Обратный полет в Нью-Йорк длился девять часов пятьдесят пять минут, и именно столько времени понадобилось Регине, чтобы собраться с мыслями. Когда самолет приблизился к смутно различимому, напоминающему очертаниями кролика Ньюфаундленду, Регина наконец заставила себя почистить зубы и причесаться в местном туалете. Подумывала даже накраситься. Когда приземлились, уже почти пришла в норму. Она решила, что напишет тете Маше письмо, в котором спокойно объяснит, почему никоим образом не может усыновить ребенка. Конечно, тетя Маша имеет полное право ей это предложить, но, несомненно, не имеет права потребовать. Даже если Регина когда-нибудь решится на усыновление, это должно быть только ее решение. На нее нельзя давить, ее нельзя к этому подтолкнуть. Она мысленно составила бóльшую часть письма, пока стояла в длинной очереди на паспортный контроль. Почти закончила его, когда молодой пограничник шлепнул печать и поздравил с возвращением в Нью-Йорк. Последнее предложение родилось в такси. “И хотя усыновление больше не обсуждается, Настя, безусловно, может рассчитывать на нашу помощь”. Вот это и есть решение проблемы. Регина пошлет им денег. Боб возражать не станет. Тогда она точно не будет чувствовать себя такой дрянью. Регина хотела сразу же отправить мейл, но решила, что печатать на телефоне слишком утомительно. Напишет, как только приедет домой. Так что, войдя в квартиру, она бросила сумки у двери и тотчас села к компьютеру. “Ваше письмо отправлено”, – известил джимейл, и Регина сразу почувствовала облегчение. Она разделась, приняла душ, рухнула на кровать чистая, укутанная в два больших полотенца, и заснула. Проснулась, как только Боб вернулся с работы. Они заказали квадратную гурмэ-пиццу и тихо поужинали вдвоем, вернее, Боб поужинал, а Регина слегка погрызла недоеденные краешки. У нее был джетлэг, и одно ухо так и не отложило, поэтому голос Боба доносился как будто издалека. Он сказал, что у нее полотенце отпечаталось на шее и на левой стороне лица. Сказал, что это очень мило. Она улыбнулась. Потом спросил что-то, что она не расслышала.

– Что? – переспросила она.

– Как твоя поездка? – повторил Боб, качая головой, потому что вопрос был совершенно очевидный.

Регина вздохнула. Они каждый день говорили по скайпу, так что добавить было особо нечего, если только рассказать про Настю.

– Утомительная, – ответила она.

Боб видел, что она совсем устала, и принялся сам подробно рассказывать про “Пляшущую дрозофилу”. Уже вот-вот состоится сделка с “Цифрогиком”. Он планирует назначить своего программиста Дева главой проекта. Начнут с какого-нибудь простенького приложения. С его помощью люди смогут увидеть, как много у них “родственников” в разных уголках страны. А потом оно будет работать и на других территориях. Фантастическая возможность! У Регины не получалось сфокусироваться.

– Прости, дорогой, – сказала она. – Но я по-прежнему совершенно не в теме.

Она проснулась в три часа ночи – 10 утра по московскому времени – в тошнотворной тревоге и тут же отправилась проверить почту. Ответа от тети Маши не было. Регина проверила папку отправленных убедиться, что ее письмо там есть. Есть. Она написала новый мейл с просьбой подтвердить получение того письма. Остаток ночи Регина расхаживала между гостиной и кухней, усаживалась то на диван, то в одно из трех кресел, пыталась расслабиться. Тетя Маша была из тех, кто маниакально проверяет почту, и всегда отвечала без заминки. Наверное, Регина обидела ее, написав о деньгах. Ладно, черт с ней, подумала она, но ей было до боли стыдно. Теперь она поняла, почему не смогла рассказать об этом Бобу. Ему было бы совестно за нее. “Что с тобой не так, Регина? – сказал бы он. – Маша попросила тебя взять этого ребенка, подарить ему семью, любовь, защиту, а ты в ответ предложила отправить чек? Вот так оскорбить ее? У тебя же там никого ближе не осталось!”

Нет, нет, она просто не могла рассказать об этом Бобу. Даже не могла толком на него смотреть, когда он проснулся наутро.

– Хочешь, поедем вместе к Бекки? – предложил он. – Она хотела тебе показать, как движется ремонт.

Регина отказалась, сославшись на плохое самочувствие, но на самом деле опасалась, что сейчас точно не вынесет родительско-дочерних нежностей.

Боб уехал около одиннадцати, и Регина снова проверила почту. Ничего. Она забеспокоилась, что тетя Маша вообще ей больше не напишет.

