1
С гор сползли тяжелые тучи. Дождя пока не было. В этот вечер на улицах города не чувствовалось обычного оживления, пустовали театры и кафе. Люди слушали радио, и долго, до глубокой ночи светились окна домов.
Валентин Юльевич лег спать поздно, он забылся коротким, тяжелым сном и проснулся от болей в спине и от сосущей сердце тоски. Боль усиливалась, она сдавила всю грудь, и трудно стало дышать.
Он не зажег света. За окном монотонно гудел лес, как большой и далекий без ударов колокол. В жалюзи брызгали редкие капли дождя, и как притаившийся зверь, сдержанно и протяжно вздыхал ветер.
Эта ночь предвещала скорое наступление осени с холодной сыростью и длинными мучительными ночами. В последние годы Валентин Юльевич каждую осень переживал очень тяжело. Он видел, как умирает природа. Оголялись деревья, вокруг становилось черно, а рядом вздымались белые горы - там рано выпадал снег и не таял. Валентин Юльевич всю осень жил на границе черного с белым, и ему казалось, что эта роковая граница проходит через его сердце - потому и боли в нем и сосущая тоска. Он радовался, когда утром парк вдруг оказывался запорошенным снегом, и надевал лыжи. Тоска проходила.
Валентин Юльевич чувствовал: эта осень будет для него последней. Услышанное по радио подействовало страшнее самого тяжелого приступа стенокардии. В конечном счете, все это к одному - он испытывал двойную тяжесть на сердце.
Валентин Юльевич приподнялся в кровати и включил настольную лампу. Приняв лекарство, он лег на спину и натянул одеяло до подбородка.
Тень от абажура закрыла потолок, там была пустота. Лампа освещала торчащие вверх ступни ног и угол возле двери. Узкая цветная дорожка от кровати до двери казалась темной с желтыми пятнами, как кожа саламандры.
Боль не утихала. Под ложечкой сосало и щемило. Под вздохи ветра за окном кровать быстро поднималась и проваливалась в бездну, сердце замирало. Иногда оно словно обрывалось.
Валентин Юльевич подумал, что вот так, в одиночестве, никому не нужный, он и умрет. Эта мысль появилась, когда он посмотрел на свои вытянутые ноги с задранными вверх ступнями. Страх смерти был сильнее боли. Этот страх исходил не из сжимающегося в тоске сердца. Его вызвал вид собственного тела, распластанного на кровати. Валентин Юльевич видел себя всего - от головы до ног, ему показалось, что он лежит на смертном одре и рядом горит свеча. Ноги одеревенели, руки безвольно простерлись вдоль тела, подбородок выставился, нос заострился и у прикрытых глаз легли голубоватые тени. Лицо стало восковым, усы поредели, а на щеках за одну ночь появилась короткая щетина, словно он не брился целую неделю.
Он гнал от себя страшное видение, но мысль о смерти не отступала, открывая новые картины. Валентин Юльевич увидел, как везут его в черном катафалке - в углах черные точеные стойки, они поддерживают прямоугольник крыши, по краям свисает бахрома. Лошадьми правит садовник Курт, он сидит, выставив, как пушку, свою негнущуюся деревянную ногу. Где-то рядом - Эльза. Она не плачет, но изредка для приличия подносит платок к сухим глазам: лицо ее, как всегда, усталое и скорбное. Больше он никого не узнал. По слякотной дороге шли какие-то люди, равнодушные, безглазые, с открытыми ртами. Они отставали, терялись. Катафалк дотащился до кладбища. Возле вырытой могилы ждал Томас с лопатой в руках. Ботинки его разбухли, они заляпаны глиной. Он смотрит угрюмо. «Ты обманул меня, - говорит его взгляд, - не вылечил, и я остался немым навсегда. Ты теперь тоже немой. Сейчас я закопаю тебя этой лопатой и все - конец тебе. А я, хоть и несчастный, но еще долго буду жить, потому что я молодой и здоровый». Он очень сильный, этот Томас, лицом совсем юноша, не скажешь, что ему тридцать лет.
Никого нет на кладбище, только Томас. Куда-то исчезли старый Курт и его жена. Кто будет провожать Валентина Юльевича Шкубина в последний путь? Кого он вылечил, кому сделал добро? А ведь кажется старался сделать добро. Но больные сами не хотели лечиться - это он видел, старались не принимать лекарств. В клинике они были обеспечены бесплатным питанием, уходом. Выписанные из нее, они, хотя и здоровые, но без работы, умерли бы от голода, попали бы в тюрьму - погибли бы скорее, чем от болезней, с которыми жили долгие годы.
Наука, опыты… Валентин Юльевич вначале постоянно сталкивался с отцом, а потом много лет работал на Руиса. Каким страшным человеком он оказался!
