было рядом, и теперь постель оказалась слишком жесткой, а подушки излишне плоскими.

Проснулся Том ранним утром, когда лучи солнца дерзко пробивались сквозь шторы, а Флоренс ещё крепко спала. Не решаясь тревожить её после бурной ночи, он тихонько выскользнул из постели и поспешил одеться.

Только теперь Том нашел время оглядеть обстановку квартиры, а она была примечательной. Стены оказались задрапированными тканями с экзотичными восточными узорами, а поверх них висели чудные предметы, отдаленно напоминающие музыкальные инструменты. Если в деревянных продолговатых трубках ещё можно было опознать разноразмерные флейты, то идентификация странного вида скобы с продетыми через неё прутьями и ручкой оказалась весьма затруднительной. Внутри скобы на прутьях висели колокольчики, и конструкция в целом напоминала трещотку. Самым массивным экспонатом оказалась то ли лира, то ли лук с несколькими тетивами.

С диковинными инструментами на стене перемежались искусно выполненные и магически притягательные изображения египетских богов и богинь, а может и фараонов с их женами. Словно попав в восточную сказку, Вильерс невольно засмотрелся на рисунки. Он не сразу сумел осознать, что смог завоевать расположение Флоренс и сейчас стоит посреди её квартиры, пока она спит, а значит, может выполнить поручение полковника Кристиана. От одной мысли, что ему придется рыться в вещах Флоренс, Тому сделалось и совестно и страшно. Меньше всего на свете ему хотелось обидеть её.

Стоило Тому только подумать об этом, как одеяло на кровати зашевелилось. Сонная Флоренс вытянула руку проверяя, здесь ли её любовник или уже успел уйти, и Томас не раздумывая подбежал к ней.

— Флоренс, любимая, Флори…

— М-м-м… — недовольно раздалось из-под одеяла, — лучше просто Фло.

— Фло, милая, мне нужно срочно уйти.

— Да-да, иди.

— Это правда срочно, никак нельзя отложить.

— Конечно-конечно, — сонно продолжала она.

— Но я обязательно приду сегодня к тебе в театр. Ты же не против?

Наконец одеяло опустилось, и Флоренс посмотрела на Томаса заспанными глазами.

— Не надо.

— Но… — хотел было возразить Томас, не веря, что вот-вот будет отвергнут.

— Послезавтра. После восьми пополудни. Приходи сюда.

Том припал к её губам, и Флоренс лениво ответила на его поцелуй, а после поспешила вновь укутаться в теплое одеяло.

— Всё-всё, иди. Ты спешишь, — напомнила она, дабы выпроводить любовника и спокойно поспать.

Окрыленный приглашением прекраснейшей из женщин, Томас шел по полупустой улице и грезил о предстоящей встрече, горячих губах и нежных объятиях. Довольная мина пропала с лица Вильерса, как только он вспомнил, что нужно предстать перед полковником Кристианом с отчетом. От одной мысли, то ему придется рассказать о проведенной ночи уши молодого человека запылали, а грудь тяжело сдавило.

Но всё же не признаться в свершившемся было нельзя, и Вильерс рассказал полковнику как он провел вечер, не вдаваясь в пикантные подробности.

— Не знаю нормально ли это… — смущено признался Томас.

— Не сомневайся, Вильерс, — лукаво усмехнулся полковник, — спать с женщинами — нормально.

— Я серьезно, — ещё больше смутившись, выдавил Томас. — Я не ожидал…

— А чего ты ожидал? Что миссис Эмери пригласит тебя на чашечку чая? А когда отлучится на кухню за молоком, ты изучишь содержимое её конторки?

— То есть, вы знали, что всё так получится?

— Не трудно было догадаться. А чего ещё можно ожидать от разведенной женщины 35-и лет?

— Вы не справедливы к ней, полковник, — с обидой в голосе возразил Томас.

— Да неужели? Послушай меня, человека умудренного многовековым опытом общения с прекрасным полом. Если женщина в первый час знакомства тянет тебя в постель, то это неспроста. Стало быть, ей от тебя что-то нужно?

— Что же? — удивленно вопросил Вильерс.

— Мало ли. Протекции, денег…

— Нет. Флорен же не продажная женщина.

— Откуда ты знаешь? — ухмыльнулся полковник.

Томас задохнулся от негодования. Уж он-то точно знал, что всё совсем не так.

— С чего вдруг такая реакция, Вильерс? Или ты забыл, зачем я посылал тебя к миссис Эмери?

Том не хотел себе признаваться, но, похоже, вчера он и вправду забылся в объятиях Флоренс, а сейчас не можг не вспоминать прошедшей ночи и не предвкушать её продолжения.

— Вильерс, ты пойми, что времени у тебя не много. Может сейчас миссис Эмери и льстит твоя молодость, но что-то подсказывает мне, что вкусы её непостоянные и часто меняются. И, пожалуйста, не путай личные отношения со служебными обязанностями. Для нас сейчас главное обнаружить в квартире Эмери, что-нибудь, что выведет нас на других членов Ордена Золотой Зари. И вся надежда только на тебя.

Но совет этот был дан слишком поздно. Том уже не мог думать о Флоренс критически. Он успокаивал себя только тем, что не разлюбит её, даже когда придётся выкрасть или скопировать её документы. Лишь бы, когда всё откроется, Флоренс его не отвергла.

 

19

Отныне Томас и Флоренс регулярно встречались в её доме вечерами. Постепенно, когда восторженная влюбленность перешла в привычную связь, Том стал замечать необъяснимую холодность своей любовницы. В её объятиях и поцелуях не было той ответной страсти, на которую рассчитывал молодой человек. Он отдавал ей свою любовь и со всей пылкостью, на какую только был способен, но в такие моменты Флоренс всегда безвольно застывала, и с губ её не срывалось ни звука, глаза стекленели, а голова безвольно свешивалась с кровати. Когда Томас останавливался и спрашивал в чем дело, она лишь требовательно, будто не своим голосом, изрекала: «Не обращай внимания, продолжай». Растерянный, он продолжал, а после, словно поверженный, падал на кровать, не в силах пошевелиться. Флоренс после их близости, напротив, будто оживала. Она тут же покидала постель и отправлялась к письменному столу, пока Том боролся с мучительным желанием заснуть.

Однажды, пересилив усталость, он все же повернул голову на жесткой подушке и увидел возлюбленную в распахнутом пеньюаре сидящей у туалетного столика. Безвольно откинувшись на спинку стула, в руках она держала зеркало, а глаза её были закрыты.

Испугавшись, что Флоренс в обмороке, а предшествующая ему вялость вызвана некой болезнью, Томас превозмог нечеловеческую усталость и вмиг подскочил к женщине. На прикосновения она не отреагировала, не помогли и щипки. Молодой человек не на шутку разволновался, но ровное дыхание любимой подсказало, что её сморил глубокий сон.

Немного успокоившись, Томас решил перенести Фло на кровать. Стоило ему вынуть из её рук зеркало, как Флоренс тут же открыла глаза.

— Ты проснулась? — улыбнулся ей Том.

Ещё не понимая где она, в мире грез или уже в реальности, Флоренс взмахнула ресницами. По её лицу тут же пробежала тень, как только она увидела в руке Томаса свое зеркало.

— Зачем ты это сделал? — обреченным голосом вопросила она.

— Что сделал?

Ничего не сказав, Флоренс выхватила зеркало и, отвернувшись, закрыла лицо руками.

Том, стоя подле неё на коленях, вымаливал прощение и вместе с тем допытывался, что же такое он натворил. Но Флоренс только горько произнесла:

— Никогда больше не прикасайся к моим вещам.

Может, в голове её крутились и более резкие слова, но Флоренс всегда была сама учтивость и не грубила, даже тому, кто этого заслуживал.

В тот вечер Вильерс раньше обычного покинул апартаменты в Брук-Грин, так и не поняв, что же произошла с Фло. Не находя себе места, он разыскал никогда не спящего полковника Кристиана, чтобы в поздний час хоть с кем-нибудь поделиться своим горем.

— Может это не простое зеркало, — предположил полковник, услышав его историю, — а какой-нибудь магический предмет. Ведьмы ведь не терпят, когда их инструменты попадают в чужие руки, якобы, из них тут же уходит вся колдовская сила.

— Флоренс не ведьма, — возмущенно вспыхнул Томас.

— Вильерс, — тут же одернул его полковник, — я, конечно, всё понимаю — молодость, кипучая кровь и море страсти. Но, по-моему, ты уже забыл, где работаешь и ради чего. А может миссис Эмери совсем задурила тебе голову, раз ты не помнишь, что у неё есть подпольная орденская кличка — S.S.D.D., где первая буква расшифровывается не иначе как «сатана»?

— Я помню, — недовольно откликнулся Томас.

— Вот и хорошо. Только когда ты начнешь работать, Вильерс? Я все-таки руковожу следствием и имею право требовать от тебя результатов. Где орденские бумаги?

— Откуда мне знать? Я же не могу обшарить каждый уголок квартиры, пока Флоренс рядом.

— Значит, придется исхитриться.

На следующий день молодой человек вновь нанес визит к Флоренс Фарр, и что удивительно, она впустила его, правда, не сказав при этом ни слова. Да и сам Томас не знал, с каких извинений начать.

Вернувшись к столику у окна, Флоренс принялась натирать то самое зеркало. Томас невольно отвернулся от злополучного предмета, боясь повторения ошибки.

— Ты можешь смотреть, — ровным тоном объяснила Флоренс, — просто никогда не прикасайся.

— Что такого особенного в этом зеркале?

Легкая улыбка скользнула по губам Флоренс:

— Оно мне очень дорого.

— Это я уже понял. Ещё раз прости, вчера я не знал, что делаю что-то непозволительное.

— Да, вчера меня это сильно огорчило. Но все поправимо, — заверила она, начищая зеркальную поверхность. — Раздевайся и иди в постель. Я скоро закончу.

Свое обещание Флоренс выполнила через пять минут, и, закончив с Томом, снова вернулась к туалетному столику. На этот раз её внимание заняло не зеркало, а карты. Томас было подумал, что его обществу Флоренс предпочла пасьянс, и поспешил обидеться.

— Тебе обязательно делать это сейчас? — апатично спросил он.

— Сейчас самое время. И я полна сил, — загадочно улыбнулась женщина.

Том не выдержал и подошел к ней, дабы узнать, что может быть такого ободряющего в пасьянсе.

Перед Флоренс на столе лежали две карты, но вовсе не игральные. Люди на них были изображены в узнаваемой древнеегипетской стилистике. На первой карте сидящая на колене женщина играла на арфе, точно такой же, что висела на стене в гостиной Флоренс. Сюжет второй карты оказался куда менее жизнерадостным — три спелёнатые мумии восстали из погребального саркофага.

— Ну и жуть, — прокомментировал Том.

— Глупый, — мило улыбнулась Флоренс. — Это всего лишь символы.

— И что могут символизировать ожившие мертвецы?

— Что они больше не мертвы, и в загробном мире их души будут жить вечно. А для меня эти два аркана пророчат перемены к лучшему.

— Здорово, — бесстрастно согласился Том.

— Хочешь, я погадаю и тебе? — как бы невзначай предложила Флоренс.

Том не стал отказываться, хоть и не верил в предсказания по раскрашенным рисункам.

— Это Таро, — пояснила она, — предтеча всех игральных карт. Они пришли из Древнего Египта, где когда-то были жреческой книгой.

Флоренс долго и сосредоточенно тасовала карты, прежде чем вытянуть две. На первой богиня держала меч и пустые весы, а у её ног терся маленький лев с человеческим ликом. Вторая картина оказалась ещё загадочнее. Луна в ночи освещала две пирамиды — белую и черную, а у их подножья выли друг на друга шакал и собака.

— И что всё это может значить? — поинтересовался Том.

Флоренс ответила не сразу, видимо, толкование подсказывало ей не совсем приятные вещи.

— Я не знаю, — наконец призналась она, при этом изрядно помрачнев.

Но Том ей не поверил:

— Брось, Фло. Что такое страшное ты обо мне узнала?

Она подняла первую карту с весами и сфинксом и произнесла:

— Этот аркан говорит о правде. А этот, — Флоренс указала на карту с пирамидами в лунной ночи, — говорит об обмане.

— И кто же обманывает?

— Кто знает? Может я тебя, а может ты меня.

— Какая глупость, — сорвалось с губ Тома, прежде чем он подумал, что его пренебрежение может обидеть Флоренс.

Только спустя минуту он осознал, что действительно её обманывает и со дня на день готовится стать ещё и вором. Две карты не давали Тому покоя ещё долгое время, ведь сфинкс и пирамиды на них изображенные не могли не напомнить ему о пирамидах Гизы, возле которых по ночам гуляет кровопийца Меритсегер, и о Сфинксе на плато, чьи лапы она хочет вернуть.

В раздумьях и чаяниях Том не заметил, как заснул. Теперь он гулял по набережной Виктории, а солнце клонилось к горизонту, окрашивая облака огненно-сиреневыми оттенками. Казалось, там, вдали вспыхнул невиданный пожар, и клубы дыма застлали все небо. Но вот, светило скрылось, вспыхнув последними искрами, и день тут же угас, оставив на сером небе только грязную груду облаков.

Слева раскинулся мост Ватерлоо, справа — мост Фут. Том воздел глаза к небу, чтобы увидеть верхушку Иглы Клеопатры, этого древнеегипетского обелиска, что уже 17 лет стоял на лондонской набережной меж двух бронзовых сфинксов. Над самым пиком изваяния кружило облачко, когда остальные хмурые тучи не спеша плыли на север.

— Облака закрывают нам путь на небо, — послышалось за спиной.

Том обернулся несколько раз, но собеседник всё время оказывался позади. Вязкая атмосфера гасила каждое движение о густой воздух, но Тома это вовсе не пугало и даже не злило. Он продолжал смотреть по сторонам, покорно и с любопытством прислушиваясь.

— Ты смотри внимательнее, вдруг между ними получится разглядеть дверь.

И Том смотрел, пока небо не окрасилось в пугающие фиолетовые тона. В глазах неприятно закололо, и он снова вернулся к древнему обелиску на набережной Темзы. Только сейчас Том заметил табличку у основания Иглы Клеопатры с надписью: «Благодаря плутоватому замыслу сей обелиск был украден из Александрии и заключен в железные оковы. Во время шторма в Бискайском заливе праведные силы скрыли его в морской пучине, но силы лжи подняли его и водрузили на это место в 42-ой год правления пурпурной королевы».

Странное чувство подсказывало Тому, что с надписью что-то не так, и раньше она гласила совсем о другом. Стоило ему только подумать о той давней буре и представить, как волны стащили обелиск с палубы корабля, как воды Темзы начали биться о набережную.

— Сфинксы, — снова заговорил голос за спиной, — глупые бронзовые истуканы, смотрят на камень, словно должны оберегать от него город.

— А он опасен? — удивлённо вопросил том.

— Солнечные часы всегда опасны. Через них протекает время, а потом исчезает в бездонной яме прошлого и больше его никто не видит. В закатный час стрелка указывает на мост черных братьев — пристанище мертвецов. Сейчас тень лежит на нём, но скоро последний луч исчезнет, и в городе будет властвовать ночь — самая беспощадная из черных чудовищ. Тьма пробудит ночных зверей, и они повылезают из своих подземных нор, чтобы ходить по городу и искать добычу. Из них белые звери самые опасные, потому что они не звери вовсе.

Шум волн бил по ушам, и Том увидел, как вода подступает к его ногам и обелиску. Недолго думая он кинулся прочь в сторону летнего сада, и только оглянувшись, увидел, как щупальца волн взмывают вверх и обвивают Иглу Клеопатры, чтобы вновь унести её на дно.

Том решил, что нужно ехать домой и направился к станции Темпл. Люди, идущие по улице ему навстречу, казались ненастоящими, будто были ходячими куклами, а вовсе не живыми существами. Осмелев он подходил к одному, потом к другому, пытаясь заглянуть каждому в глаза и задавать вопросы, но люди только шли своей дорогой, не реагируя на его присутствие, и от того происходящее вокруг еще больше казалось ненастоящим.

К окну проехавшего мимо омнибуса кто-то приклеил записку с неаккуратно выведенными жирными буквами: «Прими дар мудреца».

— Мудрецы, философы, маги, волшебники… — брюзжал голос, неустанно следуя по пятам. — Принимай, если дадут. Не отказывайся.

Том шёл и шёл, а дорога до станции всё не кончалась.

— Лучше проводи меня домой, — попросил голос.

— Куда?

— Вот сюда, налево.

Том посмотрел в узкий переулок и без лишних раздумий ступил в темноту. Высокие здания по обе стороны заслоняли небо и угрожающе нависли своими крышами прямо над головой.

— Разве здесь можно жить? — удивленно спросил Том.

— Нет, здесь жить нельзя. Я часто спускаюсь к реке. Крики студентов в анатомическом театре так утомляют.

Стоило Тому только услышать о театре, как он тут же оказался в аудитории, где скамейки замыкались кругом и каждый следующий ряд возвышался за предыдущим. Внизу, словно в яме стоял стол, накрытый грязной от крови простыней. Том сразу понял, что под ней, и поспешил покинуть жуткую комнату. Он шел по кругу вдоль стены, но дверь в этой аудитории словно никогда не существовала. Паника овладела разумом, когда снизу послышались шаги — кто-то еле переставлял ноги, а ступни все равно прилипали кожей к полу.

— Представь, что дверь есть, — предложил голос.

И этот совет оказался действенным. Том вышел в бесконечный коридор, где вдоль стен стояли высокие полки с многочисленными склянками, а в них плавали законсервированные органы и эмбрионы-уродцы. Глаза из банок внимательно следили за каждым движением Тома, а уши разворачивались раковинами в его сторону.

— А вот моя левая почка, — раздалось за спиной.

Тёмный комочек стал наматывать круги в формалине, подражая собаке, которая крутит хвостом при встрече хозяина.

Отрезанные части тел совсем не пугали Тома, просто они слишком надоели ему своим бесконечным количеством. Стоило ему об этом подумать, как коридор тут же кончился.

Неожиданно для себя Том очутился в кабинете сэра Джеймса, совершено один, как он думал, пока голос не напомнил о себе.

— И зачем вы только обо мне вспомнили? — сетовал он за спиной.

— А кто ты?

— А ты забыл? Я самая несчастнейшая из женщин. Да ты и сам видел мою фотографию.

— Не помню. Можно я посмотрю на тебя сейчас?

Ответа не последовало и Том осторожно, словно боясь спугнуть собеседника, медленно обернулся.

Он узнал её сразу же, по неестественно широкой улыбке из-за порезанных от уха до уха щек. Глаза её были закрыты, а зрачки смотрели на Тома из прорезей опущенных век. Из отсеченного кончика носа по губам струилась кровь, разделяя подбородок надвое. Это была Кэтрин Эддоуз, жертва Джека-Потрошителя, такая же как на посмертной фотографии, только живая, как и три мумии с карты Флоренс, что будут жить после смерти вечно.

С каждым мигом сонная дымка всё больше рассеивалась, а черты Эддоуз становились чётче и чётче. Не в силах отвести от ужасного лика глаз, Том силился сделать хоть одно движение, чтобы уйти прочь, но его словно парализовало. Ноги и руки не слушались, голос пропал, сил отвернуться тоже не осталось. Это была явь и не явь, но уж точно не сон.

Теперь Эддоуз открыла глаза, выставляя напоказ вертикальные змеиные зрачки, скалясь демонической улыбкой смерти. Больше она не говорила с Томом, а только издавала монотонный ни на что не похожий жужжащий звук, какой не под силу извлечь человеческой глотке. Чем больше Том цепенел от страха, тем больше злое ликование проявлялось в интонации чудовища.

Теряя последние силы, Том ощутил мощный удар по затылку, словно душу вырвало из тела и засосало в бездонную воронку. Он оглядел кабинет, но рядом никого не было, кроме кошки, что топталась на столе сэра Джеймса. Сверкнув узкими зрачками, бестия соскочила с места и впилась клыками в руку Тома. Нестерпимую боль затмило внезапное озарение — громоздкий стол стоит не на своем месте и совсем не так, как у дяди Джеймса. Значит, это не его кабинет, и всё это не по-настоящему.

От этой спасительной мысли Том сразу же проснулся. Рука продолжала болеть, а пот градом стекал со лба. Красивое лицо Флоренс с тревогой взирало на него сверху вниз.

— У тебя ноги дергались во сне, — тихо произнесла она.

— Это совсем не сон… — тяжело дыша начал объяснять Том. — Всё было таким реальным… Даже наяву не бывает так четко и ясно…

Проведя холодной ладонью по его щеке и лбу, возлюбленная заключила:

— Да ты весь горишь.

— … почти как в аду…

— Ты просто рано это увидел.

— Разве есть лучшее время для кошмаров?

— Есть. Именно тогда ты сможешь понять их правильно, и образы больше не будут тебя пугать.

Чувствуя, как сердце, наконец, замедляет свой ритм до привычного, Том обнял женщину и притянул к себе.

— Это, наверное, дурной знак, видеть во сне мертвецов?

— Они не настоящие, — успокаивающим тоном в полголоса произнесла Флоренс. — Просто принимают облик наших родных и знакомых, о которых мы продолжаем думать.

— Тогда кто они на самом деле? — задался вопросом Томас, но так и не получил на него ответ.

Поутру он обнаружил, как Фло что-то старательно пришивает к подкладке его костюма. Оказалось, заботливая Флоренс вышила для Тома золотыми нитями по черной атласной материи причудливый узор, призванный теперь быть его личным талисманом. Она пообещала:

— Он обязательно защитит тебя от дурных снов. Только верь в него. И мне верь.

И Томас поверил, ведь даже Кэтрин Эддоуз, пока не стала чудовищем, советовала не отвергать дары мудреца.

 

20

Стоило полковнику Кристиану после полудня посетить штаб-квартиру Общества, как на него налетел негодующий Рандольф Вильерс и увлек полковника в одну из свободных комнат. Ещё ни разу секретарь сэра Джеймса не проявлял такого рвения к общению со штатным кровопийцей, но и здесь он не изменил своей манере надменно держаться с собеседником:

— Во что вы втянули моего сына? — тут же последовал вопрос в лоб.

Но полковник сделал вид, что совсем его не понимает.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду постоянные вечерние отлучки Томаса из дома. Да будет вам известно, что возвращается он только к утру и выглядит так, будто всю ночь кутил, а после отсыпается полдня.

— Будет вам, мистер Вильерс, — отмахнулся полковник. — Вспомните себя в его годы. Молодость, жажда веселья и развлечений. Я-то здесь при чем?

— Томас говорит, что действует исключительно по вашему поручению, якобы это необходимо для расследования. Вот я и хочу узнать от вас, с каких это пор попойки стали методом следствия в Обществе? Мне что-то никогда не доводилось слышать о подобных ухищрениях.

— И не мудрено, что не доводилось, — суровым тоном начал полковник. — Вы, мистер Вильерс, секретарь сэра Джеймса и, стало быть, занимаетесь бумажной и организационной работой. А я, позвольте напомнить, нанят Обществом 33 года назад специально для формирования чего-то вроде частной полиции. Исходя из этого, поверьте, мне лучше знать, как проводить и как не проводить расследование, какие силы и ресурсы для этого затратить, а какие поберечь. Если вас не устраивает участие вашего сына в моем мероприятии, то смею напомнить, что он взрослый 23-летний мужчина, и сам в состоянии решать, что ему делать, а чего нет.

Теперь настал черед Рандольфа Вильерса идти в наступление, чувствуя себя оскорбленным:

— Вы, наверное, забыли в какое время живёте. Может в свои 23 года вы уже самоотверженно и рубили головы туркам, но в современной Британии другие нравы и взгляды на зрелость ума и поступков, если вы не заметили. И я как отец имею полное право вмешаться в дела сына, если его втягивают в опасные авантюры.

— Наверное, подобное никогда не приходило вам в голову, — не теряя самообладания, произнёс полковник, — но когда-то и у меня были сыновья, и что такое отцовские чувства я прекрасно знаю и без вашего напоминания. Если вы допускаете, что я способен подвергнуть опасности своего сослуживца, да ещё и подчиненного, то глубоко заблуждаетесь.

— Но именно такое впечатление у меня и создалось. И лично я не вижу для Томаса никакой необходимости каждую ночь болтаться в злачных местах и, один Бог знает, чем там заниматься.

— Пока я руковожу расследованием, а Томас находится в полном моем распоряжении, он будет делать то, что я ему скажу.

— В таком случае, я буду вынужден поделиться своим недовольством с сестрой. Надеюсь, вы понимаете, что последует дальше.

Конечно, полковник понимал: дальше леди Грей пожалуется на самоуправство полковника своему супругу, сэру Джеймсу, а тот, в свою очередь, и так знает о задании Томаса, но никогда не признается, что лично его ободрил. Полковника уже начинала тяготить семейственность, что с каждым годом всё больше опутывала Общество и вредила взаимопониманию. Ему и раньше приходилось сталкиваться с возражениями и возмущениями от некоторых сослуживцев, но поминать полковнику убитых османов решался далеко не каждый, а уж грозить своими семейными связями до недавнего времени никому и в голову не приходило, потому что лет 30 назад этих самых связей между восьмью семействами не существовало вовсе.

Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного и обещанного, полковник поспешил разыскать непутевого Вильерса-младшего, дабы ещё раз напомнить, зачем он на самом деле подослан к миссис Эмери.

Томас и вправду казался с виду помятым и осунувшимся, на что и ссылался его отец. Молодой человек меланхолично взирал в пустоту и не обращал решительно никакого внимания на происходящее вокруг, но на появление полковника Кристиана отреагировать ему всё же пришлось, хоть и крайне вяло.

— Паршиво выглядишь, Вильерс. Что там с тобой по ночам делает миссис Эмери, раз поутру ты кажешься еле живым? Не надо, не отвечай. Твой отец переживает, что творческая богема дурно на тебя влияет.

— Что? — словно опомнившись от внутренних размышлений, переспросил Томас.

Для пущей доходчивости полковник подошел ближе и угрожающе посмотрел на оторопевшего Тома.

— Сколько вливает в тебя бренди неотразимая Флоренс? По глазам вижу, не меньше пинты. Да-да, Вильерс, вижу по розоватым белкам и лопнувшим сосудам. Ты хоть сегодня смотрелся в зеркало?

— Нет-нет, Флоренс вовсе не употребляет алкоголь, — начал оправдываться молодой человек. — А мне тем более не предлагает.

— Тогда почему ты похож на иссушенную мумию из Британского музея?

— Я… — нерешительно начал Томас, — я просто много думал о Кэтрин Эддоуз?

— Эддоуз? — бесстрастно повторил полковник, силясь понять, какая может быть связь между убиенной проституткой и помятым видом Вильерса. — С чего бы вдруг?

Немного помедлив, будто обдумывая каждое слово, Томас произнёс:

— Я всё не могу понять, почему Джек-Потрошитель, после того как убил Страйд, через час убил и Эддоуз.

— Потому что в ту ночь его спугнули, Вильерс, и он не успел закончить начатое со Страйд.

— Да, но почему он не испугался разоблачения и полицейской облавы, почему не отложил убийство на другой день, ли вовсе не скрылся из города? Он как завороженный пошёл искать другую жертву. Ему нужно было во что бы то ни стало убить низкорослую проститутку с темными волосами, средних лет, и забрать её матку, ухо и левую почку. Он не мог ждать ни дня, даже часа лишнего не мог. Что же это такое?

— Мания, — кратко ответил полковник.

— Или это четкий план? — размышлял Томас. — Ведь вы говорили, что убийство Эддоуз было последним.

— Есть основания так считать.

— Но она была, по сути, жертвой случайной. Будь у Джека-Потрошителя время на Страйд, Эддоуз осталась бы жива.

— Я не фаталист, но, знаешь, ничего случайно в этой жизни не происходит. Стало быть, высшим силам была угодна её смерть.

— Вы о жертвоприношении?

Полковник нахмурился:

— Что за чушь, Вильерс?

Глаза Тома широко распахнулись, будто он только что услышал ужаснейшую ересь, посягающую на непогрешимость главы Общества:

— Но ведь это версия дяди Джеймса…

— И он знает, что я с ней не согласен, — холодно напомнил полковник. — Он и убийство Мэри Келли считает апофеозом заклания на алтарь темным силам. А я никак не могу этого принять.

— Значит, вы считаете, что не оккультисты убили Келли?

— Я не уверен, что они вообще кого-то убивали. Это всего лишь гипотеза сэра Джеймса, которую нам нужно проверить, и пока я не нахожу ни одного факта её подтверждающего.

Казалось, эти слова приободрили Томаса. Видимо, мысль, что он спит с кровожадной ведьмой Эмери, доселе всё же пугала его.

— Но если сэр Джеймс подозревает вмешательство оккультистов, может для них имело значение положение звезд и планет в дни жертвоприношений? Ведь для них астрология, наверняка, не пустой звук. К тому же, все ист-эндские убийства были совершены в конце недели. Наверняка это что-то да значит.

— Это значит лишь то, — заметил полковник Кристиан, — что в конце недели люди в Лондоне заканчивают работать. А когда у горожан с тягой к потрошительству появляется свободное время, они идут прогуляться по ночному Ист-Энду. В ночь на субботу или воскресенье им не надо спешить в удобную мягкую кровать, чтобы хорошенько выспаться перед началом тяжелых трудовых будней, достаточно отдаться хищническому инстинкту без оглядки на время, а отоспаться можно будет и в выходной день. Вот тебе и вся астрология. Поверь, даже оккультисты где-нибудь да работают с понедельника до пятницы.

— А белые, стало быть, — решил сострить Том, — поднимаются на поверхность тоже в выходные, чтобы поживиться кровушкой отдохнувших и набравшихся сил горожан?

— Если хочешь узнать наверняка, можешь завтра ближе к трём часам ночи прогуляться по Ист-Энду. Массу незабываемых впечатлений гарантирую.

— Нет уж, спасибо, — поспешил ответить на его предложение Томас, — предпочитаю проводить свободное время в более подходящей компании.

— Ты служащий Общества, — на всякий случай напомнил Вильерсу полковник. — Чем же тебе не подходят белые?

Томас не ответил, а только потупил взор. Полковнику стало понятно, что всё это время Вильерс смотрел на него, но видел не коллегу, а исключительно кровопийцу. Видимо, зря сэр Джеймс решил скрыть от молодых сотрудников истинную сущность полковника, и теперь Томасу не давала покоя его кровопийская природа.

— Знаешь, Вильерс… — начал было полковник, но тут же осекся, — можешь мне не верить, но я не очень-то знаком с жизнью подземников. Если бы не служба, я бы и близко к ним не подходил. Что творится у белых в головах, мне понять трудно, а говорить с ними на одном языке порой и вовсе невыносимо.

— А почему?

Вопрос от служащего Общества не мог не поразить полковника своей наивностью. И всё же он терпеливо пояснил:

— Вот ты считаешь белых себе подобными?

— Нет, — тут же последовал категорический ответ. — Пусть все мы и homo sapiens, но они даже внешне не похожи на живых людей.

— Правда? — ухмыльнулся полковник. — Стало быть, ты видел хоть одного белого, раз так рассуждаешь.

Том промолчал, да и полковник прекрасно знал, что бы ответил Вильерс. Вместо этого он спросил:

— Но и меня ты не считаешь человеком, так ведь?

— Я… — начал было Томас, по полковник поспешил прервать его.

— Не надо, Вильерс, я прекрасно знаю, что ты хочешь сказать, и что на самом деле ты думаешь иначе. А почему, Том? Что во мне есть такого, чего нет у тебя? Две руки, две ноги, голова на плечах — ничего лишнего. Но ты ешь мясо животных, а я пью кровь людей. Корова отдает тебе свою жизнь сразу, а я забираю её у человека по чуть-чуть, совсем немного, что останется и ему, и хватит мне. Что в этом ужасного?

Но Том не стал отвечать на это почти риторический вопрос, и продолжил внимать нежданному откровению.

— Я не просил для себя такой участи. Даже представить не мог, что однажды начну пить кровь, что к шестидесяти годам не постарею, что переживу всех своих детей, внуков и правнуков. Это печальная участь, видеть, как умирают все кого ты знал. Порой, стоя у очередной могилы, начинаешь завидовать тому счастливчику, что вырвался из лап этого суетного мира, ведь мне суждено остаться здесь навсегда. Но даже в самые тяжкие минуты я не переставал считать себя человеком, мне это и в голову не приходило. И моей единственной супруге тоже. Она думала, что меня сразила неизлечимая болезнь и с ней нужно только свыкнуться. Почему-то она приняло мою новую суть легче, чем я сам. А после, мне стало всё равно. Я не чувствовал собственной исключительности тогда, не чувствую и теперь. Но почему-то её видишь ты.

— Вы пьете кровь и живете уже пять столетий, — наконец прервал монолог полковника Том. — Я бы сказал, что это принципиальное отличие.

— И только-то? — апатично заключил полковник Кристиан и заметил, — В Обществе придумали называть подобных мне кровопийцами. Никогда не слышал, чтобы мы так о себе говорили.

— А как вы говорите?

— Угадай.

— Я не знаю, — сразу же сдался Томас. — Наверное, какое-то специфическое самоназвание на древнем языке.

Полковник покачал головой.

— А что же?

— Ничего.

— То есть?

— Нет никакого самоназвания. Никакого термина или заковыристого словечка я никогда не слышал. Ничего этого вечноживущим не нужно, потому что мы не особая раса или племя. Мы ходим под тем же солнцем, что и смертные, живем в наших с вами городах, поступаем на службу, снимаем жилье и делаем всё то, что и остальные. Стало быть, сходства у нас намного больше чем различий. Кровопийцы такие же люди, просто занимают особую социально-пищевую нишу.

— А белые? Скажете, что они такие же кровопийцы, только живут в другом месте и выглядят малость по-другому?

— Это не самое важное, как они выглядят. Они мыслят иначе, вот что главное. Я не такой как они, ты не такой как они. Они живут внизу, мы живем наверху. Они слепнут и кожа их обгорает на солнце, мы чахнем и ничего не видим в темноте. Они добровольно стали отшельниками, мы же продолжаем жить в миру. Когда-то белые знали нашу жизнь, мы же не понимаем их быт вовсе. Для нас они даже не иностранцы, они — обитатели другого мира, иной вселенной, которую нам не постичь и не представить. У них действительно есть самоназвание, есть и свои подземные анклавы, где заведены собственные порядки. И смертные для них не равные — не соседи по дому, не коллеги по службе, не начальники и не подчиненные. Вы — сосуд жизни вечной, и отношение к вам соответствующее. На самом деле, белые — это люди, но они отказались ими быть. А я нет.

Понял ли Вильерс что-нибудь из сказанного, полковник не знал, но хотел верить, что хотя бы с годами Томас перестанет косо на него смотреть и, подобно сэру Джеймсу сможет довериться ему как коллеге с долгим жизненным опытом.

 

21

Шли дни, вечера соединялись с ночами и растворялись в утренних сумерках, а служебные успехи Томаса Вильерса в доме Флоренс Фарр ограничились лишь обнаружением 25-и карточек с изображением разноцветных кругов, квадратов, полумесяцев, треугольников и овалов. Том предположил, что это ещё одни гадальные карты, вроде тех, с египетскими сюжетами, и отложил геометрические вариации как малоинтересные. Ничего, что могло бы заинтересовать Общество, среди вещей Флоренс он так и не обнаружил.

Правда, пара косвенных свидетельств в квартире заставили Вильерса заподозрить, что он не единственный мужчина, кто делит ложе с Флоренс. Стоило ему только намекнуть на свои сомнения, как женщина поучительным тоном заявила:

— Знаешь, милый мальчик, в наших отношениях не должно быть ревности. Я ведь не допытываюсь, с кем ты проводишь время, когда уходишь от меня. Так и ты не спрашивай. Ты мне не муж, а я — свободная женщина. Один Пигмалион уже пытался вылепить из меня идеальное создание, даже не спросив, хочу ли я этого.

— И ты с ним порвала? — в надежде спросил Том.

— Разумеется. И поступлю так с каждым, кто решится повторить его эксперимент.

— Фло, я вовсе не желаю посягать на твою свободу или учить жизни, это ведь было бы глупо с моей стороны. Я просто хочу честности…

— А я хочу доверия — произнесла Флоренс и пронзительно посмотрела ему в глаза, словно заглянула в душу. — Это очень важно. Просто доверься мне и не думай о глупостях.

И Том старался больше не думать, ведь его поразила болезненная влюбленность, от которой не хотелось искать исцеления.

Связь с Флоренс изменила всё в его жизни. Ни один его мимолетный роман до этого, не шёл ни в какое сравнение с нынешними переживаниями. Роковое влечение приносило Тому немало минут блаженства, и вместе с тем он чувствовал себя морально раздавленным, потому что не видел во Флоренс ответного огня. Он делал всё возможное, чтобы доставить удовольствие любимой, но результата не было. Мысль, что Флоренс дарит ему наслаждение, а он ей нет, не давала Тому покоя, и потому во время близости он не мог думать ни о чём другом, кроме как о неизбежной неудаче.

Но Флоренс, похоже, вовсе не беспокоила ни собственная фригидность, ни переживания любовника по этому поводу. А Томас продолжал мучиться и корить себя за неопытность, а заодно и молодость. Он даже не мог поговорить с Флоренс о своих терзаниях, потому что не знал как — эмоциональной близости между ними так и не возникло.

И вот снова Флоренс выскользнула из постели, стоило только Томасу обессилено откинуться на подушку. Эти отлучки происходили постоянно и неминуемо, и Тома они не могли не раздражать. На этот раз Флоренс расположилась за письменным столом и, приготовив бумагу, занесла над ней ручку, словно чего-то ожидая.

Томас наблюдал за Флоренс, пока та что-то увлеченно писала. Она даже не услышала, когда он окликнул её по имени, настолько это занятие поглотило всё внимание женщины. Но больше всего Тома удивило, что Флоренс водила ручкой по бумаге справа налево.

Заинтересовавшись, он подошел к возлюбленной, чтобы увидеть, чем же она так увлечена, но Флоренс никак не отреагировала на его приближение и всё продолжала писать. Вглядываясь в записи через её плечо, Томас с удивлением для себя понял, что не только не знает, на каком языке они выполнены, но даже не узнает алфавита. Чем-то аккуратные строчки отдаленно напоминали арабскую вязь, но это, определенно была не она. Да и откуда лондонской актрисе знать арабский?

Том терпеливо дождался, когда она, наконец, испишет двадцать третью страницу текста на неизвестном языке, и только тогда вернулся в постель. Словно выйдя из транса, Флоренс перестала казаться безвольной куклой и снова стала собой. Том внимательно проследил, как она, аккуратно собрала рукопись и положила её в секретер. Только после этого он осторожно поинтересовался:

— Что ты писала?

— Это не я.

— Как это? Я же сам только что видел…

— Ты видел, как моя рука водит ручкой по бумаге, — загадочно улыбнулась Флоренс, — вот и всё.

Том озадаченно захлопал глазами не понимая, шутит она или просто издевается. Тихо смеясь, Флоренс подошла и нежно обняла обидевшегося любовника, что сидел на краю кровати, и прильнула к его обнаженной спине.

— Не дуйся, мальчик…

— Вот именно, что для тебя я просто мальчик, которого можно дурачить, — оскорблёно выпалил он.

— Остынь, — продолжала успокаивать его Флоренс, — я ведь предельно честна с тобой. Даже сейчас.

— Выходит, твоя правая рука живет отдельной от тебя жизнью. Куда уж честней!

— Просто ты никогда не слышал о самопроизвольном письме.

Прикосновение теплых губ к плечу немного успокоило Тома и он заинтересованно спросил.

— Что это такое?

— То, что ты видел.

— Самопроизвольно, означает, что ты пишешь, не контролируя свои действия?

— В моем сознании возникают мысли, удивительные и непостижимые, но вовсе не мои.

— Разве так может быть?

— Не спеши считать меня сумасшедшей.

— Я вовсе не… — хотел было оправдаться Томас, но Флоренс продолжала объяснять:

— В этом мире есть материи недоступные неподготовленному разуму. Кто-то проживёт долгую жизнь, но так и останется слеп и глух к зову сокрытого мира, а кому-то посчастливится услышать его и даже увидеть. Но обретя новые знания, посвященный будет осмеян слепцами.

На этом Флоренс замолкла и с грустью опустила голову на плечо Томаса.

— Я не буду смеяться, — пообещал он, — и считать, что у тебя помутился разум, тоже не буду.

— Я знаю.

— Так ты расскажешь?

Ладонь Флоренс медленно заскользила по его груди:

— Ты не поймешь, мой милый, нежный мальчик. Пока ещё ты слеп и глух.

— Тогда научи меня слышать и видеть по-настоящему, как ты.

Флоренс притянула Тома к себе настолько близко, что запрокинула его голову себе на плечо. Она смотрела на него так пристально, глаза в глаз, что даже малейшая фальшь в его ответе не смогла бы ускользнуть от неё.

— Ты ведь совсем не понимаешь, о чём просишь.

Но Том был непреклонен:

— Но хочу понимать тебя, видеть, слышать, осязать то же, что и ты.

— Есть грань, переступив через которую, человек уже никогда не станет прежним. Материальная вселенная лишь часть реальности, и при том, не самая важная. Человеческая воля способна заглянуть за границы материи, нужно только искренне захотеть.

— И я этого, правда, хочу, — искренне заверил её Том, но Флоренс продолжала его предостерегать:

— Для простого человека путь просвещённого не что иное как путь тьмы и безумия. Если ты хочешь познать сокрытые тайны природы, то должен быть готов, что многие отвернутся от тебя и станут называть последними словами. Ты готов терпеть оскорбления от друзей и родителей, зная, что они неправы? Ты станешь мириться с насмешками глухих слепцов?

— Я сделаю все, чтобы измениться. Только скажи, как это сделать.

— Я покажу, — улыбнулась она, — и ты увидишь сам.

На следующий день Флоренс подала Томасу бумагу с машинописным текстом и попросила вписать в неё своё имя. Странный текст извещал, что он, Томас Вильерс обязуется хранить в секрете доверенные ему тайны и ни в коем случае не станет копировать предоставленные ему документы и не покажет их тем, кому знать о них не нужно.

— Что это? — поинтересовался обескураженный Томас.

— Твое письменное заверение, что не скажешь лишнего. Ты ведь ещё не передумал вступить на путь изучения тайных наук?

— Нет, конечно, я ни от чего не отказываюсь, — поспешил заверить её Том.

Похоже, Флоренс этот ответ удовлетворил и, улыбнувшись, она спросила:

— Как ты относишься к Сократу?

На самом деле древнегреческий философ был глубоко безразличен Тому, но, чтобы не огорчать Флоренс, он ответил:

— Хорошо отношусь.

— Тогда, познай самого себя.

Произнеся это, она вписала в прошение латинскую фразу «Cognosce te ipsum», после чего Тома подписал бумагу. На следующий же день он сообщил полковнику:

— Флоренс приглашает меня вступить в Орден Золотой Зари.

— Ну надо же, — меланхолично протянул тот, — какое доверие. Похоже миссис Эмери не нашла лучшего способа сохранить в тайне свои оккультные увлечения, как втянуть тебя в свою секту.

— Что мне теперь делать?

— Что она скажет, то и делай. В конце концов, не всякий раз выпадает шанс вступить в настоящее тайное общество. Будешь, так сказать, нашими глазами и ушами в стане неприятеля.

— Но как же? — поспешил возмутиться его словам Том, — Если я вступлю в Орден, то мне нельзя будет говорить о нём ни с кем из посторонних.

Полковник сурово глянул на подчиненного, отчего Тому сразу стало понятно, насколько он не прав.

— Вильерс, у тебя от неземной любви к миссис Эмери совсем мозги ссохлись? Нет, всё-таки твой отец не зря за тебя волнуется. Ты что, всерьез собрался стать черным магом, или всё же помнишь, где служишь?

— Я помню, — сквозь зубы процедил Том. — Но нарушать клятвенные обязательства неправильно.

— А об обязательствах перед Обществом ты случайно не забыл? У нас, знаешь ли, не бакалейная лавка, а серьезное закрытое учреждение, законспирированное не хуже того Ордена Золотой Зари. К тому же, мы подотчетны только королеве, и не стоит обманывать её доверия, отдавая предпочтение кружку оккультистов. Ты все понял?

— Да, — потупив взгляд, произнёс Том.

— Надеюсь. И кстати, где орденские записи Эмери?

— Я не знаю.

— А почему?

— Я искал, но не нашел ничего важного.

— Вильерс, ты подбиваешь меня на страшное злодейство против миссис Эмери.

Том испуганно воззрился на полковника:

— Какое?

— Ещё немного, и я готов влезть к ней в квартиру средь бела дня и перевернуть там всё вверх дном, лишь бы выполнить твою работу.

— Не надо, — тут же всполошился Томас и серьезно добавил — Фло это не понравится. Лучше я сам, незаметно.

 

22

Пребывая вдали от дома, профессор Книпхоф, доктор Метц и фройляйн Бильрот, рисковали провести рождественский вечер в гостинице, если бы не любезное приглашение доктора Рассела на праздничный ужин в его холостяцком жилище. Джон Рассел не забыл и ещё об одном бессемейном служащем Общества, коротающем большинство праздников в одиночестве под чердаком в своей комнатёнке, и потому пригласил полковника Кристиана посетить его дом после того, как слуги унесут со стола последние блюда.

Полковник Кристиан немало удивился столь нежданной учтивости со стороны доктора, ведь их отношения сложно было назвать дружескими. Полковник успел перебрать в голове с десяток подозрений и догадок о причинах столь странной перемены в Расселе, но в итоге решил не отвечать на приглашение отказом исключительно из-за присутствия на празднике Иды. Наверняка, когда медики схлестнутся в дискуссионных баталиях на английском языке, бедной девушке не с кем будет и словом перемолвиться, кроме как с полковником.

Двери дома Рассела были открыты для всех служащих Общества в любое время дня и ночи, этим и воспользовался Хьюит Стэнли, увязавшись за полковником. Его приятель Томас Вильерс пал жертвой любовных чар немолодой актрисы и теперь был слишком занят, чтобы вспоминать о друге, а в праздник хотелось общения и хоть какой-нибудь компании, и Стэнли не прогадал, придя в дом Джона Рассела. Стоило Хьюиту встретиться глазами с Идой, и его лихорадочный взгляд не смог скрыть очарования округлыми формами молодой, пышущей здоровьем девушки. С напором, коего полковник не ожидал от тихого книжного червя Стэнли, он тут же принялся обхаживать обделенную вниманием девушку, пока трое медиков о чём-то увлеченно спорили. Появление новых гостей отвлекло их от разговора, но ненадолго.

— А вот вы, молодой человек, — тут же обратился к полковнику профессор Книпхоф, чем ввёл его в замешательство — что думаете о бессмертии?

— Простите?

— Вы бы хотели жить вечно?

— Нет, — коротко и правдиво ответил полковник Кристиан.

— Отчего же? Признайтесь, — хитро прищурился старичок, от чего глаза под стеклами очков хищно блеснули, — разве вам не любопытно узнать, что будет происходить в мире лет, так скажем, через сто, двести?

— Я не любопытный, — произнёс полковник и с укором посмотрел в сторону Рассела, подозревая, что вопрос о бессмертии профессор поднял не случайно.

— А жаль. Любознательность двигает прогресс.

Рассел только покачал головой, давая полковнику понять, что не при чём, и тут же обратился к профессору:

— Вы и сами можете нам рассказать, сильно ли изменился мир за девятнадцатое столетие.

— О, — разочарованно протянул Книпхоф, — с каждым годом мир все ближе подкатывается к пропасти, это я уже понял. И все-таки, чертовски интересно было бы увидеть, чем всё это закончится.

— Хотели бы жить вечно? — вопросил полковник.

— Не буду врать, было бы интересно, но исключительно из научного любопытства, не более.

— И вы бы, хотели пережить своих детей или даже внуков?

— Таково свойство человеческого организма — рано или поздно умирать. Я принимаю это как данность, тем более что некоторых своих отпрысков я уже пережил, мать Пауля, например.

Доктор Метц только молчаливо потупил взор. В присутствии деда он был тих и покладист, но то и дело поглядывал на полковника Кристиана, явно выискивая в его внешнем виде признаки нездоровья.

— И какую цену вы согласились бы уплатить за свое бессмертие? — поинтересовался полковник у Книпхофа.

— Вот! — воскликнул профессор, воздев указательный палец вверх. — Вы всё правильно понимаете. Всему есть своя цена. На самом деле, мне не столько хотелось бы обессмертить себя, сколько просто понаблюдать бессмертного со стороны. Это было бы самым лучшим вариантом для анатома вроде меня. Вы только подумайте, уже многие века самые пытливые умы человечества бьются над проблемой бессмертия. И заметьте, я говорю не о вечной жизни, что обещает христианство и прочие религии. Жизнь в загробном мире — будь то Рай, Елисейские поля или Вальхалла — это конечно, интересно, но с объективистской точки зрения, недоказуемо. Оттуда ещё никто не вернулся, а значит достоверных свидетельств, что загробная жизнь существует, у нас нет. А верить церковникам на слово вовсе не научный метод познания. Я же говорю о бессмертии сугубо физическом, телесном.

— В одном и том же теле? — на всякий случай переспросил доктор Рассел.

— Ну разумеется! Все эти разговоры о переселении душ из тела в тело, от человека в животное и обратно, просто чушь.

— Иоганн Диппель считал иначе, — тихо напомнил профессору об их общем предке доктор Метц, и при этом он как-то странно улыбнулся.

— И где теперь Диппель? — задал резонный вопрос Книпхоф. — Его смерть от инсульта лишний раз доказывает несостоятельность его же опытов с воронками и останками. Но отрицательный результат тоже результат — значит нужно двигаться в другом направлении. Вот, например, такой мыслитель и гуманист как Фичино Марсилия советовал пить кровь молодых людей в качестве лекарства от старости и болезней. Дряхлый император Тиберий пил кровь, смешанную с молоком, и принимал кровяные ванны. А пожилые римляне и эпилептики пили кровь умирающих после боя гладиаторов. Но все это оказалось ерундой — Тиберий, как известно, все же умер, когда его задушил Макрон, да и римские старцы не жили вечно.

— Стало быть, — как бы невзначай спросил полковник, — переливание крови, каким мы его знаем в наши дни, получило развитие и усовершенствование только благодаря тем античным поискам вечной жизни?

— Несомненно. Я ещё раз повторяю, отрицательный результат тоже результат. Он задает направление будущих исканий, отсекая ложные пути.

— Значит, императоры зря пили кровь?

— Как писал великий Гёте — кровь есть совсем особый сок. Эти слова говорил Фаусту Мефистофель, подсовывая договор, который тот подписал кровью. К чему это привело, нам известно. Путь омоложения дряхлеющего организма кровью есть, несомненно, путь ложный, а ещё — глупый и вредный. Организм любого нормального человека, если он конечно, не порфирик, не может усвоить большой объём крови через желудок — человеческая печень к этому не приспособлена. Так что, питие крови античными императорами не более чем блажь, которая и свела их в могилу, а не дала вожделенного бессмертия.

Полковник был полностью согласен с профессором. Смертному человеку пить кровь другого смертного нет никакого смысла.

— А что это за наглец на таком жутком немецком пытается говорить с Идой? — внезапно поинтересовался Книпхоф, уставившись в спину Стэнли, отчего тот на миг невольно обернулся, будто почувствовал на себе поражающую силу профессорского взгляда, и вновь вернулся к беседе с Идой.

Его дичайший акцент не мог не резать слух, и девушке приходилось переспрашивать каждую его фразу, от чего ей было крайне неловко.

— Позвольте, я сейчас же всё улажу.

С этими словами полковник Кристиан поспешил в дальнюю часть комнаты к молодёжи и, извинившись перед Идой, отозвал Хьюита в сторону.

— Стэнли, хватить мучать фройляйн. Даже у меня зубы сводит от твоей дейче шпрахе.

Обескураженный и явно оскорбленный молодой человек не сразу нашелся что ответить.

— Но мы любезно беседовали с мисс Бильрот, пока вы не прервали нас.

— Только врожденная воспитанность фройляйн Бильрот не позволяет ей послать тебя ко всем чертям. Ты что не видишь, как ей неудобно за твою безграмотность?

— С чего вы?… — задохнулся было негодованием Стэнли, но вовремя вспомнил с кем говорит. — Если вы имеете виды на мисс Бильрот, можете в этом честно признаться.

Полковник не успел возразить, как Стэнли ехидно добавил:

— На вашем месте я бы не питал особых надежд. Для мисс Бильрот вы слишком староваты.

— Знаешь что, мой юный друг… — могучая ладонь полковника грузно опустилась на плечо Стэнли, — а почему бы тебе не поделиться с профессором своим видением поиска бессмертия?

Обескураженный молодой человек только и смог вымолвить:

— Что?

— Ничего, Стэнли. Просто привыкай работать с необычными людьми необычными методами, тебе будет полезно.

С этими словами он направил Хьюита в сторону Книпхофа, Метца и Рассела, а сам вернулся к Иде.

— Надеюсь, мой подчиненный не слишком утомил вас своими разговорами?

— Нет, ну что вы, — смущенно улыбнулась она, — мистер Стэнли был очень учтив.

Судя по её усталой улыбке, девушка не то что была неискренна, она просто не хотела никого обижать.

— Да будет вам, Ида, какой из этого мальчишки мистер?

— Значит, он ваш подчиненный? А я до сих пор не знаю, чем же вы занимаетесь, если не медициной.

Действительно, в их прошлую встречу полковник вызнал о девушке всё, что она пожелала о себе рассказать, о себе же не обмолвился ни словом. Что поделать, такова была его многовековая привычка.

— На самом деле, я всего лишь отставной военный на службе у щедрого человека.

Ответ прозвучал слишком обтекаемо, и от полковника не ускользнуло разочарование на лице девушки.

— Значит, не хотите мне говорить, — грустно констатировала она. — Наверное, это большая тайна.

— Вы сами не спешите раскрывать свои тайны.

— Я? — удивилась Ида. — И какие же тайны я могу хранить?

— Наверное, все мы скоро услышим о вашей помолвке с Джоном Расселом.

Ида невольно взглянула в сторону доктора, а после озадачено посмотрела на полковника:

— С чего вы так решили?

— Не трудно догадаться. Полагаю, ваш дедушка питает много надежд на ваш будущий союз. Всё-таки, Рассел его любимый ученик…

— Вы что-то напутали, — смущенно улыбнулась Ида, — ни дедушка, ни мистер Рассел, ни я, ни о чём таком и не думаем.

— Разве не для этого профессор взял вас с собой в Англию? — вопросил полковник, всё ещё не веря её словам.

— Нет же. Просто дедушке нужен уход и компания.

— Одного вашего кузена ему мало?

— Но Пауль ведь хирург, а не сиделка.

Так полковник Кристиан и узнал, что у профессора нет никаких тайных планов, и Ида не станет миссис Рассел. Почему-то от этой новости на душе полковника стало легче, но вместе с тем, он подумал, что раз Ида не станет женой доктора, то вскоре покинет Лондон, и полковник рискует больше никогда её не увидеть. От этой мысли ему снова стало тоскливо.

— Дедушке нужен кто-то, кто будет с ним гулять каждый день, — продолжала объяснять девушка, — читать ему вслух, играть по вечерам на фортепьяно, а это забирает много времени. Дедушке нужно моё внимание, или чьё-нибудь ещё, лишь бы этот кто-то всегда внимательно его слушал и со всем соглашался.

Действительно, это было в духе многих пожилых людей. Не раз полковнику приходилось видеть как окруженный многочисленными детьми и внуками старец своими прихотями выпивает из них последние соки, и несчастные ему это позволяют, кто в надежде на благодарность в виде щедрого наследства, а кто как истинный христианин просто блюдет пятую заповедь «Почитай отца своего и мать». Порою полковник был рад, что не познал истинной старости и не дал ощутить четверым своим чадам все её переменчивые «прелести» на себе. Ему давно казалось, что иные старики чем-то похожи на кровопийц — они так же крадут годы жизни молодых и здоровых, присваивая их себе и не отдавая ничего взамен — только делают они это без пития крови.

— Но ведь ваш дед не вечен, Ида, — сам не зная зачем, произнёс полковник, коря себя за столь грубую фразу. — А вы ещё слишком молоды, чтобы отдать ему свои лучшие годы.

— Что вы, — грустно улыбнулась она, не выказав недовольства его словам, — молодой я была лет восемь назад.

На такое заявление 25-летней девушки полковник невольно рассмеялся:

— Подумать только, с какой древней старушкой я дерзнул обсуждать подобные вещи.

Теперь и Иде передалось его веселье. Не замечая остальных присутствующих, потеряв счет времени, они и дальше наслаждались голосами друг друга. Полковник слушал её речи, смотрел в лучезарные зеленые глаза, изучал веснушки и завитки рыжих волос, выбившихся из прически, но никак не мог понять, что же такого необычного в этой скромной и нежеманной девушке. С ней хотелось говорить и слышать голос в ответ, наблюдать, как меняется изгиб губ, и опускаются ресницы, да просто быть всё время рядом. Но почему?

Пока полковник задавался этим вопросом, Стэнли вовсю заговаривал зубы профессору Книпхофу.

— Перестаньте, юноша, отмахивался старик, — вся ваша мифология не более чем сказки былых времен. Этим нельзя подкрепить научные знания.

— Позвольте не согласиться, — настаивал Хьюит. — Мифология — это всего лишь искаженное отражение минувшей реальности, и это не значит, что с её помощью нельзя понять и расшифровать первоначальную информацию. Вот вы говорите о вечной жизни. Да будет вам известно, что боги Древней Греции вкушали амброзию, боги Древней Индии — амриту, иранские боги — хаому, боги Древнего Египта пили воду бессмертия. Я надеюсь, вы не спишите на простое совпадение, что в разных культурах возникала одна и та же идея, что бессмертие можно обрести через пищу.

— Через пищу можно обрести несварение желудка.

— Поглощение некой субстанции делало людей бессмертными — вот о чём я хочу сказать, — продолжал настаивать Стэнли.

— Волшебные яблоки Авалона, — проворчал профессор и заворочался в кресле.

— Раз вы так увлекаетесь мифологией, — неожиданно вступил в разговор до того молчавший доктор Метц, обращаясь к Стэнли, — наверняка помните вавилонское предание о Гильгамеше.

— Да-да, конечно! Он спустился на морское дно, чтобы добыть колючий терн, чей сок даровал вечную молодость, но Змей похитил волшебное растение и уполз с ним глубоко под землю.

— Ну и чушь, — прокомментировал профессор, — не удивлюсь, если этот же Змей ещё раньше пичкал Еву яблоками в Эдеме.

— Как знать, — загадочно улыбнулся Стэнли, — может с тех пор подземные гады и вправду обрели вечную молодость.

Доктор Рассел с легким волнением взглянул на Хьюита, а тот незаметно кивнул ему, внутренне ликуя, что наконец-то мифологический метод познания кровопийской истории обрел своего первого сторонника.

— Но это лишь часть предания, — напомнил доктор Метц. — Гильгамеш искал вечной жизни, но подводный терн давал только вечную молодость. А зачем вечная молодость без вечной жизни и наоборот? Поэтому для обретения бессмертия ему нужно было сделать кое-что ещё.

— Что же? — насупился Стэнли, не в силах припомнить сам.

— Побороть сон. Бессмертный предок Гильгамеша так и сказал ему — если сумеешь побороть сон, быть может, тебе удастся победить смерть. А ведь в этом предложении есть здравый смысл. Как известно, во сне мы проводим треть жизни. Только представьте, как целых восемь часов в сутки, десять дней в месяц и 120 суток в году пропадают впустую. Недаром сон называют младшим братом смерти.

— Сон убивает нас? — удивился Стэнли. — Как же так может быть? Ведь наоборот, сон придает сил, а без него их и вовсе можно лишиться.

— Может и так, — пожал плечами доктор Метц, — а может человечество находится в рабстве у сна, вовсе об этом не подозревая, и как всякий раб, покорно служит своему хозяину. В любом случае, каждый может хотя бы попытаться побороться со сном за ясное сознание.

— Но ведь есть ещё один мифологический образ, связанный со сном, — неспешно, будто что-то выжидая произнёс Стэнли. — Это легенды о спящих королях. Они есть в любой европейской стране. Я насчитал таких два десятка.

— Да-да, — кивнул Метц, довольно улыбаясь. — В Нюрнберге мне приходилось слышать, что в подземелье тамошнего замка спит Карл Великий и его рать, и однажды, когда над Германией нависнет опасность, император со своим войском воспрянет ото сна и поднимется на поверхность, чтобы сразить всех врагов. Да-да, есть такая легенда. Но я сильно сомневаюсь, что сон может длиться тысячу лет.

— Исходя из подобных легенд и о короле Артуре в том числе, получается, что столь долгий сон делает королей и императоров бессмертными.

— Такой сон больше похож на летаргию. И вы правы в главном — это только легенды, что-то вроде восторженных поэм, будто правитель оберегает своих подданных даже после своей смерти.

— Все эти короли, — не отступал Стэнли, — спят в пещерах, в подземельях, под горами. Откуда такая странная подробность?

Рассел не сводил с него глаз, видимо, пытаясь дать понять, что не стоит говорить при баварцах лишнего, но Стэнли в пылу дискуссии и не думал осторожничать.

— Действительно, странно, — согласился доктор Метц. — Говорят, первобытные люди жили как раз в пещерах. Сейчас в Пиренеях находят наскальные рисунки первых художников, и, стало быть, именно из пещер вышла человеческая цивилизация. Может поэтому после смерти туда возвращаются лучшие её сыны, и какой-нибудь король и вправду покоится под горой.

— Покойники должны лежать в своих могилах до скончания века, — недовольно пробурчал профессор Книпхоф. — Мертвое должно быть мертвым и обратиться в прах.

— Да, такова участь любого из нас, — заключил Рассел улыбнувшись. — Если нам не суждено разгадать секрет бессмертия, конечно.

— Вечная жизнь ничто без вечной молодости, — продолжил свою мысль Метц. — Все что говорят о продлении жизни, сводится лишь к продлению старости. Нужно что-то иное, другой подход, — и он кивнул Стэнли. — Ваш мне тоже нравится. Может и вправду в седой древности и скрывается крупицы истины, осталось только применить к ней современный медицинский подход. Может даже, хирургический.

 

23

Наконец, день посвящения в адепты Ордена золотой Зари для Томаса Вильерса настал. Безумно волнуясь, он прибыл по назначенному адресу в вечерний час, где его встретил незнакомый мужчина лет сорока в необычном облачении — черной мантии с эмблемой в виде глаза на груди. Голова мужчины была покрыта черно-белым платком в полоску, завязанным на египетский манер, как у статуи Сфинкса в Гизе. Без лишних слов мужчина проводил Томаса в небольшую комнату, где для него уже было оставлено ритуальное облачение.

— Проходите и подготовьтесь. Когда наступит время, за вами придут.

— И что делать потом, когда придут? — встревоженно спросил Том.

Мужчина мягко улыбнулся.

— Просто делайте всё так, как вам скажут. — С этими словами он удалился, оставив Вильерса наедине со своими раздумьями и страхами.

Стоило только Томасу приступить к переодеванию, как из соседней комнаты донеслись четыре глухих удара. Затаив дыхание он стал прислушиваться к происходящему, но вскоре всё стихло.

Закончив с облачением, Том опустился на стул и стал ждать. Вереница дурных мыслей лезла в голову: а вдруг его выведут на чистую воду, узнают, что он не искатель тайных знаний, а подослан Обществом? Тома страшили последствия разоблачение, но беспокоило его не то, как поступят с ним орденцы, а что скажет Флоренс, когда узнает, что он действительно обманывал её? Томас готов был снести истязания, проклятия и судебные иски. Но если Флоренс отвергнет его, он точно не сможет больше жить.

Снова послышался стук, а Вильерс в напряжении принялся считать удары. Один, два, три… четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать. Словно молотом по наковальне раздался тринадцатый удар.

С замиранием сердца Том прислушивался к каждому шороху. Когда в соседней комнате скрипнули петли массивной двери, он услышал звук быстрых шагов — словно удары сердца, что вот-вот вырвется из груди, маленькие каблучки отстукивали ход времени.

В комнату вошла Флоренс. Облаченная в белую тунику она ещё больше походила на античную богиню, чем прежде — чистая и безгрешная, величественная и непостижимая.

Ничего не говоря, она сделала Тому знак подняться, и он тут же исполнил её просьбу. Её безмятежная молчаливая улыбка заставляла забыть обо всех треволнениях и страхах, но лишь на миг. В руках Флоренс появилась черная повязка, и Том умоляюще глянул на возлюбленную, но она лишь покачала головой. Когда глаза Вильерса покрыла непроницаемая черная материя, он осознал, как теперь слеп и беззащитен. В следующее мгновение Том явственно ощутил, что Флоренс обвязывает его веревкой вокруг пояса, и когда она потянула концы веревки на себя, Томас невольно подался к ней.

— Сын Земли! — торжественным голосом произнесла она, будто исполняла роль в театре. — Поднимись и шагни на путь тьмы!

И Вильерс подчинился, ведь теперь он был весь в её власти. Ведомый Флоренс и ослепленный черной тканью, он медленно следовал за своей проводницей, словно осел на веревочке.

Стоило им только остановиться, как началось действие — спектакль для одного ослепленного зрителя.

— Сын Земли! — разрезал тишину суровый мужской голос, — ты не очищен и не освящен! Ты не можешь войти в наш священный зал!

В следующее мгновение Том почувствовал прикосновение мокрых пальцев ко лбу, и незнакомый женский голос мирно произнес:

— Я очищаю тебя водой.

— Я освещаю тебя огнем, — продолжил другой мужской голос, и в нос ударил запах курений.

— Подведите соискателя к алтарю, — произнёс ещё один незнакомец, скорее всего мужчина в летах, и его приказание тут же было исполнено. — Сын Земли, зачем ты хочешь вступить в наш Орден?

Понимая, что вопрос обращен к нему, Том растерялся, но тут же услышал по правую сторону шепот Флоренс, тихий, но внятный:

— Душа моя блуждает во тьме…

— Душа моя блуждает во тьме, — тут же повторил Томас, слегка дрожащим голосом.

— … но ищет света сокрытого знания, — продолжала напутствовать Флоренс.

И Том послушно повторял каждое её слово:

— Я верю, в вашем Ордене я обрету знание этого света.

— Томас Фрэнсис Вильерс! — обратился к нему вопрошавший, — мы получили от тебя письменное обязательство хранить тайны Ордена. Сейчас же я спрашиваю тебя, готов ли ты поклясться перед нашим собранием, что сохранишь наши секреты? Смею заверить тебя, ничто в предстоящей клятве, что ты произнесешь, не противоречит твоему гражданскому, нравственному и религиозному долгу.

Стоило Тому произнести «я готов», как отовсюду раздались шаги и шорох одежд. Как только все стихло, удила в руках Флоренс потянули его вперед.

— Преклони колени и протяни мне свою правую рука, — потребовал всё тот же голос, и Том не заставил его ждать. — Я возлагаю её на сей священный символ, — тут говорящий опустил ладонь Тома на что-то холодное и явно металлическое. — Вложи свою левую руку в мою и склони голову. А теперь, назови свое полное имя и повторяй за мной.

Повинуясь, Том послушно вторил голосу незримого служителя, принося клятву, сам ещё не зная в чём:

— Пред ликом Владыки Вселенной, в этом зале неофитов внешнего Ордена Золотой Зари, собирающегося по предписанию достопочтеннейших вождей второго Ордена, я, Томас Фрэнсис Вильерс, по доброй воле обязуюсь и торжественно клянусь хранить втайне от непосвящённых существование этого Ордена, его название, имена его членов и все, что происходит на его собраниях. Я также обязуюсь поддерживать доброжелательные и дружеские отношения со всеми братьями и сестрами Ордена…

Томас и дальше механически повторял за служителем все реплики, но вместе с тем, с тревогой понимал, что клянется в том, чего никак не сможет выполнить. Его гражданский долг как служащего Общества по изучению проблем инженерной геологии, велел доложить обо всем увиденном и услышанном полковнику Кристиану, а религиозный долг христианина так и вовсе диктовал никогда никому и ни в чем не клясться.

Но Томас и дальше безвольно продолжал заверять собравшихся, что со всем усердием станет изучать тайные науки и не употребит их во зло, а также он не даст себя загипнотизировать или ввести в беспомощное состояние и не потеряет контроль над собственными мыслями, словами и действиями. Со слов говорящего, выходило, что сделать беспомощным Тома могло непосвященное лицо или некая загадочная «иная сила». Что это за сила, Том подумать не успел, ибо наступила самая важная, заключительная часть клятвы.

— Если же я нарушу хоть одно из обещаний, да буду я изгнан из Ордена как клятвопреступник, недостойный стоять в обществе справедливых и честных людей. И, коли я нарушу присягу, пусть тайные вожди направят на меня смертоносный поток воли, под ударом коего паду я мертвым и бездвижным, пораженный без оружия, точно молнией.

Путеводный голос стих, и Том явственно ощутил на шее прикосновение стали, холодной и острой — кто-то держал меч за его спиной. В голове молнией вспыхнула жуткая догадка — он разоблачен, и расплата не заставила себя ждать. Но в следующее мгновение меч от шеи Тома был убран, и всё тот же мужской голос продолжил подсказывать:

— И да будут мне…

— И да будут мне в помощь Владыка Вселенной и собственная моя высшая душа.

Отныне клятва была произнесена и не имела обратной силы. Том гадал, что его ждет, когда он расскажет полковнику Кристиану о церемонии своего посвящения. Если тайные вожди Ордена и есть белые кровопийцы, каким же смертоносным потоком воли они станут его карать? А может они просто подкараулят его в ночи и выпьют всю кровь, после чего падет он мёртвым и бездвижным?

А церемония продолжалась, и Томаса, ослепленного и беспомощного, потянули вперед, как сказал распорядитель «в символическую область величайшей тьмы».

— Однажды моя высшая душа взмолилась, — продолжал торжественно по подсказке говорить Том, — «Позволь мне ступить на путь тьмы и, быть может, я найду свет, ибо я — единое сущее в бездне тьмы, до рождения вышла из безмолвия первозданного сна». И голос веков ответил моей душе: «Я — тот, кто творит во тьме, я — тот свет, что светит во тьме, но тьма не объяла его».

И началось странное. Тома водили по кругу, и он потерял всякую ориентацию во времени и пространстве, когда заслышал шаги перед собой и позади себя. Отовсюду, куда бы он ни подходил, раздавался стук, будто чем-то ударяли об пол. С каждым кругом ему снова и снова чертили водой крест на лбу и окуривали благовониями, а неизвестный мужской голос продолжал наставлять:

— Запомни, Сын Земли, неуравновешенная сила есть зло, неуравновешенное милосердие — всего лишь слабость, а неуравновешенная суровость — в сути, угнетение.

А после, неизвестный стал взывать к некой высшей силе, от чего невольно мурашки поползли по коже. Тому показалась, что величественные слова были обращены вовсе не к Богу.

— Владыка Вселенной, необъятный и могучий, повелитель света и тьмы! Мы склоняемся пред тобой и взываем к тебе! Взгляни на сего неофита и ниспошли ему свою помощь, дабы сбылись устремления его души, дабы стал он верным и преданным братом — одним из нас во славу твоего неизречимого имени!

Над головой Тома раздался лязг металла, и мысли его помутились. Незримая сила волной пробежала по позвоночнику вверх и вниз. Поток жидкого тепла проникал в голову вспышкой света, наполняя восторгом и иллюзией полета, будто душа отделилась и воспарила над бренным телом. Ничего подобного Тому не приходилось испытывать в жизни — он даже не догадывался, что такое возможно.

А восхитительный голос Флоренс справа провозгласил:

— Наследник погибающего мира! Мы зовем тебя к красоте, что не умирает.

