Глава 1. СИРИУС

— …Пусть над моей могилой будет чистое небо вместо ликов скорбящих. Мне легче умереть в нищете и безвестности, чем во славе и богатстве. Я хочу забвения, но не памятников, которые станут осквернять вандалы. Кто я? Кто мы такие, чтобы оставлять имена свои в наследии Вселенной? Достойны ли мы послушания, которое есть жизнь человеческая вовеки веков? Смеем ли мы возвеличивать себя в поисках совершенства, если по сему пути мы ведомы гордыней?..

Отец Сириус был в ударе и вышел за рамки регламента, но публика терпела. Утомился только Миша. Он разглядел на мониторе объект, ползущий по ландшафту, не соблюдая дорог, и сопроводил его указательным пальцем.

— Милиция? — спросила я.

— Нет, прогулочный. — Он усмехнулся и тем же пальцем указал на Сириуса. — Напомни ему, что пора закругляться.

— Батенька, закругляемся, — сказала я в микрофон.

Отец Сириус поднял взор к небу, сосед по скамейке недобро поглядел в нашу сторону.

— …Ибо добродетель есть та же гордыня, — продолжил Сириус. — Потомки Адама и Евы жили тысячу лет. И однажды Бог поглядел на них и сказал, что это нехорошо. Что долгая жизнь не прибавляет мудрости, а что есть добродетель, лишенная мудрости, если не зло? И что есть мудрая добродетель, если не то же зло, творимое в необходимости убеждения. Кто мы, чтобы рассчитывать на милость Божию?..

— Сириус, заканчивай, — повторила я. — За тобой летит вертолет.

— Конечно же, — развел руками Сириус, — в том, что мы слепы от рождения и до смерти, есть великое предназначение. Мы, созданные для веры, обречены жизни во имя ее. И я не призываю вас усомниться, но истина такова…

— Сир!!! — повторила я громче.

— …что время, отпущенное нам, истекло. Теперь мы должны расстаться…

Сириус еще говорил, но прихожане загрохотали сидениями. Передние ряды стали подниматься с мест, кафедра пропала из вида. Компьютер транслировал картинку с орбитального радара: лес, поляну, огороженную забором, соборные постройки и вереницы машин на прилегающих тропах. Вертолет стоял у выезда на шоссе, по которому неслись машины с мигалками. Миша ринулся к выходу, я стала пробираться вперед. Кроме меня, с отцом Сириусом желала общаться добрая половина зала, но Сириус пропал. Страждущие обшарили кафедру, взломали запертую подсобку. Когда я приблизилась к микрофону, народ растерянно озирался по сторонам. Толпу носило кругами.

— Вот он! — крикнул кто-то, указывая на балкон.

Лавина устремилась к узкой лестнице, снесла старца, подпертого костылем, перевернула инвалидную коляску. Из эпицентра донеслись сдавленные стоны. На балконе был найден только пиджак отца Сириуса и нотный лист с текстом молитвы.

Та же лавина вытеснила меня на улицу и покатила вниз, но я удержалась за перила. Сверху было видно, как машины зашевелились в сторону шлагбаума. Милиция была повсюду, нетерпеливые граждане подскакивали к гражданам в форме, эмоционально жестикулировали. Оцепление распространялось до шоссе, из зарослей леса тоже торчала машина с синей склянкой на крыше. Храм покидали последние, самые верные прихожане.

— Матушка, закурить бы… — окликнул меня знакомый голос, но, обернувшись, я увидела старца с костылем, которого только что валяли по полу. — Закурить бы, Христа ради, — повторил старец и дождался, когда сквозь лохмотья седых бровей я увижу лицо.

— Сириус?

— Тсс… — он приложил к усам палец и потянулся за зажигалкой.

— Уходить надо.

— Уйдем, — сказал он, заслонив от ветра огонек.

— Даже не уходить, а сматываться, пока суматоха.

— Кто Иуда? — спросил Сириус, переставил костыль под другое плечо, и стал раскуривать мокрую папиросу.

— Не время сейчас думать об том, выбираться надо.

Сириус взял меня под руку, и мы в редеющей толпе поковыляли к машинам. Попытки ускорить шаг заставляли его хромать и корчиться от боли. Я перестала понимать, где спектакль, а где последствия суматохи. Только одна наблюдательная прихожанка все-таки раскусила нас и вцепилась Сириусу в костыль. Мы стали спускаться втроем.

— Отец Сириус, — лопотала она шепотом, — что за времена теперь? Как жить, если от благих побуждений одни беды на наши головы?..

Из ее поспешного монолога я поняла, что головы тут как раз ни причем. Что неустойчивая перед соблазнами дама совершила грех чревоугодия с импортным продуктом. Раскаяние с поносом настигли ее и терзали, покуда несчастная исцелялась молитвой. Она боялась даже думать о таком же импортном лекарстве. Я хотела оторвать от нее Сириуса, но женщина отпустила костыль и вцепилась в его рукав. Покончив с повествовательной частью, она немедленно перешла к вопросительной, даже осмелилась встать у нас на пути, что свидетельствовало о ее душевном нездоровье.

— Отец Сириус, — залопотала она совсем тихо, — должны ли мы, прости Господи, простые люди, питаться этими бесовскими генетически измененными овощами?

Сириус выпрямился перед ней. Женщина оробела, но не сошла с дороги и не отцепилась от рукава.

— Какая разница, чем топить печь, — молвил отец, — Евангелием или апокрифами? — он выдержал паузу и затянулся папиросой.

Женщина вникала, продолжая держать его за рукав, но Миша лишил ее возможности постичь глубину мысли. Мне показалось, он оторвал ее от Сира вместе с рукавом и выбросил в кусты.

— Быстро! — сказал он и пошагал к машине.

— Михаил Борисович сегодня был особенно скептичен, — заметил Сириус ему вслед.

— Он всегда скептичен.

— В отношении меня…

— Можешь этим гордиться.

— Чего выстроились? — крикнул на нас Миша из машины. — Садитесь!

Он вырулил за бордюр, объехал десяток таких же сердитых водителей, пересек газон в неположенном месте и уперся бампером в милицейское заграждение.

— Сколько можно издеваться над пожилым человеком? — крикнул он молодому милиционеру, который осматривал багажники. — Где совесть?! Дед при смерти в очереди стоять должен? Да, если хочешь знать, он инвалид войны! Кто будет отвечать, если он прямо здесь и помрет?

— Какой войны? — удивился милиционер и сунулся в машину.

— Кавалер ордена Болевого Красного Знамени, — добавил Миша. — Герой труда. Покажи ему ветеранские корочки.

Сириус уронил горящий окурок и дрожащей рукой полез в карман плаща. Карман ускользал, Сириус старался. Из-под сидения повалил дым.

— Проезжайте, — милиционер поспешно открыл шлагбаум. — Загоритесь сейчас!

Мы пролетели мимо колонны милицейских автомобилей, выбрались на шоссе и погнали к городу.

— С тебя, батюшка, слишком до фига адреналина, — жаловался Миша, хватаясь за сердце. — Можно бы и поменьше…

— Поезжайте спокойно, Михаил Борисович, — ответил Сир. — Вы летите, словно за вами черти гонятся.

Миша сбавил скорость только на автобане, когда убедился, что машина вне зоны досягаемости «чертей». Миша поехал так медленно, что позволил обогнать себя фуре. Расслабился, стал мечтательно улыбаться, как вдруг вспомнил, что собирался сказать мне еще с утра. Вспомнил и чуть не встал посреди дороги:

— Не поверишь, — воскликнул он. — Шеф все-таки нашел мне дублера.

— Наконец-то.

— Сам не верю. Звонит мне вчера и говорит: «Вариант идеальный! Голова работает, надо только научить, и можешь хоть в кругосветное плавание…»

— Кто же этот несчастный?

— А… — загадочно улыбнулся Миша, — в том-то и дело, что не «этот», а «эта». Студентка мехмата, отличница, красавица!.. — он погрузился в мечты о фее, которая станет почитать его, как фанатичные поклонницы почитают отца Сира, дремлющего на заднем сидении. — Первокурсница, — добавил он.

— Ах ты, старый пузатый крокодил! Может, ей нет еще восемнадцати!

— А что я такого сделал? — вознегодовал Миша, и Сириус проснулся.

— В офисе появится новый сотрудник? — спросил он. — Они могут внедрить шпиона…

— Сириус, — успокоила его я, — на Мишину специальность шпиона внедрить нельзя. Слишком большие требования. Человек с такими способностями шпионить не станет.

— Не каждый знает свою цену, — ответил Сир. — Надо тестировать. Каждого надо тестировать, прежде чем пускать в офис.

Отец Сириус проник в Секторианские подземелья без тестов и приглашения. Если уж до конца откровенно, то и без разрешения тоже. Проник так уверенно, что никто не удивился. Угрюмый человек, примелькавшийся с обложек журналов, поздоровался с Вегой так, словно знал его много лет. Он справился о здоровье Семена Семеновича, выразил сожаление по поводу отсутствия Адама Богуславовича и сделал комплемент Алене, которая, по его мнению, стала самым авторитетным специалистом в области социальной психологии нынешнего века.

Сириус прошелся по офису и заметил, что стойки бара в холле раньше не было, что мы раздвинули стены и убрали комнату, в которой хранился видеоархив. Индер вышел из лаборатории, взглянуть на диво, и Сириус к нему обратился не иначе, как «доктор Индер».

— Ты был у нас что ли? — сообразил доктор.

— Был, — сознался пришелец. — Давно. Кажется, в иной ипостаси.

Я принесла фотографию из старого альбома. На ней были Адам, я и Сережа Басиров перед отправкой в Одессу. Последний день в компании секториан, когда ему устроили проводы с тортом и подарками.

— Не узнали… — сказал Сириус шефу, и тому пришлось согласиться, что между подростком на фотографии и проповедником Сириусом действительно мало общего. Тем не менее, шеф не допускал праздного присутствия в офисе посторонних лиц.

— Хочешь у меня работать? — спросил он.

Думаю, тот же вопрос он задал бы Иисусу Христу, если бы тот забрел в его подземелья. Сириус не считал себя богом. Его намерения были просты:

— Не только хочу, — сказал он, — я должен!.. Обязан у вас работать. Иначе все, что мы делаем на Земле, не имеет смысла.

— А что мы делаем на Земле? — спросили наивные секториане.

— Спасаем человечество, — ответил Сириус. — Если мое странное имя вам не по нраву, зовите меня просто Сир.

Сережу Басирова Секториум потерял из вида в год окончания школы. Сначала перезванивались, переписывались. Письма постепенно ужимались в открытки к праздникам, пока не прекратились вовсе. Мы и не планировали долгих отношений, не предполагали свидеться. Только однажды в Москву приехала его мать: «Вы единственные близкие ему люди, помогите найти, — умоляла она. — Он где-то здесь, он наверняка ехал к вам». В Москве Сережа не появился. Спустя полгода Адам разыскал его на краю света. Юноша увязался за бродячими проповедниками, внимал слово божье, разъяснял Библию уличным зевакам. Домой он уже не вернулся. Сначала прибился к монастырю, потом поступил в семинарию. Мы, как смогли, успокоили мать, уверили, что карьера священника в наше время не худшая. Что, в крайнем случае, у ребенка будет крыша над головой и честный кусок хлеба.

Сергея выгнали из семинарии в тот же год. Выгнали с позором. Его интерпретация православного христианства коренным образом не соответствовала общепринятой. Можно было проще сказать: выгнали за ересь. Для молодого человека это стало первым потрясением. На том духовные искания могли бы закончиться, если бы его, потерянного, не приютили братья из протестантской общины, не помогли ему освободиться от ортодоксальных догм. К тому времени Сережа был самостоятельным, решительным и целеустремленным человеком с задатками лидера, и это не могло не сыграть свою роль.

Лидером группы он стал очень скоро, потом получил возможность проповедовать в аудитории и, наконец, был изгнан прочь за ту же самую недопустимую интерпретацию религиозных канонов, которые, в отличие от православия, казались ему живой, развивающейся теорией о пути человечества к счастью во Христе.

Новое фиаско Сергей пережил достойно. Тем более что оно положило начало целой серии стремительных влетов и падений. Баптисты ограбили его, адвентисты чуть не избили до смерти, а пятидесятники наступили на святое, уничтожив тираж его первой книги. Однако невзгоды отца Сириуса не сломили, а укрепили и направили к католической церкви, затем к лютеранской, где со временем его душе стало также тесно.

В том, что Сириуса окружало, он не находил достойного смысла и сомневался: есть ли у человека миссия, ради которой стоит явиться на свет Божий? Есть ли у человека место на этом Божьем свете? Есть ли у него право мыслить и рассуждать, или он обязан усвоить истины, придуманные до его рождения? Придуманные кем-то. Почему, — хотел понять Сириус, — этот «кто-то» в своей правде оказался ближе к Господу Богу, чем он?

Не дожидаясь нового изгнания, Сириус улетел в Индию, купив на все сбережения билет в один конец. Денег у Сириуса не было в изобилии даже в лучшие времена. В Индии юноша воспрянул духом. Живя отшельником, он умудрился выучить английский и хинди. Он читал на санскрите, брил себе голову, изучал философию и думал о вечном. Однажды он чуть было не свернул с истинного пути в сторону науки. Науку спасло то, что знания Сережи Басирова, полученные в школе, успели забыться, а вновь приобретенные были бессистемны и недостаточны для проходного бала в университет. Никаких оснований претендовать на роль студента у Сережи не было, как не было средств для того, чтобы эти претензии реализовать.

Буддийские священники, равно как и индуистские, относились к русскому паломнику с пониманием, словно видели, какой тяжелый путь придется пройти этому, тогда еще очень молодому человеку. И Сергей отправился дальше по дороге, указанной ему судьбой.

Новый период скитаний биографы описывают по-разному. Одни утверждают, что Сириус преодолел пешком весь Китай, перебрался на Индонезийские острова, где батрачил в порту, и, спрятавшись в трюме сухогруза, перебрался в Африку. Другие считают, что все это время он вместе с кришнаитами бродил по Америке и Канаде, откуда был депортирован на Мадагаскар, потому что Российское консульство не признало в нем русского человека. В Сириусе тех лет человека можно было признать с трудом, еще труднее было определить его национальность.

Что Сергей делал на Мадагаскаре, он не помнил, и на вопрос, был ли он там, отвечал с неопределенностью. Он называл тот период великой смутой и говорил, что страны, люди, города, языки и нищенские ночлежки так смешались, что в памяти оставили полосу сплошного однообразия. Он помнил себя с тех пор, как добрел до арабского востока. Доплыл ли, дошел ли? Возможно, дополз. Здесь он осел надолго, принял ислам, стал кочевать по мусульманским странам.

— Как тебя угораздило? — возмущался Миша. — Я и то от обрезания отбрехался, а, между прочим, стоял вопрос жизни и смерти.

— К тому времени, — отвечал ему Сириус, — передо мной вопрос смерти уже не стоял. Я умер, мне надо было начать жизнь сначала.

— Не мог проползти еще чуть-чуть до родной границы!

— Я заблудился в пустыне, — рассказывал Сир, — солнце жгло, дул горячий ветер, у меня кончились запасы воды.

— И ты стал молиться, — догадался Миша.

— Бог не услышал моей молитвы.

— Тогда ты сообразил, что заехал на территорию Аллаха?

— Я разулся, — продолжил Сириус, — омыл ноги песком, встал на колени и обратился к Аллаху с просьбой дать мне немного воды и транспорт, чтобы я смог добраться живым до ближайшего селения. Вскоре я заметил крестьянина на ишаке, который вез флягу с водой.

— Аллах позволил ему принять душ, — злорадствовал Миша.

— Потом я лежал на высокой веранде, курил кальян. За крышами домов виднелась полоса лазурного моря, торговцы катили по дороге повозку с фруктами, гудели автомобили, официанты разносили чай. Запели муэдзины с минаретов. Я понял, что вернулся домой.

Овладев арабским, Сириус с новыми силами взялся за старое. Он вызубрил Коран, совершил хадж, да не один. Он окончил исламскую школу и готовился занять должность, соответствующую первой ступени духовной иерархии, только новый глубочайший душевный кризис настиг его опять в неподходящий момент. Сириус добрался до побережья Турции, чтобы вернуться в Одессу, и здесь его состояния хватило на дорогу в один конец.

Новую жизнь Сириус начал в родном городе. Сначала в качестве портового грузчика, потом ему позволили преподавать в сельской школе иностранные языки. Оттуда он прямиком попал в тюрьму, благодаря бдительности родителей.

Чем Сириус занимался с детьми вместо английского? Что сеял в неокрепшие души? Тайна подшита в судебные документы вместе с заявлениями истцов и протоколами допросов. Одни родители обвиняли Сириуса в том, что он проповедовал исламский экстремизм; другие — в сексуальных домогательствах; третьи — в некомпетентности, как педагога. Экспертиза установила, что под видом немецкого языка Сириус преподавал арабский, а под видом французского — хинди. Только к английскому языку у экспертов не было замечаний, он оказался именно английским. Позор случился, когда слухи о махинациях стали растекаться по свету. Из-за журналистов нельзя было протолкнуться в зале суда, всем хотелось убедиться лично, что вместо математики этот загадочный учитель не преподавал нумерологию, а вместо физики — алхимию.

На скандальной волне имя Сириуса впервые попало в прессу, а вместе с именем некоторые подробности биографии. К нему стали приезжать репортеры столичных изданий, телевизионщики и просто любопытные. Всем хотелось знать, действительно ли этот человек пропустил через свою грешную душу все религии мира, обошел по экватору земной шар и теперь, сидя на скамье подсудимых, искренне не понимает, как можно обвинять человека в том, что он воспринял естество суетного мира таким, каково оно есть.

В тот год звезда Сириуса стала восходить над горизонтом. Он получил срок, но вместо того, чтобы отправиться по этапу, занял одиночную камеру и посвятил себя написанию книги, которая разошлась сумасшедшим тиражом. У тюремных ворот его встречали поклонники. Сириус впервые приобрел квартиру в доме с охраной. Его день отныне был расписан по минутам. Из толпы почитателей стали выделяться сторонники и сподвижники. Сириус вкусил славы, о которой не мечтал, и приступил к деятельности, к которой стремился с юных лет, — к интерпретации религиозных учений. Только теперь ему никто не смел заткнуть рот, ибо все, что делалось Сириусом, делалось во спасение человечества.

Шло время, в окружении Сириуса наметилась иерархия. Появился администратор, приблудился откуда-то коммерческий директор, группа товарищей с подходящими навыками образовала штат бухгалтеров, была привлечена к сотрудничеству охранная фирма. Дело приобретало нешуточный размах. Чем шире становилась аудитория, тем больше способностей открывалось у Сира. Он научился двигать взглядом предметы, читал с закрытыми глазами, исцелял, приписывая себе силу творящей природы. Для Сириуса арендовали залы, в партере сидели узнаваемые лица, папарацци дежурили у подъезда. Сириус не стеснялся просить гонорары поп-звезд. Когда его лимузин с баром и телевизором напоролся на «дырокол», Сириус отказался пересесть в другую машину. Чтобы не сорвать выступление, спецрейсом из Европы был доставлен такой же лимузин, и эта история попала в прессу. Я лично читала статью, рассматривала фотографии и думала, что на месте администратора, вывалила бы этого прохиндея в ближайшую помойку.

— Не было такого, — оправдывался Сириус по прошествии лет, — мне хотели подсунуть автомобиль, набитый шпионской аппаратурой. В тот день я ехал к публике на такси.

Секториум хохотал, представляя, как городское такси в сопровождении эскорта мотоциклистов едет по улицам; но Сириус уверял, что не пользовался даже услугой шофера, потому что с детства привык все делать сам и отвечать за свои поступки. Он утверждал, что в жизни не ездил в лимузинах, и что не собирается оправдываться за ерунду, которую сочиняют журналисты.

Звезда Сириуса вошла в зенит свой славы. Нельзя было сказать определенно, что за религию проповедует этот чокнутый священник, только на его проповедях дамы худели, джентльмены мужали, слепые прозревали, а у калек отрастали конечности… Теология не интересовала никого. Общественное мнение смирилось с тем, что это не религия вовсе, а психотропное оружие, используемое умело и во благо. Из Сириуса делали чудо и вкладывали деньги, потому что чудеса продавались дорого. За отдельную плату, Сир заглядывал в прошлое и предсказывал будущее. Он выходил к аудитории для того, чтобы научить людей управлять судьбой, но люди ждали чудес. Им надо было только прикоснуться к святыне, еще лучше оторвать от святыни пуговицу. Для большинства прихожан он был всего лишь живым Богом, но Сириус ждал от себя большего.

Феноменом этого человека заинтересовались ученые, когда поняли, что люди на его проповедях сходят с ума отнюдь не на религиозной почве. Что не фанатиков он плодит, а несчастных существ, разочаровавшихся в жизни, ни к чему не способных. Социапатов, которыми интересовался Секториум. Потому что процент социапатов в населении планеты превысил допустимые нормы еще до рождения Сережи Басирова. Вега не занимался проповедниками. Никто из нас ему не намекал, что эта персона самим провидениям послана нам в тему. Сириус не привлек к себе внимания, пока не пришел сам, но до этого он прожил жизнь и убедился, что загробного царства не будет.

Устроители сенсации не пытались понять, с кем имеют дело, и загребали деньги лопатой как можно быстрее, потому что чувствовали, — однажды кландайк закроется. Так и случилось.

Дух вольного странника, присущий Сириусу от природы, не мог, да и не хотел уживаться с обязанностями шоу-звезды. На этот раз он повздорил не с церковным чиновником, а с влиятельным «денежным мешком», не сошелся в интерпретации «понятий» так сильно, что поставил под удар не только карьеру, но и жизнь.

Озарение посетило отца Сириуса в нужный момент. Не медля ни секунды, он ударился в бега, и бегал так быстро, что много раз был объявлен покойником. Его финансовыми делами заинтересовалась налоговая полиция, Сириус из царства мертвых был переправлен в списки лиц, разыскиваемых Интерполом. Сириуса искали все: братки — за то, что он задолжал каждому из них по миллиону; налоговики — за то, что открылся реальный размер его заработков; и правоохранительные органы — за то, что по отцу Сиру давно плачут нары. В то время мы думать забыли о Сереже Басирове. О Сириусе же знали то, что читали в прессе, не сомневаясь, что это фальсификация века. Даже странное имя «Сириус» никого из секториан не насторожило. Контора занималась технической разведкой ментосферного фона. Я часто уезжала. Мне бы в голову не пришло, что во время моего отсутствия в сарае поселится виновник Вселенских скандалов, и будет смиренно ждать, когда в окнах появится свет.

Как Сир выжил в осенние холода, он объяснить затруднился. Вероятно, медитировал. Не исключено, что практиковал йогу. Только соседка пришла пугать меня заранее:

— У тебя на огороде черт завелся, — предупредила она. — Грязный, страшный. Днем в сарае сидит, ночью яблоки гнилые подбирает. Сама туда не ходи, милицию вызови.

— Разберусь, — пообещала я.

Соседей давно раздражало запустение моего участка. Семена сорняков летели с него по всем огородам. Только черти еще не мерещились.

На всякий случай, я вооружилась Мишиной «хлопушкой» и встретила в сарае не то бомжа, не то неандертальца. Никакая экспертиза не признала бы в этом существе отца Сириуса. Никакая интуиция мне не подсказала, что он и есть наш пропавший Сережа. В свои двадцать семь он выглядел на сорок. Без крыши, без денег и документов, без биографии и лица. Из моего сарая ему совершенно некуда было деться.

Вскоре милиция стала ходить по району, заглядывать в лица жильцам. Сириус перебрался из верхнего дома в модуль, но даже там прятался от каждого шороха.

— Мне лучше уйти с Земли, — просил он, но вопросы такого уровня решал только шеф, поэтому возвращение Сережи в Секториум было неизбежным, неминуемым, неотвратимым.

Вега задумался над просьбой.

— Значит, человечество спасать будем не на Земле, а в Сигирии? — уточнил он.

— Сначала он будет спасать для человечества свою задницу, — объяснил Миша.

— Что же ты будешь делать на Блазе?

— Учиться, — ответил Сережа.

— Чему?

— Мудрости. Неужто можно учиться чему-то другому?

Тем временем мне позвонили с городской сети:

— Откройте дверь следователю прокуратуры, — требовал голос. — Я знаю, что вы дома. Откройте, у нас ордер на обыск.

Шеф вывел на монитор картинку со следящих камер. На крыльце стояли двое и соседка с племянницей, готовые исполнить роль понятых. Мыслительный процесс начальства ускорился:

— Тебя ищут? — спросил он Сириуса. — Этого только не хватало. Сегодня же прочь с Земли. На все четыре стороны. А там видно будет.

Сириус вернулся на Землю спустя два года. Вернулся, чтобы ответить на вопрос, с которым я провалилась при поступлении на работу: почему, по какой причине человечество не хочет признать факта существования инопланетных цивилизаций? Почему оно отвергает истины, проверенные чужим опытом? Такая постановка вопроса некоторым образом противоречила его предыдущим убеждениям, но Сириуса это не смутило. Его познание мира не стояло на месте. Сириус учился много и охотно. Он освоил язык «сиги», погрузился в многовековую мудрость цивилизации, давшей ему убежище, извлек из этой мудрости все пригодное для спасения человечества, но на Земле Сириуса помнили лишь по старым скандалам и фокусам. Его книги залеживались на полках, а сайты падали в рейтингах. Человечество слышать не хотело о том, что история Земли, рассказанная самими землянами, есть акт невежества; также как раньше оно не хотело слышать о невежестве религиозных догматов. Прежняя аудитория Сириуса таяла. Новую шеф собирать запретил и правильно сделал, потому что хождение милиции по моему району возобновилось таинственным образом именно в день возвращения Сира. И до, и после, и ныне, и присно, и вовеки веков много «таинственных образов» сопровождало жизнь этого человека.

Новую «сириотику», как философско-религиозное учение, шеф тоже запретил. Он запретил Сириусу все что смог, он запретил бы ему жить и дышать, если бы ни одно обстоятельство: контору заинтересовала нездоровая реакция ментального фона на все, что творит этот проповедник. Больно живо этот фон реагировал на Сириуса, больно неприятные последствия имела эта реакция. Шеф поручил нам сделать сравнительный анализ, и мы сделали: точно, ни один другой проповедник так не раздражал планетарную матрицу.

— Выходи! — Миша включил свет в гараже, открыл дверцу машины. — Батюшка! Вздремнул что ли?

На сидении лежал лишь сизый нос в лохматой бороде.

— Сировоз прибыл, — объявил Миша.

Сириус как привидение стоял за его спиной и слушал улицу.

— Они уже здесь, — сообщил он.

Над районом низко летал вертолет.

— Что за дерьмо? — удивился Миша и полез в карман за прибором.

— Надо было отслеживать их в дороге!

— Дорога была чистой.

— Тогда откуда он взялся? Если берешься помогать, надо заниматься делом, а не болтать языком, — упрекала я его.

Также бесшумно и незаметно Сириус проскользнул в дом, словно прошел сквозь стену.

— Буду в офисе, — предупредил он. — Позвони. Выясни, что им надо и сразу позвони.

— И мне позвони, — добавил Миша, засовывая за пояс монитор орбитального радара. Он накинул пиджак и подал мне бороду с резиновым носом — Сожги в камине, а я прогуляюсь за сигаретами.

Улику я кинула в лифт, вслед за Сириусом, и накрыла циновкой люк в подпол. Все что я успела, это надеть фартук и поставить чайник на плиту. Два джентльмена в строгих костюмах посетили меня незамедлительно и бесцеремонно. Они даже не постучались и не предъявили документы, полагая, что я их жду, а раз так, то сама должна знать, зачем.

— Кто еще в доме? — спросили они.

— Никого. Муж пошел в магазин. То есть, сожитель, как вы выражаетесь.

— Документы предъявим… Фамилия, имя, отчество сожителя и год рождения.

— Все тот же, — ответила я и подала им паспорт, который всегда держала поблизости.

— Что прячем? Кого прячем?

— Ничего и никого.

— Компьютерную базу проверим…

— Пожалуйста. Можете забрать компьютер с собой. Я им не пользуюсь.

— Кто из посторонних лиц был в доме за последние сутки? Отвечаем быстро…

— Курьер из химчистки.

— Быстро отвечаем, — строго сказал товарищ.

— Курьер из химчистки, — повторила я быстро, как прихожанка Сириуса, отравленная трансгенным овощем.

— Осмотрим помещение.

— Паспорт они положили на полку сами. Выучили гады, где лежит. Пошли в комнату и встали, как вкопанные, перед Мишиными ботинками.

— Чьи вещи?

— Моего сожителя, — той же скороговоркой ответила я, и бросила ботинки в прихожую.

Они осмотрели шкаф сверху донизу, снаружи и изнутри; встали над крышкой подпола, словно это был сундук с кладом. Оба знали, что лезть придется. Оба не хотели пачкать костюмы зря, так как догадывались, что ничего не найдут. Лез обычно младший по званию — только так их можно было распознать в штатском.

— Если найдете банку с вишневым компотом, — попросила я, — не сочтите за труд… У меня радикулит обострился.

С чувством юмора у ребят было неважно, да и шутка, к слову сказать, выглядела глуповато.

— Зачем вы приезжали на проповедь? Вам известно, где скрывается гражданин Басиров? Нам известно, что вы имеете личный контакт и оказываете помощь…

— Мы с мужем являемся прихожанами.

— Сириотами, — поправил главный.

— Если отец Сириус иногда оказывает нам честь…

— Это преступник, который находится в розыске.

— Но мы-то в чем провинились? Отец Сириус давно не ходит к нам в гости, и тем более не хранит здесь вещей. Что вы хотите найти?

— Вы были предупреждены об ответственности, — начал нотацию старший, и я вздохнула с облегчением. Если меня начинают запугивать, значит, с собой не везут. Стало быть, обошлось.

Я не ошиблась. Меня запугали так сильно, что даже не сочли нужным унести компьютер, позволили мне выпить чая, пока он не остыл, и заперли за собой калитку.

— Отбой тревоги, можешь возвращаться, — сказала я убежавшему «сожителю».

— Пива взять? — спросил он.

— Думаю, такое событие стоит отметить.

— Какое тебе?.. Светлое? Темное?

Тем временем соседка влетела ко мне на кухню, и я поняла, что рано расслабилась.

— Опять приходили? — нервничала она. — Шмонали? Генку моего на той неделе расспрашивали, кто к тебе ходит? Так он — молчок! У нас, говорит, окна сиренью заросли и не видно…

— Напрасно. Говорите, как есть. Ничего противозаконного я не делаю.

— А чего ж они ходят тогда, если нет противозаконного-то?

— Не знаю. Ко всем ходят.

— Ходят-то ко всем, а расспрашивают-то все про вас с Михаилом.

— Что нам сделать? Переехать в другой район?

— Да что ты! Живите, — разрешила соседка. — Только не по-хорошему как-то. Что это они повадились? Опять беглого священника ищут?

— Они не объясняют. Посмотрят паспорта и уходят.

— А ты сама спроси.

Отделавшись от соседки, я снова взялась за телефон.

— Какое пиво будешь? — спросил Миша. — Красное или…

— Извини, соседка меня достала!

— Я когда-нибудь прибью ее. Мы пьем или не пьем?

— Еще спрашиваешь. Приходи скорее! — сказала я и пожалела.

Миша обладал отвратительным качеством: чем сильнее его ждали, тем дольше он задерживался, и чем дольше задерживался — тем нелепее была причина задержки.

На этот раз он превзошел себя. Не знаю, сколько «белого» пива он на себе тащил и сколько «красного», только за это время я десять раз сама дошла бы до магазина и десять раз вернулась бы с полной сумкой. Мне захотелось с ним поругаться больше, чем выпить. Надо было спуститься в офис, пока не поздно, и поискать что-нибудь в баре, но скрипнула калитка. «Интересно, что на этот раз?» — подумала я, открывая дверь и онемела от увиденного.

С Мишей случались всякие казусы, но перевоплощение впервые. Специалистом по этой части у нас всегда был Сириус, только Сириусу шли женские платья и парики, иначе он не уносил бы ног с публичных проповедей. Но чтобы Миша занялся подобной ерундой, когда опасность миновала?.. На меня смотрели Мишины глаза, Мишины волосы были собраны хвостиком на затылке, но вместо привычного Мишиного пуза, сквозь кофточку просвечивала тонкая талия. На Мише была юбочка, из-под которой торчала пара изящных женских ножек… «Голографический трюк», — сообразила я и стала менять угол зрения, чтобы за этим обманом разглядеть истинную картину. Мишина физиономия тоже выглядела подозрительно, она была совсем не такая помятая и небритая, с которой он ушел в магазин. Она была очень даже миленькая, и это особенно настораживало.

— Ирина Александровна? — обратилось ко мне создание девичьим голосом.

На этот счет у меня были все основания сомневаться, и я украдкой взглянула на себя в зеркало прихожей.

— Похоже на то… — ответила я.

— Мне нужен Галкин Михаил Борисович, — сказало оно, читая по бумажке. — Я могу его видеть?

— Кого?

— Я — Ксения. Вас должны были предупредить.

— Разумеется, — ответила я и попятилась от двери.

Ксения вошла. Хаос стал уступать место порядку.

— У… как здорово! — сказала гостья, увидев фотообои с коралловым рифом.

Злорадство охватило меня. Я готова была ждать сто лет, лишь бы увидеть Мишину физиономию в момент их встречи.

— Проходите, пожалуйста. Он должен прийти с минуты на минуту, — пригласила я, а сама уединилась с телефоном.

— Миша, к тебе гости. Бросай все и бегом сюда, где бы ты ни был.

— Вернулись что ли? — спросил он.

— Бегом, говорю тебе!

— Что ты смеешься?

— Придешь — посмотришь.

Ксения неторопливо осмотрела комнату, потрогала обои, которые так ее удивили, повертелась в коридоре, постояла на пороге спальни, стены которой оформляли джунгли, но без спросу войти туда не решилась.

— Вы тоже работаете у Веги? — спросила она меня.

— У кого?

Порядок опять превратился в хаос.

— Вега, — прочла она по той же бумажке и отдала ее мне. — Он пригласил меня на работу, сказал, что будет интересно. Я учусь на мехмате, — добавила девушка, словно упустила важную деталь. — Я Ксения Юркевич. Разве вас не предупредили?

На визитке было напечатано слово «Вега» и несколько телефонов. Тут же рукой шефа был написан адрес и наши с Мишей полные имена.

— Ксения, могу я узнать ваше отчество?

— Зовите меня просто Ксю, — разрешила она. — Меня все так зовут.

— А вашу маму, наверно, зовут Анжелой?

— Вы знакомы? — удивилась девушка.

— Были… когда-то давно. Вряд ли она меня помнит.

— Ну, почему вы так думаете? — Ксения опять провела рукой по глянцевой поверхности обоев. — Надо же, как натурально. Как будто живой аквариум.

— Простите, мне надо еще раз позвонить. Там есть альбом с фотографиями, если вам интересно. Алло! Миша! — сказала я, закрывая за собой дверь на кухню. — Тебя ждут!

— Понял, — ответил Миша.

— Понял и что? Где ты сейчас?

— Где надо.

— Где, я тебя спрашиваю? Ты можешь ответить на простой вопрос?

— Не пивом же гостей поить, — удивился моей глупости Миша. — Возьму вина и приеду. Тебе темного или светлого?

— Ты поехал за вином? — рассердилась я, и вновь увидела удивленные глаза девушки на пороге. — Одну секунду! Извините, ради бога, я должна сказать ему пару слов.

Уединившись, наконец, на крыльце, я высказала все, что думала. Изложила Мише свои соображения по поводу оттенков пива и вина, и еще много чего к ним добавила.

— Ты понимаешь, что такое «срочно»?! — кричала я на всю улицу, и соседка, едва угомонившись, снова выбежала в палисадник.

— Ира! Что случилось? Что у вас происходит?

— Может, я не вовремя? — спросила Ксения и высунулась за мной на крыльцо. — Я могу зайти вечером.

— Не стоит. Через пять минут Михаил Борисович будет здесь, — пообещала я. — Ксения, вы раньше не были с ним знакомы?

— Не знаю, — сказала она и ушла в дом любоваться рифом. — Имя ни о чем не говорит. А что, он тоже знал маму?

— Кстати, это фотографировал Михаил Борисович.

— Сам? Под водой?

— Да, он увлекается эффектными картинками. Если вы посмотрите его альбомы, найдете фотографии из космоса.

Это подействовало. Ксюша перестала ходить за мной хвостом, притихла в комнате за журнальным столиком. Мне осталось продержаться четыре минуты.

— Чем вы занимаетесь? — спросила она, глядя на меня Мишиными зелеными глазами.

— Сейчас он придет и все объяснит.

— А вы не можете ответить?

— У нас с вами разная работа. Вам, вероятно, придется иметь дело с компьютерными программами.

— Это я поняла, но с какими программами?

— Вероятно, с теми, которые обрабатывают информацию.

— Какую информацию?

В прихожей хлопнула дверь, дрогнула занавеска, послышались торопливые шаги в коридоре и, наконец, за моей спиной возникла Мишина фигура. Ксения застыла с развернутым альбомом на коленках. Началась торжественная пауза, которую мне следовало прекратить, потому что, кроме меня, ее прекратить было некому.

— Познакомьтесь, Михаил Борисович, с Ксенией, — сказала я. — Познакомьтесь, Ксения, с Михаилом Борисовичем.

— Привет, — поздоровался Миша.

— Здрасьте, — ответил Ксения, отложила альбом и встала с дивана.

— Чем могу быть полезен?

Ксения приблизилась к нему на расстояние, пригодное для рукопожатия, но руки не подала. Никакого волнения, ни малейшей растерянности. Чистый анализ ситуации. Ее внимательный взгляд сбил с толку не только Мишу, но и меня. Знала ли она вообще о его существовании? Ясно было одно: Михаил Борисович сейчас получит все, что ему по жизни причитается, даже с добавкой.

— Ксения будет работать у нас техническим консультантом, — объяснила я. — То есть, это первый сотрудник твоего отдела. Можешь приступать к выполнению обязанностей начальника.

Хотя, дураку было ясно, что Миша здесь не начальник и никогда не станет им для хорошенького существа в короткой юбочке.

— Да, — сказала Ксения, — это я. Может, вы мне что-нибудь расскажете о работе?

Миша отчаянно старался соображать. Не исключено, что пытался вспомнить, какая у него работа, где он живет, и как его зовут?

— Шеф говорил, что нашел девушку к тебе в отдел?

— Ну… — очнулся Миша.

— Так вот, познакомься с Ксенией. Она будет у тебя работать.

— Ксения? — удивился он. — Это тебя нашел шеф?

Ксения усмехнулась и презрительно оглядела начальника от чубчика до ботинок.

— Я чем-то вас не утраиваю?

— Да что ты? Разве я чего такого сказал? Я очень рад. Действительно, рад. Ира…

— Что?

— Так мы, это…

— Хочешь пригласить Ксению в офис?

— Разумеется! Раз мы будем работать, значит надо того…

— Милости прошу, — сказала я, и подняла крышку погреба.

Ксения подошла к краю пропасти, увидела лестницу, ведущую на каменную площадку, увидела круг, подсвеченный тусклым обводом, и остановилась.

— Что ж, сударыня… — Миша жестом пригласил новую сотрудницу спуститься в подвал. Такого поворота девушка не ожидала и с опаской поглядела на меня.

— Офис находится под землей, — сказала я. — Если будете у нас работать, придется пользоваться лифтом.

Миша встал на камень. Площадка поднялась, осветила полоской света бахрому паутины.

— Так, я не понял, мы будем работать или будем бояться?

Ксения сделал первый шаг за ним следом. Вскоре я с облегчением закрыла за ними крышку, и стала ждать. Почему-то мне казалось, что там внизу должно свершиться ужасное, и отголоски события неминуемо настигнут меня.

Время шло. Событие не происходило. Тишина стояла в доме и во дворе. Непривычная, не характерная тишина, в которой меня напугал звонок Сириуса.

— Ты дома? Если тебя не арестовали, давай, согласуем расписание на следующий месяц?

— Сир, — попросила я, — посмотри в компьютерной, возле кабинета шефа, должен быть Миша и с ним молодая девушка…

Сириус выдержал паузу достаточную, чтобы встать с кресла и оглядеться.

— Да, сидят, — сказал он.

— А шеф?

— Спустись, если он тебе нужен.

Я спустилась, прошла мимо Ксении с Мишей, прошла мимо Сириуса, сидящего в холле, и увидела пустой кабинет Веги.

— Где он? — спросила я.

Сириус кивнул в сторону лабораторий.

— Произошло что-то, о чем я не должен знать? — догадался он.

— То, что тебя никак не касается, — ответила я и продолжила поиск.

Шеф рылся в шкафу Индера, перекладывал коробки, в которых звенело и грохотало лабораторное оборудование.

— Вы знаете, кто такая Ксения Юркевич? — спросила я, но шеф подставил табурет и полез еще выше.

— Наша новая сотрудница.

— Что еще вы о ней знаете?

— Все, что необходимо. Я тестировал ее для работы. Алена дала добро. Что не так?

— Вы знали, что она Мишина дочь?

Шеф не упал с табурета, но грохот на антресоли прекратился. После минуты молчания его нога нащупала поверхность пола, а голова показалась из-под раскрытой створки.

— Родная дочь? — уточнил он.

— Только не говорите, что не знали.

Озадаченное лицо шефа красноречиво свидетельствовало обратное.

— Даже не поинтересовались? Как можно было так вляпаться, Вега?

Шеф сел на табурет и покачал головой.

— Да что ж это делается? — досадовал он. — Да мне и в голову не пришло сопоставить их генетику.

— Разве у нас отменили генетический тест?

— Они же совсем не похожи.

— Совсем не похожи! Вы видели ее хоть раз в жизни? Алена встречалась с ней лично? Или вы тестировали ее по сети?

— Ну, надо же! — шеф хлопнул себя по коленкам. — Что же делать? Я не знал, что у Миши есть дочь. Как я мог предвидеть? Только Адам знал все про всех. А я занят. Когда мне за вами уследить? Почему ты мне не сообщила, что у Миши есть дети?

— Я представить себе не могла, что из сотен тысяч молодых людей вы выберете ее.

— Ладно, — сказал шеф, — я разберусь.

— Нет уж, давайте разбираться вместе. Иначе вы получите не сотрудника, а проблему. Однажды эта девочка пошлет нас всех подальше вместе «интересной работой», и ее можно будет понять.

— Хорошо, — согласился шеф, — мы обсудим это, — и снова полез в шкаф. — Уладим это дело как-нибудь. Дочь! Надо же, как… — удивлялся он, но вдруг снова обернулся ко мне и заговорил полушепотом. — Видишь, какая умная девочка получилась. Не упрямилась бы, шла бы за Мишу замуж, и у тебя были бы умные дети. А то… это что ведь, какие оболтусы!

— Ну, уж… — заступилась я за своих детей, но шеф поправил очки и строго поглядел на меня с высоты табурета.

— Лодыри и лоботрясы, — добавил он, — особенно младший! — похоже, у него были основания так утверждать. — Чем он занят, вместо того, чтобы готовится к сертификации? У него каникулы за каникулами! Опять собирается прогулять семестр.

— Он приедет?

Шеф не ответил.

— Вега, пожалуйста! С их учебной нагрузкой надо хотя бы немного отдохнуть перед экзаменом, запастись здоровьем…

— Да что ты? — удивился он. — Я думал, перед экзаменом знаниями запасаются. Пусть приедет! Пусть только попробует приехать, у нас будет очень серьезный разговор.

На обратной дороге я заглянула в холл.

— Сыночек мой хочет приехать, а шеф не дает челнок, — пожаловалась я.

— Давно ли он научился спрашивать разрешение? — Сириус неспешно затянулся и выпустил струю дыма, не вынимая трубки изо рта. — Я вот что подумал, — грустно произнес он, — почему бы нам с тобой ни закрыть этот глупый лекторий?

— Сириус!!!

— У тебя нет времени, у меня нет желания. Шефу давно нет дела.

— Сириус!!!

— Приедет, — с раздражением ответил он.

— Думаешь?

— Пошел челнок на Блазу. За кем он, интересно, пошел?

— Составляй расписание по своему усмотрению, — сказала я, — освобожусь в любое время, — и пошла сообщать новость Мише, но, увидев их с Ксенией за компьютерным столом, решила повременить.

— Суетишься, — произнес Сириус, когда я вернулась в холл, — хлопочешь, ждешь, а дети приедут и уедут…

— Таково мое родительское предназначение.

— Не говори о предназначении. Сам Господь не ведает, для чего каждый из нас предназначен. Это лотерея судьбы. Сядь напротив меня, угомонись, — Сириус вынул изо рта трубку, поглядел на меня величественно и надменно, как на толпу страждущих прихожан.

— У меня столько проблем, Сир!

— Невероятное множество проблем, — согласился он, — но среди них ни одной смертельной. Сядь, угомонись.

— Скажи, что все закончится хорошо!

— Хороших концов не бывает, я уверен лишь в том, что все закончится.

В компьютерной погас свет. Ее покинули две фигуры, направились к лифту. Мое напряжение передалось Сиру. Если я пойду за ними, — обида будет смертельной, лекторий закроется сам, эксперимент сорвется, репутации конторы будет нанесен невосполнимый урон.

— Вот у Михаила Борисовича, в отличие от тебя, действительно проблемы, — догадался Сириус.

— Еще какие! — согласилась я и угомонилась в соседнем кресле.

Двери верхнего дома гуляли на сквозняке, наступали сумерки. Я вышла запереть калитку и встретила Мишу, возвращающегося со стоянки такси. Приблизившись ко мне, он подозрительно огляделся.

— Она ни о чем не догадывается, — сообщил Миша. — Надо сделать так, чтобы она не узнала как можно дольше.

— А потом?

— Что «потом»? Сразу «потом»! Подожди, я что-нибудь придумаю.

Миша не успел придумать ничего хорошего. Вечером мы обсудили ситуацию с Вегой, выработали стратегию и согласовали тактику, а утром Ксения сама сбежала из офиса. Сбежала раньше, чем Миша пришел на работу. Без видимой причины, в непонятном направлении. Дверь дома была заперта изнутри, окна, заклеенные на зиму, не вскрывались.

Миша бросился проверять подземные магистрали, но застрявших кабин не нашел. Он спросил Володю, не выбегала ли из ямы гаража зеленоглазая девчонка? Тот же странный вопрос он задал всем секторианам, находившимся с утра вблизи лифта. Ксения пропала бесследно. Шеф объявил аврал всем службам. Радары были настроены на сканирование ландшафта в зонах лифтовых скважин. Никогда прежде в наших подземельях люди не пропадали. Девушки не было нигде.

— Возможно, ее что-то напугало, — предположил Вега. — Как она вошла в офис самостоятельно? Почему никого из вас не было рядом? И как она ушла, не зная лифтовых кодировок?

— Небось, увидела Индера или Гумку, — сердился Миша, но биотехники клялись, что из лаборатории не выходили и новенькую девочку не пугали.

— Батюшка! — набросился Миша на Сириуса. — Ты видел здесь утром хорошенькое глазастое существо? — Сир утвердительно кивнул. — Она подходила к лаборатории? — Сир пожал плечами.

Миша в отчаянии припал к компьютеру, стараясь понять, что могло стать причиной такого странного поступка, но ничего не понял.

— Позвони Анжелке, — попросил он и полез в карман за телефоном, — спроси, где она может быть?

Телефон не ответил, и Миша опять пустился проверять магистраль; а я поднялась наверх, рассудив, что ребенок должен будет вернуться в родной город через мой подпол, другого пути нет. Хотя, если девочка догадалась, как угнать лифт, у нее хватит ума грамотно им воспользоваться. Глупо надеяться, что ее путешествие завершится скоро.

В верхнем доме мое внимание привлек ботинок, торчащий из-за камина. Это был чужой ботинок, и я заглянула за угол, чтобы узнать, кому он принадлежит. Ксюша сидела на полу, бледная, одинокая и даже несколько виновато глядела на меня. Ее лицо не выражало испуга, скорее безнадегу. Не похоже, что она пряталась вообще, скорее, нашла место, где можно было уединиться, а я нашла ее раньше, чем надо.

Конечно, мы не предусмотрели фактор Анжелы. Никто не мешал ей рассказать ребенку про Галкина Михаила Борисовича. Мне следовало догадаться, что это произойдет, и заранее придумать оправдание, но Ксения начала разговор сама:

— Тот человек, — спросила она, — что курил у бара… — и замолчала, подбирая слова, а я соображала, о ком идет речь. — Тот человек, — продолжила Ксения, — он человек или нет?

— Какой именно? — уточнила я, теряясь в догадках.

— Это ведь Сириус, — сказала девушка.

— Да.

— Тот самый?

— А что случилось?

— Он человек или альф?

— Человек.

— И тоже из ваших…

— В некоторой степени.

— Но ведь это он, правда? Скажите, что мне не померещилось.

— Хочешь, я вас познакомлю?

— Нет! — воскликнула она и поджала коленки. — Зачем? Я же только спросила.

— Увлекаешься сириотикой?

— Нет. А вы?

Я присела напротив. Отчего-то мне показалось, что разговор будет долгим.

— Мои убеждения во многом совпадают с его учением, — ответила я. — Я с интересом его слушаю и с уважением отношусь, но если бы не Сириус, эти убеждения вряд ли были бы другими.

— Именно так говорят все сириоты.

— Может, потому что так оно и есть. Что произошло между вами?

— Ничего.

— Я могу помочь?

— Отпустите меня домой, — попросила Ксения. — А то дверь захлопнулась, а ключ внизу… И, пожалуйста, скажите Борисычу, что я сама позвоню ему.

Я открыла дверь.

— Отвезти тебя?

— Не надо.

— Мы увидимся завтра?

— Не знаю, — сказала она и обернулась на ступеньках. — Он, в самом деле, человек? Я была уверена, что он пришелец. Вы ничего не путаете? — встретив мое молчание, девушка засомневалась. — Насчет работы подумаю, — пообещала она, — и сама позвоню. Передайте Борисычу, пусть не ищет.

 

Глава 2. КСЮ И ЗНАКОМСТВА

— …У каждого свой крест. В одиночку не под силу вынести на плечах все грехи человеческого рода. Имеем ли мы право осуждать тех, чей крест тяжелее? За что нам казнить братоубийц, если Сет покончил с Осирисом, а Каин с Авелем? Почему человек считает себя исключением в природе, которая сама убивает и воскрешает жизнь из мертвой плоти. Я скажу, почему… — Сириус поглядел на аудиторию. Ученики притихли. Лампа качалась под потолком, за узкими окнами, закрытыми решеткой, стояла ночь. — Я скажу вам то, что вы чувствовали сердцем, но боялись принять рассудком: человеческая цивилизация есть история отступничества. От слова, от веры, от истины, от закона. И если бы это было не так, чем бы мы отличались от коровьего стада? Человек, едва появившись, преступил закон фактом своего бытия. Он делал это всегда, делает до сих пор, и если однажды остановится — погибнет. За что нам осуждать преступника? Он несет в себе наследство Адама и Евы. Тянет ношу, которой побрезговали иные… как мясник разрубает плоть, чтобы мы могли насытиться едой на белой скатерти. — Сириус опустил ладонь на бритую макушку юноши, сидящего перед ним на скамье. Впервые я видела новичка в кругу приближенных. — Скажу тебе так, сын мой: унаследует истину тот, кто хочет узнать; изменит судьбу тот, кто захочет ее изменить; кто владеет желанием, тому принадлежит все. Но наши желания — наш крест, который мы несем из рода в род.

Похоже, парень просидел в тюрьме больше половины «курса». Остальных слушателей я знала в лицо. Компания подобралась из бывших поклонников. Компания та еще. В основном законченные шизофреники, которые прикрывали Сириуса при облавах после публичных проповедей. За хорошую работу им позволено было слушать учителя чаще и проповедовать сириотику шизофреникам начинающим. Никто из них Секториум не интересовал. На каждого было досье и следящая камера. Вероятно, именно такую камеру Сириус только что прилепил к бритому черепу новичка.

Количество приближенных «апостолов» колебалось в пределах тридцати человек. С каждым из них я, как личный секретарь Сира, связывалась перед собранием и беседовала, чтобы понять, не завербовали ли его правоохранительные органы? Готов ли он по-прежнему идти с Учителем до конца? Чем дальше шизели слушатели, тем сложнее становилось их контролировать. Шеф достал в Сигирии специальное оборудование, так как анализировать речь психа, не будучи психиатром, я затруднялась, но «пациенты» сбили с толку машину. Шеф пытался привлечь к сотрудничеству специалиста, но «пациенты» сбили с толку специалиста. Только моя интуиция давала Сириусу надежду, что среди приближенных нет «иуды». Чтобы свести риск к минимуму, он не гнушался обществом бывших заключенных. Сир не знал, что именно в их среде мне однажды попался желающий заработать… когда за донос на Сириуса обещали деньги. К счастью, те времена прошли, и задача упростилась: надо было собрать аудиторию, так как Сир, по складу своей натуры, перед диктофоном выступать не умел, не имел источника вдохновения. Кроме того, надо было замерить матричный фон во время лекции, сопоставить его с предыдущей записью и подать шефу, который затем в задумчивости анализировал данные.

Сириус от контакта с аудиторией получал эмоциональную разрядку. Попросту собирал вокруг себя энергетических вампиров и наслаждался актом «кровопускания», после которого чувствовал себя отменно: был мил и уступчив. В такие минуты он отказывался от идеи переделать мир по своему образцу. «Я счастлив уже тем, что живу, — заявлял он. — Представь, какой конкурс должен пройти человек, чтобы появиться на свет. И я — в числе избранных».

Зато в худшие дни Сира одолевала противоположная крайность: «Если я не стану Богом, — признавался он, — мне все равно, кем быть. Могу грузчиком… могу чистить обувь, рубить тростник. Что мне за дело до самого себя, если я — ничтожество».

— С такой энергетикой, — сказал однажды шеф, — у него действительно нет выбора. Только не нравится мне все это.

— Не нравится энергетика или не нравится Сириус? — уточнила я.

— Не нравится мне ваша планета, — признался Вега. — Чем дальше, тем больше.

Сириус не нравился шефу никогда. Не нравился как факт, опровергающий выстроенную им теорию гиперматриц, в которой и так еле-еле сходились концы с концами. Шефу не нравилось, что в плотной матричной среде живет существо, способное противостоять ее давлению без сигирийского оборудования, да еще «выбивать» из гиперматриц сознание отдельных граждан. То, что люди на проповедях продолжают сходить с ума, шефа не удивляло. Его удивляло и озадачивало направление помешательства, а также источник энергетики Сира и мощность его воздействия. Шеф был уверен, что феномен социопатии свидетельствует о разложении ментасферы в силу внешних воздействий: истечения срока годности гелиосома, например, или недомыслия создателей, прививших здесь нежизнеспособный генофонд. Теперь он наблюдал фонтанирующий источник разложения в самой среде. Шеф понимал, что теория неверна, но своими размышлениями на эту тему ни с кем не делился.

— Такие, как Сир, долго не живут, — утверждал он. — Если с ним не случится несчастья, он сопьется или в петлю полезет.

Сириусу было слегка за тридцать. Он не имел суицидальных идей, был склонен к алкоголю не больше, чем все остальные секториане, легкие наркотики на него не действовали, а сильных он боялся больше, чем милицейских облав. Он боялся за свою жизнь, которая с каждым годом теряла для него ценность.

— Все мы обреченные, — проповедовал он бритому пареньку, — всем нам отпущен кусок времени, за которым вечная темнота. И ты еще спрашиваешь, в чем твое преступление перед человечеством? Задумайся о вине перед Космосом, сын мой, ибо Космос знает, что творит твоими руками.

Лысый ни о чем не спрашивал Учителя, он тихо плакал, закрыв лицо грязными пальцами. Никто из слушателей не задавал вопросов. Сириус задавал себе вопросы сам и сам же отвечал на них:

— Кто есть Бог? — спрашивал себя Сириус. — Он Хаос и Космос, душа и тело, зло и добро. Он действует в самом себе, ради самого себя, руководствуясь своей причинностью, в которой человечество — не конечная цель. Если бы это было не так, человек был бы существом совершенным. За что же тебе, сын мой, прощение? Если бы Бог нуждался в нашем раскаянии, разве он не сотворил бы нас кроткими? Бог сделал из человека отступника, и теперь человеческие грехи есть грехи Бога. Ты спрашиваешь, зачем тебе жить, отверженному, а я говорю, Бог знает, зачем он сотворил тебя таким, потому что сотворил тебя против твоей воли.

В машине Сириус отдыхал. Потом попросил остановиться на пустыре, чтобы надышаться воздухом. Ночь была по-летнему теплой, воздуха хватало, но у меня сложилось впечатление, что он боялся «прослушки» в машине.

— Как ты думаешь, — спросил он, отойдя от дороги, — возможен ли рай? Представь себе фантастическую жизнь без страдания и боли. Представь бытие, когда не надо убивать, чтобы жить. Каким должно быть это бытие?

— Фантастическим.

— Моих людей не осталось. Новое поколение землян обо мне не вспомнит. Как ты думаешь, можно ли сделать рай там, где личность бессильна, а толпа неразумна? Ты чувствуешь противоречие в самой идее?

— Что-то есть… — призналась я.

— Какая дивная ночь! Какое счастье, что ты меня понимаешь!

Утром меня разбудил компьютер и пригласил в офис. В вестибюле у лифта нервно курил Миша, плевался и топтался, стряхивая пепел куда попало.

— Ты звал?

— Не звал, — сказал он, — но раз пришла, посиди с этой засранкой. Мне надо отскочить.

С тех пор, как «эта засранка» появилась в Мишиной жизни, он лишился сна, осунулся, стал отращивать бороду, чтобы добавить себе авторитета, а может, ему стало не до бритья. Он вынужден был забыть о прочих женщинах, чего прежде ни разу не делал.

— Третий день… — жаловался Миша, заталкивая окурок в вентиляционную решетку, — третий день без толку! Издевается надо мной! Издевается и хамит!

— Иди, Миша. Я с ней побуду.

— Она и тебе хамит?

— Она нормально себя ведет, ступай.

Ксюша сидела одна за компьютерным столом, заваленным старыми распечатками схем и графиков, по которым когда-то учился Миша. Графики были нервно почерканы его же рукой.

— Здрасьте, — сказала она, не глядя в мою сторону. — Что, нажаловался, да? Прислал меня воспитывать?

— Нет, пока только караулить.

— У, госссподи, — прошипела Ксюша, — я не могу!

— Довела начальника до нервного расстройства?

— А я предупреждала, что сама девушка нервная. Вас, между прочим, Вега искал.

— Зачем?

— Мне почем знать? Мне что, рассказывают?

— Если хочешь все знать, будь полюбезнее с Борисычем.

— У, госссподи! Я что, без него бы не разобралась? Скажите, пусть перестанет меня пасти, как дитё малолетнее.

Чтобы не рассмеяться, я вышла в коридор, но кабинет шефа был пуст. Ксения продолжала ворчать на сбежавшего Борисыча и нервно рыться в бумагах.

— Куда все девались?

— Туда, туда, — она указала в сторону лаборатории. — Индер позвал, все и побежали. И еще дядька в кепке пришел, тоже туда побежал. Там что, зарплату дают?

«Ну, нет! Ищи тебя потом…» — подумала я и села стеречь «засранку», так как кроме меня в офисе действительно не было ни души.

Только я устроилась за соседним компьютером, как Ксюша переключила гнев на меня:

— Теперь вы меня пасете? Я взрослый человек! Мне скоро восемнадцать!

— Неужели? Хорошо выглядишь. Я бы не дала больше пяти.

Ксюха надулась. Сначала она думала, как вежливо нахамить взрослой тете, потом ее увлекли Мишины записи, и она забыла…

— Работа нравится? — спросила я.

Ксюша сморщила носик, дав понять, что я отвлекаю ее не вовремя. В коридоре появился шеф и пригласил меня к себе. В отличие от Ксении, он выглядел абсолютно счастливым.

— Челнок идет с Лунной Базы. У нас мало времени. Присядь, дело есть. — Шеф спечатал на визитную карточку текст и обернулся ко мне. — Скажи, пожалуйста, сколько у Миши детей?

— Не могу знать. Мне известно только про Ксению.

— Познакомься с Дарьей Михайловной, — сказал он, отдавая мне распечатку.

На визитке было краткое досье на некую Дарью, которая на три года старше Ксюши, имеет адрес, номер телефона и сетевую почту. Тут же помещались данные о ее матери и двухлетнем сыне, Павле Егоровиче.

— Хотите сказать, что у него есть внук?

— И я еще небрежно искал, — улыбнулся Вега.

— Вы уверены?

— Я сделал экспертизу. Вне всякого сомнения, она его дочь. Если он не знает, сообщи деликатно.

— А можно неделикатно?

Шеф рассмеялся.

— Девушка меня не интересует, — сказал он, — ей не передались Мишины способности, но внук со временем должен быть протестирован. Надо будет заранее продумать его образование. И еще, — добавил он, отворачиваясь к компьютеру, — меня интересует все Мишино генетическое наследство. В ближайшее время я желал бы иметь полный список. Если он возьмется помочь, будет неплохо. Может, у него сохранились старые записные книжки. Пусть пройдется по адресам, будет больше толка. Еще лучше будет, если ты перестанешь его покрывать.

— Клянусь, я не знала об этой Дарье! Фамилия ее матери мне тоже ни о чем не говорит.

— Все! — закончил разговор шеф. — Надо встречать челнок, — он скрылся за дверью лаборатории, а я осталась стоять посреди коридора с визиткой в руках.

— Надо же! Ну и жизнь начинается. «Дарья Михайловна», — прочла я еще раз, а потом вспомнила о Ксюше.

— Где это ваш Борисыч? — спросила она с раздражением. — Он вернется когда-нибудь?

— Что-то не получается?

— Вы же все равно не разбираетесь в этом!

— Верно, — согласилась я и обратила внимание на дату рождения Дарьи Михайловны. — Ксюша, какой получится день, если от 13 мая 1997 года отнять девять месяцев?

Первый раз Ксюша оторвалась от работы, чтобы посмотреть на меня. Такой же взгляд бывал у ее отца, если я не могла сложить в уме элементарные числа.

— 13 августа 96-го, — ответила она. — Ну у вас и уровень постановки задачи. Упасть и не встать!

«То есть, — размышляла я, — после моего дня рождения он отправился куда-то добавить впечатлений. Тогда был Адам, и он наверняка знал, куда отправился Миша. Впрочем, ребенок мог родиться и раньше, и позже срока. Нет чтобы, как блазиане, указывать в паспорте дату зачатия», — подумала я, но выводы сделать не успела.

Дверь лаборатории распахнулась. Из нее вылетел огромный черный рюкзак и шлепнулся посреди коридора. Судя по грохоту, он весил под тонну. Мы с Ксюшей, как по команде, вытянули шеи. Вслед за рюкзаком выехал на роликах высокий и широкоплечий молодой человек, закинул рюкзак на плечо, так что лямки затрещали, и стремительно покатился по коридору.

Высота магнитных «коньков» добавляла ему сантиметры, не достающие до сборной по баскетболу; мускулистый торс стягивал кожаный жилет, сшитый влюбленной в него бабушкой на шестнадцатилетие, — именно в этом возрасте молодой человек перестал умещаться в стандартную одежду. Оба его бицепса были опоясаны алой татуировкой сигирийских иероглифов. На одном ухе висел пульт блазианского коммутатора, на другом — обычный телефон. Проезжая мимо компьютерной, молодой человек задержался, потому что его внимание кое-что привлекло. Он открыл дверь, въехал в комнату прямо с рюкзаком и затормозил перед столом Ксении.

Воздух наполнился специфическим ароматом герметика, характерный для внутренних интерьеров сигирийского транспорта. Глаза молодого человека закрывал зеркальный обод, на ободе крепилось дополнительное визуально-аналитическое устройство, позволяющее считывать скрытые голограммы в кабинах пилотируемых аппаратов. Молодой человек надвинул устройство на обод и, опершись кулаками на столешницу, завис над девушкой, как летающая тарелка зависает над территорией, наблюдая изменения ландшафта. Воцарилась недвусмысленная пауза. Ксения повела себя не по-детски разумно, — она попросту игнорировала пришельца. Она даже не оторвала взгляд от поля экрана, продолжая вводить данные в таблицу.

На поясе молодого человека побрякивал прибор, позволяющий ему проходить автоматическую идентификацию на транспортных развязках Галактики и Андромеды. На коленном ремне крепился каркас голографического монитора, на запястье — панель управления компьютером. Из-под жилета выглядывала серия татуировок на непонятном землянину языке. Единственная фраза, написанная по-русски, располагалась, как правило, на затылке и читалась так: «Ма! Я вернусь поздно». Если по каким-то причинам надпись отсутствовала, значит, она должна была появиться в ближайшие часы. Только, похоже, что в этот раз на молодом человеке не осталось места для новых татуировок. На шее у него сиял сиреневый «ангел», символизирующий удовлетворение после сдачи теста; на локте стоял «штамп» говорящий о том, что другой тест он с треском провалил и пересдавать не намерен. На брюхе разворачивался красочный сериал комиксов о том, как его достала такая жизнь, а на плече, повернутом в мою сторону, светился свежей краской текстовой столбец, который я успела перевести во время паузы: «Оставьте меня в покое, я — землянин», — гласила надпись на плече молодого человека.

Ксения не сочла нужным ни на секунду прервать работу. Напротив, покончив с одной таблицей, она, не переводя дух, приступила к следующей. Молодой человек согнулся и приблизился к девушке визуальным прибором.

— Ты кто? — спросил он.

— А ты кто? — последовал встречный вопрос.

— Я Имо.

— А я Ксю.

— Почему «Ксю»?

— А почему «Имо»? — спросила Ксения и, наконец, поглядела на молодого человека.

— Потому что я такой, — ответил он и выпрямился, расправив могучие плечи.

— Ну и дурак, — ответила Ксюша и опять приступила к работе.

Потерпев фиаско, Имо повернулся ко мне.

— Почему не встречаешь? — спросил он, и я не нашла, что ответить, потому что не надеялась быть замеченной на фоне молодой, красивой девушки.

— Как же не встречаю? Зачем же я здесь сижу?

— Булку с сюрпризом не встречаешь, — уточнил он и выкатился задним ходом коридор, потому что развернуться с рюкзаком было негде.

— Какой сюрприз? — не поняла я, но Имо лишь улыбнулся и продолжил путь к лифту.

Когда он скрылся, Ксюша отодвинулась от компьютера.

— Кто этот лысый придурок? — строго спросила она.

— Мой сын, — ответила я, краснея. — Какой сюрприз? О чем он? — ноги сами понесли меня к лаборатории, но недоумение на лице Ксюши заставило остановиться. Я испугалась, как бы простецкие выходки моего оболтуса не испортили ей впечатление обо всей конторе. — Его действительно зовут Имо, — оправдывалась я сбивчиво. — Наверху он отзывается на имя Дмитрий. Обычно он не ведет себя так… То есть, я хочу сказать, он волне воспитанный мальчик, только иногда непосредственный до беспредела.

— Я заметила, — согласилась Ксюша.

— Думаю, когда вы познакомитесь ближе… Ксюша, я схожу, узнаю, что он привез с Блазы?

— Идите уж… — сделала одолжение Ксюша, и ее возмущение сменилось снисходительным великодушием. — Я как-нибудь себя сама покараулю.

В лаборатории меня ждало совсем диковинное зрелище. Несмотря на то, что я готовилась к нему пятнадцать лет, оно застало врасплох не только меня, но и Вегу, Индера, а также Володю, который оказался случайным свидетелем.

Среди комнаты стоял еще один молодой человек, раздетый до пояса. Он подвергался облучению, обязательному для прибывающих инопланетян. Этот молодой человек не был похож на предыдущего. Он был в меру высок, в пределах разумного сложен и сильно загорел. Светлые локоны молодого человека отрасли до плеч, в руках он держал «хлебницу» и смотрел на меня, хитро улыбаясь.

— Ты тоже думаешь, что я привидение? — спросил он.

— Господи, боже мой! Каким образом? — воскликнула я.

— Обманным, — ответил Индер, продолжая высвечивать его ламой. — Сговорились, хулиганье!

Шеф, вопреки увиденному, все еще выглядел довольным.

— Надо было предупредить, — говорил шеф, — подстраховали бы.

— Обошлось и ладно, — заметил Володя, — радуйтесь.

Не радовался только Индер, орудуя лампой.

— Ты видишь, что он себе позволяет? — ворчал доктор, указывая в сторону удалившегося Имо. — Что за порядки? Кто ему дал право делать дела за спиной начальства?

— А я был так рад… — сказал загорелый молодой человек.

— А тебя не спрашивают, — ответил сердитый Индер, выключил лампу и обратился ко мне. — Если ему станет плохо, претензии к Имо!

Я растерялась. Молодой человек с «хлебницей» подошел ко мне:

— Разве ты меня не обнимешь? — спросил он. — Не поздравишь с возвращением? Разве так встречают землян, когда они вернутся домой?

Через минуту мы, обнявшись, шли по коридору. Я несла «хлебницу», он волок за собой рюкзак. За нами также медленно шли шеф и Володя. Они желали попасть в кабинет, а я — убедиться, что это не сон наяву.

— Хорошо, что я осветлил волосы? — спросил молодой человек. — Я не буду выглядеть смешным среди людей?

— Нормально, — ответила я. — Заплетем тебе косу, будешь на студента похож.

— Ты видишь, как я загорелся? Хотел привыкнуть к Солнцу, а стал на негра похожий.

— Загорел, — поправила я, — а не загорелся, но тебе идет.

Володя усмехался, глядя на нас, а Вега ждал, когда мы проволочемся мимо двери кабинета, но рюкзак был длинным, а коридор узким.

— Помнишь холл? — спросила я. — Ты сидел на диване, и ноги до пола не доставали. А вон в том кабинете ты однажды заснул прямо в кресле.

Пришелец иных миров растерянно озирался. Ясно было, что ничегошеньки он не помнит. Что он устал от впечатлений и хочет отдохнуть.

— Здесь был архив, но мы его убрали, — продолжила я, — сдвинули стенку и сделали большую компьютерную комнату. Узнаешь пульт слежения за радарами? Ты заметил, как много спутников теперь вокруг Земли?

Пришелец ничего не заметил. Он покинул Землю в пятилетнем возрасте, его отлет, как и прилет, проходил в слепой капсуле. С какой стати его должны волновать подробности переезда стены? Просто я не была готова проводить экскурсию. Я ждала этого дня так долго, что привыкла ждать.

— Познакомься с Ксенией…

Мы остановились на пороге компьютерной под пристальным взглядом девушки.

— Ксения — наша новая сотрудница, а это мой старший сын, Джон Финч.

Молодой человек поклонился неуверенно, но учтиво, как это делали герои фильмов, просмотренных им за годы отсутствия на Земле.

— А это наша Булочка, — добавила я и поставила «хлебницу» перед Ксюшей. В прорезь на Ксюшу глядели два внимательных глаза. Не судьба ей сегодня была сосредоточиться на работе. — Джон — тоже настоящее имя, потому что он немного американец.

— В прошлой жизни, — уточнил Джон, — а в этой жизни я очень альф.

— Только по паспорту. На самом деле, он человек.

Джон смутился, словно первый раз в жизни его назвали человеком. Впрочем, может быть, в Лого-школе это слово считалось ругательным.

— Постараюсь им быть, — пообещал он.

— А Ксюша — наш новый технический консультант.

— Пока еще ассистент, но тоже стараюсь… — ответила Ксю.

— Тогда вот тебе первое задание: узнай, пожалуйста, по сети Лунной Базы, не проявил ли контролер повышенного интереса к капсуле, пришедшей к нам сегодня.

Ксения вернулась к компьютеру, а я еще раз осмотрела «привидение» Джона и заметила на его плече татуировку «знак Солнца».

— Ты позволил ему себя разукрасить?

— Я позволил, — заступился Джон за младшего брата.

— Джон!

— Не сердись! Мне обидно, когда ты расстраиваешься из-за таких маленьких причин.

— Так не говорят, — поправила я, — и еще, чтобы ты знал, «загорел» и «загорелся» — это разные вещи. В первом случае ты просто в меру позагорал, во втором случае — заснул в солярии.

— Я заснул, — признался Джон.

— А в этот момент Имка подобрался к тебе с краской.

— Я сам позволил!

— Стандартный контроль, — сообщила Ксения, и мы замолкли. — Никаких дополнительных индикаторов не применялось. А что, вы везли с собой контрабанду?

— Я — контрабанда, — объяснил Джон.

— Да, да, — подтвердила я. — Для «белых гуманоидов» Джон самая настоящая контрабанда.

В модуле Имо успел навести беспорядок. Он развернул рюкзак посреди прихожей и захламил все вокруг своими коробочками, баллончиками с краской, бутылочками с растворителями, наборами рейсфедеров и пульверизаторов. Отдельную секцию рюкзака занимал пакет со стружкой, которая дымилась, источая дурманящее благовоние, и которую я запретила, но, как выяснилось, без результатно. Все это добро он неспешно носил через сад и устраивал в своей комнате. Булочку я вытряхнула в заросли травы. Джон присел у бассейна.

— Возле растений необычно активный воздух, — сказал он.

— Если станет плохо, зайди к Имо. Там воздуха нет вообще, сплошь герметики и химикаты. Имо, покажи Джону его комнату, — попросила я. В ответ раздался натужный хруст резинового мешка, из которого Имо вынимал барахло. — Ты слышишь, что я говорю?

— Он слышал, — сказал Джон.

— Тогда устраивайтесь. Я скоро буду.

— Не уходи. Еще немного побудь здесь.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Привыкну, — улыбнулся Джон. — Я же землянин. Я же на Земле.

— Это еще подземелье. Земля будет позже. Дядя Вова купил автобус. Поедем путешествовать, и ты увидишь много всего интересного, а пока отдыхай. Я вернусь быстро.

В офис я пошла с пустой банкой, и с намерением до конца выполнить Мишино поручение, но этого делать не пришлось. С Мишей мы столкнулись там же, в вестибюле.

— Финч, говорят, здесь? — спросил он и обратил внимание на размеры банки у меня в руках. — Они оба как папуасы?

— Дай пройти, — попросила я, но Миша загородил проход.

— Если они в таком виде будут шляться по городу!..

— Тогда что? Что ты сделаешь?

— Ты когда-нибудь начнешь заниматься воспитанием этих молокососов?! Кто им позволил явиться сюда вместе? Что за шуточки? А если Финча пасли?

— Шеф бы сказал. И вообще, занимайся своим «сокровищем», а моих не терроризируй.

Банку я поставила перед Индером и попросила наполнить ее раствором, который смывает татуировки, в соответствии с предстоящим объемом работ.

— О, да! — посочувствовал Индер и пошел готовить раствор, а я пошла ему помогать.

— Объясни мне, зачем он делает это?

— Он же молодой, — объяснил Индер, — раз делает, значит ему надо.

— Значит, ремня надо было дать вовремя и как следует, — добавил Миша, который шел за мной. — Опоздала — терпи. Я ее предупреждал! — объяснил он Индеру. — Не будет мне позволять заниматься воспитанием, вырастет балбес, со всех сторон положительный: на учебу ему положить… на работу ему положить… На мать родную положить… Так он еще и Финча подставил! Но Финч-то должен был соображать?! Знаешь что, — Миша снова накинулся на меня, — если ты не способна им доходчиво объяснить элементарные вещи, значит надо попросить меня или шефа!

Вполне возможно, что мои педагогические усилия никому из детей не пошли на пользу. В этом я готова была согласиться. Возможно, примени я более радикальные методы воспитания, толку было бы больше, но тогда это были бы не мои дети, а совершенно другие люди. Так уж сложилось, что Имо и Джону я могла объяснить все что угодно. Они могли меня выслушать и понять, но далеко не факт, что из услышанного ими был бы сделан надлежащий вывод. Так было раньше, так будет всегда.

Отсчет новой секторианской эры начался для меня в тот день, когда Имо впервые заговорил. Точнее, произнес пару слов, от которых у меня волосы встали дыбом, и я не могла их уложить, пока утрясались недоразумения и заминались скандалы, связанные с появлением ребенка в Галактике. Между тем, главный виновник замолчал еще на полгода. И с этим тоже ничего нельзя было поделать. Сколько Миша ни хорохорился, сколько не грозил ремнем, Имо не счел нужным потратить на него ни слова. То есть, говорить он мог, но все попытки пообщаться с ним натыкались на его абсолютное нежелание раскрыть рот. Со мной ему не было причин разговаривать, я и так знала, чего он хочет. С другими — тем более. Зачем? Мама придет и всем объяснит, чего хочет Имо. Шеф предположил, что у ребенка недоразвиты голосовые связки, и каждый звук дается ему с трудом. Индер еще раз осмотрел глотку Имо и еще раз подтвердил старый диагноз: «лентяй, каких свет не видел».

Впервые я заметила, что Имо общается, на детской площадке с такими же ребятами как сам, но и там его речь не была частым событием. На вопросы он отвечал односложно или не отвечал вообще; он долго думал, прежде чем открыть рот и никогда не прибегал к словам там, где можно обойтись жестом. У него появился друг Иван, такой же упрямец и молчун. Они прекрасно ладили, потому что не утомляли друг друга: молча возились в песочнице, лазали по заборам и в луже дрызгались тоже молча. Между ними существовала полная гармония взаимоотношений. Так они росли, молча и вместе. Только Иван пошел в колледж на соседней улице, а Имо отправился учиться в Сигирийскую Лого-школу.

Этому событию предшествовали баталии между мной шефом. В итоге победила демократия — мы предоставили сделать выбор самому Имо. При этом шеф активно агитировал его за Лого-школу, а я за колледж. Миша предательски примыкал поочередно к каждой из воюющих сторон. Когда я привлекала его к агитации, он описывал ребенку прелести счастливого земного детства. Когда его привлекал к агитации Вега, Миша с тем же пылом превозносил достоинства сигирийского образования. А когда я уличила его в предательстве, он не признал себя виноватым: «И то и другое хорошо, — сказал он. — Здесь мы за ним присмотрим, там ему мозги на место вкрутят. Если хочешь, чтобы парень сделал выбор, надо представить ему оба варианта». «Действительно», — подумала я и согласилась. Имо исполнилось пять лет. Время на размышление стремительно таяло.

— Ты что-нибудь решил насчет школы? — спрашивал я все чаще, а Имо все дольше думал над вопросом.

Он откладывал игрушки, садился в позу мыслителя и хмурился до тех пор, пока я не отвлекалась от темы. Я грешным делом надеялась, что решу без него. Только однажды на рассвете он сам разбудил меня. Почему-то все важные решения Имо принимал на рассвете.

— Пойду учиться в Сигу, — сказал он.

— Ты хорошо подумал, сынок? В Сигу надо ехать сейчас, а здесь ты бы погулял еще год и учился бы в одном классе с Иваном.

Имо задумался в последний раз.

— Нет, в Сигу, — сказал он, и это решение стало окончательным.

На Блазу мы отправились вместе с Адамом. Взяли любимые игрушки, которые нам сразу вернули. Запаслись теплой одеждой, которую нам посоветовали использовать только на Земле. Короче, отдали ребенка почти голым. Адам взял на себя роль «мужского плеча», на котором мне следовало рыдать, когда поведут мою деточку. А может, шеф поручил ему присмотреть за мной, чтобы я вела себя в соответствии с блазианской этикой, не позорила честное имя начальства. В тот раз мое поведение было безупречным. Рыдать не пришлось. Имо увел воспитатель альф, солидный мужчина, чем-то похожий на шефа, который давно ждал ребенка и знал о нем больше, чем легкомысленная мать. Все произошло быстро и спокойно. У меня осталось чувство чего-то незавершенного, и тогда к нам вышел Джон. Повзрослевший, обросший длинными локонами, со своей удивительной улыбкой. Джон вышел посмотреть на нас. Он почти забыл английский, общался со мной через автоматический «переводчик», спрашивал, часто ли мы будем приезжать, и можно ли ему выходить к нам после свиданий с Имо?

Первое время мы ездили на Блазу часто. Возили Джону подарки: диснеевские мультики, прочую развлекательную ерунду на русском и английском языках, которая могла понравиться мальчишке. Я собирала ее и перегоняла на сигирийские инфоносители. Надеялась, что Джон заговорит на человеческих языках, и подолгу просиживала с ним в фойе, прежде чем забрать Имо. Мне не хватало общения с Джоном, но срок свидания на территории школы был ограничен. Чтобы больше проводить времени с Имо, Адам снял жилье в иностранном поселении, по соседству с Семеном и Ольгой Васильевной. Старички присматривали за модулем в наше отсутствие, и за нами… тоже присматривали. Имо мне отдавали на сутки, поэтому в школе мы с ним почти не общались, чтобы больше времени сэкономить для Джона. Не знаю, затеялась бы эта история, если бы не обаяние маленького американца и не моя привязанность к нему. Джону было почти восемь лет, он производил впечатление вполне взрослого человека. Он ждал нас в фойе за час до прибытия, сам приводил за руку Имо и сам уводил его тоже за руку. Только однажды меня посетила мысль. Я спросила Джона на очень плохом английском, не хочет ли он с нами проводить время на поселении? И вообще, быть как бы членом нашей семьи?

Джон не понял вопроса. Я не стала мучить чужой язык и передала идею через «переводчик». Джон опять ничего не понял. Только когда Адам повторил то же самое на разговорном «сиги», Джон растерялся, а потом заплакал и обнял меня. Тогда до меня дошло, какой я была бестолковой.

Сначала мы поплакали, потом утешили друг друга, собрали вещички… но вахта не выпускала меня из школы с чужим ребенком. «Своего возьми, — было сказано мне, — а этого верни на место». То, что Джон — землянин, как и я, вахту не убедило. Клятвы, что я привезу его через день в целости и сохранности, ни на кого не подействовали. «Своего бери, — повторили мне, — а этого оставь. Он тебе не родственник».

— Как это не родственник, если я его родная тетка?! — рассердилась я.

Вахта молниеносно сопоставила генетику и уличила меня во лжи. Я же к тому времени порядком рассвирепела и стала объяснять, что в человеческой традиции генные коды родственников не обязательно имеют одинаковые участки.

— Перестань, — отговаривал меня Адам. — Со временем мы все уладим.

Я послала его к школьному начальству немедленно решать вопрос и заявила, что без Джона отсюда не уйду. В ответ все порты школы были автоматически заблокированы. Я продолжала атаковать вахту. Вахта, судя по всему, имела опыт обороны от агрессивных родительниц.

— Вы не смеете портить ребенку детство! — выступала я. — Он человек и должен отдыхать по-человечески.

— Ничего не знаю, — отпиралась вахта. — На этого ребенка есть заказ. Никто не имеет права уводить его из школы. Он обучается под патронажем внешней разведки. Он готовится к участию в секретном проекте. Ты не можешь даже общаться с ним, но поскольку он вышел сам…

— Что это еще за заказ на ребенка? Вам здесь что, «стол заказов»? Или это тюрьма, а не школа?

— Школа, — уверила меня вахта. — Одна из самых престижных и дорогих школ Блазы. Обучение этого ребенка спонсирует влиятельный господин, который и наложил запрет на вывоз его за пределы…

— Немедленно свяжите меня с этим господином, даже если это сам президент Галактики!

— Это непросто сделать, — объяснила вахта, — так как господин, очень уважаемый альф-сигириец, не находится сейчас на Блазе. Его местонахождение засекречено, и связь будет дорого стоить.

— Наплевать! Связывайте сейчас же, — бушевала я и молила бога, чтобы не появился Адам и не зарубил авантюру.

Адам появился как всегда вовремя и прыснул со смеху, когда понял, зачем я сижу у пульта коммутатора.

— Только акустические сигналы, — предупредила вахта. — Говори медленно в «переводчик».

— Какое счастье, что я не увижу этой мерзкой рожи, — ответила я.

Адам, задыхаясь от хохота, отполз за угол.

— Говори, — повторила вахта, — время уходит.

И я сказала все. Произнесла речь о том, что никакие засекреченные дяди-альфы не имеют права отнимать у человеческого детеныша детство. Что я на уши поставлю Галактику, но не позволю использовать Джона ни в каких проектах до тех пор, пока он не вырастет и не сможет принять решение сам. Я сказала, что усыновляю этого человечка официально и, если его не выпустят со мной на поселение, буду жить в школе ровно столько, сколько понадобится для того, чтобы привлечь внимание общественности к безобразию.

— Ты в детстве с куклами не наигралась? — услышала я в ответ и сбилась с мысли. Это было неожиданно. Тем более что фраза прозвучала по-русски, а голос показался знакомым. — Сколько тебе нужно детей, чтобы ты успокоилась? — спросил голос. Красная от смеха физиономия Адама показалась из-за угла и спряталась снова. — Сейчас же возвращайся домой, — сказал влиятельный дядя-альф, — и роди себе десять штук, только чтобы это были нормальные человеческие дети. Слышишь меня, Ирина? Я уже согласен на все, только пусть они будут людьми.

К своему стыду, я узнала голос шефа, но не смогла ответить. «Переводчик» упал и закатился под тумбу. Одной рукой мне надо было задвинуть на место отвисшую челюсть, в другой у меня была теплая ладошка Джона, который разделил со мной все этапы позора.

— Пусть забирает его куда хочет! — распорядился шеф и добавил на «сиги» пару слов, которые я затруднилась перевести.

С той минуты Джон Финч был признан моим старшим сыном, и оспорить этот факт я не позволила никому, также как сомневаться в правомерности моего поступка. Я моментально вжилась в роль мамаши, словно Джон был моим с рождения, и распорядилась приготовить мне документы, чтобы исключить недоразумения в будущем. Только Адам посоветовал мне прежде приготовить задницу для хорошей порки.

Шеф встретил меня у капсулы мрачнее тучи. Все, что он скажет, я знала заранее. Я могла составить тезисы его выступления по пунктам: начиная с моей природной безответственности, кончая неудобной ситуацией, в которую я постоянно ставлю контору. Однако меня ждал особенный нагоняй. Шеф поразмыслил на досуге и пришел к выводу, что я по большому счету здесь ни при чем. Что мой инстинкт материнства оказался стихийно разбужен, приведен в боеготовность, а затем оставлен не у дел. Поэтому мне нужно как можно скорее завести детей. Речь шефа на этот раз изобиловала не этическими, а медицинскими терминами.

— Индер устроит искусственную инкубацию, — обещал он. — Я пойду на любые уступки. Только чтобы это были нормальные дети от нормальных мужчин!

Речь не была дослушана мною до конца. Все заманчивые предложения были с ходу отвергнуты. Я вернулась в пустой модуль, забралась под одеяло и попыталась понять, что такое нормальные дети от нормальных мужчин? Откуда они могут взяться, и зачем они мне нужны в количества десять штук, когда мне двоих вполне достаточно? А в модуле еще валялись игрушки. Было тихо, одиноко и гадко оттого, что в Секториуме в тайне от меня планируются «секретные проекты» с участием Джона, а я не имею права знать, что за проекты и отчего они так секретны? Что в конторе, где работают земляне, есть информация, не предназначенная для землян совсем, и, что мой маленький, милый Джонни, оказывается, слишком аномален для того, чтобы считать себя человеком.

В конце концов, с моим решением смирились все. И Адам… в последнюю очередь, но я не в обиде. С появлением в моей жизни Имо Адам тоже смирился не сразу.

Блазу я стала посещать не просто часто, а при малейшей возможности. Как только позволит работа и транспорт, не дожидаясь прочих благоприятных условий. Все мои представления об этой планете, сформированные из записей и учебников, были перевернуты. Я представляла Блазу — главную планету Сигирийской конфедерации, интеллигентной, светлой и представительной, как гостиница «Интурист». Все это оправдалось отчасти. Блаза была темной планетой. Большая часть ее территории пребывала либо в сумерках, либо во мраке. Только полоса экватора освещалась по кругу поочередно то Красной, то Синей Звездой (Солнцем). Эти «лампы» колоссальной мощности вращались по орбите друг за дружкой, потому что удаленность планеты от естественных звезд Сириуса не позволяла считать ее пригодной для жизни вообще. Синее Солнце облучало Блазу спектром белой звезды. Красное — не знаю, какой спектр излучало, но для землян находиться в его лучах было небезопасно. Синее излучение в больших дозах было также противопоказано. В красных лучах хорошо себя чувствовали бэта-сиги, альфы спокойно переносили оба Солнца. Планетарное население составляло примерно десятую часть населения Земли и предпочитало жить на освещенных территориях. Чем ближе к экватору, — считали блазиане, — тем лучше жилье. Пришельцам же рекомендовали сумеречную зону, до которой не доставали ветки подземных коммуникаций. Там уважающие себя сиги не жили из-за климата. Кроме инопланетян, на наших широтах селились мутанты и отшельники. Нам, мутантам-отшельникам, было все равно, что под Солнцами гулять, что во мраке. Вся Блаза была одинаково для нас вредна.

Полюса Блазы были вовсе непригодны для жизни, не предназначены для пребывания живых существ. Там лежали вечные льды, из которых зловеще торчали вентиляционные башни заводов. Над полюсами не рекомендовалось летать пассажирскому транспорту даже на орбитальных высотах. Океан на планете отсутствовал. Имелось несколько грунтовых резервуаров воды, выходящих на поверхность глубокими озерами. Они-то и сделали Блазу обитаемой, но землянами пить эту воду нельзя было, так же как дышать не фильтрованным воздухом и загорать на экваторе. В сумеречной зоне блазианам не было до нас дела. Там шеф обложил запретами подопечных: не сидеть на воздухе без фильтра и зонта. Только в модуле можно было задать родной фон излучения, поставить любой фильтр на вентиляционный канал и чувствовать себя как дома.

Наше поселение сверху напоминало пляж: несколько пирамидальных зонтов-тентов, защищающих от космической радиации; под ними — выходные башни модулей с герметичными дверями. Рядом — посадочные порты для воздушного транспорта, подсвеченные кодировкой поселения, чтобы исключить незваных гостей. Подземный же транспорт был только локальным: в лифте я могла ездить не дальше чем в гости к Ольге Васильевне, но шеф был доволен: «нечего разъезжать в подземке по чужим планетам, — сказал он и отказался подключать нас к магистрали. — Неизвестно, на что нарветесь. Пользуйтесь воздушным такси».

Действительно, публика на Блазе была странная, непредсказуемая. Меня пугали маски, закрывающие лица гуманоидов, их сомнамбулическая походка, откровенность в общении… Потом мне объяснили, что откровенность здесь ни при чем, просто несчастные не знают, какие вопросы землянину задавать прилично, а какие — нет. Мне дали понять, что сомнамбулическая походка не от расстройства психики, а оттого, что в мозг вживлен микрочип, позволяющий быть режиме «on-line» и предупреждающий об открытых люках на дороге. Сначала я пыталась понять и осмыслить, потом привыкла. По сравнению с сигами, человечество ведет себя слишком однообразно. И это если сравнивать себя с культурным сектором экваториальной зоны. На Блазе были и злачные места, где приличному человеку совсем не следовало появляться. К примеру, сектор Шарум, — скопище самых непристойных заведений, расположенный под грунтом на широте абсолютного мрака.

Лого-школа, по счастью, находилась в районе экватора на одном меридиане с поселением, и мы тратили не более получаса на дорогу до дома, если так можно было назвать пространство, где мы, земляне, были предоставлены сами себе.

Наш модуль был сделан по стандарту: цилиндрический, трехуровневый, с башней лифта посередине и винтовой лестницей вокруг. Каждый уровень делился на сегменты прозрачными подвижными переборками. Внизу было принято жить, наверху хранить скарб. Совсем не то, что мой земной модуль. Оставаться одной здесь было скучно, но я нашла развлечение: выносила кресло наверх и устраивалась любоваться блазианским небом. Ничего подобного я не видела ни на Земле, ни в Хартии, ни на Флио. Блазианское небо шевелилось от обилия огоньков. Все летало, мигало, чертило полосы огоньками. Я научилась различать суда по цвету и траектории. Иногда по форме фюзеляжа, но в нашей зоне транспорт редко снижался. Наблюдение так увлекало, что однажды я заснула в кресле от недостатка кислорода, и не проснулась бы, если бы не бдительность Ольги Васильевны.

— Что ты творишь?! — ругалась она. — Тебе детей поднимать надо, а ты…

Она же накапала шефу, что я хожу по Блазе без дыхательного прибора и позволяю детям то, чего не позволяли в детстве самой Ольге Васильевне ее строгие родители, а именно: гулять босиком, не спать по ночам и пачкать краской входную башню.

— Если мальчишки не получат правильное воспитание, — сказала она шефу, — их нельзя будет вернуть на Землю. Они вырастут настоящими гуманоидами, если конечно вырастут у такой матери.

Ольга Васильевна была права. Мои «гуманоиды» росли, как попало. Если я чему-то действительно их учила, то только языкам. Космические языки: русский и английский, были обязательными для обоих.

— Зачем мучить детей? — удивлялся шеф. — Есть программы: вставляешь в ухо прибор и через неделю они говорят без акцента.

Но я-то знала, что искусственно выученные языки забываются быстро, притом, в самый неподходящий момент. Поэтому продолжала мучить обоих столько, сколько считала нужным. Так они росли и мучались, пока не выросли. Росли как братья, поскольку им некуда было деться друг от друга. Сначала Джон на правах старшего водил Имо за руку и учил жить. Потом они поменялись ролями. Имо стал опекать Джона, который всегда попадал в эпицентр конфликта. Имо никого не учил жить. Он дожидался ситуации, когда Джону грозила взбучка, приходил и садился неподалеку. Конфликт рассасывался сам собой.

Это поразительное свойство было замечено за Имо в раннем детстве. Он никогда не дрался просто потому, что не находилось желающих. Ни в Сигирии, ни на Земле. Даже взрослые пацаны его не трогали. Джон сказал, что в школе у Имо странная репутация: почему-то все боятся его рассердить, в том числе учителя. Очевидных причин для такого страха не было. Я не знаю второго такого миролюбивого человека, как мой младший сын. Но почему-то на Земле у Имо была точно такая же репутация. Обычно он молчал, но если раскрывал рот, замолкали все, включая шефа и Мишу. Даже если он нес полную ахинею, его не перебивали. Имо позволял себе все, что считал нужным, но ругали за это только меня. С ним предпочитали не конфликтовать. Притом, что Имо ко всем относился одинаково хорошо (то есть безразлично), мало кто из секториан мог похвастать особым расположением к себе этого ребенка. Из всех он особо выделал троих: меня, Володю и Мишу. Володю, потому что охотно проводил время в его гараже, учился водить транспорт, и вообще, Володя удивительно легко нашел к нему подход. Миша подхода так и не нашел, зато был предельно искренен в своем отношении к Имо, и никогда не был равнодушен к его проблемам. Этого оказалось достаточно, чтобы войти в число симпатичных ему людей. Ну а уж мне, как родителю, симпатия полагалась по факту родства. А может, не полагалась. Может, мне только казалось, что Имо выделяет меня на фоне прочих безразличных ему людей, потому что кроме меня никто не кидался на него с упреками и нравоучениями. А если бы даже кидались, результат был бы тот же самый: упреки Имо выслушивал с молчаливым безучастием, а нравоучениями пренебрегал. Он знал, «ма» выпустит пар и утихнет, потому как что же ей еще делать?

После начального цикла обучения мне позволили забирать Имо на Землю. Джона привозить было рискованно до тех пор, пока не обновятся архивы Лунной Базы. Шеф считал, что риск не оправдан, что у «белых» хорошая память, что вряд ли они позволят Джону спокойно гулять по Земле. Я не настаивала. Как ездила, так и продолжила ездить. Имо изучал рисование, логику, биотехнику и пилотирующие программы. Джон — пространственную геометрию, основы фазодинамики, физику и языки. Я изучала педагогику и применяла ее на практике:

— Почему Джону всегда достается больше всех? — спрашивала я у Имо.

— Потому что лезет… — отвечал тот.

— Почему Имо вечно ходит в татуировках? — спрашивала я Джона.

— Потому что не любит говорить, — объяснял Джон. — Ему проще написать: «Был в Шаруме», и избавить себя от вопроса.

— Кто это в Шаруме? — пугалась я. — Имо, кто тебе разрешил в Шарум? Что ты там делал?

— Был, — отвечал Имо, что, собственно, и было написано у него на плече.

Джон считался перспективным учеником, но ленивым. Имо — чрезвычайно ленивым, притом, что никаких особых способностей в нем не нашли. Шеф был счастлив уж тем, что его не выгнали из Лого-школы; а я смеялась, что просто не нашлось храбреца, который решился бы огорчить Имо известием об отчислении.

С каждым годом шеф все больше раздражался из-за его прогулов и каникул. Шеф мечтал подсунуть своего диспетчера на Кольцевую развязку, и обеспечить Секториуму доступ ко всем видам транспорта в обход Сигирии. Специализация Имо для этого годилась. Еще бы! Шеф сам ее выбирал. Только, чем дальше, тем меньше оптимизма ему внушал мой ребенок. Я тоже, по окончании семестра рисования, больше не слышала похвалы в его адрес. Наоборот, к выпускным тестам преподаватели договорились до того, что Имо примечателен уже тем, что абсолютно никакими способностями непримечателен. Кроме, разве что, здоровья и физического развития. За это меня хвалили безмерно, ставили в пример другим родителям, которые безответственно отнеслись к появлению на свет детей. Я не уточняла обстоятельств появления Имо, комплименты принимала, но с отсутствием у ребенка способностей не соглашалась. Я бы даже осмелилась утверждать, что у него есть талант, бесполезный с точки зрения блазианских педагогов, но бесспорный талант спортсмена, который прекрасно можно было применить на Земле.

Однажды Володя сдуру устроил Имо на картинг. Ребенок сходил на пару тренировок, и каникулы кончились. Пришло время возвращаться в школу, но тренер пригласил меня для беседы. «Диме надо заниматься автоспортом, — сказал он. — Преступно не развивать такой дар». Тем не менее, дарование отправилось «в Сигу», а на следующих каникулах мне позвонил тренер по теннису. Оказывается, Имо с Иваном, прогуливаясь мимо кортов, зашли попробовать.

— Он ведь не хочет заниматься теннисом, — ответила я. — Уговаривайте сами.

— Вы должны ему объяснить! — настаивал тренер. — Вы должны найти способ убедить его.

Не долго я ломала голову. В следующий раз, прогуливаясь мимо кортов, Имо заехал мячом в плафон на потолке зала, и выбил его вместе с решеткой. Зал закрылся, мне прислали счет.

Имо, как ни в чем не бывало, продолжил осваивать гоночные машины и уже готовился к соревнованиям, когда меня опять пригласили в секцию для беседы.

— Чтобы ноги его больше не было на автодроме, — заявил тренер. — Я готовлю спортсменов, а не самоубийц.

Тогда у нас состоялся первый разговор по существу, в котором меня очень поддержал Володя.

— Рванешь штангу весом килограмм пятьсот, — предупредил он Имо, — прощайся с Землей навсегда. Увижу тебя в боксерских перчатках — то же самое, собирай рюкзак! На борьбу — только попробуй…

Имо слушал, а я поддакивала. Володя выдавал раскладку всего, что флионеру в условиях Земли категорически делать не положено. В сухом остатке у нас оказались лишь шашки да шахматы, но Имо не любил напрягать мозги. На следующих каникулах я познакомилась с тренером по стрельбе из лука. Потом меня донимали метатели молота, но я рассказала вкратце, почему закрылся теннисный корт, и метатели молота успокоились. Я стала шарахаться от собственного дома, если видела на лавочке ожидающего человека. В каждом встречном прохожем мне мерещился тренер. Я заперла калитку на ключ, но очередной «ковбой» въехал в ворота на машине и предложил участвовать в пляжном шоу.

— Это к папаше… — догадалась и напустила на него Мишу.

Миша любил водить Имо с собой по пляжам и луна-паркам, позволял ему прыгать с тарзанки и выстреливать себя из рогатины. Он спорил на деньги, что ребенок заберется наверх по скользкому столбу, а сам стоял рядом и сообщал очарованным дамам, что это его сын. Имо вдохновенно старался. Ему было приятно, когда на него глазели. С возрастом ему стало приятно вдвойне. До заморозков он ходил по городу в майке, чтобы демонстрировать свою ненормальную флионерскую мускулатуру. И я точно знала, кто привил ему вкус к такому поведению. В дни совместных загулов Мишин кошелек стремительно пустел, потому что не было удовольствия, в котором они бы отказали друг другу. Обычно это безобразие прекращала я, потому что оно могло продолжаться до бесконечности.

Сам Миша с тарзанки не прыгал. Он считал, что это дурно влияет на мозг. Я сначала над ним смеялась, потом храбрилась, но, оценив высоту, решила, что молодость прошла, и нет жесткой необходимости подниматься в небо и лететь оттуда вверх тормашками. Имо, в отличие от меня никогда не думал. Думать ему было лень. Гораздо приятнее было карабкаться на вышку, но шоу-мен был послан Мишей с порога.

— Назови цену, — настаивал посетитель.

— Ты столько не зарабатываешь, — уперся «папаша», а потом назвал… Сумма оказалась достаточной для того, чтобы гость сел в машину и очистил мою усадьбу.

— Что это он? — удивился Миша. — Я ж не фуфло продаю, натуральную Макаку! Где он вторую такую найдет?

— Все! — заявила я в тот день. — Только попробуй увезти его гулять дальше забора!

— Все продумано, мать! — успокоил меня Миша. — Диспетчера из него все равно не выйдет. Отдадим в цирковое училище.

Причем здесь училище, я не понимала тогда и не поняла до сих пор, но догадалась, почему шеф возложил на Имо надежды, связанные с диспетчерской работой: хорошо отлаженный природой организм в сочетании с хладнокровием ценится там, где решают пространственны задачи, требующие хорошей реакции. Тонкие и умные машины легче понимают оператора с родственным биологическим свойством.

С Джоном ситуация сложилась иначе. Природа наделила его способностью видеть фазовый спектр, недоступный нормальному глазу, но за это лишила родителей, родины и прочих неотъемлемых составляющих нормальной жизни. Лого-школа взялась развивать способности Джона. То есть, фактически, готовила из него контактера с субгармоналами, вроде «лунного братства». В процессе обучения стало ясно, что способности подобного рода обладают вредным побочным эффектом. Ребенка невозможно было учить, потому что он слышал не то, что ему говорили, видел не то, что показывали, соответственно, думал не о том, о чем надо. Его восприятие и методы познания внешнего мира абсолютно не соответствовали человеческим, и, если бы не особый подход Лого-школы, он остался бы сумасшедшим неучем. Преподаватели нашли на Джона управу, додумались обучать его в состоянии гипнотического сна. Дело пошло. В результате Джон, который с детства страдал лунатизмом, нажил хроническую бессонницу. После напряженного семестра у него начинались нервные расстройства и полная социальная дезориентация, но в школе считали, что все идет хорошо.

За странности натуры Джона недолюбливали одноклассники, но учителя сохраняли спокойствие: «Такое существо, как Джон всегда будет отторгнуто коллективом, — утверждали они. — Это нормально. Он должен привыкать». Я не понимала причины отторжения. Как должен был вести себя Джон, чтобы заслужить репутацию нежелательного в компании человека? Впервые на мысль меня натолкнула Ольга Васильевна:

— Больше не проси меня посидеть с Джоном, — заявил она. — Я с ним одна больше не останусь. Он все время на меня смотрит. Так странно смотрит!

— Вы бы с ним поиграли, поговорили. Он любит поговорить…

— Нет, — отрезала Ольга Васильевна, — и не проси.

— Джонни, почему ты так смотрел на тетю Олю, что она напугалась? — спросила я у ребенка. — Почему ты не захотел пообщаться с ней?

— Я общался, — ответил Джон, — старался ее познать, она не давалась.

— Почему ты не попросил ее рассказать о Земле? Тебе же нравятся мои рассказы.

— Потому что мне нравятся твои рассказы, — напомнил мальчик.

— Но ведь тетя Оля рассказывает не хуже.

— Но ведь тетя Оля мне не нравится, так как ты.

Сначала я смеялась, представляя себе, как Джон «познавал» пожилую даму, подробности биографии которой в Секториуме утрачены за давностью лет. Потом стало не смешно. Жутко было представить, какими приемами контакта владеет этот мальчик, и какого рода информацию получает без ведома собеседника.

Документально мистер Джон Финч числился мутантом на базе альфа-сигирийской расы. «Джа» — звали его на Блазе, так как гласные в конце имени у альфов и бэтов — свидетельство уважения. Зэтов это правило не касалось. Только я давно заметила, как, общаясь между собой на «сиги», наши пришельцы почему-то называют Индера — «Ида», а Адама — «Ада». Мой Джа к концу учебы даже внешне стал похож на альфа. Что-то нечеловеческое появилось в глазах. С каждым годом мы все реже получали замечания о генетическом несоответствии в паспорте. К счастью, контактеры субгармонального уровня имели право на мутацию, и скрывать свое истинное происхождение тоже имели право. Но если к нам все-таки цеплялись, мы предъявляли Булочку, и все внимание переключалось на нее. История этого существа — разговор особый.

Сначала было горе. Сколько я ни пыталась поселить в модуле зверька, получалось одно расстройство. Я перетаскала туда всех бездомных и приблудных, щенков и котят, выпрашивала себе сосем маленьких, в надежде, что им легче будет привыкнуть, — на другой день их приходилось возвращать наверх. В модуле не прижилась даже морская свинка. Всякое зверье, попав туда, беспокоилось, отказывалось от пищи. В итоге все соседи были одарены живностью, а мне пришлось расстаться с идей от греха подальше.

Прошло время. В окрестностях сменилось несколько поколений моих пристроенных питомцев. Имо подрос, и, как выяснилось, унаследовал мою склонность тащить зверье в дом. С другом Иваном, лазая по свалке, они подобрали котенка, крошечного, тощего и чумазого. Сначала баловались с ним на улице, а потом принесли домой. Вернее, Имо принес. Не будучи обременен моим печальным опытом, он взял его прямо в модуль, как ни в чем не бывало, положил на тумбочку и лег спать.

На другой день я нашла в холодильнике банку сметаны и удивилась. Ребенок сам пошел в магазин и купил сметану. В этом поведении было что-то странное, но не настолько, чтобы выяснять причину среди ночи. К утру я забыла. Потом со стены пропала хлебница. Я опять пришла домой поздно, села пить чай и не увидела на стене привычной детали. Хлебница была декоративная, использовалась для праздничного стола, а в другие дни просто украшала интерьер. Я удивилась еще раз и пошла наводить ясность. Имо спал. Мое появление на пороге комнаты его разбудило. Выслушав вопрос, Имо указал на тумбочку и опять уснул.

Действительно, хлебница стояла на тумбе у кровати. На дно была постелена салфетка, на салфетке лежала Булочка. Сначала я не поняла, что это. Потом не поверила, что это живой зверек. Вынесла на свет что-то мягкое и теплое, а оно раскрыло глазки и зевнуло.

Существо имело хлебный окрас: белый живот и рыжую спинку. Оно жило в модуле вторые сутки, отсыпалось и отъедалось сметаной, а я не смогла поверить в такую ахинею, и пошла к Индеру за разъяснением.

— Что тебя удивило? — спросил Индер. — Среди них тоже встречаются информалы. Считай, что тебе повезло. Ты же хотела держать животное.

Так у нас завелась кошка, которая получил кличку «Булка», а любая емкость, в которой Булка спала или путешествовала, отныне иначе как «хлебницей» не называлась. И не было на свете более покладистого и терпеливого существа. Даже после того, как я помыла ее шампунем, Булочка не разочаровалась в человечестве. Она облизала себя до кончика хвоста, перебралась из хлебницы на подушку и уснула, прижавшись к моей щеке.

Каникулы кончились. Имо заявил права на свою кошку и увез ее на Блазу, где Булочка чувствовала себя также отменно как на родной помойке. Также хорошо она чувствовала себя в дороге и, наверно, как феномен, заслуживала изучения. Только мы по отношению к ней вели себя как нормальные люди: погрязли в собственных проблемах, не замечая ничего вокруг.

 

Глава 3. БЫТИЕ И БЫТОВУХА

— Природа первична. Не Бог сотворил бытие. Эта истина очевидна для тех, кто видит, но не для тех, кто верит. Вам сказали, что Бог первичен, и вы закрыли глаза, потому что глаза заставляли вас сомневаться. Я говорю, что первична природа. Она сотворила Бога, а затем, посредством Бога, самого человека, для того чтобы человек разумными руками продолжал творить разумную природу бытия, — Сириус перевел дух, аудитория осмысливала услышанное.

«В худшем случае, нам придется набрать новую группу «апостолов», — подумала я. — Эта скоро придет в негодность. В лучшем — они осмыслят сказанное раньше наставника и тогда бытие не покажется Сиру нирваной». Не тут-то было. Отец Сириус собрался с мыслями раньше, чем публика всплыла из философской глубины. Он с хрустом облокотился на профсоюзную трибуну, служившую некогда в учреждении, где мы арендовали подвал.

