«Я мало делаю для своих детей»
Катя, мне кажется, что бы мы ни говорили сейчас про наше собственное детство, мне есть что вспомнить! К каким-то моментам так хочется вернуться и показать их своим детям. Походы с родителями на Алтай, частые встречи с родственниками со всей страны, настоящие приключения! Сейчас я боюсь, что моим детям будет не о чем вспомнить. Мы не ходим в походы, мы так мало проводим времени на природе, мы почти не посещаем музеи и эпизодически слушаем классическую музыку. Мы живем в Москве, нам очень трудно куда-то выбираться с детьми из-за пробок, а гулять в холодную погоду я не переношу.
У нас нет традиций вроде ужина всей семьей или поездки к бабушке в выходные. За грибами мы не ходим, поделки из желудей с детьми я не делаю. Мне кажется, что они будут помнить, как сидят в машине в пробке и слушают рекламу по радио, и все! И такой отблеск светофоров и фонарей в мрачной темной зимней Москве.
Маша, вполне может быть, что скажут: «Почему ты не водила нас в походы?» Но знаешь, нет никакой гарантии, что, если бы ты водила их в походы, они бы выросли и сказали: «Спасибо, мама, за наше счастливое детство у костра».
Кроме того, мы вообще не знаем, что они будут помнить. Паша рассказывает в школе, что папа занимается с ним математикой. Притом что если кто с ним и «занимается математикой», так это я: мы решаем вместе интересные задачки (потому что нам обоим это в удовольствие), он попросил меня научить его умножать и делить в столбик, и так далее. А мой муж один раз рассказал Паше, что такое интеграл. И все. А в памяти у Паши именно папа – главный математик и его учитель.
Да и по себе я понимаю, что мое детство, то есть то, как я его помню и оцениваю в разные периоды жизни, очень изменчиво. Так что неблагодарное это занятие – делать что-то, чтобы детям «было что вспомнить». Лучше делать то, что приносит нам удовольствие, а уж что они из этого запомнят – невозможно предсказать.
Что бы мы ни делали, в чем-то мы точно своих детей разочаруем. И им это разочарование важно пережить, чтобы освободиться от идеального образа родителя. Им важно увидеть в нас обычных людей и стать свободными и способными самим отвечать за свою жизнь.
А нам, родителям, тоже важно пережить разочарование в нас наших детей. То есть не пережить даже, а вообще уметь выдерживать их критическую оценку. Потому что то, как они нас оценивают, – это их дело. Важно внутри себя не делать детей оценщиками нашего родительства. Если родители стремятся угодить детям, лишь бы не получить от них «плохую оценку», они как бы назначают детей главнее, старше себя. А это очень детям вредит: детям нужны не «хорошие ученики», а взрослые, на которых можно опереться.
Так что мы делаем что можем, а дети пусть себе помнят, что помнят, и разочаровываются, в чем хотят.
У меня даже больше разочарование от самой себя. Можно я расскажу тебе о том, как представляла свою жизнь после появления ребенка? Даже так, я начну с того момента, как я представляла себя беременную.
Итак, как только я узнаю, что жду ребенка, я уезжаю куда-то в горы и живу там на природе всю беременность. Лес, травы, воздух, никаких машин. Я питаюсь только натуральными продуктами, занимаюсь спортом, йогой, много гуляю.
Ребенка я выращиваю тоже исключительно «правильно». Мы поем вместе песни, мы с ним лучшие друзья, мы гуляем, болтаем обо всем, рисуем, ходим в походы, много путешествуем.
Питаемся исключительно правильно, не как все. Много растительного масла, скорее всего, мы вместе не едим мясо (я и сейчас не ем мясо), и я балансирую питание малыша с помощью бобовых культур.
Все у нас в жизни как-то исключительно, не как у всех. Меня очень удручали родители, которых я видела и знала до рождения своих детей, так что мы с мужем решили, что все у нас будет по-другому.
Что я хочу сказать сейчас. Мы ни разу не ходили в поход, мы не поем песни под гитару и не так чтобы часто находим интересное всей семье занятие. В жизни все не так, как я себе представляла, но, главное, у меня ощущение, что во всем виновата я.
