В один из дней, когда Джон Рассел неосмотрительно задержался в штабе Общества, его настиг Юлиус Книпхоф и тут же озадачил неожиданном вопросом:

— Известно ли тебе, Джонни, почему русские цари Романовы берут себе в жены исключительно немецких принцесс?

— Нет, — поспешил признаться ему доктор Рассел. — И почему же?

— Все дело в равнородных браках, как они это называют. Жена и мать будущего императора может быть только равной ему по статусу и происхождению. Кроме как в немецких княжеских домах таковых искать больше негде. Так что, теперь огромной Россией правят немцы по крови. — При этом профессор коварно хихикнул. — А нынешняя императрица происходит из гессенского дома.

— Того самого… — начал было Рассел.

— Да, мой мальчик, того самого гессенского дома, насквозь разъеденного гемофилией и порфирией. Один из братьев Алисы Гессенской умер в младенчестве от гемофилии, одна из её сестер бездетна, а другая, что замужем за собственным кузеном, семь лет назад родила больного первенца.

— Гемофилия?

— Именно. Ты знаешь, в чём особенность этого недуга? — Ученик открыл было рот, чтобы ответить, но учитель его недовольно прервал. — Не надо мне талдычить о несвертываемости крови, это я и без тебя много раз видел и знаю. Я говорю о том, — заговорщически зашептал старик, — что эта болезнь поражает только младенцев мужского пола.

Рассел согласно кивнул.

— А ты знаешь, — продолжал интриговать Книпхоф, — что российский престол не может наследовать женщина? Это в вашей империи 58 лет может править королева, а на Востоке все иначе. Наследник должен быть мужчиной и никак иначе. А Алиса Гессенская пока что родила только одну дочь. И будь уверен, она будет рожать до тех пор, пока на свет не появится мальчик. А когда он появится…

Тут профессор сделал многозначительную паузу, чтобы Рассел смог просчитать последствия такого рождения.

— Если русский наследник будет болен гемофилией… — начал было доктор, но профессор не выдержал и закончил фразу за него сам:

— Он не протянет и тридцати лет, как когда-то и герцог Олбани. Он может вообще не дожить до коронации. А это чревато грызней за трон всяких родственников, дядей, двоюродных братьев и племянников. В общем-то, после брака Николауса Романова с Алисой Гессенской, для династии вырисовываются нерадужные перспективы. Ты, кстати, знал, что Принц Георг, внук вашей королевы, приходится русскому императору с императрицей двоюродным братом?

— Вот как? Значит Николас и Алиса кузены?

— Да нет же, такие брачные союзы в России запрещены церковью. Хоть у русских и полно варварских обычаев, но некоторые из них, должен признать, весьма полезны. Отец Георга и мать Алисы родные брат и сестра. А матери Николауса и Георга родные сестры. Кстати, ты видел их фотопортреты? Удивительное сходство, словно братья-близнецы.

— Так вы, профессор, поднаторели в генеалогии?

— Конечно. С тех пор, как я начал заниматься изучением порфирии и гемофилии, пришлось досконально исследовать родственные связи Ганноверов и прочих их родственников. И вот, что я тебе скажу, мой мальчик — если Ганноверам не безразлична судьба их ближайшей родни, в особенности русских кузенов, им бы не мешало откомандировать тебя с личной рекомендацией в Петербург. Для наблюдения за гессенской ветвью болезни, так сказать.

— Я боюсь, это невозможно, — поспешил заверить его Рассел. — Как сотрудник Общества я не могу покинуть…

— Да, да, мой мальчик, ты прав, здесь ты нужен Ганноверам не меньше. Но это ваше Общество, может найти человека для подобной миссии, уж коль скоро вы служите лично королеве.

— Когда-то давно такой человек уже был найден, — кивнул Рассел. — И это были вы.

Старик раздраженно махнул рукой.

— Но теперь-то я не в том возрасте, чтобы переезжать в холодную дикую страну. Я, в конце концов, стар, мне 87 лет, я не могу долго путешествовать без внуков… Кстати!

На лице профессора заиграла коварная улыбка.

— Вы что-то придумали? — поинтересовался доктор Рассел. — Нашли выход из ситуации?

