Они лежали на широком уступе, покрытом мхом и густым колючим кустарником, над ущельем высотой около километра и внимательно наблюдали за едва заметной тропой, прилепившейся к скале в двадцати метрах ниже. Вернее, наблюдал за тропой один Такрон, потому что Эрик, случайно улегшийся лицом напротив лужи с прозрачной водой, скопившейся во мху, усердно чистил зубы. Старинным способом, который ему показал Такрон.

Срезав веточку ольхи, толщиной не более пальца, нужно было снять на пару сантиметров кору с одного конца, сделать множество торцевых надрезов и чистить зубы. От такого использования конец ольховой палочки превращался в полное подобие зубной щетки, которую можно было обновлять, отсекая истрепавшиеся волокна, снимая кору и снова делая надрезы.

Его взгляд часто останавливался на отражающемся в воде вырезанном на лбу изображении бонской свастики, с закругленными хвостами, очерченной кругом. Подлец Лугонг просто вырезал на его лбу символ «Аненербе». Эрик задумывался о том, как можно избавиться от этого позорного клейма. Неплохо выглядела идея попросить Такрона срезать эту гадость со лба ножом.

— Такрон, — прошептал он, — кого именно мы ждем?

— Здесь пройдут люди. Скоро. Вооруженные. Идут на север, видимо, в Китай.

— Зачем нам их ждать?

— Наша тропа здесь закончилась. Я не знаю, как пройти дальше и не чувствую, куда ведет тропа, что внизу. По ней давно никто не ходил. Будет лучше, если мы пропустим этих людей и пойдем по их следу. Так будет безопасно.

Такрон сказал, что им нужно к попасть к шену Предсказания, который живет отшельником близ границы с Тибетом. Эрик, прополоскав ольховую палочку в лужице, убрал ее в карман.

— Такрон, — снова зашептал он, — ты упоминал о ролангах, оживших мертвецах. Если они не такие, как тот охотник из деревни, то откуда они появляются?

— Тссс, — прошипел Такрон, — ты выдаешь наше присутствие. Я сказал тебе лежать молча.

Эрик внимательно осмотрел «воронье гнездо» Такрона. Начесанные пряди почти не шевелились.

— Они еще далеко, — тихо сказал он, — километров шесть — семь от нас.

Такрон раздраженно прошипел:

— Среди них есть кто-то знающий. Замолчи!

Он в очередной раз оказался прав. Снизу, со стороны тропы, за которой они наблюдали, донеслись едва слышные звуки осторожных шагов. Эрик, повторяя движения шена, насколько было возможно, свесил голову вниз.

Первой на тропе появилась черноволосая женская голова, затянутая в камуфлированную бандану. Женщина, одетая в такой же расцветки камуфляжный костюм, несла за спиной длинную винтовку с оптическим прицелом, закрепленную на груди двойными ремнями. За ней следовали трое вооруженных «калашниковыми» мужчин, в таком же камуфляже, с притороченными на спинах огромными рюкзаками военного образца. Последним, осторожно двигаясь по тропе в нескольких метрах от группы, шел высокий человек, одетый как непалец, в серой шапке с наушниками.

Эрик с Такроном замерли, затаив дыхание.

Когда вся группа уже исчезла из вида, последний неожиданно остановился и посмотрел вверх. Эрик полностью прекратил дышать, хотя и знал, что сквозь нависшие кусты их нельзя заметить. Солнечный диск находился на уровне его глаз, и разглядеть лица стоящего внизу человека он не сумел. Но почему-то подумалось, мужчина в местной одежде — европеец.

Человек опустил голову, постоял, будто прислушиваясь к чему-то, и, шагнув вперед, скрылся за поворотом.

Минут десять они лежали неподвижно. Затем Такрон шевельнулся и, повернув голову, посмотрел на Эрика.

— Это очень странно, — прошептал он.

— Маоисты?

— Нет, не похоже. Их экипировка слишком свежа. Этот человек, который шел последним, он, словно как… Другой, не как все люди. Я почувствовал от него что-то… Не могу определить.

— Я почему-то подумал, что он европеец, — добавил Эрик.

Такрон задумчиво кивнул.

Выждав еще час, начали готовиться к спуску. Такрон достал из своего мешка бухту веревки и как заправский альпинист принялся обвязывать Эрика, делая хитроумные узлы. Второй конец он завел вокруг большого куска скалы и протянул сзади через свою спину.

— Спускайся, — сказал он Эрику.

Тот потуже затянул лямки своей торбы, лег на живот и осторожно свесил ноги вниз. Вспоминая уроки Такрона, который потратил несколько дней, показывая ему основы скалолазания, он принялся нащупывать выступы на скале. «Три точки опоры, три точки опоры», — твердил он про себя, медленно двигаясь вниз, ощущая легкое натяжение страховочного троса. Получилось неожиданно легко. Через несколько минут он уже стоял на тропе и распутывал узлы своей обвязки. Освободившись, дернул веревку, подавая сигнал Такрону. Вниз упал второй конец шнура. Старый шен ловко спустился вниз, перебирая руками трос и едва касаясь ногами скалы. Утвердившись на тропе, он сильно дернул за один из концов, и весь шнур сполз к их ногам.

Пока Такрон сворачивал трос, Эрик подошел к самому краю тропы и заглянул в ущелье. Даже с такой высоты на дне пропасти была видна густая растительность в легкой дымке от испарений. Солнце пригревало, и вверх поднимались чудесные запахи распустившихся цветов и зелени. Наступала весна. На северо-востоке возвышались непроходимые заснеженные вершины национального парка Гаришанкар.

Эрик раскинул руки и, зажмурившись, представил себя птицей, готовой взлететь и бесконечно парить над этими вершинами. Открыв глаза, увидел стоящего рядом Такрона, с улыбкой разглядывающего дно ущелья.

— Чувствуешь, как что-то внутри словно подталкивает прыгнуть вниз? — продолжая улыбаться, спросил Такрон.

Эрик серьезно кивнул.

— Это лха горы зовет тебя. И меня тоже.

Взвалив поклажу, они осторожно пошли по тропе, которая имела едва заметный уклон вниз и, огибая конус скалы, уходила влево. Следуя за Такроном, Эрик увидел, что после поворота тропа расширялась и разделялась на две части. Одна ее часть продолжала виться вдоль склона ущелья, принимающего достаточно пологую форму, другая же сворачивала налево в узкую расщелину.

Такрон остановился на развилке и, опустив голову, принялся рассматривать разделяющуюся тропу. Пряди на его голове шевельнулись.

— Они ушли сюда, — Такрон указал на расщелину. — Видимо, идут к границе, в сторону Кодари. Нам нужно восточнее.

Эрик заинтересованно осмотрел развилку.

Та часть тропы, что уходила влево, не выглядела как путь, которым часто пользуются. Острые камни, крупные булыжники и даже невысокие завалы. Другая же, напротив, была достаточно утоптана. Наклонившись, он увидел следы множества копыт.

— Тропа пастухов? — спросил он Такрона.

— Нет, это дикие козы. Я не знаю, как появился участок тропы над отвесным ущельем, где мы спускались. Может быть, когда-то часть скалы сместилась, образовав выступ. Землетрясение или подмыв воды изнутри. Наверное, позднее им стали пользоваться дикие животные.

— Ты хочешь сказать, что дикие животные могут вытоптать такую тропу?

— Конечно. За годы могут, особенно если тропа ведет к горным пастбищам или местам брачных игр.

Они зашагали по козьей тропе уже быстрее, не опасаясь свалиться в пропасть. Через несколько часов оба вышли на заросшее жесткой травой небольшое горное плато, размером с поле для тенниса. Даже не наклоняясь, было заметно, что скудная почва изрыта копытами и отмечена кучками сухого помета. На восточной стороне возвышалась пирамида огромных камней разной формы, сплошь покрытая мхом и мелким кустарником. На южной росло несколько пихт и лиственниц с искривленными стволами.

— Пожалуй, здесь мы заночуем, — сказал Такрон, с облегчением снимая с плеч свой мешок.

Эрик взглянул на солнце. Примерно пять часов пополудни. Сбросив свою торбу, с удовольствием лег на землю, предварительно убедившись в отсутствии навоза на выбранном месте. Такрон последовал его примеру.

После получасового отдыха Эрик, вытащив из своего мешка острый топорик, один из подарков деревенского шена, отправился к деревьям, среди которых уже успел приметить сухостой. Такрон же пошел к камням, в поисках подходящего места для ночевки.

Пока костер прогорал до углей, Эрик сделал ревизию их припасов. Муки и сухого ячменя было предостаточно. Воды, литров пять в кожаной фляге. Перетопленный жир и небольшой туесок перетопленного сливочного масла. С водой в Непале, конечно, недостатка не было. Даже на такой высоте всегда можно было найти родник, а то и небольшой водопад в течение получаса. Но он решил не усложнять и без того трудный день. Поэтому не стал варить ячмень, а просто приготовил цампу, как чай и как второе блюдо. Главным блюдом была половина копченого кролика. Точно как когда-то он «заказывал».

Три дня назад, когда они шли по заросшим деревьями холмам, поднимаясь все выше к горным склонам, Такрон шедший впереди, вдруг достал из рукава свой острый нож, который он обычно использовал для бритья и, не сбавляя темпа, продолжил двигаться, прижимаясь ближе к правому краю тропы. Проходя мимо молодых сосен, между которых лежали горы валежника из кустов, Такрон неожиданно быстро присел и, неуловимым движением запустив руку в мертвые кусты, достал из них здоровенного жирного кролика. В мгновение ока, подбросив кролика в воздух и перехватив за задние лапы, вспорол зверьку горло.

— Я! Я освежую! — закричал Эрик, подпрыгнув от возбуждения.

Такрон уже учил его свежевать и разделывать дичь, но до этого ему приходилось практиковаться только на ленивых ящерицах и случайной жирной и глупой цесарке, которую Такрон пинком отправил в глубокий нокаут, когда неумная птица вышла на тропу полюбопытствовать на идущих.

Эрик, точно следуя инструкциям, распотрошил, освежевал и разделал кролика. В один момент его разобрал неудержимый смех, когда он представил лица своих однокурсников и родственников, застань они его за подобным занятием.

Требуху, голову и шкуру он, по примеру Такрона, отнес на открытое место холма, куда почти сразу же начали слетаться птицы.

Половину кролика Такрон зажарил на костре, вторую же, насыпав на угли зеленых ольховых веток и мелкой сосновой щепы, поставил коптиться, подвесив остатки тушки высоко над костром.

Такрон пришел к огню и молча уселся рядом с Эриком, который, не дождавшись его, уже принялся обгладывать бедро кролика, прихлебывая цампу из чашки. Такрон вяло взял кусок мяса с разогретого камня и принялся неспешно жевать. Вид у него был меланхоличный, если не сказать расстроенный. Поначалу Эрик, проголодавшийся и увлеченный едой, ничего не замечал, но постепенно до него дошло — что-то не так.

— Что случилось? — напрягшись, спросил он.

— Пока ничего, — слишком уж флегматично ответил Такрон. — Что-то странное происходит. Там, этот человек, я чувствую, что очень опасный… Я перестал ощущать прорицателя. Я знаю его много лет… Но сейчас, когда мы рядом — будто его и не существовало вовсе.

Эрику передалось необычное настроение Такрона. Он отложил недоеденный кусок и отстранился от костра.

— Я заметил, что ты чего-то не договариваешь, — прямо заявил он. — Может, хватит играть в ваши шаманские игры?

— Да, может быть, и хватит, — кивнув, согласился Такрон. — Кто-то убивает шенов. Это началось лет двадцать назад. Мы не знаем, что происходит в Тибете. Как будто кто-то построил стену. Но из Бутана приходят редкие слухи. Убивают, зная как убить.

— Кто это делает? — недоумевающе спросил Эрик. — Правительства, ламаисты, какое-нибудь ЦРУ или китайцы? И зачем?

— Я не знаю, — сказал Такрон и, встав, медленно пошел в сторону нагромождения камней.

Эрик прибрал вокруг костра и, сложив несколько ярко тлеющих углей на плоский камень, отправился следом, чтобы перенести огонь на новое место. Убежище Такрон соорудил между двумя валунами, лежащими у огромного куска скалы. Сделал перекрытие из нескольких тонких жердей и настелил сверху веток лиственницы и пихты, связав их веревкой.

Он разжег новый костер у одного из валунов и пристроил котелок с цампой ближе к огню, на случай если Такрон захочет есть. Сам же занялся сооружением лежаков. Такрон сидел неподалеку, безучастно наблюдая за его работой.