Это я не устраиваю походы, не вдохновляю сына ходить на рисование (а у него так классно получается рисовать!), не помогаю ему реализоваться в спорте (он так классно лазает по деревьям и быстро бегает), очень мало ему читаю, в то время как его сверстники сами читают целые книги.
Очень знакомая история. Реальность часто оказывается не такой, какой мы ее себе планировали и представляли. И мы часто не такие, как нарисовали себе в своем идеале. Но почему-то, вместо того чтобы корректировать свои ожидания или просто грустить из-за того, что что-то задуманное не сбылось, мы разочаровываемся в себе. Так?
Да, верно. Я постоянно разочаровываюсь в себе как в маме. Переживаю, что не даю детям всего того, что считала таким важным. Мне жаль, что я не тот человек, который все-таки может снарядить детей и пойти с ними в поход, в музей, сыграть на фортепиано и еще не повышать на них голос. Ужасно жаль!
Вот это «жаль» – оно разное бывает. За этим стоят разные чувства, и по-разному можно с ними обходиться. Я сейчас не буду проверять, какие чувства именно ты вкладываешь в «ужасно жаль», буду говорить о том, какие они вообще могут быть.
Ты говоришь «я не даю детям всего того, что считала важным». Возможно, ты переживаешь вину перед детьми. То есть ты считаешь, что «я же делаю им плохо тем, что не вожу в поход», например. И тут важно посмотреть, действительно ли ты делаешь им плохо? Может их представления о «плохо» и «хорошо» вообще не совпадают с твоими?
Кстати, недавно Эрик признался, что ненавидит с нами путешествовать. Он вообще терпеть не может куда-то уезжать. Так и сказал мне: «Мама, я у вас непутешествующий ребенок». Чтобы его услышать и принять этот факт, мне потребовалось определенное смирение. Сначала были такие мысли: как же так – не брать его с собой отдыхать? А вот легко, он сам предложил остаться у моей мамы в следующий раз. И это же нормально.
Вот! Ты смогла услышать его и принять, что Эрик не такой, как ты. А часто же мы даже не проверяем, совпадают ли наши представления о прекрасном с представлениями наших детей. И если не даем им «прекрасного», чувствуем себя виноватыми перед ними. А они, может, счастливы без «прекрасного» нашего.
Кстати, да! Эрик не любит изысканную еду, ему достаточно есть гречку и макароны почти каждый день. Он терпеть не может взрослые скучные музеи, для него важно ходить в одной и той же одинаковой одежде. Вот это условия для его счастья!
Это прямо серьезная душевная задача – принять вот это. Что мои ценности и ценности моего ребенка могут не совпадать. Что мой «рай» может быть вообще не «раем» для другого. И чтобы удержаться от того, чтобы тащить других в свой «рай», зачастую требуется серьезное усилие.
Да, я себя хвалю за то, что все-таки иногда оставляю своих детей в покое. Рассказываю об этом мужу, с тобой вот делюсь. Поддержка в таком сдерживании своих порывов очень мне нужна.
Хвалить себя и организовывать себе поддержку – это, я считаю, один из навыков счастливого материнства.
Закончу с чувством вины. Часто мы чувствуем вину за проступок, который существует только в нашем воображении, вот как у тебя с походами. Но если мы реально сделали что-то плохое, то самый адекватный способ обращения с реальной виной – это извиниться или выразить сожаление.
Иногда родители и не чувствуют вины, а дети, особенно повзрослевшие, говорят о чем-то, что родители делали не так, о чем-то, что причиняло им боль в детстве, или о том, чего им не хватало.
Вот, например, Эрик приходит к тебе через 20 лет и говорит: «Мама, как ты вообще могла не сделать со мной ни разу ослика из желудей?!» Многие взрослые несут в себе обиды на родителей за что-то, что было в детстве. И никто не ждет, что родители как-то вдруг взмахнут волшебной палочкой и отменят то, что было. Или что падут на колени и будут биться в рыданиях: «Прости меня, дуру грешную!» То, что нужно обиженным детям от родителей в любом возрасте, – это чтобы родитель мог сказать: «Я сожалею. Тогда я мог только так».
Родители не всегда способны так сказать, это уже другой вопрос, но эта фраза (конечно, искренняя) творит чудеса в отношениях.