— А что если Романовыми займется Пауль?

— Мистер Метц? — недоверчиво переспросил он.

— А почему нет? Мальчику уже 35 лет, пора бы ему чем-то заняться самостоятельно, без напутствий деда. Он довольно-таки не плохой хирург. Не гений своего дела, но все же, сносный специалист.

— И вы думаете, он согласится переехать в Российскую Империю?

— А куда он денется? — хохотнул старичок. — Его отец как раз родом из Польши, так что, это будет почти возвращением на историческую родину.

— Тогда есть смысл устроить этот переезд, чтобы мы могли отследить у наследников Романовых течение гессенской болезни. Но в таком случае, я должен вам кое-что показать, — в задумчивости протянул Рассел. — Вернее вам и мистеру Метцу.

— Интригуешь, Джонни? — хитро сощурился профессор.

— Это одна экспериментальная разработка. Она как раз связана с физиологией крови.

— Интересно-интересно.

— Но, я хочу предупредить, если вы это увидите, обратного пути не будет.

— Ну, хватит пугать старика. Я не придаю огласке секретные исследования, — и лукаво добавил, — но только если сам в них участвую.

На следующий день Рассел пригласил профессора Книпофа и доктора Метца, как и сэра Джеймса с полковником Кристианом в свой дом. Полковник крайне неохотно согласился сопровождать Грэя. Что-то внутри ему подсказывало, ничего хорошего появление Книпхофа в доме медика не предвещает.

— Что Рассел собирается делать? — спросил полковник у сэра Джеймса.

— Вы и сами знаете, что.

— Я понимаю, что он хочет показать професору Мери. Но зачем? И почему я должен при этом присутствовать?

— С точки зрения медицины, у вас с ней много общего.

— Мужская и женская особь, это вы хотели сказать?

— Ну, полковник, не надо создавать проблему на пустом месте. Никто не считает вас новым видом примата в зоопарке.

— Большое спасибо, мне сразу полегчало.

Но при виде Книпхофа, на душе полковника тут же стало тяжелей. Профессор с внуком внимательнейшим образом рассматривали банку с белой коброй Сатой.

— Наверняка она долгое время прожила в пещере, — предположил доктор Метц. — У многих видов насекомых, обитающих исключительно под землей нет окраса, он им просто не нужен. Но чтобы пресмыкающееся… Где вы нашли эту особь?

— Вы правы, — ответил Рассел, — эта змея долгое время прожила в абсолютной темноте под землей.

Метц поднес банку ближе к окну, отчего змея недовольно зашипела и спрятала голову в собственные кольца.

— Да-да, — кивнул Рассел, — она не терпит света.

— Удивительное создание, — произнёс Метц, ставя банку обратно на стол.

— Что может быть интересного в побелевшей гадине? — проворчал профессор. — Змеи ползают, где им вздумается и нечему тут удивляться.

— Вот если бы люди жили под землей, — неожиданно для всех с издевкой протянул полковник, — интересно, как бы они выглядели?

— Они бы просто не выжили, — тут же ответил Метц, и, улыбнувшись, принялся объяснять дилетанту, почему. — Под землей нет света, а значит, нет растительности. Нет растительности — нет пищи для людей или для животных, которые могли бы стать людской пищей.

— Так может подземные люди научились питать свои силы другим, более оригинальным способом?

Рассел прожигал полковника сердитым взглядом, ведь разговор пошел не так, как он планировал.

— Полковник, вы несколько опережаете события, — сквозь зубы процедил он.

— Простите, что отнял ваши реплики, — без тени раскаяния ответил ему полковник. — Наверное, вы собирались преподнести их куда эффектнее.

— Вы хотите взять эту миссию на себя? — с нескрываемым раздражением произнёс доктор.

— Нет, Рассел, я просто не в восторге от спектакля, который вы тут собираетесь разыграть. Лучше покажите всё, что собирались, и покончим с этим.

— Джонни, — обратился к нему профессор, — о чём идет речь?

Пока Рассел собирался с мыслями, полковник поспешил ответить за него.

