Вся Германия пришла в движение. Дороги наводнили сотни людей. Все они шли, неизвестно куда, неизвестно зачем, неизвестно от кого. Из радиодинамиков лился голос доктора Гёббельса — главный пропагандист пугал женщин, что наступающая с востока Красная Армия насилует всех, кто попадается этой азиатской орде по пути. Все, кто мог, бежали из Саксонии и Тюрингии на запад. А Сандра шла домой. И с каждым днём делать это становилось всё труднее. Головная боль не проходила, кровотечение не прекращалось, тело переставало слушаться. Она не имела представления, к какому городу привела её дорога — входить в него не хотелось. На чудо уже никто не надеялся — участь Третьей империи была предрешена, но англичане с американцами продолжают убивать мирных жителей, сбрасывая на их дома бомбы и фосфор. Зачем им ненужные новые смерти, в чём их стратегия?
Сандра склонилась над ручьем, чтобы омыть лицо от чёрной крови. Она боялась смотреть в своё отражение. Глаза разъедал зуд изнутри, кожу колола студёная влага. В затылке резко рвануло. Кто-то с силой схватил её за волосы и потянул на себя. Сандра взвыла. Её тащили по земле, а она не могла отбиться и вырваться, только бессильно кричала. Напавший с силой швырнул её на землю — теперь она увидела, что это английский солдат. Он что-то злобно говорил ей на своём языке, пока стягивал штаны. Сандра пыталась подняться на ноги, но он не дал — ударил сапогом по ребрам и навалился сверху. Она сопротивлялась, брыкалась и царапалась, за что получила удар кулаком по лицу. Но Сандра решила сопротивляться до потери сил. Сейчас, когда у неё больше нет работы, и ни одной марки в кармане, наверно и дома больше нет, осталось лишь единственное, за что стоит бороться — женская честь.
Когда он задрал её юбку и принялся раздирать нижнее бельё, Сандра сделала единственное, на что была способна в этой унизительной позе — достала до единственного язвимого места зубами. Когда челюсть сомкнулась на его горле, насильник только протяжно захрипел. Он хватался за шею, хотел закрыть рану, но всё было зря. Его смерть была быстрой — он захлебнулся в собственной крови. С минуту его тело бессильно билось в конвульсиях, пока не застыло. Оккупант так и остался лежать на земле с вырванным горлом и спущенными штанами.
А Сандра ревела и отплёвывалась. Она убила человека… Ей не нужна была его гнилая кровь, не для этого она лишила его жизни. Но она убила человека! Зачем вообще он сюда пришёл? Разве его землю топтали сапоги немецких солдат? Разве хоть один немецкий солдат изнасиловал хоть одну англичанку? Тогда почему он хотел сделать это с ней? Это не месть, это что-то иное…
Сандра бежала прочь, цепляясь непослушными ногами о землю. Она падала и вставала, отлеживалась на обочине и ползла дальше.
Города походили на человеческие муравейники в каменных руинах. Всюду кто-то у кого-то что-то крал: бывшие заключенные лагерей у бывших рабочих с востока, рабочие с востока у немцев, немцы друг у друга. Вот толпа ворвалась на склад. Люди отпихивали и били друг друга, они набивали карманы тем, что смогли похватать — дверными петлями. Всего лишь бесполезные дверные петли — больше на складе не было ничего. Очередной счастливчик вырывал их у клокочущей толпы и смотрел на свою добычу. Вмиг выражение его лица изменилось. Только сейчас он понял, что держит в руках, и с презрением откинул петли на землю и побрёл прочь.
Кто-то из солдат бросил в голодную толпу горсть конфет. Люди принялись избивать друг друга в надежде урвать хоть фантик. В стране больше не осталось еды. Она была только у иностранных солдат. Сандра видела, как на улицах женщины прилюдно отдавались оккупантам за банку консервов. Матери и жены, с каменными лицами, глотая слезы, они ложились на спину и послушно раздвигали ноги, думая лишь о том, что сегодня у их детей будет ужин. Основной инстинкт снова подавил половой. В этой внутренней борьбе умирали с голода благопристойные, а выживали бесстыдные.
Сандра дошла до севера родной Баварии, где властвовали американские войска. Какой-то солдат бесцеремонно дернул её за руку, но тут же оттолкнул от себя, брезгливо поморщившись. Скрюченное болью тело, залитое чёрной кровью лицо — Сандра понимала, к ней противно даже прикасаться. Оккупант тут же нашёл себе другую добычу — мать предложила ему для утех свою тринадцатилетнюю дочь. И он повел их куда-то, помахивая перед носом пачкой печенья. Интересно, эта мать, как и многие другие, сбежала с востока подальше от «азиатских орд» насильников, чтобы сделать из родного ребенка американскую проститутку? Для чего они обе хотели выжить? Чтобы потерять последнюю каплю гордости и жить дальше, жить в стране, где оккупанты заведуют всем продовольствием и решают, дать тебе продуктовые карточки или нет?