Жизнь прожита даром. Никто не скажет над могилой доброго слова. Нет ни жены, ни детей. Нет родины! Он никому не нужен. Только Томас… Сейчас он подойдет, закроет гроб и плотно прибьет крышку. Он, сильный, понесет гроб один, и неуклюжий, уронит его. Гроб упадет в могилу торчком и раскроется. Но Томас ничего не поправит и так закопает…
Вот он подходит с угрюмым и брезгливым выражением лица. Засучил рукава на длинных руках…
Люди, где вы? Неужели никто не скажет прощалького слова? Какая страшная судьба - один, последний и тот немой!.. Постой же ты, молчаливый мститель, не закрывай! Надо попытаться, успеть сделать что-то хорошее, доброе…
Валентин Юльевич откинул одеяло и сел в кровати, со стоном терзая на груди рубашку. Боль жила в нем, расширялась и душила, но не о ней он думал. Лампа, прикрытая абажуром, полуосвещенная комната, мягкие туфли возле кровати, стакан на столике, тикающие часы, шум ветра и гудение леса - все это он видел и слышал, но это не могло отогнать страха скорой смерти. Она была где-то рядом, невидимая и неотступная, она чувствовалась холодеющими ногами и руками.
Валентин Юльевич тяжело поднялся, сунул непослушные ноги в туфли, разыскал халат и, подгоняемый страхом, выбрался в коридор. Он робко постучал в дверь комнаты, где жили садовник и служанка.
- Фрау Эльза, фрау Эльза!
Показалась служанка в помятом чепце и в какой-то странной одежде без рукавов.
- Что случилось, господин доктор?
Валентину Юльевичу стыдно было жаловаться на свою болезнь полуграмотной старухе. Он сказал:
- Я, кажется, простудился. Не могу уснуть. Не согреете ли чаю?
Эльза пошла на кухню и зажгла газ. Валентин Юльевич последовал за ней и присел возле плиты. Скоро чай был готов.
- Не выпьете ли и вы чашечку, фрау Эльза?
- Кажется, не время, - сказала старуха, кутаясь в свое ночное тряпье. - Разве только вместе с вами.
- Берите и себе варенье, оно полезно, - на душе Валентина Юльевича стало теплее.
- Благодарю. Я так и сделаю.
- Берите побольше, не стесняйтесь. Мы свои люди.
Эльза выпила две чашки и разоткровенничалась.
- Что я думаю, то и скажу вам, господин доктор, не обижайтесь на старого человека. Жениться бы вам надо.
- Жениться! - удивился Валентин Юльевич и подумал: «Вот глупая старуха»,
- Скучно жить одному.
- Вы правы. Но я уже не молод, если не сказать большего.
- Пока не поздно. Вот я приглядываюсь к фройляйн Инге. Какая она славная!
«Глупая, глупая, скажет же такое! - думал Валентин Юльевич. - Фройляйн Инга и я… Глупо, смешно».
И все-таки ему стало легче. Он пошел к себе и, не ложась, стал думать о лаборантке, но не в той связи, о чем говорила фрау Эльза. Старуха сказала правильные слова: «Пока не поздно», однако Валентин Юльевич отнес их совсем к другому. Они остро напомнили о том, что передавалось вчера по радио. «Шагнуть через невозможное», - так думал истекающий кровью Стебельков, и невзоможное оказалось возможным.
До рассвета просидел Валентин Юльевич, размышляя над тем, что еще не поздно сделать. Он достал чек Руиса: Шкубин пока не предъявлял его в банке; чек действителен в течение 10 дней - это установлено давно международной конвенцией. Надо прежде всего вернуть чек.
Валентин Юльевич позвал санитара Томаса. Чек был вложен в конверт.
- Пойди к господину Руису и отдай ему это в руки. Непременно в руки, - напомнил Валентин Юльевич.
Потом он подошел к окну. Вставал ясный день. Зеленые кроны, омытые дождем, светились, и через открытую форточку пахло влагой и гнилью. Вдали сверкали алмазные вершины гор, они учили человека постоянству и высокой гордости. Ничего этого до сих пор не было в душе Валентина Юльевича.
Подумав, он взял телефонную трубку и позвонил профессору Дольцу.
2
Стебельков погиб. Есть электронный мозг, модель, машина и больше ничего. Машина мертва от своего рождения. Семнадцать лет ожидания, надежд, поисков. И - ничего.
Радио передавало еще что-то, но Инга слушала плохо: мешали противоречивые мысли.
«Нет, - сказала она себе, - осталось очень многое. Был совершен бессмертный подвиг, и хоть поздно, а все-таки узнали о нем люди, будущие поколения обязаны своей жизнью Стебелькову».
Каким маленьким, будничным показалось ей все, что было вокруг! Дом Шкубина - тесная коробка с множеством перегородок. Слабо белеющие горы за окном - холмики, освещенные невидимой луной. Все люди здесь - состарившиеся лилипутики. Себя она увидела словно в перевернутом бинокле - совсем маленькой девчонкой, которая в жизни еще ничего не успела сделать.
Она посмотрела в зеркало и удивилась: в ней произошла какая-то перемена за эти несколько дней. Перемена была не только в том, что обозначались скулы и ключицы и глаза стали большими. Во всей фигуре угадывалась необыкновенная легкость, и Инга чувствовала себя способной подняться и улететь куда-то далеко, далеко…
Нужно идти, немедленно идти. Она выключила свет и приоткрыла дверь. В коридоре было тихо. Инга повернула ключ и осторожно, на носках прошла по коридору.
Ночь брызгала редкими каплями дождя. Это была удивительная ночь! Тучи клубились, и, озаряя волнистые края их, где-то гуляла по небу осторожная луна. Деревья стояли черные, молчаливые, был слышен только однообразный шум дождя.
Через ворота выйти нельзя. Что такое ворота, охраняемые полусонным сторожем, и железная ограда? Инга готова была преодолеть, кажется, любую преграду.
