Все началось со звонка по скайпу. Сергей работал на Вадиковом макэйре – предпочитал его своей старенькой “тошибе”, у которой по всему экрану шла трещина после падения на каменной лестнице, в подвале стейтен-айлендского дома. Он уже полтора месяца жил у Вадика и теперь доделывал черновой прототип “Виртуальной могилы”. Раскадровка и шаблон каркаса были готовы, и Сергей был ими вполне доволен, хотя то, что получилось, очень отличалось от первоначальной задумки. Ведь он хотел воскресить личность умершего при помощи того, что оставалось после него в социальных сетях. Сергей вспоминал о своем пьяном изложении этой идеи на новоселье у Вадика в Морнингсайд-Хайтс: “В наше время человек – это то, каков он в соцсетях”. Сам-то он никогда не был большим поклонником социальных сетей и едва ли там появлялся, но был уверен, что для большинства людей так оно и есть. Теперь же, прочесав тонны чужих твитов, постов и сообщений, чтобы протестировать разработанный алгоритм, Сергей в социальных сетях разочаровался. Его не на шутку поразило, насколько чрезмерно сокровенными и при этом на удивление безличными были почти все эти записи. Люди делились собственными диагнозами или диагнозами родственников, описывали, как протекает болезнь, постили фото своих детей в больничных койках, во всех подробностях рассказывали о расставаниях с партнерами, перечисляли все ингредиенты завтраков и ужинов и докладывали, как организм отреагировал на означенные завтраки и ужины, признавались, что либо “невероятно счастливы”, либо “раздавлены” из-за политических событий, которые их никоим образом не касались. Эта избыточная информация и избыточные реакции казались ему фальшивыми. И гладкость изложения тоже. Сергей все еще верил, что можно уловить сущность человека через социальные сети; проблема только, что она хорошенько упрятана, зашифрована в умолчаниях, недомолвках, опечатках и потому абсолютно непроницаема для его алгоритма. “Виртуальная могила” отлично справлялась с тем, чтобы извлечь онлайн-голос умершего, но совершенно не была способна прорваться к его или ее настоящему голосу.

Быть может, когда-нибудь потом, думал Сергей, взяв со стола потрепанную книжку в бумажной обложке – “Гамлета”. “Гамлет” был идеей Вадика. Последнее время он всем своим видом показывал, что не выносит даже упоминания о “Виртуальной могиле”, но Сергей был настолько поглощен идеей, что ни о чем другом говорить был не в состоянии.

– Похоже, весь смысл в том, что ты хочешь наделить голосом своего покойного отца, так ведь? – заметил Вадик Сергею. – Просто чтобы он с тобой еще разок поговорил. Как это по-шекспировски! Как по-гамлетовски!

Сергей рассказал Вадику о письме, которое получил после смерти отца. Вадик знал, как много оно для него значило, а теперь высмеивает?

– Да, по-гамлетовски. И не вижу в этом ничего плохого, – ответил он, едва сдерживая раздражение. Среди Вадиковых книг имелся замусоленный до дыр “Гамлет”, изданный Penguin. Сергей читал его сто лет назад по-русски, и теперь ему впервые пришлось читать на английском. Это оказалось труднее, чем он думал, но то, что книжка была так потрепана, внушало уверенность – столько людей держали ее в руках, столько людей продирались сквозь эти страницы, столько людей дошли до конца, а значит, у него тоже получится.

К тому же в ней были примечания и словарь трудных слов. Что ж, он вынужден согласиться с Вадиком. Сцена с призраком, которая так тронула его в русском переводе, в оригинале звучала как-то нелепо. На словах “List, list, O, List!” (О, слушай, слушай, слушай!) и “Adieu, adieu!” Сергей не плакал, а скорее хихикал. Но последние слова Гамлета неожиданно сильно взволновали его.

Сергей положил книгу и закрыл глаза.

“Мой голос умирающий – ему. Мой голос умирающий – ему. Мой голос умирающий – ему”, – повторял он снова и снова. Может, то была просто последняя воля Гамлета. Вот так, без всякой подоплеки. И все же от идеи передать кому-то свой “голос умирающий” Сергея пробрала дрожь. А может, это от голода? Уже полдень, а он с шести утра за работой. Сергей отправился на кухню, взял кусок черствого хлеба с лежалым сыром, подогрел остатки утреннего кофе и вернулся к своему (Вадика) компьютеру.

Он уменьшил окно “Виртуальной могилы” и увеличил почтовое. Пришли три новых мейла. Один от “Амазона” с подтверждением отправки справочника “Презентация проекта в цифровую эпоху”, один от Рэйчел, девушки, с которой он познакомился в Fette Sau, и последний – от матери. Рэйчел уезжала из города, но теперь вернулась и хотела бы увидеться. Сергею она не так уж и понравилась, но ему было одиноко, а Рэйчел вполне милая, поэтому он ответил: “Конечно. С удовольствием!”

