Глава 1

— Чтобы родиться в век перед апокалипсисом, нужно быть храбрецом. Чтобы родиться в мире, в котором не существует иллюзий, нужно быть безумцем. Чтобы выжить при таком стечении обстоятельств и сгинуть от скуки, нужно быть избранным идиотом.

— Мне тоже не понравилось его поведение, Валех. Я не могу потерять Человека, который знает ответы на все вопросы. Даже на те, что мне еще в голову не пришли. Знает, но не ответит. Жорж раздражал меня не меньше, но оспаривать авторские права на сюжет… Ты только представь: два выдуманных мной дурака решили, что я не достану их с того света. Это как?

— Это недопустимо, — согласился Валех. — Тем более, что самого дурного выдумал я, а ты не постыдилась плагиата.

— Имела право! Если беглый персонаж просит моего покровительства, плагиат осуществляется на законном основании и взаимном доверии.

— Он явился ко мне младенцем и вцепился в подол так крепко, что я не смог его оторвать. Я решил, что человеческий детеныш мне послан судьбой. Я решил сделать его наследником Истины. Открыть ему то, что должно быть скрыто от Человека, и надеялся, что он откроет мне то, что скрыто от Ангела.

— Ты тоскуешь и не можешь его простить.

— Я молился, когда он болел, ходил к пастухам за парным молоком и собирал мед, чтобы кормить его. Я учил его ходить и думать, смотреть и видеть мир в потоке отраженного света. Но он не верил мне так же, как не верил людям. Он хватал руками огонь, чтобы чувствовать боль, ел землю, чтобы узнать ее вкус и не понимал, чем жизнь отличается от смерти. Он не верил, что появился на свет Человеком, а когда ушел в последний раз, я поклялся, что больше не привяжусь ни к кому.

— А я?

— После апокалипсиса родилась ты. Родилась абсолютной трусихой в мире, в котором иллюзий больше, чем смысла. Я узнал свои забытые чувства и не смог отказаться пережить эту боль еще раз. Вы убийственно непохожи. Два полюса, два проклятья. Между вами непреодолимая пропасть, но тебе не наследовать Истины.

— Потому что ты рано разочаровался в людях, Валех.

— Я разочаровался в Истине.

— А я? Позволь мне тоже разочароваться в ней.

— Тогда вернись и ищи ее с первого дня своей жизни. Ползай голышом по камням, пока не встанешь на две ноги, охоться на диких ящериц и пей зловонную влагу из копыта антилопы. Придумай сама, как влезть в чужую шкуру, чтобы согреться зимой. Сделай так, чтобы почва под ногами плодоносила и догадайся, какие плоды ядовиты, какие нет. Сделай так, чтобы небо не раздавило тебя о землю. А когда встретишь врага, заставь себя первой опустить камень. Пройди весь путь без веры и без отчаянья, и ты узнаешь, как управлять самолетом из пассажирского кресла. И сколько стоят навыки пилотажа, которому не учат в школах, тоже узнаешь. Хочешь скорее разочароваться в Истине? Начни искать ее прямо сейчас.

Камера хранения имела железную дверь и запиралась на два замка, но капитан Карась имел по ключу от каждого. Ларионов почувствовал себя куклой у нарисованного камина, за которым скрывались великие чудеса.

— Входите, — пригласил капитан. — Игорь…

— …Аркадьевич, — уточнил Ларионов и шагнул в помещение.

За окном торчали прутья решетки. Вдоль стен тянулись пустые стеллажи, несгораемый шкаф в углу был снизу доверху опечатан. Над шкафом висел портрет серьезного мужчины в галстуке, под шкафом стояли ботинки с высунутыми стельками. На столике у окна находился предмет в брезентовом покрывале.

— Входите, — повторил капитан Карась. — Вы, прошу прощения, в какой области специализируетесь?

— В оптике… — сообщил Ларионов и поправил очки.

Карась запер дверь и подошел к столу.

— Взгляните, уважаемый Игорь Аркадьевич, на данный аппарат. Взгляните и объясните мне, что это?

Брезент упал, перед Ларионовым предстало устройство из корпуса, облепленного фольгой, и линз, укрепленных на коротком штативе.

— Несерийная сборка, — отметил Ларионов. — Позволите осмотреть? — он задрал фольгу и склонился над аппаратом.

Запах горелой резины ударил в нос. Внутри располагался металлический желоб, зажатый в тисках и латунный цилиндр на стеклянной колбе с выпуклым днищем и резиновой пробкой. Оболочка цилиндра имела перфорацию, и Ларионов затруднился определить ее назначение. Колба крепилась на подвижной оси. Часть ее корпуса была обмотана проволокой, как катушка электродвигателя. Такой же проволокой были обмотаны две толстые скобы вокруг.

— Странный движок, — удивился Игорь Аркадьевич. — Первый раз вижу.

— В емкости была вода, — сообщил Карась, не дожидаясь вопросов.

— Что вы говорите?

— Чистая вода.

Один обгоревший провод торчал из устройства наружу. Другого вовсе не было предусмотрено. Конструкция сильно удивила физика. Если не сказать, рассердила.

— Белиберда какая… — заключил Ларионов. — Это и есть оружие будущего?

— Не похоже?

— В жизни не видел ничего более странного. За этим техническим чудом вы, стало быть, охотились?

— И хотим понять, что попало к нам в руки.

— Для чего собран такой чудной прибор, проще спросить у того, кто собрал.

— Его хозяин убит.

— Как убит?

— Выстрелом в глаз, — объяснил капитан. — На кухне собственной квартиры.

— Что вы говорите… — испугался Ларионов и перестал таращиться внутрь аппарата.

— Все предметы остались на местах, включая деньги и ценности, но корпус прибора был взломан. Посмотрите внимательно, все ли рабочие элементы целы?

Ларионов поправил очки и покосился на пустой желоб, объятый тисками.

— Действительно, — согласился он, — если это, как вы предполагали, мощный квантовый генератор, «лазерная пушка», тогда я не вижу источника лазера.

— Соответственно, внутри мог находиться драгоценный камень?

— Если это рубиновый лазер, безусловно, так. В этом случае пропал красный камень продолговатой формы с обточенными параллельными плоскостями. Видите, как разведен зажим? Вероятно, он крепился здесь, но я не вижу ни конденсатора, ни каких бы то ни было…

— Игорь Аркадьевич, — прервал его капитан. — Рубиновый стержень настолько ценная деталь, чтобы выстрелить пожилому человеку в глаз? На этом месте могло быть что-то еще?

Ларионов задумался.

— Лазеры бывают разные: газовые, жидкостные, полупроводниковые… Назначение у них тоже разное. Почему вы решили, что это оружие?

— По-вашему, это похоже на кухонный комбайн? Меня интересуют возможности лазера такой конструкции. Вы имели дело с похожими приборами? Можете представить его примерную мощность?

— Понятия не имею, насколько он мощный. Допускаю, что в подсобном хозяйстве его использовать можно: дырку прожечь, распилить доску… Позволите мне забрать его в лабораторию для исследования?

— Только здесь и только в моем присутствии.

— Дайте хотя бы отвертку.

Карась достал отвертку из кармана. Из того же кармана на стол выпала связка отмычек и магнитных ключей, которые следователь немедленно сунул обратно.

Ларионов снял с прибора остатки корпуса, отсоединил от оси латунный цилиндр с колбой и осмотрел его у окна.

— Никогда не видел в квантовых генераторах подобной детали. Сомневаюсь, что пушка боеспособна, хотя… «прицел» хороший. Линзы дорогие. Вероятно, делались под заказ. Видите, в дно колбы тоже впаяна линза. Говорите, была вода?..

— Немного. Я слил ее, чтобы отдать в лабораторию на анализ.

— Сколько?

— Если быть точнее, меньше двадцати грамм.

— Не может быть, — Ларионов вынул пробку и дунул в колбу. — Вы уверены, что там ничего не осталось?.. — конденсат покрыл поверхность спиралевидной сосульки. — Поглядите на этот стержень… — предложил физик, заглядывая внутрь сквозь перфорацию. — Вы не против, если я его извлеку?

— Сломать дело не хитрое, — ответил Карась. — А как собирать? Там все припаяно маленькими стекляшками…

— Да, тонкая работа, — согласился Игорь Аркадьевич. — Для чего-то ее проделали. Вероятно, тот, кто делал, понимал, для чего. Но… могу вас успокоить, господин капитан, это не оружие. Сбивать самолеты и топить корабли таким устройством вряд ли возможно. В кустарных условиях нельзя получить достаточно мощный луч. Погибший хозяин инженер-оружейник?

— Пенсионер. Бывший сторож гаражного кооператива Академгородка, Коробов Николай Гаврилович.

— Академгородка? — улыбнулся Ларионов. — В гаражах эти «академики» вам смастерят что угодно. Ученые Академгородка вообще имеют странную репутацию. Особенно физики.

— А именно?

— Ничего особенного. Прибежище непонятых гениев со всех институтов страны. Уходят туда, как в подполье, чтобы вариться в обществе себе подобных. Я, в отличие от них, занимаюсь серьезной прикладной наукой.

Карась внимательно посмотрел на физика.

— Вы сказали «прожечь дыру»? Игорь Аркадьевич, вам часто приходилось видеть след от лазерного луча?

Ларионов опять поправил очки.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу пригласить вас на место преступления.

— Меня?

— Вас.

— В Академгородок? — испугался физик, словно капитан Карась предложил неприличное.

— Ненадолго, Игорь Аркадьевич. Вам, как практику, это будет интересно.

— Я всегда говорю Человеку одно и то же: не проси того, что можешь взять сам. Проси то, что сделает твою жизнь счастливой, ибо счастье тебе от рождения не положено. Оно есть благословение свыше, которое нельзя заслужить, заработать или отобрать у ближнего своего. Его можно только выпросить у Создателя.

— А Истина, Валех? Она положена Человеку от рождения или нет?

— Истина есть драгоценная чаша, наполненная ядом. Она не для человеческих рук. Она для человеческих помыслов.

— Тот, кто создал Человека, Валех, допустил роковую ошибку: жизнь слишком коротка для серьезных дел и слишком длинна для безделья. Люди будут жить и заниматься чепухой, а ты будешь смотреть и гадать, чем они так сильно тебя раздражают?

— Тот, кто создал Человека, допустил много ошибок. Но не для того, чтобы стать посмешищем в глазах своего творения. Он также как все Создатели надеялся, что творение будет мудрее и совершеннее. И также как все Создатели просчитался.

На кухонном полу мелом было очерчено положение тела покойного пенсионера Коробова. На кухонном столе — положение прибора. Брызги засохшей крови застыли на стенах и потолке. Ларионову стало грустно.

— Можно закурить? — спросил он, но следователь подвел консультанта к плите и показал отверстие пятимиллиметрового калибра в опасной близости от газовой трубы.

— Похож на лазерный след? — спросил он.

Ларионов приблизился к отверстию очками и увидел просвет, ведущий в соседнюю квартиру сквозь толстую кирпичную кладку старого дома. Луч, выпущенный из неизвестного оружия, прошил ее как кусок масла, не взъерошив края, не оставив ни крошки сажи.

— Ничего себе, — прошептал физик. — Я такого еще не видел.

Карась вышел в прихожую позвонить. Физик Ларионов остался размышлять на окровавленной кухне.

— Ничего себе, — повторил физик. — Простите, пожалуйста, — обратился он к следователю, — вы не навестили соседей? Вероятно у них… Ну, да… — ответил Игорь Аркадьевич сам себе. Он дошел до противоположной стены и внимательно осмотрел брызги крови. — Ах, черт возьми, — заметил он, перешел в соседнюю комнату и прильнул очками к стене, граничащей с балконом. В дырке того же калибра он увидел свет и небо над горизонтом городского парка.

— Осматриваете место происшествия свежим глазом? — заметил Карась.

— Именно свежим, — подтвердил консультант. — Вы не заметили в пятнах крови такую же дыру, поэтому зря обвинили пенсионера. Если я что-нибудь понимаю в пространственной геометрии, выстрел мог быть произведен только из соседней квартиры. Стреляли очень странным прибором, никакого отношения к лазеру не имеющим. А тот убогий квантовый генератор, что стоит у вас в офисе, вероятно, был приобретен в качестве оружия возмездия. И, наконец, можно я все-таки выкурю сигарету? Хотя бы здесь, на балконе.

— Лучше на улице, — предложил следователь. — Идемте, прогуляемся в парке.

— Спасибо, я…

— Идемте, Игорь Аркадьевич. Не пожалеете.

Прямо под окном злополучной квартиры следователь предъявил физику пень с полированной плоскостью среза, но физик допустил, что дерево могло быть спилено простой пилой, а затем отшлифовано местным умельцем для любой хозяйственной цели. Карась повел Ларионова в парк и показал несколько срезанных осин. Срезанных, словно слизанных плоскостью, направленной с неба в землю на метровую глубину. Ветки не успели разлететься в стороны, так и легли букетом. Камни, задетые смертоносным «лезвием», имели зеркально отполированную грань. Один из таких камней Игорь Аркадьевич поднял с земли и изумился.

— Идемте дальше, Игорь Аркадьевич, — не унимался Карась.

В диких зарослях стояла беседка архитектуры позапрошлого века, построенная здешним помещиком. Позже на месте разорившегося имения был основан Академический городок. Ветхие постройки снесли, проложили дороги, возвели корпуса, а про беседку забыли. Вокруг нее разрослись лопухи в человеческий рост. Все тропинки к романтическому заведению затянулись травой, и беседка, как памятник архитектуры, однажды сгинула с карты города.

— Прошу вас, — пригласил Карась. — Заходите.

Игорь Аркадьевич вошел беседку и онемел. Строение было распилено пополам, как кусок полена. От фундамента до крыши. Распил шел аккуратно вдоль колонны, имел пятимиллиметровый зазор и идеально ровные края среза.

— Что скажете теперь, господин Ларионов?

— Белиберда какая-то, — ответил физик. — Просто не парк, а какой-то испытательный полигон.

Утром следующего дня Игорь Аркадьевич Ларионов прибыл в рабочий кабинет Карася. Прибыл и оценил серьезность положения, в которое влипло следствие по делу физиков Академгородка. Коридор с высокими окнами был устлан ковровой дорожкой. Массивная дубовая дверь отделяла простого смертного от хранителя государственных тайн. Сейф за спиной человека в кожаном кресле годился для хранения радиоактивных материалов. Интерьер соответствовал министерской приемной. Игорь Аркадьевич проникся ответственностью за судьбы человечества.

— Могу я задать вопрос? — с порога поинтересовался он, но не решился ступить на ковер без разрешения. — Вы допросили соседа? Осмотрели его квартиру?

— В соседней квартире давно никто не живет, — ответил хозяин кабинета. — Почему вы так взволнованы, Игорь Аркадьевич? Войдите, присядьте…

— Могу я узнать, фамилия «Шутов» каким-нибудь образом фигурирует в деле? Среди знакомых покойного или его соседей?..

— Расскажите мне все, что вам известно о человеке по фамилии Шутов.

— Ничего определенного, — признался физик, — только возле дома погибшего Коробова я нашел скамейку и урну. Хотите знать, что написано на скамейке среди прочих посланий? «Шутов — жмот, хам, трус, чмырь…» — процитировал Игорь Аркадьевич.

— Так, — согласился капитан, — и что же?

— Боюсь, что я знаю, о каком именно Шутове идет речь.

— Характеристика оказалась точна или есть другие соображения?

— Вы не представляете, насколько точна. Мало того, текст был вырезан острым предметом вместе с карикатурой. Достаточно было даже изображения.

— Вот как…

— С господином Шутовым мы учились на одном курсе. Сначала он занял мое место в аспирантуре, а когда открылся филиал в Академгородке, сбежал туда, бросив на произвол судьбы наш совместный проект. Только благодаря ему я не смог в тот год защититься, только из-за него ушел на пенсию мой научный руководитель, из-за него же в последствии наш проект лишили государственного финансирования.

— Если я правильно понял вас, Игорь Аркадьевич, господин Шутов, кроме прочих достоинств, еще и хороший специалист?

— Сволочь он, надо сказать, выдающаяся, — вздохнул Ларионов. — Опросите наш курс, не я один так считаю. Фундаментальная наука, господин капитан, уважает тружеников. Индивидуалисты и неврастеники в ней только наводят смуту. Шутов не просто всех нас подставил, он загубил проект. Многим талантливым людям это стоило карьеры. Допросите его. Наверняка Шутов бывал в доме, снимал жилье или приходил в гости. Допросите соседей еще раз, покажите им фотографию, — Игорь Аркадьевич раскрыл дипломат.

— Вы допускаете, что прибор мог собрать Шутов?

— Мог, — с уверенностью заявил консультант. — Этот мог. И обид на человечество у него накопилось достаточно. Нет, я не предъявляю ему обвинений, но интуиция подсказывает… вот, взгляните… весь курс. Самый маленький с края — Шутов. Изображение вполне можно увеличить.

— А это кто? — удивился Карась.

— Наша профессура, — с гордостью ответил Ларионов. — Среди них есть известные имена. Если вы интересуетесь…

— Вот этот человек? — уточнил следователь, указывая на портрет в центре. — «Проф. Н.В.Боровский»… — волосы на голове капитана зашевелились.

— Натан Валерьянович, — подтвердил Ларионов. — Был заведующим кафедры… Кстати, покровительствовал Шутову. Если б не Боровский с его тогдашним непререкаемым авторитетом, Шутова отчислили бы с первого семестра. Ничего, кроме физики с математикой, он не сдал. Натан Валерьянович лично ходил за него кланяться.

— Натан Валерьянович Боровский… — произнес Карась и почувствовал, что сходит с ума.

— Странный мужик, — охарактеризовал профессора Ларионов. — И идеи у него странные, и окружение такое же странное. Шутов ведь сбежал за ним следом. Ну да… — вспомнил Игорь Аркадьевич. — Как только Боровского попросили с кафедры… Точнее сказать, перевели в филиал, Шутов все бросил и побежал за ним. Вы спросите Натана Валерьяновича, наверняка он знает, где любимчик. Расспросите и передайте от нас привет, от бывших учеников.

— Натан Валерьянович жив? — не понял Карась, и волосы на его макушке встали дыбом.

— Конечно… — растерялся Ларионов.

— Действительно, жив?

— А как же? Ученый с таким именем… У нас бы знали. У нас давно бы заказали мемориальную доску. Вы знаете, что его работы в области квантовой механики номинировались на Нобелевскую премию?

— Вы давно с ним общались?

— Я?

— Вы.

— С кем?

— С Боровским.

— Давно. Собственно… кто я такой, чтобы профессор Боровский со мной общался? Его старшая дочь заканчивает наш факультет, — сообщил Ларионов. — Говорят, на хорошей машине ездит. На очень хорошей машине. Я ее об отце не расспрашивал, но если нужно… Можете и вы навести справки по своим каналам. Мне казалось, что он преподает за границей.

— А мне казалось, Натана Валерьяновича два года как нет в живых.

— Уважаемый господин капитан, — улыбнулся физик. — Я семью из трех человек на свою зарплату прокормить не могу, а у Натана Валерьяновича пятеро детей и жена не работает. Я в чудеса не верю. А вы?

Капитан Карась верил в чудеса еще меньше. Он проводил консультанта, запер дверь кабинета на ключ и достал из сейфа папку с ксерокопиями статей воскресшего. Кроме рукописей и публикаций, в папке хранились пасквили и доносы коллег, рецензии скептиков, фотографии неисследованных аномалий, больше похожих на дефекты пленки. Списки аспирантов, которых профессор патронировал лично, были выделены в особый раздел, а фамилия «Шутов» подчеркнута жирной красной чертой. Капитан задумался. Пару лет назад он использовал красный фломастер для подчеркивания фамилий ключевых персон в следственных документах, и собирал на них отдельное досье. Своей полезной привычке Карась изменил лишь однажды: персона Оскара Шутова при загадочных обстоятельствах вывалилась из его памяти вместе с кончиной профессора, и более не всплыла ни разу.

Всех фигурантов дел, подчеркнутых красным фломастером, капитан помнил по адресам и фамилиям. Помнил с самого начала своей карьеры и до сего момента. Помнил даже тех, кого давно нет в живых. Всех, кроме Оскара Шутова.

— М-м… да! — сказал капитан. — Иллюзорная теория памяти не так глупа, как могло показаться. Гораздо интереснее, чем я полагал, когда присутствовал на ваших похоронах, уважаемый Натан Валерьянович. А вы решили, что вовремя от меня отделались? — Карась раскрыл рукопись на искомой главе: — «Коррекция иллюзорной памяти, основанная на эффекте убежденного наблюдателя, — прочел он и вник. — Идентификация реальности и возможные последствия дехрональных инверсий, основанных на эффекте убежденности».