— Скиталец во тьме свирепой! — продолжил новый голос слева. — Мы зовем тебя к свету, что не ослепляет.

Чьи-то руки сняли черную повязку с лица Тома, и свет действительно не ослепил его. В полумраке от нескольких свечей он, наконец, увидел зал и служителей. Впереди на него взирал грозного вида пятидесятилетний мужчина с окладистой бородой, чьим одеянием была алая мантия с белым кельтским крестом на груди и черно-белый египетский платок. Справа от Томаса стояла восхитительная Флоренс в сияющих белых одеждах, а слева — неизвестный ему мужчина. Все трое служителей вытянули руки вверх, каждый держа что-то продолговатое. Невольно Том поднял голову и увидел меч, скрещенный с двумя скипетрами прямо над его головой, от чего в горле невольно запершило.

— Сын Земли, — заговорил служитель в алом, — Ты долго жил во тьме. Расстанься с ночью и призови день.

Тут за спиной Тома раздались многочисленные хлопки в ладоши, и он к своему смущению понял, что с лишком много людей стало свидетелями его посвящения.

А трое служителей продолжали ритуал:

— Брат Cognosce te Ipsum, мы принимаем тебя в Орден Золотой Зари, — провозгласили они хором, и принялись выкрикивать непонятные слова, сопровождая их ударами своих орудий.

— Khabs!

— Am!

— Pekht!

— Konx!

— Om!

— Pax!

— Свет!

— В!

— Устремлении!

Затем служитель в черной мантии и с мечом показал Тому знаки приветствия и безмолвия, научил тайному рукопожатию и назвал пароль степени неофита. После, он подвёл Вильерса к двум колоннам, что были испещрены египетскими иероглифами с рисунками, и провозгласил:

— Да свершится последнее освещение соискателя.

Тут же к Тому подошла высокая и стройная женщина с чашей в руке. Обмакнув пальцы в воде, она провела ими по лбу Тома:

— Брат Cognosce te Ipsum, в последний раз я очищаю тебя водой.

За ней последовал рыжеволосый здоровяк 45-и лет и взмахнул кадилом. Знакомый запах курений ударил в нос.

— Брат Cognosce te Ipsum, в последний раз я очищаю тебя огнем.

Грозный служитель в алом обратился к Флоренс:

— Теперь, когда свершилось последнее очищение соискателя, повелеваю тебе снять с его пояса веревку, эти тройные оковы смертности — последние из оставшихся знаков пути тьмы.

Как только Флоренс освободила Вильерса, бородач в алой мантии стал разъяснять неофиту Томасу, что он только что пережил и увидел. Он говорил о символизме убранства зала и одеяний, перемежая разъяснения с оккультными доктринами:

— Пройти между двух колон, значит взойти на путь к сокрытому знанию. Этот путь прямой и тесный, в отличие от пути природы, извилистого словно змея. Ты стоял меж двух колон, между абсолютным светом и абсолютной тьмой, в месте, где две силы противостоят друг друга, а третья объединяет их. Таково начало творения, такова великая триада жизни, что преграждает путь легионам спящих при свете дня, и пробуждающихся в сумерках.

Что это за легионы, Том понял по-своему и лишний раз подумал, что дядя Джеймс, пожалуй, прав на счет тайных вождей, что поднимаются из своих подземелий после захода солнца.

С напутственной речью обратился к Тому и служитель с мечом:

— Позволь поздравить тебя со вступлением в ряды нашего древнего и почтенного Ордена, долг которого — изучение сокрытых наук. Запомни этот день и не забывай о должном почтении Владыки Вселенной, ибо мы всего лишь искры его сокрытого нестерпимого света. Полами своих пламенеющих одежд он касается пределов Вселенной. Все сущее возвращается к нему. Все склоняется пред ним. Пусть не устрашат тебя препятствия на пути постижения сокрытых наук. Помни, настойчивость преодолевает любую преграду, но и не забывай о принесенном тобой обете хранить молчание о тайнах Ордена.

К Томасу приблизился служитель со светильником в руке и протянул ему склянку с бесцветной жидкостью, подав знак, перелить раствор в стоящее напротив блюдо с водой. Как только Том исполнил поручение, вода в блюде вмиг побагровела, а служитель со светильником принялся наущать:

— Как эта жидкость, прозрачная и чистая, превращается в кровь, так и ты погибнешь, если нарушишь словом или деянием свою присягу держать в тайне секреты Ордена.

Когда то ли напутствие, то ли угроза была произнесена, бородатый служитель в алом призвал присутствующих к «мистическому обходу на пути света». Все участники церемонии три раза обошли зал, следуя за человеком со светильником, а после он объявил:

— Обратный мистический обход завершен. Это символ угасающего света. А теперь поклонимся Владыке Вселенной!

Все присутствующие обратили взор к занавеси за двумя колонами, и женщина с чашей подала Тому знак, сделать то же самое.

— Ты свят, Владыка Вселенной, — раздалось со всех сторон, — не сотворенный природой, необъятный и могучий, ты свят, Владыка света и тьмы!

Занавесь качнулась, будто Владыка и вправду скрывался за ней и подавал знак своим адептам, что они услышаны.

Подойдя к импровизированному алтарю, где стояла чаша с вином и зажженная красная свеча, а рядом лежала роза с кусом хлеба, служитель в алом объявил:

— Нам остается лишь причаститься в безмолвии мистической трапезы четырех стихий. — Взяв со стола розу, он сказал, — Приглашаю вас вдохнуть аромат этой розы, символ Воздуха. — После он простер ладонь над красной свечой и произнес, — Ощутите тепло священного Огня. — Затем он обмакнул кусок хлеба в плошке и изрёк, — Вкусите хлеб и соль, формы Земли. И, наконец, испейте вина, освещенного стихией воды. — Вытянув в руках чашу, он начертил ею в воздухе крест, после чего сделал глоток и опустил чашу на стол.

А после к алтарю по очереди подходили прочие служители и в точности повторяли все его действия с розой, свечой, хлебом и вином. Когда Том взял чашу, то невольно подумал, что участвует в театрализованной пародии на таинство, от чего дыхание перехватило, но ненадолго. Приняв из его рук чашу с вином, служитель со светильником осушил её одним глотком и провозгласил:

— Свершилось!

— Да обретем мы в этом причастии, — подхватил служитель в алом, — опору в наших поисках камня философов — истинной мудрости и совершенного счастья.

На этом церемония посвящения для Томаса Фрэнсиса Вильерса, брата Cognosce te Ipsum, была закончена. Его вывели за дверь и перепоручили тому, кто всё это время охранял зал — мужчине в черной мантии с эмблемой глаза на груди. Он встречал Тома перед началом церемонии, он же и выпроводил его одного из квартиры.

Бредя по ночному городу, Том все не мог перестать думать о Флоренс. Почему она осталась с остальными служителями? Неужели у церемонии посвящения есть и тайная часть, и она сейчас в ней участвует?

Придя домой, он долго не мог уснуть, прокручивая в голове все, что произошло с ним за последние несколько часов. Внутри разливалось ликование и странное волнение. Стать членом тайного общества, да ещё изучающего тайные науки — такой шанс выпадает редкому человеку на Земле. Когда служители скрестили над его головой меч и два скипетра, он явственно ощутил нечто небывалое и непостижимое — энергию не этого мира. После такого невозможно не поверить, что Орден не обладает сокрытыми знаниями, которым обещает обучить.

 

24

Сама того не подозревая, Семпрония вновь завладела мыслями полковника. Он с любопытством взирал, как она вышла из кэба и принялась петлять по закоулкам Ист-Энда, совсем не замечая, что за ней уже следят. Полковник терялся в догадках, что же заставило блистательную Семпронию посетить этот район бедняков, самое дно города. Наблюдая за маршрутом женщины издалека, он незаметно шёл следом, пока изысканно одетая дама не юркнула в мрачный и на вид заброшенный дом.

Гадая, кому в этом районе могла нанести визит Семпрония, полковник принялся обходить фасад здания, поочередно заглядывая в каждое окно. Делал он это не таясь, но малочисленных прохожих его занятие мало интересовало.

В первой осмотренной квартире оказалось пусто во всех смыслах — ни людей, ни мебели. В следующем окне полковник увидел пятерых разновозрастных детей, что ютились в небольшой комнатке, а в третьей квартире полковник встретился взглядом с хмурым и явно не совсем трезвым типом. Поспешив отпрянуть от окна, через считанные секунды полковник услышал за спиной лязг открывающейся рамы.

— Чего вам надо, мистер? — недовольно поинтересовался мужчина, высунувшись из окна.

— Извините, моя младшая сестра недавно поселилась в этом доме, — принялся сочинять правдоподобную историю полковник, — Я приехал её навестить, но, вот незадача, понятие не имею, в какую квартиру она вселилась. Может вам известно?

— Ничего такого не знаю. Идите-ка отсюда!

И полковник пошел. Завернув за угол, он принялся за своё занятие дальше, и удача улыбнулась ему через три окна. Семпрония стояла посреди полупустой комнаты и выглядела крайне растерянной и полной нерешимости, что было крайне не характерно для такой самоуверенной и дерзкой женщины.

Украдкой посматривая на происходящее в комнате через угол окна, полковник то и дело оглядывался по сторонам, но на его счастье прохожих в этом полузаброшенном месте не было вовсе.

В комнату вошел молодой человек, и Семпрония тут же повернулась навстречу к нему. Он был худ и выглядел уставшим, но при этом не забыл гладко выбриться, явно только из-за визита своей гостьи. Это был один из тех бедняков, что обитают только в Ист-Энде, но что-то в его виде подсказывало, таким этот парень был не всегда.

Его подобострастный взгляд застыл на Семпронии. Словно завороженный, он принялся расстегивать рубашку, а женщина, не менее очарованная его взором, в нетерпении провела ладонью по обнаженной юношеской груди. Когда Семпрония увлекла его на продавленную тахту, а в руке её блеснула опасная бритва, полковник сразу же понял что произойдет дальше.

Струйка крови норовила стечь по коже меж выпирающих ребер и испачкать постель, но губы Семпронии не упустили беглянку. Молодой человек закрыл глаза и откинулся на подушку, отдавая себя во власть нависшей над ним женщины, что насыщала свои растраченные силы.

От увиденного у полковника защемило в сердце, и он отпрянул от окна. Слишком явственно он представил, что сейчас испытывает Семпрония, и слишком отчетливо припомнил, сколько времени лишен подобного. Уже много лет полковник принимал кровь только под присмотром штатного медика Общества, а всё потому, что предусмотрительные карьеристы решили, что служащему Общества не пристало скрываться от чужих глаз с полными сил молоденькими барышнями и пить их кровь, пока по ночному городу разгуливают десятки белых кровопийц, что хватают за горло первого попавшегося прохожего. Почему-то некоторым служащим казалось, что однажды полковник может начать делать то же самое, но умело скроет свои преступления, злоупотребив своим служебным положением. Сколько бы полковник не возражал и не объяснял, что он не душегуб, а путь был один — к аппарату для переливания крови в доме Джона Рассела.

Через двадцать минут Семпрония покинула убогое здание, и полковник не мог не обратить к ней едкое замечание:

— Я слышал, что римляне предпочитали кровь гладиаторов. Ваш дражайший избранник не очень-то на него похож.

— Бог мой! — обернувшись, воскликнула женщина и тут же задохнулась от негодования, — вы шпионите за мной?! Какая мерзость. Никогда бы не подумала, что дворянин позволит себе опуститься до такого.

Укор прозвучал подобно приговору, и полковнику это крайне не понравилось.

— Семпрония, — продолжил он, сменив тон на более серьезный и суровый, — мне очень жаль, что наше с вами положение постоянно толкает нас на конфликт. Поверьте, будь я свободен от служебных обязательств, я бы вам и слова не сказал.

— Не надо прикрываться вашим Обществом с дурацким названием! Никакая забота о спокойствии тысяч горожан не дает вам право унижать меня одну. Кто я, по-вашему, злодейка и мучительница?!

— Может мне стоит зайти в дом и спросить об этом вашего гладиатора?

— Не смейте! Это вас совершенно не касается!

Вокруг всё было спокойно — никто не кинулся к окнам смотреть на намечающийся скандал, а редкие прохожие продолжали идти своей дорогой. Для Ист-Энда крики и публичные ссоры издавна были слишком будничными и привычными событиями, чтобы обращать на них внимание. И чтобы намечающаяся перепалка не переросла в нечто исключительное, полковник поспешил отвести Семпронию в сторону Сити, подальше от неблагополучного места. Легкая прогулка действительно успокоила женщину, остудив её пыл.

— Простите, Семпрония, я вовсе не намеревался вас обидеть.

— Но обидели, — капризно заметила она.

— Поймите и вы меня. За годы службы я повидал немало кровожадных тварей, позорящих весь наш вечноживущий род. Все они поначалу тоже казались приличными леди и джентльменами.

— А я, значит, тоже кажусь? — оскорбилась Семпрония.

— Все зависит от того, как вы обходитесь с тем юношей.

Женщина остановилась, чтобы посмотреть полковнику в глаза, и, кажется, увиденное, смягчило её нрав.

— Хорошо, я расскажу вам все, — сдалась Семпрония. — месяц назад я случайно забрела в это место.

— Совсем случайно?

— Я ещё плохо знала город, — с нажимом произнесла Семпрония, — потому и заплутала в этих жутких закоулках. Когда я проходила мимо того самого дома, что-то заставило меня остановиться — наверное, шестое чувство. Оно-то и велело меня зайти в то убогое здание, просто втянуло внутрь. Пока я шла по пустому затхлому коридору, то всё время глупо оглядывалась по сторонам, а когда опомнилась, то захотела бежать прочь из грязной развалины, но не смогла пройти мимо одной из дверей. Я словно впала в ступор, не в силах двинуться с места, и только стояла и бестолково смотрела на неё. Клянусь, я не знаю, зачем решила постучать — рука будто сама, не повинуясь моему разуму, толкнула дверь. И она отворилась, представляете? Какой был жуткий скрип, словно тебе выскребают всё нутро! И вот, дверь полностью распахнулась, и я увидела прелестного юношу. Он лежал на продавленной койке с закрытыми глазами, бледный и худой, трогательный в своей изможденности и такой красивый. Его правая рука безвольно свешивалась, а из запястья струилась кровь…

— Кровь? Стало быть, вы увидели самоубийцу?

— Да, я, сама того не осознавая, почувствовала его живую кровь и пришла на её зов. Ещё никогда моя чувствительность так не обострялась. Когда я переступила через порог навстречу умирающему юноше, то его кровь, словно ощутила моё присутствие и ручейком потекла к двери и чуть не запачкала подол моего платья. Я обошла пятно и приблизилась к кровати, а потом долго, словно в отупении, смотрела на юношу, на его рану и не могла сообразить, что же делать. Но идея всё же пришла мне в голову, и я стянула с шеи шарфик и перетянула им руку выше раны, туго, как только смогла.

— Так вы решили вернуть его с того света? Надо же…

— Вы издеваетесь?! — вспыхнула Семпрония. — Или в правду думаете, будто я не знаю, что делать, если человек истекает кровью, которая мне совсем не нужна? Я всегда пугаюсь в такие моменты. Смерть близка, а я не хочу с неё встречаться, пусть и идет она не за мной.

— Значит, вы бескорыстно принялись спасать юного самоубийцу?

— Не совсем, — тихо произнесла она. — Вы должны понять, я не так давно в вашем городе и у меня слишком мало связей…

— Я понимаю, Семпрония, прекрасно понимаю.

— Я не знала, чем обработать рану. А кровь все сочилась и сочилась. Я не удержалась и приникла к порезу, сначала губами, а потом… А он чувственно застонал, как от сладкой боли. Я слишком безрассудно увлеклась и не заметила, что мой нежный мальчик уже открыл глаза и наблюдает за мной. Его взгляд был так пуст, а голос слишком бесстрастен. Он думал, что уже мертв, а я падший ангел, что пришел за ним, и будет отныне терзать его тело и лелеять взор своей красотой. — Семпрония мечтательно улыбнулась, вспоминая пережитый момент, и продолжила свой рассказ. — Он нес такой вздор, но меня это только растрогало. Я не хотела его обманывать, и сказала, что он жив, и я никакой не ангел, но готова им стать, только если мой юноша захочет жить дальше.

— И что же он решил? Зачем он вообще перерезал себе вены?

— О, это печальная история, как и все подобные истории. Энгус — непризнанный художник. Три года, что он живет в Лондоне, вынудили Энгуса окончательно пасть духом и разувериться в своем таланте. В Белфасте ему пророчили великое будущее, но здесь он стал никому не нужным ирландцем. Галереи и перекупщики его игнорируют. Но его картины божественны — красивый человек не может рисовать посредственно. Прерафаэлитство меркнет рядом с его полотнами. Знаете, он хочет нарисовать и меня.

— Будьте осторожны, Семпрония, — предостерег полковник. — Вдруг через двести лет критики признают живопись вашего Энгуса, а ваше лицо подобно Джоконде будет неустанно взирать на посетителей галереи Тейт. А потом люди на улицах будут на вас странно поглядывать, а особо смелые станут спрашивать, не праправнучка ли вы той натурщицы, что позировала великому Энгусу.

— Сколько желчи, граф. Вам не идет.

— Но признайте, отчасти такая опасность может стать реальной. И все же, что Энгус сказал на ваше увлечение его кровью? Вернее, что вы ему наплели в ответ?

— Какой же вы… — Женщина хотела было возмутиться, но тут же ответила, — Я сказала ему, что неизлечимо больна и, чтобы вернуть силы, подточенные недугом, вынуждена время от времени пить кровь. Услышав его грустную историю, я предложила ему помощь, если и он дальше готов помогать мне.

— И он, конечно же, согласился.

— Согласился, но не так охотно. Энгус не хотел принимать от меня денег, говоря, что он и сам готов отдать всё, лишь бы я просто была рядом, чтобы любоваться на меня и писать мои портреты. Ему было стыдно признаться, но я ведь явственно это почувствовала — он ничего не ел уже несколько дней. Я сломила его упрямство, пригрозив, что больше не приду к нему, если он и дальше будет отказываться от моей помощи. Теперь я оставляю ему достаточно денег, чтобы он смог заплатить за ту, с позволения сказать, квартиру и отложить на пропитание. Но он всё тратит на холсты и краски — жажда прекрасного в нём сильнее инстинкта самосохранения. Я знаю, у таких людей не получается жить долго, их слишком рано призывает к себе провидение. Но перед этим, словно слыша её поступь, они успевают создать свои главные шедевры, что обессмертят их имена в вечности.

— А сочувствие вам Энгус не высказывал? — поинтересовался полковник.

— Сочувствие в чём?

— В вашей неизлечимой болезни.

— Нет. А что?

— Ничего хорошего. Ваш Энгус законченный эгоист, которого не беспокоит ничего кроме собственной не признанности.

— Я знала немало творческих людей, и вам их не понять, — категорично заявила Семпрония.

— Почему бы вам не вытащить вашего талантливого Эгнуса из нищеты в Брук-Грин?

— Я не могу, — тут же ответила она.

— Неужели?

— Если бы вы знали, — вздохнула Семпрония, — скольких художников, писателей и актеров я встречала за свою долгую жизнь. Стоило им только искупаться в волнах успеха и достатка, они переставали быть прежними, и вскоре переставали творить по-настоящему, как в последний раз, будто и не было никакого дара свыше. Сытость и пресыщение убивает талант, уж поверьте, я видела это не раз.

— Нет, — усмехнулся полковник, — все-таки эгоистка — это вы.

— Я ещё раз повторяю, вам этого не понять.

— Это уж точно. По мне так лучше быть бездарным, но сытым.

— Вы не знаете ничего о предназначении художника.

Полковник действительно не знал, но знал другое, не менее важное:

— Долго ли Энгусу быть художником, после ваших визитов, Семпрония? Лет через шесть, если не раньше, он умрет, а вы будете и дальше любоваться его картинами?

— Он все равно умрет, рано или поздно, — без горечи в голосе констатировала она. — Это участь любого смертного.

— Какое похвально смирение. Может, воспользуемся услугами Метрополитена? — предложил полковник, как только они приблизились к станции.

— Ни за что! — чуть ли не вскрикнула Семпрония.

— Тише, тише. Не думал, что вы так боитесь современных достижений градостроительства?

— Не говорите глупостей. Наверняка вы прекрасно знаете, чего я боюсь.

Полковник припомнил слухи о похищении Семпронии белыми кровопийцами и примирительно произнёс:

— Уверяю вас, подземные жители по рельсам не разгуливают и в вагоны не заходят. Уж Общество об этом заботится.

— Ни за что, — вновь повторила женщина, но уже куда более твердо и спокойно. — Тем более я никуда с вами не поеду, пока не скажете зачем.

— Хорошо, — сдался полковник, останавливая кэб, — я скажу, но только по пути в Брук-Грин. Вы ведь не против вернуться домой?

Семпрония позволила подать себе руку и с показной неохотой села в кэб. Когда они минули Стрэнд, она, наконец, спросила:

— Так что вы опять от меня хотите?

— Меня по-прежнему интересует миссис Эмери, которая считает себя мисс Фарр.

— Ох уж этот мужской шовинизм… Всё вам не дает покоя женская свобода? Если мисс Фарр не считает себя замужней женщиной, то в этом вина исключительна мистера Эмери, кем бы и где бы он ни был.

— Даже не буду пытаться с вами спорить.

— Вот и не надо. Все равно я окажусь права. Так что же вы пристали к этой несчастной актрисе?

— А она несчастна?

— Это очевидно, раз вы уделяете ей столько внимания.

— Хорошо, вы меня раскусили. Я был бы рад, если вы по-соседски наведаетесь к ней в гости.

— Это ещё зачем? — возмущенно вопросила Семпрония.

— Всё за тем же. Мой протеже не справился с поставленной задачей.

— И что это за задача?

— Найти у Эмери определенные документы и скопировать их.

Глаза Семпронии в ужасе расширились, и с минуту она не могла вымолвить и слова.

— Я не требую от вас ничего воровать, что вы, — начал заверять её полковник, видя, как шокировал своими словами женщину. — Я даже не прошу вас копаться в чужих вещах. Ведь вы наверняка искусны в хранении всяческих тайн и знаете множество приёмов по сокрытию важных вещей. Просто осмотритесь и скажите мне, где в квартире Эмери может быть тайник.

— Да вы просто чудовище! — наконец, вымолвила Семпрония, обретя дар речи. — А почему бы мне просто не прийти к Флоренс и не сказать, какое злодейство вы против неё замышляете?

Полковник только пожал плечами.

— А почему бы и мне не съездить к сэру Джеймсу и не отвести его в Ист-Энд, посмотреть до какого жалкого состояния вы довели своего дарителя крови.

— Что! — вознегодовала Семпрония. — Да как вы смеете?! Такая наглая ложь!

— Конечно, наглая, — спокойно согласился с ней полковник. — Но поставьте себя на мое место. Ничего другого мне больше не остается, кроме как безбожно врать. Так вы едете к Эмери?

— Какая низость, просить подобное!

— Если бы не подначальный мне олух, который ничего не может найти сам, я бы в жизни не обратился к вам. Мне очень жаль, что приходится это делать. Но вы же понимаете, я подневольный человек, у которого есть руководитель, и чьи поручения я вынужден исполнять.

— Хотите переложить всю ответственность на вашего рыцаря? А он, наверное, считает, что скинул это гнусное задание на вас, и сам чист — так вы оба и живете, в полном ощущении собственное безвинности. А меня, тем не менее, толкаете в грязь!

— Такова жизнь, Семпрония. Вам ли не знать, как сурова она порой бывает.

Немного успокоившись, она задала вопрос по существу:

— Если я соглашусь, вы отстанете от меня?

— Ну, я же не раздаю индульгенции. Если с вашей подсказки мы найдем, что искали, то от Эмери нам больше ничего не будет нужно. И от вас тоже.

— Тогда везите, — произнесла Семпрония, гордо вздернув подбородок, — и поскорее.

 

25

Полковник Кристиан смиренно сидел в кресле, пока доктор Рассел суетился над аппаратом для переливания крови.

— Полковник, — обратился он к мужчине, — я, конечно, понимаю, что актерское ремесло вам чуждо, но не могли бы вы изобразить перед донором свой нездоровый вид. Поймите, люди думают, что отдают свою кровь человеку, как минимум, умирающему. А тут вы — полный сил и жизни.

— Послушайте, Рассел, я не комедиант, это вы правильно подметили. А вашим донорам, на самом деле, все равно, кому отдать кровь, лишь бы вы им заплатили. Их даже не заботит, что обычный получатель крови может отойти в мир иной от такой процедуры.

— Вот именно, полковник, вот именно. В медицине переливание прописывают только в крайнем случае, когда терять уже нечего. А вы бы сделали перед донором скорбное лицо, будто готовитесь к последнему дню жизни.

Но полковник лишь откинулся на спинку кресла и, вздохнув, произнёс:

— Как же хорошо было раньше.

— Чем же?

— В любой цирюльне можно было купить кровь.

Рассел озадаченно уставился на полковника:

— Как это?

— Тогда брадобреи пускали кровь всем желающим как средство от всех болезней. Вы же врач, неужели не слышали о флеботомии?

Рассел, конечно же, слышал, даже знавал старших коллег, которые время от времени прописывали её своим пациентам. Он намеревался и дальше расспросить полковника о цирюльнях былых времен, но тут в комнату вошел полноватый мужчина средних лет, явный житель лондонских низов. На полковника он глянул только раз и тут же спросил у Рассела, сколько ему заплатят. Удовлетворившись ответом, он тут же сел в соседнее кресло и закатал рукав. Рассел принялся за работу, и после нехитрых манипуляций с иглами, трубками и поршневым аппаратом, кровь смертного потекла в вену вечноживущего к взаимному удовольствию обоих. Когда процедура подошла к концу, донор получил свой гонорар, а полковник — заряд жизненных сил на ближайшие две недели.

Заплатив мужчине обещанное, Рассел поспешил выпроводить его. Закрыв дверь поплотнее, он тут же спросил полковника:

— То есть, раньше вечноживущие могли так запросто прийти к цирюльне и им продавали кровь?

— И даже не спрашивали зачем, — кивнул полковник. — А главное, никогда не отказывали. Представляете, какая выгода для цирюльника — выпустить одному кровь и получить за это деньги, потом эту же кровь продать другому. Двойная выгода.

— Разве такая кровь не… — замялся Рассел, подбирая слово поудачнее, — дурная? Её же забирали от больных людей.

— Покинувшего нас господина, тоже нельзя назвать эталоном здоровья, — немного ехидно заметил полковник. — Все люди чем-нибудь да больны, тем более после кровопускания.

— Что вы имеете в виду?

Мужчина загадочно улыбнулся:

— От излишней кровопотери можно умереть, вам ли это не знать? Лично у меня чувство меры никогда не давало сбоя, но глядя на ваших коллег порой задумываешься, кто из нас больший кровопийца — я или они? А главное, кто страшней? Разве вам не доводилась слышать такое выражение, что люди умирают не от болезней, а от лечения?

Рассел решил вступиться за честь старших коллег, хотя сам и не был согласен с устаревшими методами лечения:

— Но ведь в отдельных случаях флеботомия действительно помогала.

— Эх, Рассел, сколько я живу на свете, а эскулапы из века в век прописывают кровопускание как панацею от всех болезней. И из века в век я что-то не наблюдаю поголовного исцеления человечества.

— Я в корне не согласен с вами, — признался доктор Рассел. — Ничто не происходит без причины.

— Это точно.

— Если флеботомия существует не одно столетие, значит, всё это время она показывала положительные результаты, превосходящие побочный эффект.

— Нет, Рассел, причина не в этом, — серьезно произнёс полковник. — Когда умирающему по пять раз пускают кровь, это только приближает его час смерти, а не исцеляет. Но вы правы, если кровь пускают, выходит, от этого определенно есть польза. Другой вопрос — для кого? Для больного кожной сыпью, что лишился двух пинт крови в цирюльне? Для брадобрея, что получит плату за мастерское рассечение сосуда? Или для кровопийц, которые могут почувствовать себе беззаботными горожанами и на заднем дворе цирюльни прикупить себе провизию почти как на рынке?

Расселу представилась картина, как беззаботные горожане входят в цирюльню на оздоровительную процедуру, а у черного входа уже толпятся вечноживущие в ожидании, когда брадобрей вынесет в чаше только что выпущенную порцию крови. В холода, наверное, от неё шел пар, и вечноживущие торопились уплатить цену, а самые нетерпеливые и вовсе осушали чашу на глазах у цирюльника.

— Но это же не реалистично, — отбросив собственные фантазии, запротестовал доктор.

— Я понимаю, вам нелегко поверить. Но, все-таки, флеботомия бесполезна в лечении и очень полезна в пропитании. Если вас это утешит, то скажу, что не знал ни одного доктора, приторговывающего выпущенной кровью — это была ниша брадобреев. Ваши коллеги всегда искренне верили в свои методы лечения, а кто не верил в пользу кровопускания, тот лишался права медицинской практики как злостный вредитель и непрофессионал своего дела.

— По-вашему, цирюльники обогащались, а медики в это время заблуждались? — оскорбленно произнёс Рассел. — А что в это время делали больные? Вы хоть представляете, как тяжело иных уговорить на кровопускание даже в наши дни?

— А нужно ли оно, Рассел? Я уверен, что нет, ибо смертным от неё нет никакого проку. Но, пока есть польза для меня, я не буду протестовать. И другие кровопийцы тоже не станут. И мы всегда будем поддерживать простых смертных, которые искренне верят в исцеление от чего бы то ни было, стоит только выпустить дурную кровь из больного места. — И полковник цинично добавил. — Пока есть спрос, будет и предложение. Но при монастырях дело обстояло куда лучше.

— При чем тут монастыри? — нахмурился доктор.

— Как же, вы и об этом не слышали? Вы меня удивляете, Рассел. Флеботомия стара как мир, а вы, медик, даже не знаете, кто ввел её в моду.

— Но почему монахи? Какая связь?

— Очень простая. Сначала они пускали кровь сами себе, чтобы с ней уходили и греховные помыслы — так это у них называлось. А потом монахи начали предлагать очиститься от грехов и дурной крови мирянам из ближайших поселений.

— Стало быть, ещё одно суеверие пошло от церковников, — заключил Рассел. — Я даже не удивлен.

— Вы совсем меня не слышите, — покачал головой полковник. — Это не суеверие, а грубый расчет. Всю выкачанную кровь монастыри продавали, да в таких количествах, что никакой цирюльне и не снилось.

Теперь Рассел силился представить, как в глухую уединенную провинцию из ближайшей округи стекаются кровопийцы. Вот они идут к стенам монастыря, монахи рассаживают их в трапезной и, благословив, подают кубки с собственной кровью. А после кровавого пиршества казна монастыря значительно пополняется…

— Какая ерунда…

— В этом нет ничего странного, — возразил полковник. — Вы подумайте, на что жить замкнутому сообществу из десятка человек, если целыми днями они только и делают, что молятся, проводят службы и снова молятся. Если вам скажут о монастырских землях, можете рассмеяться этому простаку в лицо. Не земли были основным доходом монастырей. Представьте, сколько вечноживущих может ублажить один монах двумя пинтами своей крови? Пятерых на две недели. А сколько он с этого выручит? Правда, торжество кровопийства чуть было не закончилось, когда монахам запретили пускать себе кровь чаще десяти раз в год.

— Но ведь и это слишком много.

— А представьте, сколько было до. А ещё представьте опустевшую монастырскую казну. Но монахи всегда были людьми образованными и находчивыми. После запрета они тут же принялись зазывать к себе мирян из ближайших деревень и пускали кровь уже им. А те охотно раз в месяц шли в монастыри на эту, как им казалось, оздоровительную процедуру, ведь монахи в отличие от цирюльников денег за неё не брали. В монастырях даже было определенное время для кровавых заготовок, оно так и называлось «днями запаса крови». Пускать её начинали вечером, поближе к тёмному времени суток, так что, делайте выводы. Наверное, не только вечноживущие вроде меня захаживали в монастыри ночью на свеженькое.

Рассел понял, кого полковник имеет в виду и представил, как под покровом ночи из пещер и подземелий поднимаются белые кровопийцы и шествуют к монастырю. В полумраке монастырских коридоров, щурясь от тусклых огоньков свечей, они входят в трапезную, а аббат протягивает им чашу и в духе Евангелия торжественно произносит: «Пейте из неё все, ибо это — кровь моя, для многих изливаемая».

— И всё-таки, не укладывается в голове… — признался доктор.

— Что именно, Рассел? Мы, кровопийцы, стары как мир. Кровопускание как массовая процедура известна с незапамятных времен. Делайте выводы.

— Выходит, кровопускание со времен средневековья мало того, что бесполезная и опасная процедура, так ещё и придумана для нужд кровопийц? Это просто непостижимо! Как вообще можно было убедить богобоязненных людей на кровопускание, если в Библии сказано, что душа тела растворена в крови? Разве они не понимали, что отдают свои души на прокорм другим.

— Полно вам, Рассел. Если одна белянка смогла убедить египтолога, а может даже и ни одного, что она богиня Меритсегер, то что и говорить о жаждущих, но приличных кровопийцах, что брезгуют опуститься до убийства, но слишком находчивы, чтобы не обдурить бедных монахов. Да, выдумка не самая изощренная, но как подействовала! И сколько лет механизм отлажено работал, пока медики не стали говорить о замкнутой кровеносной системе и опасности кровопотери. Сейчас все меняется. Вот появилась гемотрансфузия, чем я цинично с вашей помощью и пользуюсь. Может когда-нибудь ваши будущие коллеги научатся переливать кровь от человека к человеку без летального исхода, вот тогда-то, будьте уверены, кровь станут переливать много и часто. Может даже, на манер пастеризованного молока, научатся сохранять её вне организма долгое время, чтобы потом опять перелить нуждающимся. А нуждающиеся будут всегда. Это вечная история.

— А вы сами покупали кровь монахов?

— Поверьте, Рассел, — дерзко улыбнулся полковник передернув усами, — стань передо мной такой выбор, я бы предпочел наведаться в женский монастырь.

В голове доктора Рассела возник вопрос, который он не решился озвучить. И все же ему было интересно, что для кровопийцы приятнее: пить выпущенную кровь из чаши, или же делать то же самое, но наедине со своим дарителем — приникая к кровоточащей ране, втягивать совсем теплую, ещё не свернувшуюся жидкость?

— Не сердитесь на монахов, Рассел, — отвлёк его от раздумий полковник, — помимо извлечения прибыли, они делали полезное дело.

— И какое?

— Насыщали нуждающихся. Не у каждого кровопийцы есть свой постоянный даритель, это слишком большая роскошь, и я имею в виду совсем не деньги.

— А что тогда?

— Личные отношения. Порой бывает тяжело объяснить дарителю, что он или она для тебя самое дорогое существо на свете, что без неё жизнь совсем не жизнь, а тусклое существование.

— А о том, что даритель проживет с вами не больше десяти лет, вы не говорите? — не скрывая ехидства, поинтересовался Рассел, но полковник только внимательно посмотрел на доктора, а после серьёзно ответил:

— О таких рисках не принято предупреждать. Вы ведь тоже не говорите своим безнадежным пациентам, что они скоро умрут.

 

26

На следующий день полковник Кристиан застал Томаса Вильерса в штаб-квартире Общества за невиданным для него делом — обложившись книгами Том что-то старательно конспектировал. Полковник был наслышан об университетских достижениях Вильерса, вернее, их отсутствия, и сейчас был немало удивлен ученическим рвением подопечного.

— Все-таки, миссис Эмери может влиять на тебя и положительно, — поддел он Тома.

— Я готовлюсь к экзамену, — серьезно ответил молодой человк и снова погрузился в штудии.

Полковник внимательно пригляделся к конспекту. Ровный столбик непонятных значков, больше похожих на алхимические, сопровождали пояснения: «планета Меркурий, её металл — ртуть, разум — Тириэль, дух — Тафтартарат; планета Венера, её металл — медь, разум — Хагиэль, дух — Кедемэль…» И в так далее о прочих планетах вплоть до Сатурна.

— Что это?

— Астрологические символы и их соответствия.

— И зачем они тебе нужны?

— Я же говорил, я готовлюсь к экзамену.

Серьезность, с которой это было сказано, заставила полковника пожалеть, что он втянул неокрепший разум в магический мирок с его сомнительной оккультной астрономией. Полковник даже забеспокоился, как бы не пришлось вытаскивать Тома оттуда силой.

— Слушай меня внимательно, — перешел к делу полковник. — Сегодня ты идешь к миссис Эмери, дожидаешься, когда она заснёт, и тихо перебираешься в гостиную.

— Зачем?

— Не перебивай. Подойдешь к стене, где висят музыкальные инструменты…

— Откуда вы о них знаете? — неподдельно удивился Том.

— Знаю, — лаконично ответил полковник. — Аккуратно снимешь со стены флейту…

— Так вы были в доме у Флоренс?

— Вильерс, ты не о том сейчас думаешь. Снимешь флейту и посмотришь, нет ли внутри свернутого листа бумаги.

— Скажите правду, — чуть ли не умоляюще произнёс Том, — вы были у Флоренс дома? Так вы знакомы?

На лице полковника отразилось непередаваемое выражение жалости и раздражения. Второй раз за неделю он стал объектом необоснованной ревности и опять же наградил его ею собственный подчиненный.

— У тебя большие проблемы, Вильерс, — как можно более ровно произнёс полковник. — Тебе нужно адекватнее воспринимать происходящее. Если бы я навещал миссис Эмери в её квартире, то давно проверил ту флейту сам. И не только её.

Кажется, этот довод усмирил Вильерса, и полковник продолжил:

— Значит, вынешь из флейты свернутые бумаги и незаметно выйдешь из дома. Я буду ждать тебя в кэбе всю ночь, но лучше бы тебе поторопиться.

— Но почему вы думаете, что документ внутри флейты? Это же абсурдно.

— Ты когда-нибудь спрашивал свою драгоценную Флоренс, зачем ей копии древних музыкальных инструментов?

— Нет, — удивившись, признался Том.

— А мой информатор спросила. И Эмери ей охотно поведала обо всех инструментах, даже на них сыграла. Но к флейте не прикоснулась. Делай выводы.

Но Том не усмотрел в этом ничего подозрительного, только подумал, что Флоренс не умеет играть на флейте. Подозрительным молодому человеку казалось лишь то, что у полковника есть информатор, да ещё и женского пола.

Настал вечер, и Том снова потерпел поражение в любовной схватке с Флоренс, после чего, обессиленный, растянулся на кровати. А она, словно похитив жизненные силы поверженного любовника, вновь покинула его, чтобы предаться своим излюбленным магическим занятиям. Пару раз Том вздремнул, пока дождался, когда же Фло вернется в постель. Сквозь тяжелую дрёму он пытался продумать план дальнейших действий, но все рациональные мысли исчезали как в тумане. В голову лезли только невысказанные упреки к Флоренс за её холодность, тайны, которые она не хочет открыть даже брату по Ордену, постоянные недомолвки и уходы от ответов. Но вот, Флоренс уснула, и Том мог попытаться разоблачить хотя бы один её секрет.

Для начала он всё же решил проверить ящик стола, куда несколько дней назад Флоренс сложила свои странные восточные письмена. Помимо текста на неизвестном языке он обнаружил записи на вполне разборчивом современном английском, что больше походили на отрывистые наброски будущей статьи или книги. Речь в них шла о древнеегипетской магии, и Тома это вовсе не удивило.

Настал черед проверить флейту, о которой говорил полковник. Не веря в результативность столь безумной идеи, Вильерс окинул взглядом стену с инструментами и обратил внимание на красочные рисунки древнеегипетских божеств рядом с ними. Том не поленился и заглянул под каждый лист, предварительно открепив уголок от стены. Но на обратной стороне каждого листа бумаги было чисто. Подумав, где ещё можно спрятать архиважные документы Ордена, Том попытался заглянуть под драпировку стены, но всё было безрезультатно. Что и говорить, чутья на подобные вещи за ним никогда не наблюдалось.

Наконец он вновь вернулся к стене с инструментами. Флейта висела на уровне плеч Тома, и ему подумалось, что для Флоренс с её невеликим ростом она приходится как раз на уровень её глаз. Руки не спеша потянулись к музыкальному инструменту, но что-то тяжелое и гнетущее давило на Тома со всех сторон. Казалось, боги на рисунках с укором взирали на ещё не свершившееся злодеяние: вот псоглавый Анубис в презрении сощурил глаз, вот то ли Исида, то ли другая богиня чуть наклонила голову, чтобы лучше разглядеть момент кражи. И всё же Том пересилил навалившиеся на него, словно путы, неприятные ощущения и снял флейту со стены. С минуту он бездумно вертел её в руках, не видя перед собой ничего кроме куска дерева. Не надеясь обнаружить искомое, Том вложил палец в отверстие и ошибся — определенно, мизинец во что-то уперся. Поднеся флейту ближе к свету, Том увидел, что внутри находится свернутый лист бумаги, и, может даже, не один.

Нервно сглотнув, Вильерс обернулся — в комнате было пусто, и никто за ним не наблюдал. Осторожно вернувшись в спальню, Том увидел, что Флоренс по-прежнему лежит на кровати и даже не пошевелилась за время его отсутствия. Томас вперил взгляд в туалетный столик — ему нужно что-то, дабы аккуратно подцепить и вынуть бумагу из флейты, и для этого подошла шпилька. Не спеша, Том развернул три сложенных вместе листа. Это был машинописный текст — те же многочисленные аббревиатуры, что когда-то показывал ему дядя Джеймс, но теперь напротив каждой стояло имя и адрес.

Вильерс чуть не задохнулся от волнения и тут же кинулся натягивать на себя одежду, аккуратно сложенную на стул. Он ещё раз взглянул в безмятежное лицо спящей возлюбленной, и сердце защемило от собственного предательства. Он знал, что это должно было произойти, но как горько и противно было совершать неизбежное. Невольно Тому тут же вспомнилось, как Флоренс расстроила история с зеркалом. Что же будет, когда Фло увидит, что флейта отныне пуста? Что будет, если в Ордене узнают, как вероломно Том нарушил клятву?

Полковник не обманул, и кэб действительно стоял напротив дома на другой стороне улицы. Стоило Тому перебежать дорогу, как дверца в нетерпении распахнулась.

— Вот! — протянул он полковнику список.

Развернутые бумаги постоянно норовили свернуться обратно в трубочку. Полковник не спеша пробежал глазами каждый исписанный листок сверху вниз, затем так же неспешно внизу вверх и вручил их обратно Вильерсу.

— Что, это не то? — обескураженно спросил Том, чувствуя, что все его старания были напрасны.

— Напротив, то, что нужно.

— Тогда почему…

— Быстро отнеси обратно и положи на место.

Немного поколебавшись, Том хотел было задать ещё один вопрос, но суровый взгляд полковника ясно дал понять, что все вопросы сейчас будут не ко времени. Вильерс поспешил вернуться в дом и, скатав список тугой трубочкой, вставил его обратно в отверстие флейты.

Из спальни послышалось шуршание простыней. Том вернул инструмент на стену и кинулся к Флоренс. Она продолжала спать, но, видимо, тревожный сон не давал ей покоя, заставляя безмолвно метаться в забытье.

Том хотел было разбудить её, но вовремя вспомнил, что одет. Предстань он перед проснувшейся Флоренс в одежде, это вызвало бы неудобные вопросы. Стоило Томасу разоблачиться и нырнуть под одеяло, как глаза женщины открылись, а рот жадно глотнул прохладный воздух комнаты.

— Ну вот, — мягко произнёс Том, — теперь и тебе снятся кошмары.

— Это был не кошмар, — чуть задыхаясь, проговорила Флоренс. — Очень необычный сон. Я вдруг ощутила, как мое тело сжалось, руки вросли в бока, а обе ноги слились в одну. Я почувствовала, что у меня больше нет позвоночника, а вместо кожи меня покрывает чешуя. Я была змеёй! Я видела свой белый хвост, ощущала, как раздувается мой капюшон. Я была коброй, белой коброй! Я обвивалась вокруг такой же белой, как и я сама руки, а другая рука нежно гладила меня, но я чувствовала раздражение и кипящую злобу. Кто-то обнаженный стоял передо мной, и я не удержалась и впилась в его ногу. Та, что держала меня, стала высасывать из раны мой яд, а он… да, это определенно был мужчина, он стонал: «Мерит… сегер».

Флоренс откинулась на подушку и замерла, и Томаса испугали её широко распахнутые глаза, уставившиеся в какую-то невидимую точку на потолке.

— Фло, тебе плохо? — жалобно спросил он.

— Я знаю это имя, — завороженно проговорила она. — Он назвал меня Меритсегер, богиней Долины Царей! Я была её змеиным воплощением!

Том затаил дыхание, силясь не выдать своего удивления и понимания её слов. Кровопийца Меритсегер снова явила себя, но на сей раз, она отстала от поэта Йейтса и пришла во сне к Флоренс.

— А потом я проснулась, — продолжала она, — встала с кровати и подошла к столику. Мне было не по себе, и тут я посмотрела на себя в зеркала. За моей спиной отразилась женщина, темная и растрепанная. Я видела только правую половину её лица, и в нём был интерес и насмешка. Я испугалась, что кто-то проник в дом, и в ужасе побежала прочь. И в этот момент я проснулась по-настоящему и окончательно.

На душе у Тома отлегло. Он уже успел представить, как Флоренс проснулась на самом деле и не обнаружила его рядом, а заодно успела увидеть, что флейта не висит на отведенном ей месте.

— Я змея Сата… — шептала Флоренс, — я умираю и рождаюсь вновь…

— Фло, что ты такое говоришь? — не на шутку испугался за возлюбленную Том. Казалось, ночной кошмар так сильно взволновал её, что теперь Флоренс не могла отличить сон от яви. — Какая смерть? Ты жива.

— Нет, нет, ты не так меня понял, — поспешила заверить его женщина. — Так богиня Меритсегер говорит о самой себе в древних текстах. Это формула её естества.

Том лишь покачал головой:

— Ты слишком увлечена Египтом, раз тебе снятся подобные вещи. Все эти рисунки, инструменты… Всего этого слишком много в твоей жизни.

— Нет, ты не понимаешь и путаешь следствие и причину. Я потому и увлечена Египтом, что мне снятся подобные вещи. И не только снятся.

— А что ещё?

— Ещё…

Флоренс помедлила с ответом — казалось, она снова промолчит, как и всегда делала в подобных случаях. Женщина поднялась с постели и, чуть пошатываясь, последовала к столу. Она отперла тот самый ящик, который не так давно обследовал Том, и вынула стопку бумаг, чтобы показать их любовнику.

— Я помню, когда ты писала их, — сказал Том, вглядываясь в текст на неизвестном ему языке. — Так о чём здесь говорится?

— Я не знаю.

— Но твоя правая рука в курсе? — чуть насмешливо спросил он, и Флоренс его тон заметно не понравился. — Прости, Фло, я просто не понимаю, как должен реагировать на твои загадки. Ты говорила, что это самопроизвольное письмо.

— Его ещё называют автоматическим.

— Так значит, этот какая-то оккультная практика наподобие гадальных карт?

— Почти. Таким способом можно не только предсказывать будущее, но и узнавать о прошлом. Это, — она протянула Тому один исписанный лист, и добавила, — знание о далёком прошлом, о том, чего никогда не сможет узнать наука, пользуясь своими привычными методами.

Том ещё раз, более внимательно, глянул на косые строки, но понять и разгадать, что же это такое, он так и не смог.

— Это иератическое письмо, — подсказала Флоренс, — им пользовались древние египтяне, если требовалось что-то записать от руки.

— Так это иероглифы?

— Да, их прописной вариант.

— Так ты знаешь древнюю письменность? — неподдельно удивился Том, на что получил ещё более удивительный ответ:

— Я - нет, но его знает дух, что пишет моей рукой. — Флоренс не стала подвергать себя расспросом и без лишних просьб рассказала свою историю сама, — Впервые это произошло, когда я писала письмо, обычное письмо старой подруге. Внезапно я ощутила странную легкость во всем теле, будто воспарила. Через пару мгновений это чувство пропало, в голове помутилось и, к своему ужасу, я осознала, что моя рука продолжает писать без моей на то воли. Тогда я сильно испугалась и подумала о параличе, хотя, конечно это было глупо. Мое тело меня не слушалось, но не было пассивным, а напротив — активным. Тогда в моём сознание возникла чужая мысль, она призывала меня успокоиться и повиноваться, что я и сделала.

— А что ты почувствовала в тот момент своей рукой? На неё кто-то давил или обхватывал?

— Нет, ничего подобного. Никаких прикосновений, только легкий холодок по коже.

— И дух приходит к тебе, когда ему заблагорассудится?

— Нет, конечно, я же не одержимая. Я в состоянии контролировать свою волю и разум. И ты научишься, — улыбнувшись, сказала Флоренс и провела ладонью по щеке Тома. — Сначала я сажусь за стол и настраиваюсь на работу — беру стопку чистых листов бумаги и в готовности держу над ними ручку. Затем очищаю разум от собственных мыслей и только потом взываю к духу. Когда она откликается, в голове возникают огненные знаки, словно искры перед глазами, а потом мое сознание наполняется невероятными сокровенными знаниями древних времен, что никогда не вернутся и не повторятся.

— Она? — зацепился за слово Том. — Что ты знаешь об этом духе ещё?

— Её имя Мут-эм-мену. При жизни она была певицей в храме Амона в Фивах, а её отец был строителем пирамид.

— И что, она так просто явилась к тебе и начала писать послания?

— Нет. Инициатором стала я. Все началось в Британском музее. Мне было интересно, можно ли посредством духовного зрения заглянуть в прошлое тех предметов, которые там выставляются.

— Духовное зрение? — не выдержал и переспросил Том. — Это как?

Флоренс мягко улыбнулась, протянула руку к прикроватному столику и, взяв с него цепочку с кулоном, вложила украшение в ладонь ничего не понимающего Тома.

— Закрой глаза, — полушепотом попросила Флоренс и он повиновался. — Почувствуй холод металла. А теперь очисть разум от мыслей и представь, что тебе известна вся история этого кулона. Ты, конечно, знаешь, что принадлежит он мне, но купила ли я его сама или же получила в подарок? Какое было у меня настроение, когда я впервые одела его? Что чувствовал торговец, когда продавал кулон? Где живет ювелир, его изготовивший? В каком месте на планете добыли металл для этого украшения? Ну, что ты скажешь?

Том открыл глаза и, встретив ласковый взгляд Флоренс, смущенно улыбнулся.

— Я не знаю.

— Ничего страшного. Этому не сложно обучиться. Я помогу тебе, если ты сам этого искренне пожелаешь и не пожалеешь сил для нового духовного опыта. Психометрия есть область ощущений и с её помощью можно узнать многое о предметах и их прошлых владельцах, местах, где они побывали, об историях с ними связанными. Я тренировала свои навыки долгое время и многому научилась, но в итоге мне захотелось чего-то большего, что обернулось бы во благо, и не было бы простой забавой. Именно поэтому я пришла в Британский музей, ведь где ещё в Лондоне можно найти вещи с самой древней историей?

— Ты была египетском зале?

— Да, — обрадовалась Флоренс, что молодой любовник наконец-то начал её понимать. — Египетская цивилизация — древнейшая на земле после шумерской. Экспонаты, привезенные из Египта, прошли длинный путь не только в пространстве, но и во времени, и оно измеряется тысячелетиями.

— И к чему ты применила свои способности?

— Сначала это были ушебти — маленькие фигурки, которые клали в погребальную камеру, чтобы в Царстве Мертвых они исполняли всю работу за покойного. Не скажу, что все намеченное у меня получилось с первой попытки. К экспонатам в музеях ведь воспрещено прикасаться. Пришлось приспособиться и настроиться на восприятие ощущений без помощи рук. А потом… даже не знаю, как такая безумная идея пришла мне в голову, но в зале выставляется мумия…

— И ты решила узнать её историю?

— Нет, что ты, — запротестовала Флоренс, — я не дерзнула тревожить дух в царстве мертвых и потому решила исследовать саркофаг, в котором выставляется мумия. Но дух всё равно пришел ко мне. Мут-эм-мену откликнулась на мои просьбы и показала сцены из своей жизни, величественный колонны храма, где служила, цветущие сад, где гуляла, церемонии, в которых пела и играла. Но кое-что она обязалась передать мне позже, не в стенах музея. Так она стала посещать меня вечерами здесь и передавать утерянные знания египетской древности.

И снова Древний Египет. Томас не мог не подумать в этот момент о Меритсегер и Сфинксе у подножия пирамид Гизы. Если кровопийца способна проникать в чужие сны, может ли она водить за нос доверчивую к её словам Флоренс, давая почувствовать себя её ручной белой коброй? Но кто тогда скрывается за личиной Мут-эм-мену: хитрая Меритсегер или же неприкаянный дух, что хочет поделиться с Флоренс утерянными знаниями?

Только теперь Тому стало понятно назначение многочисленных копий древнеегипетских музыкальных инструментов на стене комнаты. Раз Флоренс общается с храмовой певицей и воспроизводит своей рукой её мысли, почему бы духу не заставить её играть и древние ритуальные мелодии. Должно быть это завораживающий момент — услышать музыку мертвого народа, звуки, навсегда оставшиеся в прошлом.

— Но ты ведь не можешь прочесть эти послания, — рассуждал Томас. — Зачем же дух певицы оставляет их тебе?

— Один египтолог помогает мне расшифровывать эти письмена.

— И ты рассказала ему, как их получила?

— Конечно, всю правду. Иначе бы мне не заполучить его доверия.

— И он поверил?

— Он даже увидел, как это происходит. Я приглашала его на сеанс, когда Мут-эм-мену водила моей рукой.

— И его не удивило увиденное?

— Больше всего его удивило содержание текста. Ему легче поверить, что иератическое письмо через меня записал дух, чем допустить, что женщина способна обучиться древнеегипетской письменности.

Колкость в адрес египтолога была понятна, и, кажется, Том догадывается, о ком шла речь.

— Так он расшифровал записи? Что в них?

— Знания древних. О магии, о богах и их храмах, о церемониях во славу их, о заклинаниях и таинствах. Египетская религия поистине величественна! Она существовала дольше, чем вся европейская цивилизация. Все, что возникло после, лишь бледная копия и профанация. Многие вероучения черпали из египетской традиции сюжеты, обрядность и тексты, но у них не вышло ничего, что можно было бы сравнить с исконной традицией. Возможно, когда-нибудь я напишу об этом книгу. Пусть страждущие узнают подлинную египетскую веру.

 

27

Наутро полковник Кристиан подал сэру Джеймсу воспроизведенный им ночью по памяти реестр адептов Орден Золотой Зари, что принадлежали к так называемому лондонскому храму Исиды-Урании.

— Около ста имен, — завороженно произнёс Грэй, ещё раз пробегая глазами список. — Сто настоящих имен, настоящих людей. Признаться, я думал, их будет больше. И почему в конце списка нет имени Томаса?

— Очевидно, он неполный, — прокомментировал полковник Кристиан. — Или Вильерса не успели внести в реестр.

— Кстати, вы не выяснили, где проходила церемония посвящения? Наверняка, помещение арендовали. Неплохо было бы узнать, кто это сделал.

— В этом нет нужды. Квартира принадлежит небезызвестному нам коронеру Весткотту. А сам он как хозяин дома и руководил церемонией.

— Это хорошо. В реестре есть и его имя, и поэта Йейтса и актрисы Эмери. А это однозначно указывает, что мы на верном пути. Узнать бы, — протяжно произнёс Грэй, словно намекая, — кто все остальные люди из списка.

На это замечание полковник вынул из кармана часы и задумчиво произнес:

— Через два часа в штаб вернется Стэнли, вот он нас и просветит. Не о всех ста, конечно, но о ком-нибудь он точно успеет разузнать.

— Эксплуатируете молодое поколение? — насмешливо спросил сэр Джеймс.

— Пусть набирается опыта. А то наедине со своей мифологией он точно одичает.

Хьюит Стэнли прибыл в штаб-квартиру Общества только через три часа, но с занимательным рассказом о том, какая интереснейшая и пестрая компания собралась в Ордене Золотой Зари:

Мисс Энни Хорниман 35-и лет, она же сестра F.E.R. - Fortiter Et Recte, что означает «Смело и честно», в миру внучка чайного фабриканта и дочь члена парламента. Заядлая театралка, по слухам, она спускала наследство деда на спонсирование новых постановок. Кстати, Энни Хорниман оказалась подругой миссис Эмери. Была у неё и ещё одно подруга — Мина Бергсон, она же Мойна Матерс, жена того самого якобита Матерса, что некогда был куратором в музее отца мисс Хорниман и участвовал в основании Ордена Золотой Зари. Довольно тесные переплетения — то ли личные связи повлияли на оккультные, то ли наоборот.

Из мира больших денег помимо мисс Хорниман в Орден Золотой Зари пришел и 37-летний брокер Фредерик Ли Гарднер, брат D.P.A.L. — «Из глубины — к свету». Вероятно, увлечение непознанным в детстве привили ему родители, практиковавшие спиритизм. Не исключено, что своей рискованной игрой на бирже Гарднер был обязан советам духов, которых наверняка вызывал. Помимо Ордена, он поддерживал связь с Теософским Обществом и даже пописывал статейки для его журнала с броским названием «Люцифер».

Самый необычным членом Ордена Золотой Зари, пожалуй, являлся Вильям Александр Эйтон. Во-первых, ему было 79 лет. Во-вторых, до недавнего времени он служил викарием и ушел в отставку только в прошлом году. Девиз его V.O.O.R. означал: «Тот, кто возвышается силой добродетели, редко падает». Трудно было понять, чего не хватало англиканскому священнику, раз он начал якшаться с оккультистами, и не только с ними. За свою долгую жизнь Эйтон успел пройти посвящение в нескольких масонских ложах, а в Орден он привел даже свою жену, ставшую сестрой «Помогу, чем смогу».

Еще одной семейной парой оккультистов помимо Матерсов и Эйтонов были Фелкины. Доктор Роберт Фелкин 42-х лет взял себе девиз F.R. — «Помни о конце». Наверное, то же самое он говорил и своим пациентам, не слишком ответственно относящимся к собственному здоровью. Шесть лет назад Фелкин, будучи вдохновленным примером Ливингстона, посетил Уганду, где два года был кем-то вроде врача-миссионера. По возращении в Европу он имел практику в Шотландии и Германии. О жене его известно только, что она поддерживала оккультные увлечения мужа и потому приняла девиз «Через тернии — к звездам».

47-летний адвокат из Эдинбурга Броуди-Иннес тоже делился своими интересами с женой. Его девиз в Ордене S.S. — «С надеждой», её — «Под сим знаком победишь». Как и бывший преподобный Эйтон, Броуди-Иннес не видел конфликта между христианством и оккультизмом и потому уже три года возглавлял епархию Аргилла Епископальной церкви Шотландии. В Лондоне же он был известен как член Общества библиофилов.

38-летний автор эзотерических сочинений Александр Эдвард Уэйт, брат S.R. — «Тайны короля», не был оригинален и тоже привел в Орден Золотой Зари супругу. Не ясно, по какой причине, но два года назад его членство в Ордене было приостановлено.

— … Приостановлено оно и ещё у одной адептки, которой так и не удалось завлечь в Орден своего мужа.

Произнеся это, Стэнли сделал паузу, словно собирался сообщить нечто такое, от чего слушатели лишатся дара речи.

— Ну, не томи, — не выдержал полковник — кто она?

— Констанс Ллойд, — немного помедлив, Стэнли добавил, — в замужестве, миссис Констанс Уайльд.

— Жена Оскара Уайльда? — на всякий случай переспросил сэр Джеймс, на что получил одобрительный кивок.

Все вышло, как и задумывал Стэнли — дара речи присутствующие не то чтобы лишились, просто не смогли высказать свои мысли вслух, ведь в приличном обществе на имя Оскара Уайльда с недавних пор было наложено табу.

— Забудем о Констанс Уайльд, — наконец сказал сэр Джеймс.

— А если… — хотел было возразит Стэнли.

— Никаких «если». Так можно выстроить не самую приятную ассоциативную цепочку.

— Да какую цепочку? — продолжал возмущаться Хьюит. — При чем тут…

— При том самом. Начнем с Ордена Золотой Зари, продолжим миссис Уайльд, сразу же вспомним о её осужденном супруге, потом о его любовнике, затем о брате любовника, по совместительству секретаре бывшего премьер-министра. А в конце всплывет имя и самого бывшего премьер-министра. Нет, не надо нам всего этого.

— Биллиам Йейтс был вхож в семью Уайльдов, — попытался возразить Стэнли последним из имеющихся у него аргументов.

— Это всего лишь ирландское землячество в Лондоне, не более того, — поспешил отмахнуться Грэй. — У тебя есть ещё что-нибудь по адептам Ордена?

И Хьюиту Стэнли нашлось что ответить. В Ордене Золотой Зари состояло немало медиков. Помимо покойного Вудмана, здравствующих Весткотта и Фелкина, в их рядах затесался довольно известный в профессиональных кругах 52-х летний гомеопат Эдвард Берридж. Самое забавное, если верить реестру, Берридж был принят в высший Орден Рубиновой Розы и Золотого Креста 30 февраля 1891 года. Наверное, для оккультистов такая дата что-нибудь да значила. «Я вновь восстану» — было его девизом. Похоже, как и многие орденцы, Берридж тоже не был удовлетворен своей открытой духовной жизнью, раз вступил в тайное оккультное общество. Будучи в Новом Свете, где изучал гомеопатию, Берридж проникся идеями тамошнего духовного лидера Лейка Харриса из «Братства новой жизни», и по возвращении в Англию собирался основать что-то вроде филиала этого братства. Трудно сказать, что из этого могло получиться, но в Америке Лейк Харрис с последователями жили уединенной общиной в сельской глуши на берегу озера. Адепты, отдавшие общине всё свое нажитое в мирской жизни состояние, ютились в хижинах и сараях, а сам Харрис с двумя наложницами коротал дни в особняке, пока остальные без устали трудились на благо этой троицы. Тех, кто не был доволен столь неравным положением вещей, Харрис наставлял подавлять свои желания и усмирять плоть ради обновления духа. Ещё он запрещал супругам вести брачную жизнь, ведь вместо этого они должны были искать по ночам единения с некими «небесными двойниками», чтить Харриса как проводника христовой любви и верить, что в каждом человеке присутствует как женский, так и мужской принцип, которые обязательно нужно пробудить, чтобы стать совершенным гермафродитом.

— Если подобная община под началом Берриджа появится где-нибудь в графстве Кент или Суррей, — усмехнуля Стэнли, — будет любопытно посмотреть на реакцию властей. Интересно, а как орденцы относятся к духовным воззрениям их брата Берриджа? Если они их не шокируют, и он продолжает оставаться адептом Ордена Золотой Зари, значит, гибкость орденской морали и тамошние практики позволяют и не такое.

— Этого мы не знаем, — оборвал Хьюита сэр Джеймс. — Не будем опускаться до домыслов. Лучше поговорим о том, что имеет место быть. Например, об иерархии Ордена. — Он вновь взял копию списка и внимательно прочел начало документа. — У Ордена имеется несколько отделений в различных городах Лондонское именуется храмом Изиды-Урании. Глава храма называется у них императором и занимает эту должность горожанин Парижа Самюел Лиддел Матерс. Поскольку его никогда нет на месте, все фактическое управление находится в руках его заместителя, гомеопата Берриджа из «Братства новой жизни». А Флоренс Эмери, оказывается, большой человек в Ордене — провозвестница. Одному Богу известно, что это значит, и что она провозвещает, но, тем не менее, и у миссис Эмери есть свой заместитель, а именно, театралка мисс Хорниман. Третьей в иерархии храма числится должность канцлера, и я ума не приложу, зачем она там нужна, а имена Перси Баллока и его заместителя Пуллен-Бёрри мне ни о нем не говорят. А доктор Весткотт является, — тут Грэй заглянул в реестр, чтобы зачитать ряд должностей коронера, — регистратором и протоколистом, ученым секретарем и казначеем.

— Выражаясь человеческим языком, — произнёс полковник, — он кто-то вроде распорядителя храма и все организационные вопросы лежат на нём.

— Очевидно, — кивнул сэр Джеймс, — но Орденом он не руководит, что странно, учитывая его авторитет в среде лондонских оккультистов и непосредственное участие в основании Ордена Золотой Зари.

— Так и Матерс участвовал, — напомнил полковник.

— Но он живет в Париже. Вот что странно. Если мы предполагаем его общение с так называемыми Тайными Вождями, о чем свидетельствует Йейтс, то общаются они на Континенте, а не в Лондоне.

— Если они вообще существуют, — напомнил полковник свою позицию. — Кажется, Йейтс и вас заставил в этом усомниться.

— Однако вы поспешили мои сомнения развеять, разве не так?

— Я всего лишь сказал, что Меритсегер где-то рядом, и реально существует: хоть в потустороннем мире, хоть в нашем физическом. А все что касается тайных вождей, это выходит за рамки наших интересов. Вряд ли за их образами скрываются кровопийцы. Во всей этой истории чувствуется влияние Блаватской. Скорее всего, Йейтс прав, и Матерс просто придумал своих вождей, только чтобы Орден был ничем не хуже Теософского Общества. Вы только вспомните тот фурор, который произвела Блаватская своим появлением в Лондоне в 1887 году. Я удивляюсь, почему мы подозреваем в потрошительстве Орден, а не последователей Блаватской, раз уж на то пошло.

— Потому что некоторые из них уже покинули Теософское Общество и присоединились к Ордену Золотой Зари.

— А вы правы, — неожиданно подал голос Стэнли. — Я ведь узнавал. Оказывается, Весткотт был среди друзей Блаватской, знали её лично и брокер Гарднер и преподобный Эйтон. Поэта Йейтса Блаватская лично выгнала из рядов теософов. А Матерс является почетным членом Теософского Общества. Так что, в Ордене состоят как минимум пять блаватистов.

Полковнику невольно вспомнился фотопортрет русской эмигрантки. Её неприятные водянистые глаза невольно заставляли провести аналогию с глазами белых кровопийц, хотя Блаватская не шла с ними ни в какой сравнение. Лет девять назад ей первой пришло в голову потчевать публику смесью из различных вероучений и ложных чудес, и это принесло свои плоды — публика, если и не поверила в эти россказни, то привыкла к ним.

— За последние лет пятьдесят, — решился озвучить свои мысли вслух полковник, — то и дело слышишь о спиритистах, теософах, мудрости восточных религий и несостоятельности христианства. И никого кроме меня это, как будто, не возмущает.

— Не думал, — с улыбкой произнёс сэр Джеймс, — что вас так задевают новые духовные веяния.

— Я не добропорядочный христианин, что поделать, но все происходящее в последние годы напоминает надувательство.

— Кстати об Учителях Блаватской, тех самых махатмах, — вдруг сказал Стэнли. — Я читал о них. Один из них живет в тибетской пещере, — и, поочередно посмотрев в глаза полковнику и Грэю, добавил, — под землей.

— Успокойся, Стенли, — поспешил отреагировать полковник. — Это в фантазиях Блаватской он живет под землей. На самом деле, этот махатма не то что там не обитает, его вообще не существует.

— Откуда вы знаете? — уязвленно бросил Стэнли. — Это только голословное отрицание.

— Утверждения о его реальности не менее голословны.

Сэр Джеймс поспешил прервать намечающуюся словесную перепалку и сказал:

— Так может, стоит прояснить это вопрос? Я имею в виду махатм Матерса, этих пресловутых тайных вождей.

— И где прикажете их искать?

— Вы, полковник, кажется, не так давно были готовы пуститься в дальнее путешествие.

— В Каир? — удивился полковник. — А вы, помнится, были против.

— Я и сейчас не прошу вас ехать так далеко. Я имел в виду Париж. Вы же любите рискованные прогулки под землей. Так вот, катакомбы Парижа — это как минимум 300 километров тоннелей, пещер, каменоломен и 6 миллионов захороненных там останков и неизвестное количество вполне себе живых обитателей.

Полковнику такое предложение не пришлось по душе. Подземный Париж не зря сравнивали со швейцарским сыром. Многие поколения каменотесов добыли из глубин столько строительного материала, что полое основание города в любой момент могло обрушиться вниз в самую преисподнюю, белым кровопийцам такое посягательство точно не пришлось бы по вкусу. А ещё в Париже затеяли строить метро, хотя, с его готовыми подземными тоннелями это было бы не сложно. И это не понравится белым ещё больше, и в Париже повторится лондонское противостояние за подземные дороги.

— Я думал, вы катафил, — поймав на себе недовольный взгляд полковника, Грэй поспешил пояснить, — любите подземелья, катакомбы и все, что внизу.

— С чего вы решили, что мне это нравится? Это всего лишь моя работа, которую за меня никто не выполнит.

— В этом вы правы. Так что, поедете в Париж искать подземных тайных вождей Матерса? У меня даже есть для вас новые документы, где вам по прежнему 42 года.

— А что случилось со старыми, — спросил Стэнли, на что получил ответ полковника:

— А по старым мне 57 лет. Не очень-то реалистично, ты не находишь?

— Ну да, конечно, — согласился молодой человек.

— Так что вы решили, полковник? — продолжал наседать Грэй.

— Не так давно вы запретили мне спускаться в под-Лондон. С чего вдруг вы хотите отправить меня в парижские катакомбы? Вам и мое давнее путешествие под Дублином не пришлось по душе.

— Конечно, не пришлось — ушли с вечера в подземелья, кишащие белыми, а на утро не вернулись в гостиницу, и не понятно где вы и чем вам помочь. А оказалось, вы предпочли морскую прогулку в компании четырех подозрительных личностей. И как мне за вас не переживать? Когда отправитесь в Париж, будете телеграфировать мне дважды в день с докладом, что собираетесь делать в последующие 12 часов.

Полковнику такая перспектива крайне не понравилась. Ему не хотелось ехать в Париж, не хотелось бродить в затхлых катакомбах, где черепа взирают пустыми глазницами со стен на каждого вошедшего. Причина тому нежелание надолго расставаться с Идой или нежелание встречаться с белыми, он так для себя и не уяснил.

— Так что вы скажете на мое предложение?

— Я внимательно выслушал доклад Стэнли. Для начала было бы неплохо побеседовать с несколькими орденцами здесь, в Лондоне. А Париж подождет.

 

28

Яркая вспышка пробилась сквозь опущенные веки и быстро погасла. Том проснулся от холода, пробиравшего до костей, и попытался притянуть к себе одеяло, но и оно ничуть его не согрело.

Рядом послышались тяжелые вздохи. Разлепив глаза, Том не без усилия повернул голову к Флоренс. Казалось, её снова посетил дурной сон: глаза быстро двигались под сомкнутыми веками, а грудь вздымалась в тяжелом дыхании.

Взгляд Тома скользнул вниз по обнаженному телу любовницы, и он увидел, как мышцы её живота лихорадочно сокращались волной, одна рука судорожно сжала подушку, другая — стягивала простынь, а ноги были согнуты в коленях и широко раздвинуты. Теперь Том отчетливо услышал вырвавшийся сладострастный стон.

Томасу было трудно поверить и принять тот факт, что эфемерные сны доставлял Флоренс несравненно большее удовольствие, чем его любовные ласки. Укол ревности вынудил Вильерса потрясти Флоренс за плечо, чтобы разбудить, но она не проснулась, а только сильнее застонала. Вильерс предпринял ещё одну безуспешную попытку, даже ущипнул Фло, но и это не помогло — сон был слишком глубок. Озадаченный и расстроенный, он устало присел на кровати и ещё раз глянул на разгоряченную любовницу. Тело её содрогалось ещё сильнее и неестественнее, словно под действием чьих-то толчков, а бедра и ягодицы Флоренс похотливо двигались в нарастающем ритме.