Он слегка подобрался прежде, чем открыть письмо матери. Мира, никогда не любившая Вику, была “совершенно убита” их разрывом. Сергей, конечно же, не мог сказать ей, что Вика вышвырнула его из дома, потому что “у него гены лузера”, поэтому ограничился словами о том, что они поняли, что жить вместе дальше невозможно. Мира на это не купилась. Она сыпала собственными предположениями, каждую неделю – новыми, и сама же немедленно их отметала. Это из-за денег? Но причина всегда не в них! Это из-за того, что они наскучили друг другу? Ну так это же обычное дело! Ей понравился кто-то еще? А тебе? С кем не бывает! Всякий раз ее предположения были мимо и в то же время отчасти и в точку, но под таким вывернутым углом, что Сергею становилось тошно. На этот раз Мирино послание приняло вид приложенной статьи с выделенным пассажем: “Большинство мужчин в среднем возрасте испытывают снижение сексуального желания и возможностей. Некоторые пытаются решить эту проблему при помощи нового сексуального партнера. Здесь важно понимать, что новый сексуальный партнер никак не поможет, потому что угасание желания – неизбежный и необратимый процесс”.

Сергей решительно нажал указательным пальцем “удалить”, как бы говоря категоричное нет неизбежному угасанию.

Пришел новый мейл. От Вики. Викино имя в папке входящих неизменно нарушало его покой. Да и вообще любое упоминание о ней. Бывало (почти каждый день), он не мог удержаться и заходил на ее страницу в фейсбуке, вечно напичканную всеми этими бодрыми постами и довольными фотографиями. Веселье не было искренним, он отлично это знал, и все же каждый раз его мучительно передергивало. Ее мейлы, однако же, вовсе не были такими радостными. Всегда короткие, скупые, сугубо по делу. Она извещала его о плохих отметках Эрика, или предлагала изменения в распорядке приездов к сыну, или спрашивала согласия на некоторые работы по дому. Раньше она всегда начинала свои письма с какого-нибудь затейливого приветствия. В разное время то были Приветик, Сергуня; Здравствуй, Серый Волчище; Привет, Серый волк; Здорово, мистер Серый Волк; Бонжур, месье Волк; Привет, Лохматый. Теперь их сменило английское “Hi”, что было даже хуже, чем совсем без приветствий. Сергей почувствовал ноющую тяжесть в животе, какая случалась после дешевого гамбургера или уж очень плохой пиццы. Письмо было на английском, на Викином резком, не слишком хорошем английском. Он почувствовал, что не в состоянии прочитать его до конца, да и не надо – нескольких выхваченных слов было довольно: “посредник”, “нет нужды продолжать”, “договор о раздельном проживании”. Сергей отметил письмо как непрочитанное. От этого Викино имя стало еще более заметным, выделяющимся на фоне прочих мейлов жирным шрифтом. Сергей помедлил и нажал “удалить”. Теперь письма и вовсе не было в папке, как будто оно и не приходило. Оказалось, так просто вернуться в виртуальное прошлое.

Сергей снова взялся за “Гамлета”.

А ведь этот Призрак какой-то противный! Ему был дан удивительный шанс еще раз поговорить с сыном, а он, вместо какого-нибудь важного напутствия или просто каких-то хороших добрых слов, наговорил ему гадостей о матери и потребовал, чтобы тот разрушил свою жизнь, отомстив за отца. Некоторым, пожалуй, лучше оставаться мертвыми.

И тут Сергей услышал мелодичное треньканье. На экране появился значок скайпа, и выплыло улыбающееся женское лицо в рамке. “Вам звонит Седжян Ку” – сообщал скайп. Если бы там говорилось “Седжян Ку звонит Вадиму Калугину”, Сергей бы устоял перед соблазном ответить, но там говорилось “вам звонит” – и он ответил.

– Вадик? – позвала Седжян.

– Нет, это его друг Сергей, – ответил он и включил камеру.

– О, Сергей! Очень рада тебя видеть, – широкая, чуть в расфокусе улыбка Седжян подтверждала ее слова.

Сергей сказал ей, что Вадик на работе.

– Но сегодня же пятница, а по пятницам он работает из дома.

– Он завязал с этим с месяц назад, – ответил Сергей. – Ему проще сосредоточиться, когда он в офисе.

Седжян сказала, что ненавидит работать в офисе. Она делала веб-дизайн для одного маленького стартапа в Силиконовой долине. Работа нудная, но зато разрешали трудиться из дома.

Затем светская болтовня довольно быстро обрела новые масштабы и значение.

Сергей объяснил, почему сейчас живет у Вадика. Рассказал, что потерял работу и жену.

Седжян ответила, что ей очень жаль это слышать. Спросила, встречается ли он с кем-нибудь.