— Материя творит разум, — продолжил Сир, — также как разум творит материю. Бог — посредническое звено сего бесконечного процесса. Бог это то, что преобразует идею в форму, а форму в идею. То, что помогает проникнуть в скрытую суть. Бог — это вдохновение в пальцах скрипача и озарение в мыслях ученого. Бог это то, что оживляет образы на полотнах избранных живописцев; то, что способно вдохнуть жизнь в персонажей избранных авторов. Бог — это оказии судьбы, сводящей в точке Вселенной то, что не могло встретиться в нормальном процессе событий. Бог — это связующая ось полярного мироздания, на одном конце которого душа, на другом — физика. Природа не вышла из хаоса. Она была частью незримого миропорядка, пока не породила Бога, а Бог — человека, способного осмыслить себя. Ибо, осмыслив, он сам сотворит Богов, которые воплотят его замыслы в новой природе. Человек унаследовал творящее начало, но унаследовал ли он понимание, ради чего творит? Должен ли он понимать свое предназначение в этом мире или должен слепо повиноваться инстинкту творца? Почему мы теряем связующую нить этих бесконечных круговоротов Вселенной?..

Запись шла. Отца Сириуса несло. Его особенно несло, когда пора было закругляться, когда мысль попадала на скользкую тему, и в аудитории наступала тишина. Еще немного и он начнет проповедовать сигирийскую космогенетику, от чего зарекался в присутствии шефа. Но, если Сириус ловил струю, клятвы не имели значения. Передо мной возникала дилемма: сохранить запись и поставить под удар саму идею работы с Сириусом, либо не сохранить и еще больше навлечь подозрений.

То, что Секториум взялся делать с эти человеком, было похоже на выращивание баобаба в ночном горшке. Пробовать, конечно, можно, но зачем? Боюсь, что этого не знал сам Вега. «Апостолы» считали отца Сириуса предтечей чего-то великого и глобального, шеф считал его последствием чего-то ужасного и непоправимого. Простые секториане считали его несчастным человеком, не имеющим возможности реализовать своего «Бога» для воплощения идей в формы новой природы. Однако субординация конторы заставляла подчиняться мнению начальства. Поэтому Сириус работал на шефа, а секториане — на Сириуса, под Сириуса и для Сириуса, не имея возможности понять, ради какой великой идеи… Эта тема с нами не обсуждалась, каждый имел право на свое мнение.

— Сир, заканчивай, — сказала я шепотом в микрофон.

— …А что мы сделали для того, чтобы найти этот смысл? — еще больше распалился Сириус. — Что мы сделали для того, чтобы вернуться к пониманию себя в природе космоса? Мы придумали рай, чтобы утешиться перед лицом неминуемой смерти. Ради него при жизни превращаем себя в рабов…

— Сириус…

Отец Сириус задумался.

— Если я умру, — произнес он с интонацией, которая внушила мне надежду, что лекция когда-нибудь кончится. — Если я умру и предстану перед Страшным судом, — продолжил Сир, — почему бы мне не получить по заслугам…

— Мы молились за тебя, Сириус, — раздался голос из зала.

— В Храме Христа Спасителя, — уточнил другой голос, более уверенный в том, что сказал. — Не грех ли это?

— Да почему же грех? — мрачно спросил Учитель.

— Ты велел молиться в католических храмах, — напомнили ему.

— Оттого, что мне жаль ваших ног. Католики поставили в храмах скамейки. Молитесь где угодно, дети мои. Бог, который слышит, услышит вас и в пустыне.

По аудитории пробежал шумок, а Сириус погрузился в раздумья.

— Сир, закругляйся…

— Можете войти в любой храм, — сказал он. — Идите туда, где будете чувствовать себя в гармонии. Вас услышат и на краю Вселенной. Вешайте на себя кресты, брейте головы, бейтесь головой о паперть, только не отказывайтесь от себя самих, ибо большего не дано вам будет…

— Сир!

— Ходить в храмы — не велика премудрость. Я учу вас возвращаться из храмов.

Во время звездных лет Сириуса я редко включала телевизор, почти не читала газет. Среди моих знакомых не было сириотов. Я знала то же, что все. Сириус вел себя как типичный религиозный мошенник. Он не применял запрещенных приемов воздействия на аудиторию ни тогда, ни теперь. Во всяком случае, при мне имела место дозволенная психическая интервенция, опробованная проповедниками на протяжении многих веков. Человечество не изучало проблему социапатии, поэтому для науки чокнутые сириоты ничем не отличались от прочих чокнутых сектантов. Думаю, ни один Сириус… думаю, многие его коллеги имели дела с криминальным бизнесом, и не всегда чисто. Почему же мои гости в штатском считали Сира источником всех земных бед? Почему искали его в моих шкафах? «Почему?» — задавался тем же вопросом Вега и требовал от меня ответа. Я же только измеряла фон и не лезла в их приватные разговоры, если, конечно, они не долетали до меня сквозь стены.

— Твоя житейская философия здесь ни при чем, — кричал на Сириуса шеф. — Не надо выдавать себя за мессию! Они будут падать в обморок, даже если ты начнешь распевать псалмы!

— Тогда работайте с теми, кто распевает псалмы, — кричал в ответ Сириус.

— Навыки манипуляций в ментальных узлах может освоить любой землянин!

— Тогда работайте с другим землянином. Зачем вы выбрали меня темой своей научной работы?

— Тебя? У моей работы была другая тема, пока ты не пришел сюда сам!

Возможно, это действительно было так. Шеф знал, о чем говорил, но чтобы расшифровать «черный ящик» его размышлений о Сириусе и сириотике, нужен был тонкий наблюдатель. Почему, к примеру, он никогда не вводил в компьютер записи Сириусовых выступлений? Почему уносил их в модуль и в уединении просиживал там? «Почему?» — спрашивала я своего начальника, но он уходил от вопроса.

— Почему от гениальности до сумасшествия один шаг? — спрашивал он в ответ. — Люди с тонкой настройкой способны считывать информацию, недоступную остальным, но почему среди них так много умалишенных?

— Вы считаете, что Сириус…

— Ирина, я тебя умоляю!.. Разве мы обсуждаем Сириуса?

— А что, гениальные сигирийцы реже сходят с ума?

— Гораздо реже, — ответил мой раздраженный начальник. — Совсем не сходят. Гениальных сигирийцев нет. Есть трудолюбивые сигирийцы и есть бездельники.

В офисе мы с Сириусом оказались под утро. Граждане выгуливали собак, когда он еще распевал «псалом» о человеческом предназначении, а у меня зрело желание с ним поругаться. Всю дорогу в машине он продолжал проповедовать, он не закончил проповедовать даже после того, как откупорил виски и расположился в кресле у бара.

— Ты тоже считаешь, что мои лекции — беспредметный энергообмен? Думаешь, они приходят ко мне медитировать?

— Не знаю, Сир.

— Не знаешь. Не хочешь знать, потому что тебе все равно. А они готовы за мной идти, говорят: только ты нас выведешь из иллюзий. А я могу. Только не знаю куда. Может, ты знаешь? Есть ли где-нибудь мир, в котором можно выжить без этих самых иллюзий?

— Почему я все должна знать? Что ты ко мне пристал?..

— Устала… — догадался Сириус. — Может, спросим у Владимира Леонидовича? — он заметил выходящего из медкомнаты Володю. — Владимир Леонидович, будьте добры!..

— А вы чего здесь? — удивился Володя, открывая дверь в холл. — Утро уже. Вы что ли, со вчера не ложились?

— Не ложились и не ляжем, потому что у нас дерьмовое настроение, — объяснила я. — Сириусу не дали закончить проповедь. Он желает продолжить здесь.

— Мне нельзя, — сказал Володя и приложил руку к сердцу. — Меня это… зарежут скоро. Без наркоза зарежут, изверги. Покурить перед смертью не дадут.

Сириус взял со стола трубку с табакеркой, взял недопитую рюмку, укоризненно посмотрел на меня и ушел в гостиницу. Другого жилья у него не было ни на поверхности, ни в подземелье. У Сириуса не было даже собственной кровати, потому что она была ему не нужна. Сириус вполне мог выспаться на полу. Володя проводил его взглядом и присел на диван.

— Обиделся что ли?

— Все в порядке.

— Важный был разговор?

— Расслабься.

— Да как же расслабиться-то? Я бы расслабился, — говорил Володя, поглаживая левый бок.

— Прямо сейчас зарежут? — он кивнул. — Наконец-то.

— И в суп…

— Кончай! Из тебя выйдет отличное жаркое.

Володе было не смешно, но расслабиться было надо и ему, и мне. Еще неизвестно, кому из нас больше. Привидение Сириуса осталось в холле, это совершенно точно. Если я не могла выругаться в адрес Сира в присутствии своего человека, значит Сир находился рядом.

— Рассказывай, — просила я Володю, — кто тебя уговорил?

— Ай, — отмахнулся Володя.

За последний год мы надоели ему с разговорами об операции больше, чем Сириус надоел мне за сегодняшнюю ночь. Сколько я помню «Водю Сивухина», он все время убегал от инфаркта. Сначала пил, но перспектива лечь под нож Индера пугала его даже на пьяную голову. Потом завязал, но инфаркта дожидаться продолжил. Володя бросил пить благодаря чудесному стечению обстоятельств в год, когда Сириус появился в конторе. И, опять-таки, без участия Сириуса не обошлось. Именно он, взяв Володю за горлышко бутылки, взглянул ему в глаза как на Страшном суде и произнес вкрадчиво:

— Перестаньте баловаться, Владимир Леонидович. Не вы заплатите за баловство. Внук ваш заплатит.

Со стороны сцена выглядела зловеще. Свидетели передернулись, потому что знали, Сир умеет накаркать неприятности. Володе же было наплевать через левое плечо на все его трюки. Он продолжил пить. В пьяном виде Володю нечистая сила не пронимала, святые угодники — тем более. Только на другой день он узнал, что у него должен появиться внук.

Сначала Володя задумался, потом загрустил, а потом еще раз выпил, потому как повод… Никогда в жизни Володя не изъявлял желания избавиться от вредной привычки. Бывшая жена вшивала в него капсулы и кодировала. Володя не возражал, но успешное окончание курса лечения он обмывал без угрызений совести. Несколько раз Индер снимал его со «стакана». Володя был благодарен Индеру, потому что воздействие алкоголя на чистый организм доставляло ему новую гамму ощущений. Просто Володе нравилась водка. Он любил водку, и водка отвечала ему взаимностью, потому что не портила характер, не делала из него ни свиньи, ни идиота. В меру поддавший Володя был мил и не портил компании, не в меру поддавший — спал под столом и тем более компании не портил. Только в один прекрасный день все закончилось. Не видела бы своими глазами — не поверила бы.

Володя ждал внука. Готовился морально и всячески. Когда стало ясно, что это мальчик, Володя посетил магазин игрушек и вынес оттуда все, с чем сам не наигрался. Потом Володя купил галстук для выходного костюма, в котором планировал гулять с внуком. Примерив перед зеркалом галстук, он пришел к выводу, что костюм устарел, и купил себе модный костюм. Затем Володя поинтересовался репертуарами детских театров и составил план. Потом Володя стал наводить справки о школах в районе проживания будущего внука и сделал выбор. Он стал закупаться впрок полезными книгами и учебниками… Мальчик успел родиться раньше, чем дело дошло до его женитьбы, мальчика назвали Володей. Не то чтобы в честь деда, просто имена Владимир и Леонид чередовались в роду, и Володя-маленький стал зваться точно как дед: Владимир Леонидович Сидюхин.

Шеф по такому случаю выписал Володе премию. Имо подарил свой велосипед, Андрей прислал из Америки чемодан разной детской ерунды, а сам Володя, как и положено, принял… Впрочем, обмывать великие дела мы сели еще в офисе, потом слабаки отпали. Пьянка перетекла в гараж. Если уж Володя брался пить по причине события, то продолжать он мог просто так. Для этого не требовался даже формальный повод. Так он поступил и на сей раз, напился до белых чертей, и когда пришло время упасть в гаражную яму, его пьяный рассудок внезапно озарила мысль: «Я буду отличным дедом, — сказал Володя. — Мы обязательно подружимся с Вовкой-маленьким. Я научу его всему. Мы будем вместе путешествовать и делать уроки, потому что этот парнишка — самое хорошее, что есть в моей непутевой жизни. И вот однажды он подрастет, придет в гараж и увидит дедушку пьяным»…

От этой мысли Вовка-старший протрезвел и с того момента ни капли не взял в рот. Сначала никто не верил, удивлялись, почему дед выбегает из комнаты, едва заметив на столе банку пива? Со временем секториане поумнели и сами стали прятаться от него во время застолий. Володя шарахался даже от кваса. Гараж с той поры стал зоной повышенной трезвости. В том гараже во время субботника, Алена нашла последнюю бутылку, выпитую сто лет назад, отмыла ее и оставила в назидание новому поколению:

— Скольких Сириус исцелил от этой заразы? — спросила она меня, указывая на бутылку. — Хоть один из бывших алкашей пришел ему спасибо сказать? Я не знаю, как он это сделал… Мне плевать, какие чары использовал, но если Вовка, неблагодарный кретин, не пойдет к нему сам, тогда пойду я. Пойду и попрошу, чтобы отбил ему охоту курить. Пусть мучается.

Не думаю, что Володя ходил к Сириусу с цветами. Не думаю, что он вообще осознал происшедшее, потому что курил Володя по-прежнему много. Курил бесконтрольно и безнаказанно, потому что любил курить. Володя курил днем и ночью, в ванной и в лифте, даже пообедать не мог, чтобы не перекурить между первым и вторым блюдом. Это заканчивалось обычно в кабинете Индера явкой с повинной. Но однажды, осмотрев внутренности пациента сквозь пиджак, Индер пригласил шефа, и сообщил, что если не заменить сердце в ближайшее время, то он снимает с себя ответственность… Вега немедленно дал добро. Мнение Володи при этом никто не спрашивал.

Новое сердце Индер вырастил сам и показал, как оно бьется в контейнере: энергичное, мясистое, с толстыми сосудами, нанизанными на имитатор кровотока. Оно еще больше напугало пациента.

— Я ведь должен малого везти в бассейн, — жаловался он. — Аленку просить совестно. Она такой занятой человек.

— Я отвезу.

— Правда? Тогда погляди, чтоб он вытерся насухо. А то опять высыплет гербес. И голову пускай как следует сушит феном.

— Я сама его вытру и голову высушу, — пообещала я, но Володя на операционный стол не спешил.

— Если вдруг слягу, скажи, дедушка, мол, простыл, но как поправится, сам ему позвонит. А если я чего доброго в ящик сыграю…

Сердитый Индер вышел в коридор, засучив рукава.

— Вот он где! Мы начнем или нет? — спросил он напуганного Володю.

— Так вот, если я тут загнусь ненароком…

— Не загнешься, — сказала я. — В крайнем случае, Индер тебя разогнет, если не уедет в отпуск. Индер, тебе же пока не надоело у нас работать?

— Шевелись, Вова, — сказал Индер немощному дедуле. — У меня кроме тебя дел полно. — И оба скрылись за дверью медицинской комнаты.

Индеру действительно у нас не надоело. Этому факту я затрудняюсь найти объяснение. Разве что, единственное — с появлением Гумы вся рутина свалилась с его плеч и дала возможность заниматься творчеством. Просто Индер, на правах старослужащего, взял на себя руководство вторым сотрудником и руководил им от подъема до отбоя. А если еще точнее, после возвращения Индера из отпуска, в лаборатории воцарилась самая настоящая дедовщина. Гума ни секунды не сидел без дела. Он драил, скоблил, стирал и пылесосил все вокруг. Индер же покидал кресло только ради сложных операций и опытов, которые не мог доверить «салаге». Остальное время он раскладывал пасьянс и предавался углубленному самоанализу.

Гума носился торпедой по модулям, предлагая свои услуги в качестве уборочного комбайна. Он брался поливать цветы, чистить садовые камни и однажды согласился пожарить картошку для Миши, когда я была занята. Он хватался за любую работу лишь бы не попадаться Индеру на глаза. Никто из секториан с той поры слова поперек от Гумы не слышал, и это устроило всех. Патологический энтузиазм этого гуманоида наконец-то был применен в дело. Теперь секториане боялись, что однажды Гума не выдержит и сбежит от нас. Стены в офисе потеряют блеск, и мне придется самой заниматься садом. Но Гума, с присущим ему упорством, продолжал терпеть тяготы бытия. Впрочем, может быть, он не покинул нас только потому, что от Индера не поступало соответствующей директивы.

Незаметно я уснула в офисе, а когда проснулась, был день-деньской. Никто из секториан на работу не торопился. Про Володю известий не было. Сириус, вероятно, спал, и мне пора было последовать его примеру, но из лифта на меня выпрыгнул возбужденный Миша. Выбежал в коридор, огляделся бешеными глазами.

— Ксюха не появлялась?

— Нет, спит еще твоя Ксюха.

— С кем спит? Где спит? — закричал он. — С вечера дома не появлялась. Мать всех подруг обзвонила. Она даже в универ не зашла!

— Она сидела вчера допоздна.

— А потом?..

— Погоди-ка, — вспомнила я, — кажется, Имо собирался везти ее на машине.

Также яростно Миша выпрыгнул из лифта в мой модуль.

— Ты ее отвозил? — долетали до меня нервные реплики из комнаты, где спали ребята. — Когда? Дай ключи от машины! Дай немедленно!

Бряцая ключами, Миша вернулся в лифт, за ним выглянул заспанный Имо.

— Что это с ним? — спросил он.

— Ксения сегодня не ночевала дома, — объяснила я.

Мы помолчали Мише вслед. Имо — даже с подозрительным соучастием.

— Ты ведь отвез ее домой?

— Нет, — сказал Имо.

— Куда же ты ее дел?

— Куда просила.

Он пошел одеваться, а я за ним.

— А куда она просила?

Имо оделся и направился к лифту, на ходу застегивая куртку.

— Имо, куда ты дел Ксю?

— Я отвезу, — ответил Имо.

— Отвези, голубчик, отвези! И машина целее будет и Миша… Да проследи, чтобы он вел себя там прилично, слышишь?

Для верности я перезвонила в машину:

— Миша, что бы там ни было, держи себя в руках! Она все-таки взрослая девушка.

— Кто взрослая девушка? — вспылил Миша. — Соплюха малолетняя, вот она кто! — и снова напустился на Имо. — Ты соображай, что делаешь! Нахрена ты хрен знает куда ее повез?! Она же девочка! Де-во-чка! Она же своих мозгов не имеет! Ей же черт знает что в головенку взбредет!

— Это точно, — согласилась я. — Откуда могут взяться мозги у твоей дочери? Это был бы генетический нонсенс.

— Что-то случилось? — спросил Джон, разбуженный нашей возней.

— Ничего. Спи, сынок. Нормальная утренняя бытовуха.

Зареванная Ксю явилась на работу к обеду. Вошла в компьютерную, скинула плащ, подкрасилась немного за монитором, но работать не стала. Она была слишком зла, чтобы работать. Ей надо было поругаться. С этой целью она явилась предо мной на пороге холла.

— Скажите вашему Борисычу, чтобы оставил меня в покое, — произнесла она. — Я буду выслушивать его нотации только по работе и только в рабочее время. В личной жизни пусть до меня не цепляется, иначе мы расстанемся навсегда.

— Ты только ему угрожаешь или всем нам?

— Он меня достал! — всхлипнула Ксю, и косметика потекла ручьями.

— Сядь, не кричи на весь коридор, напугаешь лаборантов.

Обливаясь слезами, она плюхнулась в кресло и стала размазывать пудру по щекам носовым платочком.

— Я знаю, что он мой папашка! Не надо меня дурой считать! Скажите ему, что я знаю, и пусть отцепится.

— Думаешь, он отцепится?

— А что ему надо?

— Чтобы с тобой было все в порядке.

— Со мной и так все класс… было, пока он не влез…

— Ксюша, я, конечно, понимаю, что он виноват перед тобой, но и ты пойми…

— Ничего он не виноват, — рыдала она. — Вы же ничего не знаете! Не виноват он совсем. Ему мамаша запретила. Сказала, милицию вызовет, если он ко мне подойдет.

— Боже мой…

— Когда он деньги приносил, в комнате меня запирала. Говорила, дядька с работы. Я же сразу его узнала, в первый же день! В первую же секунду. Я уже тогда заподозрила, когда вы отчество спросили…

— Почему, Ксюша? Зачем мама так делала?

— А то вы не знаете?

— Я и предположить не могу. Поверь, что я в шоке.

Ксюша не поверила, но реветь перестала.

— Конечно…

— Ей-богу, не знаю.

— Вы не знали, что он преступник?

— Борисыч???

— Почему же он скрывается? У вас же тут шайка, и все прячутся от милиции! Что он натворил? Тоже не знаете?

— Борисыч???

— Наверняка прибил кого-то. Просто так имена не меняют.

— Кто это менял имена?

— Если я расскажу, обещаете молчать? — она придвинулась поближе. — Человек с таким именем погиб во время Афганской войны, а папаша просто выкрал его документы. И не смотрите на меня так. Мы все узнали точно. Тот, настоящий Галкин, давно опознан родственниками и похоронен, а этот…

— Стоп! Как похоронен?

— Откуда я знаю? — удивилась Ксюха.

— Хочешь сказать, что у него есть могила? Ты была там?

— Что я там забыла?

— А мама? Что говорила мама? Что она вообще рассказывала тебе об отце?

— Что он проходимец и негодяй, — призналась девушка.

— Ну, может быть… она по-своему права…

— И еще она сказала, что я — его вылитая копия.

— Наверно, маме виднее. Только я не понимаю, как он мог быть похоронен да еще опознан родственниками? Ну-ка, пойдем, разбираться.

Ксюша дошла за мной до лаборатории и уперлась. Я не настаивала. Ни к чему ей было любоваться внутренностями Володи. Индер к тому времени закончил дело, сдал пациента на попечение Гумы и раскладывал пасьянс на операционном столе.

— Индер, когда Мишу вынули из ямы и привезли сюда, ты делал клона?

— Делал, — ответил Индер.

— Пойдем, расскажешь Ксении.

— Ну, делал, — подтвердил Индер в присутствии девушки. — Нога совсем отгнила. Я решил, если ногу отращивать, так пусть и туловище будет.

— Родственники могли его опознать? Он был с головой? — спросила я.

— С головой, только без мозга. Я ему свиные мозги вставил, но лицо вышло похожим.

Ксения побледнела и облокотилась на тумбу.

— Ты его готовил для выдачи родственникам?

— Меня Адам попросил. Я его Адаму и отдал. Он побил клона палкой, в грязи повалял и увез. Не знаю куда, не мое дело, я и не спрашивал.

Ксения побледнела еще больше и пошла к себе.

— Ксюша, это нормальная практика Секториума, — сказала я вслед.

— Понятно, — ответила девушка и обернулась. — Буду знать, что калечить жизнь близким людям это нормальная практика. Как мило, что предупредили.

Она забежала к себе, хлопнула дверью, но вскоре опять возникла на пороге холла. И опять зареванная.

— Почему он не мог сказать маме? — спросила она. — Мама что, не поняла бы, если бы он все объяснил? Или, может быть, она не знает, что инопланетяне прилетают на Землю, да?

Можно было найти оправдание. Можно было сказать, что у нас существуют сложные тесты, которые определяют готовность человека владеть определенного рода информацией без ущерба для себя и общества, что мы не имеем права рассказывать, где работаем даже самым близким людям. Только однажды Ксения наверняка узнает, как эти строгие правила нарушаются на каждом шагу. Она наверняка познакомится с Германом Владиленовичем, которого Алена, автор тестов и правил, сама протащила в контору без всякой надобности, мимо воли начальства. Кто-нибудь обязательно расскажет, и тогда все оправдания покажутся издевательством. От этой мысли я растерялась. Ксюша ушла, надо было как-то подойти к ней с разговором. Надо было найти слова, которые объяснят ребенку, что ее право на личную жизнь это не то же самое, что право на личную жизнь Алены Зайцевой… а еще лучше поручить это сделать самой Алене.

Однажды Алена завела себе любовника: красавца-мужчину с благородной сединой в висках, солидного министерского чиновника, влюбленного до потери рассудка. Алена стала для него божеством, объектом поклонения, если не сказать сумасшествием. Важный дядя в костюме и галстуке таскался за ней как дрессированный пудель, и, стоило Алене исчезнуть из поля зрения — паниковал. Этому надо было положить конец, и однажды она уединилась с шефом для разговора.

Сначала шеф отрицательно мотал головой, потом корчил гримасу недовольства. На него было больно смотреть, когда Алена с победоносным видом вышла из кабинета.

— Совсем старый спятил, — сказала она. — Моего поручительства ему мало.

Тут-то она как раз была не права. Притом, не права дважды. Во-первых, шеф не был стар, он продолжал выглядеть на свои пятьдесят. Скорее мы состарились на его фоне и оттого обнаглели. Во-вторых, шеф отнюдь не спятил, а, будучи демократичным начальником, не понял разницы между просьбой, обращенной к нему от лица подчиненной, и сообщением от того же подчиненного лица. Алена именно пришла сообщить, поскольку решение приняла заранее и не привыкла обсуждать своих решений. В тот же день она водила поклонника по офису.

— Герман Владиленович, — представляла его Алена. — Мой друг.

— Просто Гера. Очень приятно. Можно просто Гера, — здоровался поклонник.

Он поздоровался за руку даже с Индером, который сроду не имел такой привычки.

— Просто Гера, — представлялся министерский работник всем подряд, утирая испарину, пока не был оставлен в покое и усажен в холле.

Но, вместо того чтобы перевести дух, «просто Гера» узрел пред собою лик отца Сириуса, не раз убиенного и воскрешенного народной молвой. Узрел в кресле напротив себя и спонтанно перекрестился.

— Спаси, сохрани, помилуй… — прошептал он.

— Чай? Кофе? «Мартини»? — обратился к рабу Божьему отец Сириус на правах хозяина бара.

— Водки, пожалуйста, если можно, — проблеял раб Божий. — И, если не трудно, полный стакан.

Так у нас в офисе появился еще один бесполезный и безвредный сотрудник. Именно сотрудник. Алена тоже проявила наивность, решив привлечь Геру для приятной компании. Шеф не переносил дармоедов в конторе и немедленно приспособил его к работе. Гера, сам того не подозревая, взвалил на себя обязанность Адама ездить в командировки. Шефом немедленно были задействованы все министерские связи и рабочие кабинеты, осуществлен молниеносный доступ к правительственным линиям связи, без которых мы сто лет обходились. В крайнем случае, Миша мог сделать это сам, но к шефу близко подплыла «халява», и он не устоял. Шеф использовал даже имидж представительного мужчины с высоким социальным статусом там, где мы, «голодранцы», не были допущены на порог. А начал свою карьеру Герман Владиленович также как все, забегами с молотком по министерским кабинетам и заколачиванием болтов под президентский портрет.

— Иди ко мне. Расскажи, что ты сегодня утром устроил у Ксении, — пригласила я Мишу.

— Я устроил?! — закричал он в телефонную трубку. — Значит я, оказывается, все устроил? Ты еще не знаешь, что учудила эта паршивка! Она тебе не рассказывала, что у нее за мужик? Подожди, я сейчас!

Миша вышел из лифта с нарочито выпяченным животом.

— Вот такой пузатый, — сообщил он, — вот такой плешивый, — он указал на круглый плафон настольной лампы, — и вот такой вот тупой, — для наглядности он постучал кулаком по столу и пошел к детям, убедиться, что их нет дома. Вероятно, в дальнейшем он планировал выражаться нецензурно.

Я вынула из кармана мятую визитку.

— Прости, совсем замоталась, забыла сказать, что шеф нашел тебе еще одну дочку. Искал второпях, просил тебя по возможности подключиться, вспомнить старые связи. Может, мы отдел сформируем из твоего потомства?

Миша застыл среди кухни с визиткой в руке.

— Дарья? — с удивлением произнес он. — А это что еще за Павел? Сын что ли?

— Внук. С чем тебя горячо поздравляю.

— Глянь, что делается! Она что, в семнадцать лет родила? То есть, ты хочешь сказать, и Ксюха может… Нет, я так не договаривался! Ты обратила внимание, какие проститутки растут?

— Миша, у тебя внук, — напомнила я, и он снова умолк. На сей раз, молчание было тягостным.

— Слушай, — осенило его. — А что если у меня где-то сын есть? Может ведь такое быть, как думаешь?

— Видишь, есть смысл поискать.

— Две девки — это ж несерьезно. По статистике третий должен быть парень, как ты считаешь?

— Думаю, если хорошо поискать, то даже не один.

— Издеваешься, да?

— Шеф сказал, чтобы в ближайшее время у него на столе лежал полный список твоих генетических посланий в будущее.

— Издеваешься, — вздохнул Миша.

— Наоборот, радуюсь. Получаю удовольствие оттого, как лихо мы с тобой становимся многодетными родителями. Главное, заметь, без всяких усилий.

— Ну, ни скажи. В отличие от тебя, я все-таки некоторые усилия прилагал.

— Тогда вспомни, где ты их особенно прилагал и поторопись, — посоветовала я.

— А я-то думал, — рассуждал Миша, изучая визитку, — чего это девушка звонить перестала? Вот дура! Могла бы сказать… Да не уж то я такой монстр, чтобы от меня детей родных прятать?

Издеваться над Мишей не было времени. Надо было встречать из школы Вовку-младшего и конвоировать его в бассейн.

— Знаешь, я чего психанул-то? — признался Миша, заходя со мной в лифт. — Я-то думал, что Ксюха с батюшкой Сиром…

— Эту ночь с батюшкой Сиром провела я.

— Не скажи, старуха! Ты дрыхла в офисе на диване, когда Макака повез ее за город.

— Сир в это время дрых за стенкой.

— Ой, не скажи…

С утра следующего дня Володя-старший гулял по офису с новым сердцем, но уходить далеко боялся. Он демонстрировал грудную клетку, рассказывал, как Индер вскрыл ее, словно старый чемодан, выдрал сердце и шлепнул в раковину так быстро, что Володя сначала услышал шлепок, а потом отключился. Швы рассасывались, Володя с наслаждением курил, а пришедшее в негодность сердце висело на подставке для мыла над той же раковиной, потому что Володя никому не позволил его убрать. Что с ним делать — было теперь главной Володиной проблемой.

— Если в банку законсервировать, — спрашивал он, — наверно, испортится?

— Вовка волнуется, — отвечала я. — Хочет знать, когда ты выйдешь из больницы.

— Хоть сейчас, — храбрился дед, но от лаборатории все равно не отходил. — Изверги, не пускают. Я-то что! Я как огурец!

Главный «изверг» появился в коридоре и заметил своего недавнего пациента.

— Положи сигарету, идем… — сказал он. — Последний раз. За болвана.

— Не, — уперся Володя. — Мне за болвана нельзя. Я того… реабилитацию прохожу.

— А их преподобие?.. — Индер указал на дверь гостиницы, где обычно находился Сир.

— Не советую с ним связываться, — ответила я за Сира.

— Ирина, идем… Не на деньги, ради компании.

— Индер, если не отстанешь по-хорошему, я попрошу Мишу сыграть с вами на деньги.

Индер испарился. Никто в Секториуме с Мишей на деньги не играл, а за «просто так» Миша не соглашался. Игры его напрягали. Он не умел расслабиться, автоматически держал в голове все карты, успевал за ход просчитать сотню вариантов и, если был шанс, никогда не упускал его, но при этом хитрил, мошенничал, блефовал и обижался, когда не шла карта. «Кто так делает! — жаловался Индер. — Ты его не успеешь научить, а он тебя уже обыграл. Кому это надо?» К счастью, Миша не любил играть даже в интеллектуальные игры. В шахматы — его зашкаливало, как допотопный компьютер. Мише не хватало опыта и выдержки, но если он шел на принцип — обыгрывал всю контору, включая сигирийцев. Только сегодня блефовала я, Миша не стал бы играть даже на большие деньги.

— Пошел собирать урожай, — объявил он после завтрака, и целиком посвятил себя поискам потомства. — А насчет Ксюхи… передай шефу, чтобы не волновался. Девка бестолковая до невозможности. Вся в мать. Точная копия.

Именно эту мысль мне захотелось проверить. Я пошла в компьютерную, где в одиночестве трудилась Ксю.

— Играешь в преферанс? — спросила я.

— Нет.

— Пойдем, Индер тебя научит.

— Так, я же… — она хотела сказать «работаю».

— Пойдем, пойдем. Познакомишься с ними ближе, посмотришь лабораторию. Просто так они тебя туда не пустят.

Ксению удивила моя настойчивость.

— А если придет Борисыч?

— Не придет.

— Куда вы опять меня тяните, Ирина Александровна? — спрашивала она, но шла. Это радовало. Некоторая доля авантюризма от папы ей перепала.

— Красивая девка, — сказал Володя, когда я вернулась в холл. — Серега, кстати, о ней спрашивал.

— Спрашивал? С какой стати? Почему спрашивал?

— А что? Дело молодое.

— Еще раз спросит, напомни, что она Мишина дочь.

— У него своя девка-то есть?

— Не знаю. Мы эту сторону жизни не обсуждаем.

— А у него она есть, жизнь-то?

— Тоже не знаю.

— Что за мужик? Ни семьи, ни крыши над головой. Проповедник, блин, ёлы зеленые! Все проповедники вон, глянь, как устроились… Серега чем хуже? Что ж и с красоткой не погулять?

— Володя! Тебе болтать-то не вредно?..

Володя затушил окурок.

— Я только сказал, что красивая у Мишки девчонка, хоть и похожа…

— Мишка тоже далеко не урод…

— Ну, это тебе видней. Я только сказал, что похожа.

— Посмотрим, насколько похожа.

Долго ждать не пришлось. Ксения вышла из лаборатории с мешком в руках. В мешке было что-то тяжелое. Она понесла это в компьютерную, а я, сгорая от любопытства, пошла за ней. Гора мелочи с грохотом вывалилась на стол.

— Во что вы играли? В дурака? — удивилась я. — На всю кассу?

— В дуру… — Ксюха морщилась, разгребая кучу. Ничего пригодного для использования в ней не нашлось, разве что старый рубль с портретом Ильича. — Ваши длинные гуманоиды оборзели, — сообщила она. — Они всех землян считают идиотами или только новых сотрудников?

— Боюсь, что уже не считают.

— Хлам один… — ворчала Ксюха.

Действительно, чего там только не было: от советских медяков до карточек кипрского банка. Видно, длинные гуманоиды неоднократно вздули Петра и чувствовали себя героями. В той же коллекции оказался жетон метро, пивные крышки, значок «Слава КПСС» и латунная медалька в честь тридцатилетия какой-то помпезной конторы. И это еще не все. Кто из наших умудрился проиграть гуманоидам пуговицу от шинели и блямбу почтового сургуча? И как гуманоиды слопали фуфло, будучи профессионально адаптированными в цивилизации? Не иначе как в пылу азарта.

— Все! — заявила Ксения, собрав на ладонь ценные железяки. — Можете меня поздравить с первой зарплатой. Остальное сдайте в металлолом.

— Давай лучше спрячем, — предложила я. — Кто знает, когда пригодится.

Мы обрушили «сокровища» в ящик стола, дождались, когда утихнет эхо. Ксения надела плащ.

— Проводите меня до лифта, — попросила она. — Не хочу столкнуться с вашим батюшкой.

— Почему? — удивилась я и столкнулась с шефом, который как раз появился в фойе.

— Где твои дети? — спросил шеф.

Я только собралась ему напомнить про Ксюшину зарплату, как она ускользнула.

— Где, я тебя спрашиваю? Кто разрешил Джону выйти из модуля? — шеф был сердит на моих детей, которые ушли гулять. — Я же велел до экспедиции дома сидеть! Разыщи немедленно этих лоботрясов. Скажи, что запрос пришел из диспетчерской службы. Кто, я буду на него отвечать? Что за безответственность, я не понимаю?

— Сейчас разберусь.

— Разберись немедленно! — сказал шеф. — Пусть Имо свяжется с Блазой и вернет Финча в модуль. Не то я обоих отсюда выставлю!

— Сейчас же найду и всыплю обоим.

— Сейчас же! — повторил он и остался доволен, если не поведением моих лоботрясов, то хотя бы моей готовностью их воспитать.

Чего, казалось бы, проще — позвонить! Шеф принципиально устранился от воспитания моих сыновей. Понял раньше всех, что занятие бесполезное.

— Имо, ты где? — спросила я. Мне ответила долгая пауза. — С кем? Дай трубку Джону. Джон, где вы? — пристала я к человеку, который впервые отправился гулять по Земле. — Хорошо, с вами есть кто-то, кто умеет говорить по-русски? Вы одни?

— С Иваном, Кириллом, — стал перечислять Джон. — С девушкой Кирилла и ее ручным крысаком.

— С крысой! — поправила я.

— Нет, с крысом, — стоял на своем Джон.

— Джон, я заставлю тебя выучить заново весь словарь. Спроси у крысака, что за место, если вы такие бестолковые.

— Они говорят «крыс».

— Они могут, а ты иностранец. Ты должен говорить правильно.

В трубке началось обсуждение.

— Дайте трубку Ивану, в конце концов! — попросила я. — Вы в городе или на природе?

— У озера, — наконец-то ответил Имо.

— Ты помнишь, что шеф не разрешил уводить Джона далеко? Ты на машине?

— А что?

— Запрос пришел с твоей будущей работы. Надо послать ответ, давайте-ка, возвращайтесь оба.

— Я послал ответ.

— Тогда надо продублировать, чтобы шеф успокоился.

Имо задумался. Миша заглянул в гости и, видя, что у меня безнадежный разговор, включил параллельную линию.

— Имо, шеф сказал, что выгонит вас обратно в школу. Ответ надо продублировать сейчас же!

— Слышишь, Макака! — вмешался Миша. — Где у тебя файл?

— Миша, не лезь!

— Да, погоди, мать, — отмахнулся Миша. Имо стал диктовать компьютерный адрес. — Неси сюда его комп, — распорядился он, — пусть шеф дублирует сам, если он такой параноик. В каком архиве? — переспросил Миша, а я стала пробираться в комнату Имо, рискуя свернуть себе шею.

Компьютер, как самая ненужная вещь современного молодого блазианина, валялся в шкафу вместе с обувью, и внешне больше походил на сандаль: что-то пристегнутое к ремешку.

— Никогда не пользовалась такими игрушками, — сказала я и отдала его Мише.

— Ой, мать! — вздохнул Миша. В его руках сразу вскрылись панели, развернулся голографический экран, замигала сетка из сигирийских символов. Под ними развернулась карта поисковика с фрагментом земного ландшафта. — Они у Нарочи, — сказал Миша. — Пока доедут, шеф сбесится.

— Они там с девушкой и ее ручным крысаком, между прочим. Того гляди, и я внуков дождусь.

— С девушкой, небось, Иван, — догадался Миша, — а твои — крысака пасут. Ну, вот! Миша выбрал из почтового списка файл, адресованный в диспетчерскую службу. Поди, отдай этому неврастенику.

Я взяла ремень с управляющей панелью, экран поплыл за рукой, сдвинул поле и взгляд зацепился за знакомый иероглиф: «Галей» было написано в графе поступившей корреспонденции. Это слово я узнала бы в любом написании. Я узнала бы его и через сто лет, но Миша подозрительно прищурился.

— Дам шефу и сразу вернусь, — пообещала я и попыталась в лифте оживить панель.

«Галей» было написано во входящей почте, но обратный адрес не был указан. К слову не прилагалось информации, что это был за адресат и с какой проблемой он обращался к Имо.

Шеф развернул почту сам и просмотрел ее на скорости, от которой у меня все буквы сливаются в однородный фон.

— Иди, — сказал он, наконец, и успокоился.

— А компьютер?

— Зачем?

— На место хочу вернуть.

Шеф поглядел на меня поверх очков с великим подозрением: глаза бегают, порозовела, стало быть, врет, — подумал шеф. Клянусь, что именно так он и подумал.

— На, — сказал он, но глядеть не перестал.

— Между прочим, Ксюша до сих пор зарплату не получила.

— Получит, — пообещал шеф. — Что-то еще?

— От Адама по-прежнему ничего? Никакой информации о нем не получали?

— Нет. А ты?

— И я нет.

— Почему спросила? Он пытался связаться с тобой?

— Почему? Я спросила просто так. Нельзя спросить просто так? — я сделала удивленное лицо и вышла, а шеф проводил меня до лифта тем же подозрительным взглядом.

 

Глава 4. АРХИВ

— Где ты молился сегодня, раб Божий? — спросил отец Сириус ученика, которого в прошлый раз наставлял делать это с комфортом. Ответ не был слышен из-за гомона аудитории. — А ты? — обратился Сир к его соседу. — Давно ли вы ходили в храм, братья мои?

Братьев не любили в храмах, да и братья, по совести сказать, не любили туда ходить, но Сириус не запрещал. Сириус не запрещал своей пастве никогда и ничего, во время службы братьям самим становилось тошно. Тогда их выносили на улицу подышать. Из тех, кому особенно подурнело, изгоняли бесов. Бесы выходили и возвращались. Однажды я спросила у шефа, что это, и тот удивился: «Сама догадаться не можешь?» Могу, но лучше услышать. Когда услышишь то, о чем догадываешься, уверенность возрастает. «Апостолам» Сириуса было спокойно только в темном подвале, где Учителя не беспокоили.

— Построй свой храм, — сказали Сиру «апостолы», — и научи нас, рабов Божьих, как следует молиться и кому молиться, чтобы выйти из душевной смуты.

— Я отучу вас быть рабами Божьими, — ответил им Сир. — Для этого не надо строить храм. Бог мой, что творится?.. — вздохнул он и поглядел в окно. За окном творилась теплая летняя ночь. — Что с нашими душами делают в храмах? Как из желудя не вырастет райское дерево, так и раб никогда не станет человеком. Кто вы, люди? — аудитория, наконец, затихла. — Церковь вернет гармонию в ваши души, но разве она скажет, что есть ваша душа? Никто кроме меня не откроет вам истину, ибо истина есть погибель. — Аудитория безмолвствовала. Слышался стук механических часов, словно мины, заложенной в тишину. — Когда человек обрел под ногами земную твердь, он утратил то важное, что привносило ясность в его бытие. Где-то, между сумасшествием и смирением, мы потеряли главное звено человеческой души: понимание того, кто мы и зачем живем. Для чего появились на свет и во имя чего покинем его в свой срок. Я готов вернуть вам утрату, но готовы ли вы нести эту ношу по жизни? Груз сей тяжел для человеческих плеч. Братья мои, то, что мы называем жизнью, есть величайшая иллюзия бытия. Мы не наделены разумной волей, чтобы строить будущее. Мы только собираем архив. Каждый из нас лишь переносит информацию с одного уровня бытия на другой. Кто-то действует разумом, кто-то чувством. Путем проб и ошибок, мы, как пчелы несем в соты мед, складываем из своих судеб архив Вселенной. И, чем больше информации мы несем, тем большими отступниками становимся, ибо отступничество есть шаг в неведомое. Если такое предназначение покажется вам странным… Идите в храмы, братья мои, — Сириус подождал, облокотившись на трибуну. Никто не ушел. — Идите, не сомневайтесь. Не каждому под силу донести свой крест до Голгофы. Для иных храм — добрый приют, где можно не терзаться бессилием, ибо ничто не освободит от сомнения лучше, чем вера; ничто кроме молитвы не избавит вас от необходимости мыслить и рассуждать. Только я хочу спросить ушедших, какой архив вы оставите после себя?

Никто и не думал идти в храм. Предложение поступило не по адресу. Здесь не было ни одного «застрявшего» между сумасшествием и смирением. Здесь сумасшедшими были все. Сир тучей навис над первым рядом скамеек:

— Если жизнь каждого из вас ни на йоту не изменит судьбы человечества, идите. Не сомневайтесь. Идите туда, где вас утешат, где вы почувствуете ценность самое себя, ибо раб всегда имеет цену. Только отступники не имеют цены, потому что не имеют хозяина, который ее назначит.

Идея покончить с религией обуяла Сириуса на Блазе. Там он без труда добрался до архива Секториума и узнал некоторые обстоятельства, в которые шеф не планировал его посвящать. Сириус посвятил себя сам и пришел к выводу, что контора намеренно занимается решением не той задачи.

— Глупо было провоцировать гиперузлы, — заявил он мне однажды, застав на поселении в одиночестве. — Ваша религиозная трактовка социальных аномалий — бред! Дичайший бред! Поверь мне, бывшему священнику. Разрастание матричных узлов лишь следствие проблемы, но никак не причина. Причину надо было искать. Надо было досконально работать с гипотезой Птицелова. Вы изначально, осознанно, сговорившись, пошли неверным путем.

— С какой гипотезой? — не поняла я.

— Ты записала с его слов: «небо растет и давит на землю», но не потрудилась извлечь смысл…

— Это было невозможно.

— Надо было выяснить, во что бы то ни стало.

— Поговорил бы с ним сам! — рассердилась я, но Сир был прав. То, что я не разобралась в смысле сказанного Птицеловом, был мой профессиональный прокол.

— Надо было глубже работать с экспертами. Что они имели в виду, когда говорили «другие цивилизации Земли»? Что же, тоже языковые трудности вам не позволили разобраться?

— Тогда была очевидна самостоятельность гиперматриц. Сигирийцы не сталкивались прежде с таким явлением. Перед нами было очевидное решение проблемы. Понимаешь? Очевидное!

— Вы даже не приблизились к проблеме, — заверил меня Сир. — Вега запретил вам приблизиться к проблеме. Он использовал вас, как рабочий инструмент, но вы же мыслящие существа. Если бы вы думали, вместо того, чтобы предаваться безделью. Если бы Михаил Борисович был настроен работать… Вы погрязли в праздности, увлеклись ничего не значащими мелочами, увязли в быту. Зачем Птицелов прислал тебе Имо? — вдруг спросил он.

— Затем, что так принято. Затем, что даже флионеру бестолковому ясно, что ребенок не должен расти сиротой при живой матери.

Сириус не успокоился, он допросил с пристрастием сначала меня, затем Юстина и выяснил, что слово «смерть» в языке флионеров не несет того же смысла, что у землян; «переводчик» Юстина сработал буквально, и тоже по моей оплошности, потому что именно я адаптировала языки. Мне самой надо было выяснить это раньше, чем Сириус влез в мою личную жизнь. Тогда я впервые задумалась о том, что Птицелов, вероятнее всего, жив. Задумалась, но вывод не сделала и никому не сказала. Сама пыталась выстроить теорию из разрозненных фактов, но, чем больше старалась, тем больше путалась. И выводы Сириуса, в большинстве своем, были мне непонятны. Я никогда не могла уловить точный смысл его слов, мне всегда казалось, что за сказанным скрывается многослойный подтекст. «Вы настолько разные люди… — сказал однажды шеф, — не надо удивляться. Вы считываете информацию с разных уровней. Странно, что вы вообще поладили».

Странно. Притом, что с Сириусом кроме меня не ладил никто. Ни к кому в Секториуме он не обращался на «ты», никого не называл по имени.

— Что на тебя сегодня снизошло? — спросила я Сириуса по дороге домой. — Не боишься, что разгонишь их не по храмам, а по больницам?

— Да будет так, — согласился он. — Я чувствую себя лекарем, который ни разу не навредил больному, потому что имел дела с покойниками.

— Плох тот доктор, который считает больного покойником.

— Мои пациенты так безнадежны, что им навредить нельзя. Я осознанно выбрал эту стезю. Понимаешь?

— Честно говоря, не очень.

— Те, кому я могу помочь, никогда не попросят о помощи. Тем, кто просит, я уже не в силах помочь.

В ту ночь мне приснился конец света. Гигантская волна поднялась над городом и покатилась, сметая дома. От удушья я проснулась. Булочка спала у меня на шее. Сад утопал в полуденном солнце. В модуле стояла тишина, только компьютер ворчал голосом шефа:

— Зачем ты позволяешь Джону гулять? До экспедиции он не должен покидать модуль. Где они сейчас?

Я сделала вид, что сплю. Откуда мне было знать? Я сказала им раз, сказала два… Пусть теперь сам позвонит и скажет.

— Ирина! — окликнул компьютер. Булка спрыгнула с кровати. — Зайди!

Связь отключилась. Сон кончился. Наступила явь, но взбучка в кабинете начальника не состоялась: у Имо проснулась совесть, он вернул Джона в модуль, и шеф сейчас же отпустил меня стеречь детей.

— Ты не должен позволять Имо распоряжаться собой! — наставляла я старшего сына. — Он тебе не начальник. Ты не должен выполнять все его указания. — Сын прятал глаза, ерзал на табуретке. — Здесь Вега всем начальник! Самый большой и ужасный начальник всех времен и народов. Чтобы выйти наверх, ты должен спросить разрешения у него. С какой стати Имо тебя повел?.. Ты что, не мог сказать ему?..

Джон смутился. «Сейчас начнет врать», — догадалась я. Джон всегда смущался перед тем, как соврать, но врал. Его извиняло то обстоятельство, что врать его обычно вынуждали.

— Что? — спросила я. — Вы задумали что-то, о чем я не должна знать? Зачем он привез тебя раньше времени?

— Я должен ему помочь. Имо попросил меня…

— О чем?

Джон смутился еще больше.

— У него сложный период.

— Рассказывай.

— Что рассказывать? Ты же знаешь, он заканчивает школу… Нет, он будет, конечно, работать для Веги, но ведь это… Как это сказать? Он должен найти себя в жизни, и я хочу ему помочь.

— Джон! Имо слов-то таких не знает: «найти себя в жизни»! Когда это он себя потерял? Выброси из головы. Ты что, на Сириуса сегодня нарвался? Это он тебе объяснил кое-что о человеческом предназначении?

— Имо же не человек, — вывернулся Джон.

— И что теперь? У него должен быть особенный смысл?

— Конечно!

— Пусть сам ищет. Ты здесь причем?

— Он искал, — ответил Джон. — Теперь я помогаю.

— Каким образом? Может, и я помогу?

— Расскажи о нем то, чего я не знаю.

Вопрос застал меня врасплох.

— О его земном детстве расскажи, — настаивал Джон. — Расскажи мне всю его жизнь.

— Это, пожалуйста, — обрадовалась я и стала готовить завтрак.

Рассказывать о детях я могу часами. Были бы слушатели. Только взгляд Джона вдруг изменился. Джон стал похож на человека, погруженного в транс; или на альфа, который собирается писать информацию на мозговой чип, минуя осмысливающий этап восприятия. Тут же вспомнилась Ольга Васильевна. «Надо поскорее забрать их из этой школы», — решила я и поймала себя на том, что не могу сосредоточиться.

— Лучше расскажи, что ты делал сегодня заполночь в офисе? Чей смысл жизни ты там искал?

Джон покраснел. Это было последнее предупреждение: не хочешь слушать вранье, отстань по-хорошему.

— Приборы тебя засекли. Шеф рассердился. Я объяснила, что ты давно не был на родине, что тебе может быть интересно все, что нормальному человеку примелькалось. Но, Джон, ты ведешь себя странно, и это замечаю не только я.

— Сириус уговорил меня не ехать в турне, — признался Джон.

— Еще чего?!

— Я же поеду.

— Значит у нас с временами глаголов непорядок?

— Снова неправильно?

— Неужели не чувствуешь сам? Джон, что происходит? На Блазе ты говорил прекрасно.

— Нет, все так: сначала Сириус уговорил остаться, потом Имо уговорил ехать.

— Тьфу, на вас обоих. Когда вы все успели?

— Сегодня заполночью…

— Все! Больше ни шагу из дома без моего разрешения, а ночью я тебя привяжу за ногу к Имо, раз ты слушаешь только его.

Так я поступала и раньше. Ничего нового в процедуре привязывания за ногу для Джона не было. Он страдал чудовищным лунатизмом и мог во сне уйти из модуля пешком в одних портках. За башней стояла вечная блазианская мерзлота, не выше пятнадцати градусов. Джон во сне не соображал, что надо одеться. Обычно я караулила его сама, меняла коды на башне, ставила таз холодной воды у выхода. Если Джон хотел уйти, это не спасало. Он обходил тазы, распутывал узлы, хуже всего, что во сне он каким-то образом угадывал код замка, который я набирала в строжайшей секретности. Проблемы кончились, когда я стала привязывать его к Имо. Имо просыпался и доходчиво ему объяснял, что во время отбоя надо спать.

— Так и знай, привяжу! — грозила я, а сама связывалась с шефом. — Вега, наш челнок в ближайшее время на Блазу не собирается? — спросила я начальника, чем рассердила его еще больше.

— Ты будешь сидеть дома и воспитывать детей, — сказал он. — Если ты не в состоянии их воспитать, будешь контролировать. Никакой Блазы, пока они здесь. Будешь отчитываться за каждую минуту, вплоть до окончания экспедиции.

— А я разве просилась? Чего это вы на меня налетели?

— Ирина, возьми, наконец, на себя ответственность! Наведи порядок в своей семье!

«Порядок… — удивилась я. — Можно подумать, я знаю, как его наводить». Все, что я могу себе позволить в отношении детей, это наблюдать их на расстоянии, которое они определяют сами. Я не творец, в отличие от Сириуса. Я наблюдатель. Мое дело наблюдать и делать выводы, чтобы потом, когда мои дети потеряют смысл жизни, точно сказать, где он лежит.

Вслед за Джоном дома появился Имо. Я удивилась, застав его в модуле средь бела дня. Еще больше я удивилась, когда поняла, что Имо не просто шел мимо и заглянул, он именно пришел домой — явление исключительно редкое. Кроме того, он заявил, что сам будет заниматься с Джоном грамматикой и забрал у меня учебник. Я просто перестала понимать происходящее. Они вели себя как сиамские близнецы: вместе выкупались в бассейне, вместе устроились в беседке, при этом каждый занялся своим делом. На Земле они даже спать приспособились в одной комнате, а в другой валять дурака, делать вид, что готовятся к тестам. В школе они вели себя совершенно не так, у них были слишком разные интересы. Имо любил уйти подальше, забраться повыше, изрисовать потолок там, где он недосягаем с помощью пожарной лестницы, изрисовать проходящих мимо одноклассников, потому что его никто за это не ругал. Джон любил взять книжку и отключиться. С той же книжкой его можно было найти и через час и через день. На его компьютере была вся мировая библиотека. Больше всего на свете он обожал читать про Землю, про героев с мечами, которые спасают простой люд от дракона; про пришельцев, которые учат землян жить правильно и не совершать дурные поступки. Меня, как родителя, радовал сам факт, что ребенок с книжкой. Что он не карабкается по стене с баллончиком краски. Имо же ни одной книжки в своей жизни не открыл без принуждения, и это невероятно меня огорчало. Теперь он только и делал, что топтался возле Джона, мешая ему учиться.

Пискнул компьютер, пригласил Имо зайти в офис. Имо не отреагировал. Пискнул еще раз, Имо и бровью не повел. Я бы уже примчалась в мыле, а ему хоть бы что. Можно было конечно взять его за шиворот и отвести, но разве не интересно, чем кончится? Я продолжила наблюдать. Наводить порядок в моем семействе не имело смысла.

Нет! Одну книгу Имо все-таки открыл сам, о чем мне однажды сообщил его друг Иван. Книга называлась «Кузовной ремонт….» какого-то транспорта. И это событие имело незабываемую предысторию. Ее вполне можно было бы рассказать Джону, потому что «Кузовной ремонт…» был единственной книгой, которую открыл его младший брат.

В день, когда Имке исполнилось четырнадцать лет, Толик Панчук, отец Ивана, а заодно мой сосед, шел по улице и матерился так, что куры шарахались в подворотни. Он шел к Мише, сообщить ему то, о чем знала вся улица. А заодно предложить ему выпороть Димку. Своего Ваньку он уже порол, а Димку моего пороть — кишка тонка. Он решил возложить эту миссию на Мишу, как на исполняющего обязанности отца, но я дала понять, что справлюсь с этой задачей самостоятельно:

— Объясни, что он натворил, — попросила я, — а уж за мной не заржавеет.

Речь Панчука-старшего перешла в истерику:

— Там, на мусорной горе! — объяснял он. — Новый самосвал! Совсем новый! Как шашлык насадил, гаденыш! Как шашлык! Идем. Не веришь?

Там, где кончался частный сектор, и начинались свалки да заброшенные стройки, действительно находился грузовик. Он стоял, подняв зад к небу, а из-под мятой крышки капота торчала арматура толщиной с запястье. Железяка насквозь пропорола капот, к тому же погнулась, нанизав на себя машину. Нет, не как шашлык… как рыболовный крючок.

В отчаянии папа-Панчук, не находил себе места.

— Какая падла их сюда занесла?! — вопил он. — Как они… мать их, вперлись на эту хреновину? Ты видишь, как засела? Здесь пилы не подсунуть! — кричал он и был совершенно прав. Машина села на самое основание арматуры, торчащее из бетона. — Куда я подгоню, на х… тягач? Здесь вездеход не пройдет!

Действительно, до ближайшей местности, по которой пройдет вездеход, не дотянулась бы и стрела подъемного крана. Из воплей Панчука я узнала, что страховка покрывает только случай аварии и угона. То, что два интеллектуально одаренных подростка решат проверить ее проходимость, полис не предусматривал. Панчук-старший готовился к харакири. Этот несчастный грузовик олицетворял надежды на будущее благополучие семьи. Но главная подлость заключалась не в этом. Если абстрагироваться от интересного положения, в котором оказалась машина, там ремонта всего ничего. Арматура, если разобраться, серьезно не повредила ни один важный «орган».

Вернувшись домой, я обратилась к Володе, который незамедлительно выехал на объект и подтвердил худшее: «Разбирать и выносить по частям», — сказал Володя. Вечером, вместо праздничного застолья, состоялся семейный совет.

— Ты заехал или Ванька? — спросил Имку Володя.

— Ванька, — ответила я, — но идея был его.

— Штурманом, значит, — Володя похлопал Имо по плечу. — Ну, что ж, парень, готовься к разговору с шефом.

— Подожди, подожди, — испугалась я. — Зачем шеф? Это наши дела…

— Толян горластый вас в покое не оставит, — объяснил Володя. — Он знает, что Мишка — мужик при деньгах, начнет копать, как да что? Зачем вам морока?

— Давай хотя бы Мишку дождемся. Он что-нибудь придумает.

— Пока дождемся, растащат по запчастям. Эх, был бы Адам, — вздохнул Володя, — не было бы проблемы. Собирайся, парень, к начальству.

— Володя, может, обойдемся сами?

— Нет, без них не обойдемся. (Он имел в виду инопланетян).

— Мне стыдно к шефу…

— Тебе-то чего? — удивился он и указал на Имо. — Вот кто оправдываться будет. Здоровый мужик вырос. Идем, мамка нас дома обождет.

Они пошли. Я — за ними. В кабинете шефа физиономия Имо не выразила никакого раскаяния. Он вкратце изложил техническую сторону события и напрочь опустил эмоциональную. Зато моя физиономия выражала троекратное раскаяние за всех.

Шеф надел пиджак, снял очки и вышел в коридор.

— Циркачи! — сказал он, глядя на меня. — Идем, покажете.

«Тарелка» зависла в сумерках над облачной маскировкой. Шеф изучил окрестность, машину, задумался и вопросительно поглядел на Имо.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Не он, — объяснила я, — Ванька. Этот только…

— Не надо, Ирина! — остановил меня шеф. — Человек так сделать не мог! Даже с двухсотлетним стажем вождения такого класса машин. Я знаю, кто это сделал, и знаю как. Только не понимаю, зачем? — его взгляд снова обратился к Имо. — Зачем ты сказал матери, что заехал Иван?

— Это не он, — оправдывалась я, — сам Иван сказал.

— Хороший у тебя друг… — Вега продолжал смотреть в бесстыжие глаза Имо, Имо продолжал смотреть на шефа. — Ну-ка, становись к пульту…

Имо занял место за рычагами управления «тарелкой», словно всю жизнь ее пилотировал. Я ушла в нижний сегмент, чтобы этого не видеть, села на коврик, схватилась руками за голову. «Если б был Адам…» — подумала я. Как просто было бы все. Когда был Адам, проблемы не казались такими масштабными. Да разве мы тогда знали, что такое проблемы?

Машину сняли с крючка, не вставая на грунт. Я бы предпочла выдрать ее вместе с бетонной глыбой и сбросить на участок Панчуку, чтобы не смел больше ругаться матом в моем присутствии, но шеф оставил ее на дороге и предупредил, что в другой раз, когда нам захочется подвести контору под монастырь, он всерьез задумается, нужны ли Галактическому сообществу земляне, и не стоит ли еще раз начать здесь цивилизацию с чистого листа?

Наутро улица рассказывала, как все было на самом деле; как Панчуки, отец и сын, накануне страшно разругались, как старший дурень чуть не выгнал из дома младшего дурня, а тот, в свою очередь, отомстил, покусившись на святое. Улица рассказывала, как военный вертолет всю ночь тащил машину тросами. Ничего подобного не было. Шеф справился моментально, а утром все помирились. В гараже полным ходом шел ремонт. Имо присутствовал. Иван помогал. Имо только ходил за пивом, поскольку пиво ему давали без вопросов в любом возрасте, равно как водку и сигареты. Тогда-то ему и подвернулась под руку единственная книга его жизни. Не думаю, что он осилил ее до конца, но картинки рассматривал с интересом. Имо листал книгу и ходил в магазин, ходил в магазин и листал книгу, а когда ремонт был закончен, положил книгу и ушел домой.

К книгам у Имо всегда было странное отношение. Когда он вырезал себе трафарет из обложки «Войны и мира», я пришла в ужас. У меня было состояние, близкое к истерике Панчука.

— Ты что, ма? — не понял мой младший сынок. — Это же просто инфоноситель.

«Действительно, — задумалась я. — Прочищаем же мы трубы камина старыми дисками, а на них, поди, целые библиотеки. И не стыдно. Какой-то я мало продвинутый, консервативно мыслящий родитель. Что святого в стопке бумаги? Может, новому поколению удобнее постигать гармонию мира через кузов автомобиля?»

Безусловно, наблюдать детей гораздо интереснее, чем воспитывать. Вот опять компьютер пригласил Имо в офис. Опять Имо сделал вид, что не слышал. Интересно, когда у шефа иссякнет терпение? И что он сделает, когда терпение иссякнет? Вместо офиса Имо отправился в магазин и опять повел с собой Джона. Потом они вернулись и уселись на кухне. Джон стал выдавливать из пакета кошачий корм, а Имо вытряхивать из банки варенье в тарелку с мороженым, которым он планировал предварить обед. Мороженое он предпочитал всем остальным блюдам вместе взятым. Об этой стороне его земной жизни Джону тоже следовало бы рассказать. Подозреваю, что именно мороженое тянуло Имо на Землю во время каникул, а вовсе не тоска по родине. По крайней мере, Миша утверждал, что дело обстоит именно так, и проверял экспериментально.

Мишины опыты над ребенком меня злили необыкновенно. Особенно манера подкрасться к спящему Имо ночью с мороженым и спросить на ухо: «Пломбир с арахисом будешь?» Ребенок садился на кровати, брал рукой холодный предмет и только потом открывал глаза. Мишу это забавляло. Оказывается, если Имо не дать мороженое, он мог продолжить спать сидя с протянутой рукой. Когда я прекратила это свинство, эксперимент был поставлен иначе. Большой дядя Миша решил проверить, сколько мороженого влезет в маленького мальчика Имо. Он забил мороженым камеру своего холодильника, дождался, когда я отлучусь, и пригласил Имо в гости. Имо пришел, стал обстоятельно угощаться, поглядывая на дядю. Имо всегда ел медленно, и это всегда раздражало Мишу. Сначала дядя терпел, потом зашелся слюной и стал помогать. Говорят, после пятой порции его гланды вздулись гнойниками как морские мины, и непременно бы лопнули, только терпение Индера лопнуло раньше: он поймал Мишу в коридоре, отрезал ему гланды ножницами, выбросил и пошел разбираться. Говорят, когда Индер зашел взглянуть на Мишин холодильник, Имо все еще ел.

— Хоть бы его дрыщ продрал! — ругался Миша. — Если бы я сожрал столько — летал бы выше мистера Пукера!

Ничего подобного с Имо не случилось. Имо не болел никогда, он понятия не имел даже о нормальном человеческом насморке. Имо не отошел от холодильника, пока не съел все.

«Что еще рассказать о нашем детстве?» — думала я, и вдруг заметила, что Джон ушел в сад кормить Булку, а Имо остался на кухне уминать мороженое с вареньем.

— Зачем с тобой связывался Галей? — спросила я. — Что он хотел?

Имо не понял вопроса:

— Что за Галей?

— Не морочь мне голову. Когда это ты успел забыть дядьку Адама?

— Не знал, что он Галей.

— Так что он хотел?

— Адам не связывался, — уверенно заявил Имо, и у меня не было оснований сомневаться в этом, потому что Имо в жизни не имел привычки врать.

— Я видела пароль в списке коммутатора.

— Значит, я был вне связи.

— И не связался потом?

— Значит, он не просил.

— Может, обратный адрес остался?

Сначала Имо доел мороженное. Потом начал соображать, но я соображала быстрее. Я успела принести компьютер и найти на панели нужный иероглиф. Имо стал соображать над иероглифом, за это время Джон вернулся и понял, что мы ищем адрес.

— Нет, — сказал он, — адреса не осталось. Наверняка он связывался с узлового коммутатора. В этом случае можно узнать лишь примерный район.

— Ты хочешь сказать, что сигнал пришел с Блазы?

— Конечно, — подтвердил Джон и стал объяснять, как отличаются местные входящие сигналы от космических, инопланетных, иногалактических, но его снова перебило приглашение с компьютера, на которое Имо снова не ответил.

— Как вычислить район? — спросила я.

Джон задумался:

— Это делает поисковая служба. Им, как полиции, надо показать причину. Проси Вегу, он легко договорится.

— Не надо, — ответила я. — Нет особой нужды. Веге лучше не знать об этом. И вас обоих я ни о чем не спрашивала. Усвоили?

Джон удивился. Замер. Его взгляд стал плавать вокруг. Мне опять вспомнилась Ольга Васильевна, и захотелось прикрыться сковородой. Я не привыкла к такому поведению Джона. Что оно означает, я тоже не понимала, поэтому не знала, как реагировать. Только появление Ксюши спасло меня.

— Здрасьте всем, — сказала она и, указав на Имо, обратилась ко мне, как к старшему по званию. — Вы позволите, Ирина Александровна?

— Пожалуйста, — сказала я, не подозревая, какая участь постигнет ребенка.

— Так! — скомандовала Ксюша. — Резко встал и пошагал в офис! И ты! — она перевела взгляд на Джона. — Я не ясно выразилась? Резко встали и пошагали!

Мои ребята от неожиданности открыли рты, а я продолжила наблюдать.

— Сколько раз можно вызывать?! — прикрикнула Ксюха. — Гуманоиды надрываются, шкафы таскают, а они расселись! Что, особое приглашение надо?

Ребята встали, пошли одеваться, а Ксюха грозно застыла на пороге кухни.

— Кстати, Борисыч тоже мог бы поучаствовать, — обратилась она ко мне, не сменив командирского тона. — Его была идея двигать холл.

— Что тебе мешает ему позвонить?

Ксюха сморщила носик.

— Противостояние продолжается?

— Почему? Как начальник он мне подходит.

— А в каком-нибудь ином качестве не пробовала его рассмотреть?

— Никогда.

— Что мешает теперь?

— А вы не понимаете? — Ксюха опустила ресницы, поджала губки и впервые стала похожа на мать. — Приятно, знаете ли, осознавать себя ошибкой молодости, — произнесла она, словно поделилась сокровенным.

— Ну-ка, ну-ка…

Имо зашел на кухню. Я побоялась, что Ксюша не станет откровенничать, но она наоборот выразилась достаточно громко, чтобы всей аудитории стало ясно:

— Приятно жить, если знаешь, что твой отец никогда не любил твою мать.

А Имо… нет, чтобы промолчать по обыкновению, выступил с ответной речью:

— Подумаешь, — сказал он. — Ма тоже не любила отца, но мне это не мешает.

Ситуация приблизилась к маразму. Требовалось срочное вмешательство в разговор взрослого, разумного человека. Наблюдательный момент кончился. Воспитательный момент настал:

— Во-первых, — сказала я Ксении, — что касается твоего отца, не знаю, любил ли он когда-нибудь кого-нибудь сильнее, чем твою мать. Во всяком случае, не на моей памяти, а я знала его задолго до их знакомства.

Ксения догадалась, что в моем лице ей не обрасти союзника, и пошла к лифту. За ней последовал Имо, которого я взяла за ремень штанов на пороге.

— Во-вторых, что касается твоей «ма»… — продолжила я, — не надо болтать о том, чего не знаешь, и знать не можешь.

Имо улыбнулся и был отпущен.

— И, в-третьих…

— Воюете? — спросил Джон.

— В-третьих, — произнесла я гораздо тише, — веди себя так, чтобы о нашем последнем разговоре в конторе никто не догадался. Пока не догадался. До выяснения подробностей.

Ксения оказалась не права во всем. В офисе надрывался один Гума, двигая стенку холла. Остальные гуманоиды руководили. Переборку надо было поставить так, чтобы образовалась дополнительная комната. Достаточно широкая, чтобы в ней поместился Миша с рабочим столом, но при этом настолько узкая, чтобы для второго рабочего стола пространства не осталось. Миша решил изолироваться от сотрудницы своего отдела. «Когда захожу в компьютерную, — жаловался он, — у меня ощущение, что ныряю в бассейн с пираньей».

В новый кабинет Ксю въехала вместе с Мишей. Вернее так: сначала там с комфортом устроился Миша, потом Ксения заняла его место. В компьютерном зале пираньи больше не водились. Пираньи сидели в кабинете напротив, тесно прижавшись друг к другу креслами, за одним большим монитором. От тесноты между ними воцарилась идиллия. С каждым днем Миша все реже выходил в коридор психовать. Ксения все реже убегала в слезах, хлопнув дверью. Лишь изредка из нового кабинета доносился стук кулаком по столу: «Ух, и вредная ж ты девица, Ксения Михайловна! — восклицал Миша. — В точности мать! В точности!» — повторял он, а Ксюша поджимала губки и хмурилась. Точно также много лет назад делала ее мама, если папины домогательства ее утомляли.

В офисе стало много свободного места. Экспедиция должна была начаться на днях. Дети коротали время в пустой компьютерной. Наверно модуль уже обшарили и смысла жизни не нашли. Похоже, они обыскали заодно весь город, и тоже без результата. В офис они явились для того, чтобы демонстрировать Веге послушание, иного резона здесь находиться у них не было, и быть не могло. Шеф уже заказал челнок на Блазу и пригрозил использовать его.

— Сначала мы поедем по Золотому кольцу, — рассказывала я Джону и демонстрировала карту, сделанную с орбиты. — Потом через Прибалтику в Скандинавию, оттуда в Европу. Остановимся у Антона с Этьном, посмотрим Париж. В Милане мы сядем на катер и поплывем по Средиземному морю. Увидим Мальту, Египет, Ливан… Все можно будет потрогать руками.

— А машину? — спросил Джон. — Дядя Вова мне разрешит?

— Ты разве научился водить? Имо, Джон хорошо водит машину?

Имо кивнул.

— Имо все хорошо, — усомнилась я. — Его всегда все устраивает. Сначала я посмотрю, как ты водишь.

В глазах Джона появилась безнадега.

— В чем дело? Не хочешь багажировать?

— Я должен сам.

— Джон, ты видел, что у нас дороги, а у машин колеса. Земля — не Блаза, здесь нет свободного выбора траектории.

— Дороги опасны, там много чужих машин.

— Ехать по лесам и болотам еще опаснее.

Имо усмехнулся с наших разговоров.

— Петр тебе позволит вести катер, — пообещала я. — Потом мы полетим в Китай, оттуда в Америку…

— Не надо Америку, — уперся Джон.

— Как это?

— Не хочу Америку. Совершенно точно не хочу. Лучше тогда в Австралию.

— Иногда нужно делать то, что не хочется.

— Мне не надо там быть.

— Имо, ты понимаешь, что происходит? — удивилась я.

Имо кивнул, но объяснить поленился. Он увлекся журналом с картинками военных самолетов, которые Миша фотографировал для сигирийского каталога.

— Мне кажется, раз в жизни ты должен побывать у могилы родителей. Ради их памяти. У людей так принято.

— Ты — мои родители.

— Меня в твоей жизни меньше не станет оттого, что ты отнесешь им цветы. И моим сыном ты не перестанешь быть.

— Я не хочу Америку, — капризничал мой американский сынок.

— Имо, скажи ему…

— Джа, слушайся маму, — сказал Имо, не отрываясь от журнала.

Джа маму не слушал. Он надулся, как маленький, сидя над картой, пока не пришел Вега и не изучил план поездки.

— Вега, скажите ему. Никакого ужаса в том, что мы на денек остановимся в Портленде. Пусть он по-английски поговорит в нормальной среде.

— Это никуда не годится, — ответил шеф. — Я сам составлю маршрут. Что вы придумали? Зачем пирамиды Гизы? Там все замусолено туристами.

— Мы отдыхать едем, а не работать.

Шеф критически посмотрел на меня сначала поверх очков, потом сквозь очки, — прикинул образ в трехмерной проекции.

— И что же?

«Глупость сказала, — догадалась я. — Как можно рассуждать об отдыхе, если есть возможность поработать? Или наши отпускные чем-то отличаются от командировочных? Наоборот, худшее наказание, которое мог заработать секторианин, это быть отправленным в отпуск». А может, кто-то из нас уже воткнул «болт» в пирамиду Хеопса?

— Разве ты не видела Акрополь? — продолжил шеф.

— С Луны в телескоп.

— Этого вполне достаточно.

— Но, Вега…

— Там, где толпы туристов, моим сотрудникам делать нечего! — заявил он. — Там не осталось от древности ничего. Там мертвая каменная крошка. Хочешь смотреть пирамиды, поднимись по течению Нила, там множество живых фрагментом. В Гизе уже растворились слэпы, зачем вам нужен этот бутафорский культ? Что? Ты, не бывала в Лувре? Возьми запись. Этьен сделал прекрасную съемку. Зачем нужно тратить день в очереди, чтобы потом бежать по залам?

— Вы рассуждаете как Сириус. Это же святыни цивилизации! Места паломничества!

Шеф меня не слушал.

— Джон, зайди ко мне в кабинет, — сказал он.

Мы с Имо остались в компьютерной одни.

— Ну… И что он, интересно, ему скажет?

— Джа, не слушайся маму, — предположил Имо.

— Спасибо, дорогой. Кончится тем, что мы вообще никуда не поедем.

Джон вернулся вполне довольный.

— Я могу выбирать маршрут, — сказал он. — А за руль только Имо с дядей Вовой.

— А Гера с Аленой? Мы ведь составили график!

— Нет, Вега сказал, что все должны вернуться живыми. Он доверяет только дяде Вове и…

Мы обернулись, чтобы посмотреть на реакцию Имо, но Имо реагировал только на журнал.

— Ирина, зайди, — пригласил шеф.

Настал мой черед получать указания.

— Не тяни Джона в Америку, — сказал он, закрывая дверь кабинета.

— «Белые»?..

— Просто, не делай этого. На Земле никогда не заставляй его делать то, чего он боится.

— Ясно.

— Ты должна сама понимать. У Джона особый глаз. Он может видеть во временных архивациях. Не стоит снова подвергать его стрессу, который он однажды пережил. Побереги его нервы для дела.

— Хорошо, — согласилась я и собралась уходить. — Для какого дела? Вы собираетесь использовать его вместо ФД?

— Мне надо, чтобы он осмотрелся здесь свежим глазом.

— Зачем?

— Затем, — вздохнул шеф. — Потому что все остальные варианты мы уже отработали.

Много раз с поразительным упрямством Вега брался за одно и то же гиблое дело: находил в своем штате сотрудника, способного обращаться с переносной ФД-установкой, и отправлял его замерять матричный фон туда, где, по его мнению, могли активироваться древние архивы, не имеющие отношения к нынешней цивилизации землян. Сначала мы с Адамом рылись в Уральском разломе, лазали в шахты Донбасса и куда мы только не лазали. Потом Миша был послан в Южную Америку. Он вернулся оттуда без результата, зато со СПИДом. С последним обстоятельством Индер разобрался сразу, с Мишей шеф разбирается по сей день. То он запрещает Мише приближаться к ФД, то хочет отправить его учиться обращаться с ФД профессионально. На всех фронтах он встречает яростный отпор, отступает, выжидает время и снова переходит в атаку.

— С чего ты взял, что есть такой архив? — спрашивал шефа Миша. — Матрица не хранится миллионы лет. Это нонсенс.

— Я должен убедиться, — стоял на своем Вега.

— И что тогда?

— Тогда я буду абсолютно уверен. Я буду точно знать, что в моей работе нет смысла и с легкой совестью закрою контору.

Ночью Имо вынес наверх матрас и улегся под звездами. Булка спала на Имо, вместо того, чтобы гулять. Ее, бедняжку, напугали дикие коты. Она спала на Имо всегда, потому что он не ворочался, просыпался в той же позе, что засыпал. Наверно, работала наследственность флионеров, вынужденных спать на уступах скал. Там привычка ворочаться во сне может быть чревата пробуждением на том свете. Джон тоже пошел наверх. Я забеспокоилась. На Земле ему удавалось заснуть с трудом. Впрочем, когда он засыпал, я беспокоилась еще больше. На сей раз, он и не думал ложиться, просто вышел послушать, как шумят деревья, сел на ступеньки крыльца, ведущего в сад, но насладиться одиночеством я ему не позволила:

— Сириус что-то сказал Имо о его миссии на Земле? — спросила я.

— Не знаю, — ответил Джон.

— Расскажи мне, как Имо поставил перед тобой задачу? Что ты должен увидеть в его детстве, чего он не видит сам?

— Ничего особенного. Просто у него возникла проблема, а я могу помочь.

— Какая проблема?

— Смысла жизни, — напомнил Джон, краснея.

— Вот что, голубчик, расскажи-ка мне, как ты видишь своим необычным глазом? Что ты видишь?

— Тебе не понравится, — предупредил он.

— Понравится. Рассказывай.

— Я вижу, почему ты ищешь Галея.

— Все! — согласилась я. — Тема закрыта. Ты меня убедил.

— Знаешь, как я вижу?

— Джон, хватит. Давай менять тему.

Если он рассматривал модуль в разных временных срезах, мне страшно представить, что он увидел. Я чувствовала себя голой на людном месте.

— В ванной над зеркалом, — сказал Джон шепотом, — проявляется знак, нарисованный губной помадой. В правом верхнем углу.

— Какой знак? — спросила я также тихо.

— Как стрела в заднице, — он нарисовал пальцем на колене перевернутое сердечко Амура. — Когда ты вспоминаешь его, знак проявляется.

— А можно как-нибудь ее оттуда убрать, эту «задницу»?

— Зачем? Не надо трогать зеркала. Ты нарушишь ментальный архив.

— И прекрасно.

— Нет, не прекрасно, — возразил Джон. — Человеку нужен архив. Его матрица устроена не так, как у сига.

— А как?

— Как у машины, — объяснил он. — Информация держится на общей матрице, человек ею пользуется, вот и все.

— А сигириец?

— Он может сам ставить перед собой задачи. Он самостоятелен.

— Значит человек, по-твоему, не может ставить перед собой задач?

— Нет, ему только кажется, что он может.

— Джон! Большей глупости я в своей жизни не слышала…

— Ты же человек, ты не можешь знать, тебе может только казаться. Здесь слишком сильные узлы. Здесь даже сиги поддаются влиянию.

— Почему?

— Не знаю.

— Шеф готовил тебя для того, чтобы ты разобрался?

— Я тоже человек. Чтобы понять, я должен быть на Земле и не быть человеком.

— Кем же ты должен быть? «Белым гуманоидом»?

— Наверно. Они не оставляют архив, а человек без архива не может, поэтому никогда не трогай зеркало.

— Определенно, тебя обработал Сириус.

— Нет, не обработал.

— «Белые» — это загадка Вселенной. Мы не знаем, что у них есть, чего нет.

— Я знаю. Они живут вне природы, они не подчиняются общим узлам.

— Значит, они — самостоятельны, а люди — управляемы? Значит, если человек совершит поступок без команды с гиперузла…

— Тогда он сумасшедший… — ответил Джон. — У «белых» сумасшествия нет, и у сигов сумасшествия нет. Ты чувствуешь слово? «Сойти с ума»! «Сойти…» — как будто уйти с дороги. Почему земляне не хотят признать то, что очевидно?

— Потому что это не очевидно.

— Тогда откуда же я вижу то, чего нет? Смотри, — он указал в глубину сада, — я вижу качели. Их нет, а я вижу.

— Потому что они там были. Потом я сломала их и выбросила на свалку.

— Вспомни… тогда я увижу, что произошло. Тогда ты поверишь… — Джон загорелся идеей, но понял, что идея неудачная. — Если тебе неприятно, тогда не надо.

— Отчего же, приятно. Ты увидел одно из самых ярких воспоминаний моего архива, призналась я. — Если хочешь, я расскажу, но не думаю, что смысл жизни Имо потерялся именно там. Ты хоть знаешь, как он выглядит, этот смысл жизни?

— Знаю.

— И не можешь найти?

— Не могу.

— Почему, Джон?

— Потому что я не понимаю, что здесь происходит. Я пришел на Землю и перестал понимать все, что есть вокруг.

— Пойдем спать, — предложила я и взяла Джона за руку, как вдруг в глубине сада мелькнули качели. Появились и растаяли, словно голограмма с монитора, уплыли за сарай. Вот уж не думала свидеться через столько лет.

Когда здесь появились качели, Имо и Ивану было лет по пять. Семья Ивана купила в этом районе дом, сделала ремонт, и, по ходу дела, обзавелась еще одним сыном. Ивану не понравилась роль няньки. Все лето мальчишки провели у меня в саду, строили штаб на крыше сарая. В то время я вошла в роль и понимала свою родительскую функцию упрощенно: детей надо было накормить, намазать зеленкой и слегка очистить от грязи, чтобы они были похожи на человеческих детей, чтобы соседка не говорила, что у меня в огороде водятся черти.

Потом появились эти ржавые, скрипучие качели. Мне они не понравились сразу, но детей невозможно было оторвать. Однажды случилось то, что случилось: «оглобли» заклинило в верхнем вертикальном положении, и Иван, падая с высоты, стукнулся головой о перекладину. Я только успела вскочить со стула. Ребенок упал без сознания, но когда Имо подошел к нему, качели сорвались и стукнули его с такой силой, что сбили с ног. «Вот теперь точно конец», — подумала и не испугалась, потому что ничего более ужасного со мной уже не случится. Наступила полная анестезия чувств, но Имо поднялся сам, и помог отнести в дом Ивана.

— Индер, возьми инструменты и поднимись скорее, — попросила я.

Так Индер впервые ступил ногой на поверхность планеты, и, увидев на диване чужого ребенка, не понял юмора. Он так и сказал:

— Не понял юмора.

— Если ты врач и работаешь с людьми, должен знать клятву Гиппократа.

— Вообще-то я биотехник, — напомнил Индер, но Ивана осмотрел. — Ничего себе, — сказал он, — спускаться надо. Руками я ничего не сделаю.

Мы спустились, встали у стола вместе с Имо и с замиранием сердца смотрели, как биотехник, не знавший клятвы Гиппократа, голыми руками снимает человеческий скальп и отламывает куски разбитого черепа. Из достижений техники было использовано только поле, отодвигающее кровь от места операции. Прочее — личная наглость хирурга. Индер пользовался клизмой, спицей, столовой ложкой; пальцем выравнивал то, что оказалось примято. Он не сделал никакого волшебства. Разве что приготовил костную смесь для замазки пролома, которая тут же застыла. Он натянул скальп на место и вымыл голову спящему ребенку.

— Думаешь, проснется? — спросила я.

— Почему бы и нет? — ответил Индер. — Если не проснется, обратно принесешь.

Иван очнулся к вечеру на диване и удивился, что рядом нет мамы.

— Ты башкой ударился, — обрадовал его Имо.

Иван пощупал «башку». На ней не осталось и синяка. До приезда с работы его отца оставались минуты. Панчук-старший ехал мимо нас на машине, сажал на колени ребенка и давал крутить руль до дома. Так случилось и в этот раз. Иван вцепился в «баранку» и забыл обо всем.

— Господи, если ты есть, спасибо тебе, — сказала я им вслед, и вспомнила о своем сыне. Заглянула под рубашку, увидела там сочный фиолетовый синяк на все ребра, и мы опять пошли к Индеру.

— Иван не в первый раз избежал смети, — сказал мне Джон. — Над ним висит опасность всегда, но у него за плечами «ангел-хранитель». Если я скажу, когда ему быть осторожным, ангел уйдет от него. Наверно, я вообще не должен общаться с землянами. Наверно, мне действительно, не надо возвращаться на Землю. Сириус сказал, что поездка устроена для меня, а я не готов.

— Что еще он сказал?

— Что я могу все испортить. Ты знаешь, я могу.

— Слушайся Вегу, сынок, — сказала я. — Даже если мы наделаем глупостей, лучше, если отвечать за них будет Вега.

 

Глава 5. СУМАСШЕДШИЕ ПРИВИДЕНИЯ

— Кто из вас осмелится вообразить себе Бога? Кто смеет утверждать, что образ совершенного существа присутствует в его воображении? Любой из вас, глядя в зеркало, может не найти совершенства, но человек живет, чтобы меняться к лучшему. Бог не живет. Он существует, его бытие неизменно как сама вечность. Стоит ли ему заглядывать в человеческие души, чтобы видеть отражение несовершенства? Почему мы, имея дело с привычными ипостасями, несущими в себе дух Божий, утратили связь с создателем? Какой Он? — Сириус вопросительно развел руками. — Красив ли? Безобразен?

Аудитория закопошилась, предчувствуя подвох.

— Помогите же мне, Христа ради, узнать Его в толпе. Опишите мне Бога. Он трудолюбив и ленив. Он сентиментален и беспощаден. Определенно, у Него отменный аппетит, Он любит зрелища и веселье. Он влюбчив, ревнив, никогда не уверен в Себе и не любит признавать за Собой ошибок. Ну же… Откуда робость? Разве елейные лики икон льстят Ему больше? Не думаю, что Он пресытится лестью. Его настроение изменчиво, как и привычки. Он талантлив и малообразован, как все творцы. Он скрытный, лукавый интриган, который неуверен в Своей правоте, но хочет, чтобы вы были в ней уверены.

— Ты запретил нам думать об этом, Учитель, — раздалась реплика из зала. — Надо ли нам знать Бога как знаешь Его ты?

Сириус хлопнул ладонью по трибуне. Публика замерла. Лампа под потолком задрожала, распространяя брызги неровного света. Сенсор, висящий на шнуре, чуть не упал.

— Каждый из вас встречал Его неоднократно, — заявил Сириус. — Надо ли говорить, что никто Его не узнал в лицо? Сколько раз Он стоял перед вами, а вы подумать не соизволили… Может быть, он и теперь присутствует среди нас?

Лампа лопнула, сенсор упал, аудитория окаменела. Подозреваю, что от неожиданности. Лампу не меняли, поди, лет сто. Сенсор придется искать на ощупь. Шеф не любит, когда теряется офисный инвентарь.

Трюкачество Сириуса иногда переходило границы. Случалось, его фокусы затруднялись объяснить даже те, кто имел профессиональное представление о работе управляющих матриц. Сириус редко исполнял что-либо на заказ, все больше под вдохновение. Он не любил, когда его называли колдуном.

— Давай сожжем ведьмака на костре, — предложил однажды Миша. — Одной заразой на планете меньше.

В тот день он задался целью выиграть в лотерею квартиру. На кой Мише квартира в Минске, и почему он не мог ее просто купить?.. Надо было знать Мишу много лет, чтобы понять это: все купленное на кровно заработанные деньги теряло для него ценность. Ему надо было выиграть из принципа. В тот день он поставил перед собой задачу и приступил к ее выполнению с утра, как только на улице появились лотерейные лотки. К обеду вокруг Миши образовалась куча рваных бумажек.

— Какого черта мне сегодня не везет? — ругался Миша по телефону. — В гороскопе ясно написано: «крупный выигрыш», — а мы с Сириусом, сидя в офисе, слушали его ругань.

— Возьмите крайний билет в правом нижнем углу, — советовал Сириус, — тот, который чуть приподнят кончиком вверх.

— Положи его на землю, обойди по часовой стрелке, — добавила я, — не забудь поплевать через плечо и прокукарекать.

На некоторое время Миша оставил нас в покое, потом телефон взорвался с усиленной яростью:

— Я вобью в его могилу осиновый кол! — угрожал Миша. — Там кофеварка… чтоб он сам в ней сварился! Врун несчастный! Где моя квартира?

— Вы крутили барабан, Михаил Борисович, — отвечал ему Сириус. — Я не просил вас крутить барабан.

— Продавщица крутила, мать ее!..

— Не позволяйте ей. И возьмите теперь тот, что лежит плашмя на стекле, обращенном к вам.

Миша досконально выполнил инструкцию и разозлился совсем:

— Кухонный комбайн! — закричал он. — На кой хрен мне кухонный комбайн да еще местного производства?!

— Ты не плевал через плечо, — напомнила я. — И не слышно было, чтобы кукарекал.

В тот день Миша выиграл телевизор, который поставил в холле. Так в офисе появился телевизор. Потом Алена проколола шину на загородной дороге, вызвала ремонтников и утомилась ждать.

— У нас висит «наблюдатель» над Московской областью? — спросила она. — Просмотри трассу, едут они? Или я вызываю такси?

В офисе не было технически грамотного народа, чтобы подключиться к радарам, и я обратилась к Сиру.

— Пусть закроет глаза, — посоветовал он, — досчитает до ста…

Признаться, я смущалась, передавая Алене информацию, но в ее благодарности не было ни тени иронии.

— Ему надо выступать в шоу, — сказала она потом, вспоминая ту историю.

Но у Сириуса уже была однажды шоу-программа. Ему хватило.

— Я живу не так, как надо, — признался мне как-то Сир, — не там, где должен, не для того, для чего предназначен. Что мне искать в жизни прок, если по большому счету, она мне ни к чему!

— Но ведь ты чего-то хочешь и чего-то ищешь? — сказала я. — Значит к чему-то стремишься?

— К свободе от предрешенности, — ответил Сир. — Я хочу сам распоряжаться своей волей. Я способен на это и создан для этого, но не там, где надо, не тогда, когда надо…

— Все потому, что буддисты не избавили тебя от желаний.

Сириус намека не понял. Наше взаимонепонимание, как правило, было обоюдным.

— Заведи себе дом, — объяснила я проще, — сад, детей…

— Чего ради?

— Ради разнообразия. Будут у тебя умные дети, как у Миши, будешь ими гордиться. Глупые получатся — будешь учить их.

— Буду умными, значит, будут несчастными, — ответил Сириус. — Будут глупыми — буду несчастлив я.

— Хорошо, заведи себе чашку. Ради того, чтобы поставить ее в шкаф. Представь, ты приходишь в гостиницу, а тебя ждет собственная чашка.

Сириус закрыл глаза. Дал понять, что не намерен обсуждать подробности быта, в то время как на повестке стоит вопрос о бессмысленности самого бытия.

— Когда закончится ваша афера? — спросил он.

— Афера?

— Эта поездка… это кругосветное турне на автобусе?

— Не знаю. Зачем ты отговаривал Джона ехать?

— Для его же пользы.

— Зачем?

— Для сигов Земля — экспериментарий. Я не хочу, чтобы люди участвовали в экспериментах над самими собой.

— Чем же, по-твоему, мы должны заниматься? Валяться в креслах и жаловаться, что мы родились не там и не так?

— Ничего, однажды придет наше время, — пообещал Сириус. — Тогда сиги будут работать на нас, а не мы на них. Я уже сказал Веге. Когда-нибудь об этом узнают все.

За разъяснениями я пошла прямо к шефу.

— У меня в конторе каждый второй пророк и мессия, — завил он. — Я из них набрал дополнительный штат, теперь не могу от него избавиться.

— Почему же работаете только с Сиром? — спросила я, и ответа не получила. Разговор застрял… а неделю спустя на берегу Балтийского моря застряла наша автобусная кругосветка. Я не удивилась. С первого дня было ясно, что без благословения отца Сириуса до Средиземного мы не дотянем.

Проблемы сопровождали нас всюду. Каждое утро, просыпаясь в холодных гостиницах, я мечтала о том, чтобы дождь не зарядил на весь день, чтобы детям не пришлось ночевать в спальниках под открытым небом. А когда меня разбудил в машине Мишин нервный голос, я поняла: «афера» закончена, пора возвращаться.

— Ксюша, девочка моя, только не волнуйся! — кричал он в телефонную трубку. — Все сделаем… Как я учил тебя активировать аварийный манипулятор?

Автобус стоял в поле. Имо дремал за рулем. Володя-старший грел чай для Володи-маленького, который подхватил насморк. Остальные путешественники разбрелись по обочине.

— Ксюша запорола радар, — объяснила Алена. — Шеф там один, за Мишкой подскочить некому.

— Что будем делать?

— Ничего. Так им и надо. Оставили одну девчонку… — Гера укрывал ее теплой кофтой, Алена уворачивалась от кофты и возмущалась. — Хоть бы кого на подстраховку вызвал.

— Кого? — удивилась я. — Что ж, Мишке теперь всю жизнь быть привязанным к лифтам?

— Нашли бы, кого… Хоть на уровне Адама разбираться в этой системе, уже не так страшно. Нет, девчонку бросили одну на дежурство. Ну, ни идиоты?

— Ничего, — утешал ее Гера. — Миша уладит. Пустяки. Всего один радар потеряем.

— Ладно бы потеряли. Он прилип к китайскому спутнику. Представь, что будет, если китайцы его отцепят раньше нас!

— Техническая революция, — догадалась я, а Джон, который бродил неподалеку, посмотрел в небо, словно сквозь облака хотел оценить картину происшествия.

— И то верно, — поддержал меня Гера, — неужели китайцы в первый раз сталкиваются с пришельцами? Посмотри, сколько у них техники на орбите, на Луну не протиснуться. В следующий раз будут скромнее.

— Они у себя дома, — напомнила Алена, а Миша, отложив телефон, присел на ступеньке автобуса.

— Черт с ним, со спутником, — сказал он. — Ксюха там извелась.

— А ты, папаша, каким местом думал? — напустилась на него Алена. — Адам и то не соглашался дежурить дольше суток.

Гера встал между ними, чтобы не случилось драки. Кризис миновал. Миша был слишком подавлен, чтобы ругаться. Все кроме него решили продолжить путь. Мишу же в самый неподходящий момент настигло чувство ответственности.

Ксюша позвонила, сказала «не надо». Шеф позвонил, повторил то ж самое. Все остальные сказали ему хором в оба уха: «Не едь! Без тебя разобрались!» Мишу посетила идея-фикс. Каждые полчаса он звонил в офис. Его терзали предчувствия, его угнетал комплекс отцовской вины, который теперь усугубился некомпетентностью начинающего начальника.

— Ксюха не виновата, — заявлял он. — Шеф попросил ее изменить орбиту, чтобы видеть нас. А я, черт возьми, не учил ее ориентироваться на ландшафт.

А никому, черт возьми, и в голову не приходило обвинять Ксю в глупостях, которые Миша регулярно совершает сам, несмотря на многолетний опыт.

Ситуация достигла апогея, когда Ксюша, на грани нервного срыва, позвонила сама и попросила меня сказать «этому Борисычу», чтобы оставил ее в покое, что он прилип к ней «как ириска к пломбе», и у бедной девочки уши пухнут от беспрерывных звонков. Словом, ничего нового я не услышала. Разве что образ ириски вызвал детские воспоминания о визите к зубному врачу. Мои уговоры на «этого Борисыча», разумеется, не подействовали. Кончилось тем, что Имо забрал у него телефон и положил во внутренний карман куртки. Миша немного отвлекся, пока кидался на него с угрозами, развеялся. Имо не обращал внимания. Он был занят настройкой радиоприемника.

Совершенно подавленный Миша, в конце концов, затих, и тут стало ясно главное. То, что следовало понять давно. Понять, что радары здесь ни при чем. Миша просто влюбился. Самоотверженно и безнадежно влюбился в собственную дочь. Все симптомы влюбленности были при нем: Миша плохо ел, мало спал, осунулся и подолгу сидел, глядя в одну точку.

— Может, вы и правы, что не пустили меня в офис, — сказал он. — Но ведь поеду дальше, только настроение всем испорчу.

Сказано — сделано. Миша испортил настроение всем, кроме Имо, которому было наплевать. Испортил так сильно, что насморк у Вовки-маленького перешел в кашель, а у Геры возникли проблемы на работе. С большим трудом его удалось отправить в Москву на частном самолете. Мы остановились у моря, арендовали коттедж.

— Отдай Имке и мой телефон, — попросила Алена. — Скажи, чтобы всех посылал. Если, конечно, на факультет не свалится орбитальная станция. А, хоть даже свалится. Пусть разбираются сами.

Пятый год Алена трудилась в должности декана и мечтала только об одном: утопить телефон по дороге на необитаемый остров. Оказаться там, где ее не достанут ни подчиненные, ни начальство; никем не командовать и ни за что не отвечать. Но, стоило мужчинам затеять шашлык, она немедленно взяла на себя руководство.

— Поеду я… — сказал вдруг Миша.

— Ну и катись, — ответили ему хором.

Миша «докатился» до шоссе. Автобус ушел перед носом. Ни один попутный транспорт не согласился доставить его в аэропорт. Накрапывал дождь, грозовой фронт надвигался из Скандинавии. Миша прикинул свои шансы уехать да и прикатился обратно как раз на запах шашлыка. А ночью я проснулась оттого, что хлопнула дверь. Был третий час. Небо осталось светлым, море холодным, тишина стояла в сосновом лесу.

Сон пропал. Сквозь тишину было слышно, как по чердаку бегают мыши, а из соседней комнаты пробивается пунктиром сочный и раскатистый Мишин храп. «Не может быть», — подумала я и пошла убедиться. Миша спал. На другой кровати спали оба Володи. Я сунулась к детям и увидела, что кровать Джона пуста.

— Не психуй, — успокоила меня Алена. — Пошел парень прогуляться. Придет.

Калитка осталась открытой. Я прошлась по поселку до пляжа, огляделась. От Джона не осталось следов на песке. Он мог уйти только через лес в сторону дороги. Хуже того, мог сделать это во сне. Я вернулась в комнату убедиться, что он оделся, но нашла на кровати брошенный телефон и напугалась еще больше. Имо не разделил моего беспокойства. На все вопросы он только пожимал плечами.

— Почему он ушел один? Он ведь шагу не ступал без тебя.

— Откуда я знаю?

— Оставь его в покое, — уговаривала Алена. — Ложись.

— Среди ночи в незнакомой местности ребенок уходит из дома, никого не предупредив, и оставляет телефон!

— Ребенок… — усмехнулась она и пошла спать, а я спустилась к калитке.

К утру все уснули, но Джон не появился. Чтобы успокоить нервы, я вышла на шоссе и направилась в сторону города. В противоположной стороне, по моему убеждению, молодому человеку среди ночи делать было нечего. И действительно, скоро я заметила впереди знакомую фигуру, идущую навстречу. Джон узнал меня издалека и заулыбался.

— Что-то случилось? — спросила я.

Хотя, педагогический опыт подсказывал, что правды мне не услышать. Что нормальная реакция убежавшего из дома мальчишки, — немедленно наврать родительнице, чтобы та успокоилась и отстала. Только мой старший сынок еще не знал, как нужно убегать из дома.

— Очень случилось, — ответил он. — Слишком даже случилось. Пойдем, я тебе покажу.

Нас подобрал автобус, везший сонных работников порта на утреннюю смену. Джон попросил остановить у монастыря, почему-то по-английски; сел рядом со мной и стал загадочно улыбаться. Я не расспрашивала. С меня неприятностей на сегодняшнюю ночь хватило.

Монастырь стоял на берегу реки. Точнее, величественные развалины из серого камня. Не более, чем краеведческая достопримечательность. Голые стены с дырами окон, коробка без крыши высотой с пятиэтажный дом.

— Ну и что? — спросила я, когда мы пролезли через дыру в заборе. — Дом с привидениями?

— Нет, — сказал Джон. — С сумасшедшими привидениями.

Мы зашли внутрь строения, словно во двор-колодец. Местность и впрямь была диковатой. Как сказал бы шеф, не зализанная турбизнесом. Джон достал из кармана ФД-очки. С помощью таких очков я когда-то искала в модуле Птицелова, если тот впадал в невидимую фазу. Боюсь, ни для чего другого они не годились. Слишком малый брали диапазон. В них было видно то же самое, что простым глазом. Да разве что Миша, гуляющий «фазаном» по женской бане. Адам для той же цели выбирал более изощренные фазы.

— Надень и посмотри, — предложил Джон.

— Можно подумать, я не видела привидений, — ответила я, но очки надела.

Белая ночь превратилась во мрак с горящими окнами, словно над развалинами появилась крыша. Факельный свет мерцал, за окнами бегали тени. Я хотела взять Джона за руку, но он исчез. Стены сдвинулись, голова закружилась, состояние близкое ко сну заставило меня закрыть глаза и ловить ускользающую реальность.

— Джон, — позвала я.

Голос раскатился взрывным эхом. Камни посыпались. Свет погас. Мне показалось, что я поймала не ту реальность. Вокруг была марсианская пустыне с беззвездным небом и дымящимися вулканами на горизонте. «Если я опять его позову, случится землетрясение», — решила я. Ко мне приближалось существо, совершенно на Джона непохожее. Я пошла от него, оно — за мной. Длинное, худое, глазастое, вылитый «белый гуманоид». Я пошла быстрее. «Белый» тоже прибавил шагу, кроме того, обратился ко мне с речью и длинной рукой попытался зацепить мой локоть. Языком жеста, понятным в любой точке Галактики, я объяснила, что не понимаю язык; попросила включить «переводчик» и не лапать меня без спроса. Существо выразило недоумение. Его речь стала более эмоциональной. Оно еще раз попыталось меня схватить, а я споткнулась и упала. Существо нависло надо мной. Кроме нас во Вселенной не было ни души. Телефон автоматной очередью тарахтел в кармане, но гуманоид не пугался. От звона я едва не оглохла и так дезориентировалась, что не нашла карман. Гуманоид полез ко мне в куртку за телефоном.

— Ударилась? — спросил Джон, снимая с меня очки. Он поднес телефонную трубку к моему уху, а я шарахнулась от звука. — Ты чего испугалась?

Вокруг нас были те же серые стены, светлое небо, пустые окна.

— Где ты? — кричал Миша мне в ухо. — Где вас обоих черти носят? Ты нашла Финча?

Голос казался таким громким, что я положила телефон на землю. Мишин голос разливался эхом среди развалин.

— Ну, — шепотом произнес Джон. — Видела? Привидения совсем чокнутые.

Слух пришел в норму, когда мы добрели до коттеджа. Нас ругали. Я затыкала уши от скрипа двери и лязга чашек. У меня не было физической возможности слушать нотации. Джон просто не понимал, в чем его обвиняют. Он делал то, о чем просил Вега: ходил и смотрел. Он не знал, что в отсутствии Веги надо спрашивать разрешение у Миши, и только с его резолюцией нести на подпись к Алене. Он совершенно запутался в субординации. Теперь Джона воспитывали со всех сторон.

— Надо было ФД-шкой пошарить, — ворчал Миша, — а потом лезть…

— Надо было думать! — помогала ему Алена. — Если там охрана? Что за «фазан» за вами гонялся?

— «Белый», — ответила я.

— Догадываюсь, что не негр.

— «Белый гуманоид», я имею в виду.

— Откуда? — не поверил Миша. — Ты, мать, не проснулась? В пижаме помчалась?

— Миша, я в состоянии узнать «белого» даже во сне.

— Не может быть! — удивилась Алена.

— Может, — настаивала я. — Именно так и есть.

— Что в этом месте с геофзикой? — спросила она. — Разломы? Энергетические конусы? Кто-нибудь занимался местностью? Может, археологические раскопки?

— Может, раскопки. Вокруг полно ям.

— Значит «слизняк», говоришь? — Миша задумался. — «Белый» в монахи записался что ли?

— Не знаю, куда он записался. Я ни слова не поняла.

— На каком языке говорил?

— Не знаю.

— Что еще за «не знаю»? — удивилась Алена. — Датский? Немецкий? Какого века монастырь?

— На человеческий язык не похоже.

— И ты молчишь?

— Это я-то молчу?

Алена взяла у меня телефон.

— У меня уши опухли от звона, — процитировала я Ксюху.

— Шеф! — сказала она в трубку. — Тут странный фон. Ирина утверждает, что язык контакта не человеческий. Как бы проверить?

Алена выслушала начальника и передала трубку мне.

— Не можешь определить язык? — спросил Вега.

— Я не была готова. Все произошло спонтанно. Если надо, можно вернуться и повторить.

— Однажды с тобой было нечто похожее?

— Вы хотите сказать, отключение от гиперматрицы? Похоже, было.

— Похоже или то же самое?

— Я пока затрудняюсь.

— Определи мне язык как хочешь, фазу и возраст архива тоже, — распорядился шеф.

— Вы же запретили нам брать приборы.

— Я дал вам Мишу, — напомнил он. — Передай ему трубку.

Телефон пошел по рукам.

— А что я сделаю? — возмутился Миша. — Шеф, у меня нет даже транслятора. Что? Какое «на глаз»? Я забыл, когда последний раз брал ФД!

Джон выслушал указания начальника без эмоций. Володя крякнул, усмехнулся и вернул телефон Алене. Разговоры пошли по второму кругу, затем по третьему. Только Имо обошли стороной. Имо было по-прежнему на все наплевать, даже на Аленин телефон, который трещал и повизгивал у него за пазухой. Имо рисовал что-то на плече Вовки-маленького, который являлся большим поклонником его творчества. Наши дела их никак не касались.

Вовку-маленького и большого Имку решено было оставить дома друг другу на попечение, но в полночь Имо почему-то проснулся, зачем-то сел за руль и дал понять, что вынести его из машины можно только с креслом. С ним спорить — без толку терять время. Сонного Вовку положили на заднее сидение. Возле монастыря их опять решено было оставить в машине, но Имо вышел из автобуса, а Вовка проснулся, и забрался ему на плечи. В таком виде мы десантировались на закрытую территорию сквозь ту же дыру в заборе.

— Неувязочка, однако, — заметил Миша, читая стенд. — Монастырь-то женский, — но Алена заставила его соблюдать обет тишины до тех пор, пока мы не вылезем через ту же дыру обратно.

Пока Миша молчал, из его карманов сыпались секторианские оптические «гвозди», сенсоры для фазодинамических антенн, блоки питания для транслятора, позволяющего обрабатывать информацию на офисном компьютере, находясь в любой точке Солнечной системы. В общем, все то, что шеф запретил ему везти с собой и был осыпан упреками. Все это Миша молча собирал в систему и подсоединял то к очкам, то к прибору, спрятанному в рукаве. Что за прибор, он показать отказался. Наконец из кармана был извлечен настоящий фазоакустический усилитель с записывающим устройством, и повешен мне на ухо.

— Не лапай сенсор. Само запишется, — сказал Миша.

На этот раз передо мной стояло в фазе пятеро «белых» существ. Один из них был трехметрового роста с двумя головами. Нижняя голова была молчалива, верхняя вертелась. Ее пыталось утихомирить другое «белое» существо. Они вступили между собой в диалог, а я рассмеялась, и присела на камень. Запись шла. Все таращились на меня в ожидании. Воздух тяжелел, образы плавали, в пустых окнах мерцали факела, организм старался заснуть сидя. Мне было смешно и обидно, к тому же неловко за себя и за то комическое мероприятие, которое устроилось с моей подачи. Чтобы перестать смеяться, я представила себе лицо шефа.

«Белые» существа утомились ждать, окружили меня и загалдели. Эти «слизняки» не напугали бы младенца. «Надо же было так переволноваться за ребенка, чтобы пуститься удирать от его фазовой проекции», — думала я, и прикидывала, в каких выражениях мне объясниться с коллегами, чтобы смягчить позор. Никто никогда не говорил мне, что люди могут выглядеть в фазах как «белые гуманоиды». Кто мог предвидеть подобный конфуз?

Я попросила своих товарищей галдеть по очереди, и стала рассматривать их. «Белые»… натурально «белые». Они вопросительно стояли надо мной и бубнили на языке, которого я не узнавала, не классифицировала даже приблизительно. Я чувствовала себя одним из сумасшедших привидений. О том, что фаза может искажать язык, мне тоже никто не говорил. По совести сказать, я никогда серьезно не занималась акустическими фазами, потому что в конторе был хороший дешифратор, именно тот, который висел на моих очках и читал биотоки мозга. «Посижу немного. Куда торопиться?», — решила я, когда из факельной темноты мне в лицо блеснули глаза чудовища, точь-в-точь с картинок о первобытной эре. Кто-то дернул меня за руку. Я растерялась, потому что увидела настоящего дракона: воздух сиял вокруг его мощного тела, с языка валил пар. Чудище оскалилось, издало рев, с меня сорвали очки.

— Уходим!!!