Когда глаза немного привыкли к темноте, она разглядела серую дорожку, ведущую в глубь леса, к горам.
Инга прошла немного и услышала шум водопада. Однажды прогуливаясь по этой дорожке, она видела горы и водопад. Для кого-то эти почти отвесные скалы, являющиеся южной границей владений Шкубина, неприступны. Инга верила в свои силы и ловкость. Экспедиции в тайгу и пустыни сделали ее выносливой, а работа в горах Памира была одновременно и школой альпинизма.
Косматая лавина водопада грохотала справа, ударяясь о камни, она кипела - тут словно полыхало серое пламя, из-под него вода текла бурлящими струями. Инга сняла туфли и, прыгая с камня на камень, перешла речку. Вода была холодная, как лед.
Запомнилось, что слева, там, где кирпичная ограда с высокой железной решеткой, выставившей вверх острые пики, врезается в отвесную скалу, упало дерево, непонятно как выросшее на голых камнях, до вершины его можно дотянуться рукой. Цепляясь за ветви, Инга поднялась по влажной скользкой круче метров на семь. Выше в скале была косая трещина. Надо добраться до нее и по ней спуститься вниз. Упираясь ногами о корни дерева, Инга нащупала вверху острый край трещины. Подняться было нетрудно. Трещина оказалась неширокой. Инга повернулась спиной к скале, ноги упирались в острый каменный гребень. Кругом было темно, и внизу темно - не видно ни камней, ни железных копий решетки, лишь смутно белела серая шумливая полоска реки.
Начался осторожный медленный спуск. Руки скользили по гладким, отполированным дождями камням, а ноги всюду натыкались на острие - как по зазубренному ножу шла Инга. Где-то должна же трещина выйти вниз! Уже совсем рядом видны верхушки деревьев. Но вот трещина, сузившись, пошла вверх. А дальше? Дальше она исчезла. Что же делать? На ступнях, кажется, нет живого места, стоять невыносимо больно. Инга ухватилась руками за гребень, спустила ноги, вытянулась во весь рост. Внизу - никакой опоры. Будь что будет…
Внизу оказалась мягкая земля, покрытая густой травой. И недалеко шумела речка. Можно умыться и освежиться. Платье было не для таких прогулок, но грязь можно смыть водой: идет дождь, не сильный, мелкий, но частый, стоит ли придавать этому значение? А вот ноги! Они не были поранены, и все же ступать больно.
Город казался безлюдным. Ни один человек не повстречался. В вестибюле «Эдельвейса» дремал старичок портье. Он протер глаза. Когда Инга назвала имя Киджи, старичок хитровато улыбнулся, разрешил пройти в номер. Инге было совершенно безразлично, что он подумал о ней.
Киджи догадался, каким путем Инга добралась сюда. Он вышел и позвал портье. Старик, потирая руки, залебезил:
- Вина или чего-нибудь покрепче? Хоть и поздно, но я достану…
- Чаю или кофе, - сказал Киджи. - Только горячего и поскорее…
Вернувшись, он снял с Инги мокрые туфли и принялся растирать ноги. А она рассказывала, что и как, по ее мнению, надо сделать.
Прежде всего - никакого шума. Надо пойти к профессору Дольцу - пусть будет создана авторитетная комиссия из представителей Красного Креста. Только комитет Красного Креста имеет право на беспрепятственный вход на территорию Шкубина. Дольц пользуется здесь уважением, и сделает все возможное. Шкубин не такой преступник, чтобы говорить о нем в местной полиции - на это и Дольц не пойдет. Тут надо действовать тактичнее, в рамках международной законности. Руис, конечно, опасен, но он без Шкубина ничего не сделает. Руисом должна заняться полиция. Киджи надо позвонить в местное полицейское управление, пусть он, как корреспондент, выразит недоумение, почему разоблаченный перед всем миром преступник находит спокойный приют в этом городе? Если Руиса не арестуют, то, во всяком случае, возьмут под надзор.
Киджи во всем соглашался. После неудачного визита к Руису он понял, что поторопился тогда и действовал опрометчиво, об этом не хотелось вспоминать.
Инга забралась с ногами на диван. Киджи сел рядом. Они долго обсуждали свой план. Нужно переговорить с Новосельским. Побывав у Дольца, а затем в полиции, Киджи возьмет машину. Тут недалеко граница, за которой социалистическая страна. Киджи сможет свободно поговорить не только с Новосельским, но и со своей редакцией.
- Вам нельзя возвращаться к Шкубину, это опасно, - сказал Киджи, не отрывая от Инги взгляда. В его удивительных глазах - черных с золотистыми искорками - было столько теплоты!
- Я непременно вернусь, Лео. Пойду той же дорогой и там буду ждать комиссию.
Обратный путь был много легче, тьма уже рассеялась и хорошо различались внизу камни и острые пики решетки…
3
- Хозяин нездоров, - сказала Эльза и покачала головой. - Он не выходит из кабинета. С ним что-то неладно.
- Надо вызвать врача.
- Господин Шкубин сам врач. Он, знаю, не захочет никого видеть. Но вас он спрашивал.
- Я гуляла в лесу и в горах, - сказала Инга.
- Пройдите к нему.