Он сказал, что нет, не то чтобы, да в принципе нет, но он познакомился тут с одной девушкой, и не где-нибудь, а в гриль-ресторане.

Седжян поведала, что пока решила взять паузу. Встречаться ужасно изнурительно, ведь правда? Расставаться и того хуже. Когда приходится признавать, что больше не любишь человека, а может, даже никогда и не любила. И надо объясняться, придумывать какое-то объяснение. Это же страшно выматывает!

Сергей стал рассказывать, что пошло не так у них с Викой, но, кажется, Седжян устало зевнула. Неужели он превратился в жалкого нытика и лузера? О да, так и есть. Он поспешно сменил тему и сообщил, что все это время работал над приложением и дело отлично продвигается. Вообще-то он уже почти доделал прототип.

– “Виртуальная могила”? Мне так понравилась эта идея! – отозвалась Седжян.

Сергей вспыхнул от радости – она запомнила! Он рассказал, как приложение постепенно выросло в нечто, совсем не похожее на первоначальную идею.

Седжян вытянулась на диване и вздохнула. Казалось, она в полном восторге.

– Дальше – тишина? – повторила она за Сергеем.

– Дальше – тишина, – произнес он.

– Но так ли быть должно?

– Прости? – переспросил он.

Седжян сняла очки, соскочила с дивана и приняла позу, словно представ на сцене (подбородок вверх, спина прямая, руки сцеплены за спиной).

– Дальше – тишина, но так ли быть должно? – продекламировала она с чувством.

Потом надела очки и улыбнулась Сергею.

– Можешь использовать это для своих презентаций.

Сергей с недоверием уставился на нее.

– Уж поверь, они обожают всякую слащавую фигню, – сказала Седжян и рассмеялась. И Сергей тоже.

Они проболтали еще сорок две минуты, пока Седжян не заметила, что ей надо еще немного поработать. И тут Сергей опомнился, что так и не спросил, зачем она звонила.

Ее брат через месяц поедет в Нью-Йорк, и она хотела узнать, нельзя ли ему остановиться у Вадика.

– Но, думаю, нет, раз ты сейчас там живешь, – спросила она.

– Почему нет, он может спать на диване, – ответил Сергей.

Седжян поблагодарила и сказала, что еще подумает.

Потом нажала “завершить звонок”, и ее лицо с игривым пиканием исчезло.

Сергей все еще глядел в пустой экран. “Звонок от Седжян Ку, продолжительность 02.08”. Вот оно, подтверждение того, что ему это не приснилось. У него и правда так колотилось сердце? Пощупал пульс – да, правда.

Потом он вернулся к столу и напечатал шрифтом Courier New двенадцатым кеглем:

“Дальше – тишина, но так ли быть должно?”

Весь день Сергей предавался размышлениям, должен ли он рассказать об этом звонке Вадику. Но Вадик вернулся в таком плохом настроении, что Сергей решил повременить. Вадик едва взглянул на него и вместо того, чтобы приготовить им ужин, сделал себе бутерброд с ветчиной – шмякнул кусок ветчины на хлеб – и завалился на диван перед телевизором. С час он смотрел CNN, потом сделал еще бутерброд и переключился на “Россомаху”. Сергей терпеть не мог фэнтези, но решил составить Вадику компанию. Он тоже приготовил себе бутерброд – сверху положил колечки лука – и уселся в затейливое расшитое кресло Седжян у кушетки. Он думал, что будет здорово вот так вместе смотреть кино, есть бутерброды. Но Вадик даже не поворачивался в его сторону, вообще никак не реагировал на его присутствие, только морщился всякий раз, как Сергей с хрустом откусывал бутерброд. Приходилось признать, что уже какое-то время Сергей чувствовал себя у Вадика не слишком уютно и не таким уж желанным гостем. Вадик принял его со всей готовностью и очень тепло, но Сергей другого и не ожидал, потому что и сам бы сделал для Вадика то же. Да, по сути, он и делал. Всякий раз, как Вадик вдруг решал, что больше ни секунды не может оставаться в какой-нибудь очередной квартире или с девушкой, с которой встречался, он приезжал к Сергею. Надолго не оставался, просто на пару дней, максимум на неделю, пока не найдется что-то другое. Сергей всегда был рад приютить его, да и Вика тоже. Она, пожалуй, даже чересчур. Был момент, когда Сергей подумал, что между ними что-то произошло, но мысль была слишком страшной и болезненной, додумать ее до конца не хотелось.

А теперь он чувствовал, что Вадика все больше и больше тяготит его компания. И еще вопрос с деньгами. Сергею было нечего предложить Вадику. Ты же не предлагаешь деньги лучшему другу, который тебя принимает. К тому же ведь Вадик знал, что Сергей отправлял большую часть своих чеков от пособия по безработице Вике, чтобы она могла оплачивать кредит за дом. Сергей старался покупать хотя бы продукты. Но Вадик наотрез отказывался. В первую неделю у Вадика Сергей отправился в магазин и вернулся нагруженный едой, которую обычно покупал Вике. Вадика взбесило все, что он принес, абсолютно все.