«Эрик, я сожалею, что не сплавлялась с вами на байдарках. Что не сделала так, чтобы мы жили за городом, что иногда кричала на вас и обижала. Но я такая и никакой другой быть не могла. А ты мой самый любимый сыночек был и есть и всегда будешь!» Вот сформулировала эти слова сейчас и стало легче.
Это очень важные слова, я еще скажу о них.
Возвращаясь к нашему «жалко, что я не такая мать», опишу, пожалуй, самое неприятное чувство, которое под этим может крыться, – это стыд. За то, что не справилась, не смогла, оказалась плохой, не такой успешной, как должна была или как другие. «Я не такая активная мать, как должна быть, я не вожу детей в походы после музеев и театров. Остальные вон сколько с детьми всего делают, а я ничего почти. Я явно хуже, чем другие матери, вообще я не очень удалась». Вот это стыд, переживание «Я плохая».
Да, ты права. Мне бывает стыдно, что я до сих пор не прочитала «Войну и мир», я чувствую себя слабообразованной, хотя у меня высшее образование МГУ. Стыдно, что я не знаю многих цитат, не понимаю шуток, отсылающих к произведениям, с которыми я незнакома. Я не смотрела «тех самых» фильмов, не разбираюсь в классической музыке, и все это очень часто вызывает у меня стыд. Я не хочу, чтобы мою «ущербность» унаследовали мои дети. Поэтому, наверное, навязываю им «образование», «любознательность», пытаюсь что-то рассказывать о том, что все-таки мне про мир известно. И ужасно злюсь, когда мои дети меня не слушают.
Стыд очень сложно переносить. И если внутри есть ощущение «я плохая», пусть даже в чем-то, то очень хочется с этим что-то сделать. Хотя бы через детей, пусть они хотя бы не будут «ущербными», как я, хотя бы за их счет я не буду такой «плохенькой». Хоть как мать я буду «ничего» с образованными-то и любознательными детьми.
Вообще стыд – мучительнейшее чувство, его тяжело переживать, осознавать, тяжело не бежать срочно что-то делать, чтобы скрыть свою «ущербность». Стыд как раз и возникает из-за расхождения между неким представляемым «идеальным», «правильным», «хорошим» и тем, какие мы есть.
Есть такая идея (она мне очень близка), что страдания происходят не из-за боли, не из-за отсутствия чего-то или несовершенства, а из-за того, что мы говорим себе, что этой боли (дефицита, несовершенства) быть не должно. Страдание создается не тем, что ты что-то не читала или не знаешь. Или что ты не спела детям ни разу под гитару. А тем, что ты говоришь себе: «Это плохо». Вот от этого постоянного «так быть не должно, это плохо» – и рождается фоновое ощущение собственной «ущербности».
Мы создаем себе идеи, планы, ожидания, какими мы должны быть или должны быть наши дети, пытаемся себя впихнуть в них, а также впихнуть детей. А потом страдаем, когда не получается. На этом фоне возникают и стыд, и вина.
Я сейчас вспомнила, что, когда была беременной Михой, у меня тоже был план или идея, что ли. Эта идея касалась того, как надо общаться со старшим ребенком, когда родится младший: как сделать так, чтобы ему хватало внимания, чтобы он не чувствовал себя покинутым. Я думала, вот мы будем жить на даче все вместе, я буду много с Пашей играть, много разговаривать, напитаю его материнской любовью по «самое не балуйся».
В реальности же все, что я хотела в то время, когда не занималась малышом, – это побыть одна. И оттого что я не хотела с Пашей играть, у меня не получалось быть той самой правильной мамой двух детей, я чувствовала себя ужасной, несправляющейся, нетеплой, нелюбящей матерью. Мой стыд и моя воображаемая вина перед Пашей были настолько огромны в какие-то моменты, что я с трудом могла их выдерживать. Как будто внутри меня постоянно кто-то терроризировал: «Вот, ты не справилась, ты не можешь даже с двумя детьми, куда тебе еще?! Вот, ты ж психолог, и все знаешь, как надо со старшим ребенком, а ничего не делаешь, ты еще и психолог плохой, не только ужасная мать!» Ну и тому подобный текст.
И от этого рождалось, помимо вины и стыда, столько ярости! Эта ярость, конечно, предназначалась вот этому уничтожающему меня голосу. Но иногда так сложно бывает даже после многих лет психотерапии отодвинуть этот голос и сказать себе: «Да, сейчас не так, как ты задумывала. Но ты делаешь что можешь. Не идеально, а так, как это возможно сейчас». И когда внутри нет такого принятия, а есть только критика, тогда ярость рвется наружу, хочется наорать на ребенка, сделать ему больно.