Капитан улыбнулся, вспоминая прошлое: «Профессор Боровский математически доказал эффект веры в Бога», — докладывал он начальству и верил, что никакой реальной угрозы безопасности подобные доказательства не несут. Верил всецело и абсолютно, пока «убежденный наблюдатель» не ушел от него абсолютно уверенный в том, что Боровский жив. В том, что несколько лет назад капитан Карась не присутствовал на похоронах профессора лично и не скорбел о том, что не успел допросить потерпевшего. Карась заглянул в календарь. Оптимальное действие описанного эффекта, согласно Боровскому, приходилось на первые двое суток. У него было время придти в себя и подготовиться к встрече.

— Зря вы, физики, плохо думаете о нас, гуманитариях, — сказал капитан воображаемому собеседнику. — Ей-богу, зря, Натан Валерьянович!

 

Глава 2

К предстоящей встрече капитан Карась готовился ночью и заслужил отличной оценки. По крайней мене, он перечитал все конспекты, писанные студентами с неформальных лекций Боровского. Там, где невозможно было понять ни черта, капитан Карась прочел трижды, и оформил шпаргалку с вопросами, на которые ученый был обязан ответить. К утру у капитана распухла голова. Не откладывая дело в долгий ящик, он сел за руль, отправился в Академгородок и скоро пожалел, что не выспался. За каждым поворотом капитана Карася подстерегали иллюзорные флюиды первичного поля, у каждого перекрестка ему мерещились пространственно-временные трещины. Солнце в тот день взошло для капитана не с той стороны. Он заглядывал в карту… тормозил у обочины и убеждался в том, что Академгородок не сгинул с лица Земли. Он презирал сомнения и синие светофоры, пешеходов и автобусные остановки, растущие из проезжей части. Капитан был уверен, что движется по правильной стороне, пока ему в лоб не вышел КаМАЗ. В конце концов, капитан Карась проехал нужный поворот.

Дорога опустела. Старые указатели поблекли и покосились. Только пара живых гвоздик да плакат на обочине свидетельствовали о том, что данный участок иногда используется по назначению. Капитан развернул машину и еще раз проскочил поворот. На третий раз он не думал ни о чем, кроме злосчастного поворота к дачному кооперативу Академгородка, ясно обозначенному на карте, но проскочил его еще раз. Капитан остановил машину возле плаката. «Мемориальный комплекс жертвам авиакатастроф… 100 м», — было написано на крашеной фанере, и обозначен поворот. Через сотню метров из канавы издевательски торчал километровый столб с цифрой «100». Предыдущий столб показывал «98». Капитан Карась не считал себя идиотом и абсолютно доверял спидометру. Он еще раз изучил схему въезда в кооператив, начерченную когда-то бывшей вдовой, а ныне супругой воскресшего профессора, с подробностями извилин и закоулков, которые должны были встретиться на пути. Капитан Карась помнил, что поворот был. Но справа от капитана простиралось до горизонта ровное поле, слева возвышался еловый лес. Девяносто девятый километр вместе с мемориалом мифическим образом испарился.

Капитан Карась вышел из машины и заметил такого же растерянного мужчину, одетого не по погоде легко. Вероятнее всего мужчина ждал транспорт, но остановка автобуса не была обозначена ни расписанием, ни убогой скамейкой.

— Прошу прощения, — обратился капитан к незнакомцу. — Не подскажете, где свернуть к дачному кооперативу университета? Меня интересует Приозерная улица.

Мужчина пожал плечами. Капитан Карась уже собрался уехать, но что-то насторожило глаз сыщика.

— Могу я помочь? — спросил он. — У вас все в порядке?

— Машину угнали, — пожаловался человек.

— Надо заявить об угоне как можно скорее. Документы на машину при вас?

Человек приблизился к Карасю и вместо документов подал обрывок авиабилета.

— Я хочу получить с них деньги, — объяснил человек.

— С кого?

— С того, кто уехал на моей машине. Я думал, французы — приличные люди. А они от полиции прячутся и машины воруют. — Мятый листок трепетал в руках незнакомца. В пустую строку была вписана сумма со многими нолями. Под суммой стояла подпись.

— Да, неприятная история, — согласился капитан и оглядел пустое шоссе.

С детских лет он не видел в Подмосковье столь безлюдных дорог. Грешным делом капитан решил, что началась война с марсианами, и неожиданно для себя напугался.

Глупая мысль отозвалась дрожью в коленках. Карась вернулся в машину, но страх не прошел. Шоссе было мертвецки пустынно, девяносто девятый километр отсутствовал. Мятый авиабилет навевал мистические подозрения и прекрасно укладывался в теорию иллюзорной памяти. Пот выступил на лбу капитана. Липкий, холодный пот животного страха, ничем не мотивированного ужаса вменяемого мужчины, вооруженного табельным пистолетом.

— Садитесь! — крикнул он и распахнул дверцу.

На обочине не было ни души.

Неисправный прибор с похищенной деталью капитан Карась в тот же день перенес в кабинет. Он больше не доверял железным дверям. Профессиональный опыт подсказывал следователю, что чудеса — не к добру. Как только в ходе следствия начинали происходить необъяснимые вещи, он все предпочитал держать под контролем.

Капитан принес прибор в кабинет, и на душе стало легче. Он бы успокоился окончательно, если б смог запереть вещдок на замок, но агрегат не лез в сейф ни вдоль, ни поперек. Каждый раз предательские полтора сантиметра не позволяли запереть дверь на ключ. Карась освободил пространство от секретных бумаг, которые не имел права хранить в кабинете, но мера не помогла. Дьявольский генератор торчал из сейфа уже на полсантиметра, не давая двери замкнуться. Капитан вспотел. Он перестал подходить к телефону и оставил без внимания информацию о посетителе, который ждал его у бюро пропусков. Капитан измерил длину прибора, глубину сейфа и решил, что кто-то издевается над начальством. Либо вещдок, либо сейф.

— Федор! — обратился капитан к помощнику. — Освободи мне нижнюю полку шкафа.

— Там же материалы отдела, Валерий Петрович! — удивился Федор.

— Полежат на полу!

— А посетитель?

— Ларионов? — уточнил Карась.

— Наверно.

— Пусть подождет.

Валерий Петрович задвинул генератор на полку и пришел в ярость: те же полтора сантиметра не позволили капитану поступить по инструкции. А именно: изолировать от посторонних глаз вещественное доказательство, представляющее потенциальную опасность.

— Давайте, разберем его на запчасти? — предложил помощник.

— Не хотелось бы.

— А если набок перевернуть?

Прибор лег набок, выпятив наружу рычаг. Коллеги увлеклись и не заметили, как в кабинет проник посторонний, бледный молодой человек с воспаленным взглядом. Валерий Петрович не заметил посетителя даже тогда, когда вернулся к столу за отверткой. Федор снял крышку корпуса с рычагом, и только усложнил задачу: по отдельности крышка и корпус в заданном пространстве вполне умещались, но не сразу вместе. Ни в какой геометрической комбинации эти два предмета не становились на нижнюю полку шкафа. Верхние полки для этой цели не годились тем более, потому что были значительно уже и не запирались ключом.

— Помочь? — тихо спросил посетитель.

— Кто вы? — удивился Карась. — Что вам нужно?

— Если собрать корпус, повернуть рычаг и надавить, он войдет внутрь и втянет ствол со штативом. Показать?..

Человек от волнения задыхался, его руки дрожали, распухшие веки готовы были брызнуть слезой.

— Покажите, — разрешил Карась и поднялся с ковра. — Федор, унеси отсюда бумаги и спустись к вахте, узнай, кто меня ждет и по какому вопросу.

Молодой человек наклонился к прибору, приподнял край фольги и замер. Ужас застыл в его глазах, бледное лицо сделалось совсем прозрачным. Капитан испугался, что человек упадет в обморок прямо в его кабинете.

— Где?.. — прошептал человек — Капсула с камнем где?

Капитан Карась выложил на стол лист бумаги.

— Будьте любезны, опишите подробно пропавший предмет.

— Разве он не у вас? — с надеждой в голосе спросил незнакомец.

— Чем точнее опишите, тем проще будет искать.

В следующий момент произошло то, чего капитан Карась меньше всего ожидал, поэтому здорово растерялся. Неизвестный молодой человек, невесть откуда взявшийся в кабинете, упал на пол рядом с прибором и, как мальчишка, залился слезами.

Капитан вытряс из графина остатки воды и подошел к рыдающему.

— Выпейте, — предложил капитан. — Успокойтесь. Расскажите мне, что пропало. Опишите деталь, назовите ее примерную стоимость.

— Стоимость? — воскликнул молодой человек.

— Примерную стоимость камня.

— Сколько, по-вашему, стоит жизнь на этой чертовой планете? Разделите сумму на три и занесите себе в протокол.

— Вы в состоянии объяснить, что пропало?

Человек нервно выглотал половину стакана, другую половину разбрызгал по ковру.

— Маленький, прозрачный, красный камень, похожий на гранатовое зерно, — сообщил он, вытирая сопли. — Он у вас?

— Что за камень?

— Он у вас? — повторил человек. — Нет!!! Только не говорите, что его не было! — воскликнул он и залился слезами, пуще прежнего.

— Только этого не хватало… — вздохнул капитан.

Он вышел в коридор с пустым графином и отправился вниз, в надежде, что вменяемый физик Ларионов его дождался. Возле бюро пропусков топтался только рассеянный Федор.

— Шутов? — переспрашивал он дежурного. — Паспорт предъявил на фамилию Шутов… И что? Уже ушел?

— Нет, — ответил дежурный Федору, — поднялся к вам. Я объяснил, где вас найти. А что? Валерий Петрович?.. — заметил он капитана. — Не надо было пускать?

Когда капитан Карась с пустым графином взмыл вверх по лестнице, было поздно. Посетитель исчез. Умалишенного не смутила ни охрана, ни сигнализация. Разграбленный прибор покинул кабинет вместе с ним.

— Опять ревел? — спросила Алиса. — Или опять простудился?

Оскар высморкался, и спрятал в карман носовой платок.

— У меня аллергия на человечество, — ответил он. — Езжай быстрее!

— А! За тобой опять гонятся?

— Черный Мерседес видишь? — Оскар обернулся. — Черт… от самой Москвы пристал. Твоя кошелка лупоглазая может проворачивать колеса быстрее?

Алиса добавила газа, но интерес к своему пассажиру не потеряла. Ни к нему, ни к сумке, которую пассажир отказался положить в багажник и всю дорогу не выпускал из рук.

— Покажи, что украл?

Черный Мерседес поравнялся с «кошелкой». Упитанный мужчина критически осмотрел Алису и подмигнул, продолжая ехать по разделительной полосе. Встречные машины сигналили, Оскар Шутов зеленел от страха.

— Ну, покажи! Жалко тебе? — Алиса притормозила, и Мерседес в мгновение ока скрылся за горизонтом. В зеркале заднего вида мелькнули синие маячки. — Ну, вот! Готовь кошелек, — предупредила девушка. — Сейчас штраф платить будешь.

Оскар Шутов судорожно полез в сумку. Вместо кошелька он вынул тяжелый предмет, обернутый брезентом, и затолкал под сидение.

— Что это?

— Спрячешь.

— Где я спрячу? — растерялась Алиса.

— В гараже закопаешь… в камере хранения, где угодно, только не дома, поняла?

— Поняла. А что это?

— Поменьше вопросов!

Синие мигалки подперли багажник. Зеркала машины налились синевой. Сирена заглушила мотор. Оскар сполз с сидения. Испарина выступила у него на лбу.

— Перестань! — махнула рукой Алиса. — Заплатим штраф и поедем дальше…

— И это спрячешь, — прошептал молодой человек. Алиса почувствовала, как в карман ее куртки ввалился тяжелый предмет. — Рукам не трогай, — предупредил Оскар. — К свету не подноси, даже не разворачивай его, поняла?

— Поняла. — Алиса нащупала кристалл, похожий на сосульку, и прибавила газа. — Девяносто пятый километр, если тебе интересно, — сообщила она.

— Что? — Оскар подпрыгнул в кресле. — Тогда какого черта мы тут застряли? Давай, разгоняй! — он достал из сумки ноут-бук и надел очки, заклеенные светонепроницаемой пленкой. На переносице едва уместился радиодатчик с припаянной микросхемой, из-за ушей к компьютеру потянулись провода. Оскар развернул ноут-бук на коленях.

— Разгоняйся, сказал!

— Ты на Фантомаса похож.

— У нас мало времени!

— Очки тоже дашь спрятать?

— Молчи и смотри вперед.

— Уже виден туман? — догадалась Алиса.

— Да, виден!

— Дай посмотреть.

— Послушай, Алиса Натановна! — рассердился Оскар. — Если ты не наберешь хотя бы сто пятьдесят километров, мы пролетим мимо зоны. Тогда пеняй на себя.

Зад убежавшего Мерседеса возник из-за горизонта. Мигалки отстали. Оскар взялся одной рукой за руль.

— Если пролетим мимо зоны, я останусь без прав, — предупредила Алиса. — Будешь на метро разъезжать со своими сумками.

— Будешь сама делать курсовые, — пригрозил Оскар, — Обгоняй его!..

— Я, конечно же, обгоню. Только штраф от этого удвоится. Сколько метров до тумана? Он вращается или стоит?

— Обгоняй!

— Не могу. Дороги не видно.

— Встречных уже не будет! — закричал Оскар. — Набирай… набирай скорость!

Алиса отпихнула товарища от руля и вылетела на встречную полосу. Оскар не обманул. Шоссе действительно опустело, если не считать Мерседес и мужика с банкой пива, наблюдающего маневры «кошелки». Когда дамочка возглавила гонку, мужик поперхнулся.

— Сто сорок… еще, еще… — умолял Оскар, рассматривая дорогу в слепые стекла.

— Сколько до тумана? — допытывалась Алиса.

— Набирай!.. Еще набирай!

Черный Мерседес выскочил вперед, вильнул задом и первым проложил дорогу по закрытому участку шоссе. Машину тряхнуло. Алиса не увидела впереди ничего, кроме искрящего облака. В последнюю секунду она нажала на тормоза, и бампер пнул невидимое препятствие.

— Кретин ты, Шутик! — рассердилась девушка.

Туман отступил. Воздушная волна обозначила форму багажника. Форма наполнилась светом, потемнела. В застывшей массе блеснули тормозные огни. Из машины вышел потерпевший водитель.

— Папа! — обрадовалась Алиса. — Ремонт за твой счет!

— Что происходит? — обратился Натан Валерьянович к Оскару.

— Все пропало, Учитель! Все кончено!

— Что кончено?

— Всё!!!

В кювете, поодаль от машины Натана Валерьяновича, лежал опрокинутый Мерседес и еле-еле вращал колесами.

Водитель выбрался наружу из потолочного люка и отряхнул лужу пива с мокрых штанов.

— Ты че творишь, козявка? — обратился он к Алисе, но встретил строгий взгляд Натана Валериановича.

— Уходите отсюда, — приказал Натан.

— Моя тачка… — задыхался от возмущения мужчина.

— Завтра вернетесь за тачкой. Уходите немедленно, вам здесь находиться опасно!

Вместо того чтобы остаться и бороться за справедливость, мужчина отступил, а потом и вовсе помчался вперед по грунтовой дороге в направлении дачного кооператива Академгородка.

— Не туда! — крикнул вдогонку Натан, но мужчина припустился еще быстрее.

Он побежал так быстро, что не заметил, как соскочил на обочину и угадил прямо в облако. Водитель Мерседеса закрыл глаза. Ноги сами несли его через поле, пока не споткнулись о каменную площадку обелиска.

«Жертвам авиакатастроф…» было написано на мраморе золотыми буквами. Последняя буква «ы», очевидно ушла в металлолом. Информация поплыла перед глазами мужчины, защелкали даты и рейсы, фамилии погибших стали меняться буквами с калейдоскопической быстротой, словно перед ним возвышался не обелиск, а информационное табло аэропорта. От неожиданности, мужчина упал на колени.

— Не туда, — повторил он последнюю услышанную им фразу. — Все кончено… Все пропало… Ремонт за мой счет!

Для Алисы Натановны в тот день ровным счетом ничего не пропало. Не прошло и часа, как она покинула зону без капризов и пререканий. В кошельке Алисы Натановны лежала компенсация за гнутый бампер, и дополнительный материальный ресурс для оплаты штрафа, но девушка демонстрировала образец вождения. Во-первых, она получила задание; во-вторых, на отцовские деньги Алиса Натановна имела другие планы.

— Если бы я знал, что вы сегодня вернетесь, Учитель, — оправдывался Оскар, — я бы выключил поле.

— Поле? — негодовал Натан Валерьянович. — В районе настоящий катаклизм. Ни с каких телефонов сюда не дозвонишься, ни с какой стороны не подъедешь! Ты видел дугу на сотом километре? Ты смотрел на панель, когда регулировал мощность? Чудо, что никто не погиб. Завтра утром осмотришь участок вблизи шоссе. Мало ли кого сюда занесло…

— Утра не будет, — грустно произнес молодой человек.

— Что случилось? Что за паника?

Оскар закрыл лицо руками, и молчал, пока машина Боровского не въехала в гараж. Только в полном мраке он решился произнести слова, от которых у него в сотый раз за день волосы становились дыбом.

— Я Глаз потерял, Натан Валерьянович.

— То есть, как?..

— Оставил прибор в квартире. В магазин зашел, аккумуляторы посмотреть, чтобы не таскать его в сумке по городу…

— И Глаз оставил в приборе?

— Да как же я мог подумать? Я же на пять минут отскочил.

— Так, — Натан Валерьянович вышел из машины, нащупал на стене выключатель. Гараж озарился мерцающим дневным светом, слезы потекли по щекам Оскара.

— Коробов меня выследил. Он в прошлый раз угрожал, что сдаст… Говорил, что я его стены в друшлак превратил, а я только раз промахнулся. Я же пообещал, что все заштукатурю и закрашу, а он говорит: «Вместе с пулеметом сдам. Сядешь за покушение на убийство».

— Ты ушел и оставил открытым балкон?

— Да что же я, идиот? Трухлявую дверь гвоздем открыть можно. Я говорил вам, Учитель, что Коробов объявил мне войну. Надо было сразу рамы менять! Я же говорил?.. А вы: «памятник архитектуры…»

— Почему ты не пошел к нему сразу, как вернулся из магазина? Почему не извинился еще раз?..

— Я пошел!!! — закричал Оскар. — А там визги, крики! И труп в кровище… с дырой в голове. Меня чуть не вывернуло!

— А прибор? Ты не осмотрел квартиру?

— Учитель, я от страха ничего не соображал. Потом уже, когда вернулся, там не было ни трупа, ни прибора. Квартиру опечатали. Не надо отключать защиту, Натан Валерьянович. Они сюда приедут…

— Оскар, Оскар, — покачал головой Натан. — Ни на минуту тебя не оставить. Иди в дом!

Боровский поднялся в прихожую и зажег в доме свет. Провинившийся ученик остался в машине.

— Дело передали Карасю, — крикнул он. — Он еще прошлое нам припомнит. Карась человек из ГБ. Ему поручают дела, связанные с техническим шпионажем. У него в конторе досье на каждого физика. Сам видел. Полный шкаф до потолка и стремянка к нему.

Натан Валерьянович спустился в лабораторию и отключил генератор, транслирующий дехрональный хаос на пустынные окрестности дачи. Все говорило о том, что его напуганный ученик держал нешуточную осаду.

— Оскар, Оскар…

— Если они найдут камень, Учитель… Если только у них хватит мозгов разобрать капсулу, Глаз поубивает их всех. Кто будет виноват? Мы будем виноваты.

— Ты выйдешь или будешь жить в гараже?

— Зачем теперь жить?

— Оскар, я завтра же с утра поеду к Карасю и все ему объясню, а сейчас выходи из машины.

— К Карасю? — ученик показался на пороге кухни. — Вы готовы ему объяснить, что это за камень и откуда он взялся? Я никуда не пущу вас, Учитель! Я не хочу, чтобы вы пропали без вести в подвалах Лубянки.

— И что же ты предлагаешь? Ждать, когда камень натворит беды?

— Оставьте поле, я вас прошу, — взмолился Оскар.

— И речи быть не может, — отрезал Натан. — Чего ты испугался? Пусть приедут, обыщут. Пусть убедятся, что мы чистейшие теоретики. В лабораторию они все равно не войдут, если мы их туда не впустим. Мы ведь не впустим? Или ты все кристаллы в город отвез?

— Лучше б я отвез всю лабораторию, — горько вздохнул молодой человек.

Натан чиркнул зажигалкой и прикрыл огонек плиты массивным корпусом чайника.