Нет, он не ест яблоки макинтош. И да, есть большая разница между органическим и неорганическим йогуртом. И никто в здравом уме не станет покупать мясо, напичканное антибиотиками и гормонами. И кофе из “Старбакса” вообще в рот не взять!

Так что да, стало совершенно ясно, что Вадика не устраивают его походы за продуктами. Поэтому Сергей за ними ходить перестал. Но был еще момент с туалетной бумагой. Сергей попросил Вадика покупать ультрапрочную. Ту же марку, она и не дороже, просто крепче. И не то что у него с задницей что-то такое, что нужна особая бумага, просто ультрапрочная лучше. Вадик нехотя согласился. Но последний раз он вернулся из магазина с двенадцатью рулонами чего-то под названием “Нежнождение” – какая-то новая марка бумаги, буквально тающей в руках еще до того, как поднесешь ее к заднице. “Была на распродаже”, – только и сообщил Вадик.

А те несколько раз, что они выходили куда-то вместе? Сергей тянулся за кошельком, но Вадик всегда останавливал его и говорил, что заплатит сам. Как будто ему было неловко от вида потертой, в царапинах карточки Сергея. Самое ужасное, что после ужина Вадик почти не разговаривал с Сергеем и слонялся по квартире с мрачным выражением человека, которого втравили во что-то, чего он делать совсем не желал. Позже это выражение уже почти не покидало его.

Они и часу “Россомахи” не посмотрели, как Вадик объявил, что устал и идет спать. Выключил телевизор и ушел, даже не спросив Сергея, хочет ли он досмотреть.

Вадик сам виноват, что Сергей не рассказал ему о Седжян. Он просто не дал ему ни малейшего шанса.

Два дня спустя Сергей позвонил Седжян с парой вопросов про дизайн приложения. На этот раз он позвонил со своего скайпа. Седжян ответила, что ей понравились логика и структура каркаса, но визуальная сторона просто ужасна.

– Кладбище с крошечными духами, которые выглядывают из-за надгробий? Ты вообще серьезно?

По ее мнению, это было одновременно жутковато и неинтересно, как хэллоуиновские декорации в “Уолмарте”.

Сергей так смутился, что у него сорвался голос. Попытался объяснить, что не имел в виду духов в настоящем приложении, но решил, что для прототипа подойдет. Седжян явно растрогало его смущение. Она предложила несколько простых решений, чтобы картинка заиграла, и сосватала хороший сайт с графическими шаблонами.

В следующий раз Сергей позвонил узнать, что она думает про название “Виртуальная могила”.

Седжян ответила, что оно мрачное, но цепляет, а в названии главное, чтобы цепляло. Сергей так возбудился от того, как она произносила слово “цепляет”, что залился краской. Она сказала, что когда прототип будет готов, она представит его знакомому инвестору.

Они созванивались все чаще и чаще. Начинали с обсуждения приложения, но всякий раз неизменно заговаривали о чем-нибудь еще, о чем-нибудь личном. Седжян спросила, откуда у Сергея возникла эта идея. Он рассказал о письме отца, полученном после его смерти, о том, как сидел в подвале и перечитывал его снова и снова, пытаясь обнаружить какой-то прощальный совет. Сергей заметил, что Седжян сняла очки и утерла глаза краешком рукава.

Она рассказала, что ее отец никогда, ни разу с ней не поговорил. Он обращался к ней, произносил какие-то слова, задавал вопросы, наставлял, но они никогда по-настоящему не “поговорили”, ни в детстве, ни теперь. Как будто сама мысль о разговоре с дочерью была недоступна его пониманию. Она сказала, что отчасти потому и перебралась в Америку, что хотела избежать этого снисходительного отношения азиатских мужчин к женщинам. Ей нужен западный мужчина, который будет держаться с ней на равных. Но оказалось, что западных мужчин, которые хотели встречаться с азиатками, привлекали как раз истории об их услужливости и послушании.

– Но не Вадика же? – уточнил Сергей.

Седжян отвернулась от экрана. Сергей испугался, что наступил на больное место. Не надо было упоминать Вадика; надо было делать вид, что помнить не помнит, что они с Седжян встречались.

Она снова взглянула на Сергея.

– Нет, – произнесла она. – С Вадиком было иначе.

Сергей вовсе не был женоненавистником. Но Седжян нравилась ему, потому что она была необычная. Не экзотичная, но необычная. Он знал, что никогда по-настоящему ее не поймет, как и она его. Это-то ему и нужно. Возможность создать любой образ себя и воображать, что она его видит ровно таким, каким он хочет предстать в этот момент. А она была так одинока и слаба, что почти согласна быть для него именно такой.