Пронзительно залаяла собака, ей отозвался лай со всей округе. Как зайцы мы перелетели через забор, бросились к дороге, прыгнули в автобус и залегли под сидения. Имо вспомнил навыки автогонщика. Никто не рискнул обозвать его самоубийцей, не нашлось желающих даже приподняться и поглядеть, есть ли погоня? Не думаю, что за нами гнался кто-нибудь, кроме сторожевой собаки, но народ затаился, и стал приходить в себя только на дороге к поселку.

Миша полез под сидение за акустическим прибором, который слетел с очков. Алена села в кресло, потирая ушибленный локоть.

— Что? Не записалось? — догадалась она по Мишиной мрачной гримасе. — Или ты не туда включил?

— Нас заметил сторож? — спросила я.

В автобусе начался хохот. Больше всех веселился Вовка-маленький. Похоже, именно такие приключения обещал ему дед, когда звал в турне.

— Что? — удивилась я.

Не весело было одному Мише. Он продолжал молчать, ковыряясь в устройстве.

— Ты не видела, как драпали сторожа, — сообщил Володя старший. — Пес и тот в будку запрыгнул.

— Мы были похожи на инопланетян?

— Конечно, — подтвердил Володя. — Мишка-то развернул антенну на всю мощь. — Мало ли чего они видели. Может, над нами нимбы светились?

— Они видели то же, что мы, — объяснил Джон.

— Черт, — выругался Миша. — Батарею посеял.

Только Алена стала рассуждать по делу:

— Там действительно идут раскопки. Наверно, охраняют от местных копателей. Надо аккуратнее себя вести, когда с фазодинамикой работаешь.

Миша выругался еще раз. Видно, батарея была хорошая.

— И тебе не стоило погружаться в фазу целиком, — обратилась Алена ко мне. — Всегда надо оставлять одно ухо и один глаз в реальности. Адам тебя не учил?

— Он ее кое-чему другому учил, — съязвил Миша.

— Помолчи. Так вот, — сказала она. — К этому дрянному месту больше ни шагу. Всех касается.

Утром Миша все-таки вернулся в монастырь, чтобы найти потерянную улику, а заодно пообщаться с местным населением по-английски, но население сразу раскусило, что Миша не гуманоид. Население приняло Мишу за своего.

— Там привидений как котов бродячих, — сообщил он. — Все похожи на «слизняков», и «тарелки» мерещатся. Говорят, среди местных всякая странная ерунда происходит. Чувак за грибами пошел, через год вернулся — ни фига не помнит. Кто бы вы думали его попер? Отгадайте с трех попыток.

— Ладно, попер… — согласилась Алена. — Кто его вернул, ты мне объясни?

— Другой чувак, — продолжил Миша, — жил, жил да и спятил. Левитировать начал во сне. Теперь над его могилой НЛО левитирует. Археологи, говорят, молодые мужики, копать боятся. Чем глубже, тем больше привидений с «тарелками». Местные, между прочим, к реке по ночам не ходят.

— Надо разбираться с местностью, — постановила Алена и связалась с конторой. — Але, Вега! Не знаю возраст архива, не знаю, то ли ты искал, но это нечто особенное. Во-первых, язык не определяется… — она неожиданно запнулась, передала трубку мне.

— Как это, не определяется язык? — спросил шеф. Что означало в переводе: «За что я плачу тебе зарплату?»

— Отключаюсь, — доложила я. — Это нечеловеческий язык, или вообще не язык.

— На что похоже?

— На искажение фона.

Шеф задумался.

— Что я могу сделать, если запись и та не сработала?

— Вы делали запись? — удивился шеф. — Изнутри фазы или снаружи?

Миша показал мне кулак.

— Скажи: искажение фона, — попросил он.

— Включи селектор, — услышал его Вега. — Что за искажение?

— Нетипичный фон, — пояснил Миша. — Да, я писал! Но это не фазы, это что-то другое. Шеф, я туда не полезу!

— Как это, не полезешь? Что происходит, Миша?

— Я в «слизняки» не записывался, — пояснил Миша. — Где гарантия, что я выйду из фазы человеком?

— Вега, в этой фазе люди выглядят точно как «белые гуманоиды», — объяснила я. — Разве такое возможно?

Тишина образовалась на том конце связи. Шеф словно провалился в вакуум.

— Иногда искажение идет с прибора, — предположила Алена. — Может же человек видеть мир вверх ногами. Почему прибор не может исказить матрицу в гармональном ключе?

— Мир вверх ногами имеет оптическое объяснение, — ответил Миша. — Ментальная зона тебе не оптика. Даже не физика.

— Значит, ты неправильно воспроизводишь запись?

Миша поглядел на нее, как учитель на двоечницу.

— Ирка, попробуешь еще раз распознать язык? — спросил он.

— Почему бы ни попробовать?

— Возвращайтесь, — ожил в телефонной трубке шеф.

— Шеф, но мы… — начал, было, Миша.

— Все, я сказал! Отпуск окончен! Назад немедленно!

В офисе меня ждал акустический архив Галактики. С колес — за работу. Шеф оградил меня от всех житейских радостей и проблем, даже от Мишиного стремления выпить со мной в компании бутылочку вина. Хотя, Мишиным капризам он неизменно потакал на протяжении многих лет. Вега выставил прочь Сириуса, когда тот попросил меня сходить наверх за барахлом из прачечной.

— Подождешь, — заявил шеф.

— Там стоит курьер. Надо только расписаться в квитанции, — настаивал Сир.

— Индер распишется.

Индер автоматически переадресовал задание Гуме, а тот пошел выполнять. Он начал соображать только в лифте, когда нажал кнопку, к которой зэта-сиги не должны прикасаться даже в случае Вселенской эвакуации.

— Я могу сам, — пригрозил Сир, — но потом Ирину замучат допросами.

Вега аргумент принял и пошел расписываться за Сириусово белье. Я же к тому времени не прослушала и сотой части подборки.

— Если кого-то подозреваете, скажите прямо, — попросила я шефа.

— Фронов, — ответил он.

— Но я однажды видела фронов и слышала их язык. Я бы узнала.

— Ты не могла их видеть. И слышать тем более не могла. Если ты обладаешь таким слухом, значит, не могла запомнить. Только фроны ставят на язык блокировку памяти.

— Как они это делают?

— Этого не знает никто.

— Зачем же тогда искать?

— Мы действуем методом исключения, чтобы подтвердить гипотезу. Иного метода для изучения фронов нет.

— Когда вы расскажете о гипотезе?

— Когда буду уверен.

— Тогда вы уничтожите архив и убежите с Земли?

— Не исключено, — подтвердил шеф, — даже вероятно. Но не раньше, чем буду уверен абсолютно.

Дети пропали, воспользовавшись моментом. Гума сам поливал сад и кормил Булку на кухонном столе, нежно щупая ее хвост. Время каникул стремительно подходило к концу, перед отправкой в школу Имке особенно хорошо гулялось. Иногда он так загуливал, что не узнавал Булку. «Толстая какая… — говорил Имо. — Перекормили». Гума кормил кошку добросовестно, исключительно «полетным пайком», который инопланетяне изобрели для кормления людей, надолго застрявших в космосе. Ничего особенно вкусного, но Булка ела. Жизнь с моими детьми научила ее подметать все съедобное. Она ела кофе с картошкой, огурцы с медом, а если Миша предлагал ей мисочку пива, она с благодарностью лакала пиво. В который раз я говорила себе, этого зверя надо изучать не менее детально, чем сигирийцы изучают землян. Но шефа больше интересовали свойства моего восприятия языков:

— Ты действительно слышала фон? Может, это волны Балтийского моря давали акустические помехи?

— Вы представляете себе Балтийское море? — спрашивала его я. — Ни разу не видела на нем волны.

— Если это то, что мы ищем, там опасно работать с ФД. Не знаю, возьмется ли Миша?

Конечно, в идеале, возбудить фон и сделать запись хорошим прибором — это прояснило бы ситуацию, но затея рискованная.

— Думаю, надо спросить самого Мишу.

— Надо, — согласился шеф. — А может, и не надо. — Сомнения терзали его со дня возвращения нашей несостоявшейся кругосветки. — Пригласи Мишу, — все-таки решил он. — Зайдите оба ко мне в кабинет.

— А что сразу я? — воскликнул Миша. — Я что, похож на камикадзе? Шеф, ты соображаешь? Лезть в аномальный фон! Еще и вычислить на глаз фазу!

— Джон поможет найти фазу, — уговаривал шеф.

— Там профи нужен! Я не занимался тонкой настройкой.

— Где мне взять фазодинамиста?

— Это уж не мое дело.

— Твое дело работать с техникой. Прибор есть, иди и работай.

— Как?..

— Возьми инструкцию и изучай! Считай, что ситуация экстремальная.

— Да я же…

— Миша, это надо сделать! — сказал шеф и поставил точку в разговоре.

Миша вышел из кабинета, но за инструкцией не пошел. Отправился наверх, вероятно, напиваться, а Индер, который все это время молча присутствовал на совещании, задал вопрос по существу:

— Мы его десантируем, самоходом пойдет или мучиться будет?

Под десантированием подразумевалась высадка из «тарелки», самоход — через систему подземных коммуникаций, которые до Балтики не дотянуты. Мучением же Индер называл человеческий транспорт, в частности, нашу неудавшуюся поездку.

— Дождемся неба и десантируем, — ответил шеф. — Куда его с аппаратурой?

Это означало, что Миша будет сброшен на монастырь при первой же подходящей низкой облачности.

Удивительно, что Миша в тот день не напился. Он не забеспокоился даже на следующий день, когда я сообщила, что начальство полно решимости заставить его работать с ФД.

— Прорвемся, — сказал он мне. — Не такие трудности переживали, — и занялся воспитанием Ксю.

Джона, похоже, тоже не беспокоили планы начальства.

— Скажи, когда будет нужно, и я подъеду, — пообещал он, но где находится, не сказал, а я не спросила.

Еще не хватало, чтобы мой сын выполнял работу, которую считает опасной даже Миша. Наверняка Имо увез его на край света и слава богу. Иван с Кириллом тоже пропали. Их мать, как и я, понятия не имела, где дети. Просто Иван накануне успешно сдал сессию, и ему все прощалось.

— А Дима будет поступать? — все время интересовалась мама Ивана.

— Спрошу, — все время обещала я, — когда увижу.

Пропали все, даже Миша перестал отвечать на звонки. Ксения одна отдувалась за технический отдел.

— Уж не случилось ли что? — беспокоилась я.

— Бабу нашел, — объяснила Ксюша. — Думаете, он спит с ней? Ничего подобного. Он жалуется на меня, а она его утешает.

Мишу я поймала с поличным возле своего холодильника.

— Придумал что-нибудь? — спросила я.

— О чем ты?

— О записи фона.

У Миши пропал аппетит. Он передумал делать себе омлет из пяти яиц с колбасой, луком и остатками вчерашней картошки. Он грустно сел за стол и стал есть колбасу с хлебом.

— Шеф, — объяснил он мне, пережевывая, — совсем шизой подернулся.

— Что-то я не уловила мысль.

— Ща… объясню, — он продолжил жевать, попутно ища себе оправдание. — Фигню предложил, короче. Это ж ФД! Это ж тебе не «русская рулетка», чтобы сыграть да и упокоиться с миром. Это ж если бабахнет… Я ему объяснил, что знаю спектр основных режимов, и то без Славобогувича бы не взялся. А при тонкой настройке… прикинь их сколько! Сдвинешь на микрон — оставишь похоронную контору без работы. Растворишься к этой самой… матушке Бригитте, вместе с прилегающей территорией. Протащись, — сказал он, запихивая в рот остатки бутерброда, — приходят археологи, а там котлован и чайки над скелетами.

— Что ж делать?

— Обождать надо. Пройдет время, шеф угомонится.

— А Славабогувич? Смог бы сделать запись?

— Шут его знает, — сказал Миша, потирая руки, — твоего Славабогувича. Его, по крайней мере, учили.

Это заявление стало последней каплей сомнений. Я пошла к шефу и по дороге настроилась на разговор, только заплаканное личико Ксю сбило меня с пути.

— Папа только проснулся, позавтракал. Когда вы успели поругаться?

Ксюха еще больше надулась, спряталась от меня за компьютер и не захотела общаться, но меня заинтересовал архивный диск с пометкой «ФД», лежащий у нее на столе.

— Это инструкция? — спросила я. — Ты изучаешь ФД? Сама додумалась или шеф велел?

— Никто мне ничего не велел, — фыркнула она и швырнула диск в ящик. — Я взрослый человек и делаю что хочу.

— Взрослые люди так себя не ведут, — сказала я и забрала инструкцию из ящика. — Взрослые люди сначала спрашивают разрешение у начальника, потом советуются со старшими коллегами. Тебе ясно?

— А он мне не начальник, — заявила Ксю. — Пришел и разорался тут! Почему я не имею права? Я тоже здесь работаю и могу получать любую информацию из архива. Вега мне разрешил. А он кто такой, чтобы тут орать?

Причина Ксюшиного расстройства сидела в холле и набивала трубку табаком.

— Сир, — спросила я, — с какой стати ты накричал на Ксюшу? С каких это пор ты вообще суешься в технические службы?

Сириус прикурил и стал отгораживаться от меня дымом.

— Я с тобой разговариваю или со стенкой?

— Тебя искал шеф.

— Не уходи от вопроса.

— Что я должен тебе объяснить? Шеф бегает как угорелый, вы с Михаилом Борисовичем чаи распиваете, а сопливая девчонка до техники дорвалась.

— Она сотрудница технического отдела, — напомнила я.

— Все, оставь меня! — отмахнулся Сир. — Если это ваши методы работы, я не хочу иметь с конторой ничего общего!

— Ирина! — окликнул меня шеф. — Зайди ко мне сейчас же!

— В чем дело? — спросила я в кабинете.

— Здесь вышел небольшой скандал, — объяснил он. — Ты должна повлиять на Мишу. Надо в ближайшее время решить вопрос …

— Когда? — спросила я.

— Что? — не понял шеф.

— Проблема может подождать еще две недели? Челнок с Блазы все еще на Лунной Базе?

— Да, — кивнул он.

— Устройте мне выезд сейчас же. — Шеф удивился. — Мне надо забрать кое-что из вещей. Дети заканчивают школу, надо сдать жилье. Все равно челнок стоит. Пожалуйста! А Мишу я уговорю сразу, как только вернусь. Обещаю.

— Семен сдаст, — сказал шеф, устраиваясь за рабочим столом. — К чему спешка?

— Мне не хотелось бы доверять это Семену…

— В чем дело, Ирина? Сядь.

— Надо с Ольгой Васильевной проститься по-человечески.

— Они приедут сюда зимой. Так, в чем проблема?

— Неужели я так много прошу? Всего одну поездку на Блазу. Или вы до такой степени мне не доверяете?

— Дети поедут, и ты поедешь.

— Вы считаете, за мной нужен присмотр?

— Ты мастерски научилась хитрить, — заметил шеф. — Что ты будешь делать одна на Блазе, я имею права знать?

— Я ведь все объяснила.

— Хочешь найти ФД-оператора?

— Есть одна идея, — созналась я и покраснела.

— Ох, Ирина, — вздохнул шеф. — Глупость придумала. Никто с тобой не поедет на чужую планету только потому, что ты просишь. Специалисту придется изложить проблему целиком, — объяснил он, — а значит, рассекретить проект. Это вызовет повышенный интерес к Земле и к нашей миссии в частности. Нам сейчас такой интерес ни к чему.

— Допустим, я знаю, что сказать оператору с гарантией, что проект не будет рассекречен.

— Авантюра.

— Обещаю! Клянусь, что хуже не будет. Позвольте мне попробовать. В худшем случае все останется, как есть. В лучшем — мы получим фазодинамиста.

Шеф задумался.

— Ты все мне расскажешь, — предупредил он. — Иначе никаких поездок.

— Ясно. Тогда уговаривайте Мишу сами.

— Сядь же, наконец.

Я села, чтобы не злить его еще больше.

— Каждый раз, когда я отпускаю тебя одну на серьезное дело, ты возвращаешься с приключениями. Каждый раз я не знаю, что ты способна натворить. Пообещай мне хотя бы раз в жизни сделать исключение.

— Обещаю, — сказала я, но шеф не успокоился.

— Пообещай так, чтобы я поверил, — требовал он, чем ставил меня в тупик.

Можно было, в крайнем случае, поклясться детьми. Это надо было делать немедленно, пока здравый смысл не одержал победу над авантюрной идеей, но язык не повернулся.

— Очень обещаю, — выдавила из себя я.

 

Глава 6. ГАЛЕЙ. ТИАГОНЫ

Космопорт встретил меня под Красной Звездой. Народу была тьма, словно сиги эвакуировали население планеты. Одинокая инопланетянка не вызвала интереса, тем более, что дыхательный аппарат я сняла еще в капсуле и спрятала, чтобы сойти за альфийку. Меня пустили к коммутационному узлу без расспросов, да еще предупредили, чтобы не болтала долго, не ровен час, очередь набежит. Я не впервые имела дела с сигами, знала свои права и не нуждалась в советах. Надо было сосредоточиться. Надо было сделать так, чтобы не осталось улик. Но самое главное, надо чтобы эксперт, бэт-сигириец, который консультировал нас по алгоническим имплантантам, вспомнил меня и обрадовался. Никто другой из моих блазианских знакомых не мог иметь доступ в службу поиска беглых альфов. Все они, за исключением разве что учителей Лого-школы, были, мягко говоря, недостаточно «уважаемыми людьми».

Мне предложили представиться, что лишний раз подтверждало статус существа, которое некогда от скуки бродило по моей хижине и мешало работать. Я послала информацию о себе с упоминанием миссии Веги и убедительной просьбой вспомнить, кто я такая.

— Помню тебя, Ирина, — пришел ответ вместе с изображением собеседника.

Возможно, он вспомнил и то, что приглашал меня на Блазу, велел обращаться, если возникнут трудности. Первый раз я злоупотребила вежливостью этого милого господина.

Выслушав мою просьбу, эксперт растерялся. Он, наверно, решил, что я к нему в гости с подарками от Этьена, которого в Сигирии знали лучше, чем в родной Франции. Кстати, хорошая мысль всегда приходит с опозданием. Этьен делал художественные съемки Земли на сигирийскую технику. Его работы ценились на Блазе, а заодно поддерживали Секторианский бюджет. Сообрази я раньше, мои шансы заметно возросли бы.

— Что я слышал? — спросил меня бэт. — Ты хочешь найти на планете альфа по входу на частный коммутатор?

— С узлового коммутатора, — уточнила я. — Известно имя, известен узел. Это Галей. Он когда-то работал с нами.

— Помню Галея, — сказал бэт.

— Я буду очень благодарна.

— Жди на связи, — ответил мой старый знакомый и голограмма погасла.

«Шефу пошел ябедничать, — решила я. — Господи, какая ж я бестолковая! Они же не имеют права оказывать услуги пришельцам без одобрения ответственного лица. Сейчас я услышу голос шефа, а потом вся контора будет надо мной потешаться». Однако я прошла половину пути до цели, и предчувствие подсказывало, что прошла не напрасно.

С тех пор как исчез Адам, наша жизнь стала меняться не в лучшую сторону. Дело не в том, что ФД пришлось запереть на ключ. Без Адама стало скучно жить. Шефу не хватало стрессов для нормальной выработки адреналина, нам — приятной компании и коллеги, на которого можно спихнуть проблемы. Адам брал на себя тяжелую, неблагодарную работу и являлся громоотводом, на котором шеф срывал злость. После его исчезновения, нам пришлось поделить злость на всех, как впрочем, и секретарские обязанности.

Сначала исчезновение Адама воспринималось с недоумением, потом с возмущением, потом с грустью, потом привыкли, смирились. В командировки ездили те, кто был свободен, утрясал недоразумения тот, кто их создавал. Только оставшись без Адама, мы почувствовали, какой огромный, невидимый груз рутины он тащил на себе в одиночку. Прошло столько лет, а кто-нибудь из секториан нет-нет, да и скажет: «Эх… если б был Адам, не было бы проблемы». Адама не было, проблемы были. Никакой обнадеживающей информации о нем в Секториум не поступало.

Адам покинул нас, не объяснившись и не попрощавшись. Шеф безуспешно искал его на Блазе, но ни там, ни на других планетах Сигирии, следов Галея-Марсианина не нашел. Последнее «прощай» мелькнуло в Кольцевой развязке Магистрали, как намек, что в Галактике искать его бесполезно. Сначала шеф вместе с нами ждал и надеялся, потом решил, что незаменимых нет, и стал искать секретаря. Молодые, амбициозные альфы приезжали к нам делать карьеру. Они были прекрасно подготовлены. Они были похожи на землян больше, чем сами земляне. Они готовы были трудиться день и ночь, но не выдерживали месяца до зарплаты. Адам, в отличие от прочих, просто жил и получал удовольствие. Жил так, как ему нравилось, делал то, что хотел и думал, что работа отличается от развлечения только присутствием денег.

О причине исчезновения Адама в конторе не было единого мнения. Одни считали, что он сильно повздорил с Вегой. Шеф отрицал. Они частенько ругались и прежде, но Адам не относился к ранимым натурам. Между ними, конечно, состоялся скандал накануне, но не более чем обычный, который едва ли мог стать причиной побега. Другие секториане были уверенны, что шефу стало кое-что известно о прошлом Адама, то, что Адам хотел бы скрыть, а потому скрыл себя, чтобы информация не растекалась по свету. Особая версия была у Миши. Он считал, что между мной и Адамом состоялся любовный роман, который ничем хорошим не должен был закончиться по определению. Это могло прийти в голову только Мише, на почве патологической, немотивированной ревности ко всем женщинам, которых он считал своей собственностью без каких либо на то оснований. Накануне исчезновения Адама у нас с Мишей произошел «катаклизм», в результате которого нелепая история стала достоянием общественности.

Как мы ругались в тот злополучный день — так в стенах Секториума еще никто ни с кем не ругался. Мы ругались так, что эти самые стены дребезжали. Мы даже дрались на почве категорического взаимного неприятия. Вернее, я треснула Мишу дипломатом по голове, чтобы выбить несусветную чепуху, которую он нес.

В то время дети были маленькими и учились в школе, я не была занята, Адаму по-прежнему требовался ассистент для командировок. Обычно к нам присоединялась Алена, но однажды Миша попросился в компанию и получил отказ. Нас ждала работа в Германии. Адам знал немецкий язык, я — обязанности ассистента, Миша только и знал, как водить «в номера» длинноногих красоток. Адам отказал. Миша пожаловался шефу. Шеф тоже не разрешил ему без дела шататься по Европе, и это не было чем-то новым в практике секторианских отношений. Когда Миша пытался сопроводить меня в Хартию, шеф также ему отказал, но Миша не заподозрил меня в интимной связи с Юстином.

— Вы снюхались еще в первой командировке! — кричал на меня Миша. — Не надо делать из меня идиота!

— Ты бредишь!!!

— Не надо! Зачем вы на Блазу таскались?! Чтобы я ничего не понял, да?

— Когда мы таскались на Блазу?

— Я сам видел, глазки друг другу строили! Обжимались прилюдно!

— Когда это мы обжимались? Тем более, прилюдно?

— Я что, ослеп? Я что, не вижу, как он руки распускает?

— Адам всегда распускает руки в присутствии женщин! Ты, между прочим, тоже себя не контролируешь! Почему тебе можно, а ему нельзя?

— Потому что я мужик! — заявил Миша, других аргументов у него не нашлось. — Потому что я — человек, а он — гуманоид. А ты с ним… в уютном домике у моря… Надо же быть такой бесстыжей проституткой, чтобы уединиться с гуманоидом в домике возле моря! — топал ногами Миша.

— В том домике было три спальни. У Алены спроси. Она все время была с нами. Что же мы, по-твоему, занимались групповухой?

— И спрошу! — кричал он.

— И спроси!

Я пошла в офис, в надежде, что там Миша будет вести себя сдержанно. Однако этот придурок в самом деле позвонил Алене, а та, не разобравшись, подлила масла в огонь:

— Ира с Адамом? — уточнила она, выслушав Мишину истерику. — А ты не знал? Разумеется, спит, и правильно делает. Все лучше, чем с такой дубиной как ты.

После разговора Миша напал на меня в офисе:

— Говорят, от альфов особо мощный оргазм? — психовал он, летая по холлу. — Ну-ка, расскажи. Поделись опытом. Говорят, переспать с альфом — как сунуть палец в розетку? — а в это время за стенкой архивной комнаты сидел шеф и делал для себя неожиданные открытия. — Ты еще не всех гуманоидов перетрахала? Может, раз в жизни попробуешь с мужиком?

— После альфов все мужики импотенты! — кричала в ответ я.

Если бы я знала, что шеф это слышит, провалилась бы со стыда прямо в ад.

Боевые действия переместились в модуль, где мы еще раз подрались, потому что я пыталась затолкать Мишу в лифт, а он жаждал истины. Когда мы оба охрипли, он был еще полон решимости, ему срочно требовалось набить кому-то морду. Моя морда не показалась ему подходящей, и он помчался искать Адама. Когда я догадалась предупредить Адама об угрозе, было поздно, телефон не ответил. Похоже, в тот момент у обоих звенело в ушах. Но Миша вернулся целехонький, и я успокоилась. Не думаю, что Адам позволил бы избить себя безнаказанно. Вероятно, они разошлись с миром.

— Это ты его допер, — упрекала я Мишу после отъезда Адама.

— Вот еще! — возражал он. — Адамыч мой лучший друг. Чтобы я с ним из-за какой-то пигалицы собачился… Да нет такой телки, которой я бы ему не уступил, — заявил он, надменно глядя на меня.

То есть, в тот день он вовсе не драться бегал к Адаму, а оформлять на меня дарственную.

День спустя после той позорной свары шеф вызвал меня на ковер и предупредил, что разговор будет особенным, а я развесила уши. Большинство разговоров с шефом я считала «особенными», поэтому шла, сгорая от любопытства.

— Если у вас с Адамом интимные отношения, их надо немедленно прекратить, — заявил мой начальник, я чуть не села мимо кресла.

— А если нет?

— Ирина, я с тобой не шучу на такие темы. Все это добром не кончится ни для тебя, ни для него. Может быть, Адам отдает себе отчет… Только за тебя я несу ответственность. И я не позволю.

— Почему же?

— Потому что ты не знаешь всех возможных последствий, — строго сказал он. — Ты не можешь знать о возможных последствиях. Все! С этого дня никаких командировок. Алена поедет вместо тебя.

— А я буду читать студентам лекции по психологии?

— У тебя будет другая работа, которую ты будешь выполнять в офисе под моим присмотром.

Наверно, мое лицо выражало что-то нецензурное. Шеф постеснялся смотреть мне в глаза.

— Я не запрещал Адаму общаться с женщинами, — стал оправдываться он, — при условии, что связь будет поверхностной и непродолжительной. Я не запрещал встречаться с женщинами, которые не знают, кто он. Но ты, я надеюсь, знаешь?

— Конечно.

— И позволяешь себе такое легкомыслие? Ирина, если он решился на отношения с тобой, я подозреваю, что дело серьезное. Значит, тем более, это нужно прекратить как можно скорее. Если он сам не способен остановится, значит, придется мне…

— Почему?

— Потому что я тебе запрещаю, — рассердился он. — Найди себе парня наверху! Поезжай в отпуск.

— Почему сразу в отпуск?! Что я такого сделала?

Шеф не слушал. Вероятно, понял, что призывать меня к здравомыслию бесполезно. Он уже звонил Адаму.

— Зайди сейчас же! — приказал он своему секретарю и добавил пару слов на «сиги», чтобы придать ему ускорение. Похоже, секретарь не торопился.

«Хорошо, — подумала я, — может, Адам сумеет восстановить нашу подмоченную репутацию в глазах начальства». Лично у меня против шефа остался единственный аргумент:

— Вы ведь были женаты на женщине, — напомнила я. — Значит, одним можно, другим нельзя?

— Я альф-сигириец! — ответил он. — Ты видишь разницу между тиагоном и альфом-сигирийцем? Или ты не знала, кто такой Адам?

— Знала.

— Знала или не знала? — засомневался он.

— Знала!!! Можно идти?

Шеф проводил меня из кабинета сердитым взглядом. «Как мне теперь смотреть в глаза Адаму?» — размышляла я. Мы должны были ехать в Америку, писать фон на развалинах поселений майя, которые я прежде видела лишь в лунный телескоп. Ближе уже не придется. С давних пор Вега утратил доверие к подчиненным, и любые меры предосторожности считал нелишними.

— Адрес найден, — прервал мои мысли коммутатор. Знакомый бэт опять возник передо мной в голографическом формате. — Однако, не думаю, что он тебе пригодится.

— Адрес Галея? — не поверила я.

— Это Шарум. Не думаю, что тебе стоит отправляться туда одной. Если надо, свяжись с ним для встречи в другом месте.

— Ничего страшного. Ну и что, что Шарум? Всегда мечтала там побывать, — соврала я, и списала адрес на навигационную карту.

Мы еще о чем-то говорили. Кажется, я приглашала старого знакомого на Землю. Вроде бы он расспрашивал что-то о наших делах, только я уже не соображала. Меня схватил мандраж и отпустил лишь в такси, когда я вставила адрес в навигационное устройство, и упала на сидение. В машине не было ни души. Расчетное время прибытия дало возможность расслабиться и лишний раз подумать, не слишком ли авантюрна моя затея? Я не видела Галея много лет. Возможно, это был уже не тот Галей. Что я увижу? Возможно, все ужасы Шарума, по сравнению с этим зрелищем, покажутся мне декорациями кукольного театра.

Шеф не поверил мне на слово и правильно сделал, потому что в тот раз я бессовестно солгала. Я понятия не имела, кто такие тиагоны. Вскользь этот термин упоминался в сигирийской космогенетике, но его смысл был слишком далек от моих тогдашних проблем. Кто же знал, что однажды с этим явлением придется столкнуться в лоб, нелепо и трагикомично.

В памяти не осталось ничего определенного: вроде бы тиагоны — редкая мутация сигирийских рас — «тау-сигирийцы». Мутация, которая наделила их свойством, не характерным для сигирийцев вообще, но каким? Откуда мне было знать? Я только согласилась, что Адам и впрямь нетипичный сиг, но пояснений к термину «тиагон» в справочнике рас не нашлось. Они отсутствовали даже в Галактическом каталоге, где негр и монгол имели по отдельной странице. Я стала искать термин в общей справке и выяснила, что это не раса.

— Подать изображение? — деликатно спросил справочник.

— Да, если есть, — ответила я. — Неплохо было бы подать, — и в следующий момент решила, что ошиблась.

На экране возникло грибовидное тело, состоящее и белого волокнистого хвоста и макушки, похожей на шляпку сморчка, с которой свисали пучки паутинных отростков.

«Тиагон», — утверждала надпись на голограмме и вращалась вместе с изображением, давая возможность обозреть эту мерзость со всех сторон. Что-то чрезвычайно нелепое было во всем происходящем. Я решила, что термин «тиагон» в сигирийском языке имеет множество значений, что поисковая машина сделала случайный выбор. Изображение тем временем уплотнилось, хвост выпрямился, стал похож на ствол спинного нерва; паутина, опутавшая его, развернулась сетью, похожей на нервные окончания, а «сморчок» сжался боксерской перчаткой, принял форму головного мозга. Во мне боролись два противоречивых желания: досмотреть кино до конца или сразу забиться под одеяло, уснуть, забыть как страшный сон.

Феномен тиагонов не имел отношения не только к гуманоидным расам, но и к сигирийской истории вообще. Авторство этого древнего явления принадлежит цивилизации, не относящейся к Нашей Галактике. Его принес сюда технический прогресс вместе с Кольцом, Магистралью и скудной мифологической предысторией. Тиагон в своей первозданной ипостаси был создан, как процессор, для управления сложной техникой. Как искусственный мозг, отвечающий за жизнеобеспечение вояжерных станций. Создан на биосинтетическом материале, так как технический эквивалент подобного устройства занял бы площадь больше самого управляемого объекта. Биосинтетический процессор оказался удобнее, экономичнее, более того, удачно совместился как с оборудованием, так и с ментальным фоном доверенных ему станций.

Сначала тиагоны прекрасно справлялись с задачей, но затем, после серии катастроф, их производство было прекращено. Причина сбоя стала ясна не сразу. Тиагоны обладали колоссальным запасом прочности, превышающим срок эксплуатации обслуживаемого объекта. Фактически, это был «разогнанный» до предела мозг, наделенный мощнейшей энергетикой. Тиагоны обладали способностью адаптироваться к любой среде, но создатели не могли предположить, что от монотонной, заурядной и бесперспективной работы у сложной машины может случиться эмоциональный перегрев. Статистика показала, что апокалипсис по вине тиагона происходил там, где работа не требовала интеллекта и не предполагала разнообразия впечатлений.

Вывод о самоубийстве машины на почве безысходности был слишком смел. Тем не менее, именно тиагоны помогли сформулировать постулат развития, который до сих времен остался неизменным: ТЕХНИКА НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ СЛОЖНЕЕ, ЧЕМ ТОГО ТРЕБУЕТ ХАРАКТЕР ЕЕ ПРИМЕНЕНИЯ, — гласит постулат. Тем более, если это биотехника, обладающая свойством саморазвития. Эту идею я слышала и прежде, но никогда не задумывалась над тем, что явилось предтечей.

История тиагонам отомстила сполна. Оставшихся в живых стали попросту истреблять. Тиагоны защищались, если могли. Если во вверенной им системе была предусмотрена хотя бы минимальная внешняя защита, шансы против них были невелики, но сами тау-объекты никогда не атаковали первыми. Этот факт заставил воинствующую сторону задуматься. Вслед за сомнениями появились первые попытки защитить этих существ, наделенных не только интеллектом, но и благородством. «Если есть возможность договориться по-хорошему, — утверждали защитники тиагонов, — нужно попробовать».

Гуманизм возобладал не сразу. Сначала возник философский вопрос: можно ли позволить существу, обладающему опасным свойством, жить рядом с существами, таким свойством не обладающими. Иными словами, стоит ли позволять ядерной боеголовке летать там, где она хочет, под честное слово, на том основании, что ее процессор работает не хуже человеческого мозга? Можно ли поверить, что она не взорвется сама, без санкции Организации Объединенных Наций?

Не знаю, победил ли здравый смысл или страх перед армией недобитых грибовидных воинов, облаченных в доспехи. Знаю лишь, что компромисс был найден. Блуждающие особи сдались добровольно и позволили извлечь себя из системы. За это каждый из них получил право жить, приняв в качестве оболочки тело гуманоида, если цивилизация, к которой относится данный гуманоидный тип, не возражает. Сигирийцы в этом смысл оказались весьма лояльны. Неудивительно, что тау-раса появилась здесь в первую очередь.

Все сигирийские тиагоны попали на особый учет. С каждым индивидуально была договоренность, что ни видом, ни поведением своим, они не будут выделаться из общей массы. А если, не приведи господи, почувствуют себя на грани эмоционального перегрева, должны будут немедленно покинуть зону обитания и доставить себя в тау-колонию, где их дальнейшей судьбой займутся специалисты. Нарушение договора со стороны тиагона давало право уничтожать его без суда и следствия. И это еще не все. Несмотря на узкие рамки обстоятельств, к которым тиагоны вынуждены были приспособиться, их энергетический потенциал остался неизменно огромным, выносливость ненормальной, контактность неограниченной, а память беспредельной, с первого дня творения. Срок жизни тау-гуманоида соответствовал сроку годности оболочки, которую он мог менять по мере износа. За эти и за многие другие характеристики тиагоны были отнесены к классу роботов искусственного интеллекта, что абсолютно соответствовало действительности, как по функциональной принадлежности, так и по происхождению.

Это должно было меня морально добить, но я не поверила. А потом вспомнила компьютер, который любил Мишу и презирал всех остальных. Тот компьютер остался верен своему избраннику до смертного часа. Никто из нас не мог набрать на нем текста, пока Миша не появится на пороге. Моя кофеварка также предпочитала общаться с Мишей. Я уже не говорю о том, что вся сигирийская техника, которой напичканы подземелья, в его руках становится шелковой, а с нами позволяет себе проявлять характер. «Почему так?» — подумала я. Мне захотелось сейчас же пойти к шефу и сказать, что если у меня действительно роман с роботом, то это говорит не о легкомыслии, а об уровне развития робототехники. Я почти пошла… но в последний момент побоялась встретить в офисе Адама.

Монитор продолжал демонстрировать превращение грибовидной субстанции в человека. Сначала нервные отростки сгруппировались в четыре основных пучка вокруг костей скелета, потом между ними стали пробиваться сети сосудов. Жилы разулись, наполнилась кровью сердечная мышца, развернулись легочные мешки, а ровная труба пищевода вздулась грушей на месте желудка. Мышечная масса слилась в однородный слой и поблекла. Тау-человек на схеме не отличался от настоящего, кроме одной детали, — отсутствием пупка.

Конечно, шеф искал Адама. И делал это добросовестно, но нас предупреждал, что надеяться не стоит. Он готовил нас к тому, что Адам, если даже вернется, уже не будет прежним Адамом. Что с такими «альфами» как он случаются метаморфозы, о которых землянам лучше не знать. Что, вероятно, его уже нет в живых, и мы должны смириться. На всякий случай я удалила с компьютера информацию о тиагонах, но каждый раз, навещая на Блазе мальчишек, отправляла с Имкиного коммутатора пару слов до востребования «Галею». О том, как мы живем, скучаем, надеемся… Это нужно было мне. Я не надеялась дождаться ответа.

Такси опустилось у башни на частной парковке. Сначала я решила, что мы заберем попутчика, но стоянка была пуста. Под тентом меня ждал «проводник» — голограмма идущего человечка, — игрушка не для нищих сословий. Хитрый бэт, похоже, решил уточнить мои полномочия шляться по Блазе, но сэкономил на связи, решил вопрос с Галеем, а не с Вегой. Я вышла, такси взмыло в небо. Сумерки над Шарумом имели багровый отсвет от испарений через вентиляционные трубы, торчащие отовсюду до краев горизонта. Вдалеке суетился рой машин, высаживая народ на главную площадь. «Проводник» у меня под ногами яростно махал рукой, приглашая в лифт. Он повез меня безлюдными туннелями, он бежал впереди, указывая дорогу. Так я впервые вошла в театральный квартал с коридорами из черного бархата, высокими и узкими, как ущелья; прошла без пропуска служебный парапет, отделяющий кулисы от присутственных мест. Это только укрепило догадку: сюрприза не будет. Меня здесь ждут. Более того, если я передумаю и решу повернуть назад, мне вряд ли это позволят.

Дорога закончилась таким же бархатным тупиком, как вся театральная зона. «Проводник» растворился. Стена приподнялась, полоса едкого света осветила мои дорожные ботинки, а затем брюки, потертые на коленях. Я отошла. У меня возникло ощущение, что в Шаруме нет ни одной живой души, кроме меня да бродячей голограммы. Что там, за полосой света, притаилась иллюзия, готовая завладеть моим рассудком. Почему-то мне показалось, что я останусь здесь жить, и мои обещания, выданные шефу, будут выглядеть как самое настоящее издевательство.

Тень легла на пятно света передо мною. Тень человека, одетого в длинный халат, который носила блазианская богема. На пороге возник силуэт. Тень показалась знакомой, ее обладатель — под большим вопросом.

— Ты? — спросил голос, который я тоже когда-то слышала. — Кого угодно ожидал здесь увидеть, но не тебя.

— Собирайся, Адам. Отпуск кончился. Тебя ждет работа.

Мне показалось, он был в такой же прострации. Кого он, собственно, ждал? Он решил, что шеф лично приедет его уговаривать?

— Я не ясно выразилась? Отпуск закончен. Работать пора. Полчаса тебе на сборы и не стой против света.

Адам отступил, приглашая меня войти. Я вошла и стена опустилась. Ничего хорошего из этого не следовало. Сигирийские обычаи запрещали запирать жилье за вошедшим гостем. Впрочем, приглашения в дом местная этика тоже не предполагала.

Комната Галея была от потолка до стен завешена расшитой драпировкой, которая, как и «проводник», не относилась к дешевым удовольствиям. За тканью, вероятно, были выходы в другие покои. Здесь же, кроме подиума, не было ничего. Вероятно, Галей на нем спал, потому что подиум был устлан такими же расшитыми подушками. Интерьер напоминал пещеру аристократа, не хватало кальяна и колоды карт. Воздух был пропитан наркотическим благовонием, которым любил баловаться мой младший сынок. Этот запах я бы не спутала ни с чем.

— Двадцать пять минут на сборы, — напомнила я. — Челнок в порту. Ты долго будешь меня рассматривать? Я не голограмма. Я просто так не исчезну.

Адам не постарел. Мне показалось, что его лицо было в гриме, а волосы выкрашены в неестественно черный цвет. Может, от слишком яркого света; может, я забыла, как выглядит его лицо.

— Не исчезай, — сказал он, скрестил на груди руки и отошел, чтобы рассмотреть меня целиком.

— Я без тебя отсюда не уйду. Да я просто не выберусь одна из твоих катакомб.

— Не надо…

— Адам… Шеф знает, где я.

— Знает?! — воскликнул он, и каменная «маска» сменилась человеческим удивлением. — Знает, и отпустил тебя одну?

— Я не успела спросить разрешения. Нам нужна твоя помощь.

— Забавно складывается жизнь, — заметил он. — Я помню тебя маленькой трусихой, которая всегда спрашивала разрешения и всего боялась. А меня — больше всех.

— Я выросла.

— Что у вас случилось? — спросил он.

— Нужен оператор ФД. Это все, что я могу сказать здесь, остальное объяснит Вега.

— Мишкин еще с вами?

— Он не берется. Нужен ты…

— Кому? — уточнил Адам. — Разве на Земле появился человек, которому я нужен?

— Давай не будем обсуждать это сейчас. Если ты злишься на меня, я извинюсь. Если ты занят, я подожду. Выбора нет. Ситуация критическая: либо ты нам помогаешь, либо мне не у кого просить помощи.

— Тебе или вам?

— Ладно, — сдалась я. — Что мне сделать, чтобы ты вернулся на Землю?

— Не знаю, — простодушно ответил Адам. — Я задавал себе этот вопрос, но не нашел ответа.

— Тогда зачем ты объявился в Имкином коммутаторе? — рассердилась я.

— Хотел его видеть.

— Видел?

— Он взрослый мужчина, но все равно похож на тебя.

— Кто это мужчина? Он похож на своего отца, но, к сожалению, ребенку это не на пользу. Если ты поедешь со мной, познакомишься с Мишиной дочкой. Она работает у нас.

— Которая? — спросил Адам.

— Ах, ты все знал…

— Сколько же времени прошло на Земле?

— Разве по мне не видно?

— Лет двести-триста?

— Очень смешно.

— Четыреста? — издевался он.

— Если ты все знаешь, может у Мишки есть сыновья? Он ужасно хочет. Ты не представляешь, как он обрадуется. Адам…

— Что? — задумчиво спросил он.

— Оправдываться не придется. Никому не придется ничего объяснять. И, между прочим, можешь вернуться под настоящим именем.

— У меня много имен, — ответил Адам. — И все настоящие.

Спустя много лет я поняла, от чего предостерегал меня шеф в те скандальные дни. Я догадалась, за что тиагонов опасаются в обществе, и не могла утверждать, что эти опасения беспочвенны. Их искусственный рассудок отличается от нашего отсутствием естественных тормозов. Они защищены от физических и интеллектуальных перегрузок, но абсолютно беззащитны перед эмоциональными. Именно эмоциональный дискомфорт чаще всего приводит их к катастрофе. Работа разведчика на чужой планете подходит им гораздо больше, чем личная жизнь, богатая любовными приключениями. Может быть, театр чем-то сродни разведке. Шеф говорил, что сигирийские театры совсем не то же самое, что человеческие, что пригласить даму в театр у сигов считается дурным тоном, но я никогда не видела Адама на сцене.

Однажды мы с Аленой взяли его на понт: «Смог бы ты поступить в театральный институт?» — спросили мы. «Конечно», — ответил он без раздумий. «А знаешь ли ты, какой там конкурс? Знаешь, что туда поступают по блату?» «Долго ли найти блат», — также без раздумий сказал Адам, и я уже не сомневалась, что он был бы первым в списке зачисленных, если, конечно, его бы не подвинул кто-то с фамилией на «А». Он снялся бы во всех боевиках, сыграл бы героев-любовников, и, разумеется, Гамлета. Разве можно без Гамлета? Он стал бы жить, как Сириус в звездные годы, если конечно поклонницы не разорвали бы его на сувениры. В этом был весь Адам, существо, для которого человеческих проблем не существует, существуют только методы и скорость их решения.

— Мне можно посидеть за кулисами? — спросила я, когда поняла, что приглашения не будет.

— В моем театре нет кулис, — ответил он.

— А посидеть возле сцены?

— И сцены нет.

— А зрители есть? Ты разрешишь мне быть среди них?

— Это опасно.

— Допустим, я не боюсь.

— Ты когда-нибудь видела представления?

— Не видела даже в записи.

— Их записать невозможно.

Адам отодвинул штору, которая закрывала выход на балкон павильона, напоминающего помойку. Несколько лысых альфов сидели на полу. Кое-кто спал, закутавшись в тряпки. Всюду были разбросаны подстилки, видимо, принесенные публикой. Увидев на балконе Галея, альфы поднялись и замерли, словно он регулярно их бил. Уставились на нас снизу вверх.

— Твои поклонники? — спросила я, хотя они больше походили на наркоманов. — Они живут здесь?

— Когда-то я жил для землян, теперь — для них. Ты опять хочешь бросить меня неприкаянным?

— Элементарно. Давай, я их выгоню прямо сейчас?

— Представление идет под гипнозом, публика в экстазе опасна. Я не всегда уверен, что выйду оттуда живым. Ты не подойдешь к ним ближе балкона.

— Замечательно, посижу на балконе. Хочешь, я их выгоню отсюда, не спускаясь? Что еще я могу сделать, чтобы ты вернулся?

Взгляд Адама выразил сомнение.

— Что тебя смущает? Я не поддаюсь гипнозу, и в театр хожу не только затем, чтобы приобщиться к прекрасному. Иногда я приобщаюсь к полному маразму. Что я еще должна сделать, скажи?

Сначала он задумался, потом рассмеялся.

— Хорошо, — согласился он. — Приобщить тебя к маразму я еще в состоянии, но при одном условии.

— Каком условии?

— …Что ни один землянин не узнает о том, что здесь происходит.

— Клянусь, — ответила я, — ни один землянин от меня не узнает.

После представления Адама принесли и возложили на подиум. Сначала я думала, что он умер, потом поняла: это действительно другой Адам, не тот, которого мы знали, не тот, который знал нас. Что-то произошло за четыреста лет, пока мы не виделись.

 

Глава 7. ЭКСПЕДИЦИЯ

— Иногда в природе возникают уникальные явления, — проповедовал Сириус, — не имеющие аналогов. Мы не должны искать аналоги, потому что они ведут по ложному пути, — проповедовал не кому-нибудь, а Веге, в его собственном кабинете.

— Нет, — возражал Вега. — Ничего уникального здесь не может и не должно быть. Моя задача найти критерий, а не предугадать стихийный процесс. Ирина! — крикнул он в коридор. — Неси его сочинения за последний год.

— Сейчас, — ответила я из компьютерной, где делала выжимки из текстов, чтобы не напрягать начальство повторениями.

— Я не затем учил тебя на Блазе, чтобы ты вернулся и испортил дело. Учи прихожан, как следует молиться! Если хочешь учить их гиперматричным взаимодействиям, придумай умную религию, и за тобой опять пойдут толпы.

— Это по определению невозможно! Религия предполагает определенный уровень тупости. Я не ставлю перед собой задачи вязать новый «узел», я хочу вернуть человечеству знания, которыми одно обладало издревле. Пусть не в массы…

— Если знания утрачены, значит, для того были причины, — ответил шеф. — И кончим об этом. Совершенно ни к чему углубляться в такие знания.

— Без вашей миссии мы могли бы стать одной из интереснейших цивилизаций Галактики! Без ваших запретов и недомолвок.

— Без нас вы остались бы пупом Вселенной. Я запрещаю распоряжаться информацией, полученной вне Земли.

— Я, до сей поры, не позволил себе лишнего слова! Только с вашего разрешения…

— Никакого разрешения, — отрезал шеф, взял крамольную рукопись и надел очки. — Я запрещаю, — еще раз повторил он, прежде чем углубиться в текст. Ты меня интересуешь как локальное явление, ни в коем случае не в контексте развития человечества. Ты к человечеству отношения не имеешь. Если хочешь начать с нуля, поищи другую планету. Здесь я буду определять рамки твоих полномочий.

— Вплоть до Судного Дня, — продолжил мысль Сириус. — А потом? С кем вы будете начинать с нуля здесь?

— Здесь не нам с тобой начинать. И Судный День устраивать тоже не нам.

— Может, вы знаете, кому?

— Ирина! — злился шеф.

— Что?

— Я просил тексты без купюр!

— Сейчас.

— Я просил немедленно. Ты слышала, что он задумал? Техногенную цивилизацию нагрузить теорией матричных взаимодействий.

— Безобразие, — согласилась я. — Все равно, что ведьму пересадить с метлы в звездолет.

— Вот! Один здравомыслящий сотрудник в конторе.

Вега скопировал файлы на брелок и пошел к лифту. Сириус пошел за ним.

— Вы не сможете оставаться наблюдателем. Однажды вы столкнетесь с проблемой, которая заставит вас пересмотреть эту роль.

— Если ты не станешь эту проблему усугублять, — ответил шеф, заходя в лифт, — я справлюсь с ней. Я предпочитаю не создавать проблем, которых не смогу решить самостоятельно.

Сириус последовал за ним в лифт. Дверь закрылась. В офисе наступила неестественная тишина. Слышно было, как Джон шуршит бумагой в корзине для макулатуры. Именно туда шеф отправил все мои старания выгородить Сира. Слышен был треск антикварного принтера в кабинете Ксюши, из которого полз рулон с распечаткой. Еще при советской власти Вега списал его с баланса какого-то НИИ и пронес мимо свалки.

— Ведь матричные узлы не вяжутся сами, — рассуждал Джон, стоя на пороге компьютерной с обрывками выброшенного текста. — Ведь под этим есть управляющая программа. Что плохого, если люди научатся грамотно с ней обращаться? Они будут лучше понимать свое поведение. Ведь люди не занимаются сами изучением матриц. И приборы, которые могут читать матрицы, пока не изобрелись.

— Шеф выбросил это в макулатуру? — спросила я.

— Выбросил.

— Пусть там лежит.

— Разве нельзя дать человеку лучше разобраться в себе самом? Ведь это не метафизика. Это логическая наука. Что же ей занимаются только ведьмы?

— Джон, ты слишком мало жил на Земле.

— Ну, так и что же?

— Каждый новый пришелец начинает с того, что берется спасать человечество.

— Но ведь Сириус здесь жил, и тоже берется.

— Сириус — особый случай. Поэтому шеф его наблюдает, как локальное явление. А ты остынь.

— Джон! — окликнула его Ксения. — Приколоться хочешь?

Джон зашел к ней и склонился над распечаткой. Некоторое время они хихикали вдвоем, потом пришли к нам.

— Имо, — спросила Ксения, — как у тебя с чувством юмора?

— Обладаю, — ответил Имо, не отводя взгляд от экрана, где изучал творчество земных коллег, таких же рисовальщиков, как сам.

— Хочешь посчитать моих сводных сестричек? — не дожидаясь ответа, она развернула перед ним рулон. — Ирина Александровна, знаете, каким жизнелюбом был мой папулечка?

— Господь с тобой, Ксюша! Почему «был»? Разве папа уже скончался?

— Нет, вы ответьте, знаете или не знаете?

— Чисто теоретически, — ответила я.

— Показать, как это выглядит на практике? — она продемонстрировала мне список имен, фамилий и адресов, по крайней мере, сотни девушек с отчеством Михайловна и датами рождения, примерно соответствующими пикам Мишиной активности. — Индер! — крикнула она, выйдя в коридор. — Смотри и учись, как надо жить!

Ксюша понесла список лаборантам. С не меньшим удовольствием она развернула бы его перед Вегой, если бы тот не удалился. Джон с Имо ехидно улыбались, но как только Ксюша вернулась, их физиономии, как по команде, стали серьезными.

— Только не проболтайтесь Борисычу, что я видела, — сказала она, надела плащ, достала из сумочки зеркальце и помаду. — Расстроится, бедняжка. Он у нас такой чувствительный, такой ранимый, ах… — вздохнула Ксюша, закатила глаза к потолку и похлопала ресницами. — Не переживет удара.

Она накинула сумочку на плечо и помахала нам на прощанье, а я, едва закрылся лифт, кинулась к списку. Действительно, там были только женские имена. Некоторые фамилии казались знакомыми. Ареал обитания соответствовал Мишиным любовным похождениям. Изучить ситуацию подробнее не успела. Явился сам Миша.

— Ксюха!!! — закричал он в пустой коридор, не увидев своей подчиненной на рабочем месте.

— Она отпросилась. У нее сегодня зачет, — сказала я.

— О! — удивился Миша. — С приездом! Как наш Блазон?

— Спасибо…

— Шеф!!! — закричал он гулко и протяжно, как олень с опушки леса. Эхо прокатилось в пустом коридоре.

— Вышел он. Не кричи.

— А я тут на фиг, если все вышли? — справедливо заметил он.

— И ты прогуляйся… по адресам, — предложила я, отдавая ему рулон.

Миша взял рулон и заперся в кабинете. На некоторое время в офисе снова воцарилась тишина. Если говорить точно, она воцарилась ровно на пять минут. Потом стены содрогнулись от вопля отчаяния.

— Ни одного парня! — взревел Миша и выбежал в коридор. Он рвался во все стороны сразу. Он размахивал руками и задыхался от возмущения. — Я что, какой-то ненормальный мужик? Ты видела? Ни одного пацана! Ни одного! — орал он, потрясая списком. — Сплошные девки! Это как называется? Как это может быть, я тебя спрашиваю?

— Я тут причем? Что сделал, то и получи.

Миша только больше взбесился. Он вникал взглядом в строчки, старясь понять, что у него за аномалия организма, но понял нечто гораздо более важное:

— Что же это, выходит, у меня сто сорок пять дочерей?

— Сто сорок семь, — поправила я, — вместе с Дашей и Ксю.

— Так, — начал соображать Миша, — это что же, каждая третья дура от меня залетела?

— Я просила бы не выражаться при детях.

Дети, в отличие от взрослых, соблюдали спокойствие и нейтралитет. Миша снова ушел в кабинет и затих, обхватив голову руками.

— Ему не станет плохо? — спросил Джон.

— Хуже не станет, — ответил Имо.

— А я думал, ребенок — это радость.

— Не бери в голову, — сказала я. — Дядя Миша скоро обрадуется.

— Сто сорок пять раз, — уточнил Имо.

— Странные существа земляне, — Джон пошел поглядеть на Мишу поближе, но тот заметил его и снова выскочил в коридор.

— Они совсем ошизели, эти бабы? — спросил он Джона, который меньше всех присутствующих разбирался в вопросах «ошизения баб». — Ирка! Что делать? Шеф меня убьет!

— Все уже сделано. Во всяком случае, все, что зависело от тебя.

— Имо! — закричал Миша. — Мне конец!

— Ерунда, — ответил Имо, продолжая смотреть картинки, — не может быть. Пошутили над тобой.

— Ничего себе шуточки! — удивился Миша. — Кто это, интересно? Что за шутник завелся в конторе? Быть не может, — он обернулся ко мне, — если только Славабогувич не вернулся?

— Может, и вернулся. Почему сразу Славабогувич?

— Вернулся или нет? — сердито спросил Миша.

— Могу сказать тебе одно: я не знаю, кто это сделал.

— Зато я знаю! — заявил он. — Тысяча чертей ему в задницу! Убью, гада! — и, грозно потрясая рулоном, понесся к лифту. — Убью!!! — повторил он, прежде чем в офисе опять стало тихо.

На моей памяти это был второй случай, когда жизни Адама на Земле угрожала реальная опасность. Первый раз с таким же решительным намерением убить к нему отправился шеф, только потрясая газетой. Увесистой английской газетой, на первой полосе которой была фотография фермерского поля с таинственными кругами, которые ужасно возбуждали уфологов. Да ладно бы один круг. Вся территория посева по периметру была оформлена орнаментом таинственных кругов так виртуозно, что автора можно было упрекнуть в чем угодно, только не в отсутствии художественного вкуса.

В те времена шеф имел вредную привычку читать по утрам прессу на всех доступных ему языках. Английский Вега знал лучше, чем русский, тем не менее, не стал тратить время на статью. О происхождении орнамента он знал больше любого журналиста. Свидетели решили, что Адаму конец. Если, по счастливой случайности, он не будет убит ударом газеты по лбу, то уж точно будет уволен и выстрелен с Земли в созвездие Кузькиной Матери.

Свидетели успели предупредить Адама по телефону, а Адам успел выпрыгнуть из окна своей дачи, перемахнуть через забор и укрыться в придорожной канаве.

Вероятно, местное население не увидело в этом ничего такого. Вокруг хижины Адама всегда происходили странные вещи. Там он входил в образ человека, и ему требовались соответствующие декорации: пьяная драка у калитки и разломанный мотоцикл в сарае. Домик находился в дачном поселке, поэтому массовка была, как положено: бомжи, братки да заблудившиеся туристы. Адаму нравилась такая жизнь, за что он регулярно получал то в глаз, то в челюсть, и не собирался менять ни жилья, ни компании. Только в тот день, увидев на своем заборе шефа, он, вероятно, догадался, что дело дрянь. Выпрыгнул из канавы и пустился, куда глаза глядят.

По легенде, шеф шел по следу, как полицейский бульдог. Адаму некуда было деться, он выбежал на ржаное поле, где во всей красе предстал свирепому оку начальника. По той же легенде, оба гуманоида до ночи вытаптывали посев. Поле стало похоже на место брачных игрищ тиранозавров.

— Это не я, — кричал Адам! — Мамой клянусь, не я!

Шеф продолжал преследовать его, потому что знал, у Адама Славабогувича в помине нет никакой мамы. Еще лучше шеф знал почерк нижних силовых полей своей летучей машины и никогда не питал иллюзий насчет благоразумия подчиненных.

Ржаное поле было приведено в непотребный вид, но никто не заподозрил инопланетян, и не стал фотографировать с самолета. Ничего художественного в этом зрелище не было.

По старой дружбе мне захотелось и теперь предостеречь Адама, но я забыла его номер, и с автонабора он давно был снят.

— Адам вернулся? — спросил меня Джон.

— Боюсь, что да.

— Он всегда так шутит?

— Когда башкой стукнется, — ответил Имо.

— Придется терпеть, если хотите работать с ФД, — сказала я, и дети сделали вид, что проблемы родителей их не волнуют.

Неизвестно чем закончилось выяснение отношений между Мишей и Адамом. Они оба пропали до утра. Они пропали бы на больший срок, если бы Ксения опять не напортачила с корректировкой орбиты.

— Твоя дочь задалась целью поссорить Китай с Америкой, — сообщил Мише шеф.

На этот раз в американский спутник врезался кусок космического мусора с надписью «сделано в Китае», на котором Миша установил следящий глазок и поднял на орбиту, нехарактерную для предметов такого типа. Двадцать лет назад никто в конторе не обратил бы внимание, но Лунная База предупредила: человечество подрастает и начинает кое-что понимать в инопланетных технологиях. Секториум, в свою очередь, изменил политику в отношении земного прогресса. Миша перестал контролировать космические экспедиции и заботился только о сохранности оборудования. Он наблюдал, как другие миссии, пришедшие сюда в последние годы, пробиваются нашим путем, совершая наши ошибки. «Если они опять полезут на Марс, — предупреждал Миша, — я здесь ни при чем! Нечего на меня смотреть, мне все равно не стыдно!»

Ксюхе перестало быть стыдно после второго испорченного радара:

— Будут в следующий раз думать о защите корпуса, — заявила она, но Миша взялся расстыковать объекты. Тем более что «глазок» зависал как раз над монастырем.

— Есть два варианта решения проблемы, — обучал он Ксю. — Первый: отбить его импульсом, но тогда сдвинется орбита спутника, и НАСА будет заниматься этим вопросом. Или второй: развернуть радар вместе со спутником, чтобы восстановить обзор, и стабилизировать. Но тогда НАСА тем более будет заниматься…

— Будут разворачивать спутник обратно? — догадалась Ксюха.

— Разумеется.

— Тогда лучше сдвинуть орбиту. Пусть думают, что метеорит.

— Посмотри на схему, — сердился Миша. — Может метеорит подлететь с такого угла? Прежде чем говорить, думать надо, — он открыл перед ученицей каталог американских спутников. — Ну-ка, определяй его тип и назначение. Вид, класс, срок службы…

— Да ну, Борисыч! — канючила Ксю.

— Скоро она поссорит нас с Лунным братством, — сообщил Миша шефу. — Если в Галактике из-за этой куклы начнется война, я здесь ни при чем. Ты притащил ее на работу.

Под Мишиным руководством Ксения справилась, и показала нам перекопанную коробку монастыря сквозь пелену облачного балтийского неба.

— Узнаете? — спросила она. — Если опустить зонд, мы точно узнаем, есть ли на территории люди.

Но у Миши было настроение поработать.

— Как надо опускать зонд, чтобы на него не сбежались зеваки? — спросил он свою ученицу, и та смутилась в предчувствии «незачета». — Иди, погуляй, — сказал он и сам сел за компьютер.

Ему на помощь пришел Антон. Шеф вызвал его, как специалиста по геологии и ландшафтам, чтобы тот проанализировал древние отложения. Шеф подозревал на глубине поселение первопроходцев — ровесников черепа, который до сих пор украшал его кабинет.

Вместе с Антоном приехал Этьен, сдать материал, отснятый им для сигирийских нужд. На человечество Этьен уже не работал, наверно разучился держать в руках камеру. В кабинете стало не протолкнуться, но я влезла, чтобы поздороваться с французами.

Антон перебрался в Париж, как только стал работать в Секториуме. Сначала он арендовал мансарду в доме Этьена, потом они вдвоем съехали в пригород, стали жить единым хозяйством, обзавелись лифтом и модулем на двоих, что дало Мише повод для пошлых шуточек. Иной раз, обидных. На одну из вечеринок Миша откровенно явился в голубом галстуке, сел напротив двух товарищей и стал всем своим видом демонстрировать осведомленность. Его не побили только потому, что шеф до сих пор никого не освободил от обязанности терпеть Мишу во всех его безобразных проявлениях.

Подготовка к экспедиции проходила в той же узкой Мишиной комнатушке, отвоеванной у холла. Попытки перенести совещание в компьютерную ничем не увенчались. Миша лип к своему рабочему месту, все остальные — к Мише. В его кабинете сидели на шкафах и на тумбах, даже на старом принтере, который давно следовало сдать в Политехнический музей. Адам присоединился к нам в последний момент. Для него осталось лишь место на пороге.

Адам выглядел так, словно с утра отработал спектакль: он уже стоял на ногах, мог внятно говорить и воспринимать речь, но взгляд его блуждал, и лицо казалось мертвецки бледным. Он был одет в старую проклепанную косуху, кожаные штаны и сапоги, вышедшие из моды в конце восьмидесятых: не то рокер на пенсии, не то байкер в отставке. А может, просто забыл, что такое мода, — некогда определяющее понятие своего бытия. Зато догадался перекрасить волосы из сине-черного в каштановый, характерный оттенок землян, и припустил седины. Мне всегда было интересно, какими красителями он пользуется, а с годами особенно.

— Вах! Кто пришел! — воскликнул Миша. — Все вздрогнули и развернулись к двери. — Только гляньте, каков красавец!

Адам оглядел собравшихся, припоминая, где он уже видел такую тусовку?

— Лечение принял? — спросил его шеф, и, получив утвердительный кивок, достал их кармана паспорт, который тут же оказался у Миши в руках.

— Кто это у нас такой супермен? — Миша развернул документ с важностью гаишника, который поймал водителя на парковке в неположенном месте. — Ах, как же, как же! Адам Богуславович! Давненько вас не видать! Смотрите-ка… 61-го года рождения, 30-го ноября… соответственно, документик-то устарел еще в прошлом веке.

— Кстати, Миша, сделай ему документ, — распорядился шеф.

— На двадцать лет моложе, — согласился Миша, — за вычетом прогулов. Адам Богуславович у нас оказывается Стрелец, а ведет себя, извиняюсь, как гад ползучий. Скажи ему, шеф, Стрельцы не подкладывают друзьям заподляны.

— Вы все у меня Змееносцы, — сказал вдруг шеф неожиданно серьезно.

— Кроме Миши, — добавила я и отобрала паспорт, — не может придержать свое скорпионье жало.

Адам положил паспорт в карман и с хрустом застегнул молнию, которая не застегивалась с прошлого века. В другой карман он опустил кредитку, с корой шеф направил его в магазин приодеться. Затем он пошел в лабораторию лечиться дальше.

— Не проспался мужик? — предположил Антон.

— Нормальная ломка, — ответил Миша со знанием дела. — Переломается — человеком станет. А нет, так я помогу.

— Да, боже мой! Индер не может его с иглы снять?

— Чувак на сцену подсел, — объяснил Миша Антону. — Со сцены его только вперед ногами.

— Миша… — попросила я.

— Тогда на Блазе бы его подлечить, — не угомонился Антон.

— У Адама энергетическая зависимость, — объяснил шеф всем присутствующим. — Таких как он, на Блазе не лечат. Вместо того, чтобы дразнить его, лучше загрузите работой. И вообще, — он с укоризной поглядел на Мишу, — я бы рекомендовал соблюдать осторожность в общении с ним.

— Я прослежу, — пообещала я. — В экспедиции они у меня будут молчать. Оба будут Рыбами по гороскопу.

— Ты никуда не поедешь.

— Почему?

— Потому что останешься в офисе.

Миша удовлетворенно хмыкнул.

— И ты останешься, — сказал шеф. — Адам работает с ФД, Джон ассистирует, Имо управляет машиной. Все! Колхоз там не нужен.

— Как это Имо управляет машиной? — испугалась я.

— Я буду на Лунной Базе, Миша останется за главного в офисе…

— Что же это, Имо будет управлять «тарелкой»? — не понимала я. — Имо?!

Имо меланхолично возвышался в углу.

— Его учили пилотажу, — сообщил шеф. — И если он прогуливал занятия, у него будет хороший повод пересмотреть отношение к учебе.

— Имо, тебя учили, — испугалась я еще больше, — и ты прогуливал?

Имо кивнул в момент второго вопроса. То есть, из контекста стало ясно, что он именно прогуливал. Но, если вспомнить, что мой сынок «тормоз» и просто не успел среагировать, то, стало быть, его все-таки учили.

— А практические занятия ты тоже прогуливал? — поинтересовалась я.

— Он справится, — ответил шеф, и Имо еще раз кивнул. Из чего опять не было ясно, прогуливал или справится?

— Мне надо быть там, — настаивала я. — Это моя работа. Никто кроме меня не распознает фон.

— Поэтому ты будешь сидеть в офисе, — напомнил шеф, — готовиться к работе. Как только будет нужно, тебя пригласят.

Экспедицию ждали. Миша весь день не отлучался с рабочего места. Ксю не пошла на зачет. В ответственный момент они ладили особенно. Может, оттого, что Ксю наконец смирилась с человеком, которым ее с детства пугали. Может, Миша изобрел универсальное средство против ее капризов:

— Выгоню с работы! — грозил он. — Так и будешь жить на папины алименты!

Это было категорически неприемлемо для самолюбия Ксюши. После такой фразы она умолкала, оставляя последнее слово за Борисычем. Даже теперь, когда Миша выгнал ее из кабинета, она не стала спорить. Только надулась и пришла ко мне в холл.

— Не угостите сигареткой, Ирина Александровна? — спросила она, развалившись в кресле.

— Действительно, не угощу. А как ты догадалась?

— Ну, пожалуйста… Безникотиновую.

— Где ж я возьму такую?

— Там, — указала она, — на верхней полочке бара. — В коробке, на которой написано «марихуана».

Похоже, сигарета здесь была ни при чем. Ксюше нравилось выпендриваться перед Сиром, который сидел как раз у стойки бара и что-то писал.

— Сириус, поищи там какую-нибудь ириску, — попросила я, — и дай ребенку, пока мне не пришлось дать ей ремня.

— Почему не идешь домой, Ксения? — спросил Сир и отложил рукопись.

— В Минске дождь, — ответила она. — А я без зонта.

— Он прекратится, когда ты выйдешь.

— Черта-с два! Шлейф идет через всю Прибалтику. Не верите? Посмотрите с радара.

Сириус достал черный зонт, откуда ни возьмись, словно из рукава вынул, и положил перед девушкой.

— Открой его и дождь прекратится, — сказал он.

Ксюша сперва смутилась, чего прежде не делала никогда. Потом раскрыла зонт и повертела над головой.

— А автограф? — спросила она. — Кто мне поверит, что это ваш подарок?

Даритель достал белый маркер, также, непонятно откуда. Подошел и написал на куполе: «Сириус сказал, что дождя не будет». Затем он снова устроился с рукописью в кресле и стал ждать, когда Ксения выйдет.

— Что вы будете делать, если нашли архив фронов? — спросил он, как только мы остались вдвоем.

— Постараемся дешифровать его.

— А потом? Вега уедет, а мы? Что будет с нами?

— Сир, когда, по-твоему, наступит конец света?

— Он уже наступил.

— Что еще шеф должен для нас сделать?

— Что? — удивился Сириус. — Разыскать их. Вот что!

— Фронов?

— Мы же не имеем технической возможности сделать это сами.

— Фроны опережают сигирийцев в развитии больше, чем сигирийцы землян. Никто не знает точно, живы ли они до сих пор. Сиги не волшебники и не ставят задачу нас спасать. О каких возможностях ты говоришь?

— О технических, — напомнил он.

— За пределами Кольца сиги бессильны. Фроны, если они есть, близко не подойдут к Магистралям.

— Шеф боится… Тоже мне, миссия! Как только он убедится, что Землю сделали фроны, он закроет контору и задаст стрекоча. Увидишь.

— Давай сначала дождемся экспедицию.

— Но вы же команда! — разошелся Сир, словно влез на трибуну. — Он же выбрал вас специально для этой работы. Он же все делает вашими руками, а вы глядите на него, разинув рты…

— Что ты предлагаешь? Свергнуть шефа и посадить тебя на престол?

Сириус умолк. Отложил бумаги на стойку бара, стал набивать трубку табаком. Рукопись тем временем рассыпалась по полу, но Сир не нагнулся к ней, пока не закончил.

— Ты что, не можешь взять компьютер? — не понимала я.

Мне его пристрастие писать на бумаге с самого начала было категорически непонятно.

— Он запретил, — ответил Сириус с намеком на шефа, и сделал первую затяжку.

— Ты пишешь что-то крамольное?

— Вся жизнь — крамола. Ты знаешь.

— Нет.

— Ты знаешь, что мы пишем архив для фронов. Других целей в жизни на Земле я не вижу. — Он поглядел на меня, чтобы удостовериться, что проповедует не впустую. — Других целей не предусмотрено, но информационные носители планеты не беспредельны.

— Что ты хочешь сказать?

— Представляешь цивилизацию на фоне матричной перезагрузки? — спросил он. — Выйди наверх и оглядись.

— Там дождь. И что?

— Если мы в ближайшее время не найдем творцов, здесь будет тотальный дурдом. Ты получишь возможность наблюдать выпадение в маразм большинства населения планеты. Ты увидишь общество, которое поклоняется фантику от конфеты. Выжить смогут только дикие племена, если их еще не истребила цивилизация.

— Поговорил бы об этом с шефом, — предложила я.

— Разве он станет слушать?

— У сигов нет техники, способной слоняться по Вселенной в поисках фронов. Они также бессильны, как мы.

— У сигов, — согласился Сир. — А у нас?

— А у нас что, особое положение в Галактике?

— Если я не ошибаюсь, твой сын наполовину фрон.

— Флионер.

— Не важно. Его отец должен знать, где искать братьев по разуму.

— Добраться до Флио, — объяснила я, — у нас тоже нет возможности. Координата, которую они дали, недосягаема от Кольца, к тому же заведомо фальшива и десять раз поменялась в силу естественных космодинамических процессов.

— Но однажды ты там была.

— Это устроил Його-Птицелов, и хватит обсуждать эту тему. Я не поверю, что он жив, пока не увижу лично.

— Другие родственники наверняка могут знать, — намекнул Сир и снова спрятался в бумагах.

Экспедиция вернулась в контору с победой: фон был списан на редкость четко, невооруженным ухом можно было определить, что это не волны Балтийского моря наводят помехи, что это именно информация с древнейших матриц, которые до нас на Земле, пожалуй, не находил никто, потому что не умел искать. Вне всяких сомнений, ископаемые матрицы обладали сильнейшим энергетическим зарядом, способным влиять на современные матричные узлы. А точнее, «выключать» их, мешая контактеру понимать родной язык, а наблюдателю ориентироваться в реальности. Только эта победа не приблизила нас к тайне Вселенной, древние матрицы расшифровке не поддавались.

Шеф собрал консилиум из всех сотрудников, способных соображать, привлек к работе сигирийский лингвистический архив, содержащий ключи ко всем известным языкам Галактики. Без результата. Кончилось тем, что он накричал на Мишу и приказал ему думать:

— Здесь какая-то хитрая кодировка, — сказал он. — Ломай, как хочешь! Делай все, что сочтешь нужным, только дай мне ключ!

Миша, поддавшись влиянию шефа, стал создавать универсальный декодер, но сигирийская техника отказался решать задачу, сославшись на нехватку памяти. Мише некогда было разбираться с ее капризом, он пересел за человеческую машину, которую собрал сам, до последней детали. Впервые я увидела, как он, сидя за компьютером, удивился. Не думала, что в этих машинах есть что-то, способное его удивить.

— Шеф, — сказал он, — чтоб я сдох! Тоже не открывает файл.

Компьютер не подавал признаки жизни.

— Не может быть, — ответил Вега.

— Сам знаю. Ну-ка, — обратился он к Ксюхе, — отвертку сюда тащи… — но Ксюха не собиралась уходить на самом интересном месте. Что-то нам всем подсказывало: кульминация близко.

— Ну, Борисыч…

— Там в столе, — Борисыч указал на соседнюю комнату.

— Зачем? Дело же не в железе.

Миша был полон решимости.

— Неси, сказал! В нижнем ящике. Отвертка с крестовиной!

— Подожди, — остановил его шеф. — Ксения, в чем по-твоему дело?

Ксюха сначала сконфузилась, а потом указала на датчик загрузки процессора, который замер на отметке 100 %.

— Это не текст… Это программа, — сказала она, и шеф задумался.

— То есть, тест читается как команда?

— Конечно, — подтвердила Ксю. — Я смотрю, смотрю… думаю, чего это он делает? Он же не понимает, что это текстовой файл.

Шеф сел за компьютер рядом с Мишей.

— Вернись назад, — сказал он. — Запускай в пошаговом режиме.

Миша не спорил. Никогда прежде шеф не брался руководить им, как паршивым студентом. Таких оплеух от жизни Миша еще не получал.

— Читай, что показывает? — продолжил шеф.

— Диск переполнен, памяти не хватает, — прочел Миша и успокоился. — Что я говорил? Шеф, ну не может быть такого.

Шеф задумался.

— Может, если матрица Земли записана в режиме машинного кода, — сказал он. — Кто-нибудь из вас предполагал, что природа планеты подчиняется технической программе?

Безнадежное молчание наступило в ответ. Шеф иногда задавал нам каверзные вопросы, но с глазу на глаз, пригласив в кабинет, усадив в кресло. Аудитория безмолвствовала. Мы, как «апостолы» Сириуса, молчали в надежде, что Учитель сам объяснит. Шеф молчал вместе с нами. Компьютер читал текст, как сигнал «SOS», и предупредил: «Архив переполнен, если не принять мер, произойдет автоматический сброс».

— Вот вам информационное воплощение апокалипсиса, — объявил Вега. — Вот вам назначение гиперузлов. Вот вам аномалия развития. Работа закончена. Всем спасибо.

Он встал, дошел по коридору до своего кабинета, но у двери задумался и свернул в лабораторию. Там у Индера в шкафу лежали таблетки с успокоительным, а может, с ядом. Я такой же неуверенной походкой пошла за ним.

— Поговорите с Сириусом, — предложила я. — Расскажите, что произошло и послушайте, что он скажет.

— Что рассказать? — не понял Вега.

— Что ментальный фон перенасыщен. Послушайте, что он ответит.

— Кто ответит?

— Расскажите Сириусу. Обещаю, вам будет интересно. Думаю, он лучше всех понимает, что происходит.

— Всем пророкам так кажется.

— Поговорите, прошу вас. Хуже не будет.

Шеф остался стоять у шкафа с таблетками в нерешительности. Сириус спал за стеной на гостиничной койке. В Мишином кабинете по-прежнему было столпотворение.

Не исключено, что разговор между Вегой и Сириусом все-таки состоялся. Оба «светила» с той поры вели себя подчеркнуто нейтрально в отношении друг друга, словно великий передел космоса закончен, и мы, маленькие планетки, можем продолжать вращаться вокруг них по разрешенным орбитам. Миша погрузился в работу и велел Ксении особо не задаваться: ничего гениального ее догадка не содержала, а потому ее дело по-прежнему слушать гуру и подносить отвертки. У детей закончился срок пребывания на Земле, а вместе с ним исчерпались возможности его искусственно продлевать. Они уже не пропадали по ночам, а тащили сверху все, что могло пригодиться на Блазе.

Имо добыл на барахолке большой серебряный крест на цепи и повесил на шею, чтобы сбивать с толку индикаторы в пропускных коридорах. Джон накупил настоящих книжек и принюхивался к переплетам. Первый раз он почувствовал запах клея, использованного по назначению. Ему и раньше был знаком этот запах, потому что Имо провозил его в тюбиках от зубной пасты и давал своим товарищам нюхнуть, сунув голову в полиэтиленовый пакет.

— Теперь меня точно в конторе не оставят, — жаловался Джон. — Я сделал свою работу, но она вас только огорчила.

— Оставят, — утешала его я. — Потому что без тебя тут годами ничего не делалось.

— Вега сказал, я должен учиться фазодинамике.

— Учись, сынок.

— Тогда я нескоро вернусь на Землю.

— Ничего. Если Вега сказал, значит, надо учиться. Сейчас тебе главное хорошо пройти тесты. И Имо тоже. Ему особенно надо постараться… Слышишь, Имо? Все-таки выпускные, если для тебя это что-то значит.

— Чему научили, то и получат, — ответил Имо, обувая магнитные ролики, с которыми на Блазе не расставался, как чукча с лыжами. С его груди свисал крест и угрожающе покачивался.

«Все-таки, — подумала я, — мое сознание безнадежно устарело для понимания некоторых вещей».

— Видел бы тебя Сириус.

— Он видел, — ответил за Имо Джон.

— И что сказал?

— Видела бы тебя мама, — процитировал он. — Знаешь, чего он не видел? — Джон подошел к Имо и задрал рукав его футболки. На бицепсе моего младшего сыночка красовалась свежая татуировка: обезглавленная птица с обручами, оплетающими ноги.

У меня потемнело в глазах.

— Ну-ка, где у нас были остатки мыла?..

— Подожди, ты не видела, что написано у него на животе, — сказал Джон, но показать не смог, Имо решительно заправил футболку в штаны.

— Имо, — испугалась я, — как бы мне прочесть, что там написано?

Имо встал на роликах, застегнул на животе жилет и оказался больше прежнего недоступен.

— Ты не читаешь на «сиги», — напомнил он, и стал собирать рюкзак.

— Дай-ка я догадаюсь. Там написано: «Я бестолковый фрон, будьте ко мне снисходительны». Так или нет?

Он собрал остатки багажа, взвалил рюкзак на спину и пошел к лифту.

— Джон! То, что написано у него на животе, прилично?

Джон вздохнул.

— Хоть передай смысл.

— Лучше не надо, — сказал Джон и поволок свой рюкзак следом за Имо. — Я не могу сказать, не проси…

В лаборатории, перед тем как проститься, он неожиданно отвел меня в сторону и озадачил еще больше:

— Извини, если виновен перед тобой, — сказал Джон.

— Виноват, — поправила я по привычке. — Господи, Джон, в чем ты можешь быть виноват?

— Ну, если был…

— Что ты придумал?

— Если буду виноват, тогда прости.

— Когда будешь виноват, тогда и попросишь прощения, — сказала я, но Джон еще не закончил каяться. Он только задумался над фразой по-русски. Он всегда задумывался, прежде чем сказать что-то важное, но Имо не дал ему раскрыть рта.

— Иди, — сказал он, и повел Джона в капсулу. — Припадок совести, — объяснил он мне, и тайна уехала от меня на Блазу.

День я мучилась в догадках, а вечером решила поступить, как Имо: наплевать на все и расслабиться, пришла к Мише в офис, села рядом и стала ждать, когда он обратит на меня внимание. Миша работал в одиночестве и на посещение не реагировал. Пришлось поставить на стол бутылку вина и намекнуть, что в сумке закуска.

— Дети свалили? — догадался он. — Оттягиваемся?

— Приглашаю тебя сделать это в «пещере» Адама, старой компанией, — сказала я. — Алена сейчас подъедет. Без Геры. Чуешь момент? Советую воспользоваться.

— Беспупович пригласил? — невозмутимо спросил Миша.

— Я тебя приглашаю к Беспуповичу.

— Вот еще! А вдруг вы захотите заняться любовью?

— Тогда мы попросим тебя уйти.

— Я бы взглянул на этот цирк.

— Замочная скважина в твоем распоряжении. Или шкаф. Хочешь, я постелю тебе в шкафу подушку? Или тебе непременно надо свечку держать?

— Не свечку, — поправил Миша, — канделябр таких свечей, от которых у Беспуповича разовьется комплекс неполноценности!

— Похоже, вечеринка отменяется, — сообразила я, но Миша уже разглядел бутылку и прицелился к закуске.

— Прости! — воскликнул он и положил мне голову на плечо. — Я болван! Как я мог! Как я посмел упомянуть канделябр? Ведь эти двое влюбленных наедине наслаждаются высокой поэзией!

— Заткнись по-хорошему, — попросила, но Мишу несло.

Из него извергалось накопленное годами, обложенное запретами, утоптанное обидами. Ему физически надо было высказаться, прежде чем залить в себя первый бокал. К тому же он привык в моем обществе бесцеремонно выражаться на любые темы, даже те, от которых я краснела по молодости лет. Мишу несло, и я была бессильно заткнуть фонтан. Я всегда была бессильна против его хамства, но приехала Алена и заткнула его с порога.

— Адам приглашал? — повторила она тот же вопрос. — Хотя, впрочем, раз я уже здесь, то какая разница?

В хижину Адама мы проникли из лифта. Уже в подвале был слышен неистовый грохот, свидетельствующий о том, что хозяин не ждет гостей. Он сидел посреди комнаты в рваной майке, барабанил по ударной установке и не обращал внимания ни на пришельцев, ни на аплодисменты. В ушах у него стоял грохот, а глаза закрывали ужасно длинные волосы, которые ниспадали на барабаны, сотрясаясь в такт. Адам не заметил нас, пока Миша не выставил бутылку на главный барабан.

— Совсем одичал мужик, — сказал Миша. — Я ему женщин привел, а он грохочет на всю деревню.

Адам откинул «гриву», приподнял бутыль и исполнил заключительный удар.

— Так, — произнес он, озирая развалины своего земного быта. — Где мой штопор?

Как будто мы четыреста лет должны были стеречь его штопор.

 

Глава 8. РЕДУКТИВНАЯ ПАМЯТЬ

Клятва, данная мною Адаму, все рано не прожила бы до конца романа. И зачем? Не понимаю, почему человечество не должно знать, что происходит в шарумских театрах? Кроме того, я сомневаюсь, что человечество дочитает это произведение до восьмой главы, поэтому моя совесть спокойна, и я собираюсь описать зрелище, которое видела своими глазами. Оно похоже на интерактивный спектакль: одинокий джентльмен подводит итог жизни и предается воспоминаниям, в том числе сексуального характера, которые помогают ему проникнуть в суть самого себя. Адам погрузил зрителей в гипноз, выбрал среди них героев, соответствующих сюжету, и использовал в качестве партнеров. Зрители играли роли, составляли массовку, сами влияли на развитие событий. То есть сдавали в аренду на время спектакля не только тела, но и личные переживания. В шарумских театрах, как в бане, не считается зазорным оголять ни тела, ни души. Иногда доходило до откровенности, от которой хотелось прыгнуть с балкона. Иногда смотрелось эстетично. Не скажу, что в человеческом искусстве подобное невозможно, но жанр наверняка попал бы под запрет. А может, нет. Не стесняются же люди ходить в кунсткамеру. Театр Галея — та же кунсткамера подсознания, а ментальный фон в этом заведении аналогичный Земле по своей насыщенности и активности. Именно он действует на публику как наркотик. Актеры же, способные управлять аудиторией под гипнозом, становятся популярными фигурами в театральной среде, что влечет за собой немалые гонорары и особое положение в обществе, которое в свою очередь тоже затягивает. Чем мощнее воздействие актера на публику, тем мощнее отдача, тем в большую зависимость попадает он сам. В зависимость, как выразился бы Вега, от постоянного эмоционального «кровопускания», которое мы, к сожалению, не смогли обеспечить Адаму на Земле.

После экспедиции Адам покинул нас. И был скандал… почти библейская фраза. И были попытки вернуть все в старое русло, и отчаяние было, и недоумение, и осознание факта. Шеф старался больше всех, только на этот раз он определенно лукавил. Не стал бы он посылать Джона учиться фазодинамике, если бы заранее не предвидел такой исход.

Против отъезда Адама выступили все, кроме меня. Индер уверял, что не все потеряно. Ему было жаль расстаться с пациентом. Ему, как уважающему себя доктору, было интересно довести беднягу до летального результата. Все остальные были уверенны, что без Адама с предстоящей работой не справиться. А я желала вернуть его в Шарум, пока не поздно, пока он снова не пропал из вида на много лет. В итоге я же оказалась виноватой. Ни за что. Просто с некоторых пор в Секториуме пошла мода, считать меня причиной эмоционального перегрева, которому постоянно подвергался Адам. Никто кроме меня не видел Адама после спектакля, никто не знал, что на Земле для него не найдется работы, после которой можно умереть от усталости.

У меня была другая версия. И первый побег Адама, и этот я объясняла только дискомфортом ментальной оболочки тиагона в тяжелой матричной среде. Дискомфортом, которого ему потом ностальгически не хватало, пока он не создал свой сумасшедший театр. Наверняка шеф разделял мою точку зрения, но не хотел признаться. Наверняка ее разделял и Индер, потому что знал, кто такой Адам. Не мог не знать. Теперь они обвиняли меня в общем хоре, потому что любое неприятное событие должно иметь автора, тогда как авторство приятных событий может взять на себя коллектив.

Контора осталась без оператора ФД, Миша — без повода для пошлостей в мой адрес, все прочие — без общества Адама Славабогувича, без которого и так обходились. Только теперь, по прошествии времени, можно было точно сказать, что из всех нас, благополучных секториан, плохо кончил только Адам. С другой стороны, именно Адам мог кончить гораздо хуже.

— Нет, — возразил мне Миша, — плохо кончить нельзя. Можно либо кончить, либо не кончить вообще, что на старости лет гораздо хуже. Скажем так, из всех сотрудников по собственному желанию удалось уволиться ему одному. Да еще Юстину.

— Юстина уволили, — напомнила я.

— Правильно, — согласился Миша, подумав, — вот уж кто действительно плохо кончил.

На самом деле ни Адам, ни Юстин не остались в накладе. Адам вернулся в Шарум, а Юстина шеф привез из Хартии, как только понял: связываться с тамошней публикой у него нет ни храбрости, ни нужды. «Хватит с меня гибридов», — сказал он с намеком на Имо, который не оправдал ни одну из возложенных на него надежд. Шеф привез Юстина, но достойного места на Земле ему не нашел.

Сначала Юстин обитал в Володином гараже, потом в офисной гостинице, потом упал духом. Володя уже не составлял компанию для пьянки, а в офисе Юстину не наливали. Он только слонялся по кабинетам, матерился и мешал работать, пока шеф не поместил его в свободный модуль, где старик совсем заскучал:

— Хоть бы в тюрягу посадил, — ругался он. — Там хоть знаешь, за че сел. Из тюряги хоть выйти можно.

— Придумай сам, как и где жить, — предложил ему шеф. — Выпустить тебя наверх без присмотра я не могу, болтуна и алкоголика. Не имею права.

Юстин решил, и шеф позвал меня для беседы.

— Он хочет поселиться у тебя, — сообщил шеф. — Согласен спать в саду, в гамаке. Потерпишь его немного?

— Что ж делать? — ответила я. — Потерплю.

Я освободила чулан, где когда-то прекрасно квартировал Сириус, разместила там шкаф и кровать. Юстин стал жить в моем модуле и, в общем-то, не мешал, даже работал в саду, пока сад ему не наскучил. Заодно ему наскучил модуль вместе с его обитателями и посетителями. Однажды мы поцапались:

— Ты нарочно меня в чулан заселила, — упрекал Юстин. — Вот ты как меня уважаешь!

— Твой чулан больше моего рабочего кабинета!

— Там ни одного хреновенького оконца!

— А где ты видел окна в моей комнате? Ты в модуле видел хоть одно окно?

— Все равно у тебя по-людски, а у меня — сучья конура!

— Потому что я делаю уборку и не складываю бутылки под кровать! Может, тебе Гуму нанять горничной? Восемь квадратных метров пропылесосить не можешь!

— Ты нарочно поселила меня в чулан! Хотела меня унизить! Указать, где мое место!

— Ладно, давай меняться. Живи в моей комнате, — согласилась я, привела в порядок чулан и поселилась там, но когда Юстин, приняв на грудь, свалился ко мне в постель, решила — хватит, и переехала в комнату к детям, а оттуда в верхний дом, куда Юстин, по счастью, доступа не имел.

Сначала он злорадствовал и размещался по территории модуля, потом опять на меня обиделся. Он обнаглел до того, что стал угрожать голодовкой, если я раз в день не буду спускаться вниз, чтобы приготовить ему горячее. Я терпела это ради одного удовольствия, посмотреть, что с ним сделает Миша, когда вернется с «Марсиона». Возвращение затягивалось. От этого ожидание становилось еще волнительнее.

В первый же день Миша вышвырнул Юстина прочь вместе с пожитками и организовал генеральную уборку.

— Куда я его дену? — растерялся шеф.

— Куда хочешь! — ответил Миша. — Можешь отправить на Блазу родственникам в качестве сувенира.

— Только на Блазе его не хватало!

— Зато Ирке он нужен позарез! Как она раньше без него обходилась?

Вопрос местожительства Юстина Миша решил сам. Сначала он выяснил, где у нас самая дальняя лифтовая отводка на территории России, потом произвел разведку с орбиты на предмет заброшенного села, максимально удаленного от очагов цивилизации. Затем он пошел в местный сельсовет и купил за бесценок относительно крепкий дом. Туда и был десантирован Юстин на пожизненное поселение.

Деревню окружали леса с дичью, ягодами и грибами, болота с клюкой, озера с рыбой. К дому прилагался участок в четыре гектара. Ближайший лифт находился в гараже, в окрестностях райцентра, куда мы перегнали старый Аленин джип, и стали возить Юстину спички, соль и крупу. Остальное, по мнению Миши, он должен был добыть и вырастить сам. Только голодной весной Юстин съел картошку, предназначенную для посадки. А вслед за ней сварил кашу из семян фасоли и огурцов. Мише он объяснил, что земля в здешних краях неплодородная, никак не годится для выращивания сельскохозяйственных культур. Понятное дело, мужики в разговоре между собой выражались так, что держись за забор. Я же, для экономии многоточий, позволю себе передать суть:

— Если дело в земле, — сказал Миша, — я пригоню тебе с фермы трактор коровьих фекалий.

— Вот как ты меня уважаешь, — ответил Юстин. — Фекалий!.. Мало того, что я без провианта, теперь и по уши в фекалиях буду?

Что делать? Мы стали возить Юстину еду, потому что так было спокойнее. Сам же Юстин не доставлял себе труд даже чистить картошку. Он ел ее с мундиром и пуговицами; дробил протезом не сваренные макароны и матерился. Когда мы приезжали, он материл нас. Когда не приезжали — материл пустую дорогу. Когда дождь размывал дорогу — материл дождь, когда выглядывало солнце, Юстин материл солнце.

Шло время, дороги размывало все больше. Однажды джип увяз в грязи всеми колесами. Миша психанул и решил гуманитарную помощь прекратить, посмотреть, что будет. Он перешел на орбитальное наблюдение: «За грибами побёг… — радостно докладывал Миша. — Глянь-ка, теперь косу точит. Никак, сена решил накосить для соседского мерина. Ага… выменял где-то яиц на старые сапоги». Юстин слишком бодро перемещался в окрестностях, чтобы в ближайшее время доставить нам похоронные хлопоты. Мы расслабились, но однажды шеф намекнул, что неплохо бы съездить, что некрасиво как-то получается. Мы опять нагрузили джип продуктами, прибыли на место и застали разительные перемены.

Во-первых, у Юстина наладилась личная жизнь. Точнее, возобновилась, так как в нашем обществе он не решался надуть «Мариванну». Во-вторых, угодья вокруг дома оказались засеяны; и, в-третьих, в гостиной Юстина появился изощренный самогонный аппарат немалой мощности. Все прочие помещения превратились в склад запчастей к нему и в хранилище пустой тары. На окнах появились железные решетки, на двери замок, величиной с тракторное колесо, и окошко с расписанием приема заказов и выдачи продукта, потому что все окрестные дома заселили алкоголики, — сизые носы проклюнулись по весне невесть откуда. Наверно жители окрестных городов избавились от семейных обуз, вывезли их в лоно природы, где они стали постоянными клиентами Юстина. Кто мог, платил наличкой и натурой, кто не мог — отрабатывал барщину. Юстин поил всех, поил часто и дешево. Теперь у него было все: грибы приходили из леса уже маринованными, рыба выпрыгивала из озера и вялилась сама, в чулане висел настоящий окорок. Юстину поправили забор и построили баньку. Он принимал и угощал нас, как родных, собирался попарить с березовым веником, но мы оказались не готовы к такому повороту событий. Тем более, что на стенке предбанника Миша нашел странный чертеж, сделанный мелом на обломке школьной доски. Меня он уверял, что это схема работы двигателя сигирийских «тарелок». Впрочем, может быть, Мише померещилось спьяну. В тот раз он оценил не только образ жизни бывшего коллеги, но и качество напитка, благодаря которому эта жизнь невероятно преобразилась. Миша оценил его так высоко, что мне пришлось волочь на себе до машины девяносто килограмм его полуживого веса.

Про чертеж мы забыли, не стали волновать шефа. Просто Юстин был человеком незаурядным, до конца не понятым. Даже до середины не понятым, в том числе самим собой. Может быть, ему, как Адаму, было тесно жить на Земле. Только в отличие от Адама, некуда было деться.

Ксюша вежливо дождалась, когда я закончу предаваться воспоминаниям, поливая клумбы, и замечу ее. Подошла, огляделась, словно опасалась слежки.

— Ирина Александровна, вы знаете, сколько на Земле таких же Секториумов, как наш? — спросила она.

— Думаю, мы единственные, — растерялась я. — Хотя, если честно, никогда об этом не думала.

— Не будете смеяться, если я вам кое-что покажу?

Она была напугана. Не представляю, какое зрелище могло напугать такого храброго человечка, как наша Ксю. Я пригласила ее в комнату.

— Можно, покажу на вашем экране? Только обещайте, что не расскажете Борисычу.

Она вошла в сеть, развернула сектор, где хранила личные файлы, мигнул глазок почтового ящика и на экран пошел текст:

«Куда ты пропала, радость?»

— Видите?

«Поговори со мной. Ты обиделась? Не хочешь общаться?» — обычный сетевой треп.

— Что тебя напугало?

— Он покойник. Я общаюсь с мертвым человеком. Как это может быть? Наверно Судный День настал, если мертвецы возвращаются?

— С чего ты взяла, что он умер?

— Да потому что я знаю его. Вернее, знала. Он учился со мной в одном классе и умер три года назад.

— Почему ты уверенна, что это он?

— Уверена, — сказала Ксюша. — Проверила потому что. Потому что он знает кое-что, что кроме него никто знать не может. Мы дружили.

— Он мог рассказать об этом другому однокласснику, оставить дневник…

— Не мог! Не мог! Не мог! Помогите узнать, вдруг он жив? Вдруг мы хоронили клона, а он попал в другой Секториум, как Борисыч. Ведь бывает же?

— Вряд ли, — ответила я. — Чтобы знать точно, надо говорить с шефом. Только я не слышала, чтобы другие миссии привлекали к работе землян.

— Вы поговорите с ним? — спросила она с надеждой.

— Мне придется показать ему вашу переписку.

— А если он жив, ему это не навредит?

— Ты не пробовала спросить своего друга напрямую, жив он или нет?

Ксюша испугалась еще больше.

— Первый раз общаюсь с покойником. Откуда я знаю, о чем их можно спрашивать, о чем нельзя? Я вообще не знаю, как с ними обращаться.

Все мы однажды что-то делаем в первый раз. И шеф никогда прежде не получал от коллег задания, проверить личность собеседника с того света. В отличие от меня, он поверил не глядя.

— Да, фоновые раскопки иногда дают странный эффект, — согласился он. — Она испугалась? Не стоит. Да… — он просмотрел на компьютере технические характеристики текста, — покойник. Если говорить точно, слэпатический субстрат. Видишь, импульс идет не с сетевой, а архивной антенны. Джон уехал, сейчас их налетит целый рой.

— Потому что уехал Джон?

Шеф странно поглядел на меня.

— Он видит их, а они это чуют и прячутся. Таких, как Джон, хорошо иметь рядом, когда работаешь с фазами. Глупо не использовать его возможности…

— В качестве пугала.

— Именно в этом качестве, — согласился шеф. — Если твой сын не хочет учиться, никаких других задач он решать не сможет. Где Ксения? Веди ее сюда.

Бледная Ксюша опустилась на табуретку в углу.

— Не надо углубляться в контакт, — предостерег ее шеф. — Никому от этого легче не будет, ни ему, ни тебе. Молодым умер?

— Да, — ответила я за Ксению. — Пятнадцатилетним мальчиком.

Шеф пошел отпирать дверь ФД.

— Сейчас посмотрим, что за мальчик, — сказал он, поднял на транспортер переносной агрегат и прикатил его в кабинет.

Под чехлом я узнала очертания устройства, с помощью которого Миша много лет назад украсил мне стену зеленой кляксой, и отошла за экран.

— Взгляни, что делается. Их тут… Хоть на карантин закрывайся, — шеф подал мне очки.

Действительно странное зрелище. Много раз я смотрела в фазы, но в глазах еще не рябило. В кабинете шефа наблюдалась небывалая активность: и размытые антропоморфные очертания, и комки «светлячков», скачущие по столам, видно было даже лицо без тела и головы, но я не узнала никого из ныне покойных.

— Покойники должны покоиться, — сделал вывод шеф, и я с ним немедленно согласилась. — От них живому человеку только вред! — я согласилась и с этим. — Особенно теперь, когда мы работаем в зоне риска. Как бы опять не навлечь беду. Давно в наших модулях не взрывалась техника.

— Давайте вызовем Джона, — предложила я.

— Ты знаешь, где Джон? — спросил шеф. — Он где угодно, только не в школе.

— Надо в Шаруме поискать.

— Их обоих на Блазе не видели со дня возвращения. Оба торчат вне связи, в трансгалактической зоне. Спрашивается, что им там делать вдвоем?

— Я вам не мешаю? — напомнила о себе бледная Ксюша, и шеф поправил очки.

— Отчего умер твой мальчик?

— Болел, — прошептала она, словно боялась спугнуть.

— Как болел?

— Он родился больным. Болел-болел и умер.

— Удивительная безответственность, — продолжал ворчать шеф. — Они ведут себя так, словно имеют право принимать решение. Это на чужой-то планете.

— Она им роднее Земли. К тому же Имо будет работать в этой зоне… трансгалактической.

— Я запретил Джону покидать Блазу. Или теперь Имо распоряжается вместо меня? Так! — шеф поймал «мальчика» в фокус и активировал поле. — Взгляни, какой стойкий субстрат. Такие остаются от молодых и здоровых после катастроф. Болел, говоришь? Невыработанные формы могут быть гиперактивны. — Шеф хотел предложить Ксюше очки, но вовремя одумался. — Идите-ка на воздух, — сказал он, — прогуляйтесь, пока я обработаю модуль. Ирина, побудь с ней. Скажи всем, что в подземке два часа карантина, и пригласи сюда Мишу.

На скамейке в парке Ксюша начала приходить в себя, но все еще смотрела на мир глазами инопланетянки. Что-то у всех секториан в глазах появляется ненормальное, что-то делающее их похожими друг на друга. Сегодня я заметила это у Ксю.

— У нас, оказывается, весело жить, — поделилась она. — Сигам наверно в гробу не снилось… Я-то думала, космос!.. Что может быть интересного в чужом космосе?

Постигнув суть земного бытия, Ксюша прогулялась в ларек и почувствовала свое превосходство над продавщицей. Она сама выбрала скамейку в тени, согнала с нее подростков и дала понять окружающим, что все они дремучие аборигены. Потом стала поить меня соком и излагать свое видение происходящего, не стесняясь прохожих, как это делал ее отец. Впрочем, он до сих пор не избавился от юношеских привычек.

— Сказать вам, почему слэпы лезут к нам в подземелья? Потому что им скучно. Сигирийская техника для них доступнее человеческой, потому что грамотно сделана. У нас индуктивный способ архивации, а у сигов редуктивный. Понимаете? Наша информация записывается и считывается, а сиги ее программируют, а потом воссоздают логические куски. Там не надо складывать буквы в слова, можно сразу активировать фразы.

— У них иероглифическое письмо. И ментальность «иероглифическая», — сказала я, и Ксюша поняла, что допустила бестактность. Аборигены оказывается такие дремучие, что не усекают разницу между технической и гуманитарной проблемой.

— Вот смотрите, — стала объяснять она, — можно кодировать информацию чередованием символов, тогда каждый символ будет занимать какой-то объем в пространстве носителя; а можно один и тот же объем загрузить безмерным количеством символов. Одна малюсенькая сигирийская коробочка в эфире заменяет диск размером… — Ксюша оглядела парк, но не нашла в нем достаточно места для диска, — …размером с половину Галактики. Какое раздолье привидениям! Эфир — их родная среда. Вы поняли, почему Борисыч не поверил в перегрузку архива? Я бы сама не поверила.

— А что в той коробочке? — спросила я.

— Ничего особенного, — ответила Ксюша, ковыряя этикетку на пакете сока, — редуктив… Они это называют «бело-позитронным веществом».

— Почему «бело…»? Это связанно с алгонием?

— Не знаю. Но, если вам надо, могу спросить. Там позитроны на отрицательных ядрах. Нет… Белые они потому, что дают белые сдвижки в спектре, даже в невидимых зонах. Например, у нас в офисе редуктив со сдвижкой в гамма-излучении. Это самые тонкие носители, но с ними нельзя работать удаленно. Есть редуктивы с красным смещением, на такие можно писать информацию с расстояния.

— Почему ты называешь память редуктивной?

— Все технари так говорят. Вам правда интересно? — удивилась она и стала объяснять, размахивая пустым пакетом. — Одни и те же микрочастицы могут выдавать разную информацию в зависимости от положения относительно друг друга. Представляете, как ведут себя частицы, как они взаимодействуют? Там миллиарды вариантов в доле секунды. У сигов архив не пишется, а моделируется в микропроцессах воздействием эфира. Слэпы тоже живут в эфире, вот и лезут, куда не надо. Не знаю, может, на Земле такой способ записи никогда не изобретут. — Ксюша выдержала грустную паузу. — Разве что Судный День настанет, мертвецы воскреснут и уберутся от нас подальше… Вы думаете, настанет?

— Не знаю.

— Если бы я была призраком, я бы нашла способ выдать на экран текст. Дико будет, если человечество начнет применять редуктивы. Это же связь с потусторонним миром.

— Вот это да! — удивилась я. — А сиги что же, по-твоему, не умирают?

— Еще как умирают, — заверила меня Ксюша. — Если умер сиг, значит, все! Считайте, стопроцентный покойник. А у нас?

— А что у нас?

— Все Страшного суда ждут, вот что! Нервничают и не понимают, что техника-то нечеловеческая.

— Бело-позитронное вещество, говоришь?..

— Надо сказать Боричычу. Не слэп ли нашу технику попутал тогда, после экспедиции, помните?

— Срок годности закончился у сигирийского вещества, — предположила я.

— Что вы, оно как галактики, появляется само собой. Это ведь живая природа.

— А стереть информацию с такого носителя, тоже можно?

— Элементарной. Позитронной бомбардировкой, — сказала Ксю, и немного погодя добавила, — только частица должна быть особенной. Догадываетесь, какой? С отрицательным зарядом времени. Тогда энергия переходит на частицу и гаснет. Разве Борисыч вам не объяснял? Господи, о чем же вы разговаривали столько лет?

Минуту молчания Ксения посвятила раздумьям о Борисыче, а я — обработке информации.

— Ну и сколько же у него детей? — вдруг спросила она. — Если это не коммерческая тайна.

— Похоже, двое.

— Что ж он так… Я думала, сменными бригадами вкалывать будем.

— Устала?

— Ну, вы спросили! Конечно, устала. Можно подумать, на сигов работать — большой курорт. Хорошо хоть платят по-божески.

— А моральное удовлетворение?

— Все равно, по сравнению с ним, я чувствую себя дурой, — призналась Ксюша. — А моя сестра? Она будет у нас работать?

— Нет. Разве что, твой племянник, когда вырастет.

— Почему Борисыч нас не знакомит?

— Разве ты просила его об этом?

— Ну, не знаю… Сестра все-таки. Можно подумать, у меня навалом сестер.

— Скажи об этом отцу.

— Вот еще…

— Что опять между вами не так?

— Он мой начальник! Начальник и все. Я не обязана с ним обсуждать личные темы. Ненавижу, — вдруг сказала она и надулась. Сейчас бы самое время хлопнуть дверью, ан, нет дверей! — Ненавижу, — повторила она и даже не попыталась уйти. — Всю жизнь вокруг мамаши одни уроды пляшут. Если бы он был, их бы не было.

— Но ведь мама сама не хотела…

— Если бы он любил, он бы не ушел.

— Иногда уходят, потому что любят.

— Вот, ерунду сейчас сказали, Ирина Александровна! Сами же чувствуете, что сказали глупость! Когда любят — не уходят. Это я точно знаю.

— Ничего не поделаешь, Ксюша. Тебе придется простить их обоих. Ради себя самой. Ради того, чтобы отношения родителей не портили тебе жизнь.

— Уже испортили, — призналась Ксюша и посмотрела на меня внимательно, желая понять, на чьей стороне я воюю.

Ей снова не удалось это сделать, потому что я сама не знала, на чьей.

— Как представлю, что мне всю жизнь с ним работать… — сказала она, но фразу не закончила. Наверно представила, что когда-нибудь ей все-таки придется работать одной.

После карантина шеф пригласил меня в офис и предупредил, чтобы торопилась. Я грешным делом решила, что дети катаются по Кольцу, вместо того, чтобы проходить аттестацию, но настроение шефа изменилось.

— Знаешь, что придумал Сириус? — спросил он.

— Боюсь предположить.

— Повторить твое путешествие на Флио, — шеф сел в кресло, надел очки и занялся делами, дав мне возможность осмыслить сообщение.

— Каким образом он собирается это осуществить, не объяснил?

— Отчего же? Объяснил. Он считает, что ему поможет Имо.

— Каким же образом Имо поможет?

— Это я собирался спросить у тебя.

— Понятия не имею. А вы?

— И я не имею. Тем не менее, хотел бы знать, о чем они договорились.

— Вы уверенны, что они о чем-то договорились?

— Сириус считает, что у Имо сохранилась связь с Флио.

— Интересно, с чего он взял?

— Об этом я тоже хотел спросить у тебя. Ты с обоими в контакте, вот и выясни. Тем более, это в твоих интересах. Объясни им, что такие дела неплохо бы обсуждать со мной, хотя бы потому, что я пока еще занимаюсь вопросами транспорта. Может, у них есть транспорт, который не привязан к Галактическим коммуникациям? Ты не знаешь?

— Не знаю. А вы?

— И я не знаю. Однако хочу выяснить.

Никто никогда в жизни с Имо словом не обмолвился о том, что за игрушку он получил от отца в наследство. Эта штука висела на стене возле его кровати. На Земле и в школе. Он всюду возил ее с собой, как и фотографию отца, изъятую из семейного архива. Миша сфотографировал Птицелова без дальнего умысла, чтобы уточнить фазу, потому что некоторые фазы берутся на фотопленку. Я не скрывала от Имо, кто он. Боялась, что помнит сам, хоть и не говорит. Боялась, что он помнит и о назначении медальона.