— Демоны редко занимают мертвые тела, — неожиданно произнес Такрон. — Случай с охотником — скорее исключение, чем правило. Они предпочитают живую кровь и плоть.

Эрик вопросительно глянул на шамана, но затем вспомнил свой вопрос перед спуском.

— Мертвые тела занимают горные духи. Не преследуя никакой цели. Так же, как ветер играет с флагом или гоняет перекати-поле. Роланг, конечно, может навредить или даже убить человека, но только если столкнется с ним случайно. Как камень, упавший с горы.

— То есть, они не нападают с целью сожрать? — уточнил Эрик.

— Нет. Разве что покусать. Это труп, который не способен усвоить пищу. Сердце не бьется, кровь не течет по сосудам, желудочный сок не выделяется. Обычно, когда такое случается, роланг просто носится по округе, размахивая руками и подпрыгивая. Иногда это выглядит даже смешно, если знаешь, как с ними обращаться. Но обычные жители очень боятся ролангов и часто придумывают жуткие истории. Здесь, конечно, не обошлось без шаманов, которые еще до прихода Тонпа Шенраба «оживляли» мертвецов, с помощью простого обряда открывая доступ природному духу внутрь мертвого тела. Я слышал, что даже кто-то из лам-отшельников творил подобное.

— И как же с ними следует обращаться? — заинтересовался Эрик.

— Если ты находишься дома, то закрыть дверь поплотнее. Если встречаешь такого где-нибудь снаружи — лучше всего залезть на дерево, высокий камень или на крутой пригорок. Роланги не умеют лазать.

— Долго приходиться сидеть на дереве?

— Бывает, что часами. Но обычно они достаточно быстро ломают себе ноги, потому что дух внутри не распознает препятствия ландшафта, и начинают просто биться в конвульсиях, валяясь на земле, не в состоянии бегать. Или ползают, перебирая руками. Дух вскоре оставляет сломанную «игрушку».

Такрон немного оживился и даже пересел ближе к костру. Взяв котелок с цампой, принялся неспешно есть.

— Зачем нам нужен прорицатель, Такрон? — решился спросить Эрик.

Шен доел похлебку до конца и только после этого ответил.

— В последнее время у меня было слишком много странных видений. Связанных с тобой, Лугонгом и еще каким-то человеком, сущность которого я не в состоянии воспринять. К тому же я чувствую, что происходит что-то плохое, и не могу понять, что именно. Мне нужно, чтобы тот, к кому мы идем, дал мне целостное видение происходящего. Да и тебе тоже не помешает.

— Я немного понимаю, — размышляя, произнес Эрик, — способ, как ты сам практикуешь, как тот немой шаман или как Лугонг. Если прорицание — один из Четырех Путей, то на мой взгляд, его техника должна быть схожа с вашими.

— Может быть, — пожал плечами Такрон. — У всех нас только три инструмента: тело, сознание и атрибут, связанный с обоими. Возможно, что Шен Пути Прорицания обучен входить в резонанс с энергией грядущего события, которое проясняет детали происходящего здесь и сейчас.

— То есть видеть будущее?

— Нет, не так. Когда-то мой наставник пытался объяснить мне в общих чертах смысл практики прорицания, но его рассказ только все запутал для меня. Ты почувствуешь сам, когда получишь свое прорицание.

— Ты имеешь в виду, что это прорицание как какая-то картина, которую я увижу? Шаман мне ее растолкует?

— Нет, не растолкует, — сказал Такрон. — Он даже не узнает, что ты увидишь. Это будет только твое видение — Истинное Прорицание. Но шен может и предсказывать события, которые видит сам с помощью особых ритуалов и своих личных атрибутов.

— Атрибуты прорицателя — это карты, кости, четки? Да?

Такрон рассмеялся.

— Мы говорим о Шен Предсказании, но не о цыганских или ламаистских гадалках. Каждый прорицатель использует свой артефакт, как правило, очень древний, передающийся от наставника к ученику, тело и сознание которого настраиваются на этот предмет с детства. Так же, как у шенов трех других Путей. Я уже говорил тебе об этом. Для линии немого шена это посох, для меня пхурбу, которому больше тысячи лет, для Лугонга — Дордже, хотя шены Бытия тоже используют кинжал. Для прорицателя это может быть тиара или… Подожди…

Такрон внезапно замолчал, словно осененный какой-то догадкой.

— Ты сказал «четки»? — глянул он на Эрика со странным выражением лица.

— Ну да, четки, — кивнул тот. — Четки — один из самых популярных атрибутов гадания почти во всех странах. Например, у нас…

— Возможно, — снова прервал его Такрон. — Что именно четки…

— Ты говоришь об этих? — Эрик достал из-под одежды четки Дропа.

Такрон, не отвечая, рассеянно смотрел куда-то сквозь него.

— Мы покажем четки прорицателю, — вернувшись к разговору через несколько минут, сказал он. — Он точно знает, для чего они появились на нашей тропе.

Такрон встал и плеснул воды в котелок. Вытащил из торбы чайник и, прихватив флягу для воды, ушел куда-то в сгущающиеся сумерки.

Эрик подбросил дров в костер и прилег прямо на жесткую траву, еще хранящую тепло зашедшего солнца.

Такрон вернулся через пятнадцать минут, принеся котелок, чайник и флягу наполненные водой.

— Родник рядом, справа за камнями, — пояснил он и поставил чайник на огонь.

— Такрон, ты как-то презрительно говоришь о «ламаистских гадалках», — задал Эрик вопрос, который надумал, пока шаман отсутствовал. — Однако, все знают, как в Тибете, с помощью предсказания или гадания, определяют очередное воплощение умершего ламы. Они прорицают.

— Несомненно, — подтвердил Такрон. — Показать тебе?

Не дожидаясь ответа, Такрон соскреб с земли несколько хвойных игл. Выбрав семь штук одинакового размера, он откусил от одной половину и закрыл все в замок ладоней. Придав лицу строгое выражение, Такрон принялся энергично встряхивать сцепленные ладони, громко читая какую-то мантру. Неожиданно в костре громко треснул сухой хворост. Такрон взвыл какую-то тарабарщину и резким движением выбросил содержимое ладоней на вытоптанную площадку перед собой.

— Ну, — самодовольно сказал он. — Посмотри и убедись сам.

Эрик склонился над рассыпавшимися иголками.

— Что мне нужно смотреть? — растерянно спросил он.

— В каком направлении указывает толстый конец короткой иголки.

Напрягая глаза, Эрик с трудом увидел эту иголку и, следуя ее положению, указал на юго-восток.

— А теперь взгляни на самую длинную ветку пихты, которая находится слева от нас. Куда она указывает?

— Туда же на юго-восток, — все еще не понимая, сказал Эрик.

— Именно там следует искать мальчика, в которого воплотится сущность умершего ламы.

— Какого ламы?

— Любого, — доброжелательно пояснил Такрон.

— Ты издеваешься, — сказал разозленный Эрик. — Это какая-то чепуха!

— Вовсе нет, — возразил Такрон, — это просто ответ на твой вопрос. Если говорить серьезно, это пример того, как находят перерожденного ламу. Я не знаю точно, но когда-то давно, когда Тибет стал ламаистским государством, ламы решили, что не имеет никакого смысла после смерти уходить в сансару и ждать очередного перерождения. Будет гораздо проще, умирая, сразу вселяться в ребенка, рождающегося в этот момент. Как они это сделали и с кем об этом договаривались, я не знаю. Но я могу рассказать тебе историю о том, как искали воплощение умершего ламы одного из крупных монастырей. Я принимал в этом участие.

Такрон уселся поудобнее и принялся рассказывать.

— Мне было лет восемнадцать или двадцать, и мой учитель уже ушел в свое посмертие согласно всем бонским традициям, пройдя через положенный обряд очищения кармы. Благо, что один из шенов Бытия практиковал поблизости. Не уверен, что ты знаешь, но согласно традиции, ученик должен оставить место, где его обучал ушедший наставник, будь то пещера, хижина или просто очаг с лежаком. Такие места остаются закрытыми для шенов навсегда.

Проведя все необходимые для закрытия пещеры ритуалы, я, собрав свои нехитрые пожитки, отправился на юго-запад, в сторону Лхасы, в места, которые были заселены гуще, чем наша почти пустынная местность. Я собирался поселиться в окрестностях Джонгбо, где, как я слышал от своего наставника, было много крестьянских поселений и торговых городков. К тому же рядом располагались два больших монастыря и, если ты уже понял, монастырские заказы на подлинные обряды бон часто представляли в то время очень хорошее подспорье для существования отшельника.

Я поселился в хижине, которую сделал сам, неподалеку от одной из больших деревень фермеров-арендаторов. После некоторого исследования окрестностей, я убедился, что кроме меня в округе живут еще трое шенов. Двое из них были шены Магической Силы, изображавшие лам-колдунов из монастыря Угс-Кханг, имеющего славу колдовского пристанища Пожирателей Дыхания, и один шен Бытия, который изображал безумного анахорета — отшельника, владыки всей нечисти в округе. Надо сказать, что у него была самая удачная роль для безбедного проживания. Фермеры и монастырские чиновники регулярно снабжали его продовольствием, просто для того, чтобы вдруг не разозлился и не навредил.

Я же привычно выдавал себя за ламу-отшельника, изгоняющего демонов, из известного монастыря Дзогчен, где и получил посвящение. Статуэтка Будды была со мной, а в ламаистских философских диспутах я поднаторел еще в детстве. Без монастырской инспекции, конечно, не обошлось и, под видом простого монаха, ко мне зачастил лама Лхалунг, у которого вошло в привычку вести со мной диспуты под пиво и обильную монастырскую снедь. Результатами наших диспутов Лхалунг, человек недалекий и склонный к пьянству и чревоугодию, был необычайно доволен. А после того, как я на его глазах после очередной попойки «уничтожил» злобного ракшаса, который пытался загрызть его лошадь, мой авторитет у него взлетел до небес.

— Ты вытащил ракшаса, чтобы произвести впечатление на этого Лхалунга? — увлеченный этой историей, поинтересовался Эрик.

— Нет, конечно. Роль ракшаса исполнил шен Бытия, за два кувшина пива. Мы натянули на него старую шкуру барса, раскрасили лицо и руки. Рычал и выл он так жутко, что я даже испугался за лошадь, у которой, должно быть, случился нервный срыв.

Тогда я еще не знал, что Лхалунг не просто лама, но еще и личный эконом настоятеля монастыря.

Настоятель умер два года назад, и Лхалунгу, конечно, это было на руку, так как на время «безвластия» он являлся управителем всего монастырского хозяйства. Однако по закону требовалось устроить прорицание и найти ребенка, в которого воплотился умерший. На эти поиски выделялись очень серьезные денежные средства.

Я не присутствовал при этом гадании, но Лхалунг настоятельно рекомендовал включить меня в состав каравана, который должен был найти воплощенного ламу.

Караван собирали около полугода. За это время Лхалунг успел отстроить себе два роскошных поместья недалеко от монастыря и взять в жены еще одну молодую девушку. Я недолго раздумывал над предложением принять участие в этой «экспедиции». Согласился с большим удовольствием. Я был молод и любопытен.

Караван вышел весной и направился прямо на север. Впервые в жизни я ехал верхом на яке и просто наслаждался путешествием. Возглавил караван лама Чосанг, такой же важный чиновник, как и Лхалунг, и лама-прорицатель Кхундглег, предсказавший, где искать воплощение.

Во время отправления из монастыря возник небольшой спор о том, каким способом ламы будут путешествовать: на носилках, которые должны нести вручную носильщики, или на тех же носилках, но со впряженными яками. На моих глазах спор едва не перерос в кулачную потасовку. Но здравый смысл победил. Путешествие планировалось долгое, и поэтому предпочли яков.

Разодетые в бархатные одежды, расшитые золотом и украшенные крупными драгоценными камнями, ламы сначала относились ко мне очень презрительно и обязательно морщили носы, когда я оказывался рядом. Но один случай радикально изменил их мнение обо мне.

Со слов Лхалунга я знал, что караван отправляется не прямо на север, но скорее на северо-восток. Это было странное решение, потому что на сотни километров в этом направлении не было ни одного человеческого поселения. Однако демоны встречались, и поэтому я отправился в путь в полном ритуальном облачении, предчувствуя, что встреча с кем-то из нижнего мира неизбежна. Я должен был быть готов к немедленным действиям.

