Минуло два года, и вновь Павла Ивановича призвали явиться в Александрийский дворец. Когда императрица родила дочь, доктор Метц снова облегченно перевел дыхание. Александра Фёдоровна же не смогла скрыть своего разочарования. Весь двор ждал наследника и тоже не смог смириться с рождением у императорской четы уже четвёртой дочери.

И вскоре во дворце появился некий медиум из Лиона, которого все называли мэтром Филиппом. При виде этого господина в докторе Метце взыграла молчаливая ревность. Доктор Филипп вызвался осуществить то, чего никак не мог пообещать доктор Метц — с помощью гипноза повлиять на пол ребенка ещё в утробе матери. На скромное замечание Павла Ивановича, что подобное невозможно, императорская чета лишь отстранила его от двора.

Доктор Метц был в панике. Он слал письма своим британским кураторам, что некогда рекомендовали его Романовым, писал и своему деду, с этими кураторами его познакомившим. Через месяц от деда, девяностотрёхлетнего профессора анатомии Юлиуса Книпхофа пришёл ответ, а вместе с ним и целый компромат на лионского «доктора». Профессор не стеснялся в выражениях и называл Филиппа не иначе как мошенником и сатанистом. Как первое сочеталось со вторым, Павел Иванович не мог взять в толк, однако задумался, откуда его деду так много известно о французских оккультистах.

Но вскоре до доктора Метца дошли слухи, что императрица вновь беременна и ждёт наследника. Не прошло и недели, как Павла Ивановича срочно вызвали во дворец. Он ожидал, что вновь будет присутствовать при родах, но ошибся. Перед покоями взад-вперед ходил обеспокоенный лейб-акушер Отт. Роды всё не начинались, а Александра Фёдоровна не допускала к себе врачей, по настоянию мэтра Филиппа, разумеется.

— Я видел её величество два месяца назад, — тихо по-немецки прошептал Отт Метцу. — Я видел её и вчера. И она совсем не изменилась.

— Что вы имеете в виду?

— У неё нет живота.

Пораженный, Павел Иванович захлопал глазами, не понимая, что происходит.

— Я просил её позволить осмотреть себя, — ещё тише и тревожнее произнёс Отт, — но она сказала только: «Будьте покойны, ребенок там». Я чувствую, что всё это скверно кончится.

Время шло, а схватки всё не начинались. Павел Иванович успел услышать от придворных дам пару сплетен о мэтре Филиппе: что императрица каждый день ездит в гости к этому недоучке-магнетизёру, что он устраивает для неё и императора спиритические сеансы, где вызывает дух Александра III, и дух советует каких министров императору назначать и какие договоры подписывать. А ещё Филиппу выдали диплом доктора медицины от Петербургской Военно-медицинской академии и чин действительного статского советника, и теперь он гордо расхаживает по Петербургу в военной форме.

Вдруг началась суета. Доктора Отта пригласили в покои, и через час он с крайне мрачным видом показался в коридоре, неся что-то в прикрытом сосуде.

Доктор Метц пошёл за ним следом в отдельную комнату, морально готовясь увидеть мертвый эмбрион. Но он ошибся. Это было что-то странное и ни на что не похожее — гладкое и чёрное, сферическое и продолговатое, размером с грецкий орех. Павел Иванович в жизни бы не поверил, что подобное может исторгнуть женское тело, если бы доктор Отт не подтвердил, что так оно и было.

— Я укажу в бюллетене, что беременность была ложной, а это, — мрачно произнёс он, кидая взгляд отвращения на чёрный комок, — отмершее плодовое яйцо не более четырёхнедельного развития.

— Но вы же видите, что это никакое не яйцо, — попытался было возмутиться доктор Метц.

— Тогда, может, вы мне скажете, что это? Потому что я, лейб-акушер, понятия не имею, чем это может быть.

И Павел Иванович промолчал, потому как не знал, что и ответить.

— Видит Бог, — продолжал Отт, — я близок к тому, чтобы поверить, будто тот лионский мерзавец околдовал императрицу и вселил в неё гомункула. Другого объяснения я не в состоянии придумать.

Павлу Ивановичу оставалось только согласиться с удобным для доктора Отта объяснением. Но увиденное заставило его задуматься об истинных способностях мэтра Филиппа, которого все дружно именовали шарлатаном. Все кроме императорской четы.

Что если мэтр Филипп и вправду обладает некими невероятными способностями и умеет воздействовать на плод, просто это воздействие оказалось не совсем удачным? Павел Иванович всерьёз намеревался расспросить лионца о его умении влиять на зарождающуюся жизнь, но как ни странно, о мэтре Филиппе в Петербурге больше никто ничего не слышал. Говорили, он спешно собрал чемоданы и умчался на родину, а на прощание снова напророчествовал императрице, что она родит сына.

А люди в городе уже судачили о том, что на самом деле произошло с неродившимся младенцем. Один из слухов дошёл и до Павла Ивановича через няньку Агапею:

— Так правда, что царица родила уродца с рогами?

— Господи, — вздохнул он, — Агапея Тихоновны, ну вы-то что выдумываете?

— Так ведь, люди говаривают.

Павел Иванович только отмахнулся от бабских сплетен. А в голове невольно начали крутиться строчки: «родила царица в ночь не то сына, не то дочь; не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку».

Как же хорошо, что его малышки, трёх лет отроду, были здоровые и красивые. Дочери подрастали, но ничто в их облике не напоминало Павлу Ивановичу о Хельге. Они совсем не были на неё похожи. И на самого Павла Ивановича тоже. Пухленькие щечки, рыжие кудряшки, озорные зеленые глазки. Почему-то близнецы напоминали ему двоюродную сестру Иду, что жила с Мюнхене вместе с дедом. Видимо, Ида и его дочери унаследовали внешность от покойной прабабки. Её-то и можно было воскресить от биологических частиц Иды и близнецов, внешность бы воспроизвелась без изъянов. Вот только как быть с воскрешением Хельги?..

После удивительных событий в Петергофе не прошло и двух лет, как всю империю облетело радостное известие: родился наследник, цесаревич! Сердца монарших родителей ликовали от счастья, лишь Павел Иванович озабоченно осматривал новорожденного.

— Сделайте хотя бы вид, что рады, — шепотом попрекнул его доктор Отт.

Но доктор Метц не мог выказать счастья, ведь кровоточащая пуповина младенца не давала ему покоя. Павел Иванович бережно наложил на ранку повязку и, всякий раз меняя её, отмечал, что пятнышек крови день ото дня остаётся все меньше и меньше. Но через месяц кровотечение открылось вновь. Сомнений не было: наследнику передался недуг гессенского дома — гемофилия. Павел Иванович знал по собственному врачебному опыту, что болезнь эта протекает у разных людей по-разному. По счастью, ранка цесаревича Алексея затянулась через несколько дней. Опасность минула. Пока.