Взяла мамин чемодан, поставила посреди гостиной и расстегнула. Сверху лежал старый фотоальбом. Почти все фотографии Регина видела уже много раз, но была там небольшая пачка снимков, которые она не припоминала. Матери на них было лет двадцать. Отдыхает на пляже. Пробует ногой воду. Брызгается. Позирует на фоне каких-то гор. Она выглядела более хорошенькой версией Регины. На самом деле мать очень походила на Вирджинию Вулф. У обеих были одинаковые темные, глубоко посаженные глаза. Была фотография матери с тетей Машей. Они стояли на пляже, взявшись за руки, смеясь, маша в камеру. Сзади виднелся большой белый пароход. В углу подпись: Ялта, 1970. Странно, что мать никогда не упоминала об этой поездке. Регина взяла фотографию и вгляделась повнимательнее. Мать была здоровенной по сравнению с тетей Машей, но выглядела такой счастливой. Регина никогда не видела ее такой счастливой. Уж не любовницами ли они были? Ольга Жилинская – всегда тверда как камень.

Она вспомнила свою собственную фотографию на Машиной полке. Тетя Маша хранила не только фото матери, но и ее тоже. Регине вдруг подумалось, что тетя Маша заварила всю эту историю с усыновлением не только для Насти, но и для нее, Регины. Тетя Маша пеклась о Регине, хотела для нее как лучше и верила, что лучшее для нее – иметь ребенка. А Регина в ответ предложила ей денег… Регине захотелось немедленно написать тете Маше, молить о прощении, только вот она сомневалась, что заслуживает его.

Регина отложила в сторону альбом и достала платья. Узнала самое любимое из маминых: простое шелковое с вырезом. Темно-коричневое, почти черное, в мелкий цветочек. Сколько она себя помнила, мать всегда его носила. Была в нем на день рождения, когда Регине исполнилось шесть. Пришло много народу, в основном друзья матери. Регине казалось, мама – самая красивая женщина на свете. И самая высокая. В какой-то момент мать взяла тетю Машу за руку и закружила в вальсе. Ткань летела в такт ее движениям, и маленькие цветочки вальсировали вместе с ними. Конечно, они были любовницами. Регина не могла взять в толк, как же она раньше этого не увидела.

Она очень живо помнила мать в платье перед зеркалом. Та всегда немного хмурилась, когда оправляла его. Ей было около сорока. Сильная, здоровая. Первый раз с ее смерти Регина смогла представить ее молодой. И нахлынули чувства, которые не давались тогда, на кладбище. Вот что нужно людям, которые потеряли близких, а вовсе не дурацкое кладбище – Виртуальный чемодан. Укромный уголок в сети, где можно хранить самые дорогие памятные вещи: письма, фотографии, видео, сборники песен, карты. Куда можно заглянуть и по-настоящему вспомнить умерших.

Регине было необходимо поговорить с кем-нибудь. С кем-нибудь, кто не станет ее осуждать, кто поймет и поддержит ее решение, кто снимет тяжесть вины. Кто согласится, что тетя Маша повела себя дико и что Регинино письмо было естественной реакцией нормального человека.

С Вадиком? Нет, явно не с Вадиком. Даже если он выслушает, все равно не поймет. С Сергеем? Она так долго его игнорировала, что теперь не чувствовала себя вправе обращаться. Да и ждать вменяемого ответа от кого-то вроде Сергея чистое безумие.

С отцом? Регина страшно хотела поговорить с ним с самого возвращения. Но для вопросов им пришлось бы заново познакомиться, по-настоящему узнать друг друга. И она бы услышала еще что-нибудь неприятное про мать. У Регины не было на это сил.

Ей просто необходимо было поговорить с женщиной. С Викой? Вика – мать. Регина не знала, это делает ее больше или меньше способной на сочувствие. Она примет сторону ребенка или Регины? Нет, Вика в любом случае не встанет на сторону Регины. И она наверняка в обиде на Регину. У Вики никого нет в Америке, и сейчас она переживает расставание в полном одиночестве. Надо было ей позвонить, справиться, как она, предложить помощь. Уже несколько раз Регина бралась за телефон, но в последнюю секунду передумывала. Боялась, Вика решит, будто она злорадствует, и разговор выйдет неловким и не склеится. И все равно надо было позвонить!

Телефон запищал. Сообщение от Вадика: “Ты вернулась? Я дико соскучился!” “Кофе?” – ответила она.

Они встретились в La Colombe на Лафайетт.

– Наконец-то! – произнес Вадик с порога.

Они сели за маленький столик, слишком маленький и низенький для обоих, ни Вадик, ни Регина не могли нормально пристроить ноги. Едва хватило места для кофе и двух шоколадных круассанов.

Вадик выжидающе смотрел на нее, явно желая услышать рассказ о поездке.

С чего же начать? – думала Регина, осторожно, чтобы не смазать красивое сердечко из молочной пенки, сыпя сахар в чашку. С российской политики? С российского телевидения? С тупого злобного безумия, как инфекция, охватившего всю страну? Но Вадик так стремился стать американцем, что Россия его волновала в последнюю очередь. Можно попробовать все же рассказать про Настю.

Вадик сделал большой глоток капучино, на бороде осталась пенка. Регина смахнула ее своей салфеткой. Открыла было рот, но Вадик ее опередил:

– Пока тебя не было, тут вышла кое-какая заваруха.

– С чем?