— Нам надо думать, как вернуть Глаз. Если капитан ГБ нам поможет, то риск оправдан.

— Чем поможет, Учитель? Он доберется до лаборатории и нам конец.

— Локализуй защиту на лестнице в лабораторию, если так тебе будет спокойно. Только не задевай шоссе. Ты видел, как рассеян поток? Какое получается хрональное расслоение… даже встречных машин не видно. Хорошо, если никому из шоферов не пришло в голову остановиться в зоне.

— Локализация на лестницу не поможет.

— Почему же, Оскар? Сколько раз мы проверял эффект у билетных касс? Кто-нибудь занял очередь в наше окошко?

— Мы регулировали прибор на простых пассажирах, ничего не подозревающих…

— Каждый в своей профессии — ничего не подозревающий пассажир.

— Не поможет, Учитель. Я сегодня проверил. На гэбистов не действует.

— Проверил где? — насторожился Боровский.

— Карась вообще не должен был меня заметить, а он заметил и даже начал задавать вопросы. По-моему, поле на них действует не отвлекающе, а отупляюще. Он сразу должен был меня хватать и допрашивать, а он даже не врубился.

— Ну, Оскар!

— Натан Валерьянович, не ругайте меня сейчас. Потом за все отругаете. Давайте лучше думать, как быть. Иначе, я не знаю, чем дело кончится.

— Давай думать, — согласился Учитель. — Давай, выкладывай, что еще натворил? Разложим факты с самого начала.

— Соседка видела убийцу, — сообщил Оскар. — Говорит, мужик, похожий на Бельмондо. Коренастый, накачанный.

— На кого? — не понял Натан.

— На актера иностранного. Говорит, похож на Бельмондо и ведет себя странно, как стукнутый пыльным мешком. Подходит к ней и спрашивает, где выход? А у самого плащ в крови и пистолет. Разве нормальный человек спросит выход с пистолетом в руке? У нас, где вход, там и выход, а как у них за границей, не знаю.

— Почему за границей? Он иностранец?

— Не знаю. Соседка, дура старая, выбежала на выстрел, думала, шкаф упал, а тут… идет от Коробова это чучело и дверь за собой не закрывает, а за ним по кафелю кровавый след. Она давай орать. Все выбежали, кинулись в квартиру, а дед готов: распластался по полу, и дыра вместо глаза.

— Следователь знает?

— Должен знать, если не идиот! Весь дом знает! Вся улица и прилегающие к ней переулки. Там до сих пор стихийные митинги.

— Скверно.

— Почему, Учитель? Они ведь могли обвинить меня.

— Ты помнишь, Оскар, что у камней Греаля фатальная судьба? Они не терпят случайных рук. Чтобы владеть камнем, человек должен получить его из рук существа, которое имеет право делать такие подарки. Жорж подарил его Мирославе, Мирослава — послала тебе перед катастрофой, как будто предчувствовала…

— Знала, — поправил Оскар. — Иначе бы не послала. Они все равно летели в Москву. Знала, Учитель, знала! Она специально полезла в самолет, чтобы доказать нам всем…

— Все!!! — воскликнул Боровский. — Довольно с меня этой гнусной истории! О чем мы говорим, Оскар? Мы говорим о том, что драгоценный камень дошел до нас простым письмом обычной почтой, потому что был адресован человеком, имеющим на это право. Коробову его никто не адресовал. Попав в случайные руки, Глаз уходит, и возвращается туда, откуда начал путь. Ты не должен был оставлять его без присмотра.

— Я же не думал, что он помчится к Греалю… Я хотел подобрать батареи, чтобы двести раз не ездить в город и обратно.

— О чем тебя предупреждала Мирослава?..

— Натан Валерьянович, но если Греаль лишился хозяина, значит он в спящем режиме. А в спящем режиме он не мог притягивать камни. Коробов — просто несчастный случай.

— Не знаю, — ответил Натан. — Новый хозяин мог объявиться когда угодно. Что угодно могло произойти за истекший год. Вдумайся, что ты сказал: невменяемый человек возник в подъезде, не пользуясь входной дверью, не соображая, что оружие нужно прятать и заметать следы там, где совершил преступление. Убийца даже не вытер кровь с ботинок. Никакой это не несчастный случай, Оскар. Здесь кое-что другое.

— Ну да, — согласился Оскар.

— Чтобы вернуть камень, надо найти преступника. Конечно, будет лучше, если найдем его мы, а не следователь.

— Как, Учитель?! Его морду никто на районе не знает. Откуда пришел, куда ушел — никто не видел. А если он друид?

— Друид не станет красть Глаз, — заявил Боровский. — Друиды знают, что красть камни Греаля смертельно опасно. Только полоумный человек, не ведающий, что творит, может взяться за такую глупость.

— Точно, полоумный.

— Именно полоумный…

— А ведь это идея, Учитель!

— Идея, — согласился Боровский.

— Берется обыкновенный человек, зомбируется, потом ничего не помнит…

Натан Валерьянович встал из-за стола и выключил закипающий чайник.

— Поехали… В Москве есть клиника для зомби, ничего не помнящих. Если мы правы, он обязательно туда попадет.

— А может, не попадет. А может, попадет не туда.

— Правильный персонаж всегда окажется там, где надо, — заявил Валех. — Тем он и отличается от Человека.

— Не каждый Человек пользуется покровительственным участием Создателя. Тем более, не каждый персонаж.

— Существо, лишенное участия Создателя, превращается в монстра и живет по своим законам. Рано или поздно, монстр возвращается, чтобы покровительствовать тому, кто создал его. Не проси у меня защиты от такого покровительства.

— У чудовища четыре Уха, три Глаза, два Сердца и ни одной Души. Оно возникнет из чаши с ядом, разинет пасть и в мире воцарится хаос. Все живое истлеет. Все мертвое подчинится страху, потому что лишится ума, но обретет разум; лишится мудрости, но обретет веру; лишится смысла жизни, но обретет царство божье…

— Воистину, — согласился Валех. — Когда ты исчерпаешь себя в сочинительстве, я найду тебе другую работу.

— Напрасно, Валех. Как только я перестану сочинять фантастику, мой покладистый характер испортится. Из лапочки я превращусь в стерву. Сначала буду ненавидеть себя и всех вокруг, потом возьму автомат и покончу с миром, который меня раздражает. Конечно, у меня не будет денег на адвоката, и ты придешь ко мне в камеру смертников, чтобы научить, как жить дальше.

— Чтобы покончить с миром достаточно одного выстрела.

— Ты уверен, что достаточно? Поклянись, что ты в этом уверен, Валех!

— У чудовища было три Глаза, три Уха, бездонная Пасть и бесконечный Хвост. Оно восстало из небытия, чтобы взглянуть на мир, и мир завертелся вокруг, возникая из хаоса и возвращаясь в хаос.

— А если у чудовища пропал Глаз, Валех? Предположим, было три, стало два?

— Двуглазое чудовище стало называть себя Человеком.

— А если Человек откроет у себя во лбу третий Глаз, он перестанет быть Человеком?

— И разделит печальную участь Творца, — ответил Валех. — Чтобы разделить счастливую участь Творца, Человеку придется ослепнуть на все три Глаза одновременно.

— А если на два ослепнуть, а один оставить?

— Тогда, Человек, мне будет тебя искренне жаль, ибо ты узришь Страшный суд, на котором не будет тебе адвоката. Вместо тюрьмы ты отправишься в адский котел, и будешь молить о смерти, но тебя никто не услышит.

— Я не хочу, чтобы физики знакомились со стрелком. Мне нужно увести от них Глаз Греаля как можно дальше.

— А я хочу. Пусть познакомятся.

В кабинет дежурного врача проникли два посетителя. Ни имен, ни фамилий они не назвали, документы предъявить отказались, свою странную просьбу не мотивировали никак, но ответственный сотрудник точно знал, что случайные люди среди ночи к нему в кабинет не войдут. Ввиду особой важности вверенного ему этажа, сюда войдут только те, кто имеет право входить без стука и не называть фамилий. Посетитель постарше произвел на доктора приятное впечатление. Посетитель помладше сам напоминал пациента, преждевременно выписанного из психлечебницы.

Часы на стене кабинета отсчитывали минуты. Тяжелые шаги дежурного врача утихли в глубине коридора. На этаже воцарилась тишина. Тиканье стрелочного механизма крошило ее на мелкие песчинки, и пересыпало из будущего в прошлое сквозь узкое горлышко иллюзорного настоящего. Шаги вернулись и часы умолкли. Посетителям показалось, что к ним марширует отряд особого назначения, но в кабинет вошли двое. Человек, похожий на боксера, в больничной пижаме, и сопровождающий его дежурный врач. Нос человека был слегка сплюснут, взгляд рассеян, волосы взъерошены на макушке, под пижамой просматривался хорошо накачанный торс.

— Он! — обрадовался Оскар.

— Ваш «Бельмондо»? — улыбнулся врач.

— Наш.

Человек в пижаме выпучился на посетителей, врач сел за стол и приготовился писать бумагу.

— Имя, фамилия?.. — спросил он и вопросительно поглядел на Оскара, — …отчество пациента?

— Иван Павлович. В смысле, Жан-Поль.

— Фамилия?

— Не будем писать фамилию… Ивана Павловича для первого раза хватит, ладно?

Врач пожал плечами.

— Ладно-то ладно…

— Значит, говорите, у железной дороги отформатировался и ничего не помнит?

— Похоже, что так.

— Эти сказки мы уже проходили, доктор. Захочет жить — вспомнит!

— Мы сталкивались с похожим явлением, — добавил посетитель постарше, желая смягчить диалог, но у Оскара Шутова чесались кулаки. Он сам не знал, чего хочет больше: обыскать, допросить или надавать по морде незнакомому человеку.

Медсестра внесла в кабинет мешок с личными вещами больного и поставила на пол ботинки.

— Я должен завизировать пропуск в охране, — предупредил врач и вышел из кабинета вслед за сестрой.

Оскар ринулся к мешку.

— Ну и порядки у них, Натан Валерьянович. Как у Карася в офисе. По блокпосту на каждый этаж. — Он выбросил на стол штаны с рубашкой, обшарил карманы и расстроился.

Боровский поднял с пола ботинок, измазанный грязью. Светлого плаща с характерными следами крови среди вещей не нашлось, как не нашлось и другой одежды, необходимой для данного времени года.

— Вы кто? — спросил «Иван Павлович».

— Какая тебе, на хрен, разница, если ты ни черта не помнишь?! — рассердился Оскар. — Заткнись и молчи, пока не спросили!

— Не кричи… — погрозил пальцем Натан.

Врач вернулся в кабинет с печатью охраны, чтобы окончательно утрясти вопрос, и Оскар накинулся на врача.

— А остальное? — спросил он. — Где белый плащ и все, что было в карманах?

— Не было плаща.

— Спички, сигареты, ключи… штучка такая, размером с авторучку, с красным камушком внутри… Должна была быть. Куда делась?

— Все, что было изъято на хранение, согласно описи, перед вами, — ответил доктор.

— А тумбочку обыскали? Проверили под матрасом?

Доктор умоляюще поглядел на старшего посетителя.

— Мне жаль, — согласился с коллегой Натан, — но лучше удостовериться. Прошу вас, позвольте моему ассистенту осмотреть палату. Пропал опасный прибор, который не должен попасть в случайные руки.

Из палаты Оскар вернулся обескураженным и убитым.

— Разве может быть, чтобы человек совсем ничего не помнил? — отчитывал он дежурного врача. — Он же разговаривает, значит, по крайней мере, помнит слова.

— Может, — уверял физика врач.

— Ерунда это все! Вы не определите, прикидывается он или на самом деле…

— Непременно определим.

— Когда?

— Никто не дает гарантий и сроков. Наши специалисты только начали с ним работать.

— Когда они закончат, будет поздно, — сообщил молодой человек и вытолкал «Ивана Павловича» из кабинета. — Всего хорошего, — попрощался он. — Если что, мы вернемся.

— Всегда к вашим услугам, — ответил доктор и заперся на ключ.

Человек без фамилии не произнес в дороге ни слова. Он не спросил, куда его везут и кто… Он не взглянул в окно. Он не был ни удивлен, ни напуган, словно все, что происходило вокруг, его не касалось. Человек тяжело дышал и кашлял в кулак. Пока машина пробиралась к даче по буграм и канавам, он даже вздремнул, но был немедля разбужен.

— Заходите в дом, — пригласил хозяин.

— Он тормоз, Натан Валерьяныч, — заметил Оскар. — Может, стопочку ему налить для храбрости?

— Выходите. Здесь вас никто не обидит. Вы ужинали в больнице?

Человек пожал плечами. Факт больничного ужина благополучно стерся из его памяти, как и все предыдущая жизнь.

После третьего приглашения, гость прошел в кухню, скромно разместился и стал рассматривать пейзаж с охотником, которым Алиса Натановна украсила интерьер. На картине был изображен мужчина с ружьем, ниже висели рога косули, подаренные коллегами профессору Боровскому. На рогах держались кухонные полотенца. Боровский плохо представлял себе внешность актера, на которого гость оказался похож. У Боровского была отвратительная память на лица. Он толком не рассмотрел ни героя, ни его прототип. Только отметил для себя, что коренастый и загорелый мужчина вовсе не походил на убийцу. Мужчина походил на поклонника спортивных тренажеров, который попал в чужую компанию и замолчал, чтобы не наговорить чепухи.

— Это репродукция… — объяснил Натан Валерьянович. — Увлекаетесь живописью или охотой? Я не знаток ни того, ни другого. Дочка принесла. Считает, что такой картине самое место на даче, а я не против. Как ваше настоящее имя?

Мужчина перестал рассматривать репродукцию и удивленно поглядел на хозяина дома.

— Не знаю, — ответил он. — Не помню.

Оскар вернулся из лаборатории с коробкой.

— Сейчас вспомнишь, — пообещал он. — Прибор узнаешь? Где красный камень, который ты вынул из точно такого прибора на кухне у деда Коробова? Кто тебя просил это сделать? Кому ты его передал? Вспоминай!

— Какой камень?

— Маленький красный камень. Сюда смотри! — Оскар достал прибор из коробки и отогнул рычаг. Линзы вытянулись на штативе, поймали луч от кухонной лампы и натянули световую «струну». — Узнал? Куда дел капсулу с камнем, придурок?!

Гость съежился, когда пятнышко света с прицела легло ему на плечо.

— Не помню, — повторил он и указал на линзы. — Что это? Можно?..

— Еще чего? — возмутился конструктор.

— Дай ему, Оскар, — попросил Натан. — Быстрее вспомнит. Поставь на предохранитель и дай.

— Последнее ружье ему дать? Этому клиническому идиоту? Пусть вспомнит сначала. Вспоминай, гад, как деда застрелил, как бегал по лестнице с пистолетом, пугал соседей. Вспоминай, а то сдам тебя Карасю и сядешь в тюрьму лет на двадцать.

— Какого деда? Я не стрелял.

— Оставь его в покое, — заступился за гостя Натан.

— Сядешь пожизненно, если не вспомнишь, — пригрозил Оскар и спрятал прибор в коробку. — Я тебе не добренький психиатр, я тебя за день уработаю…

— Погоди, Оскар. Человеку надо прийти в себя, он устал и простужен, а ты устраиваешь допрос.

— Надо еще доказать, что он человек, — огрызнулся Оскар. — Вдруг он из этих… или друид какой-нибудь, или выползень инохрональный.

— Я, в самом деле, не помню, — признался «Иван». — Я уже в больнице все рассказал…

— Что рассказал? Повтори слово в слово все, что ты рассказал в больнице.

— Рассказал, что ничего не помню. Так и рассказал: ничего…

— Ну-ка, еще чего-нибудь расскажи… — Оскар склонился над подозреваемым. — Какие еще слова знаешь, кроме «не помню, не помню»? Учитель, вы слышали, как он говорит? Акцент что ли?

— Похоже на акцент, — согласился Натан.

— Ну-ка, поговори еще…

Гость смутился и замолчал.

— Давай подумаем, что мы имеем, кроме акцента, — предложил ученику Боровский.

— Думайте вы, Учитель. Я уже не могу! Я скоро бить его буду!

— Человек наверняка занимается спортом, — предупредил Натан. — Возможно, единоборствами. Для потерявшего память он слишком уверенно себя чувствует. Он необыкновенно спокоен для жертвы обстоятельств, которую двое неизвестных везут за город.

— Спокойствие — признак тупости! — заметил ученик.

— Наверняка он следит за здоровьем, — продолжил Натан, — потому что ни разу не спросил у меня сигарету, и на твое предложение налить для храбрости никак не ответил. Он по провинциальному застенчив и сдержан, не имеет на теле татуировок… Думаю, не имеет. Ты заметил, что он снял обувь, прежде чем войти в дом, хотя его об этом не просили.

— Если нет наколок, значит, не сидел, — пришел к выводу Оскар. — Если не сидел, черта-с два мы узнаем, кто он по криминальной картотеке.

— Наверняка у него семья, — добавил Натан. — Наверняка его ищут. Могу предположить, что он военный или тренер спортивной секции. Если по акценту мы вычислим регион, несложно будет узнать, кто наш гость. Узнаем, кто он, — возможно, прояснится и судьба камня.

— Ничего не прояснится, Учитель. Все, что связано с камнем, ему выбили из мозгов. Какая разница, где он живет и с кем?

— Вспомнит себя, — настаивал Боровский, — вспомнит и все остальное. А мы постараемся ему помочь.

Гость не возражал. Чайник кипел, ужин приближался. Лишние слова могли отсрочить кормление, а то и вовсе снять с довольствия новоявленного тренера провинциальных борцов. Натан Валерьянович уже приступил накрывать на стол.

— Смотрите, как он вытаращился на хлеб, — заметил Оскар. — Как папуас на зажигалку. Натан Валерьянович, может он лучше вспомнит, если его не кормить? Лечебное голодание, между прочим, прочищает мозги.

— Ему понравился нож, — объяснил Боровский.

— Можно? — человек потянул руку к ножу, словно попросил милостыню.

— Осторожнее, он острый. Студенты принесли этот нож, — вспомнил Натан. — Приобрели у бывшего циркового артиста, учились метать прямо у дверей деканата. Пришлось забрать от греха… Кстати, Оскар, твои однокурсники.

— Правильно сделали, что не отдали.

— Никто не признался, — развел руками Натан. — Не устраивать же допрос будущим коллегам.

«Иван Павлович» с почтением оглядел оружие, взялся за рукоятку, оплетенную серебряной проволокой.

— Вещь… — сказал он и перестал слушать пустые разговоры.

— Натан Валерьянович, а вдруг он циркач? — предположил Оскар. — Узнал реквизит, украденный вашим студентом.

— Может быть, — согласился Натан. — Все может быть.

Прошло время, прежде чем капитан Карась пришел в себя. «Чудеса продолжаются», — решил он. Капитан отказался поверить в то, что зеленый пацан обвел его вокруг пальца без помощи средств психического воздействия. Он секунду за секундой восстановил обстоятельства злодейства и решил, что выбора нет: против «банды» физиков Академгородка надо играть в открытую или ретироваться без боя. Первый вариант был неприемлем, поскольку противоречил уставу; второй — категорически отвратителен, поскольку порочил честь и достоинство российского офицера. Выбирать было ровным счетом не из чего, и капитан Карась вновь отправился на поиск девяносто девятого километра.

Ползком по обочине Валерий Петрович достиг искомого поворота и вновь наткнулся на человека, одетого не по погоде легко. В этот раз незнакомец сам кинулся ему на капот, но авиабилета не предъявил. Растерянное и озадаченное выражение лица — все, что роднило его с предыдущей жертвой катастрофы.

— Подвези, — обратился беглец к Карасю.

— Садись, — пригласил капитан.

Человека ничуть не волновал маршрут. Он запрыгнул на сидение, хлопнул дверцей и пригнул голову.

— Куда бежим? От кого спасаемся? Что натворили? — поинтересовался капитан Карась.

— Там… — произнес человек, указывая пальцем на мраморный обелиск, крестом раскинувшийся над горизонтом. Примерно в том же направлении из кювета торчало вверх колесо заваленной набок машины. — …Гиблое место, — уточнил человек.

Что именно произошло с несчастным, капитан нисколько не уяснил. Вывалился он из падающего самолета или перевернулся на автомобиле? Только местность, на которую указывал палец, и впрямь была нехорошей. С этим утверждением капитан даже спорить не стал. Он решил как можно быстрее увезти отсюда свидетеля и как можно подробнее расспросить, но не успел, еще один беглец вынырнул из канавы. Уставший и запыхавшийся Оскар Шутов узнал капитана, когда было поздно.