На пятый день путешествия, когда караван остановился и слуги принялись разбивать шатры для ночевки, я ощутил присутствие Пхаго, демона-свиньи. Он бывает опасен, но в основном для детей. Обычно они проходят в мир живых для того, чтобы ловить и поедать животных. В своей области существования они питаются друг другом. Но выглядят достаточно впечатляюще. Огромное свиное рыло на человеческом теле и копыта на всех четырех конечностях.

В сумерках эта тварь, перепугав весь караван, выскочила из ближайших кустов и, пронзительно завизжав, бросилась на Кхундглега, сначала прокусив ему ногу, а затем, когда он упал, попыталась вцепиться ему в шею. Все это происходило на глазах у десятков людей.

Едва Пхаго тронулся с места, я уже открывал проход, и, к тому моменту, когда свинья готова была вцепиться предсказателю в глотку, я отправил ее обратно в нижний мир. Не забыв добавить пару фокусов с молниями, фейерверком и жуткими завываниями.

Такрон прервал свой рассказ и принялся заваривать и разливать чай. Приготовив чай и добавив в него немного муки и сухого сыра, он продолжил рассказывать:

— После случая с Пхаго мое положение в караване очень серьезно укрепилось. Слуги, охотники и монахи тайком по ночам приносили мне подношения. На всякий случай, чтобы задобрить могущественного ламу-колдуна. Что до предсказателя, то он вообще отказывался трогаться в путь, если меня не было рядом верхом на яке. Поэтому я был вынужден постоянно носить свой ритуальный наряд и каждое утро освежать краску на лице.

Во время пути Кхундглег донимал меня религиозными диспутами, а я тем временем отращивал себе живот на обильных запасах монастырской пищи. Так прошло три месяца. За это время караван не встретил ни единого поселения, что было совершенно естественным для этой местности. Мы двигались на север-восток, в совершенно безлюдной области. Кроме того, насколько я знал, вскоре нам пришлось бы упереться в непроходимый горный хребет, где каждая гора была высотой не менее шести тысяч метров.

Шаг за шагом я начал подталкивать Кхундглега к мысли об изменении пути. Поначалу он активно сопротивлялся любому посылу об этом, но постепенно, по мере исчезновения запасов пищи, стал прислушиваться к моему мнению, которое я невзначай высказывал вслух. Тогда же я и выяснил, каким образом было определено место жительства очередного воплощения умершего ламы.

В день смерти ламы предсказатель, исполняя свой долг, вошел в состояние глубокого транса и обнаружил знак, указывающий на правильное направление поисков. Это был флюгер в виде птицы, показывающий на северо-восток.

Мне не составило большого труда переориентировать его на противоположное направление. День за днем я подталкивал его к выводу, что птицы, которых он мог наблюдать в весеннем небе, суть демонические создания и флюгер, на который он ориентировался, их воплощение в куске дерева. В то время как умерший лама был святой. Напрашивался очевидный вывод: появились новые знаки, требующие изменения маршрута.

Наконец Кхундглег объявил о дне нового предсказания, на котором он публично закрылся в шатре и вошел в глубокую медитацию для очередного поиска воплощения умершего ламы. Спустя несколько часов, выйдя из своей медитации, он объявил об изменении маршрута, чем вызвал откровенный восторг у всей обслуги.

Караван свернул на юг и уже через месяц наткнулся на крупное поселение фермеров и торговцев. Где и обнаружились целых четыре кандидата на воплощение ламы. Двое были отсеяны сразу ввиду врожденных дефектов головного мозга, но оставшихся двоих нужно было проверять на наличие знаков, указывающих на возможное воплощение. У одного было явное преимущество — необычный знак на теле…

— Такрон, пожалуйста, прекрати, — Эрик обхватил голову руками, — я думаю, что ты сейчас пытаешься разрушить мое представление о буддизме как о чем-то подлинном, существующим наравне с христианством и исламом.

— Вовсе нет. Ты ошибаешься, — невозмутимо возразил Такрон, — я говорю не о буддизме или ламаизме. Я рассказываю тебе об укладе жизни в ламаистском государстве. Я знаю точно, что Будда существовал и был праведником и человеком, достигшим высшей формы внутренней чистоты. С чего ты решил, что правление лам в Тибете — это то же самое?

— Но всем известно, что Далай-лама в изгнании — духовный отец всех буддистов.

Такрон громко и искренне расхохотался.

— Я бы не советовал тебе публично утверждать подобное где-нибудь на Шри-Ланке или в Таиланде. Отцом всех буддистов его, наверное, называют в газетах, или где-нибудь в ООН и, конечно, в ламаистских монастырях. В Китае, где буддизм — одна из основных религий даже среди коммунистов, нет такого мнения. Ламаизм много где распространен. Наверное, там он и «отец». Но я уже говорил тебе, что ламаизм, как одна из ветвей буддизма Ваджраяны — не то же самое, что государство под управлением лам. Тем более, что оно уже в прошлом. Ламаистское государство не возродится никогда.

— Хорошо, — Эрик примирительно махнул рукой. — Ты упоминал знаки, которые могут быть найдены на детях, воплощениях лам. Что это?

— У одного из мальчиков — претендентов на правой лопатке обнаружилось родимое пятно необычной формы.

— Пятно как у умершего ламы?

— Не думаю, что кто-то из каравана когда-либо рассматривал лопатку ламы. Пятно было у мальчика. Очень необычное.

— Но при чем здесь умерший лама? — Эрик почувствовал, что начинает испытывать раздражение.

— Лама, конечно, ни при чем. Но согласись, что родимое пятно необычной формы — очень сильный знак. Его нельзя игнорировать.

Эрик понимающе хмыкнул.

— И что, так происходило всегда? — спросил он Такрона.

— Более или менее похоже, — подтвердил шаман. — Кстати, этот мальчик все-таки был признан воплощением умершего, и, знаешь, я слышал, что он действительно вырос в очень добродетельного, умного и милосердного ламу. Кроме того, я знаю точно, он обладал очень сильными способностями к постижению Дхармы. Так что, может быть, это ламаистское предсказание работает. За почти тысячу лет правления Тибетом они могли освоить некоторые практики прорицания. И роль, которую я сыграл в этих поисках, могла быть каким-то образом учтена в этом действе.

Я просто рассказал тебе, что видел своими глазами. Очень часто случалось так, что выбранное воплощение умершего ламы, впервые попав в покои усопшего, знало такие детали о жизни или вещах ламы, которые просто знать не могло. Однако все это известно только со слов все тех же лам. Неплохо бы спросить Лугонга, как это возможно…

Эрик протиснулся под навес, прилег на свой лежак. Ночь уже полностью вступила в свои права, и тень фигуры Такрона, сидящего у костра, металась по тесному пространству между валунами, повинуясь языкам пламени. Он попробовал представить себе: смог бы он сам жить в горах отшельником, среди всей этой нечисти и диких зверей? В полном одиночестве. Может быть, и смог, если бы был шаманом.

— Такрон! — позвал он старика. — Я думал, что после воцарения буддизма в Тибете все шены, кто выжил, были изгнаны или сами ушли. Но, судя по твоим рассказам, их осталось немало.

— Большинство ушли, — подтвердил Такрон. — Однако за время сосуществования с шаманами в Тибете ламаизм впитал слишком многое из бон. Со времени первого Далай-ламы, особых гонений на шенов уже не было. Тем более, что сами буддисты вовсю принялись практиковать магию и шаманить. Для оставшихся шенов такое положение было достаточно благоприятным. Даже внешне ламы-колдуны, как я тебе уже говорил, копировали тибетских шаманов, включая ритуальную одежду, атрибуты и даже начесанные волосы. Некоторые из них даже не мылись, стараясь выглядеть дико и устрашающе.

— Все это никак не увязывается у меня с образом буддиста. И вообще с буддизмом, — сказал Эрик.

— Так было только в Тибете. В других странах, где есть общины и монастыри ламаистов, жизнь, как правило, строга, добродетельна и наполнена благочестивыми ритуалами. Ты не встретишь скачущего в диком танце ламу-колдуна, одетого в шаманские одежды и орущего заклинания в ночи.

Уже засыпая, Эрик тихо засмеялся, представив себе полицейских с дубинками, гоняющимися за бесноватым шаманом со всклокоченными волосами вокруг дацана в Дюссельдорфе.

Проснулся он на рассвете. Небо уже излучало светло-розовый свет, и ночные тени неохотно рассеивались, расползаясь за нагромождения камней, отколовшихся от скалы. Такрон мирно посапывал. Эрик вышел наружу и заметил, что в костре еще тлеют угли, присыпанные пеплом, а вокруг валяются полуобгоревшие толстые куски хвороста. Присев и всмотревшись в вытоптанные участки козьего пастбища, он обнаружил множество следов, с бороздками от когтей. Леопард. Судя по ширине следа — снежный барс. Эрик напрягся и принялся с тревогой оглядывать место их ночевки.

Стало неуютно. Он пришел к выводу, что Такрон всю ночь отпугивал хищника, пока он беззаботно спал. Взяв пустой котелок, он направился за водой к роднику, о котором ему вчера рассказал Такрон. Едва свернув за камни, Эрик присел от неожиданности и замер.

Среди зарослей корявых кустов, над лужей воды, в которой булькал родничок, стоял здоровенный снежный барс, глядя ему прямо в глаза. Пушистый длинный хвост толщиной с небольшое дерево бешено ходил из стороны в сторону. Зверь присел на задние лапы, готовясь к прыжку.

За спиной Эрика раздался невыносимо громкий ужасающий рев. Рефлекторно дернувшись чтобы обернуться, он зацепился ногой за каменный выступ и упал на спину, едва не потеряв сознание от страха. Сзади стоял Такрон. Быстро вздохнув, он издал еще один жуткий оглушающий рык и резко вздернул руки вверх. Барс жалобно мяукнул и, высоко подпрыгнув, исчез за кустами. Эрик лежал в полном оцепенении, пытаясь понять, чего он испугался больше: снежного барса или рева Такрона за спиной.

Такрон бросился вслед зверю и принялся что-то высматривать за кустами.

— Что… это было? — выдавил из себя Эрик, пытаясь встать на трясущиеся ноги.

— Это был голос страшного пожирателя снежных барсов, — довольно пояснил Такрон. — Я сам его придумал, тренируя нижнее дыхание и горло. Видишь, как эффективно. Этот кот всю ночь не давал мне спать, пытаясь добраться до свежего мяса. Я не хотел тебя будить, поэтому кидал в него горящие палки.

— Спасибо, — хрипло сказал Эрик, представив, чтобы с ним произошло, примени Такрон свой вокал среди ночи.

— И теперь мы знаем, как спускаться дальше, — выразил свое удовлетворение Такрон.

Эрик, все еще чувствуя слабость в ногах, подошел к кустам и глянул вниз. Между площадкой, где они находились, и следующей горой с плоской вершиной, существовала перемычка в виде голого хребта. Скорее всего, когда-то это был сплошной горный массив, но со временем более низкие горы, соединяющие два пика, подверглись эрозии и превратились в своего рода мост, между обоими скальными образованиями. Верхушка этой перемычки примыкала прямо к плоской вершине соседней горы, находящейся на расстоянии в несколько километров. Видимая западная сторона этой горы была покрыта растительностью, а значит, имела уклон, подходящий для спуска и, более того, у подножия переходила в высокий, покрытый деревьями холм.

— Там, где ты видишь деревья на холме, — указал пальцем Такрон, — находится убежище прорицателя. Нам нужно идти.

Собрались быстро и, навьючив на себя дорожные мешки, тронулись в путь. Спрыгнув на голую перемычку, испещренную следами животных, зашагали, постепенно поднимаясь к соседней вершине.

Передвигаясь в горах, достаточно сложно оценить перспективу расстояния, и предполагаемый короткий отрезок перехода превратился в утомительный подъем, длиной не менее пятнадцати километров. Подвергшийся эрозии хребет становился все круче. Заметив усталость Эрика, Такрон предложил сделать привал. Костер разводить не стали, решив обойтись без чая. Просто доели остатки кролика, запив водой из фляги.

Эрик растянулся на голых камнях и, достав свою головную палочку, принялся чесать голову.

— Посмотри, у меня получается? — обратился он к Такрону и принялся гримасничать, морщить и натягивать кожу на лбу. — Ну что, они шевелятся?

— Ты показываешь мне обезьянку? — добродушно усмехаясь, спросил Такрон.