Однажды утром Сергей, больной гриппом, позвонил ей, лежа в постели.

– Ты в кровати? – спросила она.

– Да.

– Обожаю это решетчатое изголовье. Это я кровать выбирала, ты в курсе?

Сергей закашлялся.

– Ой, бедняга! – отозвалась Седжян. – Жаль, я не с тобой сейчас, приготовила бы тебе чаю.

– Нет, не приготовила бы. Ты бы не захотела показаться услужливой.

– Точно, – признала Седжян. – Но я бы могла сидеть на краю кровати и гладить тебя по голове.

– Все бы отдал, чтобы почувствовать твою руку на лбу, – сказал Сергей.

Седжян улыбнулась. Очки соскользнули, когда она наклонила голову, и она поправила их указательным пальцем. Она сидела на диване по-турецки. Сергей видел ее целиком, значит, ноутбук лежал на расстоянии, на журнальном столике. На Седжян была свободная черная футболка и что-то вроде домашних штанов. Ни носков, ни лифчика. Он пытался высмотреть ее соски, спрятанные в складках футболки.

– Я бы прошлась пальцами по твоему лбу, – сказала Седжян. – Провела бы по щекам, до самых губ.

Сергей еле сдержал стон.

– А я бы ухватил зубами твой палец и нежно сжал бы, – произнес он.

В тот первый раз они занялись сексом закрыто. Седжян придвинула ноутбук, так что видно было только шею и выше. Сергей сделал так же. Он старался мастурбировать как можно тише. Надеялся, что и Седжян мастурбирует, но не знал наверняка. Все это время они не переставали разговаривать.

– О черт! – выкрикнул в конце концов Сергей, и экран затрясся.

Седжян засмеялась.

– Ты кончил? – спросила она.

– Да. А ты?

– О, еще раньше. Просто стеснялась тебе сказать.

Сергея лихорадило, но он был безумно счастлив.

Он вышел в туалет и направил безупречную бледно-золотую струю в Вадиков унитаз.

– Решительно, – сообщил он жемчужно-серой плитке над унитазом. – Блестяще. Уверенно. Сильно.

С каждым разом они все больше смелели и открывались. Компьютеры ставили все дальше, и видели друг друга целиком, и надевали микрофоны и наушники, чтобы слышать все лучше. Грудь у нее оказалась меньше, чем он думал, а бедра шире. Он не мог вообразить ничего сексуальнее Седжян, на которой были лишь микрофон и наушники. Все в ней было невероятно волнующее. Иногда, спустя часы после звонка, Сергею вдруг попадались на глаза лежавшие на столе наушники, и от одного их вида у него была эрекция. Седжян говорила, какой он умный, какой красивый, какое у него воображение. Говорила, что он похож на того актера из фильмов Трюффо. Как его звали? Жан-Пьер Лео? Она спросила, любит ли он Трюффо. Он ответил да. Он всегда предпочитал Трюффо Годару. И она тоже. Она терпеть не могла Годара.

Сергей пребывал в ошалевшем болезненном состоянии, и все его проблемы – Вика, Эрик, “Виртуальная могила”, отсутствие работы, Рэйчел, Вадик, особенно Вадик – скрыла пелена паники и радостного возбуждения. Он умудрялся игнорировать тот факт, что Седжян была девушкой Вадика и они расстались всего два месяца назад, а этичность того, что Сергей уже трахается с ней по скайпу, как минимум вызывает сомнения. Как-то после звонка Седжян он часы напролет лежал неподвижно на диване, с макбуком на коленях, ничего не делая, просто раздумывая, скорее даже грезя, выхватывая детали того, что только что произошло, словно пытаясь поймать их и запереть понадежнее. Гневный звонок Рэйчел выдернул его из забытья. Очевидно, они назначили встречу, и Сергей совершенно об этом позабыл.

– Что стряслось? Ты заболел? – все спрашивала Рэйчел, но в ее голосе не было заботы, только злость. А со злостью иметь дело проще, чем с заботой. Он сказал, что встретил другую.

На следующее утро Седжян не ответила на звонок. Он оставил несколько сообщений. Она не отозвалась. Через три дня Сергей написал: “Ты в порядке? Я волнуюсь”. Еще через день пришел ответ. Седжян говорила, что у нее все хорошо, но она “в замешательстве” от их отношений. “Ты хочешь все закончить?” – спросил он. На этот раз ответ пришел сразу: “Да”.

Работать после этого было трудно, трудно заставить себя сосредоточиться, но Сергей понимал, что в работе его спасение, поэтому окунулся в нее с еще большим рвением.