— Вылазь! — крикнул он, и шофер вместе с пассажиром прыгнули в разные стороны. — Нет, вы сидите, — обратился к капитану физик. — А этот — мой брат. Он со мной пойдет.

Шутов перевел дух. Капитан опять ни черта не понял. С какого такого перепуга он ринулся прочь из собственного авто? С чувством неловкости, Валерий Петрович вернулся за руль.

Беглец был выше Оскара Шутова и вдвое шире в плечах, но сопротивления не оказывал, позволил взять себя за руку, как ребенка. Более того, сам капитан Карась не предпринял усилий для торжества справедливости. Напротив, он готов был извиниться перед Оскаром за то, что, не подумав, посадил в свою машину человека, которого не должен был сажать. Хотел извиниться, но не успел. Оскар извинился первым.

— Пардон, — сказал Оскар, — мой братец чуток не в себе. Работал без страховки, с трапеции упал. Я теперь за него отвечаю. А вы, пожалуйста, поезжайте обратно, — попросил молодой человек капитана. — Хорошо?

— Нет проблем, — ответил капитан и поехал прочь, но ситуацию анализировать не перестал.

Только вернувшись в город, он вспомнил, отчего эта история на дороге ему не понравилась. Капитан Карась заглянул в досье, чтобы убедиться: у Оскара Шутова не было братьев. У него не было ни сестер, ни теток, ни дядек, ни отца, ни матери, ни какой-либо другой родни. Оскар Шутов вырос в приюте и собственной семьей пока что не обзавелся.

— Наконец-то! — встретил беглеца Натан Валерьянович. — Зачем же?.. Куда вы бежали?

— Я виноват, Учитель, — признался Оскар.

— Вы понимаете, что вас ищут? К кому вы обратитесь? Вас разыскивают за преступление… Что ж вы… в одной рубашке на холод? Хотите получить воспаление легких? Или совсем не доверяете нам?

— Я же сказал, Натан Валерьянович! — раздраженным тоном повторил ученик. — Я сам его шуганул. Надо было убедиться, что прибор в порядке. Мне с ним в больницу идти, карту забирать. Сейчас его за убийство разыскивают, потом будут искать за побег их психушки.

— Убедился? — спросил Натан Валерьянович.

— О, да! Если даже Карася прошибает…

— Кого прошибает? — не понял Боровский.

— Вы не знаете, Учитель, чью машину лапал за капот наш Иван Палыч. Собственной персоной капитан Карась к нам едет, а беглые головорезы сами к нему в машину прыгают.

— Едет? — не поверил Натан.

— Ехал.

— Вот что, Оскар! Спрячь свои игрушки подальше и займись делом! Пока вы бегаете по полям друг за дружкой, камень может всплыть где угодно! Он сегодня же должен все вспомнить. Понял меня? Сегодня! Завтра может быть поздно!

— Я не буду ничего вспоминать, — заметил между делом «Иван Павлович».

— Что ты сказал? — не расслышал Оскар.

— Я не убийца! Не надо меня облучать полями! Я не убивал и не крал.

— Поговори, поговори…

— Я не убивал старика, и не хочу вспоминать убийство, — предупредил «Иван». — Не надо ставить опыты. Лучше я ничего не буду помнить, чем такое…

— Учитель, — насторожился Оскар. — Я понял, что у него за акцент. Точно такой же акцент, как у Зубова. Вслушайтесь…

— Я надеялся, что мне показалось, — согласился Учитель.

— Паршиво, Натан Валерьянович.

— Да, — согласился Натан. — Здесь прошлое ворошить бесполезно. Здесь прошлого попросту нет.

— Ну-ка, скажи еще что-нибудь? — попросил Оскар, но циркач спрятал нож в рукаве и отступил на шаг. — Не бойся, скажи…

— Я надеялся, что мне показалось, — качал головой Натан. — Что же делать? Действительно придется облучать человека полями. Выбора-то нет.

— Не надо полями, — пугался «Иван».

— Не бойтесь, дружочек. Наши поля безопасны.

— Я не хочу… — упирался гость и пятился в угол.

— Вы не хотите, потому что не понимаете, что мы вам предлагаем.

— Не понимаю…

— А я сейчас объясню, — Натан Валерьянович взял лист бумаги, карандаш и подошел к подопытному. — Никогда прежде мы не сталкивались с задачей реставрации памяти на пепелище, — объяснил он, — поэтому давайте решать проблему вместе, в наших с вами общих интересах.

— Но я не убийца, — предупредил циркач.

— И мы не судьи. Присядьте.

— А кто вы?

Боровский нарисовал перед гостем оси координат.

— Мое примитивное понимание человеческой памяти может выглядеть как график, построенный из восприятия информации и восприятия времени каждым отдельным индивидом, — объяснил Боровский и повел неровную линию графика. — Чем меньше информационная насыщенность восприятия, тем больше временной интервал, воспринятый им в часы так называемого информационного голода. Чем больше информационный поток… Вы заметили, как быстро летит время, когда вы увлечены?

— И что? — не понял циркач.

— Теоретически график памяти может развиваться параллельно любой из осей. Если он идет параллельно оси «восприятия времени», я предположу, что вы лежите неподвижно с тяжелой травмой. Если параллельно оси «информационного восприятия», можно представить, что вы деретесь на ринге. Теперь введем в систему понятие наблюдателя. Что вы видите? — Боровский расстелил перед наблюдателем схему.

— Что? — не понял циркач.

— Вы видите график в системе координат. А если мы уберем систему координат и оставим одну кривую в пустом пространстве. Представим, что в один момент вы лишились одновременно «информационного» и «временного восприятия» самого себя. И все, что у вас осталось от прошлой жизни — теоретически закодированная в мозгу память, вырванная из координат восприятия. Посмотрите на эту кривую с разных точек… Посмотрите, прошу вас. Она может показаться петлей или коротким отрезком. С другой точки наблюдения она совсем перестанет быть видной. Ее может не быть вообще, но вы об этом ничего не знаете, и в этом наш шанс. Поверьте, что график есть и будет раскодирован, как только взгляд наблюдателя зафиксируется в определенной точке. Выбрать точку мы вам поможем. Что вы вспомните о своем прошлом, будет зависеть только от вас.

— Как это? — не понял «Иван Палыч».

— Как с вами работает психолог? Он заставляет вас поверить в то, что вы находитесь не здесь, а во времени, некогда прожитом вами, память о котором в данный момент недоступна, — объяснил Боровский. — Вы верите, возвращаетесь в систему наблюдения, обретаете оси координат, и информация вашей памяти становится доступной.

— А… — догадался подопытный. — Вы хотите меня загипнотизировать и внушить, что я в другом времени?

— Нет, — ответил Натан. — У психологов свои приемы, у нас свои. Мы хотим погрузить вас в другое время и убедить в том, что это гипноз.

 

Глава 3

Валерий Петрович не узнал Приозерной улицы. Он решил, что географическое помешательство стало следствием углубленного изучения первичных полей, от теоретических догадок начала прошлого века, до «релятивных» гипотез Боровского. В последних капитан разобрался вполне «релятивно». Сплошной забор растянулся вдоль колеи. За забором виднелось пустое поле с редкими деревцами, кочками и нагромождениями камней, похожими на фундаменты бывших дач. Согласно документам, данная территория была закуплена профессором Боровским для фермерского хозяйства, но на территории хозяйствовала только ворона.

Капитан оставил машину возле ворот. Автобус с помощниками остановился следом. Калитка не была заперта. Никакого, даже простейшего устройства защиты от воров, не ней не имелось. Подобного устройства не было также на воротах. Капитан никогда не видел столь гостеприимного домовладения, и это укрепило его худшие подозрения. Только в чем подозревать хозяев дома, он не вполне понимал. Капитан Карась не нашел замка даже на входной двери. На стук никто не ответил. Гость отворил дверь и позвал хозяев. Тишина стояла в пустых комнатах. Капитан вошел. Ухоженная профессорская дача предстала перед ним в классической своей красе: с книжными полками на веранде, с репродукциями на стенах и плетеной мебелью для утренних чаепитий в кругу семьи. Он осмотрел рабочий кабинет и спальню, и столовую… Осенняя сырость стояла в воздухе. Все говорило капитану Карасю о том, что дом давно пуст, но капитан Карась глазам не поверил.

— Есть кто живой? — спросил он.

«Нет, нет, нет», — доложила ему пустота.

Капитан пригласил помощников и, засучив рукава, приступил к работе. Дом сам раскрывал шкафы, сам показывал книги и рукописи, стопкой сложенное белье и запас макарон, которых хватило бы для зимовки большому семейству крыс. Но крысы не посещали профессорское жилище также как воры. Деревенские алкоголики обходили его стороной. Даже бомжи не ночевали здесь на мягких матрасах. Капитан Карась обыскал камин, проник с фонарем в подпол, осмотрел чердак и, порядком умаявшись, подписал протокол.

— Можете быть свободны, — сказал он коллегам и понятым, проводил до ворот, дождался, пока автобус развернется на колее между забором и кюветом.

Капитан решил задержаться в необыкновенном доме. Наступали сумерки. Он опустился в кресло и не заметил, как задремал, а когда проснулся, волосы на голове капитана стояли дыбом от страха.

Он обнаружил себя одного в темноте. Ему показалось, что хозяева вот-вот вернутся и застанут его как воришку. Капитан вскочил. Ледяной пот потек по его спине. Он вспомнил, где находится, и про ордер на обыск с подписью и печатью, тоже вспомнил, но приступ страха не отпустил. Сердце колотилось, словно он падал в пропасть без парашюта, а не стоял ногами на твердом полу. Взрослый мужчина почувствовал себя ребенком и от этого испугался еще больше.

Капитан заставил себя сесть. Ноги готовы были унестись прочь, дрожь в теле не давала сосредоточиться. Капитан впился пальцами в подлокотники, чтобы приступ страха не смог сорвать его с места. Капитан стиснул зубы, чтобы не закричать. Но страх вдруг отступил также нежданно и беспричинно.

— Бесполезно, — констатировал Оскар и выключил поле. — Абсолютная пустышка в человеческом облике. Помните, вы что-то подобное проделали с их сиятельством? Вот, то был эффект! А этот?..

— И чего я добился? — вздохнул Боровский.

— А чего вы добились?

— В том, что Миры нет с нами, присутствует моя вина!

— Нет, не присутствует, Натан Валерьянович. И вы прекрасно знаете… Сколько раз мы уже говорили!

— Когда работаешь с человеческой памятью, лучше не довести дело до конца, чем перегнуть палку.

Уставший от жизни циркач «Иван Павлович» покорно сидел на табуретке посреди лаборатории и натирал бруском лезвие циркового ножа.

— А я говорил, что не стрелял в деда, — ехидничал он, — а вы за свое.

— Может, самом деле, не он? — засомневался Натан.

— Не верите, Учитель? Хотите, я его рожу предъявлю соседке на опознание.

— Вдруг, он случайный человек, потерявший память?

— Всадник Армагеддона! — выругался Оскар. — Помните, о чем предупреждал Валех? Однажды они придут на землю, и будут хозяйничать. Первый уже здесь! Вот он сидит, полюбуйтесь, — Оскар замахнулся на циркача, но бить не стал. «Всадник» продолжал натачивать нож, конфискованный профессором Боровским у хулиганствующих студентов. — Вы бы хоть кинжал у него забрали, Учитель…

— Пусть возится. Я все еще надеюсь, что какая-нибудь ассоциация да пробьется. Если он инохронал, у него должна быть хотя бы ассоциативная биография.

— А если нет?

— Тогда нам придется делать нелегкий выбор. Не хотелось бы манипулировать на действующих частотах. Нам с тобой полномочий Греаля никто не давал.

— Упустим Глаз, — заметил ученик. — Время идет, а толку с циркача никакого.

— Пока не все диапазоны просмотрены, не будем терять надежду.

— Так путь работает! Чего он сидит, отдыхает?

Столб белого света снова встал между полом и потолком. Человек с ножом прижмурился.

— Что-то видите? — спросил Боровский.

— Мужика, — ответил циркач. — В кресле сидит на веранде.

— Это Карась сидит в кресле, Натан Валерьянович, — уточнил Оскар. — Я же вам говорил…

— Почему он сидит?.. — удивился Боровский.

— Отдыхает. Запарился обыскивать вашу дачу.

— Оскар, — осенило Боровского. — Существует ли где-нибудь в сети каталог диалектов? Образцы речи людей разных национальностей, говорящих по-русски? Ты не встречал?

Оскар оттопырил губу.

— Понятия не имею, Натан Валерьянович.

— Заимей, пожалуйста, понятие. Мне эта ситуация надоела. Сколько раз собирались разобраться с акцентом Жоржа. Считай, пришло время. Есть прямой резон это сделать прямо сейчас. Люди с одинаковым акцентом должны иметь общее происхождение. Мы существенно снизим диапазон поиска.

— Каким образом, Учитель? — удивился Оскар. — Можно подумать, Зубова мы знали лучше, чем циркача?

— Едва ли, — согласился Натан. — И все-таки интересно, что их связывает. Я бы не отказался знать больше о таком человеке, как Зубов.

— Друиды они, Учитель.

— Настало время понять, откуда здесь друиды и как нам с ними работать. В конце концов, образец британских языков и диалектов тоже где-то есть.

— Где-то может и есть, — согласился Оскар. — Только искать будем до второго пришествия.

— Вот и начни сейчас же.

— У меня другая идея, Учитель. Помните режиссера, любовника их сиятельства?..

— Да, да! — воскликнул Боровский. — Мира говорила…

— …Что он ходячая энциклопедия всех диалектов мира. Если они ирландцы — Хант засечет сразу.

— Узнай его телефон, — попросил Натан.

— Телефон Даниеля есть у Женьки Русого. А у меня — запись телефонного разговора с Жоржем. Черт! — спохватился Оскар. — Ничего не получится. Жорж с нами по-русски… а Хант именно русского и не знает.

— Позвони Жене, — попросил Натан.

— К тому же они гомики, Натан Валерьянович…

— Позвони сейчас! — повторил просьбу Боровский. — Если я не ошибаюсь, Хант — немец?

— Немец, — подтвердил ученик. — Австриец.

— Прекрасно. Мы обучим «Ивана» паре-тройке немецких фраз.

Капитан Карась остался в недоумении. Дом, где он загостился без спроса, больше не производил впечатления дома. Он был похож на сценическую декорацию ночного театра, покинутого зрителями и актерами. Все внутри показалось капитану фальшивым. Стены и лестницы стали похожи на блеклые голограммы. «Может быть свет Луны создает эффект не материальности пространства?» — спросил себя капитан и включил свет. Даже при электрических лампах дом профессора Боровского не перестал казаться ему загадкой. Карась ждал. Не то хозяев, которые должны вернуться когда-нибудь. Не то чудес, которые должны начаться прямо сейчас. От нервного ожидания капитану стал мерещиться белый огонь, окутавший все предметы в столовой. Ручки дверей светились нимбами, как образа. Светились стулья и табуретки, даже над трофейными рогами возвышалось светлое облако, словно над ликом святым. Капитан зажмурился и снова открыл глаза. Галлюцинация продолжалась, пока звук клаксона не вернул его в чувство.

Валерий Петрович подошел к машине и произвел наружный осмотр. Следов взлома не было. Двери и окна автомобиля были закрыты. Неопознанные следы отсутствовали. Только вмятины от его утепленных ботинок с глубоким протектором. Чудо капитана не впечатлило. Он списал феномен на замыкание электропроводки, вызванное необычайно активным магнитным полем в зоне наблюдения. Природу этого поля капитан анализировать не стал. Сегодня он решал другие задачи.

— О! — обрадовался циркач, разглядывая окрестность сквозь бетонные стены. — Вернулся мужик. Бибикни ему еще раз.

— Тише, — погрозил пальцем Оскар и указал на дверь, за которой Учитель беседовал по телефону.

Несмотря на поздний час, Даниель снял трубку сразу, и без удивления выслушал просьбу.

— К вашим услугам… — ответил он. — Друзья Мирей — мои друзья.

— Если позволите, мы сразу перешлем файлы. Некоторые фрагменты записаны на русском языке, но пусть господина Ханта это не смущает. Если нужно…

— Они русские люди? — спросил Даниель.

— Возможно, русского происхождения, долго проживавшие за границей, — уточнил Боровский. — Где именно, вот в чем вопрос. Надеюсь, господин Хант что-то похожее уже слышал.

— Среди них есть человек по имени Жорж?

— Да, есть…

— Один момент!..

У Натана екнуло сердце. Ему показалось, что к телефону идет сам Зубов. Идет, чтобы лично ответить на каждую глупость, которая пришла в голову досужим фантазерам, застрявшим до полуночи на работе. Боровский посмотрел на часы и ахнул. Он приготовил миллион извинений, он готов был провалиться со стыда за свою рассеянность. Никогда прежде Натан Валерьянович не позволял себе беспокоить малознакомых людей позже десяти часов вечера.

— Вы слышите меня, мосье Натан? — окликнул его Даниель. — Юрген считает, что акцент человека по имени Жорж имеет внеземное происхождение, и его не переубедить.

— В каком смысле? — удивился Боровский.

— Он уверен, что родной язык мосье Жоржа — язык Ангелов.

Натан Боровский решил, что любимый французский по прошествии лет им напрочь забыт. Он не был уверен, что правильно понял собеседника, а потому рациональных аргументов для полемики не нашел. Тон Даниеля показался ему любезно- издевательским, дело — гиблым, акцент мосье Жоржа — не поддающимся идентификации. — Нет, он точно не ирландец, — успокоил Боровского Даниель. — Дело в том, что с полгода назад мы получили кассету с записью разговора мосье Жоржа. Мирей просила Юргена о том же, о чем просите вы сейчас. Определить происхождение. Они говорили по-французски. И, я вам скажу… мы сначала приняли его за француза, долго проживавшего за границей. Но где именно? Вот, в чем вопрос.

— Мирей? — не поверил Боровский. — Полгода назад? Не может быть полгода назад. Прошло полтора года после авиакатастрофы!

— На кассете был ее голос. Точнее, голос был записан в начале июня.

— Вы уверены?

— «Роланд Гаррос», мосье Натан! Турнир Большого Шлема, — пояснил молодой человек задумчивому физику. — Вы не болельщик? Скажу точно: дело было третьего числа, потому что Мирей с Жоржем обсуждали личность испанского теннисиста, который в тот день праздновал именины. Мирей очень понравился молодой испанец. Мосье Жоржу — не очень…

— Вы уверены?

— Да, — подтвердил Даниель, — он не одобрил увлечение Мирей юношей, избалованным спортивной славой.

— Вы уверены, что дело было в июне этого года?

— Запись очень четкая, мосье Натан. Они беседовали в лобби «Метрополя», мосье Хант прекрасно знает отель. Кофе подавал гарсон с чудовищным акцентом американского миссионера. И его мосье Хант узнал по манере тянуть гласные, характерной для завсегдатаев протестантских проповедей.

— Невероятно, — восхитился Боровский.

— Юрген определил акцент мосье Жоржа очень просто: он сказал, что Мирей — его Ангел-Хранитель, а кто еще может спорить с Ангелом-Хранителем? Беседовать на равных, даже указывать мадмуазель на возраст и предостерегать от роковых влечений. Если хотите мое личное мнение, — перешел на шепот Даниель. — Мосье Хант такого акцента никогда прежде не слышал. Если мосье Хант не слышал, значит, такого акцента нет, и вы зря потратите время.

Натан Боровский от волнения перестал понимать собеседника.

— Даниель, вы лично говорили с Мирей? Вы уверены, что это была она?

— С Мирей никогда ни в чем нельзя быть уверенным, — вздохнул Даниель. — Если хотите, я перешлю вам запись.

— Мужик постучал в окно, — заметил циркач. — Он знает, что вы здесь или так наглеет?

— И не говори, — согласился Оскар. — Совсем охамел. Еще немного и мое терпение лопнет.

— Кинуть в него тяжелым? — предложил циркач.

— Ты всегда так поступаешь с людьми, которые тебя напрягают?

Циркач умолк и сосредоточился на заточке ножа.

Капитан Карась вооружился фонарем и пошел вдоль забора по внутренней стороне участка. На заброшенных огородах, некогда соседствовавших с дачей Боровских, он нашел подгнившие пни и обломки фундамента. Земля впитала строительный мусор, который никто не вывозил, затянула пленкой сорняков и гнилой травы. Дома словно были свалены бульдозером, неаккуратно разровнены и присыпаны пеплом. В том, что трава росла на пепелище, капитан Карась убедился на ощупь. Хозяйствовать на таком участке было бы глупой затеей, заметать следы испытания супероружия — еще глупее. Что странного в том, что серьезному ученому для работы потребовалось несколько гектаров тишины и покоя, без соседей и детишек в летнее время года? На участке Боровского капитан не нашел характерных признаков лазерной атаки, склад боеприпасов также отсутствовал. Он не увидел ничего загадочного в том, что состоятельный человек скупил бесхозную территорию после пожара, чтобы иметь возможность в тишине обдумывать серьезные проблемы. Даже профессорский дом перестал казаться ему загадкой. «Дом как дом», — решил про себя Карась и обернулся, но дома не увидел.

