Прибыв в Ригу, девушки из службы связи разместились не в отдельных апартаментах, как мечтали многие из них, а в скромных квартирах по три-четыре человека в каждой. Сандра не особо ладила со своими соседками в силу возраста и отсутствия общих увлечений. Главным их интересом были офицеры и утехи с ними, и девушки в свою очередь откровенно завидовали Сандре, вернее её близости к комиссару. Этого она никак не могла понять. Сандра даже была бы рада, окажись одна из её соседок в его койке — это сняло бы с её плеч немало проблем. Кажется, этим молоденьким искательницам приключений не приходило в голову, что можно отказаться от ухаживаний важного человека, а вместе с ними, от дорогих кушаний, изысканных вин и красивой жизни в его апартаментах. Видимо Сандра стала слишком старой и чопорной, а может, после двадцати двух лет брака она уже просто не могла терпеть мужчин. В любом случае, молодое поколение ей было не понять.

Когда Сандра вышла из общежития и направилась к зданию комиссариата, то заметила, как по улицу ведут колону из сорока человек. Охрана гнала мужчин в оборванных одеждах с изможденными, обросшими бородами лицами. Еле переставляя ноги, они шли, опустив головы, а конвоиры подгоняли их злыми выкриками и ударами дубинок. Кто-то выбился из строя и обессиленно упал на дорогу. Его не менее утомлённые товарищи поспешили поднять страдальца на ноги и повели его за собой, но тут же раздался выстрел. На груди несчастного расползлось багровое пятно.

— В конец его, живо! — скомандовал охранник.

Люди неспешно двинулись вперед. Убитого оттащили в самый конец колоны и уложили на доски, на которых несли мёртвых. Он оказался пятым.

От изумления и страха Сандра не могла и пошевелиться. Прохожие разбежались сразу же после звуков выстрелов, а она продолжала стоять как вкопанная, провожая колону взглядом.

— Чего вы так испугались, госпожа Гольдхаген? — услышала она голос комиссара, проходящего мимо. — Это всего лишь русские военнопленные.

Он говорил это, как само собой разумеющуюся истину, и Сандра не могла понять его.

— Разве рядом идут бои? — невпопад спросила она.

— Что вы, большевики уже давно бежали из этих мест. Остались лишь эти, — кивнул он вслед колонне военнопленных. — Пусть они потрудятся на стройках. В Восточной Земле, знаете ли, нужно многое сделать…

Дальше он принялся перечислять грандиозные планы по возведению новых аэродромов, заводов и дорог, а Сандра всё не могла избавиться от оцепенения. На её глазах убили человека. Конечно, она знала, что сейчас идёт война. Но ведь это город, а не поле боя. Разве подобное могло случиться в Мюнхене?

— Знаете, — продолжал комиссар, — я понимаю ваше замешательство. Конечно, это очень неразумно, так расточительно относиться к рабочей силе. Этих большевиков стоило бы кормить малость получше, чтобы от них было больше отдачи. А сейчас они мрут как мухи и толку от них мало. Надеюсь, вскоре, мою дальновидную мысль поймут и одобрят на самом верху.

Не так давно Сандра и сама испытала голод, что лишает сил и затуманивает разум настолько, что можно решиться на некрасивый поступок. Но голод ещё не поборол её волю, и тем страшнее было видеть колоны ходячих мертвецов, русских, как отчасти и она сама.

Сандра узнала, что лагерь военнопленных разбили в старых казармах, в черте города, а жители соседних домов частенько кидали узникам свертки с едой прямо из окон собственных квартир. Сандра собрала лежащие без дела продуктовые карточки и купила на них пару булок хлеба и кулек яблок. Придя к воротам лагеря она поняла, что поддавшись порыву чувств, начисто проигнорировала доводы разума. Через проволочное ограждение просунуть целую булку хлеба было просто невозможно, нужно было порезать её дома на куски. Но времени все исправить у Сандры не осталось.

