Зимой профессор Метц тяжело простудился и на время отошёл ото всех университетских дел. Увы, болезнь пожилого человека сильно затянулась, надолго приковав его к постели.

— Девочки, — не переставал говорить он дочерям, каждый раз, когда они наведывались в его комнату с едой и лекарствами, — всегда будьте вместе, что бы ни случилось, какие бы обстоятельства не разлучали вас — помните, что вы сёстры, что вы близнецы, две половинки неделимого целого. Никогда не расставайтесь.

Лили и Сандра обещали, что так и поступят, и журили отца за излишне упадническое настроение. А в перерывах между сном профессор подолгу беседовал со своим учеником.

— Даниэль, ведь для меня ты как сын. Ты наследник всех моих достижений, и удачных и сомнительных.

— Какие же вы относите к последним? — с улыбкой спросил Гольдхаген.

— Ты знаешь, — хрипло ответил профессор, ясно давая понять, что говорит об их общей семейной тайне. — Всё это время я думал, правильно ли я поступил с Лили, а потом и Сандрой.

— Профессор, но вы же не могли иначе. Они ведь ваши дети.

— Ах, Даниэль, как жаль что, детей нет у тебя. Если бы ты знал, как бы мне хотелось увидеть внуков. Когда-то мой дед говорил, что из всех потомков только я и моя кузина Ида стали достойными внуками, посвятив себя медицине. Мне не нужны такие жертвы. Я был бы счастлив любым детям моих дочерей. — И он с грустью добавил. — Но наш род пресёкся на них, моими собственными руками.

— Профессор, в этом нет вашей вины, — заверял его Даниэль. — Будучи первопроходцем, невозможно предугадать всех последствий.

— В том-то и беда. Бесплодие — слишком непомерная цена за воскрешение. Сотни будущих поколений в обмен на одну жизнь — как это неравноценно.

— Но тогда из двух жизней не осталось бы ни одной. Профессор, нельзя сожалеть о своём поступке, сколь необычным он бы ни был.

Метц только грустно улыбнулся, сожалея, что ученик совсем не понимает его слов.

— Я прожил эту жизнь и видел много странных вещей — человека, уверявшего, что ему пятьсот лет, и как одна августейшая особа родила гомункула… Даже мой дед был неординарным созданием. — Тут профессор зашёлся в мучительном кашле и, отдышавшись, добавил. — Несмотря на прямое родство, мне, похоже, не светит его долголетия.

Даниэль не нашёлся, что ответить. Видимо, в обмане своего учителя он не видел смысла.

— Когда я был немногим старше тебя, — продолжал профессор Метц, — когда только девочки появились на свет, один мудрый человек заразил меня простой идеей — он сказал, что природу можно обмануть. В самом конце прошлого века он верил, что пройдёт время и в обществе появится сверхмораль. Прошло тридцать пять лет, и я вижу, что мудрец ошибся. С каждым годом мораль общества всё больше скудеет и однажды её не останется вовсе. Но тот мудрец верил в человечество, верил в торжество всеобщей братской любви. Он хотел повернуть время вспять, убить смерть и воскресить мертвых. Что ж, это я и сделал. Но я совсем позабыл слова другого мудрого человека. Одни считали его святым, другие кляли как беса, и все они были неправы. Тогда я не понял, почему он говорил это мне, ведь я был не одной с ним веры. Только теперь я понял — именно поэтому он и произнёс мне те слова.

— Так что же он сказал?

— Что грешно идти против Бога. Да, мой мальчик, теперь, в ожидании собственной кончины, я, ученый до мозга костей, признаю, как был тщеславен. Десять лет назад я помог наделить больное мертвое тело жизнью, и теперь оно выставлено на всеобщее обозрение. Мертвое имитирующее жизнь — только подумай, насколько это противоестественно. И я же отвоевал у старухи с косой своих дочерей. Вот только в тот момент, когда жизнь уходила из них по капле, я не думал о последствиях.

— О чём вы, профессор? Ведь ничего страшного так и не произошло.