Конечно, понимание, что со мной происходит, помогало мне не выплескивать это все на Пашу, справляться как-то без его участия. Тем не менее я вспоминаю этот период как очень мучительный.
Вот это внутреннее обвинение «ты плохая мать, ты не справляешься, ты не делаешь так, как нужно» – это просто ад. Это не про то, что я реально виновата перед Пашей, что я сделала что-то плохое ему. Это вина перед вот этой внутренней идеей о том, как ведут себя хорошие матери двух детей. И стыд за то, что я такая неудачница, не справилась с тем, чтобы быть хорошей. Внутренняя драма, к которой реальный ребенок не имеет вообще никакого отношения.
Конечно, стоит внимательно посмотреть на эти идеи о правильном и хорошем, которые мы себе создаем. Чаще всего они оказываются нереалистичны, слишком жестки, завышены, и вообще не про нас, а взяты откуда-то извне. Но вопрос не в том, чтобы убрать совсем вот этот фон «хорошести», с которым мы себя сравниваем.
Конечно же, мы всегда будем создавать идеи, планы, ожидания, иллюзии. Я не верю, что можно обойтись без иллюзий и т. п. Вопрос для меня скорее стоит не в том, как избавиться от идей или ожиданий, а в том, как не страдать самим от того, что они не сбываются, или не заставлять страдать других, пытаясь впихнуть их в наши ожидания.
Знаешь, бывает очень сложно достигнуть такого «просветления» и ясного понимания, где иллюзии, а где реальность, когда на глаза попадаются примеры как раз «хороших мам», таких, какой мне хотелось бы быть.
Ну да, помимо внутренних «разборок», есть же еще внешнее окружение, и мы себя тоже с ним сравниваем. Как будто доверия себе не хватает и внутреннего права быть такой, какая я есть. Надо где-то подсмотреть «модель» хорошего материнства.
Это же еще активно навязывается в культуре – модель хорошей матери. Она, конечно, совершенно гротескная и нереалистичная, если посмотреть на то, что «хорошая мать должна». Должна всегда быть терпеливой, проводить с детьми много времени, играть с ними, должна готовить им только полезную еду… Что там еще должна мать?
Должна читать перед сном, должна укладывать вовремя, и дети должны вовремя засыпать, должна быть стройной, должна помогать своим родителям и родителям мужа, должна быть спокойной и никогда не кричать на детей и не злиться, у нее должно быть много друзей и подруг. Дома всегда должен быть порядок, холодильник забит свежей едой. Дети проводят много времени на свежем воздухе, обязательно занимаются спортом, а также учат английский. Что еще…
Должна водить на кружки и в театр, должна много времени посвящать детям и дому, но не быть при этом клушей и иметь собственное дело и хобби. Должна всегда правильно, «по Гиппенрейтер» разговаривать с детьми, должна уделять всем детям равное внимание… Вот да, прекрасная картинка идеальной матери, только несбыточная. Но такой образ в культуре, как его ни высмеивают, он есть. И это – «идеальная мать должна» – в нас крепко сидит. Хотя ни один живой человек не может этому образу соответствовать.
Я думаю о том, что даже если начать освобождаться от этого внутреннего «должна» и разочарования от себя, то все равно всплывают новые и новые поводы погрязнуть в них опять. Например, моя бабушка, моя свекровь, другие родственники, которые категорично заявляют свое мнение о многих моментах нашей жизни с детьми. Длинные волосы у Эрика (они действительно очень длинные) вызывают у них настоящее бешенство. Школа, где мой сын учится три дня в неделю из-за особой системы, – предмет частого разговора со мной всех моих родственников. Мои дети не любят и не едят помидоры и огурцы, а также другие свежие овощи – все эти бытовые вещи возвращают меня в это состояние собственной родительской несостоятельности. Будто взрослые – это они – мои родители, свекровь, дяди и тети, а я только учусь быть взрослой, безуспешно.