Шкубин сидел в кабинете у раскрытого окна, ноги его были прикрыты пледом. Руки обвисли, голова склонилась на плечо. Когда Инга вошла, он не шевельнулся. Инга осторожно приблизилась и заглянула ему в лицо, оно было желтым. Шкубин открыл глаза, тускло посмотрел, не двинув головой, и снова закрыл:
«Мементо мори», - пробормотал он, как во сне.
Инга резко повернулась, она хотела позвать фрау Эльзу.
- Не надо, - сказал Шкубин. - Не уходите. Я немного отдохну, и мы поговорим. Я только что принял лекарство…
Прошло несколько минут. Шкубин открыл глаза, подобрал руки, устало потер лоб и еле заметно улыбнулся.
- Фройляйн! Хм… Как много наивного в жизни, которая мудра в своей простоте. Господин доктор. Что такое господин? Слово вежливости или?.. Как вы думаете?
Инга не знала, что сказать. Кажется, он бредил.
- Мы сегодня, очевидно, не будем работать, и я могу быть свободна? - спросила она.
- Я опять не спал ночь. И кроме того, просто болен. Работа? Для чего? Впрочем, есть одно дело, и я прошу вас помочь… Но не сейчас. Надо отдохнуть. Какой удивительный день! Смотрите - белка!
Под окном, среди дубов рос орешник. В ветвях его мелькнул рыжий огонек. Шкубин заметно оживился.
Они молча следили за белкой. Огненно рыжий зверек показался совсем близко. Он обхватил лапками орешек в зеленой кожуре и пытался сорвать. Плод держался крепко. Белка ударила лапками, но не сбила ореха. Пришлось перекусить веточку зубами. Орех упал у стены напротив окна.
Шкубин потянулся, упираясь руками о кресло. Белка, конечно, заметила человека. Интересно, осмелится ли она подойти близко? Инга смотрела то на орех, то на Шкубина. Если человек наедине с природой меняется, чувствуя ее красоту, и словно детское любопытство шевельнуло его душу, - значит он не очерствел совсем и осталось еще что-то хорошее в его сердце.
Белка спустилась по стволу, юркнула в сторону, снова появилась. Она искала орешек и увидела его. Нужно было подойти ближе к людям, и она решилась на этот рискованный шаг. Белка метнулась вперед и замерла, сверкая глазками. До орешка оставался один прыжок. Инга замерла. Ей хотелось, чтобы белка не испугалась, чтобы Шкубин шумным вздохом или движением руки не отогнал ее. Но и Шкубин затаил дыхание. Белка подскочила, схватила свою добычу и вот уже мелькнула узким пламенем вверх. В ветвях прошелестело и замерло.
- Смелая! - тихо сказала Инга.
- Смелость необходима. - Валентин Юльевич опустил голову. - Белка делает запасы для своей семьи.
- Смелыми бывают не только для своей семьи, но и для других…
Шкубин поднял голову и посмотрел на нее маленькими глазами. Видно было, что он боролся с усталостью и болью.
Шкубин тяжело опустился в кресло и вдруг сказал по-русски.
- Садитесь, Инга Ивановна, побеседуем, может быть, в последний раз.
- Простите, но… меня зовут немножко иначе, - забывшись, она ответила тоже по-русски.
- Ну, не Ивановна, так Петровна или Михайловна, - Шкубин потянулся в сторону, достал лекарство, положил таблетку в рот и запил водой. - Знаю одно - вы не фройляйн. И пожалуйста, не называйте меня господином доктором, а зовите Валентином Юльевичем, если угодно.
Инга была совершенно сбита с толку.
- Но это так странно… Что с вами произошло?
- То, что должно было произойти много раньше, Инга Ивановна.
- Михайловна, - поправила Инга.
- Спасибо. - Валентин Юльевич откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. - Но лучше поздно, чем никогда. Ведь мы с вами встретились только четыре дня назад.
«Только четыре дня, - подумала Инга. - А какие события!..»
- Я редко вижу людей, плохо знаю их, - продолжал, что-то вспоминая, Шкубин. - Меня мальчишкой взяли за руку и увели из тех мест, которые я любил и теперь вспоминаю, как давний сон. Повели по дороге, где по обеим сторонам росли злые колючки, царапавшие душу, а впереди… Мне говорили, что впереди свободный мир, счастье. Я рос, но руку мою не отпускали: ее брал то один, то другой. Я подчинялся, и никогда не боролся против обстоятельств. Я изучал науки, и очень поздно спохватился, увидев, что впереди - бездна…
Вы, случайно, не знаете профессора Новосельского? Я слышал только фамилию.
- Знаю.
- Сколько ему лет?
- Столько же, сколько и мне. Мы были однокурсниками в университете…
- Вот как! - в голосе Шкубина чувствовалось сожаление. - Да, жизнь моя прошла, как ненужный, усилившийся дождь в ненастную погоду.
«Он не так виноват, как прямолинейно и резко рассудил Лео Киджи, - думала Инга. - Виноваты другие… Если бы он остался у нас, тот мальчишка, которого взяли за руку и увели, любознательный, способный, он стал бы большим человеком».
- Я спохватился и понял, что один, по натуре инертный, не смогу повернуть. И впервые более внимательно присмотрелся к человеку, от которого ждал помощи. - Шкубин глянул на Ингу с грустной улыбкой, кивнул ей головой и опять закрыл глаза. - В другое время я остался бы безразличен. Кто вы и откуда? На этот раз обстоятельства сложились лучше, и мне нужно было воспользоваться ими. Мне необходим был человек, который сам смог бы предотвратить беду. Я не верил в свои силы. Сегодня я разговаривал о вас с профессором Дольцем.