А Тому становилось все холоднее, в затылке неприятно тянуло, а чувство неясной тревоги щемило в груди. Вслушиваясь в неистовые стоны, Томасу становилось неловко, будто он здесь третий лишний, и вместе с тем обидно. Порываясь уйти, он в последний раз взглянул на Флоренс и в ужасе замер. То, что он увидел, не могла быть игрой мышц или обманом зрения.

Тело женщины билось в яростных судорогах, а по нему скользила нечто невидимое. Кожа прогибалась под чужим весом, а на животе, предплечье и боку таяли белые следы. Внезапно грудь Фло сжалась, а на ней вырисовался отпечаток незримой пятерни.

Том тут же слетел с кровати на пол. Сознание разрывали искры страха. Присутствие чего-то злобного и необъятного явственно посетило его. Оно ненавидело Тома, как и все живое в этом мире, оно сеяло только злость и холод.

Томас судорожно попятился назад, дальше от дьявольского ложа, пока со всей силы не наткнулся спиной на холодную ножку торшера и в панике не опрокинул его. Грохот громадины и звон разбитой лампы взрывом отозвались в голове.

— Том, где ты? — пробивался сквозь пелену полузабытья тревожный голос Фло. — Что ты там делаешь?

Он понял, что инстинктивно закрывает голову руками, когда Флоренс нежно прикоснулась к нему.

— Что с тобой?

— А ты?.. — еле выдавил из себя Вильерс.

— Что я? — удивленно взирала на него Флоренс. — Это ведь ты лежишь на полу.

Взгляд её был нежен и полон сочувствия, но Томасу от этого не стало легче. Он взял Флоренс за руку, потом отпустил и притянул другую, затем провел ладонью по её животу, развернул спиной и снова лицом к себе. Ни синяков, ни других следов того, что ещё минуту назад они были в этой комнате не одни, на её теле не осталось.

Флоренс укоризненно смотрела на юного любовника.

— Что с тобой?

— А ты не помнишь? — дрожащими губами произнёс Том.

— Что я должна помнить? Я проснулась от шума, ты здесь, торшер на полу.

— А сон?

— Какой сон?

— Твой. Ты его помнишь?

На лице Флоренс отразилось недоумение, будто она и вправду ничего не понимала.

— При чем тут мои сны?

Томас не находил в себе сил и дальше оставаться в этой жуткой квартире, даже взглянуть в сторону злополучной кровати ему было боязно. Вильерс не стал дожидаться утра. Наспех одевшись, он покинул озадаченную своим странным поведением Флоренс и без всяких объяснений выбежал на улицу.

Огни уличных фонарей почти не освещали дорогу, и от того Вильерсу ещё больше становилось не по себе. В полумгле он не сразу заметил, как под газовым фонарем кто-то стоит. Представив, как глупо он выглядит со стороны, Том поспешил замедлить шаг и придать лицу безразличное выражение скучающего и ничем не напуганного человека. Темная фигура стала ближе, и Том понял, что в ней не так. Перед ним предстала мусульманка в черной чадре, полностью закрывающей лицо и руки не говоря уже об остальных частях тела. Первое что пришло Томасу в голову, так это, что женщина, а может и молодая девушка, потерялась в незнакомом городе, куда приехала с мужем или отцом и сейчас напугана и растеряна куда больше чем он сам. Наверняка она не знает, куда ей теперь идти, а главное, не знает языка и не может ни к кому обратиться за помощью.

— Простите мисс… мадам, — начал Том, но женщина в чёрном даже не пошевелилась. — Вы, верно, заблудились. Может, вы назовете гостиницу, где остановились, и я провожу вас?

Молчание было ему ответом, и оттого становилось неловко и тягостно.

— В этот час опасно оставаться на улице одной. Я вас не обижу. Я только хочу помочь.

Том очень надеялся, что она, если и не поймет ни слова из того что он ей сказал, так хотя бы уверится в его добрых намерениях. В мыслях Томас усмехался над пугливостью восточных женщин, и вместе с тем дивился, до чего же неподвижна незнакомка, будто она каменная статуя, которую накрыли черным полотнищем.

Невольно Том протянул руку, чтобы дёрнуть материю и узнать, какую тайну она скрывает, как женщина отпрянула назад. Это было первым её движением за всё время, что Том пытался до неё достучаться.

— Таф пришел, — раздался звонкий голос из-под покрывала, явно молодой.

Странный, ни на что не похожий акцент, заставил Тома призадуматься, из какого уголка планеты приехала в Лондон его обладательница. Ему показалось странным, но голос девушки не звучал напугано, а скорее даже озорно, что в столь поздний час выглядело крайне странно.

— Простите, так вас отвезти к Тафу? Скажите где он, и я охотно это сделаю.

— Ты видел, но не видел.

Странная фраза, даже не вопрос, с двумя взаимоисключающими понятиями ввела Тома в легкий ступор:

— Простите, я никого здесь не видел.

— Таф пришел, не ушел. Тебе нельзя его не видеть.

Новые словестные загадки из-под покрывала уже заставили Тома пожалеть о собственной отзывчивости. Теперь ему хотелось побыстрей отделаться от девушки в чадре и пойти домой.

— Он искал мудрицу, а тебе он отдаст злобу и заберет жизнь.

— Если вы не хотите, чтобы этот Таф застал нас вместе, хорошо, я уйду.

В подтверждении своих слов Том успел развернуться и готов был пойти прочь от странной чужеземки, но она продолжала говорить.

— Таф творит во тьме, он единое сущее в бездне тьмы. Владыка Вселенной сей не даст тебе света на пути тьмы.

Слова, словно заклинания, такие знакомые его слуху, заставили Тома остановиться и подумать, где он уже слышал подобное. И вскоре он вспомнил.

— Так вы из Ордена Золотой Зари? — полушепотом вопросил незнакомку Том.

Он приблизился к фигуре в покрывале, чтобы подать ей тайный знак приветствия, как его обучили на церемонии посвящения в неофиты. В ответ из-под черного полотна вынырнула белая кисть руки — абсолютно белая, и даже белее, чем можно себе представить, и какой не может быть у живого человека, если он не…

Не в силах оторвать взгляд от жуткой почти светящейся во тьме кожи, Том узрел, как рукав зашевелился, и вокруг ладони обвилось такое же белое щупальце. Когда щупальце расправило капюшон и угрожающе зашипело, Том понял, что это кобра, и она готовится к прыжку прямо на него. Стоило змее кинуться, как белая рука сжала чешуйчатое тело.

Томас бежал без оглядки.

— Таф тебя видел, а ты не видел, — раздалось эхом вслед.

«Она вобрала своим лоном твои силы, но не отдала своих,» — монотонно проскользнула чужая мысль в его голове. — «Все украденное у тебя она дарит духу из бездны. Пока он рядом с ней, она не вернет лапы стража. Пока ты рядом с ней, она будет ублажать его. Помоги мне — покинь её. Покинь её… Покинь… Покинь…»

Ноги свело от бешеного бега, но Том был не в силах остановиться. Животный страх заглушал вторгнувшийся голос, что заставлял оставить Флоренс.

Не помня себя, Том оказался у порога знакомого дома. Разбудив недовольную миссис Рэдфорд, чтобы та разбудила якобы спящего полковника, Том сбивчивым голосом затараторил:

— Я видел ее! Меритсегер! Здесь, в Лондоне, на Кинг-стрит!

Полковник поспешил втащить подчиненного в дом и попросил хозяйку оставить их.

— Знаешь, Вильерс, — протянул полковник, с тревогой глядя на трясущегося молодого человека, — тебе надо выпить.

Вдвоём они прошли на кухню, где полковник поспешил откупорить бутылку ирландского виски. Незаметно для самого себя Вильерс осушил стакан, но облегчения не почувствовал.

— Давай ещё, — предложил полковник и подлил алкоголя в стакан, — тебе нужно.

— Откуда вы знаете? — Рациональная мысль пришла в голову Тому явно не к месту. — Вы же сами не пьёте.

— Да, — признал полковник, — давно кончились для меня славные деньки кутежей. Зато теперь я частенько вижу, как этим занимаются другие. И заметь, вижу незамутненным глазом.

— А я… — начал было Том, и тут же закрыл лицо руками, — лучше бы и не видел ничего… Её рука… и кобра…

И он рассказал об увиденном и услышанном на улице, не забыв упомянуть о своих чувствах и страхах:

— Это не человек, — твердил Томас, не переставая, — она не может быть живой…

Белая кровопийца показала Тому лишь свою руку, но его воображение лихорадочно перебирало образы, пытаясь представить, как же может выглядеть вечноживущая целиком. Когда в мыслях всплыло пугающее лицо, Том окончательно уверился, что полковник вовсе не такой как она, он самый настоящий человек, как и все, кто ходит под солнцем.

— Как она говорила с тобой? — спросил полковник Кристиан.

— Странно, — признал Том и поспешил отхлебнуть из стакана, — я понимал слова, но не их смысл.

— Это нормально. Белые строят фразы по канонам прошедших веков, когда они ещё жили среди смертных. В современном говоре они не успевают разобраться.

— А потом, — продолжал Том, не слыша собеседника, — я почувствовал её внушение — и, тут же обхватив голову руками, воскликнул, — Боже, я же клялся, что не подчинюсь чужому внушению!

Так он вспомнил об Ордене, о торжественной церемонии посвящения, о напутственных речах коронера Весткотта и собственных заверениях. Вспомнил Томас и о Флоренс. Какой же она была чистой и возвышенной в тот день. Какой же распутной и мерзкой она выглядела всего час назад.

Том не выдержал и спьяну горько расплакался. На сей раз в словах молодого человека не было и толики стеснения — он поведал полковнику всю ужасную историю, что произошла в квартире Флоренс без утайки и купюр, потому как был не в состоянии адекватно оценить, что же с ним произошло и рассортировать подробности на приличные и не очень.

— Что это было? — дрожащим голосом спросил Вильерс. — Вы знаете? Может всё дело в том духе мумии, от которого Фло получает письма? Хотя нет, она говорила, что это дух певицы из храма Амона. А может это был стихиалий, сильф или саламандр? Я читал, они стремятся заключать плотские браки с людьми, чтобы обрести для себя бессмертную душу. И они невидимы ни для кого, кроме посвящённых магов…

— Очнись, Вильерс, — тряханул его за плечо полковник, — какие ещё духи стихий? У тебя совсем ум зашел за разум на почве оккультных наук?

— Так вы не верите мне? — мокрыми глазами воззрился на полковника Том.

— Очень даже верю. Не обижайся, но ты не Шарль Перро, чтобы так складно что-то выдумать посреди ночи и бежать с этим ко мне. Я верю тебе.

— Так что же это было, если не дух?

— Во времена моей молодости это называлось инкубом, — кратко ответил полковник.

— Инкуб? — Том стал вспоминать, что значит это слово, но шестеренки в затуманенной алкоголем голове крутились медленно. — Похотливый демон?

— Он самый. А ещё, в мои времена твою Фло сожгли бы за такую связь с нечистым на костре. И правильно бы сделали.

— Не говорите так! — вскочил с места Том и невольно выпустил стакан из рук, от чего всё его содержимое разлилось по столу и потекло на пол. — Она добрая женщина и никогда не позволит себе не то что подлость, даже грубость.

— Будь мужчиной, возьми себя в руки! — гаркнул полковник, и тут же осекся, вспомнив, что сейчас глубокая ночь и соседи по дому наверняка, желают выспаться.

А обессиленный Том опустился на место и начал причитать:

— Я ведь люблю её больше жизни. Как никого и никогда. Таких как она больше нет и не будет. Вы ведь не знаете, какая она кроткая и изящная. Каждое движение как танец, каждое слово как песня. У неё такой проникновенный, завораживающий голос…

Полковник не смог и дальше слушать эти сантименты и, схватив Вильерса за грудки, поднял со стула и пару раз хорошенько тряхнул.

— У тебя совсем в голове помутилось? Какая любовь после того, что ты видел?!

— Вы не поймете, вы так не любили.

Со злобы полковник ещё сильнее сжал лацкан пиджака и тут же резко отпустил, а обмякшее тело Тома безвольно упало на стул.

— Черт возьми, что это?!

Полковник смотрел на капельку темной крови, выступившую на ладони и тут же застывшую — он так и не понял, обо что поранился.

— Извините, — заплетающимся языкам произнёс Том, — это из-за булавки. Флоренс вышила для меня талисман и наказала, чтобы я носил его у сердца.

Полковник Кристиан тут же распахнул его пиджак. Том даже не успел запротестовать, как мужчина отцепил кусочек черного атласа, где золотыми нитями был вышит неведомый колдовской знак. Полковник поспешил забрать тряпицу себе и после этого сказал:

— Поднимайся Вильерс, я отведу тебя наверх.

— Зачем?

— Проспишься в моей комнате до утра.

— А вы?

— Я не сплю, — коротко ответил полковник, поднимая Тома.

— И не пьете, — заплетающимся языком лопотал тот, пока они поднимались по лестнице. — Как же вам, должно быть, тяжело жить.

— Это точно. Как ты, я не могу снять стресс.

— А как можете?

— Никак. Только самоуговорами.

Кинув полусонного Томаса на кровать, полковник прихватил с собой пальто и вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, он встретил недовольную хозяйку квартиры.

— Послушайте, полковник Кристиан, — начала миссис Рэдфорд, — я понимаю, что кэбы в такой час не ходят, но это не повод, чтобы к вам заявлялись посреди ночи приятели и…

— Он мой подчиненный.

— Так вы ещё и напоили его? Интересная у вас, должно быть, служба.

— Миссис Рэдфорд, — как можно более учтиво и пристыженно говорил полковник, — разве за все девять лет, что я снимаю у вас комнату, происходило что-либо подобное?

— Я вообще надеюсь, что сегодняшний инцидент больше никогда не повторится. У меня приличный дом. Другим жильцам категорически не понравится, когда они узнают, что сегодня вы ночевали в одной комнате с посторонним молодым человеком.

— Он будет ночевать там один.

— Что значит «один»? А вы куда собрались?

— Возникли неотложные дела, — произнёс полковник, надевая пальто. — Я вернусь только днем. И пожалуйста, миссис Рэдфорд, приготовьте мистеру Вильерсу завтрак, когда он проснется.

С этими словами он покинул квартиру, оставив хозяйку в недоумении, ведь для самого себя полковник никогда не просил готовить еды.

 

29

Стоило полковнику Кристиану появиться на пороге дома Семпронии, как он услышал возмущенное:

— Ну, что ещё?!

— Простите, вы не одна?

— Это всё, что вас интересует?

Дабы не дать женщине шанс захлопнуть дверь прямо перед своим носом, полковник сразу же вложил главный козырь:

— Неподалеку от вашего дома сегодня видели белую. Вы случайно ничего об этом не знаете?

Женщина побледнела и отшатнулась, дав полковнику беспрепятственно войти в дом. Видимо, ни что в этом мире так не пугало Семпронию как белые кровопийцы, в особенности те из них, кто разгуливал по поверхности.

— Она приходила за мной? — дрожащим голосом поспешила спросить женщина.

— При чем тут вы? — Полковник вошел в уже знакомую ему гостиную как к себе домой и по-хозяйски уселся в кресло. — Она говорила с Томасом Вильерсом.

— Тем мальчиком? — пребывая в крайней степени задумчивости, спросила Семпрония, входя в комнату следом.

— Да, пару часов назад, на Кинг-стрит. Этот дурак так бы и не понял, кто она такая, пока не увидел белую руку. Но ему простительно, кроме нас с вами он вечноживущих не встречал.

— Что она с ним сделала? — не скрывая тревоги, спросила женщина.

— По счастью, ничего. Она называет себя Меритсегер. Знаете такую? У неё ещё есть ручная кобра, которая прокусывает людям кожу, чтобы хозяйка напилась их крови. Не очень-то понятно, что ей вообще было нужно от Вильерса. Но она определенно что-то знает о вашей соседке миссис Эмери, она же мисс Фарр.

Семпрония одарила полковника подозрительным взглядом.

— У вас мания? Что вам сделала Флоренс, что вы не можете оставить её в покое?

— Лучше спросите, что делает она. Вам когда-нибудь приходилось видеть инкуба живьем?

— Вы шутите? — опешила Семпрония.

— А Вильерс видел, и ему было совсем не смешно. Так вам известно что-нибудь об инкубате?

— Средневековье, какое-то, — недовольно букнула она. — Вы только для этого сюда явились? Или есть более веские причины?

— По Брук-Грин гуляет белая в черном одеянии и заговаривает с прохожими — чем не причина? Войдите в мое положение, Семпрония. Я как служащий Общества ответственен за безопасность горожан.

— А я-то тут при чем?

— Горячие головы в нашем Обществе уже успели высказать подозрение, что ваше появление в городе и возросшая дерзость белых не случайное совпадение.

Семпрония уже было задохнулась от негодования, но полковник продолжил:

— Я еле успел отговорить коллегу от дальнейшего развития абсурдных теорий. Но он так рвался в бой…

Женщина холодно вопросила:

— Чего вы опять хотите, шантажист?

Полковник и впавду начал входить во вкус. Всё-таки, это очень удобно — просто намекнуть о грозящих неудобствах, пусть даже и не существующих, и тут же получить в ответ желаемое. Но…

— Как жаль, что вы считаете меня чудовищем.

— Все это время вы были непростительно дерзки со мной, — обиженно бросила женщина.

— Простите меня, прекрасная Семпрония, я ни в коей мере не желал вас обидеть. Однако и мне приходится сносить бурю вашего ответного гнева.

— Я южанка и потому могу быть эмоциональна. А вы — дакийский варвар с Востока и этим, все сказано.

— Так меня ещё никто не называл, — рассмеялся полковник. — Только от гордой римлянки, пожалуй, стерплю столь категоричную характеристику. Однако если пользоваться вашей античной терминологией, я скорее гунн, чем дак.

— Однако прислуживали последним.

— Нес почетную службу в рядах защитников христианства от натиска мусульман, — поправил её полковник.

— Говорят, — лукаво сощурилась Семпрония, — вы предательски убили дакийского правителя, которого должны были верно охранять.

— Говорят, — бесстрастно повторил полковник, ясно давая понять, что не собирается развивать тему, а тем более подтверждать или опровергать давние слухи.

— Вот и обо мне постоянно говорят несусветную чушь, — помрачнела Семпрония, — выставляют чуть ли не старухой.

— Помилуйте, в нашем положении не может быть стариков, только мудрые и многое повидавшие старейшины.

— Но мне не 2000 лет, чтобы постоянно попрекать меня древностью.

— Простите, я как и многие считал, что вы уроженка Древнего Рима и…

— Да, — спешно перебила Семпрония, — я знала Цицерона. С Горацием мы проводили долгие часы в беседах. Я вдохновляла Вергилия на сложение «Энеиды». Все эти вещие сны, оракулы, чудеса, предзнаменования так увлекли его воображение… — мечтательно улыбнувшись, Семпрония снова погрустнела. — Без меня Овидий никогда бы не написал свою «Науку любви». Он посвящал мне элегии, где называл Коринной… Слишком давно всё это было. — И голос её дрогнул. — Люди не верят в существование вечноживущих, зато охотно верят, что когда-то давно существовал Древний Рим. Просто смешно… Я знавала таких людей!.. И что теперь? Если кого это и интересует, то только затем, чтобы узнать, не пила ли я их крови, не убавила ли я тем великим мужам их дней?

— Поверьте, меня эти подробности вовсе не заботят.

— А что же вам нужно?

— Ничего особенного. Просто хочу, чтобы вы как женщина просветили меня, ничего не смыслящего мужчину на счет инкбата.

Семпрония сомкнула пальцы в замок и, обхватив ладонями колено, надменно вопросила:

— С чего вы решили, что я могу что-то об этом знать?

— Я полагаюсь на ваш немалый жизненный опыт. Даже та Меритсегер что-то знает.

— Вот с ней и говорите. Или вам её слов мало?

— Что же, вы не знаете белых? У них каждая фраза как ребус. Я уверен, вы можете объяснить доходчивее. Вам же приходилось общаться с миссис Эмери…

— Исключительно по вашей прихоти, — твердым тоном оборвала его Семпрония.

— Что же, она настолько неприятная особа?

— Почему бы вам не задать этот же вопрос вашему протеже?

— Потому что я прекрасно знаю, что он ответит.

На лице Семпронии заиграла довольная улыбка.

— Вы знаете, какие слухи ходят о Флоренс?

— Просветите.

— За минувший год она успела сменить с десяток любовников. Правда, так говорит один брошенный ею воздыхатель, а большинство отвергнутых мужчин такие зло словные… Но, мне кажется, он не врет.

— Так Эмери содержанка?

— Вовсе нет. Одевается она более чем скромно, роскоши в её квартире я тоже не заметила, если не считать тех египетских инструментов, вернее, их имитации. Я слышала, она живет на пособие своего покойного отца, а он был известным медиком. Так что, любовников она меняет не ради денег.

— А для чего? По позыву сердца?

— Вам известно, кто такая la femme fatale?

— Та, стало быть, Флоренс Эмери и есть роковая женщина?

— А вы сомневаетесь? Роковая женщина одним мимолетным жестом заставляет мужчин падать к своим ногам, чтобы потом съесть их с потрохами.

Полковник не смог сдержать улыбки.

— Так вот значит, в чём ваш секрет.

— Ну что вы, — махнула рукой Семпрония, — я добрая и отзывчивая, если меня не обижать. А настоящая роковая женщина не знает жалости. Она выпьет все жизненные соки из своего преданного любовника, чтобы потом откинуть его иссохшую тушку и найти нового воздыхателя.

Полковник не мог не оценить столь циничную фразу, тем более что Вильерс в последнее время и вправду выглядел как сонный доходяга, а после сегодняшнего инцидента и того хуже.

— Про жизненные соки это фигуральное выражение или?..

— Я не имею в виду кровь, если вы об этом. Смертные забирают жизненную энергию друг у друга без пития телесных жидкостей.

— Серьезно? — недоверчиво спросил полковник.

— Почему нет? Нечто подобное я слышала от одного своего любовника. Правда, после того, что он рассказал, я поспешила с ним расстаться, на всякий случай. — При этом Семпрония кокетливо изогнула бровь и с придыханием поведала, — Когда он вернулся из миссии в Китае, то поведал мне о том, как тамошние старики продлевают свои годы.

— Что-то вроде поисков вечной молодости?

— Вряд ли после проделанного они молодели, но, как говорят, ощутимо умножали свои годы.

— Надеюсь, кровь здесь ни при чем?

— Совсем нет. Чтобы продлить свою жизнь, даосские старцы соединялись со множеством девственниц. Они считали, что женщина есть источник жизненной энергии, и энергию эту можно у неё забрать. И это не суеверие, а четко прописанная практика. Достаточно довести любовницу до пика наслаждения, и тогда её тело исторгнет вожделенную энергию жизненных сил. При этом старец не должен испустить семени, чтобы не растратить своей энергии. Если оба эти условия соблюдены, то начинается некое «большое втягивание», как они это называют, когда энергия женщины перетекает в тело мужчины, там, где их тела соединяются.

— Что за чушь…

— Это не чушь, это мужской вампиризм. Но есть у него и другая сторона, когда женщина может сделать то же самое с мужчиной.

Видимо, на лице полковника отразилось неподдельное удивление, потому как Семпрония заливисто рассмеялась:

— Да не смотрите на меня такими испуганными глазами. О, Боже, мужчины просто смешны, когда считают, что обладают чем-то исключительным. Спешу вас разочаровать, — при этом она коварно улыбнулась, — согласно даосской традиции, мы, женщины, умеем впитывать мужскую энергию куда лучше. Сама природа позволила нам делать это намного искуснее. Достаточно запретить себе испытать наслаждение, но сделать всё, чтобы довести мужчину до пика, и, — Семпрония торжественно хлопнула в ладоши, — тогда женщина станет вампиром. У китайцев-даосов есть легенда о бессмертной богине — Царице Западного Рая. У неё было множество любовников, и все молодые сильные мужчины. Но она часто меняла их, потому что прежние истощались, а новые ещё были полны жизненной энергией, которую она и всасывала из них своим лоном во время соития. Так любовники её болели и чахли, а Царица всегда оставалась молодой.

Полковнику подумалось, что и Флоренс Эмери слишком хороша для своих 35-и лет, а Томас Вильерс слишком плох в свои 23-и. И с этим нужно было что-то делать, и не только с этим.

— Том сказал, что сегодня ночью своими глазами видел, как с Эмери совокуплялось что-то невидимое, холодное и злое.

— Матерь Божья!.. — тихо воскликнула Семпрония, в отвращении поморщив лоб.

— Как думаете, что это может быть?

— Вы сами назвали это инкубом.

— Единственное что пришло мне в голову.

— Бедный мальчик, — покачала головой женщина, и её сочувствие казалось вполне искренним, — столкнуться с таким… Как он себя чувствует?

— Учитывая, что в следующие полчаса он столкнулся с белой Меритсегер, то сейчас он, мягко говоря, далек от душевного равновесия.

— Ужасно. Если Флоренс забирает его энергию, то наверняка только для того, чтобы отдать тому жуткому инкубу.

— Думаете?

— Я мало что понимаю в демонологии… — И тут лицо Семпронии изменило выражение с глубоко задумчивого на радостно-озаренное. — Но я знаю, кто вам сможет помочь!

— Правда? — недоверчиво переспросил полковник.

— Вам просто необходимо поговорить с Инквизитором. Он лучше нас с вами разбирается в таких вопросах. Все-таки, всю свою жизнь он служит на благо Церкви.

Инквизитором вечноживущие называли бывшего цистерцианского монаха Матео Мурсиа, который больше 600 лет назад каким-то непостижимым образом умудрился привлечь к себе внимание кровопийц и пополнить их ряды. Но известность в узких кругах посвященных он приобрел после службы в рядах Святой Инквизиции.

— И где его можно сейчас найти?

— Откуда же мне знать? Вы, право, странный человек.

— Тогда, какой мне прок от вашего совета, если никто из нас не знает, где сейчас Матео Мурсиа?

— Зато я знаю, где искать Мануэлу, — произнесла Семпрония, явно гордясь своей осведомленностью.

— Какую Мануэлу?

— Боже, граф, — страдальчески простонала она, воздев глаза к потолку, — и за какие заслуги вы получили место в вашем Обществе? Разве не вы должны знать всех вечноживущих по именам и в лицо, чтобы по первому требованию рассказывать о них своему рыцарю?

— Вы превратно понимаете круг моих обязанностей.

— И, тем не менее Мануэлу вы не знаете. А она сейчас на юге Франции, в монастыре.

Теперь-то полковник начал припоминать, что есть среди вечноживущих одна набожная женщина, которая даже после обретения жизни вечной всё равно продолжала молиться о спасении своей души. И длится это покаяние лет 600, с краткими перерывами для перевода из одного монастыря, где завистливые сестры успели заметить её вечную молодость, в другой, где о ней ещё не слышали. Поговаривали, что Мануэла стала столь набожна только после перерождения, которое сильно её напугало, ведь после него она не могла больше соблюдать пост, ибо вообще перестала вкушать человеческую пищу, не могла и причащаться Телом Христовым, ибо для неё оно стало не столько символом, сколько облаткой из теста. Единственное, что она получила с вечной жизнью на благо своей веры, так это возможность молиться и день и ночь, без перерыва на сон.

Полковник встречался с ней однажды, на пассажирском корабле, шедшем из Лиссабона в Лиму. Тяжелое выдалось тогда путешествие, и даритель крови для Мануэлы его не пережил.

— Монашка Манола, ну конечно. Теперь я понял, о ком вы говорите. И какая связь между ней и Матео Мурсиа?

— Фамилия, — коротко ответила Семпрония, но полковник снова её не понял. — У них одна фамилия на двоих. Они брат и сестра, близнецы.

Полковник даже не подозревал, что у Инквизитора может быть сестра, да ещё и близнец. Хотя, припомнив лица обоих, он вынужден был признать, что определенное внешнее сходство между ними имелось.

— Семейка кровопийц? Как мило.

— Ничего милого. На самом деле это очень грустная история, — вздохнула Семпрония. — Мануэла ведь лет пятнадцать провела в монастыре, добровольно, по зову души. И вот, явился ей в келью как-то ночью белокожий ангел, — и женщина с чувством добавила, — бескрылый подлец. Наплел бедняжке о небесных иерархиях, райском блаженстве и прочей ерунде. Сказал, хочешь, заберу тебя в мир вечной жизни, где хоть греши, хоть кайся, а в ад не попадешь. И она, наивная дурочка, согласилась, все-таки не абы кто, а сам ангел в белых одеждах предложил такое. А потом он соблазнил бедную девочку и бросил в подземелье на перевоспитание другим таким же белым мерзавцам.

— Какую ещё девочку? Маноле на вид лет 30–35.

— Так ведь все лучшие годы она провела в монастыре. Что она там видела, что узнала о настоящей жизни? Совсем неискушенное и наивное дитя. За что и поплатилась. И как подло её обратили! Ладно бы тот белый влюбился в неё без памяти и пожелал бы жить с ней вечно… или хотя бы лет пятьдесят. Нет, весь тот спектакль белые разыграли только из-за того, что им нужен был Матео, а Мануэла его близнец. А близнецов нельзя разлучать.

— Это почему ещё? — удивился полковник, ибо впервые услышав о таком кровопийском суеверие.

— Близнецы — это ведь как половинки одной души, разделенные между двумя людьми. Если один будет жить вечно, а второй умрет, то и первый будет живой лишь наполовину. Какая радость от такого вечно половинчатого существования? Белые посчитали, что без Мануэлы от Матео альбигойцам не будет никакой пользы.

— А при чем тут альбигойцы?

— Не знаю. То ли среди альбигойцев были вечноживущие, то ли белые боялись, что их примут за альбигойцев. «Альби» ведь значит «белый». В общем, им нужен был свой человек в епархии, который замолвил бы словечко и образумил крестоносцев, чтобы альбигойцев никто не трогал. А ведь монах Мурсия в то время прекрасно знал грамоту и Священное Писание, разбирался в сложных богословских вопросах, двумя словами, был ученым человеком. Вот это и было самым важным для белых. А Мануэла пострадала только потому, что она его близнец.

— Так вы дружны с ней?

— Не то, чтобы очень… — начала было Семпрония.

— Бросьте, вы же сами сказали, что знаете, где она живет. Полагаю, с неблизкой подругой такими подробностями не делятся, — заметил полковник, хотя с трудом представлял, что может быть общего у монахини и гетеры.

— Она сказала мне просто между делом, — пришлось признать Семпронии, — на всякий случай. Знаете, они ведь с братом попеременно служат Богу. Пока он монах-священник, то она мирянка, а когда она в монастыре, то он в миру. Стало быть, сейчас Мурсиа может быть где угодно, а вот Мануэла в монастыре на юге Франции. Я бы никогда не стала раскрывать её тайны, но сейчас это просто необходимо. Мне просто жаль вашего бедного мальчика. Никогда бы не подумала, что Флоренс занимается сатанинскими мерзостями. В иные времена за них отправляли прямиком на костер.

Полковнику было отрадно слышать слова Семпронии и понимать, что не он один такой ретроград и скучает по былым порядкам. А женщина продолжала напутствовать:

— Найдете Мануэлу, обязательно расскажите ей о Томасе, тогда она точно не станет скрывать местопребывание брата. А он сможет вам помочь.

— Пожалуй, я так и поступлю, — кивнул полковник, — если соберусь ехать во Францию.

 

30

— Полковник, к вам опять посетитель, — с нескрываемым недовольством в голосе объявила миссис Рэдфорд, постучав в дверь комнаты.

— Кто?

— Молодой человек, но очень возбужденный.

Полковник уже был готов вновь увидеть ошеломленного Вильерса, после встречи с чем-нибудь неожиданным, даже несмотря на то, что сейчас день. Но через пару минут в коморку вбежал Хьюит Стэнли и, задыхаясь, начал спешно что-то объяснять.

— Вы… не поверите… да я сам… не поверил…

— Успокойся, присядь.

Стэнли послушно опустился на потрепанный стул, спинка которого жалобно скрипнула.

— В общем, — начал Хьюит, немного придя в себя, — сегодня я был в штаб-квартире Общества и встретил там профессора Книпхофа. Я очень удивился, почему он один, без мисс Бильрот или мистера Метца, и вместе с этим отметил, что профессор сегодня как-то излишне суетлив, будто чего-то ждет, или куда-то спешит. Я подумал, куда ему, старику, спешить, тем более одному? И вдруг сэр Джеймс мне говорит, что герр Книпхоф нас покидает, и неплохо бы мне его проводить. Мы спустились с профессором на улицу, и старик мне сказал, мол, спасибо, молодой человек, я желаю сегодня прогуляться по этому замечательному городу и в вашей компании не нуждаюсь. В общем, явно наплел мне какую-то ерунду. Я, конечно, его отпустил, пусть идет куда хочет, а потом подумал: случись с ним что, плохо станет с сердцем или заплутает в переулках, где его оберет шайка грабителей, сэр Джеймс с меня шкуру спустит. Вот я и пошел за профессором следом. Хорошо, на улице было ещё не многолюдно, из виду я его не упустил, хоть и шел в футах ста от Книпхофа. Так мы прошли минут десять, а старик все петлял какими-то проулками-закоулками, как будто чувствовал, что я за ним слежу. И вот, мы вышли к площади, и он подозвал извозчика. Я глазам своим не поверил, когда Книпхоф, с его-то ростом, вскочил, да нет, взлетел на ступеньку и прыгнул в кэб, да ещё попутно успел оттолкнуть тростью какого-то джентльмена, который тоже спешил и хотел ехать. В общем, старичок не так плох для его возраста, как кажется. И, кстати, совсем он не хромает, когда идет один. Обычный симулянт, привлекает внимание внуков.

— Это понятно, — кивнул полковник, — дальше что? Ты смог за ним поехать?

— Конечно! Благо, следующий кэб подъехал через минуту. Оказалось, мы направлялись в Сассекс. Я уже весь извелся, думал, никогда не остановимся. Но вдруг кэб профессора завернул в Западный Хотли и подъехал к станции. Я вышел и стал наблюдать. Книпхоф опять начал петлять по дорогам, как нарочно, но не долго, минут пять.

— В общем, — в нетерпении прервал его полковник, — куда он пришел?

— К одному домишке, адрес я записал, — и Хьюит протянул полковнику клочок бумаги с коряво намаранными буквами. — Там, возле входа его встретил, представляете, такой же древний старик, как и он сам. Они обнялись как родные братья, и прошли в дом. Всё, — выдохнул Стэнли, закончив свой рассказ.

— И что? Кто был тот старик?

— Я узнал, — заявил молодой человек, поправив очки. — Я подошел к дому и оглянулся в поисках прохожих. Мимо шла молочница. Я показал на дом и спросил, не здесь ли живет мистер Донахью, адвокат. Она отвечает, нет, никогда не слышала о таком. Я опять говорю, не может быть, чтобы она не знала мистера Донахью, он должен быть где-то здесь. Она опять говорит, нет, вы ошиблись, здесь живет мистер Эйтон с супругой.

— Эйтон. — повторил полковник, силясь вспомнить, почему это имя кажется ему знакомым.

— Преподобный Вильям Эйтон, «Тот кто поднялся силою добродетели, редко падает».

— Орден Золотой Зари? — не веря своим ушам, вопросил полковник.

Хьюит кивнул, растянув губы в довольной в улыбке, а половник невольно задумался, могло ли случиться такое совпадение, что именно сейчас, когда Общество вызнаёт об Ордене и его адептах, по зову Рассела в Лондон приезжает немецкий профессор, который оказывается приятелем одного из оккультистов?

Прояснить ситуацию можно было, только поговорив с Книпхофом напрямую, что полковник и сделал на следующий же день. По договоренности с сэром Джеймсом, профессор был приглашен в дом Грэев на ужин. Полковник по своему обыкновению прибыл несколько позже и застал Книпхофа в прекраснейшем расположении духа, пока Ида играла для него на фортепьяно сонаты Шуберта.

— До чего же она музыкальна, — как бы невзначай начал нахваливать внучку Книпхоф, — это у неё от матери. У Марты было потрясающее чувство ритма.

— Марта была вашей дочерью или невесткой? — на всякий случай спросил полковник, ибо разнообразие фамилий внуков и их степень родства с профессором уже давно его интересовали.

— Нет, Марта была дочерью моей покойницы жены от её первого мужа.

— Так что же, выходит, Ида вам не родная внучка?

— Почему это не родная? — возмутился профессор, — с десяти лет, как померла её мать, она на моём воспитании.

— Так Ида сирота?

— Да нет же, жив её отец. Но что он может ей дать? Носитель такой славной фамилии, а совсем не интересуется медициной. Признаю, я крупно ошибся, выдав Марту за Бильрота. Но вот из их дочери получилась славная продолжательница нашей медицинской династии, стало быть, все было не впустую.

Подивившись такому взгляду на семейные ценности, полковник спросил:

— А герр Метц вам кровный внук?

— Пауль — сын Сабины, — начал рассуждать вслух старик, — а Сабина была младше Марты на три года, значит…

Профессор немного помедлил с ответом, а у полковника уже сложилось мнение, что Книпхоф если и помнил своих детей по именам, то запамятовал, кого из них зачал самолично.

— … Да, Сабина моя средняя дочь, и Пауль мой кровный внук.

— И сколько у вас всего отпрысков?

— У моей жены, когда я взял её вдовой, было двое детей. Вместе мы родили ещё троих. А внуков — десять.

— Родных?

— Всех. Но только Пауль и Ида посвятили себя медицине. А ведь почти все мои предки были врачами, а сам я наследник великой династии без единой фамилии, но с общим устремлением. Эти устремления я и оставлю своим верным внукам, им передам свой профессиональный опыт. И не важно, какие фамилии они носят, главное — они Книпхофы по духу.

Полковнику оставалось только дивиться насколько у них с профессором разные взгляды на наследство. Если он, дворянин, в своё время передал все свои земли и титул, как и положено, старшему из сыновей, то простолюдин Книпхоф видел свое главное богатство в знаниях, которые он передаст, пусть даже и не родным, но достойным этого людям. Хотя, полковнику казалось удивительным, что при этом профессор режет мертвецов, а Метц — живых людей. Странная у них получалась династия.

— А как же их семьи? — невольно произнёс полковник.

— Что вы имеете в виду, — поинтересовался профессор.

— Ну как же, ни герр Метц, ни фройляйн Бильрот в свои далеко не юные годы так и не вступили в брак.

— Что поделать — отмахнулся старик, — они оба слишком увлечены профессией, чтоб задумываться о своём будущем.

— А что же вы? Разве вас, отца троих детей, не беспокоит, что ваши внуки так и останутся бездетными из-за одного только вашего стремления вырастить из них достойных продолжателей своего дела? Кому они будут и дальше передавать ваши знания и опыт?

— Ученикам, — тут же нашелся с ответом Книпхоф. — А почему бы и нет? Такое продолжение моего дела через поколения меня тоже устроит. Главное, чтоб Ида и Пауль нашли учеников достойных моего учения.

Полковник слушал старика и дивился, до чего же тот эгоистичен. Видимо его вполне устраивало, что бессемейные внука тратят свои годы не только на медицину, но и на внимание и уход за дедом. Вот только когда Ида и Метц состарятся, некому будет подать и даже стакан воды, но их деда это нисколько не волнует — лишь бы внуки сами подали его Книпхофу.

— Вы боитесь отпустить их от себя? — дерзнул спросить полковник, но профессор лишь пожал плечами и спокойно ответил:

— Если найдется человек, что захочет взять Иду в жены, что ж я, буду против? И если Паулю встретится женщина, которая не откажет ему… Хотя, откуда ей такой взяться? Он ведь совсем ничего не понимает в женщинах, и, по-моему даже боится их, потому до сих пор и холост. А у вас интересный австро-венгерский акцент, — неожиданно заметил Книпхоф.

— Спасибо, мне уже говорили, — и полковник невольно посмотрел в сторону Иды.

А она продолжала играть. Нежные пухлые пальчики скользили по клавишам с завидной легкостью. Расправленные плечи и изящная осанка придавали её фигуре волнующий силуэт. Ида поймала на себе его взгляд и наградила мужчину милой, совсем некокетливой улыбкой. Удивительная девушка.

Полковник нехотя вернуться к главной цели своего визита и произнёс:

— У меня из головы всё не выходят ваши рассуждения о поисках бессмертия.

— Да-да, — оживился старик.

— А что вы скажете об алхимиках? Их эликсир жизни, полученный из философского камня, кажется, должен даровать помимо золота и бессмертие.

— Вы просто не понимаете истинное значение слова «золото», — возразил Книпхоф. — Великое делание алхимиков, это вовсе не вульгарный поиск способа трансмутации неблагородных металлов в золото. Это всего лишь иносказание. Есть мнение, что со времен Парацельса алхимия начала вырождаться и приняла сугубо материальное воплощение. На самом деле, алхимические трактаты нужно уметь правильно читать, как говорится, между строк. Ведь это сборники символов, аллегорий и загадок, для их понимания нужно качественно иное мышление. Вот если в трактате говорится о поте, чей порошок принимает красный цвет, то стоит понимать, что под словом «пот» автор скрывает слово «кровь». Если же речь идет о крови, взятой у мертвеца, знайте, автор имел в виду вполне живого человека, но не мог писать о, по сути, вампиризме, прямо.

— В жизни бы не подумал, что алхимиков интересовала кровь, — признался полковник.

— О, их много что интересовало и интересует.

— Так что же, алхимики существуют и в наши дни? Я думал, наука поставила крест на их изысканиях.

— А вот и нет. И даже наоборот. Ведь арабское слово «аль кемия» означает «египетская наука», а все египетское нынче в моде. Один знакомый мне химик из Вены всерьез увлекается алхимией, и считает, будто современные достижения химической науки ему в этом помогут. Он когда-нибудь доэксперементируется в своей лаборатории! Потому что место таких алхимиков, как и писал Данте, в восьмом круге, десятом рве.

— Там, где фальшивомонетчики? — припомнил полковник.

— Они самые. Из сплава меди и серебра можно сделать нечто внешне похожее на золото. Но это не алхимия, а шарлатанство. Золото здесь вообще не при чем.

— А что же, если не оно?

— Я же говорил о символах и аллегориях. За серебром скрывается Луна, за свинцом — Сатурн, оловом — Юпитер…

— А золотом?

— Солнце, разумеется. А далее следует понять, что символизирует каждая и планет. Из всех известных планет в пору первых алхимиков, Сатурн был самой далекой от Солнца, самой холодной, самой безжизненной и тленной. Вот почему с Сатурном отождествляли физическое тело, которое рано или поздно умрет и разложится. Солнце же вечно и непостижимо как Бог. Да оно и есть божество во многих культах. Солнце дает жизнь, Сатурн же — забирает. Стремление от тлена к вечности — вот что на самом деле означает превращение свинца в золото. Великое делание ставит своей целью обретение вечной жизни.

— И вы знаете рецепт?

— Если бы знал, то уже обрел бы бессмертие. Разве похоже, что это так?

— Вы очень хорошо выглядите для своего возраста.

Профессор лишь кинул подозрительный взгляд на полковника и произнёс:

— Человеческое тело и есть алхимический сосуд, в котором и происходит трансмутация. Мой внук Пауль всерьез считает, что нужно что-то отрезать, а что-то пришить, и тогда человек продлит свои годы. Я же считаю, что для обретения бессмертия нужно сначала умереть, а потом возродиться к новой вечной жизни.

— То есть, переродиться? — уточнил полковник, назвав термин, каким привыкли в таком случае пользоваться вечноживущие.

— Вот-вот. Хорошее слово.

— И как же собирается переродиться ваш знакомый химик из Вены, если не понимает, что золото должно быть нематериальным?

— Не беспокойтесь за него, — отмахнулся старик, — он поддерживает связь с несколькими мистическими братствами и йогами. Уж они-то знают множество способов пересечь границу обыденного.

— И многим ли братствам доступны сокрытые знания?

— Каждое претендует на свою истину.

— Например, — невозмутимо произнёс полковник, — Орден Золотой Зари? — И, видя реакцию старика, добавил, — Кстати, удачное применение слова «золотая».

— Что вам известно об этом братстве? — заговорщическим шепотом спросил Книпхоф, подавшись вперед.

— В этом городе немногие что-то да слышали о Золотой Заре. Другое дело, ещё меньше тех, кто видел воочию. Я так понимаю, вы достаточно осведомлены об Ордене.

— Молодой человек, — голос Книпхофа стал более напряженным, — если бы я сказал вам, что область вашего нынешнего интереса слишком опасна для посторонних и не стоит в неё влезать, вы бы меня послушали?

— Пожалуй, нет, — столь же серьезно ответил полковник.

Губы старика растянулись в широкой ехидной улыбке:

— И правильно! Все эти предостережения и советы полная чушь, если вас неудержимо тянет к познанию истины. А как её познать, если не на собственной шкуре?

— Рад, что вы меня понимаете.

— И ничего подобного, — запротестовал профессор Книпхоф, — я вас решительно не понимаю. Но вы взрослый человек и способны отвечать за свои поступки. Если вам так нужно узнать об Ордене Золотой Зари, о черномагических ритуалах, жертвоприношениях, разнузданных оргиях…

— Так все это имеет место быть? — изумился полковник.

— Откуда мне знать? — с неподдельной серьезностью возразил Книпхоф. — Это же вы хотите окунуться в их оккультный мир, а не я. Вот окунётесь и узнаете, что там может быть, а чего нет.

— И вы поможете мне? — с надеждой вопросил полковник, — окунуться?

Старик с загадочным видом нахмурился. Пытливые глазки поблескивали сквозь линзы очков, предавая анатому немного инфернальный вид. Трудно было понять, какое решение он мог принять, и потому полковник, как бы невзначай спросил:

— Тогда, может, ваш приятель мистер Эйтон поможет мне?

Борода Книпхофа хищно растопырилась, как шерсть на хребте взбешённой кошки, а на лице профессора читался немой вопрос: «Откуда он узнал?».

— Значит, этот паршивец Стэнли меня выследил?

— Не сердитесь на него, — успокаивал старика полковник Кристиан, — к тому же, Стэнли работает под моим началом. Можете считать, что ваше разоблачение полностью на моей совести. Так вы познакомите меня с мистером Эйтоном?

 

31

В Западный Хотли профессор Книпхоф и полковник Кристиан отправились на следующий же день. По дороге профессор немного поведал о своем друге:

— Вильям большой знаток средневековой алхимии, в совершенстве знает латынь. Но очень уж мнительный. Раньше, пока он был викарием в Чекомбе, то боялся, как бы обо всём не узнал епископ.

— Что узнал?

— Да то, что Вильям якшается с оккультистами. И занимается опытами в своем подвале.

— Алхимическими?

— Ну а какими же ещё? Представьте себе, Вильям опасается, что за его деятельностью наблюдают иезуиты.

— Откуда же им взяться в Англии? Такие страхи больше актуальны для Франции.

— Вот и я о том же. Он чересчур осторожен. Я бы даже сказал — патологически.

— Так может мне не стоит беспокоить вашего приятеля своим присутствием? Подозреваю, оно его не обрадует.

— Не волнуйтесь, я предупредил его в телеграмме, что мы едем.

Наконец профессор с полковником добрались до жилища бывшего викария. Через минуту на стук к двери пошаркал высокий худой старик. Увидев на пороге старого приятеля, Эйтон приветливо улыбнулся, а после взгляд его скользнул по полковнику, медленно снизу вверх, и тут старик пораженно ахнул и поспешил захлопнуть дверь перед самым носом визитеров.

— Кажется, — заключил полковник, обращаясь к Книпхофу, — мистер Эйтон не очень-то мне рад.

— Ничего, сейчас обрадуется, — пообещал профессор Книпхоф и со всей мочи затарабанил набалдашником своей трости по двери, да так, что дерево жалобно заскрипело. — Открывай, старый дурень! — крикнул он в дверную щель.

— Может не стоит? — попытался утихомирить разбушевавшегося профессора полковник. — Вы только привлечёте внимание соседей.

— Вот и хорошо! Пусть все вокруг узнают, какой неблагодарный чурбан живет с ними рядом!

— Прошу тебя, не шуми, — послышался жалобный старческий голос из-за двери, — Юлиус, ты же знаешь — кругом папистские враги.

Книпхоф тут же обратился к полковнику Кристиану:

— Полковник, вы папист? — и, не дожидаясь ответа от растерявшегося мужчины, тут же продолжил пререкаться с Эйтоном, — Вот видишь, он не папист. Хватит валять дурака, Вильям. Открывай, полковник Кристиан хочет тебя кое о чём спросить.

В этот момент к дому подошла пожилая леди с покупками в руках и поинтересовалась:

— Что случилось?

— О, Энн, — обрадовался её появлению Книпхоф, — похоже, у твоего мужа помутился разум. Он перестал узнавать своего старинного друга и не желает пускать меня на порог.

— Ничего подобного, Юлиус, — проворчал Эйтон из-за двери. — Ты прекрасно знаешь, почему я тебе не открою.

— Вильям, что случилось? — спросила миссис Эйтон, подойдя к двери. — Кого ты боишься, это же Юлиус Книпхоф.

— Вот именно. Он хочет, чтобы я пошел на клятвопреступление.

— Что за глупости, он же не собрался тебя пытать. Не хочешь о чём-то говорить — не говори.

В ответ старик проворчал что-то неразборчивое, а миссис Эйтон с улыбкой обратилась к профессору и полковнику.

— Не волнуйтесь, джентльмены, сегодня я приглашаю вас быть гостями в моем доме.

Когда она открыла дверь, в коридоре уже никого не было.

— Вильям в гостиной, — сказала в полголоса миссис Эйтон, — проходите, а я принесу вам чай.

Действительно, Вильям Эйтон, насупившись, сидел в кресле и даже не подумал взглянуть в сторону гостей.

Сравнивая двух стариков, полковник не смог не отметить, как контрастно они смотрятся. Если профессор был полноват и невелик ростом, то Эйтон был выше его на полголовы и чрезвычайно худ. А Книпхоф хоть и был старше своего товарища на 8 лет, но обладал куда большей подвижностью и здоровьем.

Подскочив к дивану, он тут же принялся допекать своего друга.

— Знаешь, Вильям, я долгое время спокойно относился к твоим алхимическим экспериментам…

— Потому что сам ими когда-то баловался, — перебил его Эйтон.

— Не важно, — твердо оборвал его профессор. — Но когда ты стал заниматься магией в компании 30-летних театралов и брокеров, вызывать заклинаниями ангелов и охотиться на чужих лярв, мне вдруг захотелось задать тебе один вопрос: Вильям, а не спятил ли ты на старости лет?

Эйтон глубоко вдохнул, готовясь страстно возразить, но Книпхоф не дал ему вставить и слова.

— И не надо оправдываться, что ты белый маг и даже руки не подал ни одному сатанисту. Лучше расскажи полковнику Кристиану, что за субъекты слоняются в твоем Ордене. Это же настоящий балаган!

Эйтон оценивающе оглядел полковника, но так ничего и не сказал.

— Простите, мистер Эйтон, — начал полковник Кристиан, — что мое присутствие доставляет вам столько неудобств. Я бы не стал вас беспокоить, не предложи герр Книпхоф представить меня старейшему и сведущему в сокрытых искусствах адепту Англии.

От такой лести морщины на лице Эйтона заметно разгладились, но старик не спешил выказывать своё расположение нежеланному гостю.

— С недавних пор, — продолжал полковник, — я немало наслышан об Ордене Золотой Зари, но мало что знаю о нём.

— Тогда почему бы вам не подать прошение о вступлении в Орден? — предложил Эйтон. — Там бы вы удовлетворили свое любопытство в полной мере.

— Боюсь, я не стану настолько хорошим магом, чтобы сдать экзамен в Орден Рубиновой Розы и Золотого Креста.

На лице Эйтона застыло изумление. Он явно не ожидал, что название высшего отделения Ордена могло быть известно постороннему лицу.

— Мистер Эйтон, — и дальше говорил полковник, видя, как взгляд старика начинает понемногу теплеть, — из уважения к вам я не стану ходить вокруг да около, а спрошу прямо: с чего вдруг доктор Весткотт, покойный доктор Вудман и мистер Матерс решили учредить оккультный орден в самый непростой для Лондона год?

Кажется, Эйтон не ожидал услышать ещё и имена трех вождей, но переспросил не об этом.

— Непростой год?

— 1888-ой.

— Так ведь фройляйн Шпренгель прислала из Баварии учредительную хартию для доктора Весткотта именно в этот год.

Не успел полковник уточнить, кто такая фройляйн Шпренгель, как профессор Книпхоф ринулся в словесный бой.

— Вильям, сколько раз тебе говорить, что в Баварии нет никакой Шпренгель и никакого Ордена Золотой Зари там тоже нет. В Баварии вообще нет никаких подпольных тайных обществ, кроме иллюминатов, потому что они вытравили всех остальных.

— Как ты можешь так говорить, Юлиус? — вознегодовал Эйтон. — Ты же баварец, а фройляйн Шпренгель потомок Баварских королей.

— Знатная рекомендация! К твоему сведению двое последних правящих Виттельсбахов душевнобольные.

На минуту миссис Эйтон прервала перепалку двух друзей, принеся в гостиную чай. Глядя ей вслед, полковник пытался понять, чем мог привлечь пожилую леди оккультизм. Видимо, только любовью и уважением к мужу — иных причин полковник придумать не смог.

— Так значит, — произнёс он, пытаясь вернуть Эйтона к первоначальной теме разговора, — Орден Золотой Зари появился не сам по себе, а с чьего-то дозволения?

Не успел Эйтон и рта раскрыть, как Книпхоф посыпал упреками.

— Только не надо опять говорить о мифической Шпренгель, которую никто и никогда в глаза не видел, а в особенности ты, Вильям. Признайся честно, Весткотт хотел сделать гадость Блаватской и переманить её сектантов к себе.

— Помилуй, Юлиус, доктор Весткотт почетный член Теософского Общества, одно время он даже читал на их собраниях лекции.

— Читал, — кивнул Книпхоф, — а заодно и агитировал порвать с индуистской чушью и заняться чушью каббалистической. Да ты сам ушел от Блаватской в Орден Золотой Зари.

— Ничего подобного. О Теософском обществе у меня сохранились самые приятные воспоминания, как и о мадам Блаватской.

— Блаватская была мошенницей и сатанисткой, — поспешил высказать свое веское мнение профессор.

— Странное сочетание, — произнёс полковник.

— В самый раз. Сатана и есть отец лжи, а она его верная ученица.

— Перестань, Юлиус, — пожурил приятеля Эйтон, — не наговаривай на покойницу.

— Значит вы покинули Теософское Общество Блаватской? — уточнил полковник у Эйтона, — если не секрет, почему?

— Дело не в Теософском Обществе, — сдался и признался старик. — Конечно же, там обучают возвышенным вещам. Но знания, которые дает Орден Золотой Зари, намного ценнее и полезнее с точки зрения практики.

— Наверное Биллиам Йейтс солидарен с вами, раз состоит в Ордене и даже продвинулся в высший круг. Он ведь тоже состоял в Теософском Обществе, пока его не исключили.

Эйтон развел руками.

— Я не перестаю удивляться, откуда вы всё это знаете?

Полковник лишь улыбнулся, но свой источник раскрывать не стал, а поинтересовался:

— И всё же, чем не угодил мадам Блаватской молодой ирландский поэт?

— Видите ли, брат «Демон» весьма неразборчив в астральных связях. Я имею в виду, он слишком неосторожен в общении с планетарными духами. Я не раз предупреждал его об опасности игр со стихиалиями, но он очень самоуверен, чтобы воспользоваться моими советами. Но я не обижаюсь, в его возрасте я бы тоже не стал прислушиваться к стариковскому ворчанию. А мадам Блаватской его вольность не пришлась по душе.

— И насколько, по-вашему мнению, опасны сущности из иного мира?

— Все зависит от мага, их призывающего. Вот, например, Элифас Леви писал книги по теоретической ритуальной магии, хотя сам её, как правило, не практиковал. Но однажды он провел обряд некромантии.

— Это как-то связанно с мертвецами?

— Да. Он вызвал дух Аполлония Тианского, известного философа-странника и чудотворца. Когда Леви прочёл заклинание, то почувствовал, как земля под ним завибрировала, а миг спустя он увидел, как перед алтарём появился дух в сером саване. Леви это напугало, и он почувствовал пронзительный холод по всему телу и оцепенел настолько, что и слова не мог произнести — ни одного приказания или заклинания. Затем призрак коснулся его руки и Леви потерял сознание. Так и закончился этот ритуал. Рука его болела ещё несколько дней, и надо отдать должное незадачливому некроманту, он сильно сомневался, что на его зов пришел сам Аполлоний.

— А кто же?

— Ну, мало ли что или кто блуждает в запредельном мире. Главное, что Леви предостерегал своих читателей бездумно заниматься подобными ритуалами, так как они очень опасны для человеческого здоровья.

— Предостерегать-то предостерегал, а книжонки пописывал, — проворчал Книпхоф.

— Он был теоретиком, Юлиус, а не практиком.

— Вот-вот. Почему книжный червь, не выходя из своей коморки, может указывать молодым дурням, как проводить магические ритуалы? Это просто не слыхано! Вот я — преподаватель анатомии в университете Людвига-Максимилиана. Я же не на пальцах показываю студентам, как проводить вскрытие. После того, как они прослушают мою лекцию, их допускают к практическим занятиям, заметь, под моим личным руководством. Я, в отличие от этого самозваного Леви, отвечаю за каждое свое слово и действие, и не ввожу в заблуждение молодые неокрепшие умы.

— Почему вы назвали Элифаса Леви самозваным? — поинтересовался полковник.

— Да потому что его настоящее имя Альфонс Луи Констан. В молодости он готовился стать священником, а когда стал баловаться оккультизмом, его изгнали из семинарии.

— Немало французских священников ступило на этот путь, — добавил бывший викарий.

— Неужели? — не поверил его словам полковник.

— Например, аббат Буллан. К слову, он скончался два года назад, наконец-то… — со вздохом добавил Эйтон, — Нет-нет, вы не поймите меня неправильно, я вовсе не радуюсь чужой смерти. Просто у меня сложилось такое впечатление, что покойный аббат сам с нетерпением ждал своего смертного часа. Последние пять лет он только и кричал во всеуслышание, что его задумали сгубить по средствам чёрной магии.

— И кто же?

— Маркиз де Гуайт, его бывший последователь.

— Маркизу что-то не понравилось в службах аббата?

— Нет, что вы, церковь здесь не при чем. Буллана к тому времени уже лишили сана.

— За что?

— Он проводил экзорцизмы с помощью совокуплений, — совершенно спокойно пояснил Эйтон, будто подобное среди французского духовенства было в порядке вещей. — Монахинь он научил самовнушению, чтобы они могли совокупляться с Христом и святыми во сне. Он называл это «союзом жизни» и считал, что путь к Богу лежит через половой акт.

Полковник Кристиан чувствовал, что глаза его округляются, а лицо каменеет от невероятности услышанного. Полковник прожил не одну сотню лет и успел повидать в мире всякое, но подобное до сего дня и представить себе не мог. К тому же, этот «союз жизни» по Булану напомнил полковнику учение американца Лейка Харриса, так любимого братом Берриджем, о «небесных двойниках», что приходят в постель к адептам секты по ночам. А ещё полковник не смог не вспомнит об ужасе, пережитом Вильерсом, и подумать, может и миссис Эмери научилась призывать в свою постель «небесных двойников» не без подсказки соорденца?

— Поговаривают, — благодушно продолжал старик Эйтон, — будто Буллан даже совершил ритуальное жертвоприношение.

— Кого?

— Своего ребенка, прижитого от одной монахини. А лет через пятнадцать он объявил себя воплощением Илии Пророка.

— Значит, поэтому маркиз де Гуайт и решил погубить Буллана?

— Чёрной магией, — усмехнулся Книпхоф. — Очень благородно и особенно богоугодно.

— Не смейся Юлиус, это Буллан считал, что его атакуют заклятиями.

— Ну конечно, что ему ещё могло прийти в голову после боговдохновенных оргий…

— Маркиз всего лишь хотел разоблачить Буллана в прессе, а тот принял все близко к сердцу. И держал самооборону.

— Как? — поинтересовался полковник.

— Магически, разумеется. Буллан проводил церемонии, где читал заклинания против отступника. Но с маркизом ничего существенного не случилось, а в доме Буллана, напротив невидимая рука стала бить по стенам, потолку, и, в конце концов, по лицу Буллана. Это похоже на шумный дух или… Юлиус, как вы в Баварии его называете?

— Полтергейст.

— Вот-вот. Но Буллан все равно считал, что это боевые заклинания маркиза.

— Этот де Гуайт только псевдорозенкройцер. — прокомментировал профессор. — И заядлый морфинист. Ты знаешь, что он заказывает морфий килограммами? Вот скажи мне, Вильям, зачем одному человеку столько?

— Может у маркиза серьезный недуг, невыносимая боль, которую он не в силах терпеть.

— И делает по десять инъекций в день? Не смеши. Он обычный спекулянт и наверняка перепродает морфий по дозам поэтам из своего окружения, и потом к ним тоже прилетает черная муза. Помяни мое слово, он недолго протянет со шприцом в вене.

— Зато он здраво пишет, что спиритисты и медиумы общаются не с душами умерших, а с демонами.

Профессор только отмахнулся. Видимо, беседы о демонах его не особо интересовали в отличие от проблемы злоупотребления опиатами.

— Так вы сказали, — подал голос полковник, — Буллан умер. От чего?

— От атрофии совести, — бросил профессор Книпхоф.

— Ночью задохнулся во сне и впал в беспамятство, — ответил Эйтон. — А умер только днем.

— Достойная смерть, не быстрая, — и тут вставил слово профессор, и полковник был с ним согласен.

— Надеюсь, ваш Орден далек от подобных магических операций? — спросил он.

— Ну, разумеется, — тут же ответил Эйтон. — Хотя, бывали и неприятные истории.

Полковник обратился в слух, надеясь услышать хоть что-то, что может помочь расследованию, или хотя бы Томасу Вильерсу, но Эйтон поведал ему об основателе Ордена якобите Матерсе:

— Глава лондонского храма, конечно, выдающийся каббалист и маг, но порой его помыслы не могут не поражать. Юлиус, ты помнишь доктора Кингсфорд?

— Ещё бы не помнить, — проворчал профессор. — Не многие женщины отваживаются обучаться медицине в анатомичках. Она, кажется, умерла семь лет назад.

— Да, туберкулез, — вздохнул Эйтон, — а ведь каких выдающихся взглядов была женщина… Так о чем это я? Да, Матерс был знаком с доктором Кингсфорд. В то время она конфликтовала с Луи Пастером из-за того, что тот проводил эксперименты над собаками. Она ведь была ревностной противницей вивисекции. Так Матерс подсказал ей совершить магическую атаку на Пастера.

— И как, получилось? — с нескрываемым скепсисом в голосе вопросил полковник.

— Что у неё могло получиться? — начал бушевать профессор. — Пастер пережил её на семь лет. Жалко ей было зверюшек… А на ком ставить опыты? Сразу на людях? Этого она хотела?! Нет, я категорически отказываюсь понимать всех этих защитников животных. По мне, так они самые чудовищные мизантропы. Может они искренне любят природу, но людей они явно ненавидят. А Матерс? Он что, тоже защитник животных? Ему-то что нужно было от Пастера?

— Я же сказал, Юлиус, он просто хотел помочь Кингсфорд.

— Помочь сгубить человека только за то, что тот держит в лаборатории собак? Что-то мелковато для страшной магической мести.

— Что поделать, — пожал плечами Эйтон, — Матерс порой ведёт себя крайне эксцентрично. Я слышал, что сейчас, живя в парижской квартире, он представляется графом Макгрегором де Гленстрэ и одевается в горский костюм. Можете себе это представить?

— Может так он скучает по Шотландии? — высказал предположение полковник.

— Не думаю, что он когда-либо вообще там бывал. Матерс ведь родился в Восточном Лондоне. Если бы не его прелестная супруга, трудно было бы сказать, в какие дебри бы его завели собственные фантазии. Они очень гармоничная пара. Знаете, а ведь я сочетал их браком.

— Вы?

— Да, пять лет назад. Мина очень переживала. Она так тянулась к Матерсу, но её родители были категорически против такой партии.

— Почему же? Они знали об увлечении Матерса оккультизмом?

— Да нет, что вы. Всё куда проще. Они богобоязненные иудеи, и брак дочери с каким-никаким христианином для них… ну вы понимает. Поэтому церемонию пришлось проводить тайно от родителей Мины, в музее отца её подруги по колледжу искусств.

— Музее Хорнимана?

— Да-да, в нём самом. Мина, то есть, Мойна, на редкость талантливая особа и не только в магии и предсказательстве. Она ещё и замечательная художница.

Полковник понял, что Эйтон его окончательно запутал и потому спросил:

— Так как её настоящее имя?

— Мина Бергсон. Фамилию Матерс она приняла после замужества, а имя она сменила по просьбе мужа, дабы оно звучало по-кельтски.

— Бергсон… что-то знакомое.

— Конечно, знакомое, ведь Мина — родная сестра Анри Бергсона, французского философа, который написал труд «Непосредственные данные сознания». — И Эйтон обратился к Книпхофу с вопросом. — Юлиус, ты же помнишь Якова Левинсона?

— Стоматолога? Конечно, помню, он был и неплохим хирургом.

— А Мина и Анри — это его внуки.

— Я смотрю, — заметил полковник, — вы, профессор, знаете чуть ли не всех медиков Европы поименно.

— Не всех, конечно. С кем-то я вместе учился, кого-то уже учил сам. А есть и такие, кто учился у моих учеников.

— И с коронером Весткоттом вы знакомы. Вы ведь почти коллеги.

— Бросьте, — отмахнулся старик, — какие мы коллеги? Он занимается полицейскими расследованиями, а я изучаю анатомию.

— Но работаете вы с одним и тем же материалом.

— Мясники на бойнях тоже занимаются чем-то подобным, — мрачно пошутил Книпхоф.

— А доктор Весткотт, ко всему прочему увлечен магией. Вам это не кажется подозрительным?

— На что это вы намекаете? — нахмурился он.

— Например, на злоупотребление служебным положением. Я уже слышал, как одна из сестер Ордена Золотой Зари завязала астральную переписку с духом, вызванным ею из мертвого тела, вернее, мумии. Почему бы доктору Весткотту не устроить подобное в своём морге? Например, попытаться оживить покойника?

— Помилуйте полковник, — начал причитать Эйтон, — Орден Золотой Зари ведь не сборище черных магов и сатанистов…

— Правда? — флегматично вопросил тот. — А то, что замыслил Матерс против Пастера, как называется?

— Мне очень жаль, что вам все видится в таких красках.

— Но ведь Матерс глава Ордена и император лондонского храма. Какого мнения я должен быть об остальных?

— Увы, неприятные инциденты имеют место быть. Но люди примыкают к Ордену Золотой Зари вовсе не для того, чтобы навредить своим противникам. Главная цель Ордена — это исследование скрытых разумных сил, управляющих природой.

— И кто же открыл эти запредельные тайны Ордену? Неужто сам Матерс?

— Что вы, Матерс, конечно, выдающийся маг, а его супруга — прекрасная ясновидящая. Но они лишь посредники в передаче знаний.

— Так кто же их передает? Пресловутые тайные вожди?

Эйтон со страхом воззрился на полковника, от чего тому тоже стало не по себе.

— От кого вы о них слышали? — полушепотом спросил он.

— Кажется, от одного из ваших братьев по Ордену, но, по-моему, он сомневается в реальности их существования.

— Кто бы это ни был, он глубоко заблуждается, — поспешил заверить полковник Эйтон и с придыханием добавил, — Тайные вожди действительно существуют, но только Матерсу они доверяют свои послания к Ордену Золотой Зари. Только он видел их лица и знает, как их найти, — и Эйтон хитро сощурился. — Если бы не существовало тайных вождей, откуда бы Орден получил своё учение?

Полковник понял, что спорить со стариком бесполезно, ибо для него существование тайных вождей было вопросом веры, а он в них верил безоговорочно.

Взглянув на часы, полковник понял, что настало время покинуть компанию двух старцев, тем более, всё, что он хотел услышать, уже услышал. Поблагодарив хозяина дома и профессора за приятную компанию, он удалился, но старики и не думали расходиться, всё продолжая своё чаепитие.

— Ты, обратил внимание, Юлиус? — вопросил Эйтон.

— Конечно, — коварно, протянул Книпхоф, оскалившись в довольной улыбке. — А для чего, ты думал, я его к тебе привёл?

Взоры обоих были устремлены на нетронутую чашку полковника.

— Как только я его увидел, — восхищенно поведал Эйтон, — то ощутил неиссякаемый источник жизненных сил, а как заметил отблески ауры… Это просто невероятно, непостижимо! Ничего подобного раньше среди простых смертных я не встречал!

— А ты мне не верил, что такие люди есть и ходят с нами под одним небом, — пожурил его профессор. — Вот, пожалуйста, собственной персоной — не ест, не пьет, и похоже, живет уже не одну сотню лет.

— А какой профиль! — продолжал восторгаться Эйтон. — Сейчас с такими не рождаются. Есть в нем что-то от Великой Степи…

— Какая степь, Вильям, опомнись! Типичный карпатский горец. А он так убедительно изображал передо мной, что ничего не смыслит в алхимии, что я почти было поверил.

— И что же тебя переубедило? — поинтересовался Эйтон.

— Орден Золотой Зари, — веско произнёс профессор, — он так его и назвал. А раз он не из ваших магов, стало быть, он посвященный куда более высокого порядка, не иначе как самый настоящий розенкройцер.

— Ты в этом так уверен?

— С первого же дня, как только его увидел. И я убежден, он знает рецепт эликсира жизни и камня философов. Будь ты с ним более откровенен, может он и с тобой бы поделился секретом.

— Что ты, Юлиус, я ведь и так рассказал полковнику слишком многое об Ордене, чего непосвященному знать категорически нельзя.

— Но мне-то ты и так всё рассказываешь.

— Но мы же друзья. К тому же, ты и из покойника душу вынешь, но всё вызнаешь до последнего слова.

— Что есть, то есть, — довольно протянул Книпхоф, пригладив бороду. — А тебе не приходило в голову, что полковник Кристиан маг более высокого уровня, чем ты и твой Матерс? В конце концов, он явно сведущ и рассудителен в вопросах оккультной этики по более главы вашего храма. Может, ты напишешь Матерсу, расскажешь ему о полковнике и наших, вернее, твоих догадках на его счет, в общем, заинтересуешь этого полоумного. А он, в свою очередь будет искать встречи с полковником, и обязательно пригласит его в Париж. Вот пусть полковник и посмотрит на Матерса, пусть оценит и поймет, до чего же докатилась ваша Золотая Заря, если такие люди как Матерс имеют наглость руководить целым магическим Орденом.

— Если это принесет пользу Ордену… — в раздумьях протянул Эйтон.

— Конечно, принесет, — настаивал профессор. — Вам уже давно пора обновить вероучение.

— Но ведь это так непросто сделать.

— Ты сомневаешься, что полковник, кем бы он ни был, сможет образумить Матерса?

— Не то что бы, но…

— Не упрямься. Матерс только и умеет, что общаться со зловредными духами, чему учит и остальных. А твой сегодняшний гость, владея тайной бессмертия, может открыть Ордену знания куда более ценные и долговечные, с практической точки зрения.

 

32

По улице разливалась грязная волна тумана, скрывая в себе дома, фонари, экипажи и людей. Мгла, внезапно окутавшая город, внесла коррективы в дневной распорядок горожан. Те, кто собирался нанести визиты друзья и знакомым, благоразумно предпочли остаться дома. Те же, кого туман застал в пути, теперь безуспешно пытались добраться домой, не видя ничего вокруг себя.