Ты озвучила очень важную мысль. Про то, что несоответствие ожиданиям вызывает разочарование: у других – тобой, если ты не соответствуешь их представлениям «о прекрасном», у самой себя – если не соответствуешь внутренним представлениям о «себе идеальной». И важно, что ты замечаешь, что ты как будто маленькая на фоне этих ожидающих. Они знают, как правильно, как по-взрослому, а ты только учишься, и учишься плохо. Внутри нас происходит так же, как снаружи: когда мы не делаем, как «должны», приходит кто-то старший и строгий, такой «внутренний критик», который нас ругает, стыдит и обвиняет.
И вот здесь ключевой момент – про ожидания, как чужие, так и свои собственные. Есть два варианта, как с ними быть. Первый – это стараться им соответствовать. «Лучше учиться», больше стараться. Все это, чтобы получить наконец одобрение, признание, любовь того самого «взрослого», реального или внутреннего. Как ребенок старается получить признание и любовь важных для него взрослых. Путь, надо сказать, тупиковый. Потому что чем больше мы стараемся, чем больше верим, что должны быть какими-то для получения одобрения, тем страшнее «облажаться». А это неизбежно, потому что зазор между ожиданиями и реальностью есть всегда.
И чем больше мы стараемся быть такими, как «должны», такими, какими хотят нас видеть другие, тем дальше от понимания того, какими мы сами хотим быть, от понимания своих собственных ограничений и возможностей.
Второй вариант – признать свое «поражение», признать несоответствие ожиданиям, принять разочарование. «Да, я не могу быть такой мамой». Это очень грустно. Я часто плачу об этом. О том, что я не могу быть такой, как, может быть, хотела бы. Несовершенная такая вся. Но принятие этого и грусть очень освобождают. И я не могу всем понравиться. Кто-то никогда не признает и не полюбит меня. Какие-то мои стороны не примут даже мама с папой. Грустно. Но если я действительно понимаю это и смиряюсь с тем что не примут, – я могу больше не стараться. Я могу уже не доказывать никому, что я хороша, я могу быть собой, какая я есть.
Ох, меня берет такая злость оттого, что я не идеальная мама, несмотря на то что веду свой сайт о родительстве! Люди обращаются ко мне за советами, а я при этом мало занимаюсь с собственными детьми и часто вообще с ними не справляюсь. При этом я ничего не могу с собой поделать. Что же делать, как себя вести, когда это разочарование заполняет собой все внутри и вокруг?
Да как получается, так и веди. Иногда стыд и вот это чувство уязвимости, страха осуждения так велики, что хочется спрятаться, защититься, оправдаться. Ну и пожалуйста. Оно, правда, проникает внутрь, это осуждение, и вызывает тревогу, что «не соответствую, не нравлюсь». Знаешь, внешнее осуждение страшно, когда наш внутренний стыд и внутреннее осуждение как-то не прожиты, что ли.
Как будто мы боимся быть стыдными или осужденными. Такое детское состояние, когда страшно, что таких вот нас, как мы есть, не полюбят, осудят, отвергнут. Это правда больно, когда отвергают. Но чем детская позиция от взрослой отличается? Ребенок зависим от взрослого, для него отвержение родителей равно практически смерти, без них не выжить. А взрослый выживет, понимаешь?
Могут отвергнуть, это больно, это – человеческая уязвимость. Но я выживу. Нет ужаса этого: «Как жить, если от меня откажутся?!» И тогда можно сказать: «Ну да, у него вот такое видение, а у меня вот так, и это может ему не нравиться. Мне жаль, что не нравится. Но у меня так».
Этот разговор не про «дзен» и не про то, что не будет уязвимо или больно. Это не про то, что «а мне все равно, что вы думаете». Тетя с улицы – мне, может, и все равно, что она думает, а вот близкие – совсем не все равно. Но устойчиво, со всем морем чувств – устойчиво. Не надо доказывать или бороться. Не надо стараться соответствовать. Это внутреннее состояние, оно не зависит от того, что говорят тебе.
Я хочу вернуться к началу нашего разговора. К тому, что ты говорила про разочарование от самой себя и что тебе жаль, что ты оказалась не такой мамой, как хотела бы. Помимо того, что это может быть переживание вины и стыда, про которые я сказала, это может быть очень целительное, хотя и болезненное переживание сожаления, невозможности быть совершенной и идеальной мамой.