Минуту капитан стоял в задумчивости, потом решил, что сбился с пути и повернул к забору. Забор отсутствовал. Капитан осветил фонарем пустырь. Он решил, что в доме погас свет, что проводка отсырела или отключилась по причине тех же непонятных электромагнитных импульсов, что замкнули клаксон. Капитан вернулся. На месте дома Боровского осталось пепелище. Кусок обугленной стены торчал над фундаментом. На стене висел отрывной календарь. «Второе ноября», — было написано на листке.

«Странно, — подумал Карась, — вроде я ничего не трогал». Он посмотрел на часы. Ничего странного: хронометр уже выкатывал двойку на циферблат и указывал капитану стрелкой туда, где стояла машина. «Пора», — намекал хронометр.

— Пора, — согласился капитан Карась, вышел на дорогу, нащупал в кармане ключи, но доставать не стал, поскольку не обнаружил машины. — Пора, — еще раз сказал капитан самому себе, и пошел пешком.

— Я же вам говорил!!! — воскликнул Оскар. — Вот и все, что требовалось доказать, Учитель! А вы не верили? Никакого самоубийства! Она от нас просто слиняла! Вот это да! Вот это номер!

— Боюсь, что Мира прячется не от нас, — заметил Натан. — Все равно, информацию, которую пришлет Даниель, надо будет проверить по датам и персоналиям. Нам нужны железные доказательства: по всем играм большого и малого шлема, а также испанским теннисистам, молодым и старым. Такая информация должна быть в сети.

— Должна, — согласился Оскар. — Значит, Мирка с Жоржем в Европе и Глаз идет к ним!

— К Греалю, Оскар! К тому, в чьих руках сейчас эта вещь. Будем надеяться, что у них.

— Учитель, но Жоржа мы не найдем ни за что на свете!

— Найдем Мирославу, найдется и Жорж!

— А если она уже с этим… с испанцами в теннис играет? У их сиятельства часто меняется вкус.

— Не говори ерунды! — рассердился Боровский и выключил компьютер.

В лаборатории наступил непривычный мрак. Циркач отложил брусок и спрятал в рукаве наточенный нож.

— А я? — спросил он.

— А ты тут причем? — не понял Оскар.

— Что со мной?

— Думаю, мы должны дать человеку денег на дорогу, — предложил Натан.

— И куда я пойду?

— Гляньте-ка, Учитель! Разговорился! В новую жизнь ты пойдешь, дорогой! В светлое будущее!

— А старая жизнь? — не понял циркач. — Как с ней?..

— А старой жизни у тебя, Иван Палыч, нет. Нет, не было, и быть не могло.

— Не понял… Натан Валерьянович, почему?

— Вам придется смириться с тем, что есть, дружочек, и не роптать на судьбу, — согласился с коллегой Боровский.

— Всю прошлую жизнь ты был убийцей и вором, — напомнил Оскар. — И длилась она, чтоб тебе не соврать, дня два-полтора. Хочешь продолжить?

— Не ищите свой дом и родню, потому что у вас нет ни родни, ни дома. Не старайтесь вспомнить свое имя, потому что у вас не было имени. Придумайте свое прошлое сами, задумайтесь о будущем и ступайте с Богом. Не нужно взваливать на себя вину, ибо человек ни за что в этом мире не отвечает. Он не отвечает даже за самого себя.

— Вот так, — согласился с Учителем Оскар.

— Вы обещали мне вспомнить!.. — обиделся циркач.

— Не вспомнить. Мы обещали материализовать иллюзию, чтобы из этого эфемерного субстрата извлечь идею, которая станет ключом к решению нашей общей задачи. В этом случае мы получали направление поиска похищенного вами камня, а вы — иллюзию памяти.

— Как иллюзию? — не понял «Иван».

— К счастью, проблема решилась сама. И теперь было бы несправедливо адаптировать вас в реальности, которая не имеет к вам отношения.

— Как не имеет?

— Что вы с ним объясняетесь, Учитель? Он все равно не поймет.

— Поймет, поймет…

— Я реальный!.. — возмутился Иван. — Я человек!

— Именно человек, — согласился Учитель. — И заблуждаетесь чисто по-человечески, считая себя реальным объектом. Заблуждаетесь, прежде всего, в оценке самого себя. Человек, дорогой мой Иван Павлович, — есть процесс. Не объект, не субъект и не иллюзия. Это процесс, имеющий размытые временные рамки, пространственные границы и доминирующие частоты. Многоуровневый процесс воспроизводства и обмена энергии и информации, который не может адекватно анализировать самого себя и окружающее пространство, потому что теоретическая вероятность такого процесса… Вернее сказать, переменная величина, определяющая сложную формулу энерго-информационных превращений, имеет гораздо более широкий диапазон, чем мы с вами можем адекватно усвоить и обработать в данной системе восприятия, которая называется субъективным или объективным анализом… Или, простите меня, галлюциногенной аналитикой инохронального субстрата.

— Вот! — подтвердил вышесказанное Оскар Шутов. — Теперь дошло? До него не дошло, Натан Валерьянович. Объясню для продвинутых: ты проходной персонаж, ясно? Ты пришел и уйдешь. Для таких, как ты, не сочиняются биографии. Для таких, как ты, не придумывается имя, потому что оно тебе ни к чему. Дошло?

— Дошло, — ответил циркач.

— Что до тебя дошло?

— Дошло, — повторил он и встал с табурета.

Безымянный персонаж направился к двери, а Боровский за кошельком.

— Погодите, вы не взяли денег на дорогу.

— Какую дорогу? — обернулся «Иван».

— Просто так, на расходы возьмите.

— Зачем?

Натан Валерьянович растерялся.

— Куда вы уходите среди ночи?

— Никуда, — ответил обиженный гость и хлопнул дверью.

— Шекспир вас всех обманул, — сделал вывод Валех. — Жизнь — это цирк, и люди в нем — клоуны. Их роли написаны и распределены. Их выход на манеж ограничен регламентом. Их лица скрывают маски. Я искал квинтэссенцию бытия, чтобы в одном представлении показать тебе жизнь, но в жизни ты разобралась еще меньше, чем капитан Карась в первичных полях.

— Там не было живых людей, Валех. У всех одинаково бледные лица, в глазах не отражается свет. Они замерли и молчат. Они — манекены.

— Я дал тебе волшебство оживлять манекены, а ты живых людей превращаешь в чучела. Кому ты не веришь на этот раз, себе или мне?

— Во что мне верить, Валех? Кому мне верить? Какая разница, как называть этот мир, если внутри него такая же пустота, как снаружи, только более пестрая и шумная.

— Пустота есть обязательный атрибут бытия на ранней стадии становления. И, пока вокруг полный зал восковых фигур, артист счастлив. Он должен творить, вдохновленный идеей, что его искусство кому-то необходимо. Пока он будет верить, его бытие будет наполняться смыслом. А когда поймет, что один во Вселенной, вера потеряет смысл, как само бытие.

 

Глава 4

Спросонья Оскар Шутов не узнал капитана. Он много работал, поздно лег, и, вероятно, не отключил компьютер. Галлюцинации и прежде охотно посещали дачу Боровского, а также бродячие привидения, потусторонние отражения и фантомные сущности бывших обитателей поселка, покойных и ныне здравствующих. Оскар решил, что пришел фантом: бывший сосед Натана Валерьяновича собрал мешок позапрошлогодней картошки и решил по-соседски впарить его Боровским. Когда он понял ошибку, было уже слишком поздно.

— Вы арестованы, — сказал «фантом» и обрел черты капитана госбезопасности.

— Нет!

— Руки! — крикнул капитан и больно схватил полусонного физика. Наручники щелкнули на запястьях. — Обыщите его! К приборам не прикасаться! Ни к чему не прикасаться без моего разрешения. Шутов, вы подозреваетесь в преднамеренном убийстве, краже государственной собственности и покушении на должностное лицо при исполнении служебных обязанностей. Кто находится в доме, кроме вас?

— Никто, — пискнул Оскар.

Человек в камуфляже взял его за ворот пижамы, протащил по двору и швырнул в машину.

— Вот оно что, — воскликнул Карась, открывая тяжелую дверь лаборатории. — Так я и думал! Что-то подобное я и предполагал. — За ним в лабораторию вошли сотрудники в штатском. — Ничего не трогать, — предупредил Карась и вытащил коробку, задвинутую под компьютерный стол. В коробке лежал неоднократно похищенный аппарат. Собранный и упакованный как с конвейера. Внутри корпуса присутствовала даже пустая капсула для кристалла. Вместо фольги внутренности прикрывала нормальная крышка, рычаг и линзы были аккуратно втянуты внутрь. В сложенном виде прибор мог легко уместиться в ящике письменного стола. — Слава Богу! — вздохнул капитан и закрыл коробку. — Ни к чему не прикасаться! Может быть смертельно опасно. Задержанного обыскали?

— Так точно, Валерий Петрович, — доложил помощник.

— Раздеть и осмотреть еще раз! — приказал Карась. — Чтобы ни одного подозрительного прыща!.. Ни одного лишнего провода или кнопки, если вам дорога ваша жизнь.

— Будет сделано, господин капитан.

Карась вернулся к машине, чтобы лично присутствовать при обыске.

— Где Боровский? — обратился он к раздетому молодому человеку.

— Уехал.

— Куда?

— Не… не знаю.

— Сейчас узнаешь! Сейчас ты мне все расскажешь, изобретатель хренов. Сейчас я тобой займусь, как положено! Пришло мое время задавать вопросы!

Карась спустился в лабораторию, где сотрудники в штатском неподвижно стояли над тазом с вогнутой зеркальной плоскостью, похожей параболическую антенну.

— Не трогать! — повторил он. — Даже не смотреть! Помещение обесточить, опечатать, выставить круглосуточную охрану. Шутова в камеру с видео наблюдением. Круглосуточным видео наблюдением! — уточнил капитан. — Вы останетесь здесь до особых распоряжений… Ты, Федор, поедешь со мной.

Помощник вышел во двор вслед за Карасем и достал сигарету, но получил строжайшее предупреждение.

— Этого взяли, Валерий Петрович, и того возьмем, — заверил Федор начальство. — Вопрос времени.

— Вопрос времени, — ответил Карась, — самый сложный вопрос современной науки. Пока не взяли профессора, никаких перекуров. Даже когда возьмем, не советую расслабляться. Без меня задержанного не допрашивать, — предупредил Карась коллег и умчался на служебной машине.

С той минуты жизнь Оскара Шутова переломилась. Если до ареста он был счастлив и беззаботен, не отдавая себе отчета, то после — Оскар Шутов был только несчастен и озабочен целью: как можно скорее вырваться на свободу, раствориться в толпе, залечь на дно, поселиться в лесу, чтобы никогда больше не попадаться на глаза правоохранительным органам. Оскар Шутов не ел и не спал. Он ждал приглашения на допрос. В его голове работал компьютер, перебирал возможные комбинации обвинений и оправданий. Компьютер не выключался даже на ночь, поскольку не находил решения. Решения, которое позволит ему из обвиняемого превратиться в счастливого и беззаботного гражданина.

Первые сутки казались Оскару бесконечными. На вторые — он потерял счет времени, ибо оно растянулось так, что чуть не разорвало пространство, чуть не погрузило несчастного арестанта в состояние бесконечного ожидания. Никто не шел навестить страдальца. Никто не желал его допросить. На третьи сутки Оскар смирился с судьбой и уснул. Точнее, забылся под утро на пару часов, а, придя в себя, не понял, которое теперь время суток. На четвертый день Оскару стало все равно. Его должны были выпустить, осудить, или расстрелять, или задушить, на худой конец, забить до смерти при допросе, но в коридоре стояла тишина. До Оскара Шутова дошло, что он не простой арестант. Что на таких как он законы не распространяются, что таким как он не положено человеческих церемоний. На пятые сутки Оскар понял, что ему конец.

Тем временем капитан Карась был катастрофически занят. Хуже, чем занят. Капитан изучал вопрос. С этой целью он удалился в архив и бросил узника на растерзание страхам. Капитан Карась выгреб из архива все, что можно и все, что нельзя. Документы с грифом «совершенно секретно» не помещались в сейф и складировались на рабочем столе. Он изучил не только вопрос, но и родословную фигурантов по делу вплоть до мирового потопа. У капитана Карася критически не хватало времени. Он подключал помощников, но работы меньше не становилось. Капитан устраивал консультации со специалистами во всех интересующих его областях, но беседы больше походили на ночные допросы. Реки мутной информации стекались к нему со всех сторон, пока не переполнили чашу: после беседы с почитателем священных камней и тайной библейской доктрины, капитан сломался. Первый раз в жизни он изменил принципу и напился допьяна один, запершись в квартире. Наутро Валерий Петрович был свеж и как всегда работоспособен.

Перед тем как вызвать арестованного на допрос, он вернул в архив лишние документы. Все, что капитан решил приберечь до времени у себя, поместилось на полке сейфа и прекрасно заперлось на ключ. Капитан выпил крепкого кофе. Ему надо было понять, в каком ключе вести разговор со скользким типом по фамилии Шутов.

— Где проживаете? — спросил капитан, заполняя лист протокола.

— Где придется.

— Место работы?

— Безработный.

— Семейное положение?

— Сирота.

— Образование?

— Я законов не нарушал. Вы знаете, что Коробова застрелил наемный убийца. Так вот, не я его нанимал. Не я!

Карась отложил ручку.

— А Кушнира? — спросил он.

— Кого?

— Давида Самуиловича, огранщика и ювелира, убитого неделю назад в своей квартире… Вам знаком этот нож? — кинжал в полиэтиленовом мешке, отнятый профессором Боровским у студентов, лег перед подозреваемым на стол. — Знаком, — повторил капитан с утвердительной интонацией. У меня все основания подозревать, что господин Боровский всадил его в глаз ювелира… Вы действовали в сговоре?

— Что? — воскликнул Оскар. — Нож в глаз? Учитель? — Его лицо налилось кровью, руки задрожали, веко задергалось. — Как вы смеете подозревать Учителя! Вы, несчастный идиот! Если вы хоть пальцем тронете этого человека, я вас уничтожу! Клянусь, я убью вас всех!!!

Оскар пришел в себя на столе от оплеухи. Как он взобрался на стол и за что получил, обвиняемый сознавал невнятно. Ему на голову была выплеснута вода из графина. Злобное, небритое лицо капитана, склонилось над ним.

— Что за камень у тебя украли, парень? Откуда ты его взял? Что тебе известно о «философских камнях»? «Ангельских…» «Библейских…» Как еще вы их называете между собой? Каким образом они попадают сюда и для чего?

— Не знаю, — промямлил Оскар.

— Кто похитил у Кушнира кристалл?

— Не знаю. Не знаю я никакого Кушнира!

— Врешь! Ты вооружил убийцу ножом и назвал адрес?

— Не я! Не мы…

— Кто кроме вас?

— Не знаю! — расплакался Оскар. — Не знаю…

В камере Оскар Шутов оценил свое гнусное положение. Во-первых, он нагрубил следователю, накричал на него и, возможно, побил. Во-вторых, он понятия не имел, кто такой покойный Кушнир. «И почему опять в глаз?! — удивился Оскар. — Почему нельзя убить человека ножом в какое-нибудь другое место?» «Нож! — вспомнил он. — Нож-то Учителя!» Оскару опять захотелось плакать. Он бы и рад помочь следствию, но ни имени, ни фамилии, ни адреса проходного персонажа под кодовым названием «циркач» он так и не создал. Зато своими руками выпустил на свободу с оружием. Всю ночь Оскар размышлял, а утром попросился на допрос, но в кабинете следователя уже сидела молодая дама. Запуганная и заплаканная.

— Узнаете? — спросил Карась даму.

Дама подняла на Оскара мокрые ресницы и покачала головой.

— Нет, — ответила она.

— Не торопитесь. Посмотрите внимательно. Когда-нибудь этот человек бывал у вас в доме? Может быть, вы встречались с ним где-то еще? Возможно, Давид Самуилович поручал вам передать ему…

— Нет, — упорствовала молодая особа. — Я не знаю…

— Уведите!

— А я знаю! — воскликнул Оскар. — Я понял, что надо делать и где искать!

— Пусть ждет в коридоре, — приказал капитан и арестованного вывели прочь.

— Вы уверены, что кроме камня ничего не пропало?

— Ничего, — подтвердила девушка. — Он не взял даже деньги и золото. Вся коллекция камней на месте.

— В квартире часто бывают посетители?

— Что вы? Совсем нечасто. В последний год Давид Самуилович старался не приглашать…

— В последний год он работал дома?

— Он часто работал дома.

— Над специальными заказами?

— Не знаю. Мне не разрешалось прибираться в мастерской. Дядя Давид всегда сам…

— Почему он показал вам кристалл? Он всегда показывает вам камни, приобретенные для коллекции?

Девушка расплакалась, закрыла лицо руками.

— Ну, ну… Маша! Не стоит… — Карась налил в стакан воды из графина.

— Давид Самуилович был так счастлив, что купил его, — всхлипнула Маша. — Вы не знаете, что такое для коллекционера редкий камень. Он уникальный. На территории России нет ничего похожего.

— Что рассказывал о камне Давид Самуилович?

— Что его ученик работал в экспертной лаборатории и позвонил ему сразу. Он мог позвонить кому угодно. Давид Самуилович не единственный коллекционер в Москве. Красные алмазы — большая редкость, а люди, которые принесли его на оценку, решили, что это рубин. Они нашли камень и решили продать.

— Этот человек бывал у вас в доме? — Карась показал девушке фотографию профессора Боровского в траурной рамке.

— Нет, не бывал.

— Вы видели его прежде?

— Нет, — ответила девушка и заплакала.

— Ведите Шутова! — приказал капитан, и задержанного снова завели в кабинет. — Мы вызовем вас для опознания, — предупредил капитан заплаканную Машу. — До тех пор прошу не уезжать из Москвы…

— Никакого опознания не будет! — заявил Оскар, и присутствующие с интересом поглядели на арестанта. — Вы не найдете убийцу! И в тюрьму его не посадите.

— Почему же не посадим? Посадим, — пообещал капитан.

— Потому что я понял, кто он такой. А вам не скажу.

— Почему же не скажете?

— Потому что я передумал.

Седьмой день заключения прошел без допроса. Капитан Карась переключился на более разговорчивых свидетелей. На восьмой день задержанный Оскар Шутов исчез из запертой одиночной клетки, снабженной камерой круглосуточного видео наблюдения.

Капитан побагровел от ярости, слушая невнятный рапорт дежурного.

— Запись!!! — воскликнул он.

— Запись велась.

— Где?

— Уже передали…

— Я приказал, не прикасаться к пленке до моего распоряжения! В какой отдел вы ее передали?

— В ваш! — ответил дежурный. — Кассеты лежат у вас на столе.

— Кто видел?

— Никто. Сегодня утром изъяли и сразу же отнесли.

Капитан поднялся по лестнице, ворвался в кабинет, увидел две кассеты, сложенные стопкой на рабочем столе, и холодный пот выступил у него на лбу.

— Федор! Меня нет! — закричал он в телефонную трубку. — Нет, и сегодня не будет!

Первая запись, сделанная во внутреннем дворе в день побега, оказалась особенно «содержательной». Камера была направлена в стену, вернее сказать, на окно, за которым томился необыкновенный арестант, но в день побега рабочий, производящий наружный ремонт, пихнул ее лестницей и не вернул в исходное положение. Этого капитан Карась ожидал и боялся. Рабочий показался Карасю подозрительным. Он взял себе на заметку проверить личность, и вторую кассету вставил в магнитофон без особой надежды. Освещение в камере было тусклым, пространство сильно выпяченным, поведение арестованного — тривиальным. Сначала Оскар Шутов лежал на нарах, потом поднялся, словно испугался резкого звука. Дверь открылась сама. Полоска света из коридора легла перед ним, и узник просто ушел на свободу. Он не прошел как привидение сквозь стену, его не вытянуло сквозняком в вентиляцию, он даже не превратился в мышь, чтобы ускользнуть в нору. Необыкновенный арестант удалился через обыкновенную открытую дверь.

Капитан сверил время, дату и еще раз отмотал пленку. Определенно, Шутов удивился и не сразу перешагнул порог. Едва различимые тени из коридора отрисовались на светлом пятне. Капитан остановил кадр и вгляделся. По его прикидкам, как минимум двое заговорщиков пришли вызволять арестанта, но изображений своих для следствия не оставили.