— О хозяйке кобры. Рассел, может, выпустите её из своей лаборатории? Ваши гости уже не на шутку заинтригованы.

Не отрывая презрительного взгляда от полковника, Рассел подошел к окну и быстрыми резкими движениями принялся задергивать шторы.

Пока Джеймс Грэй, не менее гостей, смущенный перепалкой своих подчиненных, зажигал единственную свечу, доктор Рассел успел открыть лабораторию и вывести пленницу.

Полковник не хотел смотреть на смущенную и взволнованную женщину, он наблюдал за реакцией Метца и Книпхофа. Старик никак не выказал свои эмоции, только нахмурился. На Метца появление белой женщины оказало куда большее воздействие. Глаза доктора от удивления широко распахнулись, а страх заставил слегка побледнеть.

— Это Мери, — наконец представил её Рассел. — Много лет назад она спустилась в подземелья Египта и провела там большую часть своей жизни. Как видите, глаза, кожа и волосы Мери приобрели нехарактерный цвет даже для жителей Северной Европы.

Мери с тревогой бросала взгляд то на незнакомцев, то на Рассела, пока профессор не обратился к ней:

— Чем же вы там питались, деточка?

— Мне не нужна пища, — тихо ответила она, глядя на старика.

— Какая глупость, еда нужна всем.

— Мери не человек, в привычном нам понимании, — пояснил Рассел.

— А кто же?

На этот вопрос женщина ответила сама:

— Я - рожденная дважды. Мать дала мне смертную жизнь, а посвященные — жизнь вечную.

Наступившую паузу прервал доктор Рассел:

— Я думаю, лучше будет все наглядно продемонстрировать.

Мери доверчиво позволила доктору держать себя за руку и не успела заметить, как он приставил лезвие скальпеля к её ладони. Женщина вскрикнула и отпрянула от истязателя, но он перехватил её запястье и поднес почерневшую от крови ладонь ближе к свече. Мери зажмурила глаза и отвернулась от мучающего её света вблизи, а медики послушно уставились на рану.

— Как видите, — начал Рассел, — кровь подземных жителей имеет нехарактерный черный цвет. На самом деле он всего лишь темно-красный, самый темный, какой только может быть.

Доктор промокнул ладонь Мэри салфеткой и присутствующие увидели, что рана не слишком глубока.

— Всего за несколько минут мягкие ткани успели регенерироваться, хоть и не до конца. То же самое произойдет, если ранение будет куда серьезней и заденет внутренние органы. Правда и займет такое заживление больше времени.

Наконец Рассел поддел лезвием запекшуюся корочку на месте пореза и снял её. Кожа под ней оказалась гладкой и чистой, будто никто её не рассекал.

— Это называется абсолютной регенерацией. Какой бы ущерб не был нанесен телу, в кратчайшие сроки оно восстановит первоначальный вид.

— У вас будет что-нибудь выпить? — не выдержал доктор Метц.

— Конечно. — Рассел отпустил напуганную Мери и поспешил налить впечатлительному доктору бренди, на ходу продолжая рассказ. — Фактически, такая способность к регенерации исключает всякую возможность старения.

— Вечная молодость? — уточнил Метц, принимая из рук Рассела стакан.

— Вечная жизнь, — довольно улыбнулся тот.

— Боже, — осушив стакан залпом, Метц воззрился на помалкивающего полковника. — Я же видел вашу рану… и кровь! Я даже прооперировал вас!

— А я предупреждал, — бесстрастным голосом произнёс тот, — что не стоит этого делать.

— Профессор, — склонился Метц к деду, в задумчивости разглядывавшего спрятавшуюся в углу Мери, — вы же сами присутствовали при той операции. Вы понимаете, что это значит?

— Да, Пауль. Я уже давно это понял.

— Простите, — возмущенно вопросил полковник, — что это вы успели понять, когда ваш внук копался в моем чреве?

Доктор Метц хотел было возразить на такую грубость, но дед не дал ему вставить и слова.

— Я видел ваши кишки, — невозмутимо ответил старик, — они настолько сужены, что напоминают кровеносные сосуды. И я сделал вывод, что пища вам совсем не нужна. А ещё я видел шрам от кылыча, старой турецкой сабли, напротив селезенки. Я ведь правильно определил?