Полковник Кристиан не опасался лондонских туманов — они его просто раздражали. Как и всегда в подобные дни он медленно прохаживался по городским улицам, то и дело натыкаясь на растерянных людей, что выплывали из тумана. Каждый из них считал своим долгом спросить, где он и как пройти на такую-то улицу, и полковник терпеливо объяснял.

Но что-то не давало мужчине покоя, тревожило и тянуло как сомнамбулу неизвестно куда. Сам себя не понимая, он сошел с Хай Холборн в узенький переулок, где вскоре столкнулся с растерянной девушкой, которую сразу же узнал.

— Какое счастье! — воскликнула Ида. — Я думала, что никогда не выберусь из этого ужасного тумана.

Полковник был немало удивлен такой встрече и, вместе с тем, раздосадован.

— Возьмите меня за руку и не отпускайте, — протянул он локоть, и девушка послушно повиновалась. — В такие дни опасно гулять в одиночку. Как вы вообще оказались здесь?

— Мы с Хьюитом вышли из Британского музея и потеряли друг друга из виду. Я уже полчаса хожу, сама не знаю где.

— Ничего страшного. Я отведу вас в гостиницу.

— Надо найти Хьюита — произнесла Ида и тревожно обернулась. — Он наверняка волнуется и ищет меня.

— Как скажете, — стальным голосом произнёс полковник. — Найдем Стэнли, и я объясню ему, как нужно обращаться с леди, когда в городе туман.

— Пожалуйста, только не ругайте его, — взмолилась Ида. — Я сама виновата, что отказалась от его руки.

При этих слова, Ида ещё крепче обвила локоть полковника, а ему, что и скрывать, было приятно слышать и осознавать, что девушка нашла защиту от стихии у него, а не у зеленого юнца.

— Ида, где вы! — послышался обеспокоенный крик вдали.

— Мы здесь, Хьюит! — крикнула она в ответ.

Пару раз в стороне пронесся топот бегущих ног. С третьей попытки полковник протянул руку в непроглядный туман и выхватил из него запыхавшегося Стэнли.

— Какая удача, полковник, — только и вымолвил он и тут же обратил взор на девушку. — Мисс Бильрот, простите, что потерял вас. Проклятый туман! Я и подумать не мог…

— Вот и не надо думать, — сурово произнёс полковник, напоминая Стэнли и о своём присутствии. — Можешь быть свободен.

— Так ведь я… — замялся молодой человек, — хотел проводить мисс Бильрот.

— Мы справимся с этим без твоей помощи.

Стэнли предпочёл не возражать и, распрощавшись, неохотно нырнул в туман, одарив полковника ревнивым взглядом на прощанье.

А Ида продолжала сжимать его руку, словно боясь потерять своего спасителя. Так они и шли в тишине и серой пелене, а девушка только печально заметила:

— Дедушка называет такие дни временем мертвецов.

— Увы, он прав. Смог не безопасен для людей со слабыми лёгкими. Но если бы дело было только в этом.

— А в чем же ещё? — поинтересовалась Ида.

— Вы ведь не далее как пять минут назад блуждали одна в малознакомом городе, которого, к тому же, не видели. Разве вам не было страшно?

— Немного, — тихо призналась девушка.

— На самом деле туман приносит куда больше несчастий, чем просто дурную атмосферу. Часто люди не видят, что творится у них под ногами, и падают в угольные погреба. Омнибусы сталкиваются с поездами. Бывает, что человек блуждает часами и выходит к реке сам того не подозревая, а когда поймет, что ноги его в воде, то станет лихорадочно искать берег, но пойдет в противоположную сторону. После того как уходит туман в Темзе вылавливают немало утонувших, особенно женщин.

— Почему? — слегка взволнованным голосом спросила Ида.

— Просто мужчинам легче выбраться из воды. А женщин тут же тянут на дно тяжелые намокшие юбки. Вы дрожите, Ида? Не пугайтесь понапрасну. Я же вас нашел.

Свободной ладонью полковник накрыл её похолодевшую руку. А ведь он не рассказал об ещё одной опасности, что поджидала лондонцев в тумане. В такие дни, когда солнце скрыто смогом, белые кровопийцы одевают светлые балахоны и дерзают подняться на поверхность, прячась в клубах тумана. Потому и полковник Кристиан каждый раз вынужден гулять по затуманенному городу, чтобы в Темзе находили меньше обескровленных «утопленников».

— Лучше вы расскажите, как вам музей, — предложил он, дабы отвлечь Иду от мрачных мыслей.

— Я уже бывала там однажды. Признаться, я думала, что Хьюит предложит мне посетить какую-нибудь новую экспозицию, но мы снова побывали в египетском зале.

Полковник догадывался, что там понадобилось Стэнли, и мысленно пообещал себе, что отчитает подчиненного за втягивание в расследование постороннего лица.

— Так значит, вы там уже бывали?

— Да, с дедушкой. Ему приглянулся там древний крючок.

— Крючок?

— Для бальзамирования. Им вынимали через ноздри мозг. Ой, — спохватилась Ида, — простите, пожалуйста, вам ведь неприятно слышать такие подробности.

— Не беспокойтесь. У меня крепкие нервы, — признался полковник, припоминая, что видел в морге у Весткотта, как профессор расковыривал чем-то длинным ноздрю покойнику. — Надеюсь, Стэнли не начал увлекаться бальзамированием?

— Нет. Но мы увидели в египетском зале очень странную женщину. Её не интересовало ничего кроме мумии.

— Мумии? — переспросил полковник, уже смекнув, что видела она ни кого иную, как Флоренс Эмери.

— Да. И это так странно. Она больше ничего не осматривала, просто сидела на скамеечке напротив открытого саркофага и не сводила с него глаз. Мне кажется, это ненормально — так пристально интересоваться мертвецами.

— Вы так считаете?

— Мне неприятно, что тела давно почивших людей выставляют в музеях на всеобщее обозрение. Это неправильно и даже неэтично. Я думаю никто из тех жрецов и вельмож древности и представить себе не мог, что ждёт из тела через тысячи лет после погребения. А ведь египтяне с таким трепетом относились к отходу в загробный мир и сохранности собственных тел… Ведь никому в наши дни не приходит в голову раскапывать старые кладбища, и делать выставки полуистлевших костей.

— Просто вы не бывали в седлецкой костнице и парижском оссуарии, — заметил полковник. — Интересно, что бы сказал по этому поводу ваш дед?

— Вы намекаете, что анатомы относятся к мертвецам куда менее щепетильно, чем археологи?

— Я бы сказал, в отношении мертвецов они куда дотошнее и любопытнее чем все посетители музея вместе взятые.

— Это не любопытство, а работа, не самая чистая и приятная.

— Так и для археолога раскопка гробниц тяжелое ремесло.

— Я понимаю. Но зачем же после этого делать из мумий экспонаты? Почему просто не вернуть их туда, откуда взяли?

— С ними поступают милосердно, по сравнению с теми мумиями, что измельчают в порошок и продают по горсточке в качестве лекарства от всех болезней.

— Это ужасно, — согласилась девушка, — есть мертвецов.

— Так не лучше ли на них просто смотреть пока и оставшихся не растолкли?

— И это ужасно. Все ужасно. — И Ида в бессильном негодовании сжала локоть полковника.

— Я вижу, вас расстроило сегодняшнее зрелище. Я обязательно поговорю со Стэнли. Пусть не водит вас в такие мрачные места, а лучше пригласит в театр.

Девушка лишь вяло улыбнулась, и только теперь полковнику стало понятно, что она была бы рада приглашению совсем от другого человека.

— А я ведь до сих пор не знаю вашего имени, — неожиданно произнесла Ида.

Полковник не знал, какую отговорку придумать. Его имя не было известно никому в Обществе, да оно и мало кого интересовало. В Лондоне он был просто полковником Кристианом, отставным военным без имени и вразумительного прошлого. Пытаясь найти правильные слова, он безмолвно любовался улыбкой Иды, когда на её веснушчатое лицо упали долгожданные лучики света.

— Солнце вернулось.

Туман рассеивался, а полковник, не отрываясь, смотрел на девушку и понимал, что её солнечная улыбка пробуждала в нём самые нежные чувства, какие только способен испытывать человек, когда тёплое весеннее солнце греет его своими искрящимися лучами после долгой зимы.

Не в силах противиться этому притяжению, он накрыл её ладонь своей. Ида одарила полковника лучистым взглядом, и все слова и мысли в его голове тут же забылись. Искрящиеся на солнце локоны пылали огнем, таким теплым и притягивающим, что полковник не удержался и прикоснулся к рыжим волосам, легонько и бережно, почти неощутимо.

Глядя в её преданные глаза, полковник неуклюже склонился над девушкой, почти касаясь губами её лба. Но рука невольно скользнула вниз по нежной коже шеи, и ритмичный стук пульса под пальцами одарил полковника волной тепла и непреодолимого желания. С каждым ударам маленького чистого сердечка Иды, кровь по её венам бежала все быстрее и быстрее…

Страшная догадка пронзила разум и разлилась холодом по телу полковника. Это кровь позвала его в переулок и привела к Иде сквозь туман. Кровь — вот единственное, что так влекло полковника к этой чистой девушке всё это время, не давая покоя и тревожа забытые воспоминания. И только её кровь успокоила бы его внезапно пробудившиеся чувства и умиротворила разум.

— Что с вами? — тихо поинтересовалась Ида, и улыбка спала с её лица. — Почему вы так на меня смотрите?

Полковник поспешил отпрянуть от девушки. Если бы он мог ей объяснить… Прежде он не знал, даже не догадывался, что может испытывать такое хищное и порочное влечение к одному единственному человеку, и это чувство не было вожделением к женскому телу, а лишь желанием испить жизненного сока, что дарует этому телу жизнь.

— Простите меня, Ида, простите…

— За что? — удивленно вопросила она, широко распахнув глаза, полные скорби по обретенному и тут же потерянному чувству.

— Нам нужно быстрее идти, — поторопил Иду полковник, — солнце пробудет не долго. Вы должны успеть вернуться в гостиницу.

Ему были противны собственные мысли и желания, ведь он знал, что от одного его прикосновения рыжее солнце угаснет и престанет светить и ему и другим. Дарители не живут больше десятка лет… А Ида не заслужила столь безрадостный конец, ей нужно еще столько успеть в жизни…

Приближаясь к месту, где они должны расстаться, девушка поспешила задать лишь один вопрос:

— Полковник… прошу вас, скажите… ведь мы ещё встретимся?

— Может быть, — кинул он на прощание, — в гостях у доктора Рассела, если я не буду занят.

— Полковник… — произнесла она упавшим голосом, от чего ему стало еще больней. — Не бойтесь меня… пожалуйста. Мне будет горько, если вы станете меня сторониться.

Полковник не смог ничего ответить, а только развернулся и спешным шагом пошел прочь. Всю дорогу он пытался бороться с мыслями об Иде и её пульсе, но выходило скверно. Ведь она была влюблена в него, а он вожделел её крови. А может и не только крови. Полковник уже и не знал, что чувствует и, не в силах больше бороться с собственными страстями в одиночку, он спешно направился к Джону Расселу.

— Мне срочно нужна кровь, ещё одно переливание, — заявил он с порога.

— Но последняя процедура у вас была меньше недели назад, — удивленно возразил доктор.

— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать.

— Возможно, так на вас повлияло ранение печени.

— Нет. Так на меня повлияла Ида Бильрот.

Доктор Рассел с минуту молчаливо смотрел на взволнованного мужчину, пытаясь понять истинный смысл услышанного. Полковник же в нетерпении воззвал к его долгу:

— Вы же врач, Рассел. Помогите мне!

— Помнится, раньше вы не питали надежд по поводу моих научных изысканий.

— Вы именно сейчас хотите мне это припомнить?

— Лучше присядьте.

После недолгого бесхитростного осмотра, доктор Рассел попытался выдвинуть собственную теорию о причинах внезапной кровожадности полковника:

— Может это нормальная реакция на определенном этапе жизни? Вы раньше не замечали за собой подобных персонифицированных желаний?

— Нет.

— Может все-таки когда-то что-то…

— Нет, Рассел. Уж поверьте, мне лучше знать, что и когда я чувствовал, а чего не чувствовал никогда.

— Хорошо, — пришлось согласиться доктору. — Все же, я подозреваю, что всему виной ваше недавнее ранение. Ведь печень это кроветворящий орган, а ваша рана по заверению доктора Метца была достаточно серьезной.

— Серьезной она была первые два часа, не более. И это было Бог знает когда. Так вы сделаете переливание или мне навестить фройляйн Бильрот?

— Тише, полковник, успокойтесь.

— Как мне успокоиться? — в бессилии развел он руками. — Я ощущаю себя Джеком-Потрошителем. Может сейчас я желаю крови одной единственной невинной девушки, а завтра захочу кромсать гениталии дешевым проституткам?

— Ну, этого вам опасаться определенно не стоит, — мягко заключил Рассел. — Мне кажется, вы преувеличиваете собственную опасность?

— Преувеличиваю? — раздраженно воззрился на доктора полковник. — Рассел, я — кровопийца. Суть моего вечного существования диктует мне забирать у смертных их годы жизни себе. По-вашему, это в порядке вещей?

— На счет годов вы точно преувеличиваете, — невозмутимо ответил Рассел. — По долгу службы, я знаю всех ваших многочисленных дарителей и никто из них не делился с вами кровью больше пяти раз. Ваше кровопийство ни в коей мере не фатально для их здоровья, из-за вас они точно не умрут. Может, ваша проблема в том, что вас перестала устраивать во многом формальная процедура переливания? Может вас тянет, так сказать, на полноценное общение? Я думаю, единичная встреча с мисс Бильрот ей нисколько не повредит.

Полковник на миг потерял дар речи от такого совета. Собравшись с духом, он спросил:

— Вы хоть сами себя слышите, Рассел? Как вам вообще такое могло прийти в голову? Она же внучка вашего учителя.

Доктор Рассел не без раздражения пожал плечами:

— Я всего лишь пытаюсь придумать способ, чтобы вам помочь.

— Это плохой способ.

— И все же, я думаю, вы чрезмерно осторожны в своем общении с дарителями. Вы же не белый, который вылез из своей пещеры после двух месяцев голодания и готов кидаться на всё живое. Сколько я вас знаю, вы всегда были цивилизованным и ответственным кровопийцей. Я просто уверен, что и сейчас вы способны совладать со своей минутной слабостью. Не стоит думать о себе хуже, чем вы есть на самом деле.

— Нет, Рассел, я знаю, о чём говорю. Однажды я уже был неосмотрителен в выборе дарителя, и не хочу это снова повторять.

Полковник замолчал, а доктор Рассел выжидающе смотрел на него, не решаясь задавать новые вопросы. Но вскоре полковник и сам все рассказал:

— В ту зиму, когда я вернулся домой, впервые возжаждав крови, я брал её тайком, у кухарки ближе к ночи, когда никто из слуг не мог нас увидеть. Когда Маргита узнала об этом, она не испугалась, не назвала меня кровожадным чудовищем, не стала сыпать проклятьями. Она лишь спросила, зачем я это делаю и могу ли я без этого обойтись. Когда я ответил, она долго молчала, а потом заявила, что не позволит мне пить кровь чужих женщин, и отныне будет давать мне её сама. Если бы она только знала… — в полголоса произнёс полковник, бессильно закрыв глаза ладонями. — Если бы я сам знал, на что соглашаюсь…

— Кто такая Маргита? — наконец спросил доктор Рассел.

— Моя единственная жена, мать моих четверых детей. Я ведь даже не понимал, что шесть лет выпивал из неё жизнь по капле.

— Вы боитесь повторить свою ошибку с мисс Бильрот? — осторожно спросил Рассел.

— Это она рискует непоправимо ошибиться. Всё, что я хочу для Иды, так это, чтобы она дожила до глубокой старости, как и её дед, чтобы она встретила человека, которого полюбит и родила ему детей. Я хочу, чтобы она прожила долгую счастливую жизнь, в которой по определению не может быть меня. Но это говорит мой разум. Мои же чувства, жаждут насытиться её кровью, вобрать в себя её молодую жизнь. Когда я был молод, то был уверен, что не доживу и до 30-ти и погибну на поле боя от турецкой сабли. Но я живу 460 лет только потому, что такие как Ида живут меньше, чем им отвел Всевышний. Если бы вы только знали, хоть на миг ощутили, как я устал каждую неделю обкрадывать очередного дарителя и каяться за это. — Мужчина грустно усмехнулся и добавил. — Герр Книпхоф серьез ищет эликсир жизни, а мне порой нестерпимо хочется обрести эликсир смерти.

— Полно вам, полковник, не надо так. Вам просто необходимо отдохнуть, сменить обстановку и отрешиться от повседневности. Вот увидите, вам пойдет это на пользу.

Мужчина лишь согласно кивнул:

— Мне смертельно надоела моя работа, особенно сейчас, когда приходится заниматься, чёрт знает чем. Маги, алхимики, инкубы, духи мумий и египетская псевдобогиня. Первое, что мне хочется сделать с Меритсегер, когда мы её найдем, так это открутить этой бестии голову за весь тот сыр-бор, что она устроила.

— А второе?

— Второе? — на миг полковник задумался. — Все же мне интересно было бы узнать, чего она добивается от Ордена Золотой Зари, какова её цель?

— У меня к ней тоже есть интерес, — признался доктор, — но свой, особый.

— Что вы задумали? — покосился на него полковник. — Опять ваши опыты? На пару с профессором вы добьётесь многого, даже страшно представить.

— Только не надо ваших колкостей. Я и так знаю, что вы думаете о моих исследованиях. И заметьте, отношусь к вашей позиции терпимо.

— Ещё бы это было не так, — бросил полковник, вставая с места. — Я, пожалуй, пойду, мне уже давно пора.

— Вам лучше? — удивлённо вопросил доктор — Может мне всё же стоит найти кого-нибудь для переливания?

— Не надо. Кажется, одна лишь возможность выговориться принесла мне облегчение.

— А что на счет мисс Бильрот?

— Я найду в себе силы не приближаться к ней ближе, чем на милю, — заверил доктора полковник. — И знаете, Рассел, пожалуй, я воспользуюсь вашим советом на счет отдыха и смены обстановки?

— Правда? И куда вы собираетесь ехать, если не секрет?

— Ничего оригинального. Завтра я отбуду в Париж.

 

33

Полковник сдержал свое обещание, но до Парижа так и не доехал. Путь его лежал на юг Франции в восстановленный после разгула революции монастырь визитанток к сестре Эмелине — такое имя с недавних пор приняла Мануэла Мурсиа, сестра Инквизитора. Если верить Семпронии, то Манола пребывала в монастыре безвылазно уже пять лет и даже не писала ей писем.

Полковник помнил монахиню по злосчастному морскому путешествию в Лиму. Тогда она была мирянкой, на редкость живой и общительной женщиной. Её сопровождал молодой человек, которого она называла кузеном, хотя приходился он ей дарителем крови. Разыгравшаяся на корабле эпидемия холеры унесла и его жизнь, вот тогда-то жизнерадостность Манолы сменилась глубокой скорбью, и дело было вовсе не в том, то она лишилась источника крови — тот юноша просто был дорог ей как близкий друг и воспитанник.

Но об истинном характере их взаимоотношений полковник узнал только через месяц, взглянув на осунувшееся лицо Манолы, ведь в своём трауре она совсем позабыла, что ей нужно питание и новый даритель. Без лишних слов об этом позаботился сам полковник, найдя для Манолы на корабле не слишком обремененную моралью, но зато очень сговорчивую молодую особу. За свое молчание она исправно получала плату, а когда судно прибыло в Лиму, то и вовсе исчезла из виду, как, собственно и Манола. С тех самых пор полковник её больше не встречал, а прошло что-то около 150 лет.

Теперь же ему выдался удобный случай возобновить старое знакомство, но оказавшись в кабинете настоятельницы монастыря, полковник понял, что недооценил ситуацию.

— Почему я не мочь видиться з зезтрои Эмелиной, урошденой Нурье? — старательно выговаривая каждое слово, спросил полковник, ибо никогда не был силен во французском.

— Здесь монастырь, мсье, — категорично заявила настоятельница, — и это не значит, что вы можете в любое время, когда вам заблагорассудится, явиться и требовать встречи с одной из сестер.

— Но ето и ни турьма.

— Вы правы. Но я так и не услышала вразумительной причины, почему мне следует исполнить вашу просьбу.

Полковник, конечно же, мог придумать себе легенду. Например, он нотариус, и явился сюда для исполнения воли почившего троюродного дядюшки Эмелины, который оставил племяннице всё своё немалое состояние. Настоятельница была бы несказанно рада такой нежданной статьи дохода для монастыря и тут же пригласила бы Эмелину подписать все необходимые бумаги. Но полковник не стал прибегать к такому рода обману, ведь на следующий день он покинет монастырь, а Мануэла Мурсиа останется. Вряд ли ей захотелось бы обманывать финансовые надежды своей настоятельницы.

— А брад к неи приезжать? От мадмуазель Нурье мне нужно только узнавать, где искать её брад, — откровенно заявил полковник, старательно подбирая правильные слова.

— И что же, кроме неё никто не может вам помочь?

— Увы, некто.

— В таком случае, и сестра Эмелина вам не поможет, — твердо заявила настоятельница, не дав полковнику возразить. — Сестра уже пять лет пребывает в обители. И за все это время ей не приходило ни одного письма, и до вас не было ни одного визитера. Так что я уверенна, если вам неизвестно местонахождение мсье Нурье, то сестре Эмелине и подавно.

На этом аудиенция у настоятельницы закончилась, и дальнейшие уговоры не имели смысла. Но полковник проделал столь долгий путь из Англии не для того, чтобы вернуться обратно ни с чем. Он крайне нуждался в адресе, по которому живет Инквизитор, чтобы спросить у него совета для Вильерса. После того как полковник толкнул молодого человека в объятия ведьмы Эмери, он чувствовал вину перед Томасом и старался исправить содеянное, хотя и не знал как.

Покинув здание монастыря, полковник Кристиан оценил обстановку: вокруг здания не было ограды, только высокие голые деревья в трёхстах футах вверх по холму. Под ними он и решил незаметно дождаться, когда Мануэла выйдет одна на прогулку, чтобы подойти к ней незаметно самому. Ожидание затянулось до вечера, но из стен обители так никто и не вышел. Возвращаться в город полковник не намеревался, и упрямо провел ночь под открытым небом, любуясь звездами.

На следующий день он внимательно вглядывался в лица мелькавших во дворе монахинь, но темноглазая смуглянка 30-35-и лет среди них так и не появилась. Начал накрапывать дождь.

На следующее утро полковник заметил, как по горной дороге к монастырю приближается груженая телега. В последующие полдня не происходило ничего достойного внимания, и полковник было засомневался в выборе диспозиции для наблюдения. Но, наконец, возле монастыря появилась Мануэла Мурсиа, она же сестра Эмелина. В монашеском облачении с четками в руках она не спеша прогуливалась под глухими стенами здания. В её стане не было тонкости и грации, зато вид был преисполнен благородства и смирения — настоящая невеста Христова.

Поговаривали, что мать Матео Мурсиа, а значит и Манолы, была то ли мавританкой, то ли хитаной из Магриба. Как бы то ни было, а внешность Манолы была по южному экзотична даже для этих мест.

Бесшумно подкравшись как можно ближе, полковник тихо шепнул женшине:

— Сеньорита, как я рад вас вновь увидеть.

Застигнутая врасплох, монахиня вздрогнула и отшатнулась. Неизвестно что напугало её больше: неожиданность, испанская речь, или присутствие мужчины.

— Не бойтесь, Мануэла, — увещевал полковник Кристиан, — я не задумал ничего дурного, только пришел просить вашей помощи.

Судя по её взгляду, Манола узнала полковника, но что-то подсказывало ему, что этой встрече она вовсе не рада.

В последние годы о его служении Обществу не был наслышан разве что слепо-глухо-немой кровопийца, обитающий на земной поверхности, если таковой вообще существовал в природе. Кто-то из собратьев относился к полковнику с подозрением, кто-то категорически отказывался понимать, как вечноживущий может прислуживать смертным, которые из-за горстки взбесившихся в под-Лондоне белых, выжили всех кровопийц из Лондона, не взирая на былые заслуги и добропорядочность отдельных личностей. Даже от былых знакомых полковнику не приходилось ждать радушия. Но, зная о добром сердце Манолы, он рассчитывал, что женщина хотя бы выслушает его, прежде чем откажется говорить о брате.

И полковник включил всю обходительности и такт, какими только владел, обращаясь к монахине:

— Я нахожусь в затруднительном положении, сеньорита, и не решился бы тревожить вас, если бы это не было последним, что я могу предпринять…

Поджимая губы, Манола приоткрыла рот, и тут же закрыла его ладонями. Нерешительно сделав пару шагов назад, она остановилась, а во влажных глазах читался испуг и сожаление. Казалось, она хотела заговорить, но что-то словно не позволяло ей.

— Я прошу прощения, что предстаю перед вами в таком виде…

Полковник понимал, что после трех дней в засаде и вчерашнего дождя выглядел он не самым лучшим образом, но вряд ли один его внешний вид так отпугивал монахиню.

— Я понимаю, что не имею права здесь находиться…

Будто придя в себя, Манола схватила его широкую ладонь и энергично потянула полковника за собой подальше от монастыря в сторону амбара. Здесь за стенами пристройки их какое-то время и вправду могли не заметить.

— Пожалуйста, сеньорита, поговорите со мной, — взмолился полковник, жалостливо глядя в грустные глаза Манолы и на то, как она закрывает рот ладонями.

Вздрогнув, женщина все же опустила руки, и с дрожащих губ слетела краткая, спешная фраза:

— Я дала обет молчания.

Теперь полковнику всё стало ясно, и он не сдержал улыбки:

— Зачем вы обрекли себя на такое страдание? — сочувствующе произнёс он. — Вы же всегда были знатной болтушкой.

Кажется, это напоминание о беззаботной мирской жизни ещё больше расстроило Манолу, заставив печально скукситься. Полковник лишь удивлялся, что 600-летняя женщина вела себя как юная девушка, хоть таковой не выглядела даже внешне. Да, Мануэла Мурсиа была куда старше полковника годами, но не им и не ей эта разница в возрасте не ощущалась.

— Как я понял, вы не в фаворе у настоятельницы. Она категорически отказала мне во встречи с вами.

— Наш устав строг, — еле слышно протараторила Манола.

И снова полковник заметил это характерное поджимание губ, будто оно спасало монахиню от нарушения обета. Полковник с пониманием поспешил сразу перейти к делу без лишних слов, что ввергали Манолу в грех:

— Прошу вас, скажите, где мне искать вашего брата Матео. Мне необходим его авторитетный совет.

Глаза монахини округлились, а рот приоткрылся, не издав ни звука. Видимо, первое, что пришло ей в голову, так это, что Матео в опасности, раз о нём выспрашивает прислужник лондонского Общества. Полковник не винил Манолу в столь дурных мыслях. Доктора и прочие экспериментаторы Общества заработали себе не самую лучшую репутацию.

— Нет, нет, — тут же заверил Мануэлу полковник. — Общество ничего не замыслило против вашего брата. Мое руководство даже не знает, где я и кого разыскиваю.

Но Манола только помотала головой, не сводя с полковника Кристиана укоризненного взгляда. Женщина явно не желала верить его словам.

— Когда-то я помог вам найти пропитание на корабле, — напомнил он Мануэле. — Мне очень жаль, если я не могу рассчитывать на ответную помощь. Она нужна не столько мне, сколько одному моему подопечному. Я имел неосторожность, да что там говорить, глупость, втянуть его в общение с самыми настоящими дьяволопоклонниками.

Монахиня вперила в мужчину вопросительно-изумленный взгляд, но она так и не решалась что-либо сказать.

— Да, сеньорита, сначала я по глупости свел его с одной ведьмой, потом разрешил ему отправиться с ней на самый настоящий шабаш, а после встречи с её инкубом он сейчас и вовсе выглядит полуживым от испуга. Вас это удивляет? Увы, я не преувеличиваю. В Лондоне происходит и не такое, но я как мирянин не могу понять, что именно там творится и почему. Ваш брат, Мануэла, теолог, а главное, опытный богослов. Я слышал, что когда-то он ездил по монастырям, где жили бесноватые. Я уверен, он видел многое, чего простому человеку видеть не следует. А мне нужна всего одна встреча, только его совет и ничего больше.

Этими словами полковник окончательно разбил молчаливую оборону монахини:

— В Сен-Дени, — спешно прошептала Мануэла, — сейчас его зовут отец Матье Доле, он приходской священник в церкви Святого Людовика, а ещё редактор в «Католическом вестнике», — произнеся это, она тут же кинулась бежать к обители, не оглядываясь, наверное, чтобы помолиться о спасении заблудшей в демоническом обольщении души Томаса Вильерса.

Полковник пожалел, что их встреча оказалась такой недолгой. Ему было бы интересно узнать, от кого монахиня получает кровь, и насколько добровольно. Конечно, богобоязненная христианка не стала бы никого принуждать, да и строгая настоятельница всегда начеку. Только один вопрос мучал полковника, не из профессионального интереса, а, скорее из личного: как с обетом молчания без слов уговорить человека дать тебе кровь? Полковнику было крайне любопытно узнать этот секрет, и, чего греха таить, когда-нибудь применить на деле. Но только не с Идой Бильрот.

 

34

Первое, что сделал полковник Кристиан, прибыв в Париж, так это написал письмо в издательство консервативного католического журнала, где под именем Матье Доле служил Матео Мурсиа, с просьбой о скорой встрече с ним. Ответ был получен в тот же день, где в весьма аккуратных формулировках Инквизитор дал согласие на беседу со служащим Общества, хоть и выразил свое неудовольствие столь навязчивым вниманием.

Не так уж много было известно полковнику о Мурсиа. За 600 с лишним лет жизни о нём успели насочинить немало небылиц, одна противоречащая другой. Вполне вероятно, что Матео Мурсиа был уроженцем Кордовы, младшим сыном некоего дворянина, не пожелавшего оставить ему никакого наследства. Оставшись без средств, юному Мурсиа пришлось удалиться в цистерцианский монастырь на севере, где он и принял постриг. Однако, была и другая версия этого же события, где Матео, не слушая причитаний несчастного отца, решил посвятить свою жизнь служению Богу и, отказавшись от наследства, покинул отчий дом. Существовала и ещё и третья версия, более правдоподобная и в духе давно минувшей эпохи, где пресловутое наследство было уплачено монастырю как вступительный взнос. Что из этого правда, а что навет, знал только сам Матео Мурсиа и его сестра Мануэла, а они ни с кем не откровенничали о своем прошлом.

Как бы то ни было, а в своём первом монастыре Мурсиа пробыл лишь пятнадцать лет, овладев грамотой и поднаторев в богословии. Набиравшая в те годы силу Святая Инквизиция с радостью приняла Мурсиа в свои ряды, но инквизитором он так и не стал — подвел возраст. В свои вечные 32 года внешне он не совсем дотягивал до минимально положенных для этой должности 40 лет. Так что, хоть его и прозвали Инквизитором, таковым он никогда не являлся, зато был квалификатором, приходским священником, однажды даже дослужился до важной должности в римской курии. Полковник встречался с ним только раз, когда Мурсиа, будучи монахом, занимался в Корее миссионерской деятельностью, но их знакомство не было долговременным и сердечным.

Кто-то говорил, что Мурсиа, будучи квалификатором Инквизиции специально приказывал экзекуторам применять самые кровавые пытки, чтобы задарма насытиться кровью арестантов. Полковник же считал такие догадки откровенной чушью, ибо знал по собственному опыту, что кровь испуганных, бьющихся в агонии людей, не то что неприятна — она оставляет отвратительное послевкусие, от которого прошибает холодной лихорадкой. Вечноживущие со здравым рассудком добровольно себя на такое не обрекали, ведь это был удел белых, при виде которых смертному не испугаться было невозможно.

Мурсиа точно не был душегубом, скорее интеллектуалом, с которым можно было говорить на любые темы. Собственно, для этого полковник и пришел рано утром в Венсенский лес, где Мурсиа назначил ему встречу.

В сумерках парк выглядел весьма неприветливо, серые ветви голых деревьев заслоняли мрачное небо, мертвенная атмосфера пронизывала парковые дорожки, окутывая пустые скамейки сонной пеленой.

Матео Мурсиа появился точно в оговоренное время. Как и всегда он был в черной сутане, гладко выбрит, с неизменно серьезным выражением лица и фирменным прожигающим взглядом исподлобья. Осмотрев издалека невысокую фигуру Инквизитора, полковник подивился, как он раньше не сопоставил внешнего сходства Мурсиа и Манолы. Но насколько брат был холоден и неприветлив, настолько его сестра была отзывчива и добра.

После формального приветствия, Инквизитор поспешил преступить к делу:

— Насколько я понимаю, вы здесь по инициативе Общества, которому служите.

— Правильно понимаете.

— В таком случае, будьте так добры, назовите причину вашего интереса, — в нетерпении потребовал Мурсиа. — Меня в чём-то подозревают?

— А есть повод? — поинтересовался полковник.

— Не поймите меня неправильно, граф, но я не располагаю временем, чтобы играть в вопросы на вопросы. Мне ещё нужно успеть на утреннюю службу.

Полковник не любил, когда вспоминали о его титуле — слишком сомнительным был подвиг, за который этот титул ему был пожалован. И Мурсиа наверняка об этом слышал, и потому не упустил шанса надавить на больное место.

— Хорошо, если вы так торопитесь, я не буду ходить вокруг да около. Итак, что вам известно об инкубате?

Пораженный таким неожиданным вопросом, Инквизитор в изумлении замер на месте, пытаясь понять, шутит ли полковник, или же говорит абсолютно серьезно.

— Мне нужен ваш богословский совет, — пояснил полковник Кристиан. — Ваша сестра без лишних слов направила меня к вам, когда услышала о моих злоключениях.

— Надо же, — только и ответил Мурсиа, — а я думал, она наложила на себя обет молчания.

— Видимо, моя история тронула её доброе сердце.

— Не обещаю вам того же со своей стороны. Но, признаться, вы меня заинтриговали. Где в Лондоне, позвольте узнать, можно столкнуться с инкубом?

— В будуаре разведенной актрисы, которая видит завтрашний день в волшебном зеркале, предсказывает по картам будущее, путешествует в астральном мире, получает письма от духа из египетской мумии и медленно выкачивает жизнь из моего подчиненного самым изощренным способом. — Полковник перевел дыхание, видя, как внимательно слушает его Мурсиа, не спеша с вопросами. — Эта женщина состоит в одном оккультном ордене, где её и научили всей той мерзости, что я вам только что перечислил.

— Я не удивлен, — равнодушно бросил Инквизитор.

— Правда?

— Сейчас время самых невероятных чудес. И души умерших бродят по земле в поисках медиумов, чтобы поговорить со своими родственниками, и учителя новой духовности в любой столице вхожи в великосветские салоны.

— И вы считаете это нормальным?

— Я христианин, и считаю, что нужно жить по заветам Евангелия. А в первом послании от Иоанна сказано: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире». Не многое изменилось с тех далеких времен, не правда ли?

Полковника немного удивила почти безразличная реакция Инквизитора на его рассказ о Флоренс Эмери. От квалификатора, видевшего в свое время немало ведьм и еретиков, он ожидал большей заинтересованности.

— То есть, вы не отвергаете мною сказанное, как обман зрения, шарлатанство или заблуждение? — на всякий случай уточнил полковник.

— Отнюдь.

— И что вы скажете на счет этих чудес? Насколько они опасны?

— Для вас, вашего подчиненного или той актрисы?

— Отец Матео, мне жаль, что наш разговор не задался с самого начала, — признался полковник. — Я рассчитывал на совет умудренно в подобных делах богослова, а встретил лишь безучастное согласие.

— Видите ли, граф, я безуспешно пытаюсь понять, какое место в вашей истории занимают вечноживущие? Это ведь мы являемся основным интересом со стороны Общества, в котором вы состоите.

Полковник не стал отрицать его слов и прямо заявил:

— Мой работодатель подозревает, что белые кровопийцы негласно управляют Орденом Золотой Зари через главу лондонского, так сказать, храма. Кстати, сейчас он проживает в Париже.

— Значит, в первую очередь, вы приехали в город к нему?

— Скорее к подозрительным белым. Планирую спуститься в оссуарий, а дальше пройти в их подземелья.

Инквизитор озабоченно насупился и произнёс:

— На вашем месте, я бы там долго не бродил. Особенно под лесом Фонтенбло.

— А что не так?

— Для вас — ничего. Это место плохо влияет на впечатлительных художников, вроде барбизонцев.

— Те, что рисовали пейзажи? И что же с ними произошло?

— А по-вашему болезненная тяга многих художников к одному единственному лесу может объясняться только чарующей красотой тамошней природы?

— Почему нет? — пожал плечами полковник.

— Хотя бы потому, что в Фонтенбло любят подниматься на поверхность белые. Летом в густом лесу они пытаются привыкнуть к слабым лучам света, чтобы не быть совсем уж беспомощными при дневном свете. Строго говоря, на вид они не такие уж белые, и вполне сходят за бледных светловолосых людей. Да, и глаза у них приобретают более естественный цвет.

— И барбизонцы с ними встречались?

— Судя по тому, что многие из них почили в семидесятые годы, то встречались довольно часто. А сколько картин успели написать… Всё же согласитесь, это не совсем нормально, когда пара десятков художников целыми днями бродят в лесу, и пишут одни и те же деревья. Это скорее болезненное очарование таинственным местом. Творческих людей в подобные места притягивает словно магнитом, что даже крови собственной не жалко, если попросит о ней лесная фея.

— Значит, художников сгубили белые? А они могут интересоваться так называемыми магами?

— Магами интересуются сущности несколько иного порядка. К взаимному удовольствию магов, надо сказать.

— И кто они? — вопросил полковник, хотя догадывался, каким будет ответ.

Инквизитор загадочно ухмыльнулся:

— Думаете, что явившийся человеку дьявол назовется дьяволом? Недаром его назвали отцом лжи. Все, так называемые, духи говорят лишь то, что от них хотят услышать и показывают, что от них хотят увидеть.

— Значит, они не могут быть настоящими душами умерших, как говорят спиритисты?

— Если верить Писанию, то после смерти душа человека должна пребывать либо в раю, либо в аду, либо в чистилище, а не блуждать по миру и беседовать с живыми. И я верю Писанию.

— И мумия не может диктовать письма. Я понял.

— А что это за письма?

— Точно не знаю, я их не видел. Но, судя по тому, что слышал, они выполнены на древнеегипетском языке иератическим письмом. Речь в них идёт, кажется, о египетской магии или религии.

— Этого и следовало ожидать.

— Правда? — вопросил полковник, невольно поражаясь, с какой легкостью его собеседник воспринимает услышанное.

— Может вы слышали о Елене Блаватской? Она ведь жила в Лондоне. Так вот, она сама признавалась, что не понимает смысла тех околодуховных книг, которые сама же и писала.

— Как такое возможно?

— Так же как и в случае с письмами вашей знакомой актрисы. Блаватская записывала тексты не сама, и судя по тому, что я прочел в «Тайной доктрине», такое тяжело придумать, обладая человеческой логикой.

— Тогда зачем демоническим сущностям, если вы их имеете в виду, надиктовывать своим пророкам старые и новые вероучения? Какой в этом смысл?

— Какого ответа вы ждете от старого католика, да ещё и бывшего квалификатора?

— Искреннего.

Мурсиа немного помолчал, собираясь с мыслями. Было видно, как ему в тягость весь этот разговор об инфернальном.

— Мне скверно видеть, как каждый день теософы превозносят Люцифера, как графини и жены генералов вызывают духов себе на потеху, как художники и поэты начинают мнить себя розенкройцерами и магами, а какой-то русский журналист пытается доказать, что Христос был буддистом. Мне уже тошно от всей этой мешанины эзотерики, оккультизма и самых разнообразных религий. Христианство больше никому не интересно, потому что не щекочет нервы и не волнует разум, а лишь заставляет думать о душевной чистоте и молиться.

— Что поделать, такое сейчас легкомысленное время.

— Бросьте, время всегда одно и то же, просто люди в нём живут разные. Они и меняют нравы.

— И кто же повинен в нынешней бездуховности? — иронично вопросил полковник, не надеясь получить прямой ответ.

— Чарльз Дарвин, — не задумываясь, ответил Инквизитор. — Да-да, можете считать меня брюзгой и ретроградом, но именно он подорвал своей теорией всякую веру в Бога. Отныне миллионы европейцев уверены, что не Бог сотворил человека, а безликая природа, и человек создан не по образу и подобию Божьему, а произошел от обезьяны. Стоило Дарвину это сказать, как тут же светила науки с неподдельным энтузиазмом принялись возвеличивать в человеке его животную сущность, позабыв о божественной, будто только и ждали подобного случая. Кстати, вам доводилось слышать, что Дарвин во время своего знаменитого кругосветного путешествия на «Бигле» посетил Южную Америку, где гостил у одного индейского племени? Так вот, тогда его уговорили поучаствовать в одном колдовском ритуале. Мне не известно подробностей и сути церемонии, однако, когда Дарвин вернулся на корабль, команда тут же заметила перемены в его характере, словно к ним пришел другой человек.

— Что-то вселилось в него во время ритуала?

— Очень даже возможно. До этого случая Дарвин готовился стать пастором, а по возвращению в Англию начал развивать теории, направленные на разрушение веры в Творца. И так — до конца своих дней. Благодаря Дарвину и утвердился материализм, который начали проповедовать ещё 300 лет назад, когда гуманизм поставил во главу угла человека, а не его бессмертную душу. И что теперь? Люди разуверились в Боге, и в душах их стало пусто. Но они снова начали искать духовность, вот только нашли лишь то, что им предложило наше безбожное время: спиритизм, теософию и магию.

— Насколько опасна магия? — поспешил спросить полковник, пока негодующий собеседник не стал высказывать всё, что у него наболело.

— Не менее чем спиритизм. У духов весьма скверное чувство юмора. Жаль люди понимают это слишком поздно.

— Помнится, раньше планшетки и столоверчения были весьма популярным развлечением.

— Они и сейчас не утратили своей притягательности для разочаровавшихся в жизни. Один делец из Сити, например, пристрастился к спиритическим сеансам после того как потерял горячо любимую супругу, хотя был до того человеком приземленным и существование потустороннего отрицал. Но после общения с якобы покойной женой он уверовал в реальность запредельного мира и вскоре вошел в контакт и с другим духом, назвавшимся именем одного святого. Однажды этот дух вывел на планшетке совет финансисту, чтобы тот купил 35 тысяч акций Центральной лондонской железной дороги, а через 20 дней продал. Дух обещал прибыль в 2 тысячи фунтов. Финансист поступил так, как ему было сказано, и все обещанное сбылось с точностью до пенни. Затем дух дал ещё один совет и вновь он принес немалый доход. И так, за два года делец разбогател от игры на бирже, удвоив свое состояние. И вот однажды дух посоветовал финансисту на все имеющиеся деньги купить американские акции, чтобы ещё удвоить капитал. И тот снова последовал его словам, и через год стал банкротом. А когда он потребовал от духа объяснений, то дух писал ему на планшетке только: «ха-ха… ха-ха…» И разорённый делец залез в петлю.

— Он написал всю эту историю в предсмертной записке?

— Нет.

— Тогда откуда она вообще известна?

— Он сам рассказал всё прислуге, когда его вынули из петли. Да, этот страдалец выжил, но слег после этого происшествия на три года. Сейчас, правда, он здоров, и слышать о спиритизме больше не желает. А вот одна дама полусвета влюбилась в одного человека, женатого на другой женщине, и покончила с собой. Оказывается и она увлекалась спиритизмом, и дух сообщил ей, что со своим избранником она сможет быть вместе, но только на том свете.

— Дьявольская хитрость… — только и произнёс полковник.

— Вы правы. Те, кто общается с духами на спиритических сеансах, делает это добровольно и исключительно по своему желанию. Но есть и такие несчастные, к которым духи приходят без приглашения. Если они двигают мебель в доме или бьют посуду, это не страшно. Хуже когда человек начнет слышать их голоса в своей голове, или видеть их тени. Сколько таких несчастных в домах умалишенных, неизвестно, но бьюсь об заклад, что от общего числа тамошних обитателей их немало.

— И насколько подобному подвержены оккультисты? По-вашему, они тоже не понимают, с кем общаются?

— Магам не дано увидеть разницы между добром и злом, потому что согласно герметическому учению всё в мире двойственно, и противоположности идентичны по природе, но различны в степени. Потому для оккультистов и дьявол лишь обратная сторона Бога. Магия взращивает в человеке гордыню, а это прямая дорога в ад. Маг желает управлять скрытыми силами природы, но если что-то скрыто от человека, так может быть не зря? Когда-то Ева ослушалась и сорвала запретный плод, и для человека рай стал потерянным. Единственное, что осталось потерять магу, так это его бессмертную душу, и если он общается с падшими духами, это неизбежно. Единственное спасение для мага, так это осознание — как бы не был льстив дух, он никогда не будет подвластен магу, но маг уже подвластен духу. Маг его верный раб, он слушает все, что дух нашептывает в его голове, он верит всему, что дух заставляет записать, он скажет всё, что дух потребует сказать. Маг верит в духа, он не вспоминает о Боге и забывает, что судьба Иоганна Фауста очень грустна. Демон прослужил ему лишь несколько лет, но после страшной смерти Фауст стал его рабом в адских глубинах, но уже навеки. Слишком неравноценный обмен — вот что ждёт мага.

— И обратного пути нет?

— Покаяние, искреннее раскаяние и мольба к Богу о прощении.

— Для Англиканкой церкви покаяние вовсе не таинство, — заметил полковник.

— Тем хуже для англикан. Так что, я не знаю, что и посоветовать вашему подопечному, кроме как прекратить общаться с той актрисой.

— Боюсь, всё зашло слишком далеко.

Полковник вынул из кармана отобранный у Томаса талисман, шитый золотой нитью, и предъявил его бывшему квалификатору.

— Что скажете?

Мурсиа не стал прикасаться к протянутой ему тряпице, а лишь оценил её на расстоянии:

— Раньше такие знаки гравировали на обратной стороне магических колец. Хотя, полагаю, вышивка золотом тоже не возбраняется.

— И что значит этот знак? — в нетерпении спросил полковник.

— Как бы точнее это выразить… Сей талисман привязывает его владельца к дарителю, тому, кто вышил этот знак. Если носить его у сердца, то любые помыслы и намерения одаренного станут известны заклинателю.

— Каким образом?

— Откуда мне знать. Я никогда не практиковал магию. Одни говорят, что пророческие образы приходят им во снах, а кому-то голос внутри шепчет предостережения. Одним словом, сокрытые силы находят способ известить мага о надвигающейся угрозе.

Полковник ещё раз взглянул на кусочек черного атласа, искусно расшитого золотом и спросил:

— Что посоветуете сделать с этой вещью?

— Делайте что хотите, — бросил Инквизитор. — Я бы сжег.

Полковник поспешил спрятать чужой талисман обратно в карман и поведал историю Вильерса:

— Тот, кто его получил, был по моей просьбе на собрании оккультного ордена, где его посвятили в неофиты. — Заметив на себе косой взгляд Инквизитора, полковник, в оправдание добавил, — Это было необходимо для расследования.

— И чем же занимаются на своих собраниях лондонские оккультисты?

— Какой-то театрализованной чушью. Единственное, что меня озадачило, так то что они молятся некому Владыке Вселенной.

— Почти князь мира сего, — заметил Мурсиа.

— Значит, они дьяволопоклонники?

— Все оккультисты поклоняются нечистому, только мало кто из них отдает себе в этом отчет. А те, кто понимает, что делает, делает это с особым чёрным чувством. Вы слышали, как недавно в Риме обличили храм сатанистов?

— Нет, — признался полковник.

— Его обнаружили во дворце Боргезе, том самом, что когда-то принадлежал папе римскому. Сейчас им владеют наследники рода Боргезе и сдают в поквартирную аренду. Не так давно представители семьи провели во дворце инспекцию помещений, и в одной из комнат обнаружили внушительный гобелен с изображением Люцифера, алтарь для черных месс, позолоченные скамеечки для прихожан. Была даже люстра в виде гигантского ока, что призвало взирать с потолка на дьяволопоклонников.

— И все это в комнате, где когда-то ходил папа, — с грустью покачал головой полковник.

— В этом и заключается весь смысл. Как бы сатанистам не хотелось осквернять церкви, но довольствоваться приходится второстепенным. Поверьте, если бы дьяволопоклонникам был доступен Собор Святого Петра, они бы даже не посмотрели в сторону бывшего дворца папы Боргезе.

— А сейчас во Франции происходит что-нибудь подобное? — спросил полковник, пытаясь подобраться к интересующей его теме. — Париж ведь богат на разного рода оккультистов, не так ли?

— Париж ничем не хуже Рима или Лондона, поверьте. В 1888 году здесь появился Каббалистический орден Розы и Креста — сборище магов, астрологов и алхимиков. А девять лет назад масонствующие оккультисты возродили Орден мартинистов, тех самых, что до революции предлагали своим адептам воссоединиться с миром духов и искать встречи с бессмертными учителями универсальной духовности.

— Почти как махатмы Блаватской.

— Это верно. Я не удивлюсь, что всем предводителям разных оккультных орденов нашептывают идеи одни и те же бессмертные мудрецы, и вряд ли они имеют телесное воплощение, подобное нашему с вами.

— Вы когда-нибудь слышали о Самюеле Лидделе Матерсе? — спросил полковник, надеясь услышать что-нибудь и о его тайных вождях.

— Нет, — ответил Инквизитор, — в Париже хватает своих доморощенных розенкройцеров вроде маркиза Гуайта и Паладана с его «Салоном Розы-Креста».

— А что вы скажете о покойном аббате Буллане? — поинтересовался полковник, припомнив историю черномагичекой войны аббата и маркиза, о которой поведал ему Эйтон.

— Что это позор для духовенства. Как и аббат Луи Констан, назвавшийся Элифасом Леви, как и аббат Монфокон де Виллар, как и каппелан Давид, как и отец Пикар с отцом Булле. Все они вероотступники. И этому есть своя причина — ведь только священник, отвергший Христа, может служить чёрную мессу. Я знаю, о чем говорю, потому что 250 лет назад я был в обители святой Елизаветы в Лувье и видел всё творившееся там своим глазами.

Полковник напряг память, услышав смутно знакомое название.

— Это ведь был монастырь с одержимыми монахинями?

— Да. Но одержимыми они стали не внезапно, а после 14 лет служения чёрных месс. Все началось в 1628 году с капеллана Давида. Он считал, что служить мессу необходимо обнаженными, подобно Адаму и Еве. Ещё он считал, что все поступки, вершимые во время служения Богу благи. Так монахини стали принимать просфоры друг у друга с обнаженных грудей и предаваться непристойностям, а отец Давид наслаждался этим зрелищем, правда, недолго, ибо вскоре умер. Когда на его место пришел отец Пикар и его помощник отец Булле, началось неприкрытое служение дьяволу, с богохульными речами, дикими совокуплениями и инкубатом. Потом Пикар внезапно умер, а некий дух в его обличие стал являться сестрам во снах и наяву. Вот тогда-то и началось повальное беснование.

Мурсиа помрачнел. Было видно, как тяжело ему вспоминать минувшее. Но, переведя дыхание, он все же продолжил:

— Когда я прибыл в монастырь, то воочию убедился в реальности дьявола и его ненависти к человеку, как образу Божьему. Вы когда-нибудь слышали, как из десятка женских глоток льется злобный рёв, не человеческий, почти звериный? Монахини рычали богохульства, сыпали проклятья, отрекались от Христа, не замолкая ни на минуту. А вы когда-нибудь видели, как человеческое тело выгибается дугой и, опираясь только на темя, и стоит так часами? Дай-то Бог вам никогда этого не услышать и не увидеть. Особенно их глаза. — Мурсиа нервно провел ладонью по лицу, словно хотел стряхнуть видения прошлого, прежде чем продолжил. — В этих глазах можно было увидеть огонь преисподней. Над всеми теми женщинами демоны действительно держали власть. Это они лаяли их устами, они изгибали их тела в корчах, заставляли лазать по отвесным стенам и хулить Господа. Страшная участь. В те годы бывший аббат де Виллар утверждал в своих сочинениях, что дьявол давно заточен в аду и больше не властен над людьми. Для монахинь из Лувье это звучало как злобная насмешка. Дьявол реален как никто другой, больше чем вы, больше чем я. И сейчас его присутствие в мире чувствуется как никогда острее, с отчетливым запахом серы. Вы, кажется, что-то говорили об инкубате? А вот де Виллар называл инкубов и суккубов духами стихий. А духи стихий, по его мнению, оказывается, стремятся вступить с людьми в брак, чтобы получить для себя бессмертную душу, а человека наделить мудростью. Красивые слова, вот только они излишне лукавы. Переиначьте их, и получится, что так называемые стихиалии открывают человеку сокрытые знания в обмен на его душу.

— Тогда слова приобретают совсем другой смысл.

— В этом и есть весь фокус. Одни и те же слова несут в себе разное их понимание. Это и есть дьявольский обман, ловушка для души. В неё попадают все, кто ищет тайное знание и кто хочет управлять сокрытыми силами природы. Маги хотят стать богами без Бога, а за гордыню человек всегда расплачивался душой.

Полковник неуверенно возразил словам Инквизитора:

— Слишком категоричное суждение. По мне, так маги не столько грешат, сколько заблуждаются.

Мурсиа лишь ухмыльнулся:

— Заблуждаетесь как раз-таки вы. Я привык, что в глазах просвещенной общественности я мракобес и убийца невинных. Утешает меня лишь то, что все они неправы. За годы следствий я видел немало оговоренных и отпущенных с миром. Но я видел предостаточно ведьм и колдунов. Они не были сумасшедшими, как сейчас принято считать. Они не оговаривали себя, в этом я убеждался не раз. Они действительно общались с инфернальными силами, кто-то осознанно, а кто-то по заблуждению. Но все они стали добровольными проводниками бесовского в этот мир, того зла, что ненавидит род человеческий и несет с собой мор, голод, болезни и страх.

— А полеты на метле к шабашу тоже были? — поинтересовался полковник, предвкушая, что же ему на это ответит Инквизитор.

— Как и поедание младенцев и совокупления с самим сатаной, — кивнул Мурсиа, — только в их воображении. Хотя, я не совсем точно выразился. Это не просто воображение, это другой мир, не доступный каждому, но открывающий свои врата тому, кто хочет его увидеть и почувствовать. Как говорят, это не сон и не явь, это другое состояние.

— Астральный мир? — спросил полковник, уловив нечто похожее с написанным в дневнике Йейтса.

— Да, кажется, так это сейчас называют. Но суть со временем не изменилась. Может, сейчас такое явление назовут игрой разума, ярким сном или помешательством, но всё это слова тех, кто с гордостью считает себя материалистами. Потусторонний мир нельзя пощупать руками, это правда, но в нём можно прожить самые захватывающие приключения. Там можно найти всё, что пожелаешь, но можно встретить и демонов в самых невинных обличиях и попасться на их дьявольские уловки.

— Вечноживущим под силу попасть в астральный мир и влиять через него на других людей? — поспешил спросить полковник.

— Вполне. Они от этого ничего не потеряют.

— А что можно было бы потерять от такого опыта?

— Бессмертную душу, граф, что же ещё. Прельстившись миром духов, что в сути есть демоны, смертный вверяет себя адским глубинам.

— А белая, стало быть, нет? — недоверчиво спросил полковник.

— Так ведь она никогда не умрёт. Таким как мы не суждено оказаться ни в аду, ни в раю, разве что только в конце времен после Страшного Суда.

— Странно слышать такое от вас, — заключил полковник. — Тогда какой смысл для вас вообще верить в Бога и искать спасения?

— Как знать, может и у бессмертия есть свой предел, и в конце нам тоже придется стоять перед ответом. В мире ничто не вечно, даже вода точит скалу. Вопрос только во времени. Никому не известен его срок.

— Знать бы только порядок нашего, — вздохнул полковник.

— Может несколько тысяч лет, может — миллионы. Я не встречал ещё ни одного вечноживущего, кто бы похвастался возрастом в несколько тысяч лет. Кстати, а о какой белой вы только что говорили?

Поняв, что невольно проговорился, полковник не стал скрывать известное ему о Меритсегер.

— Возможно, несколько адептов лондонского ордена видели её в своем астральном мире, а мой подопечный столкнулся с ней воочию. Имя Меритсегер вам о чем-нибудь говорит?

— Охранительница фиванского некрополя? — странно ухмыльнулся Мурсиа. — Что ж, белой бы это было под силу, но только по ночам.

— Так она представляется всем, с кем ищет встречи. Возможна она и есть древняя египтянка.

На это заявление Инквизитор лишь загадочно улыбнулся.

— Что? — удивился полковник. — У вас и на этот счет есть особое мнение.

— Не в этом дело. Просто, когда вечноживущие начинают говорить о древности Египта, это лишний повод задуматься, не дурят ли они вас?

И снова полковник услышал этот странный намек. Семпрония и вовсе утверждала, что она уроженка Древнего Рима, который никогда не существовал.

— Хорошо, я учту.

— Эта Меритсегер уже пила кровь магов?

— Насколько мне известно, нет. А что произойдет, если это случится?

— Это будет забавно, — совсем невесело усмехнулся Инквизитор. — Маги и сами не прочь пустить в дело человеческую кровь. Вы когда-нибудь слышали о магии крови?

Полковник отрицательно помотал головой.

— Видите ли, граф, мы с вами всего лишь пьём кровь смертных для поддержания своих жизненных сил, а оккультисты находят ей более изощренное применение. Древние считали, что с кровью могут получить силу, ум и отвагу убитого. Кто знает, может так оно и есть. А каббалисты говорили, что душа отчасти растворена в крови. Сегодняшние же маги пускают себе кровь во время ритуала, чтобы привлечь так называемых сущностей из нижнего мира, которых пьянит запах крови, и они тянутся к её источнику, точно сомнамбулы. Если маг достаточно хитер, он может пленить одну или нескольких таких сущностей, но если один из бесов окажется сильнее зова крови, то мага пленит он.

— Я слышал, что древние римляне пили кровь гладиаторов, чтобы омолодиться. И как называется такая магия?

— Кто вам об этом рассказал?

— Баварский профессор Юлиус Книпхоф.

Мурсиа согласно кивнул.

— Да, мне доводилось слышать об этом человеке. Особенно о его работе в бурные молодые годы. Сейчас, он должно быть очень стар.

— Не настолько, чтобы расстаться с призванием всей своей жизни.

— Ну, конечно, конечно. Ученого с его складом ума ничто не остановит перед возможностью познать тайны жизни и смерти. Он ведь сидел в тюрьме за свои научные изыскания, вы не знали?

Эти слова немало удивили полковника, и он пожелал узнать подробности, благо Мурсиа не был на них скуп:

— Ещё будучи молодым человеком Книпхоф увлекся странными идеями в одном студенческом кружке, а по окончании обучения со своими приятелями и коллегами стал по ночам осквернять могилы.

— Зачем? — изумился полковник.

— Вот и я не понимаю, зачем анатому, в чьем распоряжении всегда имеются мертвые тела, ещё и тревожить погребенных. Но факт остаётся фактом, во имя своих идей он не брезговал святотатством. Это продолжалось несколько лет. Не скажу, что городские власти бездействовали, но застать на месте преступления Книпхофа и его товарищей им долго не удавалось. Бургомистра крайне беспокоили истории о ночных разорителях могил, но дальше словесных баталий с Книпхофом его борьба с осквернителями не заходила. И вот, вскоре бургомистр умер. Его похоронили с почестями, а через два дня к его могиле явился Книпхоф с приятелями. Неизвестно, какие опыты они намеревались произвести с телом покойного, потому что как только медики открыли крышку гроба, они увидели бургомистра, скорее испуганного, нежели мертвого. Видимо этот несчастный впал в летаргический сон и был погребен заживо, и Книпхоф в силу случая предоставил ему шанс жить дальше, а не почить ужасной смертью от удушия глубоко под землёй. Тем не менее, оживший бургомистр остался верен своим принципам, и всех, кто участвовал во вскрытии его могилы, отдал под суд, так как они были застигнуты на месте преступления.

— И кем же? Самим бургомистром?

— Очевидно. Не очень благодарно с его стороны, не так ли? Но, кто знает, что бы сотворили с телом бургомистра, не приди он вовремя в себя. — Мурсиа внимательно посмотрел на полковника и заметил, — Удивительно, что вы знакомы с Книпхофом.

— Удивительно, что и вы его знаете.

— Так ведь слухи о тех событиях дошли до Ватикана и Книпхофа отлучили от церкви. В последнее время подобное происходит нечасто.

Странная история заставила полковника задуматься, что же за сущность скрывается за образом маленького старичка, окружившего себя внуками и студентами? При случае он намеревался расспросить Книпхофа о той давней кладбищенской истории.

— Что ж, граф, — сказал Мурсиа и глянул в сторону выхода из парка, — приятно было с вами побеседовать. Увы, мне пора.

— Благодарю, что не отказали во встрече, — искренне произнёс полковник. — Только скажите, что я могу сделать? Я знаю, как противодействовать белым в их играх с людьми, но что делать, если игру завёл сам дьявол?

— То же, что и любой добрый христианин — молитесь и не дайте ввергнуть себя в грех. Дьявол не всесилен, нужно только искренне в это верить. И в трудную минуту не забывайте о Боге, ведь он всеблаг и всемогущ. Стоит только искренне обратиться к нему, и он обязательно поможет.

Из-за горизонта начали пробиваться долгожданные лучики холодного солнца. Полковник смотрел, как преображается утренний пейзаж, а в голове крутилась лишь одна мысль: как жаль, что Инквизиция больше не интересуется ведьмами и магами.

 

35

Настал момент, когда в парижском распорядке дня полковника Кристиана настало время посетить самое интересное для Общества по изучению проблем инженерной геологии место — оссуарий.

Дождавшись, когда в катакомбы спустится последняя на этот день группа туристов, полковник затесался в толпе, пройдя на экскурсию без билета. Ему вовсе не было жалко денег за посещение места, которое он видел уже не раз, просто по окончании экскурсии полковник не собирался подниматься на поверхность. Зачем же волновать гидов тем, что один из туристов потерялся в катакомбах и поднимать из-за этого панику? Лучше просто войти незамеченным, и сделать это, пока оссуарий открыт для посещения, потому что договориться с ночным сторожем об открытии входа всегда тяжелее.

Полковник шёл в самом конце группы, намереваясь в любой момент сойти с экскурсионного маршрута и нырнуть в непроглядную темноту коридоров, которые никогда не решатся показать туристам. Но тут же его ждало разочарование — первое из известных ему ответвлений было наглухо закрыто решеткой, чего не наблюдалось в этом месте еще 50 лет назад. Полковнику подумалось, что решетка появилась в этом месте, после того как в один из дней рабочий или сторож решил исследовать это ответвление и больше его не видели. Так это было или нет, но проход оказался закрыт, и нужно было искать другой. Для этого полковнику пришлось идти за туристами дальше через самый нелюбимый им участок катакомб.

Впереди показались стены, доверху выложенные человеческими черепами и костями — именно это манило тысячи людей со всей Европы в подземелья Парижа. Больше всего полковника поражало не циничное отношение к мертвецам, а та скрупулезность, с которой косточка к косточке, череп к черепу была выложена стена. Будь в одном из залов катакомб вывалена груда костей, она бы произвела на него куда меньше омерзения, чем костяная мозаика вдоль стен.

Невольно полковнику вспомнились слова Иды о тяге некоторых людей к пристальному разглядыванию мертвых тел и того, что от них осталось. Туристы впереди определенно были именно такими людьми. Полковник даже слышал, как разом все они затаили дыхание при виде зала мертвецов. Восхищение, смешанное со страхом на гране экстаза — вот зачем все эти люди спустились в оссуарий. Кто-то из них наверняка задумался о собственной бренности, глядя на освободившиеся от плоти кости, и представил, что однажды он и сам станет таким. Но полковнику такие фантазии были чужды — он давно свыкся с мыслью, что плоть его вечна. А кому-то из туристов наверняка не хватало острых ощущений в повседневной жизни, раз они посетили подобное место. Но впечатлений полковнику было предостаточно и без лицезрения старых черепов с огромными глазницами.

На его счастье, второе ответвление оставалось не замурованным, и мужчина поспешил скрыться в нём подальше от завороженной толпы. Отойдя на достаточно большое расстояние, чтобы его присутствие не обнаружили бдительные гиды оссуария, полковник зажег фонарь. Помня свой последний спуск в подземелья Лондона, он не питал иллюзий о доброжелательности белых кровопийц под-Парижа. Оссуарий они посещать не любили, то ли из-за чуждости им самим тамошней атмосферы смерти, то ли из-за брезгливости. Их обиталищем стали старые каменоломни, что были в сотни раз длиннее туристических подземелий и лежали дальше в непроглядной тьме.

Внезапно в конце коридора возник огонек, и полковник замер в ожидании. Свет вдали тоже прекратил движение навстречу. Постояв с минуту, мужчина все же двинулся вперед, гадая, кто же ему вскоре повстречается.

К полковнику приближался молодой человек, на вид лет 20-ти, слишком худой и высокий. Непослушные кудри вихрами торчали в стороны, а серые глаза не скрывали озорного характера. Помимо фонаря, в другой руке молодой человек держал объёмный саквояж.

— Вы из тех британских туристов? — наконец заговорил он по-английски. — Отстали от группы?

— По-вашему, туристы всегда ходят в подземелья с собственным фонарём?

— Ну да, — кивнул парень, поняв, что сказал глупость, — в оссуарии же провели электричество. Тогда что вы здесь делаете?

— То же самое я хотел бы узнать от вас, — невозмутимо произнёс полковник.

— Ну… — словно оправдываясь, начал парень. — Наверное, властям бы не понравилось ни мое присутствие здесь, ни ваше.

— Очевидно.

— Хотя в моих намерениях нет ничего плохого.

— Как и в моих.

— Правда?

— Безусловно.

Молодой человек немного помялся, и все же решил задать немаловажный вопрос.

— Наверное, нам следует представиться? Я Франк Петерс.

— Фред Райли, — произнёс полковник Кристиан.

Парень нагнулся к земле и, поставив фонарь и саквояж, произнёс весьма неожиданную и странную фразу:

— Простите меня, за то, что я сейчас сделаю.

Полковник не успел поинтересоваться, что такое задумал его собеседник, как тот с размаха полоснул его по кисти руки невесть откуда взявшимся ножом и тут же отскочил в сторону. Полковник взвыл и двинулся на обидчика. Он схватил парня за грудки, но тот даже не стал сопротивляться, лишь направил свой фонарь на разгневанного мужчину.

— Чёрная, — улыбнулся парень и выдохнул.

— Какого черта? — сквозь зубы прорычал полковник.

— У тебя кровь черная, — сказал Петерс, указывая глазами на порезанную руку полковника, что сжимала воротник его пальто.

Черная кровь была присуща исключительно кровопийцам, и Петерс это знал заранее. Либо он видел кровопийц и раньше, либо…

— Ты мне руку порезал, гаденыш, — только и сказал полковник, отпуская обидчика.

— Хочешь, и ты порежь мою, — тут же предложил тот. — Убедись, что я такой же, как и ты. — В заключение своих слов он протянул полковнику свой швейцарский нож, но мужчина его не принял.

— Ты точно не такой как я, потому что ты идиот.

— Ну, прости, — буркнул кровопийца, назвавшийся Франком Петерсом. — А как бы я ещё понял, что ты тоже вечноживущий?

— А спросить напрямую было нельзя?

— А что бы я спросил? «Мистер Райли, вы случайно не попиваете кровь время от времени? Я сам, знаете, порой делаю то же самое». Да что ты так переживаешь. Рана уже должна была затянуться. Зато я теперь абсолютно уверен, что ты такой же, как и я.

Полковник достал из кармана платок, чтобы оттереть тёмное пятно с руки, и действительно, пореза под ним не оказалось.

— На самом деле, это здорово, что я тебя здесь встретил, — продолжал Петерс. — Мне очень нужна помощь. Если ты согласишься, то я буду тебе очень обязан.

— Ты совсем страх потерял? — всё еще сердился на него полковник. — Сначала устраиваешь дурацкую проверку своим ножом, а теперь просишь помочь?

— Ну да, — и глазом не моргнув, признался тот.

— Не боишься, что я тебе сейчас двину по физиономии? Ущерба здоровью ведь не будет, и следов не останется.

— Если хочешь ударить, пожалуйста, бей, я тебя прекрасно понимаю, — и он умоляюще добавил, — А после, ты мне поможешь?

Полковник хмуро смерил взглядом кровопийцу, ибо такое простодушие его окончательно обезоружило. Ему лишь стало любопытно, сколько же Петерсу лет, и подумалось, что вечноживущему с замашками авантюриста никак не может быть больше трёх веков.

— Я надеюсь, ты не собрался выяснять отношения с белыми на их же территории? — на всякий случай поинтересовался полковник.

— Вообще-то, собрался. Вернее, с одной белой. Хочу её отсюда забрать.

— Я, конечно слышал, — с усмешкой заметил полковник, — как белые утаскивают кровопийц с поверхности в свои подземелья, но чтобы наоборот… А она на это согласна?

— Пока не знаю. Но вместе мы её убедим.

Энтузиазм собеседника не порадовал полковника. Ему не хотелось провести всю ночь в каменоломнях, гоняясь за несговорчивой женщиной, которую он даже не знал, в то время как у него самого были дела. Но внезапно в голове возникла идея, и полковник произнёс:

— А знаешь, я помогу тебе. Но только при одном условии.

— Конечно, всё что угодно, — поспешил кивнуть Петерс.

— Прямо-таки всё?

— Ну, — смутился он, — в пределах разумного, конечно.

— Когда поймаем твою белянку, я задам ей несколько вопросов, и ты позаботишься, чтобы она мне на них честно ответила.

— Идёт, — и он протянул руку, — кстати, на самом деле меня зовут Эйнар Гримссон.

— Старый Секей, — ответил на рукопожатие полковник. — Так ты исландец?

— Да. А как ты угадал?

— Имена у вас больно однообразные, что триста лет назад, что сейчас.

На лице Эйнара застыло немое удивление, а полковник лишь произнёс:

— Что, я ещё и с возрастом угадал? Я не прозорливец, случайно получилось. Лучше скажи, где и как искать твою белянку?

Эйнар тут же опустился к саквояжу, чтоб открыть его. Полковник внимательно смотрел, как тот перебирает груду белого полотнища, вытягивает из-под неё шнур, и только потом спросил:

— Это что?

— Веревка и две простыни. Я сшил их вместе, как мешок. Вдруг придется подниматься наверх под солнцем, а Заза ещё будет сопротивляться и брыкаться. Двойная польза.

— Ну, ты и выдумщик, — невольно признал полковник. — Или изувер.

— Да люблю я её, упрямицу! — в отчаянии воскликнул Эйнар. — Места себе не нахожу, зная, что она здесь.

— Белую? — недоверчиво спросил полковник.

— Лет 180 назад, когда я с ней познакомился, она была другой.

На столь удивительную историю полковник сказал лишь:

— Ладно, это твое личное дело. Так где ты назначил ей свидание?

Без лишних слов Эйнар повел полковника вглубь подземелья, и через пять минут блужданий в узких коридорах вечноживущие вышли к обрыву. Вниз вела аккуратно приставленная к склону лестница.

— Ну что, спускаемся? — видя нерешительность полковника, спросил Эйнар.

— А тебя не настораживает, что здесь, в старых заброшенных каменоломнях так просто стоит себе новая лестница?

— А что такого? Если у кого-то из здешних обитателей голова и руки на месте, почему бы ему не сострогать её для себя? Хотя, скорее всего, стащили эту лестницу у кого-нибудь из служащих оссуария. Ну, давай, лезем вниз.