Запись была отвратительна, картинка искажена, контур фуражки едва читался в размытом теневом силуэте. Капитан Карась еще раз просмотрел пленку в замедленном темпе.

— Никто не заходил в мое дежурство, Валерий Петрович, — доложил сотрудник, охранявший подъезд в тот злополучный час. — И не выходил никто. Я никуда не отлучался…

— А этот? — Карась предъявил фотографию Боровского и дежурный задумался.

— Точно, этот… Да, да! Именно в десятом часу!

— Он был один?

— Один.

— Что хотел?

— Хотел… — дежурный напрягся, стал отчаянно тереть лоб.

— Он спросил, в какой камере находится Шутов? — помог капитан.

— Точно! — осенило дежурного. — Боже мой…

— И попросил ключ?

— Нет, он попросил…

— Что?

— Я не дал ключ. Я сказал, что не положено. Тогда он попросил меня открыть дверь. Боже мой, Валерий Петрович! — на лбу молодого человека выступил пот.

— И ты открыл.

— Сам не знаю, что на меня нашло.

— Открыл?

— Так точно. Виноват.

— Черт!!! — воскликнул Карась.

— Прикажете писать рапорт?

— Отставить! Никаких рапортов до моего особого распоряжения.

— Каждый искатель истины, заявившись на свет, считает, что именно он дежурит у небесной оси, вокруг которой вращается мир.

— Боюсь, Валех, что ты прав.

— Зачем же маленькой трусихе нужна большая небесная ось?

— Затем, чтобы убедиться в своем ничтожестве. Постоять рядом с чем-то великим. Оценить свое присутствие в этом мире, пока есть такая возможность. Потому что однажды придет некто большой и храбрый, возьмется двумя руками за ось, станет мотаться на ней как флюгер, а я отойду подальше, чтобы не получить по голове ботинком. Говорят, что аплодисменты — это слуховые галлюцинации на почве головокружения от успеха. В любом случае, он, а не я, унаследует мир, странный и бестолковый. А я отойду еще дальше, чтобы не ослепнуть в лучах его славы.

— Мир это что? — спросил Валех. — Это букет цветов, сваленных на твою могилу? Или батюшкин ремень, который учил тебя жить, когда не помогали книги?

— Скорее, ошибки тех, кто жил до нас.

— Человечество кушает истину из сундука с нафталином?

— И запивает ересью научных теорий от шарлатанов, обруганных официальной наукой. От первого у него запор и понос. От второго похмелье и головные боли.

— А что ты хочешь предложить взамен? Фантомный десерт из мироздания, которого не существует? Кому ты хочешь его предложить?

— Тому, кто объелся прокисшими истинами, Валех, и перестал хмелеть от пустых обещаний.

— Воистину, неведение — есть благо человеческое, ибо оно хранит от соблазнов и позволяет видеть мир в его единственно приемлемой ипостаси.

— Что за ипостась такая, Валех?

— Отстань от меня, Человек, живущий в пустоте с иллюзиями. Лучше подумай, что будешь делать, когда иллюзии покинут тебя?

— Буду жить в пустоте без иллюзий. Не волнуйся за меня, Ангел. Я выживу.

 

Глава 5

Ранним, погожим, ничем не примечательным осенним утром пенсионерку Тамару Васильевну, одиноко проживающую на окраине города, нежданно-негаданно, незвано, непрошено, ни с того ни сего, посетила черная дыра.

Старушка не верила в чудеса. Она визжала так, что рюмки звенели в буфете. В кухонном окне ей померещился гуманоид, белый свет померк, земная твердь пошатнулась, холодная могила едва не распахнулась под ней. Дыра возникла в чашке с утренним чаем, кипяток пролился на стол, вытек на пол, ошпарил ногу Тамары Васильевны.

Когда пенсионерка пришла в себя, она первым делом поменяла скатерть и понесла дырявую чашку к соседям, но ей никто не поверил. Она пригласила неверующих к себе домой и показала дырявый стол. Особо сомневающимся Тамара Васильевна предъявила ожог на коленке и синяк, полученный в результате побега с места происшествия.

Утром следующего дня черная дыра Тамару Васильевну посетила снова. Свежая скатерть оказалась дырявой в том же месте, но пенсионерка уже не запаниковала и не стала созывать публику. Она поставила на стол пластмассовый таз и следующим утром обнаружила дырку в тазу.

— Не говорите, что я сумасшедшая, — обратилась Тамара Васильевна к участковому. — Сначала придите и поглядите.

Утром следующего дня участковый пришел поглядеть, но черная дыра не появилась. Она не появилась ни днем, ни вечером. На прощание участковый обвинил пенсионерку в инсценировке события и заявил, что старушка сама, от собственной дурости, проткнула пластмассовый таз каленой вязальной спицей.

Следующим утром дыра опять испортила скатерть, но Тамара Васильевна к участковому не пошла, она написала письмо президенту, стала ждать и дождалась, когда на пороге квартиры появился штатский человек в сопровождении участкового.

— Карась Валерий Петрович, — представил участковый человека, главного специалиста по «черным дырам» и «зеленым человечкам». — Расскажите ему все, как было.

— Было… — фыркнула старушка. — Оно и было, и есть.

— Вернулась дыра? — удивился участковый.

— Вернулась, куда ж ей деваться?

Тамара Васильевна пригласила гостей на кухню. «Зеленый человечек» опять замаячил в окне. Впрочем, он и не думал прятаться. Наоборот, предпочитал держать себя в курсе события, потому что радел за Тамару Васильевну, женщину чуткую и чрезвычайно впечатлительную.

Старушка сняла со стола скатерть, задрала клеенку и маленькую салфеточку, которой был укрыт непосредственный объект аномалии.

— Что ж это такое, скажите на милость? Нет, нет, да появится. Столько скатертей испортило, а еще таз, чашку, резальную доску и салатницу.

— Сколько дней вы наблюдаете явление? — спросил Карась.

— Так оно ж… когда как, — развела руками старушка и стала припоминать. — С утречка пораньше тут как тут. В воскресенье было, в понедельник, во вторник было… В среду и в четверг куда-то девалось. В пятницу опять, на тебе!

— С утречка? — уточнил капитан.

— С утречка пораньше.

— В обед?.. Вечером?.. По ночам… не беспокоит?

— Не припомню, чтобы по ночам…

Капитан Карась измерил диаметр отверстия и угол, с которым «дыра» неведомой силы вонзилась в стол пенсионерки. Он нашел в полу такое же отверстие, незамеченное хозяйкой, чем напугал ее еще больше. Старушка готова была смириться с «черной дырой», но не с массовым нашествием дыр на ее жилплощадь. Прикинув траекторию, капитан Карась обнаружил еще одну дырку в углу потолка, незаметную за тюлевой занавеской. Глазомер подсказывал капитану, что источник события находится либо в подвале, либо на верхних этажах дома, расположенного через дорогу. Капитан раскрыл окно и обратился к «зеленому гуманоиду», который все еще топтал тротуар.

— Ты дворник? — спросил капитан.

— Ну…

— Дом через дорогу — твоя епархия?

— Чего?

— Тебя как звать?

— Анатолий.

— Анатолий, мне нужна твоя помощь.

Дворник опасливо приблизился к незнакомцу и зачем-то снял зеленую кепку. Его лицо потеряло «инопланетный загар» и приобрело нормальный оттенок забуревшего алкоголика.

— Инструмент держишь в подвале? — спросил Карась, указывая пальцем вниз.

— Зачем? Дома держу. Я живу в том дворе…

— А здесь?

— Здесь?

— Что здесь, под квартирой?

— Оно мне надо? Как заперли с прошлой зимы, так замок и висит. Я не лезу. В конторе спроси. Я здесь только мету.

— Каждый день метешь?

— Ну…

— И в среду мел, и в четверг? Ну-ка вспомни.

Анатолий напрягся. Его бурый лик исказила мыслительная гримаса.

— Дык… лило ж два дня как из ведра, — вспомнил Анатолий. — Тут мести было нечего. Все смыло на… к этой матери… И в среду лило, и в четверг.

— А в понедельник и вторник?

— Тогда ж другое дело, — согласился дворник. — Хорошая погода стояла. И я тут стоял, но чтобы кто безобразничал… такого не видел. Если б было что, так я бы сказал.

Капитан Карась прикинул траекторию. Окна верхних этажей новостройки ничем не отличались одно от другого. Половина квартир пустовала. Обитатели заселенной жилплощади уже разошлись по работам. Капитан достал из портфеля подзорную трубу, но источник аномалии разглядеть не смог. Луч света внезапно вынырнул из-за тучи.

— Отойди! Прочь! — крикнул он участковому.

Мужчина шарахнулся в сторону. На его казенной папке, легкомысленно брошенной на столе, появилось сквозное отверстие пятимиллиметрового калибра.

— У, ё!.. — засвидетельствовал участковый.

Тамара Васильевна, закаленная контактом с непознанным, тихо ахнула.

— Вот она, зараза, — прошептала старушка. — Никакого сладу с ней нет. Может, батюшку пригласить? Может, какая нечисть?

— Не нужно батюшку, — ответил человек в штатском. — Мне нужен слесарный инструмент и хороший помощник. Обещаю, в течение дня явление будет ликвидировано, а пока от греха подальше не подходите к столу. Особенно, когда светит солнце.

Весь день капитан Карась шел по следу «черной дыры» в сопровождении участкового. Вооруженный подзорной трубой, с набором отмычек в кармане и инструментом для взлома, добытым в дворницкой Анатолия. Отверстие в балконе новостройки переходило в потолок спальни молодоженов, которым не было дела до «черных дыр». Этажом выше «дыра» врезалась в коридор квартиры, купленной иностранцем, который, совершив покупку, уехал на родину. Капитан решил убедиться в том, что квартира пуста, и вскрыл замок. Внутри не оказалось даже мебели. Ничего, кроме дырки в потолке, уходящей на лестничную клетку этажом выше. Последняя квартира оказалась заперта изнутри. Хозяева не открыли, отмычки не помогли. Ввиду чрезвычайности ситуации в ход пошел слесарный инструмент.

На паркетном полу у окна в луже высохшей крови лежал молодой человек с дырой в голове. Лежал давно, источал неприятный запах. Дыра проходила сквозь мозг из глаза в затылок. В руках молодой человек сжимал увеличительное стекло, рядом с ним валялся опрокинутый стул, на столе горела лампа. Разноцветные стекляшки и металлические проводки были разложены вокруг паяльного инструмента. Незаконченная конструкция, напоминающая люстру, возвышалась из хаоса разбросанных по столу предметов. Перед погибшим в полоске утреннего света, лежал кровавый осколок, величиной с гранатовое зерно. Под осколком в паркете зияла дыра пятимиллиметрового диаметра.

— Не трогать!!! — воскликнул Карась, когда участковый склонился к камню. — Не прикасаться! — он взял со стола чашку, накрыл ею кристалл и задернул штору. — Спасибо за помощь, — сказал капитан, — можно приглашать понятых и составлять протокол.

Когда участковый, обежав дом, нашел двух хозяек, согласных стать понятыми, и уговорил их подняться пешком на двадцатый этаж, капитана Карася след простыл. На полу осталась пустая чашка, «черная дыра» и труп недельной выдержки с простреленным глазом.

От дурного предчувствия Клавдия Константиновна среди ночи вскочила с постели. Ей показалось, что в дом проник вор. Женщина обулась, накинула халат и поднялась на второй этаж. Полоска света пробивалась из-под двери кабинета академика Лепешевского. Хозяйка насторожилась.

— Илья Ильич?… — дверь скрипнула. В кабинете, кроме Ильи Ильича, сидели двое подозрительных личностей. — Не спите? Здравствуйте.

— Здравствуйте, — поздоровались личности с хозяйкой дома.

— Не спится, Клавушка? — заметил Ильич.

— Хотела узнать, не надо ли что?.. — растерялась женщина. — Хорошо ли вы себя чувствуете?

— Благодарю вас, мой ангел, — ответил Лепешевский. — Слава Богу. Именно сейчас я чувствую себя превосходно. Меня навестил сын моего покойного друга. Шел мимо, решил проведать старика и представить меня своему талантливому ученику. — За окном стояла непроглядная темь. Стрелки часов перевалили за полночь. Посетители Ильи Ильича были больше похожи на беглых преступников, чем на потомков друзей академика. — Не тревожьтесь, Клавушка. Ложитесь спать.

— Может быть, чайку? — предложила хозяйка. — Тягостная тишина и небритые физиономии пришельцев вызывали желание позвонить в полицию… — С вареньем, — уточнила женщина и почувствовала себя неловко. — Если что-то понадобится, позовите.

Илья Ильич дождался, когда шаги утихнут на лестнице.

— Вы отдаете себе отчет, что натворили, милостивые господа? — прошептал он. — Если ваши энергетические установки начнут функционировать в народном хозяйстве, цивилизации придет конец.

— Почему конец? — возмутился молодой ученый. — Никаких нефтяных кризисов! Идеальная экология! Самое дешевое топливо в мире, полученное из солнечного света с немыслимым КПД! Если продать технологию на Запад…

— Мой мальчик! — ужаснулся Илья Ильич. — Какая разница, где пробить брешь, если мы плывем на одном корабле. Вся цивилизация ляжет на дно.

— Но технология принесет сумасшедшие деньги…

— Энергия, полученная из солнечного света, ничего и не стоит. Отказавшись от нефти, человечество потеряет больше, чем сэкономит, потому что к ней привязана экономика. К нефти, милый мой! Не к солнечному свету! Рухнут цены на бирже, начнется кризис, который изнеженная Европа не переживет. Выживут дикие племена, а европейцы, привыкшие пить на завтрак шоколад и ужинать в ресторанах… носители культуры, как вы, сударь, изволили их назвать… превратят ваше изобретение в оружие массового самоубийства.

— Я ничего не изобретал, — ответил молодой физик, — это свойство кристалла.

— Ни один, даже самый разумный камень на свете, не способен решить за человека его проблемы.

— Этого-то я и боюсь, — согласился с Ильей Ильичем гость постарше. — Именно этого я опасаюсь, но жить на что-то надо. Проекты требуют затрат. Теперь, когда мы лишились камня, затраты увеличились многократно.

— Камень вернется, — с упреком произнес Оскар.

— Наши обстоятельства складываются так, что ждать невозможно, а поиски затевать опасно. Я уже не первый год всерьез задумываюсь об эмиграции.

— Учитель…

— Подожди, Оскар. И, честно говоря, не вижу в ней большого смысла. Ни прежде, ни теперь. Но теперь, когда камень исчез, у меня есть все основания полагать, что он окажется в Европе.

— Почему же в Европе? — удивился Ильич.

— Камень идет к Греалю. Это несомненный факт.

— И ты, Натан, идешь к Греалю по следу камня?

— Хотелось бы, Илья Ильич…

— Я понимаю. Кто хоть раз держал эту штуку в руках, становится в ее свиту.

— Мы не о том говорим.

— О том, о том, молодые люди. О том, что вы не отдаете себе отчет…

— Глаз Греаля опасен, — заступился за Учителя молодой коллега. — Полиция его нейтрализовать не сможет. А мы с Учителем точно знаем, как это сделать.

Илья Ильич задумался.

— Глаз в мир иной, говоришь?..

— Излучение определенной частоты, близкое к солнечному спектру, но не идентичное… — стал объяснять Боровский, — заставляет кристалл пробивать спонтанные дехрональные коридоры. В них аннигилируется материя, записанная в частотах нашего с вами, реального мироздания.

— Да, — подтвердил Оскар.

— Человеческая биоэнергетика различна: в одних руках кристалл нейтрален, в других активен, в третьих — просто непредсказуем.

— И что? — заинтересовался Ильич.

— Мы проделали большую работу, чтобы иметь возможность использовать полезные свойства Глаза и оградить себя от опасности. Представьте, что будет, если он придет в случайные руки? Во что превратится планета, если кристалл начнет гулять, где попало?

— В друшлаг, — согласился Ильич. — Будем надеяться, что умный камень, выберет короткую дорогу. А что, друзья мои, в Греале делает Глаз? Разве не сканирует пространство?

— Нет, — хором ответили гости.

— Наоборот, — пояснил Натан, — Греаль устроен зеркально противоположно логике того мира, который он создает вокруг себя, поэтому и функции его рабочих деталей логически противоположны. Мы с Оскаром много экспериментировали, чтобы заложить эти свойства в рамки, которыми мы, нормальные люди, можем управлять… Управлять, не обладая специальными свойствами организма и не неся в себе особого предназначения. Если бы вор не вынул кристалл из оболочки, пропажа не была бы такой опасной.

— С чего ты взял, что вор его вынул?

— Илья Ильич… два убийства подряд и оба в глаз не могут быть простым совпадением. Хрусталик человеческого глаза в определенной ситуации провоцирует луч. Их микродинамика идентична, а Глаз Греаля обладает гиперчувствительностью…

— Но ведь стрелял пистолет, — не понимал академик.

— Стрелял человек, — уточнил Боровский. — Стрелял в то место, которое притянуло выстрел. Бессознательно и спонтанно.

— И не человек он вовсе, — добавил Оскар.

— Похоже на то, — согласился Натан. — Не исключено, что свойство направлять прицел, было заложено в кристалл сознательно, чтобы в случае потери камня иметь возможность отследить его перемещение. Но от этого не легче.

— Отследить по криминальной хронике в новостях? — удивился Илья Ильич. — «Убийство в глаз»?

— Если б мы смогли избежать новых жертв… Трагедия не в том, что камень ушел от нас, а в том, что мы не можем его вернуть. Мы на нелегальном положении. За нами идет охота. Мы лишены лаборатории, даже элементарных приборов… А что могут физики без лаборатории? Могут только разглагольствовать. Мы — никто, и пользы от нас никакой.

На беседу в прокуратуру капитан Карась был вызван незамедлительно и допрошен в качестве свидетеля. Вместо показаний, которые могли пролить свет на загадочное убийство, капитан пояснил, что данное дело выходит за рамки его компетенции, что никаких вещественных доказательств с места убийства им изъято не было, что у участкового от напряженного рабочего дня возникли галлюцинации, а само преступление носило, вероятно, бытовой характер. Подписывать протокол капитан Карась отказался. Он ужаснулся, насколько скудная и поверхностная информация по делу была собрана следственными органами за истекшие сутки. Он готов был забрать материалы к себе в отдел и поручить его более расторопным сотрудникам.

Убитый Сева Елизаров, человек без определенного занятия, образования, проживания и семейного положения; свободный художник, имевший в определенных кругах репутацию бузатера и тусовщика; личность творчески неординарная и мало уравновешенная; имел доходы от случайных заказов в основном на модные аксессуары современного интерьера. Проще говоря, доходов как таковых не имел вообще, жил на обеспечении родителей, работающих в Швейцарии. По сведениям опрошенных друзей и приятелей, младший Елизаров тоже планировал перебраться в Европу и взяться за ум… Данное обстоятельство насторожило капитана Карася.

— В какую страну он собирался въехать? — спросил Карась следователя, но ясного ответа не получил. — Мне нужен полный отчет о планах на будущее покойного Елизарова. Подробный, емкий, исчерпывающий.

Следователь опешил, но капитан Карась достал удостоверение. Удивление сотрудника прокуратуры не прошло, напротив, многократно усилилось.

— Понял, господин капитан. Я подготовлю для вас копии документов. А… если будут особые указания…

— Собирайте информацию, работайте, не обращайте на меня внимания. Когда у меня возникнут вопросы, я их задам.

Из прокуратуры капитан Карась в сопровождении оперативного сотрудника проследовал на место происшествия и еще раз внимательно осмотрел квартиру. Он сверил часы, убедился, что невидимый луч поник в квартиру пенсионерки именно в это время, измерил уровень освещенности в квартире потерпевшего Елизарова и понял, почему его собственные эксперименты с лучом не принесли результата. В инструментах художника капитан отыскал стеклорез и вырезал кружок стекла из окна лоджии.

— Видите разницу в освещении? — обратился он к сотруднику прокуратуры, указывая на прореху.

— Не вижу.

— И я не вижу.

— Возможно, стекло все-таки тонировано, — предположил сотрудник и пригляделся. — Кто знает эти импортные стекла? Что на них напыляют?

— Правильно, — согласился Карась, завернул отрезанный кусок в пакет и положил в портфель. — Займитесь этим вопросом. Выясните, что именно фирма-производитель напыляет на поверхность стекла и как оно меняет освещенность внутри помещения.

— Хотите подробный анализ спектра? — уточнил сотрудник.

— Хочу, — ответил Карась и покинул место происшествия.