Эрик вздохнул:

— Ну, хорошо, я еще научусь. Позднее…

— Ты зря тратишь время, — пояснил Такрон. — Когда меня нашел мой наставник, то он брил мне голову каждый вечер, густо мазал ее вонючей мазью и заматывал полотном целых два года. Если я скажу тебе, что входило в состав этой мази, то съеденный кролик будет выходить из тебя до конца дня со рвотой. Еще целый год, когда я уже начал обучение, он ежедневно втыкал мне китайские иголки по всей поверхности волосяного покрова головы. Почти все дни я проводил сидя в особом ящике, не пропускающем свет, с завязанными глазами и наполовину заткнутыми воском ушами.

Я должен был напрягать слух и слушать звуки, пытаясь определить, что их издает, одновременно создавая в сознании зрительную картинку. Вечерами наставник экзаменовал меня — что я слышал, как это выглядело и где находилось. Ночами я сидел в пещере с открытыми глазами и ушами и мой учитель, собирая доступные энергии, привязывал ощущения моей кожи головы к энергиям существ нижнего мира и духов, открывая узкие проходы и стимулируя чувствительность нервов на моей голове жуткого вида железными крючьями. Моей же задачей было совмещать телесные ощущения, звуки, издаваемые существами и зрительный образ. Только спустя еще год у меня появились первые волосы длиной меньше сантиметра. И ко всем моим заданиям добавилась практика эмоций тела. Одно только установление чувственной связи между эманациями существ и моими «вибриссами» заняло почти пять лет. Еще несколько лет я обучался собственно технике Видимого Проявления: открытие проходов, вызов, изгнание, ритуальные движения. Этому возможно научиться только в детстве. Тебе это ни к чему. В твоем случае лучше учиться чувствовать окружающее через печать Шенраба. Подумай над этим…

После получасового отдыха они поднялись и побрели вверх, направляясь к плоской вершине.

Эрик раздумывал над словами Такрона. Он уже давно заметил закономерность между ощущениями, которые вызывала печать, и происходящими с ним событиями. Только было неясно, почему в случае какой-нибудь опасности клеймо покрывалось инеем или разогревалось как печь. Может быть, дело было в том, кто или что представляло собою эту опасность. Эрик вспомнил, что когда он мерз, печать давала ощущение приятного тепла, но если было жарко, то легкую прохладу.

— Такрон, — обратился он к спине идущего впереди шамана, — у всех шенов Видимого Проявления такие волосы, как у тебя? Как живые?

— Нет, — не оборачиваясь и не замедляя шага, ответил Такрон, — у меня, наверное, такая особенность тела. Другие, конечно, также используют волосы — это наш очень важный атрибут. Но такая подвижность «вибрисс» только у меня.

Слово «вибрисс» он произнес с явным удовольствием. Было заметно, что старику нравилось это слово, равно как и «галлюцинация».

Идти стало заметно труднее. Перемычка поднималась к вершине под крутым углом. Эрик уже начал использовать руки, карабкаясь на четвереньках. Такрон же шел без видимых усилий, лишь слегка наклонив тело к тропе.

Взойдя на плоскую вершину, они спугнули большое стадо диких коз, которые в панике рванулись к правой кромке и ринулись в пропасть. Эрик подошел посмотреть и восхищенно уставился вниз. Все стадо, одна за другой, спускалось по практически отвесной скале, перепрыгивая с уступа на уступ, которые даже не были заметны глазу. Несколько минут — и козы скрылись в густых зеленых зарослях на дне ущелья.

— Жаль, что такое нам не под силу, — сказал подошедший Такрон и, глянув из-под ладони на солнце, добавил:

— Полчаса отдохнем и пойдем вниз.

Они прошли к противоположному краю и осмотрели место спуска. Довольно пологого, поросшего редкими кустами. Эрик решил, что особых проблем спуститься не возникнет. Тяжело, но можно будет также цепляться за кусты. Склон, длиной приблизительно в восемьсот метров, плавно переходил в густо заросший лесом и травами холм.

— Посмотри туда, где четыре высокие сосны, — показал рукой Такрон. — Видишь?

Эрик присмотрелся и кивнул.

— Между ними дом прорицателя.

— Дом? — переспросил он.

— Настоящий дом, — Такрон уселся на землю и, прислонив спину к камню, вытянул ноги. — Не дворец, конечно. В Тибете этот шен занимал одну из важных должностей при дворе Далай-ламы в Лхасе.

— Был дворцовым прорицателем? — спросил Эрик, усаживаясь рядом.

— Нет, — усмехнулся Такрон, — какая-то хозяйственная должность. Но несомненно, что дворцовый прорицатель пользовался его услугами. Как и любой дворцовый шен при династиях ценпо, он испорчен роскошью и властью. Мне он не нравится, однако, прорицатель очень сильный. Это, кстати, он предсказал оккупацию Тибета китайцами.

— То есть правительство Далай-ламы знало о грядущих событиях. Почему не подготовились?

— Конечно, подготовились, — насмешливо пояснил Такрон. — Сотни самых могучих лам-колдунов возвели вокруг Тибета стену непроходимых защитных заклинаний.

— Ну… тогда понятно, — также насмешливо протянул Эрик.

— Откровенно говоря, считать китайское присутствие в Тибете оккупацией не очень правильно, — жмурясь на солнце, сказал Такрон. — Почти все время своего существования ламаистское государство считалось частью Китая. Достаточно независимое, но китайский наместник всегда присутствовал. Сначала был монгольский, конечно. Но учитывая, что монголы в то время завоевали Китай, то в любом случае китайский. С началом большой войны в сороковых годах, когда Китай воевал с Японией, ламы решили воспользоваться моментом и выгнали китайского наместника.

— Судя по тому, что ты сказал, — подумав, спросил Эрик, — китайцы, точнее, государство КНР, имело какое-то право занять Тибет. Почему, в таком случае, ты убил тех китайских солдат?

Такрон лениво приоткрыл один глаз.

— Эрик, я почувствовал вооруженных людей, идущих убить меня. Я знал, что они это сделают, и успел подготовиться. Может быть, это был отряд, ищущий бонские артефакты, может просто обычные мародеры. Как только я почувствовал их намерения, я сделал то, что умею делать. Это не было правильным деянием, но я поступил бы так в любом случае. И я выкупил то, что сделал. Я ушел из Тибета не потому, что его оккупировали китайцы, но потому, что погибли солдаты регулярной армии. И меня бы все равно нашли. Мое предназначение — исполнять волю Шенраба и практиковать, а не прятаться ради животного желания просто выжить.

— Я подозреваю, что ты, наверное, не принес бы себя в жертву ради спасения других людей? — отстраненно спросил Эрик.

— Я отлично понимаю подтекст твоего вопроса и отвечаю тебе: «Нет».

— А если… — начал было Эрик.

— Нет, — твердо перебил его Такрон. — Ты хотел спросить: «А если бы это был твой ребенок или очень близкий друг?» Ответ тот же: «Нет». Ты еще не избавился от сумрака в своем сознании и пытаешься использовать неуместную мораль для оценки поступков. Если на нас покатится горный обвал, я, безусловно, сделаю попытку схватить тебя за руку и вместе с тобою отпрыгнуть в сторону. Не оценивая морально свое действие. Но если где- то в городе мы будем переходить дорогу и я увижу грузовик, на большой скорости несущийся на тебя, я не сделаю попытки отбросить тебя с дороги и подставить свое тело. Также не задумываясь о моральной стороне своего поступка. Скорее всего, я просто громко закричу. Что касается детей, то истинным шенам Тонпа Шенраб запретил иметь собственных. Потому что все люди — забота шенов. Предпочтений быть не может.

— И все-таки, — продолжал настаивать Эрик, — если бы у тебя был ребенок, встал бы ты между ним и леопардом, чтобы спасти его жизнь ценою собственной?

— Нет. Я бы убил леопарда или прогнал его. Даже не раздумывая о том, спасаю я жизнь ребенка или нет. В этом бы не было ничего морального. Обычная человеческая реакция. А теперь ты скажи мне — отдал бы ты жизнь за своего ребенка, точно зная, что тот, повзрослев, станет жестоким садистом и будет наслаждаться потрошением людей глухими темными ночами?

— Ну, таким способом можно оправдать любое зло, пытки и убийство, — угрюмо произнес Эрик.

— Я тебе уже объяснял, — разочарованно покачал головой Такрон. — Нельзя убивать и мучить людей. Подобные поступки наносят непоправимый вред тебе самому и разрушают твое собственное сознание. Не нужно придумывать никакую мораль. Потому что она имеет свойство раздваиваться и отбрасывать тени.

— Я не понимаю тебя…

— Моральные принципы одинаковы у всех народов, — терпеливо продолжил Такрон. — Не убивать, не красть, не мучить себе подобных. Умирая от голода и будучи не в состоянии работать, ты крадешь кусок лепешки у торговца на рынке. Ты никогда не признаешь свой поступок аморальным, потому что тебе нужно выжить. Это и значит, что свой поступок ты совершил в моральной тени. Или использовал понятие двойной морали.

— А убить человека, пытающегося отнять твою жизнь? — едко спросил Эрик. — Как ты сделал когда-то? Это морально?

— Конечно, нет, — хмыкнул Такрон. — Для меня убийство не может иметь оправданий. Но я шен и, как уже говорил тебе, сделал то, что сделал, не оправдывая себя. И я заплатил за это. Будь я обычным человеком, то мне следовало бы попытаться убежать или просто умереть. Это было бы морально, хотя я и не люблю это слово. Если я правильно помню, ваш Христос поступал так… морально. За это, люди, существовавшие в моральной тени, прибили его гвоздями к деревянному кресту.

— Я знаю точно, что Лугонг убил очень много людей, — не сдавался Эрик. — Но он ведь шен.

— Лугонг — это не я, ты не Такрон, я — это не ты. Он идет своей дорогой, и все, что он делает, касается только его самого. И знаешь, меня не покидает чувство, что ты непрерывно пытаешься решить для себя: что такое мы, шены? Зло или не зло. Тебе следует перестать это делать, ты засоряешь свое восприятие жизни. Скажи, к какой стороне этой самой морали ты относишь существования себя самого и свои поступки? Ко злу или к добру?

— Ну не ко злу точно, — пробурчал Эрик.

— Если ты не зло, то поступай так, как тебе свойственно, и прекрати это самопоедание. Перестань оценивать поступки других и следи только за своей тропой.

Такрон спокойно откинулся спиною на камень.

Эрик попытался обдумать услышанное, но ответа найти не смог.

— Вы какие-то ненастоящие шаманы, — наконец сумел он сформулировать фразу. — Ты и Лугонг… Вы разговариваете так… Как не люди, живущие в пещерах и совершающие первобытные обряды, но как… не знаю… словно вы преподаватели из колледжа.

Такрон рассмеялся.

— Что касается Лугонга, то его можно назвать преподавателем. Насколько я знаю, он даже посещал университет. Не понимаю зачем, может из любопытства. Я же в детстве обучался в монастыре и, позднее ходил на монастырские курсы для мирян. Это выглядело как обучение… наверное, такое же, как в ваших колледжах.

В этом «колледже» занятия вел лама Тшенгдэн, человек не просто энциклопедических знаний, но и огромной психической силы, полученной им в результате многих лет беззаветного следования Дхарме и практике йоги. Я многому у него научился, несмотря на то, что был взрослым шеном и магом.

Тшенгдэн знал, кто я такой, и ни разу не завел об этом речь. Наоборот, он всегда предпочитал занятия со мной обществу других учащихся. Я скажу тебе больше — положение этого ламы в иерархии монастыря было таково, что даже самые важные монастырские и заезжие чиновники склонялись в поклонах и усердно бились головой о землю, если он проходил мимо. Это был воистину просветленный и наполненный внутренней силой буддист. Он даже открыл мне глаза на такое явление, как телепатия. Да, я знаю это слово.

Нить Шенраба позволяет передать и почувствовать эмоцию или смутный образ, который еще нужно суметь правильно истолковать. Тшенгдэн же с легкостью передавал мне тексты с расстояния в несколько километров, которые я записывал. Он научил меня некоторым медитативным приемам, чтобы я мог получать его послания. Когда мы встречались с ним и сравнивали наши записи, то они совпадали буква в букву. Он говорил, что я отлично принимаю, но передавать сам почему-то не могу. Ко всему прочему, сам лама относился к этой практике как детской забаве, не представляющей ценности для буддиста. Главным для него всегда оставалось забота о собственной внутренней чистоте и достижение состояния Будды.