Мы не можем быть всем, можем быть только собой. Ты бы, может, и хотела быть мамой-идущей-в-поход-с-детьми, но это не ты – и это просто факт. И еще очень много каких мам – не ты. Я бы хотела быть лучшей мамой своим детям. Например, любящей проводить с ними больше времени. Но я провожу с ними столько, сколько реально могу и хочу.
Я выбираю что-то делать, вместо того чтобы быть с ними, и мне это тоже очень важно: работа, друзья, муж, мое время в одиночестве. И у меня есть сожаление о том, что я не так много времени с ними провожу. Но я не могу быть всем одновременно, я что-то всегда должна выбирать в каждый момент времени. И всегда будет различие между тем, кто мы есть, и тем, кем мы потенциально могли бы быть.
Выбирая быть какими-то, мы одновременно выбираем не быть какими-то другими, упускаем возможность быть другими.
Наверное, в какой-то другой жизни я бы начала рожать раньше или рожала бы чаще и у меня бы было больше детей. Но тогда я бы не успела поработать там, где успела, побывать там, где побывала, не пережила бы тот опыт, что прожила, у нас бы были какие-то другие отношения с мужем.
В моей другой жизни я бы работала в консалтинговой фирме, жила бы в Нью-Йорке, у меня был бы свой загородный дом, и я бы все время устраивала большие семейные праздники. Я бы носила каблуки, снималась бы в кино и успела бы сделать научное открытие.
Да-да, но в «этой жизни» мы не можем жить везде, работать везде, быть замужем за всеми мужчинами, проводить с детьми время всеми возможными способами, и так далее.
Мы совершаем какие-то выборы, мы что-то приобретаем и от чего-то отказываемся. Мы думаем, что нужно было делать так, а потом нам кажется, что мы все сделали неправильно. Мы совершаем то, что нам самим не нравится, и осуждаем себя за это. Иногда нам кажется, что мы много чего недодали детям или дали совсем не того. Если мы можем грустить и сожалеть о том, что не сбылось или сбылось не так, – это очень оздоровляет нашу психику.
Ты сказала слова сожаления («я сожалею, что не ходила на байдарках, и что обижала детей»), ты приняла тот факт, что это было и что по-другому в тот момент ты, какая ты была, не могла поступить, – и стало легче. Это не про оправдание каких-то своих действий, а про принятие реальности.
Когда прекращается самобичевание из-за того, какая я была или есть, когда прекращается бегство за тем, чтобы быть, например, совершенной матерью, – высвобождается много энергии на то, чтобы делать с детьми действительно то, что хочешь.
И важно видеть не только то, что не сделано, не выбрано, упущено, но и что есть.
Да! Выбирая быть с детьми такой, какая я сейчас, я все равно даю им себя. Живую, здоровую, нежную в меру своих возможностей, любящую их больше всех на свете.
Конечно. Мы очень много даем детям, но за постоянной концентрацией на том, что нам не удается, часто даже не видим этого.
Я когда-то по заданию на одном тренинге писала список своих достоинств как родителя. Для меня приятным открытием было, какой длинный список у меня получился! Очень полезное задание, рекомендую. Были, правда, и мамы, которые писали, что у них нет достоинств. Но это не правда, это такой искаженный взгляд на себя.
Понимаешь, как-то у нас не очень принято подробно уделять внимание достоинствам. Недавно одна учительница из школы сына мне сказала: «Мне вам особо нечего сказать про Пашу». Нечего – это имелось в виду «ничего плохого». Я говорю: «Прекрасно, рассказывайте подробно про хорошее». Учителя и родители гораздо чаще акцентируют внимание на «недостатках» и на том, как их исправлять, чем на описании достоинств ребенка. Себя хвалить вообще считается дурным тоном, «хвастаться нельзя». Зато обливание себя грязью – признак рефлектирующей и высокодуховной натуры.
У нас у всех есть достоинства. У нас есть возможности. Есть ограничения. Есть что-то, что удается нам лучше, в том числе с детьми, с чем-то нам сложнее. И важно не сравнивать себя с воображаемым идеалом, а узнавать, какие мы в реальности.
Детям не нужны идолы, не нужны отличники, им нужны мы, их родители. Даже если мы только и делаем, что стоим с ними в пробках в мрачной зимней Москве. Кстати, она красивая очень под Новый год.