— Человек в три года не может разбираться в таких вещах, — утешал меня шеф.

— Не знаю, — переживала я. — Он ведь не совсем человек.

Своего отца Имо помнил прекрасно, и с детства абсолютно точно понимал, что планета, на которой он появился на свет, недосягаема для землян и сигирийцев. Мне казалось, что его выбор в пользу Лого-школы был мотивирован желанием приблизиться к Флио хоть как-нибудь. Не знаю, как с Сириусом, со мной он эту тему не обсуждал никогда. Он вел себя так, словно был абсолютно уверен, что однажды туда вернется. Именно эту вероятность мы с шефом сократили до минимума сразу, как только получили доступ к пульту управления кораблем Птицелова. Шеф просто извлек его из медальона, спрятал и о дальнейшем местонахождении предмета не сообщил никому.

— Если со мной случится несчастье, — предупредил он, — ты должна первой прочесть завещание и выполнить все, о чем попрошу.

Секториум вмиг разнюхал, что часть завещания Веги посвящена мне и стал ломать голову, почему? Только у Миши созрела идея сразу. Идея оказалась на редкость пошлой, чего и следовало ожидать от Миши; но обсудить ее с коллегами он не успел. Шеф пригласил его для беседы и укоротил язык, а заодно обязал вернуть паяльник, который Миша унес из офиса для личных нужд и присвоил.

Бессонные ночи шеф просиживал с паяльником в личном модуле, мастерил муляж. Он вспомнил свое инженерное образование и родственников Птицелова до седьмого колена. Он проклял тот день и час, когда связался с нашей планетой, и обжог палец, но никого кроме меня к готовому изделию не подпустил.

— Сравни, — сказал он, — который из них оригинал?

Я не нашла между ними разницы до тех пор, пока шеф не взял в руки подделку и не стал показывать, как натурально мигают кнопки. К кнопкам настоящего пульта он прикасался лишь в кошмарном сне и просыпался в поту.

— Вы уверены, что подлинник до сих пор на месте? — с опаской спросила я.

— Уверен, — ответил шеф. — Но я не уверен, что Имо занят диспетчерской практикой, а не оказывает услуги Сиру. Тебе придется выяснить все самой. Кроме тебя мне некого попросить.

На сессию Ксюша отпуск не взяла. Кроме того, заявила, что хочет бросить университет, но Миша ей запретил. Он привел в пример мой печальный опыт, но не уточнил, кто на самом деле устроил мне вылет из университета одной глупой шуткой.

— Не будешь учиться, вырастешь такой же бестолковой, как Ирина Александровна, — говорил он, — будешь бегать в свите за батькой Сиром.

Я сделала вид, что не слышу, хотя двери наших кабинетов были открыты, и Миша нарочно говорил громко, указывая на меня пальцем. Мне некогда было с ним препираться. Надо было привести в порядок сайт Сириуса, наполнить его новой информацией и посмотреть статистику. Посещаемость у нас была дистрофической, мы опустились в рейтингах, и каталоги стали демонстративно выкидывать наши ссылки. Докладывать обстановку Сириусу у меня не хватало духа. Я все еще надеялась, что ситуация пойдет на поправку. На худой конец, можно было дождаться, когда у Сириуса само собой испортится настроение, и свалить плохие новости в одну кучу. В почтовый ящик набилась реклама, а когда-то я дни напролет разбирала почту. В основном, писали люди с жалобами на болячки, но встречались и желающие затеять дискуссию. Если Сириус не поддавался на провокации, его оппоненты вступали в дискуссию между собой. Когда исчерпывались аргументы, они назначали друг другу время и место виртуальных дуэлей, выбирали оружие, а потом присылали своему кумиру виртуальную голову поверженного врага.

У меня действительно в Секториуме не было другой работы, кроме как «бегать в свите» за батькой Сиром, потому что однажды шеф поручил мне за ним бегать, так же как теперь я должна была бегать одновременно за большинством его подчиненных, в том числе по чужим планетам и Магистральному космосу. Сириус, в свою очередь, бегал только от меня. Он не собирался отвечать на вопросы, которые интересовали шефа. Соответственно, и мне не было резона мозолить глаза начальству, тем более что дети, нагулявшись, сдали экзамены из рук вон плохо.

Имо остался на практике в районе Кольца, а Джон без дела слонялся по Блазе, потому что шеф не разрешал ему вернуться на Землю. Шеф по-прежнему принуждал Джона учиться в ФД-школе. Джон продолжал уклоняться, и это была дополнительная причина мне не прогуливаться лишний раз мимо кабинета начальника. Джон хотел на Землю, потому что Блаза ему надоела, потому что ему понравилось кататься с Имо на машине по ночному городу, и образ жизни Имо тоже пришелся Джону по вкусу. Но шеф был непоколебим: учиться и точка!

— Твой Джон хитер как лис, — заявил он мне. — Только для тебя он милый карапуз. Я не знаю, нужен ли он на Земле вообще. Я не знаю, что на уме у этого парня, и посвящать его в дела конторы не собираюсь.

В чем именно Джон прокололся, Вега не объяснил. Мне пока никто не объяснил, чем плох мой старший сын, даже те, кто избегал его общества. Впрочем, каждый второй секторианин предпочитал не засиживаться с Джоном наедине. Чем нехорош младший, я, кстати, тоже не понимала. Просто его подход к жизни резко отличался от понятия шефа об идеальном сотруднике, но Имо и не просился в штат. Имо вообще ничего не просил, он обходился даже без красок и бумаги, если можно было рисовать фломастером на собственном животе, и не любил, когда его картины вставляют в рамки. Шеф поступил именно так. Он взял «рыбу», нарисованную Имо на фанере от посылочного ящика, вставил в раму, повесил над рабочим столом и заявил, что от этой картины идут успокаивающие флюиды. Имо не согласился. «Это просто рыба, — сказал Имо. — Рыба и не более того».

На Земле было лето. Сириус заболел идеей устроить новую публичную проповедь. Он утверждал, что созрел, уничтожал старые черновики и подыскивал помещение. Миша браковал его выбор один за другим. То его не устраивало географическое положение, то техническое состояние, то близость к офису правоохранительных органов. Сириус излучал оптимизм:

— Соберем тысячи полторы? — спрашивал он меня. — Конечно, соберем, — отвечал сам же, заметив мое сомнение.

Похоже, он замышлял что-то особенное, чем держал в напряжении всю контору.

— Я его когда-нибудь прибью, — жаловался Миша. — Сколько раз объяснял Ксюхе… Сколько говорил… Нет, она слушает только его, раскрыв рот. Отец ей по боку!

— Не узнаешь себя в детстве?

— Я даже в молодости таким не был. Мамочкины гены! Знаешь, что учудила эта соплюха? Купила квартиру! И живет там со своим мужиком, назло нам с матерью.

— Просто, ей захотелось самостоятельности.

— Мужика ей захотелось, — возразил Миша. — Тупого и пузатого. Чтобы мы с Анжелкой взбесились.

— Может, она его любит.

— Я тебе скажу, кого она любит. — Он опасливо оглядел офис. — Этого шизофреника она любит, чтоб ему осиновый кол… сама знаешь куда! По уши втрескалась. Она все делает мне назло. Знаешь, какие мерзкие сигареты курит? Думаешь, почему? Потому что папа сказал, не надо! А если бы ты видела ее друзей… Ирка, клянусь, если Сир на нее глаз положит, я его прикатаю так, что праха не соберут.

— Не волнуйся, Миша. Сириус глаз на нее не положит.

— Тогда о чем они болтают в курилке? Ты так спокойна, пока твои не попали под влияние этого маньяка.

— С детства надо было ребенка воспитывать, — ответила я, хоть не была уверена, что моих детей обошло влияние ужасного Сира.

— Поговори с ней, — просил Миша. — Может, тебя послушает?

— Ладно. Как вы мне оба надоели!

— Поговори!

— Поговорю, тем более, что меня она точно не послушает.

— И с Сиром поговори. Пусть он ей голову не морочит.

Сириус утешил меня сразу:

— Михаилу Борисовичу не о чем волноваться, — сказал он. — Скоро я уеду от вас.

— Далеко ли? — спросила я.

— Очень.

— На поиски фронов?

Желание откровенничать пропало.

— Сириус, не рассчитывай! Шеф понимает миссию Секториума, как чисто наблюдательную, и ни во что никогда не вмешивается. Это его принцип.

— А я всегда вмешиваюсь, — ответил Сир. — Всегда и во все. У меня другой принцип.

«Наша планета — это наша могила. Жизнь — это тюрьма. Вечная жизнь — высшая мера. Что есть за гранью жизни, я не знаю, потому боюсь, — прочла я в рукописи, которую выбросил Сириус. — Законы природы не нами писаны. Тот, кто придумал их, не нуждался в одобрении большинства, потому что способен подчинить своей воле все; и то, что останется от нас после смерти. Я не хотел изменить мир, я пытался его понять и не знал, что этот грех самый тяжкий. Ибо то, что творится руками — творится руками Бога. И если мы начнем понимать, зачем… — мы не позволим Ему творить».

 

Глава 9. ПРИВИДЕНИЯ В ОФИСЕ

— Ирина Александровна… Спите? А, между прочим, в офисе привидение. Натурального размера. Честно говорю, — спросонья голос Ксюши показался далеким, словно из телефона.

— Не обращай внимание. Фон уляжется, все рассосется, — ответила я.

— Куда рассосется? Оно уже на людей кидается! Точно, говорю вам, привидение в полотенце. Слышите?

— Как выглядит? — спросила я, не открывая глаз.

— Никак. Одни зубы. Над зубами полотенце, под зубами халат.

— В офисе?

— Да, да, идемте скорее, а то мне никто не поверит.

— Что ты делаешь ночью в офисе?

Ксюха опешила:

— Утро уже. Я не стала включать свет, потому что нет никого. А оно как выбежит…

— Зубы в полотенце, говоришь?

— Представляете, какой бред? Я его чуть сумкой не огрела. Потом, думаю, надо спросить. Я же не знаю, можно привидение… сумкой?

Пока я одевалась, Ксюха продолжала историю:

— Я к лифту, а оно рукава растопырило и говорит: «У…»

— Оно еще и говорит?

— Ага. «Ты кто такая кирасывая?» — спрашивает.

— А ты?

— На ноги! А что я? Меня еще призрак не лапал! Это ничего, что я вас разбудила? Вы что, так, с голыми руками на него пойдете?

— Что же мне, топор взять?

— Я бы взяла что-нибудь.

В лифт Ксюха вошла вместе со мной, правда, за меня же спряталась.

— Хабиби! — раздался возглас из темного фойе. — Я здесь, хабиби! — И белый халат заключил меня в жаркие египетские объятия. — Э… Махмуд приехаль. А тут такие девочки! Такие красивые (он сказал именно «кирасывые»), такие хорошие! Любимые мои доченьки!

Ксюха включила свет и ускользнула в коридор.

— Здравствуй, Ирына, здравствуй! Как я скучаль! Я приехаль, а мине никто не встречает!

— Что ты делаешь здесь, Махмуд?

— Вай! — воскликнул Махмуд. — Вега сказаль — я приехаль.

— Почему не предупредил? Знаешь, что ты напугал нашу Ксюшу?

— Вай, хабиби, вай! Почему пугаль? Я привез подарки дыля мои девочки… Такие хорошие, такие кирасывые…

Он побежал к мешкам, сложенным у дверей холла. Ксюха — от него. Я — за Ксюхой.

— Дед не того… случайно? — просила она, когда была мною поймана у лаборатории.

— Пойдем, познакомишься. Работать он тебе все равно не даст. Сейчас поставим чайник, заберем у него сладости… Разберемся, зачем шеф вызывал. Это наш Хабиби. К нему надо привыкнуть и смириться, как с неизбежным.

Хабиби было по меньшей мере лет сто. Злые языки уверяли, что гораздо больше, что каждые двести лет он меняет паспорт и скитается по пустыне как Моисей, чтобы вымерло поколение, знавшее его в лицо. Те же языки утверждали, что на самом деле Махмуд, он же Мохаммед, старше самого пророка Магомета. Его святые мощи были найдены в Аравийской пустыне, приведены Индером в отличную физическую форму и применены к делу. К нашему общему, секторианскому делу — спасению человечества. Правда, Махмуд ставил перед собой задачу гораздо более узкую. «Махмуд здесь дыля того, чтобы спасти вас… моих любимых дырузей», — утверждал он, но с какой стороны нам грозит опасность и как именно нас придется спасать, мы от него не добились.

По происхождению Махмуд был египтянином и удивлялся, когда его называли арабом. Это не мешало ему быть в курсе всех дел Восточного региона: от базарных сплетен до шпионских тайн, которые не выходили за пределы правительственных дворцов. Махмуд влезал и туда. Он был идеальным разведчиком. Плюс ко всему, имел компанейский характер, необузданное чувство юмора, а его жизнелюбие удивляло и настораживало. Глядя на Махмуда, Вега заподозрил региональную аномалию, и занялся изучением арабского востока. Этой ерундой шеф увлекался каждый раз, когда ему попадался жизнерадостный араб. И всякий раз приходил к выводу, что идет вторая волна развития цивилизации с амплитудой несколько веков. Он вычислил хронологическое соответствие крестовых походов зарождению исламского экстремизма и пал духом: «Та же матрица развития, — сделал вывод шеф. Это лишний раз подтверждало гипотезу о предрешенности происходящего. — Скоро и арабы утратят способность осваивать языки, станут респектабельной и социопатичной расой». Хабиби с его выводом не согласился. Он считал, что Запад идет своей дорогой, Восток своей, а то, что мы волею Аллаха, не отдаляемся друг от друга, лишний раз доказывает, что Земля круглая.

Хабиби действительно был полиглотом. За месяц, который Индер лечил его в офисе, Хабиби нахватался русских слов и бойко орудовал ими в общении. Его всегда ставили в пример французам, которые десять лет учили русский. Махмуд через полгода уже не затруднялся, точнее, тарахтел по-русски, не умолкая. Мы же, глядя на него, едва не заговорили на арабском. Сначала выучили его любимое словечко «хабиби», которое он неумеренно повторял всякий раз, обращаясь к нам. Потом прозвали его так между собой, потому что не знали, что оно означает. Когда в конторе появился Сириус, его первым делом спросили:

— Хабиби — это ругательство или нет?

— Нет, — ответил удивленный Сир.

— Спасибо, — сказал мы, — перевода не надо. Иначе слово потеряет очарование неизвестности, которое так к лицу нашему восточному коллеге.

Махмуд сам по себе являлся загадкой, (как большинство сотрудников конторы), с задатками ясновидящего и замашками пророка. Вследствие своего громадного житейского опыта, он постигал истины, недоступные нам, молодым, и радостно делился ими: «Нет плохих и хороших людей, — утверждал Махмуд. — Есть несчастные и счастливые». Себя он считал счастливейшим из смертных, но если собрать все испытания, через которые довелось пройти этому человеку, и разделить между «несчастными» секторианами, среди нас не выжил бы никто.

Махмуд вынимал из сумки пакеты и коробки. Кое-что клал на стол, кое-что — нам в руки. Мне досталась турка с восточного базара и кисти для Имо. Ксюше — шелковый батик.

— Если скажешь «шакрам», Махмуд будет счастлив, — шепнула я ей на ухо.

Ксюша не успела выговорить, как подверглась крепким объятиям старика.

— Э… какая хороша девочка! Вай, какая умная девочка!

В «девочках» Хабиби знал толк. То есть, в женщинах, которые годились ему в правнучки. Хабиби понимал и ценил, что удивительно, не только внешние формы, но и внутреннее содержание, и бессовестно восхищался ими, не стыдясь Аллаха. Махмуд не стыдился никого и никогда, считал себя правоверным мусульманином, обожал собак, кушал сало, пил водку… Правда, перед каждой стопкой просил у Аллаха прощение. «Аллах мудр и добр», — заверял нас Махмуд, и мы верили. Если бы Аллах не был мудр и добр, разве он терпел бы Махмуда? Может быть, Аллах терпел его ради экзотики. Если есть на Земле существо, абсолютно лишенное комплексов, то это Махмуд. Но наше терпение не шло ни в какое сравнение с могучим терпением богов. Поэтому, после чаепития, я пошла будить Сира. Никто кроме Сира не умел общаться с Хабиби. К тому же Сир свободно говорил на арабском. Как только он появлялся в поле зрения Махмуда, дед забывал, зачем приехал, и с восторженным воплем кидался к нему.

Так случилось и в этот раз. На шум и гам из лаборатории вышел Гума и тут же смылся. Сонный Миша зашел проверить, явилось ли на работу чадо, и съел коробку конфет, закусив ее мандаринами, словно его неделю не кормили.

— Хаба приехал? — сделал вывод Миша. Видно, определил на вкус.

Хаба уединился с Сириусом в гостинице, но столпотворение в офисе продолжалось.

Скоро появились Этьен и Антон, за ними высунулся из лифта Саня Яблоков, и выругался, что кабину пришлось дожидаться с вечера. Саня Яблоков, как и Махмуд, относился к внештатникам призыва многолетней давности. Он появлялся здесь раз в полгода и всегда раздражался из-за задержки лифта. Объяснялось это одной причиной: если к нам едут внештатники, то всей толпой, а подземная магистраль не рассчитана на разовые перегрузки.

— Что? — спросил он Мишу, поедающего мандарины. — В космос летим?

Я бы на его месте не стала так фамильярничать с одним из старейших и уважаемых сотрудников фирмы.

— Кто полетит, — ответил Миша, с достоинством снимая кожуру, — а кто перетопчется.

К полудню офис стал напоминать муравейник. От одного Махмуда здесь уже было тесно, он курсировал между гостиницей и лабораторией; мучил биотехников, пока они не упросили Сира забрать Махмуда назад. Приехала Рита и мигом сообразила, что в гостинице мест не хватит.

— Можно, я у тебя?.. — спросила она.

— На диване в кабинете.

— Имо приехал? — догадалась Рита.

— Приедет сегодня. Надеюсь, оба приедут.

— Что-то случилось?

— Пока не знаю.

— Я знаю, — вмешалась в разговор Марианна, не то ведьма, не то целительница из Нижнего. Не то Новгорода, не то Тагила. Я нашла ее по газетным статьям, в которых она рекламировала свой экстрасенсорный талант. — Что тут непонятного? Сейчас всех соберут и уволят.

— Бог с тобой, Марианна, — испугалась я.

— Да ну… — поддержал меня Яблоков. — Я же говорю, в космос летим. Шеф обещал? Обещал. Может, совесть в нем заговорила?

— С какой стати он должен тебя катать? — не поняла Марианна.

— А что, жалко, что ли? Я сколько лет жду! Проще с «Авиакосмосом» договориться, чем с инопланетянами.

Приехал Андрей Новицкий, которого мы не видели дольше, чем внештатников, огляделся и тоже сообразил, что на гостиницу можно не рассчитывать.

— Мишка, я к тебе, — сказал он.

— Без вопросов, — ответил Миша, который к тому времени поел и подобрел.

Когда в холле собрались все, мне пришлось пересесть на подлокотник дивана. Народ ждал шефа. Шеф ждал Имо и Джона, но челнок еще не зашел на Лунную Базу. Впрочем, не было уверенности, что он в ближайшее время туда зайдет. Шеф подвергал сомнению даже тот факт, что дети присутствуют на борту челнока. Имо, вернувшись на Блазу по вызову шефа, первым делом, естественно, посетил Шарум. Хуже того, он мог утянуть с собой Джона. Ругал за это Вега, разумеется, меня. Он был так убедителен в своих сомнениях, что я решила: сама удивлюсь, если сегодня увижу детей.

— Все в сборе? — спросил шеф, заглядывая в холл.

Все притихли. Вега пересчитал по головам личный состав и остался недоволен.

— Неужели в космос? — не мог успокоиться Саня.

— В космос хочешь? — шеф зашел и встал над Саней вопросительным знаком. — Готов поработать? Без выходных, без еды и сна? С перепадами гравитации, тошнотой и мышечной атрофией? — Саня растерялся. — Кто еще хочет в космосе поработать? Годик-полтора с риском для жизни и далеко за пределами Галактики? Марианна? — обратился шеф к ведьмочке. — За двойные командировочные?

— У меня семья… — испугалась Марианна.

— У всех семьи. А кому это надо? Для кого я это делаю? Разве не для ваших семей?

— Хабиби! — подал голос Махмуд. — Посылай меня, хабиби! Я старый человек. Молодая красивая женщина пусть будет с детьми.

— Махмуд! — воскликнул шеф и указал на дверь.

— Махмуд знает, что говорит. Закончить жизнь там, где не светят звезды, разве это не достойный путь достойного человека?

— Выйди, Махмуд! Я просил тебя подождать в другой комнате!

— Так что надо делать, шеф? — спросил Антон. — Объясни толком.

— И ты, Антон. С вами будет разговор отдельный. Я же просил! Андрей, тебя тоже касается! Зачем вы тут столпились?

Сидячие места стали освобождаться, и, как только за ушедшими закрылась дверь, я оценила пророческий дар Марианны.

— Хочу всех поблагодарить за работу, — обратился шеф к сотрудникам, — и сообщить, что наша организация прекращает работу в том виде, в котором была до сих пор. Поэтому я прошу вас сдать наработанные материалы. Аппаратуру, у кого она на руках, прошу вернуть в лабораторию. Теперь, что касается гонораров…

— Шеф, — подал голос Миша, — а я бы прошвырнулся в космос. Последний разок…

Шеф обернулся и заметил наше предательское присутствие в углу дивана.

— В космос, значит? — уточнил он. — И тебе, Ирина, не терпится? Поработаете. А теперь оба марш отсюда!

Надо бы Мишин длинный язык завязать вместо галстука, да поздно. Мы оба оказались за дверью. Атмосфера наполнилась странным предчувствием. Еще не уволенные сотрудники столпились в вестибюле и наблюдали со стороны хаотичные перемещения уже уволенных. Явился Петр, но, едва переступив порог медицинской комнаты, был схвачен гуманоидами, и завлечен в лабораторию.

— На бабки разводят… — предположил Антон. — Они же сквозь карман видят бабки.

— Не… — возразил Миша, — лечат от импотенции. — Он хотел развить мысль, но вспомнил о присутствии Ксюши.

Алена вышла из лифта, кутаясь в шаль. Вид у нее был усталый и помятый.

— Что за митинг? — равнодушно спросила она.

Следом высунулся Володя со связкой досок для мелкого ремонта.

— Привидения в офисе, — процитировал Миша свою дочь.

Алена немедленно направилась в эпицентр событий.

— Елена Станиславовна не видела в офисе привидений, — прокомментировала Ксюша, а Андрей стал здороваться с Володей, словно не видел его сто лет.

— Как Вовка-маленький? — интересовался Андрей.

— А… — отмахивался Вовка-старший, — «неуд» по английскому языку. К тебе его, что ли, заслать на каникулы?

— Вот тебе раз! — удивился Андрей. — Он же говорит по-английски лучше меня! Почти без акцента.

— Пишет зато с акцентом, — сокрушался дед. — Видишь ли, грамматический диктант им дали. Подумать только, какие требования. Это ж разве педагоги? Это ж изверги. То ли дело были у нас педагоги!

Присутствующие закивали в знак согласия. Все портится: и климат, и вода, и нравы. Почему бы не испортиться педагогам? Почему для педагогов должно быть сделано исключение?

Володя оставил доски у лифта.

— Индер просил, — сказал он. — Я лучше зайду потом.

— Вовчик! — насели на него со всех сторон. — Да, брось! Сейчас все разойдутся, сядем по-человечески…

— Нет, мне за Вовкой надо. На бассейн его завозить.

— Вовка твой самостоятельный парень, — уговаривали его. — На метро доедет.

— Нет, — упирался дед. — Там такой район! Лучше я завезу.

— Родители-то есть у твоего Вовки? — спросила Алена, возвращаясь в фойе. Наш разговор возмутил ее больше, чем безобразие в холле.

— Не… — твердил свое Володя и пятился к лифту. — Какие родители? Ленька с Анькой на юга подались. Так он при нас с бабкой.

— Мы-то когда соберемся на юга? — Алена вынула из Мишиного кармана сигарету. — Что мы, хуже Вовкиных детей?

Пока мужчины соперничали за право дать ей прикурить, Володя удрал.

— Поехали на юга, — согласился Миша. — Где там Петька застрял?

— Имо с Джоном приехали, — объяснила Алена. — А шеф не в себе. Что вы опять натворили?

— Мы? — удивился Миша.

— За что он увольняет народ?

— За то, что в космос не хотят, — ответила я. — Расслабились.

В глубине коридора показались Имо и Джон со своими невероятными рюкзаками. Они медленно поволоклись вдоль холла, разглядывая малознакомых людей, но шеф жестом попросил их идти быстрее.

— Елена Станиславовна, — спросил Миша, — а ты не хочешь поработать в космосе?

— Сколько я пахала на эту контору… — заметила Алена, — больше, чем ты здесь бездельничал.

— А ты, Ксюха?

— А мне разрешат? — с робкой надеждой спросила Ксю.

Все засмеялись, а Миша обнял ее за плечи.

— Моя дочь! — с гордостью произнес он. — А ты, Имо… в космосе поработать… А впрочем, ступай, сынок. И ты, Джон, ступай! Отдохните, ребятки…

Под общий хохот вновь прибывших проводили до лифта. Булка перебралась ко мне на руки из-за пазухи Имо. Ребята удивились.

— Что происходит? — спросили они. — Что-то мы ничего не поняли.

Мы сами ничего не поняли, но продолжали хохотать. Мимо проносились уволенные внештатники. За ними гнался Гума с предложением сдать оборудование по-хорошему. В офисе от обилия телодвижений гулял сквозняк, а мы смеялись и смеялись, потому что не могли остановиться. Над каждой дурацкой репликой. Хоть и понимали, что не к добру. Так смеялись, что не заметили, как к нам вышел шеф.

— Что вам, собственно, непонятно? — спросил он и смех прекратился. — Они отработали по контракту и получили расчет. Что неясно? Что вы гогочете? — он оглядел наши красные рожи с недоумением. — Ну-ка… зайдите в холл.

Очередь дошла до нас. Сириус с Махмудом, которые не гоготали, тоже были приглашены. Вега пошел за ними сам.

— Намаз совершают, — предположил Миша.

— Я слышал, Адам вернулся? — спросил его Андрей.

— Вернулся да развернулся. Сказать, почему?

Все посмотрели на меня, но Алена не позволила Мише увлечься любимой темой.

— Мишкин! — строго сказала она. — Прекрати!

Как мне в последние годы не хватало Алены! Я мучилась с тех пор, как все ее свободное время стало принадлежать Гере. Я ревновала больше всех. Если бы Алена была мужчиной, я бы с колоссальным удовольствием вышла бы за нее замуж. Точнее, влилась бы в ряды претенденток на руку и сердце человека, за которым можно спрятаться как в сейф, со всеми болячками. Я бы вышла замуж за Алену, даже если бы она не была мужчиной, но присутствие Геры не давало повода для оптимизма.

— Так что вы хотите понять? — спросил шеф, возвращаясь в холл с Сириусом и Махмудом.

— Похоже, контора сворачивается? — предположил Антон.

— Сворачивается, — подтвердил Вега. — Притом в ближайшие дни. Лишние отводки лифта придется убрать. Остаются только для нужд Петра и самые необходимые. Ирина, выхода в Таганрог больше не будет, — сказал он, словно извиняясь.

— Хорошо, — согласилась я. — Переживем.

— И у тебя, Андрей, возможностей будет меньше. На всю Америку три порта: твой, Калифорнийский и… — шеф задумался, припоминая, где у него третья жизненно важная точка континента. — …Не надо вам знать, где еще.

Он вышел к себе в кабинет, а у Миши появилась версия:

— В логове колумбийского наркосиндиката, — сказал он, — чтобы Петьке было удобно отгружать героин в Европу. Да, Петь?

Петр важно взглянул на Мишу из темного угла, где он сидел в кресле под раскидистым фикусом.

— Может, тебе надоело получать зарплату? — спросил он.

— Аллах акбар, Миша! — приветствовал Махмуд «шурави», беглого из братской могилы, с которым сегодня еще не здоровался.

— Воистину, акбар, — ответил Миша.

Они успели обменяться рукопожатиями до того, как шеф опять вошел в холл.

— В Москве один лифт и всем хватает! — сказал он с укором. — В Минске один, в Питере совсем нет. Махмуд себе утроил по лифту в каждом квартале.

— Вах! — воскликнул Махмуд.

— Все!

— Хабиби, я работаю, хабиби! Как Махмуд будет в сто мест сразу? Вах!

— Аль-Каида вездесуща, — поддержал его Миша и стал напевать под нос: — не задушишь ее, не убьешь, не убьешь…

— Махмуд должен быть в одном месте, — постановил шеф. — Что ты себе позволяешь? С утра он торгуется на Каирском базаре, в обед шатается по Иерусалиму, а ужинает в Тегеране. Хватит!

— Вах, хабиби!

— Один человек — один лифт. Выбери сам, какой. Это касается каждого! Лишние порты должны быть свернуты в течение недели. Если у кого-то осталась аппаратура и вещи, заберите в ближайшие дни. Антон! В Екатеринбурге порт тоже закроется. Если хочешь повидать семью… Потом только на самолете.

— Понял, — сказал Антон.

— Никаких особых привилегий. Этьен, последний французский лифт у тебя. Уедешь из Парижа — останешься без транспорта. Все оборудование, что у тебя на городе висит, сдай в лабораторию.

— Д'акор, — ответил Этьен, хоть и без энтузиазма.

— Следящие камеры, работающие и неработающие, за неделю надо постараться снять.

— Что за паника? — спросил Миша. — Мы отправляемся в космос на ПМЖ?

— Сириус все объяснит.

— А внештатники остаются? Что если трёп вселенский пойдет?

— Разве без внештатников трёпа мало? — удивился шеф. — Кто из вас не трепался? Миша, от тебя одного утечка информации больше, чем от них за все годы.

Миша притих.

— Кто еще не трепался? — спросил Вега, обводя взглядом собравшихся.

Картина нарисовалась мрачная. Алена и та опустила глаза.

— Ну, я не трепалась, — зачем-то сказала я, но шеф не услышал, и слава богу.

Он переключил гнев на Махмуда, через которого информация утекала в несусветных количествах, потому что Махмуд был не только самым общительным, но и самым доверчивым среди нас.

— От тебя в глазах рябит по региону! — ругался шеф. — Что ты делал в Иерусалиме? Какой шайтан, я спрашиваю, тебя носил по еврейским кварталам? О чем мы с тобой договаривались?

— Вах! — качал головой Махмуд и бормотал по-арабски. Если Махмуду было стыдно, он забывал все языки, кроме арабского, наказывая себя, таким образом, за проступок. Впрочем, если Махмуда стыдили на арабском, он забывал арабский.

— Это что за легкомыслие? Зачем ты был в Иерусалиме, я тебя спрашиваю?

— Вах! В последний раз! Клянусь Аллахом, в последний раз! — обещал Махмуд.

— Сколько раз ты мне клялся Аллахом? — шеф опять пошел в кабинет, наверно за каталогом Махмудовых клятв. В холле осталась напряженная пауза. Всем было интересно, зачем Хабиби тревожил евреев? Все ждали разъяснений от Хабиби.

— Вай, Миша! — очнулся Махмуд. — Вай! Какая кирасывая у тебя дочка! Вай, хабиби, какая кирасывая девочка!

Ксюша спряталась за широкую папину спину, а папа сердито посмотрел на Махмуда. Но стоило шефу вернуться, Хабиби опять стал воплощением раскаяния, опять качался на стуле, обхватив повинную голову.

— Еще раз позволишь себе подобное, на Земле не оставлю! Не надейся разжалобить меня. Будешь на Блазе в клетке сидеть.

— Вах! — восклицал Махмуд, и продолжал бормотать…

Вега еще раз оглядел присутствующих, словно припоминая, всех ли он выругал? Не обделил ли кого? Его взгляд остановился на Булочке, лежащей у меня на коленях.

— А дети где?

— Сейчас будут.

— Долго же они собираются.

— Ты лучше скажи, куда летим? — спросил Миша.

— Сириус скажет, — ответил шеф, и пошел к селектору, торопить Имо и Джона.

— Сириус, — удивилась Алена и обернулась к бару, где тихо сидел батюшка Сир, — какая муха укусила нашего начальника?

— Я все объясню, — важно ответил он и дал понять, что предоставит шефу возможность закончить взбучку, прежде чем взять слово.

Шеф не торопился уступать трибуну молодежи. Он еще раз отругал Махмуда, поцапался с Мишей из-за аппаратуры, которую тот крал из офиса на протяжении многих лет, объяснил присутствующим, что они жирно устроились, что шикарной жизни скоро будет положен конец. Словом, навел смуту и только удалился от сути. Шеф не понимал, что нам не жаль лифтов и зарплат. Что мы, засучив рукава, готовы поработать на выемке «болтов» с тем же прилежанием, с которым многие годы вкручивали их во что попало. Нам жаль, что шеф теряет интерес к Земле, и вся его работа отныне сводится к соблюдению мер безопасности, предписанных внешней разведке. Шеф равнодушно отнесся даже к коллегам-сигирийцам, потеснившим нас на Лунной Базе; он перестал отслеживать технический прогресс землян, уже не читал по утрам газеты, был философски спокоен и равнодушен ко всему, что не касалось деятельности отца Сириуса, а все что касалось — злило и раздражало его. Сир был единственным фактором, раздражавшим шефа всегда, с момента, когда появился у нас подростком, а Адам справился с его аномалией. После экспедиции в монастырь шеф остыл даже к Сиру.

Ксюша нашла с орбиты несколько похожих объектов, где могло происходить оголение фона. В зонах досягаемости лифта. Там можно было спокойно работать, но шеф не захотел это обсуждать.

— Сириус, — наконец, обратился он к следующему оратору, — прошу! — а сам упал в кресло под фикус рядом с Петром.

Сириус поднялся.

— В ближайшее время мы с Имо планируем отправиться к Флио, — сообщил он. — Поход будет долгим. Кто хочет присоединиться — милости прошу. Я буду рад всем.

— А кто не хочет, — продолжил Миша, — заявление по собственному желанию — на стол шефу. Так, шеф?

Вега указал ему из-под фикуса на фигуру выступающего, к которому следует адресовать вопрос.

— Хотелось бы уточнить одну пустяковину, — обратился Миша к Сириусу. — Каким образом мы предпримем сей грандиозный поход? То есть, меня интересует такая мелочь, как маршрут. Нет, я, конечно, понимаю, наше святейшество озадачено совсем не тем…

— Вопрос к пилоту, — ответил Сир. — Я на время пути с благодарностью приму на себя обязанность пассажира.

— К пилоту какого транспорта, позвольте уточнить? Уж не о моем ли «Марсионе» идет речь?

— Если «Марсион» войдет в багажный отсек, я буду рад. Буду рад также, если вы, Михаил Борисович, к нам присоединитесь. Ваша помощь пригодится.

— Бесподобно! — воскликнул Миша. — Меня везут на Флио вместе с «Марсионом». Разве можно пропустить такое? — и обернулся к Веге. — Шеф, Сиру больше виски не наливать! Ирка! Ты-то чего молчишь? Ребенка увозят, а она кота гладит. Кто-нибудь объяснит, что происходит?

— Имо обещал предоставить транспорт. Разработку маршрута он тоже взял на себя, — сообщил Сир, и Миша стал хохотать.

Он хохотал, хлопал себя по коленям, топал ногами, но его никто не поддержал. Контора встретила новость молчанием. Никто, кроме Миши, не знал, как глупо выглядели наши попытки вычислить координату Флио двадцать лет назад. Это был один из явных Мишиных провалов, свидетелями которого были только я и шеф. Нам с шефом тем более было не до смеха. Если Флио не смог вычислить Миша, этого не смог бы никто, ни в Секториуме, ни в Сигирии.

Когда Имо с Джоном появились в холле, Мишин хохот пошел на убыль.

— Сынок, — обратился он к Имо, вытирая слезы, — ты, я слышал, на родину собрался в компании с батюшкой?

— Да, — ответил Имо.

— Каким макаром, не расскажешь ли?

— Тем самым, — сказал за него Сириус, — которым он однажды оказался здесь. Так, Имо?

Имо не собирался отвечать на бессмысленные вопросы ни с той, ни с другой стороны. Он редко брался за серьезное дело, но если уж брался, то популярных вопросов под руку просто не слышал.

— Имо, — напала на него Алена, — ты выяснил координату в диспетчерской службе?

— На него снизошло озарение, — ответил Миша, так как Имо все равно не собирался обсуждать этот вопрос. — Все! С меня цирка на сегодня достаточно! — он поднялся к выходу и поволок за собою Ксю, которая сопротивлялась, даже уперлась в двери. Но Миша выволок девочку в коридор, заволок в кабинет, где ни за что ни про что накричал на нее.

— Бред какой-то, — постановила Алена, и тоже направилась к двери. — Ребята, — сказала она на прощанье, — вам надо лечиться. Шеф, я с шизофрениками дел не имею.

Следом за ней без комментариев вышел Андрей. Не потому что презирал идею, просто ему надо было обсудить кое-что с Аленой с глазу на глаз. За ним с мест сорвались остальные. То есть, французов вынес на себе Петр, который имел к ним коммерческий интерес и верно ориентировался в обстановке. В холле остались те, кого разговор касался напрямую: я, шеф и все остальное человечество.

— Это редуктивная… информационная цивилизация! — сказал шеф Сириусу. — Если восходящие фроны существуют в природе, они могут быть только в форме инфосубстрата. На Земле вступить с ними в контакт тот же шанс, что в любой другой точке космоса. Ты же лезешь в ирреальную природу, не понимая, что это и чем может кончиться. Информационная цивилизация недостижима для такой экспедиции.

— Я хочу говорить с теми, кто знает о фронах наверняка, — ответил Сир. — Меня не устраивают предположения и догадки. Я не просто собираюсь вступать в контакт. Мне надо найти сам источник инфосубстрата.

— Ни один разумный флионер не станет говорить с тобой об этом, — предупредил шеф. — Ты даже не приблизишься к зоне их обитания, потому что для этого нужен персональный допуск.

— Меня пригласил флионер, — заметил Сириус, глядя на Имо, а Имо утвердительно кивнул.

— Если его отца нет в живых, в том есть и наша вина…

— С тех пор прошли годы. Теперь мы знаем наверняка те вещи, о которых прежде только догадывались. Если мы имеем дело с информационной цивилизацией, мы имеем право знать, что это.

— Нет, не имеем, — возразил ему шеф.

— Пусть то же самое мне скажут на Флио.

— На Флио тебе скажут меньше, чем здесь.

— Если это общая проблема для нас и для них…

— Нет, не для нас и для них. Это твоя проблема, Сириус. Личная проблема, касающаяся только тебя.

Сир полез в карман за сигаретой, шеф нахмурился. Между ними назревал скандал, и мне не хотелось присутствовать.

Следом за мной из холла выбежал Махмуд, который все это время сидел за стойкой бара. Махмуда никто бы не заметил, просто старик напугался, что при нем, того гляди, подерутся двое «достойнейших» и «уважаемых». Махмуд отбежал в фойе и затаился у стекла, наблюдая события в преломленном свете.

— Вай, хабиби, — причитал он. — Вай, хабиби, все плохо кончится.

— Что плохо кончится?

Махмуд заплакал. Я испугалась, вспомнив его припадки ясновидения. Слезы Махмуда мне тоже довелось увидеть впервые.

— Махмуд, — попросила я, — скажи, чем кончится? Скажи мне по секрету, пока не поздно, пока все живы.

— Вай, Ирына! Зачем так говоришь? — удивился он. — Не бойся! Махмуд тоже не будет бояться. Махмуд спасет вас. Все будут жить! Если только не пойдут к той ужасной Флио. Зачем нужен Флио? Разве жизнь не прекрасна без него?

«В самом деле, — думала я по дороге в модуль, — разве жизнь станет хуже, если не думать о фронах?» Мы прекрасно жили без них несколько минут назад. И теперь ничего не изменилось, только стрелки часов побежали быстрее, раньше обычного стало темнеть в саду. А потом пришел Джон и сел рядом. «Как странно и страшно, — думала я, — что они все-таки попали под влияние Сира, что я не смогла их уберечь. Не знала, что меня постигнет участь несчастных мамаш, чьи дети увлеклись сириотикой, стали видеть мир во всей его ужасающей откровенности, вместо того чтобы жить в нем».

— Сириус ни в чем не виноват, — вдруг сказал Джон. — Имо сам ему предложил.

— Что предложил?

— Идти к Флио. Сириус даже не сразу согласился.

— Что???

— Наверно, мне надо объяснить.

— Что ты сказал, Джон?

— Это я нашел пульт. Я хотел еще в прошлый раз… Имо сказал, что все равно пошел бы на Флио. Что в его корабле есть одна координата, значит, ему туда…

— Куда? Джон, ты должен все рассказать. Ты должен объяснить сейчас же.

— Объясняю, — сказал мой послушный мальчик, — Имо думал, что машина сломалась. Только на Земле я узнал, что вы ее спрятали. Имо сказал, что я должен найти. Сказал, что это для меня экзамен, что от этого зависит все, потому что у нас на Земле особая миссия…

— Фантастики начитался! Какая миссия? Что ты выдумал? Имо привез тебя на Землю, чтобы искать пульт?

— Я тебе сейчас объясню.

— Да уж, и постарайся так, чтобы я поняла.

— Когда я узнал, что Вега пульт спрятал, я отказался, но Имо сказал, что земляне не понимают, какая опасность им грозит. И сиги не понимают.

— И ты, благородный рыцарь, стал шарить в шкафах?

— Нет. Я стал наблюдать архив и увидел, как шеф положил пульт в сейф, когда меня на Земле еще не было.

— Вы влезли в сейф…

— Имо влез, но пульт был не там. Вега унес его в лабораторию и спрятал в шкаф, но Имо открыл шкаф и там не было пульта, потому что Вега уже перенес его в модуль…

— Бедный шеф. Он предчувствовал.

— Последний раз Вега спрятал его перед моим приездом. Он сделал это в фазе, которая не оставляет архива. Он специально сделал так, потому что знал, как я вижу…

— И ты все равно нашел?

— Нашел, — сознался Джон. — На его столе череп без рта, в нем был тайник. Я бы не понял, но Индер несколько раз странно посмотрел на череп…

— Ну и что? С этого черепа началась работа Секториума, когда нас с тобой на свете не было.

— Вот и я решил, он стоит на столе много лет, Индер должен был не замечать, а он посмотрел как будто на новую вещь. Тогда я подумал: зэты видят предметы насквозь. Что его удивило?

— Ты хоть понимаешь, что натворил?

Джон виновато опустил взгляд. Теперь мне стало абсолютно ясно, за что его били однокашники и опасались все остальные.

— Если бы я сказал тебе сразу, Имо считал бы меня предателем, — объяснил он. — Теперь меня считаешь предателем ты. Объясни, как мне надо жить, чтобы было хорошо всем? Научи меня.

— Не знаю, сынок, — сказала я честно. — Понятия не имею. Спроси об этом своих учителей.

— Я спросил. Они сказали: «Живи, как хочешь, только далеко от нас». А ты мне что скажешь? — заметив мою растерянность, Джон поднялся. — Я приходил за тобой, — вспомнил он. — Хотел, чтобы ты пошла к ним. При тебе они будут меньше ругаться. Ты замечала, что при тебе они почти не ругаются?

— Нет, — ответила я. — Не замечала.

Джон вышел, затрещал городской телефон. Я встала и почувствовала, как пол шатается под ногами. В пустой голове созрела одна идея: если дойду до телефона, все обойдется. Если упаду — то лучше умереть сразу.

— Тетя Ира, позовите, пожалуйста, Диму к телефону, — сказал мне серьезный голос.

Иван всегда знал о приезде Имо с точностью до минуты. Только сейчас его друг дольше обычного не выходил гулять. Эта фраза не менялась с тех пор, как Иван освоил цифры на телефонном аппарате. Она звучала сначала детским голосом, потом юношеским, потом Диму стал спрашивать мужской бас. Если не знать точно, что это Иван, можно было подумать, что моим сыном интересуются органы.

— Тетя Ира, — спросил бас, — вы плачете? Почему вы плачете? Сейчас я приду.

Пока я оправдывалась, Иван шел. Расстояние между ним и калиткой стремительно сокращалось. Я чувствовала неотвратимость его прихода, потому что знала, Иван упрям не меньше, чем Имо. И если вбил себе в голову, что мать друга на грани истерики, оправдываться бессмысленно. Осталось время лишь вытереть слезы и выйти наверх.

— Димка собирается уехать, — пожаловалась я с порога. Иван вошел в прихожую и запер за собой дверь. — Далеко и надолго. А так все в порядке.

— К своему родному отцу? — спросил Иван. Я только кивнула. — На другую планету?

Я кивнула опять, только теперь с ощущением, что сделала что-то не то.

— Он тебе рассказал?

— Сам догадался. Зная Диму так, как я его знаю, догадаться можно. Его же зовут не Дима? Его Имо зовут?

— Об этом ты как догадался?

— Вы его так называете, забывшись. Но я никому не скажу. Можно мне с ним поговорить до отъезда? Не плачьте, тетя Ира, он же не насовсем. Он же вернется.

«Конечно, вернется, — утешила я себя. — Конечно, когда-нибудь мальчишки должны уезжать из дома, чтобы становиться мужчинами, а не быть похожими на мужчин. Разумеется, должны уезжать далеко. Несмотря на то, что у моих детей совсем другие масштабы расстояний, я знала, что не буду висеть на них, обливаясь слезами. Я готова была отпустить их, но только не на Флио! — просила я Господа Бога. — Куда угодно, только не на Флио!»

 

Глава 10. ЦАРСТВО БОЖИЕ ПОСЛЕ НАС

— Почему, Господи! Почему ты не рассказала мне сразу? — восклицал Миша, расхаживая по кухне. — Это же… У меня нет слов на такие выходки! Это ж надо было додуматься, молчать столько лет! Почему ты мне сразу не рассказала? Да, не реви, сколько можно! Все уже случилось. Поздно реветь! — он подал мне кухонное полотенце, поскольку в доме не осталось чистого носового платка. — Мы делаем общее дело, я не понял, или секретики друг от друга? Друзья мы, в конце концов, или не друзья? Ах, какая страшная тайна для дяди Миши! Подарок от любовника она хранила под подушкой! Довольна, да? Что я теперь должен делать? Сопли за тобой вытирать? Я тебе не дружок Адам. Катись к нему в Шарум, пусть он вокруг тебя хороводом пляшет, а я должен решать проблему. Именно я, а не шеф, с которым ты сговорилась. Тьфу, как дети малые! Ты понимаешь, что проблему все равно решать мне, потому что больше некому?

— Вот и решай. Чего разорался?

С тех пор как Миша узнал про секретик, он приходил на меня орать каждый день. Перед каждым завтраком, обедом и ужином. Пока готовилась пища, я выслушивала упреки. Препираться не имело смысла, потому что Миша был прав. Даже когда Миша не был прав, с ним все равно не имело смысла препираться.

— Детский сад! — злобно произнес он и повесил на ухо телефон. — Ну, что? — обратился он к собеседнику на том конце связи. — Что значит, нету? Узнай, где есть… Значит, узнай в Андромеде. А я что сделаю? Должен быть универсальный кодировщик… Вот, если не сработает, тогда и будем думать, что дальше. Да не могу я привести ее, сопливую такую! Толку-то с нее… Не помнит ни хрена, ясно же, что не помнит.

— При мне Птицелов пульт не кодировал, — повторила я, — только сказал, управление простое, любой сможет.

— Поди туда и смоги, — предложил Миша.

— Я же сказала все, что знала.

— Мать! — рассердился Миша. — Если есть кнопка кода, значит, код вводится извне.

— Нет, в сотый раз тебе повторяю, нет никакого кодировщика внутри корабля. Я знаю, как выглядят такие автоматы. Там нет вообще ничего, даже отсека управления. Единственный пульт Птицелов держал в руке.

— Чушь! — в сотый раз не поверил Миша, но задумался. — Биодекодер что ли? Нет, тогда зачем кнопка? Может, и то и другое вместе? Может, у них в структуре ДНК записана координата?

— Может.

— Все равно должен быть кодировщик. Если есть кнопка, должен быть вводящий автомат. Это элементарно: если есть розетка, — должна быть вилка, если есть мама, — должен быть папа! В навигации миллиарды символов, пальцем их набрать нереально. Он сказал, «может управлять любой»? Он не сказал, «только для флионеров»?

— Это Имо сказал.

— Ах, Имо сказал? Интересно, куда он на этой хреновине прилетит?!

— Миша, — попросила я, — обещай, что не пустишь их на корабль…

— Только через мой труп! Две тупые макаки! Если бы они умели обращаться с кораблем, давно бы смылись. Думаешь, для чего заварилась каша? Думаешь, ради Сириуса? Черта-с два эта «кастрюля» сдвинется с места, если я ее не сдвину! Это совершенно точно, — сказал Миша и пошел в офис. Должно быть, его опять посетила идея.

С тех пор как Миша узнал про секретик, идеи посещали его часто, но ни одна не позволяла понять принцип управления кораблем. Миша был раздражен собственным бессилием. Еще больше его раздражало спокойствие Имо, который не пытался напрячь мозги. Имо ждал, когда дядька угомонится.

— Вот, войдешь ты на борт, — орал на него Миша. — И что? Какие кнопки ты будешь жать?

Имо смотрел на кнопки, потом на Мишу, потом опять на кнопки. Его утомляла возня вокруг проблемы, которую он даже не собирался решать. Для Миши разобраться с пультом стало делом принципа. Второго позора в интеллектуальном поединке с флионерами он вытерпеть не мог. Этот поединок стал для него делом чести, а корабль — смыслом жизни, который отодвинул на второй план воспитание Ксю. Теперь у Миши была настоящая проблема, грандиозная по размаху, достойная его амбиций. Миша был зол и сосредоточен, а потому особенно невыносим.

После Миши в модуль явились Имо и Джон, посмотреть на сопливую мать. Пришли и уселись на кухне. Мне от их присутствия легче не стало. Надо было готовить обед на всю компанию, которая параллельно с Мишей тужилась решить задачу, и не имела времени перекусить наверху. Дети не принимали участия в интеллектуальном процессе. Имо ждал, когда Мише надоест теория, а шеф договорится с космопортом, способным пришвартовать корабль. Джону попросту было стыдно. Так стыдно, что он являл собой образец послушания и терпимости с тех пор, как тайна его визита на Землю оказалась раскрыта. Они молчали. У меня от их молчания падали из рук ножи и сковородки.

— Неужели отец тебе не объяснил, как кодировать пульт? — Имо пожал плечами. — Корабль как-то должен понять, куда тебя везти, или сам догадается?

— Мы думали, сам, — сказал Джон.

— Каким образом? Имо с кнопками только баловаться умеет! Он не понимает, что если такой корабль еще раз зайдет в Галактику, нас вышвырнут отсюда вместе с планетой.

— Не вышвырнут, — утешил Имо.

— Тебя конечно не вышвырнут. Ты останешься тут один… вращаться на солнечной орбите.

— Надо осмотреть корабль изнутри, — намекнул Джон, смущаясь и подбирая каждое слово под мое неустойчивое настроение.

— Пустой он внутри, Джон! Пустой!

— Для тебя пустой. Может, если я посмотрю…

— Даже не думай, что я пущу тебя на корабль! Выброси из головы! Если Миша не сможет разобраться, ни один из вас к трапу не подойдет. Миша мне обещал, и он сдержит слово.

— Он поедет с нами, — сказал Имо.

— Хочешь оставить меня одну?

— И ты поедешь.

Я отложила нож, чтобы он снова не полетел на пол.

— Только связанная, под общим наркозом я поеду к твоим родственникам. Этого еще не хватало!

— Значит, мы тебя свяжем, — пообещал Джон.

— Маменькины сынки! Весь колхоз с собой повезут! Подумать только! Может, кто и поедет на Флио да только не вы, и уж тем более не я вместе с вами. Флио не место для экскурсий.

Имо стал смеяться. Джон, глядя на него, тоже… пряча от меня бессовестные глаза. Однако моя речь ничего смешного не подразумевала. «Всыпать бы им обоим, — думала я, — чтобы научились относиться к матери серьезно. Или подзатыльников надавать».

— Ивана с собой не забудьте. Чего улыбаетесь? Он все знает. Не удивлюсь, если он знает, где спрятан кодировщик. Это ж как надо было себя вести, чтобы друзья считали тебя гуманоидом? Имо, я тебя спрашиваю!

— Он видел Индера, — оправдался Имо.

— Когда?

— Когда голову зашивали. Я тут причем?

— И ты столько лет молчал?

— Он молчал.

— Иван думал, что вы катали его на «тарелке», — добавил Джон. — Он не знает о подземелье.

— Все равно я вас на Флио не отпущу. И Мишу не отпущу.

— Мам, — уговаривал Джон, — ведь у Имо там родственники. Ничего плохого не будет.

— Эти родственники выставили его в Хартию двухлетним ребенком. Он чуть не умер с голода по дороге! — напомнила я.

Имо встал, взял сумку, положил в карман кошелек. Настал час идти за мороженым. Шар земной откатился прочь со своими проблемами. Остались только Имо и пломбир. Как можно рассуждать о родственниках, когда вот-вот обед, а он еще не съел ни порции.

— Купи хлеб! — вспомнила я, когда лифт закрывался. — Никаких Флио, Джон! Никаких родственников! Никаких самостоятельных прогулок по космосу дальше, чем до магазина и обратно.

— Зачем ты ругаешь родственников? Они же дали корабль, это как будто дать обратный билет.

— Ты не знаешь, что там творится, Джон. Имо не вернется.

— Однажды он вернулся…

— Он был ребенком. Человеческим ребенком, но чем больше рос, тем больше становился похожим на них. Все, что ему нравится, к чему лежит душа, теперь там, а не здесь? Здесь только истеричная мать.

— Разве это мало?

— Джон, он не вернется. Флионы — наркотик. Если он раз в жизни поднимет в воздух такую машину, то не сможет без этого жить.

— Сможет.

— Я не знаю, что произошло в клане перед его отъездом. Не знаю, отчего умер его отец. Не знаю, полетит ли корабль обратно. Пока я этого не узнаю, я никого туда не пущу.

— Сириус сказал, что Птицелов жив.

— Не пущу даже Сириуса.

— И я считаю, что Птицелов жив. У людей, потерявших родителя, меняется аура. По ауре Имо я иногда могу узнать, хорошо тебе или плохо. Скучаешь ли по нам?

— «По нас», а не «по нам». Джон, я, не глядя на ауру, могу сказать, что мне сейчас паршиво как никогда.

— Еще Сир сказал, что мы, как цивилизация несамосостоятельны.

— Несостоятельны, — поправила я, — или несамостоятельны. И вообще, поменьше бы ты цитировал Сира…

— То же самое тебе сказал отец Имо. Почему же земляне так упрямы? Почему слушать никого не хотят? Они считают себя умными? Хорошо, если я скажу тебе точно, что Його-Птицелов жив, ты пойдешь с нами к Флио?

— Если ты уверен в этом, почему не сказал раньше?

— Я думал. Я не знал, — ответил Джон, — обрадует тебя это или огорчит?

— И что?

— Так, я не понял, огорчит? Обрадует?

Наверно, мир так устроен, что информация о нем должна поступать равномерно и по порядку, в соответствии с необходимостью текущего момента. Наверно, это правильно. Правильно, что я не смогла вспомнить кодировщика на борту корабля. Хотя вполне возможно, что он там был. Я помнила только шершавые стены и запах в отсеках. Так пахла трава на мятой поляне в землях клана, запах напоминал родные болота с примесью аммиака. Точно также пах утренний пар над каньоном. И страх, что меня еще раз «высосет» космос сквозь рваную стену алгоплана, имел тот же запах.

Дети не участвовали в решении проблемы. Сначала они вежливо занимали места в кабинете, смотрели с сочувствием, поддакивали вовремя. Потом Имо это надоело, он пошел гулять, прихватив с собой Джона.

— Если проблема не решается, нечего над ней кряхтеть, — сказал он на прощанье, чем сильно обидел Мишу.

С проклятьями Миша выскочил за ними на крыльцо, но вдруг заметил, что на улице светит солнце, птицы поют, красивые девушки гуляют по тротуару. Миша послушал птиц, посмотрел на девушек и мрачный приплелся в офис.

Когда шеф одумался и велел вернуть детей в офис любой ценой, их телефоны не ответили. Телефон Ивана также молчал, и я пошла общаться с его матерью, но встретила соседку.

— Что у тебя в сарае горит? — с раздражением спросила она.

Мне было не до соседки. Только у калитки Панчуков, я сообразила, в чем дело; вернулась, пробралась сквозь заросли, открыла дверь сарая и застала впечатляющую картину: мои дети в компании Ивана, Кирилла и еще одного незнакомого мне молодого человека, сидели вокруг таза, в котором тлела трава. Над ними висело облако, источающее аромат марихуаны с сигирийскими благовониями. Дети нюхали дым по очереди и делились впечатлениями:

— Видел красного всадника, — говорил один.

— Змею, наподобие кобры, — поправлял другой.

— Нет! — возражал третий. — Смерть с косой приходила. В красной шубе. Стояла, косой сверкала, а из-под шубы морда… тощая и зубастая.

— Джон! Что тут было? — спросил кто-то из Панчуков.

Джон задумался.

— Я понял! — осенило незнакомого парня. — Мокруха была. Замочили здесь кого-то…

— И закопали…

— Нет, расчленили, и кровавый след по двору змеей тянулся. А у убийцы был нож. Охотничий кинжал.

— Топор, — не соглашался оппонент. — Джон, был топор?

— Как зовут маленькое, длинное животное, которое прикусывает курицу и несет ее в лес? — спросил Джон — Вот, оно приходило.

— Хорек, — вспомнил кто-то из землян.

— Вот, — согласился Джон, — вы видели хорька, потому что раньше здесь был курятник, а там — лес.

Дети опять понюхали дым, но галлюцинации не поймали, видно я выветрила им кайф.

Сначала Иван с Кириллом заметили, что неприятности уже на пороге, потом обернулся Имо. В его глазах плыл туман. Возможно, он решил, что находится в Шаруме, и принял меня не за тот персонаж.

— Ты теперь, — сказал он, протягивая мне дымящийся косячок.

Я взяла косячок, зачем-то затянулась и не заметила, как оказалась в кругу.

— Что? — спросил Имо.

Стыдно было признаться, но я не знала, как выглядят хорьки. Я никогда не сталкивалась с ними в природе. Хуже того, зайди он сейчас сюда по старой памяти, не узнала бы, потому что дым застлал все вокруг. Таз раскачивался, пол норовил стукнуться о потолок…

— Ну? — спросил Джон, словно мое решение должно было стать окончательным. Я же собиралась упасть в солому и ждала, когда на меня перестанут смотреть.

— Завтра попробую достать мексиканских поганок, — сказал откуда-то издалека незнакомец. — Убойная мощность.

— Ну? — еще раз спросил меня Джон.

Дым расступился, я увидела привидение в красной шубе. Все в точности соответствовало описанию, и коса зловеще поблескивала в темноте, и капюшон… только морда оказалась в очках. По форме этих очков и по некоторым другим признакам я узнала шефа, и гнилая солома подо мной мгновенно сменилась диваном.

Пол все равно качался, но сквозь туман уже проступали очертания люстры. Я отчетливо слышала голоса. Джон излагал шефу теорию о галлюциногенах, которые обладают свойством открывать фазы. Шеф сообщал Индеру по телефону, что в верхнем доме его ждет пациент. Джон рассматривал поганку, как ключ к решению проблемы управления кораблем. Он утверждал, что только благодаря снадобью, Имо сможет найти скрытый кодировщик на борту. Шеф тем временем обсуждал с Индером необходимость транспортировки пациента в подземелье. Джон уверял, что его метод не предполагает риска. Потребуется лишь немного терпения и много денег, чтобы достать гриб, произрастающий на удаленных континентах.

Имо старался уложить меня на диван, но я садилась. Я знала точно: если дети уйдут, шеф меня убьет. Я не смогла ему ответить на элементарный вопрос: сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в сарае с хулиганствующими подростками. И как я докатилась до такого поведения, тоже не смогла ответить, потому что не помнила. Сначала мысль в голове была одна: «Имо уйдет — и мне конец». Потом ее потеснила другая мысль: «Как классно Джон заговорил по-русски. Так свободно и легко он никогда в жизни не говорил. Может, повлияли поганки, а может…» Тут-то до меня дошло, что разговор шел на «сиги», на языке, который я понимаю только через «переводчик».

В модуле меня оставили в покое, но сначала Индер пришел взглянуть на позорище. Честно признаться, в отделении для бездомных наркоманов, я бы испытала меньше стыда.

— Нет, — сказал Индер. — Это не решение. Лучше помогите Мише.

Он пошел в офис, все пошли за ним. Сколько времени я пролежала в одиночестве, тоже не помню. Время расплющилось, растеклось. Я стала думать, где старый чемодан, с которым я всегда отправлялась в дорогу? Потом вспомнила, что на Флио я все равно не поеду ни за что. Однако чемодан найти бы не помешало. Да меня и не пустят на Флио после сегодняшнего. Со мной теперь здороваться перестанут. Прибьют в коридоре доску, повесят мою фотографию с подписью: «Она опозорила коллектив!» С сегодняшнего дня на меня будут только издали показывать пальцем. Даже Миша не придет обедать, он будет презирать меня больше всех.

Связь с внешним миром оказалась блокирована; лифт, вероятно, тоже, но компьютер доложил шефу, что я очнулась.

— Немедленно иди в офис, — приказал шеф.

— Зачем?

— Иди.

В офисе никому не было до меня дела. Миша решал задачу с тремя неизвестными. Задача не решалась. Муляж пульта из трех кнопок лежал перед ним, в поле экрана вращалась схема, шел обсчет вероятностных комбинаций. Над Мишей висели сочувствующие, которых невозможно было выгнать из кабинета. Когда шеф собирал сотрудников для раздачи «болтов», являлся каждый второй. Как только возникала проблема из области научной фантастики, требующая участия специалистов, все были тут как тут.

— Возьми себя в руки и работай, — сказал мне шеф.

В фойе курили Сириус с Антоном. Имо сидел у вентиляционной решетки и вдыхал табак, который не долетал до очистного устройства. Думаю, он сам с удовольствием бы курил, если бы не ленился поджечь сигарету. Пока я решалась переступить порог, услышала интересную мысль. Оказывается, вседозволенность и пренебрежение этическими традициями, присущее современному человечеству, вовсе не порок, а результат гуманизации, выхода на новый уровень бытия, который избавил нас от необходимости поедать ближнего во имя естественного отбора, а потому избавил от страха перед личностной индивидуальностью. Сириус с Антоном не спорил. В Секториуме его научили вежливо слушать старших.

«Не бери в голову, — сказал мне взгляд Имо. — Что мы, собственно, натворили? Разве то, чем занимается Миша, выглядит пристойнее?»

Шеф старался удалить из офиса лишний люд, но не успевал загнать в лифт одного, как ему на смену являлись двое.

— Миша хотел тебя видеть, — напомнил он, — иди! Сколько можно тут стоять?

Над Мишей висели самые храбрые. Те, кого не пугал его злобный рык, кто умел держать рот на замке. Давать советы разрешено было только Ксюше. Она сидела по левую руку, и мучила компьютер математическим анализом. Над ними висел Гума и покачивался. Его нос, погруженный в дыхательный аппарат, располагался в зените над схемой из трех кнопок: «код», «ход», и «магнит», нарисованных нервным росчерком на сенсорной панели.

— Дайте ей пройти, — сказал Миша, заметив меня на пороге.

Присутствующие сделали выдох, я протиснулась к столу.

— Ну, — мрачно спросил Миша, — будем колоться?

С тех пор, как мы виделись в последний раз, мне не вспомнилось ничего нового. Кроме того, я не очень соображала, сколько времени назад последний раз видела Мишу.

— Чтобы остановить корабль надо повторно нажать кнопку «ход», — сказала я, но Миша слышал это миллион раз. Даже если не слышал, догадался бы.

— Допустим, два «хода» подряд и один «магнит»… Что скажешь, ляжет на обратный курс?

— Откуда мне знать?

— Ты хоть иногда смотрела по сторонам? — рассердился Миша.

— Извини, что не составила для тебя конспект! — психанула я. — Ты сказал, что сам вычислишь координату!

Миша помрачнел.

— Чтоб они треснули пополам! Кто придумал такое управление? Кому от этого легче жить? Почему? Кому, скажи, пришло в голову, что три кнопки удобнее, чем нормальный пульт управления? Они оставляют корабли в наследство обезьянам? — он огляделся, нет ли по близости Имо. — Ничего похожего в современной навигации нет. Скажи мне хотя бы, разница чувствуется, когда машина идет и когда стоит?

— Не знаю, не замечала.

— Точки в глазах мелькают?

— Нет.

— Корпус изолирован, — сделал вывод Миша. — О чем это говорит?

— О том, что корабль может входить в невидимые фазы, — предположила Ксю.

— А бессонница? — спросила я. — О чем может говорить бессонница?

Ксюша пожала плечами.

— Джон, бессонница в полете от чего?

— От активации матриц, — ответил Джон, словно сдавал экзамен.

— Какого рода? — уточнил Миша. — Обработка технической информации может активировать матрицы?

— Может. Может, работал мощный двигатель…

— Ни фига! — возразил Миша. — Такие движки имеют суперизоляцию.

— А если не имеют? — спросила я. — Техника-то «антикварная».

— Черта-с два! — воскликнул Миша и постучал себя карандашом по голове. — Тогда это не движок, а бомба. Помню, какая ты контуженная с Флио вернулась. Сколько дней не спала на борту?

— Неделю-две. Но мне казалось, что прошел год.

— Неделю… Ксюха, рассчитай мощность и прикинь расстояние.

— Ерундой занимаетесь, Михаил Борисович, — сунулся в кабинет Сир.

— Изыйди с глаз моих, — напутствовал его Миша. — Ирка, ты говорила, что потом резко залегла в спячку? Надолго?

— Не могу знать. С меня сняли хронометр.

— Сновидения были?

— Да. Неестественно натуральные.

— Плотность?..

— Выше, чем на Земле.

— Джон! Увеличение плотности сновидений от чего зависит?

— От качества матриц, скорости разрастания.

— Так я и знал! — осенило Мишу. — Он загружал код в дороге. Неделю вы дрейфовали. Конечно! Нормальный отвлекающий маневр. Вы дрейфовали, а мои датчики глючили. Шеф! Надо идти на корабль!

Шеф выводил из офиса Махмуда.

— Шеф! — крикнул Миша. — Эта хреновина точно кодируется. И кодировщик где-то на борту, я уверен!

— Його все время держал пульт в руке, — напомнила я. — Если бы он кодировал, я бы видела.

— Ты же спала, мать! — удивился Миша. — Шеф, кодировщик на борту, я отвечаю. Надо осмотреть корабль.

— Считаешь, логично такую вещь как кодировщик, маскировать в отсеках? — усомнился шеф.

— Нелогично, — согласился Миша, — тут неувязочка получается. Где-то он должен быть на виду. Нелогично, нелогично… — повторял он. — Ничего логичного в этой системе нет изначально.

— Миша, — настаивала я, — поверь, что я видела корабль целиком. Там и места нет для такого устройства. Разве что в багажнике. Думаешь, логично иметь кодировщик в багажнике?

— Может, пульт вскрывает управляющие голограммы?

— При мне Його ничего не вскрывал!

— Пока не будет ясной идеи с управлением, на борт никого не пущу, — пообещал шеф, чем очень меня успокоил.

— Будет, — ответил Миша, чем до крайности меня озадачил. — Скоро будет. Я чувствую, что решением где-то рядом.

Следующим человеком, которого шеф пожелал вывести из офиса, стала я. Мой бледный вид внушал опасения, поэтому шеф вошел в лифт вместе со мной.

— Вы можете просто их не пустить! В чем дело, Вега? Аборигены в космосе! Где ваша принципиальная позиция? Не давайте им доступ в порты, да и все. — Шеф отвел глаза. — Что изменилось? Что произошло?

— Ты знаешь, — ответил он. — Знаешь, как непросто мне далось такое решение. Ирина, верь мне, дело не в экспедиции. Он хочет покинуть Галактику. Я обязан дать ему возможность.

— Кто?

— Чем дальше он будет от Магистралей, тем лучше. Корабль — его шанс. Мне все равно, куда он уйдет. Речь не просто о безопасности Земли. Поверь, я знаю, что говорю.

— Сириус? — растерялась я.

— Поверь мне, природа информационных цивилизаций опасна и уязвима. Я не имел права держать здесь Адама, ты видишь, что вышло… Сейчас я обязан помочь Сириусу поступить так, как он считает нужным. Это существо знает, что надо делать. Я не имею права запретить. Не спрашивай ни о чем, просто поверь мне.

Лифт открылся в модуле. Едва мы успели выйти, кабина умчалась. Шеф попался. На сей раз, он обязан был объясниться. Он сам понимал, что именно теперь, в течение ближайших минут, я должна была узнать все, что сигирийцы скрывали от землян, но Миша как всегда все испортил. Он вывалился на нас, как лавина, возбужденный и решительный.

— Медальон!!! — закричал Миша. — Дай скорей медальон!!!

— Он пуст, — напомнил шеф, вынимая предмет из кармана.

Миша вырвал медальон из рук и прыгнул в кабину. Мы последовали за ним.

— Шеф! — продолжал кричать Миша. — Открытие на Нобелевскую, клянусь! Сто пятьдесят первая Нобелевская премия, — заверил он нас, вытирая испарину. — Открытие века!

— На Нобелевскую? — усомнился шеф.

— Может, не надо? — пробормотала я. — Может, сто пятьдесят с тебя хватит?

В фойе уже ждал митинг, который сформировался в колонну и двинулся за Мишей по коридору к лаборатории.

— Сканер! — распоряжался Миша на ходу. — Химический индикатор! Быстро! Бегом!

Гума метнулся по закоулкам. Индер отложил пасьянс. Колонна снова превратилась в толпу и облепила стол. Миша пропустил через медальон сканирующую плоскость. Толпа сгустилась, замерла. Изображение пошло на компьютерный анализ.

— Что я говорил! Есть! Вот он где, черт бы его подрал, адрес наших родственничков. Видите уплотнения кристаллической решетки?.. Как раз под кнопкой кода. — Он сунул муляж в медальон, и действительно на просветке показалось уплотнение. — Все элементарно: заходишь на борт, вставляешь пульт, одеваешь медальон на шею. Металл нагревается от тела, кодировщик пошел в работу. Ты поняла, почему он пульт в руке держал? — обернулся ко мне Миша. — Чтобы мозги нам пудрить. Вы дрейфовали у Хартии, а мне на датчики шли помехи. Все! Мы квиты!

Миша положил медальон на стол и победоносно покинул помещение. Его звездный час состоялся. Свершилось то, о чем он не мечтал за давностью лет. Свалился камень, который угнетал его. Миша шел по коридору и подпрыгивал от гордости, только у лифта он задумался и вернулся к нам.

— Шеф, — сказал он Веге, — только это дорога в один конец. Назад — не знаю. Надо будет на месте поковыряться в машине.

— Не вздумай ковыряться в этой машине, — ответил ему шеф.

— Вот-вот, — поддержал шефа Индер.

— Эта машина умнее тебя. Только попробуй сунуть в нее отвертку с крестовиной, — предупредил Вега.

Желающих возразить ему не нашлось.

Мой чемодан выглядел смешно и нелепо рядом с гигантскими рюкзаками детей. Я сложила пожитки, не будучи уверена до конца, лечу ли в космос? Остаюсь ли страдать на Земле? Меня никто не приглашал и не отговаривал, только велели замерить объем багажа. Моего багажа. Словно предрешенность висела в воздухе. Предрешенность во всем. События больше не зависели от моей воли, только от обстоятельств. В последние дни я не могла себя заставить выйти из дома. Не знала, день наверху или ночь? Полярные сумерки или хмурый вечер? Дождь лил стеной, и купол зимнего сада приобрел непроницаемый металлический оттенок, вполне соответствующий настроению.

Джон вошел в комнату и присел на диван. Стал анализировать мое настроение. Он хотел понять, о чем я вспоминаю, а я гадала, что за новость он принес, что не решается выложить ее без разведки?

— «Марсион» подходит к Магистрали, — сообщил он. — Отметился у последнего маяка. Скоро выйдет к краю Галактики. Вега сказал, нам лучше стартовать завтра.

— Почему завтра? Почему не прямо сейчас?

Джон смутился.

— Все теперь такие нервные, — сказал он. — Какая разница, сегодня или завтра, если мы решили.

— Имо решил. А Сириус и Вега его поддержали.

— Миша послал меня спросить, не хочешь ли ты добавить багажа. Он формирует новый контейнер, там есть место.

— Нет, не хочу.

— Тогда скажи ему, что ты не хочешь.

— Не скажу. Путь Имо положит туда краску. Пусть отец его увидит и ужаснется. Зачем столько контейнеров? Мы разве на всю жизнь туда собрались?

— Сириус взял один дипломат, — утешил меня Джон, — положил туда зубную щетку, бритву и сменное белье. Миша все равно его выругал.

— Странно, что не побил, — вздохнула я. — Вот в такой компании мы отправляемся на край Вселенной.

— Мы с Имо и Мишей будем ждать вас на Андромеде. Подготовим порт, подумаем, как грузить «Марсион». Вега сказал, дай бог, все обойдется.

— Не помню, чтобы прежде он поминал имя господа всуе. Джон, останься хотя бы ты. Вот уж кому совершенно не за чем рисковать…

— Как же вы без меня разберетесь? Как же вы увидите, что делать внутри корабля? Вы ведь не дали нам закончить…

— Не дали вам отравиться поганкой?

Джон надулся.

— Надеешься найти слэпы внутри корабля?

— Они везде остаются.

— От флионеров-то?

Джон еще раз кивнул, он перенял от Имо жесты, которые позволяют обходиться без слов, в том числе не самые приличные.

— Если в модуле остались, значит должны быть в корабле, — ответил он виновато, потому что не знал, обрадуюсь ли я известию, что слэп Птицелова все еще сидит под кустом в саду. — Я пойду, ладно? Надо помочь.

В офисе творилась вокзальная суматоха. Миша разбирал компьютер шефа, вынимал из него ценные детали и складывал в багаж. Свой компьютер он погрузил в контейнер целиком. Запчасти от прочей техники были разложены по полу повсеместно.

— Ты бывал в Андромеде? — спросила я.

— Что я там забыл? — проворчал Миша.

— Кто-нибудь из наших бывал?

— Что там делать? Там грузовые порты. Пустынная зона.

— Там не случится перегрузка порта от твоих чемоданов?

— Мамаша! — пригрозил он. — Будешь много знать, состаришься возле кастрюль.

— Хотелось бы посмотреть, как вы попадете на борт. Ты забыл, что трап закодирован на меня?

— На генный участок, — уточнил Миша, — который у вас с Макакой одинаковый. Так что расслабься и не зли меня перед важной работой. — Он понес в багаж настольную лампу шефа, работающую на автономной батарее. — Ты точно ничего не забыла? — спросил он из коридора, а когда вернулся, конкретизировал, — фотографию любовника, например? Ту, в шляпе с сигарой?

— Не волнуйся за меня.

— Я боюсь за аэродинамику. Слишком широкие поля у шляпы, думаешь, не перетянут руль высоты?

— Думаю, в вакууме нормально будет.

— Грамотная стала, — удивился Миша. — А фотку возьми. Повесишь у изголовья. Все не одна будешь спать.

— Ты еще в космосе мне сцену ревности не устроил?

— Очень надо! Я же не гуманоид, чтобы завлечь такую извращенку, как ты. Мне же…

Он умолк, потому что в кабинет вошел Имо.

— Тебе слабо соперничать с гуманоидами? — продолжила я, пользуясь преимуществом на своем поле.

Миша только пыхтел, вытаскивал ящик из-под стола, намекал, что занят серьезным делом. Я пошла к Ксюше и увидела ее, грустно сидящую перед пустым столом. Казалось, я не видела ее год, несмотря на то, что она каждый день исправно появлялась на работе.

— Как дела? — спросила я.

— Какие дела? Разве не видите, Борисыч базу раскурочил? Как теперь работать? Зачем теперь работать?

— Наверно, база понадобится ему в экспедиции, — предположила я, хоть и не понимала, зачем она понадобится.

— Сириус сказал, что техника только создаст помехи. Что это даже очень опасно. Скажите ему сами, что это опасно.

Я пошла говорить, но встретила шефа с коробкой, которую он тоже нес Мише.

— Химический индикатор, — объявил шеф, — возьми. И фильтры к нему тоже возьми. Обязательно возьми, лишним не будет.

Миша послушно упаковывал все.

— Главное, чтобы борт взлетел, — забеспокоился Сириус, который до сего момента курил трубку, наблюдая из коридора Мишину возню.

— Коптилку здесь оставишь, — предупредил Миша. — В космосе не курят. Или придется брать вентилятор.

— Конечно, — согласилась я, — если Сириус возьмет трубку, перегрузки не избежать.

— Все равно я не позволю использовать приборы, Михаил Борисович.

— Что? — не понял Миша.

— Я не разрешу задействовать на корабле прибор, который может дать помехи на двигатель.

— Шеф, ты слышал, что он сказал?

Шеф нес новую коробку с фильтрами для индикатора.

— Ты, пожалуй, батюшка, своей паствой командуй, — огрызнулся Миша. — А техникой позволь распоряжаться мне.

— На борту вы будете распоряжаться техникой, когда я сочту нужным, — заявил Сир. — Командир на корабле должен быть один на все время полета. Если мы с вами хотим сохранить достойные отношения, давайте договоримся…

— Кто это назначил тебя командиром? — Миша принял стойку бойцового петуха. — Что-то я упустил, когда это у нас были назначения? Шеф, ну-ка, поди сюда!

Сириус не собирался драться с Мишей ни в стойке, ни в партере. Он лишь надменно поднял подбородок, не вынимая трубки изо рта.

— Эй, экипаж! Все сюда! Я что-то не понял, кто у нас командир?

— Наверно, надо сначала успокоиться, — предложила я, — потом обсудить кандидатуры.

Имо с Джоном пришли на шум, а шеф пересчитал фильтры и полез за следующей коробкой.

— Никаких кандидатур! — разозлился Миша. — Только один серьезный, умный, ответственный, взрослый и психически здоровый человек, чье решение станет окончательным. Иначе вы все останетесь дома. Шеф, скажи им.

Шеф пересчитал фильтры в следующей коробке, причем, сделал это не торопясь.

— Шеф!

— Имо, — сказал шеф.

— Не понял?

— На время экспедиции, — пояснил шеф, — последнее слово будет за Имо. — Он отложил коробку и грозно поглядел сначала на Мишу, потом на остальной экипаж. — И если кто попробует не подчиниться, лучше не возвращайтесь!

От возмущения у Миши перехватило дыхание.

— Эта бестолковая Макака? — воскликнул он. — Которая едва школу окончила? — он уперся указательным пальцем в бицепс Имо, который располагался как раз на уровне его бороды.

— Да, именно эта Макака, — подтвердил шеф.

Взгляд Имо был полон снисхождения. Его мускулистые руки были скрещены на груди, на шее висел медальон — ни дать, ни взять, Птицелов-младший. За время дебатов он не произнес ни слова.

— Шеф! — взмолился Миша.

— Хватит! — прикрикнул на него шеф. — Имо будет командиром, и я не намерен это обсуждать!

Сириус усмехнулся. Миша, красный от возмущения, пошагал к себе в модуль.

В следующий раз я увидела его в день отъезда, когда принесла детям Булку в «хлебнице» и застала в лаборатории минуту молчания, которую изредка нарушали Ксюшины всхлипы:

— Борисыч, миленький, как я без тебя? — вздыхала она. — Борисыч, миленький, возвращайся скорее…

Он целовал ее заплаканное личико и не общался ни с кем. Ни с кем не здоровался, ни с кем не прощался. Он был задумчив и недоступен ни для кого, кроме любимой доченьки. А я ждала, назовет она его хоть раз в жизни папой? Хоть на прощание? Так и не назвала, паршивка!

— Две тысячи лет мы жили в мире и войнах. Две тысячи лет скитались в поисках счастья; рушили храмы, чтобы строить дома, рушили дома, чтобы строить храмы. Две тысячи лет мы ждали Царства Божьего на Земле, не зная наверняка, что есть Царство Божье?

Ксюша возилась с радарной планшеткой на коленях, изучала небо. Посторонние предметы среди облаков портили ей настроение.

— Ирина Александровна, — шепнула она, — кажется, вертолет.

Еще бы! Прибор фиксировал частоту вращения лопастей. А мы с таким трудом нашли зал и собрали аудиторию. Конечно, не стадион, скромный кинотеатр на окраине города, но даже здесь зияли пустые места.

— Может, случайный?

— Заблудший, — поправила я.

— Что делать-то? Сказать ему?

— …Что вы ждете от Царства Божьего? Мира и справедливости? Справедливости к себе и мира для всех, но не наоборот, ибо мир не есть справедливость, как не всякая справедливость принесет душе мир. На земле и на небе один Бог. Кто сказал, что в Царстве Небесном иные законы?

— Надо ему сказать, — настаивала Ксюша. — Они как будто ищут место посадки.

— Рано.

— Как бы не вышло поздно.

— Послушай его в последний раз.

— Что нам воздастся по вере нашей? — обратился Сириус к аудитории. — Что нам воздастся по нашему разумению? Изучая логику бытия, мы приходим к парадоксу, рассуждая о назначении бытия, приходим к отчаянью. Лишь только вера в Царство Божье дает нам силу, только вера направляет слепого за поводырем во спасение. Сегодня я призываю вас прозреть, чтобы взглянуть на мир глазами творца. Задуматься, что вам воздастся по вере вашей?

— Ну, все! Если вы сейчас же ему не скажете, будет поздно. Почему вы не хотите? Давайте, я скажу?

Ксюша вынула из сумки микрофон, который я заранее лишила батареи.

— Сириус, надо уходить, — сказала она.

— …И стоит ли вера того, чтобы рай стал повторением земного ада? — продолжил Сир. — Если каждый из вас строит Царство Божье по своему подобию…

— Сириус! — едва не кричала Ксюша. Она схватила мой микрофон, из которого я тоже вынула батарею. — Здание окружают, надо уходить сейчас же!

— Когда я вернусь, Земля будет мертва. Исчезнут города и храмы, дороги растворятся в пустыне. Здесь останется только небо, гладкое и смиренное небо грешников и праведников; тех, кто верил и заблуждался. Лишь тем, кто при жизни очистится от иллюзий, я покажу иной мир. Я вернусь на Землю за теми, кто, познав Бога, не уничтожил его в себе, а превознес. И каждому воздастся по достоинству его…

Дверь хлопнула. На пороге возникло двое гражданских лиц в строгих костюмах. Зал ахнул. У дверей образовалась толпа. Один из товарищей вышел на сцену и велел приготовить документы. Я моргнуть не успела, как Сириус исчез. Нет, не моргнуть, в этот раз я поочередно закрывала то правый, то левый глаз, чтобы ни на секунду не выпускать его из вида, и не вздрогнула на шум, когда за Сириусом пришли. Я надеялась, что сегодня выведу трюкача на чистую воду, потому что другого случая не будет. То, что произошло, заставило меня сомневаться в реальности происходящего.

Прихожан выпускали по паспортам до поздней ночи. Мы с Ксюшей оказались последними.

— Вы опять? — спросил мой старый знакомый в штатском. — Покрываете преступника?

— Разве я покрываю? Обыщите. Обыщите мою машину.

Товарищ не взял у меня паспорт, потому что знал его наизусть.

— Все же я советую вам обыскать машину, — настаивала я, несмотря на то, что Ксюша дергала меня за рукав. — Мне, знаете ли, надоели шмоны в доме после каждого собрания. Я требую.

Мой знакомый выдержал паузу и отошел поговорить с коллегой. Они вдвоем проводили нас на стоянку и велели открыть багажник. Там лежала борода с рыжими бакенбардами, которые завязывались на макушке ленточкой из капроновых чулок. Товарищи рассмотрели предмет под фонарем и конфисковали ключи от машины. Коллега сел за руль, мой знакомый — рядом.

— Садитесь, — сказал он нам, застывшим в недоумении, — поедем.

Мы с Ксюшей устроились сзади. А что, собственно, было делать? Машина тронулась, командир сообщил по рации, что направляется ко мне, и уточнил адрес, который и так всем известен. В городе не осталось ни одного милиционера, который не косился бы на мой дом, проходя мимо.

— Не переговаривайтесь, — сказано было нам, когда Ксюша пыталась сказать мне что-то на ухо. — Сидите спокойно.

— С удовольствием, — ответила я.

Не каждый день меня подвозил домой сотрудник госбезопасности.

— До сих пор нигде не работаете? — спросил мой знакомый.

— Не имею нужды. Меня вполне обеспечивает сожитель.

— Выходит, проституцией занимаетесь?

— Попрошу вас при мне таких слов не употреблять, или я подам в суд за оскорбление.

— А ваша юная подруга?

— При ней тоже будьте добры, не выражаться. Если вы не разделяете нашей веры, это еще не дает вам права нас унижать.

— Я студентка, — ответила Ксюша, не ожидая вопроса.

— Учебное заведение? — спросил мой старый знакомый.

— Техникум легкой промышленности, — сказала она. — Факультет закройки мужских трусов. Дать телефон деканата?

Впервые в моем доме не было шмона. То, что там устроил от бессонницы взвод добрых молодцев, шмоном не называлось. Они перебрали дом по досочке, по кирпичику, перевернули его, разложили слоями по участку, а я им активно помогала.

Сначала они поставили оцепление, прошерстили территорию с хозпостройками, и нашли в курятнике недокуренный косяк с подозрительной травкой. Потом они влезли на крышу сарая, и нашли там кошку с котятами. Мигалка освещала улицу, вокруг дома бродили прожектора, было так светло, что соседи спешно закрывали ставни. Ребята обшарили гараж и вывалили на пол ящик с инструментами; они отодвинули от стен мебель, выпотрошили шкафы и полезли с фонарем в камин. Ксюша наблюдала это, несмотря на то, что я прогоняла ее домой. К калитке подъехала машина с большим начальством.

К утру были обысканы все мышиные норы. По саду курсировала овчарка, принюхиваясь к куче компоста. Младшие по званию разгребали компост и ворочали вилами стружку на чердаке. Их усилия не пропадали даром: нашлась записная книжка, потерянная много лет назад, но сведений о Сириусе в ней не было, и быть не могло. Нашелся молоток, который дети унесли на чердак и там похоронили, а я грешила на соседа. Нашлись садовые ножницы, насос от велосипеда и масса полезной ерунды. За все находки я сердечно благодарила. В конце концов, нашелся даже подвальный камень, маскирующий лифтовую площадку. По счастью, на него уже не осталось сил.

— Что это? — спросил меня самый главный начальник.

— Похоже, мельничные жернова.

— Откуда?

— Не знаю. Когда я купила дом, оно уже здесь лежало. Будете изымать?

— Крупный для мельницы, — заподозрил он.

— Прикажете подогнать кран? Я не буду против, если вы увезете его отсюда. Он мешает мне вырыть нормальный погреб.

Начальник постучал по камню ботинком. Интуиция подсказывала ему: здесь что-то не так. Он осветил объект, пощупал, поцарапал ногтем, а потом попросил салфетку и чистыми руками изъял компьютер с Мишиной порнографией, где преобладали голые женские попы в милицейских фуражках.

— Вы лично знакомы с гражданином Басировым, — упрекнули меня на прощанье. — И поддерживаете с ним контакт.

— Да, я не отказываю в помощи людям, которые обращаются ко мне, — согласилась я. — Если вы когда-нибудь обратитесь, не откажу и вам. Но, не думаю, что гражданин Басиров станет скрываться там, где его ищут так часто и с таким усердием.

— Он мошенник, преступник. И вы занимаетесь укрывательством…

— Ищите лучше, — предложила я. — Ищите чаще. Оставьте здесь засаду.

На меня махнули рукой, армада отчалила. Соседи удивились, увидев меня на свободе. Ксюша, совершенно подавленная зрелищем, укатила на такси, а я спустилась в модуль, где в сумерках сада на краю бассейна меня дожидался грустный отец Сириус.

— Пришел посмотреть мне в глаза? — спросила я.

— Хотел подстричься, — сказал он и протянул мне ножницы, длинные и острые, как два кинжала. — Не хотел отправляться в космос волосатым.

На голове Сириуса всегда был сантиметровый «еж», который он сам подстригал, как английскую лужайку. В Секториуме не было человека, способного прилично постричь. От моих ножниц шарахались все кроме Имо, которому терять было нечего.

— Ты решил убедиться, что я не ударю тебя сзади острым предметом? Убедиться раньше, чем мы окажемся в одной капсуле?

— Жизнь меня убедила, — признался Сир, — что предают всегда самые близкие. Те, к кому не боишься повернуться спиной.

— Неужели ты считал меня близким человеком?

— Не считал, но ближе у меня никого нет.

— Тогда почему ты не доверяешь мне?

— Иисус доверял Иуде… — грустно произнес Сириус.

— Я хочу, чтобы ты остался на Земле. Если тюремная решетка единственное, что может тебя удержать…

— Не может.

— Сир, у твоих поклонников хватит денег заплатить долги и нанять адвоката. Ничего не случится, если мы обкатаем корабль без тебя.

— Случится, — возразил Сириус. — Уже случилось. Земля мне стала могилой. Если я не найду фронов, моя жизнь кончена. Я исчерпал ее, я хочу свободы и должен ее получить.

— Свободу, которую тебе наобещал мой ребенок?

— Имо не ребенок. Он потомок одной из величайших цивилизаций, перед которой я преклоняюсь и которой готов себя посвятить. Их потомки знают больше нас и не дают пустых обещаний.

— Кто вместо тебя останется спасать человечество?

— Мои тюремные проповеди никого не спасут.

— А скитания по космосу за призраками? Космос — та же тюрьма, только камера комфортнее. Там ровно столько же свободы, сколько на нарах. Какая тебе разница, смотреть в пустоту сквозь решетку или обзорный экран?

— Сквозь решетку я все уже видел, — заметил Сириус. — Я видел, что зло всегда мудрее добра, потому что в нем больше здравого смысла. Я хотел понять смысл твоего поступка и понял, что твое понимание жизни перевернуто, как сама жизнь. Мне редко удавалось тебя понять.

— Мне тебя еще реже.

— Понимание — продукт самообмана, — продолжил Сириус. — В нашем перевернутом мире все не так: благие намерения ведут в ад, дурные — к покаянию и прощению. Не тот рай я хочу для людей. Я не святой и не чародей, незачем притворяться. Я точно знаю, что человека можно спасти лишь после жизни, но ее нужно прожить, как бы ни было больно. Прожить, а не перетерпеть. Как ты представляешь себя в раю?

— Никак не представляю, — призналась я. — Представляю себя на кладбище. В крайнем случае, в крематории. Только почему-то хочется умереть на Земле.

— В преисподней, где твари друг другу подобные грызутся за место в стае, потому что нет больше стимула для смирения и послушания. Потому что рай — это тупик. Существо, загнанное в тупик, не будет жить достойно. Я хочу перевернуть этот мир, привести его в первозданный порядок. Не мешай мне сделать это, и ты не пожалеешь.

Прощаться с нами пришла только Ксюша. Шеф дал указания и удалился, чтобы не видеть наших озадаченных лиц: двенадцать суток пути в одной капсуле было многовато, даже для Андромеды, но погода в Галактике портилась, словно чуяла неладное, магнитные бури пересекли Магистраль. Сиги не дали согласия на заход корабля в зону навигации, а дикими портами Андромеды с детства пугали подрастающее поколение блазиан. Напускали тумана, чтобы галактика с полным правом могла называться туманностью.

Ксения вошла в лабораторию, сделала вид, что не заметила Сириуса, стала нервно рыться в ящике стола. Так нелепо и демонстративно, что у меня не осталось сомнений: весь спектакль только ради него. Я удивилась, когда она предложила мне выйти в фойе пошептаться, но вспомнила, что мои попытки засадить Сира в тюрьму, еще не получили суровой оценки.

Ксюша не решалась начать разговор. Она вела себя также, как Миша, перед тем как сделать даме неприличное предложение…

— Можно мне узнать кое-что интимное? — спросила она, не зная, куда глаза спрятать.

— У меня?

— Почему вы не вышли замуж за Борисыча?

— Замуж? — не поверила я. Передо мной пронеслась вся жизнь в самых непристойных картинах. — Замуж за Борисыча?

— Он ведь предлагал. Я точно знаю, что предлагал.

— Честно сказать?

— Конечно.

— Никому не расскажешь?

— Могила! — поклялась Ксюша.

— Не успела. Он встретил твою маму накануне того, как я решилась на этот шаг.

Моя собеседница растерялась. Такой душевной простоты она не чаяла от меня дождаться. Я не давала повода для таких чаяний.

— Вы шутите?

— Ты обещала ему не говорить. Я до сих пор счастлива, что вовремя об этом узнала. Представляешь, в каком положении оказался бы Борисыч?

— Вы серьезно?

— Как на исповеди.

— Представляете, что вы чуть не натворили? Я же могла не родиться!

— Я бы на твоем месте так не драматизировала. Просто, ты была бы моей дочкой.

— Ну, да… — согласилась Ксюха. — Теоретически не исключено.

— Даже практически не исключено, — подтвердила я, чтобы ее успокоить.

— Тогда можно, я перееду к вам в модуль?

— Ах, вот оно что! — Ксюша смутилась еще больше. — Можно, только при условии, что будешь каждый день гулять наверху.

— Конечно, — обрадовалась она. — Верхний дом мне тоже понадобится. Можно, я перенесу туда акустику от Борисыча?

— Можно, только не врубай на полную мощность, там ветхая крыша. И будь осторожнее с соседями.

— Расслабьтесь, Ирина Александровна! Мне они на шею не сядут.

— Погоди-ка, — вспомнила я, — ты ведь квартиру купила?

— Ну и что с того, что купила, если в ней живет мой бывший любовник с моей же подругой? Куда мне деться? Мамаша нового мужика привела. Что мне, слушать его храп за стеной?

— Погоди-ка еще раз. Что там за бывшие подруги с любовниками?

— Нет, подруга как раз не бывшая, — поправила Ксюша. — С подругой мы и сейчас подруги. А любовника я ей сама сплавила, потому что козел. Теперь понятно?

— Не очень…

— Ну, он бывший мой препод, мужичонка преклонного возраста. Ему скоро сорок, он вот-вот импотентом станет, а все за студентками скачет. Такой дурак!

— То есть…

— Я же не виновата, что влюбилась. А Борисыч рявкнул — он в штаны и наклал. Ну, и что мне после этого? Отстирывать его штаны? Мне же надо было время, чтобы разлюбить. А теперь у меня другой парень. Сказать, какой? Мастер спорта по боксу. Тяжеловес, между прочим, ростом как Имо.

— Подожди, дай мне с физиком разобраться.

— С ним покончено, — заявила Ксюша. — Штаны постираны, шнурки поглажены. Знаете, что он заявил на прощанье: «Бросишь, — говорит, — выпью отравы». Вы поняли, да? Думаете, он заработал себе на отраву? Жил за мой счет, еще травиться за мой счет вздумал. Ну, я и сплавила его подруге, а та забеременела. Теперь они оба на седьмом небе. Без ума друг от друга.

— Теперь они размножаются за твой счет?

— Нет, вы, Ирина Александровна, совсем отпоролись от пейзажа. На какой вы планете живете?

— Я все равно не поняла, что они делают в твоей квартире?

— Господи, да пляшут от счастья! Не на улице же им плясать? Я не враг живой природе, пускай размножаются. Ой, — спохватилась она, — вы только Борисычу не говорите. Я обещала, что до его возвращения замуж не выйду.

Последнюю фразу она произнесла в момент, когда Сириус появился в фойе.

— Идем, — сказал он. — Пора.

Ксюша обняла меня на прощанье.

— Мне будет вас так не хватать, — сказала она, но на Сириуса даже не взглянула.

В капсуле Сир не произнес ни слова, бросил меня наедине не с самыми лучшими мыслями. Он думал, что в долгой дороге молчание меня утомит, тогда я легче мобилизуюсь на поиск внеземного рая. Я же думала о детях, потому что, как в том анекдоте, всегда о них думаю. О своих, и о тех, которые могли быть моими, но в последний момент мне удалось переложить эту долю на другую женщину, которая даже не была мне подругой. Я не знала, что скажу Борисычу. Как дам понять, что по возвращении ему надо вплотную занять моральным обликом этого маленького существа, которое уверено, что оно взрослое. Я решила, что пришла пора нам обоим открыть учебник педагогики, потому что прошлый педагогический опыт не подсказывал конкретных решений. Мой личный опыт представлялся теперь на удивление скудным, а мои собственные дети — непривычно идеальными. Хотя, не исключено, что я знала их меньше, чем отец Сириус. Относительно моих детей он оказывался прав чаще, чем я.

Имо действительно никогда не был ребенком. Может, потому что я никогда не видела его беспомощным. Когда я познакомилась с ним, он уже был способен залезть без страховки под купол зимнего сада. Как ни странно признаться, я боялась его не меньше, чем остальные. В три года я боялась его так же, как боюсь сейчас, никогда не шла на конфликт с ним, даже когда чувствовала за собой сто процентов правоты. Ужасно признаться, но я воспитывала своего ребенка ровно до той черты, до которой он мне позволял, и всегда ретировалась, если натыкалась на противодействие, потому что помощи просить было не у кого. И жаловаться было некому. Его отец был слишком далек. Да и слушался ли Имо отца, — кто знает?

После его официального совершеннолетия я сняла с себя ответственность. Теперь, если меня просили разобраться с Имо, я отсылала непосредственно к источнику недоразумения на том основании, что ребенок вырос. Только никто не знал, что таким же взрослым Имо был и в пять, и в семь лет… в двенадцать я перестала задавать вопрос, куда он идет на ночь глядя. Прогулки молодых людей по своим делам редко радуют родителей, к тому же Имо не врал. Ему незачем было обманывать, потому что он ничего не боялся. Угрозы и слезы были ему одинаково безразличны.

— Иду катать Кирилла на мопеде, — ответил он однажды, — потому что проспорил…

Имо было двенадцать лет, Кириллу — восемь. Кирилл был младшим братом Ивана, на улице стояла темень и гололед. Мопед Панчук-старший спрятал от своих сыновей на чердак гаража.

— Не тот ли это мопед, — спросила я, — у которого Ванин папа не мог починить тормоз?

— Он самый, — подтвердил Имо.

— Сынок! — взмолилась я. — Может быть, лучше отложить катание до весны? Может, сначала все-таки починить?

— Нет, — ответил Имо. — Пойду.

И пошел. Стоять у него на пути было глупо. Любой предмет, стоящий на пути, Имо брал и отставлял в сторону. Одушевленным был сей предмет или нет — ему было также безразлично. В тот день я решила, хватит! И научилась врать себе сама. Теперь, когда мой сын уходил из дома в ночь, я убеждала себя, что он у Ивана, сидит в комнате и при свете настольной лампы читает классику.

Принципиально иначе мои отношения сложились с Джоном. «Если бы не Джон, — думала я когда-то, — мне с Имо было бы во сто крат тяжелее». Но, когда поняла, что за миссию готовит для него шеф, все вывернулось наизнанку, как в учении Сириуса. Теперь, если бы не Имо, мне бы было во сто крат тяжелее идти на контакт с моим старшим сыном, при котором секториане боятся своих тайных мыслей. Мне надо было научиться у Имо мудрости принять этого человека таким, каков он есть, однажды и на всю жизнь. Вручить ему себя целиком, не проводя границы дозволенного, и жить с этим. Живем же мы как-то с собственной памятью.

— Конечно, тебе, как контактеру, нужна практика, — поддержал меня как-то шеф, — но контакт с этим ребенком может быть опасен в первую очередь для тебя самой.

Я знала, что любой контакт, подразумевает жертвы с обеих сторон. Знала: чем больше усилий затрачено на конечный результат, тем выше его ценность.

— Если «третий глаз» такое страшное оружие, — ответила я тогда, — пусть лучше воюет на моей стороне, — и все равно присвоила этого странного мальчика, потому что мне так хотелось.

— Просто ты настоящая эгоистка, — заявил мне Сириус, когда молчание наскучило ему самому. — Все твои поступки объясняются этим.

— Да, — согласилась я.

— Ты увлечена бессмысленными проблемами и уверена, что если тебе хорошо, то весь мир утопает в нирване.

— Да.

— Так вот, прошу тебя никогда не решать за меня. За весь мир… но не за меня.

— Хорошо, Сириус, — ответила я. — Отныне ты мне безразличен.

Однажды Джон спросил меня, как это будет по-русски, когда все люди не любят одного человека за то, что он не похож на них. «Ксенофобия», — ответила я. «А как называется человек, который не любит весь мир за то, что он не похож на него?» Я задумалась, но не нашла ответа. На Земле я проконсультировалась с грамотными людьми, но ни один из предложенных вариантов не соответствовал абсолютно. Тогда я столкнулась с явлением теоретически. Оно показалось мне настолько редким в природе, что человечество не придумало ему термин. Теперь я имела дело с физическим воплощением явления, но адекватный термин все равно подобрать к нему затруднялась.

 

Глава 11. МАШИНА, КОТОРАЯ УМНЕЕ МИШИ

Миша утомился нас ждать из пересадочного сектора. Вместе с ним томился на палубе сотрудник порта — зэт-сигириец, который должен был удостовериться, что мы прошли карантин и сопроводить компанию до выхода с палубы. Нам, аборигенам, доверия не было даже в Андромеде.

— Ну, наконец-то! — воскликнул Миша. — У нас тридцать часов! Если не освободим порт, вылетим отсюда через… — он злобно посмотрел на зэта, который ставил на площадку багаж. — Корабль пришел, вас нет, а время идет. Если не сдвинемся через сутки…

— Не факт, что сдвинемся вообще, — сказала я.

Мы пошли за контейнером, который зэт гнал впереди себя. Сириус пошел за нами с дипломатом в руке. Не доверил портовой службе зубную щетку.

— Прикинь, всего тридцать часов! Объект пришел, отстегнул трап, а в капсуле тьма непроглядная, хоть бы фонарь мигнул, души человеческие почуяв. Я с ним и так, и сяк — стоит колом. Чего молчишь? Рассказывай.

— Что рассказывать?

— Как она? Скучает?

— Не то чтобы плачет… Привет передать просила.

— Справляется? Шеф на нее не жаловался?

— Когда это шеф жаловался на кого-то из нас?

— А с матерью помирилась, не говорила?

— Нет, но с мужиком, на которого ты рявкнул, рассталась, если это тебя обрадует.

— Я? — удивился Миша. — Я только назвал его педофилом и обещал кое-что оторвать. Разбежались, значит? Так-так… Я знал, что она его бросит. Вот, девка! Вся в меня!

— То есть, неразборчива в партнерах, ты хочешь сказать?

Сириус молча шел за нами. Зэт также молча пихал впереди транспортер, только Миша кричал на весь зал и бряцал по полу тяжелыми башмаками. На нем был рабочий костюм, который он всегда надевал под скафандр. Непосвященному глазу он напомнил бы нижнее белье. На шее у Миши моталась кислородная маска, на ухе висел коммутатор, а на запястье компьютерная панель, — свидетельство напряженной работы.

— Все равно она похожа на меня больше, чем на Анжелку, — утверждал Миша, словно в этом кто-нибудь сомневался. — Говорят, случайные дети всегда удачнее запланированных! — он гордо взглянул на меня, как на обладательницу множества запланированных и неудачных детей.

— Кстати, где мои ребята?

— Я почем знаю? — удивился Миша. Так он удивлялся всегда, когда ему не нравился вопрос. — Финча не пустил дежурный. Вот этот кретин, — он кивнул на впереди идущего зэта, — сказал, что от Финча ментальные помехи. Ты когда-нибудь слышала о таких помехах?

— Неправильно сработал «переводчик», — объяснила я. — Сформулируй вопрос иначе, только не обзывайся.

— Да что ему? Он же не поймет ни хрена.

— Его «переводчик» наверняка работает лучше.

— Ты что, старуха, мой родной матерный туда влепила?

— Надо же им как-то понимать Юстина. И тебя.

— То есть, хочешь сказать… — спросил Миша, но уже гораздо тише. Зэт обернулся, чтобы посмотреть на виноватую мину землянина. Такого дива на станции пока не видали. — Ай, — отмахнулся Миша, — они не обидчивые. Лучше скажи, как Ксюха? Нового педофила небось нашла?

— Лучше ты скажи, где мой младший ребенок?

— Откуда я знаю? Я, главное дело, должен знать! Уперся с концами. Я думал, хоть тебя придет встретить. Откуда мне знать, что у него за дела?

— Он не на корабль ушел?

Миша почесал затылок.

— Трап здесь.

— Ну и что? Может, там несколько трапов?

— С этой «кастрюлей» все может быть. Представь, от Магелланова Облака сюда за три минуты доперла. Без разгона и фарватера. Ты видала такое?

— Что она делала в Магеллановом Облаке?

— Прикидывалась астероидом, — доложил Миша. — Так маскировалась, что астрофизики не засекли аномалий. Я рассчитал примерный объем багажника, думаю, «Марсион» войдет туда целиком, если понять, как он открывается.

— А если не понять?

— Тогда я вам не завидую, братцы. Грузить придется вручную, — он обернулся к Сиру. — Что молчишь, батюшка? Укачало в дороге?

— Кислорода мало, чтобы болтать, — ответил Сириус.

С кислородом на транспортных узлах действительно было туго, лучше было надеть маску… тем, у кого она есть. Или предложить тем, у кого нет. Еще лучше сказать спасибо диспетчеру, который выгрузил нас на кислородной палубе, хоть и не обязан был этого делать.

— Все-таки мне хотелось бы знать, где Имо?

— Разве он скажет? — Миша набрал код коммутатора. — Я его спросил: «Где ты?» Он сказал: «Здесь». Я спросил: «Зачем?» Он сказал: «Надо». Сейчас будешь сама разбираться. Але! Макака чумазая! — обратился он к командиру корабля. — Говори матери, где ты есть! Мать волнуется, батьке Сиру воздуха не хватает высказать все, что он думает о тебе. О! Слыхала? — Миша добавил громкости на динамик. — Где, ты сказал?

— Здесь, — услышала я спокойный голос.

— Ну, что я говорил?! Здесь это где, я тебя спрашиваю?

— Открой глаза и увидишь.

Если бы контейнер не заслонял обзор, мы бы конечно увидели, что в конце коридора открыта площадка подъемника. На ней сидит Джон и держит Булку в кислородном пакете. Имо держал ногой площадку, чтобы она не плавала между этажами. В руках у Имо были маски, приготовленные для нас, как напоминание, что кислородные ванны в Андромеде могут позволить себе только очень богатые люди.

— Что? — спросил Имо, видя Мишину недовольную гримасу.

— Едем, едем! Шевелись! Время — деньги! — оживился Миша. — А то без багажа полетим.

«Еще не факт, что полетим», — подумала я, но вслух не сказала.

Лифт опускался в траповый отсек станции. Корабль Птицелова мог совершить Вселенскую кругосветку, пока площадка спотыкалась об этажи. Палубы сначала впечатляли своей пустотой и простором, потом от них зарябило в глазах. Лифт застопорился в круглом зале. Точнее, Имо прижал его стальной подошвой ботинка. Стеной вокруг стояли закрытые порты-приемники. Только одна дверь зияла космической чернотой.

— Узнаешь? — зачем-то спросил Миша.

Глупее вопроса нельзя было придумать. Как же не узнать, если это был единственный открытый трап. Вдобавок, возле него были сложены наши коробки. Он думал, я испугаюсь? Мне было все равно. Я не узнала трапа, но успокоилась. Конечно, если бы на месте болтливого Миши стоял флионер, молчаливый и желтоглазый, мне было бы еще спокойнее. Я не узнала ничего, но именно сейчас почувствовала, что скучаю по Птицелову. Что скучала все эти годы, питая к нему странные чувства, которые затруднялась себе объяснить. Когда он был, мне хотелось от него бежать; когда отсутствовал, мне его не хватало; когда он исчез, я готова была смириться с этим, но до сих пор не смирилась. В отсеке стоял мрак и почти космический холод, а из трапа веяло теплом. В отсеке невозможно было дышать без маски, а над трапом мигал индикатор воздушного фона, соответствующий землянам и флионерам, как расам схожим по среде обитания. В отсеке колени гнулись, и шея болела от гравитации — в трапе корабля Птицелова она была почти лунной. Можно было допрыгнуть до потолка, как я это делала в юные годы, перед тем, как наступала полная невесомость. Теперь мне было прилично за сорок. В понятии нового поколения, мне пора было работать мумией, а не искать космических приключений.

— Вы, сударыня, намерены сегодня зайти на борт? — спросил Миша. — Или намерены предаваться воспоминаниям? Время!