На дне обрыва полковник решил расспросить своего нового знакомца о его пассии:

— Так она вправду белая?

— Альваресса.

— Что это значит?

— То же самое что и «белая» только правильнее. Они здесь так себя называют — альвары.

— Странное слово.

— Что странного? В древние времена они именовались альбарами, это от латинского «albus» — белый. Или от «alb» — гора.

— При чем тут гора?

— Ну как же? В горах есть пещеры, в пещерах есть подземные ходы, в ходах живут белые альвары. Разве не слышал о стоянке под Альпами?

— Слышал.

— Ну вот, а Альпы тоже происходят от слова «alb». Альпы — горы, а вершины их снежные — белые.

— Я понял. Всё же, любят здесь на Континенте выдумывать заковыристые словечки с несколькими смыслами.

— Тут-то любят. Это у вас в Англии нет особой фантазии на названия, говорите то, что видите. А вот у меня на родине альваров именуют альфарами.

— Эльфами? — недоверчиво переспросил полковник.

— Ну да. А что ты так удивляешься? Между прочим, здесь во Франции родственниц эльфов — фей называют просто Белыми Дамами. Лично я между эльфами и феями особой разницы не вижу. Сказки на то и сказки, что и феи и эльфы в них добрые. Но даже в сказках они похищают людей.

— И твоя альваресса?

— Да нет, она хорошая женщина, — с нескрываемой грустью произнёс Эйнар и добавил, — просто не дождалась меня и с горя ушла под землю. Думала, я забыл о ней и больше не вернусь. А в обиталище белых легче забыть о своих мирских печалях, прямо как в монастыре. Но вот, я вернулся, нашел её, объяснился, вроде бы Заза даже простила меня, но упорно отказывается подниматься наверх. Мне уже надоело устраивать ей здесь свидания. Сегодня же вытащу её наружу, хочет она того или нет.

— Знаешь, если женщина чего-то не хочет, порой бесполезно её уговаривать.

— Так я не уговаривать её пришел, а вернуть на свет Божий. Ну, не сразу, конечно, постепенно.

— Вообще-то я имел в виду, что она может сбежать от тебя и твоих благих намерений обратно под землю.

Кажется, Эйнар даже не рассматривал такую возможность, и сильно призадумался.

— Если не секрет, — отвлек его от тяжких размышлений полковник, — сколько ты возвращался к своей Зазе?

— Почти 100 лет.

— Не обижайся, — усмехнулся полковник, — но я её прекрасно понимаю.

— Но я же не специально, — оправдывался Эйнар, и, похоже, делать ему это приходилось не впервой. — Так сложились обстоятельства. А она устала ждать. Столько лет прошло, пока она тут внизу, столько всего в мире изменилось.

— Правда?

— Да сам вспомни: Французская революция, одежда другая, транспорт новый, электричество на улицах и в некоторых домах. Даже интересно, как Заза отреагирует, когда увидит поезд? Мы ведь живем себе, и живем, быстро привыкаем к новому, хоть и не забываем о старом. А для неё все осталось по старому, как в XVIII веке. Стой. Здесь мы повернем, — предупредил Эйнар и тут же нырнул в узкую расщелину в стене.

Полковник послушно последовал за ним, а Эйнар все продолжал вещать о своей великой любви:

— Как только я вырвался на свободу, сразу стал её искать. Первым делом, вернулся туда, где видел Зазу в последний раз — на западный берег Африки. Там есть свои подземелья, и я спустился вниз, к тамошним альварам. Еле дознался, что она была рядом с ними, но очень давно. Потом Заза ушла на север, и больше они её не видели.

— Как это ушла на север? — поразился полковник, не понаслышке зная, как белые путешествуют. — Ты представь, где Африка и где Франция? Она что, переплыла по морю?

— Да нет же, по суше, вернее под землей.

— Что за глупость? — поразился полковник.

— Мне так сказали в Африке. Вроде от пустыни Намиб до Европы ведет подземный тоннель и все, кто желает, путешествуют по нему из страны в страну. И Заза ушла на север.

— Ерунда какая-то, — всё еще не мог поверить он. — Такой тоннель должен быть больше пяти тысяч миль протяженности. Это же не панамский канал, его и за тысячу лет не вырыть.

— Ну, этого я не знаю, рыли его или он существует сам по себе от начала времен, но Заза по нему ушла. Я тоже хотел рискнуть пойти по её следам, но меня в тоннель не пустили.

— Почему?

— Сказали что я, дневная моль, ссохнусь там за первым же поворотом, зачахну без света и крови, скукожусь в уголке как мумия Рамзеса и никто меня наверх не вытащит. Так что, в Европу я добрался как раз-таки по морю.

— Значит, гигантского тоннеля ты воочию не видел?

— Не видел, это правда. Но судя по тому, как о нем говорили, тоннель — это суровая реальность. Когда альвары мне рассказали о нём, я сразу смекнул, что нужно искать Зазу в Европе, только не знал, где конкретно. Сначала я попытал счастья в Риме, вернее под ним, потом решил, что надо идти дальше на север и побывал в, так сказать, Под-Альпийской Конфедерации. — И Эйнар усмехнулся, припомнив былые приключения, — еле унес ноги от этих полоумных. Потом я подумал, может Заза ушла на другой север, в Англию? Она же не знает, что в последние годы тамошние подземелья оккупировали строители железной дороги и какие-то воинствующие фанатики, которые называют себя геологическими инженерами. Но я решил на всякий случай прежде спуститься сюда — и не прогадал!

Полковник сделал вид, что пропустил фразу о фанатиках-геологах мимо ушей и ухмыльнулся:

— Славное место выбрала твоя пассия, запутаннее некуда.

— Говорят, сарацинские норы близ Лиона куда загадочнее.

— Какие ещё норы?

— Ты что, никогда не слышал? Это сеть подземных ходов под городом. Ходят слухи, что не только под ним, якобы они ведут и дальше к Женеве.

— А в Милан они не ведут? — насмешливо спросил полковник.

Эйнар его иронии не уловил и всерьез ответил:

— Этого я не знаю. Но слышал, что на юге, под Пиренеями земля изрыта как швейцарский сыр. Вот ты слышал про альбигойцев? Кстати, забавное название… Так вот, когда их осадили крестоносцы, все верующие спустились из замка Монсегюр в пещеру Ломбрив, и больше их не видели.

— Да упокоит Господь их грешные души, — мрачно заключил полковник.

— А вот я думаю иначе. Альбигойцы хоть и были еретиками, но не дураками. Стали бы они бежать от быстрой смерти от рук крестоносцев к смерти медленной и мучительной от голода? Я же говорю, в Пиренеях множество пещер, сплошные входы и выходы, нужно только знать, как пройти по тоннелям и выползти наружу, например, в Испании. Думаю, так альбигойцы и бежали, если конечно, успели добежать и не встретили кое-кого… Кстати, ты слышал, что в пиренейских пещерах нашли стоянку первобытных людей?

— Да-да, один хирург что-то такое уже рассказывал.

— А я вот думаю, что те самый первобытные люди были первыми вечноживущими, которые потом и стали белыми — ушли вглубь пещер и не захотели возвращаться. Или не смогли…

Эйнар не договорил. Что-то смутило его, но полковник не понял что именно. Как только они остановились, Эйнар принялся ощупывать влажные стены.

— Вода, — удивленно заключил он.

— А что, по-твоему, здесь должно было быть?

— Ничего. В прошлый раз здесь было сухо. И проход был шире. И вообще, он должен был давно закончиться.

Полковник с минуту наблюдал, как растерянный провожатый озирается по сторонам, не понимая, что делать дальше, и произнёс:

— Только не говори, что забыл дорогу.

— Как ты себе это представляешь? Я ничего не могу забыть. Как и ты, — обиделся было Эйнар, хотя голос его звучал куда менее уверенно, чем раньше. — Я четко помню, что после поворота нужно было нырнуть во вторую расщелину. Только мне казалось, в прошлый раз до неё я шел дольше.

— Прекрасно, — издевательски отвесил полковник. — В стенах сами собой появляются новые трещины.

— Мы не заблудились, — уговаривал сам себя взволнованный Эйнар, — просто немного не дошли до нужного места.

Не скрывая скептического настроя, полковник тут же спросил:

— Немного это сколько?

— Минут пять ходьбы, или семь.

— Ладно, поворачиваем назад. Вернемся и найдем ту, правильную расщелину.

— Брось, это чертовски долго. Пойдем дальше, наверняка, и этот проход выведет нас куда нужно. Я знаю эти места, многие ходы здесь тянутся параллельно и соединяются с одними и теми же залами.

Полковник не был в этом так уверен, потому как в под-Лондоне он никаких параллельных ходов не встречал. Но подумав, что Эйнар, не первый день гуляет по каменоломням Парижа, полковник решил ему поверить, ведь вернуться обратно они всегда успеют.

 

36

Проблуждав в узком проходе с полчаса, полковник Кристиан и Эйнар Гримссон наконец узрели вожделенный разлом в стене.

Полковник открыл фонарь, поднеся его ближе к пустоте, и пламя свечи накренилось в сторону.

— Туда, — указал полковник, — если воздух движется, значит поблизости пустоты.

Свечу задуло. Выругавшись, полковник достал спички и зажег её заново. Из расщелины ощутимо потянуло холодом.

— Неужели температура понизилась? — буркнул Эйнар.

— Температура на поверхности тут не причем. Мы под землей, здесь свой собственный климат.

— Тогда откуда взялся холод?

— Пока не знаю.

Теперь Эйнар послушно следовал за полковником, не пытаясь проявлять энтузиазма первопроходца.

Вдали забрезжил свет, холодный, как и воздух вокруг. Чем ближе они подходили к концу тоннеля, тем различимее становилось голубое сияние, и холод сильнее пробирал до костей. Впереди раскинулся огромный зал, и его высокий свод терялся во тьме — невозможно было вообразить, как высоко нависла твердь над этим странным местом.

— Секей, — отвлек внимание полковника завороженный шепот Эйнара, — гляди вперед.

Изумленные путники, не в силах оторвать глаз от поразительной причуды природы, двигались ей навстречу в дальний конец зала, где разобщенные глыбы льда выше человеческого роста испускали голубое свечение.

— Как будто внутри что-то темное.

— Вода намерзла вокруг камней, — решил полковник.

Чем ближе они приближались к леднику, тем больше полковник осознавал, как сильно он ошибся. И дело было вовсе не в камнях или сталагмитах, ведь в глыбы льда вмерзли не они. Да и сложно было назвать бесформенными кусками льда искусно вылитые блоки с абсолютно прямыми гранями, внутри которых темнели силуэты, напоминающие людей, но в голову приходило лишь слово «статуи».

Теперь, стоя вплотную к ледяным глыбам, полковник и Эйнар смогли разглядеть их содержимое. Молодая красивая девушка в крестьянской одежде судорожно сжала сверток, поднесенный к груди, а её длинные распущенные волосы, словно вздымаемые ветром, застыли во льду причудливыми изгибами. Офицер наполеоновской армии, не потеряв выправки, с достоинством взирал вдаль сквозь толщу льда. Монах в черной ризе закрыл глаза и опустил голову, сцепив руки в замок. Дама в одеянии времен Людовик XIV стыдливо придерживала вздымающиеся от воды юбки, а ткань развивалась, делая её похожей на медузу…

Их было около сотни, блоки стояли строго по рядам, один за другим. Ноги вмороженных не касались днищ, и тела парили в паре дюймов над землей.

Полковник и Эйнар в молчании обходили льдины одну за другой, внимательно вглядываясь в лица из разных эпох и государств.

— Это люди? — в полголоса спросил Эйнар, хотя прекрасно знал, что это так.

— Вопрос в другом, — заметил полковник. — Были ли они смертными?

Через минуту блужданий меж ледяных глыб они увидели, что в одну из них вморожен белый. С длиной седой бородой и бледной кожей, оттененной голубым светом льда, он был одет в странное серое одеяние.

Будто не веря, что кругом настоящий лёд, Эйнар не выдержал и приложил к глыбе ладонь и, отняв от неё руку, уставился на капли воды, стекающие по складкам кожи.

— Гробы, — прошептал он.

— Что? — рассеянно переспросил полковник.

— Гробы. А мы на ледяном кладбище.

Изо рта и ноздрей вырывались клубы теплого пара, а по спине пробегали мурашки.

— Я думаю, — предположил Эйнар, — они светятся из-за воды, которую заморозили. Может в неё подмешали специальную жидкость?

— А может что-то не то с телами, — возразил полковник.

— А что?

— Вот именно, что было не так со всеми этими людьми, если кто-то решил их здесь оставить в таком виде?

Но Эйнар, похоже, не слышал его, и всё водил ладонью по льду:

— Не могу взять в толк, как можно вылить такую ровную глыбу…

— Какая разница как? — возмутился полковник. — Здесь заморозили живых людей. Вечно живых, понимаешь?

Сияющие гладкие льдины словно приворожили Эйнара, и он не мог оторвать глаз от лиц пленников, будто пытался хорошенько запомнить каждого из них.

— Как думаешь, они чувствуют наше присутствие? — спросил он. — Они вообще могут сейчас что-нибудь чувствовать?

Разные эмоции застыли на замороженных лицах: испуг, разочарование, безразличие, злоба. Были улыбки и разные жесты, а если и были слезы, то они смешались с водой, пока та не успела стать льдом. Кровопийцы словно впали в волшебный сон, что тысячелетиями сковывает великих королей и их свиты — в легендах они всегда возвращаются, но только в конце времен.

— Представь, — произнёс полковник, — что будет, если однажды климат подземелий изменится и в этот зал потечет тёплый воздух.

— Альвары оттают, — согласно кивнул Эйнар.

— Все сто. Выдержит ли Париж нашествие стольких кровопийц?

— Им нужно всего лишь сто дарителей. Пустяк для многотысячного города.

— Ты так уверен, что все эти вечноживущие предпочитали дарителей? Я сильно сомневаюсь, что они расплачивались даже со случайными прохожими.

— Ты нагнетаешь, — отмахнулся Эйнар, любуясь молодой крестьянкой.

— Я всего лишь пытаюсь найти объяснения, зачем они здесь. Хороших кровопийц не принято вмораживать в лед. Это больше похоже на ограничение, как в тюрьме.

— Почему тюрьме?

— А ты никогда не задумывался, что может остановить разбушевавшегося вечноживущего? Нас ведь нельзя убить ни пулей, ни кинжалом.

— Можно запереть в укромном месте, но так, чтобы нельзя было бежать, и никто не отпер замок.

— Из льдины не сбежишь, — заметил полковник. — И здесь её не разморозишь. Даже вынести никому не по силам.

— Идеальная тюрьма, — согласился Эйнар.

— И лучше нам уйти сейчас же.

— Почему?

— Мы не знаем, за что вечноживущие оказываются вмороженными в лед. Может быть и за то, что просто увидели это место.

Ледяной зал и пугал и очаровывал, но оставаться в нём полковнику и Эйнару больше не хотелось, и они спешно вернулись назад к тёмному проходу.

— Ты всех видел? Твоей Зазы там не было?

— Нет, — беззаботно ответил Эйнар. Похоже, эта возможность даже не приходила ему в голову.

— И она никогда не говорила тебе об этом месте?

— Наверное, она и сама о нём ничего не знает. Она бы рассказала.

— Уверен?

— Просто это место очень похоже на то, где я переродился.

Ответ немало поразил полковника, и он поспешил спросить:

— Так ты видел людей в льдинах раньше?

— Нет, я не это имел в виду. Просто в той темной пещере тоже был светящийся лед. И альфары были.

— И как ты там оказался?

Эйнар пожал плечами:

— Да как-то само собой получилось. До того я был обыкновенным смертным пастухом — жил, работал, ничем особенным не отличился. И вот, однажды ощутил я всем своим нутром непреодолимую тягу — захотелось мне идти в горы. Зачем, сам не знаю, будто манила какая-то незримая сила. Я даже спать не мог, всё видел сны, как взбираюсь вверх, иду по снегам, брожу в какой-то пещере, ищу что-то и не нахожу. Родные заметили, что со мной что-то неладное, ведь я не ел и работать не мог — всё из рук валилось. Пару раз я даже бежал в горы, но братья с отцом нагнали меня и вернули. Мать плакала, когда одна из соседских старух ей сказала, что всему виной чары Дивного Народа…

— Кого?

— Альфаров. Так их называют в знак уважения и страха. Всем известно, что время от времени они уводят скот и людей в свой Альф-хейм, только никто не знает, зачем. А я, вот, теперь знаю. Все это враки, что они ищут себе среди смертных мужей и жен. На самом деле им нужны дарители крови, а скот — если людей не получится сыскать. И почему об этом прямо не говорится ни в одном сказании, ума не приложу.

— Так значит, — решил полковник вернуть Эйнара к теме разговора, — не доглядели за тобой братья? Убежал в горы?

— Ну да, — понуро кивнул Эйнар. — Ночью, пока все спали. Бежал без оглядки, даже ничего съестного не подумал взять, вообще ни о чём не думал, бежал как в забытье, как под гипнозом, лишь бы дальше, лишь бы на север.

— Зачем на север?

— Так ведь на севере от моей деревни были горы. Раньше я и понятия не имел, что там есть пещеры, а в ту ночь увидел, как из провала исходит завораживающее свечение, будто в горе прячется солнце. Вошел я в ту пещеру и оказался совсем в ином мире — не на своем родном острове, а в каком-то неведомом сказочном лесу. Трава там была выше моего роста, деревья заслоняли небо, от чего лучи солнца не достигали земли. Огромные цветы свешивались отовсюду. На ветке сидел необыкновенный пятнистый кот размером с лошадь и рычал как медведь. Кругом летали странные птицы немыслимых цветов — у одних были длинные ярко-красные хвосты, у других длинные оранжево-голубые клювы. Вдалеке я увидел, как река падает с обрыва вниз по камням, и там разбивается на множество ручейков, а внизу вновь становится единой рекой. Она текла ко мне, а по её глади плыли гигантские круглые листья. На берегу сидела лягушка с огромными красными глазами, а в следующий миг её схватил странный зверек, похожий на куницу. Он зацепил её языком и затянул себе в пасть, а после быстро убежал вглубь леса. Тот лес был полон странных деревьев, что свешивали свои корни над водой. Они были не в земле, как должно, а именно вились клубком в воздухе и уходили концами в воду. Я видел настоящего дракона, зеленого, но бескрылого. Он скакал по поверхности реки за насекомыми, словно под ним была не вода, а плотный лед. Между деревьев свешивались ветки, гибкие как канаты, и по ним лазало неведанное юркое животное, не похожее ни на одно, что я видел раньше. Оно цеплялось за ветки всеми четырьмя длинными лапами и хвостом, висело вниз головой, прыгало с каната на канат. На соседнем дереве сидела стайка маленьких кошечек без шеи с головами как у сов, очень быстрых и прыгучих. Воздух был наполнен всяческими звуками — лес пел. Я смотрел на высокое ветвистое дерево с ярко-красными плодами, но стоило мне приблизиться к нему вплотную, как плоды превратились в птиц, вспорхнули и улетели. Я прижался к стволу дерева, хотел почувствовать его могучую силу, но ощутил лишь холод. И тут всё вокруг переменилось. Звуки стихли, и наступила мертвая тишина. Пропал лес и его звери. Оказалось, обнимаю я никакое не дерево, а длиннющий каменный столб, выросший из земли, а вокруг меня тёмная пещера, а с потолка свешиваются светящиеся сосульки. «Хочешь попасть туда, где был сейчас?» — спросил меня кто-то из темной глубины пещеры. И я выпалил: «Да, больше всего на свете! Дай мне туда вернуться!». «Ты вернешься, но нужно дождаться своего срока. Ты ещё хочешь этого?». Я не раздумывал ни минуты и крикнул голосу из темноты: «Я отдам всё, что пожелаешь! Только верни мне этот волшебный лес». И мне ответили: «Тогда иди ко мне». И я пошел. Тусклый свет вокруг словно сжался и погас, а я шёл, вытянув руки вперед. Последнее, что помню, так это когти вцепившиеся мне в ладони и две красные точки в темноте на уровне глаз.

— И это всё?

— Нет, конечно. Потом было долгое забытье, а после я увидел альфаров и их подземный Альф-хейм. Они сказали мне, кем я стал, нарушив границу между их миром и миром смертных, и что больше никогда не смогу вернуться обратно домой прежним человеком. Порой альфары одевали белые накидки с капюшонами и поднимались из пещеры, чтобы гулять по снегу и оставаться незамеченными для случайно забредших в те места охотников. Но альфары видели охотников, и тогда-то я и вспомнил, что в деревне никто не решался заходить в эти места, ибо мало кто из охотников и пастухов сумел вернуться оттуда домой. Однажды альфары вывели и меня наверх, и тогда я смог бежать от них. Я уплыл с острова и больше никогда туда не возвращался.

— А хочешь?

Эйнар с минуту помолчал и произнёс:

— Не знаю. С одной стороны, хочется вернуться к родным местам, посмотреть, как сильно они изменились или же нет. А с другой, не хочу попасться на глаза альфарам. Хватит с меня.

— Так они исполнили свое обещание?

— Какое?

— То, что ты увидишь необычный лес.

— Я сам все исполнил. Лет через двести судьба занесла меня в леса близ самой великой реки на земле — Амазонки. Вот тогда я увидел те самые волшебные пейзажи, что были в моем наваждении. Всё повторилось в деталях — цветы, трава, деревья, животные и птицы. Тогда, в пещере я видел не фантастический мир, а Амазонию, хотя она действительно невероятна и непостижима.

— Так все те странные животные были обитателями джунглей? — немного разочаровавшись, произнёс полковник.

— Ну да, — признал Эйнар. — Я ведь исландец и до того не видел никаких земель кроме родного острова, а о дальних странах слышал только сказки. Откуда мне было знать, кто такие ягуары, обезьяны, попугаи и прочие.

— А кем же оказался дракон?

— Ящерицей. Она размером с метр от носа до хвоста, да ещё с пластинками на хребте. А кошечки без шей на самом деле обезьяны-игрунки, но тогда они казались мне упитанными карликовыми котами. В общем, когда я воочию увидел джунгли, то стал самым счастливым человеком на земле, ведь я попал в мир непередаваемой красоты и величия. А потом я неожиданно для себя разочаровался в увиденном. Получается, нет никакого волшебства и запредельных стран, а видения, что насылают альфары хоть и правдивы, но слова их обманчивы. И так у них во всем.

— Ты просто не понял смысла их слов. Поверь, я знаю, о чём говорю.

— Может и так, — неохотно согласился Эйнар. — Да я не очень-то стремился с ними подружиться.

— Зачем же они обрекли тебя на перерождение? Они сказали тебе что-то, кроме сказочных запретов?

Эйнар лишь покачал головой:

— Никто из вечноживущих не помнит, как стал бессмертным. Ещё меньше из них догадываются, почему это случилось именно с ними. А как это произошло с тобой?

Полковник не собирался говорить и лишь недовольно насупился, но против воли с губ слетело:

— Я погубил много людей и того, кому должен был верно служить.

Наступило молчание. Полковник не желал продолжать рассказ, но Эйнар не удовлетворился его ответом, и терпеливо ждал продолжения.

— А после меня растерзала стая волков, и я умер, — закончил полковник.

Эйнар удивлено захлопал глазами и спросил:

— Ты что, помнишь момент своей смерти? А со мной такого не было.

— Я ничего не помню, а потому только предполагаю. Знаешь ли, когда тебе, ещё живому, отгрызают руки и ноги, сложно представить, что ты выживешь. В этот момент только молишь Бога о скорой смерти.

— Но ты ведь не умер, просто впал в забытье от боли, как и я. А альвары, наверняка нашли тебя и вернули к жизни одним им известным способом. А может, и зверей вовсе не было, может они были наваждением как со мной…

Полковник Кристиан задрал рукав по локоть и показал Эйнару руку, что была испещрена мелкой россыпью шрамов от звериных челюстей.

— Выглядят вполне реально, — заметил полковник, скрыв увечья перед оторопевшим Эйнаром.

— Так ты живешь с этим ещё с тех времен?..

— Говорят, у всех вечноживущих остаются только, так сказать, прижизненные шрамы.

Увиденное лишь распалило воображение Эйнара, и он начал размышлять вслух:

— Раз ты не умер, а обрел вечную жизнь, значит, альвары долго лечили тебя, прежде чем свершить перерождение.

— Оставь это, Эйнар, — резко оборвал его полковник. — Я не знаю, что со мной произошло. Знаю только, что я вернулся домой на своих двоих и начал пить кровь. Вот и всё.

Но Эйнар не унимался, видимо ему было интересно докопаться до истины:

— Но пещеры рядом с тем местом, где тебя загрызли, наверняка были.

— Никаких пещер, — отмахнулся полковник, — никаких подземелий.

— А горы были?

— В Эрдее кругом горы.

— Так ты трансильванец? — с пониманием вопросил Эйнар.

— Секей, — с явным неудовольствием поправил его полковник.

— Ну надо же. Столько слышал про твои родные края, а ни одного уроженца Трансильвании так и не видел. Говорят, Эрдей просто кишит всякой чертовщиной.

Полковник смерил Эйнара надменным взглядом и ответил:

— Главную чертовщину всей своей жизни я видел двадцать минут назад. С твоей, надо сказать, помощью.

— Да ладно тебе, — успокаивал его Эйнар, — чего ты переживаешь? Сейчас найдем Зазу и спокойно вернёмся наверх.

Пришлось проделать долгий путь обратно, сжечь несколько свеч, найти правильную расщелину, пройти с полдюжины развилок и спусков, прежде чем Эйнар наконец произнес:

— Вот это место, — и мечтательно добавил, — Заза здесь так красива.

Зал, куда меньше ледяного, сиял зелёными отблесками. Крупинки света скатывались по стенам и плавали в воздухе, меняя свой вольный путь от малейшего ветерка. Полковник подумал, что это некие подземные светлячки, но вскоре понял, что зеленое свечение носило далеко не органическую природу и больше напоминало хаотично разлетевшуюся пыль. Невольно полковник смахнул с одежды крупинки света, и они послушно осыпались на землю, но тут же к его руке прицепились новые. Оставив бесплодную затею очиститься от странного явления природы, полковник невольно глянул в дальний конец зала и заметил невесть откуда появившуюся фигуру.

Заза оказалась стройной женщиной высокого роста, с изящными длинными руками и плывущей походкой. В её пышных волосах играли зеленые огоньки, словно они запутались в длинных мелких кудрях. Заза произнесла что-то озабоченно-резкое в сторону Эйнара на неизвестном полковнику языке и получила успокаивающий ответ, плавно перетекший в долгие разъяснения неизвестно о чём. Заза подошла ближе к полковнику, видимо, желая получше разглядеть его в странном освещении малого зала, и он сам смог увидеть её вблизи. Лицо женщины обладало правильными красивыми чертами, и вместе с тем, было в нём что-то ускользающе странное. Водянистые глаза были Зазе совсем не к лицу. Полковник силился представить, как бы она могла выглядеть, не обладай её кожа паталогической белизной, да ещё без зеленых отблесков, но так и не смог.

— Старый Секей из Эрдея, — глубоким голосом неспешно проговорила она. — Что ты хочешь спросить у меня?

— Как давно ты живешь в этих катакомбах?

— И это все что тебе интересно? — язвительно улыбнулась женщина.

— Все зависит от твоего ответа. Так сколько?

— Я не слежу за ходом времени. Я не в его власти и оно не посещает меня больше.

Поняв бессмысленность дальнейших расспросов на тему сроков, полковник задал следующий вопрос:

— Тебе знакомо имя Самюэля Лиддела Матерса?

Женщина не мигая смотрела на полковника, и лицо её не выражало никаких эмоций.

— Может ты слышала о Мине Бергсон?

— Я не знаю этих людей.

— А дом 87 по улице Моцарта тебе знаком?

— Я не поднимаюсь наверх, я не знаю этого дома, не знаю этой улицы.

— И кто такой Моцарт, ты, конечно же, никогда не слышала, — добавил за неё полковник. — Но ты знаешь других белых, которые бывают в доме по улице Моцарта. А они, в свою очередь, знают по каким ходам и шахтам подняться в подвал этого самого дома.

— Я не знаю, как выйти из каменоломен в чужой дом. Я не знаю, кто это может сделать.

— А кто может ловить на поверхности вечноживущих, тащить их в подземелье и вмораживать в льдины?

По бесстрастному лицу Зазы пробежала тень волнения, и она обернулась к Эйнару.

— Вы видели ледяное кладбище?

— Мы случайно заблудились, когда искали тебя, — ответил тот в оправдание.

— Никому из живущих под солнцем нельзя видеть лица спящих.

— А они спят? — поспешил спросить полковник. — Значит, могут однажды проснуться?

— Они лишние и потому будут спать вечно.

— Для кого лишние? — изумился он.

— Для всех вечноживущих.

— Всех? Лично я не знал ни одного их тех замороженных кровопийц, никто из них мне не мешал.

Заза снисходительно улыбнулась, услышав его рассуждения, и произнесла:

— А вдруг ты смог обрести вечную жизнь только потому, что один из них уснул.

Только сейчас полковник понял назначение светящихся льдин. О чём-то подобном он и сам рассуждал не раз, ведь каждое столетия перерождается не меньше десятка людей, которые никогда не умрут и не уступят своё место новообращенным вечноживущих. И вот, под Парижем кто-то решил устроить смену поколений искусственно.

— Я не просил дарить мне бессмертие, — только и произнёс полковник, чем рассмешил Зазу:

— Никто не просит. Не мы решаем, сколько нам жить.

Её ответ крайне не понравился полковнику и он с досады произнёс:

— А кто тогда решает? Кому, интересно знать, пришло в голову стать вершителем судеб, дарить то вечную жизнь, то вечный сон?

— Ты ходишь под солнцем, — всерьез напомнила она, дабы умерить пыл полковника. — Тебе не следует этого знать.

— Ну что ж, не следует, так не следует, — поспешил согласиться он. — Я ведь совсем не для этого пришел к тебе. Скажи, кто из альваров-чужаков появлялся здесь в последние лет восемь?

— Индианка, — не долго думая, ответила Заза. — Но она ушла на север.

— Куда именно?

— В Альбион.

Теперь полковник окончательно уверился, что белый кельт хоть и плохой провожатый, но не обманщик. А ещё, в силу новых лингвистических познаний, ему открылся иной смысл слова Альбион.

— Что значит ушла? — решил уточнить полковник. — Чтобы попасть в Лондон нужно переплыть Ла-Манш.

— Это тебе нужно плыть, а она может пройти под морем по земной тверди.

— Через тоннель, ты это имеешь в виду? Может покажешь мне, где он, а я пойти следом?

— Ты не обитатель Гипогеи и не сможешь это сделать.

— Что такое Гипогея? — поинтересовался полковник.

— Это то место, где ты сейчас стоишь.

Полковник никогда не был силен в греческом, но даже без перевода понял, речь идет о «под-Земле».

— Как велика Гипогея?

— Так же, как и мир под солнцем, где ты можешь ходить.

— Стало быть Гипогея есть мир альваров, так? Под наземным городом всегда есть город снизу, а под дорогами, их соединяющими, тянутся дороги подземные?

Заза ничего не ответила, только одарила полковника одобрительным взглядом.

— Сколько же под-городов соединены между собой? — захотел узнать он.

— Все, но в разной мере. Порой быстрее пройти нужный путь под звездами, чем ходить от одного тоннеля к другому.

— Я лично видел, как с острова Ирландия к Британии плыла лодка с тремя альварессами. Неужели между соседними островами нет подземного тоннеля?

— Я никогда не была там, — отрезала Заза. — Может тоннель и есть, но им было лучше плыть, чем идти. Дороги под Альбионом, куда ушла индианка, нашли смертные и захватили их. Я говорила ей, что пути дальше на север может не быть, но она не передумала и ушла.

— Откуда она здесь появилась?

— Из родных ей земель, и путь этот был нелегким. Дорогу под Магрибом в давние времена забрали для своих святилищ смертные, что мечтали о жизни вечной, но сейчас того народа больше нет, а дорога по сей день не принадлежит альварам.

— Зачем индианке понадобилось идти в Альбион? Дороги там тоже не свободны.

— Мир на поверхности везде разный, — парировала Заза.

— Но кровь везде красна.

— А смертные совсем другие и их города тоже. Я слышала, что Альбион всегда окутан белыми облаками, и лучи солнца больше не падают на его землю и потому любой альвар может ходить по городу даже днём.

— Ты ошибаешься, — покачал головой полковник. — Смог окутывает Лондон лишь иногда.

— А жаль, — последовал лукавый ответ. — Так ты узнал всё, что хотел?

— Да, благодарю тебя, — ответил полковник и глянул в сторону Эйнара.

Исландец, до того послушно молчавший в стороне, словно отпрянул ото сна и суетливо заговорил:

— Ну, вот и всё, пора идти.

— Куда ты собрался? — удивленно произнесла Заза таким тоном, что у Эйнара отпала всякая охота ей прекословить. — Я прождала тебя столько времени, не для того, чтобы ты снова исчез.

— Так ведь надо проводить Секея, — нашелся с ответом Эйнар.

— Нет уж, — отрезал полковник, — больше я с таким провожатым как ты никуда не пойду, — и он обратил взор к Зазе. — Если ты не против, прошу, отведи меня к ближайшему выходу на поверхность, не хочу проходить мимо того могильника ещё раз.

Женщина поспешила согласиться, видимо очень ей хотелось поскорее остаться с возлюбленным наедине.

Путь наверх оказался куда короче, чем можно было предположить. Не прошло и пяти минут, как Заза остановилась у поросшей прошлогодней травой дыры, что зияла в шести футах от земли.

— Вот выход, — указала она. — Доброго тебе пути, Старый Секей из Эрдея.

— И вам двоим всего хорошего, — произнёс полковник и просунул руку сквозь пожухшую траву — снаружи гулял легкий ветерок.

— Прости Заза, я соврал тебе, — внезапно признался Эйнар, чем крайне заинтересовал женщину. — Я здесь не останусь, я пойду с Секеем. Мы все втроем пойдем.

Всё случилось слишком быстро, чтобы Заза успела понять, что с ней произошло, когда Эйнар ухитрился накинуть на неё самодельный мешок. Пока женщина гневно кричала на неизвестном полковнику языке и безудержно брыкалась, полковник с крайней неохотой помог Эйнару связать пленницу — Заза произвела на него хоть и противоречивое, но скорее приятное впечатление, но уговор был уговором. Полковник вылез наружу и подхватил из рук Эйнара его драгоценную Зазу, а потом уже подал руку незадачливому «Ромео».

Вокруг возвышались деревья пугающей высоты, а голые ветки заслоняли ночное небо. Со стороны всё выглядело, будто двое человек с шевелящимся мешком вылезли из звериной норы.

— Где мы? — поинтересовался полковник у Эйнара.

— Наверное, в Фонтенбло.

— Тогда всё ясно, — усмехнулся мужчина.

— Что ясно? — не понял Эйнар, но полковник не стал передавать ему слова Инквизитора о происходящих в этом лесу странностях, ведь теперь и они сами стали возмутителями спокойствия этих мест.

— Что будем делать дальше? — поинтересовался полковник, пока Эйнар любовно поглаживал связанную женщину и нашептывал ей что-то успокаивающее.

— Если я правильно помню, то нужно идти на север. На окраине леса я видел заброшенный дом. В нём лет десять никого не было.

Полковник поспешил согласиться с его планом. Больше всего в этот момент его волновало, как они умудрились преодолеть пешком под землей 35 миль и какой, в таком случае, сейчас день.

Заза по-прежнему продолжала извергать проклятия в адрес своих пленителей. Полковник припомнил её полные губы, миндалевидный разрез глаз и чуть широковатый нос и наконец, понял, что же что такого необычного он нашел в её внешности.

— Так она негритянка? — осенило его.

— Ну да, — подтвердил Эйнар, — а что такого?

Полковник невольно рассмеялся собственным мыслям:

— Ничего. Просто мне никогда не приходило в голову, что чернокожие могут стать белыми.

— Ничего необычного. Среди альваров я видел и индейцев и китайцев.

— Я смотрю, ты большой знаток подземной жизни. Чем же тебе не пришлись по нраву подземные исландцы?

Но его вопрос демонстративно остался без ответа.

— Так что, — обратился к нахмурившемуся Эйнару полковник, — пойдём к твоему домику?

— Пойдём, — согласился он. — Ты держи за ноги, а я возьму за плечи.

 

37

Вернувшись в гостиничный номер, полковник с удивлением узнал, что отсутствовал он вовсе не несколько часов, а больше суток, и сэр Джеймс успел прислать ему три гневные телеграммы — две вечерние и одну утреннюю. Была и ещё одна телеграмма — от Книпхофа. Вездесущий профессор спешил сообщить, что готов устроить полковнику встречу с четой Матерсов через своего приятеля Эйтона. Крайне заинтригованный столь неожиданной помощью, полковник поспешил телеграфировать свой положительный ответ и через несколько часов получил подробную инструкцию, как войти в доверие к магу-эмигранту.

Прибыв по уже известному ему адресу по улице Моцарта, полковник обнаружил невзрачный двухэтажный домик. Первое, что ему захотелось сделать, так это исследовать подвал строения, но, поскольку для этого нужно было войти в дом, да ещё и уличить момент, когда хозяева позабудут о присутствии гостя, полковник вынужден был отказаться от столь заманчивой идеи.

Хозяин дома, как и предупреждал Эйтон, предстал перед гостем в традиционном костюме горцев Шотландии — килте, гетрах и ботинках с пряжками. Поверх рубашки на левом плече Матерса брошью был скреплен плед, а за правый гетр засунут небольшой нож. Такой экзотики полковник давненько не видал даже в Лондоне во время военных парадов. Несмотря на всю эпатажность внешнего вида Матерса, на лице этого сорокалетнего мужчины лежал глубокий отпечаток усталости, который, впрочем, вмиг развеялся, стоило ему только увидеть полковника.

— Это вы, — завороженно произнёс Матерс, подобострастно глядя на визитера, отчего полковнику стало не по себе. — Прошу проходите, проходите.

Таким взглядом в последний раз полковника Кристиана одаривал Эйтон, когда они впервые встретились. Полковнику оставалось только гадать, что же наплел Матерсу профессор Книпхоф через своего старого друга, раз маг так счастлив его видеть.

В гостиной, искусно обставленной псевдо антиквариатом и прочими экзотическими безделушками, полковник увидел ту, о которой ему уже доводилось столько слышать. Миссис Матерс, в отличие от своего мужа, предпочитала в одежде текущую современность в не самом броском её варианте. Мина оказалась 30-летней молодой женщиной приятной наружности с изящной осанкой, а её мягкая полуулыбка и загадочная глубина тёмных глаз незамедлительно располагали к себе.

— Моя несравненная супруга, сестра Вестиджия, — наконец представил её Матерс.

Полковник не сразу догадался, почему Мина, переименованная мужем в Мойну вдруг стала Вестиджией, но вспомнив её орденский девиз Vestigia Nulla Retrorsum — «Ни следа позади», для полковника все сразу встало на свои места.

— Меня можете называть просто Макгрегором.

Зная орденский девиз Матерса — «Я королевского происхождения», полковник Кристиан только подивился скромности самозваного графа де Гленстрэ. Полковник лишь согласно кивнул в ответ, внутренне порадовавшись, что он, граф, скрывающий свой титул, хотя бы не обязан величать графом человека, этот титул никогда не получавшего.

— Я вижу в вас неисчерпаемую силу, имя которой вечность, полковник Кристиан, — Матерс произнёс его имя с такой многозначительной интонацией, будто перед ним был сам легендарный Христиан Розенкройц, только что покинувший свою усыпальницу. — И эта вечность не из здешних мест.

Полковника Кристиана взволновали его слова. Если Матерс действительно мог разглядеть в человеке бессмертие, ничего хорошего это полковнику не предвещало. Ранее ему никогда не приходило в голову, что человеку, общающемуся с духами и демонами, вполне по силам разоблачить его бессмертие.

— Для меня большая честь, — продолжал Матерс, — принимать в своем доме континентального адепта.

— Все адепты Европы по сути континентальны, — поддел Матерса полковник, удивляясь, как за пять лет жизни в Париже тот не перестал быть англичанином, пусть даже и в шотландском костюме.

— Конечно, — согласился Матерс, — но для меня до сих пор остается загадкой, откуда же вы прибыли, а главное — какой орден представляете?

Полковник не имел и малейшего понятие о том, что сообщил магу Эйтон с подачи Книпхофа и за кого Матерс его принимает, и потому аккуратно ответил:

— Я бы повременил раскрывать истинное название своего братства.

— Конечно-конечно, — поспешил согласиться Матерс. — Однако, слухи о ваших достижениях на ниве оккультных наук, как говорят, давно перешагнули границу жизни и смерти.

Полковнику оставалось только одобрительно улыбнуться и заметить:

— Из перешедших эту черту ещё ни один не смог вернуться назад.

— Позвольте не согласиться, — настаивал Матерс. — Предания многих народов хранят воспоминания о героях, нашедших страну бессмертных, и ещё больше о тех, кто побывал в мире мертвых и вернулся назад, чтобы поведать об увиденном.

— Правда? — флегматично поинтересовался полковник, готовясь услышать очередную мифологическую лекцию в духе Хьюита Стэнли — И что же они там видели?

— Правитель Урука Гильгамеш искал бессмертия в стране страха и ужаса Ки-Гал — «Великом Внизу», где правит великая подземная госпожа Эрешкигаль, которая боится света солнца как и плененный ею супруг Нергал. В Ки-Гале обитают духи, чудовища и люди, единожды умершие, но возвращенные к жизни.

После недавних скитаний по городским катакомбам, полковнику не особо пришлись по душе рассказы о мифических подземных жителях. В голове закрались подозрения, что Матерс понял, с кем говорит, или просто знаком с жизнью белых кровопийц, особенно если они и являются тайными вождями его Ордена.

— Госпожа Эрешкигаль, — продолжал Матерс, — приказывала своим слугам изредка подниматься из своего мрачного царства на поверхность. Обратно же они возвращались, приводя плененных людей.

— Зачем же их похищали? — без эмоций в голосе постарался спросить полковник, ожидая, что Матерс скажет: «Ради их крови».

— Кто знает? — пожал плечами тот. — Невозможно постигнуть всю глубину желаний владычицы подземелья. В Индии существуют предания о подземной стране Патале. Её обитатели змееподобные наги, вкусившие амриту — напиток бессмертия, тоже похищают людей. Мужчин они истязают, а после, поедают. Женщин же берут в наложницы, чтобы те рожали им детей.

— Что же это за дети? — спросил полковник, понимая, что слишком поспешил с выводами о правдоподобности древних мифов.

— Их внешность весьма разнообразна. Одни выглядят как змеи, иные почти подобны людям. Даже у индейских племен Нового Света есть многочисленные предания о подземном мире, и многие индейцы считают себя потомками тамошних обитателей.

— Вот как? — тут полковник окончательно разубедился в серьезности разговора, ибо змею-люди к кровопийцам явно не имели никакого отношения.

— Ацтеки говорили, что их родина — подземное Царство Семи Пещер. Его исконные обитатели не слишком отличались от индийских нагов, и тоже не гнушались смешенными браками и насилием.

— Зачем же ацтеки пришли в такое недружелюбное место?

— Спуститься туда пришлось их предкам, после того как погибла их прародина Ацтлан.

— И что же с ней случилось?

Матерс загадочно улыбнулся.

— Уберите из названия вторую букву, тогда поймете.

— Атлан… Атлантида?

— Видимо так. Затонувший континент Платона не такой уж и мифический. Геродот, правда, считал, что Атлантида находится около горы Атлас на севере Африки, и там живут атлантины, которые никогда не спят и не едят живых существ.

«Пить, не значит есть.» — отметил про себя полковник.

— Но бессмертных можно найти не только в подземельях, — уверял Матерс. — У всех народов есть предания о дивных островах. Те же шумеры помимо мрачного царства Эрешкигаль верили, что из Нижнего моря некогда поднялся остров Дильмун. Его обитатели никогда не знали старости и смерти и жили вечно, как и бессмертные из страны Уци, что в пустыне Гоби. Именно вечная жизнь сделала их бесплодными. А зачем появляться на свет новым детям, если родители не умирают? Но каждые сто лет житель Уци должен лечь в песчаную могилу и закрыть глаза более чем на век, хотя сердце его и продолжит биться. Когда срок истечёт, он вновь вернётся к жизни, и такой вековой цикл будет продолжаться многие тысячелетия.

Полковнику невольно вспомнилось ледяное кладбище Гипогеи под Парижем с такими же спящими, от чего по телу его побежал холодок. Почему-то Заза не упоминала, что кровопийц вмораживали в лед сроком на сто лет — из её слов выходило, что делалось это единожды и навсегда.

— А в Японском море, — продолжал Матер, — беспрестанно плавают три острова, где все животные и птица белого окраса.

«Приобретенный альбинизм» — догадался полковник.

— Их жители владеют чудесным источником, из которого бьет вино цвета нефрита, оно-то и дарует людям бессмертие. Многие правители пытались искать эти неуловимые острова, снаряжали флот, но как только корабли видели цель, на них налетал сильный ветер и относил искателей обратно. Плавучий остров есть и в кельтских сказаниях — это Ги Бразил, обитель умерших, что поднимается из пучины раз в семь лет.

— Умерших ли?

— Очевидно, умерших и возвращенных к жизни, как в шумерском Ки-Гале. Время на Ги Бразиле остановилось, и там царят молодость и изобилие. Ирландцы складывали о нём легенды и искали где-то на западе, а иногда мореплаватели даже встречали остров, окруженный плотным туманом, но высадиться на него не удавалось никому. А если и удавалось, больше об этом смельчаке не слышали, ведь остров принимает лишь достойных его узреть. Там царит вечный день и вечная весна, там никогда не хочется ни спать, ни вкушать пищи. В Стране Живых время застывает.

Закончив рассказ, Матерс с надеждой воззрился на полковника:

— Ведь вам знакома эта страна? — загадочным тоном вопросил он.

— Думаете, я бы покинул такое райское место? — насмешливо ответил вопросом на вопрос полковник.

— Путь миссионера всегда полон лишений, — словно намекая, произнёс в ответ Матерс. — Но награда за них — достойные ученики, что примут из ваших уст истину. А истина возвращает человека в изначальный рай. Я знаю, вы были в Стране Живых, полковник Кристиан. Я вижу её свет в вас.

Полковник замер не в силах пошевелиться. Казалось, маг смотрел на него с невысказанной мольбой, прося указать путь в мифический мир бессмертных, и полковник Кристиан не понимал, с чего вдруг тому вообще пришла в голову мысль обратится с этим именно к нему. Да, полковник мог отвести Матерса в Великое Внизу парижского оссуария, где царит вечная ночь и время застывает, чтоб познакомить его с белыми атлантинами, что никогда не спят и не едят человеческой пищи — но это было бы слишком жестоко, даже по отношению к самозванному графу.

— Увы, — произнёс полковник, не отрываясь глядя Матерсу в глаза, — путь в заветную вам страну очень тернист. Переродиться к вечной жизни несложно, но в начале надобно отринуть свою бренную природу, а именно — умереть. Поверьте, Макгрегор, всякому человеку, вошедшему в ту страну, доведется принять смерть. Но вот воскреснуть посчастливится лишь единицам. Неужели вы готовы сыграть в эту рулетку? Уверены, что именно вам повезет?

Матерс от его слов заметно помрачнел и внезапно спросил:

— Могу я предложить вам бренди?

Полковник осторожно отказался, и Матерс залпом осушил стакан, любезно налитый ему Миной.

— Тогда может, сыграем партию в шахматы? — спросил маг. — Прошу вас, не отказывайтесь.

Чтобы не обижать хозяина дома, полковник неохотно согласился. За несколько сотен лет практики в игре, полковник успел достичь в шахматах таких высот, что давно уже никому в них не проигрывал. Именно поэтому его уже не интересовала эта игра, результат которой ему был известен заранее.

— Я вам предлагаю не простые шахматы, — загадочно бросил Матерс, придвинув из угла комнаты игральный столик.

Действительно, на квадратной доске стояло четыре неполных комплекта по девять фигур. Трудно было понять, кто из них ладья или конь, потому что фигуры были стилизованы под статуэтки египетских богов разных мастей. Сама же доска пестрела как лоскутное одеяло желтыми, красными, синими и черными треугольниками, образующими в итоге традиционные 64 квадрата.

— Вы не против сыграть в команде с Вестиджией?

— Ничуть. Но, боюсь, я не знаком с правилами. Кажется, это похоже на индийскую чатурангу.

— Раз вам известна эта игра, — произнесла Мина, — думаю, правила не покажутся сложными.

И она погрузилась в разъяснения о значении четырех стихий, представленных на доске четырьмя группами разноцветных фигур в виде египетских богов. Не обладай полковник абсолютной памятью, он бы так и не разобрался в правилах оккультных шахмат, а точнее — енохианских, как назвала их Мина. А так, к удовольствию четы Матерсов, полковник тут же включился в игру.

Полковнику достались черные фигуры земной стихии в связке с синими водными фигурами Мины. Матерс же избрал желтые — воздушные. Красные фигуры огня оставались нетронутым.

— А кто же будет четвертым?

— Не волнуйтесь, он скоро подойдет, — ответил Матерс, отхлебнув из стакана бренди.

Первый ход сделал полковник, за ним последовал черед Матерса и Мины. К красным фигурам так никто и не притронулся.

Полковнику показалось, что в комнате резко похолодало. Зябко поёжившись, он оценивающе глянул на свои фигуры и их диспозицию на доске, когда красная пешка сама собой поползла по клеткам. Первое, что пришло полковнику в голову, так это посмотреть на руки Матерса, но они были на виду.

Опомнившись, полковник сделал свой ход и игра продолжилась. Когда пришла очередь красных, после минутного ожидания конь в виде сокологлавого Гора заскользил вперед. Полковник подумал о трюке с магнитами под столешницей, но после наблюдения за Миной и Матером, эта версия отпала как невозможная.

— Обыкновенно, — наконец пояснил Матерс, — я получаю от своего союзника указания и сам переставляю его фигуры. Просто не хочу пугать братьев, ещё не достигших нужной степени посвящения и не способных правильно понять увиденное. Но вас-то, полковник Кристиан, подобное вряд ли смутит, не так ли?

Матерс был прав, шахматные фигуры, движимые незримым духом, ничуть не смущали полковника Кристиана — они его просто пугали. Полковник прожил долгую жизнь, но никогда не видел воочию того, что обыватели прозвали психическими феноменами, а священники демонизмом. Если бы организм полковника был способен усваивать бренди, он бы охотно последовал примеру Матерса, и почал полбутылки, но ему пришлось сделать над собой усилие и сохранить бесстрастное скучающее выражение лица, будто ничего необычного за шахматным столом не происходило вовсе.

— Поистине, превосходное достижение, — как можно более ровным голосом постарался произнести полковник. — Могу я поинтересоваться, как вам удалось заполучить расположение такого необычного игрока?

Матерс расплылся в довольной улыбке, и она показалась полковнику немного гадкой и самодовольной.

— Всем своим познаниям в области магии я обязан исключительно запасникам читального зала Британского музея.

— Значит, вам был открыт вход в святая святых библиотеки?

— Ну, вы же понимаете, старые книги с сокровенными знаниями не могут находиться в публичном доступе.

— Разумеется.

Игра шла своим чередом, и красная Изида, руководимая незримым духом, потеснила синюю Нефтиду, и поверженная фигура Мины опрокинулась и скатилась с доски. Матерсу удалось подхватить ладью на лету, прежде чем та упала на пол.

— Как вы находите парижское оккультное подполье? — задал вопрос полковник, дабы продолжить беседу и выудить хоть что-нибудь из мага и, что греха таить, хоть немного отвлечься от безумной игры.

— Я не ищу знакомств с его представителями, — холодно ответил Матерс.

— Да и они не особо тянутся к нам, — продолжила Мина.

— Отчего же?

— Видите ли, — произнёс Матерс таким тоном, будто полковник задел больную струну его души, — в сути своей они черные маги. Франция вообще полна разного рода сатанистов.

— Вроде покойного аббата Буллана?

— И не только его. В Париже предостаточно фантазеров, мнящих себя магами. Такие люди как Пеладан, Папюс и де Гуайт лишь самозваные мартинисты, тщетно ищущие розенкройцерского посвящения. Жалкое зрелище.

— А вы не предлагали им вступить в ваш Орден?

— Мы никогда никого ни о чем не просим, — мягко пояснило Мина, — и не навязываем своего общества. Тот, кто чувствует тягу к познанию сокрытых сил природы, сам придет в Орден. Найти нас не сложно.

— Но они предпочитают играть в магов, а не быть ими на самом деле, — продолжал брюзжать Матерс. — И их игры попахивают серой.

— Оттого мы и не хотим иметь с ними ничего общего, — закончила его мысль Мина.

В этих словах полковник почувствовал фанатичную ревность людей, считающих, что они одни обладают истинным знанием, а все прочие глубоко заблуждаются. Хотя полковник был убежден, что серой попахивает как раз-таки от верных последователей Матерса, отчего-то сам он не чувствовал посторонних запахов, пока красные фигуры шли в наступление — только холод.

Водный король Мины, синий Осирис в белых одеждах, был взят, и его войско безвольно замерло на доске.

— Теперь мы продолжим игру втроем, — провозгласил Матерс.

Пока Мина наблюдала за партией со стороны, полковник поинтересовался у своего видимого соперника:

— Вы не подумываете вернуться в Лондон?

— Да, мы приедем на праздник Равноденствия, — ответила Мина за него.

— И сразу же вернемся обратно, — тут же произнёс Матерс.

— Безотлагательные дела? Понимаю.

— Что поделать, обязательства связывают меня по рукам и ногам. Не так давно мне даже пришлось отказаться от весьма денежной военно-политической должности на Востоке.

— Случаем, не в Египте?

Матерс одарил полковника странным взглядом, из чего тот понял, что попал в точку.

— Что вы думаете о независимости Египта? — поинтересовался полковник, — или ему стоит и дальше оставаться под протекторатом Британской Короны?

— Решительно нет! — выпалил Матерс. — Земле фараонов необходимо вернуть свободу. Но, увы, у меня нет времени этим заниматься.

Полковнику оставалось только гадать, была ли несостоявшаяся поездка инициирована Меритсегер, с её призывом откопать лапы Сфинкса, или, что более вероятно, французы предложили убежденному якобиту вести подрывную работу в британских колониях. Разведка могла заплатить магу реальный гонорар, а белая кровопийца — нет, разве что пообещать что-то ценное и невыполнимое.

На шахматной доске черным удалось вывести из игры желтых. Матерс отстранился от игрального столика и вместе с Миной наблюдал за продолжением поединка черной земли и красного огня. Полковнику ещё больше стало не по себе, когда он осознал что остался в игре один на один с духом.

— Интересно… — напряженно произнёс Матерс.

Посмотрев в его сторону, полковник заметил тонкую красную струйку под носом мага.

— О… — Мина тут же подала мужу платок, и тот нервно вытер кровь.

— Вам нездоровится? — озабоченно спросил полковник.

— Это не важно, — отмахнулся Матерс. — Оно идет от головы, а не от сердца. Не стоит об этом и думать.

Полковник украдкой глянул в сторону Мины и заметил на её лице тень тревоги. Кажет, она волновалась о здоровье супруга куда больше чем он сам. Полковник не мог не восхититься Миной, её мягкостью и кротостью, хозяйственностью и заботой. Почему-то именно сейчас в голову полковника полезли воспоминания о Маргите. Пусть его почившая супруга и выглядела совсем иначе, но миссис Матерс чем-то очень походила на неё.

— Так что же это за обстоятельства, что держат вас в Париже? — поинтересовался у мага полковник.

— Я стал служителем магии вечных богов, — ответил Матерс, продолжая налегать на чистый бренди, и, что удивительно, в его голосе и поведении не чувствовалось и малейшего влияния алкоголя. — Именно по их повелению, мы покинули Англию и обосновались здесь, чтобы продолжить работу Ордена.

Полковнику подумалось, что Матерс начал говорить о тайных вождях, и если один из них играл с ним в шахматы, то полковник начал убеждаться в истинной природе этих вождей.

Прикасаясь к взятым фигурам соперника, полковник Кристиан ощущал покалывание в подушечках пальцев, пока красный Осирис беспомощно не заметался по доске.

— Шах, — объявил в пустоту полковник, чувствуя себя и глупо и одновременно тягостно.

С гулким грохотом загнанная фигура самовольно опрокинулась и по инерции закружилась на доске.

— Поздравляю, — выдохнул Матерс.

Полковника же собственная победа ничуть не порадовала, и не только потому, что она была предсказуемой. Выиграть партию в шахматы у нечистого духа, было сомнительным достижением, с непредсказуемыми последствиями.

Мина бережно собрала фигуры и, отодвинув столик на прежнее место, принялась расставлять их по местам.

— Как вы полагаете, — с блеском в глазах вопросил Матерс, — кого вы имели честь только что одолеть?

Блефуя, полковник произнёс бесстрастным голосом:

— Полагаю, один из тех, кто направляет вас по жизни в оккультных начинаниях. Ваш поводырь и учитель.

— Как точно вы сказали, — восхитился маг, глядя на полковника, как на родственную душу, в отличие от местных оккультистов, полностью его понимающую. — Вы правы, он один из троих, кто возложил на меня непосильную ношу быть посредником между ними и Орденом.

— Тайными вождями, я полагаю? И кто же эти трое?

— Об этом я не могу сказать вам ничего.

— Понимаю, — согласился половник, но Матерс и не думал заканчивать с откровениями.

— Мне не известны их земные имена, лишь девизы. Я никогда не прошу их явиться мне. Они сами ищут встречи со мной.

— И как это происходит? Они присылают вам письма или?.. — полковник демонстративно развел руками, предлагая Матерсу назвать свой вариант.

— Они предупреждают меня астрально. Это проще и надежнее.

Полковник согласно кивнул с видом понимающего оккультиста.

— И вы видите их только в астральном мире?

— Крайне редко, но они назначают мне встречи и во плоти.

— И как же они выглядят?

— Я не видел их лиц, — произнёс Матерс и на минуту задумался, будто сам не поверил собственным словам. — Это странно, но они будто ускользали от взора всякий раз, как только я пытался их разглядеть. Но самое необычное, так это физические ощущения, которые испытываешь стоя подле них — будто рядом ударила молния. От вождей исходит невероятная сила и ощущение телесного здоровья, как если бы они обладали эликсиром жизни.

— Они бессмертны?

— Я не могу этого знать наверняка.

— Так кто же они — люди или духи?

— По моему убеждению, они обитатели Земли, люди, наделенные сверхчеловеческими способностями. Все ритуалы Ордена написаны мною исключительно с их разрешения.

— Так они диктуют вам тексты? — понимающе улыбнулся полковник. — И каким же образом это происходит? Вы слышите голос, или ваша рука сама записывает послания вождей?

— Я и Вестиджия слышим их. Порой они являются с указаниями астрально, иногда мы находим невесть откуда взявшиеся книги с нужными текстами и начинаем их переписывать, а когда работа подходит к концу, книги пропадают сами собой, словно испаряются.

Полковник продолжал изображать понимание, а сам подумывал, что появляющиеся и исчезающие книги с магическими текстами больше похожи на дьявольское наваждение, чем на бескорыстную помощь.

— Вы должны понимать, — продолжал Матерс, — что каждый отрывок переданного нам учения отнял немало наших сил. И дело не только в нервном истощении. Нам приходится вести постоянную борьбу с демоническими силами, всячески стремящимися перекрыть этот поток знания. Их нападения не могут не отразиться на физическом здоровье. Порой кровь начинает идти горлом или носом, а тело покрывается холодной испариной.

— Зачем же вы идете на такой риск?

— Я верен своему служению. Каждая крупица сокровенного знания есть сокровище, что дороже россыпи бриллиантов. Только не все ими дорожат. — Помрачнев, Матерс добавил. — То, что сейчас происходит в Ордене, не может не огорчать меня. Братья и сестры погрязли в склоках, пишут мне доносы друг на друга, распространяют всяческие сплетни. Глядя со стороны, это не может не удручать. Кажется, большинство адептов забыли клятвы братства, терпимости и доверия и отдались во власть низменных чувств. И теперь я не могу не задаться вопросом: а стоит ли вручать таким людям божественную мудрость, переданную мне тайными вождями?

Полковник уверился, что его собеседнику не чужда мания величия, и, кажется, именно сейчас Матерс ждал от него дельного совета.

— Макгрегор, вы же сами говорили, что не стоит показывать маловерным то, что они понять не в состоянии. Так может, оставите откровения тайных вождей только для себя и Вестиджии?

— Это невозможно, — отрезал он. — Без учения вождей само существование Ордена будет бессмысленным.

— Тогда зачем вам Орден?

Матерс не сразу нашелся, что ответить, и вместо этого посмотрел в глаза полковника с таким видом, будто перед ним сидел французский черный маг.

— Вы намекаете, что Орден нужно распустить?

— Если руководя из Парижа, вы не справляетесь с ситуацией в Лондоне, не проще ли отказаться от всей этой затеи? Или передать полномочия доктору Весткотту?

— Каждый из адептов должен быть благодарен мне, за все те знания, что получил, — резко выпалил Матерс. — Мне, а не Весткотту. Без меня они и на шаг не продвинутся в понимании истинного предназначения магии. Потому что я свободный адепт и постиг в оккультных науках несравненно больше, чем они все вместе взятые. Вожди выбрали меня нести свет сокрытых знаний сквозь тьму невежества, и я продолжу эту работу, кто бы и что на этот счет не думал.

Сказано это было с такой желчью, что полковник понял — в этом доме ему больше не рады, а его слова противны истинному хозяину. Полковник увидел странный блеск в глазах Матерса — тот самый свет из тьмы, что не принадлежал человеческому естеству, и был чужим и странным, словно из другого мира, который лучше не видеть.

Струя холодного воздуха ударила по щеке, и полковник почувствовал, как поднимаются волоски на коже. Инквизитор Мурсиа говорил, что адские глубины, как и их обитатели, не страшны кровопийцам, но полковник не желал проверять это на себе.

Он поспешил распрощаться с захмелевшим Матерсом и огорченной Миной, и ринулся дальше от их дома и шахматной доски с её демоном. Не пройдя и квартала, он заметил церковь и, не задумываясь ни на миг, сделал то, на что не решался уже много лет. Упав на колени перед алтарем в пустой церкви, он лихорадочно зашептал:

— Святой Архангел Михаил, Князь воинства небесного, Победитель сатаны, Ты получил от Бога могущество и власть, чтобы смирением уничтожить высокомерие тёмных сил. Прошу Тебя, содействуй истинному смирению наших сердец, нерушимой верности в исполнении воли Божией, стойкости в страдании и нужде… Господи, прости мне мое неверие и дай исправить свершенное. Помоги Тому, освободи его от чар лицедейки. Освободи и меня от дьявольского искушения… ведь Ида твое невинное чадо. Огради её от меня…

 

38

Вернувшись в Лондон, первое, что сделал полковник Кристиан, так это предстал перед сэром Джеймсом с отчетом о проделанной работе. Но прежде чем начать доклад, полковнику пришлось выслушать немало упреков.

— Вы хоть представляете, как я волновался? — вопрошал Грэй, давя на совесть подчиненного. — Вы не отправили мне ни вечернюю телеграмму, ни утреннюю. Когда я отпускал вас в Париж, я рассчитывал, что дублинская история с вашим исчезновением не повторится. И что же? Вас опять затянуло в водоворот подземных приключений?

— Так сложились обстоятельства, — апатично пояснил полковник, — есть вещи, которые невозможно предугадать.

— Будь по-вашему. Но вы нашли хоть какое-то свидетельство существования тайных вождей Матерса?

Полковник сомневался, стоило ли говорить сэру Джеймсу, что он выиграл у одного из них партию в шахматы, и вместо этого произнёс:

— Будьте уверены, тайные вожди существуют. Но они не кровопийцы, в этом я абсолютно уверен.

— А кто же?

Полковнику и самому хотелось знать наверняка, но скажи он, что это демоны, вряд ли Грэй принял бы его слова всерьез.

— Об этом вам может рассказать лишь Макгрегор-Матерс. Только он имеет честь лицезреть их и внимать их наущениям, потому как никто больше этого не достоин.

— Так Матерс — сумасшедший? — с долей брезгливости произнёс Грэй.

— Он — маг, а это намного хуже, — коротко бросил полковник, не желая вдаваться в подробности. — Помнится изначально, несколько месяцев, назад вы задались вопросом, причастен ли Орден Золотой Зари к преступлениям Джека-Потрошителя? Мое мнение — нет. То, что в 1888 году были совершены четыре убийства проституток и основан Орден, всего лишь совпадение и не более того. Ещё вы хотели знать, есть ли связь между кровопийцами и Орденом Золотой Зари, но, кажется, я уже ответил на это вопрос. Орденом руководит Матерс, все учения исходят от него, без всяких белых. Адепты Золотой Зари никогда не приносили белым кровавых жертв, а те обманом не наущали их убивать людей в обмен на сокровенные знания. Мы зря потратили уйму времени и сил на тех, кто не обитает в физическом мире. Все было зря.

Сэр Джеймс удивленно захлопал глазами.

— А как же Меритсегер? Её же видело столько людей.

— Кто? Йейтс и Эмери? У них были лишь видения. Кто знает, какова истинная природа астрального мира и тамошних обитателей.

— Но ведь Том видел Меритсегер воочию, — не отступал Грэй.

— А до этого он видел… впрочем, неважно. Он был до смерти перепуган, прежде чем встретить посреди улицы фигуру в покрывале. Я слышал, даже здоровые люди в критической ситуации могут видеть и слышать галлюцинации. Но даже если это не было игрой разума, Тому могла показаться любая белая из под-Лондона — она ведь не назвала своего имени. Кстати, как он там сейчас?

— Неважно, — мрачно произнёс сэр Джеймс. — Насколько мне известно, он так и не порвал с той женщиной. А она, оказывается, не только играет в театре, но ещё и пишет беллетристику. Вы читали её «Танец Фавна»? Героиня там убивает своего любовника и это сходит ей с рук. Высокие чувства, не правда ли? Кажется, я зря согласился отдать Томаса на растерзание этой Эмери.

— Я сам виноват, что настоял на этом, — с нескрываемой горечью в голосе признал полковник и провел ладонью по лбу.

— Вы устали? — спросил сэр Джеймс. — Я вижу, с вами что-то не то. Вы очень скверно выглядите.

— Да сэр Джеймс, я смертельно устал от оккультистов и их выходок. Всё что я хочу, так это больше ничего про них не слышать.

— Хорошо, — согласился Грэй. — Вы правы, больше нет смысла продолжать расследование.

Полковник вопросительно поглядел на своего начальника, не веря, что его мучения, наконец, закончились. А сэр Джеймс примирительно сказал:

— Никаких тайных вождей не существует, а под Лондоном всегда ходили белые. Да, мы потратили уйму времени впустую, но не будем и дальше гоняться за химерами, а займемся реалистичными проблемами. Их у нас, увы, немало.

С этими словами Грэй протянул полковнику монету. Мужчина повертел её в руках, внимательно рассматривая, и заключил:

— Я, конечно не знаток нумизматики, но, похоже, что она довольно древняя. Откуда она у вас?

— Купил сегодня утром у докера за полфунта.

— Надо же, — повел бровью полковник, — как нынче подешевела старина.

— Днём я показал монету специалисту. Он заключил, что это серебряный денарий времен Тита Каризия.

— Древний Рим?

— Он самый.

— Интересно знать, как денарий мог попасть в руки докера?

— Разумеется, меня это тоже заинтересовало, — признался сэр Джеймс. — Утром я стал свидетелем, как докер хотел расплатиться монетой с зеленщиком, а тот отказался принимать плату не в шиллингах. Вот тогда-то я и вмешался в их перепалку, и осторожно поинтересовался, как странная монета попала в руки обыкновенного лондонца. Докер сказал, что получил её в уплату за работу в порту. Дальше я расспрашивать не стал, ибо это бесполезно. Сложно представить, через сколько рук лондонской бедноты, ничего не смыслящей в нумизматике, прошла эта монета.

— Но кто-то ведь привез её в город.

— Вот мне и интересно узнать, кто именно. Помнится, вы рассказывали мне о ваших морских приключениях в проливе Святого Георга. Тот капитан ведь получил от белых дам уплату в золотых римских монетах, не так ли?

— Да, но я не думаю, что сейчас тот капитан пребывает в доках и сорит направо и налево античным серебром. Он-то как раз хорошо в нём разбирается.

— Я всего лишь хочу сказать, что старинными монетами имеют привычку расплачиваться как раз-таки белые. Пожалуй, мою нежданную находку даже можно назвать отличительным знаком их присутствия поблизости. Белым легче найти под землей клады, да и кое-что они сами припасают со времён, когда ещё жили на поверхности. А на счёт римского происхождения монеты у меня есть своя догадка. Как вы помните, не так давно в нашем городе поселилась уроженка Древнего Рима.

— О, Боже, — начал причитать полковник. — Вы же не считаете, что Семпрония так поиздержалась, что теперь транжирит припасенное ею 2000-летнее серебро? И для кого, для белых? Но это же абсурдно.

— Вспомните историю, полковник, — настойчиво продолжал сэр Джеймс. — Некогда на британскую землю ступили римские легионы. Полагаю, они оставили здесь не только Андрианов вал.

— А что ещё, клады?

— Почему бы и нет? Это ведь так удобно, припрятать деньги там, где никто их не найдет и вернуться за ними, когда это будет удобно, хоть через сто лет, хоть через две тысячи. Или прикажете поверить, что мадам Семпрония просто так приехала пожить в Лондон, в то время как все вечноживущие кроме вас его покинули? Нет, я считаю, что мы слишком легкомысленно отнеслись к появлению этой особы. Я помню, вы предупреждали меня об опасности с её стороны.

— Я вовсе не такую опасность имел в виду, — поспешил возразить полковник, но было уже поздно.

— И, тем не менее, даже если Меритсегер осталась с Сандерсом в Египте и не появлялась возле дома мадам Семпронии, это ещё не значит, что под городом нет других белых, ищущих её внимания. Нам бы не мешало поинтересоваться, что по этому поводу думает сама мадам Семпрония. В конце концов, надо же узнать на какие деньги она живёт — фунты или денарии?

Полковник обреченно произнёс:

— В это раз она точно не пустит меня на порог.

— Что такого между вами произошло? — заинтересованно спросил Грэй.

— Ничего личного, — коротко ответил полковник.

— Вот и хорошо, что личные отношения не будут мешать исполнению вами служебного долга. Я думаю, нам нужно поспешить нанести ей визит.

— Но ведь сейчас уже за полночь.

— Ничего страшного. Мы же её не разбудим.

Грэй был настолько полон энтузиазма, что полковник не решился его отговаривать от этой глупой затеи.

Семпрония не открыла дверь ни на вежливый стук ни на более требовательный. Казалось, она старательно изображала перед непрошенными гостями, что её нет дома, но гости этому не поверили.

— Как думаете, полковник, почему она так трусливо затаилась?

— Может, она не одна.

— В такой час?

— Именно в такой, — равнодушно подтвердил полковник. — Я ведь уже говорил, чем она опасна для всех мужчин Лондона.

Сэр Джеймс угрюмо кивнул и постучал вновь. На сей раз это возымело действие, но исключительно потому, что терпение Семпронии лопнуло. Женщина распахнула дверь, представ перед служащими Общества в наспех запахнутом халате.

— О, мадам, — начал свою речь Грей, не взирая на сердитый взгляд хозяйки. — Прошу прощение за столь поздний визит, но дело не терпит отлагательств. Если позволите, мы войдем.

Но Семпрония не позволила. Более того, она даже попыталась захлопнуть дверь перед носом Грея, но могучая рука полковника ей этого не позволила.