- Как же вы могли согласиться служить Руису? - воскликнула Инга.
- Трагедия таких людей, как я, в том, что возле них не было друзей, как вы, - это я хорошо понял, хотя и очень поздно. Связь с Патом Руисом - длинная история, - вздохнул Валентин Юльевич. - Не хочется вспоминать. У меня остались силы только для одного дела… Я вам верю, вы имеете основание не верить мне, но, надеюсь, поможете мне произвести земные расчеты…
- Что вы задумали? - строго спросила Инга.
- Нет, не с собой покончить… Это придет само собой, скоро. - Валентин Юльевич говорил спокойно, с тихой улыбкой. - Я врач и знаю. Вмешательства не потребуется… Уничтожу все, чего достиг, ибо это не нужно людям, а ученый обязан служить только им.
Он проглотил еще одну таблетку, вытер бледное вспотевшее лицо.
Инга встала.
- Что нужно сделать?
- Пойдите с фрау Эльзой вниз, в лабораторию, закройте плотно все окна. Если окажутся щели, заклейте бумагой. Затем пошлите фрау Эльзу наверх - здесь нужно закрыть вытяжную трубу, - и сами отверните кран на шланге баллона, понимаете? Сделав это, быстро выйдите из лаборатории и закройте дверь. Под ней остается щель - закройте чем-нибудь… Не задерживайтесь лишней минуты, хотя это и безвредно для человека. Часы снимите и оставьте здесь.
- Мне непонятно, что вы хотите этим доказать? - спросила Инга, подумав, а не лучше ли до комиссии ничего не трогать? Предстоящее дело ее разочаровывало: совсем не к такому подвигу готовила она себя.
- Скоро появится Руис. Он непременно приедет. Надо спешить. Позовите сюда фрау Эльзу.
Явилась служанка, получила наставления хозяина, и вместе с ней Инга спустилась в цокольный этаж. Там поблескивали приборы, и было жалко уничтожать их, но Инга помнила, что все они были приспособлены для одной цели - создать такое, что могло бы уничтожить созданное.
Створки окон были хорошо пригнаны, и не требовалось заклеивать их в местах соединения. Разбившееся при недавнем землетрясении стекло было тогда же заменено новым. Инга внимательно осмотрела столы, полки - не забыл ли Шкубин что из своих вещей. Она увидела электронный микроскоп - нужный для врача прибор - и попросила фрау Эльзу отнести его в кабинет доктора. Когда служанка вышла, Инга размотала шланг от баллона и отвернула кран. Из шланга с легким шипением вырвалась струя желтого газа, он расползался в воздухе. Инга быстро вышла, захлопнула дверь и закрыла на ключ. В углу лежала тряпка, которой служанка протирала полы. Инга растянула влажную тряпку и прикрыла щель внизу между дверью и полом. Потом она поднялась к Шкубину и отдала ему ключ.
- Вот ваши часы, - сказал Валентин Юльевич. Он сидел, все так же откинувшись на спинку кресла, и левой рукой держался за сердце, он словно боялся сделать лишнее движение. - Сейчас девять тридцать… Через полчаса с одним делом будет покончено. Вот вам другой ключ, откройте шкатулку, ту, что стоит под столом. Там лежит сверток бумаги в темной обертке.
Инга открыла небольшой металлический ящик, достала свернутый в трубку плотный лист бумаги.
- Это, пожалуй, самое главное, - сказал Валентин Юльевич. - Посмотрите!
Она увидела цифры, буквенные обозначения, краткие записи, которые трудно было понять. Весь лист бумаги был исписан, беспорядочно, наспех.
- Это дал мне Руис семнадцать лет назад, и с тех пор я старался расшифровать, не подозревая, что тут заложен секрет «желтого облака». По его словам, это передал ему один из ученых. Какая злая неправда! Посмотрите подпись внизу справа.
Инга с трудом прочитала: «Принял Киджи». То была подпись отца Лео. Вот из-за этого он и погиб!..
- Единственный экземпляр, - продолжал Валентин Юльевич, не замечая волнения Инги Михайловны. - Ни одна голова не удержит в памяти этих сложных, во многом путанных, неправильно записанных формул и расчетов. Мне потребовалось семнадцать лет, чтобы свести концы с концами и то благодаря тому, что пришлось заняться анализами космической пыли… Мы сожжем бумагу, а то, что осталось здесь, - он тронул пальцами правой руки лоб, - умрет вместе со мной.
Инга взяла спички, подошла к камину, чиркнула и тут же погасила вспыхнувшую спичку.
- Я думал, вы решительнее, - заметил Валентин Юльевич. - Или вы считаете, что уничтожать не нужно?
- Позвольте мне отрезать уголок с подписью, ее надо сохранить.
- Вы правы. Зачем уничтожать имя человека, погибшего от руки Руиса.
Отрезав ножницами треугольник с подписью отца Лео, Инга подожгла лист и бросила в камин. Плотная, свившаяся в трубку бумага горела медленно, они молча смотрели в камин, пока там белое не стало черным и не распалось, превратившись в кучку золы, похожую на сажу.