— Отвяжись, — попросила я и вошла в темноту.

Следом вошел Имо, которого в тех воспоминаниях не было. Его не должно было быть даже после. Присутствие Имо мешало мне сбросить двадцать лет, но пока я думала, как остаться наедине с его отцом, контур замкнулся и открылся в другой мир, завернутый круглым коридором вокруг двигательного отсека.

Имо вошел, как к себе домой. Его поведение говорило о том, что он бывал здесь не раз и не два. В доказательство я подняла с пола обрывок журнала и собралась предъявить ему в качестве улики, но заметила, что журнал старше Имо. Бумага, на которой он напечатан, с тех пор должна была истлеть. Я сама брала его в дорогу и собственными руками вырвала лист, потому что увидела в рекламе название знакомой улицы. Вырвала и выбросила, чтобы не плакать. Итак, вся дорога к Флио была полита моими слезами. Надо мной не сжалился ни шеф, ни Птицелов. Даже Миша в предвкушении потирал руки, он рассчитывал по мокрому следу в космосе установить координату пропавшей цивилизации.

— Имо! — крикнула я в пустоту. — Где ты? — и пошла по отсекам, в надежде найти еще что-нибудь с тех времен.

В сегменте, где меня терзала бессонница, валялась подушка. Корабль был пустой, свет — мягкий и ровный, стены — шершавые. Имо стоял у стены, на которой серой краской было написано сегодняшнее число, месяц, год.

— И здесь стенку испачкал!

— Это не я.

— А кто?

Имо пожал плечами. Действительно, почерк был размашист, неаккуратен. Имо так не писал.

— Как это понимать?

Он еще раз пожал плечами.

— Твоя же краска.

— Моя, — согласился он.

— А чей почерк?

— Эй, на борту! — раздался встревоженный Мишин голос в наушнике. — Вы живы? Если живы, тогда где трап?

Мишин биопаспорт трап принимать не хотел. Пропускные коды Джона и Сириуса вошли сразу, Мишин не шел ни в какую. Автомат упорно выплевывал его из ячейки. Представить не могла, что кодировщик трапа умеет отказываться от пассажира, сам выбирает, кого принять. Это противоречило логике также, как цифры на стене. Я спросила у Миши совет, он не поверил:

— Ты нарочно не хочешь пустить меня на борт. Дай Макаке паспорт и отойди!

«Вот же дурень», — подумала я и попросила Имо убедиться: машина сама не хочет пускать Мишу. Именно машина, а не мое подспудное желание. Имо поступил проще — вставил паспорт в ячейку, прижал ладонью и не позволил выплюнуть его до тех пор, пока трап не усвоил: Мишу пустить придется, Мишу мы не бросим одного в Андромеде. В ячейке вспыхнул зеленый свет, потом послышался треск. «Плохи дела», — решила я, но у Имо хватило сил перебороть автомат, и Миша незамедлительно возник на борту.

— У… холера! — сказал он, осматривая интерьер. Он прошелся по кольцу коридора и вернулся в исходную точку. — Что еще за технические новости?

— Наверно, машина тебя боится.

— Меня все машины боятся, но заподляны пока не кидали.

— Здесь еще одна загадка, — сказала я и подвела его к цифрам. — Как будто нас кто-то встречает?

— Макака, — догадался Миша.

— Нет, не Макака!

Миша махнул рукой. Двигательный отсек интересовал его куда больше.

Джон с Сириусом носили коробки, которые любовно назывались «ручной кладью» и захламляли траповую палубу до потолка. Имо ушел, не объяснившись. Появился и снова пропал. Миша перестал отзываться. Сначала я думала, что он увязался за Имо, потом нашла его внутри двигателя, озадаченно стоящего между герметичных тумб, которые когда-то напомнили мне кладбищенский мрамор.

— Что ты делаешь? — испугалась я. — Без защиты здесь находиться нельзя!

— Движок в дохлом режиме, — ответил Миша и поднял глаза на потолок. — Что-то я не воткнулся, — сказал он растерянно. — Ну-ка, иди сюда.

— Поищи дурочку. Я жить хочу.

— Говорю тебе, машина не на ходу. Не исключено, что это имитация. Иди, елки зеленые, я знаю этот тип движка. Сто раз видел такие. Иди, посмотри. Ты уверена, что другого двигателя нет?

— Чем тебе этот плох?

— Нет, штука борзая… Если от Магелланова до Андромеды вполне годится. Но сектор Кольца такая «кастрюля» своим фарватером идет лет двести. При благоприятной астродинамике — пятьдесят.

— Ошибаешься.

— Ирка, не морочь мне голову. Это тот самый корабль? — он еще раз посмотрел вверх. — Я же знаю принцип работы такой машины. У нее естественный предел скорости. Даже если пойдем на пределе, не перекроем скорость Кольца. Фуфло подсунули.

— Так что, сказать ребятам, чтобы не таскали багаж? Возвращаемся?

Миша вспомнил о сроках и взглянул на часы.

— Отдохни. Я должен подумать.

Пока Миша думал, перегруженный «Марсион», треща по швам, продолжал висеть на орбите станции. Его содержимое у диспетчеров доверия не вызывало. Имо объявился и снова замер у стены, где неизвестный оставил дату земного календаря. Джон встал рядом с Имо, они успели перекинуться парой слов на «сиги», прежде, чем я присоединилась к их компании.

— Сейчас возбужден фон. За ним не видно архива, — сказал Джон, но я собиралась спросить не об этом. — Пусть фон уляжется, тогда посмотрю.

Если Джон не угадал вопрос, значит, ментальный фон снесло ураганом. Нам всем пора было угомониться, еще лучше вернуться домой. Только Сириус уже занял сегмент подальше от трапа и объявил, что собирается жить один. К нему на постой никто не просился. Миша думал, раскладывая на полу защитную одежду.

— Тощие коротышки эти фроны, — пришел к выводу Миша, не принимая во внимание эластичность костюма.

— Двухметровый Птицелов элементарно умещался в нем.

— Мелкие, плюгавые доходяги, — стоял на своем Миша.

Вероятно, медитировал, набирался храбрости перед встречей с существами, которые держали в страхе Галактику, не появляясь в ней миллионы лет. Комбинезон, в самом деле, имел длину от силы полтора метра. Миша вывернул его наизнанку, наружу посыпалась черная пыль.

— Что ты хочешь понять, скажи мне, пожалуйста?

— Где выход в багажный отсек… — ответил он.

— Отвертку принести?

— Отвертка в «Марсионе».

Он еще раз осмотрел двигатель и предбанник, обошел хозяйство по коридору, заглянул в трап, я за ним. В трапе по-прежнему было черно и пусто.

— Как сказать «багажник» на их языке? — спросил Миша.

— Машина не хочет с тобой работать, — напомнила я.

— Кто ее спрашивает?

Миша достал из кармана пульт.

— Зачем тебе багажник? Время есть. Контейнеры спокойно разместятся в сегментах.

— Ну-ка, брысь… — скомандовал он и занес палец над кнопками.

— Нет уж! Я тебя в трапе одного не оставлю.

— Я вернусь на станцию, осмотрю корпус снаружи, пока он виден в телескоп.

— И что ты увидишь? Корпус в оболочке. Ее сиги просветить не смогли.

— Почему трап не идет? — удивился Миша. — Надо что-то нажать?

— Я же говорила, машине что-то не понравилось в твоем паспорте. Попробуй нажать «ход». То есть, «магнит», — вспомнила я. — Она не понимает, что ты хочешь.

— Тупая у тебя машина. Тупая и трусливая, — сказал Миша, однако, капсула закрылась. — Ну, и?.. А что я нажал?

— «Ход» ты нажал, а я тебе сказала «магнит».

— Ну, и куда мы пошли?

— Нажми еще раз «ход», а потом «магнит».

— Нет, мы определенно куда-то пошли. Почувствовала толчок?

— Миша, не балуйся с пультом, дай его мне!

Миша зажал пульт в кулаке и показал «фигу». Оболочка капсулы посветлела, окрасилась в дымчатый цвет, вокруг зашевелились хлопья тумана, сквозь них проступила чернота открытого космоса с вкраплениями звезд и «туманностью» Млечного Пути под ногами.

— «Стакан»! — узнала я. — Он самый! Миша, это же тот самый «колокол»…

— «Колокол» типа «стакан», — согласился Миша. — Чему ты радуешься? Мы в дрейфе, а она радуется.

Туманное тело корабля отплывало прочь, Миша сосредоточенно перебирал кнопки.

— Не старайся, эта штука понимает жесты. Вот так… — я обернулась к удаляющемуся кораблю, и он перестал удаляться, стал наплывать на нас. — Если лечь на дно, опустимся прямо на станцию…

— Погоди, — сказал Миша. — «Кастрюля» вращается по оси, значит, багажник должен открываться у полюса.

Корабль вращался. Туманный поток имел четкую направленность вдоль экватора. Миша подогнал «стакан» к южному полюсу и пошарил лучом, глядя одним глазом на встроенный в очки монитор.

— Там должен быть шлюз, — утверждал он.

Туман обволок прозрачные стены «стакана». Картина на мониторе ничем не отличалась от пейзажа за бортом, но Миша был на редкость упрям.

— До чего же трусливый корабль, — ворчал он. — Гляди-ка, хвост поджал. Нет, мне это все решительно не на здоровье. Открывай шлюз, гаденыш! — прикрикнул Миша и уставился в экран, застланный туманом.

Нас развернуло вверх тормашками. «Стакан» потерял управляемость, что-то длинное и толстое выдвигалось из корабля, пока не поймало нас гравитационным полем, что-то напоминающее цилиндр. Чем больше оно надвигалось, тем сильнее увязал «стакан». Воздух внутри становился плотным и тяжелым, словно перед ударом, но я не успела предупредить Мишу о свойствах машины защищать пассажира от синяков. Мы треснулись друг о дружку, когда цилиндр примагнитил к себе «стакан» мощным рывком, и вокруг вместо космоса развернулось пространство отсека.

Стены остались мягкими, но толку с них было мало. Мы стукнулись лбами, и Миша чуть не повредил глаз очковым монитором. Сквозь звон я слышала в наушнике голос Джона:

— …и внутренности видны, — говорил он кому-то, стоящему рядом.

— Чьи внутренности? — спросила я.

— Ваши. Вышла панель багажника, а на ней картина с химическим анализом.

— Слышал? — спросила я Мишу.

— Придурки в космосе! — выругался он, щупая глаз. — Чтоб я с тобой еще раз…

— Я еще виновата… Джон, не трогай панель! Отойди от нее!

— Джон! Не слушай маму, сынок. Достань нас отсюда…

— Джон, подожди!

— Ты собираешься здесь ночевать? Джон, немедленно достань нас! Или позови Макаку!

— Может, сначала объяснишь им, как это сделать? — рассердилась я. — Лучше ночевать здесь, чем еще раз треснуться о твою бестолковую голову.

— Дэ…э… — странно скривился Миша. — Ты оглядись. Интерьер ничего не напоминает?

Я огляделась и села на пол стакана. Тот же бурый свет, та же чудовищная гравитация. То же самое цилиндрическое пространство вокруг. Миша сел со мной рядом.

— Попалась! — злорадствовал он. — Эй там, наверху! Мамочке здесь не нравится. Или нравится? Гравитация сменилась невесомостью, стакан отошел от цилиндра, поднялся к потолочному люку и стал всплывать над поверхностью пассажирской палубы. Сначала нас встретили ботинки Имо, потом его штаны, потом ремень от штанов. За ним последовало татуированное пузо, медальон и выражение лица дрессированного медведя — ни за что не поймешь, что выкинет в следующий момент.

— Пульт… — сказал он Мише на удивление спокойно и протянул руку.

— Пожалуйста. Больно он мне нужен! — Миша выскользнул из трапа и засуетился, забегал по сегменту, спотыкаясь о коробки. — Не больно-то было надо, — огрызнулся он издалека.

Имо положил пульт в карман. Что-то мне подсказывало, что Миша больше его не получит. Он высунулся в коридор, убедиться, что гроза миновала, и поманил меня к себе пальцем.

— Последний раз я путешествую с твоими молокососами, — предупредил Миша шепотом, и занялся «Марсионом», похоронив мою надежду вернуться домой по-хорошему.

«Марсион» не торопился повторить наш путь. Мои уговоры разгрузиться вручную Мишу раздражали. Дети Мишу раздражали фактом присутствия, Сириус приводил его в ярость сам по себе, притом, что вообще не выходил из сегмента. Диспетчер подвернулся под горячую руку, предложив техническую помощь в буксировке «Марсиона» взамен доступа на борт. Такого корабля на транспортной станции не видали, но Миша послал диспетчера без «переводчика», и тот понял, что с дикарями не стоит связываться.

— Полчаса связи с Землей… — одумался Миша через минуту.

— Где это? — спросил диспетчер, но выяснил сам, и больше нас не беспокоил.

Может, он дал присягу не связываться с подозрительными планетами; а может, пообщался с шефом.

Когда «Марсион» приблизился к багажному полюсу, наше время истекло, но станция не удалила корабль из навигационной зоны. Не рискнула. Цилиндр вошел, экипаж вздохнул с облегчением, а я открыла для себя таинство багажной панели. Она сама развернула передо мной голограмму, рассекретив Мишины замыслы. Чего только он не натолкал в контейнеры! Чего я только там не увидела: одежду на все сезоны, шампуни с дезодорантами, даже унты на случай ядерной зимы. Я рассмотрела фонотеку с плеерами, мягкое кресло с подлокотниками, надувную лодку с веслами и насосом, стиральную машину с порошком и утюгом, даже тент от солнца. Залежи лекарственных препаратов превзошли по объему годичный запас конторы: от облысения и похудения, от посинения и позеленения, от бессонницы и аллергии на цветочную пыльцу. Дядька ехал гостить к родственникам с трехлитровой банкой снотворного порошка, которым можно было усыпить все население Галактики. Но больше всего мне понравилась связка баллонов для акваланга, спрятанная в одеяла. Вероятно, Миша собрался наблюдать гидрофлион в естественной среде обитания. Нелепость идеи заставила его замаскировать акваланг так, что я не смогла найти его на схеме. Или не успела, потому что владелец застал меня за этим занятием.

— У меня еще бутылочка коньяка, — признался он, — только шефу не проболтайся.

— Всего одна бутылочка?

— Одна одинешенька…

Он откупорил сундук, что стоял в коридоре, и ужаснулся. Из сундука торчали ласты и ствол подводного ружья. Вскрытие подтвердило, что в рамках экспедиции, Миша решил устроить себе экскурсионный тур с развлечением и комфортом.

— Тысяча чертей меня подери! — воскликнул он и пнул сундук. — Неужели бутылочка в «Марсионе»? Неужели я перепутал коробки?

— Ничего не случится с твоей бутылочкой.

— Я же хотел отметить событие, — расстроился Миша и уставился на багажную панель. — Ну, правильно, вот она.

В «Марсионе» действительно лежала бутылочка, красивая, граненая, к тому же пустая, с набором таких же красивых рюмок. Но Миша умолчал, что к ней прилагался двадцатилитровый баллон с сомнительной жидкостью коричневого цвета, который индикатор распознал, как «горючее вещество». Все это было спрятано на дне такого же сундука и прикрыто чехлом от компьютера.

— Ирка, — жалобно взмолился Миша.

— Что?

— Забери у Макаки пульт.

— Нет.

— Как я туда войду без «стакана»? Там же нет кислорода.

— Как хочешь.

Миша вынул ласты, швырнул их на пол, и тут его осенило. Он достал из сундука жилет с баллоном и маской, разделся до плавок и стал натягивать гидрокостюм.

— Видел бы тебя шеф.

Он пристегнул баллон, грозно зашипел на меня воздухом из шланга и стал приклеивать к уху коммутатор.

— Микрофон засунь себе в нос, — посоветовала я, — и не забудь ласты.

— Молчи, женщина, — прошептал он, опасаясь хамить громко, когда поблизости дети. — Все будет зашибись, — пообещал он, и поковылял в двигательный отсек.

Когда я увидела, что Миша натягивает поверх акваланга защитный костюм фронов, я всерьез собралась жаловаться Имо.

— Там же газ, — сказал Миша.

— Какой газ?

— Откуда я знаю? Лучше помоги.

— Миша, почему нельзя было взять у сигов дыхательный прибор? Зачем нужны эти громоздкие баллоны?

— Почему… почему… — ворчал Миша. — Потому что сиги его спрятали, вот почему. Помоги же мне…

Чем ему помочь, я не знала. К таким неожиданностям в космосе меня не готовили. Как можно помочь питону влезть в кожу полинявшего червяка. Удивительно, что костюм на корабле фронов тоже оказался умнее Миши. Он растянулся, облепив его вместе с баллоном на спине. Мне расхотелось жаловаться командиру, стало интересно, чем кончится.

Необычная Мишина выходка собрала экипаж у трапа. Его провожали, как первопроходца на Северный полюс. Никто не понял, что он собирается делать, главное, зачем, но все уловили торжественный момент. Только Сириус не вышел. Он платил Мише тем же показным равнодушием, которое получал. Возле его арки вскрывали контейнеры, выгружали технику, время от времени били стекло, Сириус не повернул головы. Он не поднялся с места, пока Миша, мокрый и бледный, не упал на матрас. Корабль уже взял курс. Все надеялись, что к Флио.

Миша стал первопроходцем в страну сновидений. Экипаж продолжил обустраиваться без него. Ребята сами поставили воздушные фильтры, к которым Миша не велел прикасаться. Оборудовали душ с системой синтеза воды из воздуха. Только струйка получилась тонюсенькой, и дышать в кабине было нечем. Миша спал. Сириус попробовал коньяк и нашел его вполне приличным. Мы выпили над спящим Мишей за его хорошие сны. Мишино рабочее место оборудовали под стеной, на которой неизвестный художник запечатлел дату первого дня полета. Надеялись, что он, отдохнув, обратит внимание на феномен. Дата растаяла ровно в полночь, на ее месте появилась новая. Так наступил следующий день. Мы еще раз выпили по рюмочке и сверились с хронометром.

— Здесь настоящий календарь, — сказал Джон.

— Откуда? — спросила я.

— Написал кто-то.

— Кто написал?

— Какие-то люди.

— Здесь были люди?

— Наверно.

— Почему «наверно», Джон? Ты не видишь архив?

— Люди не оставили архив.

— Может, «белые гуманоиды»? Ты говорил, от человека всегда что-нибудь остается.

Пока Миша спал, на палубе было непривычно тихо. Джон думал, глядя на цифры календаря.

— Джон, что ты видишь? Что здесь было?

— Дискотека, — неуверенно произнес он и понял, что выразился не по-русски. — Ну, как это называется, когда диски сложены в ячейки на стене?

— Фонотека…

— Если есть фонотека, значит, были люди.

— Что за люди?

У Джона снова возникли трудности с языком.

— Везде была дискотека, — сказал он, — на стенах, и в коридоре.

— Возможно, это Мишин сон. В его модуле шкафы с дисками от пола до потолка… снятся ему даже в космосе. Отвлекись. Если долго смотреть в одну точку, черта лысого можно увидеть.

Джон оторвался от календаря, но у двери его странный взгляд опять что-то задержало.

— Арки сегментов можно закрывать шторой, — сообщил он.

«В самом деле, — вспомнила я, — Птицелов закрывал их непроницаемым полем. Точно таким, как на станции клана, похожим на сплошную стену, в которой я по простоте душевной искала замок».

— А гуманоиды… с желтыми головами?..

— Вижу Птицелова, — сказал Джон. — Сидит у стены, точно как Имо.

— Я сама его вижу. Джон, это мой архив, попробуй войти в архив корабля.

Имо действительно выбрал то же место, где когда-то сиживал отец, сутками не меняя позы.

— Существа, похожие на «белых гуманоидов»?.. — выпытывала я. — С большими черными глазами.

— Я же говорил, они не оставляют архив.

— Хорошо, — согласилась я, — «белые» не оставляют, а «желтые»?

— Я осмотрел багажник, — признался Джон, и у меня екнуло сердце. — Тебя там нет. Если бы ты была, я бы видел. Это другой корабль.

«Нет, дорогой мой Джон, — подумала я. — На этот раз ты меня не утешишь. Это именно тот корабль. Второго такого во Вселенной нет».

— Тогда почему я не вижу? — спросил Джон. — Почему я не вижу здесь никого?

— Потому что ты напряжен и зациклен на календаре…

— Тот это корабль, другой корабль… — вмешался в разговор Сириус, — какая разница? Та история давно закончилось.

— Ничего не закончилось, — возразила я. — Пока мы здесь, не закончилось ничего.

— Тогда давайте выспимся, чтобы видеть реальность, — предложил Сир. — Что толку от привидений и сновидений?

Миша спал вторые сутки без посторонних советов. Имо посидел и тоже уснул. Булочка уснула на Имо. Джон пошел слоняться по палубе, не теряя надежды увидеть что-то существенное, то, ради чего он шел в экспедицию, но видел только бытовые декорации на стенах и вещи, брошенные невидимыми пассажирами.

Сириус отлил из канистры полбутылки и уединился. Ему со мной по-прежнему говорить было не о чем. Глядя на календарь, я вспомнила, что на днях у него день рождения. Сириус никогда не придавал значения этой дате. «Пустая формальность, — говорил он. — Я гораздо старше, чем выгляжу. В моем возрасте уместно выражать соболезнования, а не поздравлять». В этом году отцу Сириусу исполнялось тридцать четыре года. Для поколения Ксюши он был реликтовым ископаемым, для меня — мальчишкой, но если разобраться по существу, то кризис среднего возраста отца Сириуса настиг гораздо раньше, чем надо. Этот кризис начался еще в детстве, к подростковому возрасту достиг апогея, а затем перестал восприниматься как кризис, потому что Сириус к нему привык. В его жизни менялись только декорации. Идея сюжета оставалась неизменной: его появление на свет случилось не к месту и не ко времени.

Честно сказать, Сириус, также как мои сыновья, никогда не был ребенком. Когда я познакомилась с ним, ему было четырнадцать, он производил впечатление взрослого и очень несчастного человека. Только тогда его звали Сережей, он был воспитан и требователен к себе более, чем к окружающим. Его мать поделилась с Аленой, что в младенчестве он был таким же требовательным и серьезным. Тогда Адам разыскивал несовершеннолетнего беглеца. Алена же, как могла, утешала несчастную маму… «Мне врачи запретили рожать», — признавалась женщина, но Алена не верила: «Им всем рожать запрещают. Их послушать — женские консультации делают специально, чтобы запрещать рожать. Не помню, чтобы кто-нибудь родил просто так. Надо обязательно сделать подвиг». На Алену подействовало другое заявление: «Сереженька у меня седьмой, — сказала мама. — Первые шестеро мертворожденные».

Алена задумалась. Ее мысль с нормальной человеческой логики перешла на ненормальную логику слэпоаналитика. «По теории, — рассуждала она, — слэпы мертворожденных младенцев могут оставаться у матери и передаваться следующему ребенку. Хорошо, если один-два, а если и впрямь имел место подвиг?»

Алена поручила студентам собрать статистику. Ее интересовали особенности людей, рожденных после нескольких выкидышей. Студентам был обещан облегченный экзамен. А, так как получить хорошую оценку у доцента Зайцевой являлось задачей повышенной сложности, все отличники взялись за дело. Трудно представить, откуда они черпали информацию, но гипотеза подтвердилась: люди, рожденные после таких печальных обстоятельств, обладают повышенной энергетикой, которая нередко идет им во вред. Образно говоря, аномалия развития слэпа провоцирует его новые возможности.

«Все началось, когда я лежала в больнице, — рассказала Алене Сережина героическая мама. — Его не пустили в женское отделение. И вдруг я проснулась и почувствовала, что он рядом. Как будто сидит на койке и на меня смотрит…»

Сам Сириус в последствии описал феномен проще: «Я рассердился на медсестру, которая не пускала в палату, пришел домой, лег, закрыл глаза и почувствовал, как от меня что-то отделилось. Что-то, способное смотреть на мир моими глазами. Оно встало, посмотрело на меня и пошло обратно в больницу».

На третьи сутки уснул даже Джон. Я приблизилась к Мишиному лежбищу, тронула его за плечо.

— Ты жив? — спросила я. — Сколько снотворного ты проглотил?

Среди распухшего синяка прищурился глаз.

— Мне нужна твоя помощь.

Синяк закрылся подушкой.

— Миша, нужен химический индикатор. Я точно знаю, что ты его взял. Только скажи, где он и спи дальше.

— Зачем? — спросил Миша.

— Хочу сделать анализ крови, пока никто не видит.

— Чьей?

Я села поближе к его уху.

— Если это тот самый корабль, на цилиндре должна остаться кровь. Мне нужно точно узнать. Желательно раньше, чем мы придем на Флио.

Миша сел на матрасе с закрытыми глазами.

— Через двадцать лет? — удивился он.

— У меня сильно шла кровь из носа, к тому же я ползала по этому цилиндру вдоль и поперек, хоть две молекулы крови, но остаться должны.

— Ну, да, — согласился Миша. — И что, ты опять поползешь по цилиндру?

— У тебя есть другое предложение?

Он встал, пошатываясь, дошел до коробки, в которой лежали упакованные скафандры, но глаза так и не открыл.

— Мне надо переодеться, — сказал Миша.

Когда он вышел из трапа с индикаторной пластиной в руке, глаза были открыты шире обыкновенного. Он отстегнул шлем, кинул его на матрас, сел за компьютер, не снимая скафандра; ничего не объяснив, подключил индикатор и развернул экран.

— Что? — спросила я. По выражению лица было ясно: в багажном отсеке не все в порядке. — Миша, что?..

— Две молекулы… — передразнил меня Миша. — Там барана зарезали! На задней стенке лужа свежей крови.

— Чья? Боже мой!

— Моя, наверно, — предположил он. — Я же фингал набил. — Миша вставил в индикатор свой биопаспорт и удивился. Затем вставил мой и удивился еще больше. — Твоя… Что произошло, пока я спал?

— Ничего.

— Вы приколоться с меня решили?

— Да, — рассердилась я. — Конечно! Ложись спать, считай, что тебе все приснилось.

— Ирка, что тут было?

— Барана резали, — ответила я. — Точнее, овцу, — и пошла к себе в сегмент, с намерением выпить снотворного. Мне хотелось уснуть летаргическим сном и проснуться в раю, который обещал найти Сириус.

 

Глава 12. АЙРА. СОКРОВИЩА «ДИСКОТЕКИ»

Неожиданная возня в сегменте разбудила меня. За ширмой прятались два незнакомца. Их бессовестные глаза светились от страха, их бархатно-прозрачная кожа была похожа на голографическую проекцию, черты лица расплывались в тумане, позы были замысловаты, поскольку высоты ширмы не хватало, чтобы скрыть их. Сначала я закрыла глаза. «Фазаны», — решила я, но вспомнила, где нахожусь, и вскочила с матраса.

Оба пришельца были одеты в костюмы, в которые Миша помещался с аквалангом. Оба были озадачены моей реакцией. Я просыпалась, их образы блекли. Когда Джон заглянул в сегмент, здесь уже не было никого.

— Ага! Ты видела? — его счастливый взгляд остановился на ширме. — Вот они где! Можно, я буду тут ходить, когда ты спишь? Иначе повадятся.

— Кто они?

— Люди, — радостно ответил Джон.

— Нет…

— Люди. На корабле они все выглядят, как лунные гуманоиды. Не удивляйся так, они ведь не живые. Они слэпы, домовые, то есть, корабельные. Мне удалось активировать их для контакта. Миша просил… для работы, а ты не бойся. Не обращай внимания, да и все.

— Почему они так похожи на «белых»? — удивилась я, но вспомнила, что корабль имеет гораздо более древний архив, чем монастырь на берегу Балтийского моря, неумело потревоженный нами.

Джон сиял, словно сбывались его мечты.

— Ты предупредил бы…

— Вот, я предупредил.

Он вошел и присел рядом на краю матраса.

— Миша думает, что на борту есть связь шестого поколения. Как это по-русски, когда информация передается на спиновых вращениях антиподобных разнесенных частиц?

— Бог с тобой, Джон! Лучше это не говорить по-русски. Шестое поколение связи! Даже сигирийцы им не пользуются.

— Им не нужно. А здесь должно быть. Но я не понимаю, как подключить ее к нашей технике, поэтому должен наблюдать корабельных.

— Ну и красавцы, твои корабельные, — сказала я и вздохнула с облегчением. — А узнать их можно? Что за люди?

— Ты же видишь, — улыбнулся Джон, — они не хотят представиться, но Миша думает, что они знают корабль.

— Что еще думает Миша? Чем он занимался, пока я спала?

— Напоил Сириуса, испачкал краской стену над столом…

— Зачем?

— У него так много идей, так много планов!

— Планов, говоришь?

Самое время мне было проснуться и пройтись по палубе, оценить обстановку, а также настроение экипажа, которое казалось чересчур оптимистическим.

Джон остался наблюдать корабельных, Сириус спал, Имо рисовал иероглиф на коленке. Миша сосредоточился за компьютером, рядом с ним стояли две рюмки коньяка.

— Это не тебе, не трошь! — предупредил он. — Это для нечисти.

Миша писал программу шифровальщика. Он уже забыл, как недавно также сосредоточенно писал универсальный дешифратор. Чем это кончилось, Миша также забыл. Работа протекала в обстановке повышенной секретности, перед черным монитором. Картинка была спроецирована на мини-экран перед глазом, синяк вокруг глаза приобрел яркий цвет и четкие очертания. На календаре пролетело еще три дня. Под календарем растекалась жирная алая клякса.

— Надо было закуску положить. Кто же так угощает нечисть?

— Мать! Прогуляйся… — сказал Миша с раздражением.

«Симптоматика космической болезни была, как на параде», — решила я. Сигирийцы, наблюдая землян, описали эту болезнь много веков назад. Они уже тогда обратили внимание, что в одиночном заключении, в капсуле космического корабля, землянин подвержен ей в меньшей степени. В коллективе он сатанеет гораздо активнее, его обуревают идеи фикс, одна другой нелепее, он может с одинаковым успехом залечь в спячку или запеть гимн в шесть утра по московскому времени. Словом, в коллективе апокалиптические настроения овладевают человеком чаще и острее. Нас, в отличие от внештатников, к этому готовили; мы понимали, что делаем, и знали, на что идем. Мне осталось только понять, для чего Миша пишет программу, — и ситуация под контролем.

Я прогулялась. Две рюмки коньяка, только наполовину выпитые, стояли также у трапа, на свалке незадействованного оборудования, привезенного с Земли, даже в предбаннике машинного отсека. Только там рюмки были пусты и стукнули меня током, когда я попыталась забрать их. Это был апогей идиотизма. От стекла меня прежде ни разу током не било. Я пошла за Джоном, но не нашла его. Сириус по-прежнему крепко спал в своей «келье», а Миша по-прежнему сидел за компьютером.

— Сколько часов в сутки ты можешь спать? — спросил он.

— Двадцать, — ответила я, эта цифра была проверена практикой.

— И тебе не стыдно? Вот я, допустим…. Поставил тренажеры, бегаю по коридору трусцой каждые два часа…

— А зачем вымазал стену краской? — спросила я, пока у Миши не пропало настроение общаться.

— Для эксперимента, — объяснил он. — Макака говорит, если обычную краску разбавить специальным раствором, она станет прозрачной через какое-то время. Я разбавил, и ни хрена.

— Он перепутал раствор.

— Ничего подобного. Всю нецензурщину он пишет на себе только с раствором, причем ювелирно дает концентрацию, чтобы надпись исчезла точно в день прибытия к мамочке.

— Буду знать.

— Твои засранцы утверждают, что календарь написан именно такой краской.

— Ясно, — сказала я и успокоилась.

С той минуты Мишино поведение перестало напоминать космическую болезнь.

— А я говорю, что механизм должен быть, — продолжил Миша. — Если не в стене, то где-то гуляет проектор, активирует изображение. Я это докажу как только освобожусь.

— Будешь искать механизм?

— Вот именно.

— Лучше бы ты чаще бегал трусцой по коридору. И я с тобой за компанию.

— Ты будешь готовиться к встрече с Птицеловом, — сказал Миша.

— Всегда готова! Не могу дождаться. Лишь бы он оказался в царстве живых.

— Лишь бы мы оказались в царстве Флио, а не в царстве идиотизма. Честно скажу, этот движок подозрителен.

Чтобы пошатнуть мое доверие к двигателю, Миша представил расчет, в котором я не поняла ничего, потому что он был написан сигирийскими математическими знаками. В такой математике я разбиралась меньше, чем в человеческой, а в человеческой не разбиралась вообще. Миша все объяснил: если наш движок разогнать до алгонического предела, мы, на данный момент прошли одну сотую сегмента Кольца, только неизвестно в каком направлении, потому что Кольцевой диспетчер нам недоступен. Тот же самый сигирийский транспорт по Кольцам уже бы отмахал полпути до Хартии. Соответственно, к концу жизни мы преодолеем то же расстояние. Этот вывод был Мишей логически доказан, и, тем не менее, раздражал его. Миша чувствовал: здесь что-то не так. Что-то он упустил в самой постановке проблемы.

— Это не мое дело, — ответила я. — По календарю не прошло и недели, а ты уже все посчитал и сделал выводы.

Календарь раздражал Мишу еще больше. Не убедив меня расчетом, он бросил писать программу, и полез на стол со сканером и лазерным резаком, потому что был уверен, что стены флионерского корабля просто так просветке не поддадутся.

— Там точно есть механизм, — уверял Миша. — Цифры не возникают из ничего.

— Может, не надо? — засомневалась я, увидев, что он настраивает лазер.

— Надо. Эта хреновина меня достала.

Лазеру стена не поддалась точно также, и Миша полез в ящик за топором.

— Если ты не прекратишь, я позову Имо!

Имо пришел сам, когда адский грохот сотряс пассажирскую палубу. Сбежались все, даже сонный Сириус вытаращил красный глаз в коридор. Кусок стены вывалился наружу вместе с Мишей. Все разлетелось по полу. Древко отвалилось от топора, в стене образовалась пробоина в человеческий рост, из нее выпал блок, который лежал тут же рядом с Мишей, а в пустом проеме висели бледные цифры, растерянные, словно тень, которая внезапно лишилась опоры.

Стены тоже оказались умнее Миши, в них была предусмотрена защита от оголтелых исследователей. Неясно только, что именно они защищали: загадочный механизм от посторонних глаз или предмет, которым ударили по стене, от деформации?

Имо посмотрел на Мишино ушибленное колено и ушел. Сириус закрыл глаз и опять улегся. Джон подошел к пробоине, чтобы рассмотреть материал, из которого сделаны стены. Зрелище показалось ему увлекательным.

— Там должен быть механизм, — упорствовал Миша, потирая ссадину. — Чтоб мне провалиться в багажник! Он должен быть!

— Это биологическая масса, — возразил Джон, — в ней не может быть механизма.

— Пойдем на кровать, — предложила я Мише.

— Механизм должен быть!

— Разумеется.

— Не верите?

— Верю.

Миша надулся. Он отбил себе колено и локоть, добавил объем синяку под глазом, но уходить с поля боя не собирался. Он сидел на полу коридора из принципа до тех пор, пока не пришел Имо, чтобы поставить на место выпавший из стены блок.

— Не надо, — сказал ему Джон. — Сама зарастет.

Джону никто не поверил, но в течение суток пробоина стала заметно уже, обломки таяли на полу как весенний снег, и цифры календаря вспыхнули с прежней яркостью. В течение следующих суток исчезла алая клякса, а еще через пару дней все забыли об инциденте.

С момента знакомства Миши с кораблем Птицелова между ними сложились особые отношения. Странные, можно сказать, отношения. Как правило, техника Мишу уважала. Хорошая техника — любила, плохая — боялась. Корабль Птицелова над Мишей издевался, если не сказать больше — относился к нему со здоровым чувством юмора, насколько только может техника относиться с юмором к пользователю. Такое случилось впервые. Первый раз я видела, как Миша обиделся на машину. Их отношения складывались непросто. Их взаимное неравнодушие друг к другу было очевидно. Их сосуществование приобрело характер позиционной логической игры, в которой все остальные члены экипажа чувствовали себя предметами интерьера, ни одной из сторон они не принимались в расчет. Миша занимался машиной, машина — Мишей. Когда он добрался до работающего двигателя и все рано ни черта не понял, партия перешла в эндшпиль. Я стала молить бога, чтобы корабль дошел до Флио, также горячо, как когда-то этого не желала. Чтобы по дороге мне не пришлось проснуться и увидеть желтокожего гуманоида, склонившегося надо мной в буром свете багажного отсека. И если мне еще раз суждено пережить это, — только не с детьми.

Возраст для приключений прошел, потому что ужаснее всего на пятом десятке жизненных лет столкнуться с явлением, противоречащим всему накопленному прежде опыту. Именно с такими явлениями я сталкивалась теперь постоянно.

— Ксюша, девочка моя! — услышала я на седьмой день полета, и решила: «Нет! Или я не в здравом уме?» — Ксюша, ответь, если слышишь! Мы у Флио!

Я отправилась в Мишин сегмент убедиться, что он не бредит. Миша сидел за компьютером, улыбался, продолжая подлый розыгрыш.

— Ксюша, солнышко мое! — кричал он, глядя в черное поле экрана. — Иди, иди! Смотри скорее, — он замахал руками, заметив меня на пороге. — Не говори потом, что не видела.

«Я люблю тебя, Борисыч», — бежал текст по строке приемника.

— Поняла, да? Она меня любит. Меня! Дурака такого!

Непонятно было, чему Миша удивлен больше, факту связи с Землей или чувствам собственной дочери?

— Нет, ты видела?

— Еще одно Нобелевское открытие?

— Сто пятьдесят второе, — уточнил он. — Но, к сожалению, не мое. Это желторожие алкоголики, которых пасет Финч. Кстати, скажи ему, пусть нальет! Заработали.

— Напоить привидение, чтобы привлечь его к сотрудничеству, это из области каких наук?

— Из маразматики, душа моя, из маразматики. Другая наука к сей «кастрюле» неприменима есть… Нет, ты поняла: она меня любит! — повторял Миша, несмотря на то, что связь прервалась и буквы померкли.

— Кто тебе сказал, что мы на Флио?

— На Флио? — удивился Миша.

— Ты только что это произнес.

— А! — вспомнил он. — Кнопка хода погасла. Кажется, погасла, — он указал на спящего Имо. — спроси у него. Я подцепил к медальону датчик, чтобы намекнул, когда мигать перестанет.

— Ну… намекнул?

— Ясно дал понять.

— А проверить?

— Ты попробуй его переверни…

Имо спал на медальоне. Спал крепко, весил много, просыпался неохотно и на попытки сдвинуть себя с места не реагировал.

— Сынок, — обратилась я к нему.

Миша пришел мне на помощь.

— Приехали, командир! — крикнул он и потряс Имо за плечо. — Подъем!

Подъема не последовало.

— Ну, что ты будешь делать?.. — Миша нагнулся к уху спящего. — Макака, пломбир в ореховой глазури… — сказал он ласково, и на всякий случай отошел.

Имо отлепил щеку от матраса, но пломбир не увидел. Миша отошел еще дальше.

— Надо посмотреть пульт, — объяснила я. — Похоже, корабль у Флио.

Командир лениво вынул из медальона пульт. Кнопка хода и впрямь погасла, но Имо только зевнул и перевернулся на бок.

— И что? — спросил меня Миша. — Переведешь на русский эту приветственную речь… по случаю прибытия на родину?

— Думаю, что переведу.

— Интересно послушать, — Миша вернулся к компьютеру.

— Мне кажется, что торможение в навигационной зоне еще не прибытие, тем более для таких пришельцев, как мы. Если мы действительно у Флио, надо притаиться и ждать, когда нами заинтересуются, а уж потом просить разрешение на контакт.

— Насколько я должен притаиться, там не было сказано?

— Напомни ему про мороженое еще раз…

— Ну, нет! Сегодня твое дежурство, — сообщил Миша и рухнул с кресла на лежанку. — Она меня любит, — вспомнил он. — Надо же! Любит… А вы из меня дурака делаете! Теперь сиди и разбирайся. Разбудишь, когда кто-нибудь выйдет на связь. Если, конечно, выйдет. — Миша закрыл глаза, но спать не собирался.

— Выйдут. Им же интересно, что за корабль причалил в зоне.

— Мать! — воскликнул он. — Вот только не надо гонять понты! Я не знаю, к чему причалила ваша посудина, но, точно скажу, отсюда до твоей Минской хибары можно дойти пешком.

— Наберись терпения, мы все узнаем.

— Кто бы там ни был, через сутки иду на контакт без предупреждения. Через двое — иду без предупреждения на таран. А сейчас дай мне выспаться.

Миша все равно не заснул, только издергался. Он принял снотворное, впал в сомнамбулическое состояние, которое покинуло его без малейших попыток перейти в сон. Он уступил мне матрас, на котором я дважды показала ему пример, как нужно засыпать в нервозной обстановке. И дважды этот пример его не вдохновил. Нами заинтересовались, когда Миша исчерпал ультиматумы и готов был признать себя заложником. Все произошло, когда я сдала вахту и опять приняла снотворное с надеждой проснуться в раю.

— Вставай, — услышала я над собой голос Сириуса и поняла, что произошло событие.

Экипаж возбужденно толпился у трапа. Вид у Сириуса был озадаченно-растерянный.

— Кто здесь был? — спросила я. — Что в капсуле?

— В какой капсуле? — удивился Миша. — Матушка, проснись! Трап угнали!

— Как угнали?

— Украли, — уточнил Сириус.

— Угнали или украли?

— Был трап — и нет трапа, — объяснил Миша. — Это кража или угон?

— Ждем, — объявил Сириус, и занял позицию напротив двери, чтобы первым встретить пришельцев.

Гости не торопились. Спустя час это выглядело невежливо. Сириус принес табурет и устроился на прежнем месте сидя. Остальные встречающие по-простецки расселись на полу.

— Может, корабельные смылись? — предположил Миша. — Мы их достали и они того…

Джон не торопился опровергать догадку.

— Пусть хоть трап отдадут.

Трап не вернулся. Ожидания надоели всем. Народ стал разбредаться по сегментам, только Сириус стоически возвышался на табурете, но вскоре сдался и он.

Следующее событие произошло, когда мне снова удалось заснуть.

Пробуждение было подобно кошмару. В коридоре стоял шум и гвалт, Миша с Сириусом ругались у пустого капсульного отсека, кричали друг на друга, пытаясь найти виноватого. Джон с загадочной улыбкой зашел ко мне.

— Что? — спросила я.

— Миша видел привидение. Сириус видел привидение… А я не видел.

— Почему?

— Потому, что оно не привидение, — развел руками Джон.

— Миша! — крикнула я, и в коридоре наступила странная тишина.

Мишина физиономия появилась в дверной арке и улыбнулась также хитро и загадочно, как только что улыбался Джон.

— С прибытием на Флио! — сказал Миша.

— Давайте-ка, не темните. Что случилось?

— Это мы-то темним? — удивился он. — Это ты давай рассказывай… — Миша вошел в комнату. За ним вошел Сириус. У меня возникло ощущение, что я в кольце вражеских войск. — Рассказывай, рассказывай… Что за существо дамского пола носится сегодня по кораблю? Такое наглое, такое шустрое, что мы рассмотреть не успели. — Улыбка вдруг исчезла с его лица и тон стал неожиданно официальным. — Сколько детей вы наделали с Птицеловом, признавайся?!

— Мы? — испугалась я.

— Ну-ка, хлопцы… — распорядился Миша. — Дайте-ка нам с мамой посовещаться.

Джон с Сириусом неохотно покинули комнату.

— Ну не я же!

— Не знаю…

— Сбилась со счета? Или не считала? Он делал тебе детей, а ты цветочки нюхала на лужайке? Сейчас же признавайся! Никто не мог зайти на борт без кода, кроме твоих засранцев! Я хочу знать, сколько их?

— Миша! Я бы даже постеснялась спросить…

— Нет, вы посмотрите на суперскромность! Стыдно спросить, сколько у нее детей!

— Не пугай меня так!

— Знаешь, красотка, уж насколько я был хорош, и то с тобой не ровняться. Чем ближе к Флио, тем чаще я спотыкаюсь об твоих…

— Это не мои!.. — в отчаянии закричала я.

— Ну, погоди! В следующий раз я ее поймаю.

— Миша, вдруг это я сама двадцать лет назад?!

Миша сел рядом со мной на матрасе и грустно покачал головой.

— Какой фантаст пропадает, — сказал он.

— Не смейся, я вполне серьезно!

— Вай, хабиби, какой фантаст! Стругацкие отдыхают…

— Делай, что хочешь, — рассердилась я. — Только имей в виду, корабль ведет себя странно. Не так, как другие нормальные корабли.

— Станислав Лэм, — задумчиво произнес Миша, — уволился на пенсию…

— Можешь не верить. На корабле происходит что-то не то.

— Если эта нахалка не вернет трап…

— Тогда что? Что ты ей сделаешь?

— Ой… — вздохнул Миша. — Сколько раз зарекался, не работать с женщинами. И вот результат!

— Миша, послушай меня…

— Нет, ты меня послушай. Мало того, что женщины всегда создают проблемы, теперь эти проблемы размножаются сами собой.

В следующий раз существо появилось на корабле, когда ловцы привидений расслабились за бутылочкой. Они полагали, что вечер по московскому времени соответствует общевселенскому, и на ночь глядя на корабле ничего произойти не может. Мужики утомились ждать, решили снять стресс и не послушали Джона, который предупреждал, что вероятность посещений подобного рода усиливается многократно именно в момент расслабления. Мише и Сириусу с пьяных глаз померещилось юное длинноволосое создание, которое на секунду застыло у порога, пронеслось сквозняком по коридору и исчезло вместе с трапом.

— Поймал, да? — злорадствовала я.

— Двадцать лет назад у тебя не было таких длинных волос, — заметил Миша. — И дерюга, в которой ты носилась по Хартии, выглядела иначе. Нет, ты меня не путай, признавайся, сколько у тебя детей?

Мне не посчастливилось увидеть загадочное создание. У тех, кто видел, сложилось единое мнение: девушка на меня похожа. Она что-то искала, вероятнее всего, не нашла, потому что испугалась Мишиной небритой рожи, и правильно сделала. Миша, хоть и не являлся «преподом» мехмата, тем не менее, представлял опасность для юных легкомысленных особ. А, коль скоро, наша гостья не нашла того, что искала, стало быть, придет еще раз.

Пьянству на корабле был положен конец. Точнее, введен мораторий до наступления ясности. Мужики побрились и приоделись, ввели круглосуточное дежурство у трапа. Стратегию Миша разработал лично: он поставил у двери багажный футляр, сел в него и просверлил дыру для наблюдения.

— Как только существо, ничего не подозревая, отойдет от трапа на несколько шагов, — объяснил он, — я сразу отрежу ей путь обратно, — объяснил и засел на дежурство.

Через час из футляра донесся раскатистый Мишин храп, резонируемый эхом пустого коридора.

— Михаил Борисович, — Сириус постучал по крышке.

Храп прекратился.

«Так нельзя», — решили мы и стали дежурить по двое, по трое, чтобы снизить вероятность прокола, и, если не поймать существо, то хотя бы вернуть себе транспорт.

— В крайнем случае, я отстегну «ходок» от «Марсиона», — утешал нас Миша, — и прогуляюсь по окрестностям.

— Ни в коем случае, — возражал Сир. — Это может быть воспринято как агрессия. Мы здесь совсем с другой миссией.

— Может, ты знаешь, где мы?

— Знаю. И вы знаете, Михаил Борисович.

— Думаешь, флионеры испугаются «Марсиона»? Скорее, обхохочутся.

— Не будем торопить события.

— Что-то я давно не наблюдал событий.

— Подождем, — постановил Имо.

Все умолкли и стали ждать. Даже корабельные. Джон рассказывал, что в отсутствии часового на посту, один из них забирается в футляр и прикидывается спящим, другой подходит и стучит ему кулаком по голове. Именно по голове, потому что кулак слэпа проходит сквозь коробку.

Гостья появилась на борту опять не в мое дежурство. Приблизилась бесшумно. Шатер волос навис над моим лицом, палец коснулся века и бесцеремонно приподнял его.

— Проснись, — услышала я, — а то я тебя ущипну.

Я проснулась и девушка отпрянула. Абсолютно нагая. На вид не больше шестнадцати. Ничем не похожая на флионерскую расу. По всем признакам — активная фаза привидения.

— Я Айра, — сказала девушка, тыча в себя мизинцем. — И ты Айра. Я то же, что и ты. Узнала меня?

Шли секунды, привидение не растворялась. Ее волосы пахли сухой травой из гнезда флиона. На меня она была похожа еще меньше, чем на флионерку.

— Не узнала, — догадалась Айра, — а я так тебя ждала, так встречала. Я думала, ты никогда не приедешь.

— Что ты делаешь на борту?

— Тебя бужу.

— Зачем?

— Хочу тебя похитить на Флио.

— Його тебя прислал? Його жив?

— Умер. Я хочу похитить тебя для себя.

— Разве умер? — не поверила я, видя, с какой радостью она произнесла это слово.

— Давно умер, — сказала она, — а я живу, жду тебя, а ты не едешь.

— Как он умер?

— Никак. Просто умер, — с раздражением сказала она. — Сидит как дурак на горе и только смотрит в небо.

— Мертвый сидит?

— До ужаса мертвый.

— До ужаса мертвый Його сидит на горе и смотрит в небо, — подытожила я и стала одеваться. — Это то, что надо! Именно это я мечтала услышать! Ты проводишь меня к той горе, чтобы я смогла своими глазами убедиться.

Айра умоляюще посмотрела на меня.

— Нет. Кроме меня, его никто не может увидеть. Он умер для космоса, значит и для тебя тоже умер, а ты… — она приблизилась к зеркалу и застыла, увидев свое отражение рядом с моим.

Никакого сходства в этих двух отражениях не присутствовало. Мы были похожи, как тетка с племянницей. Она мне не напомнила даже детскую фотографию. У меня в жизни не было таких пушистых ресниц, невинных глаз, а также румяных щек и не сходящего с лица постоянного выражения счастья. Пожалуй, похожи мы были только ростом и то относительно. «Она не может быть моим клоном, — решила я. — Його опять напутал. Она похожа на меня как очень дальний, самый дальний родственник, который приехал поселиться в моей квартире».

— Видишь, мы совсем одинаковые, — заявила Айра. — Только ты старая, а я — новая. Иди со мной. Тебе понравится.

— В таком виде я никуда с тобой не пойду. Сейчас же надень халат. С ума сошла, подруга! Полный корабль мужиков! И, дай-ка я тебя расчешу…

Айра не сопротивлялась. К тому же она впервые в жизни видела зеркало и расческу. Я же нашла в ее волосах всю флору и фауну родной планеты. По крайней мере, вычесала оттуда гербарий и дохлое насекомое, что окончательно развеяло сомнения. Мы у Флио.

— Його не учил тебя следить за собой? — спросила я. — Это надо же быть таким мертвым, чтобы ни разу не причесать ребенка. Сейчас ты отправишься к нему и передашь следующее…

— Нет, мы пойдем вместе! Я знаю, где тебя спрятать. Нам будет ужасно хорошо!

— Послушай, ужасная Айра! Ты передашь Його, что мы здесь. Что, если он немедленно не воскреснет, другого шанса увидеть сына я ему не дам.

— Мой сын? — удивилась девочка. — Ты привезла маленького Имо?

— Да, но отнюдь не маленького и совершенно не твоего. Не говоря о том, что не я его везла сюда, а скорее он вез меня.

— Имо! — воскликнула Айра, кинулась мне на шею и стиснула в объятиях так, что я поняла: девушка управляет флионами. Может быть, мелкими и простыми. Только если бы я в свое время обладала той же силой рук, ни за что бы не опозорилась в реаплане. Во всяком случае, не опозорилась бы так сильно.

— Как я ждала! — обрадовалась она. — Как я рада, что ты вернулась! — и пустилась по коридору на поиски Имо.

Посторонние рожи шарахнулись с ее пути. Имо, разумеется, спал, но Айра узнала его.

— Сыночек, — сказала она и припала щекой к мускулистой спине, — маленький, так вырос…

«Ну и сюрприз будет сыночку, если проснется», — думала я, но Айра не знала заветного слова. Сыночек продолжал спать. Он честно отдежурил смену и не имел причин бодрствовать дополнительно. С большим усилием мне удалось оттащить от него юную мамочку.

— Ты поняла, что надо сказать Його?

Девчонка упиралась. Она была гораздо сильнее меня, никто из мужчин не спешил на помощь.

— Не пойду, — капризничала Айра.

— Еще как пойдешь!

— Нет! Я уйду, а вы улетите. Обещай, что ты не улетишь.

У трапа нас встретил Джон с тканиной в руках, которая, видимо, служила Айре утепляющей накидкой, но была сорвана при неудачной попытке задержания. Теперь, вместо того чтобы помогать, он виновато краснел.

— Я не хотел… — оправдывался Джон. — Я нечаянно…

Айра вырвала из его рук одежду и сунула ее мне.

— Носи, — сказала она. — Одень, тогда я поверю.

Я накинула тряпку на себя, и она снова исчезла вместе с трапом.

Миша с Сириусом тотчас высунулись из укрытий.

— Думаешь, вернется? — беспокоился Миша. — Точно вернется? Ты уверена?

Моя уверенность пошатнулась. На месте Птицелова я надавала бы ей по попе и посадила под домашний арест, но Айра вернулась тотчас же. Примчалась, запыхавшись, потеряв по дороге поясок халата и теперь… что он был на ней, что его не было — разницы не ощущалось. Девушка была взволнованна и металась, расталкивая остолбеневших мужчин.

— Где Имо?! Имо! Скорее сюда! Идем же, идем!

Имо подняли с матраса не разбуженным. Никто опомниться не успел, как они оба исчезли в капсуле. В следующий раз трап зашел на борт через месяц.

Может быть, спустя миллионы лет человечество придет к выводу, что природа индивида находится в противоречии с природой социума. Может быть, спустя миллионы лет оно поймет, почему. Сириус объяснил это сразу, только человечество не стало его слушать. Сириус рассудил так: человек и социум — есть порождения совершенно разных природ, не связанных между собой изначальным замыслом, ибо, сотворив Адама и Еву по своему подобию, Бог не предполагал тиражировать творение в миллиардах экземпляров на ограниченном участке пространства. Так же, как логика Вселенной, по своему начальному проекту, не предусматривала участия в своем бытии великого множества существ, наделенных способностью творить, вместо единого Бога. Теперь между человеком и человечеством идет непрерывный поиск разумного компромисса.

С тех пор, как я согласилась с этой идеей, поиск компромисса между мной и прочей разумной природой приобрел характер головоломки. Когда «стакан» отчалил, я была уверена, что убью всех. Когда я увидела восход солнца над Флио с низкой орбиты, идея мне показалась преждевременной. Наверно, я слишком соскучилась по рассветам и закатам.

«Стакан» завис над расщелиной, стал снижаться на серые острия скал. Гнездо флиона узнать было невозможно. Нельзя было догадаться, что это оно. Рельеф скалы изменился, лоза разрослась и накрыла каменную площадку, оставив лишь малый пятачок над пропастью для посадки космического транспорта, размером как раз под днище «стакана». Я так разволновалась, что забыла главное Мишино напутствие: «Держи связь! — предупреждал он. — Что бы ни случилось, каждую минуту будь на связи и рассказывай, что происходит. А если чего доброго сработает видео…»

Видеотранслятор флионеры отключили на верхней орбите. Они бы отключили и звук, но Миша перехитрил всех. Он использовал антикварный приемник, пользователи которого, по логике флионера, не то, что высадиться на чужую планету — не смогут оторваться от своей собственной. Местное карантинное поле оказалось не готово гасить вражеские частоты.

«Включись, как только встанешь на грунт», — умолял Миша, но мне было не до него. Я была уверена, что отправляюсь на новый позор. Алена бы сказала, что я комплексую перед флионерами, но это не так. Дело не в комплексах. Дело в том, что флионеры меня раздражают и бесят уже много лет, с первого посещения Хартии, чем дальше — тем сильнее. Ничего нового в моем отношении к ним не намечается, потому что папаша-Птицелов на сей раз разозлил меня не на шутку. Продержав у себя ребенка столько дней, ни разу не дал знать, в порядке ли он? Когда вернется и вернется ли вообще? Ребенка, от которого, замечу, когда-то избавился. Я была в бешенстве. Последние дни на корабле я стала противна самой себе. И вот, злая престарелая ведьма едет в ступе на разборку с контрабандным передатчиком в ухе и в дерюге от Айры на голое тело, потому что карантин не позволил ничего на себя надеть.

К посадочной площадке не вышел никто. Босыми ногами в одиночестве я ступила на камень. «Стакан» взмыл, освободившись от пассажира. В тени шатра горел голубой огонь, вокруг которого сидели два гуманоида: Птицелов-отец и Птицелов-сын. Сын приветствовал меня кивком, словно мы утром встречались на кухне. Он что-то мастерил из проволоки, оплавляя ее в огне, вокруг были разложены инструменты и склянки. Птицелов-отец обернулся, чтобы поглядеть на меня, и не поздоровался, как будто и с ним мы вообще не расставались.

— Войди, — разрешил он.

Из-за его плеча выглянула Айра, собралась бежать ко мне, но была удержана, и только жестом изобразила, как страстно она хочет меня обнять, и как ужасно, что ее не пускают.

— Войди, — повторил Птицелов и стал рассматривать меня желтым взглядом.

Наверно, я неприлично постарела, а может, он вспоминал русский язык? Или пытался понять, зачем я опять стою здесь? Все, что хотел, он от меня уже получил. «Отдай ребенка, гад, — телепатировала я ему. — Верни ребенка, крокодил ты этакий. Мне ничего от тебя не надо. Отпусти его, и мы уберемся».

— Сядь, — сказал Птицелов-отец, когда я приблизилась к огню.

Я села, но суть своих требований не изменила.

— Мы тут… тащились мимо, — начала я, — решили тебя навестить…

Имо улыбнулся. Вблизи стало видно, что он плетет окантовку чистого медальона, на котором едва размечен будущий узор.

Птицелов поднялся, словно вспомнил о чем-то важном, снял с себя Айру и вышел из-под навеса.

— Ты домой собираешься или нет? — спросила я Имо. Имо кивнул. — Когда? — ответа не прозвучало. — Совесть у тебя есть? Я же волнуюсь! — Айра положила мне голову на плечо. — Сидите здесь, пока я не поговорю с отцом, — сказала я и пошла догонять Птицелова.

Його спускался со скалы по узкому серпантину, в сторону, где с гнезда свисали в пропасть плетеные лестницы. Вид мятой поляны открылся с высоты. Местность изменилась до неузнаваемости, скалы раздвинулись, выросли, преобразив рельеф ущелья.

— Тебе понравился Имо? — спросила я Птицелова-отца, когда тот заметил мое преследование.

Птицелов остановился, чтобы еще раз меня осмотреть. Теперь, когда мы остались одни, его взгляд стал более внимательным и откровенным.

— Да, — ответил он. — Имо понравился мне сразу. Больше других сыновей. Поэтому я дал его на Землю. Моей защиты ты не приняла.

— Спасибо, — ответила я.

— А тебе понравилась Айра?

— Хорошая девочка. Только невоспитанная.

Його не нашел в моих словах должного восхищения и продолжил спуск. Само собой понятно, что он и не думал ее воспитывать. Она росла, как росла. И выросла. Я не вполне поняла, для какой цели, но заподозрила, что Айра — это именно то, ради чего Птицелов завлек меня сюда много лет назад. А Имо — так… презент в знак благодарности. Видимо, после изготовления Айры, у Птицелова остался лишний генетический материал. То есть, картина сложилась следующим образом: пока я, выбиваясь из сил, воспитывала на земле флионера, он держал на Флио человеческое существо, как обезьянку, для развлечения.

— Главное, чтобы ты был доволен своей Айрой, — добавила я. — Хотя, если бы она росла на Земле, она действительно была бы на меня похожа. Сходство, чтобы ты знал, определяется не только генетикой, но и воспитанием. Я, например, Имо воспитывала.

— Зря, — сказал Птицелов. — Не надо было.

— Может быть, для Флио не надо, но ты, если помнишь, дал его на Землю.

— Не надо было воспитывать. Это лишнее.

— Зачем ты отдал ему корабль? Чтобы он вернулся? Вот, он вернулся, и что дальше?

Птицелов-отец прибавил шаг, потому что почуял скандал. Я пустилась за ним, рискуя улететь в пропасть. «Нашла подходящее место качать права, — думала я. — Что теперь делать? Драться с ним? Чем мне насолить флионерской расе? Еще раз испортить ее человеческой генетикой? Я даже не имею возможности задобрить Птицелова мухой, потому что этот тип уже изучил мух, а природа Земли с тех пор не придумала ничего нового в технике воздухоплавания».

— Ты позволишь Имо вернуться с нами? — спросила я. — Или у тебя другие планы?

— Имо принадлежит тебе, — ответил Птицелов.

Из его ответа мне ровным счетом ничего не стало ясно. Похоже, за месяц общения с сыном, отец не потрудился вникнуть в его натуру. В противном случае, он должен был объяснить, каким образом я должна реализовать свои права на младшего Птицелова? Тащить его на себе или вырубать из скалы вместе с камнем, за который он схватится, чтобы не возвращаться в Галактику? Что-то я не заметила в нем стремления покинуть отцовское гнездо.

С выключенной связью я слышала Мишину ругань, камни летели у меня из-под ног. К тому же на меня была возложена миссия, устроить переговоры с Сиром, о которых вообще не хотелось думать. Это была сущая блажь на фоне моих собственных проблем. Следом за мной бесшумно пробиралась Айра. Я не заметила ее, пока она не повисла у меня на шее.

— Не ходи за ним, — сказала Айра. — Ходи за мной. Я соскучилась.

Проблемы Айры были от меня еще дальше. Птицелов продолжал путь, я продолжала его преследовать, Айра продолжала висеть у меня на шее.

— Как тебе удалось ее так разбаловать? — спросил я. — Объясни ей хотя бы элементарные правила приличия.

— Айра! — сердито сказал Птицелов и обернулся.

Айра оставила в покое мою шею и пошла сзади.

— Она кому принадлежит? Тебе? Или я в доле?

Птицелов остановился, грозно поглядел и моргнул белым веком.

— Ясно, — сказала я. — Вопрос снят. Тогда, пожалуйста, сам поучи ее манерам.

— Она — как ты, — заявил Птицелов.

— Нет, она совершенно не как я. Если не сказать больше, она моя абсолютная противоположность во всем.

— Она — как ты.

— Тогда почему она ко мне липнет, как отрицательный заряд к положительному? Я бы на ее месте постеснялась.

— Айра, поди… — сказал Птицелов девочке.

Айра надулась и пошла обратно. То есть, поступила именно так, как я не поступила бы ни за что. Я бы, по крайней мере, постаралась понять, действительно ли мой поступок достаточно ужасен для изгнания?

Мы продолжили спуск по тропе, пока лестницы не преградили путь. Його начал сматывать их, укладывая кольцами, колючку к колючке. Вероятно, решил, что ночью на скалу могут влезть злоумышленники в образе Миши Галкина. Или, чего доброго, я сбегу со скалы и снова угоню алгоплан. Молодые поросли лианы со времени моего прошлого посещения претерпели метаморфозу, стали завиваться колечками, чтобы избавить флионеров от необходимости плести ступени. В лаборатории они добились такого эффекта или природа сама сжалилась над мозолями ремесленников? Його складывал толстые кольца и сбрасывал в грот, а я делала вывод:

— Боишься, что сбегу вместе с Айрой? Зря. Я не знаю, как направить твой корабль обратно.

— Имо знает, — ответил Птицелов, и у меня с души отлегло.

Он вытягивал лестницы, укладывал их, а я смотрела и собиралась с мыслями. Надо было начать разговор. Надо было настроиться, сосредоточиться, чтобы вспомнить, ради чего земляне оказались на Флио?

— Його, — начала я, — с нами на корабле человек, который хочет говорить с тобой.

— Нет, — отрезал Його.

— Ты ведь не знаешь, о чем я собираюсь просить! Надо, чтобы кто-то вроде тебя этому человеку раз и навсегда объяснил…

— Нет, — повторил он. — То не человек. Его надо бросить за борт.

Поразительно, как могут совпасть убеждения двух совершенно разных существ. Мишино тайное желание прозвучало бы точно так же. Но, к сожалению, с таким результатом переговоров мне стыдно было вернуться на борт.

— Может быть, если ты скажешь ему, он поверит, что фронов искать бесполезно. Ужас в том, что кроме тебя он не поверит никому.

— Фронов глупо искать, потому что их нет. Говорить о них тоже глупо, потому что флионеры не могут знать. Флионеры ушли из космоса.

— Тогда кто похитил меня из Хартии? — спросила я. — Кто, если не флионеры?

— Такого не было, — ничуть не смутившись, ответил Птицелов.

— Не поняла.

— Событие, о котором ты говоришь… я не знаю.

— Неужели? Может, ты не понял вопроса?

— Я не знаю такого события, — стоял на своем Птицелов.

— Не знаешь? — удивилась я. — А это ты узнаешь? — я показала белое пятно на запястье, которое с годами не затянулось пигментом. Что еще можно было предъявить в доказательство? Только память. Наши с ним общие воспоминания, от которых он с наглой легкостью отказался. — Його, опомнись! — взмолилась я. — Я имею право! Мне уже не семнадцать лет и я пока еще в космосе. Если не флионеры, кто же похитил меня из Хартии и зачем?

Птицелов швырнул в грот последний моток лозы и грозно встал над обрывом.

— То были не флионеры.

— Тогда кто? Не хочешь признаться, что это был ты?

— Не я.

— Интересно, кому до тебя принадлежал корабль? Может, у тебя угнали его?

— Угнали.

— Кто? Скажи мне, по совести, Його, кто мог угнать его? Разве можно его угнать?

— Тот человек, который пришел с Земли… Его надо бросить за борт.

— Я поняла мысль, но мы не об этом человеке сейчас говорим.

— То не человек. Человек не будет искать фронов. Ты не понимаешь.

— Да, не понимаю. Поэтому спрашиваю. Заметь, не о фронах. Я спрашиваю, кто меня похитил? Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было!

— Что было тогда, того нельзя знать сейчас. Чего нельзя знать, того объяснить нельзя.

— Это почему же?

— Потому что нет органа, которым понять, — сказал он, указывая на мою голову.

— А может быть здесь, — я указала на его загорелую лысину, — нет слов, которыми выразиться? Или слова есть, но нет храбрости?

Птицелов нервно моргнул, но не ответил. Кажется, он начал понимать, что Айра и впрямь мне не копия, что я не убегу от одного слова «поди».

— Молчишь? Не знаешь, что сказать? Правильно делаешь, потому что сказать тебе нечего. Потому что ты лучше меня знаешь, где искать фронов. Каждый флионер это знает, иначе ты не принимал бы меня на дикой скале. Это не вопрос. Вопрос в том, какой ценой Сириус до них доберется. Ты поможешь сделать это или мы будем пробовать сами?

Лицо Птицелова не выразило эмоций, почти как Имо в момент плохого настроения: спокойствие и безразличие ко всему, этакая непроницаемая стена сарая, за которой кустарным способом изготавливается водородная бомба.

— Флионеры не знают фронов, потому что фронов нет, — ответил он. — Их не знает никто. Фроны не живут. За ними нет космоса, только белые планеты. Землянам там быть не надо, флионерам тоже не надо. Там не надо быть никому.

На Флио меня никто не держал, но и не гнал. Миша психовал и выражался на языке Юстина. Сириус приобщался к микрофону с полезными советами, которые должны были помочь заманить на борт Птицелова. Но солнце впадало в ущелье, огромное и красное. Його бросил мне на циновку плащ, видя, что я не собираюсь возвращаться, а также отогнал Айру, которая к вечеру успела меня утомить.

Имо по-прежнему сидел у синего языка плазмы, и что-то плавил на поверхности медальона. Напротив него неподвижно и безмолвно сидел отец. Проводив солнце, я перетащила циновку к ним ближе.

— Можно посмотреть, что ты делаешь?

Имо протянул мне на ладони медальон. В синем свете я разглядела контуры самолета, распластанного христианским крестом. Вокруг него изгибались свастикой четыре звездных рукава, напоминая контур Млечного Пути. Поверх был размечен треугольник с кругом внутри. Если круг превратится в глаз, получится сигирийский символ наблюдаемой цивилизации, который был присвоен Земле раньше, чем на ней возникло человечество. Это был наш обратный билет. Теперь я знала абсолютно точно, что Имо не сдвинется с места, пока не закончит работу.

Утром Миша ультимативно потребовал меня на борт.

— Насладилась рассветом? — злобно спросил он. — А о нас, простых тружениках космоса, не позаботилась?

— Он не согласен на переговоры. И слушать не хочет.

Сириус пришел Мише на помощь:

— Если он не хочет, может, найдется другой флионер? Мы могли бы сами прийти на станцию клана или договориться о встрече на нейтральной территории.

— Вас никто не подпустит к станции. Мне не позволили даже сойти со скалы на равнину. Трап идет только на скалу и управляется местной навигацией. Исключено.

— Допустим… если я хочу просто увидеться с ним, я могу сойти на скалу?

— Нет, Сириус, извини. Трап с чужаком не пройдет даже границу системы. И Птицелова я больше уговаривать не буду, он упрямее, чем Имо.

— Имо не отказывался меня выслушать.

— Потому что на тот момент не имел собственного мнения, а теперь он с отцом заодно.

— Я так и знал! — злорадствовал Миша. — Я сразу сказал, нахрен в это ввязываться? Чтобы Макака развлекалась с папашей, а мы здесь торчали за так… Я ему в почетный эскорт не нанимался!

— Твой акваланг уже пригодился, — напомнила я и пошла в душ.

— Это последний раз, когда меня поимели флионеры! — сказал Миша и пошел за мной. — Ты хоть полетала и все такое… А я тут зачем? Что я делаю в экспедиции, я не понял? Багажники для вас открываю?

— «Полетала» — ты имеешь в виду, без скафандра в космическом вакууме? Или удары током, от которых у меня ожоги по всему телу годами не заживали? Или ты завидуешь тому, что у меня чуть череп не треснул от перегрузок? Уйди сейчас же, дай мне принять душ!

Миша не ушел. Кроме того, его общество дополнилось угрюмой фигурой Сириуса, которую я узнала сквозь полупрозрачное окно душевой кабины. Все время, пока я мылась, они стояли рядом и совещались.

— Что они сделают, если я просто встану в «колокол» рядом с Имо? — спросил Сириус.

— Ничего хорошего, — ответил Миша.

— Можешь обсудить свою проблему с Айрой, — предложила я, — если тебе все равно с кем.

— Разве это моя проблема? — удивился Сир. — Разве она не наша общая? Если вы, конечно, считаете себя землянами.

— Лично я не вижу проблемы, — признался Миша.

— Потому что вас в любой момент примет Блаза, и вам наплевать на несколько миллиардов…

— Да, наплевать! Еще как наплевать! Я же не презираю весь мир за то, что ему наплевать на меня!

— Не сравнивайте ваши возможности, Михаил Борисович, с возможностями обычного человека. То, что вам дано Богом, отнюдь не ваша заслуга. Это скорее налагает ответственность, нежели дает права.

Я ушла, чтобы не слышать их, но дебаты переместились в мой сегмент.

— Что Айра?! — возмущался Сириус. — Айра ребенок. Вот, если бы отстегнуть ходовую часть от «Марсиона»… Мы бы за сутки достигли Флио. Не будут же они стрелять в нас, в конце концов!

— Э… — возражал Миша. — Причем тут мой «Марсион»? Хочешь проверить, лети сам. Лети на автономном движке скафандра. Лет за двадцать доберешься.

— Наверно, я так и сделаю, — ответил Сириус и пошел к себе.

Миша пошел за ним. У него было настроение поругаться с Сиром. В этом удовольствии он не мог себе отказать.

Имо вернулся вскоре. Булочку проведать, взять кое-что из инструментов. На нас, выстроившихся парадом, он внимания не обратил. Ну, как же! Теперь у него на шее висело целых два медальона, он стал дважды командиром корабля, который приобрел способность совершить обратный бросок. Джон уловил разницу раньше всех:

— Дай! — сказал он на «сиги» с интонацией озарения и, получив в руки новый медальон, убрался с дороги.

Имо сложил в рюкзак баллончики с краской, взял без спроса с Мишиного стола лазерный резак. Он выглядел посвежевшим, загорелым на фоне бледнолицых сородичей. Его ненормальная мускулатура стала еще шире. Он и на Земле имел свойство быстро наращивать мышцы, чем всегда вызывал зависть Миши. Теперь это начало раздражать и меня.

— Что-то я не воткнулся, — заехал Миша издалека, — что за пришельцы шастают по нашей палубе? Ты чей будешь, гуманоид?

— Скоро вернусь, — ответил ему пришелец, закинул рюкзак за плечо и пошел к трапу, но дорогу ему преградил Сириус.

— Может, обсудим наши проблемы?

Имо посмотрел на Сириуса, посмотрел на пустое место, где только что стоял Джон.

— Да, — согласилась я, — некрасиво как-то получается.

— Что я сделаю, если он не хочет? — удивился Имо.

Поразительно, но все моментально с ним согласились. Даже Сир отошел в сторону. Действительно, не хочет Птицелов, что поделать? Не волоком же его тащить. То, что он именно не хочет, стало вдруг само собой очевидно. Именно в этот момент, а не тогда, когда я объясняла то же самое.

Имо вошел в капсулу трапа и не досчитался на себе одного медальона.

— Джа! — произнес он также на «сиги» с интонацией начальника, которого задерживает подчиненный.

— Иди сюда! — отозвался Джон из глубины коридора. — Все идите сюда, быстрее.

Джон стоял у стены, огибающей двигательный отсек.

— Я вам говорил, что здесь была дискотека… Здесь были диски вдоль стен до самого потолка, — он отпустил медальон, и тот на полсекунды завис в воздухе. — Я вам говорил? — спросил Джон, справедливо сомневаясь, что его слова были услышаны. — Здесь терракотовый сектор, там синий, внизу красный и фиолетовый, а возле пола идет белая полоса, я вам говорил?

— Подожди, подожди, — вмешался Миша. — Хочешь сказать, что флионеры вынесли отсюда навигационную библиотеку?

Имо уже не торопился к отцу. Он поставил на пол рюкзак, что говорило о многом. Похоже, для него это тоже стало открытием дня.

— Точно, вынесли, — подтвердил Джон.

— Чтобы Макака не имела искушения шастать по Вселенной, — уточнил Миша.

— Нет, — возразила я. — Ее вынесли до Макаки. В мою бытность никакой библиотеки здесь не было.

— Подожди, мать! Где-то же она есть? — Миша пошел за фазодинамическими очками, но даже в очках не увидел того, что видел на стене Джон. — Где-то есть… Библиотека кодировок. Конечно. Ты видел что-нибудь похожее на станции клана?

Имо отрицательно покачал головой.

— Отец пускал тебя во все отсеки? — спросила я.

— Я не лез.

— А если заслать тебя на разведку? — предложил Сириус.

— Их за жизнь не обшарить…

— Это точно, — сказала я. — Там миллионы закрытых сегментов. Но если координата восходящих фронов существует, она может быть только там.

Со мной согласились все присутствующие, чего прежде не бывало.

— Шанс небольшой, но, похоже, единственный, — заявил Сир.

— Да, — согласился Миша. — Осталось спереть библиотеку целиком, а потом всю жизнь разбираться. Желательно спереть ее вместе с каталогом. Что скажешь, Джон, она большая?

— Багажника «Марсиона» не хватит, — сказал Джон, и общий хохот слегка разрядил обстановку.

— Господа! — торжественно произнес Миша, словно приглашал общество приступить к банкету, но потом осекся. — Я должен подумать. Прошу не беспокоить меня без крайней нужды, — с этими словами он уединился за компьютером.

Миша был не в себе. Перед ним возникла новая задача. Как все прочие загадки флионеров, она не решалась с ходу.

В тот день Имо к отцу не вернулся. Все мужчины племени собрались на большой совет. Джона послали присмотреть за корабельными, чтобы не шатались в пьяном виде вокруг костра, не совали носы в чужую проблему. На повестке дня стоял один вопрос: как добраться до «дискотеки»? Взять флионеров измором или на абордаж? Доканать их тупостью или интеллектом? Отчаяние пришло, когда стало ясно, — украсть леденцы с базы «белого братства» и украсть навигационную дискотеку с базы флионеров, — две разные вещи как по масштабу содеянного, так и по тяжести возмездия, которое засим последует. И, если Миша до сей поры успешно крал все, что плохо лежало, то сейчас перед ним возникла дилемма, признать экспедицию несостоявшейся по возвращении на Землю, или признать то же самое в момент, когда флионеры поймают его на месте преступления.

— Я на станцию не полезу, — заявил он, — и вас не пущу, — он уже собрался внести предложение убраться отсюда, как вдруг его осенило. — А Айра могла бы попробовать. Это существо лазает везде, всюду сует свой любопытный носик…

— Нет! — возразил я.

— Почему не попробовать? — спросил Сириус.

— Потому что мы вернемся на Землю, а ей здесь жить.

— Да что же мы, зря сюда перлись? — нервничал Миша.

— Мне совсем не нравится идея красть здесь что бы то ни было. Имо, скажи им.

Имо ничего не сказал. Он думал. Мысли в его голове проворачивались со скрипом.

— Почему же красть? — не понимал Миша. — Мы просто возьмем, а потом положим на место. Наследство фронов — это и наше наследство. С какой стати они распоряжаются им без нас?

Фаза обсуждения затянулась. Стороны не пришли к единому мнению, только отдалились от него. Отчаяние овладевало нами. Никто не заметил, как ушел трап, никто не забеспокоился. Кроме Айры на борту не мог появиться никто. Внутри мы были защищены как нигде и никогда, оттого идея грабить станцию клана выглядела столь безобразно.

Айра явилась к нам зареванной и надутой:

— Ты больше никогда не придешь? — спросила она у Имо и обернулась ко мне. — И ты? Решили все-таки меня бросить? Вы больше не хотите меня знать? Вы меня больше не любите?

Безусловно, кое в чем Птицелов был прав, в пятилетнем возрасте я вела себя точно так же. Если родители отказывались играть со мной в куклы, им это с рук не сходило.

— Идем со мной, — я постаралась вывести ее из комнаты, но девочка топнула ногой.

— Меня больше никто не любит!

— Пойдем, я кое-что скажу тебе по секрету.

Нехотя, в порядке одолжения, Айра согласилась уединиться со мной в соседнем сегменте.

— Если ты будешь хорошо себя вести, я попрошу Його, чтобы он отпустил тебя с нами на Землю. На целый год.

— Нет! — закапризничала она. — Не буду! Я так ждала, так мучилась и страдала. Я думала, вот теперь у меня начнется человеческая жизнь, а ты!.. Я не хочу год! Я хочу жить на Земле, а не сидеть на этой противной Флио. У меня аллергия на Флио. Вот, посмотри… — она задрала рукав халата, чтобы предъявить мне синяк, который остался, вероятно, от первого воспитательного мероприятия Птицелова.

— А Його? — удивилась я.

— Он надоел, — жаловалась Айра. — Если ты меня не возьмешь, я украду корабль, улечу в космос и там умру.

— Даже если вы повздорили, он все равно тебя любит и совсем умрет, если ты его бросишь. Так сильно умрет, что не сможет сидеть на скале. Ему не для кого станет жить, понимаешь?

— Ну и пускай, а я хочу с вами.

Айра расплакалась. Глядя на нее, я расплакалась тоже, и тоже стала жаловаться на жизнь. Я рассказала Айре, что тоже люблю своих близких, и мне также обидно, когда они уезжают. Мне, как и ей, хочется, чтобы все вокруг делали только то, что скажу я, и не делали того, что я не хочу. Я рассказала ей о том, что мне когда-то также надоело жить на Земле, и о том, как я скучала по дому, когда меня увезли из Галактики. О том, что Флио — ее родина, по которой она также будет скучать, потому что другой не будет.

Айра, размазывая сопли, жаловалась на Його. Рассказывала, какой он бесчувственный болван и эгоист, как не хочет постичь ее тонкую, романтическую душу. Я с теми же соплями объясняла ей, что все особи мужского пола примерно такие же, и Його совсем не худший вариант. А вообще, среди них водятся такие паршивцы, что лучше сидеть на скале. Я рассказывала девочке, что на Земле такой же патриархат, как в ее семействе, общество удобное для мужчин и созданное для них же. Можно, конечно, примкнуть к партии феминисток и сражаться за справедливость, только справедливости от этого ни грамма не прибудет. Гораздо разумнее смириться с участью любимой игрушки флионера, который может уберечь от жизненных неурядиц. Айра жаловалась, что старшие сыновья Його смеются над ней и ни в грош не ставят, что только Имо отнесся к ней с добротой, но я просила ее не торопиться с выводом. Имо не смеется только потому, что ему ни до чего нет дела. А на усмешки его старших братьев я посоветовала отвечать пинками под зад, и поклялась, что ничего ей за это не будет, потому что больше всего на свете сыновья Птицелова боятся своего папусю.

Мы увлеклись и не заметили зрителей, столпившихся в дверях. Еще немного и они рыдали бы вместе с нами, но Сириус решил положить этому конец. Сначала он подошел и сел рядом с Айрой, а когда убедился, что не будет укушен, обнял ее и стал гладить по голове, как щенка.

— Послушай меня, девочка, — сказал Сириус, — послушай меня, хорошая. Мы возьмем тебя на Землю. Возьмем, если захочешь.

Айра затихла в его объятиях. Затихли все, затаили дыхание.

— Возьмем хоть сейчас, но ты больше никогда не увидишь Флио. Ты простишься навсегда со своей планетой и с Його, который обидел тебя…

В глазах Айры появилась тревога.

— Совсем никогда? — прошептала она.

— Обещаю, ты проживешь свою жизнь на тесной и грязной Земле, среди чужих людей, которые буду к тебе равнодушны. Там тебя научат жить по-человечески, станут воспитывать и упрекать, но уже никто и никогда не будет тебя так защищать и любить… Никто не согреет тебя холодной ночью…

— Нет! — воскликнула Айра. — Тогда я тоже умру!

— Само собой разумеется, — подтвердил Сириус. — Но ты умрешь на Земле, там, куда так рвется твоя душа.

— Нет! — закричала Айра и разрыдалась на его груди.

Сириус подождал, пока Ниагара схлынет. Он имел опыт общения с возбужденными малолетками. Во всяком случае, больше, чем я.

— Но я не желаю тебе такой доли, — продолжил он, когда Айра затихла.

— Правда? — всхлипнула девочка.

— Я хочу видеть тебя счастливой, я знаю, как это сделать, только не в силах справиться с этой задачей один. Мне нужна твоя помощь.

Айра вмиг стала взрослой. Она выпрямилась, нахмурилась и решительно вытерла остатки соплей рукавом моего халата.

— Объясни, — приказала она.

— Не знаю, умеешь ли ты хранить тайны?

— Говори тайну, — потребовала Айра. — Тогда скажу, буду хранить или нет.

— Знаешь, что это? — спросил Сириус, указывая на медальон.

— И дурак знает, что это кардаш, — презрительно заявила Айра.

— Что такое «кардаш»? — уточнил Сир.

— Это кардуш, — пояснила Айра.

— Ира, как это сказать по-человечески? — спросил он.

— Вероятно, талисман, — предположила я, — оберег… амулет…

— Знаешь, где хранятся талисманы?

— Я все знаю, — обиделась девочка.

— Ты сможешь вынуть такой же диск из белого сектора? — спросила я. — Так, чтобы никто не заметил? Несколько белых дисков?

— Я все могу. А когда вы вернетесь? Вы мне должны сказать сразу, когда вернетесь.

— Как только сможем.

— Нет, я так не договаривалась.

— Ну, что ж… — вздохнул Сириус.

— За каждый кардаш — один приезд, — уступила Айра, и мы ударили по рукам. — Долгий приезд, — уточнила она на пороге трапа, — пока сама вас не отпущу…

Мы еще раз ударили по рукам, хотя очень тянуло надавать ей по попе. Только когда капсула унесла девочку на задание, Миша спросил как бы, между прочим, уверена ли я в том, что делаю?

— Уверена, — ответила я, — когда-нибудь я ее выпорю. Увезу подальше от Птицелова и так выпорю… Пусть только попробует ее не отпустить. Что это за тюремные порядки? Она имеет право бывать на Земле. Имеет и все!

— Так я и думал, — признался Миша. — Если Птицелов ничего не слышал о правах человека, ты его ознакомишь.

— Безусловно.

— Вообще-то я хотел спросить о «белом секторе», да уж ладно… Интересно, на каком языке ты с ними общаешься? Ты слышишь что-то, чего я не слышу даже с «переводчиком»?

— Это моя работа, — ответила я.

— Так я и думал…

— Миша, ты же знаешь меня лучше, чем Птицелов. Неужели я была в молодости на нее похожа?

— Ты и сейчас ее копия.

— Нет!

— Да, да! Как с одного конвейера.

— Не может быть!

— И замашки, и лицо, и фигура…

— Нет!

— И в халате, и без халата…

— Замолчи!

— Абсолютная копия!

— Не верю!

— Поверь! Айра — это ты двадцать лет назад. Она больше чем твоя копия. Она — твое истинное лицо!

 

Глава 13. ПАРУС ВРЕМЕНИ

Талисман «белой планеты» весил легче металла, но индикатор уверял, что это сложный сплав. Изображение на талисмане кому-то напомнило шляпу, кому-то колокол, кому-то летающую «тарелку». Предмет был прорисован нечетко, напылением металлической пудры, словно утопал в облаках. Имо сделал бы аккуратнее. Его талисман Земли смотрелся как настоящий шедевр рядом с небрежной поделкой, но вместо того, чтобы похвалить, я выругала его ни за что: «Сколько раз тебя просила обращаться к Мише уважительно, — налетела я на ребенка. — Что это еще за «Мишкин»? Он тебе одноклассник? Даже я себе не позволяю…» И это вместо того, чтобы радоваться, — Имо не остался на Флио, хоть никто и не принуждал его дальше путешествовать в нашей компании.

Нервы были разболтаны. Неизвестность мучила, дорога утомляла, однообразие угнетало, бессилие раздражало. Имо не изменил своего отношения к дяде Мише после нотаций. Корабль шел новым курсом, не исследованным сигирийской навигацией, а мне казалось, что он падает в пропасть.

Сириус моего настроения не разделял: «Может быть, — говорил он, — это единственный достойный поступок, который мы будем вспоминать с гордостью. Может, спустя миллионы лет, его с гордостью будет вспоминать все человечество, которое, наконец, обретет свободу и займет достойное место в Галактике. Может, то, что мы делаем сейчас, даст начало ярчайшей, интереснейшей цивилизации Вселенной. Так ли уж важно, какой ценой мы достигнем цели? Даже если во имя нее придется отдать жизнь. Разве жизнь имеет ценность, если мы не способны жертвовать ею для будущего?»

Под проповедь Миша выпил и почувствовал себя неважно.

— Попробуй уснуть, — преложила я.

— Не хочу. Как глаза закрою, Ксюха снится. Называет меня папой, говорит, что ее обидели. Мне вообще сны не снятся, тем более в космосе, — жаловался он. — А тут ясно, как наяву: «Помоги мне», — говорит, а я все слышу, но сделать ничего не могу. «Погоди, — говорю, вот вернусь…» А она мне: «Вернешься — поздно будет».

— Прими снотворное.

— Что происходит? Такие яркие сны и такие одинаковые.

— Бывает, — успокаивала я его, накрывая одеялом. — Ты же знаешь, что двигатель работает ненормально. Наверняка он влияет на сновидения.

— А тебе снится что-нибудь?

— Ерунда всякая.

— Адам Славабогувич в эротических кошмарах?

— Хуже.

— Адам Славабогувич в образе импотента?

— Господи, Миша, сколько в тебе дури! Давай, я приготовлю снотворное?

— Не надо. У меня от него конопляные глюки. Какая гадость эта беспилотная навигация, — произнес он громко, чтобы слышали стены. — Теперь я точно знаю, отчего суждено сдохнуть рабу божьему Михаилу. Именно от ожиданий. Ничем другим меня с того света не достать.

— Разве что за длинный язык! Это же надо столько ерунды нагородить.

Он отвернулся, чтобы не видеть черное поле компьютера, и затих.

— Странно, что в таком самолете нет расчетного времени пути, — сказал Джон, глядя на календарь.

— Может быть, есть, только мы не видим панели.

— Я бы видел.

— Может, ты видел, но не смог декодировать информацию.

— Ваш хренов самолет сам не знает расчетное время, — проворчал Миша в подушку.

— Идем, сынок. Дадим ему выспаться.

Календарь отсчитывал второй месяц с момента старта экспедиции из Андромеды.

Термин «белая планета» в языке «сиги» означает «мертвая», также как «белый гуманоид» означает «нереальное существо». Белыми сиги называли планеты, на которых когда-то присутствовала жизнь. Мне казалось, что Птицелов, выбирая это словосочетание, не понимал разницы, также как Джон не понимал разницы между кораблями и самолетами. Вероятно, Птицелов имел в виду, что после фронов остается стерильное пространство космоса. Если так, то трехглазый Джон, осмотрев объект, должен будет сказать, какая участь постигла его обитателей. Если на подлете к зоне нас встретит «белый» патруль и развернет домой, — еще лучше. Если же планета пуста и опасна, — вся надежда на приборы разведки, которыми Миша завалил бытовой отсек под самую крышу.

Что может означать шляпа на талисмане? Колокол? Перевернутая тарелка? Как она вяжется с идеей Птицелова, что землянам там быть нельзя и неземлянам тоже. Его убеждения всегда отличались прямолинейной твердостью, как две параллельные рельсы железной дороги.

«Белым может быть преобладающий спектральный фон, — рассуждали мы на общих советах, — может быть скопление вещества, имеющего белый цвет. Снега, допустим. Почему бы не снега? «Белое», в том же «сиги», в разделе физической оптики, может трактоваться как нечто универсальное». Если посидеть и подумать, из одного слова можно выстроить гипотезы на все случаи жизни, даже на случай прямого контакта с фронами, на который никто кроме Сириуса не надеялся.

— Объясните мне, наконец, что такое информационная цивилизация? — раздражался Миша.

— Возможно, виртуальный интеллект, — отвечал ему Сириус, — рассудок, не привязанный к физическому носителю, который может произвольно возникать и исчезать в любой точке пространства.

— А к какому носителю он, извини меня, привязан? Хоть к чему-то он должен привязываться? Следовательно, это «что-то» существует. А если оно существует, то какой же он виртуальный? Почему тогда наша цивилизация не называется информационной? Мы тоже имеем некоторый информационный запас, привязанный черт знает к чему. Вот, чего я точно не понимаю, так это смысл слова «виртуальный»! Если есть информация, значит, есть носитель. Если носитель есть, следовательно, он реален.

Сириус молчал. Споры с Мишей его утомляли.

— Кто мне объяснит, что такое информационная цивилизация?

— Наверно, она привязана к носителям, которые мы не можем пощупать или осмыслить, — предположила я.

— Если мы не можем пощупать предмет, это не значит, что предмета нет в природе. Я, допустим, тоже не могу пощупать свои мозги, тем не менее, знаю, что они на месте. Я хочу уловить принцип: чем информационная цивилизация отличается от неинформационной?

Напряженное молчание последовало в ответ, нормальная реакция людей, для которых рисковать легче, чем думать. Людей, которые слишком мало знают о самих себе, а потому жизнь для них еще не приобрела характер абсолютной ценности. Она пока еще принадлежит идее, и только потом человеку, который пойдет на все, чтобы задать себе вопрос и найти ответ. «Парадокс», — сказал бы Сириус. Жизнь, которая складывается из парадоксов. Если бы знать, сколько ее осталось? Сколько цифр календаря? Однажды он исчезнет со стены также загадочно, как появился, но экипаж не придаст этому значения. «Батарея села», — решит экипаж.

Джон остановился у арки моего сегмента и встряхнул мокрую тряпку, так что брызги долетели до меня. Потом встряхнул ее еще раз.

— Не хотелось тебя огорчить, — сказал он, видя, что я не сплю.

— Что опять натворил дядя Миша?

— Кажется, он умирает.

— Что он делает? — не поверила я. — Как ты сказал?

— Умирает, — повторил Джон и понес полоскать тряпку в душ.

В коридоре валялась распакованная креокамера и коробки Мишиных медицинских припасов. На пороге я увидела брошенную кислородную маску из аварийного комплекта «Марсиона», а в сегменте на полу — распластанного Мишу. Он был оголен до пояса. Рыжая «шерсть» на груди слиплась от холодных компрессов. Над ним в позе мыслителя возвышался Имо.

— Инфаркт, — сообщил мне Джон и положил прохладное полотенце на Мишу.

— Пока нет, — уточнил Сириус, — но скоро будет, если не принять меры.

— Срочно в креокамеру, — испугалась я, — и домой.

— Он не хочет, — сказал Джон.

— Мало ли чего он не хочет.

Миша приоткрыл глаз, услышав мой голос.

— Все, Ирка! Мне хана, — произнес он.

Выглядел Миша, в самом деле, отвратительно.

— Надо лечь в камеру. Ты заснешь, а когда проснешься, Индер тебя полечит.

— Нет! Все кончено. Нет больше Индера. Нет моей Ксюхи. Ничего… ничего больше нет.

— Что случилось? — спросила я.

Имо отодвинулся от экрана, чтобы показать картинку с датчиков наружного обзора. Миша выпускал их полетать, как только корабль прекращал движение. Если верить изображению, мы стояли на орбите звезды, похожей на Солнце, перед планетой, сплошь укрытой белым туманом.

Миша взял меня за руку.

— Кранты! — сказал он. — Связи нет. Земли нет. Абонент отсутствует… — он хотел еще что-то добавить, но скорчился от боли.

— Посоветуй ему лежать, — просил Джон. — Меня он не слушает, ты скажи…

— Пусть командир скажет.

— На командира он обижен.

— Он на всех обижен, — добавил Сириус, — никого не слушает, никому не верит. Он считает, что мы подошли к Земле. Я сказал: «Михаил Борисович, это «белая планета!» Нет, Земля, да и все!

— Ирка, — простонал Миша, — не дай им упечь меня в ящик.

— Сейчас разберемся. Джон, посмотри, что у нас есть из сердечных препаратов. Имо, проследи, чтобы Миша не шевелился. Сириус, объясни, что за планета на мониторе?

— Один объект на орбите светила, радиус удаления соответствует Земле, — сказал Сир. — Нет признаков активности ментосферы. Вокруг шлейфы метеоритов.

Джон поставил передо мной коробку с лекарствами.

— Ищи сама, — сказал он. — Индер всем сказал, самолечением не заниматься, а если проблемы — использовать «крео» и вакуум.

— С чиреем на заднице тебя в «крео», — простонал Миша и дернулся к коробке, но боль в груди опять распластала его по полу.

— Кто-нибудь знает, что здесь от сердца? — спросила я.

Никто не знал. Джон опять пошел охлаждать полотенце, а Миша собрался с духом, сунул в коробку пятерню, извлек упаковку с капсулами, разорвал ее зубами и проглотил все, что упало в рот. Проглотил и даже не подавился.

— По-моему, это слабительное, — подал голос Имо.

Миша выплюнул капсулу, которая застрял под языком. Лекарство шлепнулось на пол. Под ним образовалось светлое пятно. Крошечные лучи превратились в нити паутины, облепили надкушенную пилюлю. Пятно померкло, образовался кокон. Мы, раскрыв рты, наблюдали. Даже Миша косился на зрелище, стараясь приподняться на локте. Имо с Сириусом подняли его за края тряпки и перекинули на матрас. Коробку Миша потянул за собой и половину рассыпал. Мы снова замерли.

— Пол поглощает органику, — заметил Сириус. — Лучше на нем не лежать, — в доказательство он плюнул себе под ноги, и все пронаблюдали, как корабль «сожрал» плевок, проигнорировав прочие предметы, раскиданные вокруг.

— Лучше обуться, — добавил Джон, намекая на мои босые ноги, которые не чуяли угрозы. Гораздо большей опасности подвергались мои замшевые тапки, и я сходила к себе, убедилась, что они не съедены. Сириус еще раз плюнул на пол, и огонек вспыхнул опять.

— Как он понимает, что можно, что нельзя? — удивился Сир. — А если плюнуть жеваной бумагой?

Хруст в коробке с медикаментами напомнил нам о присутствии Миши. Обертки летели на пол, как конфетные фантики, падали и оставались нетронутыми. Миша ел все подряд, закладывал в рот лекарства перепачканными пальцами. Глотал, не жуя. Он вцепился в коробку обеими руками, когда я попыталась забрать ее.

— Мне уже лучше, — прикрикнул он. — Дай же вылечиться человеку!

— Не давай, — заявили все хором, но я позволила распечатать следующий препарат, потому что знала: если Миша начал покрикивать, все не так безнадежно.

Наконец, он смог перевернуться на бок.

— Кушай, дорогой, поправляйся! — сказала я, собирая в коробку лекарства с пола.

Миша продолжил надкусывать пачки.

— Еще давай! — просил он.

На нас глядели, как на сумасшедших. Миша проглатывал все, что помещалось в рот, иной раз, не снимая упаковку. Джон с Сириусом вышли из сегмента, только Имо наблюдал процесс, не меняя позы в Мишином рабочем кресле.

— Дай ему подушку под голову, — попросила я, — подавится же. И принеси, чем запить.

Мише, в самом деле, становилось легче. Он ел, запивал и злобно глядел на Имо, а я вспарывала новые пакеты.

— Индер нам не оставил указаний о назначении лекарств? — спросила я, помня как скурпулезно он описывал прежде содержимое баночек, которые давал в дорогу.

Миша промямлил что-то с набитым ртом, а Имо объяснил, что на самом деле Индер не давал ничего, кроме витаминов и излучателя для общего тонуса организма. Витамины Миша потерял в багажнике, а излучателем фарцевал в Андромеде, чтобы заработать на минутку разговора со своей Ксю. Мишин взгляд стал наливаться яростью. Он бы с удовольствием полез в драку, будь на месте Имо оппонент меньшей весовой категории. К тому же, благодушие Имо наводило на подозрение: что-то между ними произошло. Не будь Имо виновен в произошедшем, не сидел бы он у ложа больного, а рисовал бы иероглиф у себя на затылке.

— Ты обокрал биотехников? — спросила я.

Миша утвердительно кивнул, отправляя в рот новую порцию лекарства.

— Индер жмот, — сообщил он в свое оправдание. — Расслабься, я знаю, что делаю.

— Ты знаешь, что он делает? — спросила я Имо, а тот пожал плечами.

— Пусть Макака уйдет. Видеть его не могу. Чего он на меня уставился?

— Сынок, ты портишь ему аппетит, — попросила я, и Макака нехотя удалился в коридор, но далеко не ушел.

— Ты не понимаешь, — объяснил Миша, — сиговы пилюли безвредны. То, что не нужно, не подействует. В этой куче точно были сердечные, я только забыл, какие…

— Разберемся. Ты, главное, запивай. Там еще одна коробка в коридоре. Сердечные могут быть на самом дне, но ты не отчаивайся. Главное, что слабительное всегда сверху.

Миша не отчаивался никогда в жизни. Он злился, ругался, совершал глупости, но никогда не терял самообладания и веры в то, что судьба вынула его с гангреной из ямы не для того, чтобы снова ставить под удар.

— Подать тебе ночной горшок? — спросила я.

— Мне гораздо лучше, — заверил он, и протянул мне горсть фиолетовых гранул, похожих на леденцы, предназначенных, насколько я помню, для дезинфекции желудка. — Хочешь?

— Спасибо, нет.

— Солененькие. Тебя не тянет на соленое после общения с Птицеловом?

— Меня тянет треснуть тебе как следует по шее.

— Не рада, что я жив?

— Почему же? Бить покойника не так интересно. Ты ешь, ешь… Пусть Индер заглянет тебе в желудок и удивится.

— Они чуть не упекли меня в морозильник, — жаловался Миша, подозрительно поглядывая на арку, за которой притаились злоумышленники. — Я сказал сразу: только вместе с тобой. Кто меня будет греть своим телом?

— Теперь, главное не подавись, — просила я.

Миша не подавился. Напротив, он стремительно шел на поправку. В это время в соседнем сегменте, очевидцы излагали мне предысторию события. Оказывается, Миша дежурил в то время, когда датчик компьютера сообщил: «борт прибыл в конечную точку маршрута». Чтобы убедиться, Миша украл из-за пазухи спящего Имо медальон, вынул пульт. Кнопка хода действительно отключилась, но корпус талисмана был совершенно не от «белой планеты». Миша не верил глазам — корабль вошел в Солнечную систему. То есть, если так все было на самом деле, торможение закончилось на марсианской орбите. Миша прикинул массу к скорости, и волосы у него на голове встали дыбом. Он выпустил трап с датчиком на разведку. Солнечный спектр уникален. Его Миша не мог бы спутать ни с одним другим светилом известного космоса. Положение Земли он вычислял на глаз, даже будучи сильно пьяным, впрочем, как и положение других планет родной системы, вместо которых теперь по кругу гуляли шлейфы комет. На месте Земли находился безжизненный геоид в плотных облаках. Миша схватился за связь, потом за сердце…

Теоретически, он действовал последовательно и разумно. В нервозной обстановке он сделал грамотный спектральный анализ, снял показания приборов и логически был абсолютно прав. Он допустил единственную оплошность, притом, давно, на заре времен, когда недооценил интеллект Имо. Почему-то он решил, что «бестолковая Макака» мыслит примитивно, а Макака, прежде чем лечь спать, спрятал белый талисман под подушку, а себе на шею повесил талисман Земли с липовым пультом, изготовленным Вегой.

— Я ж не думал, что ему сдурнеет, — оправдывался Имо.

Мише так сдурнело, что он отказывался признать свое заблуждение. Он продолжал утверждать, что всему конец, ничего святого в этом мире не осталось; а Имо называл провокатором, обманщиком, неблагодарным и жестоким существом, истинным сыном своих родителей.

— Где вы? — спросил Миша, когда смог подняться с матраса. Он вышел в коридор и осмотрелся. — Ага! Спрятались! Кости мне перемывают… А работать кто будет?

— Как вы себя чувствуете, Михаил Борисович? — спросил Сириус, но Миша показал ему кулак.

— Не дождешься!

Миша был гол до пояса, мокр, зол, бледен, но решителен, как никогда.

— Джон! Немедленно выгони корабельных из отсека, а ты… идем со мной. У тебя сегодня рука легкая.

— У меня? — удивилась я.

— Тоже надеялась, что я протяну копыта? Всем заявляю: не дождетесь! Бездельники!

Пока Миша хворал, вернее сказать, отлеживался после неожиданной боли в области грудной клетки, корабельные баловались за компьютером. Приглядевшись, можно было заметить над панелью их длинные «лапки». Компьютер глючил.

— Эти два пьяных урода запороли связь, — сделал вывод Миша. — Больше ни капли не получат. Разболтали мне всю панель. Я им щупальца оторву! Так и знай, оторву и на пол кину! И вообще, здесь надо прибраться. Что за хлам в коридоре? Почему бардак кругом? — Миша пнул футляр от креокамеры.

— Потому что ты дежурил, — напомнила я.

— Сядь, — сказал он и придвинул меня к компьютеру вместе с креслом.

В поле экрана по-прежнему маячила белая планета.

— Ну-ка, рискни сделать еще один запрос связи с Землей.

— Сиги нас за это депортируют из Галактики!

— Делай, — настаивал Миша, — а ты изыйди с глаз моих… — зашипел он на Имо, который возник в дверях.

— Нас расшифруют! Ты хочешь превратить Землю в место паломничества? Сделать из нее египетскую пирамиду?

— Делай, что сказал!

Миша побледнел, у него опять участился пульс, он принял горсть таблеток, которые показались ему приятными на вкус.

— Ксюши могло не быть на работе.

— Причем здесь работа? — Миша устроился рядом. — У нее выход с персоналки на все телефоны. Не сможет ответить — перешлет сигнал, если, конечно, жива.

— Ерунду говоришь. Она под наблюдением Секториума. Что значит, «если жива»? Кто ей разрешит умереть? Связь могла оборваться в дороге.

— Не могла, — стоял на своем Миша.

Ответа не было уже минуту.

— Долго ты ждал сигнала в прошлый раз?

— Прилично. Лучше рассказывай что-нибудь, пока я опять не завелся, — попросил он и забарабанил пальцами по подставке панели. — Веселенькое что-нибудь рассказывай.

— Не знаю…

— Рассказывай, как тебе удается дрыхнуть сутки напролет? Такие интересные сны, что проснуться не можешь? Рассказывай сны. Рассказывай, что хочешь, только не молчи.

— Сегодня снился Костолевский.

— Кто?

— Игорь Костолевский в гости приходил. Пообщаться. Это тебе интересно?

— Как пообщаться? Духовно или физически?

— Не знаю. Вел себя интеллигентно. Руки не распускал. Думаю, что духовно…

— Естественно, о чем с тобой общаться физически? Нет, мать, с тобой определенно что-то не так. Знаешь, зачем он к тебе приходил? Затем, что тебя возбуждают только артисты и гуманоиды.

— Но ведь Костолевский — не гуманоид!

— А ты знаешь? Ты его родословную проверяла?

— Господь с тобой!

— Ты что, с ним в жизни знакома?

— Только во сне.

— И он все равно пришел к тебе. Заметь, не к кому-нибудь…

— Пришел, — подтвердила я. — Думаешь, я сама не удивилась? Я ему говорю: «Сейчас родители вернутся, а у меня дома Костолевский. Представляешь?» Он говорит: «Представляю. Чего ж тут не представить?» Вот и все знакомство.

— Ах, вы уже на «ты»?

— Ну, я же не виновата, что он приснился.

— Почему, скажи на милость, мне не снится подобная дребедень? Я тебе скажу, почему, — ответил он тут же. — Потому, что я нормальный, здоровый, психически уравновешенный мужик, а ты… — он указал на расстегнутый корпус креокамеры, лежащей поперек коридора, — еще раз подцепишь во сне химеру, пеняй на себя. Я тебя с ней вместе в этот гроб упакую. Поняла?

Физиономия Имо опять появилась под аркой.

— Изыйди! Сгинь, нечистый! — повторил Миша и снова обратился ко мне. — Ну, так что?

— Что?

— Пришли родители, а у тебя Костолевский…

— Мы же ничего такого не делали.

— Нет, старуха, ты иногда меня поражаешь. К ней пришел мужик… Вай, хабиби, какой мужик! А она ничего такого не делает, еще и гордится собой.

Значок «отбой связи» положил конец Мишиному словоблудию. Развлекать его дальше не имело смысла. Миша снова был на пороге стресса. Мы замолчали. На тишину в дверях собрался весь экипаж.

— Вам прилечь бы, Михаил Борисович, — посоветовал Сир.

— И то верно, — согласилась я. — Мертвая планета никуда не денется.

Геоид с остывающим ядром был похож на глыбу камней. Химический анализ показал преобладание железа и никеля, а в атмосфере — углекислоты. Планетарный диаметр вполне соответствовал земному. Ни одного массивного спутника, только орбитальный мусор. Облака повторяли рельеф и лежали неподвижно, когда их не мяло порывами ветра. Со стороны планета действительно могла показаться белой, словно слепленной из ваты. К тому же, пригодной для жизни, если реставрировать атмосферу. Температура в световом экваторе достигала двадцати градусов по Цельсию, в теневом — минус тридцати. На полюсах держалась вечная мерзлота, а на светиле — глиосомный имплантант, такой же, как на Солнце. Той же мощности и, вероятно, того же производства. Количество орбитального мусора примерно соответствовало полутора лунным массам и увеличивалось за счет метеоритных атак, хвостов комет, блуждающих в системе. Никаких признаков цивилизации, ни прошлой, ни настоящей.

— Я не увижу через приборы, — сказал Джон. — Надо подойти к планете, тогда смотреть.

Идея мне не понравилась, но корабль уверенно стоял в системе. Приборы не обнаружили опасности, не нашли противопоказаний для выхода в космос. Вблизи геоида не нашлось даже признаков обитания «белой расы». Стерильная космическая мертвечина. Зонд отработал и вернулся. Система была похожа на учебную картинку энциклопедии, идеальна, за исключением гелиосома, под которым мы родились и прекрасно себя чувствовали, но я не успокоилась:

— Одного Джона туда не пущу!

— И я пойду, — заявил Имо.

— Вас вдвоем не пущу тем более!

— Перестань, мать, — сказал Миша. — В «стакане» еще никто не угробился. Пускай посмотрят.

— Не хочу, чтобы мои дети были первыми.

— Да, брось! Нормальная работа. Хочешь, я пойду с ними?

Мишу никто не взял. Сириуса тоже не пустили в капсулу, потому что в разведке от него пользы не было. От Имо пользы было еще меньше, но он, как командир, имел право не мотивировать свои глупые поступки. Впрочем, он себе позволял и, не будучи командиром. Все, кроме меня выразили желание совершить прогулку, хотя, по совести сказать, это была работа контактера. Лезть в капсулу надо было мне. Я имела право выбрать ассистента среди экипажа, более того, в экстремальной ситуации только контактер мог взять на себя обязанности главнокомандующего, которому обязаны подчиняться все «генералиссимусы» мирного времени. Но отсутствие жизненной ауры планеты не вовремя меня деморализовало.