— Что вам здесь нужно? — спросила женщина в полголоса, подавляя невольный возглас.

— Увы, мадам, обстоятельства нынче складываются не самым благоприятным для вас образом. Я бы не советовал вам усугублять своё и без того шаткое положение.

— Что значат ваши угрозы? — требовательно вопросила она. — Какое право вы вообще имеете заявляться сюда после всего, да ещё с ним? — и Семпрония грозно кивнула в сторону полковника.

Он продолжал сохранять спокойствие и бездвижной статуей стоял за спиной своего начальника, но через миг и сам Грэй превратился в истукана, когда позади Семпронии показался грузный мужчина 55-и лет, наспех одетый и крайне раздраженный.

— Что здесь происходит? — пробасил он. — Господа, будьте добры объясниться… Сэр Джеймс Грэй, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь… ваше высочество, — еле выдавил Грэй.

— Так проходите, прошу. — Принц Уэльский издевательски махнул рукой в сторону гостиной. — Вы ведь этого желали.

Единственное, чего теперь мог желать сэр Джеймс, так это провалиться сквозь землю или на этом же самом месте скоропостижно скончаться от разрыва сердца, чтобы больше не думать о завтрашнем дне, где придётся отвечать за собственную глупость.

Но войти в дом всё же пришлось. Грэй сгорал от стыда, пытаясь придумать хоть мало-мальски правдоподобное объяснение, зачем он пожаловал посреди ночи к Семпронии, ведь принц Уэльский не знал истинной причины существования Общества. Поговаривали, что королева Виктория и вовсе не подпускала своего наследника даже близко к государственным делам. Судя по всему, не стала она посвящать его и в неприглядную тайну наследственных болезней рода Ганноверов и поисков их исцеления. Единственное, что мог знать о Грэе принц Альберт Эдуард, заключалось всего в двух пунктах: сэр Джеймс выполняет для королевы какие-то поручения и нанятые им доктора время от времени осматривают членов королевской семьи.

— Берти, пожалуйста, — надула губки Семпрония, — не надо тратить на них время. Я вообще не хочу, чтобы они здесь находились.

— Успокойтесь, Натали. Сейчас эти господа любезно извинятся за то, что побеспокоили вас и очень быстро удалятся.

Судя по всему, принц и не догадывался, кем на самом деле являлась его очередная любовница. Уж чем и был известен Альберт Эдуард, так это тем, что не пропускал появления в Лондоне ни одной светской красавицы. Единственное, что сейчас действительно заботило полковника и, наверное, Грэя, так это пьет ли Семпрония у принца его голубую кровь? Если да, то дела Ганноверов плохи.

— Итак, господа, — настойчиво произнёс принц, озорно глядя на вошедших, — мы вас внимательно слушаем.

По растерянному виду Семпронии было понятно, что она не в восторге от самоуправства своего гостя, но ничего поделать с этим женщина была не в силах, и потому послушно внимала происходящему подле принца.

— Боюсь, ваше высочество, — сбивчиво начал Грэй, — наши договоренности с мадам де Бур носят конфиденциальный характер.

— Настолько, чтобы являться сюда после полуночи? Натали, милая, неужели вы согласны терпеть такое отношение к себе? Вы должны сэру Джеймсу денег? Чем вы ему так обязаны?

Было видно, что и сама Семпрония была готова провалится сквозь землю, но ответить ей всё же пришлось. Глядя в пол, женщина произнесла обвиняющим тоном:

— В этом городе я не совершила ничего, за что меня следовало бы так настойчиво преследовать.

— Что скажите, господа? — довольным тоном обратился к ним Альберт Эдуард.

Господам нечего было ответить покровителю Семпронии, чтобы воззвать к его пониманию и избежать гнева.

— Боюсь, вы правы, произошла чудовищная ошибка, — вынужден был согласиться Грэй. — Мадам де Бур, мы приносим свои извинения и обещаем впредь никогда вас не беспокоить.

— Ни днём, ни ночью, — уточнил принц Уэльский. — А теперь, господа, будьте добры покинуть нас.

Вырвавшись с его высочайшего позволения из дома Семпронии, сэр Джеймс и полковник Кристиан под тусклым светом уличных фонарей побрели к штаб-квартире Общества.

— Когда он станет королем, — в полголоса восклицал Грэй, — Обществу придет конец! Нас распустят!

— Не впадайте в панику, — мрачным голосом попросил его полковник.

— Но ведь это правда, — и не думал успокаиваться сэр Джеймс. — Принц ничего не знает о нас, для чего мы существуем, чем занимаемся. Королева стара, и если она скоропостижно скончается и не оставит распорядительных документов на наш счёт, можно смело считать, что с Обществом покончено.

— Так поговорите с ней об этом, — предложил полковник. — Вы же рыцарь ордена Святого Михаила, не последний человек в королевстве.

— Если бы мои слова хоть что-то значили…

— Но вы же глава одной из секретных служб.

— Вот именно. Общество по изучению проблем инженерной геологии секретнее, чем британская разведка. Никому и в голову не придет, что мы в принципе можем существовать. Чем мы занимаемся? Ловим в подземельях белых кровопийц. Кто в это поверит? Точно не Альберт Эдуард.

— Тогда намекните королеве, что у вас произошла стычка с принцем во время исполнения служебного долга. Я думаю, она поймет, и утихомирит его.

— И не мечтайте. Ему и так все сходит с рук!

— Тише, сэр Джеймс, успокойтесь, — предостерег его полковник, но Грэй и не думал униматься.

— Я не могу. Я хочу выговориться. Все в Лондоне знают, что принц неравнодушен к замужним женщинам. К слову сказать, я не понимаю, как в эти ряды затесалась одинокая Семпрония.

— Своим сверхчеловеческим обаянием она покоряет даже окаменевшие сердца.

— Тем лучше. Значит, Лондон не пополнится ещё одним мужем-рогоносцем. Вы только подумайте, до чего же пали нравы, раз мужья не то что не возмущаются, а даже гордятся, если перед их домами ночует экипаж с королевским гербом.

Грэй и дальше рассыпался в негодовании, а полковнику подумалось, что это не просто речь борца за нравственность, а крик отчаяния обманутого супруга. Неужели и леди Грэй некогда пополнила список любовных побед принца? Тогда это действительно плохо для Общества. Оставалось надеяться, что уже немолодой Альберт Эдуард скончается раньше своей августейшей матери, и трон унаследует кто-то из её внуков.

* * *

Весь остаток ночи Семпрония не могла унять негодование и обиду. Внутри всё клокотало и требовало отмщения. Ей хотелось придумать страшную, дьявольски коварную месть, чтобы поквитаться со своими обидчиками и преследователями из Общества, особенно с трансильванским графом, что именовал себя полковником Кристианом. Перебирая в голове всевозможные варианты, Семпрония отвергла все кровожадные и жестокие планы, решив, что её месть должна быть изысканной и утонченной, чтобы никто не посмел сказать в её сторону и слова обвинения.

Так, наутро Семпрония отправилась в театр «Лицеум», чтобы встретиться с тамошним распорядителем и по-дружески ему сказать:

— Знаете, мистер Стокер, у меня есть интереснейшая история. Надеюсь, она подойдет для вашего ещё не оконченного романа.

 

39

После злополучной ночи, наутро полковник Кристиан решил посетить своих подопечных и начал он с дома Томаса. Рандольф Вильерс, не произнеся ни единого слова, всем своим видом выказал неудовольствие появлению полковника, но в дом его все же впустил.

Томас выглядел крайне удручающе. По словам миссис Вильерс, с точки зрения врачей её сын был абсолютно здоров. Диагноз ограничивался невразумительными словами вроде «меланхолия» и «эмоциональное истощение», а рекомендации сводились к прогулкам на свежем воздухе и хорошему питанию.

Когда полковник увидел перед собой осунувшегося молодого человека с весьма заметными кругами под глазами, ему невольно вспомнился ист-эндский художник по имени Энгус, что неосмотрительно согласился стать дарителем крови для Семпронии. Что мог дарить Томас своей Флоренс, полковник представлял весьма смутно, но аналогия была на лицо.

— Вчера она так вдохновенно рассказывала мне о театре, — уставшим голосом поведал полковнику Том, — как каждый раз она дарит себя публике, а взамен купается в овациях и волнах зрительского восторга. Оказывается, роль для неё всё равно, что перевоплощение в другого человека. Иная личность вселяется и управляет Флоренс весь спектакль, манипулирует её телом и речью, и вместе с этим — зрительскими эмоциями и вниманием. А взамен Флоренс получает силу зрительского зала.

— Вот как? — с сарказмом заметил полковник, — стало быть, забирать чужие силы для неё всего лишь профессиональная привычка?

Не заметив издевки в его словах, Том всерьез ответил:

— Нет, конечно. Флоренс говорит, что иногда публика принимает её слишком холодно, и тогда она чувствует, как толпа выпивает из неё все соки, ничего не отдавая взамен.

— Послушай меня, Вильерс, неужели ты не заметил, что с тобой сделала миссис Эмери? Даже после того что ты видел в её постели, тебе не противно снова приходить в её дом? Том, прошу тебя, оставь её в покое, пусть развлекается со своим демоном сколько угодно, но без тебя. Как твой начальник я этого требую.

Том молчаливо соглашался с каждым словом полковника, но видимо, не вспоминал о пережитом сверхъестественном ужасе, потому как постоянно твердил о чарующих речах, великолепном воспитании и всепрощающем сердце своей возлюбленной.

Полковник покинул дом Вильерсов с гадким чувством собственного бессилия перед ведьмой с ангельским ликом и волшебным голосом.

Когда полковник добрался до дома Стэнли, то узнал, что время его отсутствия во Франции, Хьюит тоже успел доставить своим родным немало хлопот. Как выяснилось, молодой историк задумал произвести собственное исследование дублинских подземелий.

— Зачем? — только и смог спросить обескураженный полковник у светящегося энтузиазмом Стэнли.

— Помните, на Рождество в доме мистера Рассела зашел разговор про легенды о спящих королях? Есть предание, что под Дублином спит герой Финн Мак Кумал и его дружина фениев. Само его прозвище Финн переводится как «белый». Некоторые считают, что оно связано с его преждевременной сединой. Так ведь и у подземных кровопийц волосы становятся белыми. Есть легенда, что Финн Мак Кумал возродился через двести лет после собственной смерти и правил Ольстером под именем короля Монгана. Видимо, потом он удалился из мира смертных в обитель белых, и так родилось предание, что Финн Мак Кумал со своим войском спит волшебным сном в подземельях Дублина. Говорят, что когда над его родиной нависнет опасность, он вернется, чтобы её защитить. Только представьте — бессмертный король, которого шотландцы прозвали «белым странником» обитает сейчас глубоко под землей, чтобы однажды подняться на поверхность. Почему это не может быть отголоском присутствия белых под Дублином?

Стоило полковнику услышать доводы Стэнли, как в памяти тут же всплыли спящие под Парижем альвары в ледяных гробах, и он резко сказал:

— Забудь. Даже не думай ни о какой экспедиции.

— Почему? — обескураженно вопросил Хьюит.

— Почему? Ты что, не слышал, что случилось с Эдвардом Харрисом в Гренландии? Кажется, он тоже хотел найти белых в вечных снегах, а теперь его брату даже нечего положить Харрису в могилу. Ты хочешь, чтобы твоей матери пришлось пережить то же самое?

— Дублин куда ближе Гренландии, — обиженным тоном произнёс Хьюит Стэнли. — И намного теплее.

— Если хочешь полазать по подземельям, их предостаточно и здесь, в Лондоне.

— Под Лондоном нет королей.

— Под Дублином тоже. Я был там и знаю, о чём говорю.

— Вы просто не искали.

— А кого я должен был искать? Мак Кумала? Или сразу короля Артура? Под-Дублин кишит белыми, это правда, но там нет королевской усыпальницы для тысячи фениев. Это лишь ирландские сказки.

— В любой сказке есть отражение минувшей реальности, — настаивал Стэнли, — даже если мы не понимаем её первоначального смысла, она всё равно есть. Я лишь хочу доказать, что мифологический образ короля под горой есть у всех народов, и он появился не на пустом месте. У бассарабов есть предания о возвращении их короля Штефана Великого, у венгров — короля Матьяша, у датчан — Хольгера Данске из-под замка Кронборг. У валийцев — Овайн Хлаугох с войском спят в пещере под замком Каррег Кеннен. Чингиз-хан похоронен в какой-то пещере. Под Татрами спит целое польское войско. Где то в тех краях схоронилось и гуситское воинство. А в горах Манстера король Конан лежит нетленным в гробнице, глубоко в подземелье, а в самой гробнице спрятан ключ, который может заставить подняться со дна океана остров Ги-Бразил — обитель бессмертных.

Полковник прекрасно помнил, что рассказывал ему о Ги-Бразиле Матерс. Тогда он почти поверил словам мага об обители вечноживущих, но доводам Стэнли верить не хотел.

— Это не бессмертие, а затянувшаяся летаргия, — только и сказал он. — Все те короли давно мертвы и они не вернутся с того света.

— Откуда вам знать? — холодно заметил Стэнли, чем еще больше раздосадовал полковника:

— Да я лично присутствовал на погребении Матьяша в королевской усыпальнице в Секешфехерваре, — не выдержал и выпалил он. — Поверь мне, он действительно мертв, а не спит за столом под горой Пека и борода его не обвила девять раз этот самый стол. Он мертв.

— Стало быть, — озадаченно затараторил Стэнли, — это бы 1490 год… Вы уже переродились или ещё нет?

— Переродился. Поэтому я знаю, о чём говорю.

— Выходит вы присутствовали на похоронах самого короля? Но как? Ведь это государственное мероприятие. Вы жили при венгерском дворе? В качестве кого? А ведь Семпрония назвала вас графом…

— Остановись, Стэнли.

— Кто вы? — завороженно воззрился на полковника Хьюит. — Кто, на самом деле? Вы служили королю?

— Я не служил Матьяшу. — отрезал мужчина.

— Но вы жили в Венгрии…

— Я не венгр, — более резко оборвал он.

— Ну да, там вы называетесь мадьярами…

— И не мадьяр. Я жил совсем в другом месте, при другом дворе, среди других народов. И хватит об этом. Все минуло и не вернется. Как и Матьяш, слава Богу.

Стэнли молчаливо потупил взгляд, но не удержался от вопроса:

— Хотя бы скажите, кем вы были в смертной жизни, и я больше не буду донимать вас расспросами.

— Ты же слышал от Семпронии, я секей.

— Да, но я не знаю, что это значит.

— Это название моего народа.

— И где живет ваш народ?

— В Эрдее.

— Где это? Никогда не слышал.

— Не удивительно. Моя страна не может похвастаться древней историей, чтобы заинтересовать тебя. Лучше займись тем, что изучал в университете. Выбрось Дублин из головы, сэр Джеймс все равно тебя туда не отпустит. И меня теперь тоже.

— Хорошо, — согласился Стэнли. — На время расследования я отложу собственные исследования. Но как только с ним будет покончено, сам решу, чем мне заниматься.

С крайним неудовольствием полковнику пришлось признаться:

— Расследование уже закончено.

— Как закончено?! — почти воскликнул Стэнли.

— Очень просто. Тайные вожди найдены и они не белые. Всё, Орден Золотой Зари нас больше не интересует.

Отказываясь верить услышанному, Стэнли начал активно протестовать. Все те доводы, что ранее полковник приводил сэру Джеймсу, Хьюита ничуть не убедили. Меритсегер была для него не менее реальна, чем белый Финн Мак Кумал под Дублином.

— Она не может быть иллюзией, — качал головой молодой человек. — Она пила кровь Сандерса. Сейчас он даже может быть мертв, а вы говорите, что Меритсегер не существует.

— Я очень даже верю, что она некогда гуляла по ночам между пирамид, а может и сейчас это делает. Но то, что именно Меритсегер привиделась Йейтсу с Эмери, было лишь предположением, моим предположением. Теперь я беру его назад.

— Но почему? Что заставило вас передумать?

Полковник на минуту призадумался и сказал:

— Знаешь, Стэнли, когда я только увидел Матерса, то посчитал его обычным авантюристом, который тянется ко всему необычному и создает вокруг себя ореол таинственности. — Напряженно проведя рукой по лбу, полковник продолжил. — Но Матерс заставил меня поверить, что он самый настоящий маг. В тот момент я не просто поверил, я ощутил, что в мире есть силы неподвластные людскому разуму, но люди подвластны им. Многие в Обществе считают, что кровопийцы имеют превосходство перед смертными во всём. А в тот момент я осознал собственную ничтожность перед одним из тайных вождей.

Стэнли заворожено слушал полковника, а тот, отбросив задумчивость, заявил:

— Да, Матерс определённо, пока ещё может совершать невероятные вещи и они не могут не поражать. Но я не собираюсь благоговеть перед его сверхъестественными способностями. Мне просто противно оттого, что он творит со своими последователями: в кого заставляет их поверить и кому учит служить. Без магии Матерс был бы крайне жалким человеком. Но у него есть власть, и он не брезгует ею злоупотреблять. Но ты ведь спросил меня не о Матерсе. Эмери мне глубоко неприятна, но по другой причине — она, так сказать, неразборчива в магических связях. Что ей привиделось во сне, я не знаю, но назваться оно могло как угодно, хоть богиней Меритсегер, хоть змеёй Сатой, хоть духом египетской певицы. Просто Эмери помешана на Древнем Египте, и не удивительно, что сущности из иного мира хотят произвести на неё должное впечатление. Сказать что-либо определенное о Йейтсе мне сложно. Его обезличенное видение можно толковать как угодно.

— А как же страж? Видение просило освободить его.

— Слово «Сфинкс» не было произнесено. Так что, под стражем можно понимать что угодно.

— Значит, не было никакой Меритсегер? — разочаровано спросил Стэнли.

— Выходит, что так. Она осталась в Египте изводить Сандерса, вот и вся история.

Казалось, Стэнли удовлетворился такими объяснениями. Но что-то мучило молодого человека, и он не мог об этом молчать:

— Я чувствую, что в Ордене Золотой Зари что-то происходит.

— Чувствуешь? — саркастически переспросил полковник, — так ты начал открывать в себе способность к прорицанию?

Стэнли не стал отвечать на колкость, и произнёс:

— Я каждый день бываю в читальном зале Британского музея и вижу там немало орденцев. Они явно к чему-то готовятся. Вчера Алан Беннет, например, спросил, нет ли у меня заспиртованной змеи.

— Брат I.A. — «Да будет свет», — припомнил полковник фамилию Беннета и его девиз в реестре Ордена. — И как ты только на него наткнулся?

— Чисто случайно. Я изучал книги по египтологии, он заинтересовался и поддержал разговор. Только потом я вспомнил его имя из орденского списка — одним словом, удача. Мы ровесники, поэтому мне и было легко войти к Беннету в доверие. Недавно он окончил факультет химии и сейчас занимается изучением электричества.

— Очень интересно. Значит, теперь ты заводишь знакомства с орденцами без моего ведома?

— Я собирался вам рассказать.

— Когда?

— Но сейчас я ведь все рассказал.

Поняв, что спорить с излишне самостоятельным подчиненным бессмысленно, полковник принялся расспрашивать дальше:

— Так зачем Беннету заспиртованная змея?

— Очевидно, для колдовского ритуала. Но мне он сказал, что она нужна для эксперимента по гальванизации мертвого пресмыкающегося. Оказывается, его эксперименты с электричеством финансирует брокер из Сити по фамилии Гарднер.

— Брат «Из бездны — к свету»?

— Да, тот самый спиритист и журналист «Люцифера». Его я видел в читальном зале один раз. Он подошел к Беннету, тот представил мне Гарднера, после чего они отошли в сторону и о чем-то переговаривались. Потом Гарднер подошел к мисс Фарр и передал ей какую-то записку. Я уверен, они втроем что-то замышляют. Ещё меня беспокоит частое появление в читальном зале Воллиса Баджа. Слишком много времени он проводит с Флоренс Фарр.

— И что?

— Они постоянно смотрят словари, что-то пишут. Я слышал от Тома, что мисс Фарр получает от духа жрицы некие письма на египетском языке, а потом показывает их знакомому египтологу. Наверняка это и есть Бадж.

— Скорее всего. Но зачем такому видному ученому переводить послания из загробного мира? Какой его в этом интерес?

— Я думаю, ему просто любопытно прочесть их и осмыслить. Возможно, он надеется узнать через мисс Фарр что-то новое для египтологии.

— Оригинальный способ научного познания. Интересно, что бы на это сказало Королевское Общество?

— Меня волнует другое, — признался Хьюит. — Кого хотят призвать орденцы?

— Не иначе как Люцифера, которому Гарднер пишет статьи, — сострил полковник. — С чего ты взял, что они вообще готовятся кого-то призвать?

— А что же ещё? Украдкой я заглянул в книги, которые заказал Беннет. В одной из них говорилось об адском вареве из молока и змеи для призыва какого-то планетарного духа. Из другой он срисовывал колдовской круг с вписанным в него восьмиугольником. А вчера он штудировал статью о благовониях и маслах.

— У меня начинает складываться впечатление, — заметил полковник, — что Британский музей стал сосредоточием всего магического, что может быть в Лондоне, — На вопросительный взгляд Стэнли, он пустился в разъяснения. — Беннет и Йейтс изучают оккультную литературу в читальном зале, Матерс признался, что перечитал все гримуары и манускрипты в запасниках библиотеки. Эмери получает новые знания от мумии в египетском зале и делится своими открытиями со смотрителем Баджем.

— Так может и ритуал они тоже проведут в музее? — внезапно осенило Стэнли. — С дозволения Волиса Баджа. Точно! Всё ведет именно к этому.

— Пусть творят в музее что хотят, — безразлично отозвался полковник, — хоть варят змею на костре посреди египетского зала. Общество это не должно больше волновать.

 

40

Покинув дом семейства Стэнли, полковник Кристиан намеревался вернуться в штаб Общества, пока не заметил, как навстречу ему шёл профессор Книпхоф.

Старичок бодро шагал по тротуару, и вместо привычной трости в руке он держал длинный сверток, ритмично им покачивая. Судя по довольному виду профессора, он был как никогда в прекрасном расположении духа и ещё больше обрадовался, увидев полковника:

— А, молодой человек, как прошла ваша поездка?

— Благодарю вас, весьма плодотворно.

— Вильям все переживал, как отреагирует на ваше появление Матерс…

— Все прошло весьма гладко. Передайте мистеру Эйтону мою благодарность, и пусть не беспокоится. — Ещё раз оглядев профессора сверху вниз, полковник заметил, — Я смотрю, вы гуляете один. Вырвались из-под опеки внуков?

Книпхоф скривился:

— Дай Иде волю, я бы и шагу без неё не посмел ступить. Где это видано, чтобы яйца учили курицу?

Произнесенное имя Иды лишний раз заставило полковника поблагодарить Небеса, что он не встретился с девушкой воочию — наверное, в парижской церкви Бог все же услышал молитвы старого грешника и развёл их с Идой пути.

— Тогда позвольте проводить вас до гостиницы, — предложил полковник, — чтобы фройляйн Бильрот не волновалась.

Профессор охотно согласился и вдвоём они не спеша последовали вверх по улице. Всю дорогу полковник наблюдал, как старик бережно прижимал к себе сверток, что не удержался от вопроса:

— Если не секрет, что там у вас?

— А? — Профессор встрепенулся, очнувшись от собственных мыслей, но всё же ответил, — Ничего особенного, хирургический инструмент по индивидуальному заказу. Кстати, — голос его вмиг стал заговорщическим. — Когда я получал его в кузнице, то видел там одного странного субъекта. Он отдавал в починку меч.

— Меч? — из вежливости переспросил полковник, — Старинный?

— Вряд ли им когда-нибудь проливали кровь. Бутафория, новодел. Мне показалось, что человек, его принесший, может быть связан с Орденом Золотой Зари. Они частенько используют в своих ритуалах мечи.

Полковник вспомнил, что рассказывал Томас о своем посвящении в неофиты, особенно тот момент, когда к его горлу приставили холодную сталь, и поспешил спросить профессора:

— И вы не знаете имени того человека?

— Конечно, нет. Кроме Вильяма я не одного из них не видел воочию.

Воспользовавшись удобным моментом, полковник не упустил шанс задать вопрос, давно его интересовавший:

— А как вы вообще познакомились с мистером Эйтоном? У меня сложилось впечатление, что вы с ним слишком разные люди, чтобы быть обычными друзьями.

— И, тем не менее, мы давно с ним на короткой ноге. А познакомились мы на Хайгейтском кладбище. Я, знаете ли, неравнодушен к погостам, — мечтательно улыбнулся анатом. — Люблю прогуливаться там по ночам. И, как оказалось, не только я. Я наткнулся на Вильяма в тот самый момент, когда он собрался прикопать немного земли со старой могилы.

— Зачем?

— Это был ингредиент для очередного алхимического опыта.

— Неужто он собирался сварить из могильной земли эликсир жизни? — решил пошутить полковник.

— Нет, — серьезно ответил Книпхоф, — для эликсира он обыкновенно собирает траву с могил. Он делает из неё отвар и пьет его раз в неделю.

— И давно он так делает?

— Лет сорок, точно. Сколько я его знаю, он не завязывает с траволечением. Понять логику его эксперимента довольно легко. Корни могильной травы питают растение мертвечиной, следовательно, трава из мертвого извлекает жизненное. А Вильям надеется, что это жизненное варево вытянет из его организма всё смертное и тленное.

— Что-то не заметно, чтобы это было так.

Профессор пожал плечами.

— Алхимик всегда должен быть готов к неудачам, и они не повод прекращать работу, а веская причина продолжать исследования и искать новый подход. Ведь знание никогда не может быть полным — ему нет предела. И ограничивать тягу к знанию глупо, а в случае Вильяма — бесполезно. Как собственно, и всех тех магов, с которыми он общается.

Последнюю фразу старик произнёс с такой брезгливостью, что полковник не мог не поинтересоваться:

— Вам неприятны эти люди?

— Они не маги, они — дураки, — резко высказал Книпхоф. — Для них провести ритуал, все равно, что сыграть спектакль, потому-то в их ордене полно актеров, писателей и прочих театралов. Им, видите ли, стало неинтересно играть перед публикой Ромео и Джульету или Гамлета с Офелией. А вот изображать друг перед другом жрецов давно забытых божеств им куда интереснее.

— А ваш приятель Эйтон, что же, человек того же сорта?

— Он хотя бы знает меру и не лезет во всякие дьяволопоклонские авантюры. Он же хоть и бывший, но викарий, понимает, что к чему.

Для полковника это не было положительной характеристикой, а, скорее, свидетельством все той же неразборчивостьи в связях.

— А вам самому, — спросил он Книпхофа, — не страшно знаться с человеком неравнодушным к запредельным силам?

Профессор ничего не ответил, а лишь вынул из кармана монету и показал её полковнику. Мужчина, было, подумал, что и с Книпхофом кто-то расплатился римским серебром, но приглядевшись внимательно, он понял, что это не так.

— Что это? — спросил полковник, внимательно рассматривая монету.

— Мы, баварцы, называем его пфеннигом Бенедикта.

На обратной стороне монеты на кругу были выгравированы буквы V.R.S.N.S.M.V.S.M.Q.L.I.V.B., глядя на которые, полковник поинтересовался:

— О чем эта надпись?

— О, это сокращенное благословение святого Бенедикта из Курсии. В переводе с латыни она звучит как: «Изыди от меня ты, сатана, и прелестью не искушай греха! Дурное подаешь ты мне вино, отраву выпить ту тебе будет суждено!» Когда-то паломники не пускались в путешествие без такого вот пфеннига.

— Не думал, что вы религиозны.

— Я лишь почитатель исконных баварских традиций, — ответил старик, пряча монету во внутренний карман.

— И, тем не менее, пользуетесь церковным оберегом от злых духов, — заметил полковник.

— Так вы католик? — ехидно вопросил Книпхоф.

— А вы разве нет?

— Был, пока меня не отлучил архиепископ.

— И за какой же проступок?

— По молодости раскапывал могилы.

Полковник понял, что как никогда был близок к тому, чтобы услышать историю, поведанную Инвизитором, но из первых уст, и потому спросил:

— Что же вы, никогда не пользовались услугами похитителей тел?

— Ну, разумеется, пользовался — ничуть не смутившись, ответил старик, — когда стал старше, умнее и обеспеченнее. Они, знаете ли, ещё те вымогатели.

— Вам что, не хватало трупов в морге, или тела из могил чем-то лучше?

— Запомните, молодой человек, — поучительным голосом продолжал профессор, — мертвецов никогда не бывает достаточно, особенно дотошному специалисту вроде меня. Ну что, право слово, я мог увидеть у всех тех убийц, насильников и воров после того как их снимали с виселицы? Поражение органов от пьянства, истощение от плохого питания, да ещё со всякими нехорошими болезнями от половых излишеств — скучное однообразие. К тому же среди осужденных на смерть всегда было слишком мало женщин. Меня это категорически не устраивало.

— А рост женской преступности вас бы удовлетворил?

— Это все вторично. Вы смотрите на жизнь по-своему, а я по-своему смотрю на смерть. А смертников я изучил вдоль и поперек лет за пять. Другое дело, добропорядочные граждане. Они имеют особенность умирать не от нехватки воздуха и перелома шейных позвонков, а от всяческих занимательных болезней. Вот эти патологии мне всегда и были интересны. Вы и представить себе не можете всё разнообразие недугов, изводящих человечество.

— И как это, ночью на кладбище, разрывать чужую могилу? Не страшно?

— А чего бояться ночью, да на кладбище? Все тихо, все лежат, почти как в морге. Привычная обстановка, одним словом, только на открытом воздухе. А прохладный ночной воздух, молодой человек, очень полезен для здоровья. Одно плохо, что всегда есть риск попасться на глаза кладбищенскому сторожу.

— И часто вас замечали?

— Ни разу, — не без гордости произнёс старик. — Вскрытие могилы дело ответственное, к нему нужно подходить со всей внимательностью и серьезностью. Должно быть учтено всё: инвентарь, время и путь к отступлению. Но главное, это правильно подобранные компаньоны — они и есть главная составляющая успеха мероприятия. Вынуть гроб с ещё не разложившимся телом из могилы в шесть футов глубиной — это не такая простая задача.

Еще раз смерив взглядом низкорослого анатома, полковник поспешил согласиться и многозначительно поинтересовался:

— Неужели за многие годы гробокопательства с вами не произошло ни одной неприятной истории?

— На заре моей молодости, — протянул профессор Книпхоф, — произошел один прелюбопытнейший случай, который не дает мне покоя по сей день.

Полковник уже был готов услышать историю о воскресшем бургомистре, но вскоре понял, что сильно ошибся.

— Вздумалось мне как-то ночью в одиночку прогуляться по городскому кладбищу, осмотреться, так сказать, поискать свежие погосты. Один мне особо понравился. Из газет я знал, что похоронили в нём молодого человека, накануне коварно убитого ножом в сердце. Насильственная смерть во цвете лет — минимум патологий, максимум первозданного материала — одним словом, редкий и удачный экземпляр. Я уже наметил, что мне поутру сделать, какой инструмент взять, кого из коллег пригласить. Даже белые цветы на могиле приметил и взял на заметку прикупить такие же, если мы следующей ночью случайно их примнем, когда раскопаем могилу. Пока я размышлял, что да как, на одной из дорожек появился сторож с фонарем в руке и бутылкой наперевес. От греха подальше я укрылся за высоким надгробием поблизости. И что я увидел дальше? Этот подлец пришел с лопатой и остановился прямо у могилы убитого, что мне так приглянулась. Я чуть не задохнулся от негодования, когда увидел из укрытия как этот мерзавец стал копать!

При этих словах взор анатома пылал инфернальным огнем, а голос срывался в негодовании, будто те давние события произошли не далее как вчера:

— Вы только подумайте, разрывать могилу, чтобы поживиться чем-нибудь ценным!

— Простите, профессор, но разве ваши умыслы в отношении того покойника не были столь же корыстны?

— И каким позвольте узнать, образом? Я не имею привычки прихватывать между делом чужие цепочки и кольца. Все, что я беру, я всегда возвращаю на место. Ну да, иногда припасаю кое-какие органы для препаратов, но это не в счет. Покойник от этого не обеднеет, да и я не разбогатею. А тот сторож копал так, будто в могиле вместе с молодым промышленником покоился и весь его капитал.

— Так мертвец был владельцем предприятия?

— Конечно. Скорее всего, за это его и прирезали. Так вот, как только лопата ударила о гроб, сторож тут же нырнул в могилу. Я высунулся из своего укрытия и увидел, как он выкинул крышку, а сам остался внизу с фонарем. За то время, что он там возился, я бы успел вскрыть и взвесить пару-тройку органов. И вдруг, я не поверил своим ушам, когда из могилы послышались голоса!

— Как это, голоса?

— Вот и я в тот момент подумал, как?! Если бы тому расхитителю вздумалось поговорить с покойником, то тот бы ему вряд ли ответил, вы не находите?

— Тогда, в чём же дело?

— Наверное, прошла четверть часа, прежде чем сторож выбрался наверх, а за ним, чуть пошатываясь, и сам покойный. Да, да, тот самый молодой человек, что накануне был найден в переулку с ножом в сердце. Пока сторож закапывал теперь уже пустую могилу, оживший поправлял рубашку, а я, глядя из укрытия явственно заметил, как расползается на материи по его груди темное пятно, точно напротив сердца. Тут покойник снял с руки перстень и протянул его сторожу со словами: «Возьми плату за свою работу». А тот, опираясь о лопату ему ответил: «Благодарю, господин, но что мне с ним делать? Если продам ювелиру, он наверняка узнает вещь. Могут пойти слухи, что я раскапываю могилы. Ни вам, ни мне это не нужно». На том они и разошлись.

— Вот так просто?

— Да. Сторож продолжил закапывать могилу, а фабрикант взял белые цветы со своей могилы и ушел прочь с кладбища. А я, в ту пору ещё молодой студент, долго сидел за надгробием и пытался понять, что же я только что увидел.

— И к чему же вы пришли? Покойник действительно ожил, или вовсе не умирал?

— Я думал и над тем и над другим вариантом. Первое невозможно в принципе, и мои 67 лет практики только подтвердили это. Второе невозможно, так как длительное пребывания в гробу без воздуха даже ложного покойника сделают покойником подлинным. На следующий день я вызнал всё об ожившем фабриканте, особенно о его ранении. Тело осматривал мой учитель, великий человек. Разумеется, он не мог ничего напутать, сердце действительно было рассечено, и нож, что из него вынули, имелся в наличии. Определенно, ошибки быть не могло.

— Тогда что произошло на самом деле? — спросил полковник, хотя прекрасно знал ответ.

— Я бы и сам хотел это знать, — с грустью признался старик. — С того дня прошло лет 15, когда я и перестал думать о том своём ночном приключении. И вдруг я встретил его, уже совсем в другом городе, но такого же молодого, будто время не было властно над ним.

— Покойника, который не был покойником? — уточнил полковник. — И как вы поняли, что это именно он?

— По походке. Сами понимаете, фотографии в те годы ещё не существовало, портрета его я никогда не видел, а тогда в ночной тьме смог разглядеть только фигуру и манеру движений. Вот она-то и бросилась мне в глаза. И, конечно же, голос.

— Так вы с ним заговорили?

— Разумеется. Не мог же я упустить такого случая всего лишь из-за каких-то рамок приличия. Я сам представился и в ответ услышал его имя. Разумеется, оно было иным, чем начертанное на той пустой могиле. Оказалось, теперь он подвизался в банковской сфере, и это меня совсем не удивило, наоборот, ещё больше убедило, что я не обознался. Когда же он узнал, что я анатом, эта новость его очень заинтересовала. Тогда-то я понял, что нужно быть осторожнее с этим человеком, ведь он мог догадаться об истинной причине моего интереса к его персоне. Последующие несколько лет я молчаливо наблюдал за его деятельностью в Вене и Берлине. И, что бы вы думали? Через пять лет он снова умер!

— От ножа?

— Нет. На сей раз экипаж, в котором он ехал, упал с обрыва вместе с лошадьми, только извозчик успел соскочить и спастись. Когда до меня дошла эта новость, я тут же кинулся к коллегам просить пустить меня на вскрытие, хотя бы просто поприсутствовать.

— И как, вам разрешили?

— А куда бы они делись? — ответил старик, коварно ухмыльнувшись. — На вскрытии выяснилось, что все кости банкира целы, но органы размозжены.

— Разве такое возможно? — изобразил удивление полковник.

— В этой жизни возможно разное, молодой человек, даже такое, чего нет в учебниках по анатомии. Чтобы не вызывать подозрений, я не подал виду, что тело банкира меня заинтересовало. Но я не пропустил его похороны и не спешил уходить с кладбища, когда церемония закончилась. И не зря. Когда все разошлись к могиле подошли двое, мужчина и женщина, оба молодые, как и вновь покойный банкир. Они не стояли подолгу над погостом, просто оставили на могиле белые цветы и ушли. Те же белые цветы, что были на его первой могиле. А ночью я пришел к воротам кладбища и стал ждать.

— Снова надеялись встретить сторожа с лопатой?

— Нет. На этот раз я рассчитывал увидеть своего знакомого покойника, уже выходящего с кладбища мне навстречу. И я не ошибся.

— Как же он мог идти с разрывом органов?

— Судя по тому, как он двигался и говорил, с его органами было всё в порядке.

— И как он вам объяснил свое воскрешение?

— Никак. Только улыбнулся своей хитрой улыбочкой, которая могла значить все что угодно и настоятельно порекомендовал мне забыть о нашем с ним знакомстве. Но как я мог забыть человека, по сути бессмертного, исцеляющего любые раны и никогда не стареющего? Предложи он мне продать душу в обмен на свой секрет, я бы пренебрег горьким опытом доктора Фауста, и согласился, не раздумывая ни минуты. Но он просто ушел, а я продолжал стоять как вкопанный, не находя душевных сил догнать его и потребовать объяснений. Посудите сами, человек, владеющий тайной жизни и смерти, по сути, обладает самой могущественной силой во вселенной, масштаб которой простому смертному и не вообразить! А какое влияние он может оказать на все живое и неживое в этом мире, трудно даже представить.

— И вы бы хотели распоряжаться этой силой сами?

— Боже упаси, — махнул рукой профессор, — я и так живу слишком долго, к чему мне вечность?! Мне всего лишь любопытно знать, что значит, быть бессмертным. Какого это, умирать и снова возрождаться, почти как феникс из пепла? Действительно ли такая жизнь вечная или же просто слишком долгая? А главное, что есть тот самый эликсир бессмертия?

— Жаль, что вы упустили момент узнать обо всем этом из первых уст.

— И вовсе не упустил, — чуть обижено кинул профессор. — Видать провидение дало мне много лет жизни, не просто по прихоти, а чтобы у меня было время найти ответы на многие мои вопросы. В последний, третий раз я видел бессмертного банкира 10 лет назад. Самое скверное, что он узнал меня, уже 78-летнего старика. Сам же он, как и следовало ожидать, ни на год не изменился. Своё новое имя он не стал мне называть, но все же соизволил ответить на некоторые мои вопросы. Оказывается, свои похороны он предпочитает устраивать раз в 7-12 лет, чтобы его вечная молодость не так сильно бросалась окружающим в глаза, и можно было начать новую жизнь с новым именем и в новой стране, а от старых обязательств и вовсе отказаться. Банкир говорил, что за долгие годы научился подыскивать и послушных кладбищенских сторожей, что не побоялись бы раскопать его могилу, и собственных убийц, которых для верности нанимал через третьих лиц. Но тот случай с разбившимся экипажем был досадной случайностью, которую банкир не предвидел, и потому на выручку ему пришли те, кто также владеет секретом эликсира бессмертия — они-то и подкупили сторожа и пометили могилу белыми цветами. Тут я и понял, что белые цветы, это не что иное как особый знак, отличающих могилы бессмертных людей. С тех пор я внимательно присматриваюсь к погостам и цветам, что на них высажены, хотя подобных тем, что я видел на могиле банкира, я так до сих пор и не встретил. Я ведь спросил его об эликсире бессмертия, что даровал ему вечную жизнь, а он снова загадочно улыбнулся и лишь сказал, что я уже видел его однажды — у первой могилы, когда сторож нес лопату и бутылку — в той бутылке и был эликсир. Им сторож растер рану банкира, чтоб она затянулась, и дал его ему отпить, чтоб банкир смог встать на ноги. Но рецепт эликсира он мне так и не раскрыл. Поверьте, я никогда не забуду того молодого лица и глаза человека, безмерно старого и многое постигшего. Кто знает, сколько уже веков он ходит по земле. Может он халдейский маг, много тысячелетий назад нашедший рецепт эликсира жизни. В любом случае, я этого так и не узнал. Но может судьба сведёт нас в четвёртый раз и мне откроется истина.

 

41

С окончанием расследования полковник Кристиан вернулся к рутинным трудовым вечерам, когда с наступлением сумерек он отправлялся на патрулирования улиц ночного Лондона. На сей раз он решил ограничиться Форест-Хиллом и примыкающим к нему улицам, где прохаживался раз в неделю. Дела Общества редко заводили его в южный Лондон, по ту сторону Темзы, но, с тех пор, как в пещерах Чизлхёрста любопытные туристы стали замечать что-то белое и постоянно ускользающее от их взора, Общество на всякий случай усилило бдительность в том районе.

Время выдалось на удивление тихим: ни случайных прохожих, ни констеблей, ни запоздалых экипажей полковнику так и не встретилось. Город спал, а полная луна без устали освещала темные дорожки. Почему-то именно в такое время белых тянуло совершать кровавые гадости намного чаще, чем в безлунные ночи. Виною тому полная луна или связанные с ней суеверия кровопийц, полковник не знал.

В конце Бромли-Хилл показалась одинокая фигура. Слабый ночной ветерок колыхал её просторные одежды, а луна освещала их безупречную белизну. Навстречу полковнику шла женщина, и что-то внутри подсказывало, что она, всё же, смертная. На вид ей было около 35 лет, слегка волнистые волосы с рыжиной спадали на плечи по белоснежной ночной сорочке, что была не самым удачным одеянием для прогулок под луной.

Поравнявшись с незнакомкой, полковник Кристиан попытался заговорить с ней, но она и не думала останавливаться, а всё шла и шла, как показалось полковнику, в сторону пещер Чизлхёрста.

— Мадам, вы, верно, заблудились, — обратился к ней полковник, идя следом. — Могу я подсказать вам дорогу?

В ответ он услышал неестественно грубый голос:

— Я проделала свой путь. Я знаю тебя, и я знаю твоё имя.

— Правда? — недоверчиво спросил полковник, почувствовав неприятную, непонятно с чего вдруг возникшую в теле дрожь. — А кто же вы?

— Владычица ночи, попирающая красных демонов, завоевательница сердец и поглотительница их…

Полковник готов был распрощаться с этой сумасшедшей и пойти своей дорогой, но она все говорила и говорила:

— … ужасная, госпожа грозового ливня, разрушительница душ, пожирательница людских тел, исполнительница убийства, госпожа, которая призывается в день тьмы, повелительница духов, послушница слова своего повелителя, обитающая в пещере, поклонница огня, любящая резню, убийца извергов вечерней порой…

Почему-то только сейчас полковнику пришло в голову внимательно посмотреть женщине в глаза. Смутные догадки его не обманули — она спала. Спала, ходила и несла несусветную чушь жутким голосом, от которого кровь стыла в жилах.

Полковник обхватил сомнамбулу за плечи, от чего она послушно остановилась и замолчала.

— Очнитесь, — бессильно приказал полковник и хорошенько тряхнул жуткую незнакомку.

Тело её обмякло и рухнуло в его объятья.

— Мадам, — осторожно спросил он, отстраняя её от себя, — мадам, вы проснулись?

Женщина похлопала ресницами и озадаченно уставилась на мужчину, не находя слов.

— Не волнуйтесь, вы ходили во сне. Я еле остановил вас посреди Бромли-Хилл.

Женщина тряхнула головой и принялась озираться по сторонам.

— Не может быть, — наконец произнесла она, вполне приятным мелодичным голосом. — Со мной уже много лет такого не происходило.

Полковник поспешно снял с себя пальто и накинул его на плечи женщины, пока та удивленно мотала головой, будто не верила, что стоит босая посреди улицы.

— Скажите, где вы живете, и я провожу вас.

— Лондон-роуд, 100, мистер…

— Полковник Кристиан, — представился он. — Можете не называть своего имени. Я обещаю, о случившемся с вами из моих уст не узнает никто.

— Благодарю, вы поступаете как джентльмен. Но в этом больше нет необходимости, я ведь назвала вам свой адрес.

— Если вы опасаетесь, что я буду наводить справки…

— Что вы, полковник Кристиан, я вам доверяю. Просто, обитатели моего дома слишком известны, чтобы о них не знать.

Полковник недолго терялся в молчаливых догадках. Когда они пришли по озвученному адресу, он смог прочесть лаконичную вывеску у дверей: «Музей Хорнимана».

Полковник не ожидал такого странного совпадения. Он пробудил от небезопасного наваждения не просто внучку известного чайного фабриканта и дочь парламентария, а саму сестру F.E.R. — «Отважно и справедливо».

— Значит, я имел честь помочь самой мисс Энни Хорниман?

В ответ женщина лишь обворожительно улыбнулась и произнесла:

— А для меня будет честью пригласить вас быть моим гостем.

Полковник не посмел отказаться, и через мгновение они вошли в открытую дверь. Слуги уже давно спали, потому никто не заметил отсутствия Энни, как и её возвращения.

— Ждите меня здесь, я скоро вернусь, — сказало она, оставив полковника одного.

Только теперь, оглядевшись по сторонам, он понял, в каком необычном месте оказался.

Посреди холла на белой картонной льдине величаво восседал упитанный морж, точнее, его чучело. Под потолком висел скелет гигантской черепахи меж двух пластин увесистого панциря. У стен рядами громоздились застекленные полки. В одной из них на дереве восседали чучела разнообразных птиц и крадущейся к ним белки, в другом застыла россыпь цветастых бабочек. Не могло не привлечь внимания и чучело тропической летучей мыши. Левую её половину представлял обнаженный скелет, а на вторую мастер натянул шкуру и кожистое крыло.

Но самое жутковатое пугало создал не иначе как безумный таксидермист, а вернее, его чересчур воспаленное воображение — это была мерзкая мумифицированная тварь с рыбьим телом, головой обезьяны и тощими лапками непонятного животного.

— Поначалу я тоже долго не могла понять, что это за существо.

Полковник тут же отвлекся от странного экспоната и обратил взор на лестницу, по которой спускалась Энни Хорниман. Платье её было строгим и лаконичным, волосы собраны в простую прическу. В одной руке она держала его пальто, а в другой — дымящийся мундштук.

— И что же это такое? — поинтересовался полковник, указывая на монстра.

— Оказывается, японская русалка, представляете? — усмехнулась Энни и затянулась. Обведя взглядом комнату, она тут же вопросила, — Теперь вы понимаете, в каком зверинце я живу? Кругом стерильная мертвечина. А ведь некоторые завидуют тому, что я дочь богатого человека.

Как было известно полковнику, Фредерик Хорниман тратил свой немалый капитал на путешествия и коллекцию диковинок со всех концов света. Но он и представить себе не мог, что диковинок окажется так много, и все они будут отвоевывать жилое пространство у домочадцев.

— Мама терпеть не могла этот беспорядок. Отец всё обещал, что мы переедем в другой дом, а здесь останется музей. Мама умерла в прошлом году, а он все обещает. Хотите что-нибудь выпить?

— Не в этот час, — поспешил отказаться полковник. — Мне, право слово, неудобно вас утруждать. Вам самой, наверное, нужен отдых.

— Не волнуйтесь. После сегодняшнего ночного приключения я всё равно не усну.

— Вашим домочадцам стоило бы лучше запирать двери, — заметил полковник.

— А какой в этом смысл? У меня ведь есть собственный ключ. Даже во сне я, наверняка, помню, где он лежит.

— Это очень небезопасно, ходить в бессознательном состоянии по ночным улицам. Вам просто повезло, что вы не успели дойти до пещер Чизлхёрста.

— Помилуйте, — беззаботно рассмеялась Энни, — что мне там было делать?

Но полковнику не было так весело. Он задавался вопросом, что если сомнамбулы, так любящие пору полнолуния, на самом деле идут на ментальный зов белых кровопийц? А что если в спящее тело адепта Ордена Золотой Зари может вселиться любая потусторонняя сущность, даже «разрушительница душ, пожирательница людских тел»? Последнее волновало полковника куда больше первого, оттого что он не знал, как бороться с проказами сущностей из другого мира.

— Не знаю, но вы шли именно к пещерам. Вы даже говорили не своим голосом.

— Я разговаривала во сне? — удивилась Энни. — Наверное, несла какие-нибудь глупости?

— Вы назвались владычицей ночи, попирающей красных демонов.

На лице Хорниман застыло недоумение:

— Даже трудно представить, что вы в тот момент подумали, — вяло улыбнулась она.

— Это не имеет значение. Главное, я понял, что вы спите. А те слова имеют какое-то особое значение?

— Не знаю, впервые слышу подобное.

— Не беда, напишите брату S.R.M.D. в Париж, может он растолкует их смысл.

Рука Энни застыла, так и не поднеся мундштук к губам. Дым от сигареты тонкой струйкой поднимался вверх к панцирю черепахи, а женщина молчаливо смотрела на мужчину, видимо, пытаясь понять, кого же она так бездумно пригласила к себе в дом.

— Макгрегор ведь работал у вашего отца смотрителем этого музея? — заметил полковник и тут же язвительно улыбнулся. — Вернее, тогда он ещё не был Макгрегором.

Энни не сводила глаз с полковника.

— К какому храму вы принадлежите? — сощурившись, спросила она. — Эдинбургскому, брэдфордскому?

— Мое посвящение прошло на Континенте, — без тени стеснения ответил полковник. — А недавно я был в Париже и гостил в доме Матерсов.

Энни с вызовом вопросила:

— И как вам? Пришлось по вкусу их гостеприимство?

— Я получил массу необычайных впечатлений.

— Наверняка, вам устроили грандиозный прием, с дорогими винами и изысканными блюдами.

— Вовсе нет.

— Как это не похоже на Матерса, — язвительно заключила она. — Он ведь так любит роскошь.

— Это чувствовалось в интерьере квартиры, — кивнул полковник.

В глазах Энни блеснули искорки гнева.

— А вам известно, за чей счет он так красиво живет?

— Простите, нет.

— Он очень любит пускать людям пыль в глаза. Сначала он вообразил себя борцом за кельтскую идею, потом для пущей весомости придумал себе титул графа Макгрегора де Гленстрэ, — Хорниман брезгливо поморщилась, — а теперь он хочет жить подобно настоящему аристократу. Он тратит так нужные ему деньги на мишуру, и даже не способен заплатить за квартиру. Каждый год ему нужно всё больше и больше. То он устраивает обед для некого герцога с целой свитой, то очередной переезд.

— Так кто же тот благодетель, что оплачивает все капризы Матерса? — спросил полковник, хотя догадывался, что ему ответит мисс Хорниман.

— Он слишком горд, чтоб просить лично, за него это всегда делает Мина. А я не могу ей отказать. Мы ведь с ней подруги ещё со времен обучения в школе изящных искусств, — по лицу Энни скользнула тень, и она произнесла, — Как же Мина была талантлива в рисовании, пока не встретила его. С ней произошло самое страшное, что может случиться с замужней женщиной.

— Что же?

— Она пожертвовала собой, своим талантом, и даже своим именем ради Матерса. У неё нет собственной жизни, личных амбиций, творческих стремлений — только его интересы, как будто она приворожена.

— Обычно это называют всепоглощающей любовью?

Энни презрительно фыркнула.

— Это затмение. Когда она только познакомилась с Матерсом, она сказала мне, что не собирается замуж за этого человека. Прошло немного времени, и они объявили о помолвке. Но до самого дня бракосочетания Мина и не думала идти под венец. В итоге, Матерс сам отвез её к священнику. Когда всё свершилась, я уговорила отца взять Матерса на службу в наш дом, только чтобы он хоть как-то обеспечивал Мину. Потом, Матерс загорелся желанием переехать в Париж и, кажется, его совсем не волновало, что на это у него нет средств.

— Но ведь нашлись же. Вам снова стало жаль миссис Матерс?

Казалось, Энни не понравилось, что к имени её любимой подруги привязывают фамилию малоприятного ей человека, и потому резко сказала:

— Я делала это только для Мины, для её счастливой семейной жизнь, раз её муженек не способен заработать и соверена даже на еду. Когда я стала отсылать ему деньги, я, конечно же, не думала, даже мысли не допускала, что этот жест будет обязывать его, императора храма Изиды-Урании делать мне, младшему адепту-теоретику Ордена, какие-то поблажки в присвоении новых степеней. Я никогда не давала Матерсу почувствовать, что он зависит от меня, хотя так оно и есть. Я лишь рассчитывала на его порядочность, но как видно, зря. Он не просто не поддержал меня в трудной ситуации, он отчитал меня и обвинил в неподчинении.

— Неподчинении ему как императору, это вы имеете в виду?

Поднеся мундштук к губам, она безмолвно кивнула.

— Что же такое могло произойти в Ордене, чтобы Матерс, если позволите такое сравнение, неосмотрительно укусил руку, которая его кормит?

— Он решил вступиться за отвратительного распутника, потому что он его любимчик, и никогда не говорит слова поперек, в отличие от меня.

— И кто же этот подхалим?

— Конечно же, его заместитель на посту императора, доктор Берридж. Этот гомеопат в завуалированной форме сделал мне непристойное предложение.

— Неужели он звал вас переселиться в деревню, и трудиться не покладая рук на благо «Братства новой жизни», пока сам Берридж со своими наложницами будет призывать по ночам небесных двойников? — Немного подумав, полковник лукаво добавил, — А может он предложил вам стать его наложницей?

— До этого не дошло, — сердито ответила Энни. — Но, возможно, к этому Берридж и клонил. Он всего лишь дал мне ознакомиться с брошюрами по дыхательной технике. Когда я их прочла, то пришла в ужас. Это же настоящий ритуал по призыву инкуба!

Услышав знакомое слово, давно не дающее ему покоя, полковник тут же спросил:

— А миссис Эмери, случайно не знакома с этой дыхательной техникой?

— Понятия не имею. А что?

— Нет, ничего, — пошел на попятную полковник. — Хотя, полагаю, доктор Берридж даже не стал бы ей и предлагать те брошюры.

— Почему вы так думаете? Или я в чём-то хуже Флоренс? — с еле скрываемой обидой в голосе спросила Энни.

— Наоборот. Вы куда богаче.

Хорниман недоумевающе смотрела на полковника, пытаясь понять, к чему же он клонит, и он пояснил:

— Вам, наверное, известно, что доктор Берридж хочет организовать в Англии что-то на подобии общины Лейка Харриса, которую он посещал в Новом Свете. Да будет вам известно, что вступивший в такую общину должен отказаться от нажитого в миру состояния в пользу главы братства, стало быть, самого доктора Берриджа. Полагаю, он считает, что вы в отличие от миссис Эмери стали бы неплохим меценатом для его предприятия.

— Какая мерзость, — только и произнесла Энни. — А ведь я не единственная, кого он пытался втянуть в этот омут разврата. Когда одна из сестер нашего Ордена призналась мне, что он домогался её, я посчитала, что об этом не следует молчать и подняла вопрос об исключении доктора Берриджа из Ордена. И многие меня поддержали. Но Матерс категорически нам в этом отказал.

— Как же он мотивировал свое решение?

— Никак. Он так захотел и точка.

— Что ж, — пожал плечами полковник, — он император храма.

— Я не против проявления власти. Я лишь против неразумного, слепого самодурства.

— Это серьезное заявление, мисс Хорниман. Если авторитет императора для вас пошатнулся, так не лучше ли покинуть Орден?

Энни заинтересованно посмотрела на своего собеседника, словно услышала от него оригинальную глупость.

— Все дело в Матерсе, а не в Ордене, — объясняла она. — Вы адепт и должны это понимать. Учение Ордена Золотой Зари дало мне многое, и я не имею права отказаться от этого. Но учение Матерса нечисто. Я знаю, о чём говорю.

— Простите, но что вы имеете в виду?

— Вы ведь встречались, говорили с ним. Неужели вы не уловили в его словах темных посылов?

Так оно и было. За те несколько часов, что полковник провел в парижской квартире Матерсов, он услышал немало того, что в былые годы называлось ересью и язычеством, а то, что увидел, и вовсе не хотел вспоминать. Но что могло смутить мисс Хорниман в деяниях Матерса, полковник представлял слабо.

— Боюсь наша с ним беседа не была в высшей степени откровенной, — лишь произнёс он. — Но я увидел предостаточно, чтобы согласиться с вами — Матерса действительно окружили злые силы. И он не желает от них избавляться.

Энни напряженно улыбнулась. Видимо, полковник произнёс именно то, что она давно хотела услышать от соорденцев, но услышала от него, по сути, постороннего человека, который сумел понять всю глубину её душевных терзаний. Сменив тон на более доверительный, Хорниман сказала:

— Не так давно он призывал меня отречься от собственной личности в магической работе. Как вы это себе представляете?

Полковник согласно кивнул — он действительно не представлял.

— Почему он дал вам такой совет?

— Со мной произошла неприятная история. — Энни нервно передернула плечами. — То, что я пережила, никакими словами не передать. Я стала добычей инфернальных сил, и это страшнее, чем остаться наедине со стаей диких зверей.

— Что с вами произошло?

— Я не хочу об этом распространяться. Могу лишь сказать, что исполнила магическую работу в точности, как наставлял меня Матерс. А теперь он говорит, что я допустила ошибку, приводя нелепые доводы, лишь бы не признавать собственной вины.

— Вы сомневаетесь в нём, как учителе?

— Именно. Дорога, которой он ведет — это путь погибели.

Полковник смотрел на растерянную от собственного признания женщину и видел в ней раскаявшуюся единомышленницу. Её хотелось пожалеть и ей хотелось помочь.

— Мисс Хорниман, — тихо и успокаивающе произнёс полковник, — я думаю, вам лучше покинуть пост в храме. Надеюсь, миссис Эмери поймёт вас.

— Но почему я должна это делать?

Полковник посмотрел ей в глаза так пристально, чтобы она не смогла отделаться от мысли, будто он видит её душу.

— Я не знаю, кем вы одержимы, — тихо, словно доверяя тайну, произнёс мнимый адепт, — определённо, это оно заставляет вас гулять по ночам. Ведь вы догадываетесь, когда и как оно стало вашим паразитом. И Матерс знает.

Выражение лица Энни резко переменилось. Она была не просто растерянна — напугана.

— Матерс обижен на вас, — продолжал полковник. — Он намекал мне об этом. Вы и сами понимаете, он не потерпит критики в свой адрес, ни от вас, ни от меня. Наступит момент и Матерс не будет с вами деликатен. И о вашей доброте к нему и Мине он тоже не вспомнит.

Энни смотрела на полковника влажными глазами, словно разрываясь между верой и неверием, желанием посмеяться над его словами и порывом тут же написать петицию об отставке.

— Я подумаю над вашими словами, — пообещала она, провожая полковника к дверям.

Раньше, когда они ещё не были знакомы, полковник считал мисс Энни Хорниман несчастным созданием — 35-летней наследницей несметного состояния, упорно не желающей, чтобы кто-то женился на её деньгах. Но теперь, увидев эту уверенную в себе женщину с независимым нравом, никому не желающую подчиниться, он окончательно убедился в том, как сильно она несчастна.

В глубине души Энни наверняка завидовала Мине, что той не нужно быть независимой женщиной и держать оборону против мужской половины человечества. Мина смогла раствориться в своем муже без остатка, и Энни не было дано почувствовать, что же это такое ни с одним человеком. И она ненавидела Матерса за то, что Мине было хорошо с ним рядом, несмотря на все лишения.

Энни была несчастна из-за своего богатства и одиночества и оттого пустоту в душе наполняет оккультизмом. Но даже он приносил ей страдания.

 

42

Софи Симс прогуливалась по вечернему Вест-Энду под руку с очередным ухажёром. Софи не питала на его счёт серьезных надежд, рассчитывая, что он оплатит пару её нарядов, сводит в ресторан и театр, а напоследок можно будет так изнурить его любовью, что во сне он и не заметит, как она обследует в его доме все шкафы, секретеры и ящики на предмет наличности. Вот тогда-то можно будет уйти не прощаясь.

Проходя мимо театральных касс, спутник Софи отлучился за парой билетов, оставив девушку на улице одну. Софи скучающе рассматривала прохожих своим оценивающим цепким взглядом, пока её внимание не привлекло знакомое лицо.

Это был Биллиам Йейтс, её искуситель и очарователь, гипнотизер и чернокнижник. Он, не отрываясь смотрел на неё, от чего Софи стало казаться, что вокруг нет никого кроме них двоих, и оттого ей стало одиноко и страшно. Она приказала себе не смотреть в его сторону, не поднимать глаз — лишь бы не попасть во власть его колдовства. Она чувствовала, как Биллиам приближается, но была не в силах сдвинуться с места, а только глядела на мокрую от недавнего дождя брусчатку.

— Софи. — раздался тихий голос над её ухом, будя потаённые желания, о которых стыдно было даже думать. — Ты слишком долго скрывалась от меня. Почему?

Борясь с тёмным искушением, девушка была не в силах произнести и слова. Ей так отчаянно хотелось оказаться подальше от этого места и от него самого, но побег не удался от того что ноги предательски не слушались.

— Нет… — только и прошептала она в ответ и почувствовала, как теплая рука сплелась с её похолодевшей ладонью.

— Я не забыл тебя, Софи.

— И я тоже, — дрожащим голосом призналась она.

— Но ты ждала меня?

Всё это время Софи если и вспоминала Биллиама, то только с трепетом на грани страха и желания. И, казалось, он понял, что из этих чувств в её сердце перевесило.

Не произнеся больше ни слова, он повел её за собой сквозь толпу. Позади Софи услышала своё имя и обернулась — её ухажер бежал следом, а она не могла припомнить его имени, только жалобно смотрела в его сторону, ища спасения от тёмных сил. А ноги послушно шли за Биллиамом.

Как сид из холмов, он похитил её и забрал в свою страну безвременья, и кэбмен, как всадник из Дикой Охоты, унес их на своих лошадях далеко от многолюдной улицы, туда, где для Софи не было спасения от колдовских чар и жарких объятий.

Стоило им переступить порог его квартиры, как Биллиам набросился на Софи словно охотник на уведенную добычу. Он срывал одежды, неистово обнимал и не давал сопротивляться, только будил ответное желание. И она снова покорилась, как обреченная лань в когтистых лапах льва.

После минут обжигающей страсти он отстранился и поднялся с кровати, на ходу надевая рубашку, пока Софи боролась с нахлынувшей дремотой. Ей хотелось поднять голову с подушки и посмотреть, чем так занят Биллиам, но свинцовая тяжесть утянула голову назад. Веки слипались, невероятными усилиями она пыталась держать глаза открытыми, но в голове словно разыгралась буря: воронка торнадо засасывала разум в темные глубины затмения, без шанса вернуться обратно.

Кровать прогнулась от того, что кто-то сел рядом. Софи хотела повернуть шею и к собственному ужасу поняла, что не может пошевелиться.

В голове вспышками проносились пугающие мысли. Биллиам отравил её? Неужели он обо всем догадался и решил отомстить, а теперь торжествующе взирает на неё, беспомощную и жалкую. Софи стало по-настоящему страшно, впервые с того момента, как в тёмной подворотне сутенер конкурентки приставил ей нож к горлу.

Парализованная, она лежала на постели не в силах пошевелить и пальцем. Софи ощущала, как её мучитель склонялся над ней, в желании посмотреть в её испуганные глаза. Когда их взгляды встретились, она поняла, что это был не Биллиам. Хищный оскал, уродливый, словно клюв, нос, глаза, пылающие адским огнем и зубы пираньи — чудовище взирало на неё сверху вниз.

Софи хотелось кричать, но губы словно срослись. Ей хотелось метаться, брыкаться и хлестать мучителя руками, чтобы оттолкнуть его от себя, но тело не слушалось. Ужас овладел всем её нутром и оглушил ударом по голове.

Когда Софи пришла в себя, по комнате разливалось неестественное фиолетовое свечение. Биллиам сидел за столом и что-то писал. Софи аккуратно сползла с кровати и тихо на цыпочках подкралась к нему. Он не почувствовал её приближения, не ощутил и кроткого прикосновения к плечу. Он даже не пошатнулся, когда Софи принялась трясти его обеими руками.

Девушка не понимала, что случилось. Она умерла? Или мир вокруг перестал быть реальным? Вдруг стало так одиноко и горько, что захотелось плакать, упасть на пол и заскулить как побитая собачонка. Но Софи поборола минутную слабость и твердо решила бежать из жуткого дома, подальше от проклятого поэта.

Коридор был куда длиннее, чем ей казалось раньше. Софи шла и шла, по бокам мелькала череда запертых дверей, а за спиной послышались тяжелые грузные шаги. Скрежет когтей, царапающих пол, не заставил Софи обернуться. Девушка побежала со всех ног вперёд.

Сердце выскакивало из груди, ноги сводило судорогой. Со всей силы она ударила входную дверь руками, но та не поддалась. Опустив глаза, Софи увидела, что вместо ручки в двери торчит сморщенная куриная лапа. Она медленно сжималась, сводя кончики когтей в одну точку, и снова разжималась. Софи было противно и страшно прикасаться к синему обрубку, но ещё страшнее было встретиться с тварью за спиной. Она рванула живую ручку на себе и очутилась в просторном зале с шахматным полом, а страшилище рвалось в закрытую дверь.

В той комнате было множество дверей, одинаковых и запертых, а в самом её центре лежал ключ. Схватив его, Софи принялась прилаживать его к каждой скважине, пока замок не щелкнул. За порогом начиналась крутая лестница, и девушка не задумываясь побежала вверх. Преодолев три пролета, Софи поняла, что все было зря — лестница обрывалась, и следующий этаж казался недостижимым.

Она вернулась вниз, и начала искать выход заново. К собственному ужасу Софи поняла, что не помнит, в какую дверь вошла и оттого боялась ошибиться и открыть дверь, за которой её ждало притихшее чудовище. Но она вновь открывала замки, вновь вбегала по лестнице, у которой не было конца, и вновь возвращалась в зал с шахматным полом, что сводил с ума мельканием цветов под ногами.

За одной из дверей не оказалось лестницы, только стекло, а за ним виднелась набережная. Софи вглядывалась в окно, надеясь найти снаружи помощь. Внизу она увидела девочку, но так и не успела постучать в стекло, чтобы позвать на помощь — девочка обернулась в её сторону сама. Но стоило Софи присмотреться, как на детской головке заострились волчьи уши. Маленькое чудовище сорвалось с места и ринулось к дому. Девушка поняла, что монстр спешит на встречу к ней, и оттого сердце бешено заколотилось. Софи снова отпирала двери, не помня, через какие подходила раньше, а к каким и не приближалась. Всё слилось воедино. Гонка казалась бесконечной. Тайники, ключи, лестницы, двери… И уже не важно, ждут ли её чудовища или нет.

— За что мне это, за что?!» — бессильно вопрошала она пустоту.

И пустота ответила ей:

«Ты открыла тайну профанам, но не постигла её до конца. Нет ничего хуже половины правды. Смотри и запоминай».

Гул наполнил воздух и Софи увидела ужасные образы: мертвенные пейзажи, мерзкие твари, гнусные движения. Это была преисподняя, но без котлов и кострищ.

«Об этом ты должна была рассказать профанам», — звучало отовсюду.

— Я расскажу! — кричала Софи, — только отпусти! Я всё скажу.

«Ему», — кратко, словно приказ, последовал ответ.

Софи вырвалась из страшного видения, которое вовсе не казалось сном. Она вскочила с места и упала в объятия поэта.

— Софи, — с легкой тревогой заговорил он, — ты так металась во сне. Ты видела кошмар?

— Билли прости меня, прости! — заревев в голос, умоляла она. — Я бы никогда так не сделала! Он заставил! Прости!

И она рассказала все: как встретила Фреда Райли, как пыталась соблазнить угрюмого доктора Весткотта, как списала дневник Биллиама и отнесла его Фреду.

А Биллиам не выпускал её из объятий и слушал зарёванные признания. Что творилось в этот момент в его душе, Софи не знала. Всё что ей хотелось, так это облегчить свою совесть, ведь теперь она знала, что такое ад, и готова была замолить все грехи и стать праведницей, лишь бы не возвращаться туда обратно.

 

43

Неожиданно для полковника Кристиана его старая знакомая Софи назначила ему встречу. Предполагая, что девушка хочет от него новой работы или денег, он уже приготовился к обстоятельному разговору и твердому отказу, но когда на дорожке зоологического сада показалась растерянная и осунувшаяся девушка, полковник не сразу признал в ней Софи. Он хотел было спросить, что с ней случилось и почему она так плохо выглядит, но девушка заговорила с ним первой, при этом бессвязно забормотав:

— Он ужасный человек. Фред. Рядом с ним живет зло и оно говорит, что делать. Мне нельзя было врать. Если бы ты только видел, что видела я. Ты бы поверил, ты бы понял меня.

Пересекая очередную дорожку зоологического сада, полковник слушал откровения девушки, но не понимал, чего же она от него хочет.

— Софи, зачем ты мне все это рассказываешь?

Словно очнувшись, она посмотрела ему в лицо, и от полковника не скрылся страх в её влажных глазах.

— Оно заставило меня рассказать. Фред, я бы никогда тебя не выдала, но оно…

— Какое ещё оно? — недоумевал полковник. — Кому и о чём ты рассказала?

Когда они приблизились к клетке с волками, Софи невольно поежилась и попятилась назад.

— Софи, что с тобой?

Но девушка уже бежала к воротам, и мужчина не стал её останавливать. Если она назвала Йейтсу имя Фреда Райли, полковника это обстоятельство ничуть не огорчало. Если она пережила что-то запредельное в доме поэта, ему оставалось только понимающе посочувствовать ей, лишний раз убедившись, что рядом с каждым адептом Ордена Золотой Зари обязательно обитает какой-нибудь демон, что охраняет его ли изводит.

Внизу послышался тихий скулеж. Полковник не обратил внимания, что слишком близко подступил к клетке с волком. Зверь же, учуяв кровопийцу, просунул нос между прутьев и потянулся к нему. Сам не понимая зачем, полковник неспешно поднес руку к морде зверя. Кисть, затянутая в перчатку не привлекла волка, и он ткнулся носом под рукав. Мужчина почувствовал шершавое прикосновение языка к застарелым шрама на коже и смутно припомнил ощущения далеких веков, когда звериные зубы рвали его живую плоть, а языки слизывали мясо с костей.

— Чуешь следы своих родичей? — спросил полковник волка, когда зверь упрямо задрав рукав пальто, обнажил шрамы, похожие на слепки челюстей. — А ведь ты из Карпат, верно? Земляк…

И полковник присел на корточки, дабы посмотреть зверю в глаза. Казалось, на него смотрел преданный пес, и полковник не удержался — просунул руку между прутьев и провел по волчьей шее. Зверь не шелохнулся, а благодарно прищурил глаза.

Полковник гадал, что же произошло с ним четыре с половиной века назад, когда, взбесившаяся стая волков, рвала его на куски, и почему теперь их потомок ласково жался к нему как верный пес к хозяину.

— Как вы это делаете? — неожиданно раздался удивлённый голос за спиной.

Полковник так увлекся зверем, что и не заметил, как на их нежные чувства обратил внимание другой посетитель.

— Опыт общения в дикой природе, — выпрямившись, сказал он в свое оправдание, — но не советую повторять.

— Простите мне мою бестактность, — извинился справный мужчина лет 45-и. — Просто, мне не приходилось видеть ничего подобного в центре Лондона.