– Мы с Сергеем больше не разговариваем. Я вышвырнул нашего драгоценного гения из квартиры.

– Что? Почему?

Вадик разразился длинной филиппикой с перечислением всех преступлений Сергея, от немытых стаканов из-под молока до туалетной бумаги и надругательств над коэновскими песнями.

Регина улыбнулась.

– Когда мы встречались, было то же самое.

– Да, но мы с Сергеем не встречались! Мы не занимались сексом. Мне приходилось терпеть это все за просто так.

Регина покачала головой, изображая шутливое сочувствие.

Уже было ясно, что о ней они не поговорят. Обычное дело с Вадиком.

Но Регина на него не сердилась. Ей даже полегчало, что можно не затевать разговора про Настю.

– Только из-за этого? – спросила она.

– Более-менее. И еще он трахался по скайпу с Седжян.

– Что? С твоей Седжян?

Вадик кивнул. И принялся долго и нудно рассказывать, как он это обнаружил. Регине пришлось есть круассан, чтобы не терять концентрации. Вообще скайп-секс Сергея и Седжян вовсе не был таким уж неожиданным. Она вспомнила, что Сергей не раз повторял, до чего ему нравится Седжян и под каким впечатлением она была от него и его мерзкой “Виртуальной могилы” на новоселье у Вадика.

– Ну кто так поступает? Она же моя девушка!

Бывшая девушка, подумала Регина, но поспешила согласиться, что тут не может быть никаких оправданий. И это ведь уже не в первый раз! Сергей и раньше отбивал девушку у Вадика: Вику. Она вспомнила, как Сергей три недели не мог признаться ей. Три недели! Он встречался с Викой, трахал Вику, признавался ей в любви, пока Регина, как дура, устраивала их летнюю поездку в Карелию!

– Так значит, ты не считаешь меня сволочью? – спросил Вадик.

Он пристально смотрел на Регину в ожидании ответа. Ей было трудно что-то произнести с набитым ртом – она уже прикончила свой круассан и принялась за Вадиков.

Она пробормотала нечто бессвязное, что Вадик перевел как “нет”.

– Окей, но это еще не все. Мне кажется, я немного увлечен Викой.

На этом месте Регина разом сглотнула недожеванную кашу.

– Что? Нет!

– Знаю-знаю.

– А она?

– О, я ее вообще не интересую.

– Вот и хорошо!

Он заговорил о свиданиях по интернету, о том, как это утомительно, да и выбирать стало почти не из кого, потому что вечно выскакивают одни и те же фотографии. И как наверняка женщины, в очередной раз напарываясь на его профиль, реагируют так же: “О, этот парень все еще здесь!” И как это все угнетает.

Он посмотрел на Регину, надеясь услышать что-то утешительное.

Но Регина молчала. Ей было жаль Вадика, но было и очень досадно. Что такого в этой Вике, что мужчины сходят по ней с ума? А Вадик, между прочим, мог бы и спросить: как она, Регина? Хотя бы из вежливости, если уж не из искреннего интереса!

– Мне пора, – сказала она, поднимаясь.

Уже почти у выхода Вадик крепко сжал ее в объятиях и сказал, что стоит просто побыть с ней, и ему уже легчает.

Регина улыбнулась. На Вадика было невозможно долго сердиться.

– Вадик, – спросила она.

– Да?

– Как ты думаешь, я могла бы заботиться о ребенке?

Вадик рассмеялся, стряхнул крошки с ее шарфа.

– Если под этим имеется в виду съесть ребенка – то конечно!

– Большое спасибо!

Сам того не понимая, Вадик ей очень помог. Он подтвердил правильность ее решения.

Она поступила честно и именно поэтому-то благородно, рассудила Регина на обратном пути. Упиваясь собой, она стала развивать эту мысль. Есть множество женщин, которые не хотят и не испытывают потребности заводить ребенка, но лишь немногие готовы это признать. Скольких женщин она встречала и в России, и в Америке, у которых были дети не потому, что они так уж хотели или нуждались в них, а просто потому, что они не хотели оказаться не у дел. “Не то чтобы я хотела ребенка, но я точно не хотела не иметь его”, – сказала ей глубоко беременная племянница Боба за семейным ужином в День благодарения. Что ж, Регина категорически не желала ребенка и не собиралась переживать, что останется не у дел. Ей была отвратительна идея, что женщина не в состоянии вести полноценную жизнь, не имея детей. Она вполне преуспела в устройстве собственной независимой и интересной жизни. Жизни, которой можно только позавидовать. Просто все сошлось разом – смерть матери, потом замужество и эмиграция, и это слегка сбило ее с накатанного пути. Но она в любой момент может отыграть все назад. Больше никакого “Ешь и смотри”!

На той же неделе она написала Инге с просьбой дать ей хоть какой-нибудь перевод. Что-то, за что никому не хотелось браться. Все равно что. Пусть даже невыносимо трудное и занудное.