— Скафандры одеть, — приказал Миша, — связь включить. Видеодатчики пальцами не лапать. О внештатной ситуации докладывать без промедления. Матери выдать успокоительное.

— Обойдусь.

— Правильно. Оно мне самому пригодится.

Галактика казалась такой же пустынной и мертвой. Приборы не обнаружили поблизости сколько-нибудь заметных очагов обитания. В нашей Галактике датчик радиофона на таком широком диапазоне поиска уже бы зашкалило.

— До чего ведь, дрянь, похожа на Землю, — загрустил Миша.

— Все нормально с твоей Ксюхой, не волнуйся.

— Успокоюсь, когда увижу своими глазами.

— Сделаем анализ и вернемся. Сириус же не будет возражать. Правда, Сириус?

Сир стоял у Миши за спиной, наблюдая космос на мониторе.

— Подкинем шефу информацию к размышлению, — продолжила я. — Если это все, что осталось от фронов, ему понравится.

— Он еще не видел такой дохлятины, — согласился Миша. — Даже на Плутоне ментосфера экранирует. Даже на самом распоследнем летучем булыжнике можно нащупать что-то вроде слэповой заготовки. А здесь что? Словно зачистку делали.

Сириус молчал. Мне стало жаль его. Не потому, что экспедиция близилась к провалу. К такому исходу готовились все. Мне было страшно представить, как Миша, по возвращении на Землю, всю оставшуюся жизнь будет смеяться над ним, припоминая фронов, как до сих пор припоминал мне Адама. Картина вдруг представилась мне так ясно, словно корабль уже подошел к Галактике. «Может быть, теперь он отцепится от нас с Адамом?» — почему-то подумала я.

— Можно для верности отстегнуть «Марсион» и пройтись над грунтом в тандеме. Ваша флионерская фиговина больно неповоротливая, — рассуждал Миша.

— Зато надежная.

— Мой движок дает в атмосфере десять световых барьеров. А ваше корыто — от силы два. Учуяла разницу?

— Там может быть агрессивная среда.

— А как я на Венере работал? По уши в серной кислоте. Ничего, выдержала даже оболочка скафандра.

— Зато «стакан» в открытом космосе быстрее твоего «Марсиона».

— Давай поспорим, что ни фига? — предложил Миша.

— Хочешь наперегонки?

— Слабо?

— Только не здесь.

— В Андромеде, — согласился Миша, — заметано! — он уставился на картинку. Появилось расчетное время прибытия «стакана» на орбиту, и Сириус, наконец, присел. Теперь мы стали ждать сидя.

— Все путем… — подбадривал себя Миша. — Еще повоюем. Что скажешь, Сир? Признайся по секрету, тебе нравится моя Ксюха?

— Вам не о чем волноваться, Михаил Борисович, — ушел от ответа Сириус.

— Я ж не слепой, вижу, что нравится. А твоим пацанам? — спросил Миша, чем застал меня врасплох.

В динамике раздался хохот, сдавленный акустикой шлема.

— Мы обсудим это, Миша, — ответил Имо, и Миша замолчал. На Имо он все еще был сердит.

— Музыку что ли поставить? — шепотом предложил он.

— Успокойся. Видишь, я совершенно спокойна, и ты угомонись.

О спокойствии не могло быть и речи, особенно, когда «стакан» достиг низкой орбиты и вошел в туман.

— Они не снижаются, — заметил Сир, — пошли по экватору. Надо сбрасывать высоту…

— Что там? — крикнул в микрофон Миша.

— Все чисто, — отозвался Джон. — Надо выйти на грунт, так я ничего не увижу.

— Так в чем проблема?

— Не идет.

— Вы набрали скорость, потому не идет. Тормознись, потом маневрируй.

Датчик показал ровный слой тумана под днищем «стакана». С места события все выглядело так, словно он встал на белое полотно, бескрайнее во все стороны горизонта.

— Что же его застопорило? — удивился Миша и вывел на экран химический анализ среды.

— Капсула не подчиняется, — доложил Джон.

— Конечно, не подчиняется, — согласился Миша, — десятипроцентный алгоний за бортом. Все! Возвращайтесь! — постановил он и поднялся с кресла. — Пошел готовить «Марсион». Игрушки флионеров меня утомили, — но, сделав шаг к коридору, вспомнил о своем недавнем самочувствии.

— Сядь. Ребята вернутся и все сделают.

— Так я им и доверил машину.

— Почему бы нет?

Миша полез в коробку с лекарствами и достал оттуда что-то розовое и прозрачное.

— Это я уже ел? — спросил он и попробовал на язык. — Не ел. Ну и гадость…

— Ты знаешь, как работает редуктивная память? — спросила я Сириуса, пока Миша выбирал себе препарат повкуснее. Сир кивнул. — Тебе это не напоминает чистый информационный носитель? — Сириус удивленно приподнял бровь. — Позитрон, с которого стерта информация…

— Где ты слов таких набралась? — удивился Миша.

— Может, ты мне объяснишь, на что похож позитрон, с которого стерта информация?

— Причем здесь позитрон?

— Ксюша мне рассказала…

— Ты не тем ухом слушала.

— Это ты не тем глазом смотришь. Сам говорил, что абсолютно чистой ментальной оболочки быть не может, если только ее не стерли. Если бы остались слэпы, Джон бы увидел с орбиты.

Миша уставился на экран. Дети возвращались, датчики работали, расчетное время прибытия уже присутствовало в соответствующей графе.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Да ну тебя, — отмахнулся Миша. — Скажешь тоже… стерли…

Ходовой модуль «Марсиона», он же «ходок» выглядел как малая сигирийская «тарелка». К его днищу крепились грузовые и исследовательские модули, а двигатель был размещен в окружности «юбки», что давало возможность накрывать защитным полем целый состав. Внутри было одно пилотское место, второй член экипажа предусмотрен не был, но разместиться мог стоя, согнувшись над панелью управления, из которой торчал один знакомый объект — гашетка, позаимствованная у истребителя. Миша откинул спинку кресла, получилось что-то вроде скамьи, на которую можно было сесть вдвоем как на спину лошади.

— Я пойду один, — объявил Сириус, когда увидел, что Миша надевает скафандр.

— Мы пойдем вдвоем, — уточнила я.

— Вдвоем, — согласился Миша, но скафандр надевать продолжил.

— Нет, Михаил Борисович, — воспротивился Сириус. — Случись что, я не хочу за вас отвечать.

— Хочешь отвечать за Финча или Макаку?

— Миша, ты не понял? Я пойду, — пришлось повторить мне.

— Этого не хватало!

— Я все-таки контактер. Речь идет о высадке на планету.

— Очень приятно, а я — технический консультант, а там — планета с чистой ментосферой. С кем мы будем контачить?

— Не твоя проблема. Сиди и консультируй.

— Нет, это мне нравится! — возмутился Миша. — Мало того, что я пускаю в машину Сира, да еще с женщиной. Шампанского с музыкой вам в дорогу не дать?

— Мы только встанем на грунт, осмотримся, возьмем пробы…

— Заберите ее от меня, — попросил Миша, потому что я мешала ему пристегнуть шлем. — Имо, объясни мамочке…

— Имо, объясни ему, — попросила я.

— Пусть идет, — сказал Имо.

Миша застыл с открытым креплением на шее.

— Что я слышу? — удивился он. — Мать ему больше не нужна! У него на Флио есть запасная!

— Дай сюда костюм, — сказала я. — Слышал, что решил командир? Нам еще не хватало инфаркта в космосе.

— Я здоров как буйвол! — заверил нас Миша, но скафандр отдал, а через некоторое время стал объяснять технику пилотажа. — Запомни главное, твоя задача ничего не лапать на панели, — сказал он. — Движок резвый, сильно за рычаг не тяни. Отожмешь до упора — уйдешь за поле гравитации. Берешься за него аккуратно, одной рукой и… как в самолете.

— Дай-ка я вспомню, как в самолете…

— Смотри и вникай, — продолжил он. — Наклоняешь крыло вперед — машина пошла вперед, отводишь вбок… я тебе схему нарисую. Главное, ничего лишнего не трогать. Это ты будь добра, усвой!

— Больно надо.

— Одной рукой держишь рычаг, другую положила в карман. Опустилась, зафиксировалась над грунтом, отключила защиту корпуса, вывалила батьку Сира и включила защиту на две трети корпуса. Поняла? На две трети вверх, иначе его зацепишь.

— Поняла.

— И обратно: отключила поле, втащила батюшку и сразу защиту на весь контур. Ясно? Начнется самодеятельность, включу автопилот. Нечего улыбаться. Попробуй только один раз меня не послушать или вырубить связь — все! С той минуты космос тебе будет только сниться. Вместо Костолевского. Уразумела? Одно лишнее движение и больше никогда в жизни не выйдешь за борт!

— Да, поняла я, поняла!

— Теперь встань сюда, к креслу, надави эту кнопочку и потяни за пипочку…

Сидение медленно погрузилось в пол и загерметизировалось в переходном отсеке.

— Сможешь повторить?

— Даже Булочка сможет.

— В том, что сможет Булочка, я не сомневаюсь, — злился Миша. — Я спросил, сможешь ли ты? И обратно в том же порядке: давишь на кнопочку, тянешь за пипочку, пока кресло не зафиксируется.

Сириус вытерпел аналогичный инструктаж с предостережением: не выпускать меня на поверхность грунта. Почему Миша пожалел для меня грунт, он объяснить отказался. Мы закрылись в кабине, мятая сигаретная пачка, брошенная на панели, напомнила дом… Здесь все напоминало о Земле, даже система катапульты казалась родной, вероятно, тоже краденой с самолета; и запах в кабине сохранился необыкновенно земной.

— Выбери камень повыше, — напутствовал Миша Сириуса, — и напиши: «Здесь были Ирка и Серега». Обязательно напиши. Или, еще лучше, забей флажок.

— О чем задумался? — спросила я Сира, когда цилиндр вывел нас из багажника и отпустил в полет.

— О жизни, — грустно ответил он.

«Марсион» взял курс к белой планете. Включился двигатель. Корабль пришельцев свернулся в точку и растворился в космосе.

— Интересно узнать, что именно ты думаешь о жизни?

— Кто-то забивается в угол и ждет, когда она пронесется мимо. Кто-то плывет по течению. Я думал, что достиг своего предела, но за ним начинается новая река. Еще один порог и она опять понесет.

— Что ты придумал?

— Словно само провидение послало нам планету первозданной чистоты. Таким был мир до сотворения разума. Стоит приложить усилие, и на ней смогут жить люди. Тебе не кажется странным, что именно мы нашли ее? Одну жемчужину, среди россыпи камней.

— Это будет чрезвычайно сложно устроить.

— Сложно — не значит невозможно.

— Не думаю, Сириус. У планеты может найтись хозяин. В любом случае, это не наша собственность. Едва ли сигирийцы захотят ее возделывать для нужд землян.

— Зачем им знать?

— Ты определенно что-то задумал.

— Вега решил избавить от меня Галактику. Не так ли?

— Не так.

— Так. Ты лучше всех знаешь это. Именно так. Лучшего шанса не будет. К тому же теперь не он, а я могу диктовать условия.

— Интересно, какие?

— Однажды узнаешь. Настанет время, и узнают все…

— Эй, на «Марсионе»! — вмешался Миша. — Сейчас разверну!

— Все нормально, Миша. Сириус пошутил, — ответила я, хоть и не была в том уверена.

Похоже, он действительно готовился к чему-то серьезному: не читал нам проповедей, не спорил с Мишей, не пытался приобщить к своей вере юное поколение секториан. И вообще, был больше прежнего замкнут и погружен в себя. Как бы мне стало спокойно, если бы Миша отказал нам в посадке на грунт. Если бы Миша включил автопилот с программой возвращения на борт. Идея разделить с Сириусом миссию первопроходца перестала мне казаться удачной. «Надо было Имке идти, — рассуждала я. — На него речи Сириуса не действуют так, как на меня. Кто знает, на что согласится авантюристка с многолетним стажем космических приключений? Почему бы, в самом деле, не поработать над полным анализом этого космического тела и не представить в Сигирию переселенческий проект?»

Гравитационное поле поймало машину и показало расстояние до поверхности грунта. Панель заработала сама, я лишь выполнила задачу ей не мешать. В защитной оболочке увяз камешек и сгорел. Другой, побольше, отскочил как мяч от теннисной ракетки. «Марсион» нырнул в облака, включился противотуманный экран. Сириус закрыл глаза, а я взялась за маневровый рычаг, единственный дозволенный мне элемент управления.

— Зачем? — спросил Миша. — Угол оптимальный, траектория чистая. Нафиг дергать машину?

— Она показывает последний километр высоты.

— Ну и что?

— Я хотела приготовиться к посадке.

— Видишь что-нибудь внизу?

— Ничего.

— Тогда не мешай машине. И вообще, выброси из головы, что ты умнее моей техники.

— Я глупее мясорубки.

— Это верно, — согласился Миша и успокоился.

Поверхность показалась на последней стадии торможения, когда «Марсион» почти висел, выбирая точку посадки. Камни торчали вверх гладкими боками, в трещинах сочилась вода, воздух был влажным, как в тропиках. Машина зафиксировалась в полутора метах над самым плоским камнем, выпустила амортизационное поле и замерла, словно оцепенела. И мы с Сириусом оцепенели. Что делать дальше — в момент вылетело из головы. В наушнике приглушенным фоном шел разговор между Джоном и Мишей, не имеющий отношения к торжеству момента.

— Але, первопроходцы! — вспомнили о нас на борту. — Пригрунтовались? Ну, и… Кто будет давить на кнопочку и тянуть за пипочку?

— Миша, будь другом, сгинь из моего уха на пять минут.

— Ты, главное, встань с кресла, чтобы вместе с батюшкой не выпасть.

Я убрала наружную защиту. Ничего плохого не случилось, только «Марсион» подскочил вверх на полметра. Метеоритный радар пискнул и затих. Мы подождали еще. С тем же успехом я могла посадить машину и на Меркурии. Все планеты кажутся одинаковыми вблизи, везде одна и та же грязь да камни. Я вспомнила, как Индер вычистил пылесосом лунную пыль, которую Миша хранил в бутылке и разбил, когда двигал шкаф. Вычистил и вытряхнул в аннигилятор. Вспомнила историю марсианского камня, которым Миша торговал на базаре, но покупателей не нашлось. Марсианский камень ничем не отличался от обычного, а Мишины клятвы, что экспертиза подтвердит его происхождение, ничем не отличалась от клятв мошенника. Не продав ничего, он заявил, что этот вид бизнеса ему не подходит, что головой он заработает больше, а Индер выбросил в ту же мусорницу и марсианский грунт.

— Готова? — спросил Сириус.

Я поднялась, кресло опустилось в переходный отсек, дыра закрылась, пошла разгерметизация выходного люка.

— Как самочувствие контактеров? — издевался Миша. — Как проходит контакт?

Сириус вышел вперед и помахал рукой. «Марсион» занялся своими делами, включилась панель, отвечающая за анализ воздуха и грунтовые пробы, вылетел шарик антенны. Миша тоже ненадолго затих.

— Можно, мы покатаемся? — спросила я.

— Нет, не можно. Дай мне полный обзор, что-то у меня дурацкие предчувствия.

— Почему?

— Разверни противотуманку на триста шестьдесят и осмотрись. Вулкан видишь?

— Не вижу.

— Датчики показывают начало землетрясения, и облака над вами вздуты как-то нехорошо. Ну-ка, ребята, грузитесь и сматывайтесь оттуда.

— Сириус, слышал?

Сир, как и я, смотрел по сторонам.

— Не будем торопиться, Михаил Борисович.

— Я сказал, грузись в машину, — рассердился Миша.

— Сир, послушайся. Им оттуда виднее, что делать.

— А если это контакт?

— Скажи ему, если сейчас же не вернется в машину…

— Миша, подожди! — попросила я.

Сириус замер.

— Действительно, — сказал он. — Чувствую, как дрожит камень.

В конце концов, это почувствовала и я, но Сириус, вместо того, чтобы вернуться в машину, пошел вперед.

— Возвращайся одна, — сказал он, — я должен узнать, в чем дело…

— Мы так не договаривались.

— Кто это «мы»? Ты опять решила за меня?

— Нет, это ты решил за всех нас. Причем, глупо решил.

— Я не за тем стремился сюда, чтобы сбежать в решающий момент. Возвращайся! Оставь мне право распорядиться собой.

— Ирка, возвращайся, — сказал Миша. — Толчки усиливаются. Мы засекли пузыри в облаках. Возвращайся, черт с ним…

Я взялась за рычаг маневра. «Марсион» плавно пошел вперед. Никто меня не одернул. За кем из командиров в данной ситуации оставалось последнее слово, было непонятно. Мы не договорились заранее, а зря. Сириус не первый раз испытывал судьбу на справедливость, только прежде он не зависел ни от кого. Жизнеобеспечения скафандра хватило бы на сутки, на больший срок никто не рассчитывал. На базе вышла склока между Мишей и кем-то из моих сыновей. Нас оставили в покое.

— Сириус, мы не уйдем из системы, пока не изучим планету. Не обязательно рисковать сейчас. Твоя жизнь может еще пригодиться…

— Что ты называешь жизнью? — не оборачиваясь, спросил он. — Разве я не прожил ее до конца?

— Откуда тебе знать?

— Не важно, откуда я знаю, и что я знаю о жизни. В ней нет ничего такого, что может иметь значение именно для меня, именно сейчас. Возвращайся на борт.

— Ирка, схвати его манипулятором, — советовал Миша, — красная рукоятка справа.

— Миша, не суйся. Сир, послушай меня, у тебя социапатия в критической форме. Это не тупик. Ее можно реально вылечить. Я тебе обещаю, что мы найдем выход.

Пейзаж содрогнулся передо мною, «Марсион» сам набрал высоту, но Сириус устоял и продолжил путь, мне стало плохо видно его сверху, но рычаг управления не слушался. Чувство самосохранения у машины было развито больше, чем у меня. Темная туча наплывала на нас.

— Миша!

Я посмотрела вверх и поняла, что это не туча, а объект, похожий на гигантскую «тарелку». Черное круглое пятно в тумане.

— Миша, что это? — закричала я. — Миша, я их вижу!!! Сириус!

Я отвела «Марсион» в сторону — пятно поползло за мной.

— Миша!!!

Связь отсутствовала. Сириус пропал из вида. Пока я металась над грунтом, что-то черное и огромное прижимало меня к камням. Просвет горизонта сузился, стал похож на узкую полосу заката под пленкой облаков. Мрак кромешный заставил «Марсион» включить ночной режим обзора, и компьютер на внутренней оболочке шлема раскрасил местность в неестественные цвета. Я отжала рычаг до упора, насколько хватило сил. Машина рванула вперед, но, едва достигнув края неопознанного объекта, дернулась вверх, исполнила кульбит и врезалась в него с такой силой, что меня едва не расплющило на обзорном окне.

В шлеме гуляло эхо, руки тряслись. Вздутый скафандр медленно прилипал к телу. Я стала приходить в себя в космосе. Мишин голос привычно присутствовал в ухе. Сначала шипел, потом напевал, диктовал параметры акустическим датчикам «Марсиона».

— Очухалась? — спросил он между делом. — То-то же…

В машине кроме меня не было никого. Пустое кресло застряло в переходном отсеке. «Марсион» шел, нервно мигая подсветкой панели. Я поднялась с пола и удостоверилась, что цела.

— Только ничего не трогай, — напомнил Миша. — Как ты себя чувствуешь? Будешь общаться детьми? Они за тебя волновались. Я тоже. В общем, мы тебя ждем.

Его речь казалась сладкой приманкой, которую хищный цветок использует для привлечения мошки. Надо было совсем отбить мозги, чтобы рассчитывать на радушный прием.

Имо вскрыл кабину «Марсиона» в багажном отсеке, первым делом, выбросил застрявшее кресло и занялся проверкой рабочих систем. К тому моменту я была способна переместиться в жилой отсек самостоятельно, но Миша выволок меня из трапа за шиворот и прижал к стене.

— Никогда, — произнес он, задыхаясь от возмущения, — ни за что… Только через мой труп! Чтобы я еще раз когда-нибудь…

— Ты понял, что это было? — спросила я.

— Я тебе что сказал? Встала! Выключила защиту, выгрузилась и тут же включила на две трети… А ты что сделала?

— А что я сделала?

— Что ты сделала, я тебя спрашиваю?! — выходил из себя Миша, не обращая внимания на попытки Джона растащить нас. — Ты пошла на таран голым корпусом! Вот что ты сделала!

— Ты не предупредил! — защищалась я.

— О чем не предупредил?

— Что ты мне плел всю дорогу! Пипочку на попочку натянуть! Ты не сказал, что за хреновина на нас наползла!

— Какую пипочку? — бушевал Миша. — На какую попочку?! Я тебе сказал, сгрузила Сира — сразу поле на две трети. Попа ты с ушами!!! Ты понимаешь, что чуть не разбилась? Ты…

На мое счастье, из багажника вернулся Имо, и Миша утих. Махнул рукой.

— Чтобы я еще раз, подпустил бабу к технике… Снимай… — сказал он и расстегнул крепление шлема, который все это время защищал меня от его агрессии.

Когда я привела себя в порядок, на борту остался только Джон. Он был сердит, как никогда прежде, и сосредоточен на картинке в поле экрана.

— Над вами был колокол, — сообщил он, заметив, что я села рядом. — Металлический сплав, триста метров в диаметре. Он левитирует в алгонической массе.

— О Сириусе что известно?

— Они вернут его, — сухо сказал Джон и продолжил наблюдать странные пузыри в облаках, от которых шли волны, как от камня, брошенного в лужу. — Когда вы встали на грунт, они активировались, поднялись в атмосферу. Волна пошла от удара «Марсиона». Резонанс был очень сильный. Мы думали, вас нет в живых.

— Насколько сильный? — спросила я, и Джон испуганно посмотрел мне в глаза.

— Иногда от акустического удара может отлететь слэп.

— Совсем?

— Как повезет. Ты была на границе волны, а Сириуса мы потеряли из вида.

— Если бы я включила защитное поле, не было бы удара? — догадалась я, и от этой мысли мне стало дурно. Чем дольше молчал Джон, тем хуже мне становилось.

— Джон!

— Все равно он не имел права так с тобой говорить. Я не хочу, чтобы так с тобой говорили.

Волны шли от пузырей повсюду. Где высокие, где еле-еле. «Марсион» подходил к орбите, поисковый маяк Сира то отзывался, то пропадал под колокольным звоном.

— Метеоритный дождь, — объяснил Джон. — Вы хорошо активировали планетарную оболочку.

— Как же они его заберут?

— Заберут.

— Джон, не стоит тебе злиться на Мишу, особенно сейчас. Я сама виновата. То ли еще бывало… Просто он несдержанный человек.

Джон надулся и на меня. Если бы не тревожная обстановка, нам следовало бы поговорить. В детстве мои разговоры помогали ему успокоиться, но ребенок вырос, а я не заметила.

— Хочешь, я накричу на него сама? — предложила я, но Джон не ответил.

Может, действительно вырос, а может, лучше меня понимал, что нет особых причин кричать на Мишу.

«Марсион» ушел в облака. Имо сидел на полу, Миша устроился за панелью. Места для кресла в кабине не оставалось, впрочем, как и для третьего человека. Транспортировать контуженного Сириуса в переходном отсеке для этих двоих было вполне приемлемо. Если, конечно, Сириуса задело волной. Но, если он в сознании, я не понимала, как им удастся приманить беглеца к кораблю. Если удастся — я не контактер, а неуч. Контакт между человечеством и человеком привел к катастрофе по моей вине. Возможно, мне не хватило времени, а может, в самом деле, не стоило доверять мне рычаг с кнопкой.

Чем глубже «Марсион» уходил в облака, тем теплее становилось Мишино отношение ко мне. Он в деле убедился, что приборы в порядке, корпус цел, а ушиб мозгов личного состава не представлялся Мише потерей. О женских мозгах он имел особое мнение, которое не изменилось даже с появлением Ксюши. Он считал, что от сотрясения с ними ничего плохого случиться не может. Он был уверен, что иногда это даже на пользу. «Женские мозги, — утверждал Миша, — есть ярчайший пример атавизма. Они как аппендикс, пользы организму не принесут, но навредить могут».

Успокоившись, он стал общаться с нами, но, уловив настроение Джона, замолчал. Только попросил контролировать летучие объекты и выключил связь.

— Как мы могли активировать такие громадины? — не понимала я.

— Левитационный контур, — ответил Джон, словно я сама должна была догадаться. — Когда наступаешь в море, поднимается облако песка, и ты не удивляешься.

— Так то же песок…

— Здесь алгоний, он гасит гравитацию. Ты забыла?

— На естественные объекты эти колокола не похожи…

— Не знаю. Вулканы иногда надувают металлические пузыри большой массы. Там, где подходящая лава. На таких планетах никогда не живут.

— Ты в школе изучал принципы редуктивной памяти?

— Да, похоже, — согласился Джон после недолгих раздумий. — Энергетический уровень не тот, но принцип похожий: резонанс от бомбардировки микрочастицами. Это кажется, что они хаотичные. На самом деле каждый метеорит имеет программу полета. Сириус тоже был не прав с тобой. Он поступил неприлично.

— Хаоса в природе не существует. Это всего лишь порядок, который мы не можем понять.

— Ты права.

— Не я. Это цитата из Сириуса.

Знакомый ландшафт оголился под облаками. «Марсион» снижался по маяку. Миша перешел на ручное управление. Немая картина стояла на мониторе. По жестикуляции можно было догадаться, что происходит. Кажется, они заметили Сириуса; вроде бы, приблизились к нему. Столб света врезался в сырые камни. Видеодатчик дрогнул. От камня отделилась фигура в скафандре, поднялась. Дистанция сокращалась и, как только амортизационная подушка дохнула жаром на Сириуса, он выскочил из света и кинулся наутек.

— Дай связь, Миша! Включись! — просила я.

— Они не слышат, — напомнил Джон.

Миша жестикулировал, что-то объясняя Имо, а тот, вероятно, с ним соглашался.

— Миша, дай мне сказать… Джон, передай текст ему на шлем.

— Они его вернут, — твердил свое Джон.

Сириус бежал, спотыкаясь о камни. «Марсион» преследовал его. Самый крупный пузырь в облаках маячил неподалеку и, кажется, почуял пришельцев. Джон послал координаты на монитор. Миша обернулся.

— Он не увидит сквозь облака. Пусть включит радар! — беспокоилась я, хотя лучше Миши никто не знал, как обращаться с оборудованием «Марсиона».

Из корпуса машины вышел манипулятор, но Сириус увернулся, спиной почувствовал приближение механического щупальца, но при этом поскользнулся, упал. Луч лазерного резака блеснул на его рукаве.

— Дай поговорить с Сиром, — умоляла я.

Отрубленная кисть манипулятора упала на камень. У меня потемнело в глазах.

— Миша! Джон! Дай мне связь!

— Разве не видишь, он обезумел! — рассердился Джон. — Не мешай им сейчас.

Сириус поднялся навстречу преследователям. Машина замерла. Имо загерметизировал шлем.

— Что он хочет делать? — спросила я. — У Сира лазер. Он что, собирается выходить? Джон, он хочет выйти на грунт?

Джон свернул изображение и повесил на глаз очковый монитор.

— Ты не будешь смотреть! Или я не смогу работать! — заявил он вперемежку с сигрийскими междометьями, без которых в минуты стресса не обходился.

Я вышла в коридор, и Джон немедленно запер арку непроницаемой завесой.

— Джон! Скажи ему, что у Сира лазер! — кричала я из-за двери. — Джон, скажи ему! — и успокаивала сама себя. — Все будет хорошо. Он скажет. Даже если Имо не послушает, скафандр защит его от луча. Разумеется, защитит, — убеждала я себя, но вдруг вспомнила, как отлетела рука манипулятора, одетая в чехол из точно такого материала.

Вероятно, я перебрала с дозировкой успокоительного и перестала соображать. На пол коридора упало тело Сириуса с глубокой вмятиной в шлеме. Крепление заклинило. Сир был еще в сознании. Кто его так приложил, — можно было догадаться. Имо кинул рядом свой защитный костюм, переступил через это все, как через мусорную кучу и прошел мимо меня. Миша встал рядом, церемонно раздевался и пытался шутить, но шутки до меня не доходили. Все плавало вокруг, все кружилось: вмятина на шлеме, Мишина довольная улыбка над неподвижным телом. Миша пытался вскрыть покареженный замок шлема, а из разбитой челюсти Сира тонкой струйкой сочилась кровь. Мне запомнился взгляд, дикий и странный. Все это время я смотрела на Сириуса, он — на меня. Потом его глаза закрылись, а мои накрыли одеялом.

О том, сколько времени прошло, можно было судить лишь по степени Мишиного опьянения. Нализаться коньяком до красных глаз и шаткой походки он умел за час. В том, что он сел пить сразу, можно было не сомневаться. Как и в том, что у него вот-вот «схватит» сердце, потому что выглядел Миша из рук вон плохо.

— Слышишь, старуха… Ты это… Ну… прости меня, если я того… Ну, и все такое… — сказал он.

— За что?

— За «жопу с ушами» или как я тебя обозвал?

— Не помню.

— И я не помню. Надо что ли на трезвую голову запись прослушать. Я перед пацанами твоими извинился, так Финч сказал… Слушай, ты видела, да? Летальный нокаут. Прикинь силу удара! Я этот пластик кувалдой погнуть не могу. Ты видела? Ладно, пластик… амортизационное поле пробить, это как?..

— Он жив?

— Финч сказал, не смертельно. Был бы без шлема, мозги бы разбрызгал…

— Что еще сказал Джон?

Миша вздохнул.

— Я ж перед ним, блин, сам извинился, сопляком таким. Сам! Что ж я, не понимаю? Так он сказал, если я не извинюсь перед тобой, на моей челюсти будет такая же вмятина.

— Ну, и правильно. Ты бы позволил так обращаться со своей матерью?

— Да я ж его не заметил, черт меня дери! Если бы я видел, что он там. Я ж за тебя испугался…

— Ты всю жизнь его в упор не замечал.

— Вот ведь… — жалел себя Миша. — Зачем я только с вами связался?

— Не волнуйся, Имо не позволит вам драться на корабле.

— Имо? Ты знаешь, что он заявил? Что, если ты меня не простишь, он добавит симметричную вмятину от себя лично. Нет, ты поняла? Ты почувствовала, какие гады выросли? Неблагодарные! Я с ними как с родными…

— Будешь обзывать гадами моих детей, получишь и от меня… в нос.

— Ирка, но ты-то знаешь, что я не со зла! Ты же знаешь, как я тебя люблю! Кого я еще так люблю? Кроме тебя и Ксюхи у меня никого… — плакался Миша. — А если я кого люблю, так я себя не контролирую.

— Миша, — утешала его я, — ты же знаешь, что я люблю тебя не меньше, поэтому не обращаю внимания на твои припадки.

— Да, елы зеленые… — убивался Миша, — да кто же я такой, в самом деле? Неужели ж я совсем… Чтоб уж сразу по морде… Не, ты оценила удар? Блин, дожил! Что ж мне теперь по коридору в шлеме ходить? Прощай меня сейчас же, если не хочешь соскребать с потолка фарш! Ну, ни фига себе… Слышишь, какая у них сила нажима на крыло при взлете? Хотя бы примерно?

Миша стал вычислять на пьяную голову и отвлекся, а я пошла взглянуть на Сириуса. Он лежал без сознания в закрытом скафандре на полу, коричневая струйка крови засохла на его подбородке. Под ним разрасталось излучение. Джон с Имо самозабвенно играли за компьютером, оккупировав Мишино рабочее место. Единственное, что они догадались сделать, это запустить подготовку креокамеры, которая стояла наготове.

— Что с ним? — спросила я.

Дети нехотя отвлеклись от игры, чтобы посмотреть на Сира, но, вероятно, перемен не увидели и снова уставились в монитор.

— Что с ним, я спрашиваю?

— Овощ, — доложил Имо.

— То, что я тебе говорил, — пояснил Джон.

— Подойди сюда, пожалуйста, — рассердилась я.

Джон лениво оторвался от стула и склонился над неподвижным телом.

— Слэп отбился, — сказал он, — совсем не вижу ауры.

— А это ты видишь? — спросила я, указывая на тонкие нити паутины, которые отделялись от лучей и налипали на оболочку скафандра. — Вы уверены, что он жив?

— Быстро в камеру! — воскликнул Джон.

Миша выбежал на крик.

— Скорее! — торопила я. — Снимите скафандр!

— Не снимать! — возразил Миша. — Так пакуем! Отвезем Индеру эскимо в глазури!

Мишин цинизм иногда приводил меня в отчаяние. Чтобы снова не ругаться с ним в присутствии детей, я ушла к себе и спряталась под одеялом, чтобы не видеть омерзительной процедуры консервации. Перед глазами опять возник взгляд Сириуса. Спокойный, ничего не выражающий взгляд то ли зверя, то ли человека. Мне захотелось выпрыгнуть за борт. Я так бы и сделала, если бы не вернулся пьяный Миша и опять не пристал ко мне с разговором.

— Ты чо? — удивился он. — Из-за Сира что ли? Да, починят его. Не таких поднимали. Кончай киснуть.

— Уйди.

Миша ушел, но тут же вернулся с недопитым графином и парой рюмок. Он запер сегмент и устроился рядом.

— Я чего напился-то… — сказал Миша шепотом, и, наполнив рюмку, протянул ее мне. — Давай, легче станет… На вот тебе зажрать, — он вынул из кармана замусоленную пилюлю. — Кислая, как лимон, — сообщил Миша. — Пей, я тебе сейчас такое расскажу… забудешь про Сира и про все на свете. Это на трезвую голову нельзя. Пей, кому говорю, — приказал он. — Этот кретин тебя чуть не угробил. Она рыдать будет…

— Не он меня. Я его угробила.

— Перестань, он нас всех готов был постелить на камнях, ради своих бредовых амбиций. Ради них он и жил, и жертвовал кем угодно.

— А ты? Ради чего живешь ты?

— Не воткнулась, старуха, — огорчился Миша и налил себе новую рюмку. — Я ей пришел рассказывать, а она… Я, может, открытие сделал. Я, может, сделал то, ради чего существует сама наука. Открытие, до которого сигирийская физика не дорастет. И ты намекаешь, что в моей жизни нет смысла? Нет, о чем с глупой женщиной разговаривать?..

— Говори, — попросила я и взяла рюмку.

— Нет.

— Немедленно говори!

— Теперь ни за что! — он проглотил коньяк, а я с ужасом поняла, что скоро он не в состоянии будет шевелить языком. Еще чуть-чуть и занятая креокамера станет последним шансом сигирийской науки. В лучшем случае, он просто освинеет от выпитого, а когда проспится, забудет, о чем речь. На трезвую голову Миша никогда ни с кем своих открытий не обсуждал.

— Признавайся сейчас же! — потребовала я и конфисковала графин. Миша схватился за узкое хрустальное горлышко и чуть не разлил остатки. — Детей позову! — пригрозила я.

Сначала Миша выдержал паузу, потом его мысли опять погрязли в расчетах силы нажима на рычаг крыла в плотной атмосфере Флио. Миша понес полную чепуху, из которой следовало, что он, здоровый и сильный мужик, никогда не сможет поднять флион, как моя бестолковая Макака, вся заслуга которой только в том, что у него тяжелее кости и крепче мускулы. Это обстоятельство Мишу бесило. В его замутненном сознании опять включился калькулятор и стал обсчитывать геометрию крыла, доступную сильным землянам, к которым он себя относил, и не без оснований. Миша действительно был гораздо сильнее среднестатистического мужчины своего возраста, гордился этим и не слезал с тренажеров даже в космосе, но расчет обнаружил его полную несостоятельность пилотировать флион. Миша совсем расстроился, а я предположила, что следующая рюмка свалит его на пол и лишит возможности мериться силой с Макакой даже в математике. Но Миша, выпив еще, пошел на новый круг ада. Он выдвинул тезис о своем интеллектуальном ничтожестве и стал его аргументировать, сравнивая свои возможности с возможностями бортового компьютера корабля. Должно быть, корабельные уже хохотали, а я теряла последнюю надежду… Как вдруг, неожиданно для себя, Миша подобрался к самой сути:

— Я понял, как работает движок, — сказал он и попробовал наполнить рюмку. — Только обещай, что кроме нас с тобой… Во всей Галактике… Во всей Вселенной… Поклянись!

— Клянусь.

— Ты думаешь, это движок? И я так думал. А оно ни фига… Ничего подобного, — он забросил в себя еще одну дозу коньяка и постарался сфокусировать взгляд на кончике ботинка. Ботинок двоился. Матрас под Мишей плавал, стены разъезжались. Чтобы усмирить стихию, он схватился двумя руками за графин. — Это самый настоящий парус, — шепотом произнес Миша. — Парус, идущий в потоке времени. Ты веришь, что паруса могут толкать яхту против ветра?

— Верю.

— Так вот, этот парус может идти против временного потока. Представь, «кастрюля» прет сквозь Вселенную на банальной скорости миллиарды лет, а парус пожирает время. Мы проходим чудовищные расстояния, а время стоит. Ясно? Это тебе не Кольцо… Это принципиальное решение проблемы предела скоростей, поняла? С парусом времени предела нет.

— Поняла.

— Предел не существует, как физическая проблема. Время нас тормозит, потому что мы в потоке, нам не хватает ума выйти и него. Нам, дуракам, в голову не придет, что потоком можно управлять. Хочешь знать, кто тебя попер из Хартии?

— Кто?

— Не знаю. Но тот, кто это сделал, откатил время на пятьдесят лет назад. Переборщил, блин… включил тебе чужую память. Тебя-то еще на свете не было. Вот почему шеф тогда не нашел… Блин, Ирка тот, кто это сделал, полный «чайник» в управлении парусом. Отвечаю! Флионер бы не облажался, фрон — тем более… — Миша нахмурился.

— Думаешь?

— Черт его знает… Не, ламер, сто процентов… Ламер в космосе хуже аборигена.

— Что будем делать?

— Молчать. Вернусь домой, займусь математикой. Я же математик по природе души, а чем приходится заниматься… Спорю на что угодно, что можно доказать это чистым расчетом.

— Временной поток?

— …Что время — не философия, что оно имеет реальные параметры, на которые можно реально влиять.

— Правильно, — согласилась я, — математика объясняет природу времени, физика — природу пространства. Философия объясняет то и другое тем, кто не знает физику с математикой.

Миша переварил информацию и ухмыльнулся.

— Кто-то из древних? — спросил он.

В его абсолютно пьяной голове, где флионы смешались с парусами, вдруг наступило просветление. Последнее… перед полным погружением во мрак.

— Сириус, — ответила я. — Цитата из неопубликованной книги, которую ты все равно бы никогда не прочел.

— Сириус, — удрученно повторил Миша. — Что он делал, твой Сириус, кроме того, что болтал языком? Он хоть раз в жизни сделал что-нибудь реальное? Существенное? То, что можно употребить с пользой для человечества, о котором он так печется?

— А ты?

— А что я? Я не знаменитость криминальных масштабов. Я скромный хакер, который халтурит на инопланетян. Кто я для его человечества? Почему я должен для него что-то делать? Не… Я не по этой части. Мы сюда приперлись зачем? — спросил он и посмотрел на меня блуждающим взглядом. Наверно я плавала с приличной амплитудой, потому что Мишу повело вбок.

— Что с тобой? Сердце?..

Таким пьяным я не видела его никогда.

— Зачем я здесь? — повторил он. — Чтобы найти чертовых фронов? Так вот, теперь я знаю, как их найти.

— Как?

Миша не ответил. Он упал на матрас и закрыл глаза. Откровение от Михаила закончилось. Мы возвращались в Галактику.

 

Глава 14. КСЮШИНА ТАЙНА

«Математика объясняет природу времени, физика — природу пространства. Между этими полюсами — остальные науки. Чем больше их придумает человечество, тем дальше разойдутся полюса. Чем больше наук сольется воедино, тем ближе они сойдутся. Это есть дыхание разумного космоса, сообразующее и соединяющее в себе сущее, потому что в природе нет хаоса. Есть порядок вещей, для которого мы не изобрели наук, потому что не нуждались в них, потому что имели в душе своей веру, связующую полюса абсолютным смыслом, который есть само бытие. Веру, которая позволяет нам постичь истину сердцем своим раньше, чем ученые вычислят ее суть. И если б это было не так, мы бы не видели вокруг себя ничего, кроме хаоса».

— Читаешь? — спросил Миша, подкравшись сзади. — Сировы проповеди, конечно? В гостиницу заселиться некогда…

Я погасила экран. Над Блазой поднималось Синее Солнце. Мы застряли в пересадочном фойе космопорта, ожидая транспорт на Лунную Базу. Челнок должен был зайти в порт до Красных суток.

— Смотаюсь-ка я в архив, пока то да се… — сказал Миша, — пока мне допуск не аннулировали.

— Изучаешь историю вопроса?

— Хочу убедиться, что истории нет. С чего бы это Сиру пришло в голову рассуждать о математике? Почему он никогда не говорил об этом со мной?

— Разве стал бы ты с ним говорить?

— О серьезном — конечно.

— Разве с тобой можно говорить о серьезном?

— Да что ж я, такой бармалей? Мне надо точно знать, что он не начитался Сигирийских сказок. А если начитался, надо выяснить, каких именно. Эта проблема меня возбуждает больше, чем женщины.

— Ты просто постарел, Миша.

— Думаешь?

— И поумнел.

— Наверно, — согласился он и собрался идти. — Кстати, проследи, чтобы святые мощи не положили нам в багажник. Что-то я не заметил у сигов энтузиазма это лечить.

— Почему нельзя лечить на Земле?

— Ему ж еще «крышу» ремонтировать, — напомнил Миша и постучал себя по голове, чтобы мне стало ясно и очевидно. — Соображать надо. Вдруг наша ментосфера раздавит ее совсем.

— Индер разберется, — сказала я и справилась о прибытии челнока.

Диспетчер уверял, что челнок уже на орбите, что Индер выехал лично и сам найдет нас, как только ступит на Блазу. Я читала, пока не появился Джон. Он, также как Миша, выяснил, что за рукописи у меня в руках, потом предложил перебраться в гостиницу.

— Кажется, мы никогда не доберемся до дома, — ответила я. — Найди Имо. Нам скоро в карантин.

— Он не идет на Землю, — сообщил Джон. — Он будет позже, когда уладит дела.

— Какие дела?

Джон отвел взгляд.

— Я тоже задержусь, потому что надо пройти тест. Я подумал, что мне придется изучать фазодинамику. Раньше я считал, что можно обойтись, но если серьезно работать с такими планетами, как Земля, то школьных уроков мало.

— Конечно, — согласилась я. — И все-таки, что за дела у Имо? Только не говори, что он тоже решил учиться.

— Нет, — сказал Джон, краснея и переходя на шепот. У него… Как это сказать по-русски, не знаю…

— Скажи по-английски.

— Не знаю, как по-английски. Я пойду, посмотрю словарь…

— Джон! Скажи на «сиги», у меня с собой «переводчик». Немедленно говори, что случилось, — разволновалась я.

— Женщина случилась.

— В каком смысле «женщина»? Причем здесь Имо?

— Ну, я не знаю, как сказать…

— Джон, не морочь мне голову!

— Девушка здесь его… — выдавил из себя Джон и замолчал, представил, как ему влетит от брата за болтовню.

— Он помчался к девушке?

— Нет же, говорю тебе. Девушка здесь. Правильно сказать, он помчался от нее.

— Как это?

— Вон она, Морковка! На балконе стоит. Только не оборачивайся сразу.

Я едва не свернула шею. За нами, на галерке пересадочного зала, в самом деле, находилась девица. Рослая, глазастая и длинноногая. Типичная альфийка с целеустремленным не моргающим взглядом.

— Она его караулит, — объяснил Джон. — Нахалка такая.

Дар речи оставил меня. Девица была атлетически сложена, одета в сплошное трико и вязаную шапочку типа кастрюли, к которой крепилась искусственная коса, рыжая, точно как Булочкина спинка. Одно слово — Морковка.

— Ой, — сказала я и растерялась.

Всю жизнь я думала, что лояльно отнесусь к возможным невесткам, какими бы они ни были. Сделаю все, чтобы не спугнуть их манерами ревнивой свекрови. Мне всегда казалось, что женская особь, которая сочтет возможным употребить моих оболтусов по их мужскому назначению, станет моей лучшей подругой. Мне бы в голову не пришло, что я сама приду в ужас от Морковки на балконе.

— Что ей надо от Имки?

— Понятно что… — смутился Джон.

— А он?

— Он — когда не лень.

— С ней?..

— Она всех приличных девушек распугала. С кем же ему теперь?

— Ой, — испугалась я. — Что же теперь делать?

— Ничего не делай. Вы уйдете на Землю, тогда он с ней разберется. Когда Имо злой, Морковка его боится. А он на нее совсем злой.

Индера мы встретили под тем же пристальным взглядом с балкона, второпях объяснили ему суть проблем, в которых сами не разобрались. Контейнер с креокамерой ждал Индера в портовой лаборатории. Там же топтались любопытные биотехники, не рискуя вскрыть упаковку без консультации.

Ничего обнадеживающего Индер не сказал:

— Все зависит от того, насколько сильно разрушен слэп, — сказал он и осмотрелся. — Где Миша? Ему надо срочно вернуться на Землю. Тебе тоже. Вам всем пора бы вернуться.

К Земле мы отправились вдвоем. Гума уже поджидал Мишу у порта-приемника, чтобы обследовать его сердце. Миша оказал сопротивление, но был схвачен. Он применил миллион хитростей, выдумал столько же небылиц о своем богатырском здоровье, но старания были напрасны. Гума получил инструкции, которые неукоснительно выполнял.

По офису я брела в одиночестве. Встречающих не было. Столик, за которым Сириус любил курить трубку, съежился в углу холла, к нему прижалось кресло с небрежно кинутой подстилкой. Предметы словно предчувствовали беду. Мне стало боязно к ним приближаться, поэтому я прошла мимо холла. В кабинетах не было ни души. По вестибюлю бесцельно слонялся Гера. Вид у него был такой же потерянный.

— С возвращением. Вас заждались, — сказал он, словно прочел речь над телами усопших. — К сожалению, Вега не смог встретить, он срочно выехал к Алене.

— Случилось что-то? — догадалась я.

У Геры блеснула слеза на реснице, и он поспешил отвернуться. Это вошло в традицию. Каждый раз, когда экспедиции задерживались в космосе, — у Алены нервное расстройство. Традиция соблюдалась, даже если цель поездки ее не волновала. Гера почернел от переживаний.

— Рассказывай, — попросила я, но он отмахнулся.

— Ничего, ничего… Ей теперь лучше.

— Рассказывай.

— Не надо было мне ее отпускать, — причитал Гера, доставая из-за портфеля бутылку джина. — Аленушку пригласили на телевидение, — рассказал он. — Эх, не стоило ее туда отпускать. Выпьешь?… А я с твоего позволения…

Гера вошел в холл, бесцеремонно развалился в кресле Сириуса и выпил из его бокала. Я же, не придя в себя с дороги, последовала за ним и выслушала историю, как доктор наук, профессор и декан факультета Елена Станиславовна Зайцева, выкроила время из напряженного рабочего дня, явилась на студию для эфира и погрузилась в полнейший бардак, который сопровождал творческий процесс создания ток-шоу. Сначала ей вывалила пудру на колени крикливая гримерша, потом юный ассистент развернулся к ней задом и битый час пустословил по телефону, вместо того, чтобы работать. Терпение Алены лопнуло, когда в зал привели девушек. С девушками надо было затеять дискуссию о глобальных проблемах человечества, но девушки были далеки от проблем. Для девушек никаких проблем не существовало в принципе. Они причесывались, перемывали кости кумирам и обсуждали, куда пойдут сниматься потом, пока Елена Станиславовна не положила этому конец. Не дожидаясь эфира, она высказала свое мнение о человечестве, хлопнула дверью и с той минуты желала видеть возле себя только инопланетян.

— Это пройдет, — заверила я Геру.

— Она прогнала меня навсегда.

— Глупости. Она всегда так делает, потом сама позовет. Поверь, мы все не раз через это прошли. Надо потерпеть, и все образуется.

— Выпей, — настаивал Гера. — У нас плохие новости для Михаила. Не знаю, как ему сказать.

У меня подкосились ноги.

— Ксюха?

— Она пропала месяц назад. Вега уволил ее. С той поры девочку не видели. Может быть, Михаил знает, где она? Мы искали. Я подключил к поиску спецслужбы…

— Боже мой, — испугалась я. — Что произошло?

— Вероятно, девочка обиделась. Но уже прошло много времени. Она не появилась дома. Мы волнуемся.

— За что ее уволили?

— Не знаю, — печально вздохнул Гера. — Не могу знать. Мне не рассказывают.

Никого из нас никогда в жизни шеф не выгонял с работы, что бы мы ни натворили. Случалось, мы увольняли себя сами, а он, наоборот, убеждал остаться. Только раз он уволил Мишу, и то для острастки. Проще сказать, наказал за свинское поведение в отношении меня. Эту гнусную историю я вспоминать не хочу, тем более что сама просила их помириться. Я первая простила Мишу, вслед за мной его простили все остальные, а потом Миша, после долгих уговоров, себя простил, вышел на работу загорелый и отдохнувший. Ксюшу в подобной истории я не представляла хотя бы потому, что она не мужик. Что могло случиться, — в голове не укладывалось. Я поняла одно: сейчас надо не Геру утешать, а заниматься поиском. Срочно, не дожидаясь, пока девчонка натворит глупостей, а папаша получит настоящий инфаркт.

Модуль я осмотрела поэтапно, начиная с криво застланной постели и кончая кухней, где скопилась батарея пустых бутылок. Я думала, будет хуже. Мишины диски были расшвыряны повсюду. Акустика, сотрясающая грунт двумя мощными колонками, была сконцентрирована на обеденном столе. Мишина коллекция эротики и порнографии — спрятана под телевизор. Компьютер был приведен в непотребное состояние, поскольку использовался для развлечений, а не для работы. Обломки тренажера валялись посреди прихожей, тут же была оборудована стенка для сквоша, а теннисная ракетка, которую Миша купил в Швейцарии, нанизана на болт от баскетбольной корзины. В саду у бассейна я нашла только пояс, привязанный к сходне мертвым узлом. Глупо было искать ребенка здесь. Еще глупее было надеяться застать ее в верхнем доме. В прошлый раз я рассуждала также, но нашла ее именно там.

У лифта меня настигло сомнение. Воображению представилась картина, как по верхнему дому от зари до зари пляшут беременные Ксюшины подруги, а за ними прыгают, пятками дрыгают, престарелые преподы мехмата. Лифт пришел, но видение было столь красочным и достоверным, что я не решилась всплыть среди благолепия, и осмотрела интерьер с монитора. Никаких скачек. Легкий беспорядок под слоем пыли.

Наверх я вышла с пылесосом. Решила, что в процессе уборки больше вероятности наткнуться на следы Ксении. С моими аналитическими возможностями строить гипотезы не имело смысла. Миша справился бы с этой задачей гораздо лучше, но Миша растерялся:

— От дома не отходи, — попросил он. — Будь на связи. Как только вернется шеф, расспроси его обо всем.

Он был уверен, что в приватной беседе шеф выложит мне все. Шеф же, как назло, застрял у Алены. На дворе было лето. Я раскрыла окна, обошла дикие заросли огорода. Сарай был заперт снаружи ржавым замком. Новый соседский забор переехал на мою территорию, отхватив полметра угодий, и я стерпела это со спокойствием флионера. В кустах одичавшей малины валялись чьи-то штаны, не похожие на те, что мог бы носить преподаватель мехмата. Штаны выглядели неказисто, и мой дедуктивный аппарат подсказал, что это заявка на новый захват территории. Что соседи, прежде чем приступить к перестановке забора, забрасывают на вражескую территорию трусы, надеясь обратить противника в бегство. Если события будут развиваться в таком ключе, мой дом скоро окажется на дороге.

Пока я размышляла, как противостоять угрозе, в калитку кто-то проскользнул. Молодая особа, которую я не разглядела издалека, бесцеремонно направилась к крыльцу. Я — за ней, и только вблизи узнала Анжелу.

— Здравствуйте, — сказала она с достоинством.

— Здрасьте, — ответила я примерно тем же тоном и полюбовалась своим отражением в грязном стекле: замарашка рядом с королевой.

Анжела грациозно спустилась с крыльца. В свои годы она ни капли не постарела, даже не сменила прически, только детское очарование уступило место светским манерам.

— Могу я видеть Ксению? — спросила она.

— Мне самой хотелось бы ее видеть. Может, вы подскажете, где искать?

Взгляд Анжелы выразил скепсис.

— Галкин тоже пропал?

— Позвоните ему…

Я предложила телефон, но ее величество не собиралось тратить время на бывшего поклонника. Она желала придушить его лично, и подозрительно глядела на раскрытые окна.

— Зайдите. Дверь открыта, — пригласила я.

Анжела только сухо попрощалась и пошла к дороге, где ее ожидал «Мерседес» с затемненными стеклами.

— Попросите ее позвонить, если появится, — сказала Анжела, прежде чем сесть в машину.

— Непременно, — пообещала я. — Это будет первое, о чем я ее попрошу.

«Мерседес» отчалил, а я осталась у дороги, словно просящий милостыню на пути королевского кортежа. На мне была рваная рубаха, из которой вырос Имо, тертые джинсы и кеды, пережившие развал Советского Союза. На голове творился кошмар после бессонной дороги, но это еще ничего. Главный кошмар заключался в том, что все это время я продолжала держать в руках трусы, выброшенные в старый малинник, и очнулась только когда поздоровалась со старшим Панчуком. Слегка поддав по случаю выходных, он волокся в магазин за добавкой, и расплылся в улыбке, увидев меня.

— Приехали что ли? — спросил Панчук. — Ага, вижу, что приехали. Уборкой занимаетесь? Ага, вижу, что уборкой.

Уборкой я занималась до ломоты в спине, до первых признаков радикулита, и остановилась, когда вспомнила, что Индер на Блазе. Лечиться у Гумы было опасно. Он слишком любил лечить. Анализ обстановки укрепил мою уверенность в том, что Ксюша в верхнем доме почти не жила, бегала с работы и на работу, да и смешно было после ссоры с шефом искать ее там, где развешаны секторианские «видеогвозди».

На уборку в модуле не осталось сил. К тому же, я не потеряла надежды отыскать беглянку и привлечь ее к наведению порядка.

— У меня все паршиво, — сообщил по телефону Миша. — Ты смотрела сарай? Чердак проверила? Она могла вырубить камеры. Я ее научил.

— Нашел, чему научить ребенка.

— Я звонил шефу, он не хочет говорить вообще. Сказал, найди ее и расспрашивай. Позвони ему ты.

— Лучше ищи Ксюху.

— А я что делаю? Сейчас приду, обыщу твой курятник, — пообещал он.

Обломки тренажера я выставила у лифта, диски сложила в ящик и отнесла туда же, в надежде, что Миша появится и заберет свой хлам. Туда же я подтащила аппаратуру. Кухня сразу стала просторнее.

В саду все было как в день отъезда. Похоже, Гума заходил садовничать, но почему-то не боролся с крапивой. Наверно, принял ее за культурное растение. Или крапива отстояла свои права в поединке с его голыми руками. Углы павильона заросли по пояс и скрыли тропинки, которые Имо в детстве выложил плиткой. Я осмотрелась. В воздухе стоял едва уловимый запах дыма. Не то от костра, не то от горелой проводки, — нанюхавшись герметика, я перестала различать нюансы, но насторожилась. Облачко тумана висело у грота, который маскировал электрощит. В детстве там укрывался Имо, когда играл с Мишей в прятки. Он сообразил, что сильное электромагнитное поле сбивает с толку поисковый прибор, которым Миша вероломно пользовался. С тех пор тропинка к гроту утонула в земле и заросла сорняком.

Определенно, дым шел оттуда, но пожарный датчик не работал. Я взяла телефон, чтобы сообщить в лабораторию, как вдруг что-то шевельнулось в крапиве.

— Буля! Кыс-кыс… — позвала я и вспомнила, что Булочка осталась на Блазе. — Эй, кто там? — из зарослей сверкнула пара зеленых глаз. — Ксюха?

Ксюха смотрела на меня в ужасе, соображая, что происходит. Видение перед ней или реальный объект? И что ей ждать? Вечер большого ремня или долгожданное вызволение? Она была бледна, измождена и напугана. Волосы стояли дыбом, в дрожащих пальцах дымилась папироса из старых запасов Юстина. На мое счастье, в сад вошел Миша. Он не успел ничего сказать, потому что Ксюха с воплем «Борисыч!!!» кинулась сквозь крапиву ему на шею.

Пока папа с дочкой утешались друг дружкой, я успела убраться на кухне, сделать чай, и готова была рухнуть от усталости. Миша накрыл Ксюху одеялом и усадил рядом с собой на диван.

— Девочка моя, — жалел он ее. — Бедная моя, несчастная. Больше никогда тебя одну не оставлю.

Ксюша набросилась на варенье, принесенное из верхнего дома, словно все это время ничего не ела. Возможно, так и было. Миша чуть не прослезился, стал звонить по конторам, развозящим еду, и делать заказы. Чего только не было в тех заказах. Я и не подозревала о существовании таких блюд. Не исключено, что их надо было везти из Парижа. Поэтому я еще раз обыскала модуль, но не нашла ничего съедобного, кроме печенья, которое Ксюха просто не заметила.

— Что произошло? — спросила я Мишу. — Она рассказала?

— Расскажет. Никуда не денется, — ответил он, поглаживая ее взлохмаченные кудри. — Правда, моя куколка?

Ксюха отрицательно замотала головой, поскольку рот был забит печеньем.

— Дай ей придти в себя.

— Придет в себя и расскажет, — уверял Миша.

Ксюха замотала головой еще сильнее.

— Мама просила тебя позвонить.

— Перебьется, — ответила она, запивая печенье чаем.

— Она искала тебя, беспокоилась…

— Пусть. Так ей и надо.

Мы с Мишей переглянулись.

— Прогуляйся-ка наверх за своим заказом, — попросила я, выпроводила его к лифту и вернулась.

— Ксюша…

— Что вы пристали ко мне, Ирина Александровна?! Она сама меня выгнала. Что вы за нее заступаетесь? Вы же не знаете… Вы же не выгоняли из дома своих детей!

— Если вы поссорились, это не значит…

— Ничего себе, ссора! Она ясно сказала: собирай барахло и уматывай. О чем говорить?

— Она же твоя мама! Как так можно?

— А я ее не просила меня рожать, — отрезала Ксюха. — Пусть поучится предохраняться. Позвонит сюда, — вы меня не знаете.

У меня не нашлось слов, но Ксюша выговорилась, ей полегчало. Она стала анализировать проблему по существу:

— Зря вы комплексовали, когда Борисыч сватался, — сказала она. — Сказали бы, что согласны, женился бы. Были бы сейчас моей мамой.

— Ой, Ксюша, не уверена.

— А чего тут такого страшного? Вы бы мне не сказали: «Скажи спасибо, что в детдом не сдала»? Не сказали бы, правильно? Ну, так и чего?

— Ой, Ксюша! Неужели я могла оказаться на месте твоей мамы?

— Не оказались же, — успокоила меня Ксю, вытирая пальцы салфеткой. — Будем считать, отделались легким испугом.

Миша с коробками ввалился на кухню, стал выкладывать пищу на тарелки. Я пошла помочь. Взъерошенная Ксюха осталась на диване, причем, спряталась под одеяло с головой.

— Она чего-то боится, — заметил Миша. — Поговори с ней.

— Кажется, она не настроена это обсуждать. Ей своих проблем хватает.

— Нет, просто они с шефом молчать сговорились.

— Подожди, приедет Джон и выложит все их секреты.

— Поди, поговори… — настаивал Миша.

— Нет уж, — уперлась я. — Теперь твоя очередь.

На еду мы набросились втроем. Молча. Самым голодным среди нас оказался Миша, который давно не ел ничего, кроме таблеток. Мы ему старательно ассистировали. Никто не желал первым продолжить тему.

— Ксюха, — начал Миша. — Если проблему можно решить, ее надо решать.

— Нет, — ответила Ксюха, — нельзя.

— Как ты собираешься работать в конторе?..

— Никак. Меня оттуда выперли.

— Если ты все расскажешь, я попробую убедить шефа…

— Не расскажу, — повторила она, — а шеф скоро свалит отсюда и контора закроется. Ясно? Они затопят модули и отключат лифты.

— Лет двадцать назад он уже собирался так сделать, — напомнила я. — Тогда проблема решилась.

— Теперь не решится.

— Ну что мне ее… ремнем выпороть? — в отчаянии развел руками Миша.

— Не трошь ремень, Борисыч! Штаны упадут, — сказала Ксюха и подвинула к себе блюдо с мясным рулетом.

— Что мне с ней сделать?

— Откуда я знаю? Твой ребенок.

— Наверно, придется замуж ее отдать. Работать с сигами она не хочет, выпускать ее в человеческую науку нельзя, на Блазу такую вредину не возьмут. Одна дорога — в домохозяйки.

Миша подождал. Протеста не последовало. Ксюха поедала рулет, закусывая помидором. Мишины планы ее пищеварению не мешали.

— Давай что ли, отдадим ее за кого-нибудь из твоих? За Финча, например?

— Мне больше нравится Имо, — сказала Ксюха. — Мне нравятся мужики спокойные и конкретные.

— Опоздала, голубушка. За ним альфийка охотится… не приведи господи. Одним мизинцем тебя раздавит.

— Морковка что ли? — догадался Миша. — Она до сих пор от него не отстала?

— Ты знаешь?

— Наслышан. Это ж я ее Морковкой назвал. Она давно за ним бегает.

— И ты молчал?

— С какой стати я должен с тобой обсуждать наши мужские проблемы?

— Боже мой, Миша! Имка рассказывал тебе об этом?

— А кто ж ему лучше меня посоветует? — удивился он.

— Ясно, кто его научил волочиться за юбками…

— Да не… Это он сам просек. Я его учил от всяких «юбок» вовремя избавляться.

— Кол тебе, как педагогу.

— Так, Морковка — это ж тяжелый случай! — оправдывался Миша. — Он взрослая баба, притом сама его склеила.

— Не волнуйтесь, Ирина Александровна, отобью я его у Морковки. Тоже мне, овощ, — сказала Ксю и демонстративно проглотила полпомидора.

Я стала собирать посуду под наблюдением двух пар хитрых, виноградно-зеленых глаз. Все ждали моей реакции. Как реагировать, я не знала. Я затруднялась сделать выбор между Морковкой и Ксюхой.

— Что? Очко сыграло? — догадался Миша. — Покоя захотела на старости лет?

— Мне нужна свекровь, которая классно готовит, — объяснила свою позицию Ксюша. — Я сама не умею.

— Это все из ресторана, — ответила я.

— Ну и что? Вы готовите не хуже. Просто Борисыч не стал вас напрягать. Может, вы не верите, что я отобью Имо у Морковки?

— Верю, — сказала я и понесла на кухню посуду, а когда вернулась, Ксюха спала, положив голову Мише на колени.

Он так соскучился, что не пожелал опустить ее на подушку. Идиллия получилась абсолютная. Более милого существа, чем спящая Ксюха, не было в природе. Если бы она спала так всю жизнь, пожалуй, я бы согласилась пожертвовать одним из своих сыновей в ее пользу. Одно утешение — второй бы остался при мне, потому что третий снаряд не может упасть в воронку, где два уже побывало.

— Объясни мне, — жаловался Миша, — как с ней быть? Объясни, как контактер, каким образом мне с ней законтачить? Считай, что это служебное поручение.

— Никаким. Только ждать, пока сама созреет.

— Тебя в Хартии не учили специальным приемам?

— Меня учили терпению.

Миша вздохнул и прикрыл одеялом Ксюшино плечо.

— В кого она такая, чума болотная, уродилась? — спросил он. — Анжелка — вполне вменяемая баба. Я тоже… Бывает, конечно… но не до такой же степени! Ведь Дарья, моя старшая, совершенно милый человечек. И мужик у нее — то, что надо. А парнишка маленький — вообще чудо! Таблицу умножения знает лучше дедушки. В столбик умножает… в четыре года!

— А ты в его возрасте?

— В его годы я умножал в уме, — вспомнил Миша и загрустил. — А мать ее… Ты не представляешь, что за женщина. Деньги взяла, даже спасибо сказала. Я говорю: «Пардон-с, не знал-с…» А она… Нет, таких женщин не бывает. Знаешь, что она мне ответила? «Мы не хотели обременять тебя, Миша». Вот так! Ты слышала что-нибудь подобное? Чего я не женился на ней? Где были мои глаза? Она ведь так и не вышла замуж.

— Ну, так, женись.

— А Ксюндра? Что ты! Кто меня с таким прицепом возьмет? Кому это надо жизнь свою превратить в корриду? Да я и преложить не решусь приличной женщине удочерить такое…

«Ксюндра» продолжала спать у него на коленях.

— Мы же с ней вычислили координату Флио, — добавил он между прочим и стал ждать, пока до меня дойдет.

— Как ты сказал?

— Мы достали эту чертову координату. Ксюха достала. Я сам не верил.

— Каким образом?

— Тебя интересуют технические приемы?

— Нет! Господи, Миша, что ты говоришь?

— Я говорю, что у нас была навигационная координата. Подлинная!

— Была?

— Думаю, поэтому они и загрызлись. Шефу по уставу не положено держать в архиве точные сведения по редуктивам.

— Кому?

— Ну, матричным… Как их?.. Информационным, одним словом. Сиги теперь такие трусы, даже с флионерами знаться не хотят.

— Она уничтожила файл?

— Конечно. Нельзя так нельзя. Бог с ним, с кодом. Метод сработал, вот что важно!

— За что же тогда шеф ее выгнал?

— Спроси, — предложил Миша. — Финча спроси. Слушай, позвонила бы ты шефу, а?..

Шеф позвонил сам. Позвонил, когда все успокоилось, когда Миша отвлекся от идеи фикс узнать все, а Ксюха воспрянула духом и, припеваючи, мыла посуду. Вмиг она сообразила, с кем я общаюсь, и испарилась.

— Пусть расскажет тебе сама, — заявил шеф в ответ на мою просьбу. — Если сочтет нужным. Я считаю, что лучше вам не лезть… Чем меньше посвященных, тем лучше.

Вегу интересовало, когда прибудут с Блазы мои обормоты. Он сгорал от нетерпения устроить новую взбучку сотрудникам и требовал от меня объяснений, какие такие «личные обстоятельства» могли задержать их в пути?

— Ксюша! — крикнула я в открытые двери сада. — Пойдем в офис, закажем связь с твоими женихами. Заодно Гума посмотрит твои легкие.

— Не пойду, — донеслось из кустарника.

— Всем курильщикам приказано предъявлять для осмотра легкие. Идем, пока шефа там нет.

— А где он?

— Наверно, у Елены Станиславовны.

— Ага, спасибо! Он вернется в любой момент.

— Он ведь и здесь тебя найдет, если захочет.

— В офис я не пойду.

— Как знаешь.

— А вы сходите и спросите, когда он вернется…

В офисе был только растерянный Гера. Он и не уходил оттуда, сидел в кресле Сириуса, опустошал бар и грустно глядел в потолок. У меня екнуло сердце. Память нарисовала образ прежнего хозяина кресла, к нему не хватало лишь трубки и облака табачного тумана. На месте Геры я бы побоялась так долго занимать место колдуна, зная обстоятельства его отсутствия. Мне вдруг показалось, что это опасно, но Гера и так был подавлен.

— Каждый божий год, — напомнила я ему, — с Аленой происходит что-то подобное. Надо просто переждать «торнадо».

— Никогда прежде она не говорила со мной так. Все из-за Хартии. После Хартии у нее начались видения. Она стала предчувствовать беду. Все не просто так. Все это к большим неприятностям. Выпей со мной, — предложил Гера. — Вега опять собирает всех. У Сириуса алгоническая амнезия. Блаза хочет знать причину. Нашу контору теперь закроют.

«Скорей бы», — подумала я и поняла, что с Блазой говорить не о чем. Вега собирал всех, Гера собирал сплетни, никто не собирался предпринимать конкретных шагов для того, чтобы на контору перестали рушиться неприятности. Все хотели отсидеться в кустах и напиться до белой горячки.

Шеф в офисе не появился. Ксюха не поделилась информацией о происшедшем. Миша, в отместку, не стал ей рассказывать о своем открытии, он занялся шпионажем и не выпускал свою дочь из-под наблюдения даже во время сна.

— Знаешь, зачем она лазала ночью в сеть? — спросил он меня. — Не угадаешь. Искала подробности про Сира, Блазу зондировала. Слушай, какой шеф молодец, что отрезал ей доступ. Нет, здесь что-то посерьезнее. Точно, она в него втрескалась. Но ничего, пройдет время — забудет. Как думаешь, забудет?

— Я все-таки надеюсь, что он вернется.

— Откуси свой язык! — злился Миша. — Я к ней Сира не подпущу даже с амнезией. Кончится эта заварушка, увезу Ксюху на Блазу, заставлю учиться, чтобы не было ни времени, ни соблазна. Как ты думаешь, на Блазе она мне расскажет?

— За что ты так ненавидишь Сира?

Миша взбесился.

— Знаешь, как этот говнюк охмурял мою девочку? Знаешь, чем он мозги ее юные забивал? Да я, если хочешь знать, только из-за него согласился на экспедицию! Чтобы развезти их подальше. Если бы у тебя была дочь, ты бы выдала ее за такого типа? Лучше за наркомана. Тот хоть сдохнет по-человечески.

Мне вспомнилась Морковка, и настроение испортилось.

Секториум ждал хороших новостей. Плохими все были сыты по горло. Ждал и дождался: Вега убедил Алену простить человечество. Она позвала к себе Геру, и тот помчался на крыльях любви, оставив после себя пустой бар и заерзанную подстилку. Больше ровным счетом ничего хорошего не происходило. Мне не удалось заставить Ксюху даже позвонить матери. Все это время она жила у меня, рассказывала ужасы детских лет, из которых мне стало ясно окончательно: во всем виноват только Миша. Не убежал бы он из семьи — ничего бы такого не было. Ксюха со мной не соглашалась, и, стоило только звякнуть телефону, вопила на весь модуль одну фразу:

— Если мамаша, меня нет!

— Тетя Ира, — сказал строгий голос из трубки, — позовите, пожалуйста, Диму к телефону.

— Ванечка, он еще не приехал. Завтра будем встречать, — обрадовалась я, посмотрела на календарь и поняла, что стала настоящей инопланетянкой. Забыла, что в июне тридцать дней. Гума сказал, что челнок придет первого числа. Я думала, что до решающей битвы целые сутки. Календарь вернул меня в реальность, а часы показали, что, если не торопиться, битва состоится без меня. Армия землян против пришельцев будет меньше на одну боевую единицу.

В фойе мне попался Индер.

— Не знаю, не знаю, — сказал он, — стоит ли тебе присутствовать?

— Я уже присутствую.

— Тогда учти, сегодня с шефом лучше не спорить.

Я и не думала. Тем более что с шефом уже успешно спорил Миша, запершись в кабинете. Можно сказать, ругался во всю. Хотя, не исключено, что они оба только разминались перед грядущим скандалом. В холле напротив сидел грустный Джон и Имо… листал журнал с Мишиными орбитальными фотографиями. Впервые я прозевала их приезд.

— Где вы нашли Ксению? — спросил Индер.

— Мы ее не теряли.

— Спрячьте в надежное место, — предупредил он. — Сейчас вам всем влетит.

Индер проводил меня до холла, словно желал убедиться, что я не сбегу.

— Иван звонил, — сообщила я Имо. Имо только кивнул в ответ. — Джон, ты мне нужен. Если мы выживем после сегодняшнего собрания, не уходи далеко.

Джон тоже кивнул. Видно, шеф их обоих уже потрепал. Кислое настроение словно висело в воздухе.

— Как Сир? — спросила я, и по тягостному молчанию догадалась, что добрых вестей нет.

Красный от злости Миша ворвался в холл. Вега вошел за ним, и дверь закрылась.

— С возвращением, — обратился он к немногочисленной аудитории. — Не всех я имею честь приветствовать сегодня. Что ж, вы сами придумали себе приключение.

— Никто тебя не обвиняет, — подал реплику Миша.

— Поздравляю вас с полным фиаско, — продолжил Вега. — Первопроходцы доморощенные! Получили?

Тишина воцарилась в ответ. Только Имо набрался наглости и с хрустом перевернул страницу.

— Господа земляне, вынужден вам сообщить, что вы превысили свои полномочия, поэтому в ближайшее время я закрываю миссию и возвращаюсь на Блазу. Мой контакт с Землей на этом закончен, потому что вы превысили не только свои, но и мои полномочия, и всего Галактического сообщества. Поэтому свернуть проект — самое малое, что я могу для вас сделать.

— Ты должен объяснить, — злился Миша, но шеф не дал ему слова.

— Это ты должен мне объяснить, кто тебе позволил использовать бортовую связь без консультации со мной?! Как тебе пришло в голову, делать за моей спиной то, чего даже сиги не делают без разрешения службы безопасности? С чего ты взял, что тебе позволено в диком космосе то же, что на Земле? За орбитой ты абориген! — заявил шеф тоном, который отбил у Миши желание спорить. — Абориген! — повторил он. — Обезьяна с бомбой в руках! Ты не знаешь, какой ответственности требуют игрушки фронов от цивилизованного существа, — он указал на медальон, висящий на шее Имо. — Не знаешь, и знать не хочешь! Так вот, я не намерен подвергать риску Галактику только потому, что ты недооцениваешь степень этого риска. Если я еще раз… Если я еще раз кого-нибудь из вас замечу за подобными маневрами… В первую очередь это касается тебя, Миша! Потому что все беды от тебя. Ты не хочешь понять, что жизнь — не компьютерная игра. Что не твои правила в ней работают. Ты своим легкомысленным поведением провоцируешь проблемы, которые я не имею возможности решать.

Имо закрыл журнал. Все посмотрели на Имо. Шеф прервал речь. Миша хотел воспользоваться паузой, но ему тоже стало интересно, почему Имо отложил журнал? Имо встал. В холле наступила тишина. У меня остановилось сердце. Имо снял с себя медальон, вынул пульт и положил его перед шефом, затем надел медальон обратно на шею.

— Это решит проблему? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сел на место.

Когда хрустнула страница журнала, оцепенение прошло, но Вега очнулся раньше других. Он взял пульт, зашел за стойку бара, кинул его в мусорницу и включил режим аннигиляции за секунду до того, как Миша с воплем отчаяния ринулся на перехват.

— Я жалею, что не сделал это сразу, — сказал шеф и с достоинством удалился. Отныне ему разговаривать с аборигенами стало не о чем.

Мишин вопль сменился проклятием, когда из мусорного патрона полетела металлическая пыль.

— Имо!!! — кричал он. — Что натворил!!! Тупая ты Макака!!!

Джон побледнел. Я решила, что будет драка, но Миша с горя не был на это способен. В один момент рухнуло все, что составляло смысл его жизни на многие годы вперед. Все его мечты и планы превратились в пыль, словно бомба сработала в руках обезьяны. Он швырнул аннигиляционный патрон в стену так, что стекло вылетело в его рабочий кабинет, и встало, так как упасть на пол там было негде.

— Черт вас всех!!! — закричал он и побежал за Вегой, который удалился в лабораторию.

Имо опять перевернул страницу. Впервые в жизни сердце закололо и у меня. «Вот и пришла старость, — подумалось мне. — В самый подходящий момент».

Имо пролистал журнал до конца. Мы с Джоном дожидались. Ядерного взрыва в лаборатории не произошло, но мы продолжали сидеть. Мне казалось, что Имо должен что-то предпринять, когда покончит с журналом. Казалось, только Имо мог что-то сделать, хоть и непонятно, с какой стати. Когда он отложил журнал, сердце закололо опять. Имо задумался. Если Имо задумался, имело смысл дождаться результата, вряд ли он стал бы напрягать извилины просто так. Мы с Джоном знали это лучше других. Имо поднялся, пошел в модуль. Мы последовали за ним.

Надежды не оправдались. В модуле Имо точно также сел на диван и взял каталог с модно одетыми девицами, из которого Ксюша выбирала наряды. Имо стал рассматривать девиц. Это показалось мне чересчур, и я ушла на кухню. Из кухни — в прихожую, из прихожей — опять на кухню. Мне надо было срочно понять, что происходит?

Из лифта вышел Миша. Ему тоже надо было понять… Поэтому он явился сюда и распахнул двери сада.

— Ксюха!!! — заорал он неистово.

С деревьев посыпались плоды, пригнулись заросли крапивы, а по гладкой воде бассейна прошла зыбь. Ни ответа, ни шороха в кустах.

— Скажи, пусть Макака принесет ее. Хоть за уши. Хоть вверх ногами, — добавил он также громко, и информация дошла по назначению. Два зеленых глаза вынырнули из-за бортика бассейна.

Ксюша вышла, тихонечко прошла мимо нас в комнату и заняла стратегическую позицию, — спряталась за спиной Имо, который все еще рассматривал девиц в нижнем белье.

— Знаешь, кукла бестолковая, что ты натворила? — обратился к ней Миша. — Знаешь, что произошло из-за твоего тупого упрямства?

Лицо Ксюши выразило готовность стоять до конца. Лицо Миши выразило ту же степень готовности вывернуть ее наизнанку.

— Если ты сию же минуту не расскажешь, что было, я отведу тебя в лабораторию и буду допрашивать под гипнозом.

— Нет, — сказала, стиснув зубы, храбрая Ксю. — Ничего ты от меня не узнаешь.

— Прекрасно, — сказал Миша, — сел в кресло и достал из кармана телефон. — Индер, подойди сюда с сонным газом. Тут кое-кому сейчас плохо станет. Ситуация чрезвычайная, поверь мне, — он сердито поглядел на девочку. — Предупреждаю в последний раз. Через три минуты здесь будет Индер.

— Нет, — повторила девочка и сжалась, словно ее собирались пытать.

Никто из моих ребят не попытался защитить ее. Я взяла телефон, чтобы объяснить ситуацию лаборантам, чтобы Индер не участвовал в этом позорище, но было поздно. Кнопка лифта замигала. Ксюша совсем съежилась от страха, но следующий момент мы увидели то, что меньше всего ожидали увидеть. Проще сказать, представить себе не могли. Все застыли с раскрытыми ртами, потому что на пороге собственной персоной стояла Анжела.

Заметив нашу компанию, она вошла в комнату, узрела свою пропащую дочь и ее растерянно-блуждающий взгляд стал гневно-целеустремленным.

— Поди сюда, дрянь такая! — произнесла Анжела.

Не дожидаясь реакции, она вытащила Ксюху за шиворот из-за спины Имо и повела к лифту.

Более не было произнесено ни слова. Только сдавленные междометья. Пока закрывался лифт, Ксюха успела схлопотать затрещину, не то по шее, не то по попе.

Минута молчания побила рекорды. Удивился даже Имо. Если мне не изменяет память, он удивился первый раз в жизни. В модуле и раньше происходили события, заставляющие народ подолгу безмолвствовать, но не до такой же степени. На появление Индера никто и не среагировал. Он остановился на пороге, полюбовался нами. Народ пребывал в фазе тотальной перезагрузки.

— Ребята, — сказал Индер, — вас будто в креазот окунули. Кому здесь хуже всех? — он продемонстрировал наркозный аппарат.

— Нет, вы видели? — очнулся Миша и указал на Индера, который остановился именно там, где нам явилось зрелище.

— Ты водил ее сюда? — спросила я.

— Я что, больной?

Пауза продолжилась. Индер переминался с ноги на ногу.

— Опять «фазана» поймали? — спросил он.

— Еще какого! — подтвердил Миша. — Нам сегодня лифты никто не взламывал?

— Зачем взламывать? — удивился Индер. — Я снял коды. Лифтов-то не осталось. Только в частных владениях, и те скоро свернут. Контора-то закрывается. Разве шеф не сказал? О чем же вы совещались с таким грохотом?

— То есть, — сообразил Миша, — в наши транспортные пути может влезть кто угодно?

— Если только влезет в дом. Запирать надо. Я же говорю, лифты остались только в частных владениях, остальные я отключил.

— Очень вовремя ты это сделал, — заметил Миша и посмотрел на меня. — Что происходит? Кролик бесится, техника глючит, привидения из прошлой жизни по конторе гуляют. Надо предпринять что-то радикальное. На Блазу свалить что ли?

Индер присел с нами поболтать.

— Я уже, считайте, свалил, — сообщил он. — Предложили мне место консультанта… по экзотическим организмам. Блаза, конечно, не даст такой интересной работы… но все-таки лучше, чем вояжировать в экспедициях.

— Присмотри там за нашим Сириусом, — попросила я.

— Я за всеми присмотрю. Шеф сказал, всем, кто на него работал, даст возможность выехать, но никто не хочет. Что с вами будет? Обидно, если начнете болеть. Может, другие миссии захотят вас использовать, может, не захотят. Петр сказал, что сам обойдется. Палыч тоже не захотел. Алена пока молчит, но наверно останется. Зачем ей Блаза? Из всех вас готов один Махмуд. Столько лет прожил на Земле, а применить себя не смог.

— Вах! — испугался Миша. — Прощай Блаза! Хорошая была планета.

— Думайте хорошо, — советовал Индер. — Кому нужны деньги, берите, пока есть. Кому нужна профилактика, я еще не сложил оборудование. Думайте, думайте…

Индер ушел. Вслед за ним ушел Миша. Имо предложил Джону прогуляться по городу, но Джон остался. Он ушел в сад, сел на ступени беседки и задумался. Таким же задумчивым я увидела его когда-то впервые, настороженным и растерянным. Тогда он сидел в кресле шефа, ноги не доставали до пола, а на лбу была замазана ссадина. Секториане старались его развлечь компьютерной игрой, но Джон не смотрел на экран. Он, как и сейчас, смотрел внутрь себя. Все, что пестрило, рябило, скакало вокруг, не представляло для него познавательной ценности.

Прошли сутки, Джон не пытался заснуть. Его бессонница от стрессов обострялась, также как разгильдяйство Имо. За прошедшие сутки он так разгулялся, что перестал отвечать на звонки. Ждать его домой в ближайшие дни было глупо, поэтому Булка спала на моем рабочем столе, прямо на бумагах Сириуса. Я бы на ее месте не стала ложиться на рукопись колдуна, но Булка с годами стала похожа характером на своего хозяина, ей все было до фонаря. Притом она была на редкость упрямой кошкой и, если уж облюбовала место на столе, сгонять ее не имело смысла.

«Стол, он и на Блазе стол, — думала я. — Компьютер, он и на Блазе компьютер, а вот архив с Земли нужно забрать такой, чтобы хватило до конца жизни. В первую очередь, творческое наследие Сира, которым кроме меня никто заниматься не будет». Я читала почту за прошедший год и не могла сосредоточиться. Прихожане писали до сих пор, излагали свою личную жизнь с умиляющими подробностями, пытались одолжить у Сириуса денег, пригласить в гости, приобрести книгу с автографом и предоставить помещение под офис с условием ремонта. «Читай сколько сможешь, — всегда просил Сир, — если кто-нибудь выскажется по существу, разбуди меня среди ночи». Ничего подобного мне давно не встречалось. Ни одного письма, из-за которого стоило бы тревожить человека даже среди бела дня. Хуже того, я потеряла надежду такое письмо найти, но продолжала читать. Только Мишины звонки отвлекали от дела:

— Позвони Ксюхе, — просил он. — Вдруг она сама возьмет трубку. Анжелка ведь не может пасти ее весь день.

— Звони сам.

— Мне Анжелкин хахаль в грызло дать обещал.

— Не высовывай грызло из телефонной трубки.

Миша обижался, но ненадолго:

— Что сказал Финч? — спрашивал он.

— Пока ничего. И не вздумай его допрашивать.

— Я запарился ждать. Давай уже что-то делать. Скажи Макаке, пусть подъедет туда…

— Получит вместо тебя в грызло?

Миша совсем расстроился и наверняка выпил. Иначе он бы не звонил, а бегал по конторе, не давая ни работать, ни отдыхать, ни людям, ни пришельцам.

Тень Джона вошла в кабинет. Сам Джон остался стоять в дверях. В комнате горел торшер, светил фонарь над беседкой, словно полная Луна в черной кроне деревьев.

— Мне кажется, «белая раса», Хартия и флионеры — это одно и то же, — сказал он. — Я много думал и понял теперь: это способ защититься от информационных цивилизаций. Если они управляют нами, то «белые» для них вне зоны влияния, а хартиане вообще в другом измерении…

— С шефом об этом уже говорил?

— Он сказал, что если я еще раз упомяну информационных, он депортирует меня из Галактики.

— Тогда забудь о них, и о «белых» забудь.

— С «белыми» у меня свои счеты.

— Джон, перестань! Мститель нашелся. Я тебе запрещаю! Помоги лучше Мише решить проблему.

— Не знаю, — пожал плечами Джон. — То, что «белые» завелись здесь — это неспроста.

— Еще раз упомянешь «белых» — я сама тебя депортирую. Родителям твоя месть не поможет. Не смей даже думать об этом. Радуйся, что сам жив.

— Знаю я, знаю… — Джон присел на табуретку и загрустил. — Я же должен понять, что произошло тогда? Зачем это произошло? Я не должен так просто уезжать с Земли.

— Для того чтобы понять, тебе надо учиться фазодинамике; а для того чтобы учиться на Блазе, надо вести себя так, чтобы не раздражать шефа. Ты меня понял?

Джон кивнул.

— Если мы сейчас уйдем с Земли, то уже сюда не вернемся?:

— Знаешь, сколько раз я думала, что не вернусь на Землю?

— Я тоже. Вот теперь опять думаю.

— Не отчаивайся. Поверь мне, если Миша будет в порядке, об обязательно что-нибудь сообразит.

— Мне нечем ему помочь, — признался Джон. — Скажи ему, что Ксю написала письмо. Кому и куда — я не понял. Только из-за него здесь был скандал, и Вега напугал ее чем-то. По-настоящему напугал.

— Попробуй прочесть то письмо.

— Не получается. Там символы, которых я не знаю.

— Но ведь Ксюша их не знает тем более…

— Я же говорю, история странная. Она наверняка касается информационных. Передай Мише, что я не могу помочь.

Миша примчался сразу, как только услышал новость, и мучил Джона, выжимая из него одну и ту же скудную информацию.

— Она наверняка послала навигационный код. Только кому и куда, вот в чем вопрос? — решил Миша. — Я же проверял почту — никаких зацепок.

— Тогда зачем психовать? Наверняка шеф вернул этот файл и уничтожил.

— В том-то и дело, — согласился Миша. — Вот и я думаю… Что, куда и кому она могла послать, чтобы такой шухер поднялся? Честно скажу, идей нет, кроме как допросить Ксюху, а Ксюха под домашним арестом. Мать даже телефон у нее отобрала.

— Надо ее освободить? — предположил Джон.

— Зришь в корень, — согласился Миша. — Может, придумаешь, как?

План освобождения Ксю появился спонтанно среди ночи. Миша не мог дождаться утра. Детали проработать не удалось, потому что Мишу дергало во все стороны, ему не терпелось, не сиделось и не думалось. «Сориентируемся на местности», — заявил он. Мы надели темные очки, надвинули на лбы головные уборы, чтобы не быть узнанными издалека. Миша сунулся в гараж, но машина отсутствовала. «Тем лучше», — решили мы, и пошли на стоянку такси. Миша взял дипломат с сигирийским оборудованием. В руках у Джона был журнал, чтобы прикрываться от слишком пристальных взглядов. Журнал для внутреннего пользования, с фотографиями, сделанными с поверхности Венеры, но разве это имело значение? Главное, чтобы субъект, шедший на дело, не был узнан ни жертвой, ни свидетелями.

Нас распознали через квартал. Навстречу, по противоположной стороне улицы, прогулочным шагом выступали три до боли знакомые физиономии: Имо, Иван Панчук и его младший брат Кирилл. Шли они, ни много, ни мало, к моей машине, припаркованной у обочины, несли набитые сумки, а в машине резвились две юные барышни, безответственного возраста и поведения.

— Мы их не видим, — предупредил Миша.

Проблема заключалась в том, что они видели нас. Панчуки застыли посреди тротуара. Имо удивился второй раз в жизни. Он поставил сумку в багажник и пошел за нами. Мы ускорили шаг. Имо не отстал.

— Куда это вы претесь? — спросил он.

— Гуляй мимо, пришелец, — ответил Миша, но Имо продолжил преследовать нас.

— Что-то вы мне не нравитесь, ребята.

— Отойди, — попросил Джон. — Ты привлекаешь внимание.

Имо не свернул с курса. С ним всегда было трудно ходить по улице. На него то и дело оборачивались и девушки, и парни, и даже пожилые тетки. Внешность у него была действительно экзотической, но в районе к нему привыкли.

— Куда вы так нарядились? — спросил Имо.

— Иди, сынок! Тебя ждут.

— Не, серьезно, у вас все в порядке?

— Да! — ответили мы хором и ускорили шаг.

— И все-таки, куда вы претесь?

Казалось, завтра весь город будет рассказывать, как из частного сектора через парк перлась компания грабить банк, а за ними — лысый «качок», которого не брали в долю. Только в такси я вздохнула с облегчением, но Имо занял переднее сидение. А, когда услышал адрес, тем более не пожелал отвязаться.

Дом, в котором жила Анжела с семейством, был почти элитным, если не считать устаревшего кодового замка. Миша с такими замками справлялся отверткой. Двор выглядел ухоженным, а кусты росли достаточно густо, чтобы спрятаться в них в случае провала.

— Командир, — обратился Миша к таксисту, — развернись и встань на выезде из двора. А ты, — он протянул мне свой телефон, — спроси Анжелику Леопольдовну.

— Издеваешься?

— Клянусь, Леопольдовну, — засмеялся Миша.

— У нее наверняка определитель номера.

— Звони!

Обмануть определитель для «скромного хакера» было детской забавой. В телефон были также внесены данные коллег, друзей и знакомых Анжелики Леопольдовны, словно это Мишины друзья и коллеги. Мое вранье выглядело так убедительно, что голос в трубке изложил мне планы Анжелы на сегодня и указал время, когда ее легче всего застать дома. Трудно было представить, что такой учтивый человек покушался на Мишино «грызло».

— Там этот… — догадался Миша, — козел кривоногий?

— Не видела его ног, но машину знаю точно — вот эта…

— Ну да? — удивился Миша. — По документам за ним числится старый «Фольксваген».

— Все-то ты знаешь!

— Я же в разведке работаю, — напомнил Миша.

— Плохо работаешь. Наверняка новый «Мерседес» он прячет от тебя. Чтобы ты не колотил ему стекла на почве ревности.

Миша задумался и снова подал мне телефон:

— Позвони еще раз, скажи, что колеса снимают. Он прыгнет в лифт, а я его замурую.

— А если не прыгнет? Выглянет из окна и увидит тебя?

— Из окна выпрыгнет — мне работы меньше.

— Не дури, Миша! Вдруг у него камера в салоне? Может, на подъезде видеокамера…

— Да, — согласился Миша, — лучше не рисковать! Будем действовать наверняка!

Он натянул на лицо шапку, поднял воротник и выдрал из клумбы декоративный булыжник.

— Стоп! — возмутилась я. — Мы так не договаривались!

— От винта! — крикнул Миша и понесся на лобовое стекло.

Осколки брызнули на капот. Заревели сирены.

— Быстро! — скомандовал он.

Мы запрыгнули под козырек подъезда раньше, чем зеваки добежали до окон. Такого поворота в первоначальных планах предусмотрено не было. Импровизация целиком была на Мишиной совести. Парковка заливалась сиренами, с верхних этажей доносились крики.

— Джон, стой здесь, — распорядился Миша. — Приедет милиция, скажешь, что мы убежали в другой подъезд. Имо, будь с ним. Может, при виде тебя народ побоится выбегать из дома. Мать, за мной! Мы здесь ни при чем. Мы гуляем, — сказал он и взял меня под руку.

Имо продолжил преследовать нас в подъезде. Кабины лифта ринулись на восьмой этаж. Та, что домчалась раньше, уже везла назад пассажира. Миша просветил ее на уровне третьего этажа, убедился, что дичь в капкане и вырубил электричество.

Душераздирающий вопль раздался в шахте лифта. За ним последовал нокаутирующий удар в закрытую дверь. Перекошенная от натуги физиономия явилась нам в щели из темного пространства кабины. Коренастый мужик спортивного телосложения пробовал разжать дверь руками.

— Не гуманнее было бы использовать «хлопушку»? — спросила я, но Миша только начал получать удовольствие, словно узнал себя двадцатилетней давности.

Думаю, он и вел бы себя точно также. Вкус у Анжелы не изменился, также как возраст и прическа. Освободиться ее избраннику не удалось. Из кабины в Мишин адрес полетел неистовый матерный каскад с угрозами. И снова в щели между побелевшими пальцами показалась натужная гримаса.

— Всю жизнь бы так… — блаженствовал Миша.

— Выруби его «хлопушкой», — просила я, — пожалуйста, не могу смотреть!

— Тратить заряд на такого урода? У меня последняя батарея. Контора свалит, где я ее запитаю?

Миша порылся в дипломате и вынул газовый баллончик. Дверь лифта закрылась надолго. На восьмой этаж пришлось подниматься пешком, под вой сирен и проклятья с улицы, которые с каждым этажом становились все тише.

— Успел захлопнуть, гад… — расстроился Миша, подергав за ручку дверь квартиры.

Он и извлек из чемодана гвоздодер, молоток и стамеску.

— Миша, подожди!

— Бронированная дверь, — сказал он, — надо рвать петли!

— Где твой лазерный резак? Ради бога!

— А где я его потом заряжу? Думаешь, он на вечном двигателе работает? У меня последний комплект батарей! На восемьдесят лет! А потом? Что я оставлю в наследство своим правнукам?

— Ты хочешь вырвать петли или дверь открыть? — спросил Имо, и Миша вспомнил о его присутствии.

— Давай, попробуй, — предложил он, отходя в сторону.

Имо взялся за ручку и вынул дверь с косяком, с металлическими накладками и куском штукатурки. При этом шума наделал меньше, чем гвоздодер, который Миша от удивления уронил на пол.

— Так? — спросил Имо.

Миша ворвался в прихожую. Имо вошел за ним. Тем же способом они вынесли дверь в комнате, где томилась Ксюха, вынесли Ксюху, сбежали по лестницы, прыгнули в такси и приказали водителю жать на газ.

Ксюха хохотала до слез и клялась, что за всю жизнь никто лучше Борисыча ее не смешил.

— Ну и манеры! — восклицала она. — Вы прямо как я в детстве! Предупредили бы, что красть будете, я бы на балкон вышла. Там через мусоропровод перелезть можно.

— Вы, ребята, как хотите, — предупредил водитель, — но ежели меня припрут, я расскажу все, что видел.

— О-кей! — согласился Миша. — Двойная такса плюс чаевые.

— Тройная, — поправил воитель, — плюс чаевые, плюс моральная неустойка. Наличными и прямо сейчас.

— Плюс пособие на лечение от слепоты и компенсация за амнезию, — обрадовался Миша и растопырил бумажник. — Приятно иметь дело с умным человеком.

Расплатившись, Миша забыл включить в смету лечение от глухоты. Он не мог дотерпеть до дома и допрашивал Ксю на заднем сидении автомобиля.

— Кому ты сбросила код? На Блазу или куда? Признавайся сейчас же, почему бесятся сиги? Сейчас же! Сию же минуту ты все расскажешь, иначе выпорю так, что спать будешь жопой к звездам!

Сначала Ксюха закатывалась от хохота, но, чем ближе к дому, тем меньше ей становилось смешно. Возле калитки она совсем примолкла и не захотела покинуть машину. Имо с Джоном ушли. Я ушла, но потом вернулась. Миша все еще капал девочке на мозги, описывал ее мрачное будущее, взывал к совести, грозил ремнем, шантажировал и подкупал. Короче, колол свое чадо, как мог, пока Ксюша не поняла, что отступать некуда: впереди тюрьма, позади тюрьма, посреди — отцовский ремень, который Миша мечтал применить с тех пор, как познакомился с Имо, но, будучи человеком гуманным по природе, все время откладывал.

— Ладно, — сказала она, — едем.

— Куда? — спросил водитель.

— Не ваше дело!

Конспиративным местом оказалась Ксюшина квартира, оккупированная ее бывшим любовником. Мы взошли на пятый этаж. Нас попросили не шуметь, не размахивать топорами, а скромно подождать у лестницы.

— Я отдам тебе это, — сказала Ксюша отцу. — Только потом разбирайся сам. За последствия я не отвечаю.

Мы ждали ее пять минут, прежде чем Миша встревожился. Потом подождали еще десять… Потом нажали кнопку звонка. Дверь оказалась не заперта. Мы вошли и увидели насмерть перепуганную молодую женщину.

— Где Ксения? — спросил Миша.

— Ушла. Она сказала, не запирать. Сказала, дверь ломать будут.

— Ушла с пятого этажа? — не поверил он, и стал проверять чуланы.

— Она ничего не сказала, — чуть не плакала женщина. — Открыла окно и ушла. Она всегда так делает. Она вообще… странная.

На подоконнике остался свежий след Ксюхиного тапка, вымазанного уличной грязью, а за окном висела широкая пожарная лестница, спускалась аж до самого тротуара. К лестнице, на уровне окна был прикреплен скотчем радиомаячок, который Миша незаметно сунул Ксюше в карман.

— Ты понял, как надо работать в разведке? — спросила я Мишу по дороге домой. — Сравни с тем, как работаешь ты. Уж наверняка, она придумала, куда спрятать код похитрее. Я бы на твоем месте не искала.

Миша не спорил. Он был сердит и задумчив.

Ксюху больше не видел никто, ни мать, ни отец, ни друзья с подругами. Ее не видели ни на улице, ни в университете, ни в кафе, где продавались ее любимые пирожки, и где Миша дежурил теперь неотступно. Он единственный не потерял надежду. Логика и здравый смысл Мише давно отказали. Интуиция его безбожно подвела, чувство меры утратилось, а критический самоанализ уступил место слепому авантюризму. Миша упорно стоял на своем и не понимал моих намерений переселиться на Блазу.

— Хочешь бросить меня здесь одного, да? — ворчал он, наблюдая, как я пакую коробки.

— Поедем вместе…

— А Ксюха? Что будет с ней?

— Приезжай с Ксюхой.

— Шеф не выпустит ее с Земли.

— Тогда тебе придется делать выбор.

— Между ней и тобой? — расстроился Миша. — Я так и знал! Нет! Что угодно, только не это. Ты не можешь так со мной поступить!

— Мне нечего делать на Земле, — ответила я. — На Блазе у меня дети. За Сириусом, опять же, присмотреть некому.

— Я знаю, к кому ты едешь! Зачем ты нужна детям? Они взрослые. Сириус тебя не узнает.

— Я чувствую вину перед ним.

— Во, дуреха бестолковая! Это он должен перед тобой извиняться. Он в жизни не извинился ни перед кем. Ты же знаешь, что мне нужна Блаза больше, чем тебе. Останься, пока я найду Ксюху. Потом я все устрою.

— На Земле мы не устроим ничего. Я нужна тебе там больше, чем здесь. — Миша сел верхом на коробку с посудой. — Пойми, здесь только Вега решает вопросы эмиграции, а там есть чиновники, перед которыми Ксюха еще не провинилась. Кто похлопочет, если не я?

— Я никуда тебя не пущу, — заявил Миша. — Хрен тебя получит Беспупович, — он показал дулю невидимому сопернику и надулся. — Так я тебя и отдал этому придурку. Ты ведь к нему удрать хочешь? Я тут распинаюсь, а вы ведь давно сговорились? Правильно, сговорились?

— Миша, я не останусь. Не могу смириться с мыслью, что больше не увижу детей. У меня нет выбора.

— Значит, мы расстанемся с тобой вот так? Ты понимаешь, что может случиться, навсегда?..

— Мы придумаем что-нибудь. Ты будешь думать здесь, а я — там.

Миша с недоверием отнесся к моим словам, но спорить не стал. Он смертельно устал за последние дни. Все силы он тратил на поиски, при этом умудрился купить пятикомнатную квартиру, делать в ней ремонт и перетаскивать туда мебель из модулей, пока ее не прибрали сигирийцы. Параллельно он наведывался в офис и под шумок крал все, что плохо лежало: от батарей и микросхем до лекарств и бытовой техники. В суматохе он вынес даже голографический проектор, который шеф безуспешно искал, потом махнул рукой. Миша невозмутимо при этом присутствовал. Они с шефом не общались со времени последнего скандала. Вернее, шеф общался с Мишей, делал ему заманчивые предложения и разъяснял свою политику в отношении землян. Миша безмолвствовал в ответ, что не мешало ему, однако, каждый день ходить в офис и возвращаться оттуда с полной сумкой.

— Ты не сказал шефу о «парусе»?

— Перебьется.

— Может, это продлило бы жизнь конторе… на пару лет?

— Причем здесь контора? Это мой проект, и я буду с ним работать. Сиги-благодетели к нему отношения не имеют. Пусть сматываются. Чище воздух будет.

День, когда Индер с Гумой покинули Землю навсегда, стал крахом надежд. В глубине души я еще верила в чудо.

— Если бы не Индер, — призналась на прощание Алена, — меня бы в живых уже не было.

С тем же мнением выступил Андрей. К ним присоединился Махмуд, Володя и Олег Палыч, который в последний момент успел излечиться от болячек, и в свои семьдесят пять чувствовал себя почти молодым человеком. Миша воздержался выражать благодарность.

Докторам устроили проводы и надарили подарков, в надежде, что они вспомнят когда-нибудь землян с теплотой. Миша не прослезился и прощальной речи не произнес, зато унес из лаборатории антивирусный облучатель, чтобы впоследствии, подхватив венерическую болезнь, с теплотой вспоминать сиригийцев.

— Миша, похоже, на Блазу не собирается, — догадался Индер. — Хоть ты приезжай. Скучно без вас будет.

С Лунной Базы к нам теперь ходили объемные контейнеры, брали на борт по несколько тонн плотно упакованного багажа. Мой отъезд планировался через неделю. Отсчет времени пошел. «Наверно, земное притяжение действует не на всех одинаково», — подумала я, когда поняла, что кроме меня никто из землян в эмиграцию не собрался. Я готова была ко всему, кроме этой последней недели. Она оказалась самым страшным испытанием: выходя на улицу, думать, что это последний раз, и перед самым отъездом понять, что с Землей проститься невозможно. Понять и перестать делать это. Сутками я просиживала за компьютером в пустом, темном модуле. Сутками не видела человеческих лиц. Только однажды ночью ко мне без предупреждения проник Вега.

Он вошел, встал в прихожей, заставленной коробками, и удивился, в какое мрачное подземелье превратилась моя жилплощадь. Бывший зимний сад был загерметизирован для экономии кислорода, кухня — вывезена Мишей в новую квартиру. Остальная мебель только подготовлена для вывоза. В единственном уцелевшем кресле я убивала время за просмотром архива.

— Ты тоже не желаешь говорить со мной? — спросил шеф.

— Почему? Заходите, — пригласила я и вынула стул из упакованной кучи.

Он вошел, но не присел.

— Собираешь архив Сириуса? — спросил он.

— Пытаюсь.

— Хорошо. Буду признателен, если ты уберешь с Земли его наследство. Хотя бы то, что можно снять с публичных сайтов. Меня беспокоит его влияние…

— Однажды вы сказали, что если найдете человека, способного повлиять на мировоззрение цивилизации, вы сделаете для него все…

— Да, я сказал, — признался шеф. — Я был наивен. Я совершал чудовищные ошибки, работая здесь. Делал то, на что не имел полномочий. Поэтому мне важно, чтобы сейчас вы меня правильно поняли.

— Как же вас понять, если вы никому ничего не объяснили?

— Да, это так, — согласился он. — Но не от недоверия к вам, моим коллегам, а из боязни навредить. — Шеф подвинул стул и все-таки сел. Он сделал это так, словно не имел права садиться, чувствуя за собой вину. — Редуктивы… информационные цивилизации, как вы их называете, — начал он, — это зараза. Вирус. Если они появились в Галактике, особенно такой населенной, как наша… Это опасно для всех. Земля поражена. Здесь особые правила развития. Человечество — особая мутация, у которой, к сожалению, вполне предсказуемый финал. Все, что могут сделать ваши соседи, — изолировать вас пока. Против такой чумы нет вакцины. Сигирийская наука не занималась проблемой редуктивов серьезно, никто не предполагал столкнуться с ней на практике. Теперь никто не знает, что нам грозит. Да, я не говорил… и не обсуждал с вами здесь, на Земле. И на Блазе обсуждать не буду по той же причине: я не знаю, насколько это опасно. Чем меньше мы будем думать и говорить, тем меньше будем активировать узлы ментальных оболочек. Да, я бегу с Земли, — вздохнул шеф. — Я знал, что вы обвините меня. Я бегу так же, как мои предшественники. Я так же, как они уничтожу архивы. Все это будет сделано с целью, не навредить. Не навредить вам, не навредить нам. И еще, я хочу, чтобы ты знала… то, что я сделал с кораблем флионеров, я сделал намеренно и сознательно. Я чувствую вину только перед Имо за то, что отнял у него родину…

— Ничего, — ответила я. — У него есть запасная.

Похоже, шеф пожалел о начатом разговоре. Он встал, собрался идти, и у меня не было повода его задержать, как впрочем, и настроения обсуждать «опасные» темы. Я ждала, что он, наконец, оставит меня в покое, но шефу не хотелось возвращаться в пустой офис. Наверно, он, как Индер, привык к нам, и предчувствие разлуки было по-человечески невыносимо.

— Оля просила тебя не искать жилье, — вдруг вспомнил он, словно за этим пришел.

— Какая Оля?

— Ольга Васильевна, супруга Семена. Просила тебя занять старый модуль с ними по соседству. Говорит, что он в прекрасном состоянии, и если бы ты могла туда вселиться…

— Вега, сколько вам лет? — спросила я и удивилась своей наглости.

Этот вопрос волновал меня с первых дней работы в конторе. Никто из секториан не знал на него ответа, и никто не спрашивал, но назвать Олей столетнюю даму…

— Мне сто семьдесят лет, — ответил шеф, — по земному календарю. Оленьку я знал с детства. Знал в молодости…

— Она была вашей женой? — совсем обнаглела я.

После тяжелой паузы шеф кивнул, и я пошла в атаку откровенно и беспощадно:

— Почему же расстались?

— Женщине непросто жить с альфом, — ответил Вега, — если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Вы не предупредили ее?

— Я сказал…

— Она не поверила, что вы пришелец? Думала, шуточки?

— Не поверила.

— И что? Испугалась?

Шеф выдержал еще одну мрачную паузу.

— Я хочу предупредить тебя, Ирина… У женщины от супружеских отношений с сигирийцем меняется психика, перестраивается нервная система, я уже не говорю о химической реакции организма… Это очень и очень опасно. Если научиться получать удовольствие от электрического шока, это не значит, что надо регулярно совать пальцы в розетку. Опять же, если ты понимаешь, о чем я говорю…

— Я не понимаю, зачем вы мне это говорите?

— Если ты решишь поселиться в Шаруме…

— Вы сговорились? Я еду к детям, Вега! Я еду на Блазу только из-за детей.

— Мое дело предупредить, — сказал шеф. — Запретить я теперь не могу, — и добавил чуть тише. — Галей просил сообщить о твоем прибытии. Мне выполнить его просьбу? Может быть, ты захочешь побыть одна? Ты единственный человек, который покидает Землю вместе с миссией. Мне небезразлично, как сложится твоя жизнь.

— Заходите в гости, узнаете, — пригласила я, и шеф с чувством исполненного долга пошел к дверям. Похоже, он сказал больше, чем собирался, но у лифта его опять что-то задержало. Он подумал-подумал, поглядел на коробки и снова возник на пороге кабинета.

— Я пережил здесь несколько войн и революций. Я видел всякое, но рассчитывал дожить до времен, когда между Землей и Блазой будет легальная транспортная магистраль. Миссия, с которой я впервые попал на Землю, изучала темпы научно-технического прогресса. По нашим расчетам, к 2030-у году это было реально. Не я один, мы все в это верили. В итоге я остался ни с чем, но это не главное. Пройдет время и здесь появится новая миссия, которая захочет узнать историю Земли и понять, почему их предшественники бежали. Смогут ли они вовремя остановиться, вот в чем вопрос.