Так что, кроме лам-чиновников и лицемеров, погрязших в роскоши, в Тибете жили и практиковали и настоящие последователи учения Будды.

Кроме того, всегда полезно знать, что происходит за стенами твоей пещеры. Я могу разговаривать на шести языках, изучал астрологию, астрономию, историю религий, математику и даже немного физику. Хочешь, я нарисую тебе, как устроена ядерная бомба?

Эрик лег на землю, закрыл глаза и засунул пальцы в уши.

— Я хочу просто поспать десять минут.

Такрон разбудил Эрика через час, и они начали спускаться к ярким, сверкающим на солнце краскам растений холма у основания горы. Склон оказался жестким и каменистым. Приходилось двигаться очень осторожно, переступая ногами вниз и цепляясь руками за выступы породы и редкие кусты. Когда они оказались на границе густо заросшего лесом холма, кожа на руках Эрика была содрана до крови. Такрон предложил ему помочиться на ссадины, но тот просто замотал ладони тряпкой.

Они вступили под покров листвы и хвои и начали продвигаться к высоким соснам, видимым даже сквозь густые заросли. После тусклых красок горных склонов глаза жадно впитывали сочную зелень леса, травы и цветущих кустарников.

— Я уже предупредил тебя насчет некоторых странностей этого человека, — остановившись перед поляной, огражденной подстриженным забором из туи и сладко пахнущих цветов, сказал Такрон. — Обязательно поклонись ему и покажи уважительное отношение. Его зовут Тхуптэн.

Эрик молча кивнул.

Они вышли на ухоженный плоский участок холма, по периметру которого были разбиты клумбы с орхидеями, розами и необыкновенной красоты бледно-фиолетовыми цветами. Между высокими молодыми соснами стоял аккуратный побеленный домик, крытый глиняной черепицей с окнами, в которые было вставлено настоящее стекло.

Посреди поляны, вальяжно развалившись в ротанговом кресле, сидел полный человек, одетый в шелковый золотистый халат, вышитый изображениями драконов, шелковые же широкие штаны и кожаные красные сапоги. Руки человека были сложены на животе. На сцепленных между собой пальцах сверкали перстни. Вид мужчины был настолько неуместен, что Эрик едва сумел подавить приступ смеха. На правом краю поляны был установлен настоящий глиняный тандури, в который закладывал дрова молодой непалец в традиционной одежде.

Эрик, подражая Такрону, принял торжественный вид и, держась на шаг позади шена, подошел к прорицателю.

Оба почтительно поклонились.

Прорицатель приоткрыл глаза и, не вставая, небрежно кивнул Такрону. Лениво перевел взгляд на Эрика. Целую минуту смотрел прямо ему в глаза. Тот из какого-то упрямства, а может быть, раздраженный этим разодетым павлином, не моргая уставился в его узкие глаза, блестевшие между жирных век. Затем началось уже знакомое дурацкое представление. Щеки шамана побледнели до синевы, и он попытался вылезть из кресла. С третьей попытки ему это удалось, и упитанная тушка бухнулась перед ним на колени, уткнувшись носом ему в ноги.

Эрик, взглянув на Такрона, увидел неподдельное изумление на его лице.

— Что за ерунда опять? — обратился к нему Эрик.

Такрон растерянно пожал плечами и спросил что-то у лежащего в ногах прорицателя. Тот в ответ разразился какой-то длинной торжественной тирадой. В этот момент Эрик почувствовал, как сзади ему в ноги уткнулось еще одно лицо. Обернувшись, он увидел, что за его спиной распростерся молодой непалец, занимавшийся тандури. Судя по следу на поляне, к Эрику он полз на коленях.

— Хватит! — громко закричал Эрик. — Вы, придурки, прекратите это…!

— Господин! Господин! — простонал прорицатель. — Наконец-то, свершилось! Много лет я ждал вашего прихода! Простите, что не сразу узнал!

Увидев, что Такрон ему подмигивает и делает странные знаки, Эрик властно и громко сказал:

— Встань! Тебе говорю! — и глянул на Такрона, который одобрительно закивал. — И ты, который сзади, тоже встань!

Такрон таким же властным тоном что-то сказал, обращаясь к молодому парню на непали.

Тхуптэн, шумно дыша, с трудом поднялся на ноги и встал, сложив руки на животе и опустив голову.

Эрик вопросительно посмотрел на Такрона — «что дальше?»

Такрон повелительным тоном заговорил, видимо, на тибетском, и растянул свою речь на целых пять минут. Пока он что-то вещал прорицателю, тот склонял голову все ниже и ниже. Обернувшись, Эрик заметил, что молодой непалец, не вставая с колен, уползает куда-то в кусты.

Решив, что Такрон дальше разберется сам, он завалился в кресло прорицателя и едва не застонал от удовольствия. Изнутри кресло было выстлано мягкими пуховыми подушками, обшитыми шелком. Рядом мгновенно появился непалец и закутал его ноги мягким одеялом. Еще мгновение — большая деревянная чаша с горячим пивом оказалась в его руках. Сохраняя важный вид, принялся неторопливо прихлебывать.

Наконец Такрон, закончив разговор, повернулся и подошел к креслу. Прорицатель, кланяясь в сторону Эрика, засеменил спиной к дому и исчез за дверью.

— Что поведал тебе этот низкорожденный, о Такрон? — высокопарно спросил слегка захмелевший Эрик.

Такрон рассмеялся и, забрав у него чашу с пивом, уселся рядом на землю. Выпив пиво до дна, сказал:

— Он видел тебя в своих видениях много раз. Он считает тебя посланцем Шенраба, его подлинным сыном. Это необычно. Тхуптэн действительно очень сильный прорицатель, но для него ты как сам Шенраб. В его видениях ты должен вернуть подлинную силу его линии. Не понимаю, что это значит.

— А я понимаю, — икнув, сказал Эрик. — Я должен вручить ему четки Дропа. Артефакт его линии, утерянный тысячи лет назад. А этот парень должен был стать его учеником, но из-за отсутствия способностей стал просто слугой. Хотя его отец тибетец.

Такрон подозрительно вгляделся в лицо Эрика.

— Ты пьян? Как ты можешь это знать?

Тот пожал плечами:

— Как то все это пришло мне в голову, прямо сейчас. И еще: он не может мне прорицать. Сила Дордже ослепляет его. Но тебе он сможет напророчить. Вас, истинных шенов, осталось семнадцать человек. Пять из них умрут в течение месяца. Ты обманул меня там… в деревне. Нить Шенраба не может проходить между областями существований. Я вышел сам…

Он неожиданно заснул.

Такрон в замешательстве остался сидеть у кресла.

Эрик открыл глаза и еще несколько минут лежал, глядя в сереющее небо, в котором постепенно растворялось его сновидение. Он шел по кромке все того же оврага, приближаясь к величественному мосту, отделанному красно-коричневой плиткой, с высокими перилами, украшенными замысловатым разноцветным орнаментом. Над мостом парили огромные птицы. Кто-то шел рядом с ним и говорил какие-то удивительные и интересные слова. Слова, которые он всегда забывал, когда просыпался.

Эрик вздохнул, приподнял голову и увидел, как непалец сооружает шатер из плотной шерстяной ткани рядом с домом прорицателя. Наверное, для гостей. Топка печи светилась изнутри приятным темно-красным светом. Такрона не было, и, судя по глубоким сумеркам, он, скорее всего, находился в доме Тхуптэна. Наверное, идет обряд прорицания. Эрик встал и потянулся. Такой гедонист, как этот гадатель, наверняка устроил себе какой-нибудь душ поблизости. Было бы неплохо принять ванну.

Он подошел к парню, возившемуся с шатром. Тот, увидев его, быстро подбежал и поклонился.

— Мыться, мыться, — стараясь говорить максимально четко, произнес Эрик, для наглядности потерев себе лицо, грудь и руки. — Вода, мыться.

Парень радостно закивал и побежал за дом, жестами призывая его следовать за собой. Наверное, понял. Эрик прошел за ним и обнаружил, что за домом прорицатель устроил себе отличную купель. Прямо у склона холма была вырыта просторная яма, выложенная изнутри глиняной плиткой, в которую стекал небольшой ручей, струившийся из-под поросшего травой и мхом камня. В верхней части этой купели было проделано круглое отверстие водоотвода.

Непалец убежал и снова появился из-за дома. Подошел к Эрику и протянул ему полотенце и кусок серого мыла. Тот быстро разделся и плюхнулся в воду. От ледяной воды перехватило дыхание. Печать на груди начала разогреваться. Подпрыгнув и усевшись на край купели, Эрик наскоро намылился и снова бросился в воду. Вода уже казалась почти теплой. Закончив барахтаться в этом бассейне, он вылез и вытерся. Одеваясь, заметил, что из кармана штанов выпали четки, блеснув голубой нитью. Он поднял артефакт и неожиданно вспомнил, где он видел этот странный цвет. Из такого же материала была изготовлена половина одного из жезлов Дордже.

Эрик вернулся на поляну в тот момент, когда дверь дома открылась и на пороге показался Такрон с прорицателем. Медленно подошел к ним и взглянул на Такрона. Тот утвердительно кивнул. Взяв четки обеими руками, Эрик молча протянул их Тхуптэну. Прорицатель дрожащими руками принял это сокровище и, прижав ко лбу, медленно опустился на колени. Закрыв глаза и ритмично раскачиваясь, он начал негромко читать какую-то мантру. Эрик с Такроном отошли и уселись у костра, который уже успел развести расторопный непалец рядом с тандури.

— Как ты узнал о смерти шенов и об остальном? — спросил Такрон.

— Не понимаю, — Эрик покачал головой. — Как будто внутри меня лопнул какой-то пузырь и появились эти слова.

— Ты пытаешься как то научиться управлять печатью?

— Я пробовал много раз, но безуспешно. Я могу только чувствовать его реакцию на происходящее: плохое или хорошее, но только тогда, когда это событие уже происходит. Лугонг верно сказал, что я просто сосуд.

Непалец принес им две большие чашки с имбирным чаем. Эрик посмотрел на дом и увидел, что прорицатель уже скрылся внутри. Такрон, проследив за его взглядом, усмехнулся:

— Мы его больше не увидим. Всю ночь он будет совершать свой обряд возвращения и очищения амулета.

Такрон сделал большой глоток чая.

— Если бы у тебя в запасе была вечность, ты научился бы владеть печатью, очистив свое сознание.

— Я часто слышу от тебя — очистить сознание. Ты говоришь о просветлении? — спросил Эрик.

— В каком-то смысле да, но здесь не все так просто. Просветление — слишком расхожее слово, под которым каждый понимает что-то свое.

— Что же понимают истинные шены в просветлении?

— То, что и должно понимать, — невозмутимо ответил Такрон. — Человек, рождающийся на земле, приходит просветленным из области перерождения. Жизнь среди людей постепенно затемняет сознание шелухой обыденной жизни, страстями и желаниями, подчас глупыми наставлениями родителей или требованиями самого общества. Те, кому посчастливилось с детства попасть в обучение к наставнику-бонцу, в настоящий буддийский монастырь или даже в христианскую общину, имеют больше шансов сохранить сознание в чистоте. Отринув все вредное, что есть в мире живых: стремление к богатству, тщеславие или честолюбие, любовь, упоение властью, желания тела.

В этом смысле шены имели преимущество. Ребенок, попадая в обучение, имел больше шансов сберечь изначальную форму нетронутой, потому что его тело и сознание было полностью занято практикой. Когда ученик начинал учиться управлять инструментом, данным ему при рождении, соприкасаясь с энергиями областей существования и их обитателей, то места для накипи переживаний и словесной шелухи обыденной жизни уже не оставалось. Единственный порок, к которому всегда были склонны шены и который погубил нашу традицию — это упоение собственной силой.

— Я много слышал о практике Дзогчен, которая легла в основу школы Ньингма. Это же часть бонской доктрины. По-моему, ты говоришь об этом, — вставил Эрик.

— Да, доктрина — это очень впечатляющее и красивое слово. Ты отчасти прав, потому что это Дзогшен. Если дословно, то в традиции Ньингма это значит «достижение изначальной формы». Великий Падмасампхава, Второй Будда, сын мастера бон Дранпа Нампха, соединил две традиции в одну, и считается, что его деяние было основой слияния двух противоборствующих учений в одно — Ньингма.