Начал накрапывать дождь, а Сандра не могла оторвать взгляда от пленных. Это зрелище было настолько неправильным, что казалось ирреальным. Сотни, тысячи человек, её ровесники и совсем молодые люди, сидели под открытым небом, оттого что им негде было укрыться от дождя. Двор был изрыт ямами, настоящими норами, где под навесом земли отлеживались пленные. Кто-то рвал поредевшую траву и тут же сжевывал её, кто-то держал за хвост ещё живую трепещущую мышь. Ближе всех к ограждению был юноша лет восемнадцати, и он усердно, отточенными механическими движениями рыл ложкой нору.

Сандра недоверчиво вертела головой по сторонам, пытаясь убедить себя, что все это не по-настоящему, ей это мерещится, и она все неправильно понимает. Но нет, за проволокой как в загоне для скота, сидели полуживые, замёрзшие и истощенные люди.

И Сандра решилась на то, что многие годы боялась сделать вне стен родного дома — заговорить по-русски.

— Мальчик, — тихо и неуверенно, безбожно коверкая некогда знакомые звуки, произнесла она, — пожалуйста, подойди сюда.

Юноша развернулся в её сторону, и от резкого движения с его головы упала россыпь вшей. Он спрятал ложку в карман и недоверчиво посмотрел на женщину. Сандра достала из свертка небольшое яблоко, в расчёте пропихнуть его через ограждение. Её план удался, но юноша не спешил принять дар.

— Пожалуйста, — дрожащим голосом, пытаясь не расплакаться, говорила она, — возьми, поешь, пожалуйста.

Все ещё не веря в происходящее, он принял яблоко, и с жадностью впился в него, глотая куски почти не пережевывая. В его голодных глазах читалось нечто абсолютно первобытное, звериное, когда на место воспитания и морали приходит единственный движущий инстинкт. Не в силах больше смотреть на юношу, Сандра отошла от ограждения чуть поодаль, чтобы перекинуть свёрток с хлебом через забор. Пусть он достанется ему или другим пленным, неважно, но она не хотела больше видеть это страшное выражение глаз. Она не хотела однажды стать такой же, как он.

Когда обе булки упали на землю, никто из заключенных не шелохнулся. Они лишь напряженно не спускали с них глаз, словно что-то выжидая. Юноша осмелел и нагнулся первым, чтобы подобрать хлеб. Воздух пронзил звуки выстрелов.

Яблоки выпали из рук Сандры и покатились по дороге. Собственный крик ужаса заложил уши. Отняв руки от лица, Сандра увидела кровавые брызги, что отпечатались на её ладонях. Ноги подкосились, и Сандра упала на колени. Держась за ограждение, она смотрела, как судорожно вздымается грудь юноши, и кровь хлещет из его горла. Не прошло и минуты как всё стихло, и остатки жизни покинули его.

За спиной раздался топот ног. Сандру грубо подхватили под мышки и куда-то потащили, то и дело обзывая «большевистской дрянью». Только когда её приволокли в полицейский участок и запихнули в клетку, Сандра в полной мере почувствовала боль в правой ноге, на которую тяжело было ступить.

Прошло полчаса, а может и несколько суток, она не могла определить, прежде чем Сандра поняла — из-за её милосердия убили человека. Тот юноша поплатился жизнью только потому, что принял от неё помощь, поднял ту самую булку хлеба, что принесла она. Она принесла, она виновна, на её руках его кровь. Это выразилось буквально, и Сандра не смогла побороть себя и принялась слизывать с кистей засохшие багровые разводы. Насыщения не было — лишь отвращение к самой себе. Только сейчас Сандра поняла, почему так болит нога. Из икры сочилась чёрная кровь. Видимо, охранник лагеря намеревался убить и её.

У Сандры не осталось времени, чтобы помочь себе — её увели на допрос. Полицейский долго кричал на неё, прежде чем обвинить в «передаче хлеба военнопленным и общение с ними на русском языке».

Из комиссариата за Сандрой прислали машину. Теперь настала очередь комиссара поучать её громкими словами.

— Но вы же сами говорили, — неуверенно возразила Сандра, подыскивая понятное для него оправдание, — что пленных нужно лучше кормить, чтобы они лучше работали.