«Что может сделать человека несчастным, кроме недостижимых желаний? — писал отец Сириус в монашеской келье, в годы странствий по православным монастырям. — Что может сделать человека беспомощным, кроме неведения? Не потому ли мы придумали скромный быт и простые истины? Мы создали искусственные ценности и поклоняемся им, потому что исконные нам недоступны. Они проходят за гранью нашего понимания». В буддийский период Сир дописал к этой фразе что-то на хинди, неразборчивым почерком, который не смог расшифровать «переводчик», и я не стала стараться. В моих стараниях теперь не было смысла.

Между мной и пропавшей Ксюхой Миша сделал выбор не в мою пользу, и его можно было понять. Впрочем, трагедии не было. Я знала, что мы встретимся. Мне подсказывала интуиция, я предчувствовала и была уверена, что с этим человеком разлучить навсегда меня сможет только могила. Полтора Блазианских года я искала возможность забрать его с Земли, пока в один прекрасный день он сам ни появился в моем жилище, как ни в чем не бывало: бодрый, в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Он привез подарки с запахом дома, рассказал все Ксюхины тайны и еще много интересного рассказал. Но это уже другая жизнь и совсем другая история.

 

Глава 15. ДРУГАЯ ЖИЗНЬ…

Никто не навестил меня на Блазе, ни Индер, ни Вега. У сигирийцев не принято ходить в гости. Хороший тон — встречаться на нейтральной территории. Со временем и мне пришлось оставить земные привычки. «Чем быстрее ты это сделаешь, тем легче будет», — сказали дети, и я приняла к сведению. Достаточно с меня того, что они чувствовали себя как дома и вспоминали Землю без ностальгии. Я же, чтобы отвлечься, сразу стала искать работу.

Рекомендации, которые Вега, как бывший шеф, приложил к моему резюме, были самыми лестными, но пользы не принесли. На Земле работали две сигирийские миссии, обе под эгидой Галактической службы безопасности и контроля, то есть, не по профилю. Кроме того, они принципиально не привлекали к работе землян. «То, чем мы занимаемся на вашей планете, — заявили они, — содержит секретную для человечества информацию».

Знала я, чем они занимаются, лучше, чем их начальство. Знала, что для контакта с землянами они используют человекоподобных альфов, из числа тех, что Вега с Володей отправили домой за профнепригодность. Эти ребята продолжают здороваться с пассажирами, заходя в автобус, и гулять по городу в одинаковых рубашках. Откровенно говоря, получив отказ, я испытала облегчение. Зато возможность беспрепятственно перемещаться между Землей и Блазой была потеряна.

Надежда осталась. Я продолжала искать работу, которая имела бы хоть косвенное отношение к внешней разведке. Моя специальность была признана редкой, уникальной, но не дефицитной, а многолетний опыт работы над лексикой автоматических «переводчиков» — ненужным. Не каждый год, даже не каждые сто лет, сигирийцы знакомились с новой цивилизацией и нуждались в адаптации языка. Моя работа с языком флионеров пригодилась только для библиотеки. В той же библиотеке меня пообещали иметь в виду и выставили за дверь. Тогда я решила искать работу ближе к связи и транспорту, но отсутствие технического образования свело мои шансы к нулю. На следующем этапе я была согласна на все, даже на самую малопрестижную и низкооплачиваемую работу, от которой отказались роботы. И там каждая вакансия предъявляла требования, которым я не соответствовала. Где-то надо было общаться без «переводчика», где-то — иметь при себе компьютер, который стоил как три моих модуля. В одном загадочном институте начальству не понравилась моя группа крови. Институт занимался производством еды, и я испугалась, уж не приняли ли меня за сырье? Фиаско преследовало меня одно за другим. «Зачем тебе работать? — удивлялись сиги. — Живи так».

«Так» на Блазе жила большая половина населения, и не делала из этого трагедии. Те, кого природа не одарила чрезвычайным энтузиазмом и не обременила такими же потребностями. Их главной задачей было не мешать тем, кто хочет и может работать. Бездельники здесь никого не раздражали. В сигирийском «коммунизме» пищи хватало всем, жилья было достаточно. Все необходимое для жизни предоставлялось государством бесплатно. Чтобы снять скромный модуль в нашем поселении требовался только биопаспорт. В Шаруме не требовалось ничего. Подземными коммуникациями сиги пользовались как люди тротуарами. Такси в небе было в достатке, и только в час-пик машину можно было ждать, как автобуса на городской остановке. Все привозилось на дом, и пища, и вода, и одежда. Для этого работали автоматические транспортеры. Надо было только уметь пользоваться сетевыми каталогами и грамотно ставить задачу машине. Сигирийских детей учили этому в школе раньше, чем арифметике. Особо одаренные ухитрялись иметь от государства больше положенного. Особо бездарные — не голодали. Сигирийское государство не было жадным и кормило всех, потому что похороны обходились дороже пожизненной кормежки.

Совсем другое дело частные конторы. Все услуги и товары, производимые ими, предназначались для требовательных сограждан и стоили баснословно дорого. Познакомившись с системой поближе, я поняла, что сиригийский коммунизм не только не отменил товарно-денежных отношений, а наоборот усугубил их. К примеру, частная лаборатория, где Сириусу взялись восстановить слэп, запросила сумму, которую я не заработала за всю жизнь. Если бы не Галей, от услуги пришлось бы отказаться. Из моих знакомых только он получал достаточно, чтобы спонсировать человеку психическое здоровье, которое почему-то не входило в перечень жизненно необходимых вещей.

Связь с Землей также не являлась предметом первой необходимости, поэтому государством не обеспечивалась. Это удовольствие находилось в частных руках двух миссий, которые поочередно отказали мне в трудоустройстве, а насчет одолжения сказали так: «Нам это категорически запрещено, но, учитывая обстоятельства, и в благодарность за то, что Вега нас иногда выручал, мы поможем». Когда я узнала сумму, которую мне, в виде исключения, придется уплатить за минуту связи, я решила, что вижу кошмарный сон. Определенно, шеф оказывал им услуги в приступе жадности, и коллеги дождались случая отомстить. Но, когда я узнала стоимость транспортировки одной биологической единицы с Земли, я решила, что собственный транспорт иметь дешевле. Хорошо, что я вовремя узнала стоимость частного транспорта. Только очень богатый альф мог себе позволить прогулку на собственной машине за пределы гравитационного поля планеты. Такую штуку приобрел Адам. В его «тарелке» было два этажа и несколько отсеков с удобствами, даже любительская обсерватория. В салоне лежали ковры на диванах.

— Здесь можно жить, — гордился хозяин. — Можно перелететь на Мигену, но делать там, по большому счету, нечего.

— А сколько времени, — спросила я, — эта машина потратит на перелет к Лунной Базе?

— Думаю, лет пятьсот, — сказал Адам, и смысл проживания в этом летучем дворце отпал сам собой.

«Надо искать работу, — настраивала я себя. — Любую. Желательно, хорошо оплачиваемую. Чтобы не просить у сигов милостыню, не брать в долг, а предложить им добавить к моей честно заработанной копейке недостающую пару миллионов. Это же совсем другой подход, — думала я. — Пусть я заработаю на мешок, с которым пойду побираться, так все же лучше, чем побираться с пустыми руками». Исполненная решимости, я в который раз набросилась на транспортный департамент. Я выразила готовность чистить сортир в дальнобойном корабле. Особенно, если этот сортир полетит к Земле. Но подобные заведения в серьезном транспорте не нуждались в чистке.

Работа пришла ко мне сама, когда я отчаялась. Когда стала посмешищем для детей и позорищем для самой себя. Работа нашла меня через объявление, которыми я бомбила блазианскую информационную сеть. Со мной связался вежливый бэт-сигириец, а я не поняла, о чем идет речь. Сначала он спросил, как я переношу излучение Красного Солнца? Потом предложил познакомиться лично.

— Зачем? — удивилась я.

Если бы мой собеседник не был исключительно вежлив и тактичен, я бы сразу послала его загорать… под этими самыми лучами. С какой стати меня, психоватую неудачницу, тиранить вопросами? Потом до меня дошло, что он говорит о работе. Сначала я неистово радовалась. Потом растерялась: работать с бэтами под Красным Солнцем… Неожиданно. Даже чудно.

Контора, пригласившая меня на работу, находилась в экваториальной зоне, в башне над подземным заводом, производящим микропроцессоры и прочие комплектующие, в том числе для транспортного оборудования. Красные лучи пронизывали башню насквозь, но мне разрешили работать дома, только иногда являться в офис на инструктаж. Я стала девятым членом команды и узнала, что девятка — для бэтов счастливое число. Контора занималась отладкой программных кодов непосредственно для конвейера. Технологический процесс был архисложным. Задачи менялись часто, и машина-кодировщик иногда ошибалась. В результате происходили сбои. Контора Сэпы, — так звали моего нового начальника, — являлась звеном в длинной цепи контроля.

— В тридцати процентах случаев, — объяснил мне Сэпа, — автоматика может найти причину сбоя сама. Мы повышаем процент, как можем. Абсолютной гарантии нет никогда.

Сэпу заинтриговала моя способность видеть гармонические аномалии, «сечь халтуру», как выразился бы Миша. Научно это свойство психики называется «дисгармонической аллергией» и крайне редко встречается у сигирийских рас. Мне предложили просмотреть длинные ряды символов и выделить участки, вид которых вызывает у меня «аллергию».

Подобную работу я делала в Секториуме не раз, о чем, собственно, свидетельствовало резюме. Особенного эффекта она не давала, но Сэпа пришел в восторг: двадцать процентов вероятности попадания! Без опыта! Без понятия о машинных языках! «Прекрасно!» — сказал он. С тех пор ежедневно на мой домашний компьютер приходили файлы с работы, и я, запершись в комнате, до головной боли высматривала материал. Иногда меня вызывали в офис для консультаций. Точнее, для учебы. Бэты нашли способ записывать в мозг информацию, которую человек все равно не усвоит, а для работы пригодится. Информация записалась, но на производительность труда не повлияла, и от меня отстали. Теперь меня звали в офис только для работы с файлами, которые пересылке не подлежали. Мне устроили рабочее место под крышей, где излучение не было таким пронзительным, надели на глаза фильтр. Коллеги беспокоились о моем самочувствии, но я привыкла и к свету, и к тому, что в местах обитания бэтов нечем дышать, так как кислорода они потребляют меньше, чем земляне и альфы. Да и к самим бэтам я тоже привыкла.

Прошло полгода и я привыкла ко всему, что меня окружало. Коллеги стали казаться мне необычайно милыми существами. Их серая кожа под Красным Солнцем приобретала приятный розовый оттенок, а моя становилась прозрачной. Они все были на голову ниже меня и говорили так тихо, что у меня непроизвольно обострился слух. Бэта-раса на девяносто процентов состояла из женских особей, и я, честно говоря, не понимала, чем их мужчины отличаются от женщин. Спросить было стыдно. К счастью, в языке «сиги» отсутствовало обращение мужского и женского рода. Или, наоборот, к сожалению, потому что я не знала, с женщинами работаю или в смешанном коллективе? Все бэта-сиги казались похожими друг на друга, только поработав с ними, я стала замечать разнообразие лиц и фигур.

То ли дело альфы-сигирийцы. Такого контраста в пределах расы я не встречала нигде. Человекоподобных, таких как Вега и Адам, среди альфов было не больше процента. Каждый раз, встретив такое существо, я испытывала желание кинуться к нему с вопросом, не землянин ли? Большинство же альфа-расы на людей походили мало. То есть, окажись такой тип на Земле, он бы выделялся в толпе гораздо больше Имо. Типичные альфы имели высокий рост, у них отсутствовала переносица и нос переходил в лоб без изгиба. У большинства не было волос, ресниц, и череп имел форму лампочки. Я встречала от природы беззубых альфов, карликов с большими головами, краснокожих субъектов, у которых во все стороны гнулись суставы, и это тоже были альфы. Только негров среди них не встречала, но слышала, что такая мутация тоже есть. Все они были абсолютно разными: добрыми, злыми, энергичными, заторможенными, болтливыми и молчаливыми, назойливыми и неприступными.

Одним словом, познакомившись с бэтами ближе, я привыкла, и была рада, что работаю с ними. Сэпа тоже был доволен моим прилежанием, которое иногда переходило границы. Джон же, как истинный американец, составил для меня график работы, в соответствии с экологической нормой, и возмущался, если я сидела за компьютером сверхурочно.

— Ты же повредишь здоровье, — говорил он, но зачем оно мне нужно здесь, на чужой планете, не объяснял.

Джон согласился жить со мной только из чувства долга. В новой школе у него появились друзья, там он оказался в среде таких же информалов, и никого не раздражал своими странностями. В ФД-школе со странностями были все. Конечно, среди будущих коллег ему было интереснее, но они с Имо посовещались и решили, что кто-то должен за мной присмотреть. Где жил Имо, я не знала, только подозревала, что он живет не один, и не спрашивала, чтобы не услышать подтверждение худшей догадки. Чем он занимался, я не знала тем более, и еще больше боялась спросить, поскольку на этот счет у меня были самые отвратительные подозрения.

Настал день, когда на моем счету набралась сумма достаточная для транспортировки Мишиной «туши» на Лунную Базу и аренду капсулы в один конец. Начало было положено неплохое, но за ним последовал ряд непредвиденных проблем, которые деньгами не решались. Чтобы привести на Блазу Ксюшу, требовалось согласие Веги. Ничье другое поручительство визы не открывало, потому что шеф был единственным ответственным лицом за все, что творилось на Земле под его руководством. И за последствия он оставался в ответе всю оставшуюся жизнь. Шеф уже прожил сто семьдесят земных лет и намеревался прожить еще, как минимум, столько же блазианских. Смешно было надеяться, что в следующем столетии его категорический отказ смягчится. Оставался последний шанс — говорить с миссионерами о нелегальной депортации, но мне не хватало духа для таких разговоров. Не говоря уже о финансах.

Впервые в жизни я стала считать деньги и ужаснулась, сколько стоило наше секторианское благополучие. Невероятно, как Веге удалось вынуть из государства такую сумму на сомнительный проект? Государство у сигов было небедное и на редкость незаметное глазу обывателя. Может, потому что не имело телевидения, а может, потому что не нуждалось в этих самых обывателях. Ни морально, ни материально от них не зависело. Я даже не понимала, каким образом оно управляется без парламента и президента, но мне объяснили так: все политико-правовые механизмы давно отлажены и работают так, что от личности управленца ничего не зависит. Я бы поспорила. За въездные визы у блазиан отвечает настоящая сволочь. Если бы ее переизбрать большинством голосов, мои проблемы решались бы проще.

И все-таки дела шли неплохо. Я была довольна собой и считала, что теперь меня должны уважать еще больше, но меня в основном ругали, списывали на пенсию раньше срока и возмущались, когда я работала, вместо того чтобы сидеть на лавке рядом с Ольгой Васильевной.

Джон после нашей вылазки к Флио заметно повзрослел. С ним произошло нечто особенное, заставившее его пересмотреть свой образ жизни, перестать брать пример с младшего брата. Джон делал потрясающие успехи в учебе. Не успел Секториум от него отказаться, как нашлась другая контора, не менее авторитетная, которая заявила о желании принять его на работу. Контора, как и наша, относилась к службе внешней разведки. Только, в отличие от нас, не мучила отдельно взятую планету. Она направляла экспедиции за пределы Галактики и остро нуждалась в операторах-фазодинамистах. Там вполне бы пригодились способности Джона. Он согласился, а я забеспокоилась. Такие экспедиции уходили на годы и не обязательно в сторону Земли. Его ожидала жизнь вояжера, жизнь в неизвестности, связанная с риском. Работа во внешней разведке всегда связана с риском, фазодинамические приборы — риск дополнительный, а диагностика диких планет… Джону ли не знать, чем иногда кончается такая диагностика. За время, пока мы обживали Блазу, Сириусу легче не стало. Землян не подпускали к нему. «Не на что смотреть, — заявляли лаборанты, — когда появятся результаты, вас пригласят». Представить себе Джона на его месте я не могла и не хотела.

— Сынок, — приставала я к нему, — может, ты найдешь себе работу поближе? Не на Блазе, так на других сигирийских планетах?

Джон обижался: как я не понимаю, что специалисту его профиля нечего делать там, где изнанки мироздания не существует, где не вяжутся гиперузлы, не давит ментосфера, не мешают жить матрицы редуктивной природы. Чтобы утешить меня, он рассказывал истории о планетах, похожих на Землю. О том, какой огромный и неизвестный космос предстоит исследовать ему в будущем. О том, что однажды он вернется на Землю, чтобы узнать о ней все, и новому Секториуму нечего будет бояться, потому что он будет во всеоружии. Джон был мечтателем и фантазером, а я слушала и боялась, что однажды он вернется на Землю, чтобы расквитаться с «белыми» за родителей, а я не буду знать, поэтому не смогу уберечь его от такого глупого шага.

С Имо по возвращении из экспедиции случилась противоположная крайность. Он отказался не только от дальнейшей учебы, но и от диспетчерской работы, к которой его готовила Лого-школа. То, что работа ему не подходит, Имо понял давно, и после закрытия Секториума без лишних церемоний простился с работодателями. Конечно, у меня возникло подозрение, что его выгнали оттуда за разгильдяйство, но в жизни Имо с той поры наступила ясность и определенность. Он вернулся на Блазу, о чем уведомил родственников. Жить с нами он все равно не стал, родственники обрадовались преждевременно, только теперь мы общались немного чаще. Где Имо жил, по-прежнему не знал никто. Где он пропадал неделями, тем более никто не знал. О своих отлучках Имо не докладывал. Просто однажды пропадала связь, потом появлялась. Он бы с удовольствием игнорировал нас вообще, но отец заложил в него программу меня охранять, и программа работала. Со сбоями, но работала, совершенно точно. Имо не то чтобы охранял, он держал меня в поле зрения. Пас, иначе не называется. Пас не только меня, но и Джона. Когда он находился на Блазе, регулярно звонил и спрашивал, где мы? Если место не казалось ему благонадежным, он интересовался, что мы там делаем? Только застав меня с Адамом, Имо вопросов не задавал. Может, перекладывал ответственность на Адама. Может, как и я, боялся услышать ответ. В глубине души Имо ему доверял, но не испытывал дружеской симпатии. Скорее, соблюдал нейтралитет и терпел, потому что на Блазе деться от Адама было некуда. Конечно, Мишу Имо терпел бы с большим удовольствием, потому что знал его. Чего ожидать от Адама, мои детишки не знали. И я не знала. Никто не знал, даже сам Адам. В их жизни появился новый дядя, которого никто не знал толком, даже те, кто проработали с ним много лет. Я же знала Адама, как мне казалось, лучше всех. Знала так, как не следовало бы знать подобное существо.

В Шаруме Адам был знаменит. Его считали преуспевающим шоумейкером и одиозной фигурой. Круг его общения был тот же, что на Земле, — в основном, граждане с сомнительной репутацией. Репутация самого Адама тоже не была безупречной, как и образ жизни, от которого он иногда отдыхал, сидя на моем диване. Он проникал в модуль, садился и молчал. После спектаклей он уставал неимоверно. Усталость выходила из него часами. День он мог сидеть неподвижно, глядя в одну точку. Со временем я привыкла к таким перформансам и стала воспринимать его как мебель: демонстративно стирала с него пыль и поливала вместе с кактусом, так как Адам по сути своей от кактуса не отличался. Как-то от безделья я разрисовала его косметикой, которой на Блазе почти не пользовалась. Загримировала под куртизанку, напудрила и заплела дурацкие косички. Зрелище получилось омерзительное. Адам не шевельнулся.

— Как ты можешь это терпеть? — удивилась я. — Ни одни мужик бы не позволил…

— Я не мужик, — ответил он, — я актер, — что соответствовало действительности в абсолюте.

Не нашлось бы во Вселенной второго существа, которое бы настолько соответствовало профессии.

Сценический псевдоним Адама остался прежним: Галей-Марсианин. Смысл слова Галей его поклонники объяснили мне быстро и просто: мифическое чудовище, сотворенное из огня. Оно когда-то водилось среди звезд Сириуса. Чудовище, ужасное с виду, но сентиментальное и ранимое внутри. По легенде, оно обладает магической силой, и использует эту силу без стыда и совести. Только слово «Марсианин» ввело в заблуждение театралов: «Вроде бы есть такая населенная планета, Земля, — рассказывали они, — вокруг которой вращается пустынная планета, Марс». То есть, Галей-отшельник, если образно выразиться на их родном языке. И это тоже соответствовало действительности. По крайней мере, кто такой Галей, знали только Вега, Индер, да я, по чистой случайности. Для остальных Адам был просто альфом-сигирийцем, вне всякого сомнения, типичнейшим альфом. Так же, как для землян он был типичным землянином. Для всех, кроме моей соседки Ольги Васильевны. Она Адама, иначе, как «черт безрогий», за глаза не величала. Она с первого взгляда невзлюбила его и отговаривала Вегу, когда тот только собирался взять Адама на работу. Ольга Васильевна была недовольна потом, когда поведение Адама не раз ставило контору на грань провала. Особенно она презирала его теперь, когда Адам стал мозолить глаза старушке.

— Чего он повадился? — ворчала она. — Не можешь сказать, чтобы больше сюда не ходил? Зачем это женщине с альфом путаться? Незачем это вовсе. (Я деликатно промолчала). Столько интересных мужчин за тобой ухаживало. А это что за чучело? Он совершенно тебе не пара.

«Интересными мужчинами» Ольга Васильевна называла многоликого Мишу, и больше всех сокрушалась, что не погуляла на нашей свадьбе. Теперь, из-за присутствия в моем модуле ужасного Галея и подозрительного Джона, она лишилась возможности безвылазно торчать у меня в гостях. Только частенько заходила убедиться, что я жива и на месте. Была бы ее воля, она превратила бы наши соседские жилплощади в коммуналку с общей кухней, и обязала бы Имо вернуться в семью. Только его Ольга Васильевна неистово любила и называла чудо-ребенком. Имо ел все, чем угощали, никогда не перечил и имел терпение часами слушать воспоминания о Земле. Ее беззаветную любовь не пошатнуло даже известие, что чудо выросло, и устроилось работать в Шарум.

Для меня же эта новость стала настоящим шоком. В промежутках между бездельем и загулами, Имо снял в ремесленном квартале закуток, расписал его от пола до потолка, прибил вывеску «Салон татуировки», и себя заодно оформил себя, как ходячую рекламу. Когда я увидела его в новой роли, ужаснулась… Ладно, затылок, ладно, задницу… но как можно было разрисовать себе спину? Позвоночный столб между лопатками был изображен так четко, словно с живого человека сняли кожу. Ненормальная мода пошла в Шаруме, рисовать на себе анатомические разрезы и рваные раны. Боюсь, что пошла именно из Имкиного салона. В помещении стоял аромат наркотических благовоний. Среди аромата стоял стул и стол, где лежали клиенты, а Имо рисовал на них ужасы вселенской катастрофы. Откуда ему в голову лезли такие сюжеты? И почему их надо тиражировать на телах сограждан? Как бы я ни относилась к творчеству Имо, он дорвался до любимой работы, и доводы о том, что прошлая работа была престижнее со всех сторон, пропускал мимо ушей.

Иногда Имо приходил в гости с мылом, которое Индер готовил на Земле к началу каникул, раздевался и ложился на пол. Это означало, что нам с Джоном предстоит субботник. Мы добросовестно трудились, и, когда клиент был чист как младенец, валились с ног от усталости. Имо наоборот, отдыхал с массажем и замышлял новые сюжеты, потому что на следующий день он снова был разрисован до позвоночника. Его рабочая конура тоже нуждалась в очистке, но я предчувствовала момент и уходила работать в офис. Джон не возвращался из школы. Мы врали, покрывая друг друга, пока настенные росписи не отмывались сами.

Однажды я наведалась в салон без предупреждения, чтобы посмотреть, как выглядит мой сын с тряпкой в руках. Наведалась и пожалела об этом. Произошло то, что давно назревало. То, чего я старалась избежать, что неотвратимо висело надо мной с первого дня поселения на Блазе. В тот день в салоне я все-таки напоролась на Морковку.

Хозяина не было на месте. Там, засучив рукава, орудовало пульверизатором это странное существо. Оно наносило краску поверх старых рисунков, и заметило меня раньше, чем я успела опомниться. Ужас обуял меня. Ужас, сравнимый с посещением пещеры плотоядного динозавра. По ее взгляду стало ясно: «Попалась!». Я бы с радостным позором убежала прочь, но дверь захлопнулась. Ноги подкосились подо мной. Возможно, я бы с удовольствием упала в обморок, если б было, куда упасть.

— Сядь здесь, — басом сказала Морковка и указала на рабочий стул Имо, где спала Булочка.

От волнения я чуть не села на Булочку.

— Зови меня Ласта. Что? — догадалась Ласта. — Плохо звучит для родного языка? Тогда зови Лата. Что? Тоже плохо звучит?

— Может быть, Лада? — предложила я. — Если вам все равно.

— Тогда зови Лада, — согласилась Морковка.

К моему удивлению, Лада-Морковка оказалась неглупа и образована. Она получила ту же инженерную аттестацию, что Миша, и это говорило о многом. Более того, она работала в серьезной структуре, отвечающей за внешнюю безопасность, а туда, как в КГБ, кого попало не брали. По социальному статусу Имо ей в прислуги не годился. Он не подходил ей ни коим образом, ни по каким параметрам. Лада была гораздо старше, чуть ли не с Имо ростом, носила вязаную шапку, потому что наверняка была лысой. Я бы приняла ее за тренера по какой-нибудь борьбе. Факт, что они с Мишей имеют одну и ту же специальность, поверг меня в шок. Они могли быть знакомы, если бы Миша во время стажировки на Блазе не тосковал по женщинам, а увлекался сигирийскими барышнями. Что серьезную даму могло привлечь в моем ребенке? Разве что, размеры мускулатуры. Вопрос престижа Ладу не волновал. Она изъяснялась откровенно, трезво рассуждала о жизни и не питала иллюзий. О том, что в отношении моего сына у нее самые серьезные намерения, она объявила сразу. И о том, что этот гаденыш не счел своим долгом ответить взаимностью, тоже не умолчала. Насчет последнего я не судила бы однозначно. Имо все-таки оставил Булочку на попечение этой особы. Кому попало он Булочку не доверял.

— Как Имо обращается к вам? — спросила я, расхрабрившись. — Каким именем называет?

— Никаким, — ответила она.

— Ведь это дикость! Вы не должны ему позволять.

— Ха! — ответила Лада-Морковка.

Годы общения с моим сыном научили ее выражаться лаконично и помалкивать вместо того, чтобы впустую молоть языком. Этапы развития их взаимоотношений Лада обрисовала так:

— Мальчик хотел научиться технике секса. Долг каждой опытной женщины поделиться навыками. Не так ли?

— Так, — согласилась я.

— Что же в этом плохого?

— Ничего. Совсем ничего. Все более чем естественно.

— Потом оказалось, что мы подходим друг другу. Ведь это важно!

— Конечно. Что может быть важнее?

— Тогда зачем ему искать кого-то еще? Зачем тратить время и силы, если есть подходящая женщина?

— Действительно, зачем?

— Его могло смутить, что я альфийка. Но ведь ты сама подала пример того, как между альфами и людьми может быть прекрасный секс. Не так ли?

«И правда, какой пример я подала ребенку? В высшей степени непотребный пример я ему подала», — думала я про себя, а вслух соглашалась:

— Прекрасный секс. Конечно, ничем не хуже какого-нибудь другого секса.

— Вот, — восторжествовала Лада, — а Имо не хочет понять, как ему повезло. Не каждому юноше его возраста выпадает такая удача. Бывает, они до старости ищут достойную пару, а находят разочарование.

За несколько минут общения Ладе удалось меня убедить. Я готова была своими руками тащить в загс своего несознательного молокососа. Только когда появился Имо, мне значительно полегчало. Вернись он чуть раньше, я бы даже не совершила глупость. Дело в том, что я сдуру пригласила Морковку в гости, а она сдуру пришла.

— Кто тебя тащил за язык? — возмущался Имо, когда информация о ее посещении достигла его ушей. — Делать было нечего?

— Что ты думаешь об этой даме? — спросила я, пользуясь тем, что он сам завел разговор.

— Ничего, — ответил сердитый Имо. — Я вообще о ней не думаю.

— А есть ли на свете дама, о которой ты думаешь?

Ответа не прозвучало. Глупо было рассчитывать на ответ. Я утешилась тем, что загсы на Блазе отсутствуют, и парами жить в обществе не принято. Принято встречаться опять же на нейтральных, приспособленных для этого территориях.

Лада-Морковка пришла ко мне в гости незамедлительно. Мудро рассудила, что, промедли она с визитом, он может вовсе не состояться. Неусыпное око Ольги Васильевны узрело на парковке частную машину. Она взяла мешочек муки из земных запасов, и решила по-соседски меня угостить, потому что знала: мука в моем доме лишней не бывает. Я предложила гостье присоединиться к нашей компании, но Ольга Васильевна, увидев Морковку, засуетилась. Вспомнила, что забыла сделать что-то важное по хозяйству. Наверно, подоить корову. Попрощалась и упорхнула. Так я второй раз в жизни осталась с Ладой наедине. Ей уже никто не мешал меня обработать.

«А почему бы нет? — решила я тогда. — Какая нормальная девушка составит пару человеку, который все время молчит, которому на все наплевать, в том числе, на саму девушку?» Я вдруг стала бояться, что Лада передумает, и мой несчастный сынок привыкнет обходиться без женской ласки. Но, когда она ушла, мне опять полегчало.

— Ну и личностей ты приваживаешь к себе, Ирина, — упрекала меня Ольга Васильевна. — Где только находишь таких? Одна другого хлеще. У меня спина похолодела от взгляда этой альфийки. Вы что, вместе работаете?

— Да, — ответила я, — в одной веселой конторе.

Минул год, прежде чем я смогла отказаться от «переводчика»; поймала себя на мысли, что без него легче общаться, несмотря на акцент. В конце концов, это приспособление меня компрометировало. Даже с детьми я частенько переходила на «сиги» и, если бы не Ольга Васильевна, стала бы забывать русский. Дела все еще шли неплохо. Я также скучала по Мише, но звонить не решалась. Мне нечем было порадовать его. Как переправить на Блазу Ксюху, я по-прежнему не представляла, но знала точно: решение есть, а раз так, значит, никуда не денется, найдется. Верила же я, что сигирийская медицина поможет Сириусу. Спустя год никто кроме меня не верил, и надо же, дождались.

На мой рабочий стол пришло извещение: можно прийти посмотреть. Приглашались все желающие, но я пошла в лабораторию одна, надеясь обсудить кое-что с Сириусом с глазу на глаз, прежде чем его задушат вопросами. Лаборант, зэт-сигириец, встретил меня у парковки и сразу разочаровал:

— Пациент не узнает себя в зеркале, — предупредил он. — Не помнит ничего, но уже сидит, смотрит по сторонам и рефлексирует.

Интересно было, как он отрефлексирует на меня? Лаборанту тоже было интересно. Он вел меня по катакомбам рабочих помещений и предвкушал успех:

— Мы взяли контейнеры с флорой, которую Индер привез с Земли, — рассказывал он. — Устроили оазис родной природы и поместили его туда. Пациент ожил. Если таким образом пойдут дела, мы восстановим и личность, и память. Даже если не восстановим, мы уже неплохо продвинулись.

— Что значит, «не восстановим»? — спросила я, но лаборант пригласил меня на платформу, которая опустилась в тропический зимний сад, в настоящий рай с цветниками, зарослями лиан и виноградников, среди которых по ошибке распустился куст родной сирени.

От ароматов я потеряла дар речи.

— Похоже на Землю? — с гордостью спросил мой сопровождающий. Я не знала, что сказать, как успеть надышаться родиной прежде, чем меня попросят отсюда.

Сириус сидел в кресле, которое тоже когда-то стояло во владениях Индера. Сидел молча и грустно. На меня он обратил внимание постольку поскольку. Незнакомые лица, похожие на землян, проникали в павильон нечасто.

— Можно мне переехать сюда? — спросила я Сириуса. — У меня тоже есть кресло. И палатка…

Сириус не понял вопроса, но идея показалась мне стоящей, я пошла делиться ею с лаборантом. Почему бы, собственно, мне не пожить здесь, не оценить микроклимат, над которым они так вдохновенно работали? Кто лучше меня поможет им ухаживать за садом?

— С пациентом кто-нибудь занимается речью? — спросила я. — Какой-нибудь речью на каком-нибудь языке?

— Комплексная терапия родной природой хорошо влияет на землянина, — ответил сиг, и мне расхотелось переезжать в сад с палаткой.

— Для здоровья землянина недостаточно ароматной клумбы, — заметила я.

— Здесь не только клумбы, — сказал лаборант. — Есть еще элементы родственной фауны.

— Червей и гусениц, которых передал вам Индер, тоже для здоровья землянина недостаточно!

— Если это гусеница, то она весьма крупна собой, — сказал лаборант, и я насторожилась.

— Что у вас здесь?

Наверно, общение с природой плохо повлияло на меня, лишило способности понимать «сиги», и я надела на ухо позорный «переводчик».

— Повтори еще раз, что вы привезли с планеты?

Лаборант растерялся.

— Там сидит. Разве его не видно? В углу, — он указал на угол павильона, заваленный прелой листвой и ветками.

— Что еще за шутки?

Я пошла смотреть, осторожно, как тропу в медвежье логово, пересекла линию газона, за которым открывалась панорама мусорной кучи. В углу не было никого. Мое намерение разобраться в ситуации только окрепло. Я сняла «переводчик» и опять пошла к лаборанту, но из темноты выпрыгнуло что-то, схватило меня за ногу и пронзительно завыло. Я упала в листья, но существо не отпустило меня.

— Ирына! Ирына! — кричало оно. — Хвала Аллаху, Ирына!

— Махмуд, ты?.. — закричала я в ответ.

Лаборант прибежал на крики.

— Ирына… — плакал Махмуд, а я старалась освободить колено. При этом мы валялись в компосте, дергали конечностями, издавали звуки, к которым местные биотехники не привыкли. Лаборант замер над нами, не понимая, кому требуется помощь, и что тут, собственно, происходит?

— Махмуд, успокойся! — просила я. — Ради Аллаха, возьми себя в руки!

При виде зэта-сига маленькое шоколадное создание забилось обратно в компост. Я поднялась с вывихом, отряхнулась, потребовала разъяснений.

— Он всегда здесь жил, — сообщил лаборант. — Я думал, так надо. Индер отдал контейнер, разрешил использовать его, а он сидел внутри. Я и использовал.

За что я всегда уважала зэтов, это за ясное понимание проблемы и способность видеть решение там, где его нет.

— Я заберу его.

— Для чего? — не понял лаборант.

— Просто так. Заберу и все.

В такси Махмуд испугался и закрыл лицо рукавом.

— Вай, вай! — закричал Махмуд. — Мы умрем, Ирына!

«Ничего себе, дела, — думала я. Ситуация не укладывалась в голове. — Не приведи Аллах, такси возьмет попутчика, Хабиби умрет от страха. В чем дело? Много лет он общался с гуманоидами. Что должно было произойти? Что надо было сотворить с Махмудом, чтобы он прятался от света в помойной куче?»

В модуле Махмуду легче не стало. Он залез под стол и стал общаться со мной оттуда.

— Я чуть не умер, Ирына! — сообщил Махмуд. — Вай, хабиби! Вай, как плохо Махмуду жить.

Ни биопаспорта, ни визы, ни причины здесь находиться у несчастного Хабиби не было. У него не было элементарного набора дыхательных и световых фильтров, не говоря о прочих приспособлениях, которыми сиги снабжают прибывающих инопланетян. Как он выжил, — понять было невозможно, потому что опыта выживания на чужих планетах у Хабиби не было тоже. Разве что, в пустынях. Как он забрался на Блазу, — тем более было непостижимо. Махмуд этого просто не помнил. После непрекращающегося годичного стресса его память напоминала рваную тряпку.

— Позвать сюда Вегу? — спросила я.

— Нет, нет! — взмолился старик. — Нет, хабиби, не губи Махмуда! Они придут… Они убьют, хабиби! Они хотят Махмуда убить! Спрячь Махмуда, Ирына!

Вместо Веги я срочно вызвала Джона. Он пришел и заглянул под стол. Наверно, он увидел там что-то странное, потому что глядел долго. А потом выпрямился и повел меня в соседнюю комнату.

— Кто-то хорошо поработал со слэпом этого человека.

— Что сделали с его слэпом?

— Думаю, использовали как донорский орган. Что тебя удивляет? — не понял Джон. — Разве ты не знала, что человеческие слэпы могут подселяться в чужой организм? Разве ты никогда на Земле это не наблюдала? Если не остановить процесс, его личность полностью уйдет в тело Сириуса.

Мое терпение лопнуло. Джон объяснял подробности, а я уже связывалась с шефом. Джон пытался меня успокоить, но я уже завелась. В тот день я достала из небытия не только шефа, но и Индера. Не стала ничего объяснять, просто назначила встречу в фойе того самого экспериментария. В то же фойе я пригласила явиться ответственное лицо, которое уверяло нас, что от процедур в его учреждении ни одному землянину плохо не станет. Каждого приглашенного я заверила лично, что если кто вздумает уклониться от разговора, я устрою первый в истории Галактики судебный процесс землян против братьев по разуму.

Явились все. Гума и тот пришел, хоть его и не звали. Может, чувствовал за собой вину или просто ходил хвостом за Индером. Впервые, год спустя, мы встретились лично, но совсем не по радостной причине. Скандал получился тот, что надо. Мне не пришлось ничего доказывать, не пришлось везти Махмуда на это сборище, я просто подключилась к транслятору, оставленному в модуле, чтобы ответственные лица полюбовались, во что они превратили жизнелюбивого и мужественного человека.

Лаборанты поспешили свалить вину на Вегу. Он должен был контролировать утечку населения с планеты и отвечать за возможные казусы. Вега своей правоты не уступил: «Прежде чем использовать живое существо как донорский ресурс, надо было выяснить, кто оно и откуда взялось», — утверждал он. Лаборант в таких вопросах был подкован: «Знаю я человеческую этику, — сообщил лаборант, — их культура допускает донорские отношения между совместимыми особями». Наш бывший шеф поставил лаборанта на место, объяснив, что этика изучена им не до конца, что подобные отношения у людей имеют место только в случае добровольного согласия, которое не было получено от Махмуда и не могло быть, так как старику не предоставили даже «переводчик». Для лаборанта стало открытием, что Махмуд умеет говорить, и он оправдался тем, что архив человеческих языков на базе небогат. «Он знает столько языков, — засвидетельствовали мы хором, — что подошел бы любой человеческий «переводчик». Лаборант совсем стушевался и стал осыпать нас медицинскими подробностями происшедшего. Он утверждал, что усечение слэпа сделано в пределах допустимого, что со временем он восстановится, что это на самом деле не вредно, а очень даже полезно землянину иногда побегать по чужой планете в состоянии психического расстройства. Но если люди такие недотроги, то, пожалуйста, он выберет другой метод восстановления Сириуса, потому что проблема кажется ему интересной настолько, что он готов над ней работать бесплатно.

Совсем бесплатно не получилось. Я оштрафовала его лабораторию на куст сирени вместе с кубометром грунта, срезала разных веточек для рассады и отправила в модуль грузовой почтой за его счет. «Если у такого идиота разрослось, — решила я, — у меня тем более разрастется».

Секториане не расходились. Оставшись одни в фойе, они поругались между собой.

— Как он мог войти в контейнер? — пытал Индера шеф. Тот только разводил руками. — Как он там не издох по дороге? Почему ты не проверил капсулу, прежде чем закрыть ее?

— Кто ж знал, что она с начинкой? Ты тоже смотри, кому визу даешь! Он же не выезжал. Надо было элементарно проинструктировать…

— Не давал я ему визу! Не давал! — оправдывался шеф.

— Стоп! — вмешалась я. — Господа сигирийцы, как вас понять? Вы обещали каждому желающему легальный выезд.

Мои бывшие коллеги замолчали. Первый раз в их присутствии я выслушала речь без «переводчика» и выразилась на «сиги».

— Что ему делать здесь? — спросил Вега. — Если бы он адаптировался также легко, как ты… Кроме вас с Мишей, никому смысла не имело сюда перебираться. Да, я предлагал. Формально. Было бы садизмом с моей стороны перевозить вас сюда.

Слово «садизм» Вега произнес по-русски.

— А мы не садисты, — добавил Индер.

— Да, — подал голос Гума, — не садисты… — это была его работа проверять контейнеры перед закупоркой и отправкой, и то, что Индер при свидетелях не надавал ему по шее, было для него редкой удачей.

«В самом дела, — подумала я, — что землянам делать на Блазе? Они бы здесь дохли от скуки так же, как я на Земле. Потому что на Земле у меня нет ни пропавших детей, ни любимых внуков, ни работы, ни бизнеса, как у Петра, ни рыбалки, как у Олега Палыча».

Шеф пошел провожать меня до парковки.

— Не переживай, — сказал он. — Я найду способ вернуть Махмуда на Землю.

— Там он сразу попадет в психушку и никогда из нее не выйдет.

— Здесь он вернее туда попадет.

— Его надо лечить. Надо заставить этих идиотов… В таком виде он на Земле появиться не может. Я не отпущу его.

— Попробуй сама, — предложил шеф. — Если он признал тебя, попробуй. Пусть поживет, успокоится, начнет соображать.

— Вы думаете?..

— Почему бы нет? Изолируй его от гуманоидов. Пусть считает, что находится на Земле. А когда решишь, что он готов к обратной дороге, свяжись со мной.

— А может быть?..

— Что?

— …Вы найдете способ переслать сюда Мишу с Ксенией?

— Ксении на Блазе не будет, — отрезал шеф. — Я уже объяснял и не намерен к этому возвращаться.

Настроение испортилось. Сколько раз я зарекалась, с шефом запретных тем не касаться…

— Соскучилась?

— Очень.

— Ирина, даже не думай об этом! Если представится возможность, я отправлю тебя на Землю навестить их, но не более того!

— А если не представится? Если не представится никогда?

Если бы мне сказали на Земле, что я буду жить с сумасшедшим Махмудом неопределенное время на одной территории, я сошла бы с ума тотчас же. Теперь выбора не было ни у меня, ни у Махмуда. Старик день-деньской сидел молча и тихо, притаившись в шкафу, и наблюдал за мной в щелочку. Там же он спал, принимал пищу; когда не чуял опасности, выходил погулять вокруг шкафа. Но стоило в модуле появиться Джону или включиться компьютеру, закапывался в тряпки, как ящерица в песок. Первые дни показались мне адом. Махмуд боялся всего: выскакивающих голограмм, магнитных замков, шороха лифтовой площадки, которая бродила между тремя этажами. При нем мне не было смысла работать, потому что я не воспринимала вокруг себя ничего, кроме Махмуда. Казалось, этому не будет конца.

Ольга Васильевна первая заподозрила неладное, налила в пузырек растительное масло из драгоценных запасов, и пришла меня угостить. Увидев гостью, Махмуд повел себя как дикарь. Он не спрятался. Он издал звериный рык и кинулся на Ольгу Васильевну с объятиями. Я чудом успела схватить его за подол, и мы загремели вниз по винтовой лестнице. Ольга Васильевна выронила масло. Впервые я видела, как столетняя дама, перелетела через парапет и вынесла наружную дверь, которая весила килограмм пятьсот.

Когда я сочла своим долгом явиться к старушке с извинениями, она уже успокоилась, и встретила меня с философским безразличием:

— Ну и личностей ты приваживаешь, Ирина, — в который раз вздохнула она. — Где только находишь таких?

С ней оставалось только согласиться, личности у меня заводятся, прямо скажем, неординарные. Тут уж ничего не попишешь.

Вторым существом, заподозрившим в моей жизни неладное, стал Сэпа. Он велел мне явиться в офис, но работу не дал. Вместо этого коллеги стали кормить меня маленькими самодельными конфетами, похожими на мармелад. Ничего подобного мне на Блазе не попадалось, и я удивилась. Оказывается, они, мои хорошие, решили, что я затосковала по дому, и навели справки: как утешить землянина, когда ему плохо? Оказывается, землянина надо утешать вкусным кормом. Особенно хорошо землянин успокаивается, если ему дать конфету. Тогда мои бэты навели справку: как приготовить конфету, чтобы землянин съел, и его желудку не стало плохо от чужбины так же, как душе.

— В этих сладких штучках, — уверяли они, — ингредиенты те, что надо. Ничего вредного.

И я утешилась. Успокоилась. Припадок нежности к этим существам растопил мою душу и заставил поверить, что доброта — вовсе не изобретение человечества.

Вернувшись домой, я первым делом навела справки, чем можно угостить бэтов, чтобы они знали, что земляне могут быть благодарными. Оказалось, бэты лопают почти то же, что люди, кроме мяса и животных жиров. Но даже если скормить им хорошо проваренную курицу, вреда не будет. А уж сладости они едят какие угодно и не толстеют.

Немного подумав, я взяла пакетик муки и пузырек масла, заброшенный в модуль Ольгой Васильевной, присовокупила к ним кое-что из местных продуктов, выпросила у Ольги Васильевны еще немного какао-порошка для глазури, и совершила импровизацию на тему печенья. Результат меня удивил. Махмуд поел с удовольствием, Джону моя стряпня напомнила Землю, Ольга Васильевна спросила рецепт. Я решилась отнести на работу партию для пробы. Мои бэты ели и жмурились от удовольствия. Служебные разговоры уступили место обсуждению кулинарных проблем. Бэты мне объяснили, что такое «сладкий крем», от которого сиги без ума, а я пообещала при случае сделать мороженное и дослать в офис остатки печенья. Как выяснилось, зря. Печенье съел Имо. Пришел, увидел никем не охраняемое блюдо и покончил с ним вмиг.

— Больше ничего странного в модуле не заметил? — спросила я.

Имо отрицательно помотал головой. Он и не ожидал здесь увидеть ничего странного. Насмерть перепуганного Махмуда я нашла в любимом шкафу. Он заикался от ужаса: двухметровый гуманоид проник в модуль и бесцеремонно вел себя… Махмуд решил, что его нашли. Имо он не узнал. В памяти остался десятилетний мальчик, которого они Мишей катали на катере по Красному морю и учили пользоваться аквалангом. Воспоминаний о взрослом Имо у Махмуда не сохранилось, и узнать знакомое лицо старик не имел возможности: Имо закрывал глаза зеркальным ободом и никогда не снимал с себя компьютер. Издали он действительно напоминал агента спецслужб по розыску беглых землян, а разрисованные мускулы не производили впечатления человеческого тела. «Куплю телесной краски, — решила я, — одолжу у Лады пульверизатор и покрашу его в первозданный цвет».

— К тебе дракон в постель заползет, а ты не заметишь, — выговаривала я ему. Имо не обращал внимания, тем более что дракон в его постель давно уже заполз.

Он привез мне Булку, оставил кое-что из вещей и предупредил, что в ближайшие дни его на Блазе не будет. Я насторожилась. Прежде Булка путешествовала с ним. Что за дела у него возникли там, куда с кошками не пускают? И с каких пор Имо стал спрашивать разрешение на пронос животного?

— Скажи хоть, в зоне Сириуса будешь или нет?

— Нет, — ответил Имо. — Не скажу.

Я заставила себя отвлечься. Совершила новую импровизацию, на тему безе, которое Ольга Васильевна назвала «пемзой из сгущенки», и пошла на работу.

На работу я стала ходить теперь регулярно. Бэты учили меня основам местной кулинарии, я их учила бездельничать в рабочее время. Мы здорово сблизились, получив нагоняй от начальства. Ничто так не сближает, как общий нагоняй, который мы пережили, продолжая посиделки на нейтральной территории. Они расспрашивали меня о Земле, о людях. Обо мне, в частности, им было особенно интересно. Так незаметно и деликатно мы подобрались к проблеме, которая мучила меня в последние дни, и которую я считала исключительно своей собственной. В жизни не слушала советов, только теперь мне почему-то стало небезразлично, что скажут коллеги? То, что я услышала, меня потрясло:

— Привози проблему к нам, — сказали коллеги. — Привози обязательно.

Дома я задумалась над предложением. Вега запретил подпускать гуманоидов к Махмуду. Бэты советовали нечто противоположное. Решение надо было принять мне. Решение, от которого, возможно, зависела последующая жизнь человека, ответственность за которого я по глупости взвалила на себя. Зачем я это сделала, не имея ни опыта, ни терпения? Зачем вцепилась в Махмуда? Неужели Миша не нашел бы на Земле психиатра, способного ему помочь? Ведь мы с Махмудом, если разобраться, даже не друзья, а я ради него иду на риск, за который меня могут депортировать с Блазы. Только успокоившись, я поняла, что происходит, и устыдилась. «Мир был чист до сотворения разума, — проповедовал Сириус в юные годы. — В нем не было жадности, зависти. Никому бы в голову не пришло размышлять о выгоде…» Махмуд в жизни никому не желал зла, и был способен отдать последнее, чтобы помочь незнакомцу. Этот пожилой человек никогда не путал наших имен, не забывал дней рождения, и, если бы кто из нас, не приведи Господи, пропадал в пустыне… я не знаю, как бы действовал он, но уж точно не задавал бы себе постыдных вопросов.

В такси Махмуд вел себя тихо, как обреченный, идущий на виселицу. Но, увидев моих новых коллег, забился в кабину лифта и не захотел выходить. Сэпа сам полез к нему с угощением, но Махмуд корм у инопланетян не брал. До конца Красного дня не было уверенности, что дело не закончится скандалом. Все еще только начиналось. Сначала Хабиби укусил Сэпу, потом укусил еще двух сотрудников фирмы одного за другим.

— Хватит, — решила я. — Мы едем домой.

— Подожди, — попросили они, и тогда Махмуд еще раз укусил Сэпу, но совсем не больно. Так… на испуг.

— Он прелесть, — сказал мой начальник, и дело пошло.

Меня тут же выпроводили домой отдыхать, но едва такси снизилось на парковку модуля, как поступил тревожный сигнал:

— Хабиби удрал в конвейерный отсек. Как он туда пролез? — недоумевали в конторе. — Там же все герметично!

— Не может быть!

— Но он там находится, и мы не можем выманить его обратно. Возвращайся, пока он не убился.

Как укушенная, я помчалась обратно на том же такси, но когда машина садилась у офиса, поступил следующий звонок:

— Хабиби вылез сам, — сообщили мне. — Он успокоился, стал отзываться на «Хабиби», даже поел. Лучше отправляйся домой, чтобы он опять не занервничал.

С облегчением, я повернула к дому, но на подлете мне опять позвонили:

— Хабиби впал в беспамятство и стал издавать звериные звуки, — сказал Сэпа. — Мы в растерянности, не знаем, что делать.

Пока я добралась до работы, бэты успели проконсультироваться и выяснить: Хабиби уснул и храпит, что землянину по природе не противопоказано. Меня даже к дверям не пустили, сказали, что сами ходят на цыпочках, и лишние телодвижения в офисе ни к чему.

Когда я опять добралась до дома, Махмуд проснулся, и ухитрился порвать себе ухо. Оно застряло в педали подъемной площадки. Ни один сигирийский подъемник не был рассчитан на то, чтобы в него вползали на четвереньках, растопырив уши.

— Ухо прирастет или его лучше отрезать? — волновался Сэпа.

В ужасе, я развернула такси, но в офис меня опять не пустили. Сказали, что Махмуд делает первые попытки общения, и ему не надо мешать.

Когда я очередной раз вернулась к модулю, у башни сидел Адам. Он курил сигару, выпуская синие облака, и критически смотрел на происходящее.

— Ты что ли по небу маячишь? — спросил он. — У меня с утра в глазах рябит от этой машины.

Он заставил меня принять снотворное и лечь в постель, но не успел подействовать препарат, как снова включился коммутатор:

— Хаба сделал намаз, — сообщили мне, — но Аллах его не услышал. Что делать?

— Сейчас приеду, — ответила я, — попрошу Аллаха вынуть из ушей бананы.

Вроде бы я встала на ноги и в одной пижаме пошла наверх, но наткнулась на Адама. Он отнял у меня коммутатор, отправил в постель и запер дверь спальни.

С Аллахом я беседовала во сне:

— Что поделать? — говорил Аллах. — Он умчался на край света. О чем думал, слушай?!

— Пожалуйста, — просила я. — В виде исключения. Он же не хотел. Он думал, Аллах так велик, что края света для него не бывает.

— Так-то оно так… — отвечал Аллах. — Только совесть иметь надо. Если каждый мусульманин станет убегать с планеты…

— Нет, — обещала я. — Клянусь, этот первый и последний!

Видно, мне удалось его убедить. Следующий звонок прозвучал нескоро.

— Сегодня мы с Хабой делали намаз вместе, — обрадовали меня коллеги. — Аллах нас услышал.

— Вы, ребята, с этим поосторожнее…

— Знаем, — ответили ребята. — Мы знаем о Земле все, поэтому сознательно приняли ислам.

Адам, услышав новость, расхохотался.

— Теперь ты точно узнаешь, кто из них баба, а кто мужик, — сказал он. — . Хаба разберется и наденет паранджу на кого следует.

Когда я в следующий раз явилась в офис, все мои бэты были в порядке. Паранджу надел сам Махмуд. Вернее, обмотал голову платком так, что торчал только нос.

— Ирына! — воскликнул он. — Девочка моя любимая! Девочка моя кирасывая! Как я скучаль! Вай, хабиби, как скучаль!

— Здравствуй, Махмуд, — сказала я. — Привет всем новообращенным. Аллах акбар, одним словом.

— Аллах акбар, — ответили они. — Нет Бога кроме Аллаха, и Махмуд — пророк его на Блазе.

— Ах, вот даже как! — я растерялась. — Можно мне слегка поработать… на священной территории, если никто не против?

Истинноверы были заняты делом, и мне никто не мешал последовать их примеру.

Махмуд принес на мой рабочий стол стакан с теплой жидкостью.

— Твой любимый красный чай, — сказал он.

В свете моей любимой звезды любой чай выглядел красным, но я попробовала. Действительно, что-то есть. Махмуд кормил всех, поил всех, на «сиги» говорил лучше меня. Кроме того, Махмуд освоил простейшие операции с сигирийским компьютером. Прежде он от техники только шарахался.

Отработав смену, я наблюдала два намаза, три чаепития и одну прогулку под красным закатом двух закадычных друзей, Хабы и Сэпы. Взявшись за руки, они неспешно волоклись мимо моего рабочего стола по внешней веранде сначала в одну, потом в другую сторону, и философствовали о жизни. Я поняла, что самое время звонить Веге.

— Привози его завтра к карантину, — сказал бывший шеф. — Встречу вас там.

Сказано — сделано.

— Ты рад, что снова увидишь Землю? — спросила я Махмуда в дороге.

— Рад, — ответил он. — Вах, как рад.

— С Лунной Базы обязательно свяжись с Мишей, пусть он встретит. Где ты будешь жить? В Дамаске или в Александрии?

— Аллах знает, — ответил Хаба. — Доброму человеку везде место найдется.

— Ты ведь не станешь скитаться по пустыне, Махмуд?

— Махмуд родился в пустыне. Пустыня Махмуду родной дом.

Я снабдила Хабу дискетой для Миши. Точнее, вшила ее в подол халата, в надежде, что миссионеры не будут шмонать на пересадке почтенного старца. Вега встретил нас и терпеливо ждал, когда мы простимся. Махмуд держался, велел мне беречь себя и детей, не плакать и не переживать за него.

— Махмуд здесь для того, чтобы спасти вас, — напомнил он, — моих родных, самых близких, самых добрых друзей. Другой цели в жизни Махмуда нет.

Вега повел его в карантин, а я смотрела вслед и думала: «Надо же, через несколько дней его встретит Мишка. А я останусь здесь скучать и надеяться. Даже Аллах не знает, когда мы увидимся снова. Как мне не хватает этого человека. Разве я могла представить, что мне будет так его не хватать?»

Из космопорта я в расстроенных чувствах отправилась в офис, но мои чудесные коллеги сказали: «Не надо работать. Сходи и позвони Мише на Землю. Почему ты не сделала это до сих пор? Разве мы так мало тебе платим?» И я помчалась в контору, которая курировала нынешних земных сигирийцев. Помчалась туда, где мне не пришлось объяснять, кто я такая и зачем это делаю… Заказала три минуты связи со спутниковой сетью Земли и стала ждать.

— Можно говорить из дома, — предложил диспетчер.

— Нет, — сказала я. — До дома не дотерплю. Давайте связь и быстрее.

После первого длинного гудка замерло сердце.

— Алло, — ответил женский голос, чего собственно следовало ожидать от Миши Галкина. Наверно, я попала в ночь. С какой стати ему водить женщин среди бела дня?

— Будьте добры, Михаила, — произнесла я как можно более официально.

— Ирина Александровна, вы уже в Минске? — ответил голос.

— Ксюша, я тебя не узнала!

— Борисыч на кухне, обед готовит. Позвать?

— Слушаю, — снял трубку Миша, и у меня перехватило дыхание. — Ирка! — воскликнул он. — Чтоб я сдох, если это не Ирка дотащила свою задницу до телефона!

— Ирин Александровна, я вас приглашаю на день рождения, — перебила его Ксюха. — Приходите, а то Борисыч весь кайф обломает! Мне некем его нейтрализовать. Приходите! Он так скучает по вас!

— Она весь город хочет пригласить! Она думает, что квартира резиновая!

— Мне двадцать лет! — обиделась Ксю. — А этому скупердосу места жалко! Приезжайте, Ирина Александровна! Заберите его от меня. Он уже достал! У меня из-за него никакой личной жизни, — жаловалась она. — А у него из-за меня.

Три минуты мы несли в эфир несусветную чепуху. Точнее, они несли, а я плакала. Когда время закончилось, я не могла вспомнить, было ли сказано самое важное, то, из-за чего я решилась потратиться на звонок: о дискете, вшитой в подол Махмуда, где я в подробности изложила историю его эмиграции в контейнере с оранжереей. В доказательство, что идея не так уж тупа, я посылала на Землю живого Махмуда. Миша с Ксюшей разрывались от желания рассказать мне всю свою жизнь, но мешали друг дружке. А когда связь прервалась, наверняка поссорились.

Домой я плыла в тумане воспоминаний. Мне было хорошо и грустно, как давно уже не было, но коммутатор вернул меня к реальности:

— Ты не поверишь, — сказал Вега, — он опять удрал.

— Кто удрал?

— Махмуд. Стоило мне отвернуться, его и след простыл. Будь начеку. Возможно, он попробует к тебе вернуться.

С ужасом я вспомнила, как сама учила его обращаться с такси, писала на рукаве иероглифы транспортных кодировок.

Не доехав до дома, я стала организовывать засаду. Сэпа был предупрежден первым, Джон послан дежурить в модуль, Индер контролировал окрестности экспериментария. На всякий случай, я предупредила Адама. Вдруг Хабу занесет в Шарум? В театральных кварталах сплетни о пришельцах распространяются молниеносно. Ни в одной из точек Махмуд не появился. Первым его нашел Вега, через службу внешней разведки. Поймал в такси, черт знает где, над промышленным сектором, где пассажирский транспорт не летает. Махмуд любовался планетой с высоты. Вега запер его в гостинице космопорта, но Махмуд сбежал опять. С той поры его никто не ловил. Где добрый человек нашел пристанище, мы не знали. Время от времени он появлялся, то у меня, то у Сэпы, привозил подарки, расспрашивал о здоровье и на свое здоровье не жаловался. Иногда оставался ночевать, но, выспавшись, уходил с рассветом. Ему не нужен был ни «переводчик», ни документ. Он не брал в дорогу даже теплого халата. Он говорил, что Блаза — его родной дом, что здесь у него есть все необходимое, а в лишнем Махмуд никогда не нуждался.

— Добилась своего? — упрекнул меня шеф. — Куда ты его адаптировала? К Земле или к Блазе?

Мне было чертовски перед ним стыдно.

 

Глава 16. …И СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ

Чудо случилось на восходе Синей Звезды, когда пришельцы спят в своих подземельях, если не развлекаются в Шаруме. Другие удовольствия вдали от светила им, бездельникам, не по карману. С парковки взлетело такси. У башни показалась фигура с рюкзаком и тремя чемоданами. Два чемодана фигура несла в руках, третий — пихала коленом. Я оделась, поднялась к дверям. Снаружи топтался Миша. Не просто топтался, он взламывал дверной код, стеснялся оповестить хозяев о своем прибытии.

Отпирая дверь, я боялась, что видение растворится, но Миша все еще маячил в сумерках.

— Сюрприз! — сообщил он, а я подозрительно потрогала кончик его шарфа. — Если я тебя обниму, Беспупович не вылетит на меня с кулаками?

— Почему не предупредил? — спросила я, не веря глазам.

— Не бойся, знаю я, с кем ты спишь, — сказал он, и пнул чемодан на площадку лифта. — Думал, ты обрадуешься.

— Я рада.

— …Но он дома и спросонья ужасно ревнив.

— Если ты про Адама, то он совсем неревнив. Откуда ты взялся?

— Если он неревнив, тогда я войду? Или у тебя уже кто-то другой?

— Мишка… — дошло до меня. — Мишка приехал… — но шарф я по-прежнему не отпускала, боялась проснуться. В таком виде мы спустились в холл.

Адам, как назло, гостил у меня, и вышел на шум растрепанный, в домашнем халате, чтобы развеять последние Мишины сомнения. Они молча пожали друг другу руки. Адам сел в кресло, как глава семьи, важно уставился на гостя.

— Это отнеси им… — распоряжался Миша, выкладывая на стол пакеты. Он кивнул на соседний модуль, где проживали Семен Семеныч с Ольгой Васильевной. — Это съедим сразу, это может лежать… — он выставлял банки и коробки, в основном с едой, и объяснял, что это. На случай, если мы забыли. — Как жизнь? — обратился Миша к Адаму. — Половая и творческая…

— Не спрашивай его, — попросила я. — Адам в медитации. Я сама расскажу все, что тебе интересно.

— Где он? — не понял Миша.

— У него творческая жизнь вне сцены. Перформанс такой: молчит и ничего не слышит. В Шаруме ему бы молчать не дали, поэтому он временно живет здесь, и ты к нему, пожалуйста, не цепляйся.

— Временно? — улыбнулся Миша, роясь в чемодане. — Когда закончится его время?

— Когда кто-нибудь выведет его из себя. Кстати, он понимает артикуляцию…

— Может, ему ослепнуть для полного перформанса?

— Миша, я тебе не советую…

— Так… — продолжил Миша и протянул мне пакет, доверху набитый шоколадными конфетами. — Ксюха выбирала. К ней все претензии. Молчит… Фу ты, ну ты! Какие мы загадочные. А курит? Адам, дорогой, ты куришь?

Адам кивнул.

— На, — Миша вынул пачку из блока сигарет, — сходи покури. Мне с Иркой посекретничать надо.

Адам выполнил его просьбу наполовину: закурил, но при этом не двинулся с места.

— Парень не воткнулся что ли? — спросил Миша, выразительно артикулируя.

— Боюсь, что воткнулся и теперь уж точно не уйдет. Ты забыл его противный характер?

— Кто еще в доме?

— Никого.

— «Гвозди» с прослушкой?..

— Если ты не забил… — ответила я и стала заваривать чай. — Я на Блазе резидент, и не работаю на разведку.

Мы разместились у стола. Адам пододвинул кресло и взял еще сигарету. Я выложила конфеты в вазу и расставила чашки.

— Рассказывай все по порядку. Как Ксюху нашел, рассказывай.

— Сама нашлась. Набегалась и пришла. Со мной живет, между прочим. Мать смирилась. До нее дошло, что с отцом родным лучше, чем без присмотра.

— Потому что ты лишил девочку личной жизни?

— Что это за жизнь у нее такая, личная? — возмутился Миша. — Нашла себе нового урода. Здоровенный, как твоя Макака, а мозгов еще меньше. Так ему на ринге последние извилины разровняли. Я сказал: еще раз вдвоем их увижу, пусть пеняют на себя. Где только чмырей таких находит? Мне назло что ли? Я бы давно приехал, если бы не этот козел. Мне же надо срочно с Макакой поговорить. Тут такие дела… Я, похоже, смогу вернуть его корабль. Собственно, поэтому я здесь, — сказал он, но вдруг спохватился и указал на Адама. — Он тебе не напоминает корабельное привидение?

— Как вернуть корабль? Что ты придумал?

— Ты еще не знаешь, за что шеф выгнал Ксюху… Слушай, он так и будет пялиться? Скажи ему…

— Он давно не видел тебя, — ответила я за Адама. — Не волнуйся, скоро ты ему наскучишь, он сам уйдет. Выкладывай, что у вас там?

Миша сомневался. С порога было ясно, что он приехал не просто так. Что идей у него в голове больше, чем еды в чемоданах, а едой он запасся надолго.

— Короче, — решился Миша, — то, что Ксюха не уничтожила координату, это я верно сообразил. Точнее, она ее зашифровала и отправила без адреса, свободной почтой, за пределы Галактики. Девчонка все рассчитала верно: бесхозных файлов бродит по Магистралям тьма тьмущая. Вероятность, что кто-то заинтересуется, ниже ноля, но, даже если предположить такой маразм, вскрыть файл все равно невозможно. Во-первых, это может сделать только землянин, так как в замке есть элементы генного кода; во-вторых… не родился еще землянин, который хакнет мой фирменный шифр; а в-третьих…

Миша глотнул чая.

— А в-третьих? — спросила я.

— …В-третьих, нахрена землянину координаты Флио? Почему он вообще должен лезть в чужой файл?

— Миша, за что ее уволил шеф?

— Вот! — сказал Миша, и глотнул еще. — Так мы подошли к главному вопросу. — Он затянулся сигаретой и посмотрел на Адама. — Слышишь, старуха, убрала бы ты свой перформанс. Чего он смотрит?

— Извини, я не умею его прогонять. Он не слушается.

— Тогда пойдем, погуляем.

— Бесполезно, он пойдет с нами. Лучше говори, не виляй. Все равно придет Джон…

— В общем, дела таковы, — расхрабрился Миша. — Ломанули ее письмо моментально… Не в Галактике. У черта на рогах. Обратная координата… я думал, издеваются, таких координат не бывает. Короче, вскрыли земляне. Мало того, прислали Ксюхе ответ. Мало того, что прислали ответ, в гости зовут. Имкин корабль, говорят, только верните, сами поставим на маршрут. Только, говорят, приезжайте, посмотрите, как люди должны жить по-человечески. В цивильных, так сказать, условиях. Ты хочешь посмотреть, как белые люди живут на том конце Вселенной?

— Ты бредишь, Мишка!

— Вот! И кукла моя решила, что с нее прикололись. Поперла к шефу, дуреха. Угадай, что сделал шеф?

— Упал в обморок.

— Упал, но сначала отрубил связь с внешним космосом, велел Ксюхе убираться наверх, доучиваться в универе, а о работе на сигов забыть, если жизнь дорога. Тогда же он всех собрал и объявил о закрытии конторы, потом залег на дно и стал дожидаться нас. Теперь соображай как следует…

— Фроны. Все-таки где-то есть…

— Да уж, немного в космосе найдется землян, способных на такое западло.

— Все-таки не информационная цивилизация…

— Вот опять! — рассердился Миша. — Что ты называешь информационной цивилизацией, объясни мне, наконец?

— А может, информационная. В гости, говоришь? Интересно было бы прокатиться, но шеф не разрешит Ксюхе уйти с Земли.

— Почему?

— Шеф уверен, пока она там, мы вне опасности. Наверно потому, что контакт идет через нее, а на Землю фроны сунуться побоятся. Будь они хоть сто раз информационные, что-то их на Земле пугает.

— Вот именно, пугает! Почему они зацепили тебя в Хартии на чужом корабле? И на Землю сунуться побоялись. Почему?

— Сначала надо узнать, кто это был.

— Не узнаешь! — заявил Миша. — Не узнаешь! Это невозможно узнать! Нельзя узнать то, чего не было! Пока еще не было!

— Ты как Птицелов…

— Правильно, — согласился Миша, — только он побоялся сказать, а я говорю: это был привет из будущего! Совершенно точно!

— От кого?

— На этот вопрос кроме Птицелова никто не ответит. А Птицелов не ответит, потому что дурак! Соображай! Соображай быстро, зачем он прислал на Землю Макаку, да еще с кораблем? Соображай, что может так пугать фронов в нашем замусоленном шарике? Я тебе скажу. Их пугает собственное будущее! И более ничего. — Миша опять посмотрел на Адама. Взгляд у того был, мягко говоря, настороженный. — Ну… я тебе говорил о принципах движения под «парусом»… Почему твой хахель флионерский его сюда пригнал, поняла?

— Кажется, мы повели себя глупо.

— Это называется «нырнули по уши в говно».

— И Флио засветили…

— Не то слово! Мы им устроили такой парад планет, что шеф и тот обосрался. Все! Хватит теории. С Блазы я вытащу Ксюхин файл, потом скинемся, кто сколько сможет, и перформанса твоего за карман потрясем. Арендуем дальнобойную «кастрюлю» и пойдем к Флио. Не верю, что Прицелов не найдет для сыночка запасной пульт. Тем более, что задницы дымятся у них обоих. У нас у всех, между прочим, задницы дымятся.

— Боже мой… Сколько лет мы будем добираться до Флио на сигирийской машине?

— Я все сосчитал, — успокоил меня Миша. — Не надо думать, что я из ума выжил. Всего-то лет двести пятьдесят. Но мы возьмем на борт Индера с лабораторией. У него, кстати, задница дымится не хуже.

— Миша! Даже если ты ограбишь все банки Галактики, тебе не хватит на такой срок аренды.

— Кто это будет арендовать на двести лет? На сколько наскребем. А там… пусть догонят.

— Ты хочешь угнать корабль?

— Предложи что-нибудь умнее.

— А если в нем живой пилот вместо автоматики?

— Значит, он нам поможет… если не захочет стать мертвым пилотом.

— Угон с заложником?

— Нам только добраться до Птицелова, а потом… Обещаю, что все будут довольны. А кое-кто просто счастлив. Мне только зайти на корабль, и я откачаю время обратно. Юной девой вернешься в прошлое. Клянусь, я понял, как эта штука работает!

— Фантастика.

— Фантастика — это снегоход египетского производства, — заверил меня Миша. — Я же говорю о вполне реальных вещах: добраться до Птицелова и взять его за клюв. Потом прошвырнуться до фронов, если не передумают. Надо дать инструкции Макаке, чтобы выбрал хороший транспорт. Остальное — не его забота.

— Кто тебе сказал, что он распоряжается транспортом?

— В диспетчерской-то… не договорится?

— Он давно перебрался в Шарум.

— Какого черта? — опешил Миша.

— Салон татуировки открыл, — объяснила я, но до Миши доходило туго.

— Что я слышу? Здоровый мужик сиди и рисует? Вместо того, чтобы дежурить на Магистрали, на единственном приличном транспортном пути Галактики?

— Боюсь, что дело обстоит именно так.

— Бред… — не поверил Миша. — Имо сменил Магистраль на кисточку? Он у тебя здоров? Башкой не треснулся?

— Надеюсь, нет.

— И ему не стыдно?

— У меня сложилось впечатление, что не стыдно.

Миша умолк. Его рассудок отказывался принять новость. Мише требовалось время, чтобы осмыслить…

— Что он за мужик? — досадовал Миша. — Я в его годы ломал базы НАСА. Я в двадцать лет уже работал на космос и думал, что могу все… Нет, есть вещи, которых я не понимаю и никогда не научусь понимать.

— Миша, он вырос в космосе, — напомнила я. — Ему не пришлось мечтать.

— Каждый нормальный пацан должен мечтать о космосе с первого класса… А он? Что за мужик, я тебя спрашиваю?

— Ты тоже не о космосе мечтал в первом классе! — рассердилась я. — Дырку ты мечтал просверлить в стенке девичьего туалета! Даже украл в кабинете труда коловорот!

— Все ты знаешь…

— Знаю. И как тебе влетело за это, тоже знаю. Так что не надо критиковать моего ребенка. У него своя жизнь.

— Так! — встрепенулся Миша. — Едем в Шарум. Сейчас же! Мне надо кое-что обсудить с этим рисовальщиком. Я должен видеть своими глазами! Поднимайся, поехали!

— Отдохнул бы с дороги, отоспался…

— В гробу отоспимся! — настаивал Миша. — Пока я жив, не будем терять время. И перформанса с собой возьмем для массовки. Собирайся, мать!

Адам остался в кресле у кухонного стола. Только проводил нас взглядом и прикурил еще одну сигарету.

— Я так и думал, — жаловался Миша, — так и знал, что случится фигня. С утра все через жопу. Сначала в карантине облучили, потом отобрали архивный допуск. Я уже, видишь ли, не сотрудник внешней разведки. Я теперь так, эскимо на палочке. Ну и денек!

Миша поглядел на тусклое блазианское небо, по которому метались огоньки машин, словно метеоритный дождь, далекие и безучастные к нашим проблемам. Не припомню, когда я в последний раз ждала такси дольше пяти минут. Миша продолжал ворчать. Его не устраивал блазианский транспорт, не только планетарный, но и галактический; ему не по сердцу пришлись манеры Адама; даже собственным новым ботинкам Миша не был рад, поскольку натер мозоль.

— Это Ксюха!… — оправдывался Миша. — Надень да надень, а то, как бомж ходишь… Кому я здесь нужен в ботинках?

Машины не было с четверть часа. Теория Мишиного невезения уже не нуждалась в доказательствах.

— Какая сволочь догадалась отрезать ваш кишлак от подземной трассы? — ругался он. — Они думают, пришельцы не способны набрать код на панели? — его взгляд привлекла машина Адама, которая занимала больше половины посадочной площади «кишлака». — А эта каракатица?.. Управляется в режиме такси?

— Да, но надо спросить разрешение. Адам не любит, когда угоняют его машину.

— Так чего ж ты молчала? — Миша вынул из кармана коммутатор и развернул голографический экран в кухонном отсеке модуля. — Адам Славабогувич, — обратился он к владельцу машины, — не будешь ли ты любезен, одолжить нам свой тарантас? А? Что ты сказал? Почтет за честь, — объяснил Миша молчание в динамике. — Вот спасибо! — раскланялся он. — Премного буду обязан. — А когда закончил лицедействовать, приложил динамик к моему уху. — Ты слышишь, чтобы кто-нибудь возражал?

В динамике по-прежнему была тишина, но Адам успел подняться в башню. Он вышел, показал Мише кулак и зашел обратно.

— Бывают же козлы, — огорчился Миша, и поднял взгляд в безнадежное небо.

— Такими друзьями были…

— Кто ж знал, что он женщину уведет у меня из-под носа.

— Не надоело тебе?

— Я? Между прочим, сам шеф сказал, что Славабогувич нам, человекам, не товарищ! Между прочим, просил на тебя повлиять.

— Влияй…

— Серьезно, с ним не все чисто.

— А поточнее?

— Ты что, шефа не знаешь? Когда это он объяснял? Он только орать да пугать горазд…

— Тогда о чем речь? — удивилась я и умолкла.

Страшно было представить, на какую пошлость может вдохновить Мишу информация про Адама, которую скрывал шеф.

— Когда он сбежал, его искала не только контора, — сообщил Миша, но объяснить не успел.

Адам снова вышел из башни, только уже одетым; махнул нам рукой и пошел к машине.

— Знаешь, — шепнул Миша, — в каталоге сигов информация о нем отсутствует.

— Именно поэтому он плохой, а ты — лапочка? Миша, тебе не приходило в голову, что его достали поклонники?

— Конечно, — усмехнулся Миша, забираясь к Адаму в машину. — Задрали беднягу на сувениры. — И добавил тише. — Информация исчезла до того, как он дорвался до сцены.

Мы расселись в салоне, машина набрала высоту. Миша занял место с видом на ландшафт, и умолк.

— Рассказывай, — попросила я. — Как вы живете, рассказывай. Как без лифтов обходитесь, тоже рассказывай…

— Кто обходится? Я? — удивился Миша.

— Разве их не свернули?

— О чем ты? Модули и те свернуть не успели. Драпали, как с пожара. В твоем саду, между прочим, еще дышать можно. Если бы туда сигирийский генератор, я бы запустил систему, как было. Лифты в норме. Одна кабина, правда. Мы с Петькой заключили контракт: я обеспечиваю ему транспорт, он мне — зарплату. Скоро у меня и с миссией контракт будет.

— Как тебе удалось?

— Капсула Лунной Базы однажды заблудилась… — признался Миша, — немного повисела над мегаполисом. Какие репортажи по сети ходили, ты бы видела! Еще раз заблудится — считай, мое жалование удвоилось, а она заблудится, об этом я позабочусь.

— Как тебе не стыдно?

— А им? Сколько можно упрашивать по-хорошему? Или я должен был ждать с Блазы погоды? Или, думаешь, я на твоей «Тойоте» сюда добрался?

— Не сомневаюсь, что ты их шантажировал.

— Я предупредил сразу: «Ребята, давайте дружить, не вам на здоровье ссориться с дядей Мишей». Они сказали: «Расслабься, абориген». Я и расслабился. Хорошо расслабился… В тот же день прибежали: «Миша, родной, выручай!» Подожди, они у меня еще в подземке не застревали…

— Не боишься, что однажды они тебя вычислят?

— Мне-то что? Не имеют права… Не имеют лицензии воспитывать аборигенов. Пусть соображают, как их приручить и задобрить, а я подскажу, если не сообразят.

— Рэкет в космических масштабах.

— Опять… Я же предупредил: не хотят по-хорошему, будем по обстоятельствам. Ирка, они боятся нас, как прокаженных! Только и ждут, что мы фронов в Галактику притащим. А уж как они боятся фронов, аж цепенеют. Объясни, почему?

— Вернем корабль, узнаем. Но будет ли потом возможность поделиться знаниями?

— Ах, родная моя, — вздохнул Миша, — мне уже пятьдесят. Не ровен час, помру когда-нибудь, так хоть узнаю что-нибудь интересное. А то ведь, все равно помру, но ничего не узнаю…

Адам посадил машину над ремесленным кварталом и дал понять, что обратный путь нам предстоит проделать самостоятельно. Вниз мы спускались вдвоем с Мишей, который прежде здесь не бывал, и чуть не заблудились в коридорах между салончиками и лавочками. Прежде я ходила сюда с маяком, наводящим на цель, но Миша торопился, и устройство осталось дома.

Ремесленный Шарум произвел на Мишу угнетающее впечатление, он ушел в себя и перестал разглядывать длинноногих девиц, идущих навстречу, а зря. На щеке одной из них я заметила свежую татуировку, и поняла, что мы у цели.

— Не предупреждай его, — сказал Миша. — Сюрприз буду делать.

Никто и не собирался предупреждать. Мне пришло сообщение из клиники Сира с просьбой зайти. Я хотела узнать, в чем дело, но возня с коммутатором мешала нервному Мише сосредоточиться.

Имо был застигнут врасплох. В одиночестве, если не считать Булки, он сидел в своем закутке, чистил инструментарий и не ждал посетителей. Пока гость исполнял сюрприз, а хозяин его приветствовал, я осмотрелась. Впервые у меня появилась возможность спокойно рассмотреть стены и прочесть надписи.

— Имо, — заехал издалека Миша. — Как ты смотришь на то, чтобы еще раз навестить отца?

Идея не вызвала у сына энтузиазма. Миша изложил ему планы на ближайшие двести лет, но понимания не нашел. А мне попались на стене знакомые оттиски, выдавленные «талисманом» в свежей штукатурке. Я разглядела вмятину от безглавой птицы, от распятия «самолета» с глазом в треугольнике, от белой «шляпы» в пене облаков. Меня озадачило продолжение ряда — несколько аналогичных оттисков с символикой, которой я прежде не встречала.

— Миша, — позвала я, но мой товарищ увяз в безнадежной дискуссии.

— Нет, — сказал ему Имо. — Я не участвую.

— Ты не хочешь вернуть корабль?

— Нет, не хочу, — он продолжал начищать инструмент. Словом, делал все, чтобы Миша как можно быстрее вскипел, остыл и впал в состояние апатии.

— Миша, — повторила я, — посмотри сюда, пожалуйста.

Миша обернулся, уперся взглядом в стену и застыл.

Имо занимался работой. К нему в мастерскую сунулась рожа, но, увидев нас, исчезла. Миша созерцал оттиски. В его голове шел процесс, сравнимый с поиском выключателя в темном сарае. Чтобы обработать информацию, ему требовался дополнительный анализ. С годами Миша все чаще искал «выключатель», а «сарай» становился все шире и все темнее. В один прекрасный момент в нем просто перегорела лампа. Имо продолжал чистить инструмент. Он делал это по обыкновению неторопливо и обстоятельно.

— Хочешь сказать, — спросил Миша, — то есть, ты намекаешь на то, что… — он провел пальцем по цепи круглых вмятин, — то есть, дело в том…

— …что ты второй раз наступил на старые грабли. Ты опять недооценил сообразительность Макаки.

— Твоей Макаки? — уточнил он, указывая на Имо пальцем.

Имо продолжал орудовать раствором и щеткой.

— У нас водятся другие Макаки?

— То есть, паршивец сунул шефу фальшивый пульт, а тот сгоряча его сцапал?

— Спроси…

— Теперь он шляется по Вселенной, а я сижу и ломаю голову?..

— Спроси, спроси…

Миша убрал палец, указующий на Имо, и встал над ним.

— Сынок, ты сунул шефу фуфло?

— Я отдал то, что ему принадлежало, — честно сказал сынок.

Можно подумать, он хотя бы раз в жизни соврал.

— А то, что принадлежало тебе, куда девалось?

— Мне принадлежит.

Миша вздохнул с невероятным облегчением и присел на рабочий стол.

— Сынок, — произнес он вкрадчиво, — одолжи мне этот чертов корабль, коли не шутишь. Одолжи мне его немедленно.

— Нет, — ответил Имо.

— Ты поняла, что он сказал? — обратился ко мне Миша.

— Разве он сказал не по-русски?

— Имо!!!

— Нет, — повторил Имо. — Колхоза на борту не будет.

Тут Миша вскипел.

— Так! — воскликнул он, вскочил и заложил руки за спину, что свидетельствовало о намерении как минимум ругаться матом. — Мать! Сходи погуляй! Мне надо потолковать кое с кем!

— Когда потолкуешь, — попросила я, — ремень не надевай. Я вернусь и тоже потолкую.

Меня вынесло в коридор и понесло по течению. Замелькали витрины, зарябило в глазах от прохожих. Ноги выбирали маршрут, не советуясь с головой, коридоры сплелись в тупик, местность перестала казаться знакомой. Повернув обратно, я связалась с клиникой.

— Лучше приди, — просил лаборант. — Дело, можно сказать, деликатное. Я не могу сам. Вы же меня потом отругаете. Пусть придут все земляне, особенно Вега.

Лаборант привел массу аргументов в пользу консилиума. На самом деле, здорово струсил. Правильно мы надрали ему задницу в прошлый раз.

Пока я выясняла, что там происходит, заблудилась. На этот раз заблудилась серьезно и остановилась, посмотреть с компьютера схему коммуникаций. Машина просила уточнить район. Сети этажей и переходов казались бесконечными. Вокруг прогуливались надменные гуманоиды. «Спрошу координату, и меня сдадут в зоопарк», — подумала я и пошла наугад. Любая дорога подземелья должна упираться в лифт, который вынесет на транспортную площадь. Площадь имеет маркировку, по которой легко ориентируются рассеянные пришельцы.

Дорога была длинной, витрины приглашали отдохнуть, развлечься. Ни одного предложения о помощи. Расстояние между лифтами в старых кварталах могло достигать двух километров. Совершенно точно, что именно в такой коридор я угодила. Здесь предлагалась даже интимная экзотика, но только не транспорт. Даже справки навести было негде. Единственное справочное бюро и то оказалось интимным, точнее «шпионским», — так я перевела иероглиф в белом фонаре, под которым сидел грустный альф, не разглядевший во мне клиентку. «Шпионская справка, — дошло до меня. — Справка!»

Я вернулась. Альф подозрительно смотрел на меня снизу вверх.

— Информацию продаем? — спросила я.

— Продаем.

— Любую или только шпионскую?

— Секретную — за отдельную плату, — сообщил альф.

— Схема ближайшего выхода к такси, во сколько мне обойдется?

Альф назвал цену, и я решила, что можно поблуждать еще. Не останусь же я в Шаруме навечно. За такую сумму я лучше куплю еще один маяк-путеводитель. Только маяки поблизости не продавались. «До чего же вредными бывают альфы», — думала я, но не уходила. Альф смотрел внимательно, словно читал мысли. Ему было интересно, чем кончится.

— Информацию о тиагонах дать сможешь?

— Зачем тебе тиагоны? — спросил альф.

— Вот что, парень, у меня тоже справка платная. Хочешь — расскажу. Только тебе это дорого обойдется.

— Сколько? — обнаглел он.

— Так, есть информация или нет?

— О блазианских — есть. О других — достану.

— Ничего себе! Это же засекречено! Это интимное, личное дело.

— У меня работа такая, покупать и продавать тайны, — сообщил альф. — И мое кредо. Если хочешь знать, я ненавижу тайны.

— Хорошо, — согласилась я. — Мне нужна полная информация об одном блазианском тиагоне, а потом кратчайший путь до такси. Взамен я не доложу властям, чем ты тут занимаешься. — Альф надулся. — Шучу. Две справки за одну цену, идет? У тебя, я вижу, мало клиентов. Не упусти шанс!

Он встал, поднял край занавески и пригласил меня вползти в офис, нелегально вырытый между складами двух магазинов. Я вползла и в темноте нащупала кресло. Экран осветил помещение, завешанные шторами стены. Компьютерная панель оказалась на подлокотнике. Я ввела запрос, стала ждать.

Что-то ненормальное сегодня творилось на Блазе с самого утра: неожиданный Мишин приезд, новая выходка Имо, которую я пока что не могла воспринимать серьезно; новости про Сириуса; мое нелепое блуждание, которое окончилось в неожиданном месте. С какой стати мне понадобилась информация о Галее именно сейчас, если я много лет сознательно ее избегала?

Монитор мигнул, сменив картинку. «Информация отсутствует», — сообщил он. Определенно, Миша был прав. Когда Адам покинул Землю, произошло нечто более серьезное, чем нам тогда показалось. Идея связать его побег с фронами пришла мне в голову только сейчас. Возможно, в прошлой жизни, за которую тиагона не судят, Адам знал о них что-то лишнее и не хотел делиться. Предпочел переждать момент, а сейчас… явился на Землю, чтобы помочь вскрыть их архивы? Неправдоподобно. Информация о Галее была стерта в то время, когда Секториум отчаянно искал беглеца во всех обитаемых галактиках. Он повел себя как типичный фрон, смылся с Земли, оставив после себя проблемы. Я обернулась, чтобы позвать альфа, но зрелище за спиной заставило меня проглотить язык.

У двери стоял Адам. Я узнала его, несмотря на черную маску, под которой он прятал лицо. В длинном плаще он сливался со шторой. Не обернись я некстати, могла бы совсем его не заметить.

— Что ты хочешь знать обо мне? — спросил Адам, и я от неожиданности растерялась. Вернулась в детство, когда немотивированный страх перед этим существом делал из меня посмешище в конторе.

— Не думала, что ты за мной шпионишь.

— Я ждал у салона, — ответил Адам. — Хотел везти домой. Мне стало интересно, куда ты пошла. Так что ты хочешь обо мне знать?

Он приблизился, сел рядом, но маски с лица не убрал. Мне стало жутко.

— Кто рассказал тебе о тиагонах? — спросил Адам.

— Не все ли равно?

— Давно знаешь?

— Давно.

— И молчала?..

— Надо было всем разболтать?

— Что ты хочешь узнать в архиве?

— Что тебя связывало с восходящими фронами?

— Ничего, кроме секторианской работы.

— Кем ты был в прошлой жизни?

— Не знаю. Я стер информацию. Едем домой… Здесь не место для разговора, — черная перчатка легла на мое запястье.

— Нет, — ответила я и отдернула руку. — Я не верю. Никуда не пойду, пока не узнаю.

— Как хочешь, — сказал Адам и пошел к двери. — Идем, — повторил он. — Ты не узнаешь здесь ничего.

— Мне нужно в клинику к Сиру. Пойдешь со мной?

— Нет, — ответил Адам, но остановился. — Верно соображаешь, в компании Сира мне делать нечего.

— Ты удрал с Земли из-за Сира?

Адам вернулся, сел напротив, загородил экран, на котором еще висело архивное сообщение.

— Да, — сказал он. — В том, что случилось с этим человеком, есть моя вина. Мне пришлось уехать. Я сделал это, как только понял, что он вернется в Секториум.

— Могу я узнать подробности?

— У парня гулял слэп…

— Помню. Но ведь получилось вернуть его на место. Семен же крестил его тогда…

— Тогда слэп не вернулся, — признался Адам. — Мы с шефом обманули природу и получили уродца.

— Сириуса?

— Я перегнал его матрицу из биологической кодировки в машинную, чтобы он контролировал бродячий слэп. Считай, что в условиях Земли мы получили суррогатного тиагона, нарушили кодекс развития. Сира надо было локализовать на Земле, но во мне жил архив. Внегалактический, я думаю… Архив, который мог быть им прочитан. Не знаю, что за информация там была. Если я принял решение от нее избавиться, значит, так было нужно.

— Что значит, матрица в машинной кодировке для человека? Искусственный интеллект?

— Иначе он бы не выжил, а ты бы расстроилась, — улыбнулся Адам. — Я сделал эту глупость ради тебя, но не подумали о будущем. Проблема возникла, когда Сир решил стать священником.

— Ну и что?

— Я актер — он проповедник; я игрок — он творец. Разницу чувствуешь?

— Еще раз для бестолковых, — попросила я. — Чем машинная матрица отличается от биологической?

— Тем же, чем информационная цивилизация отличается от неинформационной, — произнес Адам с усталостью в голосе, словно преподаватель, сотый раз читающий одну лекцию. — Направлением процесса. Объясни это Мишке, чтобы больше глупых вопросов не задавал. Пусть он поймет разницу развития человека, гармонала: из программного кода в физический объект; и редуктива: из физического объекта в программный код. Объясни ему, и покончим с недоразумением.

До клиники я добрела в тумане, с ощущением, что день подходит к концу, а я все еще не проснулась. Меня терзают сны, которые я не имею права толковать, поскольку не могу проснуться. Лаборант мигом вернул меня в чувство, когда предъявил счет:

— Я согласился лечить человека, — сказал он, — а это что такое? Что за особь вы привезли с Земли? Его матрица не воспринимает гармональный тип кодировки, так что мне теперь, заменить ее микросхемой? Нет, я так не работаю, я восстанавливаю только биологический субстрат.

Реальность казалась мне такой же туманной. Лаборант перебирал семена отцветшей сирени, бубнил что-то в дыхательный аппарат… что-то недружелюбное, и чувствовал, что на этот раз прав. Его распирало от злости. Оттого, что схватился за пустую работу, и получил взбучку вместо вознаграждения.

— А ты не знал, что Земля — информационная цивилизация?

— Какая же она, информационная? — возмутился лаборант. — Смотри, — он поднес к моему глазу семечко сирени, — положишь в среду — куст вырастет. А от редуктива ничего не растет, все только дохнет. Во что вы меня втянули, я спрашиваю? Почему не предупредили, что он не гармонал? Что, нельзя было предупредить?

— Не сердись, — сказала я. — Посмотри, сколько у тебя рассады получится, и вся бесплатно. Лучше скажи, почему редуктивы вызывают у сигов панический ужас, и почему их совсем не боятся земляне?

— Почему я должен все знать и за всех отвечать? Почему я должен об этом думать? Я не хочу! Мне вредно…

— Боишься?

— Знаешь, землянин, ты меня не суди! Смерти боится тот, кто еще не умер. Только мертвый ничего не боится.

Звонок Джона застал меня по дороге домой:

— Ты, говорят, потерялась в Шаруме? — спросил он.

— Уже нашлась, сынок. Все хорошо.

— Ты уверена, что нашлась?

— Скажи мне, фазодинамический прибор может переписать биологическую матрицу в машинную?

Джон удивился вопросу.

— Перекодировать что ли? Некоторые могут, а зачем тебе?

— Наша офисная фэдэшка была на это способна?

— Вряд ли, — ответил Джон. — Разве что, с готового образца. Ты спрашиваешь о матрице для человека?

— Конечно.

— Нет. Разве у нас в офисе были такие совершенные роботы? Вряд ли.

Дома я застала одинокого Мишу, уставшего и очень серьезного. Миша курил, расхаживая по кольцу коридора, что свидетельствовало о полном провале его блазианской миссии. Я не успела войти, как подверглась упреку:

— В кого он у тебя такой тупой и упрямый? — спросил Миша. — Объясни, как можно быть таким тупым и упрямым одновременно? Как у тебя получился такой ребенок?

— Причем здесь я? Его делал отец по своему образу и подобию.

Пока Миша вспоминал, кто отец ребенка, я пошла на кухню и нашла там курицу в упаковке, которую Миша собирался съесть, но поленился готовить.

— Адам не появлялся? — спросила я.

— Ах, да! — вспомнил Миша. — Он просил передать, что к альфийке поехал, что между вами все кончено, — его гневная гримаса сменилась злорадной. — Серьезно. Приперся, забрал барахло и свалил.

— Скатертью дорога, — сказала я и включила микроволновку.

— Что ты делаешь?

— Курицу хочу запечь. Ты что-то имеешь против?

— Он сказал, что уехал навсегда, что больше не вернется.

— И что мне делать? Вешаться или бежать за ним? Давай поужинаем сначала.

— Блефуешь, старуха!

— Миша! Он столько раз уходил от меня навсегда, что я сбилась со счета. Дай ему еще один шанс.

— Что, новый перформанс в твоем модуле?

— Ах, если бы новый… Курицу будешь? Я буду. Мне нужны силы, чтобы пережить утрату.

 

Глава 17. ПОСЫЛКА С МОРОЖЕНЫМ

На Блазе минула еще половина года. Миша не уехал. Не было дня, чтобы он не рвался домой, но каждый раз, стоя у приемника космопорта, он менял решение. Мишу терзали желания: испытать на практике «парус времени» и приглядеть за Ксюхой, брошенной на Земле. Две главные миссии его жизни находились в непримиримом противоречии.

— За ней нужен глаз да глаз, — уверял меня Миша. — Глаз не чей-нибудь, а отцовский.

Ксюхин кавалер у него доверия не вызывал даже при том, что хотел жениться.

— Не хватало, чтобы она вышла за бандюгана, — волновался Миша. — Он сядет, а она будет передачки таскать? Нет, я не позволю!

— Он не бандит, а спортсмен, — утешала я Мишу. — В том, что он за ней ходит, больше пользы, чем вреда. А замуж Ксюха не выйдет, пока тебя не дождется. Она же обещала.

— Что стоят обещания капризной девчонки? Сегодня она в этом уверена, завтра будет уверена в другом. Знаю я свою дочь. За ней нужен постоянный присмотр.

— И не чей-нибудь, а отцовский, — напомнила я, в надежде, что Миша все-таки примет решение, от которого нам всем станет легче. Всем, кроме Ксюшиного кавалера. Вместо этого Миша снял пустующий модуль по соседству, оборудовал мастерскую, и мы, как в старые времена, дружили домами.

Сначала Миша работал за компьютером, заперев выходную башню. Потом он перегородил стеной нижний этаж и поставил дополнительную дверь от сейфа. Ту самую, что запирала в офисе камеру ФД. Снабдил ее секретным запором, глазком и камерой наружного наблюдения. «Чтобы мне не мешали во время работы», — объявил он; заволок в секретную лабораторию секретное оборудование и экран, позволяющий имитировать внешнюю среду. Это навело меня на мысль, что Миша смотрит порнуху не только со стереоэффектом, но и с тактильной имитацией. Новая дверь служила защитой от Ольги Васильевны, которая всех нас достала манерой являться внезапно.

В секретную комнату я не лезла. Приносила еду, оставляла у двери и утешалась, когда там же находила пустые тарелки. «Вдруг дело не в порнухе? — думала я. — Вдруг в один прекрасный день дверь откроется, а Миши нет. Его унесет «парус», а я не буду знать, как развернуть его».

Миша нигде не работал, не делал ничего такого, за что на Блазе получают зарплату. Чтобы звонить Ксюше, частенько одалживал, то у меня, то у Имо, на которого продолжал злиться. Миша регулярно посещал салон, но вместо разрешения зайти на борт уносил оттуда новую сумму, которую немедля тратил. Иногда его заедала совесть, и он шел одалживать к Веге или к Адаму. Миша одолжил даже у Индера с Гумой. Биотехники продолжали относиться к Мише с отеческой заботой и давали в долг, как поили лекарством, потому что справедливо считали его хроническим пациентом.

— Или я скоро стану богатым и знаменитым… — обещал Миша.

— Или? — требовала продолжения я.

— Или это произойдет нескоро, но однажды обязательно произойдет. Тогда я первым делом раздам долги.

— А потом?

— Думаешь, что-то останется?

После разговоров с Ксюшей он выглядел удрученным, и приходил ко мне искать утешения.

— Можно подумать, мать за ней не присмотрит? — удивлялась я.

— Анжелку она не слушает. Я в пять лет ее видел, ходила такая пуговица с бантом, Микки-Мауса за ухо таскала… она уже тогда не слушала мать.

— А тебя слушала…

Миша тяжело вздыхал.

— Когда она при мне, я спокоен. Что ни говори, а девчонкам отец нужен больше, чем пацанам. Если бы я, дурак, понимал это раньше…

— У нее есть отчим.

— Анжелкин хахель ей тем более побоку. Знаешь, что этот козел меня в суд тащил? Если бы не Ксюха… Представляешь, киднэпинг на меня повесил со злостным хулиганством. Я сказал ему по-русски: «Ребенок мой! Ты к моему ребенку корявки волосатые не протягивай. Женщина вообще-то тоже моя, но раз уж пользовался… Тогда машина, считай, компенсация за моральный ущерб».

— А он?

— По первому пункту он со мной согласился, а по последнему — прокурора на меня напустил. Ксюха сказала: «Не заберешь кляузу — я тебе новую машину разобью». Если бы не она, всплыло бы мое темное прошлое. Я ведь, что здесь, что на Земле, кругом на птичьих правах. У меня ж выхода нет, кроме как сделать «парус» и заработать на «лодку», к которой он будет пристегнут.

Так и вышло. После полугода нервной работы Миша сообщил, что готов предложить сигирийским коллегам сенсацию. Уже тогда я почувствовала: что-то будет. Крупные события у нас не происходят поодиночке. Грядет череда потрясений. Начало им положил Мишин визит в патентную контору, которая отвечала за коммерческие открытия. За прочие открытие в Сигирии отвечали только устроители Шарумских «перформансов».

Миша изложил идею сенсации. Сиги, со своей стороны, собрали комиссию. В сети не появилось ни одного иероглифа о том, что в Галактике готовится небывалый технический прорыв. Слава Мише пока ни с какой стороны не грозила. «Вдруг засекретили?» — думала я, но сетевые взломщики из Шарума не обнадежили. Ничто не предвещало скорого богатства Мишиным кредиторам. Он ходил на собеседования, как на вахту, возвращался бледный. Он потерял аппетит и уставал так сильно, что не мог спать, но огонь в глазах его не погас. Подходил срок — он снова отправлялся на собеседование. Казалось, этому не будет конца.

— Теория кажется им логичной, — проговорился однажды Миша, — но они уверены, что проверить это на практике невозможно. Эх, показать бы им корабль. Я, оказывается, не первый, кто пытается решить проблему скоростей за счет времени. Говорят, был опытный образец. Если бы они еще раз поверили… я собрал бы макет своими руками. Если бы только эти жмоты профинансировали лабораторию.

На этот раз Миша всерьез решил одолжить у сигирийского правительства. Одолжить по крупному. Имо зашел ко мне узнать, как дела. Не случилось ли с Мишей беды? Давно он не приходил в салон поругаться.

— Как ты относишься к Мише? — спросила я откровенно.

— Хорошо, — сказал Имо.

— Если можно, подробнее.

— Вполне хорошо.

— Тогда почему ты поступаешь с ним так?

— Я могу использовать корабль только для защиты.

— Это отец вбил тебе в голову?

— Неважно.

— Важно. Ведь ты живешь с нами, а не с ним, поэтому важно. Кем ты себя чувствуешь, флионером или человеком?

— Гибридом, — сказал Имо, и, немного помолчав, повторил мысль. — Для опытов борт не дам.

— Хоть бы прокатил нас на Землю. Мишка скоро с ума сойдет. И я с ним за компанию.

Миша сходил с ума от общения с комиссией. Чем дальше, тем больше. Его позвали на работу в экспертный совет по нестандартной технической ерунде, которую сиги подбирали в космосе. Только Миша сам был горазд производить ерунду, поэтому отверг предложение. Ему сделали предложение работать инженером-проектировщиком в серьезной конторе, которое Миша тоже отверг. Наметилось глобальное взаимонепонимание с коллегами: «Хочешь денег — займись усовершенствованием реального двигателя, — советовали ему. — Обществу польза, и себе выгода». Его пригласили в транспортный департамент, заниматься двигателями галактических кораблей; обещали оклад, который позволит вмиг рассчитаться с долгами. Миша пришел в ярость.

— Я им говорю о принципе реактивного движения, — кричал он на меня, — а они предлагают мне работать над колесом телеги!

Миша слышать не хотел об иной работе, кроме строительства «паруса». Мои доводы о том, что лучше начать с телеги, чем вообще не начать, считал оскорбительными, уходил в себя и отключался от связи.

— Ничего, ты у меня проголодаешься, — думала я.

В обед Миша приходил мириться, но ел без аппетита. Ел так, словно делал мне одолжение из пяти блюд. Я предлагала ему денег на звонок. Миша не брал.

— Что я скажу ей? «Доченька, — скажу, — папу твоего закопали по самые уши. Папа твой неудачник, несчастный человек, празднующий закат своей никчемной карьеры. Выходи, детка, замуж за своего громилу и не жди в жизни счастья, потому что я никогда не вытащу тебя с Земли, значит, у нас нет будущего». Что я сделал за свою жизнь? Собрал пару железяк для гуманоидов, сделал двух шикарных девчонок, но даже будущего им не обеспечил.

С этой мыслью Миша однажды забрался в бункер за толстую дверь и уже не открыл ее никому. На все просьбы он только произносил в динамик грустные речи и просил похоронить его в братской могиле воинам-афганцам. «Не рыть же две ямы для одного человека», — рассуждал Миша.

— Что он там делает? — спрашивала я Джона.

— Сидит за компьютером, — отвечал Джон, словно видел сквозь стену. — Только зачем?

Мой старший сын с трудом понимал людей, особенно чокнутых. Ему невозможно было объяснить, что, такие как Миша, обречены ползти к своей цели даже из могилы. Они продолжают делать это, когда рушится мир, потому что для них это нормальный и единственный способ бытия.

Конечно, Мише легче было бы смириться с бесславием и безденежьем, если бы не его «куколка», она же «пиранья». Но однажды случилось так, что «пиранья» сама решила свою проблему.

Кто появился у башни в красных сумерках, компьютер не распознал. «Человек, которого раньше не было, — сообщила машина. — Новый гость». Солнце садилось за спиной человека, очерчивая странный силуэт: на госте были громадные боты, Имкин свитер, длиною ниже колена; на голове у гостя находилась панама, опущенная на глаза, из-под панамы торчали кудрявые локоны. В руке человек сжимал зонт и тыкал в сенсор пальцем, который утопал в рукаве.

— Прохладно у вас, — услышала я. — На Земле, между прочим, лето. Здрасьте. Вы меня не узнали?

Гостья сдвинула панаму на затылок, чтобы я удостоверила личность, и я не удивилась, потому что была готова к самым нелепым событиям.

— Ксюха, — сказала я.

Кроме зонта с автографом Сириуса, она не привезла с Земли ничего.

— Как ты попала сюда?

— Знакомый гуманоид подбросил, — сказала девушка. — Не верите? Ну и не надо.

Она осмотрела модуль и не пришла в восторг: ни бассейна, ни зимнего сада. Лишь чахлый куст сирени да грядка с кактусами.

— Где же Борисыч? — спросила она.

Я предложила ей отдохнуть с дороги, но Ксюшу дорога не утомила. Она лихо вертела зонтом и бряцала ботинками, изучая новую среду обитания. Борисыч в модуле обнаружен не был.

— Вы меня к нему отвезете?

— Пешком дойдем, — ответила я. — До соседней башни… Если ты морально готова подвергнуть его стрессу.

— Всегда готова! — заявила Ксю и загрохотала подошвами к лифту.

— Может, дать тебе что-нибудь из одежды?

— Успеется, — ответила она. — Дайте мне сперва Борисыча.

По своему обыкновению, Миша сидел взаперти и не отвечал на позывные внешнего мира. Он не пожелал включить связь, чтобы общаться со мной.

— Отойдите-ка, Ирина Александровна… — Ксюха повернулась к двери спиной и треснула в нее подошвой ботинка, который тоже принадлежал Имо, и использовался в условиях малой гравитации, то есть, весил прилично. — Откроет как миленький.

Эхо побежало вверх по винтовой лестнице. В оптическом устройстве появился многократно увеличенный Мишин глаз.

— Кто здесь? — спросил голос в динамике.

— Это я, твое наказание, — произнесла Ксюха замогильным голосом, и скорчила в глазок страшную гримасу.

Наступила пауза. Заскрежетали замки, лязгнули засовы. Дверь поплыла. Бледная Мишина физиономия вынырнула из темноты.

— Думал, спрятался от меня, да? Думал, я тебя не достану?

— Ксюха… — неуверенно произнес Миша.

— Думал, я до старости буду ждать?

— Ксюха, ты чего?.. Ты как?..

— Сейчас узнаешь, — сказала она и уверенной походкой вошла в бункер, куда еще не ступала нога постороннего. Насколько только уверенной могла быть походка в обуви на десять размеров больше, чем надо. Ксюша подняла свитер, вынула из кармана шортов дискету и шлепнула Мише на стол.

— Они меня достали! Вот так! — сказала она. — С меня хватит!

Кто именно достал, вероятно, подразумевалось. Меня тоже пригласили войти, так как я продолжала стоять у порога. «Если уйду, — решила я, — эта дверь закроется для меня навсегда». Но в темной комнате не было ничего интересного. Обычный компьютер и склад приборов в углу.

— Имка тебя привез? — догадался Миша.

— А кто же? От тебя разве дождешься?

— Ты поняла, да? — обернулся ко мне Миша. — Он за ней на Землю мотался!

— Если бы… Я случайно на него наткнулась, — заявила Ксюша. — Клянусь! Выхожу вчера из метро, смотрю, рожа знакомая на остановке, мороженое жрет. Вот такой лопатой… из вот такого ведра…

Судя по ее жестикуляции, Имо ел мороженое большой ложкой из килограммовой пачки.

— Смотрит на меня и лыбится. А вокруг него шалавы пляшут. Ой, — спохватилась Ксю. — Я что-то не то сказала?

— Все нормально, — ответила я. — Продолжай, пожалуйста. Очень интересно.

— Так вот, иду я на остановку, а за мной метется пьяный Толян.

— Боксер ее, — пояснил Миша.

— Какой боксер? Он забыл, как ринг выглядит. Придурок он, а не боксер, и друг его такой же придурок. Они ж меня пасут, эти два дебила. Я сказала, что встречаюсь с парнем, так они его вычисляют, чтобы морду набить. В общем, Имку мне сам бог послал. Я тех девушек… что он снял, погулять отпустила, и говорю своим дуракам: «Познакомьтесь, мой жених, Дима. А теперь чапайте отсюда, если жизнь дорога». Эти козлы к нему подвалили… Ой, я опять не так выражаюсь?

Мне стало тревожно, но, собравшись духом, я все же попросила Ксюшу продолжить.

— Так вот, — продолжила Ксюша. — Подошли и говорят: «Гони, мужик, сигарету». А Имка им: «Не курю, — говорит, — и вам не советую».

«В самом деле, — подумала я, — не курит. Это одно из немногих бесспорных достоинств Имо».

— «Тогда, — говорит Толян, — деньги сюда давай». А Имка опять: «Не дам. Самому нужны». Мужики расслабились, говорят: «Ну, тогда мы тебе морду бить будем». А Имка: «Подожди, — говорит, — не видишь, я ем?» А мужикам параллельно: «Тебя, — спрашивают, — прямо на остановке отделать или за угол отойдем?» Имка мороженое доел, пачку выбросил и говорит: «Вообще-то я не планировал… но если будешь настаивать, тогда лучше за угол. Меньше зрителей».

У меня сжалось сердце.

— Ксюша, ради бога, те двое живы?

— Потерпите, Ирина Александровна. Обо всем по порядку.

Я набралась терпения, а Ксюша еще глубже увязла в деталях, без которых можно было вполне обойтись. Тогда история развивалась бы проще:

Ребята пошли разбираться за угол. «Накачался — думаешь, самый крутой, да?» — спросили они, глядя на Имкино нехилое телосложение. «Мне не надо, — ответил Имка, — я без физкультуры хорошо себя чувствую». Это еще больше рассердило Толяна с товарищем, и, вместо того, чтобы остановиться за углом, они повели обидчика в свой родной двор, где на пятачке за гаражами испокон веку творились разборки между местным хулиганьем.