Ответ пришел неожиданно быстро. “Конечно, – писала Инга, не утруждаясь приветствиями. – У меня есть кое-что как раз для тебя”. Речь шла о канадском романе под названием “Будни”, который вышел на английском пару лет назад, был объявлен гениальным и захватывающим, чем-то средним между Прустом и Мунро, но не смог привлечь широкого читателя. Поэтому издательству Инги удалось купить права за бесценок. Роман рассказывал историю канадки, которая, живя где-то на далеком севере, растила трех своих детей после того, как муж скончался от рака.

У Регины закружилась голова. Дети и рак – две темы, от которых ей делалось нехорошо, и Инга прекрасно это знала. Значит, она до сих пор зла на Регину. Ничего, Инга ни за что не узнает, как ей больно, Регина не доставит ей такого удовольствия.

“Прекрасно!” – ответила Регина и немедленно закачала роман в планшет.

Повествование велось от лица Шайенн. Начинался роман с описания варки каши, растянувшегося на тридцать страниц. Восемь из них были посвящены процессу извлечения из кастрюли угодившего в нее жука. Читая книгу, Регина сама себя чувствовала жуком, потонувшим в кастрюле овсянки, но ощущение это было на удивление приятным. А потом появились трое детей. Со своими гадкими привычками, беспрестанными болячками, глупыми бреднями. Они заполонили собой все пространство чуть не до удушья. Но Регина понимала, что стоит ей бросить перевод, как чудная картина ее состоявшейся жизни рассыплется на куски. Искус отказаться был велик, и она курсировала между письменным столом и диваном у телевизора, перемежая, а порой и заменяя работу “Ешь и смотри”, но всегда возвращалась к книге.

Прошло недели три с “Буднями”, и Регина как раз заканчивала один сложный кусок и собиралась вознаградить себя новой серией “Мы – шпионы” и остатками чили, как вдруг в почте возникло письмо от тети Маши. У Регины страшно сдавило где-то над глазами. Палец завис над клавишей, не в силах нажать “открыть”. И тут запищала микроволновка, оповещая, что чили готово. Она решила сначала сходить на кухню и вынуть тарелку, но ужаснулась собственной трусости и нажала клавишу. Голову так сдавило, что она едва понимала прочитанное. Но в письме явно не было нападок. Общий тон скорее даже любезный.

Оно не было теплым, о нет, но все же вполне корректным. Регина заставила себя прочесть.

Тетя Маша благодарила Регину за щедрое предложение, но в этом не было нужды, потому что она только что нашла Насте очень хорошую семью. Муж адвокат, жена преподает физику в институте и повернута на садоводстве. У них прекрасная дача на озере в паре часов от Москвы. Они умные, добрые, чудесные люди. И души не чают в Насте, а она в них.

Какое облегчение. Какое облегчение, подумала Регина. Как же я рада!

Микроволновка снова требовательно запищала, но Регина не обратила на нее внимание. Она пошла в спальню, легла на кровать, отвернулась к стене и разрыдалась.

Должно быть, она задремала, потому что разбудило ее жужжание где-то в области попы. Она нащупала телефон в кармане кофты и открыла сообщения. Календарь напоминал, что сегодня у нее “Ужин с командой Боба”. Они отмечают официальный старт проекта с “Пляшущей дрозофилой”. Регина застонала. Она и в обычной-то жизни с трудом выносила команду Боба, а сегодня это будет троекратная пытка. Но пропустить ужин нельзя. Бобу очень важно, чтобы она ходила на эти ужины, куда важнее, чем то, как ее приняли в его семье. Отчасти она его даже понимала. Команда Боба была всем его существом как раз в том смысле, в каком семья им не являлась. Семья была данностью, а вот команду он отбирал сам, создавал сам, жил и дышал вместе с ней. На этих ужинах Регина особенно остро ощущала, что они с Бобом удаляются друг от друга. Не только потому, что члены команды казались ей пришельцами и она не могла придумать, о чем с ними разговаривать; больше всего тревожило, что и Боб когда-нибудь неизбежно станет чужим. Он не мог не смотреть на нее их глазами, а в их глазах она была довольно жалким зрелищем. Неловкая, зажатая, дорого, но неумело одетая, хмурая, молчаливая женщина. Скучающая. Это, пожалуй, самое страшное. Когда говорили о делах, ее скучающий вид Боб воспринимал как личное оскорбление.

Она отправила эсэмэску Вадику, узнать, будет ли он там сегодня. Ей нужна была вся поддержка мира, чтобы пережить этот ужин. Вадик ответил: “Да, конечно. Я же член команды Боба, а как же?”

Она приняла душ и оделась “надежно” – ничего сногсшибательного, но и не ужасно. Главная проблема была с лицом. Помятое, в прыщах, а глаза так припухли, что еле открывались. Огуречная маска. Она слыхала, как какие-то женщины (Вика?) говорили, что она убирает отечность. Регина полезла в гугл и нашла видео с кореянкой в черном лифчике и трусах, которая натирала целый огурец и накладывала кашицу на лицо другой женщины. Регина метнулась на кухню. К счастью, в холодильнике имелся огурец. Натерла, но, поскольку нанести его было некому, она просто задержала дыхание и окунула лицо в холодную зеленую горку. Проглотила несколько огуречных стружек, попавших в рот, и решила, что чувствует себя уже лучше, не блестяще, но вполне готовой к встрече с командой.