- Все, - сказал Валентин Юльевич. - Теперь все. Взгляните, сколько времени?
- Десять часов.
- Можно открыть вытяжную трубу. Из нижнего этажа она проходит справа у камина. Будьте добры, Инга Михайловна… Пусть остатки постепенно улетучатся в воздух. Они не причинят вреда - рассеются в огромном пространстве.
Труба была открыта. Инга сказала:
- Вам необходим врач.
- Ни в коем случае, - резко сказал Валентин Юльевич. - Я сам врач. В конце концов, это мое личное дело. У меня к вам есть только одна просьба.
- Пожалуйста.
- Я догадываюсь, что вы эти дни не сидели сложа руки и не ждали, что же я предприму сам. И все же мне хотелось бы, пока я жив, пусть никто не знает…
Он не договорил: в кабинет заглянула фрау Эльза.
- Приехал господин Руис.
- Где он?
- На веранде.
- Я его жду, - сказал Шкубин и попросил Ингу: - Подождите пока в своей комнате. После мы еще поговорим.
Инга вышла, хотя она не прочь была послушать разговор Руиса и Шкубина.
4
Когда кончилась радиопередача, первой мыслью Руиса было скрыться у Шкубина за железной оградой «Ордена». И он стал лихорадочно укладывать чемодан. Была уже ночь. Руис сообразил, что внезапный отъезд его из отеля могут расценить как паническое бегство и признание в преступлениях, которые раскрылись только теперь. Дальнейшие размышления привели к вопросу: а могут ли его судить, если прошло семнадцать лет? По законам не могли.
Руис немного успокоился и остался в отеле. А рано утром появился немой посланец Шкубина и передал конверт - в нем был чек. Значит, Шкубин, перепуган, он отказывается работать для Руиса. Единственная опора и надежда… Это был второй удар. Надо непременно уговорить Шкубина, пригрозить, заплатить вперед - все сделать, чтобы он продолжал работу. Подземный завод на его территории должен быть построен.
Руис вошел в кабинет Шкубина, собрав нервы, стараясь показать, что ничего существенного не произошло.
- Эти комми, ах, эти комми! Здорово они научились делать пропаганду, не так ли, мистер Шкубин? Но кто может поверить? - Он говорил больше с восхищением, нежели с возмущением.
Шкубин полулежал в кресле, словно разбитый параличом, он не встал и лишь вяло протянул руку.
- Вы не верите, мистер Руис?
- Как можно верить, если я знаю, чьих рук это дело. Передача подготовлена корреспондентами. Главную роль тут играет Лео Киджи, сын моего радиста, который погиб по нелепой случайности. Мотивы, побуждающие его на это, ясны. Позавчера, за день до радиопередачи, он явился ко мне в номер и прокрутил на своем магнитофоне заранее приготовленную запись, которую потом запустили в эфир. Я позвал полицию, и корреспондента едва не спустили с лестницы вниз головой. Вот вам доказательства, что это всего-навсего пропаганда. Напрасно вы испугались и послали чек. Или я оказался скуповат?
- Я болен, - тихо сказал Шкубин.
- Вы просто устали, дорогой друг, - смягчил голос Руис. - Вам нужно отдохнуть несколько дней. Пусть уляжется вся эта суматоха. Кстати, и мне не лишне переехать к вам. Пожалуй, найдутся здесь такие, кто качнет преследовать меня.
- Любой из моих коттеджей - в вашем распоряжении.
- Благодарю вас. Иного я не мог ожидать.
Шкубин посмотрел на Руиса усталым взглядом, отвернулся, достал таблетку и проглотил ее.
- Так вы полагаете, что все это выдумка, ложь? Не было ни альвинов, ни «желтого облака»? - спросил он.
- Уверен, дорогой друг.
- А откуда этот Лео Киджи мог узнать о формулах?
- Отец его знал моего ученого, который умер. Ученый диктовал их перед своей смертью, а Киджи записывал.
- Но я еще жив, мистер Руис, я проделал подобный опыт, и это не мое открытие, - голос Шкубина заметно окреп.
- Лабораторный опыт, кусочек металла, щепотка пыли… - пожимал плечами Руис. - Как далеко это от того, что рассказано по радио.
Шкубин медленным движением достал из кармана ключ и протянул его Руису.
- Сэр, пойдите в лабораторию. Я не могу вас сопровождать. Пойдите и взгляните - там поставлен другой опыт. Я обещал вам тонны, горы подобной пыли. Гор вы не найдете, но кое-что интересное увидите.
- Надо посмотреть. - Руис взял ключ. - Это должно быть интересно, - сказал он задумчиво. - Очень интересно.
Руис спустился вниз. Он вложил ключ в замочную скважину, сильно сдавил его пальцами, чтобы повернуть - замок, помнится, был тугой. Но ключ повернулся легко и в двери что-то неприятно хрустнуло, словно песок на зубах. Руис потянул за ручку - высокая дверь сорвалась и грохнулась на пол, чуть не прихлопнув его. Из лаборатории в лицо Руису пахнуло густой пылью. Там было темно. Руис пощупал рукой справа на стене - электровыключатель не работал. В темноте, больно стукаясь сухими ногами о стулья и края столов, он подошел к первому окну и дернул за шнур, чтобы открыть штору, штора упала вместе с деревянным карнизом.