— Это вы меня простите. Не хотел вызвать ажиотаж, мистер…

— Абрахам Стокер, — представился он.

Полковник назвал себя и поспешил одернуть рукав.

— До сего момента я не имел чести знать вашего имени, — признался Стокер. — Но искал я именно вас.

— Вот как?

— Дело в том, что я директор-распорядитель театра «Лицеум».

— Так вы работаете на сэра Генри Ирвинга? — припомнил полковник.

— И имею честь быть его другом. Но я хотел встретиться с вами не по его поручению, а, скорее, по собственной инициативе. Я наслышан, что вы интересуетесь Орденом Золотой Зари.

Полковник Кристиан выжидающе замер, гадая, откуда Стокеру это известно, и как он вообще нашёл полковника, чтоб поговорить с ним об этом.

— Так случилось, — продолжал распорядитель театра, — что однажды я совершенно случайно оказался в компании актеров, где активно обсуждались темы отнюдь не театральные. Там-то я впервые и услышал о существовании некоего братства, обучающего всех желающих магии и общению с незримыми сущностями. Одна актриса посоветовала мне вступить в этот Орден, но я отклонил это предложение.

— От чего же?

— Как христианин, я не могу одобрять вещи, по слухам практикуемые в Ордене.

Полковнику не ожидал услышать такое простое и здравое суждение. За время следствия он успел разувериться, что в Англии мог найтись хоть один христианин, не позабывший, во что он верит.

— Полагаю, вы знакомы с сэром Джеймсом Грэем, — предположил полковник, и Стокер согласно кивнул. — Думаю, не ошибусь, если предположу, что вас объединяет служение другому братству.

Стокер ничего не ответил, лишь молчаливо погрузился в размышления.

— Я не прошу вас отвечать, — заверил его полковник. — Ведь это всего лишь предположение профана. Просто мне будет удобнее думать, что так оно и есть.

— Если вам так угодно… — улыбнулся Стокер.

— Иначе, с чьих слов вы могли узнать о моем существовании, да ещё и о моем интересе к Ордену Золотой Зари?

— Будем считать, чисто гипотетически так оно и есть.

Полковника такой ответ более чем удовлетворил, и он приступил к дальнейшим расспросам.

— Вы знакомы с миссис Флоренс Эмери?

— Мисс Фарр? Разумеется. Хоть она играет и не в нашем театре, но уступает известностью только Элен Терри.

— А о её магических талантах вам приходилось слышать?

— Вы, верно, имеете в виду мумию из Британского музея? Да, до меня доходили обрывки слухов. Кто-то считает, что дух мумии зачаровал мисс Фарр и хочет вернуться в мир живых, вселившись в её тело. — Стокер хохотнул и добавил — У некоторых сплетников очень причудливая фантазия.

— Не эта ли актриса пыталась завербовать вас в Орден? — задал неожиданный вопрос полковник.

— Если позволите, я опущу ответ.

— Разумеется, как пожелаете. На самом деле, меня волнует вовсе не это.

— Полагаю, вас волнует судьба юноши, павшего жертвой её чар.

Полковник поразился осведомленностью Стокера и лишний раз укрепился в убеждении, что он посещает ту же ложу, что и сэр Джеймс.

— Вам что-то известно? — только и смог произнести полковник.

Стокер смущенно улыбнулся.

— Я давно вращаюсь в театральной среде, и не раз видел, как молодые люди увлекаются красивыми актрисами, и ещё чаще слышал, как родители этих молодых людей негодуют и пытаются оградить своих чад от нежелательных связей. Я и сам отец, в этом году мой сын поступит в колледж и хлебнет свободной жизни. Поверьте, я понимаю ваши волнения, и волнения вашей супруги…

— У меня нет жены, — тут же отрезал полковник.

— Ах, простите, — тут же извинился Стокер, — представляю, как это должно быть тяжело, растить сына одному.

Только теперь полковник понял, что великий конспиратор сэр Джеймс намекнул сердобольному Стокеру о проблеме Томаса, стыдливо умолчав, что речь идет о его собственном племяннике. Вместо этого начальник в очередной раз свалил ответственность за непутёвого Тома на полковничьи плечи — так Вильерс стал ему ещё и сыном. А может это Бог услышал его недавнюю молитву и послал полковнику Стокера как избавителя от ведьмы Эмери?

— Могу вас заверить, — продолжал распорядитель, — мисс Фарр не относится к тому сорту актрис, что выпрашивают подарки и тянут деньги со своих поклонников. Она очень горделива и независима, чтобы опуститься до подобного. Так что будьте спокойны, она не собирается разорять вашего сына.

— Меня волнует вовсе не это, — произнёс полковник и тут же оговорился, — вернее, не только это. Боюсь, она втянула его в свой Орден, — бессовестно соврал полковник, продолжая изображать обеспокоенного отца.

— Ничего страшного в этом нет, — уверял Стокер. — Если интерес вашего сына Орденом сводится исключительно к увлечению мисс Фарр, можете не волноваться, магом он не станет.

— Дай-то Бог, — скороговоркой произнёс полковник. — А почему Орден Золотой Зари заинтересовали вы?

— Право, не знаю, — пожал плечами собеседник. — Я никогда не увлекался ни спиритизмом, ни новомодной теософией. Единственное, что может меня роднить с магами Золотой Зари, так это интерес к мифологии.

— Египетской?

— О нет, древний мир — это их прерогатива. Меня же больше занимают легенды и предания средневековой Европы, а точнее, её восточных окраин. Особенно те, что связаны с колдовством. Дело в том, что больше двадцати лет назад, я служил театральным критиком в журнале Дублинского Университета и моим редактором был Шеридан ле Фаню. Может вы слышали о его романе под названием «Кармилла»?

Полковник не только слышал, но и вынужден был прочесть эту книгу внимательнейшим образом от первой до последней страницы, чтобы со всей ответственностью объявить сэру Артуру Сессилу, что в этой готической истории речь идет о фольклорных вампирах, а не реальных кровопийцах, которых автор мог встретить где-нибудь в пригороде Дублина.

— Да-да, — рассеяно ответил полковник. — Так значит, вы были знакомы с Ле Фаню?

— Имел честь трудиться под его руководством, — не без гордости ответил Стокер. — Признаться честно, я замыслил написать роман, как дань признания моему учителю.

— И о чем же он будет?

— О вампирах, конечно. Мрачные леса Штирии и старинные портреты не могут не завораживать своей таинственностью. Но больше всего тревожат душу истории о том, как древнее зло губит цветущую молодость, но добро и любовь все равно торжествуют над дьявольскими силами.

— Вы правы, — кивнул полковник, с грустью добавив, — было бы здорово, если все истории так заканчивались.

— Ради Бога, не переживайте, — начал подбадривать его Стокер. — С вашим сыном все будет в порядке, я в этом уверен. Мисс Фарр, в конце концов, не людоедка.

— Конечно, она же самый настоящий вампир, похлеще Кармиллы, — бросил полковник, но вовремя вспомнил, что разговор шел совсем о другом, и ради приличия поинтересовался, — Так что же, вампиры из вашего романа тоже будут обитать в Штирии?

— Поначалу я склонялся к этому варианту, но после встречи с одним известным венгерским этнографом, я решил перенести место действия в Трансильванию. Лет пятьсот назад в этом крае правила весьма колоритная личность — Влад Колосажатель.

— Дракула? — невольно вырвалось у полковника.

— Вам знакомо это имя? — неподдельно удивился Стокер.

— Да, — и, чтобы не казаться чересчур осведомленным, полковник пояснил. — Мне доводилось бывать на Балканах, но очень давно.

— Стало быть, вы слышали о кровавых выходках Дракулы.

— Выходках? — переспросил полковник. — Нет, я слышал, что он правил Валахией, когда Порта угрожала завоевать половину Европы. Что собственно она и сделала, но после его смерти.

— Конечно, тогда была война. Но была и немыслимая жестокость Колосажателя, которую одной войной не оправдать. О Владе говорили, что он пировал на месте массовых казней, среди мертвецов, насаженных на колья, и обмокал хлеб в их кровь.

Видимо на лице полковника отразилось такое неподдельное удивление, что Стокер тут же его заверил:

— Да-да, вы не ослышались, этот деспот получил свое прозвище именно за излюбленный им способ казни. Её исполняли таким образом, что человек не умирал мгновенно, а исходил в муках несколько дней. Влад Колосажатель был настолько ослеплен собственной жестокостью, — воодушевлено продолжал распорядитель «Лицеума», — что не боялся возмездия за свои преступления. Когда турецкие послы отказались снимать перед ним тюрбаны, ибо такова была османская традиция, Влад приказал прибить им тюрбаны гвоздями к голове. В своем княжестве он казнил всех неверных и нерадивых жен, воров, нищих и бродяг. Подданные настолько боялись гнева деспота, что золотую чашу, выставленную у городского колодца, никто не решался красть. Во время одного из его кровавых пиров в окружении тридцати тысяч кольев с разлагающимися телами один вельможа брезгливо зажал нос от смрада. Тогда Влад приказал казнить и его и посадить на самый высокий кол, чтобы запах его не волновал.

— Кто вам всё это рассказал? — только и смог спросить обескураженный полковник.

— Профессор Арминий Вамбери, известный путешественник. Если помните, несколько лет назад он посещал Англию и даже был приглашен королевой в Виндзорский замок.

Полковник не стал озвучивать, что он думает о Вамбери и всех его, так называемых, путешествиях. А Виндзорский замок… действительно, это был самый радушный прием для лучшего королевского шпиона.

— Я бы не стал относиться к словам Вамбери с безоговорочной верой, — как можно более сдержанно произнёс полковник. — Я нисколько не оспариваю его академические достижения, но, все же он мадьярский националист, а господарь Дракула, как известно, был не в лучших отношениях с венгерским королевством.

— Как вы его назвали? Госда…

— Господарь, — повторил полковник, обругав свой неосторожный язык, — это значит, правитель.

— Господарь Дракула… — задумчиво повторил Стокер, — интересно… И что же, вы считаете, он не был настолько жестоким правителем, как писали о нем современники?

— Я считаю, — немного колеблясь, ответил полковник, — для своего времени Дракула был не намного кровожадней венгерского короля и молдавского князя, и совсем не мог сравниться с османским султаном. — Усмехнувшись, полковник добавил, — И вампиром он точно не был.

— Я этого, конечно же, ничего не утверждаю, — потупил взгляд распорядитель. — Просто я слышал захватывающее воображение предание, что Влад был чернокнижником, заключившим союз с дьяволом. Кровь служила ему важной субстанцией в магических ритуалах. Вот зачем он совершал массовые казни, в сути своей бывшие массовым жертвоприношениями. От той крови Влад-чернокнижник и питал силу, как настоящий вампир.

— Случаем, вы не путаете его с Жилем де Рэ? — на всякий случай поинтересовался полковник. — Кажется, это соратник Жанны д`Арк приносил в жертву дьяволу младенцев.

— Прекрасное сравнение, — воодушевился Стокер, — кстати, он и Влад были современниками.

— Однако маршала не считали вампиром, и о нем позаботилась Инквизиция. Вампиров в XV веке вообще не существовало.

— Правда? — неподдельно удивился Стокер. — Вы в этом так уверены?

— Абсолютно. Все те душещипательные истории с разрытыми могилами, нетленными покойниками, отрезанием им голов и колами в сердце появились лишь 200 лет назад.

— Надо же, никогда бы не подумал, что у мифа может быть точка отсчета.

— Для крестьян вампиры не были мифологией, а, скорее, повседневной реальностью.

— С чем, по-вашему, подобное могло быть связано?

— Кто знает? — пожал плечами полковник и равнодушно произнес, — Может покойников хоронили заживо, может тела в земле самопроизвольно мумифицировались, а может, как считали крестьяне, призраки покойников, что жили в их телах, ходили по ночам к ещё живым родственникам и изводили их.

— Пусть так, — согласился собеседник, — но я вижу незримую связь Влада с вампирами. Видите ли, когда его убили, то голову отделили от тела и отослали в Стамбул, где из черепа изготовили чашу. Но голову отсекали и вампирам, — продолжал Стокер, не замечая хмурости собеседника, — чтобы после смерти они не тревожили живых. А сердце вампиров пробивали острыми колами, вроде тех, на которые Влад сажал своих жертв.

Полковник не хотел ни смеяться, ни возражать. Уж он-то знал — никто не отсекал господарю головы. И как бы того не хотел Мехмед Завоеватель, он так и не испил шербета из его черепа. Влад умер от удара острым лезвием меча в спину — погиб в бою, которого не должно было случиться. Его убили союзники, обернувшиеся изменниками, и по глупости их привел к Владу его верный военачальник, тот, кому венгерский король Матьяш пожаловал в награду за измену титул графа, а судьба покарала, сделав кровопийцей по прозвищу Старый Секей.

Секей видел, как Влад упал на свежий снег, как кровь разлилась по белому покрову и растопила его в багровую воду. Четыре столетия он вынужден помнить свое невольное предательство, потому что никогда не сможет его забыть — его память абсолютна.

— Вы, конечно, — отвлекшись от воспоминаний, отрешенно произнёс полковник, — как творческий человек вольны сочинять все что угодно в рамках приличий, но я не советую писать вам о Дракуле в подобном свете.

— Почему же? — удивился Стокер. — Надеюсь, вы не суеверны?

— Нет, что вы. Дело совсем не в этом. Просто, принцесса Мария фон Тек, супруга нашего будущего монарха, является потомком Дракулы.

— Да что вы?! — поразился Стокер, — я не знал.

— Это правда. Как помните, её первый жених, принц Эдди, скоропостижно скончался. Думаю, двору не пришлось бы по вкусу ещё и черномагические истории о предке принцессы Марии. — И для пущей убедительности полковник добавил, — Чего доброго, ваш роман воспримут как намек на наследственный вампиризм в королевской семье.

— Я обязательно подумаю над вашими словами, — взволнованным голосом заверил его Стокер.

— Непременно подумайте, — согласился полковник, — И все-таки, возвращаясь к Золотой Заре, вы хотите сказать, что интерес к вампирам привлек к вашей персоне внимание Ордена?

— Магам тоже знакомо понятие вампиризма, правда, совсем иное. Астральные лярвы, клипоты и прочие, что высасывают из человека жизненные силы, их действительно интересуют. Но они отчаянно с ними борются, а не призывают. Так что, астральные вампиры вашему сыну точно не угрожают.

Полковник уже почти и забыл, что стал отцом Томаса Вильерса.

— Надеюсь, вы правы, — пробормотал он.

— В конце концов, настоящие маги и чернокнижники остались в далеком прошлом.

 

44

Покинув в один из дней читальный зал Британского музея, Хьюит Стэнли поспешил посетить доктора Рассела. У молодого человека имелся для этого веский предлог, который он поспешил озвучить чуть ли не с порога.

— У вас случайно нет заспиртованной змеи?

Джон Рассел не сразу нашелся с ответом на неожиданный вопрос.

— Я не имею привычки держать в доме банки с мертвыми животными, — наконец, сказал он.

— Жаль. А может быть, вы знаете, кто держит?

Присутствовавший при этом разговоре полковник Кристиан только ухмыльнулся.

— Зачем тебе змея? — наконец спросил Рассел.

— Это не для меня. Я уже рассказывал полковнику, что познакомился в читальном зале с химиком Аланом Беннетом. Змея нужна ему, а я вызвался помочь.

— Куда катится мир? — философски вопросил полковник. — Теперь маги вместо того, чтобы с осени заготовить все травы, коренья, жаб, сушенных летучих мышей и змей, по весне побираются в библиотеках у случайных знакомых.

— Алан Беннет? — переспросил Рассел. — Мне знаком этот молодой человек.

— Правда? — откликнулся Стэнли. — И в каком же качестве?

— А как ты думаешь?

— Наверное, он ваш пациент, — догадался Стэнли. — И, конечно же, врачебная тайна превыше всего.

— Разумеется. Но раз личность Беннета так важна для расследования, что ведет Общество, я могу кое-что о нём сказать. Если пожелаешь.

— Ещё как пожелаю. Так от чего вы его лечите?

— Беннет страдает от астмы, и частенько предпринимает весьма оригинальные попытки её лечить самостоятельно. Начинает он с приема опиума, а когда тот перестает действовать, Беннет переходит на инъекции морфина. Через месяц наступает очередь кокаина, а за ним и хлороформа. Когда перестает помогать хлороформ, приезжаю я и привожу Беннета в божеский вид. И я совсем не удивлен, что ему нужна мертвая змея. Как-то он признался мне, что экспериментирует с различными растениями на предмет их галлюциногенных свойств — правда он называет свои эксперименты ясновидением. Обычно Беннет наедается всякой гадости и начинает прорицать, а его сосед по квартире, поэт Рошер, внимательно всё за ним записывает.

— Чарльз Рошер? — уточнил полковник.

— Да, кажется, так его зовут.

— Неужели и он из Ордена? И каков же его девиз? — спросил Стэнли, надеясь на крепкую память полковника

— «Со спокойствием духа».

— Определённо, Беннет собирается свершить ритуал с помощью Рошера. — начал рассуждать Стэнли. Может быть, там будет и брокер Гарднер и мисс Фарр…

— Я, кажется, уже сказал тебе, что с расследованием покончено, — оборвал его мысли вслух полковник, на что Стэнли тут же возмутился:

— Но разве вам не интересно, что Беннет будет делать со змеёй?

— Пусть делает, что ему заблагорассудится, хоть добавляет её в адское варево, хоть ест на пару с Рошером. Я уже ничему не удивлюсь.

— У вас точно нет змеи? — ещё раз поинтересовался Стэнли в надежде, что доктор Рассел передумает и отдаст вожделенное пресмыкающиеся. — В прошлый раз я видел в вашем кабинете банки с препаратами. В одной из них было много каких-то маленьких и длинных существ, похожих на детёнышей змеи.

Джон Рассел с недовольным видом покинул комнату и через минуту появился вновь, держа в руках объемную банку. К разочарованию Стэнли внутри активно барахтались живые пиявки.

— Вот, что ты видел.

— Господи, что за мерзость, — стальным голосом произнёс полковник, — уберите это.

— Что такого? — удивился доктор. — Здесь нет ничего страшного. Они всего лишь понемногу высасывают с людей лишнюю кровь.

Поймав на себе недовольный взгляд полковника, Рассел понял, что сказал глупость и поспешил убрать пиявок туда, откуда принес.

— Доктор Рассел, — не унимался Стэнли, — но вы же знаете людей, у которых могут быть заспиртованные змеи? Может, вы сможете достать одну?

— Какой твой интерес в том, получит Беннет свою гадюку или нет?

— Мне интересно узнать, что он с ней сделает.

— Думаешь, — ухмыльнулся полковник, — в знак благодарности он расскажет тебе? Или пригласит на свой шабаш?

— Нет, я не такой наивный, как вам кажется. Я планирую проследить за Беннетом и увидеть подлинный магический ритуал собственными глазами. Такая возможность выпадает ведь раз в жизни.

После минутного молчания, полковник спросил:

— С чего ты решил, что у тебя это получится?

— Я уверен, что ритуал пройдет в Британском музее, — тут же поделился своими соображениями Стэнли. — Хранитель Бадж как-то подозрительно суетится в последние дни, а Беннет роется в астрологических таблицах. Кажется, он рассчитывает наиболее удачное время для ритуала. Судя по тому, что я успел подглядеть, ритуал пройдет в эту среду в восемь вечера, когда в музее не будет ни души.

— Я уже сказал, что думаю на этот счет, — отмахнулся полковник, — это не наше дело.

Стэнли жалобно воззрился на доктора Рассела:

— Ведь Беннет ваш пациент. Разве вас не тревожат его планы сварить пропитанную спиртом змею?

— Я не психиатр, чтобы меня это особо волновало, — признался доктор. — Вот когда он её съест и, наконец, отравится, тогда мне будет о чём беспокоиться.

— Но вы достанете для меня змею?

Доктор безмолвно всплеснул руками. Отговорить настырного Стэнли от авантюры ему не удалось.

— Знаете, Рассел, — задумчиво произнёс полковник, — лучше, если это будет кобра. Для ритуала будет эффектнее. Их ведь привозят из Индии или Египта?

Рассел с подозрением посмотрел на полковника и заметил:

— Вы же только что сказали, что змеи вас не волнуют.

— Зато они овладели мыслями Стэнли. Хотите, чтобы маги его застукали в музее и учинили магическую расправу? Или предложите его матери не выпускать сына из дома всю среду?

— Так вы пойдете со мной? — не поверил своему счастью Стэнли.

— Но только затем, чтобы проконтролировать, — строго одернул его полковник. — К тому же, в последнее время меня не покидает желание, устроить магам Золотой Зари неприятности, особенно миссис Эмери. Например, маленькое разоблачение. Пусть перестанут мнить себя тайным обществом, о котором не известно ни одной посторонней душе. Как считаете, доктор, легкое потрясение не повредит душевному равновесию вашего пациента?

— Вы серьезно? — не верил своим ушам Рассел. — Хотите заявиться в музей, чтобы посмотреть на призванного демона?

— Не волнуйтесь, доктор Рассел, — начал успокаивать его Стэнли, — я читал, что постороннее присутствие во время призыва духа гарантирует его неявку.

— Так на что же мы будем смотреть?

— На современное средневековье, — отозвался полковник. — На всякий случай для поддержки позовем с собой майора Сессила, вдруг магов окажется больше, и они будут крайне недовольны нашим ненавязчивым присутствием.

 

45

Около 7 часов вечера четверо адептов прибыли к зданию Британского музея. У черного входа их ждал главный хранитель египетских древностей Воллис Бадж, он же и провел магов внутрь. Следуя за хранителем через темные коридоры, они, наконец, прибыли к месту, где свершится, возможно, самое главное события в жизни мага — они узрят то, что недоступно профанам.

— Господа, — слегка дрожащим голосом напомнил о себе Бадж, вертя в руке ключ от запертой двери, — только из-за моего безмерного доверия к миссис Эмери, я вверяю вам эту комнату ровно на три часа. Надеюсь, в ближайшее время здесь не свершится ничего, за что назавтра я лишусь своей должности.

Всю предыдущую неделю Бадж с опаской наблюдал, как Гарднер с Беннетом вносили в музей коробки с необходимым инвентарем, как было ему сказано. Флоренс Эмери заранее известила хранителя, что на готовящемся мероприятии им будет необходимо жечь масла и благовония, после чего Бадж решил не пускать служащих музея в эту комнату ещё неделю, пока тяжёлый воздух окончательно не разойдется.

— Мистер Бадж, — успокаивающим голосом произнесла Флоренс, — мы ни в коей мере не собираемся обманывать вашего доверия и, тем более, вредить вашей карьере. Все договоренности в силе.

Бадж неохотно отпер дверь и пропустил четверых адептов внутрь. Это была одна из многочисленных комнат запасного фонда музея, у стен которой грузно стояли ящики с экспонатами, что не вписались в экспозицию египетского зала. Маленькие ушебти, пустые канопы, папирусные свитки, куски барельефов — всё это покоилось в тёмной комнате без окон. Но внимание адептов Ордена Золотой Зари приковали не они, а статуя ибисоглавого бога Тота, мирно стоящая в самом дальнем углу.

— Я вернусь через три часа. — С этими словами Бадж покинул их, прикрыв за собой дверь.

— Интересно, вареная кобра оставляет после себя едкий запах? — как бы невзначай спросил Алан Беннет, ни к кому конкретно не обращаясь. — А то, мало ли как отреагирует профессор.

— Благовония и масла для того и нужны, — ответила Флоренс, — чтобы никто никак не реагировал.

Брокер Гарднер с поэтом Рошером без лишних слов принялись распаковывать содержимое заранее принесенных коробок. Флоренс вынула тряпицу с завернутым в неё оранжевым мелом и вручила его Беннету, загадочно улыбнувшись.

Химик опустился на колени и начал старательно выводить на полу линии и круги, пока у него не получился восьмиугольник с примыкающим к нему треугольником, вписанным в окружность.

Прикрутив к столикам ножки, мужчины расставили их внутрь магического восьмиугольника на пересечениях линий. Пока Гарднер вынимал сосуды с маслом, вином и молоком с водой, Рошер расставлял свечи и благовония.

— Кстати о змеях, — подал голос поэт, указывая на один из принесенных им светильников, — здесь оливковое масло пополам со змеиным жиром. Кто-нибудь проверял, как это будет пахнуть при горении?

Его вопрос остался без ответа. Никому и в голову не приходило тревожиться о таких приземленных мелочах, как запах в запаснике музея, в котором они пробудут всего несколько часов и больше никогда туда не вернутся.

Рошер успел расставить восемь светильником вокруг главного магического круга, когда Беннет вошел в самый его центр.

— Достопочтенный брат, — ехидно обратился он к Рошеру, — несите сюда пустой светильник. Скоро мы узнаем, как пахнет горящий змеиный спирт.

В руках он держал склянку с заспиртованной коброй. Аккуратно откупорив её, Беннет слил жидкость в поданную Рошером лампу. Над светильником поставили треножник, куда и водрузили медный котел. В следующий миг в него с мокрым хлюпаньем шмякнулась тушка змеи.

— Час Тафрака приближается, — напомнила Флоренс и мужчины тут же обратили взоры в её сторону. Великолепная и ослепительная в своей красоте, она уже успела скинуть верхнюю одежду и теперь стояла возле магического круга в полном ритуальном облачении. Красная мантия покрывала белую ризу, опоясанную желтой перевязью с кинжалом за ней. В одной руке Флоренс держала анх, как это делали фараоны на древних барельефах, в другой — длинный жезл с наконечником в виде головы ибиса.

Мужчины поспешили последовать её примеру и облачиться в собственные, куда более скромные одеяния. Теперь все они были в белом и с мечами в руках.

— Братья Ордена Розы и Креста, — торжественно начала Флоренс. — Мы собрались сегодня здесь, дабы призвать духа Тафтартарата явиться пред нами в зримом облике. Но прежде чем мы приступим к столь сложному и опасному действу, очистим и освятим это место как чертог двойной истины. О, маг воды, — и она обратила взор в сторону Гарднера, — повелеваю тебе освятить воду, вино, масло, молоко и место работы.

— О, могучий маг искусства, — не менее пафосно ответил он Флоренс, — все твои повеления будут исполнены, все будет сделано по желанию твоему.

Перенеся склянки жидкостей на импровизированный алтарь возле котла, Гарднер начал над ними грозно приговаривать:

— Изгоняю вас, о нечистые, злые духи, обитающие в этих сосудах. Именем великого ангела воды, повелеваю вам, — и тут он громко рявкнул, — уйдите и впредь не оскверняйте присутствием своим сей чертог двойной истины!

Оставив вино на алтаре, воду и масло Гарднер разнес по разные стороны внутри круга. Молоко же он бережно перелил в котел, и белая жидкость вмиг поглотила черное тельце пресмыкающегося.

Лицо Флоренс напряглось, но ни слова не слетело с её губ — маг искусства читала про себя взывания к высшим силам.

Гарднер уже приступил к освещению чертога и с чашей в руке кропил края магического круга. Когда он закончил с освещением, настала очередь Рошера.

— О, маг огня! — обратилась к нему Флоренс. — Освяти магический огонь и светильники, размести и зажги их в должном порядке по кругу, а затем освяти это место священным огнём.

И он исполнил приказание, не забыв и о лампе со спиртом под котлом. Воззвав к архангелу огня, Рошер вложил благовония на угли в своем кадиле и двинулся в обход по кругу. Запах муската разливался в воздухе, тревожа обоняние и разум магов.

— Если узришь огонь сей, что из глубин мирозданья исходит сияющим блеском, гласу огня ты внемли.

— Узришь ты пламя, — продолжала Флоренс, следуя за ним, — что реет в потоках воздушных, или безобидное пламя из коего глас исходит, или сияющий свет, что мчится, вращаясь с ревом и грохотом.

— Не снизойди в этот мир, — присоединился к ним Беннет, — где вероломная глубь распростерлась и тучи клубятся, облик Аида скрывая, где вечно бурлящая бездна кружится, зыбкими тешась тенями, в вечном объятии с телом бессветным.

Обход закончился, и маги разошлись по своим местам по четырем сторонам света.

— Мы призываем вас, — раскинув руки, вещала Флоренс, — о великие владыки сторожевых башен вселенной! Охраняйте наш магический круг, и да не проникнет в него ни один злой дух. Укрепите и вдохновите нас в этом деянии магии света.

Скользящей походкой она подплыла к котлу, где уже закипало молоко. Настало время для воззвания, и маг искусства обратила свой взор вдаль комнаты, туда, где стояло изваяние древнего божества.

— О, Тот, увенчанный мудростью, властелин врат вселенной. Тебя, тебя призываем! Предстающий для смертного взора как ибисоглавый. Тебя, тебя призываем! Голова твоя как изумруд. Тебя, тебя призываем! Твоя кожа, словно оранжевый огонь. Тебя, тебя призываем!

Это взывание походило на песню, ритмичную и тревожную, пока голос мага не сорвался на призывный крик:

— Снизойди на меня из своих безмолвных покоев, всесильный, всесветлый! Тот! Гермес! Меркурий! Как ни назвать тебя, всё же пред вечностью ты безымянный. Приди же и помогай мне и охраняй меня в этом деянии искусства!

Тусклые огоньки отсвечивали от безмолвного лика статуи Тота. Взмах ибисового жезла в руках Флоренс возвестил о приказании:

— Приди же, приди, говорю! Сделай меня владыкой над всеми духами мира. Каждый дух, что под сводом небесным, в эфире, на земле и под землей, на суше и в море, в вихре воздуха и в беге огня мне да будут послушны!

В нетерпении она схватила со стола печать с именем и, завернув черным шелком, трижды обвила её веревкой.

— Услышьте меня, о владыки истины в чертоге Фемиды! В сей день и час, я намереваюсь вызвать духа Меркурия, Тафтартарата, чей магический сигил я укрываю черным покровом непроглядной тьмы и смерти и связываю тройным вервием пленения, дабы утратил он всю свободу движения и был принужден явиться здесь пред нами, за границей круга искусства.

Флоренс протянула сжатые ладони в сторону Беннета, и он принял спеленатую печать. Опустив её на алтарь, он вернулся на место, а после трое мужчин угрожающе направили свои заточенные мечи в сторону печати с именем духа.

Настало время главного действа. Флоренс опустила ладонь на печать, и перед ней тут же возникла магическая книга в руках Беннета по одну сторону и Рошер со свечой по другую. Теперь всё было готово для начала взывания.

— О, могучий и сильный дух Тафтартарат! — Флоренс читала заклинание слово в слово, не забывая об угрожающем тоне и сопутствующих интонациях. — Повелеваю тебе без промедления прибыть сюда из темных обиталищ твоих и предстать перед нами в приятном обличье, не тщась устрашить нас пустыми видениями, ибо мы вооружены словами двойной силы и посему не ведаем страха! Если же ты не подчинишься и не пожелаешь прийти, я прокляну тебя! — И Флоренс угрожающе впилась пальцами в черную тряпицу. — Я отлучу тебя от силы твоей и буду терзать тебя и уничтожу место твое во вселенной, и ты не восстанешь вовеки!!!

В котле угрожающе булькнуло — змеиный хвост вынырнул и вновь плюхнулся в пенящееся молоко, погрузившись на самое дно.

Сменив тон на более ласковый, Флоренс продолжила:

— Так приди же, о могучий дух Тафтартарат, поспеши из своих убежищ. Приди к нам и учтиво ответь на все вопросы, и смотри, не смей обмануть нас, не то…

Выхватив кинжал из-за пояса, она пронзила сверток черной ткани. После этого дух не должен заблуждаться на счет серьезности её намерений.

— Я - свет, восходящий во тьме, я заклинатель, вершащий обряд заклинания. Явись же предо мною в зримом облике.

Флоренс спрятала кинжал за пояс и вновь воскликнула:

— Приди, приди к нам, дух Тафтартарат! Заклинаю тебя, приди! Прими от нас сии магические жертвы, приготовленные дабы наделить тебя формой. Вот смесь магических элементов, символов твоего могучего естества. Сладкий запах мускатного цвета очистит тебя от рабского служения злу. Жар магического огня есть воля моя, что окрыляет грубую материю твоего хаоса и позволяет тебе явиться пред нами в приятном обличье. Плоть змеи, — и Флоренс вскинула ибисовый жезл, указывая на котел, — вот символ твоего тела, который мы разрушили водой и огнем, дабы оно предстало пред нами обновленным. Всесвязующее молоко стало магической водой твоего очищения. Огонь же, что пламенеет над всем этим, есть высшая сила наших священных обрядов.

Варево вспыхнуло адским пламенем — это Беннет вылил в молоко оставшийся спирт и поджег его.

— Как свет сокрыт во тьме, — продолжала Флоренс, — так и ты перейди из сокровенного в проявленное. А если же ты не подчинишься мне, и не пожелаешь прийти, я прокляну тебя могучими именами Бога! Я отлучу тебя от силы твоей и места! Буду терзать тебя обрядами ужасными и грозными! И уничтожу место твое во вселенной, и не восстанешь ты вовеки!!!

Свеча в руке Рошера нервно дернулась. Гарднер тихо позвал: «Беннет…», и помощник мага тут же отскочил подальше от котла. На полу, у основания треножника что-то шевелилось. Оно было белым и длинным, шипело и извивалось кольцами, словно это был призрак сваренной в молоке кобры, что вылез из котла.

— Что это?.. — вырвалось было у Рошера. Флоренс в растерянности вперила взгляд в Беннета, но тот нашел себе оправдание:

— Защитный круг начертан правильно. Дух не может сюда войти.

Тем временем белая кобра проползла вокруг котла и направилась в сторону треугольника, где и должен был стоять духу. И он там стоял.

Змея подползла к его босым ногам и скрылась под подолом белого одеяния. Дух предстал как ему и было велено — вид его был крайне бледным, но не отталкивающим. Он принял женский облик, но как мало в этой женщине было от человека — неестественно красный цвет зрачков, черты лица, коих не найти ни у одной из англичанок, прямые белые волосы до колен. В тусклом свете его одеяния будто светились.

Кобра появилась вновь. Обвив голову духа на подобии венка, она подалась вперед, раскрыв капюшон. Как урей на короне фараона, кобра-защитницы угрожающе взирала на оторопевших магов.

«Я здесь, как вы и велели, — не открывая рта, произнёс дух, но слышала его только Флоренс. — Я есть сущее и вечное. Не шлите мне проклятия, ибо я здесь перед взором вашим».

Ни Рошер, ни Беннет, ни Гарднер не слышали этих слов, а лишь неотрывно смотрели на молчаливую фигуру духа. Но все трое жадно внимали каждому слову, что отвечала духу Флоренс.

— Великий и могучий князь духов Тафтартарат, — не срывая волнения в дрожи проговорила она, — коль скоро ты подчинился нашим велениям, я связую и заклинаю тебя в последний раз, дабы ты не смел причинить вреда нам и ни в чем нас не обманул. Мы вызвали тебя в сей день и час, дабы вопросить тебя о неких предметах, относящихся к тайному знанию, кои могут быть открыты нам через тебя великим господином твоим, Тотом.

Дух воздел руку в сторону статуи своего повелителя и грозно глянул на магов, но круга так и не переступил.

«Кто вы, раз поминаете имя его без должного почтения? Каких тайных знаний требуете, если не ведаете о его величии?»

Флоренс растерялась. Вызывая духа Тафтартарата, она не планировала с ним спорить и пререкаться, только требовать.

«Я знаю, чего хотите вы, — продолжал дух, — чего жаждет ваш разум, чего вожделеют ваши сердца. Ваши души пусты без сокровенной мудрости».

— Так открой нам её, великий и могучий князь духов Тафтартарат! — воскликнула Флоренс. — Для этого мы и призвали тебя! — Схватив с алтаря спелёнатую и связанную печать, маг искусств демонстративно протянула её в сторону духа. — Не смей ослушаться меня, иначе я прокляну твою жизни и сокрушу твою сущность!

На лице духа отразился испуг, но вместе с тем легкая улыбка скользнула по его губам.

— Повелеваю тебе, — грозным голосом продолжала Флоренс, — и крепко заклинаю тебя могуществом Тота, великого бога, властелина Аменти, царя и вечного владыки магии света. Укажи нам наилучший путь к свершению великого делания. Посвяти нас в тайны всех сокровенных искусств и наук, пребывающих под властью Меркурия!

И дух повиновался:

«Внемли мне маг, исполни всё, что я скажу, и ты обретешь бесценную награду. На берегу Миур, где когда-то возвышались двенадцать дворцов, под осколками белого мрамора покоится святилище мудрости. Оно погребено под песками. Пески эти забили коридоры, обрушили столпы, где высечены формулы высшей мудрости. Но комнаты святилища нетронуты, они хранят свитки, в которых записаны знания древних. Очисти коридоры от песков, и ты войдешь в святилище. Там ты найдешь забытую библиотеку и обретешь сокровенные знания».

— Где найти Миур?

«Там, где течет Итеру».

— Я не понимаю тебя. Что есть Итеру, о которой ты говоришь?

— Нейлос, — прошипел дух, а может его змея, и это услышал каждый.

— Нил, — шепнул на ухо Флоренс её помощник Беннет.

— Как мне найти святилище, если оно под песками?

«Дорогу тебе укажет страж, — продолжал внушать ей дух. — Уже много веков он лежит в некрополе Мемфиса. Песок поглотил его, но страж взирает на каждого, кто приблизится к долине мертвых царей и нарушит их покой. Давно, когда солнце восходило над водами Итеру, столп света падал на лапы стража. Меж ними вход в сакральные глубины древнего знания. Верни его лапы. Пусть столп света снова упадет на них. Там внизу столетиями не было луча солнца. Знания древних окутаны тьмой. Но ты сорвешь покров тайны, ты узнаешь и овладеешь забытым искусством. Только убери пески, верни лапы стража».

— Отвечай на мои вопросы, — потребовала Флоренс, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Стражем ты называешь статую Сфинкса, что лежит около трёх великих пирамид?

«Если войдешь в лабиринт под его брюхом, сможешь попасть в каждую из трех».

— Как выйти из этого лабиринта к святилищу?

«Следуй за течением нижних вод, и они ведут тебя в забытый нижний город. Найди в городе главную дорогу и следуй по ней, пока не увидишь гряду поваленных столпов. Очисти это место от камня и песка и попадешь в хранилище свитков. Но вначале, верни лапы стража».

Пара свечей затрещала, и огонь задергался, отбрасывая странные тени по стенам. Флоренс ещё раз продемонстрировала духу символ его пленения, завернутый в тряпицу.

— А теперь поклянись, что впредь ты всегда будешь являться перед нами без промедления, приходя всякий раз, как твой сигил будет освобожден от покрывающего его шелка, и принимать зримый облик всякий раз, как мы дадим тебе такую возможность посредством жертвоприношений, сообразных твоей природе, дабы ты служил постоянным посредником в общении между нами и великим богом Тотом в трёх его ипостасях.

Духу не оставалось ничего, как только поклясться.

— О, могучий и сильный князь духов, Тафтартарат! — распевно произнесла Флоренс. — Коль скоро ты подчинился всем нашим велениям, я заклинаю тебя в последний раз: отныне и впредь не смей причинять вреда ни мне, ни моим сотоварищам, ни кому бы то ни было, кто с нами связан. И коль скоро ты подчинился нашему зову, то ощути и прими в знак нашей благодарности эти ароматы тонких благовоний нашего искусства, тебе приятных.

И Рошер поочередно зажег все светильники и курения, что принес с собой, и комната наполнилась сизым дымом.

— Ступай с миром в твои жилища и обиталища в мире незримом. Я дарую тебе благословение, и пусть поток божественного света вдохновит тебя и направит на мирный путь. Да будет мир между тобой и нами.

Одна из ламп, что была ближе всего кругу с плененным духом, закоптила так, что белая фигура потерялась к завесе дыма. Когда пелена рассеялась, в комнате не осталось никого, кроме четырех магов, в растерянности жмущихся друг к другу.

 

46

Майор Сессил, был крайне недоволен, что сэр Джеймс потревожил его и настойчиво рекомендовал заняться делами Общества. Видимо, он считал, что вечером, когда нормальные люди проводят свободное время в театре или в пабе с веселой компанией, ему не пристало идти в музей, да ещё в обществе вчерашнего студента, странноватого доктора и старого кровососа. Но прекословить главе Общества майор не решился и потому с недовольным видом прибыл к зданию Британского музея.

Хьюит Стэнли, напротив, был крайне воодушевлен намечающемся вечерним приключением, а по сути, его первым ответственным заданием в рядах Общества. Ведь он верил, что на призыв Беннета и компании должна была откликнуться именно Меритсегер.

Накануне сэр Джеймс посоветовал Хьюиту узнать, какие подвальные помещения имелись в музее и можно ли из них попасть в городские подземелья. Присутствовавший при этом разговоре полковник Кристиан высказал свое мнение:

— Наверняка можно. Если из вашей… — Полковник чуть было не проговорился про масонскую ложу, но вовремя опомнился, — …если из подвала вашего клуба можно спокойно спуститься в старый подземный ход, то почему в него же нельзя попасть из Британского музея? Здания ведь стоят друг от друга через дорогу. Я уже давно заметил, что чем ближе к центру города, тем больше там находится домов с потайными ходами. Наверное, особенность градостроения.

Так и было решено исследовать подземелья Британского музея, а заодно приглядеть за адептами Ордена Золотой Зари, что по заверениям Хьюит Стэнли, намеревались провести в его стенах черномагический ритуал.

Знал бы Воллис Бадж, как неразумно поступил, когда повёл магов Золотой Зари в запасники Британского музея, но входную дверь оставил без присмотра. Майор Сессил, полковник Кристиан, доктор Рассел и Хьюит Стэнли успели пройти незамеченными следом и тут же разбрелись по зданию. Полковник и Стэнли отправились искать подвал с заветной сэру Джеймсу дверцей, что вела в городские глубины. Сессил и Рассел же украдкой обследовали музей в поисках логова магов.

Не дойдя до подвала, Стэнли чуть было не столкнулся с возвращающимся к выходу Баджем. Узнав, что хранитель запер музей с гостями прошенными и непрошенными, полковник лишь пожал плечами и отправился вниз по лестнице. Вскоре он убедился, что коридоры подземного этажа слишком разветвлены, чтобы можно было обойти их вдвоем и за короткое время.

— Может, вы пойдете направо, а я налево? — предложил Стэнли, — а потом встретимся у входа?

— И думать забудь, — отверг его идею полковник, напряженно вглядываясь в темноту. — Мне нужно вернуть тебя сэру Джеймсу живым и здоровым.

— Так вы все-таки верите, что Меритсегер может подняться в музей? — в надежде вопросил Стэнли.

— Я верю, что тебя нельзя выпускать из виду, — буркнул в ответ полковник. — Скорее подземники найдут тебя, чем ты их.

Не успели они свернуть за первые поворот и заглянуть в первую попавшуюся комнату, как вдали послышался скрип дверной петли — фигура в белом проплыла по коридору и скрылась в проеме.

— Полковник, да это же… — потрясенно прошептал Стэнли.

— Вижу, что не привидение.

Чувства молодого человека граничили с испугом от неизведанного, и вместе с тем азарт заставлял его двигаться вперед. Тихими шажками Стэнли с полковником вышли к коридору, но белой фигуры уже нигде не было видно. Решив, что белянка прекрасно разбирается в хитросплетениях подвала музея, полковник посчитал, что искать её на незнакомой ему территории будет бесполезно. Когда он со Стэнли поднялся наверх, дабы предупредить остальных, у запертой входной двери их уже поджидал хмурый майор Сессил.

— Эти полоумные запалили костер посреди запасника. Всё провоняло их благовониями как в каком-нибудь индийском храме.

— Где Рассел?

— Где-то рядом с ними. Ещё терпит.

— Здесь белая, Сессил, — быстро и четко произнёс полковник, — наверняка она пришла к магам, и Расселу с ней лучше не встречаться.

На счастье доктора, в проходные комнаты запасника египетских древностей вело три двери: в одну вошли маги, за второй притаились уже четверо служащих Общества, а перед третьей в начертанном мелом круге стояла белая кровопийца.

— Как в Бедламе, — вполголоса заключил Сессил. — Белая молчит, а эта Эмери ей что-то отвечает, да ещё и втолковывает.

— Меритсегер может внушать свои мысли, — тихо пояснил Стэнли, за что получил презрительный взгляд майора, больше адресованный к магам, чем к молодому человеку.

— Рассел, — обратился к нему полковник, — вы разобрались со здешними входами-выходами? Как отсюда подобраться к оставшимся двум дверям в зал?

Рассел без промедления пояснил и отправился к двери магов, полковник — ко входу, которым воспользовалась белая. Стэнли остался с Сессилом сторожить выход, о существовании которой вряд ли догадывались маги и их «дух».

Как только ритуал закончился, белая бесшумно вышла в коридор и поспешила накрыться с ног до головы темным одеянием наподобие плаща со светлой подкладкой. За ней тянулся шлейф экзотических курений и резкий запах выгоревшего спирта.

— Мадам, — раздался за её спиной тихий голос полковника, — не спешите покидать нас. О многом ещё хотелось бы вас расспросить.

На её лице отразился неподдельный страх и растерянность, какого не смогла добиться он неё Эмери своими магическими угрозами.

— Я Старый Секей, служащий Общества по проблемам инженерной геологии, если ты понимаешь, что это значит.

Казалось, широко распахнутые водянистые глаза потухли и потеряли остатки цвета. Белая пятилась мелкими шажками, не отрывая взгляда полковника роста, рядом с которым она казалась маленькой и беспомощной. Он протянул ей широкую ладонь:

— Пойдем со мной, пока не взошло солнце. Я отведу тебя к смертным, которым я давно служу. Они хотят многое у тебя спросить.

Белая, словно завороженная звуком его голоса, повиновалась. Узкая кисть послушно скользнула по руке мужчины, а вместе с ней из рукава выскочила разъярённая белая кобра.

Полковник взвыл, когда змея вцепилась ему в большой палец, а белая выдернула руку и бросилась бежать. Цепкой хваткой полковник смог только сорвать с женщины её накидку — большего не позволила ноющая рука. Змеиный яд был не страшен вечноживущему лишь в той мере, что от него ему не умереть. Полковник чувствовал, как огонь течет по венам и уже подобрался к локтю. Со всех ног он принялся преследовать беглянку, но она успела затеряться в темных коридорах. Полковник совсем не ждал, что наткнется на Стэнли.

— Рассел нашёл подземный ход, — запыхавшись, выдал тот, — он видел белую, она, видимо, хотела спуститься, но испугалась доктора и убежала.

— Даже не думай походить к ней близко, — предупредил полковник, показывав незаживающий укус из которого продолжала сочиться черная кровь, — тем более, подпускать к себе. Где Сессил?

— Ждет, когда придет Бадж. Маги ещё здесь. Меритсегер к ним не пойдет, но и выбежать из здания ей нельзя позволить.

— Бадж закроет нас здесь, — покачал головой полковник. — Всех пятерых.

— Так мы уйдем через подземный ход.

Но полковник не был в этом так уверен. По опыту он знал, что по лондонским подземельям можно выйти в самые неожиданные места, и не всегда это может получится с первого раза.

— Стэнли!.. — послышался слабый голос Рассела вдалеке.

Доктор, самоотверженно охранявший потайной выход, не рассчитывал, что белая кровопийца ещё раз рискнет показаться в это месте. Прямые длинные волосы растрепались и укрывали её стан подобно мантии. Мечущийся взгляд стрелял по стенам, двери и перегородившему её Расселу. Доктор и не заметил, как из под подола белой робы выползла кобра. Гадина оказалась обладательницей невероятной длинны. Медленно она поднималась в вертикальной стойке, пока её глаза не оказались на уровне глаз доктора. Она не шипела и не кидалась, а просто смотрела, будто гипнотизируя, и, похоже, у неё это получалось.

— Рассел, отойди, — скомандовал подоспевший полковник.

Доктор через силу выполнил приказ, а кобра как верный защитник расправила капюшон и оградила хозяйку, готовясь броситься на любого из её недругов. Змея дождалась, когда белая скроется за дверью, и скользнула за ней следом.

— Стэнли, быстро найди Сессила, — распорядился полковник. — Он знаком с подземельями. Пойдёте за нами следом.

Рассел поспешил распахнуть дверь и кинуться в погоню, а полковник осмотрительно достал из-за пазухи свечу и зажег её. Ход представлял особой спуск по узким ступенькам в сквозной проход, ведущий неизвестно куда.

— С этим мы её не увидим, — заметил Рассел указывая на одинокий огонек в руках полковника. — А вот она нас точно заметит.

— Ваши предложения, доктор?

И Рассел замолк, поняв, что не может придумать лучшей альтернативы. Полковник же предложил:

— Посмотрим, что здесь к чему, выясним, куда отсюда можно уйти и как далеко.

Сессил на пару со Стэнли догнали их через десять минут.

— Господа, наше положение не так уж плачевно, — уверенно заявил майор, на что Рассел только усмехнулся. — И благодарить за это мы должны Метрополитен. Белая не сможет перейти через железнодорожные пути, ни действующие на севере, ни строящиеся здесь рядом под Оксфорд-стрит. Если она пойдет на восток, то наткнется на реку Флит. Есть небольшая вероятность, что она решится её переплыть.

— По Флит можно переплыть разве что в Темзу, — со знанием дела заявил полковник. — Течение там слишком быстрое.

— А что с западным направление? — спросил Стэнли.

— А вот западное направление нам придется для неё отсечь.

Две малые группы снова разделились, как только вышли к развилке около узкой шахты. Судя по кратким надписям рабочих, вела она к госпиталю для больных эпилепсией.

Расчеты Сессила оправдались. Через час блужданий в полутьме, Рассел заметил, как край светлого одеяния исчез на его глазах за поворотом — стало быть, белая все ещё была рядом, и у неё действительно не получилось уйти далеко.

Через два часа группа полковника и майора снова встретились.

— Здесь не так много переходов, — констатировал Сессил. — Мы отрезали ей путь на запад.

— Если она уже не успела пройти туда до нас, — подал голос Стэнли.

— Не успела, — ободрил его доктор Рассел, рассказав об увиденном.

Было принято решение вновь разделиться. Майор повел Стэнли в сторону бурной Флит, а полковник с Расселом принялись обследовать переходы старых каменоломен. Лабиринт тоннелей переплелся в один единственный коридор, который завел их в тупик.

Решетка перегораживала вход в строящуюся ветку подземной железной дороги — смертные успешно продолжали отвоевывать жизненное пространство у вечноживущих кровопийц.

— Что-то мне подсказывает, — задумчиво протянул полковник, — я знаю, куда ещё недавно вёл этот тоннель, — на вопросительный взгляд Рассела он поспешил пояснить. — Под клубом сэра Джеймса есть подземный ход и, если верить сэру Джеймс, ведет он строго с юга на север.

— Думаете, строители обрубили именно это ход?

— По моим расчетам, да. И если белая хочет пройти старым путем, ей придется подняться на поверхность. А где может быть ещё один вход вниз, кроме клуба, я понятия не имею.

Доктор поднес карманные часы к свече и заключил:

— Скоро рассвет. Она не успеет.

— Рассел, — пожурил его полковник, — вы забыли, в каком городе живете?

Обнаружив поблизости лестницу в узкой шахте, они поспешили подняться наверх. К собственному удивлению, полковник и Рассел очутились в церкви Святой Троицы, которую тут же поспешили покинуть.

Предчувствия не обманули полковника. Выйдя наружу мужчины увидели, как улицы Лондона поглотил грязный серый туман.

— Так можно бегать хоть весь день, — заключил полковник.

По дороге проскрипела старая телега и показалась лишь в паре футов от них.

— А скоро рабочие потянутся к своим заводам.

— Вы думаете, она нападет на кого-нибудь из прохожих? — взволнованно спросил Рассел.

— Я думаю, ей сейчас не до этого. А рабочим будет очень интересно натолкнуться на белую как привидение, женщину. Чувствую, этот пасмурный день надолго останется в памяти горожан, — философски закончил полковник.

— Сэр Джеймс нам головы оторвет, — понуро согласился с ним Рассел.

— И правильно сделает.

Тысячи горожан поднимались со своих постелей и отправлялись на работу, не подозревая, что смог на улицах скрывает не только фонарные столбы, проезжающие телеги и угольные шахты, но и создание, сливающееся с клубами тумана, словно оно и есть его порождение.

Полковник прекрасно понимал, что разглядеть белую в серой пелене невозможно — пока в городе властвует туман, она останется невидимкой.

— Будем слушать, — произнёс он. — Кто-то должен на неё наткнуться.

Мужчины направились по малой Квин-стрит к Дому Масонов Метки, решив, что вряд ли белая ворвётся в запертое здание, но наверняка, будет искать вход в подземелье где-то поблизости.

В стороне раздался пронзительный визг. Рассел кинулся к источнику звука, и чуть было не свалил с ног белую кровопийцу, если бы та вовремя не отпрянула назад. Началась погоня. В серой пелене слышался топот дюжины ног, крики случайных прохожих призывали друг друга то ловить, то разбегаться от «нежити в тумане». Полковник безуспешно принялся за первое и со всей силы налетел и без того больным от действия яда плечом о неожиданно возникшие впереди ворота парка.

Солнце поднималось над горизонтом, а его лучи запутались в тумане. Клочок голубого неба выглянул из-за мглы и стал медленно разрастаться.

На душе полковника похолодело. Ветер разгонял низкие облака, возвращая городу утренний свет. Теперь в парке можно было различить очертания деревьев, зеленю траву и скорчившуюся на ней белую фигуру без спасительной накидки.

Женщина тихо и беспомощно вскрикивала, уткнувшись лицом в землю, закрывая голову обнаженными руками. Полковник со всех ног кинулся к ней, на ходу стягивая с себя пальто, чтоб накрыть ослепленную женщину с обившей её ногу коброй от обжигающего солнца.

— Не бойся. Я уведу тебя отсюда. Только не бойся.

Ни она, ни змея не сопротивлялись, когда он заворачивал белую с ног до головы в пальто.

Полковник никогда не был белым и не знал страха солнца, но сейчас он крепко обнимал женщину не для того чтобы удержать её от побега — из сострадания. Полковник понимал, что виноват в её мучениях, ведь это он сорвал её спасительное покрывало в музее, гонялся за ней всю ночь, устроил облаву как на зверя и в итоге заставил выбежать на свет, что так губителен для белой. Никогда до этого дня он не позволял себе так цинично причинять вред женщине, и оттого на душе становилось гадко.

Подхватив её на руки, как спелёнатого младенца, полковник направился к воротам, где его уже поджидал доктор Рассел.

— А грозились оторвать ей голову, — смущенно улыбнувшись, напомнил он.

Полковнику же сейчас было не до шуток:

— Нам нужно скорее добраться до вашего дома.

— А если мои соседи увидят?..

— Тогда скажете, что к вам принесли пациентку.

 

47

Сэр Джеймс примчался к квартире доктора Рассела через десять минут, после того как получил телеграмму о поимке белой. В плотно зашторенной комнате горела только одна свеча. Рассел с интересом вглядывался в огромную банку, где свернулась кольцами отобранная у белой кровопийцы кобра. В самом дальнем углу расположился майор Сессил и с нескрываемым отвращением поглядывал в противоположный конец комнаты.

Меритсегер сидела на полу у стены, ибо никак не хотела понимать назначения кресла. Растерянно оглядывалась по сторонам, она реагировала на малейший шорох. Полковник сидел в кресле рядом с белой и хотел успокоить её, но не знал как. Стэнли, не отрываясь, наблюдал за каждым движением вечноживущей. При появлении Грэя женщина только опасливо прижалась к стене.

— Она уже что-нибудь сказала? — поинтересовался он, не сводя глаз с белой.

— Сначала она что-то лепетала, — оторвавшись от банки, ответил Рассел. — Но мы не поняли, что это за язык. Мне показалось, это хинди.

— Это не хинди, а собачье лаянье, — отозвался Сессил. Он провел в Индии не один год, будучи на военной службе, и потому прекрасно знал, о чём говорил.

Сэр Джеймс приблизился к женщине, глядя в её широко распахнутые бесцветные глаза.

— Как ваше имя?

Меритсегер молчала.

— Вы ведь понимаете меня?

Ответа не последовало.

— Я знаю, что вы можете говорить по-английски. С моим племянником, например, вы очень мило побеседовали ночью на улице. Может, и нас почтите вниманием? Если не хотите говорить во всеуслышание, может, внушите одному из нас ваш ответ. Каким-то непостижимым образом вы уже проделывали это, с Аланом Сандерсом, например. Кстати, жив ли он?

Белая смотрела на него с недоверием и продолжала молчать.

— Меритсегер ведь не ваше настоящее имя. Может, вы позволите называть вас просто Мери? Моё имя Джеймс Грэй и я возглавляю общество, призванное ограждать смертных от посягательств вечноживщих кровопийц. Теперь вы понимаете, почему вас преследовали и привели сюда?

Белая в растерянности обернулась к полковнику.

— Старому Секею черная кровь, — наконец заговорила она.

— Да, Мэри, — согласился полковник, — но в отличие от тебя я живу под солнцем и не обманываю смертных. Зачем ты пришла к магам?

— Иначе прийти бы Тафу.

— Таф… тартар…ат? — еле выговорил полковник имя духа, которого хотела призвать Эмери. — Кто он?

— Ты сам сказал Тартар, — пророкотала белая, понизив голос, словно боялась изрекать страшное имя.

— Греческое подземное царство, — догадался полковник и перевел взгляд на Стэнли. — Что-то ты мне уже рассказывал про Персефону и гранатовую кровь.

— Персефона живет в царстве Аида, — поправил его молодой человек. — А Тартаром называют бездну, она ещё глубже Аида, там, где ад.

— Таф из Тартара, погубитель человеков, — вторила ему белая. — Не приду я, придет он. Мудрецам стать рабами. Таф страшен, ему не знать добра. Речи мудрецов не спасут от злобы. Она съедает сердца. Четыре ходячих мертвеца.

— О, да ты спасла их от страшной участи? — насмешливым тоном изрек Сессил.

— Мне настигнуть стихотворца западного острова в крае желтых дюн, — продолжала говорить Мери, не обращая внимания на издевки. — Ему увидеть последнюю землю и почти ступить в неё.

Видимо, она говорила о случае, описанном в магическом дневнике Йейтса, и потому полковник поспешил спросить:

— А что случилось бы, если б он пошел дальше в иллюзорную пустыню?

— Стихотворцу больше не проснуться. Лярвам обглодать его.

— Ты для того внушаешь сны и мысли людям, чтобы они беспрекословно тебя слушали?

— Не меня говорить в голове. Это погубителям человеков летают в воздухе, залетать через уши и уносить мои слова к магам. Не мне мочь, погубителям летать.

Что бы это могло значить, понять было сложно, видимо, во всем сверхъестественном Мери винила демонических существ, незримых глазу. Полковник спросил:

— Но ты же хотела, чтобы тебя услышали и поняли. Зачем ты диктовала актрисе письма? В них ты надоумила её устроить сегодняшний ритуал?

Мери непонимающе воззрилась на полковника.

— Ведь ты назвалась именем Мут-эм-мену, певицей в храме Амона в Фивах, чей отец был строителем пирамид. Это и есть твоё подлинное имя?

— Не мои письма, — покачав головой, произнесла белая.

— А чьи? Духа из мумии?

Мери сделала страшные глаза и затараторила:

— В мертвом нет духа! Мертвое — прах. Дух — судим в Дуате, и не говорит с живым.

— Тогда кто водил рукой актрисы и писал тексты на древнем языке?

— Погубитель.

Поняв, что большего от женщины не добиться, полковник решил спросить о другом:

— Ты знаешь что-нибудь о тайных вождях Ордена Золотой Зари?

— Они из рода Тафа.

— Демоны? — поспешил уточнить полковник.

— Они ткут облик людей. Они лишь видимость, не суть. Их тел касаться и падать мертвым. Они бесконечная злоба.

— Но тебе они не смогут навредить?

Мери не успела ответить.

— Полковник, что за чушь вы у неё выпытываете? — не выдержал и возмутился Сессил. — Мы же не для этого бегали за ней всю ночь. Пусть скажет, что ей нужно было от тех друидов?

— Мэри, — полковник ласково посмотрел на белую и, кажется, её страх стал понемногу утихать, — мы слышали всё, что говорила тебе актриса Флоренс Эмери. Но мы не знаем, что ответила ей ты.

Белая снова решила замолчать, и лишь растерянно поглядывала на полковника.

— Она спрашивала тебя про Миур, Итеру, о Сфинксе, о том, как найти святилище под песками. Расскажи нам, что ты ответила Эмери на всё это.

И снова тишина.

— Ответьте, Мери, — присоединился к расспросам Грэй, — зачем десять лет назад, вы приказали археологу в Гизе откопать Сфинкса?

— Гизе… — бессмысленно повторила женщина.

— Это некрополь Мемфиса, — догадался и подсказал ей Стэнли, а сэр Джеймс продолжил с вопросами:

— Вы постоянно твердили оккультистам о страже, что его нужно вернуть. Что такого драгоценного скрывается у лап Сфинкса?

— Гипогея?

Непонимающие взоры служащих Общества тут же обратились к произнёсшему непонятно им слово полковнику. Мери оставалась спокойна, ни мускула не дрогнуло на её лице, и полковник обратился к ней:

— Сегодня ты не смогла от нас сбежать только потому, что один из лондонских путей Гипогеи отняли у белых смертные. Неужели давным-давно египтяне в Мемфисе сделали то же самое?

— Верхний Менфе мертвый, — произнесла Мэри. — Нижний Менфе пустой.

— Так значит, там внизу под Гизой был целый город?

— Великий город. Мой отец строитель храмов. Он знал нижний город, он берег город. Он умер, пришли глупые разрушители. Нижний город в песке, нижний город как остров.

— К нему не ведут дороги Гипогеи?

— Дороги в песке, в камне лежат колонны. Глупые разрушители наверху строили неправильно. Их храмы тоже стали камнями, их храмы рухнули вниз. Храмы моего отца остались.

— И из нижнего Мемфиса нельзя попасть в Каир? — уточнил полковник. — И в пустыню на западе тоже?

— Только всю ночь идти из глубоких песков далеко в новый город. Не всегда успеть.

На этом полковник удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

— Вы что-то поняли? — немного раздраженно поинтересовался Грэй. — Так будьте добры, объясните нам.

Полковник пожал плечами и начал свой рассказ:

— В оссурии я услышал одну интересную вещь. Если верить словам одного исландца и белой негритянки, то Гипогея — это сеть подземных тоннелей под морями и континентами, и живут в этой подземной стране, как вы понимаете, вечноживущие кровопийцы. Белые не просто живут под нашими городами, они ещё и передвигаются между ними по подземным путям. Там внизу у них собственный мир с собственной географией. Но, вот беда, не все эти тоннели свободны. Лондонский участок, например.

— Воры, — только и произнесла Мери.

— Как и мемфисские строители, — усмехнулся полковник. — Но в отличие от лондонских, тех больше нет в живых, а разрушенный под-Мемфис остался. Мери, неужели ты думала, что смертные расчистят его для тебя?

— Говорят, смертным пленились молнии, подчинились течения. Смертным копать новые реки, строить железных змей с огнем внутри и заставлять их мчаться на земле и под землей. Смертным уметь вершить чудеса. Им мочь очистить пустой город и ему снова стать великим.

Полковник лишь смущенно улыбнулся её словам. Мери действительно верила в могущество человека эпохи индустриализации, и ему не хотелось разочаровывать её, по-доброму наивную и ждущую чудес. В конце концов, что она видела под землей, какой представляла себе жизнь на поверхности? Что она вообще знала о современных людях, их страстях и интересах? Наверное, так же немного, как сам полковник знал о жизни белых под землей.

— Ты знаешь, кто такие археологи и что они делают? — спросил он.

— Тревожить сон мертвеца. Грабить его усыпальницы. Им гордиться как богам. Жрецы их своей науки. Им не стерпеть моих слов.

— Что это значит? Они не поверили, что под Сфинксом есть тоннель?

Мери подалась вперед, будто хотела доверить полковнику самую важную тайну, которой владела:

— Им больно от правды, им хорошо от лести. Им не суметь читать письмена на граните правильно, но гордиться этим. Им придумать царей, которых не родилось, и писать летописи, о чём не было. Им это нравится, а мои слова противны.

— А магам, стало быть, твои слова понравились?

— Мудрецам видно больше, чем копателям гробниц. Мудрецам хотеть видеть больше, чем раскопать расхитителю. Они верят мне. Им желать знать больше, чтобы стать богами.

— А они могут? — настороженно спросил полковник, на что Мери неожиданно улыбнулась, смущенно, будто извиняясь:

— Смерти любить их.

Полковник только кивнул.

— А теперь скажи, тот тоннель проходит под Нилом и ведет в город Каир, а другая его оконечность пролегает под пустыней?

Мери кивнула.

— И как далеко он идет? Может, к большому подземному пути, что соединяет юг и север Гипогеи?

В водянистых глазах не проскользнуло ни усмешки, ни протеста, и полковник решил что его догадка верна.

— Из Либу больше не перейти в страну пурпура и в земли Каркемиш и Ним и Гиндукуш и Кушан.

Стэнли поспешил пояснить:

— Кажется, она имеет в виду, что из Северной Африки теперь не попасть на Ближний Восток вплоть до Индии.

— Тогда скажи, Мери, — вновь обратился к ней полковник, — если из тоннеля под пустыней пойти на запад, можно ли попасть в тоннель, что ведет на север?

— Всем великим дорогам соединяться.

— Так ты и дошла до Лондона?

Она кивнула.

— А сколько гипогеянцев сможет сюда прийти, если отчистить нижний Мемфис от песка?

Но Мери не успела ответить, потому что сэр Джеймс в ужасе воскликнул:

— Что?! В Под-Лондон могут прийти белые кровопийцы из Индии?!

Полковник и самому стало не по себе, когда он представил очищенный от песка нижний Мемфис и толпы кровопийц со всей Азии, строем шагающие под землей строго на северо-запад. По счастью, насколько ужасной была такая картина, настолько и невозможной.

— Жаль разочаровывать тебя, Мери, — произнёс полковник, — но ты ошиблась с кандидатами в копатели. Весь их интерес к настоящему Египту ограничивается посещением музея.

— Дом воров, — выплюнула она каждое слово.

— Ты права, — кивнул полковник — по-своему. Вот только маги лишь любители старинного колдовства и не стали бы мчаться в пустыню по твоему повелению.

— Стали, — блеснула глазами белая, — Мне обещать им самые желанные тайны…

— Брось, Мери. Не знаю, много ли тебе известно о жизни на поверхности, но люди не умеют воевать с пустыней. Даже лучшим инженерным умам не под силу осушить пустыню от песка и запретить ветру его раздувать. То, что ты хочешь невозможно. Прости, но ты зря пришла в Лондон.

— Не может невозможным! — испугано, почти в панике воскликнула женщина. — Не быть невозможным.

— Нет, Мэри, — сочувственно покачал головой полковник, — смертные люди этого не могут. Люди — не боги и сокрытые силы природы им не подвластны.

Белая сникла и опрокинула голову на колени, и полковник не удержался и ласково погладил её по плечу.

— Не надо расстраиваться Мери. Может сейчас то, что ты хочешь невозможно. Подожди лет пятьдесят, сто, может тогда изобретут машину, которая сможет убирать тонны песка. Вот тогда кто-нибудь, да поможет тебе.

— Полковник, — окликнул его Грэй и недовольно покрутил головой. — Вы не на ту растрачиваете свое милосердие.

Мужчине не понравилось его замечание. Слишком многое в нём напоминало о разделение людей на смертных и вечноживущих, а в этой комнате они с Мери были в явном меньшинстве. Да и не нужны полковнику тоннели Гипогеи, ни расчищенные, ни засыпанные, просто ему было горько видеть печаль человека, для кого эти дороги и засыпанный город, что построил её отец, значили слишком много.

— Кто вас направил сюда? — задал вопрос Мери Грей. — Только не пытайтесь убедить нас, что придумали авантюру по расчистке Сфинкса самостоятельно. Очевидно, вы одна из многих. Назовите их имена.

Белая подняла голову только чтобы отрицательно ей помотать.

— Хорошо, нам понятно ваше решение, — провозгласил Грэй, поднимаясь с места. — В таком случае, вам придется остаться в этом доме, пока вы не передумаете. Доктор Рассел, надеюсь, у вас найдется свободная комната, которую можно запереть снаружи? И окна не плохо бы заколотить.

 

48

Каждый день полковник Кристиан приходил в кабинет сэра Джеймса с одним и тем же бессмысленным вопросом — когда он разрешит отпустить Мери.

— Неужели Рассел согласен, чтобы его дом превратили в тюрьму с заключенной и конвоирами? — не переставал возмущаться полковник.

— Вы должны понимать, — терпеливо объяснял Грэй, — ситуация сложилась крайне неприятная и опасная. Ещё никогда на моей памяти белые не пытались манипулировать смертными, чтобы те исполняли их прихоти. Вы только подумайте, одна белая не поленилась добраться до Лондона, чтобы найти нужных ей людей для раскопок египетских подземелий. Да, я согласен с вами, она не поняла, с кем имела дело. Но археологи вполне могли исполнить её пожелания, если бы захотели. Копали бы не один год, но все же нашли бы подземный город.

— Даже если этот злосчастный гипогеянский Мемфис откопают и белые хлынут в сторону Европы, в Лондон они не пойдут. Я собственными ушами слышал, что о нас говорят в под-Париже. Из-за Общества у здешних подземелий плохая репутация.

— Тогда давайте, оградим хотя бы Европу, — предложил сэр Джеймс. — Если в тамошних столицах появятся подземные железные дороги, то не скоро. А когда их начнут строить, то власти столкнутся с тем же, что погубило немало лондонских рабочих. И что тогда, посылать наших служащих в другие страны? Да уже сейчас это необходимо, хотя бы в том же Париже.

— Так Общество планирует экспансию на Континент? — пытаясь скрыть удивление, спросил полковник.

— Вы когда-нибудь раньше слышали о Гипогее? — парировал Грэй. — О том, что в Лондон можно попасть откуда угодно, стоит лишь пройти по подземному тоннелю?

— Вы же слышали, я узнал об этом только несколько месяцев назад.

— То-то и оно. Кто угодно может прийти в под-Париж, а оттуда в под-Лондон. Это очень плохо, полковник, и вы как никто другой должны это понимать. И, да, я не отпущу самозваную Меритсегер, пока не узнаю от неё всё, что мне нужно. Не стоит её жалеть. Она замыслила подлость против британских подданных и не довела её до конца только чудом, вернее, нашими силами. И вашими тоже.

— Я офицер и никогда не воевал с женщинами. — Не дав Грэю возразить, полковник тут же продолжил, — ах да, она ведь не женщина, а вражеский шпион. Вы всерьез собрались искать её кураторов? Если не секрет, где?

И сэр Джеймс не знал, что на это ответить. Каждый день он приходил в дом Рассела, чтобы поговорить с пленницей, и каждый раз она ничего ему не сообщала. Присутствующий при этом майор Сессил всякий раз спешил адресовать ей очередную колкость. Белая ему крайне не нравилась, а по виду Мери было понятно, что она побаивалась грозного майора.

Полковник предпочитал лишний раз не появляться в доме Рассела, потому что не знал, как смотреть в глаза Мери. Молчаливо она искала у него заступничества, а он не мог его дать, как бы того ни хотел. Полковник пытался, и не сумел разглядеть в Мэри врага и пришелицу из темных глубин Гипогеи. Её эмоции были неподдельны и искренни. Мери совсем не походила на белого кельта с его мрачностью и плохо скрываемой злобой, ни на величественную Зазу. Она оказалась куда эмоциональнее и открытие иных англичанок с их светскими манерами.