— У меня была возможность познакомиться с этим предметом, — заметил Эрик. — По сути, буддийская Дхарма и бонский Дзогчен — это один и тот же способ просветления. Только буддисты исходят из того, что человек изначально «не просветлен», но в процессе практики он сможет взобраться на вершину, оставив внизу все то, что ты называешь мусором сознания. Практика Дзогшен подразумевает, если использовать эту же аллегорию, схождение человека с горы, оставляя на вершине страсти, желания и страдания, к подножию, где он появился в мире живых в изначальной, ничем не замутненной форме. На мой взгляд, это одно и то же.

— Да, аллегория, аллегория, — посмаковал Такрон и это слово. — Тебе бы быть ламой. Но истинные шены понимают все буквально, потому что несут в себе подлинное знание от Шенраба Мивоче. «Дзог» для них значит «завершенный» или «совершенный». Добавь сюда слово «шен». И, кстати, ты упомянул о страдании. Большинство людей избавление от страданий часто связывают с учением Будды. Верно?

— Допустим, — немного подумав, уклончиво произнес Эрик.

— Какое же страдание имеется в виду, от которого люди так хотят избавиться?

— Ну, наверное, желания, сомнения, неудовлетворенность собой…

— Как насчет грызущего чувства голода при полном отсутствии еды, постоянной боли и невозможности пошевелиться, если сломана шейка бедра? Или ежедневные побои, пытки или непрерывный адский труд крестьянина, от которого ломит и разрушается тело? Эти виды страдания тоже считаются?

— Да, — уверенно ответил Эрик, — это тоже относится.

— Разве возможно в мире живых избавиться от этого вида страданий? Если ты не чувствуешь боли, не испытываешь чувства голода, не работаешь до седьмого пота, то у тебя не возникнет ни желаний, ни сомнений, ни даже мыслей. Это значит, что ты полностью просветлен и, скорее всего, умер окончательной смертью. Нет тела, нет страданий. Как только сознание избавляется от всех телесных сигналов, человек просветляется и умирает. Любое тело, не подающее и не получающее сигналов, разрушается и умирает. Значит, полное просветление связано со смертью.

— Ты просто морочишь мне голову! — сердито сказал Эрик.

— Нет, это просто мое мнение о просветлении и страдании, — рассмеялся Такрон. — И, к тому же, как возможно существование в мире живых без страдания тела от работы и боли?

Тем временем слуга Тхуптэна, притащив огромное серебряное блюдо, принялся доставать из тандури куски запеченного в гранатовом соусе цыпленка. Выложив ароматно пахнущие ломти на поднос и, поставив его на низкий столик, он добавил деревянные чашки с соусами. Пыхтя от усердия, непалец подхватил столик и переставил его к Эрику и Такрону.

Оба с жадностью принялись за еду.

— Я часто думаю, — прожевав и проглотив первый самый вкусный кусок, сказал Эрик. — Когда умирает истинный шен, маг или такой как ты, они сохраняют свои способности там, в мирах посмертия?

Такрон ответил не сразу. Доел свою порцию, аккуратно вытер руки о полотенце, лежавшее на краю подноса, не спеша сделал глоток чая.

— Да, истинный шен сохраняет, — медленно произнес он. — Чем дольше практика, тем больше возможностей у шена сохранить проекцию эмоций тела в своем сознании. Если ты соблюдал образ жизни, соответствующий заветам Шенраба, то ты просто уходишь в область дэвов, даже если рядом нет шена Бытия. Но бывает так, что, проживая жизнь, даже истинный шен допускает фатальные ошибки, исправить которые у него нет возможности. Но и тогда у умершего шамана есть сила бороться в мирах посмертия за проход к выбранной им области.

Потому что, в отличие от демонов нижнего мира, у шена другая природа энергии. С ее помощью можно побеждать. У сошедших с пути, магов крови, шансов нет. Природа их силы происходит от энергии демонических миров. Но они делали и делают свой выбор еще при жизни.

Оба в молчании закончили ужин. Затем Эрик встал и направился к шатру. Он заметил, что в последние дни сонливость, как какая-то болезнь, начала накатывать на него в самое неподходящее время, принуждая лечь и погрузиться в дрему. Будто он не в Непале, а в Африке, укушенный мухой Цеце. Зайдя в шатер, он заснул, еще как следует не устроившись на мягком индийском ковре.

Проснулся он среди ночи. В шатре горели четыре свечи, установленные на металлическую треногу. Такрона не было. Выйдя наружу, Эрик обнаружил его сидящим у ярко горящего костра. Такрон бездумно смотрел в огонь, по его лицу мягко скользили отблески пламени. Эрик тихо уселся рядом.

— Тридцать лет назад прорицатель дал мне видение, — неожиданно заговорил Такрон, не отводя глаз от огня. — Я говорил с Шенрабом в большом тронном зале. Зал поражал своим роскошным убранством, и мои глаза слезились от сверкания драгоценной отделки. На невероятной высоте купол потолка сходился четырьмя золотыми огромными лепестками в центр, где горела ярким светом пятиконечная звезда. Словно перевернутый бутон лотоса, опирающийся на колонны, отделанные драгоценными камнями. Пол был выложен мозаикой изображавшей руны и символы Бон.

Посреди зала возвышался огромный трон, целиком сделанный из золота. На троне сидел Царь Шамбалы, держа в левой руке свой посох, и строго смотрел на меня. С обеих сторон трона стояли Гаруды, хлопали крыльями и злобно царапали пол своими когтями. Я подошел к Тонпа и с поклоном опустился на колени.

— Шен! — Тонпа Шенраб легко ударил меня кончиком посоха по левому плечу. — Тебе не следует брать ученика, твоя линия должна закончиться.

— Почему, Господин? — спросил я.

Тонпа Шенраб улыбнулся мне и… исчез.

Такрон оторвал взгляд от огня и лег на спину прямо на землю.

— Почему, Такрон? — спросил его Эрик.

— Я долго думал над этим, — ответил тот. — Осознаю, где-то глубоко внутри: за эти тысячи лет шены совершили столько отвратительных деяний, что Учитель решил забрать свои дары.

— Я не понимаю, — задумчиво сказал Эрик. — Ты сам говорил мне, истинные шены не творят зла, и даже наоборот. Я же сам видел.

— Четыре Пути Причины были принесены в дар всем шенам. Однако, нет такой линии, которая не запятнала бы себя кровью и некромантией, хотя бы раз. Сейчас, ты сам это сказал, осталось только семнадцать шенов, твердо следующих путям, указанным Тонпа Шенрабом. Но сотни других творят невообразимые мерзости, упиваясь своей силой и способностями. У моего наставника до меня был еще один ученик. Сейчас он в Бутане, практикует вызывание демонов по заказу и вовсе не для развлечения. Конечно, ему перестала быть доступна высшая магия Видимого Проявления, но в любом случае, он принадлежит к моей линии. Я думаю, что замысел Учителя заключается в том, что истинные шены должны прервать свои линии. Тогда все оставшиеся шаманы постепенно выродятся до состояния, в котором они находились до прихода Шенраба.

Для нас могут пройти века, но для Тонпа время течет по-другому. Это может быть лишь мгновением в его жизни.

Эрик некоторое время молча сидел, пытаясь осмыслить сказанное Такроном.

— А знаешь, — вдруг сказал он, — там, в моих снах, я часто вижу огромных красивых птиц. Может быть, это Гаруды?

— Да, это должны быть Гаруды — подтвердил Такрон. — Если тебе снится нижний мир, то другие птицы там просто не летают.

Эрик последовал примеру Такрона и тоже улегся на спину, глядя на звездное небо.

— Я давно хотел тебя спросить, — произнес он. — Если для индуистов и буддистов колесница перерождений является глобальным понятием цикла жизни и смерти всех миров существования, то для вас, шенов, это просто одна из областей посмертия, созданная Шенрабом. Так?

— Верно, — донесся до него голос Такрона.

— Что же происходило в этих неразделенных мирах, до Шенраба? Куда уходили мертвые?

— Если честно, — осторожно ответил Такрон, — то меня в то время в мире живых не было. Но я полагаю, что плоть умерших сгнивала, а их души просто слонялись без дела по всему Тибету.

Сначала Эрик не понял. Но затем громко рассмеялся. Его смех подхватил Такрон.

— Ну а если серьезно? — отсмеявшись, спросил он.

— Хорошо. Я скажу тебе, что слышал от наставника и других шенов. До появления Шенраба не существовало ни праведников, ни грешников, ни кармы. Люди просто жили в своем физическом облике, внешне и внутренне отличаясь от животных, демонов и дэвов, но вынужденные делить пространство с этими созданиями. Миры существований не являлись одним целым, но как бы накладывались друг на друга большими участками, что обеспечивало полную проницаемость границ всех областей существования. Шаманы того времени владели некоторой силой, и иногда им удавалось направлять умерших в область обитания дэвов. Но продолжить посмертное существование доводилось не многим. Сознание умершего обычно пожиралось демонами или разрушалось под воздействием энергии дэвов. Которые, кстати, часто являлись причиной смерти живых, даже не замечая случившегося.

Тонпа Шенраб, разделив миры и создав отдельную область для просветления человеческих душ, запустил вращение земной оси, проходящей через центр его царства Шамбалы, используя силу Истинного Дордже. Начался круговорот перерождений для людей, и жизнь здесь, в Гималаях и ближайших районах земли, пошла по новому пути.

Отголоски событий того времени, когда Шенраб изменил миры существования, часто встречаются в индуистском эпосе. Битвы героев с демонами, возвышение асуров и нагов, падение множества дэвов или превращение их в человекоподобных богов.

— Индуисты и буддисты считают, что в круговорот сансары включены все существа, всех миров.

— Пусть считают. Мы же не индуисты, — равнодушно ответил Такрон. — Колесница перерождений и область перерождения только для людей. И то не всегда. Это место, до которого можно просто не добраться.

Такрон замолчал, видимо устав от своей речи, но упоминание земной оси Эрика очень заинтересовало.

— Значит, земная ось была в неподвижности до деяния Шенраба? — спросил он. — Что она вообще из себя представляет?

— Это поток энергии, который поддерживает жизнь и сознание всех живых существ на земле, всех миров существования, прошлого, настоящего и будущего, — ровным голосом выдал Такрон заумную сентенцию. — Когда вращение оси останавливается, происходит смешивание реальностей. По-вашему — Конец Света, который случается через определенные промежутки времени. Гибель доминирующего типа цивилизаций, изменение сознания и формы живых существ.

— Это… — решил уточнить Эрик. — Как гибель динозавров? Или, я читал, предшествующих цивилизаций: лемурийцев или гипербореев?

— Не уверен, что полностью понимаю, о чем ты говоришь, — лениво ответил Такрон. — Но интуитивно чувствую, что твои слова очень близки к тому, что я сказал. Да, интуитивно. Отлично звучит.

«Еще одно красивое слово», — подумал Эрик с некоторой досадой.

— Символ Дордже — это подсказка, — Такрон немного взбодрился. — Так выглядит ось земли, если бы ты мог ее видеть и смотрел на нее из космоса. Шенраб запустил ось против солнцеворота. До его появления ось вращалась в направлении движения солнца, пока не остановилась. Когда она остановилась, области существования, да и сама реальность начала смешиваться и изменяться.

— Кто же запускал эту ось до Шенраба?

— Я не знаю, — Такрон приподнял голову и удивленно посмотрел на Эрика. — Это происходило десятки или сотни тысяч лет назад. Мы можем лишь угадывать, насколько близко затухание движения оси. По преобладанию тех или иных символов свастики в мире. Судя по тому, что правосторонняя буддийская свастика сейчас доминирует — остановка оси близка. Но это может произойти через десять лет или через тысячу. Поэтому я предлагаю тебе считать все, что я сказал, просто гималайской сказкой и никогда не думать об этом. Я отношусь к этому как к отвлеченному понятию, не имеющему отношение к моей жизни и тому, что мне следует делать. Гораздо полезней практиковать Дзогшен.

— Мне непонятно, как это могло происходить, — не унимался Эрик. — В смысле, на практике. Я еще могу понять, как ты делаешь то, что делаешь. Или Лугонг… Как Шенраб запускал или перезапускал земную ось? Извини, не понимаю… Ты говоришь так, будто речь идет о физическом действии… Что он делал? Руками или магией…

Такрон терпеливо поднял голову и осмотрелся.

— Самым лучшим ответом было бы, что это тайна доктрины бон… — Такрон оперся на правую руку и обреченно вздохнул. — Хорошо, я попробую объяснить. Видишь, за печью тележка для дров с двумя колесами?