Где-то через неделю после того, как закончился их виртуальный роман, наступил час расплаты. Сергей как-то вечером изучал содержимое почти пустого холодильника, когда в дверях возник Вадик с айфоном в руках. Он выглядел скорее озадаченным, чем злым, но Сергея толкнуло страшное предчувствие, что разговор будет о Седжян.

И точно.

– Смотри, – сказал Вадик. – Здесь написано, что я разговаривал с Седжян 18 декабря. Я с ней не разговаривал. Это ты?

Вадик явно ждал какого-то невероятного объяснения. Но его не последовало.

– Да, мы поговорили, – признал Сергей. – Она звонила спросить, может ли тут остановиться ее брат. Прости, я забыл тебе передать.

– Ее брат остановится тут? У меня? Или мне, может, освободить квартиру, чтобы он расположился получше? Эта девица вконец обнаглела!

Сергей вынул подвявший латук, пару помидоров и огурцов.

– Я сделаю салат, ты будешь?

Вадик кивнул. Он уселся на шаткий барный стул, который, казалось, вот-вот под ним рухнет, и положил телефон.

Сергей достал доску и принялся нарезать помидоры. Не самое простое занятие, особенно под пристальным взглядом Вадика.

– Помидоры надо сначала пополам разрезать, – сказал Вадик. – И возьми лучше нож с зубцами.

Сергей вынул нож с зубцами.

– Но только не огурцы. Никогда не бери нож с зубцами для огурцов. Их тоже надо сначала разрезать пополам.

Сергей ответил красноречивым взглядом, и Вадик снова уткнулся в телефон. Он выглядел нелепо в этой крохотной кухоньке, восседая на крохотном стуле. В белом свитере, с копной белокурых волос, он выглядел как огромный глупый попугай в клетке. Чего Сергей не выносил, так это готовить при ком-то еще. Вика всегда уходила с кухни, когда он готовил. Не то чтобы он делал это так уж часто. Но мог соорудить салат из огурцов и помидоров и отменный омлет. Секретом были остатки нарезок из MyEurope. Лучше всего работало сочетание ветчины и салями. Когда он готовил омлет Вике, она всегда просила добавки и называла его вкуснейшим блюдом на свете.

– Нет, правда, – говорила она. – Надо поучаствовать в конкурсе с твоим омлетом.

Печально, что у Вадика не водится каких-нибудь остатков. Или яиц. На мгновение Сергея кольнула тоска по Вике, но потом он вспомнил Седжян, и тогда кольнула тоска по Седжян.

– Нет-нет, это масло с розмарином, оно не годится. Возьми из большой бутылки.

Сергей поставил на место розмариновое масло и взял большую бутылку.

– Погоди, – сказал Вадик, и Сергею захотелось заехать большой бутылкой ему по башке. – Погоди. Тут написано, что разговор длился два часа восемь минут. Вы же не могли два часа обсуждать брата Седжян?

Сергей перестал перемешивать салат. Он знал, что так или иначе Вадик докопается до сути. А суть этого – тот факт, что у него был роман с бывшей девушкой лучшего друга – вдруг показалась крайне неприятной, крайне отталкивающей. Он все время уверял себя, что это не имеет отношения к Вадику, что это касается только его и Седжян, а Вадик тут ни при чем. И теперь он впервые осознал, что для самого Вадика Вадик очень даже при чем.

Сергей откашлялся и сказал, что они с Седжян поговорили.

– О чем поговорили? Вы говорили обо мне? – напирал Вадик.

Это предположение оскорбило Сергея. Как это характерно для него – считать, что им больше не о ком поговорить, кроме как о нем – такая захватывающая тема.

– Нет, о моем приложении, – ответил он. И очень напрасно.

– О, как мило! Вы обсудили твое замечательное, супервыдающееся приложение! Твое гениальное приложение! Седжян так понравилась твоя идея, я помню. Она считает его “смелым и дерзким”.

Последние три слова Вадик произнес высоким голосом, как бы изображая Седжян, но на самом деле ничуть не похоже. Он соскочил со стула и облокотился на кухонную стойку, нависая над Сергеем. Он был чуть не на двадцать сантиметров выше, но Сергей только теперь ощутил это так явно.

– Ну а я всегда считал, что это идиотская идея, – заявил Вадик. – Идиотская и нездоровая. Из серии заморозить своего помершего домашнего любимца. Нет, еще хуже – как заморозить помершего домашнего любимца и заставить его говорить.

Он на секунду замолк, убедиться, что Сергей уяснил его слова. Уяснил.