В ресторане “Боргезе”, который выбрал Боб, было все, чего Регина не выносила в нью-йоркских ресторанах. Декор в стиле библиотеки/столовой/винного погреба средневекового замка. Похожие на пещеры коридоры, замшелые винные бочки, полки со старинными книгами. Регина была готова признать, что все это напоминает жизнь средневековой знати, но с чего бы средневековый вельможа стал ужинать в библиотеке или читать в винном погребе? Хостес проводила ее через лабиринт столиков в самый дальний конец. Народу почти не было. Несколько пар там и сям, у всех вид скучающий и подмерзший. Их заметно превосходила в численности армия заносчивых безупречно одетых официантов, неотрывно глядящих на беззащитных посетителей. Они напомнили Регине птиц из хичкоковского фильма.

В дальнем углу она увидела Боба во главе длинного стола с лавками вместо стульев. Напротив сидели трое мужчин разных национальностей. Боб говорил Регине, что любит нанимать эмигрантов, потому что они в равной степени достаточно смелы и наивны, чтобы браться за невозможные задачи.

Люди из команды сидели спиной к Регине, но узнать их было нетрудно. Самая широкая и расслабленная спина с обтянутой дорогим шелком жирной складкой над ремнем принадлежала Ласло Зелаи, генеральному директору компании, человеку, с которым Боб работал “уже сто лет”. Он не обладал атлетичной фигурой Боба, но явно и так прекрасно себя чувствовал. Самая маленькая, худая и напряженная спина принадлежала Нгуен Тану, директору по маркетингу, который увлекался боевыми искусствами и уверял, что может разбить телевизор одним мизинцем – Регина собиралась как-нибудь поймать его на слове. Но не сейчас, пока еще она слишком дорожит своим телевизором. Самая длинная, чуть нескладная спина принадлежала Деву Мазумдару, самому выдающемуся программисту Боба. Вадик не считал Дева таким уж выдающимся и поговаривал, что все его достоинство в невероятной способности концентрироваться. Он закапывался в работу, как туннель рыл. Но, может, подумала Регина, это и значит быть выдающимся. В России у нее тоже была фантастическая способность закапываться в работу. Может, она тоже выдающаяся?

Вадик еще не пришел. Регина вздохнула.

Боб замахал ей рукой. Регина помахала в ответ и изобразила радостную улыбку. Ласло, Нгуен и Дев честно попытались встать, чтобы поздороваться, но поскольку для этого надо было отодвинуть скамейку, что требовало слаженности от всех троих, они решили не заморачиваться. Просто немного приподнялись и обернулись. “Привет, ребята”, – бросила она и пробралась к Бобу.

“Дорогой”, – начала было Регина, но Боб поднял палец, призывая к тишине. Он с головой ушел в винную карту, толстую, как “Бесконечная шутка”, и отвлекать его было никак нельзя. Боб прослушал не один, а три курса про вино, так что в чем-чем, а в этом он теперь разбирался. Официант принес хлеб. Регина взяла ломтик, макнула в плошку с оливковым маслом и принялась жевать. Хлеб был вкусный, но она заметила, что не получает удовольствия. Чего-то не хватало, и она отлично знала чего именно. Телевизора. Она огляделась в надежде на спортивно-развлекательный канал у бара, но тщетно. Только угрюмый пианист в углу барабанил пальцами по закрытому фортепьяно. Регина жаждала развлечения. Она посмотрела на трех мужчин напротив. Гиблое дело. Дев никогда не разговаривал в принципе. Можно попробовать вывести Нгуена на обсуждение боевых искусств, но зачем ей это? А Ласло и сам пристально глядел на нее, не понимая, о чем с ней можно заговорить. С этой хмурой русской.

– Ну и денек, а? – наконец выдал он. – Холодрыга!

– Ага, – ответила Регина с чересчур широкой улыбкой. В Штатах ей пришлось научиться улыбаться, но она еще не умела как следует отлаживать свои улыбки.

Боб общался с сомелье, и она придумала кое-что получше, чем просто отвлечь его. Она знала, что его главная цель – не выбрать идеальное вино для ужина, а произвести впечатление на сомелье, чтобы тот понял, что этот крепко сбитый лысый мужчина разбирается в вине получше многих и уж точно лучше своего собеседника. Сомелье отвечал с уважительной улыбкой, но Регина как будто уловила читавшееся за ней отвращение. “Думаешь, мне не все равно, приятель?” – казалось, говорил он за маской вежливости. Регина отвернулась, ей было неловко за Боба. Желание посмотреть телевизор становилось нестерпимо.

– Попробуй! – сказал Боб, когда сомелье налил в бокал немного вина.

– Зачем? – спросила Регина.

– Просто попробуй, – настаивал Боб.