Нет, нет, нет! Сандре не нужна была такая Бавария! Здесь победители показали своё скрытое естество. Оно оказалось не лучше чем у поверженного Хитлера. Они точно такие же. Их мораль такая же гнилая.
Вот и неизбежная новость: советские войска взяли Берлин. Война закончилась, а крушение Германии только началось.
Почему ей пришло это в поврежденную голову, почему ей вспомнился отзывчивый усатый красноармеец, что хотел накормить её горячим супом в России? Сандра перестала отдавать отчёт своим действиям, она просто пошла на восток. Она пряталась от людей в американской форме и всё ждала, когда же ей встретятся красноармейцы.
Слух начал пропадать, глаза слепила кровь. Но она увидела людей в незнакомой форме, говорящих на неизвестном ей языке. В руках их было оружие. Им было достаточно услышать её бессвязную сбивчивую речь, чтобы подхватить за руки и отвести в город. Сандра не знала, что это за место, чего от неё хотят, зачем ведут на вокзал.
Потом был душный запечатанный вагон с десятками людей внутри и долгое время в пути. И вот другой город, ворота с надписью «Терезиенштадт»… Да, она помнила, что это еврейское гетто в Чехии, куда увезли венгерских заложников из Берген-Белзена. Но теперь их здесь не было, теперь здесь жили совсем другие люди.
Ворота закрылись. А ведь это концлагерь! Да, концлагерь, куда чехи сгоняли всех немцев из своих городов. Всех новоприбывших выстроили в колону и чешские охранники принялись обыскивать каждого, забирая всё ценное, что только видели. Молодой парень сорвал с шеи пожилой женщины крест и, ухмыляясь, спрятал его за пазуху. Сандра потеряла всякую способность к сопротивлению — с каждым днём ранение поражало мозг всё сильнее. Но одно она помнила точно — больше никогда нельзя снимать крест, нельзя его лишиться. Механически, не таясь, она стянула цепочку и спрятала её под язык. Охранник лишь брезгливо похлопал её по почерневшей от крови одежде и оттолкнул в сторону.
Сандра продолжала лежать на земле и безучастно внимать происходящему. Оружейные выстрелы и крики — кого-то только что расстреляли прямо во дворе лагеря у всех на виду. Десятилетнего мальчика охранник избил железным прутом. Как же здесь много детей… Сандра попыталась вступиться, но как мало теперь от неё толку. Всё что получилось, так это переключить внимание охранника на себя. Он бил её прутом и сапогом, бил до потери собственных сил, а после оставил бездыханное тело валяться на земле.
«Весь немецкий народ несет ответственность за Хитлера и Химмлера, и весь народ должен понести наказание за совершенные преступления», — вот что им говорили чехи.
Почему весь? Почему грудные младенцы? Почему она? Она лишь маленький человек. На той войне Сандра не убила никого, никого кроме своего несостоявшегося насильника. Она вообще не хотела войны. Она никогда не голосовала за Хитлера и его партию. Она так и не прочла «Мою борьбу». Она сама стала человеком полуторного сорта. Тогда за что с ней так поступают, за что каждый день как по расписанию пинают и бьют палкой? Её преступление в том, что она немка и говорит на немецком языке? Но вокруг столько людей, многие уже не знают родного языка своих предков и говорят лишь по-чешски. Но власти отобрали у них дома, лишили гражданства и заперли в бывшем еврейском гетто.
Теперь простые чехи ненавидели немцев — своих бывших соседей. По ночам в лагере они насиловали женщин на глазах их мужей, днём избивали и расстреливали подвернувшихся под руку. Они грозили матерям, что выколют глаза их младенцам, и матери душили своих детей, а после кончали с собой. Истязатели облили бензином двоих мужчин и сожгли их заживо, а их обугленные трупы ещё неделю выставляли на всеобщее обозрение. Сандра смотрела и вспоминала Россию и солдат из охранных отрядов, что пожгли целую деревню… Здешним охранникам очень бы пошла чёрная форма.
В гетто не для всех было место для ночёвки. Здесь почти не давали еды. Кругом царила дизентерия. Конечно же, в стране, где каждый пятый немец, лагерных благ на всех не хватало.
Каждый день избиения и насилие. Каждый день Сандру пинали, толкали и били, но на большее им было противно решиться — в концлагере были женщины куда вменяемей и чище.