В тот день капитана Карася никто на работе не видел. Не видели его ни дома, ни на даче, ни в гараже. Капитан исчез, и только редкие телефонные звонки в прокуратуру напоминали о том, что дело об убийстве Елизарова на особом контроле.

— Вас арестуют, милостивые господа, и правильно сделают, — пришел к выводу Илья Ильич. — Рано или поздно — обязательно арестуют. Вляпались вы в историю, так уж вляпались. Не сегодня — завтра за вами придут… Не в Москве, так в Париже. Вы, милостивые господа, нарушили законы серьезнее тех, что прописаны уголовным кодексом. Ничего удивительного в том, что за вами идет охота. Вам повезло, если охотники работают на человеческие спецслужбы. На вашем месте я опасался бы совсем иных структур.

— Именно по этому поводу мы вынуждены обратиться к вам, Илья Ильич, — признался Боровский.

— Вам нужен не я, а серьезный покровитель.

— Именно так.

— Вам нужен тот, кто по-настоящему заинтересован в ваших проектах. Среди людей вы такую персону едва ли найдете.

— Абсолютно с вами согласен, Илья Ильич.

— А что ж этот пропащий камень… — спохватился Лепешевский. — Повторить невозможно?

— Возможно, — ответили в один голос оба физика.

— Но сложно, — добавил тот, что постарше.

— И как вам в голову пришло торговать на Западе такими идеями. Все равно, что копать картошку на минном поле. Лучше б вы, милостивые господа, придумали способ ограбить банк.

— Мы не воры, — ответил Оскар. — Банк ограбить — элементарно. Дело же совсем не в деньгах. Дело в том, что человечество могло бы жить лучше, а мы могли бы работать легально.

— Илья Ильич, вы были знакомы с сыном Валентина Сотника? — спросил Боровский.

— У Сотника детей не было, — ответил Ильич. — Иначе бы непременно…

— Да, правильно. Сын появился после того, как Сотник исчез. Вы не могли его знать. Тем более незаконный ребенок. Его назвали Георгием. Зубов Георгий Валентинович. Приблизительно ваш ровесник, я думал, может быть…

— Ты не понял меня, Натан, — вздохнул Ильич. — У Вали Сотника не могло быть детей. Если б не это печальное обстоятельство, он женился бы на твоей бабке и был бы ты Сотником, а не Боровским. Уж как они любили друг друга — словами не передать. А Зубовых я знаю до сих пор. Не было в их роду младенца Георгия. Ни живого, ни покойного. Это известный дворянский род. Там ничего не скроется.

— Значит, зря мы вас побеспокоили, Илья Ильич, — огорчился Боровский.

— Вы ищете Георгия, который был представлен вам моим знакомцем?

— Камень идет к нему. Он — конечная точка опасного маршрута. И вы могли его знать. По крайней мере, по моим скромным расчетам.

— Разве камень идет не к Греалю?

— Георгий — хранитель Греаля.

— Милостивые господа, это полнейшая чушь, — возмутился старик. — Существо, рожденное от людей, не может быть хранителем Греаля. Вас ввели в заблуждение и неоднократно.

— Не уверен.

— Натан! — всплеснул руками Ильич. — Не ты ли мне только что излагал про излучение человеческой ауры и его влияние на активность кристалла. В руках человека Греаль работать не может. Аура не та.

— Не та?

— Не та. А что это за аура должна быть? Каковы ее физические характеристики и зоны влияния — это тебе, как физику, виднее. Я же, как историк, заявляю тебе совершенно ответственно, что человек, представившийся тебе сыном Сотника, либо не человек, либо не является хранителем Греаля. Мой покойный батюшка в дневниках своих, обращаясь к потомкам, предостерегал иметь дело с существами, имеющими неясную родословную. Предостерегал на собственном трагическом примере. Теперь моя очередь предостеречь вас. С тех пор, как я, будучи гимназистом, впервые прочел дневник, моя гомофобия год от года сильнее. Я всегда предпочитал иметь дело с людьми, чьих предков знаю до седьмого колена. А теперь, после того, как пропала наша девочка, вообще из дома не выхожу. И тебя бы на порог не пустил, если бы не знал твоего отца и бабку. Мирочка моя, покойница, расплатилась за все проклятья. Может быть, я был не прав, когда сжег дневник. Может быть, я — старый осел, сто лет учился и размышлял о жизни, чтобы в ответственный момент не совершить поступок, ради которого явился на свет. Если б я вовремя подумал об этом…

— Вы увлекаетесь теннисом, Илья Ильич? — спросил Боровский.

— Теннисом?.. — не понял старик.

— Большим теннисом. Хочу вам предложить послушать любопытную запись.

Много напрасных сил было растрачено Карасем, прежде чем он решил позвонить Ларионову, большому специалисту в области физической оптики. Ларионов примчался в указанное место. На шоссе его ждала машина, в машине сидел Карась, на сидении лежали бумаги, подтверждающие обязательство неразглашения… и уведомляющее об уголовной ответственности. Игорь Аркадьевич с ухмылкой подписал документы.

— Ну? — спросил он капитана Карася. — Нашли оружие будущего? Или оружейника повязали?

— Уберите машину с дороги, — попросил Карась. — Поедем на моей.

У кромки леса, возле заброшенной фермы капитан арендовал сарай с крепкой дверью и надежным замком. Ключ от сарая в единственном экземпляре хранился в капитанском кармане. Главным условием аренды было отсутствие человеческих душ в радиусе пулеметного выстрела. Гарантией выполнения условия служило табельное оружие капитана.

Карась пригласил Ларионова в сарай, запер дверь на щеколду и вынул из кармана серебряный портсигар, испорченный желтым пятном, подозрительно похожим на золото.

— Вы думали, «философский камень» — красивая сказка? — спросил он. — Объясните мне физические законы, согласно которому луч, пройдя сквозь слой серебра, превратил его в золото? — Игорь Аркадьевич уставился в портсигар. — Объясните мне, как тот же луч может прошивать насквозь вещество любой плотности?

Игорь Аркадьевич уставился на капитана.

— У вас получились такие же дырки, как в квартире покойника?

— Нет… — признался капитан. — У меня получилось превратить серебро в золото. И то нечаянно. Если вы объясните, каким образом этот кристалл запустить в работу, я буду безмерно обязан.

Игорь Аркадьевич уставился на кристалл в бархатном чехле, который капитан Карась хранил портсигаре.

— Я могу взглянуть на это при нормальном освещении?

— Если в вас есть задатки самоубийцы…

— В каждом естествоиспытателе заложен самоубийца.

— Рискните. Луч выходит из тупого конца кристалла. Видите округленную поверхность? На всякий случай, направляйте ее в безопасную сторону.

Ларионов вышел на улицу, положил кристалл на деревянный порог и вытаращился на него сквозь лупу.

— Ну?.. — спросил капитан.

— Думаете, что это рубин?

— Я не думаю. Я знаю. По своим характеристикам камень близок к алмазу, но не алмаз. Вернее сказать, алмазы такого качества светопроводимости в природе Земли пока не встречались.

— Откуда же он взялся? Прилетел с метеоритом?

— Философский вопрос… — ответил Карась.

— Я… — пожал плечами Ларионов, — больше разбираюсь в практических областях. Не могу сказать точно, при какой температуре возможно образование золота, но она слишком велика. Если представить такое термическое воздействие на ваш портсигар… боюсь, от него не останется даже тени.

— Мне не нужно ни вашего доверия, ни вашего скепсиса, Игорь Аркадьевич. Мне не нужно, чтобы вы доказывали или опровергали то, что я вижу. Я хочу, чтобы вы помогли мне понять, как работает камень. Все, что я могу для вас сделать, это предоставить результат геммологической экспертизы и описать условия, в которых кристалл однажды сработал. Раньше я считал, что луч выходит под воздействием солнечного излучения, теперь могу сказать точно, что не всегда. Мой портсигар был озолочен в сумерках и сопутствующих отверстий я, к сожалению не увидел.

— Хотите, чтобы я забрал его на анализ?

— Нет. Все необходимое вам придется привезти сюда.

— В этот свинарник?

— А я обеспечу вам комфорт, транспорт, электроэнергию и полную конфиденциальностью.

Игорь Аркадьевич отложил лупу.

— На вашем месте я бы позвонил Шутову и подробно его расспросил. Арестовал бы, в конце концов, если не захочет общаться.

— Если б это было возможно, Игорь Аркадьевич… Не знаю, что бы я отдал за час откровенного разговора с этим субъектом.

— Прячется? — догадался физик. — Конечно, Шутов отдал бы втрое больше за то, чтобы с вами не беседовать. А если позвонить Боровскому? Хотите, я позвоню со своего телефона?

— Хм, — усмехнулся Карась. — Забавная мысль. Идея так глупа, что может и пройдет.

— Я позвоню, а вы поговорите, и не будем устраивать эксперимент с непредсказуемыми последствиями. В конце концов, Шутова ловить куда безопаснее, чем ставить эксперименты в сараях. Оружие будущего — не моя специализация.

— Вы не оружия боитесь, уважаемый Игорь Аркадьевич. Вы боитесь получить физическое доказательство субъективности бытия, — улыбнулся Карась.

— Скорее, я боюсь стать посмешищем. Насчет субъективности бытия это, пожалуйста, к профессору Боровскому. Я его сказками никогда не увлекался.

— Завидую вашему прагматизму.

— Я ученый человек. Поэтому ищу рациональный путь решения проблемы.

— Рационален тот пусть, который удобен и ясен? Если этот путь не ведет к докторской степени, то это не ваша специализация?

— Что вы от меня хотите, господин капитан? — обиделся Ларионов. — Я помогаю вам как могу. Вы требуете от меня невозможного.

— Хочу понять, что происходит. Почему вы, серьезный ученый, ищите любой предлог, чтобы не заниматься наукой? Ни деньги, ни слава на этом поприще вас не волнуют.

— Я только что подписал документ о неразглашении, — напомнил ученый. — Может быть, вы хотите предложить мне гонорар, который решит мои финансовые проблемы?

— Да, я могу предложить гонорар, — согласился Карась. — А имя в науке вы заработаете сами, если сможете. Так что, Игорь Аркадьевич?.. Мне нужно ваше принципиальное согласие изучать кристалл. Да или нет?

Ларионов умолк. Побледнел.

— И все-таки? — настаивал капитан.

— Вы пригласили меня сюда, чтобы уличить в профессиональной некомпетентности?

— Ни в коем случае. Прежде чем познакомиться с вами лично, я читал много лестных характеристик о вас, как о талантливом ученом. Я бы не обращался к вам, если б были сомнения. Я хочу понять и не понимаю…

— Хотите уличить меня в трусости? Я никак не могу понять отведенную мне роль. Вам ведь не консультации мои нужны, это понятно. Что вам нужно от меня, господин капитан?

— Помощь, Игорь Аркадьевич. Ваш брат, физик, иногда оказывается в тупике; но наш брат, сыщик, оказывается там значительно чаще. Только вы, в отличие от нас, имеете право отказаться объяснять парадоксы. А мы обязаны найти истину.

Клавдия Константиновна заглянула в кабинет как всегда не во время. Ей почудились посторонние голоса. Ей показалось, что в кабинете Лепешевского уже не двое гостей, а четверо. Женщина никогда б не решилась… но голоса ей показались знакомыми.

— Ой, — воскликнула Клавдия. Ильич проворно щелкнул кнопкой, наступила тишина. — Илья Ильич, если вашим гостям негде переночевать, верхняя спальня свободна. Я постелю?..

— Спасибо, Клавушка, спасибо, родная, — ответил Ильич.

Взгляды гостей остекленели от неожиданности.

— Так, я постелю?

— Постели, голубушка, постели…

Дверь закрылась. Илья Ильич уменьшил громкость колонок.

— Речь идет о победителе турнира этого года, — шепотом объяснил Натан. — Возраст и дата… все совпадает. Даже дождь соответствует метеосводке июня месяца.

— Угу… — Ильич прильнул к колонке.

— Мешает шум стадиона. Дальше, в гостинице, запись будет гораздо четче.

Илья Ильич приложил к губам указательный палец.

— Видишь кого-нибудь из знакомых? — спросил голос Жоржа.

— Нет, — ответила графиня. — Не вижу ни одной сволочи, которая могла бы представить меня ему.

— В каком качестве ты хочешь представиться? Влюбленных поклонниц там полно без тебя.

— А толку от них?

— Не думаю, что от знакомства с тобой ему будет толк.

— А мне плевать, что ты об этом думаешь, — огрызнулась графиня.

— Надеюсь, ты не полезешь на корты?

— А если полезу?

— Если хочешь поставить крест на его спортивной карьере, пожалуйста!

— Я знаю правила игры.

— С этим жеребцом нужно не играть, а выигрывать. А это уже совсем другая игра…

Боровский уменьшил громкость.

— Понимаете французский? Когда вы получали последний раз известие от Мирославы?

— Погоди, — отмахнулся Ильич.

— Сейчас будет пауза. Потом разговор продолжится в гостинице.

— Иди сюда, взгляни… — Жорж перешел на русский язык. — Если ты действительно разбираешься в теннисе, объясни, чем его игра хороша?

— Ничем, — согласилась графиня, просматривая шумную запись. — Темпераментом. Бьет точно! Бегает быстро! Цифровая камера его не схватывает.

— И это все, что ты видишь?

— Никто не выдерживает ритм, вот в чем дело. Смотри, что происходит! Он прессует… не дает отдышаться. Хотя, конечно, мозгов у ребенка нет. Да… ты прав, подача банальная…

— Не более чем ввод мяча в игру.

— Да, но он каким-то образом выводит противника из себя, — заметила Мира. — Жорж, он заставляет делать ошибки. Ты видел? Запугивает.

— Запугивает? Громил из первой десятки мирового рейтинга?

— Запугивает. Другого объяснения я не вижу. Ты помнишь интервью? — Мира опять перешла на французский: «Не знаю почему… но сегодня я делал слишком много ошибок…» — процитировала она. — И этот делает ошибки. И тот, и следующий, кто будет играть против него… Ты понимаешь?

— Я-то понимаю, — ответил графине Жорж. — Парень подцепил серьезного Гида, помешанного на теннисе, который играет без правил. И ты, если хочешь добра своему любимчику, лучше с ним на корты не лезь.

— Я могу быть Хранителем.

— Хранить человека несложно. А ты попробуй вести его по жизни туда, куда тебе надо, против всякого здравого смысла. Гиды — самые сильные Ангелы. Если они берутся за дело, лучше им не мешать.

— Я только хочу помочь.

— Мира! Его Гид помешан на игре. Наверняка он выбрал жертву еще до рождения и много лет выкладывался не для того чтобы однажды споткнуться об тебя на корте.

— Ты думаешь?

— Представь себе задачку, вычислить идеального теннисиста? Мало того, что младенец должен быть резв и здоров, он обязан родиться в семье амбициозной и обеспеченной. Да еще левшой, да еще испанцем… Ты знаешь, что в Испании плотность населения — сто теннисистов на квадратный метр. А наследственный азарт в крови? Без азарта никак. Тут сплошная наука.

— А кто его азартные предки? — спросила Мира.

— Известная футбольная фамилия, — ответил Жорж. — И младенец должен был стать футболистом. Он вцепился в мяч, едва научился ползать. Играл бы сейчас в Барселоне, если б Гид за него не взялся.

— Гид отнял у ребенка мяч, дал ракетку и пригрозил: не будешь играть, будешь плести сомбреро в каморке у «тио Карлоса» и спать с портовыми проститутками.

— С Ангелом бесполезно спорить, — согласился Жорж. — С Гидом — втройне бесполезно. Гид свое дело знает. Попробуй вместо Гида выйти на корт: мяч летит со скоростью 200 километров в час, рассчитай плотность потока, при котором тебя не увидят трибуны и не засекут цифровые камеры, рассчитай свое силовое поле, которое позволит менять траекторию, и подели на реальное время. Ты сможешь ориентироваться на скорости пятьсот километров в час? Успеешь прицелиться и добежать до точки удара, если надо подстраховать мяч?

— Я успею стукнуть по сетке в случае эйса противника.

— Игра не делается одними эйсами.

— Хорошо, а когда малыш отыграет свое? Когда у парня отвалятся ноги… когда ему будет за тридцать… Гид будет выбирать другого младенца или поможет этому устроиться в жизни?

— Вероятнее всего, малыш будет устраивать себя сам.

— Большая удача подцепить Гида… — заметила графиня.

— Для человека это может стать смыслом жизни. Гиды — самые сильные Ангелы. Самые умные и преданные своим подопечным. Ни один другой Ангел не сможет сделать для человека столько, сколько Гид. Ты думала спорт — это допинги, а бизнес — точный расчет?

— А если Гид передумал? Если ему попался лентяй?

— Гид может загнать человека на эшафот и на пьедестал. Если сильный Ангел взялся за дело, от человека уже ничего не зависит.

— А Привратник?

— Что Привратник? — не понял Жорж.

— Он сильный Ангел? К чему может привести человека Ангел-Привратник?

— К сумасшествию, Мира. Эти твари охраняют ворота дехрона и используют людей как посредников. Нормальная психика не выдержит контакта с Привратником. Они предпочитают юродивых, отверженных, не представляющих ценности в обществе, в котором живут. Связь с таким Ангелом — кратчайший путь к помешательству. Не дай тебе Бог Привратника-поводыря. Они подбирают тех, от кого отказался даже Хранитель…

— А если не подбирают? — спросил Валех. — Кому от этого легче? Ты забыла, что большинство из вас брошено на произвол судьбы, потому что не заинтересовали даже самого убогого Привратника?

— Не принимай на свой счет, Валех!

— Нет, ты мне объясни, как себя чувствуют те из вас, кем не заинтересовался ни один Ангел? От них зависит в этой жизни хоть что-нибудь? Они счастливы, оттого что предоставлены сами себе, отданы на растерзание своей безликой судьбе? Они чувствуют себя венцами совершенства и тем довольны?..

— Ладно, не ругайся. Если тебе не нравится эпизод, так и скажи!

— Я прихожу в восторг, — признался Валех, — когда два дурака обсуждают между собой дурость, а третий ведет за ними дурацкий конспект.

— Все понятно.

— Я счастлив оттого, что могу быть спокоен: в тех речах нет ни совести, ни смысла. Ничего, кроме полнейшего вздора!

— Вот и прекрасно.

— Не родился еще Человек, способный верно истолковать миссию Ангела в хаосе человеческой жизни. Когда родится, сообщи мне об этом.

 

Глава 6

Утренняя столовая пахла кофе и домашнею сдобой. Боровский спустился вниз, чтобы поблагодарить хозяйку, но та улизнула не попрощавшись. Умчалась на первой же электричке от закипевшего чайника. Гостей ожидал накрытый стол и записка, адресованная Илье Ильичу.

Лепешевский, в отличие от Клавдии Константиновны, никуда не делся. Он затеял в кабинете субботник. Тумбы были распахнуты настежь. Старик выгребал охапки бумаг и смахивал пыль.

— Девочка моя, девочка, — причитал он, — как же я тебя не уберег… С добрым утром, Натан, — поздоровался он. — Надо же… с кем связалась моя красавица. Как же я мог допустить?

— Помочь вам, Илья Ильич?

Лепешевский обронил папку, старые рукописи рассыпались по полу.

— Пёс с ними, — махнул рукой старик. — Присядь, послушай меня, Натан, пока твой мальчишка сюда не явился. Я скажу кое-что, что, может быть, пригодится вам в будущем. Не ищи Мирославу. Не дадут тебе поиски ничего хорошего, потому что она мертва.

— Запись сделана летом этого года, — напомнил Боровский.

— Знаю я, знаю, — замотал головой старик. — Слышал я твою запись. Всю ночь слушал. Что ты хочешь мне доказать? Что записал ее голос? Я слышал голос мертвого человека, Натан. Моей девочки больше нет. Вот и все, что ты доказал! Не ищи ее на земле. Потеряешь время.

— А где мне ее искать?

— Ты слышал, о чем они говорили? В том мире, в котором она сейчас, живых нет.

— На стадионах, в гостиницах одни мертвецы? — удивился Натан.

— Ты не видел ее на стадионах… Никто ее там не видел.

— Мне все равно. Если от Мирославы остался один голос, я должен говорить с ее голосом.

— Ах, дети вы мои, дети. Ничему-то вас жизнь не научила, а смерть нем более ничему не научит.

— Вы что-то ищете, Илья Ильич?

— Ты просил у меня совета? Я тебе его дам. Видишь коробку на дне? Загляни, не там ли стопка моих старых еженедельников?

Натан поднял крышку, придавленную книгами, и обнажил корешки тетрадей.

— Тащи ее наружу, — приказал Ильич.