Эрик кивнул.

— Это выглядит достаточно просто, — сказал Такрон таким тоном, будто разговаривал с ребенком. — Колеса надеты на ось. Видишь торец оси?

Эрик снова кивнул.

— Теперь представь, что палка оси этой тележки не округлая, но состоит из четырех граненых ребер. Что ты увидишь на торце?

— Я увижу крест или символ Дордже, — подумав, ответил Эрик.

Такрон с облегчением продолжил:

— Если поместить Дордже в поток энергии оси, то его размеры и форма полностью совпадут. Можно замедлять, останавливать или раскручивать в противоположную сторону земную ось. Конечно, если ты обладаешь Магической Силой Шенраба. Так я это вижу. Больше ничего не спрашивай про земную ось, мне нет до этого никакого дела…

Закрыв глаза, Такрон снова улегся на землю.

Но Эрик, не чувствуя ни малейших признаков сна и выждав небольшую паузу, снова спросил:

— Такрон, можно задать еще один вопрос?

— Последний? — сонным голосом пробурчал Такрон.

— Да, последний, — поспешно сказал Эрик. — Я знаю, что в буддизме Хинаяны нет понятия души, согласно высказываниям самого Будды. Есть набор «переменных»: тело, чувства и желания, восприятие, осознание, умственное конструирование. Что же тогда уходит в миры посмертия? И что вселятся в новое тело при перерождении? Существует ли понятие души в ламаизме?

— Это три вопроса, а не один! — заметил Такрон. — Внутренняя структура человека не меняется многие тысячи лет. Можно создавать новые религии, понятия, философские концепции, отрицать бога, принимать дьявола, не верить в посмертие, создавать новых богов. Но все это никак не меняет суть того, чем мы являемся. Можно принимать или отрицать существование души и говорить об умственном конструировании или о том, что «Я — это не то, а это» — все это тени внутри нас, которые часто сгущаются во мрак, скрывающий человеческую суть. Иногда это хуже, чем жажда богатства, убийства или власти. Все, что перечислил Будда — это душа. Все, что ты сам туда добавишь — это душа. Душа — это ты.

После смерти твое тело, оставив плоть в мире живых, сольется сутью своих энергий вместе с остальными «переменными». Этот клубок Тебя и будет перевоплощаться, разрушаться или наслаждаться небесами. Ты же понимаешь, почему важно содержать свое тело в полном порядке? Все его внутренние ощущение вольются в твою душу неотделимой частью. Если ты умер, страдая от невыносимой телесной боли, то эта боль будет с тобою вечность, не позволяя тебе очиститься для небес или перерождения. Если твое сознание занято тенями определения самого себя, тебе никогда не достичь изначальной формы и самое лучшее, что тебя ждет — это бессмысленное блуждание в демонических мирах посмертия…

— Точно! — не удержался Эрик. — Возможно, что в этом и заключается сакральный смысл самых ужасных пыток и казней, которые придумали люди. Уходя в посмертие с невыносимой болью, ты обречен на эту боль, может быть, навечно…

Ответом ему было размеренное дыхание Такрона.

Он еще долго лежал, глядя на звездное небо, и раздумывал над тем, что случилось с ним в последние месяцы. Вспоминал о том, как заразился глупой идеей бессмертия для своего тела, какой пережил кошмар тогда, во время обряда. Свои мучительные перепады настроения и боязнь всего на свете, страдания, которые в детстве причиняли ему слова и поступки одноклассников и учителей. Трудно было представить, что это и был он сам.

В памяти возникло лицо матери. Сейчас ее образ не вызывал чувства необратимой потери и страдания, но только лишь спокойную немного грустную приязнь к тому, что она была и любила его. Словно он все это время стоял под кристально чистым и мощным водопадом, который смывал не только грязь с тела, но и промывал насквозь его сознание, мысли и чувства.

Эрик усмехнулся, когда вспомнил, что у него даже нет паспорта, который он потерял во время бегства из деревни джанкри, и не испытывал по этому поводу ни малейшего беспокойства. Прошлая жизнь, до того момента, когда он ощутил себя запертым в теле «мумии», сейчас для него выглядела как сон. Как любимая Такроном галлюцинация. Но может быть, все как раз наоборот… Все, что происходит с ним сейчас, и есть сон и галлюцинация, но до того была настоящая жизнь и настоящий Эрик.

Он открыл глаза, приподнял голову и огляделся.

Окружающее выглядело вполне реальным. Костер потрескивал темно-красными углями, за ним, лежа на спине, тихо посапывал Такрон. Из окон домика прорицателя пробивался отблеск горящей свечи. Он снова лег и закрыл глаза. Видимый мир вокруг исчез. Он пошевелил пальцами ног, несколько раз сжал и разжал кулаки. Слева тело окатывало мягкое тепло костра. Ощупал землю правой рукой и почувствовал прикосновения травы, глины, мелких камней. Лежа, он слышал звуки жизни ночного леса: жужжание насекомых, всхлипывания ночных птиц, треск сухих веток под чьими-то лапами. Без изображения окружающее стало менее реальным.

Просунув руку под одежду, он положил ладонь на свою печать.

Углубления и выпуклости, складывающиеся в форму, которую он знал, потому что видел не раз. Но если бы не видел, то мог бы и не понять. Размышляя, он пришел к выводу, что реальностью могло быть все, о чем можно получить телесные сигналы. Но составить из этих сигналов целостную картину ему представилось невозможным.

Очевидно, что вспоминая о каком-то прошлом событии, человек воспроизводит только зрительный образ произошедшего, и то не точный. Никаких телесных ощущений. Не зря туристы носятся по всему миру с фотоаппаратами. Наверное, других способов запомнить события жизни не существует.

Эрик попытался вспомнить ощущения удара о воду, когда Такрон столкнул его водопад. Было больно. Но больно — это слово. Наверное, помнить боль тело способно только когда ее испытывает. После того, как боль прекратилась, в сознании остается только страх пережитой боли и ожидание новой.

Сны. Пришла в голову очередная мысль. Сны, которые бывают настолько зрительно четкими, будто ты видишь их собственными глазами, в то время как сами глаза закрыты. Видимо, так и у мертвых. Такрон сказал, что тело, теряя собственную плоть, так вплетается в этот набор «Я» или душу, что ты можешь и видеть, и чувствовать, и ощущать, и двигаться. Конечно, сны — это очень важное…

Эрик шагнул на усеянный мелкими камешками край оврага. Но на этот раз он находился на правом берегу. Никакого моста через реку, который он видел не раз, не было. Подойдя к самому краю, разглядел большой валун, торчащий посреди сильного течения. Он перевел взгляд на противоположный левый берег, который спускался к ручью пологим склоном. Они все еще сидели там. Все эти люди в старых изношенных телах и смотрели прямо на него. Эрик отвернулся и посмотрел назад.

Бесшумно ступая и охватывая его полукругом, к нему приближались странные существа, медленно переставляя короткие когтистые лапы. Каждая особь имела по четыре конечности, длинный хвост, окачивающийся чем-то похожим на иглу, и большие кабаньи клыки на собачьей морде. Шерсти у этих существ не было, тела были покрыты плотной чешуей, которая топорщилась на загривках густыми острыми лепестками. Он запоздало подумал о том, что эти чудища могут быть опасны, когда они уже окружили его полукольцом, прижимая к оврагу.

Внезапно раздался резкий свист, который как удар отбросил существ назад и выжал из зубастых пастей жалобный вой.

Эрик завертел головой, пытаясь понять, кто свистел, и… открыв глаза, увидел стоящего над ним непальца. Непалец удивленно смотрел на него, приоткрыв рот. Затем, опомнившись, улыбнулся и жестами показал ему, что пора вставать.

Потягиваясь и зевая, Эрик приподнялся и сел. Из-за дома вышел Такрон, вытирая лицо полотенцем.

— Справа от купели есть отхожее место, — поприветствовал он Эрика. — Заодно и умоешься.

Когда он вернулся, их торбы уже были собраны и набиты припасами стараниями непальца. Взвалив мешки на плечи и попрощавшись со слугой, они зашагали по извилистой дорожке, ведущей вниз по склону. Солнце уже взошло, и, по мере движения вниз, стало заметно, как в смешанную растительность среднегорья с его дубами, ольхой и рододендронами начинают вкрапливаться палисандры, акации и древовидные папоротники. Когда же, два часа спустя, они вышли к берегу бурной реки, то оказались в пальмовой роще, прореженной редкими порослями бамбука и цветущими кустами с широкими плотными листьями.

— Мы будто в джунгли попали, — заметил Эрик.

— Это тераи, тропическая зона, — подтвердил Такрон. — она проходит между холмами на высоте до тысячи метров. Здесь один из последних участков. Дальше к северу мы снова будем подниматься.

— Мы пойдем на север? — переспросил Эрик. — К границе с Китаем?

Такрон кивнул, немного помолчал и нехотя произнес:

— Нам нужно в Тибет… Я чувствую, что Лугонг где-то там. Мы должны совершить обряд передачи.

— Хорошо, пойдем, — согласно кивнул Эрик.

Отзвук далекого выстрела пронесся между холмами, ограждающими долину. Они вместе рефлекторно присели. Стаи птиц, потревоженные резким звуком, шумно хлопая крыльями, поднялись над деревьями холма, который они покинули пару часов назад. Эрик почувствовал, что грудь покрылась инеем. Волосы Такрона стояли дыбом.

— Это там, где… Тхуптэн? — шепотом спросил Эрик.

Такрон молча кивнул.

Раздался еще один гулкий выстрел, эхо от которого прокатилось вдоль реки и растворилось в деревьях, растущих на берегу.

Оба, молча подхватив свои торбы, ринулись под защиту тропической гущи, где пролежали почти неподвижно несколько следующих часов. Только Такрон время от времени поднимал голову и шевелил волосами. Наконец, далеко за полдень, он встал и, взяв свой мешок, тронулся в обратный путь. Эрик, ни о чем не спрашивая, последовал за ним.

Такрон шел быстро, но осторожно, иногда останавливаясь и прислушиваясь к тому, что могло их ждать впереди. Путь наверх занял гораздо больше времени, чем утренняя прогулка вниз. Когда они взобрались к краю поляны, где располагалось убежище прорицателя, ледяная корка на груди Эрика растаяла. Такрон высунул голову из-за дуба, росшего между клумбами цветов и внимательно осмотрелся. Эрик выглянул поверх его плеча.

Домик, шатер и даже дымящаяся тандури выглядели в точности так же как и перед их уходом.

— Не чувствую никого, — прошептал Такрон и вышел на поляну.

Первым делом они подошли к дому, дверь в который была распахнута. Осторожно заглянули внутрь. Никаких признаков беспорядка. Чистые индийские ковры, которыми были завешаны стены и застелен пол, выглядели новыми и нетронутыми. На низком столике перед горой подушек стоял фарфоровый чайник и аккуратная маленькая чашка, отделанная золотом и разноцветными драгоценными камнями.

— Нет, не здесь, — прошептал Такрон.

Отвернувшись от двери, он принялся обходить поляну, принюхиваясь и шевеля «вибриссами». Наконец, у ограды из кустарника, справа от дома, он остановился и сел на колени. Эрик подошел к шаману. Перед Такроном расплылась большая лужа наполовину впитавшейся в землю крови, кусочки черепа с волосами и розово-серыми комками мозгового студня. Такрон повернулся и взглянул на противоположную сторону, на склон горы.

— Снайперская винтовка? — предположил Эрик, проследив за его взглядом. — Как у той женщины, что мы видели…

Такрон мрачно кивнул.

Кусты, у которых они нашли кровь, были немного замяты, и на земле виднелись борозды, оставленные чем-то тяжелым, что явно тащили по земле. Проломившись сквозь густой кустарник и пройдя вниз сотню метров, они спустились к полноводному ручью. У самого берега из воды торчали ноги, обутые в красные кожаные сапоги, и, немного дальше, подбрасываемая течением пара грубых войлочных башмаков.

Эрик с Такроном стояли над двумя телами, которые они вытащили из воды. У прорицателя посреди лба находилось аккуратное круглое отверстие. Затылочной части головы просто не было. На распухших от воды толстых пальцах по-прежнему блестели кольца с драгоценными камнями. Непалец же получил пулю в левый висок и вся правая часть головы представляла собой сплошное месиво из костей, мозга и сгустков свернувшейся крови.

— Какую опасность мог представлять для этих людей прорицатель-обжора? — недоумевая спросил Эрик. — И кто они такие?