Солнечный свет показал картину ужасной запущенности. Фрау Эльза, вероятно, несколько дней не появлялась здесь с мокрой тряпкой. Всюду была пыль - на столах и на полу - серая пыль ровными пологими кучками и словно просеянная сквозь частое сито. Руис присмотрелся. Ему показалось, что знакомые приборы стали иными. Стеклянные баллоны и колбы валялись опрокинутыми, и что-то исчезло из лаборатории, на столах стало свободнее. Но исчезли не какие-нибудь, а лишь металлические предметы. Пришла страшная догадка: вот какой опыт поставил Шкубин!
Руис похолодел. Он дико глянул на дальнюю стену. Ее закрывала тьма, свет единственного открытого окна не проникал туда. Руис, откидывая шторы на окнах, с хрустом раздавливая попадавшие под ноги стеклянные колбы, пошел в глубь лаборатории. Вдруг он остановился и вскрикнул.
Железной стены, отгораживавшей тайник, не было. На полу рыхлым валиком лежала такая же, как и всюду, серая пыль.
Спотыкаясь и размахивая руками, он кинулся в угол, где был сейф, в виде люка опущенный глубоко в землю. Сейфа тоже не было. Зияла круглая дыра, полузасыпанная всяким хламом.
Он сунулся в яму руками и головой и начал лихорадочно рыться в сыпучей сухой грязи. Он кашлял, задыхался, и все глубже свисал в яму. Руки его не нащупали ни одного слитка, ни одной монеты. Была только удушливая рыхлая пыль.
Золото исчезло.
Руис сел возле ямы на грязный пол, повел вокруг вытаращенными глазами, вспомнил что-то и улыбнулся. Он захихикал и погрозил кому-то пальцем. Потом быстро стал набирать себе в карманы пыль из круглого колодца, набрал ее целые пригоршни и, не разнимая ладоней, пошел из лаборатории. Возле лестницы, ведущей на веранду, стояло зеркало. Руис увидел нищего старика, грязного с головы до ног, он шел навстречу и протягивал руки.
- Не дам тебе золота, - сказал Руис, прижимая пригорошни к груди, и пошел по лестнице - нищий посторонился и повернулся спиной.
На веранде взгляд Руиса уперся в стеклянный ящик. Оттуда смотрела на него пятнистая саламандра. Отвратительное существо разбухало, росло, оно заполнило собой весь ящик - сейчас разломит его и шлепнется на пол. Руис взвизгнул и, сгорбившись, побежал по коридору.
В кабинете Шкубина было светло и чисто. Шкубин сидел в кресле, вытянув ноги и держась рукой за сердце.
- Я богат, - крикнул Руис. - Вот вам золото! - и высыпал на стол пригорошни пыли. - У меня много золота. Мы построим завод, и тогда я уничтожу все.
Он выворотил карманы, упал на диван и принялся хохотать и кашлять.
Валентин Юльевич крикнул Томаса. Немой парень с длинными сильными руками и с голубыми глазами удивленно посмотрел на преобразившегося почтенного господина.
- Он серьезно заболел, - сказал Шкубин. - И показал рукой на голову. - У него здесь… Отведите его в клинику и закройте в отдельную палату.
Санитар нерешительно подошел к Руису. Старик вскочил и принялся собирать пыль со стола и прятать ее в карманы.
- Не церемоньтесь с ним, Томас. Это опасный больной.
Томас сгреб Руиса в охапку и поволок к двери. Из карманов сумасшедшего сыпалась серая пыль.
Передавали, вне программы, двухсторонний разговор со «Стебельковым», и Инга не отходила от репродуктора.
- Я видел, как меня хоронили, - рассказывал «Стебельков», - видел себя в прозрачном бруске. Мне дали знать, что в этом бруске я был перевезен с Луны на Альву. Потом я был на Ларсе и там видел космический корабль, названный моим именем - «Никаст». «Аст» на языке альвинов - «стебель». Корабль полетел в сторону звезды, ее альвины называют Салли. У Салли есть планета с разумными существами, они мало похожи на землян и альвинов. Туда улетел Тэл, он не может жить на Альве и хочет до самой смерти быть космонавтом.
Вместе с Кайболом и Ильманой я был на соседней с Альвой планете Рам и видел Брай Лута. Я покажу вам кинопрограмму, и вы увидите, как живут рамуины, как впервые они выплавили металл.
- Куда девался корабль Руиса? - спросили у «Стебелькова». - Наши экспедиции не обнаружили никаких следов.
Он не сразу ответил. Прошла минута, две, потом заговорил женский голос, Инга догадалась, что это была запись рассказа Ильманы.
…- Мы были в замешательстве и ничего не могли предпринять, чтобы обезвредить Руиса и спасти Николая. Я решилась войти в лабораторию и попытаться образумить дикаря с огнестрельным оружием, но отец не пустил меня. Я слышала голос Николая - он требовал лишить их обоих воздуха… Мы понимали: он шел на смерть. У меня не поднялась бы рука нажать кнопку, и никто из нас не решился бы на это, но отец сказал, что иного выхода нет. Ненужные, страшные, ничем неоправданные бедствия придется пережить землянам, если победит Руис! Отец сам нажал кнопку.