Оскар не вовремя пришел на помощь Учителю. Натан надеялся, что Илья Ильич вот-вот разговорится и наболтает лишнего, но коробка была громоздкой, а старик жаждал докопаться до записей двадцатилетней давности.

— Один из последних курсов… — вспоминал он, перебирая тетрадки. — Я бы не запомнил того парнишку. Меня удивила тема его дипломной работы: «Теория отторжения». Каково? Вы слушаете, юноша? — обратился академик к Оскару Шутову. — Слушайте и запоминайте. Вас касается в первую очередь. Где-то я записывал его данные… Даже фамилию не вспомню. Помню, Валеркой звали. Илья Ильич разогнулся в кресле со стопкой еженедельников, датированных годами его работы в Академии наук. — Кто бы ему позволил с этакой ересью защищаться? Но теория была доказана, и этот факт нельзя не признать.

— И что? — спросил Оскар.

— Согласно «теории отторжения», молодой человек, наша цивилизация не может принять истинно передовых технологий, поскольку они приближают ее конец. Вы, дружочек мой, согласились бы принять таблетку, которая сделает вас на порядок умнее, но состарит на десять лет?

— Я бы принял, — ответил Оскар. — Принял бы, не задумываясь.

— Поэтому общество отказывается принять вас, — пояснил Лепешевский, — со всеми вашими прогрессивными изобретениями. Вы думаете и рассуждаете во вред себе, а значит во вред человечеству.

— Не понимаю, какой смысл в человечестве, которое только жрет и жиреет.

— А почему вы позволяете себе искать смысл там, где он природой не предусмотрен? — удивился Ильич и помусолил пальцы, высохшие от пыльных страниц. — Наше разумное сознание определено нашим неразумным бытием, и в этом противоречии заключается та зыбкая основа жизни, которую обыскались философы, и которую напрочь не желают замечать ваши коллеги-физики.

— Знаю, что я не такой как все, — огрызнулся молодой ученый, — но мне почему-то кажется, что прав я, а не тот, что ходит на работу, потому что так надо, пялится в телевизор и плодит детей таких же, как сам.

— Ох!.. — воскликнул Ильич. — И ради этого человечества вы работаете, рискуете собой, попадаете в тюрьмы, скрываетесь от правосудия у таких одиозных личностей, как ваш покорный слуга! Ох, Натан! Этот юноша знает, зачем живет.

— Да, я знаю, зачем живу, — согласился юноша, — потому что живу не для этого человечества, а для того, которое будет.

— Какое счастье быть слепым, — заметил Ильич. — Какое утешение, не понимать, что происходит вокруг, и не знать, почему оно происходит. Открыл хрональный коридор… заглянул… не понравилось — закрыл… Вот оно, поколение, выращенное на компьютерных играх. Они не утруждаются мировоззренческими проблемами, они используют эти проблемы для создания новых мировоззрений.

— Помочь вам, Илья Ильич? — предложил Боровский, пока академик не вывел из себя нервного молодого человека.

— Хоть адрес домашний найти… — вздыхал Лепешевский, перебирая страницы. — Валерка такой же был оголтелый боец за светлое будущее. Как же фамилия?.. Вот склероз! Представь себе, собрал каталог научных открытий, которые в свое время могли перевернуть мир! Могли, но не перевернули. Он доказал, что цивилизация несколько раз останавливалась во полшага… Доказал! С моей точки зрения, вполне убедительно. И что ты думаешь? Парня отчислили из университета перед защитой. Нелепо. За драку на дискотеке. На твоей памяти, Натан, были случаи, чтобы студента отчисляли перед защитой за драку?

— Не припомню.

— Бедняга проверил теорию на себе. И что ты думаешь? Сработала! Напоследок он нам всем еще раз ее доказал.

— Чудовищная история, — согласился Натан. — Неужели нельзя было ничего сделать?

— Гордый был. Прям как твой… — Ильич указал на Оскара и снова погрузился в дневник. — Если вы найдете этого парня… да какого парня, ему уж за сорок. Если найдете его, если объясните проблему, он вас поймет лучше всех. Может быть, особенно не поможет, но предостережет и посоветует. Он лучше меня знает, где искать пропавших покойников и как не сесть в тюрьму за изобретение вечного двигателя. Он ведь потом окончил юрфак, — вспомнил Ильич.

— Юрфак… — вздохнул Боровский. — Юрфак это хорошо.

— Консультировал нас по правовым вопросам. Когда я работал в Академии, мы очень интересно общались… Тогда-то я и записал его данные. Ну, вот же… Карась.

— Карась!!! — воскликнул Оскар.

— Карась? — уточнил Натан Валерьянович.

— Валерка Карась. Валерий Петрович. Вот его домашний телефон, вот рабочий. Знаешь, где он работает?

— В Госбезопасности! — ответил Оскар.

— Не то слово! — согласился Ильич. — В особом отделе при Академии национальной безопасности со странным названием «СОРАТНИК». Никогда не слышали?

— Слышал, — согласился Натан. — Где-то я это название уже слышал.

— Есть у них отдел, который занимается даже пропавшими камнями Греаля. Не верите? Сейчас расшифрую. — Ильич достал карандаш и жирными буквами вывел на полях тетради слово «СОРАТНИК». — Специальный Отдел Расследования Аномальных Тенденций Науки, Искусства и… чего-то на букву «К». Не вспомню.

— Кибернетики, — подсказал Оскар Шутов.

— Вот! — воскликнул Ильич. — Кибернетики. Только я думал, что кибернетика — это наука.

— Лженаука, — поправил молодой ученый.

Хмурый и сосредоточенный Ларионов расхаживал по кабинету Карася, заложив руки за спину, в точности копируя манеру профессора Боровского. Эту моду Игорь Аркадьевич усвоил еще в студенчестве. Моду думать, ходить, говорить и писать на доске одновременно. По прошествии лет он уже не мог сосредоточиться до тех пор, пока не нахмурится и не получит пространство для маневра вместе доскою и мелом. Капитан Карась смог предоставить только собственный кабинет.

— Нужен третий человек, — рассуждал Ларионов. — Надежный тип, который спрячет камень так, чтобы ни вы, ни я не знали, где он. Камень должен быть спрятан таким образом, чтобы сократить до минимума риск похищения, потери, случайных обстоятельств, в результате которых он может перейти к четвертому лицу.

— Невозможно, — ответил Карась. — Если человек будет известен нам, он станет известен им.

— Человек будет сам выходить на связь, мы не должны знать, где он. Человек может уехать на время из города.

— Вопрос времени — для них не вопрос.

— Можно обойтись без третьего лица, воспользоваться банковской ячейкой, — предложил Ларионов. — Код будем знать только вы, я и сотрудник банка, который при посторонних сейф не откроет.

— Откроет. Они заставят сотрудника банка сделать все, что нужно… Как только физики узнают, что кристалл здесь, мы бессильны.

— Ну, уж не знаю, — развел руками Игорь Аркадьевич. — Использование психотропного оружия недопустимо. В вашей компетенции это прекратить.

— Если б это было так просто. Камень — хорошая возможность заинтересовать их самих пойти на контакт. Я не хочу упустить шанс, но есть риск упустить шанс вместе с камнем.

— А если у Боровского нет прибора?

— Не надейтесь. Они изготовят новый. Без прибора физики сюда не сунутся ни за что.

— Надо взять обоих и обыскать.

— Как? Вдвоем они не придут тем более.

— Заинтересовать их придти вдвоем…

— Исключено. Элементарная шахматная партия, Игорь Аркадьевич: ни один разумный игрок не поставит под удар две сильные фигуры одновременно. Один обязательно спрячется. Он и вызволит того, кто попался. Нет, нет и нет! Если мы не придумаем способ их перехитрить, мы безоружны и беззащитны.

— Придумаем.

— Вы полагаете?

— Обязательно. Для меня это вопрос принципа. Вы можете отдать мне на время этот ужасный прибор?

— Мы изъяли целый арсенал. Эксперты боятся взять это в руки. В лаборатории настоящая паника.

— Мне надо точно знать, на каких частотах они работают.

— На опасных, Игорь Аркадьевич. На крайне опасных частотах. Пока что я не имею права передать их гражданским специалистам.

— Вы хотите перехитрить Боровского с Шутовым? Или дождаться, когда они придут и откроют сейф?

После завтрака Илья Ильич уснул за столом. Ночные бдения не позволили старику продолжить беседу, и гости предоставились сами себе… со своими проблемами и вопросами.

— Хотите, я протестирую запись, Учитель? — предложил Оскар. — Если есть хрональный дифференциал, мы вычислим его. Если мы его вычислим, будем знать, где искать их сиятельство.

— Искать? — удивился Боровский. — Ты забыл, что генератор опечатан на даче?

— По крайней мере, будем знать, человеческий голос на пленке или нечеловеческий. Если в «Стрелу» вкачать спирт… ни бог весть, какое оружие, но охрану распугать можно. Нам лаборатория нужна на час-полтора, не больше. Пока они вызовут помощь, пока помощь примчится, мы уже включим поле…

— Вряд ли. Наверняка они изъяли диски со всех компьютеров.

— Поговорите с Алисой, Учитель! Скажите, что очень надо, она признается, что делала дубликат. Хотите, я сам попрошу?

— Мой телефон наверняка на контроле.

— Звоните с моего. Звоните с телефона Ильи Ильича. Кто его заподозрит?

Натан Валерьянович нерешительно взял телефон, брошенный спящим старцем.

— Звоните, — настаивал Оскар.

Боровский вышел на веранду и закрыл дверь, за которой немедленно притаился ученик. Притаился, но ничего не расслышал. Илья Ильич к тому времени уже захрапел, и вездесущие акустические волны храпа распространились по деревянным конструкциям и приглушили инородные звуки.

Разговор был коротким.

— Собирайся, — скомандовал Натан, вернувшись с веранды.

— Что случилось, Учитель? — испугался Оскар.

— Алисе звонил некто Ларионов. Сказал, что знает, где кристалл и готов с нами встретиться.

— Ларик? — воскликнул Оскар. — Он же человек Карася.

— Собирайся! Некогда рассуждать!

— Учитель, я знаю эту сволочь! Он был главным стукачом факультета! Не помните?

— Теряем время…

— Учитель! Клянусь, стучит, как отбойный молоток!

— Если камень у него, надо поторопиться!

— Учитель! — взмолился Оскар. — Там же засада!

— Ты думаешь?

— Я не думаю, я знаю Ларика.

Натан Валерьянович перестал метаться по коридору и взял сигарету.

— В таком случае, — заявил он, — я еду один. Мне есть, о чем поговорить с Карасем, и с Лариком тоже.

— Я вас одного никуда не пущу. Учитель, пожалуйста! Только через мой труп. Пойду я… все ему объясню, а если не вернусь, заберете меня из камеры ночью.

— Кто ж мне тебя отдаст? — прошептал Натан Валерьянович.

— У Алисы возьмите прибор, — также шепотом ответил молодой человек.

— Откуда прибор у Алисы? — удивился Боровский.

— Я подарил, — признался Оскар. — На день рождения. Простите меня, Учитель, она так просила… Только для самозащиты. Алиса поклялась, что будет его использовать только ночью, если возвращается одна с дискотеки.

— С какой дискотеки? — не понял Натан. — С какой еще дискотеки? Ей об аспирантуре надо думать…

Дверь распахнулась, и собеседники замолчали. На пороге стояла взволнованная хозяйка дачи. Женщина бежала с электрички как на пожар, и не успела отдышаться.

— Вы Боровский? — спросила она с дрожью в голосе. — Вы Натан Валерьянович Боровский, я не ошиблась?

— К вашим услугам, — ответил Натан.

— Можно вас на несколько слов? Пожалуйста, я вас очень прошу…

Женщина вывела гостя на крыльцо и закрыла дверь перед любопытным Оскаром.

— Я вас не задержу, — пообещала Клавдия. Она развернула газетную вырезку. — Можете читать по-английски? Читайте…

— «Хозяйка маяка», — прочел заголовок Натан.

— Читайте, читайте дальше…

Боровский пробежал глазами текст. Статья посвящалась ненормальной особе, которая устроилась работать смотрителем на норвежский островной маяк. Автор статьи утверждал, что маяк еще с прошлого века имел репутацию гиблого места. Он описывал злоключения предыдущих смотрителей, которые сходили с ума и пропадали без вести. Северные маяки давно обезлюдили, человека заменили компьютеры, но в гиблом месте отказывалась работать техника. Женщину это ничуть не смутило, и с ее поселением на острове воцарился порядок.

— Вы догадались? — спросила Клавдия.

— О чем?

— Это же моя Мирослава. Кто же кроме нее? Я получила статью в конверте без обратного адреса. Она и раньше со мной подолгу не разговаривала, но знала, что я волнуюсь, и всегда присылала открытку. Придет пустая открытка из Парижа, — я знаю, что она там и все хорошо. Придет открытка из Лондона, — я знаю, что она в Лондоне и помнит, что я волнуюсь. Теперь пришло это. Пожалуйста, Натан Валерьянович, поезжайте к ней, скажите, что я ее жду. Что, если что-то не так, чтобы простила. Она уже простила, я знаю. Мира добрая девочка. Вы ей скажите, что я… Вы поедете к ней туда?

— Непременно, — пообещал Натан. — Можете не сомневаться. Как только закончу дела, отправлюсь немедленно.

Как и предполагал капитан Карась, на встречу явился один Оскар Шутов. Металлоискатель у парадного входа звенел, как пожарный колокол, но капитан распорядился посетителя не обыскивать. Коль скоро клиент явился в главный офис конторы, ему была предоставлена привилегия, не сдавать в гардероб ни сумку, ни верхнюю одежду. «Не будем обострять конфликт», — решил капитан и пригласил молодого человека к себе.

— Рад видеть вас снова, господин Шутов, — сказал капитан.

— А я не очень, — признался Оскар. — Говорят, вы нашли наш камень?

— Нашли, — улыбнулся капитан.

— Он здесь?

— Видишь сейф за моей спиной?

— Вы откроете его, достанете камень и отдадите мне?

— Нет, — ответил капитан.

Оскар побагровел и спрятал руки в карманы.

— Вы отдадите мне его сейчас, немедленно, без всяких условий, — повторил он и хмуро поглядел на капитана.

— Нет, — повторил Карась и развел руками. — Камня я вам не отдам, даже если захочу. Я не отдам вам даже ключа от сейфа, потому что уничтожил его перед вашим приходом.

В глазах молодого человека возникло недоумение. Нервный румянец выступил на щеках, уши побагровели, кулаки в карманах сжались от ярости. Капитан почувствовал это, словно пережил сам. Почувствовал каждой клеткой организма, но проявил великодушие, которого не планировал проявлять. Он предоставил молодому человеку минуту на размышление. Минута впрок не пошла. Большим временем капитан Карась не располагал. Оскар Шутов продолжал таращиться на него, сжимая кулаки в карманах. Капитан стал опасаться, что ненормальный физик кинется на него и вцепится зубами в горло.

— Камень я вам не отдам, — повторил капитан, — потому что не имею права, но разумный компромисс между нами может быть найден, если вы успокоитесь, перестанете тискать в кармане прибор, и уделите мне несколько минут для разговора.

Молодой человек стиснул зубы. Его взгляд остекленел. Его веснушки совсем растворились в румянце.

— Ваше психотропное оружие в полном порядке, — успокоил Шутова капитан. — Вы проверили его на дежурном, который должен был вас обыскать. Проверите опять, когда будете возвращаться. Вы же отдаете себе отчет, что задержать я вас не смогу. Я смогу только заинтересовать…

— Какое психотропное?.. — пришел в себя Оскар. — В моих карманах нет ничего психотропного, — в доказательство он вывернул перед следователем пустые карманы.

— И за пазухой?..

— Что за пазухой?

Оскар распахнул куртку и рука капитана дернулась к пистолету. На шее молодого человека висел прибор, точь-в-точь похожий на конфискованный из лаборатории квантовый генератор. Висел вероятнее всего неспроста. То, что оружие в боевой готовности, капитану Карасю стало ясно вмиг. В тот же миг он понял причину испуга ученого гостя. Шутов боялся отнюдь не его грозной персоны. Мальчишка никогда в жизни не стрелял в человека. Он даже не стоял перед необходимостью разглядывать врага в прицел.

— Вы сказали, господин Карась, что играем в открытую. Я пришел играть в открытую. Сейчас я открою ствол, и мы продолжим игру.

Дрожащей рукой Шутов отогнул рычаг. Линзы развернулись в боевом порядке.

— Может, сначала поговорим? — предложил капитан.

— Не знаю. Мне не нравится такой разговор.

Капитан Карась представил, как неведомый науке луч рассечет его пополам, и расчлененное тело обнаружат, когда убийца будет недосягаем для правосудия. Капитан устыдился самого себя. Он вспомнил, что кристалл, испускающий смертоносный луч, заперт в сейфе его рабочего кабинета, что все это показуха для слабонервных, но у Шутова дрожали руки. У человека, который держит в руках безобидную штуку, руки так не дрожат. И снова холодок пробежал по спине капитана, снова рука потянулась к кобуре.

— Вы лучше отойдите от сейфа, — предупредил Оскар. — Могу же промазать…

Капитан отступил к окну и замер, когда в руках Шутова вспыхнул белый огонь. Луч, проткнувший его сейф, как гнилую тряпку, был заполнен зеленым туманом и резал с шипением, характерным для раскаленного утюга, ползущего по мокрой тряпке. Луч дрожал в руках, потому разрез получался неровным. Резчик волновался. Он разделал на металлолом дверцу сейфа вместе с секретным механизмом замка, срезал угол коробки с архивными документами, и испортил товарный вид слегка позолоченного портсигара. Зрелище лишило Валерия Петровича дара речи. Струя тумана играла изумрудными оттенками, освещала тусклый кабинет и прожигала случайные бляшки в стенке.

— Это… новое состояние плазмы? — спросил капитан и почувствовал себя заслуженным идиотом всех известных наук. Незнайкой на космическом корабле, нечаянно зашедшим в кабину пилота.

— Нет, — ответил физик и погасил луч.

— Я увлекался возможностями плазмы, но, знаете ли… Камень, который вы ищете, лежит в портсигаре. Берите, я не буду препятствовать.

— Тогда отойдите еще…

— Пожалуйста, — ответил капитан и повиновался, — берите, я безоружен. Не знаю, пойму ли я, в чем фокус, но зрелище впечатляет. Спасибо.

— Пожалуйста, — пожал плечами Оскар. — Захотите еще — обращайтесь.

— Вы используете лазер?

— Гравитацию, — ответил физик.

— Каким образом? Будьте любезны… из чистого любопытства…

Физик снисходительно поглядел на следователя.

— Знаете, что такое гравитация? — спросил он.

— Это сила, которая удерживает физические тела на поверхности планеты, — ответил капитан.

Оскар вынул из сейфа портсигар, раскрыл его и вздохнул с облегчением.

— Отключите гравитацию и тела разлетятся, — объяснил он.

— Понимаю. Я даже представляю себе технологию, которая компенсирует гравитационную силу. И если вы уделите мне несколько минут…

— Вы не поняли! — заявил Оскар. — Я не делаю ничего противозаконного. Я только отключаю гравитацию на ядерном уровне в заданном участке пространства.

— Разве при этом не происходит колоссальный выброс энергии? — удивился следователь.

— Происходит, но с дехрональным смещением. — Оскар Шутов спрятал кристалл в карман и натужно улыбнулся. — А для того, чтобы смещение не было хаотичным, нужен маленький красный кристалл.

— Значит, без кристалла… — насторожился Карась.

— Если использовать мою «Стрелу» без кристалла… Тогда я советую вам эвакуировать здание и несколько прилегающих к нему кварталов… на всякий случай.

— Шутите? — не поверил Карась.

— Я — нет.

— И когда нам ждать неприятностей?

— Понятия не имею. Может, через пять минут, а может через миллионы лет. Вы… изучаете «аномальные тенденции»?

— Изучаю…

— Жаль. Пока их изучают такие как вы, они навсегда останутся аномальными. — Оскар запахнул куртку и направился к двери, но, увидев дежурного в конце коридора, вернулся. — А как вы думаете, мое психотропное оружие на лестнице сработает или нет?

— В радиусе более тридцати метров от моего рабочего кабинета, — произнес Карась в надежде, что гость передумает и согласится на доверительную беседу. — У меня в столе генератор, который гасит ваш психотропный диапазон. Послушайте, господин Шутов, я прошу вас…

— В другой раз! — отрезал гость и поглядел в глаза врагу. — В другой раз, — повторил он, — если вы встретите человека, с которым интересно поговорить о «тенденциях», не хватайте его за шиворот и не швыряйте мордой об стенку. Найдите другой подход, — посоветовал молодой ученый и вышел прочь.