Как Мери ни просила, но Рассел отказался вернуть ей её любимицу-кобру по имени Сата. «Сатана» — буркнул Сессил, когда услышал кличку белой гадины. Наконец, Рассел разжалобился и готов был вынуть Сату из банки, но при условии, что змее придется вырвать клыки, дабы она не могла плеваться ядом. Мери в ужасе отказалась и лишь с тоской наблюдала за Сатой через стекло.

К собственному удивлению, доктор Рассел обнаружил, что ночью и утром Мери спит, и это никак не укладывалось в рамки его представлений о жизни кровопийц. Доктор потребовал от женщины объяснений, но то, что она отвечала, казалось ему диким и странным. Мери утверждала, что она не спит, а бодрствует — её тело хоть и остается в запертой комнате, но душа пребывает в другом мире и общается с забредшими туда людьми, духами и развоплощенными сущностями. Стэнли тут же поспешил подсказать, что мир этот называется астральным и там Мери наверняка встречается с магами, но доктор отмахнулся от этих сказок.

Одежду, что передала ей леди Элен, Мери не носила, предпочитая оставаться в белой тунике до пят — то ли современные платья казались ей неудобными, то ли она не представляла, как их правильно одеть.

Постоянные допросы пошли на пользу её речи, и она стала куда менее чудаковатой и более ясной. Не преминул этим воспользоваться и Хьюит Стэнли. Наконец сбылась его мечта, и он смог из первых уст узнать о жизни древней и давно почившей египетской страны. Мери с большой охотой говорила с молодым историком. Видимо, воспоминания о далекой родине стали для неё отдушиной в лондонском плену.

Рассказы о Древнем Египте заставляли Стэнли ликовать и удивляться. От Мери он услышал много того, о чём ему не рассказывали в университете, чего он никогда не встречал в книгах и о чём даже не мог даже мечтать.

— Пирамида не склеп, — возразила Мери на мимолетную фразу Хьюита, — там человек умирает и рождается вновь.

Стэнли изумленно посмотрел на женщину:

— Перерождается, это вы имели в виду? Смертный становится вечноживущим?

И она согласно кивнула.

— Но как? Я имею в виду, что в это момент происходит, что с вами делали?

Мери прервала поток вопросов, отрицательно мотнув головой.

— Это знают только те, кому должно знать. А я не должна.

— Значит, и вы не помните, как переродились? Неужели совсем ничего?

— Если я не помню, значит, не должна помнить. Но я умерла и родилась вновь, остальное — мелочь.

— И почему для перерождения выбирают одних людей, а не других, вы тоже не знаете?

— Первые из нас родились вновь, когда погиб Золотой Век.

— Когда это было?

— Тогда для Страны Десяти Городов наступили черные годы. Жрецы играли с темными силами, а царей приносили в жертву на их золотых тронах. Каждый верил, что нет ничего важнее человека, а выше — только небо. Все презирали землю, по которой ходили, и она отомстила им. Настали дни, когда сады увяли и фонтаны иссохли, яркие краски домов стали бледнее, а золото дворцов потускнело. Прозревшие жрецы смущали толпу речами о грядущем море. Мудрые из них снаряжали корабли и бежали на них под покровом ночи дальше от городов, в неизведанную даль океана. И пришло время долгой ночи. В холодном сумеречном небе над городами люди узрели искры горячего света — огненные камни падали с небес. Рассыпаясь на сотни искр, они разили обезумевших от страха нечестивцев. Гром оглушил мечущуюся толпу, тысячи рук в отчаянии вздымались к кроваво-черному небу. Земля вздымалась от яростных вздохов. В море поднялись водяные столбы, они шествовали к берегу и раз за разом обрушивались волнами на десть городов, на десять вертепов беззакония. Воды те смыли кровь с жертвенных алтарей. Золотые дворцы навеки погрузились в пучину, и дно океанское стало обителью мертвых. Тишина воцарилась над водной гладью. И солнце больше не взошло.

— Как не взошло? — удивленно вопросил Стэнли.

— Его окутал горячий туман. Он опустился на воду, обжигал и душил тех, кто продолжал плыть на кораблях и лодках. Серые хлопья сыпались из черных туч на воду, но не тонули, а покрывали океанскую гладь. Серая корка застыла на воде. Волны больше не плескались о борта, корабли и лодки застыли на месте, словно вмерзли в льдины. Шли дни и недели, стон проносился над бесконечными просторами. У беглецов не осталось воды и пищи. В отчаянии они, голодные безумцы, прыгали за борт на серую пористую корку, пробивали её и беззвучно шли на дно. Там они нашли покой. Но стойкие духом не сдавались. Они поедали сырое мясо своих попутчиков, пили их теплую кровь. И за их злодеяние небеса ниспослали им знамение. Во тьме дня на небе появилась красная дуга. С каждой ночью она становилась все шире и шире, пока не стала шаром, кровавым оком. Время от времени оно взирало на вероломных убийц, а они продолжали пить кровь своих братьев, своих отцов, своих детей. Прошли годы, и море выпустило их из плена. Лодки пристали к берегам неизвестных земель, сраженных всё той же тишиной. Люди брали редкие плоды, но не могли есть их. Они подходили к тоненьким ручейкам, но уста их не принимали воды. И поняли люди, что отныне прокляты они красным светилом и не могут более ничего вкушать, только кровь своих ближних. В плаче люди кидались обратно в пучину моря, но море их не принимало. С воплем они разбивали руки о камни, но раны их вмиг затягивались. Смерть забрала всех кто жил в Стране Десяти Городов, но о бежавших забыла, ибо презирала их кровавое племя. Так беглецы из страны мертвых городов разбрелись по земле, встречая живых, кого смерть все ещё любила. Прошло много времени, когда густые облака рассеялись, и солнце вновь осветило землю. Пьющие кровь вспомнили как раньше, в своей далёкой утраченной стране они молились ему с высоких гор. А теперь, после долгих лет тьмы, солнце слепило им глаза и обжигало кожу. Отвергнутые, они коротали дни в тёмных пещерах, а ночью под неусыпным оком растущего и убывающего светила выходили наружу и проклинали его.

— Растущее и убывающее? — переспросил Стэнли, не понимая, что она имеет в виду. — Вы говорите о луне?

— Мертвый камень, — проговорила Мери, в презрении выплевывая каждое слово. — В нем нет своего света. Он крадет его у солнца, чтобы ночью бросать его отблеск на нас. Она обитель мертвецов, похититель снов, и смертные — рабы его.

— Вы вправду ненавидите луну? — задал вопрос Стенли, которому и сам удивился. — А солнце восхваляете, даже несмотря на то, что не можете под ним жить? Знаете, Мери, это странно.

Белая оценивающе посмотрела на молодого человека, прежде чем спросить:

— Ты признаешь величие единого Бога?

Стэнли неуверенно кивнул.

— Но ты не можешь увидеть его.

— Нет, конечно, — признал он.

— Говорят, только чистые сердцем могут увидеть божественный свет, не ослепнув. Этот свет окутает их любовью и подарит их душам жизнь вечную.

— Вы тоже можете жить вечно.

— Мое тело никогда не узнает смерти, — возразила она, — моя душа навеки заключена в нём. Мои глаза не смогут увидеть солнца, как и ты не сможешь узреть своего Бога, пока не станешь чист душой. Пока я не укреплю свой дух, солнце не примет меня, не обнимет теплыми лучами, не даст узреть всё, что оно освещает. Пока я бела, оно не любит меня.

Такой теологии Хьюиту ещё не приходилось слышать. Более того, он и представить себе не мог, что белые боготворят солнце, а вовсе не проклинают. Напротив, это луна им чем-то не угодила.

— Вот видишь, Стэнли, — ухмыляясь, обратился к нему майор Сессил, слушавший со стороны весь этот разговор, — теперь ты знаешь допотопную историю человечества. Можешь смело писать научную работу. Конкурентов у тебя не будет.

Его шутка ещё больше расстроила молодого человека, ведь серьезные ученые не верили в Потоп.

— Не переживайте за меня, майор. С десяток статей по истории Древнего Египта я точно напишу.

— Ну-ну.

— А что не так? — оскорбившись таким пренебрежение, спросил Стэнли.

— Ты хоть представляешь, как выглядели древние египтяне?

— Конечно, — без тени сомнений заявил молодой человек. — Остались барельефы, росписи в храмах…

— Это те, где все люди и нелюди нарисованы в профиль? — иронично уточнил Сессил.

— Есть ещё скульптуры.

— Вот оно что, — кивнул майор и не удержался от улыбки.

— А что вас не устраивает? — раздраженно поинтересовался Хьюит.

— Разуй глаза. Я прожил в колониях десять лет. Не то, чтобы я сильно разбираюсь, чем пенджабцы отличаются от тамильцев и бенгальцев, но посмотри на неё, — и он махнул в сторону оторопевшей Мери, — это же типичная индианка, только побелевшая.

Доля разумного в его словах, определенно, была, и Стэнли показалось, что если напрячь фантазию и представить Мэри смуглой темноглазой брюнеткой, индийские черты лица в ней определенно будут проглядываться.

— Индия и Египет лежат слишком далеко друг от друга, — только и смог возразить Стэнли.

— Вот ты мне и скажи, как в древние времена индианка смогла добраться до Египта. Пешком с караваном или вплавь на папирусной лодке?

— Мери, — обратился к ней Стэнли, — так вы бывали когда-нибудь в Индии будучи смертной?

— Нет, — твердо заявила она. — Я родилась в Черной Земле. Мой отец прожил там все свои дни.

— Вот видите, майор, вы ошибаетесь. Мери родом из Древнего Египта.

— А по-моему, эта дамочка очень сильно дурит тебе голову. Ты хоть спрашивал, сколько ей лет?

— В древности время исчисляли совсем иначе. Боюсь, Мэри не поймет, как правильно ответить на это вопрос.

— А ты задай его правильно. Например, какой фараон правил, когда ей было двадцать лет?

Хьюит согласно кивнул.

— А правда, Мери, кто был правителем, когда вы были молодой девушкой?

— О, то был наследник двух владычиц, любящий истину, Мерид Немат.

Стэнли не на шутку задумался.

— Это личное имя или тронное? — спросил он, так как подобного имени историография не знали.

— Это имя правителя, — чуть обиженно произнесла Мери.

— Ну, хорошо. А чем он прославился? Какие земли завоевал?

Вопрос поставил Мери в тупик. Про войны она ничего не знала, потому что, «это дела воинов». Все интересное в жизни Египта для неё как дочери архитектора сводилось исключительно к строительству храмов, лабиринтов и пирамид, но Стэнли эти факты никак не помогли сориентироваться во времени.

— А что было после вашего перерождения? Долго вы ещё оставались в Египте?

— Семьдесят два раза разливался Итеру, пока я жила в нижнем Менфе. А потом пришли гонители. Они обращали всех в свою веру, рушили храмы и статуи богов, снимали камни с пирамид. — При этих словах на её лице отразилась неподдельная скорбь, будто картины падения родной страны вновь пронеслись перед её глазами. — Многие предали свою веру, и тогда их жизни забрала черная смерть.

— Так это были гиксосы? — завороженно спросил Стэнли, — гиксосы завоевали Египет?

— Нет, — покачала головой Мери, — Они говорили — мамлюки.

Хьюит открыл было рот, но слова словно застряли в глотке. Сессил тут же задорно рассмеялся, а смущенная Мери то и дело непонимающе бросала взгляд с историка на майора.

— Мери, вы что-то путаете, — попытался разубедить её Стэнли. — Мамлюки пришли в Египет намного позже, тысячи лет прошли.

— Нет, — протестовала она, — семьдесят два года, — и чуть менее уверено добавила, — или сто семьдесят два.

— Слушай, Стэнли, — уняв смех, обратился к нему майор, — если мамлюки отвоевали Египет у фараонов, ты просто обязан доложить об этом в Королевское Общество.

— Да нет же, — не унимался Хьюит, — Мери просто путается во времени. Мэри, может вы пробыли в нижнем Мемфисе намного больше?

— Да-да, — вторил ему Сессил, — и не заметили, как прошло 2000 лет. Стэнли, кончай со своими расспросами. Никакая она не египтянка. Во-первых, у неё все и так на лице написано, во-вторых ты и сам все слышал.

— Нет, не слушай его, — отчаянно воскликнула Мери и ухватила молодого человека за руку, от чего тот невольно поёжился. — Я говорю правду о былом. Все мои слова — истина, в них нет лжи.

— Но, Мери, мамлюки были мусульманами. А Древний Египет пал задолго до рождения пророка Мухаммеда.

Мери бессильно покачала головой и выпустила его руку.

— Ты такой же, как грабители пирамид, — тихим понурым голосом произнесла она. — Ты не хочешь верить, ты тоже сочиняешь то, чего никогда не было. Ты тоже не умеешь читать папирусы и надписи храмов. Ты не любишь истину, как любил её Мерид Немат. Ты сам как грабитель.

— Кого же я ограбил?

— Мое прошлое. Ты думаешь, его никогда не было. Значит и меня не может быть.

После этих слов, Мери больше не желала говорить со Хьюитом. Молодой человек не на шутку взволновался, что навсегда потерял доверие белой, но, с другой стороны, она сама подорвала его доверие к собственным словам. При первом удобном случае Стэнли поспешил поделиться своими переживаниями с полковником Кристианом как старшим и мудрым сослуживцем.

— Полковник, я вовсе не хотел её обидеть, — оправдывался Стэнли. — Но если она считает, что жила в годы восстания мамлюков, то ей не больше 700 лет. Тогда и речи не может идти о Древнем Египте, фараонах, храмах. Если её отец и вправду был строителем, то только мечетей. Майор Сессил думает, что она всех нас обманывает. А я думаю, Мери просто заблуждается.

— Думаешь, тебе виднее, где и когда Мери могла жить, а ей нет? — насмешливо заметил полковник, а после серьёзно добавил, — Знаешь, Стэнли, что мне сказала Семпрония, когда я заикнулся о её почтенном возрасте? Она сказала, что лично знала Цицерона и Овидия с Горацием, но ей не 2000 лет, а намного меньше. А Древнего Рима и вовсе не существовало.

— Как это? — обескуражено вопросил Стэнли.

— Это ты историк. Так скажи мне, что такого насочиняли в своих учебниках твои университетские учителя, раз такие почтенные дамы как Семпрония и Мери не признают в академической истории собственной реальности минувших дней? Кому ты поверишь больше, свидетелю истории или кабинетному ученому?

Вопрос поставил Стэнли в тупик. Все-таки в научный подход к истории он верил, но интуиция подсказывала, что Семпронии тоже стоит верить. И уж очень хотелось, чтобы все слова Мери оказались кристально чистой правдой. Вот только исторические факты говорили об обратном.

— А вы, полковник, тоже имеете личные претензии к историкам?

— Разумеется. Правда, не к хронологии, а к оценочным суждениям. Мери ясно дала тебе понять, что недолюбливает археологов не только из-за раскопок. Какую-то неправильную историю по её мнению они воссоздают своими методами. Так что, подумай об этом.

Хьюит припомнил ещё один довод против Мери и произнёс:

— Но майор Сессил говорит, что она похожа на индианку. После всего того, что она мне сказала, я пригляделся и, пожалуй, согласен с майором. Если она родилась в Индии, то, будучи смертной, никакого Египта видеть не могла, ни древнего, ни средневекового.

— А если могла? — лукаво спросил полковник.

— Но каким образом? — поразился Стэнли. — Это ведь огромные расстояния.

— Допустим, её предки вышли из Индии, прадеды жили в Персии, деды в Аравии, а родители уже в Египте.

— Но это же кочевье какое-то.

— То-то и оно.

И тут Стэнли всё понял. Цыгане — кочевое племя, давным-давно покинувшее Индию и рассеявшееся по всему земному шару. По-английски их прозвали «джипси», что значит — египтяне, по-испански — хитанос, что переводится точно так же.

— Ты знаешь, — словно прочитав его мысли, добавил полковник, — на моей родине цыган называют «фараоновым племенем». Наверное, неспроста им дали такое имя. Может они и вправду строили пирамиды в Египте, а с нашествием мусульман перекочевали в Европу.

— Но это же ненаучно, — возразил на его предположения Хьюит.

— Скажи это Мери, — ухмыльнулся полковник. — А может, ты считаешь, что все цыгане мошенники и обманщики? Тогда выбрось всё услышанное из головы и продолжай жить со спокойной научной совестью.

Стэнли ничего ему не ответил. Вера и неверие продолжали бороться внутри его разума. И рационализм одолевал желание поверить в невозможное.

 

49

В один из дней, когда Джон Рассел неосмотрительно задержался в штабе Общества, его настиг Юлиус Книпхоф и тут же озадачил неожиданном вопросом:

— Известно ли тебе, Джонни, почему русские цари Романовы берут себе в жены исключительно немецких принцесс?

— Нет, — поспешил признаться ему доктор Рассел. — И почему же?

— Все дело в равнородных браках, как они это называют. Жена и мать будущего императора может быть только равной ему по статусу и происхождению. Кроме как в немецких княжеских домах таковых искать больше негде. Так что, теперь огромной Россией правят немцы по крови. — При этом профессор коварно хихикнул. — А нынешняя императрица происходит из гессенского дома.

— Того самого… — начал было Рассел.

— Да, мой мальчик, того самого гессенского дома, насквозь разъеденного гемофилией и порфирией. Один из братьев Алисы Гессенской умер в младенчестве от гемофилии, одна из её сестер бездетна, а другая, что замужем за собственным кузеном, семь лет назад родила больного первенца.

— Гемофилия?

— Именно. Ты знаешь, в чём особенность этого недуга? — Ученик открыл было рот, чтобы ответить, но учитель его недовольно прервал. — Не надо мне талдычить о несвертываемости крови, это я и без тебя много раз видел и знаю. Я говорю о том, — заговорщически зашептал старик, — что эта болезнь поражает только младенцев мужского пола.

Рассел согласно кивнул.

— А ты знаешь, — продолжал интриговать Книпхоф, — что российский престол не может наследовать женщина? Это в вашей империи 58 лет может править королева, а на Востоке все иначе. Наследник должен быть мужчиной и никак иначе. А Алиса Гессенская пока что родила только одну дочь. И будь уверен, она будет рожать до тех пор, пока на свет не появится мальчик. А когда он появится…

Тут профессор сделал многозначительную паузу, чтобы Рассел смог просчитать последствия такого рождения.

— Если русский наследник будет болен гемофилией… — начал было доктор, но профессор не выдержал и закончил фразу за него сам:

— Он не протянет и тридцати лет, как когда-то и герцог Олбани. Он может вообще не дожить до коронации. А это чревато грызней за трон всяких родственников, дядей, двоюродных братьев и племянников. В общем-то, после брака Николауса Романова с Алисой Гессенской, для династии вырисовываются нерадужные перспективы. Ты, кстати, знал, что Принц Георг, внук вашей королевы, приходится русскому императору с императрицей двоюродным братом?

— Вот как? Значит Николас и Алиса кузены?

— Да нет же, такие брачные союзы в России запрещены церковью. Хоть у русских и полно варварских обычаев, но некоторые из них, должен признать, весьма полезны. Отец Георга и мать Алисы родные брат и сестра. А матери Николауса и Георга родные сестры. Кстати, ты видел их фотопортреты? Удивительное сходство, словно братья-близнецы.

— Так вы, профессор, поднаторели в генеалогии?

— Конечно. С тех пор, как я начал заниматься изучением порфирии и гемофилии, пришлось досконально исследовать родственные связи Ганноверов и прочих их родственников. И вот, что я тебе скажу, мой мальчик — если Ганноверам не безразлична судьба их ближайшей родни, в особенности русских кузенов, им бы не мешало откомандировать тебя с личной рекомендацией в Петербург. Для наблюдения за гессенской ветвью болезни, так сказать.

— Я боюсь, это невозможно, — поспешил заверить его Рассел. — Как сотрудник Общества я не могу покинуть…

— Да, да, мой мальчик, ты прав, здесь ты нужен Ганноверам не меньше. Но это ваше Общество, может найти человека для подобной миссии, уж коль скоро вы служите лично королеве.

— Когда-то давно такой человек уже был найден, — кивнул Рассел. — И это были вы.

Старик раздраженно махнул рукой.

— Но теперь-то я не в том возрасте, чтобы переезжать в холодную дикую страну. Я, в конце концов, стар, мне 87 лет, я не могу долго путешествовать без внуков… Кстати!

На лице профессора заиграла коварная улыбка.

— Вы что-то придумали? — поинтересовался доктор Рассел. — Нашли выход из ситуации?

— А что если Романовыми займется Пауль?

— Мистер Метц? — недоверчиво переспросил он.

— А почему нет? Мальчику уже 35 лет, пора бы ему чем-то заняться самостоятельно, без напутствий деда. Он довольно-таки не плохой хирург. Не гений своего дела, но все же, сносный специалист.

— И вы думаете, он согласится переехать в Российскую Империю?

— А куда он денется? — хохотнул старичок. — Его отец как раз родом из Польши, так что, это будет почти возвращением на историческую родину.

— Тогда есть смысл устроить этот переезд, чтобы мы могли отследить у наследников Романовых течение гессенской болезни. Но в таком случае, я должен вам кое-что показать, — в задумчивости протянул Рассел. — Вернее вам и мистеру Метцу.

— Интригуешь, Джонни? — хитро сощурился профессор.

— Это одна экспериментальная разработка. Она как раз связана с физиологией крови.

— Интересно-интересно.

— Но, я хочу предупредить, если вы это увидите, обратного пути не будет.

— Ну, хватит пугать старика. Я не придаю огласке секретные исследования, — и лукаво добавил, — но только если сам в них участвую.

На следующий день Рассел пригласил профессора Книпофа и доктора Метца, как и сэра Джеймса с полковником Кристианом в свой дом. Полковник крайне неохотно согласился сопровождать Грэя. Что-то внутри ему подсказывало, ничего хорошего появление Книпхофа в доме медика не предвещает.

— Что Рассел собирается делать? — спросил полковник у сэра Джеймса.

— Вы и сами знаете, что.

— Я понимаю, что он хочет показать професору Мери. Но зачем? И почему я должен при этом присутствовать?

— С точки зрения медицины, у вас с ней много общего.

— Мужская и женская особь, это вы хотели сказать?

— Ну, полковник, не надо создавать проблему на пустом месте. Никто не считает вас новым видом примата в зоопарке.

— Большое спасибо, мне сразу полегчало.

Но при виде Книпхофа, на душе полковника тут же стало тяжелей. Профессор с внуком внимательнейшим образом рассматривали банку с белой коброй Сатой.

— Наверняка она долгое время прожила в пещере, — предположил доктор Метц. — У многих видов насекомых, обитающих исключительно под землей нет окраса, он им просто не нужен. Но чтобы пресмыкающееся… Где вы нашли эту особь?

— Вы правы, — ответил Рассел, — эта змея долгое время прожила в абсолютной темноте под землей.

Метц поднес банку ближе к окну, отчего змея недовольно зашипела и спрятала голову в собственные кольца.

— Да-да, — кивнул Рассел, — она не терпит света.

— Удивительное создание, — произнёс Метц, ставя банку обратно на стол.

— Что может быть интересного в побелевшей гадине? — проворчал профессор. — Змеи ползают, где им вздумается и нечему тут удивляться.

— Вот если бы люди жили под землей, — неожиданно для всех с издевкой протянул полковник, — интересно, как бы они выглядели?

— Они бы просто не выжили, — тут же ответил Метц, и, улыбнувшись, принялся объяснять дилетанту, почему. — Под землей нет света, а значит, нет растительности. Нет растительности — нет пищи для людей или для животных, которые могли бы стать людской пищей.

— Так может подземные люди научились питать свои силы другим, более оригинальным способом?

Рассел прожигал полковника сердитым взглядом, ведь разговор пошел не так, как он планировал.

— Полковник, вы несколько опережаете события, — сквозь зубы процедил он.

— Простите, что отнял ваши реплики, — без тени раскаяния ответил ему полковник. — Наверное, вы собирались преподнести их куда эффектнее.

— Вы хотите взять эту миссию на себя? — с нескрываемым раздражением произнёс доктор.

— Нет, Рассел, я просто не в восторге от спектакля, который вы тут собираетесь разыграть. Лучше покажите всё, что собирались, и покончим с этим.

— Джонни, — обратился к нему профессор, — о чём идет речь?

Пока Рассел собирался с мыслями, полковник поспешил ответить за него.

— О хозяйке кобры. Рассел, может, выпустите её из своей лаборатории? Ваши гости уже не на шутку заинтригованы.

Не отрывая презрительного взгляда от полковника, Рассел подошел к окну и быстрыми резкими движениями принялся задергивать шторы.

Пока Джеймс Грэй, не менее гостей, смущенный перепалкой своих подчиненных, зажигал единственную свечу, доктор Рассел успел открыть лабораторию и вывести пленницу.

Полковник не хотел смотреть на смущенную и взволнованную женщину, он наблюдал за реакцией Метца и Книпхофа. Старик никак не выказал свои эмоции, только нахмурился. На Метца появление белой женщины оказало куда большее воздействие. Глаза доктора от удивления широко распахнулись, а страх заставил слегка побледнеть.

— Это Мери, — наконец представил её Рассел. — Много лет назад она спустилась в подземелья Египта и провела там большую часть своей жизни. Как видите, глаза, кожа и волосы Мери приобрели нехарактерный цвет даже для жителей Северной Европы.

Мери с тревогой бросала взгляд то на незнакомцев, то на Рассела, пока профессор не обратился к ней:

— Чем же вы там питались, деточка?

— Мне не нужна пища, — тихо ответила она, глядя на старика.

— Какая глупость, еда нужна всем.

— Мери не человек, в привычном нам понимании, — пояснил Рассел.

— А кто же?

На этот вопрос женщина ответила сама:

— Я - рожденная дважды. Мать дала мне смертную жизнь, а посвященные — жизнь вечную.

Наступившую паузу прервал доктор Рассел:

— Я думаю, лучше будет все наглядно продемонстрировать.

Мери доверчиво позволила доктору держать себя за руку и не успела заметить, как он приставил лезвие скальпеля к её ладони. Женщина вскрикнула и отпрянула от истязателя, но он перехватил её запястье и поднес почерневшую от крови ладонь ближе к свече. Мери зажмурила глаза и отвернулась от мучающего её света вблизи, а медики послушно уставились на рану.

— Как видите, — начал Рассел, — кровь подземных жителей имеет нехарактерный черный цвет. На самом деле он всего лишь темно-красный, самый темный, какой только может быть.

Доктор промокнул ладонь Мэри салфеткой и присутствующие увидели, что рана не слишком глубока.

— Всего за несколько минут мягкие ткани успели регенерироваться, хоть и не до конца. То же самое произойдет, если ранение будет куда серьезней и заденет внутренние органы. Правда и займет такое заживление больше времени.

Наконец Рассел поддел лезвием запекшуюся корочку на месте пореза и снял её. Кожа под ней оказалась гладкой и чистой, будто никто её не рассекал.

— Это называется абсолютной регенерацией. Какой бы ущерб не был нанесен телу, в кратчайшие сроки оно восстановит первоначальный вид.

— У вас будет что-нибудь выпить? — не выдержал доктор Метц.

— Конечно. — Рассел отпустил напуганную Мери и поспешил налить впечатлительному доктору бренди, на ходу продолжая рассказ. — Фактически, такая способность к регенерации исключает всякую возможность старения.

— Вечная молодость? — уточнил Метц, принимая из рук Рассела стакан.

— Вечная жизнь, — довольно улыбнулся тот.

— Боже, — осушив стакан залпом, Метц воззрился на помалкивающего полковника. — Я же видел вашу рану… и кровь! Я даже прооперировал вас!

— А я предупреждал, — бесстрастным голосом произнёс тот, — что не стоит этого делать.

— Профессор, — склонился Метц к деду, в задумчивости разглядывавшего спрятавшуюся в углу Мери, — вы же сами присутствовали при той операции. Вы понимаете, что это значит?

— Да, Пауль. Я уже давно это понял.

— Простите, — возмущенно вопросил полковник, — что это вы успели понять, когда ваш внук копался в моем чреве?

Доктор Метц хотел было возразить на такую грубость, но дед не дал ему вставить и слова.

— Я видел ваши кишки, — невозмутимо ответил старик, — они настолько сужены, что напоминают кровеносные сосуды. И я сделал вывод, что пища вам совсем не нужна. А ещё я видел шрам от кылыча, старой турецкой сабли, напротив селезенки. Я ведь правильно определил?

— Верно, — признался полковник. — Как вы это поняли?

— Я же анатом. За свою жизнь я обследовал немало убиенных холодным оружием. Чем их только не резали…

— Но сейчас не те времена…

— Вот именно, что не те, усмехнулся Книпхоф. — Сейчас и от турецкой сабли редко помирают. Но в молодости я видел труп одного человека, после того как муж любовницы убил его коллекционным кылычом.

— У вас прекрасная профессиональная память, — восхитился Рассел.

— Что есть, то есть, — задумчиво пробормотал старик, после чего обратился к полковнику. — Так сколько же вам лет?

— Раз в пять больше чем вам, — холодно ответил тот.

— И как же вы нашли источник вечной жизни? — всё любопытствовал профессор.

— С чего вы решили, что я его искал?

— Но ведь это очевидно. Вы обрели эликсир вечной жизни, а это стоит немало трудов и поисков.

— Эликсир жизни? — усмехнулся полковник. — Он в ваших венах, профессор.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился старик.

— Я внимательнейшим образом прослушал вашу рождественскую лекцию о поисках бессмертия, и укажу на главную ошибку ваших рассуждений. Человеческая кровь и есть источник вечной жизни, вот только не для смертных.

— И как я должен вас понять?

— Я пью кровь, — прямо заявил он. — И Мери тоже. Вот и весь секрет.

— Полковник хочет сказать, — взял слово Рассел, — что кровопийство лишь следствие, а не причина бессмертия. Но почему немногие из людей обретают вечную жизнь нам до сих пор неизвестно.

Но профессор Книпхоф не сдавался и сыпал вопросами:

— Разве вы, полковник, не посвятили себя королевскому искусству? Разве не великое делание дало вам награду за ваши труды?

— Я потомственный военный, а не алхимик, — отрезал полковник и спросил, — Вы случайно не по этому так охотно познакомили меня с вашим приятелям Эйтоном? Думали, мы с ним родственные души?

— Однако он точно понял вашу суть, — хитро заметил старик. — Помните, я рассказывал вам историю об ожившем банкире? Я знал, вы поймете её правильно. Ведь тот человек одной породы с вами. Вам известно его подлинное имя?

— Известно, — признал полковник, — и именно поэтому я вам его не назову.

— Это и не важно, — отмахнулся профессор. — Главное, что бессмертие не миф и подобных вам не так мало.

— Так вы поэтому начали раскапывать могилы? — вдруг догадался полковник, припомнив историю о дважды похороненном банкире и о страсти Книпхофа к осквернению могил, что довела его до тюрьмы. — Вы всерьёз искали вечноживущих в земле?

— Так и это создание жило под землей, разве нет? — Профессор обратил взор к Мери, о которой уже успели позабыть, и спросил, — Деточка, зачем же вы живете в темноте? Это же совсем неудобно. А человеческая кровь, где вы её там ищите? Посмотрите на полковника Кристиана — статный мужчина, полный сил и здоровья. А на вас же просто страшно смотреть. Давайте, выходите из подполья, доктор Рассел вам поможет адаптироваться. Знаешь, Джонни, тут нужна продуманная до мелочей реабилитация. Я думаю, для начала стоит понемногу открывать шторы в комнате, самую малость каждый день, и…

Дальше полковник не стал слушать, и, бросив краткое и не слишком вежливое прощание, покинул квартиру Рассела.

С тех пор Мери стала для Книпхофа интересным экземпляром из коллекции диковинок Рассела, и с этим ничего нельзя было поделать. Полковник терпел такое положение вещей лишь в силу того что, профессора не причинял Мери душевных страданий, а напротив, обещал помочь ей вернуться к солнцу, под чьими лучами она снова сможет ходить без боли и страха. Полковник был даже рад, что к Мери вновь вернутся краски лица, и она увидит современный мир собственными глазами, а не будет представлять его по сказочным историям своих подземных соплеменников, которые сами ничего о жизни и быте смертных не знают. Но как Книпхоф задумал провести такую адаптацию, да еще в сжатые сроки, полковнику оставалось только гадать.

 

50

Из недели в неделю полковник Кристиан поднимал перед сэром Джеймсом вопрос об освобождении Мери и всякий раз получал отказ с неизменной формулировкой:

— Доктор Рассел ещё не закончил свои исследования. Пока он не даст добро, даже и не думаете вновь заводить со мной этот разговор.

Отправившись к главному медику Общества, полковник хотел незамедлительно получить от него объяснения, и потому не сдерживал бушующих эмоций, когда вопрошал:

— Что вы задумали, Рассел? Вы уже показали Книпхофу всё, что только можно. Что дальше?

Доктор лишь холодно ответил:

— Если я начну объяснять, вы вряд ли поймете все медицинские тонкости.

— А вы постарайтесь говорить на английском языке.

С явной неохотой доктор Рассел произнёс:

— Вы никогда не задумывались, почему в пирамиде Хеопса так и не найдена его мумия?

Вопрос показался полковнику странным, но он всё же ответил:

— А с чего бы Хеопсу быть похороненным в пирамиде, а не как другим фараонам — рядом в некрополе? В том самом некрополе, где 10 лет назад гуляла Мери.

— Но в пирамиде найден саркофаг, — заметил доктор и со значением прибавил, — пустой.

— И что, по-вашему, Хеопс его покинул? Рассел, мне кажется, вы скатываетесь в тот же сказочный омут, что и Стэнли.

— Я ясно слышал, — понизив голос, продолжал доктор, — как Мери назвала пирамиды местом перерождения. Теперь вы понимаете, почему в Египте, если и находят усыпальницы фараонов, то зачастую пустые.

— Потому что их разграбили ещё в древности, — не сдавался полковник.

— Безусловно. Но скажите, зачем ворам мумии? Куда они их девали?

— Я могу предположить только паталогический вандализм и надругательство над останками.

— И какой в них смысл?

— В вандализме и осквернении никогда нет смысла. Это исключительно проявление чувств, а никак ни разума.

Рассел разочарованно покачал головой и произнёс:

— Нет, полковник, я говорю вам о другом, а вы, как будто отказываетесь принять очевидное.

— Я просто не понимаю ход вашей мысли, — честно признался он.

— Всё очень просто. Усыпальницы фараонов пусты. В Гипогее живет сотни древних людей из разных концов света. В Лондоне появилась белая и утверждает, что родом из Древнего Египта.

— Тогда спросите, не встречала ли Мери там внизу Хеопса, Рамзеса или Сети.

Рассел пропустил колкость мимо ушей и продолжил:

— Известно ли вам, что пирамиду Хеопса считали вратами Дуата?

— Разумеется, нет, — раздраженно ответил полковник.

— По сути дела, Дуат, это египетское название того, что белые кровопийцы называют греческим словом Гипогея. Это тот самый подземный мир, куда уходят переродившиеся фараоны из своих пирамид. Вот почему археологи находят лишь мумии жрецов и знати, но не самих царей. Профессор ошибается, считая, что бессмертие можно получить от некоего эликсира бессмертия, а доктор Метц на правильном пути. То, что изображали на папирусах как сцены бальзамирования не что иное, как хирургическая операция по обретению вечной жизнь.

— Вы фантазер, Рассел.

— А вы просто узко мыслите, — обиженно произнёс доктор.

— Бросьте, вы всего лишь подгоняете факты под свою теорию. Никто не знает, как человек перерождается в вечноживущего, никто кроме гипогеянцев, и то, я подозреваю, знают это лишь в отдельной касте, которая это и проделывает.

— Поэтому и возникает вопрос, как всё происходит на самом деле. Лучший способ это понять — попробовать осуществить самим.

От услышанного в голове полковника помутилось:

— Вы что, собираетесь устроить перерождение смертного в кровопийцу в хирургическом кабинете?!

— А почему бы не попробовать? — спокойно парировал доктор.

— Это же нелепо. Смертный не может создать бессмертного.

— Египтяне ведь могли, — не обращая внимания на протесты полковника, продолжал Рассел. — Вы недооцениваете медицину, Главное — стремление, оно и найдёт решение для любой задачи.

— Может ваша медицина и детей вскоре научится искусственно зачинать? Есть же вещи, человеку не подвластные.

— Только Богу, вы хотите сказать.

— Да! Пусть и Богу, но не человеку!

— Тогда считайте, что Богу угодно дать знание и умение людям, и их руками вершить свои дела.

На миг полковнику показалось, что он уже слышал нечто подобное и совсем недавно. На ум пришли только маги Золотой Зари с их жаждой овладеть сокрытыми знаниями и уподобиться богам. Полковник собирался было уйти, не в силах слушать богохульства Рассела, но вовремя вспомнил, зачем пришел к нему.

— Так что вы собираетесь делать с Мери? Она ведь уже бессмертна. Постойте! На ком вы вообще собрались экспериментировать с перерождением?

— Не надо делать такие испуганные глаза, полковник, — ухмыльнулся Рассел. — Все будет исключительно добровольно. Известно ли вам, сколько ежедневно умирает людей в одном только Лондоне? А скольким бы из них хотелось пожить хоть немного, но дольше? Да хотя бы просто попытаться? Поверьте, на смертном одре нечего терять. Я отдаю себе отчет, что предстоит очень сложная работа, не на один год и даже не на десять лет. Я буду вести эту работу не в одиночку, и мы с профессором и доктором Метцем готовы продолжать исследования, пока не будет достигнут результат. Даже если мы не добьемся полного бессмертия, нас все равно ждут важные открытия и их практическое применение. Вот что важно.

— Но для чего? — только и спросил полковник после столь пламенной речи.

— Разве вы забыли, кто стоит за Обществом? — вкрадчиво вопросил доктор, и полковник тут же понял, кого он имеет в виду. — Вы же прекрасно понимаете, что династия Ганноверов больна. Сколько лет наши врачи пытались найти хоть какую-то аналогию между питанием кровопийц и проявлением порфирии, но всё было впустую. Настало время применить другую методику. Но для этого нужно её разработать.

— Вы хотите обессмертить королеву? — осторожно спросил полковник.

— Что за ерунда? — возмутился Рассел, — конечно же, нет! Цели остались прежними: найти средство, ускоряющее свертываемость крови для гемофиликов и понять причину жажды крови у порфириков и умерить её. В первом нам должно помочь ускоренная регенерация тканей у вечноживущих…

— А во втором — дадите порфирикам выпить крови кровопийц?

Рассел неодобрительно посмотрел на полковника и тот не смог понять, оскорбило ли такое предложение доктора, или он уже его безуспешно опробовал.

— Что вы хотите от Мери?

— Биологический материал, — не раздумывая, ответил Рассел.

— Что именно? — еле выговорил полковник, боясь услышать ответ.

— Мы пока не знаем. Нужно пробовать, экспериментировать.

— Вы безумец, Рассел, — констатировал полковник, — как тот доктор Франкенштейн, предок вашего учителя. Вы собираетесь резать беспомощную женщину по кускам?

— Не стоит преувеличивать опасность, — отмахнулся доктор. — Ущерба её здоровью быть не может, она ведь бессмертна. Да и не нужно выставлять меня Джеком-Потрошителем. Никто не собирается ничего отрезать, да вы и сами прекрасно понимаете, что это невозможно, с вашей-то абсолютной прочностью костей.

— Но внутренние органы, их вы собираетесь извлекать? — чуть ли не выкрикнул полковник.

Рассел внимательнейшим образом посмотрел на мужчину, после чего изрёк:

— Если вы так переживаете за судьбу беззащитной женщины, могу уступить её место вам. Готовы посодействовать моей науке?

— Я не стану давать вам никакую часть своего тела, — твердо заявил полковник, подавляя желание схватить доктора за грудки, — потому что не хочу становиться причиной несчастий для того, кому вы намереваетесь эту часть вживить.

— Так вы верите в успех предприятия? — не скрывая злорадства, спросил Рассел. — Не хотите, чтобы кто-то ещё жил вечно?

— Да, не хочу, потому что знаю, что это такое.

На этом их разговор был окончен, и полковник поспешил покинуть квартиру Рассела, даже не поговорив с Мери. Через неделю до полковника Кристиана дошла весть, что профессор Книпхоф со своими внуками покидает Лондон. Обескураженный такой новостью, полковник тут же поспешил прибыть на вокзал раньше отбытия поезда в Дувр, ведь ему было необходимо во что бы то ни стало поговорить с баварцами.

Первой, кого он увидел, была Ида. Удивительно, но былого желания вкусить крови при виде девушки полковник не ощутил, словно наваждение прошло и не вернулось. Полковник видел перед собой только молодую красивую девушку с рыжими волнистыми волосами и ясными зелеными глазами. Лишь теперь он понял, как ошибся в своих чувствах. Зов крови пропал, но остались лучистые глаза Иды, добрая улыбка и волны душевного тепла, что заставляли забыть обо всём плохом. Слишком поздно он осознал, как ему будет не хватать всего этого в промозглом Лондоне.

Кажется, Ида не рассчитывала увидеть на вокзале полковника и была бесконечно рада его появлению. Но в словах её сквозила грусть:

— Мне жаль, что вы побоялись полюбить меня. Но мне совсем не жаль, что я полюбила. Мне даже не жаль, что сегодня я уеду и больше никогда вас не увижу. Так лучше. В моей памяти вы навсегда останетесь таким, как сейчас. — Она подняла слегка влажные грустные глаза на полковника и сказала, — Но я бы хотела попросить вас только об одном. Назовите мне свое имя, чтобы я знала кому отдала свое сердце. Пожалуйста, это всё что я хочу знать.

— Эжеб… — признался он, в первый раз за сотни лет произнеся свое истинное имя вслух. — Меня зовут Эжеб.

Девушка мягко улыбнулась.

— Я знала, что вы не англичанин, вы совсем не такой, как остальные вокруг.

— Не только поэтому — грустно улыбнулся полковник. — Я ужасный человек, Ида. И мне отрадно лишь то, что вы никогда этого не поймете и не увидите.

— Зачем же вы так?..

— Простите, что побоялся своих чувств к вам. Я ошибся и обманул вас и себя.

— Так значит… — улыбнулась было она, и тут же спала с лица. — Почему же вы говорите мне это так поздно?

— Стало быть, так будет лучше, — потупив взор, признался он. — Обещайте мне, что вернётесь домой и выйдете замуж за достойного вас человека, что родите и воспитаете с ним много детей. Так действительно будет лучше.

Кажется, Ида хотела что-то возразить, но не смогла. Она лишь беспомощно отшатнулась и, не сказав ни слова, не оборачиваясь, пошла к поезду и села в вагон. Полковник молчаливо смотрел ей вслед, чтобы запомнить последний миг, когда видит Иду. Какие бы светлые чувства не будила в нём эта чистая девушка, как бы горько не было ему отпускать её, полковник не посмел сломить свой жизненный принцип, в котором предназначение каждой женщины — продолжить род и стать матерью. И дать это Иде он был никак не в состоянии. Никогда полковник не был так эгоистичен, чтобы обречь любимую женщину на бездетную старость, не смог сделать этого и сейчас.

С тяжелым сердцем полковник шёл по платформе к доктору Метцу. Хирург выглядел крайне подавленно и растерянно, и полковнику Кристиан было необходимо узнать, почему.

— Герр Метц, — произнёс полковник, от чего хирург вздрогнул, — что произошло? Что вы сделали с Мери?

Метц лишь рассеянно помотал головой, не в силах ничего ответить. Полковнику доводилось видеть людей с таким поведением, но только во время войны, после того как те получали контузию.

— Что с вами герр Метц? — сбавив тон, снова спросил полковник. — Что произошло в доме Рассела?

— Она так кричала… — рассеянно произнёс доктор. — Мы дали ей хлороформ, но он не подействовал… Она всё время была в сознании…

— Что вы с ней делали? — взволнованно спрашивал полковник. — Что с Мери? Метц, ответьте.

— Дедушка… Профессор предложил изучить шишковидное тело и Рассел сказал, что это возможно.

— Где находится это тело?

— Над таламусом.

— Метц, я не медик, я вас не понимаю.

— Между полушариями головного мозга.

Услышанное показалось полковнику абсурдом, потому как она знал, что кость вечноживущего нельзя ни сломать, ни распилить, а уж залезть под черепную коробку кровопийцы и вовсе невозможно.

— Я не понимаю, — признался он, — как такое может быть? Что вы сделали?

— Профессор заказывал у кузнеца крючок, как у египетских бальзамировщиков… — Метц с силой зажмурился, словно хотел избавиться от страшных воспоминаний, но произнёс, — Когда он показал крючок, она закричала во весь голос. Она поняла, что это, что этим делают. Господи, её крик…

От потрясения полковник не находил слов. Мужчина пошатнулся и вцепился в плечо доктора.

— Она… что с ней? — еле прошептал полковник.

Доктор Метц и сам едва подбирал слова, а мысли его то и дело сбивались:

— Её слезы похожи на кровь…

— Она ведь не умерла?

— Рассел сказал, что она будет жить вечно. Как и вы.

Но полковнику хотелось, чтобы Мери умерла и обрела покой, иначе её страдания в лаборатории доктора будут вечными, как в аду.

На платформе показался профессор. В руках он держал объемную сумку и настойчиво отбивался от носильщика с его предложением самому донести багаж старика.

— Я же вам сказал, нет! — возмущался Книпхоф, — здесь очень ценный биологический материал. Ещё разобьете банку и раствор растечется по всему вашему вокзалу. А, молодой человек, — обрадовался старик, завидев полковника. — Ну вот, наконец, едем домой, — понизив голос до заговорщического шепота, Книпхоф слегка тряхнул сумку в руке. — Везу шишковидную железу в Мюнхен, в собственную лабораторию. Работы предстоит…

Полковник не стал слушать его дальше, ибо был не в силах. Бросив прощальные слова, он удалился с вокзала в надежде, что и правду больше никогда не увидит баварского анатома, этого потомка Франкенштейна по крови и по духу.

Полковник был зол на себя за то, что не воспрепятствовал операции, на Книпхофа и Рассела, что свершили такое с Мери, на сэра Джеймса, что позволил это изуверство. Полковник помнил, как обещал Мери свободу, но только если она скажет, кто прислал её в Лондон. Пока она молчала, Рассел мог продолжать свой эксперимент, ибо такова была воля Грэя. Никогда ещё в Обществе не применяли пытки и, пожалуй, это было самым страшным, что могло ждать бессмертное создание.

В бессильной злобе полковник ворвался в дом Рассела.

— Кажется, я вас не приглашал, — заметил доктор.

— Вы не один здесь живете, — кинул ему полковник и целеустремленно направился к двери лаборатории.

— Она заперта на ключ, — предупредил Рассел, — и я не буду её отпирать. Мери сейчас нужен покой.

Не обращая на доктора внимания, полковник приник к двери.

— Мери, — умоляюще произнёс он, — Мери, ты слышишь меня?

— Полковник, я же сказал вам, она сейчас отдыхает. Мери не до разговоров с вами.

Но полковнику было всё равно, и он продолжал говорить, уткнувшись лбом о дверной косяк:

— Прости меня, если бы я только знал… Если бы я только знал, что с тобой сделают, тогда в музее, я бы не стал тебя окликать, я бы дал тебе уйти в подземелье. И пусть бы ты и дальше приходила к магам в их снах, говорила им о подземном Мемфисе и песках… Лучше бы они откопали этот чертов город. Твоя свобода не стоит каких-то древних руин. Прости меня, Мери. Видать, не зря меня называют иудой и отступником. Я опять служу не тем и предаю не тех… Это ведь ты вывела меня к Флит, когда я лежал в темноте и истекал кровью? Конечно ты. Ты не сказала мне ни слова. Ты же Мерит-сегер, а значит, любишь тишину…

По ту сторону двери не раздалось ни звука.

 

51

Полковнику Кристиану хотелось рвать и метать. Не для того он прослужил в Обществе 34 года, чтобы соглашаться с текущим положением вещей. Когда он только предстал перед восьмью основателями Общества, все они заверили его, что их союз намерен покончить с насильственным кровопийством в ночном Лондоне и на полковника возлагается нелегкая миссия пресечь все летальные поползновения белых. Вот и все, чем собиралось заниматься Общество изначально. Потом доктору Пэлему стало интересно, как устроен организм белых подземников. Затем нашлись другие пытливые умы, увязавшие наследственные болезни королевской семьи с проблемами кровопийства. Они-то и уговорили сэра Артура отдать им на экспериментальное растерзание отъявленных негодяев из числа белых. Тогда полковник не протестовал, потому что знал, кого отрывал от окровавленных тел в лунные ночи. Он согласился с экспериментами однажды, потом ещё раз, и покидать ряды Общества стало поздно. Но сейчас настал момент, когда он не мог стерпеть извращение всех договоренностей.

Не находя покоя, полковник пошел туда, где все началось — в Британский музей. Конечно, он не надеялся проникнуть в запасники и попробовать отыскать накидку Мэри — наверняка её уже успел найти Бадж.

Сам не зная зачем, полковник направился в египетский зал. Что он хотел там увидеть? Статуи давно умерших царей, фигурки из их погребальных камер, обрывки папирусов с одами в их честь? А может, он хотел попытаться представить, как жила Мери, не важно, 700 или 3000 лет назад? Разглядывая экспозицию, полковник все больше разубеждался в том, что Древний Египет подобен сказочной стране тайн и магии.

Колонны с высеченными иероглифами казались грубыми каменными столпами, искусные расписные вазы напоминали глиняные горшки. Цари, навеки запечатленные, в черном и сером граните, стояли молчаливыми истуканами. В статуэтках многочисленных богов он видел лишь их звериные лики.

Когда взгляд полковника упал на застекленный стенд, где лежали продолговатые крючки, а надпись гласила «инструменты бальзамировщиков», он бессильно сжал кулаки и отстранился. Но стоило ему отвернуться, как перед глазами предстало творение рук тех самых бальзамировщиков с помощью тех самых инструментов.

Мумия покоилась в саркофаге. Её голова была откинута назад, а плечи неестественно приподняты. Когда-то бальзамировщики плотно завернули мертвое тело в пелена, от чего мумия больше походила на куклу из папье-маше. Они расписали её покров на свой вкус: неестественно большие глаза и брови, линия рта и ноздри, странные полосы на щеках, знаки на коленях и сосках. Туловище и конечности обернули жгутами, тесно переплетя их между собой, а на ступни одели сандалии.

Полковник был не единственным в зале, кто так внимательно разглядывал покойницу. На скамеечке перед саркофагом расположилась женщина. Она не поворачивала головы и, казалось, даже не дышала. Все что она делала, так это сидела с отрешенным видом напротив мумии и полуприкрытыми глазами смотрела куда-то вдаль, сквозь пространство и время.

Конечно, полковник узнал её, хоть и видел раз в жизни и то на фотографии. Глядя на её скромное одеяние, трудно было догадаться, что она актриса и блестящая исполнительница ролей самых распутных женщин.

Полковник присел на скамеечку рядом с Флоренс Эмери, но та даже не заметила его появления. Он ещё раз попытался внимательно рассмотреть так увлекшую её мумию, но ничего занимательного в ней не нашел.

— Какой странный обычай, бальзамировать тело и верить, что жизнь может в него вернуться, — ненавязчиво произнёс полковник, но Флоренс никак не отреагировала на это замечание. — Возможно ли жить без сердца? Как вы считаете, миссис Эмери?

Только услышав собственное имя, актриса посмотрела на полковника, но без удивления или возмущения, а скорее с равнодушием.

— Мы знакомы? — спросила она.

— Вряд ли. Но у нас есть общий знакомый.

— Вот как? И как же его имя?

— Таф-тар-тар-ат. — отчетливо по слогам произнёс полковник.

На лице Флоренс не дрогнуло ни мускула. Интонация стала подчеркнуто официальной, и полковник услышал те нотки, за кои голос Эмери многие считают волшебным:

— Я не знаю, о ком вы говорите. Возможно, вы что-то путаете или вас ввели в заблуждение.

— Нет, миссис Эмери это вас ввели в заблуждения, пообещав несметные сокровища под лапами стража пирамид. Надеюсь, мистер Гарднер не начал откладывать деньги на археологические раскопки? А мистер Беннет не обирается отплывать в Египет, с его-то астмой? Передайте своим братьям по Ордену Золотой Зари, что не стоит срываться с места только по тому, что какой-то бледный дух попытался совратить вас с пути истинного лживыми речами. Да, и мистеру Баджу скажите, чтобы сжег найденную им в коридоре накидку. Не искушайте духа вернуться за материализовавшимся доказательством собственного существования.

Бушующие внутри эмоции, наконец, выдали Флоренс. Женщина заметно побледнела, выслушивая наказы полковника, и это не ускользнуло от его взора.

— Что же вы, миссис Эмери, не увидели собственного разоблачения в своем волшебном зеркале? Или то, что там живет, коварно умолчало о нашей с вами встрече? А карты вас тоже не предупредили? — Он указал взглядом в сторону мумии и спросил, — И даже оно не шепнуло?

Губы Флоренс дрогнули, но ни слова с них так и не слетело.

— Говорят, дух мумии хочет вселиться в вас и завладеть вашим телом, чтобы жить вечно. Не боитесь, что это окажется правдой?

Полковник расплылся в улыбке, заметив на лице актрисы неподдельный, еле скрываемый испуг.

— Кто вы такой? — вопросила Флоренс.

— Мое имя полковник Кристиан, — не таясь, произнёс он, продолжая вводить очередного адепта в заблуждение по поводу собственной значимости в магическом мире. — Можете справиться обо мне у мисс Хорниман, мистера Эйтона или у графа де Гленстрэ. Надеюсь, они не станут утаивать факт знакомства со мной, если вы скажете, что я не против такого признания.

— И что произойдет, если я так и поступлю?

— Наверняка вам ответят, что к моим советам стоит прислушаться.

— Тогда дайте совет, и я решу, что с ним делать.

Полковник склонился к уху женщины и тихо произнес:

— Не рассчитывайте, что дух Тафтартарат отныне послушен вашей воле. Вы слишком самонадеянны, чтобы подчинить себе нездешнее создание и требовать от него исполнения всех ваших приказаний.

Не дав Флоренс возразить, полковник поспешил продолжить напутствие:

— Не верьте лживой храмовой певице. Её письма не более чем лесть вам и мистеру Баджу. Уж вы-то должны понимать, что мертвым не дозволено ходить среди живых — либо поля Иалу, либо Дуат, а может и небытие — другого не дано. В этой оболочке, — и полковник указал на мумию в саркофаге, — прячется что-то совсем иное, миссис Эмери. И если вы и дальше будете послушно впускать его в свой разум и позволите распоряжаться своим телом, то на свое несчастье узнаете, кто же он такой на самом деле.

В тревожном взгляде актрисы читался если не испуг, то сомнения в собственной правоте. Пользуясь произведенным эффектом, полковник решил окончательно сломить сопротивление адептки Золотой Зари:

— И, пожалуйста, прогоните из своего будуара Томаса Вильерса и больше никогда не впускайте. Одно его присутствие плохо влияет на ваши магические способности. К тому же, он злоупотребляет вашим доверием и не носит тот талисман, что вы вышили ему золотом на черном атласе.

Не дав возразить и слова, полковник поднялся с места и неспешной походкой направился к выходу, оставив растерянную Флоренс и дальше удивляться, откуда ему известны все её тайны.

Так полковник покинул музей и поспешил вернуться в штаб Общества в надежде, что отбил у сестры S.S.D.D. охоту если не к колдовству, то к несанкционированным археологическим раскопкам точно.

По прошествии двух недель, когда полковник в одиночестве сидел в одной из пустующих комнат штаб-квартиры Общества, к нему заявился нежданный посетитель. Собственно говоря, любой незнакомец, забредший в штаб, был нежданным и нежеланным посетителем и его всегда старались побыстрее выпроводить.

Это же собирался проделать и полковник, но взглянув на молодого высокого брюнета в пенсне, тут же узнал в нем поэта Биллиама Йейтса.

Первой мыслью было подозрение, что Софи не просто проговорилась о факте шпионажа, но и навела поэта на настоящий след самозваного Фреда Райли. Но вспомнив, что Йейтс причастен к театральным кругам и наверняка хорошо знаком с актрисой Флоренс Эмери, скорее всего, он просто решил вступиться за её честь. А может им вдвоем удалось разговорить негодяя Томаса и тот охотно продиктовал адрес штаба.

— А, мистер Йейтс, проходите, присаживайтесь, — холодно пригласил его полковник. — Не ждал вашего появления. Чем обязан?

Приняв приглашение, Йейтс со всей серьезностью и подчеркнутой холодностью в голосе произнес:

— Стало быть, вам прекрасно известно мое имя, полковник Кристиан?

— Разумеется. Мне доводилось читать ваши «Кельтские сумерки». — Полковник выжидающе посмотрел на автора и произнёс, — Большей чуши в жизни не встречал.

Йейтс не смутился и тут же ответил:

— Я и не рассчитывал, что людям вроде вас суждено их понять и оценить.

— Меня вы тоже не правильно оценили, — добавил полковник, не надеясь, что поэт поймет истинный смысл его реплики. — Я бы спросил, какие силы диктуют вам стихи, что вы выдаете за собственные, но не стану. Такие тайны ведь не раскрываются.

— Это оскорбление?

— Скорее похвала вашему магическому таланту.

Однако, Йейтс не купился на сомнительный комплимент и приступил к изложению своих претензий:

— Я пришел сюда, чтобы спросить, какое право вы имеете вмешиваться в дела сторонней организации, в которой даже не состоите?

— Глава вашего храма не счел этот вопрос существенным, — парировал полковник.

— Матерс много на что не обращает внимание. Но он в Париже, а мы в Лондоне. С какой стати вы стали поучать мисс Фарр, как ей стоит вести оккультную работу, а как нет?

— Вообще-то это было не нравоучение, а ряд дружественных советов. Мне очень жаль, — соврал полковник, — что она так остро восприняла мои слова.

— Тогда с какой стати вы подсылаете ко мне молодую особу, чтобы она выведывала, чем я занимаюсь в плане магии? Ведь это ваших рук дело?

— Понятия не имею, о чём идет речь, — невинно заявил полковник, прекрасно понимая, что обратное Йейтс не сможет доказать.

— Однако не стоит считать, что я оставлю без ответа все ваши ухищрения, и вам не придется за них отвечать. Будьте уверены, у меня есть связи, способные заставить вас не только прекратить вашу деятельность, но и сильно пожалеть, что вы вообще её затеяли.

— Неужели? Вы покараете меня смертоносным потоком воли, под ударом коего паду я мертвым и бездвижным? Или доктор Весткотт нашлет на меня мнимую летаргию, а после вскроет мое бездыханное тело в своём морге?

Йейтс не стал отрицать такой возможности и заявил:

— Вам не следовало вмешиваться в дела закрытого общества, где практикуются вещи, вам не доступные.

Полковник не любил пререкаться, а тем более оправдываться. К магам у него не осталось ни капли уважения и, тем более, страха перед их способностями — только брезгливость к людям, считающими себя выше толпы. И потому, больше всего полковнику хотелось поставить точку в этом разговоре.

— Мистер Йейтс, я не собираюсь с вами деликатничать, как делал это с миссис Эмери. Вы зря считаете, что ваши связи чем-то выше моих. Если вы и дальше собираетесь возмущаться моей деятельностью, и даже захотите предать её огласке, то не удивляйтесь, что в один из дней кто-нибудь из городских чиновников сочтет вашу дружбу с мистером Матерсом за симпатию идеям якобизма, и чего доброго, решит, что вы ирландский националист, или даже бомбист. Зачем вам проблемы с властями, мистер Йейтс?

— Вы бесчестный человек, — только и ответил поэт.

— Ну, разумеется. Но если вы пообещаете мне не поднимать шум, то и я в свою очередь пообещаю вам спокойную жизнь в Лондоне без высылки в Дублин, или, чего доброго, на каторгу. Вы согласны на такого рода сделку?

Йейтс не ответил на вопрос, только ещё раз выразил свое возмущение шантажом и покинул комнату.

Полковник недолго пребывал в одиночестве, ибо не прошло и минуты, как его посетил сэр Джеймс.

— Кто это только что здесь был? — поинтересовался он.

— Биллиам Йейтс. Младший адепт-теоретик Ордена Золотой Зари.

— Вот как? И что же он хотел?

— Вступался за честь своей доброй подруги миссис Эмери.

— А в этом была необходимость?

— Пожалуй. Накануне я сказал этой ведьме в лицо, все, что думаю о ней и той мумии, с которой она общается. — Ехидно посмотрев на Грэя, полковник добавил, — И ещё настойчиво попросил отстать от моего непутевого сыночка Тома.

Сэр Джеймс виновато потупил глаза и признался:

— Извините, но я не придумал ничего лучшего, чтобы скрыть имя своего племянника. Ни для кого не секрет, что я женат на урожденной Элен Вильерс. Надеюсь, вы не сочли мой обман личным оскорблением?

— Нет, сэр Джеймс, — равнодушно отозвался полковник. — Можете говорить обо мне кому угодно, все что угодно. Я теперь не обижусь.

— Вы обижены, полковник? — мягко спросил его Грэй. — Я понимаю, слишком много событий произошло за последнее время, это кого угодно вымотает. Может вы хотите отпуск? Скажите, я всё устрою.

— Пожалуй, я хочу отставки.

Кажется, сэр Джеймс не ожидал такой просьбы, и потому долго собирался с мыслями, прежде чем спросить:

— Но почему?

— Вы сами знаете, почему, — меланхолично кинул полковник.

Немного помолчав, Грэй произнес:

— Есть вещи, связанные с безопасностью страны. Вы это признаете?

— Да, сэр Джеймс, — безразлично согласился полковник.

— Тогда не надо этого самоедства. Вы поступили правильно. Я поступаю правильно. Рассел, делает то, что ему должно.

— С каких пор в Обществе применяют пытки?

— С тех самых пор, когда над Англией нависла угроза кровопийского вторжения из глубины. Вы говорите, что эта женщина, Мери, не виновата. Хорошо, я согласен, что в одиночку она не успела натворить страшных бед, а маги Золотой Зари и сами рады обманываться. Но я думаю не о ней, а о других белых, гипогеянцах, что ждут её возвращения в подземный Египет с добрыми вестями. Как думаете, захотят они переселиться в Лондон, зная, что Меритсегер отсюда не вернулась, да и вообще сгинула неизвестно где? Это акт устрашения, полковник, вам ли не понимать, что это такое, когда идет война.

— А идет война?

— За жизненное пространство. За кровь и жизнь наших горожан. За вашу свободу жить там, где вы хотите. Или вы думаете, когда они придут, то не заберут вас вниз, даже из благих, по их понятиям, побуждений? И это после того, что вы успели сделать против белых за 34 года? Если вы не хотите, чтобы кто-то за вас решил переделать вас в белое ночное создание, вам придется согласиться с моей стратегией. Вам придется смириться, что Мери будет нашей пленницей. Можете осуждать и проклинать меня, но все что я делаю, делаю только во имя Англии.

 

Послесловие

Как и предрекал Джеймс Грэй, в 1901 году, после кончины королевы Виктории, новый монарх Эдуард VII, не считаясь с истинными задачами Общества по изучению проблем инженерной геологии, распорядился о переезде его штаба за пределы Лондона в поместье под названием Фортвудс. Георг V вернул полномочия Обществу в напряжённые годы Мировой Войны, но Фортвудс никто из восьми семейств не покинул, тем самым дав начало глубоко законспирированной, автономной от короля и правительства организации.

Хьюит Стэнли стал основоположником мифологического метода в изучении истории древних кровопийц. Группу его единомышленников и их последователей в шутку прозвали «кельтологами» из-за их углубленного изучения преданий о сидах, эльфах и прочих потусторонних сущностях их легенд Британских островов.

Томас Вильер расстался с Флоренс Фарр после того как вскрылась его связь с Обществом. Он не дожил до собственного 25-летия лишь трёх дней, так как скончался от внезапного разрыва сердца на улице по дороге домой. Накануне он говорил матери, что его преследуют черные тени и не дают спать по ночам. Прохожий, что пытался помочь умирающему молодому человеку рассказал, что его последними словами были: «Глаза во тьме… они знают, кто предал».

Личность пресловутого Джек-Потрошителя так и осталась неизвестной, и Общество, как ни пыталось, не внесло ничего нового в понимание маниакальной жестокости убийцы проституток. А многие документы Скотланд-Ядра о деле Джек-Потрошителя, что считаются утерянными, по-прежнему находятся в Фортвудсе, в его необъятном и запутанном после переезда из Лондона архиве.

Со вступлением в ряды Ордена Золотой Зари тогда ещё молодого и никому неизвестного Алистера Кроули, для Ордена началась череда внутренних ссор, смены власти, расколов и, как следствие, окончательное прекращение существования в 1923 году.

В 1901 году Матерс снова попался на удочку самозваных адептов — на этот раз супругов-мошенников Хоросов, благодаря чему, многие сокровенные тайны Ордена Золотой Зари стали всеобщим достоянием и поводом для презрительных шуток в пресе.

В 1897 году государственным чиновникам стало известно об увлечении доктора Весткотта оккультизмом. В связи с этим его поставили перед выбором: либо должность коронера, либо членство в Ордене Золотой Зари. Доктор, как истинный розенкройцер, которому надлежит подчиняться законам общества, в котором он живет, выбрал первое. Семейная жизнь, которой Весткотт столь дорожил, быстро закончилась. Вначале погибли двое его сыновей, затем покончила с собой одна из дочерей, вскоре умерла и супруга. Сам Весткотт ушел из жизни в 1925 году, когда ему было 77 лет.

Самюел Лиддел Матерс умер в 1918 от неизвестной болезни, по заверению супруги Мины — из-за того, что его истощили тайные вожди. Хотя, нашлись и те, кто считал, что Матерса сгубили черномагические заклинания его давнего врага Алистера Кроули.

Алан Беннет, которого Кроли позже называл своим учителем, вскоре перестал интересоваться заспиртованными змеями и променял оккультные практики на буддистские. Беннет удалился от суетного мира в бирманский монастырь, который, впрочем, покинул и вернулся в Европу с миссионерской деятельностью. Но и буддизм в итоге его разочаровал. Единственное увлечение, которому он остался верен — эксперименты с электричеством, например, изобретение аппаратуры, с помощью которой можно было установить связь с астральным миром.

Биллиам Йейтс и дальше писал стихи и пьесы. Он вошел в историю как видный деятель Ирландского литературного Возрождения. В декабре 1923 года Шведская Академия присудила Йейтсу Нобелевскую премию по литературе, больше как представителю новообразованной Ирландской Республике, нежели поэту.

К слову, в 1927 году Нобелевской премии по литературе удостоился и брат Мины Матерс — Анри Бергсон.

Энни Хорниман умерила свой филантропический пыл в отношении Матерса и даже ненадолго была исключена им из Ордена Золотой Зари. С тех пор богатая наследница предпочитала финансировать театральные постановки и даже стала дамой-патронессой ирландского национального Театра Аббатсва. Но занятий оккультизмом она так и не оставила.

Доктор Метц, как и было ему поручено, переехал в Российскую Империю, где успел обзавестись семьей. Действительно, как и предрекал профессор Книпхоф, его помощь понадобилась императорской чете, когда родился их единственный сын, больной гемофилией. В 1912 году Метц отказался от должности лейб-медика, не выдержав конкуренции с Григорием Распутиным, и вместе с детьми вернулся в Мюнхен, где и прожил остаток своих дней.

Ида Бильрот так и не вышла замуж, зато продолжила службу сестры милосердия. В возрасте 47 лет она скончалась в военном госпитале во время эпидемии «испанки».

Профессор Книпхоф прожил ещё 20 лет, пребывая в ясном уме и полном здравии до последних дней, и скончался в 1916 в окружении своих долгожданных правнучек, так и не узнав, чем же окончилась Мировая Война.

Семпрония поспешила покинуть Англию, пока не грянул гром, а именно, не вышел в свет роман её друга Брема Стокера «Дракула». С подачи Семпронии антагонист получил имя давным-давно покойного валашского князя из Мунтении и поверхностную биографию вечноживущего секейского графа из Трансильвании. Так в одном персонаже соединились жертва и его невольный погубитель, и Семпрония верно посчитала это самой изощренной местью полковнику.

В Обществе выход этой книги сочли провокацией и оскорблением, что послужило толчком к внимательнейшему изучению всякой литературы о вампирах и им подобных с целью поиска скрытых смыслов и последующему поиску говорливых вдохновителей.

Полковнику грело душу, что не он один вдохновил Стокера на создание своих книжных персонажей. В чете Харкеров он увидел явную отсылку к супругам Матерсам. Джонатан Харкер пал жертвой трех вампиресс, как и Матерс позволил пленить себя трём тайным тождям. Как Матерс подарил лондонской богеме моду на черномагические ритуалы, так и Харкер стал проводником графа-чернокнижника в Англию. Полковник так же был уверен, что прототипом Мины Харкер послужила Мина Матерс, любящая жена, по глупости мужа, павшая жертвой тёмных сил.

А в 1903 годы вышел в свет новый роман Стокера «Сокровища семи звезд», где действие разворачивается вокруг мумии древнеегипетской царицы Теры, добровольно ушедшей из жизни, чтобы спустя тысячелетия вернуться в мир смертных, вселившись в тело молодой англичанки. Полковник не без удовольствия разгадал, что за актриса послужил вдохновением и для этой истории.

Сама же миссис Эмери, она же Флоренс Фарр в 1912 году продала все свое имущество в Англии и переехала на Цейлон, где стала леди ректором в Удивильском колледже для девушек. В 1916 у неё обнаружился рак груди, и через несколько месяцев после мастэктомии в возрасте пятидесяти шести лет она скончалась в больнице Коломбо. Согласно её воле, тело было кремировано, а пепел высыпан в священную реку Калиани.

Мумия, так привлекавшая к себе Флоренс Эмери, оказалась на тысячу с лишним лет моложе саркофага, где покоилась. Но это выяснилось только в середине XX века после рентгеновского исследования. Также сюрпризом для Британского музея стало и то, что под пеленами, предающими округлости женского тела, покоилось тело мужчины, а вовсе не жрицы Мут-эм-мену. Скорее всего, в начале XIX века один предприимчивый делец приобрётший пустой саркофаг некой Мут-эм-мену, решил подобрать к нему подходящую на его взгляд мумию и выгодно продать этот комплект Британскому музею. Но миссис Эмери и её современники ни о чем подобном не подозревали.

Отчисткой Сфинкса от песков началась лишь в 1925 году. В 1935 году был найден подземный ход под мощеной дорогой между Сфинксом и пирамидой Хефрена, а также примыкающие к ходу шахты и помещения на глубине 40 метров. Ныне факт этого открытия отрицается. В 1994 году в ходе сейсмических исследований под плато Гизы были обнаружены пустоты, а год спустя рабочие нашли вход в подземный тоннель у основания лап Сфинкса. В 1998 году спутниковая съемка показала скрытую под плато сеть многочисленных ходов и подземный город в естественных пещерах, тянущийся на восток в сторону Каира.

Официальные власти Египта и академические круги опровергают существование подземелий под плато Гизы. Египетская служба древностей запретила все сейсмические и геологические работы возле Сфинкса, а все подходы к скульптуре охраняются вооруженными солдатами.

А некоторые последователи предсказателя Эдгара Кейси и в наши дни всерьез утверждают, что под Сфинксом спрятана библиотека, вывезенная из Атлантиды, в которой сокрыты невероятнейшие знания, а власти намеренно скрывают от людей древние тайны, что прячутся в тёмных катакомбах.

Лондонский метрополитен продолжает расширяться и отнимать остатки жизненного пространства у белых кровопийц, коих под Лондоном остались считанные единицы.

А Британией по-прежнему правит королева, родившая наследника престола от своего кузена. И наследник безмерно гордится своим родством с далеким валашским предком Владом Дракулой.