— Этот обжора был одним из самых сильных шенов Прорицания. И последний в своей линии. Кто эти люди? Я думаю, что скоро ты сам ответишь на свой вопрос.

— Что мы будем делать сейчас?

— Я должен провести обряд очищения и закрыть это место для всех живущих. Ты поможешь мне? — устало спросил Такрон.

— Да, помогу, — уверенно ответил Эрик. — Что от меня требуется?

— Сам я не смогу использовать барабан, а канлинг в этом случае не подходит, — пояснил Такрон. — Мне нужен помощник, чтобы задавать ритм, когда я буду петь.

— Хорошо, — согласился Эрик. — Что нам делать с телами?

— Мы уже опоздали, просто отправим их в реку.

Такрон за час научил его правильному ритму боя в двойной барабан.

— Ты не должен отвлекаться, пока я не закончу. Я знаю, что ты любопытен и способен бросить все, когда видишь что-то необычное. Пойми, я буду очищать и запечатывать это место, привлекая одного из низших дэвов. Но это не значит, что он слаб и беспомощен. Пожалуйста, даже если ты начнешь видеть какую-то «галлюцинацию» — просто продолжай стучать в барабан.

— Да понял я, понял, — недовольно ответил Эрик. — Стучу в барабан, что бы ни случилось.

Такрон расставил по всему периметру поляны четыре промасленных факела и еще один установил в центре. Он уже переоделся в свою ритуальную одежду и павлинью корону, закрепленную на тиаре. В этот раз лицо его было полностью окрашено синим, кроме густо забеленных глазниц и губ. Эрику он указал сесть у входа в дом. Сам же прошелся по поляне и поджег факелы. Встав у помещенного в центре огня, спиной к дому, он выпрямился и, зажав в левой руке пхурбу, дал сигнал начинать. Эрик принялся отбивать замысловатый ритм, прилагая усилия, чтобы не сбиться.

Первые несколько минут Такрон, попадая в такт, поднимался на носки и делал резкий выдох, напрягая все тело. Затем он развел руки в стороны и запел на своем непонятном языке. Краем сознания Эрик, стараясь не отвлекаться от своего задания, отметил, что голос Такрона, глубокий и вибрирующий, будто начал перекатываться по всей поляне, отражаясь от деревьев и кустарника растущего вокруг.

Такрон, продолжая подниматься на носки и опускаться на пятки, резко вскинул обе руки вверх и принялся синхронно вращать ими над головой, описывая круги в воздухе. Острие пхурбу в его левой руке указывало точно вверх и вращалось так быстро, что в свете факелов превращалось в блестящий круг. Согласно инструкциям шамана Эрик начал увеличивать темп отбоя. Такрон тронулся с места и принялся обходить поляну по кругу, не прекращая пения и не снижая темпа вращения руками. Шел он не обычным шагом, а ступая одной ногой, вторую упирал подошвой в колено, резко вставал на носок опорной ноги и уже после этого передвигал вперед и вниз вторую ногу. Это действие повторялось без малейшей задержки. Учитывая бешено вращающиеся руки Такрона над головой, его фигура в полумраке казалась Эрику гигантской марионеткой, управляемой кукловодом. Его пальцы, уже независимо от его воли, выбивали и меняли ритм, словно подстраиваясь под движения шамана. Когда Такрон в третий или четвертый раз обходил поляну, ему показалось, что над его головой воздух словно принимает очертания прозрачного облака, неотрывно следуя за танцующим.

В какой-то момент Такрон приостановил движение, и уже через мгновение Эрик увидел, что шен начал вращение на левой ноге, поставив правую стопу на бедро опорной, выше колена. Но он продолжал двигаться, как какая-нибудь балерина, очерчивая все тот же круг по границе поляны. Полупрозрачное облако больше не следовало за ним, но, зависнув в центре, увеличивалось в размерах, следуя ритму, пока не накрыло всю поляну вплоть до кромки леса. Пение Такрона достигло таких высот громкости, что Эрик почти перестал слышать свой барабанный бой.

Внезапно Такрон резко остановился у центрального факела и, крикнув: «Пхет!!!», упал на землю, вонзив в нее пхурбу.

В долю секунды облако вспыхнуло синим и просыпалось искристыми льдинками, накрыв все пространство между факелами. Еще мгновение — и все исчезло. Лишь Такрон, дыша как загнанная лошадь, лежал на земле. Эрик не чувствовал своих рук. Спину, ноги и голову ломило так, будто он весь день таскал мешки с цементом. Решив последовать примеру шена, он улегся на землю.

Полчаса они просто лежали, не в состоянии даже говорить.

Наконец Эрик собрался с силами:

— Почему такая усталость? — вяло спросил он.

— Энергия дэва много забирает, — донесся до него слабый голос Такрона.

— Эта галлюцинация в виде облака и есть тот самый дэв из низших?

— Не сам дэв, только часть его энергии, — устало ответил Такрон.

— А почему опять этот «Пхет»? Я думал, он для демонов.

Такрон тяжело заворочался, переворачиваясь на спину:

— Я мог бы тебе сказать, что это жуткое и страшное шаманское заклятье, но, откровенно говоря, это просто проверенное практикой сочетание звуков, связанных с дыханием, помогающих мобилизовать силы тела и сознания, чтобы завершить обряд. Им пользуются шаманы всех Путей.

— Если это был низший дэв, то я не понимаю, как можно выжить, вызывая высшего, — спросил Эрик из любопытства.

— Да, ты прав, — выговорил, восстановивший дыхание, Такрон. — Это смертельный риск. Не только для шена, но и для всего окружающего, включая людей, животных, природу. Поэтому вызов высшего дэва — самый крайний случай, когда речь идет о возможной гибели большого количества людей. И, конечно, требуется другой ритуал и атрибуты.

Таких случаев в традиции бон было всего несколько. Один из них из них имел место в восьмом веке, когда бонская армия сражалась с войском халифа Гаруна ар-Рашида на западе, а в это же время тангуты с севера вторглись на территорию Тибета. На них обрушилась часть горной гряды. Захоронив вместе с тангутами пятьдесят шенов и вызвав землетрясение.

Эрик с трудом поднялся на ноги и тут же сел, привалившись спиной к стене дома.

— Я до конца не понимаю, — сказал он. — Зачем нужно очищать то место, где умер шен?

— Практика шена, — после недолгой паузы ответил Такрон, — вызывает истончение границ между областями существования. Это касается шенов всех четырех Путей. Смерть истинного шена в этом же месте стимулирует выброс большого количество энергии. Если не очистить и не закрыть его, то вскоре оно станет мертвым. Дело не только в том, что существа нижнего мира смогут свободно проникать в мир живых, но и сама энергия мира живых будет уходить в нижние области существований. Животные перестанут размножаться, трава и деревья зачахнут и погибнут, реки и водопады высохнут. В Тибете много таких мертвых мест.

— Послушай… Такрон, твой танец и пение меня очень впечатлили, — сказал Эрик. — Но, мне кажется, что это не главное в этом обряде.

— Вот как?! — хмыкнул Такрон. — Ты уже не считаешь увиденное галлюцинацией?

— Ну… — Эрик откашлялся. — Скорее всего, это такой тип гипноза. Меня однажды врач гипнотизировал. Ритмичный звук и вращающийся предмет…

— Да, я знаю о гипнозе… Но ты верно подметил — танец не главное, но необходимое. Он нужен для того, чтобы привести тело в состояние активной медитации для максимальной отдачи энергии эмоций. Самое важное — непрерывно удерживать в сознании образ объекта, с которым ты имеешь дело. Отражение должно быть точным и непрерывным, как будто это отражение в зеркале. Впрочем, я уже рассказывал тебе об этом.

Необученный человек не в состоянии внутренне воспроизвести даже точное отображение чашки, которую он держит в руках и пользуется каждый день. Размеры, объем, внутреннюю структуру. Для практики шена крайне необходимо полное соответствие, вплоть до мельчайших деталей. И, конечно, пение мантры… Звуковой диапазон должен совпадать с… Тьфу… Горло пересохло…

Такрон встал и, немного пошатываясь, подошел к своей торбе, откуда достал флягу с водой и надолго присосался к ней, шумно глотая.

Тем временем на Эрика навалилась непреодолимая сонливость.

— Я не совсем понял, извини… Мне нужно поспать, — уже проваливаясь в забытье, пробормотал он.

— Нет! — неожиданно громко произнес Такрон, оторвавшись от фляги. — Здесь нельзя спать! Собирайся, мы уходим.

Такрон подбежал к Эрику и принялся его поднимать и встряхивать.

— Подожди, подожди, — бормотал тот, — одна минута…

Такрон куда-то отошел и, вернувшись, вылил ему на голову кувшин с ледяной водой. Эрик взбрыкнул, но начал вставать.

— Терпи! — Такрон помог ему подняться и потащил за собой, по пути навьючив на себя оба мешка с припасами.

— Идем, идем, — он потащил Эрика по тропе, которой они уже пользовались утром, шагая вниз через лес.

Пока они спускались, Эрик спал на ходу, не обращая внимания на удары головой о стволы деревьев и цепляющийся кустарник. Наконец, сквозь сон услышав шум реки он расслабленно опустился на прибрежный песок. Как Такрон засовывал ему под голову пухлый мешок, он уже не почувствовал.

Его рука лежала на старой обвалившейся кладке, сложенной из каменных блоков. Эрик огляделся и понял, что находится на развалинах старой крепости нагов. Там, где он уже был и ни за что не хотел бы вернуться еще раз. Храм Ста Тысяч Гесаров, как и в прошлый раз, мерцал над развалинами древнего города. Он обернулся и увидел, что сзади ничего нет. Густой и непроницаемый туман окутал окружающее пространство, плотно запечатав заброшенные развалины. Эрик подумал, что ему ничего больше не остается, кроме как пройти через эти руины снова, чтобы выйти к безопасному ручью. Сдерживая дрожь волнения и страха, он осторожно ступил на мощеную гранитом дорогу и пошел вперед, стараясь не смотреть на стоящие по обеим сторонам статуи чудовищ.

Позади него, словно подстраиваясь к его шагам, раздавалось царапанье чего-то острого о гранит, громкий стук и скрежет трескающихся камней. Обернувшись, Эрик увидел, как каменные твари, отряхивая пыль и гранитную крошку, слезали со своих постаментов и нестройной толпой следовали за ним. Грудь полыхнула огнем. Невольно вскрикнув, он что было сил рванулся в сторону ворот…

Открыв глаза, Эрик обнаружил себя лежащим у реки на небольшом песчаном пляже. Повернул голову к воде и увидел Такрона, который, сняв сапоги и закатав штанины выше колен, осторожно бродил по отмели, держа в руке длинную палку с расщепленным на три острых клина концом.

Видимо, что-то обнаружив, Такрон замер и пригнулся. Затем, резко распрямившись, прыгнул и вонзил свою «острогу» в воду. Сунув руку на дно реки, нащупал и вытащил за жабры здоровенную рыбину.

Эрик поспешил встать и занялся костром, предвкушая завтрак.

Рыбу зажарили на углях и съели за считанные минуты. Такрон приготовил чай и, разливая его в чашки, неожиданно спросил:

— Как прогулялся?

— Куда прогулялся? — удивленно посмотрел на него Эрик. — Ты о чем?

— Я спрашивал тебя однажды, видишь ли ты сны и какие, — продолжил Такрон. — Только это не сны. Ты уходишь почти каждую ночь. Иногда на несколько минут, иногда на час или два.

— Куда ухожу? — в замешательстве спросил Эрик. — Как лунатик, во сне?

— Нет, — покачал головой Такрон. — Просто исчезаешь, а потом снова появляешься. Я такого никогда не видел.

— Не может быть, — упрямо произнес Эрик. — Я не верю. Ты просто меня разыгрываешь.

Такрон пожал плечами.

— Ты можешь, конечно, не верить, но я верю тому, что вижу и чувствую. Единственное место, куда ты можешь уходить — это то, где ты был с Лугонгом. Я не понимаю, как это может быть, но так происходит.

— Я просто вижу сны, — Эрик почувствовал раздражение. — И ничего больше.

— Хорошо. Пусть будут сны… — Такрон согласно кивнул. — Нам нужно идти.

Такрон встал и указал пальцем на высокий горный хребет у горизонта на севере.

— Это уже Тибет. Где-то там Лугонг. Тропа начнется с этих холмов, здесь, где мы сейчас находимся. Далее она поднимается в горы.