— Это совсем другое дело! — разорялся он. — То, что сделали вы, отвратительно и недопустимо! Вы не просто подкармливали голодного человека, вы проявили жалость к врагу империи! Вы дали ему надежду на сочувствие. Вы посрамили себя, вы посрамили всё наше ведомство! Ваш поступок недопустим даже для штабной помощницы.

— Тогда увольте меня, — в надежде попросила она, — отправьте меня обратно в Мюнхен. Потому-что я больше не могу видеть это каждый день. Только дайте время съездить в Иллукст, и увольте домой.

— Домой?! — взревел он. — Скажите спасибо мне, что вас саму не расстреляли на месте. Вы что не слышали, что общение с военнопленными строго запрещено? Каждый день в городе находятся идиоты, вроде вас, которых ловят возле лагеря с едой. Их сажают в тюрьму, но постоянно приходят другие и сажают уже их. Может вам тоже стоит посидеть несколько месяцев в одиночной камере, чтобы в голове прояснилось?

— Скоро выпадет снег, — отрешенно произнесла Сандра, — будут морозы. Они все умрут от холода.

— Какая вам разница от чего умрут большевики? Самое время подумать о себе. Вы совершили подсудное дело. Вас накажут по законам империи. Этого вы хотите?

— Нет.

— Тогда раздевайтесь.

Эти слова прозвучали холодно и больше походили на приказ. Сандра подняла голову, чтобы посмотреть в глаза комиссару, и не встретила в них ни похоти, ни страсти — только жесткость и непоколебимость. После того, что она увидела и пережила в этот день, его поведение выглядело нелепым и наигранным. И Сандра рассмеялась, ибо плакать уже не было сил. Всему виною сдавшие нервы.

Комиссар только проскрипел сквозь зубы:

— Убирайтесь.

Придя домой Сандру встретили соседки, явно прознавшими обо всём, что с ней произошло. Теперь и они сыпали обвинениями и злобными, грязными оскорблениями, каких Сандра не слышала и от мужчин. И терпение её лопнуло.

— Заткнитесь, мерзкие гарпии! — рявкнула она в ответ, от чего девушки тут же замолчали. — Твари бездушные! Как вы вообще можете называться женщинами? Или у вас нет глаз и ушей? Или они отсохли, стоило только приехать в Ригу? Лучше бы радовались, что меня здесь скоро не будет. Можете все трое бежать к комиссару и задирать юбки, безмозглые шлюхи. Вам бы пойти работать в офицерский бордель. Вы же ничего не умеете делать. В одной стенограмме по пять ошибок, на каждом машинописном листе три опечатки. Вы же даже не можете соединить канцелярию с Берлином с первой попытки. Какие из вас штабные помощницы? Без ущерба для империи вы можете только мести пол.

От такой тирады соседки словно онемели. Переведя дыхание, Сандра бросила:

— Что, кто-то ещё хочет поучить меня жизни?

Таковых не нашлось, а она поспешила запереться в своей комнате. Первым делом Сандра попыталась осмотреть свою ногу. Было очень неудобно выворачиваться всем телом, чтобы разглядеть икру. Рана уже успела затянуться, осталось лишь нарасти коже. Но так не должно было быть, она это прекрасно знала. Сандра утешала себя лишь тем, что пуля лишь слегка оцарапала её кожу. Но на следующий день она почувствовала, как при ходьбе свинец неприятно трётся о кость. Пуля осталась внутри, она вросла в плоть, и Сандре упорно захотелось вынуть её наружу. Она уже подумывала взять кухонный нож и вырезать злосчастный кусок свинца, но не решилась. Она опасалась, что по незнанию перережет себе сухожилия, после чего и вовсе не сможет ходить. А пока, металл скрежетал о кость, с каждым шагом напоминая о выстреле и окровавленном мертвом юноше, которого сгубило её милосердие.

Как бы не грозился комиссар, а суд не состоялся. Вместо этого он придумал другую изощренную месть. Он лишь отстранил Сандру от работы в комиссариате и устроил так, что её перевели в другой штаб, подальше от Восточной Земли. Не помогло даже нежданное заступничество доктора Шольца. Сандру выслали из Риги. В тот день она впервые услышала про испытательные батальоны.