— Верно, — признался полковник. — Как вы это поняли?

— Я же анатом. За свою жизнь я обследовал немало убиенных холодным оружием. Чем их только не резали…

— Но сейчас не те времена…

— Вот именно, что не те, усмехнулся Книпхоф. — Сейчас и от турецкой сабли редко помирают. Но в молодости я видел труп одного человека, после того как муж любовницы убил его коллекционным кылычом.

— У вас прекрасная профессиональная память, — восхитился Рассел.

— Что есть, то есть, — задумчиво пробормотал старик, после чего обратился к полковнику. — Так сколько же вам лет?

— Раз в пять больше чем вам, — холодно ответил тот.

— И как же вы нашли источник вечной жизни? — всё любопытствовал профессор.

— С чего вы решили, что я его искал?

— Но ведь это очевидно. Вы обрели эликсир вечной жизни, а это стоит немало трудов и поисков.

— Эликсир жизни? — усмехнулся полковник. — Он в ваших венах, профессор.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился старик.

— Я внимательнейшим образом прослушал вашу рождественскую лекцию о поисках бессмертия, и укажу на главную ошибку ваших рассуждений. Человеческая кровь и есть источник вечной жизни, вот только не для смертных.

— И как я должен вас понять?

— Я пью кровь, — прямо заявил он. — И Мери тоже. Вот и весь секрет.

— Полковник хочет сказать, — взял слово Рассел, — что кровопийство лишь следствие, а не причина бессмертия. Но почему немногие из людей обретают вечную жизнь нам до сих пор неизвестно.

Но профессор Книпхоф не сдавался и сыпал вопросами:

— Разве вы, полковник, не посвятили себя королевскому искусству? Разве не великое делание дало вам награду за ваши труды?

— Я потомственный военный, а не алхимик, — отрезал полковник и спросил, — Вы случайно не по этому так охотно познакомили меня с вашим приятелям Эйтоном? Думали, мы с ним родственные души?

— Однако он точно понял вашу суть, — хитро заметил старик. — Помните, я рассказывал вам историю об ожившем банкире? Я знал, вы поймете её правильно. Ведь тот человек одной породы с вами. Вам известно его подлинное имя?

— Известно, — признал полковник, — и именно поэтому я вам его не назову.

— Это и не важно, — отмахнулся профессор. — Главное, что бессмертие не миф и подобных вам не так мало.

— Так вы поэтому начали раскапывать могилы? — вдруг догадался полковник, припомнив историю о дважды похороненном банкире и о страсти Книпхофа к осквернению могил, что довела его до тюрьмы. — Вы всерьёз искали вечноживущих в земле?

— Так и это создание жило под землей, разве нет? — Профессор обратил взор к Мери, о которой уже успели позабыть, и спросил, — Деточка, зачем же вы живете в темноте? Это же совсем неудобно. А человеческая кровь, где вы её там ищите? Посмотрите на полковника Кристиана — статный мужчина, полный сил и здоровья. А на вас же просто страшно смотреть. Давайте, выходите из подполья, доктор Рассел вам поможет адаптироваться. Знаешь, Джонни, тут нужна продуманная до мелочей реабилитация. Я думаю, для начала стоит понемногу открывать шторы в комнате, самую малость каждый день, и…

Дальше полковник не стал слушать, и, бросив краткое и не слишком вежливое прощание, покинул квартиру Рассела.

С тех пор Мери стала для Книпхофа интересным экземпляром из коллекции диковинок Рассела, и с этим ничего нельзя было поделать. Полковник терпел такое положение вещей лишь в силу того что, профессора не причинял Мери душевных страданий, а напротив, обещал помочь ей вернуться к солнцу, под чьими лучами она снова сможет ходить без боли и страха. Полковник был даже рад, что к Мери вновь вернутся краски лица, и она увидит современный мир собственными глазами, а не будет представлять его по сказочным историям своих подземных соплеменников, которые сами ничего о жизни и быте смертных не знают. Но как Книпхоф задумал провести такую адаптацию, да еще в сжатые сроки, полковнику оставалось только гадать.