Ксюша, разумеется, не могла отказать себе в удовольствии это видеть. По дороге они с Имо строили из себя влюбленную парочку: обнимались, целовались и обсуждали список приглашенных на свадьбу, — в это мне верилось с трудом. А, впрочем, все может быть.

— Ксюша, — попросила я, — ты только скажи, что они живы, и я с удовольствием дослушаю до конца.

— Не знаю, — сказала Ксюша, — навряд ли.

Я поняла, что лучше молчать. Ксю унаследовала от отца манеру все делать назло и тянуть время, когда торопят. До трагической развязки мне надо было собраться с духом.

В темном дворе за гаражами стояла машина. Она занимала собой площадку, не позволяя конфликтующим сторонам хорошо размахнуться. Мужики восприняли ее, как знак свыше:

— Может, не стоит делать из него фарш? — спросил друг у Толяна. — Машину испачкаем.

Толян почти готов был его поддержать, но Имо, с присущим ему странным чувством юмора, испортил все планы. Он поднял машину за бампер, перетащил через парапет и приткнул на газоне между деревьями.

— Теперь не мешает? — спросил он.

Мужики задумались. С каждой минутой им все меньше хотелось драться.

— Слушай, — сказал друг Толяна, — мужик вроде ничего. Может, пойдем скушаем водочки, за знакомство?

Но загадочный Ксюхин «жених» опять повел себя вызывающе:

— Водку не кушаю, — сказал он. — И вам не рекомендую.

Ребята совсем растерялись: этот тип хочет получить в пятак, что ему, собственно, и причиталось. Деваться некуда.

Имо действительно не пил водку. Он не считал этот напиток вкусным. Алкоголем он почти не увлекался, вот, если бы ребята предложили нюхнуть дурь, от которой мой сынок еще не «торчал», они бы встретили горячую поддержку и взаимопонимание, а мне не пришлось бы пережить стресс.

— Если ты хоть раз дотянешься до него кулаком, — подстрекала Ксюха Толяна, — так и быть, выйду за тебя, недоделанного… А сейчас, пока жив, оставь расписку, что я предупреждала! Чтобы твои предки не присылали мне счет за похороны.

Имо ждал. Мужики ходили кругами. Ситуация накалялась. Ксюха наслышалась секторианских баек о странной Имкиной ауре, подавляющей желание распускать кулаки. Знала, что его не трогали хулиганы даже, когда он был худеньким мальчишкой. Ксюха наслушалась этого досыта и имела право убедиться лично. Что творилось в тот момент с боксерами, думаю, тяжеловесами, ей было наплевать. Как должен вести себя в подобной ситуации человек, способный уложить оппонента в нокаут? У Имо был один шанс: бить первым, потому что бить точно его никто не учил. Вместо этого он сунул руки в карманы.

Обстановку разрядило появление владельца машины. Тут и началось самое интересное. Владелец выбежал во двор не один. Он выбежал с женою, сыном и соседом. Все четверо были вооружены и агрессивны.

— Какая сволочь, — заорал владелец, — переставила мою машину?

— Эта, — разом сказали боксеры, указывая на Имо.

— Я, — подтвердил Имо. — Они бы надорвались.

— Ты? — уточнил владелец.

— Я.

— А эти мудаки? — не поверил мужик. Видно, знал их с детства.

— Они не помогали.

— Ах, не помогали!

Хозяин машины издал боевой клич, и все семейство с дубьем и кольем налетело на двух несчастных. Имо остался стоять на прежнем месте, не вынимая рук из карманов. В это я верю абсолютно, безоговорочно. Ксения же, излагая историю, клялась, что все было слово в слово именно так. Несколько раз хозяин машины выныривал из свалки и обращался к Имо с вопросом:

— Какого… (такого сякого) ты, придурок, втиснул мою тачку между деревьями? Как я, паразит ты (такой сякой), вытаскивать ее буду?

— Не мое дело, — отвечал Имо.

— Она тебе, гаду, мешала?

— Не мне. Им…

— Ах, вот, кому мешала моя машина! — вдохновленный владелец снова кидался лупить истекающих кровью Толяна с товарищем. — Вот, я вам покажу, — приговаривал он. — Машина им мешала…

— Я не знаю, живы ли они сейчас, — призналась Ксюша. — Когда мы ушли, их еще били. Имка сказал: «Пойдем, купим мороженое, пока магазин не закрылся», и мы ушли. Мы в тот же вечер с Земли смотались. Точнее, в ночь. То есть, вчера поздно вечером.

— Сколько времени вы потратили в Галактике? — спросил Миша.

— Не знаю. Два часа мы только добирались до корабля. Я всю планету рассмотрела.

— Два часа? — воскликнул Миша. — Он что ли, входил в систему? — и расхохотался. — Представляю, какой на Земле переполох. Там решили, что «черная дыра» залетела. В рабочем режиме оболочка корабля имеет плотность «черной дыры».

Миша хохотал, представляя, какую информацию получали земные обсерватории, а потом обернулся ко мне, и стал внезапно серьезным:

— Твоему молокососу совсем мозги отшибло? Он соображает, что творит? Я предупреждал, тарзанка до добра не доводит! Я ему говорил, что однажды у него размотается последняя извилина.

— Не надо было давать ему денег на тарзанку. Кто его таскал с собой, как дрессированную обезьяну?

— Я ж не знал, что он мозги себе вывихнет.

— Ты вообще не знал, что у него есть мозги, — ответила я и пошла к себе, чтобы связаться с Имо.

Имо трудился в своей мастерской. Его, как и Ксюшу, дорога не утомила.

— Чувствуешь себя героем, да?

Имо задумался. Стал соображать, былины о каких подвигах дошли до меня?

— Как ты использовал корабль? От кого ты на Земле защищался? Разверни монитор сейчас же, чтобы я могла видеть твои бесстыжие глаза! — Имо выполнил мою просьбу, все равно его глаза были закрыты обручем. — Для какой защиты отец тебе дал корабль, я спрашиваю? Что ты делал на Земле? Ты за мороженым туда отправился?

— Нет, — ответил Имо.

— За чем еще?

— За тортом и бананами.

— Перестань надо мной издеваться!

— Ты чего такая злая, ма? Хочешь мороженое? Приходи.

Не отходя от узла, я связалась с Джоном.

— Сынок, — попросила я, — подъедь к своему брату и забери все, что он привез вместе с холодильником. И, пожалуйста, приезжай скорее домой. А то я не знаю, что я с ним сделаю, если сама поеду.

Джон подозрительно взглянул на нас с монитора.

— Я все расскажу отцу! — пообещала я Имо. — Отец все узнает о твоих внеземных похождениях, как только я доберусь до Флио. Вот уж кто тебе всыплет как следует. И не жди, что я стану за тебя заступаться. А до Флио я обязательно доберусь…

— Не… — улыбнулся Имо.

— Доберусь и очень скоро. Я бы на твоем месте не расслаблялась. Я доберусь до Флио гораздо раньше, чем тебе кажется, и не позавидую твоей заднице, потому что ты начал зарываться, голубчик! — Имо улыбнулся еще шире. — Если мы не живем на Земле, это не значит, что ты можешь наезжать туда и вести себя безобразно. Имей в виду, Миша очень скоро получит лабораторию, и ему уже не понадобится твой транспорт.

Вечером конфискат лежал на кухне. Кроме коробки, набитой мороженым, здесь был мешок с леденцами, тюк с ананасами, который не помещался в шкаф, халва и банка сгущенки. Истинный масштаб контрабанды остался для меня тайной. Не тот человек был Джон, чтобы отобрать у братишки последние лакомства.

Мороженое я отвезла бэтам в подарок, потому что давно мечтала об этом. Сгущенку съел Адам, пока я ездила в офис, потому что Адам, при виде сгущенки, терял голову и забывал земные традиции. Зато все остальное стало украшением стола, вокруг которого ежевечерне собирались обитатели «кишлака».

Заканчивались последние беззаботные дни. Джон должен был идти в экспедицию. Я не знала, сколько она продлится, и это единственное, что меня огорчало.

В космопорт Джона пришел проводить весь «колхоз». Даже Имо. Увидев Мишу, он по привычке решил ему одолжить, но встретил недружественный взгляд, и не стал навязывать нам ни денег, ни общества.

— Почему мне с твоей дочерью проще договориться, чем с собственным сыном? — спросила я Мишу.

— Потому что она не твоя дочь, — ответил Миша. — Ты мать, не поняла их главного назначения. Дети созданы для того, чтобы их баловали и любили. Больше они ни для чего не годятся.

Джон уехал, и стало тревожно. В тот же день в модуле заклинило лифт, а в театральном квартале случилось ЧП: поклонники Галея устроили погром в его помещении. Высказались, таким образом, против перерыва в сезоне. Я осталась одна, но Ксюша не давала скучать ни мне, ни Мише. Однажды она пришла ко мне с папиным чемоданом и теплым одеялом, которое я выдала ей по прибытии.

— У Славабогувича неприятности? — спросила она.

— Похоже на то.

— Большие?

— Смотря с чем сравнивать.

— Вообще-то мне надо пожить у вас.

— Живи.

— Надолго у него неприятности?

— С папой поругалась? — догадалась я, и попала в точку.

— Да пошел он… — надулась Ксюша. — С какой стати я должна плясать перед ним канкан? Кто он такой? Придурок с манией величия!

— Стоп! — попросила я. — Рассказывай подробно и по порядку.

Ксюха замолчала. Черта-с два эта вредина признается, что натворила. Скорее, опять сбежит, чтобы мы с отцом в истерике искали ее на чужой планете. Внешняя камера засекла у башни еще один объект женского пола, который тыкал пальцем в сенсор, вместо того, чтобы набрать код. «Новый гость, — подумала я и испугалась. — Анжела?» Душа похолодела от одной мысли и оттаяла, когда я узнала Ольгу Васильевну.

— У тебя замок заедает, — жаловалась она и «чапала» вниз по лестнице с банкой, должно быть, за чаем. — И лифт не работает? У меня тоже… Ой, — остановилась она. — Это же Мишина дочка?! Откуда? Это ее прислали в контейнере с сиренью?

— В посылке с мороженым, — поправила я, пока Ксюха не раскрыла рот.

— Ой, как похожа на папу! — воскликнула моя соседка. — Вылитый Миша! — Ксюха стоически терпела комплименты. — Ой, какая хорошенькая! Посмотри-ка, глазки точно Мишины, и брови Мишины… — умилялась старушка, а я думала, лишь бы наше сокровище не заговорило, потому что характер там тоже Мишин, а выражения бывают и покрепче.

С трудом мне удалось выпроводить Ольгу Васильевну, но как только за ней закрылся замок, Ксюха рассмеялась:

— Я думала, мамаша! — призналась она.

— Признавайся, что натворила, пока мама не добралась за тобой сюда. В следующий раз ты с Земли так просто не смоешься.

— Только не говорите Борисычу, что я вам сказала, — попросила она. — Меня ваши фроны в гости зовут.

— Те, что расшифровали письмо?

— Ах, он сам проболтался? Ну, тогда я все расскажу!

Ксюша рассказала историю, за которую Вега выгнал ее с работы. А после добавила:

— Они все равно хотят, чтобы мы приехали. С тех пор так и шлют приглашения. Помните, я вам говорила, что духи предпочитают технику сигов? Так вот, ерунда. Они уже нашу освоили, даже телефон… а когда Борисыч уехал, устроили полтергейст. Вы не в курсе, отчего бывает полтергейст?

Я задумалась. Впервые этот вопрос прозвучал так откровенно. Действительно, должна быть причина, кроме желания Адама пугать девушек среди ночи. Должен быть физический процесс, вызывающий полтергейст, как побочное явление.

— Джон сказал, что это от перепрограммирования матриц. Правильно?

— Не знаю.

— Другое дело, каких матриц? Если локальных, еще ничего, а если гиперузлов?

— Может, они просто тебя пугают?

— Что толку меня пугать? — удивилась Ксюха. — Корабля нет. Даже если я захочу к ним приехать… Попугать решили. А что дальше? Они просто так не отвяжутся. Я к своему парню жить перебралась, так эта фигня достала меня там. Может, можно как-то прихлопнуть этот «фазаний выводок»? Если Борисыч найдет ФД, может, вы попросите Джона или Адама?

— Боюсь, что фроны не то же, что «фазаны», Ксюша. Боюсь, что Вега сам бы справился с «фазанами».

— Если бы вы знали, как они давят на психику. Как Сириус, еще хуже. Вы можете меня к нему провести? — спросила она неожиданно, словно подкралась из-за угла.

— К Сириусу?

— Ага, — закивала Ксюха. — Пожалуйста. Он сможет помочь, я знаю. Только он и сможет.

— Боюсь, что…

— Не бойтесь, — Ксюша умоляюще смотрела в глаза. — Я за все отвечаю. Никто не узнает.

— Ксюша, я бы рада, но он без сознания.

— Не может быть. Просто он с вами говорить не хочет, а со мной захочет.

— Нет.

— Почему? — рассердилась она.

— С чего ты взяла, что Сириус поможет?

— Я это знаю! Знаю! Не спрашивайте, откуда.

— Ты понимаешь, что у человека разрушен слэп? Он не знает, кто он такой, а ты хочешь…

— Этого не может быть! — воскликнула Ксюша. — Не может быть! Я же знаю, что этого быть не может!

— Что за полтергейст у тебя на Земле? Опиши…

— Обычный, мистер Громыхайло и Поджигайло. Вы что, никогда не видели? Еще я слышу голоса. Вернее, голос. Так вот, когда я с ним общаюсь, у меня ничего не падает и не горит. Борисыч считает, что это субъективные галлюцинации, но он же не знает. Общается-то не он, а я.

— Ты общаешься с Сириусом?

Ксюша промолчала.

— Если папа говорит, значит, так и есть. Он разбирается в фазодинамике лучше нас с тобой. Матричные явления могут принимать любую форму. Сириус был ближе всех к фронам в этом проекте. Ничего удивительного, что контакт идет с его образа.

— Борисыч говорит, это потому что я в него влюбилась, а я не влюбилась, — чуть не расплакалась Ксюха.

— О чем он говорит с тобой?

Ксчюха покраснела.

— Ксюша, о чем?

— Какая разница? Это личное. Это не имеет отношения к делу.

— Имеет?

— Вы лучше разберитесь со своими фронами, а Сиром я как-нибудь сама разберусь.

— Разберемся, — пообещала я. — И с фронами, и с Сириусом разберемся.

— Когда? Сколько лет еще ждать? Ирина Александровна, я на Земле оставаться одна боюсь. Папаша дал телефоны, а толку-то: дядя Вова опять запил, Антон в больнице, а пан Новицкий вообще зникнул. Елена Станиславовна говорит, нам всем в психушку пора. Что делать?

— Не надо ничего делать. Ты вырвалась сюда, отдыхай. Папа знает, с кем ты общаешься?

— Он говорит, я сама дура, и полтергейст спровоцировала сама. Я ему сказала… кто он такой… а он как разорался, что я ему порчу на компьютер навела. Что у него здесь супер-пупер работа… Короче, теперь и у него комп подвис.

— Сигирийские компьютеры не «виснут».

— Ага, и рукописи не горят. Это, смотря какие. Мои, допустим, самовоспламеняются. Вон папаша, сидит, все свои расчеты спечатывает на фольгу, говорит, чтобы я держалась от них подальше. Говорит, что придушит, если фольга сотрется. Я что, правда, навожу порчу?

— Не исключено, но это мы тоже выясним.

— Все! Пойду жить к Имо, — решила Ксю. — Он от меня не шугается, как некоторые.

— Подожди.

— Я сказала ему, что приду жить. Он не против.

Ксюша встала.

— Подожди, я тебе говорю! «Не против»… Тоже мне, нашла компанию. Ты видела женщину, с которой он живет?

— Морковку что ли? — улыбнулась она, и настроение резко пошло на поправку, словно мир не рушился минуту назад. — А что, у вас записи есть?

Фрагменты визита Лады в мой модуль записались с камеры наружного обзора. Не думала, что мне удастся воспроизвести их в голограмме, но, когда в комнате возникли фигуры, Ксюха провалилась под стол. Высокая фигура прошла мимо нее в лифт, затем просеменила моя, неказистая…

— Ого! — воскликнула Ксюха. — Это не Морковка! Это овощ-мутант.

Сигнал с коммутатора отвлек нас. Фигуры провалились вниз, я посмотрела, кто желает со мной общаться, и растерялась.

— Ксюша! Спустись, погаси эти несчастные голограммы, — попросила я. — И не возвращайся, пока я разговариваю.

С монитора на меня устремился проницательный взгляд Лады-Морковки.

— Нам надо немедленно встретиться для разговора, — сказала она.

— Что-то с Имо?

— Пока нет, но все может быть.

— Когда и где?

— Я пришлю машину. Ты будь одна и вопросы не задавай. Никто не должен знать о нашей встрече.

— Ксюха! — крикнула я.

Ксюха осваивала пульт проектора. Голограммы сопротивлялись: плющились и дробились, но исчезать не хотели.

— Мне нужно срочно уехать! Никуда не выходи из модуля. Если что — свяжись с Адамом, поняла меня? Не с папой, а с Адамом!

— Если что?… — переспросила она и ее удивленное личико высунулось в коридор.

— Если я не вернусь через сутки.

— А мне что здесь делать?

— Съешь ананас и ложись спать.

На парковку опустилась не машина, а настоящий челнок, который доставляет грузы на орбиту. Внутри не было ни души. «Хоть бы Васильевна не проснулась», — думала я. Челнок взмыл, и Блаза показалась мне хрупким шариком, песчинкой в космическом океане. Еще рывок и Синее Солнце стало таким близким, что окна обзора почернели. Планета исчезла, звезды погасли. Следующий рывок выбросил меня в порт орбитальной базы. В открытом люке показалась Лада, одетая в спецовку сотрудника службы безопасности.

— Выходи, — сказала она, и повела меня по коридору. — То, что я покажу, есть нарушение служебной этики. Ты знаешь, в какой системе я работаю, и знаешь, что к землянам я отношусь особенно, не так, как к другим пришельцам.

— Знаю, — подтвердила я. — Ты мне тоже в некотором смысле не чужая.

Лада провела меня в служебное помещение. Среди темного зала вращался светящийся блазианский глобус, размеры которого позволяли рассмотреть даже пирамидальные зонты над башнями родного поселка. Много раз я пользовалась проекциями этих устройств, но впервые видела вблизи оригинал. Глобус был покрыт матовой оболочкой, заляпанной синими пятнами и разводами, словно чернила на промокашке.

— Здесь индикатор матричного напряжения, — сообщила Лада. — Синие пятна — места образования управляющих узлов. Смотри внимательно. — Она дала мне очки, приближающие фрагменты ландшафта, ткнула указкой в центр синей кляксы. — Видишь черное пятно посреди? — Я увидела. Пятно казалось действительно черным. Лада повернула глобус. — Видишь здесь… и здесь?..

— Вижу…

— Это называется превышение допустимого фона. Здесь возникает риск завязывания гиперузлов. А теперь приготовься услышать главное: черные кляксы возникают над местами обитания переселенцев с Земли.

— То есть?..

— Здесь обитаешь ты, — объяснила Лада, тыча указкой. — Здесь — твой бывший начальник, здесь клиника…

— Когда ты это заметила?

— Имо просил проверить. Индикатор пока не подавал сигнала тревоги. Хорошо, что я проверила это первая. Когда службы заинтересуются явлением и выяснят, откуда оно идет, вас депортируют. Ты знаешь, как я этого не хочу.

— Что делать?

— Думаю, есть один выход: рассекретить материалы, связанные с вашей земной работой. Если ими заинтересуются, вы все попадете в научный проект. Тогда депортации не будет.

— Мой бывший шеф никогда не позволит. Скорее, он сам депортирует нас с Блазы.

— Гиперузлы имеют способность разрастаться. Если вы привлекли их со своей планеты, это может быть опасно для нас.

— Похоже, землянам придется уехать, пока не поздно.

— Нет, — возразила Лада. — Вам надо раскрыть архив. Надо убедить бывшего шефа, иначе ему тоже придется уехать. Хорошо, что я увидела. Теперь я сама буду заниматься проблемой. Я прошу тебя его уговорить.

— Лучше не надо.

— Надо. Лучше сделать это.

— Возможно, это явление связано с информационной цивилизацией. В том, что ее следы присутствуют на Земле, нет сомнения. Шеф уверен, что не знать, не думать и не говорить о ней безопаснее, чем защищаться.

— Это малоизученное явление, — ответила Лада и задумалась. — В Галактике мало материала для его изучения.

— Как видишь, не так уж мало. Так, может, не углубляться в него?

— Проблема уже есть. Игнорировать ее поздно.

Железное убеждение Лады дало трещину. Она вышла, наверно, решила изучить проблему, а я надела очки и стала считать черные точки ландшафта. Считала и удивлялась. Землян, участвовавших в проекте, на Блазе было семеро, плюс нелегальная Ксюха, которая нигде не прошла регистрацию. Места обитания, места посещения, места прогулок… Черных пятен я насчитала, по меньшей мере, двести штук. Я столько адресов на Блазе не знаю. Думаю, мои соплеменники знают их еще меньше. Как только вернулась Лада, я задала вопрос:

— Кто из землян бывал здесь? И здесь? И в этой зоне, где закрытый цикл переработки и строгий карантин? Как это объяснить? — Лада была озадачена. — Может быть, дело не в землянах, и не в пришельцах вообще? Может, дело в чем-то еще?

— Хорошо, если так, — сказала она. — Я выясню и свяжусь с тобой.

— Тогда я, может, пока не буду уговаривать шефа? — спросила я, и огромный камень рухнул с души.

Когда челнок выбирал вертикаль для посадки, сомнения снова одолели меня, и я направила машину в Шарум, чтобы покопаться в секретах внешней безопасности раньше, чем Лада сделает окончательный вывод.

Фонаря с иероглифом «Шпионской справки» на прежнем месте не оказалось. Альфа, сидящего под ним, след простыл. Площадь уже предлагалась в аренду, а с расспросами о старых владельцах я была послана прямо по коридору, который упирался в лифт, притом совершенно бесплатно. Только теперь мне не нужно было выбираться отсюда.

— Ирина Александровна, сколько вас еще ждать? — спросила Ксюха.

— Все в порядке. Я уже вернулась.

— Что-то не видно.

— То есть, я уже на Блазе.

— А что, вы на Землю летали?

— Ксюша, поешь и ложись спать, — повторила я.

— Вы сказали, вернетесь через сутки. Через земные или блазианские?

— Какие тебе больше нравятся?

— А какие короче?

Пока я старалась выйти из коридора, толпа возбужденных молодых людей буквально внесла меня в лифт и прилепила к стенке. По разговорам я поняла, что их путь лежит в театральный квартал, и смирилась с тем, что путешествие будет долгим.

Однако в театральной зоне меня не выпустили. Молодые люди повели себя странно. Они застопорили ход, затаились и стали ждать, когда кабину вызовут. Тихо, без лишнего шороха, лифт подъезжал по назначению, ничего не подозревающий клиент стоял перед дверью, и, как только дверь открывалась, на него высовывалась дюжина мерзких рож, начинала неистово голосить, свистеть, улюлюкать и подпрыгивать. Клиенты реагировали по-разному. Отдельные слабонервные граждане падали в обморок. Чаще — пугались и убегали. Тогда компания заливалась хохотом, который переходил в истерический визг с иканием и похрюкиваньем. Кое-кто из них от восторга не мог устоять на ногах, и меня совсем прижали к стенке задницы тех, кто пытался поднять упавших. Я не поняла, был ли это изощренный перформанс или банальное хулиганство, поэтому терпеливо ждала развязки, но развязка не наступала. Только в один прекрасный момент мои попутчики допрыгались. Как говорится, не на того нарвались, и вместо испуга получили в морды струю белого порошка. Меня спасла дыхательная маска, а хулиганствующая бригада сначала давилась, потом чихала и не могла открыть глаза, потому что от каждого чиха поднималось облако белой пыли. Я решила, что самый момент нам расстаться, и попросила выпустить меня. Причем, сделала это через «переводчик», чтобы товарищи поняли: перед ними инопланетянка. С пришельцами обитатели Шарума предпочитали не связываться.

Меня, наконец, заметили, но к выходу не пустили. Компания удивилась, как мне удалось затесаться в их ряды? Меня стали бессовестно рассматривать. Я сняла «переводчик», чтобы они не стеснялись обсудить ситуацию между собой.

— А! — воскликнул один из них. — Это ведь женщина Галея! Та самая инопланетянка.

«Капут, — решила я. — Бить будут», — рука сама потянулась к коммутатору.

— Ни фига! — возразили ему товарищи.

— Точно, она! — настаивал самый сообразительный. — Выпусти ее и посмотришь, она пойдет к нему. Спорим, она к нему пойдет?

Идея показалась мне стоящей, хоть я и не собиралась беспокоить Галея в его нынешних обстоятельствах, но такова была цена вызволения, а Галей-Марсианин был единственным грамотным фазодинамистом в округе, который мог рассказать о черных пятнах не меньше шпионской справки. Поэтому, получив свободу, я немедленно пошла к нему, а компания, выстроившись цепочкой, двинулась за мной.

Изо всех сил я старалась делать вид, что не замечаю преследователей, и с ужасом думала: что будет, если они разбегутся? Найти апартаменты Галея в черных коридорах квартала невозможно было даже по маяку. Эти хитрецы знали Шарум, как свои шесть пальцев, и, как только на развилке я выбирала неверный путь, начинали галдеть и шушукаться. Они вели меня к цели кратчайшей дорогой. Из галдежа за спиной я узнала, что у шарумских актеров пошла мода, держать при себе инопланетянку в качестве наложницы, и у меня появился дополнительный повод пообщаться с Галеем.

— Не могу поверить! — сказал он, увидев меня на пороге. — Сама нашла, сама пришла? — а, выслушав мои упреки, удивился еще больше. — Какая мода? Ты на Блазе! Здесь не бывает моды. Здесь не та матричная среда, чтобы манипулировать общественным сознанием.

— Ты уверен? — усомнилась я и выложила все, что видела.

Адаму не было дела до наших «пятнистых» проблем. Источник казался ему недостоверным, а паника — преждевременной. Он привлекал поклонников к восстановлению хозяйства и на доступном «сиги» объяснял им, что такое Ленинский субботник. Он руководил работой с балкона, попутно объясняясь со мной:

— Отчего бывает полтергейст? — выпытывала я. — Ты же занимался, ты должен знать.

— Это сложный процесс, — отвечал Адам. — Есть разные полтергейсты, есть разные причины…

— И все-таки? Есть что-то общее во всех причинах? То, что можно связать одним понятием? Это может быть следствием перепрограммирования матриц?

— Может.

— Локальных или гиперузлов? Зависит от размера полтергейста?

— От многих вещей зависит.

— Значит, на Блазе полтергейст невозможен?

— Невозможен. В нынешней матричной кондиции невозможен.

— А если среда уплотнится?

— С чего бы?

— Если уплотнится, я тебя спрашиваю, что тогда делать?

— Пока ничего не случилось, шухер не поднимай, — сказал он. — Я освобожусь, сам наведу справку.

Внизу затевалась стройка века с заменой сценического оборудования. «Пока он освободится, — решила я, — почернеет вся Блаза».

Когда я вернулась, Ксюха спала. Объелась ананасами и уснула на диване, нахлобучив на себя одеяло. Впервые в жизни она поступила так, как было велено. Обгрызенные шкурки ананаса лежали тут же. По кухне ходил Миша и прицеливался пилой к следующему ананасу.

— Ребенок не заболел? — спросила я.

— Не знаю. Когда я пришел, она спала. Где у тебя ножи? Я не нашел ни одного ножа. Ксюха спрятала? Зачем она прячет ножи? Она все время их прячет.

Новость Миша выслушал с возмутительным спокойствием.

— Правильно делает, что прячет… — вздохнул он. — И здесь начнется… Нахрена было трепать Галею?

— Ты ведь отказался работать с ФД! Или я что-то путаю? Джона нет. Ты предлагаешь обратиться в службы безопасности?

— Черт! — выругался Миша. — Почему я не придушил Сира своими руками?!

— Причем здесь Сир?

— Кто, по-твоему, спровоцировал интервенцию? Ксюха что ли? Почему она должна быть виноватой?

— Подожди, может быть, не в нас дело?

— Конечно…

— Пока время есть, надо все продумать.

— Не надо.

— Миша!

— Успокойся! Забудь! Тебе ничего не говорили, ты ничего не слышала, ясно?

— Надо же что-то делать?

— Надо! — согласился Миша. — Рябчиков жевать с ананасами! Где эти чертовы ножи? Башню поди запри, чтобы Оленька не приперлась. Может, ты и Оленьке разболтала?

Чтобы Миша не напрягался по поводу Оленьки, я пригласила ее сама вместе с Семеном. Они пришли. Мы сели за стол впятером, как дружное семейство, завели разговор зигзагом, в обход опасных тем. Разговор получился странным. Ни о чем не подозревающие соседи удивлялись: что за дела мы откладываем до возвращения Адама и Джона? Они так одичали в своей берлоге, что ужин в нашем обществе стал для них настоящим выходом в свет.

— Совсем осмурела моя старуха, — жаловался Семен на Ольгу Васильевну. — Ты бы, Ира, подыскала ей работенку. Все веселее стало бы жить. А то ведь здоровье есть, а потратить его не на что.

— Работенку? — удивилась я.

— Нетрудную. С голоду ведь мы не мрем. Просто… как это?

— Потусоваться, — подсказал Миша.

— Может, у тебя есть на примете?

— Какую вы хотите работу?

— Такую, чтобы не надо было знать язык, чтобы без образования, — стала объяснять Ольга Васильевна, — чтобы навыков специальных не требовала, и чтобы без материальной ответственности. График желательно свободный, как у тебя.

— Вот те раз! — удивилась я. — Где бы поискать такую?

— Хоть что-нибудь, — просил Семен. — Она же сама нос из дома не высунет.

— Разве что, биофактором. Но такие вакансии редко появляются, и платят мало.

— Вот и ладно, — согласилась Ольга Васильевна, — не надо много платить. Главное, чтобы ходить на работу, чтобы польза была…

— Насколько мне известно, биофактор когда-то требовался для дежурства в инкубаторе, — вспомнила я свои мытарства двухгодичной давности. — Там предпочли взять сигирийца. Да и работа скучная.

Ольга Васильевна заинтересовалась. Я стала рассказывать, что сигирийцы давно не размножаются естественным путем, а пользуются услугами репродуктивных лабораторий: сдают генные образцы и ждут. Иногда у сигирийских детишек бывает несколько пап и ни одной мамы. Иногда наоборот. Но здесь, как и у нас, папа с мамой — самый дешевый и простой способ сделать нового человечка, поэтому считается традиционным для небогатых и безработных. В лаборатории изготавливается зародыш, его помещают в инкубатор и выращивают. Линия работает автоматически, но если вблизи находится существо с естественным биополем, зародыш развивается легче. Для этого нанимают биофактора. Главное требование, чтобы он был здоров. Работать не надо. Надо только присутствовать.

Ольгу Васильевну процесс размножения сигов заинтересовал больше, чем работа. Она попросила описать все подробно. Я стала рассказывать, что готовых детенышей редко забирают родители сразу. Чаще всего в двух- трехлетнем возрасте. До этого их продолжает вскармливать государство, потому что в неразумном виде они для взрослых интереса не представляют. Иногда детей не забирают вообще. Просто родитель счел своим долгом передать по наследству генофонд и не считает себя ответственным за потомка. Никто его не презирает, напротив, он осчастливил государство! Счастливое государство заботится о подданном, пока тот сам не научится принимать решения. Может, поэтому сигирийские детки взрослеют рано. В десять лет они могут быть совершенно самостоятельными. Такая участь была бы уготовлена моему внуку, если бы Лада с Имо могли иметь детей. По счастью, за инопланетные гибриды блазианские генетики не берутся, а то смотреть мне на внука всю жизнь издалека. Институт бабушек и дедушек в Сигирии отсутствует напрочь.

— Какая досада, — соглашалась со мною Ольга Васильевна. — Имка был бы прекрасным отцом, а я бы с удовольствием ему помогала. Найди мне работу няни. Ведь это тоже биофактор?

— Такой биофактор должен говорить на всех языках, — возражал супруг. — А ты родной забываешь.

— Ничего, — не унывала Ольга Васильевна. — Вернется Джон, женим его на Ксюше, и они обеспечат нас внуками. Здесь, на поселении, будут человеческие правила. Помяни мое слово, так и будет.

— Да уж, — вздыхала я.

Так мы вздыхали на пару, Семеныч качал головой, Ксюха давилась со смеху, а Миша уминал печенье. Как вдруг на антресоли раздался стук. Все затаились, посмотрели вверх. Коробка с вилками и ножами толчками продвигалась к краю полки. Миша убрал со стола вазу с остатками сладостей, в тот же миг все рухнуло на стол, окатив нас брызгами чая. Ножи и вилки разлетелись по кухне, но никого не задели. Неприятности только начинались.

 

Глава 18. ИНФОРМАЦИОННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ. «ЗВЕРОЗУБАЯ СТОРОЖЕВАЯ»

Понятие «редуктив» сигирийцы усвоили из научной фантастики. Этот жанр отнюдь не является литературой, он вообще к искусству отношения не имеет. Скорее, это игра, забава для молодежи, желающей посвятить себя науке. Гимнастика для развивающегося интеллекта, для любителей интуитивно решать проблемы, которые не имеют логического решения. Молодые сиги, увлеченные жанром, чувствуют себя вольными творцами, потому что ни моральной, ни материальной ответственности за свое сочинительство не несут. Повзрослев, они сдают труды в архив, где ими интересуются такие же «дети науки» и, разве что, Миша Галкин, чтобы убедиться: проблема, над которой он работает, находится на грани идиотизма, значит, в научной среде конкуренции нет.

Если фантасты вырастают в серьезных ученых, они стыдятся и изымают из архива свои легкомысленные трактаты, отнекиваются, когда их уличают в авторстве. Хранят свои игрушки в тайне от посторонних глаз, чтобы иногда иметь возможность вернуться к истокам, если не для пользы прогресса, то хотя бы для его истории.

Было время, когда сигирийские фантасты увлекались матричными процессами. Молодое поколение обсуждало между собой, к чему приведет уплотнение матричных оболочек, и придумало, как должна выглядеть информационная (редуктивная) цивилизация, гипотетическая возможность которой не исключалась официальной наукой. Гипотеза была подкреплена расчетом: если множество хилых слэпов уплотнить в один, качество полученного продукта заметно возрастает, — утверждал расчет. — Особи с уплотненным слэпом будут обладать повышенной энергетикой.

Эффектом уплотнения матриц впоследствии занялась серьезная наука, и применила фантастическую теорию к классификации роботов. Отныне каждый носитель искусственного интеллекта, кроме прочих технических характеристик, имел показатель плотности ментального поля. Однако качество этого поля не позволяло роботу соперничать с гуманоидом. Фантасты утверждали, что это дело времени, ученые доказывали, что так будет всегда. Потом в Галактике появились тиагоны, и наука сдалась. Официальному департаменту, а не вольным фантазерам, пришлось дать «подписку» о неприменении сильных «процессоров» в примитивном хозяйстве. Сиги решили не повторять технических ошибок прошлого, не создавать субстанцию мощнее, чем того требует решение жизненных задач. Тиагона не просто сравняли с гуманоидом, ему категорически запретили опускаться ниже в интеллектуальной шкале.

Новое поколение фантастов выросло на сказках о тау-сигирийцах и доказало, что, если уплотнять матрицы бесконечно, получится эффект единого управляющего гиперузла, а цивилизация, имеющая такой гиперузел, станет функционировать как единый организм. Тогда за дело опять взялась наука и опровергла домысел: «Уплотненная матрица работает по принципу компьютера, — было сказано дилетантам, — загружается, хранит информацию, выдает ее по запросу. Чтобы осуществлять управление таким сложным процессом, как развитие, нужен дополнительный фактор, задающий программу. Матрица биологического существа изначально имеет программу, но биологическое существо возникло раньше науки. Тиагон тоже имеет программу, но не сигирийцы изобрели тиагона. Уплотненная матрица цивилизации, которую придумали сигирийцы, такой программы не имеет и иметь не может, потому что нельзя ставить двигатель впереди ракеты. Сначала программа, — утверждали ученые, — потом развитие, а не наоборот».

«Как сказать, — ответило следующее поколение фантастов. — Никто не знает, откуда взялся алгоний. Есть мнение, среди прочих, что это продукт жизнедеятельности ментосферы. Это «белое вещество Вселенной» способно разрушать участки матриц, следовательно, комбинировать и дублировать оставшиеся. Разве это не есть спонтанное построение генетической программы, на первый взгляд, хаотичное? Не является ли оно признаком эволюции, от хаоса к естественному процессу развития живого?»

На этом месте сигирийская наука заложила первый кирпич в построении теории информационных цивилизаций. Второй кирпич нечаянно уронил мой бывший начальник и чуть не покалечился, поэтому отпустил себя в бессрочный отпуск. Он опрометчиво решил, что его карьера завершена, и осознал глубину своего заблуждения, когда получил приглашение на допрос от службы безопасности.

Встретить Вегу на парковке я вышла одна. Решила подготовить его к разговору. Возомнила о наших отношениях невесть что. Ни с кем из землян он не общался так часто и доверительно, как со мной, и свою помощь на Блазе никому так настойчиво не предлагал. Мне хотелось настроить его на деловой и конструктивный диалог с властями, но Вега еще в дороге приготовился к харакири, и, когда машина откинула трап, с ним не о чем было разговаривать:

— Так я и знал, — сказал он, — что вы нигде не оставите меня в покое. Что опять натворили?

— Ничего…

Вега указал на башню, ведущую в подземные бункеры блазианского «КГБ».

— Сюда для приятной беседы не приглашают, — сообщил он, и был абсолютно прав. — Надеюсь, к земному проекту это отношения не имеет?

— Нет, — ответила я. — Скорее всего, нет. То есть, мы так думаем, что не имеет, но они не поверят, пока не расспросят вас.

— Кто это «мы»? — удивился шеф. — Кто здесь думает, вместо меня? Почему не предупредила заранее?

Шеф направился к башне. Я за ним. Не было смысла объяснять сигирийцу, что местная служба работает как Лубянка. Я объясняла это на допросе, но следователя не интересовали мои личные впечатления, и исторические аналогии его не устыдили. Сегодня «черный воронок» собрал не только землян. Под подозрение попал завод с непонятным технологическим циклом, устроители нелегальных сетей, даже миссионеры дружественных галактик, которые ничем дурным на Блазе не занимались, но над территорией их обитания черные пятна также присутствовали. Мы были далеко не первыми в списке подозреваемых. Возможно, поэтому моя невестка не церемонилась и на вопрос, что будет с виновными, ответила просто: «Нейтрализуют». «Как это?» — спросила я. «Зачем тебе знать?» — удивилась Лада и оставила меня с мрачными догадками.

Шеф остановился у лифта.

— Не знаю, в чем они подозревают землян, — сказал он, — но уверен, что основания для этого есть. Лучше говори…

Я сказала, но пожалела об этом. Сначала мой бывший начальник был бледен, потом позеленел от ярости, потом передумал заходить в башню. «Убьет, — решила я, — нейтрализует собственноручно до вердикта суда».

Вега не стал меня убивать, только набрал в легкие блазианского воздуха, прежде чем нырнуть в ад.

— В тот день, когда я взял тебя на работу, мне следовало проститься со спокойной жизнью, — сказал он.

Мне хотелось влить в его душу хоть капельку оптимизма. Поблагодарить за то, что был единственным миссионером в истории разведки, который не боялся использовать аборигенов. Он доверял нам, рассчитывал на нас, оберегал, а мы резвились, как идиоты, и считали себя избранными. Он был нашим ангелом-хранителем с начала и до Страшного суда. Клянусь, мой бывший начальник заслуживал самых теплых слов, но вместо этого мой язык понес неизвестно что:

— Мне казалось, вы пришли на Землю работать, а не отдыхать, — понес мой язык. — Извините, если испортила отпуск.

— Ты перечеркнула всю мою жизнь! Ты, твои сумасбродные идеи и несуразные поступки. Твои друзья и любовники! Твои дети, наконец, которые ничем не лучше тебя!

Мне бы самое время умолкнуть и проводить его на допрос, но язык отказался мне подчиниться:

— …И ваше вранье, вы забыли добавить! Ваши постоянные недомолвки и полунамеки, вместо откровенного разговора. Тайны, в которые вы не считали нужным нас посвящать, как будто нас они не касались! Почему вы сразу не сказали, что за «другие цивилизации Земли»? Разве вы не знали, для чего нужны гелиосомные имплантанты?

— Я даже теперь не уверен в этом…

— Ах, не уверены? Зато уверены, что имеете право нас обвинять! Вы, оказывается, судья! Извините, я приняла вас за ученого!

Пока опускался лифт, меня несло, я вспомнила все неприятности, произошедшие по вине «иных миров», дурно соседствующих с нами. Я прикинула ущерб, нанесенный ими на Земле в рублях и на Блазе в местном эквиваленте. Я объяснила шефу, что как бы ни назывался феномен: кухонным полтергейстом или редуктивом, его не стоило игнорировать и рассматривать, как побочный эффект; уж тем более не следовало делать из него тайну, когда масштаб явления оказался больше, чем ожидалось. Я сообщила также, что явление могло быть привлечено на Блазу Ксюхой, потому что лихие дни настали после ее приезда, но парадокс ситуации в том, что все это время она не выходила из модуля и общалась только с обитателями поселения. Служба безопасности не может предъявить обвинение нам, земная версия происшествия выглядит абсурдно, и, тем не менее, мы все под арестом, разве это справедливо?

— Что? — воскликнул шеф. — Каким образом Ксения оказалась здесь? Разве я не все сделал, чтобы локализовать проблему?

Тогда мне пришлось рассказать о корабле Птицелова, и шеф решил, что самое время присесть. Он вышел из кабины, сел у парапета вестибюля, а я возле него, и продолжила рассказ о том, что мы готовы покинуть Блазу и сделаем это, как только нам разрешат; что в службе безопасности у нас свой человек, который согласен лоббировать интересы землян при любом раскладе.

— Если бы вы нашли аргументы, чтобы убедить их… Мы можем совсем уйти из Галактики.

— Из этой Галактики придется уйти всем, — мрачно произнес Вега.

— Потому что вы слишком рано свернули проект.

— Слишком поздно, — возразил он, поднялся, и мы пошли дальше.

В коридоре нам повстречались Миша, Ксюша, которая на всякий случай пряталась за папу. Ольга Васильевна грустно качала головой, на допрос привели даже Малика, которого мы на Блазе прежде не видели. Здесь были земляне, которые не помнили человеческих языков и никакого отношения к проекту не имели. Более того, они только сейчас узнали, что их родина — не Блаза, и удивленные стояли тут же, дико поглядывая на нас. Мрачный Вега прошел мимо, не поприветствовал даже Индера, которого тоже вызвали для допроса. Они не привлекли только Сириуса, с которым говорить было бесполезно, и Джона, который вовремя ушел в экспедицию.

Вега остановился у стены перед «комнатой пыток», в которую землян водили по одному. Там, прежде чем задать простой вопрос, нас подвергали нудным психологическим тестам. «Лучше бы растянули на дыбе, — сказал Миша, которого замучили первым. — Позвонки бы вправили. Сиги только мозги мариновать умеют, никакого физического удовлетворения». Он вышел из комнаты мокрым. Следом предстояло идти мне, и я не дослушала до конца его впечатлений. Третьим на очереди был Вега. За его спиной осталась молчаливая толпа землян.

— Когда-нибудь они узнают о пятнах всю правду, — сказал он тихо. — Не надейся, что бегство с Блазы кого-то спасет.

— Что делать? — шепотом спросила я.

— Почему Ксения в контакте? Отвлеки их на себя как хочешь, выясни, что им надо. Девочка может неверно понять ситуацию. В контакте должна быть ты.

— Они хотят, чтобы мы зашли на корабль…

— Не вздумай! Тяни время. Пока решается ваша участь, все не так плохо. Потом будет решаться участь Земли.

Стена опустилась, Вега ступил за черту, но внезапная мысль задержала его:

— Подозрительно, что не ты контактер. Значит, им не нужен контакт… Надо понять, что им нужно.

Когда Вега вышел с допроса, он уже ни с кем не общался. Молча ушел на парковку, сел в машину и исчез в небе.

Едкий свет пропитал этажи модуля. Спрятаться от него нельзя было нигде. Черные очки приходилось надевать у входа, но при таком излучении, по крайней мере, работала связь. Блазианский полтергейст отличался от земного ясным видением ситуации: Мише за компьютером находиться нельзя. Чем точнее он рассчитает «парус», тем меньше надежды у приглашающей стороны дождаться землян в гости. Вторым нежелательным человеком у компьютера была Ксюша. Мне иногда позволялось работать и общаться с Шарумом. Я не представляла опасности для братьев по разуму, скорее, служила мишенью для метания ножей и вилок. Блазианский полтергейст четко рассортировал нас по интеллекту и обозначил распорядок дня: с утра интенсивный карантин, в обед полная фазодинамическая профилактика, вечером короткая передышка и наблюдение фона. Миша с Адамом изготовили «хлопушки», большую часть которых унес Семен. Ольга Васильевна очень боялась стуков в глухую стену, после допроса она к нам в гости уже не ходила.

— Берите мою машину и сматывайтесь из Сигирии, — предложил Адам. — Если процесс не прекратится, это будет лучшее алиби.

— А если прекратится? — спросил Миша. — Ты останешься без тачки, потому что ее расстреляют на Магистрали. Нет, это не выход.

— Они разберутся, — сказала я, — еще извиняться будут. Надо ждать.

— А если разберутся не в нашу пользу? — сомневался Миша.

Пессимистическое настроение овладевало им. Каждый день, когда он не работал над «парусом», считался выброшенным из жизни, но жизнь все еще была Мише дорога, поэтому приблизиться к компьютеру он не рисковал.

— Надо искать очаг возбуждения, — рассуждал Адам. — И думать, как его погасить.

— Если он не «погасит» нас раньше, — возражал Миша. — Твой тарантас для этого не годится. Вот, если бы тарантас Птицелова…

— Он тебя сразу доставит к источнику, — напомнила я. — Пульт зарядить не успеешь. Обрати внимание, с тех пор как Имо привез Ксюху с Земли, он ни разу на корабль не вернулся.

Над салоном Имо повисло то же пятно. Он был таким же «меченым», как все мы, и депортация ему грозила не в меньшей степени, только безобразий на территории салона не было. Может потому, что Имо рисовал, а не старался превзойти предельную скорость. Может, потому что он не допускал в отношении себя хулиганства даже от нечистой силы; а может, в самом деле, наши отношения с фронами никак не связаны с образованием черных пятен.

— Не будем себя обманывать, господа! — восклицал Миша всякий раз, когда, когда я намекала на нашу непричастность. — Будем обманывать сигирийцев, только не себя!

Адам молчал. Ксюха верила им больше, чем мне, но я не теряла надежды. Однажды мы пережили нечто похожее на Земле. Выдержали и выстояли, потому что верили; и еще, потому что земные службы не занимались мониторингом ментосферы, и полтергейст не рассматривали как угрозу безопасности.

К моменту возвращения Джона наши дела совсем никуда не годились. Нам запретили удаляться дальше орбиты до выяснения обстоятельств. Вегу обязали предоставить секторианский архив, но Вега наложил на него табу до тех времен, когда земляне исчезнут в Галактике как генетический вид.

Мы готовы были исчезнуть первыми, поселиться на кислородной палубе одного из портов Андромеды и ждать конца. Не думаю, что наш «конец» застрял бы в дороге. Теперь службы безопасности мучили Вегу, а не нас. Мы же лишний раз на глаза ему не попадались.

В день, когда Джон вошел в модуль, рухнула надежда. Он вошел, включил свет, который не работал. Модуль засиял изнутри. Спросонья я приняла его за привидение и схватила «хлопушку». Он стоял на пороге, совсем взрослый, словно это был не мой Джон. Словно прошло много лет. Все, что осталось от Джона прежнего — только улыбка.

— Как дела? — спросил он, словно никуда не отлучался.

Из темноты, из потаенных углов, стали выползать заспанные земляне. Как пчелы на сладкое, они устремились к Джону, а тот продолжал стоять на пороге, — не то мессия, не то кара небесная.

— Зачем излучатель? — спросил Джон. — Он вреден для здоровья.

А у нас в последнее время ничего полезного для здоровья не произошло. Разве что счастливый сон, который обитатели модуля продолжали видеть наяву.

— Свет включился? — спросил Миша. — Сам? Ты что-нибудь сделал? — он отпихнул Ксюху от компьютера и включил фазометрическую диагностику.

Компьютер не ударил Мишу током, фон в помещении был близок к норме, с легкими всплесками активности у тонких приборов.

— Ну-ка, запусти лифт, — попросил Миша.

Джон вызвал площадку, и та послушно опустилась к моим ногам. — Мать, давай-ка, прокатись до башни, — сказал он.

— Сейчас, разбежалась… Чтобы эта дрянь опять слетела с предохранителя?

— Встань на нее, — настаивал Миша.

— Сам встань.

Джон кинул рюкзак на площадку лифта.

— Что за проблема? — спросил он, и я расслабилась, вспомнила, что «фазаны» боялись Джона с детства.

Да что, «фазаны»! Джона боялись и «лунные братья», и сигирийские гуманоиды, соседи по «кишлаку», и те предпочитали не связываться.

— Нет проблемы, — ответила я. — Похоже, что все благополучно закончилось.

— Есть проблема, — возразил Миша и повел Джона в свой модуль, Ксюша и Адам пошли за ними, я осталась одна с заряженной «хлопушкой» в руках.

Джона обработали, голодного и уставшего с дороги отправили за прибором. Он принес в модуль столько техники, что по лестнице невозможно стало ходить.

— Фон напряжен, — сообщил наш новый фазодинамист, — но не больше, чем в монастыре, где мы нашли наслоения первичных архивов.

Миша потребовал разъяснений, но ни слова не понял из профессиональной терминологии, которой Джон за время экспедиции овладел лучше, чем русским и «сиги». Ксюха развернула карту «черных пятен» Блазы, скопированную с секретных архивов службы безопасности.

— Конечно, — согласился Джон. — Когда напрягается фон, уплотнения образуются. Это естественно. Они похожи на те, что на Земле. Той же самой природы.

В качестве последнего аргумента Джону была предложена схема обитания блазианских землян, которая не соответствовала распределению пятен ни количественно, ни качественно. Последний аргумент человечества против службы безопасности Сигирии, благодаря которому мы до сих пор живы.

— Это ненадолго, — сказал Джон, ознакомившись с ландшафтом в деталях. — Скоро они поймут, что здесь земной след. Поймут, когда найдут Махмуда.

— Хаба здесь ни при чем! — возразил Миша. — Хабу даже на допрос не таскали!

— Еще как при чем. Пока вы сидите под облучателем, Хаба бегает по Блазе кругами, бессистемно и бесконтрольно. Он такой же носитель макрослэпатического феномена, как все мы. По статистике, раз в полгода, он попадается в карантин. Когда личность Хабы установят, им все будет ясно.

— Хаба? — переспросили мы в изумлении.

— Он ведь здесь нелегал, — напомнил Джон. — Служба безопасности его не знает. Пока он бегает по Блазе в статусе нелегала, бояться нечего. — Он еще раз осмотрел проекцию и окреп в своем убеждении. — Конечно, у Хабы своя манера подчиняться геомагнетизму. И на Земле, и здесь, он перемещается по схожей траектории.

— Воистину, нет бога, кроме Аллаха, — сказала я, но Миша со мной не согласился.

— Кто это такой? — спросил он. — Что за Хаба? Впервые слышу.

— В самом деле, кто такой Хаба? — поддержала его Ксю. — Ирина Александровна?..

Я не знала, что и ответить.

— Разве я говорила про Хабу? Я сказала: нет бога, кроме Аллаха.

Все подозрительно посмотрели на меня, потом на Джона.

— Джон, — сказал Миша, — нет никакого Хабы.

— А Хаба, — спросил Джон, — знает, что его нет? Вы можете его об этом информировать?

Хаба не носил коммутатор, не пользовался общественными узлами связи, никогда не предупреждал о своем визите, потому что не умел это делать. Искать Хабу на Блазе — все равно что ловить в пустыне бешеного верблюда.

— Меняем транспортную кодировку башни, — осенило Мишу. — Меняем все коды, чтобы ни одно такси не пришло сюда по старому адресу. Всех надо предупредить! Немедленно!

Предупредили всех, только Имо остался при своем салоне, даже не сменил код дверного замка.

Среди ночи меня снова разбудил полтергейст: «нехорошо отказываться от приглашения», — прочла я в почтовой строке коммутатора и задумалась. Фраза составлена по-русски, блазиане строят предложения иначе, да и иностранцы-земляне тоже. Назойливые преследователи боятся Джона и предпочитают контактировать не со мной, а с Ксю. Они не могут открыто общаться с нами, но уверены, что зададут полетную программу кораблю. И главное: им позарез надо выманить нас из Галактики. Зачем? Я вспомнила леляндров, которых Имо в детстве лепил из пластилина. Тогда чертовщина утихла, да и сейчас она его не тревожит, потому что вся конура изрисована такими же странными фигурами. Одного леляндра, подаренного лично мне, я сохранила в банке. Зеленый человечек с сердцем вместо головы и сквозными дырами вместо глаз, не утратил с годами ни целебных свойств, ни безобразного облика. Текст пропал, но к утру пришло новое послание, точно такое же, ничем не отличающееся от тех, что приходят к нам на компьютерные узлы ежедневно.

Миша днем и ночью работал, наверстывая упущенное. Джон сидел возле компьютера, чтобы Миша имел возможность работать, и ужасно тяготился этим. Вега скрывался от допросов. Имо не делал ничего, но его рисунки последних безумных дней все больше напоминали леляндров. Я решила ему позвонить, чтобы удостовериться, где-то в глубине своего флионерского естества, он все еще с нами.

— Хочешь, я слеплю новый оберег? — предложил он.

Имо сидел в мастерской, и плел ремень из проволоки.

— Попробуй, — сказала я, — только Джон считает, что этим радикально проблему не решить.

— А ты готова решать ее радикально? — вдруг спросил мой сынок, и я растерялась.

Ответы на все вопросы в Секториуме испокон веков знал только Вега. Он же решал, что можно и нужно делать. Особенно хорошо он знал, чего делать нельзя, и умел убеждать. Только на вопросы, связанные с Имо, Вега ответов не знал, поэтому насторожился с первого дня его появления и не расслабился даже тогда, когда перестал быть шефом.

— Зачем Птицелов прислал его тебе? — спрашивал он каждый раз, когда был недоволен моим младшим сыном.

Вега всегда был недоволен тем, чего не мог понять. Спустя много лет, он так и не избавился от навязчивого вопроса:

— Зачем тебе отдали ребенка? Чтобы защищал? Так пусть защищает, хватит чудищ на себе рисовать!

— На что вы намекаете? — не поняла я.

— У его корабля есть режим скорости, на котором распадаются макрослэпы. Если Мише удастся ввести этот режим раньше, чем вы окажетесь в гостях…

— Я его разгоню с одного пинка!!! — влез в разговор Миша. — Лучше посоветуй, как забрать пульт у жадной Макаки?

— Птицелов знал, что делает, — продолжил мысль Вега. — Похоже, он заранее предвидел такого рода опасность. Не исключено, что его корабль — единственная возможность выпутаться.

— Насколько хватит одного сеанса разгона? — спросила я. — На год? На месяц? Пока есть источник, макрослэп будет восстанавливаться сам.

— И каждый раз вы будете разгонять корабль, — повторил шеф. — Потому что другого выхода я не вижу.

— Але, — снова вмешался Миша. — Шеф, а пульт?

— Да, — согласилась я, — Имка пульт не отдаст.

— Что же он, совсем бестолковый? — вздохнул шеф и задумался. — Хорошо, я с ним поговорю.

Вега лично пошел в салон. Миша висел на связи, чтобы первым узнать результат. Ксюша висела на Мише, чтобы узнать результат второй. Джон делал вид, что этот результат известен ему заранее. Я не хотела знать ничего. Идея казалась мне стоящей и не такой уж рискованной, если Миша уверен в том, что сможет управлять этим сумасшедшим транспортом. Если он клялся своим здоровьем, что выполнит на трех кнопках любой маневр — уже полдела. Но Миша клялся, что «три кнопки» — это самая гениальная панель управления, и классная защита от глупых Макак, гуляющих по космосу без дела. Трехкнопочный ребус Миша решал не один год и был уверен, как никогда. Кроме того, он был уверен, что такого пульта достаточно для управления кибер-Вселенной, создать же кибер-Вселенную Миша грозился из двух кнопок, а в наследство человечеству оставит одну — чтобы училось думать, но не смогло себе навредить. Появление четвертой кнопки в этой безупречной системе Миша считал предвестием апокалипсиса, и был так заразителен в своих убеждениях, что ему не смог возразить даже ученый сигирийский совет.

— Вы будете смеяться, — сказал Миша без злорадства, снимая с уха коммутатор, — но Имка послал шефа дальше, чем меня.

Джон встал с дивана.

— Теперь я пойду говорить, — заявил он. — Пусть меня пошлет.

Миша засобирался с ним.

— Хочу посмотреть, куда… — объяснил он.

Ксюха тоже обулась и натянула мой плащ.

— Составлю компанию всем посланным, — сказала она. — Ирина Александровна, вы не обидитесь, если я на прощанье тресну ему по шее?

Мне ничего не осталось, как следовать за ними. Надо было удостовериться, что по шее получит Имо, а не случайный посетитель салона. Ольга Васильевна, заметив столпотворение у башни, задраила дверь. Эта женщина продолжала любить Имо, как хорошего мальчика. Ее бы огорчило известие, что мальчик вырос и унаследовал от отца не лучшие черты характера. Ей незачем было знать о цели нашей вылазки.

Среди желающих общаться с Имо я оказалась самой пассивной. Решено было заходить по очереди и по кругу, как на допрос. По очереди, потому что в салоне тесно, а по кругу, чтобы владелец пульта усвоил, что коллектив — это сила, и перестал противопоставлять себя обществу.

Всех ораторов Имо благополучно пережил. Он был занят рисованием узора на рекламной планшетке, которую заказал владелец соседней лавки. Ораторы ему не мешали. А чтобы не казаться невежей, Имо написал на бицепсе емкое русское слово: «ЗАДОЛБАЛИ» и поставил восклицательный знак.

— Я бы врезала ему, — призналась Ксюша, уступая мне очередь. — Только его не проймет, а на мне синяк будет.

Похоже, я стала первым посетителем, который удостоился внимания упрямца.

— Проблему надо решать, а не бегать от нее по Вселенной, — сказал Имо. — Ты уверена, что готова решать ее?

Настроение ругаться пропало. Приготовленная речь спуталась. Я растерялась снова. Мне вдруг захотелось сказать этому чудовищу что-нибудь нежное, извиниться за то, что часто на него кричу, признаться, что я во многом не права. Возможно, он имел право поступать с нами так, потому что никто из секториан так и не понял, для чего отец отправил его на Землю. Что мне, в сущности, от него надо? Чтобы вел себя осторожно, хорошо кушал, крепко спал и не болел…

Размышления прервал звук, похожий на взрыв воздушного шара. Сверху полетели брызги белого вещества из лопнувшего баллона с концентрированной краской. Мерзкая вонь наполнила помещение. Имо отложил окропленную работу. Он сам был по уши в белом, и я с ним вместе, и странные рожи, нарисованные на стенах, тоже припорошило «снежком». В дверь просунулась испуганная Мишина физиономия:

— Деретесь? — спросил он.

— Похоже, мы активировали здесь узел, — предположила я. — Не надо было толпой приходить! — и тут же получила фонтан синей краски.

Миша отмывал лицо от синевы и ругался матом при детях. Я отмывалась вся и уговаривала Мишу при детях не ругаться. Дети помогали нам и подносили чистые салфетки. Затем пришел Имо. Его внешний вид отличался богатой палитрой, но все привыкли видеть его таким и не удивились. Дали понять, что субботник отменяется, но Имо не мыться пришел. Он вынул из пакета что-то пестрое, и шерстяное.

— Она себя лижет, — объяснил Имо. — Краситель ядовит. Нельзя, чтобы животное отравилось.

Кошка выглядела ужасно. С обвисшими ушами, склеенными усами, пятнами, размазанными по липкой шкурке. Имо тотчас ушел, оставив мне ядовитое животное, а я чуть не расплакалась. Мучения пошли на новый круг. Пока я держала Булочку за морду, а Джон за лапы, Ксюша намыливала ее, потом отмывать надо было Ксюшу. Краска расползалась по шерсти. Миша принял кардинальное решение Булку побрить, взял ножницы и приступил к процедуре. Я думала, кошке конец, но она извернулась и оцарапала Мишин палец, чего прежде себе не позволяла. Раньше ангельскому созданию в голову не приходило, что человека можно кусать и царапать. Миша отложил ножницы и взял бритву.

— Замри, дура! — приказал он кошке.

Процесс шел, модуль приобретал пеструю расцветку, потому что Булка иногда вырывалась. Тот, кто ее ловил, бывал оцарапан. За одну поимку кошка лишалась клока шерсти и снова прыгала по шкафам. Сумасшедший дом продолжался до тех пор, пока мы не догадались растворить в кастрюле жидкость, удаляющую волосы, и выплеснуть ее в угол, где притаилось животное. Первая попытка была неудачной, но шерстяной ковер облысел. Стало ясно, что мы на верном пути. Миша додумался зарядить пульверизатор. На ковре образовалось еще с десяток проплешин, прежде чем струя стала попадать в цель. Кошка отряхивалась, брызги летели с нее вместе с клочьями шерсти. Интерьер приобретал законченный вид. Наша кошечка становилась лысенькой, как порося. Она так вымоталась, что позволила мне закончить работу бескровно и омыть себя шампунем. Я завернула ее в тряпку и тогда уже расплакалась по-настоящему.

— Не реви, — сказал Миша. — Обрастет.

Голое тельце выбралось из тряпки, переползло ко мне за пазуху и дрожало там от холода и страха.

Когда первый неуверенный пушок покрыл Булочкины розовые бока, мы как раз закончили ремонт, и отдыхали на диване. Имо снова посетил нас. Кошка лежала на колене у Миши.

— Злоберман пикчерз продакшн! — отчитался Миша.

Имо взглянул на свою любимицу и остолбенел.

— Зверозубая, иглошерстная, — продолжил Миша. — Блазианская сторожевая порода, ядовитая на укус, смертельная на ощупь…

На его месте я бы вспомнила вмятину на шлеме Сира. Имо приблизился.

— Мы ее из супа достали, — издевался Миша, — не уварилась, зараза.

Имо взял Булку, посадил в «хлебницу» и унес.

— Все! — предупредил Миша. — Больше мы его не увидим.

Но не тут-то было. Имо вернулся в тот же день. Вернулся, когда его не ждали, и думать о нем забыли. Даже Ксюша выбросила из головы идею соперничать с Морковкой и стала охмурять Джона. Прямо в моем присутствии, словно я им подружка. Джон смущался, но сопротивления не оказывал, а Миша, кажется, впервые был доволен выбором дочери. По крайней мере, сидел за компьютером и не возникал.

Имо пришел, и все уставились на него. Можно было физически ощутить напряжение фона в нашем неблагополучном жилище.

— Когда вы хотите стартовать? — спросил Имо, и никто из присутствующих звука не проронил. — Я дам машину только для экспедиции к фронам. Никаких гонок не будет.

Миша раскрыл рот, но выразиться не смог.

— В чем дело? — удивился Имо. — Однажды вы к ним лезли без приглашения.

— Вообще-то, Сир лез… — напомнил Миша.

— Разве ты не говорил, что готов общаться с ними?

Миша закрыл рот, но Ксюха толкнула его в бок:

— Борисыч, поехали! Ты что? Вдруг получится их прихлопнуть? Наберем взрывчатки в багажник…

— Дети останутся дома, — заявил Борисыч. — Пожалуй, я сам прошвырнусь.

Волна возмущения поднялась и утихла, когда Миша треснул кулаком по столу.

— Я сказал, дома! — повторил он.

Все примолкли.

— Прошвырнемся вдвоем, — согласился Имо, и готов был закрыть вопрос, но следующая волна обладала чудовищной разрушительной силой.

Остающиеся дома требовали разъяснений. Миша защищался. Имо молчал.

Участие в экспедиции Миши не обсуждалось. Кроме него никто не умел управлять «парусом». Возможно, он и сам не умел, но в этом надо было убедиться на практике. Джон для экспедиции был просто незаменимым человеком. Он был незаменим не только в экспедиции. В последнее время мы шагу ступить боялись без его одобрения. Мое участие тоже было необходимо, так как речь шла о контакте с цивилизацией. Кроме меня, никого не учили вести себя грамотно в непредвиденных обстоятельствах. Ксюха все равно бы здесь одна не осталась. К тому же в контакте была она, а не я.

В первую очередь Миша задвинул на задний план меня:

— Ты не освоила даже хартианской грамоты! Что толку с тебя, как с контактера? То же самое может сделать любой!

— Да? — возмутилась я. — Кто, кроме меня, вытерпел тебя столько лет? Назови хотя бы одного человека или гуманоида, с которым ты насмерть не разругался?

Следующей на задний план была задвинута Ксюха, но она повела себя хитрее:

— Борисыч, миленький! — закричала она. — Ты же обещал, что никогда меня не оставишь!

Тогда Миша принялся за Джона:

— Если не будет связи, ты останешься последним нашим спасением. Кроме тебя, никто не почувствует беды…

— Если я буду с вами, — возразил Джон, — беды не случится.

Миша опять напал на меня. Скандал шел по кругу, только Имо из него выпал в самом начале и стоял у стены, безучастно наблюдая баталии, пока не привлек к себе внимание Ксюши:

— Люди! — воскликнула она. — А кто такой Имо? — все посмотрели на Имо. — Что же получается? Борисыч — бортинженер, Ирина Александровна — контактер, а Имо?…

— Результат контакта, — ответил за него Миша.

В самом деле, никакой специальностью в разведке Имо не обладал. Хуже того, обладать не стремился. Однако он не сменил надменной позы и столь же безучастно взирал на склоку под ногами.

— Борисыч! — возмущалась Ксюша. — Скажи ему…

— Все! — сказал Борисыч.

— Нет, не все! Почему мы должны остаться, а он поедет? Это несправедливо!

— Действительно, — согласилась я. — Имо, назови хотя бы одну причину, чтобы тебе не остаться дома?

— Пусть отдаст пульт и валит в Шарум, — настаивала Ксю.

— Слышал? Отдавай пульт и вали, — передразнил ее Миша. — Почему это ты нужный человек в экспедиции?

— Потому что я так решил, — ответил Имо, и пульт не отдал.

 

Глава 19. ИНФОРМАЦИОННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ. ШАГ НАЗАД

С тех пор, как теория информационных цивилизаций окончательно перешла от фантастов к ученым, ее постигла та же участь, что и теорию цивилизаций алгоников. С одной стороны, все логично, с другой, чего-то не хватает. Как в одном, так и в другом случае, не хватает самого объекта. Но, если цивилизация алгоников, в силу своей антиматериальной природы, может быть невидима и неуловима, то информационная цивилизация манипулирует вполне доступной материей. Ученые не нашли в Галактике природной среды обитания редуктива. Они согласились, что развитая (уплотненная) матрица ведет себя как генетический архив, а алгоническая компонента добавляет в него программу развития, но подтвердить на практике не смогли. Не нашли планету с плотной матричной средой, чтобы добавить в ее недра немного алгония; зато дали определение информационной цивилизации, то есть выявили ее основную особенность, и систематизировали разумную Вселенную по четырем «ключам». Цивилизации первого и второго «ключа» (гармоналы и субгармоналы) развиваются в определенной физической среде из клетки, наделенной генетическим кодом, в биологический организм, который в апогее своего развития дает насыщенную информацией матрицу. Информационная цивилизация проходит этот путь в обратном порядке: насыщенная матрица формирует программу, которая находит воплощение в физических объектах, которые, в свою очередь, создают среду обитания.

То есть, материя, данная нам в ощущениях, первична лишь на первом и втором уровнях. На третьем и четвертом она вторична, поэтому информационные цивилизации в ученой среде получили название редуктивно-матричных. Сами же ученые, отчаявшись найти доказательства теории, нашли ей применение в сельском хозяйстве. К примеру, чтобы вырастить овощ гигантского размера и целебного свойства, необязательно тратить годы на селекцию. Эффект противоестественного отбора можно получить через матричную программу. Пришлось попотеть, чтобы научиться программировать тонкую материю, но дальше грядки дела не пошли. До сих пор самым большим достижением в области редуктивного интеллекта является тиагон. Только цивилизация, создавшая тиагона, не считала свое достижение удачным.

Фантасты не отошли от темы. Они дали собственное определение редуктивно-матричным явлениям. Они пришли к выводу, что материя и антиматерия — лишь тупиковые фазы бытия, и сформулировали основной вопрос философии по-своему: «Что первично, видимые, но неосязаемые объекты, — спросили они ученых, — или осязаемые, но невидимые?» Пока ученые искали подвох, фантасты ответили сами: «Невидимые и неосязаемые, — ответили фантасты, — потому что зрение и осязание сами по себе вторичная природа вещей».

— Где корабельные? — спросила Ксюша и стала трогать воздух руками. — Джон, хочу корабельных.

«Колхоз» рассредоточился по матрасам и замер. На борту был большой бардак, который устроил Имо. Никому не пришло в голову наводить порядок. Только Ксюша скинула с лежака пустые баллончики из-под краски. Они зловеще загрохотали по полу. Имо не успел закончить роспись стен, потому тара из-под краски валялась всюду. Миша закрылся с компьютером в соседнем сегменте.

— Борисыч, корабельные у тебя?

— Я сказал, меня не отвлекать! — раздался из-за занавески сердитый баритон.

Миша сказал всем. Предупредил по-хорошему, чтобы не совались и не задавали вопросов. Мы поклялись, но Миша не успокоился. Он заперся, сосредоточился. Из кабинета не доносилось ни звука. «Колхозники» вели себя как в музее, тихо сидели, тихо ходили и завороженно глазели по сторонам. Я боялась, что интерьер корабля будет напоминать мне печальную историю Сириуса, но Имо изменил внутренний дизайн до неузнаваемости, и продолжал работу. На этот раз он писал портрет Айры, а может быть мой, по воспоминаниям от детских фотографий. Наверное, все-таки Айры, потому что на ее плече сидела птица.

— Ты навестил ее? — спросила я. Имо утвердительно кивнул. — Как она? — Кивок повторился. — Если все закончится, я попрошу Його отпустить ее с нами. — Имо помотал головой отрицательно. — Это почему же?

— Она принадлежит Його.

— А ты принадлежишь мне! Вернемся на Блазу, посажу на цепь и никакого мороженого.

Имо прикоснулся к стене и замер. Мне показалось, что нарисованное лицо шевельнулось. Имо ждал. Он смотрел на картину так, словно она оживала. Словно это была не картина, а анимация. По лицу Айры двигались тени, оно бледнело, краска сползала с него мазками. Пространство светлело, нарисованные на стенах джунгли расступались, оголяя чистое полотно. Рисунки таяли.

— Идите сюда! — крикнул Миша. — Скорее!

Экипаж сбежался в его сегмент.

— Что я говорил? — с гордостью произнес Миша и положил пульт. — Угадайте, какой год на корабельном хронометре?

Мы посмотрели на свои часы. Они стояли. Не работал компьютер, он вел себя так, словно оказался за пределом скоростей. Не исключено, что так оно и было: машина занималась сама собой, перенастраивала себя заново каждую секунду.

— Сюда смотрите, — командовал Миша. — Время нашего прибытия в Андромеду! Начало прошлой экспедиции! Мы вне реального времени, господа! Мы редуктивные информалы! — сказал он, и сам не поверил сказанному. — Вообще-то я ожидал, что все будет не так.

— А как? — спросила Ксюша.

— По идее, здесь должны бегать наши собственные привидения. Эх, — досадовал он, — хотел сделать сюрприз.

— Может быть, вы еще не зашли на корабль, — предположила Ксюша. — Какого числа вы прибыли? — спросила она и взяла Мишин хронометр. — Какого числа вы зашли на борт?

Ни один хронометр на борту не работал, время отсчитывалось на глаз, пока Ксюша не догадалась поднять с пола баллон с неизрасходованной краской.

— Эта что ли выветривается через сутки?

— Эта, — подтвердили Имо и Джон.

— Ровно через сутки? — уточнила Ксения и влезла на Мишин стол. — Можно, я здесь напишу? — спросила она, и экипаж замер.

Ксюха набрызгала на стене дату нашего пришествия на корабль.

— Что? — спросила она, глядя на наши удивленные лица. — Нельзя? Она же выветрится.

Цифры растаяли. Ксюха написала следующую дату.

— Вот вам и сутки, — с гордостью заявила она.

Никто из очевидцев не рискнул остановить процесс. Наоборот, когда ей надоело, все в один голос требовали продолжать. Миша сам диктовал цифры, сутки проскакивали за десять секунд, Ксюха впервые баловалась краской, которая исчезает сама, рассуждала о ее применении в быту, а я не могла вспомнить, рассказывал ли ей кто-нибудь про календарь? После экспедиции никто не вспомнил о нем, все были заняты другими проблемами. Даже если ходили разговоры, точного месторасположения календаря Ксюха угадать не могла. Миша действительно запустил «парус», осознание этого факта заставило нас стоять два месяца, разинув рты перед его столом. Стоять, пока Мишу не осенило:

— А эту дату возьми в траурную рамку, — попросил он. — Кажется, в этот день мы уделали Сира?

— Хватит! — сказала Ксюха и кинула баллончик на пол, но Миша подал ей другой. — Давай! Время не идет, время летит!

— Отвяжись от меня! — сказала девочка, спрыгнула со стола и ушла в соседний сегмент, а я вспомнила: календарь исчез в день, когда мы потеряли Сира. Исчез навсегда, только никому из экипажа не было до этого дела. В один момент мне напомнило о нем все. Словно он присутствовал здесь, невидимой и неосязаемой переходной формой к антиматерии. Только время снесло воспоминания. Вслед за Сириусом вернулась пустота, мы пережили несколько минут мрака, прежде чем включились хронометры. На стенах появились линии эскизных набросков, очерченные плоскости стали наполняться цветом. Если приглядеться к скользящей линии, можно было увидеть тень кисточки на картине, но наших привидений на борту не было. Не было даже признаков хаоса, который мы сотворили бытом. Был повод Мише хорошенько подумать и сделать вывод, что природа времени понята им не до конца.

— Нет, ребята. Здесь что-то не то, — сказал он. — Пока я не пойму, что именно, ко мне не подходить.

С этими словами он снова отгородился от нас занавеской.

Ксюшу не стоило брать в путешествие. К счастью, мы поняли это быстро, к сожалению, поворачивать назад было поздно. В свои двадцать с небольшим ей ни чуть не удалось повзрослеть. Кроме того, она не имела психологической подготовки к перелетам. За свою бытность в Секториуме Ксюша не прокатилась даже до Лунной Базы, просто потому что в неудачное время пришла работать. Все, что нужно было сделать в космосе, Миша давно сделал. Ксюшу он учил только управлять техникой. Она не имела навыков, не имела даже теоретических понятий о том, как пережить неопределенно долгое время в закрытом пространстве, преодолевающем космические расстояния. Ее терпение кончилось в первые сутки. Тогда же она с теплотой вспоминала маму, а потом только плакала. Мы все стали ей глубоко отвратительны, и я не знала что сделать, чтобы немного ее утешить. Что бы утешило меня в ее возрасте и в ее ситуации, я тоже не знала. Разве что очень большая шоколадная конфета с орехами и нугой.

— Вы тоже думаете, что я в него влюбилась? — спросила она однажды.

О ком идет речь, я поняла, когда увидела у ее постели зонт, подаренный Сириусом, с обещанием, что дождя не будет.

— Я совершенно не влюбилась. Верите?

— Верю.

— Все вы врете. Не верите вы мне никогда. Вы только Борисычу верите. Он вам сказал, значит все… Он придумал это сам, чтобы надо мной издеваться. Я никогда ни в кого не была влюблена, тем более, в Сира. Если хотите знать, я терпеть не могу таких мужиков.

— Понимаю.

— Ничего вы не понимаете. Если я не хотела обводить дату рамкой, это еще не значит, что надо делать выводы.

— Никто и не делал…

— Вы думаете, что я сумасшедшая?

— Нет.

— Думаете. Ну и думайте себе дальше. Вы думаете, что я под его влиянием? Вы все под его влиянием больше, чем я. Вы понимаете, что мы сейчас делаем?

— Что?

— Не понимаете. Потому что вы под влиянием бессознательно, а я осознанно. Мы исполняем его мечту. Мы делаем то, о чем он мечтал, но его больше нет.

— Ксюша…

— Его нет, Ирина Александровна, научитесь, наконец, смотреть правде в глаза. Он умер в тот день, когда вы оставили его на «белой планете», а мы идем к фронам, которые нам триста лет не нужны. Они нужны были ему, а не нам. Мы продолжаем жить под его влиянием, даже когда в этом нет смысла.

Можно было бы согласиться и закончить разговор, но Ксюше после скандала становилось легче и я позволила ей продолжить:

— Выходит, фроны тоже живут под его влиянием? — спросила я. — Сириус знал, что делал. И чем кончится, тоже знал. Думаю, в том, что мы делаем, есть смысл.

— Вы ведь, как и все, считали его мошенником.

— Да, это так.

— А ведь он доверял вам.

— Не думаю…

— Я знаю, что доверял. — Ксюха надулась, собралась прекратить разговор сама, но тут ей на глаза попался зонт: — А знаете ли вы, что с этим зонтом я ни разу не попала под дождь? — спросила она и прищурилась.

— Он оставил автограф. Ты боялась, что его смоет. Признайся себе, что ты ни разу не выходила с ним в ливень…

— Если он мошенник, то как же вышло с телевизором?.. Помните телевизор в холле? Он сказал Борисычу, какой взять билет, чтобы выиграть…

— Сириус имел способность управлять слэпом, — напомнила я. — Он просто подошел к лототрону и пригляделся к куче.

— А архив? Он же вам сразу сказал, что происходит в монастыре, и оказался прав, — тут она запнулась, потому что сообразила: человек, управляющий слэпом на расстоянии, может выдавать себя за волшебника и ясновидца.

— Я много раз выходила в ливень, — сказала Ксю и взяла зонт в руки. — Очень много раз, но вы мне все равно не поверите.

«Если мы вернемся в Галактику целые и невредимые, — думала я, — все это не будет иметь значения. Наступит счастье, о котором никто не мечтал. Когда мы вернемся, все в моей жизни будет иначе. Я отпущу на волю Джона, который из-за меня вынужден отказываться от удовольствий, необходимых молодому человеку его возраста; я перестану ругать Имо и разрешу Ксю поселиться в моем компьютере, потому что Миша выгнал ее из своего. Я попрошу прощения у Адама, которому нахамила перед отъездом вместо того, чтобы объяснить, куда я еду и когда вернусь. Я буду заботиться о Сириусе, потому что никто, кроме меня, не верит в то, что он живой человек».

— Мне кажется, что его слэп сейчас здесь, — сказала Ксюша. — Такое может быть?

— Надо спросить у Джона. Он умеет объяснять научно любую мистику.

— А какая максимальная дистанция удаления слэпа?

— Об этом тоже лучше спросить у Джона.

— Он здесь. Я знаю это.

— Ты слишком часто о нем думаешь.

— Я здесь ни при чем. Просто он рядом. Так же как вы, сидит и слушает наши разговоры. Сейчас вы уйдете, и я буду говорить с ним.

— Ты формируешь ложный слэп, который тебе же мешает.

Ксюха обиделась. Теперь я знала наверняка, что если вернусь из экспедиции, то первым делом пойду на разговор с Вегой, и, что бы он ни сказал, больше никогда не стану обвинять его в трусости. Я скажу ему, что все, что он делал на Земле, он делал правильно и вел себя гораздо более достойно, чем мы, аборигены, заслуживали. Вот тебе раз! Почему я стала рассуждать о нас в прошедшем времени? Мы еще не достигли цели, мы не знаем, насколько она опасна, а Вега знал. Он боялся за нас раньше, чем мы начинали видеть эту самую опасность с близкого расстояния. Потому что мы, в отличие от него, слепы. А тот, кто слеп, не может решать за себя.

— Джон, — попросила я, — поговори с Ксюшей о Сириусе. Она не понимает, где ложные, а где реальные ощущения. — Джон удивленно посмотрел на меня. — Объясни ей, как формируются фальшивые слэпы. Объясни ей что-нибудь про влюбленность, чтобы она понимала, что с ней происходит.

— А надо ли?

— Надо, потому что девчонка страдает по нему до сих пор. А страдания, которые не приносят облегчения, есть фальшивые страдания.

— Сириуса цитируешь? — улыбнулся Джон.

— Все! Разговор окончен. Миша! — обратилась я к самому занятому члену экипажа.

— Подожди, — донесся голос из запертого сегмента.

— Нам надо собраться вместе и поговорить…

— Потом.

— Когда? Миша, так дальше продолжаться не может!

— Подожди! — повторил голос.

— Нам надо собираться вместе хотя бы на час в день.

— Ты мне мешаешь.

Не знаю, спал ли он хотя бы час в сутки. Он вел себя так, словно до окончания работы ему не хватало вечных пяти минут. Словно комиссия ждала его на защиту, а он не мог закончить последнюю формулу в диссертации. Он выбегал из сегмента порыться в аптечке, выпивал допинг, опять запирался. К нему войти имел право только Имо и только потому, что не спрашивал разрешения.

— Что он там делает? — поинтересовалась я однажды.

— Работает, — ответил Имо. — Что же еще?

«Если мы вернемся на Блазу, — думала я, — займусь серьезной наукой. У сигов есть методика обучения самых глупых студентов, если это нужно. Мне позарез надо было понять, что делает Миша за компьютером. Конечно, на учебу уйдут все мои сбережения, но если Адам меня простит, для него это сущая мелочь. Он обязательно простит, потому что с момента возвращения и до конца своих дней я буду являть собой образец добродетели. И еще, когда я вернусь, обязательно разыщу Хабу, но не стану рассказывать ему о проблемах. Скажу ему то, что никогда не говорила, но часто слышала от него: что рада его видеть, что скучала, что он классный парень и я горжусь тем, что жизнь свела нас в одной компании, таких разных и несуразных. Потом я явлюсь на работу и продемонстрирую бэтам еще одно человеческое свойство, о котором они не подозревали. Я скажу, что люблю их, что они подарили мне вторую жизнь на чужой планете, и я счастлива с ними работать. Представляю, как они удивятся».

— Идите сюда! — донеслось из запертого сегмента.

Занавес исчез. Этого призыва экипаж ждал ежедневно, ежеминутно, и, как только он прозвучал, тишина воцарилась на палубе.

— Идите сюда, сказал! — повторил Мишин сердитый голос. — Приехали!

— Это шутка? — спросил Джон, когда увидел в поле экрана «белую планету».

— Или старая запись? — предположила я.

Ближе всех к истине оказалась Ксюша:

— Это та самая?.. Вы здесь уже были?

Борисыч почесал бороду и не ответил.

— Борисыч, — настаивала она. — Это та самая или не та самая?

Миша показал пульт управления, взмокший в его ладони. Кнопка хода погасла.

— Если это чья-то шутка, убью! — сказал он, и все посмотрели на Имо.

Имо не шутил. Он честно передал управление Мише. Изображение поступало с внешних трансляторов. За последние четыре года оно не изменилось.

— Так, — сказал Миша. — Что-то я не наблюдаю контакта. Что-то я не заметил ковровых дорожек и пионеров с цветами.

Имо пошел к трапу.

— Куда? — Миша выпрыгнул вслед за ним. — Без меня с корабля ни шагу!

Они оба влезли в капсулу, следом за ними вошла я, за мной, ни слова не говоря, Ксюха… уперлась руками в дверь, чтобы ее не выставили.

— Борисыч, я здесь без тебя не останусь!

Миша вынес ее в коридор на себе, но она увернулась, и снова оказалась в капсуле.

— Прекратите! Успокойтесь вы оба! — попросила я. — Никто не уйдет с корабля, пока мы не успокоимся, и все не обсудим…

— Мертвая зона! — закричал Миша. — Чего ее обсуждать? Мне надоело! Хватит! — он потащил Ксюху из трапа за шиворот, но на его пути оказался Джон, похоже, единственный, кто сохранил трезвый рассудок.

— Никто никуда не уйдет с борта, — сообщил он с редким для себя самообладанием. — С этого борта никто никуда не уйдет, потому что трап не работает.

Действительно. Только теперь все заметили, что не вышла ни одна панель. Никто из решительно настроенных членов экспедиции не смог выйти за борт, не сработал даже выход в багажник, в котором хранился «Марсион» — единственное транспортное средство, способное встать на грунт «белой планеты».

Миша пошел к своим приборам. Имо вышел из трапа и вошел в него еще раз. Трап не работал, капсула не отходила. На корабле воцарилась мертвецкая тишина, которая никак не была похожа на отсутствие контакта. Мрачную мысль я оставила при себе, но Миша ее выразил как нельзя более точно:

— Мы в плену, господа! — сообщил он. — С чем вас горячо поздравляю.

— Вы просто не умеете ждать, — ответила я.

— Что ж, — сказал Миша. — Будем учиться, — и демонстративно возлег на матрас. — Когда надоест, скажете.

Он закрыл глаза и дождался, пока толпа уйдет из его сегмента. Имо пошел к трапу, чтобы еще раз убедиться. Джон с Ксюхой пошли ему сочувствовать. Миша не спал неделю подряд. Я надеялась, что он отключится, если ляжет. Миша лежал. Время шло. Не летело, а ползло по стенам. Прошел час, детей что-то рассмешило в коридоре, потом они полезли в старые коробки, нашли какой-то хлам и притихли. Миша не спал, делал вид… Он вскочил с матраса только однажды, когда по звуку из коридора понял, что Ксюха лезет в трап. Он выскочил, надавал ей по попе, накричал на Джона и Имо, которые подпустили ее к капсуле, затем снова улегся.

Сутки на корабле не уснул никто. Пассивный контакт продолжался, неосязаемый и безмолвный… но экипаж успокоился, разбрелся по углам. Имо опять стал рисовать, потому что делать было совершенно нечего. У меня испортилось настроение. Я представила, что будет, если мы не вернемся на Блазу. Я не извинюсь перед Адамом, не поговорю с Вегой, не разыщу Махмуда…

— Миша, — спросила я тихо, — ты спишь или притворяешься?

— Сплю, — сказал он.

— В твоем «парусе» есть аварийный режим? — Миша приоткрыл опухший глаз. — Чтобы в самом пакостном случае мы все-таки смогли вернуться.

— В этом «парусе» есть все, но я им больше не управляю. Не поняла, старуха? Это не фроны держат нас в плену, а корабль.

— Миша, но ведь он реагировал на тебя. Я не верю, что нет выхода.

— Вот, именно потому, что реагировал… — разнервничался Миша, — я здесь и торчу пузом кверху. Ты не понимаешь, что этот чертов корабль нашел способ меня нейтрализовать? — он привстал, оглянулся. — Какой я болван, — добавил Миша совсем тихо. — Сходи, узнай, как там Ксю?

— Держится. Пока держится.

— Посмотри, чем занимается?

— Они с Джоном сидят за компьютером, не надо дергать ее. Для такой ситуации она держится молодцом.

— Потому что не знает ситуации, — вздохнул Миша и закрыл глаза. — Она знает, что папа придет и решит все проблемы. Ну и дурак же я был! Боже правый, какой дурак! Как все было бы просто, будь я один. Почему я не убедил вас остаться?!

— Не думаю, что на Блазе нам было бы легче.

— Вы же вяжете меня по рукам и ногам. Как я могу рисковать, когда она на борту?

— Не заводись.

— Какой я болван! Именно этого я и боялся.

— Миша, с ней пока все нормально.

Миша завелся. Я пошла посмотреть на Ксюшу, прошла мимо нее и Джона, чтобы не привлекать внимания, прошла мимо Имо, который занимался декором стены, остановилась у бывшей «кельи» Сириуса. В ней все осталось нетронутым: лежак с одеялом и запертый дипломат с зубной щеткой. Среди такого разнообразия личных вещей даже хилая матрица не задержится. Дипломат был перевернут. Возможно, Ксюха лазала по апартаментам тайного кумира. Или любовника? Эта загадка не решалась так просто, и в нынешних обстоятельствах не было смысла ее решать. «Если вернемся на Блазу, — думала я, — спрошу напрямую. Не Ксюху, так Сира; не Сира, так Мишу. Наверняка он шпионил за этой парочкой». Я сделала круг по коридору, но к Мише не вернулась. Чернота внутри трапа показалась мне в этот раз особенно подозрительной. Я заглянула внутрь, вошла. Панель выскочила так неожиданно, что я не успела среагировать.

— Миша!!! — крикнула я, и последнее, что увидела, это выбегающего в коридор Мишу, ноги которого путались в пледе.

По-моему, он упал у порога и не успел ничего сказать. Капсула закрылась сама. «Стакан» пошел из патрона в туманную оболочку. Через секунду вокруг был космос, а серый шар корабля стремительно уплывал в черноту.

— Ирина Александровна! — раздалось в коммутаторе. — Вы живы? Ирка! — перебил Мишин голос. — Держись! Слышишь? Мы с тобой! Вы слышите нас? — кричала Ксюха. — Ответь же, черт возьми, если слышишь! — умолял Миша.

Я вынула динамик из уха и сжала его в кулаке. «Стакан» шел сам, на этот раз не я управляла им, мне надо было так же как всем поучиться терпению. Успокоиться и ждать.

«Если вернусь на Блазу, — решила я, — обязательно допишу мемуары». Я начала это делать до появления Имо, хоть и не имела права. Писала аккуратно, никогда не выносила рукопись из модуля. Кроме Миши никто не знал, и тот догадался случайно.

— О чем тебе писать? — смеялся он. — Кто в это поверит?

— Почему мне должны верить?

— Ты сидишь в подземелье и ничего не знаешь о жизни…

— Я не пишу о жизни. Только фантастику.

— И как? — спросил он. — Ничего не получается? На фантастику не похоже, потому что это жизнь, на жизнь не похоже, потому что это фантастика.

— Когда я пишу о тебе, все получается.

— Ага! — восклицал он — О том, как страшный Мишкин хочет затащить в постель несчастную девочку. Очень жизненно. Если хочешь, чтобы получилась фантастика, опиши себя в постели с Аленом Делоном.

— Если ты не против, мне больше нравится Джек Леммон.

— Против! — возмущался Миша. — Категорически!

Я обещала себе, что в новых мемуарах белых пятен не будет. Напишу все, как есть. Напишу даже то, о чем хотела забыть; то, что будет выглядеть нелепо и неправдоподобно, как полет алгоплана, который я до сих пор вспоминаю с сомнением: было ли это на самом деле? Этот вопрос я задала Ясо сразу, как только смогла говорить, и он ответил вполне конкретно: «Ты так испугалась, — ответил он, — что заклинило память. Такое бывает». Тогда я решила, что эту фразу в мемуарах не допущу. Теперь мне надо было вспомнить, сколько раз в жизни я пугалась так, что не могла понять, было ли это на самом деле? Было ли по-настоящему страшно до того, как появились дети, и связали меня странным чувством родительского долга? Тогда мне стало страшно переходить через дорогу на красный свет. «Что будет с ними?» — спрашивала я себя и дожидалась зеленого. Только когда пропал Адам, мне впервые расхотелось жить, и далеко не чувство долга мне помешало уйти. Мне помешал это сделать Мишка, мой лучший и единственный друг, который оказался слишком большим эгоистом, чтобы отпустить меня в лучший мир. Думаю, что Адама он не смог простить только за это. Уверена, что именно за это, но разве признается? Теперь Мишка там, а я здесь. И это гораздо лучше, чем он здесь, а я там.

«Пускай, — рассуждала я. — По крайней мере, они меня видят. Пусть думают, что я оставила коммутатор на борту. Будет больше толку, если они сосредоточатся на наблюдении, и перестанут надрывать глотки».

Корабль пропал, я ориентировалась по звездам, притом, ориентировалась плохо. Мне казалось, что «стакан» обошел планету сначала по дальней орбите, потом по ближней. Мне казалось, что он проваливается в туман. Я встала, чтобы взять управление, вернула в ухо коммутатор. В эфире стоял звон, характерный признак отсутствия связи. «Стакан» не подчинялся. Он садился в облака.

— Миша, ты видишь меня?

В ухе звенело. Странное ощущение возникло у меня, ощущение невероятно благостного равнодушия ко всему, что творится вокруг. Почти наркотическая эйфория, словно под воздействием поля, которое пришельцы применяют для контакта с землянами, чтобы исключить стресс. Я села на пол и поняла: здесь кто-то есть.

— Здравствуй, — сказал знакомый голос. Я встала, огляделась. — Здравствуй. Не узнала меня…

— Сириус?…

— Забыла, — ответил голос. — А я не забыл.

— Сириус, где ты?

— Там, где мы простились, и я остался ждать… но не думал, что пройдет столько лет.

— Мы же забрали тебя на Блазу.

— Меня? — удивился голос.

— Сир, покажись!

«Стакан» спустился под облака, повис над мокрыми камнями. Мне показалось, что не было этих лет, что если хорошо приглядеться, я увижу себя в «Марсионе», увижу Сириуса, который гуляет вокруг и машет рукой.

— Сириус, покажись. Или я буду думать, что сошла с ума. — Динамик звенел, но эхо человеческого голоса еще бродило в голове. Или эхо галлюцинации? — Сириус…

— Помнишь, я обещал тебе рай? — спросил голос.

— И что?

— Смотри. Я везде…

— Сир, это всего лишь пустая планета.

— Свободная планета. Рай — это свобода, свобода видеть мир таким, каков он есть. Мы создадим его сами. Разве это не то, о чем мы мечтали?

— Ты мечтал, Сириус. Не я.

— Испугалась…

— Нет, я рада говорить с тобой снова. И, если ты поможешь мне вернуться на корабль и уйти в Галактику, обещаю, что никто тебя не потревожит.

— Не вижу в этом смысла.

— Не решай, пожалуйста, за меня. Не повторяй моих ошибок, если ты мудрее.

— Когда Христа вели на Голгофу, он знал во имя чего…

— Не надо сравнивать меня с Христом, а мою жизнь с Голгофой. Я помогла тебе найти твой рай, теперь ты помоги мне вернуться в мой ад.

Звон в ушах заставил меня сомневаться в правдивости происходящего. Страх на мгновение вернулся, мне показалось, что пробилась связь, но эфир был пуст. Он звенел пустотой, не позволяя слышать внутренний голос.

— Сириус!!! Сириус…

— Ты не вернешься, — ответил он. — Твои люди придут за тобой и тоже останутся. Борт уйдет в Галактику привезет сюда новых…

— Сириус…

— Ты… Вы все будете жить в мире, который построите сами. Нет причины бежать от своих желаний. Нет причины бежать отсюда.

— Я не хочу жить на «белой планете».

— Дай время, здесь будут райские сады.

— Я не гожусь для райских садов. У меня другое предназначение.

— У тебя его нет, — сказал голос. — И у меня его нет. И у тех, кто остался на борту… У всех, кто работал в Секториуме, и у многих моих прихожан… Вы не можете вернуться так же, как не могу это сделать я. «Белая планета» — единственное место Вселенной, которое примет нас, обреченных землян. Только здесь мы сможем начать свою истинную историю.

— Она уже начата.

— Она закончена.

Облака потемнели. Пространство сомкнулось над моей головой, приняв очертание колпака, словно придавило крышей.

— Убери от меня резонатор, — попросила я. — Сир, слышишь? Отгони его!

— Тебе не о чем волноваться. Ты уже переступила черту; хотела знать историю Земли, но не думала, что это знание лишит тебя права вернуться… ибо знающие не возвращаются.

— Кто не возвращается? — удивилась я.

Небо навалилось на «стакан», оставив вокруг сплющенную линию горизонта. В голове зазвенело на все лады.

— Ты не знаешь о Земле главное. Никто в Галактике не знает и не узнает, потому что рожденный в аду не может увидеть солнце.

— Может быть, и мне не стоит его видеть, Сир?

— Я вынужден… иначе ты станешь считать меня тюремщиком.

— Не стану! Отгони от меня эту дрянь! Сириус, пожалуйста!

— Все ваше прошлое и ваше будущее давно состоялось. Оно записано, как информация на пластине, по которой ходит лазерная игла и возбуждает иллюзии. Сейчас она в точке твоей жизни, потом уйдет в будущее, дойдет до конца и вернется в начало. Если знающие начнут возвращаться, на древних иконах будут появляться ракеты. Если знающих станет много, они остановят иглу, срок жизни которой — вечность. Ты хочешь остановить вечность?

— Нет.

— Будущее написано без нас так же, как прошлое. Но не каждый, кто способен его читать, видит одинаково далеко. Если ясновидцы начнут возвращаться, будущее не состоится.

— Я понимаю…

— Такие, как ты и я, мешают времени ходить по кругу. Ты хочешь остановить время?

— Не хочу.

— Мы — помеха в системе, и если хотим сохранить ее, должны уйти. Нам некуда возвращаться.

— Не знаю.

— Знаешь. Если я не уберу вас с Земли, тогда зачем я живу? Зачем я пришел в этот мир, ради чего познал его и покинул?

— Я объясню тебе…

— Я сам объясню. Я пришел, чтобы спасти от вас Землю. Я пришел, чтобы спасти вас с Земли.

— Мишка не поймет. Он все равно вытащит меня отсюда.

— Тогда мне придется достать вас из прошлого.

— Для этого тебе придется забрать у Миши корабль, а это не просто!

— Я заберу его у флионеров, которые разучились управлять «парусом». Поверь, это будет легко устроить.

— Однажды ты это сделал, да?

Сириус не ответил.

— Кажется, попытка была неудачной?

— Любую попытку можно повторить. На следующем витке я не промахнусь.

— Хорошо. Мне надо подумать.

Пятно в облаках накрыло края горизонта, и наступил мрак.

— Ты все обдумала. И сделала выбор. Тебе нужно время, чтобы смириться.

Звон в ушах стал особенно пронзительным, мне снова почудился Мишин голос.

— Миша! Миша! — закричала я, но никто не ответил.

Звон нарастал, небо дрожало. Акустическая волна перевернула «стакан». Внутри возникла вязкая среда, предохраняющая от удара.

— Сириус, может быть, мы вернемся на Землю вместе? Может быть, она примет нас? Может быть, мы придумаем что-нибудь… — кричал во мне кто-то очень напуганный; кричал, разрывая мне легкие, а внутренний голос говорил: «Не позорься. Ты только начинаешь жить и уже в крик. Тебе будет стыдно». «Мишка, я не хочу здесь пропасть! Сделай что-нибудь!» — умолял кто-то, дрожащий от страха, но внутренний голос стоял на своем: «Ты сделаешь все сама, ведь это будет твой мир, в нем все будет так, как ты придумаешь. Главное, все предусмотреть заранее, чтобы не пришлось ломать на середине пути». — «Миша! Миша! Ответь!» — кричал далекий, чужой и охрипший голос. «Все нормально, — успокаивал меня другой, близкий и теплый… — Так бывает. Привыкнешь. Ты ж привыкла жить на Земле, а это гораздо хуже. У тебя не спрашивали, хочешь ли ты родиться. А если бы спросили, что бы ты ответила?» «Мишка-а-а!» — кричал кто-то отчаянно.

Следующий удар повалил «стакан» на бок, невидимая волна расплющила облако, брызнула влага из каменных щелей. В «стакане» возникла невесомость, — последняя стадия защиты. Следующей будет консервационное поле, которое позволит сохранить организм внутри миллиарды лет, дольше, чем жизнь Вселенной.

«Когда мироздание изживет свой срок, я проснусь… — подумала я, — а ради чего?»

— Спит, — произнес надо мной голос Имо.

Полоса света врезалась в пространство капсулы.

— Неси ее сюда, — послышался издалека Мишин голос.

Полоса расширилась до размера двери, обнажила интерьер освещенного коридора и два силуэта, к которым вскоре присоединился третий, упитанный и бородатый. Меня понесли. Судя по тому, как дети беспрекословно подчинялись Мишиным командам, он совершил что-то героическое.

— Мать! Сюда смотри, — белый свет рассекли черные полосы его пальцев. — Сколько? — спросил Миша, демонстрируя пятерню. — Один? Два? Больше? Как тебя зовут? Какое сегодня число? Месяц? Год?

На такой скорости я затруднилась отвечать на вопросы.

Мишина пятерня пропала. Лицо Джона появилось вместо него, приблизилось, растворилось. У изголовья моего ложа начались нервные разговоры.

— Надо попробовать еще раз, — говорил голос Джона. Миша что-то бурчал в ответ.

Луч ослепил меня. Когда зрение вернулось, я опять увидела Мишу.

— Мать, не пугай меня, — сказал он.

Я словно полетала на алгоплане: все вижу, все чувствую, но сказать не могу. Опять оборвался внутри связующий канал, словно звено выпало из конструктора.

— Как тебя зовут? Как зовут твоих детей? Отвечай быстро.

Миша занервничал, и потерянное звено вернулось.

— Где Сириус? — спросила я. — Что с ним?

Вздох облегчения раздался вместо ответа. Меня посадили и подперли подушкой.

— Где Сириус? — повторила я. — С ним все в порядке? Я вернулась без него?

Эйфория прошла. Меня оставили в покое. Совещание перетекло в коридор, а я встала и приблизилась к арке, чтобы подслушать. Арка плавала. Стена шаталась.

— Ложись немедленно! — приказал Миша, и совещание закончилось. — Рассказывай, что было.

— Кажется, я оставила там Сира. Разве нет?

— Нет, — сказал он, и тут до него дошло. — Я что ли укоротил ей память на три года? — Он критически посмотрел на показания монитора, потом на меня. — Эй, память должна была восстановиться. Или не должна была?

— Ты меня спрашиваешь? — удивился Имо, потому что Миша адресовал вопрос именно ему.

— А что ты сделал с моей памятью? — спросила я.

— То же, что первый раз, — объяснил Джон.

— А что он сделал с моей памятью в первый раз?

— Откатил время назад, до прошлой экспедиции. А что мы еще могли сделать? Приборы потеряли тебя.

— Какой еще экспедиции?

— Так, — дошло до Миши. — Я стер ей архив последних трех лет. Черт меня возьми! — выругался он, — чтоб я понял, как эта хреновина работает!

— Где Сириус? — повторила я.

— О! Полюбуйтесь, — указал на меня Миша, как на верное доказательство своей идеи. — Откуда ему здесь взяться?

— Знаешь, что, голубчик, может, я и лишилась памяти, но пока что не спятила!

Миша расхохотался.

— Сир дожидается тебя на Блазе. Пьет компот из лепестков розы!

— Ма, ты действительно не помнишь? — пришел ему на помощь Джон. — Мы же пришли сюда без него. Ты не помнишь, как мы вернулись на Землю? Как закрыли Секториум? Мы переехали на Блазу, ты нашла работу, и говорила на «сиги»?

— Вы сговорились меня разыграть? На каком «сиги»?

— Подожди, — Миша присел рядом со мной. — Почему мы вернулись к «белой планете», рассказывай?

— Откуда вернулись?

— Нет, так она не поверит. Ведите сюда доказательство… Только аккуратно.

Дети ушли за доказательством.

— Я запер ее, — объяснил Миша. — Ну, мало ли… Мы ж не знали, жива ли ты? И в каком виде… Девчонка извелась.

На пороге появилась возбужденная Ксюха.

— Ирина Александровна! — воскликнула она. — Это не Сириус! Это я, я привела вас сюда! Он использовал меня так же, как вас!

— Молчать! — прикрикнул на нее Миша.

— Не слушайте их! — кричала Ксю. — Это я во всем виновата! Я…

Ксюшу унесли на полуслове. Из коридора донеслись крики. Ни слова я не смогла разобрать, словно она изъяснялась на чужом языке. Потом все стихло за глухой занавеской.

— Выпущу, когда научишься себя вести! — крикнул Миша ей вслед и посмотрел на меня. — Совсем, паршивка, распоясалась. Ты как? Голова не кружится?

— Откуда она здесь?

— Прошло три года!

— Хорошо! Хоть десять лет! Где Сириус, я могу узнать?

— Опять двадцать пять, — вздохнул он, и сел за компьютер.

Я отправилась к Ксюше, но дети меня не пустили.

— Она плохо себя чувствует, — объяснил Джон и пошел к ней один.

— Космическая болезнь? — спросила я Имо.

— Космический стресс.

— Почему?

Он не ответил. Только встал у стены, поднял взгляд к потолку и замер. Имо больше не рисовал. Он не делал ничего, только смотрел в потолок и слушал Мишины бормотания за стеной.

Миша тоже переживал стресс, он пытался понять, что произошло, как он это сделал, и какие выводы из этого следуют? С выводами у Миши не клеилось.

— Я все знаю, — убеждал себя он. — Теперь я знаю все!

— Что? — спросила я.

— Я знаю, зачем он прислал Макаку! И зачем дал Макаке корабль, тоже знаю.

Макака присутствовал за стеной и не пропустил ни слова.

— Зачем? — спросила я.

Миша погрузился в компьютер.

— Имо, я действительно говорила на «сиги»?

Имо кивнул в ответ, и приложил к губам палец, чтобы я вела себя тише.

— Это не «парус времени», — бормотал Миша. — Это не просто «парус», а нечто покруче… Это самое настоящее оружие будущего. Будущего, до которого мы не доживем. И сиги не доживут… Ха-ха! Самое совершенное оружие, которое фроны изобрели для войны с себе подобными! Ай да Мишкин! — приговаривал он. — Ай да сукин сын! Вот зачем он подсунул корабль. Предчувствовал, гад. А! — заметил он меня у порога. — Ты думаешь, это прогулочная яхта? Ничего похожего. Это именно то, что нам, землянам, именно сейчас… именно позарез. Я понял. Эта фиговина способна стирать планетарные макрослэпы к этой самой матери. Смотри сюда. Знаешь, как?.. — я смотрела, что-то плавало перед глазами в поле экрана: то ли шар, то ли космический корабль. — Берешь на борт своих, — объяснил Миша, — всех, кого жалко…. Подходишь к Земле и даешь разгон полный назад, такой, чтобы планетарная матрица вывернулась наизнанку. Точно говорю, все гиперузлы развяжутся. Планета будет стерильной, «белой»… Не веришь? — он обернулся, чтобы видеть мою реакцию. — Считай, гонку на «Марсионе» я тебе проиграл. Тебя, мать, спас «стакан». Пошла бы на моей «кастрюле» — хана…

— Что?…

— Чай бы пила из лепестков розы, — сказал он и отвернулся к компьютеру. Я больше не представляла для него интереса в качестве собеседника. Отныне Миша общался лишь сам с собой. — Ладно, Земля, — рассуждал он. — Черт знает, что можно устроить в Галактике с этой бомбочкой. Это надо же… кто бы подумал?

Я не заметила, как Имо тихонько склонился к моему уху.

— Где его выбросить? — спросил он, прижимая рукой медальон.

— Пульт? — удивилась я.

— Мишкина где выбросить? — уточнил Имо. — На Земле? На Блазе?

Я взяла его за пуговицу жилета и отвела от арки.

— Значит, я говорила на «сиги»?

— Свободно, — ответил человек, который никогда меня не обманывал.

— Скажи, с Землей ничего не случилось за то время, что вы прочистили мне мозги?

— Ничего.

— Почему же мы оказались на Блазе?

— Контора закрылась.

— Почему?

— Все ушли на Блазу.

— Почему ушли на Блазу?

— Потому что закрылась контора.

— Сынок, поклянись, что все, что здесь происходит, мне не снится. — Имо горько усмехнулся в ответ. — Никогда, слышишь меня? Никогда больше не пускай на корабль ни землян, ни сигов. Особенно Мишу. Поклянись, что не сделаешь этого даже перед страхом Вселенской катастрофы! — Имо убедительно кивнул. — А теперь рассказывай, что с Сиром?

— Спроси у него, — сказал Имо, указывая на бормочущего Мишу. — Спроси… — повторил он и ушел.

— Миша! — решительно спросила я. — Мы с Сириусом уходили на «белую планету» вдвоем. Я хочу знать, что он вернулся и с ним все в порядке.

— А… Ты про эту планету… — очнулся он.

— Ты его еще куда-то отправил?

— Отправил, — признался он. — На разведку отправил… На тот свет. Поглядеть, вдруг там на самом деле есть рай?

— Не поняла.

Миша сконфузился.

— Ирка, ну ты знаешь, у меня выбор был небогатый: либо ты, либо он. Так вот, ты мне нравишься больше.

— Опять не поняла.

Миша оторвался от компьютера, почесал затылок.

— Видишь ли, — произнес он виновато, — я подумал, если рай действительно существует, значит, он уже не вернется.

— Не вернется?

— А если вернется, то, клянусь, в следующий раз он отправится искать ад.