— Посмотри на них, Даниэль, — требовательно обратился к нему Метц. — Помнишь, когда Лили и Сандра были рыжими зеленоглазыми пышечками, какими добрыми и ласковыми девушками они были. Но по моей воле они обе потеряли прежнюю внешность. Из-за этого Лили стала слишком легкомысленной, а Сандра слишком жесткой. Что бы я им не говорил, но они не близнецы более, они — антиподы, совсем разные люди. И им обеим по тридцать пять лет.

— Я помню профессор.

— Ты помнишь… А что ты видишь? Глядя на Лили сколько ты дашь ей лет? А Сандре? Даниэль, со дня операции они ведь ни на миг не изменились.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился Гольдхаген, явно не понимая, к чему ведёт его учитель.

— Конечно, за пятнадцать лет ты привык видеть их такими каждый день, и, наверное, совсем не обращаешь внимания на то, что они совсем изменились. Лили по-прежнему выглядит двадцатилетней девушкой, а Сандре нельзя дать больше двадцати пяти. Даниэль, ведь они совсем не стареют.

— Профессор, мне кажется, в их возрасте рано говорить о старости.

— Подожди, пройдет время, и ты будешь слышать за своей спиной завистливый шепоток — одной ногой в могиле, а женился на молодой. Будь готов, что скоро тебя и Сандру будут воспринимать именно так. А когда ты доживешь до седин, люди будут думать, что ты ей просто отец. Да, Даниэль, новая физиология, которую я заложил в своих дочерей, не доступна простым смертным вроде нас с тобой. Я даже не знаю, постареют ли они когда-нибудь, а умерев однажды, умрут ли снова?

— Как так? — поразился Даниэль, — вы подозреваете, что ваши дочери могут быть бессмертны?

— Как и та белая женщина, от которой я пересадил им шишковидные железы, — признал профессор. — Она говорила, что живёт уже не одну сотню лет. А сколько проживут мои девочки с частицей её мозга, я не знаю и уже никогда не узнаю наверняка. Всё в твоих руках, Даниэль, береги их обеих.

— Конечно, профессор, — пообещал он, крепче сжав слабеющую руку профессора.

— В Лондоне живёт доктор Рассел, — наущал тот. — Если он приедет на мои похороны, не допусти, чтобы он увидел Лили и Сандру, ни в коем случае. Он такой же экспериментатор, как и я, но в нём нет моего гуманизма. Для моих дочерей он враг, — произнёс профессор и начал причитать, — Бедные мои девочки! Не подумав, я обрек их на то, что теперь они не смогут самостоятельно найти себе пропитание. Без переливаний они не выживут.

— Успокойтесь профессор, я обещаю всегда быть с ними рядом. Лили и Сандра не останутся без доноров.

— Я надеюсь только на тебя, мой мальчик. Только будь осторожен.

— В чём именно?

— В Москве не так давно открыли Институт переливания крови, уникальное учреждение. Когда-то его основатель писал фантастические романы о марсианской цивилизации, где все обмениваются друг с другом кровью, а после он перешёл от фантастики к важному делу и возглавил целый институт. Как жаль, что подобного учреждения нет в Германии. Ведь там ставят смелые эксперименты, и они дают потрясающие воображение результаты. Оказалось, современной науке ещё не все известно о свойствах крови. Когда директор этого института поставил на себе эксперимент, то погиб после гемотрансфузии.

— Погиб? — неподдельно удивился Даниэль. — Разве могла быть ошибка в группах крови?

— Конечно же, нет. Но он всё же умер. А тот молодой человек, с которым он взаимно обменялся литром крови, выжил. Это говорит лишь о том, что ещё не все свойства крови нам известны, чтобы с полной уверенностью переливать её от одного человека другому. Учти это.

— Хорошо, профессор, будьте спокойны, я обо всем позабочусь, — заверил его Даниель, и профессор Метц, обессилив, погрузился в глубокий сон.

Через неделю Пауля Метца не стало.