Мы знали, что произошло там, за дверью и за стеной, и стояли в молчании. Альвины не умеют плакать, у них не бывает слез. Они держатся за руки и молчат. Мы безмолвно смотрели друг на друга: одного очень близкого уже не было среди нас, но мы об этом не говорили.
Отец вторично нажал аварийную кнопку. Потом был пущен воздух. Мы тихо вошли в лабораторию, в которой разыгралась страшная лунная трагедия.
Стриженые головы Николая и Дина были очень похожи одна на другую, но лица были разные. На бледном юношеском лице Стебелькова запечатлелось тихое спокойствие, подобное вечному спокойствию немигающих в космосе звезд. У Руиса вытекли глаза, кровь свернулась в ушах и на губах, с лица еще не сошел ужас смерти. Он был страшен.
Отец нагнулся и прикрыл рану на шее Стебелькова.
«Он прав был, этот славный молодой человек, - тихо сказал отец. - В таких случаях не надо дорожить своей жизнью. Наши предки знали это, но мы давно забыли… Он был готов умереть вот так… - Помолчав, отец обратился ко всем нам. - Мы не можем оставить его тело здесь. Он спас наши жизни, и пусть Альва узнает о подвиге человека Уллы. Мы возьмем его с собой и похороним на родине как лучшего друга Альвы. А этого, - указал отец на Дина, - отнести в ракету «Сириус» и запустить в космос. Пусть она носится там, как пылинка, минуя планеты и звезды, - убийце не только на родине, нигде нет места. Когда Тэл вернется, пусть сделает это… Пусть он навсегда запомнит, что не всякий может быть другом».
Я спросила: а кто расскажет землякам о Николае? Там должны узнать правду.
«Расскажет сам Стебельков», - ответил отец.
И после этого мы отправились на родную Альву. В глубокой трещине у нас был небольшой корабль. На нем мы перелетели на обратную сторону Луны, здесь нас ждал межзвездный экспресс. Когда мы поднялись, несколько взрывов сверкнуло в расщелине, края ее обрушились, она исчезла, похоронив все, что мы оставили тут. И в тот же миг взлетел подготовленный Тэлом к старту «Сириус» с телом Дина Руиса. Поднятая его двигателями пыль улеглась и запорошила следы. Наверно, все на Луне стало как прежде, будто и не появлялись здесь гости с далекой планеты…
Снова заговорил «Стебельков». Инга слушала долго, пока не кончилась передача.
Во всем доме стояла какая-то настороженная, боязливая тишина. Инга заглянула в кабинет Шкубина - никого. Показалась Эльза, она шла на цыпочках и вытирала лицо рукой.
- Где господин Шкубин?
- С ним очень плохо, - Эльза, кажется, плакала или делала вид, что плачет. - Он в своей спальне. Без сознания. Мы вызвали из города доктора. Доктор сказал, что надежды мало.
- А господин Руис, гость хозяина?
- Из-за него-то все и произошло. Руис сошел с ума, это очень тяжело подействовало на нашего хозяина. Руиса отвели в клинику, его стережет Томас.
Нет, не от этого, как рассказывает Эльза, слег в постель Шкубин. Да и все здесь произошло и заканчивается не так, как предполагала Инга.
- Что вам говорил хозяин, пока он был в сознании? - спросил она.
- Он приказал убрать все в лаборатории, чтобы ничего, ни пылинки не осталось. Я позвала из клиники санитарок.
Инга заглянула в лабораторию. Три девушки-санитарки в синих халатах выбрасывали битое стекло, уцелевшие колбы, баллоны, деревянные стойки - весь хлам и сор - в открытые окна. Под окном стояла тележка, прицепленная к садовому трактору. Курт лопатой кидал в нее все то, что было выброшено из лаборатории. Девушки принесли ведра с водой и стали мыть пол, он сразу же заблестел в лучах солнца. Скоро и следа не останется от того, что было в цокольном этаже.
Инга вышла из дома. У входа стояла машина с красным крестом - машина доктора. Хоть что-то и делалось в этом доме, двигались люди, слышались их шаги, но никто не разговаривал. Необыкновенно громко, заглушая сдержанные звуки, фыркнул и зарокотал трактор. Курт выехал на узкую дорожку, которая вела в сторону гор. За трактором тащилась повозка, доверху нагруженная всяким хламом. Садовник вез этот хлам на свалку. Отъехав немного, Курт остановил трактор: тележка задела осью за небольшое хилое деревцо, высунувшееся из ровного ряда других деревьев, могучих и красивых. Садовник не захотел сдавать назад, чтобы отцепиться. Он сошел с трактора с короткой пилой в руке, глянул в сторону хозяйского дома и склонился к дереву. Скоро дерево дрогнуло и, шумно вздохнув, упало. Курт прицепил его сзади к тележке и поехал. Дерево поволоклось, захватив, как метлой, собственные опавшие листья.
Делать в этом доме было больше нечего. Надо ли ждать комиссии? Она здесь ничего не увидит. Руиса допрашивать бесполезно, и судить его в таком состоянии не будут. И никто не станет тревожить смертельно больного Шкубина.
Инга взяла свой чемодан, простилась с Эльзой, сказав, что возвращается пока к профессору Дольцу, и вышла из дома, в котором провела четверо суток - это очень мало, но, может быть, и немало: не всегда и не только дни и ночи отсчитывают ступеньки жизни.
У ворот ее ждал Лео Киджи.
Художник Н.Гаев