– Да я с закрытыми глазами красного от белого не отличу! Зачем мне пробовать?

Сомелье прыснул, но тут же исправился, изобразив кашель.

Пришел черед Боба конфузиться. Он кивком велел сомелье разливать вино остальным и смерил Регину долгим недовольным взглядом.

– У тебя что-то на лице, – прошептал он. – На щеке, у правого уха.

Регина дотронулась до лица и нащупала несколько налипших огуречных стружек. Воровато оглядевшись, она стерла их. К счастью, мужчины за столом были слишком благовоспитанны, чтобы показать, что они что-то заметили.

– Ну, как бы там ни было, а по мне так вино отличное, – произнес Ласло и осушил бокал.

И тут у стола нарисовалась хостес, а следом за ней потный, взъерошенный Вадик. Регина никогда не могла понять, почему появление Вадика – просто даже один взгляд на него – всегда поднимало ей настроение и успокаивало.

– Вадик! – воскликнула Регина, и Боб поморщился.

Он не то чтобы сомневался на их счет – волновал его только Сергей, поскольку Боб знал, что в России у них с Региной был роман. Просто в этой ее дружбе с Вадиком Боб чувствовал себя не у дел. Особенно его раздражало, что Вадик с Региной, если оказывались рядом на его корпоративных ужинах, непременно начинали перешептываться по-русски.

– Ты вообще-то можешь и не шептать, – как-то заметил он Регине. – Я все равно по-русски не понимаю.

Вадик это знал, поэтому пролез и уселся рядом с Бобом, а не с Региной.

– Простите за опоздание, – извинился он. – Надо было одно дело доделать.

– Проблемы с девушками? – спросил Боб.

– Вроде того, – ответил Вадик.

Четверо мужчин понимающе вздохнули.

Еда в “Боргезе” была отменная – салат из лисичек и языка ягненка, телячьи мозги в корочке из фисташек, – но Регина заметила, что не получает удовольствия ни от того, ни от другого. И разговор за столом шел все больше о непонятных технических вопросах.

Все они сделали анализ на геном в “Пляшущей дрозофиле”, чтобы посмотреть, как это все работает. Результаты преподнесли им любопытные факты об их генетических заболеваниях и наследственности. Боб пытался уговорить и Регину сделать анализ, но она отказалась.

– Зачем мне приложение, которое подберет людей с таким же геномом? С тем же успехом я могу поискать людей с такой же формой носа, – ответила она тогда Бобу. И теперь не удержалась, чтобы повторить это всем присутствующим.

Ласло хихикнул, но Боб недовольно глянул на нее.

– Регина, не у всех такой выдающийся нос, как у тебя, – ввернул Вадик.

Настал черед Боба хихикать. Он хлопнул Вадика по спине и сказал:

– В точку, мой друг, в самую точку.

Какого черта, Вадик? – подумала Регина. Он явно решил играть на стороне босса.

– А посмотрите-ка на мой лоб, – предложил Ласло. – У меня исключительно низкий лоб, вы не находите?

Все посмотрели. У него и вправду был довольно-таки низкий лоб и довольно-таки тяжелая надбровная дуга, нависавшая над лицом, как тент над террасой.

– Это потому что во мне три целых одна десятая процента неандертальца, а это довольно высокий показатель.

– У меня две целых, шесть десятых, – сообщил Боб.

– У нас две и восемь – отозвались Нгуен и Дев.

– У меня две и одна, – сказал Вадик.

– Такой низкий? Это потому, что ты русский, а русские произошли от медведей, а не от неандертальцев, – пошутил Ласло.

Все зашлись от смеха, а потом вопросительно посмотрели на Регину. Был ее черед поделиться процентами, доставшимися от неандертальца.

– Я не делала анализ, – сообщила она.

– Она не сделала анализ, – подтвердил Боб.

– Но почему? – удивился Ласло.

– Не хотела знать результаты. Медицинские так уж точно.

– И это при том, что ее мать умерла от генетической болезни, – уточнил Боб.

Вот так спасибо, Боб! – подумала Регина. Давай-ка обсудим мою семейную историю болезни с твоей треклятой командой. На секунду ей страшно захотелось рассказать в отместку про его пунктик на тему предполагаемой связи с Тюдорами, но решила, что это будет уж совсем некрасиво.

Они все еще выжидающе смотрели на нее.

– Прежде всего, мы не знаем наверняка, наследственная ли форма рака была у моей матери, – заговорила Регина, повысив голос. – И даже если подтвердится, что у меня есть этот ген, шанс, что я умру от той же формы рака, составляет пятьдесят процентов. Если ответ положительный, то пятидесяти процентов мало для того, чтобы подвергаться мучительным упреждающим операциям, а я не готова жить, зная, что есть большая вероятность умереть так же, как моя мать. А если ответ отрицательный, вообразите мое потрясение, если в какой-то момент меня поразит какая-нибудь другая жуткая форма рака. Или даже та же самая, просто не генетическая.