– Никому не хочется слышать мертвых, ты понимаешь это? Никому! Это мерзко, это жутко. Это невыносимо больно, черт подери! Окей, не спорю, мы все про себя разговариваем с любимыми. И да, мы все мечтаем, чтобы они что-то ответили. Хоть словечко любви, приятия. Это всем необходимо. Но ты не это пытаешься устроить! Люди услышат не голос любимых, а жалкие обрывки этого голоса, бездушные осколки, жестокую пародию. От этих голосов боль потери станет только острее. Любимый человек умер. Умер! Его ничто не вернет. Ничто. Ничто. Ничто. Ни Бог, ни Федоров, и уж точно не твое долбаное приложение. Ну каким же надо быть идиотом, чтобы этого не видеть?

Сергей отвернулся и попробовал салат. Он явно переборщил с маслом. Да и вообще салат – разве ж это еда? Только аппетит разогреть.

– Единственное худо-бедно осмысленное приложение про смерть должно бы с концами уничтожать все твое существование в онлайне. Уничтожать! Стирать все месседжи, удалять посты, убирать все следы. Чтобы уж точно никто не мог тебя оживить, или заговорить твоим голосом, или еще какую-нибудь ересь учинить в том же духе. Вот такое приложение просто необходимо. Потому что в этом и есть идея смерти. Она несет абсолютный конец. А нам остается просто уважать это и все.

Сергей двинулся было вон из кухни, но Вадик преградил дорогу.

– Но ты же и сам все это знаешь, да? – злорадно спросил он, будто докопался до грязной тайны.

– Ты же не хочешь взаправду “воскрешать” мертвых, как Федоров – господи, ну и тупой же он придурок! Ты же не хочешь взаправду воссоздать их речь и душу. Ты просто цепляешься за идею этого приложения, потому что надеешься, что это последнее, самое распоследнее, что может вытянуть тебя из задницы, так? Так? Потому что, если не это приложение, тебе конец. Ты на веки вечные останешься лузером.

И Сергей стоял, слушал Вадикову отповедь, уткнувшись в свою тарелку, и ел свой масляный скользкий салат, ложку за ложкой. Он слышал и понимал слова Вадика, он ощущал их почти как физические удары, и все же они как будто не долетали до него. Словно оба оказались посреди какой-то очень неправильной сцены, сцены, которой не должно было случиться. Сергей вспомнил, что однажды уже испытывал такое же чувство. Ему было пять или шесть, за окном шел снег. Он вышел из квартиры в валенках, шубе, в толстой вязаной шапке, варежках, чем-то там еще, и на улице в засаде, за сугробами, сидели мальчишки постарше, вооруженные снежками. Их атака была стремительной и беспощадной. Комки жгучей боли лупили по шее, по лицу, по глазам. Он помнил, ему тогда казалось, это же не должно происходить. Это его друзья. Он знал их по именам. Они вместе играли в песочнице. Это же все неправильно! До того неправильно, что не могло произойти. Он даже не уворачивался и не закрывал лица. Просто стоял и ждал, когда эта ужасная сцена закончится или превратится во что-то еще.

– А Седжян была под впечатлением от твоей идеи, да? – снова завелся Вадик.

Сергей по-прежнему молчал, и Вадик продолжил.

– Ну конечно. Она тебе рассказала, какой ты неординарный? Что ее сразил твой интеллект? Что она влюбилась в твои мозги? Что твоя неординарность ее так возбуждает? Что ей не терпится, чтобы этот неординарный мужчина трахнул ее? Хотя бы по скайпу? О, Седжян любила трахаться по скайпу! Она даже предпочитала это дело реальному сексу.

Сергей поставил тарелку на стол и посмотрел на Вадика. Видимо, какой-то мускул на его лице дрогнул, и Вадик тут же это засек. Лицо из издевательского и злобного в мгновение сделалось беспомощным, почти испуганным.

– Ха, так и было, да? – произнес Вадик. В голосе слышалась мольба. Как будто он просил Сергея не отвечать. – По скайпу?

Сергей отпихнул Вадика и двинулся в спальню.

– Ты просто жалок! – кричал ему в спину Вадик. – Ты хоть понимаешь, как ты жалок?

Сергей собрался довольно быстро. Вадик едва выделил ему место в шкафу, так что большая часть чистых вещей лежала в спортивной сумке, а грязные он складывал в пластиковые пакеты HippoMart под кроватью – красный толстый бегемот совсем раздулся от его трусов и носков. У Вадика была своя мудреная система сортировки белья для стирки, поэтому Сергей предпочитал не встревать. Он застегнул молнию на сумке. Сунул старенький ноутбук в крепкий рюкзак, задумался, взять ли томик “Гамлета”, и решил взять – в конце концов Вадик так и не вернул “Ад – это другие: антология французской философии ХХ века”. Кинул книжку в рюкзак, подхватил пластиковые пакеты и двинул к двери.

Вадик мерил шагами гостиную, в такт с прохожими за окном, в его лице сквозили одновременно и ненависть, и угрызения, и страх, как будто он никак не мог решить: то ли врезать Сергею, то ли уговорить остаться.