Наверное, чехи ждали этого всю войну. Семь лет в них копилась эта злоба? Что же эти каратели делали, когда Богемия и Моравия стала протекторатом Третьей империи? В 1938 году чехи, простые люди и власти сражались за независимость своей страны? Кажется, только одна рота решила дать отпор, когда законное правительство бежало в Лондон. Одна рота на всю страну. А ещё в 1939 году была одна студенческая демонстрация протеста — на большее их не хватило. Богемия и Моравия — целая страна коллаборационистов. Когда здесь появилось движение сопротивления? Пару месяцев назад. Если бы не подход Красной Армии, никто бы и не подумал сопротивляться. А что все эти люди делали в годы войны? Работали на военную машину Тысячелетней империи. Все их фабрики, заводы и шахты дни и ночи работали на победу немецкого оружия. Они сделали многое для этой войны, а теперь махали кулаками после драки, когда война окончилась. Конечно, воевать с мирными жителями куда проще, чем с вооруженными солдатами, особенно если действующая власть на твоей стороне.
Люди страшнее бездушных снарядов. У них есть сердца, но сердца, налитые чёрной злобой. Она копилась все годы войны? Что ж, теперь и Сандра тоже имеет право злиться, сидя здесь взаперти, и терпя побои каждый день за то, что она посмела родиться на свет немкой. Хотя, какая она немка… русская-латышка-еврейка-баварка… но им это не важно. Их сапогам просто хочется пересчитать чьи-то ребра.
— Чехо…словакия… — почти в бреду бормотала она, — выкидыш Великой войны… Что бы вы делали… без золота Колчака… которое украли в России?… Попросились бы… под крылышко Германии… ещё раньше…
Охранник, стоявший рядом, понял её слова — хоть и чех, презирающий все немецкое, но немецкий язык он знал.
Сандру били железными прутами, пинали под ребра и по животу, а она лишь звонко смеялась над своими истязателями, над их бесплодными попытками сломать её тело. Они же не догадывались, что это невозможно. Они не подозревали, что может сделать она, стоит только повернуться к ней спиной. Тогда она обернется дикой рысью, прыгнет одному из них на загривок и вырвет горло. Каждый день она теряла кровь. Ей просто необходимо её восполнить.
Когда чужая спина прогнулась под Сандрой, а теплая алая кровь заполнила рот, раздался выстрел. Он сразил её наповал. Пальцы бесплодно подрагивали, словно пытаясь уцепиться за жизнь, что меркла перед глазами.
В неё стреляли без остановки. Из тела брызгами била кровь. Разве каратели не видят, как она черна? Свинец разрывал плоть на куски. Сандра вздрагивала каждый раз, когда пули бились о кости. Боль стала тупым фоном в спектре эмоций. Они стреляют? Хотят убить? Нет, эти мстители не любят убивать, им нравятся пытки. А её удостоили смерти… наивные. С каждой новой пулей Сандра чувствовала их страх, такой же животный, как и месть. Они боялись её. Как же сладко это было осознавать!
Бездыханное изуродованное тело Сандры осталось лежать на земле в назидание остальным. Кто хотел, мог увидеть улыбку на почерневших от крови губах.
Сандра знала, что эта боль не пройдет, она будет вспыхивать каждый день, каждый день железный прут будет разрывать её внутренние органы, а к утру они снова заживут, чтобы к вечеру вновь лопнуть под ударом тяжелой ноги. Как жаль, что от этого не умереть. Как жаль, что от этого не спрятаться.
Настало утро, и никто не обратил внимания, что вчерашний труп омыла лицо и руки от крови и уже попросилась выйти в город на добровольные рабские работы, что доверяли немцам за лишний ломоть хлеба.
Целый час Сандра и ещё два десятка женщин под крики и тычки конвоя брели к ближайшему городу. Наконец, их привели к мостовой на разбор баррикад, предварительно заставив надеть нарукавные повязки со свастикой. На уличных столбах узницы видели немало повешенных людей, на груди которых тоже был вырезан этот знак. А из окон домов доносились звуки выстрелов.
Вокруг женщин столпились прохожие. Они кричали, освистывали и кидали в них камнями. Полиция держала оцепление, пока немки разбирали завалы, а чехи праздно смотрели, как они работают. Вдруг, оцепление прорвали молодчики и какие-то старухи, что принялись бить женщин дубинками и собачьими поводками. Старуха вцепилась в одну из несчастных и начала кромсать ножницами её волосы. С распухших пальцев других срывали обручальные кольца, с ушей сдирали дешевые серьги, стягивали обувь и одежду. Полиция невозмутимо наблюдала, не слыша криков и плача.
Европа погибала. Весь континент теперь — земля убийц, воров и насильников. Никто не лучше, все достойны называться зверьми в человеческом обличии.
И Сандра решила — либо сейчас, либо никогда — вот мост, вот перила, вот бурная река. А за спиной беснующаяся толпа и конвоиры с ружьями.
Континент пылал. Европа умерла. И в Сандре умерло все плохое и хорошее. В душе остался лишь вакуум, чёрная пустота. Как с этим жить? И стоит ли? Ответят воды, что смыкаются над кровоточащей головой и давят на тело пронзительным холодом. Ответ там, глубоко-глубоко, на самом дне.