На слове “рак” Ласло и Дев опустили вилки и стали внимательно ее слушать. Регина не выносила этого. Не выносила внимания к себе. Она уже сто раз пожалела, что не сдала этот идиотский анализ – сейчас бы поделилась своими процентами от медведей и неандертальцев, и дело с концом.

– А у тебя мрачный склад ума, – заметил Ласло.

Боб горячо закивал, как будто говоря: “Ну а я о чем?”

– Мой отец тоже из Восточной Европы. Вот же был мрачный тип! – добавил Ласло.

– Видимо, придется списать это на ген медведя! – произнес Вадик.

Все засмеялись. Регина благодарно выдохнула, но Боб не унимался.

– Не в мрачности дело! – заявил он. – А в том, готова ты взять ответственность за свою жизнь или нет. Отказываясь от анализа, ты отказываешься от ответственности.

– Но я-то как раз считаю, что мы в любом случае не способны нести ответственность за свою жизнь, – возразила Регина.

Боб только покачал головой, а все остальные сочли, что будет разумнее оставить Регину в покое.

Принесли горячее. Но теперь Регина была так взвинчена и утомлена, что есть ей совсем расхотелось. Приборы стали слишком тяжелыми. Нарезать еду и подносить вилку ко рту казалось нестерпимо изнурительным занятием.

Команда продолжала обсуждать геномы. Очевидно, еще и по форме и расположению мочек можно было выявить кое-какие генетические заболевания. Среди обладателей приросших мочек велик процент диабетиков, а люди со свободно висящими скорее бывают крепкими и здоровыми.

– У меня одна такая, другая сякая, – заявил Нгуен.

Все по очереди изучили его мочки. Регина с трудом поборола зевок.

Боб красноречиво посмотрел на нее. Он не был глупым или бесчувственным. Он видел, как ей скучно. Так скучно, что она его немножко ненавидела. Это обижало его. Расстраивало. Разочаровывало. Не только сейчас, он вообще начинал разочаровываться в их браке. Как вообще им могло прийти в голову, что они будут счастливы вместе?

– Бессмертие! – вдруг выпалил Боб. – Именно! Именно об этом я и говорил.

Бессмертие? Она не заметила, как сменили тему. Если бы Вадик сидел рядом, тихонько переспросила бы по-русски. Но нельзя же спросить Боба и выдать, что она совершенно не слушала.

Дев, заметивший ее озадаченный взгляд, наклонился и пояснил:

– Мы говорим об идее приложения твоего друга.

– Что-то делать из-за могилы – бред собачий, – говорил Боб. – Подлинное бессмертие заключается в дальнейшей передаче собственного генетического материала.

Регина кивнула, но тут до нее дошел смысл его слов. Она не способна передать дальше свой генетический материал, а значит, по мнению Боба, ей будет отказано в бессмертии. Ну это уж просто чудовищная несправедливость! Регина осознала, что из всех, сидящих за столом, только у нее нет детей. У Боба – его прекрасная дочь. У Ласло четверо детей. У Дева двое маленьких сыновей. Жена Нгуена беременна. Даже у Вадика в России имелся ребенок, хотя он с ним или с ней не общался.

Регина подумала о матери, которая усаживала ее за стол и показывала семейные фотографии, рассказывала истории, учила читать, учила понимать то, что она читала, чувствовать то, о чем читала. И о маленькой Регине, которая перебирала пуговицы. Каждая из них когда-то принадлежала кому-то из их семьи, и всякий раз, касаясь какой-то пальцем, Регина будто на мгновение соединялась с давно ушедшим родственником. Убивала не ее неспособность передать кому-то свой генетический материал, а неспособность передать кому-то то, что она из себя представляла. И тут Регина вспомнила Настю, играющую с пуговицами, и острый комок подступил к горлу. Она с трудом сдержала слезы.

Наконец ужин завершился, счет был оплачен, все распрощались и разъехались по домам. Ласло заказал убер, и машина тут же появилась из ниоткуда и умчала его, как в шпионском кино. Нгуен отпер велосипед и укатил, такой маленький и отважный со своими генетически разными ушами и могучим мизинцем. Дев с Вадиком спустились в ближайшее метро. Дев был выше Вадика, но, может, это потому, что Вадик сутулился. Регина думала, он поцелует ее на прощание, но нет. Регина и Боб остались одни.

– Пройдемся пешком? – предложил Боб.

Регина кивнула. Было холодно, но не так зябко, как жаловался Ласло. Февраль в Нью-Йорке даже теплее ноября в Москве. Они шли молча, но не мирно. Регина почти что слышала, как в голове Боба вызревают мысли. Он перебирал все ее провинности за этот вечер, оценивал их, прикидывал, с какой начать разговор. Ее неподходящие брюки? То, что она радостно вскрикнула при виде Вадика? Зевок? Отказ сделать анализ? То, как высокомерно она объяснила почему? То, что чуть не расплакалась без всякой видимой причины? Она шла, глядя под ноги, вслушиваясь в звонкое цоканье каблуков по брусчатке, ожидая, как сейчас ее будут отчитывать, словно ребенка.