– Тебе необязательно уходить, – сказал он, более-менее совладав с голосом. – Все вполне в порядке вещей. Ну в самом деле, кто бы не попробовал трахнуть девушку лучшего друга, если есть такая возможность? Мы же оба не святые, чего уж.

Вадик собирался сказать что-то еще, но осекся.

Сергей стоял спиной к Вадику, правая рука на ручке двери. Образ растрепанной, с безумным взглядом Вики с этой странной царапиной на щеке медленно проплыл перед глазами. Сердце так колотилось, что стало трудно дышать. Он подумал, что, если Вадик договорит и признается, что трахнул Вику в их доме на Стейтен-Айленде, его сердце не выдержит, остановится, и он умрет.

– Ой, ну хватит уже, старик, – произнес наконец Вадик, и Сергей распахнул дверь и вышел.

Он быстро спустился по Бедфорд-авеню, прочь от Вадика, от его слов, туда, где запарковал машину. Через несколько кварталов он остановился и огляделся. Он не понимал, куда идти. На лицо и руки упало несколько мелких холодных капель. Сергей поднял глаза и увидел, что то ли моросит дождь, то ли идет снег. Зашел в кофейню, заказал большую чашку чая, запихнул сумки под стол и сел.

Он мог вернуться на Стейтен-Айленд. Вике пришлось бы его пустить. Но это была бы та самая Вика, которая хотела “покончить с этим” и которая, возможно, трахнулась с Вадиком. Он не мог ее видеть.

Была его мать, которая бы с радостью приняла Сергея в своей двухкомнатной социальной квартирке и предоставила свой “итальянский” диван. Она бы накормила его всякой едой, которую он любил ребенком, вроде ежиков и творожной массы, и усадила вместе смотреть какой-нибудь бесконечный фильм по российскому каналу, а потом изводила бы разговорами о его неотвратимом угасании, пока он не почувствовал бы угасание в каждой косточке своего тела.

И была Регина, которая отреагировала на известие об их расставании с Викой с поразительной холодностью. Не хотела встретиться выпить, не удосужилась ответить на его длинное письмо. И все же невозможно представить, что она откажется пустить его на пару дней. Он прикинул, что она вроде уже должна была вернуться из России. Представил, как входит в их с Бобом сияющий холл со своими раздувшимися пакетами HippoMart и как Боб оглядывает его с брезгливой жалостью. Нет, исключено.

Мать выходила единственным приемлемым вариантом. Сергей решился. Значит, быть вечеру российского телевидения и ежиков.

– Я в полном, черт его дери, отчаянии, старик! – завопил мужчина за соседним столиком. – Просто не верится, что Натали соскочила. Теперь я не смогу поехать.

У него была длинная шелковистая борода, для которой, наверное, нужен очень дорогой шампунь. У его приятеля не было растительности на лице, но он как бы компенсировал это футболкой “Я люблю Кастро”.

– А твоя соседка? Она могла бы присмотреть за котом.

– Соседка Хелен? Которая вызывала полицию? Дважды! Музыка у меня чересчур громко играет? Нет уж, благодарю! Да она его просто отравит на хрен.

– Почему не оставить его в службе по присмотру за домашними животными?

– Эй, ты бы оставил своего ребенка в службе по присмотру за детьми?

– Конечно. Без вопросов!

– Ну а я вот, видишь ли, люблю своего кота. Ты же знаешь, что Геббельс чокнутый, он обожает квартиру, обожает свое кошачье дерево, ему нигде не будет хорошо. И у него еще артрит, у бедняги. Ему нужны лекарства.

Значит, этому человеку надо ехать в путешествие, подумал Сергей. Но имеется кот с артритом, и он может оставить его только дома. А сиделка отвалилась. Это же его шанс!

– Прошу прощения, – произнес Сергей, откашлявшись, – но я невольно услышал ваш разговор. Я вот очень хорошо лажу с котами.

Бородатый повернулся к Сергею и внимательно оглядел его, словно пытаясь определить, можно ли ему доверять.

– Я финансовый аналитик, – добавил Сергей в качестве подтверждения своей благонадежности. – Работаю в “Лэнгли Майлз”.

Бородатый как будто впечатлился.

– Жена только что выставила меня на улицу, и мне нужно где-то остановиться.

– Ох! – вымолвил бородатый.

Он забарабанил пальцами по столу.

– Речь-то идет о шести месяцах. Я получил композиторскую стипендию в Риме. Вы не можете подвести меня, потому что я буду в Европе.

– Шесть месяцев – не проблема.

Они принялись обсуждать детали и логистику, но уже было ясно, что все складывается.

Окей, подумал Сергей, больной кот по имени Геббельс. Это можно истолковать либо как еще одно печальное осложнение в его и так до невозможности запутанной жизни, либо как божественное вмешательство – кот-спаситель, кот-искупитель, кот-рыцарь на белом коне.