– Регина, – наконец произнес Боб. Одно это показывало, как сильно он зол, потому что он никогда, ну просто никогда не называл ее по имени, если только не был по-настоящему рассержен. – Ты когда-нибудь спрашивала себя, зачем я беру тебя на эти ужины?

– Да. Собственно, как раз сегодня я себя об этом тоже спрашивала, – ответила она.

– И что ты решила?

– Я не знаю зачем.

Они остановились и стояли друг против друга посреди тротуара.

– То есть ты считаешь, что это такое наказание, да? Заставить тебя высидеть до конца вот такой скучный ужин?

– Наказание? Я не ребенок.

– Тогда прекрати вести себя как ребенок! Ты все время закатывала глаза, как недовольный подросток. Моя дочь так делала, когда ей было четырнадцать. Четырнадцать, Регина! Тебе тридцать девять.

– Я в курсе, сколько мне лет, но все равно спасибо.

Все это напоминало сцену из спектакля. Эта остановка посреди чистой темной улицы, в свете фонаря. Перепалка. Регина представила Боба с бородой и в шляпе а-ля Генрих VIII и хихикнула.

– О да, разумеется, – сказал Боб. – Ты закатываешь глаза и смеешься! Я таскаю тебя на эти ужины, чтобы как-то сблизиться, черт побери! Чтобы ты понимала, чем я занимаюсь, чтобы тебя это заинтересовало. Совершенно очевидно, что я не способен заинтересовать тебя. Ну так я подумал, может, если хоть ребята пообсуждают наши проекты, тебе это покажется более увлекательным.

Боб действительно походил на актера на сцене, но при этом был искренен, Регина понимала. И, конечно, прав по всем почти пунктам.

Он действительно пытался сблизиться. Он пытался понять ее друзей, прочесть ее любимые книги. Он даже немного поучил русский. Но забросил, потому что Регина смеялась всякий раз, как он говорил “спасибо”. Не могла удержаться. Он произносил “спасэбо”, и это выходило удивительно мило и трогательно смешно.

– Знаешь, мой психотерапевт говорит, что мне надо похоронить отца, – сказал Боб.

Регина застонала.

– Знаю, знаю, ты ненавидишь терапию. Терапия – это сплошное самопотакание. Это для тупых американцев, да? Русские настолько выше всего этого, да?

– Я просто не вижу толку. Как может кто-то знать меня лучше, чем я сама?

– Смысл терапии в том, чтобы заставить тебя работать над познанием себя. Знать себя – это твоя ответственность, но над этим надо работать.

– А я не работаю?

– Нет. Ты никак не можешь отойти от смерти матери. Посмотри на себя, Регина. С тех пор как ты вернулась из России, ты дни напролет перебираешь ее вещи. Ты начала работать, и это здорово. Будем надеяться, это надолго. Но ты едва ли уделяешь внимание чему-то еще. Твоя мать умерла два года назад! Надо двигаться дальше. Регина, тебе нужно похоронить мать. Похорони ее и займись своей жизнью.

Регина подняла глаза, представляя, как перед ними поднимаются и наезжают все ближе гигантские билборды: “Похорони свою мать!”

Что-то в ее лице встревожило Боба.

– Милая, прости, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть.

Он обнял ее, словно укрывая от боли. Регину всегда поражало, как много значит физическое прикосновение. Боб теплый. Боб большой. Боб добрый. Может, она все-таки его и любит?

– Барсик, – заговорила она позднее, когда они укладывались спать.

– Да, детка.

– Я должна тебе кое-что рассказать. Это про Россию.

Боб напрягся. Он попросил секунду обождать и ушел в гостиную. Вернулся в очках и с двумя стаканами виски. Он не стал ложиться, а сел в кресло и протянул ей стакан. Тогда Регина тоже села и прикрылась одеялом.

– Я слушаю, – сказал он, уставясь в свой виски.

Черт! – подумала Регина. Она так это сказала, что он, похоже, решил, что у нее случился роман.

– Нет, нет, я не о том, – поспешно заверила она. – Это про девочку, которую я встретила.

Боб сделал большой глоток и с интересом посмотрел на нее.

Регина рассказала всю историю с тетей Машей и Настей.

Боб терпеливо выслушал, не произнеся ни слова, только воскликнул “О, Регина!”, когда она призналась, что предложила тете Маше деньги.

– Но она же блефует? – спросил он, когда она договорила.

– Ты о чем?

Он покрутил допитый стакан, на дне звякнули кубики льда. Регина отхлебнула своего виски.

– Твоя тетя Маша. Она не могла так быстро найти ей другую семью.

Регине это в голову не приходило.

– Не могла? – она почувствовала невероятное облегчение.

– Конечно, нет, – подтвердил Боб. – Пойдем спать. Поговорим об этом завтра.

– Дорогой, – прошептала Регина.

– Да, детка.

– Пожалуйста, скажи “спасибо”.

Боб вздохнул.

– Спа-сэ-бо.

И Регина рассмеялась, поцеловала его в шею и повернулась на свою половину кровати.